Шоу будет продолжаться [Алина Константиновна Менькова] (fb2) читать онлайн

Алина Менькова Шоу будет продолжаться

Право на смерть

Существует право, по которому мы можем отнять у человека жизнь, но нет права, по которому мы могли бы отнять у него смерть; это есть только жестокость.

Фридрих Ницше

Прадедушка Марины Виктор говорил, что на войне у них как-то не подобрали раненого. Во время стрельбы его так сильно ранили, что не идти, не ползти он уже не мог. И они его оставили умирать. Да, это было не по-товарищески, но иначе бы все солдаты там погибли под пулями. Когда Марина спросила при каких обстоятельствах, этого бедного солдата спасли бы, он ответил: «Будь у него другое сердце…» Виктор говорил, что этот человек был отвратнейшим – скандальным, злым, раздражительным. Мол он постоянно пускал в сторону сослуживцев скабезные шуточки и очень оглушительно над ними смеялся… один. Марина не знает, это была человеческая месть или правда закон самосохранения. Сегодня солдат для нее – тетя и Марина тащила ее по окопам три года. Но пять месяцев назад они обе решили, что хватит.

Тетя не оставила выбора Марине. Просто взяла и написала на листке: «Хочу программу «ЭВ. Это окончательно, не переубеждай». И заплакала. Ее единственная функционирующая кисть дрогнула, и она снова положила ее смиренной плетью на влажную от пота постель. Тетя Надя болеет. Всю жизнь у нее была аритмия, потом грянул тяжелый ишемический инсульт. После него она оказалась в больнице, где ее безрезультатно пытались восстановить полгода. Терапия не помогла. И теперь тетя Марины могла только моргать, поворачивать голову и перебирать пальцами правой руки. Все остальные части тела были либо парализованы, либо очень слабы. Конечно Марина наняла сиделку. Но и сама бывала с тетей нередко – они смотрели старые фото, видеозаписи на магнитофоне, Марина читала тете новости из газет, стихи…книги, вспоминала какие они были с ее мамой маленькие и что делали. Мама Марины жила далеко и тоже часто звонила по скайпу. Марина думала, что такого общения тете хватало хоть немного, чтобы поддерживать ее моральный дух. Надежде всего 40… без детей и мужа. Сын погиб, когда ему было 10… на стройке залез в чан с бетоном и задохнулся. Тогда тетя Надя говорила, что ей жутко от мысли, что ее сыну не придется помнить какой она была, и что теперь ей надо запоминать его. И это противоречит природе жизни. Когда она немного оправилась, то стала заниматься спортом, путешествовать, работать. Тогда муж и ушел. Устал от невнимания, ушел как видели все, к более послушной и менее строптивой. Его не осуждали. Тетя Надя рассказывала, что последние годы они жили плохо. Несмотря на это, бывший муж навещал ее в таком состоянии несколько раз. Первый раз Надя ему обрадовалась, но потом просто отворачивала голову и плакала.

Спросите любого человека, кто ухаживает за лежачим, и он вам скажет, что он, конечно, любит свою обузу, иначе он бы не взял на себя такие тяжелые обязательства, но он дико устал. И все это неизбежно накладывает отпечаток и на твоей жизни. Когда кто-то рядом …просто не может самостоятельно испражниться или вытереть себе слюни в уголках рта, то тебе невольно становится стыдно за то, что ты можешь все… или тем более хочешь еще больше. Эти состояния апатии приходили и в дом Марины, в ее семью. Муж Марины поддерживал ее, как мог, но этого было мало и легче не становилось.

Потом на рынке медицинских услуг появилось «ЭВ». Это было что-то из ряда фантастики. Думаю, в своих кругах им уже стали торговать нелегально. После велись споры об этической стороне вопроса: правозащитники говорили, что «ЭВ» – это легальное убийство, врачи парировали: «ЭВ» уже давно живет в наших головах и что отключение от ИВЛ – тоже своего рода убийство». Да, это и называлось так – пассивная эвтаназия.

Марина с тетей следили за этим процессом. Надежда смотрела каждую передачу по этому поводу, и Марина чувствовала ее заинтересованность. А еще Марина видела, что тетя невозможно страдает, что она самой себе больше не нужна. К тетиной радости, вскоре «чудо-лекарство» все же рассмотрели и приняли законопроект об его использовании в особо тяжелых случаях. В законе было, ну, очень много нюансов. Для того, чтобы получить укол «ЭВ» надо было подать заявление – можно и доверенному лицу это сделать, и встать на очередь. За время рассмотрения заявления в твою семью должны были приходить чиновники, юристы, врачи… разговаривать подолгу, читать анамнезы по сто раз, беседовать с участковыми докторами, опрашивать соседей, в общем, работать с твоим конкретным случаем. Потом все они должны были вынести решение.

До этого момента получить право на ассистированную смерть можно было лишь в нескольких государствах. Люди, чтобы избавиться от боли или бесполезного существования, чтобы получить легкую и долгожданную смерть готовы были перелетать за океан. Преодолеть тысячи километров для того, чтобы умереть. Это называлось суицидальным туризмом. Сначала таких больных умертвляли в Швеции и Швейцарии. «Легкую смерть» узаконили в Канаде, Нидерландах, Бельгии, Люксембурге. В США эту услугу легитимировали только в Калифорнии, Орегоне, Монтане, Вермонте, а потом к ней присоединились еще около 25-ти штатов. В России эвтаназию узаконили только сейчас. Слишком долго против нее выступали церковнослужители.

В дверь позвонили. Надежда и Марина ждали этого звонка всю неделю. «ЭВ» им одобрили, оставалась формальная часть.

«Добрый день. Валерий. Я в бахилах, не ищите тапочки», – сказал Марине совершенно сухо юрист.

Он прошел в комнату, к тете. Она хотела ему улыбнуться, но у не вышло. По ее уставшим и погасшим глазам Марина видела, что тетя ждала этой панацеи, ждала этого дня и сейчас очень счастлива, как еще возможно человек может быть счастлив в своем беспомощном и оскудевшем теле.

Юрист был суров, пока доставал свой портфель, раскладывал документы, подавал тете ручку и уверенно вслух прочитывал: «Я, Страстнова Надежда Павловна, 23 ноября 1989 года рождения, согласна на медикаментозное вмешательство, а именно введение мне инъекции барбитурата в качестве анестезии…»

Он читал еще несколько минут лист, наполненный различными медицинскими терминами, в которых, ни Марина, ни ее тетя не могли бы разобраться. Да и зачем это сейчас было нужно? Решение они обдумали и приняли уже давно. Тетя Надя не плакала, она внимательно слушала, смотрела то вниз, то вверх, будто прочитывая озвученные строчки в воздухе и пытаясь до конца впустить их значение в себя. «Я решила убить себя, я больше не хочу мучаться. Я устала… я хочу уйти, я так решила»

Когда Валерий закончил, они втроем еще несколько минут просидели молча. Он как-то потерянно начал собирать документы обратно в портфель, рассматривая при этом обои, комод, картины. Казалось, в таких делах его опыт невероятно мал и мужчина еще не обвыкся.

«Тетя любит современное искусство. Собирала картины из разных стран», – заметив взгляд юриста, произнесла Марина.

Потом его глаза остановились на портрете Гриши – он висел огромным ярким полотном в рамке среди остальных картин. Мальчик в полосатом поло со светлой челкой и игривыми голубыми глазищами. Ему лет 8-9 на картине. Держит в руках любимого пуделя.

«Сын… погиб»

«Такой маленький еще…»

Они обменялись этими фразами так, словно тети Нади уже не было. Но она еще была здесь и все слышала. Она лежала и смотрела в одну точку. Может, она сама сейчас умрет? И бедной Марине с серым лицом и грустными глазами не придется брать и тащить на женской изящной спине этот тяжелейший груз совести и отчаяния.

Марина с юристом прошли в коридор – странно, но она даже не запомнила его имени. Валентин… Вячеслав… Вениамин…

«Все хотят этого, но, когда я прихожу, столбенеют – думают будто этот день никогда не настанет. Вчера мы подписывали умерщвление 8-летней девочки. Это действительно ад. Саркомы, страшнейшие боли… и конца края нет. Маме – 32, но она вся седая»

«Спасибо. Странно звучит, но спасибо»

Марина почувствовала, как едкая соль пронзает уголки ее глаз. Слезы потекли по щекам.

«Завтра в 15 часов приедет ассистент для инъекции. Не надо плакать, милая. Знаете, какие люди самые несчастные в мире? Те, кто не стали теми, кем хотели»

«Андрей Владиславович, все это просто невозможно сделать так быстро! Поймите, я и мой юрист хоть завтра бы подписали все бумаги… Но есть еще… – человек в черном костюме и начищенных ботинках стал загибать пальцы от мизинца до большого, перечисляя, взволнованно повышая голос, – медицинская комиссия, заключение психиатра, беседы с родственниками, опрос соседей… все это время»

«Я заплачу каждому лично, скажи только где и когда. Он уже подписал свидетельство это ваше о наследовании… на три квартиры и дом. Мне ехать надо из страны, чем быстрее, тем лучше. Пойми меня»

Человек в костюме пожал плечами и закурил.

Андрей Владиславович никогда по-настоящему не любил отца. Папа его всю жизнь то прессовал, то дрессировал. Образование дал, но только, чтоб им хвастаться. Андрей хотел стать музыкантом, он его в экономисты. Хотел, чтоб из сына вырос достойный, по его мнению, человек. А все не то вырастало – то с работы Андрея гнали, то бандиты на процент ставили, то он собственный бизнес по несколько раз открывал безрезультатно, потом бегая от коллекторов и приставов, то кредиты брал, и кстати, отец за них расплачивался. Андрей нервничал, курил, книги писал в стол и музицировал для души. А папа… папа – уважаемый человек, бизнесмен, дипломат, строил дома в столице. И сын нужен ему был под стать. А этот что? Непутевый, позор семьи.

Сейчас папа Андрея также ненавидит, как и в детстве, когда его лупили кожаным ремнем за двойки, ставили тонкой кожей коленок на жесткие горошины или давали такую оплеуху, что у глаз хороводом танцевали искры…только теперь отец не вступает с ним в споры, не может, он лежит и гадит под себя. У него онкология. И Андрей Валентинович злорадствует, получил доступ к счетам. Но к его сожалению, папе врачи приказали долго жить. Конечно, сына такой расклад не устраивает. Он хочет ускорить папину кончину, ведь сейчас это законно. Хочет поскорее расквитаться с очередными долгами и уехать из страны… там на расстоянии он планирует продать папины квартиры и купить себе домик на лазурном берегу где-нить в Лос-Анджелесе. Папа ведь все равно неизлечимо болен. А милосердия он не заслужил.

Все из детства. Боль из детства. Андрей это знал. Он знал еще, что он никогда уже не станет со своими душевными ранами кем-то иным. Кем-то, кого бы он сам в себе признал и полюбил, без чужих похвал и одобрений.

Человек в черном костюме написал на листочке несколько цифр. В ответ на это Андрей кивнул головой и сказал, чтобы тот дождался вечера.

«Вы же знаете, что я рассчитываю на вас. Я из-под земли вас достану, если вдруг что-то пойдет не так».

Он даже улыбнулся себе. Он никогда так не был горд собой. Никогда он не чувствовал себя более значимым, чем сейчас… в эту минуту. Решить судьбу собственного больного отца, а потом резко разбогатеть, не приложив к этому в общем-то никаких усилий. Это же цинус всей его жизни.

«Страждущих «ЭВ» по стране сотни. Если бы не передовые технологии, то было бы еще больше…»

«Это вы о чем?»

«Люди, прикованные к постели, но со смартфоном в руках – люди с миром на ладони. Кажется, что все еще не так плохо, когда вместе с тобой якобы страдают твои подписчики и пишут тебе слезливые вещи. Без конца жалеют тебя и восхваляют твою силу воли, жизнелюбие и прочие качества, которых у тебя попросту нет. Мир не оставил выбора ущербным в этом случае. Конечно, все эти письма не искренны нисколько. Человек здоровый вообще в это время находит больше причин для радости – «ну, у меня все не так уж плохо в отличии от этого умирающего парня, раз я хожу и ем самостоятельно». Подумаешь, что у этой женщины, допустим, муж неудачник, ребенок неуправляемый, мать алкоголичка, куча долгов и коллекторы периодически к ней наведываются…и никогда не увидеть ей что-то, кроме унылых стен своей двушки – единственного приобретения за жизнь. От этой игры в милосердие выигрывают оба – и вызывающий жалость и жалеющий. Это страшно звучит – но человек ко всему привыкает. И к дерьму тоже»

«Мне тут не нужно философии. Она мне ни к чему. Я устал по жизни. Мне нужны деньги сейчас. Я обещал семье изменить нашу жизнь. И мне… мне… и мне надо успокоение»

«Убив своего отца, вы успокоитесь?»

«А это… не тебе судить! Наш мир постоянно требует каких-то жертв»

Фисун Светлана Игоревна, служба трудоустройства «Вахтовик»

Замечательный чеовек, настоящий профессионал. Конкуренция большая.

Кандидата от начала и до конца веду. Каждый человек отписывается, поехал в южно сахалинск, высылаю билеты ему например москва-южно-сахалинск, по каждой пересадке созваниваемся. еду за спецодеждой, меня встретили, заселили, работаю. Требовательная, контроль ведет, любой вопрос решает, по проезду, работе, либо компания оплачивает, либо сам человек, 10 лет на рынке.

Советую службу трудоустройства «Вахтовик». Находится в Краснодаре. Там посылают на вахты на газпромовские объекты… Водителей, бетонщиков, отделочников. Зарплаты хорошие от 80 до 120, авиаперелет бесплатно, питание бесплатно. Вела меня Светлана Фисун. На рынке Светлана уже 10 лет. Очень ответственная, требовательная, хваткая. У нее все под контролем. Вела мужа от начала – от оформления документов и до самого первого выхода на работу. Муж поехал на заработки в Южно-Сахалинск.

Шоу продолжается

Мудрец и ученик сидят у ворот своего города. Подходит путник и спрашивает:   «Что за люди живут в этом городе?».

      «А кто живет там, откуда ты пришел?» –  спрашивает мудрец.

       «Ох, мерзавцы и воры, злобные и развращенные».

       «Здесь то же самое»,  – ответил мудрец.

        Через некоторое время подошел другой путник и тоже спросил, что за народ в этом городе.

       «А кто живет там, откуда ты пришел?»  –   спросил мудрец.

       «Прекрасные люди, добрые и отзывчивые»,  – ответил путник.

       «Здесь ты найдешь таких же»,  –  сказал мудрец.

       «Почему ты одному сказал, что здесь живут негодяи, а другому – что здесь живут хорошие люди?»  –   спросил мудреца ученик.

       «Везде есть и хорошие люди, и плохие»,  – ответил ему мудрец.

       «Просто каждый находит только то, что умеет искать»….

          Я вернулась  домой и никак  не могла прийти в себя. Произошедшее со мной этой ночью напоминало жуткий триллер с ТВ-3 или какого-нибудь другого мистического канала. И  я выбралась оттуда живой, но я бы не сказала, что невредимой. Весь этот вред и дикость случившегося навсегда останется внутри меня. Я закрыла свою комнату, легла на  кровать, застыв бездвижно с закрытыми глазами, как холодный кадавр, пытаясь  понять, что вдруг поменялось в этой вселенной, где люди теперь ничего не боятся? Я вот сижу здесь, ошарашенная, уставшая, обессиленная, потерянная –  да что там, я нахожусь в ужасе, который до сих пор липкими капельками пота, словно паучьими лапками, щекочет в моих подмышечных впадинах, а для кого-то то, что случилось –  просто стало интересным приключением. Как говорится, «сделало» этот день… «show must go on».

        Деньги создают неприкосновенность. Деньги решают проблемы. Деньги делают тебя всевластным. Они открывают в тебе могущество и вседозволенность. Там нет закрытых дверей. Там не надо заходить в здания с высокими потолками с опущенной головой.

         Володька был посмешищем. Не знаю, кто его позвал на эту тусовку, но для каких целей – вполне ясно: чтобы глумиться. Чтобы, как и всегда, подходить и брезгливо  стучать Вове по темечку: «Ах, ты задрот гребаный! Твоя мама моет сортиры!». А Володька всегда огрызался:  «Ты мою мать не трожь!». Володя был не уверен в себе, казался немного заторможенным, носил всего две рубашки… Вовка из бедной семьи. Папа у него пьющий десантник. Запил после увольнения. Мать Вовки терпела год, потом выгнала мужа. И неожиданно устроилась к нам в школу уборщицей. Почему именно уборщицей мы не знали. Вовка говорил, она химик по образованию.

         Володя приходил на вписки, несмотря ни на что… Ему хотелось быть с нами, ведь с нами всегда было весело и сытно. Однозначно Вовка был не туп, он прекрасно чувствовал все… Он разбирался в кино, много читал, смотрел политические передачи, участвовал в школьных дебатах. Но однажды он позволил себя унизить, и больше ему ничего не надо было делать, чтобы мгновенно стать изгоем. В общем, после таких щелчков по голове, Вовка всегда сидел грустный до следующего колкого замечания, до следующего унижения и когда, наконец, чаша переполнялась, он уходил. Но НИКТО не замечал его отсутствия. Это как стакан для бычков. Пока все навеселе и курят, он необходим. Потом его просто забывают на подоконнике, он тлеет и воняет. Но всем безразлично. Его уже использовали.

          Сегодня все началось часа в 4. Это был загородный дом родителей Ёзефа – Мишки Езуфова. Что сказать о Мишке? Это наш Геббельс. Ничего общего с известным политиком, кроме созвучных букв. Наш Мишка классный, он веселый. Бывает иногда трусливым, иногда резким. В общем, он разный, человек-настроения… но мы все его любим.

          Мы отмечали старый Новый год. Нам предоставили для развлечения целый двухэтажный дом, сауну, бильярд и даже бассейн. Но купаться в уличном бассейне в -4 совсем не хотелось, поэтому мы выходили на улицу только курить. Ну и когда жарили шашлык, качаясь в ритм трекам под звуки мощной вай-фай колонки в 80 Ватт. Уже в доме накрытый стол ломился от огромного количества дорогого алкоголя, шашлыка, овощей, лосося, закусок канапе, свежевыжатых соков и самых разных морепродуктов.  Позаботился о яствах отец Мишки – Евгений Леонидович, известный в Москве адвокат.

         Я очень хотела прийти туда именно сегодня, потому что Мишка позвал Юру Лисицына. Он учился тоже в 11-ом, но в другой школе, был очень хорош собой: спортсмен с подкачанным телом, косой челкой, белозубой улыбкой, отличными манерами. Одна сплошная харизма. Нравился он не только мне. Поэтому на радостях сегодня к Ёзефу повалили бэшки: 4 выскочки-девчонки. Мы их называем императрицы. Потому что одна из них как-то изображала на КВН-е Аллегрову.  И почти все они  пытались очаровать его. Чавкали жвачками, поворачивались на каблучках, моргали глазками, держали в напряженных ладонях локоны и то и дело перекручивали их указательными пальцами.

        Я выпила немного – пару стопок коньяка, и оставалась трезвее многих. Я вообще в свои 15 не понимала, зачем людям что-то употреблять, чтобы у них «развязался язык». Неужели нужен спусковой крючок для простого ощущения счастья? Ведь оно на самом деле есть в нас самих – его не подливают в нас вместе с алкоголем. Например, одному порцию легкости, остроумия и искрометных шуток… другому – обаяния и женственности. Все есть в нас самих и все зависит от нас самих. Можно поговорить и по душам и весело танцевать без алкогольного допинга. Может, у меня просто дар? И я умею это все без всяких там стимуляторов.

           В полпятого Ёзеф принес на веранду большущий таз с мясом. Оно лежало в ароматном маринаде с пряностями, черным перцем и базиликом. Сверху на свинине переливались фиолетовым цветом резные листочки регана, взбрызнутые капельками лимонного сока. Жарить мясо Мишку научил отец. Ему в помощники сразу подбились Макс, Сережка и близнецы Веня и Давид. Они громко смеялись, нанизывая куски свинины на шампура. Макс лениво стоял в сторонке и затягивался айкосом. По мне эта штука воняет мокрой псиной. Как-то я целовалась с парнем, который это курил. От запаха из его рта просто выворачивало. Всем своим видом Макс хотел показать, что не хочет участвовать в этом, что его дома обслуживает персонал, и он никогда не будет что-то делать для себя сам. Родители Макса – чиновники. Оба работают в департаменте здравоохранения.

         «Я люблю мясо  есть, а не жарить. Жарить я люблю девчонок!»  – шутил Макс.

          Потом его все-таки заставили принести угли с заднего двора.  Он сделал это нехотя, но все-таки сделал, чтобы не вызывать на себя гнев одноклассников. Володька был на кухне с девчонками и помогал им нарезать овощи. Он, как всегда, молчал. Но мы его и не трогали, он даже казался нам забавным в своем положении высмеянного. И я думала тогда, а что, если бы однажды он дал отпор? Продолжалась ли эта травля? И правда ли, что каждая из нас по-настоящему относится к нему, так как демонстрирует?  Или нам всем не хочется выделяться из общей массы, защищать свое мнение. Ведь тогда за него придется ответить. И не факт, что тебя не погонят в шею вслед за Володькой… Философствовать в этот прекрасный зимний вечер никому не хотелось, всем хотелось веселиться. Потому что мы понимали, что это наш последний год вместе и летом мы разъедемся, разлетимся по разным ВУЗ-ам. Поступим все, родители позаботятся, но все-таки ЕГЭ сдавать придется. Это формальности. У папы есть знакомый профессор, он живет на 40 тысяч в месяц. Я даже не представляю, как можно жить на такие деньги в городе. Мама столько тратит  просто у косметолога… Этот профессор – друг его детства, он с радостью возьмет у папы конверт, ведь у него трое детей. Но я не совру, если скажу, что боюсь этого экзамена не меньше Володьки. Но знаю, что папа все решит.

       «Володь, а зачем ты пришел?»,  –   спросила  я, когда девчонки вышли на улицу курить.

          Он мыл помидоры на ветке, не поднимал глаз. Потом выключил кран и тихо произнес:

        «Меня Миша позвал. Но, если бы я не захотел, то не пришел бы. Я всегда делаю только то, что я хочу».

  Потом он недолго помолчал и продолжил: «Я думаю, у ребят это пройдет через время. Все по-разному взрослеют. Я обязательно поступлю в Плехановку – я маме обещал.  Еще одна олимпиада мне осталась в этом году… ЕГЭ я не боюсь, пробные пишу на максимальное количество баллов. Поступлю, буду получать стипендию, подрабатывать. А там все обязательно изменится, я это чувствую. Все уравняется. Тем более, я знаю, что я ничем не хуже вас, иначе я бы не пришел сюда. А может, даже лучше некоторых кадров».

        И он мотнул головой в сторону окна, где  в это время Макс бегал из  стороны в сторону и тушил полотенцем загоревшуюся штанину.

      «Это да. Но выходит, ты пришел сюда, чтобы слушать оскорбления?»

«Я их не слушаю, хоть и слышу».

   Потом Вовка сел на стул и стал нарезать хлеб.

      «В 2002 году 19-летний мусорщик из Англии по имени Микки Керрол выиграл около 1 миллиарда рублей, я тебе говорю в наших деньгах, чтобы тебе было понятнее. Он обещал знакомым, что не будет попросту тратить деньги и вложил в инвестиции своей любимой футбольной команды «Rangers» и почти 4 миллиона долларов на облигации, которая платила доход каждый месяц. Себе купил дом на берегу озера, по миллиону подарил маме, сестре и тетке. Дарил подарки друзьям. Уже через год он стал пить и ширяться. Когда его снимали журналисты, он всем показывал средний палец и посылал. Инет пестрит такими снимками. Денег не хватало, он начал вытаскивать деньги с облигаций. Он купил 80 роскошных машин, особняки, потратил 700 тысяч долларов на лошадиные бега. И в итоге в 10-ом году  Микки вернулся на работу мусорщиком с зарплатой в 42 долларов в неделю. И знаешь, что он сказал? «42 долларами распоряжаться намного легче, чем  миллионами». Это не один пример, я читал много. И расскажу другой. Похожих на него тоже великое множество. Ги Лалиберте был уличным артистом. Однажды ему в голову пришла идея организовать собственный цирк с необыкновенными акробатическими номерами. И в  1984 году появился знаменитый цирк Дю солей, на который недавно Мишкин отец покупал билеты, помнишь? Эта идея принесла Лалиберте несколько миллиардов долларов и позволила ему стать одним из космических туристов».

       Я только молчала. Тоже мне ходячая энциклопедия, в этот момент я даже разозлилась на Вовку.

     «Если лишить вас всех денег родителей и поставить в одинаковое положение с такими, как я… неизвестно кто где окажется…».

       Он взял салатницу и скинул в нее с разделочной доски нарезанные черри, огурцы и зеленый лук, заправил все майонезом  и понес на стол в гостевую комнату.

     Ко мне подошла Машка, впереди себя она несла улыбку. Она тоже не курила, прихорашивалась в ванной все это время.

    «Ты видела, какая там ванна? Царская просто. Квадратов 20… Эх, вот бы поближе познакомиться с его папочкой… чтобы тут почаще ночевать оставаться!»

     Я сделала некрасивую гримасу, потому что вспомнила, как выглядит этот толстопузый краснощекий Евгений Леонидович с выпуклой бородавкой на шее. Потом попыталась представить его хотя бы без рубашки… и мне стало тошно.

    «Ты же шутишь?»

      Маша кивнула, жеманно цокнула, положила на тарелку порезанный Вовой хлеб и понесла его в гостевую. Я все это время пыталась справиться с красной рыбой. Она была такая жирная и скользкая, нож без конца съезжал с ее прохладной кожицы… затупился. Руки долго не отмывались. Пока я их намыливала до белоснежной пены,  я думала над словами Володи и пыталась понять ненавидит ли он нас просто за то, что у наших семей есть деньги? Считает ли он нас априори испорченными, не зная нас?

          Ведь это не деньги портят человека… И КАКОГО человека вообще они способны испортить? Взять хотя бы этого мусорщика Микки Керрол, но прокутил он эти деньги и что? Это вполне закономерно. Он вырос в бедной семье, у неблагополучных родителей,  с 13-ти лет воровал. Так писали СМИ, я тоже еще давно слышала эту историю. То есть, вполне понятный исход событий – он не стал бы умнее от этих денег. А вот стал ли он счастливее на эти несколько лет вполне резонный вопрос.

         …Володя говорит о том, что главное то, что внутри. Я это понимаю и без его проповедей. Мой отец – владелец известного косметического бренда в Москве, открыл свое дело 15 лет назад, когда умерший дядя завещал ему свою квартиру. Он просто продал ее и сразу начал бизнес. До этого много лет работал по найму в рекламе, брал ИП и вел безуспешный маленький бизнес. Стартовый капитал тоже просто свалился ему на голову, но он сумел выгодно вложить его и стать известным авторитетным человеком. Он ни у кого ничего не воровал. Как я думаю. Я, конечно, не могу быть в этом уверенной. И мой отец ничем не обязан Володиной маме, например, только потому, что она не нашла себя в жизни и пошла мыть полы. Он не должен ей материально помогать только потому, что она жалкая и ей тяжело.

            У нас вообще в стране странное отношение к богатым. Если ты богат, значит, непременно наворовал. Это порождает зависть и вместе с тем бездействие таких, как Володина мама. Мол, я воровать не умею, поэтому я нищая. У нас даже пособия дают тем, кто не умеет работать нормально. Некоторым лучше ничего не пробовать, но зато спокойно жить от зарплаты до зарплаты. Но при этом тогда не надо ненавидеть всех нас. Это ваш выбор и вы за него в ответе.

          Да, я пока в жизни ничего не сделала. Но я бы очень хотела верить, что я не такая, как этот Микки и смогу чего-то добиться. Я поступаю на экономический. Но вот только не знаю, даст ли папа такую возможность, нигде не подмазывая… но вы понимаете, о чем я. Про то, как папа планирует план Барбаросса по поводу моего поступления в ВУЗ я уже писала… Причем профессор, этот его друг сам ему звонит и спрашивает, как там мои дела, может, стоит подтянуть меня по экономике? Может, мне нужен еще какой-то репетитор… ведь его коллега с пустыми карманами  хотят скорей заработать. И вообще знаете, мой папа вряд ли бы давал кому-то «взятки»,  «благодарности», что угодно…если бы сами люди не брали их с неприкрытой радостью…

         Раз у Володьки родители такие…значит, ему стоит рассчитывать только на себя. Никто в этом не виноват. Просто кому-то везет  в жизни, а кому-то нет…

       Через час мы уже ели шашлык в гостиной и пили хороший армянский коньяк. Всего нас собралось человек 20. Стол был длинный, поэтому мы разделились по 3-4 человека и вели беседы. Я сидела на краю стола рядом с Володькой и Машкой. Машка приуныла немного, переписывалась в ватс-ап со своим парнем (одним из нескольких) и потягивала шампанское, которое сама и привезла. Она всегда на вписках пьет только его. Дашка включила свои любимую песню «Кроссы», вышла на середину комнаты и стала покачивать бедрами. Вот что делает с закрепощенными людьми алкоголь. А в классе тише воды, ниже травы… Макс, Сережка, Веня и Давид рассказывали друг другу какие-то байки и громко хохотали. Юра Лисицын сидели с ними, прямо напротив меня. Конечно, я уже не могла думать ни о чем другом, кроме него. Я ведь и пришла сюда только, чтобы любоваться им. Возможно, он, наконец, обратит на меня внимание в этом потрясающем синем платье. Оно переливается, с пайетками. Сначала мне это казалось дурным вкусом, но потом, когда я увидела подобное на последнем показе в Милане (по телевизору), я подумала – а почему бы и нет? Раз все носят. В общем, я все-таки опрокинула третью стопку и направилась к нему. Как раз «кроссы» уже сменились медляком. И я его пригласила.

        Дальше все было, как в тумане. Мы танцевали, болтали, выходили на веранду – типа покурить, на самом деле просто уединялись. Я не курила, Юра тоже, он же баскетболист. Спортсмен, за ЗОЖ… Но, несмотря на то, что спортсмены слывут глуповатыми людьми, он оказался на редкость остроумным, знал много шуток и хорошо разбирался в политике. Хотя, я сама в ней плохо разбираюсь и допускаю мысль, что он просто бросал в нужных местах беседы комментарии, услышанные во «Время покажет» или «60 минут», толком не понимая, о чем говорит.

        Сегодня я узнала, что родители у Юры обычные. Папа – преподаватель в ВУЗе, мама – учитель английского в школе. И мой отец наверняка скажет, что он мне не пара. Но пока он не знает, с кем я, я могу делать все, что захочу. Я в Юру влюблена уже полгода, но близко  познакомилась только на этой тусовке. Удивительно, что девчонки еще не встали плотной говорливой стеной между нами. А, может, мне вообще показалось, что он им нравится? Или новость о достатке его родителей повергла их в шок и сразу убила всю симпатию?! Машка вот, например, охотится только на обеспеченных. И возрастом, как вы заметили, тоже не брезгует. Ее сегодняшний парень – сынок местного депутата. Папик уже купил ему квартиру в Москве. Отпрыску всего 18, первокурсник Ломоносовского университета. Работа у него тоже уже будет –  нагретое место в одном из филиалов газпрома. В общем, упакованный мальчик.

Платье в пайетках сделало зацепки на моих колготках… и уже через час натерло мне во всех местах. Я пошла в «царскую» ванну и переоделась в привычные свитер и джинсы – хорошо, что я все привезла с собой.

 «Тебе здесь нравится?»,  – спросил меня Юра, когда мы стояли на веранде.

      «Это мои одноклассники, мы с первого класса вместе. Нравится – не нравится, я привыкла».

      «А меня Ёзеф в первый раз позвал к себе. Я сначала узнал, кто здесь будет, потом решил идти».

      Юра застегнул куртку и заботлтво накинул капюшон мне на голову. Потом улыбнулся и сделал глоток пива.

  «Пиво пью редко, мне тренер не разрешает».

       Мы оба понимали, что влюблены. Но это не было похоже на все мои влюбленности до этого, когда меня тянуло к парню только физически. С Юрой мне хотелось еще и разговаривать, слушать его, узнавать его по клеточке, по крупиночке, по слову, по взгляду. И я стояла абсолютно расслабленная, просто потому что он был рядом, и понимала, что могу быть собой с ним – собой, без фальши, без лицемерия.

         Мы виделись на протяжении полугода в соседнем дворе. Я смотрела, как он играет в баскетбол, стеснительно улыбалась, иногда сидела и глядела, как он занимается на брусьях. Он всегда с интересом смотрел на меня, но никогда не подходил. Еще мы виделись каждую среду и пятницу в доме детского творчества, куда Юра водил младшую сестру на танцы, а я ходила на уроки живописи. Да, я очень люблю рисовать. У меня дома лежит несколько Юриных портретов. И, может, я решусь ему когда-нибудь их показать. Но путь в художку для меня закрыт. Папа сказал всем, что я буду экономистом. И слушать мои возражения он не станет.

       «Стоит попытаться, почему ты просто не спросишь его?», – спросил меня Юра, когда я ему рассказала это.

«Я не хочу его расстраивать».

    Потом Юра вспомнил анекдот к месту, мы смеялись. И, мне кажется, вообще забыли, где были.

    «Знаешь, что самое интересное? Мы с тобой еще ни разу не сделали селфи и не залили ничего в сторис».

      Я улыбнулась ему и поняла, что действительно мой айфон лежит в сумочке в гостиной. И я забыла о нем и вообще обо всем на свете.

    «Это потому, что нам хорошо. Недавно я смотрел передачу, где выступал Курпатов. Он говорил, что смартфон и социальные сети вызывают у людей депрессию. Это доказано, проведены социологические исследования. В инстаграмм вообще сплошная профанация. Все что-то из себя строят бесконечно, сочиняют небылицы, выставляют напоказ достижения. Для всеобщего одобрения? Мне оно не нужно. Я и так знаю, что я хороший спортсмен, например. Не поверишь, у меня нет инстаграмм».

«Знаю, я искала тебя и не нашла».

      «Когда людям приятно и интересно друг с другом, они обо всем забывают. Они счастливы быть в этом настоящем и все. У них нет потребности фотографировать этот момент, пейзаж, еду вокруг. Кстати, рыба в кляре была отменная. Ты любишь рыбу?»

     «Да, больше, чем мясо. После мяса мне тяжело. А рыба и морепродукты – вкусно, сытно, легко…»

    «Но и недешево…»,  – заметил Юра, а потом снова пошутил: «Друзья познаются в беде и в еде…»

      «На самом деле я не вижу себя в экономике вообще. Я даже не понимаю, о чем эта наука. Цифры, диаграммы, рыночные механизмы эти. Папа хочет, чтобы  научилась управлять людьми, машинами, чем угодно. Но выходит, что в жизни я даже не могу управлять своими решениями. Я вижу, что к нам в страну пришел капитализм. Папа и похожие на него люди теперь могут заниматься чем угодно. Это больше не фарцовщики, которых расстреливают. Это уважаемые люди – предприниматели. Они не хотят никому подчиняться, они сами платят налоги. И это прекрасно. Но не все такие. Есть люди, которые просто хотят писать, например, рисовать, петь, танцевать. И у них это прекрасно получается. Но пробиться удается единицам, только потому, что у них нет,  например,  твердого характера или мохнатой лапы. Не все люди, имеющие настоящий талант, могут быть услышанными, понимаешь – вот за это мне, правда, обидно».

«Закон природы – выживает сильнейший…»

     «Зачастую эти люди честные. В этом и их проблема. Они ждут честности от других… А, ты, наверно, знаешь, как все устроено. Кто и почему занимает первые места…»

    «Вот здесь я с тобой поспорю. Я победил в городском соревновании – и я никто».

    «Пока на таком уровне все честно. Пока никто не разинул рот!»

    Мы оба смутились в один момент, когда будто вслух проговорили простой закон жизни, по которому все живут, но и одновременно делают вид,  словно его не существует. Будто при определенных обстоятельствах, в которых бы оказался тот самый человек, который ругает власть и возможности, которые она дает, он бы поступил иначе – не взял бы денег, не промолчал бы, где нужно, не продвинул бы своего ребенка по карьерной лестнице, не пристроил бы любовника. Но, отмахиваясь от этого всего, лишь на словах кажется, что ты не причастен к этой вездесущей коррупционной машине. А на самом деле нет. Ведь в ней задействованы все – те руки, которые берут взятку и те руки, которые дают взятку. Все одинаково грязны и бесконечно друг друга моют.

      Макс, Сережка и близнецы Веня и Давид вышли к нам на веранду и закурили все одновременно. Кроме Вени. Он стоял, облокотившись на перила лестницы, идущей к двери дома, тер ладони и дул в них. Все были изрядно пьяны, громко смеялись и вели свои привычные беседы – «а у нас в квартире газ».

     «Мне надо срочно купить колеса. Папа обещал ладу купить. Мне, конечно, не хочется позориться такой тачкой, но ведь надо учиться на чем-то…»,  – сказал Сережка, выдыхая сигаретный дым.

      «Лада – полное говно. Когда-то у отца была такая машина, когда он еще на дядю работал. За первый же год на «доремонты» он потратил почти столько же, сколько заплатил эту машинку. И под ней полежал с месяцок. В ней ломалось абсолютно всё, что могло сломаться. Но то, что чинил, больше не ломалось. Ну, а смысл… лежать надо под бабой, а не под машиной!».

 И Макс снова разверзся неприятным смехом, как несдержанный вулкан. Все его «шутки» всегда касались девушек. Он о них постоянно говорил, перечисляя свои многочисленные романы и все подробности этих встреч, эти девушки были в его окружении, вились, как пчелиный рой у лица пасечника, но целующимся с настоящей девушкой его так никогда и не видели.

      Володя стоял на кухне поникший – я видела его сквозь панорамные окна. Он казался несуразным абсолютно, словно выдернутый из другой реальности. Он не подходил ни этому обществу, ни этому интерьеру, словно случайно оказавшаяся декорация какой-нибудь деревенской жизни с полным навоза сараем и роем мух над ним в роскошном амфитеатре с величественными колоннадами  и богемными зрителями в аристократичных шляпках и  зонтиках с острыми кончиками. Видимо, беднягу уже не раз постучали по темечку и напомнили, что матушка его моет сортиры.

     Мне было жалко на него смотреть и в то же время я не понимала, почему он до сих пор просто не ушел. Почему он продолжает эту борьбу, ведь хорошим здесь он все равно никогда не будет. Юра поцеловал меня в ушко и шепнул:

    «Может, пойдем, прогуляемся. Только иди, надень шапку и перчатки!»

   Он хотел уединения со мной. Ему претило это общество или же он просто устал? Пиво пилось ему уже тяжело, с каждым новым глотком казалось все горше. Это я заметила по его гримасам, когда он делал последние глотки. «Императрицы» вывалились уже шумной подвыпившей волной из входных дверей. Они говорили о моде, брендах, тачках, напевая что-то из Бузовой, покачивая бедрами, одновременно доставая свои стики, засовывая их в айкос. Я отвернула лицо, понимая, что мне вновь придется вдыхать этот отвратительнейший запах попавшей под дождь собачки…

    «Я пойду завтра на маник и педик к Ирише – она такие красивые узоры делает».

   Девчонки сразу глянули на свои ногти, стараясь представить, какие красоты могли бы там образоваться, если бы они тоже пошли к этой самой Ирише, а я по ходу додумывала, что педик – это никакой не педераст, а педикюр, а маник – не манная каша, а маникюр. Я современная девчонка, но просто очень люблю русский язык, и мне порой бывает непонятно, зачем сокращать, упрощать или вообще заменять уже существующие слова. Розыгрыш вдруг стал пранком, сообщение –  мессенджером, вызов – челленджем, полезный совет – лайфаком… кому это нужно и для чего? Потом девчонки конечно обсуждали парней, это они уже  делали потише – кто с кем был, кто еще девственница. Я обычно не присутствовала при таких разговорах, потому что боялась, что на меня вновь набросятся с расспросами – когда же я уже сделаю это? Когда я займусь сексом и расскажу все пикантные подробности им. Вот кто они мне такие, чтобы я с ними делилась? Скорей, я поделюсь этими ощущениями с тем, кто будет со мной в эту ночь. Я не жду чего-то особенного, я просто хочу доверять этому парню и понимать, что ему тоже это важно, как и мне, что я для него не просто очередной пунктик в списке его побед. Девочки обсуждали секс Кати Евстратенко, который произошел накануне.

      «Ты ему дала уже что ли, Кать?»

     «Ну, да. А чего ждать-то? У него тачка бэха и родители в турбизнесе. Я думаю, у него все пучком в будущем».

«Ты замуж за него что ли собралась?»,  – вопрошает Лена (та самая, которая изображала императрицу).

    «Кто знает!»,  – смеется Катя.

    «Глупо как… выходить замуж за того, с кем ты просто трахаешься!».

  Они выкинули окурки в красивую резную урну у входной двери и направились в дом.

      Мы с Юрой вернулись за общий стол, но сели уже вместе.  Никто не заметил, что мы – пара, каждый был занят собой. В углу стоял Валерка и раздавал ребятам какие-то белые таблетки. В его открытой ладони их лежало около пяти. Не знаю, что это было. Возможно, экстази.

     «Хочешь, я тебе достану?»,   – неожиданно шепнул Юра мне на ушко.

    «Ты серьезно думаешь, что мне это нужно? Когда ты рядом… ты мой наркотик!»

     «А я никогда не пробовал… любопытно посмотреть, что с ними сейчас будет».

      Я совру, если скажу, что мне не хотелось попробовать эти таблетки. Хотелось, конечно. Я ОБЫЧНАЯ ДЕВЧОНКА, которой хочется того же, что и всем. И секса мне тоже очень хотелось. В этот вечер особенно – ведь рядом был Юра. А я влюбилась уже не то, что по уши, а по самую макушку. Он сидел рядом, гладил мою поясницу через свитер, а я чувствовала, как стекаю в свое белье, как становлюсь очень влажной и расслабленной и не принадлежу себе. Он мог сделать со мной тогда, все что угодно и я бы на все согласилась. Я бы все ему позволила. Я бы могла стать для него всем. Не знаю, что это говорило во мне – желание или алкоголь. Я хотела Юру, но мы ведь только начали встречаться – я боялась показаться ему слишком доступной, но уже точно знала, что с девственностью я тянуть больше не буду и он станет моим первым мужчиной. Мне нравился его сдержанный тон, холодный рассудок, аристократизм. Мне нравилось, что он был не навязчив и не лез сразу языком в мой рот, как делали остальные. Он дотрагивался до моих губ губами, там, на веранде, так нежно-нежно, едва касаясь, словно дуновение ветра.

    Из колонки заиграла знакомая мелодия и Юра стал подпевать:

«Медлячок, чтобы ты заплакала.

И пусть звучат они все одинаково-о-о-о.

И пусть банально и не талантливо.

Но как сумел на гитаре сыграл и спе-е-е-л.

Выпускной и ты в красивом платьице.

И тебе вот-вот семнадцать!

Я хотел тебе просто понравиться.

И, как сумел, на гитаре сыграл».

     И я вдруг подумала – боже, как же здорово, что мне всего 15. И что впереди у меня целая жизнь и сейчас я могу разрисовать ее всеми красками, представить ее, сочинить и что сейчас мне так хочется жить… и что счастливее и моложе, чем сейчас, я не буду никогда. И что те взрослые, которые со светлой грустью и с еле сдерживаемой улыбкой, вспоминают свою юность, они как раз думают именно о таких мгновениях  … где они слушали какую-то песню, были рядом с какими-то людьми и, конечно, чувствовали, каждый что-то свое. И эти чувства, возможно, остались давно забытыми, но не всегда прожитыми. И, что они могут закрыть глаза на секунду и вновь стать теми юнцами с большими надеждами на жизнь и с сердцем, которое набухает и тяжелеет от любви. Или от фантазии любви. В юности это вообще не важно. Главное – процесс, а не результат. Странно, что когда люди взрослеют, они меняют это положение вещей. Самым главным для них становятся достижения, результатыи оценки. А удовольствие проживания куда-то пропадает.  И это страшно.

      Юра сказал, что подпевать-то подпевает, но любит больше рок и бардовские песни. Что в них «есть смысл, а не бит, который качает». Но я вот люблю всякую музыку. Не всегда же она должна заставлять нас о чем-то думать, порой хочется просто попой потрясти…Пока мы сидели, я достала из сумки блокнотик и решила набросать лицо Юры. Он увидел и улыбнулся: «Это я?».

     «Узнал? Значит, получилось!»

      «Значит, что – Аленушка, давай-ка ты поступай на худфак вопреки всему! Если твой папа все может, он ведь и с картинами продвинет? Будешь ездить на международные выставки, откроешь свою галерею!»

Его слова меня воодушевили. Мне действительно было важно и нужно услышать нечто подобное. Но пока я бы не решилась сказать о своем решении папе. Наверно, ему было мало только моего таланта. Ведь в мире взрослых, повторюсь, нужны результаты. Нужны призовые места, награды, рекомендации, оценки учителей. Нужны доказательства.

      Я понимала, что возможно сегодня я стану такой же взрослой. Произойдет то, чего я так ждала.  Юра взял меня под руку и предложил пойти прогуляться.

      «Там же холодно – куда мы пойдем?»

«Тебе так со мной холодно? Я просто сегодня на тренировке очень устал и если посижу еще немного здесь, в тепле, то просто вырублюсь. А так я тебя еще не раз поцелую!»

      Уснуть от тепла? Ему что, 45? Как-то это странно звучало, совсем тоскливо, что я решила, что мне  не хочется смотреть на него спящего, когда тусовка в самом разгаре. Я резко встала и положила руку на плечо Юры. Оно было шерстяное и горячее.

    «Давай уже вали, паскуда!»  – кричал кто-то из ребят.

      «Ушныривай в свой канализационный люк!», – отзывался уже другой голос.

     На кухне началась кульминация вечера, как и ожидалось. Володю стали снова унижать. Его голоса не было слышно совсем. Обычно он непременно огрызался в ответ, делал это настойчиво и громко, а сейчас только тишина  парировала ребятам. Я предложила Юре заглянуть на кухню. Он сказал, что не хочет во все это лезть и это не помешает его планам выйти на романтическую прогулку. Я просунула голову в проем и увидела следующую картину –  близнецы держали Володю за руки и прижимали телами к кухонному гарнитуру, а Макс наотмашь бил его кулаком в лицо. Щеки Вовы были уже алыми,  из носа сочилась кровь, руки и ноги подергивались. Он поджимал их под себя, словно сейчас описается. Заметно было, что он изрядно пьян и не может нормально сопротивляться, да еще и троим одновременно. Мы встретились с ним глазами. Он смотрел с вызовом. Я отвела взгляд. Мне не было его жалко. Может потому,  что я понимала, что логично не приходить туда, где тебя постоянно обижают. И такой исход событий был вполне закономерен, и он сам виноват, он сам во всем виноват. Я уже в ту минуту за час до произошедшего пыталась себя убедить, что мое бездействие оправдано. А ведь мне надо было все это остановить. Еще тогда. Но я струсила пойти против всех. Я ведь сама не была крутой – за мной не шли, я не лидировала. Я просто была в команде на скамейке запасных. Юра продолжал гладить меня по спине, его нежные подушечки пальцев едва касались моей кожи. И мне уже становилось все равно, пусть хоть весь мир разверзнется и уйдет из-под моих ног. Ничего не страшно и нигде не больно, пока пальцы этого парня ласково щекочут мой позвоночник. Этот вечер ничего не могло испортить, даже этот несправедливый мордобой. Мы вновь встретились встретились глазами с Вовой. И я сказала:

     «Ребята, может, не стоит?»

«Иди, Алена, не шурши!»,  – презрительно бросил Макс и вытер своим рукавом пот со лба.

  На кухню зашел Мишка и стал смеяться.

   «Ну, что ты такой дурак-то? Что ж ты все на одни и те же грабли?»

     Все молчали. Мы решили уйти. Видимо, мне надо было подойти и что-то сказать Володе, вытереть ему кровь, но я вдруг подумала –  почему вдруг я? Что, больше некому? Я в этот момент ненавидела Вову за то, что я испытывала чувство вины. Это похоже на то, как ты, жутко уставший и дремлющий на сиденье в маршрутке,  видишь краем глаза тяжко взбирающуюся по ступенькам бабушку, которая вот-вот рассыплется от старости и болячек, и понимаешь, что тебе нужно уступить место… обязательно и беспрекословно, иначе тебя осудит общество, но тебе не хочется этого делать совсем и ты ненавидишь эту бабушку за ее старость, а себя за свою нерешительность. И так и сидишь до конечной, притворяясь спящим. Я не подошла к Володе.

       «В лес пойдем прогуляться?»

        «Да, малыш».

Он улыбнулся, а я подумала – не спешу ли я с такими обращениями? Да какая разница! Этот дивный вечер больше не повторится, ничего не повторяется. Завтра этот день будет вчерашним, поэтому надо жить сейчас, пока оно есть, чавкающее, звонкое, яркое сегодня! И я в нем делаю то, что хочу. И сейчас я хочу любить.

       Мы вышли и направились в лес. Тропа одна, заблудиться невозможно.  Потом пошел снег. Такие аккуратные, маленькие снежинки. Это было так романтично и странно, будто кто-то по одному мановению руки запустил этот снег в кадр, и сейчас в крупный план войдут наши руки, потом лица, потом снежинки, падающие на наши ресницы…и соприкасающиеся носы. Словно это фильм. Обычно в такие моменты мама закрывала ладонями мои глаза и переключала канал. Мы остановились у дерева, он убрал волосы с моего лба и заправил их в шапку, притянул к себе и стал жарко целовать. Казалось, между нашими лицами образовался пар, а я, словно снегурочка,  сейчас превращусь в лужицу. Юра резко отпустил меня и сказал: «Чем я тебе так понравился?»

     Я растерялась и пожала плечами. Потом уже через минуту я могла начать перечислять все его достоинства, всю его притягательность, его природное обаяние и магнетизм, но это уже было некстати, потому что он начал говорить:

     «Не знаю почему, но мне кажется, что мне не хватает уверенности в себе. Я видимо поэтому и стал баскетболом заниматься. А потом мама мне всегда говорила, что наукой надо заниматься, быть, как отец. Что настоящего мужика кормит его мозг, а не руки. И руками себе ты только могилу роешь. У меня это вызывало такое чувство противоречия. Папа мой невысокий, худой… в очках. Я никогда не видел, чтобы он отжимался. Когда у нас дома что-нибудь ломается, он звонит мастерам. Когда был ремонт дома, он даже люстру сам повесить не мог. И как его наука помогла ему в жизни? Никак. Кроме стен универа, нигде она не пригодилась. Я видел, как маме неловко за него. Она им могла восхищаться только в узких кругах, но в быту она всегда делала вид, что ее это не волнует. Но волнует, поверь. Поэтому я на трудах пытался научиться всему, чтобы мама видела, каким должен быть мужик… и перестала приводить мне в пример папу. Потом и спорт. Ведь здорово, когда перед тобой крепкий мужчина, а не плюгай какой-то… который своего рюкзака поднять не может».

      Я подумала, что так нельзя говорить о родителях. Но потом вспомнила, как я отношусь к своим… и как меня порой бесит папина надменность и маска величия, которую он носит перед другими людьми, которые ниже его по статусу. Как он пренебрежительно смотрит на официантов, курьеров, таксистов. Особенно на тех, кто в возрасте. Однажды он сказал официанту лет 30-ти, который принес ему счет:

  «Держи чаевые. Поживешь хоть день, как белый человек».

     Он положил туда пять тысяч. Мне было так стыдно за него. Я видела, как он обидел этого мужчину. Ведь никому неизвестно почему он работает на разносах. Может, он оставил все имущество детям от первого брака и сменил место жительства и начал все сначала? Кто вообще это может знать? А может, ему просто это нравится? Может, тут в элитном ресторане, если несколько человек оставят ему на чай такую же сумму, то за вечер он получит зарплату, которую получает за месяц офисный клерк? Боже, как я боюсь вырасти и начать судить людей. Как я не хочу надевать ни на кого обличающих шапок, вешать ярлыки.

     «Ты девственница?»,  – резко спросил Юра, разрушив тишину моих размышлений.

    Я засмеялась. Он тоже. Мы гуляли уже больше часа. Замерзли, раскраснелись.

   «Ты просто больно серьезная была, я решил сменить тему, чтобы ты повеселела. А тема секса всегда настраивает на фривольный лад!»

    «А ты как думаешь?»

   «Я уверен, что да»

   «А зачем ты это спрашиваешь в первый день?»  –  сменила я тон дружелюбия на жесткий и решительный.

       «Ты мне нравишься давно. Хочу понять, будут ли у нас серьезные отношения».

      Я внутри вопрошала – нам по 15, какие серьезные отношения? Съедемся и будем вместе платить коммуналку, а чтобы облегчить себе жизнь, я через годик рожу, оформим ипотеку на путинский маткапитал за первого…  Я буду стирать пеленки, гладить рубашки, варить супы или искать в гугле рецепт какой-нибудь пасты или харчо, а по утрам обязательно буду  разгуливать с  туповатыми рассеянными мамашками на детской площадке и делиться с  ними отзывами о новых статьях Валяевой, стану одеваться в секонде, потому что, денег вечно будет не хватать, ведь надо будет раз в год вывозить ребенка к морю, чтобы у него не начался авитаминоз в холодной Москве. А через пару лет мы с Юрой так опостылеем друг другу,  что станем рьяно провоцировать ссоры под вечер, чтобы заснуть в разных комнатах, конечно, если на это у нас хватит ипотечных средств и накоплений моего папы.

Я почувствовала, как улыбка ползет по моему лицу вниз. И подумала, что такой моя жизнь точно не будет. Я и знать не знаю ничего о такой жизни – просто фантазировала. Телевизор иногда смотрю,  «Мужское. Женское». Там показывают таких людей, которые без конца делят детей, бьют их, ставят на горох, так что он врастает в колени или же просто рожают и выбрасывают своих младенцев в мусорные баки. Но моя жизнь такой не будет. Папа мне не позволит выйти замуж за такого, как Юра. Папа вообще меня так опекает, что мне порой кажется, что он вообще никому не позволит жениться на мне. Или приготовит мне такого жениха из высшего общества, что при виде его манер мне захочется блевать.

   Юра снова меня поцеловал. Я шептала:

«Серьезные – не серьезные. Но какие-то точно уже есть!»

    Мы стали целоваться. Он все же просунул свой горячий язык в мой рот, и я почувствовала, как сильно дрожат мои ноги. Его руки залезли под мою парку, потом под свитер, потом под бюстик, Юра нащупал мою грудь, и сосок сам нырнул в пространство между его пальцами. Он слегка сжал его, потом отпустил, снова сжал, отпустил. Возбуждение опоясало мое тело, полилось влажной рекой в стринги. Внизу живота защекотали бабочки, а вся моя плоть была напряжена и расслаблена одновременно.   Юра гладил мой живот и грудь, но расстегнуть мои джинсы не решался. Я была уверена, что он будет моим первым. Но  не здесь, не в лесу, не посреди снежных деревьев и одиноких нахохленных кукушек.

    Хруст ветки где-то неподалеку заставил нас разомкнуть объятья.

   «Стой!»,  – Юра приложил палец к губам и цыкнул: «чшш».

     Я послушалась его, поправила растрепанные волосы и присела. Вдруг у Юры завибрировал телефон. Он вытащил его из кармана:

      «Матушка, надо ответить. Та-а-а-к, животных здесь быть не может. Сиди  тихонько, я пойду, посмотрю что там».

       Мне не было страшно, я понимала, что это могут быть только ребята – может, кто-то, как и мы, решил подышать свежим воздухом. Когда Юра скрылся за деревьями, я услышала еще более настойчивый звук ломающихся веток и голоса. Два баса – один взрослый, другой подростковый.

     «Ты мне объясни, как ты это сделал-то?»

    «Он бежал от меня, ударился о камень. Я подошел, а он не дышит».

       «Ты понимаешь, что это смерть по неосторожности? Ты понимаешь, ты его убил?!»

       «Паа, я понимаю. Паа, но мы просто шутили. Он стал обзываться, унижать нас, мы его с пацанами раздели, хотели поржать. Кто ж знал, что этот кретин в лес побежит?!»

      «Зачем раздевать человека в мороз? Что за глупость такая! Но выгнали бы его за пределы дома и все!»

      В темноте я рассмотрела две фигуры. Это был Евгений Леонидович и Мишка. Ёзеф стоял поникший, растерянный, по-моему, он плакал. Но голос его дрожал, видно было, что он очень сильно напуган.

     «Его вообще не я бил, а Макс. А я просто за ним побежал по приколу»

«Какой здоровский прикол вышел. У нас труп»

     Отец Ёзефа присел на колени и пытался нащупать пульс на шее окровавленного Володи. Я ужаснулась – Вова был без рубашки… джинсы порваны на коленях, торс измазан грязью, одна его нога неестественно торчала, утонувшая наполовину в розовом снегу. Рядом стоял ботинок. Володя лежал на земле между чернеющими торчащими ветками, как растерзанная хищниками лань, животное хрупкое и глупое, которое само попало в капкан. Маленький погибший зверь прекрасно знал всю опасность этой дороги, понимал… чем возможно этот променад может кончится, но все равно пришел на эту смертную роковую тропу. Ёзеф трясся от страха, его папа все еще пытался нащупать признаки жизни в бедном мальчике, но безуспешно, а я, как невольный свидетель ужасающего действа, сидела тихонечко, спрятавшись за деревом. Я пыталась мимикрировать под снег, но ярко-фиолетовая парка бы выдала меня. Я лежала неподвижно, боясь даже делать вдохи. Мои мысли хаотично разбрелись в голове, я думала обо всем и сразу – Володи больше нет, я видела его смерть и, возможно, теперь меня могут запугать, наказать или даже убить – все, что угодно.  Я должна обязательно пойти в полицию. И еще сейчас вернется Юра – надо ли ему это рассказать? Мои руки замерзли и покраснели, как будто вареные.

      «Сейчас я звоню приятелю. Мы это все дело убираем. Ты, слышишь меня? Ты… Михаил! Возьми себя в руки! Слушай меня! Ты сейчас идешь домой и предлагаешь ребятам убраться – я хочу, чтобы на кухне не было никаких следов борьбы! Никакой крови, слюней, соплей! Ты меня понял? Говоришь всем…»

   Миша стоял и ревел, прижавшись к дереву. Всхлипывал, подергивал плечами.

    «Говоришь всем, что ты не знаешь, куда делся Володя, что он убежал на трассу. Понял? Больше ничего. Тебя так долго не было, потому что ты потерялся, сошел с тропы. И вообще можешь ничего не говорить. Придерживайся одной версии – ты не знаешь, где он. Понял?»

     «Да. Я понял»

    Миша сжимал кулаки. Видно было, как он борется с ужасом, который разлился по его существу горьким чувством вины и боли. Ведь он даже не бил Вовку, он просто погнал его в лес. А он вот так… упал и умер. А ведь, если бы не погнал, он был бы жив, пришел бы домой к матери, как обычно, ну, с разбитым лицом – пацан, ведь, с кем драк не бывает? А завтра бы снова проснулся и жил, ходил в школу, ел, чистил зубы, читал, играл в видеоигры, мастурбировал, гулял, рассуждал о политике,  влюблялся, целовал мать, пил пиво и делал все-все, что уже никогда не сделает.

     «Главное – не выдавай никому ничего. Молчи! Понял! НИ-КО-МУ! Потом, если закрутится эта машина правосудия, я тебя не смогу отмазать – понимаешь? Это не превышение скорости на дороге, это не порошок, это не драка в подворотне, это человеческая жизнь, понимаешь? Тебе еще с этим жить, Миша…»

    «Да…»

   «Да, вот так вот получилось. Мне очень жаль. Но надо сохранять спокойствие. Где его телефон?»

  «Пацаны забрали».

  «Сейчас мать будет звонить ему, когда он не вернется. Ночью здесь уже будет полиция. Только не вздумайте ничего писать с его телефона. Это сразу будет вас компрометировать. Ты понял? Помой все обязательно. Сразу как придешь –  все помой. Иди, я разберусь с этим»

   «Па… они на видео сняли, как били его и выложили в сеть»

  «Выыыы… что совсем и-ди-о-ты?»,  – протянул грозно Евгений Леонидович и его лицо вытянулось.

«Что делать?»

  «Удалить сейчас же!!!!!! С этим тоже попробую разобраться, но его, наверняка, уже посмотрели»

Миша еще немного постоял, потом погладил по голым рукам мертвого Володю.

«Иди. Не надо его трогать. Просто иди».

«Пааа, он смотрит».

      Евгений Леонидович наклонился к трупу и закрыл его распахнутые глазницы рукой, покровительственно и осторожно.

        Миша развернулся и побрел в сторону дома. Его отец стал набирать чей-то номер.

     «Карлович, здравствуй. Важное дело у меня к тебе, срочное и безотлагательное. Человечек у нас тут… мокрый. Надо бы его как полагается…да, под балдой жмурик, да…да… мы с тобой хороводы водили, помнишь? Говорил, с тебя причитается. Срочно приезжай ко мне. Все объясню»

      Отец Ёзефа отошел от трупа подальше, в глубь леса и закурил. Я не знаю сколько прошло времени – минут 10 точно… пока я пыталась прийти в себя. Но страх быть обнаруженной пересилил шок и я поползла тихонечко в сторону дома. Когда фигура Евгения Леонидовича уже не виднелась, я встала на ноги и ринулась вперед. И хорошо, что рядом не было Юры – в том момент я бы ему все ему рассказала… а теперь я бежала до дома уже с холодной головой. Понимая только одно – надо ехать домой срочно! Через две минуты я уже была во дворе. У веранды стоял грустный Юра. Он все еще говорил по телефону. Заметив меня, Юра убрал от себя мобильник, закрыл динамик ладонью и сказал мне:

     «Теперь с тренером говорю – есть выгодное предложение. Я сейчаааас…»

    Я кивнула, но тут же набрала номер такси. У меня не было сил оставаться тут ни минуты, но машина подъехала не сразу. На кухне в это время Мишка протирал пол шваброй, так нелепо и несуразно. Никто ему не помогал… Мои одноклассники танцевали, музыка громыхала, цветные огни переливались, все было так, словно ничего не случилось и это казалось еще ужаснее, еще непримиримее.

            Я села в такси и вернулась домой. По дороге на ватс ап приходили сообщения от Юры:

         «Ты почему уехала? Что случилось? Я тебя обидел? Ты обиделась? Это из-за того, что я ушел? Алена, пойми, это моя жизнь, спорт. Этот звонок был важен…Не глупи, ответь. Нам ведь было хорошо. Давай я завтра приду к тебе?»

       Я ответила лишь: «Все хорошо. Я просто устала. Завтра позвоню». Домой я поднималась так, словно меня накололи обезболивающим, тела своего я не чувствовала вообще. В висках лишь пульсировал вопрос: «А что дальше? Его просто закопают… и мама будет его искать и надеяться?» И все… вот так глупо закончилась его жизнь, и он никогда не станет тем, кем хотел и ничего нам не докажет. Он так и останется мальчиком, которого стучали по темечку, которого раздели в мороз на смех… и который сбежал… Его запомнят, как труса, неотомщенного, рассерженного и злого. Его запомнят, как сына технички и десантника-пропойцы. И он не вырастет из этого образа никогда.

          Мама пила кофе на кухне, она вышла ко мне, мы встретились глазами, она спросила что случилось. Мама редко была участливой, но сегодня, к моему удивлению, она обратилась ко мне и я почувствовала в ее голосе волнение:

          «Милая? Что такое?»

        … и я рассказала ей обо всем. Вот так села перед ней, зарыдала и вывалила все, как было, в мельчайших подробностях. Мама долго молчала, вся испуганная и побелевшая, гладила меня по руке, потом заплакала вместе со мной и сказала:

       «Милая моя девочка, я понимаю, что тебе сейчас очень тяжело. Но лучше никуда не ходить, ничего не рассказывать. Ты же понимаешь… что может произойти, если ты скажешь как было все на самом деле? Ты знаешь, что Езуфова боится пол-Москвы. Он очень влиятельный человек. У него очень много денег, больше, чем у многих из нас, вместе взятых. Мы не сможем ему противостоять. Я дам тебе сейчас снотворное и ты пойдешь спать. А завтра мы поговорим еще – хорошо, дорогая?»

       Поговорим еще, мама, конечно, поговорим. От наших разговоров мне через время станет легче. Это  неизбежно. Но наши разговоры ничего не изменят. Честные люди так и будут ждать честности от других и это всегда будет их проблемой. Шоу будет продолжаться. И каждый в этом шоу будет играть отведенную ему роль.

Беседы о важном. Продолжение.

О маленькой женщине с большой душой

Я знаю людей, в которых заключена целая вселенная, необъятная. Но доставать ее оттуда не торопятся. Чтобы не сойти с ума. Патрик Зюскинд

С моей интервьюируемой мы встречаемся на улице. Ее зовут Адриана, и она больна редким генетическим заболеванием – ахондроплазией. Проще говоря, карликовостью. Она сидит передо мной в инвалидном кресле: маленькая, светловолосая, с ухоженным лицом, в очках из толстых стекол. Я захотела написать о ней, потому что прежде не видела таких искрящихся людей. Вот правда – она, словно светлячок, излучала тепло. Хотелось с ней сесть и говорить часами. Я звала Адриану в гости, но она не смогла прийти. Я живу на третьем этаже, и подняться на инвалидном кресле ко мне проблематично. Нет пандусов и лифта. У меня нет ощущения, что передо мной – инвалид. Меня не смущает ни широкое кресло, ни короткие конечности. Я просто не вижу этого. Я вижу человека, открытого для диалога.

О непохожести на других

Я чувствую себя с Адрианой на равных. Но все же задаю логичный вопрос:

«Ты помнишь, когда впервые осознала, что ты не похожа на других?»

«Мне было лет 5. Как-то мы играли в догонялки, все дети во дворе резко побежали, и я побежала за ними. И тут я остановилась и поняла, что не успеваю, не могу бежать также быстро. Большие мальчишки всегда хотели меня обидеть, толкнуть, сказать что-то дерзкое. Потом осознание моей непохожести только усиливалось. Когда к нам домой приходили друзья, родители предлагали поиграть в другой комнате. Они просили меня не выходить, пока гости не уйдут. Тогда я не понимала этих просьб. Потом я поняла, что они просто меня стеснялись».

«Родители поддерживали тебя?»

«Нет, папа и мама особо не занимались мной, они были заняты своими взаимоотношениями. Без конца скандалили. Только бабушка – мамина мама – меня ласкала и жалела. Обнимая меня, она всегда грустно вздыхала, смотрела на меня с нежностью. Потом долго переживала за мое будущее, огорчалась моим слезам, радовалась успехам. Она умерла в 84, когда я уже была взрослой. Она видела, что я работаю и могу себя обеспечивать. Думаю, когда она умирала, ее душа была спокойна за меня».

Адриана становится мрачной, в глазах появляется грусть.

«Расскажи о своих родителях, об отношениях в вашей семье. Ты говоришь дома без конца скандалили…»

«Ну, я пыталась проанализировать, почему папа стал пить. Думала, что его сломало. Мои родители встретились в деревне на Волге, под городом Чебоксары. Отец, молодой, широкоплечий парень, работал трактористом. У папы была своя корова, в деревне – это признак богатства. Бабушка маме говорила, что такому жениху отказывать нельзя. Мама послушалась: вышла замуж за папу. По любви или по расчету – не знаю. Но все было хорошо, родители жили счастливо, родили троих детей…»

О запойных временах

Адриана отводит глаза, пытаясь рассмотреть кусты сирени у скамейки. Вижу, что ей неприятно это вспоминать.

«Все пошло наперекосяк, когда переехали в город. Отец устроился на стройку. Там обещали квартиру вне очереди дать. Ему чужд был город, новые люди. И работа эта ему не нравилась. Денег не хватало. Видимо, он сломался. Стал выпивать. Страшное время развода родителей пришлось на мой 9-летний возраст, старшему брату было 12, младшей сестре – 7. Отец сначала стал замкнутым, начал грубить, обижать мать. А когда выпивал, распускал руки. В острые моменты опьянения он даже гонялся за мамой с ножом – причины ему не надо было, чтобы им размахивать. Он их без труда находил – то мама невкусно приготовила, то задержалась где-то, то кому-то улыбнулась из мужчин. Он кричал так, что чашки в шкафах звенели… и не щадил маму совсем. Дрался с ней, как с мужчиной. От этого бесконечного кошмара моя сестра начала заикаться. Брат стал ночевать у одноклассников. А я всегда с ужасом ждала прихода отца. Один раз, когда он после очередной надуманной ссоры озверевший схватился за нож, я убежала из дома и спряталась за деревом. Он, как охотник, рыскал по двору в поисках мамы. Помню, как стучали мои зубы, дрожало тело от страха. Я еле стояла на ногах. Я так боялась, что он ее найдет и убьет, а я останусь без нее.

После этого случая мама подала на развод. Долго они расходились, мама не хотела оставаться одна. Тогда бы мы все трое детей остались на ее попечении… да еще я среди этой троицы – инвалид. Наверно, это ее пугало. После побоев всегда повторялось одно и то же – отец просил прощения, вставал на колени, плакал и умолял не обращаться в милицию. Мама его прощала. Систематично прощала. Несмотря на то, что мы от этого страдали. Мы становились невольными свидетелями этого страдания. Тягучего, как жевательная резинка, как кусок грязи на подошве наших судеб, прилипший к детству. Наверно, оправдывала всегда».

Адриана поправляет руками волосы, лежащие и без того идеально, голос ее дрожит.

«Помню: лежит мама, лицо все синее, опухшее, а отец отрезвевший пытается ей услужить – наливает вина. Говорит, дескать, это анестезия. После развода мама стала прикладываться к рюмке. Это папа виноват, он ее напаивал. От этого больнее всего. Потом у нее нашлись такие же подруги пьяницы. Меня сдала в интернат, брата и сестру к бабушке отвезла. Так я потеряла мать навсегда. Но знаете, я все же рада, что оказалась в интернате. Только благодаря этому я и выжила. У бабушки, кроме картошки и капусты, ничего не было. Но зато она меня всегда морально поддерживала. Когда я поехала в Новочеркасск на учебу, потом в Ростов-на-Дону – звонила, писала. А когда маленькой приезжала к ней на каникулы, я сильно худела. Все жили на одну бабушкину пенсию. Бывало, мы с мамой были у бабушки одновременно. Мама навещала ее только по одной причине – заканчивались деньги. Я видела, как мама опускалась все ниже и ниже, как алкоголь убивал ее. Она воровала деньги даже у меня – ребенка. Мои накопления… на конфеты и прочие детские радости. Хорошо, что забирала не все. И я все удивлялась – что как бы хорошо я ни спрятала, она всегда находила. Бабушка ей говорила, что так нельзя, почему ты детьми не занимаешься, кто тебе воды в старости подаст? Мама отвечала в очередном угаре: «Адриана. Она добрая, она меня не оставит».

«О чем ты жалеешь, оглядываясь на то время?»

«Я жалею о том, кем стала мама. У нее ведь все раньше горело в руках – она могла корову надоить, и сметану, творог набить, и пирог испечь, и в огороде все посадить, и дома порядок был… и самогонки нагнать бидонами. Тогда это была деревенская валюта. Из красивой рукодельницы, мягкой, нежной мама превратилась в запойную алкоголичку. Я вижу в себе мамины черты. Я такая же творческая, любознательная, люблю петь и танцевать. Вот вы же говорите, что я выгляжу молодо. Так вот, моя моложавость от нее. Даже алкоголь не до конца убил в ней ее природную красоту».

О тяжелых днях в больнице

«Но ведь много времени до того, как попала в интернат, ты проводила в школе. Как складывались твои отношения там? Тебя поддерживали?»

«С 1 по 4 класс я училась в обычной школе. Меня не обижали. До сих пор помню первую учительницу – Розу Николаевну. Красивую, ласковую, добрую. В первый же день после уроков она спросила у класса: «Кто живет рядом со школой, помогите Адриане донести до дома портфель!» До сих пор помню, как он волочился по полу от тяжести учебников. Вызвалась девочка, с которой у нас началась большая дружба и продолжается по сей день».

В 10 лет Адриану положили в больницу, чтобы оперировать врожденный вывих коленного сустава.

«Целый год промучилась с несколькими операциями, гипсами с груди до самых пяток. Было очень больно и плохо… и мучительно. Родители в это время разводились. У них – суды, разборки. А я в больнице. Покинутость, разбитость, тогда я в полной мере ощутила свою беспомощность. Я долго держала обиду на маму. Мне она была нужна в больнице, очень нужна. Я сейчас это говорю и вспоминаю снова то чувство обиды, и становится также больно – и физически, и морально. Я часто плакала, когда лежала в палате, загипсованная по самое горло. Бабушка иногда приходила, пару раз ей даже получилось привести за руку маму… но я не получила от матери тогда ни сочувствия, ни тепла. Один месяц в больнице, потом еще несколько… также в гипсе, в детском послеоперационном санатории. Потом операция на другой ноге, и все снова. Боль, гипс, окно, сочувствующие взгляды медсестер и одиночество… Я спрашивала потом мать: «Почему ты не навещала меня?», она говорила: «Ну, я знала, что за тобой присмотрят, накормят». Я ей: «Но я же скучала, я плакала каждую ночь». Она только отшучивалась: «Я делами занималась, ну, все же хорошо уже с тобой!»

Мать Адрианы умерла в 64 года.

«В пьяных ссорах не раз ее избивали по полусмерти сожители с белой горячкой. Как-то зимним вечером она по обыкновению выпивала с соседкой. Случился конфликт, та изрезала ее ножом и бросила тело подальше от своего дома. Потом в милиции признали, что она умерла от переохлаждения».

Плохого о матери Адриана не говорит. Не оценивает ее жизнь, ее смерть, ее поступки. Просто сожалеет о том, что та не стала для нее поддержкой.

О напрасных страданиях

Я смотрю на эту маленькую симпатичную женщину и понимаю, что операции не принесли результатов. Она словно прочитывает в глазах мой немой вопрос и говорит:

«Все было бесполезным, мучения оказались напрасными. После больницы меня отдали в интернат для детей-инвалидов. Опять тоска по дому, душевное одиночество. Через год я освоилась, появились друзья. Влюбилась в самого красивого мальчика – конечно, в тайне».

«Влюбленность – это прекрасно!», – перебиваю я.

«Да! Но тут я особо ощутила неконкурентоспособность своего внешнего вида, своего тела. Полюбить его до сих пор не получается. Пришлось просто принять – как данность, как ношу. Жалею, что не было у меня поддержки, наставника или взрослого теплого человека, который просто бы погладил меня по голове, приободрил, чтобы отпустить мою зажатость, стеснительность, неуверенность.

Может, тогда бы я в полной мере полюбила себя. Всю – с головы до пят. Только теперь я понимаю, что, даже находясь в таком теле, имея другие качества – смелость, решительность, можно прийти к хорошему результату. Кстати, о том, о чем я еще жалею… Я жалею, что не реализовала свои способности к рисованию, к математике. Боялась быть выскочкой, стеснялась, когда меня хвалили, краснела. Я была послушная тихая девочка, которая хорошо училась и давала всем списывать. Надо было не стесняться петь со сцены, ходить во все кружки, не быть скромной. Я даже наряжаться стеснялась, стеснялась быть яркой и привлекательной. Хотя я ведь и так привлекала внимание своей инвалидностью. Слишком много внимания».

«И профессию пришлось выбрать, чтобы больше сидеть…»

«Верно, я экономист. Окончила экономический вуз, совсем не соответствующий своим природным наклонностям. Однако честно отработала экономистом в банке 17 лет, обустроила свой быт».

О цветочных мечтах

«Но ведь в школе ты грезила стать кем-то другим?»

«Да, я мечтала о работе, связанной с цветами – с выведением новых сортов. Буквально на днях закончила обучение флористике. Так что я осуществила свою маленькую мечту. Я получила столько живой энергии и блаженства от красоты. Недавно я стала создавать куклы, сейчас готовлю коллекцию и хочу участвовать на творческих выставках. Теперь можно и для души пожить».

«Расскажи, что было с тобой после окончания школы? Как ты встретила первого мужа?».

«Я окончила экономический факультет в Ростове-на-Дону и уехала по распределению в Армавир на работу. Там через 4 с половиной года работы в госбанке получила однокомнатную квартиру, познакомилась с обаятельным парнем – красивым, веселым, широкоплечим. Тоже инвалид, с перенесенным полиомиелитом».

О радости материнства и горести развода

«Ты была в то время счастлива?»

«Конечно, меня любили, заботились. Когда забеременела, муж и его родители были рады. Но врачи постоянно уговаривали на аборт. Говорили, «Куда рожать тебе? Будет инвалид!» Муж тогда меня поддержал. Местные врачи направили нас в институт акушерства и гинекологии в Москве. Там мне сделали кесарево. Родился мальчик весом 3 килограмма 300 граммов и ростом 50 сантиметров. Я была счастлива, как никогда. Свекр плакал от счастья. «Держите пять рублей за внука!» – говорил он медсестре, когда забирал нас из роддома. Так было принято, за мальчика давали пять рублей, за девочку – три».

«После родов как ты себя чувствовала?»

«Суставы сильно пострадали от набранного веса. Мне становилось все тяжелее ходить и делать привычную работу по дому. Ребенок был беспокойный, ночи бессонные. Когда сыну исполнилось 7 месяцев, он отказался брать грудь. Муж каждый день ездил на молочную кухню за смесями, баюкал малыша, пеленал. Потом, видно, муж устал. Стал все больше отдаляться от нас, раздражаться по любому поводу. Теперь я старалась угодить ему. Я разрывалась между домом и работой. Родители не помогали, придут – посюсюкаются и все. После выхода из декрета банки стали коммерческими, повысилась зарплата госслужащих. За 5 лет я накопила на трехкомнатную квартиру. С мужем к тому времени в конец все разладилось, и через время мы развелись. Морально я снова была надломлена. Муж меня выгонял из моей же квартиры, на которую я заработала. Мы судились полтора года… в итоге разделили ее пополам».

Вот это поворот. И это не бразильский сериал, это жизнь маленькой, но сильной женщины. Которая одна проживает свою жизнь в бесконечной борьбе. За любовь и признание. В детстве – за любовь матери, в зрелости – за любовь других людей.

«На деньги половины стоимости квартиры я купила однокомнатную квартиру в Краснодаре. А на время судов убежала, ему легче было меня прибить, чем делиться».

О страхах, которые сбылись

«Ты боялась, что сын тоже болен?»

«О, да. Беспокойство росло внутри меня. После рождения сына врачи говорили, что нам выпали счастливые 50 процентов и ахондроплазия не передалась. Но я не могла поверить до конца. Я волновалась. До трех лет я тоже ничем не отличалась от сверстников, но после стала отставать в росте и чаще сидеть. И да, мои опасения подтвердились. С моим сыном все повторилось в точности, как со мной. Он тоже стал отставать в росте после трех лет. Помню, как я переживала на каждом приеме у врача, когда заветные сантиметры не прибавлялись… но в отличие от меня сын много бегал. В семь лет его карликовость стала очевидной. И я решила – раз мне себя не получилось вылечить, то сына я точно постараюсь».

«Разве можно вылечить это заболевание?», – вопрошаю я.

«Нет никакой чудо-таблетки. Только такое многолетнее болезненное лечение. Медицина не предлагает ничего, кроме как вытягивание костей на аппарате Илизарова. Мы взялись за ноги сына, как только нам разрешили врачи. Оперировались и вытянули ноги на 15 сантиметров. Это был такой же ад, какой я переживала в своем детстве. Каждую кость пронизывали спицами в двух местах, ее просто ломали и затем постепенно, по миллиметру оттягивали, чтобы на месте пустого пространства образовалась костная ткань. После вытяжки надо выдержать полгода, чтобы костная ткань затвердела. Теперь ему легче в бытовых вопросах – он водит машину. Так мы пролежали почти 7 лет в больнице. Потом сама слегла от усталости. Как тогда выжила – сама не знаю… С самого детства я старалась разговаривать с сыном по душам, без нравоучений и наставлений. Я как хотела уберечь его от закомплексованности, водила по кружкам – информатика, английский, шахматы».

Адриана улыбается:

«Сейчас с сыном мы друзья. Он мой первый друг и поддержка!»

Об активной жизни сегодня

«Твой быт отличается от быта обычного человека?»

«Мой быт ничем специально не обустроен, только в некоторых местах я ставлю ступеньки – под кухней, в ванне. Не обустроен заезд в подъезд, установлены две параллели под крутым углом, в результате чего невозможно ни спуститься, ни подняться. В квартире передвигаюсь на костылях. На улице на коляске».

Адриана говорит, что сейчас ее суставы полностью разрушены.

«Я получила первую группу инвалидности. У меня стандартная пенсия».

«А в личном как дела?»

«Я вышла замуж во второй раз, уже когда сын был взрослым. Муж мои интересы и хобби не поддерживает. Он склонен, как многие мужчины, видеть женщину босой на кухне. Однако, когда я достигаю успехов, он мной хвастается».

«Сколько ты уже на коляске? И почему оказалась в ней?»

«Несколько лет. Существуют разные степени пораженности ахондроплазией. Например, у Данилы Плужникова, победителя конкурса «Голос-дети», сильная степень. У меня чуть слабее: в молодом возрасте ходила без костылей. С возрастом суставы разрушились окончательно. После 45 лет стала пользоваться тростью. И ещё через лет 5 и с тростью стало трудно ходить. И выйти в город даже на прогулку я уже не могла. Спасение пришло в виде электрической инвалидной коляски. Теперь могу на ней преодолевать большие расстояния, лишь бы дорога была ровная. Конечно, всегда для инвалидов находятся помощники и в общественном транспорте, и на пешеходном переходе. Мир полон отзывчивых и добрых людей. Хотя это не они должны помогать нам, а соответствующие организации обустраивать доступную среду. При ремонте дорог и тротуаров часто власти не задумываются над тем, как проехать там инвалидам. Я думала, как решить эту проблему, не хотела бездействовать. И два года назад я создала коллектив инвалидов-колясочников под названием «Живинка». Теперь там я провожу мероприятия, где мы делимся опытом, советами. Участников становится все больше. Мы ставим перед собой важные задачи – мы хотим сделать доступной среду для инвалидов, помочь им в приобретении профессиональных навыков».

«С кем тебе проще общаться – с инвалидами или здоровыми людьми?»

«Разницы для меня нет. Когда я разговариваю с инвалидами, я во многом узнаю себя – они такие же закомплексованные, зажатые, несмелые. Я хочу быть для некоторых из них, для молодых в особенности, тем умным взрослым человеком, которого не было у меня в свое время. Помочь каждому открыть свои способности, пробудить радость к жизни. Пару раз на улице меня останавливали женщины – матери детей с таким же диагнозом, они в недоумении и обращаются ко мне за советом, как помочь их детям принять себя, как лучше это сделать. Я говорю им всегда одно и то же – просто любите и развивайте их духовно. Самореализация – одна из составляющих счастья».

«Что уже сделано в «Живинке» и что планируется?»

«Весной этого года я прошла обучение по обеспечению безбарьерной среды для колясочников и стала сертифицированным экспертом. Я также являюсь членом правления благотворительного фонда «Главное дело» Екатеринодарской Епархии, которая занимается помощью нуждающимся. Вступила во всероссийское волонтерское движение и уже 1,5 года я серебряный волонтер. Так я могу делать больше полезного и доброго. Участвовала в масштабном событии страны – в составе всероссийского общественного корпуса волонтеров. Мы организовывали подготовку к проведению голосования по поправкам в Конституцию РФ. Совместно с благотворительным фондом «Добрый юг» мы планируем открыть курсы по швейному делу для колясочников. Впереди – много планов. Инвалидов становится больше, люди к ним относятся толерантнее, потому что понимают, что по ту сторону может оказаться любой из нас. Жизнь – очень непредсказуемая штука!»

«Если бы у тебя была возможность вернуться назад в детство, что бы ты сказала себе – той маленькой беззащитной девочке в больнице? От чего бы предостерегла? Чего бы пожелала?»

«Не жди, не надейся, никто тебе не поможет. Родные живут своими интересами. Некоторые, вообще особо не напрягаясь по жизни, как твоя мама, например. Им не до тебя. Не плачь. Крепись. В этой жизни тебе придется идти одной. Будь сильной, тебе нужно быть сильной в этой жизни, чтобы выжить».

О надежде, которая умерла последней

Нельзя царствовать и быть невинным. Антуан Сен-Жюст

Это еще одно анонимное интервью. Беседовала с жителем Крымска через несколько лет после трагедии. Этот человек чудом спасся в ночь с 6 на 7 июля 2012 года. Факты он озвучил давно известные, но все же слушать их было очень тяжело, а еще тяжелее принимать.

«Вы что серьезно? 170 человек… думаете, столько людей в действительности утонуло в Крымске? Ну, да – вы так напишите. СМИ заставляют так писать. Хорошо, что сейчас есть интернет – можно узнать правду»

«А в чем правда?»

«Страшная правда в том, что власти сами убили своих людей. Убили их молчанием. Той ночью до трагедии никто из мчс-ников не проехал на машинах с мегафоном…с сиренами, не предупредил спящих людей… Услышали бы голоса в рупор – люди бы проснулись, включили бы сирены – люди бы проснулись! Не было бегущих строк по телевизору, как говорили… это ложь! У нас построили храм на холме, звенели бы во все колокола – люди бы проснулись! Но даже тут – колокола молчали. Когда моя знакомая спросила почему не оповестили, батюшка ей ответил: «Как-то мы били в колокола, но наводнения не случилось и нас потом администрация наказала!»

Крымчанин молчит, потом переводит дыхание и продолжает:

«Кошмар не в воде… Своих же людей, свои же чиновники… Люди ночью тонули в собственных домах. Всплывали, как дохлые рыбки… Отец слышал, как две его девочки плачут в доме, просят помощи. Пытался доплыть, но не смог. Он стоял на ветке дерева и ревел белугой. Когда крики детей умолкли… была смертельная тишина… она еще больше ужасала. Вы можете себе представить, что он чувствовал в тот момент? Люди тонули… В ледяной, заметьте, воде. 450 трупов было найдено волонтерами в одной бригаде. А таких бригад было пять… Считаете? Но, это те цифры, за которые люди ручаются, понимаете. А есть еще факт. В первую неделю было зарегистрировано только 2000 заявлений на помощь пострадавшим. А домов было разрушено 8000. Почему заявлений так мало? Где остальные домовладельцы? 11 июля к нам в Крымск приехала женщина из краснодарской администрации и рассказала, что трупов уже 5100. И тогда еще не всех нашли. Несколько дней после катастрофы они всплывали в Варнавинском водохранилище. Понимаете, во сколько раз было властями преуменьшено количество погибших. Это же просто тошнотворная ложь».

«Что было самым страшном во всем произошедшем?»

«Страшно видеть, как умирают. Смерть безобразна и очень пугает даже самых смелых. Может бойцов на границе и не пугает. Но я не воевал, поэтому я не привык к смерти. Я простой столяр. На моих глазах утонула женщина с полугодовалым ребенком…он вцепился в нее, как кенгуренок… она же не успела даже проснуться. Самое обидное, что мы ждали помощи – мчс-ников на вертолетах. А в итоге не дождались, потому что они сами застряли. Машины пытались выехать на дорогу, но их смыло, и сотрудники МЧС чудом спаслись сами. Где те миллиарды, выделяемые на МЧС? Где самая сильная армия в мире? Где, скажите, где».

Зато власти, ничего не сделавшие вовремя для предотвращения гибели стольких людей, проявили невиданную изворотливость для сокрытия правды о том, что в Крымске действительности произошло.

Крымчанин едва сдерживает слезы ипродолжает:

«Власти запугивали народ, угрожали. Просили молчать. Они «глушители» поставили, чтобы не могли позвонить родственникам. А вы знаете какой беспредельный наш край. «Кущевку» вспомните. С 6 на 7 июля была чудовищная ночь. Просто адовая. Крики, стоны, плач детей и абсолютное бессилие перед свирепым потоком. Ожидание помощи и надежда, которая умирает последней. Вот здесь очень применимо это выражение. Люди умирали с надеждой, понимаете?»

Крымчанин говорит, что до сих пор не может забыть слова Ткачева: «А вы что думаете, дорогие мои, что, нужно было каждого обойти? Это невозможно. Какими силами? Это раз. Во-вторых – и вы бы что, встали и ушли бы из дома?»

«Да, мы бы встали и вышли из дома, если бы хотя бы в 10 вечера нас предупредили. В любом случае у людей появился бы шанс на спасение. Предупрежден значит вооружен. Нам стало известно, что некоторые чиновники покинули в эту ночь свои дома. Каким образом? Были предупреждены, конечно. И даже баранов своих забрали. А простой люд захлебнулся. Мне рассказывали, как сидящие на вершине дерева обессилившие родители просили взять в проплывавшую мимо лодку маленького ребенка. Люди в лодке отказались это сделать. Знаете, что они сказали? Что они спасают имущество одного из чиновников. Детей погибло много. А трупы… их складывали в магнитовские рефрижераторы. Да, было жарко, да, не было иного выхода… главное, чтобы потом там еду не перевозили… но это или не факт, что трупов было в разы больше? Спросите – вам каждый крымчанин это скажет. Морг отстроили – самый большой в Краснодарском крае, но даже он тогда не помог. В нескольких километрах от Крымска есть аэродром и войсковая часть. Там есть большой парк грузовиков «Урал». Они способны преодолевать водные преграды. Эти машины могли бы помочь. Я уверен, что в этой части есть и резиновые лодки и другая техника. Но кто ответит, кто?»

Крымчанин рассказывает, что первые спасательные самолеты появились только в 8 часов 20 минут.

«Неужели ночью никто так не приехал?»

«Нет. Выжившие люди всю ночь сидели на столбах белые, измученные. Я на дереве был, замерз так сильно, что не чувствовал ног. После того, как вода ушла, никто не привез ни лекарств, ни дезинфицирующих средств. В 2002 году было тоже наводнение, не такое сильное, не с такими жертвами. Но тогда отношение было иное – обеспечивали всем. А тут несколько дней на улицах валялись трупы собак, коров… они разлагались. Представляете, какая стояла вонь при нашей температуре. Бактерии везде, личинки. Мало того, людям предлагали в магазине молоко за 65 рублей, а хлеб за 40… это при том, что люди в ночных рубашках из домов… денег ни у кого не было. И позвонить родственникам, повторюсь, мы тоже не могли. Сколько топит наш край, и до сих пор власти не могут ничего предпринять? Шлюзы построить, ливневки… я не знаю какие там еще гидротехнические сооружения должны быть, чтобы мы не умирали?! Почему должны быть жертвоприношения я не пойму!»

«Вы уверены, что это был именно сброс воды?»

«Я не берусь утверждать, но так говорят факты. Зеркальный карп плавал у нас…который водится исключительно в закрытых водоемах. А если это просто осадки, какого черта рыба плавала, с неба упала? Столько раз у нас были потопов, но вода шла медленно, а тут внезапно…странно, да? Много-много воды и она быстро пришла! Вода была очень холодная – с неба не падает ледяной дождевой воды, если это не град! Возможно, некоторые из погибших не утонули, а попросту замерзли»

«Но чиновники получили по заслугам ведь?»

«Ну, если можно приравнять смерть к небольшому сроку в несвободе. Они на наши налоги там и кушали. Самый большой срок – шесть лет колонии-поселения – получил бывший глава Василий Крутько. Экс-мэра Крымска Улановского приговорили к 3,5 годам колонии-поселения, такое же наказание заработала и бывшая глава администрации Нижнебаканки Ирина Рябченко. Бывший исполняющий обязанности руководителя управления по предупреждению чрезвычайных ситуаций и гражданской защите Жданов получил 4,5 года. Но виноватых-то гораздо больше. Но только жизни людей никто не вернет. Эти… не хочу ругаться… уже вышли, но ничего не изменить уже… ничего. Все потеряли все, что копили очень долго – дома, вещи… воспоминания. Вот с чего начинать жизнь тем, у кого она осталась?»

О том, как дети ушли в кино насовсем

Всё золото солнца достаётся верхушке, но только пока вконец не усохли корни. © Тигран Бабаян

То, что случилось 25 марта 2018 года в Торговом Центре «Зимняя вишня» в Кемерово до сих пор не укладывается в голове. Как такое возможно – в день каникул пойти детям в кинотеатр и не вернуться…как такое возможно заживо сгореть и не получить помощи ни от охранников, ни от пожарников, не услышать вовремя такую нужную сигнализацию… тогда зачем она вообще нужна, если не в таких опасных, ситуациях «на грани»? Как такое могло вообще случиться – в нашем продвинутом современье?

«Возможно, мы умираем, прощайте…» – эти строки школьницы Марии Мороз облетели всю страну в те страшные дни трагедии. Девочка сгорела вместе с мамой в кинозале. Она пришла в кино на смерть. Не на войну, ни на политический митинг, ни на бандитскую разборку…а в кино…Официальные цифры говорят о 64 людях, погибших в этом центре, из которых – 41 человек – это дети. Но так ли это?

Люди сгорали целыми семьями. Игорь Востриков потерял в торговом центре жену и сразу трех детей. И это не одна такая история. Невозможно представить, что пережили эти люди. Честно говоря, и представлять страшно.

Со мной согласился поговорить 23-летний Александр Калачев – человек, который спас детей в тот день в торговом центре «Зимняя вишня». Позже он был удостоен боевой награды от руководителя Следственного Комитета Александра Бастрыкина. Таких, как он было несколько человек… кто-то из них погиб… сгорел, но вытащил других. Александр получил ожоги, но выжил. Учительница Татьяна Дарсалия погибла. Пришла в торговый центр с дочкой в свой выходной. Убедившись, что дочь в безопасности, она вернулась за чужими детьми и погибла, пытаясь их спасти. Семнадцатилетний курсант кадетского корпуса МЧС Дмитрий Полухин вытащил трёх ребят из задымлённого бутика. И это тоже не все имена. Я уверена, что остались и те, кто пожертвовал своей жизнью, но мы так и не узнали их.

Александр Калачев устроился на работу в «Зимнюю вишню» 23 марта 2017 года. Тогда он учился в Кузбассом Государственном Техническом Университете и работал администратором в зале боулинга. Пожар начал свой смертельный путь на 4 этаже в детском игровом центре.

«Я работал в боулинге, который находился на 3 этаже. Откуда появился огонь я не знаю. Я узнал о пожаре случайно, когда я вышел из кухни боулинга в сам зал… я услышал, как какой-то подросток крикнул «Пожар», но его никто не услышал. Я решил проверить, правду он говорит или нет – направился в сторону, откуда бежал этот подросток и увидел, что на 4 этаже есть задымление. Я ринулся обратно и начал всем кричать, что у нас пожар, и чтобы все срочно эвакуировались, мол это не учебная эвакуация.

Меня услышали, слава богу, но пошли в раздевалку, не торопясь. Почему-то люди стали одеваться… у раздевалки сформировалась большая очередь. Все меня слышали, но меня удивило то, что в это время никто никуда не побежал – все стали спокойно забирать свои вещи в раздевалке. Это был выходной, людей много…»

«Удивительно… люди, видимо, не до конца поверили. И что произошло дальше?»

«Я встал самым последним в очереди и начал кричать, чтобы все немедленно покидали помещение. Но людям было все равно, они стояли и ждали когда им отдадут куртки и плащи. Меня это шокировало. Спустя минуту или две, дым с 4-ого этажа начал постепенно перебираться и захватывать пространство 3-его этажа. Я был последний в очереди… меня он достиг первым. Я стал задыхаться. Люди, увидев дым, наконец, побежали на выход всей огромной толпой, сформировался затор. Я опять кричал, чтобы люди срочно выбегали из помещения. Так с боулинга я всех эвакуировал и последний покинул это место. Я надышался дыма, немного немало, но достаточно»

«Почему вы решили спасать детей? Не боялись ли вы дыма, огня – думали ли о маме, родных в тот момент? Это произошло инстинктивно или вы делали это осознанно? Расскажите о том, кто еще помогал людям. Были и те спасители детей, которые решили остаться «инкогнито». Например, «Евгений фотограф», который не хочет славы… вы знаете как его найти?»

«Я не решал кого-то спасать, я просто делал по интуиции и времени на раздумья не было. И страха тоже не было. У меня голова тогда не думала, она отключилась, и я сам просто начал все делать, как нужно. Понимаете, там каждая минута была на счёту. Главное четко и громким голосом надо было направить всех гостей на выход.

О маме я подумал только после того, как я уже был дома у друга…даже там я еще плохо понимал, что происходит. Кто ещё спасал, я не обращал внимания».

«Когда сработала система оповещения? Сработала ли она вообще? Почему не работала сигнализация?»

«Система оповещения в тот день не сработала вообще… Почему, не могу знать, хотя за неделю до этого случая она работала».

Кнопку для принудительного оповещения не нажал охранник ТЦ – сотрудник ЧОПа Сергей Антюшин. Отец мужчины потом в интервью СМИ говорил, что его сын жаловался на неисправную сирену, которая несколько раз до этого срабатывала ложно. По его словам, Сергей не мог ее выключить, потому что не знал, как это сделать. Следственным комитетом позже было подтверждено, что сигнализация уже несколько дней была сломана. По заявлению Игоря Полозиненко, главы компании «Системный интегратор», обслуживающей «Зимнюю вишню», система была отключена за 15 минут до появления огня. Однако начальник Антюшина сообщил, что тот ее не трогал. На суде Антюшин своей вины не признал.

«Аварийные выходы были закрыты и не открылись даже после того, как в торговом центре отключилось электричество. Аварийная световая навигация в ТЦ также не работала. Можете рассказать о том, что знаете?»

«Аварийные выходы в кинотеатре были, но я не знаю, открыты они были или закрыты, так как мне не доводилось с этим столкнуться. Потом писали, что да – все было закрыто. И на видео в интернете тоже было видно, как люди пытались выбить двери. Знаю, что входы в залы кинотеатра в ТЦ никогда не закрывали, потому что кто-то опоздает, кто-то выйдет в туалет или поговорить по телефону или вообще решит покинуть сеанс. Но все, что случилось в этот день – какое-то ужасное стечение обстоятельств».

«Очевидцы рассказывают о том, как просили спасать людей в красном кинозале: «Пожарные стояли, как вкопанные. У них были маски, они могли их спасти, но они не реагировали». Видели ли вы это? Что можете сказать о работе пожарных?»

«Работу пожарных я не наблюдал, но слышал про этот инцидент, конечно. Работники ждали указания главного. Я считаю, что они не могли без его указания действовать, но и в то же время надо здесь были на кону жизни людей, надо было незамедлительно решать. Куда они смотрели, как это допустили – я не знаю. Человеческий фактор во-многом мешает трезво мыслить и быстро действовать… я все-таки считаю, что, если бы не халатность руководящих, то трагедии можно было избежать»

«Вы видели охранников? Как они действовали?»

«На момент пожара я охрану не видел, или может просто не заметил… только уже на первом этаже я увидел одного из охраны, конечно они должны были незамедлительно проконтролировать ситуацию с 4 этажа до первого. Но, увы, этого не произошло…»

«Вы выступали на суде?…»

«Да, я участвовал в судебных делах. Там мне задавали каверзные вопросы, на некоторые я даже не знал, что ответить. Я не хотел идти в суд, но мне сказали, что явка обязательна. Пришлось идти»

«Психологически как вы пережили эту ужасную трагедию?»

«Трудно. В первый год-два было очень тяжело, я даже замкнулся в себе. Все вокруг требовали от меня каких-то подробностей. А мне не хотелось этот ужас вспоминать»

«Вы поступили героически. Героизм не противоречит ли чувству самосохранения?

«Я не философствовал на эту тему. Героем я себя вовсе не считаю.       Я       делал все так, как подсказывало сердце. Медаль увёз домой маме…она может гордиться, что воспитала такого сына… Я просто хочу, чтобы все поняли, что нужно помогать всем, кто нуждается в помощи».

Александр в пожаре получил ожог ротоглотки и был направлен в Кемеровскую больницу. Через пару дней там его навестил президент Владимир Путин. Позже в интернете распространилась информация о том, что все это – постановка и Александр никакой не герой и вообще не был на пожаре.

«Кому были выгодны, по-вашему, слухи о том, что съёмки в палате были постановкой, а вы – служащий Росгвардии?»

«Я не анализировал кому это было выгодно, знаю, только то, что эту информацию распространил украинский блогер. Люди постоянно это делают в интернете, чтобы народ был недоволен властью… чтобы были просмотры, высокий рейтинг, комментарии»

«Расскажите о встрече с президентом Владимиром Путиным. О чем вы говорили? Какое впечатление он на вас произвел?»

«Перед его приездом все начальство «тряслось». За нами начали ухаживать, как никогда. Стали вкусно кормить, помыли палату, сняли шторы поздно вечером, за ночь их постирали и погладили… и повесили к приезду президента. Я сначала не поверил, что Владимир Владимирович приедет сюда. Когда приехал, мы с ним пообщались, он сказал: «Большое спасибо и спасибо твоим родителям за такого сына».

Затем я попросил сфотографироваться на память с Путиным, но мне фото так и не прислали, мы фотографировались на камеру съёмочной группы Путина»

«Как вы думаете кто виновен в трагедии?»

«На мой взгляд, виновны те, кто допустил нарушения в конструкции, кто халатно отнёсся к противопожарной безопасности, кто разрешил сдавать в эксплуатацию это здание с явными нарушениями. И вообще это ведь бывшая кондитерская фабрика стала вдруг торговым центром. Все что случилось – это по вине халатного отношения людей. Здание большое, и оно само по себе представляет опасность, так как в нем не было окон… система безопасности должна была быть максимально хорошо налажена и работать в полной мере».

«Чувствуете ли вы теперь себя в безопасности в торговых центрах и других местах общего скопления людей в нашей стране? Как можно доверять нашему государству?…Смотрю на интервью родителей погибших людей и плачу… вот отвели детей в кинотеатр на смерть….»

«Мне искренне жаль родителей и родственников погибших. Это просто в голове не укладывается, что дети пошли в торговый центр и не вернулись обратно! На дворе 21 век, и я не удивлён, что сейчас любую проблему можно решить. То есть не решить, а закрыть на нее глаза. Все зависит на сколько эта серьёзна проблема, и сколько ты готов денег отдать, чтобы все решить. В любом ТРЦ я себя не чувствую в безопасности…»

Время – бить в набат о преступной халатности властей, по причине которой происходят и будут происходить подобные трагедии. Достаточно посмотреть на обстоятельства несчастья. Неработающая система оповещения о пожаре, отсутствие системы пожаротушения, использование при строительстве легковоспламеняемых материалов, закрытые пожарные выходы, абсолютная неготовность пожарных служб к трагедиям таких масштабов, отсутствие элементарных средств по спасению людей – люди падают из окон прямо на асфальт. В игровой комнате не было даже огнетушителя… сколько еще мы будем прощать власти и хоронить близких…сколько еще…

О коронавирусе. Коротко об одном случае.

Эпидемия – это когда туберкулёзная палочка передаётся как эстафетная.

 Ашот Наданян

17 ноября исполнился ровно год как впервые коронавирусом заболел 55-летний китаец. Потом вирус разлетелся по миру. Быстро и беспощадно. Оставил врачей без сил, людей без надежды, а нашу весну без привычных праздников. В России на данный момент цифры по пандемии составляют примерно такую картину – заболел 1 971 013 человек, умер 33 391 человек, выздоровел 1 475 904 человека. Заболевшие есть в 191 странах, и всего заразившихся по всей планете – 54 992 574 человека, а умерших 1 326 768.

«Мы были постоянно дома с марта и устали все, конечно. Сидишь дома в страхе, да еще и новости по телеку с ума сводят своими цифрами. Я знаю людей, которые заказывали продукты на дом и дезинфицировали каждый принесенный из супермаркета пакет. По-моему, это уже паранойя. Мне было страшно только то, что, если я вдруг заболею, то на меня ИВЛ не хватит. Но «по-русски» все же надеешься, что тебя-то точно обойдет…», – рассказывает мне в интервью Светлана – жительница Краснодара, которая буквально неделю назад вернулась с того света – у нее была пневмония с 85 процентным поражением легких – последствия ковид-19.

«Как вы заболели? Ведь вы не работаете сейчас, из дома только в маске и перчатках. Дача да дом. Получается, этот вирус везде?»

«Я поехала на поминки к человеку, который умер от коронавируса. 40 день. Помогала родственникам накрыть стол. На поминках был знакомый, который к тому времени уже переболел бессимптомно. Он вышел из отпуска, проработал неделю, чувствовал себя отлично, а потом начались все характерные признаки. Пошел на больничный. Следом за ним заболела его жена и мать. Полный лазарет. Но поминки случились уже через месяц как их всех выписали. Никто, кроме меня больше не заразился».

«Как вы поняли, что это коронавирус?»

«Никак. Только в больнице потом… А, так я дома неделю болела. Было все похоже на обычную простуду. Только без соплей и кашля. Я не думала, что могла заболеть. Я ходила в маске, там практически ни с кем не разговаривала, ехала в своей машине. Началась дикая головная боль, слабость, ломота в теле. На четвертый день пропали из жизни все запахи. Кушаешь все, словно резину безвкусную, аромата собственных духов не чуешь. Когда поднялась температура до 39 и не спадала два дня, то я поехала и сделала КТ. Там уже врачи увидели симптом «матового стекла». Это один из нескольких признаков коронавируса».

«Что за симптом? Как такие легкие отличаются от здоровых на снимке?»

«Могу только о своем симптоме рассказать. Симптом «матового стекла» – это нефункциональные участки легких, в которых альвеолы заполнены жидкостью или соединительной тканью. В норме такого быть быть не должно, а альвеолы на сканах КТ при ковиде темные – то есть заполненные воздухом. Этим и отличаются».

«Там в больнице было ли вам страшно? Ведь об этом вирусе говорят так много и столько смертельных случаев!»

«Конечно мне было страшно. Я чудом осталась жива. Но я видела, как от ковид умирают. А какое жуткое зрелище врачи в скафандрах, которые над тобой склоняются! Похоже на сцену из фильма ужасов. Это дико пугает. Я понимаю, что могла дома умереть. Ведь, когда я приехала уже 50 процентов легких было поражено, а потом сразу 85. Сейчас у меня восстановительная терапия – пью иммуномодуляторы».

«Получается уберечься от вируса невозможно?»

«Эпидемия началась у нас в марте. Я заболела в ноябре. Вот сколько времени прошло. Выходит, можно уберечься на какое-то время. Сейчас прививки апробируют, скоро будут делать. И будем мы уже с ним жить, как с другими вирусами живем. Привыкнем. И статистика станет просто цифрами. Страх уйдет», – Светлана тяжело вздыхает.

11 августа наша страна первой в мире зарегистрировала вакцину от коронавируса, которая получила название «Спутник V». Препарат был разработан Национальным исследовательским центром эпидемиологии и микробиологии имени Гамалеи.

Вакцинация от коронавируса граждан, не входящих в профессиональные группы риска, начнется до конца ноября. Всего в ноябре планируется направить для вакцинации более 650 тысяч доз препарата, еще 2,2 млн доз – в декабре.

К моменту выхода моей книги я думаю мы все научимся жить и принимать этот вирус. А пока берегите себя.

О тирании

Насилие питается покорностью, как огонь соломой. Владимир Короленко.

Насилие бывает разным, но именно с насилием в семье женщины встречаются чаще всего – по неофициальной статистике, до 70 процентов женщин когда-либо сталкивались с этой проблемой.

  Последний год в Сети набирает обороты флешмоб в поддержку закона о домашнем насилии, запущенный активисткой Аленой Поповой и блогером Александрой Митрошиной. Соавторами выступили еще 12 человек, в том числе блогеры с аудиторией до 2 млн человек. Они выложили в Инстаграм фотографии с макияжем, имитирующим синяки, ссадины и кровь, под фото «я не хотела умирать». Флешмоб поддержали многие, было выложено более 6000 фотографий с личными историями девушек и призывом поддержать законопроект. Активисты собрали уже около 100 000 подписей под петицией. Эти девушки требуют принятия закона, который есть уже в 146 странах мира. В качестве аргументов – суровая статистика. В России сейчас 16 миллионов жертв домашнего насилия (по данным Росстата), 80% женщин, обвиненных в убийстве, сидят за самооборону при домашнем насилии. Из них – 2488 дел по статье 105 УК РФ «Убийство». За новый закон активисты бьются уже более пяти лет. Его пока так и не приняли. Поэтому насильники продолжают бить своих жертв, потом спокойно платят штраф из семейного бюджета, ждут год, чтобы не было повторных побоев, и бьют снова. Если бы завтра начал действовать этот закон и государство защищало не насильников, а жертв, не было бы всех этих ужасных историй… Маргарита Грачева осталась бы с обеими руками. Наверно, вы слышали эту нашумевшую историю о женщине, которой муж отрубил руки. Сейчас у нее бионический протез. Недавно она выпустила книгу, повествующую о том чудовищном вечере, когда ее муж вывез в лес и там издевался. Потом сам ее отвез в скорую. Сейчас он отбывает срок в тюрьме. Маргарите, можно сказать, повезло… Яне Савчук, Алене Вербе, Оксане Садыковой – меньше. Они мертвы, погибли от домашнего насилия.

Итак, что же представляет собой предлагаемый закон? Он состоит из трех пунктов: первый – определение домашнего насилия и его видов. Второй – введение охранных ордеров – предписаний, которые выдает суд или полиция. Это запрет на насилие, угрозы, преследования. Третий – перевод всех дел о насилии в сферу частично-публичного и публичного обвинения. То есть жертву защищает государство. Ведь несправедливо, если жертве надо самой собрать доказательства, идти в суд, нанять адвоката, а насильнику за наши с вами налоги адвоката бесплатно выдает государство.

Сами понимаете, что найти жертву бытового насилия не составило труда. Я просто пришла в Кризисный Центр для женщин. Адрес учреждения не указывается на официальном сайте и социальных сетях центра по причине сохранения безопасности женщин. Конкретно этот центр в городе существует около 10-ти лет. Работает круглосуточно. Он бесплатно оказывает социальные услуги женщинам, подвергшимся физическому или психическому насилию в семье, матерям, потерявшим жилье или работу, оказавшимся в экстремальных психологических и социально-бытовых условиях. Здесь женщин консультируют психологи, терапевты, юристы. Тут проводятся коррекционные занятия с учителями-логопедами, занятия в тренажерном зале, в творческой и швейной мастерских. В центре два отделения. Первое – стационарное: для женщин, в том числе с детьми. Отделение оборудовано уютными комнатами на 20 койко-мест. Второе – консультативно-профилактическое: социальные услуги женщинам здесь предоставляются в режиме полустационарного посещения. Также в учреждении открыта служба экстренной психологической помощи.

В центре тихо и чисто. Напоминает санаторий. Там за чашечкой чая мне готовы были рассказать самые разные истории… К моему удивлению, среди этих девушек я увидела тех, кто оправдывает домашнее насилие. Они говорили что-то типа: «это мне надо было думать, за кого выходить замуж», «я от него зависела материально, мне некуда было идти», «я ему изменяла, я сама виновата…» И все эти истории начинаются одинаково: «красиво ухаживал, одаривал цветами, водил в кино, читал стихи»… Со мной побеседовать согласилась девушка, которая представилась Анжелой.

«Все девочки, которые здесь – счастливицы. В том плане, что они не на кладбище. Не инвалиды. Они пришли сюда, значит, они решили уйти от агрессора. А это уже верный путь. Моя история закончилась много лет назад… Я после школы – молодая дурочка, влюбилась в своего соседа по подъезду. Он был старше меня на восемь лет. Мы начали встречаться, он был приятным, обходительным, никакой агрессии по отношению ко мне не проявлял. Говорил всегда ласково. Везде за меня платил. Это так подкупало. Он мне даже сумки не разрешал носить: «Я мужчина, я несу!» – говорил он».

Первый конфликт, переросший в драку, случился у Анжелы с ее парнем только через несколько месяцев.

 «Он выпил, стал склонять меня к анальному сексу (извините за такие подробности), на что я не была согласна. После отказа оттаскал меня за волосы, дал ногами по животу. Я вырвалась, убежала. Надо было сразу прекратить всё. Не верьте, что если один раз ударил, то больше не будет. Будет. Это как ком. Который катится с горы, его уже не остановить. Утром он позвонил, слёзно молил о прощении. Попросил прийти к нему, я так и сделала. Плакал, упрашивал простить, предложил переехать к нему. Я согласилась – мне он ещё продолжал сильно нравиться. Думала, ну выпил человек – наверно, спьяну не думал, что делает. Ну, я тоже язык за зубами не держала – перечила, раздражала его».

Через неделю Анжела переехала к своему абьюзеру жить.

«Моя проблема была в том, что я его оправдала. И оправдывала постоянно. Я подумала, что все будет хорошо, что то, что было – случайность… и перевезла вещи, стали жить вместе. Это было второй роковой ошибкой… Мои родители были против наших отношений, и по настоянию отца я поехала учиться в Санкт-Петербург. Там я только училась, ни с кем не знакомилась. Мы поддерживали связь с Ромой, постоянно созванивались. Я очень скучала. Я отучилась первый курс, и моя «ненормальная любовь» позвала меня обратно. Мы решили вопрос с родителями, он меня якобы ждал год – как потом я узнала, он всё это время изменял с разными девушками. Я вернулась обратно в Краснодар, перевелась на второй курс из Санкт-Петербурга, начала снимать квартиру. Он переехал жить ко мне. Поначалу всё было замечательно. Я даже думала, что я правильное решение приняла остаться с ним. Да что там – волк в овечьей шкуре. Но потом началось… Он мне не разрешал ни с кем близко общаться, кроме его друзей, максимум – общение в институте, «привет, пока». Мне нельзя было выходить куда-то без его разрешения. Мобильный он мой постоянно проверял – звонки, смс. Иногда пощёчины давал, когда ругались».

Анжела рассказывает, что в 20 лет она стала хмурой, медлительной и вечно недовольной. Она всего боялась, стало застенчивой, мало улыбалась, не ходила в театры, клубы, как ее ровесницы.

«Ты озираешься вокруг и тебе кажется, что все всё знают, что тебя жалеют. «Это я, девочки, о шкаф ударилась, это я в темноте стол не увидела…», потом отмазки заканчиваются и ты просто молча мажешь тоналкой синяки и носишь водолазки по самое горло, когда на улице 30 градусов тепла».

Анжела рассказывает мне эту историю в коридоре центра. Некоторые девушки останавливаются около нас, садятся рядом на кушетку. Кто-то понимающе кивает, кто-то смотрит в свой гаджет, но при этом слушает.

 «Я превратилась в женщину-домохозяйку. Только обслуживала Рому. Ничего не видела, кроме плиты, пылесоса и телевизора. Единственное развлечение – просмотр фильмов. Он работал, но на меня  не тратил ни копейки. Часто приходил домой пьяный. Свои деньги он откладывал на покупку квартиры. Жили за счёт моих родителей – они достаточно обеспеченные люди. Они платили за квартиру, еду. Они давали деньги мне, но он постоянно их у меня просил. Все каким-то образом тратилось только на Рому – посиделки с друзьями, сигареты, ремонт его машины – то одно, то другое… пиво, которое он каждый день пил. То, что оставалось мне… я тратила на продукты. В такой обстановке единственная доступная радость – это «мороженко» или шоколад…. Но все это время между нами сохранялась близость. И она была потрясающей. Несмотря на ссоры, в постели он меня понимал во всем. Но деньги… Что-либо купить мне из одежды или обуви можно было только на рынке и не чаще одного раза в два месяца. Летом я, он и моя сестра поехали в отпуск в Калининград, жили у моих родственников. Снова за их счёт. В первый раз моя младшая сестра увидела, как он меня бьёт, когда мы не захотели включить по телику его любимую передачу. Я сидела на кровати, он кулаком ударил мне в лоб, я очень сильно ударилась затылком о стену. Моя сестра была в шоке. Естественно, все переругались. Но делать нечего, выгнать его некуда, билеты куплены. До возвращения домой снова помирились».

Терпение у Анжелы лопнуло только зимой.

«Мы гуляли с Ромой, случайно встретились с моим одноклассником, я спросила у него разрешения пригласить в гости друга. Была удивлена, но мне разрешили. Мы пришли к нам домой, посидели, выпили, одноклассник предложил нам всем пойти погулять по городу. Рома отказался, а я… То ли выпитые несколько бокалов вина ударили в голову, то ли наличие друга придало мне смелости, но я уверенно заявила, что пойду. Одноклассник сказал, что подождёт на улице – жаль, что не дождался, не вернулся к нам в квартиру. Рома стал кричать, что я шлюха, потом бить так, как никогда раньше. Я вырвалась, выбежала в подъезд, начала кричать: «Помогите!». Никто из соседей так и не вышел. Мне кажется, люди просто боятся сами – вот и сидят по своим квартирам. Рома затащил меня обратно в квартиру, поднёс бритву к горлу, сказал, что убьёт, если буду орать. Я вырвалась, выбежала на балкон. Ночь, на улице ни души. Одноклассника моего уже не было. Я стояла на балконе, смотрела вниз и ревела. Было желание прыгнуть вниз, не смогла, слишком люблю жизнь… Я час стояла где-то, ждала, когда Рома успокоится. Я так замерзла. Та зима выдалась особенно холодной. Рома сам постучал, спокойно попросил вернуться в комнату. Вышла и все началось, как по сценарию… он упал в ноги, целовал колени, плакал, просил прощения, сказал, что больше такого не повторится. Я смотрела в его лицо и понимала, что ненавижу его. Но всё… меня отпустило, ничего слышать и знать о нём не хотела. Я поняла, что только что могла умереть. И этот страх перед смертью пересилил все. Я ему сказала, чтобы уходил, или уйду я. Спокойно. Но все равно было страшно. Сказала, что мне надо побыть одной и подумать обо всем. Но я знала, что уже никогда к нему не вернусь. Он отдал мне мой телефон. Ушел. Без вещей. Я тут же позвонила отцу, сказала, что мы расстались с Ромой, что хочу прямо сейчас к родителям. Папа забрал меня утром. Не стала рассказывать, что Рома меня бил. Хотя это и так было видно по мне – синяки были на лице, руках. Родители корректно молчали первое время, но потом мы поговорили… и стало легче».

На этих словах девушка, что сидела рядом, не выдерживает и начинает плакать.

«Сколько раз я пыталась уйти, сколько раз говорила себе: «Все». Но потом всегда находилась причина остаться!» – говорит она нам и всхлипывает.

«Быть жертвой – очень выгодная позиция… из этого ада сложно выбраться психологически…» – вставляет свою ремарку другая девушка.

Их троих объединяет одно – очень грустные глаза. В них как будто погасла жизнь. Надеюсь, временно. Анжела продолжает свою историю:

«Мама хотела, чтобы я пошла в полицию. Но я не захотела обострять ситуацию. Мазала синяки левомиколем и ревела при каждом воспоминании. Особенно тяжело было прощаться с ним, как с любовником. Почему-то такие мужчины оказываются просто невероятно хороши в постели. Это не одна я так говорю. Он ещё пытался звонить, но родители запретили ему это делать, припугнули полицией. Вскоре и звонки прекратились. Собственно, на этом наша история и закончилась. Я не видела его уже много лет. Честно, было очень тяжело первое время. Настолько в замкнутом пространстве я жила. Мне казалось, что я сама виновата. Потом я долго не могла завести отношений. Всё боялась, что снова всё повторится. От каждого звонка в дверь я вздрагивала. А ночью снились его злые глаза и кулак, которым он замахивается… Многое вытесняется из памяти. Всё прошло, да и хорошо, что так кончилось, иначе не встретила бы своего мужа, с которым сейчас по-настоящему счастлива. Теперь я сюда иногда прихожу, помогаю девчонкам. Объясняю им, что не они виноваты в том, что с ними случилось… что оправдания насилию нет. Нет, и всё».

Та девушка, что все это время отстраненно смотрела в телефон, присоединилась к нашей беседе, засучила рукава кофты, придвинулась к нам и почему-то стала шептать:

«Если тебя бьет муж, как было в моем случае, то полиция неохотно в это лезет. То есть, если сожитель или любовник – то это чужой человек и в этом, мол, может скрываться угроза. А, если, муж – одна семья, одна сатана. Такая логика у них. Милые бранятся – только тешатся. Добрый мир лучше худой ссоры… Тут можно миллион привести поговорок. Девочка тут рассказывала, как ей полицейский вообще процитировал «Домострой», где написано, что женщину надо иногда бить, воспитывать. Так вот, однажды на мой вызов ехали целый час… когда они приехали, наконец, муж уже успел замести все следы нашего скандала – убрал все вещи, что раскидал, вытер кровь с кухонного пола. Это была моя разбитая губа. В общем, вышел, встретил их, прямо примерный семьянин. Сказал, что никто не ругался, что я впечатлительная, преувеличила все. А я сидела тихонько в детской около спящего сына, боялась выйти – муж меня запугал, когда услышал, что я вызвала полицию. Я с полицейскими через приоткрытую дверь разговаривала. Они составили протокол. Все это было названо административным нарушением. Потом муж заплатил штраф 500 рублей и все повторилось. На четвертый раз я от него ушла с диагнозом – сотрясение мозга. Почему не раньше? Потому что думала, что этого не будет больше. Оправдывала, что у мужа тяжелое время. Его как раз тогда с работы уволили. Они все – отличные манипуляторы и хорошие притворщики. Мы когда здесь друг другу о бывших рассказываем, складывается такое ощущение, что это все один и тот же человек….»