Пропасть (СИ) [Katty666] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

— Я знал, что ты не отличаешься выдающимися умственными способностями, у вас с Йегером это семейное, но, чтобы настолько, Аккерман, — мужчина скрестил руки на груди, прислонившись к стене конюшни, — ты меня разочаровываешь.

Пропитанная потом и грязью одежда намертво прилипла к коже, вызывая неприятный зуд. Микасе хотелось сбежать в замок, встать под горячий душ и смыть с себя страх и переутомление, лечь под одеяло и забыться долгим, глубоким сном. От понимания, что ее ждет очередной малоприятный разговор и последующее изощренное наказание, становилось совсем тошно.

Аккерман тряхнула слипшимися волосами в изнеможении и провела ладонью по лицу в попытке стереть с себя невыносимую усталость и взгляд Капитана.

— Ты, наверное, считаешь себя самой лучшей, — он отпрянул от стены, неторопливо двинувшись в ее сторону.

Ей казалось, что внутренности покрываются ледяной коркой от разрастающегося страха. Сердце пропускало удар с каждым его шагом; выпрямить спину и поднять голову стало для нее настоящим испытанием. Взглянуть на него девушка не решилась.

— Непобедимой… — после недолгого молчания задумчиво протянул он, не сводя прямого взгляда, — как наш обожаемый недотитан, который бесполезнее вас всех вместе взятых.

От боли, вызванной его словами, становилось сложнее дышать. Микаса сжала ладони в кулаки, не в силах ответить старшему по званию — слова застряли в горле разбухшим, тяжелым комом. Мысли путались в голове от утомления, желудок скрутило спазмом от резкого чувства беззащитности, колючими мурашками прошедшего вдоль позвоночника в момент, когда капитан встал за ее спину.

— Наши предыдущие беседы не принесли никакого результата.

Микаса не понимала, насколько близко он стоял к ней, источая удивительно мощные волны презрения: до тошноты пугающий, ледяной голос словно заглушал окружающие звуки даже несмотря на то, что звучал будто издалека, вынуждая каждый раз прислушиваться. Она не знала, чего именно ожидать за очередное непослушание, по счастливой случайности не приведшее к смертельным последствиям. Тогда, на поле боя, понимание случившегося пришло к ней уже после того, как она нарушила приказ, отданный капитаном. В момент, когда Аккерман показалось, что Эрен экстренно нуждается в помощи, ноги сами понесли ее в сторону брата; даже внутреннее противоречие, гудящее под черепной коробкой, не остановило Микасу.

Резкий толчок, от которого область между лопаток обожгло острой болью, и Аккерман оказалась прижата к земле. Капитан уперся коленом в место на спине, в которое пришелся первый удар, и запустил пальцы в ее волосы, поднимая голову. Кожу в области хватки пронзил колючий жар, тут же заползший под веки. Микаса ощутила, как от бессилия по щекам скользнули раскалённые слезы.

— Повторюсь еще раз, последний, — отрывисто прошипел мужчина над ухом, оттягивая свалявшиеся пряди на себя. Микаса с трудом подавила стон боли, рвущийся из груди, и невольно накрыла его холодные руки своими дрожащими пальцами в попытке высвободиться из мучительного захвата, — если еще раз ты ослушаешься меня, если бросишь хоть один свой недоматеринский взгляд в сторону Йегера — вылетишь отсюда к чертовой матери, и никто тебя не спасет, никто мне не помешает, даже твой обожаемый брат. Из-за твоей беспечности могут пострадать другие кадеты, идиотка. Ты все поняла?

— Да, — еле слышно прошептали спекшиеся губы.

Когда капитан отпустил ее, брезгливо отталкивая от себя, Микаса резко поднялась, ощущая, как боль раскаленной волной растекается по коже головы, заползая на плечи и спину. Собственное дыхание казалось ей настолько обжигающе-горячим, будто своими словами и действиями он распалил в ней настоящую огненную бурю. Ей было стыдно за слезы, безостановочно льющиеся из глаз, за невозможность дать отпор — сил у нее едва хватало на то, чтобы просто стоять, униженно провожая капитана помутневшим взглядом сквозь слипшиеся ресницы. Микаса чувствовала, как внутри нее что-то разбилось, болезненно впиваясь осколками во внутренности: каждый раз она надеялась на его понимание, на какую-то безнадежную снисходительность, но он не понимал, либо отказывался понимать ее. Ей просто хотелось защитить единственного любимого человека. Неужели она делала что-то не так?

Отряхнув брюки от прилипшей сухой травы и листьев, она грубо стерла влагу с щек рукавом куртки и, сделав глубокий вдох, двинулась за удаляющейся мужской фигурой к замку. Погода стремительно портилась под стать ее настроению: заморосил противный мелкий дождь.

Не желая сталкиваться ни с кем из друзей, Микаса сразу же направилась в сторону душевых, все еще чувствуя отголоски боли в теле. Эта боль будто эхом отражалась в ее душе, отчего перед глазами вновь и вновь мутнело от подступающих слез. Так униженно она не чувствовала себя еще никогда.

Горячая вода притупляла неприятные ощущения и мысли, позволив, наконец, расслабиться. Именно сейчас, когда ей было так плохо, одиночество чувствовалось особо остро. Хотелось, чтобы этот день скорее закончился.

После душа Микаса решила не идти на ужин, а отправиться сразу на построение. По пути она перебирала варианты наказания, которое для нее мог придумать капитан на этот раз: конюшни она уже чистила, замок драила, в прачке за стиркой формы целого отряда отсиделась. Было страшно и совсем чуточку интересно, зайдет ли его заурядная фантазия дальше обязанностей всех солдат, выполняемых ею в двойном объеме.

Как только закончилось построение, она невольно оглянула толпу в поисках Эрена, но так и не нашла брата. Ее друзья выглядели изможденными — после миссии всем хотелось отдохнуть и отойти от увиденных ужасов, и они могли спокойно насладиться свободным временем до следующей тренировки. Но не Микаса. Ее личная битва только начиналась, и противник был похуже самого сильного титана.

Чужая рука, опустившаяся на плечо, заставила ее вздрогнуть и отвлечься от мыслей и поисков Эрена. С надеждой, что это не капитан Леви, Микаса обернулась.

— Ты как, Микаса? — поинтересовался Армин.

Аккерман почувствовала облегчение и едва сдержалась, чтобы не обнять его. Присутствие друга всегда успокаивающе действовало на нее.

— Жду, пока коротышка выдвинет свой приговор, — тихо призналась она.

Парень улыбнулся, скрещивая руки на груди.

— Ну и взъелся же он на тебя!

— Ему просто скучно, — подытожила Микаса, тяжело вздохнув.

— Не обращай на него внимания, перебесится.

Она чертовски не хотела видеть Капитана прямо сейчас. Хотелось сбежать и спрятаться, только бы не чувствовать каждой своей клеточкой его угрюмый взгляд из-под полуприкрытых век. Она понимала, что после их «беседы» у конюшни больше не сможет спокойно реагировать на его нахождение рядом.

— Аккерман!

Микаса вновь вздохнула, пристально глядя в глаза Армина, наполнившиеся жалостью.

— Я останусь с тобой, — тихо прошептал он, склонившись к ее уху.

— Не стоит. Иначе тебя он тоже накажет.

Оглядев ее в сомнении, Армин крепко обнял девушку, прижимая к себе на доли секунды, и, пожелав удачи, двинулся к выходу, периодически оглядываясь. Микасе стоило титанических усилий выдавить из себя усталую улыбку в благодарность.

Каждый мускул болезненно напрягся, как только капитан Леви остановился напротив нее, осуждающе оглядывая с ног до головы.

Нахмурившись, он продолжил:

— У меня для тебя есть сюрприз, который ты точно оценишь по достоинству. В течение следующего месяца после каждой миссии ты будешь оставаться на ночное дежурство. Если тебе посчастливится оказаться в пасти титана — твой братец продолжит начищать посуду и готовить харчи за тебя.

Он с неким мрачным удовольствием рассматривал ее лицо, скрестив руки на груди. Микаса погасила в себе вспышку гнева и безразлично посмотрела на него в ответ.

Ей показалось, что такая реакция Капитана не устроила: он прищурился, поджав губы.

— И завтра перед тренировкой зайди ко мне.

— Есть, сэр. Разрешите идти?

— Свободна.

Микаса развернулась, быстрым шагом покидая помещение. Смятение мгновенно вытеснило раздражение и недовольство: ей хотелось спрятаться. Непонятно, от чего: от своих же чувств или капитана.

На следующее утро в столовой, как обычно, стоял гул: кадеты оживленно переговаривались, параллельно поглощая быстро остывающий завтрак. Микаса сидела за одним столом с ребятами из ее выпуска, старательно игнорируя присутствие сидящего напротив Эрена. Они ни разу не пересеклись после миссии, и ей было почему-то некомфортно находиться рядом с ним.

— Мне кажется, или у титанов разнообразие в еде больше, чем у нас, — недовольно пробубнила Имир, зачерпывая ложкой вязкую, комковатую овсянку.

— Уж лучше есть такое, чем стать чьим-то завтраком, — усмехнулся Жан, оглядывая ребят в ожидании поддержки.

Армин, сидящий сбоку от Микасы, кивнул.

— Действительно, — подтвердил Конни, соскребая с тарелки остатки еды.

— Вот бы чего-нибудь вкусного стащить с офицерского стола, — мечтательно протянула Саша.

— Тогда будешь на пару с Микасой драить замок, — усмехнулся Эрен, задерживая взгляд на сестре.

Микаса проигнорировала его замечание, ощущая прилив недовольства. Он так пренебрежительно относился к ней в последнее время, что такие слова после долгого отсутствия общения ранили ее.

— Капитан прицепился к ней потому, что не терпит конкуренции, — важно добавил Жан, пережевывая хлеб, — она сильнее нас всех.

— Ему все равно на меня. Давайте закроем эту тему.

Аккерман перевела взгляд с тарелки на брата, сидящего напротив, не понимая, кому адресовала эту фразу. Он встретил ее взгляд с присущим равнодушием и отвернулся.

За столом наступила гнетущая тишина.

Микаса ненавидела привлекать внимание, но каждый раз оказывалась в центре обсуждений. Ей нравилось занимать второстепенные роли в дружбе, ни с кем не сближаться полностью: Аккерман было хорошо с Армином и Эреном, но теперь, когда последний будто отделился от их троицы, в сердце осталась зияющая кровоточащая рана.

Есть больше не хотелось, как и оставаться в столовой — молчание никогда так прежде не давило. Пожелав всем приятного аппетита, Микаса встала из-за стола, унося посуду к мойкам.

С одной стороны, ей хотелось поговорить с Эреном наедине, выяснить, когда в их отношениях прошла трещина, но с другой стороны Микаса понимала, что его приоритеты давно сменились, а трещина была всегда, лишь разрастаясь с годами службы и окончательно отдаляя их. При поступлении сюда цель ее жизни была в том, чтобы защитить брата, но сейчас, когда он стал невероятно сильным, порывы защитить его выглядели жалкими. Наверное, и капитан понимал это.

По пути в его кабинет Микаса обеспокоенно поправляла одежду в надежде избежать не самых лестных комментариев о своем внешнем виде. Повязанный вокруг шеи шарф, контакт с которым всегда приносил ей облегчение, лишал возможности дышать полной грудью. Горячо любимая ею вещь вдруг показалась настоящей удавкой.

Остановившись перед дверью, Микаса потянулась к шарфу, нерешительно стягивая его с шеи, и постучалась.

— Капитан, — Микаса приложила кулак к груди, как только дверь открылась.

— Проходи.

Внутри просторного помещения пахло свежестью; она оглянулась, замечая, что с ее последнего визита здесь практически ничего не поменялось. Ей часто приходилось наведываться к Аккерману в кабинет из-за собственной глупости и непослушания за очередным выговором.

Он сел за стол, жестом приглашая ее занять место напротив. Как только Микаса села, мужчина подвинул к ней стопку бумаг и несколько папок.

— Пока я заполняю оставшиеся документы, распредели страницы в правильной последовательности, затем сложи по папкам.

— Да, сэр.

Положив шарф на колени, Микаса осторожно взглянула на капитана, подмечая, что выглядел он крайне изнуренным. Его лицо приняло бледный оттенок, под глазами проступали темные следы. Он неторопливо водил пером по бумаге, но взгляд его был устремлен в одну точку, будто думал он совсем не о документах. Чувство неловкости вынудило ее отвести взгляд: Микасе показалось, что она влезает во что-то слишком личное, позволяя себе так пристально рассматривать капитана.

Разложив бумаги, она принялась отыскивать первую страницу, без особого интереса оглядывая текст, выведенный аккуратным почерком. Ей с трудом верилось, что один человек мог написать столько: может, поэтому он был таким уставшим.

Микаса продолжала старательно перебирать документы в попытке не спутать многочисленные страницы, но оглушительно-громкие мысли мешали сосредоточиться. В очередной раз сбившись со счета, она обреченно вздохнула и, оторвавшись от бумаг, взглянула на сидящего напротив капитана Леви.

— Капитан, — Аккерман втянула голову в плечи, словно по привычке пытаясь скрыться за снятым шарфом, — можно задать вопрос?

Скрип пера прекратился: он поднял голову, отчего грубо стриженные пряди упали на лоб, и с некой заинтересованностью посмотрел на Микасу.

— Слушаю.

— Почему вы ненавидите Эрена?

— Я не могу ненавидеть своих подчиненных, — без промедления ответил он, — ко всем у меня одинаковое отношение.

— Но вы унижаете его. Причем постоянно. Наказываете вы меня больше остальных за то, что я просто пытаюсь защитить брата.

Он перевел взгляд на документ, вновь взяв в руки перо, будто этот разговор уже наскучил ему.

— Любовь к нему исказила твое восприятие некоторых вещей. Никто не нарушает моих приказов на миссиях, кроме тебя. Думаешь, я не знаю, как остальные шастают по ночам, обжимаются по углам или крадут вино с кладовой? Поверь мне, я знаю все обо всех. И они получают равноценное наказание. Но это уже не твое дело.

— Ваши приказы ставят жизнь Эрена под угрозу. Никто не ослушивается вас, потому что им все равно на него! — в сердцах воскликнула Микаса.

— Твои товарищи понимают, что, когда я приказываю остановиться, значит, я трезво оцениваю риски и знаю, что им не справиться, — мужчина поднял голову, вновь оторвавшись от заполнения документа, — ты же перебарщиваешь с самопожертвованием. И да, если бы ты не была такой самонадеянной, мне не пришлось учить тебя самоконтролю.

— Но вас же никто не просит об этом! — разгневанно добавила Микаса, теряя контроль от нахлынувшего чувства несправедливости.

Ее далеко не радостное настроение скатывалось в область едва контролируемого раздражения.

— Следи за языком, — серые глаза напротив потемнели, — из-за такой установки в своей пустой голове ты ставишь остальных под угрозу, нарушая мои приказы ради Йегера. Он не единственный, кто есть в отряде. Другим твоим товарищам тоже может понадобиться помощь.

«И кто же защитит его, если всем вокруг нужна помощь?» подумала она, вслушиваясь в сквозящий недовольством голос.

— Вот оно, бремя таких бойцов, как мы. Однако твои чувства опережают холодный расчет, и это может погубить не только других разведчиков, но и тебя.

«Как мы?»

— А что вы хотите, чтобы я была такой же, как вы? Не любящей никого на этом свете? Это худшее, что могло бы со мной произойти.

От собственных слов на языке осталась горечь. Завязавшаяся словесная перепалка заходила слишком далеко. Аккерман понимала, что говорила неприятные вещи из-за обиды на него, нарастающей за все годы службы, как снежный ком, вдруг обрушившийся и погребший ее под своим весом. Осторожно взглянув на капитана сквозь ресницы, Микаса заметила, как он уставился невидящим взором на собственные руки, будто делая вид, что не расслышал ее слов.

— От тебя слышать такое — комплимент, — помедлив, произнес мужчина.

Микаса поджала губы, откидываясь на спинку стула. Ей тяжело было принять тот факт, что в чем-то он был прав: ей действительно не хватало самоконтроля, и не только на миссиях. Иногда она просто не могла взять себя в руки: что-то щелкало в голове, и даже собственные руки не слушались.

Капитан протянул ей оставшиеся документы, и, поднявшись, отошел к окну, наблюдая за происходящим во дворе.

— Как закончишь — можешь быть свободна, — не поворачиваясь, добавил он.

***

Каждая миссия после последней была словно полотно, на котором размазали свежие алые краски: кровавое месиво из изуродованных тел разведчиков и титанов, такие же окровавленные зеленые плащи, и только капитан и его режущий, словно лезвием клинка взгляд, оставались четкими в сознании: он наблюдал за ней. Наблюдал в столовой, на тренировках, на построении, при случайной встрече: Микаса чувствовала, будто даже в ее мыслях не было безопасно и бежать некуда. Сомнения в правильности собственных действий вытесняли образ брата, выгравированный на задворках сознания; Эрен становился только сильнее, уже не нуждаясь в ее опеке, а сама Аккерман оставалась прежней, на пределе своих сил и возможностей — ей попросту некуда было расти. Нездоровое желание оберегать брата, сузившее кругозор только до него, сыграло с ней злую шутку: Микаса ощущала себя одинокой и уязвимой.

Единственным, кто позволял себе беспардонно вторгаться в ее пространство, стал Капитан Леви. Все происходящее только и наталкивало Микасу на мысли о нем, даже ненавистные дежурства. Каждая бессонная ночь, проведенная на кухне, казалась ей настоящим испытанием. Но именно последнее ночное дежурство выдалось невообразимо тяжелым. Микаса чувствовала, как от недосыпа и усталости, превращающей каждую кость в желе, дрожали руки и гудели мускулы. Капитан знал, как трудно будет ей каждый раз отсиживаться на кухне в окружении нескольких мешков картофеля, который должен быть почищен к утру. Он наказывал ее за то, что она так долго училась контролировать свои порывы.

Микаса знала, что совершала импульсивные поступки, ставила, как ей иногда казалось, под угрозу непоколебимый авторитет капитана Леви, не думала о жертвах, которые могут вызвать ее отчасти глупые решения. Ей прощалось все из-за хороших боевых навыков и завидной живучести, но Аккерман понимала: чем больше капитан вклинивался в ее реальность, сотканную из непреодолимого желания защитить единственного любимого человека, тем меньше становилась вероятность, что очередное непослушание сойдет ей с рук. И наказания становились все хуже и хуже. Девушка тряхнула головой в попытке выбросить из головы обрывки дня, когда Капитан в своей изощренно-унизительной манере оттаскал ее за волосы. После этого Микаса контролировала даже собственный взгляд в страхе, что он заподозрит ее в очередной оплошности.

Ей вспомнилось, как на следующий день после их «разговора», на тренировке им нужно было разбиться на пары для спарринга: к ее большому сожалению не осталось никого свободного, кроме самого Капитана.

Когда они приступили к тренировке, Микасе казалось, что он наносил удары со всей мощью, с особой ненавистью, а не как им лично было приказано изначально — в пол силы. Ее тело плохо слушалось, и Аккерман едва успевала парировать град ударов, обрушившихся на нее совершенно неожиданно, без предупреждения. Сквозь маску привычного невозмутимого выражения на его лице не проступало ни единой эмоции — таким же нечитаемым был его взгляд, внимательно наблюдающий за ней. В какой-то момент, почти подставившись под его кулак, Микаса неудачно увернулась, падая на пожухлую траву. Желание взглянуть на брата в порыве заглушить горечь, разливающуюся внутри, внезапно обрушилось на нее, лишая контроля.

Микаса смотрела на свои подрагивающие руки, опустив голову. Пот прохладными дорожками скользнул по разгоряченной коже, заставив вздрогнуть, но холодно ей стало вовсе не от этого, а от надменных серых глаз, режущим взглядом проходящихся по ее лицу. Аккерман неотрывно наблюдал за ней, будто ждал, когда ее собственный взгляд скользнет за Эреном и она вновь поддастся рабскому искушению отыскать брата в рядах тренирующихся кадетов. Микаса знала, что за этим последует, и от внутреннего противоречия, когда собственное благополучие выступало против желания увидеть брата, под ребрами предательски задрожало сердце. Она больше не знала, что правильно, как нужно поступить; действительно ли Эрен нуждался в ее заботе в таком количестве, и не были ли ее порывы находиться рядом с ним лишь способом утихомирить внутреннюю бурю из тоски и одиночества?

Мысли путались в вязкий ком, давящий в затылок ноющей болью. Микасе хотелось поговорить с кем-то, спросить, что ей делать дальше, как выбраться из бесконечного болота, затягивающего ее все глубже и глубже. Может, она действительно делала неправильные выборы?

От долгих размышлений веки становились неконтролируемо тяжелыми. В очередной раз сонно качнувшись над огромным чаном с кожурой под ногами, Микаса решила, что ей необходимо срочно покинуть душное помещение кухни хотя бы на несколько минут. Вытерев руки полотенцем, она тяжело поднялась и бегло оглядевшись, ступила в темный коридор. Было давно за полночь: в мутные окна безостановочно стучали капли дождя, слышались оглушительные раскаты грома.

От пола и вековых каменных стен, поросших кружевом мха, веяло сыростью и прохладой, в бледном пламени факелов едва проглядывались очертания помещения. Сонливость своими тяжелыми каменными руками давила на плечи, концентрировалась где-то в коленях, отчего каждый новый шаг давался Микасе все сложнее и сложнее. Она не злилась на Капитана за подобное «наказание», в какой-то мере это пошло ей на пользу: параноидальные мысли о том, что с Эреном могло что-то случиться, отошли на второй план. У нее появилась возможность подумать о себе и об окружающих людях, которых она не замечала прежде.

Донесшийся с дальнего угла шум привлек внимание Микасы: нахмурившись, девушка устремилась в глубь коридора, задержав дыхание от накатившего чувства тревоги. Притаившись в темном закоулке, она осторожно выглянула в сторону противоположной стены, жадно выхватывая сцены происходящего в подрагивающем пламени факелов.

У стены торопливо копошились два человека: парень и девушка, как поняла Микаса. Форменная рубашка и брюки на девушке были приспущены, за неловко скомканной одеждой проглядывалась линия хрупких плеч и ключиц, поглаживаемых мужскими пальцами. Со стороны казалось, что парень с силой вдавливает девушку в стену, придерживая, но приглядевшись, Микаса поняла, что происходит на самом деле.

От смущения и стыда липкий жар опалил кожу и грудь, медленно перемещаясь на щеки. Парень несдержанно постанывал от прикосновений своей спутницы, залезшей свободной рукой под его куртку. Им будто было все равно на то, что их могут заметить и поймать, особенно, если это будет Капитан Леви. Интересно, какое наказание он придумал бы для них? Микаса с трудом подавила смешок, представляя лицо старшего по званию, оказавшись он на ее месте.

Любопытство еще никогда не подстегивало ее настолько, как сейчас. Невероятный прилив стыда и заинтересованности Аккерман ощутила в тот момент, когда решила продолжить наблюдать в надежде узнать, кто же это был там, у стены, распаленный любовными страстями настолько, что наплевал на приказ Капитана не шастать по замку ночью. И почему они не занялись этим в комнате?

С трудом игнорируя происходящее, Микаса перевела взгляд на лицо девушки, узнавая в искаженном в удовольствии лице черты Саши. Запыхавшаяся, с растрепанными волосами, спадающими на плечи, она крепко держалась за плечи мужчины, придерживающего ее за обнаженные бедра. Он был немного ниже ее ростом и чем-то был похож на Конни. Или это был он?

Аккерман не верила своим глазам. Усталость отступила и сознанию вернулась некоторая ясность, с которой пришло и осознание: теперь им всем не по четырнадцать лет и настало время, когда в скучную, местами смертельно-опасную солдатскую жизнь постепенно приходили и другие вещи, такие как заурядные человеческие чувства.

Микаса отвернулась и, наконец, сделав глубокий вдох и выдох, поспешила вернуться на кухню. Только сейчас она поняла, что все это время почти не дышала, отчего сердце болезненными, быстрыми толчками забилось под ребрами. Волнение постепенно покидало ее, а вместе с тем и пришло понимание — она бы не подобрала правильных слов, чтобы доложить Капитану о нарушении.

Ей никогда не приходилось задумываться о том, что кто-то из ее друзей может начать отношения и заниматься тем, чем занимались Саша и Конни в коридоре, не поженившись. Она считала, что плотские утехи не настолько важны, если любящие друг друга люди не связаны узами брака. Микаса не понимала, что нужно было чувствовать, чтобы так легко сблизиться с кем-то… физически? Неужели просто любить?

Она знала точно, что любила Эрена, и эта любовь позволяла ей доходить до предела своих возможностей, когда дело доходило до защиты брата. Но она никогда не хотела, чтобы он касался ее так, как касался Конни Саши, а тем более целовал ее, даже представлять такое было противоестественным. Микасе хотелось видеть его живым и здоровым, хотелось отдать свою жизнь за его защиту.

Аккерман вновь задумалась: что же заставляет людей хотеть подобные вещи? Что нужно было ощущать для пробуждения подобных желаний? В какой-то момент она словила себя на мысли, что она, возможно, никогда не сможет понять их.

Ощущение пожирающей тоски нахлынуло, пробуждая под ребрами ревущую боль. Вздрогнув, Микаса зажмурилась и обняла себя за плечи. Под закрытыми веками ощущался пощипывающий жар. Иногда ей так хотелось, чтобы хоть кто-то в этом мире оберегал ее и любил так, как могла любить она. Аккерман всегда приходилось защищать и себя, и брата, но с возрастом Эрен больше не переживал за нее так, как в детстве. Порой ей казалось, что он вовсе забыл о ее существовании, даже их общение сошло на нет. Может, ему нравился кто-то так, как Саше нравился Конни, и у него не было времени вести задушевные беседы с сестрой?

Она была сильнее всех в отряде, всегда на передовой, инициативная, быстрая, несравненно ловкая Микаса Аккерман, за которой никто не мог угнаться в уровне совершенства боевых навыков. Единственный, кому она уступала, был капитан Леви. От мысли, что он, несмотря на свое безжалостно грубое отношение, все же не раз спасал ее на миссиях, будто ему было не все равно, Микасу охватил незнакомый трепет. Она не могла рассчитывать на кого-то, кроме себя, но от несмелого предположения, что на капитана можно положиться в случае опасности, стало невыносимо тепло на душе.

С губ сорвался болезненный стон, когда Микаса лбом врезалась в чью-то грудь. Сильные руки, сомкнувшиеся на предплечьях, не позволили ей упасть; в нос ударил незнакомый, резковатый запах свежести, который почему-то захотелось до боли вдохнуть в легкие.

— Не знал, что ты бродишь во сне по замку, Аккерман, — тихо произнес капитан, размыкая пальцы и отпуская ее.

После слишком личных размышлений о нем Микаса не могла сразу же дать ответ, пытаясь подобрать должное объяснение. Она открыла глаза, и ее взгляд неожиданно задержался на участке кожи, выглядывающем из-под ворота мужской рубашки над аккуратно выступающими ключицами: она казалась снежно-белой, совершенной. Ей стало интересно: эта безупречная кожа такая же холодная, как его взгляды и слова?

— Простите, сэр.

Микаса осмелилась перевести взгляд на его спокойное лицо, надеясь, что он не заметил, как она бесстыдно разглядывала его. Ее собственная кожа под воротом рубашки стремительно накалялась от смущения.

— Иди к себе, — на выдохе произнес он.

Под глазами мужчины залегли темные круги: он смотрел на нее уставшим взглядом из-под полуприкрытых век. Было странным видеть его без привычной напускной важности и строгости, за которой в общении с подчиненными он прятал, как оказалось, банальную усталость вселенского масштаба.

— Но, сэр, мое дежурство…

— Я непонятно изъяснился? — Капитан нахмурился, — прирежешь кого-нибудь еще спросонья, мне этого только не хватало. От тебя и так проблем предостаточно.

— Так точно.

— И завтра зайди ко мне. Нужно разобраться с документами.

— Есть, сэр.

Отдав честь, Микаса устремилась на кухню, чтобы навести порядок за собой. Она не понимала, почему Аккерман вдруг так раздобрился: все знали, что она единственная никогда не засыпала на дежурствах. Он будто нашел первый пришедший на ум предлог, чтобы… сжалиться над ней? С чего бы вдруг? Или же он действительно подумал, что она бродит во сне, раз налетела на него с закрытыми глазами посреди коридора, вовсе забыв про дежурство?

Закинув очистки картофеля в большую бочку, Микаса быстрым шагом направилась к своей комнате. Сбросив с себя рубашку и брюки, девушка легла под одеяло, ощущая разгоряченной кожей ледяную простыню. Ей хотелось пораздумывать над действиями Капитана Леви, смотря в потолок, но как только пылающие веки сомкнулись всего на несколько секунд, она провалилась в долгожданный глубокий сон.

***

Микасу разбудило ощущение чьей-то руки, аккуратно поглаживающей ее лицо. Теплые пальцы с трепетной нежностью убрали влажные пряди с ее лба, скользнули ниже, по скуле, аккуратно выводя ее из состояния глубокого сна. Девушка никак не могла полностью проснуться: сонливость не отпускала ее из своих тисков, а налитые свинцом конечности не слушались. Она почувствовала, как кровать прогнулась под чужим весом, и попыталась подняться, игнорируя слабость в теле, но вдруг чужие пальцы сомкнулись на ее запястье в крепкой хватке, вдавливая руку в хлипкий матрац.

Пытаясь привыкнуть к мраку, расползшемуся по комнате, Микаса зажмурила глаза и, когда зрение обрело четкость, бледный лунный свет, скользящий сквозь занавески, прорисовывал на лице напротив знакомые черты: холодные серые глаза, тонкую линию губ, высокие скулы. Капитан Леви нахмурился, оглядывая линию обнаженных ключиц, виднеющихся из-под сползшего одеяла, и в миг от привычных серых льдов в его глазах не осталось ни следа — зрачки расширились настолько, что практически полностью поглотили радужку. По тому, как незнакомо заблестели его глаза, невозможно было прочесть, что у него на уме. Микаса дернулась в попытке увеличить дистанцию между их лицами и почувствовала теплое дыхание на своей коже: мужчина склонился настолько близко, что ей удалось разглядеть каждую морщинку, залегшую во внешней стороне глаз, каждую трещинку на бледных сухих губах.

— К-капитан? Что вы делаете? — удивленно прошептала девушка, пристально вглядываясь в его удивительно спокойное лицо.

Он облизнул пересохшие губы и этот маленький жест не ускользнул от Микасы. Отпустив ее запястье, мужчина вновь уверенным жестом коснулся лица Аккерман, пробегаясь пальцами по коже щеки. Удивленный вздох застрял у нее в горле.

— Ты очень красивая, Микаса, — от незнакомого, бархатного тембра в его голосе ей вдруг стало жарко.

Кожа под его пальцами стремительно накалялась, от каждого касания будто оставались пылающие следы. Никто никогда не трогал ее так.

Девушка попыталась отодвинуться, скользя обнаженной кожей по ткани простыни, и шумно выдохнула, ощущая поглаживающее прикосновение руки в области шеи: тепло чужих пальцев было настолько обжигающим, что ей казалось, будто она чувствует его под самой кожей. Микаса замерла, мертвой хваткой впившись пальцами в скомканное одеяло, боясь даже выдохнуть от страха и смущения.

Аккерман навалился всем своим весом сверху, поставив колено между ее бедер, чтобы освободить себе место. Микаса повиновалась, неотрывно вглядываясь в лицо напротив, чувствуя, как его ладони нежно оглаживали кожу живота. От этого прикосновения сбилось дыхание. Она не понимала, как настолько жестокий, грубый и холодный человек мог дарить такие чувственные ласки? Тяжелый сгусток, пылающий в груди, опустился вниз живота, отдаваясь слабой пульсацией между бедер. Ей вдруг нестерпимо захотелось, чтобы его пальцы коснулись ее там, избавляя от нарастающего жара.

— Капитан… — прерывисто прошептала она, потянувшись рукой в несмелом прикосновении к лицу Аккермана.

Мужчина сжал ее плечо, слегка встряхнув.

— Микаса, ты меня слышишь? Микаса!

Аккерман вздрогнула и резко привстала, отчего голова немного закружилась. Армин обеспокоенно разглядывал ее лицо, придерживая за плечо. В маленькое окно бил яркий солнечный свет, пробираясь сквозь тонкую ткань занавесок.

— Ты в порядке? — поинтересовался он, — капитан тебя ищет, ты проспала завтрак.

— Черт!

Микаса тяжело вздохнула и провела рукой по волосам, вновь откидываясь на подушки. Это был всего лишь сон.

Армин поднялся с ее постели и, усмехнувшись, добавил:

— Ты кажется даже во сне с ним споришь о чем-то. Когда я пришел разбудить тебя, ты несколько раз сказала «капитан», — от каждого произносимого им слова Микасе становилось дурно, — надеюсь, он даст тебе отдохнуть и избавит от своего малоприятного общества после окончания твоего наказания.

Она кивнула.

— Спасибо, что зашел.

Когда дверь захлопнулась, Микаса с головой закуталась в одеяло, крепко зажмурив глаза в надежде, что обрывки сна, вырисовывающиеся в самых ярких подробностях на обратной стороне век, наконец исчезнут. Но они никак не исчезали.

Впопыхах натянув на себя форму, девушка покинула комнату и устремилась к душевым. Ей срочно нужно было смыть с себя остатки сна.

В помещении никого не было: все давно тренировались, либо были на построении, Аккерман не знала точно, потеряв счет времени. Включив холодную воду на полную мощность, она ополоснула лицо, сильно растирая кожу под пальцами в надежде избавиться от прилипшего чувства тревоги и растерянности.

Собственное отражение в зеркале показалось ей чуждым: бледные щеки, губы, слегка обветренные и сухие, испуганный взгляд и растрепанные волосы. А ведь во сне губы капитана были точно такими же: потрескавшимися, суховатыми, в мелких трещинках. Интересно, в жизни они тоже были такими?

Из груди вырвался обреченный стон: Микаса поняла, что теперь не скоро сможет избавиться от навязчивых мыслей и размышлений о нем.

Тяжело опустившись на прохладный кафельный пол, она схватилась за голову, ощущая острую боль от собственной безжалостной хватки. Смущение, непонимание, растерянность сплелись в огромный ком в груди, который тяжело опустился к солнечному сплетению и болезненно запульсировал, посылая незнакомую слабость по рукам, заставляя пальцы безостановочно дрожать.

Почему из всех мужчин, с которыми ей когда-либо приходилось контактировать, ее воспаленное сознание выбрало именно его? Возможно, ее не особо привлекали сослуживцы: Микасе нравилось общаться с ними, проводить время вместе, но никто не вызывал в ней прежде такого странного волнения, как вдруг вызвал Леви Аккерман. Может, из-за некого восхищения его силой и навыками, ведь он был лучшим воином человечества и их наставником почти с самых первых дней здесь. От мыслей о взрослом, всегда серьезном и недосягаемом капитане в таком контексте ее охватило незнакомое тепло, отдающее в кончики пальцев приятным покалыванием.

Оттягивать момент встречи было некуда: она и так смертельно опаздывала даже не по меркам пунктуального капитана Леви, пытаясь прийти в себя и начать думать о чем-то другом: Эрене, Армине, тренировках, предстоящих вылазках. Вновь ополоснув лицо, Микаса пригладила растрепанные пряди и, прижав ледяные ладони к щекам, вышла из душевой. Казалось, будто дорога к его кабинету заняла целую вечность. Целую вечность ей пришлось слушать испуганный стук сердца, отдающий в уши и ладони, убеждать себя, что все в порядке, что он также пренебрежительно будет относиться к ней, и беспокоиться не стоит.

Остановившись перед дверью, Микаса сделала глубокий вдох и выдох прежде, чем постучать. Раздраженное «войдите» остудило ее пыл, немного возвращая в реальность. Кабинет был затоплен солнечным светом, больно резнувшим по глазам. Микаса зажмурилась и прошла ближе к столу, около которого спиной к ней стоял капитан, обрамляемый золотистым сиянием. Он выглядел… завораживающе.

— Капитан, — Микаса отдала честь, в привычном жесте прикладывая руку к груди, — прошу прощения за опоздание.

Он неторопливо развернулся, внимательно вглядываясь в ее лицо. Микаса ощутила, как по спине пробежались мурашки от привычного нечитаемого взгляда с яркими голубоватыми вкраплениями в холодной серости. Собственная реакция на его взгляд удивила ее.

— Ты в своем репертуаре. Не успела отработать одно наказание и уже напрашиваешься на другое.

Аккерман потянулся к чашке с чаем, продолжая выжидающе смотреть на нее. Микаса бегло оглядела его руку с тонкими, аккуратными пальцами, придерживающими чашку в неповторимой, элегантной манере. Ее бросило в дрожь от эпизода, неожиданно вспыхнувшего в сознании, когда эти самые пальцы в нежнейшем прикосновении задержались на ее щеках, медленно перемещаясь на шею.

— Аккерман, ты слушаешь меня? — спокойным приглушенным тоном спросил он.

Капитан оказался неожиданно близко: Микаса даже не заметила, когда он успел подойти к ней, и ее испугало, что бдительность вмиг приглушилась, стоило вспомнить о своем ночном видении. Он прищурился, с подозрением оглядывая ее лицо.

— Да, сэр. Простите, сэр, — дышать становилось все сложнее и сложнее.

Казалось, будто весь воздух вдруг накалился до такой степени, что невозможно было сделать ни одного спасительного вдоха. Ей стало жарко то ли от солнечных лучей, обволакивающих своим теплом с ног до головы, то ли от того, насколько совершенной и бледной была кожа капитана за закатанными рукавами рубашки, с немного вздувшимися венами, красиво оплетающими его руки.

— Мне нужна твоя помощь с этими бумагами, — он кивнул в сторону нескольких стопок, перевязанных веревкой, — каждый документ нужно будет рассортировать в алфавитном порядке и расставить по полкам.

Микаса кивнула, и, решив покончить с этим как можно скорее, на негнущихся ногах обошла мужчину, упорно игнорируя желание вновь посмотреть на него. Подхватив края грубой веревки, Аккерман подняла две стопки и направилось в сторону книжного шкафа. Сердце никак не унималось, выстукивая в быстром ритме в груди, было невыносимо душно, и небольшой груз в руках ощущался неподъемно тяжелым.

Последнюю оставшуюся стопку капитан уже держал наготове в руках. Когда он передал ей бумаги, на секунду их пальцы соприкоснулись. Микаса вздрогнула, резко одергивая ладонь: тяжелая пачка документов с грохотом рухнула на пол вместе с ее сердцем. Она подняла взгляд на капитана, пытаясь понять, насколько сильно разгневала его своей оплошностью, но лицо мужчины было безмятежно-спокойным, как будто мыслями он был далеко отсюда.

— Аккерман, с тобой точно все в порядке? — помедлив, непривычно мягко поинтересовался он.

От того, как добр и внимателен он был к ней сейчас, ей вдруг так сильно захотелось рассказать о всех переживаниях, волнениях, новых впечатлениях и не проходящем чувстве тревоги. Микаса чувствовала себя такой уязвимой, будто с нее сняли кожу, и все ее чувства обнажились, болезненные, мучительные, лишающие самоконтроля. Она представила, как хорошо бы было, если бы капитан выслушал ее, возможно даже понял и пожалел. Хоть немного. Ей так нужна была поддержка.

С трудом подняв отяжелевшую голову, Микаса взглянула на мужчину, осторожно приблизившегося к ней. Он потянулся к ее лицу, большим пальцем стирая слезы с щек: Аккерман даже не заметила, как окончательно расклеилась. Его кожа оказалась приятно теплой.

— У тебя точно что-то случилось, раз ты при мне влагу распускаешь.

Она хотела возразить и соврать, что все в порядке, но в итоге кивнула и шмыгнула носом, чувствуя себя уменьшившейся в несколько раз под прямым изучающим взглядом стальных глаз. Губы безостановочно задрожали — Микаса была на грани. Казалось, вот-вот внутри что-то лопнет, обжигая изнутри раскаленной волной.

Неожиданно, капитан мягко притянул ее к себе, заключая в объятия. И Микаса, стесняясь, чувствуя привычное волнение, накрывающее ее рядом с ним, позволила себе расплакаться.

— Это из-за меня?

Ее удивил этот вопрос.

— Нет, — тихо прошептала она, чувствуя, как мужские ладони аккуратно поглаживают спину.

Этот маленький жест оказался настолько успокаивающим и приятным, что ей не хотелось, чтобы это прекращалось. По плечам пробежала дрожь.

Выдохнув, она отодвинулась от него, все еще ощущая свежий запах выстиранной рубашки.

— Давайте закончим с этим побыстрее.

Он кивнул, к ее удивлению, не добавил ни одного унизительного комментария и поднял с пола стопку бумаг, самостоятельно унося их к шкафу с другими документами.

Микаса не знала, куда себя деть, переводя взгляд с одного предмета мебели на другой. Картинка стремительно размазывалась, пока глаза не остановились на капитане, подрезающем веревки канцелярским ножом.

Сделать шаг в его сторону оказалось проще, чем она думала. Как только в руках оказалась шероховатаябумага, мысли притихли, а разразившаяся внутри буря осела. Молчание и работа затягивали: капитан оставил все необходимые бумаги рядом с ней и сел за стол, не мельтеша перед глазами, словно давая ей время на передышку. И Микаса, наконец, могла вдохнуть полной грудью.

Как только документы были рассортированы, она несмело прошла к столу, с силой сжимая дрожащие пальцы в кулаки.

— Все готово, сэр.

Он кивнул, не отрываясь от бумаг, разложенных на столе.

— Ты можешь быть свободна.

— Есть, сэр.

Аккерман развернулась, направляясь к выходу, когда он добавил:

— Не держи зла на меня, Микаса. Ты всегда можешь поговорить со мной, если тебя что-то беспокоит.

Она слабо улыбнулась, и, не оглядываясь, вышла из кабинета.

========== Часть 2 ==========

Микаса никак не могла выудить из памяти момент, когда мир сузился только до ровной капитанской спины, обернутой в плащ с крыльями свободы прямо между лопаток. Когда из гущи голосов слух улавливает лишь холодный, властный тон, которым он обычно отдавал приказы на тренировках и миссиях. Когда лица сослуживцев начали смазываться в нечеткое, мутное пятно, пока взгляд не останавливался на нем.

Она до сих пор не могла понять, отчего при мысли о капитане ребра теснило изнутри странным томлением, ладони потели, а дыхание становилось неровным, будто после долгой пробежки. Ни одной другой мысли не было места в ее голове, кроме мыслей о тусклых серых глазах, изредка задерживающих на ней свой ледяной взгляд, об упрямо поджатой полоске алого рта, о растрепанных, небрежно остриженных темных волосах — таких же, как у нее самой.

Стоило ей завидеть его за завтраком в столовой, как отчаянная надежда на еще одну встречу разливалась в груди приятным теплом, вытесняя нежелание идти на последующую тренировку. С тихим присутствием капитана в ее жизни все давалось намного проще: Микаса ощущала себя в безопасности, в которой, как оказалось, так сильно нуждалась все это время.

Губы невольно растянулись в улыбке, стоило ей прижать к груди заветный сверток. Поиск добротной черной пряжи и спиц выдался не самым легким. Ей пришлось обойти почти все лавки и потратить большую часть накопленного за время службы жалования, чтобы воплотить задумку в реальность. Микаса с особым трепетом вспоминала о вечерах, проведенных за вязанием шарфа: иногда из-за затягивающихся тренировок ей приходилось заниматься подготовкой подарка до глубокой ночи, с трудом выкраивая несколько часов для сна. Грела и подстегивала ее не только мысль о дне, когда она вручит капитану этот шарф, но и том, что она не одна засиживалась допоздна за работой. Микаса знала, что он тоже не спит, где-то там, окруженный вековыми стенами своего кабинета, пишет очередной отчет, скрипя пером по бумаге. И в такие моменты грызущее кости одиночество, наконец, отпускало.

Засевший в сознании образ нельзя было вытравить ни изнуряющими тренировками, ни редким общением с сослуживцами, ни раздельными вылазками. Микаса с затаенным ликованием поддавалась внутреннему порыву, прокручивая в голове каждую секунду, проведенную рядом с ним, затирая драгоценные воспоминания до такой степени, что реальность отходила на второй план.

В тот момент ей так нужно было увидеть его, что ноги едва слушались: хотелось сорваться на отчаянный бег и поскорее оказаться у большой дубовой двери чужого кабинета. На секунду чувство эйфории от скорой встречи затмилось вспышкой тревоги, отдавшей в сердце легким покалыванием. Микаса выдохнула, свободной рукой оттянув рубашку, налипшую на кожу груди, и ускорила шаг, ощущая, как сердце сбивается со спокойного ритма.

Дверь была приоткрытой, и Микаса, потянув за ручку, обжегшую пальцы металлическим холодом, без стука ступила внутрь помещения, невольно делая глубокий вдох: пахло свежестью и плавящимся воском.

Вокруг царил полумрак: лишь пламя одинокой свечи трепетало во тьме, подсвечивая неподвижное лицо капитана, сидевшего за столом, и нарушал липкую тишину кабинета только жалобный скрип пера о бумагу.

Капитан даже не поднял головы, когда она вошла, хотя Аккерман казалось, что он услышал испуганный стук ее сердца еще с коридора, услышал, как прерывисто она дышала, нервно заправляя за уши выскользнувшие из хвоста пряди.

— Очень интересно, Аккерман, — протянул он, свободной рукой вытягивая из стопки документов необходимые страницы, — не помню, когда мы с тобой сдружились настолько, чтобы ты заявлялась ко мне посреди ночи. Я могу неправильно трактовать такое поведение.

Капитан наградил ее прямым мрачным взглядом, отчего в груди что-то мгновенно вспыхнуло, плавя внутренности свечным воском. Микаса поджала губы, игнорируя строгий тон, сквозящий недовольством, и нерешительно прошла к столу, поочередно вытирая вспотевшие ладони о края куртки.

— Я знаю, что сегодня ваш день рождения. И знаю, что вы не любите его, — сдавленно протянула она, вкладывая в дрожащий голос последние остатки уверенности, — но, капитан, — руки трепетно прижали к груди шарф, обернутый в бумагу, — у меня есть для вас кое-что.

Он отложил перо в сторону и, подавшись вперед, оперся подбородком на сцепленные в замок пальцы, без особого интереса оглядывая неприметный сверток.

— Это просто подарок, — поникнув, выпалила Микаса, заранее давая ответ на не озвученный им вопрос.

Его неподвижный рот тронула едва заметная ухмылка, но в прищуренных глазах с отблесками пламени на льдисто-серой поверхности радужек так и не появилось заинтересованности. Микаса вся сжалась в страхе быть отвергнутой и, не зная, куда себя деть, опустила голову, старательно отгоняя мысль, что он посчитал ее затею глупой.

Скрип отодвигающегося стула заставил ее вздрогнуть: кровь ударила в голову, наполняя виски громкой пульсацией. Капитан встал из-за стола и, подойдя к ней, остановился напротив, скрещивая руки на груди.

— Аккерман, — насмешливо начал он, качая головой, — что ты напридумывала себе?

— Я… Я хотела порадовать вас, — слова предательски путались на языке, — вас еще никто никогда не поздравлял из ребят, и… Просто возьмите это.

Микаса протянула подарок одеревеневшими пальцами, осторожно наблюдая за капитаном сквозь упавшие на лоб пряди.

Помедлив, он потянулся к ее рукам, забирая сверток, на секунду заключая ее ладонь в плен своих цепких, горячих пальцев. Это мимолетное прикосновение отдалось щемящей болью в груди Микасы: она замерла, пристально разглядывая его руки, накрывшие ее собственные в попытке запомнить, каково это, когда капитан касался ее. Под ребрами вдруг стало тесно — ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Жар, вспыхнувший в месте соприкосновения их кожи, пополз выше, теплясь на шее и щеках. Ее помутневший взгляд невольно скользнул дальше, по руке, обтянутой плотной серой тканью, к красиво выступающим косточкам ключиц в разрезе кофты, к приоткрытым губам. Кровь в ушах грохотала так, что Микасе показалось, если капитан что-то скажет — она не услышит.

Тряхнув головой в попытке собрать остатки самообладания, Аккерман оторвала взгляд от чувственного рта, тут же сталкиваясь с глазами, казавшимися черными во мраке комнаты: он наблюдал. Склонив голову набок, вдруг нахмурившись, ощупывал пытливым взглядом ее пылающее в смущении лицо. Капитан явно заметил, как она разглядывала его в ответ на мимолетное касание. И от этого ее сердце на секунду замерло, тут же неконтролируемо-быстро заметавшись за ребрами.

Даже когда тепло чужих пальцев исчезло, Микаса не смогла вернуть себе контроль, напрочь покидающий ее тело рядом с ним. Так случалось каждый раз, стоило ему оказаться в радиусе пяти метров, но больше всего Аккерман пугало то, что и мысли о нем затягивали ее разум в блаженную, сладостную пучину мечтаний. Это было… слишком.

Он с подозрением оглядел подарок, повертев его в руках, а затем потянул за края ленты, завязанной в аккуратный бантик. Раскрыв хрустящую бумагу и вытащив шарф, вопросительно взглянул на Микасу.

— Что это, Аккерман?

Она опустила голову и сделала шаг к нему, подойдя почти вплотную, ведя плечами в попытке избавиться от дрожи, пробежавшей меж лопаток от предвкушения близости. В практически абсолютной темноте обоняние обострилось, и Микаса ощутила, как в нос ударила привычная холодная свежесть. Так пахло зимой, по утрам, когда мороз нещадно кусал за щеки, когда в мире не существовало ничего, кроме этой волнующей, обжигающей чистоты. Ей хотелось склониться к его шее и уткнуться носом в кромку волос за ухом, вдохнуть этот запах, чтобы зимние утра никогда не заканчивались.

Забрав шарф из его рук, Микаса бережно развернула мягкую ткань, затаивая дыхание, и одарила капитана прямым взглядом. Близость его тела, его совершенная кожа, запах, граничащая с небрежным безразличием забота всколыхнули ее чувства, словно брошенный в спокойные воды камень.

— Просто шарф, капитан. Позволите? — почти беззвучно спросила она.

Мужчина молча кивнул.

Пальцы предательски дрожали, пока Микаса оборачивала ткань вокруг его шеи, стараясь не задевать открытые участки кожи.

— Вы же придете сегодня? — завязывая края в слабый узел, поинтересовалась она.

— Не думаю, что в этом есть какой-то смысл, — холодно отозвался капитан, скрещивая руки на груди.

В глубине души она понимала, что он вряд ли согласится прийти на празднование, устраиваемое Ханджи без его согласия. В свои дни рождения капитан предпочитал запираться в кабинете и не разговаривать ни с кем, и то, что он не выгнал Микасу, стало ее маленькой победой.

Аккерман отступила на безопасную от него дистанцию в надежде, что сердце перестанет отчаянно трепетать, что мыслям вернется ясность и она вновь сможет контролировать себя. Непонятно было, отчего ее так повело: принятие капитаном ее скромной заботы и внимания, или от того, как дух захватывало от одного его взгляда в ее сторону.

— С днем рождения, Капитан, — с придыханием прошептала она, убирая руки за спину.

— Спасибо, Микаса.

***

Вечерело, и за вековыми стенами замка яростно гудел ветер, клубами вздымая свежевыпавший снег, размывая очертания двора и тренировочного поля. Микаса смотрела в окно, упершись подбородком в кулак, и в душе ее было также неспокойно.

Вечерняя тренировка закончилась раньше, и им дали команду разойтись, чтобы привести себя в порядок к небольшому празднованию в честь дня рождения капитана Леви.

Некоторые ребята отнеслись к этой затее скептически, но Ханджи заверила всех, что даже если «коротышка-именинник не явится, то веселиться все равно будут все». Однако Микаса знала, что в случае с упрямым капитаном не было никаких «если» — он точно не собирался приходить. И от понимания этого на душе становилось тоскливо.

Тревога и смутное предчувствие кололо внутренности, вынуждая судорожно оглядывать стремительно наполняющуюся кадетами столовую. Микаса словила себя на том, что в знакомых лицах выискивала человека, которого ждала больше всего, поддаваясь теплящейся в сердце надежде — она безумно хотела увидеть его. Даже раздраженного, с недовольно нахмуренными бровями и привычным отчуждением в усталых серых глазах.

Многие кадеты уже заняли некогда пустующие лавочки, другие сновали меж столов с ящиками выпивки и нескромным ужином — подавали мясо. Заметив друзей за одним из столов, Микаса неуверенно двинулась в центр помещения и нехотя присела на самый край лавочки. Саша вздыхала, безумным взглядом смотря на аппетитную мясную нарезку, Конни раздавал всем столовые приборы и тарелки, сидящий неподалеку от них Армин скучающе крутил пустой бокал. Как только к столу подошла Ханджи, с грохотом ставя ящик с несколькими бутылками вина, ребята встрепенулись. Под всеобщие одобрительные возгласы Жан вскрывал первую бутылку, неумело орудуя штопором: через несколько долгих мгновений пробка со слабым хлопком выскочила из узкого горлышка.

Бутылку передавали по кругу: никто не хотел упустить шанс официально напиться. Как только нагретая теплом чужих ладоней бутылка оказалась в руке, Микаса неуверенно налила себе вина, чувствуя, как тревога медленно отходит на второй план, уступая место интересу.

— Выпьем же за нашего обожаемого чистоплюя, — взвизгивая, прокричала Ханджи и резко подняла руку вверх, расплескивая вино.

Ребята загалдели, потянувшись к ее бокалу своими, и немедля выпили первую порцию. Микаса с интересом посмотрела в содержимое своего бокала, потирая пальцами гладкое стекло ножки, и, убеждая себя, что от такого количества алкоголя ничего плохого не случится, залпом выпила вино, задержав дыхание. Во рту разлилась кислая терпкость, и Аккерман невольно зажмуривалась, ощущая, как тяжелый горячий сгусток опустился к желудку.

Ей никогда не приходилось пить вино прежде, хотя многие кадеты втайне напивались, утащив с кухни бутылочку из-под носа нерадивых дежурных. По рассказам друзей алкоголь помогал избавиться от напряжения после крайне тяжелых миссий, но плата за временное забвение тоже была соответствующая: сильнейшее похмелье.

Микаса не представляла, как ощущается опьянение и похмелье, и у нее не было цели выяснять это, но сейчас ей больше всего хотелось, чтобы мысли, наслоившиеся друг на друга под черепной коробкой невыносимо тяжелым пластом, хотя бы на миг растворились. Терять было нечего — капитан не пришел, завтра их ждал долгожданный выходной, и устраивали такие праздники довольно редко.

Подвинув к себе полупустую бутылку, она торопливо вылила содержимое в бокал, наблюдая, как алая жидкость закручивается в крохотном водовороте. Задержав дыхание, Микаса сделала большой глоток, тут же наливая новую порцию. Во рту становилось вязко и сухо, пожар в желудке разгорелся настолько, что казалось, стоит ей прикоснуться животу, как пламя обожжет сквозь кожу.

Но облегчение, как и долгожданное опьянение, так и не наступило.

На фоне оглушительно хохотала Саша: решивший хоть как-то втянуться в общее веселье Жан принялся разливать алкоголь, но умудрился пролить вино на расхмелевшего Конни, который даже и не понял, что произошло. Ханджи расхаживала от одного стола до другого, прихватив с собой бокал, громко озвучивая свои теории о том, что капитан Леви может любить только уборку и скорее женится на швабре и тряпке, чем на реальной девушке.

Микаса поджала губы и прищурилась, сделав глубокий вдох: от насыщенного запаха жареного мяса и подгоревшего хлеба комок в желудке вдруг подкатил к горлу, вызывая рвотные позывы.

Она прижала ладонь к животу, бегло оглянувшись: сидящий напротив Армин пристально рассматривал ее с заставшим в глазах вопросом «все в порядке?». Микаса кивнула, слабо улыбаясь, и подняла бокал в воздух. Он привстал, потянувшись к середине стола, и их бокалы столкнулись в тихом перезвоне стекла, тут же растворившимся во всеобщем шуме.

По шевельнувшимся бледным губам Микаса прочла «садись ко мне». Упершись кулаком в твердую поверхность стола, она попыталась встать, когда взявшийся из ниоткуда Эрен небрежно опустился сбоку, задевая ее плечом и тем самым толкая обратно на лавку. Вздрогнув от ощущения тепла его тела, будто совсем незнакомого, опасного, Микаса нехотя присела. Взглянуть на Армина она не решалась.

— Не думал, что ты позволишь себе пить, — заплетающимся языком проговорил он, кивая на бокал, за который она спасительно цеплялась.

Отросшие пряди небрежно обрамляли его лицо, выбившись из пучка, на бледных щеках розовыми пятнами проступал румянец, спускаясь на шею, в разрезе кофты влажно поблескивал треугольник кожи.

— Не думала, что ты позволишь себе напиться, — холодно парировала Микаса, столкнувшись с поблескивающими глазами, с фальшивым интересом смотрящими на нее сквозь темные ресницы.

Он растянул рот в хитром оскале, потянувшись к бутылке, стоящей в центре стола. В нос ударил до боли знакомый запах мыла с нотками пота, и она судорожно выдохнула, отклоняясь назад в нежелании вновь контактировать с братом физически.

Хотелось сбежать.

Общество Эрена будто обнажало старую обиду, только-только затянувшуюся уродливым рубцом где-то в сердце.

Не задавая вопросов, он наполнил и ее бокал, расплескивая вино по столу, отчего въедливые красные капли брызнули на белую рубашку Микасы, расползаясь бесформенными кляксами. Она не сдержала недовольного вздоха и, отсев от него, осмотрелась: тонкая струйка устремилась к краю стола между ними, словно отделяя.

— Ты потеряла мой шарф? — Эрен поднес бокал к губам, и, не сводя с нее прищуренный, плутоватый взгляд, долгими тягучими глотками выпил вино.

Прозвучавший вопрос застал Микасу врасплох. Стоило ей снять самую дорогую вещь на свете тогда, четыре месяца назад у кабинета капитана, как желание надеть шарф не появлялось вовсе. Своим решением она перерезала невидимые алые нити, связывавшие ее с Эреном большую часть жизни: удушающее чувство привязанности пропало, позволяя, наконец, почувствовать вкус свободы.

— Показалось, что это будет лишним.

— Я всегда думал, что ты даже спишь, не снимая его, — в низком голосе послышались насмешливые нотки.

Раздражение внезапно пробежалось горячей волной по груди, пробралось под самую кожу, вспыхивая за ребрами неконтролируемым пожаром.

— Я уже ответила… — прошипела Микаса, но тут же осеклась, делая глубокий вдох, — на твой вопрос. Мне нечего добавить.

Какое-то время Эрен сидел неподвижно, пристально всматриваясь в ее лицо, а затем, склонившись к уху Аккерман, тихо добавил:

— Мне нравилось видеть его на тебе.

С грохотом поставив пустой бокал, он поднялся из-за стола и, пьяно покачиваясь, двинулся в сторону выхода. Чувство тошноты усилилось, и Микаса поморщилась, медленно вставая с лавочки — разговор с Эреном будто отнял все силы.

Ноги тут же налились пульсирующей тяжестью, отказываясь слушаться: она опустила голову, отчего перед глазами поплыло, и попыталась сделать осторожный шаг, ощущая, как собственное тело невольно кренится в сторону.

Коридор встретил ее прохладой и долгожданной пустотой. Все кадеты находились в столовой, включая дежурных, поэтому на пути к выходу во двор ей никто не встретился.

Обняв себя за плечи, Микаса ступила за порог: морозный ветер швырнул в лицо снежинки, укусившие разгоряченные щеки холодом. Даже здесь слышались отголоски «вечеринки»: кто-то громко разговаривал, кто-то заливисто смеялся, а затем и вовсе раздался треск разбитого стекла.

Ледяной воздух остужал пожар, разгоревшийся внутри, разгонял путающиеся от вина мысли. Здесь, в темноте террасы, было так умиротворенно, что Микаса, наконец, позволила себе дышать полной грудью. Она почувствовала себя в безопасности, зная, что никто не потревожит ее здесь, так как все были слишком увлечены празднованием, переросшим в откровенную пьянку.

Не хотелось думать ни об Эрене, ни о титанах, ни о предстоящих миссиях. Все показалось ей вдруг таким пустым и бессмысленным, словно ее маленький мирок выкрасили в серые краски. Горькое осознание, что им с братом не по пути, отдалось слабым саднением, и она опустила ладонь на грудь в попытке выдавить из своих ребер эту тоску, мучающую ее с самого детства. Микаса так долго грезила о его внимании и защите, что теперь, когда уже ей хотелось воздвигнуть между ними непреодолимую ледяную стену, собственное безразличие казалось чем-то чуждым. Былая привязанность медленно, но верно угасала, и в его присутствии сердце больше не трепетало от нежности и желания броситься на передовую.

Ветер закручивал снежинки в замысловатые вихри, морозный, до жжения в легких свежий, но Микасе отчего-то было ни холодно, ни жарко, словно ее кожа потеряла любую чувствительность.

Она взглянула на свои ботинки, погруженные в хрустящее белое крошево, затем оглянула двор и затуманенный взгляд зацепился за темную фигуру, устремляющуюся к замку. Прищурившись, Микаса ступила вперед и уперлась ладонями в припорошенные снегом перила. По мере того как незнакомец приближался, на лице четкими штрихами прорисовывались знакомые черты: прилипшие к вискам и лбу темные пряди, задумчиво нахмуренные брови, тонкая линия носа, поджатые губы. Капитан Леви небрежно стряхивал налипшие на пальто снежинки, торопливо ступая по сугробам, но в какой-то момент, словно ощутив на себе пристальный взгляд, остановился и поднял голову.

Микаса выпрямилась, растирая замершими ладонями прохладную влагу. Пытливые глаза проследовали от ее волос к лицу, пылающему от смущения, к облепившей тело рубашке. Ей стало неловко за свое состояние и внешний вид; в голове мелькнула мысль позорно ретироваться, но капитан, словно почувствовав это трусливое намерение, зашагал в сторону входа, не оставив другого выбора, кроме как остаться.

С каждой минуемой им ступенькой лестницы сердце Микасы пропускало гулкий удар. Она так страстно желала увидеть его весь вечер, даже не зная, зачем, что теперь, когда он так неожиданно сместил все внимание и мысли на свою персону, Аккерман не понимала, что делать.

— И что ты тут стоишь в такую погоду в одной рубашке, идиотка? — Микасе показалось, что капитан пытался скрыть усталость в голосе за напускным недовольством, — и выглядишь… — он брезгливо оглядел ее с ног до головы, задерживая взгляд на участке рубашки, заляпанном вином, — отвратительно.

Последнее слово донеслось будто сквозь толщу воды: удары собственного сердца отдавались в голове оглушительным грохотом. Аккерман разлепила сухие губы, выдыхая облачко пара, отчаянно цепляясь за ускользающую мысль, когда взгляд невольно опустился на его шею, прикрытую темной тканью.

Вблизи стало понятно: тот самый шарф, что Микаса подарила капитану в ночь на день рождения. Он действительно надел его, всецело приняв ее скромный подарок, и от осознания этого девушку охватил горячий трепет. Микаса с силой прикусила нижнюю губу, сдерживая неприлично довольную, пьяную улыбку.

— Ты пила? — помедлив, спросил он, пряча руки в карманах пальто.

Улыбка никак не сходила с губ, от неловкости щеки вспыхнули сильнее. Опустись снежинка на кожу ее лица — растаяла бы с шипящим звуком.

— Да.

— Идти можешь?

— Наверное, нет.

Капитан кивнул, и ладонь, нагретая теплом кармана, опустилась на ее плечо, а затем он слегка приобнял Микасу, аккуратно подталкивая в сторону распахнутой двери. Только сейчас она поняла, насколько промерзла в колючем зимнем ветре: к источающему жар телу капитана хотелось отчаянно прижаться и не дышать, лишь бы это тепло продолжало согревать кожу, лишь бы продлить драгоценный момент встречи с ним.

В коридоре, по сравнению с улицей, было слишком жарко. Пламя факелов испускало оранжевое свечение, от которого почему-то слезились глаза.

Подняв голову, Микаса исподлобья взглянула на мужчину, тут же посмотревшего на нее в ответ. В темно-серых глазах слабыми бликами отражалось пламя факелов, искусанные губы казались неестественно бледными в полутьме, а скулы — острее, чем обычно. Микаса едва сдержала порыв отвести спутанные пряди с бледного лба, ощущая, как от его взгляда в ногах и руках появляется странная, неконтролируемая слабость.

— Если ты хочешь что-то сказать, Аккерман — говори, — тихо произнес он в пространство между их губ.

Она покачала головой, пряча лицо в растрепанных волосах: его бархатный, хрипловатый голос отдался пульсирующим горением внизу живота. Ноги не слушались, но рука капитана, опустившаяся на поясницу, на участок кожи за задравшимся краем рубашки, не позволяла спотыкаться. Он был настолько близко, что Микаса едва могла дышать, окутанная запахом свежести и мороза; казалось, еще немного, и она сама расплавится под его руками прямо как снег, таявший на ее ладонях на террасе. В месте, где их кожа соприкасалась, ощущались искры.

Как только капитан остановился, Микаса отпрянула от его груди, с поволокой глядя сквозь ресницы. Хотелось неотрывно смотреть на него, словно все происходящее было лишь бредом перебравшего с вином, что этот капитан Леви, с такой нежностью прижимавший ее безвольное тело к себе, исчезнет.

Он толкнул дверь, и, игнорируя ее прямой взгляд, провел Аккерман внутрь. По едва различимым во тьме очертаниям она узнала свою комнату: узкая кровать с разворошенным постельным бельем, вешалка, с которой небрежно свисала ее форма, одинокое скрипучее кресло. С каждым сделанным шагом хотелось остановить время, застыть вот так, в его объятиях и никогда не терять чувство безопасности, снисходящее в такие моменты. Но стоило им дойти до постели, как тепло в области поясницы пропало; от чувственного томления, вызываемого его близостью все это время, у нее задрожали пальцы.

Капитан подцепил края пальто, одним движением стягивая его с плеч, затем бережно развязал шарф и повесил одежду на небольшую вешалку.

Раздался негромкий скрип дерева. Он опустился в старенькое кресло и обвел комнату усталым взглядом, вынуждая Микасу почувствовать волну стыда, обжегшего кончики ушей: убиралась она довольно редко, и мысленно отругала себя за то, что на прошлых выходных предпочла проспать весь день вместо наведения порядка.

— Я подожду, пока ты не придёшь в себя и не уснешь, Аккерман. Поэтому будь добра, раздели мою неприятную компанию с достоинством.

Окна дребезжали от мощных потоков ветра. Микаса присела на кровать, нервно перебирая пальцами заляпанные края рубашки. Уголки губ дернулись вниз от произнесенных им слов. Неужели даже после небольшого потепления в их взаимоотношениях капитан Леви все еще думал, что она не выносит его?

— Это вовсе не так, — смущенно начала Микаса, переплетая пальцы, — мне нравится ваша компания.

До слуха донесся глубокий, тяжелый вздох: капитан потер переносицу, качая головой, а затем откинулся назад, прикрывая глаза, и на щеках его забегали дрожащие тени от ресниц.

— Что же насчет вас, сэр? — тело сковало такое напряжение, что Микаса едва шевелила губами, — я вам нравлюсь?

— Аккерман, твои формулировки пугают меня.

— Простите, я имела в виду…

— Да.

— Что?

— Мой ответ на твой вопрос — да.

Микаса вздрогнула от неожиданности и недоуменно посмотрела на капитана, полулежащего в кресле, слыша отголоски множащегося в сознании «да». Взгляд невольно прошелся по руке, обхватившей ручку кресла, по сильным бедрам, обтянутым темной тканью брюк. Тело вмиг стало каким-то обмякшим, безвольным, словно старая тряпичная кукла; Аккерман приложила подрагивающую руку ко лбу, будто пытаясь утихомирить бушующие мысли. Губы растянулись в слабой улыбке.

Происходящее все еще казалось ей горячечным видением, навеянным алкоголем. Вновь затуманенное наваждением сознание играло с ней в жестокие игры, стирая грань между реальностью и сладостной иллюзией. Однако, и после болезненного щипка за руку капитан все также был перед ней.

«Какая разница», — промелькнула мысль, отдавшаяся покалыванием в кончиках пальцев. Микаса резко поднялась, поддавшись внутреннему импульсу, а затем решительно сжала кулаки и приблизилась к мужчине на негнущихся, ватных ногах.

Капитан безразлично наблюдал за ее действиями, даже при их разнице в положениях глядя будто сверху вниз. Аккерман какое-то время всматривалась в его глаза в поисках хоть намека на протест, но в посеребренной радужке видела лишь свое отражение.

Окончательно теряя тонкую нить, связывающую опьяненный разум с адекватностью в порыве коснуться его, Микаса остановилась меж широко расставленных ног мужчины. Он нахмурился, и, до скрипа сжав потертые деревянные ручки кресла, поспешил встать, но ей удалось опередить его. Как в тумане, она опустилась на его бедро, пристально следя за тем, как эмоции сменяют друг друга на побледневшем лице: от легкого недовольства до абсолютного шока, вспыхнувшего в ледовитых серых глазах.

— Аккерман, что ты творишь? — недоуменно прошептал он, перехватывая тонкое запястье.

Микаса подвинулась ближе, игнорируя вспыхнувшую в руке боль, теряя остатки самообладания от ощущения вздымающейся твердой груди под своей.

— Вы же сами сказали, что я вам нравлюсь, — взгляд задержался на приоткрытых в удивлении губах, и Микаса тяжело сглотнула.

— Идиотка. Это не значит, что ты можешь себя так вести, — свободная рука сжала ее плечо, небрежно встряхивая, — одумайся.

Глаза испуганно забегали по лицу напротив, пальцы до боли сжали мягкий хлопок рубашки. Микаса задрожала, делая прерывистые вдохи, и дернула рукой, зажатой в плену чужой ладони.

— А может, я просто хочу узнать, каково это.

Капитан ослабил хватку, большим пальцем оглаживая кожу поверх ускорившегося пульса. Дыхание его оставалось размеренным, тело будто окаменело.

— Я — не самая подходящая кандидатура для твоих исследований, — со всей серьезностью заявил он, и на секунду на бесцветном лице мелькнула печальная тень.

Микаса отвернулась, чувствуя волну холодной горечи, зашипевшей на раскалённых внутренностях. Под веками запекло так, словно ей бросили в лицо горсть перца.

— Может, я хочу, чтобы это были вы, — голос дрогнул от спутывающегося в горле кома.

Капитан промолчал в ответ, и от тишины, нарушаемой лишь гулом вьюги за окном, тело Микасы вновь пробила крупная дрожь. Стоило ей тогда податься вперед, и губами можно было почувствовать мягкость кожи под челюстью, провести пальцами по упрямо нахмуренному участку кожи меж бровей…

— Ты будешь очень сильно об этом жалеть.

Он опустил ее руку на свою грудь, над самым сердцем, вдруг стремительно забившимся под ребрами. Несколько секунд она не шевелилась, осматривая место соприкосновения их тел, а затем, перемещая руку к его шее, склонилась непозволительно близко, разом стирая нечеткие границы между ними. Голова налилась блаженной тяжестью, буквы сплетались в слова быстрее, чем можно было думать:

— Тогда остановите меня, — Микаса выпустила из петельки пуговицу, оттягивая ворот рубашки, и с упоением коснулась губами открывшегося участка гладкой кожи, — оттолкните от себя.

Горячие руки опустились на ее талию, сжимая; капитан шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы, склоняя голову набок, подставляясь под ласки. Стало так жарко, что по вискам скользнули прохладные капли пота, теряясь в воротнике рубашки Микасы, дышать и вовсе было нечем: раскалённый до предела воздух, казалось, плавил легкие.

Руки вновь огладили ее тело, скользя к плечам, вызывая вспышки пламени под кожей.

Стоило Микасе сомкнуть зубы на особо нежной коже на сгибе шеи, как капитан переместил руку на ее затылок, запустил пальцы в растрепанные пряди и потянул назад, вынуждая отпрянуть и посмотреть на него. Лицо оказалось так же близко, как во сне: мелкие морщинки в уголках прищуренных, тускло поблескивающих глаз, обрисованные тенью скулы, твердая линия челюсти.

— Сядь выше, — донесся горячечный шепот.

Она покорно приподнялась и перекинула ногу через его бедра, смущенно отвечая на прямой, томный взгляд. Капитан вновь погрузил пальцы в ее волосы, направляя к своему лицу: стоило их губам соприкоснуться, как Микаса отчаянно прильнула к желанному телу вплотную, не сдерживая стона. Ощущение бархатной кожи, нежно скользящей по ее собственной, отдалось в груди до боли упоительной вспышкой удовольствия.

В какой-то момент капитан отстранился, обхватывая ее лицо двумя руками, вынуждая смотреть в ответ, казалось, целую вечность — за липкой тьмой расширившихся до предела зрачков нельзя было найти ничего, ни одной эмоции, словно в душе его было также непроглядно темно. Но это не испугало Микасу.

Вечно ледяной как зимняя стужа за окном капитан Леви терял контроль. Его выдавало собственное тело: дыхание сбилось, жарко опаляя ее губы, пальцы подрагивали, быстро вздымалась и опадала сильная грудь. А еще, в месте соединения их тел было так невыносимо жарко, что ей захотелось тут же ощутить это тепло обнаженной кожей.

С губ сорвался тихий стон от мыслей, пустивших новый чувственный импульс в область между бедер, и Микаса прикрыла глаза, покорно ластясь к чужой ладони. Огладив ее щеку большим пальцем, капитан опустил руку ниже, с силой сжимая бедро, вынуждая скрестить ноги за спиной. В следующий момент он осторожно привстал, другой рукой придерживая ее за спину.

Тепло кожи сменилось прохладой простыней, и от этого контраста Микасу обсыпало мурашками. До слуха донесся слабый шорох ткани: капитан расстегнул рубашку, сбрасывая ткань с плеч, обнажая выбеленную полумраком кожу, особенно четко выступающие косточки ключиц. Послышался судорожный выдох, и на животе, испещренном шрамами, прорисовались жесткие линии мышц. Плечи напряглись, стоило ему обхватить ее колени руками.

Взгляд зацепился за поросль темных волос, исчезающих за поясом брюк, и Микасу бросило в жар от предвкушения, вспыхнувшего томительными очагами на скулах, шее, между ног.

— Все еще не хочешь сбежать, Микаса? — ладони разъединили крепко сомкнутые бедра.

Во рту моментально пересохло, рубашка, прилипшая к взмокшей груди, мешала дышать, сдавливала ребра. Непослушными пальцами она откинула упавшие на лицо пряди, и, набравшись смелости, ответила:

— Нет.

Со сладким чувством бесповоротности Аккерман наблюдала за тем, как мужчина, усмехнувшись, навис сверху, устраиваясь в колыбели широко расставленных ног. С силой прижал колено к ее промежности и потянулся за поцелуем, нетерпеливо припадая к губам. Микаса едва сдержала порыв потереться пылающей плотью о ногу капитана в ответ: казалось, что все ее возбуждение сконцентрировалась там, в складках повлажневшей плоти, жаждущей ласки. Тело дернулось против воли, охваченное нетерпеливой, едкой дрожью, и он, уловив этот импульс, нехотя отпрянул от ее губ, потянув за собой ниточку слюны. Микаса всхлипнула, все еще чувствуя его вкус, запечатленный на коже.

— Тише… — чужие губы задержались на чувствительном участке за ухом, — я даже не успел ничего сделать.

Злосчастная рубашка стала настоящим препятствием: крохотные пуговицы не поддавались, отказываясь выскальзывать из узких прорезей. Капитан чертыхнулся и дернул измятые края в стороны, стирая грань между нежностью и едва сдерживаемой грубостью, заставляя сознание Аккерман уплыть в область крайнего вожделения. Пуговицы разлетелись в стороны, с тихим щелчком падая на пол. Микаса приподнялась на локтях, наблюдая за тем, как он, отстранившись, привстал и поспешно стянул с себя брюки, а затем приступил и к остаткам ее одежды, потянув штаны вниз вместе с нижним бельем.

Запредельное ощущение тяжести чужого мощного тела, навалившегося сверху, прохладный запах чистоты, исходящий от кожи, накрывал с головой. Он потянулся выше, располагая руки по обе стороны от ее головы, и Микаса выдохнула, ощущая прилив расслабления, будто капитан закрыл ее от всех опасностей мира, смотря так завороженно, что в груди что-то болезненно сжалось от нежности. А затем мягко прочертил линию от вспотевшего виска до груди, задевая кончиками пальцев отвердевший сосок, коснулся чуть выступающих ребер, и скользнул в раскаленную влажность между подрагивающих бедер.

— Черт возьми…

Она заметалась под его руками, поскуливая от нарастающего напряжения в области соприкосновения их кожи. Голова против воли запрокинулась назад, ногти впились в сильную мужскую спину, очерчивая выступающие сквозь кожу лопатки. До дрожи хотелось абсолютного единения, чувствовать его в пульсирующей глубине тела, почти саднящей от возбуждения.

— Пожалуйста, — Микаса не узнала собственный голос: хриплый, надломленный, молящий, — поцелуйте меня.

Губы мазнули по челюсти, язык оставил мокрую дорожку на подбородке, коснулся нижней губы. Руки вплелись в волосы на затылке и потянули на себя: они столкнулись в крепком поцелуе так, что разум Микасы заволокло животной похотью. В этот же момент подрагивающая плоть уперлась между ног, проталкиваясь в ее тело. Секундное давление, и низ живота прошило резкой, тянущей вспышкой боли. Ей тут же захотелось отползти назад, избавиться от ноющего чувства, от заполнившей изнутри твердости; пятки со скрипом скользнули по простыне, за плотно сжатыми веками стало горячо и влажно.

— Куда-то собралась? — он вновь подался вперед, и Аккерман широко распахнула глаза, помутневшим взглядом изучая искаженное в наслаждении лицо.

Меж бровей образовалась складка, нижнюю губу капитан закусил так, что кожа побелела, на лбу крохотными каплями проступил пот. Было слишком тесно, мокро, душно. Микаса потянулась к нему, задерживая губы над резкой линией ключицы, прокладывая дорожку поцелуев вверх, по шее, отвлекаясь от распирающего болезненного жара, полыхающего внизу живота.

Он огладил ее щеку, вновь и вновь, словно поощряя за несмелую нежность, и это прикосновение отдалось сладостным трепетом под ребрами. Дышать стало невозможно: от переизбытка чувств и понимания, что никуда ей от него не деться теперь, у Аккерман захватило дух.

— Расслабься, — сказал капитан, придвигаясь вплотную, — будет не так больно.

За секундной передышкой последовали особо тяжелые, жадные толчки: он навалился на нее всем своим весом, двигаясь глубоко и нетерпеливо, так, что у Микасы задрожали колени. Боль медленно переросла в приглушенное саднение, и скольжение плоти внутри ее тела на секунду показалось приятным. Кровать жалобно скрипела, простынь, скомкавшаяся от движений, давила на спину, но окружающий дискомфорт отходил на второй план. Важен был лишь капитан, так томно, несдержанно постанывающий в такт движениям, долгожданное, сладостное ощущение принадлежности, отдающее в руки парализующей слабостью.

В какой-то момент он отстранился, не прекращая движений, и, до онемения сжав ее плечо, совершил несколько медленных, резких толчков. А затем протяжно застонал, откидывая голову назад, и Микаса ощутила тепло, растекающееся по животу.

— Посмотри на меня.

С трудом разлепив веки, она скользнула взглядом по своему телу, дрожащему в такт неровному дыханию, по мутноватой белесой жидкости, сползающей к правому боку, по мужским ладоням, нежно гладящим ее бедра. В пристальном взгляде напротив разразилась настоящая буря под стать воющей метели за окном, и Микаса слабо улыбнулась, понимая, что благодаря ей капитан сбросил с себя напускное безразличие и грубость, именно ей подарил столь восхитительные ласки, полностью отдавшись страсти.

Аккерман невольно закусила губу, все еще чувствуя пульсирующий жар между ног, когда он склонился к ее скомканной рубашке: рельеф натренированных мышц красиво проступил сквозь кожу, и ей тут же захотелось коснуться их кончиками пальцев, губами.

Расправив смятую ткань, капитан аккуратно стер едва присохшую влагу с ее живота и отбросил тряпку куда-то в сторону, опускаясь рядом.

— Теперь ты знаешь, каково это, — губы коснулись взмокшего виска, — пути назад для тебя закрыты.

Дрожа всем телом то ли от холода, вдруг охватившего ее тело, то ли от перенапряжения, Микаса с тихим стоном повернулась на бок, утыкаясь носом в быстро вздымающуюся грудь. По мере того как чужое дыхание приходило в норму, ее сознание медленно погружалось в липкую, обволакивающую сонливость. Последним, что она ощутила прежде, чем провалиться в забытие, стало нежное поглаживание шершавой ладони между лопаток.

***

Луч солнца, бьющий в складки занавесок, вынудил Микасу поморщиться и перевернуться на другую сторону. Неловкое движение отдалось вспышкой боли в голове, такой ощутимой, будто в затылок вбили раскаленный гвоздь. Потирая слипшиеся веки пальцами, она приподнялась и оглядела комнату: взгляд зацепился за разбросанную по полу одежду и аккуратно свисающее со спинки кресла черное пальто.

Пальто?

Микасу бросило в жар.

Обрывки прошлой ночи с большой скоростью пронеслись перед глазами; она бесшумно развернулась, испуганным взглядом оглядывая постель, пока взгляд не задержался на все еще спящем капитане.

Очерченные светотенью позвонки и лопатки красиво проступали сквозь кожу, волосы разметались по подушке, одеяло он, по всей видимости, сбросил с себя — тонкая ткань прикрывала только его ноги.

Приподнявшись, она выпуталась из скомканной простыни, и бесшумно встала с кровати, попутно собирая разбросанную по полу одежду.

Трясущимися руками накинула на плечи его измятую рубашку, воровато косясь в сторону кровати, кое-как натянула брюки и устремилась к двери, вздрагивая от скрипа половиц под подошвой ботинок. Она знала, что капитан обязательно взъестся на нее за взятую без спроса рубашку, но успокаивала себя лишь тем, что ей самой надеть было нечего.

В коридоре было прохладно, солнечный свет рассеивал тени, залегшие по углам. Новый день был необычайно ярким, как весной — будто последние двое суток метель не ревела за окном, заметая расчищенные тропинки. Замок просыпался: хлопали двери, с верхних этажей доносился глухой топот, сонные, явно мучающиеся от похмелья кадеты подтягивались к столовой на завтрак.

Однако ее больше мучил не голод, а неприятная липкостьна коже и между ног, от которой хотелось тут же избавиться. Микаса свернула в сторону душевых, игнорируя женский голос, окликнувший ее по имени, и, оказавшись в наполненном паром помещении, поспешно стянула с себя одежду. Только сейчас она заметила, как каждое движение отдавалось тянущим саднением в мышцах, как болела кожа в местах, где проступали слабые синяки: вдоль бедер, на шее, плечах.

Тело накалилось от стыда и неловкости так, что казалось, будто ледяная вода, бьющая из душевой лейки, вот-вот зашипит на коже. Пена закручивалась белоснежным вихрем с алыми вкраплениями, ускользая сквозь вмонтированную в пол решетку слива, забирая с собой следы чужих прикосновений и поцелуев, ночи, которую Микаса хотела бы повторить. Улыбка против воли тронула припухшие губы. От мыслей о случившемся ее охватывало непривычное, но приятное чувство уязвимости, принадлежности.

Выжав волосы, она выключила воду и прошла к раковинам, растирая прохладные капли по коже. Натянуть одежду на мокрое тело оказалось невероятно сложно: тонкая ткань рубашки облепила руки и живот, брюки, впитавшие влагу, некрасиво морщились в бедрах. Пригладив влажные пряди так, чтобы скрыть бледную синеву на шее, Аккерман вышла из душевых, направляясь в столовую.

Подавали им все то, что сохранилось со вчерашнего празднества: нетронутые Сашей куски мяса, комковатое, вязкое пюре, все еще аппетитный хлеб с затвердевшими боками. Микаса не знала и не хотела думать о том, кто успел собрать бутылки и подмести пол, помыть посуду и столы — в голове громко шумело от недосыпа. Стоило ей прикрыть веки, как накатывала сильнейшая сонливость, размывая грани между реальностью и наваждением. Последние несколько недель она спала очень мало и плохо, и выпитое вино давало о себе знать, как и то, что последовало за этим. Стыдливый жар вновь прокатился по телу, и она поспешно сделала глоток ледяной воды.

Единственным, кто сохранял бодрость духа из всех присутствующих, был Жан. Микаса помнила, как он пил вместе с остальными, и ее удивило хорошее настроение и самочувствие товарища. Саша угрюмо ковыряла вилкой мясо, рядом сидящий Конни зевал, Армина Микаса не видела среди ребят.

Как и Эрена.

Как и капитана Леви.

Последнего видеть она была совсем не готова. Он все так же оставался старшим по званию, серьёзным, взрослым, о заботе и внимании которого Микаса только и могла мечтать. Но именно капитан, почему-то, не оттолкнул ее в нужный момент.

— О, капитан Леви! — Жан помахал рукой, широко улыбаясь, — с прошедшим вас! Не хотите с нами посидеть?

Микаса кашлянула, почувствовав, как вода попала не в то горло, сжимающие стакан пальцы предательски дрогнули. Ей тут же захотелось испариться. Страшно было видеть его после всего случившегося, а тем более — говорить.

За их столом не оставалось свободного места, кроме края лавочки, на которой расположилась сама Аккерман. С надеждой, что капитан Леви наградит Кирштейна парочкой ночных дежурств за чрезмерную дружелюбность и просто уйдет к офицерскому столу, она аккуратно подвинулась к краю, занимая все пространство. Но он, как оказалось, не собирался отступать: сел рядом с Микасой, слегка отодвигая ее в сторону, отчего их плечи и бедра соприкоснулись.

А затем и вовсе подвинулся так близко, что Микасе едва могла пошевелиться, и незаметно опустил руки под стол. Она краем глаза посмотрела на его совершенно непроницаемое лицо и вновь перевела взгляд на Жана — тот начал оживленно рассказывать о том, как Конни стошнило прямо в коридоре. Стало вновь так жарко, что ей почудилось, будто собственное тело превращается в тающий свечной воск.

Не желая вдаваться в крайне неаппетитные подробности вчерашнего вечера, Аккерман перевела взгляд на свою порцию картофеля, не зная, как вести себя рядом с ним. Капитан невозмутимо потянулся к графину, налил себе воды и вновь опустил руку под стол. А в следующий момент твердые пальцы коснулись ее бедра.

Микаса замерла, испуганно впившись взглядом в тарелку, не находя в себе сил зачерпнуть новую порцию сжатой в руке ложкой.

Ладонь медленно скользнула выше, слегка сжимая ее ногу: тепло прикосновения чувствовалось даже сквозь плотную ткань форменных брюк. Мир неожиданно сузился только до них двоих, до собственной кожи, полыхающей под его пальцами. Дыхание предательски сбивалось: Микаса покосилась в сторону капитана. Воздух сделался плотным, густым, ощутимым кожей. Серые глаза хитро блестели, разглядывая ее лицо, и этот взгляд почему-то отозвался тяжелой пульсацией внизу живота.

Стоило ладони двинуться выше, как Микаса сжала бедра; тихий выдох сорвался с ее губ от ощущения давления на горящую в возбуждении плоть.

— Ты оставила меня без рубашки, — на грани слышимости сказал капитан, поднеся к губам стакан с водой.

Выглядел и вел он себя так, будто ничего не происходило.

— Вы же испортили мою, — прошептала она, сжимая его пальцы между ног, не позволяя двинуться дальше, — у меня не было другого выбора.

Капитан усмехнулся и, сжав ее бедро еще раз, аккуратно убрал руку.

— В следующий раз хотя бы разбуди меня, — спокойно добавил он, разламывая хлеб и протягивая ей небольшой кусочек.

В следующий раз?