О юных мужчинах (СИ) [D_n_P] (fb2) читать онлайн
Возрастное ограничение: 18+
ВНИМАНИЕ!
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
========== 1 часть. ==========
Чонгуку 21 год*, а неистовое желание положить весь мир к своим ногам, как у взрослого мужчины. И пока его желание идет за руку с его умениями и возможностями.
Чонгуку 21 год*, и у него кипят гормоны. Душное, жаркое облако альфачизма кроет всех наподобие ядерного гриба, аукаясь последствиями за тысячи километров от Кореи. Зеркало ванной показывает здорового полноценного мужчину. Отражение хитро щурится, тянет губы в лукавой улыбке, как будто насмехается над возрастом, намекает, что возраст — это, ха-ха, всего лишь цифры. Мощная шея, широкая грудная клетка, мускулистые руки и большие кулаки — Чонгуку досталось крепкое, сильное тело, и он его шлифует, оттачивает танцами, спортом и силовыми тренировками.
Чонгуку 21 год*, и ему кажется, что он может прийти и взять. Не спрашивая. Хёны давно ходят по струнке, воспитанные младшим. Где словом, где делом, где кроличьей улыбкой и нежно-низким «хён-хён-хён». И с усмешкой пересматривает интервью и записи шоу, где мемберы говорят абсолютно разное о его натуре и характере: главный вокалист, танцор, спортсмен, творческая натура, художник, хороший друг, золотой макне, фотограф, видеооператор, монтажер, просто кролик Гуки. Выбирай личину, не хочу. Чонгука одновременно много и мало, удобный статус макнэ позволяет многое показывать и многое прятать, скрываться за спинами хёнов и появляться, как черт из табакерки в нужное время. И Чонгука это устраивает.
Все идет строго по плану захвата мира, пока однажды в очередном интервью он не услышал слова Хоби-хёна. Остроносый хён на очередной, стотысячный вопрос журналиста «Каким Вы видите макне группы» невозмутимо, на голубом глазу высказывает абсолютно крамольную фразу:
— Я на самом деле не знаю, какой характер у Чонгука. Я не думаю, что натура нашего макне уже проявилась. Ну или это я в нем пока не разобрался…
И все идет кувырком.
Чонгук не хило так озадачивается. Что значат эти двусмысленные слова? Почему Джей Хоуп их сказал? В какой момент солнечный хён, с которым так здорово веселиться и проказничать, соскочил с воспитательного процесса и стал различать такие нюансы характера Гука? Это ведь реально странно, не разобраться за столько лет в его характере. Или он как раз таки разобрался? Хоби видит что-то большее? Видит все маневры Чонгука, его тайную игру с хёнами и публикой? Этот несерьезный, воздушный, улыбчивый хён на самом деле не такой ветреный? Чонгук вдруг задумывается, а не упускает ли он сам что-то скрытное, запрятанное за оглушающим весельем и милыми ужимками старшего? Много вопросов и почему-то ни одного ответа.
Чонгук никогда не спускает странные ситуации на тормозах и поэтому решает понаблюдать за Хоби-хёном и если понадобится, скорректировать процесс воспитания не в меру приметливого старшего.
При ближайшем рассмотрении Хосок-хён все такой же: веселые выходки, проказы с макне-лайн, солнечная улыбка, милая трусоватость. Обнимашки со всеми мемберами, он даже Шугу умудряется затянуть в свои объятья, и вредный, черствый хён терпит и почти не бурчит. А еще внимательный когда надо Чонгук засекает острые, лазерные взгляды из-под тонких бровей, когда что-то идет не так.
А вот это уже интереснее…
Еще более удивительное, что замечает Чонгук — тактильный хён меньше всех обнимается и тискается с самим Чонгуком. Если раньше Чонгук не обращал внимание на вдруг появившуюся осторожность хёна с ним, не придавал значение этому неявному, замаскированному игнору, то теперь видит и замечает, и все больше и больше задумывается о изменившемся отношении Джей Хоупа. Когда это началось? Почему Гук не заметил? Хорошо же хитрый хён постарался свести все на нет, настолько тонко и незаметно, что вообще-то приметливый Гук был обведен вокруг тонкого, длинного пальца с затейливым кольцом. Теперь контакты с Гуком строго только на концертах, встречах с фанатами и везде, где надо показать взаимодействие. Когда с остальными, в общежитии, на тренировках, во время работы и просто проходя мимо Хоби тактильничает постоянно.
Чонгук решает убедиться окончательно, что тактичный игнор в исполнении старшего только для него, и поэтому в один свободный от расписания вечер отлавливает на кухне Чимина:
— Хён, мы можем поговорить? — Чонгук, конечно, проверил заранее, что Чимин один, но все равно косится взглядом на прикрытую дверь кухни.
— Что такое, Гуки? — Чимин замирает, не поднеся ложку с фруктовым салатом до рта. Сам на себя не похож младший, шепчущий в тишине большой кухни, скрытно следящий за выходом в коридор. Сюжет шпионского детектива, а не мирный, тихий вечер в общежитии.
— Как сосед Хоби-хёна, ты ничего подозрительного за ним в последнее время не замечал? Какие-то странности, изменившееся отношение к тебе? — Чонгук знает, что чуткий к таким мелочам, мягкосердечный Чимин сразу бы заметил в поведении Хосока мельчайшие изменения. — Может у него что-то случилось?
Но чиминовские удивленно округлившиеся глазенки продолжают таращиться на Гука, ложка так и висит в воздухе, пока ее временный обладатель подозрительно разглядывает младшего:
— Почему это у хёна должно измениться отношение ко мне? Ничего подобного не замечал, да и что может у него случиться? Это ж наш солнечный Хоби-хён, у него любая тучка через пять минут развеивается. А почему ты спрашиваешь?
— Да просто так, не бери в голову. Приятного аппетита, кстати, — Чонгук узнал, что хотел, можно сворачивать разговор.
Джей Хоуп не контачит именно с ним, с Чонгуком. И причины Гуку еще только предстоит узнать.
Окей, Хоби-хён, окей, я понял, с тобой надо по-другому, — недолго размышляет макне. На то Чонгук и альфач, чтобы, не особо раздумывая, ринуться выяснять туманные мыслишки подозрительного хёна и отрабатывать на нем новые методы воспитания.
***
«Биг Хит» для привлечения к ним внимания затевает новое шоу, отправляя парней в неизведанные дальние страны, называя все это действо как «Бон Вояж». Мемберы будут предоставлены сами себе, без гнетущего присмотра менеджеров, но под пристальным надзором камер операторов. Чонгуку это на руку, для реализации своих планов. У одного вдруг странного хёна просто не будет шансов игнорировать Чонгука, дабы не вызвать недоумения у поклонниц, чутко пронзающих по одним только предоставленным продюсерами кадрам все подводные течения в группе.
В Швеции им с Хоби выпадает участь добираться до отеля на автобусе, который развозит путешественников от аэропорта и до центра. Разволновавшийся хён никак не может сообразить, где этот автобус собирает людей, в какую сторону на него бежать, где им вообще выходить. Без менеджеров и их чуткой, но душной заботы Хоби ощущает себя потеряшкой, которому дали в нагрузку мелкого Гука и молчаливого оператора, равнодушно снимающего его метания. Он непроизвольно жмется к Чонгуку, касается его то одним, то другим плечом, держится ближе в поисках поддержки, вдруг забыв причины равнодушия, столь непонятные младшему.
— Чонгуки, нам наверно надо к тому выходу, который ведет к вон той остановке… Или нет, подожди, нам ведь нужен не местный автобус, а значит нам надо не на общественную остановку… — острый нос хёна того и гляди скоро повиснет от страха и тоски, пока он суматошно мечется по просторам аэропорта в поисках нужного транспорта.
Гук решает, что это хороший шанс показать Хосок-хёну, что он не мелкий пиздюк, а взрослый, уверенный мужик с вполне сформировавшимся характером и натурой. Что он такой же альфа-самец внутри, как и снаружи.
— Доверься мне, хён, я тебя не подведу… — Чонгук говорит эти слова разволновавшемуся старшему не на камеру, не для рисовки перед поклонницами. Знаменитый своей пугливостью Хосок-хён и правда нервничает в незнакомой стране, с минимальным знанием английского языка, а Чонгук чувствует себя прекрасно в любой заварушке. Где он только не пропадал?
Поэтому он берет в свои руки дело по доставке хёна в отель: быстро ориентируется в мешанине указателей, на ходу переводит в телефоне указатели на корейский, находит нужный шаттл в двух шагах от здания аэропорта, занимает места для себя, Хоби и оператора.
— Хён, я нашел его, мы попадем в отель первые! — Чонгук заразительно смеется, хлопает Джей Хоупа по плечу и совсем не замечает тяжелого лазерного взгляда, строгого выражения обычно нежного и улыбчивого лица.
Автобус привозит их в какие-то центрально-стокгольмские ебеня, и до отеля нужно еще прошагать, причем в нужном направлении. Трусоватый хён опять теряется, чувствует себя маленькой букашкой в огромном городе: вертит головой в разные стороны, наобум выбирая направление в сплетении улиц исторического центра, потерянно смотрит в навигатор телефона и уже готов звонить стаффу. Колесики чемодана нервно стучат по брусчатке, отбивая тот же испуганный ритм сердца Хоби, пока его владелец мельтешит перед глазами. Но Чонгук же мужик, поэтому:
— Хён, не звони, мы так проиграем наш спор. Просто дай мне чуть-чуть времени… — и он продолжает переводить указатели, спрашивает прохожих на ломаном английском как добраться до отеля.
Определившись с направлением, берет испуганного Хоби за руку и ведет вперед.
Рука хёна в собственной руке вдруг выглядит и ощущается странно. Узкая, длинная, но неожиданно твердая ладонь, нежная кожа пальцев, отсутствие мозолей. Не то что у него, тягающего железо и на этом фоне заполучившего шершавые, твердые подушечки под пальцами. И сама кисть кажется маленькой и теплой в большой ладони. Чонгук зачем-то постоянно косится на соединенные руки, подмечая все новые и новые детали. Почему рука Хоби смуглее его собственной? Почему так трепещет? Почему его хён покладисто держится? Неужели настолько испуган?
Чонгук щекочет пальцем серединку ладони Хосока и спустя непродолжительное время замечает, что рука из его хватки пропадает.
Вечером, в отеле парни собираются в одном номере, устраивают праздничный вечер в честь переезда в Швецию, едят, пьют, бесятся, и Хосок-хён тоже пьет и бесится, и опять за километр обходит Чонгука. И чем больше он приглядывается, тем больше подмечает деталей. Вот он садится к тому на кровать, проводит, как обычно, рукой по ноге, сжимая чужую коленку, как делает это лет пять не меньше, дразнит тем временем Джуна и Шугу:
— Как вы умудрились проехать мимо своей остановки? Мы с Хоби-хёном вас почти догнали! И то, если бы вы не ломанулись, как шведские лоси, мы бы выиграли спор, — ладонь, меж тем, продолжает оглаживать мягкую кожу, пока сам он с улыбкой смотрит на довольных, выигравших спор хёнов.
— Это потому что вы ломанулись за нами, как норвежские лоси… — невозмутимости Шуги можно только позавидовать, как будто не он пару часами ранее, кряхтя, сгорбившись как дед, семенил впереди в надежде выиграть заключенное пари.
— Победителей не судят, Гуки. Зато мы четверо должны им теперь проигранное желание. И страшно представить, что эти гении могут придумать в честь нашего поражения. Хорошо Тэхену, из-за съемок не участвовал в споре и теперь не будет трястись в ожидании… — все смеются, но Чонгуку не смешно, так как произнося эти слова, обращаясь к нему, Хосок не смотрит. Уходит из-под руки, стекает одним плавным движением с дивана и падает объятьями на Юнги.
Пиздец. Непонятно. Необъяснимо. Черная кошка пробежала между ним и солнечным рэп-хёном, грозовые тучи заслонили чистое небо их с Хоби-хёном дружеских отношений, а Чонгук и не заметил, пока носом не ткнули.
Чонгуку нужен план.
После недолгих ночных раздумий он, пользуясь возможностями «Бон Вояжа» ставит себе по пунктам цели: держаться поближе, рассмотреть и разузнать, почему Хоби не видит то, что Чонгук показывает ему и остальным. Почему, блядь, он держится равнодушно с ним, в то время как остальные хёны хвалят — не нахвалят их золотого, сильного макне и водят хороводы вокруг. Сложный период становления дружеских отношений в группе давным давно прошел, еще в начале творческого пути, когда они все сживались-уживались, и Гук искал свое место в негласной иерархии группы с помощью кулаков. Он по-другому не умел, и с тех пор давным-давно поумнел. И когда хёны думали, что воспитывают Чонгука, в свою очередь, были воспитуемыми их мелким, хитрым, наглым тонсеном. И только сейчас с Хоби-хёном Чонгук где-то прокололся…
Съемочные дни идут один за другим, толком не давая расслабиться и насладиться чужими странами. Но Чонгук — не Чонгук, если бы не добивался поставленных целей. Где Джей Хоуп, там и Гук. Идут искать где поесть, Гук — тут как тут. Настойчиво держится близко к хёну, завлекает разговорами, прощупывает ту грань, после которой начинается тактично-тактильный игнор:
— Хён-хён-хён, я сильно есть хочу, чем мы сейчас будем обедать? Мясо хочешь? Хочешь, я тебе его куплю? — Чонгук берет Хоби за руку, привлекает к себе его внимание, тянет задержаться, чтобы отстать от остальных мемберов и скрыться от навязчивого внимания камер. Ему неожиданно нравится держать старшего за руку.
— Гуки, как же ты мне его купишь, если сумма у нас ограниченная? Да и не по правилам это… — Хоби покладисто задерживается, но отводит настороженный взгляд, испепеляет глазами удаляющиеся спины парней. Пальцы нежной руки дрожат в неявных попытках освободиться. Но не тут-то было.
— Я взял в поездку кредитку. Это ж с ума сойти без нее, хён, быть за границей и не накупить подарки себе, вам и родным. И теперь могу тебя угостить…
Чонгук не сдается, руку не отпускает, позволяет себе немного зайти дальше, подразнить кинестетика* Хоби своими прикосновениями, которые он так раньше любил. Джей Хоуп мир вокруг, эмоции и чувства всегда познавал через тактильные ощущения и контакты, и сейчас он реально не понимает, что приключилось с его чутким, ласковым хёном. Острые взгляды, кинжалами летающие в мемберов, когда Хосок не в себе, скрытное пренебрежение к Чонгуку, и это младшему явно за глаза, чтобы начать действовать.
Гук напирает, пользуется моментом, и реакция Хоби, засеченная внимательным Чоном, неожиданно мажет ярким откровением.
Переплетая свои и чужие пальцы в ожидании ответа, поглаживая венки на внешней стороне ладони и тонкие запястья, лаская ладонь большим пальцем, Чон с удивлением отмечает, что смешливый хён замолкает, темные, вишневые губы приоткрываются в ровной букве О, между тонкими бровями появляется мучительная складочка, глаза прикрываются тяжелыми веками. Его нежный, яркий, веселый рэп-хён течет.
Комментарий к 1 часть.
*Корейский возраст, по общемировым стандартам Чонгуку 19 лет.
*Кинестетик - это человек, который лучше воспринимает окружающий мир посредством тактильных ощущений/прикосновений, нежели визуально или аудиально.
Авторская группа:
https://vk.com/club190948520
Уютный домик, где я пишу. Фики, которых нет на Фикбуке, ранняя выкладка глав:
https://vk.com/rtk_dnp
Являюсь админом Творческого объединения @Fest_fanfic_BTS в Инстаграме. Командой авторов и дизайнеров проводим тематические фесты, игры, викторины - поднимаем настроение читателям и дарим вдохновение авторам! Присоединяйтесь и пишите, читайте вместе с нами!
https://www.instagram.com/fest_fanfic_bts/
Люблю не только писать, но и читать, поэтому в составе админов веду в VK сообщество рекомендаций фанфиков Quality➤Fanfiction➤BTS➤Фанфик. Ищете интересный фанфик? Перечитали популярное? Любите редкие пейринги? Тогда приглашаю Вас в наше сообщество: https://vk.com/qfbts_ff
========== 2 часть. ==========
— Я не хочу мяса, Чонгуки. Идем… — мутный хён собирается с силами, режет взглядом и отнимает руку. Иноходью гарцует от задумчивого Чонгука, а тот долго смотрит вслед. Странный, совсем не солнечный хён.
Интересно.
В кафе, которое выбрали, кинув «камень-ножницы-бумага», Чонгук с интересом наблюдает, как Хосок без зазрения совести уплетает мясо.
Значит, вот так? Окей. Запомним.
Дурные, горячие мысли бродят в его голове. Хосок сегодня, сейчас вложил в руки макне оружие, и тот обязательно им воспользуется. Необычайная тактильность Хосока, на которую Чонгук списывает реакцию на касания, поможет ему приструнить хёна, вернуть в строй тех, кто души в нём не чает. Непорядок, когда того там нет. Чонгук должен покорить, воспитать, накрыть всех хёнов облаком мачизма. Ведь мемберы для него — первые помощники в деле завоевания мира, как один сплоченный, дружный коллектив музыкальной группы.
***
Следующую вылазку в этой молчаливой партизанской войне Чонгук решает осуществить после прогулки по огромной стокгольмской Икее, откуда они с Хоби-хёном с позором еле унесли ноги.
— Хён, ну кто же знал, что эта дверь под сигнализацией? Ну дверь же? Дверь! Надписи на шведском? На шведском. Как я должен был понять? — Чонгук уже битый час увещевает злого Хосока, но тот почему-то опять не в духе. Стреляет в автобусе косыми взглядами из-под ресниц, дует губы и никак не воспринимает чонгуковы аргументы.
— Любой дурак, Чонгуки, может понять — если это вход для персонала, она будет закрыта для обычных покупателей. Карточка пик-пик, сотрудник заходит! Понимаешь? Я никогда так не позорился! — И Джей Хоуп отворачивается к окну, показывая, что разговор окончен.
Да что же это такое? Какая муха укусила его доброго, ласкового хёна? Камеры выключены, и Хосок разговаривает с ним, как с мелким несмышленышем, отчитывает, как проштрафившегося подчиненного, чем до изжоги злит итак не самого терпеливого и спокойного макне. Берегись, блядь, Хоби-хён, за Чонгуком не заржавеет отбить подачу.
В огромной гостиной парного номера Намджуна и Шуги, куда их согнали, чтоб снять вечерний отдых, успокоившийся Джей Хоуп валяется на диване, пристает к уставшему от долгой прогулки Чимину:
— Чимини, а Чимини, сделай мне массаж ног как обычно, так ноги гудят от ходьбы. — И пытается закинуть ножки на сидящего рядом младшего. Тот явно не готов - демонстрирует усталость.
Настаёт время золотому макне выйти на передний план.
— Хён-хён-хён! Почему массаж ног тебе постоянно делает Чимин? Его маленькие, не в обиду сказать, ручки разве могут промять мышцы так, чтобы снять напряжение от долгой ходьбы? Посмотри на мои руки, я намну тебя так, от удовольствия ходить не сможешь, — Гук демонстрирует свои большие ладони, шевелит длинными пальцами и, в который раз, ловит сердитый взгляд. Но момент соскочить упущен, камера направлена на них, идёт съёмка, да и фансервис для фанатов еще никто не отменял. Хосоку ничего не остается, как сдаться на милость, тем более Чимин уже свалил, наигранно обиженно бурча.
Чонгук присаживается рядом на диван, аккуратно обхватывает ноги хёна за узкие икры и перекладывает через свои бедра. Ловит очередной режущий без ножа взгляд, но Гук не из пугливых, поэтому продолжает. Уж он-то его намнет, мало не покажется, а режиссер лишнее вырежет.
Ноги хёна в шортах вдруг кажутся произведением искусства. Гладкие, сильные икры, переплетение вен на щиколотках, остро-круглые коленки, смуглые крепкие бедра. Умудряется же его узкий хён прятать такие мышцы под одеждой. Чонгук давит, жмет ладонями от бедра и до стопы, натягивает гладкую кожу, проминает пальцами твердые мышцы, гладит выступающие косточки щиколоток. Внимательно отлавливает реакцию Хоби на его прикосновения, и глаз не может оторвать от такого хёна. Тот опять сдается без боя чонгуковым рукам: опирается на локти, голова откинута, на щеках растекается вишневый румянец, кадык ходит часто-часто. Нежные губы кусаются белыми зубками. Дыхание рваными выдохами поднимает и опускает грудную клетку. Острый нос, трепетные, подрагивающие ресницы раз за разом притягивают долгие взгляды Чонгука.
Почему от такого Хосока невозможно оторвать взгляд? Почему смотреть на него сейчас кажется жизненно необходимым? У Чонгука от чужого откровенного удовольствия даже встаёт.
От очередного движения рук дрожащие ноги хёна разъезжаются дальше положенного, и голень одной проезжается по паху Чонгука. Хосока товарным поездом сносит с ног.
— Ты куда? Я ещё не закончил… — Чонгук ещё не осознал, что происходит, но вернуть ноги Хосока в свои руки хочется смертельно.
— Спасибо, мне явно достаточно… — лживая, довольная улыбка на темных губах, и Чонгук с недоумением смотрит вслед опять убегающему на подкашивающихся ногах хёну.
Блядь, что сейчас было? И почему у него самого эрекция? Откуда эрекция? Просто, мать вашу, что происходит?
Ночью Чонгук скручивает, сбивает простыню телом, вертясь в кровати. Мысли его ни разу не о эрекции, на то он и молодой организм, что о ней думать? Больше всего его озадачивает и удивляет побег хёна из комнаты. Его что, напугал чужой член? Но это не первая эрекция Гука, которую видел Хосок. В конце концов они живут вместе много лет и всякое бывало, от утренней эрекции во время похода в ванну, до стыдного стояка от пошлых шуточек и обсуждений старших. Не стоит забывать и порнушку Джуна, которую они как-то смотрели вчетвером, Тэхён, Чимин, Хосок и Чонгук, правда, ржача было больше, чем постыдного удовольствия.
Реакция и побег Хосока не объяснимы. Чонгук крутит мысль и так, и эдак: натянутая улыбка, бегающий по комнате взгляд не выходят из головы. Что здесь кроется? Какая тайна? Куда копнуть, чтобы разобраться? Почему хён трусливым зайцем бегает от Чонгука?
Все следующие дни хён висит обезьянкой на остальных мемберах, веселится и дурачится более обычного. И за километр обходит самого Чонгука. Никто, блин, не смеет игнорировать Чон Чонгука.
Он принимается раздумывать над следующим своим шагом.
========== 3 часть. ==========
Для переезда по Финляндии в деревню Санты стафф организовывает им дом на колесах. Чонгук, в последнее время отслеживающий каждый вздох и взгляд Хоби, с интересом отмечает, как старший оббегает взглядом количество кроватей в машине, пересчитывает количество временно проживающих и делает соответствующие выводы:
— Мы будем спать вместе? Двое там и трое там? И один отдельно? — Джей Хоуп опустошенный и уставший, даже шутки Чимина не могут зарядить энергией обычно веселого и позитивного старшего.
Ему явно не нравится тройная кровать, хён так откровенно прицеливается на какую-нибудь одиночную, что Чонгуку не остается другого решения: он обломает все намерения вредного Хосока, намухлюет и наколдует в розыгрыше спальное местечко рядом с Хоби. Одним выстрелом убить двух зайцев. Спать вместе, в общей постели — пункт «держаться ближе» на максимуме, ближе некуда. Да и отомстить, позлить противного хёна для — бальзам на его израненную издевками душу.
И он мстит и издевается, благо, теснота и узость машины, везущей их в Рованиеми позволяет сделать это без палева. Суета при посадке, при выборе мест, при изучении содержимого машины привносит нужный антураж, и Чонгук врубает режим «малыш, который совсем не малыш». Суетится, мельтешит, крутится. Ходит хвостиком за Хоби, восторженно ахает на каждую интересную фишку машины, капризно пересаживается с места на место, снимает своей камерой для G.C.F. Притирается к хёну в тесном проходе, проходя мимо. Невзначай прижимается телом, прижигает прикосновениями то здесь, то там. Проводит нечаянной лаской по спине, гладит узкие бедра, жмет ноги к ногам. Чужие пунцовые щеки горят огнем, кажется, капни водой и влага зашипит паром.
— Хён-хён, давай помогу закрыть полку! — И Чонгук зависает над старшим, накатывает ширью и мощью, запирает Хосока в кольце рук. Не торопясь, прихлопывает открытую дверцу полки над их головами. Овевает дыханием тонкую шейку под пушистой шапкой волос, с пристальным интересом наблюдая, как замирает, застывает Хоби-хён между мощных рук, прижатый телом к шкафам, как клонится низко голова, невольно, ненароком подставляя нежное ушко и смуглую щеку под жаркие выдохи. Редкое глубокое дыхание оседает облачком на лаковом покрытии дверок, пока застывший хён пытается продохнуть, выдохнуть Чонгука. Он никогда этого не замечал. Когда? Почему? А с другими? Также?
Хосок давно уже отпихнул Чонгука, дурашливо благодаря на словах и прикладывая железобетонными взглядами, пока никто не видит, но младшему уже не важно. Он чувствует власть над хёном. Его физическое господство над Джей Хоупом, тактильная зависимость того от Гука, упорное сопротивление пьянят младшего, толкают на дальнейшие эксперименты, заставляют перешагнуть границы приличия. И какой же, оказывается, Хоби-хён… горячий… У Чонгука коротит в голове от мешанины чувств и эмоций.
Режиссер для съемок организует им день отдыха, вечерний ужин на открытом воздухе. Расслабленная обстановка как нельзя лучше ложится на съемочные кадры: парни сами организуют себе ужин, суетятся с готовкой, распределяют кто что должен приготовить. Чонгуку достается участь приготовить рамён, и надо же, Чонгук — спец в приготовлении рамёна. Будет чем еще раз поразить хёнов и фанатов. Гук он да, такой — упорный и упертый, когда дело касается планов на будущее. Мир еще не захвачен.
Дождь совсем не испортил съемки и только добавил нужного колорита вечернему отдыху. Одно НО. Уголь, столь необходимый для приготовления пищи никак не желает разгораться в сырых, влажных сумерках. Как ни поливай жидкостью для розжига, как ни разжигай, как ни маши картонкой, огонь раз за разом сходит на нет. Уже и Шуга-хён вспотел, нагоняя воздух в барбекюшницу, и Джин-хён устало присел на ступеньки трейлера, проиграв битву за огонь. Над парнями нависла угроза остаться без ужина, если только добрый стафф, у которых получилось развести огонь, не сжалится и не отвесит с барского плеча по чашке риса. Опасно! Голодные, но уже залившие в себя алкоголь мемберы пьянеют один за другим, и над площадкой вьется плотное облако алкогольного угара.
Камеры снимают с упоением, фиксируют телодвижения каждого, ожидая развязки истории: как же парни выкрутятся из непростой ситуации. Материала, подкидываемого участниками группы хватит и на серию шоу, и на выпуск «за сценой». Шутки, сменяющиеся расстроенными комментариями у дымящейся бестолку барбекюшницы, безуспешные старания и едкие, крепкие междометия парней, которые потом вырежут. А Чонгук что? Чонгук без лишней надобности вперед хёнов не лезет. Золотой макне всегда знает, когда наступает его черед выходить на авансцену.
Чимин грустно разглядывает дымящиеся угли, дует пухлые губешки от голодного расстройства:
— Мы так и будем стоять вокруг и смотреть, как уплывают наши шансы хорошенько поужинать?
— Есть еще какие-нибудь предложения, кроме как упасть в ножки стаффу и выпросить рис и кимчи? — Шуга, раскрасневшийся то ли от усилий раздуть угли, то ли от принятого на грудь винишка оглядывает всех по очереди, лениво поигрывая бокалом.
— Пусть Чонгук попробует, он у нас хорош… в разжигании огня… — Хоби-хён пристально смотрит на Чонгука, пьяная взвесь плавает в ярких глазах хёна, и такому же пьяному Чонгуку его слова кажутся обжигающе двусмысленными.
— Я могу развести огонь в любом месте… — голос Чонгука неожиданно хриплый, губы сушат частые выдохи, пока Хосок прищуривается, вникая в чонгукову мутную, знойную фразу, чей смысл понятен только им обоим.
— Так сделай это, не медли…
И Чонгук делает. Мускулистые руки машут над углями с нужной частотой, скоростью, силой, разжигая жаркий, трескучий огонь. Взлетевший в небеса от взглядов и слов старшего, раскумаренный алкоголем Чонгук понтуется над грилем, танцует, двигается всем телом, плавно и медленно приседает, показывает крепость и мощь своих бедер, привлекая взгляды и объективы камер. Чонгук неприлично хорош, и он прекрасно это знает: в рассвете сил, цветущий яркой красотой и привлекающий спортивным, крепким телом — под завлекающей оболочкой скрывается упрямый, бронебойный характер. И засекая на себе скрытные, смутные взгляды пьяного вредного хёна, Гук принимает решение: сегодня он обязательно что-нибудь придумает и попробует то, что так яростно скрывается и прячется от него солнечным Хоби-хёном.
Алкоголь явно ослабил оборону старшего, отвязал его от страхов и подозрений, и Хоби стал похож на себя прежнего. Море позитива, смех и обнимашки сыпятся из него как из рога изобилия, равномерно распределяясь по всем мемберам, достается даже Гуку. Джей Хоуп крутится рядом с Чонгуком, не сводит с него томного взгляда. Вишневые губы шепчут на ухо, пока тонкие руки обнимают и прижимают Чонгука ближе:
— Хочу рамён, Гуки… Хочу, умираю…
— Хён… Я приготовлю тебе лучший рамён… — жадные ладони не специально проходятся по узкой спине, отворачивая пьяного Хоби от камер.
Светлая ночь катится дальше, сытно и пьяно, а Гук продолжает наблюдать. Он просто пропадает, проваливается с головой в яму жажды и похоти. Яркая тягучая улыбка Джей Хоупа привлекает все его внимание. Аккуратные, подвижные, черешневые губы. Родинка на верхней губе, ровные, белые зубки. Юркий язычок, то и дело пробегающийся по влажным губам. Когда Хоби языком стал слизывать соус с уголка рта, Чонгук ракетой взлетел в космос. Привет эрекция, которую пришлось прятать, заложив ногу на ногу.
Макне плывет в зыбком тумане опьянения, его волочит и таращит по такому сладкому, горячему, вишневому хёну.
========== 4 часть. ==========
Когда дошла очередь употребить сосиски, приготовленные на огне, Чонгуку совсем поплохело. Поедание их Хоби-хёном надо запретить на государственном уровне. Преступление против человечества в лице одного Чонгука. Обнести место преступления желтой лентой и никого туда не пускать.
Так есть — просто напрашиваться на неприятности, а Чонгук всегда был и есть тот, кто любит доставлять проблемы и хлопоты хёнам. И кто виноват, что Хосоки-хён каждым своим действием, каждым движением четких нежных губ по сосиске, каждым укусом длинного толстого тела выпрашивает совсем иного рода репрессии? Слушая, как пошло, полным ртом стонет Хоби, как просит Тэхена подуть в рот, остужая сосиску, наблюдая, как тот закрывает наглые глаза от удовольствия, как течет по подбородку горячий жирный сок, и хён его не вытирает, Чонгук не может не думать о часе расплаты за все мучения. Его возмездие не за горами, дайте только прилечь рядом, прижать старшего к стенке, спрятать от камер широкой спиной.
Спальные места распределились как надо. Он, Хосок и Джин должны лечь под прицелами камер на верхнюю полку дома на колесах. Помня о работающих камерах, Гук не ждет чего-то необычайного, смирно лежит рядом с Хоби-хёном в ожидании Джина, который заканчивает водные процедуры. Только внутри все дерет сладкой дрожью от такого близкого соседства, от близости смуглых щек, тонких рук, темных глаз. Его хён тычется в телефон, делает вид, что лежит один, и только нервные выдохи стелятся по шее Чонгука, по вороту худи, поднимают тонкие волосы на коже. Такой независимый хён заставляет действовать: исподтишка, скрытно, незаметно для остальных.
— Мы должны поговорить начистоту. Обстановка машины располагает к обмену секретами… Хоби-хён, у тебя есть секреты? — Чонгук пускает первую подачу в надежде, что хён ее примет.
Давай, поделись своими тайнами. Он нутром чувствует, что самый важный, самый постыдный секрет его связан с ним, с Гуком, и прощупать его, дать понять, что он в курсе — скребёт грудь шальным, неправильным удовольствием.
Но тот, видимо, давно плавает в мутных, тайных водах и просто так не сдается.
— Перетопчешься… — шепотом, близко к уху, незаметно от камер, пока Тэхен громко радуется словам мелкого. Острый взгляд, кольнувший кинжалом где-то под сердцем, опрокидывает обратно за баррикады. Блядь, да какой же он… Чонгук сипло выдыхает, трёт грудь под одеялом и затаивается в ожидании подачи противника.
У него тоже есть секрет. Важный, кому-то может и стыдный. А ему нет. Ему вдруг охуеть как хорошо делить один секрет на двоих. Жаль, хён так не думает. Но Чонгук упертый, не мытьем, так катаньем добьется своего, вредному Хоби не выстоять против него.
Свет уже не горит, но старшие хёны все еще не торопятся из душа, Тэхен еще не спит, играет на планшете, гудит, неугомонный, баритоном крамольные для Гука слова:
— Когда придет Джин и остальные, давайте их разыграем? Устроим им опять скрытую камеру?
Чонгуку это не с руки. Ему не нужны волнительные долгие разговоры, смех и развлечения в машине для кемпинга. У него другие, совсем другие планы на эту ночь. Ему, для его дальнейших планов нужны темнота, тишина и спящий хён.
— Давайте будем осторожны с этим… — Чонгук наивно хмыкает, круглит глаза, честно переживает за себя и хёнов.
— Они сразу догадаются, мы реально в этом плохи… — неожиданная поддержка от Хосока изумляет Гука до глубины души, заставляет напрячься в ожидании. Что затевает Джей Хоуп?
Неожиданно, в темноте, Хосок разворачивается к Гуку, наваливается горячим телом и припаливает шею влажным, обжигающе-сладким поцелуем. В одну секунду Чонгук чувствует растекшееся по коже горячее алкогольное дыхание, кончик языка, лизнувший ямку между шеей и плечом, губы, прижавшиеся к коже. Чонгука пробирает до костей разрядом в десять тысяч вольт.
Ответ Джей Хоупа не заставил себя долго ждать, выбив напрочь из головы все задумки и планы Чонгука. Он в секунду переиграл младшего, щелкнул того по носу, отбил мяч, оставив Гука в дураках. Тот, от неожиданности, от мысли, что этот секундный момент попал на камеры, от мгновенного стояка теряется, бездумно хлопает Хоби по плечу, неожиданно отвлекает его внимание на люк в потолке. Развеселившийся хён послушно переводит взгляд, но покорно, покладисто складывает голову Чону на плечо. Тонкие пальцы водят по груди, горячая ладонь обводит линии выпуклых мышц, иногда задевая горошины сосков.
«Хён, блядь, что ты творишь?» — мысленно хрипит разлетевшийся на миллион осколков Чонгук. От бесстыдных действий старшего, заснятых камерой, он дышит как паровоз, и никак не может отдышаться. Грудная клетка ходит ходуном, изображая кузнечные меха, поднимая и опуская тонкую руку хёна.
Если смотреть со стороны, то, собственно, Хоби, ничего необычного не вытворяет, он и с другими мемберами может похожее отмочить. Но для Чонгука, в его состоянии, с тайным знанием мыслишек хёна, подобный поступок — сродни удару тупым предметом по голове.
«Отличный ход, хён. Не думай, что легко отделаешься»… — за Гуком никогда не ржавеет сделать ответный шаг.
Когда голоса парней в машине сменяются на ровное дыхание, Чонгук, наконец-то, решается на задуманное. Джин-хён рядом тихо и крепко спит, и Хоби тоже давным давно лежит не шевелясь, отвернувшись к стене.
Чонгук придвигается к Хосоку. Как будто бы меняя положение тела во сне, он всей тяжестью прижимает хена к стенке. Ноги, скрытые одеялом плотно оплетают чужие ноги. Широкая грудь тесно вжимается в узкую спину сладкого хёна, пах крепко втирается в круглые ягодицы. Перед глазами Чонгука пушистый затылок и тонкая шея с цепочкой позвонков. Гук выдыхает низко, жарко, длинно. Горячий воздух веером проходится по нежной коже, и Чонгук всем телом чувствует, как вздрагивает Хоби. Так он не спит?.. Что ж, это Гуку только на руку.
Не торопясь, младший кладет руку на плоский, твердый живот хёна, всей пятерней прижимает, вжимает в себя стройное тело. Толком не успокоившийся член удобно укладывается в соединении сжатых ног Хоби. Хён напрягается, каменеет всем телом и, кажется, даже перестает дышать. «Еще бы»… — мысленно хмыкает Гук, обладающий внушительными размерами. Любая узкая попка напряжется от такого соседства.
Чонгук — большой везде, а хён в его объятьях такой маленький, узкий, изящный, гибкий. Длинные, стройные ноги, твердые бедра, упругие ягодицы — Хоби сногсшибателен, умопомрачителен в его объятьях. Как этого раньше Гук не замечал?
Не рискуя заходить дальше, Чонгук замирает, только овевает глубоким дыханием нежную шейку. И чувствует, как напряженный хён медленно расслабляется, невольно выдыхает вместе с ним, подстраиваясь под ритм его дыхания. Крепкий пресс Чонгука при каждом вздохе касается поясницы старшего под задравшейся майкой. Как хочется провести рукой по этим шикарным бедрам, приласкать ладонью мягкие половинки, толкнуться членом в сочленение ног. Полыхающий в мареве похоти Гук думает, что наверно, стояком смог бы почувствовать чужой член. Шальные мысли кишат в голове: интересно, какой он у хёна? Наверно такой же длинный, прямой, изящный. Идеальный. От этих мыслей Чонгуку хочется выть в голос.
Как будто прочитав мысли младшего, Хоби вздрагивает бедрами и слегка разводит дрожащие ноги. Чонгуку этого хватает, чтобы одним плавным движением втереться членом в узкое пространство между ляжками, ощущая их крепость и жар. Благо спортивные широкие штаны на голое тело не сдерживают чонгукова напора, позволяют экспериментировать, заходить дальше. Чужая мошонка постыдно близка к его эрекции, и Чонгук не сдерживаясь, ласкает членом ее мягкую нежность.
«Ох, хён… — дрожит от ощущений Гук, — Ох, мой сладкий, чертовски горячий, нежный хён, когда-нибудь я тебя трахну».
***
— Привет, Чонгуки… — утро встречает Гука невозмутимым выражением лица Джей Хоупа, обычным тактильным игнором и кругами за километр.
«Океееей, хён. Сделаем вид, что не помним…» — но Чонгук не собирается забывать. Крышу срывает от такого жаркого, покорного хёна, зажимавшего его член крепкими, горячими бедрами, - “Попадись ты мне в Корее, хён”…
========== 5 часть. ==========
Очередной съёмочный день, и зловредные режиссёр со сценаристом придумывают им новое действо на камеру, явно спутав мемберов с викингами. Ибо крутить педали велика в чертову даль в чертово северное лето — такое себе «развлечение».
В воздухе стоит мокрая взвесь, оседая на камерах, одежде, велосипедах полноценными каплями. Кажется, что серая скандинавская туча опустилась к асфальту, покрывая всех в округе влажным, колким холодом, забирается под одежду, оглаживая кожу ознобом. Голые ниже шорт ноги Гука покрыты мурашками величиной с кулак, капюшон не спасает уши от пронизывающего ветра, и остальные парни страдают не меньше.
Чонгуков вредный хён сидит, нахохлившись на велосипеде, длинные ноги упираются в асфальт по обе стороны от колес. Острый нос опять грустно висит, пока Хоби тоскливо причитает:
— Я только недавно научился ездить на двухколесном велосипеде, у меня всегда были трехколесные. Пожалуйста, не уезжайте от меня далеко…
И острые нотки тоски в голосе старшего дёргают внутри Чонгука тонкие струны, тушат злость и обиду на него, заставляют не картинно переживать, как его нежный хён справится с трудной задачей в сложной погодной обстановке.
— Хоби-хён, я буду держаться поблизости от тебя, хорошо? — Чонгук пятится вместе с велосипедом до Хосока, трогает руль его велика, привлекая внимание. Пытливо вглядывается в хмурое лицо, ловя в ответном взгляде невысказанную, неявную благодарность.
Но сегодняшний сценарий явно не на руку Чонгуку, хоть и ложится в канву повествования о его мужикастости и альфачизме.
— Чонгук берет в руки карту и командует остальными, куда нужно ехать… — слова стаффа гасят в ярких глазах Хосока отсвет признательности за внимание Гука, возвращают грусть в складки острого носа, повисают каплями дождя на длинных стрелах ресниц.
— Давай, Чонгуки, езжай первым… — вредный хён отворачивается, рассматривает неприметный серый пейзаж как самую чарующую, завлекательную картину, пальцы до белых костяшек сжимают руль велосипеда.
Всю дорогу Чонгук не перестает оглядываться на последний велосипед в веренице, замедляет движения сильных ног на педалях, держась поблизости от Хосока, самым наглым образом забив на карту и верный путь. Пару раз кортеж заехал не туда, что, конечно же не добавило радости остальным мемберам, рассекающим лужи по велосипедной дорожке то в одну, то в другую сторону. Но Чонгуку не до этого, его даже не волнует, что на отснятых кадрах он будет выглядеть 21-летним* пиздюком, который не в состоянии разобраться в карте и найти правильную дорогу. Пусть старшие хёны сами разбираются, куда ехать, что Шуга-хён, что Джин-хён, оба хороши в ориентировании. Его мокрый, замерзший Хосоки-хён бледнеет с каждым проворотом педалей, едет все медленнее и медленнее, вымораживая непонятным расстройством все нутро Чонгука.
На одной из остановок, пока остальные старательно, под прицелами камер играют с финскими мальчишками в футбол, Чонгук прибивается вплотную к замерзшему Хосоку. Теплолюбивый, уставший от велопрогулки хён опирается на ограждение спортивной площадки, узкая спина под тонкой курточкой ходит частой дрожью, посиневшие пальцы жмут ограждение спортивной площадки. Не обращая внимание на окаменевшего старшего, Чонгук расстегивает толстовку, обхватывает Хосока со спины, прячет в полы одеяния, вжимает узкого и стройного парня в себя, в попытке поделиться теплом своего горячего тела.
— Хоби-хён, я так замёрз, можно об тебя погреться? — жалобный тон, мольба младшенького о помощи, грустные выдохи в холодное ухо просто обязаны усыпить бдительность старшего, запудрить ему мозги о том, кто кого здесь и сейчас согревает.
И жесткое тело, укрытое Чонгуком с ног до головы медленно, словно нехотя расслабляется, впитывает в себя живительный жар широкой груди. Длинный стон облегчения рвётся сквозь потускневшие губы, выкручивая Чонгука вдоль и поперёк. Затылок хёна клонится на широкое плечо Чонгука.
Хорошо… Чонгуку хорошо до одури.
Кажется, Чонгук пропал.
Неизвестно где шлявшийся Шуга неожиданно рисуется рядом, прислоняется на ограждение площадки, внимательно смотрит на Чонгука, на замершего в его объятиях Хосока, хмыкает многозначительно.
— Стафф сказал, что сейчас нас заберёт машина вместе с велосипедами, и дальше съёмка продолжится в настоящей финской сауне, — и поигрывая бровями косится в сторону Хоби, — но нашему Джей Хоупу уже тепло, Джей Хоупу никакая сауна уже не нужна, он уже вспотел в жарких объя…
— Сауна!!! Настоящая финская сауна!!! Скорей же, хён, где машина??? — Вмиг оживший Хосок с громкими воплями вырывается из чонгуковых рук, чуть не стащив с того кофту, прыгает на веселящегося Шугу, всем телом толкает его прочь от онемевшего Чонгука.
Что. Это. Сейчас. Было?
Прильнув к стене какого-то маленького домишки в ожидании микроавтобуса Чонгук настороженно смотрит как шушукаются в стороне странные хёны, как яростно шепчет что-то Хосок, приблизившись почти вплотную к лицу Юнги. И как обычно спокойный и невозмутимый Шуга спорит в ответ, бросая мрачные и колкие взгляды на Чонгука.
И странная блажь бродит в голове, разгоняя оставшиеся здравые мысли: а может ли статься, что все намного серьёзнее? И может ли случиться такое, что общий, скрытный, неозвученный секрет, которым так дорожит Чонгук, делят на двоих не только он и Хоби? И кто-то еще может быть в курсе, очерчивая этим вдруг расширившиеся границы назревающей проблемы?
Эти знания стоят того, чтобы их переосмыслить, осознать всю их пугающую серьёзность. Что сейчас необходимо Чонгуку — это принять новые мысли, разобраться в их мешанине и, наконец-то понять себя.
Он, как пьяный, шатаясь, забирается в микроавтобус, отгораживается от всех наушниками, надвинутым капюшоном, не замечая долгих испуганных взглядов с передних сидений машины.
Чонгуку 21 год*, и он стоит на пороге чего-то важного, что перевернёт всю его короткую жизнь.
Комментарий к 5 часть.
*корейский возраст
========== 6 часть ==========
Съемки в финской сауне стали для Чонгука испытанием прочности. Интересно, науке известны случаи смерти от перевозбуждения? Ибо Чонгук на грани, крышак рвет недурственно: его потный хён в распахивающемся на груди халате — чертово откровение. Смуглая мокрая кожа, призывно мелькающая в складках белой ткани, сверкающие нестерпимым блеском капли, стекающие куда-то вниз — Чонгук каждую проводил взглядом, представляя ее дальнейший путь: по чётким кубиками пресса, теряющиеся в резинке шорт где-то под пупком. Чувств и желаний так много, и все это так просто, переосмысление махнуло на Чонгука рукой, шепнув на прощанье «бери, потом разберешься».
Его хён почему-то сменил ножи колючих взглядов на бархат ласковых, частенько перехватывал чонгуковы пылкие взоры, и сладостно-терпко смотрел в ответ, откидываясь спиной на деревянную лавку. Прикрывал шальные глаза тяжёлыми веками, пока остальные под наблюдением камер разыгрывали сценарий серии. И Чонгук на автомате тоже что-то разыгрывал, что-то угадывал и шутил, но что там было? Воспоминаний ноль. Для него все съемки прошли в зыбком похотливом тумане.
Стояк, надёжно прижатый шортами и прикрытый полой халата ставил рекорды по высоте и прочности. Хотелось плюнуть на съёмки, свалить в уединенное место и побороть упрямую эрекцию хэндмэйдом. А еще лучше, схватить в охапку бесстыдно расслабленного Хосока как будто специально раздвигающего голые стройные ноги под его алчными взглядами, унести в то самое уединенное место и, наконец-то, прижать собой к любой поверхности. Притиснуть Хоби так, чтоб тот забыл свою беготню от Гука, перестал прятаться и шарахаться и признал в Чонгуке, наконец-то, своего мужчину.
Не хочется с ним воевать, не хочется тайно устраивать партизанские выходки на его территории. Хочется взять его нежную тонкую руку в свою большую, переплестись пальцами и честно признаться: «Хён, я так по тебе полыхаю»…
Чонгук не привык сомневаться в себе. Решения он всегда принимал быстро, действовал чётко. Он рос с мыслью, что мир обязательно будет у его ног, и все, что он захочет, без всяких сомнений возьмет. Чонгуковская натура далека от рефлексий и мыслей «а вдруг…» Захотел — сделал. И, если он здесь и сейчас решил сделать солнечного хёна своим, у того не будет ни единого шанса убежать.
«Вижу цель, не вижу препятствий» — однажды Чонгук, будучи трейни, услышал эту фразу от преподавателя актёрского мастерства*, и теперь эти слова — его девиз по жизни. А еще каким-то шестым чувством Чонгук понял, что у него есть помощник в его прицельной стрельбе по зловредной бегающей мишени. Сухой, строгий Шуга-хён явно что-то знает, и как ни удивительно, явно не согласен с дурацкими мыслишками Хоби насчёт Чонгука.
Чонгуку нужен совет. И помощь. И дружеско-хёнские уверения, что он делает все правильно.
Сегодня, в Финляндии их последний вечер. Завтрашние съемки в деревне Санта Клауса не в счёт, сразу после их окончания самолёт унесёт парней обратно в Корею, и кто знает, может там его странный хён опять замкнется, опять спрячется за работой, карьерой, мемберами. Перестанет дарить Чонгуку даже намёки на то, что у них может что-то получиться. Вдруг там, в Корее он опять отринет все чонгуковы потуги сблизиться и опять обольет его игнором, тактильным голодом. И поэтому у Чонгука есть только один шанс здесь и сейчас, пока Хоби расслаблен и не прячется, приблизиться к нему близко, тесно и очень настойчиво.
Праздновать решили тут же, в банном комплексе, благо места много, поместились все, и съёмочная группа, и стафф. Их корди-нуны и девчонки стилисты-визажисты быстро накрыли столы на свежем, отдающим недавним дождём воздухе, отыскав в ближайшем городке магазин с местными деликатесами. Джин и Чимин, пошушукавшись, тоже метнулись в городок, и надо же, тоже нашли местную достопримечательность, запрятанную в пакеты с надписью Finlandia*, стеклянно звенящую и подозрительно булькающую. Менеджер и режиссёр только пожали плечами. Прощание с Финляндией обязывает.
Когда светлая темнота наползла на финский вечер, празднование из рьяного перетекло в ленивое. Большая часть стаффа разбрелась по территории и номерам, оставляя мемберам их обособленность. Чонгук, сыто раскинувшийся на лавке находит взглядом Шугу. Тот стоит на краю площадки, облокотившись на деревянные перила, взгляд скользит по глади раскинувшегося перед ним озера. Один. То что надо.
— Держи, хён… — он пристраивается к Шуге под бок, протягивает ему рюмку и следом бутерброд с рыбкой. — Хочу с тобой выпить, — и тот подозрительно глядит, но в итоге согласно кивает.
Водка крепка до слезливой оторопи, и Чонгук крякает изумленно, забыв про закуску, но кусок холодного бутерброда, впихнутый чужой недрогнувшей рукой отменно гасит жар во рту.
— Хм, а финны знают толк в закуске… — сурово заботливый Юнги-хён хмыкает, дожевывая остатки рыбки. — А не юн ли ты для такого крепкого напитка?
— Я уже целый год ни для чего и ни для кого не юн… — Чонгук облокачивается расслабленной спиной к деревянной изгороди, баюкая внутри алкогольное обезболивающее, взгляд как обычно магнитом клеится к замороченному Хоби-хёну.
Тот в компании Тэхена сидит на бортике джакузи, оценивает рукой градусы бурлящей воды, визжит, когда Тэхен брызгает в него мокрой жменью. Ему не до Чонгука, как обычно.
— Ты на нем своими взглядами скоро дырку прожжешь, — Шуга поворачивается всем телом, мрачно зыркает в ту же сторону, потирая рукой подбородок.
Нет смысла отрицать. Когда ты влюблен, многое становится неважным, совсем незначимым, пустым. То, что раньше пугало, что обходил стороной. И многое становится заметным. Жаркие взгляды буквально клубятся по открытой площадке банного комплекса.
— Такую же, как Тэхен на тебе? — быстрый взгляд из-под ресниц на замершего Шугу.
Тот выпрямляется во весь свой небольшой рост, маленький рот открывается в досадном удивлении, и рука дёргается его прикрыть. Но Шуга был не Шуга, если бы со всей скоростью не вернул себе суровый и независимый вид.
— Да он просто смертник…
— Или счастливчик… — усмехается Чонгук, правильно расшифровав розовую тень на бледных кошачьих скулах серьёзного Юнги-хёна. Не торопясь, отнимает из его сжавшихся пальцев хрупкую рюмку, обнимает за шею, пряча за своей широкой спиной, выдыхает надсадно в ухо:
— Хён, мне нужна твоя помощь…
Комментарий к 6 часть
* Эту фразу сказал Константин Сергеевич Станиславский, создатель знаменитой актерской системы.
*Финская водка
========== 7 часть. ==========
Вот знает же Чонгук, что от вредного Шуги помощь всегда специфическая. Нет-нет, он не отказался помочь, это и невозможно, когда следующий глоток воздуха сделаешь, только когда согласишься. И номинально придраться не к чему: Хоби-хён в одних плавках, бухенький и распаленный торчит в пенном джакузи, словно гребаная Афродита, как Чонгук и просил, когда прижимал Шугу к ограде площадки полчаса ранее:
— Юнги-хён, тебе же не сложно, а Хоби-хён к тебе всегда прислушивается. Затащи его в джакузи, а! Вопрос жизни и смерти! — Гук всей массой притиснул тощего хёна к перилам ограды.
— Аааащ! Мелкий! — шипел Шуга, его крепкий кулак лупил Чонгука по плечу в попытках вздохнуть. — Я тебе что, сраный сводник?
— Так я же не прошу многого, тебе только надо его позвать, а потом свалить. Скажешь, живот скрутило… — Чонгук своей широкой спиной пряча экзекуцию от любопытных глаз, щекоткой пересчитал ребра вредного хёна, заставив того совсем не сурово взвизгнуть и вцепиться в чонгуковы руки в попытке их отпихнуть. Но куда там, силы несоизмеримы, особенно, когда макне позарез надо.
— Ладно, ладно, только изыди! — Шуга тут же получил свободу, и оправляя задравшуюся рубашку, разбурчался себе под нос, — вечно от тебя одни проблемы…
Чонгук он такой, к каждому хёну имеет свой подход, кого словом, кого делом воспитывает, пушит и приглаживает. Все хёны покладисты, сговорчивы и управляемы твёрдой рукой. Все, кроме противного Хоби-хёна.
Но почему же, блядь, тогда, думает Чонгук, выскочивший из банного домика в новых, смачно обтягивающих плавках, с расслабленным Хосоком в этой же пене торчат все остальные участники группы? Чонгук под пошлые улюлюканья остальных переводит тяжёлый взгляд на улыбающегося Юнги, но тот только независимо пожимает белыми плечами, покрытыми пушистыми потеками, и теснее жмет своей граблей развеселого, стреляющего прицельными взглядами по чонгукову телу Хосока.
Младший гневно прищуривает глаза, протискивается сквозь месиво рук и ног по другую сторону от Хосока. Получая пинки и вопли негодования, плюхается с размаху в пенную воду, ненароком спихивает со смуглого плеча загребущую руку.
— Это что, месть? — шепчет Чонгук наглому Юнги, склонившись к нему позади Хоби, прикасаясь грудью к скользкой гибкой спине. — Только вот я не понял, за щекотку, или за Тэх…
— Цыц, малявка… Много ты чего понимаешь… — так же тихо негодует Шуга, — и это не я всех собрал, а… — лисьи глаза хлопают ресницами в сторону Хосока.
Ну все, хён, скалится в предвкушении Чонгук, рассматривая тёмную макушку, мельтешащую перед глазами, — ты в очередной раз напросился.
Как же удачно, что кто-то додумался вылить флакон геля в бурлящую воду джакузи, без оглядки на то, что пена может повредить форсунки бассейна. Для Чонгука, спрятавшего руки под белой плотной пеленой, скрытность сейчас жизненно необходима.
Медленно, не взбивая во все стороны пену, он протягивает руку и бестрепетно кладёт ее на чужое обнаженное горячее бедро.
— Ааааа! Кто это меня трогает! Тэхен, ты??? — подпрыгивает с воплями Джей Хоуп, и тут же падает обратно, давясь воздухом, ибо Чонгук, ничтоже сумняшеся, так же неторопливо накрывает ладонью его пах.
Тот вскидывает испуганные глаза на невозмутимого Чонгука, покер фейс которого сейчас может посоперничать с любым профессионалом за карточным столом, и судорожно выдыхает. Ничего не предпринимает, до конца не осознавая, видимо, что Чонгук в бурлящем джакузи, в толпе остальных мемберов точно не расположен шутить.
Ему вообще не до шуток. Под ладонью твердеет моментально, упирается настойчиво, сносит Чонгуку крышу по черепице. Он оглаживает жменью твердокаменную эрекцию, аккуратную, жаркую, скрытую широкими шортами, и Джей Хоуп, закатывает глаза, шипя сквозь зубы что-то неразборчивое. Тонкая ладонь вцепляется в запястье Гука, то ли отталкивая, то ли поощряя на продолжение.
— Хоби-хён, ты что-то сказал? — Чонгук жадно проходится по всей длине, еще и еще, ласкает так, как нравится самому, жестко, с оттяжкой, задерживаясь на вершине. Вишневые пятна румянца растекаются по нежным щекам, и Чонгук их рассматривает не дыша, сам в шаге от обморока и толкая туда же своего страстного хёна.
Вокруг беснуются товарищи: Тэхен дурашливо жмет злого Шугу к груди, огребая от него пинки и тычки, Джин и Чимин обливают друг друга пенной водой, а Чонгук, оградив плечом сладко кусающего губы Хосока от остальных мемберов, раскатывает тому по всей длине острое, запретное удовольствие, пряча руку в бурлящей пене. Делится с ним своим возбуждением, рвущим победно узкие плавки.
— Хён, тебе нехорошо? Что-то щеки покраснели… — Чимин, остановившийся для того, чтобы смахнуть пену с глаз, вдруг обращает внимание на едва дышащего Хоби, откинувшего голову на бортик и повернувшегося к нему Чонгука. — Так иногда бывает, когда долго сидишь в горячей воде. Правда же, Чонгук? Проводишь его?
— Провожу… — Чонгук в последний раз требовательной рукой проходится по напористой твёрдости, ласкает поджавшийся от близкого оргазма живот и отпускает разморенного хёна.
— Да… Мне что-то… не… плохо. Я сам… — Джей Хоупа моментом выносит из джакузи, и он, прикрывая ладонями пах, не глядя по сторонам, вприпрыжку скрывается в направлении гостевых домов.
Рванувшего было за ним Чонгука останавливает рука, смачно хлопнувшая по твёрдой ляжке. Шуга, такой маленький в тэхеновых объятьях, явно укрощенный неутомимо-настойчивым тонсеном, молча качает головой, впечатывая в Гука взглядами какую-то мысль.
Чонгук валится в воду обратно, досадливо выдыхая, умывает горящее лицо. Кажется, никто больше не заметил разыгравшейся драмы. Немудрено увлечься, наконец-то разглядев вблизи черешневые губы, мягкую кожу дрожащей шеи, трепетно прикрытые глаза, осознавая, что это он — причина и следствие томного, скрытного желания Хоби.
Как же с ним будет сладко, жадно, бурно, думает Чонгук, тоскливо глядя в сторону скрывшегося хёна. Как же Чонгук неистово жаждет, торопит их кульминацию. Он весь в нем, в чутком, пылком Джей Хоупе, тонет, горит, пропадает.
Кажется, вокруг солнечного хёна даже солнце крутится, не то что Чонгук.
========== 8 часть. ==========
Группа уже в Корее, продолжает своё расписание, а мелкий гаденыш Чонгук остаётся верен своим планам: разворачивает масштабную планомерную кампанию по получению Хоби в свое полное пользование.
Каждое интервью, каждый концерт и фансайн становятся испытанием для нервных клеток, психического здоровья Хосока и данных однажды самому себе обещаний: никогда не думать, не надеяться, не мечтать в ту сторону. Наглый тонсен, переросший Хосока и в длину, и в ширину как будто родился со знанием, что надо сделать, как дотронуться, где погладить, чтоб вышибить его с каких-либо внятных мыслей.
— Хён-хён-хён! У тебя чей-то волос под воротник попал, — длинные пальцы гадского макне нежно ласкают шею Хосока под воротом рубашки, от чего тот самым позорным образом, перед камерами и журналистами кончается как человек: закатывает глаза от удовольствия и течет, как девчонка.
А потом, в общежитии умирает, разглядывая снятые кадры в уединенности своей кровати, подняв одеяло на коленях и схлопнув звуки в наушники. Нет там никаких волосинок. Есть рисковый Чонгук, открыто соблазняющий упрямого старшего и есть он, с лицом как открытая книга. Там же все написано. Все переживания, все невысказанное, скрытое. Запрятанный секрет, который так быстро и ловко расколол шустрый тонсен. Чувственный голод, мучающий Хосока уже долгое время. Просто «на тебе, Чонгук, делай что хочешь, попользуйся хорошенько».
Только не бросай потом как надоевшую игрушку, иначе Хосоку не выжить.
Свободное время перед концертом в Осаке, и Джей Хоупа ловят в объятья во время очередной съемки. Крепкий обхват руками поперек груди, ни единого сантиметра между телами, и Хоби делает жалкие попытки вырваться из мускулистых рук. Чонгука сзади слишком много: слишком много мышц, слишком много юношеского напора и откровенного интереса. Длинные ноги, крепкие настырные бедра, солидная, совсем не юношеская ширинка. Обилие впечатлений снова срывает сенсоры, и хочется отстраниться, защититься от очередной эмоциональной перегрузки.
Когда он понимает, что нахрапом ему не спастись, осуществляет попытку сползти вниз. Но делает все только хуже. Проезжается собственной задницей по эрегированному чонгукову члену, заливая по макушки себя и макне топким желанием, врубая телам виброрежим.
Вырваться не получилось. Даже возбужденный Чонгук понимает, что светить миру ошеломляющую эрекцию после тесной притирки с чужими бедрами точно не стоит и продолжил прятать ее и тихие гортанные выдохи в тело Хосока.
И чем дальше, тем меньше Джей Хоуп понимает как к этим догонялкам относиться. Он знает, что их макне не занимать упорности и упрямости в достижении поставленных целей, но он так же и в курсе, что Чонгук юн и ветрен, и кто знает, что будет после того, как он достигнет очередной своей цели. Он играючи ставит их перед собой, настырно покоряет, и идет дальше, к следующей вершине. Возможно, Чонгук как хищник догоняет то, что смеет от него убегать? Инстинкт сильнейшего: догнать, схватить, поиграться, съесть. Не съесть, так закопать про запас. Но что будет с глупым влюблённым в маленького макне сердцем Хосока? Оно у него одно, и уже болит в предвкушении обид и равнодушия.
Хосок тонет, сходит с ума от его настойчивости, от рук и хитрой улыбки, словно ластиком стирающими один за другим запреты, убеждающими перестать убегать от себя и от него, вернуться в крепкие объятья, к теплой груди. Он улетает от каждой родинки, украшающей смуглую гладкую кожу молодого парня, которые совсем, ни в коем разе, никогда не надо было разглядывать, цеплять глазами.
Джей Хоуп уже устал от эмоциональных качелей, раскачивающих его итак не самую крепкую нервную систему по параболе эмоций, и он серьезно размышляет о том, чтобы один раз, один единственный раз дать себя догнать.
А с обиженным сердцем Хосок как-нибудь договорится.
========== 9 часть. ==========
— Юнги-хён, я устал бегать…
— А я тебе о чем говорю? Прекрати трусить и сделай то, что… Подожди, маску натяну…
— И это говорит мне тот, кто сам бегает почище зайца.
— У меня другая ситуация. Это все несерьезно…
— Ага, ага, кому ты там кряхтишь. Тебя серьезно обложили, а ты никак не…
— Заканчиваю разговор, объявили посадку…
— Трус… Стой, подожди! Ключи от квартиры друга у тебя в тумбочке?
— Да, а что?
— Мне надо еще немного одиночества…
***
Наконец-то с активным расписанием закончено. Наконец, у них свободное время, мемберы разъехались по домам, и общежитие многозначительно пустеет.
Гук для себя решает, что на эти выходные он никуда не поедет. И, если Джей Хоуп останется тоже, Чонгук примет это как согласие, как невысказанное да невысказанной любви. Он даст Хоби два дня. Два дня на то, чтобы решить для себя, что сильный, смелый, мужикастый в свои годы младший — это именно то, что надо маленькому, нежному, несмотря на хриплый голос и дерзкий рэп хёну. Что 3 года разницы ничего не значат. Заботливый Гук широкой грудью и сильными руками оградит своего трусоватого старшего от всех житейских невзгод. Рядом с Гуком ему не придется строить из себя взрослого, сильного мужчину. Для всего этого есть он, Чон Чонгук, а Хоби просто пусть продолжает дальше светить солнышком всем в округе, разливать щедро счастье и улыбки, радоваться мелочам. И иногда особой, самой нежной, самой сладкой улыбкой улыбаться ему, Гуку.
Первую ночь в общаге младший ночует один.
Весь следующий день Гук проводит в несвойственном ему самокопании.
Бубнящий телевизор, промятый за день диван, чашка на коленях, куда задумчивый Чонгук бухнул сразу несколько пачек разных снэков, и мысли шейкером мешаются в тяжёлой голове.
— Мне показалось? Неужели Хоби-хён просто настолько тактильный, что плавится от любых прикосновений и только я, дурак, выдумал себе что-то особенное? — Чонгук вторит телевизору, кидает в рот один снэк за другим и даже не чувствует вкуса. — Но я же видел, что от объятий Чимина, Тэхена, от контактов с Джином и с другими Хосоку просто хорошо, тогда как со мной хён течет, плавится, дышит через раз и старается из-за этого не контактировать? — Он замирает, не донеся солёную печеньку до рта, пока горько-сладкие воспоминания носят его по дорогам памяти.
— И что тогда было в джакузи? Возбужденный хён под моими руками не приснился же? Это же не плод моего воображения? — вдруг пугается Чонгук, снэк валится из ослабевших пальцев, усыпая крошками домашние штаны, и Чонгук вздрагивает, отмирает разглядывая последствия. Досадливо шикает, стряхивая мелкую пудру с колен. Джин-хён его пришибет.
— Кажется, я скоро чокнусь с этим вредным Хоби-хёном… — чашка переезжает на журнальный столик, Чонгук как подкошенный валится на диван, закинув руки под уставшую голову и задрав босые ноги по подлокотник. — Но ни за что не отступлюсь…
Он далеко не дурак, и давно понял, что означают острые взгляды и игнор старшего. Хоби таким образом ограждал себя от «неправильных чувств» к сопливому пацану, пусть и этот пацан и выглядит, как зрелый мужчина. Остается только надеяться, что за это время он успел убедить сладкого хёна, что возраст — это, ха-ха, всего лишь цифры, и им двоим будет хорошо до умопомрачения.
Хоби приходит под вечер второго дня. Гук, спрятавшийся в своей комнате от мыслей, мучающий в телефоне твиттер вдруг слышит, как хлопает входная дверь, как тот бурчит и копается на пороге.
Чонгук подлетает с кровати, подбегает к закрытой двери. И останавливается.
— Надо еще немного потерпеть, — шепчет себе Чон, уперев взмокший от волнения лоб в тёмное полотно двери, — Я миллион шагов сделал навстречу, осталось только упасть на колени и взмолиться, чтоб тот перестал меня мучить и что-нибудь уже решил.
И Чонгук терпит, ждет, когда Хоби сам к нему придет. Каменно замирает под дверью, вцепившись рукой в дверную ручку. И переживает до дрожи, ровно как 21-летний*, первый раз влюбившийся пацан. Момент истины, после которого или пан, или пропал.
Осторожные шаги и неуверенный стук в дверь заставляют вздрогнуть и судорожно выдохнуть. Уставший, глухой голос доносится с той стороны двери:
— Чонгуки, ты тут? Идем выпьем. Я принес пиво и курочку.
========== 10 часть. ==========
Комментарий к 10 часть.
Не оформлено.
Пожалуйста, ПБ включена, у меня под ночер большая проблема с постановкой слов, поправьте, где тупо звучит :((((
Чонгук на кухне появляется не сразу. По пути заворачивает в ванну, умыть взмокшее от волнения лицо и по возможности успокоиться. Каким-то глобальным дзеном и не пахнет, но охладить жар предвкушения, зажигающий на щеках алые пятна — самое то.
Иллюзия спокойствия разбивается тут же, жалобно позвякивая где-то на задворках сознания, стоит только толкнуть дверь и через порог зацепить взглядом выпивающего Хоби. Тот сидит за столом, в профиль к Чонгуку: короткие шорты, широкая футболка, порнушно съезжающая рукавом, пушистая шапка влажных волос над тонкой шеей. Картины смуглого плеча, голых рук с нежными локтями навечно выжигаются Гуку на сетчатке глаз.
Хён пытливо рассматривает дно пивного стакана, частыми глотками пытается до него добраться, и Чонгуку не нравится эта торопливость. Трусливый Хоби сделавший шаг навстречу, сейчас глотает пиво так, будто собирается убежать обратно в привычную несознанку, вырубает себя алкоголем до пьяного беспамятства.
Чонгук отлипает от дверного косяка, не спеша проходит на кухню. Под острым взглядом темных глаз выдвигает ближайший стул и садится рядом, оглядывая курино-пивной пикник, организованный хёном для них двоих.
— In vino veritas*, Хоби-хён. Ты не там ее ищешь… — жаркий выдох пополам с волнением сушит рот, и Чонгук неосознанно мажет языком по губам, увлажняя их ссохшуюся кожицу. И ловит пылкий взгляд из-под ресниц. Неплохо.
— А ты хотел бы сегодня вино?.. — фыркает Хосок, протягивая Чонгуку до краёв наполненный бокал, и тут же отворачивается, закатив глаза, явно желая хлопнуть себя по лбу.
— Сегодня мне без разницы… — Чонгук делает ударение на «сегодня», обкатывая во рту его двусмысленную сладость, принимает бокал, проходясь кончиками пальцев по чужой кисти. Тонкая рука вздрагивает.
«Все будет, Хоби-хён, все будет. Вино с сыром и токпокки с соджу, свидания, любовь до утра и с утра заново», — мысленно обещает ему Гук и наклоняется неприлично близко, чтобы дотянуться до курочки. Колючий хён замирает на пару секунд и осторожно выдыхает, тоже подаётся вперед, плечом невесомо толкая Чонгука в грудь.
— Как бы там ни было, сегодня у нас в меню курочка и пиво, — помедлив, сообщает он очевидное и упирается пяткой в сиденье под собой, задирая и без того короткую штанину шорт еще сильнее.
Гук, нырнув туда глазами, никак не может продышаться — белья под шортами не наблюдается. Ведет взглядом выше и давится пивом. Это же чертово комбо, соседство обнаженного нежного плеча и голой острой коленки, двойной удар под дых итак некрепкому чонгукову спокойствию. Уже от одного вида старшего Чонгука коротит неимоверно.
«Что же ты делаешь, хён? — мысленно тоскует Гук. — Не хочу я курочку и пива не хочу. Я тебя хочу. Разложить бы тебя на этом столе между курочкой и пивом». — Чонгук послушно ест и почти не пьет. Он обязан иметь трезвую голову, если Хоби-хён напрочь отказывается это делать.
На кухне стоит напряжение, хоть ножом режь. Разговор увяз между завороженными взглядами, тяжелыми выдохами, нечаянно-ожидаемыми касаниями.
Каждое движение Хосока расплавляет Гука в подтаявшее масло. Как тот облизывает крошки с губ, трет салфеткой пальцы, глотает алкоголь — все сейчас безумное откровение для застрявшего в ожидании младшего. Он ведет глазами по трепетной шее; кадык под смуглой кожей ходит вверх-вниз, провожая глотки. Интересно, думает Чонгук сквозь мысленный стон, горло так же будет ходить ходуном, когда во рту окажется его член? И от одних только мыслей прошивает током по всем конечностям.
Наконец Хоби фокусирует взгляд на младшем.
— Чонгуки, я… — и молчит, потерявшись в словах.
Шальные глаза, охуенные вишневые губы, закусанные белыми ровными зубками — Гук все понимает без слов. Он сдергивает Хосока со стула, подхватывает под ягодицы и несет в комнату.
***
В комнате Чонгук приземляет старшего на кровать. Эта картина, где любимый хён лежит в его комнате, разметавшись по белью намечтана и нафантазирована уже миллион раз. Но реальность оказывается куда как жарче. Хосок откидывается на локти, часто дышит, смотрит сквозь пушистую челку. Ждет.
— Хочу тебя увидеть… — вздыхает он, медленно дергает себя за ворот майки, намекая на ненужность чужой одежды.
И Чонгук не разочаровывает. Замирает над лежащим Хоби, опираясь коленями по обе стороны от длинных ног. Через голову снимает футболку, чувствуя как каждый сантиметр тела буквально облизывают глазами. Да, Чонгуку есть, что показать: широкие плечи, накачанные руки, щедрые мазки грудных мышц. Под кожей живота предвкушающей дрожью ходят кубики пресса.
Его хён течет как девчонка: прикрывает голодные глаза, сипит выдохами через раз, дрожит ресницами, и Чонгук не мучая обоих, прижимается сразу всем телом.
— Сейчас, маленький, сейчас все будет… — выдохом по яркому румянцу, и тут же затянуть хёна в их первый тягучий поцелуй. У того сладкие губы, нежные и вкусные, как вишнёвый ликер, и Чонгук никак не напробуется. Так же вырубает мозги и отнимаются ноги, как от самого доброго алкоголя.
Глаза закрываются сразу, стоит только почувствовать чужой язык, толкнувшийся навстречу. Пальцы Хоби в его волосах: тянут, гладят, перебирают, и у младшего искры под зажмуренными веками. Почему они так долго ждали? Придурки.
Дыхания не хватает, и Чонгук дарит пару вздохов, отрываясь, чтобы снять майку со старшего. От увиденного: от тонких очертаний тела, плеч, груди, крошечных темных сосков таращит с неимоверной силой. Член давным давно натянул ткань спортивных штанов, мажет пятнами боксеры, и Чонгук жменью проходится по нему, прямо поверх ткани, привлекая пристальное внимание, распаляя обоих до горячки.
«Господи, не дай оплошать», — беззвучно молится младший и ведет руками по длинной шее, помечает хрупкое горло и ключицы засосами, слушая, как сладко стонет распаленный хён. Ладони жадно оглаживают плечи и линии груди, губы повторяют тот же путь. И вот уже маленькие соски загораются алым цветом, получив свою порцию ласки, кожа цветёт собственническими следами, но Чонгуку все мало. Пальцы лихорадочно исследуют мышцы пресса, твердый живот, подвздошные косточки. Идеальный. Его хрупкий хён с подкаченными мышцами, с членом, рвущим шорты — идеальный.
— Сними с меня!.. — шипит Хоби, сжимая зубы, брыкается под руками, и Чонгук тащит мешающуюся тряпку с его стройных ног.
И здесь его сладкий хён нереальный. Член идеально прямой, не особо большой, такой же изысканный как и сам Хоби. Чонгук дышит туда жарко и часто, касается губами головки, и мягкие яички сжимаются в предвкушении.
— Боже, Чонгуки, не сейчас, я уже на грани, — глухо ахает хён, отталкивает настырную голову и тут же тянет за волосы на себя.
— Блядь, в следующий раз я там тебя побрею, чтобы языком ощутить всю нежность и гладкость. Заласкаю всего… — шепчет горячечно Гук и ловит губами судорожные вздохи. — Знал бы ты, на что я готов, чтобы сделать тебе хорошо.
У Чонгука в прикроватной тумбочке ждет своего часа смазка. Чонгук давно приготовился. Только вот упрямый хён бегал от него зайцем хуеву кучу времени. Пора, наверно, упрямого хёна наказать.
Чонгук торопливо дергает полку, выдирая ее с мясом, но смазка добыта из глубин в считанные секунды. Одним движением руки он переворачивает Хоби на живот. Гук заботливый, поэтому заранее подготовил подушечку, которую сейчас подпихивает под бедра, и вот уже сладкая узкая попка заманчиво торчит.
Ладони разводят мягкие половинки. С ума сойти… Только от одного вида розовой, сжатой дырки крыша готова махнуть всеми черепицами и сказать «пока». Хосок тоже не особо помогает собраться: низко стонет в подушку, стекается каплями пота в пояснице, разъезжается трясущимися ногами по кровати.
Гук растирает смазку между пальцами, кружит вокруг отверстия. Еще чуть-чуть и он там окажется, не скончаться бы раньше.
Первый толчок пальцем, и узкий Хоби издаёт такие звуки, Чонгук закатывает глаза в исступлении. Сжав свободной рукой бедро, начинает разминать стенки прохода. Внутри мягко, жарко, тесно. Толчки становятся все глубже, быстрее, второй палец проскальзывает легче. Его громкий хён голосит на всю общагу, начинает подмахивать бедрами.
— Не останавливайся, Чонгуки… — выстанывает тот и сворачивает голову вбок, встречаясь с Гуком взглядом. — Пожалуйста…
— Мой бесстрашный, рисковый хён, — Гук по смазке добавляет третий палец, прикусывает смуглые ягодицы и продолжает толкаться в узкое кольцо мышц.
— Давай же, Гуки… Хочу тебя, хочу тебя внутри… — Чонгука не надо просить дважды. Он сдирает с себя слои ткани, пачкая лубрикантом штаны, крепко берется за стройные бедра и направляет себя внутрь.
Твердый член нехотя прокладывает путь в сладкое жаркое нутро. Хосок дрожит спиной, но принимает, раздвигает ноги шире, не разрешая Гуку замирать. Выгибается, насаживается, берет полностью немаленький размер.
Чонгук весь внутри, и мир взрывается фейерверками. Удовольствие искрит бенгальскими огнями по пояснице. Он оглаживает трепетную спину, проходится ладонями по талии. Пальцы очерчивают узость бедер, вцепляются до вмятых в кожу пятен. Поцелуй в нежную шею, в сладкое местечко за ухом, и Чонгук начинает двигаться.
Подушка слетает с кровати, белье собирается складками под коленями, но кто сейчас этим морочится, ведь Чонгук сразу сходит с ума, берет сумасшедший ритм, от чего старший выгибается, уходит от ударов, всхлипывая в голос:
— Блядь, да тише ты! Я же никогда так…
— Прости…
Смирение даётся с трудом, он ведь тоже никогда. Чонгук замедляется, замирает в жаркой глубине, сипя сухим горлом. Смахивает капли пота со лба и начинает заново. Ни одна клеточка тела не остается без внимания под его чуткими пальцами. Руки путешествует по телу: обводят распахнутые в стонах губы, гладят шею, грудь, теребят соски, ласкают поджавшийся живот. Чонгук находит между бедер чужой обмякший член, сжимает, ласкает как себе и снова начинает тугие толчки. Интуитивно находит то место, от ударов по которому у хёна сводит пальцы.
Удовольствие скручивает узлы в животе, растекается током по венам. Хосок, подается навстречу, сжимается сладко на каждом шлепке, не сдерживаясь кричит, и это самая лучшая песня.
Он тянет старшего на себя, почти усаживая на бедра. Силы рук хватает, чтобы держать затраханного хёна, подкидывать его на своем члене и трахать, доводить до исступления, выбивая громкие крики, пока Хосок не улетает в другое измерение, заляпывая свой живот, пах и чонгукову руку.
Чонгук укладывает разморенного хёна на живот, разводит ноги и плавным слитным движением опять скользит внутрь. Неторопливые движения: полностью выйти и опять проехаться в глубину, пошло шлепаясь бедрами по ягодицам, повторяя удары снова и снова. Гук может так долго, но не сегодня. Сегодня его сладкий узкий хён затрахан по самое не хочу: острый нос дрожит, ребра ходят ходуном, ноги трясутся.
— Хочешь еще раз? — шепчет в розовое ухо Чонгук, ловит неуверенный кивок в подушку. — Сейчас хён, сейчас.
Он переворачивает Хоби на спину, закидывает стройные гладкие ноги себе на плечи, вталкивается обратно на всю глубину в опухшее: резко, часто, с оттяжкой. Рукой доводит Джей Хоупа до очередной разрядки, и наконец-то, распирая тесные стенки членом, бешено сокращаясь спускает в теплоту сам.
Чонгук — мужик, хоть ему всего 21 год*, поэтому он находит в себе силы дойти до ванны, намочить полотенце и обтереть своего заляпанного, мокрого, обессиленного хёна. Семя вязкими каплями вытекает сквозь натертое, растянутое колечко мышц, и Гук обтирает его и там, получая благодарность в виде трепета ресниц и мягкого выдоха.
Он ложится рядом, укрывает обоих одеялом, крепко обнимает уставшее тело, прижимает к себе. Долго, долго Хоби-хён бегал, но Чонгук быстрее, и он, наконец-то, догнал и подмял его под себя. Чонгук не удивится, если завтра Хосок опять примется бегать, но ему 21*, и он точно знает, что хочет от этой жизни. Завоевать весь мир и одного вишневого горячего хёна.
––––
*In vino veritas — истина в вине.
Есть истина на дне бокала.
В нее я пристально смотрю.
Да, было выпито немало!
Ужасно истину люблю! ©
😂😂😂
*Чонгуку 19 лет по общемировому исчислению.
========== 11 часть. ==========
Комментарий к 11 часть.
Простите, что мало, но нет ни настроения, ни вдохновения. Но если, вдруг, каким-то образом я поймаю и то, и другое, вечером выложу еще.
AПД: простите, но ни того, ни другого не появилось.
На следующее утро Чонгук просыпается один. Постель еще пахнет сексом, тёплым телом, подушка еще хранит вмятые следы от головы, но Хосоки-хёна уже нет.
— И почему я не удивлен? Вредный, упрямый, совсем не солнечный, туманный хён, — шипит Чонгук, спускает ноги с кровати, тратя минуту на разминку гудящих в истоме мышц. Тело звенит приятной усталостью, налито пережитым удовольствием, руки уже соскучились по ощущениям гладкости чужой смуглой кожи под пальцами и требуют еще — больше жаркого трахабельного хёна.
И Чонгук его получит.
Вчерашние разбросанные шмотки сами залетают на Чонгука, и тот торопится на кухню. Хосока ожидаемо нет, зато в вылизанном помещении, без намёка на вчерашний пикник обнаруживается Джин, невозмутимо пьющий кофе, склонившись над телефоном.
— Что за сральник вы тут оставили? Сразу убрать нельзя было? — тут же взбухает Джин, заметив Чонгука, замершего на пороге. — Надо было оставить вам, но самому стремно сидеть на помойке!
«Ох, Джин-хён, лучше тебе не знать, почему мы не убрались», — загорается воспоминаниями Гук и даже наигранно не собирается совеститься за бардак.
— Хён-хён, а где Хоби-хён? — отмахивается он от хёнского возмущения. — Ты сегодня его видел?
Не силен он в подкатах издалека и, не размениваясь на долгие вступления, рвётся узнать здесь и сразу о местонахождении вредного Хосока.
— Джей Хоуп попытался было помочь разгрести свинарник, но он какой-то бледный, плохо себя чувствует. В общем, сказался больным и ушёл отлеживаться в комнату, — сразу беспокойно хмурит брови наседка всея Бантан. — Он просил его не беспокоить! — кричит Джин в спину Чонгуку, но тот уже не слышит, он уже летит к двери чужой комнаты.
Чонгук тормозит перед негостеприимно закрытой дверью, заносит руку и в растерянности замирает. Непривычные, смутные, раздирающие душу сомнения одолевают его: если хён плохо себя чувствует после вчерашнего, ему надо к нему, это Гук виноват в плохом самочувствии. И 21-летний* дорвавшийся до секса влюбленный парень рисует картины лечения томного хёна. Как раскладывает того бедрами на своих коленях, раздвигает нежные половинки, наносит мазь на опухшую розовую дырочку. Распределяет по тесным стенкам, не пропускает ни одну мягкую складочку. Слушает, как шипит и охает «пациент».
Но если Хоби закрылся от всех, потому что не хочет видеть Гука, не хочет помнить, не хочет продолжать, что тогда делать ему? От этих мыслей сердце сразу бухает по венам тяжелым пульсом.
«В любом случае, мы должны поговорить», — решает Гук и настойчиво стучит в дверь.
Но дверь ему никто не открывает.
Чонгука лучше не злить. Чонгук упрямый, крепости его нервов можно позавидовать, железом его мужицких яиц можно колоть орехи, поэтому, не отходя от двери он открывает личную переписку в какатоке и пишет неласковому хёну:
Если ты вечером
не появишься передо мной,
больной или здоровый, я выбью
твою дверь и сам на тебя посмотрю.
На сообщении загорается отметка о прочтении, но и в чате ему предсказуемо не отвечают.
Как назло сегодня у Гука допоздна активное расписание, поэтому хочешь, не хочешь, убирайся из общежития и от молчаливого Хоби.
Был бы здесь Шуга-хён, он бы подсказал, куда ему двигаться дальше, но тот улетел на пару дней к родным в Тэгу, вспоминает Чонгук, наспех собираясь, уже опаздывая на съемки.
Эти два вредных хёна явно на одной волне, и у них явно одна и та же проблема, невесело хмыкает он, припоминая Финляндию, джакузи и крепкие руки Тэхена поперёк худощавой груди покоренного, но не покорившегося Шуги-хёна. Может, не решив свою проблему, Юнги подскажет как решить чужую?
Вечером недовольный, раздраженный Чонгук возвращается домой. День не заладился совсем. Запись своих партий затянулась дольше положенного, Чонгук завалил наверно каждую ноту: никак не мог сосредоточиться, чтобы выдать качественное пение. На весь день у него в запасе только два чувства: ощущение полного блаженства от прошедшей ночи и глухое недовольство одинокого утра. И это совсем не те эмоции, способствующие плавному, неторопливому текучему движению песен.
Продюсеры побесновались, удивляясь тому, что обычно работоспособный и всегда настроенный на успех Чонгук сегодня буквально распадался на части и никак не мог собрать себя в кучу, в итоге дали люлей и отправили восвояси. Поэтому, нарисовавшись на пороге комнаты уже заведенный Чонгук заранее злобным взглядом обводит занятную картину. И не ошибается.
Все хёны вернулись со своих мини-отпусков и теперь дружной компанией сидят в гостиной, занимаясь чем попало. Все. И Джей Хоуп тоже. В кофте с высоким воротником, в широких брюках, на диване, обнимая за плечи Чимина, сложив пушистую голову тому на плечо.
— Привет, Гуки… — невозмутимым тоном, ярко-красными горящими губами всопровождении острого ледяного взгляда и такого же злого выражения обычно милого лица.
Чонгук молча отворачивается, сжав в сталь кулаки.
— О, Чонгуки, привет! Ты чего завис на пороге? Проходи… — раздаётся приглушенный голос Тэхёна откуда-то с широкого кресла. Слова глушит плечо мелкого бурчливого Юнги-хёна, в которого Тэхен спрятался, завалив на себя в кресло и обхватив на манер панды. Недовольная костлявая «панда» шипит и пытается прицельно оттоптать чужие ноги в шлепках, но в общем и целом ведет себя прилично. Выглядит, будто они здесь и сейчас решают свою проблему.
И у Чонгука все внутри горит завистью и неконтролируемой злобой, пышет расстройством и обидой. Не здороваясь, задохнувшись от переполняющих чувств он сваливает в комнату, ловя себя на мысли, что где-то он знатно, весьма знатно проебался.
Его проблема только растёт и ширится, никак не желая разрешаться. Секрет, который еще недавно был чем-то тайно-сладко-прекрасным сейчас прижигает молодого Чонгука совсем не детской болью.
========== 12 часть. ==========
Поздним вечером, когда все мемберы растеклись по комнатам, ни на йоту не успокоившийся Чонгук распотрошил тайную, но о-которой-все-знают заначку Юнги-хёна. Перебирая винные бутылки, спрятанные в глубине шкафчика на кухне, отпуская в полголоса нелицеприятные комментарии об одном противном хёне, Чонгук не замечает движения за спиной, и лишь мелко вздрагивает, когда тяжёлая ладонь неторопливо пристраивается ему на плечо, а низкий голос зло цедит в ухо:
— Ах ты ж, пизденыш, ну-ка положил бутылку на место!
Но стоит Чонгуку оглянуться и посмотреть на Шугу больными глазами, как тот, прищурившись, что-то прикинув в своей голове, отталкивает его со словами:
— Я сам выберу… Что не жалко угробить на сопливые жалобы. Бери два бокала.
Сам же хватает с холодильника какой-то сыр, и буркнув «пойдем» тащит Чонгука в свою студию, тише положенного ступая мимо комнаты Тэхена. И это так потешно выглядит, Гук не может сдержаться, чтобы в голос не хмыкнуть. И тут же зарабатывает толчок в грудь.
— Блядь, да тише ты! — сипит Шуга в лицо Гуку, бешено вращая глазами. Хватает его за руку и несолидно ускоряется. — Нигде покоя нет, нигде от вас не спрячешься…
— Хён, блин, больно! — шепчет Чонгук и дергает рукой, зажатой будто тисками. Адидасовский шлепок остался где-то в коридоре, второй хлопает по голой чонгуковой пятке, будто придаёт ускорения. Кто ж знал, что Шуга, испуганный перспективой опять оказаться в тесных объятьях Тэхена может так быстро бегать и так крепко держать.
— Ай, да что тебе объяснять, такой же сталкер…
Добежав до студии этот мелкий спринтер ухает отдышкой, замирая перед дверью. Тратит пару секунд на выдох и открывает ее, оглядываясь напоследок прежде чем тихо щёлкнуть замком.
В студии, отдышавшись, пошебуршав беспорядком на столе Юнги находит и перочинный ножик, и штопор, ловко дергает пробку из бутылки, режет на огромные куски сыр, все так же бурча под нос какие-то ругательства.
— Так вот где штопор… — тянет Чонгук смешливо, разглядывая с дивана скупые, ладные движения рук. Выглядит так, будто Шуге не впервой устраивать винный междусобойчик в окружении музыкальной техники. — А Джин-хён недавно его обыскался.
Занятый приготовлениями Юнги и ухом не ведет.
Босая нога подмерзает, и Чонгук, скинув оставшийся в одиночестве шлепок, прячет ноги под себя. Тут же на диван прилетает лист какой-то газетенки, на которую укладываются куски сыра, в руку всучивается бокал, некультурно налитый до краёв. На изумленный взгляд младшего Шуга только независимо пожимает плечами:
— Не до церемоний. Ну, валяй…
***
— … Хён, разве я не достоин разговора? какого-либо объяснения? Неужели я не доказал, что я серьезный, взрослый, ответственный мужчина, пусть мне пока только 21*?
Дно бутылки все ближе, винный цвет с бокала плавно перетек на щеки парней, зажигая на коже пьяный румянец. Сыр недоеденными огрызками разлетелся по дивану, будто нетрезвые руки, нащупав кусок с газетки, после закусывания перекладывают его на другую сторону, и забыв, ищут пальцами новый.
Чонгук гипнотизирует взглядом Шугу, который, задумчиво поигрывая бокалом отвечает не ему, а каким-то своим мыслям.
— Ох, Чонгуки… Сколько бы вам не было, вы навсегда маленькие тонсены, и не важно, что вымахали здоровыми парнями…
— Но, хён, не всегда же мне быть 21-летним*. Не всегда же нам быть айдолами. Еще 5 лет и мне 26. Потом еще 5 лет и мне 31, — вслух размышляет расстроенный Чонгук. Ноги затекли, и он с кряхтением, будто ему давно даже не 31, выпрямляет их, подсовывает за спину подобревшему от винишка хёну.
Тот на немудреную чонгукову математику только хмыкает, на маневры ногами не обращает внимания, и не торопясь, смакуя, отпивает еще глоток.
— Ты ведь знаешь все… Он не верит моим чувствам? Я разве похож на ветреного? — алкоголь сделал свое нехитрое дело, и Чонгук болезненно откровенен, обнажает душу и страхи. Признается себе и другим, что юные годы все ещё довлеют над ним. Перед глазами стоит Хоби, каким он был в его постели, мягкий, жаркий, совсем немножко побывший его, Чонгука. И не ухватить, опять утекает из рук, опять убегает и прячется, не доверяет Чонгуку. Разрозненные, колкие мысли, как льдины при ледоходе заезжают одна на другую, и хочется встать и разнести кулаками всю комнату.
Юнги переводит серьезный взгляд лисьих глаз на разметавшегося в расстройстве младшего. Допивает одним глотком остатки вина и медленно произносит, будто впечатывает тяжёлые слова в сознание Гука:
— Ты же железобетонный. Ты же неутомимый. И завтра ты продолжишь искать пути подхода к своему неумолимому хёну.
***
На следующее утро Чонгук ловит зазевавшегося Хоби-хёна на выходе из ванной. Нехитрым приёмом перехватывает его на ходу, зажимает рот, чтобы не шумел испуганно и прижимает к стене.
— Только не кричи… — шепчет он в тут же загоревшееся красным ушко. Джей Хоуп неуверенно кивает в ответ, и Чонгук отнимает руку от губ.
— С чего бы мне кричать, не маленький… — независимо дергает подбородком Хосок и поправляет свалившийся с плеча рукав домашней кофтенки.
— Как ты себя чувствуешь?
— Отменно, а что? — наигранно удивленно поднимает тонкие брови старший, пуская по Гуку ножеметательные взгляды, пытается его обойти, но тот преграждает путь рукой, внимательно разглядывает обветренные, нескромно красные губки, сложенные буковкой О, задиристо торчащий нос, синяки под глазами.
— Выздоравливай, хен… — спокойно говорит Чонгук и, не торопясь, обхватывает тонкую, хрупко-красивую, украшенную браслетами руку, вкладывает в ладонь мазь.
И уходит.
Если ты проиграл битву, и тебе приходится отступить — это не значит, что ты проиграл войну. Гуку не надо становиться 30-летним, чтобы это понять.
========== 13 часть. ==========
Комментарий к 13 часть.
Знаете, я тут осознала, что конец близко, поэтому ускорилась. Следующая глава будет последней ;)
Дни потекли своим чередом. Чонгук залег на дно, решив не пугать своего трусоватого хёна, хотя один Господь Бог знает, как тяжко ему далось и дается это решение, видя каждый день будто назло хорошеющего блядского Чон Хосока. Он цветёт и расцветает, словно черная орхидея, щедро политая вниманием Чонгука. Ведь не смотреть тот не может, хоть и решил для себя не подходить и не показывать свой интерес. Но оторваться от солнце-хёна выше его сил.
Джей Хоуп будто издевается. И если на публике еще держит дистанцию мембер vs мембер, то, будучи дома, постоянно крутится рядом, на подступах к чонгукову нервному стрессу: меняет одни шортики на другие, светит голыми стройными ногами и тугими бедрами. И как только задница в них не мёрзнет?
“Будь он моим, — думает Чонгук, разглядывая Хосока во время всеобщей уборки в гостиной, — я бы каждый день подправлял засосы на смуглой, тонкой шее, чтобы никто даже не думал иметь насчет Хоби каких-либо планов. Будь он моим, он бы вообще не сводил вместе свои охуенно-красивые ноги. Будь он моим, нам бы уже не понадобилась смазка и растягивание, я бы по утреннему, по вчерашнему, по недельному въезжал в растянутый, смазанный своей спермой вход”.
Но Гук тушит огонь в глазах, впивается короткими ногтями в ладонь и борется с собой дальше, ведь солнышко светит всем, и только ему устраивает личные затмения. Совершенно бесстыже, больше положенного тискается с Чимином, который по-доброседски помогает убираться, а Чонгуку, плотно приземлившему жопу на диван, достаются только окрики вперемешку с взглядами-колючками:
— А помочь коллективу?
— Хён-хён, — безразлично-низко тянет Чонгук. — Пусть тебе поможет убраться Чимин, а у меня свои П Л А Н Ы… — Ага, валяться дальше и испепелять глазами торчащую то из-под кресла, то из-под журнального столика чью-то пятую точку.
Чимин открывает шире глазешки, округляет удивленно губешки, явно не понимая подводных течений, бурлящих в комнате. Оглядывается, мысленно пересчитав участников корпоративного мероприятия по намыванию общежития.
— Ладно Намджун, пошел на ковёр к начальству, а где Тэхен и Шуга-хён? Куда они смотались перед уборкой? — безыскусно вскрывает он еще одну острую тему.
Хосок от неожиданности стукается головой о полку, ниже которой вытирал пыль, осторожно оглядывается на Чонгука, машинально комкая тряпку.
О, да, Чонгук знает, где они. Пути подхода все это время искал не он один.
— Лучше тебе этого не знать, но зуб даю, у них все хорошо… — скалится Чонгук и берет за руку еще одного красивого и пушистого хёна, который на правах старшего пополам с главным поваром уборкой вообще не занимается. Джин, сидящий рядом, пиздец, как удивляется резкому вниманию Чонгука, но неожиданно проявляет сверхпонимание и сверхинтуицию и не спрашивая, молча сносит его альфачьи ужимки.
Правильно воспитанный Гуком хён.
Веселый, позитивный солнце-хён совершенно по-дикому скрипит зубами, сверкает стоп-сигналами глаз на замершую на диване парочку и отворачивается, упав объятиями на верного Чимина. Чонгук, притушивший свой взгляд, но не притушивший внимание к деталям четко и ясно это подмечает.
— Ах, ты ж, ревнивый, злющий, совсем не солнечный, грозовой хён, — шепчет беззвучно Чонгук в узкую вредную спину. — Я буду ждать, когда тебя подпалит.
***
Припалило, подпалило и взорвало нахрен, когда Чонгук уже отчаялся ждать. И катализатором взрыва стал как раз-таки рослый, сильный, пиздецки красивый, похожий на 180-сантиметровую принцессу Джин-хён.
Сборы на самолёт в Сингапур прошли очень рано и очень бурно, и Чонгук не выспался от слова вообще. И не только он. Стоя в очереди при прохождении регистрации, замученный репетициями, уставший хён, прислонившись к Гуку, для поддержания равновесия приладил руку в задний карман его джинсов.
— Чонгуки, — дует в шею почти засыпающий хён, — можно я немножко с тобой потискаюсь? Боюсь, еще немного и рухну спать лежа, как все нормальные люди. Только вот фотографы и АРМИ не поймут, если я это сделаю на полу аэропорта, — скрипуче хихикает тот и жмет ноги к ногам, прислоняется бедром, рука мягко, но уверенно обхватывает чонгукову мускулистую спину.
Чонгук, безуспешно избавлявшийся от привычки стрелять взглядом в сторону Хоби, неожиданно ловит в ответ смазанный, жаркий, стотонный взгляд. И его ведет.
— Ахаха, хён, но они, конечно, поймут, если мы поддадим огоньку шипперам. Выбирай, Джингуки или Кукджины? — пошло выдыхает он и медленно тянет руку выше, перекладывает на свое плечо.
Что-что, а старший хён натурой такой же дуралей и весельчак, и любое начинание макне подхватывает на лету.
— А тебе без разницы как? — ржет тот, пряча озорной смех в сторону и шагает к Чонгуку, оказываясь у него за спиной. Чужой пах прижимается к заднице, и Чонгук откидывается на широкое крепкое плечо хёна.
«Ох, Хоби-хён, ревность она такая, толкает на самые разные поступки… — жарко улыбается Гук в сторону Хоби. — Давай же, соверши и ты что-нибудь безумное…»
Даже издалека видно, как Джей Хоупа мажет 10000-вольтовым разрядом из возбуждения, злости и ревности. Жадный, сладкий, ревнивый хен, неужто путь подхода нащупан?
Весь концерт Чонгук не отлипает от Джина. Интернет будет пестрить фотками Джингуков.
— Давай, Джини-хён, зажжём новый пейринг, — блестит глазами Чонгук, и Джин — правильно воспитанный хён подыгрывает, подпаливает этот пейринг. И заодно Хосока.
Гук в предвкушении.
========== 14 часть. ==========
Вечером, после концерта Гук меряет шагами гостиничный номер. Минуты увязли в тишине и одиночестве пустой комнаты, и не желают протолкнуть упрямое время немного вперед. Он уверен, что сегодня что-то случится, иначе грош цена его усилиям и жарким взглядам Хосока. Только вот стрелки мнутся на месте, оттягивая момент истины.
— Давай, Хоби, приди еще раз и больше не убегай. Твоя очередь решать, что теперь будет, — бормочет Чонгук, топча дорогой ковёр вдоль и поперёк.
Требовательный стук прерывает его монолог. Он выдыхает, натягивает улыбку и щёлкает замком двери, но стоит только двери распахнуться, Чонгука откидывает назад точный хук в челюсть маленького, но крепкого кулака. Чонгук мотает головой, как заправский боксёр.
— Это что, блядь, сегодня было??? — с опасной хрипотцой тянет Хоби. Сиплое дыхание, знакомый острый взгляд из-под бровей, вишневый румянец на смуглом, гладком лице; Чонгук готов улететь. — Какие, нахер, Джингуки? — исходится ревностью старший, толкая того вглубь комнаты.
— Не понравилось? — дерзко улыбается Чонгук, потирая ноющую челюсть, спиной пятится к кровати. Губа лопнула от удара, и он кончиком языка слизывает каплю крови, отдающую металлом. Взгляд настойчиво впивается в Хосока. — Тогда забирай себе, хён. Забирай Чонсоков…
Пятки касаются изножья кровати, и Чонгук застывает.
— Ты никогда не отступаешься, да? — сердится Хоби, но продолжает напирать, будто неведомая сила тащит его ближе, против собственной воли. — Я же ясно давал понять, что я не заинтересован и не хочу этого, этих проблем. Почему ты настаивал?
Парни замирают друг напротив друга. Хосок скользит взглядом по чонгукову лицу, нервно дышит, и эти выдохи кроют волнением кожу Чонгука в вырезе футболки.
— Потому что ты стоишь этих усилий, хён. Потому что мы — ты и я, стоим этих усилий. Разве ты не чувствуешь? — убежденно произносит Гук, за что вознаграждается сильным толчком в грудь. Не удержавшись, он падает спиной на кровать и его тут же седлает старший, зажав бедра своими ногами.
Чонгуку смотреть и не насмотреться. Красив, стервец, когда злится, когда глаза сверкают, и воздух с шумом гоняется по сжавшемуся от бешенства горлу. Младшего так сильно кроет, что кажется, ему не выжить в этой молчаливой борьбе.
Но вот взгляд Хосока отрывается от его лица, чтобы внимательно разглядеть напряжённое сильное тело под собой. Руки следуют за взглядом, проводят по груди и ниже, собирая ткань на животе в складки. Выдохи рвутся через раз, и кажется у них сейчас одно на двоих дыхание.
Чонгук медленно проводит ладонями по чужим ногам. От коленей и до паха, проходясь большими пальцами близко к члену. Старшего подкашивает низким тягучим стоном.
— Ох, Хоби-хён, — шепчет Чонгук. — Как же долго я ждал…
Он тянет кофту с Хосока. Блядь, эти изысканные линии шеи, плеч, груди снились Чонгуку длинными одинокими ночами. Хочется дотянуться руками, щедро огладить обнажившуюся кожу, мазнуть напором вишневые соски, чтобы кололи острыми горошинами ладони, и кто такой Чонгук, чтобы сопротивляться желаниям? Под его руками плавится, дрожит желанное тело, нетерпеливый хён трется пахом о мощные бедра Чонгука.
— Матерь Божья… — ахает Гук, притягивает Хоби к себе, скользит вдоль по руке и плечу до задней стороны шеи, и крепко ухватив, впивается поцелуем в губы. Проталкивается в сладкий рот языком, вылизывает нёбо, ласкает медовые губы и ловит, глотает дыхание Хоби, дышит общим с ним кислородом.
Одно движение, и Хоби уже на спине, теперь очередь Гука сидеть на узких, но ничерта не хрупких бедрах горячего хёна. Тот шипит, царапает Чонгуку короткими ногтями кожу предплечий и жмется катастрофически тесно. Даже смотреть на такого распаленного старшего — неимоверное удовольствие, от которого Чонгуку уносит крышу к ебеням. Но смотреть сегодня — меньшее, что хочет младший. Сегодня он жаждет большего, куда как больше.
Гук снимает с себя майку, тянет со сказочных ног мешающиеся тряпки. Освобождает себя от штанов. Замирают обнажённые, цепляясь взглядами друг за друга.
— Смотри же, хён, это все твое… — и Хосок смотрит, ласкает взглядом охуенное тело. Глаза спускаются ниже и распахиваются пораженно. Чонгука оценивают нервно, закусив губу.
— То-то я неделю сидеть не мог…
— Трусишь? — вспыхивает гордым весельем Гук. — Все уже было, хён, у нас все получится.
Прижаться кожа к коже, вытянуться сверху, раздвинуть толчком бедра, проехаться возбуждением по возбуждению. Он снова и снова толкает бедрами хёна, выжигает узоры языком на шее, возвращает засосы на законное место.
Кажется, будто тонкий запах вишни кроет нос, и от этого сладко, терпко, навылет. Мажет россыпью чувств от вида распаленного, нетерпеливого, жаркого хёна.
— Быстрее, Гук. Хочу тебя сумасшедше, — Хоби смотрит с вызовом, тяжёлые выдохи рвут грудь. — Я подготовился… — и эти два слова запускают Гука прочь с планеты.
— Покажи, хён, покажи как ты это сделал…
Хоби щурится, закусывает свои блядские губы, но не спорит. Раздвигает стройные ноги шире. Медленно проходится рукой по шее, груди, твердому прессу, оглаживает свой член, спускается рукой ниже. Трогает пальцами розовый скользкий вход.
Гук плавит, прожигает взглядом движения тонкой твердой руки. Длинный палец скрывается в глубине тела, чтобы неторопливо показаться обратно. Одновременный стон обоих парней сжигает остатки кислорода в комнате. Толчки все чаще, стенки охотно и мягко впускают каждое движение. Хоби добавляет второй палец. Его голова откинута, темный румянец растекается от щек и ниже, по шее и груди, тело дрожит от ощущений и стыдного понимания, что сейчас за ним яростно, жарко, неотрывно наблюдают.
Гук берет чужую ладонь, сближает указательные пальцы обеих рук и толкается обратно в узкое, жаркое нутро. Пальцы ловят толчки бедер, ласкают гладкие стеночки, сплетаются внутри и раздвигаются, чтобы опять встретиться на пике.
— Ох, блядь, детка-хён… Что ты со мной творишь…
Если Гук сейчас не окажется внутри, его просто напросто разорвет. Он нависает над старшим, закидывает смуглые ноги себе на поясницу и направляет себя в распаленный вход. Член внутри сжимает тесно, до боли, и Чонгук тягуче медленными толчками продвигается вперёд, выбивая из хёна громкие стоны. Черт, какой же он узкий, даже растянутый и смазанный. Гук полностью оказывается внутри, и его ведет от теплоты, влажности, от того, как жадно хён обхватывает его там.
Бедра невозможно удержать в неподвижности. Его хватает только на то, чтобы куснуть яркие аккуратные губы, слизать капли пота с виска, пройтись губами по закрытым, дрожащим векам. А дальше только назад, чтобы заново скользнуть на всю длину. И еще, и снова. Он двигает телом, слипаясь потными животами, подхватывает за задницу, натягивая плотно на себя. Хосок хватает его в ответ и ловит ритм. Идеально. Поддаётся, покоряется, отдаётся трепетом под кожей. Скулит-стонет-всхлипывает на каждый удар бедер. Куда теперь Гук без него? Невозможно.
— Хён, разве ты не чувствуешь? Мы же созданы друг для друга. Где заканчиваюсь я — начинаешься ты. Каждый угол и впадина тела идеально совпадают как кусочки пазла. Не отталкивай меня, и вместе мы будем счастливы всю оставшуюся жизнь.
Гуку все мало, мало такого мокрого, оттраханного старшего. Хочется больше, ближе, глубже. Его узкий, гибкий хён все примет. И он, не выходя из тела, затаскивает Хосока к себе на колени, продолжает брать во всю силу. Вбивается уже резко, четко до пошлых шлепков. Мокрый член Хоби снова и снова проезжается по животу, трется, зажатый, между двумя телами.
— Ах, я кажется!.. — и замолкает, не договаривая, взлетает ракетой, спуская, пачкая себя и Чонгука. В изнеможении упирается лбом в плечо Гука и продолжает принимать, сжимает собой чужую эрекцию, что поршнем ходит внутри него.
Блядская секс-машина.
— Кончай, Гуки, кончай, уже можно… — обнимает за шею и сам ловит твердые губы, дышит часто, тлеет щеками.
Гук кончает так - от грохота пульса закладывает уши. Пальцы впиваются в талию до синяков, бедра немеют удовольствием. Толчок, еще толчок, ленивые движения по сперме. Хочется пометить, наложить свое клеймо где-то глубоко внутри, запереть их в таком положении до самой старости. Любви Чонгука так оглушающе много, теснится жадно под кожей, дари ее всю, еще останется, хватит прожить всю жизнь с любовью. Только вот…
— Отпусти меня, мелкий…
Чонгук аккуратно снимает Хосока с себя, и тот выпускает мокрые плечи, отлипает от младшего. Пережитое наслаждение прибивает его усталостью к кровати. Чонгук укладывается рядом, слепо ищет сухой участок белья и обтирает обоих. Губа кровит, и Хоби ловит ее языком, залечивая, словно вавку в детстве.
— Завтра опять сбежишь, хён?
Хосок щёлкает по носу серьезного Гука.
— Завтра и навсегда я останусь с тобой. Ты же МОЙ юный мужчина…
Последние комментарии
54 минут 21 секунд назад
3 часов 12 минут назад
5 часов 2 минут назад
10 часов 48 минут назад
10 часов 53 минут назад
10 часов 57 минут назад