Судьбой приказано спастись [Александр Александрович Берлин] (fb2) читать онлайн

Любой человек, с младых ногтей до седин своих серебряных, в период своих жизненных неурядиц, а порою просто после тревожного сна, начинает искать успокоения, цепляться за приятные воспоминания. В такие моменты он особо ощущает своё одиночество, страх своими щупальцами закрадывается в самые тайные уголки человеческой души. Преодолевая самого себя, человек находит нужное состояние выздоровления от душевной тревоги и обретает надёжную опору для последующей жизни и судьбы.

Жизнь и судьба… Судьба и жизнь… Как не переставляй местами эти понятия, они всегда остаются неизменно рядом. Любой из нас когда-то начинает сетовать на судьбу и невольно разбирать по полочкам всю свою жизнь. И здесь уже не имеет значения – удалась она или нет. В любом случае, человек со временем приходит к заключению, что всё в этом мире ограничено и имеет своё начало и конец. Здесь неизбежно возникает вопрос, а зачем всё это, если всё равно… Извечный вопрос – «Зачем мы живём?» – всем нам знаком. И ответы на него обычно бывают самые разные.

Столь «философское» начало повествования, может быть, и смутит многих. Но со временем, думаю, простится. У кого не бывало в жизни случаев, когда сосед по купе вдруг открывает тебе свою душу. И тебе тоже хочется поделиться мыслями и рассказать ему интересные истории из своей жизни. Уверен, что в этот миг мы сравниваем свою судьбу с судьбой незнакомца. Такое сравнение даже полезно – увидев, как трудно живётся другим, ты улыбаешься и говоришь сам себе: «Не дрейфь, не так уж всё у меня плохо. Кому-то ещё хуже». И эти слова – будто путеводители в нашей жизни. Судьба, как метла «прочищает» нам дорожку, и нам остается только принимать её такой, какая она есть. Поэтому не стоит относиться к нашей истории с иронией. В жизни может быть всякое. Эстафета судеб и есть, наверное, спасательный двигатель для многих.

Часть I

Таёжные мифы

Пролог

Молния судьбы

Непогода для заплутавшего в таёжной глуши путника ставит его на грань жизни и смерти. А если в тайге его настигла гроза… Потоки обрушившейся с небес воды окончательно лишают человека ориентации, который и без грянувшего ливня потерял дорогу к дому. Чтобы спастись от двух стихий, дикого леса и разъярённого неба, нужен многолетний опыт жизни в тайге и вбитые на уровне рефлексов действия в любой ситуации, которые может преподнести Лес. Именно так, с большой буквы. Тайга – особый мир, со своим вековым укладом и своими жесткими, а порой и жестокими правилами выживания. Здесь нет указателей, нет красочных путеводителей, а про такие изыски современной цивилизации, как GPS-навигатор, да и просто интернет или сотовую связь, лучше и не вспоминать. Есть только ты и Лес. И главный в этом тандеме – не человек.

Святослав, или Свят, как его называли в другой теперь уже жизни, не был коренным таёжником, и естественные для попавшего в подобную ситуацию лесовика действия были ему просто неведомы. Поэтому он и сделал единственное, о чём кричал инстинкт самосохранения – стал искать хоть какое-то укрытие. Сначала ему приглянулась разлапистая ель, но свою ошибку Святослав понял очень быстро: брюки из плотной ткани и такая же куртка с капюшоном не спасали от пробивавшихся сквозь хвою холодных струй воды. На его счастье, неподалеку оказалось сломанное и с корнем вывернутое дерево, под которое он, как мог, прикрываясь от ливня, перебежал. Здесь было относительно сухо, от сбегающей в яму выворотня воды защищали сапоги, и можно было даже выпрямиться во весь рост и оценить буйство стихий, в центре которого он оказался. Увиденное не радовало. Ёжась от принесенной грозой прохлады, Святослав удручённо покачал головой – небо представляло собой черно-серый калейдоскоп из туч, как будто хаотично перемешиваемых чьей-то недоброй рукой.

В какой-то момент взгляд жертвы непогоды зацепился за некую неправильность, которой в грозовом небе не должно было быть – наперекор ураганному ветру и клубящейся черноте, близко к земле, четко выдерживая направление, стремительно двигалась мигающая красная точка. Когда эта точка оказалась чуть выше уровня верхнего среза таёжной стены, глаза Святослава ослепила неправдоподобно близкая, яркая и почти осязаемо толстая молния, а небо над головой с диким грохотом разорвалось. Удар стихии был такой мощи, что путник, непроизвольно зажмурив глаза и закрыв руками уши, упал на колени. А когда, спустя несколько мгновений, снова взглянул в небо, то вместо красной точки увидел падающий в тайгу, постепенно угасающий огненный болид.

А дальше произошло такое, что много повидавший на своём веку, прошедший через далеко не каждому посильные испытания Свят прошептал: «О, Господи!..». И это не было фигурой речи: человек совершенно искренне обратился к Создателю.

Разум homo sapiens конца XX века просто отказывался воспринимать увиденное на привычном, доступном ему рациональном уровне. Небеса медленно прорезало сияние, имевшее форму вытянутой ладони. И память предков подсказывала лишённой мистике душе единственную аналогию – «божья длань». При этом Святослав, человек искренне верующий, лишённый новомодной мистики об НЛО и прочих «параллельных мирах», не чувствовал сошедшей свыше благодати, напротив, в груди поднималась неясная тревога, а в душе – чувство странной предопределенности, словно чудо это было явлено именно ему. Свят знал и верил, что просто так чудеса не являются, а на того, кто удостоился их, ложится, чаще всего, ответственность и груз тяжкий…

И ещё – свидетель происходящей в небе фантасмагории был абсолютно уверен, что сияющая ладонь бережно опускает что-то на землю. Ни тогда, ни позже он не смог объяснить себе, почему был убеждён в божественной природе видения, в его предопределенности, почему ни на секунду не усомнился, что этот знак свыше был предназначен именно ему, Святославу-Святу, человеку далеко не безгрешному…

Тем временем ладонь продолжала свой путь к земле, и на её светлой поверхности были четко различимы две крошечные тёмные тени, в которых можно было угадать силуэты людей, пристегнутых к самолётному креслу. И откуда-то точно Святослав знал, что сияющая длань опускает в тайгу мать, держащую на коленях ребёнка.

На нереальность происходящего накладывалось и то, что в последнее время Святослав часто думал о своих отношениях с матерью. Что за сила проникла в его душу, узрев сыновние переживания и столь мистическим образом послав таившийся в глубинах сердца образ?

Но в тот момент Святу было не до душевных терзаний и «вечных вопросов». Ладонь стала подниматься и таять, и он понял, что женщина и ребёнок уже на земле. Неведомая, не подчиненная его воле сила сорвала путника с места, и, несмотря на раздавшийся над тайгой гул и грохот, донёсшийся из места встречи неведомого явления с землей, он понёсся туда через ливень, не замечая хлеставших по лицу мокрых кустов и попадавшихся под ноги веток, корней и заполненных водой ям. Они ему странным образом не мешали, хотя в другое время преодолеть этот путь он вряд ли бы смог даже пешком и с оглядкой.

Сколько продолжалась эта безумная гонка, Свят сказать не мог, но выскочив к месту, откуда донёсся грохот, он понял, что мистика кончилась – его взору предстала картина эпицентра авиакатастрофы. Это было страшно, настолько страшно, что он во второй раз за последние минуты рухнул на колени. Но это уже не имело никакого отношения к Богу. Всё укладывалось в рамки рациональности, жестокой, но обыденной действительности. А ноги просто ослабели от нормального человеческого ужаса перед лицом пусть чужой, кошмарной, но столь близкой и реальной смерти. Закрыв лицо руками, Свят застонал. Несколько минут назад все эти люди, останки которых сейчас почти невозможно было опознать, были живы, несли свои невзгоды и радости, переживали расставания и ждали встречи… А сейчас по поляне были разбросаны лишь тлеющие обломки самолёта, ставшего на время их маленьким мирком, хаотично валялись вещи, некогда служившие этим людям. Рухнул и маленький мирок салона авиалайнера, рухнул для этих людей и весь мир.

Из множества размётанных по опаленной таёжной поляне предметов, Свят непроизвольно подобрал одну из чуть обгоревших книг, и вздрогнул: это был «Уголовный кодекс». Опять мистика, звоночек из прошлого? Он даже горько улыбнулся, но зачем-то сунул томик в карман. Можно ли было тогда предположить, что этим почти машинальным движением он определил судьбу человека?

Видеть картину страшной разрухи было невыносимо, и Святослав уже собрался уходить с места трагедии. Помочь никому и ничем он не мог, а тело и душу буквально рвало на части от боли, а главное – от безжалостной нелепости произошедшего. Кому и чем мешали пассажиры мирного лайнера? Кто и за что с легкостью смахнул их с неба?

Вдруг сквозь треск догорающих кустов и пощёлкивания остывающего металла ему послышались звуки, похожие на плач ребёнка. Галлюцинации, навеянные небесным видением? Свят прислушался. Нет, не померещилось, на некотором расстоянии от эпицентра взрыва, там, где уже начинался живой лес, действительно плакал ребёнок. Перед глазами встала «божья длань», и мужчина не мог не пойти туда, словно услышал тот самый предназначенный ему зов.

По мере приближения, звук раздавался всё отчетливее. Вскоре нашёлся и его источник – на одном из деревьев, достаточно высоко от земли, зацепившись одеждой за ветку, висел малыш. На вид – не более чем годовалый. Под деревом лежало кресло, в котором сидела не подававшая никаких признаков жизни женщина. «Видимо, его мать», – подумал Святослав, вспомнив вторую тень на ладони. Не раздумывая ни секунды, он полез на дерево. Никаких сомнений в правильности своего решения, в необходимости с риском для жизни цепляться за тонкие сучья, которые едва выдерживали его вес, он не испытывал. Это было чем-то похоже на его безумный бег через грозовую тайгу, только тогда неведомая сила влекла его вперед, а теперь – вверх.

Преодолев высокую часть ствола, и пробравшись через сплетение веток, Свят смог дотянуться до ребёнка, и вскоре малыш оказался под его курткой, в относительном тепле – большего уюта он предоставить малютке пока не мог.

Мужчина, как умел, качал ребёнка, пытался шептать ему какие-то ласковые слова, уже не обращая внимания на оставшийся за спиной ужас. И вдруг замер, словно пригвожденный к месту ледяным предчувствием.

Такое с ним не раз бывало в минуты крайней опасности. Святослав медленно повернулся, обводя взглядом выжженную поляну, останки людей, разбросанные вещи и догорающие обломки самолёта. Живых здесь не было, а всё, что могло рвануть или заполыхать, уже взорвалось и сгорело. Тайга не поддалась техногенной жути, сотворенной человеком, пожар не распространился дальше места падения самолёта. Да и дождь помог, прикрыв собой девственный лес. Мёртвых же Свят давно не боялся, сам успел покойником побывать.

Однако опасность таилась вне места крушения: из кустов, обрамлявших место катастрофы, на него внимательно смотрели два светящихся глаза. С некоторым трудом сбросив с себя этот гипнотический взгляд, человек разглядел и его обладателя – странное волосатое существо огромного роста. В этот момент Свят готов был в третий раз упасть на колени, – от охватившего его первобытного животного страха.

Существо сделало шаг в направлении мужчины и ребёнка, подняло голову к небу и громко произнесло с оттенком удивления: «У-во-о! У-во-о!». А затем развернулось и стало уходить прочь, продолжая повторять эти странные звуки. Святослав остался один, с ребёнком на руках. Страх понемногу отступал, но чувство иррациональности происходящего и какой-то тяжёлой, как в кошмарном сне, тревоги, человека не покидало.

– Мы никого не боимся! Правда ведь? – успокаивающе сказал он то ли малышу, то ли себе, – Нас же теперь двое!

На самом деле их было уже трое, неразрывно связанных небесной дланью…

Глава 1

По имени Уво

Руки привычно и терпеливо мяли глину. В десятый, сотый раз они делали, казалось бы, одну и ту же работу. Это не было каким-либо ремеслом – пальцы, которые трудно было назвать человеческими, творили. По неспешным и неуклюжим движениям этих рук, по осторожным касаниям пальцев, делавшим углубления в глине, было понятно, что работа близка к завершению. Но опять это была лишь работа. Она приносила удовлетворение, радость созидания, несмотря на то, что от начала и до конца осуществлялась в условиях таёжной, дикой пещеры. Желанный, любимый образ вновь ускользал. А это был образ мамы…

Он лепил её молодой, какой она ему запомнилась: как и все люди, он бережно хранил эти воспоминания в душе, пребывая в привычных мечтаниях о возвращении в годы детства. Это желание ваять образ вечно молодой мамы служило ему спасением и защищало от одиночества.

В углу пещеры стояло много похожих друг на друга скульптур, но ни одна не могла вернуть их автору ощущения детства – самой счастливой и беззаботной поры его жизни. И в своём творчестве, в этих бесконечных попытках вызвать из куска глины живое и родное лицо, наполнить свое творение душой самого дорогого, да что там, единственного близкого человека, скульптор пока не преуспел.

Да, мать того, кто раз за разом ваял одно и то же лицо, была самой обычной женщиной. Чего никак нельзя сказать о её сыне. На первый взгляд это огромное, с ног до головы заросшее густым волосом существо напоминало человекообразную обезьяну. Однако, если бы кому-нибудь удалось понаблюдать за этой «обезьяной» достаточно долгое время, он бы непременно заметил, что человеческого в этом существе гораздо больше, чем в любом примате. Не только внешне, – как раз здесь отличия от Homo Sapiens были очевидны, чего стоила только бурая шерсть и сверкающие в темноте глаза! Но вся моторика, плавность и несуетливость движений, их осмысленность и целенаправленность просто кричали о том, что перед нами – существо хоть и неизвестное, незнакомое, но, как минимум, разумное. Да и черты лица никак не могли принадлежать обезьяне, сколь бы близкой она ни была к человеку.

При взгляде на одинокого скульптора сразу возникали мысли о «реликтовом гоминиде», существе таинственном и полумифическом. В разных частях света его называют по-разному – йети, бигфут, алмысты. С определенной периодичностью появляются различные «свидетельства очевидцев», фотографии загадочных следов и даже снимки и телесъемки этих таинственных существ. В итоге всё это оказывается или ошибкой, или искусным монтажом, или намеренной подделкой. Никто и никогда не предъявил свету «снежного человека». Но живущие во многих уголках земли люди, не ученые и исследователи, а простые обитатели малодоступных предгорий или диких лесов, уверены, что «снежный человек» живёт рядом с ними, более того, воспринимают такое соседство как должное. Но и они так никогда и не смогли показать назойливым «исследователям скрытых тайн» и просто азартным искателям сенсаций живого реликтового гоминида. Как не смогли бы показать и нашего героя, тем более, что сам он к известности вовсе не стремился.

Тем не менее, он был. Снежный или совсем не снежный, но человек, рождённый обычной земной женщиной. Что явилось причиной его появления на свет, останется, скорее всего, никогда не разгаданной тайной. Совсем незамеченным рождение такого, если хотите, монстра, остаться не могло, и слухи по округе ходили самые разные. Ни подтвердить, ни опровергнуть их никто не мог. Возможно, если принять во внимание, что йети и алмысты прочно живут в сознании людей, то можно допустить, что иногда, крайне редко, человеческий геном дает сбой, и при зачатии жизни из неведомых глубин генетической памяти, записанной в спиралях ДНК, всплывает то самое «утерянное звено эволюции», промежуточная ступень между неандертальцем и кроманьонцем. Между тем, кто человеком в нашем понимании, ещё не был, и тем, кто как-то сразу стал современным Homo Sapiens.

По понятным причинам, такие существа выживают крайне редко. В древности их по-простому могли уничтожать, заодно с родителями, обвиненными, в зависимости от эпохи, и в связях со злыми духами, и в намеренной ереси и колдовстве. И тогда – или удар каменного топора, или скала в Спарте, или костёр инквизиции…

Тем же, кто по разным причинам выжил, предписана была участь ещё более горькая – одиночество человека среди людей. Одиночество физическое, когда ты вынужден, в силу своей пугающей внешности, скрываться от людей, и ещё более страшное – одиночество разума, оторванного, изолированного от социума.

Но вести какую-то жизнь, просто питаться, таким людям необходимо. Как бы далеко от людей им не приходилось селиться, они волей-неволей вынуждены соприкасаться с цивилизацией, оставлять следы. И тогда вновь начинают ползти слухи об очередном «снежном человеке»…

Такова была и судьба нашего героя. Она просто не могла быть другой. Его будущую мать подобрали в тайге. Ее сочли умалишённой, можно сказать, юродивой, и потому никому она была не нужна. Но девушку все же подобрали, приютили, сделали помощницей по дому. А в один далеко не прекрасный день у таёжной скиталицы родился волосатый мальчик, который рос не по возрасту быстро. Это не могло не вызвать повышенного, мягко говоря, внимания окружающих, и вскоре мать с сыном исчезли.

Память о необычной матери и её ещё более необычном сыне сохранилась, обросла легендами, но фактом было то, что с тех пор их никто и никогда не видел. Слухи ходили разные, в том числе, и о том, что мама и сын спрятались в какой-то норе. Большинство же склонялось к самому простому, продиктованному жизненным опытом выводу: женщине с младенцем в тайге не выжить. Однако всё повернулось совсем по-другому…

И свидетельством этому был здоровенный волосатый парень, который сидел на плотно сплетенной из гибких веток конструкции, слабо напоминающей то ли табурет, то ли скамейку. За его спиной находилось небольшое отверстие в природной стене пещеры, выходящее наружу к текущей ниже реке, толщиной примерно около метра и диаметром приблизительно с полметра, форма которого с внутренней стороны напоминала воронку, которая постепенно расширялась в сторону внутреннего пространства пещеры и свет, исходящий из отверстия такой формы мог охватывать большую площадь, нежели отверстие в виде вытянутого цилиндра. Это своеобразное подобие окна помогало обитателю пещеры лучше видеть всё, что его окружает. С левой же стороны этого отверстия находился выход из пещеры, который посторонний наблюдатель вряд ли смог бы увидеть с внешней стороны.

Природа позаботилась о том, чтобы пещера, находящаяся в гористой местности, в глухом ущелье, была практически недоступна. Горные речки и ручьи собирались здесь воедино, чтобы устремиться вниз, образуя водопад. Именно он оберегал вход в пещеру от всякого постороннего взгляда. Сколько ни вглядывайся, увидишь лишь сплошную обрывистую стену и поток бурлящей воды, падающей с высоты в полсотни метров.

Водопад и прячет вход: чтобы попасть внутрь, надо шагнуть туда, где вода может запросто раздавить человека. А там, за ревущей водной преградой прячется неправильной формы щель, высотой около двух и шириной чуть более полуметра через которое и можно попасть в убежище отшельника. Чтобы приблизиться к этому потаённому входу, надо выждать момент, когда мощный поток временно ослабевает, и тогда, приникнув к стене, можно попасть внутрь пещеры, что требует немалых усилий. Чтобы попасть к этой щели-входу надо подняться на выступ, образующий небольшую площадку, на которую забраться не так то легко из-за гладкости стены высотой более полутора метров. И даже преодоление этого препятствия ещё не означает, что цель достигнута. Открывающийся взгляду при входе в проём щели длинный и запутанный туннель, уходящий в темноту, пугает. Хочется остановиться, вернуться, убежать – такой жуткий, пронизывающий холодом мрак и неизвестность ждут впереди.

В пещеру можно попасть и другим путём. В месте, где берег реки чуть уклоняется, образуя каменистую плешь, поросшую кустарником, можно, если знать, что искать, обнаружить нору. Оказавшись в ней, попадаешь в тиски каменной тесноты, ледяное дыхание которой давит, излучает угрозу: кажется, что малейшее движение вызовет обвал, и тесный лаз навсегда закроется. По этому длинному, узкому и неудобному проходу нужно суметь проползти более ста метров, прежде чем попадешь в один из гротов. Зимой в пещеру можно попасть только этим крайне неудобным и опасным путем: водопад замерзает, образуя неприступную ледяную стену.

Однако природа переменчива, а иногда и заботлива. Преодолев все трудности и попав в грот, обнаруживаешь, что он представляет собой идеальное убежище: здесь можно не просто укрыться от нежелательного чужого взгляда и спастись от непогоды, здесь можно жить. Температура воздуха здесь всегда постоянна: чуть более пятнадцати градусов тепла. В гроте слышен шум ручейка, вода которого вполне годится для питья, кроме того, круглый год тоже сохраняет одинаковую температуру, то есть служит для горной полости своеобразным климат-контролем. Кроме того, эта прошедшая сквозь бесчисленные природные фильтры вода богата минералами и даже целебна.

Разбушевавшаяся в тайге стихия не оставила в стороне даже укрытый глубоко в скале грот – вой ветра, раскаты грома и отблески молний проникали и сюда. Это беспокоило сидящего спиной к «окну» пещеры «снежного человека» и мешало ему предаваться привычному занятию. Свет в гроте стал похож не на луч фонарика, а на работу электросварки или мерцание стробоскопа – частые мертвенные вспышки, многократно отражаясь от пола и стен пещеры, не давали сосредоточиться, внушали тревогу. Почувствовав, что снаружи творится что-то невероятное, доселе им невиданное, обитатель грота встал и направился к «окну». По его неспешным, но уверенным шагам и движениям было видно, что живёт он здесь давно, и каждый уголок пещеры знаком ему той внутренней памятью, с которой городской житель, не раздумывая, находит в утреннем полусне путь из спальни в ванную.

Покидать своё убежище ненастной ночью для нашего «йети» было делом привычным. Он твёрдо помнил наказ мамы – выходить в тайгу только ночью и только в непогоду, ведь именно в такую пору ни один человек не осмелится появиться в лесу. Он помнил всё: как они убежали от людей, как нашли это жилище, как в пещере мама обнимала его и с нежностью прижимала к себе. Он помнил, как здесь она часто ему объясняла, почему они должны были скрыться: чтобы его, рождённого не похожим на всех, не обижали и не травили, или, того хуже – не изловили и не измывались по злобе и на потеху.

Люди слабы, и именно в ненастные тёмные ночи их особенно обуревает подсознательный страх. А значит, можно ходить по тайге без опасения быть замеченным. Зверей обитатель пещеры не боялся, ему были страшны люди.

Подойдя близко к отверстию, служащим ему «окном» пещеры, он несколько раз простонал, а потом, повернув голову в сторону своих скульптурных творений, находящихся рядом с так называемой «спальней», где лежали рядом останки его мамы, негромко произнёс: «По-за-лэй… Мэ-на… Ма-ма… Йа-бэз-тэба-жъы-ву… Нэ-жъы-ву». Но в полном безмолвии пещеры он не услышал голоса единственного дорогого ему человека и направился в сторону выхода. С каждым шагом, приближающим его к выходу, всё отчётливее и громче стал слышаться шум водопада…

Шаг под водопад – и одинокий таёжный сын оказался уже в другом, полном опасностей пространстве. Здесь он увидел воочию, как сильно, неистово сегодня разгневалось небо! В какой-то момент ему пришлось даже ухватиться за дерево, чтобы не быть сброшенным ветром вниз…

«У-во-о!» – произнес-провыл «снежный человек». Он издавал такие звуки в состоянии любого эмоционального потрясения. И это сочетание звуков после неоднократного повторения ему так понравилось своей простотой и в то же время ёмкостью, что он стал считать их способом обращения к своей маме в стремлении передать ей своё состояние, и чем-то вроде своего прозвища. Тем более что такое сочетание звуков вполне объяснимо: когда в раннем детстве малыш начинает произносить первые звуки, то, заметив что-то новое и удивительное, вытягивает губки трубочкой и протяжно гудит: «У-у-у…». Позже, когда приходит узнавание предмета или явления, появляется второй звук: «О-о-о…», или «Во-о-о…». Так чем Уво хуже других имён?

Собственно, речь для Уво не была необходимостью, ведь разговаривать ему довелось только с мамой, а она всегда понимала сына, и со словами, и без слов – ей достаточно было его взгляда. Но мама умерла совсем молодой…

Ночь… Тайга… Ураганный ветер буквально громил всё кругом, предупреждая всё живое о необходимости укрыться. Небо всё больше заволакивало тучами. Казалось, ещё мгновение и наступит полный мрак. Даже тучи прекратили свою небесную пляску. И вдруг на миг установилась пугающая тишина, а вслед за этим небо разодрала огромная молния. Казалось, взорвалось и загорелось само небо, но своим необычным, недоступным людям острым взглядом Уво увидел, что взорвалась и тайга. Не так уж и далеко по таёжным меркам от его убежища полыхал каким-то неестественным, не природным пламенем довольно большой участок того, что совсем недавно было девственным, нехоженым лесом. Впрочем, струи могучего ливня быстро сбивали пламя.

Лес вокруг своего «дома» Уво знал наизусть, поэтому добрался до места странного пожара кратчайшим путем. Увиденное потрясло его. Здесь были люди. Много людей. Но опасаться их уже не стоило – все они были мертвы… На выжженной поляне было разбросано и множество вещей, о назначении которых лесной затворник не знал, и даже догадываться не мог, он попросту никогда не видел вблизи «плодов цивилизации». И хотя на летящие по небу серебристые стрелы Уво обращал внимание не раз, но воспринимал их как одно из природных явлений. Его разум просто не мог связать инверсионный след не с обычным облаком, а с творением человеческих рук; а сверкающий наконечник этого облака – с машиной, несущей в своем чреве десятки, а то и сотни людей. Для построения такой логической цепочки у Уво не было ни фактов, ни знаний.

Неожиданно его внимание привлекло движение. По пепелищу двигался ЖИВОЙ человек. А это была прямая опасность – так говорила мама. Уво скрылся в густых кустах, но не убежал, – как и всякому разумному существу, ему было свойственно любопытство. Перед его взглядом находилось столько нового, что оно пересилило даже впитанный с младенчества запрет. Впрочем, живой человек его не замечал, и сам, казалось, находился в глубокой растерянности. Более того, Уво чувствовал, что «живой» сильно испуган. И страх его был совсем другим. Человек был в ужасе от свершившегося на таёжной поляне, в то время как Уво боялся только самого этого человека.

Неожиданно чуткий слух лесного жителя уловил звук, который он мгновенно классифицировал как жалобу детёныша. Но откуда здесь взяться детёнышу, всё зверьё попряталось от необычайно сильной грозы.

По поведению человека на поляне Уво понял, что тот тоже слышит эту жалобу. И идет к её источнику, лезет на дерево и снимает детеныша. Только тут Уво понял, что это ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ребёнок. Воспоминания детства захлестнули его. Он помнил, как мама заботилась о нём, и как он нуждался в этой заботе. Забыв про страх, отшельник вышел на поляну и сделал несколько шагов к человеку, державшему ребёнка на руках. И всё, что он, находясь в глубоком потрясении, смог произнести, было: «У-во-о! У-во-о!». В этом стоне были и удивление, и жалость, и предложение помощи. Но человек на поляне, и это Уво отчетливо понял, смертельно испугался – теперь уже его, Уво. Это было непонятно, страшно, непереносимо. Всплыл и подхлестнул и собственный страх, а также чувство вины: он нарушил запрет, его увидели! И с тем же криком «У-во-о…», выражающим отчаяние от того, что он не выполнил просьбу мамы не показываться никогда на глаза людям, но в то же время и радостное удивление тому, что мама была права, когда говорила о посланцах с неба, обитатель пещеры бросился прочь.

Удалясь на безопасное расстояние, Уво остановился и прислушался к себе. Дождь почти стих, лес издавал лишь привычные послегрозовые звуки. Присутствия живого человека он тоже больше не ощущал. Любопытство и ещё какое-то, ранее неведомое, но какое-то более значимое чувство влекло его обратно, на пожарище. Как будто там он оставил частичку самого себя. Раньше сходные с этим чувством ощущения приходили к нему только тогда, когда он вспоминал маму, когда пытался в глине передать её образ.

Не силясь противиться, Уво вернулся на место трагедии. Там все было по-прежнему. Дождь сбил остатки огня, оставив напоказ мёртвые тела и разбросанные повсюду вещи. И чуждым казался здесь живой человек, прижимавший к себе ребёнка. Тот был явно растерян, но следы страха от встречи с ним почти прошли. Уво чувствовал, что теперь все внимание человека было приковано к ребёнку.

А Святослав тем временем опустился на ближайший пень. Его по-прежнему слегка потряхивало, но больше о того, что давали о себе знать ночная прохлада и сырость после ливня. Он вытащил из внутреннего кармана фляжку с травяным настоем, рецепт которого когда-то давно подсказал один пожилой заключённый. Следуя рецепту снадобья, в банку надо уложить измельчённые листья тимьяна и мать-и-мачехи, залить их мёдом и около месяца настаивать в темном, прохладном месте. После этого на паровой бане разогревать около получаса и процедить. Этот настой очень хорошо помогает от простуды и лечит кашель. Он даже в остывшем виде сохраняет свои целебные свойства. При первых признаках недомогания, Святослав всегда сразу пил заранее заготовленное снадобье.

Вот и сейчас, сделав пару глотков, он решил дать немного настоя найденному младенцу, надеясь, что это поможет малышу избежать простуды. Ведь нельзя допустить, чтобы этот мальчуган, столько всего переживший за свою короткую жизнь, ещё и заболел!

– Знаешь что, друг мой, – улыбнувшись, сказал он ребёнку, – давай-ка и ты со мной глотни, а то захвораешь. А потом можешь поспать.

Младенец в ответ зевнул и задрожал от холода. Святослав буквально влил ему в рот глоток целебного зелья. Малыш недовольно заплакал. Здраво решив, что тот голоден, Свят достал из кармана сухарь, тщательно пережевал его, и полученную кашицу положил малышу в рот.

– Вот это другое дело! А теперь давай спи и ничего не бойся, гость ты мой дорогой, – успокоил он младенца, с особой нежностью прижав его к груди.

Пора было уходить из этого страшного места. Напоследок Свят посмотрел в сторону погибшей женщины, и в последних отсветах догорающего пламени заметил возле неё раскрытую сумочку, где лежали какие-то бумаги и косметика. Мужчина закрыл сумочку и взял её с собой. Лицо женщины было покойно и чисто, будто и не мертва она была, а лишь заснула. Он накрыл её валяющимся рядом куском жести и тихо произнёс, будто обращаясь к её душе, витающей рядом с бездыханным телом:

– Не обижайся, что я забрал твоего сына.

С думами о женщине и судьбе её семьи, он уже собирался уходить с места катастрофы, как вдруг его остановил необычный звук.

– Это ещё что такое? – теряясь в догадках, недоуменно произнес Святослав.

Он пошел на звук и увидел, как с куста, задевая струнами за ветви и печально звеня, медленно сползает гитара. Чего-чего, а такого Святослав никак не ожидал увидеть после столь разрушительной гибели самолёта…

– Откуда ты взялась? – обращаясь к ней как к живому существу, еле слышно проговорил человек. – Ну что ж… Пойдём и ты с нами ради компании. Не оставлять же тебя здесь…

Подняв гитару, он перекинул ремень через плечо и, не оглядываясь, покинул это унылое место. Внимательно наблюдавшему за ними Уво тоже нечего больше было делать на месте трагедии.

Так они и ушли со связавшей их невидимыми узами поляны – человек с гитарой на плече, заботливо прижимающий к себе младенца, и огромный, совершенно дикого вида волосатый мужчина-великан с задумчивым выражением на вполне человеческом лице.

Глава 2

Свят, Свят, Свят…

В ИТК, исправительно-трудовой колонии, а в просторечии – на зоне, шёл самый обычный серый, будничный день. От других он отличался только тем, что был банным – осуждённых запускали в душевую. Ожидая своей очереди на помывку, Святослав и его сосед по нарам, Валентин Николаевич, отсидевший уже немалый срок, задержались в раздевалке. Они уже поднялись, чтобы двинуться в душевую, когда в раздевалку ворвался один из осужденных:

– Художнику – кранты! Кто-то его на перо поставил! – заполошно выкрикнул он. И, покопавшись в карманах своей робы, снова убежал в душевую. Святослав дёрнулся было следом, но был остановлен быстро оценившим ситуацию Валентином.

– Стой, Свят! – у пожилого зэка заблестели глаза.

– Ты чего на меня так уставился? – не понял причину задержки Святослав.

– Слышал, что он сказал? Художника – на перо! А Художник-то ведь ты, Свят…

До Святослава начала доходить нелепость сказанного пробежавшим сидельцем – его только что зарезали! На зоне именно его все звали Художником. Это ввергло Свята в оцепенение. Но Валентин, в отличие от молодого друга, моментально понял, в чём дело, и сумел оценить ситуацию совсем с другой стороны. Сказался немалый опыт пребывания на зоне: такие случаи бывают раз в жизни. Сейчас или никогда!

– Свят, слышал – это что, выходит, Фазана завалили? Вы же с ним похожи, как близнецы! А он завтра должен быть на воле. Смекнул?

В голове у младшего друга что-то щёлкнуло, и он с иронией проговорил:

– Валентин, ты в детстве Дюма не слишком увлекался? «Графом Монте-Кристо»? Я не Дантес, а ты не аббат Фариа, и здесь российская зона, а не остров Иф!

Однако Валентин шутки не принял, да и не попадалась ему в деревенском довоенном детстве книга про мстительного графа. Поэтому он не без раздражения скороговоркой отрезал:

– Слушай, Свят, не знаю я, про какой ты остров говоришь, и про какого там графа Монтекриста. Это сейчас не важно. Главное, выйти отсюда, и поэтому сейчас делай то, что скажу, а всё остальное я возьму на себя.

У Святослава не было оснований не верить старому зэку. Тот знал здесь все ходы и выходы, знал, на какие кнопки нажимать, чтобы дело пошло по проложенному им руслу. Тем более что верить Валентину Свят очень хотел – за его словами стояла свобода…

– Давай скорей надевай его робу. Вон она висит, – торопил Валентин. – Хорошо, что Фазана в бане вальнули.

Валентин быстро сорвал её с крючка и сунул в руки Свята одежду покойника. Это того немного напрягло, – одежда пахла ещё живым человеком, но потом Святослав решил, что Фазану уже всё равно, и начал быстро переодеваться.

– Но тебе придётся немного потрудиться, – продолжал Валентин, – надо будет быстро научиться подделывать его подпись. Это, я надеюсь, ты легко сделаешь, Художник ты всё-таки что надо. А сейчас самое трудное: с этого момента начинай изображать сутулость и дёргай левой кистью, а то вмиг подставишься.

Святослав сделал робкую попытку подражания манерам Фазана. Это оказалось не так уж сложно – нужно было лишь не забывать об опущенных плечах и присогнутой спине. А тик левой руки был столь характерен, что для его повторения актерские способности были не нужны. Но все вместе составляло определенный образ, присущую именно Фазану моторику движений, и над этим стоило поработать.

– Вот-вот, так, правильно, молодчина! Делай, как ты сейчас делаешь, и скоро ты на воле! – одобрил Валентин и, стукнув себя по лбу, добавил: – Свят! Мы про его писклявость забыли. Потренируйся в душевой, за шумом воды никто ни о чём не догадается.

– А ты как же? – очнулся Свят. Скорость и неожиданность перемен не давали ему времени подумать о друге.

– Я уже стар, – спокойно сказал Валентин, – а тебе ещё жить да жить. Это твой шанс. Потом шепну тебе адресок своего братишки. Можешь доверять ему полностью… Он – охотник и часто бывает в тайге. Ты понял, о чём я?…

Внешнее сходство с Фазаном помогло Святославу не быть узнанным, а талант художника помог безупречно подделать подпись двойника. Образец этой подписи нашёл для Святослава тот же Валентин, обнаружив в своей каптёрке ведомость о получении сапог с подписью покойного. Свят подозревал, что этим роль бывалого зэка далеко не ограничилась – слишком уж легко прошло освобождение.

Точно выполнив советы Валентина Николаевича и оказавшись за территорией зоны, Святослав догадывался, что без вмешательства друга, это как по маслу не пошло бы, и, тем не менее, мысленно благодаря его, не мог не радоваться этой лёгкости.

Продолжилась она и в дороге. Выйдя на основную трассу, Святославу не пришлось долго ждать транспорта – стоило ему поднять руку, как первый же «Жигулёнок» взвизгнул тормозами, и из салона раздался глуховатый голос:

– Куда надо?

– До столицы возьмёшь? – спросил Святослав, на что водитель так же глухо сказал:

– Мне и самому туда надо. Так что, возьму, выходит. А как с оплатой – хлопот не будет?

– Обижаешь, – заявил Святослав и добавил: – А если повезёшь с шиком – плачу вдвойне. Это я о том, что кроме меня никто не должен в машине сидеть.

– Понял. С шиком, так с шиком. Я в шкуре отдыхающего в этом «санатории» тоже недавно побывал. А посему не надо больше ничего объяснять,– по-свойски ответил водитель.

– Вот и договорились, – согласился Святослав и молча сел на заднее сиденье.

Плавный ход машины укачивал, и у пассажира начали закрываться глаза, а вскоре он и вовсе заснул. А выпал из сна уже тогда, когда машина подъезжала к Москве.

Водитель, заметив это, обернулся:

– Вот мы и в столице нашей, так можно сказать, родины. Куда тебе конкретно надо?

– На Фрунзенскую набережную, – ответил Святослав, потягивая затёкшую спину и оглядываясь по сторонам.

Не слишком долго поколесив по Москве, машина остановилась.

– Спасибо за комфорт, – Святослав пожал руку водителю и, расплатившись, вышел. Тот, просигналив, резко бросил «Жигу» вперёд и вскоре скрылся из вида.

Прохаживаясь по набережной и наслаждаясь свободой, Святослав с интересом оглядывался по сторонам. Москву он не знал, видел Первопрестольную только по телевизору. И идея Валентина сразу ехать в столицу поначалу показалась ему не самой удачной – Свят считал, что контроль здесь жестче, а справка об освобождении – не тот документ, с которым можно себя комфортно чувствовать. Но друг убедил его, что во многих смыслах Москва – одно из самых безопасных мест для «откинувшегося» зэка. Во-первых, прошли те времена, когда столицу прочёсывали мелким гребнем, во-вторых – справка у него чистая, он не беглый, не в розыске, так что даже при проверке серьезных вопросов не возникнет. Да и на «Жигуленке», что его привез, стояли московские областные номера, а мало ли таких по столице катается? На них и внимания никто не обращает, вроде как свой…

Заметив на здании нужную табличку, «гость столицы» приступил к поиску названной Валентином квартиры. Увидев, наконец, на одном из подъездов нужную цифру, сразу заходить не стал. Постояв в нерешительности, направился к скамейке во дворике напротив подъезда.

Поглядев в небо, он сел, опершись локтями о колени, вытер увлажнившиеся от жизненных воспоминаний глаза и, закрыв их ладонями, просидел некоторое время без движения. Потом, сдерживая нахлынувшие эмоции, убрал ладони от лица и опустил их на колени. Выпрямив спину и расправив плечи, он слегка улыбнулся и тихо сам себе прошептал: «Ничего, Свят, теперь все беды позади. Скоро всё должно измениться к лучшему. Так что, давай вставай, и вперёд!». После чего уверенно направился в сторону подъезда.

В чужом городе, тем более после долгого срока, проведённого в неволе, мысль о том, что у него есть место, где можно передохнуть, и есть человек, кто о нём позаботится, успокаивала. Прожив немалую часть жизни в жёстких условиях зоны, где никто сам себе не принадлежит, Святослав ощутил какое-то подобие состояния тихой радости от того, что его кто-то ждёт, и он кому-то, может быть, нужен. Чувство ненужности и отверженности, горечь мыслей о «печати» на судьбе, сознание того, что он отвергнут даже родителями, могут быть понятны только тому, кто сам побывал в этой шкуре. И радость ожидания, что тебе вот-вот кто-то откроет дверь, придавала сил.

Прежде чем нажать на кнопку звонка, Святослав на миг застыл, в душе мелькнуло сомнение. Но, пересилив сиюминутное колебание, вдавил кнопку и услышал раздавшийся за дверью приглушённый звонок, вслед за которым послышались звонкие шаги и невнятное мужское ворчание.

Дверь открылась. На пороге стоял мужчина лет шестидесяти с заспанным лицом. Кряжистый, с экономными и плавными движениями, он лучше смотрелся бы где-нибудь в лесу, чем в московской квартире.

– Слушаю! – прокашлявшись, спросил он.

– Я от Валентина Николаевича. Мне нужен Фёдор Николаевич, – не спеша проговорил Святослав.

– Зови меня Фёдор. Проходи, – дежурно, без эмоций, пригласил хозяин.

– А меня … Святослав, – вымученно улыбнувшись, сказал нежданный гость и протянул руку.

– Вот и познакомились, – довольный рукопожатием резюмировал Федор. – Давай, раздевайся и проходи в комнату. А я пока на кухню: что-нибудь поищу перекусить на первый случай, – и махнул рукой в сторону двери направо, а сам отправился налево, на кухню.

– А можно, и я на кухню…

– Ладно, на кухню, так на кухню, – внимательней приглядевшись к гостю, согласился Фёдор. – Вдвоём быстрее что-нибудь на стол соберём. Картошку не разучился чистить?

– Вроде, нет, – попробовал улыбнуться Святослав.

– Вот и отлично! Тогда за дело, – слегка хлопнув гостя по плечу, отчеканил Фёдор.

После недолгих холостяцких хлопот по кухне разнёсся запах картошки и жареного мяса. На столе появились селёдка с луком и прочая снедь. В какой-то момент Святославу стало казаться, что Фёдор его ждал – холодность хозяина быстроулетучивалась. Он оказался крепким, добрым, в меру весёлым и жизнерадостным человеком. К тому же он был настоящим хлебосольным хозяином, с присущей русским людям гостеприимностью.

Оглядев стол, Святослав вдруг почувствовал, как он голоден. Наблюдательный Фёдор, заметив это, с улыбкой скомандовал:

– Ну что, гость дорогой, давай садись и… ешь. И я буду «садись и ешь», – засмеявшись, скомандовал сам себе Фёдор.

– Слушаюсь, гражданин начальник! Есть садиться, и есть, как изволите, есть, – захохотал в ответ Святослав, довольный своим каламбуром.

– Стоп, – внезапно остановил его Фёдор, – про самое главное-то и забыл. – Он быстро направился к холодильнику, вытащил оттуда бутылку водки, вернулся и разлил по стаканам.

– Ну что, за встречу? – подняв свой стакан, предложил хозяин.

– За знакомство!

Выпив, с аппетитом они молча принялись за еду. Потом налили ещё по одной и продолжили закусывать.

– А у тебя здесь красиво и тепло, – наконец проговорил разомлевший от выпивки и сытной еды Святослав, откинувшись на спинку стула, расправив плечи и рассматривая окружающую обстановку.

– Это тебе от водки так кажется, а на самом деле в квартире прохладно и сыровато из-за деревьев под окном.

Водка или не водка стала причиной такого его состояния, неважно. Святослав купался в необъяснимом тепле. Вроде бы, находился он в чужом доме, рядом с малознакомым человеком, но чувствовал именно тепло домашнего очага. Возможно, Свят просто отвык от нормального человеческого жилья. И ему стоило некоторых сил заговорить о сути своего визита.

– Фёдор, Валентин Николаевич просил с тобой поговорить об одном деле, – после паузы начал он.

– Раз просил, значит сделаем… Догадываюсь, о чём он просил.

Хозяин кивнул на стену, где в рамке красовался таёжный пейзаж. Кивком головы гость подтвердил правильность догадки. И добавил:

– Он так же ещё просил сказать, что, мол, чем быстрее, тем лучше будет.

– Раз он так хочет, значит, надо выполнять. Я его с малых лет слушался. Кстати, как он там, держится? Не молод ведь уже, – спросил Фёдор, разливая пришедший на смену водке квас.

– Он никогда не жаловался, – вспомнив старого друга, сказал Святослав. – На зоне я его чтил, как отца, а он меня, не знаю за что, любил как сына. Если бы не он, мне было бы там тяжело. Даже поговаривали про нас: папа с сыном потопали на прогулку, – улыбнулся Святослав.

– Значит, была у него на то причина, чтобы тебя оберегать. Просто так он к незнакомым не липнет. Может быть, он с твоими родителями был знаком?

– Вряд ли. Хотя, мне вспоминается, когда однажды я о своих родных хотел с матерком обмолвиться, он меня так треснул по башке, что потом целый день в ушах звенело. «Ты, – говорит, – о них больше никогда не говори плохо». С тех пор о родителях больше я вообще не заикался. Вот с этого момента он и стал меня оберегать.

– Видимо, с твоей мамой или твоим отцом он был знаком. А за то, что по ушам двинул он тебя – не обижайся, ведь это он, наверняка, сделал любя. Я тоже не один раз от него, как от старшего брата, подзатыльники получал.

– Фёдор, в последнее время я замечал, что у него со здоровьем что-то не то… – припомнил Свят некоторые странности в поведении старшего друга.

– Да, здоровье у него сдаёт, конечно, от такой жизни. Но он, мой брат, живуч и знаешь почему? – сочувственно спросил Фёдор.

– Нет, не говорили мы об этом.

– Потому что, он любое испытание всегда принимает с радостью, как должное, – с гордостью сказал Фёдор. – И все жизненные «ухабы» для него, как занятие физкультурой. Если бы не это, то за тридцать с лишним лет, проведённых им с перерывами на зоне, он бы загнулся. А так…

Фёдор ненадолго задумался, а затем продолжил разговор.

– Святослав, я, конечно, понимаю, что тебе надо «пропасть», и чем быстрее, тем лучше. Но пару деньков всё же придётся обождать. В такую дорогу – это тебе не на курорт собраться. Это я о таёжном житье говорю. Там тебе – не на югах, без тёплой одежды замёрзнешь. А сейчас, чтобы время не терять, послушай, как правильно топить печь и когда её топить. Уяснить это для себя надо чётко, чтобы там, в тайге тебе всегда жилось в тепле, и чтобы тепло это надолго сохранялось. Запомни, топить печь только ночью надо, так как днём сохранить тепло поможет солнышко. А жар от печки, что натопил, надолго останется и днём. И будешь тогда целый день, как домашняя живность, греться на солнышке и спать в удовольствие.

– А днём, стало быть, вообще топить не надо, – вслух размышлял Святослав. – Сверху могут заметить, что ли?

– Верно, – кивнул в ответ на понятливость гостя Фёдор, – верно сообразил.

– Странно…

– Видишь ли, сейчас в тайге слишком много развелось разных «гастролёров», прилетающих на вертолётах, которых нужно остерегаться. Об этом я тебе потом расскажу… – призадумался Фёдор. – Так вот, среди настоящих охотников – свой порядок и правила, и их не надо бояться. А вот «гастролёров» – чужих «охотников»… у которых свои правила, и которых интересует совсем не дичь, их-то особенно и надо бояться… – Фёдор ненадолго задумался, а потом продолжил разговор о старшем брате.

– Святослав, то, что ты на Валентина не обижаешься, то это с твоей стороны правильно. Он – мой брат – очень добрый, вот только чуточку не везёт ему в жизни. На таких нельзя обижаться, – сказал Фёдор. – Иди, покажу, где спать будешь, – жестом руки он попросил Святослава подойти ближе и тихо продолжил: – Ну что, давай полежи, отдохни. Дорога тебе предстоит дальняя. Я же пойду пройдусь. Надо кое-чего из жратвы прикупить и, конечно, кое-какой одежонки. Хотя тряпья там навалом, но тёплого маловато.

– Но у меня совсем мало денег, – стесняясь, сказал Святослав.

– О деньгах мне больше не говори. Раз брат принял тебя за родного, значит, всё наше – ваше, а ваше – наше.

– Спасибо! – тронутый таким отношением, прошептал про себя Святослав.

– В связи с этим, предлагаю сделать перерыв в нашей сердечной беседе. Тебе сейчас надо обязательно отдохнуть и выспаться перед дальней дорогой, – Фёдор показал Святославу на постель, а сам отправился за покупками.

– Так что, давай отсыпайся. Дверь никому не открывай и никого не бойся. Шучу! – весело подмигнул Фёдор.

– Понял, – сказал Святослав с деланным испугом, поддерживая шутливый тон хозяина, и положил голову на подушку. Оставшись в квартире один и растянувшись на самой, что ни на есть, настоящей постели, он лежал и сам себе улыбался, приговаривая: «Вот так, Святослав. Несколько ночей на перинах, а там…» – но, не успев даже подумать о том, что его ждёт в тайге, он погрузился в глубокий и крепкий сон…

Вернувшись с покупками, Фёдор продолжил свои свои советы по будущей жизни в тайге. В первую очередь Федор «обрадовал»:

– Зимой будешь жить, как медведь в берлоге – в спячке. Днём, если даже и захочется пошляться по тайге, не выйдет – сугробы выше крыши. Перед дверью, конечно, можно отбрасывать снег, чтоб не облениться. А летом, Святослав, там, конечно, уже совсем другая жизнь у тебя будет: прогуливайся с наслаждением на природе, но не забывай, что эта пора скоро закончится, и нужно крутиться, как белка в колесе. Намёк понял!

– Подготавливать корм и расфасовывать по полочкам? – отчеканил бодро Святослав.

– Ты, я смотрю, умнеешь и набираешься опыта у меня прямо на глазах. А потому давай чокнемся за такого смышлёного ученика…

– И за такого учителя, – решил вернуть комплимент Святослав.

– Давай, поешь ещё, – предложил после обмена любезностями Фёдор.

– Да я наелся уже…

– Ну, раз наелся, поговорим теперь о самом главном. Просьба-приказ у меня к тебе есть: ночью и в непогоду по тайге не блуждать.

– Что, леший бродит? – хохотнул Святослав.

– Ты это вот сейчас так легко смеёшься, но не дай бог тебе его увидеть воочию!

– Да брось ты…– махнул рукой Святослав.

– Думаешь, перепил и болтаю что попало? – немного обиделся Фёдор.

– Нет, не думаю.

– Правильно, что не думаешь. Тогда продолжим. Так вот, днём шляйся, сколько хочешь… Он днём спит, наверное, или людей боится.

– Ты что – его видел? – проникшись словами Фёдора, спросил Святослав.

– Сам не видел, но говорят.

– Кто говорит, в тайге-то? – наивно переспросил Святослав.

– Молва говорит. Она ведь никогда на пустом месте не вырастает, – внятно стал объяснять Фёдор.

– А откуда это «радио»?

– Кажется, слухи пошли от одной какой-то старушки.

– О лешем что ли?

– О волосатом чудище – человеке с ног до головы покрытом волосами и под два с лишним метра ростом, – эмоционально и громко рассказывал Фёдор, подкрепляя свой рассказ жестами.

– Обезьяна, значит, – вставил Святослав.

– Нет, не обезьяна. А что-то между…

– Обезьяной и человеком?

– Да, вроде того.

– И он что, всегда только ночью бродит? – спросил Святослав, всерьез заинтересовавшись.

– Ночью, но только в такую погоду, когда хороший хозяин свою собаку-то на улицу не выпустит, – уточнил Фёдор.

– Что-то ты всё-таки выдумываешь. Не может этого быть, – недоверчиво заметил Святослав.

– Все говорят, что этого не может быть. Я тоже не верю. Нас, охотников, не убаюкать такой сказкой, но каждый, да и я, признаюсь, в том числе, всегда чего-то побаивался, когда ночью далеко уходил. Можешь верить, можешь – не верить, но что-то тут и вправду нечисто. Так что, считай, я тебя предупредил.

– Интересно, а где родился этот волосатый детина …и откуда он пришёл? – увлёкшись рассказом Фёдора, спросил Святослав.

– Вот это и есть самый главный вопрос. И поэтому, слушай дальше. Одна старушка рассказала моему другу – пожилому местному охотнику – про то, как когда-то один ученый-биолог… поженил между собой обезьяну и человека, – таинственно начал Фёдор.

– Чего, чего? – спросил Святослав, привстав даже от удивления со стула.

– Вот тебе и чего. Говорю то, что сам слышал. Понимаешь, у этой старушки была соседка, которой охотники привезли подобранную в тайге девушку. Она была умалишённая, ну, можно сказать, юродивая, и потому, наверняка, никому не нужная. Она долго всё бродила и бродила по тайге, пока охотники её не подобрали, не приютили, и не сделали помощницей по охотничьему домику. А с наступлением холодов, перед возвращением из тайги в город, пожалев, пристроили девушку у этой соседки в пригородном посёлке… И вот однажды к этой соседке в гости приехал племянник. Пожив у неё некоторое время, он подружился с этой блаженной и увёз её с собой в город. А поскольку он был биолог, то решился на эксперимент: сподобился где-то раздобыть обезьяну-шимпанзе и поместил её вместе с девушкой в отдельную комнату. Этот, так называемый, эксперимент длился больше, чем год. В своём опыте биолог, как говорят, стал применять радиацию в небольших дозах – пытался изменить гены. И думал, наверное, при этом, что если она умалишённая, а не как все обычные люди, а шимпанзе не так умён, как человек, то, если их пичкать всякими лекарствами, выведет он новый вид человекоподобных… Гены хотел поменять. Не знаю, сколько он их мучил, но в один прекрасный день или в ночь родился этот волосатый мальчик. Рос он не по годам быстро и уже скоро стал большим. И однажды, когда учёный куда-то уехал, девица возьми, да и убеги в тайгу вместе со своим сыном. Где-то под землёй, в норе, вдалеке от людей, они нашли себе пристанище и стали там жить. А нора же находится в какой-то пещере. А вот где их пещера находится – об этом никто до сих пор не знает и вряд ли когда узнают. С того момента и по сей день про них никто больше ничего не слышал. Она, наверное, давно уж умерла. А он, как призрак одинокий, бродит страшными ночами по тайге в поисках еды…

Такой вот слух, Святослав. И ты знаешь, я в это однажды даже поверил, когда прочитал в одной книге по археологии о том, как появились первые люди при помощи радиации урановой. Тогда подумал, вот те на, что может на свете происходить!

– Короче, дорогой мой гость, – Фёдор сочувственно посмотрел на Свята и сам призадумался, долго и молчаливо сидел под впечатлением собственного рассказа. Потом, посмотрев на Святослава, произнёс, как бы размышляя вслух:

– Если это человек, то такой судьбы никому не пожелаю. А хотя, может ему всё это и нравится даже. Ведь он, живя так в тайге, вдали от людей, ни от кого не зависит и, как говорится, никому ничего не должен.

Но кроме этих старушечьих слухов, Святослав, о появлении волосатого детины есть и другая молва, которой я больше всего верю, и с которой согласны многие. Понимаешь, в наш век, где воздух не так чист, как раньше был, и где вода и еда стали, как говорят сейчас, с «пестицидами», стали часто рождаться дети с разными физическими недугами. Был же, к примеру, случай, когда девочки родились с одним телом; когда мальчик родился с чешуей, как у рыбы. И этот леший (как мы, охотники, его называем), думается, родился тоже не совсем обычным – с волосами по всему телу, чего никто не ожидал. Но настоящая и любящая своего сына мама не отказалась от него, как сделали бы многие женщины, а полюбила ещё больше. И ей не было рядом с ним стыдно, но когда он стал расти, она, я думаю, стала понимать, что над ним смеяться будут, а позже и вовсе – издеваться. Вот тогда то, наверное, и решила спрятаться подальше от людей – в тайгу, поближе к природе. А природа, она всех принимает. Вот приняла она и их, дав возможность найти укрытие, пещеру какую-то, что стала для них потом родным домом.

Закончив свой рассказ, Фёдор по-дружески обнял Святослава и, глядя ему в глаза, нравоучительно спросил-посоветовал:

– Послушал мою добрую сказку о происхождении человека? И поэтому просьба к тебе: не усыпляй свою бдительность и опасайся встречи с ним. В этой тайге он, скорее всего, одичал, и кто знает, как себя с людьми поведёт. А хотя, может быть, его и вовсе не надо бояться.

– Почему ты так думаешь? – удивлённо спросил Святослав.

– Понимаешь, – увлечённо продолжил Фёдор, – все мы, люди, думаем, что это странное волосатое существо – дикое, опасное, страшное, и навешиваем на него всякие ужасы. Но это может быть совсем не так, мне кажется. Видишь ли, человек, который «сливается» с природой и живёт в ней долго, становится намного чище и лучше, чем мы. Если, Святослав, ты хочешь спросить моё мнение о том, какой молве я больше верю, то отвечаю тебе как на духу: верю больше той молве, где говорится, что он стал волосатым от природы.

В ответ Святослав слегка улыбнулся и тихо произнёс:

– И мне она ближе. И поэтому, если что…

Фёдор перебил его:

– В родственники ему набиваешься?

– Нет, – задумчиво сказал Святослав. – Я думаю, если ему там действительно очень одиноко и, если я к нему с добром отнесусь, то своим присутствием в тайге сделаю его жизнь только разнообразней.

– Ну, в таком случае, как говорится, желаем вам мира, добра и взаимопонимания, – радостно проговорил Фёдор.

Все это – побег, разговор с Федором, пронеслось в голове у Святослава, пока он приближался к своему таежному пристанищу с драгоценной ношей в руках. Мальчишка спал, а суровое сердце таежного отшельника наполнялось какой-то необъяснимой радостью и душевным покоем. Он был счастлив за себя и за этого малыша, и за них обоих. Он теперь не одинок. Не зря он предчувствовал, когда бежал к месту трагедии, что его жизнь должна будет измениться. И вот она вмиг изменилась. Теперь он будет жить не только для себя. Он будет жить для двоих. И даже встреча с «лешим» уже не так пугала. Тот ведь не нападал, не пытался специально напугать. А в его крике-стоне «У-во-о-о!» Свят услышал не угрозу, а, скорее, тоску, одиночество и, как ни странно, жалость и желание помочь.

Размышляя так, он мысленно благодарил своего друга, Валентина Николаевича, знакомство с которым когда-то перевернуло его жизнь…

Глава 3

Игры и игрушки

…С мыслями и воспоминаниями о том, что привело его в лесной край, Святослав стал различать вдалеке охотничий домик, который когда-то предоставил ему Фёдор. Мужчина шёл, погружённый в свои приятные мысли и мечтания, пока ночь не освежилась дыханием грядущего утра. Вдали, на другой стороне гористой местности, проступили контуры домика. Он быстро спустился с небольшой возвышенности и с удвоенной энергией начал подниматься на пологую горку. Там, за поляной, в глубоком лесу, укрытая под лиственницей и располагалась охотничья заимка.

Жильё, построенное из брёвен четырех метров в длину и трёх метров в ширину, служило в свое время Фёдору временным пристанищем, а теперь волей судьбы здесь жил Святослав. Высотой хижина была около двух метров. Швы между пригнанными друг к другу брёвнами были проложены толстым слоем мха. Пол и потолок изнутри были выстланы расколотыми и подтёсанными тонкими берёзовыми плахами. Для утепления потолок был выложен корой и дёрном. Окошко в избушке смотрело на юг. Для отдыха и сна сколочены нары. Освещалось помещение керосиновой лампой, а отапливалась металлической печкой. Была даже баня. Продукты держали в погребе, где еда хранилась в металлических коробах, чтобы не добралось зверьё. Чуть поодаль от домика был участок, удобный для посадки вертолёта. Невдалеке, в низине бил родник, не замерзавший даже зимой, что при таёжной жизни особенно важно.

Свят никогда и подумать не мог, что станет таёжным отшельником. Но судьба нас не спрашивает, чего мы хотим. «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – богатство найдешь…», – такие указатели бывают только в сказках…

Мечтал ли его друг том, чтобы провести полжизни в заключении? Вряд ли. Не может человек загадывать себе такую судьбу. Святослав вспомнил рассказ Фёдора о брате.

– Первый раз Валя получил свой срок в послевоенные годы, – вспоминал Фёдор во время одной из бесед в его московской квартире. – Но за что он тогда загремел на двадцать лет, я конкретно не знаю, он об этом случае почему-то не любил говорить.

А второй раз он угодил на зону, заступившись за женщину. Однажды, вскоре после освобождения, шёл он как-то по окраине города, и слышит – женщина кричит-надрывается, а потом – оружейный выстрел, – продолжил свой рассказ Федор. – Валентин побежал к двухэтажному барачному домику, откуда доносился шум. Заскочив в подъезд, обратил внимание, что одна из дверей в конце коридора приоткрыта. Тихонько вошёл. За углом в комнате увидел лежавшую на полу окровавленную женщину. Та ещё шевелилась, а над ней стоял мужчина и держал перед собой ружьё. Брат очень осторожно, крадучись, направился в его сторону. Но человек его услышал, резко повернулся и вскинул ружьё уже в его сторону. Валя, конечно, не стал ждать, пока его убьют, не мешкая бросился на мужика и стал выхватывать оружие. Когда это удалось, мужик резко отбросил брата в сторону, быстро вскочил, и, открыв оконную раму, сиганул на улицу.

Валя встал на ноги, подошёл к лежащей женщине, но, пощупав пульс, понял, что та уже мертва. Он без промедления, бросился за убийцей. Через то же окно выпрыгнул на улицу и уже собрался побежать по следу, но вдруг почувствовал, что левой ногой не может встать на землю. Видимо, выпрыгивая, неудачно приземлился. И в итоге… брат уже не за убийцей погнался, а пополз обратно в дом, в квартиру убитой женщины, чтобы соседи вызвали по телефону скорую помощь или позвонили в милицию. Впрочем, они уже и так «постарались». Когда приехала милиция, соседи сказали, что видели, как после выстрела один убежал через окно, а потом, указав на Валентина, добавили, что и он выпрыгнул через окно и хотел убежать. …В общем, брата забрали. Отпечатки пальцев, которые он оставил на ружье во время борьбы с убийцей, и стали главной уликой. Его осудили за соучастие в групповом преступлении, лишив свободы на срок около двадцати лет. Такие вот у судьбы злые игры, – в задумчивости, глубоко вздохнув, закончил свой рассказ Фёдор.

Свят подумал, что и с ним судьба сыграла совершенно неожиданную шутку. Вот только злую или добрую? Да, он сумел сбежать из зоны, но обрёк себя на скрытую жизнь в таёжной глуши.

И всё же он был свободен. Годы одиночества в тайге шли своим чередом, а теперь судьба, пусть и при трагических обстоятельствах, сделала ему неожиданный подарок. И жизнь наполнилась радостным ожиданием, появился интерес к жизни – он не один на лесных просторах. Ведь теперь у него есть друг – детёныш тайги, который ещё ничего не понимает и сладко спит сейчас, уткнувшись ему в подмышку, ему – самому счастливому человеку на свете. Он будет воспитывать его как сына, а это маленькое существо будет с каждым днём расти и, может быть, ценить в будущем его как отца, сумевшего не только помочь выжить, но и получать радость от жизни, предоставленной судьбой.

Дойдя, наконец, до места и зайдя в домик, Святослав уложил спящего ребёнка на нары, сделанные из обтёсанных досок, и укрыл его фуфайкой. Сам же сел у окна и, глядя через него вдаль, постарался успокоиться и упорядочить свои мысли, силясь осознать всё то, что недавно произошло в его жизни. Чуть позже его взгляд упал на сумку, которую он, войдя в дом, оставил лежать на скамье. Вытащив из неё бумаги, он с удивлением стал их рассматривать, пытаясь понять, что там написано. Сразу прочесть их не получалось, так как на них были изображены иероглифы. Внимательно приглядевшись, он понял, что они принадлежат китайской письменности, так как, увлекаясь философией Конфуция, ему приходилось видеть его изречения в подлиннике. Только расправив авиабилеты и внимательно изучив документы при дневном свете, он смог кое-как разобрать имя младенца, которое было совершенно необычным для Святослава. Он медленно произнёс по слогам: «Ку-Цзы-Ма…». К его удивлению, это прозвучало почти как Кузьма. И тут же он решил так и назвать мальчика – Кузьмой. Это русское имя и стало новым для малыша, как бы ознаменовав его второе рождение.

Довольный найденным для ребёнка именем, Святослав прилёг рядом со своим подаренным судьбой «сыном». Рассмотрев его при дневном свете, он заметил небольшую желтизну нежной кожи младенца и уловил в его личике восточные черты. Сопоставив такую наружность с именем, написанным китайскими иероглифами, Святослав предположил, что мальчик – китаец. С нежностью обняв его одной рукой, а вторую положив за голову, счастливый «отец» вскоре уснул. Он проспал бы так ещё долго, но его разбудили всхлипывания малыша. Может быть оттого, что ребёнок выспался, а может оттого, что согрелся под ватником, он не капризничал, а наоборот, казалось, был всем доволен. Вероятно, и голоден он пока ещё не был, но ведь скоро обязательно захочет есть. И как объяснить малышу, что здесь в тайге, где ограничены возможности в пользовании «благами цивилизации», ничего не делается быстро, по сиюминутному желанию?

Глядя на проснувшегося ребенка, пребывающего в детской безмятежности, Святослав хотел, чтобы его Кузьма был, как сейчас, всегда спокойным, понимающим и не требовательным. Заметив, что тот перестал всхлипывать и активно замахал ручками, Святослав вспомнил о гитаре и, взяв её в руки, прошёлся по струнам. По радостной улыбке мальчика, мужчина понял, что эти звуки ему понравились.

– На, держи игрушку, Кузьма! – сказал Святослав, положив гитару рядом с малышом.

Ребёнок с удовольствием забарабанил ручками по струнам и презабавно засмеялся. «Вот, оказывается, что его сейчас может занять! – подумал Святослав, обрадованный, что сообразил столь необычно применить музыкальный инструмент. – Да простят меня за это великие музыканты…».

Звуки гитарных струн увлекли ребёнка настолько, что он стал, не переставая, по ним колотить и дёргать что есть мочи.

– Давай-давай, сильнее дёргай! Если порвутся, закажу Фёдору новые. Он хоть целый мешок таких струн привезёт. Лишь бы тебе нравилось! Хорошая игрушка, правда? – спросил Святослав, наклонившись над малюткой.

Видя, как малыш смеётся и с наслаждением хлопает по струнам, Святослав встал и, пританцовывая, тоже начал смеяться вместе с мальчиком. Напевая, он подошёл к печке-буржуйке и принялся готовить для ребёнка нехитрую еду. Хорошо, что Фёдор недавно привёз про запас много круп, чая и разных консервов.

Так с этого музыкального утра и новой поварской роли Святослава началась совместная жизнь этих двух мужчин, взрослого и совсем ещё младенца, сумевших впоследствии найти общий язык и взаимопонимание.

Глава 4

Два плюс один

Погожим летним днём Святослав чинил, а точнее, переделывал берестяное лукошко. Он решил приспособить к нему ремень, чтобы собирая дары тайги, можно было носить Кузьму за спиной, в подобии рюкзака. После катастрофы прошло уже немало времени, и младенец-найдёныш подрос, и даже научился произносить первые слоги.

Кузьма вообще рос не по возрасту смышлёным. Взгляд его был настолько осмысленным, что с отцом, каковым малыш, несомненно, считал Святослава, мог говорить одними глазами, ничего при этом, не произнося и не слыша ни слова. Такое взаимопонимание говорило о полном единении взрослого и ребёнка, о том духовном и душевном родстве, в котором нет, и не может быть даже намёка на злобу и ненависть. Они были тихо, без слов, благодарны друг другу за обоюдную любовь и заботу. Такому очень редкому единению людей, которые ещё недавно даже не знали о существовании друг друга, может быть дана только одна единственная характеристика – предельное доверие, преданность.

Закончив работу, Свят направился к малышу. Тот держал в руках перевёрнутую вверх ногами газетную страницу, водил по ней пальцем, как будто пытался читать. Мужчине нравилось, что ребёнок сам умеет находить себе занятия, и он старался не мешать мальчику, когда тот был чем-то увлечён. Вот и сейчас, Святослав тихо остановился неподалеку, наблюдая за сыном и отдыхая в приятных размышлениях об их совместной жизни.

…Раздумья Святослава прервал недалекий шум вертолётных винтов. Вскоре он стих, а где-то уже через полчаса на поляне появился Фёдор. Он, как обычно, привёз с собой вещи и продукты для таёжного отшельника. Это происходило не часто, по мере надобности – далеко не всё можно добыть в лесу своими руками, вот Фёдор и пополнял необходимый для таёжной жизни запас. Но на этот раз гостя ждала неожиданность: открыв дверь, он увидел ребёнка, и от неожиданности воскликнул:

– Что это за инопланетянин такой красивый у тебя гостит?

– Знакомься, Фёдор, это – Кузьма, китаец по рождению, русский по духу, – представил малыша Святослав.

– Нашего полку, стало быть, прибыло. Ну, здравствуй, Кузьма. Меня Фёдором кличут, а для тебя я – дядя Федя, – шутливо представился Фёдор. А заметив лежащую на топчане гитару, от удивления он даже засмеялся:

– Ух ты, твой Кузьма ещё, оказывается, и с музыкой к тебе явился!

– Эту его игрушку я нашёл на месте авиакатастрофы, – заметил Святослав.

– Какой авиакатастрофы? И как ты там оказался? – заинтересовался Фёдор.

– Ты что, разве ничего не слышал?

– Да, краем уха, по радио вроде что-то говорили о происшествии в тайге. Но как-то не обратил на это внимания. Был приболевший.

– Фёдор, когда я туда прибежал, у меня от увиденного даже сердце зашлось. Ничего страшнее и бессмысленнее, чем это царство смерти на мирной таёжной поляне, видеть не доводилось. Если хочешь – с подробностями поведаю, что произошло, и как я нашёл Кузьму.

Прослушав рассказ о случившейся трагедии, Фёдор осторожно взял Кузьму на руки и, прижав к себе, произнёс:

– Выходит, ты чудом уцелел…

– Боюсь только, заболеет здесь, – высказал свои опасения Святослав.

– Есть такая опасность, и поможет один только способ: закаляй его холодной водой и укутывай получше, когда спит, – посоветовал Фёдор. – Продукты теперь я буду привозить почаще.

– И ещё у нас одна есть забота. Он свою игрушку любит так, что даже спит с ней. Только вот струны почти все порвал, – забеспокоился Святослав.

– За это не волнуйся. Привезу ему этих струн столько, что до самой старости хватит. А чтобы гитара не отсырела, я этому везунчику для нее из фольги сундучок сделаю. Ты же не спеша ещё хорошенько подумай, что вам нужно, а я привезу, – предложил Фёдор. – Договорились, «таёжный папа»?

– Договорились… Подумаю.

– Вот и отлично. С этим разобрались. А теперь давай принимай товар и угощай гостя. Заодно и именины Кузьмы справим. Правда, Кузьма? – улыбаясь, подмигнул малышу гость.

После отъезда Фёдора прошло больше недели. Однажды, ранним утром, как обычно Святослав с лукошком за спиной, в которой сидел Кузьма, подходил к поляне в дальнем урочище. Вдалеке виднелся оставшийся ещё с ночи туман, наполняющий лёгкие свежестью. Наслаждаясь утренней прохладой, Святослав услышал сзади себя бормотание, что заставило его остановиться и оглянуться на Кузьму. Ручки малыша показывали на что-то. Заинтересовавшись, Святослав повернулся в направлении, куда указывал мальчик, и заметил под огромным рухнувшим деревом медведя. Ствол буквально раздавил зверя, который был ещё жив и, тяжело дыша, рычал, пытаясь высвободиться. А рядом беспокойно метался примерно полугодовалый медвежонок.

– Па-па! Ки-са…Ки-са! – вдруг внятно сказал малыш, показывая пальцем на этот маленький мохнатый комок.

Мужчина снял со спины лукошко и быстро направился в сторону зверя, опасаясь при этом его ярости и одновременно понимая, что необходимо срочно предпринять что-либо для его спасения. Приблизившись, Святослав понял, что перед ним медведица. А ещё понял, что при всём своём желании, он бессилен сделать что-то для её спасения. Положение было безнадёжным – сучья упавшего дерева порвали плоть медведицы, а вес ствола переломал кости, в том числе, похоже, и позвоночник. Вытащить её в одиночку он был не в состоянии, да и смысла никакого это уже не имело – зверю не выжить. Святославу оставалось только с сочувствием смотреть на медведицу. Некоторое время она тоже смотрела на него с мольбой о помощи, как бы говоря: «Я уже всё… Умираю… А вот боюсь как мой милый медвежонок будет один жить… Возьми его, вырасти и не обижай». Но спустя несколько минут закрыла глаза и бездыханно замерла… С сожалением постояв над бездыханным телом, он услышал какую-то возню, оглянулся и замер от удивления: Кузьма и медвежонок играли – человечек размахивал ручками, крутил головой, а зверёныш в ответ подпрыгивал и вставал на задние лапы. Они явно испытывали друг к другу неподдельный интерес, и каким-то детским своим наитием полностью доверяли друг другу…

Под впечатлением умоляющего взгляда медведицы, Святослав почувствовал жалость к медвежонку и понял, что только он один теперь ответственен за его жизнь и твёрно решил для себя не оставлять этого забавного зверёныша, который сразу же подружился с его сыном. Он не стал сразу подходить к нему близко. Встал невдалеке и, улыбнувшись, подмигнул медвежонку:

– Ну что, пойдёшь с нами?

Как известно, большинство зверей по-доброму реагируют на человеческую улыбку, как на некий пароль, мол, «Я твой друг!». Но в то же время настоящим звериным своим чутьем чувствуют фальшь. И если от улыбки буквально веет доверием, то человек уже не вызывает у зверя испуга и отторжения. Так природа, задолго до технического прогресса, придумала опознаватель «свой-чужой».

По своему жизненному опыту мужчина также знал, что когда начинаешь цокать языком, можно расположить к себе, например, собаку. В ответ она обычно начинает вилять хвостом и подпрыгивать от радости. Для неё этот звук означает приглашение поиграть или напоминание, что сейчас дадут что-нибудь вкусненькое. И порой достаточно одного цоканья, чтобы собака пошла за тобой.

Уловив возникшее между собой и маленьким зверем взаимопонимание, Святослав решил попробовать применить этот испытанный приём и к медвежонку. А вдруг поможет? Вытащив из кармана сухарик, он положил его перед собой и стал поцокивать. К его удивлению, медвежонок тут же отреагировал на этот звук жалобным рычанием и, подпрыгнув, направился к мужчине. Как выяснилось, маленький зверёныш тоже дружелюбно воспринимает такие звуки. Не дожидаясь, когда зверь приблизится, Святослав отвернулся и, двигаясь боком, медленно пошёл, наблюдая за медвежонком. Тот понюхал сухарик, лизнул и, осмелев, с жадностью съел его. По-видимому, он был очень голоден, раз проглотил пищу с таким незнакомым запахом.

Облизываясь после угощения, медвежонок поглядел на уходящего Святослава и сидевшего у него за спиной в лукошке Кузьму и, качая головой, лениво заковылял вслед за ними. А Святослав, изредка поглядывая на него, шёл, и, поцокивая, заманивал медвежонка идти за собой. Кузьма же, уловив, как «говорит» его папа, поддержал его и тоже стал цокать, радостно смеясь и маня ручками зверёныша, приглашая идти за ними. С этого времени цоканье стало своеобразным языком взаимопонимания между Святославом, Кузьмой и медвежонком. Чуть позже Кузьма именно так подзывал зверёныша, когда хотел поиграть с ним…

От долгой ходьбы медвежонок со временем стал уставать. Святослав, заметив это, остановился, подозвал его к себе и взял на руки. Тот доверчиво позволил человеку столь вольно с собой обращаться.

– А ты, оказывается, не такой уж и лёгкий, «кил» на эдак около тридцати потянешь. Правду я говорю, наш новый друг? – ласково стал беседовать Святослав с медвежонком. – Ладно, не смотри на меня так жалобно. Как ни тяжёл ты, а одного здесь тебя не оставлю. Будешь с нами жить.

Не имея ничего против ещё одного «подкидыша», Святослав в хорошем настроении шёл к своему охотничьему домику. В коробе за спиной сидел Кузьма, а на руках он нёс медвежонка. По мере приближения к дому, «косолапик» становился всё тяжелее и тяжелее, и в конце пути, почувствовав усталость человека, благодарно лизнул его в щёку, спрыгнул с его рук и поплёлся рядом своим ходом, как бы говоря Святославу: «Я зверь понятливый, и чувствую, что ты устал меня тащить. Спасибо тебе за это. А сейчас пока отдохни от меня».

Неожиданно неподалеку раздался шорох. Святослав оглянулся и заметил лежащего тигра. Тот, вероятно, отдыхал после сытного обеда – вблизи валялись остатки растерзанной звериной туши, и грелся на солнышке. Мужчина встретился с хищником взглядом и испугался – не за себя, а за ребёнка и за медвежонка тоже.

Замерев на месте и уставившись на тигра, Святославу вдруг вспомнил разговор со своим дедом в детстве. Тогда, прогуливаясь однажды по лесу, он спросил у него, правда ли, что самый страшный зверь в лесу – тигр? На что услышал в ответ: «Он страшен, когда голоден. Когда тигр сыт, он обычно спит. Как и ты, внучок, он не любит, когда ему мешают отдыхать. В это время его надо всегда обходить стороной и не спеша уходить. Главное – не надо бежать, а то ты его побеспокоишь и заставишь себя догонять. И ещё, запомни, при встрече с тигром не надо смотреть ему в глаза».

Вспомнив этот разговор, Святослав сделал все так, как когда-то советовал ему дед, и когда они оказались уже на безопасном расстоянии, подумал: «В самый раз пригодился этот полезный совет дедушки…»

Жизнь обитателей тайги, которых объединила судьба, с самых первых минут была основана на крепкой дружбе и преданности друг другу. И даже когда их стало трое, мало что изменилось – жизненные устои людей распространились и на медвежонка. У Святослава же появились два спасенных им маленьких существа, которых он искренне любил, и за которых отвечал.

Со временем Кузьма становился не по возрасту крепким и выносливым ребёнком. Ему было приятно находиться рядом со Святославом всегда, не только, когда тот отдыхал, но и когда работал. Какой бы работой тот не был занят, мальчик старался во всём подсобить своему отцу, чтобы получить его молчаливое одобрение.

Вот и сейчас, подтаскивая небольшие сучки к домику, он стремился показать, что стал уже почти таким же сильным, как папа: выбирая ветку по силе, он старался нести её без тяжёлого дыхания усталости. Кузьме нравилась эта работа по заготовке дров на зиму. Святослав же с улыбкой наблюдал за маленьким тружеником.

Видя, с каким энтузиазмом мальчишка делает эту взрослую работу, Святослав подумал и решил сделать для него маленький топорик. Тогда он сможет «колоть» дрова уже своим собственным инструментом. Так у Кузьмы появилось первое личное «орудие труда», и он с огромным удовольствием возился рядом с отцом, заготавливая дрова. Конечно, он не мог сравниться в мастерстве со взрослым человеком, но пыхтя и мотаясь из стороны в сторону с топориком в руках, мальчик, в конце концов, добивался своего. А когда возле него вырастала кучка свежих веток, пахнущих приятным лесным ароматом, он искренне радовался этому.

Сделав заготовку, Кузьма посмотрел на Святослава и увидел, как тот большими охапками носит поленья и складывает их у стены домика. Малыш тут же занялся и этой работой – стал перетаскивать на своё место подготовленные им «дрова». Когда работа была завершена, Святослав взял довольного и разгорячённого Кузьму за подмышки и разом окунул в бочку с водой, которая стояла у самого входа в избушку. Мальчишка, радостно визжа и бултыхаясь, брызгал водой во все стороны.

На шум такого весёлого купания появился и медвежонок, который с тех пор, как его подобрали и приютили, далеко от избушки никогда не убегал. Закончив свои водные процедуры, Кузьма стал играть с Кисой, – так Кузьма окрестил зверя, впервые его увидев. Любимой его забавой было бегать вокруг медвежонка. Кружась вокруг Кисы, он заставлял того кружиться вокруг себя. От такого вращения зверь потихоньку начинал шататься из стороны в сторону. В конце концов, мальчик, доведя медвежонка до такого состояния, обхватывал его руками за шею, и шататься начинали уже оба, а потом, упав вместе на траву, весело кувыркались на ней, каждый своим звуком выражая удовольствие. Встав на ноги, они начинали бороться друг с другом.

Кузьма, благодаря четвероногому другу, выучил приём, при помощи которого мог одолеть своих соперников. Так, двигая рукой сверху вниз под углом, что было похоже на удары сбоку с загребанием, и помогая себе корпусом, он валил противника к земле, параллельно с этим пальцами стараясь поцарапать ему лицо. Устав действовать одной рукой, он легко сменял её на другую.

У медвежонка были острые когти, от которых Кузьме поначалу, ой, как крепко доставалось, хотя Киса выпускал их только играючи. Уже потом, натренировавшись использовать этот прием с Кисой досконально в детстве, повзрослев, Кузьма мог без труда бить сбоку и раздирать лицо своего обидчика, что стало его любимым способом защиты в любой схватке…

Занятый своими делами, Святослав иногда, услышав, как они весело играют, останавливался в сторонке и с удовольствием за ними наблюдал, но, замечая по солнцу, что приближается время обеда, начинал готовить «борцам» еду.

Повзрослев, медвежонок всё чаще стал уходить в тайгу. Такое стремление к воле – естественное состояние для любого зверя. А медведь к тому же зверь своенравный и даже капризный. Он всё делает по своему настроению, и, упаси Бог, начать баловаться с ним, нарушив и потревожив тем самым его независимость. Тут он покажет всю свою истинную сущность. Кузьма с малых лет навсегда уяснил для себя, что с Кисой без опаски играть можно только тогда, когда он этого сам захочет. Когда же зверь не «в духе», то к нему опасно не только близко подходить, но даже и думать об этом. Из-за этой его непредсказуемости с мохнатым другом всегда надо быть настороже.

Убегая в тайгу, Киса всё же не оставлял Кузьму одного надолго. Привязанность медвежонка к маленькому человеку с самой первой их встречи заставляла скучать по нему, и возвращение обратно к Кузьме становилось для Кисы необходимостью. В ответ Кузьма, чувствуя желание своего друга увидеться с ним, искренне радовался и обнимал зверя. Повзрослев, Кузьма по-прежнему старался не нарушать минуты уединения своего Кисы, а зверь привык к нему настолько, что они друг без друга уже не могли существовать. К тому же ребёнок, как ни странно, научился в точности копировать произносимые зверем звуки, что позволило ему научиться разговаривать с Кисой на понятном ему «медвежьем» языке и это окончательно сплотило их. Такие дружеские отношения между зверем и человеком, основанные на понимании и поддержке друг друга, важны не только в привычной для нас жизни, но и в тайге, где из-за суровости бытия они обретают особую ценность.

Деревенские, да и городские жители, имеющие домашних животных, не раз могли наблюдать, как их питомцы, побродив на свободе и возвратившись обратно, любят прилечь рядом с хозяином. Порой они просто молча подходят и, удобно устроившись, ложатся рядом с человеком.

А бывают и необъяснимые, на первый взгляд, взаимоотношения между людьми и животными. Например, иногда задумавшись о чём-то надолго, человек уходит в себя, в свои мысли. Когда же возвращается обратно в реальность, выходит из такого отрешенного состояния, часто замечает, что и домашняя живность, оказывается, как будто тоже вместе с ним ушла в пространство без времени. Животные, вероятно, угадывают такое состояние человека, и погружаются уже в свои воспоминания, расположившись рядом с ним и частенько глядя в том же направлении, что и хозяин. Такое может быть только при полном доверии к «своему» человеку. Почуяв же на себе взгляд «вернувшегося» хозяина, животные тоже медленно начинают приходить в себя. В таких случаях они часто понимают своего хозяина и без слов, заранее, наверное, чувствуя, что тот обязательно отблагодарит их за такое единение, накормив и приласкав любимцев. А в ответ животные, как никто, умеют быть искренне и бесконечно благодарными за любое, даже незначительное внимание и заботу, становясь ещё более преданными своему хозяину.

В один из солнечных дней Святослав, увлечённый починкой окна, обратил внимание, что возле домикастало необычно тихо. Забеспокоившись, он вышел на улицу и стал звать Кузьму, но тот не откликался. Неожиданно среди тревожной тишины совсем рядом послышался хруст веток, и на землю что-то упало. Оглянувшись, он увидел, как медвежонок, упавший с огромного, двухметрового в диаметре дуба, с рычанием быстро встал на лапы и вновь попытался вскарабкаться наверх. А сразу после этого мужчина заметил и Кузьму, который медленно выползал из дупла, в котором спрятался, чтобы немного передохнуть, и с новыми силами продолжить лезть на верхушку дуба. Наблюдая за этим, Святослав с гордостью отметил, что Кузьма проделывает это необычайно легко, уверенно перелезая с одной ветки на другую. «Не зря, значит, он подолгу болтался на ветвях разной высоты деревьев, растущих рядом с избушкой. Видно, натренировался на них, а на этом великане-дубе теперь решил свои силы попробовать», – вспомнил Святослав упражнения Кузьмы в «древесной гимнастике». Святослав был очень доволен, что Кузьма самостоятельно научился легко лазать по деревьям. Эти навыки развили у него ловкость, силу рук и цепкость пальцев, которые очень помогали в заготовке запасов кедровых орехов на зиму. А также это ощущение силы позволяло чувствовать себя увереннее в непредсказуемой тайге, где в любой момент и в любом месте подстерегает опасность. Но особой защитой и опорой для Кузьмы в этих таёжных диких дебрях был его друг – медведь. Рядом с этим могучим зверем мальчик мог чувствовать себя почти всегда и везде неуязвимым…

Удостоверившись, что с мальчиком всё в порядке, он успокоился и продолжил чинить окно. Во время работы ему в голову неожиданно пришла мысль осмотреть дупло дуба внутри и, если позволит пространство, сделать там для Кузьмы его личную дополнительную «комнату», вроде учебного класса, где тот в дальнейшем сможет, уединившись, учиться читать и писать, да и мало ли чем ещё захочет заниматься.

«Главное, надо обязательно сделать навес-крышу, чтобы дождевая вода не проникала внутрь. Потом надо решить, как оборудовать помещение внутри дупла всем необходимым, чтобы там для него было удобно играть и заниматься. А также подумать, как сделать внутреннее пространство достаточно освещённым, чтобы не портились у Кузьмы глаза, – размышлял Святослав, вдохновлённый своим планом отделочных работ. – Ну и, конечно, надо не забыть прикрепить на дуб верёвочную лестницу, чтобы и мы с Фёдором смогли забираться в «гости» к Кузьме, – предусмотрительно подумал Святослав. – Когда надо будет, мы снизу ему свиснем, а Кузьма быстро скинет её вниз, а уж мы с Фёдором как-нибудь, да вскарабкаемся. А лесенку я прикреплю к стенке во внутренней части дуба».

Святослав, довольный своими планами, улыбнулся, зная, что всё это непременно понравится Кузьме, так как по своему детству помнил, что каждому ребёнку когда-то становится нужна собственная территория, где он мог бы побыть какое-то время наедине с самим собой. «Обязательно обустрою для него это дупло, чего бы мне это ни стоило», – окончательно решил для себя Святослав.

Часто наблюдая за ребенком и медвежонком, он замечал, что его дети, Кузьма и Киса, налазившись вдоволь, с усталости оба усаживались на траву у охотничьего домика и, запрокинув головы вверх, долго провожали взглядом облака в небе, думая в этот момент каждый о чём-то своём. А может быть, они думали об одном и том же, и их мысли становились схожими в своих мечтах и фантазиях? Дескать, а как там, наверху, есть такие же, как они; а если есть, то не сидят ли они сейчас вместе и не смотрят ли на них?..

Закончив ремонт окна, Святослав тут же занялся дуплом. Ему понадобилась всего неделя, чтобы обустроить там достаточно удобное место, где Кузьма спокойно сможет учиться, отдыхать и заниматься любым интересным для него делом. Святослав хотел, чтобы его сын разносторонне развивался, и ничто не было бы для него помехой. «Раз уж мы по воле случая оказались здесь, так пусть всё нас окружающее станет полезным и удобным для моего сына и для нас двоих», – думал отец.

Рассуждая так, Святослав, как ни странно, где-то в глубине души даже радовался их особому положению. Он убедился на собственном опыте, что в каждой плохой ситуации при желании можно отыскать и хорошее, к чему потом будешь относиться с благодарностью.

Глава 5

Чужая охота

Жизнь обитателей тайги постепенно налаживалась. Но время шло, и жаркое лето начало сдавать свои позиции холодной и неуютной осени, чье наступление предвещает в здешних краях частые ветры, бесцеремонно срывающие с берез и осин яркие жёлтые и красные листья. С приходом холодов свой цвет с бархатно-зелёного на золотой начинают менять лиственницы. По вечерам взлетают на их ветви петухи-глухари и набивают свой зоб золотыми иголками. Пересвистываются в темных ельниках рябчики. Поздней осенью прилетают снегири и охотно клюют красные ягоды рябины. Порой накрапывает уже холодный дождик вперемешку с мокрым снегом, и зверьё начинает готовиться к зимовке.

Святослав всё чаще стал задумываться о том, как поведёт себя в здешних таёжных холодах Кузьма – ведь он ещё совсем ребёнок. А вдруг эта зима будет необычно холодной? Что тогда? Он не забыл, как ему, взрослому мужчине, нелегко было прошлой зимой, а тут – неокрепший малыш.

Кузьма подрастал, как говорится, не по дням, а по часам, и они с медвежонком стали всё чаще уходить подальше от избушки. Как-то в один из осенних вечеров мальчика весь день не было дома, и Святослав не на шутку встревожился – уж не случилось ли что-нибудь? Он уже собрался было на поиски, как вдруг заметил за пригорком приближающихся к дому Кузьму и Кису, которые сильно, видимо, подустав, еле передвигали ноги. Вскоре «дети» остановились перед Святославом. Кузьма виновато опустил голову, опасаясь увидеть немой укор в глазах отца, но на этот раз, впрочем, как и всегда в подобных ситуациях, отец не стал ругать сына, а просто поднял его на руки и прижал к себе. Не забыл он приласкать и зверя, который со временем очень привязался к своему взрослому другу. Медвежонку особенно нравилось, когда Святослав гладил его по лобастой голове, – Киса получал от этого огромное удовольствие.

Кузьма выглядел намного старше своих полутора лет, на вид ему вполне можно было дать годика три. Игра с медвежонком, постоянное пребывание на свежем воздухе, работа по хозяйству, в которой он старался не уступать своему отцу – всё это делало его взрослым не по годам. Да и аппетит у малыша был хороший, и ел он всё «взрослое», то же, что и папа: мясо, грибы, рыбу, а на десерт – разные лесные ягоды. Ну а вместо чая подавался обычно настой из трав. Хотя эту самую натуральную еду назвать только едой для взрослых нельзя, для быстрого роста и укрепления детского организма, именно такие продукты наиболее ценны.

Однажды, когда осень уже вступила в свои права, Святослав и Кузьма, в поисках поздней рябины и терна, ушли слишком далеко от дома. Увлёкшись сбором ягод, они не заметили, как быстро прошло время, и наступил вечер. Мужчина начал волноваться – стало казаться, что он заблудился и не сможет найти дорогу домой.

Подумав, Свят решил пойти вдоль небольшой горки, в надежде, что этот путь выведет его на знакомую тропу. Однако в быстро наступающих сумерках не рассчитал расстояние, и, шагнув на следующий камень, подскользнулся, за что-то зацепился, упал, и, не удержавшись, полетел вниз по каменистому склону. Синяки и шишки после падения мало его беспокоили, гораздо хуже было то, что была сильно ушиблена нога, отчего он не мог даже ступить на неё.

Почувствовав своим детским умом всю серьёзность ситуации, к нему не спеша и аккуратно спустился Кузьма. Как и любому ребёнку, ему было страшновато и от случившегося, и от наступающей темноты. Малыш, однако, не заплакал, а просто наклонился и с сожалением посмотрел на мужчину. Немногословность и умение понимать взрослого уже в таком возрасте стали неотъемлемыми чертами характера мальчика. Сын, не спеша, как сумел, помог отцу привстать, чтобы опереться на корягу. Придя в себя, Святослав начал потихоньку, преодолевая боль, идти.

К этому времени уже окончательно стемнело. Как назло стал усиливаться ветер, а через полчаса и вовсе пошёл снег. Святослав крепко обнял сына, который стал для него опорой, и они собрались уже подниматься в гору, как вдруг, мужчину что-то насторожило. Сработало наработанное долгим пребыванием в дикой тайге чутьё. Внимательно осмотревшись, он различил невдалеке, при слабом лунном свете, еле заметные силуэты каких-то животных. Приглядевшись еще внимательней, он, к своему ужасу, осознал, что это были волки. «Этого нам ещё не хватало», – подумал Святослав и поспешил повернуть в другую сторону, крепко держась за Кузьму. Но, проковыляв немного, он понял, что хищники не отстанут, и не на шутку встревожился. Идти быстрее не позволяла нога, а оружия, собираясь на сбор ягод, Святослав с собой не взял – просто не рассчитывал так далеко уйти от дома, от знакомых и хорошо изученных мест.

Святослав как никогда напугался за малыша. Он ничего не мог сказать в ответ на обращённые к нему вопросительные детские взгляды. Оставалось только одно: прижать его крепче к себе, понимая при этом, что встреча глубокой осенью с голодными хищниками может грозить гибелью. Таёжник видел единственный спасительный для себя и сына выход – несмотря на боль, продолжать идти вперёд.

Испуг придал ему достаточно сил для того, чтобы заставить себя идти, но надолго ли этих сил хватит?! Найти избушку тёмной ночью было практически невозможно, а трое волков по-прежнему не отставали, и, окончательно осмелев, приблизились на короткое расстояние и явно готовы были напасть. Один из зверей уже изготовился прыгнуть на Святослава, как вдруг маленький Кузьма быстро подхватил валявшуюся рядом корягу и замахнулся на зверя. Волк моментально переключился на ребёнка, но Святослав, успев поднять малыша на руки, быстро упал на землю. Прикрывая собой ребёнка, он стал отбиваться от хищника, но тут на них набросились и двое оставшихся волков.

Ещё минута и звери растерзали бы людей… И в это же время из вечерней темноты проявилась фигура огромного волосатого человека.

Уво, а это был именно он, вначале безучастно посмотрел на повернувшуюся к нему рычащую стайку хищников и на распростёртых людей – событие, обычное для дикой тайги, где каждый всеми силами сам борется за пропитание, его не касалось.

Это была не его охота и не его еда. Пища ему доставалась разная и по-разному добытая, но он поедал мясо только тех животных, которых убивал в схватке, и только тогда, когда те на него сами нападали. А иногда ему приходилось находить и придавленных упавшими деревьями зверей, которые уже умирали, которых он вытаскивал и потом съедал, потому что всё равно они не выжили бы от серьёзных полученных ран…

Уже собираясь покинуть это чужое «ристалище», Уво неожиданно резко замедлил шаги. В его памяти мгновенно промелькнула картинка, как этот большой человек, терзаемый сейчас волками, снимал с дерева ребёнка после того, как что-то пылающее упало с неба… Он отчётливо вспомнил, что в тот момент как раз сверкнула огромная молния. А ещё он хорошо помнил свои детские годы, когда его мама, благоговевшая перед молнией и огнём, на костре, зажжённом ударом молнии, готовила какую-нибудь снедь. Мама всегда твердила, что костёр зажигают Боги и их надо уважать.

Все эти воспоминания детства буквально в доли секунды пронеслись в голове волосатого человека, и он, замерев на месте, подумал, что, может быть, сейчас перед ним – посланцы самого Повелителя молнии в образе людей, и они нуждаются в его помощи? Решение пришло сразу, и с диким криком «снежный человек» в один прыжок оказался рядом со свалкой из зверей и людей. Он схватил одного волка за холку, прижал хищника к себе, и каким-то странным, видимо, только ему известным способом, стал душить зверя. Раздался хруст… Уво вырвал из схватки второго волка, и так же, молниеносно и без жалости, расправился с ним. Через считанные мгновения перед ним лежали уже два обмякших волчьих тела. Третий, успел увернуться, пустился наутёк. А Уво бросился к мужчине и ребёнку. Наклонившись над лежащими людьми, он похлопал их по щекам, проверяя, живы ли люди.

Святослав с трудом повернул голову и совсем близко от своего лица увидел два круглых глаза, которые буквально пронизывали его какой-то необъяснимой силой. Мужчина от страха вначале онемел, а потом, будто под гипнозом, глаза его начали слипаться. Волосатый Уво одной рукой взял ребёнка из крепких рук Святослава, другой – поднял мужчину и, ухватив их себе подмышки, быстро зашагал прочь. Он нёс их с такой лёгкостью, что, казалось, это не люди, а просто сухие поленья. Уво не просто быстро шагал, а временами переходил на бег, во время которого он кашлял и частенько постанывал. Стонал он не от тяжести груза и не от усталости. Такая нагрузка для него была почти ничтожной, по сравнению с тем, что он привык испытывать, когда носил туши животных, возвращаясь с очередной «охоты» к своему жилищу в пещере. Но сейчас он не доставлял в пещеру добычу, он спасал подаренных ему молнией и огнем людей, впервые допуская в свой дом чужаков. И продолжал стремиться вперед, бережно удерживая драгоценный груз, даже когда очередной приступ кашля и получившийся особенно громким стон все же заставил его ненадолго остановиться. Ему казалось, что какая-то неведомая сила внутри него хочет вот-вот выскочить из ада и огненного жара, отчего там, в груди, всё буквально горело и клокотало. Необъяснимая для него его болезнь была намного серьёзней понятных нам воспаления легких или гриппозных и других страшных вирусов. А может быть, это было ощущение старости с присущими ей недугами.

Впрочем, на вид Уво не выглядел дряхлым и состарившимся существом, его возраст можно было оценить лет на немногим более сорока, снаружи выглядел он крепким. Другое дело, и это, наверное, стало главным для него, заключалось в том, что большую часть из этих лет он провел в полном одиночестве и в условиях, лишивших его какой-либо душевной радости.

Его мать умерла, когда ему было всего пятнадцать лет. Пришла тоскливая жизнь. В последнее время воспоминания о детстве и матери все чаще приходили к нему, и это как бы давало ту самую, уже далекую душевную радость, но на очень короткое время.

Уво не был обделён способностью мыслить, и она помогала ему придумывать для себя что-либо, вызывающее положительные эмоции. В целом же он мыслил как вполне нормальный человек, а в некоторых случаях даже логичнее и оригинальнее, чем мы – люди. В полной пещерной тишине, где мысли не засоряются всякой ненужной информацией, у него со временем развилось необычное качество – способность чувствовать «дыхание Земли». Он получал радостное удовлетворение от этого понимания; от того, что волны, исходящие из недр планеты, как бы питали его мозг. Каким-то непостижимым способом эти волны позволяли ему размышлять обо всех природных процессах в целом, и радоваться тому, что само их существование возможно только в едином ритме живого и неживого. Эти мысли о возможностях природы, окутанные в объятия самой природы, наверное, и были спасением для Уво, защитой от того, чтобы не сойти с ума и не озлобиться; они заставляли думать о том, что он в первую очередь человек.

Кстати, способность чувствовать «дыхание Земли» не была присуща исключительно Уво. Ей обладают многие живые существа, иначе как объяснить, например, способность птиц находить свои гнезда за тысячи километров, а аквариумных рыбок – предсказывать землетрясения. Есть ещё множество примеров необычного поведения самых обычных наших домашних животных, чувствующих перемены в природе: от перемены погоды до несчастья в семье.

Уво, несомненно, не был животным, он был существом разумно мыслящим. Но уединённый образ жизни и отстраненность от цивилизации позволили ему острее ощутить непосредственную связь с природой. Нам, обычным людям, мешает это сделать суета и обилие мелочных мыслей. Для Уво же его образ жизни дал толчок к специфичному развитию и мышлению. Живя под землёй, он без труда чувствовал, что все кругом «дышит» и движется в определенном ритме. Часто, находясь в полной тишине, он начинал чётко слышать и чувствовать этот ритм биения «сердца Земли», что вызывало у него некоторое удивление, иногда переходящее в страх. А когда он заболевал, и воля его ослабевала, то этот однообразный и ритмичный стук как будто сливался со стуком его сердца и давал ощущение, что оно вот-вот выскочит. Но вскоре, словно по волшебству, ритм начинал его приятно убаюкивать и приносить облегчение. Радость от осознания того, что биение его сердца вливается в ритм этого общего «дыхания», каждый раз изрядно способствовала выздоровлению от очередного недуга.

Вот и сейчас, удерживая в руках драгоценную ношу – людей, ставших ему близкими непостижимым образом, он твердо верил, что «дыхание Земли» и в этот раз поможет ему. Нужно только дойти, дойти до дома…

Глава 6

«Я не подведу тебя, мама…»

Уво со своей ношей шёл сейчас под тем обрывом, где когда-то, много лет назад, навсегда потерял свою мать. Именно на этом месте он попрощался с ней, и затем почти каждый день приходил сюда, вновь и вновь восстанавливая в памяти сцену трагического происшествия.

В тот день они, как обычно, возвращались в свою пещеру. Мама рассказывала сыну очередную забавную и поучительную историю. Уво слушал мамин голос, и на душе у него было радостно. В такие моменты он отчетливо понимал, что он живёт счастливо благодаря только тому, что рядом с ним его любимая и заботливая мама. Но внезапно, в один момент всё это ушло – и счастливая жизнь, и, самое страшное, мама…

Все случилось очень быстро, Уво даже не успел ничего понять. Слушая мамин рассказ, он шёл впереди, и вдруг почувствовал, как руки мамы накрыли его голову, и от её сильного толчка он упал, а вслед за этим сверху на него упала и мама. Выбравшись из-под тяжести её тела и поднявшись на ноги, он увидел, что мама лежит на траве, а с затылка её течет кровь. Сын бросился к ней, без остановки и много раз подряд повторяя только одно слово: «Ма-ма… Ма-ма…».

Оказалось, что с обрыва сорвался камень, но мать заметила его и за считанные доли секунды смогла найти единственный способ спасти сына – накрыла мальчика своим телом, приняв страшный удар на себя. Ещё не осознавший постигшей его беды, но растроганный до глубины души, Уво взял мать на руки, подошёл к берегу реки и положил её у воды. Она ещё была жива. Женщина стонала, но, несмотря на боль, не отрывала взгляда от своего ребёнка, и слезы тихо капали из её красивых глаз. Она смотрела на него и всем сердцем сейчас жалела своего сына, понимая, как ему без неё будет трудно.

Собравшись с силами, она лёгким движением руки поманила Уво, жестом попросила присесть рядом и проговорила:

– Сыночек, скоро ты останешься один. Я чувствую, что не выживу. Похорони меня в нашей пещере. Я хочу всегда быть рядом с тобой. А когда Он придёт и за тобой, то тоже ложись рядом со мной, пусть мы навсегда будем вместе. А огонь и молния придут обязательно, и ты присоединишься ко мне вскоре после них. Это будет тогда, когда молния призовёт огонь, и он разбросает по земле свои искры. Прими Его с радостью и гостеприимно, и будь благородным и вежливым, – сказав это, она хотела коснуться на прощание своего сына, и даже попыталась приподняться, но сил уже не было. На её лице мелькнула еле заметная улыбка, и, медленно опустившись, она тихо умерла.

Уво, словно окаменев, неподвижно сидел возле мамы и молча глядел на её застывшее в улыбке лицо. Его влажные глаза без плача выражали скорбь и опустошение души. Плакать он не мог, да и, наверное, не умел. Это была одна из тех, вероятно, немногих особенностей, которая отличала его от обычных людей. Уво только почувствовал, как его тело начинало дёргаться, как бывает это у замёрзшего человека.

Так и просидел он целые сутки на одном месте без движения, дрожа и не закрывая ни на секунду свои влажные от горя глаза. Только к вечеру следующего дня, придя в себя, он почувствовал растекающийся по телу холодок от неожиданно хлынувшего дождя. Уво накрыл лицо своей любимой мамы листьями лопуха, и, встав во весь рост, направился к реке. Ему не хотелось теперь жить в одиночестве, без любимого человека. Медленно, еле передвигая ноги, опустошённым взглядом глядя на воду, он ступал всё глубже и глубже в воды реки, и не собирался останавливаться.

Когда вода дошла до подбородка, он коротко обернулся назад и взглянул на тело своей любимой матери. И этого мгновенного взгляда на любимого человека было достаточно, чтобы полностью изменить своё намерение. Может быть, в это мгновение ему вспомнился наказ мамы похоронить её рядом и дождаться посланников молнии. После этого, резко и мощно рассекая водную гладь, он буквально бросился к матери и, подойдя к безжизненному её телу, осторожно поднял его на руки и понёс за водопад, думая теперь об одном – выполнить то, о чём она просила.

Хоронить маму Уво не стал, он просто не знал о людском обычае предавать умерших земле. Он просто положил её тело рядом со своей лежанкой в пещере, чтобы единственный родной ему человек был всегда рядом. И произошло то, что может показаться чудом – тело мамы не подверглось разложению и тлению. Такие случаи известны в людской истории: например, в подземельях Киево-Печерской лавры и Псково-Печерского Свято-Успенского монастыря мощи священнослужителей остаются нетленными веками. Видимо, такие свойства имеет особый микроклимат пещер. А может быть, не обходится это и без попущения Господня … но не нам об этом судить.

Конечно, Уво ничего этого знать не мог. Он воспринял всё как должное, а близость мамы помогала ему жить дальше, ожидая обещанных ею гостей.

И вот сейчас Уво нес этих гостей, появление которых напророчила ему мама, в свою пещеру. Нес из последних сил, останавливаясь, кашляя и издавая стоны, надеясь только на то, что в подземелье, ставшим ему родным домом, он вновь поймает «дыхание Земли», которое, как обычно, придаст ему силы, а он сможет поделиться ими с находящимися без сознания людьми.

Надежды ему придавала искренняя вера в то, что и его мама тоже ощущала этот единый ритм, а, может, и сейчас чувствует, когда лежит рядом с ним. И, конечно, поможет сыну, хотя и давно покинула этот мир. Ведь она часто говорила ему, а он навсегда запомнил и ни на минуту не забывал её слова: «Над нами Бог, и он всегда с нами одинаково дышит, а его дыхание всегда в нас».

Уво безгранично верил своей матери и не сомневался, что Бог, о котором она так много ему говорила, постоянно оберегает его своим дыханием и этим помогает жить и радоваться жизни. И частые мысли о том, что он здесь, под землёй, дышит и живёт не один, а вместе с мамой и с богом, придавала ему силы и веру в необходимость своего существования ради них. Вероятно, таким же образом, и некие Высшие силы давали ему способность ваять.

Неся Кузьму и Святослава в пещеру, Уво был доволен – он выполнял просьбу мамы, произнесённую ей перед уходом в мир иной именно в этом самом горестном для него месте. Уво решил для себя, что этот «большой человек» и есть, наверное, по словам его матери, Он, раз появился со своим детёнышем от молнии и огня. И упали они вдвоём, наверное, сверху от Бога. Уво никогда их не прогонит.

С такими облегчающими его душу мыслями он и дошёл до пещеры

Войдя в своё одинокое жилище, Уво первым делом направился к ручейку, что журчал в дальнем углублении последнего из череды гротов пещеры. Шум его грузных шагов отзывался тяжелым гулом, уходящим в манящую своей таинственностью пустоту. Пещера была огромной, и надо было пройти несколько десятков, а то и более сотни метров по её пугающе-тёмному «коридору», чтобы добраться до нужного грота. Уво был единственным хозяином этой созданной природой карстовой пустоты, и единоличным обладателем её богатств. Забегая вперёд, скажем, что уникальные природные свойства пещеры, целебные воды и особый, присущий только ей микроклимат, не были единственными сокровищами, которыми Уво, сам того не ведая, обладал.

Добравшись до грота, Уво осторожно, по очереди, положил на пол сначала Святослава, а потом Кузьму. Те, то ли от усталости, то ли от гипнотического действия на них волосатого человека, находились в каком-то непонятном состоянии, напоминающем полусон.

Уво сразу же снял с них одежды, окунул спасённых им людей в подземный ручей, глубина которого местами достигала метра. Погрузив мужчину и ребёнка в воду несколько раз, волосатый человек вновь взял их в охапку и отнёс к глиняной лужице, что находилась совсем рядом. Вываляв своих гостей здесь в жидкой глине, он положил их на постель из веток и травы и закутал двоих в одно большое одеяло-покрывало, сделанное вручную его мамой. Оно представляло собой двойное изделие в форме квадрата со сторонами чуть более двух метров, собранное с внутренней стороны из лоскутов грубой натуральной ткани, а с внешней стороны – из меховых шкур ценных пушных зверей, плотно сшитых между собой. Он расстелил одеяло на так называемой постели меховой стороной вниз, уложил обоих на одну половину внутренней стороны одеяла и закрыл сверху другой половиной, плотно подоткнув одеяло со всех сторон. Получилось нечто наподобие спального мешка, внутри которого было очень тепло.

Завершив эту процедуру, Уво быстро направился к горячему ключу, что, булькая мелкими пузырьками, бил из-под земли. На ощупь нашёл железную миску, понюхал, налил в неё воды и положил на кипящий ключ. Пока вода в миске грелась, он отошёл в один из углов грота и, снова на ощупь, нашёл небольшой ящичек, где лежал высушенный мак. Набрав горсть мелких зерен, Уво положил их в посудину.

Вскоре отвар был готов, и он снова направился к гостям, что-то бормоча на ходу. Подойдя к ним и убедившись, что они спят ещё, Уво сел рядом и стал с любопытством их разглядывать, радуясь, что не позволил волкам растерзать этих «сыновей молнии». Радовался он и тому, что наконец-то он стал нужным для этих людей, которые, как он верил, с благими намерениями пришли в его жизнь в очень тяжёлый её период. Несмотря на темноту, он внимательно рассматривал гостей, и с удивлением находил в их виде сильные отличия от своей внешности.

Если для обычного человека пещерная тьма кажется непроглядной, то адаптировавшиеся к постоянному мраку глаза обитателя подземелья могли улавливать едва заметный свет, проникающий через отверстие в стене, и, многократно отражаясь, всё же едва-едва освещающий пещеру. И этого было достаточно, чтобы Уво мог беспрепятственно передвигаться по своему жилищу и находить необходимые для него предметы, хотя иногда и ему приходилось делать это наощупь. Вот и сейчас темнота для него не была помехой – он мог отчётливо видеть своих гостей.

Разглядывая их, Уво понимал, что самое главное для него сейчас – сделать всё возможное для выздоровления этих двух существ, которые представлялись ему божественными посланцами – теми, о ком упоминала мама перед смертью. Он постарается сделать так, чтобы им понравилось в его пещере, ведь их послали Молния и Огонь – стихии, которым они с мамой безотчётно поклонялись.

Глина, в которой он искупал гостей, была лечебной, обладала успокоительными и снотворными свойствами, помогала вылечиванию от кожных болезней и заживляла раны. Конечно, Уво не знал научного объяснения этому факту, да ему это, собственно, и не было нужно. Просто он не один раз пользовался этим средством, поделывая это с мамой и без неё. А ещё он знал, что выздоровлению способствует таинственная пещерная тишина, в которой как бы замедляется само время. Она положительно действует на психику и нервы человека, помогает быстро восстанавливаться от недуга. Даже польза от сна здесь в два раза больше, чем на поверхности. Сколько раз в детстве мама лечила его при помощи глины и особо долгого сна! Она всегда говорила, что чем больше спишь, тем быстрее уйдёт болезнь. Это помогало и после схватки с дикими зверями, и когда начиналась обычная простуда. Он запомнил последовательность всех необходимых действий наизусть, и поэтому сейчас мог проделывать всё быстро и уверенно, почти автоматически. Уво горел желанием поставить на ноги своих гостей. И знал, что сейчас главное для них – подольше поспать после полезной глины.

Знал он и то, что необходимо будет сделать, когда они проснутся, и был уверен, что уже через два дня их ссадины и раны от волчьих зубов затянутся, боль утихнет, и к людям вернётся вкус к жизни.

Глава 7

В пещере: сны, мысли, тревоги

Когда под сводами пещеры прошло чуть менее суток, забытье отступило, и Святослав начал приходить в себя,. Вокруг стоял абсолютный мрак и безмолвие, и он попытался понять, сколько пролежал без сознания и что вообще с ним произошло. Где он находится, почему здесь так темно и тихо? «Уж не на том свете ли я, которым так часто пугают нас, живых?! Если так, то здесь, выходит, не совсем уж и не так страшно… Только вот прохладно здесь немного, а так жить вполне можно», – попытался сам себя развеселить мужчина.

Слегка оклемавшись, он начал заставлять себя восстанавливать последние перед «отключкой» события. В памяти встали оскаленные волчьи пасти, которые неожиданно сменили пронзительные глаза волосатого чудовища. Именно эти горящие глаза, появившиеся совершенно неожиданно и как бы ниоткуда, и стали последней точкой, испугали его до такой степени, что сознание покинуло истерзанное волками тело.

Вскоре мужчину снова сморил сон, где, в этой подземной тишине, он снова почувствовал блаженство. Сквозь дрёму Святослав начал вспоминать, как больно хлестали по телу ветки, когда волосатый человек его куда-то нёс. «А где же тогда был Кузьма? – будто током прошибло Святослава, отчего он мгновенно пришёл в себя. – Неужели его съели волки?». Отгоняя эти страшные предположения, он стал лихорадочно ощупывать лежанку вокруг себя. Руки, наконец, нашли спящего Кузьму, и мужчина с облегчением вздохнул: сын лежал рядом с ним. Погладив его, Святослав, удивился – мальчишка был весь измазан какой-то грязью. Ощупав себя, он убедился, что и сам покрыт грязевой коркой. Происходило что-то непонятное. Мужчина подёргал ребенка за руку, и тот начал медленно просыпаться. Однако спросить что-нибудь у Кузьмы Святослав не успел – в этот момент какая-то сила подняла его и лежащего рядом сына. Он успел почувствовать, что сила эта исходила от огромных, теплых рук.

Дело в том, что Уво, услышав, как зашевелились его гости, и поняв, что они очнулись, решил, что гостей пора отмыть от глины, и, взяв на руки, словно котят, поволок их к воде. По несколько раз окунув мальчика и мужчину в родниковую воду, он обратно одел на них их одежду и отнёс к стоящим невдалеке ящикам. Осторожно открыв один из них – длиной около двух метров, а шириной более метра – Уво достал оттуда два тулупа, сшитых из богатой пушнины – один большой, а другой поменьше. Окинув взглядом одежду и своих гостей, он улыбнулся – тулупы оказались тем как раз впору. Эти меховые одеяния напомнили ему детство, когда мама перед сном одевала на него маленького тулуп, а потом и сама одевалась в такой же. Когда Уво подрос и волосяной покров его стал плотнее, он мог обходиться и без дополнительного утепления, а мама перед сном продолжала укутываться в мех.

Как только хозяин пещеры одел своих гостей, те сразу ощутили, как стало разливаться приятное тепло по всему телу. А он, довольный своим поступком, продолжил ухаживать за гостями: аккуратно усадил их на настил из веток и хвороста, и сунул каждому в руки по большому куску варёного мяса. Уво догадывался, что они давно ничего не ели, и что голод всегда берёт своё. Святослав и Кузьма быстро всё съели, несмотря на то, что мясо было приготовлено без соли и не до конца проварилось. После еды они стали окончательно приходить в себя, и в душу закрался страх. Люди не могли видеть в темноте пещеры существо, которое им помогает, но постоянно чувствовали на себе его пристальный взгляд. Создавалось впечатление, что всё это с ними проделывает какая-то неведомая сила, тем самым полностью подчиняя их себе.

А эта «сила» – большой, густо покрытый волосом человек тем временем сидел в сторонке и с интересом рассматривал своих гостей. Накормив их, он дал каждому выпить настоя из мака, от которого тех начало клонить ко сну. Почувствовав их состояние, Уво поднял мужчину и мальчика на руки и перенес к ящикам, в один из которых уложил обоих рядышком на аккуратно застеленное пушниной дно. Хозяин понимал, что вместе гостям будет намного теплее и уютнее. Вспомнил, как в детстве сам, засыпая рядом с мамой, ощущал райское убаюкивающее тепло, и довольно улыбнулся.

Прежде, чем Святослав провалился в сон, ему послышалось, что где-то капает вода и он еще раз задал себе вопрос: «Где мы? Вот еще и странный писк слышится… Похоже, летучие мыши. А если это так, значит здесь есть жизнь, и мы – тоже живы. Да, живы, и все это не бредовые видения! – в очередной раз успокоил себя Святослав, и с удивлением отметил, – Как же сильно бьётся здесь сердце, я как будто слышу не только свой «мотор», но и сердечко Кузьмы».

Подумав об этом, он захотел дотронуться до сына и хоть что-то ему сказать, но не успел – сон буквально навалился на мужчину, отключив сознание. Святославу приснилось, что он, словно пушистый солнечный шарик, медленно полетел куда-то в тёплые края. Проснувшись, он удивился, что ему, взрослому мужчине, могут сниться такие светлые, детские сны. Сколько раз за годы своей неспокойной «другой» жизни он мечтал хоть разок, хоть на минутку уснуть так, чтобы душа плакала от радости и тепла. И вот здесь, в неизвестности, в кромешной тьме, произошло чудо, которое, как ему показалось, длилось целую вечность. Это ласковое тепло манило его туда, где исчезали даже мелкие обиды на судьбу, на несправедливости жизни…

Хозяин же, удостоверившись, что гости крепко уснули, отошел, наконец, от них. Он был доволен собой, и направился к могиле мамы, чтобы поделиться с ней своими мыслями. «Теперь он будет долго спать рядом со своим детёнышем, – думал Уво, – ну и пусть спят. А я пойду, порадую маму, скажу ей, что все сделал так, как она об этом просила, что я принял «их» хорошо».

Присев возле останков мамы, Уво стал разглядывать один из изваянных им её бюстов, а потом устало уронил свою большую голову на грудь. Душевная усталость от последних тревог именно сейчас всерьёз дала о себе знать. Печальные воспоминания о маме и радостные эмоции от прибытия долгожданных гостей, о которых говорила мать, забрали у него много сил. К этому добавилось тяжкое дыхание и одышка, которые в последние дни всё больше мучили его. Всё вместе это стало сказываться на его организме – силы уходили, самочувствие ухудшалось, а вместе с этим приходило в упадок и внутреннее состояние его души. Уво вовсе не волновало, как отнесутся к его состоянию гости, ему не была присуща «цивилизованная» рефлексия: «Что обо мне подумают?». Его мысли занимало совсем другое. Он словно почувствовал, что скоро увидится с мамой, с которой за последнее время он всё больше и больше говорил не только про себя, но и вслух. И всё больше крепло в нем желание наконец-то встретиться с ней в другой жизни.

Возможно, кому-то покажется, что подобные раздумья чужды такому полудикому существу, но это будет глубоким заблуждением. Во-первых, такое чистое, незамутненное мироощущение присуще всем маленьким детям. Но оно, к сожалению, быстро проходит. Подрастая, мы начинаем стыдиться своей непосредственности, теряем искренность восприятия, боимся показаться в глазах сверстников наивными и смешными. А совсем повзрослев, начинаем считать себя выше, умнее и сильнее подобных умствований, считая их ниже своего достоинства, попросту несерьезными. И лишь приближаясь к закономерному для всех концу, начинаем понимать, что не так-то всё в этой жизни просто, что все мы – лишь очередной смертный в бесконечной череде человеческих судеб. И человек начинает искать ответа на накопившиеся вопросы в воспоминаниях о прожитых годах, выискивая в душе хоть какие-то ответы. С удивлением мы приходим к мысли, что никто, кроме матери, не может дать нам этого понимания… И нередко случается так, что с годами люди всё чаще начинают уходить воспоминаниями в своё счастливое детство, им начинает казаться, что только там было тепло и уютно на душе. А на закате жизни приходит окончательное понимание: с мамой я пришёл в эту жизнь, с ней и уйду. Родился, обласканный заботой самого близкого мне человека, и уйду опять в заботливой ласке; если не в жизни, то хоть в мыслях о ней.

Для многих людей такие чувственные «возвращения» – обычное дело. Что же касается тех, кто не избалован цивилизацией, а наоборот взращён в суровости жизненных ситуаций, где лишь изредка появляется на их пути «просвет», то понимание этой неразрывной связи остается с ними навсегда. Они не живут самообманом и временным комфортом, а являются частью самой природы. Они всегда остаются детьми и, наверное, эти «дикари» в некотором смысле счастливее нас, так как счастье, по их пониманию – это огромный объём испытаний и лишь малая толика радости после их преодоления.

Постоянная жизнь в суровых условиях тайги, дала Уво недюжинную силу и терпение, необходимые для выживания в дикой природе, где он, вынося все трудности и невзгоды, с годами лишь крепчал и крепчал. Но со временем никуда не уходила, а только росла его нежность по отношению к своей маме. Душа его обрастала природной любовью и порядочностью, что и проявилось в добром ухаживании за Святославом и Кузьмой. Всё это говорило о внутренней мягкости души и человечности «дикаря».

Философские раздумья Уво прервали тревога и чувство тяжести в груди. А затем его с удвоенной энергией стал одолевать кашель, усиливаясь всё больше и больше. Ради покоя своих гостей, он старался кашлять как можно тише, отчего по пещере разносился глухой, своеобразно хрипловатый звук.

Прокашлявшись, Уво с трудом поднялся и, тяжело дыша, стал ходить по пещере надеясь, что боль в груди утихнет, а потом медленно побрёл в свою «спальню». Возле веток, которые служили ему лежанкой, покоились останки его матери, которые после её смерти всегда были рядом. А вокруг них стояло много женских скульптур. Приблизившись к этой открытой могиле с дорогими ему мощами, Уво вдруг неожиданно зашатался и, потеряв сознание, рухнул возле них, успев еле слышно произнести: «Ма-ма…».

Прошло немало времени, прежде чем он очнулся. И придя в себя, с какой-то очевидной ясностью начал осознавать, что, вероятно, скоро настигнет его смерть. Из последних сил решил он попробовать приподняться, но, как ни силился, сделать этого не смог. Болезнь разом и окончательно одолела его, сделав совершенно немощным. Он лежал и мог только с трудом поворачивать голову. Словно наяву, перед его взором возник образ мамы: она, как живая, улыбалась и протягивала к нему руки в желании обнять своего сына…

Но тут его мысли резко переключились на другое. Уво вспомнил о своих гостях. Уйти, не предупредив их и не попрощавшись с ними, он не мог, и потому, собрав все свои оставшиеся силы, стал громко и протяжно стонать: «Уво-о! Уво-о! Уво-о!..». Он подсознательно полагал, что слово «уво» – не просто имя, а общее название для человекоподобных существ. Поэтому в его стоне был зов, зов к людям, которых он принес в свой дом. Иногда, замолкая, он прислушивался, не раздадутся ли чьи-нибудь шаги. Но в пещере, как всегда, царила глухая тишина. С каждым вздохом дыхание его становилось всё тяжелее и тяжелее, а зов становился у него всё тише и тише, но он всё равно, из последних сил, продолжал звать…

Глава 8

Его звали Никита

Услышав сквозь сон странный звук-вой, Святослав сначала подумал, что это продолжается сновидение. Но, с усилием сбросив дрёму, навеянную маковым настоем, он понял, что всё происходит наяву. Приподнявшись, он почувствовал, что Кузьма тоже проснулся от необычного и тревожного звука. Испугавшись, мальчик прижался к отцу.

Святослав, погладив и успокоив сына, осторожно выбрался из ящика и не спеша, с опаской пополз на звук, в котором явственно угадывался зов о помощи. Глаза не привыкли к такой темноте, не сильно помогало и шедшее от стен слабое свечение. Не в силах ничего толком разглядеть, мужчина всё равно решил пойти на зов. Немного поблуждав, он достиг угла пещеры, заглянув за который, заметил невдалеке едва освещенный участок и быстро направился к нему. Свет был виден едва-едва, но все же позволял ориентироваться.

Святослав пошел на этот свет, и через несколько шагов, скорее, почувствовал, чем увидел в полутьме какое-то движение. Подойдя еще ближе, он, к своему удивлению, разглядел странное существо, полностью покрытое волосами. Существо лежало почти без движения, лишь грудь его слабо поднималась, издавая те самые невнятные звуки, которые они с сыном и услышали.

Сначала Святослав застыл от ужаса – перед ним был самый настоящий, огромный «снежный человек», чудовище из легенд. Но страх вскоре отступил – мужчина понял, что угрозы от чудовища не исходит, оно само нуждается в помощи. Перед ним было живое существо, и в этот момент вовсе не было важно, как оно выглядит, главное – ему нужно было помочь. Святослав быстро смекнул что к чему, и сделал правильный вывод – кроме этого странного существа спасти их с Кузьмой было некому. И ничего, кроме бесконечной благодарности за спасение, Святослав в этот момент уже не испытывал. Не вызывало сомнений и то, что теперь он обязан помочь своему спасителю.

Мужчина приблизился к стонущему, и, казалось бы, совсем беспомощному хозяину пещеры, но тут рука того внезапно, словно сжатая пружина, распрямилась, и сильная рука крепко схватила мужчину за запястье и быстро потянула к себе. Рывок был такой силы, что Святослав с трудом удержался на ногах. Он внутренне собрался, готовясь дать отпор, хотя это был бы всего лишь укус мухи для такого «силача», но услышал лишь хриплый голос, походивший более на стон умирающего: «Уво-о!». После этого существо медленно и осторожно провело рукой Святослава по своей голове. Прикоснувшись рукой к его волосам, мужчина почувствовал, какие они жёсткие. А Уво стал медленно произносить по слогам:«Ма-ма, ма-ма, Ны-кы-та», – и, отстранив руку Святослава, показал ему на лежащее неподалеку тело человека, больше похожее на мумию. Уво произнес теперь всё в обратном порядке, вначале «Ны-кы-та…», а потом – «ту-ды… ма-ма, ма-ма…».

Замолчав, Уво просительно посмотрел на Святослава так, как будто хотел ещё что-то добавить, прежде чем умолкнуть навсегда. Святослав, глаза которого стали наконец-то привыкать к неполной уже темноте, стал различать кое-какие его очертания, а потом начал не спеша говорить, надеясь, что «снежный человек» его понимает. Он спокойно и негромко повторял:

– Мама… Никита… Ты говоришь? Я понял, понял. Тебя Никита зовут, и ты хочешь к маме. Что ж, раз ты так очень хочешь, ты можешь теперь спать спокойно. Я все сделаю, как ты просишь.

Вместо ответа Святослав увидел, как губы волосатого человека медленно растянулись, издавая звук выдыхаемого воздуха, который в конце стал таким прерывистым, какой бывает обычно при радостном смехе. Вероятно, в это время Уво радовался – человек понял его. Как будто специально, чтобы Святослав смог это увидеть, от стен грота отразились лучи яркого солнца и на мгновение коснулись лица Уво. Наверное, сама природа, расставаясь с одним из своих сыновей, решила проводить его таким светлым касанием. Затем тело волосатого человека обмякло, и Уво замер, уйдя к своей маме счастливым, потому что выполнил и её наказ – помог «людям молнии и огня». И желание быть рядом и после смерти тоже сбылось.

Глаза Уво закрылись, тело вытянулось, сердце перестало биться. Но в последние мгновения ритм остановившегося человеческого сердца подхватило «дыхание Земли». Уво был мертв для всех, кто оставался в этом мире. Но мать-природа, истинным сыном которой он был, продолжала качать его на своих живых волнах…

– Папа, – осторожно позвал Святослава Кузьма, – а что он хотел?

– Никита хотел, чтобы мы с тобой похоронили его рядом с его мамой, – отозвался Святослав.

– А кто он? – поинтересовался мальчик.

– Сынок, он был хорошим сыном и очень добрым для этого дикого края человеком, – ответил мужчина.

Этот волосатый Никита буквально за несколько последних минут стал для Святослава близким существом. Порой бывает достаточно и нескольких секунд, чтобы почувствовать, что человека, до этого не знакомого, начинаешь считать для себя очень близким. Словно вы давно искали именно его, словно знакомы очень давно, и что уже никогда не сможете забыть друг друга.

– Спи, Никита; и знай теперь, что у тебя есть друзья, – попрощался Святослав с волосатым человеком.

– Да, Кузьма? – вполголоса спросил он сына.

– Да, папа, – ответил Кузьма и приблизился к умершему Никите, чтобы осторожно погладить его волосы на голове и лице. – Я его, папа, совсем и не боюсь, – еле слышно признался мальчик.

– Он, наверное, был в жизни добрым до последних дней своей жизни, и поэтому его не надо бояться, – почти шёпотом согласился Святослав, обняв сына, который в ответ буквально вцепился в него своими ещё слабыми ручонками, радуясь, что он не один сейчас в этой пугающей тишине и безмолвии.

Опечаленный Святослав, подойдя совсем близко к Никите и положив ему руку под голову, склонился над телом и долго глядел на него, стараясь запомнить каждую черточку облика этого, казалось бы, странного, и в то же время ставшего близким ему человека. Опытный глаз художника уловил, что пропорции тела Никиты несколько иные, чем у обычного человека, а именно голова по отношению к туловищу была относительно небольшого размера. Ярко выраженные надбровные дуги и косматые брови придавали его лицу суровый и даже грубоватый вид. Мощный торс, руки и ноги были покрыты густыми, жесткими волосами, за исключением грубой, мозолистой кожи локтей и коленей; могучая и угловатая грудная клетка, побитые и исцарапанные пальцы рук и ног – всё это напоминало образ дикого и злого существа. Но на лице его, как ни странно, было по-детски наивное выражение. Только слегка увеличенные скулы и стёртые зубы, глубокие носогубные складки и мимические морщины между бровей говорили о его далеко не детском возрасте. Одеяние Никиты ограничивалось лишь набедренной повязкой из прочных волчьих шкур, сшитых по-женски умело и аккуратно. Наверняка, повязка была сделана его матерью…

Святослав оказался прав. В своё время, убегая с сыном из дома, женщина успела захватить с собой иголки с нитками. Через какое-то время их жизни в таёжной пещере нитки закончились, а иголки сломались. Тогда она от безысходности вспомнила слова одной хозяйки, у которой когда-то в детстве была служанкой по дому. При отсутствии современных принадлежностей для шитья, вспоминала мама Никиты, хозяйку выручал способ, которым пользовались ещё первобытные люди. Те вместо иголок находили косточки птиц и рыб, где было небольшое ушко, и на камне аккуратно обтачивали их. А вместо ниток они использовали луб – растительный слой между стволом дерева и корой, который можно было ногтями разделить на тоненькие полоски. Затем их клали в воду и несколько раз кипятили вместе с листьями крапивы, что придавало полоскам мягкость и некоторую прочность. Высушив на солнце, эти полоски долго тёрли между ладонями, отчего они становились гибкими, как нитки. Вспомнив про этот древний способ, мама Никиты воспользовалась им и самостоятельно изготавливала нитки и иголки.

Крапивную воду, оставшуюся после кипячения лубяных полосок, она никогда не выливала, а часто и отдельно готовила. Её она давала пить маленькому Никите как оздоровительное средство, которое помогало дольше сохранять теплоту тела в организме.

Часто она давала сыну мёд диких пчёл, который они вдвоём любили добывать в дуплах деревьев. Один из таких случаев добывания, который навсегда отбил у него вкус к мёду, Никита запомнил надолго. Во время одной вылазки на него напал пчелиный рой, от укусов распухло почти всё тело. Тогда мама, всерьез испугавшись, долго выхаживала сына народными средствами, а также целебными водами их пещеры. С тех пор Никита всегда обходил пчёл, как говорится, за семь верст, а к мёду никогда больше не притрагивался.

Закончив внимательно разглядывать Никиту и навсегда запечатлев в памяти его образ, Святослав на время закрыл глаза, как бы уложив эту картину на «творческую полочку», чтобы к нему всегда можно было вернуться. Мужчина твёрдо решил, что когда-нибудь нарисует этого человека вместе с его мамой. Он живо представил себе этот семейный портрет. Этому желанию способствовало и поразившее душу художника столь трепетное и нежное отношение к матери существа, живущего в таких диких и опасных краях, где суровое окружение легко могло любого человека сделать грубым.

Роднили Святослава с Никитой и найденные в гроте бюсты. Сам неплохой художник, он, увидев скульптуры Никиты, был по-настоящему восхищён. Его поразила необычайная живость скульптур, которые как будто воскрешали женщину. Это было настолько живое воплощение образа, что Святослав был даже отчасти напуган. Для себя уяснил одно: существо, лишенное способности мыслить, вряд ли смогло бы под землей, в полутьме, на ощупь вылепить человека, как живого, если не было бы наделено даром свыше.

Вернувшись от раздумий к реальности, Святослав подошёл к Кузьме и в очередной раз заметил, что даже в такой печальной ситуации не теряет присутствия духа и свойственного тему хорошего настроения. Понимая состояние своего отца и осознавая призрачность спасения, сын сочувствовал ему всей душой, но даже и в такой ситуации с его лица не сходила врождённая приятная и добрая улыбка, озарявшая тьму пещеры не хуже солнечных лучей. Так было всегда – даже тогда, когда было трудно, Кузьма всё выносил молча, воспринимая окружающий мир с постоянной красивой улыбкой. Такая его улыбка – не просто выражение радости. С помощью её и взгляда он находил взаимопонимание не только со своим отцом, но и, вероятно, со всеми обитателями тайги. Когда он оказывался один на один с таёжным зверем, то в его глазах не плескался страх, а, наоборот, на лице появлялась улыбка. Это обескураживало обитателей тайги, и они часто, может быть, просто жалея этого маленького смельчака, отходили прочь…

Отец и сын сидели рядом в полумраке пещеры. Святослав, думая об усопшем, решил похоронить его по-человечески. Но для того, чтобы вырыть могилу, подумал он, нужна лопата. И только вот в этот момент он осознал, что они с Кузьмой находятся под землёй, неизвестно где. Как, через какие щели или двери они сюда попали, и где выход? Он обязательно должен быть, но как его найти в этой темноте? Не найдя ответа на свой вопрос, он вдруг получил его от сына.

– Папа, там шум! – сказал Кузьма, протягивая ручку в сторону другой части грота.

Святослав прислушался и радостно засмеялся – с указанной стороны действительно доносился какой-то невнятный, на пределе слышимости, рокот. Он воскликнул:

– Давай тогда скорей пойдём в ту сторону! Только ты ползи впереди меня, потому что ты лучше меня слышишь, да и потому ещё, что так я тебя не потеряю. Так что, сын, давай, веди меня, ползи первым, – обратился мужчина к малышу.

И они поползли. В темноте всё кажется одинаковым, и их частенько заносило то в одну, то в другую сторону. Часто попадались преграды из камней и скользкие перегородки. Ползти приходилось на коленях, и вскоре они стерлись до крови и стали сильно болеть. Мужчина окликнул Кузьму, призывая остановиться, чтобы немного отдохнуть и привести себя в порядок. Сняв напряжение и набравшись сил, они стали лучше ориентироваться и понимать, откуда доносился звук. Стало понятно, что это был шум падающей воды, и он становился всё ближе. Отец и сын с удвоенной энергией поползли в его сторону. Ползли молча, экономя силы, и только по учащённому и громкому дыханию можно было судить, сколь труден был их путь. И, наконец-то, пройдя тесный туннель и свернув чуть в сторону, они оказались в светлом закоулке подземелья. Вдали забрезжил чуть заметный дневной свет, в сторону которого они и направились. Он становился все ярче и ярче, и скоро стал больно резать глаза, ещё не отошедшие от мрака пещеры.

Святослав по своему опыту знал, что быстрый переход к яркому свету после очень долгого пребывания в темноте, может легко испортить зрение, а при взгляде на солнце можно даже ослепнуть. Окрикнув Кузьму, он велел ему прикрыть глаза рукой и смотреть на свет только через щёлочку между пальцами, объяснив, для чего это нужно. Этот практический урок Кузьма с того случая усвоил раз и навсегда. Позже, когда они с медвежонком тоже оказывались в такой ситуации, мальчик закрывал Кисе глаза, объясняя на «зверином» языке, зачем он это делает. В ответ на этот такой запрет медвежонок недовольно рычал, но затем прекращал сопротивляться. Ему казалось, что друг, из-за уважения к нему, таким шутливым способом приучает его к трудностям жизни.

Выбравшись из пещеры, они оказались у водопада и, встав на ноги, с удивлением посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: «А теперь куда? Идти под воду? А вдруг там обрыв?»

Осмыслив сложившуюся ситуацию, Святослав понял, что другого пути нет. Перекрестившись, он взял ребёнка на руки, крепко прижав его к груди, и, прокричав: «Будь, что будет!», быстро шагнул под рокочущие струи водопада. Огромная масса воды, обрушившаяся ему на плечи, была так тяжела, что он еле устоял на своих ослабленных от ран и ссадин ногах.

Несколько мгновений терпения… и в награду за это – простор! Перед ним открылись радующие взгляд виды загадочной тайги: бегущая вниз бурная река, уходящие вдаль покрытые лесом крутые берега.

– Ура! Папа, мы выбрались! – воскликнул Кузьма с сияющими от радости глазами.

– Да, сынок, – ответил с восторгом Святослав, и, оглянувшись назад, поразился высоте и мощи водопада. А спустя несколько минут он, держа Кузьму на руках и крепко прижимая его к себе, поднимался на берег,

– То, что мы вышли из пещеры – это, конечно, хорошо, сыночек, – подумал вслух Святослав, – но в какую сторону нам с тобой теперь идти? Нам на холоде нельзя мокрыми долго стоять. Нужно скорее к нашему домику, а уж там согреемся. Как ты думаешь, Кузьма, куда пойдём? – бодро спросил отец у сына.

– А что здесь думать много, папа. Пойдём прямо, – предложил гордо малыш, почувствовавший радость от того, что папа с ним советуется, как с равным.

– Это в какую же сторону прямо? – попытался пошутить Святослав.

– Куда глаза смотрят, – ответил мальчик и тоже шутливо улыбнулся своему папе.

– Раз ты так глаголишь, то будь по-твоему, – отчеканил Святослав и аккуратно поставил Кузьму на землю. Взявшись за руки, они с оптимизмом направились куда глаза глядят, изредка поглядывая друг на друга, улыбаясь и иногда подмигивая кивком головы друг другу в знак понимания, что, мол, одна голова хорошо, а две ещё лучше.

Глава 9

Две беды

Так они прошли примерно с километр, и тут на смену зрению пришло обоняние – Святослав принюхался, и ему показалось, что порывы ветра доносят запах гари. Что и как далеко от них загорелось? Мужчину пронзила мысль: не дай бог, что-то случилось с нашим домиком! Испугавшись этого предположения, он в снова взял сына на руки и поспешил в ту сторону, откуда тянуло дымом. На ходу он благодарил судьбу и приютившего их Никиту – без его старательных и до смешного странных лечебных процедур они с Кузьмой не чувствовали бы себя сейчас, как заново родившиеся. К этому моменту боли на теле почти совсем утихли… Неужели всё это произошло из-за воды и какой-то грязи, которыми их измазал Никита?

Он улыбнулся этим своим мыслям, но тут же, вспомнив про последние минуты жизни Никиты, неожиданно резко остановился. Встревоженный Кузьма обернулся на Святослава:

– Папа, ты чего встал?

В ответ мужчина, словно предчувствуя неладное, без утайки ответил:

– Кузьма, что-то у меня на душе неспокойно. Чую я, что скоро мы вернёмся обратно к этому водопаду. Поэтому хорошо запоминай дорогу. Нужно обязательно взять с собой лопату, фонарь, одежду и еду. Никиту с его мамой по-человечески надо будет похоронить. Чувствую, что жить нам у него в гостях придётся долго. Зима-то не за горами, а нынче она, по всем приметам, будет холодной, – небезосновательно вынес свой вердикт Святослав и, ожидая согласия Кузьмы, спросил:

– Ты там хочешь жить?

– Да, – оправдывая ожидания отца, ответил малыш, подозрительно глядя на него. Поняв состояние сына, Святослав постарался спокойно ответить на его удивлённый взгляд:

– Я не только ощущаю, я словно вижу, что с домиком и Фёдором что-то не то. Нам надо торопиться.

Запах дыма тем временем становился всё более плотным и едким – значит, идти осталось недолго.

Обеспокоенный мужчина машинально прибавил скорость, но в это время Кузьма неожиданно спрыгнул с его рук и, сорвавшись с места, резко отбежал от него.

– Ты куда? – испуганно крикнул отец.

– Папа, смотри – Киса, – прокричал малыш и бросился навстречу несущемуся к нему медвежонку.

А Святослав ясно осознал, что его тревога не была напрасной: дым, в действительности шёл со стороны поляны, где находился их домик. Он бегом бросился туда. За ним, не мешкая, побежали Кузьма с медвежонком.

Не зря говорится, что беда никогда не приходит одна. С ходу Святослав почти влетел в двери, но в последний миг остановился, увидев страшную картину. В дымившемся домике на мокром полу лежал полуобгоревший Фёдор. Одного взгляда хватило, чтобы понять – дело плохо. Фёдор уходил…

– Не оставляй нас, Фёдор! – взмолился Святослав, – и не вини меня, что не встретил тебя! Я не мог быть здесь. С нами тоже случилась беда. Мы все это время были в пещере.

– Свят… Домик, наверное, загорелся от шаровой молнии, – Федор был в сознании, но говорил с большим трудом. – Видно, это мне за грехи мои… За раннее увлечение охотой. Как жаль, что умру скоро. Я там Кузьме одежду на вырост привёз и кое-что из провизии. Береги сына… Он у тебя смышлёный малый. Вы с ним, как одна семья… Ну что, Свят… с лешим виделся? Не обижайся, это я шучу.

– Фёдор, а он, и правда, есть. У него мы и были. Только он не леший, а… – не сумев подобрать нужного слова, Святослав взволнованно замолчал.

– Выходит, правда, что о нём люди говорили, – тяжело дыша, проговорил Фёдор.

– Он нас с Кузьмой от волков уберёг. Если бы не он…

– Значит, повезло вам. Ну, прощай, Святослав… и ты, Кузьма, прощай. Слушайся папу и меня не забывай, грешного… дядю Федю.

И постаравшись подмигнуть им в знак дружбы, он безвольно опустил голову и с улыбкой на устах умер. С трудом верилось, что этот почти полностью обгоревший человек смог так долго протянуть, дождаться друзей, а после с таким достоинством и даже с юмором попрощался с ними.

Потеря такого человека для Святослава была слишком тяжёлой и, уже не сдерживая чувств, он без стеснения разрыдался над телом Фёдора. Стоявший рядом мальчик не выдержал и, прижавшись к Святославу, тоже заплакал.

– Сынок, за что нам с тобой такая участь? Почему у нас тобой так всё в жизни происходит? Опять нас с тобой оставили, – простонал отец, – снова мы одни.

Крепко прижав Кузьму к себе, Святослав довольно долго просто молча сидел. Наконец, встал, накрыл тело Фёдора своей курткой и, начал осматриваться. Его внимание привлекли сразу два обстоятельства произошедшего, которые Святослав пока не мог себе объяснить. Во-первых, сгоревшим дотла был, как ни странно, только потолок, и именно над тем местом, где на полу лежал пострадавший Фёдор. Стены же и пол избушки были только опалены огнём и лишь слегка дымились. В таком же состоянии находилась и распахнутая настежь дверь. От осенней непогоды дерево избушки было сырым, что, видимо, и не дало распространиться пламени.

Второе, на что он обратил внимание – еда, обувь, одежда, то есть почти весь скарб, были на улице. Поразило его и разбитое окно, которое тоже было настежь открытым, а под ним на земле в беспорядке валялись многочисленные вещи.

Святослав заметил и стоящий рядом с топчаном табурет, который, к его удивлению, тоже почти был не тронут огнём. А вот мокрый топчан, почему-то дымился, пуская медленные струи четко вверх. Глядя на это, Святославу пришла мысль, что в избушке и в момент пожара, и сейчас не было никакого движения воздуха.

Он долго сидел в задумчивости, пытаясь найти в калейдоскопе мыслей и воспоминаний сколь-нибудь внятное объяснение произошедшему. Как ни странно, ему почему-то вспомнились детские годы, когда однажды днём он сидел дома с матерью. На улице была весна, по тучам было видно, что собирается дождь. Маленький тогда Святослав, поглядел на маму и хотел спросить, скоро ли он прольётся, но вдруг заметил в глазах своей матери испуг. Он посмотрел туда, куда глядела она, и тоже очень испугался. Через форточку в дом неожиданно вплыл небольшой искрящийся шар и стал, словно призрак, метаться по комнате. Обнявшись от испуга, мать и сын сидели, чуть дыша, глядя на это явление. Спустя минуту шар, приблизившись к розетке, так же внезапно, как и появился, втянулся в розетку, приняв форму длинной проволоки.

На следующий день, придя в школу, Святослав спросил у своего преподавателя, откуда приходят такие огненные шарики. Учитель ответил, что это явление природы называется «шаровая молния», но, к сожалению, его физическую суть ученые пока не могут объяснить. Есть только предположения, что это – электрические разряды, которые под воздействием магнитного поля собираются в плазменный шар. Каждый из разрядов ищет выход своей энергии, посылая разнонаправленные импульсы, поэтому движение шаровой молнии хаотично и непредсказуемо. Она может, вытягиваясь, проникать в любые щели. Если же в помещении есть испускающий энергию предмет или прибор, например, работающая электросеть или раскалённая печь, то такие молнии могут и взрываться, выплескивая огромную тепловую энергию, что, чаще всего, вызывает пожар.

Вспоминая объяснения преподавателя о шаровой молнии и сопоставляя с предсмертными словами Фёдора, Святослав, чтобы проверить появившуюся мысль, подошёл к печи. Она была горячей – видимо, по приезде Фёдор её затопил. Святослав попытался мысленно восстановить картину трагедии, вспоминая слова преподавателя. Тот говорил, что осенью шаровые молнии – явление редкое, но все же иногда случается. Как ни странно, они и зимой могут появляться. «Все тайны природы человеку познать невозможно», – сказал когда-то учитель физики.

Святослав стал раздумывать вслух, и это, как ни странно, помогало ему прийти в себя. «Наверное, в домике было тепло, вот молнии и захотели залететь сюда, – рассуждал он. – Если бы печь не была затоплена, то «шарик» сразу вышел бы наружу через задвижку, но так как печь, вероятно, сильно топилась, то от её накалённого металла молния и взорвалась под потолком, и он начал гореть. А Фёдор, видя всё это и напугавшись, что скоро загорится весь дом, и что все вещи в нём тоже сгорят, подумал о нас с Кузьмой и стал быстро всё выбрасывать на улицу. Потом, наверное, горящие бревна с потолка упали прямо на него, отчего Фёдор потерял тут же сознание, и огонь сразу переметнулся на одежду и далее – на стены. В это время, скорее всего, начался сильный дождь со снегом, который просто валил с неба и сбивал пламя. А так как до дождя ветра на улице, видимо, не было, то не было и никакого «поддувала», и огонь от потолка шёл прямо вверх. С началом дождя стены вмиг потухли и стали дымится, намок и пол. От воды то, наверное, Фёдор и пришёл в себя».

Мужчина еще долго стоял бы в раздумьях, если бы подошедший Кузьма, словно чувствуя состояние Святослава, не прижался своими ручонками к дорогому ему человеку.

– Сынок, никогда не забывай дядю Фёдора. Он любил тебя, как своего внука, – горько, но в то же время веско сказал Святослав. – Дядя Фёдор боялся, что ты останешься на зиму без одежды и еды. Он знал, что для тебя, ребёнка, в суровой тайге, в холода, без всего этого – верная смерть и поэтому погиб, сумев сохранить для нас всё самое необходимое. А домик мы поправим.

– Да, папа, не забуду. Он очень хороший был, – тихо произнёс малыш.

Наблюдавший за этой сценой медвежонок вразвалочку подошёл к Кузьме и, ласкаясь, ткнулся мордочкой ему в ладонь, а затем боднул лобастой головой колени Святослава. Зверь мало что понимал в горе людей, но чувствовал, что им сейчас нужна поддержка.

– Киса, дорогой ты наш, хоть ты не оставляй нас с Кузьмой, – погладил медвежонка Святослав.

Тот, словно поняв слова человека, поднял мордочку к небу и протяжно заревел. Вслед за ним этот рёв подхватил и Кузьма, который за время их дружбы хорошо научился копировать звериные звуки.

Три существа, по воле судьбы обречённых жить вместе, стояли среди таёжной глуши и каждый по-своему предавались чувствам от отчаяния и душевного одиночества. Двое стонали по-медвежьи, а третий с трудом сдерживал рыдания, боясь напугать своими слезами Кузьму. Сейчас эти трое особенно хорошо понимали друг друга. Так случилось, что Кузьма потерял маму в авиакатастрофе, мать медвежонка погибла, придавленная тяжёлым деревом, а Святослав навсегда попрощался с Фёдором, оставшись без друга.

Очень тяготила его и смерть Никиты. Странно, но за то совсем короткое время, что он провёл с этим «снежным человеком», Святослав успел почувствовать в нём родственную душу, каким-то образом понял и близко к сердцу принял его одиночество и его страдания. Роднило их и то, что пещерный житель, как и он сам, был художником – существом, обладающим потребностью творить, – Святослав это понял, подержав в руках созданные тем скульптуры.

Мужчина снова почувствовал себя обделённым. Это состояние началось тогда, когда ему остро стало не хватать материнской любви. «За что?», – по-прежнему задавал он себе этот постоянно его мучающий вопрос. Почему его родная мать, которую он так любил, которой всегда нежно и искренне помогал, за которой бережно ухаживал во время её болезни, в одночасье предала его, растоптав душу и сделав изгоем? Ведь именно тогда и был дан старт его мучениям и тяжёлым потерям.

В этот трудный для себя час трое таёжных жителей, оставленных один на один с судьбой, понимали, насколько они сейчас нужны друг другу. И плач, который сейчас раздавался в сгоревшем домике, звучал, словно клятва верности и обещание выносить все невзгоды вместе, чтобы не погибнуть поодиночке.

Пока Кузьма и Киса возились у покинутого домика, Святослав похоронил Фёдора. У края могильного холмика он вкопал скамеечку, и, сев на неё, завел с покойным другом душевный разговор. Он действительно открывал Фёдору душу, но не жаловался, не ждал сочувствия, а искал у друга понимания.

Краем глаза мужчина, конечно, следил за тем, чтобы сын с медвежонком не убежали в лес. Наблюдая за тем, как они резвятся, он невольно улыбнулся. Беззаботная детская пора – самая счастливая пора в жизни любого человека. Он и сам был бы не прочь стать снова ребёнком и просто наслаждаться тем, что есть рядом любимый папа, есть надежный и верный друг.

И этой детской непосредственности совсем не мешает то, что рядом в могиле лежит человек, которому тоже присущи были земные желания и радости, но которому теперь уже неведомыми стали земные заботы и радости. Всё ушло в небытие…

Как часто от пожилых людей нам приходится слышать, что, мол, скоро отмучаюсь, и заберёт меня, наконец-то, Господь под своё крылышко. Такие мысли о покое и радости всегда нравились Святославу, он любил в них погружаться, но сейчас у него были другие заботы.

Становилось всё холоднее и холоднее, и надо было подготавливать зимовку в пещере. А это требует времени, которого никогда не хватает, а тут еще и осенняя непогода подгоняет, принося приметы надвигающейся зимы. И зима эта обещала быть суровой – это чувствовалось по всё чаще начинающему задувать морозному, пронизывающему северному ветру, а в безветрие, по ночам всю округу окутывал холодный туман. Даже после нескольких минут пребывания в такую погоду на открытом воздухе тело начинало коченеть. «Так, все вещи, в основном, собраны, – подумал Святослав. – Главное взять то, что необходимо для начала. Всё остальное, даст бог, потихоньку, ближе к концу зимы, буду перетаскивать. А ранней весной, в память о Фёдоре, надо будет начинать восстанавливать домик. За лето, надеюсь, что-нибудь да отстрою, благо, что инструменты сохранились. Дом будет для всех: и для Кузьмы, и для медвежонка, и для меня, грешного. Всем места хватит».

Как Святослав был благодарен Никите, что тот встретился на его пути именно сейчас! Не случись этого, что бы он делал, как и где им с Кузьмой пришлось бы зимовать? Охотничьего домика уже нет, помощи от Фёдора тоже больше не будет, а вот-вот нагрянут настоящие холода. Жилище Никиты, пещера, вроде бы и не настоящий дом, но всё равно крыша. Там не так холодно, к тому же просторно. Перезимуем!

Словно почувствовав оптимистические мысли Святослава, к нему подбежал Кузьма, и, не раздумывая прыгнув на папины руки, рассмеялся. Вслед за Кузьмой подбежал и медвежонок. Задрал голову вверх, посмотрел на Кузьму и завистливо зарычал. Поняв просьбу медвежонка, мужчина осторожно опустил сына на землю, подхватил Кису и, хотя с трудом, но тоже приподнял его, ласково приговаривая:

– Ты, Киса, бутуз этакий, тяжеленный-то какой стал! Скоро вообще от земли оторвать тебя не смогу, – и аккуратно поставил медвежонка на ноги.

– Пойдёшь завтра с нами? – подмигнув, спросил Святослав.

– А куда мы пойдём? – решил в свою очередь уточнить и Кузьма.

– Завтра мы пойдем туда, где недавно были, в пещеру. Зиму проведём там. А как только начнет теплеть, обратно сюда вернёмся, – пояснил мужчина.

– Вместе с Кисой?– поинтересовался мальчик, надеясь услышать положительный ответ.

– Ну, конечно, вместе с твоим другом. Куда мы теперь без него, а он без нас? Зимой он здесь один, боюсь, не выживет, ведь он тоже почти как ребёнок и не окреп пока. Обязательно возьмем туда и твою игрушку – гитару, и будете меня вдвоём развлекать. Ох, как весело мы там заживём втроём! А ещё возьмём ружьё Фёдора, на всякий случай, для защиты от хищников, его фонарик и, конечно …

– Кушать, – подсказал малыш.

– Верно! Возьмём с собой одежду и продукты, что Фёдор нам привёз, – обрадовавшись смекалке сына, подтвердил отец. – Всего этого на эту зиму нам хватит, а с лета будем сами себе запас собирать, – пояснил Святослав.

К водопаду они вышли уже ближе к вечеру. Медвежонок остановился и, тихо ревя, уставился на воду, стараясь, вероятно, сообразить, что это за падающая стена. Он ведь ещё никогда не видел такого.

– Ну, и что ты остановился? Испугался? – спросил Святослав.

Тот быстро помотал головой, будто отвечая: «Я – медведь, ничего не боюсь», – и тут же бросился к воде, но не под неё, а свернув чуть в сторону, и затем исчез в кустах, у края водопада. А Кузьма, не глядя уже на Кису, побрёл за Святославом, который нёс на себе огромный рюкзак и ружьё и внимательно вглядывался в стену воды, стараясь сообразить, где та трещина в стене, по которой они вышли из пещеры. Подойдя вплотную к ревущей водной преграде, он остановился и взял Кузьму за руку, чтоб вместе перейти водопад. Огляделся в поисках Кисы, позвал его, но рядом медвежонка не было. Боясь бросить зверёныша здесь, Святослав долго и громко его звал, но, поняв, что тот куда-то убежал, решил идти в пещеру вдвоём, а отыскать медвежонка можно и позже.

Не дождавшись Кису, они быстро прошли под водопадом и вскоре, обнаружив рядом на стене выступ и проход в пещеру, они оказались внутри неё. Но тут же насторожились, так как неподалеку раздался какой-то непонятный шум. Не на шутку испугавшись, Святослав быстро достал фонарик и уже собрался осветить пещеру, как внезапно рядом с ним словно ниоткуда появился медвежонок.

Все что ни делается, делается к лучшему. Эта мысль подтвердилась, когда, благодаря исчезнувшему медведю, они обнаружили второй, вероятно запасной, вход в пещеру.

– Откуда и какими путями ты сюда попал? – удивлённо спросил мужчина. Но, не услышав никакого ответа, кроме невнятного рычания, Святослав, как положено между людьми, прижал ребёнка и зверёныша к себе и, стараясь вдохнуть в свою речь как можно больше оптимизма, сказал:

– Вот мы и прибыли! Вы только ничего не бойтесь, так как я и сам боюсь…

Нужно было выжить, и нужно было жить. Любовь к сыну и привязанность к медвежонку пересиливала в Святославе страх перед предстоящими трудностями – он просто обязан был сберечь их. Сберечь, вырастить и воспитать.

Глава 10

Не спеши умирать…

Понемногу всё успокоилось, пещерный мрак и тишина перестали давить на нервы, и Святослав начал обустраиваться на новом месте. Кузьма, как мог, помогал, и даже Киса не путался под ногами, а чинно сидел в углу, наблюдая за действиями людей. Когда вещи были разобраны и разложены на подходящие, по мнению мужчины, для них места, он решил что пора заняться серьёзным и главным сейчас делом – предать земле тела Никиты и его матери.

Взяв лопату, он прошёл в грот, где покоились прежние обитатели пещеры. Пол здесь был сплошь каменистым, и Святослав решил сначала вырыть малую могилу, для женщины. Далось ему это с большим трудом, для такой работы больше подошла бы кирка, а не обычная лопата, но он все же справился, углубив пол пещеры примерно на два с лишним штыка. Дальше начиналась сплошная скала, и Святослав решил, что поступил правильно, начав копать могилу рядом с телом. Именно здесь был слой земли и глины, образовавшийся за долгое время проживания в этом гроте Никиты-Уво. Здесь же располагалась и мастерская, где тот создавал свои скульптуры. Теперь осталось только переложить тело женщины в выкопанную яму, а рядом с ней начать рыть могилу и для Никиты. Затем останется только перевалить с невысокого топчана, сложенного из веток, его огромное тело, и мать с сыном упокоятся рядом…

Святослав устлал дно могилы сухой травой, бережно положил на неё почти невесомое тело женщины, заботливо одетое, видимо, Никитой в меховую шубу, аккуратно запахнул полы шубы сверху и присыпал возле неё немного земли и глины, оставив завершение захоронения до того, как выкопает яму и для Никиты.

Святослав вздохнул, закрыл на некоторое время глаза и покачал головой, задумавшись об этих странных и непонятных «цивилизованному человеку» людях. Его нисколько не удивляло, что Никита, очень долго находясь рядом с не похороненной мамой, ощущал какое-то удовлетворение от этой своей с ней общности. Может быть, то же самое происходило и тысячи лет назад, когда первобытные люди только-только стали обустраивать пещеры для жилья и не хоронили усопших, а оставляли тела рядом с собой. Тем самым они оберегали их покой, а те своим присутствием рядом не давали повода для отчаяния. Святославу вдруг пришло в голову, что всё повторяется, что так – правильно, и этот обычай должен передаваться для сохранения общности племени и для сохранения родственных связей. Наши далёкие предки, для которых их родители были очень дороги, не хотели никогда с ними расставаться. Наверное, это и давало желание жить дальше, ожидать от будней чего-то необыкновенно интересного и радостного. Какой всё же своеобразный и достойный способ сохранения памяти поколений и почитания родных! В этом было что-то неземное и святое.

Присев на камень, чтобы отдохнуть, он осветил фонарем ряд глиняных скульптур, взял в руки изваяние женской головы и в очередной раз подивился искусности её исполнения. С ещё большим вниманием он стал рассматривать остальные изваяния, с удивлением покачивая головой от того, какой филигранной была работа. На него словно смотрела живая женщина, лицо которой выражало самые разные эмоции. «Сколько же любви вложено в каждую скульптуру!», – восхищенно подумал Святослав. Он останавливал свой взгляд художника на каждой из них, пытаясь навсегда запомнить все черты этого лица, чтобы потом нарисовать портрет женщины и через это понять её образ, понять ту, что воспитала в этом волосатом существе настоящего человека.

– Счастье быть нужными друг другу, – прошептал Святослав, и стал готовиться к завершению трудной работы – могила для сына должна быть намного большей, чем для матери.

Занятый трудом и своими мыслями, мужчина и не заметил, что все это время за ним молча и внимательно наблюдали Кузьма и медвежонок. И каждый из них по-своему также восхищались увиденными скульптурами.

Маленький человек чувствовал эмоции отца. Кроме того, бог не обидел его художественным вкусом. Возможно, и сама атмосфера пещеры каким-то особым образом усиливала это состояние.

Не был равнодушен и Киса. Некоторыми людьми отчего-то принято считать, что животные не умеют чувствовать. Но, вероятнее всего, это не совсем так. Даже у зверей часто влажнеют глаза от сильных эмоций. Так бывает, когда в порыве страха они убегают от опасности, а достигнув безопасного места, смотрят вслед тому, что им угрожало, временами даже качая своей головой. Выходит, они тоже чувствуют, просто умеют сдерживать свои эмоции. Такую холодность можно заметить и у людей, прошедших через все круги ада. Это особая категория людей, умеющих терпеть и вечно, как зверь, жить в невыносимо жёстком мире. Они закрываются от любой жалости в себе, а иногда, слегка улыбаясь, качают головой, дивясь тому, что судьба их щадит и они по-прежнему живы…

И вот сейчас в ситуации, когда люди скорбели об утрате и восхищались искусством покойного автора, глаза медвежонка тоже стали влажными, а сам он замер в одной позе, оставив свои обычные попытки приласкаться к людям или позвать малыша поиграть.

Эмоции, захлестнувшие Кузьму, получили самый неожиданный выход. Тогда, когда Святослав направился к вещевому мешку, чтобы из бокового кармана вытащить рукавицы, он случайно задел лежавшую рядом гитару. От лёгкого прикосновения к струнам по всему пространству пещеры разнесся необычайной красоты звук, неуловимым звоном радующий душу. Здесь, глубоко под землей, он буквально пронизывал своими волнами все органы, на мгновение буквально околдовывая человека. На звук гитарной струны тут же прибежал Кузьма, взял инструмент в руки и направился к медвежонку. Видимо, ему по-детски захотелось по-хорошему похвастаться перед своим другом такой замечательной игрушкой. Мальчик аккуратно прижав гитару к груди, начал одной рукой пощипывать струны, а второй проводить пальцами по грифу, отчего зазвучало что-то похожее на мелодию и пронеслось по всей пещере. Через некоторое время отдельные звуки и аккорды, которые он извлекал из огромного для него инструмента, слились в одну затяжную красивую мелодию. Святослав слушал и, дивясь этому, улыбался. Ему было приятно думать, что в совсем ещё раннем возрасте сын начал проявлять и незаурядные музыкальные способности.

…Никиту раскачивало на каких-то непередаваемо легких волнах. Он больше не ощущал свою принадлежность к миру живых, все невзгоды, трудности и потери того бытия отошли далеко в сторону, размылись, стали забываться. Ему было тепло и легко, а где-то рядом была мама, и был Бог, о котором она так часто ему говорила. Всё его существо окутывал мягкий, плавно пульсирующий свет, напоминающий биение огромного, доброго сердца. Никита не понимал и не мог понимать, что это «дыхание Земли» удерживает его на незримой грани между жизнью и смертью, не позволяя окончательно уйти за черту, в небытие, в другой, возможно, лучший мир.

Прозаическим языком и научными теориями такое состояние организма объяснить невозможно. Это не было потерей сознания, когда мозг, не выдерживая внешних нагрузок, проваливается в спасительную темноту. Не было это и комой – в этом случае организм впадает в полное оцепенение, но из последних сил продолжает бороться, цепляться за жизнь.

Среди тибетских монахов такое состояние носит название «сомати», в него по своему желанию могут погружаться лишь самые посвященные, которые умеют находиться вне нашего мира годами, не подавая никаких признаков жизни, но и не теряя при этом своего человеческого облика. Возможно, они умеют «договариваться» с высшими силами, но наш герой никогда не был последователем каких-либо учений. Дело в том, что он сам был естественной частью природы, душа его была с ней едина. И мать-Земля решила, что для её родного сына ещё не пришёл последний час…

Вдруг в тихое и благостное состояние Никиты стали проникать какие-то посторонние, завораживающие своей красотой звуки. Поначалу они были тихими и тревожными, но с каждой минутой становились все более громкими, требовательными и зовущими. Так звучали гитарные струны под пальцами маленкого Кузьмы. Хозяин пещеры почувствовал и понял, что ещё не все дела его завершены, что там, в мире, в который ему не очень хотелось возвращаться, остался кто-то, кто нуждается в его заботе, и кто готов дать ему свою любовь. Дать то, чего ему так не хватало с уходом мамы.

Вновь ощутив свое тело, Никита протянул тяжелую руку в направлении зовущего звука…

Святослав, под звуки извлекаемой Кузьмой из гитарных струн мелодии, вонзил лезвие лопаты в непокорный пещерный грунт. Он посмотрел на тело Никиты, прикидывая, каких размеров должна быть могила, и замер от охватившего его животного ужаса: в этот момент рука покойника начала медленно подниматься!

Не веря своим глазам и отпрянув от «ожившего трупа», он бросился к сыну, ища в нем защиты от своего страха. Может показаться странным, что взрослый человек пытается скрыться за малыша, но в этом нет ничего странного – Кузьма был единственным близким ему существом, единственным человеком на многие сотни километров вокруг. К тому же он почувствовал, что Кузьма совсем не испуган, что тут же и подтвердилось: мальчик бесстрашно шагнул к Никите. При этом он продолжал перебирать гитарные струны. И огромная, тяжелая рука того, кого Святослав собрался похоронить, мягко и даже нежно коснулась детской щеки. Губы же еле слышно произнесли:

– Ма-ал-чык…

– Папа, папа, он не умер, он же живой, совсем живой! – воскликнул Кузьма. – Ему помочь надо!

При звуках детского голоса Святослав взял себя в руки и отбросил все сомнения и страхи. Перед ним стояла очередная задача – помочь человеку, и нужно было немедленно действовать. Тем более, что у «покойника» все явственнее проявлялись признаки жизни: прерывистое, хриплое дыхание, слабые, но вполне осмысленные движения – Никита пытался встать.

Как и что делать в незнакомой и тёмной пещере? И тут он вспомнил, что с ними самими сделал хозяин пещеры, когда они находились в совершенно беспомощном состоянии. «Глина и вода, вкусное питьё и еда!» – всплыло в голове у мужчины.

Но огромный Никита был очень тяжёл, слаб и, вероятно, болен, а значит, его нельзя тревожить. Напрашивался вывод, как в поговорке: «Если Магомет не идёт к горе, то гора идёт к Магомету». И Святослав решил, что все процедуры сделает Никите здесь, на месте. Но где в этой тёмной пещере найти всё необходимое? Охай, не охай, но ничего не остаётся делать кроме одного – вспомнить в какой последовательности, как и в каких помещениях Никита выхаживал Святослава с Кузьмой. В этом ему и Кузьма стал помогать, а также медвежонок своим звериным обонянием. Спустя некоторое время наконец они оказались в одном из этих мест. Около источника они нашли ковш, в нём начали носить попеременно глину и воду. Затем намазали аккуратно тонким слоем целебную жидкую глину на те места тела, где было меньше волосяного покрова. Проделав это, они смочили ему водой губы и дали несколько глотков попить. Затем попробовали покормить Никиту мясом, найденный благодаря нюху медвежонка, который, кстати, хотел находку съесть сам, но Кузьма вовремя его остановил, объяснив на медвежьем языке, что эта еда нужнее их другу. Они разделили мясо на тоненькие мягкие волокна и дали пожевать Никите.

Где находятся маковые зерна, чтобы сделать сонный отвар, мужчина не знал, поэтому решил пустить в ход проверенное средство – свой «волшебный отвар старого зэка», которым нераз лечился сам и который дал сыну ещё на той страшной поляне, после катастрофы самолёта. На Никиту эликсир действовал не хуже снотворного: дыхание его выравнивалось, становилось глубже, и через несколько минут он уже крепко спал. Но перед тем, как заснуть он успел поднять руку и в знак благодарности очень осторожно погладил их своей могучей рукой. Наверное, Никита в это время, почувствовал огромное счастье от доброго отношения к нему посланцев с неба, о которых говорила часто мама. Он засыпал спокойным сном и спал, полностью находясь в каком-то необъяснимом блаженстве в своём доме, в кругу друзей. И со сном приходило выздоровление.

Глава 11

Пещера Али-Бабы

Убедившись, что Никита крепко спит, Святослав решил на этот раз повнимательнее осмотреть пещеру. «Хочешь, не хочешь, но надо «поближе» познакомиться с обстановкой, в которой придётся жить. Это теперь, Святослав, твой с Кузьмой дом», – пошутил он в свой адрес, вслушиваясь в «говор» летучих мышей. В пещере их обитала целая стая. Звуки, которые издают эти животные, обычному человеческому уху вне пещеры не слышны. Но в подземелье можно было расслышать своеобразный свербящий писк: «Кри-кри-кри…». Эти еле уловимые звуки доставляли Святославу радость, хотя многим людям этот писк показался бы неприятным и даже устрашающим. Но он показывал, что люди здесь не одиноки. Кроме того, была от мышей и прямая польза – по их прилёту и отлёту можно было точно определить, когда начинались день или ночь, и даже смену времен года. Днём летучие мыши спали, повиснув на выступах стен, а к вечеру – улетали. Зимой же они забирались от холода подальше вглубь пещеры, где было относительно тепло и там, цепко схватившись за выступ подземелья, они висели до весны. Нередко на этом и заканчивалась их жизнь

«Как знать, может быть, эта пещера станет и моим последним пристанищем,– подумал Святослав. – Но это будет потом, а сейчас… Сейчас обыденная реальность, к которой надо привыкать». И вдруг он остановился, осознав, что, если вдруг проснётся Никита и посмотрит на могилу мамы, которую он потревожил, то ему несдобровать. «Если он заметит, – мыслил про себя Святослав, что его мама немного в углублении лежит, то я могу ему на это сказать, что я его маму так положил и возле неё веток набросал, чтобы ей было теплее», – надеясь, что от этих слов Никита обрадуется.

Под эти мысли мужчина и не заметил, как успел многое осмотреть в пещере. Для первого раза вроде бы достаточно. Но тут луч его фонаря остановился на большом непонятном предмете в углу одного их гротов. Святослав подошёл поближе и увидел огромный чёрный сундук, закрытый тяжёлой крышкой, которая открылась с большим трудом. Открыв его, Святослав увидел, что сундук до верха наполнен мехами, а сверху лежала роскошная шуба из очень красивого меха. На лице его появилась улыбка: «Так вот, значит, откуда Никита брал меха, чтобы нас укутать с Кузьмой». Рядом с большим сундуком Святослав обнаружил сундук поменьше. Он насторожился: «Интересно, а что же может быть в этом сундуке?». Но любопытство пересилило страх неизвестности, и Святослав попробовал осторожно приподнять крышку, которая подалась на удивление легко. Посветив внутрь сундука, он в изумлении отпрянул, а сундук, закрывшись, издал звук, словно стон.

Святослав лежал на земле и не мог понять, сон это или явь? Ящик был завален доверху золотом и ювелирными украшениями. Всё что угодно он ожидал увидеть в сундуке, но только не это. Оказывается, волосатый Никита владел несметными сокровищами, которые ему, кажется, были вовсе и не нужны. Вероятно, он даже не имел представления, чем являются эти «стекляшки» и «железки» в мире людей. Впрочем, если бы он и сумел их оценить, то вряд ли смог воспользоваться этим богатством. Если бы он и покинул тайгу и заикнулся бы о нём в обществе людей, то был бы, в лучшем случае, отправлен в психиатрическую клинику за необычный вид и нестандартное поведение. А в худшем… Такова природа человека – убрать конкурента любыми придуманными обществом способами, вплоть до уничтожения.

Святослав постарался восстановить события далеких лет. Наверное, Никита с матерью в прошлом случайно обнаружили сундуки с драгоценностями, золотыми украшениями и мехами. Вероятно, в старину эти сокровища спрятали здесь прежние обитатели в надежде, что кроме них они никому не достанутся. Но ошиблись. И эта ошибка оказалась приятной, так как для мамы Уво и для него самого эти сундуки ровным счётом ничего не значили. Для него эти «камешки и железки» были всего лишь обыкновенными игрушками, с которыми он с удовольствием возился ещё в детстве, удивляясь, может быть, иногда их особому блеску, и не более того. А для мамы меха были всего лишь средством утепления.

Святослав не обрадовался находкам, а наоборот, испугался. Он вовсе не чувствовал себя сходящим с ума от счастья Али-Бабой, нашедшим клад разбойников. Наоборот, первая его мысль была о том, что богатство – это несчастье, а слишком большое богатство равносильно смерти. И ещё одно обстоятельство напугало мужчину – всё это достояние принадлежит не ему. А с чужим в рай без греха не въедешь. И не дай бог, кто вернётся за этими сундуками – греха не оберёшься. Да и какая польза от золота и богатства в тайге? Ведь стоит кому-то из охотников предложить в обмен на продукты хоть самую крохотную жемчужину, как его тут же выследят и сразу убьют, а ценности моментом разворуют.

После таких тревожных мыслей он стал копать рядом яму, решив зарыть сундук с драгоценностями как можно глубже. И себе он дал слово пока не говорить о находке маленькому Кузьме. А посмотрев на большой ящик с мехами, он улыбнулся, подумав: «А из-за этих мехов не стоит беспокоиться, в теперешние времена это не такая уж ценность. Пусть они послужат нам с Кузьмой по прямому назначению – нам теплее будет спать».

Разрывая почву пещеры, – к счастью, в этом месте она оказалась не такой каменистой, а преимущественно глинистой, – Святослав вспомнил один разговор, состоявшийся с Фёдором еще в Москве. Тогда от него он узнал о «гастролерах», которые «целую вечность» ищут сокровища, и никак не могут их найти.

– Фёдор, я хотел у тебя спросить о тех, что на вертолётах прилетают. Кто они? Как часто бывают и зачем?

– Зачем, говоришь?… Мы, охотники, раньше тоже себя об этом спрашивали, пока однажды один из нас не выведал, что их в нашем глухом углу интересует. Оказалось, они что-то слышали про клады Ермака в Сибири, вот и решили попытать счастья в тайге, – рассказывал тогда Фёдор.

– Но ведь Ермак, насколько я помню из уроков истории в школе, дошёл где-то до территорий между Тюменской и Томской областями, а до Красноярского края и Иркутской области оттуда ой, сколько ещё топать. Да и земли, мне кажется, там были совсем неизведанные. На каждом шагу столько опасностей и хищников, что вряд ли останешься в живых; да и климат такой, что на полпути сгинешь, – рассуждал вслух Святослав.

– Я тоже, Святослав, об этом думал, и они, вероятно, так думали до того момента, пока не нашли где-то пожелтевшую бумажку наподобие карты.

– Но Ермак ведь пошёл осваивать Сибирь где-то в середине XVI века, а у нас сейчас почти двадцать первый. И если подсчитать, выходит, что почти пятьсот лет прошло с той поры. Какая за этот срок бумага может сохраниться? – вопросительно уставился на Фёдора Святослав.

– Правильный вопрос задаёшь и к месту. Я тоже об этом раньше думал, пока однажды не прочитал в одной научной книге об одном факте. Там было написано, что в средние века на территории центральной Азии жили тангуты. Эта народность после нападения монголов разделилась на две части. Одна ассимилировала в тибетские, а другая – в китайские народы. Так вот, эти самые тангуты и были пионерами изобретения очень долговечной бумаги. У них, видимо, Ермак и выменял на что-то бумагу для этой карты. Но это сейчас не так уж важно. Понимаешь, в чём главная прелесть этой истории… Как-то раз мой хороший знакомый, охотник, поведал мне, что у него сосед по подъезду является «кумом», то есть одним из начальников в лагере для осуждённых. Так вот к этому «куму» обратился пожилой зэк со странной и необычной просьбой, – мол, вытащи меня из зоны, а я тебя, придёт время, озолочу. «Кум» на это ему сначала дал пару тумаков для порядка, но потом, успокоившись, всё же согласился его выслушать. А выслушав, ничего не сказав, ушёл. Но через несколько дней заявился, и они вдвоём, запершись, долго о чём-то разговаривали. В общем, через некоторое время зэк оказался на свободе.

По словам того охотника, Ермак, оказывается, был совсем не глуп. Он малую часть драгоценностей, которую отобрал у сибирских татар после разгрома войска хана Кучума, при всех спрятал в одной из пещер, недалеко от какой-то реки близ местечка Подольска. А другую…

Фёдор глубоко вздохнул и продолжил:

– Понимаешь, в его окружении было несколько преданных ему людей, с которыми в начале весны он сделал надёжный плот и какими-то неведомыми водными путями добрался до Енисея, и по нему потом умудрился доплыть до самых наших краёв. Среди этой группы надёжных ему людей была одна молоденькая девушка. Ермак в ней любил кротость и красоту. Вместе с этой прекрасной девочкой был и её младший брат – совсем ещё мальчишка. Их двоих Ермак освободил из татарского плена. Не знаю почему, но он так их полюбил, что стали они для него дороже всех. Так вот, остановившись после долгого блуждания по тайге в одном понравившемся ему живописном месте, он случайно оказался у водопада, под струями которого решил освежиться. Стоя под водопадом, он заметил трещину, идущую вглубь обрыва. Разведав проломы, он понял, что оказался в пещере. И тут же решил, что лучшего места, где можно спрятать свой клад, не найти. К тому же это место на возвышенности, у горной реки удовлетворяло Ермака ещё и тем, что его расположение легко запоминалось.

После того, как было найдено это пристанище, все его преданные люди внезапно исчезли при неясных обстоятельствах. Может, он избавился от них, как от лишних свидетелей, кто это теперь узнает. А вот девушку он еще больше приблизил, взяв её в жёны, а её брату стал доверять, как самому себе. О девушке и Ермаке никто ничего больше не слышал. И о мальчике до того момента, пока он не состарился, тоже не было никаких слухов. Перед своей смертью он нарисовал весь путь к той пещере на бумаге и передал внуку в благодарность за его неприхотливость, равнодушие к роскоши и богатству. Внук принял подарок от деда и надёжно спрятал бумагу, а в конце жизни передал своему внуку и так до наших дней. Так вот, этот внук и есть тот самый зэк – «последний из могикан», кому по наследству досталась карта. Но он оказался алчным человеком. Понимая, что одному ему не справиться с поисками, он решил обратиться по этому вопросу к «куму», зная наверняка, что у того есть и транспорт, и возможности. «Кум» сразу сообразил что почём, быстро собрал проверенных людей. Договорились об оплате и без промедления начали поиски с вертолёта, облетая тайгу и кое-где лазая по пещерам. Но, как говорят, а воз и ныне там, – подытожил Фёдор.

– Не нашли, значит?

– Куда там… В этой карте, наверное, есть какая-то неточность… Местность-то меняется со временем… – мыслил вслух Фёдор.

– А вдруг найдут? – не успокаивался Святослав.

– А если найдут, то просто поубивают друг друга.

– Это правда… Богатство – полная погибель для всех «типов», жадных к наживе, – заключил Святослав, поддержав вывод Фёдора по этому вопросу.

А вот сейчас сокровища пришли к нему сами, и он им вовсе не рад. Святослав улыбнулся такому двойному совпадению и даже засмеялся – две старые легенды, о снежном человеке и о кладе Ермака, завершаются на нём, и обе связаны с пещерой за водопадом. Раз «гастролёры» не стали искать у водопада, где они обязательно нашли бы пещеру, то, выходит, на карте они не поняли главную точку изображения пещеры. При таких мыслях, вспомнив слова Фёдора о неточностях в карте, Святослав тихо произнёс: «Значит, истории самой решать кому позволено входить в неё».

«Что это – милость Божия или награда за всё пережитое, предоставленная мне судьбой? Если это так, то я, оказывается, не совсем уж плохой человек. Не каждого ведь судьба так щедро одаривает вниманием! Или, может, она проверяет меня, чтобы до конца понять, каков же я на самом деле? Но, как бы ни испытывал меня Господь, я буду продолжать жить в ладу со своей совестью. Даже если я и убил своего отца, видит Бог, я этого не хотел. Я его оттолкнул, чтоб убежать, а он ударился головой об угол тумбочки… и умер. Воровать, конечно, я тоже не хотел. Я просто хотел откупиться. А то могли бы и мать с отцом убить, и меня», – старался оправдаться перед собой и перед богом Святослав.

Он не искал у Бога прощения, нет, в этой исповеди он хотел понять самого себя, хотел, чтобы не мучила совесть от содеянного. Святослава успокаивало и то, что его друг Валентин понимал его и всегда говорил: «Не мучайся и не кори себя. Если бы ты на самом деле был отщепенцем, то я бы с тобой даже одним воздухом не дышал».

Сундук удалось закопать основательно и достаточно быстро. Несмотря на небольшой размер, сундук был очень тяжёл, и чтобы справиться с таким грузом одному, пришлось проявить смекалку. Решение оказалось простым: яма была выкопана впритык к этому сундуку, а когда всё было готово, он просто его скатил по стенке ямы. Святославу оставалось только удерживать его, чтобы не перевернулся.

Сверху Святослав положил камни, чтобы Кузьма ненароком не смог обнаружить клад. Хорошо, что сундуки находились в самой тёмной части пещеры, куда Кузьма не хотел заглядывать, предпочитая играть с Кисой, пока папа был там чем-то занят. Большую же часть «земляных работ» по сокрытию сундука Святослав проводил в то время, когда Кузьма с медвежонком спали.

Когда наконец-то эти работы завершились, Святослав облегчённо вздохнул: «Неужели я теперь смогу спокойно поспать, не тревожась о драгоценностях». После периода столь необычной и тяжелой работы он почувствовал как сильно проголодался и привычно начал из принесённых с собой продуктов готовить еду для Кузьмы с медвежонком и, конечно, для себя.

Когда все было готово, Святослав позвал Кузьму и медвежонка. Несмотря на в корне изменившиеся обстоятельства, Святослав решил не менять привычек, которые сложились у них в охотничьем домике. Пусть и для мальчика, и для медвежонка здесь будут все те же условия, что и там, дабы у них не возникало мыслей о скудности и скуке жизни. «Пусть они поживут своими детскими заботами – играми, увлечениями, интересами, – решил Святослав. – А когда выйдем наверх, буду играючи, на собственном примере, приучать и сынишку, ну и, по мере возможности, и зверёныша заниматься полезными делами по хозяйству и в быту, учить их готовить пищу и заготавливать припасы на зиму. В общем, надо продолжать жить, как жили. А то – в таком замкнутом пространстве, в ограниченных возможностях – можно легко на жизнь обозлиться, потерять к ней всякий интерес».

Глава 12

Дети тайги

Накормив детей и наевшись сам, Святослав решил немного привести себя в порядок и отдохнуть. Дети играли, Никита крепко спал, и «глава семьи» мог позволить себе немного вздремнуть. Но его дрему прервал громкий шум и крик Кузьмы. Встревоженный Святослав кинулся в ту часть пещеры, где обычно и играли ребёнок с медвежонком. Добежав, он увидел лежащего под камнями Кису, а рядом – Кузьму, который изо всех сил пытался освободить медвежонка от упавших на него камней. Святослав тут же бросился разгребать завал, под которым тихо и жалобно рычал Киса. Камни удалось убрать быстро, и Святослав стал осматривать зверёныша. К счастью, тот не слишком пострадал от обвала, однако раны нужно было залечить. И самым надежным способом Святослав посчитал тот, которым их с Кузьмой лечил Никита, а потом сами они – хозяина пещеры. Проделать «глиняные» процедуры с Кисой было не сложно. Самым трудным было заставить медвежонка выпить целебной воды. В конце концов, тот уснул, и спустя пару часов Святослав заметил, что зверёныш стал дышать более спокойно. Значит, отметил для себя мужчина, действие глины и воды действительно целебное не только для людей, но и для зверей.

Кузьма же притащил гитару и стал перебирать струны, извлекая только одному ему известную мелодию. Он занимался этим все время, пока его друг засыпал, и Святославу показалось, что маленький музыкант подбирал именно те ноты, которые действовали на медвежонка успокаивающе.

Когда мелодия закончилась, Святослав после небольшой паузы пребывания под впечатлением звуков гитарных струн медленно начал напевать песню, которую любил с детства. Песни, которые он часто напевал, были разными. Но все они, и лирические мелодии, и ритмичные, и даже детские песни помогали ему и в минуты одиночества, и в минуты радости. И вот теперь, стоя рядом с Кузьмой и лежащим Кисой, он напевал свою любимую «Я люблю тебя жизнь». Спустя некоторое время он, к своей радости, уловил, что звук от гитары стал ложиться на его мелодию, отчего он на секунду даже прервал пение, дивясь его способности улавливать мелодию на ходу. Ему с трудом верилось, что такой совсем ещё маленький ребёнок умудряется дёргать струну в такт песни с первого раза. И очень обрадовало то, что в такую трудную минуту они, наперекор всему, смогли найти общую радость жизни в песне. Как оказалось, творческие души отца и сына слышали и понимали друг друга – а это огромное счастье. Рядом с ними и маленький зверь, к которому, в нашем понимании, нельзя применять выражение «творческая душа», по-своему реагировал на мелодию и испытывал, может быть, какое-то особое, присущее только животным, чувство блаженства. Святослав не раз замечал, что игру Кузьмы на гитаре Киса слушал с интересом и даже качал в такт музыке головой…

Жизнь и быт обитателей пещеры налаживались не только их совместными усилиями, но и природными особенностями пещеры. В первые дни многое приходилось делать наугад, опытным путем. Когда после очередного «блуждания» по пещере Кузьма пришёл поцарапанный так, что вся почти одежда на нём была в многочисленных пятнах крови, то Святослав просто надел на него свежую куртку, а испачканную бросил на глину, решив, что постирает её потом. И вспомнил о ней только через несколько дней, когда затеял очередную стирку. Очистив куртку от засохшей глины, Святослав при свете фонарика начал искать на материи пятна, обдумывая, как удалить следы крови. Но, к своему удивлению, обнаружил, что никаких следов не осталось. Он соскрёб глину с рукава, где, он прекрасно помнил, кровь точно была. Однако рукав был чист! Вывод мог быть только один – глина обладает не только целебными свойствами, но и является прекрасным моющим средством. Удалить без следа застарелые кровавые пятна с материи даже не всякому стиральному порошку под силу. Это случайное открытие существенно облегчило процесс стирки, который стал теперь занимать уже не так много времени, как поначалу.

Выстиранное бельё Святослав обычно просушивал, развесив его на небольших ветках деревьев, установленных в естественные отверстия шероховатых стен пещеры. Высушенную же потом одежду, сложенную в стопки, он размещал на настиле из веток на полу и накрывал их далее также ветками и большими листьями, что натаскал снаружи, чтобы закрыть вещи от пыли или иногда сыпавшегося сверху песка.

Хозяин пещеры, Никита-Уво, в первые, самые трудные дни, мало чем мог помочь новым обитателям своего дома. Он был очень слаб и постоянно спал. А когда просыпался – глядел на лежащую рядом маму. Святослав был рад, что он вовремя ему объяснил, почему он маму положил в углубление и так укутал. Никита постоянно просил много пить, но совсем мало ел. Сначала Святослав беспокоился, что, возможно, «снежному человеку» не подходит новая для него пища – каша из концентратов и консервы. Но потом он вспомнил, как ведут себя в больнице люди, отходящие от наркоза после операции. Ему не раз довелось видеть это своими глазами – первое, что они просят, это воды. Пьют и снова засыпают. Аппетит приходит позже, а сначала таких больных приходится уговаривать съесть хотя бы ложку бульона. Воспоминание несколько успокоило Святослава – с Никитой была похожая ситуация, только процесс затянулся на более долгое время.

За состоянием хозяина пещеры внимательно следил Кузьма. Даже во время игр с медвежонком он всегда помнил о Никите и находил минутку, чтобы сбегать в грот, где спал Никита. Если мог, то сам давал ему попить; если видел, что тот проголодался, звал папу.

Между мальчиком и «снежным человеком» установилась какая-то удивительная связь. Кузьма буквально чувствовал, когда он нужен Никите, и откликался на его незримый зов. И Уво относился к малышу по-особенному. Когда он проснулся в первый раз и увидел рядом с собой мальчика, то протянул руку и хрипло, но тихо, почти шёпотом сказал:

– Ны–кы-таа…

Кузьма ничуть не испугался. В его детской голове сохранились воспоминания о спасшем их от волков громадном человеке. Поэтому он не отстранился от протянутой волосатой руки, а наоборот, погладил её и сказал:

– Никита, тебя зовут Никита. Я знаю, папа говорил, что тебя зовут Никита. А я – Кузьма. Понимаешь? Кузь-ма, – и похлопал себя ладошкой по груди.

– Кусс-ма-а, – медленно повторил Уво, – Кусс-ма-а…

С тех пор, с самого первого их такого необычного знакомства, он всегда узнавал мальчика, гладил его и произносил «Кусс-ма». Как ни старался Кузьма его поправить, ничего не получалось, Никита упорно называл его Куссмой. Наконец, Святослав прервал эти бесплодные попытки «поправки произношения».

– Он так тебя сам назвал, – объяснил он сыну, – ты для него навсегда Куссма, даже если он научится правильно говорить.

…Сам же Уво-Никита в эти долгие дни выздоровления воспринимал действительность как сквозь дымку. Так бывает, например, когда смотришь на мир из-под воды – звуков почти нет, контуры расплывчаты. И в то же время прекрасно осознаешь, что происходит там, за этой плёнкой.

Главное, Никита понимал – всё идет правильно. Он выполнил наказ матери, спас этих людей, и у него даже остались силы и дальше помогать им. Свою болезнь он воспринимал как явление временное. Во-первых, раньше он всегда выздоравливал, и почему сейчас должно быть по-другому? Во-вторых, он чувствовал двойную поддержку – когда засыпал, его качали целебные волны матери-Земли, когда просыпался – его окружали тепло и забота новых обитателей пещеры. И Никита не сомневался, что выздоровеет и станет им помогать. Он по-прежнему считал это своей обязанностью – долгом, который дал ему силы подняться из небытия.

Жизнь в пещере, между тем, шла своим чередом, обретала черты налаженности и распорядка. К радости Святослава, его маленький сын старался, и главное – мог оказать ему существенную помощь. Он не путался под ногами, пытаясь просто копировать действия взрослых, как это часто делают маленькие дети, создавая тем самым суету и беспорядок.

Кузьма любил наблюдать за работой своего папы, и старался по-настоящему помогать ему. Однажды, когда Святослав готовил обед, Кузьма попробовал сам, без папиной помощи провести стирку – это занятие ему сразу же очень понравилось, несмотря на то, что «не мужское это дело», как принято считать. В дальнейшем забота о чистоте и сохранности одежды стала для него необходимой нормой жизни.

Святослав похвалил сына и, по-мужски обняв, благодарил за помощь. Это дало ребёнку ощущение своей нужности отцу. А сам Святослав изредка стал наблюдать за ним и ненавязчиво советовать, как лучше что-либо сделать. Впоследствии Кузьма стал отлично справляться со стиркой сам, тем более что медвежонок тоже не оставался в стороне. Тот старался помогать по-своему: месил одежду в глине, прохаживаясь по ней всеми четырьмя лапами, которые потом долго чистил от глины в воде, а в завершение, урча, сосал их. Часто делал он это одновременно с Кузьмой, поглядывая, как тот лечит свои ссадины, зализывая их до полного выздоровления. А когда они заканчивали свои «лечебные процедуры», то вновь начинали резвиться, играть, бороться и валяться по «полу».

Святослав в это время как обычно готовил им еду. Когда кушанье было готово, мужчине стоило лишь произнести магическое: «Эй, братва…», и «дети» сразу же бросали своё баловство и мигом оказывались у еды, очищая одну миску за другой. Бывало, ели вдвоём из одной и той же миски, как говорится, за компанию. Словно в таком юном возрасте человек и зверь были единым целыми: понимание и дружба без объяснений.

Может или нет существовать такая внутренняя связь между человеком и зверем? На это может ответить любой дрессировщик, на своем примере доказывая, что животные без слов могут понимать мысли и желания людей. И не надо забывать, что в детстве всё воспринимается иначе, дети всегда понимают своих младших друзей намного лучше, чем взрослые. Необыкновенная привязанность друг другу медвежонка и «человеческого детёныша» была особенной и от того, что их судьбы оказались схожими – оба в младенческом возрасте остались без мам.

Такое горькое одиночество часто ищет себе в «компаньоны» подобие такого же душевного состояния. И здесь уже неважно, зверь ты или человек. С этим согласится любой, кто по воле судьбы хоть раз оказался в условиях невыносимых трудностей. В битве со стихией спасением и поддержкой может стать преданный пес, терпеливо скулящий рядом с тобой. Крепость такой связи может говорить только о том, что понятие дружбы не требует объяснений.

В один из очередных пещерных дней, когда Святослав как обычно готовил обед, а Кузьма заканчивал развешивать «бельё», Киса неожиданно громко и протяжно зарычал. Поглядев на такое странное поведение своего друга, Кузьма, взявшись за живот, засмеялся, слегка при этом подрагивая.

– Ты что хохочешь, Кузьма? – улыбнувшись, поинтересовался Святослав у сына.

– Ой, не могу, сейчас пузо лопнет, – продолжая держаться за живот и сотрясаться от безудержного смеха, стал взахлёб пояснять Святославу Кузьма, – Это мне Киса случай рассказывает.

– Но он же только рычит без умолку, и ничего больше, – заметил мужчина.

Такое непонимание со стороны отца искренне удивило Кузьму, и он, всё ещё не в силах перебороть смех, стал пересказывать сон, который ему якобы только что поведал медведь:

– Папа, он говорит, что он сон видел, как он залез на какое-то дерево и там нашёл дупло с пчёлами. А когда он свою мордочку туда сунул, они на него набросились. Он упал с дерева на ежа и завизжал от боли и бросился бежать, куда глаза глядят. Пчёлы за ним. Когда увидел муравейник, он туда засунул свою мордочку и громко зарычал от боли – муравьи стали лезть ему в уши, нос и глаза. Он встал и стал плакать – не знал что делать и куда бежать. Его спас дождь. Он обрадовался и зарычал.

С интересом выслушав сына, Святослав тоже невольно рассмеялся и направился на кухню, что находилась в одном из углублений в стене, откуда весело крикнул:

– Эй, братва…

За обедом Кузьма начал обстоятельно рассказывать папе, что он давно уже учится понимать звуки рычания Кисы и вроде бы кое-что стало получаться. А кое-что научился объяснять Кисе на его медвежьем языке. На вопрос Святослава, как он смог подробно и с точностью описать сон Кисы, когда не совсем полностью научился с ним разговаривать, Кузьма чистосердечно признался, что это не Кисе, а ему самому этой ночью приснился такой сон. И, чтобы избежать шуток в свой адрес по поводу такого неуклюжего поведения, он и решил рассказывать свой сон так, как будто это всё Кисе приснилось.

– Сынок, запомни, над доброй шуткой редко смеются, наоборот её очень часто тоже подхватывают смехом, – подбодрил сына Святослав. – И кто знает, может быть, пока тебе снился этот сон, Киса такой же сон видел. Не зря же он по полу валялся вместе с тобой.

– Не знаю, папа, может, и Кисе снилось то же самое. Вот когда научусь с ним хорошо разговаривать на его языке, тогда сначала он мне, а потом я тебе всё буду рассказывать, – уверенно пообещал Кузьма.

Заканчивая такой интересной беседой свою трапезу, Святослав ощутил чувство приятной радости от того, что у него организовалась такая семья, где, кроме общих бытовых забот, их, оказывается, объединяет и чувство юмора, которое так необходимо в нелёгкой таёжной жизни. Совместный труд, юмор и понимание друг друга с полуслова – все это еще больше сближало их, придавало жизни всех троих целостность, без которой трудно было бы понять, в чем на самом деле состоит истинная радость жизни.

Когда быт потихоньку наладился, и стало появляться свободное время, Святослав стал часто напевать песни про себя, а потом и вслух. Кузьма же всегда подхватывал мелодии песен на гитаре, и они начинали особо звучать по пещере. Под эти звуки ему легче думалось. Он отмечал, что их «семья» окончательно приспособилась к новым условиям жизни. И смирился с мнением, что в жизни всякое бывает, и то, что нравится, и то, что не нравится совсем. Но, спрятав свое «не хочу или не могу», человек должен заставить себя оставаться человеком – при любых обстоятельствах. И то, как надо жить дальше – хорошо или плохо, зависит только от нас самих. Мы сами себе хозяева. И если сначала Святослав заставлял себя полюбить свою новую жизнь, то теперь он знал, для чего живёт, а главное – для кого. Его поведение теперь должно быть примером для сына, благотворно влиять на малыша. Если сам он будет чувствовать интерес к жизни, это передастся и его сыну, и медвежонку. И станет гарантией тому, что они вырастут спокойными и крепкими.

Глава 13

Мысли в темноте

После гибели Фёдора на долю Святослава выпала участь, которой можно только посочувствовать: после пожара он остался с малышом на руках без жилья, без многих элементарно необходимых для ребёнка вещей, один на один со смертельной суровостью тайги. Вероятно, понять его состояние лучше всех смогла бы женщина-мать. Когда на твоих плечах столько забот, а нормальных, привычных условий нет – это, ой как тяжело…

О сочувствии Святославу можно поспорить. Если он убил человека и, вдобавок, ещё раз нарушив закон, сбежал с зоны, то пусть сам и расхлёбывает всю эту кашу. Тоже мне, герой! И какие такие у него трудности? Охотник ему просто так дом предоставил, да ещё едой и одеждой его снабжал. Настоящий иждивенец!

С этим можно было бы согласиться, если бы не одно «но». В жизни каждый человек совершает ошибки. Многие не «попадаются в руки закона», и их, как говорится, «пронесло». И живёт человек дальше спокойно и мирно, а может даже стать уважаемым человеком. А вот другим – не везёт. Они могут совершить ошибку без умысла, поневоле. Но им уготована другая судьба, не «проносит». Каждому выпадает два пути, и человек ступает на тот предоставленный ему судьбой путь, по которому ему суждено идти по жизни дальше, без оглядки на мнение людей. Только небеса знают кто прав, а кто виноват.

Такие мысли плавно сменяли одна другую в голове «таёжного папы», пока не смолк приятный слуху звон гитары. Тихонько подойдя к Кузьме, он улыбнулся, заметив, что ребёнка совсем сморило, а гитара выпала из маленьких рук. Его друг медвежонок, притихнув, улегся рядом и тоже начинал засыпать. Мужчина усмехнулся, удивлённый воздействию пещерной темноты и тишины.

Жизнь в пещере наладилась, всё шло по установленному однажды распорядку. Такое мерное её течение привело к тому, что Святослав постепенно начал терять счет времени, да и перестал об этом заботиться. На не дававший ему покоя вопрос: «Почему он здесь так долго спит, и почему ему становится на душе всё спокойнее и спокойнее?» – Святослав ответить себе не мог, а в конце концов и вовсе перестал об этом думать. Но то обстоятельство, что здесь, в глубине земли, он не испытывает абсолютно никакого страха, его по-прежнему беспокоило.

Принято считать, что чем глубже под землю спускается человек, тем сильнее обуревают его тревога и страх, доводя порой до панического состояния. Мысли теряют ясность, сознание становится сумеречным. С ним же происходило с точностью до наоборот – он чувствовал себя здесь совершенно спокойно – как у Христа за пазухой. За непростые предыдущие годы жизни организм Святослава изрядно износился: нервы были на пределе, усталость накапливалась как снежный ком – он был почти на грани срыва. Но, волею судьбы попав в пещеру, организм начал быстро и с нарастанием перестраиваться. Сон в таинственной тишине отгонял все переживания и плохие мысли, и на душе становилось спокойно и тепло. Часто перед сном или после пробуждения Святославу хотелось долго и радостно плакать от непонятной для него радости. Он просыпался словно ребёнок, довольный и счастливый, как будто заново родился. Нервная система, восстанавливалась, тело становилось здоровее день ото дня.

Возможно, ощущение страха проходило и оттого, что он точно знал – всё, что находится в пещере, принадлежало Никите, а в гостях у сильного человека всегда ощущаешь себя под защитой. К тому же Святослав испытывал покой оттого, что исполнил обещание, данное прежнему обитателю похоронить его с мамой. И пусть Никита «ожил», но ощущение правильности содеянного, чувство выполненного долга осталось.

Необычный человек, живший ранее в пещере, был пока беспомощен и очень слаб. Но невидимая аура уверенности и внутренней силы была почти физически ощутима в подземном доме. И Святослав делал всё для её сохранения. Он знал, что должен поддерживать здесь жизнь, сохранять предоставленное хозяином жильё в порядочном состоянии, должен сделать всё для того, чтобы жизнь в пещере продолжалась. Тем более, что здесь, в могиле покоится мать Никиты, и надо достойно оберегать её покой.

Продолжая знакомиться с пещерой, Святослав заметил, насколько аккуратным был Никита. Вся посуда для еды была абсолютно чистой. Как ему, вроде бы дикому существу, долго жившему под землей, по сути – в грязи, удавалось сохранять свою посуду чистой? Может быть, эта аккуратность передалась ему от матери, и произошло это чисто механически, во время постоянных наблюдений за ней, когда та после еды мыла посуду и при этом объясняла сыну, что именно и зачем она сейчас делает. Вот Никита и запомнил раз и навсегда её наставления, из которых у него сложилось чётко определение, что «делать чисто» – значит, здесь всегда будет хорошо жить. Скорее всего, эта «работа по дому» напоминала ему о том счастливом времени, когда они были вместе. И это занятие стало приносить ему огромное удовольствие: всегда, когда мыл посуду, он с душевной радостью уходил в воспоминания о своём счастливом детстве. Такое подражание действиям мамы незаметно привило ему аккуратность и трудолюбие, старание всегда делать любую работу с радостью, а, значит, хорошо. «Делать хорошо», в его понимании, означало доставлять радость любимому человеку, а так как любимого ему человека давно уже не было в живых, то это делалось ради памяти о нем.

Когда Святослав при проникающем в пещеру неровном свете рассматривал созданные Никитой скульптуры, у него стало появляться представление, какой эта женщина была при жизни. Для него, как художника, это не составляло большого труда. У Никиты был несомненный художественный вкус и талант, огромный талант! В своих скульптурах он смог передать даже характер мамы. Вот вам и дикий, волосатый человек!…

Более внимательно знакомясь с пещерой, Святослав неожиданно для себя заметил, что горячая вода медленно поднималась из недр в состоянии кипения, и целый день оставалась такой, а потом так же медленно исчезала под землей, чтобы через три дня появиться снова. «Кухня на дому»,– усмехнулся он с радостью и улыбнулся – сегодня он, наконец, накормит горячей едой своего Кузьму и, конечно, окончательно привыкшего к ним медвежонка. Да и выздоравливающему Никите горячий отвар будет очень полезен.

Святослав не торопясь приготовил обед и направился в свою «спальню», где, обнявшись, беззаботно спали малыши. Он решил не тревожить их сладкий сон, и продолжил с большим интересом рассматривать работы Никиты, всё больше и больше убеждаясь, что тот вложил в них всю свою душу и любовь.

Святослав был неплохим художником, а к тому же ещё имел редкий дар видеть человека таким, каким он был в молодости. Он легко смог представить изображённый в глине образ женщины не только в зрелости, но даже в юности и в детстве. И «поймав» этот образ, он смог бы нарисовать мать и сына такими, какими они сюда прибыли много лет назад: совсем ещё молодую маму с младенцем Никитой на руках. Мысли о том, что, по рассказу Фёдора, она была с немного с отклонениями в умственном развитии, а Никита был диким, Святослав отбросил – увиденное им в пещере полностью разрушало эту версию.

Мужчина и ребёнок частенько сидели вместе, вслушиваясь в ночную тишину, в завораживающий говор тайги, проникающий через отверстие в стене, или в звуки пещеры – редкий шорох осыпающихся с потолка камешков, приглушенный звон падения капель воды. В эти мгновения создавалось впечатление, что тайга и пещера – живые, и дышат, как всё живое на свете. Но иногда казалось, что в пещерной мгле время как будто замирает, и тогда лишь редкие голоса птиц снаружи и летучих мышей внутри пещеры напоминали людям, что они не одни. Всегда интересно было прислушаться к разговору деревьев. Скрип старых елей или тихое шуршание берёзовой листвы создавали свою очаровательную мелодию природы. Понимая этот язык, можно было приобщиться ко всему, что их окружало, и стать частью этого огромного живого существа.

Все эти мысли становились Святославу необходимыми, и он переходил к их анализу, получая пищу для ума. Он постоянно сопоставлял их со своим жизненным опытом, и делал неожиданные выводы, что приносило ему огромное удовлетворение и покой. Наверху бесконечное копание в себе и разбор своих поступков забирали так много сил, что негативно сказывались на его здоровье: он становился вялым, мышцы слабели, и пропадало желание жить. Какая же несравнимо приятная противоположность!

Вот и сейчас, после рассуждения о семье волосатого человека, ему в голову пришли сразу несколько интересных для него вопросов. Во-первых, почему, например, здесь в глубокой пещере сохраняется абсолютно стабильная для жизни температура? За счёт чего всё это происходит?

Во-вторых, почему он нисколько не тревожится о том, какое сейчас время суток – утро или вечер? Отчего его организм ему об этом не напоминает? И, в-третьих, самое удивительное – почему его не тянет наверх, почему ему так нравится эта темнота? Не влияет ли она отрицательно на его глаза?

На первый интересующий его вопрос он, как казалось, без труда нашел внятный ответ. Вероятнее всего, та сторона пещеры, которая находилась высоко над несущейся внизу рекой, находилась на южной стороне, и её почти постоянно днём прогревало своими лучами солнце. Поэтому даже в тёмное время суток камень, то есть стена, продолжал согревать воздух в пещере. А отверстие в стене, вероятно, позволяло солнечному свету проникать внутрь, и его было вполне достаточно, чтобы «отгонять» влагу, накапливающуюся от водных источников. Какое разумное всё же явление природы!

Что же касается безразличия ко времени суток, то это, скорее всего, было связано с тем, что любому живому существу природой предназначен свой жизненный цикл, и организм подчиняется исключительно ему. Все остальные условности придуманы людьми. Есть и «совы» и «жаворонки», но решено, что трудиться все должны в одно и то же время, днем, хотя тем же «совам» это неудобно.

И, наконец, в-третьих, наружу, на воздух, человека не тянет по самой простой причине – ему понравилось жить в темноте.

«Вероятно, этого требует сама человеческая природа. Мы – часть общей природной системы, законы которой заключаются в естественном приходе и уходе циклических волн, исходящих от планеты и Вселенной в целом», – вывел глубокомысленное заключение Святослав. И сам во весь голос над ним засмеялся, произнеся вслух:

– Свят, ты становишься истинным мыслителем. Тебя занесло даже во Вселенную, – и, немного помолчав, добавил: – Какой с меня мыслитель. Я всего лишь предполагаю, чтоб умишко свой потренировать. Мне ведь здесь никто не мешает думать…

Мужчина вернулся к действительности, когда во сне заворочался Кузьма. Тут Святослав заговорил по-другому.

– Философствуй – не философствуй, но про Кузьму, медвежонка и Никиту не забывай. Вот-вот они проснутся и захотят кушать, и им не до философии будет с пустым желудком, – строго сказал сам себе «кормящий папа» и приступил к поварской деятельности, благо, что теперь горячий источник помогал быстро сварить горячую еду.

За этим занятием он неожиданно задал себе вопрос – а что происходит сейчас там наверху, не наступила ли уже зима? Счет дням он потерял, температура в пещере была постоянной, запасов хватало, чтобы не выходить наверх за добычей. Эти мысли его обеспокоили и заставили направиться к выходу. Пройдя через туннель, Святослав оказался не у водной, а у ледяной стены.

– У-ух, как плотно ледком прихватило! – воскликнул он. – Сразу видно, на улице мороз, что надо. Значит, зима не на шутку разгулялась, если водопад так плотно замёрз!

Поёживаясь, Святослав поспешил обратно в грот. И хотя туннель и был длинным, мужчина довольно быстро его преодолел – проведенного в пещере времени было вполне достаточно для того, чтобы ходить по нему без сложностей и без страха. Однако опасения, что свод вдруг провалится прямо на тебя, сохранялось долго. Это и чуточку щекотало нервы, и по-детски забавляло, когда сердце все же замирало от вопроса: «А вдруг?..»

На подходе к «детской» Святослав услышал протяжный стон Кузьмы. Тихо присев рядом, он ласково обнял сына и укутал в шубу. В последнее время он не раз замечал, что малыш просыпается от собственного крика во сне. Сон здесь в пещере был очень глубок, и давившие на психику мальчика кошмары давали о себе знать более явственно. На долю Кузьмы выпало немало испытаний, от которых «повело» бы и взрослого, закаленного человека. Авиакатастрофа, пожар, битва с волками, неожиданное вмешательство огромного «дикогочеловека»… даже если он о чём-то и мало помнил наяву, во сне в свои права вступало подсознание, вытягивающее на волю страшные моменты его маленькой жизни. А, может быть, он и запомнил весь ужас перед авиакатастрофой. Но днём, когда Святослав осторожно старался узнать, что ему снилось, ребёнок ничего не мог вспомнить.

Проснувшийся Кузьма боязливо огляделся, и, увидев своего папу, вцепился в Святослава и крепко прижался к нему. Крепко прижав малыша к себе, мужчина сидел, задумавшись о том ночном кошмаре наяву, когда судьба связала их навсегда. Неожиданно со стороны засыпанного лаза послышался шум, отчего Кузьма сразу проснулся и быстро вскочил на ноги. Почуяв, что его друг собрался на улицу, он рукой дал знак папе, что тоже хочет пойти на прогулку. Святослав взял его за руку и утвердительно кивнул:

– Раз так, то давай за ним выбираться.

Перед тем, как выйти на улицу, Святослав по привычке оглядел Кузьму, проверяя, тепло ли он одет. Он не хотел, чтобы мальчик заболел в тайге. Это здесь крайне нежелательно, а потому всегда присматривал за «экипировкой» сына. В пещере Кузьма часто спал в тёплой одежде, укрываясь фуфайками и плащами, что привёз Фёдор. Когда они перетаскивали вещи в пещеру, Святослав надевал одну одежду на другую, сохраняя, таким образом, место в рюкзаке. А после того, как Святослав обнаружил сундук с пушниной, появилось более «натуральное» и надёжное утепление

И на этот раз, собирая ребёнка на прогулку, отец хоть и спешил, но не забыл одеть на сына, поверх штанов и свитера, утеплённую куртку с капюшоном, а также шерстяные носки, рукавицы и плотно закрывающую уши шапку. Убедившись, наконец, что малыш не замёрзнет и уже полностью отошёл ото сна, Святослав взял Кузьму за руку и направился в сторону второго выхода, где их уже дожидался «малышок» Киса.

Глава 14

За други своя…

Изгибы и неровности пещеры не позволяли людям быстро догнать медвежонка. Ход, по которому тот выбрался наружу, был настолько узким, что приходилось буквально ползти на животе, отталкиваясь коленями. Новый путь был им не знаком, поэтому ползли не спеша, и казалось, что тоннелю нет конца. Наконец, вдали забрезжил свет.

Этот запасной выход в зимнее время или в непредвиденной ситуации оказался как нельзя кстати. Святослав видел ледяную стену, в которую превратился водопад, и сомневался, что сможет там пройти, тем более, с ребёнком. Кузьма был ловок и силён не по годам, но вести его по обледенелым скалам было слишком рискованно. Свят задумался о том, как появилось это великолепие, кто создал запасной выход? А если это дар природы, то огромная ей хвала!

От раздумий его оторвало рычание медвежонка, доносящееся со стороны показавшегося света. Приблизившись к выходу, они увидели, как Киса радостно валялся на свежевыпавшем снегу. Заметив друга, Кузьма выбежал наружу и стал радостно бороться с медвежонком. Наигравшись вдоволь, довольные и усталые, они легли на снег и, продолжая игру, кто громче крикнет, будто хотели докричаться до небес. Наигравшись и нашумевшись, дети быстро встали и направились в сторону растущих неподалеку деревьев. Внизу стволов сохранились сучья, поэтому Кузьме с Кисой не составило никакого труда быстро вскарабкаться наверх. Усевшись почти на верхушке, они стали молча разглядывать Святослава, всем своим видом показывая, какое у них хорошее настроение. Зимнее солнце с лёгким морозцем весьма этому способствовали.

Святослав с улыбкой наблюдал за их возней и радовался до слез, почувствовав себя на некоторое время самым счастливым. Даже природа поддерживала такой настрой – мороз был не более пятнадцати градусов, что для тайги в зимнее время – редкость. Как-никак Сибирь – это суровый край матушки России. А сегодня солнце светило ярко, как на заказ, его лучи прогревали спину и лицо как от печки, отчего становилось тепло и на душе.

Взглянув на светило, Святослав решил, что уже около полудня. Он распростёр широко руки к солнцу и счастливо закричал: «Э-ге-г-е-е-ей!». Потом наклонился, зачерпнул снег руками и стал бросать его себе в лицо, и дальше, вверх, на своих детей. В этот момент он по-настоящему радовался жизни. Мужчина словно тоже превратился в ребёнка. Он бросился в сторону дерева, на ветвях которого сидели Кузьма и Киса, быстро вскарабкался на подходящий для себя сук и радостно уселся на него, тоже устремив свой взгляд на небо.

О чём думали эти три существа, сидевшие на дереве? Может быть, в это время каждый представлял себе свое будущее? А может, каждый думал о приятном тепле, которое с любовью дарило им солнце?

До наступления весны они стали выходить из пещеры все чаще и чаще – хотелось погреться на солнце и подышать свежим воздухом. Зима нынче, как и предполагал Святослав, оказалась очень суровой. Это они ощущали на себе в очередных вылазках. В такой мороз на улице долго оставаться было нельзя. Но зато, когда наступала пора снегопада, когда холод ослабевал, они с азартом откапывали руками сугробы у выхода из пещеры, проделывали в снегу проход до дерева и, вдоволь наигравшись, забирались на него и грелись на солнышке. Это стало у них доброй привычкой.

А в пещере любимым занятием Кузьмы, в свободное от помощи по хозяйству время, стала игра на гитаре. Здесь он проявлял особые способности, которые поражали Святослава. Благодаря темноте, мальчик вынужден осваивать инструмент на ощупь, в результате – привык играть на гитаре вслепую, не теряя при этом качества игры.

Песен Святослав знал много, часто напевал их вслух, а Кузьма научился вполне грамотно ему аккомпанировать. Одна из любимых песен Святослава, «Надежда», с самого начала понравилась Кузьме, и он со временем тоже стал её напевать под собственное музыкальное сопровождение. Получился настоящий семейный дует. А текст песни, от которого на глазах появлялись слезы, ещё больше их роднил.

Когда в пещеру через узкое отверстие проникал раз в сутки солнечный свет, Святослав садился на небольшое сухое бревно и начинал без спешки писать красками, которые ему когда-то привез Федор. Покойный друг знал, что для любого творческого человека жизнь без инструмента мучительна, и постарался обеспечить Свята всем необходимым. К тому же он был и умудренным жизненным опытом человеком. Его добро, его помощь шла и по другой причине: найдя в человеке друга и ощущая ответное чувство, он готов был служить этой дружбе бескорыстно и искренне.

Святослав продолжал работать над портретом молодой женщины и ребёнка, лежащего у её груди. Кузьма же в эти моменты по обыкновению брал гитару и, играя, наблюдал за работой отца, удивляясь, как он может так оживлять людей. А его папа в это время восхищался тем, как сын может угадывать его настроение, вслепую извлекая из инструмента самую подходящую мелодию. Кузьма тоже по природе своей оказался художником, и каждый из них творил не по приказу, а по велению души. Творчество было просто необходимым, как для папы, так и для малыша. И свои таланты они проявляли каждый по-своему.

За этими заботами и радостями стала подходить к концу их первая зимовка в пещере. Кузьма и медвежонок за зиму изрядно подросли. Святослав же не ощущал в себе никаких изменений. Было, конечно, состояние небольшой физической усталости, на которое он почти не обращал внимания. Но усталость подкрадывающаяся незаметно, с возрастом, в очередной раз быстро исчезала от мыслей, что его жизнь в кругу дорогих ему существ полна радостных и приятных сердцу забот.

Такими, каждый по-своему изменившимися, они вышли из пещеры, решив в первую очередь заняться восстановлением сгоревшего в прошлом году дорогого им домика. За время зимовки Святославу, кроме портрета Никиты с мамой, удалось завершить и портрет Фёдора, который он делал с особой любовью. Он будет прекрасно смотреться над изголовьем могилы друга. Хорошо будет виден и в окно охотничьего домика, особенно в полдень, когда обычно на заимку приезжал Фёдор.

Портрет Святослав установил в углублении православного креста из ясеня. А чтобы портрет не повредили дожди, мужчина поместил его в углублении под кусок толстого стекла, а края, для герметичности, густо промазал сосновой смолой, смешанной с песком. Края, чтобы не плавились, аккуратно накрыл полоской берёзовой коры, положив под нее тонкий слой мха, и закрепил всё это мелкими гвоздиками. Весь секрет заключался в том, что когда солнце падало на крест, портрет начинал сверкать, и лучи светила, отражаясь от его гладкой поверхности, солнечным зайчиком устремлялись прямо в окно домика. Это было сделано и потому, что Фёдор появлялся с продуктами и вещами на пригорке, и оттуда начинал махать рукой Святославу и Кузьме, наблюдавшим за ним из окна. На этом-то месте и покоится сейчас друг, где над его могилой стоит крест, напоминающий своим ярким отсветом на нём именно в полдень об этом хорошем и добром человеке.

С большим берестяным коробом на спине, закрытым крышкой, Святослав без спешки, с интересом и любопытством оглядываясь по сторонам, наслаждаясь притягивающей красотой тайги, шёл по знакомой тропе в сторону своего пристанища. Следом за ним с двумя связанными между собой мешками, перекинутыми через плечо, вразвалку и тоже не спеша шёл Кузьма, держа в свободной руке палку, которой на ходу ворошил листья и ветки, попадавшиеся ему под ноги на пути. Мальчик невзначай обернулся назад, и взору его открылось редкое по своей необычайной, таинственной красоте небо, пробивающееся тонкими нежными струйками сквозь ветки деревьев.

– Папа, посмотри! Как красиво! – желая поделиться переполняющим его чувством, вскричал он.

Святослав, увидев поразившее взгляд необыкновенное явление, остановился, поставил короб на землю, вытащил из кармана большой блокнот и карандаш, и стал делать набросок картины. А Кузьма опустил мешки на землю, на один сел, а из другого вытащил кедровые орехи из прошлогоднего запаса и стал разламывать их скорлупу. Это он делал необычным для его возраста способом, который придумал сам: двумя небольшими плоскими дощечками, с одного конца плотно скрепленными между собой тонкой и прочной проволокой. Способ оказался прост и удобен: расположив дощечки между собой так, чтобы орехи могли раскалываться, он с небольшим усилием зажимал их, орехи раскалывались и, пожалуйста, ешь их. Пока Святослав делал набросок, Кузьма наколол орешков в запас и протянул их отцу.

Святослав, поблагодарил сына за угощение, бросил несколько орешков в рот и сказал:

– Всё остальное краска дополнит. Мне главное сейчас – зафиксировать увиденное вживую. Кузьма переводил взгляд с неба на папин набросок и обратно, и удивлённо качал головой. Святослав, заметив такую заинтересованность сына, улыбнулся и, подмигнув ему, продолжил работу.

Вдруг над тайгой пронёсся пронзительный свист низколетящего самолёта. Поглядев наверх, Кузьма, засмеялся и начал по-детски, звуком и руками изображать полёт самолёта, подошёл к отцу и стал кружиться возле него. Папа, решив поддержать его хорошее настроение, тоже встал в позу самолёта и начал изображать полёт, плавно двигаясь по кругу, рассекая руками, словно крыльями, воздух, издавая при этом характерные для летящего самолёта звуки и громко хохоча вместе с Кузьмой. Наигравшись и насмеявшись, они с хорошим настроением стали собираться домой.

Позже, когда Кузьма повзрослел, Святослав рассказал ему всю правду о том, как он нашёл Кузьму висевшим совсем младенцем на дереве. Узнав, что давным-давно он упал с самолёта вместе со своей мамой, Кузьма часто забирался на дерево в надежде, что она не умерла и, смотря в небо, надеялся на чудо, веря, что однажды оттуда к нему явится мама. После таких мыслей он тихо плакал, но Святослав не только не отговаривал его сидеть на деревьях, но, напротив создавал любые обстоятельства, чтобы он мог лишний раз туда залезать. Например, просил посмотреть, красива ли тайга с высоты дерева. И, к радости Святослава, увиденная красота замещала мысли о маме. Это своеобразная психотерапия привела к тому, что детская психика с годами окрепла.

Пока зимовщики пробрались к своему домику и начали заниматься его обустройством, оставшийся один в пещере Никита-Уво очнулся от долгого сна. Прислушался и, не услышав знакомых голосов, приподнялся и осмотрелся. В пещере ничего не изменилось. Возле него на привычном месте лежала еда, стояла миска с отваром… но даже своим, до сих пор замутненным сознанием хозяин почувствовал, что его пещера пуста. Он больше не ощущал присутствия здесь спасенных им людей, не улавливал сигналов сознания маленького Кусс-мы, ставшего ему другом.

В большое сердце «снежного человека» ударила тревога: он до сих пор считал себя ответственным за жизни «небесных гостей», знал, что только эта ответственность помогла ему вернуться из сумрачного небытия. А маленького, смешного и ласкового музыканта Никита успел по-настоящему полюбить. Звуки струн его невиданного инструмента лечили его душу, наполняли жизнь добротой и смыслом. И вот теперь все это исчезло…

Большой человек встал на ноги, что далось ему с большим трудом, и неуверенной походкой медленно пошел осматривать своё жилище. В пещере он знал каждый камешек, каждую трещину в полу и стенах. Изменения, которые внесли гости, Уво видел сразу, но они не вызвали в нем раздражения или неприятия. Главное, что мама лежала рядом. Немного смущал запах зверя, но в нем не чувствовалось опасности. Все было аккуратно прибрано, а что некоторые вещи, например, посуда, находились не на своем привычном месте, то это было легко исправить. Или оставить, как есть – если «небесным гостям» так удобно. Ведь это они выходили его, они ухаживали и кормили, когда сознание уплывало, а тело было совсем беспомощным.

С некоторой опаской и беспокойством Никита посмотрел в сторону, где у стены стояли его скульптуры, где в его сознании жила мама. Вот тут он не потерпел бы беспорядка, самовольных изменений или, тем более, исчезновения изваяний. Но всё было на месте, добавились только сидения из принесенных сверху сухих стволов. Никита присел на один из них, задумался и вдруг стал ощущать в атмосфере помещения некие изменения. Но они не были негативными, скорее – родственными, созвучными его сердцу. Если бы он смог объяснить это человеческими словами, то сказал бы, что в гроте витал дух творчества. Это ощущение заполняло всё помещение, и Никита буквально купался в нем, впервые поняв и почувствовав, что есть кто-то, кроме него, кто способен выражать свои чувства через созидание, через сотворение прекрасного своими руками.

И все же тревога не отпускала «снежного человека». Он понимал, что люди ушли наверх по собственной воле, а не спасаясь от какой-то опасности. Наверное, их вела какая-то неизвестная ему, Уво, необходимость. Но он уже знал, как гости могут быть беззащитны перед дикой природой, понимал, что в любой момент им может потребоваться помощь. И именно он, и только он, сможет её оказать, как уже было в битве с волками.

Понять, каким путем ушли люди, не составило никакого труда. Никита знал про «запасной выход», хотя пользовался им нечасто – слишком узок был лаз для его огромной фигуры. Но в нынешних обстоятельствах на это можно было не обращать внимания. Во-первых, за время болезни он изрядно похудел, во-вторых, и это стало главным, только пройдя по следам гостей можно было определить, куда они ушли.

Преодолевая слабость, Уво протиснулся через длинный тоннель. От свежего воздуха закружилась голова, но он сумел преодолеть этот момент. На земле были явственно видны следы двух человек и маленького медведя, и Никита, не раздумывая, двинулся по натоптанной тропе.

…В один из весенних дней, во время восстановления охотничьего домика, Святослав, обтёсывал бревно для нового сруба и наблюдал за Кузьмой. Тот с усердием и с огромным старанием, по-детски увлечённо ему помогал. Вероятно, он полагал, что труд сделает его сильным и большим – как медвежонка. Киса за зиму сильно окреп, но мальчик не мог знать, что медведи и люди взрослеют и растут по-разному, и поэтому изо всех сил тянулся за своим мохнатым другом. Работать Кузьма любил молча, по взгляду отца быстро соображал, что и как нужно делать. Впрочем, и сам Святослав был в работе немногословен, и это качество их, в дополнение ко многому другому, сближало их ещё теснее. Закончив, наконец, дела, отец предложил мальчику отдохнуть и поиграть с медвежонком, который крутился возле них.

Вновь взявшись за работу, Святослав с тревогой услышал невдалеке шум вертолётных винтов. Похоже, машина опускалась совсем рядом. Окликнув Кузьму и не получив ответа, мужчина не на шутку забеспокоился. Ему стало тревожно и от того, что не доносится и рычание медведя, которое было слышно, даже если дети далеко. Быстро схватив лежавшее рядом ружьё, он бросился в сторону, откуда ещё слышался шум моторов. Дорогу его размашистому бегу преграждали заросли разных кустов, отчего его путь оказался нелёгким. Мужчине понадобилось более получаса, чтобы преодолеть, казалось бы, совсем небольшое расстояние. По мере приближения к месту посадки, он стал улавливать незнакомые голоса. Он стал двигаться тише, крадучись, а подойдя к незнакомцам ближе, вскинул ружьё. И увидел страшную для себя картину.

В сотне метрах находились его дети, пытающиеся выбраться из опутавшей их сети. А рядом с ними стояли двое мужиков неприятной наружности и о чём-то тихо переговаривались. От испуга Святослав чуть не потерял осторожность, был готов немедленно броситься на помощь, но за мгновение до этого почувствовал сильный удар по затылку, сразу сбивший его с ног. В то же самое время, один из тех, кто наблюдал за ребёнком и медведем побежал в его сторону. Другой собрался было тоже, но заметил, как мальчик быстро перебирает пальцами по сетке, стараясь выйти из неё.

– У-у, гадёныш, вылезти хочешь? – прошипел сквозь зубы мужик, подойдя к нему, и уже собрался было ногой ударить малыша ногой, но почему-то передумал и, вместо этого, поднял пистолет и выстрелил вверх, от удовольствия хохоча с самым омерзительным видом.

– Смотри, прихлопну, гадина! – пригрозил он и снова замахнулся ногой на Кузьму.

Ребёнок испуганно смотрел на него и ждал, когда тот ударит, и уже было съёжился в комок, прикрыв глаза. Приоткрыв их, он заметил спускающуюся с дерева змею, которая направлялась в его сторону. Он в страхе опять закрыл глаза, ожидая укуса змеи, а когда приоткрыл, то заметил, что змеи возле него не было и удара от мужчины тоже не последовало. К его удивлению он увидел, как мужик медленно начал падать, а от него в сторону дерева стала уползать та самая змея, которая минуту назад направлялась к нему. Мальчик смотрел ей вслед и не понимал, почему всё так произошло. Может быть, шум и громкие голоса потревожили её, гревшуюся на ветке? Почему тогда змея укусила мужика, а не Кузьму, хотя именно мальчик первым был на её пути?

Кузьма не знал, что разгадка кроется в средстве, которым мазал его отец перед каждым выходом в тайгу. Это был настой травы буквица, который, как и табачный, делается для отпугивания змей. Змеи обладают слабым обонянием, и табачный настой помогает мало. А вот листья буквицы, измельченные и правильно высушенные, приобретают свойства и запах, способные отгонять змей. Этот специфический запах же от настоя буквицы эффективен в пределах более одного метра.

Увидев, что обидчик лежит на земле без движения, Кузьма осторожно и тихо вылез наружу через дыру в сетке и притаился за пригорком. Оттуда он увидел, как первый из мужчин подскочил к упавшему и, удостоверившись, что тот мёртв, сразу направился к своему компаньону. Незаметно добравшись до мёртвого и заметив на его поясе красивую «игрушку», мальчик с интересом стал её рассматривать, перекладывая из одной руки в другую и нажимая на все выступающие её части. Ещё никогда он в жизни не видел такую железку. Это был пистолет, который неожиданно выстрелил после того, как мальчик нечаянно нажал на спуск. От его грохота у него мигом глаза закрылись. Выстрел пришёлся в мужчину, стоявшего рядом с Кузьмой. Услышав выстрел, другой мужик быстро направился к Кузьме, вырвал из его рук опасную игрушку и, отошёл назад, в сторону убитого. Удостоверившись, что тот мёртв и озлобившись, он собрался уже выстрелить в Кузьму. Палец уже побелел на спусковой скобе, но вдруг и лицо бандита стало не менее белым, а ствол быстро пополз вверх, так как внезапно, откуда ни возьмись появилась между ними фигура огромного волосатого чудовища. Раздался выстрел, и пуля, предназначенная для мальчика попала внезапному спасителю в грудь. Стрелявший собрался выпустить в него вторую пулю – в голову, но, к счастью этого выстрела не произошло, так как к этому времени пришедший в себя Святослав, выискав момент, быстро нажал на курок своего ружья. Он напугался того, что тот вторым выстрелом с очень близкого расстояния мог бы убить Никиту.

Увидев, как мужик корчится в агонии, малыш вскочил и быстро подбежал к нему. В ярости набросившись на него, мальчик вцепился в его шею своими ручонками, словно зверь, и стал его душить. В этот момент он весь трясся и злобно, как медведь, ревел. На этот звук отозвался Киса, окончательно запутавшийся в сетях.

Святослав, услышав нечеловеческий животный рёв, приподнялся и, увидев сына в таком состоянии бешенства, стал ползти к нему, приговаривая: «Сынок, сынок…». Но Кузьма его не слышал. Он в бешеной ярости продолжал добивать своего врага. В нём проснулся инстинкт хищника, который с этого момента всегда будет сопровождать его в минуты опасности.

Когда Святослав, наконец, дополз до ребёнка, он обратил внимание на то, что пальцы мальчика намертво вонзились в шею мужика. Но стоило только отцу дотронуться до малыша, как тот вмиг разжал их. Чтобы окончательно привести Кузьму в нормальное состояние, Святослав ласково потрогал личико малыша и нежно прижал сына к себе.

– Всё кончено, все уже кончено! – успокаивал, убаюкивал он ребёнка.

Когда на лице у Кузьмы появилась первая улыбка, малыш посмотрел на своего отца и они вдвоём поспешили к своему спасителю, который стоял недалеко от них, шатаясь и схватившись за грудь. Затем, постонав, он неожиданно упал на землю. Святослав бросился к Никите, а Кузьме кивком указал идти к медвежонку, чтоб его освободить из сетей. Осмотрев Никиту, Святослав обрадовался, что гигант был жив, но пуля, выпущенная из пистолета почти в упор, сделала свое чёрное дело. Святослава пробил озноб, когда он осознал, что она предназначалась его сыну…

Помочь Никите на месте он не мог: ранение было сквозным. Единственное, что он смог сделать сейчас – оторвать кусок материи от своей рубашки и попросить Кузьму намочить эту ткань его детской уриной, чтобы закрыть входное отверстие от пули и хоть чуточку остановить кровь. А дальше, когда им удастся добраться до пещеры, оставалась одна надежда – на целебные свойства воды и глины, которые уже спасали жизнь и ему, и сыну.

Путь до пещеры, куда нужно было как-то доставить Уво, был неблизким. «Хорошо, что вертолёт, привезший «гостей», успел улететь до начала перестрелки, увёз подальше остальных гастролёров…», – с облегчением подумал Святослав, вглядываясь в чистое небо. И хорошо, что деревья в этом месте росли очень густо и не давали возможности увидеть с вертолёта, что происходило здесь, внизу. «Если б заметили, то не миновать бы беды», – произнёс для себя Святослав. Хотя, может быть, находящихся в вертолёте мало беспокоило, что происходит внизу и они уже думали о высадке в другом месте.

Перенести тяжёлое тело было задачей непростой. Сам идти Никита не мог – рана была серьезной, плюс слабость от перенесённой болезни. В таком состоянии он бредил о чём-то невнятно, лишь изредка можно было разобрать: «Кусс-ма-а… Кусс-ма-а». Мальчик все время был рядом и держал гиганта за руку, в то время, как Святослав искал что-нибудь подходящее для перемещения раненого. К счастью, Святослав заметил невдалеке что-то, похожее на брезент. Подойдя ближе, он увидел, что этот кусок брезента сильно изношен и в нескольких местах порван. «Наверное его выбросили с вертолёта, как ненужный хлам», – подумал Святослав, с улыбкой мысленно поблагодарил за этот ко времени подарок и поспешил обратно к Никите. Он кивком головы попросил Кузьму помочь ему осторожно перекатить тело Никиты на брезент и, взявшись за его концы двумя руками, попробовал сдвинуть его с места. Ноша оказалась не слишком тяжёлой, так как брезент хорошо скользил по поверхности земли, к тому же рядом были два хороших помощника: с одной стороны Кузьма своими не возрасту крепкими и цепкими ручками, а с другой – медвежонок, зубами вцепившись в край брезента, как могли, тащили своего спасителя.

Стоит ли рассказывать, с каким трудом они добрались до пещеры. Тут возникли новые трудности: через «парадный вход» под водопадом перенести огромное бессознательное тело Уво не было никакой возможности, слишком велика была опасность сорваться вместе с ним в бурлящий поток. Так что снова пришлось воспользоваться узким тоннелем. Здесь неожиданно пригодилось умение Кузьмы разговаривать с Кисой «по-медвежьи». Ему как-то удалось объяснить медвежонку, что от него требуется, и теперь тот полз впереди, сильными лапами срывая наиболее острые углы и в меру сил расширяя проход. Работал Киса, как маленький экскаватор, и только благодаря этому удалось протянуть через лаз Никиту. Кузьма полз вслед за медвежонком и убирал с пути небольшие обломки камней, чтобы папе легче было тащить раненого гиганта. Святослав же, попеременно упираясь ногами о выступы в стенках лаза, тянул брезент за собой.

Добравшись до места, Никиту положили на его привычное место. После кратковременного отдыха, Святослав принялся за необходимые уже процедуры с водой и глиной, которые он доставлял из целебных источников прямо к Никите, чтобы не тревожить его лишними перемещениями. Но, к сожалению, в этот раз такого лечения было недостаточно. Возможно, высшие силы решили, что Никита-Уво, «снежный человек» и «ужас тайги», выполнил свое предназначение на Земле…

Поняв, что все их усилия тщетны, и хозяин пещеры даже не приходит в сознание, Святослав и Кузьма сели возле огромного тела и с грустью запели свою любимую «Надежду». Кузьма, как обычно, аккомпанировал. Эта светлая песня стала своеобразным реквиемом Уво, прожившему непростую жизнь отверженного людьми, но так и не ставшему чудовищем существу.

От их пения Никита, находясь то ли в полусне, то ли без сознания, неожиданно встрепенулся и, громко произнеся слово «ма-ма», начал медленно подниматься и пошатываясь двигаться в сторону Святослава, Кузьмы и медвежонка. Люди, и даже зверь, испугались, услышав прозвучавшее как из могилы слово «мама». Оно было почти криком и в пещере прозвучало оглушительно громко. А когда же огромное волосатое существо, словно какой-то великан-призрак, медленно надвигаясь на них, подошло совсем близко, они все от испуга словно окаменели. Ведь до этого Уво даже не шевелился и почти не дышал, а тут – словно и не болел вовсе. Его движения были словно у человека–«лунатика» – медленными, пугающими своей осторожностью.

Подойдя вплотную и внимательно оглядев их, Уво стал медленно отворачиваться от них и так же медленно прохаживаться вокруг, осматривая пещеру изнутри, словно прощаясь со своим жилищем навсегда.

Побродив по пещере, он подошёл к скульптурам своей матери, посмотрел на её останки, лежащие недалеко от них, затем опять направился в сторону своих гостей и улыбнулся. Протянув свою руку к голове Святослава и гладя его по волосам, произнёс медленно: «У-во… У-во…». Затем то же самое проделал и с Кузьмой, произнеся: «Кусс-ма-а… Кусс-ма-а…». Потом посмотрел в сторону медвежонка, отчего тот стал, рыча, медленно пятится назад. Такое поведение часто бывает у всех животных, когда они видят нестандартное поведение знакомых им существ. Но словно гипнотическая сила его тут же смирила, отчего он опустил свою мордочку. А Никита, поглаживая его шерсть на загривке, неожиданно зарычал по-медвежьи. Услышав это, понимающий язык медведя Кузьма улыбнулся и понял, что он хотел сказать: на медвежьем это звучало как «Хороший». «Ух ты! Не только я на этом языке могу говорить».

Никита, быстро взглянув на гитару, которую Кузьма держал в руках, неожиданно выхватил её, словно топор, и стал бить по струнам своими огромными ручищами. Потом так же неожиданно вложил её обратно в руки Кузьмы и произнёс громко, обратившись к нему: «Гонг-гонг… Дзын-дзын-дзын…». Кузьма вопросительно повернул голову в строну отца. Поняв его взгляд, Святослав быстро проговорил: «Он, наверное, просит тебя на ней играть». В ответ Кузьма удивлённо произнёс: «А что играть, папа?». Но не услышав ответа от папы, он посмотрел на Никиту и, заметив его добродушный взгляд, словно под гипнозом, прошёлся по струнам и, заиграв, вопросительно посмотрел на Никиту. Тот, сделав паузу после начала игры Кузьмы, начал голосом изображать звуки ветра, шелест листьев, хруст веток, голоса зверей птиц и шума тайги – словно ее дыхание. А также стал издавать звуки грома.

Видавший в жизни многое Святослав был поражён. Воспроизводить звуки самой жизни в тайге – это просто было немыслимо для его понимания. Как может это на вид дикое существо так идеально и мелодично копировать эти звуки? Особенно его поразили звуки рокота грома, после которых казалось, что пещера вот-вот взорвётся. Грохот был до того оглушительным, что хотелось закрыть уши и больше этого никогда не слышать.

В отличие от Святослава, Кузьма спокойно стоял и, завороженно улыбаясь свойственной ему красивой улыбкой, продолжал играть. Видимо, мальчик, как исключительно музыкальный человек, смог уловить во всех звуках Никиты мелодичность. Никита улыбнулся, поглядев на Кузьму, а затем, продолжая проникновенно изображать звуки природы, направился в сторону могилы своей матери. Не спеша лёг на своё место рядом с ней, и вдруг резко затих. Кузьма тоже перестал играть. В пещере наступила мёртвая тишина, где спустя некоторое время еле слышно прозвучали слова Никиты: «Ма-ма… Ма-ма…». И после этого он, повернув голову в сторону своих гостей, с трудом улыбнулся, попробовал приподняться, словно хотел с добром попрощаться с ними, но неожиданно обессилел, и его большая голова упала на землю.

До глубины души пораженный увиденным, Святослав долго стоял без движения. Потом тихо направился к замершему Никите, и, потрогав его, убедился, что хозяин пещеры умер. Теперь – окончательно. Постояв некоторое время над телом, он неожиданно для себя почувствовал, как из глаз закапали слёзы. Вытирая их, Свят почувствовал, что к нему подошли Кузьма и медвежонок. Обняв их, он тихо прошептал, в большей степени для себя: «Никита, как само явление природы, через свои звуки признался, наверное, что мелодии природы познаются только истинными её детьми. И он – тот, кто удостоился чести стать частью самой природы».

Похоронив Никиту вместе с его мамой по-христианскому обряду, мужчина, мальчик и медвежонок покинули подземное жилище, чтобы скоро опять вернуться сюда…

Интерлюдия к I части

В прекрасно сложённом молодом человеке, который стоял на пороге охотничьего домика, было сложно узнать того малыша Кузьму, которому двадцать с лишним лет назад пришлось вместе с отцом налаживать таёжный быт. Выпавших на его долю испытаний хватило бы для героической биографии взрослого человека, но Кузьма отнюдь не считал себя героем, – он просто жил в предложенных судьбой обстоятельствах, а преодоление трудностей считал нормой такой жизни.

Два прошедших десятилетия не изменили главного: Кузьма по-прежнему очень любил своего отца и своего единственного близкого друга Кису, ставшего взрослым, крупным бурым медведем. Верность их друг другу стала со временем только крепче.

Жизнь в тайге текла в устоявшемся и размеренном ритме. Весной и летом отец с сыном жили, в основном, в охотничьем домике. Кузьма часто пропадал в своём любимом месте – в дупле старого дуба, когда-то обустроенном для него. Здесь он чувствовал себя, как дома, – в уюте и безопасности, так как, во-первых, дупло располагалось высоко, и взбираться туда можно было только по верёвочной лестнице, а во-вторых, было совершенно незаметным. Для большего комфорта Святослав хорошо утеплил его изнутри на случай холодов. Старый дуб был удобен для ребёнка ещё и тем, что был недоступен не только для зверей, но и для случайно заблудившихся в тайге незнакомцев.

Это уединенное место служило для Кузьмы своеобразным учебным классом, где единственным учебником был Уголовный кодекс, найденный когда-то Святославом на месте авиакатастрофы и несколько газет, привезённых когда-то Фёдором. За много лет парень перечитал всё это несчетное количество раз, и, тренируя память, запомнил наизусть почти все статьи кодекса, не говоря уже о газетных.

Однажды в разговоре с отцом Кузьма поведал тому своё сокровенное желание – помогать людям, которых, как и его папу, хватают и сажают в тюрьму. Святослав выслушал сына со всей серьезностью и похвалил его за столь благородные намерения. Затем, абсолютно без иронии в адрес законов, которые нерадивые служители Фемиды часто нарушают в своих интересах, постарался объяснить сыну, что тот, собственно, ничего не изобрел.

– Такая профессия, Кузьма, существует, и называется она адвокат.

Затем поведал, что дело это очень непростое, и чтобы овладеть им, приобрести профессию, надо обязательно учиться в университете. А если нет желания покидать лес, то можно учиться и заочно. Но это сложнее, и уровень образования заметно ниже.

Сделав паузу, Святослав улыбнулся и, обняв сына, добавил:

– Но чтобы учиться в университете, хоть очно, хоть заочно, вначале нужно школу закончить, – добавил он.

– А что это такое – школа, университет? – услышав незнакомые слова, наивно спросил Кузьма.

– Школа, сын – это такой большой дом, где дети все вместе делают почти то же самое, что и ты делал со мной, когда учился читать и писать. Но, чтобы обрести хорошие знания, занятий со мной, к сожалению, слишком мало. Там ты обязательно будешь изучать предмет, называемый – история, где будешь больше узнавать о жизни во многих странах, в том числе узнаешь больше о России и Китае.

Святослав уже не однажды рассказывал Кузьме о России и Китае, но тот пока не мог сообразить, что это за страны и где они находятся. Однако главное он понял – его папа родился в одном месте, а он – в другом. Впрочем, Кузьма пока не стал допытываться, как это может быть.

– В школе, – продолжил отец, – изучают математику – для того, чтобы уметь считать, географию и биологию – чтобы знать, что нас окружает и из чего все состоит на земле, физику и химию – чтобы знать, как всё в природе взаимодействует, и ещё кое-какие другие предметы. Кроме этого, в школе ты узнал бы о других языках и, возможно, научился бы на них говорить. Научился бы и рисовать, чертить, красиво читать стихи. Вот всему этому и обучают в школе, и не один человек, а много-много учителей, и не одного только ребёнка, а сразу много мальчишек и девчонок. И длится эта учёба не один год, а целых десять лет.

– А университет, – добавил Святослав, – это тоже учебное заведение, но на ступень выше, и там изучают уже специальные предметы, получают профессиональные знания по выбранной профессии. Там нужно учиться еще пять-шесть лет.

– Это, папа, всё мне, конечно, нравится. Но, как и где я тогда буду жить? Тебя, Кису и тайгу я никогда не оставлю, – заявил, позёвывая, Кузьма.

– Вот в этом-то и вся сложность… Но ничего, сыночек, что-нибудь, да придумаем, – приободрил сына Святослав, обещая себе, что сделает все, чтобы их мечты сбылись…

Так, почти изо дня в день, разговаривая о будущем, они засыпали с надеждой, что всё у них получится. Святослав хорошо знал внешний мир и знал, что многое там решают деньги. Это давало ему основания думать, что их разговоры об учебе – не пустые мечты, ведь средства у них были, и немалые. Но отец никогда не говорил с сыном о сундуке с сокровищами, который надёжно спрятал. Только один раз обмолвился, что когда тот будет учиться, то просто так никто туда-сюда возить его не будет. Для этого пришлось объяснить Кузьме, что такое деньги, и для чего люди их придумали. Но твердо сказал, что его сын может об этом не тревожиться, у отца есть кое-какие припасы. Главное, что он должен делать – это хорошо учиться.

Но в один далеко не прекрасный день вся их, хоть и непростая, но налаженная и размеренная таежная жизнь, все мечты и планы на будущее рухнули. И случилось это именно из-за спрятанного Станиславом сундука с сокровищами. Оказывается, на них много лет охотились «чёрные» кладоискатели, именно их десант удалось когда-то отбить таёжникам, за что поплатился жизнью «снежный человек» Никита-Уво.

А вместе с новым визитом алчных искателей сокровищ к Святославу прилетел и привет из прошлого.

В один из дней Кузьма с медведем ушли на заготовку орехов. Тайга богата кедром, на котором они созревают в большом количестве. По своим свойствам кедровые орехи считаются одними из самых полезных и питательных для организма продуктов, и в рационе Святослава и Кузьмы они составляли немалую часть.

Облюбовав один из кедров, Кузьма стал, высоко задрав голову, разглядывать его верхушку, на глаз оценивая какую «крепость» ему придется штурмовать. И, ловко подпрыгнув вверх, зацепился за нижний сук и, быстро подтягиваясь то одной, то другой рукой и закрепляясь затем ногами, скоро оказался наверху. Медведь почему-то вслед за ним лезть не захотел.

Набросав вниз шишек, Кузьма стал осторожно спускаться. Собрал валявшийся на траве урожай, подошёл к медведю и играючи уселся тому на спину, а потом, будто случайно упав, шутливо пожурил друга: «Ты чего дерёшься?» А затем, заигрывая, и вовсе стал с силой толкать Кису, ожидая его реакции, но тот стоял, даже с места не трогаясь. Тогда он решил отойти и с разбегу запрыгнуть на него. Но не успел, так как до этого медведь упал. Кузьма решил на него побежать второй раз, но, споткнувшись, на этот раз упал сам. А Киса, словно учуяв его намерения, стал его поддразнивать. Кузьма резко вскочил и побежал в сторону Кисы. Но хитрый медведь резко отошёл в сторону, и Кузьма с разбегу шлёпнулся на землю. Киса в голос стал над ним хохотать своим медвежьим способом, а потом убежал. Кузьма тоже стал хохотать и, быстро встав на ноги, бросился следом за медведем, убегая за ним вдаль леса. Но сколько не искал, он его не нашёл, и решил схитрить. Притворившись, что у него заболела нога, он по-медвежьи стал звать Кису на помощь. А сам побежал, чтобы спрятаться подальше.

Услышав крик о помощи, медведь незамедлительно прибежал и, в свою очередь, начал искать друга. Он стал подходить то к одному дереву, то к другому. Во время очередной перебежки внезапно раздался треск, и Киса оказался в яме – охотничьей западне. Кузьма сразу помчался в сторону рёва своего друга, и тут услышал собачий лай. Он доносился и раньше, но издалека и негромко, и Кузьма не обратил на него внимания, – он знал, что изредка в этих краях появляются охотники с собаками. Но сейчас лай раздавался совсем близко, и неожиданно к нему помчалась огромная собака, готовая вот-вот с яростью броситься на человека. Он, чуя опасность, хотел увернуться, но было уже поздно – пес набросился на него, и завязалась борьба. В ходе этой борьбы Кузьма краем глаза заметил направленное на него ружьё. Осознав, что скоро может прозвучать выстрел, парень приподнял пса, решив им прикрыться. И тут же раздался выстрел, но пуля, как и рассчитывал Кузьма, попала в собаку.

Охотник, не мешкая, начал быстро перезаряжать ружьё, но Кузьма, не теряя ни секунды, бросился к мужчине, свалил того на землю, вырвал из рук ружьё и отбросил его далеко в сторону. Противники встали друг против друга, готовые напасть в любой момент. Охотник, язвительно оскалившись, резко достал из-за пазухи нож и, замахнувшись им, бросился на Кузьму. Тот, успев увернуться, выбил нож ногой, и сам набросился на мужчину, сильно его толкнул, отчего тот упал спиной назад.

В это же самое время Кузьме послышался выстрел со стороны домика. Забеспокоившись за отца, он решил было побежать в ту сторону, но вспомнил об оставшимся в беде Кисе. Парень попытался понять, где медведь, и направился в направлении доносящихся шорохов и непонятных звуков. Добежав, он обнаружил своего друга в яме. Кузьма начал быстро подтаскивать к провалу лежавшие неподалёку части поваленного непогодой огромного дерева. В ход также пошли обломанные крупные ветки, брёвна с сучьями, которые он смог приподнять с земли. Дотащив «спасательные средства» до ямы, стал сваливать их туда, и по ним медведь без особого труда выбрался наверх.

Когда его друг, к радости обоих, был вызволен из западни, оба быстро побежали в сторону дома. Убегая, Кузьма на миг оглянулся на лежащего недалеко охотника, – из головы того текла кровь. «Наверное, – подумал Кузьма, – когда я его толкнул, он упал затылком прямо на сук».

В отсутствие Кузьмы и Кисы события у заимки развивались по собственному сценарию. Когда сын ушёл за орехами, Святослав решил сделать небольшой перерыв в работе, посидеть дома и попить воды. Но, не успев даже присесть, услышал во дворе непривычный шум. Обернувшись к двери, он изумлённо вздрогнул: на пороге дома стояли трое незнакомцев, настроенных явно не по-дружески.

– Ну, здравствуй, – с ухмылкой проговорил один из них. – Что уставился? Не узнал? А я тебя узнал. Ты знаешь, что у меня из-за тебя на службе, ой какие неприятности были! А я человек злопамятный, так что, давай, собирайся, на этот раз не отвертишься. Да, тогда ты на зоне всех без исключения вокруг пальца обвёл. Молодец, ничего не скажешь. Но за тот твой знаменитый побег тебя теперь порядочный срок ждёт. Ну, а за то, что ты со своим паршивцем-сыном моих ребят угрохал – то, суммируя всё, пожизненно гнить будешь. А что касается твоего змеёныша, постараюсь и его надолго за решётку упрятать. Кстати, где он сейчас шляется? – глядя на Святослава, сквозь зубы продолжил он.

Святославу ничего не оставалось, как только смотреть на незваного гостя с вопросительной улыбкой, задавая себе вопрос: «Как же он смог меня выследить?». Онразглядывал «кума», вспоминая времена отсидки на зоне, где тот служил начальником.

– Но с того случая слишком много лет прошло… – промолвил наконец Святослав.

– Вспомнил, значит, – ухмыльнулся «гость», – и, значит, узнал меня…

И в это самое время где-то далеко в тайге раздался ружейный выстрел. В домике наступила тишина, все стали прислушиваться. После затянувшейся паузы один из незнакомцев, чтобы Святослав не сбежал, набросился на него и стал скручивать руки. Однако Святослав вырвался, смог добежать до своего ружья и даже выстрелить, но промахнулся. Тут уже подбежал второй пришелец и связал ему руки сзади, а потом, толкая в спину, его повели в сторону вертолёта.

Подходя к машине, Святослав услышал сзади странный разговор, который убедил его в том, что эти мужики и есть те самые гастролёры, о которых когда-то давно, перед отправкой в тайгу, говорил Фёдор. Святослав уловил пару выражений: «…а может, он нам вначале поможет, ведь уже много лет шляется по тайге и, может, через него кое-что о «добре» узнаем, а уж потом – на нары…». Но договорить мужику не дали.

– Заткнись! У меня с ним свои счёты. А что до закопанного – сами найдём», – грубо прервал своего попутчика главный из гастролёров – бывший «кум».

На мгновение остановившись, и разглядывая с улыбкой днище вертолёта, Святослав произнёс сам себе: «Да это – тот самый, кажется, вертолёт, на котором много лет назад они были здесь». То же самое красное днище, как и тогда, только с годами полинявшее. Как хорошо, что им тогда не удалось увезти его сына и медвежонка.

– Что уставился на «пузо» нашей вертушки, узнал, что ли? Тогда мои люди на нём только успели высадиться, а ты сразу их угрохал, – вновь напомнил ему незваный гость.

И, грубо затолкав Святослава в вертолёт, они уселись с обеих сторон, и машина, набирая высоту, стала исчезать вдали.

Ещё чуть-чуть, и Кузьма успел бы добежать и, может, как-нибудь смог бы помочь отцу, но, к сожалению, опоздал. И ему в этой ситуации оставалось одно: он должен во что б это ни стало, не теряя ни минуты, преследовать эту большую, как жужжащая пчела, «железную штуку», уносящую отца в неизвестность, и спасать своего папу. Не раздумывая больше ни о чём, парень помчался вслед за вертолётом. Он бежал, запрокинув вверх голову, и, рыдая, шептал себе: «Папа… папа». Кузьма спотыкался и падал, но сразу вставал и снова бежал, теряя силы. Так он продолжал долго бежать, а рядом с ним, не останавливаясь, бежал и его друг – медведь.

И даже когда вертолёт давно пропал из поля зрения, они всё равно продолжали свой бег. Но вот Кузьма зашатался и без сил пластом рухнул на землю. Однако уже через пару минут, превозмогая себя, он сделал усилие приподняться, чтоб, собрав последние силы, попытаться снова бежать, но окончательно обессилев, он только смог что-то невнятно тихо произнести, еле смог только поднять голову, и, потеряв сознание, упал.

Придя в себя спустя час или два, он услышал рядом тихое рычание, а затем почувствовал, как Киса лижет ему лицо. Кузьма, слегка открыв глаза, улыбнулся. Поглаживая своего друга, он, пошатываясь, поднялся и продолжил, на этот раз пешком, своё движение, только изредка делая перерывы, чтобы отдышаться.

День сменил ночь, затем ночь сменила день, и только под утро они остановили свой ход, так как путь им преградила широкая река. Оказавшись на берегу, они остановились и мигом заснули, а когда Кузьма проснулся, то стал, оглядываясь, раздумывать, что же делать дальше.

Медведь, увидев растущий неподалёку кедр, по привычке полез на дерево. Глядя на него, Кузьма только сейчас почувствовал голод и, пока Киса добывал орехи, полез в воду за рыбой. Вода в реке было настолько чиста и прозрачна, что Кузьма смог без труда изловить голыми руками рыбу, причём большую. Крепко удерживая в руках трепыхающуюся тушку, Кузьма с интересом разглядывал её, невольно любуясь красотой этой речной обитательницы, чешуя которой, отражая яркие лучи полуденного солнца, переливалась разноцветными радужными оттенками. Кузьма, словно ребёнок, почему-то засмеялся и заговорил с ней:

– Ты очень красивая! Я никогда ещё такой рыбы, как ты, не видел… До того, как тебя поймать, мне кушать очень хотелось. А теперь сразу вдруг совсем не хочу, и лучше будет, если я отпущу тебя. Мне папа много раз рассказывал об умном мальчике – простачке-Емеле. Он тоже однажды поймал рыбу, и тоже, как я, хотел съесть, но эта рыбка, раз, и улыбнулась ему, как ты сейчас улыбаешься мне, и сказала ему: «Отпусти меня, а я тебе помогу». Он её отпустил, а потом стал сразу везучим. И я тебя отпускаю. И, может, мне тоже тогда так же повезёт – я найду своего папу и свою маму? И ты так же увидишь папу и маму. Знаешь, как они обрадуются, что ты вернулась живой?! Так что, я тебя отпускаю, давай плыви, и радуй их.

В это самое время невдалеке раздалось медвежье рычание.

– Слышишь, даже Киса, мой друг, говорит, чтобы я отпустил тебя на волю.

Поцеловав рыбку, Кузьма бросил её далеко в воду. И на некоторое время стал вглядываться вдаль, на воду, где вскоре заметил, к своему удивлению, как рыба выпрыгнула высоко вверх из воды и вновь скрылась в ней. Кузьма от радости за рыбку засмеялся и, повернувшись к Кисе, прокричал:

– Ура! Она помахала мне хвостом. Ты видел, Киса? – крикнул он и направился к своему другу, который к этому времени успел уже приготовить угощение на двоих – их любимые кедровые орехи.

Немного утолив голод, они легли под деревом, где вскоре снова заснули. После недолгого сна, молча обняв на прощание Кису, Кузьма быстро направился к воде и, прежде, чем войти в неё, повернулся в сторону друга и помахал ему рукой. Потом нырнул и поплыл вниз по течению реки. Медведь, оставшись один, долго глядел на удаляющегося друга и временами жалобно рычал. Только к вечеру он покинул берег.

Вынырнув после долгого плавания под водой по ходу бурного течения, Кузьма лёг на спину, чтоб отдаться на волю волн для продолжения своего путешествия по воде. Проплыв часа два с лишним, парень выбрался на сушу, прилег, но отдохнуть ему так и не удалось, так как неожиданно он услышал странный гудок. Быстро вскочив на ноги, Кузьма бегом взобрался на находившийся рядом пригорок и стал оглядываться по сторонам. Его вниманию предстали две какие-то чёрные железные полосы, а вдали по этим самым двум полосам в его сторону что-то двигалось и одновременно издавало непривычный для его слуха звук.

Он мигом бросился в кусты чёрной смородины, спрятался, и оттуда стал осторожно наблюдать, как нечто странное – большое и длинное – с грохотом пронеслось мимо него и медленно стало исчезать вдали. Оцепенев от изумления, Кузьма сидел на корточках, машинально бросая в рот горстями ягоды и удивлённо покачивая из стороны в сторону головой, не решаясь подойти к этим двум чёрным линиям, чтобы понять– что же это может быть, и куда они ведут. Но, наконец, любопытство и тяга к неизведанному всё же заставили его крадучись направиться в сторону этих железных полос.

Кузьма никогда не слышал про рельсы и никогда их не видел. Ничего он, конечно, не знал и про поезда. Оказавшись на полотне, он вначале осторожно оглянулся по сторонам, потом наклонился к рельсам и с любопытством стал разглядывать их вблизи. Потом стал интенсивно бить по ним ногами. Затем встал одной ногой на шпалу, другой – на вторую, на третью и так, размеренно и не спеша, зашагал по ним, двигаясь вдоль рельсов вслед ушедшему поезду. Когда же ему надоело идти пешком, Кузьма перешёл на бег. Он бежал по шпалам и улыбался. Но после примерно десяти-пятнадцати километров такого бега стал уставать, а потом и вовсе перестал бежать и, шатаясь, двинулся в сторону леса. Заметив высокое дерево, он быстро вскарабкался на его верхушку и тут же уснул. Он так крепко спал, что даже и не почувствовал, как ночью прошёл дождь.

Проснувшись рано поутру, он попил из лужи воды и опять направился в сторону железной дороги, по которой вновь двигалось что-то тёмное, тоже большое и грохочущее. А когда это «нечто» подошло совсем близко, то Кузьма наконец-то в полной мере смог оценить, насколько оно огромно. Парень вначале опешил и даже чуточку присел. Но вдруг заулыбался, встал и с каким-то детским интересом быстро направился в его сторону. Но заметив, что железный гигант быстро начинает удаляться, Кузьма бегом бросился вдогонку. На бегу ему вдруг захотелось дальше поехать на нём. Недолго думая, он ловко зацепился руками за поручень, ловко забросил ногу – и вот он уже внутри вагона. Присев на корточки и опершись спиной о противоположную стенку, парень стал с интересом наблюдать за проносящимися мимо полями и мелькающими деревьями. Поезд начинал ускорять свой ход, унося молодого китайца в неизвестную для него «цивилизацию».

Таёжный, уединенный этап жизни Кузьмы был окончен. Что ждёт его среди людей?

Часть II

Реальность

цивилизации

Глава 1

В Москву, в Москву!

Небольшая группа людей возвращалась после похорон с сельского кладбища. Печальнее всех среди них была одна лет тридцати девушка. Её лицо можно было бы назвать идеально красивым, если бы не незначительные шрамы, покрывающие его с одной стороны. Сейчас они были слегка прикрыты платком, скрывающим этот небольшой изъян.

Вероника, так звали девушку, только что похоронила своего дядю – единственного родного ей человека. Теперь, оставшись одна совершенно на белом свете, она шла и думала – как ей жить дальше?

На поминках она почти ничего не ела, молча слушая разговоры тех, кто помогал хоронить её дядю. Их было совсем немного – всего-то пять человек, не считая сердобольной соседки тёти Кати, которая и до похорон старалась постоянно быть полезной, особенно в тяжёлые минуты долго болевшего дяди. Вот и сейчас, по завершении поминок, она предложила Веронике свою помощь в уходе за домом. В ответ та обняла женщину, едва слышно произнесла «спасибо» и тихо заплакала. Затем включила радиоприемник в надежде услышать хоть какую-то песню для успокоения души, и машинально начала убирать после гостей стол. Тётя Катя тут же принялась ей помогать – мыть посуду.

– Вероника, ты можешь пока пожить у меня, – предложила после возникшей за уборкой посуды паузы, пенсионерка. – Одной ведь тебе тоскливо и страшновато будет жить в пустом доме

– Спасибо, тётя Катя. Не знаю даже, что и сказать, – ответила Вероника, слушая радио, где начались новости часа.

– Я не тороплю с ответом. Только знай, дом мой для тебя всегда открыт.

– А я не помешаю? – засмущалась Вероника.

– Да ты что такое говоришь! Наоборот, ты меня только радовать будешь. Вместе-то намного интереснее. А как когда-нибудь с кем-нибудь познакомишься и выйдешь замуж, пригласишь внуков нянчить, и опять надолго вместе будем. У меня ведь, Вероника, тоже никого в жизни нет, – посетовала женщина.

К этому времени сводка новостей подходила к концу, завершаясь обзором культурных событий. Приятный голос диктора вещал: «К нам на гастроли приезжает известный эстрадный певец из Италии Джулио Винсетти. Этот его визит в Россию – первый. Но в нашей стране он не чувствует себя гостем. Много лет назад Джулио породнился с одним русским человеком, который, после одного печального события, стал певцу настоящим другом, о котором он никогда не забывал. Сблизила их трагедия в Армении, случившаяся около двадцати лет назад. Так что у Джулио Винсетти есть особое желание выступить с концертами в России. Кроме Москвы он побывает и в других городах нашей страны. А чтобы своими глазами увидеть всю красоту русской природы и проникнуться духом России, он прибывает к нам на поезде».

Вероника, слыша это, стояла, словно завороженная, без движения, вслушиваясь в каждое слово диктора. А когда же зазвучала песня в исполнении Джулио, она буквально бросилась к радио, прильнула к нему и, затаив дыхание, начала повторять шёпотом слова песни.

– Ты что, эту песню на его итальянском языке наизусть знаешь? – удивлённая таким поведением девушки, поинтересовалась тётя Катя.

Вместо ответа девушка, отойдя от радио, обняла соседку и, еле сдерживая плачь, обратилась к ней с неожиданной просьбой:

– Тётя Катя, вы можете мне денег дать в долг? – глядя на неё влажными от слёз глазами, спросила девушка.

– Конечно! Я дам тебе денег. Но только не в долг, а просто так. Только ты мне скажи – на его концерт в Москву так захотелось поехать? – поинтересовалась пенсионерка.

– Да, тётя Катя, на его концерт.

– Вот и молодчина. Там ты и развеешься, и быстрее в себя придёшь после смерти дяди. А про деньги не переживай, бери сколько нужно – они у меня пока есть. Ты только, потом, как приедешь, обстоятельно расскажи мне всё об этом итальянце. Наверное, он красивый и хорошо одет. А как поёт! С душой! – восторженно заметила тётя Катя.

– Обязательно расскажу, и «обстоятельно», – пообещала Вероника и как-то таинственно, по-женски улыбнулась.

– Только смотри, осторожней в дороге. Сейчас людей всяких в Москве хватает, – предостерегла сердобольная тётушка. – Ну, ты, давай, здесь посиди немного, а я пойду к себе. Деньжат тебе на дорогу прихвачу и тут же приду, чтоб сегодня у тебя переночевать, – если, конечно, позволишь. Одной ведь после похорон страшновато оставаться. Не дай бог что-то плохое приснится. А когда приедешь из Москвы, тогда ко мне окончательно переедешь. Согласна?

– Спасибо, тётя Катя! – в порыве благодарности обняв тётю, проговорила Вероника.

– Вот и хорошо. А сейчас начинай потихоньку собираться в дорогу. С утречка или ближе к обеду и поедешь, – посоветовала пожилая женщина.

– Да, так и сделаю, – согласилась Вероника.

После приятного разговора Вероника направилась в сторону сундука, что стоял у окна, без труда открыла его, достала оттуда какую-то рубашку, завёрнутую в целлофановый пакетик, заштопанную в некоторых местах и чисто выстиранную – и положила в матерчатый мешочек.

Утром, легко позавтракав, девушка взяла сетку с едой и мешочком, приготовленным вечером в дорогу и, попрощавшись с соседкой, не оглядываясь, пошла в сторону полустанка.

Это был единственный полустанок поблизости от посёлка, на котором останавливалась электричка. Веронике, как и всем остальным жителям, стоило больших трудов, особенно в непогоду, добраться до платформы – путь длиной в пять километров долог.

Девушка шла вдоль железной дороги, чтобы сесть на электричку, а позже пересесть на поезд, идущий в Москву. Дойдя до поворота, на котором поезда часто замедляли свой ход, она ускорила шаг из боязни, что может опоздать, и тихо начала плакать. Что было причиной – горе от потери родного человека или радость от предстоящей поездки – мы не знаем.

В это же самое время из-за поворота медленно выкатился пассажирский состав. Вскинув голову, она взглядом стала провожать вагоны, которые проносились перед ней, набирая скорость. Вероника детским жестом подняла руку и помахала вагонам. И увидела, как какой-то человек из одного из последних вагонов помахал ей в ответ. Она обрадовалась этому, словно ребёнок, и ещё сильнее замахала вслед исчезающему за пригорком поезду.

Разве могла тогда Вероника представить себе, кто махал ей в ответ… А это был тот самый итальянец, решивший путешествовать по России на поезде. Перед своим гастрольным турне, которое ожидалось быть насыщенным, он хотел навестить в качестве только туриста город на Неве, о котором не раз слышал восторженные отзывы. В завершении же концертного турне по России, он приедет в этот город уже как певец, выступит с несколькими концертами, и оттуда вылетит к себе на родину.

Как раз после ознакомления с северной столицей, он, как турист, и ехал на поезде в Москву, чтобы начать с неё свои гастроли. Этот неразговорчивый в последние более двадцати лет мужчина, стоял у окна и смотрел на пробегающие мимо леса и поля. Глаза его были грустными и добрыми. Их взгляд мог расположить к себе любого. Многие девушки и женщины влюблялись в Джулио, лишь единожды встретившись с ним взглядом. Но певец жил один и никогда не был женат. На вопрос «почему», он, как правило, пожимал плечами и печально улыбался. Никто не знал о его истинных чувствах; никто не знал, что он любил в минуты отдыха посидеть в одиночестве в тишине, часами думая лишь об одном человеке… При этом его никто не мог обвинить в затворничестве. В компании друзей он всегда был общительным и галантным. Все, конечно, догадывались о некой тайне, присутствующей в его жизни, но он никогда и никому даже не обмолвился об этом.

Вот и сейчас, стоя в коридоре вагона, певец увидел у железнодорожного полотна девушку, вытирающую глаза, увлажнившиеся, видимо, от слёз, и которая, находясь совершенно одна в этом безлюдном месте, махала рукой, словно прося согреть её душу. Интуитивно поняв, что с ней что-то происходит, он решил ответить ей. Эта секунда взаимопонимания с совершенно чужим для него человеком, совершенно неожиданно наполнила его радостью. И только когда девушка скрылась из виду, итальянец вернулся в купе, молча сел и долго продолжал молча сидеть, задумавшись и уставившись на томик стихов дорогого ему поэта из России – Николая Огарёва. Ехавшие с ним друзья были в полном недоумении, пытаясь понять, что с ним происходит. После долгой паузы один из них решился всё же спросить, что случилось. В ответ мужчина не спеша налил в бокалы вина, встал и произнёс коротко: «За любовь!». И выпив, они продолжили прерванный разговор о предстоящих гастролях.

А Вероника, полная впечатлений от неожиданной мимолётной душевной близости с незнакомцем, продолжала идти вдоль полотна. Вскоре девушку нагнал товарный состав и по непонятной причине на несколько минут даже приостановился возле неё. Вероника осторожно заглянула в приоткрытую дверь вагона. Увидев там несколько тюков, недолго думая, влезла вовнутрь. К её удивлению, поезд сразу тронулся дальше.

«Как по заказу остановился, посадил, увозит. Может, и до самой Москвы довезёт», – шутливо подумала Вероника.

Найдя рядом с тюками брезент, она поудобнее устроилась на нём и вскоре заснула.

Проснувшись после недолгого сна, девушка открыла глаза и моментально отскочила к углу вагона, – из тюков тихо и осторожно начала подниматься фигура молодого парня, показывающая всем своим видом – «не пугайся меня». Оказывается, в вагоне она была не одна. Парень, похожий на китайца, глядел на неё и улыбался. Это был Кузьма. Он уже давно проснулся и всё это время потрясенно наблюдал за девушкой. На лице его было написано искреннее удивление: в своей жизни он никогда не видел женщин, так как в тайге были только мужчины.

Вероника тоже разглядывала попутчика, но её эмоции были совершенно другими – девушка испугалась за свою жизнь. Однако спустя минуту, почувствовав, что во взгляде парня нет ничего опасного, она слабо улыбнулась ему – ей вдруг показалось, что на неё смотрит самый обыкновенный ребёнок. Состав стал замедлять ход. Смутившись от её улыбки, Кузьма пошарил в кармане, вытащил оттуда несколько орехов и, подойдя к Веронике, протянул ей своё угощение. С улыбкой, но и с некоторой осторожностью приняв подарок, она положила их в мешочек, а оттуда не спеша стала доставать хлеб с сыром. А Кузьма, чтобы не смущать неожиданную попутчицу, вернулся на свое место, где без спешки продолжил грызть орехи. Девушка подошла и несмело протянула ему бутерброд. Вначале Кузьма не решался брать, но Вероника настаивала:

– Ешь, у меня ещё есть.

Он взял, и, сев в «своем» углу, стал медленно есть, иногда с улыбкой поглядывая на Веронику. Поев, подошёл к ней, улыбнулся и в знак благодарности опустил голову.

– Ты постоянно улыбаешься из-за того, что я от шрамов на лице такая некрасивая? – спокойно спросила Вероника, уже привыкшая к подобной реакции людей, видевших её впервые.

Кузьма вмиг перестал улыбаться и замотал головой из стороны в сторону. Поняв, что её попутчик напуган и переживает не менее, чем она сама, девушка улыбнулась. В ответ снова заулыбался и парень. Он был рад тому, что она теперь не беспокоится, будто Кузьма плохо думает о её лице.

– А я вначале испугалась тебя и хотела сразу спрыгнуть с поезда. Хорошо, что ошибалась. Ты ведь не обидишь меня? – спросила Вероника, всё более проникаясь к Кузьме доверием.

Тут поезд остановился, и уже через несколько минут на улице послышались голоса. Кузьма поспешил к Веронике, взял её за плечи и повёл за тюки, чтобы спрятаться там под брезентом. Только они успели скрыться, обходчики путей открыли дверь и стали осматривать вагон. Не найдя ничего подозрительного, они наконец ушли. Немного испачканные Вероника с Кузьмой вылезли из укрытия. Отдышавшись и отряхнувшись, девушка сказала:

– Я сойду, дальше поеду на автобусе. А ты как? Дальше поедешь? И куда тебе надо? Далеко?

В ответ он только растерянно улыбнулся.

– Не знаешь… Я бы с тобой до конца поехала, но я сама не знаю этого города, впервые тут. Спасибо тебе. Ты очень хороший. До свидания. Расстанемся здесь, да? Может, ещё увидимся! – проговорила Вероника и спрыгнула на землю.

Так товарный состав, направлявшегося в Москву из Сибири с парой подцепных вагонов с грузом для Петербурга, стал местом их знакомства…

Оставшись один, Кузьма долго смотрел вслед Веронике и улыбался. Но ехать с мыслями о ней ему оставалось совсем немного, вскоре поезд остановился на одной из пригородных станций, и это была его конечная остановка. День клонился к вечеру, и на перроне с каждым часом стало появляться всё больше огней.

Первое, на что обратил внимание Кузьма, выйдя из вагона – это яркое освещение и много-много идущих в разные стороны людей. Испугали его и движущиеся машины, которые напомнили ему зверей в тайге. Он спрятался от них в кустах, растущих неподалеку от станции, и оттуда стал рассматривать эту удивлявшую и несколько пугающую его суету. Но вскоре любопытство пересилило страх перед неизвестным, и он направился в сторону автобусной станции. Оказавшись у вокзала, Кузьма встал перед автобусом и стал с интересом разглядывать через окно сидевшего там человека. Потом подошёл вплотную к дверям и, улыбаясь, словно младенец, стал наблюдать, как люди входят во внутрь железного зверя и усаживаются в креслах.

– Заходи, чего лыбишься! – не выдержав такого пассажирского любопытства, обратился к нему водитель, но Кузьма, увлечённый своим осмотром «зверя», не тронулся с места. – И долго будешь так стоять? – уже рассерженно, потеряв всякое терпение от молчания Кузьмы, спросил водитель.

– Ну, стой, раз тебе так хочется, а я поеду, – с досадой махнул он рукой и добавил себе под нос: – Надо же, похоже, автобуса никогда не видел! Бывают же такие! Наверное, парень впервые вырвался в город из глухой деревни. Или из непроходимых «джунглей» дикого края.

Посигналив, водитель дал парню рукой знак, чтоб тот отошёл, и стал медленно отъезжать. А Кузьма, постояв немного, удивленно улыбнулся вслед и, желая узнать, куда поедет этот железный зверь, побежал за автобусом. Увлечённый бегом, он не заметил, как оказался почти в центре города. Улицы были так ярко освещены, что парень тут же забыл про автобус и стал заворожённо разглядывать фонари. Не имея никакого представления о правилах дорожного движения, он ходил так, как вздумается, и не только на красный свет, но, порой, и между проезжающими машинами, радуясь новому зрелищу, словно ребёнок. Ни разу в жизни он не видел ничего подобного!

Однако Кузьме не пришлось долго любоваться калейдоскопом городской жизни, – спустя некоторое время к нему подошёл милиционер и что-то проговорил на ухо, но из-за уличного шума тот его совсем не расслышал. Видя, что парень никак не реагирует на его голос, страж порядка дотронулся до его плеча, и, отдав честь, громко представился. Кузьма же в ответ отрешённо глянул на человека в форме, улыбнулся, и вновь, как ни в чём не бывало, принялся рассматривать фонари. На громкие просьбы освободить дорогу и не задерживать движение он никак не отреагировал. Милиционеру в этой ситуации ничего не оставалось делать, как взять странного парня за руку, и попытаться силком оттащить его с проезжей части. На такое действие Кузьма отреагировал – стал сопротивляться, выворачиваться. Оттолкнув стража порядка, отчего тот упал, он перескочил от него на другое место. Из подъехавшей милицейской машины выскочили двое мужчин в милицейской форме, подбежали к Кузьме и стали заламывать ему руки. Но сильный и ловкий парень смог вырваться, и, сорвавшись с места, стремительно скрылся за углом.

Он сумел оторваться от преследования, успокоился, замедлил шаг, но вдруг увидел, что по другой стороне улицы навстречу ему вновь едет машина с ярко мигающими огнями. Ему ничего не оставалось делать, как быстро свернуть за угол и там, затерявшись между домами, искать убежища. В одном из дворов Кузьма заметил большое дерево. Не раздумывая ни секунды, он привычно быстро вскарабкался на него и стал смотреть вниз, наблюдая, как милиционеры старательно осматривают весь двор, не догадываясь, что беглец совсем близко. Когда поиски не увенчались успехом, и машина уехала, Кузьма не спеша спустился вниз и, оглядываясь, направился в сторону высоких домов.

Побродив немного между кирпичными коробками домов и подустав, Кузьма снова залез на самое высокое дерево в одном из дальних городских дворов, устроился поудобнее и быстро заснул.

С этого первого свидания с милицией, когда люди в форме хотели его задержать, каждая новая встреча с машиной, имеющей характерную окраску, будет для Кузьмы тревожным сигналом. Впредь он будет стараться избегать таких встреч. Он решил придерживаться этого правила в последний перед погружением в сон момент, словно давая своему сознанию задание – навсегда запомнить создавшуюся ситуацию. По опыту таёжной жизни он знал, что если перед сном он о чём-то серьёзно задумается, то это потом надолго засядет в его голове и в нужные моменты будет выскакивать, как предупреждение о надвигающейся опасности.

Глава 2

Схватка

Параллельно с непростыми и запутанными жизненными дорогами Кузьмы и Святослава происходили и другие события, с участием других людей, которые, однако, могли серьезно повлиять на судьбу «таёжных отшельников».

…Стоял летний солнечный день. Перед выходом из лагеря для осуждённых прощались двое мужчин. Старшему из них, Валентину, на вид было за восемьдесят, младшему, Егору – немного за сорок лет.

– Я обещаю найти то, о чём ты меня просил, и её, – клятвенно произнёс младший.

– Я надеюсь на тебя, Егор, – сказал в ответ Валентин. Задрожавшими от волнения пальцами он вытащил из кармана сложенную вчетверо бумагу и раскрыв, протянул её Егору. На листке был изображён портрет Валентина в молодости, нарисованный Святославом в те времена, когда они находились в одном лагере.

– Это кто такой здесь симпатичный, Николаич?

– Спасибо за комплимент. Дарю… На досуге будешь меня, своего пахана, вспоминать, – шутливо и подмигнув Егору ответил Валентин. – У меня ты второй, кого я по-настоящему ценю. Первый был художником, который вот здесь … меня и изобразил в точности таким, каким я был в молодости. Я тебе как-то о нём обмолвился.

– Да, да, я помню… А ей это показывать? – спросил Егор.

– Обязательно. Только смотри, выбери такой момент, чтобы не напугать и не расстроить. А то она у меня очень чувствительная.

– Понял. Ну что, Николаич, я пошёл? – всё ещё не решаясь двинуться, спросил молодой.

– Давай, – благословил его Валентин.

– Надеюсь, ещё свидимся, – грустно улыбнулся Егор и добавил, показав на рисунок, – А ты здесь… во! – и подкрепил своё восхищение жестом руки с отогнутым вверх большим пальцем.

В ответ на это Валентин улыбнулся и обмолвился:

– Подхалим…

Искренне обнявшись, они одновременно отвернулись и, опустив головы, не оглядываясь, направились каждый в свою сторону: Егор, перешагнув порог зоны, вышел на свободу, а Валентин вернулся к себе в барак.

Вдоволь подышав воздухом воли, Егор сел на автобус, следовавший до железнодорожного вокзала города. А сев уже в вагон, сразу уснул под ритмичное покачивание. Проснулся он уже в Москве, с хорошим настроением. Отправился на автовокзал, где нужно было сесть на автобус и доехать, наконец, до своего места жительства, того, откуда его забрали на отсидку. Было это в районе Марьино, и здесь он должен отметиться в милиции, чтобы начать жизнь обычного гражданина, такую, как у всех людей.

И вот он – свободный человек – бредёт вразвалку по городу и тихо напевает мелодию арии Мистера Х из оперетты «Принцесса цирка», наслаждаясь обычной жизнью. Нагулявшись вдоволь, зашёл в магазинчик, где купил себе продуктов, кое-что попить, и отправился к знакомому с детства пруду, что находился примерно в километре от торговой точки. Устроившись на траве у края пруда и сытно подкрепившись, Егор прилёг отдохнуть.

Проснувшись ближе к вечеру, он, выполняя указания старшего товарища по отсидке, направился в сторону городского кладбища. Найти его было не так-то просто, на улице уже темнело, но помогли указания Николаича, который рисовал путь стрелками на бумаге. Погост был не слишком заброшен, но и не особенно ухожен. Может быть, потому, что находился далеко от центра, и там не было положенной охраны, а может и оттого, что на переполненном кладбище больше не хоронят. А навестить давно усопших приходят всё реже и реже, – многих близких людей судьба забросила далеко от родных мест.

Видя эту запущенность, Егор с сожалением вздохнул, затем осторожно прошёл через висящую на ржавых петлях дверь. Очутившись на территории кладбища и оглядевшись вокруг, он стал разыскивать нужную ему могилу, освещая себе путь зажжёнными спичками. Пришлось побродить между могилами, пока, наконец, парень не наткнулся на заброшенный крест, похожий на тот, что описывал Валентин Николаевич. На нём была фотография девушки лет тридцати и надпись: «В память о твоём вечном присутствии со мной». Именно об этой примете не раз говорил старый зэк.

Ещё раз прочитав надпись, Егор с доброй улыбкой подумал: «А у Николаича жена красивая… и женщина что надо». Потом он стал медленно доставать из кармана складной нож, обдумывая правильность выбора места для раскапывания, но тут же спрятал его обратно – ему послышался странный хруст в кустах неподалеку. Он тихо встал, и, чутко прислушиваясь, прошёл в направлении шума, но не обнаружил ничего подозрительного. Вернулся к могиле, и начал копать ножом яму в одном из её углов. Вырыв её до нужной глубины и осторожно прощупывая дно руками, Егор наткнулся на небольшой, но тяжеловатый свёрток и стал аккуратно его вытаскивать. Находка, по первому впечатлению, весила около четырех килограмм. Сняв обёртку, он обнаружил слиток золота, быстро спрятал его под пиджаком и коротким путём направился в сторону леса, изредка оглядываясь назад.

Хотя с виду кругом всё было спокойно, Егору почему-то казалось, что за ним следят. Он не мог объяснить этого даже себе, но чувствовал, что за ним идут по пятам. Войдя в лесополосу (ряд молодых деревьев, посаженных здесь лет тридцать назад для защиты от снежных заносов), он, по-прежнему оглядываясь, продолжил свой путь по тропке в поисках нужного дома у окраины. Этот дом, указанный ему Валентином Николаевичем на схеме, нарисованной на бумаге, Егор, как ему казалось, изучил хорошо и надеялся найти его без труда.

Но вот запечатленный в его памяти лес закончился, и скоро должен показаться небольшой обрыв, который нужно пройти по краю, чтобы чуть дальше спуститься и вновь вернуться в лесополосу. Но стоило Егору сделать вдоль обрыва несколько шагов, как его настиг удар по затылку, отчего, даже не успев увидеть, кто это сделал, он упал. К нему быстро подбежали двое мужчин, один из которых засунул руку ему под рубаху и вытащил оттуда спрятанный слиток, а второй, достав пистолет, направил его на Егора, к тому времени пришедшего в себя и пытавшегося усилием воли встать на ноги. Но прежде, чем нападавший успел нажать на курок, на него свалилось что-то тяжёлое, как будто многотонное. Нападавшему всё же удалось сделать выстрел, но из-за мощного удара сверху, пуля изменила направление и попала Егору в плечо, отчего он, потеряв от боли равновесие, пошатнулся и стал скатываться вниз с пологого склона обрыва.

Как выяснилось позже, подоспевшим вовремя на помощь Егору был совершенно случайно оказавшийся рядом Кузьма. Парень, по своей привычке, старался мало бывать на людях, и поэтому часто проводил своё время в подобных лесополосах, прогуливаясь вдоль небольших лесов, которых в Московской области и возле Москвы хватает.

Кузьме как-то сразу приглянулось это место. Именно здесь ему попалось дерево, где, по его мнению, можно было удобно устроиться поспать. Оно росло на самом краю обрыва, и, забравшись на его верхушку, Кузьма сидел, с интересом разглядывая расположенные вдали небольшие дома. Они чем-то напоминали Кузьме их с папой охотничий домик в тайге, и ему представлялось, что там живут такие же, как они с папой, люди. Эта мысль приносила ему душевный покой.

Кузьма всегда спал очень чутко – и на этот раз тоже. Услышав c вершины «своего» дерева какие-то шаги и приоткрыв глаза, он заметил идущего невдалеке мужчину с кепкой на голове, который шёл, почему-то постоянно оглядываясь назад, одновременно держа руку за пазухой, что очень удивило Кузьму. Он всего лишь улыбнулся такому поведению прохожего, и, решив не обращать на это внимания, продолжил свой сон. Но тут заметил, как из-за кустов, растущих рядом с соседним деревом, крадучись вышли два невзрачных на вид человека и стали преследовать человека в кепке. Один, длинный, шёл впереди, другой шел следом, держа в руках какой-то предмет, в котором Кузьма распознал пистолет, который он однажды видел в детстве, когда много лет назад в тайге их с папой и чуть не убили из такого же оружия. При виде такого ненавистного предмета в глазах парня блеснула злость к тому, кто его сейчас держал в руке, и он стал пристально наблюдать за тем, что будет дальше.

То, что он увидел далее, его вначале заинтриговало, но буквально через пару секунд привело в ярость от подлости идущего сзади. Тот, который был в кепке, постояв, подправил что-то за пазухой и пошёл дальше. Один из преследователей, тот, что длиннее, сзади ударил его по голове. От удара мужчина упал, словно подкошенный. И сразу же вслед за этим из-за пазухи у него стали вытаскивать свёрток. Но это не удавалось быстро сделать, так как приходящий в себя мужчина начал сопротивляться. Чтоб ускорить ограбление, второй вытащил пистолет и стал целиться в Егора. Этого Кузьма уже не мог стерпеть – он словно дикий зверь, мгновенно прыгнул на человека с оружием. Этот прыжок был очень своевременным, так как не дал грабителю попасть в цель, и пуля, к счастью, попала жертве в плечо.

Не мешкая ни секунды, Кузьма повалил бандита на землю и стал яростно бороться. Пистолет во время этой жестокой схватки грабитель выронил, но ему удалось вцепиться обеими руками Кузьме в горло, с усилием сдавливая его. Собрав волю в кулак, Кузьма в ответ на это обеими руками стал со всей силой растягивать тому рот в разные стороны, при этом устрашающе громко и яростно рыча, словно медведь.

От такого душераздирающего звериного рева его напарник растерянно встал, не понимая, что происходит, и, не зная, что делать дальше, чтобы избавиться от этого восточного вида парня. Такой сорт отъявленных уголовников видывал многое, но с таким человеком – диким, словно зверь; рычащим, как медведь, отчего кожа даже вздрагивала, они встречаются впервые. Этих мгновений их растерянного оцепенения Кузьме хватило, чтобы обезвредить, наконец, своего противника. Почувствовав, как тот обмяк, Кузьма, сделав последнее усилие на добивание, выпрямляясь, начал отскакивать от жертвы в сторону..

И почти в это же мгновение, откидывая голову в сторону и назад, он, к своему ужасу увидел, как в грудь соперника, пролетев мимо его, Кузьмы, головы, вонзаются вилы. Резко обернувшись назад, парень увидел, что это был напарник убитого им только что бандита, который, вероятно, решил помочь своему подельнику – убить вилами Кузьму, а в итоге проткнул насквозь своего напарника.

Преступник, осознав, что по вине этого парня он убил своего же подельника, растерянно стоял перед Кузьмой, недоумевая, как такое могло произойти. Но вот, придя в себя, он мгновенно вытащил из кармана кнопочный нож и одним прыжком бросился на Кузьму. Еле увернувшись, парень одной ногой замахнулся на того и сделал небольшую паузу, чтобы неожиданно резко ударить другой ногой, решив таким обманным приёмом выбить у него нож. Но этот уголовник оказался не так глуп. Догадавшись заранее о задумке противника, злобно ухмыльнулся и стал ножом размахивать перед Кузьмой, поддразнивая и вызывая того идти на него. Они стояли друг против друга, и каждый не желал совершить ошибки: Кузьма, со своим наивно-детским с постоянной улыбкой взглядом, и отпетый уголовник, который по своему звериному взгляду и по поведению хищника мало похож был на человека, и который всем своим видом говорил, что он, ой, как многих без всякой жалости в своей жизни убивал. Приглядевшись к своему сопернику, Кузьма решил попробовать взять его хитростью. На какой-то момент он вдруг схватился одной рукой за грудь и резко опустил плечи вниз, изобразив нестерпимую боль в груди, прикрывая при этом свои глаза. Его соперник, введенный таким поведением в эйфорию, решил, что тот уже раскис, и что победа у него уже в кармане, броском рванул вперёд, чтобы потом одним движением воткнуть Кузьме нож снизу в живот. Но парень, мгновенно среагировав, успел отпрыгнуть в сторону, отчего его соперник, потеряв равновесие, упал прямо на свой же нож, порядком ранив себе живот, но быстро вскочил, и, не раздумывая, вытянув обе свои руки перед собой, с воплем бросился на противника, желая его задушить. Заметив такую ярость, Кузьма даже на какое-то время растерялся, а чтоб принять такой напор бега на себя, слегка сгруппировавшись, он присел, и в это же время услышал выстрел. Оглянувшись, Кузьма не поверил своим глазам: стрелял, оказалось, тот, с кем он несколько минут назад боролся. «Каким, оказывается, живучим он оказался, раз смог приподняться даже после удара вилами в грудь, – удивился восторженно Кузьма, – и как хорошо, что я успел присесть, и пулю он выпустил прямо в своего напарника». Испуская дух, бандиты успели только с опустошенной ненавистью на мгновение встретиться взглядом, чтоб одновременно упасть замертво.

Осознав, что схватка закончилась, Кузьма почувствовал внезапную слабость, ноги подкосились, и он медленно опустился на землю. В эти мгновения потери всяких сил, ему почему-то вспомнились давние события в тайге, где произошла почти точно такая же ситуация. Тогда, как и сейчас, над ним просвистела пуля, и он так же тоже буквально чудом избежал смерти. «Значит, для кого-то я ещё должен жить», – сделал вывод Кузьма после своего второго спасения.

Через некоторое время, придя в себя, парень встревожился о раненом человеке. Преодолевая нахлынувшую после схватки слабость, он с трудом поднялся на ноги и поспешил к обрыву. Подбежав к жертве нападения, он наклонился над ним и щёлкнул по носу. Медленно открывая глаза, Егор, словно в небольшом тумане, увидел над собой улыбающееся лицо совсем ещё молодого парня. Несмотря на слабость от потери крови вследствие ранения, он успел немного рассмотреть его и даже постарался улыбнуться ему в ответ, но потом силы оставили его и Егор потерял сознание.

Пытаясь незамедлительно оказать раненому первую помощь, Кузьма воспользовался знакомым ему ещё с детства народным средством для обеззараживания любых ран, которому научил его когда-то Святослав. Разорвав ворот своей рубашки, намочил его своей уриной и приложил эту мокрую тряпку на рану Егора. А сам сел возле него и стал думать, что делать ему дальше. Он бы сидел ещё долго, пока не пришёл бы в себя Егор, но его внимание привлёк валявшийся около раненого предмет, подобного которому он никогда ещё не видел и который привлекательно блестел. Разглядывая его, Кузьма даже и не подозревал об истинной ценности этого предмета в «цивилизованном» мире. Взяв слиток золота в руки, парень покрутил его, словно обыкновенный камень, хорошо обтёсанный со всех сторон, рассмотрел со всех сторон, и, не найдя в этом предмете ничего для себя интересного и полезного, подошёл к растущему недалеко дереву и закинул его в дупло.

Глава 3

Зов из прошлого

В другой части Московской области, вдалеке от того места, где Кузьма сражался с преследователями Егора, в ветхой избушке, жила пожилая, восьмидесяти с лишним лет, женщина. Сейчас она лежала на старой металлической кровати, подушкой ей служил мешочек из чистой белой материи, заполненный сушёными яблоками, а матрасом – два ватных одеяла, скреплённых вместе. Накрывалась она в любое время года таким же лоскутным ватным одеялом. В избе из утвари было только самое необходимое: табурет, шкаф, тумбочка, печь-буржуйка, в углу – умывальник. В красном углу комнатки на полке стояла икона.

Ближе к полуночи пошёл дождь. Старушка, как ни старалась, долго не засыпала. Уснуть удалось далеко за полночь, и к ней пришел странный сон. Словно наяву она увидела, как на кладбище, над одной из могил стала подниматься тень умершего, в белой рубашке и чёрном костюме. На вид поднявшемуся покойнику было около двадцати пяти лет. Он плавно парил над могилой и шептал: «Иди ко мне, поищем сына…».

Кошмар заставил старушку проснуться. Наяву её ждал другой кошмар – на улице поднялся сильный ветер, с шумом распахнулось окно. Порывы становились всё сильнее и сильнее. Не выдержав такого натиска, окна стали ходить ходуном, на пол посыпались стёкла. Женщина направилась к окну, но, не дойдя до него, бросилась к иконе. Она не успела – ветер смахнул икону на пол. Старушка, молясь, подняла её, и стала собирать с пола осколки стёкол. Но вдруг почувствовала слабость, пошатнулась и без памятиупала на спину, прижав икону к груди.

Природа неистовствовала, словно хотела показать, как она озлобилась на весь мир. Только к полудню стихия приутихла. К этому времени старушка стала медленно приходить в себя. Окончательно она очнулась от пения птиц на улице и проникших в избушку лучей солнца. Тамара Васильевна, так звали старушку, встала, и, пошатываясь от боли в затылке, поставила икону на место и начала неспешно прибираться в избе. Приведя жилье в пристойный вид, женщина села за стол и, под впечатлением виденного во сне, начала раскладывать пасьянс. Она всегда это делала в минуты смутных раздумий в своей одинокой жизни. Открыв очередную карту, старушка побледнела, а потом, быстро отбросив от себя карту, безутешно разрыдалась. Видно, карта предсказывала ей что-то нехорошее или напоминала о каком-то мучившем её давно грехе. В сознании, словно из забытья, всплыл образ её родного сына, которого, судя по справкам из мест заключения, уже давно нет в живых. Словно в угарном дыму от навязчивых мыслей, подавляющих её волю и разум, она встала из-за стола, подошла к окну и отрешённо посмотрела на улицу. Затем резко развернулась и стала быстро собираться в дорогу.

Выйдя через полчаса из дома, Тамара Васильевна, несмотря на свой преклонный возраст, быстрым шагом пошла на автобусную остановку. Доехав до вокзала, женщина пересела на электричку и, добравшись к ночи до города и переночевав на вокзале, она села поутру на автобус, идущий в сторону кладбища. Там она без труда нашла могилу своего мужа и, присев на дощечку, которая лежала на двух стопках кирпичей, обратилась к своему покойному мужу.

– Ну, здравствуй, вот я и пришла, как ты просил. И где мы с тобой будем его искать?

Ответа в кладбищенской, загадочной тишине она не получила. С лёгкой улыбкой на устах, обращённой к мужу, – дескать, звал меня к сыну, и молчишь, – она начала доставать из корзинки кое-какую еду и бутылочку водки. Эта корзина уже была собрана днём раньше, ещё до её быстрого ухода из дома – она собиралась навестить мужа на кладбище в Троицу. Но накануне праздника у неё поднялось давление, она плохо себя почувствовала. Именно тогда, когда лежала она в недомогании, и увидела во сне мужа.

Разложив рядом с могилой на льняную салфетку еду, она налила водки в два стакана, не спеша прикоснулась своим стаканом к другому, и тихо произнесла:

– Выпей со мной.

Выпив и закусив, после недолгого молчания, женщина вновь обратилась к умершему мужу:

– Скажи, как мне быть, и где его искать, нашего с тобой сына?

Но ответом по-прежнему было молчание кладбищенской тишины, которая изредка нарушалась звуком постукивания клюва одинокого голубя, невесть откуда к этому времени прилетевшему и клевавшему хлебные крошки на застеленной салфетке. Насытившись, голубь, к удивлению старушки, попрыгал вокруг могилы, взлетел, сделал несколько кругов над холмиком с крестом и, взлетев, направился в сторону кустов, растущих невдалеке от кладбища.

Тамара Васильевна, почувствовав, что на неё стал накрапывать дождь, встала и быстро начала складывать корзину. Дождь потихоньку усиливался. Старушка огляделась, ища, где бы ей укрыться, но не найдя рядом такого места, решила пойти в ту же сторону, куда полетел голубь.

Как это ни покажется парадоксальным, но животные или птицы часто приходят на помощь к людям, своим молчаливым, своим необъяснимым поведением показывая им верный путь. Если бы они могли говорить на человеческом языке, то этот голубь сейчас, наверное, сказал бы: «Иди за мной, и совсем скоро в твоей душе уже не будет места печали». Видимо, братья наши меньшие обладают неким даром предвидения и улавливают предстоящие в нашей жизни события.

После того как голубь, покрутившись над сарайчиком, куда-то исчез, Тамара Васильевна с благодарностью улыбнулась ему вслед, и почувствовала какую-то особую лёгкость души.

Она думала о скрывшемся голубе, а ноги вели её в сторону сарайчика, словно именно там она наконец сможет получить ответ на свой вопрос – где искать сына. Прячась, как могла, от усилившегося дождя в кустах, она бегом побежала в сторону сарайчика. Но, сделав несколько шагов, резко остановилась и поспешила спрятаться в ближайших зарослях дикой акации. Дождь, стихал, а через минуту, словно по велению волшебной палочки и вовсе перестал. Ему на смену пришло солнце.

Пряча ладонью глаза от солнечных лучей, женщина с испугом наблюдала, как какой-то мужчина нёс на спине в сторону этого сарайчика человека. Из любопытства она решила посмотреть, что же будет дальше, она осторожно подобралась поближе. Войдя со своей ношей в сарайчик, мужчина уже через минуту вышел, но уже один, и куда-то быстро побежал. Тамара Васильевна, отбросив страх, осмелилась войти в сарайчик. Пробыв там всего совсем немного, она буквально пулей выбежала наружу и, испуганно оглянувшись вокруг, заметила на близлежащем холме какое-то небольшой дом. Из-за кустов акации и земляного пригорка у поворота дом был еле заметен. Быстрыми шагами, оглядываясь по сторонам, женщина устремилась в его сторону.

Дойдя до крыльца дома и увидев, что его дверь закрыта на замок, женщина побежала обратно к сарайчику, недоумевая, куда исчез ушедший мужчина, ведь она ясно видела, что бежал тот в сторону этого дома. Вернувшись опять к сарайчику и войдя в него, она изумилась ещё больше, увидев, что раненый, который лежал здесь буквально несколько минут назад, куда-то пропал. Словно заворожённая, она вышла на улицу, и, недолго постояв, решила вернуться к запертому дому. На этот раз дом не был заперт: она уже издали разглядела, что замок взломан, а дверь широко распахнута. Осторожно пройдя в дом, Тамара Васильевна заметила, что замок выдернут с корнем, а в доме находится исчезнувший раненый – он без памяти лежал на кровати. Испугавшись, она хотела убежать отсюда от греха подальше и уже бросилась к двери, но на пороге столкнулась с женщиной средних лет и девочкой лет тринадцати.

– Что вы делаете здесь в моём доме?! И кто это там лежит? – строго спросила женщина, указывая на раненого мужчину.

– Я сама ничего не понимаю! – быстро ответила старушка.

– Это вы взломали замок? – продолжила «допрос» женщина.

– Это, наверное, он, – предположила Тамара Васильевна, уставившись, словно загипнотизированная, на хозяйку дома.

– Но он же без сознания…

– Нет, не этот он, а другой, тот, который принёс его сюда.

– Как это другой, и где он? – удивилась ещё больше женщина.

– Понимаете, когда я прибежала сюда в первый раз, дверь была закрыта, на дверях висел замок. – А когда оказалась здесь во второй раз – дверь была уже открытой, и он уже не висел на дверях. А когда вошла в дом, то увидела, что на койке лежит человек. Хотя совсем недавно он лежал далеко отсюда в совсем другом месте, – сама с трудом веря своим словам, рассказывала, заикаясь от впечатлений, пенсионерка.

– Так он это что, выходит, по воздуху сюда прилетел?

– Не он, а тот, другой, наверное, сюда прилетел… А, может, вместе вдвоём сюда прилетели… Потом тот этого оставил, а сам затем один куда-то улетел, – не найдя другого объяснения произошедшему, моргая глазами, сбивчиво объясняла Тамара Васильевна.

– А вы-то сами откуда здесь появились? Тоже прилетели?

– Не… Я с кладбища сюда пешком пришла.

– Что??

– Нет… Нет… Вы меня не так поняли. Я на кладбище мужа своего навещала, объяснила Тамара Васильевна. – Когда от дождя стала прятаться, тогда и увидела их, сперва одного, а потом и другого. Но сначала они вдвоём были в недалеком отсюда сарайчике, а потом вот перебрались сюда, к вам.

Во время разговора мужчина пошевелился в постели и проговорил что-то во сне невнятное.

– Что-то бормочет, – насторожилась хозяйка.

– Во сне бывает… Вы не в обиде на меня, – чувствуя себя неловко от сложившейся ситуации, спросила Тамара Васильевна, – что зашла так, без спроса?

– Что на вас обижаться …

– Спасибо! Ну, тогда я, наверное, пойду.

– Куда? – поинтересовалась хозяйка. – Домой?

– До дома далеко. До утра переночую на вокзале, а с утречка поеду.

– Зачем на вокзале, ночуйте у нас, – предложила хозяйка дома.

– А не стесню? – не решаясь сразу принять такое предложение, спросила Тамара Васильевна.

– Нам с дочкой места хватит, – развеяла женщина сомнения гостьи.

– Спасибо.

– Ну, тогда, давай, Люда, поухаживай за бабушкой, а я что-нибудь поесть на первое время приготовлю,– обратилась женщина к девочке.

– Меня Тамара Васильевна звать, – представилась старушка.

– Я – Валентина, а дочку зовут Люда.

– Значит, вправду остаюсь? – переспросила старушка.

– Оставайтесь, конечно, оставайтесь.

Подойдя к раненому, Валентина потрогала рану и обратилась к дочке:

– Люда, где у нас аптечка? Куда на этот раз дела?

– Сейчас, мама, принесу. Когда убиралась в комнате, я переложила её с полочки в кухонный шкафчик.

– Давай, неси. Надо что-то предпринять, а то не дай бог что-нибудь серьёзное с его раной. Первую помощь я сама окажу, как-никак немного проработала медсестрой, а дальше надо будет врача вызывать. Благо, что живёт он совсем недалеко от нас, – и стала освобождать руку раненого от одежды. Продезинфицировав рану, она наложила на неё бинт.

Больной зашевелился и слегка приоткрыл глаза. Валентина невольно улыбнулась ему, а потом обратилась к дочке и Тамаре Васильевне:

– Вы побудьте немного возле него, а я пойду за врачом. Скоро буду.

– Ничего-ничего, сейчас всё пройдет, – успокоила она раненого. – А выздоровеет, может, скажет, кто он, и как у нас оказался.

После посещения врача, ближе к вечеру, окружённый заботой и вниманием сразу трех женщин раненый начал потихоньку приходить в себя.

– Ну, слава Богу, начинает оживать, – обрадовалась Валентина. – Понятно, что он ещё слаб и вряд ли сейчас расскажет нам, что с ним произошло.

Через день мужчина уже мог садиться на койке и даже ходить по комнате. Валентина, чтобы он себя не чувствовал скованно, освободила соседнюю комнату, прибралась в ней и посоветовала ему перейти туда, объяснив тем, что окна смотрят прямо на сад, откуда воздух идёт совсем другой. Когда постоялец обустроился на новом месте, она решила спросить:

– Ты всё молчишь и молчишь… А нам очень бы хотелось узнать что-нибудь о тебе. А особенно интересно, как и откуда ты появился в наших краях и в нашем доме. Расскажешь потом?

Он улыбнулся и прошептал:

– Обязательно всё расскажу, – а потом добавил: – Меня Егор зовут.

Глава 4

Чужой среди своих

Пока в доме Валентины происходили загадочные события, связанные с появлением нежданных «гостей», Кузьме удалось добраться до города. Здесь уже не горели огни, но люди, как и вечером, гурьбой сновали по улицам. К удивлению Кузьмы, в дневное время их стало даже больше. Гуляя без определённого направления, он обратил внимание, что на него стали нехорошо смотреть одетые с странную одежду люди, такие же, что скручивали ему руки и от которых тогда удалось убежать. Возможно, дело было в том, что он был одет в одежду, которую ещё до своей смерти носил Фёдор. А так как Федор был немного другой комплекции, то вся она смотрелась на Кузьме довольно странно, как с чужого плеча. Когда милиционер стал подходить к нему, он на всякий случай бросился наутёк.

Вернувшись после путешествия по городу к дому, где оставил раненого Егора, парень забрался на ближайшее дерево и, греясь на солнышке, задремал. Разбудил его громкий и неприятный мужской голос:

– Я научу тебя, как себя со мной вести! Ты мне пока ещё жена, и должна по-прежнему слушаться! Я здесь хозяин на правах мужа!

– Ты когда-то был моим мужем, а теперь – никто, – старалась смело отвечать Валентина.

– Буду тебе никто, когда мне денег дашь. Расплатиться надо с долгами.

– Вот у тех, с кем пришёл, и бери, а у меня денег нет, – сказала женщина, указав на его спутников-собутыльников.

– Последний раз спрашиваю: или деньги, или… – пригрозил мужчина и пнул её ногой. Не удержавшись на ногах, женщина со стоном упала на землю.

А «муж» уже снова замахивался и собирался ударить, но в этот момент со стороны дерева раздался ужасающий пронзительный крик. От этого вопля «хозяин» с двумя собутыльниками, Тамара Васильевна и девочка резко обернулись в сторону дерева и увидели, как парень с восточным лицом, издавая медвежий рёв, с невероятной быстротой, но в тоже время плавно, словно рысь, спустился с дерева и, спрыгнув на землю, набросился на обидчика, словно зверь на жертву. Он поднял мужчину на вытянутых руках, тряся его словно котёнка, и, добежав до помойной ямы, с силой сбросил того в грязную жижу.

Затем Кузьма зло посмотрел в сторону двух напуганных собутыльников, и с тихим рычанием бросился в их сторону. Предчувствуя ту же участь, они, не чуя ног, споро рванули в сторону посадки. С презрением поглядев им вслед, Кузьма вернулся к «своему» дереву, и вскарабкавшись, удобно устроился на одной из веток, желая продолжить свой отдых. Но через некоторое время, смутившись недоумевающих женских взглядов, быстро соскользнул с дерева, забежал за угол дома и, оглянувшись на наблюдавших за ним людей, скрылся в зарослях густого кустарника.

Тамара Васильевна, Люда и Валентина долго стояли, кивая головами, а потом молча направились к дверям дома. Они толком не поняли, что произошло, но, тем не менее, с пренебрежением поглядывали на бултыхающегося в яме недавнего смельчака-крикуна. Последней шла Тамара Васильевна. Закрывая за собой дверь, она увидела, как двое собутыльников мужа Валентины, крадучись и оглядываясь, подошли к помойной яме и стали помогать тому выбираться. Старушке осталось только с сожалением произнести: «Эх-эх-эх… богатыри…»

Но скоро она вышла из дома с сеткой в руке, в которой были видны нарезанный хлеб, молоко, булочки и ветчина. Старушка осторожно подошла к дереву, где недавно сидел Кузьма, и, повесив сетку на уровне вытянутой руки вверх на прочный сук, тихо проговорила:

– Сынок, не обессудь, что я тебя угощаю, не пригласив домой. Я ведь сама здесь гостья.

Потом так же маленькими шажками вернулась в дом, приоткрыв дверь, чтобы иногда проверять – вернулся или нет парень. Примерно через час, в очередной раз выглянув, к своей радости увидела, как парень, посматривая искоса на дом, осторожно открыл сетку, потрогал её содержимое, и полез вместе с ней на дерево, где, удобно устроившись, принялся за еду. Тамара Васильевна, довольная увиденным, помолилась и прошептала: «Слава Богу, появился. Видно, очень проголодался. Ладно, пойду в дом. А то увидит меня и перестанет есть. Завтра ещё принесу, а потом, может, удастся и в дом уговорить зайти. Тогда нормально наконец-то сможет и поесть, и поспать в нормальной постели. Дерево – оно ведь всегда дерево, и там при всём желании не выспишься. А если из скромности откажется, то всем домом уговорим. Как хочется ему помочь… Сразу видно, что парень скромный, не избалованный. И, главное, улыбается красиво».

Она даже предположить не могла, какой сюрприз преподнесла ей судьба, – в такой, почти курьезной ситуации она познакомилась со своим приёмным своим внуком.

С удовольствием поев, Кузьма сидел на дереве и старался заснуть, но никак не мог – слишком уж много волнений выпало на его долю за последнее время. Спустившись, он направился к дому. Обойдя строение в поисках открытого окна, он оказался почти напротив комнаты, в которой находился раненый. Встав на носки, он смог разглядеть Егора, который сидел чем-то озабоченный. Кузьме в голову пришла мысль, как вывести того из печального состояния. Он решил вернуть ему то, что недавно собирались украсть у него грабители. Недолго думая, он почти бегом направился на то место, где произошло их своеобразное знакомство, и где он забросил в дупло дерева у обрыва «железку», из-за которой Егора, тогда чуть не убили.

Между тем Егор продолжал сидеть и переживать, что не смог выполнить данное Валентину обещание. Как он мог забыть об опасностях, о которых предупреждал Валентин Николаевич, а конкретно – об уголовниках, которые знали о золоте. Егор мысленно ругал себя за такую оплошность, вслух повторяя: «Какой же я дурак!». Почему тогда, на зоне, он не придал большого значения словам Валентина Николаевича о том, что после освобождения недруги будут «пасти» его, преследуя буквально по пятам. «Эти головорезы за такой куш будут готовы на всё, поэтому смотри в оба, – предупреждал его напоследок Валентин. – Они как-то вынюхали, что я где-то припрятал золото, но где – не знают. Так что на хвост обязательно тебе сядут».

Вот и получилось, как предупреждал старый зэк, – они шли за Егором до самого кладбища. И как он не смог этого предугадать?

С печалью и недовольством собой выдохнув «Э-э-э-эх…», он прислонился спиной к подоконнику. С улицы в окно дул лёгкий ветерок, отчего скрипнули створки окна. Егор невольно повернулся на звук и замер – на подоконнике лежал слиток золота. Придя в себя от изумления, Егор стал оглядываться, но рядом никого не было. Только невдалеке, там, у поворота перед спуском с горки, он разглядел спину удаляющегося Кузьмы, который не спеша возвращался к лесополосе, чтобы там, на вершине дерева, наконец выспаться, набраться сил и продолжить поиски отца.

– Спасибо тебе, друг, – проговорил больше самому себе Егор, глядя вслед удаляющемуся парню. По черным волосам и мешковатой одежде он смог его безошибочно узнать.

Через приоткрытую дверь послышался непривычно громкий женский разговор, и Егор, боясь, что кто-то может войти в комнату, поспешно спрятал слиток под матрац, и как ни в чём не бывало вышел к женщинам.

Хозяйка с дочкой и гостья живо обсуждали интересную статью, напечатанную во вчерашней газете, хотя, как ему показалось, мысли их были совсем о другом событии, произошедшем недавно. Откуда он мог знать, что они обсуждали случай, произошедший до этого на улице, где какой-то странноватый парень с восточным лицом помог им, как они надеялись, навсегда избавить от беспокойных гостей. Так что искусственно преувеличенный интерес к газетной статье был своего рода способом прийти в себя. Егору даже показалось, что они специально говорили слишком громко, желая поскорее о чем-то забыть. Не желая мешать разговору, он незаметно удалился себе в комнату.

– Надо же, поймали, как пишется, одного лесного человека, жившего до этого более двадцати лет в тайге, а он вдобавок ещё, оказывается, и убийца, – повторила с интересом девочка. – Чего только не бывает…

– Ты, Люда, так про людей не говори, – одёрнула ее мать.

– А что я такого сказала? Про это так в газете написано, – ответила дочь.

С интересом слушая их разговор, Тамара Васильевна, поискав и не найдя очки, покачала головой и с сожалением сказала:

– Как жаль, очки дома оставила. Так хотелось бы на него посмотреть.

– Выходит, что все эти годы он в этой тайге постоянно жил один, что, очень вероятно, было не так легко. Зимой ведь в Сибири такие лютые морозы, а летом всякого зверья и змей там столько, что даже от мыслей о тайге жутко становится. Как он, интересно, в таких условиях там так долго жил? Жалко мне его, – сочувственно произнесла Валентина.

– А чего его жалеть, такого убийцу, – вновь заметила девочка.

– Люда, замолчи, – приструнила ее мать.

– Мама права. Не надо так резко судить. Он ведь как-никак тоже живой человек и, может, случайно стал убийцей, – еле слышным голосом сделала вывод старушка.

– Как вы думаете, Тамара Васильевна, сколько будет ему на вид лет? – поинтересовалась Валентина, имея, конечно, по этому поводу собственное мнение, но пожелала всё-таки узнать другое – насколько оно совпадает с её суждением о возрасте мужчины на фото, но тут же спохватилась: – Ах, да, вы же совсем плохо близко видите без очков.

– Дай всё же погляжу. Интересно почему-то стало, – попросила старушка.

Она суетливо взяла газету и, прищуриваясь, внимательно стала её разглядывать.

– Лет, эдак, пятьдесят, я думаю, – заверила Тамара Васильевна.

– Интересно, а что он там, в этих дебрях, ел? – с интересом слушая разговор взрослых, спросила девочка.

– В лесу всяких ягод и грибов вдоволь хватает, только не ленись. Да и живности всякой там тоже навалом, – тихим, дрожащим голосом ответила старушка, о чём-то задумавшись, а потом и вовсе задрожав всем телом, что бросилось в глаза Валентине. «Почему она вдруг так разволновалась и так повела себя впосле разглядывания газетной фотографии?» – неожиданно задала себе вопрос Валентина, заметив, как её собеседница вдобавок ещё и побледнела.

– Что с вами, Тамара Васильевна? – испуганно спросила она, увидев, как старушка неожиданно пошатнулась.

– Не знаю, наверное, устала с дороги, и оголились от этого нервишки, – ответила та и заплакала.

– Вы что, плачете? – ещё более обеспокоенно спросила её Валентина.

– Как поглядела на человека в газете, то сразу почему-то сыночка своего вспомнила, – дрожащими губами произнесла Тамара Васильевна, почувствовав, как сдавливает грудь. Стало тяжело дышать, губы задрожали ещё сильнее. В её сознании отчетливо возник образ сына.

Любая мать всегда чувствует какую-то необъяснимую связь со своим ребёнком, где бы он ни был. И даже, если, когда кажется, что нить эта безвозвратно прервалась, в сердце матери всегда теплится надежда, что с её ребёнком ничего плохого не случилось, и она до последнего вздоха будет продолжать верить в это.

– Его давно уже нет в живых. И совсем не знаю, где похороненный лежит. Не знать, где могила родного сына – это так тяжело. Если б узнала, бросилась ничком и, рыдая, всю оставшуюся жизнь просила бы прощения за то, что погубила его, – проговорила, разрыдавшись, старушка.

– Тётя Тома, так вы что, своего сына убили? – простодушно спросила девочка.

– Люда, думай, что говоришь, – обрезала её Валентина.

– Не убила, конечно, своими руками, но именно по моей вине его, наверное, давно нет в живых, – промолвила после долгого молчания женщина.

– Тамара Васильевна, о чём вы таком говорите? – удивилась Валентина.

– Это было очень давно, больше четверти века назад. Однажды наш сын взял и украл у нас с мужем деньги… – сбивчиво начала Тамара Васильевна, – …он забрал все наши семейные накопления и собрался уже уходить тайком из дома, но муж успел его вовремя поймать. В пылу борьбы муж ударился головой об угол трюмо и тут же умер. Сын, даже не посмотрев, что с отцом, убежал. Я сразу заявила в милицию, и спустя час его уже поймали, а затем посадили в тюрьму. Через несколько лет я случайно узнала, что он погиб – вроде бы это случилось при перевозке заключённых с одного места на другое. По слухам, их машина столкнулась с бензовозом. Многие в той аварии сгорели, так что трудно было опознать тела, хотя потом в милиции мне говорили, что мой сын вроде бы выжил в той катастрофе, но чуть позже всё равно погиб. Никто мне правду так толком и не сказал. Попробуй разузнай, как оно всё было на самом деле? Вот и получается, что я из-за каких-то проклятых денег отправила его в тюрьму, – сокрушалась старушка.

– Тётя Тома, а может, он жив? Уехал себе за границу, женился на какой-нибудь леди и живёт себе, поживает там, – попыталась успокоить её девочка.

– Тоже мне скажешь… За границу уехал… Да нет, вряд ли… Кто его выпустит туда? – немного успокоившись, проговорила Тамара Васильевна.

– Я слышала, что ко дню Победы, амнистия была, и многих отпустили. Хотя, говорят, что в основном это ветеранов больше коснулось. Слышала об этом, мама? – постаралась успокоить старушку Люда.

– Но ведь её сын погиб, и в тюрьме, значит, не сидит, – заметила Валентина.

– А я говорю, что не погиб, а живёт где-то, поменяв фамилию и в ус себе не дует, – с улыбкой продолжила Люда.

– Может быть. Ладно, пойду прилягу. Устала что-то, и ноги подкашиваются, – сказала Тамара Васильевна и вышла из комнаты.

Но стоило ей прилечь на постель, как мысли стали крутиться вокруг последних событий: странный сон, кладбище, неожиданные и загадочные события в доме Валентины. А теперь и эта статья, где на нечеткой газетной фотографии она увидела лицо своего постаревшего сына. Или показалось, что увидела. Но где-то в душе всё же затеплился огонек давно угасшей надежды.

Глава 5

Череда сюрпризов

Покинув двор, Кузьма побрёл, куда глаза глядят, думая о своей главной цели – как и где найти отца? Огромное количество людей вокруг вызывало у него растерянность. Пусть ему везло и большую часть пути он проехал на попутных машинах – это всё равно огромная трата сил. Нужно учесть и то, что все эти дни он жил почти впроголодь. От этого любой сильный человек слабеет, начинают сдавать нервы – всё это приводит к растерянности и непониманию своих дальнейших действий.

Увидев однажды дом, где жила Валентина с дочкой, напомнивший ему их с отцом домик в тайге, Кузьма уже не мог расстаться с ним, тем более, что и местность вокруг дома ему тоже нравилась. Ноги как будто сами вновь и вновь заставляли возвращаться молодого человека к симпатичному пригорку, утопающему в зарослях акации. Кузьма, словно седьмым чувством ощущал, что у этого дома, возле которого он так полюбил проводить время сидя на дереве, с ним должно случиться что-то очень для него важное; а кроме того, здесь ему давали еду – об этом заботилась Тамара Васильевна. Ему казалось, что все эти люди как-то связаны или будут связаны с его отцом. В дальнейшем мы убедимся, что предчувствие не обмануло парня. Этот дом, расположенный недалеко от станции, станет тем местом, где со временем соберутся почти все причастные к судьбе Кузьмы и к судьбе его отца.

Но этим событиям суждено сбыться гораздо позже… А пока Кузьма просто шёл, оглядываясь по сторонам, в надежде найти отца. Он не мог попросить никакой помощи у прохожих, так как помнил наказ Святослава – с незнакомыми людьми надо всегда молчать. Тогда на вопрос Кузьмы: «Почему?» – отец объяснил, что когда человек нем, с него меньше спроса. Кузьма очень хорошо запомнил слова отца: «Ты никогда не почувствуешь, как твои слова в один момент могут быть перевернуты так, что надолго в жизни твоей будет чёрная полоса невезения и ты ничего уже, как ни старайся, не сможешь сделать в ответ на такую людскую подлость». Отец рассказал однажды Кузьме, как во время пребывания в лагере, он встретил человека, который был осуждён только за то, что говорил правду и был очень честен. Он посоветовал Святославу верный способ не сказать случайно ничего лишнего. Способ довольно прост: прежде, чем что-либо сказать, нужно прочитать по себя «Отче наш» и тогда желание говорить исчезнет. А ещё Святослав просил Кузьму молчать потому, что боялся, как бы Кузьма ненароком не проговорился о людях случайно убитых ими в тайге в целях самообороны. «В суде не всегда судят по закону. Зачастую, к сожалению, «правосудие», сынок, вершится по заказу вышестоящих начальников», – говорил Святослав. Кузьма никогда не забывал эти слова отца, сказанные ещё в детстве. Он чтил и уважал своего отца, и потому его наказ всегда молчать при незнакомых людях выполнял свято.

…Он почти уже полдня отмеривал своими натруженными ногами километр за километром, обдумывая по пути, в каких местах ему искать своего папу, но так и не придумал, что же ему предпринять. Разочарованный безрезультатностью своих действий он оказался за городом, остановился у какой-то большой и широкой дороги и уселся на обочине. Мимо него проносился с равнодушным рёвом сплошной поток дорожного транспорта, пока, сбавив немного скорость, не появилась легковушка, из которой, как ему показалось, выбросили какой-то предмет, упавший невдалеке от парня в придорожную пыль. Кузьме не хотелось подниматься, но любопытство взяло верх: нехотя встав и подойдя ближе, парень увидел, что предмет представляет собой некий бумажный свёрток. Развернув его, он невольно улыбнулся. В нём оказались открытая банка тушёнки, почти не тронутая, и обёрнутый газетой немного подсохший батон. Откусив кусок булки, он понюхал содержимое банки, и, найдя мясные консервы пригодными к употреблению, подобрал валявшуюся рядом щепку, что могла послужить ему ложкой, и неторопливо принялся за еду. Не вдаваясь в подробности, случайно или по чьему-то умыслу этот сверток оказался рядом с ним, Кузьма мысленно поблагодарил пассажиров легковушки, которые таким образом позаботились о нём, словно чувствуя, что сидевший у дороги парень очень голоден. Он был рад и благодарен судьбе за своевременный сюрприз, ещё не догадываясь, что его ожидает и другой сюрприз, который удивит и обрадует парня до слёз…

Кузьма не спеша, как и обычно, ел, отрешённо уставившись на газету, как вдруг его внимание привлекло одно изображение на её последней странице. Кузьма развернул газету… И… Вот так сюрприз!.. С фотографии на него смотрел Святослав – его родной папа. Он так был рад вновь увидеть родные черты, хотя и на фотографии, что даже вскочил на ноги и стал что-то выплясывать, рыдая от счастья, как делал часто с Кисой, выражая таким образом неудержимую радость. Даже не прочитав текст к снимку, он аккуратно сложил газету, бережно положил её в карман, и, воспрянув духом, энергично зашагал по трассе в сторону города, крепко сжимая в руке оставшуюся часть батона.

Журналистка, написавшая статью о Святославе, работала в газете «Известия». Основной темой её публикаций были истории о людях с необычными судьбами. Большую часть материалов она брала из реальных дел, что ведутся в правоохранительных органах и федеральных службах. Это было взаимовыгодное сотрудничество, полезное как для этих органов, так и для престижа газеты. Как-то в одной из бесед с человеком из правоохранительных органов, она узнала о судьбе одного необычного заключённого, сумевшего каким-то образом сбежать с зоны и более двадцати пяти лет скрываться в тайге, совершив при этом один благородный поступок. Какой именно – умалчивалось. Она без промедления попросила ей помочь и умудрилась встретиться с этим беглым для беседы. Непростая, полная драматизма и тяжких испытаний, история жизни, поведанная ей этим человеком, настолько тронула журналистку, что она решила, во что бы то ни стало написать статью о нём. Так и появилась в газете вышеупомянутая статья с фотографией…

Пока Кузьма, полный радостных впечатлений, бодро шёл вдоль трассы, мимо него промчалась милицейская машина, а потом, обогнав грузовую машину, затормозила прямо перед ней. Увидев вышедших из машины людей в одежде, которая была с недавних пор для него тревожным сигналом, Кузьма моментально спрятался в канаве и стал осторожно за ними наблюдать. Люди в форме, проверив у водителя грузовика документы и груз, поехали дальше. Водитель же сначала сел себе в кабину, но потом зачем-то вылез обратно и стал копаться под крышкой капота. Пока он возился в моторе, Кузьма, сообразив, что кузов его приоткрыт, быстро подбежал к машине и одним прыжком запрыгнул под тент кузова… Доехав до города, он при первой же возможности незаметно спрыгнул с машины…

Побродив некоторое время по улицам огромного города и осматриваясь вокруг, Кузьма облюбовал себе место возле одного небольшого, привлекающего своим видом домика с вывеской «Кафе» и, чтобы дать отдых своим уставшим от долгой ходьбы ногам, Кузьма уселся у входа в кафе на скамейку и с любопытством стал наблюдать за происходящим около домика. Конечно, Кузьма и понятия не имел, что означало это слово на вывеске. Просто его, как ребёнка, удивило то, что если несколько раз произнести это слово, то на нём зажигались разноцветные огоньки. Про лампочки Кузьма тоже вряд ли что-либо знал, но их созерцание забавляло его так, что парень не просто улыбался, глядя на бегущие огоньки, но даже иногда начинал, не обращая внимания на окружающих прохожих, которые принимали его, вероятно, за душевнобольного, держась за живот, хохотать. Ну и, конечно, его очень поразило одно непонятное для него обстоятельство – поведение людей после пребывания в этом домике почему-то резко менялось: войдя в дом даже в очень плохом настроении, выходили они оттуда всегда довольными и весёлыми.

Кузьма никогда не зашёл бы в этот странный, на его взгляд, домик с мигающими огоньками на нём, если бы не одно «но»… Жизнь в тайге придала его слуху особенную чуткость: он мог расслышать любые, даже еле уловимые звуки, которые на фоне привычных громких звуков не способно различить ухо обычного человека. И вот сейчас, среди монотонного городского шума, ему послышалось, что как будто там, внутри этого домика, кто-то поёт под красивую мелодию. Заворожённый услышанной песней, он, мягко и плавно ступая, направился к входной двери кафе. С каждым шагом мелодия слышалась всё громче, а слова отчётливее. Войдя внутрь, Кузьма мог уже совсем чётко разобрать все слова песни, доносившейся из дальнего угла помещения. Без всякого стеснения, ловко перемещаясь между расставленными повсюду столиками с сидящими за ними людьми, он подошёл к небольшому возвышению, на котором несколько ребят примерно его возраста, «барабаня» палочками, мешали, как ему показалось, исполнять парню трогательную мелодию на гитаре. Рядом с гитаристом стояли двое ребят с тёмными волосами, держа в руках близко ко рту чёрные, похожие на небольшие обугленные сучья, трубки, и пели. Их голоса звучали, как показалось Кузьме, неестественно громко, что, конечно, его очень забавляло.

Больше всего в этом исполнении Кузьме понравились слова песни: они с теплотой и нежностью говорили о маме и пробудили в сердце парня воспоминания о его любимой маме, которую он, вопреки судьбе, надеялся когда-нибудь встретить вновь. В отличие от остальных присутствующих в помещении, он слушал эту песню с жадностью впитывая каждый звук и пристально следя глазами за губами поющих, как будто боясь пропустить и не расслышать хотя бы одну букву. Заметив такого зрителя, исполнители почувствовали какую-то неловкость – их никто и никогда ещё так страстно не слушал и не смотрел на них таким пронизывающим душу взглядом. Но дальнейшее его поведение удивило не только музыкантов – внимание всех присутствующих в кафе теперь было приковано к нему. Этот странного вида и поведения парень, заметив на сцене свободную гитару, без всякого зазрения совести и не обращая ни на кого внимания, подошёл к ней и, взяв в руки инструмент, уверенно и умело прошёлся по струнам. А буквально уже через пару минут, к всеобщему изумлению, безошибочно и плавно «вклинился» в игру ребят, сумев до конца проиграть с ними незнакомую ему ранее мелодию… Улавливая правильность игры неизвестно откуда взявшегося нового члена коллектива, ребята переглянулись и, как ни в чём ни бывало, продолжали петь, но уже с удвоенным куражом и вдохновением.

Когда песня закончилась, в зале на короткое время воцарилась полная тишина, после которой все присутствующие на этот момент в кафе встали со своих мест и искренними аплодисментами поблагодарили музыкантов, по достоинству оценив исполнение песни о маме. Но главной причиной такой единодушной оценки исполнения стало заунывное, полное тоски, печали и одиночества, медвежье рычание, исполненное Кузьмой в финале песни и приковавшее к нему взгляды музыкантов, которые застыли в оцепенении, боясь даже сдвинуться с места. Наконец, один из них подошёл к парню, слегка коснулся его плеча, выражая таким жестом своё восхищение, и выговорил на выдохе:

– Слушай, ну ты даёшь…

После небольшой паузы, всё ещё ошеломлённо глядя на Кузьму, он спросил с неподдельным интересом:

– Во-первых, скажи откуда ты здесь такой смелый взялся, что так нагло прихватизировал гитару и без спроса взялся за халтуру, хотя это у тебя на халтуру вовсе и не похоже… Где ты так классно научился струны дёргать? Мы не менее двух дней тратим на репетиции, а ты за каких-то пару секунд всё уловил и тут же погнал как ни в чём не бывало с нами играть. А во-вторых, кто ты… не медведь ли одетый в кожу человека? Если да, то он вряд ли смог бы так легко скользить по струнам своими огромными лапами. Я правильно говорю, Арсен? – обратился он к одному из парней, всё ещё застывших на своих местах и внимательно наблюдающих за пока односторонней беседой.

Арсен, не медля с ответом, подошёл ближе и темпераментно начал делиться впечатлениями:

– Знаешь, Вовка, я вначале опешил, когда он беспардонно бросился к гитаре. Ну, думаю, сейчас своими мозолистыми лапищами порвёт нам все струны… А когда он их коснулся, облегчённо вздохнул, удивляясь про себя, как мягко он это делает. Смотреть на это было одно наслаждение… Ну а его медвежий плач – это сверх всякого моего понимания… и испуг полный. Да, кстати, Вова, вы себе, я слышал, гитариста искали, а он возьми и сам к вам явился.

Пожав Кузьме руку, руководитель группы представился:

– Меня Вовка зовут. А это, знакомься, мой друг-армянин – Арсен Саркисян, с которым давно очень не виделись.

– Где-то около десяти лет… – уточнил Арсен, а Владимир затем добавил:

– Кстати, эту песню о матери он сочинил – наш дорогой друг Арсен. Это было ещё в студенческое время. А сейчас вот приехал ко мне в гости, и решили мы вспомнить таким образом старое. Тем более эта песня для нас обоих любимая. Как жаль, что в Армении такая страшная беда случилась… Чужого горя не бывает, особенно, когда теряешь тех, кто очень дорог тебе… Тётя Мария и дядя Андроник были очень гостеприимны и добры ко мне, когда я у них гостил.

Вспомнив печальные события, Владимир достал из сумки яблоки и со словами: – Да… Но прошлого не вернуть, а жизнь продолжается, – угостил ими Кузьму и Арсена. С хрустом откусив сразу почти пол-яблока, Вова энергично жевал мякоть фрукта и одновременно говорил:

– Наша группа называется «А....»

Поскольку слово «авеню» было затруднительно произнести чётко, прикусывая яблоко, то вышло только протяжное «…ню».

Услышав это смешно выговоренное «ню», Кузьма засмеялся и зарычал протяжно по-медвежьи «ню… ню…». Заметив опять на лицах многих испуг, Кузьма улыбнулся. В этот момент он вспомнил и ясно представил себе, как звук, похожий на человеческое «ню..», когда-то в тайге издавал его друг – медведь. Когда маленький Кузьма что-нибудь ел, а стоявший рядом медвежонок смотрел на него, то таким звуком «ню..» жалобно и протяжно просил Кузьму угостить его этим вкусным «ню». Эту дружескую сцену смеха прервал Арсен, заметив при этом с юмором:

– Слушай, Вова, а знаешь, как будет здорово, если ваш новый друг каждый раз в проигрыше дергая струны, вдруг по-медвежьи начнёт выражать свою душевную тоску. Целый концерт тогда на бис его будут просить это исполнить!

– Я – завсегда за… Если, конечно, он, наш друг, согласится… – подхватив идею, проговорил Владимир и, повернувшись к Кузьме, серьёзно предложил:

– Слушай, парень, приди завтра сюда вечером в это же время и обо всём основательно поговорим. А сейчас, извини, нам срочно нужно ехать – дела кое-какие есть. А завтра встретимся и, считай, что ты у нас уже в «штате» пропишешься и, думается, надолго.

После этого он пожал Кузьме руку и быстро направился к выходу. А вслед за ним и Арсен, зачехлив свою гитару, попрощался с Кузьмой:

– До завтра, друг… Слушай, в следующий раз в разговоре не будь таким стеснительным, что даже ни одного слова за время, что с нами был, не произнёс. Дар речи от волнения потерял что ли? И ещё… Вот мой номер телефона. Если что, «по срочности» звони, не боясь потревожить, – и протянул Кузьме листок с номером своего телефона. Обняв Кузьму на прощание, он побежал за ребятами вдогонку.

Глядя Арсену вслед, Кузьма спрятал листок в нагрудный карман куртки. С любопытством разглядывая стоящих у прилавка людей, которые, взяв выпечку, садились за столики и начинали есть, он направился в их сторону. Подойдя к прилавку, Кузьма взял булочку и, почти не жуя, проглотил её не сходя с места. Булочка парню понравилась и он тут же взял следующую и с удовольствием съел. Отправляя в рот одну булочку за другой и стремительно уменьшая их количество на подносе, он невольно улыбнулся – теперь ему было понятно, почему все становятся радостными, побывав в этом домике, и выходят из него в самом наилучшем расположении духа. Посетители в очередной раз уставились на него с удивлением: они никогда не видели такого человека, который бы ел без всякого стеснения один пирожок за другим, беря при этом всё без спроса и вовсе не расплачиваясь за еду. Поев, Кузьма направился спокойно к выходу, а все смотрели на него, как на нечто из ряда вон выходящее, но привлекательное своей смелостью. Но долго это «представление» им не пришлось созерцать, так как перед выходом из кафе, дорогу парню преградил один из охранников – молодой человек довольно крепкого телосложения. Он встал перед Кузьмой и ехидно ухмыльнулся:

– А теперь, будь добр, заплати за всё, что намолотил, – нехотя выдавил из себя он, обращаясь к Кузьме тоном, не терпящим возражений.

Но в ответ ему «намолотивший» только дружелюбно улыбнулся.

– Что скалишься? Плати, я говорю тебе. Не хочешь сам, так поможем, – растягивая слова сказал охранник, решив сунуть свою руку в его карман, чтобы таким образом самому взять деньги, но вместо них обнаружил там аккуратно сложенную газету, которую он вытащил и скомкал на глазах у Кузьмы, презрительно затем выбросив в мусорную урну.

– Газеты читать у тебя, значит, деньги есть, а на пожрать «зажал»? – не унимался страж порядка, ревностно охраняющий оный на вверенной ему территории: – Говори, где бабки спрятал? – грубо выкрикнул он.

Вместо ответа Кузьма наклонился спокойно к урне и, вытащив оттуда газету, снова в лицо охраннику улыбнулся. Тот, в очередной раз увидев на лице парня улыбку, разозлился и, не выдержав, схватил того резко за руку, попытавшись заломить её за спину, но неожиданновскрикнул от боли, причиной которой оказался Кузьма, вынужденный применить приём самообороны, которому когда-то обучил его Святослав. Схватив цепкой хваткой руку охранника в области запястья, Кузьма до самого упора согнул её к внутренней стороне локтя, отчего сустав слегка хрустнул. После этого Кузьма, очень быстро согнув ладонь в другую сторону, резко потянул мужчину на себя, отчего тому показалось, будто ему оторвали почти полностью, словно с корнем, его кисть. От боли он издал такой душераздирающий крик, что некоторые присутствующие закрыли уши руками, а прохожие на улице повернули головы в сторону кафе. Отпустив руку охранника, Кузьма выправил помятости газеты и, словно давая себе клятву, произнёс: «Никому не отдам!». Затем спокойно положил газету обратно в карман и как ни в чём не бывало пошёл к выходу.

К этому времени на помощь пострадавшему подоспел второй охранник и, догнав Кузьму уже почти на выходе, решил ударить его ногой в пах, но парень оказался чуточку быстрее. Опередив его, Кузьма обеими руками одновременно ударил мужчину по ушам, отчего тот, схватившись за голову и застонав от боли, свалился на пол. Поглядев напоследок на своих «обидчиков», парень вышел на улицу и поспешил скрылся. За ним следом бросились ещё трое. Но, выскочив наружу, к своему изумлению, преследователи увидели, что парня и след простыл. Как ни старались они искать – всё зря… А ведь Кузьма был совсем рядом. Им и в голову не могло прийти, что в это самое время нарушитель порядка сидел высоко на дереве, скрываясь в густой листве, и спокойно наблюдал, как внизу шли поиски его «персоны», которые в результате не увенчались успехом, а вымотанные окончательно «ищейки» побрели в конце концов обратно в сторону кафе. Оглядевшись кругом и убедившись, что те окончательно ушли, Кузьма слез с дерева и поспешил в сторону парка, где, по его мнению, он мог бы спокойно отдохнуть и почувствовать себя в безопасности. Там он по привычке взобрался быстро на одно из высоких деревьев и на его прочных, широких ветвях устроился спать.

Думая перед сном, как всегда, о маме, он незаметно для себя стал тихо напевать мелодию песни, которую исполняли те двое ребят в кафе. И вновь, в который уже раз, в нём опять всколыхнулась надежда увидеть когда-нибудь самого родного для него человека – маму. Именно с этого дня, когда он впервые услышал растрогавшую его до глубины души песню, которую впервые напел себе перед сном, спасаясь от своего до слёз тягостного душевного одиночества, засыпая каждый очередной раз, он будет тихо напевать сам себе эту песню, как колыбельную, уносящую его в радужные мечты о будущей встрече со своей мамой:

Я на листе рисую яркие музыки краски,

Мне их ты подарила из одной доброй сказки.

Ветер мне вновь приносит сердцу родные ноты,

Буду всегда я помнить рук твоих нежный шепот…

Глава 6

Итальянец и девушка

В летний солнечный день перед огромным зданием одной из московских гостиниц стояла скромно одетая девушка. Это была Вероника.

Чтобы добраться из своего посёлка до Москвы, как мы помним, ей пришлось сделать несколько пересадок, воспользовавшись самым разным транспортом. В начале своего пути она случайно попала в один из вагонов товарного состава, в котором вместе со своим молчаливым попутчиком – Кузьмой благополучно совершила путешествие из Ленинградской области в Московскую. Ну а затем, сев в электричку по совету случайных людей, оказалась, наконец, в Москве. Будучи уже в столице, она, передвигаясь по подсказкам добрых людей то на метро, то на троллейбусе, а иногда и пешком, наконец, добралась до нужного ей места – гостиницы, в которой, как девушка себе вообразила, увидев это огромное и красивое здание, и должен поселиться он – тот самый знаменитый певец из Италии.

И вот, стоя у гостиницы, где, по её мнению, остановился человек, ради которого она и совершила весь свой долгий путь, Вероника как-то вдруг заметно разволновалась, представляя себе заветную встречу с Джулио Винсетти. Ещё немного и она увидит его, и скажет ему много-много нежных слов. От нахлынувшего волнения на её глазах выступили слезы. А чтобы никто на это не обратил внимания, она опустила платок низко на лоб и стала прогуливаться вдоль здания гостиницы. Не выдерживая долгого ожидания от нетерпения скорой встречи, девушка нерешительно подошла к охраннику и обратилась к нему с вопросом:

– Певец из Италии здесь живёт?

Тот пренебрежительно посмотрел на неё и выдавил из себя звучно:

– Здесь. А тебе до этого что?

– Я просто так спросила, – заикнулась Вероника.

– Если пришла его увидеть, то таких, как ты, желающих увидеться с ним, здесь полно, – заметил охранник и указал в сторону толпящихся недалеко от гостиницы людей.

– Значит, я его увижу? – обрадованно воскликнула она.

– Чего-чего? Ты на себя хоть иногда смотришь? Куда с таким «фейсом» попёрлась? Топай лучше отсюда! – закричал он на неё, брезгливо и оценивающе разглядывая её в шрамах лицо, а потом, замедленно произнося, добавил: – Тоже мне – красавица…

Смутившись от оскорбительной иронии, она растерянно отошла в сторону, решив уйти с этого места, но огромное внутреннее желание хоть одним глазком увидеть Джулио взяло верх, и Вероника решила всё-таки дождаться его в надежде, что вот-вот он скоро появится. Ведь не зря же около гостиницы толпится и, вероятно, давно, судя по их уставшему виду, столько людей.

В ожидании итальянского певца, Вероника снова собралась представлять себе в мыслях их встречу. Задумавшись о воображаемой встрече, она и не заметила, как к гостинице подъехал белый лимузин. Только по громким отдельным выкрикам из оживившейся внезапно группы ожидающих своего кумира поклонников, она поняла, что он прибыл, и увидела, как из лимузина вышел стройный и аккуратно одетый мужчина, на ходу поправляя пиджак. Но дальше, к сожалению, она уже ничего не смогла разглядеть, так как в одно мгновение вокруг певца образовалась плотная стена из поклонниц. Она подпрыгнула даже вверх, чтоб хоть немного получше разглядеть его, и этого «немного» было Веронике достаточно, чтобы убедиться, что это действительно он – Джулио. Она поняла это по легкому движению его головы в сторону и назад, которым Джулио привычно откинул пряди своих тёмных волнистых волос с лица. Эту его привычку она запомнила со дня их первой когда-то встречи, и которое ей так нравилось, пока они вынуждены были находиться с ним вместе в «подземелье».

Глядя со стороны на окруживших певца поклонниц, она улыбнулась и прошептала: «Я же говорила тогда тебе, что с таким красивым голосом когда-то станешь известным певцом и будешь всеми любим, а ты, не веря моим словам, всё повторял: «Какой из меня певец…» Так что, Джулио. Я была права…» Тем временем, при помощи охранников, что активно защищали его от назойливых поклонниц, почти каждая из которых хотела прикоснуться к певцу, Джулио удавалось пробираться ко входу в гостиницу. Эта неуправляемая толпа своей мощью вмиг вынесла Веронику в сторону так, что она едва удержалась на ногах, но всё же смогла немного отойти в сторону – в противном случае её просто растоптали бы. Миновав путь от машины до входа в отель и уже войдя в него, Джулио вдруг резко остановился перед ступенями входа в вестибюль и оглянулся назад. Что было причиной такого его поведения? Может, в это время в его душе какой-то внутренний голос этого потребовал? Мы не знаем. Но только, как ни парадоксально, именно в это время Вероника постаралась докричаться до него:

– Подожди, не уходи! – крикнула она ему вслед. Но в этот самый момент мимо с рёвом пронеслась машина, и голос девушки полностью потонул в уличном шуме. Оставшись наедине со своей печалью, Вероника отчаянно опустила голову, наклонив её чуточку в сторону, и, еле сдерживая слёзы, стояла и смотрела на стеклянные стену и двери гостиницы, пытаясь сквозь толстое стекло хоть как-то разглядеть уходящего Джулио. Но вот её глаза вновь ожили в радости, так как она увидела, как он остановился и резко обернулся. Взгляд его, скользнув быстро по толпе, остановился, как её показалось, на ней – казалось бы ничем неприметной из всех собравшихся здесь девушке. После неудавшейся попытки встретиться с ним, Вероника была теперь рада и тому, что среди множества людей он выделил взглядом именно её, хотя лицо её было еле заметно из-за надвинутого почти на пол-лица платка.

Может быть, оттого, что девушка какой-то очень одинокой показалась Джулио средь пёстрой и улыбающейся толпы, а может, оттого, что в ней было что-то необъяснимо близкое и знакомое, её образ не выходил из его головы. «Где я мог видеть эти глаза?» – раз за разом повторял про себя Джулио, безуспешно пытаясь вспомнить это. Но в том, что со взглядом этих глаз в жизни он уже встречался, мужчина был уверен твёрдо. Не получив от самого себя ответа на мучающий его вопрос, он повернулся к своей помощнице и спросил:

– Ты заметила глаза у той, что стояла поодаль? Какой необычный взгляд был у неё. Он просто меня поразил, честно признаюсь тебе.

– Я заметила всего лишь только её слегка с дефектом лицо, – ответила та.

– По её впившемуся в меня взгляду и её губам я каким-то образом смог уловить, что она мне что-то как будто шептала, расчувствовавшись, – проговорил Джулио.

– Ты, Джулио, в жизни слишком впечатлительный. Тебе всё это, наверное, показалось, – заверила помощница.

– Может быть, – разочарованно согласился Джулио.

– Я по своему опыту жизни знаю, что от усталости человеку всякое может показаться. Да и вообще стоит ли прислушиваться ко всему тому, что выкрикивают поклонники или тихо шепчут в твой адрес, как та девушка, стоявшая за стеклом, – добавила женщина.

Его помощница Луиза, женщина по характеру от рождения – лидер, выглядела лет около сорока. Она была преданной и верной женой самого близкого для Джулио друга – преуспевающего в Италии политика. Их дружба на полном доверии друг к другу вызывала у многих их знакомых только уважение. А её помощь Винсетти была, в первую очередь, способом иметь возможность везде путешествовать. Но главной причиной покровительствовать Джулио был всё же её сильный характер, испытывающий потребность помогать излишне скромному другу прокладывать дорогу его таланту.

– Но её взгляд… – не успокаивался итальянец.

– Слушай, Джулио, а может, действительно, это тот человек, о котором ты говорил в интервью? – неожиданно поменяв своё отношение к этому вопросу, одобрительно высказалась Луиза.

– У того, я помню, было очень красивое лицо, – вспомнил Джулио. – Хотя у этой девушки тоже, за исключением шрама на лице, оно приятно… – рассуждал он.

– А ты, Джулио, хотя и самый близкий друг мне, так и не пожелал ещё рассказать эту загадочную историю с ней. А я не посмела у тебя спросить – не хотела нарушать уединение. Я ведь очень часто замечала, как ты, тоскливо сидя, иногда задумываешься. При этом у тебя появляется такой отрешённый взгляд, что, мне порой думается, что ты даже при этом забываешь, что рядом с тобой кто-то находится, – с улыбкой выразила своё недовольство Луиза. – А потревожить тебя в таком состоянии и спросить, что с тобой происходит, я не могла посметь, так как я, как женщина чувствовала, что тебе надо быть в таком состоянии только наедине с самим собой.

Она говорила, но он продолжал смотреть куда-то мимо неё… И лишь спустя только минуту, он в улыбке ответил ей:

– Спасибо тебе… Я когда-нибудь об этом расскажу, – и опять ушёл в свою задумчивость.

– Чтоб не дать тебе полностью уйти в свою тайну, я осмелюсь всё же тебя спросить: о чём ты сейчас в данный момент думаешь? – вкрадчиво поинтересовалась она.

– О том, как всё же прекрасно жить на этом свете… Особенно, когда рядом с тобой такие прекрасные помощники и проницательные женщины, – выйдя из задумчивости и улыбнувшись, ответил ей комплиментом Джулио.

– Вот так всегда – что у тебя не спроси, всегда отнекиваешься шутками. Поэтому до сих пор не удаётся жениться тебе, – заметила, подразнив его при этом языком, женщина.

– Давай тогда вместе поищем мне невесту? – шутливо высказался Джулио.

– Знаешь, что мне и моему мужу в тебе нравится? – спросила Луиза, и, понимая по глазам собеседника, что ответа сейчас не услышит, подытожила: – Не знаешь… Нам в тебе нравятся две вещи… – начала было помощница.

– Ну и какие же? – в заинтересованном нетерпении перебил её Джулио.

– Первое, это то, как всегда ты легко и просто смотришь на всё происходящее вокруг. А второе – это как также легко и просто умудряешься уходить от любого вопроса, – заметила Луиза.

– А вы мне нравитесь за то, что абсолютно никогда не задаете мне лишних вопросов. Потому что вы, как самые близкие мне друзья, вы и так всё во мне происходящее понимаете. Правда? – заговорщически обратился он к помощнице.

– Правда, правда. Но кроме этого ещё мы знаем наверняка, что… – решила подсластить разговор женщина.

– Что я болтун? – шутливо перебил её Джулио.

– Нет, не угадал! Мы знаем, что ты обязательно найдёшь ту, кого ищешь, – коротко пояснила она.

– Спасибо за соучастие в сердечных делах, – снова шутливо поблагодарил свою помощницу Джулио.

– Так и передам своему мужу, что он самый лучший соучастник в делах сердечных, – поддержала его Луиза, засмеявшись.

– А если сказать честно и откровенно, я так рад, что у меня есть такие прекрасные попутчики в короткой нашей жизни человеческой, – с гордостью и немного пафосно высказался Винсетти.

– Эту заоблачную глубину признания тоже передать?

– Это особо! – воскликнул Джулио и добавил, когда они оказались за непринуждённым разговором у дверей его номера: – Вот мы и пришли.

– Извини меня, Луиза, но я хочу сейчас побыть немного один, – устало произнёс Джулио.

– Отдыхай. По пустякам тебя не буду тревожить, – понимающе произнесла она.

– Только, пожалуйста, за это на меня не обижайся, – извинительно попросил Джулио.

– Я всё понимаю… Тебе действительно надо сейчас побыть одному… Я тоже пойду отдохну немного, – успокоила Луиза тоном, исключающим даже малейший повод подумать, что она может обидеться.

Зайдя в номер, Джулио прилёг на кровать и, уставившись в потолок, постарался вновь вернуться мысленно к недавней встрече взглядами с загадочной незнакомкой. И вот, спустя минуту, перед ним опять появился образ посмотревшей недавно на него девушки, её бездонно красивые глаза и взгляд, который буквально вонзился в его сердце, и который чем-то напомнил взгляд маленькой девочки Вероники, который его тогда тоже поразил своей искренностью. «Странно, – подумал Джулио. – Я ни разу не был в России с того момента, когда страшная трагедия сблизила нас, но я по-прежнему вижу её, как наяву… Но меня волнует сейчас другое: она, если это была она, тоже вроде не жила здесь в Москве… Как же она тогда могла сейчас здесь оказаться? – рассуждал Джулио. – А если это какое-то случайное совпадение. Допустим, если это совпадение, то до странности совсем абсурдное. Ведь все наши с ней приключения происходили в Армении…»

От тупиковости своих умозаключений он встал, прошёлся по гостиничному номеру и… неожиданно остановился.

– Как же я мог это забыть! – вдруг воскликнул он и стал быстро ходить из угла в угол, восстанавливая в памяти события двадцатилетней с лишним давности, неоспоримо доказывающие возможность появления сейчас Вероники у стен гостиницы. «Ведь тогда, помнится, находясь под завалами, она один раз как-то, разговорившись, сказала мне, что они каждый год летом приезжали в гости к маминой сестре в Армению. Значит, выходит, что и в тот раз они тоже приезжали в гости, – рассуждал Джулио. – А так как, по её словам, по армянским традициям обязательно надо навещать всех без исключения родных, то накануне трагедии все взрослые поехали с ночевкой в гости, а она по их воле осталась дома одна. Тогда она ещё призналась мне, что если после этого землетрясения, когда их, может, спасут, не окажется ни папы, ни мамы, она не знает, что будет делать… Но я помню, что она говорила, что у неё есть родной дядя в Ленинградской области – брат её отца. Она говорила, что он хороший и надеялась, что примет её».

Анализируя все вновь всплывшие в памяти события, он поразился одному своему выводу – как могла тогда ещё маленькая девочка разложить наперёд как будто по полочкам свою жизнь. «И если идти по этой логике, – сказал сам себе Джулио, – то она, значит, переехала жить к своему дяде. А повзрослев, наверное, и узнав, что я в качестве певца еду в Россию, она захотела меня увидеть…и, вероятно, о многом со мной поговорить».

Завершив все свои рассуждения, он буквально распластался в кресле, воскликнув:

– Боже!.. Это была она…

«Надо найти её, может ещё не ушла», – скомандовал он себе и, тут же, покинув почти бегом номер, стремительно спустился в холл, где долго и внимательно осматривался кругом, заглядывая в каждый закуток помещения, в надежде увидеть Веронику. Затем так же внимательно осмотрел и площадку перед входом в здание. Убедившись, наконец, что поиски тщетны и её нигде нет, итальянец, удручённо вернувшись в свой номер, снова прилёг и, нещадно ругая себя, произнёс:

– Какой же я глупец. Почему сразу к ней не подошёл?

Опечаленный своим поступком, он встал и медленно подошёл к окну. С высокого этажа через окно почти во всю стену хорошо просматривалось, как по улице в своём привычном ритме двигался людской поток. Джулио поймал себя на мысли с горькой улыбкой досады, что среди огромного потока людей, может быть, идёт сейчас где-то и Вероника.

Как мы знаем, у многих впечатлительных людей, зачастую радостное состояние души в течение суток неоднократно может сменяться тревогой, переходящей затем в апатию. В этот момент все светлые планы в одно мгновение рушатся, а в душе поселяется совершенно противоположное состоянием какого-то страха. А вдруг… Это «а вдруг» начинает сковывать человека, преобразовывая все действия в нерешительные. От этого он пугливо начинает искать любые спасительные нотки в хоть какую-то веру на будущее. И с Джулио в этот момент стало происходить то же самое. Радостное состояние ожидания сменилось тревожным «а вдруг».

«А вдруг, это была обычная поклонница? – спросил Джулио сам себя, но тут же, отгоняя от себя такую мысль, сам себе решительно возразил: – Нет, это не обыкновенная поклонница была. Они смотрят на меня обычно как на певца, а эта девушка смотрела на меня совсем по-другому – не как на певца: она смотрела на меня с какой-то душевной нежностью, как смотрят обычно на близкого человека. В этом её полном детского отчаяния что-то потерять взгляде было столько тепла. Так что, Джулио, – успокаивал он себя, – не паникуй и окончательно уверуй в то, что это она – Вероника была. Но в связи с этим возникает вопрос: где теперь мне её искать? Не ходить же целыми сутками по улицам, спрашивая у каждого встречного: «Не вы ли спасли меня много лет тому назад?»

Рассуждая так и глядя в окно, Джулио при всём своем желании вряд ли смог разглядеть Веронику, которая в это время шла как раз по улице, в сторону которой был направлен его взгляд, и тихо шептала себе с досадной ноткой в голосе:

– Я так с тобой и не поговорила. Решил, наверное, меня избегнуть, потому что я ведь теперь некрасивая. Рада хоть, что увидела тебя, а ты поглядел на меня. Тётю Катю обрадую тем, что видела знаменитость из Италии. А ещё тем, какой элегантный он с виду и как он всем нравится.

Рассуждая так, она подошла к автобусной остановке, уже было смирившись, что «ни с чем» надо будет вскоре покинуть этот неприветливый для неё город. Но в дороге желание увидеть Джулио вновь в ней проснулось. «Уехать всегда успею, – думала она, подъезжая уже к вокзалу.– Ладно, будь, что будет, остаюсь. Надо только узнать, сколько стоит билет на случай, если скоро надо будет отсюда уезжать, а то денег совсем мало», – решила Вероника и через узкий проход направилась в сторону стенда расписания поездов. Плотный людской поток, направляющийся, видимо, с только что прибывшего пассажирского поезда, вынудил её прижаться к стене, невольно разглядывая проходящих мимо пассажиров, которые, к её радости, быстро мимо неё прошли. В конце этого «хвоста» она заметила пожилого человека, который не спеша шёл, праздно улыбаясь и постоянно оглядываясь по сторонам со старым чемоданчиком в руках. Таким поведением старик вызывал подозрение, и поэтому к нему подошёл сотрудник милиции. После проверки документов, сняв фуражку, он раскланялся в знак уважения к сотруднику правопорядка и направился в сторону буфета, мельком взглянув на Веронику, отчего она резко отвела от пожилого человека глаза. Заметив, что девушка напугана, пожилой мужчина, проживший долгую и не простую жизнь, заметил и другое в её взгляде: отчаянность и обиду, что проявилось во влажности её наивных, доверчивых глаз, блестящих от освещения в зале вокзала. По-отцовски ему как-то вдруг стало жалко девушку и, не глядя на неё, пожилой мужчина направился в её сторону. А чтобы не напугать её своим присутствием рядом, он вытащил из кармана деньги и подошёл к ней под предлогом разменять их на мелочь. Она разменяла ему с какой-то совсем детской улыбкой, отчего он поблагодарил её и спокойно продолжил:

– Ты только не пугайся меня, что подошёл. Понимаешь, ты очень похожа на мою дочь. Вот и подошёл, заметив по твоим влажным глазам, что они вот-вот заплачут. Как будто у слёз хочешь спросить, что делать и куда идти, – обратился старик к Веронике.

– Да, я и вправду об этом немного думала, – еле слышно подтвердила она его слова. – А что, это по мне видно?

– Видеть не видно, а душой чуется. Понимаешь, у тебя от слёз глаза, я заметил, как у ребёнка красные. Почти все дети, как известно, растерянно всегда смотрят вокруг и плачут всегда, как будто потеряли кого-то или ценное что-то, – пояснил он.

– Вы угадали, – с грустью промолвила Вероника.

– Как тебя зовут хоть, – решил спросить пожилой мужчина.

– Меня? Вероника, – ответила девушка.

– А я – Валентин Николаевич… Для тебя просто – дядя Валентин. Хочешь поесть, – учтиво предложил он.

– Не знаю…

– Ну, ты давай пока думай, а я схожу чего-нибудь куплю вон в том буфете.

– Спасибо! – засмущавшись, согласилась Вероника.

Не прошло и десяти минут, за которые Вероника, вытащив из кармана деньги, стала их считать на случай, если понадобиться ей самой рассчитываться за еду, Валентин вернулся с полной сеткой еды: бутербродов, булочек, печенья, плиток шоколада, колбасой, нарезанной ломтиками, хлебом и лимонадом с соками. Всё это «богатство» буквально вываливалось из рук Валентина.

– Можно я хлеба возьму? – спросила девушка.

– Вероника, хлебом одним сыт не будешь… Бери, что хочется и не стесняйся. Мы всё это должны с тобой съесть, раз я целый, так сказать, «воз» приволок с буфета.

Последние слова Валентина немного рассмешили девушку и она совсем по-детски засмеялась. Мужчина предложил присесть на свободные сидения и продолжил:

– И ещё у меня есть к тебе одно предложение. За многие годы моего пребывания на «курорте» у меня накопились лишние деньги, – сказал Валентин и, достав из потайного кармана несколько купюр, решительно протянул их девушке. – Не обижай меня старика, не откажись принять такую помощь, пригодятся. Бери, не отказывайся. Как говорят в народе: дают – бери, бьют – беги. Ну, насчёт, конечно, бега, шутка. Я тебе это даю, как внучке. Ты очень характером похожа на мою дочку – она тоже стеснительная в жизни и беззащитная.

– Вы меня совсем не знаете, а деньги даёте, – удивлённо заметила девушка.

– Дело, понимаешь ли, вовсе не в деньгах, Вероника.

– А в чём тогда? – спросила Вероника, вновь удивлённо вскинув брови.

– Понимаешь, любые деньги, приходя к тебе, стараются улизнуть тут же от тебя. А память, особенно, если она к тому же ещё и добрая, сама находит покой и не собирается уже никогда от кого-либо уходить. Как увидел твои глаза, меня сразу в прошлое мигом вернуло. После долгого отсутствия в этом «обществе», словно как по волшебству передо мной появилась ты, напомнившая мне мою дочь. От этого у меня настроение очень хорошее стало. Как будто сквозь года она опять рядом со мной оказалась и, надеюсь, теперь надолго, – признался Валентин.

– Вы к ней едете, своей дочке?

– Да, к ней. Если, конечно, узнает и признает, – с ноткой грусти в голосе промолвил Валентин.

– Вы же сами говорите, что она очень на меня похожа. Я бы, например, узнала и, конечно же, признала. Значит, она тоже вас признает. От таких, как вы, грех отказываться, – попыталась поддержать его Вероника.

– Она свою самую цветущую жизнь прожила, можно сказать, почти всю без меня. Меня совесть за это как будто сводит внутри в калачик. От этого я немного побаиваюсь с ней встречи, – посетовал он.

– Дядя Валентин, вы зря так тревожитесь. Я уверена – она вас очень любит и с нетерпением ждёт.

– Но мы же очень долго с ней не виделись, – возразил Валентин.

– Когда любят, ждать могут, я думаю, сколько угодно, – заметила девушка и, опустив голову, заплакала.

– Чего это ты так вдруг заплакала? – удивился Валентин.

– Не знаю… Может, оттого, как ваша дочь скоро обрадуется, – призналась Вероника.

Не в силах видеть девичьи слёзы и готовый с отцовской заботой помочь ей, мужчина спросил:

– У тебя что-то случилось в жизни? – заметив, что девушка никак не решается ответить, он сказал: – Первому встречному, конечно, я никогда не советую душу до конца открывать. Это может обернуться в будущем бедой. Но мне можешь. Я ведь откровенно говорить с тобой первый начал. Поэтому и ты можешь быть со мной без боязни.

– Я не знаю, как мне теперь быть дальше… – выдохнула, наконец, Вероника.

– Во-первых, не держи это долго в себе… – постарался для начала успокоить Веронику Валентин. – А, во-вторых, запомни, что из любой ситуации можно выпутаться. Ну, а так как теперь у тебя есть я, который всегда умудрялся выпутываться из таких даже жизненных «капканов», когда одна нога была в могиле, затягивая за собой вторую. Так что, не стесняйся, говори, вдвоём что-нибудь, да, придумаем, – с уверенностью пообещал он.

– Я ведь не всегда была такой. Раньше у меня лицо было как у всех: гладкое и приятное глазу, и не было стыда появляться на людях. А после одного случая со мной в детстве на меня все стали смотреть с брезгливостью. Мне от этих взглядов неприязни ко мне становилось иногда так неловко, что даже от этого часто не хотелось жить… – начала свою историю Вероника.

– Ты знаешь, Вероника, я, ой, как много людей в жизни повидал и больше, конечно, встречал хороших. От этих встреч я сделал для себя один вывод: каждый всегда находил себе пару по любви, не глядя при этом ни на какие недостатки во внешности – любят в основном не за человеческий фасад, а за душу внутри. И я могу тебя заверить, что ты встретишь такого человека, который не будет обращать никакого внимания на все недостатки твоего милого лица. И ещё не забывай, что это теперь легко можно исправить. Сейчас медицина на такой высоте, что в момент твоему лицу вернут прежнюю твою красоту, после которой ты снова станешь красивой и привлекательной. Я тебя сейчас не только успокаиваю. Я хочу, чтобы ты всем сердцем поверила только в хорошее и никогда больше не мучилась при этом, как бы тяжело не было тебе временами, – словно чеканя каждое слово, произнёс Валентин, извинившись, что прервал её о себе рассказ.

– Постараюсь… – пообещала Вероника и продолжила: – Я надеялась, что он, один мой давний знакомый, посмотрит на меня, как на прежнюю, с красивым лицом. Но он на меня посмотрел так, что постеснялся, что я была когда-то его знакомой, а теперь стала некрасивой. Наверное, увидев меня, он специально от меня отвернулся и ушёл, делая вид, что меня не знает… А я ведь ждала, что он меня обязательно вспомнит, подойдёт и скажет мне что-то хорошее, – с глубоким сожалением промолвила Вероника.

– Кто он?

– Тот, который на людей смотрит с городских афиш – Джулио Винсетти, – пояснила девушка.

– А, это тот итальянский певец, о ком так много говорят. Я на вокзале даже видел его по телевизору. А когда шёл с поезда, то увидел его уже у театральной кассы с его фотографии на стенде. Ну что могу по этому лицу сказать? Приятный во всём – это факт. Какие у тебя, оказывается, знакомые есть. Да, это похвально.

– Когда про него услышала по радио, я вначале подумала, что это другой Джулио Винсетти, но когда услышала его голос и увидела, затем, его привычку откидывать волосы с лица, то окончательно тогда поняла – это он. Так откидывать волосы легким движением головы в сторону и назад умеет только он. У него и голос тот же остался. И этот голос я тоже ни с каким другим не спутаю. Он мне слышится часто даже во сне, – откинувшись на спинку сидения и на секунду прикрыв глаза, доверительно призналась она.

– Так ты что, из-за него что ли плачешь? – стал уточнять Валентин.

– Да, из-за него. Обидно, что меня побрезговал признать. Он ведь такой некрасивой меня не видел.

– Не знаю… Не знаю. Это, мне кажется, слишком на него не похоже. Глаза у него, видишь ли, живые и какие-то ласковые, – охарактеризовал Валентин Винсетти, нисколько не сомневаясь в своих словах. – Поэтому повремени немного в такими выводами.

– Хотя, может быть, вы и правы. Он ведь меня очень давно не видел. Мне тогда было всего-то только около тринадцати лет. Знаете, когда он меня тогда перед тем землетрясением впервые увидел, сказал мне, глядя ласково в глаза: «Ты очень красивая!»

– Перед каким землетрясением? – удивился Валентин.

– Перед тем, которое было, если помните, в Армении более двадцати лет назад.

– Ах, вот оно что.

– Понимаете, дядя Валентин, не успев даже он это до конца сказать, как вдруг такое началось… Мы еле даже успели схватиться друг за друга. А потом, как камни, полетели вниз и потом как будто в какую-то провалились пропасть. И тишина… когда же стали приходить в себя, то первым делом я почувствовала, что всё тело от ушибов словно жгло и всё кругом болело. А когда совсем уже пришла в себя, со страха оглядываясь вокруг, увидела его, лежащего со мной рядом. А вслед за мной и он начал приходить в себя и, улыбнувшись, меня приобнял. Так как у него болели спина и нога, отчего он с трудом мог шевелиться, мы были вынуждены долго находиться друг у друга в объятиях. К тому же ещё мы были зажаты мусором с обеих сторон. Чтобы не было скучно лежать, он начал петь на итальянском языке. Мы так, наверное, были нужны тогда друг другу.

– А после того, как ты выжила чудом в этом страшном землетрясении, у тебя кто-нибудь из родных остался? – сочувственно поинтересовался Валентин.

– Один человек – мой дядя, узнав о землетрясении, меня нашёл и сразу к себе забрал – в Ленинградскую область. Но недавно и он умер. После его ухода у меня теперь родных ни-ко-го. После смерти дяди думать в страхе стала – как мне теперь быть. Подруг настоящих почему-то мне так и не удалось, по сей день, найти, а с парнями дружить не умела, да и не хотела. Мне все эти годы после того землетрясения нравился только один единственный человек – Джулио. Хотя он и был немного старше меня, я к нему за тот короткий период очень привязалась. Может, это у меня детская любовь? Не знаю. Но я всегда о нем думала, а особенно, когда мне бывало очень тяжело на душе и очень одиноко – это мне так помогало, словами не передать. Под завалами мы тогда с ним на русском языке всё время говорили. Его научила этому одна пожилая эмигрантка из России, которая тоже жила в Италии.

– А твои родители во время этой страшной трагедии где были? –осторожно спросил Валентин.

– Они все в гостях у других наших родных были, а я осталась в доме одна, так как у меня было плохое настроение… А, если честно признаться, дядя Валентин, я не хотела пропустить интересный фильм по телевизору… Все родные, как оказалось потом, погибли под завалами

– Выходит, что этот итальянец у тебя теперь единственный близкий человек остался.

– Я бы о нём ничего не узнала, если бы не радио. Когда я его случайно включила –услышала песню о первой любви, которую он в самый первый раз мне запел. И когда о нём немного коротко сказали, я так хотела его увидеть, что сразу попросила у соседки тёти Кати денег. И вот приехала сюда в Москву – его увидеть. Но хотеть – одно, а увидеть никак не выходит. Вот поэтому я стояла и плакала, и тут вы ко мне подошли. Так что теперь у меня, кроме Джулио, вы близкий человек мне и тётя Катя, которая после смерти дяди меня особенно жалеет.

– Ты такая… доверчивая, Вероника, словно ребёнок. И в этом ты сродни моей дочери.

– Нет, дядя Валентин, я не доверчивая, и никому бы никогда об этом не рассказала. Вы – первый, кому я осмелилась об этом говорить. Видите ли, если на вас посмотреть с первого раза, то вы почему-то кажетесь каким-то очень суровым, но стоит к вам подойти близко, вы сразу становитесь мягким и к вам как-то прислониться отчего-то быстро хочется. И сразу начинаю понимать, что вы никогда не посмеете обидеть таких, как я, – объяснила Вероника и добавила: – Об этом ваши глаза говорят.

– Выходит, что, оказывается, ты очень в людях хорошо разбираешься?

– Нет, совсем не разбираюсь. Всё совсем просто. Когда я стою рядом с человеком и мне сразу же хочется от него быстро отойти – значит, он злой. А вот возле вас мне не только стоять очень хочется, но и очень о многом появляется желание поговорить, и даже о чём-то личном.

– Спасибо тебе за такие добрые обо мне слова, – поблагодарил Валентин. – Я, Вероника, так разучился слышать такое в свой адрес, что даже жар пошёл по телу.

– От хороших слов, наверное, отвыкают только в тюрьме.

– Ты хочешь сказать…? – удивлённо промолвил Валентин.

– Не хочу… Боюсь вас обидеть, – ответила Вероника.

– Ты, Вероника, не по возрасту, оказывается, очень мудрая девочка. И ещё, я тебе скажу, что тебе должно скоро повезти в жизни. Это я вижу, как ясный день. И вот тогда это сбудется, когда увидишь того, кого любишь, и он тебе скажет, что только тебя он искал и долго очень. Тогда ты, наверное, будешь самой счастливой на свете, – предсказывал ей Валентин. – И тогда, вспомнив мои слова, скажешь: – Ай, да дядя Валентин… Ты как в воду глядел, экий дед!

Услышав такое «пророчество» Валентина, Вероника засмеялась:

– Вы – большой фантазёр, дядя Валентин, – а потом вдруг с печалью в голосе проговорила: – Конечно, хочется в это поверить, но я как-то начинаю разувериваться…

– Верить во что-то нужно всегда до конца, – сказал Валентин и неожиданно предложил: – Ну что, поехали к нам с дочкой домой в гости? Только для начала давай оставшуюся еду положим в мой «сундук». Нехорошо пропадать добру. Это ведь нелёгкий людской труд. Правда?

– Да, правда, дядя Валентин, – согласилась Вероника и, собрав остатки снеди в сумку, словно близкие родственники, размеренными шагами они направились к выходу. Проходя мимо мужчины, который читал газету, держа её перед собой на весу, стоя у киоска с прессой, Валентин внезапно остановился. Его словно током ударило. Пожилой мужчина, словно загипнотизированный, смотрел на разворот последней страницы газеты с крупным фотопортретом на ней.

– Не дашь посмотреть? – растерянно обратился к читающему Валентин.

– Пожалуйста, возьмите, я уже прочитал её, – вежливо предложил мужчина.

– Спасибо, – поблагодарил его Валентин и, еле удерживая газету в дрожащих от волнения руках, быстро скользнул взглядом по строчкам публикации на завершающей странице и долго потом вглядывался в изображение на газетном фото. После долгого молчания Валентин неожиданно схватился за сердце, тихо выговорив: «Как так… Свят…сынок». Сказав это, он пошатнулся и начал медленно падать, но подоспевшая к этому моменту Вероника, успела подхватить его. Расстегнув ему ворот рубашки, девушка попросила рядом стоящего человека вызвать «скорую помощь». К счастью, «скорая» подъехала быстро и Валентина увезли в больницу.

Вероника снова осталась одна наедине со своими мыслями о том, что же делать дальше. Она была безмерно благодарна судьбе за мимолётное, но такое важное для неё знакомство с Валентином Николаевичем. Этот отзывчивый человек укрепил её надежду на долгожданную встречу с Джулио и она безоговорочно поверила, что обязательно увидится с Джулио. Мысленно она уже представляла это свидание двоих после долгой разлуки и слышала их слова друг другу…

«Если скажет: «Я так долго тебя искал», то я обниму его и скажу в ответ: «Я была всегда уверена, что ты не забыл своего первого зрителя», – наивно мечтала Вероника. «А, не дай бог, он посмотрит на моё изменившееся лицо и оттолкнёт. Что тогда?» – испуганно предположила Вероника, но, своевременно вспомнив слова Валентина: «Если он тебя, Вероника, никогда не забывал и помнит тебя такой же, какая была, то, я уверен, что ничего в твоём лице плохого не заметит», – она успокоилась.

Прогуливаясь неподалёку от вокзала с мыслями о предстоящей встрече, она оказалась около тумбы с афишами и остановилась возле неё, вглядываясь в фото Джулио и приговаривая шёпотом при этом: «Как же всё-таки несправедливо всё устроено в жизни. Вот он рядом со мной, а я сделать ничего не могу, чтоб хоть какое-нибудь на меня обратил внимание». Она ещё долго стояла у афиши, глядя с улыбкой на портрет итальянского певца и нежно поглаживая его лицо кончиками своих тонких пальцев, а потом в задумчивости побрела в город.

Очутившись далеко от вокзала, и, не заметив, как наступил вечер, Вероника почувствовала усталость. Ноги буквально подкашивались. Хотелось присесть прямо здесь, где стояла, но, разглядев среди многоэтажек невдалеке детскую площадку, девушка решила, что там ей будет удобнее отдохнуть, тем более, что в глубине площадки около песочницы оказалась спрятанная за нависшими ветками кустарника скамейка. Девушка присела на неё, как ей думалось, ненадолго, но, усталость взяла своё, и, удобно облокотившись на спинку сидения, путешественница заснула крепким сном. Так, под нависшими ветвями, она и проспала до утра. К счастью, всё обошлось без неприятностей, но впредь она сама себе пообещала, что на улице ночевать больше не будет. А если и окажется в такой же ситуации, то переночует на вокзале. Посидев ещё недолго в своих раздумьях о безопасности ночёвок, она встала и направилась опять в сторону гостиницы, где проживал Джулио.

На этот раз при входе в гостиницу дежурил другой парень, который по взгляду показался ей добрым. Смело подойдя к нему, Вероника спросила, показывая кивком головы в сторону афиши:

– А где этот певец, который здесь живёт, будет петь?

Охранник, оглядев её и позёвывая, протянул:

– О ком это ты?

– О том, который к нам из Италии приехал, – постаралась аккуратно, чтобы не вызвать у того злости, пояснить Вероника.

– А, ты про Винсетти? – догадался охранник.

– Ага, про него,– радостно подтвердила Вероника и подошла к охраннику поближе.

– Там же на афише всё написано.

– Я ничего там до конца так и не поняла, когда читала, – смутилась Вероника.

– А..! Бывает… Но учти, на его концерты билеты очень дорогие. Дешевые вряд ли остались: их давным-давно все уже раскупили. Боюсь, что ты не попадёшь на его концерт. По тебе же видно, что больших денег у тебя нет.

– Нет… Но я заработаю, – уверенно сказала девушка.

– Где ты заработаешь? – удивился охранник.

– Не знаю, – опустив глаза, произнесла опечаленная «работница».

– Тогда чего говоришь, что заработаешь, – пожурил охранник.

– А вы знаете, где можно заработать? – осмелилась спросить Вероника.

– Знаю, – обнадёжил охранник и поинтересовался: – А ты что, в Москве в первый раз?

– Да, в первый, – призналась Вероника.

– Это и видно с первого взгляда. На всё смотришь младенческими глазами, – заметил парень.

– А что – это так заметно?

– Ещё как. Ты только не обижайся на меня, что так говорю с тобой. Это потому, что сам, когда в Москву впервые из деревни приехал, тоже, как и ты, на все кругом как баран на новые ворота глазел. Так что, не переживай – ты не одна такая, а с работой постараюсь помочь, а вот с жильём, извини, не могу. Скажи спасибо, что тебе такой я попался – деревенский. На такую работу просто так с деревни не попадёшь – своих городских хватает – платят ведь здесь очень хорошо. А городские с такими, как мы с тобой, не очень то любят любезничать по душам. А знаешь, я ведь не хотел сам работать на этом месте.

– А тогда зачем работаете? – удивилась Вероника.

– Слушай, давай по-простому разговаривать. Говори мне «ты»,– улыбнулся охранник.

– Ну, хорошо. А, правда, зачем работа-ешь, если не хотелось? – повторила, перейдя с некоторой заминкой на «ты», Вероника.

– Это меня Фёдор Михалыч заставил пахать здесь у него в гостинице, чтоб в деревне не спивался. Понимаешь, там от безработицы раньше очень многие пили. Сейчас, конечно, и работёнка стала в селе появляться, и пить стали поменьше.

– А кто он тебе, этот Фёдор Михайлович, что силком заставляет тебя работать, – заинтересованно стала допытываться Вероника.

– Фёдор Михайлович – заместитель директора этой гостиницы. Он родом из нашей деревни. Так вот, как-то на Рождество он приехал к себе на родину, ну и пришёл к нам навестить мою мать, наверное, до этого уже успевшую пожаловаться на меня, что я постоянно по деревне пьяный от самогонки шатаюсь без продыху почти каждый день. И вот, однажды утром он меня разбудил и так отдубасил, что вмиг протрезвел. «Даю тебе, – говорит, – два часа на сборы и поедешь со мной».

Услышав это, Вероникаудивленно проговорила:

– Ну и ну… А, вообще, он кто тебе, этот заместитель директора?

– Никто… – бросил охранник.

– Как никто? – удивилась Вероника.

– Понимаешь, Афган, он и есть всегда Афган. Это слово всегда звучало и сейчас звучит, как особая мужская дружба и верность, – сделав паузу, по-философски ответил охранник и продолжил: – Этот Фёдор Михайлович воевал когда-то с моим отцом в Афганистане – они из одной деревни призывались в армию вместе и воевали там вместе. И оттуда вернулись тоже вместе. Папа скоро женился. Родился я. А потом, спустя несколько лет он умер. А когда Фёдор Михайлович приехал и узнал о нашей жизни без папы – стал нам помогать. Ну, а узнав о моей, как я тебе уже сказал, пьянке, тут же решил, таким образом, прибрать к себе. Кстати, он многих своих родных с годами к себе пристраивал, ведь деревенские – большие трудяги. Уже позже он как-то в разговоре мне признался, что во время войны в Афгане, однажды мой отец на себе вытащил Фёдора Михайловича почти полуживого чуть ли не из плена. Поэтому я ему всегда теперь, как родной, – завершил рассказ парень, и по-детски похвастался: – Вот, кстати, он мне подарил для личного пользования мобильный телефон, хотя у нас у каждого на работе есть рация.

– А тебе идёт эта форма, – проникшись к охраннику симпатией, сделала комплимент Вероника.

– Она мне самому тоже нравится,– широко улыбнулся охранник и решительно добавил: – Ну что, звоню по поводу работы. А как тебя представить?

– Вероника, – обрадовалась девушка.

– Ну раз так, я – Лёша. Вот и познакомились. А сейчас я отойду в сторону, позвоню Люсе, и она всё устроит. В этом я уверен. Кстати, она тоже из нашей деревни, и тоже сама доброта – девка-то.

Отойдя в сторону и с минуту поговорив по телефону, он, довольный, улыбнулся и подозвал Веронику поближе.

– Возьмут?! – взволнованно спросила она.

– Значит так, сейчас вот по тому служебному коридору доходишь до конца, повернёшь налево, заходишь там на кухню и спрашиваешь Люсю – она старшая посудомойка. Скажешь «от Лёши» и считай, что ты уже работаешь, – деловито объяснил охранник. – Иди, а то, боюсь, ругать будут, что долго с посторонними разговариваю.

Глава 7

Зарисовки из городской жизни

В очередной раз убираясь в комнате Егора, Валя заправляла кровать. Подтыкая под матрац простыню, она ненароком задела за какую-то газету и уронила её на пол. Женщина подняла её и, развернув, обнаружила там лист с рисунком-портретом какого-то молодого парня. Рассматривая рисунок, она заметила, что выполнен он был довольно искусно. В это время в комнату вошёл Егор.

– Извини, пожалуйста, что с утра не успел даже постель накрыть по-человечески. Надо было съездить к одному человеку, а то уже около недели отлеживаюсь после ранения, а одно дело, очень важное, так и осталось недоделанным, – сказал мужчина, чувствуя себя немного виноватым перед Валентином, просьбу которого он обещал выполнить во что бы это ни стало.

– Егор, что это за газета? И чей это в ней портрет?

Егор осторожно взял в руки газету и прошёлся, глядя на портрет, по комнате, а потом резко повернулся к Валентине и спросил:

– Ты что, не узнаёшь этого человека?

Валя недоуменно ответила:

– Нет, хотя, если внимательно всмотреться в глаза, они чем-то напоминают папины. Когда он однажды после одного срока к нам приезжал, выглядел очень исхудалым и глаза были болезненно впалыми. Тогда я была маленькая, и это было давно, но они всё равно тогда мне запомнились и похожи чем-то на глаза человека на этом рисунке.

Егор старался, не перебивая, внимательно её слушать. В какой-то момент, почувствовав совершенно неожиданно для себя прилив нежности, он подошёл и осторожно приобнял женщину за плечо. От этого она удивленно на него посмотрела и опустила глаза.

– Я тебя такой и представлял… – Валя с ещё большим удивлением посмотрела на Егора. – И ещё я знаю – ты своего отца почти не видела, и я вижу, что очень по нему скучаешь и любишь его. Я не могу молчать, лучше скажу прямо. Это портрет твоего отца. Здесь ему около двадцати лет. Тебя тогда, наверное, и в помине не было. Раз так вышло, то я ещё одну тебе скажу вещь. Я с твоим папой в одной колонии сидел. Перед тем, как мне освободиться, он очень просил тебя найти и передать этот его портрет и вот эту помощь. – Егор вытащил из сумки целлофановый пакет, развернул его и вывалил кучей на стол несколько пачек денег. – Твой папа меня постоянно там, на зоне, оберегал. А этот свой портрет он особо всегда хранил. Когда незадолго до моего освобождения он заболел, он подозвал меня к себе в каптёрку и попросил найти тебя, чтобы передать тебе некоторую помощь. При наших с ним беседах он часто о тебе говорил и пытался представить, как ты сейчас выглядишь. А я по его рассказам о тебе легко смог представить как ты выглядишь…

– Да-а… – только и смогла произнести Валентина. – А откуда это у него оказалось столько денег? – изумилась она.

– Валя, я ничего не знаю. Я всего лишь взялся выполнить его просьбу. Тогда в каптёрке он шёпотом мне сказал, чтобы я на кладбище отыскал могилу твоей матери… «Там в неглубокой ямке лежит слиток золота, – сказал он. – Это золото ты потом у одного моего знакомого в городе переведёшь на деньги, а деньги передашь моей дочурке…». Он так и сказал – дочурке. Но всё это мне удалось выполнить не сразу. И, я думаю, что вряд ли исполнилась бы эта просьба Валентина, если бы… Когда я с кладбища шёл с золотом, меня ограбили, оглушив сзади, после чего я ничего не помнил больше, что было там на самом деле потом. А когда пришёл в себя, перед собой я увидел лицо какого-то китайского парня. Я его увидел, когда он меня немного в чувство приводил. Наверное, этот китаец меня тогда сюда и притащил, а затем, к моей радости, и слиток принёс сюда же, – тихо и внятно произнося каждое слово, объяснял Егор Валентине.

– Опять этот китаец! – тихо сама себе произнесла Валя.

– Я всю правду тебе сказал без всякой утайки. Поверь мне, а! Этот портрет твоего отца в молодости, где он действительно изображён как будто на фотографии, нарисовал его друг – один художник, который сидел до меня с ним на зоне. К сожалению, я его не застал. Этот художник, по словам твоего папы, до отсидки иконы рисовал, вернее реставрировал. А писать портреты людей так, как они выглядели много лет тому назад, начиная с детских лет и до юной зрелости – это было его любимое увлечение. Знаешь, сколько у нас было желающих. Почти у каждого на зоне было желание посмотреть на себя молодого. Иногда он, на удивление всем, мог даже нарисовать молодыми отца или мать осужденного, опираясь лишь на подробное словесное описание их внешности и характера, – увлечённо продолжал рассказывать Егор про необычный дар художника. – Но художник соглашался рисовать их портреты только в том случае, если тот утверждал, что по внешности он похож на своих родителей. Если бы ты знала, как за это его на зоне ценили и уважали. Некоторые, получив такие портреты своих мам и пап в молодости, клялись, что на свободе вернуться в свои родительские дома и там начнут жить по-новому. Так что, он на зоне не только портреты писал, а можно сказать, наши души спасал.

Часто вспоминая о своём друге-художнике, Валентин, твой папа, говорил, что он наделён свыше даром видеть сквозь во время. Так как для того, чтобы нарисовать такой портрет, одной фантазии мало; надо уметь перемещаться мысленно назад в прошлое. Один из заключённых, по словам твоего папы, увидев свой портрет, даже разрыдался, хотя это на зоне не принято при всех делать. Дело в том, что на портрете он был изображён в том единственном свитере, который ему когда-то подарила мать на день его рождения. Об этом художнике Валентин лишнего больше ничего не говорил, но я-то чувствовал, что он что-то не договаривал – я в этом уверен. Представляешь, Валя, всегда при разговоре об этом человеке на твоего отца накатывала слеза. Видимо, он его сильно любил и, по словам многих старожилов, он его на зоне опекал, как сына. Однажды у него в каптёрке он показал мне портрет того художника. Кстати, его портрет очень похож на человека с фотографии в газете, которая недавно вышла. Я так подробно рассказывал об этом художнике, потому что Валентин Николаевич никому, кроме меня, о нём никогда ничего не рассказывал, потому что, как он один раз в шутку выразился, «вы оба очень похожи тем, что в случае чего можете оказаться голыми по доброте своей душевной, так как готовы отдать последнюю свою рубашку». Как и того художника, он меня тоже опекал на зоне, за что я очень ему благодарен. В последнее время он слишком по тебе скучал, – завершая свой рассказ, сказал Егор и неожиданно предположил:

– А, знаешь, Валентина, я не удивлюсь, что он, может быть, смог попасть под амнистию, которая была ко Дню победы… и есть у меня надежда, что вы скоро увидитесь.

– Ты правда так думаешь? – неуверенно спросила Валентина.

– Я бы, Валя, очень этого хотел.

А в это самое время Кузьма, ничего не подозревающий о том, что именно он стал главным «виновником» того, что Егору всё же удалось выполнить обещание, данное Валентину, проснулся после ночёвки на дереве, почувствовав необъяснимую лёгкость и хорошее настроение, как у хорошо выспавшегося человека. И, хотя ночёвка на ветвях дерева вряд ли может обеспечить полноценный сон – для уставшего до крайней степени человека любой отдых играет важную роль.

Кузьма не спеша слез с дерева, оглянулся по сторонам и, высоко подняв голову, пошёл, не ведая куда, надеясь, что под нежными лучами солнца его организм согреется после ночного прохладного «уюта», и счастливая случайность подскажет страждущему посланцу судьбы, что ему делать дальше и куда идти.

Услышав вдалеке еле уловимые голоса, парень направился в их сторону. Вскоре он увидел поляну, где по полю с ровной травой бегали какие-то ребята. Приблизившись к ним, парень остановился и завороженно стал наблюдать: мальчишки гурьбой бегали по полю за каким-то чёрным пузырем, пиная его ногами, каждый пытаясь при этом отобрать этот пузырь друг у друга при помощи только ног. Такого Кузьма не видел ещё никогда. «Почему они берут мяч только ногами? Удобнее ведь руками его забирать», – с улыбкой подумал он. Такие «муки» несообразительных мальчишек его настолько развеселили, что он даже в голос рассмеялся. Заметив удивлённый взгляд незнакомца и услышав его хохот, один из мальчишек – с виду самый крепкий – направился к Кузьме.

– Эй ты, чего гогочешь? – крикнул он на ходу. – Пацаны, глядите, как он ржёт.

– Может, он так изъявляет желание в воротах постоять, – предположил другой, с густой рыжей шевелюрой.

– Пусть лучше в «защите» постоит, – добавил третий. – Эй, играть хочешь? – обратился он к Кузьме, но ответа не последовало.

– Раз лыбится, значит, хочет, – решил крепыш.

– А может, он чокнутый? – поставил «диагноз» ещё один подоспевший к ним футболист.

– Кто бы говорил… Да ты сам, хуже самого дебила, с тупой всегда рожей носишься по полю, словно баран, – огрызнулся пацан.

– Ладно, хватит дерзить, давайте лучше дальше играть, – нарочито строго выкрикнул крепыш, видимо, и самый старший из них. – А он пока пусть освоится, глядя на нас.

Рыжий, взяв Кузьму за руку, подвёл его к линии защиты, и игра продолжилась. Глядя на то, как ребята опять дружно стали бегать за пузырём, Кузьма тоже влился в их беготню, но не так, как это делали ребята, а наоборот – когда мяч катился к нему, он тут же начинал убегать в сторону от мяча.

– Он, что, псих что ли? Наверное, мяча боится, – высказал догадку крепыш и обратился вдогонку к Кузьме, – Эй, ты, куда так убегаешь от мяча? Он же тебя не съест…

– Точно больной какой-то. Ещё секунда и я умру от хохота. Эй, давай, теперь беги к нам, – крикнул рыжий мальчишка и рукой махнул незнакомцу, предлагая подбежать к нему. – Ты что, с Луны свалился или с неба к нам сюда упал? – обратился он к быстро прибежавшему к ним Кузьме.

В ответ на это Кузьма улыбнулся и утвердительно кивнул головой.

– Если все, кто падают с неба, такие футболисты, то тогда с тобой все ясно. А может, ты сбежал из дурдома с неба? На своей этой Луне ты так разбушевался, что тебя решили вмиг скинуть на Землю, – не унимались игроки.

– Да что вы к нему привязались, может, он вратарь отменный. Будешь вратарём? – тут же предложил Кузьме один из мальчишек.

Не дождавшись от новичка ответа, его отвели к воротам, показав, как надо стоять в них, как ходить от одного столба до другого и как держать руки. Усвоив задание, Кузьма стал чётко делать так, как его научили – ходить по периметру ворот, поглядывая на играющих на поле.

В этот момент к полю подъехал джип. Из него самоуверенной походкой вышел мужчина средних лет с обритой головой, в кроссовках и в тренировочном костюме, куртка которого была расстёгнута до середины обнажённой груди, среди густой растительности которой сверкала массивная золотая цепь. Следом за ним из машины выскочила крупной породы собака. Остановившись на краю поля, мужик снял куртку, разлёгся на травке и стал загорать. Собака сначала послушно стояла возле хозяина, но потом, заметив юных футболистов, помчалась в их сторону. А уже через несколько секунд животное вцепилось в штанину одного из пацанов, отчего тот рукой замахнулся на собаку. Освободив ногу из её пасти, он побежал дальше играть. Собака бросилась следом за ним. Мальчишка на этот раз тоже решил попытаться отмахнуться от пса, но зверь в ответ только разозлился и набросился на ребёнка, повалив того на землю и начав кусать. От жгучей боли и страха мальчик начал плакать.

От такой непредвиденной развязки событий ребята настолько растерялись, что, остолбенев, только смотрели на товарища, не в состоянии ничем ему помочь. Заметив это и напугавшись за мальчика, Кузьма, не раздумывая, быстро подбежал к собаке, схватил её двумя руками: одной в районе шеи, другой – за хребет, и стал трясти, держа животное перед собой на весу. Собака сначала с визгом заскулила, а потом неожиданно и быстро умолкла, опустив свою морду вниз.

На практике таёжной жизни Кузьма убедился, что любой зверь становится безопасен, если лишить его опоры под лапами. В таком положении воля его сломлена и подчинена воле человека. Зверю остаётся только повиноваться силе, что оторвала его от земли. Завершением такого «перевоспитания» является взгляд человека в глаза зверю – долгий и неприятный для животного.

Со своим другом Кисой Кузьма часто играючи проделывал этот трюк, когда тот был совсем маленьким. Поднимет зверёныша, бывало, над землей и шутливо приговаривает: «Вот, не будешь меня слушаться – не буду тебе другом». Медвежонок начнёт недовольно рычать, а Кузьма улыбнётся, опустит его на землю и в очередной раз ответит на его дружескую медвежью воркотню: «Ну, раз ты согласен, то и я согласен – тоже буду тебя слушаться. А значит, мы с тобой неразлучные друзья».

…Все игроки с удивлением смотрели на Кузьму и не могли понять, как этот спокойный с виду парень с добрыми глазами смог без труда справиться, словно с котёнком, с таким огромным псом. Встряхнув собаку, Кузьма с силой отбросил её в сторону, встал на четвереньки и, уставившись псу в глаза, начал громко по-медвежьи рычать. От такого устрашающего рыка собака, задрожав всем телом, отбежала к хозяину, ища защиты, но тот начал бить её намордником и натравливать на Кузьму: «Цезарь, фас! Бери его!» Пёс, распластавшись всем телом по земле, не трогался с места, и мужик, разозлившись, стал хлестать свою собаку изо всех сил. Увидев такую сцену, Кузьма подошёл и с ненавистью в глазах резко вырвал из рук мужика ошейник и замахнулся им на самого мужика. Тот, испугавшись, начал ретироваться к своей машине. Кузьма же кинул со злостью ошейник вдогонку хозяину собаки и по-звериному зарычал.

Не успел Кузьма вернуться к ребятам, как заметил, что невдалеке показалась милицейская машина. По уже известным нам причинам, появление людей в форме Кузьма воспринимал, как опасность, и поэтому сразу бросился наутёк.

– Что здесь происходит? – спросили подъехавшие блюстители правопорядка.

Быстро пришедший в себя хозяин собаки отреагировал моментально:

– Что происходит, спрашиваете? – завопил он. – Да вот псих какой-то на меня набрасывался. Уголовник, наверное. И собаку мою покалечил, а она у меня домашняя. На ребят озлобился чего-то тоже…

– Да что ты все врёшь и не краснеешь даже! – возмущённо загалдели мальчишки, а старший, эмоционально подкрепляя свой рассказ жестами, пояснил: – Товарищ дядя милиционер, не слушайте его. Его собака одного из нас очень сильно покусала, а когда этот «инопланетянин» отогнал от него его собаку и зарычал на неё, как настоящий медведь, то этот вот потом стал науськивать свою собаку на «инопланетянина».

– А что с вами делал тот, как это его, инопланетянин ваш? – решил уточнить милиционер.

– Как что? Он с нами играл в футбол, – хором ответили мальчишки.

Выслушав ребят, милиционер подошёл к хозяину собаки и назидательно заметил: – Ну что, молодой человек, не хорошо геройствовать, обижая малышей.

– Я их не обижал, собака сама на них напала, – попытался оправдаться мужчина.

– Значит так, ты со своим псом поедешь с нами в отделение милиции. А что касается вас, ребята, тоже придётся с нами поехать. Только не все, а тот, кто пострадал, и тот, кто из вас старший. Всем в машине не поместиться, – заявил милиционер.

– А нам зачем в милицию? – удивились дети.

– Вы же хотите, чтобы этого человека наказали? – пояснил страж порядка.

– Хотим! Дядя милиционер, вы бы посмотрели на него чуть пораньше. От испуга он был белый как мел и дрожал как студень, – начали сыпать фактами мальчишки, попеременно перебивая друг друга.

– Понятно. Ну что, садитесь в машину, а того, который убежал, нам уже не поймать. Да он нам и не очень-то нужен, раз он с вами просто в футбол играл. Только одного понять не могу: чего он нас так испугался? – недоумевал милиционер.

– Дядя милиционер, он нам говорил, что с Луны… с неба упал. И, наверное, когда падал, нервы повредил и поэтому пугливый стал, – глубокомысленно предположил пострадавший мальчишка.

– Ты, профессор медицины – невролог, давай быстрее садись в машину, а то от твоей лекции по неврологии все тут станем больными и пугливыми, – сказал милиционер и аккуратно помог тому залезть в машину.

Убежав от милиционеров, Кузьма долго бродил по городу, пытаясь понять: почему одни люди ходят и ездят мимо, не обращая на него никакого внимания, а другие – в странных одеждах своих и красивых шапках – появляются вдруг, откуда ни возьмись, и начинают к нему приставать?

Неторопливо шагая по улице мимо одного из зданий, Кузьма, к своей радости, услышал музыку. Она звучала почти со всех окон – прерывисто, отдельными нотами и в исполнении разных инструментов, среди которых он без труда уловил звук гитарных струн. Подойдя ко входу здания, он увидел сбоку от двери дощечку с надписью «Музыкальное училище». Потянув на себя за ручку входную стеклянную дверь, он понял, что она не заперта и зашёл внутрь. Проходя мимо вахтера, Кузьма улыбнулся, заметив, как тот махнул ему рукой, как бы предлагая поторопиться, раз уж опоздал.

Оказавшись внутри здания, парень, оглядываясь по сторонам, тихо бродил по гулким пустынным коридорам мимо многочисленных дверей, изредка встречая кого-либо. Заметив, как одна девушка открыла одну из дверей и скрылась из виду, Кузьма решил последовать за ней. Увидев его близко от себя, девушка засмущалась, невнятно что-то забормотала и замахала на него руками. Повинуясь её требованиям, Кузьма попятился назад, но, споткнувшись о порог, грохнулся на пол. Проходивший мимо молодой человек засмеялся: «Ты что, с ума сошёл? Или от любви к ней голову совсем потерял и побрёл вместе с ней в женский туалет?» Кузьма, улыбаясь в ответ, встал и пошёл дальше.

В самом конце коридора он, наконец, увидел приоткрытую дверь. Осторожно войдя через неё в какое-то помещение, он осмотрелся, и глаза его радостно заблестели – в углу на стойках стояли несколько гитар. Кузьма с нежностью взял один из инструментов, сел на стул, пальцами пробежался по струнам и начал наигрывать тихо мелодию песни «С чего начинается Родина?». Он играл с улыбкой на лице, уносясь душой в тайгу и мысленно любуясь её красотой. Увлечённый игрой и воспоминаниями о своих прогулках с папой и с другом Кисой по тайге, он даже и не заметил, как несколько девушек остановились у двери, слушая его игру и удивлённо глядя на него. Кроме своей необычной игры, он поразил их и своим видом – в нём всё было странно: одежда, обувь, лицо и манера держаться.

На фоне такой завораживающей мелодии, из другого конца коридора послышался стук каблуков, становившийся по мере приближения всё громче и отчётливее. Но это ни в коей мере не мешало проникновенному распространению музыкальных аккордов по периметру класса и примыкающей к нему части коридора…

Преподавательница игры на гитаре, шедшая к своему классу, ещё издалека заметила группу учениц, затаив дыхание слушающих чью-то игру, хотя их было довольно сложно чем-то удивить. Войдя незаметно в класс, она увидела странного парня, сидевшего в углу у окна и увлечённо играющего на гитаре. Окинув взглядом этого парня, педагог обратила внимание на его гораздо большего размера одежду, как будто снятую с чужого плеча, и необычную для играющего на гитаре позу: сняв обувь и упираясь ногами в батарею, он сидел, ссутулившись и облокотившись на спинку стула и прижимая к себе, как будто обнимая, гитару. При этом глаза его были совсем закрыты, а голова немного запрокинута назад. Никто и предположить не мог, что для него играть вслепую на гитаре в такой позе – обычное дело: в пещере, где кругом темень, держать гитару у груди возможно лишь опершись спиной о стену и согнув ноги.

Опытного педагога поразила его особенная манера щипков по струнам, и вызвало невольную улыбку то, как парень бил по струнам правой рукой, касаясь струн словно ребёнок, впервые исследующий неизвестный предмет. Но за этими хаотичными, по-детски дергающими, касаниями струн, следовали сразу же очень мягкие щипки. Педагог отметила также его особенный способ браться левой рукой за гриф часто не снизу, а сверху, пробегаясь ей по ладам быстро, как по клавишам пианино, в то время, как правая рука, что для неё было поразительно, касалась струн только большим пальцем.

Проводя по струнам кончиками ногтей своеобразным своей корявостью способом и роняя пальцы сверху вниз, а потом как будто ковшом подтягивая их кверху, парень точно попадал на струны, чётко извлекая звук, что особенно важно при быстром темпе игры. Педагог с удовлетворением заметила, что ногти на правой его руке выглядели аккуратными, а значит, он следит за ногтями, как и все гитаристы, тщательно и аккуратно обрабатывая их пилочкой. Могла ли она знать, что этот парень и в помине не слыхивал ни о каких пилочках. Конечно, учась играть в детстве на гитаре, Кузьма задумывался о состоянии ногтей и нашёл свой способ поддерживать их в нужном состоянии: он обтачивал ногти на шляпках гвоздей или на шершавых камешках до такой длины, чтобы ими можно было цеплять струны без труда, но и не сломать случайно во время лазания по деревьям, причинив тем самым себе боль.

Педагог по своему опыту знала, что отступать от строгих приемов классической игры на гитаре и касаться струн таким способом может позволить себе только очень опытный мастер, отчего она в недоумении подумала: «Где паренёк мог этому научиться, ведь его манера игры не только не соответствует никаким общепринятым правилам игры на гитаре, но даже кажется абсурдной и нелепой, как будто он впервые держит инструмент в своих руках».

Но выводы – выводами, а чувства – чувствами. Музыка, которая лилась из инструмента под пальцами этого странного парня, вызывала в женщине искреннее восхищение. Его грубые и мозолистые руки, покрытые многочисленными ранами, синяками и царапинами, как-то по-особенному нежно держали гитару и с какой-то диковатой лаской дёргали струны; а слегка дрожащие, видимо, от внутреннего напряжения пальцы превращали тем самым игру парня на инструменте в завораживающее зрелище. Он и гитара были словно единое целое, а издаваемая ими музыка рассказывала о таком одиночестве и тоске, что никого не могла оставить равнодушным.

Парень продолжал играть, уже открыв глаза и глядя куда-то перед собой, но по-прежнему никого и ничего не замечая вокруг. Он еле заметно улыбался, но за этой улыбкой прятались горечь и тоска, а слезы на его щеках и слегка вздрагивающий подбородок выдавали едва сдерживаемый плач.

Проникшись каким-то особым сердечным уважением к этому милому и странному в своём поведении парню, так душевно исполняющему красивую мелодию, педагог хотела как можно мягче к нему обратиться, но вышло всё равно строго:

– Неплохо для начала. Думаю, проучитесь с годик, и удастся сыграть чище. Кстати, вы у кого будете учиться?

В ответ на её вопрос Кузьма, сконфузившись оттого, что он, как оказалось, не один в помещении, быстро встал, опустил голову и улыбнулся.

– Или вы не поступили? – решила уточнить учительница.

Ответом вновь послужила лишь его обезоруживающая улыбка.

– Если вы такой скромный, что мне в учениках нравится, надеюсь, потом вы станете свободнее, что даст возможность раскрыть то, что в вас заложено. А талант в вас есть. Ну, а сейчас, юноша, вы меня извините, но я попрошу вас выйти из аудитории, у меня скоро следующее занятие, – обратилась она к Кузьме.

Тот послушно положил гитару, быстро обулся и решительно направился к двери. Оказавшись в коридоре, он заметил троих ребят, которые, как ему показалось, торопились к выходу, и пошёл за ними. Оказавшись, наконец, вне стен музыкального училища, он остановился у входа, радуясь с детской непосредственностью тому, что его не выгнали, а, наоборот, внимательно слушали.

Кузьма размеренно продолжал свой путь по оживлённому городу, когда рядом с ним притормозил автомобиль, из которого вышел молодой человек крепкого телосложения и вальяжной походкой направился к киоску с мороженым. Из салона его шикарного Мерседеса через нарочно оставленную приоткрытой дверцу доносилась мелодия. Это был «Полонез Огинского», которого Кузьма ещё никогда раньше не слышал.

Кузьме это музыкальное творение так понравилось, что он решил приоткрыть дверцу в салон пошире и присесть на краешек сиденья, продолжая с наслаждением слушать красивую мелодию. Завидев такое поведение незнакомого парня, водитель Мерседеса, успев купить порцию мороженого, вмиг вернулся к машине, грубо схватил Кузьму за руку и выпихнул резко из салона, сопровождая тирадой не самых лестных эпитетов в его адрес:

– Ты что, псих, оборзел вконец, решив мою тачку средь бела дня стырить? Пошёл быстро отсюда, козёл!

Проверяя по ходу такой словесной смелости всё ли в салоне на месте, в зеркале заднего вида он случайно заметил, как его «воришка», спокойно стоя рядом с машиной, с радостной улыбкой качал головой в такт «Полонеза». Такое поведение незнакомца показалось владельцу дорогого авто очень оскорбительным.

– Ты чего рожи корчишь, припадочный? – крикнул он Кузьме и грозно двинулся в его сторону. Кузьма быстро увернулся, отмахнувшись от крикуна, как от назойливой мухи, и продолжил кивать головой в такт музыке, что ещё больше разозлило хозяина Мерседеса и он ещё активнее стал наступать на Кузьму, попытавшись даже замахнуться на него свободной от мороженого рукой, но парень опять ловко увернулся.

– Ну, ладно. Раз так, я буду по-другому, – сказал он и, положив мороженое на сиденье авто, набросился на Кузьму с кулаками.

Однако Кузьма, кружась плавно и быстро то вправо, то влево, легко увёртывался от ударов, не отходя при этом от машины ни на метр.

– Ещё немного, и ты отлипнешь от моей тачки, – прокричал владелец авто, заметив, как парень ушёл в «глухую» защиту, а точнее наклонил голову к груди и руками полностью закрылся от ударов так, что все удары нападавшего попадали по рукам и локтям Кузьмы. Такой способ защиты часто применяется бойцами любых единоборств для экономии сил и для нащупывания слабых сторон противника, что не даёт шансов тому одержать победу. Кузьма же в данной ситуации делал так исключительно для того, чтобы, оставаясь на месте, спокойно дослушать понравившуюся ему мелодию, в то время как соперник яростно, но безрезультатно продолжал сыпать на Кузьму один удар за другим.

Мог ли подумать этот городской житель, что так ловко уходить от ударов и принимать их без вреда для себя «воришка» научился в играх с медведем. Ведь, когда Киса повзрослел, игры с ним стали для Кузьмы настоящим испытанием, но помогли ему в совершенстве овладеть искусством защиты.

Вся сцена спонтанно возникшей потасовки у случайных прохожих вызвала только смех. Нанося невозмутимо защищающемуся Кузьме многочисленные удары, разгорячённый и раздосадованный водитель быстро выбился из сил и, когда полонез закончился, автовладелец был уже настолько вымотан в большей степени даже морально, чем физически, что еле мог устоять на ногах.

К потере его психологического равновесия привели бесспорно один за другим следующие промахи в первой части поединка, но больше всего, конечно, выбила из колеи непринуждённая улыбка Кузьмы, не сходившая с его лица на протяжении всей комедийной потасовки. А любая улыбка соперника, как известно, вызывает злость и заставляет организм раздраженно напрягаться. Добрый по своей природе человек после такого казуса, конечно, очень быстро придёт в себя, а злой может и сутки спустя находится в раздражённом состоянии…

Как только музыка завершилась, Кузьма развернулся и, покинув место «схватки», спокойно, как ни в чём не бывало, продолжил прерванный путь.

– Что, струсил, ноги делаешь? – торжествующе прокричал ему вдогонку владелец машины. – Правильно, что дёру дал, а то бы я тебя проучил. Таких, как обычно, я всегда одной левой давил!

Довольный тем, как грозно и, вероятно, обидно для соперника, он высказался, парень плюхнулся на сиденье и, взяв в руки подтаявшее мороженое, с досадой произнёс: «Ну вот, весь аппетит мне испортил. Моё любимое клубничное мороженое почти всё растаяло».

В данном случае наш «герой» – обладатель машины – вполне порядочный и добродушный парень, и поэтому, заставив себя съесть своё любимое мороженое и, быстро восстановив силы, поедет дальше. А на следующий день с улыбкой будет рассказывать всем своим знакомым и друзьям, как он «махался» с одним бывалым, и как этого бывалого замучил…

Глава 8

Нападение на кладбище

Был поздний вечер. Рабочий день на гостиничной кухне близился к завершению. Люся, ставшая за время совместной работы с Вероникой её подругой, искренне похвалила коллегу:

– Ты молодчина. С тобой хорошо и легко работать. Я поговорю с начальницей – может, тебя на работу насовсем возьмут, ну и зарплату, конечно, прибавят.

– Спасибо! – отозвалась с благодарностью Вероника.

– Слушай… Извини, что раньше не поинтересовалась. Как у тебя с жильём? – участливо спросила Люся.

– Пока никак. Первую ночь на улице ночевала, а так на вокзале приходиться кое-как спать, – вздохнув, ответила Вероника.

– Вокзал, подруга, он и есть вокзал. Там всяких хватает, и небезопасно поэтому там ночевать… – недолго думая Люся вырвала из записной книжки листок и что-то написала на нём: – Вот тебе адрес моей тёти, – сказала Люся, протягивая Веронике записку и добавила: – Скажешь, что Люся послала тебя к ней и просит на первый случай принять. Потом что-нибудь придумаем. Здесь я тебе написала номера автобусов… Только смотри, не опоздай на последний маршрут, а то идти пешком вечером одной страшновато будет – дорога идёт вдоль кладбища. Я бы с тобой пошла, но меня муж ждёт. Ругать будет, если задержусь. Ревнивый он у меня.

– Я не боюсь, – заверила её девушка и направилась к раздевалке.

– Извини. Я немного задержусь, – сказала Люся, по-хозяйски осматривая помещение кухни. – Надо кое-что доделать. Да и мужа дождусь здесь. Обещал заехать за мной по пути.

Переодевшись и приведя себя в порядок, Вероника вышла через служебный вход из гостиницы и пошла по улице, опустив голову вниз, ничего не замечая вокруг себя. В этот же момент, выйдя из лимузина, к центральному входу направлялись Джулио и Луиза. Оглянись Вероника случайно в их сторону или задержись она хоть на минутку у входа, их встреча могла бы состояться. Но судьба и на этот раз распорядилась иначе. Вероника шла по своему пути, спрашивая у прохожих, как ей добраться до нужного адреса, а Джулио, устало шагая и глядя в задумчивости только себе под ноги, направлялся в свой номер.

Вечером того же дня Кузьма, целый день бродивший в поисках отца по улицам города, выбрался на его окраину, чтобы хоть немного отдохнуть в тишине от утомительного шума и суеты. Заметив невдалеке на поляне группу больших деревьев, около которых не было привычного для города яркого освещения, Кузьма быстро направился в их сторону. Приблизившись он обнаружил, что деревья окружены высокой металлической оградой – это обстоятельство очень порадовало утомлённого путника. Он понял, что посторонние люди не нарушат здесь его покой. Ловко преодолев ограду, Кузьма осмотрел деревья и, выбрав среди них самое высокое, без труда залез на него и стал готовиться к ночёвке на… городском кладбище.

У читателя, конечно, может возникнуть вполне разумный вопрос: каким образом Кузьма оказался на кладбище? Объяснение этому простое. Впервые в жизни попав в город, Кузьма был весьма напуган большим скоплением людей, а также обилием света и шума вокруг. Пытаясь найти спокойное место, он перемещался от одной точки к другой, постоянно меняя направление своего движения, но, к сожалению, везде было по-прежнему шумно и многолюдно. Исследовав многие места в городе, он заметил, что меньше всего шума и почти нет людей там, где растёт много высоких, старых деревьев, а сохраняются таковые как раз на заброшенных городских кладбищах. А с могилами рядом Кузьме было находиться привычно, ведь в пещере он жил и спал рядом с захоронениями Никиты и его мамы. К тому же, папа ему говорил, что находясь рядом с ними, ты охраняешь их покой, хотя никто из них этого не видит.

Высокие деревья попадались Кузьме и в лесопарках на территории города. Они помогали искать отца способом, который сын считал очень эффективным: выбрав момент, он быстро и незаметно взбирался на дерево и, удобно там устроившись, смотрел сверху на людей, проходивших мимо, по детской своей наивности полагая, что однажды увидит среди них Святослава.

Когда такие наблюдения не давали результатов, Кузьма не раздумывая перебирался в другое место. Заметив похожего на Святослава человека, он мигом спускался с дерева, чтобы разглядеть того ближе, но, несмотря на свою проворность, всё равно часто терял двойника из виду. Постояв некоторое время в недоумении и растерянности, он шёл искать другой «наблюдательный пункт». Порой, увидев со спины мужчину, похожего на отца, Кузьма пускался сломя голову его догонять. Догнав, он внимательно вглядывался в его лицо, но, осознав, что ошибся, извинительно улыбался и, опустив голову, шёл дальше. Многие крутили пальцем у виска, приговаривая: «Ненормальный какой-то!», и быстро старались удалиться от него. Некоторые же отталкивали его с силой, осыпая грубыми ругательствами, значения которых Кузьма, конечно, не понимал, но по ненависти во взгляде обо всём легко догадывался.

Как мы уже знаем, иногда Кузьма выходил на оживлённую трассу и, незаметно проникнув под крытый кузовов попутного грузовика, добирался до другого города, где возобновлял поиски отца своим излюбленным способом наблюдения за прохожими с высоты дерева.

Хаотично перемещаясь из города в город и часто оказываясь там, где уже бывал, Кузьма медленно, но верно приближался к Москве. И вот, в один, может быть, не самый прекрасный день, он, наконец, оказался в столице, а точнее, именно на том кладбище, где случай вновь сведёт его с Вероникой при совершенно неожиданных обстоятельствах…

Добираясь до дома Люсиной тёти, Веронике пришлось проехать сначала на метро, затем на автобусе до остановки, где требовалась пересадка на другой автобус, на который она, к сожалению, опоздала и вынуждена была оставшуюся часть пути идти пешком. Небольшой – примерно с полтора километра – отрезок пути до предполагаемого места ночёвки пролегал мимо заброшенного кладбища. Уже почти стемнело и девушке стало не по себе от настораживающего безмолвия кладбища, но другой дороги не было, и ей ничего не оставалось, кроме как, набравшись смелости и пытаясь заглушить свой страх мыслями о хорошем, двигаться дальше. В данный период её жизни таковыми являлись, конечно, воспоминания о Джулио и ожидание скорой с ним встречи…

Состояние сладкой дрёмы Кузьмы, устроившегося для ночёвки на кладбищенском дереве, внезапно прервал пронзительный женский крик. Парень, не раздумывая, быстро слез с дерева и стал, крадучись, пробираться на звук непрекращающихся криков.

Осторожно спрятавшись за кустами, он увидел, как двое каких-то мужчин силой тащили девушку, держа её за руки. Та от испуга пронзительно кричала, призывая на помощь, и пыталась как могла от них вырваться. Бросив её на землю, один из хулиганов, неторопливо обошел её и встал сзади. Второй (видать, они делали такие вещи не впервые) встал спереди. Тот, кто был ближе, резко схватил кисти её рук, сложил их за головой жертвы и начал заматывать изолентой. Другой же наклонился и медленно стал расстёгивать на ней кофту. От леденящего кровь ужаса у Вероники сразу перехватило дыхание, отчего не было сил даже кричать. А когда он вытащил из внутреннего кармана футляр, а из него достал настоящий медицинский скальпель, который при свете луны стал устрашающе жутко сверкать, Вероника и вовсе была на грани обморока. В её голове мгновенно промелькнула догадка, что она попалась в лапы тех самых маньяков, о которых однажды слышала по радио. Оценив всю безвыходность своего состояния и потеряв всякую надежду на спасение, она на некоторое время потеряла сознание.

Такое её состояние нисколько не удивило бандитов. По своей мерзкой практике они заранее знают, что с такими жертвами будет позже, и знают, что будут в очередной раз проделывать дальше: мучить свою жертву и наслаждаться, внимательно наблюдая за её муками. Обычно маньяк – это одиночка. Но изредка два таких отщепенца объединяются для своих зверских деяний, получая обоюдно двойной эффект от содеянного.

Маньяк начал медленно проводить остриём скальпеля над грудью девушки. Видимо от боли, девушка пришла в себя. Широко раскрытыми от ужаса глазами она смотрела на него, не в состоянии ни крикнуть, ни шевельнуть даже губами. После этого мерзавец коснулся скальпелем её груди и стал медленно проводить им по её обнажённому до пояса телу. От невыносимой боли она застонала, а маньяк тупо засмеялся.

Всё происходящее видел и слышал Кузьма, подкрадываясь незаметно и бесшумно всё ближе и ближе. К счастью, попутный ветер заглушал легкий шорох его шагов, который временами всё равно возникал даже при его осторожном перемещении. Когда Кузьма подошёл совсем близко и в свете луны смог разглядеть лежащую на земле девушку, он вздрогнул – ему показалось, что это Вероника. Но даже, если это и не она, он всё равно должен во что бы это ни стало высвободить девушку из лап этих извергов.

Мысли в его голове молниеносно создали план спасения девушки. «Надо их отвлечь для начала и желательно поодиночке. Выманю пока того, что стоит ко мне ближе», – подумал Кузьма и тут же издал устрашающий медвежий рёв. Парень точно знал, что этот тип обязательно пойдёт в его сторону, услышав такой дикий рёв. И действительно, услышав громкий, протяжный звук, похожий на медвежий рёв, маньяк насторожился, но из любопытства решил увидеть собственными глазами источник этого звука и, подняв рядом валявшуюся сухую берёзовую корягу, направился в сторону кустов, за которыми скрывался Кузьма. Второй тоже повернул голову в его сторону, но остался стоять на месте.

Стоило маньяку с корягой в руках сделать несколько шагов, как вдруг, словно поражённый молнией, он замер на месте. Перед ним, как будто из-под земли, мгновенно появился восточного типа парень, который, не дав даже времени опомниться, быстро и мощно толкнул его руками в грудь так, что маньяк, как будто от удара ядра, согнувшись, отлетел и, описав в воздухе дугу, упал спиной на землю, успев только издать гортанный беззвучный стон.

Не мешкая ни секунды, Кузьма сразу набросился на второго и, повалив того на спину, взял его за волосы и стал затылком бить о землю в бешеной ярости, злобно и дико рыча при этом по-медвежьи.

Вероника, слыша этот рёв, заставила себя приподнять голову и чуточку приоткрыть глаза. Она была испуганно ошеломлена, видя словно в тумане, как кто-то бьёт кого-то головой о землю и при этом беспрестанно страшно рычит, как медведь. То ли от увиденного, то ли от боли в груди она тихо застонала. Услышав стон, Кузьма быстро отбросил от себя маньяка, и тут же кинулся к ней.

Освободив руки девушки, Кузьма прикрыл осторожно её грудь и нежно погладил её по лицу. Несмотря на своё тяжёлое состояние, Вероника приоткрыла глаза и удивлённо посмотрела на Кузьму, одарив его еле заметной улыбкой. Радость от новой встречи с бывшим её попутчиком помогла ей немного прийти в себя. Кузьма, ещё недавно находившийся в состоянии настоящего зверя, от её взгляда, исполненного нежной благодарности, превратился одномоментно в стеснительного и смущённого парня. Глядя на него, она еле слышно спросила: «Это ты?»

В ответ парень только робко на неё посмотрел, как будто извиняясь, и опустил глаза. В темноте не видно было, как его щёки слегка покраснели. Видя его стеснение, Вероника медленноподняла свою дрожащую руку и, слабо коснувшись его щеки, вновь потеряла сознание. Испугавшись за девушку, Кузьма бережно поднял её на руки, прижал к груди и что было сил побежал прочь с этого проклятого места.

Убегая, юноша успел заметить, как один из маньяков тихо уползал, произнося какие-то нечленораздельные звуки, но парню было не до него – он сейчас очень боялся за Веронику, за её здоровье. Только он мог ей помочь сейчас, но как? Он не знал, что делать в такой ситуации. Мысли путались, мешая прийти ответу на жизненно важный сейчас вопрос. К счастью, в памяти Кузьмы возникли слова отца о том, что люди не оставляют друг друга в беде, потому что несчастье может случиться с каждым человеком – и он решил идти за помощью к людям.

Такое единственно верное, по мнению Кузьмы решение, придало ему сил и юноша без передышки нёс Веронику уже около двух километров, но она так и не приходила в сознание. Но вот, наконец, она очнулась и тихо произнесла: «Пить…» Пытаясь исполнить её просьбу, Кузьма осторожно положил Веронику на землю и осмотрелся по сторонам. Невдалеке он заметил небольшую лужицу, а чуть поодаль, за редкими зарослями кустарника – какое-то строение. Набрав в ладони воды, он дал девушке немного глотнуть и, смочив ей лицо, снова взял девушку на руки. Приблизившись к зданию, парень положил её на скамью в надежде, что рано или поздно кто-либо из этого дома выйдет и обратит внимание на израненную девушку. Сам же подошёл в стоявшей неподалёку бочке, видимо, с дождевой водой, решив тоже немного утолить жажду. Сделав несколько глотков, он обернулся и, к своей радости, увидел, как к Веронике подошли две женщины в белых халатах. Спрятавшись за бочку, он наблюдал, как те осмотрели девушку, помогли ей подняться и, взяв под руки повели внутрь здания. На счастье обоих – Кузьмы и Вероники – в здании находилась больница, а две женщины были медицинскими работниками.

Примерно с полчаса Кузьма не сводил глаз с дверей здания и, только окончательно убедившись в том, что Вероника осталась в больнице, он облегчённо и радостно улыбнулся. Теперь он был полностью уверен, что она попала к хорошим людям, так как видел, как женщины в белых халатах гладили её лицо и с улыбкой её успокаивали. «Значит, они ей помогут», – с облегчением подумал Кузьма. Перед уходом он решил напиться воды из бочки и освежить немного лицо, но, заметив подъезжающую к этому зданию по хорошо знакомым ему уже приметам служебную машину милиции, мигом забыл про воду и осторожной, но быстрой поступью незамедлительно бросился обратно в сторону кладбища. Добравшись до места своего недавнего пристанища на дереве и почувствовав сильную усталость, он погрузился в глубокий, здоровый сон.

Как выяснилось позже, появление Кузьмы с Вероникой у больницы было очень своевременным. За то время, пока Кузьма нёс Веронику на руках, она потеряла не слишком много крови, что помогло ей быстро восстановиться. Наблюдая, как две женщины вели Веронику к зданию больницы, Кузьма мечтательно задумавшись, решил: «Я буду сюда приходить всегда, и буду ждать, когда она выйдет из этого дома, чтобы её всегда охранять потом». Но таким мечтам Кузьмы не суждено было сбыться, так как его самого ожидал ряд неприятных событий, одно из которых могло даже завершиться для него крайне печально.

Глава 9

В гостях у пожилой женщины

Утром одного ненастного дня, как обычно блуждая на окраине города с мыслями об отце, Кузьма приметил невдалеке маленький деревянный домик, окружённый садом, за которым виднелся небольшой лес. Приглядевшись внимательней, он увидел, как из леса медленно вышла старушка, едва таща на себе объёмную связку высохших веток, и направился в её сторону, движимый желанием помочь пожилой женщине. Добравшись до ограды своего дома, старушка, сделав шажок пошире, вдруг зашаталась, схватилась за спину и, сделав по инерции ещё пару шагов, упала. Кузьма немедленно бросился к ней и, освободив от упавших на неё веток, осторожно приподнял старушку.

Открыв глаза, она испуганно посмотрела на невесть откуда взявшегося незнакомца, но, увидев на его лице приятную улыбку, успокоилась и тихо произнесла:

– Спасибо, родненький мой. Но раз ты оказался рядом со мной, то, будь добр, помоги мне до своего дивана добраться.

Кузьма легко подхватил её на руки и понёс в сторону дома. Войдя в дом, Кузьма помог устроиться ей на диване. Старушка попросила его взять со стола термос и налить из него воду в резиновую грелку, которую она вытащила из-под диванной подушки. Пристроив грелку себе под спину, она прилегла, а Кузьме предложила, указав рукой на свободное рядом место, присесть ненадолго около неё..

– Ко мне, родненький мой, редко кто наведывается. Ты очень кстати оказался здесь. Одной трудновато было бы добраться до дома – спину не на шутку прихватило. До сих пор побаливает. Скажи мне на милость, кто ты такой и откуда? – спросила старушка, но в ответ Кузьма только молчаливо улыбнулся. – Ты прости, что я тебя об этом спрашиваю, прежде, как положено, не накормив тебя с дороги. Я вот только чуточку отдохну и накормлю тебя. По глазам видно, как ты очень хочешь есть. Правда, ведь? – ответа снова не последовало. – Но что я не спроси, опять молчишь? Наверное, у тебя не осталось сил говорить, пока нёс меня на себе, – предположила она, улыбнувшись, а потом и вовсе засмеялась. Поддержав её добрый юмор, Кузьма тоже засмеялся. – А раз так, – обрадовалась хозяйка домика, – то давай, мы с тобой сделаем так: я буду тебе подсказывать, что где лежит, а ты по моей подсказке будешь собирать на стол – а потом вместе поедим. Согласен?

В ответ парень широко улыбнулся и многократно закивал головой в знак согласия.

– Вот я смотрю сейчас на тебя и дивлюсь, как ты похож на моего мужа. Хотя он у меня по национальности был казах, а ты чем-то смахиваешь на китайца. Но вы оба так похожи друг на друга: оба смуглые, с худощавыми лицами, но особенно глазами вы оба одинаковые. Конечно, мой муж умер давно… Когда я открыла глаза и увидела перед собой тебя, я вдруг вначале даже опешила, подумав, не померещилось ли мне. Передо мной как будто возник живой образ моего мужа в молодости. Но потом отогнала эти мысли. Этого не может быть, так как его уж нет в живых.

Слушая её внимательно и следя за её руками, указывающими в нужных направлениях, он понимал, что и где из посуды и еды лежит, так что через каких-то полчаса они уже усаживались обедать. Кузьма придвинул столик прямо к дивану, а сам сел напротив. Сидя на своём любимом диване и неспешно кушая, пожилая женщина любовалась своим симпатичным и юным непрошеным гостем. Она глядела на него, проникаясь все больше необъяснимо тёплой материнской любовью к этому незнакомому до сего дня парню.

– Знаешь, вот смотрю я на тебя, и удивляюсь такому совпадению. Даже ешь ты так же, как кушал мой муж, – произнесла с улыбкой старушка, – без спешки, задумчиво и с добрым взглядом. Прямо как ты сейчас. Я никогда не забуду, как с ним мы познакомились. Это было в одно летнее жаркое утро. Увидев меня, обмахивающуюся платочком, он подошёл ко мне и вытащил свой платок. Он стал им тоже обмахивать мне лицо, приговаривая: «Эта жара не то что у нас в Казахстане». Потом он стал говорить о своей республике, в конце громко назвав свое казахское имя. Оно было труднопроизносимое для меня. В ответ на это я улыбнулась, помню, тогда и сказала: «А можно я буду тебя звать Кузьмой?» В ответ на мою такую для него непонятную просьбу, мой будущий муж засмеялся и сказал: «Называй, как хочешь, лишь бы это тебе нравилось». Вот так он и стал для меня Кузьмой.

Услышав своё имя, Кузьма неожиданно с удивлением посмотрел на неё и широко заулыбался.

– Ты что, не слышал такого имени? – удивилась женщина. – Хотя в наше время оно, действительно, очень редкое.

В ответ на её вопрос парень, продолжая смеяться, отрицательно закачал головой. Удивлённая такой реакцией, женщина в ответ тоже засмеялась, бросая на него вопросительные взгляды, а потом вдруг выпалила:

– Раз ты таким вдруг стал радостным, может, тебя тоже Кузьмой зовут?

В ответ, даже вскочив с места, Кузьма утвердительно начал кивать головой.

– Родненький мой, если б ты знал, как я рада, что угадала. Ты не представляешь, как я сейчас вдруг стала счастлива. Как будто в молодость вернулась. – Немного потупив взгляд, после небольшой паузы она продолжила: – Это было бы хорошо, но только это не вернуть уже никогда. Если бы ты знал, мой родненький, как в старости жить с постоянными и одними только мыслями о прошлом, когда всё больше и больше появляется желание снова быть молодой. Но не тут-то было: тело медленно, невзирая на это желание, дряхлеет, и все болезни выходят понемногу наружу. А ведь в молодости я, как и все, была красивой и спортом по-настоящему занималась: я на коньках хорошо бегала и даже выступала за свою страну, представляешь. А в те времена бегали ведь только на улице с постоянно согнутой спиной. При этом сразу не замечали, как она при таких тренировках быстро становится потной, а на улице лютые морозы часто в тот период бывали. И так целую зиму; и не один год, а несколько лет утомительных тренировок. Вот и получила в память о большом спорте воспаление, о чём нисколько не жалею. А теперь вот, чуть на улице холод или когда на спине тяжесть какую на себе несёшь, начинает сразу же спину прихватывать. Конечно, не раз обращалась и к врачам. Но те говорят всегда, надо ложиться лечиться в больницу. Лечь-то, конечно, легла бы, но тогда по хозяйству некому было бы хлопотать. Вот и приходится постоянно только грелкой лечиться. Как говорил всегда мой тренер, это самый верный способ лечения воспаления спины в сельской местности в пожилом возрасте. А я, живя на окраине, тоже, считай, что сельский я житель, хотя и числюсь городской жительницей.

В последнее время, Кузьма, у меня спина стала побаливать также после разных воспоминаний. Особенно она разболелась до того, когда ты меня подхватил. Ты как раз вовремя возле меня оказался. А теперь у меня ты в гостях, чему очень рада.

Видишь ли, родненький мой, ведь очень редко, кто у меня в гостях-то бывает, кроме моей подруги. Она только на днях у меня была. За неделю, что она у меня была, мы многое вспомнили. Представляешь, я с ней вместе училась в физкультурном техникуме. Потом вместе добровольцами, как спортсменки, пошли на войну. Почти всю войну вместе и провоевали. Только в конце войны нас перевели в разные места. Она войну заканчивала связисткой в Белостоке – в Польше как раз и располагалась одна из дивизий второго Белорусского фронта. А я в качестве медсестры войну закончила в Берлине. После войны я так и работала медсестрой до пенсии, а моя подружка до пенсии проработала учительницей физкультуры в уютном селе Семилей в Мордовии. Как хорошая лыжница, она очень этот вид спорта там подняла. С ней у нас ещё одно сходство есть: нам обеим лично награды вручали два легендарных маршала. Ей – Рокоссовский, а мне – Жуков. О себе не скромно говорить, за что получила награду. Скажу только, что маршал Жуков просто так, лично, не станет её вручать. А вот о награде моей подружки, Анны Андреевны Жидкиной, я всегда рада рассказать. Во время привала группы связисток, в которой была и она, её, как самую молодую попросили принести что-то очень нужное. Она отошла от своих, а когда вернулась, на том месте была большая воронка от взрыва бомбы и никого уже не было в живых. От страха она зарыдала и бросилась к стоявшей недалеко зенитной установке. Не умея стрелять, она палила вверх куда попало. И представляешь, Кузьма, она случайно сбила вражеский самолёт, который стал гореть, а потом и вовсе упал. А в это самое время на эту позицию прибыл маршал Рокоссовский и стал, можно сказать, свидетелем всего происходящего. Он снял со своего кителя награду и вручил лично ей. Потом обнял её и сказал: «Я так хочу, чтобы ты осталась жива …» Вот такие, родненький мой Кузьма, на войне бывали случаи. Конечно, война это страшная зараза, но глядя сейчас на прошлое, многие из нашего поколения всё же довольны своей жизнью, хотя и очень трудной. И ты, Кузьма, если тебе будет тяжело в жизни, не ругай никогда свою судьбу. Там, на небесах, Бог всё видит и точно знает кому доверить страдания, а кому прожигание в жизни. – Сделав паузу, она подправила грелку и продолжила: – Ладно… Не будем утомлять жизнь мыслями о прошлом. Поговорим о настоящем, которое надо очень беречь. Извини, что разболталась по душам с тобой, даже не сказав тебе до сих пор своего имени: меня баба Наталья зовут, – представилась бабушка и, зевнув от подступающей сонливости, прикрыла глаза и уже через минуту уснула.

Посидев возле неё недолго, Кузьма встал, накрыл её одеялом и стал тихо убирать со стола. Убедившись, что баба Наталья крепко спит, он со сложенной в тазик грязной посудой неслышно вышел во двор, аккуратно вымыл посуду водой из бочки, слегка нагретую солнечным теплом, и, немного просушив, отнёс обратно в дом. Вернувшись во двор и увидев у сарая воткнутый в пень топор, Кузьма занялся рубкой хвороста и веток, лежащих во дворе. Быстро перерубив всю кучу, он принялся их аккуратно складывать под невысоким навесом сарая. Закончив труды и воткнув топор на место, он зашёл в дом. К тому времени баба Наталья уже успела проснуться. Она подошла к нему и по-матерински обняла:

– Спасибо тебе большое, родненький мой, за то, что чистоту за собой оставил и помог с дровишками. Я всё в окно видела и, знаешь, в душе радовалась, что любишь трудиться. Как бы я хотела увидеть твоих родителей и поклониться им за то, что вырастили и воспитали такого сына, – со слезами в голосе сказала старушка.

Но, сказав это, женщина вдруг стала заметила, что лицо Кузьмы внезапно помрачнело. Почувствовав, что в душе парня происходит что-то неладное, она нежно прижала его голову к своей груди, а Кузьма, лишенный с младенчества материнской любви и ласки и впервые за всё время скитаний ощутив искреннее человеческое сострадание к себе и душевную теплоту, неожиданно для себя заплакал.

Погостив у бабы Натальи ещё несколько дней и убедившись, что спина её сильно не беспокоит, в одно раннее утро Кузьма ушёл так же внезапно, как и появился в её жизни, оставив на столе записку со словами: «Я буду к вам приходить. Вы очень хорошая бабушка».

Кузьма выполнил своё обещание: периодически навещал бабу Наталью, работая у неё по хозяйству и ухаживая за пожилой женщиной, но всегда уходил внезапно, не прощаясь. Она никогда не знала точно, когда он появится снова, но каждый его визит был для одинокой старушки огромной радостью, впрочем, как и для самого Кузьмы.

В очередной раз уходя из её дома, он интуитивно почувствовал вдруг, что долго с ней не увидится, потому что твёрдо решил, что не смеет возвратиться сюда до тех пор, пока не найдёт отца. Он поклялся себе, что когда найдёт его, то обязательно придёт к бабе Наталье и от всей души поблагодарит её за любовь и душевную теплоту по отношению к нему; и так же по-доброму и ласково обнимет старушку, как обнимал его часто отец.

Удаляясь от дома бабы Натальи Кузьма вновь окунулся в воспоминания о таёжной жизни, где отец всегда был рядом. Каждый раз, когда отец и сын завершали какую-либо работу, Святослав, крепко, но ласково обнимая сына, благодарил его за компанейский труд. Кузьма хорошо помнил слова отца: «Сынок, труд с радостью – это всегда полезный труд и он всегда тебе в нужный момент поможет в жизни». Именно беседы с отцом на разные темы в перерывах между делами и во время походов по тайге стали для Кузьмы единственным и бесценным источником знаний об окружающей жизни, на которые он мог сейчас опираться.

Кузьме вспомнилось, как однажды ранней весной они отправились в тайгу за берёзовым соком. Отец научил его делать особым образом выемки на березах и добывать сок, который был особенно полезен для изнурённого долгой зимовкой в пещере организма. Часто после еды вместо чая они пили отвары из трав, собранных в лесу. Например, в случае легкого недомогания и физической слабости они с папой делали отвар из листьев и кореньев левзеи. Это помогало очень быстро восстанавливать силы. О полезных свойствах этого травянистого растения Святославу рассказал как-то один из солагерников, с улыбкой сославшись на то, что не случайно эту траву обожают олени. Выкапывая корни этого растения своими копытами и тут же на месте их поедая, олени тем самым обеспечивают себе быстрое восстановление резвости бега. Как-то за чашкой «чая» из левзеи, рассказ о свойствах этого растения Святослав завершил своим излюбленным выражением: «И это, сынок, научный факт». Будучи ребёнком, Кузьма вряд ли правильно понимал выражение «научный факт», да это ему и не нужно было. Главное, что так сказал его папа. А если он так сказал, значит, это правда и сомнениям не подлежит.

Воспоминания об отце и их совместной жизни в тайге придавали Кузьме сил в поисках своего отца, а особенно помогали тогда, когда терялась уже всякая надежда найти его.

Как и предчувствовал Кузьма, его отсутствие в гостях у бабы Натальи по причине поисков отца длилось на этот раз значительно дольше предшествующих, но и на этот раз закончилось неудачей. Юноша был так этим разочарован, что как никогда нуждался в чьей-либо поддержке, и баба Наталья в этот момент была именно тем человеком, к кому просилась его душа. Впрочем, была и другая причина, почему, так и не найдя своего папу, он всё же появился здесь. Может быть, непрерывные дожди в последнее время, а, может, холода стали причиной того, что в одну из своих ночлежек на дереве в парке Кузьма почувствовал слабость. Вернувшись в домик на окраине, он уныло встал у дверей и безотносительно посмотрел на старушку. Заметив, что её гость совсем не улыбается и немного дрожит, баба Наталья дотронулась до его лба.

– Да у тебя жар, родненький мой, и ты весь дрожишь. Давай скорей раздевайся и в постель. – Она, быстро подошла к стоящей у окна кровати и, откинув одеяло, позвала его: – Кузьма, родненький мой, иди сюда скорей и залезай вот под это тёплое одеяло. Видать, ты не на шутку заболел, срочно надо лечиться, а то осложнение получишь.

Кузьма послушно снял с себя одежду и аккуратно, как учил его отец, сложил её на стул, хотя от приступов слабости его бросало в дрожь и шатало из стороны в сторону.

– Вот и хорошо, что лёг, мой прилежненький Кузьма, – проговорила старушка, удивлённо замечая, что даже в состоянии явной болезни парень не изменяет своей привычке складывать всегда свою одежду аккуратно. Достав из тумбочки аспирин, она набрала в стакан воды и подала всё это Кузьме. – Давай вот, прими таблетку и запей её водичкой. Вот так хорошо. А теперь, давай лежи, грейся и обязательно постарайся заснуть. Во сне болезнь быстрее уходит. А я в это время супу приготовлю тебе куриного, – сказала она, погладив Кузьму по голове. Поцеловав его в покрасневшие от болезни глаза, она плотно подоткнула вокруг него одеяло и принялась хлопотать на кухне.

Проведя около двух часов в беспокойном сне, Кузьма приоткрыл глаза и окинул взглядом дом. Увидев, что её гость проснулся, баба Наталья подошла к нему и, потрогав ладошкой его лоб, поняла, что высокой температуры уже нет. Она немного помогла больному сесть и опереться о спинку кровати. Потом налила в миску горячего супа и ласково попросила: – Дорогой мой Кузьма, даже если не хочешь сейчас есть, но тебе надо это обязательно сделать. Попробуй через силу поесть. А потом опять таблетки попьёшь, и также ещё надо будет поспать.

После порции ароматного куриного свежего супа парень основательно вспотел и, снова приняв из заботливых рук старушки аспирин, скоро вновь забылся в тревожном сне. Баба Наталья, не отходившая от изголовья его постели, услышала, как через некоторое время Кузьма закашлял, отчего проснулся и снова начал сильно дрожать. Его состояние так напугало пожилую женщину, что она, не раздумывая о дозировке лекарства, отсчитала сразу три таблетки и, протянув их Кузьме, скомандовала тихо: – Глотай все! – а потом, накрыв его одеялом, молила Бога о помощи.

До самого утра не сомкнув глаз просидела она рядом, вытирая лоб больного от выступающего пота. В эту тревожную ночь, Кузьма был для неё, наверное, самым дорогим на свете человеком. Под утро озноб ослаб, и Кузьма проспал почти до самого обеда. Проснувшись и придя в себя, он улыбнулся, легко приподнялся и сел на кровати, растерянно оглядываясь вокруг. Баба Наталья до слёз за него обрадовалась, но всё же немного пожурила ласково для порядку:

– Кузьма, дорогой мой, чего ты встал? Тебе ещё лежать надо, чтоб организм твой окрепнул. – В ответ на её слова, Кузьма широко улыбнулся и полез обратно под одеяло. – Я рада, что ты у меня такой послушный. Сейчас тебе попить немного компоту принесу. А потом, чуть попозже, тебе покушать горяченького супу дам. Ну а потом опять спать будешь. Сон – это самое лучшее средство от любой хвори, – и, наклонившись к нему, поцеловала его, накрыв плотнее одеялом. Кузьма почувствовал, как на глазах его выступили слёзы. Он был сейчас безмерно благодарен бабе Наталье за поистине материнскую любовь и заботу. Смутившись от нахлынувших на него впервые в жизни таких чувств, он с головой накрылся ватным одеялом, не в силах сдерживать всхлипывания, перешедшие в безудержные рыдания. Это был плач человека, перенёсшего тяжёлые испытания, но никогда не жаловавшегося ни на суровые условия жизни в тайге, ни на изматывающие будни безрезультатных поисков своего отца. Он рыдал, словно волк, загнанный в капкан безысходности незнакомой ему «цивилизацией», а баба Наталья сидела у его постели, глядя на его сотрясающееся от рыданий тело, скрытое одеялом, и вытирала платком нахлынувшие на неё слезы сострадания…

Благодаря неусыпной заботе бабы Натальи сильный организм молодого парня переборол болезнь, и уже через пару дней Кузьма был здоров. Он понимал, что должен снова идти за отцом, но оставить старушку, не попрощавшись, он не мог. Заговорить тоже всё же ещё не решался, поэтому, взяв бумагу и карандаш, коряво написал всё, что хотел сказать: «Когда найду своего папу, может, и свою маму найду, которая, как и я, очень давно тоже упала с неба, и которая тоже, может быть, как и я, живой осталась, я тогда опять приду к вам, бабушка Наталья. Вы для меня самая любимая бабушка. Не обижайтесь, что вас надолго оставляю одну. Я вас никогда не забуду».

Он смущённо положил эту записку перед сидевшей на диване бабой Натальей, и опустил виновато перед ней глаза. Та суетливо быстро надела очки и стала внимательно читать. Прочитав, она посмотрела на него и попросила присесть рядом:

– Родненький мой, сколько же на твою долю выпало испытаний, – причитала она, обхватив его голову и прижав к своей груди, – врагу такого не пожелаешь. Но Бог милостив, и, очень надеюсь, что он услышит тебя. Иди, Кузьма, с богом. А я за тебя буду молиться и надеяться только на хорошее… Я очень буду ждать твоего возвращения в мой дом. У меня теперь дороже тебя в жизни никого нет.

Глава 10

После долгих разлук

Прошло около недели с того момента, когда Валентина Николаевича забрали с вокзала на «скорой». К счастью, ничего серьёзного у него не обнаружили. Доктора привели его скачущее давление в норму, подлечили нервную систему и, насытив его в меру витаминами, «поставили» на ноги и выписали из больницы.

Перешагнув ворота больничного двора, он первым делом направился на вокзал, где в кассе без сложностей купил билет на электричку. Недалеко от кассы на тумбе для объявлений по-прежнему висела афиша с анонсом концертов итальянского певца Джулио Винсетти. Дожидаясь на перроне электричку, он задумался о Веронике и о тёплой, откровенной с ней беседой, сожалея о том, что они так нелепо расстались с ней.

Так, в думах, сидя удобно в вагоне электрички и не заметив, как быстро прошло время, Валентин доехал до нужной ему остановки. Пройдя пешком ещё с полкилометра, он, наконец, добрался до дома, где когда-то давным-давно жил, и где прошли его самые счастливые годы. Этот дом он не забывал никогда. Скитаясь по жизни, он очень часто думал о нём, как о своём единственном и всегда ждущем его, вечного странника, пристанище, где остались его любимая жена, к сожалению, безвременно рано ушедшая из жизни, и любимая дочь Валя, которая большую часть своей жизни росла без него. Этот дом нравился ему тем, что построен был на очень красивом месте, а вечерами около дома было удивительно тихо. И вот, оказавшись, наконец, у милого сердцу дома, где всё, вплоть до каждой веточки акации во дворе, было для него родным и знакомым, Валентин ощутил на душе прилив какой-то необыкновенной лёгкости, отчего захотелось припасть к земле ничком и расцеловать её.

Он постоял недолго во дворе, вдыхая вечерний аромат акации, а потом решительно направился к дверям дома, но неожиданно замедлил шаг: проходя мимо дерева, он заметил какую-то валявшуюся на земле газету. Что-то заставило Валентина поднять её и развернуть. С фотографии на газетной странице на него опять глядел Святослав.

Вдруг какой-то непонятного происхождения шорох заставил мужчину прислушался. Шорох доносился откуда-то сверху. Запрокинув голову назад, Валентин с удивлением разглядел среди ветвей дерева молодого человека с восточными чертами лица, который уже через мгновение, спрыгнув с дерева, выхватил из рук Валентина газету и, не проронив ни слова, отошёл в сторону. Сев на бревно, он развернул газету и стал разглядывать в ней что-то, не обращая внимания на Валентина.

Как, наверное, читатель уже догадался, Валентин случайно встретил Кузьму, который часто наведывался сюда, так как беспокоился за оставленного им в этом доме молодого мужчину и живущих тут женщин, к которым очень привязался.

Валентин уже собрался пойти к дому, но что-то в глубине души заставило его подойти к парню, который по-прежнему внимательно разглядывал фотографию Святослава, не замечая присутствия Валентина. Когда он подошёл совсем близко к парню, Кузьма безнадёжно повернул голову в сторону мужчины и, словно прося помощи у Валентина, умоляюще на него посмотрел, а потом беззвучно произнёс одними только губами:

– Па-па.

Валентин, поражённый услышанным и внимательно всматриваясь в его полные слёз глаза и вздрагивающие губы, от слабости опустился на колени и после небольшой паузы прошептал:

– Ты сказал папа. Он что, твой папа, этот человек на фото?

В ответ «китаец» вымученно улыбнулся, опустил голову и слегка кивнул головой. Не веря своим ушам, Валентин в оцепенении прикрыл глаза и, наклонив голову вперёд, на некоторое время перестал даже дышать. Когда он поднял голову, молодого человека рядом уже не оказалось. Валентин настолько был взволнован, что почувствовал, будто на какое-то время потерял чувство реальности. В то, что парень назвал Святослава своим папой было трудно поверить, но он сказал это с такой проникновенностью и грустью в глазах, что отпадали всякие в том сомнения. Что всё это могло значить? Валентин так ушёл в свои мысли, пытаясь найти ответ на возникший вопрос, что даже не услышал удаляющихся шагов этого парня. Хотя не услышал бы он их в любом случае, потому что Кузьма с раннего детства вынужден был в целях безопасности для жизни научиться передвигаться бесшумно. Крайняя осторожность и ежеминутная готовность к защите от нападения диких зверей были нормой таёжной жизни.

Валентин медленно поднялся и, убедившись, что парня нигде поблизости нет, направился к дому. Он хотел было уже открыть дверь, но неожиданно передумал. Поставив чемодан на веранде под лавку, мужчина почти бегом отправился обратно на станцию и сел в электричку. Под размеренный стук её колёс в голове беспрестанно вертелись вопросы: «Как же так? И как всё это понимать? Какая связь между этим парнем и моим другом Святославом? Кто они друг другу? Если это действительно сын его друга, то почему он об этом не знал раньше? Ведь у нас со Святославом секретов друг от друга не было. Что-то здесь, наверное, идёт от жизни в тайге. Но что?» За ответами он решил направиться к своему фронтовому другу, дружба с которым, несмотря на все жизненные «перипетии», никогда не прекращалась. Внук друга – Кирилл – был адвокатом, с помощью которого Валентин и надеялся выяснить, что связывает Святослава с этим парнем, который назвал его папой.

В тюремной комнате для свиданий сидели рядом Валентин и Кирилл в ожидании встречи.

– Без тебя мне было бы сложно попасть сюда, – с благодарностью признался Валентин адвокату, – и без тебя я бы вовсе не узнал, где его искать. Спасибо тебе, Кирилл за свидание с ним.

– Я вам, Валентин Николаевич, всегда готов помочь. Мне дедушка часто рассказывал о случае с подбитым на войне танком, из которого вы почти полуживыми вытаскивали всех, в том числе и моего дедушку. Если бы не вы, он бы там и сгорел.

– Твой дедушка, Кирилл, был в нашем экипаже моим командиром, но, кроме того, он всегда был отличным мужиком. Мы с ним были настоящими друзьями на фронте, да и после войны, – скромно произнёс Валентин и медленно поднялся со стула, обратив взор на двери – в комнату для свиданий завели Святослава.

– Здравствуй, Николаич! – постарался бодро поприветствовать своего друга Святослав. – Вот, Валя, и свиделись, – добавил он, немного сбросив бравый тон, учитывая реальное своё положение. – Не всё в жизни гладко бывает… Я очень рад тебя видеть, Валя. С Фёдором мы очень часто о тебе говорили и всегда по тебе тосковали. Как жаль, что он от нас рано ушёл. Без него в этой самой тайге было бы трудно выжить. Втроём мы жили там, как одна семья.

– Ты говоришь «мы втроём»? – переспросил Валентин. – Как это, Свят, понимать?

– Это, Валя, очень необычная история и одним словом её не объяснишь,– протяжно выдохнув, объяснил Святослав.

– Я, Свят, недавно у своего дома видел твоего сына; он тебя ищет, – неожиданно огорошил его старик.

– Ты, Валя, что-то путаешь. Не может этого быть. Он там в тайге остался… – слабо веря словам Валентина, удивился Святослав.

– Он похож на китайца? – задал наводящий вопрос старик.

– Не только, Валя, похож, а и есть самый настоящий китаец, – подтвердил Святослав и с нескрываемым волнением продолжил: – Валя, если ты говоришь, что он оказался здесь, в городской обстановке, то я за него очень боюсь. После жизни в тайге он здесь как будто на другой планете оказался. Где он сейчас интересно? Наверное, один Бог знает. Как он стал моим сыном, я тебе об этом потом всё подробно расскажу, если представится такой случай. Боюсь, что на этот раз не отвертеться. Помнишь того «кума» на зоне, которого после того, как я «откинулся» с зоны, вежливо «отпустили» со службы… Так вот…

– Я понял, Свят, потерпи немного, думаю, скоро всё образуется, и встретишься ты, наконец, со своим сыном, – попытался ободрить его Валентин.

– А твоего брата Фёдора по его просьбе мы похоронили в тайге возле охотничьего домика, – поведал Валентину Святослав, уточняя тем самым конкретное место последнего пристанища его брата. – И хочу сказать тебе огромное спасибо за него. Ему мой сын очень нравился, и он старался всегда заботиться о нём. А Кузьма (так зовут моего сына) к Фёдору относился всегда как к очень доброму своему дяде. Он об этом любил часто признаваться, когда, вспоминая о нём, начинал говорить. Как жаль, что его не стало… и знаешь, о чём думаю, Валя, оставив тайгу? О том, что… как время быстро летит.

– Да, ты прав, Свят, время летит так быстро, что…– тихо и задумчиво произнёс старик.

– И никогда не вернуть его… А как хотелось бы, если бы ты знал, всё начать сначала,– с сожалением добавил Святослав.

– Ничего, наверстаем, надеюсь, ещё, – уверенно сказал Валентин и подмигнув, добавил: – Нам не привыкать жить в вечной «догонялке» с самими собой.

Затем Валентин и Святослав в полном молчании долго просто смотрели друг на друга: им не нужны были сейчас абсолютно никакие слова, они понимали всё и так – одними взглядами. Это были взгляды двух одинаково чувствующих жизнь людей – людей, переживших не самые приятные моменты в своей нелёгкой жизни, но при этом не потерявших в себе ничего человеческого, а наоборот, приобретших хрупкость души и нежность взаимопонимания. Такие люди всегда дорожат своей дружбой – мужской и крепкой, оставаясь друг для друга, словно близкими по крови.

Ближе к вечеру в доме на окраине посёлка за накрытым к ужину столом сидели Егор в окружении Тамары Васильевны, Валентины и её дочери Люды. Они мирно о чём-то беседовали. Услышав какой-то шум у дверей веранды, Валентина, удивлённо окинув всех вопросительным взглядом, мол, «что это может быть?», встала и направилась к выходу. Открыв дверь, она лицом к лицу столкнулась со стоящим на пороге незнакомым пожилым мужчиной и, от неожиданности растягивая слова, пригласила незваного гостя войти в дом: – За-хо-ди-те…

Егор, не поверив своим глазам, удивленно воскликнул: «Вот это да!» и, подойдя к Валентине, радостно прошептал ей:

– Вот, Валя, и дождалась ты его. Это твой папа.

Услышав такую неожиданную и радостную весть, Валя растерянно повернулась к Егору:

– Что? Папка? Мой?

Чтобы снять с дочери волнение, Валентин Николаевич подошёл к ней и нежно, прослезившись, обнял её.

– Вот, доченька моя, и свиделись наконец-то с тобой.

– А я тебя ждала, папочка! – прошептала, всхлипывая, она.

Заметив девочку, устремившую на него пристальный взгляд, Валентин Николаевич улыбнулся, а затем, рассмеявшись, проговорил, обращаясь к ней:

– Ну, а ты чего меня так внимательно рассматриваешь, словно прокурор свою жертву?

– Люда, это твой дедушка! – представила долгожданную в их семье «жертву» Валентина своей дочери, которая от такой неожиданности на время буквально потеряла дар речи.

Валентин подошёл к внучке и погладил её по голове.

– Я всегда тебя такой себе и представлял…– ласково обняв её, сказал Валентин Николаевич.

В ответ Люда улыбнулась и, глядя Валентину в глаза, озорно спросила:

– Какой?

– Очень красивой, – ответил он не задумываясь и крепко прижал её к себе.

– А у нас, папа, гостья в доме. Познакомься вот, – сказала Валя, показывая на Тамару Васильевну.

Та суетливо подошла поближе к Валентину, пытаясь без очков внимательно его рассмотреть.

– Здравствуй, Тома! Что так рассматриваешь меня внимательно и не узнаёшь? – обратился к ней неожиданно для всех Валентин.

– Ты что, папа, её знаешь? – удивлённо спросила Валентина у своего отца.

– Ещё как я её знаю, – ответил Валентин, поглядывая, прищурившись, на Тамару Васильевну.

– Тамара Васильевна, это что, правда, что вы с моим папой знакомы?

– Я? Не помню, – отрицательно покачала головой женщина.

– Ладно, Тома, на первый случай так и быть, как говориться, прощаю. Но близких своих друзей забывать нехорошо, тем более когда-то даже любимых… – постепенно сбавляя тон, совсем тихо завершил нравоучительную речь Валентин.

– О каких любимых вы говорите? – удивлённо уставилась на него старушка.

– Ты что, и правда меня, Тома, не узнаёшь? – наступал Валентин.

– Нет, – не сдавала позиций Тамара Васильевна.

– Ладно, раз так, зайду с другой стороны. Давай внимательно вспоминай, кому ты когда-то говорила: «Только самый настоящий глупышка может поехать за двадцать с лишним километров в город за одной-единственной лишь розой для любимой». Я, Тома, часто любил с ветерком на лошади прокатиться в город. Вот там-то и купил однажды тебе цветок, как-никак, городской. Ну, что, не вспомнила? Ещё нет? Тогда, давай сделаем по-другому: вместе вспомним давай сейчас вашего соседа-«буржуя», который любил покуривать только дорогие папиросы, которых, конечно, никогда в деревне не было; вот по этой самой причине он и посылал меня за ними на лошади в город. Хотя он для нас никаким «буржуем» не был. Просто этот хороший дядька всегда одевался очень аккуратно и по моде, вот за это и прозвали его, если помнишь, «буржуем». Знаешь, когда я вместо сдачи купил тебе тогда цветок, он и виду не подал, догадавшись, наверное, что это я для тебя купил. Мы его все звали почему-то Культяпкой – дядькой Васькой. Раз улыбнулась, наконец-то, мне, значит, вспомнила. Прав я, Томка?

– Валя, неужели это ты, мой любимый первый мальчик? – проворковала пожилая женщина.

– Свершилось, Тома, наконец-то меня вспомнила, – обрадовался Валентин.

– Папа? Тамара Васильевна? – недоумевала Валя. – Что это за индийское кино здесь происходит? Объясните нам.

– Да, Валя, твой папа – моя первая в жизни любовь; и первый парень, с кем однажды вечером на крыльце я поцеловалась, – смущённо призналась Тамара Васильевна.

– И я тоже… – засмущавшись слегка, сказал Валентин Николаевич.

– Вот так встреча, – удивившись, протянула Валентина.

– Но это ещё не все приятные новости, Тома, – добавил Валентин.

– Это ты о чём? – засмеялась Тамара Васильевна, – не жениться ли на мне решился.

– Как сказать… Как сказать… – оставив её в догадках проговорил Валентин. -Ладно, «сюрпризом» я чуть попозже тогда тебя обрадую. – И дипломатично уходя от щекотливой темы разговора, воскликнул: – В этом доме будут, наконец-то, меня угощать или нет?

– Папа, а Егор нам от тебя недавно целое богатство передал, – поделилась приятной новостью молодая женщина, начав собирать на стол.

– Если бы не один какой-то оказавшийся в нужный момент рядом со мной китаец, всё это богатство навсегда было бы потеряно… – назвав истинного виновника появления богатства, признался Егор.

– Я этого парня сегодня возле нашего дома видел, – задумчиво поглядев на Тамару Васильевну, добавил Валентин.

– Раз он в этом очень помог нам, тогда надо его домой пригласить в гости к нам зайти, – предложила, путаясь в словах, Люда.

– Его сейчас там нет, но, я обещаю, что его мы обязательно найдём, – заверил Валентин Николаевич.

Дослушав до конца слова Валентина, Тамара Васильевна, кивнув, продолжила:

– Он здесь редко появляется, но мы, разумеется, стараемся его голодным не оставлять, и даём ему всегда поесть. Вот только уговорить его войти в дом нам не удаётся. Уж больно, видать, он стеснительный и робкий от природы. Для нынешнего поколения – это такая редкость. Видать, родители на своем примере его так воспитали.

Услышав это откровение от Тамары Васильевны, Валентин немного улыбнулся и, посмотрев с хитрым прищуром Тамаре Васильевне в глаза, еле слышно проговорил:

– Эх, Тома, Тома… Скоро всё узнаешь. – Но это в большей степени было произнесено Валентином для себя, а не для неё.

Поужинав, Тамара Васильевна, не привлекая внимания, ушла отдохнуть к себе в комнату. Валентин никак не мог наговориться с дочерью после долгой разлуки и уже поздним только вечером постучал в дверь комнаты Тамары Васильевны. Получив разрешение войти, он несмело шагнул внутрь и присел рядом с ней, собираясь преподнести обещанный «сюрприз».

– Ну, как у тебя здоровье, Тома? Терпимо? – начал он издалека подбираться к главной теме разговора.

– Какое там к старости здоровье, Валя, – посетовала старушка. – Одни охи… и ахи…

– Ничего, скоро всё войдёт в норму, – обнадёжил он пожилую женщину.

– Чем ближе, Валя, к старости, тем неспокойнее становится на душе. За грехи свои по жизни приходится расплачиваться сполна. Они как черви засели глубоко в голову и не дают ни минуты покоя. Если бы можно было всё начать сначала, – с сожалением произнесла Тамара Васильевна.

– Тома, за свою непростую долгую жизнь, я пришёл к одному интересному выводу. Он состоит в том, что начать жить никогда не поздно, – изрёк самостоятельно выведенную мудрость Валентин.

– Тебе так говорить легко. Ты вот со своими поздно, но всё-таки встретился…

– А тебе, Тома, что, скажи на милость, мешает это сделать? – спросил Валентин, с доброй хитринкой в глазах поглядывая в сторону Тамары Васильевны.

– Мертвых, Валя, не воскрешают, – вздохнула женщина и заплакала.

– Ладно, Тома, не буду тебя больше мучить… и скажу прямо – твой сын жив! Я недавно видел его.

– Что?! – обескураженная такой новостью, осторожно привстав на дрожащих от волнения ногах с кровати, воскликнула она.

– Знаешь, Тома, я про историю с кражей ваших с мужем накопленных денег знаю ведь, – признался после паузы Валентин. – Понимаешь, когда твоего сына посадили в тюрьму, а потом перевозили к нам на зону, их машина попала под поезд, тянувший цистерны с горючим. Не знаю, как всё там происходило подробно, но то, что там творилось что-то ужасное, это факт. От разлива горючего машина загорелась и многие находившиеся там моментально погибли, а Святослав, твой сын, хоть и получил множество ушибов и ожогов, но, к счастью, остался жив. На зоне в бараке, куда он после этого попал, он лежал рядом со мной – на соседней койке. Когда он мне по моей просьбе обо всём подробно рассказал, он мне пришёлся как-то сразу по сердцу. А когда же он нарисовал твой портрет в молодости и признался мне, что это его мама, и потом, когда узнал от него, как родителей зовут, и откуда он родом, я тут же понял, что он твой сын. С этого момента я его полюбил, как родного сына, и, так как в уголовной среде у меня был кое-какой авторитет, на зоне его никто не смел обидеть. Потом, когда представился удобный для него случай, поучаствовав в его с зоны побеге, я спрятал его в доме своего родного брата Фёдора. Ты его должна помнить. Дом находился в тайге. Знаешь, Тома, на его месте я бы тогда эти ваши сбережения тоже бы, наверное, украл. У него, если честно, другого не было выхода. Если бы он не отдал тогда крупный долг, то его бы просто убили.

Я и сейчас бы о нём ничего не узнал, если бы не одна в газете статейка о нём, где, кстати, есть и его фотография. Когда я случайно увидел эту статью, я очень расстроился, что его поймали. Всё это время он жил в тайге под чужим именем. Сейчас он пока находится в тюрьме. Что будет с ним потом, время покажет, но я думаю, что адвокат – внук моего фронтового друга – Кирилл,со временем постарается ему помочь. По его словам, начинают появляться варианты как это сделать, – постарался успокоить Тамару Васильевну Валентин Николаевич.

– Неужели, Валя, и правда, он жив? Мне как-то не верится… – с сомнением спросила пожилая женщина.

– Да, Тома, это правда. Он действительно жив.

– Господи, спасибо тебе и прости меня… Валя, не уходи, пожалуйста, пока. Посиди со мной немного, – произнесла Тамара Васильевна и тихо заплакала.

Она плакала, не понимая сама от чего – от радости или от горя – льются слёзы, а Валентин сидел с ней рядом, понимающе поглаживая её с годами огрубевшую руку.

Адвокат Кирилл постарался сделать всё возможное, чтобы уже на третий день состоялось долгожданное свидание Тамары Васильевны со своим сыном. По короткому пути от ворот до комнаты свиданий она так сильно волновалась, что Валентину приходилось беспрестанно её успокаивать. Даже тогда, когда они рядом с адвокатом сидели уже в комнате в ожидании появления Святослава, он постоянно повторял: «Не волнуйся, Тома! И ничего не бойся!»

И вот на пороге комнаты для свиданий, наконец, появился её сын – Святослав. В этом исхудалом, с осунувшимся лицом мужчине она вряд ли узнала бы своего сына, случись ей увидеть его в общем потоке людей. Святослав же, наоборот, лишь только взглянув на эту исстрадавшуюся за долгую жизнь пожилую женщину, мгновенно и безошибочно узнал в ней свою мать. В глубине его души таилась огромная любовь к ней. Несмотря на то, что именно она в одночасье перевела его жизнь в иную плоскость, он ни коим образом не считал её источником своих жизненных трудностей, и такое отношение к ней легко читалось сейчас в его взгляде на дорогого ему человека – маму. Уловив проскользнувшую на его лице еле заметную улыбку, Тамара Васильевна, ответила ему по-матерински доброй и нежной улыбкой и, слегка коснувшись его руки, наконец, дрожащим голосом вымолвила:

– Здравствуй, сыночек…

– Свят, прошлое не вернуть. Не обижай её. Мама у всех всегда только одна, – напутствовал по-отцовски Валентин, выходя вместе с Кириллом из комнаты, чтобы оставить мать и сына наедине.

Оставшись одни, они ещё долго смотрели друг на друга, не проронив ни единого слова. Из глаз Тамары Васильевны тихо катились слезы, а Святослав, держа мать за руки, время от времени поглаживал их, еле сдерживая эмоции, к чему приучила его суровость таёжной жизни.

– Почти тридцать лет тебя не видел, – наконец произнёс он.

– И во всём этом виновата только я. Не вини за это меня и не держи зла, – попросила у сына прощения мать.

– Я не держу на тебя зла, – успокаивал свою мать Святослав. – Но только вот обидно, что вся моя жизнь стороной незаметно и быстро прошла у меня, да и у тебя тоже. Это очень печально. Но, знаешь, мама, теряя в одном, мы часто находим в другом. Судьба за мои невзгоды даровала мне сына и доброго друга Фёдора. Он, как ты, вероятно, знаешь, родной брат Валентина Николаевича – очень близкого мне тоже человека. Без них мне бы было бы очень трудно в жизни…

– Валя мне всё подробно рассказал о тебе. О вас с ним… Обо всём, – поддержала сына мать, а сын добавил:

– Он постоянно меня всегда и везде оберегал, как родного сына. По доброте человеческой они с Фёдором очень похожи.

– Да, это всё так, – подтвердила Тамара Васильевна.

– Вы что, очень хорошо знали друг друга? – поинтересовался Святослав.

– Да, сынок, знали… И очень даже близко.

– А он мне ничего об этом не говорил, – с сожалением признался Святослав. – Вот, значит, почему это он меня любил, словно родного и защищал, как мог, от любого непредсказуемого случая на зоне.

– Мы с ним с самых малых лет росли вместе в одной деревне и по одной улице голышом часто с ним вместе бегали, – сказала Тамара Васильевна, немного улыбнувшись.

– Мама, если меня когда отпустят, на что я, конечно, надеюсь, я тебя обязательно познакомлю со своим сыном. Хотя он мне вовсе и не родной, но он мне очень дорог. Если бы не он, я бы один в тайге не выжил.

– Сыночек, сыночек… Вот сейчас гляжу на тебя и чувствую как ко мне жизнь возвращается. Спасибо тебе! – прошептала радостно старушка, обняв сына.

Святослав в ответ тоже собрался поблагодарить её за такую приятную его сердцу беседу, но в это время в дверях появились Валентин и адвокат. Время свидания, к сожалению, заканчивалось.

– Ну что, Свят, на время нам приходиться покинуть тебя.

– Совсем забыла тебя спросить: как здесь кормят? – по-матерински напоследок поинтересовалась Тамара Васильевна.

– Голодный не бываю, – заверил, успокаивая свою мать, Святослав. – Николаич, спасибо тебе за эту встречу, – обратился он с благодарностью Валентину.

– Это заслуга больше Кирилла… Твоего теперь адвоката… – отозвался Валентин.

– Я не обещаю вам, что вы со своим сыном будете каждый день видеться, но буду стараться, чтобы свидания были чаще. А мы с Валентином Николаевичем сделаем всё возможное, чтобы побыстрее удалось вам встретиться уже на свободе, чтобы никогда больше не расставаться, – ответственно пообещал адвокат.

– Спасибо тебе, добрый человек, – горячо поблагодарила, обняв его, Тамара Васильевна.

Глава 11

Отважный итальянец

В погожий солнечный день Джулио, как обычно, сидел в одиночестве у себя в гостиничном номере, наблюдая через окно, как лёгкий ветерок плавно раскачивал листья на деревьях, располагающихся недалеко от здания гостиницы. В дверь тихо постучались и, с позволения хозяина, в номер вошла Луиза.

– Ну что, мой дорогой друг, не передумал ещё совершить свою экскурсию по городу? – улыбнувшись, спросила женщина.

– Нет, не передумал. Сейчас самое подходящее время познакомиться с достопримечательностями Москвы и её окрестностей. Даже прекрасная погода на это указывает. – Не медля с ответом, торжественно произнёс Джулио, пояснив далее своё решение: – Потом, когда пойдут каждодневные концерты, времени на это абсолютно уже не будет.

– Ну раз так решил, то вынуждена доложить вам, мой сударь, что водитель должен подъехать через десять минут, – сказала помощница и как-то необычно вопросительно на него посмотрела.

– Не смотри на меня с такой многозначительной загадочностью. Извини, моя госпожа, но я действительно на этот раз хочу поехать без сопровождения, – как можно мягче заявил Джулио.

– Ну, хорошо. Пусть будет так, как ты хочешь, но только до этого я хочу тебе один подарочек передать, – сказала Луиза и протянула ему полиэтиленовый, с красивым цветочным рисунком снаружи, пакет.

– Что это за пакет ты мне даёшь и что в нём?

– Этот с необычным подарком пакет велено передать лично тебе в руки.

– От кого? – удивился Джулио.

– От одной посудомойки.

– От кого? Странно… Я вроде бы ещё не успел ни с кем познакомиться.

– Просили также передать, что для тебя это очень памятный сюрприз.

Джулио, заинтригованный услышанным, взял в руки пакет и внимательно рассмотрел его содержимое, но, не обнаружив ничего, что могло бы его заинтересовать, вопросительно воскликнул:

– Но здесь лежит всего лишь одна порванная и с пятнами крови в некоторых местах рубашка?!

– Это, конечно, всё так, – не могла не согласиться Луиза, – но ты, пожалуйста, обрати внимание, что это рубашка хорошо выстирана, только вот старая кровь никогда не отстирывается. Но, самое главное, она хорошо выглажена и очень аккуратно сложена, – заметила Луиза и подытожила: – Это говорит о том, что эта вещь очень дорога человеку, который её передал. А такая аккуратность говорит о том, что человек, которому предназначен этот необычный подарок, тоже ему дорог. У нас, женщин, это как знак особой близости отношений.

– Ну и…? – недоумевая посмотрел на неё Джулио.

– Ты хочешь от меня получить женский совет? – спросила вместо ответа помощница.

– Допустим, что очень, – согласился певец.

– Знаешь, Джулио, я вряд ли согласилась бы передать тебе этот пакет, если бы не обратила внимание на одну особенность. Понимаешь, для того, чтобы передать этот пакет тебе, было задействовано несколько человек. Старшая посудомойка о такой услуге попросила своего знакомого охранника, что дежурил у входа в гостиницу; тот попросил заместителя директора этой самой гостиницы, чтобы пакет передали лично тебе. Конечно, как ты догадываешься, я не могла отказать ему в этой «секретной» миссии в благодарность за его хорошее к нам отношение, – обстоятельно поясняла помощница. – И поэтому я, как женщина, и как человек, хорошо разбирающийся в тонкостях взаимосвязи между людьми, а также в вопросах аккуратности и чистоты сложенного в пакете сюрприза, осознаю всю его важность в этом конкретном случае и хочу тебе посоветовать воспринять этот подарок со всей серьезностью. Тем более, что к нему было передано ещё одно своеобразное словесное сопровождение: «Это вам от вашего самого первого зрителя», – отчеканила Луиза с чувством выполненного долга и с улыбкой уставилась на Джулио.

– Странно – «от вашего самого первого зрителя»… – задумчиво повторил Джулио и спросил: – Не правда ли, звучит таинственно?.. Я должен непременно найти эту женщину-посудомойку и встретиться с ней, чтобы узнать всё, как говорится, из первых рук.

– Боюсь, сразу не получится. Я уже позаботилась об этом и узнала, что она уже несколько дней не появляется на работе, но никто не знает по какой причине. Поэтому, мне кажется, в связи со сложившимися такими обстоятельствами, любые достопримечательности придётся осматривать чуть позже, а в данный же момент, я думаю, тебе остается одно – настойчиво вспоминать, для кого ты пел в первый в жизни раз, – немного требовательно предложила Луиза.

– Это что, опять совет? – спросил Джулио.

– На этот раз огромная дружеская просьба.

Послушно выполняя просьбу своей помощницы, Джулио присел на диван и, проводя пальцами по рубашке, ушёл в воспоминания, становясь с каждой минутой всё серьезнее. Внезапно отбросив рубашку в сторону, он быстро поднялся с дивана и, взявшись обеими руками за затылок, зашагал по номеру, издавая сдавленные стоны, а потом, резко повернувшись к Луизе, воскликнул:

– Этот сюрприз, Луиза, от неё! Я вспомнил, мне эту рубашку незадолго до отъезда в Армению подарила моя двоюродная сестра. Именно в ней я приехал туда, где был ранен. Когда раненый я дополз до ближайшего дома и постучал в дверь, я очень чётко до сих пор помню, как дверь открыла красивая девочка и впустила в дом. Как же я об этой рубашке мог забыть?

А потом, оказавшись вдвоём с ней там, в этом аду, действительно впервые решил петь, просто лишь, наверное, для того, чтобы немного успокоить её, хотя я сам тоже был ошарашен случившимся землетрясением. И именно она тогда на самом деле стала тем человеком, который впервые сказал мне: «У тебя такой красивый голос!» Так что, Луиза, она и есть мой самый первый зритель – мой добрый и с красивыми глазами зритель. Наконец, я вспомнил и момент, как эта рубашка оказалась и сохранялась столько лет у неё: в один из тревожных дней под завалами она от холода вдруг задрожала. Платье, которое было на ней, оказалось очень порвано; и вот тогда-то, вспоминается мне, я и накинул на неё эту самую рубашку, – еле сдерживая переполняющие его эмоции, вспоминал Джулио.

– Выходит, эта незнакомка и есть та, о которой ты постоянно думаешь? – спросила Луиза.

– Да, она самая. И зовут её Вероника.

– Я за тебя очень рада, Джулио, и уверена, что ты её скоро встретишь, – ободрила Луиза своего друга, искренне обняв его.

Прошло достаточно времени с того момента, как Кузьма покинул двор больницы, оставив Веронику под ответственность медработниц. Часто думая о ней, он бродил по улицам Москвы в тайной надежде когда-нибудь увидеть девушку и попросить её не обижаться на него за то, что оставил её одну у того дома. На одном из перекрестков парень обратил внимание, что стоящая неподалёку легковушка попадается ему уже не в первый раз. «Странное совпадение…» – подумал Кузьма. Посмотрев в сторону автомобиля ещё раз, парень почувствовал на себе неприятный, холодный взгляд сидевшего за рулём и узнал в нём охранника из кафе, которого он ударил по ушам. «Видимо, час расплаты настал», – подумал Кузьма и настороженно улыбнулся. Другой бы на его месте постарался как можно быстрее затеряться в толпе, но Кузьма, нарушив эту общепринятую логику поступков, наоборот, сам направился к машине. Удовлетворённый таким поворотом событий «мститель» въехал в соседний переулок, подзывая Кузьму следовать за ним. Следуя за машиной, Кузьма успел разглядеть, что в салоне, кроме водителя, был ещё один мужчина.

В переулке, кроме них, не было ни души. Неожиданно приоткрыв дверцу машины, водила привычно направил на Кузьму пистолет и несколько раз выстрелил. Поскольку пистолет был с глушителем, послышались только глухие хлопки. Схватившись за раненое плечо, Кузьма почувствовал боль и в области бедра, отчего потерял равновесие и упал на колено. Стрелявший, подумав, что противник больше не опасен, решил подойти поближе, чтобы добить того окончательно контрольным выстрелом в голову, но в это время, к счастью для раненого Кузьмы, в переулок завернул Шевроле, на котором совершал прогулку по городу итальянский певец Джулио Винсетти…

…Спокойная, приватная экскурсия по старой Москве была давней мечтой итальянца. Дело в том, что одна пожилая эмигрантка из России, когда-то обучавшая Джулио русскому языку и знакомившая с культурой России, сказала как-то, что лишь побывав в сердце России – Москве и увидев её создававшуюся веками архитектуру, сосредоточенную в основном на узких улочках старой части города, можно по-настоящему понять культуру этой страны. И вот теперь, впервые оказавшись в России, Джулио, решил непременно последовать совету той русской эмигрантки. Зная, что его личный водитель Всеволод достаточно хорошо знает столицу, Джулио попросил водителя быть его гидом, надеясь, что тот сможет показать именно ту Москву, о которой с восхищением рассказывала эмигрантка и которая существенно отличается от тех стандартных достопримечательностей, которые предлагаются обычным туристам. Всеволод с удовольствием согласился, но предупредил, что для такой экскурсии Джулио придётся отказаться от своего правила ездить всегда только на лимузине и предложил передвигаться на более компактном Шевроле.

Неизменная привычка ездить всегда и везде во время своих гастрольных турне исключительно на таком автомобиле, как лимузин, появилась в жизни Джулио благодаря его первой слушательнице – Веронике… Тогда под завалами, когда он в очередной раз спел, чтобы как-то скрасить их пребывание там, Вероника, тихо сказала ему: «У тебя очень красивый голос, Джулио!», и, помолчав немного, по-детски восторженно добавила: «Если мы выберемся отсюда, ты станешь самым лучшим певцом в мире». «Какой из меня певец», – скромно возразил ей Джулио, но девочка с твёрдой уверенностью сказала: «Придёт время, и ты станешь настоящим и известным певцом, и по всему миру будешь кататься на очень красивой машине. Для меня – это лимузин. Если хочешь узнать почему, то по секрету тебе скажу. Когда-то я видела, как однажды недалеко от нашего дома из белой, красивой машины выходили нарядные жених и невеста, а на машине были два соединённых кольца, которые на солнце очень красиво блестели. Тогда-то я и узнала от папы, что этот длинный, красивый автомобиль белого цвета называется «лимузин». С тех пор я стала считать эту машину самой лучшей. Джулио, я так мечтаю хотя бы разок даже не покататься на ней, а просто хоть чуточку побыть внутри неё. Обещай мне, что когда ты станешь певцом, выполнишь это моё желание: хоть на минутку посмотреть, как там внутри неё. Наверное, красиво…». В ответ Джулио, нежно и бережно обняв её, как ребенка, помолчал, а потом тихо сказал: «Если, как ты говоришь, я стану когда-то хорошим певцом, – мечтательно начал рассуждать он о будущем, – то клятвенно тебе обещаю, что ездить буду только на лимузине, а место рядом с собой я обещаю держать всегда свободным только для тебя. – Немного помолчав, он добавил: – А когда мы увидимся, то ты тогда можешь кататься на ней столько, сколько захочется… Но так будет только тогда, когда мы отсюда выберемся». Прильнув крепко к нему, Вероника с благодарностью тихим шёпотом проговорила: «Спасибо! Я верю, что всё будет именно так, как я себе представила. Вот увидишь. А отсюда мы с тобой обязательно выберемся. Это уже я тебе обещаю. Так что мы, выходит, квиты: ты обещаешь мне, а я обещаю тебе».

После этих слов она неожиданно быстро заснула, а он, накрыв её теплее, задумался об их спасительной нужности друг другу, которая делает людей ближе, чем родных по крови. Он был рад, что эта девочка ценила в нём отеческую заботу, и только благодаря добрым человеческим отношениям они не потеряли самообладания, которое, очень помогало им поддерживать друг друга в сложившейся непростой ситуации. Они часто говорили о будущем, что придавало им силы и уверенности в завтрашнем дне. Рядом с этой совсем юной девочкой взрослый мужчина с детской наивностью мечтал о радужной будущей жизни, но, вероятно, именно такая наивность и делает людей совершеннее.

И вот теперь, став известным певцом, Джулио с огромной благодарностью вспоминал о пророчестве девочки Вероники и, будучи верным своему обещанию ей, единственным обязательным требованием его к организаторам гастролей было наличие лимузина. Всё, что касалось организации проживания, питания и всего прочего, не отличалось никакими изысками. Лишь для подготовки к концерту он просил отдельный номер в гостинице, в самой тихой её части.

И каждый раз, садясь в лимузин, Джулио представлял, как будто рядом с ним Вероника, мысленно говоря ей: «Ну что, поехали. Это место, как я и обещал, принадлежит только тебе, моя прорицательница».

Быть может, такая излишняя деликатность и детская наивность в характере этого взрослого мужчины удивит многих и вызовет улыбку, но таков уж он был. На протяжении всей своей жизни творческие люди, словно дети, живут часто своей непонятной для нас замкнутой жизнью и в своём воображаемом мире, что, наверное, и есть самое прекрасное в их жизни…

Завернув в переулок, Всеволод насторожился:

– Ничего себе! Ну и попали мы с вами… Посмотрите-ка вот туда. Чует моя душа, там назревает что-то нехорошее или, может, уже назрело…

В порыве какого-то молниеносного детского интереса Джулио поторопил Всеволода:

– Да, действительно, там что-то происходит непонятное. Давай-ка скорее к ним поближе.

Набирая медленно скорость, они приближались к месту схватки. Краем глаза заметив некстати появившийся Шевроле и с досадой выругавшись, направляющийся в сторону раненого Кузьмы стрелок вынужден был отвлечься, а Кузьма, не теряя времени, воспользовался этим спасительным моментом: он быстро схватил валявшуюся рядом увесистую палку и бросил её изо всех сил в нападающего. Метко запущенная палка неожиданно быстро сбила того с ног и, рухнув на землю, он замер. Подельник мстительного охранника выскочил из автомобиля, вытаскивая на ходу из-под пиджака пистолет. Нацелив оружие на Кузьму с намерением немедленно выстрелить, он вдруг услышал:

– Эй, приятель…

Человеком, подавшим ко времени голос, оказался Джулио Винсетти. В ответ итальянец увидел мгновенно направленный на него пистолет и услышал хлопок, но, вовремя среагировав, успел спрятаться за машину, откуда с тревогой наблюдал за лежащим на земле парнем, сожалея, что ничем пока не в состоянии помочь ему. Дальше однако произошло невероятное: у лежащего на земле раненого, хватило сил приподняться и, воспользовавшись сиюсекундным моментом, мгновенно наброситься на своего соперника. Но парень быстро выбил из рук обидчика пистолет и стал яростно бить того по лицу. Его молниеносные движения рук были очень быстрыми и своеобразными. Нанося один за другим удары по лицу, скулам, вискам, ушам, глазам противника, он умудрялся бить и царапать одновременно. В этом зрелище было что-то дико-звериное, но Джулио оно не отталкивало, а наоборот, как ни странно, притягивало – особенно медвежий рёв этого парня, который пронизывал Джулио изнутри каким-то холодком.

Когда не слишком сильный удар Кузьмы в конце этого «побоища» пришёлся в челюсть противника, Кузьма облегчённо вздохнул, почувствовав, что тот ослаб и отошёл в сторону. Действительно, получив удар и не соображая, что с ним произошло, недавний стрелок тут же рухнул на землю. Вероятно, удар Кузьмы попал сбоку точно в челюсть, отправив того в нокаут. Вскоре упал на землю и обессиленный Кузьма.

Любой, кто серьёзно занимался какими-либо единоборствами, хорошо знает, что челюсть – это самое уязвимое место и, чтобы повергнуть соперника не требуется большой силы удара, особенно в тот момент, когда челюсть расслаблена. В этом случае главное – точность удара, и тогда масса противника уже не имеет никакого значения. При точном попадании сбоку достаточно небольшой силы удара и исход боя становится предопределён – противник любой весовой категории в полном расслаблении и с грохотом, как мешок с песком, падает навзничь.

Джулио, конечно, не раз порывался вмешаться в ход поединка, но Всеволод, опасаясь за его жизнь, сдерживал благородные порывы темпераментного итальянца, что стоило ему невероятных усилий. Только после завершения этой необычной, кратковременной схватки он перестал препятствовать Джулио, который в одно мгновение оказался рядом с лежащим без чувств Кузьмой, не раздумывая взвалил парня на себя и потащил к машине. Всеволод помог итальянцу доставить парня к машине и как можно аккуратнее поместить на заднее сиденье.

Удобно устроив Кузьму в машине, певец скомандовал водителю:

– Быстро уходим отсюда!

– Понял, – немногословно среагировал тот, садясь за руль.

– Больница далеко?

– Не очень, но ехать придётся порядочно, хотя нет – я знаю более короткий путь. Обещаю очень скоро быть на месте, – обнадёжил его Всеволод, и машина стремительно помчалась в направлении основной дороги.

Придя в себя через некоторое время, Кузьма попытался привстать, но Джулио заметил это и, по-дружески коснувшись рукой плеча парня, попросил:

– Ты, парень, потерял, видать, много крови, поэтому постарайся лежать и не двигаться. Ничего не бойся. Мы скоро тебя привезём в больницу, где вылечат твои раны, и скоро всё опять будет у тебя хорошо.

Кузьма пристально посмотрел на своих спасителей и благодарно улыбнулся. Он почувствовал в полном доброты взгляде незнакомого мужчины искреннее желание помочь ему и успокоился. С облегчением прикрыв глаза, парень начал восстанавливать в памяти цепочку недавно случившихся событий, благодаря судьбу за те волшебные мгновения и своевременные совпадения, которые помогли ему выбраться из этой сложной ситуации. Во-первых, ему вовремя подвернулась палка, при помощи которой ему удалось быстро обезвредить нанёсшего ему ранения стрелка; во-вторых, появление в переулке случайной машины помогло предотвратить непоправимое, а именно смертельный, возможно, для Кузьмы выстрел; в-третьих, этот незнакомый мужчина с добрым взглядом вовремя окликнул прицелившегося в Кузьму напарника охранника-мстителя, дав парню шанс внезапно напасть на него и обезвредить.

– А вы, оказывается, не такой уж неженка и эгоист, как обычно говорят про артистов, – заметил водитель, поглядывая изредка на Джулио.

– Много лет назад, Всеволод, я однажды тоже оказался в подобной ситуации. В меня тогда тоже стреляли, – признался певец.

– Выходит, что этот похожий на китайца парень – ваш брат по несчастью.

– Да… Выходит так… Хорошо, что мы именно сюда завернули и очень точно по времени. Ещё немного и у этого парня была бы другая участь, – тихо произнёс, незаметно поглядев на заднее сиденье, Джулио.

– А он, этот парень, совсем не промах – каким быстрым и ловким оказался. А то, как он в злости рычал, как настоящий медведь… Это меня вначале даже немного напугало. Такого я ещё не слышал, – немного поёжившись, высказался Всеволод.

– Да, ты прав. Я тоже это на себе ощутил. Но глаза его о другом говорят – столько детскости в них ещё, – в задумчивости заключил Джулио, а потом обратился к Всеволоду:

– У меня к вам, Всеволод, только будет одна просьба. Не говорите, пожалуйста, никому про этот случай.

– Само собой, разумеется, – заверил водитель.

– Вот только не знаю, что сказать в больнице, – рассуждал певец. – Если там у нас спросят, где мы его нашли?

– Об этом не волнуйтесь… Если действительно начнут спрашивать о нём, то… То, давайте скажем так: подобрали мы этого раненого на окраине за городом в одной лесистой местности.

– Договорились.

– А теперь вы давайте тоже немного отдохните. Вам, артистам, необходимо иметь, так сказать, всегда приличный вид и внутри и снаружи. Лишние эмоции и запущенный вид перед концертом вам не нужны, – заметил водитель.

– Вы, Всеволод, я обратил внимание, очень хороший человек, – благодарно ответил Джулио.

– Так точно! – улыбнулся шофер, и, поглядев друг на друга, оба засмеялись.

Со спокойной совестью выполнившего свой гражданский долг человека Джулио удобно устроился на сиденье и, опустив свои подёргивающиеся от недавних переживаний веки, попытался уснуть. А водитель, незаметно посмотрев краем глаза на засыпающего Джулио, улыбнулся и тихо, в основном больше для себя, прошептал: «Ты тоже оказался очень хорошим человеком». И, плавно нажав на педаль газа, не отвлекаясь теперь ни на кого и ни на что от дороги, быстро, но аккуратно повел машину к ближайшей больнице.

Всегда, когда Джулио собирался хоть немного вздремнуть днём, сознание невольно уносило его в воспоминания о прошлой жизни. На этот раз ему вспомнился один из эпизодов его молодости, что произошёл около двадцати лет тому назад в Армении, когда та входила ещё в состав Советского Союза.

В ту пору он работал в одной крупной итальянской фирме, успешно продвигаясь по карьерной лестнице. Как прекрасно знающий русский язык менеджер, он был направлен в эту республику коммерческим делам. А конкретнее, Джулио поручили заняться организацией поставки тары на Ереванский коньячный завод: подлинный армянский коньяк разливался тогда в бутылки из легчайшего стекла особого, неповторимого оттенка, производившегося только в Италии. Благодаря совместному тандему армянского коньяка с итальянской тарой вышеупомянутый элитный напиток стал со временем товаром особого спроса.

Добросовестно и досрочно выполнив свою работу, он созвонился с руководством своей фирмы, отчитался, как положено и, выслушав в свой адрес благодарность, попросил у главы фирмы разрешения задержаться ещё на пару дней в этой закавказской республике по личным делам.

Дело в том, что эмигрантка, обучившая его русскому языку, узнав случайно о его командировке в Армению, попросила навестить в Спитаке свою внучку. Пожилая женщина эмигрировала из России в Италию ещё в пятнадцатилетнем возрасте. Заметив интерес соседского мальчика к языкам, особенно русскому, женщина начала с ним заниматься. Будучи очень образованной женщиной, она старалась научить его не только языку, но и много рассказывала о русской литературе и искусстве, уделяя особое внимание классической русской поэзии. Эти занятия продолжались около пяти лет, и за это время эмигрантка и Джулио стали большими и хорошими друзьями, поэтому Джулио с удовольствием откликнулся на просьбу своей хорошей знакомой и обещал обязательно навестить внучку. Так он и оказался в Спитаке.

Приехав в город, он сразу начал поиски дома по нужному адресу, которые, к сожалению, затянулись надолго. Немного подустав, Джулио решил зайти в ближайший магазин купить воды и что-нибудь съестного. Расплачиваясь, он заметил, что двое каких-то мужчин, стоявших у выхода, как-то, как ему показалось, подозрительно его рассматривали, заметив, вероятно, что в его кошельке, помимо советских денег, была валюта. Когда Джулио вышел из магазина, те двое направились вслед за ним. Ради проверки «хвоста» он решил резко завернуть за угол, чтобы посмотреть, куда те пойдут. Итальянец отнюдь не испугался их, нет – просто ему не очень-то хотелось встревать в неприятные истории, так как это могло создать ему некоторые сложности с возвращением в Италию. За углом Джулио показалось, что он оторвался от преследователей, однако через некоторое время один из них неожиданно словно ниоткуда возник перед ним, преградив дорогу и, достав пистолет, выстрелил итальянцу в ногу. К этому времени подъехал на машине второй из преследователей. Быстро схватив Джулио, они затолкали его в машину и направились в сторону окраины. Доехав то тихого места, выбросили раненого в канаву, обчистив предварительно карманы и ударив того пистолетом по затылку.

Что было дальше, итальянец помнил плохо. Пролежав почти всю ночь в беспамятстве, он очнулся только к утру следующего дня. Окончательно придя в себя, он улыбнулся, обрадовавшись, что остался жив. Оглядевшись вокруг, он увидел чуть поодаль одиноко стоящий дом. Поскольку ранение в ногу не позволяло идти, то он решил ползти к дому. Понадобилось около часа медленного и мучительного продвижения к цели. Оказавшись у двери дома, он постучал и, к счастью, не прошло и минуты, как дверь открылась. К удивлению Джулио на пороге стояла девочка лет тринадцати с красивой улыбкой и ласковым взглядом. Увидев раненую ногу Джулио, она не испугалась, а, наоборот, помогла ему добраться до дивана и со знанием дела начала обрабатывать его рану, быстро вытащив из аптечки всё необходимое. Очистив рану, девочка накапала на марлю перекись водорода, приложила её к ране и перевязала. Она хорошо запомнила, что так же делала и её мама, когда однажды девочка поранила ногу гвоздём. Конечно, в этом конкретном случае с Джулио, девочке надо было бы срочно вызвать врача, но, к сожалению, этот микрорайон был построен недавно, и не во все ещё дома был проведён телефон. А бездействовать, сочувственно вздыхая возле раненого, было не в характере девочки.

– Ты где и у кого этому научилась? – наблюдая за девочкой, спросил Джулио.

В ответ она ему только улыбнулась.

– Меня Джулио зовут. Я – итальянец, – решил представиться незнакомец.

– А меня – Вероника, – тихо прошептала девочка и смущенно улыбнулась.

– Ты очень красивая девочка…

Только успел он произнести эти слова, как вокруг неожиданно началось что-то невероятное – всё заходило ходуном с жутким шумом, грохотом и скрежещущим треском. Буквально через мгновение, успев лишь бросить на Джулио испуганный взгляд и ухватившись за него, Вероника стала словно проваливаться в какую-то бездонную пропасть. Джулио тут же крепко обхватил её в попытке защитить, и они, удерживаясь друг за друга что есть сил, падали, словно в никуда или в ад, с тревогой думая, когда же всё это закончится. И вот, наконец, всё прекратилось так же неожиданно, как и началось. В полной темноте после оглушительного грохота наступила необъяснимо пугающая тишина, которую лишь изредка прерывал скрип болтающегося над головой куска арматуры. Среди этой полновластной тишины слышались лишь частые и глухие звуки дыхания Вероники и Джулио. В первые минуты после всего произошедшего они находились в бессознательном шоковом состоянии, но инстинктивно не ослабили хватку вцепившихся в друг друга рук… Только спустя некоторое время, придя понемногу в себя, они поняли, что находятся на полу подвала, заваленные кусками тяжёлых бетонных блоков и строительным мусором в смеси с пылью…

Подъезжая к больнице, водитель слегка дотронулся до Джулио. Тот открыл глаза и спросил:

– Что, приехали?

– Да, – сказал Всеволод и поинтересовался: – Вы хоть немного поспали?

– Не спалось что-то… О своей прошлой жизни вспоминал.

– Наш друг, кажется, тоже приходит в себя, – поглядывая назад, проговорил Всеволод.

Остановившись у больницы, они вышли из автомобиля и, поддерживая с двух сторон Кузьму под руки, двинулись к дверям больницы. С тревогой оглянувшись по сторонам, Кузьма сделал робкую попытку убежать. В ответ на такую необдуманную попытку, Джулио взял его за руку и как-то особо, по-свойски успокоил:

– Парень, это очень хорошая больница, поверь мне. Здесь тебя вылечат. И ещё, поверь мне, что в этих стенах, никто тебе ничего плохого не сделает, – и с улыбкой добавил: – Я тебе обещаю, что мы тебя обязательно навестим, если, конечно, не захочется тебе убежать.

– Что-то он всё время молчит. Только и знает себе одно – постоянно улыбается, – удивлённо заметил Всеволод.

– Наверное, сил у него не осталось на разговоры, – проговорил Джулио. – А что касается его улыбки… Она ему идёт.

Доведя Кузьму до приёмного покоя и дождавшись работников медперсонала, они пожали Кузьме руку и, попрощавшись с ним, удалились.

Глава 12

Встреча старых знакомых

Глядя немигающим взглядом в потолок и думая о Кузьме, Святослав, умиротворённо лёжа на тюремной койке, почувствовал, что начинает засыпать. Решив не сопротивляться надвигающемуся сну, он вдруг вздрогнул, услышав неприятный с противным свистом скрежет металлических дверных засовов. Дверь с громким лязгом отворилась, всколыхнув застоявшийся внутри запертого помещения воздух, и в камеру после команды: «Заходи!» вошёл заключённый. Не оглядываясь по сторонам, он спокойно направился к свободной койке. Сразу было понятно, что посещение тюремных камер для него привычное дело. Четверо обитателей камеры с интересом уставились на вновь прибывшего, за исключением одного, который даже бровью не повел: Святославу было совершенно безразлично, кого на этот раз завели. Медленно осматривая камеру, новичок задержал взгляд на Святославе, пробормотав: «Как тесен мир». Положив свои пожитки на койку, он, улыбаясь как старому знакомому, подошёл к нему.

– Художнику мой поклон! – стараясь обратиться к Святославу с почтением, сказал новенький и протянул руку для рукопожатия.

– Здорóво! – дежурно ответил Святослав, нехотя повернув голову в сторону мужчины.

– Узнал?– подмигнув Святославу, спросил тот.

– Бор Борыч… – удивлённо воскликнул Святослав. – Рад тебя видеть! И ты оказался здесь?

– Да, дорогой мой Художник, опять и снова, как двадцать с лишним лет назад попадаю в объятия этих милых стен. Ну, поделись со своим старым корешем, как здесь лежится и мечтается?

– Здесь, хочу тебе сказать честно, очень хорошо думается, – зевая, протянул Святослав.

– Это точно, в таких местах только и остаётся – постоянно витать в думах о прошлом, которого не вернуть; о настоящем, которого нет; и о будущем, до которого вряд ли когда доживёшь. Выходит, думай не думай, а финал, как всегда, предопределён уже давно. Это факт, – поучительно произнёс Бор Борыч, подкрепив свои слова направленным вверх указательным пальцем.

– А ты, я смотрю, каким был раньше мыслителем, таким и остался, – подметил Святослав.

– Ты это во мне правильно усёк. Обо всём мечтательно я любил и люблю по-прежнему очень… очень поразмышлять всегда, – довольный такой оценкой своей личности, сказал «мыслитель».

– И что здесь ещё хорошо, так это то, что никто этого не может запретить, – сказал Святослав, решив поддержать своего давнего знакомого.

– Это точно… – подтвердил Бор Борыч и неожиданно перевёл разговор совсем на другую тему: – Слушай, гениальный мой Художник, а вы тогда с Николаичем здорово всё провернули.

– О чём это ты? – уставился на него Святослав.

– Я ведь, понимаешь, тогда весь ваш в раздевалке разговор с Николаичем слышал от начала до конца. Но всегда молчал об этом, потому что Николаича очень уважаю, а тебя, Художник, за твой талант ценю – не каждый может такие портреты писать. Я до сих пор храню свой портрет в молодости, что ты меня тогда на зоне изобразил. Таких «фотографов» я ещё на своём веку не встречал и потому «Виват гениям!»

– Ну и…? – насторожился Святослав.

– Не дыши так резво… и сбрось напор, потому что я сейчас мыслю не о том, о чём ты подумал. Я сейчас о другом. Надо сейчас, полагаю, отметить нашу встречу, так сказать, – предложил Бор Борыч. – То есть не мешало бы нам с тобой вместе пожрать…

– А не хочешь ли ты таким тонким способом за своё молчание кое-что с меня сейчас поиметь? – сурово предположил Святослав.

– Не-е-е… Ведь всё это было в прошлом. А посему я по своей жизни знаю, что, кто станет ворошить старое, никакой выгоды никогда не получит. Поэтому я сейчас не то, что хочу взять с тебя, а наоборот – вполне любезно предложить кое-что просто так.

Святослав невольно засмеялся:

– Ты, я смотрю, совсем праведный стал.

– С юмором «у нас», видно, всё в полном порядке, но вот в другом у тебя туговато… Понимаешь, ты художник, конечно, отменный, а вот с ходу чужие мысли читать пока, к сожалению, ещё не научился. Куда здесь тебе до меня. Даже самого простого моего намёка понять сразу не можешь.

– Ну, тогда давай, просвети меня… – настойчиво попросил Святослав.

– Ладно, просвещаю. Хочу сказать о нежности моей души в знак признательности вас ко мне обоих за доброе ко мне отношение. Понимаешь, Художник, после тебя Валентин оберегал меня на зоне, как своего. Это не оттого, чтобы я молчал, нет. Просто Николаич по природе любит и умеет быть нужным, когда это необходимо, – и не спеша продолжил своё подробное повествование об одном важном случае из его жизни на зоне:

– Однажды под вечер Николаич, к своему удивлению, заметил меня, сидевшим и плачущим в его, так можно сказать, личной каптерке на зоне. Понимаешь, я как-то не один раз был свидетелем на зоне разговоров о Николаиче и все, как на духу, признавались, что он, не по статусу своему на зоне, добрый. Он часто один на один, кто к нему обращался, помогал успокоиться. Вот и я пошёл тогда к нему – мне очень тогда жить не хотелось. От этой своей собачьей жизни мне так вдруг захотелось зарыдать, что, забыв страх, что он за это меня по головке не погладит, я и решил направиться к нему в его личные апартаменты, чтобы никто на зоне не видел такой слабости моей.

Сначала, когда он к «себе» вошёл и увидел там меня, я заметил, что он на меня сразу рассердился. Но когда увидел мой портрет в молодости в моей руке, что однажды ты мне нарисовал, взял вдруг в свои руки и долго сравнивая меня с рисунком, сказал: «Ты был настоящее когда-то дитё, а теперь – целая уже детина». Я тогда в ответ на мою характеристику признался ему с какой-то ребяческой наивностью, что в детстве не такой я был, как сейчас. И как на духу признался потом ему, что я так сейчас себя веду во взрослой своей жизни потому, что таким способом прячусь от того настоящего, что во мне осталось ещё. И тогда, как сейчас помню, Николаич вдруг неожиданно, выслушав меня, подошёл ко мне близко, по-отцовски меня обнял и мило потом предложил, мол, пойдём Бор Борыч, пожрём лучше – составь мне компанию и заодно вдвоём с тобой про жизнь потолкуем.

Ну, а потом, с огромным аппетитом потрапезничав, через полчаса, смотрю, и настроение стало приходить у меня в норму, и сразу же опять мне жить захотелось. В общем, вдоволь у него поев и поговорив с ним по душам, я бесповоротно зауважал Николаича, – красноречиво закончил основную часть своей речи Бор Борыч и добавил: – Так что я сейчас тоже буду заниматься усердно и настойчиво твоим пищеварением. У меня с этим делом как всегда только высший класс, где бы и когда я ни сидел. В этом приятном деле у меня особый дар – добывать поесть себе то, что мне угодно. Мне всегда это удаётся очень легко, потому что это благо я делаю для своего желудка с особой любовью, так как в противном случае он может закапризничать, а это чревато для всеобщего моего здоровья, так как больным быть в своем цветущем возрасте никак не желаю.

– Бор Борыч, как ты красиво и поэтично это всё произнёс, – решил похвалить своего друга Святослав.

– Я этим ещё раз констатирую и особо подчёркиваю, что гениальность не одному тебе дана – другим тоже. Я правильно свой вывод резюмирую? – завершил Бор Борыч свою затянувшуюся речь тоном, категорически не приемлющим отрицательного в свой адрес ответа. Спускаясь затем медленно к реальной обстановке, он загадочно похвастался: – А сейчас я вам, дорогие мои, такую живописную картину на столе изображу, что вмиг слюнки потекут.

Исполненный чувством собственного достоинства, он медленно взглядом обвёл камеру, а потом вдруг артистично произнёс с величественно-благодетельной щедростью:

– Сегодня я всех угощаю!

Потом, раскрыв свой изношенный вещмешок, начал, словно из волшебного ларца, выкладывать оттуда на общий стол всевозможные в своём разнообразии деликатесы, в том числе чёрную икру и красную рыбу, доселе вряд ли виданные в этих стенах, судя по заворожённым взглядам обитателей камеры.

Заметив, как один из сокамерников то и дело испуганно переводит взгляд с накрывающегося как скатерть-самобранка стола на дверь камеры, Бор Борыч вежливо попросил: – И, пожалуйста, не надо так любовно и нежно созерцать двери – я обещаю, что во время нашего уютного пиршества нас дёргать никто не будет.

– Да, Бор Борыч, с тобой не соскучишься, – заметил Святослав и, блаженно улыбаясь от созерцания столь искусно «нарисованного» и благоухающего аппетитными запахами вкусного «полотна», добавил: – Голодным здесь сегодня, благодаря тебе, чует моя душа, не останется никто.

– Ты, Художник, ещё не полностью, несмотря на то, что долго друг друга знаем, мог распознать во мне щедрость моей души и парение фантазий. Ну, как я и с какой проникновенностью произнёс своё приглашение к столу? – напрашиваясь на комплимент, наигранно воскликнул в финале Бор Борыч.

class="book">– Это настоящее чудо! Ты фокусник, маг и чародей! – наперебой стали выкрикивать сокамерники, поддерживая его доброжелательный настрой.

– Так-то вот! – удовлетворённо произнёс Бор Борыч и встал ненадолго в позу Наполеона. С трудом сдерживая свои аппетиты, все дружно принялись за угощение, изредка поглядывая на него с благодарной улыбкой.

Причина способности Бор Борыча всегда и везде добывать всё без труда кроется в том, что как бывалый зэк, он имел полезные связи во многих тюрьмах и зонах, а благодаря своему острому уму и умеренной хитрости умел ладить почти со всеми. Научившись по жизни очень хорошо разбираться в людях, он мог точно и без ошибок определить кому, где, как и когда угодить. Благодаря таким способностям, он пользовался уважением не только в кругу криминальных авторитетов, но и у некоторых работников тюрем и лагерной «верхушки». Поэтому везде, где бы он не появлялся – в тюрьме или на зоне, у него всегда был свой снабженец хорошей еды и даже выпивки. Как у истинного ценителя гастрономических изысков, у него, в отличие от многих «сидевших», всегда был при себе набор личных столовых принадлежностей, включающий в себя, как у каждого настоящего аристократа, безупречной белизны кружевную салфетку. Вот и сейчас, прежде, чем приступить к трапезе, он неспешно заправил свою салфетку за горловину робы, что заставило всех присутствующих удивлённо переглянуться между собой, и со знанием дела принялся за еду. После паузы, заполненной доставлением желудку «удовольствия», Бор Борыч с ленцой поинтересовался у Святослава:

– Слушай, я до сих пор не могу всё же «въехать», как ты здесь опять вообще оказался – в этих местах?

– После, как ты знаешь, того моего побега, у кума на службе, конечно, возникли очень большие неприятности, – начал неторопливо Святослав.

– Да, ты тогда, действительно, много шума на зоне наделал, – высказался, перебив его Бор Борыч. – Тогда начальника лагеря с треском на следующий же день с работы турнули.

– Так вот, продолжаю дальше. Откуда я мог знать, что он, через столько времени, встретит меня опять. И где ты думаешь? – Святослав выдержал многозначительную паузу: – В глухой тайге.

– Ну и, конечно, тебя вновь опять захомутали, – догадливо дополнил Бор Борыч Святослава.

– Наверное, судьбой так мне предначертано, иметь волю только на чуть-чуть.

– Ничего не скажешь – печальный факт, – поддержал Бор Борыч своего по жизни тюремного попутчика.

– Зато, попав снова в руки нашего доброго правосудия, я опять свиделся с тобой, чему безумно очень рад.

– Слушай, Художник, ты, я смотрю, тоже заговаривать начинаешь, как я, поэтично, – с юмором произнёс Бор Борыч, а потом, после паузы, осторожно начал переводить разговор на другие «рельсы».

– Слушай, Художник, я хочу, посоветоваться с тобой, то есть спросить об одной «штуковине». Но ты можешь не отвечать на этот мой странный вопрос, если не будет желания. Понимаешь, недавно не на шутку я увлекся одной интересной наукой.

– Какой же? – поинтересовался Святослав.

– Тьфу ты, только что в голове было… Опять забыл её название. Но, ладно, бог с ним, с этим названием. Это не очень то сейчас и важно. Здесь важно другое: я стал интересоваться очень и очень серьёзно всякими там необычными и таинственными явлениями.

– Да ты, я вижу, дяденька, самый настоящий мистик, – усмехнулся Святослав.

– Что это за слово новое такое? Объясни, хотя это сейчас тоже не главное.

– А что же, вообще, тогда для тебя сейчас главное? – глядя пытливо на собеседника, спросил Святослав.

– Главное, что я об этом думаю постоянно – даже во сне. А когда утром открываю глаза, то начинаю в это не только верить, но и чувствовать.

– Ты это, Бор Борыч, смотри, осторожнее с этим делом. Так недалеко и до дурдома дойти, когда тебе начнут потом вдруг однажды черти всякие мерещиться, – шутливо улыбнувшись, предостерёг его Святослав.

– Понял, значит, на что я намекаю.

– Пока нет.

– Ну, тогда для таких, как ты, задаю свой вопрос прямо. Ты там, в своей тайге, лешего видел? Никогда не поверю, что ты, живя в такой глуши более двадцати лет, не увидел его, – высказал конкретный вопрос Бор Борыч, глядя в упор на Святослава в ожидании ответа.

– Ах, вот ты это про что… – протянул Святослав.

– Что, видел? – не унимался Бор Борыч.

– Слушай, Бор Борыч, если ты и впрямь хочешь увидеться с ним, поезжай тогда туда сам и своими глазами увидишь своего лешего, если, конечно, с ним встретишься, – шутливо отнекиваясь предложил Святослав.

– Художник, не уходи от ответа. По глазам вижу, что ты что-то утаиваешь, – ещё больше нажимал Бор Борыч. – Меня не проведёшь.

Святослав, пристально поглядев на него, ненадолго замолчал, а потом, словно мысля вслух, проговорил:

– Если я тебе сейчас скажу «нет», ты никогда не уймёшься и всё-таки заставишь меня что-нибудь придумать или сочинить. А если же я сейчас, наоборот, скажу, что видел – ты тут же решишь, что я вру и заставишь меня признаться, что я пытаюсь тебя провести. Так что, Бор Борыч, я даже и не знаю, что тебе сейчас и сказать.

– Ну и хитёр же ты, Художник. Хочешь таким способом спокойненько выкрутиться?

– Я ничего такого не хочу. Это всё твои только лишь выдумки, – ответил Святослав, пристально глядя в лицо собеседнику, а потом, хлопнув его по плечу и с улыбкой подмигнув ему, неожиданно начал: – Ну ладно. Так и быть. Тебе, как своему бывалому солагернику и товарищу Бор Борычу – человеку не продажному и надёжному, хочу признаться, как на духу, если бы не он… то… Короче, не окажись он в нужный момент в нужном месте, то от меня бы одни лишь кости остались. Хочешь – верь, хочешь – нет, но это – чистая правда. И ещё одно к этому вопросу добавлю. До самой смерти этого, как ты называешь его, лешего, я, после того, как был им спасён, жил у него в пещере; когда же он умер, я его, как полагается, похоронил. И звали его Никита. Вот всё, что я тебе хотел сказать об этом человеке. Больше ничего нового тебе не скажу.

– Выходит, ты единственный на этой земле человек, кто с ним разговаривал и даже, по твоим словам, умудрился у него побывать в гостях?

– Нет, не я один, а со своим сыном, как ты говоришь, гостил у него.

– А сын откуда? – удивился Бор Борыч.

– С неба упал…

Услышав такой простоватый ответ, Бор Борыч, отмахнувшись рукой, вскочил со своего места и заговорил, смеясь:

– Вот теперь действительно можно кое-кого назвать больным, но только не меня, а тебя, друг мой ситный… И поэтому я с этого момента решил не выслушивать дальше твой бред… так как сейчас ты такое начнёшь выдумывать и всякую ахинею нести… про своего лешего, про бога, и про всяких там инопланетян… после чего меня действительно пора будет забирать в дурдом.

В ответ на такую реакцию Бор Борыча Святославу только и осталось покачать головой, сказав:

– Я же тебе говорил, что ты никогда мне не поверишь.

– Да какой дурак в такое поверит? Если бы сказал, что, мол, видел его только чуть-чуть, то поверил бы. А то загнул – и в гостях в пещере у него был, и на его похоронах был, и даже вместе с каким-то со своим придуманным на ходу сыном, который ещё к тому же с неба, видите ли, упал. Если это, действительно, так, как ты говоришь, с сыном случилось, то как он тогда тебя не раздавил, когда на тебя с неба падал.

– Дорогой Бор Борыч, если ты такое начал выдумывать обо мне, я и вправду лучше посплю, – сказал Святослав и стал укладываться на свою койку.

– Теперь и я, думаю, скоро смогу заснуть – байки про своего лешего и про всё прочее в твоей жизни усыпят меня крепче снотворного. Какой же ты, Художник, оказывается, отменный фантазёр, – охарактеризовал собеседника слегка обиженный Бор Борыч.

Святослав улёгся на свою койку и, дождавшись, когда Бор Борыч замолчал, вполголоса тихо проговорил:

– А ты отменный получился у меня слушатель.

– Признайся честно, что всё это ты выдумал? – никак не унимался Бор Борыч.

– Ну, конечно же, Бор Борыч, это всё я действительно выдумал. Ты правильно меня понял, – решив, что ему проще согласиться с этим утверждением, чем доказывать обратное, спокойно ответил Святослав.

– Я с самого начала об этом догадывался, – обрадовался Бор Борыч.

– Теперь не будешь больше у меня ничего выпытывать? – спросил Святослав.

– Не буду, обещаю. Лучше буду книжечки про всяких там леших почитывать.

– Обязательно почитывай. Там тебе подробно истинную правду откроют, – улыбнувшись сам себе, заверил собеседника Святослав.

– Хочешь, я потом и тебе дам кое-что об этом лешем почитать, – предложил Бор Борыч.

– С огромным удовольствием прочитаю. Спасибо за интересное предложение, – поблагодарил Святослав и отвернулся к стене, показывая всем своим видом, что хочет спать.

Лёжа на жёсткой тюремной койке, Святослав, как ни странно, вспомнил сейчас именно тот случай, после которого его жизнь покатилась по наклонной.

Тогда, в молодые ещё годы, Святослав работал при церкви, реставрируя иконы. Свою работу он считал очень интересной и добросовестно выполнял её, пока однажды не познакомился с одной милой девушкой, которая ему очень понравилась и которая, как ему показалось, ответила взаимностью на его чувства. Постоянно думая о ней, он медленно терял голову, не в силах сосредоточиться на своём любимом деле и часто устраивая себе выходные. В один из вечеров она попросила Святослава помочь её братьям. Нужно было вернуть «свежесть» принадлежащим им иконам. Передавая иконы на реставрацию, братья предупредили, что иконы очень дорогие и попросили обращаться с ними как можно бережнее. Как с родственников своей, как думал наивно Святослав, невесты, он с них, конечно, не стал требовать оплаты. Его смутило только то обстоятельство, что иконы были в очень хорошем состоянии и, на его взгляд, не требовали доработки. Но он не мог отказать своей любимой девушке в её просьбе и взялся просто немного «подчистить» образа. Чтобы успеть выполнить работу в срок, он взял иконы домой. Через несколько дней они внезапно пропали. Вместе с ними исчезли и те иконы, что принадлежали церкви.

Тут объявились «братья» с требованием вернуть иконы или же заплатить за них. Такая безысходная ситуация омрачилась ещё и предательством его девушки, которая насмешливо заявила в его адрес, что эти парни вовсе ей и не братья, равнодушно признавшись Святославу, что он ей глубоко безразличен, а нужен был лишь для того, чтобы провернуть задуманное вместе с сообщниками дельце с иконами.

И даже после откровенного признания любимой девушки Святослав не мог поверить в то, что что она могла быть связана с преступниками, и поэтому не стал заявлять о краже в милицию из боязни причинить ей неприятности. Обратиться в милицию он не мог и потому, что «братья» угрожали ему расправой с его родителями. Ему ничего не оставалось, как выкрасть деньги у матери, чтобы расплатиться с ними. В итоге произошло непоправимое: нелепая гибель отца по вине Святослава и, как следствие, срок на зоне.

Глава 13

Побег из больницы

На кровати, освещённой с улицы блёклым светом фонаря, лежала женщина лет пятидесяти, забывшись в тревожном сне и держа у своей груди куклу-мальчика. В ночной тишине в ритм капель дождя за окном слышалось её прерывистое дыхание. Внезапно она застонала, крепко прижимая куклу к груди, как будто живого ребёнка, словно пытаясь всем своим телом защитить его от какой-то угрожающей ему опасности. Через некоторое время она внезапно проснулась, настороженно огляделась по сторонам, ещё сильнее прижимая к себе куклу, и тихо заплакала. Через некоторое время она успокоилась и вновь погрузилась в свой тяжёлый, беспокойный сон. Вот уже более двадцати лет, вспоминая о самом дорогом ей человеке – сыне, она начинала вести себя таким странным образом. В такие моменты она отчётливо, словно наяву, видела перед собой полные ужаса широко раскрытые глаза своего маленького сына. Такими они были буквально за мгновение до авиакатастрофы.

Такое поведение женщины давало повод считать её умалишённой, но она не была сумасшедшей, нет. Только в минуты наивысшего пика тревоги она действительно находилась у той границы разума, переступив которую вряд ли смогла бы вновь возвратиться в своё прошлое и вспомнить до мельчайших деталей произошедшую с ней и её сыном много лет назад трагедию, которая в один миг изменила её жизнь. И только материнское чутье, подсказывающее, что её сын жив, и фанатичная вера в это удерживали её на этой хрупкой грани, не давая лишиться разума. Эту женщину звали Юй Лоу…

Утром в комнату к Юй Лоу как обычно вошла горничная – женщина средних лет, чуть полноватая, с добрым и открытым взглядом. Войдя, горничная присела на край её кровати, посмотрела на Юй Лоу и приятно улыбнулась. Так она делала всегда, пытаясь успокоить свою хозяйку, для которой она, можно без преувеличения сказать, была не только горничной, но и нянькой. Прибрав в комнате, она помогла Юй Лоу встать с постели, умыться и привести себя в порядок. Затем, покормив свою подопечную завтраком, нянечка помогла лечь ей обратно в постель, уложила рядом куклу-мальчика и направилась к выходу. Эта добродушная горничная-няня была коренной москвичкой и очень давно работала прислугой при китайском посольстве. Её доброе и внимательное отношение к Юй Лоу, которая была супругой посла, сделало эту женщину членом их семьи. Благодаря её неустанной заботе состояние Юй Лоу оставалось стабильным.

Прикрывая за собой дверь и взглянув напоследок ещё раз на Юй Лоу, она невольно отметила, что, несмотря на тяжёлые переживания по поводу потери своего единственного сына, эта пятидесятилетняя женщина по-прежнему оставалась красивой. После ухода горничной, Юй Лоу нежно прижала куклу-мальчика к груди и стала её качать, умиротворённо и радостно улыбаясь. Так она не улыбалась ещё никогда. В её глазах вновь сверкнул огонёк душевной радости, притаившейся слишком глубоко внутри. Возможно, её материнское сердце подсказывало ей сейчас, отбрасывая даже малейшие в том сомнения – её сын жив. Поэтому она была сейчас так спокойна и как-то по-особенному – с надеждой на светлое будущее – улыбалась.

Приблизительно в это же самое время, когда ночь ещё не встретилась с утренним рассветом, наш пострадавший в неравной схватке Кузьма мирно спал в палате одной из больниц Москвы, куда его привезли недавно Джулио и Всеволод. То ли от плохого сна, то ли от сильной боли Кузьма вдруг застонал – сначала тихо, а потом всё громче. Пронзительный неприятный визг автомобильных колёс, донёсшийся в это время с улицы через окно, разбудил его. Открыв глаза, он привстал с койки и удивлённо стал оглядываться по сторонам. Когда шум стих, парень встал, подошёл к окну, печально посмотрел на звёздное небо и, вернувшись обратно, в задумчивости сел на свою койку. Медленно просунув руку в карман своей пижамы, он вытащил оттуда газету с фотографией Святослава. Убедившись, что газета в целости и сохранности, Кузьма улыбнулся и положил её обратно в карман. Затем он проверил, лежит ли по-прежнему под матрацем его одежда и убедившись, что всё на месте, лёг довольный на койку и вскоре опять заснул…

В больнице он находился несколько уже дней, но никак не мог привыкнуть к этой незнакомой для него обстановке. Не соответствующее общепринятым нормам поведение вновь прибывшего пациента показалось вначале, как медперсоналу, так и другим пациентам, несколько вызывающим и дерзким, но уже через некоторое время на его странности перестали обращать внимание, приняв его как человека со своими причудами. Заметив, что этот молодой человек, несмотря на нестандартное поведение, радушен и улыбчив, к нему и вовсе стали относиться с почтенным уважением.

Надолго запомнилось всем первое появление Кузьмы в палате. Когда медработники попытались забрать у него его повседневную одежду, выдав ему взамен, как полагается, больничную пижаму, он среагировал непредсказуемо: быстро отскочил к стене и стал дико, по-медвежьи рычать, показывая всем своим видом полную готовность в любой момент наброситься на того, кто сделает попытку к нему подойти. Чтобы не нарушать спокойствие и безопасность соседей по палате, решили оставить одежду у него. Газету, которую он ни на секунду не выпускал из рук в этот момент, тоже не тронули. Лечащий врач – немолодой уже мужчина и, вероятно, с большим жизненным опытом – сразу по-человечески проникся к этому парню какой-то особенной симпатией. Интуитивно понимая причину его действий, врач в виде исключения позволил ему несколько отступить от больничных правил. Мягко похлопав Кузьму по плечу, он по-доброму извинился перед ним и пообещал, что больше ему не причинят неудобств. Почувствовав в словах доктора добропорядочность, Кузьма, впредь встречаясь с ним, смотрел всегда на него с огромной благодарностью.

… Во сне Кузьма увидел полный отчаяния от страха взгляд своей мамы перед тем, как он вдруг потерял её, ощутив в то последнее мгновение её крепкие объятия. О событиях той давней авиакатастрофы часто рассказывал его отец – Святослав, когда сын спрашивал его о том, почему рядом нет мамы. Будучи мальчиком впечатлительным и с хорошо развитой фантазией Кузьма настолько реалистично создал в своём воображении происходящие в тот момент события на борту горящего самолёта, что видел их во сне, как действительные события, отчётливо врезавшиеся в его память.

Вот и сейчас, в очередной раз пережив во сне ужас того страшного в его судьбе момента, Кузьма со страшным душераздирающим криком, перешедшим в устрашающий звериный рёв сорвался с постели и, словно загнанный зверь, стал метаться по палате. Соседи по палате мигом проснулись, испуганно глядя на парня. На шум быстро сбежались медсестры. Заметив, что парня колотит от необъяснимой мелкой дрожи, они позвали дежурного врача, которым, к счастью, оказался его лечащий врач. Кузьма неожиданно с умоляющим взглядом бросился к нему. Этот трогающий до глубины души взгляд измученного неволей существа был так красноречив, что доктор, поняв всё и без слов, слегка обнял Кузьму и тихо сказал:

– Я, дорогой мой парень, тебя прекрасно понимаю, но, прости – тебя надо ещё чуточку подлечить. Поверь, я тебе хочу только добра, хотя твоё стремление скорее быть на воле мне понятно.

Стоящая рядом медсестра заметила:

– Слава богу, потихоньку дрожь начинает отходить от него.

Выслушав доктора, Кузьма, наконец, еле заметно улыбнулся и опустил глаза.

– Это у него произошло от какого-то сильного во сне волнения. Видимо, ему приснился очень страшный сон, отчего он до сих пор не может в себя прийти. В обычной жизни такое происходит тогда, когда человек с ослабленными нервами неожиданно теряет очень близкого ему человека, – постарался объяснить доктор состояние этого парня…

После слов доктора Кузьма поднял голову и в знак согласия часто закивал головой, глядя на доктора полными слёз глазами, а потом развернулся и быстро направился к своей кровати. Изредка всхлипывая от еле сдерживаемого плача, парень переоделся и аккуратно сложил на стул больничную пижаму.

«Таких никогда и ничем не удержать, если они что-то решили», – глядя на Кузьму, только и успел подумать про себя доктор, как Кузьма ещё раз посмотрел на него, а затем, молниеносно быстро сделав несколько прыжков, оказался у раскрытого окна и, не мешкая, в один момент выпрыгнул через его проём на улицу. Все испуганно бросились к окну, полагая, что парень, спрыгнув с третьего этажа, разбился, но тут же удивлённо замерли, наблюдая, как тот, крепко взявшись одной рукой за толстую ветвь растущего под окном дерева, схватился другой рукой за следующую ветку и так, перебирая руками, с грациозной ловкостью рыси начал стремительно спускаться вниз. Наконец, мягко и бесшумно спрыгнув на землю, он посмотрел наверх, отыскав глазами окно своей палаты, и застыл на миг в благодарном поклоне. Потом резко повернулся спиной к зданию больницы и, не оглядываясь, побежал прочь.

– Видимо, ему ничего другого не оставалось делать, – произнес доктор, изумлённо глядя вслед удаляющемуся парню, который скрылся вскоре из виду.

Убежав из больницы, Кузьма вновь привыкал к прежней свободе. Потеряв счёт времени, он долго блуждал в хаотично выбранных направлениях, пока, наконец, не оказался на какой-то окраине, где в сравнительно тихом уголке одного из парков, он мог немного успокоиться и настроиться на новый этап поисков отца, то есть спокойно обдумать, как поступить ему дальше в ситуации, когда нет даже малейшей надежды на удачу.

Такое состояние растерянной беспомощности знакомо, вероятно, многим. Даже домашние животные – наши меньшие братья – начинают беспомощно и тревожно метаться из стороны в сторону, неожиданно потеряв своего хозяина. Особенно у собаки в подобной ситуации начинается паника – у неё как будто земля уходит из-под лап, и она пытается во что бы то ни стало отыскать своего хозяина. Хорошо, если собака находит хозяина, к радости обоих, но бывают и печальные исходы – не найдя хозяина, зверь начинает от бессилия и переживаний слабеть, а затем умирает от тоски часто на том месте, где они расстались.

Конечно, кто-то может возразить против такого сравнения домашних животных с человеком. Но, нам кажется, что оно всё-таки здесь уместно по причине того, что чувство тревоги знакомо и им. Вот и Кузьма оказался в похожей ситуации: в поисках своего отца он уже давно находится среди чужих людей, которые живут своими заботами, а он, попав поневоле в общество, правил которого не понимает, оказался в растерянности, не представляя, как быть дальше, что окончательно загнало его в тупик.

От безысходности и беспомощности своего положения он готов был заплакать, но в очередной раз сдержался, следуя совету отца, который часто говорил, что «слезами ничем себе не поможешь – ищи спасения в людях».

Смысл этого изречения Кузьма понял будучи подростком, когда в один из обычных летних солнечных дней они с отцом отправились в тайгу за ягодами. Святослав, как обычно, шёл по тропинке впереди, а Кузьма, держа небольшую дистанцию, – позади. Минуя густые заросли молодых, растущих в ряд, ёлочек, мальчик заметил натянутую между покрытыми мягкими иголками веточками паутинку, покрытую мельчайшими капельками росы. Лучи солнца, отражаясь от дрожащих росинок, переливались всеми цветами радуги – красками первозданной чистоты и глубины.

– Папа, смотри! – обратился он к отцу, заворожённо глядя на эту красоту.

Святослав обернулся и, увидев эту неповторимую игру цвета в капельках росы, улыбнулся и, достав из нагрудного кармана блокнот и карандаш, начал делать набросок с натуры. Он часто делал подобные эскизы во время походов в лес, а возвращаясь в избушку, аккуратно завершал рисунок уже с помощью красок. Этими красками его обеспечил Фёдор, который по привычке русского человека, брал всё и всегда с запасом, и поэтому даже по прошествии нескольких лет после его гибели, запас красок по-прежнему не иссякал. Делая на этот раз набросок, Святослав по привычке размышлял о жизни вслух:

– Вот так, дорогой мой сын, и с человеком происходит. Растёт, совершенствуется незаметно с годами до поры своего цветения, то есть до молодости. А это, как и в окружающей нас природе – самая лучшая в жизни пора. Но вот незаметно настаёт другая пора. В природе это происходит по-своему. С наступлением заката солнце начинает незаметно убирать свои лучи, медленно погружая поляны, леса и всё в округе в темноту, а потом и оно само поглощается ночной темнотой. В природе человеческой же по другому всё происходит, но финал одинаков с природными явлениями: человек медленно угасает. Он стареет, уступая дорогу молодости. Одни стареют, другие молодеют. Таким образом, совершается вечная эстафета цветущей красоты молодости к печально угасающей старости, когда молодой цветущий организм постепенно дряхлеет, переходя в ненужность. Самое здесь главное, чтобы не терялись никогда к такому его состоянию любовь и уважение. Не забывай, что и ты когда-либо на закате лет будешь выглядеть таким, потому что все мы не вечны. Как мне хочется, Кузьма, чтобы ты всегда помнил об этом и не забывал, что любой пожилой человек, встреченный тобой на пути, когда-то был молод и красив. К сожалению, люди часто с брезгливым пренебрежением относятся к старикам, всем своим видом показывая им это. Помни всегда, Кузьма, одно в жизни – как ты отнесёшься к людям, так и они в ответ отнесутся к тебе. На добро всегда ответят добром, и помощь придет обязательно, и именно часто тогда, когда ты в ней будешь больше всего нуждаться. И тогда ты поймешь, что безвыходных ситуаций, если тебя окружают люди, не бывает. Такова, Кузьма, природа человеческих отношений.

Воспоминания об этом солнечном летнем дне из детства не дали угаснуть еле теплящемуся сейчас в душе Кузьмы огоньку надежды на то, что поиски отца завершаться успешно, а судьба непременно благосклонна к таким людям, как он, так как она, как справедливая владычица, безошибочно видит, кто чего стоит в жизни, и в нужный момент приходит на выручку.

Оказавшись за городом, Кузьма в очередной раз остановился и оглянулся, но… кругом никого… Только бесконечной вереницей мчались по шоссе машины. На протяжении всего времени передвижения, он часто внезапно останавливался и оглядывался кругом, так как в последнее время его не покидало ощущение, что рядом с ним находится постоянно нечто большое и тёплое. Но это «нечто» было по-прежнему не видимо его глазу. Присев от усталости у обочины и прикрыв лицо руками, он, не в силах больше сдерживать слёзы, тихо заплакал, но через уже минуту, поднявшись во весь рост и глядя в небо, в голос зарыдал, повторяя громко, почти выкрикивая: «Папа, папа…» Этот пронизывающий душу крик, напоминающий вой одинокого волка в степи, обращённый к небу, был похож на мольбу, обращенную к чему-то или к кому-то свыше.

В свои молодые годы Кузьма ничего не знал о Божьей воле и так же, как и Святослав не был глубоко верующим человеком, но часто в разговорах с сыном отец касался темы существования на небе кого-то свыше, кто слышит нас в радости и горе, чтобы однажды в нужный момент прийти на помощь. «Там наверху, в окружении этого всесильного, внимающего нашим просьбам, располагается много людских душ – это наши деды и прадеды, которые тоже видят и слышат, наблюдая за нами, как мы живем и помним ли мы их, – говорил Святослав. – Уважение предков и поклонение Всевышнему, – часто повторял отец, – одна из традиций очень многих народов. И они, эти традиции, роднят наши народы».

Будучи ребёнком Кузьма многого не понимал из разговоров на такие темы. Например, он не мог никак понять почему он – дитя Китая – должен помнить о тех, кто жил до него на его земле, а его папа – о своих родных на своей земле. Непонятными были для Кузьмы и рассказы папы об учении Конфуция, почитаемого на его Родине – в Китае. Святослав узнал об этом учении, прочтя много книг по философии, когда, будучи в заключении, искал ответы на мучивший его вопрос: что было первичным в природе? Учитывая детский возраст Кузьмы, Святослав не вдавался в подробности, рассказывая о трех главных канонах конфуцианства в китайских семьях – о почитании отца сыном, о преклонении подданного перед любым правителем и поклонении традициям своего народа, – но считал, что Кузьма, как сын государства китайского должен знать о них. Все эти каноны Святослав для сына объединил в одно – уважение к старшим и покорность роду своему. «При соблюдении этих правил, – любил повторять Святослав, – и к тебе в старости будет уважение». Все эти умные мысли, конечно, с трудом укладывались в детской голове, но тем не менее, помогали мальчику быстрее засыпать.

Лишь сейчас, в поисках отца, встречая на пути пожилых людей, которые помогали Кузьме из благодарности за добрые дела, парень смог убедиться в правоте папиных слов. «Наверное, – с улыбкой подумал как-то Кузьма, – то, что говорил папа перед сном, мне больше слышалось и запоминалось».

Размышляя на эту тему, Кузьма вдруг рассмеялся, вспомнив об одном забавном случае, рассказанном ему когда-то Святославом. Решив однажды накануне Троицы навестить своего соседа, приехавшего к своим родителям по случаю праздника, Святослав, подходя к их дому, услышал доносящиеся оттуда громкие голоса. Вбежав в дом, он, к своему удивлению, увидел следующую сцену: его товарищ, а вернее, друг детства, который работал в городе директором одного из крупных предприятий, а в молодости был одним из сильнейших боксёров в стране, стоял с опущенной головой перед отцом-стариком и принимал покорно от него удары ремнём по известному месту. Отец что есть мочи лупил сына, а тот, не сопротивляясь, приговаривал: «Хорошо, я сейчас принесу воды. Папа, не бей, больно!» Отец же в конце порки нравоучительно произнес: «Вот так-то! А то, все потом, да потом. Вода матери сейчас нужна. Ей к Троице столько всего надо ещё успеть сделать». Во время всей этой баталии старушка-мать, крутясь возле них, всеми силами старалась защитить сына, стуча своими сухими кулачками по мужу. Завершив «воспитательный» процесс и присев от усталости на табуретку отдышаться, он уверенно произнёс, обращаясь к своей жене: «Если бы я его по-другому воспитывал, он бы не стал уважаемым человеком и хорошим спортсменом». А потом, обняв по-отечески сына, сказал: «Ты прости меня старика…за такую любовь».

Побродив ещё некоторое время вдоль трассы, Кузьма заметил невдалеке небольшой, одиноко растущий куст, возле которого решил немного отдохнуть. Сидя в прохладе тени куста, парень смотрел на виднеющиеся вдали зелёные поля и улыбался, а весь его вид был полон абсолютной беззаботности. Вероятно, читатель удивился, поразившись перемене его настроения, ведь ещё некоторое время назад этот человек горько рыдал, не зная, что ему делать, а сейчас…

Одним предложением такую перемену настроения Кузьмы не объяснить. Важно сказать, что от самого человека она часто и не зависит, так как в состоянии эмоционального возбуждения, он, думая об одном, делает подчас совершенно другое. Вот и с Кузьмой, вероятно, происходило то же самое. После всех пережитых волнений он с удивлением обнаружил, как будто какая-то неведомая сила передвигает его ноги, унося его в неизвестность. Что-то подсказало ему, что именно сейчас не нужно сопротивляться воле судьбы, а просто сказать: «Будь, что будет…» И, зачастую, мы так же бессознательно, просто из-за какого-то любопытства следуем этой логике поведения.

Неожиданно нахлынувший душевный покой разлился по телу Кузьмы какой-то убаюкивающей лёгкостью и теплотой, отчего на миг он даже испугался своего состояния блаженства. Глядя на него со стороны в это время, можно было подумать, что парень медленно лишается рассудка. Не понимая до конца своё странное состояние, Кузьма с некоторым страхом в душе услышал как будто ниоткуда вещающий голос: «Да воздастся тебе за дела твои добрые, за муки и страдания твои, за печали твои. Скоро настанет твой час, и возрадуется душа твоя. Потерпи только немного. Слушай теперь только свою душу, и я выведу тебя скоро на нужную тебе тропу».

Прочитав про услышанные Кузьмой таинственные «голоса», многие, возможно, решат, что раз этому парню вдруг такое мерещиться, то… его место в больнице. Конечно, в этом есть доля правды, но в особые и очень редкие моменты такие «голоса» могут слышать даже абсолютно здоровые люди – в основном сильные духом и стойкие личности, например, первопроходцы на суше или на море, покоряющие стихию в одиночку. Если обычный человек в подобных ситуациях может сломаться, то такие «одиночки» всегда идут наперекор всему и исключительно до конца. Обычный человек, обессилев физически, сдаётся обстоятельствам и моментально погибает, так как, будучи слабым духом, теряет веру в своё спасение; сильному же духом человеку судьба всегда даёт шанс спастись – неведомые «голоса» призывают его встать и двигаться дальше к своей цели. И тогда, как бы ни было трудно, человек, наперекор трудностям, встаёт и продолжает идти даже в полном беспамятстве, слепо следуя советам этих «голосов», и получает спасение в жизни. Выйдя из критического состояния и вернувшись к обычной жизни, он, как на духу, признается, что ради детей или родных и близких ему людей его попросил вытерпеть нечеловеческие по своей трудности испытания чей-то «голос».

Про таких людей говорят, что они «обласканы судьбой». Наверное, этим обласканным судьбой человеком оказался и наш Кузьма. Попав из привычной тайги в совершенно чуждую для него среду, где не было никого из родных или хотя бы знакомых людей, как не было и элементарных условий для нормального существования, он, несмотря на своё крепкое здоровье, от недоедания и недавней болезни ослабел, а тяжкие думы истощили его нервную систему. Что ни говори, а жизнь впроголодь, без крыши над головой, а также ситуация тупика, забирающая ещё больше здоровья – не завидное положение. Единственным спасением для него в этом немилосердном периоде жизни оставалась твёрдая вера в то, что он обязательно найдёт отца. Вот и решило что-то свыше, посчитав, что он достоин поддержки, спасти его, подсказав через «голоса», как действовать дальше…

То в одном, то в другом направлении бесконечным потоком проносились в своём привычном скоростном режиме одна за другой машины мимо сидящего одиноко на обочине дороги Кузьмы. Среди этого нескончаемого, монотонного потока двигалась фура, водитель которой громко напевал песню. Проезжая мимо Кузьмы, он случайно взглянул в зеркало заднего вида и, заметив сидящего в одиночестве среди безлюдной местности «странника», в силу своего доброго характера решил притормозить и предложить свою помощь – мало ли что с человеком могло случиться. Выйдя из кабины, он направился к Кузьме и на ходу громко, преодолевая шум проносящихся мимо машин, обратился к нему:

– Эй, пехота! – а, подойдя поближе, в шутку предостерёг: – Не спи, замерзнешь.

В ответ Кузьма только лишь слабо улыбнулся.

– Бродишь-бродишь, как бездомный бродяга, не ведая куда податься? – спросил водитель, как будто не заметив молчаливость парня.

Кузьма улыбнулся вновь и, приподнявшись, утвердительно кивнул головой.

– Что, со скуки газеточку среди бескрайнего поля почитать решил? – спросил мужчина, увидев вышеупомянутое печатное издание в руках Кузьмы. – Или в жизненном тупике оказался и не знаешь, как быть и что делать?

В ответ на все вопросы Кузьма снова, но на этот раз многократно, закивал головой, продолжая при этом улыбаться. Не добившись никакого ясного ответа на свои вопросы, водитель предложил: – Ничего, в пути разберёмся вместе с твоей заботой. Вставай и, давай, садись ко мне в машину. Подвезу, куда тебе надо. А то так до ночи просидим… – скомандовал он и в знак уважения протянул Кузьме руку, приглашая в машину.

Заметив нерешительность парня, весёлый и говорливый водитель-крепыш, чтобы снять с парня неуверенность и неловкость при попытке залезть в машину, решил представиться:

– Меня друзья мои Сан Санычем зовут.

В ответ на это Кузьма широко улыбнулся, но по-прежнему оставался стоять без движения у двери кабины, с подозрением рассматривая её.

– Влезай, чего стоишь и не влезаешь? А, может, ты машины ещё такой никогда не видел и не знаешь ещё, как её седлать? – удивился Сан Саныч. – Если это так, то не беда. Вмиг исправим. Берись давай вот за эту ручку, а потом смело наступай на эту вот ступеньку, – активно стал подсказывать хозяин фуры.

Забравшись, наконец, с помощью Сан Саныча в кабину, Кузьма начал удивлённо оглядываться, дивясь звуковыми восклицаниями интерьеру кабины. Переглянувшись, они улыбнулись друг другу и машина тронулась с места. Сан Саныч сразу заметил, что парень хоть и радостно улыбается, но взгляд у него почему-то отчаянно грустный, да и глаза блестят совсем не от радости, а от еле сдерживаемых слёз.

– Я таких, как ты, интересных и необыкновенных, ещё не встречал в своей жизни «колесной», – признался Сан Саныч, решив создать атмосферу дружеской беседы, – и это, – продолжил он, – может быть, очень хорошо. Потому что, видишь ли, мне приходиться всяких людей в дороге «подбирать». Разные попадаются пассажиры… Весёлые, говорливые, как я, и молчаливые, как ты… А бывают ещё иногда такие пассажиры, что сразу в момент начинаешь тупеть от глупости, которую они без умолку начинают молоть. Ты не подумай, что я болтун. Понимаешь, на моем месте и ты такой стал бы. Знаешь, как иногда нам, дальнобойщикам, хочется с кем-то перекинуться хоть словечком? За тридцать с лишним лет, что сижу я за «баранкой», от дорожной тоски так иногда хочется завыть как волк или, как медведь, зарычать, – пожаловался Сан Саныч.

В ответ Кузьма улыбнулся и, чтобы поддержать такой настрой беседы, неожиданно громко и протяжно по-медвежьи в сторону водителя зарычал. Тот, явно не ожидая такой ответной реакции своего молчаливого пассажира, резко отпрянул от него, потеряв даже на короткое время контроль над машиной. Придя, наконец, в себя, он лишь шёпотом смог вымолвить:

– Эй, парень, ты кто?

В ответ Кузьма продолжал улыбаться, издавая по-прежнему медвежьи звуки –теперь уже не очень громко.

– Ты, это… Человек или этот… Хотя, что я говорю… На тебе ведь шкуры нет ихней… – потрогав потом осторожно Кузьму и убедившись, что тот всего лишь пошутил, Сан Саныч пожал ему руку и после паузы решил признаться ему: – Ты знаешь, я чуть не описался от твоего рычания. А может и описался уже, – сказав это, он резко замолчал, а потом так же резко и неожиданно начал хохотать. Кузьма, подражая ему, с ребяческим азартом тоже начал хохотать. И вот два совсем до недавнего времени незнакомых человека, словно давние друзья, радостно смеялись, прервавшись только однажды, когда Сан Саныч попросил:

– Научишь рычать?

В ответ Кузьма кивнул и опять засмеялся: вначале, как человек, а потом постарался это сделать уже по-медвежьи.

– Тогда все путём, парень. Ты молодец, оказывается! Хотя ты мне вначале показался… Нет, не плохим… А каким-то не от мира сего. Плохих всяких я на ходу сразу узнаю. А что касается же бандитов – я чую их по запаху, – сделав небольшую паузу, он искоса взглянул на парня, продолжая: – Не понимаю я нелюдей, которые убивают просто ради какого-то своего удовольствия. Я, парень, конечно, не Господь Бог, но на его бы месте отсылал всех таких на какой-нибудь пустынный остров, чтобы они медленно и с муками там гнили. Как жаль, что от таких извергов страдают в основном хорошие люди. Кстати, в городе ищут группу маньяков. Пока, конечно, ещё их не нашли, но, надеюсь, их поймают. Фотка их главаря где надо уже висит, – растягивая слова, сказал Сан Саныч, снова незаметно поглядывая на Кузьму. – Кстати, на этом фото он очень чем-то на тебя смахивает, а может, ты на него. Хотя, что я долдоню об этом. Мало ли на свете похожих людей бывает. А может, слушая мою брехню, ты есть захотел? – спохватился Сан Саныч, ругая себя, что не спросил об этом раньше. – Угадал? Тогда, давай остановимся за постом ГАИ и там спокойно поедим. Согласен? Если киваешь, значит согласен. А хотя, знаешь, я думаю, давай пока с остановкой немного повременим. Мало ли какие проверки «гаишники» будут делать. Поэтому предлагаю пока возле них не останавливаться, а лучше на ходу мы с тобой поедим, – вдруг передумал водитель.

– Давай, бери из пакета еду и ешь, не стесняйся, – Сан Саныч протянул Кузьме пакет. – Знаешь, улыбка у тебя задушевная, – задумчиво произнес он. – Бывают песни задушевные, а у тебя – улыбка. Глядя на тебя, хочется радоваться жизни. Но, вот беда, когда ты улыбаешься, у тебя в глазах какая-то грусть заметна. Видимо, ой, как в жизни досталось тебе. Ты не обижайся на меня, что так по косточкам тебя разбираю. Я ведь это говорю, а сам думаю, как тебе помочь. А вот, кстати, и песня про шальную жизнь начинается, – заметил водитель, когда по радио зазвучал «Эскадрон» Олега Газманова. – Ты послушай, как хорошо поёт…

Водитель начал подпевать, но вскоре оборвал себя на полуслове.

– Концерт отменяется, кушанье тоже прекращается – доедим потом. Пока тебя в машине не заметили, залезай назад, ложись, накройся одеялом и притворись спящим. Не дай Бог документы решат проверить, а у тебя, по всей видимости, их нет. Заподозрят неизвестно в чем. Я, как чувствовал, что проверка будет…

Через некоторое время машину остановили, и подошедший сотрудник ГАИ попросил предъявить документы.

– Что, опять кого-то ловим? – полюбопытствовал Сан Саныч, показывая водительское удостоверение.

– Жизнь у нас такая, – устало проговорил гаишник.

– Не завидую.

– А там кто спит? – спросил патрульный, указывая на Кузьму.

– Пашка, мой сменщик, отдыхает, да и зуб у него болит. Боль, слава Богу, немного отошла, вот он и заснул, бедолага.

– Зубная боль – это… – согласился гаишник.

– Мука адская, – подхватил водитель.

– Ну ладно – счастливого пути! – услышал вслед Сан Саныч, поспешивший скорее покинуть пост дорожной инспекции, пока ничего не заподозрили.

Лежавший сзади Кузьма слушал этот разговор и думал о том, как ему повезло, что его подобрал именно этот водитель, и случилось это именно тогда, когда он как никогда нуждался в помощи.

Машина двинулась дальше. Проехав около десяти минут, водитель остановил фуру на обочине трассы, дотронулся до плеча Кузьмы и проговорил:

– Вставай, пехота! Вот теперь давай спокойненько поедим. Опять ты вцепился в эту газету, – незлобно проворчал Сан Саныч. – Это что, «Известия»? Ты эту газету очень обожаешь или кого-то в ней узнал?

В ответ Кузьма радостно улыбнулся и кивнул головой, но водитель, отвлёкшись, этого не заметил. Они молча поели, попили, убрали за собой мусор и тронулись в путь.

– Ну что, едем дальше! Если хочешь поспать, то поспи, а я музыку послушаю. – В ответ Кузьма отрицательно покачал головой. – Знаешь, видать, ты хороший парень,и я хочу тебе помочь, но пока не придумал как. Я только одного не могу понять, что ты мог такого натворить, чтобы тебя искали. Твоя фотография висит на привокзальных стендах – там ещё надпись: «Их разыскивает милиция»… Но я тебя не выдам, – задумчиво сказал водитель.

Искоса поглядывая на Кузьму, он своим опытным взглядом бывалого человека, определил, что этот странный с виду парень – совсем ещё дитя, и для него все эти разговоры о маньяках, видимо, совсем пустой звук, ведь когда Сан Саныч говорил о маньяках и убийцах, парень даже бровью не повел. «Либо он не знает, что это такое, либо ни в чём не виновен», – подумал водитель и посмотрел на Кузьму, соображая, как сможет ему помочь.

– Слушай! – воскликнул Сан Саныч, оживившись от внезапно пришедшей в его голову идеи. – Давай поступим так. Пока мы ехали, ты все время смотрел на фотографию в газете, значит, как я думаю, тебе дорог этот человек. Тот журналист, который написал о нём, вероятно, с ним встречался. Выходит, нам надо встретиться с этим журналистом, поговорить и выяснить, кто на этом фото. Но так как ты немой, то говорить буду я. Идёт? Давай-ка посмотрим, кто написал эту статью, – Сан Саныч прищурил взгляд, всматриваясь в мелкий шрифт, – Суваркина Галина. Значит, будем искать эту симпатичную женщину, потому что все женщины симпатичные. Стало быть, надо отправляться в редакцию «Известий», – подвёл к итогу рассуждений Сан Саныч.

Оставив фуру на стоянке, они сели в маршрутное такси, потом пересели на метро и так добрались до здания, где и должна была находиться редакция. У входа водитель показал Кузьме рукой, чтобы тот ждал его на улице, а сам прошёл внутрь.

Спустя некоторое время Сан Саныч вернулся, но не один, а с какой-то женщиной. Она посмотрела на Кузьму и проговорила:

– Ну что, мужчины, поехали? Раз я вам очень нужна, то поговорим по этому вопросу лучше у меня дома.

Они сели в такси и отправились в гости. Когда входили в квартиру, дверь соседней квартиры приоткрылась, и из-за неё выглянул пожилой мужчина. Увидев соседку с двумя неизвестными, он закрыл дверь и тут же позвонил в милицию.

– Милиция, я только что видел свою соседку. У неё почему-то лицо было взволнованное, а рядом с ней вплотную стояли двое незнакомцев. Они вошли быстро все к ней в квартиру. Один из мужиков – не русский, и он всё время как-то подозрительно кругом оглядывался, – доложил услужливо «неравнодушный» сосед. – Может, это террористы? Мой адрес? Записывайте…

Войдя в квартиру, Галина Михайловна предложила гостям пройти в комнату и присесть.

– Извините, что я говорю вместо него. Я уже рассказывал вам, что он немой или не умеет на русском говорить, тем более, что похож, вроде, на восточного человека, – начал разговор Сан Саныч. – Я его совсем не знаю, но хорошо понял за время, пока мы ехали с ним вместе. Он, мне кажется, порядочный парень и не может совершить всё то, что про него пишут. Понимаете, пока мы ехали, он почти всё время смотрел на фото в вашей газете, чуть не плача. Прочитав, кто написал статью про этого человека мы и направились в вам лично. И вот нашли Вас, – как на духу выпалил всё Сан Саныч.

– А кем он приходится мужчине на фотографии? – спросила Галина Михайловна. – Не знаете?

– Нет, не знаю. Родственных связей вроде не видно. Тот в вашей газете русский, а этот смахивает, вроде, на китайца, поэтому объяснить, кем они друг другу приходятся, может только этот мужчина. Вы сможете нам помочь найти его? – спросил Сан Саныч.

– Да, я виделась с ним.

При этих словах Кузьма встал со стула и радостно посмотрел на женщину. В этот момент из кухни донеслась мелодия «Прощание славянки» – её передавали по радио. Кузьма отправился туда. Проходя мимо другой комнаты, он заметил лежащую на диване гитару. Аккуратно взяв инструмент в руки, он тут же стал пробовать подыгрывать. Через несколько секунд он мог уже наигрывал эту красивую мелодию, удивив этим журналистку и Сан Саныча, но неожиданно раздался звонок в квартиру. Хозяйка приоткрыла дверь и, к своему удивлению, увидела милиционера и своего соседа-старика. С разрешения хозяйки они вошли. Кузьма продолжал играть на гитаре и так увлёкся, что ничего кругом не замечал. Этот красивый марш всегда нравился его отцу, поэтому парень играл с улыбкой.

Закончив игру, Кузьма, не шевелясь, сидел, задумавшись об отце, но его мысли прервал голос милиционера.

– Я понимаю, что после такой красивой игры я встреваю некстати, но поступил сигнал, что в квартире подозрительные лица и я был вынужден принять меры, – сказал милиционер, извиняясь перед хозяйкой.

– Я – журналист, и ни с какими подозрительными людьми дел не имею, – строго ответила ему женщина.

– Должность обязывает меня проверить их документы, – вновь сказал милиционер.

– Товарищ начальник, я вёз его в машине и видел, как он, купаясь в водоёме, утопил случайно документы. Я тоже тогда купался, но документы у меня в тот момент в машине были, – пытался всеми правдами и неправдами защитить парня Сан Саныч.

– Разберёмся, – сухо сказал милиционер. – Молодой человек, пожалуйста, предъявите ваши документы, – обратился милиционер к Кузьме, но, немного погодя, вынужден был недоумённо спросить: – Чего он так уставился на меня и улыбается в ответ?

– Он немой, – объяснила журналистка.

– А вам, женщина, кем он приходится?

– Он – мой родственник, – глядя на Кузьму, произнесла Галина Михайловна.

– Если у него нет при себе документов, то я вынужден доставить его в участок для установления личности. Но вы не беспокойтесь, после небольшой проверки мы отпустим вашего родственника, – успокоил милиционер журналистку.

– Я так просто этого не оставлю! – заявила женщина и решительно добавила: – Я иду с ним!

– Товарищ начальник, не забирайте парня, – пытаясь повернуть вспять ход событий, вступился водитель, но страж порядка был неумолим:

– Я всё и всех понимаю, но по долгу своей службы я обязан реагировать всегда на любые сигналы о посторонних людях на моём участке и принимать незамедлительно соответствующие меры.

– Парень, спасибо тебе за компанию, – искренне поблагодарил Кузьму Сан Саныч, – Извини, что не смог до конца тебе помочь, а сейчас мне надо дальше ехать: работа ждет. Надейся на лучшее! – попрощался Сан Саныч, окончательно поняв, что с таким «служивым» милиционером бесполезно говорить по-свойски и по душам.

Глава 14

Исповедальный разговор

Слегка волнуясь в ожидании Святослава, в комнате для свиданий сидели Валентин и адвокат Кирилл. Через некоторое время привели Святослава. Несмотря на своё не очень хорошее самочувствие, он улыбался.

– Что, живот болит? – сочувственно поинтересовался Валентин, видя, что Святослав приложил руку ладонью к своему животу.

– Немного побаливает. Видимо, вчера что-то не то съел.

– А в медпункте был? – спросил Валентин.

– Ещё не успел.

– Понятно. Ну, а так, вообще, живёшь как? – поинтересовался Валентин Николаевич.

– Вроде бы всё пока идет без потрясений. Старый наш с тобой общий знакомый, спасибо ему, не дает мне скучать и киснуть. Представляешь, Бор Борыч со мной в одной камере здесь оказался, – поделился обрадованно Святослав.

– Хы-хы-хы! Ну, Борыч – наш великий русский комбинатор. До сих пор, видимо, не может никак мимо чужого кошелька пройти! – засмеялся Валентин.

– Зато о тебе с такими восклицаниями говорит, что готов, окажись с ним ты сейчас, тебе в ноги упасть, распластавшись, – восторженно пояснил Святослав.

– Рад это слышать. Понимаешь, если к нему хорошенько приглядеться, он, в общем, мужик неплохой. Если бы ему хоть чуточку ума правильного побольше, то и жизнь сложилась бы у него совсем по-другому, – серьёзно заметил Валентин Николаевич.

– Да… Это правда…в этом я согласен с тобой… Но теперь я хочу поговорить об одном деле с тобой. У меня, Николаич, к тебе есть одна особая и деликатная просьба. Мне хочется черкануть пару строк одному важному господину и дать ему это прочитать. Поможешь?

– Это ты, вероятно, так из-за своей скромности через меня к адвокату с такой просьбой решил обратиться, раз уставился на него как-то странновато, – заметил Валентин. – Кстати, я забыл вас представить, как говориться. Знакомьтесь. Свят, ему ты можешь говорить всё, что накопилось на душе, даже … и больше.

– В таком случае эта просьба к вам двоим вместе будет адресована. Так как без адвоката, то есть без особых связей, вряд ли у тебя одного получится. Потому что этот человек, кому я хочу написать, очень высоко сидит. Слишком высоко…

– Не выше же самого Бога? – уточнил Валентин Николаевич.

– Да нет, конечно. Видишь ли, Валя, ещё до того, как Фёдор трагически погиб в тайге при пожаре, он по моей просьбе кое-что разузнал о семье мальчика-китайца, собрав всю информацию о катастрофе из печати и, конечно, у своих знакомых многое поспрашивал об этом случае. Одним из таких знакомых был высокопоставленный чиновник. Тот любил приезжать в тайгу иногда поохотиться и был как-то особенно дружен с твоим братом Фёдором. Тогда, когда случилась та авиакатастрофа, более двадцати лет назад произошедшая, его этот знакомый чиновник работал в обкоме партии в одной из областей Сибири и вот он-то много, оказалось, чего знал об этой семье. Через некоторое время после этого случая этот чиновник, Константин Васильевич его зовут, перебравшись потом на службу в Москву, не один раз встречался с представителями Посольства Китая уже в Москве. Как-то раз, как рассказывал мне Фёдор, в ходе очередного совместного культурного мероприятия Китая с нашей страной Константин Васильевич и попытался в ходе дружеской беседы с послом Китая узнать подробнее о той трагедии. Но к этому моменту, когда тот чиновник кое-что выяснил, Фёдора уже не стало. И поэтому всё это он рассказал мне, зная, что я и Фёдор были очень дружны и что никогда ничего не утаивали друг от друга и жили втроём в тайге, в общем, как одна семья. От него-то я тогда и узнал о той семье и о после Китая в России. Так уж вышло, что тот, с кем разговаривал Константин Васильевич, оказывается, и был родной отец ребёнка. Только на момент той трагедии он ещё не был послом, а просто служил при китайском посольстве. Обо всём этом Константин Васильевич рассказал мне в тайге, куда и после смерти Фёдора он по возможности прилетал, и теперь навещал уже меня в таёжном охотничьем домике. Как-то в один из вечеров во время нашего разговора он по-соседски разговорился и в подробностях рассказал, как подружился с Фёдором, и о чём они часто любили беседовать.

Кирилл и Валентин Николаевич внимательно слушали Святослава, стараясь не перебивать его даже дыханием. Только изредка они удивлённо переглядывались друг с другом, под впечатлением подробностей этого рассказа.

– Тогда же я узнал от него, что того мальчика, их сына, звали Ку Цзыма.

После недолгой паузы Святослав в задумчивости продолжил:

– Сначала, по словам того чиновника, отец мальчика, Ку Шанюан, работал в консульстве в Хабаровске, а потом, когда пошёл на повышение – его отправили в Москву. Туда сначала он прилетел один. Жена его с сыном должны были прибыть туда самолётом позже, где-то через день. Но после того злополучного полета в их семью пришло горе…

Фёдор однажды как-то признался мне, что, благодаря именно Константину Васильевичу и его личному примеру, он стал на кое-какие вещи смотреть совсем по-другому. В особенности это касается вопроса об охотниках. Чиновник ему однажды сказал, что он плохой охотник, потому что не любит охотиться на животных. Не может, говорит, так вот, от нечего делать, их убивать. Как бывший фронтовик, он признался, что после войны не любит вообще любое убийство. Хватит, говорит, и фронта. Однажды даже высказался Фёдору об охотниках так: «Я бы таким героям – горе-охотникам посоветовал, прежде, чем решиться нажать на курок, представить себе такую на миг ситуацию: в выходной солнечный день вы со своей семьёй вместе вышли погулять, и вдруг кто-то втихаря из-за угла трусливо выстрелом убивает одного из вашей членов семьи, принося ей огромное горе. Тогда, может, они подумают, наконец, что убивая из-за куста одного из семейства зверей, они ведь тоже приносят трагедию в их семейство. Некоторые, конечно, скажут, что это ведь всего лишь звери, на которых можно охотиться и убивать. Но при этом не надо никогда в таких суждениях забывать, что мы все одинаково едины перед Богом. Как ни странно, но часто звери оказываются порядочнее нас, а люди, к нашему печальному признанию, порою, подобны зверям, а иногда даже и хуже, что очень печально для нас, называющих себя часто гуманными, в отличие от животных, существами. А если уж этим охотникам так не терпится пострелять, то пусть идут лучше в тир и там вдоволь наслаждаются своим мастерством. А вообще, если честно, я бы хотел, чтобы хотя бы однажды они встретились лицом к лицу со смертью. После этого у них бы изменилось отношение ко всем живым существам, и им стало бы жалко убивать просто так».

После этой речи фронтовика – героя Советского Союза и участника Сталинградской битвы – у Фёдора навсегда отпала охота быть охотником в прямом понимании этого слова: он понял свои ошибки молодости и осознал навсегда, что убивать невинных животных или птиц большого героизма не надо.

И ещё одно добавлю о порядочности Константина Васильевича. Понимаешь, Валя, когда я после смерти Фёдора часто встречался с ним, по его взгляду я чувствовал, что он догадывается, что я беглый и прячусь от правосудия в тайге, но он никогда об этом не заикался ни Фёдору, ни мне. Когда же разговор касался Кузьмы и авиакатастрофы в тайге, он не спрашивал, зачем это мне об этом надо знать. Понимал, что просто так не наводят всякие там зэки справок ни об авиакатастрофе, ни о после Китая в России. Этот человек – Константин Васильевич, герой войны – для меня всегда останется человеком с большой буквы.

Сделав небольшую паузу, Святослав продолжил:

– Я много думал и взвешивал за и против, а стоит ли нарушать устоявшуюся жизнь многих, связанных этой историей, когда я знал, что главным и единственным пострадавшим в ней буду я. Но, представив состояние посла с женой и их когда-то потерянного сына, я решился расставить всё на свои места.

– Задача, однако, из всего понятого мной, я вам скажу… – задумчиво произнёс Кирилл. – Надо очень серьёзно подумать, как всё это устроить, так как понимаю, что своей щепетильностью этот случай из ряда вон выходящий. Не были бы вы в тюрьме, такую встречу можно было бы очень легко устроить, но так как вы находитесь здесь в качестве задержанного, то это, к сожалению, многое осложняет, – предупредил адвокат. – Скажите, пожалуйста, а как вы в письме, адресованном послу, хотите эту новость преподнести? – осторожно поинтересовался адвокат.

– Очень просто. Так прямо и расскажу о той авиакатастрофе и о подобранном мной после неё его сыне.

– Свят…? – с немым вопросом во взгляде посмотрел Валентин на Святослава.

– Ты знаешь, тогда, когда я оказался случайно на месте падения самолёта, природа словно собрала нас там, в тайге вместе с ним и с двумя другими существами, чтобы дать понять, где грань возможного между жизнью и смертью. Четыре одиноких существа, связанные судьбой, вынуждены были понять, что, спасая другого, они спасают также себя. Два человека, один из которых ещё ребёнок, получеловек и зверь были в том момент в таёжной нашей жизни словно созданы друг для друга. Знаете, я там пришёл к полному убеждению, что между нами – всеми живыми существами – нет особенной разницы: будь ты зверь или человек – все мы по отдельности одинаково беззащитны. Кузьма стал очень дорог мне, как родной сын, но у него есть и родной отец… Поэтому я окончательно для себя решил не брать грех на душу…

После затяжной паузы, Святослав, наконец, с мольбой во взгляде обратился к Кириллу:

– Я могу надеяться на такую встречу?

– Будет сложновато, конечно, но постараюсь сделать всё возможное с моей стороны, – ободрил его адвокат.

– А если он не захочет со мной встречи, напомните ему на словах, что это касается его семьи и, главное, его сына, – попросил Святослав.

Стараясь успокоить его, Кирилл сказал:

– Я думаю, если вы искренне всё это изложите в письме, то посол, прочтя его, обязательно заинтересуется и непременно захочет с вами встретиться. Такие события никогда не забываются и грузом лежат на сердце, заставляя человека искать любую спасительную лазейку, чтобы однажды с радостью сбросить этот груз.

Прошло немало дней, в течение которых Святослав не терял надежды и очень рассчитывал на то, что посол не откажется от встречи с ним.

Адвокат незамедлительно приступил к исполнению просьбы Святослава: кроме встречи со знакомым из «органов», который обещал помочь в скором времени, состоялись и другие важные встречи, связанные с этим вопросом. Завершив, наконец, подготовительную работу, Кирилл отправился к Валентину Николаевичу, чтобы детально обсудить весь предстоящий процесс.

– Валентин Николаевич, я сделал всё, о чём просил Святослав. Несмотря на то, что любая встреча с заключенными – это сложность, мне всё же удалось договориться о ней, задействовав человека из тюремного начальства. Для того, чтобы посол не догадался, что собеседник заключённый, мне предложили устроить встречу на нейтральной территории, а конкретно – в кафе. Святослав будет выступать в качестве свидетеля якобы в давнишнем нераскрытом деле, связанным с потасовкой у кафе. Для проведения следственного эксперимента его должны будут доставить на объект – кафе, куда Святослав в письме и пригласит посла. Я договорился, чтобы его привезли туда чуть пораньше, чтобы у него была возможность побеседовать с послом, – кратко описал план действий Кирилл.

– Хорошая идея, ничего не скажешь, – одобрил его Валентин Николаевич.

– Но в этом деле, Валентин Николаевич, есть одно «но», которое тревожит тех, кто согласился мне помочь – где гарантия, что Святослав не сбежит, когда его оставят для встречи без наручников.

– Кирилл, об этом ты не должен вообще беспокоиться – Свят не такой человек. Если надо, я лично попрошу его об этом, – заверил Валентин Николаевич. – Он меня в такой просьбе никогда не ослушается. У нас, у лагерников, такие просьбы исполняются по нашим «понятиям»: если попросили, а ты пообещал – значит расписался в своей дальнейшей судьбе.

– Теперь я могу быть уверен, что он никого не подведёт?

– Я за это своей головой ручаюсь, – с юмором высказался Валентин.

– Ну, тогда будем надеяться на их благополучную встречу. Она, конечно, не произойдет на ближайших днях, но буду стараться, чтобы это случилось как можно скорее, – пообещал уверенно и обнадёживающе адвокат.

И действительно, уже на следующей неделе Святослава повезли на следственный эксперимент в район общежитий у ВДНХ, где по выдуманной схеме якобы более пяти лет назад произошла потасовка недалеко от располагавшегося там кафе, в которое по прибытии и завели Святослава. Как и положено, он находился под наблюдением сопровождающего, который тронул его за плечо при входе в кафе и предупредил:

– У тебя десять минут. Если что, сам знаешь, что с тобой будет.

– Понял, – коротко ответил Святослав и перешагнул порог, войдя в зал кафе, а за ним – под видом случайного посетителя – вошёл сопровождающий.

Среди немногочисленных присутствующих на этот момент в зале уютного кафе, Святослав безошибочно смог определить китайского посла, задумчиво сидящего за одним из столиков. Святослав невольно улыбнулся и смело направился к нему. Сопровождающий присел за соседний столик и, заказав кофе, взял газету и стал её просматривать. Подойдя к послу, Святослав посмотрел внимательно на него и подумал: «Как обрадуется Кузьма, когда узнает, что нашёлся его папа – его настоящий отец. Как странно иногда бывает в жизни: вот сидит обычный, как все, человек, со своими мыслями и настроением, ни капли не подозревая при этом, что через минуту в его жизни многое перевернётся словно по волшебству, одарив его душу яркой радостью и наполнив глаза слезами от данного ему удела в жизни».

Послом оказался мужчина средних лет с лёгкой проседью в волосах и приятной, располагающей внешностью. На нём отлично сидел тёмный костюм, а к светлой, в полоску рубашке со вкусом был подобран аккуратно завязанный галстук. Приподняв голову, он кивнул головой в знак приветствия и вопросительно посмотрел на Святослава.

«Да… Вот и настаёт час разлуки», – промелькнуло в голове Святослава, но он тут же отогнал эту мысль. По непонятной для него причине, посол с первого же взгляда ему почему-то понравился, отчего Святослав слегка улыбнулся. Посол по-прежнему не сводил с него глаз. Святослав сел напротив, и какое-то время мужчины молчаливо смотрели друг на друга. Наконец,не в силах больше выдерживать обоюдное напряжение, Святослав первым начал разговор:

– Спасибо, что согласились со мной встретиться.

– Пожалуйста! Я согласился на эту встречу с вами, так как мне сказали, что человек, с кем я должен встретиться, может мне сказать что-то о той злополучной авиакатастрофе, и что он может её в подробностях обрисовать, – начал посол и, выдержав небольшую паузу, задал прямой вопрос: – Это вы тот человек, назначивший мне встречу и написавший в письме, что эта встреча даст мне возможность узнать кое-что о сыне?

– Да, это я тот самый человек, но о той страшной авиакатастрофе я не буду ничего говорить, а вот о вашем сыне и о погибшей вашей жене я кое-что скажу, – выпалил без остановок Святослав.

– Но, извините, вы, наверное, что-то путаете, потому что моя жена жива. Она тогда уцелела. Её спасли ветки деревьев. Как объяснили мне российские спасатели, которые и нашли её спустя два дня недалеко от места катастрофы, кресло, в котором она находилась, зацепилось за крупные ветки и она не разбилась о землю. К сожалению, после этого она стала немного психически нездоровой, – с печалью в голосе объяснил посол.

Святослав несколько мгновений молчал, осмысливая неожиданную для него новость.

– Я очень рад, что, кроме Кузьмы, и мама его осталась жива… – искренне сказал он. – Значит погибшая женщина, рядом с которой оказалась папка с документами Кузьмы не была его мамой… Видимо, документы выпали из сумки мамы Кузьмы и оказались рядом с этой женщиной, которую я и принял за маму вашего сына. К счастью, я тогда ошибался. Вот именно там, хочу вам сказать, недалеко от той погибшей женщины, я и заметил Кузьму. Он висел на дереве, зацепившись одеждой за сук, и жалобно плакал. Обрадовавшись, что он живой, я его подобрал.

– Какой Кузьма? – не понимая ничего из сказанного Святославом, спросил посол.

– Извините, Ку Цзыма. Я тогда и предположить не мог, что все так благополучно завершится, поэтому и дал ему другое имя, – смутившись, пояснил Святослав.

– Я вас никак не пойму. О ком и о чём вы вообще говорите? О каком моём сыне?

– А что тут понимать? Жив ваш Ку Цзыма. Ваш сын жив, – срывающимся от волнения голосом чуть слышно повторял Святослав… – Извините, что по одной уважительной причине, о которой я не могу сейчас говорить, я не мог об этом раньше вам рассказать.

– Какой… Ку Цзыма? Мой сын?.. Но… его уже давно, к сожалению, нет в живых, – недоумевая, произнёс посол, пытаясь ослабить узел своего галстука, чтобы облегчить вызванное сильным волнением прерывистое дыхание. Заметив это, Святослав на этот раз уже радостно и уверенно повторил:

– Да, вы не ослышались. Ваш сын жив. Я вам истинную правду говорю.

На какое-то время наступила полная тишина, а Ку Шанюан, продолжая растерянно смотреть на сидящего перед ним незнакомого до сего часа мужчину, почувствовал, как к горлу подступает комок и дышать становится всё труднее.

– Я понимаю, насколько трудно вам сейчас поверить в эту невероятную новость. Но это факт… и он мной не придуман. Ваш сын, как и ваша жена, тоже тогда выжил. Я его тогда снял с дерева, взял с собой и мы стали с ним вместе жить в моём таёжном жилище.

Посол молча продолжал неподвижно сидеть, только уголки его губ дёргались от сильного внутреннего напряжения. Спустя несколько секунд, расстегнув воротник рубашки, посол, закрыв глаза, опустил голову вниз. Из его глаз покатились крупные капли слёз, поочерёдно капая на его дрожавшие и безвольно опущенные на колени руки.

– Теперь не печалиться вы должны, а радоваться. Ваш сын в полном здравии и, думаю, что скоро вы с ним увидитесь, – успокаивал посла Святослав.

– Неужели…? – только и смог проговорить Ку Шанюан, глубоко вздохнув, и во взгляде его стали появляться проблески радости.

Заметив такую еле уловимую перемену в его глазах, Святослав, осторожно дотронувшись до его руки, очень тихо и медленно заговорил в задумчивости:

– У меня до сих пор перед глазами стоит, как вчера, весь ужас того дня более двадцати лет назад. Если бы тогда я его не нашёл, я бы не смог в тайге выжить один. Поэтому для меня тот случай был… Извините за такое признание. После той страшной трагедии в тайге я нашёл в вашем сыне собственное спасение, и мы с ним стали роднее всех родных. Мне не стыдно за него и я горжусь, что он вырос благородным, сильным и добрым. И ещё одно я хочу вам сказать. Я всегда говорил ему о том, что я не родной ему отец, что настоящий его отец – китаец, на что он всегда довольный улыбался.

– Как воспримет это моя жена?– почти шёпотом произнёс посол.

– Я думаю с огромной радостью, потому что любая мама всегда рада сыну, а особенно как будто вновь родившемуся.

– Я не это хотел сказать, о чём вы подумали, – постарался пояснить Ку Шанюан и пояснил: – После потери нашего с ней сына она очень долго по-прежнему не приходит в хорошее жизненное состояние и тяжело болеет.

– Вон оно что, – сочувственно произнёс Святослав. – Но теперь, когда она узнает такую радостную весть, всё скоро у ней образуется. Извините только меня, что я дал ему русское имя Кузьма, так как другого имени, похожего на Ку Цзыма, я тогда не смог придумать.

– Наоборот, мы даже будем рады, что у него два имени и ещё… Вы его, можно так сказать, вырастили и воспитали. И поэтому нам как-то боязно. А вдруг мы будем лишними для нашего сына, ведь он не видел нас так долго. Очень боимся, что не признает в нас своих родителей, – с тревогой в голосе произнёс посол.

– Об этом вы не должны тревожиться, Кузьма не тот человек. Он не только признает, но и очень обрадуется вам, – улыбнувшись, постарался успокоить Святослав родного отца Кузьмы, но потом с печалью добавил: – Вот только не знаю, где он сейчас.

– Так вы же говорите, что… – вопросительно посмотрел на него Ку Шанюан.

– Понимаете, я думал, что после того, как меня заставили покинуть тайгу и я оказался здесь, он остался в тайге. Но мой друг Валентин сказал мне, что видел его недавно в пригороде Москвы. Вероятно, после моего исчезновения, он отправился на поиски. Но мне с трудом в это вериться, потому что я не представляю, как и какими «путями» он оказаться в этом городе. В этом непонятном ему мире, в так называемой «цивилизации», ему будет очень тяжело меня найти. Правил жизни здесь он не знает вообще.

– Я тоже начал за него сейчас беспокоиться… Но, надеюсь, что среди людей, в отличие от безлюдных просторов тайги, он не окажется без помощи. Скажите, а вы сами как оказались там в тайге?

– Судьба так распорядилась…

– Наверное, страшно и очень холодно жить там? – предположил Ку Шанюан.

– Всякое бывало. Но меня очень радует то, что ваш сын никогда не жаловался, что ему тяжело живётся там, и никогда виду даже не подавал. Даже тогда, когда в холода перебрались мы жить в пещеру – этому он, наоборот, даже радовался и старался помогать мне во всём.

– Вы что с ним жили под землёй? – крайне удивлённо спросил посол.

– Да… Именно, как вы выражаетесь, под землёй мы и жили с ним.

– И вы сами это жильё сделали? – наивно поинтересовался Ку Шанюан.

– Нет, это все принадлежало нашему с Кузьмой, извините, Ку Цзымой, доброму другу Никите, – задумавшись, произнес Святослав, закрыв на время глаза. – Мы ему обязаны всем… Он – наш спаситель. Когда-нибудь я покажу вам его портрет. Кузьме, как и мне, он навсегда остаётся близким и дорогим другом. Хочу добавить, что Кузьма познакомит вас обязательно ещё и со своим таёжным другом детства.

– Так вы же сказали только что, что там вас было трое? – удивлённо заметил Ку Шанюан.

– Да, это так, но у него ещё есть особенный, преданный друг. Его зовут Киса. Это огромный бурый медведь, с которым они вместе, почти всегда рядом находясь, росли, как братья: вместе спали, играли и, зачастую, даже ели из одной миски, – улыбнувшись, пояснил Святослав.

– Вы такое мне рассказываете… – только и смог сказать Ку Шанюан, до глубины души потрясённый открывшимися подробностями жизни его родного сына.

– То, что я вам рассказываю… Это всего лишь жизнь…обречённых судьбой нести свой крест одиночества вместе. Самое же главное в том, что теперь вы знаете, что ваш сын жив, а всё остальное – всего лишь таёжные приключения, которые, как забавные случаи в прошлом, останутся в одних только воспоминаниях.

– Вы нас с женой сделали такими счастливыми, – поблагодарил Ку Шанюан, крепко пожав руку Святославу.

– Я искренне рад за вас!

– Огромное вам спасибо! – не находя каких-то особенных слов, ещё раз просто, но от всей души поблагодарил посол.

– Да не за что, как говорят у нас в народе, – смутившись скромно ответил Святослав.

После недолгой паузы, неожиданно начав глубоко дышать, посол произнес еле слышно:

– Мне почему-то вдруг душно стало. Наверное, оттого, что слишком много на меня сразу сейчас навалилось впечатлений. Мне надо немного побыть на воздухе. И одному… Извините, я сейчас вернусь… Только, пожалуйста, никуда не уходите. Прошу меня правильно понять.

Он поспешно встал и, извинившись ещё раз, вышел из кафе. Такое поведение собеседника нисколько не смутило Святослава, так как он очень понимал его состояние – необходимость хоть немного побыть в такой момент одному.

– Я понимаю… – произнёс тихо Святослав ему вслед. – Но и меня ты тоже извини за то, что и я уйду сейчас, и за то, что временно пока не увидимся. Мне надо на своё «место». Но, надеюсь, что скоро будем часто видеться с тобой. Так что, не торопись и спокойно «перевари» то, что я тебе сейчас тут наговорил.

Уйдя в свои мысли, Святослав даже не заметил, как к нему подошёл сопровождающий и, легко тронув его за плечо, с пониманием поторопил:

– Извини, старина, но надо опять идти к «себе», – сочувственно сказал он мужчине. – Хотя, если честно, ты совершенно не заслуживаешь этого, потому что ты – мужик настоящий. Извини, не хотел подслушивать, но из-за эмоций вы вдвоём немного громко говорили.

Отдаляясь от кафе и думая о недавнем с послом разговоре, Святослав улыбался в душе. Он был рад этой долгожданной для него встрече и рад за настоящего папу Кузьмы, хотя для самого Святослава этот разговор был в некоторой степени печальным. Прекрасно понимая состояние посла, который, на первый взгляд, казалось бы, поступил некрасиво, оставив Святослава одного за столиком кафе, он не обижался на него, зная, что китайскому папе Кузьмы – дипломату, работающему на государственном уровне, проявлять чувства на людях не к лицу, и дать волю своим чувствам он может лишь наедине с собой. Именно по этой причине он и ушёл первым с места встречи, чтобы побыть в одиночестве и справиться с переполнявшими его душу противоречивыми эмоциями, вызванными навалившейся на него необъяснимой отцовской и человеческой радостью.

Размышляя на ходу о недавней встрече, Святослав вдруг приостановился. Его чуткий слух таёжного человека уловил доносившийся по ветру звук, похожий на плач. Прислушавшись внимательнее, он оглянулся и с мольбой во взгляде посмотрел на своего сопровождающего. Тот, потрясённый недавно произошедшим на его глазах свиданием «отцов», понял его немую просьбу и сочувственно сказал: «Ты думаешь, это он? Тогда иди успокой его». Святослав в ответ благодарно улыбнулся, но почти шёпотом произнёс: «Не надо ему в таких случаях мешать… Просто пойду краем глаза посмотрю на него на расстоянии. У меня принцип такой в жизни – если я с человеком уже попрощался, то возвращаться к нему не буду».

Заглянув за угол стоявшего недалеко сарая, Святослав увидел на берегу небольшого водоёма посла, который в данный момент был вовсе не тем взрослым человеком, с кем он недавно разговаривал, а хрупким мальчиком, который сидел, уткнувшись лицом в обхваченные руками колени, и, сжавшись в комок, тихо, урывками рыдал. Время от времени он смотрел на небольшую фотографию, которую бережно удерживал в руке. Наверное, на фото была его семья или родня, среди которой был и его сын.

Глядя на него Святослав тихо по-философски произнёс: «Все мы, став взрослыми с годами, всё равно остаёмся в душе навсегда детьми и одинаково беззащитны в своих горестях». То, что Святослав увидел дальше, заставило его восхищённо воскликнуть: «Ничего себе!» и логически плавно завершить своё философское заключение: «В радостях же взрослые люди, оставаясь в душе детьми, начинают творить чудачества каждый по-своему». Его взору предстала впечатляющая своей невероятностью сцена: китайский посол вдруг пружинисто вскочил на ноги, не спеша выпрямился, осторожно положил фотографию в карман своего пиджака, а потом неожиданно резко и быстро снял его и, к ещё большему удивлению Святослава, разбежавшись, стал выполнять на ходу сложные акробатические прыжки, состоящие из разных переворотов и сальто с вращением вперед, в сторону и назад… Посол проделывал сложные акробатические комбинации с такой легкостью, что Святославу это зрелище показалось каким-то особым цирковым представлением. Глядя на это, он даже не расслышал шагов сопровождающего, который, подойдя к нему, тихо произнёс:

– В таком возрасте делать такие сложные выкрутасы… не по плечу даже молодым спортсменам…

Святослав, прервав его, предположил:

– Наверное, в былые времена он был хорошим гимнастом, а может, даже известным чемпионом, – высказав случайно такую мысль, Святослав в действительности оказался прав. Папа Кузьмы и вправду в молодые годы был отличнейшим гимнастом – он не один год выступал за сборную команду Китая по спортивной гимнастике на многих международных соревнованиях, и очень даже успешно. Наблюдая за послом, Святослав вдруг резко повернулся и обратился к сопровождающему:

– Можно я на пару минут вернусь в кафе? Хочу пару слов ему черкануть… Не смотри так на меня… Никуда не сбегу… Это теперь не в моих интересах.

– Давай, действуй! – поверив в искренность слов Святослава, разрешил тот. – Только быстро, а то не успеешь. Он может скоро вернуться, а ты говорил, что второй раз видеться с человеком только что попрощавшись – плохая примета… Поэтому давай быстрее… Я здесь тебя подожду. Только смори, без фокусов, а то…

– Начальник, я же сказал… А слова на ветер пускать – это не в моём характере, – пообещал Святослав и уже через минуту был в кафе, где попросил у бармена бумагу и ручку и, написав что-то быстро, попросил бармена, отдав записку:

– Передай это нашему уважаемому китайцу, с которым я недавно вон за тем столиком сидел.

В ответ бармен улыбнулся, пообещав выполнить просьбу гостя:

– Будет сделано, как надо.

Пожав в знак благодарности бармену руку, мужчина вышел. Буквально через пару минут после его ухода, в кафе вернулся посол. Разочарованный отсутствием Святослава, он, недоумевая, застыл на месте. Его состояние некоторого оцепенения вскоре прервал бармен, приветливо к нему обратившись: – Мужчина, я прошу прощения, но меня попросили вам передать вот это, – и протянул ему записку. Поблагодарив бармена за услугу, посол развернул бумагу и прочёл: «У меня возникли непредвиденные срочные дела. Надеюсь скоро увидеться с вами вновь. Я очень буду рад вас пригласить в тайгу, где провёл основную свою жизнь ваш родной сын. Я рад, что у Ку Цзыма такой прекрасный папа и… прекрасный гимнаст. Извините, что случайно пришлось мне это увидеть. Я обещаю, что ваша семья скоро вновь будет жить счастливо. До скорой встречи, Святослав».

Положив записку в карман, он с радостной улыбкой подошёл к бармену и спросил:

– У вас, молодой человек, есть дети?

Удивлённый таким странным вопросом, бармен протянул: – Да…есть…сын…

Услышав слово «сын», посол, с радостным блеском в глазах, сказал:

– Прекрасно! – и приветливо улыбнувшись, он вытащил из бумажника деньги и извинительно попросил: – Пожалуйста, не сочтите это за унижение или оскорбление, но я очень прошу вас принять эти деньги. И, пожалуйста, угостите, кого пожелаете, а так же сами выпейте, пожалуйста, за вашего и моего сыновей. Спасибо вам большое заранее и до свидания!

Сказав это посол радостно направился к выходу, а бармен, держа в руке купюры крупного достоинства и совершенно ошарашенный этим обстоятельством, прошептал уходящему вслед необычной щедрости посетителю: – Будет исполнено… Обязательно сделаю… Надо же, какие хорошие какие люди бывают…

В полдень в затемнённой комнате лежала в постели Юй Лоу, прижимая нежно куклу-мальчика к груди, и что-то сама себе невнятно бормотала, уставившись в потолок. Вскоре в комнату вошла горничная и неспешно приступила к уборке.

– Извините, что я сегодня опоздала немного, – обратилась она к Юй Лоу. – Понимаете, я вчера впервые после долгой разлуки встретилась со своим братом. Он ко мне в гости приехал. От этой встречи у меня настроение теперь очень приподнятое, отчего даже хочется в пляс пуститься. Кстати, по телевизору сейчас как раз должны показывать бальные танцы. Вы не против, если я его включу?

Приняв молчание хозяйки за знак согласия, она включила телевизор, убавив звук до минимума, чтобы по ходу уборки посмотреть любимую передачу, но успела увидеть только завершение выступления танцоров. После показа бальных танцев начались новости, в середине которых диктор передавал криминальное сообщение: «В одно из отделений милиции города Москвы доставлен человек, сходство которого с фотороботом разыскиваемого маньяка очевидно. Предполагается, что задержали одного из маньяков, который убил и обезобразил со своими напарниками немало жертв, в большей степени девушек. Предполагаемым убийцей оказался молодой человек с лицом восточного типа, не имеющий места жительства в России. На задаваемые ему вопросы он не отвечает и молча реагирует так, будто все эти преступления его не касаются. Как бы то ни было, он теперь безопасен».

Услышав из сообщения диктора словосочетание «восточного типа» Юй Лоу повернула голову в сторону телевизора и безучастно уставилась в экран. Заканчивая сообщение, диктор сказал, что фоторобот, составленный по словам очевидцев, совпадает с лицом этого человека. В момент, когда на экране появилось изображение, сравнивающее фоторобот и лицо преступника, Юй Лоу всем своим телом вдруг вздрогнула, а потом, резко отбросив одеяло и оставив куклу у подушки, буквально выпрыгнула из постели и стремглав бросилась к экрану, громко крича:

– Ку Цзыма!!! Сын мой! Я твоя мама. Я так долго тебя ждала! – прильнув к экрану с изображением сына, она гладила его лицо, приговаривая: – Как ты вырос, дорогой мой. Это ты… Я знаю, что это ты… Ты такой же и остался… И эта твоя небольшая ранка у края нижней губы такой же осталась… Я об этом не забыла!..

… Не случайно о материнском сердце слагают народные легенды. Где бы ни были сын или дочь, мать и дитя навсегда остаются единым целым, и любящая мать душой всегда чувствует, что с её ребёнком происходит. Зная наперечёт все родинки на его теле с момента рождения, она помнит все отметины от детских ссадин, даже самые незначительные, как будто ощущает их на своей коже.

Картинка на телевизионном экране сменилась, и передавали уже другую новость, но Юй Лоу, находясь в состоянии неудержимой радости от долгожданного «свидания», хотя и виртуального, со своим сыном, повторяла, рыдая от охватившего её сиюминутного счастья: – Не уходи, сынок. Пожалуйста, не уходи. Не оставляй опять меня, ведь я долго ждала тебя. Ты жив, мой маленький Ку Цзыма. Как я счастлива теперь, что ты вернулся ко мне, мой сыночек… Я так долго этого ждала.

Выговорившись и излив слезами накопившееся на душе за долгие годы ожидания, она долго сидела перед телевизором, нежно поглаживая своими дрожащими от волнения руками и целуя иссохшими от долгой тоски по сыну губами экран. Затем, улыбнувшись, она встала и начала прибирать постель. После этого она подошла к гардеробу, открыла его, нашла понравившуюся ей одежду, переоделась и подошла к зеркалу. Стоя перед ним, она долго с любопытством себя разглядывала и, наконец, произнесла:

– Как всё же я изменилась за эти годы… Наверное, мой сын, увидев меня, надеюсь, очень скоро, не узнает меня. Хотя, что я говорю… Он у меня другой, мой сыночек. Он узнает меня любую, даже несмотря на то, что тогда он был совсем ещё маленьким.

Горничная, обомлевшая от таких разительных перемен, произошедших с её хозяйкой за столь короткое время, как сидела в кресле, большими от удивления глазами глядя на неё, так и продолжала сидеть, пока Юй Лоу с радостной улыбкой не подошла к ней.

– Вы заговорили… – заикаясь произнесла горничная. Потом она встала и, ещё не оправившись от потрясения, стала продвигаться к выходу, немного с опаской поглядывая на свою хозяйку и бормоча: – Как это может так быть? Так вдруг сразу выздороветь? Надо же, как в сказке! А как обрадуется её муж…

Она уже добралась до двери и взялась за ручку, чтобы открыть её, но дверь резко открылась сама, и напороге появился Ку Шанюан, лицо которого светилось от счастья так же, как недавно и у Юй Лоу. Горничная испуганно посторонилась, а посол быстро подбежал к своей жене и, припав к её ногам, сообщил радостную новость:

– Скоро ты увидишь нашего с тобой Ку Цзыма.

– Значит, это правда! – воскликнула Юй Лоу. Значит, то, что я недавно видела – его…и тот небольшой шрамик на его губе – это вовсе мне не показалось.

– Да, это правда… Он остался жив тогда, наш с тобой сын. Я говорил с одним человеком…

– И что он сказал? – невольно перебив мужа, взволнованно спросила Юй Лоу.

– Он сказал, что свою любимую маму, тебя, Ку Цзыма никогда не забывал. Ты этого заслуживаешь. Ведь ты так долго его ждала, – успокаивал Ку Шанюан свою жену.

– А где он сейчас? Там по телевизору такое про него говорили… Я этому не верю.

– Я тоже видел и в это не верю. И ты не верь. Я не знаю, где он сейчас точно, но скоро всё, обещаю тебе, выяснится. Совсем скоро его оттуда выпустят. Думаю, он, наверное, попал туда по ошибке, – продолжал успокаивать свою жену посол.

– Неужели это правда, что я его скоро увижу! – обрадовано воскликнула Юй Лоу, припав к груди своего мужа.

– Обязательно увидишь! – нежно обняв жену, воскликнул Ку Шанюан.

Глава 15

«Невольный» покровитель

После задержания Кузьма был доставлен в отделение милиции, где находился некоторое время, а затем был отправлен в одну из московских тюрем. Идя под конвоем по тюремному коридору, он не знал, куда его ведут и не думал, что скоро его закроют в маленькой камере вместе с такими же, как и он, задержанными и будут относиться к нему не так, как в обычной жизни. Кузьма безотносительно спокойно шёл туда, куда его вели, и, к удивлению конвоира, не знающего как реагировать на это, улыбался. За всё время своей службы конвоир не наблюдал ещё случая, чтобы кто-либо с такой радостной улыбкой шёл к месту заключения.

Наконец, перед Кузьмой распахнули тяжёлую дверь и сняли наручники. Почувствовав толчок в спину и услышав за собой неприятный металлический скрежет массивного затвора, он оказался внутри какого-то мрачного помещения. Остановившись у порога, Кузьма стал с интересом разглядывать непонятные сетки, расположенные в несколько ярусов вдоль стен, и незнакомых ему людей, лежащих на этих сетках. Не зная, что ему делать дальше и куда примоститься, он, тем не менее, по-прежнему продолжал улыбаться, но уже с немного растерянным видом. Постояв так некоторое время, он медленно направился в один из углов камеры, сел на пол и с той же улыбкой на лице продолжал осматриваться вокруг, ловя на себе удивлённо-любопытные взгляды присутствующих в камере. Те впервые видели такого странного парня, который, попав в камеру, довольно улыбается и с интересом рассматривает помещение, не произнося при этом ни слова. Глядя на Кузьму, все заключённые тоже начали невольно улыбаться, кроме одного – занятого своим делом, и потому безучастного ко всему происходящему. Он только на миг взглянул на вновь прибывшего, но через пару секунд, не поворачивая головы, зычно сказал через плечо, привлекая всеобщее внимание:

– Эй ты, уважаемый! А мы ведь тоже люди, а всем в таком случае людям известно, что когда к людям заходят, в первую очередь с ними здороваются. Слышишь, это я тебе говорю, уважаемый. Подойди сюда! Хочу хорошенько на тебя посмотреть.

Кузьма молча встал и не спеша направился в сторону позвавшего его мужчины, который сидел спиной к нему, увлечённо проводя карандашом по листу бумаги, расположенному перед ним на небольшой фанерке, и изредка поглядывая на газету, лежащую рядом с ним. Встав возле этого заключённого и взглянув мельком через его плечо, Кузьма увидел на газетной странице фотографию своего папы. Вздрогнув, он неожиданно быстро схватил газету, встревоженно посмотрев на рисующего, вернулся в свой угол и сел. Все без исключения смотрели молча с удивлением на этого смельчака.

Один из заключённых за такую наглость хотел было уже наброситься на Кузьму и проучить, но недавний владелец газеты резко остановил того:

– Отставить дёргаться. Не трогай его! Я сам с ним разберусь.

Возникла затянувшаяся пауза, в течение которой мужчина не спеша подошёл к Кузьме и долго смотрел на него. Потом он потянулся рукой к заинтересовавшей парня газете, чтобы забрать её, но тот вдруг резко прижал её к груди. От такого поведения новичка мужчина начал терять терпение и, серьёзно глядя Кузьме в глаза, изучающе прищурился. Всеобщее напряжение в камере возрастало. Некоторые направились в сторону Кузьмы.

– А ну, все назад, – властно скомандовал мужчина.

Все тут же резко остановились, замерев каждый на своем месте.

– Дорогой мой гость с востока, – медленно начал мужчина, сменив вдруг гнев на милость, так как заметил, что при взгляде на фото в газете, у парня на глазах почему-то появляются слёзы. Своей беззащитной растерянностью взгляд этого парня напомнил ему взгляд его правнука-инвалида, вызвав в нём человеческую жалость. – Как это понимать? Ты забрал мою газету, на которой сфоткан человек по кличке «Художник», с кем я имею честь быть хорошо знакомым, и не хочешь мне её отдавать, – подчёркнуто вежливо выбирая слова, произнёс владелец газеты.

Кузьма поднял голову, посмотрев на мужчину и молча улыбнулся.

– Он кто тебе? Ты его знаешь? – стал допытываться ответа мужчина. – А ты его, чувствуется, знаешь, если после того, как я сказал, что его знаю, ты улыбнулся…

Кузьма, широко улыбаясь, утвердительно покачал головой.

– Не врёшь?

Кузьма быстро и многократно отрицательно замотал из стороны в сторону головой.

– Ладно, верю. И не стоит так резко болтать головой… Она отлететь от тебя невзначай сможет… Я, после такого твоего признания, хотел бы и другой вопрос задать тебе, но, если ты, как мне показалось, немой и не можешь говорить, попробуем с тобой разговаривать по-другому. Умеешь по-русски читать и писать?

Кузьма вновь утвердительно кивнул в ответ.

– Понял, умеешь. Это хорошо. Карандаш и бумагу мне быстро, – крикнул приказным тоном мужчина.– Приказ был мигом исполнен. – Значит так, дорогой мой человек, – растянуто вежливо обратился он к Кузьме, – я буду письменно спрашивать, а ты мне будешь письменно отвечать. Первый вопрос у меня такой. – Мужчина взял карандаш и большими буквами написал на бумаге: «Кто тебе этот человек, изображённый в газете?»

Кузьма в ответ коряво, но большими тоже буквами, написал: «Папа».

Прочитав это одно только единственное слово, мужчина выпрямился, расправив плечи, и с улыбкой, полной доброты и уважительной нежности, но с огромным удивлением протянул: – Вот даже как…

Сделав длинную паузу, он встал и прошёлся по камере, исподлобья поглядывая на всех в ней присутствующих. А потом вдруг громко, тоном, не терпящим неповиновения, провозгласил медленно, чётко и ясно:

– Значит так, аудитория! Моё слово такое. Кто его обидит или даже плохо на него посмотрит, будет иметь дело лично со мной. И тогда я того без объяснений моментом изничтожу! Так что мокрого даже места от него не останется.

А потом, широко улыбаясь, он подошёл к Кузьме и, обняв его по-отцовски за плечи, сказал:

– Парень, поверь мне, что теперь тебя здесь никто не тронет. Твой папа и уважаемый так же мной Валентин Николаевич на зоне не раз меня выручали, так что я по жизни их должник. Ко всему ещё прочему, твой отец терпеливо меня рисовать учил. На днях я узнал, что он опять на нарах оказался. Вот мне и захотелось с газеты его портрет нарисовать. На зоне он меня, как и многих, изобразил таким, каким я был в молодости, за что спасибо ему огромное. Твой папа – хороший художник с большой буквы… А так же добрый по жизни мужик, – поведал мужчина и неожиданно спросил: – Ты с ним долго в тайге был?

Парень внимательно посмотрел на своего «защитника», но вместо ответа всего лишь молча улыбнулся. Не добившись ответа, мужчина тоже улыбнулся и, хлопнув его слегка по плечу, произнёс:

– Всё ясно… Ты в осторожности своей вылитый отец. Обо всём подробно и молча одними глазами можешь рассказать. Извини за такое сравнение с юмором с твоим папой. Обещаю, что больше не буду мучить тебя вопросами и допытываться правды. Потому что вижу, что ты не врёшь. Я и без этого теперь поверил, что он – твой папа, хотя вы и разных с ним национальностей. И скажу, почему я тебе верю. Просто, дело в том, что ты – как и твой папа, а также уважаемый мной Валентин Николаевич, который однажды спас меня – когда говоришь с кем-либо даже взглядом, то голос от сердца идет и без всякой там фальши. Сколько на зоне я их знал, они никогда мне не лгали, глядя мне в глаза… Не туманили мне глаза. И поэтому я по твоим зрачкам вижу, что ты тоже честно на меня смотришь – прямо и открыто, с влажными от жизненных страданий глазами, отчего я даже своё отражение вижу, как в зеркале, в них. Понимаешь, не многие так смотрят. В основном все начинают напускать туман сразу себе на глаза, надеясь таким образом скрыть ложь. Нагло глядя при этом тебе в глаза, они клянутся многократно в честности. Хорошо, что ты берёшь пример в честности от своего папы и моего на зоне спасителя – Николаича. А хотя, может, это всё у тебя в крови ещё с рождения было. Кстати, вот ты когда так улыбаешься, сразу, глядя на тебя, жить начинает хотеться. Так что, наш дорогой друг – китаец, живи в наших апартаментах спокойно, сколько тебе хочется, и ничего не бойся. А в ответ на это улыбайся побольше, чтобы у нас от твоей улыбки жить постоянно хотелось здесь. Тебя, наверное, удивило, что я тебя китайцем назвал. Видимо, попал «в точку». Понимаешь, у меня один знакомый был, и он по-национальности китаец. Вы как-то и чем-то по лицу очень похожи с ним. Тот тоже, как и ты, всегда улыбался, но не так красиво, как ты. Вот почему я догадался, что ты китаец, – объяснил мужчина и, перейдя на другой лад, решил завершить основную часть разговора наиболее доверительно:

– И посему, после нашего знакомства и после моей торжественной речи, я и всё остальное в этих покоях здешнее местное население остаёмся с добрыми намерениями к тебе и приступаем к более тесной дружбе между нами: просим, так сказать, к нашему шалашу, как говорят у нас на Руси.

Он улыбнулся своей гостеприимной улыбкой всем присутствующим в камере, как бы приглашая всех к столу, отчего все пришли в хорошее настроение.

– Только, уважаемый гость, не обессудь за такое скромное угощение, как говорится, чего Бог послал. Что смотришь? – заметив робкий взгляд парня, обратился он к Кузьме. – Вливайся, давай, скорее к нам и садись живо с нами, попотчуем тебя. А там, как говорят у нас в Одессе, далее «будем посмотреть», как тебе затем помочь уют создать. Видно, что устал ты очень в этой непредсказуемой земной людской жизни, хотя и виду не подаёшь, что у тебя на самом деле на душе творится. Думаю, тебе и ему – твоему папе – в тайге, ой, как доставалось, потому что тайга – это суровый и очень опасный край. Я от души рад за Художника, что у него такой сын вырос. И ещё раз поэтому повторяю, живи здесь в полном комфорте и знай, что мы тебя даже пальцем не тронем, – после этого он снова по-отечески приобнял парня и, ободряюще похлопав его по плечу, добавил: – Такие, как ты… В наше время редкость…

Довольный таким приёмом, Кузьма улыбнулся и, окинув всех благодарным взглядом, для поддержки дружеской атмосферы громко и звучно вдруг зарычал по-медвежьи. Заключенные вначале оторопели, но, увидев, что парень радостно засмеялся, тоже развеселились, и каждый на свой лад попытался изобразить рычащего медведя.

Глава 16

В год страшного землетрясения

Выписываясь с больницы, Вероника поблагодарила доктора, переоделась, сменив больничный халат на свою повседневную одежду, и по коридору направилась к выходу. Проходя мимо стоящего в фойе телевизора и услышав в новостях сообщение о каком-то задержанном маньяке, она решила остановиться, чтобы дослушать новость. Увидев на экране фото предполагаемого маньяка, Вероника была сильно удивлена, узнав в нём того самого парня, который помог ей освободиться от насильников-маньяков, и которого она впервые увидела в вагоне товарного состава. Далее в новостном сюжете сообщалось о том, что в ближайшее время состоится открытое судебное заседание по делу этого маньяка. Такое сообщение показалось для Вероники очень странным – она недоумевала, как может всё быть так перевёрнуто с ног на голову в работе правоохранительных и судебных органов. От такой несправедливости на её глазах даже навернулись слёзы и, опустив уныло голову, она медленно пошла дальше по коридору к выходу.

Оказавшись на улице, она шла по тротуару и вспоминала недавние, случившиеся с ней по дороге через кладбище, события, после которых она чудом осталась жива благодаря именно тому молодому человеку, которого сейчас принимают за маньяка. Восстановив в памяти все подробности той ужасной ночи, она вдруг осознала, что является, вероятно, единственной свидетельницей произошедшего там. Поняв, что только она может рассказать на суде всю правду о событиях на кладбище и указать приметы настоящих преступников, Вероника решила, что непременно должна помочь своему спасителю не стать жертвой несправедливого обвинения. И только тогда, выполнив свой гражданский долг, она сможет с чистой совестью вернуться в дом дяди и начать жизнь с «чистого листа», раз не повезло встретиться с Джулио.

Погружённая в свои размышления, Вероника и не заметила, как оказалась совсем рядом с магазином бытовой техники и электроники. Через большие стеклянные витрины хорошо просматривалось завораживающее мерцание цветных изящных светильников внутри магазина, которое так и манило девушку войти внутрь. Остановившись у ближайшего от входа прилавка, она услышала за спиной голос и, затаив дыхание, прислушалась. Этот голос, неожиданно ею услышанный, она никогда не спутала бы ни с каким другим. Она с волнением развернулась и быстро пошла на звук голоса, оказавшись вскоре в отделе телевизоров, где на всех телевизионных экранах одновременно она увидела лицо Джулио, взгляд которого был направлен как будто только на неё. Остановившись у одного из экранов и закрыв глаза, она опустила голову и стала слушать его пение – смотреть на Джулио у неё просто не было сил.

Слушая пение Джулио, она унеслась мыслями в события почти двадцатилетней давности, когда после землетрясения в Армении по воле судьбы они оказались вдвоём в полуразрушенном подвале, изолированными не на одну неделю от всего мира. Именно там Джулио впервые попробовал петь.

– Не останавливайся, пой! – попросила тогда Вероника. – У тебя очень красивый голос!

– Я никогда ещё не пел в жизни, и он у меня был совсем другой, – удивляясь сам как будто новому тембру своего голоса, ответил тогда итальянец.

– Вот и хорошо, что ещё не пел, а начал петь лишь только сейчас и как раз для меня. Пой… А я буду твоим самым первым и, обещаю, самым верным зрителем…

День за днём находясь под завалами, в перерывах между разговорами о будущем Джулио пел для Вероники, тем самым успокаивая её – свою единственную тогда преданную зрительницу. Вначале это была просто песня о любви, потом, вспоминая свои любимые стихи, он читал их наизусть, по ходу придумывая мелодию к ним. Прерывая на время пение, Джулио, расчувствовавшись от стихотворного текста, говорил:

– Вероника, только твоя забота помогает затягиваться моей ране, а мне – выздоравливать. Я никогда не забуду, что ты для меня делаешь. И когда мы отсюда выберемся…

– Я бы тоже хотела отсюда выбраться, – подхватывала Вероника, – и тогда бы я тебе призналась, что только твоё присутствие со мной и твоё пение помогли выжить. Но никто нас и никогда, к сожалению, отсюда не вытащит, пока мы сами не попытаемся это сделать.

– Жаль, что нога моя пока меня не слушается, и я не могу без боли двигаться. Тебе же одной не по силам будет освободить нас отсюда, – посетовал Джулио.

– Ты очень помогаешь мне своим пением. А это для меня сейчас самая лучшая поддержка. Так что вдвоём с тобой как-нибудь да справимся. А пока спой для меня ещё, пожалуйста, – попросила Вероника. – Это мне поможет думать, как нам отсюда выбираться.

И Джулио вновь запел песню о первой любви, как гимн сопротивления пребыванию под завалами, которая на его родном итальянском языке звучала особенно трогательно и проникновенно.

Вероника никогда не забывала слова этой песни, принадлежащие перу известного русского поэта Николая Огарёва, произведения которого так нравились Джулио. Стихотворение о первой любви Огарёва настолько тронуло итальянца, что он перевёл его на итальянский язык, а в процессе перевода родилась и мелодия. Первая попытка положить слова любимого стихотворения на музыку оказалась удачной и, находясь под завалами, он стал сочинять мелодии для других известных ему стихотворений. Получившиеся песни очень нравились Веронике и успокаивали её. Зачастую он слышал, как она, слушая их, тихонько всхлипывала в темноте. Иногда она не до конца понимала текст песни в силу своего ещё совсем юного возраста, но на вопрос Джулио: «Понравилось ли?» она неизменно отвечала: «Да». Ей нравился даже его итальянский акцент, когда он пел на русском языке. Джулио так мило и немного смешно произносил некоторые слова, что девочка в шутку иногда даже передразнивала его. Такая признательность Вероники по отношению к Джулио объяснялась одной причиной – он был для неё тем человеком, с кем не было страшно находиться в жутком мраке заваленного подвала. Окажись она там одна, её психика долго не выдержала бы, и она погибла бы от страха и бессилия .

Когда девочка в очередной раз засыпала, убаюканная его песней, его каждый раз преследовала одна и та мысль – неужели в его жизни должна была случиться такая страшная трагедия, чтобы он запел? Именно его пение стало спасением для обоих в сложившейся ситуации, так как укрепляло их веру в будущее. Слова песен помогли им пережить страшное время нахождения под завалами, а для Вероники стали спасательным кругом в моменты душевных тревог, когда после унёсшей жизни её родителей трагедии девушка жила в течение долгого времени у своего дяди.

После того, как они ценой неимоверных усилий выбрались из-под завалов, её, полуживую, нашли и отправили незамедлительно в больницу, где девочка постепенно выздоравливала и скоро смогла встать на ноги, но на её красивом лице навсегда остались метки, напоминающие о страшном событии в её жизни – несколько неглубоких шрамов, образовавшихся, вероятно, от ран, полученных во время стремительного падения вниз при обвале здания. В момент, когда она впервые увидела в зеркале отражение своего обезображенного лица, ей не хотелось жить. Только слова и мелодии песен Джулио, которые она постоянно себе напевала, и надежда когда-нибудь вновь увидеть этого доброго и порядочного человека, который примет её такой, какая она есть, в чём она ни капельки не сомневалась, удерживали Веронику в этом мире.

Вот и сейчас, когда Вероника стояла перед экраном телевизора и слушала песню в исполнении Джулио, к ней вернулось состояние незыблемой уверенности в том, что он обязательно найдёт её, так нуждающуюся в душевной поддержке.

Песня завершилась и Вероника собралась уже уходить, но услышала, как диктор сказал, что известный певец Джулио Винсетти, впервые находящийся в России с гастролями, проходящими с непредвиденным аншлагом, вероятно, продлит свои гастроли, так как российский зритель, по его мнению, очень доброжелательный и чуткий. А кроме того, есть и другая… личная причина – именно в этой стране живёт та девушка, благодаря которой он выжил однажды в сложной ситуации и стал певцом. В заключении диктор сказал, что певец никогда не забывал и никогда не забудет свою спасительницу Веронику и полон надежды найти её, чтоб не расставаться с ней никогда.

Окрылённая этой радостной новостью, Вероника еле сдерживала слёзы – Джулио помнит её и ищет встречи с ней – значит, всё не зря… Но внезапная радость быстро сменилась грустью – Вероника понимала, что шансы на их встречу ничтожно малы даже без учёта огромной разницы в их социальных статусах на сегодняшний день.

Она вышла из магазина и, не замечая вокруг ничего и никого, побрела по улице. Ноги сами привели её к временному месту работы – гостинице. Люся, завидев Веронику, радостно обняла её. Решив, что Вероника переживает из-за долгого отсутствия на работе, Люся постаралась быстрее успокоить её, сказав, что она оповестила начальство об её отсутствии по причине болезни. Сочувственно улыбнувшись, Люся предложила Веронике пожить пока у неё, так как её муж на несколько дней уехал в командировку. Вероника с радостью согласилась. По пути домой после работы и за их совместным ужином Вероника подробно рассказала Люсе о своих злоключениях и о чудесном спасении от гибели в руках маньяков благодаря парню, которого сейчас ошибочно принимают за преступника, и попросила подругу помочь узнать где и когда состоится суд над ним. Пораженная до глубины души историей Вероники, Люся пообещала как можно скорее найти информацию о суде.

В то время, когда подруги разговаривали о своих радостях и заботах, Джулио в сопровождении своей верной помощницы Луизы направлялся в сторону аэропорта. Машина, в которой они ехали, пройдя некоторую часть пути почему-то вдруг неожиданно притормозила у обочины. Водитель, выйдя из машины и разобравшись в причине поломки, заверил Джулио и Луизу, что справится с поломкой буквально за десять минут и пообещал, что в аэропорт они прибудут без опоздания.

Чтобы скоротать вынужденное свободное время, Джулио вышел из машины и огляделся вокруг. Невдалеке виднелись поле и лес, а рядом с трассой он заметил повсюду стройматериалы и большие железобетонные блоки. Видимо, скоро здесь должна была начаться стройка. Как ни странно, певец не стал любоваться вызывающей восхищение красотой природы. Поле, лес, меняющиеся цветочные пригорки в солнечных лучах – весь этот приятный взгляду ландшафт приносил, конечно, ему успокоение, но Джулио выбрал для созерцания менее приятный «ландшафт» – он направился прямо к будущей стройке, как будто что-то в его душе руководило его поведением, пытаясь возвратить в прошлое. И действительно, когда его взгляд задержался на лежащих «п»-образных бетонных блоках, его лицо стало очень серьезным – он отчётливо представил себе тот день, когда, находясь уже долгое время под завалами, они с Вероникой были уже на пределе истощения и жажды, такая же «п»-образной формы конструкция указала им путь к спасению…

В одну из вылазок в лабиринты подземелья Вероника случайно наткнулась на какой-то холодильник. С огромным трудом девочка смогла открыть его и, к огромной радости обоих, нашла там бутылку с водой, немного сыра, несколько кусочков колбасы и, как ни странно, полбуханки чёрного хлеба в целлофановой обёртке. Когда вода и всё съестное закончились, Вероника в отчаянии толкнула этот холодильник ногой. Возможно, до этого момента он служил опорой для некоторых балок, потому что сразу же после того, как холодильник чуть сдвинулся с места от удара, произошёл небольшой обвал, и со всех сторон на них начали падать обломки бетонных конструкций, к счастью, небольшие. Но даже маленький обломок арматуры, смог так сильно ударить итальянца по ноге, что на некоторое время он потерял сознание от боли. Когда же обвал закончился и Джулио пришёл в себя, Вероника перевязывала раны на его плече и ноге, отрывая куски материала от подола своего платья. Спустя некоторое время Джулио уснул, а Вероника приподнявшись, чтобы осмотреться кругом, заметила поодаль какой-то неясный свет, шедший из-под балки, через которую проходила какая-то большая труба. Услышав, что Джулио застонал во сне, она лёгким своим прикосновением решила его разбудить, чтобы поделиться радостью:

– Джулио, ура… Мы скоро выйдем…

– Как мы отсюда сможем выбраться, если кругом одни стены и завалы, а я не могу двигать ни рукой, ни ногой… – тихо произнёс итальянец, с сожалением вздохнув.

Приблизившись к тому месту, откуда брезжил еле различимый свет, девочка внимательно осмотрелась кругом и обрадованно воскликнула: «Вот и выход!», заметив, что между стеной и трубой, в проёме блока похожем на букву «п», есть пространство. Труба шла очень близко к одной из стенок, что и обрадовало Веронику, которая сообразила, что у другой стенки зазор побольше, а это значит, что с другой стороны трубы есть небольшой проход. Хорошо, что они с Джулио оба худенькие, а это значит, что у них есть небольшой шанс выползти кое-как наружу. Сачала она попробовала пролезть сама, но ей помешали земляные оползни, и девочка осторожно начала их разгребать. Джулио, услышав, как она работает, решил попробовать подползти поближе, чтобы помочь ей. Заметив намерение итальянца, Вероника остановила его.

– Сейчас ты можешь помочь мне только одним – спой, пожалуйста, мою любимую песню, – попросила его Вероника. – От этого мне будет намного легче разгребать проход.

И он запел. Вероника работала, а он пел. Такое распределение обязанностей в данной для них ситуации было, наверное, самым правильным. Когда Вероника очень уставала, то подползала к нему, ложилась рядом и засыпала. А потом снова вставала и бралась за работу. А Джулио опять начинал петь. Так как оба они были очень слабы от истощения, то совместный труд по спасению самих себя затянулся надолго. Но в один из дней все подготовительные работы были наконец-то закончены – оставалось только суметь выбраться отсюда.

– Нам сейчас предстоит пробираться через этот проход наружу. Главное, нужно двигаться очень осторожно, и тогда уже скоро мы будем на свободе, – уверенно сказала Вероника.

– А, может, ты выберешься одна, а когда будешь наверху, позовёшь кого-нибудь на помощь. Потом и я наверх полезу. А так я как-то побаиваюсь… Вдруг я стану тебе обузой… – несмело попытался воспротивился Джулио.

– Без тебя, Джулио, я даже с места не тронусь, – заупрямилась Вероника.

– Боюсь, что здесь может всё скоро обвалится, и ты погибнешь. Как тогда мне потом без тебя быть…

– Ничего со мной не произойдёт… Потому что теперь мы с тобой как две половинки ножниц, скреплённые вместе, созданы друг для друга, – клятвенно заверил её Джулио.

– Значит, ты никогда меня не забудешь? – наивно спросила девочка.

– Никогда… Ты теперь стала для меня очень дорога, – прямо глядя ей в глаза, ответил Джулио.

– Без тебя я не буду отсюда выбираться. Раненого оставлять одного грешно. Поэтому будем выползать отсюда вместе, – твёрдо сказала Вероника. Расстелив рядом с Джулио найденный в подвале кусок какой-то мешковины, она помогла ему перекатиться на материю и потащила, крепко ухватившись за её концы, за собой. Джулио тоже помогал ей передвигаться, цепляясь здоровой рукой за трубу и подтягивая себя. После долгой и упорной борьбы за своё спасение они, наконец, смогли выбраться из-под завалов наружу, где их встретила тихая и ясная… ночь с множеством ярких звёзд, мерцающих на чёрном бархате небосклона. Джулио лежал и, глядя на них, тяжело дышал не в силах поверить в их с Вероникой спасение. Почувствовав слабость, почти на грани обморока он еле слышно произнёс:

– Пить…

– Потерпи немного… Я сейчас тебе принесу. Здесь совсем недалеко есть ручеёк… Потерпи немножко, – попросила его Вероника и отправилась за живительной влагой.

Итальянец, силясь приподняться на локти, хотел ей что-то сказать вслед, но, потеряв сознание, упал, скатившись в неглубокую ямку, расположенную рядом. Блуждая некоторое время в темноте, девочка смогла, наконец, найти воду, но от истощения и усталости тоже провалилась в беспамятство, упав без сил прямо у источника с живительной влагой…

Очнулись они уже будучи далеко друг от друга – в разных больницах – и с тех пор больше, к сожалению, не виделись.

Уход в воспоминания очень растрогал Джулио. Он долго стоял в печальной задумчивости, горько сожалея о том, что после того радостного высвобождения из подземного «плена» потерял Веронику. А ведь только благодаря ей он сейчас живёт и здравствует… «Я, не найдя её, отсюда не уеду…» – тихо произнёс он сам себе. Но эти слова, сказанные вроде бы совсем тихо, услышала Луиза… Она как раз оказалась рядом с ним.

– Терять совсем незнакомых, но сердцу очень дорогих тебе людей всегда тяжело, – легко коснувшись его плеча, сочувственно произнесла она.

– Ты очень правильно поняла моё состояние. Луиза, я хотел бы попросить тебя после Армении… – начал было Джулио.

– … как можно скорее вернуться в Россию и находиться здесь так долго, насколько только это будет возможно, – буквально прочитав его мысли, сформулировала его просьбу помощница.

– Да. До той поры, пока…

– Пока не найдёшь её? – опять опередила его Луиза.

– Да, – подтвердил Джулио.

К этому моменту неполадки автомобиля, ставшие причиной воспоминаний Джулио, были устранены, и его движение в направлении аэропорта продолжилось.

Все эти долгие годы живя у себя на родине, итальянец никогда не забывал о русской девочке, ставшей для него словно родным человеком после пережитой вместе трагедии. С каждым годом воспоминания о ней всё больше не давали ему покоя. За время вынужденного пребывания вдвоём под завалами они стали близкими друг другу людьми. Находясь там, они не говорили о своих отношениях, но чувствовали, что между ними возникла какая-то особая душевная привязанность. Веронике было всего тринадцать, и Джулио, будучи намного старше её по возрасту, воспринимал её тогда, как свою дочь. Девочка же видела в этом взрослом человеке надёжную опору в сложившейся, казалось бы, безысходной ситуации, и потому в минуты безудержного страха она по-детски прижималась к нему в поиске утешения и защиты.

Каждый раз вспоминая о пережитом вместе в годы долгой разлуки, каждый из них чувствовал какую-то необъяснимую душевную связь между ними, которая никогда не терялась. После разлуки с Вероникой Джулио всегда ощущал в душе какую-то необъяснимую пустоту, которую ничто не могло заполнить, и чувство одиночества никогда не покидало его, хотя всё кругом для него складывалось радужно. Вероника же, взрослея, стала осознавать, что присутствующая в ней с момента их необычного знакомства детская привязанность к Джулио стала незаметно перерастать в какую-то особую любовь к нему.

Думается, любой из нас согласится с тем, что в жизни часто бывает так, что люди, побывавшие вместе в какой-либо трудной ситуации на грани жизни и смерти, после положительного её исхода будто роднятся между собой. Между ними возникает особая дружба, особая верность друг другу, а порой даже – любовь, и иногда очень крепкая.

Став известным певцом, Джулио часто признавался сам себе, что обязан отчасти своей популярностью именно ей, Веронике. Находясь на сцене, он всегда мысленно чувствовал её рядом с собой и пел в первую очередь для неё, вкладывая в песню всю свою душу и любовь. Такая особенная и искренняя манера его исполнения очень нравилась зрителями и принималась ими с благодарностью. Зрители воспринимали слова песен, как обращение к каждому из них лично, как будто певец во время пения разговаривал с каждым из сидящих в зале по отдельности. Это вселяло в людей веру в добро, красоту и совершенство душевной чистоты человека. Зрителя не обманешь, и, чувствуя неподдельную искренность исполнителя, благодарный зритель платил ему взаимной любовью и преданностью в ответ на этот душевный разговор с ним через песню.

Перед поездкой в Россию что-то подсказывало Джулио, что он обязательно встретит здесь Веронику. Каждый год в дату той ужасной стихийной катастрофы, которая соединила их сердца, и сразу же разлучила их, он приходил в церковь, ставил свечу и долго смотрел на неё, любуясь игрой пламени. Чувствуя неугасающую духовную привязанность к спасшей его девочке, он ни на миг не переставал надеяться на их встречу. Затем, как правило, он долго гулял в одиночестве в своём любимом парке, напевая про себя те самые мелодии, с которых началась его «карьера» певца, и неустанно благодаря своего первого зрителя – Веронику. К вечеру он, как обычно, шёл в гости к родным или к близким знакомым и засиживался там допоздна, оставаясь иногда даже ночевать у них. Может быть, эта его не по возрасту наивная сентиментальность многих удивит, но таков уж он был. Его внутренняя порядочность и верность своим принципам были чертами характера, которые воспитали в нём его отец и мать, за что он был очень им благодарен.

Глава 17

Тюремное свидание

Был прекрасный солнечный день и настроение у четырех мужчин, идущих по улице, тоже было прекрасным. Валентин Николаевич, Святослав, Ку Шанюан и адвокат Кирилл шли на свидание к Кузьме.

Здесь у читателя может возникнуть вполне справедливый вопрос: «Как так могло произойти?» Совсем недавно Святослав был в заключении, а сейчас вдруг ни с того ни с сего «шагает» на свободе.

Всё дело в том, что сроки рассмотрения дела Святослава значительно сократились, так как в него вмешались представители сразу двух государств. Российским правоохранительным органам было предложено рассмотреть это дело значительно быстрее и тщательнее, дабы у китайской стороны не возникло сомнений в справедливости российского суда. В итоге по делу было вынесено решение о его закрытии по истечении срока давности.

Своё действие возымел и отзыв матерью Святослава своего заявления, так как она больше не имела к сыну никаких претензий, а заявление было написано ею сгоряча – сразу после случайной трагической смерти мужа. Но решающим фактором, повлиявшим на решение суда, стало постановление Комиссии по вопросам помилования при Президенте Российской Федерации, в составе которой был хороший знакомый Кирилла, который и смог убедить большинство членов комиссии, что заключённый достоин помилования.

Как полномочный представитель Китая в судьбу Святослава вмешался и Ку Шанюан. По просьбе Кирилла он обратился к руководству Китая с письменной просьбой посодействовать в освобождении российского гражданина, подробно описав в ней благородный поступок Святослава, который спас от верной гибели китайского мальчика и воспитал его достойным сыном китайского и русского народов, породнив таким необычным образом граждан двух государств.

Не столь важно какие способы и инстанции были задействованы в этом деле. Главное, что в итоге Святослав оказался на свободе и сейчас шёл на встречу с сыном. Рядом с ним шёл настоящий отец Кузьмы – Ку Шанюан в трепетном ожидании предстоящего свидания со своим теперь уже взрослым сыном, которого, к сожалению, он не видел с младенчества. Мужчина мысленно благодарил Святослава за доброе отношение к его сыну. Посол понимал, какие тяжёлые испытания пришлось вынести приёмному отцу, воспитывая его сына в суровой действительности тайги, и поэтому удивлялся, что все эти трудности не только не озлобили Святослава, а наоборот, лишь укрепили его человеческую порядочность. Посла нисколько не смущало, что он был беглым осуждённым – хватило даже тех немногих дней их знакомства, чтобы узнать человеческие качества Святослава и понять, что они очень близки по духу. Ку Шанюан умел тщательно скрывать свои эмоции, но в данный момент от избытка чувств его глаза всё же периодически становились влажными. «Нельзя, чтобы Ку Цзыма это сейчас заметил. Пусть он узнает обо всём чуть позже, когда будет на свободе. А то сейчас ему придётся очень волноваться, а ему это пока совсем не нужно», – подумал про себя посол, преодолевая резь в глазах от подступающих слёз, чтобы никто их не заметил.

Кирилл же, следуя за всеми, просто радовался, что может помочь всем этим людям, пусть и с опозданием, но вновь почувствовать себя счастливыми.

Лёжа на тюремной койке, Кузьма думал не о своём в данной ситуации незавидном положении, а о самом его лучшем друге – Кисе. Он с сожалением представил себе, как медведь одиноко бродит по поляне на берегу реки, где они с ним расстались. Тоскуя о своём мохнатом друге, парень тем не менее улыбался, так как надеялся, что скоро они обязательно увидятся. Погрузившись в воспоминания о Кисе и их совместных играх в тайге, он и не заметил, как задремал. Ему приснилась Вероника. Она собирала на какой-то таёжной просторной поляне цветы в прекрасный солнечный день. Собрав огромный, красивый букет, она присела немного отдохнуть, а, увидев вдалеке Кузьму, быстро вскочила и замахала ему рукой, подзывая подойти к ней…

Но этот чудный сон прервал командный голос дежурного конвойного:

– Эй, китаец, выходи!

Кузьма тут же проснулся и, быстро соскочив с койки, встал перед дежурным с улыбкой на лице, вызванной приятным сновидением, которое некстати помешали досмотреть.

– Опять лыбишься? Видно, и здесь тебе живётся весело. Надо же… Чего на меня так уставился? Выходи, давай. К тебе большие гости нагрянули.

Войдя в комнату для свиданий и увидев Святослава, Кузьма снова радостно улыбнулся. Затем, окинув взглядом находящихся рядом с отцом троих незнакомых мужчин, Кузьма дрогнувшим голосом обратился к нему:

– Эти люди – твои друзья?

– Да, сын. Это мои очень хорошие друзья, – улыбнувшись ему в ответ, заверил его Святослав.

– И он – тоже твой хороший друг? – спросил Кузьма, с интересом поглядывая на посла.

– Да, Кузьма, тоже. Он не только мой, но и твой, я бы сказал, даже больше, чем друг.

– Такое разве бывает? – удивился парень.

– Это бывает между очень родными людьми, – осторожно постарался пояснить Святослав.

– А меня ты помнишь? – прервав небольшую паузу, вмешался Валентин.

– Да, помню. Видел один раз, – ответил Кузьма.

– Кузьма, этот человек – родной брат дяди Фёдора.

– Дядя Фёдор лежит у нас в тайге, – сказал парень и добавил: – Он был очень хороший.

– Я знаю, Кузьма, – опустив голову, сказал Валентин.

– Папа, я домой хочу. Там Киса остался один, – наивно попросился парень.

– Потерпи немного. Скоро ты выйдешь отсюда. А в этом тебе, Кузьма, поможет адвокат, – твёрдо сказал Святослав, указывая на Кирилла. – Да и родной для тебя человек не оставит тебя в беде, – глядя на посла, пообещал затем Святослав.

– Папа, ты говоришь, что этот человек мне родной. Как это так может быть?

– Ку Цзыма, – слегка задрожавшими от волнения губами только и смог прошептать посол.

– Ку Цзыма? – тихо повторил Кузьма и с удивлением посмотрел на посла.

Чтобы вывести Кузьму из состояния заинтересованного удивления, Святослав заговорил конкретно о том, что ему предстоит.

– Кузьма, скоро будет суд. На нём твой адвокат будет тебе помогать. Ты должен полностью ему верить и всегда отвечать с готовностью на все те вопросы, которые он будет тебе задавать. А также на суде ты должен отвечать на все вопросы, которые будет задавать тебе судья, – чётко и ясно проговаривая каждое слово, объяснил Святослав.

Кузьма медленно перевёл свой взгляд на Кирилла и с наивной надеждой спросил:

– И тогда я вернусь домой?.. К Кисе… К своему другу.

– Но прежде чем ты туда вернёшься, тебя ожидает ещё одна очень большая радость… – начал было Святослав, но не успел договорить, так как парень его перебил:

– Та, кого люди называют некрасивой, станет опять красивой, и я её снова увижу? – радостно воскликнул Кузьма.

– Ты что, с невестой познакомился? – в шутку поинтересовался Святослав.

– А что это такое – невеста? – удивлённо спросил Кузьма.

– Ну… Это слово означает девушку, о которой ты постоянно начинаешь думать после встречи с ней, – подобрав нужные слова, пояснил Святослав.

– Ага, папа… Это правда. Я о ней теперь всегда думаю. Это та, с которой я ехал сюда в дороге. У неё только вот чуть-чуть на лице кожа не гладкая с одной стороны была.

– Ты что, Кузьма, видел девушку, у которой на лице шрамы? – тут же последовал вопрос взволнованного Валентина.

– Да, – подтвердил тот.

– Где? – спросил, уточняя, Валентин.

– Один раз, когда мы с ней ехали вместе в одном большом ящике, и второй раз с ней виделся ночью на кладбище, когда её хотели зарезать, – объяснил парень.

– А потом ты её видел ещё? – решил узнать Валентин.

– Нет, не видел. Когда я её нашёл на кладбище, я её сразу отнёс туда, где ходят много людей в белых каких-то одеждах. Эти люди, когда её заметили, взяли её сразу за руки и завели в большой дом один.

– Это Вероника, – прошептал тихо Валентин.

– Когда я спал, она один раз приходила ко мне недавно. В руках у неё красивые цветы были. Она смотрела на меня и мне улыбалась, – с восторгом произнёс Кузьма.

– Кузьма, мне кажется, что ты уже стал женихом, раз она тебе даже сниться начинает, – заметил, улыбнувшись, Святослав.

– А что это значит? – спросил Кузьма, вновь услышав незнакомое слово.

– Это значит – детство уходит, – философски ответил ему Святослав.

Почувствовав на себе взгляд посла, Кузьма посмотрел на него, а потом спросил у Святослава:

– Папа, а почему он на меня всё время смотрит и немного плачет?

– Это он от радости. Такое, Кузьма, с человеком бывает, когда он видит, наконец, вновь ожившего сына, – постарался, как мог, объяснить Святослав.

– Повезло ему, – еле слышно и сочувственно прошептал Кузьма.

– Вам обоим повезло, – выдохнул Святослав.

– Как – нам? – не понял Кузьма и удивлённо уставился на Святослава.

– Об этом, Кузьма, поговорим с тобой и вместе с ним, конечно, потом. На первый раз, я думаю, и этого тебе хватит. А сейчас мы пойдём, сынок. Только слишком не переживай, скоро всё изменится к лучшему, – подбодрил его отец.

Время свидания закончилось и, попрощавшись с Кузьмой, всемедленно, один за другим, вышли из комнаты. Кузьма же в лёгком недоумении в сопровожнении конвойного отправился обратно в камеру.

Глава 18

Суд праведный

И вот наступил тот день, когда собравшиеся в зале суда смогли, наконец, стать свидетелями справедливого суда над преступником-маньяком, державшим долгое время в страхе весь город. Привычный для мест большого скопления людей гул сразу же прекратился, когда в дверях в сопровождении охраны показался обвиняемый. Все взоры в этот момент обратились в его сторону. Им был совсем ещё молодой парень крепкого телосложения, среднего роста, с восточным типом лица и копной густых чёрных волос на голове. Конвой не спеша сопроводил его до «клетки», где с него сняли наручники.

Оказавшись в «клетке», Кузьма не стал садиться на скамью, а продолжал стоять и смотреть на присутствующих в зале, удивляясь тому, что многие почему-то смотрят на него с неким презрением. «Что я им сделал плохого, чтобы на меня так смотрели?» – спрашивал он себя в недоумении, но даже и в такой момент на его лице по-прежнему сияла добрая завораживающая улыбка. Присутствующие в зале заинтересованно смотрели на необычно-спокойное поведение парня, пытаясь разглядеть в нём характерные черты преступника. Но как ни старались отыскать в его облике и манере держаться что-то отталкивающее, ничего не получалось. У многих невольно возник вопрос: «А правда ли то, что этот парень с таким детским, открытым и наивным лицом с добродушной улыбкой имеет отношение к тем злодеяниям, в совершении которых его обвиняют?» Многие сидящие в зале улыбались в ответ на добрую улыбку Кузьмы.

Наконец в зал вошла судья и начался суд. Судьёй была женщина средних лет приятной наружности. Как и полагается, зал приветствовал судью стоя. «Прошу садиться!» – сказала она всем присутствующим.

Ещё в детстве, когда Кузьма учился по своему «учебнику», который заменил ему увесистый том Уголовного кодекса,читать, Святослав часто рассказывал ему в общих понятиях, что такое суд. По словесному описанию папы Кузьма слабо представлял себе, как выглядит суд на самом деле. И только теперь, впервые в жизни оказавшись на самом настоящем заседании суда, да к тому же ещё и в качестве подсудимого, а не просто слушателя, он, увидев всё собственными глазами, чётко осознал всё то, о чём рассказывал когда-то его отец.

Пока шло заседание, он, зачастую, не слушал о чём идет речь, так как говорилось о каких-то событиях, о которых он не имел никакого понятия. В такие моменты он уносился в воспоминаниях в свою жизнь в тайге. И только в короткие паузы тишины он приходил в реальность, начиная понимать, что в зале происходит что-то важное, так как все начинали смотреть на него и говорить вроде бы тоже о нём.

Вот и сейчас он в очередной раз заметил, как во время своего выступления женщина часто показывала на него. Кузьма посмотрел на неё и по-детски улыбнулся. Он её узнал – это была известная ему журналистка. Он тут же вспомнил, как она помогла ему безболезненно пройти процедуру задержания, и мысленно поблагодарил её за эту заботу о нём.

Когда его вывели из квартиры журналистки на улицу, и он увидел милицейскую машину, появление которой, как он уже знал, не предвещало ничего хорошего, Кузьма собрался убежать, но Галина Михайловна, заметив это, тут же постаралась успокоить парня, объяснив ему, что милиционер просто выполняет свою работу и ничего плохого Кузьме не сделает. А если он будет сопротивляться, или, ещё хуже, попытается бежать, то на него наденут наручники. Выслушав её, Кузьма немного успокоился и через некоторое время сам сел в машину и даже улыбнулся, ощутив под ладонями мягкую обшивку её сидения. В машине Галина Михайловна попыталась объяснить ему, что скоро, наверное, ему придётся находиться в изолированном помещении в обществе таких же, как и он, людей, где надо будет, как и всем, уважать установленные там правила. Рассказав в общих чертах о том, что ему, возможно, предстоит в ближайшее время, она попросила отнестись к этому эпизоду в его жизни как можно спокойнее. Конечно, он не сразу понял, что значат её слова, но со временем пересмотрел многие свои привычки и стал быстро приспосабливаться к новой обстановке. А этому он научился ещё в тайге, где в непредвиденных ситуациях он всегда действовал, исходя из сложившейся ситуации. Таким образом, можно сказать, что благодаря этой женщине Кузьма смог преодолеть первые шаги к адаптации в обществе людей.

Приехав тогда вместе с Кузьмой на машине в отделение милиции, она зашла в участок вместе с ним, объяснив всем, что парень немой и ему требуется переводчик, а доверяет он только ей. К слову сказать, присутствие журналистки оказалось тогда нужным не только Кузьме, но и милиционерам, которые никак не смогли бы сами установить его личность. Она сказала, что знает отца парня, так как вспомнила, что заключённый, у которого она брала интервью для уже опубликованной в газете статьи, признался ей, что «мое одиночество скрасил один молодой китаец, доставшийся мне от Бога». Журналистка рассказала в участке всё, что знала о необычной судьбе Святослава, в том числе историю чудесного спасения мальчика в авиакатастрофе, которая многих поразила до такой степени, что отношение к задержанному парню в корне изменилось. Может быть, его сразу бы и отпустили, несмотря даже на отсутствие при нём документов, но по основным приметам он очень подходил под описание разыскиваемого опасного преступника, и по этому факту пришлось возбудить уголовное дело, которое было передано в прокуратуру. Так Кузьма и оказался за решёткой…

Завершая своё выступление в суде, Галина Михайловна заявила, что этот парень физически не мог быть убийцей, так как многие годы до недавнего времени жил далеко отсюда. Но не все в зале были согласны с таким заявлением: из зала послышались крики и даже оскорбления в адрес журналистки, обвиняющие её в сговоре с подсудимым и попытке скрыть его преступление. Одна из присутствующих, с какой-то хитрой улыбкой поглядывая на Кузьму, стала лживо утверждать, что видела его ранней весной у кладбища. Такая ложь нисколько не разозлила Кузьму, а только рассмешила. «Ничего себе, – подумал Кузьма, – как это я мог быть весной сразу в двух местах: там – в тайге с папой и Кисой, и здесь, где очень много разных домов и где много шума, и где ещё живёт очень много людей».

Глядя прямо в глаза этой лжесвидетельнице и выслушивая обвинения в свой адрес, он, как-то кстати, вспомнил случай. Однажды неподалеку от охотничьего домика они со Святославом увидели крадущуюся в сторону их домика лисицу.

Вспомнив про этот случай, он стал смотреть на обвинявшую его женщину с каким-то даже интересом, сравнивая её с той рыжей лисицей, за которой они с папой тогда тоже с интересом следили. Живя уже не один год в тайге, его папа, указывая тогда на лисицу, шепнул ему:

– Смотри, с какой хитрецой в глазах она смотрит на всё кругом с подленькой своей ухмылкой. Наверное, недавно где-то нашкодила и решила своё дельце продолжить и у нас. Что-то у нас из еды недавно, вероятно, унюхала и теперь втихаря подкрадывается к нам, думая, что мы не догадываемся, – предположил тогда отец. – Так и у людей, Кузьма, часто бывает. Ведь, и животные, и люди мыслят в подобных случаях одинаково. Ради чего-то они на всё пойдут… и всё, даже душу свою, ради этого продадут. Как часто в жизни бывает так, что, допустим, человек украдёт что-то или наговорит о ком-то плохого или, ещё хуже, втайне предаст и думает после этого, что об этом никто не догадается – стоит себе и улыбается, как ни в чём не бывало. Если бы он в этот момент видел со стороны свою улыбку, то, вероятно, ужаснулся бы. Понимаешь, Кузьма, вот именно с этого момента, я думаю, в человека вселяется что-то дьявольское. Это состояние ничтожности до конца дней его будет угнетать. А с возрастом мысли о содеянном и совесть вовсе замучают. И конец у таких людей всегда одинаковый – безрадостное, жалкое существование до конца дней своих. Они часто потом в старости ходят с опущенной головой, с исхудалым и страдальческим лицом, так и не в силах понять, что подлость по отношению к другим в первую очередь будет возвращаться к ним самим и больно терзать потом душевными муками. Понимаешь, Кузьма, когда человек живёт в ладу со своей совестью, он всегда держится прямо, с открытым лицом и доброй улыбкой, и его никакие в душе муки совести не терзают. Поэтому запомни на будущее, сынок, – никогда не надо делать подлостей людям и всему живому на свете. Если же случилось обидеть кого-то, то обязательно извинись и поклянись себе такого больше никогда не делать, – наставлял сына Святослав.

Сидя сейчас в зале суда в думах об отце, Кузьма вдруг почувствовал, как ему не хватает его сейчас рядом. Но стоило ему подумать так, как неожиданно для себя он почувствовал что-то тёплое и радостное на душе. Ему показалось, как будто в это самое время отец смотрит на него. Повернув в голову в сторону зала, к своей радости, Кузьма увидел отца. Он всегда знал, что папа никогда не оставит его в беде и окажется рядом в нужный момент с ободряющей улыбкой на лице.

Сейчас эта отцовская улыбка значила для Кузьмы намного больше, чем в обыденной жизни – это была одобрительная улыбка поддержки. В моменты опасных ситуаций, часто сопровождающих их таёжную жизнь, между Кузьмой и Святославом такая улыбка зачастую была особым знаком взаимопонимания. Вот и сейчас Кузьма в ответ отцу тоже улыбнулся, как бы говоря: «Папа, нам всегда везло, поэтому я знаю, что и сейчас нам повезёт».

Святослав, как ни странно, во время суда тоже уходил часто мысленно в те моменты их совместной жизни в тайге, когда судьба выручала их из безвыходных, казалось бы, ситуаций. Сейчас ему почему-то вспомнился случай тяжёлой болезни Кузьмы в раннем детстве, когда они в очередной раз зимовали в пещере.

Думается, любой родитель посочувствует Святославу, представив хоть на минуту себя со своим маленьким ребёнком в таёжной глуши, где поблизости нет абсолютно никакой медицинской помощи, отсутствуют какие-либо лекарства и пригодное для ребёнка питание, а суровые условия жизни в тайге действуют на человека особо устрашающе. Кузьма тогда заболел совсем неожиданно, и дни, когда сынишка болел, стали для Святослава очень тревожными. Хотя внешне он и не показывал своей тревоги, но на самом деле был очень напуган и находился в полной растерянности, не зная, что делать. Испугавшись за здоровье сына, он, не зная, как его лечить, просто прижимал Кузьму к себе, успокаивая его ласковыми словами, а сам в это время вспоминал советы людей, когда-либо встречавшихся на его жизненном пути.

Благодаря этим советам в совокупности Святослав выработал свой собственный метод лечения, который был необыкновенно прост, но вполне эффективен. Этот метод состоял в следующем: напоив Кузьму отваром коры ивы, заготовленной на всякий случай как жаропонижающее средство (ещё в древности это было одним из основных средств понижения температуры, используемое всеми лекарями мира до того, как изобрели аспирин), он брал мальчика на руки и относил к горячему источнику. Приблизив максимально лицо Кузьмы к воде, он просил его вдыхать обогащённые полезными минералами пары, исходящие от горячей воды. Когда Кузьма, глотая тепло-горячий воздух и изнемогая от жары, становился мокрым и впадал в лёгкое забытьё, Святослав тут же, не пугаясь такого его состояния, прижимал мальчика оголенной грудью к своему телу и укутывался вместе с ним в теплые вещи, согревая таким образом сына своим теплом. Прижимая ребёнка к себе, Святослав лёгкими движениями поглаживал каждый его позвонок. Такой массаж спины очень помогал. Этот метод лечения ему подсказал один врач на зоне. Он объяснил ему тогда, что от позвоночника идут импульсы ко всем органам, и его массирование благоприятно воздействует на весь организм, особенно при недомогании. Это состояние сравнимо с ощущением приятного тепла, которое в виде мурашек растекается по всему телу человека, стоящего под струями тёплого душа. Святослав сначала отнёсся скептически к словам врача о том, что массаж позвоночника – это полезная процедура, но сейчас, наблюдая, как после такого массажа Кузьма начинал выздоравливать, убедился в правоте слов врача и мысленно благодарил его за такой полезный совет.

В моменты, когда, казалось, что не осталось больше сил в неравной борьбе с болезнью и ослабла надежда на выздоровление, Святослав от безысходности вспоминал и о другом спасении. Обращаясь с молитвой к Николаю Чудотворцу, он просил у святого помощи в излечении своего дорогого сына. Это он делал по совету хорошо знакомого ему священника, который говорил, что кроме молитв, в просьбе надо тихо говорить хорошее о том человеке, за которого просишь в молитве. Придерживаясь этого совета, Святослав просто, как мог, своими словами рассказывал о Кузьме, как о хорошем и честном мальчике. После этого Святослав тихо начинал напевать мелодии известных ему жизнеутверждающих песен. Он где-то однажды читал, что от таких песен оптимизм исполнителя переносится через издаваемый им звук в сознание того, кто в это время болен, что даёт очень положительный эффект, помогая выздоровлению.

Во время недомогания Кузьмы его друг – медвежонок постоянно лежал рядом, тихо и заунывно рыча. А почувствовав, что Кузьма, наконец, начал поправляться, принялся от радости лизать Кузьме лицо, шею, руки… К счастью, у Кузьмы от природы было очень крепкое здоровье, что было очень важным качеством для ребёнка, вынужденного расти в суровых таёжных условиях, и поэтому после этой тяжёлой болезни он серьёзно больше не болел…

Сидя сейчас в зале суда Святослав с тревогой подумал, что будет несправедливо, если Кузьму не оправдают. Ведь в тайге, наперекор всем тяготам, он остался жив, а здесь может стать жертвой несовершенства общественной системы. Святослав вновь мысленно обратился с мольбой о помощи к Николаю Чудотворцу и, глядя на сына, повторял: «Ничего, сынок, не переживай. И на этот раз спаситель «свыше» тебя не оставит в беде и вложит в головы тех, от кого зависит твоя судьба, правильный вывод».

В ходе суда для дачи показаний была приглашена в качестве свидетельницы одна из медсестер, видевшая, как Кузьма принёс со стороны кладбища раненую девушку. Однако представитель стороны обвинения заметил, что на кладбище был найден скальпель или по-простому медицинский нож, с отпечатками пальцев обвиняемого. Услышав слово «нож», парень улыбнулся, вспомнив, как он действительно нашёл тогда какой-то маленький и странный на вид нож на земле и даже хотел взять его с собой, но, покрутив в руках, тут же выбросил. В ходе разбирательств возникла небольшая пауза, которую нарушил адвокат стороны защиты, попросив разрешения вызвать для дачи показаний свидетеля, который знает подсудимого как никто другой.

После разрешения судьи дать тому слово, поднялся Святослав.

– Уважаемый суд, я хочу просто-напросто на этом суде рассказать об этом человеке поподробнее о том, что имеет непосредственное отношение к делу, а осудить его или нет – ваше право.

Более двадцати лет назад я был осуждён за одно непреднамеренное убийство, но вскоре сбежал из зоны и укрылся в тайге. Однажды глубокой ночью я стал свидетелем авиакатастрофы. Прибежав на место, я увидел на земле разбившийся самолёт и погибших людей. Я уже собирался покинуть это печальное место, как вдруг услышал детский плач и увидел на ветке высокого дерева плачущего ребенка. Я взял его с собой, и мы стали вместе с ним жить в тайге. С места катастрофы я взял также каким-то чудом уцелевшую гитару и книжку. Со временем парень научился очень хорошо играть на гитаре (у него оказался от природы прекрасный музыкальный слух), а книжкой оказался Уголовный кодекс, по которому он научился читать. Его он перечитывал так много раз, что теперь знает наизусть почти все статьи кодекса. – Услышав это судья невольно улыбнулась, что немного добавило смелости Святославу, и он продолжил: – И вот, когда однажды он вернулся домой и не застал меня дома, то отправился, не раздумывая, на поиски. Видимо, успел увидеть вертолет, на котором меня увозили. Без меня он не мог и не хотел быть один в тайге, поэтому и направился тогда искать меня… и вот, нашёл! – Святослав посмотрел на Кузьму и улыбнулся. – Уважаемый суд, в своё время я пытался навести хоть какие-то справки о его родителях и однажды узнал, что они живут здесь, в России. Его отец – китайский посол. Настоящее имя подсудимого – Ку Цзыма, которого я назвал по похожести звучания русским именем – Кузьма. Его мать, как позже выяснилось, к счастью, тоже выжила в той авиакатастрофе. Но, к сожалению, после катастрофы она заболела душевным недугом, перед которым медицина оказалась бессильна. Но как только она случайно увидела сына по телевидению и безошибочно признала в подсудимом своего сына – пошла на поправку. Уважаемый судья, такой парень, как Кузьма, то есть Ку Цзыма, никогда не смог бы поднять руку на женщину, а тем более на девушку, которая ему понравилась с первого, можно сказать, взгляда,– уверенно заявил Святослав.

После такой речи в зале воцарилась мёртвая тишина – люди не сразу смогли осознать, и тем более поверить в то, что только что услышали.

– Папа?.. – раздался неожиданно в этой молчаливой тишине робкий голос Кузьмы, напоминающий в эти секунды своей нежностью звуки гитары.

– Да, сын, твой настоящий отец здесь. И радуйся, что твоя мать тоже жива. Как оказалось, она тоже тогда выжила в крушении самолёта, в котором вы летели. Её тоже, как и тебя, чудом спасло дерево. Она очень обрадуется, увидев тебя – своего сына, – ответил почти совсем тихо Святослав.

Собравшиеся в зале, словно в оцепенении, молчали. Не чувство жалости, а понимание внутренних переживаний этого парня и уважение к нему возникло, видимо, у всех.

– Я, конечно, понимаю эту трогательную историю одной семьи, которую изложил приёмный отец, – сказал прокурор. – Но не надо забывать, что мы находимся в суде, где важную роль играют факты, а не лирические оттенки человеческих судеб. Ваша честь, я прошу вашего позволения вызвать свидетеля, который сможет прояснить, наконец, насколько виновен и опасен этот человек. Кстати, я хочу обратить ваше внимание на одну очень немаловажную деталь – нашего подозреваемого в своих преступлениях взялся защищать человек, сам осуждённый когда-то за убийство.

С разрешения судьи поднялся мужчина чуть моложе средних лет. Кузьма, мельком окинув его взглядом, узнал в нём одного из мучителей Вероники тогда на кладбище.

Уйдя мысленно в события той ночи, Кузьма уже не слушал его. Он только с презрением смотрел на мужчину и качал головой, удивляясь человеческой природе – этот человек старался выглядеть здесь героем, в то время как на кладбище этот «герой» был просто жалок. И этот человечишка сейчас стоял перед ним и нагло обвинял его в том, что сам сделал на кладбище со своим дружком. Выступающий сильно волновался и старался тщательно скрыть бегающий взгляд. Видимо, чувствовал, что наговаривает на Кузьму «через край» и опасался вновь почувствовать на себе его ярость, если Кузьма окажется на свободе. Когда он закончил свою речь, прокурор, довольный озвученными фактами, заявил, обращаясь к судье:

– Ваша честь, я считаю, что после показаний этого свидетеля вина подсудимого полностью доказана.

После такого очевидного обвинения в зал вошёл охранник и, вызвав всеобщий гул недовольства, сообщил судье, что в защиту подсудимого желает выступить одна только что прибывшая девушка.

– Ваша честь, прошу извинить за такое буйство со стороны защиты, – вступился за него адвокат, – но в ходе нашей работы мы допросили всех свидетелей, имеющих отношение к этому делу, кроме самой пострадавшей, которую никак не удавалось найти. Эта девушка, наверное, находилась в больнице. Мы не знали, где точно она была до этого момента и какое отношение имеет к этому делу, так как письменного заявления от неё не поступало. Сейчас она явилась сама и желает что-то рассказать. Прошу вас дать ей слово!

Судья, спросив согласия у стороны обвинения, после недолгого размышления решила удовлетворить просьбу стороны защиты.

– Мы готовы Вас выслушать, если только у вас есть конкретные факты, – обратилась она к девушке.

– Уважаемый суд и все здесь присутствующие, я расскажу вам всё, что знаю о подсудимом и о случае, произошедшем на кладбище. Мы с ним познакомились в вагоне одного товарного поезда, когда я ехала в Москву. Вместе с ним мы ехали почти целые сутки, и за всё это время он меня ни разу не обидел.

– Скажите, пожалуйста, когда вы с подсудимым вместе ехали – весной или летом? – задала уточняющий вопрос судья.

– Это было летом.

– Спасибо. Продолжайте.

– Доехав до конечной станции, мы с ним расстались, и после этого я его очень долго не видела. Однажды поздним вечером после работы (я подрабатывала посудомойкой в одной гостинице) я шла на квартиру знакомой моей подруги, которая находилась в частном доме в нескольких километрах от кладбища. Тропинка, по которой мне пришлось идти, пролегала через это кладбище. Там на меня напали двое мужчин. Быстро схватили за руки и потащили вглубь кладбища. Там они стали с меня срывать одежду и бросили на землю. Один из них достал нож и стал резать меня по груди. От порезов у меня сразу пошла кровь. Человек, который меня тогда на кладбище резал, сейчас здесь. Я его тогда очень хорошо запомнила. У него на плече была голова змеи. Я смогла разглядеть её в свете луны, когда он близко наклонился ко мне. От боли и страха я потом потеряла сознание и очнулась, когда услышала рёв, похожий очень на рёв медведя. А потом увидела, как этот парень, кого вы сейчас судите, громко ревел по-звериному и отбрасывал одного из них. А того, кто был с ножом, он взял за волосы и стал трясти, ударяя его голову об землю. От увиденного, я снова потеряла сознание, а когда пришла в себя, тех двоих уже не увидела, а этот парень взял меня на руки и побежал. Он донёс меня до здания больницы, около которого положил меня на скамейку и ушёл. А потом я опять потеряла сознание и больше я его не видела. Потом, когда я пришла в себя в больнице, мне сказали, что парень меня вовремя принёс к ним, и я мало крови потеряла. Поэтому хочу сказать, что он ни в чём не виноват! На его месте должен сидеть вот этот, – сказала Вероника и показала в сторону мужчины-свидетеля, выступающего до неё на стороне обвинения.

По просьбе судьи конвойные подошли к нему и осмотрели. После того, как они обнаружили на его плече татуировку и свидетельница её опознала, был объявлен перерыв. Но вывести мужчину из зала не успели. Внезапно он вытащил спрятанное в прорези ремня брюк лезвие, мгновенно полоснул им себе по венам и от потери крови стал медленно терять сознание.

В связи с непредвиденными обстоятельствами заседание суда перенесли на другой день. Кузьму отправили обратно в камеру. Впрочем, данный судебный процесс после выступления Вероники не был слишком долгим и уложился в рамки сроков, предусмотренных законом. Значительную роль в скорейшем и справедливом решении суда сыграла заинтересованность руководства двух стран – России и Китая.

Письмо из канцелярии Президента России лежало на столе перед судьёй. Она в очередной раз перечитывала его и каждый раз не переставала удивляться: как всё переплелось в этой истории, которая объединила столько необыкновенных людских судеб. Никогда ещё в своей практике она не сталкивалась с подобным делом. Представив, как её подсудимый учился читать по Уголовному кодексу, а потом и вовсе выучил книгу наизусть, женщина невольно улыбнулась. «Настоящий коллега, – с шутливым уважением подумала она о Кузьме. – Я должна сделать всё, чтобы потом никогда в жизни мне не было стыдно перед этим мальчиком, которому и так досталось в жизни».

История о необычной судьбе Кузьмы, о его методе обучения чтению и письму и о том, что он наизусть знает Уголовный кодекс, вмиг разлетелась среди заключенных. Парень почувствовал, как уважительно к нему стали относиться в камере. Особенно был рад за него Одессит, взявший его под свою опеку при первом появлении Кузьмы в камере. Он был очень рад и за Святослава, воспитавшего такого сына и умудрившегося из Кодекса сделать своего рода учебник по литературе, русскому языку и правописанию. Выходит, что отец парня, проводивший в глухой и безлюдной тайге обучение по статьям Уголовного кодекса, – настоящий «профессор» по уголовному праву. Сокамерники старались, чем могли, помогать Кузьме. Им хотелось хотя бы немного быть причастными к такой необычной судьбе, воспринимавшейся как чудо небесное, и они искренне были готовы на любую помощь.

После небольшого перерыва заседание суда было продолжено. Покинув зал для принятия окончательного решения по этому делу, судья вернулась и приготовилась к оглашению вердикта.

– Провозглашается приговор, – начала зачитывать она, но на миг остановилась, взглянув на Кузьму. Подсудимый смотрел на неё такими ожидающими поддержки и помощи детскими глазами, что женщина не выдержала и, еле заметно улыбнувшись, продолжила:

– Провозглашается приговор. В связи с вновь открывшимися обстоятельствами по данному делу....

Дослушать судью Кузьме помешал стоявший рядом конвойный. Внимательно наблюдая за судьёй, он, заметив её лёгкую улыбку, решил немного опередить события и радостно прошептал парню:

– Ну, вот, парень, и дождался ты своего – отпускают тебя.

– Правда? Когда? – спросил у него изумлённый Кузьма.

– А вот прямо сейчас и отпустят!

В этот момент судья как раз закончила зачитывать приговор и после того, как ею было произнесено последнее слово, по залу пронёсся радостный гул одобрения и раздались аплодисменты. Конвойный, сознавая, что нарушает своими действиями правила исполнения своих служебных обязанностей, тем не менее поздравил Кузьму, крепко пожав ему руку. Он ведь тоже человек, и, возможно, тоже для кого-то отец… И как видно по такому поступку – неплохой отец.

Освобождённый прямо из зала суда Кузьма, наконец, увидел близко Веронику, которая быстро направилась к нему, еле сдерживая свой плач от перенесённых потрясений.

– Не плачь, – попросил с улыбкой Кузьма.

– Спасибо тебе за помощь на кладбище, – от всей души поблагодарила девушка. – Только, пожалуйста, не обижайся, что раньше не могла тебя найти. Я в больнице лежала. Недавно только выписали, – извинилась она в ответ.

– Вероника, у меня теперь мама есть. Она тоже, как и я тогда, осталась жива. И у меня теперь есть ещё один папа, – радостно сообщил Кузьма Веронике.

– Значит, ты самый счастливый на земле, – сказала Вероника и почему-то вдруг опустила голову.

К ним спешно подошёл Валентин. Увидев его, девушка очень обрадовалась и обняла его.

– Видишь, Вероника, как мы с тобой скоро опять свиделись, – ласково погладив девушку по голове, тоже радостно сказал Валентин. – Спасибо тебе большое за Кузьму, – поблагодарил он её и посмотрел в сторону Святослава, который приближался к ним, ведя за руку посла. Остановившись рядом, приёмный отец взволнованно взял руку Кузьмы и вложил её в руку настоящего отца, сказав:

– Наконец-то вы вместе. Живите счастливо и … – но не в силах договорить, он опустил голову и собрался уйти.

– Папа, не уходи, – крикнул Кузьма и, бросившись к Святославу, обнял его. Потом посмотрел на Ку Шанюаня и, подойдя со Святославом к нему, обнял и его, произнеся уже громко во всеуслышание:

– У меня теперь не один папа, а целых два… папа.

– И мама, Ку Цзыма, – добавил Ку Шанюан.

– И Киса, – с наивной радостью добавил Кузьма.

– Думаю, он тебя очень ждёт, – улыбнувшись, сказал Святослав.

– Я здесь без него очень устаю, а без мамы очень… совсем плохо… – поделился своими впечатлениями парень. – Я её скоро увижу?

– Очень скоро, сынок, – пообещал, расчувствовавшись, Ку Шанюан.

Глава 19

Мать и сын

На улице стояла ненастная, дождливая погода, но робко проглядывающие сквозь тучи лучи солнца обещали скоро разлиться ярким светом по всей округе, вновь подарив людям хорошее настроение. В это позднее утро или, может быть, начало дня в палате неврологической клиники лежала на больничной койке женщина, съёжившись в комок, и о чём-то сама с собой говорила. Эта была мама Ку Цзыма – Юй Лоу. Она была переведена из посольства в клинику в связи с тем, что столь внезапное возвращение к ней душевного здоровья, вызванное радостью осознания того, что её сын жив, требовало постоянного наблюдения врача, чтобы не было рецидивов на пути к ей полному выздоровлению. Тихо простонав, она медленно встала, подошла к окну, посмотрела на улицу и, глубоко вздохнув, вернулась обратно. Присев на край постели и закрыв лицо ладонями, она, тихо всхлипывая, стала медленно покачиваться, наклоняя корпус то вперёд, то назад. Опустив потом руки и сосредоточенно глядя на белую стену напротив, она продолжала качаться, теперь уже словно убаюкивая ребёнка на руках.

Эта красивая женщина лет пятидесяти выглядела очень свежо и молодо, несмотря на все страдания, выпавшие на её долю. Может быть, правильные черты восточного типа лица, придающие её лицу какую-то загадочность, а может – притягивающий своей женственностью взгляд, делали её по-прежнему привлекательной.

Услышав с улицы протяжный сигнал машины, она опять встала с кровати и медленно, прислушиваясь, подошла к окну. Из окна она увидела легковую машину, из приоткрытой двери которой еле слышно доносилась мелодия какой-то песни. Женщина отворила окно настежь, чтобы отчётливее уловить мелодию песни. Собиравшийся выйти из машины молодой человек сделал звук громче, за что она мысленно поблагодарила его. По-видимому, ему тоже нравилась эта песня, а может, она нравилась его супруге, которую он, вероятно, приехал встречать из роддома, который находился как раз рядом с клиникой неврологии. А может быть – эта песня нравилась им обоим. Как бы то ни было, но женщина-китаянка, продолжая слушать песню, в задумчивости вернулась на место и по её напряжённым скулам покатились слезы. Погрузившись в воспоминания, она мысленно ушла в событие, которое произошло в её жизни более двадцати лет тому назад, но, по всей видимости никогда не сотрётся из её памяти.

Это случилось после той страшной авиакатастрофы, разлучившей её с маленьким сыном, в которой она чудом выжила. То, что она осталась жива, женщина осознала, будучи уже в палате больницы. Когда она пришла в себя и вспомнила недавние события, то почувствовала неприятный озноб во всём теле. Чуть приоткрыв глаза, она увидела, будто в тумане, очертания потолка и стен. И в тот самый момент она услышала льющийся как будто из глубины безмолвия, полный доброты и неподдельной искренности голос женщины, которая пела невероятную по красоте мелодии и слов песню. Она не знала, конечно же, ни имени исполнительницы, ни названия музыкального произведения, но этот сильный голос был самым первым звуком, который женщина услышала, вернувшись, можно сказать, с того света.

Эту трогательную песню передавали по радио и называлась она – как потом выяснилось – «Верни любовь». А исполняла её блистательная певица – Тамара Миансарова.

Женщина была благодарна судьбе, что, возвращаясь к жизни, услышала именно эту песню. За время её короткого звучания перед глазами пронеслась вся жизнь. Женщина поняла, что самым радостным событием в ней было рождение сына, а произошедшая трагедия буквально в один миг разлучила их, скрыв от неё правду о судьбе сына. Слушая тогда пронзительный до мурашек на коже голос, Юй Лоу нашла в себе силы не отчаиваться и, как бы ни было трудно, верить и никогда не терять надежды на встречу с сыном, хотя тогда это казалось абсолютно невозможным.

С той самой минуты этот голос, как спасительный гимн надежды, навсегда поселился в потаённых глубинах её страдающей души, не покидая её всю последующую жизнь. Эта песня настойчиво звучала в её душе в моменты минутной слабости, повторяя вновь: «Держись и никогда не теряй надежды увидеть своего сына!» И когда звучали в её сознании последние аккорды и слова песни, как зов и крик души, именно тогда появлялись вновь, как будто ниоткуда, новые силы жить. Такое стойкое желание жить наперекор всему было в её случае, наверное, единственным спасением в моменты тех пограничных состояний, когда она могла полностью и, может быть, навсегда лишиться рассудка. Именно благодаря этому голосу в её сознании и нежному вниманию её любимого мужа Юй Лоу смогла выстоять в борьбе с душевной болезнью.

Вновь слыша этот голос наяву, как и много лет назад, Юй Лоу подумала, что судьба, наверное, на самом деле заботится о людских жизнях. Когда из приёмника автомобиля донеслись последние аккорды песни, как безудержный крик и мольба души о спасении, она, сдерживая рыдания, тихо заплакала и прошептала: «Сыночек, Ку Цзыма… Я не могу больше… Где ты?»

В этот момент машина громко просигналила, как будто давая ей какой-то знак и, видимо, уехала, так как после этого на улице стало совсем тихо. Юй Лоу, улыбаясь, представила счастье молодых родителей, которые везли сейчас в машине появившегося на свет малыша – воплощение их любви. Она до мельчайших подробностей помнила тот день, когда родился Ку Цзыма, и тот день, когда Ку Шанюан встречал их из родильного дома – нежно поцеловав жену, он с волнением и трепетом бережно взял своего маленького сына на руки, а она сказала ему тогда с нежностью: «Это наша любовь с тобой…»

Вспомнив те счастливые дни, в порыве благодарности этому голосу она сложила ладони лодочкой у груди и тихо промолвила, умоляя судьбу, как нечто живое во вселенной: «Пожалуйста, верни мне любовь…» Затаив дыхание, она подняла глаза кверху и просила у судьбы исполнения тайного своего желания – прижать к груди своего единственного сына…

Уйдя в молитву, она даже не заметила, как дверь в палату тихонько приоткрылась. И только лёгкий ветерок, всколыхнувший пространство, привлёк её внимание. Женщина уже собиралась повернуться к двери, как вдруг услышала слово, которого она так долго ждала.

– Мама!

Благодаря горничной она знала много русских слов, но самым особенным и дорогим для неё стало слово «мама», потому что она никогда не теряла надежду когда-нибудь вновь услышать его в свой адрес.

Юй Лоу резко повернулась в сторону двери. Взгляд её удивленных и широко раскрытых глаз буквально ухватился за Кузьму, невольно приподнимая её с кровати. Она медленно попятилась к окну, но потом, будто притягиваясь магнитом, не отрывая взгляда и пошатываясь от волнения, направилась к Кузьме. Бледная, она подошла к сыну и дрожащим голосом произнесла: «Ку Цзыма…» Теряя сознание, она стала медленно падать, но Кузьма успел подхватить её и бережно донёс до постели. Пока женщина находилась без сознания, Кузьма, присев рядом на край кровати, смотрел на свою маму, узнавая сквозь слёзы родные черты и любуясь ею. Как долго он мечтал об этой встрече. «Ты у меня такая красивая, мама!» – прошептал Кузьма, нежно прикоснувшись рукой к её щеке. От его прикосновения Юй Лоу стала потихоньку приходить в себя и приоткрыла глаза. Увидев совсем близко своего сына, она что-то прошептала на своём родном китайском языке. Хотя парень и не знал китайского языка, ему всё было понятно. Юй Лоу кончиками дрожащих от волнения пальцев нежно гладила лицо сына и тихо плакала.

– Не плачь, – попросил её Кузьма, но, не выдержав нахлынувших на него чувств, сам тоже тихо зарыдал. Юй Лоу, положив его голову к себе на грудь, и обняв его, как в детстве, начала покачивать его. Впервые за многие годы своей жизни Кузьма почувствовал себя маленьким и беззащитным ребёнком в ласковых объятьях своей мамы, которой ему так не хватало все годы разлуки с ней.

Лечащий доктор и муж Юй Лоу, стоя в дверях палаты, с волнением наблюдали, как истосковавшиеся друг по другу мать и сын шёпотом говорили каждый на своём языке, но это не мешало им понимать и чувствовать сердцем всё то, что хотел сказать каждый из них. Увидев эту сцену, доктор и посол неслышно удалились. Уже в коридоре, доктор обрадовал мужа своей пациентки словами:

– Это я и ожидал увидеть. Теперь я уверен, что после этой долгожданной встречи с сыном, она скоро полностью выздоровеет. Это будет редчайшим случаем в моей практике и, может быть, даже единственным.

В загородном доме, где жила семья Валентина, в один из вечеров после ужина каждый занимался своим делом. Святослав и его мама отправились спать, а Валентин и Егор сели за телевизор.

Святослав долго не мог заснуть. Он лежал, слушая не на шутку разбушевавшееся за окном ненастье. На некоторое время ему показалось даже, что он вновь может стать единственным очевидцем ужасной ночной авиакатастрофы. Он не спеша вышел на веранду, сел в кресло, находящееся возле окна, и под шум дождя, стекающего проворными струйками по оконному стеклу, долго смотрел на гнущиеся под сильным ветром деревья. Мысли, часто посещающие его в последнее время, опять не давали ему покоя. Вроде бы всё теперь в его жизни и в жизни самых близких ему людей складывалось удачно, но никакой радости от этого он почему-то не испытывал. Размышления о его юности; о годах, проведённых в тюрьме и на зоне; о встрече с Валентином и их большой и крепкой дружбе; о Кузьме и их общей жизни в тайге – сводились к одному выводу: «Как незаметно прошла жизнь, – думал он. – Осталось только одиночество».

Хаотично скользя по веранде, его отрешённый взгляд задержался на бумаге и карандаше, сиротливо лежащих на стоящей рядом с креслом тумбочке. Рука неожиданно сама потянулась к привычным для художника принадлежностям, и Святослав потихоньку, с перерывами, один за другим начал делать наброски. Под утро он закончил работу и, положив самый удачный рисунок на тумбочку, прилёг отдохнуть, но внезапно почувствовал приятную в теле усталость и быстро заснул. Впрочем, долго спать ему не пришлось, так как от ощущения чьего-то присутствия рядом он проснулся и увидел, что рядом с ним сидел Валентин, с интересом рассматривая его рисунок с изображением мужчины, протягивающего руки к младенцу, зацепившемуся одеждой за ветку дерева.

– Свят, ты сделал всё, как надо. Ты вернул в их семью радость, – сказал Валентин, не отрываясь от рисунка, который явно вызывал у него восхищение.

– Думаю, ты прав, но… – хотел было возразить Святослав, но Валентин предвосхитил его слова, будто прочитав его мысли: – Я знаю, что ты хочешь сказать… Но не забывай про поговорку: сколько волка не корми, а он всё в лес смотрит.

– Понимаешь, Валя, мой дорогой и самый близкий друг, я теперь постоянно никак не нахожу себе места без Кузьмы, – посетовал Святослав.

– И тебе захотелось опять в тайгу, где ты смог бы, как ты думаешь, забыться? – продолжил за друга Валентин. – Поверь мне, Свят, без парня тебе и там будет трудно, и поэтому я решил, что будет хорошо, если поеду с тобой. Заодно хочу навестить могилу своего брата.

– Спасибо, Валя. Ты как никто понимаешь меня: я действительно боюсь и здесь, и там остаться один, – промолвил Святослав.

– Тамаре, чтобы она не была на тебя в обиде и не переживала за тебя, я объясню, что это ненадолго. Кроме того, скажу ей, что тебе надо отдать все документы Кузьмы его родителям, объяснив, что тебе очень необходимо всё это сделать как можно быстрее, – предложил Валентин Николаевич.

– Тогда пойдём и объясним ей всё это вместе, – предложил в свою очередь Святослав, довольный поддержкой Валентина.

– Пожалуй, так и сделаем, – согласился Валентин.

– Только давай сначала заедем к Кузьме. Надо его маме передать этот рисунок, а ему скажу, что мне надо ненадолго съездить в тайгу, – добавил Святослав.

Уже через некоторое время Святослав и Валентин подходили к зданию посольства Китая. Охранник, внимательно выслушав их, сказал, что все сотрудники посольства покинули здание по неотложным делам и вернутся только на следующий день, а в здании сейчас находится только дежурный. Мужчины с разочарованием повернули обратно.

– Свят, я понимаю тебя, но не опускай голову. Парень, наверное, уехал со своими родителями, – попытался успокоить друга Валентин.

– Да я совсем и не опускаю. Поэтому, раз так вышло, то и остаётся одно – скорее в тайгу, – с оттенком некоторого уныния, как показалось Валентину, сказал Святослав. – Знаешь, Валя, о чём именно я задумался сейчас? О Кузьме и его родителях. Может, и правильно, что всё так складывается. Кузьме сейчас, вероятно, нужен отец, который многого достиг в жизни и сможет своему сыну многое дать в будущем, а я что ему могу дать… Беглый зэк, не имеющий не то что никакого положения в обществе, но и даже не принятый как следует этим обществом. Хотя, я своей судьбой, если честно, очень доволен. Живя большую часть жизни в тайге, я понял, что такое по-настоящему счастье. – Святослав сделал паузу, а потом продолжил: – Валя, для меня счастье – это те мгновения радости в борьбе с трудностями, которые возникали на каждом шагу, когда судьба сутками заставляла бороться за своё существование, и потом ты, достаточно измотанный, ложась спать, вдруг начинал радоваться, что всё в очередной раз благополучно закончилось. И в эти моменты ты как на духу признаёшься себе – вот прошёл ещё один день, и солнце вновь улыбнулось тебе в благодарность за муки. Значит, оно довольно мной и снова ждёт завтрашней встречи со мной, где я опять буду с радостью стараться трудиться для продолжения своей таёжной с Кузьмой жизни. И если никогда не было мне стыдно перед собой за прошедшие годы, значит, я поступал правильно, и это мне снова давало желание жить дальше. И так, Валя, было каждый день. Я и Кузьму этому всегда учил – терпению и жажде к жизни, – как будто на исповеди перед самим собой открывался Святослав своему другу.

– Свят, в последнее время я тоже очень устал от своей жизни без прав и положения в обществе, и поэтому ты можешь надеяться на то, что тебе есть с кем будет коротать дальнейшие годы, – словно угадав настроение Святослава, признался Валентин. – Уменя есть дочь, внучка; дочка и Егор, может, скоро поженятся, потом ещё, надеюсь, и внуки появится. Но в жизни у меня самого, как и у тебя, на душе полной радости не было. Мой родной человек – брат – ведь там, в тайге, рядом с тем местом, где вы жили, лежит. Остаток дней мне так хочется за своим младшим братом поухаживать. Это очень меня будет радовать. Примешь такого?

– Нам с тобой, Валя, другой жизни, видимо, и не придумать, – похлопав друга по плечу, принял его предложение Святослав.

– Нищему ноша, что здесь, что там, одинаково легка, – заметил вдобавок Валентин.

– А вот тут ты глубоко ошибаешься, дорогой Николаич – мы с тобой не нищие совсем. Но об этом знаю только я. Даже от Кузьмы я это скрывал. Потом обо всём этом я бы хотел с тобой посоветоваться, когда в тайгу прибудем. Дело в том, Валя, что там столько всякого «хлама» закопано, что, думаю, на несколько сот миллионов потянет, а может даже и на миллиарды.

– Ты часом не заболел? – даже привстав с места, сочувственно спросил старик.

– Нет, Валя, я в этом смысле совершенно здоров. Поверить в это, конечно, очень трудно, но богатства там очень и очень много и, знаешь, оно нашло тех, кто в нём вовсе и не нуждался, – пошутил Святослав.

– Это, конечно, очень хорошо уметь фантазировать, мой дорогой миллионер, но сейчас лучше давай спустимся для начала с небес к реальности – к земным делам. А уже потом будем радоваться с тобой богатству. Это я о том, что до того, как перебраться в тайгу, думаю, нам надо найти адвоката и сообщить ему, куда мы собираемся отправиться. Мало ли, Кузьма нас будет искать.

– Предложение принимается, – произнёс Святослав, довольно улыбнувшись.

– Надо также и твой рисунок адвокату оставить, чтобы он его передал маме Кузьмы. Это очень поможет ей выздоравливать быстрее, – предложил Валентин.

– Да, ты прав, Валя, по поводу его мамы. Ей все эти годы жилось, ой, как не сладко. Столько мук ей пришлось претерпеть ради встречи с сыном… Не дай Бог кому-либо такое испытать, – с искренним сочувствием сказал Святослав.

– Поэтому она заслуживает оставшиеся свои годы прожить в радости, – поддержал его старик.

Глава 20

Снова с друзьями

А чем всё это время был занят Кузьма? Вереница непредвиденных событий и приключений, сопровождавших его на протяжении всего времени долгих поисков Святослава, наконец – к безмерной радости обоих – завершилась. Не было предела его радости и от долгожданного свидания со своей мамой, о котором всю свою жизнь Кузьма мог только мечтать, а также от встречи со своим родным отцом. Эти судьбоносные встречи, наполнившие его изболевшуюся долгой разлукой душу внезапной радостью, кроме сильного положительного эмоционального потрясения предполагали и серьёзные изменения в жизни молодого человека, к которым он, как оказалось, ещё не был готов. Один и тот же мучительный для него вопрос не давал покоя ни днём, ни ночью: как быть дальше? Он понял, что здесь, в городе, он жить не сможет, а с вновь обретёнными мамой и папой расставаться он не хотел. Много думая об этом, он так и не смог решить этот жизненно важный сейчас для него вопрос сам. И тогда ему в голову пришла спасительная мысль обратиться за помощью к бабе Наталье. Возможно, эта умудрённая жизненным опытом женщина подскажет ему правильный ответ. После недолгих раздумий, он решил, не откладывая, отправиться к ней.

Кузьма вспоминал об этой доброй старушке всегда только с благодарностью; к тому же он обещал обязательно её навестить, когда найдет отца. Он с огромной радостью рассказал своим родителям о бабе Наталье, о её добром отношении к нему, сообщив также, что она часто страдает от болей в спине и лечит их только грелкой дома по причине того, что не может лечь в больницу из-за боязни оставить без присмотра хозяйство. Ку Шанюан внимательно и с огромным интересом выслушал сына, сказав по завершении его рассказа, что нужно непременно помочь ей хорошими лекарствами, витаминами и всеми необходимыми средствами для лечения её недуга в домашних условиях. Только одно смущало посла – как найти дом этой старушки, ведь адреса Кузьма, наверное, не запомнил. Но парень успокоил своего папу, сказав, что у него хорошая зрительная память, и что все дороги, по которым надо будет ехать, он запомнил очень хорошо, объяснив это тем, что за время своих скитаний он очень хорошо научился ориентироваться в данном районе, посещая старушку не один раз.

И действительно после непродолжительных блужданий на машине посольства Кузьма указал водителю верное направление и вскоре они выбрались на нужное шоссе. После примерно двадцати километров пути Кузьма, к своей радости, наконец увидел знакомый домик, располагавшийся на красивом месте недалеко от лесного массива. Время было за полдень. Старушка, как обычно, сидела в одиночестве на своём любимом стареньком диване с грелкой за спиной и смотрела в окно, думая о так полюбившемся ей Кузьме. Баба Наталья очень переживала за парня, ведь он так давно у неё не появлялся.

Незнакомый шум во дворе прервал её приятные воспоминания. Пристально глядя в окно, пожилая женщина заметила, как во двор въезжает какой-то «иностранный», как ей показалось, автомобиль.

– Что же я такого натворила, чтобы ко мне на такой серьёзной машине подъезжали? – удивлённо и немного испуганно пробормотала сама себе женщина.

Поднявшись медленно с дивана, старушка накинула себе на спину тёплый жилет и, переборов свою боязнь, направилась на крыльцо. Наблюдая с крыльца за незваными гостями баба Наталья увидела, как из легковой машины быстро вышел крепкий темноволосый парень, одетый в добротный модный костюм, белую рубашку и галстук. А вслед за ним из автомобиля вышел водитель – мужчина средних лет. Парень повернулся в сторону домика и, увидев женщину, сразу же радостно крикнул ей: «Бабушка Наталья, это я – Кузьма!» – и бросился ей навстречу.

Встретив его как подобает – прижав по-матерински нежно к себе – старушка, не сдержав слёз радости, промолвила:

– Ох, родненький ты мой Кузьма! Какой ты стал красивый, да и представительный, – запричитала она, расцеловав парня. – Какой ты стал… неузнаваемый…

– Бабушка! Я нашёл ещё одного своего папу. И маму свою тоже нашёл. Она меня очень долго ждала, – поспешил поделиться с ней своей радостью Кузьма, но голос его сорвался от внезапно перехватившего дыхание кома в горле и он заплакал.

– Поплачь, родненький, к радости поплачь, – обнимая его, приговаривала старушка. – Бог увидел твои страдания! Теперь всё будет у тебя по другому… Заживёшь счастливо. Чего мы тут стоим… Заходи, мой хороший, в дом, – произнесла в сердцах старушка, приглашая дорогого своего гостя в дом. – А потом, неожиданно внимательно вглядываясь в него, удивлённо заметила: – Ой, а ты никак заговорил? Я вначале на это и не обратила внимания, когда стал издалека меня кликать.

– Я и раньше мог говорить. Меня папа научил всегда среди незнакомых людей молчать. Теперь же он снова разрешил мне говорить, – радостно пояснил парень.

– А почему он запрещал?

– Чтобы не приставали с вопросами, – ответил с улыбкой Кузьма.

– А знаешь, Кузьма, вообще-то в этом он прав, твой папа. Язык мой – враг мой. Недаром же в народе так говорят. Так что, выходит, что он тебя от людской подлости оберегал.

Пока они разговаривали между собой, водитель Кузьмы аккуратно вытаскивал из багажника какие-то сумки и целлофановые пакеты и бесшумно перетаскивал их ближе к дому, стараясь при этом не потревожить беседующих между собой людей. Наговорившись с Кузьмой, баба Наталья, заметила, наконец, водителя и, подойдя к нему, извинилась: «Не обижайся, пожалуйста, на меня, что тебя без внимания оставили».

– Па-жа-луй-сьта, – на ломаном русском языке и с вежливой улыбкой ответил ей водитель-китаец.

Войдя в дом и выложив подарки, Кузьма передал слова благодарности бабе Наталье от своих родителей, добавив, что они передали ей подарки и лекарства в надежде, что такая хорошая бабушка больше не будет болеть.

– Передай им огромное спасибо, родненький мой, – со слезами на глазах тихо промолвила старушка.

Разобравшись с гостинцами, Кузьма по привычке стал быстро накрывать на стол, как всегда делал когда-то, живя у неё, по ходу дела рассказывая ей, как он жил всё это время. Когда же всё было готово, все уселись за стол. После обеда, прошедшего в основном в молчании из-за уважения к не очень хорошо знающему русский язык водителю, парень всё по той же давней привычке собрался было заняться уборкой посуды со стола, но баба Наталья его остановила:

– Да оставь ты эту посуду – никуда она не денется. Ты лучше, родненький мой, сядь рядышком поближе ко мне и посиди со мной – дай хоть хорошенько на тебя вдоволь наглядеться, – ласково сказала она. – Знаешь, Кузьма, я тебя такого счастливого ещё никогда ведь не видела, поэтому дай налюбуюсь тобой.

Чтобы не мешать их разговору, водитель, извинившись, скромно вышел во двор и сел у дома на бревно, любуясь ландшафтом низины вдоль посадки. Оставшись со старушкой наедине, Кузьма присел рядом с ней на диван и по-сыновьи благодарно обнял её. Во время разговора Кузьма часто неожиданно замолкал на короткое время, не зная, какие подобрать слова, чтобы спросить совета по самому важному для него сейчас вопросу. Но баба Наталья, по взгляду Кузьмы чувствуя его смущение и нерешительность и каким-то шестым чувством угадывая, по какому поводу он переживает, сама плавно перевела разговор на тему, содержащую ответ на не дававший Кузьме в последнее время покоя вопрос:

– Ты, родненький мой, много об этом не думай. Делай так, как сердце тебе само велит. Только, смотри, никого из своих родителей не обижай, ведь они все по-настоящему тебе родные люди. Понимаю, конечно, есть у тебя дорогой тебе папа, который тебя выходил в тайге, но есть и по крови родной тебе папа, тоже дорогой тебе, несмотря на то, что долго не виделись и который страдал, потеряв тебя в один миг. Время само всё быстро расставит по своим местам. Поэтому мне кажется, что здесь один единственный вывод: вы должны быть все вместе, как одна семья. У тебя теперь, можно сказать, две Родины, и обе должны быть тебе одинаково дороги. А мама же твоя пусть теперь всегда будет рядом с тобой, и никогда не запрещай ей быть возле тебя. Радуйтесь тому, что вы теперь, наконец, вместе. Послушайся, будь добр, меня, Кузьма, и увидишь, как всё само собой скоро всё образуется и расставится по местам… И ещё одно: не мучайся слишком думами об этом. Всегда полной грудью живи и радуйся тому, что сейчас есть у тебя. Пока ты молод и родители здоровы – в тайге будете все вместе жить. А когда они совсем состарятся и здоровье будет уже не то, да и ты уже будешь не так молод, то там, конечно, будет уже тяжело жить. И вот тогда-то в город надо будет обязательно перебраться. А летом в тайгу будете ездить, как уже только на дачу, после города подлечивать природой тамошней свои нервы.

Помолчав некоторое время, она улыбнулась и продолжила:

– Ну, а если когда соскучишься по мне, то помни – мои двери для тебя всегда будут открыты.

– Бабушка, когда я буду недалеко, я всегда буду к тебе приезжать, – улыбнулся ей в ответ Кузьма. – Но и в тайге я тебя не буду никогда забывать, – пообещал парень.

– Вот с тобой вместе порешили мы твой вопрос – как быть. Да?.. А за подарки спасибо. Вероятно, они очень хорошие люди, твой папа и твоя мама.

– Да, очень хорошие! А ещё у меня есть очень хороший друг Киса. Он, конечно, не человек, а медведь, но я – его, а он – меня очень хорошо понимаем друг друга. И пусть он не может со мной по-человечески говорить, зато я умею с ним разговаривать на его медвежьем языке, – поделился своим самым сокровенным Кузьма и зарычал как медведь.

Вначале старушка испуганно опешила, но потом, внимательно посмотрев на улыбающегося парня, тоже начала смеяться. На звериный рёв в домик тут же вбежал водитель и стал растерянно оглядываться по сторонам в поисках зверя. Но, заметив, что такие звуки издаются никем иным, кроме как Кузьмой, он, ненадолго замер, обескураженный таким необычным «талантом» парня , а после тоже вместе с ними от души расхохотался.

Погостив у бабы Натальи ещё некоторое время и тепло попрощавшись, Кузьма и водитель покинули её гостеприимный дом, пообещав при любой первой же возможности навестить её.

Окрылённый этой приятной для него встречей, Кузьма возвращался к родителям, тщательно обдумывая то, что сказала ему старушка, и с каждой минутой в нём укреплялась уверенность, что время действительно расставит всё по своим местам. Он был очень благодарен ей за то, что с её лёгкой руки исчезла необходимость выбирать с кем ему быть, и её мудрый житейский совет в один миг развеял терзающие его какое-то время печальные мысли. «А ведь действительно, – подумал с улыбкой Кузьма, – жить я могу везде как со всеми вместе, так и со всеми по отдельности, не теряя при этом никого надолго».

Кузьма теперь задумался только об одном: как быть со своим четвероногим другом – медведем Кисой. «Но ведь он зимой спит, а к весне я буду возвращаться в тайгу», – не заставил себя долго ждать разумный ответ. Но самое главное, что радовало Кузьму – это возможность поехать к себе на Родину – в Китай – и там увидеть всех своих родных.

С такими мыслями он спокойно ехал, прикрыв глаза, чтобы ничего его не отвлекало от дум. Водителю показалось даже, что парень уснул, и он прибавил скорости, чтобы на скорости тому лучше спалось. Думы Кузьмы о родных плавно переключились на раздумья о Веронике. Кузьма в очередной раз унёсся мыслями в тот момент, когда впервые встретился с ней взглядом в вагоне товарного поезда. Она ему сразу понравилась так, что он до сих пор не может не думать о ней. Погрузившись в приятные воспоминания о Веронике, Кузьма почувствовал, как от долгого сидения в одном положении затекла спина и решил поменять позу. Приоткрыв на секунду глаза, он тут же вздрогнул от неожиданности, увидев знакомый грузовик, который он сразу безошибочно узнал по различию тонов окраски кабины, и по запоминающимся цифрам номера «33-33».

– Останови, – быстро попросил он водителя. – Я вон эту машину, которая стоит, знаю.

Как только автомобиль остановился, парень выскочил из него и, оглядевшись по сторонам, узнал то самое место, где когда-то его подобрал водитель фуры.

– Вот это совпадение! – воскликнул Кузьма, почти бегом направляясь в сторону фуры. – Здравствуй, пехота! – поровнявшись с кабиной фуры, поздоровался Кузьма с сидящим в ней знакомым ему водителем. Парень не знал значения этого слова. Просто во время их первой встречи Сан Саныч назвал Кузьму именно так и это обращение тогда очень понравилось парню по своему звучанию и дружескому тону, что сейчас Кузьма лучшего слова для приветствия и не представлял.

– А – немой! – тихо проговорил в ответ Сан Саныч, держась при этом за грудь.

– Что, очень болит? – искренне сочувствуя спросил Кузьма.

– В дороге вдруг что-то сердце у меня прихватило. Ничего, надеюсь, что скоро это пройдёт, – ответил водитель.

Не дослушав его до конца, Кузьма быстро махнул рукой своему водителю, который без промедления направился к фуре. По просьбе Кузьмы он, в считанные секунды оказавшись у своей машины, быстро нашёл в аптечке нужные таблетки, и, вернувшись, протянул их Сан Санычу. Спустя уже несколько минут тому стало полегче, отчего он, подмигнув глазом, даже улыбнулся Кузьме.

– Кажется, полегчало… Ну, как дела, немой? Вижу, напугавшись за меня, заговорил.

– Да, Сан Саныч, заговорил. Я тебя увидел и, знаешь, как обрадовался тебе… – Кузьма на секунду задумался, подбирая нужное слово, – …как другу! – с нескрываемой радостью завершил он.

– Спасибо за добрые слова. Ты извини, что я тебя тогда оставил, не до конца был тебе другом.Тебя потом посадили в тюрьму. Я это по телевизору уже позже узнал. А потом узнал, что отпустили и обрадовался сразу за тебя, потому что я всегда знал – такие, как ты, не могут делать людям пакостей.

– Ну что, тебе теперь совсем лучше? – спросил Кузьма.

– Да. Ты знаешь, врачи говорят часто мне в последние годы, мол, хватит по дорогам мотаться. Найди, говорят, тихую спокойную работу, тогда и с сердцем забот станет меньше. Но как этим врачам, хорошим и добрым нашим спасителям, объяснить, что я без «баранки» тут же умру со скуки. Ведь без дороги я ни одного дня не смогу прожить. Кстати, если бы не эта дорога, я бы и тебя не встретил – такого сердечного «маньяка», – проговорил водитель с улыбкой и продолжил: – Слушай, «немой». Скажи мне по секрету, как другу, где украл такую красавицу-машину, да ещё и с приятным личным водителем?

– Эта красивая машина, как ты говоришь… папина, с его работы. Я, Сан Саныч, его, наконец, нашёл, – простодушно ответил Кузьма.

– Это того, кто в газете был напечатан?

– Нет. Это один мой папа, а сейчас я ещё одного моего папу нашёл, – радостно объяснил Кузьма.

– Ты, оказывается, теперь самый счастливый человек на всём свете. – порадовался за друга Сан Саныч. – Слушай, «немой», а куда твой водитель сейчас едет?

– Туда, где живут мои папа и мама, – с детской улыбкой ответил парень. – Я хочу, чтобы ты поехал с нами – к нам в гости, – предложил он и, не дав сказать Сан Санычу ни слова, тут же продолжил: – Очень хочу познакомить их с тобой – моим другом Сан Санычем.

– Ну, хорошо, мой дорогой «немой» друг, предложение принимается, – улыбнувшись, не стал возражать Сан Саныч. – А за своей машиной, наверное, завтра подъеду. Ребят знакомых, автослесарей, позову, они и посмотрят, что к чему с мотором. А хотя, нет. Я лучше сейчас позвоню одному моему очень хорошему знакомому, который, может, даже сегодня сможет сюда приехать и на месте во всём разобраться. Так хорошо мне ехалось, и как назло мотор вдруг заглох, а, может, к добру всё это случилось и, кстати, вовремя. Машина как будто чуяла, что тебя – своего хорошего друга – опять увижу.

Увлечённые непрерывным между собой разговором, они сели в Мерседес и плавно поехали. Их непринуждённая беседа прервалась только тогда, когда машина проезжала мимо того самого кафе, с которым Кузьму, как мы помним, связывало одно памятное событие. Заметив знакомую постройку, Кузьма улыбнулся и предложил Сан Санычу:

– Давай зайдём в этот вон домик, где разные и красивые огоньки всегда горят.

Как раз в это время в кафе, как обычно, выступали ребята из группы «Авеню». Спустя минуту они увидели среди посетителей кафе знакомого им парня, похожего на китайца, который однажды так непредвиденно, непринуждённо и плавно влился в их сплочённый коллектив, поразив их своей необычной виртуозностью игры на гитаре и завоевав сердца зрителей своим заунывным в такт мелодии медвежьим рычанием. Внимательно разглядев парня, ребята были приятно удивлены произошедшим с ним изменениям: тогда он выглядел исхудавшим и был очень просто одет; сейчас же он просто светился от радости и выглядел солидно и прилично в хорошо сидящем на нём дорогом костюме. На этот раз рядом с ним был какой-то мужчина средних лет, и они мирно и по-дружески беседовали. Встретившись взглядом с Кузьмой, Арсен и Володя, а также другие ребята из группы заулыбались. Кузьма тоже улыбнулся им в ответ и смело направился в их сторону. На ходу он вытащил из кармана своего костюма листок с номером телефона, что дал ему Арсен при первой их встрече, и протянул ему, после чего они обнялись как старые знакомые.

– Я не знал, что делать с этой бумагой и цифрами на ней, что ты дал мне тогда. Поэтому я отдаю её тебе обратно, – просто сказал Кузьма. – Ведь вы меня когда-то звали к себе? Вот я и пришёл…

– Мы тебя всегда ждали… – ответил за всех Арсен, а Володя, подмигнув Кузьме, шутливо спросил у него:

– Чтобы сыграть и спеть с нами на своём медвежьем языке?

Вместо ответа Кузьма в знак согласия с юмором покачал головой и тут же протяжно и громко зарычал по-медвежьи, отчего вначале все даже немного напряглись. Но как только Кузьма взял в руки гитару и слегка коснулся струн, все потихоньку начали приходить в себя. А когда зазвучала трогательная песня о маме под названием «Матери моей», то все и вовсе расчувствовались. Сан Саныч, сидя неподалёку за столиком в хорошем настроении и наблюдая за своим другом-попутчиком, который и здесь нашёл своё «применение», смаковал пиво и делал выводы касательно Кузьмы: «Этот парень нигде не пропадёт и везде свой будет».

Побыв ещё некоторое время в кафе и попрощавшись с музыкантами, Кузьма с Сан Санычем вернулись в машину и довольные двинулись дальше.

– Слушай, немой, ты же знаешь, что я без песен ехать не могу, поэтому… – после долгой паузы неожиданно признался Сан Саныч.

Услышав это, Кузьма понятливо кивнул головой и без промедления попросил водителя включить на радио музыкальный канал. Из радиоприёмника зазвучала песня в исполнении Винсетти, а потом в музыкальном анонсе объявили, что в Москве состоится заключительный концерт так полюбившегося российским зрителям итальянского певца Джулио Винсетти.

– А всё же какой приятный голос у этого парня… – задумчиво произнёс Сан Саныч. – Кстати, если хочешь, то можем бесплатно на его концерт попасть, – с конкретным предложением обратился к Кузьме Сан Саныч и далее пояснил: – Мой родственник на время его российских гастролей у него личным водителем работает.

– Сан Саныч, он, конечно, поёт хорошо, но я не знаю, что такое концерт, – спросил парень. – Скажешь?

– Ну… как тебе это по-простому объяснить… – протянул Сан Саныч, подбирая нужные слова. – Представь… Допустим, большой-пребольшой зал, а в нём – в этом большом зале – один стоит на виду у всех и поёт, а все смотрят на певца и слушают, как он поёт, – наконец, смог объяснить Кузьме дальнобойщик.

– А помнишь, как ты тогда пел про эскадрон? – спросил Кузьма. – Значит, ты тоже тогда для меня концерт делал? Я ведь слушал тебя и смотрел на тебя, хотя никакого большого зала не было, – наивно спросил Кузьма.

– Какой из меня артист… Тоже мне скажешь. Я ноту «ля» от ноты «до» не могу отличить, – махнул рукой Сан Саныч, – а ты говоришь «артист». – Сан Саныч вдруг повернул голову назад, заметив стоявшую невдалеке афишную доску: – Вот, кстати, мы проезжаем мимо афиши, на которой этот певец и изображён.

– А..!? – невольно вырвалось у Кузьмы, когда он услышал ещё одно новое для него слово, узнав в тоже время лицо человека на большой бумаге: – А что такое афиша? – спросил он.

– Видишь ту доску, где одно лицо крупным планом нарисовано?

– Я вижу только того человека, который мне очень помог однажды.

– Это и есть, к твоему сведению, тот самый певец из Италии, который только что хорошо пел по радио.

– Значит, выходит, что этот человек, кого я знаю, и есть певец? – неожиданно заявил с вопросом Кузьма.

– Да, выходит, он… – подтвердил, недоумевая, водитель. – Тогда у меня к тебе вопрос: откуда ты его знаешь?

– Он и его друг однажды уберегли меня от плохих людей, – признался Кузьма.

– Вон оно как, – удивлённо произнёс Сан Саныч, но не стал выпытывать у Кузьмы подробностей, решив лишь добавить: – Он, кажется, выступает сегодня, а затем вроде опять улетит к себе домой. А может, если захочет, и ещё раз выступит до того, как покинет нашу столицу. Так мне родственник объяснил.

– Как живой он на той доске нарисован, – удивлённо произнёс Кузьма.

– Это не рисунок, а фотография, – пояснил в очередной раз Сан Саныч.

– А что это такое – фотография? – опять задал по-детски свой вопрос Кузьма.

– Ну-у…Это такая цветная картинка. Её один человек делает – и он называется фотограф. Кстати, вот вдали виднеется и здание того большого концертного зала, где он будет выступать. А пока мы будем подъезжать к этому зданию, то давай поговорим о чём-нибудь другом приятном для души. Например, о любви или о погоде.

– А что такое любовь? – задал очередной свой вопрос Кузьма, наивно глядя на Сан Саныча.

– Понимаешь, друг… Любовь, это… – любовь… – мечтательно уйдя, по-видимому, в свои личные воспоминания, проговорил Сан Саныч и стал далее пояснять поподробнее: – Один раз случайно увидел и всё – потом никак не сможешь её забыть. После этого начинаешь думать о ней всегда.

– И я теперь думаю всегда только о ней, – задумавшись, тихо произнёс Кузьма.

– Ты что, выходит, влюбился, значит?

– Не знаю… Но я думаю о ней всегда и везде. Её зовут Вероника. И ещё тебе скажу, Сан Саныч, как другу, я её очень везде ищу, но не могу никак найти, – поделился сокровенным Кузьма.

– Значит, не так ищешь.

– А как надо? – спросил Кузьма в надежде получить мудрый совет.

– Очень просто. Вот, допустим, представь – сидит кто-то похожий на неё. Ты медленно и радостно подходишь и вежливо спрашиваешь: «Это ты, Вероника?». Если она отвечает: «Извините, вы ошиблись», – уходишь в сторону. Но если она хоть раз тебя видела, то заранее должна улыбнуться тебе, если ты подойдёшь. Это, как говориться, так ищут в перспективе все, когда плохо лица запоминают. А если честно сказать, «немой», то я и сам не знаю, как надо искать, – грустно вздохнул Сан Саныч. И, приуныв, оба замолчали, сидя в задумчивости и оглядываясь по сторонам.

Машина медленно проезжала мимо очередной афиши с фотографией итальянского певца, а рядом с афишей одиноко стояла ничем ни примечательная девушка и улыбалась, с нежностью глядя на его изображение. Увидев эту девушку, Кузьма вдруг встрепенулся, не поверив своим глазам:

– Это Вероника, – взволнованно сказал он и хлопнул водителя по плечу. – Останови!

Машина резко затормозила, а Кузьма, в нетерпении открыв дверцу, проворно спрыгнул из машины и с трудно скрываемым волнением быстрым шагом направился к девушке.

– Верони ка, – окликнул он её срывающимся голосом.

Девушка, оглянувшись, улыбнулась и направилась ему навстречу.

– Это ты? Я очень рада тебя видеть, – тут же произнесла она, едва приблизившись к Кузьме.

– А я очень искал тебя, – смущённо улыбнувшись, признался ей Кузьма.

– Я рада, что не забывал обо мне, – поблагодарила Вероника, незаметно смахнув слезу.

– Ты плачешь? – спросил Кузьма, посмотрев ей в глаза.

– Это получается само по себе, когда на него смотрю, – объяснила девушка, кивнув на афишу.

– Ты его знаешь?

– И даже очень хорошо.

– Если хорошо его знаешь и даже очень хорошо, значит, надо с ним увидеться и сказать это ему. Тогда сразу совсем перестанешь плакать, – уверенно сказал Кузьма, стараясь всеми силами её успокоить.

– Я всегда тихо про себя плачу, когда на него смотрю. Ему, наверное, не до меня, потому что, наверное, совсем про меня забыл. А ведь у меня с некоторых пор никого роднее его и нет теперь, хотя он мне совсем чужой… Впрочем, я думаю, что он про это совсем не знает. Мне так бы хотелось его один только раз увидеть и только об этом ему рассказать. Может быть, тогда мне стало бы легче и я спокойно поехала бы домой.

Они медленно шли вдоль дороги, а девушка рассказывала Кузьме о знакомстве с итальянцем и о том, как им однажды удалось спастись после землетрясения в Армении. Вероятно девушке просто необходимо было сейчас, как никогда, выговориться, и поэтому она говорила без остановки, а Кузьма внимательно, не перебивая, её слушал. Когда же её откровенный рассказ закончился, Кузьма с твёрдой уверенностью заявил:

– Мы его найдём!

– Как? – удивилась Вероника.

– Идём со мной, – взял её за руку вместо ответа Кузьма и повёл в сторону машины.

– Сан Саныч, Вероника хочет видеть этого певца, – обратился он к дальнобойщику, указывая на афишу.

– Ну что ж, будем искать. Уж кому-кому, но тебе, «немой», и этой твоей любимой девушке, я, конечно, ни в чём не могу отказать, а особенно в такой деликатной просьбе.

После этого Сан Саныч вышел из машины, достал мобильный телефон и, отойдя немного в сторону, некоторое время разговаривал с кем-то по телефону. Затем подошёл обратно и сказал:

– Могу вас обрадовать – уже сегодня его можно будет увидеть. Племянник это пообещал на сто процентов. Позже позвонит, чтобы уточнить время встречи. А пока, давайте к общей радости перекусим чего-нибудь и отдохнём. Дождёмся его звонка, а там – вперёд! – оптимистично сказал Сан Саныч и предложил всем присесть на удобную скамейку, расположенную под раскидистым живописным клёном, а сам направился к ближайшему киоску. Купив там мороженое, освежающие напитки и сладости, он вернулся и позволил каждому – Веронике, Кузьме и водителю – выбрать угощение по своему вкусу.

– Спасибо, Сан Саныч! Ты хороший друг, – искренне поблагодарил дальнобойщика Кузьма.

– Зови меня просто – Саныч, – по-дружески сказал мужчина.

– А я – Ку Цзыма, – улыбнулся Кузьма.

– Значит, ты действительно китаец? – решил всё-таки уточнить Сан Саныч.

Кузьма немного медлил с ответом, увлечённо рассматривая такой невиданный для него ранее продукт, как мороженое в привычной для нас упаковке, попытавшись откусить его не разворачивая.

– Он не просто китаец, а сын китайского посла, который ожидал его почти четверть века вместе со своей женой, – ответила за Кузьму Вероника и помогла ему освободить мороженое от упаковки.

– А моего папу родная мама тоже нашла, – поделился радостью Кузьма, попробовав, наконец, благодаря заботливым стараниям Вероники, мороженое.

– Когда твой папа на суде рассказывал о вашей там вместе жизни в тайге, у меня от этого даже мурашки по телу забегали, – сказала Вероника. – Жуть, как страшно мне было тогда, когда на минуту представила всё это.

– Он ещё не совсем обо всём говорил, – заметил Кузьма, с наслаждением откусывая очередную порцию холодного, сладкого лакомства, которое явно пришлось ему по вкусу.

– Хватит и того, чтобы понять, что он у тебя – святой, а ты – совсем необычный парень, – уверенно заявила девушка. – Очень прошу тебя, не бросай его никогда!

– Не брошу никогда, – серьёзно заверил Кузьма.

Подкрепившись за беседой мороженым и напитками, все четверо поднялись с приютившей их на некоторое время скамьи и не спеша направились к машине. На ходу у Сан Саныча зазвонил телефон. Поговорив коротко с адресатом на проводе, он подмигнул Кузьме.

– Ребята, пора ехать, – позвал радостно Сан Саныч. – Это звонил мой племянник, и, знаете, дал вам зелёный свет.

Они быстро сели в автомобиль и, спустя секунду, тронулись с места. По радио в это время как раз зазвучала песня, с давно известными всем жизнеутверждающими словами, приходящимися как нельзя лучше к сложившейся сейчас ситуации:

Не надо печалиться, вся жизнь впереди.

Вся жизнь впереди… Надейся и жди.

Глава 21

Свидание в телестудии

В аэропорту благополучно приземлился очередной авиалайнер. По трапу с него начали спускаться пассажиры и вот, наконец, в проёме двери лайнера появился и Джулио. Он не на шутку был чем-то озабочен. Спустившись, он остановился и оглянулся на секунду, решив подождать идущую следом за ним помощницу Луизу – сейчас только она могла помочь ему избежать очередной встречи с журналистами.

Как обычно, встречать Джулио был прислан неизменный его гастрольный спутник – лимузин, и это было единственным обязательным к исполнению требованием певца – всё остальное на усмотрение организаторов гастролей. По пути из аэропорта, водитель протянул Джулио и Луизе газету, прокомментировав:

– А у нас тут в ваше отсутствие одно событие разворачивалось как в детективе. Один заголовок чего стоит: «Освобождаю тебя, мой спаситель!», да и фото – яркое тому подтверждение. Вот, пожалуйста, знакомьтесь!

Женщина взяла в руки газету и с удивлением взглянула на фотографию.

– Узнаёшь? – спросила Луиза, передавая сразу же газету Джулио.

– Это Вероника?! – он успел увидеть только глаза девушки, чтобы сразу безошибочно понять, что это она. Этот взгляд он помнил все годы с того момента, как судьба разлучила их; и как бы долго не длилась разлука, он не смог бы забыть его никогда… В её взгляде он увидел всё то, по чему так скучал последние двадцать лет: откровенность, нежность, доброту. Джулио почувствовал, наконец, что нашёл ту, которую так долго искал и это чувство приятным волнительным и одновременно успокаивающим теплом проникло в каждую его клеточку.

Итальянец с внешней невозмутимостью и спокойствием на лице начал читать статью в газете, но по лёгкой дрожи кончиков его пальцев, держащих газету, можно было догадаться, как внутри он был сильно взволнован. В статье, помимо событий, произошедших на суде, рассказывалось и о ходе следствия. В ней говорилось также и о том, что девушка прямо в зале суда опознала настоящего преступника, так как именно она была единственной свидетельницей преступления, как непосредственная жертва злодеяний маньяков. После прочтения этой статьи у Джулио стали слегка подёргиваться губы – это говорило о том, как он переживал за Веронику, представляя как ей было в то время страшно и больно – как физически, так и морально. Но, чтобы это его состояние не было заметно для Луизы, он решил заговорить о спасителе девушки в этой истории и, показывая на фото Кузьмы, Джулио заметил вслух: «Этот парень своеобразен, как всегда, своими непредсказуемыми поступками».

– Ты что, его знаешь? – удивилась Луиза.

– Ну… Как тебе сказать… Понимаешь, Луиза, судьбы людей часто пересекаются каким-то необъяснимым и особым образом. И у каждого по-отдельности человека судьба его, вероятно, складывается так, как он того заслуживает, – деликатно попытался уйти от прямого ответа певец.

– Ты как-то по-особому вдруг начал таинственно философствовать. О чём сейчас твои мысли? Я никак не могу понять… – попросила расшифровать сказанное Луиза и по-дружески улыбнулась.

– Это я о владычице судьбе, – опять обобщённо ответил Джулио. – Знаешь, я только сейчас, как никогда, начал понимать Веронику. И вся её жизнь мне видится сейчас как на ладони. Вероятно, у неё сейчас в жизни никого нет, кто бы мог ей помочь изменить её женское отношение к своему не очень красивому, как она думает, из-за шрамов лицу. Видимо, самым близким человеком она считала меня. Она ждала, что я её найду, а я не оправдал её надежд и никак до сих пор её не смог отыскать, – с сожалением вздохнув, произнёс Джулио. – Насколько я успел узнать её тогда за то короткое время, что мы были вместе с ней, и на которое свела нас судьба, я понял, что она очень ранимая и впечатлительная. Может быть, она обиделась на свою судьбу за эти годы жизни и не может понять до конца, почему у неё в жизни так получается, что нет у неё, как у многих, близкого человека, с кем она могла бы поговорить искренне, не боясь быть такой, какая есть. Она надеялась очень, наверное, меня найти, но поняла, что безрезультатно. И я во всём этом виню только себя. Поэтому я должен теперь, во что бы это ни стало, непременно найти её и извиниться. И уже никогда не оставлять её наедине со своими переживаниями.

– Знаешь, Джулио. Я вот сейчас тебя слушаю и думаю о вас… У этих двоих людей – у вас – была долгая разлука, и эта встреча должна быть какой-то особенно необычной… И я неожиданно сейчас представила себе, как это у вас произойдёт, – с лукавой искоркой в глазах глядя на своего подопечного, загадочно произнесла Луиза. – Эта встреча произойдёт непредсказуемым совершенно способом и независимо от вас обоих, – ещё больше заинтриговав Джулио, сказала помощница. – Потому что часто в жизни бывает не так, как положено… а так, как предначертано свыше, – задумчиво добавила она.

– Как это так «как предначертано свыше»? – в нетерпении спросил Джулио.

– Мой дорогой Джулио, в жизни порой часто бывают непредвиденные людьми случайности, которые зачастую нас приходят выручать, – тщательно завуалировав интригу, начала помощница. – И я чувствую, что в твоём случае произойдёт именно так. Я это о том, хочу тебе сказать, что судьба подготовила для вас свой особый способ сближения, – всё теми же загадочными фразами продолжила она.

– Если бы я тебя, Луиза, не знал так хорошо, я бы… – не успел закончить мысль Джулио, как Луиза его опередила:

– Обозвал бы дурой за такое странное предопределение? – самокритично шутя выпалила Луиза.

– Не совсем, конечно, так, но где-то около того,– поддерживая её шутливый тон, отозвался Джулио.

Помолчав немного, Луиза уже вполне серьёзно добавила:

– И, чует моё сердце, что эта ваша встреча произойдёт совсем скоро…

Всю дорогу сидя за рулём, Всеволод старался не встревать в их разговор и не нарушать их молчание, обдумывая в какое время начать разговор о встрече Вероники и Кузьмы с Джулио. И вот, через некоторое время они приехали, наконец, на место. Луиза и Джулио поспешно вышли из лимузина и направились к дверям телецентра. Оставшись один, Всеволод быстро позвонил своему дяде – Сан Санычу. После короткого разговора он уверенно направился также к дверям телецентра. Буквально влелев за ними в фойе здания, он, догнав Луизу, обратился к ней со словами:

– Извините, но я совсем забыл вам в машине кое-что сказать, вернее, у меня к вам не совсем обычная просьба. Я бы не обратился, если бы… – немного сбивчиво начал он.

– Всеволод, у меня нет ни минуты свободного времени, – с недовольством в голосе сказала Луиза. – У Джулио вот-вот начнётся интервью, а он, как обычно, без моих наставлений не сможет чувствовать себя свободно. И не смотрите на меня так, – строго сказала она, заметив его недоумевающий взгляд. – Понимаете, мы с ним вместе работаем уже очень много лет, и я одна только знаю, как его настроить, – объяснила Луиза.

– Я понимаю, конечно, что в каждом деле свои профессиональные тайны… – согласился водитель.

– Поэтому до его интервью я не могу уделить вам ни одной даже минуты, несмотря на огромное уважение к вам,– вежливо отрезала продюсер Джулио.

– Но, поймите меня, что это особый и безотлагательный случай, – настаивал Всеволод.

– Тем более. В вашем особом случае нужно будет мне всё с вами спокойно обсудить, а значит, потребуется для этого достаточно времени, – парировала женщина.

– Нет, – настойчиво добивался её неотложного внимания Всеволод, перекрыв Луизе дорогу.

– Что вы делаете, Всеволод? Меня ждут! Имейте совесть хоть… – возмутилась женщина.

– Это необходимо в первую очередь для самого Джулио Винсетти, – догадался он произнести магическое для неё имя.

– Если это очередная фанатка, то…

– Это вовсе не поклонница, а… как вам сказать… Она… – сбивчиво объяснял Всеволод, пытаясь придать своим словам как можно больше убедительности.

– Слушайте, Всеволод, я последний раз вам говорю – не настаивайте и пропустите меня, – не поддаваясь никаким уговорам, повышенным тоном потребовала Луиза.

– Помните, в машине я дал вам с Джулио газету с материалом об освобождении китайца? – пустил в ход весомый аргумент Всеволод.

– Ну, помню, – ответила Луиза, теряя уже всякое терпение.

– Понимаете, этот китаец хочет сказать Винсетти что-то личное от имени той девушки, которую ищет Джулио. А может даже они вместе с ней вдвоём придут сюда.

– Что вы сказали? – быстро взглянула на него женщина.

– Я говорю, что с этим китайцем находится сейчас недалеко от телестудии именно та самая девушка, у которой лицо со шрамом и которую ищет Джулио, – пояснил водитель.

– Ничего больше не говорите, – оборвала она мужчину, резко поменяв отношение к ситуации. – У вас телефон включен?

– Он всегда у меня включен. Странный вопрос вы какой-то мне задаёте.

– Всеволод, не отпускайте их от себя ни на шаг. Вы поняли? – приказным тоном попросила Луиза. – Все остальное объясню потом. – Луиза направилась догонять Джулио, но потом неожиданно вернулась и, проговорив: – Вы такой молодчина у нас, Всеволод, что даже слов нет. Спасибо! – в знак благодарности обняла водителя и бросилась вслед за Джулио.

– Странная вы всё-таки женщина, – ошарашенно заметил ей вслед Всеволод.

– Все женщины странные, особенно, когда придумывают, как преподнести мужчине сюрприз, – с лукавой улыбкой успела проговорить громко Луиза, уже отдаляясь от Всеволода.

Быстро шагая по коридору и переходя иногда даже на бег, продюсер по пути решила встретиться в первую очередь с режиссёром и ведущей, непосредственно которая и будет брать интервью у Джулио. В предвкушении невероятной сенсации от предстоящей встречи, Луиза быстро рассказала им о своих планах по организации особого сюрприза для Джулио и предложила внести некоторые изменения в интервью. С интересом выслушав женщину, телевизионщики сразу же согласились с её предложением, почувствовав, как взлетит после эфира рейтинг их канала. Когда Луиза закончила свой эмоциональный рассказ, касающийся необходимых в ходе интервью изменений, все улыбнулись, довольные её задумками. Поклявшись держать всё втайне от Джулио, профессионалы телевизионного дела быстро разошлись по местам, и каждый незамедлительно приступил к своим непосредственным обязанностям.

Тем временем Джулио, абсолютно ни о чём не догадываясь, находился в гримёрной и внутренне настраивался к появлению в эфире, ожидая немного задерживающуюся Луизу. Сидя в удобном кресле, он закрыл глаза, доверчиво предоставив своё лицо и волосы рукам опытных гримёров. Его быстро подготовили к телевизионной съёмке, прозвучала команда: «Внимание, эфир!» и передача началась.

Прежде, чем начать интервью с итальянским певцом – любимцем публики, журналистка, сидевшая рядом с Джулио, с загадочной улыбкой посмотрела на него, а потом доброжелательносказала:

– Мы снова рады видеть Вас в Москве!

– Спасибо, – немного смутившись, кратко ответил ей Джулио.

– Наши зрители, которые могли в течение нескольких вечеров слушать ваши выступления, буквально влюбились в вас. И я могу с полной уверенностью сказать, в том числе и от своего лица, что вас ценят не только как певца, но и как человека, – продолжила ведущая.

– Мне приятно это слышать, – скромно поблагодарил Джулио.

– Но что-то, глядя на вас, я замечаю, однако, что глаза у вас какие-то немного грустные, – заметила со своеобразной нотой искренней женской заинтересованности журналистка. – Отчего это может быть? Извините, пожалуйста, за, может быть, кажущийся Вам нетактичным такой вопрос.

– Скорее всего, наверное, оттого, что не выспался после перелёта из Армении, – предположил Джулио.

– Перед тем, как выступать с концертами в этом прекрасном крае, в своём прошлом интервью в России вы коснулись темы, которая продолжает быть для вас очень больной на протяжении вот уже многих лет, – продолжила ведущая телепередачи. – Тогда вы признались, что долгие годы живёте в надежде на одну трепетно ожидаемую вами встречу, – напомнила она.

– Да, я признавался тогда, и сейчас признаюсь, что с этой надеждой я живу и сейчас, – опустив голову, смущённо согласился певец.

– Значит, вы не выспались в пути в большей степени потому, что очень много думали и по-прежнему переживали, что не встретили пока ещё ту, которая вам так в жизни дорога? – прямо задала она свой вопрос.

– Да, вероятно в этом вы действительно правы, – ещё больше смутился Джулио.

– После вашего предыдущего искреннего интервью почти все женщины России стали считать вас теперь одним из благороднейших представителей эстрады и настоящим мужчиной, – продолжала испытывать его скромность журналистка.

– Вы меня так хвалите, что даже не знаю, как себя вести, – с детской наивной улыбкой ответил он.

– Джулио, можно вам задать вопрос, который, вероятно, успокоит до конца ваши сердечные переживания?

– Я полностью к вашим услугам, задавайте! Если это касается моих глубоких сердечных переживаний, я опять отвечу на этот вопрос, как на духу – без всякой утайки.

– Тогда мой вопрос следующий: что могло бы вас полностью успокоить здесь – у нас в России? – спросила она и улыбнулась, поглядывая при этом незаметно на дверь в студию.

– Что бы меня успокоило?.. – повторил Джулио медленно, задав вопрос больше самому себе, чем журналистке.

Он непроизвольно направил свой взгляд вверх на потолок, положив руки на стоящий перед ним столик. Возникла недолгая пауза, которую неожиданно нарушил голос, громко доносившийся из-за двери в студию, отчего Джулио быстро повернул в ту сторону голову. К своему удивлению, он увидел Кузьму, который буквально ворвался в студию, решительно направившись прямо к нему. Джулио медленно поднялся со своего места и тоже двинулся навстречу парню.

– Это вы? Здравствуйте, – не дожидаясь ответа, поздоровался Джулио с парнем. – Я очень рад вас видеть.

– Здравствуй, – коротко ответил Кузьма и добавил: – Но здесь я не один…

После этих слов он быстро повернулся и направился обратно к двери, из-за которой недавно появился. Приоткрыв дверь, он взял за руку Веронику и ввёл её в студию. На какое-то время Джулио застыл на месте, словно в оцепенении, абсолютно потеряв при этом дар речи и не сводя своего взгляда с Вероники. Потом он посмотрел быстро на Кузьму, поблагодарив его кивком головы, а затем вновь устремил свой взгляд на Веронику. Не отрывая взгляда и почти не дыша, он смотрел на неё, не веря своим глазам, что всё это происходит с ним наяву, и никак не решался подойти к ней.

– Говорят, что ты хороший певец, – обратившись к Джулио, нарушил тишину в студии Кузьма. – А я ещё знаю, что ты – хороший человек. Ты долго искал Веронику, а тебя – она. Не обижай её никогда. Она очень хорошая, – попросил парень, глядя на Джулио, который всё ещё не сводил взгляда с Вероники. Потом Кузьма резко повернулся и собрался уходить, но Вероника, успев извиниться перед Джулио, последовала за парнем и, остановив, поцеловала его в щеку и тихо проговорила: «Спасибо тебе! Но, извини, я не могу любить двоих. Не обижайся только, пожалуйста, на меня!»

В ответ Кузьма улыбнулся, посмотрел на Джулио, подошёл к нему и, быстро обняв его на прощание, тут же уверенной походкой направился к выходу. А Вероника и Джулио, проводив его долгим взглядом, повернулись друг к другу и долго стояли, глядя друг на друга и не замечая никого кругом. Смутившись от взгляда Джулио, Вероника, опустила голову и подошла к Джулио, а он, медленно опустившись перед ней на колени, обхватил девушку за талию и уткнулся лицом в сборки её платья. Вероника нежно гладила Джулио по волосам, а из-под её полуопущенных век медленно катились слезы. После небольшой паузы Джулио повернул свою голову в сторону, прижавшись щекой к её стану, и от переполняющей его душевной радости тихо запел песню о первой любви.

Глава 22

В кругу родной семьи

Выйдя из телестудии, Кузьма, как ни странно, не был огорчён потерей Вероники – девушки, в которую он, вероятно, был влюблён с первого взгляда, а наоборот, на душе у него было радостно – он помог двоим найти друг друга после долгой разлуки. Особенно он радовался тому, что смог помочь Веронике. Да, эта девушка, как он часто себе в глубине души признавался, несомненно нравилась ему, но у него к ней были совсем другие чувства, не такие, как у Джулио, который, кстати, своей порядочностью понравился Кузьме при самой же первой их встрече.

Придя, наконец, в себя от нахлынувших на него чувств, парень, вспомнив, что Сан Саныч пошёл встретиться со своим знакомым слесарем, сел в машину и отправился к своим родителям один. Непроизвольно прикрыв глаза по дороге, в мыслях он тут же ушёл в воспоминания о Святославе и о своём друге Кисе. Перед его глазами, как в калейдоскопе, сменялись картинки из их совместной таёжной жизни. Ему стало немного легче от осознания того, что в его жизни есть место и радости – и это та дружба, которую ничто не сможет разорвать, так как суровые жизненные обстоятельства, как правило, делают дружбу крепкой и надёжной. Веронику и Джулио связало накрепко землетрясение, а его, Святослава и Кису – авиакатастрофа и с тяжёлыми испытаниями жизнь в тайге. Осознав это, он подумал с укором в свой адрес: как в этой суете он смог забыть о них – о своих самых близких.

Доехав до посольства и войдя в комнату, Кузьма поздоровался со своими родителями, сидящими перед телевизором, и молча опустился в одно из стоящих рядом кресел. Заметив такое печальное состояние сына, Юй Лоу осторожно подошла к нему, подсела рядом, нежно его обняла и ласково заговорила на ломанном русском языке.

– Сынок, ты не отчаивайся. Это, думается мне, у тебя первая любовь, а она, как обычно, приходит, когда захочет, и уходит тоже, когда захочет, но при этом никогда не забывается, – постаралась объяснить ему мама. – Через это чувство проходят почти все, – произнесла она, слегка взъерошив рукой волосы на его затылке. – Мы, сынок, видели всё по телевизору. И поверь нам, ты правильно поступил, Ку Цзыма, и по-настоящему достойно.

– Да, Кузьма, мама права. Хотя она и плохо говорит по-русски, думаю, ты её хорошо понял, и мы очень надеемся, что ты постараешься не слишком сильно переживать о случившемся, – поддержал её Ку Шанюан.

Постаравшись улыбкой подбодрить своих родителей, Кузьма неспешно оглядел комнату и, заметив на столике какой-то свёрнутый в трубочку лист бумаги, подошёл к нему и, взяв в руки, поспешно развернул. Мама неслышно подошла к своему сыну и обняла его.

– Как будто всё случившееся тогда на небе я теперь вижу наяву, – тихо проговорила она, глядя на лист. – После небольшой паузы, она осторожно пояснила сыну: – Приходил Кирилл и передал этот рисунок нам от Святослава.

–Твой папа с Валентином Николаевичем просили передать тебе через Кирилла, что они поехали в тайгу, чтобы привезти твоё свидетельство о рождении, уцелевшее тоже чудом в той авиакатастрофе, – добавил Ку Шанюан.

Видя по-прежнему тревожное состояние сына, Юй Лоу постаралась успокоить его:

– Он скоро обязательно вернётся.

После небольшой паузы Ку Шанюан извинительно добавил:

– Мне, сынок, очень совестно перед Святославом за то, что не застал нас. Извини нас, что так вышло, но в нашей беседе с ним раньше я обещал ему никогда не разлучать вас. Понимаешь, мы с мамой долго думали, как нам быть в этой ситуации – он ведь тоже считается твоим папой. Видишь ли, ты и Святослав, жившие постоянно там в тайге вместе, жить без тайги и друг без друга уже не сможете. Твоя мама, пока ждала тебя, сильно болела, и новая разлука с тобой будет для неё невыносимой. А моя государственная служба не позволит сейчас быть рядом с вами и поэтому, сынок, я решил поступить так. На днях я посоветовался со своим руководством и оно, ввиду необычности нашей семейной ситуации, поддержало меня полностью в моём предложении. После узкого совещания по моему вопросу мы отправили правительству России письмо-просьбу о разрешении твоей маме – гражданке Китая – находиться неопределённое время по семейным обстоятельствам и рекомендации лечащего врача в выбранном ею месте на территории России. Дело в том, что российский закон устанавливает для всех иностранцев строгие сроки пребывания в стране, превышать которые нельзя, но наш случай – редкое исключение.

Посол в разговоре был немного взволнован, поэтому сделал небольшую паузу, чтобы глотнуть воды, а потом продолжил:

– В письме мы объяснили, что твоей маме необходимо всё время находиться рядом с тобой для её полного выздоровления, а ты не можешь в данный момент по моральным соображениям оставить своего приемного отца одного. На днях я должен получить ответ на это письмо, который, я очень надеюсь, будет положительным и вы с мамой вскоре сможете поехать вместе в тайгу к Святославу, а я буду вас часто навещать. А когда завершится моя служба, то тогда сможем все вместе и на свою родину отправиться. Впрочем, об этом мы со Святославом конкретнее поговорим, так как хотим и его к нам в гости пригласить. Он ведь нам теперь очень дорог, и взять тебя с собой без его согласия мы не имеем права.

После этих слов мужа Юй Лоу подошла к нему и, обняв его, сказала: «Спасибо!»

Обрадовавшийся Кузьма подошёл тут же к родителям и, обняв их, осторожно сказал о своём желании:

– Папа и мама, у меня есть ещё один хороший друг. Он помогал мне искать отца. Его зовут дядя Саша. И я очень хочу, чтобы он к нам пришёл, и чтобы вы его увидели. Он хороший человек.

– Твой хороший друг, Ку Цзыма, и для нас хороший теперь человек, – сказал в ответ Ку Шанюан. – Обязательно приглашай его. Мы очень рады будем видеть того человека, который в трудный период твоей жизни не остался безучастным к судьбе нашего сына – к твоей судьбе, Ку Цзыма.

– А у него ещё племянник есть – он тоже очень хороший человек. Он со своим другом, который делает концерты, однажды, когда меня хотели убить, мне очень помогли. Если бы их тогда не было бы вовремя рядом, меня бы тоже сейчас не было рядом с вами. Я его тоже очень хочу позвать, – попросил Кузьма.

– Я рад, что у тебя есть хорошие друзья, к тому же ещё и твои спасители. Мы с мамой будем рады им у нас в гостях, – ответил посол.

Как и было условлено заранее, вечером к посольству подошли Сан Саныч и Всеволод, и Кузьма познакомил родителей со своими друзьями. За чаепитием их совместная беседа была дружественной и непринуждённой. Сан Саныч с особым своим юмором подробно рассказывал, как он познакомился с Кузьмой, и в ходе его рассказа все радостно от души смеялись. До позднего вечера разговаривали они и о многом другом. Потом гости, попрощавшись, ушли, а Кузьма стал не спеша собираться в дорогу. Лёг спать он уже поздно – за полночь, но всё равно долго не мог уснуть: нахлынули воспоминания о Святославе и об их таёжной жизни. Где-то в глубине души Кузьма осознавал, что тайга стала для него теперь самым дорогим местом, и что вряд ли он когда-либо сможет навсегда её покинуть. Опережая события, он с радостью представлял, как на днях снова окажется в лесу и, вдыхая вновь терпкий таёжный воздух, прокричит, широко раскинув в приветствии руки: «Ура! Я снова у себя дома!», а огромные таёжные деревья ответят ему, приятно прошелестев.

Глава 23

Снова в тайгу

В то время, как Кузьма готовился отправиться в скором времени в тайгу, Святослав и Валентин уже прибыли, наконец, туда. Вертолёт, доставивший их на место, специально приземлился по просьбе Святослава на поляне, расположенной вдалеке от водопада – в целях «конспирации», как любил говорить Святослав. Попрощавшись с пилотом, мужчины, закинув за спину рюкзаки и взяв в руки сумки с вещами, двинулись по петляющей тропинке в направлении реки.

– Ты не обессудь, что я решил сначала побывать в гостеприимном жилище Никиты. Видишь ли, там припрятаны все сохранившиеся во время авиакатастрофы документы Кузьмы. Ну и конечно, что важно очень, ты там, как следует подлечиться, словно в санатории, сможешь, и отдохнуть с дороги. А то, вижу, у тебя нога болит – еле тащишь за собой, да и вид такой измученный, как будто ты только что вагоны с углём разгружал, – пошутил Святослав, оценивающе осмотрев своего друга.

– Эта усталость, что ты точно подметил, у меня, наверное, от непутёвой моей жизни, – искренне отшутился Валентин.

– Почему непутёвой? Я в этом не согласен с тобой. Потому что, думаю, что совсем не каждому представители других стран вручают такую особую награду, как герою их страны, – с уважением заметил Святослав.

– Знаешь, Свят, что я тебе скажу. На старости лет эта награда, конечно, приятна, но она на закате жизни, словно игрушка для ребёнка, – заметил Валентин Николаевич.

– Слушай, а тебе что, во Францию эту самому лично за наградой лететь надо будет? – поинтересовался Святослав.

– Да нет. Недели через две мне её вручат у нас в России в Москве, в здании ихнего, кажется, посольства. Поэтому вот Кирилл и отправился туда разузнать подробно обо всём. А когда же узнает, то приедет и подробно расскажет, где и как меня будут награждать, и с какими, как говориться, почестями. – Валентин, помолчав, потом немного печально и в задумчивости произнёс: – Как же всё-таки странно многое в жизни устроено, Свят. Я имею в виду вообще, в смысле времени, которое так иногда хочется хоть чуточку вернуть, – пояснил Валентин. – Но… всё уходит безвозвратно…

– Отбрасывая твой такой настрой на жизнь во времени, всё же я рад, что у меня есть такой героический друг – личность, заслуживающая огромного уважения, – уловив нотки грусти в голосе Валентина и стараясь подбодрить его, сказал Святослав.

– Ну, про личность ты, конечно, загнул. А вот, что я друг тебе – этому я рад, – с улыбкой поблагодарил Валентин и добавил: – И, знаешь, я ведь за такую долгую жизнь тоже, кроме тебя, друга не приобрёл. Хотя товарищей и хороших знакомых у меня, ох, как много.

– То, что ты почти полжизни провёл за пределами цивилизации, может, это и не так уж страшно, я думаю. Это я говорю по той причине, что ты, Валя, и там, на зоне, как всегда оставался человеком. Ведь ты очень многим там, если так выразиться, помогал выживать и поддерживал многих, чем мог. Поэтому, я думаю, что очень многие, кто оттуда выходил, тебя всегда вспоминали по-доброму. И, знаешь, Валя, ведь человек, если разобраться, часто и живёт для памяти. Ведь человеческая жизнь, а также жизнь всего живого на этом свете, так коротка. Добрая память, мне кажется, и есть самая высшая для человека награда.

– Спасибо тебе за такие, Свят, слова, – искренне признался Валентин. – И вправду ведь, что в целом, я думаю, жизненный итог у меня получился действительно вроде неплохой, хотя и чуточку трудноватый немного, но… Я где-то слышал, что страдания оттачивают ум, поэтому…

Сказав это, Валентин замолчал. Святослав, почувствовав такое состояние своего друга, тоже решил помолчать, думая уже о своей жизни, связанной с Валентином после знакомства с ним. Дальше они шли не спеша в полной тишине, нарушаемой только щебетанием птиц и шелестом густой листвы, по-видимому, понимающими состояние двух счастливых по-своему существ и поддерживающие их настроение своими звуками…

– Скоро придём, – прервав, наконец, тишину, сказал Святослав. – А когда же, Валя, войдём в покои Никиты, ты поймешь, что жизнь, оказывается, прекрасна не только на этом свете, но и под землёй. А когда же побудешь пару дней там, под землёй и выйдешь оттуда воскресшим, то и вовсе поверишь в потусторонний мир… А потом, когда окончательно поставишь свои силы на место и приведёшь себя в порядок, тогда и на могилу Фёдора сходим: она находится совсем рядом с охотничьим домиком твоего брата. Не обижайся, что сразу туда тебя не веду. Мне действительно очень хочется, чтобы ты немного подлечился. А там, куда мы сейчас с тобой идём, ты действительно почувствуешь себя, как у Христа за пазухой. Знаешь, Валя, я не истовый верующий, но я точно знаю, что Господь приходит к человеку всегда тогда, когда он уже почти ни на что не надеется. Хотя, конечно, о Христе вообще, если честно признаться, первоначально я стал немного понимать, когда однажды занялся реставрированием икон, и делал это с того раза всегда с необъяснимой радостью. От взгляда на лик Творца, мне всегда почему-то становилось на душе тепло, и от этого сами по себе начинали идти слёзы, как будто очищая изнутри душу. И в эти такие свои состояния я и начинал делать свои выводы о вере в Бога. Ты не сочти меня за фанатично верующего , но в голову тогда приходили мысли о том, что такое состояние радости приходит от соприкосновения с какой-то неземной теплотой в солнечном санатории, отчего всегда появляется состояние объять вдруг необъятное, рыдая от какого-то необъяснимого счастья. Это словно как прикосновение к познанию, открывающее именно тебе по секрету источник какой-то огромной любви неземной. Любви не к человеку, животному или предмету, а, скорее, какое-то проникновение в таинственную суть, отчего хочется быть лучше и чище, чтобы при этом раствориться в состоянии этой сокровенной любви…

Говоря это, Святослав даже, показалось Валентину, почти не дышал, уйдя в какое-то своё особое душевное состояние.

– И ещё, Валя, я об одной мысли хочу с тобой поделиться: я всегда восхищался всем творением Творца везде и вокруг. И знаешь, я всегда удивлялся и по-прежнему удивляюсь тому, как любое движение – начиная с вращения планеты и заканчивая ходом муравья – идеально точно выверено? И верую тому, что нашими душами тоже кто-то сверху руководит или, может, что-то руководит… Как можно выразиться, какое-то есть, наверное, вечное абсолютное некое совершенство, за завесу которого нам заглянуть даётся только в виде небольшого прикосновения – ощущения, что кто-то есть над тобой, отчего приходит радость на душе, что ты под чьей-то опекой.

В ответ на такие мысли Валентин Николаевич только и смог, что по-отцовски, в знак согласия с ним, обнять Святослава:

– Я бы в жизни всё отдал, если бы хоть кто-нибудь смог мне объяснить, как всё было выдумано впервые, и с чего началось всё живое и неживое во Вселенной; кто и как на самом деле и с чего всё это придумал и сотворил с самого начала. Такие мысли особенно часто меня навещали там, под землёй, в пещере, где меня начинало в это время окутывать какое-то блаженство, и как в раю тут же начинали приходить мысли о вечности и сущности жизни земной.

– Да, я вижу, Свят, что там, по твоим словам, в твоём подземном жилище получается самый настоящий санаторий, – заметил с лёгкой улыбкой Валентин.

– Тот, кто меня там с Кузьмой приютил – мне будет всегда очень теперь дорог. И я за это очень аккуратно слежу и ухаживаю за его могилой и могилой его мамы, – продолжил свой рассказ Святослав. – Конечно, может, всё, о чём я тебе говорю, как-то выглядит со стороны сентиментально. Но, поверь, такой любви между матерью и ребёнком, как у них, я постоянно завидую белой завистью. Конечно, я не видел воочию их жизнь вместе в их семейном сосуществовании, но большого воображения для понимания их добрых взаимоотношений и не надо, чтобы всё это представить: достаточно посмотреть на скульптуры его матери и на то, сколько он их сделал – одна живее другой. Если бы ты видел, как в последние минуты перед смертью он, умоляя, просил быть похороненным рядом с ней. И я рад, что тогда понял, о чём он меня просил и тому, что выполнил его просьбу, похоронив его рядом с самым близким и дорогим ему человеком. И я всегда буду помнить о том, что без Никиты нас с Кузьмой давно уже не было бы в живых.

– Я, Свят, конечно, слышал о том, что где-то на свете есть существо – нечто среднее между обезьяной и человеком, во что я, честно говоря, не верил до сегодняшнего дня. Когда ты говоришь, что ты его не только видел, но и, можно сказать, даже породнился с ним, то это, конечно, окончательно меняет моё отношение к таким слухам, услышанным от людей мной когда-то! – искренне признался Валентин.

– Знаешь, если рассказать об этом кому-нибудь, то сразу сочтут сумасшедшим, – продолжил, улыбнувшись, Святослав.

– А зачем вообще кому-либо говорить о вашем с Кузьмой волосатом друге и о его с мамой жизни под землёй, а также о том, каким способом он оставался, что для меня загадка, всегда невидимым в тайге для людей, – размышлял Валентин.

– Кстати, мы потом когда-нибудь втроём сядем и обстоятельно поговорим, как и нам сделать так, чтобы никогда и никто посторонний вообще в будущем сюда не проник. Ведь теперь нам предстоит много раз туда, в пещеру, входить и оттуда выходить. Ради их покоя нам тоже надо быть всегда осторожными. Раз Никита всегда умудрялся быть незаметным, то и нам, я думаю, это будет нетрудно сделать. А для этого мы будем поступать, как её хозяин.

– А он что, тебе об этом своём секрете сам говорил? – удивлённо спросил Валентин.

– Нет, не говорил так, как мы с тобой. Но того, что он произносил, было для меня достаточно, чтобы догадаться обо всём. Видишь ли, я приметил кое-что в его поведении, когда он приводил нас в своей пещере в порядок после того, как спас от волков. Видишь ли, в скале со стороны реки есть одно небольшое незаметное отверстие, похожее на дыру в трубе, о чём я узнал уже после смерти Никиты, живя здесь в тайге. Так вот, когда я пришёл в себя, я заметил его тень: он сидел там, у этого самого отверстия, и что-то лепил, а с улицы в это самое время как раз через это отверстие слышались громкий устрашающий шум и какой-то непонятный свист. И тогда я увидел вдруг, как Никита встал, вытер себе медленно лицо огромными лапищами и пробормотал: «Ой-ой-ой!», после чего вышел быстро из пещеры и исчез. И так он делал не один раз именно тогда, когда снаружи доносились такие же звуки, и только тогда, когда было мрачно и темно снаружи.

– А, может, это просто совпадение? – засомневался Валентин.

– Видишь ли, Николаич, когда Никиты не стало, я, находясь однажды на том же месте, тоже услышал похожие звуки. И сразу я решил проверить, выйдя из пещеры, что это за звуки такие и свист этот непонятный. И вот, когда я выбирался наружу, то был напуган увиденным – там творилось что-то невероятное с природой. И тогда-то я всё и понял сразу: Никита выбирался в лес только в такую непогоду, когда ни одна живая душа не осмелилась бы оказаться в тайге, так как в это время природа неистовствует так, что очень трудно удержаться на ногах, – дал объяснение своим догадкам Святослав.

– Какой он был, оказывается, умный – твой «хозяин»! Слушай, Свят, вот ты говорил, что он с тобой как-то разговаривал. А если это так, то со своей мамой-то он мог, значит, о многом не спеша говорить за всю их долгую такую, по меркам тайги, совместную жизнь до её смерти, постепенно учась таким образом разговаривать. Ведь любая мама всегда хочет, чтобы её сын умел бы больше и лучше, чем она в таком же возрасте. От этого делаем вывод, что Никита становился с годами почти ничем не отличающимся от обыкновенного человека, кроме, наверное, повышенной волосатости на всём теле.

Выслушав это заключение, Святослав внимательно посмотрел на Валентина и с юмором произнёс:

– Слушай, Валя, а ты, оказывается, ещё и сентиментальный в жизни аналитик и, что удивительно, психолог хоть куда – высший класс!

Удивлённо и серьёзно посмотрев на друга, Валентин показал вдруг комичное лицо и, моргнув глазом, захохотал, заикаясь от безудержного смеха. Святослав, не удержавшись, тоже захохотал.

– Слушай, давай немного передохнём и пожуём чего-нибудь, а то от хохота есть захотелось вдруг. А потом пойдём не спеша дальше, – насмеявшись вдоволь от души, наконец, предложил Святослав, присев на траву.

– Давай! А то что-то силёнки стали почему-то покидать меня вдруг, – согласился, тоже присаживаясь на траву, Валентин.

Удобно расположившись, они немного перекусили, а затем с удовольствием даже вздремнули под лучами полуденного солнца и проснулись отдохнувшими и бодрыми.

– Ну что, Валя, нам совсем уже немного-то идти осталось: надо только всего лишь за тремя вон теми дубами повернуть налево и, никуда не сворачивая, пройти прямо где-то около километра. Совсем недалеко, правда ведь, до нашей пещеры? – с оптимизмом спросил Святослав. – Что нам с тобой этот километр, хотя и с большими зигзагами, когда мы с тобой уже столько протопали по жизни.

– Это, конечно, хорошо гулять по тайге не спеша, но нам всё равно надо поторапливаться, а то что-то, я замечаю, погода начинает портиться, – встревожился Валентин.

– Это, Валя, очень даже и хорошо, что погода скоро испортиться. Нам как раз в пещеру именно в такую погоду и надо будет пробираться, чтобы никакие лишние «глаза» это не увидели, – заметил Святослав.

– Так нам что, правда, только один километр осталось пройти? – уточнил Валентин.

– Да, где-то около того. Но, имей только в виду, что для тайги – это очень, и очень много. А когда на улице непогода начинает разгуливаться, а также ночью, этот километр может показаться вечностью, – пояснил Святослав. – В такую же вот именно непогоду я, как сейчас помню, и встретил Никиту в первый раз. В тот злополучный час, когда он, словно призрак, появился передо мной, у меня от страха душа словно в самые пятки провалилась. Тогда я, ох, как сильно испугался. Представляешь, только что снял выжившего в катастрофе ребёнка с дерева, поворачиваюсь, а тут стоит волосатый человек напротив меня, можно сказать, совсем рядом со мной, и горящими, наводящими ужас, глазами, смотрит, уставясь, на меня внимательно и не шевелясь, – поделился со своим другом холодящими душу воспоминаниями Святослав.

– Слушай ты, не пугай меня, а то с возрастом становлюсь пугливый. Давай лучше где-нибудь укроемся – дождик вон начинает уже накрапывать. А то как начнёт по-настоящему лить – до нитки намокнем с тобой, – предложил, предостерегая, Валентин Николаевич.

– Ладно, давай, пусть будет по-твоему. Укроемся вон под тем лежащим плоским дубом. Хотя, если честно, я к такой погоде давно привык. Но имей в виду, соглашусь на отдых только по той причине, что ты – ветеран и, к тому же, можно сказать, без пяти минут герой Франции. Таких друзей особо беречь надо.

– Да ты, я смотрю, Святослав, ещё, оказывается, и великий подхалим! – шутливо произнёс Валентин.

– Эх, Валя… Валя… Друг ты мой. Я ведь только с тобой – такой смелый весельчак, и только с одним тобой могу без умолку о чём угодно говорить, не боясь быть не понятым в своей наивности.

– Свят, добрая ты душа, я вот слушаю тебя и думаю – что бы я без тебя на зоне делал, да и сейчас – в старости. Я благодарен судьбе, что встретил тебя – хорошего парня с таким красивым именем, – искренне признался старик.

В ответ на такое доброе признание друга, Святослав слегка улыбнулся.

– Валя, а ты знаешь, ведь у меня в юности было и второе имя, которое я взял в память об одном прекрасном человеке, – сказал неожиданно к удивлению Валентина Святослав.

Чтобы Валентин не успел на него обидеться за то, что не до конца был с ним когда-то откровенен, Святослав извиняющимся тоном тут же продолжил:

– Не обижайся, что не говорил тебе об этом раньше. Просто не было удобного случая, чтобы поговорить об этом. А сейчас как раз именно тот случай. Я хочу тебе кое-что о себе рассказать и, конечно, о нём. Понимаешь, Валя, по молодости, ещё до того как у меня появились склонности к рисованию, я чем только не увлекался, но, как это часто бывает у многих людей, своего дела всё так и не находил. Везде, таким образом, можно сказать, помотался и вот однажды, не молодой уже, в поисках своего любимого дела оказался случайно в Ленинграде. По приезду, как в таких случаях часто бывает, меня «обчистили». Оставшись после этого в большом городе без средств к существованию и без еды, полуголодный, долго бродил я по городу, думая, как быть дальше. В конце концов, устав как собака от своей такой питерской жизни в поисках места под солнцем, я случайно оказался у здания ТЮЗа. Постояв, пританцовывая от сильного под тридцать градусов мороза, я осмелился войти со служебного входа вовнутрь и попроситься на вахте, ни много ни мало, посмотреть спектакль. И, знаешь, как ни странно, я был понят в своём желании. Сидевшая на вахте добрая и интеллигентная женщина – видно было, что это коренная, уже в возрасте, жительница Ленинграда – посмотрела на меня излучающими доброту глазами и сочувственно произнесла: «Мальчик ты мой, ну, конечно, пущу». А потом, заметив как я дрожу, произнесла по-матерински, словно родному ей человеку: «Заодно ты там как следует и согреешься. А сейчас, пока спектакль ещё не начался, составь мне компанию, попей со мной чаю». Выпив целых четыре стакана чая с печеньем и от этого сразу вдруг согревшись, я поблагодарил эту заботливую женщину. А потом, благодаря ей, я оказался в зале. От неё я узнал, что спектакль называется «Гамлет». Таким вот образом я впервые в своей жизни оказался в настоящем театре. В антракте я сразу побрёл в туалет, где кроме меня, к моему удивлению, находился только один человек. Стоя рядом с ним и думая о том, что мне негде будет переночевать, я от безысходности своей ситуации осмелился обратиться к нему с прямой просьбой: «Вы извините меня, но не могли бы вы позволить мне хоть одну ночь переночевать у вас дома?» И знаешь, Николаич, как ни странно, этот вопрос нисколько не удивил его. Он без промедления и, даже не взглянув на меня, ответил после небольшой паузы: «Меня зовут Саша Майстренко, историк по образованию. А как вас зовут?» Я быстро ответил: «Святослав. Пока никто в жизни». «Вот и познакомились, хотя и в таком «цивильном» месте. А что вам негде ночевать это не беда, можно и у нас. Хотя в квартире нас много проживает, но, думаю, что диван и горячий ужин для вас найдём. А потом посмотрим как вам дальше помочь. Ну а потом вы уже сами будете думать, кем стать по жизни… Наш город разных людей принимает».

И вот, вечером того же дня я оказался в гостях в ленинградской семье Майстренко. До сих пор я с огромной благодарностью вспоминаю эту семью. У Саши был старший брат – Сергей Майстренко. К нему утром пришёл его друг и коллега по работе Гультов Сергей. Оба они были археологами. Познакомившись со мной, Сергей после короткого разговора с другим Сергеем, неожиданно обратился ко мне: «Вы можете некоторое время для начала у меня пожить». Я, Валя, вначале от такого предложения даже немного растерялся. Но потом, поблагодарив его, согласился. И уже, спустя час, я оказался в его двухкомнатной квартире, где вдруг почувствовал себя абсолютно счастливым человеком. Валентин, понимаешь, эта такая неожиданная встреча с Сергеем во многом поменяла меня. Во-первых, до этого я книг почти по-настоящему не читал и никаких картин тоже по-настоящему не видел. Также до этого ничего вообще не слышал про классическую музыку и про всё такое, связанное с искусством.

В одной из комнат его квартиры он жил со своей женой, а вторую предоставил мне. Представляешь, совсем незнакомому человеку он отдал, как родному человеку, свою часть жилья. И это была не просто комната – это была, можно сказать, минибиблиотека с картинами на стенах. Когда они уезжали с женой в экспедицию, а у археологов частые поездки – это обычная работа, я оставался один в пустой квартире полной книг по самой разной тематике и с упоением читал днями напролёт в полном этаком гордом одиночестве и в абсолютно полной тишине, так как квартира находилась немного ниже уровня земли. Кроме книг в квартире, конечно же, было много разных археологических находок с подробными описаниями дат и места их находки.

А когда же Сергей со своей женой обратно приезжал с экспедиции, то вечерами часто у него собирались его коллеги по работе, где они почти до самого утра разговаривали и часто по-дружески, доказывая каждый свою правоту, спорили. А я же в это время сидел в их кругу и, представляешь, Валя, чувствовал себя чуть ли не «профессором археологии», – Святослав засмеялся, а потом продолжил свой рассказ: – И знаешь, что меня всегда больше всего удивляло. Это то, что они даже взглядом не показывали никакого неуважения к моему, так сказать, присутствию с умным видом среди них.

В дни, когда Сергей оставался дома вне работы, то он часто очень осторожно и ненавязчиво начинал заниматься моим образованием. За то время, что мне посчастливилось пожить у него, я многое обрёл в смысле познания искусства во всех его проявлениях, за что я очень ему благодарен. Он всегда без всякого нетерпения и без всякой грубости старался всё обстоятельно и спокойно объяснять. А когда же мы вдвоём с ним выходили гулять в город, он любил часто повторять: «Я хочу тебе показать наш город совсем с другой стороны. Ты его сейчас увидишь не только с той стороны, с какой видят его в основном все, так как хочу показать тебе невидимую для многих, закулисную его сторону». Он часами мог рассказывать о каждом старинном здании, много и с интересом описывая его историю. А при поездках на трамвае, он, показывая взглядом на какое-нибудь необычное здание, тихим и внятным голосом любил так же с интересом объяснять мне в каком году оно построено и кем из архитекторов. Также добавлял, кто из выдающихся деятелей там жил в прошлом с рассказами о многих интересных случаях, относящихся к тому периоду. У него был также для меня ещё один интересный способ проводить экскурсии по истории, который мне особенно очень нравился. Как все знают, часто люди старую мебель после смерти своих пожилых родителей выбрасывают на свалку, не задумываясь совершенно о том, какую ценность представляют собой все эти вещи. И вот, когда мы вдвоём подбирали у мусорных баков выброшенную «историческую» мебель, он говорил, например, так: «Посмотри, что здесь написано. Этот стол, здесь записано, сделан в начале восемнадцатого века – 1730 год». Затем, подбирая уже другую историческую ценность, он, оценив её, говорил: «А это конец восемнадцатого века». Таким образом, мы с ним находили не одну ценную реликвию. И эту понравившуюся нам и почти совсем в хорошем состоянии мебель мы брали с собой, неся её вдвоём чуть ли не с три или пять километров по городу в квартиру, которая со временем становилась похожей на исторический музей.

Как-то в один из вечеров я заметил, что он находился в особом настроении и был чисто побрит, хотя обычно он всегда носил бороду. Он стоял перед зеркалом и долго смотрел на своё отражение, иногда поглядывая через дверь в другую комнату, где лежала его приболевшая жена, а потом заговорил с как-то по-детски, словно ребёнок: «Как я давно не видел себя таким. Какой я, оказывается, совсем ещё ребёнок без бороды». А потом тихо добавил: «Если б ты знал, как хочется сейчас побыть хоть немного с мамой». Мы с Сергеем проговорили почти весь вечер и ночь до самого утра о его жизни, и о моей, конечно, за бутылкой вина «Кабарне», а если быть точнее, за глинтвейном. Он любил этот тёпло-горячий напиток и часто себе готовил. Этот разговор отчётливо и надолго сохранился в моей памяти. После того вечера Сергей стал для меня каким-то по-настоящему близким другом, чуть ли не братом. Но наша с ним дружба скоро, к сожалению, прервалась после того, как он переехал неожиданно быстро в другое жильё. Видишь ли, я однажды прихожу, а его уже нет. Я его квартиру тоже тут же покинул. Конечно, я бы мог спросить у Майстренко его новый адрес, но как-то неудобно было. Ведь я и так у него достаточно пожил. Как говорят, пора и честь знать и совесть иметь. И вот, наши с ним пути, к сожалению, на очень долгое время разошлись. А в память о нём я стал себя именовать во время знакомства Сергеем. После отсидки и жизни в тайге мне очень хотелось его увидеть, и я решил, что обязательно должен найти его, но вскоре, к своему разочарованию, я узнал, что он совсем недавно умер. Как мне было жаль, Николаич, если бы ты знал, что нет теперь в живых прекрасного этого человека – моего настоящего друга. Ведь благодаря только его стараниям я стал понимать окружающую жизнь по-другому и стал художником. Я вдруг тогда почувствовал, что потерял в жизни что-то невосполнимое. Мне было горестно на душе, что я потерял своего первого учителя по культуре и искусству. И звали его Гультов Сергей Борисович… Вот так вот, Валя, бывает в жизни: ждёшь долго встречи, а потом находишь – но, оказывается, поздно уже…

Валентин Николаевич долго и сочувственно смотрел с грустью на Святослава, а потом тихо, как бы сам себе, произнёс: «Всё доброе, как часто в жизни бывает, Свят, раньше всех уходит. Наверное, так всегда было, есть и будет в природе человеческой. Фрукты ведь, что поспевают раньше, тоже красуются недолго, своей красотой заколдовывая нас, и зачастую быстро падают, или же мы их раньше остальных съедаем».

Мужчины, помолчав, посидели ещё немного, потом встали и побрели дальше. Остаток пути им пришлось пробираться через густо растущий кустарник. Кусты росли так плотно, что пробираться сквозь них оказалось не так-то просто. Когда же они наконец выбрались из зарослей и ускорились, то ноги сами по себе вдруг как-то легко понесли их. Вероятно, помогал сильный ветер в спину. Валентин Николаевич тоже прибавил скорость, решив таким образом не отставать от своего более молодого друга. Несмотря на дождь и небольшую усталость, он всё-таки был счастлив в глубине души, повторяя сам себе. «Господи, как долго я ждал этой минуты! Теперь я снова – человек», – тихо шептал старик. – «Как я счастлив сейчас. Спасибо тебе, Господи!»

Глава 24

«Рай» под землёй

А между тем непогода всё усиливалась, и последние метры пути давались Валентину Николаевичу всё труднее и труднее, но он всё равно старался не падать духом и сохранять бодрость.

Наконец перед их взорами стал появляться водопад, который вскоре открылся им во всей своей красе и мощи. Святослав быстро подбежал к водопаду, спустился резво вниз и помахал рукой Валентину рукой, мол, давай, Валя, скорее тоже спускайся. Но его пожилой друг не спешил, а следовал за Святославом не торопясь, осторожно переставляя свои неуклюжие ноги поочерёдно с одного выступа на другой и крепко удерживаясь руками за шероховатые камни и веточки, чуть тяжело и немного с хрипами дыша при этом.

– Ну что, Валя, вперёд, в атаку! – скомандовал Святослав.

– В какую, к чёрту, там атаку? – с юмором крикнул Валентин. – И без того я еле живой.

– Ничего, потерпи. Там, за водопадом тебя дожидается настоящий рай! Шагай за мной шаг в шаг, – поддержав за руку своего друга, который спустился наконец вниз, сказал Святослав громко. – Не забывай только под водой, не мешкая, быстро проскакивать. А уже там как-нибудь с тобой наверх вскарабкаемся, – прокричал весело Святослав, давая последние указания в завершении их маршрута перед входом во «врата» пещеры.

Говорить им приходилось громко, буквально даже временами и кричать, так как шум падающей воды почти полностью заглушал их голоса. И вот, наконец, настроившись и сделав глубокий вдох, они быстро шагнули под падающую сплошной стеной воду. Преодолев водную преграду, Святослав помог Валентину взобраться наверх, и оба оказались в пещере. По её туннелю они начали медленно пробираться вглубь пещеры, которая пугала своей загадочной тишиной и наполняла лёгкие такой чрезмерной сыростью, что хотелось набрать в них всё больше и больше, по мере продвижения, воздуха. Пройдя последнюю часть пути, через какое-то время они оказались в одном из её гротов.

– Ну что, Николаич, вот мы и прибыли, – торжественно произнёс Святослав.

– Так здесь же сплошной и полный мрак, – заметил Валентин.

– Это тебе на первый взгляд так кажется.

– И куда мне теперь в этой кромешной тьме себя деть? – спросил Валентин Николаевич слегка разочарованно.

– Куда хочешь, но далеко всё равно никуда не податься тебе. Так что никуда от меня не денешься и не скроешься – кругом одни только стены. А если же без шуток, то, давай, включи фонарик, сядь и всё не спеша кругом осматривай. В общем, короче говоря, передохни немного, – предложил Святослав. – А я же в это время потихоньку словами буду гостеприимно знакомить тебя со всеми здешними прелестями и, клянусь, что уже с завтрашнего дня тебе не будет хотеться отсюда уйти. И ещё мне тебе хочется добавить к этому одну важную вещь: здесь будет спаться в два-три раза лучше, чем там, наверху; а после двух суток и совсем почувствуешь себя, словно заново родившимся.

– А если я вовсе и не проснусь. Что тогда? – решил пошутить Валентин.

– Разбужу силой. Главное, надо себе здесь уяснить – что здесь ты вне зоны цивилизации. Ты здесь под полной опекой матери-природы, которая тебя в своих «покоях» никому и никогда в обиду не даст.

– Я, Свят, всё мог себе представить, но такого… – удивлённо протянул его друг.

– Ничего, ты очень даже скоро полюбишь это место. Только вот я тебя, Валя, хочу предупредить – что тут неподалеку, метрах в пяти, покоятся Никита с его мамой, и поэтому не пугайся, если что…

– Здесь что, рядом их могилы?

– Да, это место их покоя, –подтвердил Святослав.

– Это даже очень и хорошо, что мы не одни. Не страшно будет жить нам с тобой здесь временно, – с юмором подытожил Валентин Николаевич своё отношение к пещерным обстоятельствам.

– Я так и знал, что ты так скажешь. Знаешь, Валя, как ни странно, но когда я нахожусь здесь, то всегда приходит ощущение, как будто меня нет, словно я с ними под землей. И в то же время, мне кажется, что слышу и чувствую их здесь, словно живых, а они так же ощущают, что меня чувствуют словно живого. А с другой же стороны, живя здесь, я чувствую, что не я, а они, как будто наяву, со мной живут. Может это так незаметно земная жизнь уже начинает угасать во мне. А может, Валентин, жизнь моя и вовсе совсем уже в стадии угасания? – сказал Святослав, и не в силах больше сдерживать эмоции, начал издавать короткие всхлипывания, которые постепенно перешли в откровенный плач.

Понимая его состояние, Валентин по-отцовски обнял его и тихо промолвил:

– Поплачь, Свят, поплачь… Меня стыдиться не надо. Если человек от сердца плачет, значит, он не потерял себя. Все мы – дети… Я тебя, ох, как хорошо понимаю.

И неожиданно вместе со Святославом Валентин Николаевич тоже заплакал, не в состоянии больше сдерживать своих чувств. Но это был не обычный в нашем понимании плач. Он походил, скорее, на стон души – звуки, издаваемые вперемешку с выдыхаемым воздухом, как бы выплескивали все тяготы жизни из нутра человека, проведшего почти полжизни в условиях, жизнь в которых можно назвать одним словом – «существование». Суровость этих условий заставляла постоянно подавлять все свои желания и научила раз и навсегда сдерживать любые эмоции. И лишь сейчас, сидя рядом с единственным своим близким другом, Валентин мог позволить себе излить душу в слезах. Он давно разучился плакать так, как плачут все люди. Вместо обычного плача получалось лишь только одно – заунывно и жалобно стонала израненная душа, издавая звуки подобные звучанию струн горько и печально звенящей гитары. А слёзы шли сами по себе – суровость жизни ещё не успела их заглушить насовсем. Тихо всхлипывая сквозь слёзы, он снова заговорил:

– Свят, дорогой мой человек. Я хочу сейчас перед тобой снять с души один мучающий меня грех и попросить у тебя прощения. Не держи на меня зла за то, что я тогда направил тебя к брату в тайгу, послав тебя, можно сказать, в ад. Понимаешь, после того как мы тогда на зоне с тобой разошлись, я с той поры больше никогда спокойно не спал. И с того самого времени я без тебя, честно тебе признаюсь, как будто осиротел, вмиг став одиноким. И начинал очень чувствовать себя виноватым перед твоей мамой, с кем в детстве был очень дружен. Винил себя за то, что я отпустил тебя тогда от себя. Я очень хорошо себе представлял, как тебе в тайге жилось не сладко. А теперь, узнав от тебя, как ты жил с маленьким ребёнком без крыши над головой, без еды, и вообще ужаснулся. Такого даже врагу не пожелаешь. Одно меня успокаивает: спасибо, что судьба послала вам вовремя спасителя – волосатого человека и спасла тем самым вас от верной гибели.

Выслушав исповедь своего друга, Святослав после небольшой паузы улыбнулся и, нервно засмеявшись, проговорил:

– Валя, Валентин, дружище ты мой дорогой, ты вообще выбрось это из головы и не думай совсем об этом. Я, наоборот, тебя вспоминал всегда только с добром. И всегда твоё присутствие в моих мыслях, где бы я ни находился, очень помогало мне в трудные минуты таёжной жизни. А за то, что здесь, в тайге, я нашёл Кузьму, без которого моя жизнь уже не имеет смысла, и нашего друга – медвежонка, кто привносит в нашу с Кузьмой жизнь радость, я особо тебе благодарен. К тому же и ещё в одном я тебе благодарен. Понимаешь, в этом аду, как ты выразился, есть и обратная сторона жизни. Здесь, Валя, я обрёл необъяснимые душевные ощущения, которые хочу только тебе по-свойски объяснить, так как только ты меня понимаешь по-настоящему. Так вот, как известно, природа сама по себе часто бывает суровой. Когда она сжимает тебя в своих суровых объятьях, ты вмиг превращаешься, порой, будто в ледышку, и только биение твоего сердца продолжает согревать тебя в это время, давая шанс остаться живым. А когда, наконец, наступает теплая пора, то она тебя отпускает и говорит с лёгкостью: «Ты теперь часть меня. Живи и не беспокойся. Ты выдержал мои крепкие объятия, и я тебя теперь всегда буду оберегать. Ты этого заслуживаешь». И, представляешь, Валька, я всегда чувствовал это чье-то влияние на меня, и этакая необъяснимая защита постоянно мне помогала. Без неё я бы давно сгинул в могилу. Может, это мой ангел-хранитель? Если это так, то я преклоняю перед ним голову в благодарность за то, что он сохранял меня, внимая моим душевным мольбам в периоды безысходности здесь. Я тогда уже начинал понимать: любая суровость – это, в какой-то степени, вход в родство с природой. Я думаю, и ты в своей нелёгкой жизни тоже оказывался когда-то в чьих-то таких объятьях. Я теперь знаю, что природа в человеческой судьбе всегда бывает с теми, кто особенно нуждается в ней. Я благодарен судьбе, что я в тебе нашёл близкого себе человека, который нехотя или, наоборот, по доброму желанию помог мне познать это. Так что ни о каком своем грехе здесь ты не должен говорить.

– Ты этими своими словами сейчас, Свят, снял такой большой груз с моих плеч. Спасибо тебе за это, – облегчённо выдохнув, поблагодарил Валентин.

– Если бы ты не предложил мне эту жизнь в тайге, то я бы не оказался на месте авиакатастрофы в нужное время, и ребёнок погиб бы один от холода, голода и страха к следующему дню, вися на высоком дереве. И не было бы у меня, Валя, тогда Кузьмы. Ведь спасатели, наверное, только через пару дней нашли бы его на месте крушения самолёта и уже, к сожалению, не живого.

– Да, ты прав здесь, – подтвердил Валентин и мысленно ушёл в воспоминания о самой первой встрече со Святославом, после которой он уже не представлял своей жизни без него…

Когда Святослав появился на зоне, он выглядел как ходячий скелет – кожа да кости – и поэтому врачи из медчасти определили ему вначале щадящий режим. В один из начальных дней своего пребывания на зоне он лежал на «нарах» в бараке и, глубоко дыша, старался меньше шевелиться, тупо глядя в потолок. Валентин, пользуясь привилегиями авторитета, находился среди заключённых на особом положении и выходил на прогулки по своему желанию. В тот день он тоже предпочёл остаться без прогулки. Лёжа на правом боку и подперев голову ладонью, он с интересом рассматривал странного новичка.

Валентин уже почти засыпал, устав наблюдать за неподвижным совершенно парнем, как вдруг заметил, что тот наконец приподнялся, пошарил в своей тумбочке и, вытащив оттуда бумагу и карандаш, уселся на своей койке, облокотившись на спинку. Задумавшись о чём-то и покусывая кончик карандаша, он начал что-то едва слышно бормотать. Валентин с улыбкой удивления глядя на парня, решил пронаблюдать за ним дальше. На своём веку он ещё никогда не видел такого странного доходягу-зэка, который словно произносящий заклинание злой колдун невнятно бормотал что-то сам себе и при этом с такой силой кусал карандаш, что заметно было, как ходили желваки на его худой челюсти.

Продолжая наблюдать за ним, Валентин увидел, как тот с каким-то злобным остервенением стал резко водить карандашом по бумаге, при этом нервно и почти в голос смеясь. Похоже было, что новичок рисовал что-то особо важное для себя, но, видимо, результат ему не понравился, потому что парень неожиданно скомкал бумагу и, не разбирая куда, выбросил её прочь. Он пытался нарисовать что-то снова и снова, но каждый раз, не доделав работу до конца, неудовлетворённо комкал очередной лист с неоконченным рисунком и выбрасывал его, тут же принимаясь за следующий. В конце концов он настолько разнервничался, что буквально в один миг вскочил на ноги и, выплёскивая недовольство, стал разбрасывать все свои смятые рисунки в разные стороны, предварительно ещё раз со злостью скомкав их. Заметив пристальный осуждающий взгляд Валентина, он начал быстро собирать с пола скомканные им листки. С трудом добравшись до мусорного ведра, он без сожаления выбросил все до единого комки бумаги, потом вернулся к своей койке и, растянувшись, улёгся. Продолжающему с интересом наблюдать за ним Валентину стало так любопытно, чем так страстно увлечён новенький, что он сразу же встал с койки, не спеша подошёл к мусорному ведру и, аккуратно вытаскивая оттуда выброшенные комки бумаги, с улыбкой пожурил Святослава словно маленького мальчика: «Ты что бумагу портишь? Она тоже ведь, как и человек, всё чувствует, и тоже, наверное, обижается, когда её обижают таким образом».

– Может быть, и чувствует, – согласился Святослав.

– Не может, а точно… Вы мне позволите, сударь, поглядеть, что же это тебя так огорчило, – произнёс Валентин, немного иронично взглянув на парня, и начал медленно разворачивать один из бумажных комков. Он положил бумагу на рядом стоящий табурет и, осторожно разгладив помятости рисунка, стал внимательно его рассматривать. На листке было изображено лицо какой-то женщины, пристальнее всмотревшись в которое, Валентин неожиданно быстро стал разворачивать все остальные листки, с интересом и быстро поглядывая то на них, то на Святослава.

– Ты что, такой злой из-за этой красивой женщины? – наконец спросил Валентин.

– Из-за неё у меня жизнь поломалась, и из-за неё я здесь оказался, – честно ответил Святослав и осмелился спросить: – Что улыбаешься?

– На «ты» ко мне в другом месте будешь обращаться, – заметил Валентин: – А улыбаюсь потому, что красивая она и очень приятная на лицо, – объяснил Валентин.

– В молодости она действительно была красивая, а сейчас – не знаю. Хотя, все люди, когда молоды – красивы или кажутся красивыми. Мне всегда нравиться изображать их на бумаге такими, какими они были в молодости, и это, хочу признаться, мне легко даётся, потому и делаю это я всегда с большим удовольствием. Понимаете, когда я смотрю на любого человека в среднем или старшем возрасте, мне как-то легко сразу начинает представляться, каким он был в молодости. Когда же образ становится окончательно для меня чётким и ясным, тогда я сразу же приступаю его рисовать. А вот этот портрет, который у вас в руках, я рисую всегда тогда, когда мне очень тяжело на душе.

– Я заметил, наблюдая за тобой, что ты её, можно сказать, со слезами на глазах рисовал. Очень необычно как-то всё это. Раз ты такой мастак рисовать людей в молодости, то тогда скажи: а меня ты тоже сможешь без труда нарисовать таким, каким я был в молодости? – решил выяснить у новенького Валентин, продолжая не только с интересом, но с непрерывно нарастающим напряжением рассматривать рисунок, заставляя себя вспомнить, где и когда он мог видеть это лицо.

– Да я кого угодно могу нарисовать в молодые годы, – спокойно ответил парень.

– Раз так, то тебе, сударь мой, здесь цены не будет, – воскликнул Валентин в большей степени самому себе, так как его напряжённая мозговая деятельность по «сканированию» рисунка и совмещению его со всеми известными ему женскими образами всё ещё не завершилась. Но вскоре произошло, видимо, полное совпадение исходного и виртуального образов, так как на лице мужчины засияла радостная улыбка.

– Бумаги вот только нет, – с сожалением посетовал Святослав, отрешённо глядя в потолок.

– Этого добра мы тебе здесь целый воз вмиг найдём, – уверенно пообещал Валентин и тут же спросил: – Слушай, а скажи мне, ты где сам-то родился – в деревне или в городе?

– Я в городе, а мать же моя – деревенская.

– И откуда она родом? – насторожился Валентин.

Святослав, переведя взгляд на встревоженного собеседника, медленно начал произносить адрес своей матери, назвав подробно область и район, но Валентин, услышав только начало названия села, неожиданно перебил его:

– Дальше можешь не говорить, – и без всякой паузы отчеканил, по-отцовски заглядывая парню в глаза: – Значит так… Художник, – сказал Валентин, немного подумав, прежде чем назвать его этим соответствующим ему словом и определив ненароком его дальнейшую кличку в тюремной среде. – Пока я здесь на зоне в авторитете, с сегодняшнего дня ты будешь теперь под моей особой защитой. Почему я так делаю – это тебе знать совсем не обязательно, и поэтому вопросов лишних мне не задавай, – сказал в завершение Валентин, а про себя подумал: «Это как же судьба так может распорядиться – со мной в одном бараке сидит сын женщины, в которую я был с детства влюблён, и с которой в одной деревне не один год босоногой ватагой бегали».

Задумавшись каждый о своём, мужчины ещё некоторое время сидели в молча, окутанные безмолвным полумраком пещеры, пока Святослав не нарушил тишину. Он не спеша встал, прошёлся немного и тихо произнёс:

– Валя, я тебе всё о хозяевах этой пещеры рассказываю не для того, чтобы похвастаться, какой я, мол, замечательный, что старательно ухаживал за их могилами. Видишь ли, когда Фёдора не стало, и мы с Кузьмой поселились в пещере, я однажды очень сильно заболел. Меня стала бить крупная дрожь. Хорошо ещё, что Кузьма к этому времени крепко заснул, а то бы мог напугаться, видя такое моё состояние. Со мной такого раньше никогда не бывало, поэтому, когда стало меня колотить, я вначале не знал, что делать. А потом, не зная зачем, но я сразу почему-то пополз к могиле Никиты с его матерью и долго стал смотреть на неё. Тело моё по-прежнему колотило. Я не знаю, как это объяснить, но неожиданно, неведомым каким-то образом, в своём сознании я вдруг оказался как будто совсем рядом с этим людьми, отчего я увидел воочию, как будто живых, эту женщину и её маленького сына, сидящего у неё на коленях. Я очень ясно видел, как она с нежной любовью обнимала его. Видя их в своём таком видении, мне стало на душе так спокойно, что даже не передать словами тогдашнее моё состояние. Но вскоре моё блаженство вдруг неожиданно прервалось, так как, словно из какой-то глубины земли, мне послышался плач Кузьмы. Это помогло мне сразу очнуться от своего какого-то непонятного потустороннего состояния. Когда же я окончательно пришёл в себя, то почувствовал, что моя дрожь совсем прекратилась, и жар как рукой сняло. Может, это моя больная фантазия тогда так разгулялась, но такого состояния у меня больше никогда не бывало за все годы жизни в тайге.

Мне такое моё состояние трудно себе было объяснить, но после того самого дня, Валя, я почувствовал, что как будто породнился очень крепко с прежними обитателями пещеры. И сразу же после этого случая я при первой же возможности устроился под лучами света, которые иногда проникали сквозь свод пещеры, и с какой-то особой радостью принялся с воодушевлением рисовать портрет женщины с мальчиком в пору её молодости. А когда я выходил на улицу, то находил время продолжать работать над их портретом уже при свете солнца. Кстати, здесь хочется сказать, что в пещере я рисовал всегда, сидя на том же месте, где работал над своими скульптурами Никита – на табуретке около полуметра высотой, из многослойно сплетённых между собой веток, похожей на камень своим скучноватым видом. Видимо, он её сделал сам, соединив пластины из веток между собой одна над другой, как стопку в форме куба. Со временем это стало для меня жизненной потребностью. И представляешь, Николаич, когда я рисовал, то сожалел с горечью, что я не на месте Никиты, потому что мне так хотелось в это время оказаться маленьким и чувствовать, как меня обнимают ласковые материнские руки. И ещё я хочу сказать, что пока мы с Кузьмой жили в пещере, я рисовал постоянно одно и то же, как и Никита лепил когда-то всегда одну и ту же скульптуру здесь в пещере. Пойдём, я покажу тебе, где они похоронены, – прошептал Святослав и направился в сторону могилы. – Заодно покажу тебе их портрет, который я завершил только этой весной. Он установлен прямо над их могилой у креста.

Валентин не спеша последовал за ним. Подойдя к могиле, Святослав фонариком осветил портреты Никиты и его матери и обратился к своему другу:

– Валя, ты единственный и, наверное, последний в моей жизни, кому я показываю своё творение всех лет моей жизни в пещере. Эту свою работу я считаю важной и хорошей, как и отреставрированную когда-то мной икону Христа.

– Господи, мой Боже, так они же как будто воскресшие! – воскликнул Валентин, откинувшись от испуга чуть назад. Затем он дрожащей рукой всё же осмелился слегка дотронуться до портрета. – Свят, неужели ты так можешь воскрешать людей в рисунке? Причём совсем незнакомых тебе людей…

– Они, Валя, во мне, словно живые и хорошо знакомые мне люди, поэтому, может быть, такими, как ты говоришь, воскресшими и получились, – ответил Святослав и, аккуратно подправив стоящий у креста портрет, разровнял на могиле землю. – Пусть отдыхают. А сейчас, с их разрешения, я хочу привести тебя в порядок, а заодно и с их жилищем обстоятельнее познакомлю.

Находясь в таком умиротворённом эмоциональном состоянии, Святослав сразу направился к источнику, попросив Валентина следовать за ним. У пещерного источника Святослав проделал с Валентином те же самые водно-глиняные процедуры, которые когда-то испытал на себе сам, когда Никита выхаживал их с Кузьмой после нападения волков. Потчуя гостя в завершении «лечения» маковым отваром и с удовольствием сам вкушая этот напиток, Святослав заметил невзначай:

– А ты знаешь, Валя, хочу тебе сказать, что мало кто у нас в стране, как мы сейчас, если быть хвастливо откровенным, с упоением пьёт из золотой чаши.

– Ляпота, да и только, – коротко, но ёмко оценил своё состояние Валентин и, отхлебнув ещё глоток, добавил, полностью соглашаясь со Святославом: – И как это, вправду, здорово пить из золотой чаши и чувствовать себя настоящим королём. Не то что на этой проклятой зоне, когда из алюминиевой посудины обыкновенно хлебаешь и обжигаешь засохшие губы кипятком с так называемым чифирным чаем. И это не говоря уже о своей военной жизни, где приходилось, бывало, воду хлебать прямо из лужиц, образовавшихся в следах танковых гусениц. Берешь, бывало, эту «водицу» и обпиваешься вдоволь, словно лягушка, а потом, как ни в чём не бывало, снова, как говорится, в бой. И самое интересное, что, бывая в разных ситуациях и напиваясь в своей жизни, чем только придётся, никакая зараза никогда не приставала.

Находясь в состоянии приятной усталости и блаженства после уникальных лечебных процедур, Валентин, посмотрев на Святослава, всё же заставил себя прервать затянувшуюся паузу и нарочито строго спросил: – А где весь твой остальной хлам, о котором ты не так давно хвастался?

– Всё остальное наше с Кузьмой богатство, Николаич, закопано здесь в одном месте, – пояснил мужчина, указывая рукой в сторону сокровища.

– Раз ты так хочешь, то пусть оно там и лежит. Знаешь, Свят, я прожил всю свою жизнь – долгую и счастливую – в основном в бедности и никогда не жаловался на это, поэтому и помирать хочу тоже в бедности, – задумавшись, высказался Валентин. – И поэтому, что касается золотых этих безделушек, то, может, и появится когда-то, ради любопытства, желание глянуть на них, а сейчас не хочу.

– Я, Валя, говорю тебе о богатстве всего лишь для того, чтобы ты всё-таки был в курсе о нём; мало ли что со мной может произойти… – начал было Святослав, но Валентин по-дружески резко его перебил:

– Слушай, Свят… Ты, это, кончай со своей панихидой…

– Подожди, не перебивай, – продолжил его более молодой друг. – Я это всё рассказываю только тебе одному и только для того, чтобы ты знал какими средствами помочь Кузьме, когда он захочет учиться. Так вот, я и думаю, что Никита с его мамой не будут против, если часть их драгоценностей потратиться на обучение Кузьмы.

– Я не хочу об этом слышать, – с раздражением сказал Валентин. – Да и не забывай: кто из нас двоих старше, и кто из нас двоих раньше покинет этот свет. Так что…

– Ладно, больше не буду, но, всё равно надеюсь, ты понял мою просьбу.

– До того понял, что даже вдруг у меня глаза резко начали закрываться… Ко сну потянуло что-то, – сонно пробормотал Николаич.

– Ну, если так, то давай закутайся в эту меховую шубу Никиты и залезай в этот шикарный «гроб», – шутливо сказал Святослав, указывая на ящик. – Где ещё с таким шиком удастся поспать?

Уложив гостя в ящик, Святослав отошёл к источнику и стал привычными процедурами приводить и себя в порядок. А потом, вымыв посуду, забрался в другой ящик отдохнуть. Едва успев закрыть глаза, он унёсся мыслями в воспоминания о Кузьме и заволновался: вдруг он не вернётся к нему? Но, подумав так, он сразу же отогнал эти мысли прочь, так как очень хорошо знал своего сына и был твёрдо уверен, что сын никогда не оставит его одного. Успокоив себя такими добрыми мыслями, Святослав вскоре заснул. Проспав довольно долго, он проснулся всё же раньше Валентина и, стараясь не разбудить его, начал тихо разбирать рюкзак. Достав из него и разложив по местам почти всё содержимое, он нащупал на дне шерстяные носки, связанные его матерью. Взяв их в руки и бережно проведя пальцами по тёплой и мягкой шерсти, он довольно улыбнулся от мысли, что совсем скоро наступят холода, и они ему, ох, как пригодятся.

Проведя несколько дней в пещере, Валентин и Святослав, насколько это было возможно, привели себя в порядок и решили, наконец, направиться к охотничьему домику.

После всех своих жизненных перипетий, среди которых были и война, и зона, и встреча с дочерью, которая выросла без него и за которую он сильно переживал, находясь в «местах не столь отдалённых», здоровье Валентина к старости сильно пошатнулось. И хотя со стороны этого никто не замечал, Святослав всё же смог разглядеть за всей внешней бравадой физическую и моральную усталость в этом сильном и полном оптимизма человеке. Когда они брели к пещере, Святослав почувствовал это особенно явственно по нетвёрдой иногда походке своего товарища, и поэтому настоятельно предложил, чтобы они несколько дней отдохнули под землей, пообещав, что, хоть и не полностью, Валентин всё же поправит здесь своё здоровье.

И действительно, выходя пещеры, Валентин с удивлением отметил про себя, что за столь короткий срок, проведённый в «подземном санатории», нога его заметно восстановилась и улучшилось общее состояние. Святослава же в это время одолевали мысли «глобального масштаба», которые не давали ему покоя со дня его появления в пещере. Он не мог понять, откуда берутся целебные свойства в пещерной воде, глине и даже в её воздухе. А самое удивительное – он не мог объяснить, почему чувствует себя в пещере каким-то беспомощным младенцем, испытывая такую невероятную лёгкость на душе, что она до слёз наполняется необъяснимой радостью.

Каждый со своими мыслями о пользе жизни в пещере мужчины медленно пробирались по тайге к охотничьему домику. По пути Валентин поделился и вслух впечатлениями о пользе своего пребывания в пещере. Он был очень удивлён тем, что впервые в жизни беспробудно спал. Ему показалось, что с момента погружения им в здоровый сон после водных процедур, принесших его телу необыкновенную свежесть, до момента пробуждения прошла целая вечность. Когда же Святослав сказал ему, что он проспал беспробудно более двух суток подряд, Валентин даже захохотал. С трудом поверив в это, он признался, что уже давно привык к тому, что «на поверхности» даже во сне мысли никогда не покидали его и не давали отдохнуть по-настоящему; здесь же он спал в абсолютном покое и проснулся с ощущением, что наконец-то впервые выспался за всё время его извилистого жизненного пути. Как будто по волшебству ушли куда-то усталость и боль в ноге, тревожившие его почти полвека, а в глазах вновь появился радостный блеск.

После такого рассказа Валентин искренне поблагодарил Святослава за возможность побывать в подземном «санатории», а Святослав лишь обнял друга в ответ и проговорил: «С воскрешением!» На какое-то время они перешли даже на лёгкий бег, но, к сожалению, подустав, вернулись к прежнему темпу. Когда они приближались уже к охотничьему домику, то услышали, к своему удивлению, шум вертолётных винтов неподалёку. Встревоженные этим обстоятельством, мужчины ускорили шаг. Однако тревога их оказалась напрасной, так как…

Впрочем, не стоит опережать события.

Глава 25

Невеста на дереве

На таёжную поляну плавно приземлился вертолёт. Из него появились, спустившись по лестнице, четверо пассажиров, которые направились к охотничьему домику Святослава. Среди них были Юй Лоу и Ку Шанюан, которые прилетели, чтобы своими глазами увидеть, где вырос их сын; адвокат Кирилл, ставший связующим звеном между «большой землей» и тайгой, без которого просто невозможно было бы проделать многие бумажные дела; и, конечно же, Кузьма – маленький хозяин огромной тайги, бодро шагающий впереди всей этой группы.

По пути Ку Шанюан внимательно осматривался кругом, часто восторженно переглядываясь с Юй Лоу – их обоих переполняли эмоции от созерцания сохранившейся в первозданном виде природы тайги. Адвокат же, наоборот, из-за занятости постоянной мыслительной работой только иногда успевал замечать красоту, например, играющих на листьях солнечных зайчиков. Кузьма же, словно ребёнок, радовался встрече с родными ему местами: широко раскинув руки, как будто обнимая природу, он глубоко дышал, вдыхая чистый с привычным ароматом хвои воздух тайги.

Неожиданно среди таёжной завораживающей тишины, словно ниоткуда послышался медвежий рев, гулким эхом разнёсшийся по округе. Кузьма тут же откликнулся на этот до глубины души родной и понятный ему зов, и вскоре, словно по некоему волшебству, вдалеке показался огромный медведь, который на большой скорости нёсся в сторону пришельцев. Не на шутку испугавшись, таёжные гости сгрудились в кучку и вопросительно посмотрели на Кузьму, который, к их удивлению, лишь улыбнулся им в ответ и, радостно прокричав: «Не бойтесь! Это Киса мой», быстро побежал навстречу медведю.

Наблюдавшие за этой сценой замерли в ожидании, что через секунду эти двое – человек и зверь – вот-вот столкнутся и, если это произойдёт, то без печальных последствий для парня не обойтись. Но, словно в замедленном кино, Кузьма и медведь плавно остановились друг перед другом и, обнявшись и рыча, упали вдвоём на землю и стали весело кувыркаться. То поднимаясь, то вновь падая, они не выпускали один другого из своих объятий, продолжая беспрерывно рычать. Накувыркавшись вдоволь, они одновременно встали и стали вылизывать друг другу глаза, как бы смывая выступившие слёзы радости от встречи после долгой разлуки и утешая таким способом друг друга. После такого своеобразного ритуала, Кузьма ласково потрепал мохнатого друга по загривку и, идя рядом, они направились к гостям.

Лицо Кузьмы светилось от радости, чего нельзя сказать о его родителях и адвокате, которые стояли с испуганно-удивленными лицами на месте, словно заворожённые. Заметив это юноша решил успокоить их, и произнес: «Не бойтесь его. Он хочет с вами познакомиться. Сейчас он будет обнюхивать каждого из вас по-отдельности, а вам надо будет по-доброму улыбаться ему. Он запомнит вас каждого по своему запаху. Я не знаю, как он делает, но по запаху и улыбке он точно определяет – хороший перед ним человек или нет. Если он «запомнит» вас как хороших, то никогда не нападёт; если почувствует вашу улыбку злой, то надо будет его всегда опасаться и больше никогда не подходить к нему. Медведи чувствуют, где хорошо, а где плохо пахнет от кого. Так что лучше улыбайтесь и думайте о нём только хорошо».

И действительно, обнюхав каждого из присутствующих по-отдельности, медведь вернулся к Кузьме, который пригласил всех продолжить путь к домику. Предусмотрительно на безопасном расстоянии передвигаясь вслед за «хозяевами», которые шли и тихим рычанием как бы переговаривались между собой, гости молча улыбались, не переставая удивляться идиллии взаимоотношений между медведем и человеком. Пройдя уже довольно внушительный участок пути, медведь вдруг резко остановился, прислушиваясь. Все тоже, словно по команде, замерли и услышали какой-то еле уловимый шум явно не природного происхождения, сопровождающийся звонким хрустом. Медведь тут же развернулся и побрёл в сторону этого звука.. Кузьма сделал предупреждающий знак рукой, предлагающий путникам остановиться и подождать, а сам быстро кинулся вслед за своим другом.

Пробежав следом за Кисой метров около ста, Кузьма буквально наткнулся на огромное дерево и увидел, как медведь, пытавшийся вскарабкаться по стволу дерева наверх, вдруг прекратил свои попытки и, оглянувшись на Кузьму, тихо и умоляюще зарычал. Парень, подойдя к дереву, заметил на его нижней ветке девушку, испуганно смотревшую на медведя, отчего Кузьма вначале даже немного растерялся – как эта девушка попала на дерево и как вообще очутилась в тайге одна? Но уже через секунду он улыбнулся и его приятная, обезоруживающая улыбка подействовала на девушку: она перестала испуганно прижиматься к стволу дерева и просящим взглядом посмотрела на Кузьму.

– Не бойся его. Это мой друг. Мы тебя не обидим, – проговорил тихо Кузьма и ловко взобрался на дерево.

Уже через пару секунд расположившись рядом с девушкой, он смог хорошо разглядеть её. На вид ей было лет семнадцать. Она была очень худенькой и выглядела утомлённой. Посидев немного рядом с ней, Кузьма снова улыбнулся и совсем тихо, чтоб не напугать её, прошептал:

– Давай вместе с тобой сейчас слезем с дерева и пойдём к моему папе в дом, где мы с ним давно и долго живём.

Услышав слово «папа», девушка заставила себя улыбнуться ему в ответ, медленно приходя в себя.

Затем Кузьма привычно ловко и быстро слез с дерева и продолжил.

– Не бойся, слезай. Я тебя поддержу и не дам упасть. Чего ты смотришь на меня так… Я правду тебе говорю, что тебя не обижу, – попытался ещё раз ободрить девушку Кузьма и поднял свои руки вверх, жестами приглашая её спуститься.

Пристально глядя ей в глаза, но потом, сообразив, что не очень хорошо так долго разглядывать человека, тем самым, может быть, смущая его, Кузьма потупил свой взгляд и сразу же услышал, как она зашевелилась.

А потом, видимо, от слабости, ещё не успев даже начать спускаться, она не удержалась на дереве и стала падать. Во время падения девушка, конечно, инстинктивно попробовала зацепиться руками за ветки, но они проскальзывали сквозь её пальцы. Быстро среагировав, Кузьма успел вовремя подхватить её на руки и прижать к себе. Девушка даже не пыталась вырваться из его рук, а, наоборот, крепко обвив своими тонкими руками Кузьму за шею, благодарно смотрела на него и тихо всхлипывала. Кузьма обхватил её крепче и аккуратно понёс в сторону оставленных им гостей. Вслед за ним, тихо рыча, вразвалку побрёл и Киса.

Представ со своей невесть откуда взявшейся «ношей» перед родителями и Кириллом, в глазах которых от удивления очередным непредсказуемым событием застыл немой вопрос, парень лишь широко улыбнулся, но промолчал и, не останавливаясь ни на минуту, понёс девушку дальше в сторону домика. Гости, видя состояние девушки и понимая, что сейчас не время для расспросов и объяснений, молча продолжили путь. Кирилл, подхватив рюкзак Кузьмы, завершал цепочку таёжных путников.

Святослав и Валентин находились уже в нескольких метрах от конечного объекта на их пути – охотничьего домика. Подойдя к двери, которая по таежной традиции всегда остаётся незапертой, Святослав пропустил Валентина вперед. Тот, войдя в домик, оглянулся на Святослава и с ужасом заметил вдали бегущего в их сторону огромного медведя.

– Свят, берегись, – быстро крикнул он, предупреждая друга об опасности.

Мигом обернувшись, Святослав в ответ только спокойно улыбнулся:

– Не бойся за меня! Зайди пока в дом, а я пойду встречу Кису, – просто сказал Святослав и направился навстречу зверю.

Увидев, как Святослав обнял медведя, а тот в ответ радостно заурчал и лизнул мужчине лицо, Валентин настолько был ошарашен, что даже перестал дышать на некоторое время. Затем зверь побежал обратно к лесу, а Святослав, повернувшись к домику, громко позвал Валентина.

– Валя, не бойся, выходи. Это был друг Кузьмы – Киса.

Провожая медведя взглядом, Святослав, немного погодя, заметил, что зверь присоединился к какой-то группе людей, вышедших из леса. Ещё издалека своим острым зрением он смог разглядеть, что среди них был хорошо знакомый ему Ку Шанюан, Кирилл и, конечно же, Кузьма, который нёс на руках кого-то ещё. Рядом с послом шла женщина-китаянка и Святослав догадался, что это никто иной, как мама Кузьмы.

– Валя, смотри туда. К нам, оказывается, целая делегация пожаловала, – сказал Святослав Валентину с добрым юмором.

– Это очень хорошо, – ответил Валентин и, весело подмигнув другу, добавил: – А я это ещё в пещере почувствовал, поэтому и прихватил с собой, на всякий пожарный, бутылку благородного крепкого напитка для такой знаменательной встречи.

Кузьма, несмотря на свою ношу, заметно оторвался от остальных и быстро приближался к Святославу. Вслед за парнем, не отставая, ковылял и медведь.

Подойдя к Святославу, Кузьма радостно отрапортовал:

– Папа, со мной приехали папа, мама и Кирилл, а ещё, – он взглядом показал на девушку, – я нашёл вот её. А хотя, нет, я соврал немного: Киса её приметил, а я снял её с дерева. Она висела на нём недалеко совсем от нашего дома. – Оглянувшись назад и посмотрев на приближающихся гостей, парень добавил: – Она моей маме, моему папе и Кириллу тоже понравилась.

В ответ Святослав широко улыбнулся и, покачав головой, сказал:

– Как мне везет на гостей, а особенно – висящих на деревьях…

Посмотрев внимательно на девушку, хозяин охотничьего домика с напускной строгостью добавил: – Ну что тогда стоим, надо нести её в дом, а то она, смотрю, вся дрожит.

Встревожившись не на шутку, Кузьма быстро зашагал в дом, на ходу попросив Кису подождать его на улице. Зверь послушно улёгся рядом с дверью и жалобно зарычал, словно жалея найденную им девушку.

Войдя в дом, Святослав, Валентин и Кирилл приступили к разгрузке рюкзаков, предложив китайским гостям для отдыха после дороги присесть пока на самодельные табуретки. Не забыл Святослав и про медведя: он положил в миску немного любимого медвежьего лакомства – мёда и вынес Кисе:

– Приятного аппетита, друг ты наш дорогой! – сказал он, по-дружески обратившись к зверю. – Кузьма и я теперь будем всегда рядом с тобой!

Медведь, радостно заурчав в ответ, коснулся языком лица хозяина и принялся за угощение.

А Кузьма, как настоящий хозяин и заботливый кавалер, положил девушку на топчан, накрыл её своим пиджаком и сел рядом с ней, с улыбкой глядя на неё. Оказавшись после всего пережитого, наконец, в тепле, юная гостья, не успев даже оглядеться как следует, вскоре уснула. Все продолжили свои хлопоты по хозяйству, стараясь при этом не очень шуметь. Кузьма по-прежнему не отходил от девушки, охраняя её сон. Лицо его сияло от полного нежности взгляда на девушку. Все понимали, что парень встретил того самого человека, судьба которого была «близнецом» его судьбы – как будто кто-то на небесах позаботился о встрече этих юных созданий, оказавшихся в дремучей тайге на деревьях, только в разное время. Но тем не менее все недоумевали: «Как это хрупкое создание в лёгком платьице оказалось в лесу, где вокруг столько опасностей?»

Проспав не более получаса, девушка, открыв глаза и испуганно оглядевшись, сделала попытку подняться, но Кузьма мягко положил руку на её плечо и ласково, но твёрдо сказал:

– Поспи ещё… Тебе надо выспаться!

– А где я? – сразу же удивленно протянула гостья, медленно разглядывая внутреннее убранство избушки.

– У нас дома. Тебе здесь скоро очень понравится, – ответил ей Кузьма, накрывая её потеплее. А Святослав приготовил нехитрое угощение для гостьи: вскипятив на керогазе воду, он бросил в большую кружку бульонный кубик, и, тщательно перемешав, протянул горячий бульон девушке, подав к нему кусок хлеба. Кузьма помог ей присесть и опереться о стену, заботливо подложив предварительно под спину девушки подушку. Смущенная от такого внимания гостья не сразу взяла кружку и хлеб в руки, но, почувствовав через улыбку хозяев добрую заботу о ней, всё-таки принялась не спеша за угощение, и уже через несколько минут от горячей еды у неё начали розоветь щеки.

– Вот и замечательно, а теперь давай всё это запей настоем настоящего женьшеня, привезённого, кстати, из самого Китая, – предложил ей Святослав, взяв переданный послом термос с напитком, и пояснил ей:

– Это приготовил папа Кузьмы.

Услышав это, Ку Шанюан улыбнулся и добавил:

– Он поможет вам быстрее снять стресс от всего того, что вы в тайге недавно пережили. Это мой совет, как китайца. Да, сын?

– Да, папа!

– Ты – Кузьма? – спросила девушка, глядя на парня. – Что, правда, тебя так зовут?

– Я не только Кузьма, но и Ку Цзыма, – засмеялся в ответ Кузьма.

– А разве так бывает, два сразу имени у одного человека? – удивилась гостья.

– Раз у меня есть, значит, бывает, – ответил Кузьма, продолжая радостно смеяться.

– Очень везучий, значит, ты.

– А как твое имя? – в свою очередь поинтересовался Кузьма у девушки.

– Юлия, можно просто Юля, – улыбнувшись, коротко ответила она.

Услышав её имя, Кузьма медленно, нараспев, протянул: – Ю…ли…я, – и по-детски добавил: – Звучит, как звон колокольчика.

Каждый, кто находился в домике, невольно улыбнулся, слыша беззаботный ребяческий смех Кузьмы. Радость охватила даже Кису, который, услышав смех своего друга, тоже заревел в ответ, и Кузьма понял, изучив уже давно медвежий «говор», что Киса радуется за него.

– А что, этот лохматый тоже здесь с вами живёт? – спросила Юля и тоже засмеялась.

– Он – мой самый лучший друг. Его зовут Киса и он очень добрый, хотя и настоящий дикий зверь, – постарался пояснить Кузьма.

За беседой девушка незаметно, по глоточку, выпила налитый ей настой. После этого парень ещё теплее укрыл Юлию и весело произнёс:

– А теперь, Юля, я сделаю для тебя, как говорил мой друг Сан Саныч, концерт.

Он быстро отыскал в углу избушки специальный короб, сделанный ещё Фёдором, в котором хранилась его верная спутница по жизни – гитара. Чтобы инструмент не испортился от сырости, он был завёрнут сначала в фольгу, а сверху ещё и в волчью шкуру. Парень медленно и с большой любовью развернул гитару, взял её с нежностью в руки и заиграл всем хорошо известную мелодию песни «Тонкая рябина». Глядя на Кузьму и заворожённо слушая его, Юля не переставала удивляться тому, как эти крепкие и цепкие руки парня – она догадалась об этом ещё тогда, когда он как пушинку нёс её по лесу – теперь так осторожно и нежно гладят струны гитары, извлекая из неё чарующие своей красоты звуки.

Таким безупречным исполнением были немало удивлены и другие обитатели домика, за исключением Святослава. Тот с нескрываемой любовью и гордостью наблюдал за сыном. Закончив эту мелодию, Кузьма сразу же без остановки начал играть «Полонез Огинского», услышанный им лишь единственный раз и так ему полюбившийся. А вот тут уже настало время удивиться и Святославу. Где он мог её услышать и тут же запомнить эту мелодию, чтобы играть с такой лёгкостью?

Его пальцы с необычайной быстротой летали по струнам, и эта волшебная музыка завораживающим звоном разносилась по всему дому и за его пределами. Даже медведь временно притих, пока играл его друг, и только лишь тогда, когда гитара смолкла, начал громко реветь, выражая свой неописуемый восторг. Кузьма тоже радостно зарычал ему в ответ, отчего Юлия, испуганная таким поведением парня, спряталась с головой под одеяло. «Кто он – зверь или человек?» – наивно думала она, осторожно выглядывая оттуда.

Почувствовав её тревогу, Кузьма объяснил ей, успокаивая: «Не бойся меня, это я так с Кисой разговариваю».

Услышав это, девушка, немного погодя, вынырнула из-под одеяла и улыбнулась.

– Вот перестанешь болеть, Киса тебя тогда будет на себе катать. Раз он тебя нашёл, значит, теперь будет оберегать постоянно тебя и защищать. А я научу тебя с ним разговаривать, как медведи разговаривают друг с другом,– пояснил Кузьма.

– Правда? Даже не верится, – тихо произнесла гостья и, разомлев от приятной усталости, вызванной уже давно не испытываемыми ею положительными эмоциями, вскоре уснула на этот раз уже крепким и спокойным сном..

Пока Юлия спала, Святослав и Валентином накрыли стол на пристроенной к домику террасе, где наконец-то гости и хозяева смогли собраться все вместе за одним столом. Выпив за встречу и хорошо поев, все какое-то время сидели молча. Вероятно, долгий поход и лесной воздух повлияли на общее состояние гостей и навалившаяся внезапно усталость выразилась в нежелании не только делать что-либо, но даже и разговаривать. Эту воцарившуюся некстати тишину решил нарушить Святослав:

– Кирилл, можно я задам тебе один вопрос, – начал он беседу.

– Можно. И не один, – улыбнувшись, великодушно разрешил адвокат.

– Что надо сделать Кузьме, чтобы стать, как и ты, адвокатом?

– Какого угодно другого, но вот такого вопроса я точно не ожидал, – медленно протянул Кирилл. – Даже не знаю, что и ответить. Во-первых, для этого надо потратить много времени на образование. А для Кузьмы это осложняется тем, что у него нет даже среднего образования, без которого, как известно, получить высшее – невозможно. А во-вторых, если даже сейчас начать серьёзно заниматься образованием, то, с точки зрения возраста, он не успеет реализовать свои профессиональные возможности. Но в любом случае, я думаю, всегда есть исключения. Я чувствую по его природной хватке, что у него есть все задатки для такого рода деятельности. Поэтому я хочу сделать Кузьме предложение – стать для начала моим помощником, ну, а там – посмотрим. Я же со своей стороны могу пообещать посвятить его во все тонкости этой профессии. И если он будетнастойчив в достижении своей цели, то сможет уже в скором времени с толком проявить себя в работе. Что же касается школьной программы, то существуют разные варианты обучения и сдачи необходимых экзаменов. Так что по данному вопросу, думаю, мы с Кузьмой, вернее с Ку Цзыма сможем найти выход.

Выслушав с вниманием речь Кирилла, Кузьма немного смущённо улыбнулся. После небольшой паузы он повернулся к матери и сказал:

– Мама, я хочу показать тебе место, где лежит дядя Фёдор. Он всегда привозил мне струны, а ещё еду и одежду. Это родной брат дяди Валентина. На его могиле есть портрет. Его нарисовал папа, и там дядя Фёдор как живой. Пойдёмте, покажу.

– Спасибо, Кузьма, что с благодарностью вспоминаешь о нём,– тихо произнёс Валентин, и все отправились на могилу Фёдора, которая находилась буквально метрах в трёхстах от охотничьего домика, который и построил сам Фёдор. Только Киса не пошёл с ними, а остался у избушки охранять спящую в ней девушку. Кузьме такое поведение друга было очень приятно.

«Пройдет время и мы уже как три верных друга будем вместе гулять по лесу. – замечтался невольно Кузьма. – Медведь с удовольствием будет катать Юлию на своей спине, радуясь, что это нравится и ей. А я буду идти рядом и радоваться, что у меня такие друзья. Но всё это будет потом, а сейчас надо позаботиться о том, чтобы она окрепла». Его плавный ход мыслей прервало рычание зверя и Кузьма встревожился: «Может, гостья проснулась?»

Он сразу же вернулся в дом и увидел, что Юля плачет.

– Почему ты плачешь, плохой сон видела? – мягко поинтересовался он.

– Нет, сон мне не снился. Просто, когда проснулась, то вспомнила папу, которого теперь нет в живых, – ответила, всхлипывая, она.

– А его давно не стало?

В ответ гостья рассказала, что похоронила отца в тайге далеко от этого места четыре дня назад. В это время все вернулись в домик и увидели, как Кузьма гладит плачущую девушку по голове.

– Так ты в тайге одна всё это время жила после того, как он умер? – спросил Кузьма.

– Да.

Парень посмотрел на неё с каким-то особым состраданием, но этот взгляд пока ещё не был таким, каким он обычно смотрел на Веронику, которую полюбил с первого взгляда и о которой по-прежнему не мог не думать. Юлия с её красивыми глазами и притягивающим взглядом была ему очень приятна, а со временем он почувствует, как она будет становится для него всё дороже. В нём вновь проснётся чувство стеснительности и всё, что он испытывал после встречи с Вероникой, повторится.

Он слегка дотронулся до её щеки, осторожно смахнув слезинку.

– Теперь ты не одна, не плачь, – попросил он девушку.

Такое ласковое отношение Кузьмы вызвало в ней желание «освободить» свою душу, немедленно высказав парню всё, что накопилось в ней.

– Вначале я жила с мамой в одном небольшом городке. С детства я тяжело болела, и меня часто клапи в больницу. Оттого, что врачи не могли мне помочь, мама начала пить, – начала Юлия откровенный рассказ о своей жизни. – Однажды она, крепко выпившая, заснула с сигаретой в руке и погибла в пожаре. Врачи продолжали меня лечить, но мне по-прежнему не говорили, чем я больна. О том, что у меня раковая опухоль, я узнала случайно, подслушав однажды их разговор. После этого мне совсем не хотелось жить. Оставшись к тому же одна, я долго думала, как мне жить дальше и стоит ли вообще жить, – продолжала девушка свою грустную историю. – Мой отец не жил с нами уже около пяти лет и был женат на другой. Я нашла письмо от него с обратным адресом на конверте и решила от безысходности поехать к нему. Это письмо я из любопытства выкрала у мамы. Вскоре мы увиделись с отцом и оказалось, что он давно уже расстался с той второй его женой. Если бы ты знал, как он мне обрадовался. Мой папа был охотником и много времени проводил в тайге. Он пообещал мне, что меня вылечит тайга, так как там и воздух чистый, и еда натуральная, как говорил мой папа. Вот и отправилась я вместе с ним сюда. В тайге мы с ним жили около месяца, и мне здесь очень нравилось.

Однажды мы с папой, как обычно, шли по лесу, но неожиданно ему стало плохо, он схватился за грудь, и упал замертво, успев только погладить меня по лицу дрожащими руками и сказать: «Я боюсь оставлять тебя одну…» С трудом я дотащила его до нашей избушки, но началась гроза, и от удара молнии домик сгорел. Я долго сидела около папы и плакала. Ближе к утру я его похоронила. Оставшись одна, я целые сутки бродила по лесу, не зная, куда мне идти. Хорошо – не выбросила папину флягу с водой и остатки засохшего хлеба, которые дали хоть чуточку сил. Когда эти запасы закончились, я брела из последних сил куда глаза глядели. Когда совсем уставала, отдыхала в дуплах больших деревьев, а потом снова шла дальше и плакала. И вот, когда голод и страх стали совсем одолели, я забралась на дерево, где меня и нашёл твой медведь. Когда он подошёл, я очень испугалась и уже попрощалась с жизнью. А когда ты подошёл – я обрадовалась. До сих пор до конца не могу поверить, что я спасена. Спасибо тебе… и мишутке этому, – поблагодарив Кузьму, закончила свой рассказ девушка.

– Этот мишутка по имени Киса очень рад встрече с тобой, – улыбнулся в ответ парень и смущённо добавил: – И я тоже..

На короткое время в домике воцарилась тишина и все присутствующие, ставшие невольными свидетелями этой печальной истории, сочувственно смотрели на Юлию.

– Ничего, теперь у тебя всё пойдет по-другому. Скоро выздоровеешь, а там, смотришь, и желание радоваться жизни появится, – на правах хозяина, первым ободрил девушку Святослав.

– За бедой всегда бывают радости, так что жизнь скоро наладится, – погладив по голове и поцеловав девушку в щёку, произнесла Юй Лоу.

– Откуда-то вкусно мясом пахнет… – неожиданно произнёс Кузьма. – Папа, может, она хочет покушать? – обратился он к Святославу, а потом заботливо предложил Юлии: – Будешь кушать?

– Отведай блюдо, приготовленное мамой Кузьмы, – улыбнулся Святослав.

Угостив девушку, Святослав вздохнул и предложил:

– Скоро вечер и все, конечно, с дороги устали. Если у кого возникло желание прилечь, то может, не стесняться. В доме, я думаю, расположится женская половина, а мужчины разместятся на террасе и в чулане. Спасибо Фёдору, что он в своё время привез с собой несколько кусков сетки, и мы смогли сделать из неё гамаки.

Услышав такое предложение, Юлия и Юй Лоу стали устраиваться на ночлег, а мужчины отправились на улицу. Выходя из дома, Кузьма обратился к адвокату:

– Пока ещё не совсем стемнело, я хочу показать вам свой «домик». Там у меня есть книги и газеты. Мой папа сделал всё там очень красиво. Вам понравится. Она внутри огромного дуба. Чтобы туда было хорошо забираться, а потом слезать, папа сделал лестницу из верёвки.

– Кузьма, я хочу попросить тебя показать комнату завтра, перед отъездом, – мягко обратился к Кузьме Святослав. – Да и к тому же днём будет намного светлее, и Кирилл сможет всё хорошо рассмотреть, – весомо аргументировал он свою просьбу и по-дружески спросил: – Договорились, сын?

– Да, папа, договорились, – согласился сын, посчитав предложение отца очень разумным.

– Вот и хорошо. А сейчас мне хотелось бы с Кириллом поговорить по поводу твоего будущего, – сказал Святослав и открыто обратился к Кириллу: – Кирилл, я хочу при всех – при Кузьме, при его отце и его маме, при Валентине – обсудить один вопрос, который меня давно не покидает.

– Если это вопрос финансов, то, я думаю, мы будем обходиться тем минимумом, который есть, – безошибочно определив, о чём пойдет речь, заявил адвокат и добавил: – Если вопрос об этом, то скажу так: когда речь идет о помощи друзьям, то вопрос денег не стоит.

К ним подошёл Валентин, и Святослав, посмотрев на него, продолжил:

– Я не об этом хотел вести разговор, хотя вопрос, конечно, касается и денег. Мы с Валентином понимаем, что помогать тем, у которых за душой нет ни гроша – занятие не прибыльное. Надо будет постоянно на вертолете кататься туда-сюда. А это развлечение не из дешёвых…

– Тогда я что-то не очень понимаю, к чему вы клоните весь этот разговор, – теряясь в догадках, произнёс адвокат.

– Святослав слишком уж мудрёно глаголит, а я попытаюсь объяснить тебе прямо и совсем по-простому, – встрял Валентин Николаевич, продолжая начатое Святославом. – Всем ясно, что без «хороших» денег не всегда можно выиграть дело бедного обиженного человека, особенно, когда дело касается суда с крупным чиновником. Тот готов любую сумму выложить, чтобы защитить свою шкуру или своих родственников. Так уж устроена жизнь. Поэтому, нам кажется, у вас с Кузьмой в связи с этим будут огромные и непредсказуемые расходы, включая и траты на дорогу. Ведь для того, чтобы перемещаться быстро из тайги в «цивилизованное» общество и обратно, будет необходим свой транспорт, к примеру, вертолёт.

– Думаю, вертолёт отпадает, так как это необоснованно огромные траты, – высказал своё мнение Кирилл.

– Я рад, что ты начинаешь врубаться, – обрадовался Валентин. – Поэтому продолжу для полной ясности, что если у тебя возникнет необходимость в финансах, то о сумме вообще не задумывайся; лучше сосредоточься на решении конкретной задачи и не забывай никогда, что для блага беззащитных людей здесь, в России, и на родине Кузьмы – в Китае, мы средств не пожалеем, – причём любую сумму, даже будь она с шестью нулями, – встав в позу, произнёс он.

Валентин стоял, гордо выпятив грудь, как бы говоря, мол, мы тоже не лыком шиты! Сделав в своей речи небольшую паузу, он улыбнулся и продолжил:

– А на вопрос, откуда возьмутся такие деньги у нас, может ответить только один человек – очень хороший друг Святослава. Но его, к сожалению, уже нет в живых. Так что ответа не будет.

Кузьма молча слушал весь этот разговор, абсолютно не понимая о чём идёт речь. Кирилл тоже недоумевал, откуда у этих уже немолодых и совсем простых людей могут появиться такие накопления, и подумал, что весь этот разговор о неких миллионах – результат лишь эмоционального и физического переутомления, не более того. Поэтому адвокат, вежливо улыбнувшись, решил корректно завершить беседу:

– Спасибо огромное за такую услугу, которая, надеюсь, вряд ли нам понадобится, но если что… обратимся с Кузьмой к вам – богачам.

Валентин Николаевич, переглянувшись со Святославом, заверил:

– Пропуская мимо себя ваше неверие, мы повторяем ещё раз – у тебя, наш дорогой Кирилл, очень богатые друзья, и с ними, то есть с нами – миллионерами, любой океан по колено. Не обижайся, Кирилл, за такую шутку, но в каждой шутке есть огромная доля правды. Спасибо тебе, что ты такой хороший парень – не падкий на деньги, и что так дипломатично и с юмором увернулся от предложенной нами услуги.

Выслушав это в свой адрес, Кирилл улыбнулся:

– Вы не обижайтесь, что так глупо ответил на ваше предложение. Конечно, богатство – это неплохо, но покупать вертолет всё равно не стоит. Это сразу вызовет подозрение. Его лучше арендовать. Сейчас таких перевозчиков, как таксистов в городе. Так у нас и проблем будет меньше, и все будут довольны: мы быстротой и комфортом, а они – частыми пассажирам. А если вам деньги некуда девать, то лучше купите нам с Кузьмой мороженое, – пошутил адвокат и добавил: – А сейчас извините нас, пожалуйста, но мы с Кузьмой пойдём и осмотрим всё же его дупло.

Обрадовавшись, что этот непонятный для него разговор закончен, Кузьма с удовольствием сопроводил адвоката в свою «комнату». Наработанные годами навыки перемещения по деревьям помогли ему без труда забрался в дупло и скинуть оттуда верёвочную лестницу, которая помогла без особого труда и Кириллу последовать в дупло за хозяином. Осмотрев «учебный класс – комнату» внутри старого дуба, Кирилл был в восторге и оценил его по достоинству его внутреннюю отделку.

Наблюдая за ними, Валентин заметил:

– Они очень подходят друг другу. Так что ты, Свят, и вы, Ку Шанюан со своей супругой, должны быть спокойны за его, так сказать, «карьеру».

Святослав же был сейчас озабочен другим важным для него вопросом и мягко перебил друга:

– Валя, не обижайся, что не сразу вспомнил об этом, – виновато начал он. – После кончины Фёдора, в одной из кухонных жестяных банок я случайно нашёл какую-то бумагу. Это оказалось его завещание, в котором было написано, что охотничий домик после его смерти должен принадлежать тебе. Ещё при жизни он мне обмолвился однажды, что хотел бы, чтобы рядом с этим домиком были построены домики для нас с Кузьмой и гостей. Фёдор хотел, чтобы мы все жили рядом и ходили бы друг к другу в гости. Только строить их рядом опасно. Не дай бог пожар – дома мигом сгорят все сразу. Он также хотел, чтобы ты смог выкупить эту землю в собственность. Вообще, Валя, эту свою просьбу, он хотел тебе сказать, но…

– Я обязательно сделаю так, как он хотел, – заверил друга Валентин. – Попрошу Кирилла безотлагательно заняться оформлением всех документов на выкуп земли, а сам в это время начну заготавливать лес для постройки, – поделился он своими мыслями, а от присоединившегося к ним в ходе разговора Ку Шанюаня поступило следующее предложение:

– Мы живем на юге Китая, где всегда тепло, так что вы можете приезжать к нам и отдыхать в нашем большом доме сколько угодно. Когда же закончится срок моей службы, то я смогу приехать сюда надолго, чтобы с огромным желанием помочь вам со строительством.

– Приглашение принимается, – незамедлительно последовал ответ со стороны Святослава. – Со строительством домика разобрались, – подытожил он. – Надо ещё разобраться со «строительством» соединения двух сердец: Кузьма и Юля, чувствуется, созданы друг для друга, но здесь есть одно «но»… Здоровье Юли меня беспокоит, – с искренней тревогой в голосе сказал Святослав.

– Я попрошу Кирилла навестить в Москве моего боевого товарища – тот, как мне помниться, работал врачом и, к тому же, неплохо разбирается в народной медицине, – подумал вслух Валентин Николаевич. – Пусть он давно на пенсии, но до сих пор ещё никому и никогда не отказывался помочь. Насколько я знаю, он изобрел лекарство от рака в виде настойки ядовитого растения, которую надо принимать в строго определённых дозах и по расписанию. Этим лекарством он вылечил уже где-то около десятка человек. В числе вылеченных – и я.

А дело это было так. После войны мы с ним расстались сразу же, как услышали о победе. Я стал, к сожалению, зэком по жизни, а он – прекрасным врачом. Так вот, придумав своё «ядовитое» лекарство, он решил проверить его действие на безнадёжно больных заключенных, предложив принимать это лекарство и тем самым обрести надежду на выздоровление. Среди смельчаков, кто отважился тогда дать согласие на его предложение, был и я. И вот когда подошла моя очередь идти на осмотр к врачу, меня и ждал сюрприз. Вы не поверите, но этим доктором оказался мой фронтовой друг и он сделал всё возможное, чтобы поднять окончательно меня на ноги. И даже после полного моего выздоровления он всё равно постоянно писал мне и всегда интересовался моим здоровьем. Я думаю, он и девушку сможет вылечить.

После недолгой паузы, в течение которой Валентин что-то обдумывал, он добавил:

– Я попрошу его приехать к нам сюда – в тайгу – «в гости», если так можно выразиться. А погостив у нас и осмотрев Юлию, он, может в Москву на обследование её направить. Я думаю, он не откажет своему фронтовому другу в такой особой просьбе.

К этому времени вернулись Кирилл и Кузьма, ставшие уже настоящими друзьями несмотря на то, что были знакомы друг с другом ещё совсем непродолжительное время.

– Ну, адвокат, как тебе «учебный класс» и букварь Кузьмы из Уголовного кодекса? – с трудно скрываемой гордостью поинтересовался у Кирилла Святослав.

Кирилл, обняв за плечи Кузьму, с восхищением ответил:

– Я могу выразить своё восхищение одним словом: «Поразительно». Когда я оказался в учебном классе Кузьмы, я подумал, что человек может абсолютно в любых условиях обитания обеспечить себя разумным комфортом. Было бы желание, руки и голова на плечах. А кто не желает, тот лежит и ругает эти условия. Я благодарен вам, Святослав, что вы смогли создать Кузьме условия для его постоянного самосовершенствования, и думаю, что лучшего помощника мне не найти, – одобрительно заверил Кирилл Святослава и, немного погодя, добавил задумчиво: – А мне в дупле очень понравилось… Там мне стало даже тепло и уютно.

Слова Кирилла, сказанные им с радушием и пролившиеся бальзамом на душу Святослава, показались ему наивысшей похвалой его труда и стараний: значит, его идея по обустройству «класса» для сына с самого начала не была напрасной – труды не прошли даром и принесли свои плоды.

– И с этой веревочной лестницей хитро придумано. Снаружи вроде обыкновенный с виду дуб. И вот ловко взобравшийся в его дупло Кузьма буквально через мгновение выбрасывает мне оттуда лестницу и я, быстро оказавшись внутри дуба, понимаю, что этот дуб особый, так как в нём размещается учебный класс в особой школе. И этот «школьный класс» обустроен с изысканным вкусом. Видно, что вы, Святослав, потрудились с огромной любовью, – заметил Кирилл, а потом посмотрел на Кузьму и, удивлённо улыбаясь, спросил:

– Слушай, Кузьма, поделись опытом, как ты научился так ловко заскакивать на дерево? Ведь это, думается, не так-то легко.

В ответ Кузьма рассказал смешную историю:

– Этому я со страху научился, – не стал скрывать он. – Один раз, когда гулял по тайге с Кисой, мы на время разошлись, и я стал его искать. Потом я вдруг увидел несколько кабанов. Они стояли прямо напротив меня. От этого я испугался и в два счета оказался на дереве. Я там сидел, весь дрожал и думал, что мне делать. Потом, когда вспомнил о своём друге, стал звать Кису на помощь – стал рычать. Скоро он появился и подошёл к кабанам. Они смотрели то на меня, то на Кису. Наверное, думали: как не похожий на медведя зверь может кричать как медведь. Потом они постояли, развернулись и ушли. А Киса стоял и смотрел им вслед, а потом поднял голову, зарычал и животом стал громко дышать. Я понял, что он сказал мне: «Спускайся, друг, не бойся, я их прогнал». Я тоже стал рычать ему в ответ на его языке: «Ты вовремя пришёл, друг!» и сразу же спустился с дерева.

Кирилл удивлённо спросил:

– Как можно понимать язык медведя, да ещё и самому уметь разговаривать на медвежьем языке?

Кузьма ещё больше засмеялся и стал увлечённо объяснять:

– Понимаешь, когда он так смотрит наверх, громко дышит со звуком и трясёт в это время свою тушу, подпрыгивая, то тогда я тоже начинаю делать, как он. Поднимаю голову и начинаю громко дышать, издавать звуки и трястись. Такой смех понятен только нам двоим. Я всегда стараюсь делать как он. Я разговаривать умею по-медвежьи. Для меня это очень легко. Любой его звук я запоминаю всегда как музыку, замечая при этом, какие делает он движения в это время лапой, головой и всем своим телом. Когда я начинаю делать за ним такие движения и такие же звуки, то замечаю, что он понимает меня и так же отвечает. Мне всегда нравилось долго за ним наблюдать и делать точно так же, как он, и много раз повторять. Потом все его звуки и движения стали приходить сами по себе, по привычке, так как я и он всегда находились рядом, и я привык делать всё почти так, как он это делал. Потом я стал понимать даже и его дыхание. Это для меня, как разговор молча. Когда мы лежим рядом и он начинает на меня тихо дышать, я от него сразу отхожу, потому что понимаю, что он хочет сказать мне: «Отстань, не мешай мне спать, а то расцарапаю». В общем, я его с полуслова понимаю.

Этот незатейливый рассказ Кузьмы, который он сопровождал порой комичными жестами и забавными звуками, заметно развеселил всех, за исключением Валентина Николаевича – улыбка едва тронула уголки его губ. Ему не было скучно – нет. Просто он был очень удивлён тем, с каким непринуждённым юмором парень всё это рассказывал. А ведь в то время, о котором он рассказывал, он был совсем ещё ребёнком, и тогда ему, наверняка, было не до смеха. В тайге даже взрослому-то находиться страшно, а уж ребёнку тем более. Слушая Кузьму, Валентин Николаевич невольно представлял себя на месте мальчика… Вот поэтому он и воспринял рассказ Кузьмы со всей серьёзностью и твёрдо решил, что должен сделать всё от него зависящее, чтобы парень был счастлив. А для этого, как минимум, нужно, чтобы Юлия непременно выздоровела. Ведь всем ясно без преувеличения, что эти двое – Кузьма и Юлия – просто созданы друг для друга. Подумав об этом, старик решил немедленно обратиться к Кириллу и попросить адвоката найти его фронтового друга и на словах передать от него – Валентина – огромную просьбу принять участие в судьбе этой девочки и помочь в её лечении.

Валентин сидел, сгорбив спину и нахмурившись. Он обдумывал, с чего начать разговор с Кириллом, но, молодой человек, как будто прочитав его мысли, сам подошёл к старику, облегчив тем самым его заботы. Почувствовав это, Валентин несколько напряжённо произнёс, не поворачивая головы:

– Кирилл, я хочу тебя кое о чём попросить…

– Валентин Николаевич! – как можно мягче проговорил молодой человек, заметив его волнение. – Любое дело, которым я занимаюсь – это своего рода практика для меня. Благодаря этому, я в своей профессии постоянно учусь. А помочь лично вам и всем здесь присутствующим – это, вдобавок ко всему, ещё и приятная практика. Так что любую вашу просьбу я готов выполнить с удвоенной энергией. Мне ещё дедушка говорил, что вы постоянно просите помочь кому-то и сами готовы всегда помогать – в этом вы для меня являетесь примером.

Но есть и ещё одна важная причина, по которой мне хочется не только помочь, но ещё при всех искренне пожать вам руку и с огромным уважением обнять вас. Вы единственный человек на моём веку, который удостоился высокой награды другого государства. Вас представили к награде уже давно, и, несмотря на то, что вы считались погибшим, награда вас всё-таки нашла.

После небольшой паузы Кирилл обратился уже ко всем присутствующим:

– Я думаю, что всем вам, наверное, будет интересно узнать о событиях, предшествовавших решению правительства Франции удостоить Валентина Николаевича столь высокой награды – героя Франции.

Заметив заинтересованные взгляды, устремившиеся в его сторону, и услышав одобрительные возгласы по этому поводу, Кирилл начал подробное и неторопливое повествование об этих событиях:

– Однажды мой дед, возглавлявший Российский Союз ветеранов Великой Отечественной войны, на праздновании дня победы встретился с одним французским генералом, – начал рассказывать Кирилл. – Когда мой дедушка в разговоре с ним случайно упомянул имя Валентина Николаевича, француз с сожалением сказал, что он очень признателен ему за всё и очень хочет найти родных погибшего, чтобы рассказать им о его подвиге. Услышав такое признание генерала, дедушка удивлённо усмехнулся: «Ай, да, Валя, ай, да, молодец! Наш пострел, везде поспел!» Генерал, хотя и неплохо знал русский язык, недопонял эту поговорку и начал горячо убеждать его, что никакой стрельбы тогда, когда они с Валентином убежали из немецкого лагеря Дахау, неподалеку от города Мюнхена, не было. С волнением вспоминая побег из плена, он сказал, что от ран и голода тогда сильно ослаб и не мог даже стоять на ногах как следует, а Валентин нёс его на себе. Он подчеркнул, что побег был осуществлен во время долгой переправы из одного лагеря в другой. Небольшой отрезок того длинного пути пролегал вдоль одного болота. У края дороги, по которой их вели, Валентин, по словам генерала, заметил впереди небольшую яму, заполненную водой с грязью, которую все пленные старались обходить, чтобы туда не упасть. Валентин же, наоборот, решил специально залезть в эту жижу, прихватив с собой и генерала, надеясь таким образом спрятаться, а потом убежать.

Продолжая вспоминать об этом случае, генерал призадумался, промакнув носовым платком глаза, и добавил: «У меня воздуха совсем не хватало дышать, но он силой заставил меня погрузиться в эту грязную воду и силой удерживал меня там. Потом он высунулся, осмотрелся и помог мне в свою очередь выбираться, повторяя: «Спокойно… Спокойно…» Хорошо, что в это время на улице был сильный туман, и нас не было видно. Нам удалось уползти очень далеко и переждать день, а ночью он взвалил меня к себе на спину и долго тащил. Добравшись до какого-то леса, мы очень долго бродили по нему, не зная в какую сторону идти, чтоб не нарваться на немцев. Только через сутки мы оказались у границы Франции и наткнулись на местных жителей. Они оказались, к счастью, хорошими людьми, которые позаботились и выходили нас. После этого побега мы плечом к плечу сражались во французском партизанском отряде».

Здесь французский генерал ненадолго задумался, а потом продолжил: «Он воевал по-русски – всегда храбро! После смерти командира отряда, его возглавил я, а Валентин стал одним из лучших моих помощников. Шел 1944 год. Армия Сопротивления была тогда на подъёме. Тогда-то в одном из боёв с немцами Валентин неожиданно исчез. Может быть, Валентин погиб, а, может – опять попал в плен. Как ни старался я хоть что-либо о нём узнать… но…тщетны были все мои поиски. Я до сих пор не могу себе простить, что не уберёг своего заместителя и потерял такого друга и бойца. Ведь ему я обязан жизнью! Я его звал не Валя, а на французский манер – Вали, – вспоминал генерал. – После одного из последних боёв при открытии Второго фронта, я обнаружил Валентина в списках погибших, но мне в это до сих пор трудно верится, ведь тело убитого так и не найдено».

Тогда мой дедушка, выслушав генерала до конца, успокоил его: «Тот, о ком вы только что говорили – мой друг, и вы скоро его увидите. Видите ли, ваш Вали однажды рассказал мне, что в последние дни войны, когда армии союзников уже воевали по соседству, в одном из боёв он увидел русских солдат и, не раздумывая, бросился к своим. В том бою принимала участие как раз та танковая дивизия, в составе которой Валентин воевал ещё в самом начале войны. Командир дивизии был наслышан о его храбрости и отваге ещё в начале войны, и лично представлял его к награде не один раз. Может быть, именно благодаря этому, Валентину и удалось избежать расследования о том, как он попал в плен и как там уцелел, не говоря уже о том, как он попал в армию Сопротивления. В общем, его не стали тревожить в этом вопросе, и он снова, как и прежде, был в строю среди своих».

– Так что, Валентин Николаевич, придется вам вместе со мной в Москву лететь, – сказал Кирилл, закончив рассказ. – Там и встретитесь со своим боевым товарищем. А сейчас, я думаю, такой случай надо обмыть.

Валентин внимательно посмотрел на молодого человека, улыбнулся сквозь выступившие слёзы и, оглядев всех собравшихся, согласился:

– Заметано! Святослав, где там водка? Неси сюда, да и закуску, смотри, не забудь. Мы обмывать этот французский орден сейчас же начнём. Хотя заранее этого не делают, но ради встречи с хорошими людьми мы это правило немного нарушим.

Святослав вошёл в домик, но неожиданно быстро и осторожно вышел обратно на крылечко и замахал мужчинам рукой, приглашая всех зайти в дом. Стараясь не шуметь, все тихонько вошли в дом и заулыбались, увидев, как на кровати мило спали, обнявшись, Юля и Юй Лоу. Девушка буквально приткнулась к груди китаянки, словно к родной матери. Посмотрев на эту идиллию, все так же осторожно вышли обратно на улицу. Чуть задержался только Кузьма: он решил прихватить с собой гитару.

– Наши дамы обо всём уже давно договорились, – пошутил Валентин.

Мужчины, приготовив на скорую руку закуски, уселись за стол. Выпили, закусили. После такой приятной трапезы, взяв гитару в руки, Кузьма стал осторожно наигрывать мелодию песни «День Победы», которую часто при встречах пели Святослав и Фёдор. Эта красивая, трогающая душу мелодия медленно пронизывала не только сердца присутствующих, но и близлежащую тишину тайги.

Закрыв глаза, Валентин слушал и радовался – радовался своему вкладу в Великую по значимости своей Победу и тому, что все его близкие смогли с честью пройти все испытания, что приготовила им судьба, получив в награду крепкую дружбу между собой и уважение. Победа – есть не только на войне победа. Победа – это та радость, которая его окружала; единство тех людей, кто был ему дорог. Он был рад, что дожил до времени, когда может без сомнения сказать: «Я – счастливый человек и мне большего не надо; главное, чтобы были счастливы те, кто мне дорог».

– Спасибо, парень, – тихо сказал Валентин, дослушав до конца мелодию, и с улыбкой подмигнул, повернув вверх, в знак одобрения им хорошего исполнения мелодии, большой палец руки.

Слушая песню, Святослав подумал, расчувствовавшись, что надо жить сегодняшним днём, нисколько не сожалея о прошлом. Ему вспомнилась мать. После душевных переживаний о совершённых в жизни ошибках, он стал забывать обиду, нанесённую ему матерью. Остатки дней он хотел провести рядом с ней. Будет ли она жить здесь – в тайге, или он уедет жить к ней – это совсем теперь неважно, главное –как можно дольше побыть рядом с ней.

Как часто мы начинаем ценить человека и дорожить им, когда его уже нет в живых. Как жалеем тогда, что не понимали раньше того, что всегда надо дорожить тем, что близкие твои рядом с тобой. От этих мыслей Святослав почувствовал себя вдруг очень одиноким. Почему-то именно сейчас ему захотелось увидеть мать, чтобы не расставаться с ней уже никогда.

А Валентин размечтался, как он обязательно отстроит здесь домик – и даже не один, а несколько. Тогда, наверное, с удовольствием будет приезжать в гости внучка – на каникулы или когда захочет увидеться с ним, со своим дедом. Ку Шанюан строил планы на будущее, представляя, как Ку Цзыма приедет к себе на Родину – в Китай: встретится там со своими родными, побывает на могилах своих бабушек и дедушек, а потом и вообще будет с огромным желанием очень часто бывать на своей Родине.

Кирилл же, сидя в задумчивости, просто радовался тому, что у его любимого дедушки есть друзья, которые теперь и ему становятся близкими людьми и которым хочется помогать с особым желанием.

Вероятно, и тайга в этот момент думала о чём-то своём. В доказательство этому по лесу неожиданно прошелестел чуть слышный ветерок, принеся с собой приглушённые звуки лесной жизни на фоне скрипа деревьев долгожителей, перезвонов птичьего пения и громких голосов крупных обитателей тайги. Вскоре средь этих разнообразных звуков тайги раздался громкий треск падающего дерева. Это растревожило сразу птиц и зверей, отчего поднялся громкий гвалт. Всё кругом ожило. Дыхание тайги, словно маятник жизни, может неожиданно, без всякой жалости, поглотить человеческую судьбу, а может сжалиться и предоставить человеку шанс жить дальше – всё зависит от самого человека…

Эпилог

Валентин Николаевич приехал вскоре в Москву. Здесь наконец состоялась его встреча с французским генералом, за спасение которого он и был представлен к высокой награде. Расчувствовавшись, генерал обнял его, повторяя: «Вали… Вали… Ты живой, мой дорогой друг!» Повидался он, конечно, и с дедом Кирилла. По военной традиции они выпили по сто грамм «боевых» и проговорили до самого утра. Повидав фронтового друга-врача, встреча с которым и была главной целью поездки, Валентин Николаевич рассказал ему о болезни Юлии и тот пообещал помочь ей. Уже через две недели Юлия была в столице и проходила обследование в одной из лучших клиник страны. Лечением девушки занялись ученики доктора-фронтовика по личной его просьбе. Контролируя процесс лечения, он и сам принимал в нём активное участие, используя, конечно, и свой способ лечения настойкой ядовитого растения, при помощи которого вылечил когда-то и Валентина.

Кузьма часто навещал Юлю, и с каждой их встречей она становилась для него всё дороже. Живя с родителями на территории Посольства Китая в Москве, благодаря своей маме он начал с огромным старанием обучаться китайскому языку. Обладая хорошей памятью и идеальным музыкальным слухом, он с лёгкостью запоминал слова и даже целые фразы. Вскоре его знаний китайского было вполне достаточно, чтобы уметь поддержать разговор на бытовом уровне

Как-то раз Кузьма, улыбнувшись, сказал своей маме: «Мама, я знаю русский язык, знаю медвежий язык, а теперь знаю немного и свой родной китайский язык, которому ты меня учишь. За это я буду тебя учить языку, на котором я разговариваю с моим другом». В ответ его мама задорно засмеялась своим красивым звонким смехом: «Как это интересно! Я с удовольствием буду у тебя учиться. Ведь и я скоро буду жить в тайге рядом с твоим другом медведем, с кем надо будет уметь говорить на его языке».

Забегая вперед, хочется рассказать и ещё об одном интересном случае обучения особенностям международного понимания языков. Когда Ку Шанюан ушёл на заслуженный отдых, он приехал в тайгу и с удовольствием стал помогать Святославу по хозяйству. Однажды, во время их совместной работы, посол, нечаянно ударив себя молотком по пальцу, что-то очень громко и быстро выговорил на китайском языке. Святослав, услышав эту тираду, удивлённо на него посмотрел и, засмеявшись, заметил: «Как это у тебя здорово получилось». Посол в ответ тоже рассмеялся и сказал: «Это у нас так ругаются по-китайски. Хочешь, и тебя этому научу?» Святослав в ответ обрадовался: «Ещё как хочу на китайском материться! Представляешь, как будет хорошо: устал на русском ругаться, перешёл на китайский. Вот будет мне завидовать Валентин Николаевич. Если захочет, то я и его научу». Но посол вежливо поправил его: «Наши ругательства – это не ваш русский мат, а всего лишь громкое выражение отрицательных эмоций в словесном эквиваленте». Святослав воскликнул в ответ: «Какая разница, что другой! Главное, на китайском языке. А то, что без мата ваша ругань, так это мне нравится. Я ведь пошутил, конечно, сказав, что умею ругаться на русском. Я не только не ругаюсь, но и не люблю, когда при мне этим слишком увлекаются. И другим советую, как говориться, не тратить впустую время на ругань».

Ку Шанюан, приняв этот совет в свой адрес, смущённо заметил, что сейчас именно тот редкий случай, когда не возбраняется на самом деле таким образом выразить свои эмоции и расшифровал то, что выговорил недавно после удара молотком по пальцу. «В переводе на русский язык с нашего, китайского, это означает приблизительно следующее: «О, чёрт, чтоб ты истоптал язык свой клыками своими, и сдох чтоб, и не появлялся больше перед очами моими», – поэтично произнёс он.

После небольшой паузы Святослав, нерешительно зашевелив плечами, оценил перевод: «Как-то слишком уж это звучит интеллигентно и как-то не по-русски выходит, но всё равно очень по-философски». «Возможно…» – согласился посол и неожиданно предложил Святославу: «Я хочу сказать, что иногда можно, как ты говоришь, добавлять к этому и ругань с этаким русским акцентом, например, так: «Да пошел ты… тра-та-та-та-та-та, и дальше прочее… тра-та-та-та-та, как на вашем русском приблизительно звучит». Ку Шанюан всё это произнёс с таким артистизмом и такой живой и смешной мимикой, что Святослав не выдержал и, схватившись за живот, захохотал во весь голос. Видя такую реакцию Святослава, посол, весело улыбнувшись, продолжил: «А ещё я могу тебя научить на китайском анекдоты рассказывать. Они у нас очень смешные и очень по-русски выразительные. И там тоже есть тра-та-та-та-та-та-та». Выслушав посла, Святослав, буквально взявшись двумя руками за живот, на этот раз стал уже гомерически хохотать. Глядя на него, посол тоже валился с ног от хохота. И вот уже оба, схватившись за животы, покатывались от хохота и, словно дети, повторяли наперебой: «Тра-та-та-та-та-та-та».

Таким образом, обладая огромным чувством юмора, они быстро нашли общий язык. И теперь всегда, когда Святослав в ходе их совместной работы по хозяйству повторял за послом анекдоты и «философскую» ругань, посол одобрительно смеялся и повторял: «Здоровски… Здоровски…».

Находясь а тайге с ранней весны и до глубокой осени, Валентин Николаевич, Святослав и примкнувший к ним Егор активно занимались строительством. Кирилл на основании завещания Фёдора смог оформить купчую на землю и на ней теперь можно было построить сразу несколько домиков. На период зимы они опять покидали тайгу. Медведь после зимней спячки был благодарен людям за то, что те не забывали его и радовался, что не остаётся надолго один.

Зимовать Святослав отправлялся к матери – в свой родной с детства дом. В один из вечеров он предложил ей никогда не расставаться. Она не раздумывая приняла предложение Святослава, радуясь тому, что сын по-прежнему любит её. Святославу было очень приятно, что его мама снова рядом после стольких лет разлуки и рада этому. А ещё Святослав был рад тому, что Валентин и его мама – друзья с детства – теперь снова рядом, а их дружба переросла в привязанность друг другу, отчего они словно помолодели.

Иногда на недельку-другую к Святославу в гости в его родной дом приезжали Юлия и Кузьма. Заглядывали сюда также и Валентина с Егором. На весну была назначена их свадьба, которую планировалось провести сначала в городе, а потом уже в тайге. На эту торжественную церемонию была приглашена и журналистка – Галина Михайловна, неоценимо много сделавшая для Святослава и его сына. Она с удовольствием приняла это приглашение и с того момента Святослав и Галина Михайловна стали близкими друзьями. Эти два сильных, с несгибаемым стержнем внутри, человека, оставались по-прежнему трепетно-стеснительными, когда дело касалось их личной жизни. Подтверждением этому является их откровенный разговор, после которого они решили, наконец, соединить свои судьбы, и который, думается, достоин внимания читателей…

– Извините, но я чувствую себя неловко, примкнув к вашему узкому кругу близких и знакомых, – начала разговор Галина Михайловна, нерешительно подойдя к Святославу.

– Считайте, что с этого момента вы тоже наш близкий человек. Хотя, если честно признаться, я всегда вас считал, а особенно после ваше помощи Кузьме, очень близким человеком. Как будто я давно уже вас знаю, – смущённо признался Святослав.

– Находясь со всеми вместе здесь, мне захотелось вдруг написать новую статью о вашей необычной жизни в продолжение уже опубликованной когда-то и нашедшей неподдельный интерес наших читателей, а также написать и о тех, кто вас окружает. Очень надеюсь, что вы поможете мне в этом и позволите узнать через интервью о вашей настоящей жизни в тайге и вне её пределов, – объяснила журналистка.

Внимательно её выслушав, Святослав скромно ответил:

– Вряд ли мы заслуживаем этого… А если же вы собираетесь писать о тайге, то для этого надо здесь пожить, чтоб хоть немного её прочувствовать.

Она опустила голову, а потом еле слышно произнесла:

– Моя работа позволит здесь жить… Если, конечно… – Галина Михайловна на секунду замолчала, сделав глубокий вдох, чтобы немного унять волнение, но Святослав, догадавшись, чем завершится начатая ею фраза, в нетерпении уточнил:

– Вы этого очень хотите?

– Да, очень… – запинаясь, ответила журналистка.

Возникла долгая пауза, после которой она, видя задумчивый взгляд Святослава, добавила:

– Если, конечно, вы сами лично этого хотите.

– А как вы сами думаете – хочу я этого или нет?

– По вашему взгляду… я вижу…

– Я тоже вижу то, что вы видите… – еле слышно прошептал он чуть смелее, подойдя на этот раз близко к ней. – Но был в моей жизни случай, после которого я очень опасаюсь…

– Такая ситуация мне очень знакома… – сказала она и вдруг, неожиданно для него, нежно коснулась его руки.

На это откровение Святослав не отдёрнул свою руку, а после паузы признался:

– Мы сегодня с друзьями много говорили… о вас. Они сказали, что вы… особая женщина.

– А вы тоже так думаете? – немного улыбнувшись, спросила она.

В ответ Святослав сказал, сделав перед решающими словами глубокий вдох:

– Мы с ними всегда одинаково думаем. Поэтому искренне прошу вас… ко мне… И будте как у себя дома…

Кузьма вместе с Юлией часто навещали бабу Наталью, которая всегда была очень рада молодым гостям. В дальнейшем они также очень часто будут приезжать сюда.

Весной в тайге состоялась их – Юлии и Кузьмы – свадьба. Знакомый священник Кирилла, специально доставленный по такому случаю в тайгу, провёл обряд венчания. На торжество были приглашены также Сан Саныч и его племянник – Всеволод. Молодые вместе с гостями побывали на том печальном месте, где когда-то случилась авиакатастрофа, чтобы возложить цветы на трагически памятном месте, а также под тем деревом, которое чудесным образом спасло Кузьму от гибели.

После этого памятного события, молодожёны вместе с родителями Кузьмы поехали на его родину – в Китай. Многочисленная родня Ку Шанюана и Юй Лоу были рады встретиться с ними, а особенно с вновь воскресшим Кузьмой, которого назвали везунчиком. Впоследствии он каждое лето навещал своих родных.

Обучение юридическому делу Кузьма совмещал параллельно с применением приобретённых знаний на практике, и первые успехи на этом поприще, благодаря, конечно же, поддержке и помощи Кирилла, не заставили себя долго ждать. Работая с таким наставником, Кузьма за счёт своей старательности и природной смекалке смог многое понять в адвокатской практике и его навыки стремительно развивались.

Чтобы у Кузьмы была возможность жить как в тайге, так и в Москве, Валентин и Святослав наведывались периодически в пещеру Никиты и доставали очередную часть сокровищ. В городе они обменивали их на деньги, которые отдавали Кириллу и Кузьме. На вопросы, откуда берутся эти деньги, они постоянно отнекивались шуткой, мол, Бог милостив и не жалеет на добрые дела свои накоплений. Лишь спустя годы Святослав откроет секрет клада, взяв обещание хранить его тайну и оказывать помощь любым людям без исключения.Кузьма и Кирилл поклялись помогать всем, независимо от места проживания и национальности.

О людях, оказавшихся в беде и нуждающихся в помощи, Кирилл и Кузьма узнавали из СМИ. Финансовая помощь всегда была анонимной, а передавались деньги в основном через доверенных лиц.

Об одном таком случае оказания помощи конкретному человеку хочется рассказать подробнее, так как он стал первым серьезным делом в личной юридической практике Кузьмы. Ещё с самого детства Святослав говорил Кузьме, что добро нужно помнить всегда. «Взаимопомощь не по долгу, а по сердцу – вот главное в межчеловеческих отношениях, Кузьма», – всегда говорил отец, и случай, о котором хочется рассказать, явился доказательством воплощения в жизнь учения отца, так как Кузьме представилась возможность сделать добро человеку, который когда-то оказался неравнодушен к его беде…

Это произошло в Москве в один из летних дней. Святослав, Ку Шанюан и Валентин Николаевич шли в направлении железнодорожного вокзала, на ходу о чём-то оживленно беседуя. Вслед за ними – Кузьма и Юй Лоу. Все вместе они собирались отправиться в очередной раз в тайгу. Кузьма, прервав разговор с мамой, внезапно остановился. В нём сработал инстинкт обитателя тайги, какой бывает у зверей – нюхом почуять что-то знакомое. Обернувшись назад, он устремил взгляд на скамейку у дерева и увидел сидящую на ней пожилую пару с понуро ссутуленными плечами: мужчине было лет около семидесяти, а женщине примерно шестьдесят. Напротив них сидел мальчик лет пятнадцати в старой инвалидной коляске. Кузьма, напряженно всматриваясь в спину пожилого мужчины, тихо сказал маме: «Я где-то его видел… Я вспомнил запах одного дома, где было много людей, и его – он тогда тоже вначале сидел спиной ко мне». Произнеся это, Кузьма медленно направился к скамейке. Встав перед пожилым мужчиной, Кузьма улыбнулся и радостно поприветствовал того: «Иннокентий Виссарионович, здравствуйте!». Пожилой мужчина, услышав такое уважительное обращение к себе, даже привстал от удивления, молча глядя на Кузьму.

Возникшую паузу вскоре прервал вопрос Кузьмы: «Помнишь того китайца, который медведем рычал тогда у тебя в гостях?» В ответ пожилой мужчина, всмотревшись внимательней в его лицо, ответил: «Я тебя сразу не узнал… А как ты заговорил, то сразу не поверил своим глазам, и засомневался: а вдруг не ты это, отчего даже потерял дар речи. Ты прости, уж, меня старика за это. Ведь ты единственный, кто меня впервые в жизни назвал по имени и отчеству». Он крепко пожал Кузьме руку и обнял его. Кузьма радостно воскликнул: «Иннокентий Виссарионович, а ведь я не один здесь. Подождите, не уходите – я сейчас всем о вас скажу, и они подойдут к вам», – и быстро направился обратно. Валентин Николаевич и Святослав, некоторое время назад с интересом наблюдавшие издалека за странной встречей Кузьмы с неким пожилым мужчиной, были уже возле него.

– Здравствуй, Одессит! – радостно воскликнул Валентин.

– Здравствуй, Николаич! – с уважением ответил Иннокентий Виссарионович.

– Ну, как тебе эта встреча? – обратился Валентин к Святославу, указывая на Иннокентия Виссарионовича.

– Иннокентий, как я рад этой встрече. Мне сын много о тебе говорил. Тогда в камере ему без тебя было бы, ох, как туго… – с благодарностью высказался Святослав и пожал Одесситу руку.

– Спасибо, что парня в камере оберегал, – в свою очередь поблагодарил его Валентин.

– Да чего там, – отмахиваясь, скромно ответил Иннокентий Виссарионович. – Он мне почему-то тогда сразу понравился своим эдаким необычным поведением, я бы сказал – особой смелостью.

– Это когда в камере он у тебя из рук мой портрет нагло выдернул? – спросил Святослав, засмеявшись.

– Ну, как сказать… – смутившись, согласился Иннокентий.

– Он мне ещё говорил, что тот дядя, которого звали почему-то часто «Одессит», сначала, когда я выдернул у него газету, стал злым, – говорит, – а потом сразу стал очень добрый и сразу меня вкусно накормил и повторял очень часто, мол: «Как говорят у нас в Одессе!». Когда он упомянул эту твою коронную фразу, я сразу догадался о ком идёт речь. И вот тогда-то я и сказал Кузьме, что этого «Одессита» зовут Иннокентий Виссарионович.

Говоря между собой о Кузьме, они посмотрели в его сторону и увидели интересную сцену: Кузьма увлечённо разговаривал с мальчиком, сидящим в ивалидной коляске, словно со своим давним другом. Святослав вспомнил, как много лет назад в тайге Кузьма так же быстро вошёл в контакт с медвежонком. Он стоял и, глядя на них, улыбался. Ему было приятно, что Кузьма сразу сумел найти общий язык и с мальчиком, который, наверное, ему понравился.

Сопровождающая Иннокентия Виссарионовича женщина, которая старалась до этого момента не мешать мужскому разговору, осмелилась, наконец, подойти к мужчинам.

– Это моя сестра Лариса, а мальчика Сёмой зовут, – представил своих родных Иннокентий Виссарионович.

– Семён, значит. Видно математиком станет. Вижу, у него все тетради формулами исписаны, – с гордостью сказал Валентин.

– Может, стал бы, но, видимо, не суждено… – начала Лариса.

– А почему с таким упадническим настроением говоришь,– удивился Святослав.

Иннокентий начал было просить сестру не говорить ничего больше, дав понять, что это их участь в жизни и надо с ней смириться. Но Святославу наводящими тактичными вопросами всё же удалось вывести Ларису на откровенный разговор, из которого стало ясно, что произошло в их семье.

История была крайне печальной. Когда Иннокентия освободили из мест заключения и он возвращался к сестре, его ждало разочарование. Он узнал, что её обманули с обменом квартиры, и в итоге она осталась без жилья, а вещи и некоторую мебель потихоньку продавала за бесценок, чтобы не остаться без еды. По приезде Иннокентий решил обратиться в письме за помощью к дальнему родственнику – бизнесмену, с просьбой помочь им временно. Так как номера его телефона они не знали, то,не дождавшись ответа, приехали к нему сами. Выслушав их – своих гостей-родственников – он посадил их в свою машину, отвёз на вокзал, дал каждому по сто рублей и, сказав на прощание: «Надеюсь, на билеты хватит? Я вам не благотворительная организация», уехал, даже не оглянувшись.

Выслушав это, Валентин резко спросил:

– Иннокентий, где эти его триста рублей?

– Они у меня в кармане, – ответила женщина озадаченно.

– Дай, я на них погляжу, – попросил Валентин.

Вытащив скомканные купюры и слегка пригладив их рукой, она доверчиво протянула их Валентину. Тот небрежно взял триста рублей в руки, повертел в руках и быстро порвал их в мелкие клочья.

Глядя на это, брат и сестра не успели даже что-либо вымолвить, как Валентин тут же сурово сказал:

– Забудь про эти бумажки и про того жалкого бизнесмена тоже забудь!

За всем этим внимательно наблюдали Ку Шанюан и Юй Лоу, стоявшие до этого молча в сторонке. Не выдержав, Юй Лоу подошла к мальчику-инвалиду и прошептала:

– Я ведь тоже, как говорят в России, по специальности математичка. Нам есть о чём с тобой поговорить, – сказала она и вежливо попросила у мальчика разрешения взглянуть на записи в его тетради.

Валентин же, подойдя совсем близко к Иннокентию Виссарионовичу и открыто глядя в глаза своему солагернику по зоне, где вместе они провели более десяти лет, произнёс:

– Будете жить все вместе в квартире моего брата. Он погиб, а квартира пустует. Всю бумажную волокиту сделает этот парень Кузьма со своим товарищем Кириллом. Так что, не всё потеряно в жизни. Благодари бога, что Кузьма, а точнее Ку Цзыма «учуял» вас и не прошёл мимо. Видимо, судьба…

После этого он обнял Иннокентия Виссарионовича, который стоял, еле сдерживая слёзы и радуясь такой неожиданной для его семьи встрече. Валентин, понимая его состояние проговорил:

– Удача находит всегда тех, кто почти ни во что не верит уже. А сейчас, давайте, собирайте свои монатки и вперёд – жизнь только начинается… Выше голову, Одессит.

Святослав, свистнув, позвал микроавтобус, в котором всем удалось удобно разместиться. Автобус уже собрался тронуться с места, как Святослав, сидящий на переднем сидении, обратил внимание на одного пешехода – мужчину средних лет, бредущего с опущенной головой через дорогу прямо перед автобусом. Он остановился, наклонился и медленно зашнуровал ботинок, затем так же медленно выпрямился, оглядываясь по сторонам; потом опять нагнулся и, завязав шнурок на другом ботинке, всё с той же неизменной неторопливостью в действиях принял вертикальное положение и стал внимательно всматриваться в толпу.

– Вот так явление средь бела дня! Валя, смотри – Бор Борыч загородил нам всей своей широкой грудью дорогу, – неожиданно воскликнул Святослав, а Валентин, улыбнувшись ему, протянул:

– Опять, наверное, своим орлиным глазом ищет себе жертву, – и вежливо попросил к водителя:

– Уважаемый, повремени пока с дорогой на пару минут. В нашем полку, кажется, ещё, наверное, прибыло. За вынужденную стоянку платим на твоё усмотрение.

– Сколько дадите, столько и возьму, – ответил водитель. – Я ведь всё понимаю.

Святослав и Валентин вышли из автобуса, а Бор Борыч, увидев их, остановился и пожал им руки.

– Приветствую тебя Борис Борисович, – бодро сказал Валентин Николаевич.

– Спасибо за уважительность в мой адрес, – улыбнулся в ответ Бор Борыч, но Валентин и Святослав заметили, что его улыбка уже не была той прежней, которая всегда без слов говорила о его лёгкой бесшабашной жизни.

– Слушай, Бор Борыч, сколько я тебя знаю, ты никогда ещё не выглядел таким серьёзным и озлобленным. Что-нибудь случилось? – решил прямо спросить Святослав.

– Да ничего такого у меня экстраординарного не может случиться. Это временные трудности. Я такой всегда перед своей важной «операцией» бываю сосредоточенный… – успокаивая в большей степени самого себя, нехотя проговорил Бор Борыч.

– Ты можешь кому-нибудь другому молоть такую чушь, только не мне, – резко прервал Валентин его пространное объяснение. – Говори прямо, почему такой кислый. Выкладывай, пока я добрый, и начистоту. Борыч, я тебя когда-то обижал?

В ответ Бор Борыч лишь отрицательно помотал головой и продолжал тягостно молчать. Но затем, увидев искреннее сочувствие в глазах собеседников, решил всё же высказаться:

– После последней отсидки решил завязать, но стоило пожить на свободе как человек, я стал врубаться, что не вписываюсь в правила цивилизации. Вдобавок ко всему моего единственного в жизни родного человека парализовало, а денег на лечение нет. Короче, кранты… Просидел возле неё однажды всю ночь до утра и мне так стало её жалко, что решил пощипачить немного, чтоб ей, моей любимой тёте, полегчало. Утром одел свою цивильную одежду, чтоб не вызывать подозрения, и вперёд. А вокзал – это одно из тех мест, где люди теряют бдительность. А тут вы мне встретились…

После небольшой паузы Валентин Николаевич подошёл к Бор Борычу и, слегка обняв, произнёс по-отцовски:

– Эх, дружок, дружок… Как я тебя понимаю. Ты прав. После большой отсидки «наш брат» может почувствовать в обществе дискомфорт. Но всё-таки иногда полезно заставить себя пристроиться к такой быстрой современной жизни… – Помолчав некоторое время, как будто что-то обдумывая, он задал неожиданно конкретный вопрос: – Борис, сколько тебе нужно денег, чтоб поднять свою тётю и чтоб прожить с ней потом нормальную человеческую жизнь?

Обескураженный таким врасплох заставшим его поворотом событий, Бор Борыч застыл на месте, тупо глядя на Валентина Николаевича, по всей видимости, размышляя с какой степенью серьёзности воспринять его слова, чтобы не прогадать с ответом. Постепенно оттаяв от веющего теплотой вопросительного взгляда Валентина Николаевича, он с улыбкой ответил:

– Ты такие умные заковыристые вопросы задаёшь, что даже тупеть начинаю.

Видя такую ситуацию в разговоре, Святослав решил повернуть её в нужное русло:

– В общем, так, Бор Борыч, – коротко начал он. – Все мы вылеплены из одного теста: и понятия у нас одинаковые – и выводы делаем тоже одинаковые. Короче, Бор Борыч, деньги для твоей тёти и для её лечения, а также и для достойных условий её жизни, считай, что мы нашли. Но для этого есть одно только у нас условие к тебе – ты должен раз и навсегда завязать промышлять воровством денег у людей. Мы, конечно, понимаем с Валентином, что ты брал, так сказать, всегда у богатых только, которые, ой, как много воровали у государства, что, конечно, печально. Но наш тебе дружеский совет – займись каким-нибудь честным зарабатыванием. Ну, например, для начала, дворником.

Слушая такое предложение Святослава, Валентин Николаевич старался не перебивать его, но в конце концов всё же решил тоже высказаться.

– Ты когда-то обмолвился, что ты происходишь из «голубых кровей», так сказать, и не из простого люда были твои предки, – напомнил он Бор Борычу. – Мы тоже заметили, что внешне и по некоторым своим повадкам ты держишься истинным аристократом. Как говорит Святослав, наш знакомый Бор Борыч даже в туалете ведёт себя достойно. А уж как ты ешь с белой тряпочкой на первой пуговичке на груди – об этом на зоне были даже в твой адрес аплодисменты. Если это так, то и живи достойно: берись за ум и ухаживай хорошенько за своей тётей, а про деньги не задумывайся слишком, но в то же время и не трать их попусту.

Видя изумлённо-довольное лицо Бор Борыча, Святослав решил завершить этот разговор:

– Давай мы сейчас поедем за твоей тётей и для начала устроим её в больницу на обследование. В дальнейшем, если мы с Валентином будем заняты, тебе будет помогать мой сын. Я тебе о нём рассказывал. А вот, кстати, и он выходит из машины, и, знаешь, с кем? – чувствуя сомнение Бор Борыча, Святослав подтвердил его догадку: – Ну, конечно, это Одессит. Видишь, Борыч, как судьбы наши распределились. Всех нас, познавших неволю, кто-то неведомый собрал всех вместе одновременно. Значит, есть всё-таки Бог на свете.

Кузьма и Одессит с уважением пожали Бор Борычу руку, а он, торжественно оглядев всех, расстегнул ворот рубашки, сделал глубокий вдох и клятвенно произнёс:

– Уважаемые мои коллеги по участию в арестантской жизни шальной. Раз мы здесь все вместе оказались, то перед всеми даю зуб, что Бор Борыч с этого момента будет другим. Спасибо вам.

После такой краткой и содержательной речи Валентин Николаевич заметил:

– Что мне всегда в тебе нравится – так это твоя непревзойдённая театральность, на которую мы всегда подкупаемся, – и, немного приобняв его, добавил: – Сейчас давай садись с нами в машину и вперёд.

Прошло около двух лет. В один из летних дней пред охотничьим домиком приземлился вертолет. Кузьма с Юлией, Ку Шанюан с Юй Лоу и Святослав – большая и дружная семья, проживающая в домике – с любопытством вышли посмотреть, кто на этот раз к ним пожаловал.

– Кто бы это мог быть? Валентин с дочерью обещались быть позже. Кирилл, как всегда, в делах… – пробормотал Святослав, теряясь в догадках. – Кого это к нам занесло?

Вдали показалась фигура Кирилла, а с ним – ещё два человека…

Кирилл, подойдя ко всей большой семье, объявил:

– Я вам привёз незапланированных, но очень дорогих гостей.

Кузьма, сразу узнав в них Джулио и Веронику, очень обрадовался и бросился обнимать по-настоящему дорогих гостей.

…Об этой приятной для всех встрече не раз мечтал Валентин. Он часто вспоминал о Веронике, так похожей по-характеру на его дочь, и об отважном итальянце, – поэтому как только узнал, что Джулио вновь собирается приехать в Россию на гастроли, поговорил с Кириллом и попросил для всех, а особенно для Кузьмы, сделать сюрприз. Итальянец с радостью принял приглашение Кирилла прилететь в тайгу, а Вероника, услышав это приглашение, в порыве переполняющей её радости даже обняла Кирилла…

Снова увидев по прошествии достаточно долгого времени Веронику, Кузьма заметил, что на лице её нет больше прежних изъянов, чему был искренне рад. Он с гордостью познакомил Джулио и Веронику со своими родителями, а потом представил им и Юлю. Увидев, как дружелюбно девушки поприветствовали они друг друга, Кузьма неожиданно для себя заметил, как они обе хороши собой и очень похожи характерами.

Несмотря на то, что жизнь Вероники после встречи с Джулио очень изменилась в лучшую сторону, она осталась прежней – такой же добродушной и благодарно помнящей о всех тех людях, которые поддержали её в трудные минуты жизни. Благодаря воспитанию её родителей, она всегда оставалась внимательной к людям – и не только в те периоды жизни, когда всё у них было хорошо, но особенно и тогда, когда всё шло не очень гладко и им нужна была конкретная помощь.

Свою соседку тётю Катю она попросила Джулио взять с собой в Италию помощницей. Частыми гостями у них в Италии были Лёша и Люся, а приехав вместе с Джулио в Россию сама, Вероника с детской непосредственностью радовалась встрече с ними.

Долгожданную и радостную встречу в тайге немного нарушило появление невдалеке медведя: Джулио слегка испугался и крепко прижал Веронику к себе, но Кузьма успокоил их, сказав, что это его друг. Подойдя к Кисе, Кузьма что-то прорычал тому на ушко. В ответ зверь встал на задние лапы и издал протяжный звук в знак приветствия.

– А ты тогда намного громче его рычал, помнишь? – с улыбкой спросил итальянец, подумав, как приятно вспоминать уже минувшие события улыбаясь, ведь в тот момент им обоим было совсем не до смеха.

– Это тогда, когда ты бандитов окликнул, а я успел отбиться? – тоже улыбаясь ему в ответ, уточнил Кузьма. – Я это никогда не забуду. Спасибо тебе, если бы не ты…

– А я очень тебе благодарен за спасение Вероники. Она мне всё рассказала… – вторил ему в ответ Джулио. – Спасибо!

В это время Киса медленно подошёл к Юлии, вытянул перед ней передние лапы, пригнув спину и опустив голову как будто в поклоне, и тихонько зарычал, как будто приглашая её усесться себе на спину. К удивлению гостей, Юлия забралась мохнатому на спину, нежно потрепала рукой его шею, а он не спеша и вразвалочку величаво повёз её в сторону домика.

Медведь Киса давно усвоил одно простое правило: если его друг Кузьма и его отец Святослав принимают гостей спокойно, значит эти люди – их друзья, и для Кисы это знак, что они хорошие и не опасные, а значит – и его друзья тоже.

…Находясь долгое время в окружении людей, любой зверь постепенно становится животным домашним и приучается с годами понимать людей. Вот, например, самые ласковые из домашних животных – кошки – раньше ведь тоже принадлежали к группе диких животных и были слишком опасны для людей, но, за длительное время обитания поблизости от людей стали милыми и дорогими домашними питомцами для нас. Так и с собаками происходило, думается. Когда-то очень давно эти животные были обыкновенными дикими волками, а стали также братьями нашими меньшими и преданными друзьями. Кто знает, может быть, придёт время, когда и медведи станут домашними животными для людей. Вначале, может быть, они будут необходимы человеку для личной охраны, а потом станут помощниками в некоторых домашних работах, требующих огромной физической силы. Исходя из таких примеров, думается, не надо нам столь жестоко истреблять их, а лучше, наоборот, с умом их приручать. Ведь они, как кошки или собаки, понимают многое. Чтобы убедиться в этом, надо просто присмотреться внимательнее к тому, как ведут себя домашние животные при людях. Часто, когда люди сидят и ведут между собой разговор о домашних животных, лежащих возле них рядом, те сразу начинают понимать, что говорят именно о них, и как маленькие дети начинают радоваться, издавая лёгкие нежные звуки и виляя хвостом.

Вот и медведь, думается, катая Юлю на себе, чувствовал, что все взгляды направлены только на него, и поэтому вёл себя, как их добрый друг, показывая рычанием ощущение своей нужности сейчас для окружающих. Но, не дай бог, если кто-то из гостей имел хотя бы даже в мыслях подлые намерения по отношению к его самым близким друзьям – Кузьме или Святославу. Он бы того тут же нюхом учуял и без промедления растерзал.

Также и собаки – наши охранники, когда чуют, что от кого-то грозит хозяину опасность, сразу начинают лаять, а потом и вовсе бросаются на врага. Хозяин, услыхав этот лай, понимает, что этот гость пришёл с плохими намерениями и надо заранее быть готовым ко всему. Сверхчувствительны животные и к природным катаклизмам. Жаль, что братья наши меньшие не могут говорить. Скольких людей они смогли бы спасти своим предчувствием, предупредив их о приближающихся стихийных бедствиях. Если бы… Но пока, к сожалению, они не имеют такой возможности. Они сами по себе, а мы сами по себе…

– Он её нашел на дереве и теперь она для него, а он для неё – самые преданные друзья, и ему очень нравится катать Юлю на себе, – пояснил Кузьма, наблюдая за Кисой и Юлей, сидящей на нём. – Говорят, что звери лечат нас и душой, и своим телом. И пусть моя жена, как говорят врачи, уже совсем поправилась, но Киса всё равно продолжает её катать. Звериное чутьё подсказывает ему, что его медвежий жир, проникая через поры кожи, вытягивает болезнь из Юлии и помогает её выздоровлению. За это Юлия балует его разной вкусной едой. А я помогаю ей разговаривать на его языке, и эта учёба не проходит зря – они могут уже о чём-то секретничать, – не без гордости заявил Кузьма. – А если и ты захочешь покататься, то я попрошу его, и он тебя тоже покатает, – повернувшись к Веронике, сказал шутливо Кузьма.

– Я, сколько живу, никогда ещё не встречал таких отношений между зверем и человеком, – удивился Джулио. – Мне кажется, что он не хуже нас всё понимает.

– Здесь, в лесу, действительно, всё живое чувствует и понимает не хуже людей. Правда, папа? – спросил Кузьма, оглядываясь на Святослава.

– Да, сынок, – подтвердил мужчина. – Тайга незаметно притягивает навечно любого, кто в ней оказывается. И потом он, как ни странно, без неё не может уже ни дня прожить, хотя часто она бывает и беспощадно жестокой, и смертельно суровой. Но в своей сущности она всё же прекрасна, добродушна и щедра.

Как будто в подтверждение этих слов, тучи неожиданно и быстро начали заволакивать небо, отчего люди в поисках укрытия бросились в сторону домика. И вот уже через минуту поднялся сильный ветер, засверкала ослепляющая молния и загремел устрашающий гром, а буквально через мгновение хлынул проливной дождь. Тайга как бы восклицала: «Да, я бываю иногда вот такая немилосердная! Но, если захочу, могу быть снисходительной и гостеприимной». И уже через несколько минут тучи начали рассеиваться, уходя высоко в небо, дождь, словно по чьему-то заботливому велению, перестал, и вновь выглянуло яркое солнце, согревая всё вокруг своим ласковым теплом. В тайгу опять вернулся по-прежнему прекрасный летний день.