Безкожие (СИ) [Katty666] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Каждую ночь Сакура видит один и тот же сон: удушливое переплетение коридоров убежища, стылый, болотный запах, от которого кружится голова, бесконечные двери — какую не открой, ни за одной из них нет знакомого абриса темных волос и змеиного проблеска глухо-черных глаз.

Бесконечная беготня, дрожащие коленки и липнущая к мокрой спине ткань туники как тогда, кажется, целую жизнь назад, когда они гонялись за Саске. И он сам в обрамлении солнечных лучей, подобно какому-то давно забытому божеству, возвышающемуся над ними. Вновь и вновь она слышит лишь шепот голоса, который почти забыла, даже несмотря на то, что перед сном всегда воспроизводила его в своем сознании, каждую деталь, позволяя тьме закрытых век обрисовать знакомые скулы и кровавый проблеск шарингана в широко распахнутых глазах. Стоит Саске подойти вплотную, и внутри все замирает. А затем он вновь шепчет что-то неразборчивое, и шепот всегда так близко, что волоски встают дыбом на задней части шеи. Алые глаза смотрят неотрывно, словно вот-вот отправят ее по ту сторону сознания, в бесконечную временную петлю гендзюцу, заставив столкнуться лицом к лицу со своими худшими кошмарами.

А затем в груди становится болезненно-сладко, и чужая ладонь в обрамлении чидори пробивает ее солнечное сплетение.

Сакура просыпается от того, что чья-то ладонь зажимает ей рот почти до хруста костей.

Туманность сна рассеивается, однако ей чудится, будто в воздухе пахнет как перед грозой — на задворках сознания все еще слышится щебет чидори.

Расфокусированный взгляд скользит по комнате, выискивает хоть одно очертание, прорисовывающееся в ночной темноте. Однако в склизкой непроглядной тьме нет ничего, кроме до боли знакомых алых глаз, сияющих, как два уголька.

Сакура сопит, пытается дернуться — татами сбивается под спиной в огромный твердый камень, давящий меж лопаток. Страх обжигает изнутри, прокатывается раскаленной волной по внутренностям от понимания, что она заглянула прямо туда, в кровавый омут чужих глаз, и теперь неясно, будет ли происходящее действительностью, либо иллюзией, заползшей в ее едва прояснившееся сознание. Харуно не знает, каким еще вещам Саске научился под наставничеством Орочимару, и всеми силами пытается успокоить бьющееся о ребра сердце, унять панику от укрепляющегося чувства бессилия. Она даже не ощущает его чакры, всегда покалывающей кожу холодными укусами.

Вот он, настоящий Саске-кун, живой, теплый. Такой теплый, будто вечная мерзлота под кожей растаяла, будто внутри по венам у него бежит пламя.

Харуно вдруг вспоминает, что теперь он — преступник, смерти которого желает почти каждый, что он собственноручно оборвал последние тонкие нити, связывающие их друг с другом еще тогда, при встрече у убежища Орочимару, выжженной где-то на подкорке сознания. Но как бы ни старалась, Сакура не могла представить его в зловещем одеянии Акацки — алые облака, ползущие по черной материи, напоминали ей мазки свежей крови. Ей не хотелось принимать то, что руки Учиха давно по локоть в крови, что теперь ему никогда не избавиться от клейма предателя и убийцы. Не избавиться от проклятия, преследовавшего его род.

Грудь вибрирует от слабого стона, застревающего где-то в горле, становится невыносимо жарко и тесно — Саске предупредительно наваливается всем своим весом, сжимает пальцы, удерживающие оба ее запястья в захвате так, что Сакура оказывается в его безоговорочной власти.

Он дышит спокойно, и Сакура невольно подхватывает этот размеренный такт. Паника угасает вместе с тем, как выравнивается дыхание, как приходит болезненное осознание происходящего. Все мысли, кроме одной, растворяются.

«Саске здесь».

Он склоняется так, что ее лицо обдает теплым дыханием, а узоры шарингана обретают четкость — на секунду ей даже мерещится, будто на дне восковых зрачков мелькает ее собственное отражение. Сакуре вдруг хочется увидеть его лицо при свете, изучить совершенные линии, ощутить бархатность кожи подушечками пальцев. Она и вспомнить не может, когда он был так близко, и был ли вовсе: лишь в уморенном пустыми мечтами сознании, которое перекраивало ее растущую страсть и любовь к Саске в страх пасть от его же руки. Но в глубине души таилась слабая, еще не померкшая надежда на то, что тьма не сомкнулась над его головой, не утащила в свои удушающие силки, что Сакуре удастся с помощью безграничной преданности и ласки вернуть его на светлую сторону.

Вернуть себе.

Больнее было признавать не то, что с каждым днем шанс вернуть себя ему, а его себе, уменьшался, а то, что Саске и не был ее вовсе.

Пустота в голове сменяется десятками вопросов, которые хочется тут же озвучить, но Сакура медленно выдыхает, прислушивается к размеренному дыханию Учиха и вою метели за окном.

Он молчит, будто выжидая, когда она придет в себя и проанализирует ситуацию, и Сакура прислушивается к своему сердцу, сменившему испуганный ритм на томный, тяжелый, кожей чувствует жар грузного мощного тела, его ладони на запястьях, его грудь, плотно прижатую к ее. Чувствует запах, исходящий от его кожи, пробуждающий затаенную нежность, напоминающих о днях, когда он был рядом.

За ребрами зарождается согревающая истома от ощущения его силы. Она вдруг со сладостным трепетом осознает, что бежать некуда, и ей бы не захотелось, не вздумалось даже под угрозой смерти.

— Не издавай ни звука, когда я уберу руку, — поверх собственной ладони шепчет он, и Сакура лишь покорно кивает, позволив себе секундную мысль: его губы никогда не были так близко к ее.

Она боится сделать даже вздох, когда он убирает руку, вдруг осознавая, что там, за стенами ее комнатки прямо по соседству Какаши-сенсей и Наруто, и кажется, они могут услышать влажный гул крови, вдруг ударившей в голову. Так, что сбивается дыхание и становится нестерпимо жарко, будто лицо объято пламенем.

— Саске-кун, пожалуйста…

Сакура запинается, не знает, о чем просить: чтобы он не уходил, чтобы не убивал ее друзей, чтобы забрал с собой или… Мысли спутываются, ей не хватает слов, воздуха, словно горло облеплено горьким пеплом.

Шаринган исчезает — Саске сливается с липкой тьмой, заползающей под самые веки. Непонятно, насколько близко его лицо, что он собирается сделать. Теплая рука касается ее талии, плавно скользит вниз, к задравшемуся краю туники.

— Вот так ты меня любишь, да, Сакура, — чувствует на скуле шершавые губы.

— О чем… о чем ты говоришь?

Воздух сжимается, становится плотным, по щеке прокатывается его усмешка — Сакура вдруг замирает, сглатывает вязкую слюну, скопившуюся на языке, чувствует, как накаляются кончики ушей от смущения.

— Я знаю, как ты краснела, признаваясь Наруто в любви, — от прежней усмешки не осталось и следа. Голос Учиха ощущается морозом по коже, — Знаю, как отводила взгляд.

Сакура закусывает нижнюю губу до колкого онемения, срывая кожицу с едва заживших ранок, отворачивается от него, чувствует пылающей щекой прохладу татами.

— Не ожидал, что ты так быстро забудешь обо мне.

Сакура буквально задыхается от чужих слов. Дергает руками в плену сильных пальцев, извивается и разъяренно пыхтит — ей впервые хочется ударить его, да так, чтобы боль трещинами разошлась по телу, хотя этой боли будет не сравниться с тем, что испытывала она в тот унизительный момент.

Радужки его глаз обволакивает алое сияние и Харуно отворачивается, не в силах сморгнуть образы, заплясавшие на обратной стороне век.

Как с искусанных губ сорвалось тихое «я люблю тебя, Наруто», как назойливые снежные хлопья забивались в глаза, мешали дышать, опускались за воротник плаща — в той оглушительной тишине, накрывшей их после ее признания, Сакуре слышалось, как снежинки шипели на ее коже. И раскраснелась она от холода, кусавшего за щеки, от своей глупости и от того, как осунулось лицо Наруто, как он отшатнулся от нее, словно прокаженной, неверующе качая головой.

Говорила другому, что любит, а в голове то и дело вспыхивал образ Саске, пока она стыдливо прятала взгляд. Учиха буквально сломил ее, выбил воздух из легких так, что Сакуре казалось, будто с момента его ухода она разучилась дышать. Она отчаянно искала его на улицах Конохи, на каждой миссии, куда бы они не пошли, однако его не было нигде, только у нее внутри, за ребрами, будто целый мир забыл о том, что он существовал вовсе. Как бы Сакура не пыталась, но выкорчевать из себя эту любовь и безмерную нежность не получалось — наоборот, чувство разрасталось, укреплялось, цепляясь шипастыми отростками за ребра.

Желчь и гнев от собственного бессилия, затянувшегося с момента, как образ Саске поселился в сердце, медленно отравляя, обожгли ее изнутри. Вдруг так хочется сделать ему больно не только физически, чтобы он понял, насколько плохо было и ей самой, но Сакура лишь выдыхает, с трудом выкраивая обожаемый образ из темноты. Смотрит на него и понимает, что не сможет. Потому что в нем не осталось ничего, кроме бесконечного холода, как за пределами их временного убежища, и ей бы забрать себе хоть часть того, что терзает Саске. Помочь, спасти.

— Я тебя любила. А ты оставил меня, — на выдохе шепчет она.

Саске гладит ее по голове, убирая от лица влажные пряди, словно поощряя за честность. И Сакура больше не может сдерживаться.

Нижняя губа дрожит, уголки губ ползут вниз — печаль и обида тянет в ней невидимые ниточки, как в какой-то марионетке. Слезы скользят по щекам, обжигая кожу, оставляя саднящие борозды, и ей так горько, так больно, что нет сил спихнуть с себя чужое тело не остается вовсе, навалившееся всей тяжестью сверху. Она чувствует себя истерзанной, опустошенной.

На языке перекатывается искреннее «и сейчас люблю, и хочу уйти с тобой, и хочу, чтобы ты остался». Ей кажется, еще немного, и она тихо заскулит от распирающей солнечное сплетение тяжести. Так много нужно сказать, так хочется избавиться от многолетней недосказанности, однако Саске, как истинный параноик, не позволяет ей произнести ни слова.

Губы его оказываются жадными, требовательными — Сакура не успевает даже вдохнуть, как чужой рот накрывает ее так резко, что они коротко сталкиваются зубами. Слезы застывают на щеках, и ей с большим трудом удается двигать губами в такт его движениям. На секунду поцелуй кажется упоительным, когда широкая ладонь касается ее шеи, удерживая на месте.

Он отстраняется, когда Сакуре уже нечем дышать — воздуха и слишком мало, и слишком много, в груди будто не осталось больше места.

Саске как-то грубовато опускает руку обратно, к ее бедру, нагло потянув за край туники.

— Ты пришел ко мне только ради этого? — почти с обидой шепчет она, обреченно откидываясь на татами.

Грубая ладонь, скользнувшая по обнаженной коже, задерживается на ребрах, шершавые пальцы оглаживают выступы костей.

— Я пришел за тобой.

Он задирает ткань до самой груди, и вскоре пальцы сменяются губами — от этой преступной, почти запредельной нежности Харуно дрожит. Сакуре действительно хочется верить, что он здесь из-за нее, для нее, что все происходящее не навеянная на сознание иллюзия. У нее никогда не было других целей в жизни, как быть рядом с ним, как любить его, вот так, по-глупому, с каким-то безумством, придыханием. Ей нравилось это ощущение остроты и почти смертельной опасности рядом с ним, нравилось, что где-то там, за вечной мерзлотой в груди Саске таится крохотный огонек привязанности к ней. Сакуре хотелось верить в это. Ведь не стал бы он приходить сюда под угрозой смерти, не стал бы целовать ее, не стал бы касаться, не будь в нем хоть чего-то, похожего на любовь к ней.

Сакуре до щемящей боли за ребрами хочется потрогать его кожу кончиками пальцев, губами, попробовать на вкус. Так сладко и страшно от собственного порыва, что она вся робеет и напрягается, и Саске, будто уловив смену настроения, долго всматривается в ее глаза прежде, чем разжать пальцы, сомкнутые на ее запястьях.

Харуно позволяет себе робко ухватиться за мощное плечо, коснуться пальцами ткани его рубахи, забраться за ворот, обнимающий горячую шею. Кожа его оказывается невероятно нежной, бархатной, и Сакура, не сдержавшись, вслепую тянется вперед, прижимается губами к сладкому сгибу шеи.

Чужое тело напрягается, рука, поглаживающая ее ребра, каменеет. Саске все еще не доверяет ей, возможно даже боится того, что происходит между ними. Однако стоит ей двинуться выше, аккуратно провести языком по пульсирующей жилке, как с его губ срывается мягкий, едва слышный стон. От этого звука Сакуре окончательно срывает крышу.

Жар охватывает ее тело, по задней части шеи и спине щекочуще ползут капельки пота — хочется тут же вывернуться из удушающих объятий одежды, ощутить его кожей к коже.

Вслепую целуя гладкую кожу, натыкаясь на изгиб челюсти и влажный уголок рта, Сакура отчаянно желает, чтобы Саске остался навсегда с ней.

Он отстраняется, потянув тунику вверх, выпутывая ее из влажной ткани: воздух в комнате довольно прохладный, вдоль позвонков скользит дрожь, соски почти болезненно напрягаются. Сакура знает, что он видит ее в почти непроглядной темноте особенно четко, поэтому руки против воли тянутся к груди — она неловко обнимает себя, чувствуя себя уязвимой, будто безкожей.

Слышится слабый шорох ткани.

Сакура медлит, однако убирает одну руку от груди, тянется вперед, цепляясь пальцами за густой мрак комнаты, пока не касается его плеча. Кровавые глаза зловеще сияют, наблюдают за ней, но что скрывалось в них, что чувствовал Саске — оставалось неясным. Душа его, казалось, наглухо заперта изнутри.

Пальцы двигаются дальше, очерчивая выступающую косточку ключицы, проходятся по солнечному сплетению к животу с натренированными мышцами, рельефно проступающими сквозь кожу.

Стоит ей наткнуться на пояс штанов, и щеки наливаются привычным стыдливым жаром. Харуно отводит взгляд, вновь прихватывает нижнюю губу зубами, мнется и не знает, что делать дальше.

Саске тут же накрывает ее руку своей, огромной, будто не желая прерываться, и двигает ниже, позволяя ощутить напряженный в возбуждении член. Сакуре страшно и любопытно — чужое дыхание становится прерывистым, тяжелым, стоит ей повторить движение с небольшим нажимом. В какой-то момент Саске отстраняет ее руку, жадно припадает к губам и толкает ее разомлевшее тело на татами, подминая под себя, идеально умещаясь в колыбели широко разведенных бедер.

Вновь слышится шорох ткани: Саске смазано целует ее живот, подцепляет пальцами резинку штанов, отодвигается назад и так же резко стягивает с нее остатки одежды. Тело пробивает дрожь. Харуно страшно от того, что она полностью обнажена перед ним: не только телом, но и душой, до самых костей.

Учиха дышит сбивчиво, оглаживает ее бедро вновь и вновь прежде, чем прижаться к ее груди своей, раскаленной, сильной — Сакура впервые за долгое время чувствует, как узел тревоги ослабляется, позволяя вдохнуть полной грудью. Ведь Саске защитит ее от любой опасности. Он неизмеримо сильнее нее, сильнее Наруто — могущество Учиха бежало по его венам, делая неуязвимым, непобедимым.

Он действительно может защитить ее от всего. Но не от себя самого.

Пальцы бесцеремонно касаются липкой кожи между бедер, размазывая влагу. Сакура краснеет до корней волос, пытается ухватить его запястье с почти униженным «Саске-кун, не нужно», но он непреклонен — запятые быстро вращаются в затянутых алой пленкой шарингана глазах. Харуно замолкает, скользит пятками по скомканному татами и судорожно выдыхает, когда пальцы толкаются в нее, растягивая, поглаживая неровные стенки.

Саске продолжает ввинчиваться в жаркую мокроту между ее ног, губы его задерживаются у вспотевшего виска, на раскаленной скуле, целуют уголок рта. Сакура мечется, не знает, куда себя день от распирающего ощущения внизу. Мир сужается, наполняется пламенем, губы на шее сменяются зубами: он до боли прихватывает нежную кожу, вынимает пальцы и размазывает вязкую влагу, притираясь своими бедрами к ее.

Саске так сладко постанывает, когда проталкивается в нее членом, что жжение и чувство натертости уходят на второй план. Ноги трясутся, сжимаются на его боках, пальцы не слушаются: Сакура безвольно водит ими по мускулистой спине, натыкаясь на выступы лопаток и позвонков, на редкие неровные рубцы.

Ей хочется видеть его лицо, видеть, как трескается извечная маска отчужденности и безразличия. Как распухают его губы и краснеют щеки, как сквозь кожу ветвятся набухшие вены. Сакура прячет лицо на широкой груди, кусает щеку изнутри и прислушивается к загнанному дыханию Саске. Он так распален, так несдержан, что Харуно вдруг начинает дышать в такт ему, тихо постанывая от того, как болезненное давление угасает, сменяясь на приятное трение кожи о кожу.

Ресницы слиплись, бедра заныли от неудобной позы: Саске сжимает ее талию, впиваясь пальцами в чувствительную кожу, и особо сильно, почти безжалостно толкается вперед, а затем и вовсе замирает. Сакуре слышится, как он скрипит зубами.

Она приподнимается на локтях, краем глаза смотри в окно: буря стихла, тяжелые тучи медленно расползаются к горизонту, обнажая бледнеющее в рассветных лучах небо. Рука невольно тянется туда, где мгновение назад соединялись их тела. Сакура выдыхает, ощущая, как пальцы путаются в мокрых волосках.

Саске неотрывно наблюдает за ней, возвышаясь дурным предзнаменованием, словно в ожидании какого-то подвоха, однако стоит ей вновь прилечь на разрушенный татами, как усталость придавливает тело, не позволяя пошевелиться. Веки тяжело закрываются, в голове подбитой птицей бьется один вопрос: «что будет дальше, что будет дальше, что будет дальше?!».

Однако задать его Сакура не успевает: сон затягивает ее сознание в липкую паутину, тело непроизвольно дергается перед тем, как она погружается в дремоту.

Снится ей, как прежде, до боли знакомое убежище Орочимару, душные коридоры, Саске, объятый солнечным светом. Однако теперь его шепот обретает четкость и ясность.

«Я приду за тобой. Обязательно приду еще».