Ужасная госпожа (СИ) [Лана Мур] (fb2) читать онлайн

Ужасная госпожа

Ужасная госпожа

— День рождения. Сегодня нет времени на глупости, — слегка запыхавшись, бормотала она. — Сначала ванна, утренняя месса. Потом в порт, посмотрим на разгрузку кораблей. А вечером прием! Отец обещал грандиозный праздник. Только бы Жуан опять не принялся капризничать, — вспомнив младшего брата, Иса досадливо поджала губы.

Отца — Карлоса Рибейро де Сильва удостоили высокой честью и назначили наместником вице-короля колонии Альфонсу де Альбукерки в недавно занятом городе Бом Баи, обещавшем стать ключевой гаванью Португальской колонии. Но его супруга — Анна-Мария Саброса де Линьярес и Сильва, плохо переносила беременность и графу де Сильва разрешили остаться на родине вплоть до разрешения супруги от бремени. И вот, несколько недель спустя, с двумя детьми на руках, он поднялся на борт торгового судна, дабы исполнить свой долг перед Его Величеством.

Быть может, сказались длительное плавание или непривычный климат, но Жуан рос бледным и болезненным ребенком в отличие от полной жизни и задора сестры. Перемена места жительства никак не отразилась на здоровье Исы. Родины девочка почти не помнила, только осунувшееся лицо матери в ореоле черных, рассыпавшихся по подушке волос, и противный крик уносимого повитухой сморщенного создания. Этот образ Мария Исабель Линьярес де Сильва бережно хранила в памяти и не позволяла себе забыть виновника последовавшего траура и длительного утомительного плавания.

Но сейчас Иса торопилась. Легкой, никем не замеченной тенью она вбежала в просторную светлую кухню.

— Где Дуда? — скользнув взглядом по изразцовым стенам и сверкающим чистотой полкам, обратилась к хлопочущей у плиты грузной, смуглой и черноволосой женщине, завернутой в яркое полотнище ткани.

Анима вздрогнула и обернулась. Она никак не могла привыкнуть к тому, как неслышно подкрадывается юная госпожа, управляющая домом в качестве полновластной хозяйки, поскольку белый господин, полностью сосредоточившись на делах города, переложил хозяйственные вопросы на неокрепшие плечи дочери.

— Мадам еще не спускалась, — покачала головой кухарка.

— Мадам, — фыркнула Иса. — Это кого ты называешь мадам? — она больно ущипнула Аниму за руку. — Дуда — такая же прислуга, хоть и строит из себя госпожу. Мадам здесь одна — я! Когда ты уже это запомнишь! Что ты готовишь? — девушка заглянула через плечо невысокой Анимы. — В мой день рождения я не позволю ни малейшего промаха. Помни это. А иначе расскажу отцу о том, что видела, — пухлые розовые губы Исы изогнулись в обманчиво очаровательной улыбке, а Анима, побледнев, отступила. — Пошли кого-нибудь растолкать эту соню. Я хочу принять ванну, у меня сегодня много дел! — высокомерно закончила она и, взмахнув широким подолом сорочки, скрылась в проходе черной лестницы. — Когда-нибудь, я выгоню эту лентяйку на улицу, — поднимаясь, возмущенно бормотала она.

***

Мария-Эдуарда — кормилица сеньора Жуана, а теперь его няня и воспитательница сеньориты Исабель, нетерпеливо расхаживала по своей комнате. Она уже давно встала, умылась и надела тяжелое платье, а теперь ждала, когда же нерасторопная челядь принесет завтрак.

Местные жители, считала Эдуарда, грязные и полуголые, заслуживают уважения чуть больше, чем дикие звери. И она никогда по собственной воле не спускалась на кухню, чтобы не дай Бог, дикари не подумали, что она им ровня. Достаточно и того, что по указу вице-короля, сохрани Господь его душу, благочестивым христианам из рядов войск Его Величества разрешили вступать в брак с местными женщинами. Будто недостаточно им единоверок. Например, таких скромных и добродетельных, как Дуда. Спуститься же в тот вертеп, что здесь именуется кухней, Дуду могли заставить только капризы молодой госпожи или нездоровье маленького сеньора. А уж он, дай Бог ему здоровья и долголетия, болеет более чем часто, вынуждая несчастную идти к необразованным язычникам за теплым молоком.

***

В отличие от наставницы, любимым развлечением Исы было неслышно пробираться по темным лестницам и неожиданно появляться там, где ее совсем не ждут. Во дворце — бывшей резиденции мусульманских правителей, покинувших его, когда армия сеньора Альфонсу высадилась на острове Солсетт, и переданном графу де Сильва, таких укромных мест было много.

Так, однажды, изучая вверенную в ее управление резиденцию, Иса поздним вечером прогуливалась по многочисленным коридором, наблюдала, как в колеблющемся свете свечи движутся цветы и листья, которыми прежние владельцы расписали стены дворца, и неожиданно вышла на кухню. Сначала Иса застыла, раскрыв рот, а потом, отступила в тень и задула свечку. Парочка ее не заметила — лакей отца зарылся лицом в большую смуглую грудь полураздетой Анимы. Они пыхтели так громко, что Исе пришлось прикусить кулак, чтобы не расхохотаться. Потом Готам дернул закрученный вокруг Анимы кусок материи. Иса с завистью отметила, как послушно он упал к толстым ногам хозяйки, ведь чтобы снять ее платья — жесткие и тяжелые — необходимо была помощь горничной. Лакей повалил кухарку на большой кухонный стол, а сам пристроился между ее массивных бедер. У него было такое глупое выражение лица — толстая нижняя губа отвисла, а глаза, казалось, вот-вот выпадут, что Иса не выдержала и громко рассмеялась. Обнаружив свое присутствие, ей ничего не оставалось, как выйти на свет. Она держалась за стену и заливалась хохотом, пока пунцовый лакей, подхватив, торопливо пытался повязать дхоти, а Анима — прикрыться сари.

– Я ничего не скажу отцу! — задыхаясь от смеха, заверила Иса кухарку. — Но ты совершила серьезный проступок. Я подумаю, как тебя наказать. Помни это, — и продолжая заливаться веселым смехом, вернулась в свою комнату.

Даже сейчас, вспомнив испуганные лица лакея и кухарки, юная грфиня не смогла удержаться от ехидной усмешки.

______________________

Дорогие мои, история избалованной Исы доллго лежала у меня в столе.

Я долго думала, стоит ли ее выкладывать. Долго сомневалась и, наконец, решилась.

Я не знаю, понравится ли вам капризная и избалованная гериня, проникнитесь ли ей.

Пишите, откликайтесь — от вас зависит будет ли здесь у Исы будущее

Иса дернула за шнурок, и сорочка невесомым облаком упала к ногам. Оставшись совсем нагой, Иса перешагнула через нее и направилась к ванне. Она с удовольствием опустилась в воду и позволила служанке растереть тело волокнами из стебля бамбука. Служанка полностью оправдывала свое имя — невысокая и кругленькая, с круглым, словно полная луна, но не таким белым лицом, как-будто всегда удивленными глазами и приоткрытыми из-за выступающих передних зубов губами, суетилась вокруг госпожи. Ее простое хлопковое сари намокло и облепило смуглое тело, но девушка этого даже не заметила. Осторожно взяв благоухающее лавандой мыло, она натирала длинные волосы хозяйки до тех пор, пока не появилась пышная пена.

А Иса, зажмурившись, чтобы едкое мыло не щипало глаза, наслаждалась тем, как сильные умелые пальцы массируют голову. Тягу к чувственным удовольствиям в ней пробудила та же Анима. После случая на кухне, угрожая все рассказать отцу, ревностно блюдущему нравственные устои, молодая хозяйка заставила ее рассказать о тонкостях интимной стороны отношений мужчины и женщины. А кое-чему и научить.

Иса не теряла времени зря. С азартным любопытством она узнавала свои возможности и предпочтения. И сейчас, ее тело, юное и женственное с готовностью откликалось на прикосновения.

Пурнима окатила хозяйку чистой водой, и Иса встала на ноги, убирая с лица мокрые пряди. Проигнорировав служанку, уже поджидающую с куском чистого полотна, она, как была нагая, так и вышла из-за ширмы. Вода потоками стекала с густых волос и оставляла на каменном полу большие лужи, но это не волновало Ису, она наслаждалась мгновениями мимолетной свежести, пока еще не высохла на коже россыпь капель.

Раздражая, Пурнима суетливо металась по комнате, убирая сброшенную сорочку и доставая шелковое платье для утренней мессы. Хорошо, что в жарком климате отец сжалился над дочерью и позволил носить вместо тяжелого бархата легкие шелка, но им все равно было далеко до местной одежды.

Иса осмотрела себя и вздохнула. Как же жаль было прятать красивую молодую грудь под глухим корсажем платья. Да еще и подушечки, скрывали естественный рельеф и делали ее похожей на мальчика или Дуду.

Еще хорошо, что она была худенькой, как и требовала мода. С ее узкой талией Иса могла себе позволить обходиться без стальных пластинок, в которые утягивали себя тучные матроны, но все равно, подбитые конским волосом тяжелые нижние юбки и жесткие линии платьев доставляли много неудобств.

Иногда, когда отцу по долгу службы приходилось покидать дом, Иса заставляла Пурниму одевать себя в сари и гуляла по саду. Под знойным солнцем эта одежда — легкая и воздушная — казалась Исе более уместной, чем глухие европейские платья.

Невольно она рассмеялась, представив, как явится на мессу полуголая. Кумушки, наверняка, попадают в обморок. А падре… Иса даже представить не смогла, каким будет выражение лица вечно брюзжащего и пугающего всех адским пеклом священника. Наверное, он бы порвал колоратку своим прыгающим острым кадыком. А потом, если бы не хватил удар, отлучил бы от церкви. Иса вновь прыснула и присела у туалетного столика.

Зеркала с ровной поверхность только недавно привезли из Венеции, до этого все местные имели выгнутую форму и искажали отражение. Конечно же, граф Карлос де Сильва, души не чая в красавице-дочке и проча ей самую блистательную партию, приобрел новинку за баснословные деньги.

Иса сидела на мягкой банкетке, аккуратно, двумя пальцами брала с серебряного блюда финики и миндаль в меду, отправляла их в рот и смотрела, как Пурнима расчесывает ее волосы.

— У вас самые красивые волосы, которые я когда-либо видела, — зная бережно взращённое отцом тщеславие госпожи, приговаривала служанка, прохаживаясь щеткой по длинным сыпучим прядям.

— Но здесь у многих хорошие волосы, — Иса недоверчиво нахмурилась, и между темных разлетающихся к вискам бровей залегла тонка морщинка.

— Что вы! — поторопилась исправить оплошность служанка. Тем более, что розовые губы молодой госпожи уже начали кривиться, а на столике около нее стояла шкатулка для драгоценностей, а тяжесть красивого зеленого камня Пурнима уже успела почувствовать. — Посмотрите, какие они у вас блестящие, словно натертые маслом, — она положила на ладонь прядь и поймала солнечный луч, придавший глянец коричневым волосам. — А какие легкие и мягкие, будто пух. А ваше лицо, оно сияет, словно луна на темном небе. Слухи о вашей красоте уже давно распространились за пределы города, — нанося на волосы госпожи жасминовое масло и укладывая их вокруг головы короной, продолжала Пурнима.

— Правда? — щеки Исы зарозовели от удовольствия.

— Конечно, правда. Я сама на рынке слышала, как говорили, что в этом доме живет девушка настолько красивая, что когда она выходит в сад, даже луна стыдливо прячется за облаками.

За льстивыми словами, Пурнима не забывала и об обязанностях. Она закрепила прическу заколками с крупным жемчугом и, покрыв голову графини мантильей из бледно розовых кружев, тоже приколола ее парой булавок. Демонстрируя скромность и благочестие, приличное благородной девице, Исабель не носила модных, но порицаемых церковью энненов, от которых у нее болела шея, но компенсировала отсутствие высокого убора и свой низкий рост туфлями на массивной подошве.

Пурнима потянулась к столику, но тут же получила болезненный шлепок.

— Сколько раз я говорила, чтобы ты не прикасалась к этому кулону! — вскакивая с банкетки и отвешивая служанке оплеуху, воскликнула Иса.

— Извините, — ухватившись за вспыхнувшую щеку, пролепетала Пурнима.

Но Исабель уж не обращала не нее внимания. Она бережно взяла со столика тонкую серебряную цепочку с кулоном. Надавила на крохотный замочек и подвесок открылся — в одной его половине лежала прядь таких же, как у Исы волос, а на другой — миниатюра красивой надменной женщины.

— Не переживай, мамочка, — Иса поцеловала миниатюру. — Я никогда не позволю этим дикарям прикоснуться к тебе. Она надела цепочку и снова посмотрелась в зеркало.

Палевое, под самый подбородок платье оттеняло золотистый от южного солнца цвет лица. Кремово-розовая мантилья прекрасно гармонировала с темными волосами и скрывала от посторонних взглядов осененные длинными ресницами темно-карие глаза.

Иса осталась довольна увиденным, только вот по спине уже начали стекать капельки пота, а ведь солнце еще так невысоко поднялось над горизонтом. Что же будет к полудню? «Скорее бы этот день закончился и наступила освежающая темнота», — подумала Иса, но вслух сказала:

— Подготовь на вечер платье и мокрые полотенца. А сейчас разыщи эту бездельницу Дуду. Я не намерена ее дожидаться.

— Сеньор Жуан и мадам Эдуарда уже ждут вас, — известила Ису запыхавшаяся Пурнима. В легких шлепках и коконе ткани она умудрялась передвигаться намного быстрее хозяйки.

При упоминании брата Иса скривилась и, остановившись на ступеньке, неторопливо поправила мантилью.

— О, проклятье! — воскликнула она, коснувшись груди и обнаружив, что забыла деревянный крестик матери. — Тупица! Ты почему не сказала, что я не надела крест! Хочешь, чтобы я опозорилась на мессе?! — гневно шипела Иса. Она бы с удовольствием отвесила служанке новую затрещину, но чуть не упала и схватилась за резные перила. — Немедленно принеси его.

Пурнима бросилась наверх, а Иса продолжила спускаться. В галерее, опоясывающей внутренний двор, в тени, создаваемой разросшимися розовыми плетями, полулежа на мягком диванчике, дожидался Жуан. Он был таким же узкокостным, как и Иса. Но если благодаря своей худобе, сестра выглядела изящной, то брат из-за бледной, почти прозрачной кожи — больным и изможденным.

Не решаясь присесть и помять платье, рядом неспешно прохаживалась Эдуарда. При взгляде не тщедушную фигуру брата, Иса едва сумела подавить гримасу презрения, и мило улыбнулась, подставив отцу лоб для поцелуя.

— Благословите, отец, — присела она в поклоне.

— Будь счастлива, дочка, — Карлос де Сильва поцеловал через мантилью лоб дочери, потрепал ее за точеный подбородок и повернулся к сыну. — А вы, Жуан Линьярес де Сильва, не нуждаетесь в отцовском благословении?

Жуану было жарко, он бы с удовольствием остался в прохладе собственной комнаты, но не осмелился пропустить мессу. Он медленно встал, подошел к отцу и поцеловал руку. Все его движения были словно через силу.

— Как ты сегодня себя чувствуешь? — отец обеспокоенно провел ладонью по тусклым и сухим волосам сына.

— Все хорошо, отец, спасибо, — Жуан опасливо покосился на сестру. Он уже успел убедиться, что не стоит нарушать ее планы, и если Иса решила ехать в костел, то это надо перетерпеть.

— После мессы сразу домой. Еще слишком много приготовлений, — глядя как дети в сопровождении Марии-Эдуарды идут главному выходу, предупредил отец.

А троица уже садилась в запряженную пони карету.

— Как ты могла забыть мои подушки, — плаксиво пенял он няньке, пытаясь поудобнее устроиться на жестком сиденьи.

— Сеньор, простите меня. Я подумала, что поездка предстоит недолгая, — каялась Эдуарда.

— Подумала, — продолжал брюзжать Жуан. — Ты же знаешь, что я не могу ездить по этим кочкам без подушек.

А карету и в самом деле нещадно трясло на неровной дороге. Поднимаемая копытами пони пыль проникала под тяжелые занавеси, и Жуан закашлялся.

— Зачем надо куда-то ехать. На улице так жарко и мне нечем дышать. Могли бы помолиться и дома, — между двумя сотрясающими его тщедушное тело приступами, прохрипел Жуан, а Эдуарда пыталась облегчить поездку своему подопечному, обмахивая надушенным платком.

Иса, только что бросив горсть мелких монет голым и чумазым ребятишкам и понаблюдав, как они возятся посреди дороги, задернула портьеру и презрительно посмотрела на брата.

— Ты, сын Карлоса Рибейро де Сильва и Анны-Марии Саброса де Линьярес, граф Жуан Линьярес де Сильва. Ты должен быть гордостью нашей фамилии и примером для подданных и слуг, а вместо этого я вижу изнеженного нытика. Каких наследников ты дашь нашему дому, кому передашь фамилию? Таким же котятам, как и сам? Чем я заслужила такого брата? Или моего настоящего брата похитили злые духи, а вместо него подкинули тебя? Чтобы ты покрыл позором и нашего отца и меня? Как хорошо, что мама не видит, что дала жизнь подобному ничтожеству, — гнев исказил тонкие черты юной графини, слишком рано получившей безграничную власть над слугами, а Жуан расплакался от страха и обиды.

— Сеньорита Исабель… — начала было Эдуарда, но Иса ее перебила:

— Мария Исабель Линьярес де Сильва!

— Сеньорита Мария Исабель Линьярес де Сильва, — несмотря на отповедь, тон несгибаемой Эдуарды не утратил чопорности, — вам не следует подобным образом разговаривать с сеньором Жуаном. В будущем он станет главой семьи, графом де Сильва.

Жуан перестал сопеть и, победоносно посмотрев на сестру, показал ей язык.

— Я буду вынуждена сообщить сеньору де Сильва о вашем неподобающем поведении, — закончила Эдуарда.

— Да? — Иса высокомерно посмотрела на наставницу. — Тогда не забудь сказать, что по вечерам бегаешь в портовые кабаки. Посмотрим, позволит ли граф де Сильва воспитывать его дочь столь легкомысленной особе.

От негодования Эдуарда пошла красными пятнами.

— Как вы можете говорить такое? — она даже задохнулась от возмущения. — Да чтобы я подошла к порту.

— А кому поверит отец? Прислуге с запятнанной репутацией или собственной дочери?

Эдуарда замолкла и принялась еще сильнее обмахивать Жуана, а Иса, прислонившись к трясущейся стенке, удовлетворенно за ними наблюдала.

Они едва успели к началу мессы.

В храм Иса входила, как в свои владения. Ведь именно отец, едва ступив на новую землю, приказал его построить в память о супруге.

— Кажется, наше небольшое общество пополнилось, — пробормотала она, шествуя между длинными деревянными скамьями.

Если не считать самых первых от алтаря, все они были заняты членами почтенных семейств. Новоприбывшие угадывались без труда — придерживаясь принятых на родине порядков, они парились в глухих туалетах из тяжелого темного бархата. И под сводами храма уже плыл крепкий запах пота, смешиваясь с маслянистотью ладана и горячим духом тающего воска.

На их фоне Иса в летящих шелках напоминала легкую бабочку, но чувствовала себя неповоротливой, словно слон. Обмахиваясь надушенным платком, чтобы перебить неприятные запахи, она чинно заняла место на передней скамье и скромно опустила ресницы.

— Проспишь мессу, и после смерти черти заберут тебя прямо в ад. Там тебя бросят на раскаленную сковородку и будут держать на ней, пока на коже не появятся волдыри, потом они полопаются, а на их месте появятся новые. Твои глаза вытекут от жара, а мясо начнет отставать от костей.

Жуан испуганно вздрогнул и, осоловело моргая, выпрямился на скамье. Эдуарда же, полностью погрузившись в молитву, ничего не слышала.

Одергивая брата, благочестивая графиня забыла место, на котором остановилась, и решила занять себя более интересными размышлениями, а именно — какую сделать прическу и какие надеть украшения на предстоящее торжество. И к тому времени, когда священник замолчал, она уже окончательно определилась.

— Падре, — под шуршание платьев Иса подошла к священнику, — я грешна и хочу исповедаться.

— Конечно, дочь моя, пойдем, — падре окинул взглядом прихожанку. Скромно склоненная голова, покрытая всего лишь полоской кружев, скрывающей волосы и глаза, тем самым уберегая от искушения молящихся мужского пола. О такой «грешнице», как Исабель де Сильва, мечтал бы любой пастырь. — Слушаю, дочь моя, — войдя в исповедальню, промолвил священник.

— Когда я возносила Всевышнему благодарность за данную нам пищу, служанка уронила поднос, и я прервала молитву. Из-за этого я разозлилась и допустила мысли, недостойные доброй католички.

— Какие же? — сквозь узорную деревянную решетку, священник видел, как кающаяся в волнении прикусила нижнюю губу. «Какое же это дитя чистое и невинное», — подумал он. — «Если бы все прегрешения, что слышали мои уши и эти стены, были такими же наивными».

— Я подумала, что более глупой и неуклюжей служанки свет не видел, — сквозь ресницы, кружево мантильи и решетки, Иса смотрела на священника и еле сдерживала смех — дурачить этого простофилю было отдельным развлечением.

— Что-то еще, — мягко и понимающе спросил священнослужитель — слуги в этой стране были действительно тупы и ленивы.

— Да, — прошелестели юная грешница, — я была так занята помощью отцу, что навестила больницу всего один раз. Святой отец, я попаду в ад? — она едва не рыдала.

— Нет конечно, дочь моя, — тон священника был отческим и благожелательным. — Прочитай вечернюю молитву три раза и постарайся больше не грешить.

Приложив к сухим глазам кончик мантильи, Иса покинула исповедальню и в сопровождении брата и няни вышла на улицу.

— А теперь, в порт! — встав на подножку, крикнула Иса кучеру и плюхнулась на скамью.

— Вода! Вода! — громко кричал подросток с выпирающими ребрами и обмотанным вокруг бедер дхоти, держа на плече огромный глиняный кувшин.

— Я не хочу в порт, я пить хочу, — захныкал Жуан. — Дуда, вели ему подать нам воды.

Эдуарда брезгливо взглянула на водоноса и опустила штору.

— Сеньор Жуан, нельзя вам пить эту воду. Наверняка, она грязная, и вы расхвораетесь, — она принялась еще более усердно обмахивать его платком и повернулась к госпоже. — Сеньорита, негоже юной графине показываться в порту. Моряки — народ грубый, могут вас обидеть. И потом, что если вас кто-то узнает? Ваш отец рассердится.

Иса откинула с лица мантилью и уставилась на няньку.

— Я еду туда не ради развлечения. Сегодня должны прийти корабли отца. Хочу посмотреть, как разгружают товары, в каком состоянии их привезли. Должен же хоть кто-то помогать отцу, раз с сыном ему не повезло, — она покосилась на брата, и губы дрогнули в презрительной усмешке.

Удушливые духи Дуды забили Жуану нос, и он в раздражении ударил бывшую кормилицу по руке.

— Не хочу в порт! Хочу домой! Кучер, возвращаемся домой! — взвизгнул он. — Тебе приказывает граф де Сильва!

В душной полутьме кареты Иса сверкнула глазами на брата.

– Ваша светлость граф де Сильва, — разъяренно просвистела она. — Если вы не перестанете терзать жалобами мои уши, то я напущу в вашу комнату пауков. Они оплетут вас паутиной и высосут всю воду, что течет в ваших жилах.

Жуан икнул и, испуганно моргая, забился в угол кареты. Он даже не осмелился смахнуть повисшую на ресницах слезинку. Он уже находил в своей комнате ящерицу, после того, как разбил любимую куклу сестры. А Дуда неодобрительно покачала головой, но, помня угрозы госпожи, сделала вид, что ничего не произошло.

О приближении к порту известил сначала теребящий занавески влажный, соленый, пахнущий рыбой ветер, а потом и нарастающий гул. Колеса гулко застучали по каменной площади и, дернувшись, карета остановилась.

Откинув тяжелый бархат, Иса выскочила на улицу и подставила ветру лицо. Свежий бриз колыхал юбки, высушивал капельки пота на шее и, пронизывая шелк, холодил кожу.

— Сеньорита, подождите! — торопясь за шустрой госпожой, Дуда неуклюже выбиралась из кареты и тащила следом упирающегося молодого графа. — Опустите мантилью, Исабель. Взгляните, на вас уже смотрят какие-то невежды! — воскликнула Дуда, когда оправив юбки, подняла взгляд на Ису.

Девушка опустила кружево на лицо, но продолжала смотреть во все глаза. Царящие здесь шум и суета создавали неповторимую будоражащую атмосферу, так разительно отличающуюся от покоя отцовского сада или скуки бальных залов. Кряхтели и перекрикивались грузчики, громко смеялись и отпускали скабрезные шуточки моряки, взвизгивали портовые девки, когда их хватали за вызывающе яркие и откровенные корсажи. Мужчины, в большинстве своем, по пояс голые, блестя на солнце бронзовой, покрытой потом кожей и вздувая бугры мышц, носили тяжелые тюки, разгружая или нагружая корабли.

— Пойдемте на склад отца! — велела Иса и бесстрашно шагнула в самую гущу народа. Дуда, не выпуская руку Жуана, последовала за ней.

Но, сделав несколько уверенных шагов, графиня застыла, как вкопанная — наперерез шел молодой человек и вел на поводу коня. Дух у девушки захватило от обоих — и человека, и животного. Шелковистая каштановая грива коня полоскалась на ветру, длинный хвост едва не касался камней площади, под лоснящейся, темно-каштановой шкурой перекатывались хорошо различимые мышцы, а маленькие копыта изящных ног громко цокали. У того же, кто вел на поводу этого красавца, на сильных руках были металлические браслеты раба, короткая безрукавка не скрывала сильных плеч и мускулистой груди, а широкий пояс, удерживающий короткие штаны, обвивал стройную талию и позволял увидеть плоский, твердый живот.

Иса практически не дышала. Облизывая полные губы, мелькнул бледно-розовый кончик языка, и Исабель судорожно вдохнула. Она перевела взгляд на лицо раба — твердый подбородок и мягкая линия губ, высокие скулы, открытый лоб и карие глаза. Невольник шел с достоинством придворного, будто совсем не тяготился своим положением. Иса испытывала такое желание прикоснуться к нему, что начали гореть кончики пальцев, а раб все шел и шел, словно ничего вокруг не замечал, и девушка, наконец, сдвинулась с места. Она ускорила шаг и, проходя мимо великолепной парочки, уронила кружевной платок. Раб поднял его и протянул владелице.

— Сеньорита, вы обронили, — его голос, густой и обволакивающий, волной прокатился по Исе, заставив ее задрожать. Сквозь мантилью юная графиня жадно рассматривала незнакомца, и кружево трепетало от ее глубокого дыхания. Неизвестно, сколько бы она так стояла, но над ухом раздался свист и щелчок кнута. Конь вздрогнул и дернулся, но был удержан стальной рукой. Сам же коновод даже не моргнул, его взгляд остался таким же спокойным и бесстрастным.

— Ты что застрял! — откуда-то возник еще один мужчина в камзоле слуги, но без опознавательных знаков. — Не видишь что ли, мешаешь пройти сеньорите. Посторонись, тупое животное!

— Как вы выражаетесь при женщинах, — окоротила его Дуда, не забыв при этом бросить завлекательный взгляд.

— И что мне теперь с ним делать, после того, как он побывал у тебя в руках? — пропела Иса, взяв наконец платок и скользнув пальцами по твердой ладони невольника. — Теперь мой платочек стал таким же грязным как и ты, — она держала кусок кружева двумя пальцами. — Забери себе. Все равно, ничего более ценного у тебя не будет, — пленительно улыбнулась и швырнула платок в лицо мужчины.

— Благодарю, моя госпожа, — новая волна прокатилась по телу Исы, а незнакомец склонился в поклоне, но и при этом умудрился не утратить переполняющего его достоинства.

Уверившись, что все идет, как надо, Иса уже хотела подняться к себе, чтобы освежиться и отдохнуть перед приемом, но из своего кабинета вышел отец.

— Я так и подумал, что это ты, дорогая, — он поцеловал Ису в лоб и потрепал за подбородок. — Ничто не сравниться с легкой поступью моей красавицы-дочки. Но почему вы так задержались? Неужели месса сегодня была особенно длинной? — карие глаза графа искрились озорными смешинками.

— Сеньорита изъявила желание поехать в порт, — чопорно доложила Дуда, и глаза Карлоса де Сильва мгновенно стали серьезными.

— Исабель, — нахмурился граф, — зачем ты туда поехала? Это небезопасно.

— Отец, — метнув на Дуду уничтожающий взгляд, повернулась к нему Иса. — Я знаю сколько сил ты приложил к подготовке сегодняшнего дня. И решила тебе помочь. Ты мог забыть, но сегодня пришли твои корабли, и я зашла на склады, чтобы посмотреть в каком состоянии груз, готов ли товар к отправке и выбрать вино для праздника, — она стояла перед отцом виновато опустив голову и, словно от волнения, сжимая на груди атласно поблескивающий деревянный крестик. Пухлые розовые губы подрагивали, густые ресницы трепетали, и, раскаявшись за излишнюю строгость, граф обнял дочь.

— Как я мог об этом забыть? — Карлос с досадой покачал головой, и ненапудренные и незавитые черные волосы с несколькими серебристыми нитями рассыпались по плечам. — В последние недели столько забот. Но ты всегда и все помнишь. Что бы я без тебя делал, мое сокровище.

— Я ведь ваша дочь. На кого же вам опереться, если не на меня? — Иса прижалась щекой к груди отца.

Дуда стояла в стороне, удовлетворенная осознанием выполненного перед графом долга, и не видела свирепого взгляда его дочери.

— Рассказывай, как там дела? — нетерпеливо вопрошал Карлос де Сильва.

— Отец, вы позволите? — высвободившись из родительский объятий, Иса повернулась к Дуде.

— Мария-Эдуарда, проводите сеньора Жуана в его покои и проследите, чтобы он выпил свое молоко.

Женщина присела в поклоне и, взяв за руку юного графа, пошла к лестнице, а Иса, прищуришись, провожала няню взглядом.

— Корабли доплыли благополучно, — взяв отца под руку, Ила вела его к кабинету. — Ни металлические инструменты, ни зеркала, ни бочки с винами не пострадали во время плавания. Все выгрузили и разместили на складе. Когда я уходила, то полным ходом шла загрузка пряностями, шелками и слоновой костью. Я там видела такого коня — глаз не оторвать! — темные глаза Исы сверкали от восторга, что не ускользнуло от внимательного взгляда Карлоса. — Тот, кто им обладает, поистине — счастливый человек, — Иса мечтательно подняла глаза к потолку. — Хочется верить, что его владелец окажется достойным такого сокровища. А вы что мне подарите? — она перевела вопросительный взгляд на отца.

— Тогда, если вы позволите, я посмотрю, как идут дела на кухне. Сегодня ни у кого нет права на промах, — Иса поцеловала отца в щеку и, взметнув юбками, умчалась на кухню.

Здесь тоже стояла страшная суета. Анима, собрав всех более или менее толковых служанок, командовала ими, как заправский генерал, и одновременно умудрялась следить за несколькими, клубящимися паром кастрюлями. Кухня благоухала смешавшимися запахами ароматных трав, специй, нежнейших паштетов, жарящегося на вертеле и истекающего соком поросенка и сладких десертов.

Иса засунула нос везде — проверила насколько тщательно очищена от косточек приготовленная к запеканию рыба; усердно ли служанки взбивают сливки для крема, получился ли хрустящим свежевыпеченный хлеб; какие фрукты используют для десертов и хорошо ли начистили серебряную посуду.

Удостоверившись, что на кухне нет никаких накладок и все блюда будут приготовлены вовремя, Иса, прихватив тарелку засахаренного миндаля и кувшинчик приготовленной для слуг сомы[i], побежала в свои покои.

— Эй, ты, бездельница, сколько можно спать! — воскликнула она, закрывая дверь. — Ты опять забыла приготовить полотенца? Раздень меня, наконец! — Иса подошла к туалетному столику, чтобы поставить миндаль и напиток, и замерла — на темном дереве лежало изумительное колье — литая, обхватывающая шею золотая пластина с чеканным растительным рисунком, а в центре огромный рубин. Затаив дыхание, она наблюдала, как солнечные лучи играют в гранях камня. Он был такого насыщенного цвета, что казалось, будто внутри плещется настоящая кровь.

Торопясь поскорее освободить госпожу от платья, Пурнима излишне сильно дернула застежку и тут же получила шлепок.

— Ты не можешь поаккуратнее? — проворчала Иса. Она переступила через ворох упавшего к ногам шелка и осторожно подняла украшение. Тем временем служанка расплетала волосы хозяйки, проворно вынимая жемчужные заколки. Когда она закончила, темные тяжелые локоны упали хрупкие плечи, а Иса приложила колье к шее и взглянула в зеркало. Из отражения на нее смотрела полностью обнаженная девушка в облаке каштановых волос. Солнце, проникая сквозь неплотно задернутые шторы, зажигало красноватые искорки в густых прядях и бросало золотистые блики на отливающую перламутром высокую грудь и округлые бедра. И единственное, что нарушало полную наготу — это золотой ошейник и рубин, сверкающий на горле кровавыми бликами.

Пурнима обтирала госпожу влажными полотенцами, а Иса жмурилась от удовольствия, когда задувающий в окно ветерок холодил кожу.

— Разве я не совершенна? — кружась перед зеркалом, спрашивала она у служанки. — Как же жалко прятать такую красоту под платьями. Посмотри какие они красивые, — Иса приподняла ладонями грудь. — Не хуже, чем у статуй на картинках в папочкиных книгах. А какие нежные — она зажала пальцами маленькие розовые соски. У тебя ведь не такие нежные, правда?

Пурнима смущенно покачала головой в знак согласия.

— Покажи! — потребовала Иса.

_________________________________

[i] В РигВедическом контексте Сома состоит из смеси молока, мёда и сушёногоAmanita muscaria(мухомор)

— Покажи, я сказала! — нахмурившись, Иса наступала на растерявшуюся девушку и дернула плотную ткань, снимая ее с плеча. — Конечно, не такие! Посмотри, какие они большие и уродливые, — она ущипнула за крупный коричневый сосок, так, что Пурнима вскрикнула. — Ты вся как будто грязная, к тебе прикасаться-то не хочется.

Иса ткнула пальцем в большую грудь, посмотрела, как она тяжело заколыхалась и, весело рассмеявшись, упала на кровать.

— Обтирай! — вытянула стройную ногу и сама засмотрелась. — Если бы можно было не носить такие длинные платья. Если бы мужчины могли увидеть мои ножки, они, без сомнения, пожертвовали бы титулами и состояниями за возможность к ним прикоснуться. Да?! — снова посмотрела на служанку, присевшую у кровати и прикладывающую к ногам полотенце.

— Конечно, госпожа, — тут же отозвалась Пурнима. — Ни у кого больше нет таких красивых, беленьких ножек.

— И здесь тоже протри, очень жарко, — Иса поставила согнутую ногу, отвела колено и, закрыв глаза, предавалась чувственному удовольствию, пока пальцы служанки осторожно путешествовали по внутренней стороне бедра. — Еще здесь, — она снова провела ладонью по груди.

Пурнима присела на кровать и стала осторожно стирать мелкие бисеринки пота.

— А теперь целуй! — Иса резко пригнула служанку так, что ее лицо оказалось прямо напротив бледно-розового ореола.

Пурнима застыла в нерешительности.

— Целуй, а то вышвырну на улицу, — томно прошептала Иса. Ее глаза оставались прикрытыми, а розовые губы приоткрылись.

Плаксиво сморщившись, Пурнима наклонилась и осторожно коснулась груди хозяйки.

— М-м-м, — протянула Иса. — Смелее.

Пурнима сильнее втянула нежную кожу и покатала языком чуть увеличившийся сосок. Было щекотно а от кожи госпожи исходил едва уловимый запах розовой воды. Прунима и сама не заметила, как все более жадно начала захватывать податливую плоть, но вдруг ее грубо оттолкнули. Она упала на пол и ошеломленно хлопала ресницами.

— Понравилось? — приподнявшись на локтях и глядя на служанку сверху вниз, ухмылялась Иса.

Пурнима неуверенно покачала головой.

— Конечно, понравилось! — Иса легко соскочила с кровати и уже сама вытирала грудь после служанки. — Подай мне пеньюар, — потребовала она и спросила, продевая руки в широкие рукава: — А ты замужем? — Иса перекинула волосы на плечо и хитро посмотрела на Пурниму.

Девушка что-то невнятно промычала и замотала головой.

— Из тебя получится очень нежная жена. Надо будет заняться этим, — заявила Иса, окончательно смутив служанку. — Теперь, начинай меня готовить, а то скоро прием, — и опустилась на банкетку.

— Накрась меня, — с придыханием попросила Иса и в предвкушении закусила нижнюю губу.

Пурнима настороженно покосилась на дверь, опасаясь прихода сеньоры Эдуарды, а затем проворно принесла из своего чуланчика дешевую деревянную шкатулку. Развела порошок сурьмы и тонко отточенной палочкой провела госпоже по самой линии роста густых ресниц, чуть-чуть приподняв внешний уголок.

Иса едва не подпрыгивала от нетерпения, но неимоверным усилием воли оставалась сидеть на месте, не желая лишиться глаза.

Наконец, служанка отошла, и графиня получила возможность посмотреть на результат.

Иса восхищенно охнула — казалось, темные глаза стали еще более выразительными, и взгляд приобрел особенное, лукаво-пленительное выражение.

— Губы! Еще губы, чтобы никто не мог устоять, — возбужденно прошептала она.

Пурнима взяла коробочку с киноварью и аккуратно нанесла ее на губы хозяйки.

Иса вытянула их трубочкой, отчего, благодаря ярко-красному цвету, они стали напоминать сердце.

— Слишком ярко, — недовольно протянула она. — Никто не поверит, что это естественный цвет.

Она стерла полотенцем лишнюю краску и удовлетворенно качнула головой — ее губы, более яркие, чем обычно, на фоне светлой кожи напоминали распустившийся розовый бутон.

— Белила вам не нужны, у вас и без того прекрасный цвет кожи, — заверила Пурнима. Чем вызвала у хозяйки довольную улыбку.

Но тут же Иса схватила служанку за волосы и притянула ее к себе так, что ухо оказалось напротив чувственных губ графини.

Пурнима оцепенела, ожидая, что еще выкинет непредсказуемая хозяйка, чье горячее дыхание скользило по шее и пробиралось под волосы.

— Ты принесешь мне такую краску. Но, чтобы об этом никто не знал. Поняла?

Пурнима судорожно кивнула. Иса ее не отпускала. Тогда она кивнула еще раз, более энергично.

— А еще ты мне принесешь… — совсем приблизившись к уху, едва слышно прошептала Иса и прикусила мочку.

Пурнима вскрикнула и отшатнулась. На коже вспух отпечаток зубов, но боли служанка не чувствовала. Прикрыв рот, она испуганно посмотрела на хозяйку, но встретила ее холодный взгляд.

— Принесешь и никому не расскажешь. А теперь, надуши меня! — Она встала и сбросила пеньюар.

Пурнима взяла со столика маленький пузырек. Ухо пылало, а мысли путались, но она бездумно провела смоченной в жасминовом масле палочкой по ложбинке груди, по запястьям, по проступающим на шее голубоватым венкам и сбрызнула волосы. Комнату наполнил сладкий цветочный аромат.

— Не правда ли, я хороша? — покрутилась Иса после того, как Пурнима зашнуровала тяжелое платье из черного шелка.

В отличие от платья для мессы, закрытого до подбородка, бальное позволяло любоваться белизной округлой груди в низком прямоугольном корсаже, застенчиво прикрытой узкой полоской присборенного кружева. Оно же, спускаясь от локтя к запястью, укрывало искусной паутинкой пленительную хрупкость рук.

— Минуточку, — подняла указательный палец Пурнима и, приоткрыв еще одну коробочку, коснулась содержимого перышком, после чего обмахнула грудь госпожи.

Иса взглянула в зеркало и изумленной охнула — в пляшущем свете свечей ее кожа гипнотически мерцала, а, усиливая эффект, на горле, как живой, блестел кровавый рубин — единственная драгоценность, удостоившаяся чести украшать графиню де Сильва.

Витор замедлил шаг, и жеребец недовольно фыркнул. Витор вытащил из-за пояса кружевной платочек, который так брезгливо бросила к ногам благородная госпожа, и вытер лоб. В лицо пахнуло жасмином и сандалом. Тонкий аромат так разительно отличался от ставших привычными запахов соли, сушеной рыбы и кислого вина, что Витор невольно задержал у носа тонкий лоскуток, а потом провел по поблескивающей груди.

— Что застыл? — раздался за спиной окрик и на спину достаточно болезненно опустилась палка.

Витор покосился на щуплого лакея, промолчал и, потянув жеребца, двинулся дальше. Он без труда смог бы переломить хребет тощему прощелыге, украсть коня и сбежать, если бы не браслеты. По этим железкам каждый встречный видел, что перед ним раб. Витора могли убить или снова перепродать.

Рано, слишком рано он обрадовался, когда флот Албукерки захватил бесчинствующие в персидском заливе пиратские корабли. Вопреки ожиданиям, соотечественники не освободили его от кандалов, просто, одних надсмотрщиков сменили другие.

Витор потер зудящую под солнцем, только недавно затянувшуюся рану, наискосок пересекающую плечо. Ее он получил в той самой битве, когда герцог де Альбукерки вознамерился очистить залив от флибустьеров и сделать безопасными торговые пути. Надеясь на освобождение, Витор бросился помогать соотечественникам, и тогда кривая сабля, со свистом рассекая воздух, оставила на нем отметину.

Только благодаря провидению и железному здоровью, Витор не сгорел в лихорадке, а прибившись к захваченным у пиратов лошадям, доплыл до неизвестной земли. Его приняли за конюха и оставили при лошадях, а несколько дней назад, снова погрузили на корабль и привезли в незнакомый город.

Подгоняя, на спину снова посыпались удары. Лакей не решался ударить коня, зато не стеснялся изливать все свое раздражение на молчаливого раба.

Витор же, казалось, ничего не замечал. В мыслях вернувшись на родину, он смотрел в ласковые голубые глаза прелестной Анхелики.

— Кажется, пришли, — резюмировал лакей, попав в центр предпраздничной суеты и отирая со лба пот. — Этих отведи на конюшню, — отдал он распоряжение появившемуся и постоянно кланяющемуся слуге в дхоти и длинной тунике. — И доложи своему господину, что прибыло послание от герцога де Альбукерки, — лакей показал скрепленный внушительной печатью свиток.

— Аре! — крикнул слуга, подзывая щуплого паренька, таскающего из пруда воду и обрызгивающего розовые кусты, чтобы сбить с них дневную пыль. — Отведи их на конюшню и пусть накормят. Проходите, саиб[i], - он уже повернулся к лакею и приглашающе вытянул руку. — Я немедленно доложу господину.

И, действительно, довольно шустро принялся лавировать между суетящимися служанками так, что полы бледно-желтой, со скромной вышивкой туники развевались, словно паруса.

_______________________________

[i] Саиб — уважительно обращение индийца к европейцу в колониальной Индии

Едва они вошли в душный полумрак конюшни, и их окутал запах соломы и лошадей, мальчишка мгновенно испарился.

Витор осмотрелся — в просторной конюшне, было на удивление мало животных — один конь и пара пони всхрапывали и глухо переступали в пыльной глубине. Недалеко от входа стояла пыльная карета с фиолетовыми, вставшими на задние лапы львами. Точно такие жельвы были и на развешенных для просушки попонах. Витор силился вспомнить, кому принадлежит герб, но Анхелика отказывалась уходить из памяти, и все обрывки прежней жизни заслонило ее лицо.

Витор вздохнул и принялся чистить подопечного, соображая, где взять воды, чтобы его напоить.

Он едва успел почистить от уличной пыли задние ноги, как в терпкую тишину ворвалась девушка и принесла из сада аромат лилий и роз.

— Вот, ешь, — она сунула ему под нос тарелку из листьев, наполненную какой-то невразумительной кашей, и пару лепешек. — Давай скорее и мойся. Вдруг госпожа захочет посмотреть на подарок. Я принесла тебе чистую одежду, — Витор недоуменно поднял глаза.

Худощавая и по-подростковому угловатая девчонка тараторила и нелепо размахивала руками. Засаленное сари сбилось на худых бедрах, волосы неопрятно убраны под укрывающую голову ткань и кое-где, выбившись, прилипли к шее, но зато грудь, молодая и упругая, задорно подпрыгивала под тонкой тканью.

— Пусть смотрит, я здесь при чем? — пробурчал Витор. — Коня вычищу и довольно.

Он бы с удовольствием смыл пыль и пот, но внутри все противилось навязанному гостеприимству.

— Как при чем? Как при чем? — тараторила девица. — Госпожа благородная, всегда надушена. Такая чистенькая, ей неприятно будет смотреть на замарашку. А расстраивать госпожу ни в коем случае нельзя. Так что, живо дочищай лошадь и мойся сам. За конюшней стоит бочка с водой.

— Тогда, почему ты такая… — он хотел сказать неряшливая, но сдержался.

— Так я же простая посудомойка. Какое до меня дело благородной госпоже. Она меня и не видит. Просто, никто не любит ходить на конюшню, вот и послали меня. А ты прилагаешься к подарку. Так что, нечего сидеть. Пошевеливайся! — девчонка положила на жердь, где висели седла и сушились попоны, стопку одежды и вихрем вылетела на улицу, только коричневое полукружие мелькнуло под паллой сари.

_____________________________

[i] Саиб — уважительно обращение индийца к европейцу в колониальной Индии

Иса едва успела сдернуть с пуфа кружевную шаль и накинуть на плечи, укрывая излишне открытую и соблазнительную грудь. «Я тебе покажу, как врываться в мою комнату и распускать при отце язык», — Иса бросила на няньку сквозь ресницы сверкающих взгляд.

— Граф де Сильва просил вас спуститься в библиотеку, — продолжила она, оценивающе осмотрев молодую госпожу и неодобрительно качая головой из-за слишком ярких красок лица и чрезмерно насыщенного аромата духов.

— Можешь идти, сейчас спущусь, — надменно ответила Иса и кивнула Пурниме, что может подать туфли.

Пока служанка обувала маленькие ступни в бархатные туфли на высокой подошве, госпожа незаметно ущипнула ее за руку.

— Не забудь о чем я тебя просила, — едва слышно прошипела Иса.

Сдержав слезы, Пурнима кивнула и отступила, потирая наливающееся багрянцем пятно.

А сопровождаемая нянькой Иса неторопливо спустилась по украшенной цветами лестнице и прошла по замершему в предвкушении праздника холлу к библиотеке, чей мирный покой не могли нарушить никакие суета и хлопоты. С достоинством принцессы юная графиня ступила в прохладный полумрак, скользнув пренебрежительным взглядом по полулежащему на софе брату и совсем не заметив скрытую тенью портьер почтительно склоненную фигуру.

— Дорогая моя, — граф де Сильва, отложив моментально свернувшийся свиток со сломанной печатью, вышел из-за стола, взял дочь за руки и отступил, горделиво осматривая изящную фигурку. — Ты сегодня особенно красива.

Он отпустил одну руку дочки, Иса прокрутилась, демонстрируя наряд со всех сторон, и присела в почтительном поклоне.

— Все благодаря вашему подарку, — она благочестиво опустила глаза, дожидаясь, пока отец коснется губами ее лба и обнимет.

— Садись, дорогая, — граф подвел дочь к широкому креслу, и Иса села, аккуратно расправив широкие юбки. — Я очень рад, что подарок пришелся тебе по вкусу, но есть еще один.

— Еще?! — Иса вскочила, едва не уронив шаль, и ее глаза возбужденно сверкнули.

— Присядь, дорогая. Это очень серьезный разговор, — лицо графа действительно было очень сосредоточенно. Быть может, виноват царящий в библиотеке полумрак, но Исе показалось, что морщины на лице отца залегли глубже, и она послушно опустилась обратно. — Не секрет, что слухи о твоей красоте и благочестии распространились и за пределы города.

Иса еле сдержала самодовольную улыбку и стиснула чинно сложенные на коленях руки.

Не питая относительно воспитанницы никаких иллюзий, Дуда не сводила с нее глаз и неодобрительно поджала тонкие губы, заметив на лице графини неподобающее благородной девушке тщеславное удовольствие.

— Герцог де Альбукерки удостоил нас своим вниманием, — продолжил Карлос, и Иса вскинула вопросительный взгляд. — Он недавно вернулся из закончившейся победой экспедиции, благодаря которой наши корабли могут беспрепятственно пересекать Персидский залив. Как ты знаешь, он уже давно вдовеет, а здоровье сына приносит герцогу много огорчений. Он решил, что надо озаботиться появлением и других наследников и спрашивает, согласен ли я, чтобы ты стала его супругой, — граф коснулся свитка кончиками пальцев.

Иса молчала, обдумывая слова отца. Она вспоминала многочисленные изображения Альфонсу де Альбукерки — высокого худощавого мужчины с узким лицом, длинным острым носом и вислыми усами. Далеко не эталон мужской привлекательности, но кого волнует внешность или возраст, когда появилась возможность стать герцогиней.

Пряча руки в складках платья, Дуда перебирала четки и мысленно молилась, чтобы божье наказание приняло предложение и покинуло особняк де Сильва, позволив всем домочадцам спокойно жить.

— То есть, я стану герцогиней? — уточнила Иса. — Сравняюсь с королевской фамилией?

С софы раздалось возмущенное сопение, и Иса опустила густые ресницы.

— И Жуан, граф де Сильва должен будет пропускать меня и снимать в моем присутствии шляпу? — Иса мило улыбнулась и снисходительно посмотрела на помрачневшего брата.

Возносимые Дудой молитвы стали еще жарче.

— Да, дочка, ты поднимешься на одну ступень с королевской семьей, — подтвердил отец. — Подумай хорошенько. Положение в обществе, влечет за собой и ответственность. Герцог де Альбукерки достиг не только высокого титула, но и занимает важный пост в королевском флоте. Его жизнь — это постоянные сражения и риск.

— Я понимаю, — Иса скромно потупилась.

Чем больше времени ее будущий супруг будет проводить в походах, тем лучше. Лишь бы хватило времени обзавестись наследником. А уж после того, как упрочит свое положение супруги и матери, Иса найдет чем заполнить в отсутствие мужа досуг.

— Но мы не можем допустить, чтобы столь блистательная фамилия осталась без наследника. Дать продолжение достойному роду — наш долг, как подданных кроны, — после минутной заминки прошелестела она, и старый граф облегченно выдохнул. Возблагодарила Господа и Эдуарда. — А что ты говорил про еще один подарок? — Иса подняла на отца ясные глаза.

— Надеясь, что ты примешь его предложение, герцог прислал в подарок жеребца.

— У меня будет свой конь? — Иса вскочила на ноги и свысока посмотрела на брата, катавшегося исключительно на пони.

— И конюх, — ласково улыбнувшись, добавил отец.

— Я хочу посмотреть! — выбегая из библиотеки, воскликнула Иса.

— Ты что здесь делаешь? — размазывая воду по широкой груди, распрямился Витор.

— Пришла забрать грязную одежду. Я еще и прачка. Хочешь, помогу помыться? — из-за конюшни осторожно вышла служанка, держа в руках глиняную пиалу.

— Уходи, я сам, — отвернулся Витор. — Скажи, где оставить одежду, я сам принесу. А сейчас оставь меня, — по-прежнему не поворачиваясь, попросил он и почувствовал, как по спине льется вода и касание шершавых пальцев. — Что ты… — возмущенно повернулся и отшатнулся Витор.

— Да ладно. Не съем я тебя, — девчонка, выплеснула ему на грудь остатки воды и потерла спутанными волокнами растения. — Посмотри, каким чистым ты стал.

Она провела смуглой рукой по более светлой, не смотря на загар, груди, очерчивая рельеф мышц.

— Ты белый. Как стал рабом? Кстати, меня зовут Дипали, — представилась она, ловко орудуя плошкой и мочалкой.

— Витор, — автоматически ответил он. С каждым колючим прикосновением, кожа разгоралась, а дышать становилось легче. Вот только присутствие Дипали, мешало снять уже полностью промокшие шаровары и вымыться полностью. — Попал в плен к мусульманам. Потом наши корабли разбили пиратов, но я так и остался рабом. Коня и меня отправили в качестве подарка, видимо, твоей хозяйке.

— А как ты попал в плен к мусульманам? Это они оставили тебе шрам? — тараторя, Дипали успела вымыть Витору грудь, живот и теперь терзала спину и руки. — А ты приятно пахнешь, когда чистый, — Витор вздрогнул, почувствовав на коже теплое дыхание.

— Мне надо было исчезнуть из города и я нанялся юнгой на первый попавшийся, уходящий в плаванье корабль. А потом на нас напали пираты. Захватили груз и взяли в плен всех выживших. А шрам, — он потер красную глянцевую полосу, — оставили мои соотечественники при освобождении.

— Давай, раздевайся. Нечего стесняться, — худые руки уже потянулись к широкому поясу, а взгляд жадно ощупывал сильные ноги, облепленные насквозь промокшей тканью.

— Не надо, — Витор отвел цепкие пальцы и тут же почувствовал спиной прикосновение упругой девичьей груди.

— И где же этот конюх?! — раздался из конюшни мелодичный голос с капризными интонациями. — Я хочу рассмотреть свой подарок!

— Госпожа, — испуганно прошептала Дипали и побледнела. — Иди скорее. Не зли ее, — не успел Витор опомниться, как служанка обтерла ему лицо свободным концом сари и подтолкнула к конюшне.

После улицы внутри показалось еще более сумрачно, и Витор с трудом рассмотрел стоящую около жеребца небольшую компанию — высокого статного мужчину с длинными ухоженными волосами, в черноте которых поблескивали серебристые нити, рядом с ним невысокого щуплого паренька, девушку в пышном платье и прямую, как палка, женщину, одетую более скромно.

— Куда же он запропастился? — музыкальные переливы взлетели к крыше. — Почему мне портят настроение в день рождения?!

— Сеньорита, сеньоры, — неслышно подошел и поклонился Витор.

Следом вышли и остальные, а Витор принялся отвязывать коня.

Жеребец нервно переступал копытами, мотал головой и фыркал, пока Витор выводил его под последние лучи закатного солнца.

Увидев бархатные туфли сеньоров и подолы платьев женщин, он остановился, не решаясь поднять глаза.

— Папочка! Именно про этого коня я тебе рассказывала, — услышал он переливающийся звонкими колокольчиками голос. — Я так счастлива, что он мой.

Витор увидел взметнувшийся край юбки и блеск туфельки. За этим последовал звук поцелуя.

— А раб тоже принадлежит мне? — шурша дорогой тканью, владелица юбки приблизилась, и Витора окутал тот же сладковатый запах, что до сих пор источал кружевной платок. — Подними глаза, я хочу видеть твое лицо, — отдал приказ капризный голос.

Витор медленно поднимал голову. Сначала он увидел пышные складки, потом узкую талию, затянутую в жесткий корсет, выступающую из корсажа и прикрытую кружевом молочно-белую упругую грудь. Кровавый рубин, переливающийся на длинной грациозной шее, мягкую линию подбородка, совершенные очертания которого подчеркивали несколько спускающихся вдоль шеи волнистых прядей. Сочные, словно вишни губы и лукавые блестящие глаза, рассматривающие его с таким же выражением, как на рынке прицениваются к жеребцам.

— Мне нравятся оба, — заявила девушка, обойдя лошадь и конюха. — Тебя как зовут?

— Витор, моя госпожа, — ответил он, так же дерзко осматривая хозяйку.

— Витор, — повторила она. — Мне нравится. Меня будешь называть госпожа Исабель Линьярес де Сильва. Ты отвечаешь за коня. И никого к нему не подпускай, — Иса метнула на брата предостерегающий взгляд. Если с моим конем что-нибудь случится, шкуру спущу с тебя, — воспользовавшись тем, что отец отвернулся посмотреть, как украсили сад, шепнула она, приподнявшись на цыпочки.

— Сеньорита Исабель! — возмущенно воскликнула Дуда, глядя на столь вольное поведение подопечной.

— Что такое? — повернулся граф де Сильва.

— Эдуарда напоминает, что пора вернуться в дом, скоро появятся гости, — ответила Иса и предостерегающе посмотрела на Дуду сквозь ресницы. Нянька сегодня порядком ее разозлила и Иса не собиралась спускать подобную дерзость, лишь бы Пурнима выполнила поручение. — Я сейчас загляну на кухню, проверю все ли в порядке и приду, — юная графиня присела перед отцом в поклоне, но прежде чем уйти, повернулась к рабу — Отведи жеребца в конюшню, позже тебе принесут праздничный ужин. Ешь за здоровье невесты герцога.

Сопровождаемое няней именитое семейство вернулось к дому. Нырнув на кухню, Иса мельком осмотрела приготовления и нашла взглядом Пурниму. Служанка устроилась на полу за очагом и сосредоточенно жевала, подбирая тушеные овощи кусочками пресной лепешки.

— Ты принесла, что я просила?

От повелительных интонаций Пурнима вздрогнула и подавилась. Мучительно кашляя, она цеплялась за каменное основание стола и пыталась встать. Иса брезгливо попятилась.

— Давай быстрее, что ты капаешься! Меня уже ждут, — нетерпеливо переступала она шелковыми туфлями.

Пурнима откашлялась, с трудом восстановила дыхание и протянула госпоже склянку с беловатой жидкостью.

— Сколько надо?

— Пару капель, — прохрипела Пурнима, не решаясь спросить у госпожи зачем ей понадобилось снадобье.

— Хорошо. Приготовь мне вашу одежду и молчи, — велела Иса.

Юная графиня отхлебнула из кувшина приготовленную для слуг сому и, взмахнув юбками, покинула кухню.

Брат, как всегда, развалился на кушетке и лениво обмахивался платком, Дуда сидела в тени портьер и не сводила глаз с подопечных.

Вот с ее-то помощью Иса и рассчитывала разбавить скуку светского приема.

Первые приглашенные переступили порог особняка де Сильва, и парадную гостиную заполнили шорох подошв, голоса и, конечно же, музыка.

Молодая хозяйка блистала — с улыбкой, от которой сводило скулы, она приветствовала гостей, принимала подарки и предлагала угощения. Скромно потупившись, разговаривала с дамами, наивно трепетала ресницами перед пожилыми сеньорами и стреляла глазками в юношей, приоткрывая прячущуюся под кружевной накидкой соблазнительную грудь. Но едва кто-то позволял себе дерзость, как тут же больно получал по пальцам веером.

Исабель зорко следила за всем, что происходит на ее празднике и вовремя заметила направляющегося к няньке слугу.

— Для кого ты это несешь? — кивнула она на кубок, в мгновение ока оказавшись рядом.

— Сеньорита Дуда попросила, — послушно ответил слуга в нарядных одеждах.

— Подожди. Она жаловалась на боли в животе. Я принесла ей лекарство, — Иса пошарила в привязанной к поясу сумочке и выудила маленький пузырек.

Откупорив, вылила в содержимое кубка несколько капель и отошла, наблюдая, что произойдет дальше.

Долго ждать не пришлось — сначала нянька начала клевать носом, а потом с громким стуком, обратившем на себя внимание всех гостей, упала с софы.

Переполошились гости, громко плакал от испуга Жуан, а Иса удовлетворенно взирала на воцарившийся хаос. Сегодня ей точно никто не помешает повеселиться в свое удовольствие.

— Вы! — кивнула она, бестолково переминающимся слугам. — Унесите сеньориту Эдуарду в ее покои. Жуан, — демонстрируя всю заботливость сестры, присела около брата. — Не плачь, — она отерла мокрые щеки брата, а потом брезгливо вытерла руку о юбки. — Няня сильно устала за сегодняшний день и уснула. Ничего страшного. Она отдохнет и проснется. Пойдем, я провожу тебя в комнату.

Жуан испуганно косился на непривычно заботливую сестру, но Иса уже поднимала его с кушетки.

— Что случилось? — на шум из библиотеки, где он с остальными сеньорами предавался воспоминаниям о молодости и пил вино, вышел Карлос де Сильва.

— Отец, все хорошо, — ответила Иса. — Сеньорита Эдуарда уснула и упала, чем испугала Жуана. Ее уже отнесли в покои, а я сейчас уведу брата. Ему тоже пора спать. Я все улажу, не беспокойся.

— Как я останусь без тебя, сокровище мое? — вздохнул граф де Сильва и погладил дочь по щеке.

Не желая стеснять молодежь, он вернулся в библиотеку, а Иса отвела брата в его комнату, после чего побежала на кухню.

— Можете идти, госпожа, я отправлю кого-нибудь отнести молоко молодому господину, — суетясь около кушаний, сказала Анима.

— Он мой брат, — оборвала ее Иса. — И я сама отнесу ему молоко.

Кухарка недоверчиво покачала головой, но вручила хозяйке стакан с подогретым молоком.

Возвращаясь в комнату Жуана, Иса и ему оделила снадобья из заветного флакончика и, пожелав спокойной ночи, вернулась к гостям.

Скуку светского приема скрашивало только ожидание настоящего веселья. Заливающиеся румянцем смущения девицы казались жеманными и скучными, молодые сеньоры — глупыми и заносчивыми, а их мамаши — высокомерными гусынями.

И Иса испытала настоящее облегчение, когда отцы семейств появились из библиотеки и стали собирать своих домочадцев.

Подавая кареты, суетились слуги. Карлос де Сильва учтиво прощался с гостями, а на лице Исы застыла вымученная улыбка.

— Тебе понравилось, дорогая? — граф повернулся к дочери, когда, поднимая облака пыли, последний экипаж выехал из ворот.

— Конечно, папочка, — приподнявшись на цыпочки, Иса поцеловала отца в бородатую щеку. — Замечательный прием! Было очень весело. Идите, отдыхайте, я прослежу, чтобы здесь все прибрали.

— Какая ты у меня заботливая, дочка, — Карлос пошатнулся и погладил дочь по голове, обдав винными парами.

— Готам! — позвала Иса скрытого тенью отцовского лакея. — Отведите графа в его покои и уложите спать

Удостоверившись, что все спят и никто не помешает, Иса поспешила в свою комнату. Праздновать с чернью намного веселее, чем с равными по статусу занудами

— Скорее, переодень меня! — распахнув дверь, крикнула она подпрыгнувшей от неожиданности Пурниме. — Живее, копуша!

Иса пританцовывала от нетерпения, пока служанка снимала тяжелое платье и вынимала заколки из волос, рассыпавшихся по спине тяжелыми локонами.

На широкой кровати уже дожидалось тонкое расшитое золотой нитью сари. Такое же красное, как кровавый рубин, сверкающий на шее юной графини.

— Пойдем, сейчас начнется настоящее веселье, — завернутая в тонкий шелк Иса, кивнула на окно, где виднелись еще горящие в пруду лампады.

Госпожа и служанка спустились по крутой каменной лестнице и вышли в благоухающую цветами ночь.

— Что делаешь? — зашелестела солома, и он почувствовал, что рядом кто-то сел.

Витор лениво открыл глаза и, уже привыкнув к темноте, рассмотрел Дипали.

— Сплю. А ты что пришла? — лениво спросил.

— Я тебе поесть принесла. В большом доме праздник. Кое-что и нам перепало. Сейчас я уже на кухне не нужна. Вот и пришла к тебе. Ешь, пей, — Дипали сунула ему глиняный кувшин, в котором что-то всколыхнулось, и Витор жадно припал к горлышку.

Молоко имело привкус меда, и с каждым глотком голова становилась все легче, а настроение — лучше.

Сбоку прижималась горячая Дипали. Теперь она пахла свежей выпечкой, корицей и мускатом. Витор чувствовал себя, словно перебрал молодого вина, а смуглые пальцы ловко вложили ему в рот кусочек присыпанной перцем рыбы. Нёбо и язык охватило огнем. Витор сделал большой глоток, и голова окончательно закружилась.

— Почему ты покинул дом? — в шею жарко шептала Дипали, твердые пальцы скользили по груди, спускаясь к животу, и становилось хорошо-хорошо.

Витор покачнулся и откинулся на спину.

— Мы жили в портовом городе, — мысленно возвращаясь на родину, мечтательно начал он.

— Как этот? — ластилась кошкой Дипали.

— Угу.

Перец продолжал обжигать, и Витор потянулся к кувшину. Не удержавшись на его груди, Дипали соскользнула на колени, но обхватила за шею и припала к губам.

В голове шумело все сильнее, и Витор, не совсем понимая, что делает, ответил.

— Где мой подарок?

В душной темноте раздался звонкий голос.

Вскочив, Дипали шмыгнула в темноту, а Витор, еще не придя в себя, слегка осоловело осматривался.

— Спишь! — прямо перед ним стояла девушка. В темноте конюшни белели ее лицо и руки, свет, проникающий со двора сквозь распахнутую дверь, искрился золотом и обрисовывал стройную фигурку под тонкой тканью сари, а сладкий цветочный запах ударил в голову.

— Нет, тебя жду, — ухмыльнувшись, сказал Виктор и взял ее за руку. — Дипали, куда же ты убежала? — потянув, он уронил девушку на солому и навалился всем своим весом. — Какая ты ароматная, — шептал, зарываясь лицом в рассыпавшиеся волосы.

— Ты пахнешь, как маковая булочка, — шептал он, когда отстранялся от мягких, пьянящих губ, чтобы втянуть воздух. — Ну что ты брыкаешься. Ты же сама пришла, — одной рукой он продолжал удерживать ее голову, а вторая тем временем, задирала тонкую ткань, скользя по шелковистой коже бедер, когда от звонкой пощечины из глаз полетели искры. Следом последовала и другая, и кто-то вцепился в волосы.

— Мерзавец! Как ты посмел ко мне прикоснуться?! К своей госпоже! Я с тебя шкуру спущу! — визжала девица.

– Так ты не Дипали, — поднявшись, недоуменно моргал Витор.

— Дипали?! — казалось, высокий голос сейчас сорвется. — Перед тобой Мария Исабель Линьярес де Сильва! Невеста Альфонсу де Альбукерки, а ты, спутал меня с грязной служанкой?! — негодованию Исы не было предела, и на Витора снова посыпался град ударов.

Но он перехватил хрупкие запястья и завел руки госпоже за спину.

— Вы не можете меня бить, сеньорита Исабель, — щеки горели, хмель выветрился, и Витор старался говорить спокойно.

— Это почему? Я твоя хозяйка! Что хочу, то и делаю! Отпусти меня сейчас же, а не то я скажу отцу, что ты меня обесчестил!

— У вас есть честь? — Витор насмешливо приподнял бровь. — Наверное, поэтому вы бегаете ночью в таком виде, — он немного отстранился, и с ног до головы осмотрел Ису, — а не спите в своей кровати. Когда будете рассказывать отцу, не забудьте рассказать, зачем вы пришли ночью на конюшню.

— Я хозяйка этого дома и хожу где хочу и когда хочу, — вспыхнула негодованием Иса и снова дернулась, стараясь освободиться. — Отпусти меня, если не хочешь остаться без рук!

Ерзая, Иса не заметила, что сари соскользнуло с плеча, и сейчас лежало у ног, а она оказалась прижатой обнаженной грудью к смуглой, виднеющейся в распахнутой блузе коже.

Очень хотелось сбить спесь с высокомерной задаваки, кроме этого, губы еще сохранили сладость и податливость мягких губ, упирающаяся в живот девичья грудь горячила кровь, и Витор, запустив пальцы в густые, шелковистые волосы, запрокинул голову госпожи.

— Ты что делаешь? — только и успела шепнуть Иса, как черные глаза приблизились, а рот накрыли твердые, настойчивые губы, и горячий язык, с привкусом перца, коснулся неба.

Витор целовал со знанием дела, медленно и неторопливо. Продолжая удерживать руки и голову госпожи, полностью завладел ее ртом. Прикусывал и поглаживал сладкие от меда губы, отыскивал язык и увлекал за собой.

— А-ах, — с губ юной графини сорвался еле слышный стон.

Дождавшись, когда, задыхаясь и дрожа, она прильнула, потерлась сначала о грудь, а потом, всхлипнув и обхватив бедрами его колено — о ногу, и начала с жаром отвечать, отстранился и оттолкнул.

— Вы слишком благородны, моя госпожа, чтобы целовать грязного раба, — насмешливо поклонился он, а Иса, растрепанная и растерянная, инстинктивно шагнула к нему. — Прикажете продолжить? — Витор снова усмехнулся и отступил. — Благородная графиня, невеста герцога готова отдаться первому встречному рабу прямо в конюшне. Все вы благородные господа полагаете, что можете поступать с простыми людьми, как вам вздумается, — вспомнив огромные испуганные глаза Анхелики, он сжал кулаки и порывисто отвернулся. — Уходите. И когда будете рассказывать отцу о том, что я вас обесчестил, не забудьте добавить, как целовались с рабом.

— Ничтожество! Ты не стоишь и кончиков моих волос, — прошипела в спину Иса, и в голову Витора ударилось что-то тяжелое так, что из глаз посыпались искры, а следом послышались легкие удаляющиеся шаги.

— Дрянь, — бросил Витор вслед госпоже и, потирая затылок, вышел во двор.

— Это ты кому? — из-за угла выглянула Дипали. — Ей? — кивнула в сторону удаляющихся искорок. — Она злилась? Из-за чего? Что сказала?

— Ничего, — мотнул головой Витор. — Дрянь она. Хуже портовой девки.

— Тш-ш. Не говори так, — к губам прижался шершавый палец, а потом аккуратно погладил. В то время как другая рука скользнула по животу к поясу и пыталась развязать узел. — Давай, я тебя утешу.

Хмель уже выветрился, и Витор трезво взглянул на служанку — она была совсем молоденькой, наверное, даже моложе Анхелики и, скрипнув зубами, Витор отвернулся.

— Ничего не надо, Дипали. Иди, отдыхай. Ты, наверное, устала.

Оставив ничего не понимающую девушку, он ушел за конюшню, вылил на голову ковш воды, после чего упал на ворох соломы.

Пытаясь прогнать видение, Витор поднялся и взъерошил волосы. Потом взглянул на дом — в одном из окон, за легкой занавеской плясал слабый огонек свечи.

***

В тот день Анхелика пришла совершенно некстати. Она появилась в кузнице как раз в то время, когда титулованные господа решили подправить сбившуюся подкову.

От аристократов не укрылись нежный румянец щек, небесная лазурь глаз и упругое юное тело под мешковатой одеждой, и, когда девушка, оставив корзинку, пошла домой, последовали за ней.

Почувствовав неладное, покинул кузню и Витор.

Он нашел их в сумеречном безлюдном переулке. Один держал брыкающуюся Анхелику, а второй уже разорвал блузу и задирал юбку, когда крепкий кулак кузнеца опустился ему на голову. Второй мерзавец отбросил девушку, как мешок соломы и потянулся за шпагой, но юноша оказался быстрее и сильнее. И голова аристократа с неаристократическим треском врубилась в грязную с подтеками стену.

— Бежим, — Витор помог плачущей сестре подняться на ноги. Скрывая наготу накинул ей на плечи свою безрукавку и они помчались домой.

Вскоре вернулся и отец.

— За тобой придут, — сказал он, садясь за стол и кладя натруженные руки по обеим сторонам от пышущей паром деревянной миски. — Тебе и Анхелике надо спрятаться. Отправляйтесь в деревню.

В углу, обнявшись, всхлипывали мать и сестра.

Витор понимал, что отец прав, но не хотел из-за каких-то прощелыг прятаться, как крыса.

— Отец, вам тоже надо уехать. Если они вернутся и не найдут меня, то могут навредить вам. Увезите сестру в деревню, поживите там немного. Я тоже исчезну из города. Не надо нам быть вместе.

Немного поразмышляв, отец согласился, и они, еще до рассвета покинули родной дом. А Витор нанялся юнгой на первый же выходящий в море корабль.

И снова избалованная аристократка старательно портит ему жизнь.

Витор сердито посмотрел на слабо освещенное окно, потом решительно зашел в конюшню и, зарывшись в солому, постарался выбросить из головы гладкость ароматной кожи и мягкость сладких губ.

Что этот невольник о себе возомнил? Посмел дерзко разговаривать с графиней де Сильва. Ее касался рот простолюдина.

Розовый язык пробежался по губам, оставляя на них влажный след и возрождая воспоминания о горячей настойчивости раба.

Грудь налилась тягучим томлением, и соски опять затвердели, словно приглашая сжать, обжечь горячим дыханием.

Иса сбросила окутывающий ее тонкий шелк и, стоя перед зеркалом с неровном свете свечи, огладила молочно-белую грудь, задержавшись пальцами на более темном, затвердевшем холмике.

Наглец, как он мог выпроводить самую красивую девушку в городе, как какую-то безродную служанку, да еще и после того, что сделал?!

Воспоминания о прикосновениях конюха отозвались в теле юной графини спазмом, разлившимся внизу живота требующей утоления, горячей пульсирующей болью. Особенно острой она была там, где графиня касалась ноги грязного невольника. Но сейчас даже запах его тела, казался безумно возбуждающим.

— Пурнима! — крикнула Иса, чье юное тело требовало продолжения начатого Витором, но служанка благоразумно исчезла из пределов досягаемости госпожи. — Ты у меня дождешься, мерзавка, — прошипела графиня и тут же с губ сорвался протяжный стон — тонкие пальцы скользнули по упругому животу и коснулись разгоряченной плоти.

Ноги ослабли, нега звала прилечь, но Иса никак не могла расстаться со своим отражением.

Поворачиваясь перед зеркалом то так, то эдак, она любовалась, как тяжело вздымается высокая соблазнительная грудь с вызывающе выраженными сосками. Как белые, длинные пальцы исчезают между стройных бедер, и каждое прикосновение, отзывалось новым тянущим спазмом и разрастающимся голодом.

Длинные распущенные волосы гладили обнаженную спину, создавая иллюзию нежной ласки, грациозная шея изгибалась в ожидании поцелуев, но никого не было, и тонкие пальцы продвинулись дальше, раздвигая гладкие пульсирующие стенки и погружаясь в горячую тесноту.

— М-м-м, — не удержавшись, она закрыла глаза и покачнулась, но тут же снова посмотрела в зеркало, послушно отразившее широко распахнутые черные глаза, маняще приоткрытые губы и преисполненное желанием совершенное тело.

Узкая рука снова протиснулась между плотно сведенными бедрами, и полная грудь резко опустилась, вместе новым сорвавшимся с губ стоном.

Ночь стыдливо окутывала душной темнотой стройное обнаженное тело, только отблеск одинокой свечи оставлял золотистый глянец на чуть смугловатой коже.

Прозрачные капли, очерчивая полукружья груди, стремительно стекали к темнеющей впадинке пупка, тонкие пальцы то появлялись, то исчезали в сгустившейся тени сведенных бедер, тихие стоны срывались с приоткрытых полных губ, а освобождение не приходило.

В первый раз Иса ощутила прикосновение мужчины, почувствовала запах, настойчивость губ и то, какой неутолимый голод они могут вызвать. И в первый раз в жизни Исы мужчина ее отверг! Практически выгнал из ее собственной конюшни, да еще и унизил!

Избалованная безграничной любовью отца, вседозволенностью и с гордыней, взлеенной обещаниями самых блестящих перспектив, юная графиня не могла смириться с таким пренебрежением.

Поняв, что в этот раз ей не избавиться от напряжения, владеющего каждой частицей тела и наливающего грудь и живот тягучей тяжестью, Иса решительно закусила нижнюю губу и скользнула между прохладных простыней.

Сегодня она справится с требованиями тела, но наглец за это ответит.

— Что ты здесь делаешь, и кто разрешил тебе войти? — после ночного приключения находясь не в самом радужном расположении духа, Иса спустила с кровати босые ноги и отбросила одеяло, представ перед Дудой в первозданном виде.

— Как не совестно! Сеньорита Иса! — всплеснув руками, воскликнула Эдуарда и стыдливо отвела взгляд. — Разве допустимо благородной девушке спать нагой, как какой-то язычнице, — она бросила презрительный взгляд на обмотанную тканью пышную фигуру служанки. — Что о вас подумает герцог, после свадьбы? Разве я не прививала вам хорошие манеры?

— Герцог де Альбукреки, полагаю, после свадьбы будет думать только о том, чтобы поскорее меня обрюхатить, — усмехнулась Иса и, не потрудившись накинуть пеньюар, спрыгнула с кровати.

— Попридержите язык, юная особа, иначе вести о вашем вульгарном поведении доберутся до герцога раньше, чем согласие на брак вашего батюшки.

— Не ты ли станешь этим вестником? — Иса наступала на Эдуарду, тесня ее к дышащей паром ванне, а в почти черных глазах сверкал разожженный Витором и подписанный Дудой гнев. — Только не забывай, что делают с гонцами, приносящими плохие вести. И прекрати меня злить. В следующий раз можешь не проснуться, — воспоминание о вчерашней проделке немного исправило настроение Исы и, мило улыбнувшись, она опустилась в клубы пара, напитанного ароматом розового масла.

От неприкрытой угрозы госпожи Дуда похолодела, но помня о принесенной новости, не рискнула вступать в спор и еще больше злить подопечную.

— Ваш батюшка сегодня отбывает к герцогу, чтобы обговорить условия предстоящего брака, — чопорно сказала она, стараясь не замечать, как Иса едва не мурлыкает, совершенно бесстыже подставляя себя под смуглые руки служанки. — И перед отъездом изъявил желание видеть вас. Поторопитесь и не задерживайте его, сеньорита.

Высказав все что должна была, но сдержав все, что хотела сказать, Эдуарда чинно выплыла из спальни графини и не узнала, что вслед ей полетела и врезалась в дверь чеканная чаша со спелыми и блестящими ягодами винограда.

— Змея, ты когда-нибудь выведешь меня из терпения и тогда пощады не жди, — сквозь зубы прошипела Иса и накинулась на несчастную служанку: — А ты чего копаешься? Не слышала разве, что папенька хочет меня видеть? Живо помоги подняться!

Оставляя за собой лужи маслянистой воды, Иса подошла к окну и нетерпеливо ждала, пока служанка оботрет кожу чистым полотном, а потом застегнет и зашнурует бесчисленные застежки платья.

Скромный туалет, лицо, сияющее свежестью юности, глянцевые волосы, чинно убранные в толстую косу — и юная графиня готова предстать перед отцом образцом добродетели.

***

— Папенька, вы нас покидаете?

Блюдя достоинство будущей герцогини, Иса не бросилась отцу на шею, как простолюдинка, а присела в чинном поклоне, вызвав у растроганного отца слезы умиления и восхищения — вот она истинная наследница рода де Сильва — гордая и непреклонная.

— Да, доченька, — Карлос де Сильва коснулся лба дочери отческим поцелуем. — Не хочу в столь важном деле, как твой брак, полагаться на поверенных. Делами в городе займутся чиновники, а на тебе, моя дорогая, остается дом и брат. Будешь полновластной хозяйкой, но ведь тебе уже не впервой, — он погладил дочь по блестящим, как зеркало, волосам.

Иса, с трудом сдерживая ликование от открывающихся перспектив — теперь и Дуда, и братец, и наглый раб в ее полновластном распоряжении — стояла покорно опустив взгляд.

— Конечно, я обо всем позабочусь, — с уверенностью истинной графини ответила она, а потом, словно не в силах сдержаться, добавила грустным тоном любящей дочери: — Но вы возвращайтесь поскорее. Нам будет очень вас не хватать.

— Я привезу подарки тебе и Жуану, — ласково ответил отец.

При упоминании брата, уголок пухлых губ дернулся, но Иса сразу же благодарно улыбнулась отцу, скрывая пренебрежительное отношение к наследнику графского дома.

Кухня, как всегда, сверкала чистотой. Анима хлопотала у горящего в большой плите огня.

— Что готовишь?

От надменного голоса молодой госпожи кухарка вздрогнула, и в воздух взмыло мучное облако.

— Что ты наделала, неумеха! — закашлявшись, воскликнула Иса. — Папенька уехал, и теперь докладывать обо всем будешь мне и подчиняться тоже мне. Ты уже приготовила завтрак для молодого графа?

Бедняжка Анима все еще не могла прийти в себя после шокирующего известия — даже при отце госпожа не стеснялась в обращении с прислугой, что же будет, когда единственный, кто сдерживал ее дурные порывы, уедет — растерянно кивнула.

— Что ты ему приготовила? — сразу же последовал строгий вопрос.

Анима показала приготовленные на воде и перетертые до состояния каши овощи.

— Это же невкусно, — сморщилась Иса. — Он мой брат, и я его люблю. Приготовь ему масляных лепешек, жареного с перцем мяса и вина с имбирем. Может, хоть так его жилы наполнит кровь, а не вода. И сладкого побольше. Молодой граф любит сладкое, — Иса довольно улыбнулась — такой завтрак уложит братца в постель на несколько дней, и кроме молока ему больше ничего не будет нужно. — А я переоденусь, ты меня всю испачкала, — уже выходя из кухни, заявила она.

Как бы Исе ни хотелось поскорее повидать жеребца, погладить его шелковистую гриву, проехать, но она не могла пренебречь обязанностями хозяйски и, возвращаясь в свои покои, не забыла проверить хорошо ли вычистили комнаты после ухода гостей.

Полы блестели, увядшие цветы исчезли, а их место заняли свежие, еще не успевшие раскрыться бутоны, тяжелые портьеры подвязаны, а окна распахнуты, чтобы впустить долетающий из сада ароматный ветер.

— Пурнима! — вбегая в комнату, окликнула Иса. — Переодень меня! Живо! Я хочу прокатиться на подарке герцога! — она нетерпеливо переступала, как молодая кобылка, пока Пурнима расшнуровывала испачканное и надевала на госпожу новое платье. — Проследи, чтобы Жуан съел весь завтрак. Не доверяю я этой бездельнице Дуде. Папенька уехал, и теперь она целыми днями будет пропадать в его библиотеке, забыв о своих обязанностях, — фыркнула графиня. — Потом ты свободна, можешь спуститься на кухню и поесть.

И Иса выпорхнула из комнаты.

Окинув придирчивым взглядом сад, ни намеком не напоминающий о вчерашнем празднестве, она, хоть и старалась сохранять приличествующую госпоже степенность, торопливо зашагала к конюшне.

— Эй, ты! — крикнула в пронизанный желтыми лучами пыльный сумрак. — Оседлай мне коня. Я хочу прокатиться.

Сначала под косыми стрелами проникающего сквозь щели света блеснула загорелая грудь, виднеющаяся в распахнутом вороте блузы, затем показались широкие плечи и узкие бедра и наконец насупленное лицо покинуло душную тень.

— Графиня, — преувеличенно учтиво поклонился Витор.

— Живо приготовь коня. Я хочу покататься, — едва удостоив раба презрительного взгляда, высокомерно велела Иса и обмахнулась надушенным платком.

— Достопочтенная сеньорита Мария Исабель Линьярес де Сильва, — Витор снова поклонился настолько учтиво, что больше походило на насмешку. — Я не могу приготовить для вас коня, потому что на нем уехал граф де Сильва.

— Отец? — огромные, осененные длинными ресницами черные глаза удивленно распахнулись, а потом сузились — Не смей мне лгать! — тонкие крылья породистого носа раздувались, а пухлые, напоминающие свежий утренний бутон губы гневно кривились. — Отец уехал в карете! Я сама видела! Что ты сделал с моим конем? Это подарок герцога, и тебе не поздоровится, если с ним что-то случится.

— Не ваш отец, — возмутительно хладнокровно ответил Витор. — Граф Жуан Линьярес де Сильва.

Из глаз Исы исчезла томная, чарующая мужчин бархатистость, а ее место заняли гневные всполохи преисподней.

Как и полагается будущей герцогине, Иса старалась говорить спокойно, но сквозь ровный тон все равно прорывались звенящие нотки.

— Кто дал тебе право распоряжаться моим подарком и решать кто на нем будет ездить?

Кровь бросилась в лицо юной графини и ошпарила щеки жарким румянцем. Витор, хоть и был не трусливой породы, невольно отступил перед разгневанной хозяйкой.

— Разве я не говорила, чтобы ты к нему никого не подпускал? Кто ты такой, что посмел ослушаться моего приказа? — Иса взглядом обшаривала стены в поисках кнута, чтобы немедленно наказать наглого раба сразу за все, но на глаза ничего не попадалось. Зато графиня заметила мажордома, разыскивающего ее, чтобы справиться к какому часу готовить обед. — Фуртадо, ты то мне и нужен! — воскликнула она.

— К вашим услугам, сеньорита Исабель, — учтиво поклонился он. — Какие будут распоряжения?

— Вот его, — Иса ткнула ухоженным пальцем в отступившего в тень Витора. — Связать, вывести во двор и высечь на глазах у всех. В назидание тем, кто полагает, что мои приказы можно не исполнять!

— Сеньорита, могу я узнать, в чем он провинился? — поинтересовался Фуртадо, ошибочно полагая, что юная госпожа нуждается в наставлениях, и только подливая масла в огонь.

— С каких пор моего слова недостаточно, чтобы его исполнять? Хочешь занять его место? Может, это тебя надо высечь, раз слуги и рабы не исполняют приказы? — теперь Иса наступала уже на Фуртадо, растерявшего под гневным взглядом и угрозами госпожи все свое достоинство.

— Пойдем, парень, — повернулся он к Витору, до конца не верящему, что нежная и хрупкая с виду девушка, хоть взбалмошная и капризная, способна высечь человека.

Но уже подоспели остальные слуги и, взяв под руки, повели его на двор.

Фуртадо медлил, оглядывался на госпожу, не решаясь привести в исполнение ее приказ — граф де Сильва не жаловал телесные наказания в своем доме, и с тех самых пор, как Фуртадо приехал на Новую Землю, хлыст ни разу не опустился на спину слуги.

— Чего ты ждешь? — Исабель сжала кулаки и притопнула от злости.

Если даже дома в отсутствие отца не может заставить слуг повиноваться, то какой же хозяйкой проявит себя в доме герцога?

— Промедлишь еще хотя бы минуту, и тебя высекут вместе с этим невольником, — взвизгнула Иса. — Я сама высеку вас обоих! — и направилась к конюшне, но свист рассекаемого воздуха заставил ее остановиться и обернуться.

А когда хлыст с жутким звуком опустился на плечи Витора, обвил, оставляя темный след, Иса невольно закрыла глаза ладонями, но вспомнив, что она графиня, а в скором будущем герцогиня, отняла руки от лица и гордо распрямилась.

Ослепленная злостью на раба, брата и требуя немедленной расправы, она и не подозревала насколько ужаснет устроенная ею же экзекуция.

Иса до боли кусала раскрасневшиеся губы, чтобы сдержать вскрик, рвущийся из груди, каждый раз, как плеть, теперь уже с влажным чмоканьем опускалась на еще утром бывшую белой, а сейчас пропитавшуюся кровью рубаху, но не могла отвести взгляд от зачаровывающей своей безжалостностью картины.

Не в силах стоять, Витор упал на колени, когда леденящий звук, с которым хлыст рассекал воздух, перебил перестук копыт.

Слуги расступились и сквозь их кольцо на жеребце Исы неторопливо проехал Жуан.

Иса едва сдерживалась от негодования — это изнеженное ничтожество, бесхребетный слизняк, мало того, что посмел взять ее коня, так еще собирается диктовать как вести дом и в присутствии челяди объявляет себя главой дома. Кто же после этого будет ее слушаться?

Но, не желая делатьслуг свидетелями ссоры господ, ласково улыбнулась брату, отчего несчастного пробил озноб.

— Жуан, похоже утренняя прогулка пошла вам на пользу? — мгновенно превратившись из грозной хозяйки в заботливую сестру, поинтересовалась она. — Достаточно ли резвый конь? Не утомил ли он вас?

Хоть и дрожа от страха перед сестрой, Жуан степенно шел к дому и важно качал головой.

— Нет, недостаточно резвый, — я хотел поупражняться в верховой езде, но эта кляча еле плелась, поэтому я так быстро вернулся, — Жуан постарался незаметно отереть блестевший от пота лоб. — Наверное, потому что он такой медлительный, его и подарили девчонке. Когда папенька вернется, попрошу купить мне самого быстрого жеребца.

Иса с трудом удержалась, чтобы не отвесить братцу хорошую затрещину, но слуги все еще перешептывались и провожали их испуганным взглядами.

— Вы наверное проголодались после прогулки? — продолжала нежно ворковать Иса. — Я велела приготовить для вас сытный завтрак.

— Я скажу папеньке, что ты была хорошей сестрой, — важно кивнул Жуан, вечно ущемляемая гордыня которого с алчной жадностью впитывала показную заботу Исы и помогла увериться, что власть графа де Сильва полностью перешла в его руки.

— Буду весьма признательна вам, брат, — кротко ответила Иса, кивком показывая служанке, что может подавать на стол. — Пожалуйста, сделайте мне приятное, поешьте, я сама выбирала блюда, — злости и жажды мести Исы хватило даже на то, чтобы присесть перед заморышем в почтительном поклоне, почти как перед отцом, что еще больше возвысило Жуана в собственных глазах.

— Только, если ты составишь мне компанию, сестра, — он старательно подражал словам и тону отца, но бегающий взгляд и дрожащий голос сводили на нет все усилия.

— Конечно, — мило улыбнувшись, Иса опустилась на стул по левую руку от брат, занявшего место отца.

Она только сверкнула глазами, но тут же потупилась в тарелку. Наблюдая исподтишка, как брат со степенным жеманством, нелепо подражая отцу и стараясь скрыть жадный аппетит, поглощает вкуснейшие, но вредные для него блюда, Иса мыслями вернулась к рабу, высеченному вкровь по ее воле.

Зоркий глаз графини не упустит ни малейшего проступка, поэтому, едва она скрылась в большом доме, все поторопились вернуться к своим делам, оставив истерзанного конюха на солнцепеке.

И Витора не было сил, чтобы даже подняться на колени, и он продолжал лежать в том же положении, как упал после очередного удара, пронзившего болью рассеченную плоть.

Нос забило пылью, сочащаяся кровь густела и постепенно засыхала, стягивая кожу и приклеивая к ранам лохмотья, некогда бывшие рубахой.

Даже злость на капризную и избалованную девчонку, поселившаяся в сердце с первым ударом кнута, отступила под накатывающей волнами и отупляющей болью. Хотелось закрыть глаза и перестать чувствовать, но беспамятство не приходило.

Он слышал ленивое жужжание мух, почти неосязаемый ветерок от их крылышек, то, как перебирали крохотными лапками, подбираясь ближе к ранам, но не было сил даже отогнать их. Любое движение, даже дыхание причиняло боль.

— Ты что здесь лежишь на самом зное?

Сквозь сплошную боль прорвался торопливый шепот. Чья-то тень заслонила ослепительно-белый диск солнца. Мокрая тряпица коснулась иссохших и потрескавшихся губ, и Витор сразу же вцепился в нее зубами, жадно вытягивая влагу.

— Давай, поднимайся, — тонкие руки с шершавыми пальцами подхватили его под мышки. — Что разлегся! Мне тебя не унести, поднимайся.

Исхлестанная шея не поворачивалась, и Витор скосил глаза — Дипали пыталась его поднять, при этом склонилась так, что палла сари едва не соскальзывала с плеча.

— Пойдем-пойдем, а то солнце тебя высушит, — она змеей подлезла под его руку, но поднять сил не хватало.

Витор попытался встать, но ноги дрожали и держали плохо. Хоть он и старался облегчить старания Дипали, но, все равно, девчонка почти несла его на себе до самой конюшни, где и уронила на ворох соломы.

— Спасибо, — прохрипел Витор.

А Дипали, ненадолго исчезнув, тут же вернулась и поднесла к губам глиняную пиалу.

Вода слабо отдавала тиной, но Витор не обращал внимания. Захлебываясь и кашляя, он пил жадными глотками, словно боялся, что пиала исчезнет.

— Ты весь в крови. Тебя надо вымыть, — обеспокоенно заметила Дипали, отгоняя от Витора рой мух.

Она попыталась стянуть с него рубаху, и Витор не смог сдержать стона, когда засохшие лохмотья оторвались, открывая сочащиеся раны.

— Тише-тише, — приговаривала Дипали. Тепрь она уже не отдирала а отмачивала изодранные лохмотья, и Витору было не так больно. — Вот почти и все, — она удовлетворенно осмотрела дело своих руки и прикусила губу.

Иссеченная кожа Витора выглядела не намного лучше изодранной рубахи. Шея, спина и плечи — все было покрыто вздувшимися багровыми рубцами с неровными рваными краями, а там, где они пересекались, кожа, казалось, вот-вот отпадет.

— Потерпи, — прошептала Дипали, осторожно промывая раны, и Витор стиснул зубы, сдерживая рвущийся из груди стон. Если гордячка где-то неподалеку и наслаждается его мучениями, то он не издаст ни звука и не доставит удовольствия испорченной девчонке.

Сейчас же, хоть и не признавалась себе, но больше всего она хотела вернуться в конюшню и узнать как чувствует себя Витор, ни звука не проронивший во время экзекуции, испугавшей саму Ису.

А Жуан, получив наконец доступ к запретным яствам, никак не мог закончить, удерживая сестру за столом. За что безвольный обжора тоже должен будет поплатиться.

Дожидаясь, пока прекратится чавканье и от нечего делать, Иса обдумывала различные варианты наказания прожорливого червяка, которого подсунули вместо ее брата. Каждая новая идея была страшнее предыдущей, но все равно казалась юной графине недостаточно изощренной.

Наконец, Жуан закончил с обедом и вытер рот рукавом, заставив Ису содрогнуться.

— Спасибо тебе, сестра, — важно изрек он. — Давно я так вкусно не ел. Твои заботы весьма скрашивают мою тоску по отцу. А сейчас мне надо отдохнуть, — осоловело моргая, он поднялся из-за стола и погладил отяжелевший живот.

— Конечно, — улыбнулась Иса и, брезгливо морщась, поцеловала брата в щеку. — А я прослежу, чтобы тебе никто не помешал, и распоряжусь по поводу ужина, — она только этого и ждала, чтобы наконец выскочить и-за стола.

— Из тебя получится очень хорошая супруга, — стараясь сохранить достоинство и не показывать, что веки уже слипаются, милостиво проговорил Жуан и поплелся к себе.

А у Исы непроизвольно дернулась пухлая губа и придала красивому юному лицу гримасу отвращения, но Жуан этого уже не увидел.

Едва худосточная спина брата скрылась за дверями столовой, Исабель, зная, где в это время можно найти Пурниму, побежала на кухню.

Увидев хозяйку, служанка вздрогнула и побледнела, но графине было не до того, чтобы размениваться на ленивую девчонку.

— Хватит прохлаждаться, — властно заявила она. — Думаете, если граф уехал, на вас не найдется управы?

Все притихли, ожидая, что прикажет взбалмошная девица.

— Ты, — Иса ткнула тонким пальцем в Пурниму, — отправляйся в сад и…

Дальше графиня говорила, вплотную приблизившись к служанке. Как ни вытягивали кухарки шеи, так и не расслышали, чего желает юная госпожа от посеревшей от страха девушки.

— Теперь твоя очередь, — закончив с Пурнимой, Иса повернулась к хлопочущей у плиты Аниме. — Я знаю, что эта бездельница Дуда корчит из себя госпожу и, пользуясь отсутствием папеньки, предается греху лени в своей комнате, но сейчас у меня нет времени с ней разбираться. Брат сегодня плотно пообедал и скоро проснется с коликами. Дай ему вина с перцем.

На удивление служанки Иса ответила высокомерным взглядом.

— Он мой брат, и я лучше знаю, что ему полезно. А сейчас дай мне миску с водой, чистое полотнище и мед. Да поживее! — не отличаясь излишком терпения, она все-таки не сдержалась и прикрикнула на растерявшуюся служанку.

Получив все требуемое, Иса взметнула юбками и ко всеобщему облегчению исчезла из кухни.

Он должен быть где-то здесь. Наверняка, завалился на соломенную подстилку и скрипит зубами, стараясь перетерпеть боль.

А если потерял сознание?

Крепче стиснув завернутый в полотнище кувшин с медом, Иса осторожно углубилась в душную темноту, легко скользя узкими ступнями по рассыпанной соломе.

Всхрапнули и забеспокоились пони. Иса вздрогнула от неожиданности и едва не уронила свою ношу.

— Потерпи, луна моя. Еще немного осталось.

Услышала она приглушенный шепот и пошла на голос.

В дальнем углу, где темноту еле рассеивал проникающий сквозь щель в крыше желтый луч света, прямо на голых досках лежал Витор, а над ним хлопотала какая-то костлявая и неряшливая девчонка.

Широкая спина, там, где ее не расчертили багровые полосы, блестела не то от пота, не то от воды, которой обтирали ее смуглые руки служанки.

— Ты еще кто такая и как посмела притронуться к моему рабу? — воскликнула Иса, рассматривая остроскулое лицо девчонки, мокрое сари, прилипшее к смуглой коже и обрисовавшее угловатую фигурку.

Услышав грозный голос госпожи, Дипали испуганно отшатнулась. Зажмурилась, заслонившись огрубевшей рукой от замахнувшейся мокрой тряпицей графини.

— Убирайся отсюда и не смей больше к нему приближаться, если не хочешь, чтобы я прогнала тебя из дома.

Мокрая тряпка, которой Дипали только что протирала раны Витора, звонко шлепнула по лицу.

— Убирайся, я сказала! — шлепки сыпались один за другим на скорчившуюся служанку.

Забившись в ближайший угол, она прикрыла голову руками, стараясь защититься от гнева хозяйки, и мечтала только о том, чтобы сбежать.

— Прекратите, — хрипло донеслось из темноты.

Иса обернулась, и град ударов на миг прекратился. Черные глаза, восхищавшие всех бархатной кротостью сверкнули свирепым огнем, а Дипали, воспользовавшись тем, что графиня отвлеклась, мышью выскользнула на улицу.

— Ты заступаешься за нее? Хочешь, чтобы с обоих шкуру спустила?

— А что ты мне еще можешь сделать? — Витор тяжело приподнялся и скривился от полоснувшей спину боли. — Убить? Поверь, я не дорожу жизнью раба. На что ты способна, уже показала, и если Дипали не дурочка, то давно уже убежала, и ты ее не поймаешь. Тешь свой дурной нрав сколько влезет. Хуже, чем неволя, ты уже ничего не сможешь мне сделать, а добра от тебя ждать, надо ума лишиться.

Теперь настала очередь Исы оторопеть от дерзости, которую позволила себе ее же собственность.

Так же легко, как вспыхнул, гнев утих, и она вспомнила зачем пришла.

— Говоришь, что только лишившиеся ума могут ждать от меня добра? Тогда считай, что уже лишился его. Более милосердной девушки ты не найдешь, даже если всю жизнь будешь искать. Ты ведь не знаешь, что несколько раз в неделю я навещаю больницы с больными и убогими. И сейчас пришла смазать твои раны.

Хвастаясь, она присела около Витора и, окунув палец в мед, принялась смазывать его раны.

Оставленные плеткой влажные и горячие углубления чем-то притягивали, и тонкие пальцы все чаще оказывались в них, будто стараясь донести целебную сладость до самых глубин, и неизменно вызывали у Витора то тихий, то более громкий стон.

А Иса словно ничего не замечала, продолжала со все возрастающей силой надавливать на раны.

Полные губы приоткрылись, а высокая грудь вздымалась от прерывистого дыхания.

Прикосновения к влажной разгоряченной плоти очень напоминали вчерашнюю ночь, когда распаленная Иса пыталась удовлетворить запросы юного тела, и терпкий запах мужского тела — от всего этого благородная кровь юной графини вскипала, а тугой узел болезненно стягивал живот цвета алебастра.

Голова слегка закружилась, и Иса склонилась над Витором, прижавшись упругой грудью к его обнаженной спине. Аристократические пальцы все сильнее впивались в израненную кожу, а жаркое дыхание обдавало ароматом жасмина.

Иса пьянела от ощущения безграничной власти над жизнью и судьбой сильного мужчины едва ли не больше, чем от прикосновений к крепкому телу, и, забыв обо всем, она льнула к нему мартовской кошкой.

Уже не только пальцы графини были перепачканы медом, и округлая грудь поблескивала сладким глянцем, а полные губы прихватывали смуглую мочку.

От искушения и соблазна отступила даже боль в ранах, а разум затуманился. Исчезли невольник и хозяйка, остались только мужчина и женщина, желающие одного и того же.

Кровь неслась по венам рваными точками и стучала в ушах, отвлекая от всего незначительного, например, горящих огнем борозд.

Извернувшись, Витор приподнялся и подмял под себя стройное податливое тело.

Юбки взметнулись, когда Иса обхватила Витора ногами, а, получив доступ, огрубевшие пальцы беспрепятственно скользили по шелковисто-гладкому бедру, приподнимая, чтобы теснее прижаться к призывно ерзающей девчонке.

Их дыхание смешалось.

Витор языком раздвинул полные губы и с упоением ощутил прохладную сладость рта Исы, одновременно распутывая пояс шаровар.

Ненужный кусок ткани улетел в пыльную темноту. Получив долгожданную свободу, Витор еще выше поднял стройное бедро госпожи и коснулся ее, разгоряченной и трепещущей.

— М-м-м, — простонала Иса и, изогнувшись, подалась ему навстречу в стремлении утолить разрастающийся голод.

По рукам Витора уже не повелительно, а просяще скользили пальцы податливой любовницы, а совсем не властной госпожи.

Желание захлестывало. Витор не понимал правильно он поступает или нет, и какое наказание за этим последует.

Удерживая опалово мерцающие в полумраке бедра, он качнулся, пытаясь протиснуться между упругих и горячих стенок.

Острые ногти больнее впились в кожу, побуждая действовать смелее.

Витор немного отстранился, вызвав у Исы недовольный стон, и, уже не осторожничая, толкнулся сильнее.

Громкий вскрик Исы стал полной неожиданностью, и Витор поспешил заглушить его, накрыв приоткрытый рот глубоким поцелуем

Не замедлив воспользоваться этим, Иса больно прикусила его за губу и, изогнувшись, подалась навстречу.

— Ты моя игрушка и должен выполнять все мои желания, — томно прошептала она, когда, переводя дыхание, прервала поцелуй. — Давай же, — и сильнее вжалась в него, а Витор наоборот отпрянул, словно на плечи снова со свистом опустилась плеть.

Мерзавка, снова решила с ним поиграть!

Витор хотел отстраниться, но скрещенные за его спиной стройные ноги оказались неожиданно сильными.

— Я еще с тобой не закончила, — Иса улыбнулась и кончиком языка облизнула припухшие от поцелуев губы, а в глазах стояла непроглядная бархатная тьма.

Теперь госпожа уже сама насаживалась на раба, заполняя им себя настолько, насколько могла, но и этого ей было мало.

Высвободив из узкого корсажа грудь, она ласкала и дразнила пальцами мгновенно напрягшийся розовый сосок.

— Услужи своей госпоже, — Иса снова выгнулась, вжимаясь в оторопевшего Витора и толкая его бедрами.

Высокая белая шея, соблазнительно-округлая грудь с вызывающе торчащими раскрасневшимися сосками и обжигающая узость — кто может устоять?

С глухим стоном, Витор почти вышел, а потом резко толкнулся так, что Иса захлебнулась стоном удовольствия. Он обхватил губами дерзкий сосок, и тот час же почувствовал, как Иса сжала и дернула его за волосы.

Эдуарда не питала иллюзий в отношении своей подопечной и нисколько не сомневалась в виновнике столь ужасного грехопадения. Не обращая внимания на скатившегося с Исы раба, распекала потерявшую стыд госпожу.

— Как же вам не совестно? Вам — графине де Сильва, невесте герцога Альбукерке?! — она схватила Ису за руку, одним рывком подняла на ноги, и, оправляя платье, даже не заметила, что воспитанница испепеляет ее свирепым взглядом. — Какой стыд! Какой стыд! — продолжала причитать Дуда. — Как же ваш папенька теперь посмотрит в глаза герцогу?

До Витора только сейчас дошло что же он натворил — обесчестил благородную девушку, просватанную за еще более благородного господина. На то, что девушка и сама была не против, никто не обратит внимание. Самое большее, что ей сделают — это отправят в монастырь на пару лет, а потом пристроят замуж за какого-нибудь простофилю, а вот для самого Витора, скорее всего, дело поркой не ограничится.

Дьяволица будто создана на его погибель и с ужасающим упрямством идет к своей цели.

Да и он тоже хорош. Не мог удержать штаны перед смазливой девчонкой. И чем он тогда лучше аристократишек, испугавших Анхелику?

— Надо поскорее написать графу о вашем поведении, чтобы он успел расторгнуть договоренность и избежать позора, — продолжала причитать Дуда, а Иса только прикусывала губы, размышляя, как бы заставить замолчать не в меру разговорившуюся няньку.

— Не забудь перебинтовать раны, иначе сгоришь от лихорадки, — свысока бросила она Витору и позволила увезти себя из конюшни.

— С грязным конюхом, на конюшне, вам должно быть стыдно, сеньорита, — шагая по ухоженной дорожке, пеняла Дуда.

— Ты зачем заявилась? — тоном, совсем не сочетающимся с образом благовоспитанной девушки, который Иса старательно удерживала перед посторонними, оборвала она стенания Эдуарды.

— Молодому сеньору совсем худо, — ответила нянька, чем вызвала у госпожи обманчиво очаровательную улыбку.

— Что с ним? — Иса все-таки сделала вид, что обеспокоена.

— Он страшно мучается болями в животе, — тонкие и бледные губы Эдуарды подрагивали от страха и беспокойства. Подумать только, лишь раз граф де Сильва покинул дом, оставив на Дуду обоих своих детей, и, пожалуйста, дочка спуталась с конюхом, а маленький граф едва не при смерти. — Боюсь, как бы не отправился к маменьке.

Иса благодушно выслушивала сетования няньки из-за страданий Жуана, но едва Дуда упомянула мать, нахмурилась, а уголок пухлых губ раздраженно дернулся.

— Он всего лишь набил брюхо всем, что нельзя, — резко ответила юная госпожа. — Неужели сама не могла справиться? За что тебя только папенька держит? Моя бы воля, вышвырнула бы тебя из дома, — подхватив помятые юбки, она поспешила на кухню, чтобы сделать жизнь брата совсем невыносимой, а Дуда втайне перекрестилась, чтобы исчадие ада поскорее отдали замуж.

Скривившись оттого, что ею помыкают как простой служанкой, да еще и отправляют на поиски грязной дикарки, Дуда все-таки пошла за горничной госпожи.

— Быстрее, — едва Эдуарда вышла, Иса сразу же набросилась на Аниму. — Приготовь графу успокаивающий настой и добавь сонных капель. Пошевеливайся! — прикрикнула на испуганно замершую кухарку. — Брату надо как следует отдохнуть и набраться сил, — и, стоя за спиной, зорко наблюдала, чтобы служанка не ослушалась.

Анима управилась намного быстрее, чем рассчитывала Иса. Она уже не стала дожидаться няньку, а, прихватив настойку, лично отправилась в комнату брата.

Едва различимый на широкой кровати Жуан лежал скорчившись и тихонько поскуливая как побитый щенок.

— Неужели это сам Жуан де Сильва? Наследник графов де Сильва? — Иса поставила настойку на кованный столик, подошла к зашторенному окну и раздернула плотные бархатные портьеры.

Получив свободу, жаркие солнечные лучи ворвались в комнату и залили кровать больного ослепительным светом, нещадно высветив дорогое, но влажное и измятое белье, бисеринки пота на бледном лбу Жуана и сальные, слипшиеся в сосульки волосы.

— Закрой! Закрой сейчас же, — с несвойственной больному силой и пронзительностью завизжал Жуан и прикрыл глаза рукой. — У меня голова вот-вот взорвется! А от жары разболится еще сильнее!

— У тебя здесь воняет хуже, чем на конюшне, — не потрудившись выполнить просьбу брата, Иса подошла к кровати и осторожно присела на самый краешек. При этом лицо графини выражало такую брезгливость, будто ее заставили сесть на край отхожей ямы.

— Кому знать, как не тебе, — захихикал Жуан. — Ты же только что оттуда, — он выразительно взглянул на помятое платье сестры. — Уже задрала юбку перед тем грязным конюхом? Думаю, герцог Альбукерке очень удивится в первую брачную ночь. Он же не знает, что берет в жены не графиню, а шлюху. Боюсь, что папенька не переживет такого позора, — мальчишка притворно покачал головой. Он был так рад случаю поддеть более сильную и здоровую сестру, что показалось дурнота и головная боль отступили.

— Ах ты, лягушачье отродье! — воскликнула Иса, вцепилась в тонкие и ломкие волосы брата и откинула его голову, собираясь влить в рот настой с сонными каплями, но встретила отчаянное сопротивление.

— Спасите! Помогите! Она меня отравит! — не хуже поросенка визжал Жуан и брыкался с несвойственной силой.

— Нет, ты это выпьешь! — стараясь удержать извивающегося брата, Иса не выпускала его волосы, отчего Жуан верещал еще пронзительнее.

— Что здесь происходит? — на визг подопечного прибежала Дуда, а позади нее, будто приклеенная, следовала Пурнима.

— Дуда! — увидев няньку, Жуан постарался придать голосу повелительные нотки, но сорвался на жалобный скулеж. — Спаси меня от этой чертовки! Она хочет меня отравить, чтобы не рассказал папеньке о ее проделках на конюшне. — А-а-а-а! — завертелся волчком, когда сестра особенно сильно дернула за волосы и сразу же отпустила.

— У него жар. Он бредит, разве не видишь? — Иса повернулась к Эдуарде и Пурниме. — Бедный мой брат, — погладила оторопевшего Жуана по влажным волосам. — Выпей, это тебе поможет, и ты поспишь.

Пока мальчишка удивленно хлопал ресницами, Иса ухитрилась влить настой в безвольно приоткрытый рот.

— Что ты так смотришь? — сделав то, что хотела, Исабель превратилась в прежнюю надменную госпожу. — Правда думаешь, что я решила отравить собственного брата? Это же великий грех.

«Сам преставится», — под нос себе пробормотала она. — «А я немного помогу».

— Спи-спи, — удобнее устроившись на неопрятной постели, она гладила брата по голове и смотрела, как постепенно он проваливается в сон.

— Мой долг известить графа де Сильва обо всем, что происходит в его отсутствие, — строго сказала Дуда.

— Как посчитаешь нужным, — кротко ответила Иса, не отводя взгляда от брата.

Но едва нянька вышла, она соскочила с кровати и подманила Пурниму.

Не зная, чего бояться больше — повиноваться непредсказуемой госпоже или вызвать недовольство ослушанием, служанка неуверенно приблизилась.

— Сейчас ты пойдешь в сад, наберешь… — давая указание, Иса почти коснулась уха Пурнимы, и несчастная задрожала еще сильнее. — … потом принесешь сюда. Я буду ждать тебя здесь, — закончив, графиня отстранилась, и Пурнима облегченно выдохнула.

По крайней мере ей пока ничего не грозит.

Слишком непоседливая, чтобы оставаться на одном месте, она прогуливалась по комнате, выглядывала в окно, с удовольствием наблюдая, как суетится челядь, и время от времени бросала полные презрения взгляды на смятую кровать.

— Спите, граф де Сильва, а когда проснетесь, вас ждет сюрприз, — пробормотала она, высовываясь из окна и стараясь разглядеть служанку.

Какая-то девчонка выскользнула из кухни с накрытой тряпицей корзинкой, пугливо осмотрелась и прошмыгнула в конюшню.

Что она там собралась делать?

Ждать стало совсем невтерпеж, а Пурнима все не показывалась.

— Ну дождешься ты у меня, — процедила Иса сквозь зубы.

Наконец, служанка появилась — оглядываясь, будто вор, она кралась к господскому дому. От нетерпения Исабель стала ходить еще быстрее, а когда Пурнима осторожно просунула в щелку круглое лицо, резко развернулась.

— Что так долго копаешься? — гневно прошипела госпожа.

— Собрать надо было, — прошептала несчастная служанка и чуть не плача подняла уголок свернутого конца сари.

На тонкой ткани лениво шевелились свившиеся в клубок дымно-серые бархатистые тела. Время от времени они попадали под пробивающийся между портьерами солнечный луч, и тогда на телах вспыхивали искры, словно крохотные черные бриллианты.

— Фу, гадость, — передернулась Иса.

В этот раз служанка была полностью согласна с госпожой. Ее воля — выбросила бы отвратительную ношу и никогда больше не брала в руки, но у графини были другие планы.

— А сейчас положи их в кровать молодого графа, а то он слишком задирает свой бледный нос.

Пурнима испуганно посмотрела на Исабель, но встретила твердый взгляд и решительно сжатые губы.

— Ослушаться меня вздумала?

— А если они укусят графа? — едва живая, пролепетала Пурнима.

Почувствовав свободу, бородавчатые змеи начали расползаться, и служанка поспешно собирала их обратно в сари.

— Ты же сказала, что они неядовитые, — подозрительно посмотрела на нее Иса.

Пурнима не очень уверенно кивнула. Недолюбливая змей, она попросила собрать их одного из слуг.

— Ну а если и укусит, значит на то Божья воля, — притворно вздохнула Исабель и покосилась на спящего брата.

Хотела ли она, чтобы он умер? Всем сердцем. Наконец-то избавиться от слабого и вечно хнычущего напоминания о смерти матери, которое к тому же отвлекает на себя внимание дорогого папеньки.

— Живее, — притопнула на медлящую служанку, и Пурниме ничего не осталось, как осторожно положить на кровать спутанный клубок тел.

С едва слышным шорохом змеи поползли по кровати и вскоре почти все пригрелись рядом с человеческим телом.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно прошептала Иса и вышла из комнаты брата.

Босые ноги поднимали облачка пыли, сари трепетало и обрисовывала худощавую фигурку, длинная коса растрепалась и танцевала по узкой спине.

Она прошмыгнула на кухню, стащила с прикрытого тряпицей блюда несколько лепешек, выложила на середину чатни и завернула в уголок сари, прихватила кувшинчик молока и, пока не заметили, высочила на улицу.

Солнце уже клонилось к горизонту, и в его косых лучах, пронизывающих тонкую ткань и покрывающих смуглые худые руки золотистым глянцем, Дипали юркнула в приоткрытую дверь конюшни.

Осторожно ступая, чтобы не потревожить животных, добралась до закутка, где, распластавшись на соломе после ухода Исы, дремал Витор. Опустилась на колени и потрясла его за плечо.

— Эй, вставай. Ты живой? Эй, — горячо шептала она в темноте.

Конюх дернулся и застонал, когда воспаленная кожа натянулась.

— Дипали? — проморгавшись, хрипло спросил он. — Ты что здесь делаешь?

— К тебе пришла. Вот, — она положила завернутый угол сари у ног Витора и сама пристроилась рядом, — поесть тебе принесла.

Дипали отломила кусок лепешки, прихватила ею чатни и протянула Витору, прижавшись всем телом.

От полоснувшей спину боли Витор дернулся и скрипнул зубами.

— Попробуй, это вкусно, — ластясь к нему кошкой, уговаривала Дипали. Она поднесла завернутое в лепешку чатни к самым губам Витора и потерлась о него грудью, едва прикрытой тонкой тканью. — Или после госпожи я для тебя недостаточно хороша? — жарко шептала на ухо. — Недостаточно чистенькая и не так приятно пахну? С ней ты не был таким недотрогой, — воспользовавшись замешательством, она проворно засунула лепешку Витору в рот и дольше, чем было необходимо, задержала пальцы на его губах, чуть надавливая, чтобы в полной мере ощутить их упругую мягкость.

— Дипали, не надо. Я плохо себя чувствую.

— С госпожой ты не был таким капризным, — обиженно возразила Дипали и, не желая больше пререкаться, подхватила сари и уселась на Витора как на лошадь. — Поверь, со мной будет не хуже, — зарывшись в его волосы смуглыми пальцами, она плотнее устроилась на его бедрах.

Витора опалило нетерпеливым жаром юного тела. Все отступило — усталость, боль — остались только рваные толчки пульса и желание, завладевшее всем его существом.

Адреналин кипел в крови и туманил голову. С глухим стоном Витор впился в смуглые, пахнущие молоком губы, а Дипали возилась с завязками штанов, торопясь освободить его от последней помехи.

Легкие и проворные пальцы, порхающие по его бедрам, еще больше распалили Витора и, едва дождавшись, пока девчонка закончит, повалил ее на солому.

Дипали не командовала, не приказывала, покорно позволяла мужчине делать с собой что угодно и тихо постанывала в ответ на более сильный и глубокий толчок. Она откровенно любовалась им, гладила руки, плечи, целовала пальцы, врачуя его уязвленное Исой эго.

— Ты такой сильный, — бархатистый взгляд черных глаз был наполнен восхищением и благодарностью. — Мне еще ни с кем не было так хорошо, — Дипали раскрылась, сильнее подалась навстречу и прикрыла глаза.

Витор задрожал в предчувствии финала, сжал худые бедра, завороженно наблюдая, как в такт сильным толчкам колыхается смуглая грудь с небольшими напряженными сосками.

Хриплое дыхание срывалось с губ.

Толчок.

Еще один.

Он запрокинул голову, а горле уже клекотал вскрик удовлетворения и освобождения, когда на истерзанную спину снова опустился кнут.

Долетающий от пруда едва ощутимый и все-таки освежающий ветерок гладил упавшие на шею мягкие завитки, заигрывал с кружевными оборками платья. Пытаясь отвлечь, катал по столу свитки пергамента, но графиня сразу же пресекла баловство и придавила послания тяжелым пресс-папье в виде цветка лотоса из инкрустированной жемчугом слоновой кости.

Она вписала очередную цифру на странницу толстой книги в массивном кожаном переплете, отложила перо и встала, разминая уставшую от хозяйственного бремени шею.

Отцовский буфет — вот что было ее целью

Приоткрыв дверцу красного дерева, Исабель взяла бутыль и плеснула вино в серебряный кубок, наблюдая, как рубиновая пелена омывает металлические стенки.

Пригубила — глубокий терпкий вкус растекся по языку и раскрылся оттенками прогретого солнцем родины сладкого винограда, горечи дубовой бочки и крепкого, рвущего паруса ветра.

Недолго думая, она прихватила всю бутыль и вернулась за стол.

Потягивая рубиновый напиток и лакомясь орешками, снова принялась за переписывание доходов и расходов из свитков в книгу.

Обманчиво-кроткий и ласковый взгляд то и дело возвращался к шкатулке из вишневого дерева с искусной резьбой и эмалевыми вставками. Там граф де Сильва хранил привезенный из Европы редкий и дорогой табак, а также дубовую трубку.

Они притягивали Исабель таинственностью происхождения, ведь табак привезли из далекой и незнакомой страны, да и трубка у графа появилась не очень давно, но при отце не осмеливалась проявить интерес к неодобряемому церковью занятию, а только старательно морщила точеный носик.

Затаив дыхание, Иса приоткрыла крышку, и в нос сразу ударил густой аромат табака. Иса отшатнулась, но через мгновение снова заглянула в шкатулку. Рядом с массивной трубкой стояла еще одна небольшая коробочка слоновой кости.

— Пурнима! — громко крикнула Исабель.

Дежурящая за дверью служанка сразу же вбежала и замерла в ожидании распоряжений.

— Принеси огня, — велела Иса.

Откинувшись на мягкую, обитую травянисто-зеленым шелком спинку, она неторопливо набивала трубку.

— Госпожа!.. — не веря собственным глазам, наблюдала за ней Пурнима и даже прикрыла рот смуглыми ладонями.

— Что? — вскинув изящную головку, Иса надменно посмотрела на служанку, и тонкая бровь раздраженно дернулась. — Я здесь хозяйка и делаю что хочу.

Строгая осанка, горделиво вскинутая голова и снисходительный взгляд не оставляли сомнений в том, что Иса законная хозяйка особняка.

Летящие брови сурово сошлись на переносице, и Пурниму словно сдуло ветром.

Вернулась она уже с зажженной лампадой, осторожно поставила на стол рядом с госпожой и наблюдала, как Исабель де Сильва примеривается разжечь трубку.

Прикурить от лампады все не получалось, Иса начала нервничать, но пронзительный вопль, донесшийся из спальни брата, заставил довольно улыбнуться и отложить трубку.

— Пойдем, посмотрим, что там случилось, — вздохнув, она встала и расправила платье.

Две девицы — знатная и простолюдинка — одна — подобрав пышные юбки, а вторая — подол сари, поспешили наверх.

Дверь в комнату юного графа была распахнута, а, видимо, вбежавшая Дуда вжалась в стену и казалась белее простыней, сейчас валяющихся на полу, сбитых и скомканных.

Граф де Сильва, только недавно важно и степенно отдававший приказы за обеденным столом, сейчас бился в истерическом припадке и жутко сипел, поскольку сорвал голос.

— Убери… убери их!

С трудом расслышала Исабель, замершая на пороге и в полном восторге наблюдающая за братом.

— Дуда, сними их с меня. Они меня укусили, я умру, — и снова закатывал жутко выпученные глаза с желтоватыми белками. — Это она. Эта дьяволица решила меня убить. Хочет, чтобы внимание папеньки принадлежало ей, — мышцы лица Жуана нервно дергались в отвратительных гримасах, и он едва мог говорить.

— Граф де Сильва, прекратите истерику, — раздался от порога холодный голос Исы. — Подобает ли так вести себя перед прислугой. Возьмите себя в руки.

— Это все ты! Ты-ы-ы, — с трудом приподнявшись на ложе, просипел Жуан и ткнул в сторону сестры трясущейся рукой. — Смерти моей хочешь.

— Полно говорить ерунду. Держите запертыми окна и двери, и никто к вам не заберется. Пурнима, живо убери змей, — повернулась она к служанке.

— А вы где были сеньорита Исабель? — увидев, что появился человек, способный избавить комнату от мерзких тварей, Дуда повернулась и обвиняюще уставилась на юную госпожу. Уж она-то не сомневалась кто виновник и зачинщик столь дурной шутки. Если уж гадкая девчонка способна опозорить ее при скоплении высокородных гостей, способна пасть так низко, что отдаться грязному рабу, то от нее можно ждать чего угодно, в том числе и покушения на собственного брата.

— Я работала в кабинете отца. Должен же кто-то заниматься делами. Разбираться со счетами с судов и складов, пока мой брат изволит отдыхать. Это же обязанность любой любящей сестры, — с безупречной прямой спиной и снисходительно склоненной головой, Иса говорила хоть и кротко, но в голосе отчетливо звучали неприкрытые снисхождение и презрение. — Почти с самого обеда и до тех пор, пока меня не прервал визг графа, — она склонилась в издевательски-почтительном поклоне. — А сейчас я пойду проведать больного, как и полагается девушке благородной фамилии. Это такое счастье помогать нуждающимся, утешать их в страданиях, облегчать боль… Впрочем, — еще один снисходительный взгляд на будто проглотившую кол няньку, — откуда тебе это знать. Ты же не принадлежишь к дворянскому роду, — и, довольная, что удалось еще один раз унизить чопорную наставницу, повернулась к служанке. — Пурнима, выброси эту гадость, — кивнула на завернутый в сари шевелящийся клубок змей, — затем сходи на кухню за едой для больного и пойдем, навестим его перед сном. — С вашего позволения, граф, — присела в поклоне перед Жуаном, на лицо которого уже вернулась обычная бледность. — С твоего позволения, Эдуарда, — удостоила и ее насмешливого поклона и покинула душную, пропахшую лечебными травами комнату.

Исабель спускалась не торопясь — бархатные туфли на высокой подошве требовали особой осторожности — поэтому, когда подошла к двери, ее уже нагнала Пурнима, с уставленным яствами подносом, на котором к тому же возвышался кувшинчик воды.

— Сеньорита, — по пути к конюшне робко подала голос Пурнима. — Как думаете, сеньорита Эдуарда напишет графу о том, что сегодня произошло?

— Тебе показалось, что она это сделает? — покосилась на нее Иса. Вопрос служанки только подтвердил подозрения, что нянька вполне способна наябедничать отцу на поведение дочери. Тем более, что Дуда уже этим угрожала. Пурнима пожала округлыми плечами. — Следи за ней. Если увидишь, что передает что-то слугам, забери и принеси мне. Поняла? — Пурнима кивнула, но Иса не увидела. — Поняла, я тебя спрашиваю? — она развернулась к девушке и в лунном свет сверкнули невероятно красивые и такие же лживые глаза.

— Поняла, — покорно прошептала служанка.

Девушки переступили порог конюшни и сразу очутились в терпкой духоте.

— Он был где-то здесь, — пробормотала Иса и уверенно шагнула в темноту, но увидев, что освещает слабый огонек лампады, невольно потянулась к висящему на перегородке кнуту.

— Успокой… тесь, графиня, — прозвучал над ухом знакомый голос.

Извернувшись в руках Витора, Иса фурией уставилась на него.

— Как ты посмел смотреть на грязных служанок? Ты моя собственность, мне решать, что и с кем ты будешь делать. Отпусти! — дернулась она. — Не смей касаться меня после этой грязнули, — Иса изо всех сил оттолкнула Витора, и ее взгляд упал на все еще прячущуюся в углу Дипали. — Как ты посмела, бесстыдница, коснуться того, что принадлежит мне? Дрянь! Будешь знать, как засматриваться на то, что принадлежит твоей госпоже!

Кнут снова взвился, Дипали прикрыла глаза от страха и втянула голову, но Витор перехватил его и выдернул рукоять из пальцев Исы.

— Госпожа, оставьте ее в покое.

— Жалеешь? — ядовитой змеей прошипела Иса. — А ты, — сверкнула глазами на служанку, — мужика захотелось, потаскуха? Пурнима! — обернувшись, крикнула горничной. — Иди сюда!

Страшась непредсказуемости госпожи, но зная, что непослушание еще более опасно, Пурнима приблизилась.

— Раздевайся, — приказала Иса, потом посмотрела на изумленно хлопающую ресницами Дипали. — И ты тоже. А ты смотри, — взяла за руку и отвела Витора от девушек, чтобы видел сразу обеих.

— Госпожа… — дрожа всем телом и до конца не веря, Пурнима просительно посмотрела на Ису, но встретила только холодный взгляд и тянущуюся за кнутом руку.

— Шевелись, — приготовившись наблюдать, Иса прислонилась с загородке. — И ты тоже. Живее!

Витор попробовал урезонить разгневанную графиню, но сурово сжатые губы пригвоздили его к той же загородке, на которую опиралась Иса.

— После меня ты возжелал служанку, — холодно заявила она. — Вот и смотри, как они ублажают друг друга.

Пурнима уже успела раздеться и стыдливо ежилась под презрительным взглядом хозяйки, а Дипали так и не решилась исполнить приказ.

— Раздень ее, — кивнув на прачку, приказала Иса. — Если будет сопротивляться, то я так отхожу ее кнутом, что от сари останутся только лохмотья.

Испугавшись угрозы, Дипали послушалась. Дрожа от страха и почти не дыша, она стягивала с себя ткань под заблестевшим взглядом Исы и испуганным Витора.

— Поскольку ты сразу исполнила мой приказ, — теперь, когда все было сделано по ее желанию, голос Исы растекался густым медом. — Тебе достанется самое приятное. Ложись на солому, а эта девчонка станет тебя ласкать.

В предвкушении Иса облизнула полные губы.

— Ты же хотел увидеть ее голой, — процедила Иса. — Смотри. Вот только прикасаться не смей. И к тебе никто не посмеет прикоснуться. А если кто-то окажется столь безумным, что ослушается меня, то уже не со служанкой будет развлекаться, а пойдет на потеху матросам с папочкиного корабля, — заявила она, нисколько не сомневаясь, что ни у кого не хватит духу пойти наперекор. — Что застыла? Приступай! Не видишь, Пурнима заждалась, — прикрикнула на мешкающую Дипали.

Не желая принимать в этом участие и понимая, что его слова не действуют на избалованную графиню, Витор развернулся и шагнул к выходу.

— Ты куда? Не смей уходить! — сразу же окликнула Иса.

— Я не хочу. Вы можете делать со мной что угодно, даже убить, но смотреть я не буду, — и Витор решительно вышел из душной конюшни, где, казалось, сама атмосфера была отравлена пороками и жестокостью графини, на свежий воздух. Чистый и прохладный, наполненный тонкими ароматами цветов.

Решительность и самоуправство Витора несколько удивили Ису. Еще ни у кого кроме глупышки Дуды не хватало смелости дать ей отпор, и никто не оставался после этого незнаказанным.

Все же Иса оставила его в покое. Силой вернуть не могла, а убивать было еще рано, но пообещала себе, что раб еще поплатится за свою наглость, а пока все ее внимание было приковано к двум девушкам на соломе. Уход Витора сделал неполным удовольствие от унижения грязной девчонки, но, кажется, Пурнима уже вошла во вкус, и Иса не могла отказать себе в подобном развлечении.

— Не заставляй себя ждать, — сладко пропела она, наблюдая за склонившейся над Пурнимой Дипали. — Поцелуйтесь, — сверкая глазами, хрипло прошептала Иса.

Смуглые губы соединились, темные волосы смешались, грудь коснулась груди, коричневый сосок мгновенно затвердел, когда движимая инстинктами Пурнима слегка его ущипнула.

— Оставь ее. Сегодня будут ублажать тебя, — остановила служанку Иса. — Просто расслабься, а ты, потаскушка, целуй ее грудь, да смотри, аккуратно. Представь, что слизываешь капли росы с лепестков цветка.

Дипали послушалась и припала к полной груди, а Пурнима прикрыла глаза и томно прогнулась в спине, принимая незнакомые, но приятные ласки.

Иса же наблюдала, как поблескивает влажная и раскрасневшаяся кожа, мелькает острый кончик языка, два юных тела — округлое и угловатое — прижимаются теснее, слушала тихие вздохи и жадное причмокивание, и на полных, капризных губах играла алчная улыбка.

Пальцы то сплетались, то впивались в мягкую плоть, губы скользили по губам. Совсем разомлев, Пурнима выгнулась, отстранилась от губ партнерши и уперлась ей в плечи, толкая вниз.

Дипали вскинула голову и уставилась на подругу хмельным, непонимающим взглядом.

— Подчиняйся, — как плеткой, хлестнул по ней холодный голос госпожи.

Дипали вздрогнула и, повинуясь рукам Пратимы, спустилась ниже.

Стоны, срывающиеся с губ служанки, становились громче и звучали бы музыкой в ушах Исы, если бы не одно «но» — Витор ушел, и не на кого было выплеснуть нарастающее возбуждение.

Иса терялась и не знала к какому варианту склониться: остановить служанок и лишить их запретного, и поэтому особенно желанного удовольствия, или же позволить им продолжить и, как изысканным вином, упиваться своей властью и их унижением.

Тем временем Дипали уже сама жадно стискивала пальцами полные бедра, сильнее вжималась в раскрасневшуюся плоть, тяжелое дыхание прерывалось стонами, а сама она извивалась и старалась задеть Пратиму темными напряженными сосками.

В такт тяжелому дыханию служанок вздымалась выглядывающая из глубокого декольте прелестно-округлая грудь госпожи, холеныепальцы стискивали тяжелые складки платья, острый язычок нервно облизывал приоткрытые пухлые губы, а глаза, потеряв бархатную мягкость, лихорадочно блестели в пыльном полумраке.

Иса переминалась с ноги на ногу, пытаясь избавиться от тянущей боли внизу живота. Каждое движение гибких, как дикие кошки, девушек отзывалось новым, еще более сильным спазмом. Иса невольно осмотрелась, пытаясь найти исчезнувшего Витора, но того будто след простыл. Женская похоть разливалась под стропилами конюшни тягучими, сладковатыми волнами.

Иса прикоснулась к белому, будто лотос лбу, отрела мелкие бисеринки испарины, и уже сделала шаг, чтобы присоединиться к свившимся будто две змеи девушкам, когда краем глаза заметила движение.

«Конюх!»

От предчувствия предстоящего удовольствия сладко заныло в груди, а между ног разливался влажный жар, но это была всего лишь Эдуарда, и она направлялась к строениям, где размещались слуги.

Иса нахмурилась. Появление наставницы на заднем дворе было тем страннее, что Дуда старалась лишний раз туда ступать, а сейчас шла сама.

Юная графиня с сожалением глянула на служанок — кажется, она пропускает все самое интересное, — но они, занятые друг другом, уже не обращали на нее внимания.

В больших, обманчиво-невинных глазах сверкнули победные огоньки. Иса и сама не понимала, почему стягивающий живот узел ослаб, а внутри приятным теплом растекалось удовлетворение, но мысль о том, что благодаря ей две невинные девушки познали прелесть однополой любви, разжигала в ней чувство превосходства, смешанное с торжествущим ликованием.

Сейчас же необходимо выяснить, что задумала Дуда.

Следуя за Дудой, Иса оказалась на заднем дворе, где у низкого столика на длинных топчанах, прячущихся в густой тени раскидистого дерева, за закусками и кувшинчиками кислого молока мужчины вели неспешные разговоры, а женщины, обслужив их, собрались на другой стороне двора яркой щебечущей стайкой.

Эдуарда замерла, не в силах сделать еще шаг и приблизиться к грязным дикарям, а Иса с беззвучностью тени шмыгнула за угол одной из хозяйственных построек.

— Эй! — Эдуарда наконец пересилила себя и махнула рукой, пытаясь привлечь внимание единственного из слуг, кого граф де Сильва, кроме нее конечно, привез с родины — Фуртадо, — но и он так загорел под беспощадным тропическим солнцем, что уже мало отличался от местных, и с такой же охотой ел местную, слишком острую для нежных желудков белого человека пищу, волочился за грязными распутницами, а когда хозяина не было дома, не брезговал и листьями бетеля*.

— Сеньорита Эдуарда, — слишком громко для трезвого, воскликнул Фуртадо, привлекая к вновьприбывшей внимание слуг. — Что привело вас сюда? Не боитесь испачкать туфельки?

Дуда посмотрела под ноги и скривилась — выплеснутая из кухни использованная вода давно впиталась в иссохшую землю, зато обрезки и огрызки валялись в избытке, уже начиная пованивать и привлекая рои мух. Сам же Фуртадо, в расстегнутой до пояса ливрее сидел с ногами на одном из топчанов, а туфли аккуратно стояли рядом на земле. Кто-то из собеседников, что-то сказал, на вязком, как остывшая овсянка, языке и все засмеялись. Громче и визгливей всех смеялись женщины. Они едва не падали от хохота на пыльную, лишенную какой-либо растительности землю.

Эдуарда не разобрала слов, но отчетливо поняла, что чернь смеется именно над ней, и разозлилась еще сильнее.

— У меня срочное письмо графу де Сильва, — выпрямившись и стараясь казаться более величественной, заявила она. — Подойди, чтобы смогла отдать, поскольку нога моя не ступит в это богомерзкое место.

Иса вся обратилась в слух, а слуги снова разразились громким смехом.

— И что же ты там пишешь, женщина?

Фуртадо с кряхтением спустил ноги с топчана, засунул их в туфли и отряхнул застрявшие в вышивке ливреи крошки.

— Это предназначено только для глаз графа. Он поручил мне сообщать обо всем, что происходит в доме, — надменно заявила Дуда.

— На графиню, небось, доносишь, — усмехнулся Фуртадо в черные усы. — И то верно, чертовка, а не девка. Намается с ней герцог. Сам не заметит, как на герб к крепостям и щитам придется добавлять развесистые рога.

Иса ухмыльнулась. Именно так она и собиралась поступить — к титулу герцогини добавить пылкого любовника или не одного. Вот только бы приручить неуступчивого раба. Интуиция подсказывала, что его строптивость может перерасти в такую же неуемную страсть, что в последнее время сжигает и саму Ису.

— Не твое дело, — отрезала Дуда. — Уж тебя-то не касаются семейные дела графа. Вот, держи, — она сунула свернутый и запечатанный восковой печатью листок.

— Как сказать, — ухмыльнулся Фуртадо. — Может мой бастард станет герцогом. Я был бы не против. Девка-то в самом соку.

Если бы слуга видел, как побледнели и сжались губы той, о ком он говорил, то непременно раскаялся бы в своей сомнительной шутке, но он не видел и довольно засмеялся, поддерживаемый остальной прислугой.

Иса же, все еще оставаясь незамеченной, осматривала поочередно всех, кто посмел над ней насмехаться, и раздумывала над будущим наказанием.

Не успокоил Фуртада и сверкнувший взгляд Эдуарды.

— Нечего на меня зыркать. Сама знаешь, что за штучка твоя подопечная, — отсмеявшись, сказал он. — Давай сюда твое письмо.

— Когда оно будет отправлено?

— Сегодня уже поздно, — Фуртадо взглянул на стремительно темнеющее небо, почесал голый волосатый живот, потом опомнился и запахнул полы ливреи, одновременно заталкивая письмо в карман. — Завтра по утречку и отправлю. Раз тебе так горит.

— Хорошо, — Эдуарда отвернулась и раздраженно дернула носом, потому что поднявшийся к вечеру ветер обдувал ее волнами смрада. — Только не забудь. Это очень важное письмо.

— Будет исполнено, госпожа, — Фуртадо насмешливо поклонился и вернулся к сотрапезникам, а Дуда поспешила покинуть задний двор и вернуться в комнату Жуана. Возможно, более душную, но и более чистую.

Бесшумно отделившись от постройки, Иса легкими шагами пересекла ухоженную лужайку перед особняком и скрылась в прохладе продуваемого сквозняками дома.

Одним духом взлетев по лестнице, она заперлась в своих покоях и дожидалась, когда вернется Пурнима.

____________________________________

*Бетель — листья бетеля традиционно используются как тонизирующее средство. Их жуют вместе с гашёной известью и кусочками семян пальмы катеху. Гашёная известь используется для того, чтобы сохранить активные вещества в форме свободного основания, позволяя им проникнуть в кровеносную систему сублингвально. Семена пальмы катеху содержат алкалоид ареколин, который стимулирует слюноотделение (слюна окрашивается в красный цвет) и сам является возбуждающим средством.

Хоть Иса и старалась сдерживаться, уговаривая себя, что до завтрашнего утра, когда письмо наставницы отправят отцу, еще прорва времени, но все равно не могла удержаться от того, чтобы не переставлять безделушки на туалетном столике. Холеная рука дрогнула, и дорогая изящная вещица — подсвечник из цветного стекла — со звоном, похожим на горестный всхлип, разбилась о плиты пола.

Не обращая внимания на искрящиеся осколки, Иса круто развернулась и подошла к темному провалу окна, из которого в комнату залетал и гладил шелковистыми прикосновениями теплый ветер. Она с силой сжала подоконник и уставилась в темноту. Там, под покровом ночи, раб, ее раб, возможно засыпает в объятиях Дипали или какой-нибудь другой служанки. Их огрубевшие от работы руки подносят ему еду, воду с медом, облегчают боль в израненной спине, а она вынуждена томиться в душной комнате.

Но сейчас необходимо сосредоточиться на другом — важнее всего письмо Дуды. Только если завладеет им, Иса сможет и дальше развлекаться как пожелает, иначе отец вполне может заточить ее в монастырскую обитель. А этого юная графиня допустить не могла.

В теплом сумраке еле слышно скрипнула дверь, и Иса порывисто обернулась.

В комнату медленно вплыла Пурнима. В помятом сари, растрепанная, в густых черных волосах застряли соломинки, а черные глаза затуманились хмельной поволокой.

— Желаете принять ванну перед сном?

Пурнима шагнула, оказалась рядом со свечой, и дрожащий свет позолотил густой румянец, заливший смуглые щеки.

— Не горит, — Иса старалась говорить как можно мягче, но независимо от ее воли в голосе проскальзывали повелительные интонации. — Отправляйся к Фуртадо…

— Так поздно? — хмельные глаза служанки широко распахнулись.

— Не перебивай! — отрезала госпожа. Пурнима вздрогнула, попятилась, и Иса поспешила смягчить голос. — Мерзавка Дуда написала папеньке, что я не справляюсь с домом, распустила слуг, — слова госпожи текли как теплый мед, заманивая растерявшуюся служанку в вязкую ловушку. — И уже передала его Фуртадо. Утром послание отправится к папеньке. Если его не перехватить, то отец рассердится. Конечно, свою дочь он не будет наказывать очень уж строго, но всем вам достанется за то, что не подчинялись приказам. Спаси всех: Дипали, — на имени девчонки Иса едва не споткнулась, но справилась с собой и произнесла его так же мягко, как и всю речь, — Амину, Фуртадо. Вам всем не поздоровится. Или еще хуже — отец выгонит вас из дома. Куда пойдете? На что будете жить? Сделай это, и получишь от меня подарок, — в неверном дрожании свечей, она пошарила на туалетном столике и нашла сережки, которые преподнес на день рождения кто-то из гостей. Скромные грозди из ошлифованных гранатов. Иса никогда не опустилась бы до столь дешевого украшения, значит они прекрасно подойдут служанке в качестве оплаты. — Иди, — и приподняв сережкт покачала виноградными гроздьями.

Яркие блики заплясали на темной и гладкой поверхности камней. Глаза зачарованной их блеском Пурнимы сами напоминали агаты — такие же темные и сверкающие от возбуждения.

— Все сделаю, моя госпожа, — девушка облизнула пересохшие губы и выскользнула из комнаты.

Пурнима не возвращалась долго. Молочно-белый диск луны проделал уже половину ночного пути, затих нестройный хор лягушек у пруда, устали стрекотать кузнечики, только ветер осторожно и почти невесомо перебирал лепестки ночных цветов и заигрывал с листьями. Весь особняк графа погрузился в темноту и тишину, лишь иногда слышался отдаленный всхрап лошади.

Иса уже думала, что служанка осталась у Фуртадо на всю ночь, и собралась лечь, суля девчонки суровое наказание, когда поколебавшееся пламя свечи привлекло ее внимание.

Порывисто обернувшись, она увидела служанку, устало прислонившуюся к наличнику двери.

Губы Пурнимы распухли, тяжелые веки почти опустились и тенью густых ресниц погасили блеск черных глаз, волосы спутались еще больше. Служанка даже не потрудилась как следует закрепить измятое сари, и вышитая травянистым узором палла все время норовила соскользнуть с округлого плеча, но зато из крепко сжатого кулака выглядывал уголок письма.

— Давай же скорее, копуша! — подлетела к ней Исабель. Выхватила из смуглых пальцев бумажный прямоугольник и, приблизившись к пляшущему огоньку свечи, жадно развернула.

«Ваше сиятельство, граф де Сильва…» — было начертано аккуратным почерком.

«…мое сердце разрывается от того, что вынуждена вас огорчить, но долг обязывает рассказать все, что произошло за время вашего отсутствия. В первую очередь, наш любезный господин, ваш сын Жуан, граф де Сильва, решил подышать воздухом и прокатиться на новой лошадке госпожи Исабель, но, видимо, это потребовало от него чрезмерных усилий, и вскоре господин Жуан почувствовал очень сильную слабость. Такую, что вынужден был отправиться в постель и очень долго с нее не вставал, мы только успевали менять тазы. Любящая сестра, госпожа Исабель, не могла остаться равнодушной и не навестить брата, после чего Жуан сразу же заснул, а пробудившись, обнаружил в своей постели целый клубок змей. Что их привлекло в постель молодого господина, ума не приложу, не иначе злые чары.»

— Вот, мерзавка, — прошипела Исабель, оскалив в жестокой улыбке белоснежные зубы. — Боится напрямую обвинить дочь графа и пытается навести папеньку на мысли, будто я отравила это слабовольное отродье, — и снова уткнулась в аккуратные строчки.

«…Всем прекрасно известно насколько мягкое и доброе сердце у нашей молодой хозяйки. Исабель настолько внимательна и сострадательна, что принимает слишком живое участие в судьбе и здоровье раба, присланного герцогом де Альбукерки в качестве подарка своей невесте. Она подолгу пропадает в конюшне, любуясь жеребцом и следит за тем, чтобы раб не испытывал ни в чем нужды. Когда же он почувствовал себя плохо, то госпожа Исабель выхаживала его словно родного брата и не отходила от него, пока лихорадка не отступила. Все поступки госпожи Исабель говорят о ней, как о заботливой и добросердечной девушке, но вы же знаете, что нет такого блага, которое досужие сплетники не превратили бы порок. Я опасаюсь, как бы до герцога не дошла искаженная недоброжелателями молва, и в то же время не хватает жестокости запретить девочке совершать благие дела.

Мы все уповаем на вас, ибо только возвращение Вашего сиятельства и ваша кристальная репутация смогут защитить нас от дурного глаза и дурной молвы.

Ваша покорнейшая слуга, Эдуарда.» — заканчивалось послание.

— Ну, дрянь, ты у меня получишь, — сквозь зубы прошипела Исабель и поднесла письмо к трепещущему огоньку.

Яркий язычок лизнул уголок бумаги. Пергамент сначала пожелтел, потом начал чернеть и осыпаться, а пламя взбиралось все выше, и желтизна ползла, четче выделяя, а потом стирая ровные завитки букв. Черные хлопья, будто траурный снег осыпались на пол, а голодные языки уже подбирались к тонким пальцам, когда Иса выпустила остатки письма, и, коротко вспыхнув, они упали на плиты, где и съежились черно-хрупкими останками.

— Дуда, ты слишком много себе позволила, — прошипела графиня. — Пора подрезать тебе язычок, а то он стал слишком острым. Я не могу позволить тебе испортить мне жизнь, — забыв, что не одна в комнате, прошипела она.

— Но вы же получили письмо, — испугавшись побледневшего лица госпожи, сказала Пурнима и попятилась, когда глаза графини предупреждающе сверкнули.

— Ты еще здесь? Возьми свои сережки, — подхватив со стола, Иса протянула служанке украшение. — И еще вот это, — она порылась в кошельке, вытащила несколько монеток и добавила к награде. — Ты хорошо потрудилась. Я тобой довольна. А теперь принеси мокрые полотенца. Для ванны уже слишком поздно. И переодень меня, — велела графиня и, дождавшись, когда Пурнима исчезла, подошла к окну. — Эта предательница вполне способна написать и второе письмо, когда не получит ответа на первое, — бормотала она под нос. — И что будет, если сможет его отправить? Я не могу допустить, чтобы ее кляузы достигли глаз отца.

«Лучший способ опровергнуть подозрения — подтвердить их», — думала Дуда, выходя из своей спальни, когда рассвет едва разбавил багрянцем непроглядную черноту неба.

Она догадывалась, что вызвала подозрения, и юная госпожа будет следить за каждым ее шагом. Да и в слугах не была полностью уверена. Соблазном или властью чертовка заставит слушаться любого. Именно поэтому Эдуарда так открыто передала письма Фуртадо, а копию решила отправить сама, при помощи почтовой службы.

Дом еще только начал просыпаться, слуги не торопились приступать к утренним обязанностям, когда Эдуарда крадучись покинула особняк и поспешила по улицам молчаливого города.

Торговцы еще не успели открыть лавки, водоносам некому было предлагать воду, и тишина стояла оглушающая. Изредка ее нарушали только шорох перебегающей дорогу крысы или хлопки крыльев перелетающих в поисках еды ворон.

От воды еще долетал освежающий бриз, но по мере того как поднималось солнце, стены домов раскалялись и становилось трудно дышать.

Эдуарда торопилась поскорее добраться до почтовой службы, пока курьер не успел уехать, и струйки пота неприятно стекали по спине и вискам, а платье липло к коже.

Она успела в самый последний момент. Курьер уже седлал лошадь, попутно позевывая, протирая кулаком глаза и косясь на поднимающийся над горизонтом разгорающийся диск.

— Жаркий день будет, — проворчал он, уже отирая с шеи первые ручейки пота. — Не переживайте, сеньорита, передам прямо в руки. — Он принял из рук Дуды послание и спрятал в седельную сумку, а несколько монет засунул в закрепленный на поясе кошель. — Жди ответа, красавица, — воскликнул парень и сжал коленями бока лошади, пуская ее рысью.

Эдуарда и так считала, что непростительно снизошла до общения с грязным курьером, да и письменного ответа от графа не ждала, поэтому гордо отвернулась и поспешила вернуться в особняк, пока ее исчезновение никто не заметил.

***

Исе этой ночью не спалось. Несмотря на освежающие обтирания и залетающий в окно ветерок, постель жгла раскаленными углями, а мысли о наставнице не давали покоя. Всю ночь она провела в раздумьях, как избавиться от назойливой няньки.

Заметив, что пробравшиеся в спальню косые лучи уже позолотили ее кожу, Иса подошла к распахнутому окну и наблюдала за тем, как просыпается сад, а цветы разворачивают тонкие, прозрачные лепестки навстречу теплу и свету. Именно тогда и заметила, что по дорожке к дому крадется высокая и худая фигура в скромном платье и шляпке, защищающей от палящего солнца некрасивое желтоватое лицо.

— Ну, Дуда, — прошипела Иса.

Если Иса еще раздумывала над тем, чтобы отослать няньку обратно, потому что Жуан стал слишком взрослым для ее услуг, то теперь уже судьба Эдуарды была предрешена.

Она и в самом деле напоминала ангела — после бессонной ночи вокруг глаз залегли легкие голубоватые тени и сделали их еще больше, искусанные в раздумьях полные губы горели кармином, а бледная полупрозрачная кожа сияла под лучами восходящего солнца.

Порхая, Исабель прошлась по кабинету, плеснула в стакан вино отца и села за его стол.

— Фуртадо! — громко позвала, расправив полы пеньюара и пригубив жидкий рубин.

— Ваша светлость, — промаргиваясь и протирая глаза, лакей поклонился.

Несмотря на все усилия графини, с отъездом отца дисциплина в доме заметно пошатнулась.

— Как мой брат, граф де Сильва? — Исабель откинулась на высокую, обитую мягким велюром спинку кресла и прищурившись рассматривала лакея, представляя, что могла сделать Пурнима, чтобы добыть письмо.

— Его светлость все еще плохо себя чувствует и отказался покидать постель, — снова поклонился Фуртадо, а Исабель презрительно скривилась. Конечно, чего еще можно ждать от столь изнеженного мальчишки, но зато теперь у нее развязаны руки. Вот только Дуда…

— От отца письма есть? — перебирая бумаги на столе, продолжала расспрашивать Иса.

— Рано еще, ваша светлость. К полудню отправлю на станцию мальчишку.

— Хорошо, — Иса еще раз омочила рубиново-красные губы такого же цвета напитком. — А до этого распорядитесь, чтобы парадную лестницу застелили ковром. Что смотришь? — нахмурившись, взглянула на удивленного лакея. — Мне надоело ходить по голым камням. Хочу, чтобы лестница напоминала лужайку. И поторопитесь. Я не намерена долго ждать. А пока, распорядись, чтобы принесли завтрак.

Теперь осталось только ждать. Дуда обязательно воспользуется отсутствием отца и болезнью Жуана, чтобы побездельничать и погулять по саду, а уж Иса позаботится о том, чтобы нянька побольше побегала по лестнице. Кто знает, вдруг по недосмотру запнется за незакрепленный угол…

Довольно ухмыльнувшись, Исабель приступила к планированию предстоящего обеда и возможной поминальной службы.

Показалось, что в глубине мелькнула тень, и Витор порывисто повернулся, но никого не было.

Кошка, собака или крыса, — решил он и попытался встать. Воспаленные раны тут же полоснуло болью.

Иссеченная спина всю ночь не давала спать. Она и сны… навеянные извращенной прихотью графини.

После того, как покинул конюшню, видения сплетенных девичьих тел преследовали его повсюду. Шепот ветра превращался в томный вздох, плеск воды в пруде — в жадные поцелуи, а ночные шорохи — во взаимные ласки. И за всем этим наблюдали блестящие черные глаза, а влажный розовый язык торопливо облизывал приоткрытые пухлые губы.

Когда же дрема смыкала веки и туманила разум, он сам оказывался в душной соломе, а руки скользили по нежной бархатистой коже. Запах розового масла пьянил, глаза, черные как ночь, манили и разжигали в бедрах настоящий пожар. Легкие, словно мотыльки, пальцы пробегали по спине, вызывая мучительную боль в ранах и одновременно греховно-сладкий спазм.

Будто путник в пустыне он приникал к ее губам. Теплым, влажным, с горьковатым привкусом меда, и… просыпался. Сердце билось гулко, точно колокол, и сдавливало грудь. Холодный пот выступал на лбу и висках, скатывался по спине. Витор кривился, стискивал зубы, прогонял назойливые сны, но они настойчиво возвращались, чтобы опять отзываться во всем теле горячей пульсацией.

Преодолев слабость в ногах и боль в спине, он все-таки поднялся, чтобы проверить лошадей, задать им корма и налить свежей воды.

Каждое движение давалось с большим трудом, но Витор упорно продолжал.

— Еще одно ведро, — сквозь зубы цедил он, раз за разом возвращаясь к кадке с теплой застоявшейся водой. — Лошадям надо пить.

И когда, закончив, он засунул голову в ту самую кадку, из которой носил воду, в большом доме уже проснулись и засуетились слуги.

Есть не хотелось совершенно, даже мысли о еде, горячей и острой, вызывали жажду и приступ тошноты, а вероятность встретиться с Дипали лицом к лицу — жгучий стыд за то, что не хватило сил предотвратить ее позор.

На месте угловатой замарашки служанки он видел нежную, кроткую Анхелику. Витор понимал, что отец слишком стар, чтобы уберечь сестренку от посягательств испорченных праздностью и богатством дворянских сыночков, да и он сам стал не больше чем игрушкой в изнеженных руках графини.

Не желая никого видеть, Витор вернулся в конюшню, со злостью зарылся в стог соломы и не заметил, как задремал.

Снова проснулся от того, что кто-то осторожно вел пальцем по его плечу.

— Дипали, оставь меня. Я не хочу есть, — проворчал Витор и сразу же услышал шуршание юбок, обоняния коснулся маслянистый розовый аромат, и кто-то чувствительно пнул по ноге.

— Вставай. Я не позволю слугам лениться среди белого дня, — прозвучал самый ненавистный голос на свете.

— Так-так, — процедила Иса, постукивая туфелькой, носок которой совсем недавно проехался по его ноге. — Пока я с самого утра тружусь не покладая рук, мои слуги сладко спят. Тебе мало наказания за непослушание, хочешь еще быть наказанным и за леность?

— Ты можешь меня убить, но я все равно не смогу работать без сна, — Витор попытался выпрямиться и поморщился, когда подсохшие раны натянулись.

— Убить? Тебя? — Иса удивленно изогнула тонкую бровь. — Зачем? Ты моя собственность. Зачем мне тебя убивать? Тем более, что это было не так интересно, — на сочных, точно вишни, губах появилась соблазнительная улыбка и сразу же исчезла, будто Исабель поменяла планы. — Оседлай моего Мальчика, раб, — последнее слово она произнесла нарочито медленно, словно наслаждаясь самим вкусом. — Я хочу прокатиться. И не медленно, — прикрикнула она. — У меня еще слишком много дел, чтобы бездельничать, дожидаясь, когда ты соизволишь поработать.

Сложив руки на груди, отчего вид декольте стал еще более притягательным, Исабель наблюдала за тем, как Витор набросил на жеребца покрывало, положил седло…

— Стой, — от негодования Иса даже притопнула. — Не дамское. Возьми обычное мужское седло. Пока есть возможность, хочу покататься в свое удовольствие, а не как положено воспитанной девице.

Витор окинул взглядом воздушное платье. Он сомневался, что столь нежная вещь выдержит верховую прогулку, но не дело раба обсуждать приказы госпожи, поэтому, пожав плечами, поменял седло.

Исабель вся искрутилась, дожидаясь, когда жеребец будет готов к прогулке, и, едва Витор закончил, просунула носок шелковой туфельки в стремя.

Длинный подол мешался, и Исе никак не удавалось перекинуть вторую ногу через спину жеребца.

— Помоги, ну! — раздраженно прикрикнула она.

Натруженные руки Витора сомкнулись на девичьей талии, такой узкой, что пальцы соприкоснулись. Ему понадобилось совсем небольшое усилие, чтобы приподнять госпожу, настолько легкой и хрупкой она была, почти как фея.

Прохладный шелк коснулся лица, обдало розовым ароматом, и Исабель уже сидела на жеребце. Платье бледно-розовой пеной собралось у колен, открывая затянутые в шелковые чулки стройные ноги и кокетливые бантики.

— А теперь возьми поводья и выведи коня в сад, — пленительно улыбнулась графиня.

Хоть Витор и был настроен враждебно, но все же дыхание сбилось и не сразу выровнялось, а уж когда гладкое колено потерлось о его плечо, то на щеках можно было печь лепешки.

— Поторопись, я хочу на воздух. Кажется, насквозь пропиталась пылью и запахом конюшни.

Она склонилась к Витору, и шелковистые волосы коснулись лица. Он, конечно, подчинился, и взял жеребца под узцы, но руки при этом заметно дрожали.

— Смелее, раб, — рассмеялась Исабель. — Будешь себя хорошо вести, разрешу прокатиться и, будто коню, поддала ему ногой под ребра.

Побледнев и пошатнувшись, он собрался с силами, сделал сначала один шаг, затем другой. Так, не торопясь, они вышли из конюшни под обжигающее солнце.

Все живое постаралось спрятаться в тень, даже мухи не жужжали, видимо, разомлев от жары. Проступивший пот скатывался по спине крупными каплями и неумолимо разъедал раны, только Исе было все нипочем.

В раздуваемых ветерком и холодящих кожу шелках, она наслаждалась полуденным зноем и прогулкой.

Из-за обнаженных ног она не могла выехать в город, пришлось ограничиться собственным садом, но Ису, казалось, это ничуть не расстроило.

Время от времени на пухлых губах мелькала проказливая улыбка, и тогда Исабель подгоняла жеребца, вынуждая Витора ускорять шаг. Из-под полуопущенных ресниц она наблюдала за тем, как его лицо бледнеет, а черты заостряются, и едва не мурлыкала от удовольствия. При этом каждый раз чуть смещалась и терлась коленом о его плечо. Каждое следующее прикосновение было смелее и бесстыднее предыдущего, а графиня, наблюдая за замешательством раба, медленно и чувственно облизывала карминовые губы.

— Я хочу быстрее! — воскликнула она, подгоняя жеребца каблуками.

С неторопливого шага конь резво перешел на рысь и едва не вырвал Витору руку.

— Тебе нравится кататься верхом, раб? — глядя на Витора сверху-вниз, улыбнулась Иса. — Хочешь присоединиться ко мне? Думаю, Мальчик выдержит двоих. Из-за того, что ты плетешься, мы едем слишком медленно, а сама я пока не умею.

— Ваш раб слишком грязен, чтобы прикасаться в ее светлости, — через силу выдавил Витор.

Сладкий розовый аромат и без того кружил голову, а каждое прикосновение затянутого в шелк колена было сравнимо разве что с ударом молнии, Витор не представлял, да и не желал представлять, как бы сильно этого ни хотелось, каково это — снова почувствовать близость стройное тела, щекотное прикосновение блестящих волос, вдохнуть аромат кожи…

— Хорошо, что ты это понимаешь, — довольно ухмыльнулась Исабель, и Витор вздрогнул, когда поглотившие его грезы растаяли точно зыбкий утренний туман. — Но и к служанкам прикасаться ты не можешь. Ты слишком хорош для них. Помни об этом. Иначе полученное тобой и той замарашкой наказание покажется вам детской забавой. Меня опасно злить, — в последних словах сквозило холодное предупреждение, а сверкающие глаза угрожающе сузились.

— Сеньорита Исабель Линьярес де Сильва!

Исабель и Витор уже направлялись к конюшне, когда до них донесся гневный окрик Эдуарды, прервав их беседу, сдобренную соблазнением и угрозами, точно рагу специями.

— Разве может благородная девушка, невеста герцога, показываться мужчине в таком виде?! Немедленно слезьте с коня и смените платье! — продолжала укорять Эдуарда, торопливо приближаясь к подопечной.

— И кое-кто скоро в этом убедится, — пробормотала Иса. — Помоги мне спешиться, — приказала Витору и, словно бросая вызов Дуде, еще выше подняла юбки, обнажив ноги почти до бедер.

Витор снова обхватил ее за талию, и шелковая пена накрыла его с головой. Всего на миг перед глазами мелькнула атласная гладкость ягодиц — девчонка не потрудилась надеть панталоны — обоняния коснулся терпкий, пробуждающий желание аромат, но Иса, опустившись на землю, поспешила к няньке.

— Отведи коня на конюшню, почисти и его и помойся сам, — она сморщила аккуратный нос. — От тебя и правда, пахнет, — и повернулась к приближающейся Эдуарде. — Ты почему в саду, в то время, как граф де Сильва не может выйти из комнаты из-за плохого самочувствия? Вдруг ему что-то понадобится? Как ты посмела отойти от него? — крылья бровей сурово сошлись на переносице. — Он спит или уже проснулся?

— Когда заходила, он еще спал, — Дуда смешалась под нападками графини, но постаралась сохранить суровый вид. — Я отвечаю за ваше воспитание и не позволю вести себя столь вольно.

— А я беспокоюсь о брате, — отрезала Иса. — Немедленно поднимись узнать как у него дела. Потом доложишь мне. Я буду в кабинете отца, — заявила она и, подобрав юбки, поспешила к дому.

Наверняка, слуги уже начали застилать лестницу.

Прерванная прогулка и то, что раб слишком рано избежал воздействия ее чар, нисколько не улучшило настроения Исабель, только зрелище суетящихся на лестнице слуг и брошенной на ступеньки длиной ковровой дорожки вызвало у нее легкую улыбку.

Дуда была уже на верхней ступеньке. Попала ногой в складку ковра и, на какой-то миг потеряв равновесие, балансировала на одно ноге.

Наблюдая за ней, Иса задержала дыхание и нервно стиснула руки — желанное падение так близко. Эдуарда прогнулась в пояснице, нависнув над анфиладой ступенек, вторая нога безуспешно пыталась найти опору в пустоте. Достаточно легкого, почти незаметного точка, и нянька больше никогда не сможет шпионить и досаждать нотациями. К несчастью подоспел бездельник Фуртадо и, поймав Дуду за руку, помог устоять.

Иса разочарованно зашипела, круто развернулась и удалилась в кабинет отца.

Ничего. Она только что получила подтверждение действенности выбранного способа. Если Дуда еще несколько раз сбегает вверх-вниз, то рано или поздно упадет.

И Иса с удовольствием принялась за запеченную в глине рыбу. Корочка приятно хрустела на зубах, а специи жгли язык, пробуждая жажду и заставляя кровь бежать быстрее. Иса отпила из бокала и, почувствовав легкое головокружение, отметила, что отец не позволял ей столько пить.

Но совсем скоро она станет герцогиней де Альбукерки, и тогда уже никто не посмеет ей прекословить, а в том, что престарелый супруг окажется под шелковым каблуком, Иса нисколько не сомневалась, и довольно щурилась, представляя свою будущую жизнь. Конечно же, строптивый раб займет рядом с ней свое место — незаметного, но услужливого любовника… среди множества остальных.

— Скорее бы уже, — вздохнула она, ковыряя серебряной вилкой белое рассыпчатое мясо.

Вспомнив об обязанностях примерной дочери, она придвинула лист пергамента и чернильницу. Кончик пера, который она в задумчивости посасывала, приятно щекотал язык и настраивал совсем не на дочерние мысли. Да и Дуда что-то задерживалась. Где пропадает эта бездельница?

Решительно обмакнув перо в чернила, Иса позвонила в серебряный колокольчик.

— Пришли ко мне Дуду. Живо! И пусть она поторопится. Я беспокоюсь за брата, — сверкнула глазами на запыхавшуюся Пурниму, а когда служанка убежала, довольно ухмыльнулась. После того, что произошло в конюшне, девчонка вкусила сладость порока и теперь предана госпоже душой и телом и готова выполнить любую ее прихоть, даже самую безумную. Иса и сама не представляла, что совращение праведной скромницы может доставить такое удовольствие.

Возможно, если бы Дуда не была такой противной, Иса и на ней испробовала бы свои способности. Это могло бы быть весьма забавным. Может, тогда нянька распрощалась бы со своей кислой, как забродившее молоко, миной, но сама виновата, что придется умереть, так и не познав сладости плотских утех.

Вскрик, донесшийся из-за двери, дробный перестук и глухой удар вызвали новую улыбку на прекрасном лице.

— Мне тебя искренне жаль, но ты сама во всем виновата, — прошептала Иса и углубилась в письмо.

Только закончив выводить аккуратные строчки и полюбовавшись на дело своих рук, Иса присыпала письмо песком и поднялась из-за стола.

— Что за шум? Что здесь происходит? — разгневанная, она вышла из кабинета. — Вы мешаете мне писать письмо отцу… — и замерла, глядя на Дуду, лежащую у основания лестницы в неестественной позе, избитую и изломанную. Растекаясь по светлым камням пола, из-под темноволосой головы появилась темная густая лужа.

— Дуда?! — воскликнула Иса и прижала руки к губам, будто сдерживая рвущийся из горла крик. — Дуда! — подбежала к неподвижной няньке и, присев, приподняла безвольную голову. — Что случилось? Как это произошло? Почему мне ничего не сказали? — она обводила взглядом столпившихся домочадцев. — Лекаря! Надо позвать лекаря! — она снова всех осмотрела, при этом насколько возможно постаралась принять беспомощный вид.

— Да здесь не лекаря, а падре надо звать, — значительно заявил Фуртадо. Он тоже подошел к Эдуарде, опустился на колени и приложил руку к свернутой шее. — Она мертва, — бесстрастно заявил он и поднял взгляд на лестницу. — Видимо, запнулась о ковер. Жаль.

— О, Боже! — выдохнула Иса. — Как же Жуан? Как ему сказать? И отца нет. Какой ужас, — она опустила голову, чтобы упавшие волосы скрыли довольную улыбку, и гладила покойницу по голове. — Кто-нибудь, приведите падре и унесите Д… тело, чтобы Жуан случайно не увидел. Голова кружится. Ничего не понимаю, — подняла дрожащую руку, будто хотела отереть лоб, но бессильно уронила и сама мягко упала рядом с Дудой.

Прода от 30.06

Не открывая глаз, Иса чувствовала, как кто-то поднял ее на руки и понес.

«Вот и хорошо», — думала она. — «Пусть Дудой займется кто-нибудь другой. Не я».

Мягкие подушки обняли, знакомый аромат роз окутал невесомым покрывалом, и Иса блаженно вытянулась.

Воспоминания о прогулке, близости раба и его терпком запахе наполняли тело негой. Иса не отказалась бы от того, чтобы он сейчас оказался здесь, почувствовать на себе его тяжесть, силу объятий и настойчивость желания.

Бездыханная Дуда где-то на первом этаже придала бы всему особую пикантность. Если правда, что души мертвых маются на земле, пока не пройдет отпевание, то нянька сможет только наблюдать за разнузданностью подопечной, без возможности вмешаться или наябедничать отцу. Это как бросить вызов, насмеяться над ее чопорностью — попрать все правила и остаться безнаказанной.

Предвкушая удовольствие, Иса блаженно улыбнулась.

— О, да… — прошептала она. — Клянусь богом, мы это сделаем. Слышишь, Дуда? Я поминаю господа нашего, а ты не можешь меня отругать. Я постараюсь, чтобы тебе понравилось за нами наблюдать, — розовый язык скользнул по губам и оставил влажный след.

Иса еще немного полежала, блаженно щурясь, но вскоре встала.

— Пора переодеться. Скоро придет падре, и мне положено изображать печаль из-за смерти этой дурочки. Немного скуки перед предстоящим весельем. Думаю, выдержу. Пурнима! — крикнула она, и из соседнего чулана, где хранились платья, появилась заспанная служанка. — Ты все ленишься, — фыркнула Иса. — У нас в доме траур, а ты и ухом не ведешь. — Живо принеси мне какое-нибудь темное платье поскромнее и причеши без затей.

Не решившись спросить что произошло, Пурнима только ойкнула и исчезла за дверью.

Когда Фуртадо поднялся с сообщением, что пришел парде, Иса была уже готова.

Закрытое платье глубокого сливового цвета только подчеркивало природную бледность кожи, а черная кружевная мантилья, закрепленная на простой, обернутой вокруг головы косе, скрывала совершенно сухие глаза.

— Какое несчастье, падре, — Иса промокнула кружевным платком несуществующие слезы. — Так внезапно. Без покаяния, без исповеди, но, видимо, Господь так решил. Пожалуйста, сделайте для нее все возможное.

— Конечно, дочь моя, — священник всем сердцем сочувствовал юной прихожанке, на долю которой выпало нелегкое испытание. — Не беспокойся. Я поручу ее заботам святых сестер.

— Спасибо, падре, — с тихой грустью ответила Иса.

— Не отчаивайся, дочь моя. На все воля бога. Граф еще в отъезде?

Иса молча кивнула, опасаясь, что не сможет скрыть радостные нотки.

— Приходи на молитву, дочь моя, она успокоит твой ум и сердце. И молодого графа приводи.

При упоминании о молитве, Иса, пользуясь защитой мантильи, мученически закатила глаза. Более бесполезного и утомительного занятия она даже не представляла, но приходилось поддерживать образ набожной и кроткой.

— Конечно, падре, — кивнула она. — Я распоряжусь, чтобы вам подали охлажденного вина и привезли тело святым сестрам, а сейчас прошу меня извинить. Я хочу попрощаться с дорогим для меня человеком. Благословите, — склонила перед священником голову.

Священник с пониманием отнесся к пожеланию прихожанки и с благодарностью принял предложенное угощение, а Иса, раздав указания, сделала вид, что отправляется к Дуде.

На самом деле она через задние комнаты выскочила на улицу и проскользнула в конюшню.

— Как стемнеет, жду тебя в доме, — твердо заявила она и, прежде чем Витор возразил, растворилась в знойном мареве.

Вечером Витор так и не появился.

Исабель в раздражении металась по комнате, комнатные туфли без задников звонко шлепали по пяткам, а черный пеньюар, накинутый прямо на голое тело, развевался за спиной, как крылья летучей мыши.

Темные волосы разметались, сверкающие глаза метали молнии, а губы нервно подергивались. Ничего удивительного, что Пурнима, зная тяжесть хозяйской руки, предпочла спрятаться в чулане.

Иса никак не могла поверить, что у ничтожного раба хватило духа открыто неповиноваться. И это после того, как уже был наказан за неподчинение, и его раны до сих пор не зажили.

Разъяренной фурией Иса подбежала к окну и выглянула в сад — короткие сумерки превратились в ночь. Звезды, будто насмехаясь над ее ожиданием, подмигивали, своему отражению в темном зеркале пруда.

Ни намека на движение — все погрузилось в глубокий сон, только вдалеке послышался пронзительный крик ночной птицы.

— Пурнима! — почти так же пронзительно крикнула Иса. — Выходи, или выволоку за волосы! — от злости у нее даже губы побелели, а глаза блестели будто в лихорадке. — Выходи, мерзавка!

С оглушительным звоном ваза тонкого фарфора ударилась о стену и разлетелась на мелкие острые осколки.

Часто моргая и едва не плача от страха, Пурнима выглянула из чулана, готовая в любой момент бежать без оглядки.

— Сейчас ты пойдешь на конюшню, — голос Исы срывался гнева, пальцы теребили край запахнутого пеньюара, а волосы шевелились от ветра, будто живые.

Пурнима даже приоткрыла рот, рассматривая госпожу и не в силах решить, кто же она: прекрасная и грозная богиня или сеющий разрушения злобный демон?

— Приведешь его сюда. Поняла? Если не приведешь, пожалеешь. Вы оба пожалеете, — прошипела она. — Ну, иди же! Не заставляй себя ждать, иначе тебе же будет хуже.

Служанка птицей вылетела из комнаты, и еще долга Иса слышала шлепанье по камню ее босых ног.

— Вздумал строптивость проявить, — оставшись одна, прошипела сквозь зубы Иса. — Но перед этим ты точно не устоишь.

Она запрыгнула на кровать, раскинула пеньюар, на фоне которого ее кожа отливала благородным перламутром, и, изящно изогнувшись, приняла соблазнительную позу.

Лунный свет лизал молочными языками ее бедра, грудь с затвердевшими небольшими сосками, а густая тень стыдливо скрывала впадинки и углубления, делая их еще более заманчивыми.

Иса глубоко вздохнула, позволив свету полностью обнять полную грудь и довольно зажмурилась, будто от ласки невидимых пальцев.

Скоро. Совсем скоро Витор будет ее ласкать. Жадный рот будет покрывать поцелуями ее холеную кожу, обжигать прикосновениями языка…

Иса немного развела колени, скользнула пальцами между ног и порывисто вздохнула.

Где же раб? Она уже заждалась!

Влажные, Иса поднесла их ко рту и медленно обвела каждый кончиком языка, чувствуя собственный вкус, затем погладила язык. С каждым движением жар между ног разрастался все сильнее, а Витора не приходил.

Иса едва удерживала себя от того, чтобы не сорваться и самой не отправиться в конюшню, но тут обостренный слух уловил поднимающиеся тяжелые шаги.

Дверь еще не успела открыться, но Иса не выдержала, сорвалась с кровати и… запутавшись ногами в пеньюаре, упала бы лицом на пол, если бы ее не подхватили сильные руки раба.

— Ваша светлость, вы меня звали? — поставив ее на ноги, возмутительно бесстрастно спросил Витор.

— Да, — Иса повела плечами, и пеньюар упал к ногам невесомым облаком.

— У вас будет ко мне поручение?

— Я твое поручение, — Иса подалась к нему, но Витор, стиснув зубы, отступил.

Отказываться было невыносимо, но он дал себе слово не стать игрушкой в ее руках.

— Давай же, — Иса сделала еще шаг, и вздымающаяся великолепная грудь коснулась его. — Ты будешь ласкать меня, будешь любить меня. Любить меня всю. Когда еще у тебя будет такой шанс? — она взяла его руку, положила себе на грудь и слегка сжала.

— Пожалуй, я упущу этот шанс, — хрипло ответил Витор. — Надо же что-то оставить герцогу.

— Мерзавец! — взвизгнула Иса и звонко ударила его по лицу, оставив на щеке влажный, остро пахнущий след. — Напрашиваешься на новое наказание?!

— Вы можете меня бить. Можете убить. Распоряжаться моим телом как вам заблагорассудится, но у вас нет прав на мою душу.

— Душу?! — расхохоталась Иса. — Разве у такого ничтожного раба, как ты, есть душа? Есть хоть что-то, кроме его жалкой жизни? Ты прав, я могу делать с тобой все, что захочу, поэтому убирайся сейчас же, пока я не лишила тебя и этого. Вон! — указала на дверь и от злости притопнула.

Витор не заставил просить себя дважды, и вскоре его шаги затопали вниз полестнице.

Едва раб скрылся за дверью, смех перешел в гневный рык, а он в свою очередь — в вой. Надрывный отчаянный.

Сжавшись в своем закутке, Пурнима дрожала и шептала молитвы защитнице Дурге, чтобы она уберегла от овладевшего ее хозяйкой демона. Пурнима еще помнила, чем для нее заканчивается гнев госпожи, и боялась даже дышать, чтобы не выдать своего присутствия.

— Пурнима! — раздался пронзительный окрик.

Служанка вздрогнула, закрыла глаза, и ее губы задвигались еще быстрее, творя молитву.

— Пурнима! Куда ты пропала, черт тебя раздери!

Девушка дрожала всем телом, даже зубы начали отбивать частую дробь, но она продолжала молить заступницу.

Видимо, Дурга сжалилась — в метаниях по комнате, Иса увидела в зеркале свое отражение и остановилась, присматриваясь.

Темная, полупрозрачная ткань как вода стекала по тройным бердам. Распахнувшись на груди, только подчеркивала белизну и нежность кожи.

— Разве можно меня не хотеть? — забыв о пропавшей служанке, обратилась Иса к своему отражению. — Эти губы… — она обвела палец языком и, слегка надавливая, очертила губы, оставив на них влажный блеск. — Эту шею, — откинув голову, кончиками пальцев провела по тонкой коже и порывисто вздохнула от удовольствия, волной пробежавшего по уже разбуженному телу. — Эту грудь, — любуясь на свое отражение, ладонями приподняла грудь и слегка сжала мгновенно напрягшиеся соски. — Где он еще увидит такую? Белоснежная, прекрасная. Ты ведь у меня прекрасная? — она продолжала ласкать себя до тех пор, пока грудь не отяжелела, живот стянуло сладкой судорогой, а между ног болезненно заныло. — Этот хорошенький беленький животик, — продолжая ласкать грудь одной рукой, второй скользнула вниз: острым ногтем прочертила дорожку по животу, спазм усилился, и в то же время внутри разлилась жаркая волна.

Иса прикрыла глаза и кончиками пальцев коснулась разгоряченной кожи. Под закрытыми веками вспыхнул сноп огней, будто раньше времени наступило Дивали. Иса тихо застонала и чуть сильнее надавила на крохотный бугорок. Острое удовольствие прострелило все тело, жар подкатился ближе к увлажнившимся пальцам, а спазмы внутри становились все более требовательными. Хотелось большего.

Иса уже не следила за своим отражением и не видела, насколько она прекрасная — полные губы соблазнительно приоткрыты, длинная шея изящно выгнулась, будто просила поцелуев, половодье густых волос закрыло всю спину, еще контрастнее очертив тонкий белый силуэт: тонкую талию, округлые бедра. Багрянец, сгустившийся на напряженных сосках, словно бросал вызов искушения всем, кому удастся их увидеть. И мало у кого хватила бы сил противостоять ему.

Ее дыхание стало прерывистым и хриплым, когда тонкие пальцы оказались в плену тугих мышц.

— Да-а-а… О, да-а-а, — еле слышно шептала Иса, проталкиваясь все глубже. — Еще-е-е, — ее голос стал ниже, и в нем слышалась возбуждающая хрипотца. — Еще. Еще, — она уже начала всхлипывать от невозможности получить полное удовлетворение, но как ни старалась, не могла унять спазмы.

Наконец, Иса распахнула глаза. Слегка расфокусированные, они горели неукротимым огнем.

— Для этого у меня есть личный раб! — бросила хрипло своему отражению и, запахнув тонкий пеньюар, фурией вылетела из комнаты.

Никто не услышал ее легких шагов, когда, сбежав по лестнице, Исабель выскользнула из дома.

__________________________

Дивали — отмечается как «Фестиваль Огней» и символизирует победу добра над злом, и в знак этой победы повсеместно зажигаются свечи и фонарики. Главная тематика декораций фестиваля — светящиеся фонарики (традиционные Дипа)

Едва заметной белесой тенью Иса промелькнула по двору и оказалась у дверей конюшни.

Лошади и пони всхрапнули, заслышав ее шаги, только Витор, лежа ничком и подбив под голову клочок соломы, крепко спал и даже не подозревал о визите нежданной гостьи.

Почувствовав на плече тонкие цепкие пальцы, он вздрогнул и порывисто повернулся.

— Графиня? — растерянно моргал он, рассматривая ночное видение в бледном свете пробивающихся сквозь крышу лунных лучей. Больше всего Исабель сейчас напоминала продолжение мучительного сна, и Витор никак не мог поверить в ее реальность.

— Ты был совершенно прав, когда сказал, что твоя жизнь и твое тело всецело принадлежат мне, — шептало прекрасное видение, пытаясь распутать завязки его брюк. — Первое пока оставь себе, а второе я хочу немедленно. Сейчас.

Завязки поддались, и нежная ладонь коснулась напряженной плоти.

— А наши желания совпадают, — самодовольно улыбнулась Иса. — Зачем же ты, дурачок, сбежал?

Она повела плечами, пеньюар слетел, и перед Витором предстало самое совершенное, самое прекрасное, что когда-либо видел в жизни.

Она скользила ладонью то вверх, то вниз, иногда легонько сжимая, отчего разросшееся возбуждение стало невыносимым.

Витор словно все еще находился во сне, а ведь во сне могут сбыться самые потаенные, самые желанные мечты, так же как и самые ужасные страхи.

Подтверждая, что это всего лишь иллюзия, рожденная разгоряченным рассудком, Иса приподнялась на его бедрах, а потом опустилась, позволив ему проникнуть в себя.

— А-а-х! — гортанно вскрикнула она, настолько чувственно и сладострастно, что сильнейший импульс прострелил Витора с ног до головы.

И он, не зная, чего в нем больше: желания или злости на изводящую его девчонку, — с жадностью умирающего набросился на пунцовые, как спелые ягоды, и твердые соски, даже не почувствовал, как полоснуло болью раненую спину. Все отступало перед разбуженным девчонкой неистовым желанием.

Она была такой упругой, но поддавалась под его напором, и такой горячей, что Витор совсем перестал соображать. Он вбирал в рот нежную кожу груди, дразнил языком упрямый сосок и с каждым разом все глубже проникал в ненавистную девчонку, чувствуя, как она обхватывает его, будто не желает отпускать.

Тихие низкие стоны сводили с ума, Витор уже почти приблизился к долгожданной разрядке, с полуоткрытых губ Исы срывалось частое дыхание, она вонзила ногти в его руки, без сомнения, тоже желая поскорее приблизить сладостный момент, и… Витор передумал.

В памяти снова возникли бездонные глаза Анхелики. Если бы тогда он не успел, сестренке было бы совсем не так хорошо, как сейчас Исабель. Аристократы забавляются с ними, считают своими бездушными игрушками, которые могут в любой момент сломать. Но сейчас Исабель неосмотрительно дала ему полную власть над собой, и он может делать с ней все, что захочет. Испорченная и похотливая, как кошка, она не будет против.

Витор остановился и, стиснув тонкую талию, снял с себя Ису.

Ничего не понимая, она распахнула бархатные, подернутые хмельной поволокой глаза и гневно уставилась на Витора.

Как посмел какой-то ничтожный раб лишить ее пика удовольствия?

— Тебе понравится, — заверил Витор, и его охрипший голос отдался в животе Исы мучительным спазмом.

Без лишних слов Витор перевернул ее на живот так, что колкая солома оцарапала нежную грудь, и медленно, растягивая удовольствие от того, как изнеженное аристократическое тело поддается его давлению, снова вошел.

Соблазнительно округлая и нежно-белая попка приподнялась, приглашая глубже. Витор толкнулся и выбил из графини гортанный вскрик.

Она подалась было к нему, но Витор, удерживая за талию, неторопливо покидал ее.

Иса практически взвыла от нетерпения и снова попыталась вернуть в себя Витора, но он неумолимо выходил, оставляя после себя пульсирующую пустоту.

— Ты такая же похотливая, как портовая девка, — хрипло заявил он.

— Да! — выдохнула она, потому что снова ощутила восхитительную наполненность.

Иса и не подозревала, что натягивающая все нервы неторопливость может быть настолько восхитительной. Она вибрировалал в руках раба, как струны арфы под пальцами трубадура. Солома впивалась в кожу, царапала грудь, вполне заменяя ласки. Напряжение было настолько сильным, что практически причиняло боль, и Иса готова была отказаться от всего, даже от титула герцогини, только бы унять его.

А Витор не торопился утолить ее желание. Раз за разом он продолжал пытку: с невыносимой медлительностью выходил, и Иса билась в его руках, думая, что это конец, и только тогда возвращался с мучительной неторопливостью. Он получал невероятное удовольствие от каждого мгновения, пока ощущал ее податливую упругость.

Наконец, почувствовав, что уже сам не в силах терпеть тягучую пытку, Витор стал двигаться резче, глубже. Томительные стоны Исы сменились вскриками, которые становились все громче, чем быстрее двигался Витор. Она и сама подавалась ему навстречу, требовательно, жадно, пока последний, самый сильный спазм не выкрутил все внутренности. Нервы казалось, с жалобным звоном лопались один за другим, как слишком перетянутые струны. От громкого вскрика Исы перепугались и заржали лошади, но он почти сразу перешел в жалобное всхлипывание, когда она, дрожа с головы до ног, обмякла в руках раба.

Чувствуя, как слабеют ноги, Витор тоже обессиленно опустился на солому рядом с Исой.

Мыслей не было, только невероятная, восхитительная и легкая пустота. Казалось, что из него вынули все внутренности, а вместо них накачали воздухом, и при малейшем неловком движении он взлетит.

Витор слышал рядом рваное дыхание Исы, а, повернувшись, увидел, что молочно-белые блики на бархатистой коже приняли золотистый оттенок.

Утро уже позолотило безоблачное небо, а птицы звонкими трелями приветствовали начало нового дня. Слуги начали собираться у обустроенного во дворе небольшого храма, чтобы боги благословили и этот день.

Стараясь оставаться незаметной, Исабель пробиралась к главному входу, где пока еще никого не было.

На полдороге она остановилась, замерла и громко расхохоталась.

— Глупая! — сказала Иса сама себе. — Жуан еще спит, а Дуда уже не нажалуется отцу. Я могу делать все, что захочу!

Не обращая внимания на собственную наготу, Иса закружилась от переполняющего ее восторга, и тонкий пеньюар, помятый и с приставшими соломинками, обвился вокруг стройной фигурки.

Она вприпрыжку вбежала в дом, черным вихрем взвилась по лестнице и ворвалась в спальню.

На коврике около кровати, свернувшись темным клубочком, посапывала Пурнима.

Увидев ее, Иса снова рассмеялась, сдернула пеньюар, и он накрыл служанку с головой.

Пурнима вскрикнула и проснулась, а счастливая Иса повалилась на широкую кровать.

— Сегодня тебе повезло, но не думай, что можешь и дальше продолжать прятаться от меня. Но сейчас мне слишком хорошо, чтобы сердиться на тебя. Сегодня счастливый день, не так ли?

Иса приподнялась на локтях и уставилась на Пурниму, а служанка, потупившись, изучала ковер под ногами.

— Какая же ты глупая, — удовлетворенно выдохнула Иса и сладко, как кошка, потянулась всем телом. — Сегодня же похороны Дуды. Она больше никогда не будет портить мне настроение своим постным видом и ябедничать папочке. А сейчас, — Иса рывком поднялась, — приготовь мне ванну и платье, подходящее для этого счастливого события. Все должны видеть, как я скорблю по безвременно покинувшей нас Эдуарде.

Ухмыльнувшись, Исабель соскользнула с кровати, вытащила из шкафа на этот раз плотный халат и, запахнувшись, прошла в комнату брата.

— Вставай наконец с кровати, слизняк! — велела она и сдернула тяжелое одеяло с тщедушного тела.

Жуан возмущенно вскрикнул и попытался снова укрыться, но одеяло было уже на полу.

— Ты хоть знаешь, что твоя нянька упала с лестницы? Сегодня похороны, и ты, малодушное отродье, будешь там присутствовать, — сверкая глазами, Иса наступала на дрожащего всем телом брата. — А вздумаешь мне перечить, будешь ночевать на улице, вместе с крысами и пауками.

— Т-т-ты не м-м-можешь п-п-поступить так со мной, — от страха Жаун начал заикаться. Он побледнел еще сильнее, а глаза готовы были вылезти из орбит. — Я граф де Сильва, — он попытался расправить узкие и костлявые плечи.

— Вспомнили о своем титуле, граф де Сильва? — Иса издевательски изогнула бровь. — Тогда извольте поднять свою графскую задницу и соответствовать своему положению. Ты не опозоришь нашу фамилию, или я не Исабель Линьярес де Сильва, — и, круто развернувшись, удалилась к себе.

Напуганный перспективой спать с крысами и не сомневаясь, что Иса исполнит угрозу, Жуан не осмелился ослушаться, и вскоре они оба выходили из повозки перед воротами костела.

Иса прекрасно знала как выгодно темно-сливовый, почти черный цвет платья подчеркивает белизну ее кожи, а кружево мантильи притягивает мужские взгляды. Но на виду у всех прихожан она старалась выглядеть убитой горем благочестивой девицей и с тоской рассматривала устилающую пол истоптанную солому.

Нудная и длинная проповедь вызывала зевоту, но Иса стойко терпела, и в отличие от брата не ерзала на жесткой скамье, чем снискала еще большее уважение и сочувствие у старшего поколения, а падре, глядя на юную, горюющую прихожанку, пообещал себе сделать все, чтобы развеять ее печаль.

Оперевшись лбом о затянутые в черное кружево пальцы, Иса старалась отвлечься от занудного голоса священника и думала только о том, что ее ждет дома. А дома ее ждал Витор!

Иса сдерживалась из последних сил, чтобы по окончанию службы не выбежать из костела. Опустив голову и пряча под кружевом блестящие от предвкушения глаза, она смиренно принимала соболезнования и предложения поддержки. Некоторые отцы семейств и особенно вдовцы настоятельно зазывали именно под их кровом дождаться возвращения графа де Сильва, но Исабель была непреклонна.

— Я не могу оставить Жуана один на один с таким горем, — всем своим видом выражая покорность судьбе, негромко отвечала она. — Я нужна ему, а он мне. Только поддерживая друг друга, мы сможем пережить эту страшную потерю.

Старшее поколение соглашалось, восхищалось мужеством столь юной девушки и отступало. Только священник, решив не только словом, но и делом поддержать примерную прихожанку, закончил с выражениями соболезнования и поспешил удалиться, что отправить графу де Сильва пространное послание о горе, постигшем его дом, и о том, насколько зрело и с достоинством Исабель де Сильва приняла удар судьбы.

Отделавшись наконец от потока сочувствующих и украдкой вытирая тонким платком обслюнявленные щеки, Иса поспешно забралась в экипаж и втянула разомлевшего в духоте безвольного брата.

— Домой! — откинувшись на подушки и расстегивая верхние пуговицы, чтобы хоть немного остудить пылающую кожу, приказала она.

Тряская пыльная дорога казалась бесконечной, да еще Жуан занудно стенал, как он устал и что от жесткой скамьи в костеле у него болит каждая косточка.

— Замолчи, лягушачье отродье, — брезгливо бросила Иса, устав слушать его нытье.

— Я все расскажу отцу, — бледные щеки Жуана побагровели. — Он все узнает о твоих проделках. Думаешь, я ничего не вижу? А я все знаю.

— Что ты можешь знать? — красивые черты исказились в презрительной гримасе. — Где находится твой ночной горшок?

— О твоих шашнях с конюхом, — на бескровных губах Жуана появилась удовлетворенная улыбка. Наконец-то и он мог позволить себе поиздеваться над более сильной и здоровой сестрой. — О том, что ты заставляла вытворять служанок. Слуги все знают и перешептываются, а у меня есть уши. И не быть тебе герцогиней де Альбукерки.

— Слишком развесистые. Стоило бы их уменьшить, как и твой лягушачий рот, — Иса уже подалась вперед, чтобы схватить братца за тонкие жидкие волосенки и как следует оттаскать, но передумала и расслабленно откинулась на подушки.

Не понимая, что происходит с сестрой, Жуан сидел как на иголках и настороженно следил за каждым ее движением.

— Во-первых, отец тебе не поверит, — хмыкнула Иса. — Слишком много свидетелей моего примерного поведения, более достойных, нежели болтовня слуг, а, во-вторых, длинный язык может и до беды довести. Если не веришь, спроси Дуду.

Ледяной тон сестры, будто острым ножом прошелся по спине Жуана, за остаток пути мальчишка не произнес ни единого слова, только жался в угол экипажа.

Едва коляска въехала во двор, как Жуан, с несвойственной для него живостью пробежал в свою комнату, захлопнул дверь и заложил тяжелый засов.

— Я граф де Сильва. Граф де Сильва. Она не может мне навредить, — раз за разом повторял он, забившись в угол и обхватив худые коленки. Каждый доносящийся извне звук заставлял его вздрагивать и покрываться холодным потом. — Скорее бы вернулся отец.

А для Исы последующие дни могли стать раем, если бы не постоянные визиты соседей, желающих выразить соболезнование и поддержать в горе бедных детей.

Взяв на себя обязанности главы дома, Исабель всех принимала, выслушивала набившие оскомину слова сочувствия и предлагала напитки. Сама же мечтала о том, чтобы поскорее остаться одной и прокатиться на Мальчике, почувствовать на себе сильные руки раба, когда помогает сесть верхом или спешиться. Будто случайно прижаться грудью или выглянувшим из-под юбки коленом и наблюдать, как напрягается его шея и каменеют плечи.

Сломить его, подчинить себе, было сложно. Витор сопротивлялся, показывал характер, но тем слаще стала победа, когда даже его гордый характер не устоял перед сокрушающей силой ее обаяния.

Иса довольно быстро поняла, что, для того, чтобы выиграть, надо проиграть, и изводила Витора капризами, пока он не взрывался. И вот тогда, когда раб терял контроль и набрасывался на нее, подчиняя своей силе, Иса испытывала наивысшее наслаждение, поскольку на самом деле Витор оказывался в полной ее власти. Даже доставляемое им физическое удовольствие едва ли могло сравниться с эйфорией, испытываемой от подчинения более сильного противника.

Иса упивалась свободой, вседозволенностью и… Витором.

Она предвкушающе облизнула полные губы, но вовремя опомнилась и приняла подобающе-скромный вид.

— Благодарю вас за участие, — печально повторяла графиня де Сильва, выпроваживая задержавшихся гостей.

Когда же ушел последний, с облегчение захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной.

— Наконец-то, — прошипела Иса и сорвала укрывающую волосы мантилью, а с плеч — тонкий шарф. — Чтобы вам всем гореть в адском пекле. Пурнима! — громко крикнула она, и голос отозвался во всем доме.

Служанка появилась почти сразу и с обожанием смотрела на госпожу. Ни намека не осталось от некогда робкой и испуганной девчушки, Иса, как ядовитое растение, отравляла все, к чему прикасалась. Не избежали этого и Пурнима с Дипали. Остальные слуги, обойденные вниманием хозяйки, старались лишний раз не попадаться ей на глаза и неустанно молились об избавлении от вселившего с нее демона.

— Найди Дипали и приведи ее в мои покои, — велела графиня. Глаза Пурнимы сверкнули возбуждением. Она уже заранее знала, что произойдет дальше, и предвкушала предстоящее удовольствие.

Расположившись среди мягких подушек, Исабель, как паук в паутине, дожидалась прихода девушек.

Служанки. С ними она не церемонилась. Невеждам хватало и циновки на полу.

Иса потягивала густое темно-рубиновое вино отца, облизывала испачканные в меде пальцы и нетерпеливо посматривала на дверь, не понимая, чем вызвана задержка.

Наконец, дверь негромко скрипнула, и вместе со смуглыми девушками, в комнату вплыл терпкий запах разгоряченных тел.

— Живее! Шевелитесь, как сонные мухи, — прикрикнула на них госпожа и нетерпеливо облизнула пухлые губы.

Девушки не стали медлить. По очереди отпив сомы из глиняного кувшинчика, они неторопливо раздевали друг друга.

Иса наблюдала, как смуглые руки осторожно касаются плеч, груди, скользят по бедрам, и невольно стискивала шелковое покрывало. Живот начало стягивать, и Исабель потянулась, разгоняя томную негу по всему телу.

Занятые собой, служанки перестали обращать на нее внимание. Губы касались губ, рваные вдохи колыхали налитую грудь, ноги сплетались, а пальцы впивались в податливую кожу.

Пурнима прогнулась и откинула голову. Длинные растрепавшиеся волосы мягкими прикосновениями ласкали ее спину и ягодицы, а губы Дипали коричневым бутоном сомкнулись на напрягшемся соске.

Иса тоже почувствовала, как потяжелела ее грудь и, стараясь совладать с нетерпением, сдавила ее ладонью.

Где же Витор?

Тихий стон снова привлек ее внимание — Пурнима, прижавшись к бедру Дипали, скользила вверх-вниз. Тихонько всхлипнув, она впилась в губы Дипали и скользнула рукой ей между ног. Дипали на мгновение замерла, а потом теснее прижалась в Пурниме.

Пламя лампад и свечей окрашивало золотистым цветом сплетенные смуглые тела, превращая их в искусно вырезанные статуэтки, но Иса не замечала их красоты. Стягивающие живот спазмы, усиливаясь, следовали один за другим, внутри бушевал настоящий пожар, и некому было его потушить, а девчонки, лаская друг друга, получали ни с чем несравнимое удовольствие. Вскоре девушки опустились на циновки, и на помощь пальцам пришли губы и языки. Они обе жадно и бесстыдно раскрывались навстречу новым, все более откровенным ласкам, а дрожащий от возбуждения свет покрывал влажную и раскрасневшуюся кожу лаковым глянцем.

Наблюдая за ритмичными движениями служанок, слушая их томные вздохи и сочные посасывания, Иса чувствовала, что вот-вот взорвется.

К счастью, это не помешало ей услышать приближающиеся шаги.

— Вон отсюда, — в служанок полетела одна из шелковых подушек.

Совершенно забыв о присутствии госпожи, девушки растерянно осматривались. Они почти достигли вожделенной разрядки, когда удар подушки грубо вернул их на жесткий пол.

— Я сказала, убирайтесь! — взвизгнула Иса и схватила со стола тяжелую шкатулку из резного камня.

Служанки прижались друг к другу, ожидая удара, а когда он не последовал, торопливо собрали одежду и прошмыгнули в каморку Пурнимы.

Изнемогая от нетерпения, Исабель соскочила с кровати. Гость не успел даже постучаться, когда она распахнула дверь и буквально впечаталась в твердокаменную, пахнущую мускусом грудь.

Холеные руки метнулись к завязкам штанов и торопливо распутывали шнуровку. Высокая грудь под тонким пеньюаром подрагивала от нетерпения, а влажные от вина губы скользили по солоноватой шее.

— Госпожа, что вы делаете?

Смущенный и ошеломленный, Витор пытался убрать цепкие пальцы, но Иса оказалась проворнее.

Справившись со шнуровкой, она руками обхватила его за шею, а ногами — бедра.

— Возьми меня. Сейчас же! — прикусывая его ухо, жарко шептала она и, распаленная, прижималась изо всех сил.

Руки Витора сами собой скользнули по гладким бедрам и сомкнулись на упругих ягодицах.

— Ты же чувствуешь, как я тебя хочу.

Грудной, вибрирущий от возбуждения голос, вязкий запах желания пьянили; похоть, заполнившая всю комнату, окончательно лишила Витора разума. Он не мог сопротивляться требованию гибкого тела, собственному желанию и сдался.

Тесное, горячее наслаждение застилало рассудок красной пеленой. Витор чувствовал, как острые ногти вонзаются в кожу, запутываются в волосах и притягивают голову к нежной, пахнущей розовыми лепестками груди.

Иса была не тяжелее пушинки, и Витор без труда удерживал ее навесу. Покачивал, с каждым разом проталкиваясь все глубже. Казалось, человек не может выдержать столь сильного возбуждения, но оно только росло. От ее нежного аромата, от гладкости кожи, от безрассудности и жадности ее желания.

Иса отдавалась ему с бесстыдством портовой шлюхи, и это еще больше сводило с ума. Казалось, для нее нет запретных ласк, и Витор уже подумывал не предложить ли избалованной девице кое-что другое. Только представив, как ее нежные губы обхватывают его, Витор едва не взорвался и толкнулся сильнее, выбив из груди госпожи вскрик наслаждения.

— Исабель, ты у себя?

Громкий стук в дверь привел любовников в чувство. Сдерживая новый стон, Иса до боли прикусила губу, а Витор замер, не желая покидать восхитительно-горячую тесноту.

Услышав голос отца, юная графиня испуганно замерла, потом забилась, пытаясь освободиться от Витора и встать на ноги.

Резкие, рваные движения превысили предел терпения, Витор крепче стиснул упругие бедра и вжался в девчонку так сильно, как только смог.

Спазм, второй, третий. Удовольствие и освобождение накатывало горячими волнами, и он ничего не мог с этим поделать, пока не почувствовал себя полностью опустошенным. Только тогда пальцы разжались, и Иса, растрепанная и взбешенная, соскользнула на пол.

— Отправляйся к Пурниме! — изящный палец повелительно указал на дверь коморки. — Живо! — острый кулак врезался в плечо.

Нетвердо стоя на ногах и пошатываясь, Витор отправился в указанном направлении.

Нетерпеливо покусывая пухлые губы, Иса дождалась, пока раб скроется к комнатке прислуги, отерла простыней влажные ноги и накинула плотный халат.

— Папочка! — открыв дверь, она с радостным восклицанием повисла на шее отца. — Ты уже вернулся? Я не ждала тебя так скоро! Надеюсь, ничего не случилось? — отстранившись, заглянула в темные, сумрачно нахмуренные глаза.

— Ты все еще в постели? — недовольно поинтересовался граф де Сильва. — Неужели успела разбаловаться за мое короткое отсутствие?

— Ты знаешь, с Эдуардой произошел несчастный случай, — потупилась Иса. — Столько всего пришлось сделать, я ужасно уставала, да еще и Жуан все это очень тяжело перенес. Вздрагивал от любого шума, я всю ночь просидела подле него.

— Моя мужественная девочка. Сколько же выпало испытаний на твою долю, — граф прижал дочь груди. Тонкие крылья аристократического носа затрепетали, и Карлос де Сильва подозрительно покосился на темноволосую головку. — Приведи себя в порядок и спускайся в библиотеку, у меня для тебя новости.

— Что-то по поводу моей свадьбы? Герцог хочет ее ускорить? — ясные глаза Исабель сверкнули азартом.

— Спускайся, и все узнаешь, — отец погладил ее по голове. — Приведи Жуана, его это тоже касается.

Отец ушел, и Исабель влетела в комнату.

— Пурнима!

Звонкий голос графини, наверное, был слышен даже на улице, только не в комнате служанки.

— Ты уснула, что ли, лентяйка? — воскликнула Иса, распахнула низкую дверь и остолбенела.

Пурнима и Дипали, совершенно обнаженные, повисли на Виторе и ластились, как обезумевшие от похоти кошки.

Одна из девчонок, несмотря на отчаянное сопротивление, терзала рот раба и одновременна сама себя ласкала, а вторая опустилась на колени к его ногам и протяжно облизывала твердеющую плоть.

Исабель не верила своим глазам — как смели грязные служанки покуситься на собственность госпожи?

Сорвав с кровати тяжелое покрывало, прошитое золотыми и серебряными нитями, она хлестко ударила по голым девичьим спинам.

— Мерзавки! Бесстыжие потаскушки!

Девушки бросились в разные стороны, но тяжелая колкая ткань снова оставила на их спинах красный след.

— Никогда не смейте прикасаться к моим вещам!

Услышав это, Витор вздрогнул. Поспешно поддернул и принялся зашнуровывать штаны, при этом окаменевшее лицо ничего не выражало, но Иса этого не заметила.

— Ты, — она повернулась к худой и угловатой Дипали, старающейся прикрыть наготу какими-то тряпками. — Немедленно одевайся. Ступай в комнату Жуана, помоги ему собраться и спуститься в библиотеку. Если будет хныкать, скажи, что я так велела. Теперь ты, — взглянула на старательно прибирающую волосы Пурниму. Тлетворное влияние госпожи отразилось на ней настолько сильно, что служанка совершенно не стеснялась. Без капли смущения она выставляла напоказ как девушкам, так и мужчине тяжелую смуглую грудь, мягкие округлые бедра, привлекательные ягодицы, чуть выступающий живот и темный, притягивающий взгляд треугольник.

— Живо одевайся и приведи меня в порядок. Отец в библиотеке. Я не могу заставлять его ждать. Шевелись, ну же!

Иса для острастки подняла руку со стиснутым в кулаке покрывалом, и Пурнима стала двигаться резвее, не обращая ни малейшего внимания на раскачивающуюся грудь.

— А ты, — Исабель прижалась к Витору и жарко зашептала ему на ухо. — Дождись, пока я уйду и выходи. Тебя никто не должен заметить. Если получится, то вечером я к тебе приду.

Витор кивнул, но не проронил ни слова, а Исабель, полная надежда на вечер, вернулась в свои покои.

В коридоре послышались горестные вздохи Жуана, словно его в одиночку и руками заставили отскоблить всю каменную лестницу, Иса только усмехнулась его слабости и изнеженности и продолжала подгонять не до конца пришедшую в себя Пурниму.

Когда она, с гладко причесанными волосами и в скромном темном платье, приличном во время траура, спустилась в гостиную, то помимо отца и брата увидела высушенную годами женщину с желтоватой кожей и длинным носом над тонкими губами. Рядом сидела девчушка — точная копия маменьки, только цвет лица у нее был более приятным, а тонкие морщинки еще не успели изрезать по-детски округлые щеки.

— Добрый день, рады видеть вас в нашем доме, — чувствуя себя почти герцогиней, Иса присела в неглубоком поклоне и вопросительно посмотрела на отца.

— Дорогая, познакомься, герцогиня Иванилда Альбукерке де Визеу, — Карлос де Сильва сделал особое ударение на девичей фамилии гостьи, — и ее прекрасная дочь — Луселия Визеу.

Бледная кожа девчонки покрылась красными пятнами, и тонкие пальцы стиснули ткань юбки.

— Скоро они будут твоими родственниками.

Графиня де Сильва сохранила полную безмятежность, как и предписывал этикет, только тонкая бровь изогнулась в немом вопросе.

— Для нас большая честь принимать вас в своем доме, — сладко пропела Иса, не дождавшись от отца никакого ответа. — Как здоровье герцога де Альбукерки и его сына Браса де Альбукерки?

— Здоровье брата и племянника, к счастью, не оставляет желать лучшего. Брат воодушевлен и с нетерпением ждет дня, когда господь благословит его союз со столь очаровательно девушкой. И, увидев вас, я этому не удивляюсь.

Иса скромно потупилась, но вот смущенно покраснеть у нее получилось, несмотря на все старания. Только благодаря воспоминаниям о Виторе, его крепких объятиях и жаре тела, ей удалось вызвать краску на лице.

— Но дела государства постоянно вынуждают брата надолго покидать дворец, поэтому так сложно назначить счастливую дату.

— Я понимаю, — скромно ответила Иса. — Не ропщу и смиренно жду своей очереди. Я знаю, что для столь важного вельможи дела государства всегда будут на первом месте. Я же готова всецело служить ему и в меру своих скромных сил облегчать его ношу.

Не без удовольствия разыгрывая роль примерной невесты и дурача сестру будущего мужа, Иса заметила, что герцогиня с трудом подавила зевок, а девчонка, хоть и старается делать это незаметно, но все чаще ерзает на мягких подушках.

— Вы же, наверное, устали с дороги! — воскликнула она. — Я ужасная хозяйка. Пожалуйста, простите меня. Это от отсутствия опыта, и я была так рада познакомиться с вами, что все вылетело из головы. Не хотите ли вина, чтобы подкрепить силы? А я распоряжусь, чтобы вам поскорее приготовили покои.

Ответом Исе послужил благосклонный кивок герцогини.

Незаметно пнув Жуана, чтобы не сидел истуканом, Иса степенно вышла из библиотеки, в самый последний момент заметила, как брат встал и направился к буфету с вином.

— Надеюсь, он не забудет добавить в вино меда, — пробормотала она и, повысив голос, позвала: — Пурнима! Анима! Куда вы подевались?

Поручив гостей заботам служанок и надеясь, что брат развлечет их светской беседой за вином и закусками, Иса вбежала в комнату отца.

— Дочка, что случилось? — приглаживая черные, с редкой сединой волосы и поправляя шейный платок, повернулся он к Исе.

— Отец, разве прилично в такое время принимать гостей? У нас еще не закончился траур по Дуде, — избегая прямого вопроса, зачем отец притащил чужую тетку, заметила Иса.

— Как раз поэтому герцогиня Визеу и приехала, — присаживаясь на низкую софу, ответил Карлос де Сильва. — Падре известил меня о постигшей наш дом утрате, а когда об этом узнал герцог де Альбукерки, то решил, что тебе необходима компаньонка. Герцогиня Визеу его вдовеющая кузина. После смерти супруга ее финансовое положение оказалось не таким блестящим, как хотелось бы, и герцог де Альбукерки взял ее под свое покровительство. Он посчитал хорошей идеей, чтобы наши дома стали еще ближе и предложил устроить брак между Жуаном и Луселией.

— Что?! Жуан женится на… герцогине Визеу? — Иса едва сдержалась, чтобы не обозвать Луселию дурнушкой. Карлос согласно качнул головой. — Но… но он ведь все равно останется графом де Сильва? Не станет герцогом Визеу?

— Это так важно? — Карлос де Сильва повернулся дочери и внимательно посмотрел в глаза. — Исабель, неужели тобой овладел порок гордыни? Я тебя не так воспитывал. Это недостойно доброй католички и примерной супруги. Я уже сомневаюсь, стоит ли заключать твой брак с герцогом де Альбукерки. Не такой он тебя представлял, не такую супругу хотел получить, дочка.

— Нет, папочка! Конечно же, нет! — воскликнула Иса, бросаясь к отцу. Сообразив, что сболтнула лишнее, она постаралась как можно скорее все исправить. — Я сомневаюсь, хватит ли у Жуана сил удерживать дом Визеу на должном уровне, ведь он такой слабый, болезненный, а им нужна твердая рука и наследник. Как бы усилия, направленные на сохранение статуса безвозвратно не подорвали здоровье Жуана. Он ведь мой брат, я беспокоюсь о нем, — Иса вскинула голову, посмотрела на отца, и бархатные глаза увлажнились.

Но лицо Карлоса почему-то не смягчилось.

— И еще один вопрос, Исабель. Я получил очень странное письмо от Эдуарды. В нем она пишет очень странные вещи о твоем поведении. Я не хотел этому верить до тех пор, пока не переговорю с тобой, но теперь и у меня возникли к тебе вопросы. Исабель, какие у тебя отношения с подаренным рабом?

Пухлые губы Исы приоткрылись от удивления, и она почувствовала, как холодеют руки, а по спине стекают холодные ручейки.

— С рабом? — переспросила Иса, а глаза под тенью трепещущих ресниц перебегали с предмета на предмет. — Он конюх. Какие у меня с ним могут быть отношения? Он ухаживает за жеребцом, помогает мне сесть в седло, катает.

Иса силилась вспомнить, что еще писала в письме противная нянька.

— Исабель, когда я вошел в твою комнату, мне показалось, что пахнет мужчиной. Я должен что-то знать до того, как ты войдешь в дом герцога в качестве супруги?

— Отец, мне так стыдно… — к концу голос Исы совсем погас.

— Что такое? — брови графа сурово сошлись на переносице.

— Я так старалась привить прислуге нравственность и целомудрие, но даже Пурнима… Моя Пурнима, которая всегда при мне и всегда видит пример благочестия, пользуется любым удобным случаем и бегает за мужчинами. А однажды я поймала ее в своей гардеробной с… — она замолчала, подбирая кандидатуру. Последнее время Фуртадо стал слишком заносчивым, даже посмел угрожать. Тем более, он уже был с Пурнимой, вот пусть и расплачивается. — Фуртадо, — не шепотом, а шелестом продолжила Иса. — Мне так стыдно. Так стыдно. Даже одну заблудшую душу не удалось привести к свету истинной веры. Видимо и в этот раз, воспользовалась тем, что я заснула, и кого-то привела. В мою спальню. Папа! В моей спальне был мужчина. Я не могу в это поверить.

— Но Эдуарда писала не о Пурниме… — глядя на сокрушающуюся дочь, Карлос де Сильва чувствовал, что понимает все меньше и меньше.

— Эдуарда… — Иса теребила ткань юбки, словно сомневалась говорить или нет. — После вашего отъезда, отец, она мне очень помогла и, кажется, подорвала здоровье. Стала все забывать, заговариваться, говорить о том, чего не было, а однажды принесла Жуану змею и сказала, что это котенок. Брат так испугался, что едва мог говорить, и мне пришлось его долго успокаивать. Может, с конюхом она видела Пурниму и в своем помутившемся сознании решила, что это я?

— Пурниму? — задумчиво протянул Карлос де Сильва. — Что же, может быть. Но если твоя служанка такая распущенная, от нее необходимо избавиться. Ты невеста герцога и не можешь позволить даже тени упасть на твою репутацию. Сегодня же поручу Фуртадо рассчитать Пурниму.

— Прошу вас отец, — Иса молитвенно сложила руки. — У нее большая семья, старые родители, Пурнима содержит всю семью. Я хочу дать ей еще один шанс исправиться. Я поговорю с ней, внушу, что такое поведение ее не красит, что целомудрие — главное достоинство девушки. Прошу, дайте мне эту возможность, позвольте спасти ее душу.

— Ты слишком мягкая, дорогая. Иногда с прислугой нужна твердая рука. Тебе придется этому научиться.

— Отец, если Пурнима не исправится, обещаю, я сама ее выгоню. Ничто не запятнает доброе имя графов де Сильва.

— Хорошо, дочка, грех препятствовать благому делу, но будь внимательна. Кстати, об имени. Я подумал, что было бы неплохо, чтобы в этом доме появилась хозяйка.

Иса молчала, не зная, что сказать и опасаясь сделать неуместное замечание.

— В общем, я решил, что попрошу руки Иванилды Визеу. Но она об этом еще не знает.

Иса чуть не подавилась воздухом. С трудом сглотнув, она натянуто улыбнулась.

— Конечно, отец. Вам давно пора снова жениться. Новый брак принесет вам успокоение. У Жуана появится мачеха, и я не буду переживать, покидая дом, что вы здесь останетесь совсем один.

— Умница моя. Я знал, что ты все поймешь. А теперь беги, переодевайся к ужину, — и Карлос де Сильва поцеловал дочь в лилейный лоб.

Когда кипящая возмущением Исабель вернулась в свои покои, от царившего там беспорядка не осталось и следа.

Кровать была аккуратно застелена вышитым покрывалом, пышные подушки тщательно взбиты, одежда убрана в гардеробную, а Пурнима дожидалась госпожу с приготовленным платьем.

— Молодец, — Исабель окинула взглядом служанку и одобрительно кивнула. — Только это платье не подойдет. — Оказывается у нас в гостях сама герцогиня де Визеу и ее дочка-заморыш. Я должна выглядеть соответственно. Затолкать бы правила этикета в глотку тому, кто придумал, что графиня не может быть одета лучше и богаче герцогини. Ведь, в конце концов, я, а не они, хозяйка дома. Выбери мне платье на вид скромное, но изысканное и дорогое. Поскорее, меня ждут к ужину.

Пурнима исчезла в гардеробной. Пока она перебирала множество туалетов в поисках подходящего, Исабель присела за туалетный столик и осторожно наносила макияж.

Она поставила перед собой нелегкую задачу — сделать лицо ярче, но при этом ни отец, ни гостящая герцогиня этого не заметили.

Немного кармина на губы, капелька перламутра на веки и скулы, тонкая, как волосок, черная линия у основания ресниц — и кожа графини сиянием могла поспорить с полной луной, губы — с бутоном розы, а глаза приобрели чарующую бархатистость ночи.

— Где ты там? — закончив с макияжем, и удовлетворенно рассматривая себя в венецианское зеркало, окликнула Иса.

Она перебирала лежащие на столике украшения, но без наряда не могла решить какое из них подойдет лучше. Взгляд и руки притягивал подаренный отцом рубин. Свет от свечей ложился на него дрожащими бликами и создавал ощущение, что внутри прохладного камня, под гладкими гранями плещется настоящая кровь.

Иса пальцем погладила глянцевую поверхность. Взяла и взвесила на ладони массивное украшение. Приложила рубин к горлу.

Прохлада камня приятно ласкала кожу, а кровавый блеск словно бы заострил нежные черты и придал им агрессивной жесткости, даже жестокости.

Как завороженная, Иса не могла отвести взгляд от собственного, невероятной красоты отражения.

— Госпожа, кажется, это подойдет.

Голос служанки вывел графиню из транса самолюбования.

— Не сейчас, — погладив напоследок камень, Иса сняла украшение и повернулась к Пурниме.

Топчась в дверях гардеробной и неуверенно поглядывая на хозяйку, она держала восхитительное жемчужно-серое платье из тяжелого шелка, подбитого по низу конским волосом.

Скромный, даже аскетичный крой с лихвой компенсировался богатой вышивкой из жемчуга и серебряный нитей.

Облачившись в выбранный наряд, Иса стала выглядеть настолько чистой и невинной, что с успехом могла бы посоревноваться с небесными ангелами.

Именно этого она и добивалась, чтобы отец забыл о посеянных Дудой сомнениях.

Гребни из инкрустированной серебром слоновой кости удерживали тяжелые локоны, а плечи и скромное декольте прикрыла полупрозрачная шелковая шаль.

Исабель сознательно отказалась от тонкой работы кружевных мастериц, чтобы не выглядеть легкомысленной в глазах чопорной герцогини.

— Представляешь, — фыркнула Иса, расправляя складки платья. — Они хотят поженить моего слизняка-брата и девчонку-заморыша! — зная, что ответа не требуется, Пурнима лишь невразумительно пробормотала. — Каких наследников они породят? Лягушат? И им перейдет титул и все имения графов де Сильва? Это несправедливо! Я намного лучше справилась бы с этой ролью! Почему девушки не могут быть наследницами титула? — нежное лицо Исы скривилось от злости, но почти сразу приняло ангельское выражение.

Наказав служанке ждать ее с приготовленным сари, графиня де Сильва отправилась исполнять роль гостеприимной хозяйки, но когда спустилась в столовую, то ее гордыня и чувство собственного превосходства оказались глубоко уязвленными.

На месте хозяйки дома, напротив отца, там, где всегда царствовала Иса, восседала графиня Визу, а рядом Луселия скромно сложила на коленях руки. Блекло-коричневое платье придало ее коже болезненный желтоватый оттенок, и Иса немного воспряла духом. На этом обеде она уж точно будет красивее всех.

Жуан, с высокомерной улыбкой смотрел на замешкавшуюся сестру со своего места по правую руку от отца. Слишком редко ему выпадала возможность безнаказанно насладиться унижением, и он не собирался ее упускать.

— Милая сестра, — Жуану едва удавалось скрыть радость. — Что же вы застыли? Проходите и займите свое место.

На слове «свое» Жуан сделала ударение и победоносно обернулся.

Обернулась и графиня Визеу.

— Исабель, дорогая, — высокомерно изрекла она, окинув девушку цепким взглядом. — Конечно, вы теперь невеста герцога де Альбукерки, но еще не жена, и девице вашего возраста следует одеваться скромнее. Граф де Сильва, вы не находите, что юной девушке на пороге замужества следует проявлять особуюосторожность и скромность?

— Думаю, вы правы, — Карлос де Сильва выглядел смущенным неожиданной отповедью. — Но Исабель моя единственная дочь. Мне кажется, желание отца баловать — это естественно.

— Разумеется, но тем более вам должно блюсти ее доброе имя и репутацию, — надменная герцогиня и не думала смягчаться. — Посмотрите на Луселию. Она тоже единственная дочь, но как скромно выглядит. Не обращает на себя повышенного внимания и не провоцирует пересуды.

— Но я несколько старше сеньориты Луселии, — мягко заметила Исабель, пригубив сверкающее темным рубином вино.

— Дорогая, недопустимо вмешиваться, когда разговаривают старшие, — осадила ее графиня. — Девице стоит пить только разбавленное водой вино, — Иса поперхнулась и поспешила прикрыться салфеткой. — Краски вашего лица и без того слишком яркие.

— Это природный дар, — кипя гневом, но еще стараясь быть любезной, ответила Иса и уткнулась в тарелку.

Она видела смущение отца, ликование брата, надменную невозмутимость девчонки-замухрышки и мысленно обещала, что все они поплатятся за сегодняшнее унижение. Пока же надо дотерпеть до времени, когда можно будет отправиться в спальню. Не стоит портить предстоящую встречу с Витором, а о том, как отравить жизнь обнаглевшему брату и новоприбывшим снобам, подумает после.

Чем больше Иса слушала застольную беседу о планах герцогини, тем больше понимала, что им не по пути.

Старуха, со своим почти монастырским укладом, может здорово осложнить жизнь. Ничего удивительного, что у нее такая анемичная дочь.

Иса старалась держаться с достоинством и переводила взгляд с отца на герцогиню и ее дочь. Заинтересованные взгляды, которые Жаун бросал на девчонку, не очень беспокоили юную графиню. Слизняк будет волочиться даже за высохшей палкой, если решит, что у него есть шанс, а Луселия все-таки была чуточку поживее палки, но даже эту амебу можно без труда скомпрометировать.

А вот внимание отца к речам герцогини огорчало. Казалось, что он полностью одобряет все предложенные изменения, благодаря которым старуха сделает невыносимой жизнь Исы. И с этим надо поскорее разобраться, пока планы не начали воплощаться в жизнь.

— Полагаю, девочкам пора отправляться спать, — прямая, как палка, герцогиня Визеу осмотрела дочь и Ису.

Луселия покорно отложила приборы, а Иса постаралась скрыть вздох облегчения. Под оценивающим взглядом герцогини фазанье крылышко застревало в горле, а от разбавленного вина сводило челюсти.

— Спокойной ночи, сестрица. Спокойной ночи, сеньорита Луселия, — злорадно проводил их Жуан.

— Спокойной ночи, — собрав остатки самообладания, пожелала всем Иса.

Стараясь сохранить достоинство, она неторопливо вышла из-за стола и покинула столовую.

— Приятных снов. Надеюсь у нас вы будете чувствовать себя так же комфортно, как и дома, — приветливо улыбнулась Исабель.

— Сомневаюсь, — Луселия сморщила носик с небольшой горбинкой. — Ваш дом кажется мне очень тесным, а комната? У наших собак клетки больше. И слуги, таки неопрятные. Надеюсь, что мы здесь не задержимся.

«Я тоже», — подумала Иса, уязвленная гордость которой требовала сатисфакции.

— Это первое впечатление, — сдерживаясь, ответила она. — Наш дом мне кажется очень удобным, а слуги понятливыми и расторопными.

— Потому что других не видели, — надменно парировала Луселия, оказавшись совсем не такой тихоней, как вначале подумала Исабель.

— Тогда, может, вам вернуться на родину?

Не найдясь, что ответить, Луселия сжала тонкие губы и развернулась, чтобы уйти.

— И почему вы не попали в шторм? — проворчала Иса, торопясь в свои покои. Там ее ждала долгожданная свобода.

Пурнима уже поджидала госпожу с приготовленным сари из тончайшего, полупрозрачного шелка, с украшенной богатой вышивкой паллой.

Помня ее взрывной характер, Пурнима бросилась к госпоже, едва та вошла в комнату.

— Не торопись, — Иса остановила служанку небрежным взмахом руки. — Наша гостья еще изволит ужинать. Помоги раздеться. Я вся мокрая. И все из-за Ее Светлости герцогини Визеу, — фыркнула Иса. — Свалилась на мою голову. Еще и облезлую дочку привезла. Надо как-то от них избавиться.

— Вы очень умная, госпожа, — прошептала Пурнима, с обожанием глядя на Ису и помогая избавиться от тяжелого туалета. — Уверена, у вас все получится, и мы опять заживем по-старому.

Тлетворное влияние хозяйки слишком глубоко пропитало служанку. Почувствовав вкус греховного удовольствия, она уже не желала возвращаться на праведный путь.

— Кто тебе дал право обсуждать жизнь хозяев, их поступки и решения? — осекла ее Иса, поняв, что разговаривает вслух. Она не доверяла никому и не собиралась делиться своими планами, а тем более, с болтливой прислугой. — Распусти и расчеши волосы. От этих украшений разболелась голова.

По своему обыкновению, Иса нагишом уселась на пуф у туалетного столика. Осторожно вынула из ушей тяжелые серьги, сняла и отложила жемчужное ожерелье. Придвинула ближе к лицу свечи. В глазах сразу зажглись дьявольские огоньки.

Пурнима расчесывала тяжелые блестящие волосы, а Иса в это время положила больше краски на губы и щеки.

Теперь ее губы напоминали не нежный розовый бутон, а пунцовый чувственный цветок, готовый в любой момент раскрыться под ласковыми прикосновениями мотылька. Нанесла немного перламутра на веки, им же обмахнула грудь и плечи.

В свете свечей кожа переливалась словно опал, и Пурнима, увидев в зеркале отражение графини, восхищенно выдохнула.

— Госпожа, вы очень красивы, — прошептала она, поглаживая длинные пряди движениями, больше похожими на ласку.

— Правда? — пунцовые губы приоткрылись, показав белоснежные зубы.

— Без сомнения. Ваши чары никого не оставят равнодушными. И даже если посланец богов явится, чтобы обвинить вас в чем-то, то раз увидевший вас, примет его за посланца демона и прогонит, не поверив ни слову.

Льстивые слова служанки бальзамом лились на раненое герцогиней самолюбие.

— Застегни, — подняв рубин, Иса приложила его в шее.

Дрожащими пальцами Пурнима закрепила украшение и отступила, с трудом поборов порыв опуститься на колени.

Томный бархатный взгляд и зловещее мерцание рубина вызывали в ней поистине мистическое и благоговейное преклонение.

— Хватит, — Иса раздраженно отбросила руки служанки.

Не в силах больше бездействовать, она поднялась с пуфа и, как была нагишом, так и подошла к распахнутому окну.

Легкий ночной ветер огладил бархатистую кожу, ластился ласковой кошкой к стройному телу, обнимал за спину, приподнимал тяжелые пряди, пробираясь к упругим ягодицам.

— Сходи потихоньку вниз, — развернувшись спиной к окну, велела она служанке.

Глуховатый голос растекался по комнате почти осязаемыми чувственными волнами, а вибрирующая хрипотца пощипывала нервы, отчего хозяйка и служанка вздохнули, почувствовав тягучую и томительную судорогу.

— Сейчас, — дрожа от возбуждения, Пурнима выскочила из спальни графини.

От нетерпения Иса постукивала ногой по полу и кусала ноготь на мизинце.

Там, в ночной темноте дожидался Витор, его жаркие и крепкие объятия, а вместо того, чтобы бежать к нему, она вынуждена дожидаться, когда высокие гостьи удалятся спать. Из-за них Иса перестала быть хозяйкой в собственном доме. Она прикусила было губу, но, почувствовав привкус краски, одумалась.

Потом спохватилась и подбежала к туалетному столику, несколько капель терпкой цветочной эссенции оросили глубокую ложбинку груди, грациозную шею и темный треугольник внизу лилейно-белого живота.

Дверь скрипнула, и Иса порывисто обернулась.

— Ну что? — выдохнула она, жадно всматриваясь в служанку.

— Никого. Все разошлись, — Пурнима мягко проскользнула в приоткрытую дверь.

— И отец? — торопливо переспросила Иса, зная привычку графа задерживаться в кабинете с кубком старого вина.

— Во всем доме никого нет. Только слуги на заднем дворе еще не спят, — сверкнув глазами, шепнула Пурнима. — А вы?.. — она чуть было не сказала про конюха, но вовремя прикусила язык.

— Что, я? — темные дуги бровей стремительно сошлись на переносице.

— В-вы прогулять решили? — нашлась служанка, и заострившиеся черты госпожи смягчились.

— Прогуляться. Насладиться тишиной и прохладой, — нежное лицо осветила ангельская улыбка, сделав его невыразимо прекрасным. Многие художники без сожалений отдали бы вторую руку, только бы иметь возможность запечатлеть на холсте пленительный образ. — Одень меня поскорее, — нетерпеливо приказала Иса.

Пурнима метнулась к аккуратно сложенному шелку, и он с легким шелестом развернулся.

Руки служанки мягко скользили по телу госпожи, не то одевая, не то лаская.

И обе девушки наслаждались неспешными мгновениями близости.

Иса прикрыла глаза и растворилась в собственных ощущениях. Перед предстоящей встречей с Витором небольшая шалость была совсем не лишней.

Пульс участился, кровь быстрее побежала по венам, и тяжелый, обволакивающий аромат усилился, дурманя голову и служанке, и госпоже.

— Ну хватит.

Когда прикосновения Пурнимы стали более смелыми, прервала ее Иса.

— Подай туфли. Мне уже пора. Да не эти, — досадливо притопнула она, когда Пурнима протянула изысканные туфли на высокой подошве и с гладко ошлифованными деревянными каблуками. — Хочешь, чтобы я весь дом перебудила? Дай такие же, как у тебя.

Пурнима бросилась в гардеробную и принесла тапочки из мягкой кожи, украшенные богатой вышивкой.

— Вот так лучше.

Позволив служаке обуть себя, Иса неслышной тенью выскользнула из комнаты. Одним духом пролетела лестницу и выбежала на улицу. Обогнула дом и устремилась к конюшне.

Наконец-то будет вознаграждена за бесконечное ожидание, за пережитое за столом унижение, за привезенное отцом разочарование.

— Ты где? — Иса ворвалась в конюшню, надеясь встретить желанные объятия, но почувствовала только влажное прикосновение лошадиного носа.

В душной темноте слышался только шорох переметаемой ветерком соломы, глухой перестук копыт и влажное фырчанье.

— Эй! Ты где? — позвала Иса, заглядывая в закуток, где хранилась солома, и имел обыкновение спать Витор.

Разворошенные тюки, сохнущие попоны, пустые ведра для воды, позвякивающая упряжь, вот только конюха нигде не было видно.

Скрипнули рессоры из сыромятных ремней, когда Иса залезла в привезший отца экипаж. Может, Витор облюбовал обтянутые бархатом сиденья и шелковые подушки?

Но его не было и там.

Иса раздраженно сжала губы. Что происходит? Она так ждала возможности сбежать из дома. Так мечтала об его ласках… Предупредила, чтобы ждал. Как он мог ослушаться? Не дождаться? Ее?

Да что он о себе возомнил?

Иса с силой сжала кулаки, и острые ногти вонзились в ладони. Живот тянуло и выкручивало от нестерпимого желания, но утолить его было некому. Витор словно растворился.

— Ты за это поплатишься, — гневно прошипела Иса.

Перевязав тонкую талию паллой сари, чтобы не мешалась, графиня принялась за работу.

Сняла и вытащила к пруду попоны. Тщательно вывозив их в грязи, бросила у конюшни. Отвязала пони и выгнала их в сад. Только Мальчика не тронула, опасаясь, что он потеряется или покалечится. Раскидала по всей конюшне солому и, запыхавшись, оперлась на загородку денника.

Чем бы еще напакостить, чтобы наказать непокорного раба?

Вытирая увлажнившийся лоб и откидывая прилипшие к шее волосы, осмотрелась.

Экипаж! Как сразу о нем не подумала?

Нашла крепкие рогатины, которыми перебрасывали солому, и изо всех сил ударила по колесу. Оно дрогнуло, застонало, но устояло. Иса замахнулась снова, но стальные пальцы, перехватив тонкое запястье, удержали ее от дальнейших разрушений.

Иса возмущенно обернулась.

— Ты? — выдохнула графиня, увидев в косых лучах проникающего сквозь крышу лунного света взъерошенного со сна раба.

— Я, — спокойно ответил Витор. — Не надо ломать повозку, иначе как отправите восвояси ваших гостей.

— Где ты был? Я же велела дожидаться меня здесь! Как ты посмел ослушаться?!

Сверкая в темноте черными, как ночь, глазами, наступала она.

— Я выбрала этот наряд специально для тебя! Надела украшения специально для тебя! Надушилась специально для тебя! А ты!..

— А я не захотел, — отрезал Витор, с трудом отводя взгляд от невыносимо соблазнительного силуэта. Легкого в лунном свете, невесомого, словно ангел сошел на землю. Только у этого ангела глаза сверкали от гнева, а на горле, словно кровавая рана, горел рубин.

— Не захотел? — опешила Иса. В ее красивой головке никак не укладывалось, как может кто-то не хотеть приватной встречи с ней, а тем более, безродный раб.

— Совершенно верно, ваша светлость, — чопорно ответил Витор и поклонился. — Встречаться со мной ниже достоинства графини и будущей герцогини, поэтому я избавляю вас от тяготящих отношений. Теперь уже никто не посмеет показать на вас пальцем и обвинить в недостойной связи, — будто защищаясь от распространяемого Исой сокрушающего обаяния, Витор сложил руки на груди и отступил.

Лицо скрылось во тьме, только мускулистая грудь еще поблескивала бледными лунными бликами.

— Стоять! — бросившись к рабу, Иса не позволила ему окончательно исчезнуть в темноте. — Только я решаю, какие отношения мне в тягость, а какие нет!

Желание смешалось со злостью, превратившись в гремучую смесь, переполнявшую избалованную графиню.

— Разве я не говорила, что заберу тебя во дворец герцога, — горячо шептала Иса, настойчиво обвивая руками шею Витора и прижимаясь всем трепещущим от желания телом. — Герцог будет в постоянных разъездах по государственным делам, и мы с тобой будем очень счастливы. Только подумай! Ты и я!

— Боюсь, у меня закружится голова, — Витор мягко, но настойчиво снял тонкие руки и отстранился от желанного тела. — Спальня графини для меня уже недосягаемая высота. Что уж говорить о спальне герцогини? Мое место на конюшне, в лучшем случае в гардеробной. Идите за своей судьбой, графиня, а меня оставьте моей.

— Ты?.. Ты меня прогоняешь? — не поверила своим ушам Иса. — Меня?! Графиню де Сильва?!

— Вот именно, вы графиня, — Витор отступил еще дальше. — Я даже глаза на вас поднять не смею, не говоря уже о каких-то мечтах.

— Прекрати, — капризно воскликнула Иса. — Ты дуешься на меня за то, что заперла в гардеробной? Но пойми же, мерзавка Дуда умудрилась отправить отцу письмо, где наговорила обо мне гадостей. Я не могла рисковать его расположением и своим будущим, но как только выйду замуж, все изменится. Нам уже никто не сможет помешать.

— Боюсь, у меня не такие широкие взгляды, как у аристократии, я простой сын кузнеца и ни за что не стал бы делить с кем-то свою женщину. Прошу вас, графиня, не рискуйте больше своей репутацией, не следует вам оставаться здесь в такое время.

— Значит так, да? — гневно прищурилась Иса, все вся сила похоти которой переродилась в злость. Злость на упрямца раба, на мерзкую Дуду, посмевшую нажаловаться отцу, на не вовремя нагрянувших гостей. На предстоящее замужество, поскольку глупый раб отказывается делить ее законным супругом.

И за все разбитые мечты и неисполненные желания должен кто-то заплатить.

— Ты пожалеешь об этом, — прошипела Иса и вихрем выбежала из конюшни.

Она уже почти вошла в дом, когда дверь отворилась и на пороге возникла герцогиня Визеу в плотном халате поверх глухой ночной сорочки и покрывающем голову чепце.

— Сеньорита Исабель, — ядовито-холодно протянула она. — Почему в такой час вы не в своих покоях? И почему вы в таком виде? — герцогиня с презрительным удивлением осмотрела наряд Исабель, голые руки и выглядывающую из-под сари полоску голого живота.

От всей души желая герцогине гореть в преисподней, Иса присела в почтительном, но не подобающем ее наряду реверансе.

— Герцогиня Визеу? Что подняло вас в такой час? — она округлила глаза, изображая крайнюю степень изумления. — Ваш сон так же чуток, как и у меня? Я услышала шум, и пошла проверить, что случилось. Оказывается, пони как-то смогли выбежать из конюшни. Я всегда просыпаюсь от малейшего шороха, но надеялась, что ваш сон более крепок. К тому же вы утомлены дорогой.

— Но твой наряд, — герцогиня будто не слушала объяснений Исы и продолжала сверлить ее суровым взглядом. — Разве девушка твоего положения и воспитания может прогуливаться в таком виде посреди ночи? Ты выглядишь, как язычница. Такая же распущенная. Думаю, кузен, герцог де Альбукерки, будет неприятно этим удивлен.

Иса сжала губы и проглотила ругательства.

— Вы же чувствуете насколько здесь душные ночи, — она заметила, что герцогиня промокает платком влажный лоб. — В местной одежде намного прохладнее спать.

— Это не повод вести себя подобным образом. Наше сословие даже в самых тяжелых условиях обязано сохранять достоинство, иначе мы ничем не будем отличаться от простых ремесленников, крестьян, и даже местных дикарей. Не стоило графу увозить тебя сюда и лишать должного воспитания. Он должен был отдать тебя в монастырь, как я поступила с Луселией. Теперь привить тебе подобающие манеры будет намного сложнее, но я обязательно этим займусь. А теперь, немедленно отправляйся в свою спальню. Утром графу станет известно все о твоем недостойном поведении.

— Конечно, герцогиня, — Иса снова присела в почтительном поклоне и мысленно добавила: — «Если у тебя хватит смелости, высохшая креветка».

Вбежав в свою спальню, графиня осмотрелась — Пурнимы нигде не было видно, а постель, сияя свежими простынями, только ждала соприкосновения с ее телом.

Покусывая ноготь на мизинце, Иса пыталась понять, когда вдруг все пошло не так. Еще совсем недавно она царила в доме, будто в своем королевстве.

Хилый брат боялся сказать и слово поперек воли сестры, слуги не смели перечить, единственное препятствие — Дуда — благополучно устранено. И ничто не мешало умирать и возрождаться в объятиях Витора. Жить в свое удовольствие, и без остатка отдаваться необузданной страсти.

А сейчас даже Витор, чьи пылкие слова все еще звучали у нее в ушах, избегает ее общества. Старая гусеница следит за каждым шагом, а слизняк-брат женится на лягушке. В то время, как ее, разгневанный отец вполне может запереть в монастыре или, избегая позора, расторгнуть помолвку и посадить под домашний арест.

Надо что-то предпринять. Притом немедленно, чтобы связать руки герцогине. Но что и чем?

Иса внезапно остановилась, и ангельские глаза сверкнули дьявольским огнем.

Да! Это именно то, что нужно.

Как же кстати ее прелестную головку посетила гениальная в своем коварстве идея. Ведь ночные объятия неба и земли разорвала яркая полоска рассвета.

— Пурнима! — громко позвала графиня. — Живо приведи сюда Дипали!

Служанка тенью выскользнула из комнаты госпожи, а когда вернулась, то вела за руку дрожащую Дипали.

— Не трусь, проходи, — приказала Иса. — А ты, — перевела взгляд на Пурниму. — Надень на меня ночную сорочку, самую уродливую, если, конечно, найдешь такую.

Пурнима исчезла в гардеробной, но вскоре появилась с сорочкой из плотного хлопка с украшением из тонкой полоски кружева и туго затягивающимся на завязки воротничком.

Кривясь, Иса позволила надеть на себя похожую на мешок сорочку и одновременно давала указания Дипали, а служанка слушала и бледнела от страха.

— Ладно, хватит, — Иса вырвалась из мягких рук Пурнимы, не дав ей до конца заплести косу, скользнула в мягкие тапочки с загнутыми носками и выбежала из комнаты.

На этот раз целью графини был не раб, а Луселия, сладко посапывающая в своей комнате.

— Луселия, ты спишь? — громко постучав, Иса вошла в спальню гостьи. — Луселия, — девушка не просыпалась, и Иса потрясла ее за плечо.

— Что? — Луселия испуганно вскочила и натянула одеяло до подбородка.

— Можно к тебе? Мне не спится, — мягкой кошкой Иса опустилась на край кровати. — Совсем скоро я выйду замуж за герцога, а ведь я о ном почти ничего не знаю. Мне так страшно. Расскажи что-нибудь о нем, он же твой дядя.

— Расскажу, если ты расскажешь о своем брате, — Луселия подвинулась на кровати, позволяя Исе разместиться поудобнее. — Но, на самом деле, я мало о нем знаю. Почти не видела его с тех пор, как он привез нас в этот жуткий город. Не представляю, как ты здесь выжила, да еще умудрилась не стать такой же черной, как местные дикари.

— Он привлекательный? Я видела портрет, но не знаю, насколько художник сказал правду.

— Он старый. Как он может быть красивым? Ему, наверное, лет сорок, и он очень строгий. По крайней мере, с мамой был строгим. Но у меня красивый кузен. Держись от него подальше, — при упоминании сына герцога, Луселия залилась краской.

— Он тебе понравился? — вкрадчиво прошептала Иса, сожалея, что будущий пасынок не пожелал навестить мачеху. Тогда проблем с компрометаций Луселии не возникло бы.

Иса подавила вздох и изобразила заинтересованность.

— Расскажи о нем. Должна же я узнать больше о будущем пасынке, — мурлыкала Иса, наблюдая, как разгораются глаза Луселии.

— Горло пересохло. Здесь можно достать молоко? — юная герцогиня коснулась шеи и покрутила головой.

— Разумеется, я уже распорядилась. Сама всегда чувствую ужасную жажду, если просыпаюсь среди ночи, — улыбнулась Иса, и почти сразу раздался осторожный стук в дверь.

— Теплое молоко с бисквитами, — возбужденно вздохнув, прошептала Луселия.

— Бисквиты не обещаю, но молоко с медом к твоему распоряжению. Это очень вкусно, — уверяла Иса, принимая у Пурнимы высокие стаканы и передавая один Луселии. — Попробуй.

Опустив ресницы, юная интриганка наблюдала, как неискушенная девчонка отпивает сому.

— Пей до дна. Это очень освежает, — коварно улыбаясь, уверяла Иса.

— У меня голова кружится, — сделав несколько глотков, пожаловалась Луселия.

— Сейчас это пройдет. Пей, — Иса подтолкнула стакан к губам будущей сестры.

Луселия сделала еще несколько глотков, осушила стакан и хихикнула. Потом испуганно ухватилась за руку Исы.

— Мне кажется, я летаю. Что со мной? Что за дьявольским напитком ты меня напоила?

Для непривычной Луселии настойка из мухоморов оказалась слишком крепкой. Ее руки слабели, речь становилась невнятной, а глаза закрывались.

— Все будет хорошо. Все хорошо, — приговаривала Иса, укладывая ее в кровать. — Ты выспишься, все страхи уйдут.

Иса еще какое-то время посидела подле Луселии, убедилась, что она крепко заснула, затем подозвала Пурниму.

— Живо перенеси ее на кушетку, — указала на стоящий в неглубоком алькове диванчик. — Не время для вопросов, — схватила со столика небольшой кинжал, предназначенный для нарезания фруктов. — Теперь иди сюда, — насмерть перепуганная Пурнима отступила. Иса и вправду выглядела устрашающе — в ночной сорочке, с исступленно сверкающими глазами и острым кинжалом в руках. — Ничего с тобой не случится, дурочка! Я не собираюсь тебя убивать… пока, — Иса томно улыбнулась. С силой, не сочетающейся с ее хрупкостью, вцепилась в ее запястье и дернула на себя. — Ты знаешь, что кровопускание считается очень полезным для здоровья.

— К-кровопускан-ние? — заикаясь, повторила Пурнима. — Госпожа Исабель, может не надо? Пустите кровь кому-нибудь другому.

— Пурнима, — проникновенно прошептала Иса, — ты моя самая преданная служанка. Кому еще я могу это доверить?

И пока Пурнима, зачарованная ее голосом, хлопала ресницами, ловко надрезала ей кожу на сгибе локтя.

Пурнима только охнула, когда первые темно-красные капли упали на белоснежные простыни. Иса не отпускала руку служанки до тех пор, пока, как ей показалось, кровать не испачкалась в достаточной мере. Затем она потащила Пурниму к безмятежно спящей Луселии, и очередные капли на ее сорочку, окрашивая в районе лобка в красный то, что было белым.

— Готово, — удовлетворенно улыбнулась Иса, осматривая дело своих рук. — Теперь перенеси ее обратно на кровать, позови Дипали и возвращайся в мою спальню. Перевяжи руку. Пошевеливайся!

Вздрогнув от окрика, Пурнима бросилась исполнять распоряжения, а Луселия даже не пошевелилась, пока ее переносили с кушетки обратно на кровать.

Повинуясь зову госпожи, Дипали появилась на пороге гостевых покоев и застыла в недоумении. Ни слова не говоря, она переводила взгляд с графини на испачканную кровать.

— Слушай внимательно, — подступила к ней Иса. — Сейчас ты разденешься догола, ляжешь рядом с девчонкой и обнимешь ее. Поняла? Можешь даже задрать ей сорочку, только чтобы пятно было видно. Я хочу, чтобы все сразу увидели ее порченность. Тогда ее отошлют в монастырь и не выдадут за моего слизняка-братца, — Иса от удовольствия потерла ладони.

— Нет! — отшатнулась Дипали. — Меня выпорют или вообще убьют.

— Да! — прошипела Иса. Она крепко схватила служанку за волосы и наклонилась к уху. — Ты сделаешь все, что я скажу. Отец добрый и не станет пороть девчонку. К тому же, ты всегда можешь сказать, что она тебе приказала, а ты всего лишь служанка. Самое страшное, что с тобой может случиться — выгонять из этого дома. Но я обещаю дать тебе хорошее приданое, чтобы могла удачно выйти замуж. И твоим сестрам тоже. У тебя же есть сестры? — Дипали растерянно кивнула. Взвешивая все за и против, она не знала, на что решиться. — А ослушаешься, я своими руками выставлю тебя без гроша. Можешь не сомневаться.

Отпустив волосы служанки, Исабель опустила руку ей на шею и толкнула к кровати.

Закончив с этим, Иса бегом вернулась в свою спальню. Дом уже просыпался, поэтому стоило поторопиться.

— Переодень меня, живо? — запыхавшись, Иса вбежала в комнату.

— А что там? — Пурнима кивком указала на коридор.

— Тебя это не касается, — отрезала госпожа. — Принеси платья. Я сама выберу. Пока не выставили эту каракатицу, надо демонстрировать скромность. Надо же было отцу решиться на новый брак! — она досадливо сдвинула тонкие брови.

Пурнима поспешила скрыться с глаз разгневанной госпожи. Она медлила как могла, выбирая платья, но все же вынуждена была вернуться.

Уложив охапку на кровать, аккуратно разложила яркие шелка.

Иса сбросила с плеч сорочку, перешагнула через упавшую к ногам ткань, подошла к кровати и задумчиво склонила голову.

— Это, — ткнула в платье с сочным цветочным узором, — слишком яркое.

Пурнима послушно убрала его.

— Это, — указала на палевое с пышной кружевной отделкой, — слишком нарядное. Высушенная курица хочет, чтобы я выглядела как монашка.

Пурнима убрала очередной наряд.

— Это тоже не подойдет.

Платье с серебряной вышивкой и широким декольте заняло свое место на руках Пурнимы.

— Придется надеть вот это, — вздохнула Иса и указала на скромное блекло-бежевое платье из тяжелого шелка, без изысканной отделки и вышивки. Его Иса надевала только во время благотворительных визитов в больницы, чтобы не испачкать остальные наряды.

Прунима с сомнением рассматривала невыразительный наряд. Тонкую красоту Исы сложно было испортить или приглушить, но тусклый цвет и сдержанный фасон по крайней мере ее не подчеркивал.

— Придется Иванильде Визеу заплатить мне и за этот позор, — прошипела Иса, пока Пурнима завязывала все тесемки.

Шейный платок, закрывающий все, что еще оставалось открытым, и мантилья завершили образ скромницы, и Исабель спустилась к завтраку.

Отец и герцогиня застали ее преклоненной перед статуей Девы Марии.

— Отец, — Иса присела в поклоне и поцеловала руку. — Герцогиня Визеу, доброе утро, — склонилась в очередном поклоне, пока Иванилда окидывала ее оценивающим взглядом.

Иса скромно опустила глаза. Ей и самой так было легче — не видя герцогини, она меньше раздражалась.

— Ты так рано, дочь моя, — Карлос де Сильва ласково потрепал Ису по голове. — Но почему ты надела это платье? У тебя же столько других нарядов?

— Очень хорошее платье, — одобрительно изрекла Иванилда. — Прекрасно подходит девице ее возраста. Я рада, дорогая, что ты победила свое тщеславие. — Но почему Луселия еще не спустилась? Ей тоже не помешало бы помолиться перед завтраком. Пошлите за ней кого-нибудь из прислуги, — будто у себя дома, велела она.

— Зачем прислугу? Я сама за ней поднимусь? — улыбнувшись, услужливо предложила Исабель. — Она же будет моей сестрой.

И раньше, чем герцогиня смогла что-то сказать, вспорхнула по лестнице.

Давясь смехом, она распахнула дверь комнаты гостьи и завизжала так пронзительно, будто до смерти перепугалась.

Сразу же раздался топот приближающихся шагов: тяжелых — отца, и более легких — герцогини.

От визга Исы бедная Дипали свалилась с кровати и сжалась на полу в маленький комочек, даже Луселия очнулась от дурмана и, сонно моргая, осматривалась по сторонам.

— Дочь моя, что случилось? — подбежал к дочери Карлос де Сильва.

— Ох! Это ужасно. Я никогда не хотела бы этого видеть! — прикрыв глаза, будто стыдится даже смотреть, Иса указала на испачканные простыни. — Сначала я думала, что с Луселией случилось несчастье, и очень испугалась, но потом увидела, что рядом с ней спит служанка, и они обе были полуголые. Отец, под нашей крышей! Это оскорбление. Разве Жуан заслужил такую невесту? Мне дурно, — она прикрывала глаза дрожащей рукой. — Я спущусь и выпью воды.

За завтраком, над длинным овальным столом царила оглушающая тишина, прерываемая только тихими всхлипами Луселии.

После того, как обуреваемая праведным гневом Исабель сбежала из комнаты гостьи, а юная герцогиня осознала свое положение и тяжесть воздвигнутых обвинений, она бросилась на колени. Ползала у ног матушки и рыдала. Старалась оправдаться, уверить, что все обвинения ложны, а она ни в чем не виновна, но герцогиня Визеу только смотрела свысока и брезгливо отдергивала подол строго платья, будто дочь только одним прикосновением могла ее испачкать.

— Приведи себя в порядок, ты дочь герцога, и спускайся к завтраку. Твою судьбу мы решим позже, — холодно, без крохи сочувствия к опозорившей ее дочери, заявила герцогиня. — Естественно, о браке с графом де Сильва можешь даже не мечтать. Ни одна благородная семья не простила бы такого позора, — уже в дверях обернулась она и решительно покинула комнату, оставив дочь, распластанную на полу и рыдающую.

На удивление Луселия оделась довольно быстро и спустилась к столу бледная и сосредоточенная. Только покрасневшие и отекшие веки выдавали, что совсем недавно она отчаянно плакала.

— Не могу есть, мне до сих пор дурно, — старательно игнорируя требования пустого желудка, Исабель лениво ковырялась в тарелке, а потом и вовсе отложила приборы со слабым вздохом.

Да, молодой, здоровый и полный энергии организм требовал пищи, но ради такого дела можно и потерпеть.

Луселия снова судорожно всхлипнула, но не нашла ни в ком сочувствия, только граф де Сильва едва заметно нахмурился.

Слова Исабель словно разбили гнетущую тишину и послужили сигналом.

— Я не собираюсь жениться на испорченной девице, какой бы знатной она ни была, — не сдержался Жуан и оттолкнул тарелку, благоразумно предварительно обглодав пятое крыло цыпленка. Кости дробно рассыпались по столу.

— Этого никто и не ждет, — устало ответил Карлос. — Сожалеем, герцогиня Визеу, что все это произошло под нашей крышей. Служанка, что причастна к позору, будет показательно выпорота во дворе, чтобы все видели, какое наказание понесет любой, посмевший прикоснуться к девице благородной крови.

— Отец, — Иса не смотрела на него, но голос звучал твердо. — Вы строги и справедливы. Я всегда старалась брать с вас пример. Скажите, чем виновата бесправная служанка? Скорее всего, она лишь выполняла распоряжение госпожи.

— Граф де Сильва? — надменно обронила Иванилда. — Правильно ли я понимаю, что сеньорита де Сильва обвиняет мою дочь, воспитанную в строгой католической вере, в растлении грязной служанки?

— Исабель? — Карлос строго посмотрел на дочь.

— Отец, — тихо и покорно продолжила Исабель, искоса наблюдая за поведением отца, брата и гостей. — Дипали служит нам очень давно, но до визита почтенной герцогини никогда не была замечена в дурном поведении.

— Они язычники и развратники! — герцогиня Визеу с силой ударила по столу утиной ножкой и жирные брызги разлетелись так широко, что упали даже на главу семейства, заставив поморщиться. — И они испортили мою дочь. Я требую наказания!

Луселия и Исабель с надеждой смотрели на разгневанную герцогиню, только надеялись девушки совершенно на разное. Луселия — что мать ей поверит и не запрет в монастырь на ближайшие несколько лет, а Исабель — что разъяренная герцогиня не захочет иметь никаких связей с опорочившим ее имя домом.

— Моя дочь сказала правду, — твердо заявил Карлос. — Эта девочка уже давно служит нам и ни разу не была замечена в разврате.

— То есть, только моя дочь будет наказана за содомский грех? А язычница останется работать в доме, который опозорила? Гордость герцога стерпит подобный позор?

— Разумеется, нет, — возмутился Карлос, но запнулся, не зная, какое наказание придумать для развратной служанки.

— Думаю, стоит ее выгнать, — раздался тихий голос Исы. — Разумеется, окончательное решение за вами, отец.

— Но сначала сходим на мессу. Надеюсь, Господь просветит нас и поможет принять правильное решение, — Иванилда решительно поднялась из-за стола, вызвав недовольную гримасу на лице Жуана и угрюмую — у Карлоса.

Исабель прикусила пухлую губу и крепко сжала кулаки, чтобы сдержать довольную улыбку.

Отец совсем не был истовым католиком и приводил в уныние пастора редкими посещениями храма, вряд ли он сможет долго выносить фанатичную веру герцогини и ежедневно терпеть многочасовые проповеди.

От нее необходимо только терпение, и Иванилда Визеу сама разрушит предстоящий союз, Исе даже делать ничего не придется.

— Конечно, — поддержала она герцогиню, — пастор будет рад познакомиться с новыми прихожанами.

–

При всей избалованности, капризности и сумасбродстве, Исабель прекрасно знала, когда лучше припрятать дурные стороны своего характера.

Она чинно сидела на жесткой скамейке, пока экипаж трясся по городским улицам, и сквозь ресницы наблюдала за застывшим в высокомерии лицом герцогини Визеу. Кусающая губы и хлюпающая Луселия, сверкающий глазами и брезгливо отодвигающийся, будто только одно прикосновение к бывшей нареченной могло его испачкать и, конечно же, дремлющий отец — ничто не ускользало от быстроглазой графини.

— А после мессы я обычно навещаю больницу для бедных. Буду рада сопровождать вас, герцогиня Визеу, вместе с сеньоритой Луселией, — обронила Исабель, с удовольствием отметив, что герцогиня вздрогнула от неожиданности и ее лицо еще больше закаменело.

Интуиция не подвела — высокомерная аристократка не испытывала большого желания оказаться среди грязи и зловония болезни.

Иса замечала и запоминала малейшие реакции противников, а ее острый и гибкий ум придумывал множество возможностей скомпрометировать их в глазах отца и местного общества.

По прибытии к костелу, Карлос де Сильва помог герцогине и дочери выйти из экипажа, а Жуан, под его строгим взглядом подал руку всхлипывающей Луселии, но сразу же отдернул, едва девушка ступила на землю. Даже мать старалась ее не замечать, и только Исабель, которую Луселия сначала считала распущенной легкомысленной девчонкой и, честно говоря, немного завидовала ее красоте, живости и свободе, поддержала, улыбнувшись самым краешком губ и забавно прищурив бархатно-черные глаза.

Немного отстав от отца, Исабель поравнялась и взяла вздрогнувшую гостью под руку.

— Мы почти семья, — шепнула она. — И должны поддерживать друг друга. К тому же, я уверена, что ты раскаиваешься. Исповедайся, прими покаяние. Герцогиня увидит твое раскаяние и смягчится.

— Не уверена, — шмыгнула Луселия. — К тому же мне не в чем раскаиваться. Я ни в чем не виновна.

Девушки неспешно вошли, и их окружили возбужденные шепотки и тяжелый запах смешанных с потом благовоний. Все оживленно обсуждали новые лица и гадали, кем они приходятся семейству де Сильва.

Подождав, пока гул немного стихнет, Исабель придержала Луселию за локоток.

— Но ведь ты совратила мою служанку, — в наступившей тишине не очень громкий голос разнесся по костелу. Луселия отскочила испуганной серной, а все головы повернулись к юной парочке. Снова волной взметнулся ропот, сверкающие любопытством глаза жадно уставились на девушек. — Ой, — Исабель прикрыла рот затянутыми в кружевные перчатки пальцами.

— Дочка, — Карлос укоряюще покачал головой, а Иванилда хлестнула злым взглядом, и Иса смущенно потупилась.

Дело сделано. Луселия окончательно скомпрометирована, и мать, даже если захочет, не сможет простить согрешившую дочь.

Удивленный ропот не умолк даже когда началась месса. Шеи выворачивались — все хотели рассмотреть настоящую блудницу, ведь это такая редкость среди сливок местного небольшого общества, где все друг друга знают.

Карлос де Сильва держался прямо, словно и не замечал, что со всех сторон его семью пронзают любопытные взгляды. Иванилда тоже старалась сохранить достоинство, но ей не хватало невозмутимости графа. Луселия сжалась и старалась держаться как можно более незаметно, а Жуан нервно осматривался, испепеляя зевак злым взглядом и время от времени смахивал со лба испарину.

Только Исабель внешне спокойная и прекрасная, в душе упивалась торжеством. В очередной раз, благодаря только своему уму и изобретательности, она одержала верх, растоптала и унизила тех, кто собирался разрушить ее мир, подчинить своим правилам, навязать аскетичную мораль и поставить под угрозу будущий брак.

Нежные губы благочестиво шептали слова молитвы, а бархатные глаза, спрятанные под тенью густых ресниц, сверкали дьявольским блеском.

Видимо, в этот раз падре решил блеснуть перед высокородными прихожанами, и служба оказалась более длинной и нудной, чем обычно. Даже графиня устала сидеть на жесткой скамье, Жуан нетерпеливо ерзал, а Карлос безуспешно пытался подавить зевок.

И даже когда это мучение для него закончилось, оказалось, что все равно не могут вернуться домой к любимому кабинету со свитками счетов, кубку пряного вина и зажаренному поросеночку — герцогиня Визеу изъявила желание исповедоваться.

Карлос понимал, что после случившегося в его доме, исповедь необходима всем, но как же досаждала эта заминка. Пламя свечей нагревало и без того жаркий спертый воздух, от сгустившегося аромата духов, благовоний, ладана и тающего воска становилось нечем дышать, и раскалывалась голова. Граф де Сильва уже несколько раз пожалел, что именно к нему прибыли столь докучливые гости. Столько лет он прожил только с дочерью, избавившей его от всех домашних забот, и сыном, который, кроме слабого здоровья, не доставлял никаких хлопот.

Пришла же герцогу идея еще больше укрепить связь между их домами, и сосватать свою кузину, оказавшуюся довольно утомительной особой.

***

Дождавшись, пока из тесной и темной исповедальни вышла дочь, заплаканная и утирающая распухший покрасневший нос, ее место заняла сама Иванилда, герцогиня Визеу.

Непривычная к подобным чувствам, она изо всех сил изображала озабоченность, переживания и делилась с духовником сомнениями — сможет ли стать матерью взрослой девушке, с малолетства знающей только отцовскую любовь.

В полной мере проникнувшись заботами герцогини, священник уверил, что с сеньоритой Исабель точно никаких проблем не будет. Более почтительную, нравственную и благовоспитанную девицу найти сложно, если вообще возможно. Что же касается весьма неприятного инцидента, который произошел с дочерью герцогини под кровом графа де Сильва, то тому виной, несомненно, истинно христианская и любовь и всепрощение молодой графини. Надежда исцелись языческую душу и наставить ее на путь истинной веры. Собственная чистота и непорочность не позволили Исабель распознать в другом существе испорченность и развращенность. И, конечно же, наставления взрослой и мудрой мачехи помогут юной деве, помимо доброты и покорности, столь необходимой в супружеской жизни, выработать характер, подобающий будущей герцогине.

Иванилда слушала священника и продолжала сомневаться. Несмотря на все дифирамбы, она не могла отделаться от воспоминания о непотребном виде, в котором застала Исабель посреди ночи, к тому же Луселия, воспитанная в строгих традициях никогда не проявляла склонности к плотским утехам. Как скажется ли пагубно на дочери дальнейшее общение с сомнительной девицей?

Цветистые речи падре только уверили Иванилду в том, что девчонка очень хитра, изворотлива и вряд ли достойна носить имя Альбуркерке.

Поговорив с духовником и сделав собственные выводы, Иванилда дождалась когда исповедальню покинет Исабель, после чего вопросительно посмотрела на графа де Сильва.

— Поедем домой, — облегченно встал он и постарался незаметно размять затекшую от долгого сидения спину.

— И вы не пойдете на исповедь? — герцогиня вперилась в него суровым взглядом.

Как знала, что он слишком мягок в воспитании детей и, как и все, ослеплен притворством дочери.

Кто знает, что еще вытворяет девчонка, пользуясь его наивностью, вседозволенностью и отсутствием строгого воспитания.

Глядя на то, как Карлос неспешно направляется к исповедальне, Иванилда краем глаз наблюдала за Исой, а судьба Луселии была уже решена.

— Герцогиня Визеу, — незаметно подошла к ней Исабель. — После мессы я всегда езжу в больницы, навестить страждущих, и компания отца доставила бы мне истинное счастье, но как послушная дочь, я не могу на этом настаивать. Не поможете ли мне уговорить его. Уверена, он будет рад доставить вам удовольствие, а несчастным, страдающим от болезней, принесет облегчение то, что покровитель не оставляет их в час тяжелых испытаний. Вы ведь знаете, что отец немало жертвует на больницы?

Иса говорила негромко, всем своим видом изображая кроткую покорность и преклонение перед величием герцогини.

Как бы ни была враждебно настроена Иванилда, но слова Исабель польстили, и она решила, что не так уж плохо, если сподвигнет не слишком благочестивого графа на столь богоугодноедело, даже если сама не очень хочет оказаться среди смрада и грязи болезней. Тем больше самоотверженности проявит перед Господом.

В результате коварных происков Исабель и благочестивого рвения герцогини Визеу, оба семейства в полном составе вместо того, чтобы вернуться в приятную прохладу особняка, отправились по знойному и пыльному полуденному городу к отстроенным на окраине лазаретам.

Исабель, как и подобает скромной девице, сидела потупив взгляд и предвкушала, предстоящее веселье, после того, как утомленные отец, брат и гостьи отправятся в свои комнаты отдыхать. Она еле сдерживала нетерпение и время от времени стискивала кружевной платочек затянутыми в перчатки пальцами.

Граф де Сильва старательно подавлял зевки и тяжелые вздохи, с тоской вспоминая об удобном кресле, освежающем вине и степенных беседах с Фуртадо о домашних делах. Даже отчеты от капитанов были увлекательнее предстоящего посещения больных. Карлос готов был пожертвовать, и намного больше необходимого, лишь бы избежать таких вот обязательных визитов.

Жуан сидел с самым несчастным видом и молчал, обреченно понимая, что волю старшей сестры ему не перебороть, вот если бы найти союзников… И он с надеждой взглянул на герцогиню, восседающую напротив, и с королевским величием осматривающую тех, кого высшие силы назначили ей вывести на праведный путь. На Луселию Жуан старался не смотреть. Как бы ни грезил о возможной женитьбе и наследниках, которые подтвердят его положение — будущего главы рода, — опозорившая себя девица для этого не годилась. Кто знает, чьих бастардов придется воспитывать как своих, при столь вольном поведении нареченной.

Тряский экипаж, наконец, остановился, но даже до того, как лакей успел предупредительно распахнуть дверцы, до пассажиров докатилась волна смрада, смешанного из запахов немытых тел, нечистот и сладковатой приторности гниющей плоти.

Жуан побледнел, и его лицо почти слилось с белоснежными кружевами воротника. Дрожащими пальцами он потянулся к флакончику с нюхательными солями, но отец, вместо того, чтобы сжалиться над сыном, твердой рукой вытолкнул его под палящее солнце и скривился от хлынувшей волны вони.

Луселия, крепко прижимая к носу платок, решительно, несмотря на подгибающиеся ноги, ступила на пыльную дорогу.

Только Иванилда и Исабель, словно соревнуясь друг с другом в выдержке, ни единым жестом или морщинкой не выдали, что чувствуют неприятный запах. Преисполненные достоинства, они неторопливо шагали к низким сероватым постройкам, а на лицах отражались только смирение и сопереживание.

Карлосу де Сильва понадобилось все его терпение, чтобы выдержать бесконечные утомительные разговоры с лекарями о том, всего ли хватает в лазаретах, просьбы об увеличении пожертвований, демонстрации прохудившихся матрацев и нехватки ткани для перевязок, а сеньориты в сопровождении графини в это время обходили больных. Подносили сжигаемым лихорадкой воду или отирали испарину и всех увещевали смириться и мужественно выдержать выпавшие на их долю испытания.

Остатки терпения граф де Сильва использовал на то, чтобы затолкать стенающего и закатывающего глаза наследника в экипаж. Сам Карлос тоже был не в восторге от вынужденного визита, но титул и положение в колонии обязывали. А последние капли понадобились, чтобы вытерпеть дорогу и наконец добраться до спасительной тишины кабинета и благоухания выдержанного вина. Только оно было способно перебить застрявший в носу и пропитавший всю одежду мерзкий запах тления.

Как и ожидала Исабель, никчемный брат и изнеженная Луселия сразу же удалились в свои покои и велели себя не беспокоить, отец заперся в кабинете, а Иванилда, хоть и старалась сохранить достоинство, но тоже поспешила к себе, предварительно велев наполнить ванну.

Вот и прекрасно! Весь день и весь дом снова в распоряжении полновластной юной хозяйки, и на этот раз точно никто не помешает встретиться в Витором.

При воспоминании о привлекательном и непокорном рабе, Исабель почувствовала, как кровь начинает бурлить, а по телу разливается жар, стягиваясь и концентрируясь внизу живота.

Как же это приятно — подчинять! Уже только от этого можно получить чувственное удовольствие, но Иса знала, что Витор способен на большее, и это будоражило.

______________________

Да! Я сделала это! Огромное спасибо всем, у кого хвтаило терпения дождаться. Для меня это действительно очень ценно!

В покоях юную графиню уже ждала преданная служанка с ароматными полотенцами, готовая обтереть и освежить прекрасное тело госпожи.

— Скорее! Скорее, — ворвавшись в комнату, торопила ее Иса и морщилась, когда Пурнима слишком сильно дергала шнуровку. — Да, осторожней ты, не кобылу седлаешь! — прикрикнула она.

Пурнима сжалась в ожидании удара, замерла, но когда Исабель оглянулась и сверкнула на нее черными глазами, споро принялась за дело.

Вскоре тяжелое и душное платье с тихим шуршанием упало к ногам Исы. Пурнима распутала завязки и стащила липнувшую к телу нижнюю сорочку.

— Как же хорошо, — потянулась Иса всем своим ладным телом. — И кто только придумал носить эти жуткие жаркие платья. Найди мне что-нибудь полегче.

Отправив служанку, Иса встала перед узорчатыми ставнями, пропускающими легкий ветерок, но скрывающими девичью спальню от нескромных взглядов.

В гардеробной Пурнима пробыла недолго и вскоре вернулась с воздушной пеной легчайшего шелка. Бережно стерла испарину с белой бархатистой кожи, и полотенца оставили на ней легкий розовый аромат.

— Распусти волосы, голова болит, — велела Иса.

Пурнима спешно вынимала скромные заколки из густых волос, и они тяжело падали на хрупкие плечи, укрывали узкую спину блестящим плащом.

Они ласкали нежную кожу. Руки Пурнимы осторожно прикасались к самым чувствительным местам, словно готовили ко встрече с Витором.

— Оботри еще раз грудь, — прикрыв глаза, томно прошептала Иса. — Хочу, чтобы от меня пахло только свежестью.

Пухлые губы приоткрылись, между ними мелькал кончик влажного розового языка, пока служанка медленно проходилась влажной ароматной тканью по налитой груди, словно дразня, касалась затвердевших сосков, поглаживала тонкую кожу шеи.

Иса подошла к окну, откинув голову, прислонилась к стене и одну ногу поставила на невысокий пуф.

— Продолжай, — тихо, но непреклонно велела она.

Пурнима заглянула в лицо госпожи, верно истолковала выражение расслабленного истомой лица и опустилась перед ней на колени.

Горячий язык осторожно коснулся нежной кожи.

Иса слегка вздрогнула, застонала, запустила тонкие пальцы в густые волосы служанки и потянула.

Повинуясь безмолвному приказу, Пурнима плотнее прижимается к влажной пульсирующей плоти, провела языком, надавила. Она дразнила, облизывая по кругу, посасывала, осторожно втягивая увеличившийся от возбуждения клитор.

Дыхание Исы стало быстрым и поверхностным, затвердевшие скоски прекрасной белой груди налились, словно спелые вишни, ноги слегка подрагивали, когда Пурнима погладила бархатистую кожу на внутренней поверхности бедра. Скользнуладальше, коснулась шелковистых губ. Провела вдоль них пальцем.

Иса задрожала сильнее, подалась бедрами к служанке и дернула ее за волосы. С приоткрытых губ срывались тихие стоны, когда Пурнима, сильнее сжав клитор, быстро вылизывала его, а ее пальцы погрузились во влажную горячую тесноту. Все глубже и глубже, поглаживая тугие стенки, надавливая на них и получая в ответ более громкие и отрывистые стоны.

У Исабель уже подгибались ноги, и она всем телом прислонилась к стене, ритмичные движения Пурнимы ускорились, и тогда стягивающий живот спазм растворился, разлетелся по телу множество крохотных искр, отозвался покалыванием в кончиках пальцев рук и ног, горячей волной хлынул в голову, жаром опалил грудь и шею.

Изогнувшись, словно натянутая тетива в луке, Иса прикусила пухлую нижнюю губу и оттолкнула служанку.

Плюхнувшись на обширный зад, Пурнима запрокинула голову. Облизывая припухшие пунцовые губы, она не сводила слегка плывущего взгляда со стройного тела, изящные очертания которого только подчеркивали солнечные лучи, проникающие сквозь решетчатые ставни.

Почувствовав на себе, какое удовольствие могут дарить ласки, Пурнима испытывала к госпоже экстатическое благоговение и почти считала ее сошедшей с горы Кайлаш богиней. Кто еще, кроме воплощения богини, может быть столь же прекрасен и так безотчетно предаваться любовным утехам? Поэтому и прихоти графини она расценивала как божественное проявление, а свои ласки — как служение.

Наконец Иса опустила на служанку подернутый чувственной поволокой взгляд, сочные яркие губы изогнулись в порочной улыбке, за которую Пурнима готова была отдать жизнь.

— Ты молодец. Я тобой очень довольна, — с легким придыханием произнесла Исабель, а Пурнима упала к ее ногам и стала покрывать узкие стопы торопливыми поцелуями.

— Полно, — смеясь, Исабель отпихнула служанку. — Лучше одень меня.

Пурнима потянулась за смоченными в розовой воде полотенцами, но Иса ее остановила:

— Не надо, хочу, чтобы от меня пахло желанием. Пусть почувствует, как я его хочу. Неси платье. Панталон не надо, сорочки тоже.

Тонкий шелк мягко скользнул по обнаженному телу, прилип к влажной спине, подчеркнул налитую грудь и выпуклость напряженный сосков, оттенил темные волны густых волос.

— Помоги застегнуть, — не обращая внимания на копошащуюся с завязками Пурниму, Исабель порылась в шкатулке и достала любимое ожерелье из витого золота с крова-красным рубином посередине. Снова полюбовалась на то, как лучи солнца, проникая в камень, окрашиваются насыщенным кармином. Завораживающим. Тревожным. Играют и создают иллюзию движения, будто настоящая кровь переливается, заключенная в изящно ограненные стенки. — Поскорее, пока каракатица не выползла из своей норы, — при воспоминании по герцогине, Исабель неприязненно поморщилась и протянула служанке украшение.

У Пурнимы от благоговения дрожали пальцы, когда принимала из рук госпожи ожерелье, будто сама богиня почтила ее своим благословением. Закрепляя крохотную застежку, она нет-нет, да и поглаживала белоснежную точеную шею.

— Хватит уже! Я от тебя устала, — Исабель капризно скривила губы и оттолкнула растерявшуюся служанку. Сейчас, когда все ее тело трепетало и жаждало совсем других прикосновений, осторожные ласки стали неприятны и раздражали. — Выгляни, посмотри, нет ли кого в доме, — поправляя камень, чтобы он лег точно на впадинку у горла и играл гранями в такт дыханию, приказала она.

Ждать пришлось недолго — вскоре вернулась запыхавшаяся Пурнима и отрицательно покачала головой.

— Пока ты мне больше не нужна, — величественно, словно уже вживалась в роль герцогини Альбукерки, кивнула Исабель. — Можешь отдыхать, но к моему возращению, чтобы были напитки, пряные закуски и много-много влажных полотенец.

С этими словами она выскользнула из сумрака комнаты и неслышно побежала по пустым и гулким коридорам, чувствуя, что предстоящее свидание потребует от нее много сил.

Сердце трепетало, словно крылья бабочки, когда Иса выбежала из дома. Маленькие ступни едва касались пыльной дорожки, подол платья хлопал по лодыжкам, и Исабель подхватила широкую юбку, открывая горячему полуденному солнцу белоснежные ноги.

Безжалостные лучи припекали рассыпанные по плечам блестящие волосы, знойный воздух опалял приоткрытые губы почти так же, как срывающееся с них горячее дыхание, яркий свет слепил глаза, аромат цветов дурманил, и, когда Иса вбежала в полутьму, пропахшую терпким лошадиным запахом, на миг замерла.

Какое-то время она еще привыкала к сумраку конюшни, глубоко вдыхала тяжелый густой воздух. Когда же Исабель наконец смогла видеть, то у нее перехватило дыхание от смеси восхищения и захлестнувшего с головой возбуждения — стянув с плеч потемневшую от пота блузу и завязав ее на поясе, Витор чистил жеребца.

Кожа обоих лоснилась, под ней перекатывались литые мышцы, а смешавшийся запах горячего сена, пота и лошадей оглушал. Пробуждал и обострял самые первобытные, самые низменные и неподобающие благородной девице инстинкты.

Облизнув пересохшие губы и порывисто вздохнув, Иса приблизилась к Витору. Тонкие пальцы легли на напряженное плечо, острые, тщательно отполированные бархатом ногти впились в скользкую кожу, и Иса, с неожиданной для ее хрупкого сложения силой, развернула Витора лицом к себе.

— Сеньорита, — он почтительно отступил и склонил голову, чтобы не смотреть в покоряющие бархатной мягкостью глаза, на приоткрытые манящие губы и крохотные прозрачные капли, стекающие по изящной шее и теряющиеся в глубокой ложбинке груди.

Но Исабель не намерена так просто его отпускать.

Тонкие пальцы, слегка царапая кожу, соскользнули по руке и переплелись с горячими и натруженными пальцами Витора.

Иса шагнула ему навстречу и прижалась широкой влажной груди.

— Возьми меня, — шепнула она и обхватила его ладонью свою грудь, а томный взгляд с поволокой скользил по лицу, губам, напряженной шее. — Возьми так, словно это в последний раз.

Ее дыхание касалось его кожи, тонкий розовый запах смешивался с терпким ароматом желания и дурманил Витору голову.

Нельзя было поддаваться на провокацию, но и отказаться невозможно.

Не тогда, когда к тебе прижимается горячее и податливое тело, когда под ладонью так быстро и заполошно бьется сердце, когда приоткрытые губы так пьяняще близко, а нежная кожа восхитительно шелковиста.

— Я не могу… вы не можете… мы не можем… — прошептал Витор в жаркие приоткрытые губы.

Взгляд Исы плыл от желания и истомы, звал, увлекал, обещая греховное, но оттого еще более сладкое блаженство.

Глаза Витора лихорадочно блестели, когда в душном сумраке конюшни он рассматривал прелестное лицо. Отказаться невозможно. Это выше того, что может слабый человек, но Витор отступил.

По-прежнему, словно утопающий обломок от корабля, сжимал и не мог отпустить нежную упругую грудь, но отступил.

— Мы все можем. Я все могу, — в душной полутьме прозвучал сиплый шепот Исы.

Медленно и искушающе-соблазнительно она кончиком языка обвела контур пересохших губ Витора. Одной рукой продолжая прижимать к груди его ладонь, второй, дразня, провела по внутренней поверхности бедра Витора и сквозь потрепанные штаны сжала член.

Он мгновенно отреагировал на прикосновение: дрогнул, затвердел и прыгнул вверх, тоже откликаясь на недвусмысленный призыв.

От чувствительного укуса за губу по спине Витора прокатилась судорожная дрожь и болью отдалась в паху.

— Ты тоже меня хочешь, — довольно прошептала Иса и снова болезненно укусила. — Так возьми же меня. Возьми прямо здесь.

Это точно было уже выше того, что мог вытерпеть Витор.

— Как пожелаете, — прохрипел он, чувствуя на губах горячее и влажное дыхание. В паху пульсировало и болезненно ныло.

Обхватив Исабель за талию, Витор развернул ее спиной к себе и почти толкнул на перила, огораживающие площадку для хранения соломы.

От удара у Исы выбило дух, и она замерла в нетерпеливом ожидании.

Витор больше не заставил себя упрашивать — одним движением задрал пышную шуршащую юбку и, приспустив штаны, вошел сильным толчком, выбив из груди Исы придушенный вскрик.

От жаркой и влажной тесноты у Витора на миг потемнело в глазах. Он замер, но изнывающая от желания Иса нетерпеливо задвигалась.

Сильнее вдавившись в нее и проникнув глубже, Витор прижал ее к ограждению. От резкого рывка затрещали тесемки платья. Витор грубо стащил его, обнажая мерцающие перламутром плечи и частично грудь.

Он брал ее с силой, с необузданной животной страстью, раз за разом, проникал так глубоко, как только мог и чувствовал ее дрожь. Она возбуждала, она пьянила и придавала сил, а у Исы слабели ноги, и ему приходилась поддерживать ее за бедра.

Сильные и глубокие толчки следовали друг за другом в едином, вызывающем болезненные спазмы ритме. Тяжело дыша, Витор навалился на узкую, с глубокой ложбинкой позвоночника спину, прикусил нежную кожу на плече у шеи, и его хриплое дыхание смешалось с томным постаныванием Исы.

К разрядке они пришли одновременно.

Резкий рывок, короткий гортанный вскрик, рваное тяжелое дыхание и два приникших друг к другу дрожащих тела.

Иса начала оседать на грязноватую солому, но Витор подержал ее, подхватил и усадил на узкие перила.

Она была слишком желанна, слишком соблазнительна и слишком… порочна, чтобы вот так просто отпустить. Тем более, что от не проходящего желания член снова начал твердеть.

Откинув голову, Исабель подставила шею под торопливые и горячечные поцелуи. Они тревожили, вызывали приятные мурашки и, спускаясь к груди, обещали острое, нестерпимое удовольствие.

Порывистая и нетерпеливая Исабель не собиралась долго ждать. Запутавшись тонкими пальцами в растрепанных волосах, она тянула Витора к болезненно затвердевшим сокам, пока не почувствовала на них жадный горячий рот.

Отзывась томными вздохами на далекую от нежности ласку, Исабель блаженно улыбалась.

Она смогла подчинить гордеца. Именно он, тот, кто совсем недавно отверг ее, сейчас покорен и готов исполнить любое желание.

Поддерживая Витором за спину, она подобрала широкую юбку, оголяя стройные ноги, снова толкнула вниз растрепанную голову.

Избалованная и капризная, Исабель не хотела давать непокорному рабу слишком быстрое удовлетворение. Пусть мучается так же, как мучилась она, и подарит еще и такую ласку.

Витор подчинился ее требованию. Исабель расслаблилась, подалась к нему, желая поскорее ощутить жгучие прикосновения губ и языка, но сильный и глубокий толчок заставил широко распахнуть глаза.

Иса не верила своим ощущениям и одновременно плавилась в них.

Как он мог не подчиниться приказу?

Еще-о-о!..

Сильная судорога пробежала по спине и выгнула, вынуждая Исабель саму насаживаться на вбивающийся в нее твердый член. Только бы ослабить выкручивающие тело спазмы.

Поступить против ее воли?

Только бы не останавливался!

Томные стоны перешли в порывистые и громкие вздохи.

Витор брал ее сам. Без поощрений и приказов. Без понуканий.

Брал сам, по своему желанию и именно так, как хотел, не обращая внимания на то, что острые ногти царапали его руки.

Раз за разом, каждым сильным толчком выбивал из ее груди громкие стоны.

— Вот! Теперь, граф де Сильва, вы видите, что я говорила правду!

Сквозь рев крови в ушах суслышал Витор.

Опьяненная и одурманенная желанием Исабель не слышала ничего. Почувствовав, что он замедлился, нетерпеливо зарычала и вонзила ногти в широкую спину.

Прохладный ветерок коснулся голых разгоряченных бедер. Чувство восхитительной наполненности покинуло тело, оставив его в голодном неудовлетворении.

Исабель возмущенно распахнула глаза и…

Ослабев, сползла на солому.

Над ней с обвиняющим взглядом судьи возвышалась герцогиня Визеу, и с выражением брезгливого разочарования на лице — отец, граф де Сильва. Он держит за волосы скорчившегося у ног полуголого Витора.

— Полагаю, теперь не может быть и речи о браке между вашей дочерью и моим кузеном, — с ядовитой сладостью произнесла Иванилда и заслужила от Исы полный ярости взгляд. — А наш с вами союз стоит считать делом решенным, как и союз моей дочери с вашим сыном. Вы же не хотите, чтобы поползли сплетни?

Иванилда горда собой, вздергивает голову с видом победителя, поэтому не видит, с какой злостью Исабель сжимает грязную солому.

В пыльной полумгле конюшни черные глаза графа де Сильва сверкали от злости на непутевую дочь и дерзость, посмевшего покуситься на графскую честь раба.

— Исабель де Сильва, отправляйтесь в свои покои и не покидайте их, пока я не разрешу, — не глядя на Исабель практически выплюнул Карлос.

Ему было очень больно видеть родную дочь, ту, для которой не жалел ничего, которую баловал и гордился этим, которая должна была еще больше прославить фамилию де Сильва, вот так, полураздетую, на грязной соломе, растоптавшую его честь. Так больно, что, казалось, глотнул кипятка, или же в груди рассыпали горячие угли.

Карлос де Сильва с трудом дышал и еле сдерживался, чтобы тут же не учинить расправу над бесстыдницей и ее любовником.

Исе хватило одного короткого взгляда на отца, на его сурово нахмуренные брови и напряженные крылья носа, чтобы понять — сейчас стоит проявить дочернюю покорность, — но она не могла просто так оставить Витора и не знать, что с ним происходит.

— Отец, пожалуйста, — не вставая и оставаясь в той же униженной позе, Иса умоляюще протянула к отцу руки.

— Сеньора Визу, окажите милость, проводите Исабель в ее покои и заприте. Вам не стоит видеть того, что здесь произойдет, — сквозь зубы процедил Карлос, превозмогая жгущую грудь боль и стараясь не смотреть на несчастное лицо дочери.

Иванилда совершенно не разделяла мнение графа, что ей не стоит наблюдать за наказанием раба, тем более, такого смазливого и с прекрасными молодым телом, но решила показать женскую покорность и сделала вид, что пытается поднять сразу же отяжелевшую Исабель.

Для виду подергав ее за руку и изобразив полную неспособность выполнить просьбу графа, Иванилда с чистым сердцем осталась наблюдать за предстоящей экзекуцией и предвкушающе облизнула губы.

— Эй, вы! Сюда! — оглянувшись в поисках помощников, Карлос де Сильва заметил жмущихся за дверью испуганных слуг. Привлеченные громкими голосами, они во все глаза смотрели на хозяина и его полураздетую красавицу-дочку.

— Позовите Фуртадо, пусть отведет графиню в ее комнату, а его, — Карлос брезгливо пнул Витора, — к столбу, и как следует выпорите. Не давайте ни воды, ни еды, пока не решу, что с ним делать.

— Нет! — пронзительно закричала Исабель, глядя, как Витора на ее глазах тащат под палящее солнце, выполняя распоряжение хозяина. — Отец! Прошу тебя, не надо!

Даже не подумав встать, Иса, как была на коленях, поползла за и покидающим конюшню отцом. Красивое легкое платье тащилось за ней по грязному полу, но Иса не обращала на это внимания. Волосы растрепались, лезли в лицо, липли к влажной коже, но она только досадливо отбрасывала их за спину и продолжала ползти, цепляясь за брюки отца, но он даже не обернулся.

— Ты не имеешь права! — Исабель попыталась использовать графский тон. — Это мой подарок. Он принадлежит мне и только мне решать, что с ним будет!

Карлос де Сильва стремительно обернулся и поморщился от пронзившей грудь боли.

— Ты. Моя. Дочь, — раздельно и четко произнес он, окинув растрепанную Исабель тоскливым взглядом. — Все, что у тебя есть, принадлежит мне, и мне решать, что с этим делать, — в голосе графа отчетливо слышны жесткие ноты. В этот раз он не собирался потворствовать дочери в ее неосмотрительности. — Отправляйся в свою комнату! Сколько можно повторять!

Но Исабель даже сейчас не послушалась отца. Распахнув глаза, она наблюдала, как Витора привязывают к тому самому столбу, которому не так давно, она сама приказывала его привязать, как достают и разминают кнуты.

— Отец! Ты же не допустишь этого! — она снова бросилась к родителю под снисходительным взглядом молчащей Иванилды.

— Ты сама накликала эту беду, — нехотя бросил отец и перевел взгляд на подоспевшего Фуртадо. — Уведи ее с глаз моих.

— Сеньорита, позвольте…

Фуртадо галантно подал ей руку одновременно с вызвавшим озноб свистом кнута и мученическим стоном.

Иса рванула к Витору, но Фуртадо успел перехватить ее за руки и стянуть локти за спиной.

Как бы она ни вырывалась, не могла совладать с превосходящей силой крепкого мужчины. Как бы ни кричала, не могла заглушить свист рассекаемого кнутом воздуха и вскрики Витора.

Даже запертая в своей комнате она все слышала и обламывала ногти, бессильно царапая дверь.

Раненой тигрицей Исабель металась по комнате. Даже здесь, вдалеке от места наказания, до нее долетали свист кнута и мучительны стоны Витора, и ничто не могло спасти от этой пытки.

Выглянувшую из своей коморки перепуганную Пурниму она стегнула таким яростным взглядом, что несчастная служанка поспешила нырнуть обратно и не попадаться на глаза разгневанной госпоже.

Злость на Иванилду и даже отца полыхала в ней, выжигала вены неукротимым огнем и толкала к действию.

Вот только Исабель не знала, что делать. Первый раз в жизни она не знала, что делать и как поступить, но в одном была уверена — герцогиня Визеу никогда не войдет в их дом в качестве мачехи, не станет здесь хозяйкой и непременно поплатится за порку Витора и ее — Исабель — унижение.

Постепенно стихли крики и свист кнута, Исабель даже не сразу это заметила, а осознав, захотела немедленно проведать Витора.

К дьяволу, что отец запретил поить и кормить его, пока еще она здесь хозяйка, она графиня де Сильва.

— Пурнима!

Исабель старалась, чтобы голос звучал твердо, но он дрожал, выдавая волнение. Первый раз ее не слушался поставленный часто отдаваемыми приказами голос!

— Что угодно, сеньорита? — трясущаяся, словно лист на ветру, Пурнима выглянула из своей каморки.

— Немедленно приведи меня в порядок, — велела Исабель, откинув с лица спутанные волосы.

— Слушаюсь, сеньорита, — Пурнима изобразила неловкий поклон и вылетела из комнаты.

Исабель проследила за ней задумчивым взглядом — значит, комната не закрыта.

Вскоре, с чаном горячей воды, вернулась запыхавшаяся Пурнима. В ее глазах застыл ужас, словно предстояло приблизиться к голодному тигру, но под сверкающим взглядом некогда томно-бархатных глаз, она принялась обтирать и душить стройное тело, расчесывать и заплетать в косы блестящие волосы, закалывать гребнями и шпильками, украшенными самыми дорогими камнями.

Иса, казалось, готовилась предстать перед противником во всем блеске красоты и богатства, чтобы подчеркнуть, что даже сиятельный титул не обеспечит ни того, ни другого.

— Ожерелье не трогай, — велела она, прикрыв рукой поблескивающий от ее дыхания и словно сам дышащий камень.

— Сеньорита, но оно сюда не подходит, — Пурнима встряхнула светлое, подобающее благородной девице платье.

— Мне наплевать, подходит оно сюда или нет! — взвизгнула Иса. — Это мое ожерелье!

— Конечно, ваше, — прошелестела Пурнима, помогая госпоже надеть тонкую сорочку, а поверх нее платье легкого шелка и нежного палевого оттенка.

— За дверью никого нет? — Исабель грозно уставилась на служанку. Вдруг отец оставил слуг, чтобы они не выпустили непутевую дочь.

— Н-нет, — помотала головой Пурнима. — Но куда же вы? Вам запретили выходить.

— Я у себя дома, и никто не посмеет помешать мне увидеть отца! — Исабель гордо вздернула подбородок и толкнула дверь.

За ней, и правда, никого не оказалось. Карлос де Сильва слишком понадеялся на безоговорочное послушание дочери.

Без всяких препятствий она спустилась на первый этаж и направилась к кабинету отца. Редкие, попадавшиеся на пути слуги, поспешно исчезали, не желая попадать под гневный взгляд или тяжелую руку графини.

Даже сейчас, развенчанной и униженной госпожой, она не утратила власти над слугами.

Иванилда еще не успела заработать такой же грозный авторитет, никто не знал, что от нее ждать и станет ли она новой хозяйкой, а вот в неотвратимой и жестокой расправе Исабель никто не сомневался, и старались лишний раз не попадать ей на глаза в это неспокойное для всех домочадцев время.

Легкой девичье поступью, по решительности не уступающей маршу надвигающейся на врага королевской армии, Исабель подошла к кабинету, но, услышав гулкий отзвук голосов, замерла и немного, совсем чуть-чуть, приоткрыла дверь.

Оставаясь незамеченной беседующими, она внимательно слушала разговор.

— Я рада, что относительно нашего с вами брака, у вас не возражений, — расслышала Иса холодный голос Иванилды, — но что вы будете делать с дочерью? Она повела себя непростительно.

— Я знаю, — всегда звучный голос Кралоса прозвучал глухо и отрывисто, затем последовал шумный вдох. У него иногда бывали одышки, и тогда граф бледнел и тер левую сторону груди. — Придется отправить в монастырь кающихся грешниц. Я не могу очернить имя де Сильва, отдав в знатный род испорченную жену, и отдавать в менее знатный — тоже удар по нашей репутации. Иного выхода нет.

— Полностью с вами согласна, — голос Иванилды напоминал урчание довольной кошки, но вот в нем прорезались хищные нотки. — А что с рабом? Его тоже необходимо наказать.

Графиня предпочла бы, чтобы паренька отправили на тяжелые работы, тогда она со временем смягчила бы гнев супруга и проявила свою милость, облегчив наказание, за что мальчишка был бы ей благодарен до конца жизни и исполнял малейший каприз. А капризов у вдовствующей герцогини накопилось много.

— Заслуживает, — снова тяжело вздохнув, согласился Карлос. Зашелестела одежда, словно он снова потирал грудь, забулькало наливаемое в кубок вино, и послышались шумные глотки. — Я не прощу посягательства на свою дочь. Сначала его кастрируют, а потом продадут в бордель.

В изумленном восклицании герцогини смешались ужас и воодушевление — не меньше физических удовольствий она любила наблюдать за экзекуциями, разжигающими в ее крови огонь, почти погасший от долгого воздержания.

Подслушивающая Иса отшатнулась от приоткрытой двери.

В голове шумело, острые ногти впивались в нежные ладони, перед глазами все плыло.

Так искалечить Витора? Ее Витора?! Ее собственность?!

Пухлые губы плотно сжались. Герцогиня Визеу слишком зарвалась, пора ее укоротить. Что же, вскоре у Эдуарды появится новая подружка, а потом Исабель потихоньку смягчит гнев отца, и никуда он ее не отошлет. Вместе придумают, как обмануть будущего мужа, и она все-таки станет герцогиней…

Мечты Исы прервал ехидный голос.

— Теперь отправишься в монастырь, сестрица. Там будешь корчить из себя герцогиню.

Из-за дверей столовой показался болезненно-блестящий глаз Жуана, его бледное худое лицо, а вскоре и вся щуплая фигура.

— Так ты говорила, что я ни на что не гожусь и буду кланяться тебе? — он ехидно захихикал. — Теперь сама всю жизнь проведешь на коленях.

— Так это ты?! — Иса еще крепче сжала кулаки. Она вышибет дух из мелкого недоноска! — Ты, ублюдок, донес герцогине?!

Исабель так быстро оказалась рядом с братом, что он даже моргнуть не успел, и вцепилась в волосы, словно дикая кошка.

Рыча от злости, повалила Жуана на пол, уселась сверху и отвесила сильную и звонкую пощечину, затем вторую и еще.

Голова Жуана моталась из стороны в сторону и иногда постукивала об пол, когда пытался подняться.

Исабель уже разбила брату нос, губы, под глазами от камней в кольцах краснели рваные царапины. Ее руки были все в крови, на светлом платье алели брызги, но Исабель не могла остановиться и продолжала бить ненавистное бледное лицо.

Жуан визжал, хрипел, извивался, стараясь сбросить более сильную сестру, пытался оттолкнуть, но его руки и тело были слишком слабы.

А Исабель не могла остановиться — это он! Он во всем виноват! В страданиях Витора, в ее рассыпающейся на глазах привычной и удобной жизни, в том, что мечта стать герцогиней может так и остаться мечтой, а ее запрут в гадкий монастырь, что Иванилда одержала над ней победу. Над ней! Над Исабель Линьярес де Сильва!

Она убьет этого мерзкого слизняка! Сначала его, а потом всех, кто стоит между ней и ее мечтой!

Избивая брата, Иса не заметила, что ноги потеряли опору, а руки исступленно молотят воздух.

— Исабель де Сильва! — грянул над ухом голос отца. — Не позорь меня и себя еще больше, чем уже сделала!

Обхватив дочь под мышками, Карлос де Сильва приподнял ее над обмякшим телом сына, но это усилие оказалось чрезмерным для утомленного переживаниями сердца.

Ослабевшие руки не смогли удержать дочь.

Больно ударившись о пол, Исабель снизу вверх наблюдала, как отец хрипит, хватается за грудь, его глаза закатываются, а ноги подкашиваются.

— Лекаря! — закричала Иса и бросилась на грудь отца. — Что вы застыли?! Ведите скорее лекаря. Или отец мало жертвовал на больницы?!

Слуги замерли в нерешительности, никто не знал, что делать: повиноваться ли провинившейся и впавшей в немилость госпоже, молодому господину или же умудренной жизнью герцогине. Выживет ли граф и, если нет, то кто станет главой дома? Хватит ли у молодого господина характера, чтобы управлять домом, или Исабель подомнет его под себя, а может, герцогиня настоит на браке и станет здесь хозяйкой? Кому повиноваться? Кого слушаться?

Они переводили растерянные взгляды с Исабель на побледневшего Жуана, а с него на горделиво вздернувшую подбородок герцогиню. Жизненный опыт подсказывал ей, что в доме грядут перемены, и именно сейчас решается, кто станет его главой.

Хоть мечты Иванилды о замужестве и пошли прахом из-за негодной девчонки, но продолжать прозябать в бедности или на положении бедной родственницы-приживалки она больше не собиралась и сделала ставку на Жуана.

— Герцог де Сильва, каковы будут ваши распоряжения? — Иванилда повернулась к дрожащему пареньку и слегка поклонилась — весь его вид вызывал в ней брезгливое презрение, но тем проще будет им управлять.

Жаун даже не сразу расслышал слова герцогини, в его ушах все еще раздавался стук, с которым сильное тело отца упало на пол и мучительные хрипы. Когда же осознал смысл произошедшего и обращение герцогини, то преобразился на глазах — хилые плечи расправились, к бесцветным щекам прилил бледный румянец, а узкий безвольный подбородок горделиво вздернулся.

Тусклые глаза обратились к затихшему отцу и рыдающей на его груди Исабель.

— Здесь уже не лекарь нужен, а священник. Фуртадо! — тонкий дрожащий голос пронесся по затихшим коридорам.

— Какие будут распоряжения, ваша светлость? — молниеносно сориентировался камергер.

— Велите слугам перенести тело отца… — Жуан на мгновение замялся, а потом в восторге от собственной дерзости закончил: — В одну из гостевых спален. Для меня подготовьте бывшие комнаты отца. Теперь я граф де Сильва и глава дома.

В его тусклых глазах сверкали победные искры — наконец-то, дождался! Теперь больше не придется терпеть издевательства Исабель. Он научит сестру покорности!

— Ты, мелкий выродок, — Исабель оторвалась от холодеющего тела отца. — Это ты во всем виноват! А теперь надеешься стать графом и дальше позорить наш род? И думаешь, я тебе это позволю? Когда выйду замуж, я упрошу герцога, чтобы он передал титул графов де Сильва нашим детям! Никогда в их жилах не будет течь твоя лягушачья кровь.

Слабый румянец на щеках Жуана поблек, он вздрогнул и беспомощно посмотрел на Иванилду.

— Жуан уже стал графом де Сильва, — ласково ответила она. — Что же до вас, сеньорита, как я уже говорила ранее, ваш брак с герцогом де Альбукерки не состоится. Вам стоит проявить покорность и послушание брату, ибо теперь он стал главой семьи и только от него зависит ваша дальнейшая судьба.

Опасаясь перечить сестре напрямую и сомневаясь, что его слова и голос прозвучат так же внушительно, как у герцогини, Жуан только многозначительно кивал, победоносно посматривая на сестру — наконец-то она в его руках.

— Это все вы! — Исабель стремительно обернулась к Иванилде. — Вы оба сговорились избавиться от отца и от меня, опозорить нашу фамилию слизняками, рожденными им и вашей бестолковой дочерью! Но вы еще не знаете Исабель де Сильва! Я вам этого не позволю! Я лучше дом сотру с лица земли, но вы не станете в нем хозяйничать!

— Уведите ее и не выпускайте из комнаты. Граф де Сильва чуть позже примет решение о ее судьбе, — приказала Иванилда замершим слугам.

Жуан кивнул, разрешая исполнять приказ, и поспешил скрыться в кабинете отца, где дожидалось вожделенное, но ранее запрещенное вино.

Несколько мужчин-слуг нерешительно шагнули вперед, чтобы препроводить хрупкую госпожу в ее покои, и Иса окинула их пренебрежительным взглядом, от которого добровольные стражники поежились, будто под порывом зимнего ветра.

Исабель хотелось визжать и кричать, бить, царапать надменные, полные превосходства лица Жуана и Иванилды, но она графиня и должна держать себя соответственно.

Слуги снова протянули руки, чтобы удержать ее, но отшатнулись при виде огня, вспыхнувшего в прекрасных глазах.

Исабель горделиво вскинула голову и, несломленная, отправилась в свою комнату в сопровождении бестолково толкающихся стражников.

Пусть сейчас Жуан и Иванилда празднуют победу, но проиграна только битва, а не война.

План у Исабель окончательно сформировался еще до того, как слуги захлопнули дверь за ее спиной.

Да, Исе запретили покидать комнату, но ведь есть еще и Пурнима, а ей никто не запрещал исполнять приказы госпожи.

Едва оказавшись в спальне, Исабель окликнула служанку.

— Что угодно, сеньорита?

Пурнима изрядно трусила, но все же покинула относительную безопасность своей каморки.

— Для начала раздень меня, — Иса повернулась к ней спиной.

Сейчас, когда к ней точно никто не зайдет по собственной воле, можно позволить себе отдохнуть от тяжелых платьев.

Когда Пурнима справилась со шнуровкой, а Исабель осталась в одной тонкой сорочке, щедро отделанной кружевом, она бессильно упала на кровать.

Произошедшая трагедия и связанные с ней переживания отняли у Исабель все силы. Но долго лежать некогда — тропический день короток.

Еще раз прокрутив в голове весь план, она поморщилась его скоропалительному несовершенству, рывком села на кровати и устало потерла переносицу.

— У тебя еще осталось снадобье, которым мы усыпляли Жуана и Луселию?

— С-совсем немного? — не зная, что еще пришло в сумасбродную голову госпожи, Пурнима начала заикаться.

— На сколько человек хватит?

— Од-дин-два.

Иса нахмурилась, а Пурнима задрожала, вжалась в угол и втянула голову, с трудом сдерживаясь, чтобы не прикрыться руками.

— Тогда сходи в город и купи еще. Мне понадобиться много, — Иса подошла к столику, пошарила в тяжелой шкатулке и достала одно из подаренных на день рождения украшений. — Вот, возьми, расплатишься этим. Лишние можешь оставить себе.

Расставаться с драгоценностями было жаль. Они могли пригодиться в будущем, но Исабель не могла спуститься в кабинет отца и забраться в тайник, где хранились деньги. Да и преданность служанки лучше подкрепить деньгами.

Пурнима дрожала, не решаясь прикоснуться к сверкающему великолепию. Она обожала и боялась Исабель, даже помыслить не могла, чтобы воспротивиться ее желанию, но и взять в руки ее украшение не могла — все, что дозволяла боготворимая госпожа, это застегнуть ожерелье, браслет или приколоть булавку, — и сейчас несчастная не могла переступить возведенные внутри себя барьеры.

— Бери, не трусь, — в развевающейся сорочке Исабель подошла к служаке и вложила в смуглую ладонь разноцветную брошь-бабочку.

— Но как же?.. — Пурнима настороженно оглянулась на дверь.

— Это твои заботы, — отрезала Исабель. — Принеси мне снадобье. И поскорее. У нас еще много дел.

Не решившись спросить, что за дела могут быть у запертой в своей комнате госпожи, Пурнима спрятала драгоценную брошь в складках сари и толкнула дверь.

Двое стражников сразу же обернулись.

— Куда? — строго спросил самый смелый.

— У госпожи слабость и головная боль. Ей необходимо лекарство, — пролепетала Пурнима, а поскольку никаких распоряжений относительно таких случаев не поступало, а Исабель все-таки оставалась графиней, стражники не решились задерживать ее горничную.

Пока Пурнима бегала по городу, выполняя задание госпожи, а потом радостно пересчитывая оставшиеся золотые монеты, Исабель сосредоточенно занималась делами — отбирала вещи, которые пригодятся в предстоящем побеге.

Конечно же, это все драгоценности — их Исабель сложила и заперла в шкатулку. Только одно ожерелье с большим красным рубином так и осталось на ее шее живой каплей крови. Волосы она собрала простой, перевитой золотыми нитями лентой и занялась одеждой, отбирая наиболее удобную и прочную. Откладывала ту, что пригодится, окидывала взглядом неподъемный ворох, вздыхала и снова перебирала, отбрасывая лишнее — бежать придется налегке.

Отвлеклась Исабель только когда Пурнима вернулась. Отобрав склянку со снадобьем, хмуро осмотрела ее содержимое.

— Для всех хватит? — строго спросила она.

Пурнима еще задыхалась после быстрого шага, к тому же опасалась, что Исабель передумает и отберет монетки, поэтому только кивала.

— Хорошо, — Иса тряхнула головой, и рубин на горле кроваво вспыхнул. — Теперь отправляйся на кухню и проследи, чтобы это снадобье попало во всю еду. Во всю, — она строго посмотрела в испуганно распахнутые черные глаза. — И господ и слуг. Ты меня поняла?

— Но как же?.. — Пурнима едва не плакала. — Меня не подпускают к еде.

— Но ты ведь сделаешь это для меня, верно? — Исабель почти вплотную подошла к служанке. — Ты же не хочешь меня разозлить? — она погладила смуглую щеку и слегка оцарапала. Пурнима вздрогнула. — Ты ведь не хочешь почувствовать на себе мою злость?

Продолжая поглаживать и царапать, Иса несильно, но ощутимо ударила. Пурнима почти задохнулась от прокатившегося по телу удовольствия. Она не могла отвести взгляд от складывающихся и приоткрывающихся губ, снова хотела ощутить их сладость и мягкость услышать срывающиеся с них нежные постанывания, почувствовать шелковистость и жар кожи под своими руками.

Снова испытать экстаз и удовольствие от возможности прикасаться к прекрасному телу, привилегии служить своей госпоже.

— Я все сделаю, — задыхаясь от охватившего ее жара, прошептала Пурнима.

_________________

Девушки, хотим прощальный секс Исы и Пурнимы?

Очень несмело, боясь сделать лишнее движение и разозлить непривычно серьезную и сосредоточенную госпожу, Пурнима потянулась к ее плечу.

Предчувствие говорило, что она в последний раз видит свое божество и не может упустить возможности еще раз прикоснуться, почувствовать то благоговение, которое испытывает каждый раз, стоит Исабель обратить на нее внимание.

Исабель на миг задумалась, окинуласлужанку оценивающим взглядом.

Уже почти решилась позволить ее преданным рукам немного снять напряжение, от которого вибрировало все тело, но когда Пурнима осторожно погладила грудь, отстранилась и хлопнула по смуглой ладони. Сейчас потребуется все имеющееся здравомыслие, чтобы не наделать роковых ошибок.

— Сходи, проведай Витора. Узнай, как он себя чувствует. Если сможешь, напои водой. Вряд ли лягушонок, который считает себя достойным носить имя графа де Сильва, отменит приказ отца. Но недолго ему уже осталось отравлять воздух своим мерзким дыханием.

На последних словах госпожи Пурнима вздрогнула, а Исабель, сообразив, что начала вслух делиться своими планами, умолкла.

— Ну иди же, чего застыла? — прикрикнула на служанку и устало опустилась на кровать. Сейчас необходимо отдохнуть. Собраться с силами, чтобы все выдержать.

Пурнима исчезла, осторожно прикрыв за собой дверь, а Исабель откинулась на подушки и прокручивала в голове план. Да, в нем были сложности, но все другие казались еще хуже.

Первое, что необходимо сделать — оседлать Мальчика и сбежать из дома. Добраться до порта — Жуан слишком глуп и совсем не помогал отцу в делах, а Иванилда еще не успела все прибрать к рукам, поэтому о кораблях пока не вспомнят. Капитанам же можно сказать, что это распоряжение отца, — захватить как можно больше кораблей и отправиться на родину.

Прийти к королю за защитой и поддержкой для сироты, все родственники которой погибли во время мятежа, а когда монарх возьмет ее под свое покровительство, можно спокойно, в объятиях Витора, дожидаться, пока выберут достойную партию, или потихоньку выбрать самой, если предоставят такую возможность.

Такое будущее прельщало честолюбивую Исабель намного больше, чем вероятность провести в монастыре всю оставшуюся жизнь. Есть грубую пищу и носить жесткое рубище. Во что превратятся ее нежные ножки и ручки, а что останется от блистательной красоты после года жизни в таких условиях?

Нет, хоронить себя за высокими стенами Исабель категорически не согласна, поэтому умереть должны другие, чтобы не выдать ее тайну.

На приход Пурнимы Исабель почти не обратила внимания.

— Он все еще привязан к столбу и очень слаб. Поить не разрешили, — робко произнесла служанка.

— Хорошо, — обронила Исабель.

Да, дело немного осложнилось — взвалить на лошадь ослабленного мужчину она не сможет, но и здесь не бросит. Витор принадлежит ей! Значит, он будет жить!

Придется попросить о помощи Пурниму и… позволить ей жить.

Исабель покосилась на хлопочущую над вещами служанку.

Старательная девушка, не совсем дурочка, преданная. Может, и не станет болтать. Придется рискнуть.

Иса вздохнула и постаралась подремать — ночь предстоит долгая и беспокойная.

Ранние южные сумерки опустились на город быстро и незаметно. В зажиточных домах загорелись свечи и факелы, в лачугах бедняков — редкие огоньки лампад.

Особняк графа де Сильва был темен и безмолвен — все обитатели, за исключением Исабель, ее верной горничной и привязанного у столба Витора безмятежно спали. Слуги захрапели прямо на заднем дворе, привалившись к стволам деревьев, господа — там, где их сморило сонное зелье. Жуан лежал лицом прямо в пряно пахнущей багряной луже, Иванилда — за обильно накрытым столом, а Луселия — на коленях и с молитвенником.

По темным коридорам скользили две тени, озаряемы дрожащим светом одинокого факела, а за ними стелилась огненная дорожка.

Занялись задетые факелом портьеры, от упавшей искры тлел ковер, с них пламя перекинулось и жадно пожирало деревянные панели обшивки и ставень, а по полу стелился сизый дым и всюду запускал свои удушливые пальцы.

Дрожащая Пурнима испуганно оглядывалась на разрастающееся за спиной пламя и цеплялась за твердую руку госпожи.

— Хватит трястись. Ничего с тобой не случится, — оттолкнула ее Исабель и подпалила очередную портьеру. — Я еще проявляю милосердие, которого они не заслуживают. Они ничего не почувствуют, а должны бы помучиться за то, во что превратили мою жизнь, но сейчас на это просто нет времени. Поторопись, скоро дом превратится в ловушку.

Вздрогнув, Пурнима припустила к выходу сквозь все уплотняющиеся клубы дыма, а Иса для надежности прошлась еще по нескольким комнатам и только после этого вышла в сад.

С улицы еще не было видно языков пламени, а струйки дыма терялись в ночной темноте.

Освещая путь факелом, девушки двинулись в конюшню. Там, вповалку на сене тоже храпели слуги. Некоторые парочками. Судя по позам, сон застиг их прямо в процессе.

— Всем можно получать удовольствие, только меня за это хотят в монастырь запереть, — хмыкнула Исабель, рассматривая живописно расположившиеся парочки. — Вот и посмотрим, кто победит: я или они, — она широко улыбнулась, мысленно уже поднимаясь на борт корабля. — Седлай Мальчика, — указала на нервно переступающего в деннике жеребца.

— Госпожа, я не умею, — Пурнима захлопала ресницами, а губы скривились в жалобную гримасу.

— Что? — Исабель сурово сверкнула на нее глазами.

— Все исполню, — покорно склонившись, отступила служанка.

Она закрепила факел, в пляшущих рыжих отблесках нашла седло, упряжь, опасливо подошла к коню.

Он фыркал, прядал ушами, постукивал копытами, отчего Пурнима покрывалась холодным потом и дрожала словно в лихорадке.

— Г-готово, — заикаясь, отчиталась она, закончив с упряжью.

— Хорошо все затянула? — строго спросила Исабель. — Мне не нужны неприятности в дороге.

Пурнима кивнула.

— Хорошо. Теперь помоги поднять Витора.

Не опасаясь, что их кто-то услышит, Исабель взяла Мальчика под уздцы, вывела из конюшни и привязала к столбу, у которого без сознания лежал Витор.

— Давай же, помогай скорее, — прошипела Исабель, распутывая узлы веревок под блеклые отблески оставленного в конюшне факела.

Пурнима сразу же рухнула на колени и принялась орудовать пальцами, а иногда и зубами.

Вдвоем девушки распутали веревки и, сопя от натуги, взвалили бесчувственное тело на спину жеребца.

— Ну вот и все, — Исабель отерла влажный лоб и с удивлением посмотрела на свою подрагивающую ладонь. Проверила притороченный к седлу узел с вещами и шкатулку с драгоценностями. — Открой ворота и беги к родным. У тебя же есть где-то родные? — немного подумав, сняла с пальца кольцо. — Это тебе за преданную службу, а теперь, беги.

Глядя на удаляющийся светлый из-за сари силуэт, Исабель вздохнула.

Вернулась в конюшню и бросила факел в разворошенную и мгновенно занявшуюся солому.

— Начинается новая жизнь, — и она решительно пошагала к жеребцу.

Огненные языки уже вырывались из окон господского дома, облизывали стропила и крышу конюшни, и конь все больше нервничал. Мышцы под гладкой шкурой подергивались, точеные копыта гулко ударяли о высушенную солнцем землю, острые уши прижимались к голове.

Только Исабель ослабила привязь, Мальчик едва не сорвался в галоп, но остановился, повинуясь уверенной руке.

— Спокойно-спокойно, — Иса похлопала коня по шее, он порывисто дернулся, но наездница уже взлетела в седло и ударила в бока пятками.

Мальчик только этого и ждал — вытянул шею и сорвался с места.

Жеребец летел, почти не касаясь копытами земли, настолько его пугали вспышки и потрескивания за спиной.

Вынужденная поддерживать бесчувственное тело Витора, Иса направляла коня, держась за поводья только одно рукой, и давлением коленей. Крепкие бедра позволяли относительно уверенно держаться в седле, и она правила к распахнутым настежь воротам, оставляя справа пылающие дом и конюшню.

Мальчик перепрыгивал цветущий розовый куст, и Исе показалось, что ожерелье держится недостаточно надежно. Испугавшись, что крепление расстегнется, и памятный подарок отца потеряется, Исабель выпустила поводья, удерживаясь на коне только при помощи бедер, и поспешно ощупывала застежку.

С оглушительным треском рухнула крыша конюшни, вметнув в черное небо ослепительный сноп искр. Задние ноги коня просели. Он на мгновение замер, испуганно заржал и метнулся в сторону, но на пути оказалась стена. Выгнув напряженную шею и подергивая шкурой, он заметался вдоль препятствия, а Иса едва удерживалась в седле, не решаясь выпустить колье.

— Стой! — крикнула она, еще сильнее испугав жеребца.

Спасаясь из, казалось, сомкнувшейся вокруг него ловушки, Мальчик встал на дыбы и замолотил в воздухе передними копытами. Опустился на четыре ноги, рванул в сторону и перемахнул через стену.

В темноте мелькнули два светлых пятна и с леденящим кровь хрустом ударились о верхний край ограждения, а неровный перестук копыт затихал вдали.

Воцарившуюся тишину нарушали только треск пожирающего дерево пламени, а узкая долька месяца взирала сверху на затухающее зарево пожара и два тела, сломанными куклами повисшие на каменной кладке.

***

Заброшенный особняк темен и тих. Еще не выветрился до конца запах гари. Еще ветер переметает хлопья пепла по успевшим зарасти тропинкам и позволяет им осесть на склонивших голову цветах, придавая им траурный вид, но все местные жители стараются обходить его стороной.

Особо мнительные и суеверные шепчутся, что вокруг обгоревшего дома по ночам бродит привидение, плачет и зовет потерянного возлюбленного. Кто-то говорит, что раньше там жила злая ведьма, которую за ее проступки не похоронили, согласно обычаям, и теперь ее дух мается, не может вырваться из земного мира и войти в круг реинкарнации.

Те же, кто наутро увидел выгоревший особняк и помогал разбирать обломки, говорили, что видели местную девушку. Она прибежала утром, упала на колени перед ограждающей дом стеной и завыла. От ее завываний даже у самых храбрых мужчин шевелились волосы, и кровь стыла в жилах. Так не причитали даже жены, отправляющие мужей по великой реке Ганга[1].

Девушка рвала на себе волосы, царапала лицо, грудь, а потом вспыхнула ярким факелом.

Те, кто слышал и видел это, вернулись домой белыми, словно древние старцы, а особняк так и пустовал, и обрастал лианами, только эхо бродило по закопчённым коридорам, а может, это был плач призрака…

___________________________

[1] Отправлять по реке Ганга — похоронный обряд в Индии, где тела сжигают и отпускают в Гангу

Оглавление

Ужасная госпожа