Сестра Марфа (СИ) [Альма_] (fb2) читать онлайн

========== Пролог ==========

Каждый день с рассветом Туман распускает свою молочную шаль и обвивает призрачным покрывалом крыши ветхих хижин и остроконечных башен, порой он оплетает кроны вековых деревьев или стелится вдоль утоптанных троп и позабытых дорог. Туман взбирается на горные вершины, и подол его мантии смешивается с воздушными облаками. Иногда он припадает к самой земле, ложится на примятую росой траву, и тогда его усталый вздох рассыпается по округе, смазывая силуэты холмов и пригорков, запутывает случайных путников в этой облачной несуразице.

Завернувшись в край пушистого одеяла, Туман не чувствовал холода, он неспешно брел сквозь заснеженные курганы и ветхие развалины прошлого. Не важно, если его плащ зацепится за коряги и корни, торчащие из-под земли. Пускай хватают его дикие звери, пускай распадается на мелкие пушинки и становится теплой одежкой для беззащитных существ. Совсем другое занимало сегодня его мысли.

Где-то на краю семнадцати королевств, там, где заканчивалась полоса непролазных лесов и заброшенных пустырей, земля обрывалась, и ее омывало Ледниковое море. Жителям Снежного королевства это место казалось краем земли, местом, где иссякает все человеческое, все земное и привычное людскому глазу, и начинается что-то потустороннее, что-то, где не выжить физическому телу, но куда может дотянуться душа. Возможно, именно об этом и думала девушка, стоявшая у самого края обрыва. Облаченная в черное монашеское платье, подпоясанное широким ремнем, она неотрывно смотрела вдаль, пытаясь заглянуть за границу горизонта, туда, где сталкиваются между собой ледники, похожие на здания, возведенные человеческими руками; туда, где волны наваливаются друг на друга, сливаясь в единое целое.

Прямые черные волосы, затянутые в высокий хвост, и лицо, скрытое под темной фатиновой вуалью, — ее образ идеально контрастировал с ослепительно белой землей, покрытой тонким слоем снега. Единственным украшением в ее одеянии был треугольный амулет с вырезом по центру в форме полумесяца.

Ее звали Марфа, и она была одной из тех, кого в Снежном королевстве называли слуха́рками; одной из тех, кому суждено выслушивать людские откровения и всю жизнь хранить в сердце память о людских прегрешениях. И этот груз был тяжелее металлических амулетов, которые они носили на шее. Люди страшились таких, как она. Страшились, потому что видели в отражении их глаз хранилище всего того, от чего им самим так сильно хотелось избавиться. И все равно они возвращались к слуха́ркам снова и снова, потому что больше некому было выслушивать их тайны.

Пока морозные холода еще не успели вернуться, здесь, на утесе, из-под снежного покрывала пробивались ростки лекарственных растений. Корзина у Марфы была уже доверху заполнена травами, но уходить она не спешила. Завороженно смотрела на то, как пенистые волны разбиваются об острые камни, и кто знает, о чем были ее мысли? Она настолько сильно увязла в размышлениях, что даже не заметила, как близко успел к ней подобраться Туман. Он обвил весь утес краями своей мантии и осторожно стелился к ногам Марфы. Силуэты заснеженных равнин, лесов и деревень смешивались в единое целое, расплываясь тусклыми пятнами. Как вода, попавшая на холст, размазывает акварельные краски, так же и Туман смазывал очертания всего, к чему прикасался. Полоса горизонта становилась все более смутной и, в конце концов, блеклое небо и вовсе соединилось с морской гладью. Марфа сощурилась, но уже была не в силах что-либо разглядеть в этой мешанине, а тем временем Туман уже обнял ее плечи и усмехнулся, наблюдая за тем, как внимательно слухарка пыталась разгадать причину этой внезапной перемены.

«Никогда не впускай туман в свои мысли, Марфа! — внезапно вспыхнули слова наставницы. — Он смешает все твои чувства, и привычный образ жизни уже никогда не останется прежним…»

Марфа резко вздернула плечами и, поежившись, обернулась. Туманная пелена исчезла, и ландшафт вокруг снова был четким и ясным, как прежде. Качнув головой, она отогнала от себя глупые мысли, крепче сжала в руке корзину и направилась вдоль тропы, обратно к храму, куда ей уже давно следовало вернуться.

Чем ближе, слуха́рка подбиралась к цели, тем у́же становилась тропа и тем глубже — сугробы. Ветер подымал в воздух клубы мелких снежинок и те колючей крупой летели в лицо, оседая на одежде. Но Марфе забавы ветра были не страшны, вуаль хорошо защищала от снежных бурь, только вот платье было недостаточно теплым, и девушка уже начинала дрожать от холода. Говорили ей надеть сегодня мантию, а она не стала. И чего было не послушать?

Собор Великого Огнекрыла был уже совсем близко. Монастырь, соединенный с храмом, был выстроен в форме треугольника, в точности повторяя рисунок амулета у слухарки на шее. Стены, возведенные из бурого камня, тянулись к перистым облакам, остроконечные башни едва ли не царапали небеса, а вытянутые нефы обрамляли узорчатые потолки. Каждый завиток, каждый угловатый вырез и каменный рисунок был частью истории, которую бережно хранил собор. Храм давал ответы на множество вопросов, вот только каждый человек истолковывал их по-своему. Потому что не может быть ответ одинаков для каждого, в этом Марфа не сомневалась. И каждый раз, когда поднимала взгляд на остроугольные арки и выточенные из камня узоры, она вспоминала отца и брата, чьи жизни унесли эти стены. Порой Марфе даже казалось, что их души продолжают жить в этих колоннах и цилиндрических сводах, а значит, не стоит жалеть о том, что она выросла посреди холодных стен. Ведь здесь она ближе к родным, чем где бы то ни было еще.

— Опаздываешь, Марфа, — ворчливо встретила ее одна из сестер.

А Марфа ей лишь улыбнулась и, спешно отряхиваясь от снега, поспешила в молитвенную часть собора, где уже горели сотни свечей, а стены сверкали, излучая собственное необыкновенное сияние. Цветастые фрески изображали удивительное существо — крылатого змея, чье продолговатое тело и хвост опоясывали весь зал до самого потолка, а его величественные крылья, собранные из крохотных стеклышек, переливались всеми цветами и растягивались вдоль соседних стен. Вот и казалось, что место это под Его защитой. Что бы ты не сказал, о чем бы не промелькнули твои мысли, здесь Он тебя обязательно услышит. Свет просачивался внутрь храма сквозь разноцветные витражи и преображал помещение своими лучами до неузнаваемости.

Молитвенный шепот эхом рассыпался по залу и, смешиваясь, превращался в монотонную смутно разборчивую мелодию. Все слухарки стояли на коленях и, сомкнув ладони в замок, читали строки из Учения Огнекрыла. Марфа тоже присоединилась к ним, и ее шепот соединился с многоголосым музыкальным ручьем. Ручей извивался, спешил, торопился, разливался на тысячи разрозненных элементов и собирался вновь, опутывал мысли и подсознательные образы, вылепливал новые фигуры и новые истории. В этой замысловато узорчатой симфонии Марфа становилась одним из мельчайших стеклышек, что лишь в цепочке с другими был способен создать цельную картину.

========== Глава 1. Камень ==========

Когда наступает время слушаний, слухарки расходятся по храму, и врата собора открываются для всех желающих посетить его стены. Зал наполняется людьми. Черные мантии из шелка и лица, скрытые за причудливыми масками, — все прихожане, словно призраки из старинных легенд. Кто разберет, где граф, а где простой трепальщик шерсти? И все же, каждый здесь за одним и тем же.

— Сегодня я согрешила, сестра Элиза, — послышался тихий шепот в конце зала.

— В чем же ваша провинность? Расскажите мне.

— Я украла на рынке кусок хлеба, когда хозяйка лавки отлучилась… но иначе мои дети погибли бы с голода!

— Трижды поклонитесь изображению Огнекрыла, и Он простит вас.

— Спасибо вам, сестра!..

Человеческие тайны и греховные помыслы смешивались в комья из тихого шепота, наполняя стены храма и скапливаясь в сердцах слухарок. Слушать — их благословение и их же проклятие.

Просачиваясь сквозь стены, Туман полупрозрачной дымкой потянулся по земле. Ему тоже захотелось послушать.

— Я позавидовал своему брату, сестра Эффи, — донеслось из другого конца зала. — Я сломал его копье… Оно досталось ему от нашего отца. Брат им очень сильно дорожил…

— Прочтите шестнадцатую молитву двенадцать раз, и Великий Огнекрыл простит вашу провинность.

Туман лишь тихонько хохотнул, услышав такой совет, и потянулся дальше, туда, где столпилось больше всего людей.

— Я должна была поделиться едой с сестрами, но вместо этого съела все сама… Мне так сильно хотелось кушать, сестра Гретта! — из-под маски отчаянно горели испуганные глаза ребенка.

— Пади на колени пред своими сестрами и читай десятую молитву до тех пор, пока твои ноги не онемеют от усталости.

— Но… сестра Гретта… неужели…

— А иначе Огнекрыл проклянет тебя.

Плечи у девочки дернулись, голова наклонилась, и только Туман разглядел слезы под яркой маской.

— Так и сделаю, сестра, — прошептала девочка и побежала обратно к матери.

А Туман хмыкнул и решил послушать строгую слухарку еще раз.

— Моя подруга украла из нашего дома перламутровую статуэтку… А ведь мы надеялись продать ее на днях и покрыть долги… Накажет ли ее Огнекрыл?

— Принесите Огнекрылу в жертву голову хищной птицы, и Он воздаст вашей подруге по заслугам.

Совсем рядом послышался другой голос: тихий и в то же время очень звонкий.

— Поможете ли вы мне, сестра Марфа?

— Расскажите мне, и я вас выслушаю. — Это была та самая слухарка, которую Туман однажды повстречал на утесе. Ее он сразу узнал.

— Уже второй месяц мне продолжает сниться один и тот же сон… ужасный сон. Я не могу… не могу даже его описать, настолько он ужасен.

— Случилось ли накануне что-нибудь, что встревожило или огорчило вас?

Человек задумался и опустил голову. Казалось, даже его маска, гиперболизировано изображающая отчаяние, помрачнела сильнее, чем раньше.

— В нашей жизни всегда случается что-нибудь неприятное, сестра… Но знаете, месяц назад наша кухарка разбила кувшин, который слепил из глины еще мой дед. Я очень разозлился и приказал высечь ее пятидесятью ударами плетей… — Человек замолк и судорожно вздохнул, а Марфа заметила, как задрожали его плечи под мантией. — Моя жена была очень довольна этим поступком, и я тоже ощутил гордость. Ведь именно так всегда и поступали с провинившимися слугами мой отец, мой дед и, уверен, мой прадед тоже… Вот только через несколько дней наша кухарка умерла, а мне начал сниться этот ужасный сон. Он преследует меня каждую ночь. Я так устал, сестра… Как мне от него избавиться?

Слухарка не спешила дать однозначный ответ. Она перебирала в мыслях строки из Учения, обдумывала слова прихожанина и с минуту стояла неподвижно. Туман тоже ожидал ее ответа, все ближе он подбирался к ее ногам, дымчатыми узорами оседая на полу.

— Не имеет значения, какие поступки совершали ваш дед, отец, жена и кто бы то ни было другой, — наконец заговорила Марфа. — Вам надобно чтить своих предков, но, помните, сейчас Огнекрыл оценивает лично ваши поступки, а потому вам следует принимать решения, не оглядываясь на других людей. Даже если эти люди очень вам дороги.

— Вы хотите сказать…

— Сны к нам приходят не просто так. Вы ведь читали письмена Огнекрыла?

— Конечно, сестра!

— В двадцать пятой главе говорится о том, что каждый раз, когда нам снится сон, мы ненадолго попадаем в обитель Огнекрыла. А если мы видим кошмары, значит, Огнекрыл предрекает нам наказание, с которым мы столкнемся после смерти. Огнекрыл подсказывает вам: что-то нужно изменить в своей жизни. Прочитайте двадцать пятую главу, господин. Помолитесь в одиночестве, подумайте о той кухарке, которую забрал в свою обитель Огнекрыл, и сами примите решение. Постарайтесь понять, что вы на самом деле чувствуете. Тогда этот сон и отпустит вас.

Глаза под маской загорелись озарением, словно узрели весь мир в совершенно ином свете. Прихожанин вспомнил о семье погибшей кухарки. Вспомнил о ее детях и о том, как ласково она всегда улыбалась, когда говорила о проказах своих ребятишек. И человек уже знал, что нужно делать.

— Благодарю вас, сестра Марфа! — прихожанин низко поклонился и скорее поспешил обратно в деревню.

Желающих исповедаться сестре Марфе было еще достаточно, а вот у Гретты работы уже не осталось. Вот только уходить она не спешила. Незаметно остановилась у одной из фресок позади Марфы и притаилась.

— О, сестра Марфа! Мне столько хочется вам рассказать! — с горечью молвила женщина, садясь на скамью рядом со слухаркой. Хоть прихожанка еще не была старухой, прожившей долгую жизнь, под зеленой маской у нее проглядывали глубокие морщины у глаз — следствие долгих бессонных ночей и множества пролитых слез.

— Я смиренно слушаю вас.

— Последние полгода мне снится один и тот же сон…

«Снова кошмар?» — насторожилась слухарка и внутренне напряглась. Прихожанка поведала ей долгий рассказ. Каждую ночь ей снился сын, что умер во младенчестве от холода. И с тех пора женщина снова и снова видела, как ее любимый ребенок сгорает во сне дотла. Она видела, как гноилась и разлагалась его нежная кожа, как ломались его хрупкие ножки и ручки… В отчаянии прихожанка заплакала, не в силах больше сдерживать десятилетиями скопившиеся в груди рыдания.

— Я так устала, сестра Марфа… Возможно, этот сон наказание, и Огнекрыл предупреждает меня о том, что я совершила великий грех, не сумев защитить свое дитя, и не найду покоя даже после смерти…

Женщина плакала, и ее слезы растворялись в храме Огнекрыла, как и тысячи других. Когда всхлипы утихли, Марфа заговорила.

— Нет. Не Огнекрыл наказывает вас. А вы сами.

— Ч-что?..

— Огнекрыл давным-давно простил вас, но сами вы простить себя не можете, добровольно отсылаете себя в Обитель Кошмара. Вам следует прекратить винить себя, иначе и ваш сын тоже не сможет обрести покой в мире Огнекрыла.

— О великий!..

— Если хотите воссоединиться со своим сыном после смерти, вы должны простить себя. И, поверьте, — слухарка опустилась на скамью рядом с прихожанкой и коснулась ее плеча, — это наказание самое тяжелое из существующих на земле.

— Спасибо… — снова заплакала женщина. Но в этот раз ее слезы были иными, и на сердце ей становилось легче. Если даже сам Огнекрыл прощает ее, быть может, и ей следует поступить так же? — Спасибо вам, сестра Марфа! Теперь я поняла…

Когда часы, отведенные на слушанье людских откровений, истекают, ворота собора снова запираются. Прихожане возвращаются домой с облегченными сердцами, а слухарки, наоборот, с утомленными, отяжелевшими душами возвращаются к остальным своим обязанностям.

Окончив слушанья, Марфа приблизилась к алтарю Огнекрыла в центре зала и, встав в молитвенную позу, сложила руки на груди. Как вдруг позади послышались звонкие шаги, эхом рассыпающиеся по залу. И Марфа знала, что только сестра Гретта умеет ступать так угрожающе. Одним стуком своих каблуков она вгоняла слухарок в дрожь. Но Марфа продолжала смиренно стоять на коленях, и ее сердце стучало не быстрее прежнего. Острая тень сестры Гретты легла рядом с Марфой и, казалось, что принадлежит она не человеку, а статуе, выкованной из мрамора.

Выдержав паузу, Гретта наконец заговорила:

— Сегодня я слышала твою исповедь, Марфа. — Никогда Гретта не обращалась к ней «сестра», а когда звала по имени, то старалась делать это наиболее холодно и строго. Возможно, Гретта просто никогда не желала признавать в ней сестру, человека, равного себе. Гретта стояла напротив зажженных свечей, тени от огня очертили ее впалые щеки и морщины у носа. Даже под черной фатой ее лицо казалось устрашающе пугающим. Многие прихожане страшились ее, но еще больше они уважали и благоговели пред ее словами.

— Да, сестра?

— Было кое-что в твоих словах, что смутило меня.

— И что же? — спросила Марфа, поднимаясь на ноги и открывая глаза.

— Двое человек пришли к тебе с равной проблемой. Обоим снились кошмары. Но одному ты предложила искупить свои грехи, а другой — нет. В Учении сказано, что ужасные сновидения приходят к грешникам. Почему же ты посоветовала этим людям разные вещи? — В словах женщины слышался вызов, но Марфа ответила тихо, не повысив голоса.

— Потому что, применительно к разным людям при различных обстоятельствах, одна и та же строчка Учения может истолковываться по-разному.

— Ты, что же, придаешь сомнению указы Бога нашего, Огнекрыла? — воскликнула она, и взгляд ее стал еще более хмурым. Многие годы слова сестры Гретты не подавались и малейшему сомнению, а с прибытием в храм этой юной девчонки все изменилось. И Гретта никак не могла к этому привыкнуть. — Да как ты смеешь!

— Вы ведь сами знаете, сестра, сколько раз письмена переводились с древнего наречия. Я бы не подвергала сомнению слова, которые были бы нам ясны и четко прописаны, но мы все еще не истолковали и половину Учения Огнекрыла, оставленного нам в наследие. Я ведь тоже занимаюсь переводом уже четвертый год и, поверьте, сестра, я не имею намерения оскорбить своими высказываниями Создателя нашего.

Гретта презрительно отвела взгляд и вздернула подбородок.

— Есть проверенные временем догмы, Марфа. Подвергая их сомнению, ты смущаешь умы прихожан. Большинство людей, что приходят в собор, не понимают и слова из Учения. А ты своими изречениями…

— …Можем ли мы сказать, что понимаем? — задумчиво произнесла Марфа, рассматривая крохотные мозаичные стеклышки настенных изображений.

— Что ты сказала, Марфа?

Слишком поздно слухарка поняла, что произнесла это вслух, но теперь отпираться бессмысленно.

— Можем ли мы с уверенностью сказать, что способны дать однозначное толкование каждому слову в письменах Огнекрыла?

— Мы настоятели храма, Марфа, — возмущенно вскинула брови Гретта. — Как мы можем сомневаться в своих словах? Кому, как не нам, вселять уверенность? Как ты можешь называться слухаркой, если считаешь иначе?

— Разве имеют слухарки право представлять свои слова как единственную непреложную истину? Будь эти слова проверены хоть тысячелетиями. В конце концов, все мы лишь дети Огнекрылого бога. Человек, ясно осознавший каждое слово в божественных письменах, разве может называться человеком? Он становится божеством. Вы так уверены, что постигли каждую строку Учения… считаете ли вы себя Богом, сестра?

— Да как ты… — в ярости прошептала Гретта, и вены на ее шее набухли от напряжения. Десятилетиями она служит храму, а эта девчонка смеет отвечать ей? Но уже секундой позже Гретта снова овладела собой и сощурила глаза. — Вчера несколько слухарок ослушались и задержались снаружи допоздна. Ты ведь наказала их должным образом, Марфа?

— Конечно, сестра. Я приказала им расставить книги в четвертом блоке в алфавитном порядке и вычистить полы до блеска. Там давно нужно было навести порядок. Они исправно трудились всю ночь и сегодня все равно пришли на слушанья.

Гретта приподняла уголки губ, и на ее впалых щеках появились глубокие складочки.

— Знаешь, Марфа, чем-то ты напоминаешь мне себя в молодости. Напоминаешь мне ту себя, которую я преодолела и которую сумела вовремя подавить. — Гретта перевела на Марфу взгляд. — Но сможешь ли ты сделать то же самое и доживешь ли до моих лет? Сохранишь ли людское доверие? Любовь легко внушить, но попробуй ее удержать.

С этими словами сестра Гретта и ушла, а Марфа продолжала стоять у изображения Огнекрыла и слушать эхо слов старшей слухарки. А еще Марфа не сомневалась — Гретта непременно доложит наставнице о каждой фразе из этого разговора.

***

В покоях матушки-настоятельницы всегда было тихо и так же уютно, как ребенку в колыбели. Когда Марфа вошла в комнату, наставница Дора зажигала свечи у молитвенной стены. Алый амулет у нее на шее ярко блестел, отражая свет огня.

— Наставница…

— Заходи, Марфа.

Как и всегда, наставница не спешила начинать разговор и сперва закончила вечерние приготовления, дав тем самым Марфе время на размышления. Слухарка знала, что сестра Гретта уже побывала у наставницы, и можно было только догадываться о том, каким был их разговор.

— Как прошли сегодняшние слушания, Марфа?

— Хорошо, наставница. Никаких инцидентов не приключалось.

Дора усмехнулась и спрятала спички обратно в коробку.

— Слушанья всегда так выматывают. Верно, Марфа? Не счесть, сколько людских откровений слышали мои уши… — она на секунду умолкла, предаваясь воспоминаниям. — Даже сам Король Итгард исповедовался у меня.

— Не тяготит ли этот груз ваши плечи, наставница? — в словах Марфы слышалась горечь. — Не тяжелеет ли от этих знаний ваша душа по прошествии лет?

— Таков наш удел, дочь моя, — со вздохом ответила наставница и повернулась к воспитаннице. — Тебя ведь что-то тревожит? Расскажи мне.

— Мы наделены властью говорить от имени Огнекрыла… но правильно ли это? Ведь в действительности мы не можем знать Его волю, не можем быть уверены, что верно истолковываем Его послания нам.

Грустно улыбнувшись, Дора села рядом с воспитанницей.

— Что поделать? Кто-то ведь должен взять на себя этот груз ответственности — объяснять Его слова.

— Вы говорите совсем так же, как Гретта, — нахмурилась Марфа.

— Я не приветствую методы сестры Гретты, но это путь, который она избрала. То же самое и с тобой, Марфа. Решения Гретты приближены к традиционным обычаям, но при этом огранены жесткими рамками. Твои же мысли, Марфа, подобны чудодейственному лекарству для израненных человеческих душ. Но вместе с тем твои решения слишком резко ответвляются от традиций… — Дора нежно сжала руку воспитанницы и обвела взглядом помещение. — Знаешь, Марфа, я ведь приняла тебя в храм совсем крохой. На протяжении всех лет, что ты провела в этих стенах, у тебя не было иного выбора, кроме как следовать вдоль уже протоптанной тропы. Но чем сильнее ты взрослела, тем яснее становился твой разум, тем находчивее становился твой ум.

Никогда еще наставница Дора не говорила с ней так откровенно.

— Вы с Греттой были рождены в разные времена и при различных обстоятельствах, а потому не осуждай ее за совершаемые ею поступки. Каждый из нас ищет собственный путь. — Вздохнув, наставница положила руку Марфе на плечо. — А твой выбор, Марфа, я уверена, еще удивит нас и, возможно, даже отобразится на страницах истории. Я возлагаю большие надежды на тебя, дитя. Но твое горячее сердце не должно смутить твой разум.

— Благодарю вас, наставница.

«…Но, боюсь, вы возлагаете на меня слишком многое», — пронеслось в мыслях у слухарки, как Дора тут же продолжила:

— Я не хвалю тебя, Марфа. Лишь предупреждаю, — лукаво подметила она. — В тебе есть особая сила, дитя мое. Я почувствовала это сразу же, как только увидела тебя младенцем. Уже тогда ты смотрела на меня сознательным взглядом… Но послужит эта сила на благо или же на вред — решать тебе.

***

Идя вдоль длинных коридоров, Марфа слышала, как ее шаги разлетались эхом и медленно затихали, растворяясь в каменных стенах. Слухарка думала о словах наставницы, но, даже погрузившись в размышления, все равно ощущала чужие любопытные глаза, наблюдающие за каждым ее движением.

Туманный шлейф тянулся за каждым шагом Марфы, но она его не замечала. Ее больше волновали сестры-слухарки, что встречались на пути. Девушки, чьи лица были так же скрыты за вуалью, как и у нее самой, вот только амулеты на шее у них были выкованы из черного камня, а чаще всего, — вырезаны из простого дерева. Слухарки спешно кланялись и скорей бежали прочь. Страшились смотреть ей в глаза и лишь шептались за спиной. Оно и неудивительно. Сколько раз Марфа наказывала их за непослушание? Сколько раз оставляла без еды на несколько дней?

Марфа замедлила шаг и взяла в руки свой амулет, осторожно провела пальцами по гладкой поверхности. Лишь у нее и у Гретты кулоны были выгравированы из перламутрового камня, ведь по статусу они были ближе всего к матушке-настоятельнице Доре, а это значит, что однажды одна из них двоих получит в управление собор. Марфа крепче сжала в ладони амулет и ей вдруг подумалось: «Быть может, все сложилось бы иначе, если бы ее амулет был другого цвета?». Марфа была слишком молода, чтобы носить такой кулон, но среди остальных сверстниц лишь у нее получилось выучить язык древних глоров и заняться переводами Учения.

Марфа сжимала амулет и, казалось, еще секунда и она превратит его в пыль. Как вдруг из-за угла показалась одна из слухарок и, широко улыбнувшись, побежала ей навстречу.

— Марфа, вот ты где! — воскликнула она. Эффи была одной из немногих, кто все еще так искренне улыбался ей. Ее солнечные волосы вились от природы и выбивались из-под чепца, а ярко-синие глаза излучали свет. Даже плотная фата была не в силах скрыть солнечную натуру и живость характера. Каким образом Эффи удалось сохранить эту детскую непосредственность даже по прошествии многих лет, отданных собору? Для Марфы это оставалось загадкой. — Мы так давно не говорили с тобой вдвоем! Знаешь, сегодня ко мне на исповедь приходила молодая леди. Видела бы ты, какие нежные у нее руки! А ее лучистые глаза… даже под маской их было не скрыть. А знала бы ты, что она поведала мне! — Эффи хитровато усмехнулась. — Никогда бы не подумала, что такая особа…

— Прекрати, Эффи. Ты ведь знаешь, что тайна исповеди священна, — резко оборвала ее Марфа, и та сразу же изменилась в лице.

— Верно, сестра, но… Нам не положено выносить эти тайны за пределы храма, но в его стенах разве нам нельзя… между собой…

— Все, что произносится вслух, неизбежно может оказаться и за стенами. Осторожней, Эффи. Ведь однажды это может стоить тебе жизни.

— Но все так делают!

— Значит… — Марфа внимательно посмотрела на Эффи. — Значит, это нужно прекратить. Я доложу об этом наставнице и приму меры в ближайшее время.

Взгляд Эффи помрачнел сильнее прежнего.

— Знаешь, Марфа, другие мне говорили, а я до последнего не верила. Не верила, что ты…

— Эффи… — потянулась к ней Марфа, но та дернулась и отстранилась. Глаза у нее были переполнены слез — то ли от обиды, то ли от злости.

— Ты изменилась, Марфа. Раньше… раньше, когда мы с тобой носили одинаковые амулеты, ты была другой.

Марфа тяжело вздохнула и снова коснулась перламутрового амулета. Сейчас ей казалось, что он весит целую тонну. Еще мгновение и якорем повалит ее на землю.

— Многое изменилось с тех пор. Этот амулет налагает на меня особую ответственность.

— А мне кажется, дело не в этом. Раньше мы могли вместе играть, делиться секретами и вместе любить Огнекрыла. Эта любовь объединяла нас, а теперь… теперь ты стала ближе к Нему.

— Вовсе нет, неправда! — в ярости воскликнула Марфа. — Никакие титулы и звания не приближают нас к божеству. Все мы одинаково равны под крыльями Огнекрыла: от короля до вязальщика сетей! И не слушай тех, кто говорит обратное, Эффи!

Эта вспышка заставила Эффи на мгновение снова увидеть ту Марфу, которую она знала до сих пор. Марфу, которая не боялась высказывать другим в лицо свои мысли; Марфу, которая защищала ее от чужих нападок и которая была ей не просто другом, она была ее идеалом.

— Тогда в чем же дело, сестра? — воскликнула она, отчаянно желая разрушить стену, вставшую между ними. — Почему ты так отдалилась от нас?

Верно, не амулет в этом виноват. Она сама так решила, сама возвела вокруг себя стены.

«Потому что мои мысли слишком враждебны для нашего мира. Я не могу быть уверена, к чему они приведут меня в конце концов, а потому не хочу, чтобы вы перенимали их. Не хочу, чтобы пострадали вместе со мной. О Эффи, милая Эффи, ты ведь даже не представляешь, как резко мое положение может измениться в любой момент. Я знаю, к каким последствиям могут привести меня мои поступки, и наставница тоже это понимает, хоть и не говорит об этом прямо. Я приняла решение и не желаю отступать от своего пути, неважно к каким последствиям меня приведет судьба, но неужели ты не понимаешь, Эффи? Я не хочу втягивать тебя в идеи, будущее которых сомнительно. Не хочу тянуть тебя на путь хаоса. Не хочу!» — вот, о чем кричали глаза Марфы; вот, что так сильно ей хотелось сказать и что она так отчаянно в себе подавляла.

Но Эффи не умела читать мысли, а Марфа сказала только:

— Прости меня.

— Знаешь, Марфа… — она потупила взгляд и сжала дрожащие пальцы. — Должна тебе признаться, ты всегда немного пугала меня. Даже когда мы были детьми, даже когда мы дружили. — Эффи снова смотрела ей прямо в глаза. — Есть в твоем взгляде что-то такое… словно ты можешь видеть все наши секреты и помыслы. Тебе даже не нужно слушать нас, чтобы узнать о наших проступках. Но разве ты сама безгрешна? — Марфа знала, почему она это говорит. Эффи хотелось причинить ей столько же боли, сколько Марфа причинила ей. — Ты пугаешь нас, Марфа.

И у нее это получилось.

Эффи ушла, а Марфа еще долго слышала гул ее шагов. Туман огромной лавиной поднимался за спиной слухарки, готовый поглотить ее в одно мгновение. Марфа резко развернулась и побежала прочь.

Запершись в своей келье, Марфа готовилась ко сну. Стянув с себя монашеское платье и сдернув с головы чепец, вуаль и ленту, которой подвязывались волосы, она небрежно бросила все это на пол и осталась в одной рубашке. Ее длинные волосы ровным занавесом рассыпались до самой поясницы.

В крохотной комнате были только кушетка, заменяющая кровать, стол, заваленный книгами и небольшой алтарь со статуэткой Огнекрыла. Механическим движением Марфа расчесывала волосы и смотрела куда-то сквозь каменные стены. Не замечала она, как ее келья все сильнее заполнялась Туманной пеленой.

Если долго подавлять в себе чувства, мысли и эмоции, то однажды вся эта гадость, скопившаяся в грудной клетке под ребрами, начнет сжиматься. Все сильнее и сильнее. А потом наконец превратится в крепко спрессованный камушек. Этим камнем и было сердце Марфы. По крайней мере, она изо всех сил старалась поддерживать его в таком состоянии. Ведь каменное сердце не такое хрупкое, как настоящее. Когда твое сердце из камня, любая боль притупляется и, кажется, что никакие чувства больше не подвластны тебе и никакое горе не сломит тебя. Ведь слухаркам не положено чувствовать.

Туман плотной пеленой задурманивал все вокруг, смешивал мысли Марфы, и ее неимоверно сильно начало клонить в сон. Гребень выпал из рук и повалился на пол, но как упал, Марфа не слышала. Все звуки поглотил ночной мрак и дымчатое одеяло, что ложилось ей на плечи. Наконец Марфа опустилась на кушетку, а Туман плотнее укутал ее своими пушистыми шубами.

Где-то меж сном и реальностью слухарка заметила чей-то неясный силуэт и услышала незнакомый голос:

— Вы слушаете тягостные откровения людей… но кто слушает ваши? — Туман разглядывал полусонное лицо Марфы и осторожно убирал пряди с ее лица — одну за другой. Он усмехнулся, заглянув в ее помутневшие глаза. — …Только не отвечай мне, что Огнекрыл.

А Марфа и не смогла ответить. Ее поглотила теплая волна сна.

========== Глава 2. Волшебство ==========

Проснувшись следующим днем, Марфа совсем не помнила, как умудрилась так быстро заснуть. Странно, но сегодня ночью ей было так тепло, хотя в ее келье всегда так холодно. В голове вертелись смутные образы и обрывки фраз, но слухарка решила, что это был всего лишь сон, одно из тех сновидений, что совершенно случайно рождается в твоем разуме и не несет какого-либо значения.

Вновь облачившись в монашеское одеяние и затянув покрепче пояс на талии, Марфа снова запечатала все тревоги и волнения в своем сердце. Она опустила на лицо черную фату, и с ее лица тоже стерлись все эмоции, как и полагается старшей слухарке.

День сегодня будет нелегким, ведь настоятельница поручила ей отправиться в деревню, путь к которой лежит через лес. Ступая по снежным тропам, выкопанным животными, слухарка ежилась от холода и крепко сжимала в руках корзину с необходимыми принадлежностями. Марфа куталась в шерстяной плащ и предпочитала не замечать Туманный подол, что тянулся за ней следом и обвивал стволы деревьев.

«Но кто слушает вас?..» — Вопрос, оставленный без ответа, внезапно вспыхнул в голове, заставив слухарку остановиться. Сделав глубокий вдох, Марфа выдохнула облачко пара и нервно размяла замерзшие пальцы. Ее лицо под фатой покраснело, а плечи мелко дрожали. Не в первый раз она идет этой дорогой, так почему же сегодня ей так тревожно? Словно кто-то наблюдает за каждым ее шагом, и был этот «кто-то» уж точно не зверем из леса.

Внезапный треск ветвей заставил Марфу обернуться.

— Кто здесь?

Но ответом ей было молчание. Слухарка огляделась вокруг, но не услышала ни единого шороха: ни звука крадущегося мимо зайца, ни далекого воя волка, ничего. Слишком тихо сегодня было в лесу.

Как вдруг впереди показался чей-то расплывчатый силуэт. Марфа сощурилась и, приглядевшись, углядела ребенка, мальчика, что смотрел прямо на нее. Вот только лица его было не разглядеть. Что этот малыш забыл в лесной чаще совсем один?

— Кто ты? Ты заблудился? — стоило произнести это вслух, как мальчик тут же побежал прочь от нее. — Постой! Постой же! Я не хотела напугать тебя! — кричала слухарка, следуя за ним. Что, если этот ребенок искал храм, но не смог и заблудился? Может быть, что он остался без родни и нуждается в помощи?

Спотыкаясь, падая в пушистый снег и снова поднимаясь, Марфа все равно продолжала бежать. И чем дальше, тем сильнее сгущалась Туманная пелена, тем бледнее становились очертания деревьев, все вокруг исчезало, стиралось волшебным мазком кисти. Вот только кто владелец этой кисти? Не знала Марфа, что спешит навстречу гибели. Она еле дышала и почти не чувствовала ног, но все равно упрямо продолжала верить, что спасает заблудшее дитя. Лишь много позже она поймет, что в тот день преследовала призрак самой себя из давнего прошлого.

Окончательно выбившись из сил, слухарка упала на колени и учащенно дышала. Каждая клеточка ее тела превратилась в ледяное стеклышко и больно кололась при малейшем движении. Казалось, мороз забрался глубоко под кожу, до самых костей, и вот-вот покроет коркой даже сердце. Медленно поднимая голову, Марфа уже чувствовала, что сама загнала себя в ловушку, и, когда наконец встретилась взглядом с тем, за которым пыталась угнаться, у нее уже не осталось сил, чтобы закричать.

Пугающе размазанные черты лица, пустые глазницы и слипшиеся губы… как будто кто-то стер это лицо и остались лишь призрачные разводы. Ребенок наклонился к слухарке ближе и заглянул ей в глаза сквозь вуаль.

— Не бойся меня. Ведь я такой же безликий, как и ты.

Не смея моргнуть, Марфа с ужасом смотрела в лицо чудовища, и внезапно у нее пронеслась мысль, что он прав. Ведь никто не смеет видеть лица слухарок, все они подобны безликим призракам.

— Ты… это ты говорил со мной вчера ночью?

Туманный мальчик ничего ей не ответил, лишь запрокинул голову и расхохотался, а затем распался на сотни облачных пушинок и исчез. Медленно рассеялась и поволока вокруг.

Долго еще Марфа сидела в снегу, не смея шевельнуться. До тех пор, пока к ней не приблизился заяц и не ткнулся носом в ее колени. О чем думала слухарка, о чем догадывалась и чего страшилась? Марфа и сама не понимала, в голове у нее был сплошной туман.

Поднимаясь с земли, слухарка отыскала свою корзину, выпавшую из рук, и снова продолжила путь, словно и не было ничего. Словно ей все причудилось. Не может Туманного бога существовать, ведь в него веруют горцы, а у них, снегров, есть Огнекрыл, стало быть, больше и не может никого быть, не должно быть. На онемевших ногах Марфа брела сквозь сугробы, проваливалась в них по колено, но все равно продолжала идти.

Долог был ее путь, и все же слухарка добралась до деревни. Поселение то было небольшое, всего-то с десяток домов, но каждая хижина и каждый переулок были наполнены самыми светлыми воспоминаниями, какими бывают дни беззаботной юности.

Внезапно Марфа остановилась у одного из домов. Его стены были крепче, чем у соседских построек, а черепица крыши оставалась все такой же прочной, какой ее впервые уложил отец. Не пошли по фасаду трещины, почти не потемнел камень и, Марфа уверена, внутри там все так же тепло и хорошо, как раньше. Словно и не было всех этих лет.

Из дома вдруг выскочила пара ребятишек, а за ними на улицу вышла и женщина средних лет. Грозно бранясь, она звала негодников обратно, но тем, похоже, дома сегодня не сиделось. Дети закружили вокруг Марфы, заставив мать тоже обратить внимание на незнакомку. С минуту хозяйка дома смотрела на нее и хотела, было, поздороваться со слухаркой, которую наверняка прислали из собора Огнекрыла. Как вдруг ее осенило.

— Марфа? Боже мой, неужто ты? — широко улыбнувшись, она поспешила к племяннице и крепко обняла. — Так значит, это тебя к нам прислали из храма? Как же ты выросла! Мы так давно не виделись, что теперь я совсем тебя не узнаю. Ох, из-за этой вуали совсем не разгляжу твоего лица. — Тетя потянулась к ее фате, но Марфе ничего не оставалось, как ее остановить.

— Простите, но мне нельзя ее снимать даже рядом с близкими людьми.

— Ох, извини меня, дитя. Твоя тетка совсем не знает манер. Ты уж не серчай, просто слишком много лет я провела в этой глуши.

Глуши, значит? А вот Марфе нравились здешние края, хоть и далековато от замка. Но тетушке сказать об этом она не успела, женщина мгновенно схватила ее под руку и скорее повела в дом, а по пути только и приговаривала, какая же ее племянница тощая и замершая.

— Садись скорее к огню!

Женщина развела огонь и усадила гостью поближе к теплу. Марфа и правда продрогла, едва смогла разжать пальцы. Слухарка потянулась ладонями к огню и только сейчас заметила, как побелели ее руки, они были точно снег. Огрубевшая кожа шелушилась и кое-где проступили мелкие трещины.

— Да, совсем крошкой я тебя помню, Марфа. Все никак не привыкну, что ты теперь слухарка да еще и старшая! Отец был бы горд тобой. — Женщина вздохнула и, схватив, какую-то тряпку принялась натирать одну из кастрюль. — Все-таки как же хорошо, что сперва ты решила навестить меня, Марфа! Уже четвертый день мы ожидаем слухарку из собора. Я не была уверена, что пошлют к нам именно тебя.

— Должна была пойти сестра Элиза, но она захворала. — Марфа грела руки у огня, и к кончикам пальцев постепенно возвращалась чувствительность. Жаль, что вместе с нею вернулась и боль. — Ночи в соборе становятся все холодней.

— Это верно, нам с малышами тоже нелегко приходится…

Марфа рассматривала дом и здесь, изнутри, он казался еще более надежным, чем снаружи. В таком доме и скоротать зимы не страшно. Отец хорошо постарался, когда возводил эти стены, каждый камешек здесь подобран с особой тщательностью и любовью. Марфа мало что помнила из своего детства, ведь в собор ее отдали очень рано, но все-таки этот дом ей не забыть и по сей день. Мало что в нем изменилось, разве что шума и детского хохота стало побольше. Но это не так уж и плохо.

— У вас такая большая семья, госпожа. Вы редко писали мне о том, как поживаете, с тех пор, как отдали меня в собор.

— Ох, прости меня, Марфа. Но погляди, сколько забот вокруг! — озабочено вздохнула она, принимаясь с еще большим энтузиазмом натирать посуду. — И пожалуйста, называй меня тетушкой Нелли, как раньше. Ведь мы с тобой не чужие.

Тетушка улыбнулась ей, и Марфе тоже стало теплее на душе. И все же промелькнула мысль, что в такой большой семье еще один ребенок не стал бы слишком большой обузой. Отдала бы тетя ее в собор, если бы Марфа была не дочерью ее брата, а ее собственным ребенком? Слухарка качнула головой, отгоняя эти мысли.

— Может быть, вам помочь, тетушка?

— О нет, не нужно! Ты же наша гостья и погляди, как ты замерзла.

Рассматривая чисто побеленные стены и аккуратные полки, Марфа словно бы снова вернулась в прошлое. Смутные воспоминания вертелись в голове, и почти получилось припомнить лица отца и брата. Жаль, что матушка умерла сразу после ее рождения, и Марфа ее совсем не помнила.

— Не тесно ли вам в этом доме? — внезапно спросила слухарка, а у тетушки тут же громко звякнули кастрюли. — Отец построил его так давно, тогда наша семья была совсем крохотной.

— Что поделать? Семья мужа еще беднее нашей. Нам ничего не оставалось, как занять дом брата, вернее твоего отца. Но ты не тревожься, Марфа! — внезапно воскликнула она и оторвалась от своей работы. — Если когда-нибудь ты решишь уйти из собора, знай, что этот дом всецело твой.

— Конечно, — улыбнулась Марфа, хотя и понимала, что тетя сказала так из вежливости. Слишком прочно тетя Нелли освоилась в этом доме, но Марфе ничего большего и не нужно, достаточно и того, что при случае ей не откажут в ночлеге в этом доме. — Спасибо вам, тетушка, но вряд ли я когда-нибудь уйду из храма. Мне нравится служить Огнекрылу.

Едва уловимое облегчение промелькнуло в глазах женщины, каквдруг в соседней комнате послышался плач ребенка. Нелли осторожно взяла его на руки и принялась качать и успокаивать малыша, но тот никак не унимался.

Марфа улыбнулась, завидев малыша.

— Это ваш младший? Сколько ему?

— Уже четвертый месяц.

— А обряд уже проводили?

— Нет, куда там. Все ж слухарку ждали из собора, а она вон никак не приходила.

— Хотите, я благословлю вашего ребенка?

Тетушка посмотрела на нее как-то насторожено.

— А так можно? Прости, что спрашиваю, но ты же знаешь, я мало что понимаю в таких вещах.

— Конечно, можно. К тому же, сегодня, большая очередь соберется, вам придется долго прождать на морозе.

Марфа достала небольшой атласный мешочек и развязала его. Внутри был синий песок. Окрасив пальцы сухой краской, слухарка приблизилась к сыну тетушки и плавным движением начертила треугольник на лбу у ребенка. Монотонным голосом она произносила слова, что звучали, словно заклинание и совсем не поймешь, что оно могло означать. Хнычущий малыш вдруг совсем перестал плакать, лишь завороженно наблюдал за действиями слухарки.

Закончив обряд, Марфа нежно улыбнулась.

— Вот и все. Не страшно, правда?

Как вдруг слухарка совершенно случайно отвела взгляд сторону книжного шкафа. Марфа с подозрением пригляделась. Один из книжных корешков был лилового цвета и сразу же привлек себе ее внимание. Выражение лица у слухарки сразу же изменилось и, прежде чем тетушка успела ее остановить, Марфа уже сделала шаг вперед и взяла злополучную книгу в руки.

— Марфа, это…

— Я знаю, что это, тетушка, — слухарка смотрела на нее испытующе.

Это была книга горцев, их врагов. Держать ее в доме — не то, что читать, было наивысшим богохульством. И они обе это знали.

— Мой муж, он… он не из здешних краев.

— Неужели он пришел из-за реки?

«Из Горного королевства?» — пронеслось в мыслях, но Марфа не решилась произнести эту догадку вслух. Тетушка кивнула. Она уложила ребенка в колыбель и взяла племянницу за руки, внимательно заглядывая ей в глаза.

— Об этом никто не должен знать, Марфа, слышишь? Если только кто-нибудь…

— Я знаю, что случится. — Марфа смотрела строго, а тетя терпеливо ждала ее ответа. — Вам нужно быть осторожнее, тетушка. Что если бы эту книгу нашла не я, а кто-то другой? Боюсь, мне придется забрать ее с собой.

— Конечно! Конечно, забирай, Марфа! Забирай и уничтожь ее, давно следовало от нее избавиться.

Позади послышались шаги. Похоже, дети вернулись домой, так что Симона поспешила им навстречу. Марфа тем временем набросила мантию на плечи и спрятала книгу во внутренний карман. Когда тетя вернулась в комнату, рядом с ней был старший сын.

— Оби проводит тебя до храма, Марфа. Наверное, ты и так уж задержалась у нас.

Слухарка кивнула, и вскоре они вместе отправились в путь. Мальчик был худощав и высок ростом, а еще очень напоминал ей брата, о чем она и поведала Оби. Примерно в этом же возрасте ее брат скончался.

— Расскажите мне о дяде, сестра Марфа. Мать совсем ничего не рассказывает о нем.

— Он был таким же строителем собора, как твой дед и прадед. Тому же ремеслу обучался и мой старший брат… Они были славными людьми и больше всего на свете желали достроить собор Огнекрыла, а теперь ему служу я. — Марфа задумчиво смотрела куда-то вдаль и взгляд ее казался отрешенным, туманным. — Твой дядя, мой отец, погиб при постройке собора. Я была еще слишком мала и мало что помню, но слухарки рассказывали мне, что он выкладывал крышу в грозу и сорвался из-за сильного ветра.

— Тогда вас и отдали в собор, сестра?

— Нет, я еще несколько лет прожила с братом. Он укладывал стены собора, а я увивалась вокруг него повсюду и, так уж получилось, что слухарки сами стали заботиться обо мне. А вскоре… случилось несчастье, и брат погиб, когда сорвалась одна из балок. — Слухарка вздрогнула, словно воочию увидела то, о чем рассказывала. Но встретившись с сосредоточенным взглядом мальчика, продолжила: — Из родных у меня оставалась лишь сестра отца, твоя мама. Но она уже была замужем к тому времени, и у нее как раз родился первый ребенок. Ей было бы сложно заботиться еще и обо мне. Вот я и осталась в соборе.

— Значит, если бы моя мать не оставила вас в храме, мы смогли жить вместе, как родственники… как брат с сестрой.

Марфа грустно улыбнулась и погладила мальчика по голове.

— Время было тяжелым, Оби. Не осуждай ее за этот поступок. — Но во взгляде у мальчика все равно оставалось что-то осуждающее. — Приходи в наш собор, Оби. Так мы сможем видеться чаще.

— Я не смогу туда приходить, сестра Марфа. — Мальчик поднял на нее хмурый взгляд. — И, признаюсь честно, не понимаю, как вы можете там жить.

— Что ты хочешь сказать, Оби?

— Скольких людей уничтожил этот собор? И все ради чего? Ради идеи, которая не принесла никакой пользы?

— Тише, Герни! — шепнула Марфа и оглянулась. — Тебя могут услышать!

— Мы так сильно страшимся Огнекрыла, что воздвигли слишком много стен друг перед другом.

Могла ли Марфа когда-либо подумать, что ее родственники будут придерживаться подобных идей? Слухарка смотрела на мальчика и уже понимала, что эти мысли привил ему никто иной как отец и книга, которая лежит сейчас на дне ее корзины. Сколько еще последователей веры горцев прячется в их краях? И что будет, когда беженцы из Горного королевства заведут семьи на их землях? К каким масштабам могут привести слова всего лишь одной единственной книжки? Слухарка смотрела на племянника и видела в нем нечто большее, чем просто ребенка. Она видела в нем будущее, способное изменить их мир до неузнаваемости.

А Оби в свою очередь смотрел на Марфу и был уверен, что она совсем ничего не поняла из его слов и никогда не сможет понять. Она казалась ему послушной марионеткой, сосудом, наполненным вырванными фразами из Учения Огнекрыла. Мальчик скорчил гримасу и указал в сторону, где располагался их храм. А сам ушел прочь.

Какое-то время Марфа продолжала стоять и смотреть ему вслед. И думала она только о том, чтобы у этого ребенка была долгая и счастливая жизнь впереди. «Благослови тебя Огнекрыл», — прошептала она одними губами и направилась в сторону храма.

Совсем скоро слухарка добралась до места назначения. Храм здесь был совсем крохотный с тонкими стенами и, казалось, вот-вот он развалится от малейшего дуновения ветра. У входа уже успела столпиться масса людей и, похоже, здесь были даже прихожане даже из соседних поселений. Завидев Марфу и перламутровый цвет ее амулета, они принялись кланяться и благословлять ее именем Огнекрыла. Тем же ответила им и слухарка.

Настоятельницей крохотного храма оказалась сестра Мона. Пухлая, добродушная женщина. Она показала ей их скромный алтарь и соседние кельи. Марфе даже предложили отдохнуть с дороги, но та отказалась, сославшись на то, что и без того задержалась в пути, а прихожане не должны слишком долго мерзнуть на морозе.

На целый день растянулся обряд. До самого вечера Мона с Марфой принимали в храме женщин с детьми и читали молитвы. Приносили в стены храма и совсем крох — новорожденных малышей, и детей постарше. На лбу каждого дитя сестра Марфа выводила треугольник синим порошком. И знак этот был благословлением Огнекрыла, утешением для матерей — что есть в мире кто-то всесильный, способный позаботиться о их еще совсем беззащитных детях.

Женщины страстно благодарили Марфу, и почти каждая целовала ей руки в благодарность. Но чем простая слухарка могла подобное заслужить? Ведь она лишь исполнительница воли Огнекрылого бога, а не сказочная волшебница.

— Они ведь знают, что я не Огнекрыл. Так почему же смотрят на меня как на божество? — устало обратилась Марфа к сестре Моне и опустилась на скамью. А та лишь улыбнулась.

— Люди здесь простые, не часто видят слухарок из Северного храма. А ты, к тому же, еще так юна и прекрасна. Ты им кажешься ангелом, Марфа.

Но Марфа не восприняла ее слова всерьез и лишь еще сильнее помрачнела.

— Вы ведь тоже раньше служили в нашем соборе, сестра Мона? Почему же ушли?

— Я не по своей воле ушла, — ответила она с усмешкой и продолжила тушить свечи. — Меня изгнали, Марфа.

— Как же… как же так?

— Собор опасное место, Марфа. Одно неосторожное слово, и ты уже падаешь на десяток ступенек вниз. Будь осторожна в своих суждениях, иначе накличешь на себя гнев, — ее взгляд вдруг стал серьезным, как никогда. Неужели даже у такой милой нежной женщины может быть такое выражение лица? Неужели храм Огнекрыла может так сильно менять людей? — Как бы сильно не было твое положение сейчас, все может разрушиться в следующее мгновение. Не забывай об этом, если хочешь задержаться в соборе подольше.

С минуту они смотрели друг другу в глаза посреди пустого зала, как вдруг откуда-то сзади послышался шорох.

— Ах вы негодники! Что это вы тут забыли? — Мона вновь вернулась в прежнее расположение духа и строго посмотрела на ребят, спрятавшихся за сваленными в кучу скамьями.

— Мы хотели посмотреть на сестру Марфу!

— Вот как? А дома вас разве не ждут?

Но ребята уже помчались к Марфе и окружили ее со всех сторон. Целый день они ждали, пока слухарка закончит проводить обряд, чтобы взглянуть на нее воочию, и теперь глаза каждого из них лучились и блестели от счастья.

— Сестра Марфа, расскажите нам историю из Учения Огнекрыла!

— Да, расскажите нам! Пожалуйста!

Слухарка вновь опустилась на скамью и внимательно посмотрела на ребят.

— А разве вы еще не слышали эту историю?

— Слышали… но все нам ее рассказывают по-разному. Нам хочется послушать ее от вас. Говорят, вы одна из лучших слухарок в Северном соборе Огнекрыла!

Марфа колебалась и взглянула на сестру Мону, но та лишь улыбнулась и кивнула ей.

— Ну, что ж, если вам хочется… — слухарка смущенно опустила взгляд. — Я расскажу кратко и так, чтобы вам было понятно.

Дети радостно устроились вокруг нее и с нетерпением ожидали, когда же сестра Марфа заговорит.

— Когда-то давным-давно, — начала Марфа, и взгляд ее тут же изменился, — на земле ничего не было. Ничего, кроме пепла. Наш мир был до того серым и пустым, что не за что было уцепиться глазу, и только Огнекрыл, наш Создатель, блуждал по земле. Однажды Огнекрыл вознесся к небесам и, обогнув всю землю по кругу, взмахнул своими огненными крыльями. В ту же секунду потянулся пепел к небу, и так были сотворены горы и деревья. Всемогущий Огнекрыл снова взмахнул широкими крыльями и призвал на землю дожди. В тот же миг заполнились провалы и котловины водой, а в воде зародились первые живые существа. Листья с макушек деревьев обратились крылатыми птицами и закружились в небе, приветствуя нашего создателя, и запели, благодаря его за новую жизнь. Решил Огнекрыл сотворить и более разумных существ, и назвал их «людьми». Люди были многогранными существами. Были они способны как ступать по земле, так и плавать в море и даже могли парить в воздухе наравне с Огнекрылом. Были у них крылья как у птиц. А говорили они странным, непонятным для нас теперь языком…

— Так это были те самые «глоры»? — не удержался один из малышей.

— Верно, первых людей, наших предков в письменах называли глорами, — ответила Марфа, улыбнувшись. — Я рада, что вам знакомо это название.

— Ох, ну что же ты перебиваешь! Сестра Марфа, рассказывайте дальше!

— Имея навыки, подаренные Создателем, глоры могли их совершенствовать и двигаться вперед. Могли учиться, обучать других и даже были способны создавать свои собственные творения. С каждым днем они все больше становились похожими на Огнекрыла. В этих людях гармонично уравновешивалось добро со злом, и Создатель гордился своими детьми.

Но вот однажды гордыня и тщеславие перевесили чашу весов, и пожелали глоры свергнуть своего Отца и заполучить его огненные крылья. Они напали на Огнекрыла, желая сломить и поглотить его плоть. Однако Создатель был могущественнее своих детей и в ярости Он сжег человеческие крылья. Тогда-то глоры и потеряли способность летать, потеряли они и свое бессмертие и даже забыли тот древний загадочный язык, на котором раньше могли общаться с Огнекрылом. В тот день наш Создатель выжег множество символов на камнях, чье значение мы и сейчас пытаемся понять.

— Так, значит, Учение Огнекрыла написано языком древних глоров? Поэтому нам так трудно его понимать?

— Верно. А затем Огнекрыл погрузился на самое дно моря, так глубоко, чтобы люди не смогли к нему приблизиться. С тех пор море покрылось льдами и снегами, а сам Огнекрыл уснул долгим сном.

— Но почему же Огнекрыл опустился в море? Почему не покинул наш мир?

— Потому что этот мир Огнекрыл создал самостоятельно и, даже несмотря на то, что мы предали его, он продолжал любить нас.

— И что же было дальше?

— Это и есть конец главной истории. С тех пор Огнекрыл хоть и уснул, но все равно продолжает наблюдать за нами, и тем людям, что прожили праведную жизнь, дарует перерождение в мире, где можно снова обрести возможность летать и понимать язык Огнекрыла. А погрязшие во грехах возвращаются на землю снова и снова. Наш Создатель оставил нам послания, которые нам все еще предстоит расшифровать. И, как мы уже знаем из Учения, в тот день, когда люди вновь обретут духовное равновесие, когда их души станут легкими, словно перышко, тогда Огнекрыл вновь поднимется со дна морского, вернет людям крылья и воссоединит нас с теми, кого мы когда-то потеряли.

В письменах еще множество историй о тайнах нашего мира, но, к сожалению, мы еще не все из них смогли перевести.

— А кто же их переводит?

— Настоятели храмов, старшие слухарки…

— И вы тоже, сестра?

— Да, и я тоже.

— Как здорово!

Глаза у детей сверкали, словно звезды. Никогда им еще не рассказывали эту историю, словно сказку, полную волшебства. Теперь их сердца наполнились нежной любовью к Огнекрылу. И кто знает, может быть, в будущем эта любовь лишь окрепнет и приумножится желанием жить честно и праведно. По крайней мере, именно в это Марфе хотелось верить.

— Ну что ж, а теперь-то вам точно пора по домам, — вернулась сестра Мона и, конечно же, ей в ответ посыпались протестующие возгласы. Но уже и правда было поздно, так что ребятам пришлось отправиться домой. Но напоследок они еще долго прощались с Марфой.

— Ох и тяжелый был день, — вздохнула Мона, когда все разошлись. — Ты можешь расположиться в моей комнате, Марфа, но там тесновато. Не останешься у своих родственников? Я слышала, у тебя здесь тетя?

Сестра Марфа задумчиво смотрела в сторону дома отца. Дома, в который она уже никогда не вернется. И в глазах у нее промелькнула горечь.

— Нет… — Марфа обернулась и улыбнулась уголками губ. — Лучше останусь у вас.

***

Ранним утром, едва холодное солнце успело показаться из-за горизонта, на широкую заснеженную пустошь уже вынесли ложе, свитое из ветвей и колючих листьев. На той постели покоились те, кому больше никогда не открыть глаз; те, чьи жизни унесло море, болезни и тяжкий труд. Выстроившись полукругом, серые люди стояли и не произносили ни слова. Их измученные лица, покрытые морщинами и шрамами, были словно маски. Лишь изредка в толпе слышались всхлипы и детский плач, и эти звуки, подхватымаемые морозным ветром, разносились вдоль Снежного Королевства, а затем разбивались об острые камни у берегов Ледникового моря.

Так же, как вчерашний день был переполнен радостью, так же сильно день сегодняшний был обвит горем.

Марфа тоже была здесь. Ветер играл с ее фатиновой вуалью и все ему было нипочем. Сжимая в руках атласный мешочек, слухарка приблизилась к телам мертвых. Их оледеневшие конечности и посиневшие лица, их одежда, покрытая тонким слоем льда и усеянная россыпью мелких снежинок… казалось, эти люди были всего лишь статуями, высеченными из камня и льда. Осторожным движением Марфа рисовала на лбу у каждого невидимый треугольник и нашептывала при этом что-то неразборчивое. Что-то, что поймет лишь один Огнекрыл.

Зачерпнув из мешочка горсть синего песка, слухарка рассыпала его вокруг ложа мертвецов и рисовала на снегу треугольную фигуру. Каждое ее движение гибкое, завораживающе нежное. Каждый поворот и плавный взмах руки вырисовывал в воздухе таинственные знаки.

Марфа отступила на несколько шагов назад, и в ту же секунду кто-то из толпы бросил горящий факел в тех, чьи веки отныне навечно сомкнуты. Ложе, свитое из сухих ветвей, тут же вспыхнуло, и алое кострище потянулось к ледяному небу. Белый снег преобразился, отсвечивая яркие сполохи огня.

Люди измазывали лица белилами, и эту краску не размажут соленые слезы. Девушки с распущенными косами приблизились к костру и, не заступая за границы знака, начерченного Марфой, принялись танцевать. Пляшущие тени растягивались на снегу, они удлинялись, извивались и становились лучами синего треугольника.

Сжимая пальцами амулет, Марфа вдохнула в легкие побольше воздуха, и ее голос был первой ниточкой, эхом полетевшей к разлетающемуся в воздухе пеплу. А вскоре за ней последовали и другие. Песня, вьющаяся змеей, взметнулась кверху, она опутывала движения танцующих и обвивала мысли горюющих, усмиряла души умерших и унимала боль живых. Детские, молодые и старческие голоса соединялись в единый симфонический поток. Мысли и чувства, ненависть и сожаление, боль и смирение — все гармонично смешивалось в единой мелодии. Мелодии, которую когда-то давно пел Огнекрыл, создавая их мир.

Не нужны жителям Снежного королевства ни прощальные речи, ни обнадеживающие слова. Да и что могут выразить слова? Не передать ими того, о чем кричат отчаянные голоса и то, что изображают движения.

Рассыпаясь на тысячи звуков, Марфа теряла свое «я» и свое существо. Она становилась крохотной песчинкой во Вселенной, одной из множества символов в Учении Огнекрыла, становилась мельчайшим элементом многогранного организма.

В самом центре этой фантасмагории Марфа закрывала глаза и, казалось, что больше нет в мире ничего материального, а есть лишь какофония звуков, из которых ткался мир — все живое и неживое. Марфа напевала слова из Писания, и этот старинный язык уже не казался ей таким уж витиеватым и непонятливым. Каждое слово, каждый звук становился ей родным. Словно когда-то давно эта речь была ей дана от рождения, но спустя века она ее позабыла. А теперь снова вспомнила. Когда-то… когда не было земель и морей, не было животных и растений, не было птиц… а был лишь пепел.

«Возвращайтесь к Огнекрылу! Возвращайтесь туда, где снова обретете возможность летать!»

И теперь этот пепел снова горящими искрами парил в воздухе, взвивался в небо с клубами дыма, а затем оседал на снегу, на лицах родных и любимых, на лицах незнакомцев и случайных встречных. Подхваченный ветром, он летел туда, где обрывалась земля, и, распадаясь над морем, пепел растворялся в морской пене.

Марфа медленно выдохнула. Она открыла глаза и где-то вдалеке заметила силуэт человека. Он стоял на самом краю пустыря, а вслед за ним волочился долгий туманный шлейф. Слухарка не могла разглядеть его лица, но отчего-то ей казалось, что смотрит он прямо ей в глаза… и улыбается.

========== Глава 3. Мораль ==========

Забираясь на самые высокие вершины скал, Туман смотрел на небо, угасающее после изнуряюще долгого дня. Порой Туману кажется, что только эти мгновения и придают смысл его существованию. Смешивая границы меж небом и землей, он высвечивает краски, и все вокруг становится тусклым, приглушенным. Но была и в этой блеклости своя особенная красота.

Туман всегда был трусом. Он любил заманивать людей в ловушку, любил стирать с ландшафта здания и крепости, любил кружить вокруг кораблей и запутывать тропы животных, но стоило кому-нибудь попытаться приблизиться к нему, как Туман тут же отдалялся, тут же прятался за ближайшими пригорками и камнями. Но встретив Марфу, ему не хотелось больше убегать, впервые ему захотелось оказаться к человеку настолько близко.

Но Марфа отвергала его. И возвращаясь в собор туманными тропами, она не боялась заблудиться. Все дороги были давным-давно выучены ею наизусть, и путь обратно найдет она даже с закрытыми глазами. Марфа пряталась за ширмой своей темной вуали точно так же, как Туман кутался в глубине своих пушистых шуб. Но суровость ее взгляда и упрямство лишь подстегивали Туман плотнее оседать у нее на плечах. Пусть делает вид, что совсем не видит и не слышит его, так даже лучше. Ведь он может творить все, что вздумается. Без зазрения совести может слушать ее тихое дыхание, может обвивать призрачными руками ее талию и украдкой заглядывать в ее нахмуренные глаза под монашеской фатой.

— Я выполнила поручение, наставница, — поклонившись, сказала Марфа. А Дора улыбнулась своей осторожной улыбкой и предложила подопечной отдохнуть с дороги. Вот только Марфа отказалась и поспешила вернуться к своим обычным обязанностям. Ей как раз сегодня нужно было провести с детьми занятие хоровым пением. Собор был не только священным местом, где можно было обратиться к Огнекрылу, он также был приютом для заблудших душ, становился домом для тех, кому больше некуда было пойти.

Оказавшись в главном зале, где уже собрались ученики, Марфа объявила всем встать по местам, и те тут же последовали ее приказу. Ребята, одетые в черные платья и кители, — эти дети были такой же частью храма, как и настенные фрески. Многие из этих ребятишек были подкидышами и найденышами, а некоторых привели сами родители, не способные прокормить своих детей. Так было и с Марфой.

Приготовив ноты, слухарка открыла нужную страницу и плавным движением подняла ладонь вверх. В тот же миг по залу разлетелись детские голоса. Одна из песен, которую когда-то давно пели глоры, люди, имеющие крылья, теперь рассыпалась эхом и своим торжественным звучанием напоминала о том, каким сокровищем люди когда-то обладали и что успели потерять.

Переплетаясь между собой, голоса тонкими нитями выплетали таинственный узор, а слухарка лишь направляла их, не позволяя сбиться с пути и совершить ошибку. Когда Марфа дирижировала хором, голоса звучали особенно чисто и легко. Слухарка порой сердилась и бранила учеников за нарушение гармоничности, а иногда лишь переводила взгляд на тех, кто вот-вот намеревался споткнуться, заставляя тем самым осознать свою ошибку и мгновенно исправиться. Уроки с Марфой никогда не проходили легко и все же малышам она нравилась. Ведь, несмотря на то, каким строгим был у слухарки голос, руки у нее всегда были такими нежными. Пластичность и мягкость ее движений завораживала и опутывала присутствующих магическим ореолом. Дети пели, а руки Марфы пели вместе с ними.

Марфа играла детскими голосами и думала о том, что однажды девочки, смотрящие на нее сейчас лучистым взглядом, станут слухарками, а мальчики — настоятелями храма и писарями книг. Кто-то из них останется работать на кухне, кто-то займется искусством врачевания. Возможно, кого-то заберут родственники, а кто-то откроет в себе талант и интерес к какому-нибудь иному роду деятельности и пойдет своей дорогой. Однако здесь все они смогут провести свое детство в безопасности. Здесь у них будет еда, вода и крыша над головой. Рассматривая их юные необремененные тяготами жизни лица, слухарка вспомнила себя с Эффи. Когда-то и они стояли здесь точно так же и пели хоралы, прославляя величие и могущество Огнекрыла. Одно за другим проносились воспоминания, и Марфа снова видела, как они с Эффи помогают на кухне, как вместе читают книжки, как играют во дворе, а ветер развивает их шелковые вуали, как бегают наперегонки и взбираются на деревья, а сестры слухарки потом бранят их за непослушание, как смеются и складывают из разноцветных стеклышек витражи, как с аппетитом лопают свежеспелые ягоды…

— Сестра Марфа, вы… плачете?

Слухарка и сама не заметила, как ее руки замерли в воздухе, и хор голосов прекратился. Марфа осторожно коснулась щеки и вздрогнула, почувствовав теплые слезы. Что это с ней? В какой момент она потеряла способность держать себя в руках? Пред глазами снова вспыхнул образ туманного человека, и глубоко в сердце боль смешалась со злостью.

— Сестра Марфа! — воскликнули дети и тут же бросились к ней в объятия. — Не плачьте, сестра Марфа! Неужели мы так плохо пели?

Малыши окружили ее со всех сторон и заглядывали ей прямо в глаза, и не спрячешься от них. Слухарка мягко улыбнулась, хоть глаза у нее и оставались такими же блеклыми.

— Нет… Сегодня вы пели прекрасно, — сказала она, обвивая их руками. — Простите мне мою оплошность.

— Что вы, сестра Марфа! — воскликнули ребята и пообещали хранить тайну об увиденном до конца своей жизни. Впервые они увидели сестру Марфу с такой стороны, и это открытие стало настоящим событием в их жизни. Сколько слухов ходило по собору о ней? Сколько страшных историй выдумывалось с ее участием? Марфа всегда со стороны казалась каким-то неземным существом, не имеющим каких-либо слабостей, и вот сегодня дети впервые увидели в ней живого человека.

Никогда Марфе не хотелось, чтобы кто-либо становился свидетелем ее мыслей и чувств. В их мире слишком легко все потерять, достаточно нечаянно проронить одно единственное слово.

***

Занятия закончились, и слушаний сегодня не проводилось, а это значит, можно было на всю оставшуюся часть дня запереться в своей келье и погрузиться в изучение священных текстов. Только вот мыслями слухарка снова и снова возвращалась к тому, что случилось во время занятия, и к странным туманным образам, что снова и снова смущали ее мысли.

Открыв сразу несколько книжек и взяв в руки перо, Марфа приступила к чтению. Больше чем когда-либо ей хотелось вернуться к своей привычной жизни и позабыть то, что она увидела во время обряда поминовения. Не могла она ничего увидеть, ведь не может существовать то, о чем не сказано в письменах Огнекрыла. «Но что если… — слухарка пролистала непереведенную часть Учения. — …Что если в нем это все-таки написано?»

С двойным усердием Марфа приступила к работе. Перебирая и сопоставляя древние символы, слухарка искала в них уже известные элементы и, зная философию Учения, пыталась открыть в незнакомых знаках смысл. Вот только в письменах Огнекрыла значение фраз слишком загадочно переплеталось, выплетая канву невероятного рисунка. Где та грань между метафорической двусмысленностью и прямым значением? Где та ниточка, ухватившись за которую, приблизишься к истинному смыслу, к тому знанию, что передал им Огнекрыл, выжигая эти символы на тысячелетних камнях? Порой Марфе казалось, что эта задача непосильна для людей, но шаг за шагом она все же замечала логическую цепочку, последовательно пролегающую сквозь несвязные отрывки. Слова связывались друг с другом, предложения складывались в абзацы, а затем и целые главы обретали смысл.

Марфа знала, что не только ее личное желание узнать правду имело значение. Нет. Каждое переведенное ею слово в будущем может стоить людям жизни. Каждое неверно интерпретированное значение повлечет за собой последствия невозможной величины. И все же она продолжала нести этот груз, продолжала исписывать мелким почерком пергамент. До тех пор, пока не опустошится чернильница.

Марфа вздохнула, когда наконечник ее пера невидимо шкрябнул по бумаге, не оставив и следа необходимого символа. Устало потянувшись, слухарка обвела взглядом стол и остановилась на книжке с лиловым корешком, которую прихватила из деревни. Стоило ее сразу же сжечь, но отчего-то она придержала ее. Туман хохотнул и принялся снова шептать ей небылицы на ухо. Он все еще был здесь и затуманил своими пушистыми одеялами всю комнату. Быть может, он и виновен в том, что Марфа сбивается с пути? Он сорвал ее маску сдержанности во время занятия? Если подумать, именно с него все и началось. Слухарка изо всех сил сжала кулаки, и невероятная волна ярости поднялась у нее в сердце. Больше Марфа была не в силах ее сдерживать.

— Чего ты хочешь от меня? — процедила она, резко поднимаясь из-за стола. Она больше не делала вид, словно не видит Туман, нет. Она заглядывала ему прямо в размытое лицо, которое теперь становилось четче. — Ты… кем бы ты ни был, почему преследуешь меня? Почему спутываешь мои мысли? — Злилась ли Марфа на это необъяснимое существо, преследующее ее повсюду, или просто на саму себя? Слухарка не могла ответить. Все, что она понимала, так это то, что больше не может отрицать того, что видит. И каким бы ужасным последствием это решение не обернулось в будущем, ей хотелось встретиться со своим безумием лицом к лицу. — И все это именно сейчас, когда почти поверила в то, что смогла обрести свой путь, ты… Просто ответь мне, чего тебе нужно от меня?

Сейчас, снова вернув себе человеческий силуэт, Туман смотрел на Марфу в ответ, и совсем не испугала его эта внезапная вспышка. Наоборот, он ждал этого момента уже давно и теперь наконец мог вздохнуть с облегчением.

— Мне нужна ты.

Побледнев, Марфа задержала дыхание и долго рассматривала Туман. Ей хотелось убедить себя в том, что все это сон, и она вот-вот очнется, но нет. Если это и сон, то он уже давно стал ее реальностью.

— Неужели ты не понимаешь… ты… Ты затуманиваешь мою голову. А кому как не слухаркам необходима ясность помыслов? Уйди, прошу тебя, оставь меня!

— Прости… — прошептал Туман, снова оборачиваясь дымчатой мглой и опутывая ноги слухарки. — …но я не могу.

Слухарка подняла кверху измученный взгляд и безмолвно молилась: «Быть может, это Огнекрыл меня испытывает?» Но тот, конечно, ей не ответил, а Марфа только и смогла, что безвольно упасть снова на стул и пустым взглядом рассматривать свои записи. Что теперь будет? К какому концу все это приведет? Все, ради чего она жила, все ее усилия сегодня развеялись прахом. Какая из нее теперь слухарка?

— Ты ведь можешь теперь слышать мой голос? Мне так давно хотелось говорить с тобой… — беззаботно шептал Туман, словно бы и не разрушил только что ее жизнь одним своим появлением. Рассматривая исписанные Марфой листы и книги, разложенные на столе, Туман вдруг заметил книгу с лиловым корешком. Он схватил ее и приволок на край стола, поближе к Марфе. — Ты ведь зашла в тупик верно? И не можешь дальше переводить? В этой книжке ты отыщешь ответ. Просто открой ее, и все поймешь.

Марфа смотрела на книгу безучастным взглядом и ничего не отвечала Туману. Если прочтет эту книжку, совершит еще один кощунственный поступок.

Как вдруг глаза у слухарки блеснули. Но ведь что теперь ей терять? И если эта книга — единственный шанс на то, чтобы узнать ответ… Был тому виной Туман, что смутил ее мысли и раззадорил любопытство, или всего лишь природная жажда к знаниям сыграла свою роль, но выбор был сделан, и Марфа открыла чужестранную книгу. Дрожащими пальцами она пролистнула несколько страниц и внезапно заметила уже знакомые символы. Не поверив своим глазам, Марфа приблизила страницы книги к самым глазам, но линии символов не изменились. Тогда она взяла в руки Учение Огнекрыла и положила рядом с книжкой горцев.

Заглянув всего одним глазком в мир, чья жизнь и обычаи были ранее запретны, Марфа уже не могла остановиться. Она пролистывала страницы одну за другой и находила все больше знакомых символов. Значит ли это, что язык, которым написана эта книга, имеет родственное происхождение с языком глоров? Значит ли это, что истинный смысл Учения Огнекрыла можно понять, только изучив верования народа Горного королевства? Стоило Марфе это осознать, как холодная дрожь пробежала по телу.

Как вдруг в дверь постучали. Марфа тут же захлопнула книгу и спрятала под грудой бумаг. Из двери выглянул мальчик и сообщил о том, что к Марфе пришла какая-то прихожанка. Очень уж она просила встретиться с ней, несмотря на то, что сейчас не время слушаний. Примет ли сестра Марфа ее? Слухарка позволила ей войти, а Туман тут же пригнулся к земле и спрятался.

Женщина в мантии почтительно поклонилась Марфе и даже сняла с лица маску, хотя в том и не было особой необходимости. Но, похоже, Марфе она доверяла.

— Могу я спросить, что привело вас ко мне в такой час?

— Я… до меня дошли слухи о вашем нестандартном взгляде на письмена Огнекрыла, сестра Марфа. Я уже бывала во многих храмах, и то, что сказала мне сестра Гретта, не сильно отличалось от слов других слухарок.

Сестра Гретта? Не лучшая идея выслушивать прихожан, что уже говорили с твоими коллегами, но Марфа не успела женщину остановить, та уже начала говорить. И выглядела она взволнованно, все время кусала губы и мяла руками края маски.

— Год назад мы с сестрой ехали к тетушке на новоселье. Наша карета сломалась и… мы… мы решили прогуляться, вышли на какой-то пустырь среди леса. Кругом никого не было. Совсем никого, а забрели мы далеко от дороги… — речь ее была путанная, плечи дрожали, глаза красные от слез. — Затем… затем мы встретили человека… Он был беден, но денег брать не хотел… он хотел… У него был нож, он напал на мою сестру и хотел… ее… Тогда я вытащила из ножен клинок, подаренный моим отцом, и вонзила лезвие ему между лопаток… Он завопил и попятился назад, но я не остановилась. Я вонзала острый наконечник снова и снова. Я помню этот момент до мельчайших деталей: я чувствовала, как пульсирует и быстро сочится внутри его тела кровь; слышала хрипы из его горла. Я рвала его раны снова и снова, до тех пор, пока… В тот момент я поняла, что… мне это понравилось.

Женщина беспомощно всхлипнула и опустилась на кушетку.

— Сестра Гретта сказала мне, что четырнадцатая глава Учения гласит: «убей убившего твоих близких». Но если я поступила правильно… почему же снова и снова вижу его изуродованное, покрытое пятнами лицо? Почему все еще не могу забыть мерзкий запах его крови? Почему чувствую себя настолько грязной? Почему, даже вымывая кожу до крови, я не могу избавиться от этой гнили внутри меня? Если я поступила верно, почему же я так сильно себя ненавижу?..

Новая волна слез захлестнула с головой, и Марфа подождала, пока эта вспышка не пройдет и видения прошлого не рассеются, а потом села рядом с ней и заговорила:

— Если голос вашего сердца твердит вам, что вы поступили неверно, значит, вам следует к этому прислушаться. — Прихожанка подняла на нее удивленный взгляд. — Огнекрыл живет в сердце каждого из нас, и то, что вы чувствуете, — Его голос. Если вам стыдно за то, что вы совершили, значит, вам действительно есть чего стыдиться. Верьте голосу, что исходит из вашего сердца и примите то, что с вами случилось. Но не забывайте о своих близких. Вспомните о своей сестре, вспомните о людях, которых вам хочется защитить, и живите ради них. Отныне живите так, как шепчет вам Огнекрыл, живущий в вашем сердце. Ваши будущие поступки искупят то, что случилось в прошлом.

Взор у женщины прояснился, слезы мгновенно высохли. Слова слухарки хоть и были суровыми, но от них все же стало легче на душе. И неудивительно, так чувствовал себя каждый, кто исповедовался у Марфы.

Женщина сжала руку слухарки и горячо поблагодарила ее. Внезапно она поняла, что ей следует делать и какому пути следовать.

Когда прихожанка ушла, сестра Марфа плотно заперла за нею дверь и прислонилась к ней спиной. На лице у нее было мучительное выражение, словно ее только что больно ударили.

— Ты ведь помогла ей, — снова явился пред ней Туман. — Почему же сейчас смотришь так, словно жалеешь об этом?

— …Я сказала ей, чтобы она доверилась богу, живущему в ее сердце. Но теперь меня не покидает мысль, что если бы ко мне пришел человек, попавший в точно такую же ситуацию, но в чьем сердце бог был бы жестоким и безжалостным… мой ответ не был бы таким же.

— Но ведь ты сама говорила, что «при различных обстоятельствах, одна и та же строчка может истолковываться по-разному».

Марфа нахмурилась, удивленная тем, что Туман запомнил эти ее слова и так точно передал.

— Верно… — вздохнула она и отошла от двери. — Верно и все же иногда мне кажется, что в моих решениях слишком много противоречий. У меня нет четких постулатов, как у сестры Гретты и поэтому все, что я делаю, так это подстраиваюсь под каждый отдельно взятый случай. Вот только, не двулично ли это? Я часто думаю о таких вещах и никогда не бываю уверена в правильности своего выбора.

Туман внимательно ее слушал, ловя каждое ее слово. Впервые он мог слышать ее мысли, не прокрадываясь в ее сознание, словно вор, а из ее собственных уст.

— Знаешь, — продолжила она, прижимая пальцы к губам, — говорят, на востоке где-то посреди жарких пустынь существуют поселения, где до сих пор действует такой обычай: люди убивают и съедают заживо каждого третьего ребенка в семье. Для их культуры это является нормальным. — Марфа брезгливо скривила губы. — Но, как думаешь, если мы возьмем одного из этих дикарей и поместим в наше общество, будем ли мы тогда иметь право судить этого человека по меркам нашей морали? С чего мы взяли, что их обычаи на самом деле не являются истинными? Почему мы ставим свою религию выше верований в Горном королевстве или в каком бы то ни было другом?

Марфа не ожидала услышать ответ на свои слова. Она лишь говорила и говорила:

— Сменяются времена, религии и верования, а вместе с ними смещаются и рамки допустимого. В зависимости от типа нашего общества, мы прощаем или караем людей за определенные поступки. Но ведь, независимо от декораций, поступок остается поступком… Любая мораль субъективна, — вот, что я думаю, Туман. Мы пытаемся отыскать в письменах единственно верный вариант поведения, но правда в том, что такой универсальной волшебной палочки не существует и не может существовать.

Марфа усмехнулась и скрестила руки на груди. В ее глазах была горечь.

— Я все еще очень сильно хочу перевести письмена. Все еще надеюсь, что не права, и на самом деле в Учении Огнекрыла найдутся ответы на любые вопросы… но чем дальше я захожу, чем сильнее убеждаюсь в обратном.

========== Глава 4. Огонек ==========

«Сегодня я избил свою жену, сестра». «Я оставила своего ребенка замерзать на морозе». «Я отвернулся от своей матери, когда она больше всего во мне нуждалась». «Я убежал из дома, оставив братьев и сестер голодать в одиночестве». «Во время грозы я бросил своего друга умирать и не обернулся, когда он звал меня на помощь». «Я изменила мужу с другим мужчиной, сестра». «Я ощущаю себя счастливым, когда люди молят меня о помощи и в отчаянии целуют мне руки». «Мне нравится наблюдать за тем, какие эмоции появляются на лицах умирающих от моего меча». «Мне нравится чувствовать свою власть!» «Я не жалею о том, что предал его!» «Мне плевать, если они скорчатся от мук и иссохнут от болезней!» «Мне…» «Я убил…» «Я украл…» «Я предал…» «Я… я ненавижу Огнекрыла!»

Марфа резко вдыхает, словно просыпаясь от кошмара. Еще один день бесконечных слушаний подошел к концу. Зал уже пустел и слухарки расходились кто куда, а Марфа все стояла пред алтарем Огнекрыла и не могла пошевелиться. Она все еще слышала слова прихожан, и отчего-то у нее было такое чувство, словно все эти грехи совершила она сама, а не все эти люди. Что ж, но ведь так и должно быть: принимая на себя людские проступки, слухарка сама становится их носителем, сама и передает раскаяние о их совершении Огнекрылу.

Когда в зале совсем никого не осталось, Туман снова проник в собор сквозь щели и трещины в каменных стенах и закружил вокруг слухарки.

— И зачем только вы слушаете всех этих глупцов?

— Людям нужен способ избавляться от накопившейся боли, — задумчиво говорила Марфа. — Иначе их души совсем загниют.

— Если вы сосуды, в которые люди выплескивают темные помыслы, то сколько же грязи уже должно скопиться в ваших сердцах?

Марфа долго смотрела в глаза Огнекрыла, прежде чем ответить. Наставница всегда избегала подобных разговоров, а Туман, наоборот, спрашивал прямо, даже если его слова были слишком резкими.

— …У слухарок нет сердец.

— Надо же, — усмехнулся Туман и шепнул слухарке на ухо: — …совсем как у меня!

Марфа резко обернулась и наконец посмотрела Туману в глаза. Кажется, она почти смогла разобрать их цвет в этот раз — иссиня-фиолетовый. А Туман лишь рассмеялся, и только Марфа смогла услышать этот заливистый хохот. Порой слухарке хочется проучить его, как непослушного ребенка, да вот только попробуй словить его. Убежит же, негодяй!

Марфа скрестила руки на груди и вздохнула.

— Может, мне лишь грезится, что я тебя вижу и слышу твой голос? — говорила она скорее для себя, чем для него. — А на самом деле ты ничто иное, как порождение моего разума? Мое искушение и главное испытание, ниспосланное Огнекрылом?

— Если так… — игриво усмехнулся Туман и заглянул ей прямо в глаза. — …Попробуй избавиться от меня.

Вот только как избавишься от того, кто даже в твои мысли забираться умеет? Сколько бы не ворчала Марфа, Туман все равно следовал за ней повсюду, мешал сосредоточиться, иногда даже пакостил. Читал ее книжки и записи, а затем разбрасывал повсюду. А сегодня умудрился так сильно затуманить ступеньки, что Марфа, спускаясь по ним, оступилась и упала прямо Туману в объятия. Ох и досталось же ему после этого! Надолгослухарка с ним не говорила и весь день игнорировала его присутствие. Сколько не подлизывался Туман, сколько придумывал уловок, даже снова ребенком обратился, а Марфа все равно не обращала на него внимания. И как уживаться с этим неугомонным существом? Вот так посмотришь, и совсем не похож он на божественное создание, всего лишь ребенок несносный. Вот только не знала Марфа, что не только облачно белым бывает Туман, но, пожалуй, пока что ничего иного ей и не следовало знать.

Целыми днями в соборе дел невпроворот: в зале слушаний прибраться, разделить подати храму между жильцами монастыря, порядок в библиотеке навести и уследить за тем, чтоб все в соборе работало исправно. Ведь достаточно крохотной поломки, чтобы весь механизм разладился и остановился.

Петляя долгими коридорами, Марфа выполняла то одно поручение, то другое, а Туман следовал за ней, притворившись ее тенью. Как вдруг слухарка почувствовала странный запах и остановилась. Ничего хорошего не предвещал этот аромат, недоброе просочилось в храм, и виной тому был совсем не Туман.

Обоняние вело слухарку ко внутреннему двору собора и, следуя этому порыву, Марфа чувствовала, что увиденное до боли поразит ее сердце. Так и случилось.

Открывшееся глазам Марфы зрелище повергло в холодное оцепенение. Перед ней был один из тех самых дефектов, пусть мелких и не катастрофических, но способных развалить собор до самого основания. Младшие слухарки стояли, убрав с лица фатиновые вуали и закатав рукава до самого локтя, а рядом с ними валялись корзины с лечебными травами, небрежно брошенные на землю. Девушки поочередно передавали друг другу самодельную сигарету, втягивали в легкие едкий дым, в наслаждении поднимали головы к небу и опирались спинами о стены собора.

Туман усмехнулся и, играючи, подхватил табачный дымок, рисуя им воздушные узоры.

«Видишь? И они тоже поклоняются мне, Туманному богу».

Марфа дернулась и тем самым выдала свое присутствие. Завидев старшую слухарку, девушки шумно вздохнули, самокрутка выскользнула из девичьих пальцев, упала в белый снег и тут же погасла. В глазах слухарок — чудовищный страх и ужас, и только одна из них, самая высокая, продолжала смотреть с нескрываемым вызовом. Сестра Берта. К ней Марфа и приблизилась. Секунду-другую старшая слухарка смотрела в глаза младшей и, казалось, они могли прожечь друг друга так же, как кончик сигареты прожигает снег.

— П-простите нас, сестра Марфа! — чуть ли не плача причитала одна из слухарок и упала на колени в снег, за ней повторили и две другие, и все поспешно опустили на лица вуали.

— Мы виноваты, — наконец заговорила и сестра Берта и тоже потянулась рукой к своей фате. — И просим прощен…

Резко схватив вуаль на лице Берты, Марфа смяла ткань в кулаке так сильно, что ткань затрещала от натяжения.

— Просить прощения тебе стоит не у меня, а у храма, который ты осквернила. — Потянув фатиновую ткань на себя, Марфа заставила Берту наклониться и оказаться вровень с ней. — Уверена ли ты, что все еще хочешь носить эту вуаль?

Марфа долго смотрела в глаза той, что ослушалась правил собора, наблюдая за тем, как бегают ее расширенные зрачки, как одна за другой сменяются эмоции: гнев, раскаяние, вина… и снова гнев.

Одним движением Марфа оторвала кусок вуали от чепца и крепко сжала в кулаке. Берта смотрела на свою фату в руке старшей слухарки и чувствовала себя так, как будто сестра Марфа только что оторвала ей руку, а не обычную ткань.

— Почему… почему вы… — шептала она, не в силах примириться с чувствами, бушующими в сердце. — Почему вы такая идеальная, сестра Марфа? Да вы просто не способны понять, что мы, в конце концов, люди! Слухарки не ангелы, лишенные человеческих чувств и эмоций. Неужели мы не имеем права хотя бы на крохотные слабости!

— Собор Огнекрыла не терпит слабых. Если ты желаешь иной жизни, уходи за его стены, а мы при случае не откажем тебе в исповеди.

— Вы… вы… — Берта сжимала кулаки до крови, еле сдерживая бушующую ярость.

Опустив голову, Марфа заметила сигарету, тлеющий огонек в снегу, и подняла ее. Слухарки вздрогнули и затаили дыхание, когда Марфа развернула бумагу и обнаружила внутри лечебные травы, предназначенные для больных, которым собор тоже оказывал приют.

— Вы думаете, что все слухарки в храме безупречны? — наконец вырвалось у Берты. — Сегодня вы поймали нас на провинности, но знаете ли вы, сколько иных грехов прячется в стенах собора? Каждая слухарка прячет свою постыдную тайну, да только не о каждой вам удается прознать!

Глубоко вздохнув, Марфа подняла взгляд и прямо за спиной Берты заметила Туман, улыбчиво смотрящий ей в глаза. А ведь и правда, какое право она имеет осуждать кого-либо в соборе? Она, видящая Туман и читавшая книгу Горного королевства; она, чьи суждения порой так сильно противоречат традициям?

— Сестра… Марфа?..

Марфа перевела взгляд на Берту и встретила ее изумленное выражение лица. Эта девочка ожидала увидеть, как старшая слухарка еще больше обозлится на нее и накажет самым жестоким способом, но вместо этого она встретила такой усталый и измученный взгляд своей наставницы. Казалось, в это мгновение Марфа разом постарела на десять лет. Неудивительно, что теперь на лице у Берты столько удивления. Марфа еще с минуту смотрела в глаза подопечной и уже понимала, что той, кому следовало покинуть храм, должна стать она сама, а не эта девушка, так пораженно сейчас заглядывающая ей в глаза.

Марфа со вздохом свернула самокрутку обратно и направилась к двери.

— Мы идем к настоятельнице. За мной.

Провинившиеся не сразу сообразили, что старшая слухарка обратилась к ним. Наконец очнувшись от опутавшего их на мгновения странного чувства, они последовали за Марфой. И почему же наставница Марфа их совсем не отругала? Быть может, они настолько сильно огорчили ее своим поведением, что наставница решила наказать их своим молчанием и лишь в келье настоятельницы храма им предстоит узнать о том, что их ожидает? Одна из сестер толкнула Берту и та тоже поспешила за остальными следом.

Однако, сестра Марфа не стала вычитывать подопечных перед наставницей Дорой. Лишь сухо доложила о случившемся и даже шепнула ей на ухо не судить их слишком строго. Дора внимательно оглядела присутствующих и снова улыбнулась своей милосердной улыбкой. Порой казалось, что даже наедине с самым опасным и жестоким в мире человеком, наставница Дора все равно сохранит лицо и не потеряет самообладание. И приговор тоже вынесет справедливый, в этом Марфа не сомневалась.

— Я разберусь, Марфа, не переживай. Случай и правда особенный, требует моего личного вмешательства. О, и погоди, у меня для тебя есть одно дело, — Дора отвела Марфу в сторону так, чтобы слухарки не слышали ее слов. — К нам в храм пришел посетитель. Особенный посетитель. Знаю, часы слушаний уже подошли к концу, но мне все же хочется, чтобы ты тоже побеседовала с этим человеком.

Марфа внимательно посмотрела на наставницу и кивнула.

— Конечно, наставница.

Что ж, не в первый раз ей доводится слушать исповеди в неназначенное для этого время. Но вспоминая голос и выражение лица, с которым ей об этом объявила наставница Дора, Марфу охватила необъяснимая тревога. Нет, нет, не стоит заботиться о том, чего еще не случилось.

Прежде чем направиться в зал слушаний, Марфа вернулась во внутренний двор и подняла с земли корзины с травами. Как раз по пути сможет занести это в лазарет. Шагнув к двери, Марфа внезапно остановилась и подняла взгляд к небу. Там в вышине белые облака сомкнулись и рассыпались на землю снегопадом. Пушистые снежинки падали с небес, оседая на стенах собора и на фатиновой вуали слухарки.

Туман видел многих людей. Кто-то из них верил, чтобы обрести покой и спасение, кто-то желал обрести простой и понятный ответ. Но Марфа не была похожа на того, кому вера облегчала жизнь. Напротив. Снова и снова ее упорное служение Огнекрылу приносило ей лишь боль и страдания. И пусть сама Марфа все время твердила, что ее вера совсем не такая, какой должна быть, Туман все равно никогда не встречал кого-либо более верного Огнекрылу, какой в свою очередь была Марфа.

— Зачем ты веришь, Марфа?

Завороженно наблюдая за полетом снежинок, Марфа стояла посреди двора, что своей формой в точности повторял острый серп растущей луны. Слухарка сейчас была в самом центре Северного собора.

— Вера укрепляет волю. И это необязательно должна быть вера в Огнекрыла, это даже может быть вера в чудо, вера будущее, вера в близкого человека или вера в себя, неважно. Человек, чья воля сильна и непоколебима, способен перенести и свершить очень многое. Можно быть слабым физически, больным и немощным, но при этом суметь достичь многих высот. И напротив. Я видела многих людей: сильных, крепких, здоровых, но они ломались при первых же малейших трудностях. А всё потому что их дух был слишком слаб. — Марфа снова опустила глаза и взгляд ее был суровым. — Ты спросил, зачем я верую? Я верую, чтобы стать сильнее.

В ту же секунду Марфа сжала в руках корзины и поспешила обратно в собор, оставив Туман наедине со своими мыслями. Впервые он задумался о том, сколько забот свалил на нее своим появлением. Все это время он забавлялся, спутывая ее мысли, легкомысленно докучал ей своим присутствием и совсем не думал о том, какой тяжести груз взваливал на ее плечи. Зачем он так отчаянно преследовал ее? Быть может, пришло время положить конец этой игре?

И Туман уже не наблюдал за Марфой, когда она, завершив неисполненное младшими слухарками поручение, выходила из лазарета. Не видел он и того, как слухарка наконец вошла в зал слушаний, где ее уже ожидал человек, чьи широкие плечи были укрыты черной мантией, а на лице — двуликая маска. Левая половина изображала радость, а правая, наоборот, грусть.

— Вы желали поговорить со мной?

— Верно, — гость обернулся к ней. Сегодня весь зал был в их распоряжении, мало кто удостаивается подобной чести. — Но пришел я не за тем, чтобы исповедоваться, сестра.

— В чем же цель вашего визита? — слухарка настороженно нахмурила брови. Не часто ей встречаются подобные гости.

— Я пришел к вам с предложением. Не стану утруждать вас долгими вступлениями и перейду сразу к сути дела, — глаза под маской блеснули. — Как вы знаете, война с Горным королевством дорого обошлась обоим нашим народам. Наши правители пришли к решению окончить войну перемирием, однако конфликт между нашими государствами так и не был исчерпан.

О да, Марфа не понаслышке знала, сколько горя принесла эта вражда обеим сторонам. И пусть война завершилась уже давно, ее отголоски ощущаются и по сей день. Сколько раз слухарка слушала, как прихожане с ненавистью отзываются о горцах, сколько раз видела в их глазах отчаянную жажду отмщения? И Марфа уверена, в точности с таким же неистовством сами горцы отзываются о них, жителях Снежного королевства.

— Вы пришли ко мне говорить о политике?

— О нет, но, боюсь, причина моего визита неразрывно с нею связана. — Марфа посмотрела незнакомцу прямо в глаза, как бы отвечая: «Что ж, я внимательно слушаю вас». — Помните ли вы, сестра Марфа, как после пожара во дворце пала вся королевская семья? — Слухарка на секунду оцепенела, а затем медленно кивнула. Такую трагедию не забудешь. — В живых осталась лишь принцесса Эмилия. Долгое время мы не могли оправиться после войны, а эта потеря совсем подкосила нашу веру в счастливое будущее. Но с тех пор прошли годы, и вот нам представилась возможность снова поднять головы.

Марфа затаила дыхание, внезапно она поняла, к чему ведет прихожанин. Мятеж… Неужели они готовят мятеж? Неужели снова желают возобновить кровопролитие и это сейчас, когда они едва успели оправиться от прошлой войны?

— Человек, приближенный к принцессе, доложил нам о том, что Ее Высочество поддерживает идею восстания против Горного королевства. Сейчас, когда у короля Горного царства родилась слепая наследница, их положение весьма шатко, а значит, обстановка наиболее выгодна для нас. Горцы первыми положили начало этой вражде, им и отвечать.

— Но в Горном королевстве сейчас бушует бурая хворь. Ваши люди падут, едва ступят на земли горцев. Вы правда верите, что сможете чего-то добиться этим набегом?

— Вы кое-чего не знаете, сестра. Есть предположение, что именно горцы были теми, кто подстроил пожар в замке наших правителей. Во что бы то ни стало, они ответят за совершенные действия. Мы положим свои жизни на это! — в его глазах горел азартный огонек и, казалось, сейчас он говорил не своими, а чужими словами. Кто-то иной вложил эти мысли в его уста. Кто-то достаточно могущественный, чтобы убедить в своей правоте целые толпы. — И поведет нас Дедрик, посланец Огнекрыла!

— Посланец… Огнекрыла?

У Марфы перехватило дыхание. Как мог осмелиться некто возлагать на себя подобный титул?

— Именно так, сестра. Однако нам необходима поддержка служителей веры для того, чтобы воплотить план в жизнь. Вы, как одна из самых почитаемых людьми слухарок, можете нам в этом помочь. Люди пойдут за нами, если и вы поддержите нашу идею.

— Не считаете ли вы, что я слишком мало знаю о вашей «идее», чтобы убеждать в ее правоте других людей?

— Мы боремся во имя справедливого возмездия, сестра. Этого вам более чем достаточно.

— Учение отвергает самовольное возмездие.

Прихожанин сощурил глаза и наклонил голову так, что правая половина его маски, изображающая радостную улыбку, превратилась в зловещий оскал. Слухарка смотрела в глаза гостя и видела в ней уже не просто человека, нет. Перед ней стояла одна из марионеток и говорила она словами своего повелителя.

— Неужели вы не верны своему народу, сестра? — в холодных словах звучала угроза. И в этот момент Марфа поняла, что «предложение», с которым к ней пришли, на самом деле было приказом. — Подумайте, ведь вы войдете в историю, если окажете нам помощь.

В мыслях у Марфы пронеслось воспоминание о книгах, которые она прочла, о загадочной связи двух извечно враждующих государств. Хочет ли этой войны Огнекрыл? Слухарка не могла дать однозначный ответ.

— Прежде чем что-либо ответить… я желаю встретиться с Дедриком.

Взгляд у прихожанина стал непроницаемым, все мысли и эмоции исчезли с лица, не оставив и следа. Казалось, даже маска выцвела и потеряла свою прелесть. Еще с минуту они смотрели друг на друга, и никто не мог догадаться о мотивах собеседника.

В конце концов, мужчина поклонился, и Марфа вздрогнула, заметив ожог у него на шее.

— Я передам ваши слова Дедрику, — вот и все, что он сказал перед тем, как уйти и оставить слухарку одну в широком зале с ворохом вопросов, оставленных без ответа.

Этот день вымотал Марфу сильнее прежнего. Но оказавшись в своей келье, ложиться ко сну она не спешила. Первым делом взяла в руки книгу горцев и продолжила чтение с того места, с которого остановилась. Все больше и больше событий принуждали ее изучать верования обоих народов и искать ответы на вопросы, которые даже великие до сих пор не сумели разгадать. Чем тщательнее слухарка изучала книгу, тем больше замечала «слепых пятен» в поверьях горцев, и, что занятно, все эти пробелы легко восполнялись знаниями, полученными из Учения Огнекрыла. Странно это… словно Бог оставил каждому народу по загадке, а ключи от них отдал людям с противоположных берегов. А значит, только объединившись, двое смогут разгадать шифр и обрести полноценность. Но, что за ирония, их народы снова желают вступить в бой друг с другом.

С каждой строчкой все яснее становилось, что идеи враждующих общин не противоречат друг другу, а, напротив, лишь дополняют друг друга. Но стоит Марфе только попытаться заикнуться о том, что их вера взаимосвязана с верой самого заклятого врага, как в тот же день ее заклеймят за предательство.

Марфа захлопнула книгу и еще с минуту сидела неподвижно. В мыслях у нее мелькали лица детей, которых Марфа повидала в деревне. Какое будущее всех их ожидает впереди? И, что важнее, может ли она изменить это будущее? Слухарка опустилась на пол и, отодвинув одну из половиц, надежно спрятала книгу в открывшейся нише, а затем так же аккуратно затворила деревянной дощечкой отверстие. В полу не оставалось и малейшей щели, что могла бы выдать тайник.

Как вдруг воздух отяжелел и изменился. Марфа, привыкшая к постоянному присутствию Тумана, не сразу заметила, как в келью просочился едкий дым. Кашлянув и обернувшись, она на мгновение замерла, изумленно оглядывая чернеющее пространство вокруг себя, а затем наконец пришла в себя и бросилась к двери. Марфа потянула за ручку, но та не поддавалась, только по ту сторону послышался быстро удаляющийся звук шагов. Слухарка стучала, билась изо всех сил, вгоняя в ладони занозы, но дверь не поддавалась. Что-то подпирало ее изнутри, и слышалось, как по ту сторону трещал огонь. Слухарка кричала и звала на помощь охрипшим голосом, но никто не мог ее услышать, ведь крыло, в котором жила Марфа, было безлюдным. В соседних кельях располагались склады с дополнительной провизией и всякий хлам. С тех пор, как Марфа стала старшей слухаркой, наставница Дора поселила ее сюда, так как в крыле, где жили старшие слухарки, не было свободных келий, а здесь и библиотека была совсем рядом, и никто не мог потревожить во время работы. Как же удачно все сложилось…

Невыносимо горячей становилась поверхность двери, все сильнее мутнело в глазах и все туже стягивался пепельный шарф вокруг шеи. Отшатнувшись от едкого дыма, слухарка огляделась в надежде придумать что-нибудь, но бежать ей было некуда. Ведь в ее келье больше не было других дверей и лишь одно крохотное окошко над кроватью. Придвинув стол ближе к окну, Марфа забралась на него и попыталась закричать, но у нее не удалось прохрипеть и звука.

Спазмом сводило горло, голова закружилась и, оступившись, Марфа повалилась обратно на пол, едва не сломав себе конечности. Она кашляла снова и снова, готовая выплюнуть на пол собственное сердце. Лишь бы это прекратилось. Из последних сил она поднялась на колени и слабо стучала о стены кельи, хоть и знала, что некому ее сейчас услышать. Кто мог сотворить с ней такое? Марфа не была настолько наивна, чтобы поверить, что в случившемся виновен несчастный случай. Кому она могла помешать? О, много кому… Судорожно хватая ртом остатки воздуха, Марфа чувствовала, как жжется ее горло и плавятся легкие. Ее тошнило и почти рвало, когда слухарка вспомнила глаза сегодняшнего посетителя и шрам от ожога у него на шее, посланника Дедрика. Быть может, этот Дедрик не терпит отказов? Марфа выкашливала содержимое желудка и перед глазами у нее проносились лица младших слухарок, что с таким испугом смотрели на нее. Марфа хрипела и пред глазами у нее была Берта, всегда с таким пренебрежением наблюдающая за ней; сестра Гретта, презирающая само ее существование и наставница Дора, пославшая ее в это проклятое место… Ведь на самом деле она сделала это, потому что знала, что другим старшим слухаркам будет неприятно ее присутствие. Милая добрая справедливая наставница отослала ее туда, где она не сможет никому докучать.

Марфа прислонилась к раскаленной стене и уже наполовину одна часть ее души была заполнена угарным газом, а другая — стремилась в обитель Огнекрыла. Черные клубы дыма заполняли каменную комнату так плотно, что и крохотного огонька света не разглядишь.

И в тот момент, когда Марфа уже была готова сделать последний вдох, дверь резко распахнулась. Искрящиеся языки пламени танцевали у самого порога, тянулись по дверным петлям, а за порогом стоял Туман. Ни с чьим другим Марфе не могла спутать его смазанный силуэт. Обвивая пушистым покрывалом бушующее полымя, Туман сжал шею огненного зверя и не отпускал до тех пор, пока тот не задохнулся и погас. Остались от него лишь угли.

Еле поднявшись на ноги, слухарка приблизилась к Туману и снова упала на колени. Перед ней был совсем не такой Туман, каким Марфа его помнила — сотканный из облачных пушинок и крохотных капель воды, теперь он с ног до головы был наполнен черной пылью, дымом и копотью.

— Туман… — потянулась к нему Марфа, все еще кашляя и едва дыша. Но тот лишь отшатнулся. Впервые Туман избегал ее прикосновения, впервые смотрел на нее таким взглядом, наполненным противоречий и внутренней борьбы.

— Не подходи, — покачал он головой и отвел взгляд. Ведь еще один вдох ядовитого пара навсегда погубит ее.

— Туман! — уже громче окликнула его Марфа, и в ее глазах отчаяние смешалось с яростью. «Не делай этого», — рычало все ее существо. Плевать ей, сколько пепла и гари скопилось в его теле. Невозможно сильно хотелось обвить его руками и ни на секунду не отпускать. И не важно, если задохнется, плевать, если гарь навсегда осядет в легких.

— Сейчас я не Туман, — тихо прошептал он, чувствуя, как тлеет его сердце, превращаясь в раскаленный уголек.

И Туман ушел, захватив с собою последние частицы дыма. В тот день он стал Смогом.

========== Глава 5. Трещина ==========

Несколько дней пролежала Марфа в бреду, мучаясь от горячки. И причиной ее состоянию были скорее раны душевные, чем физические. Во снах ей чудилась замаранная копотью Туманная мантия, скользящая по земле, и лицо… Впервые слухарка смогла увидеть лицо Тумана так четко. Навечно ей запомнились синевато-фиолетовые глаза, слегка курносый нос и легкая усмешка на губах. И отчего-то Марфа была уверена, что именно этот облик его настоящий. Но всполохи гнилого дыма тянулись к Туману, смешиваясь с его существом, и слухарка с криком просыпалась, невидящим взглядом смотрела в потолок, краем глаза замечала тени людей вокруг себя, но снова и снова проваливалась в забытье.

Едва не сгоревшая в огне, Марфа теперь живьем горела в лихорадке. Но хворь все же отступила. Организм одержал победу над болезнью, но можно ли то же самое сказать про ее дух? Наставница Дора, сидевшая у постели воспитанницы, не была в этом уверена.

— Где я? — тихо прошептала Марфа, пытаясь приподняться, но настоятельница остановила ее попытки.

— Лежи, лежи. Тебе едва стало лучше, не торопись.

Оглядывая помещение, Марфа с непривычки щурилась. Слишком четкими были очертания всего вокруг, слишком легко бросались в глаза предметы и вещи, исчезла Туманная пелена, извечно преследовавшая слухарку повсюду. И от осознания этого что-то в груди у Марфы болезненно сжалось. Сколько раз она гнала его прочь? Но теперь… все теперь иначе.

Наверное, что-то отразилось у Марфы на лице, потому что наставница тут же спросила: «Что с тобой, дитя? Тебе больно?» А затем, спохватившись, вложила воспитаннице в руки отвар из целебных трав. В нос тут же ударило запахом растительного настоя.

— В твоих покоях сейчас прибирают. Сама понимаешь… Поэтому я распорядилась поселить тебя сюда, поближе ко мне. Моя келья совсем рядом, буквально в двух шагах.

Марфа подняла на наставницу уставший взгляд, и в глазах Доры читалось искреннее сожаление. Никогда она не думала, что подобное может случиться в ее соборе. Дора нежно коснулась плеча Марфы.

— Нужно было сразу поселить тебя здесь, а я… послушала советов других людей. Я была уверена, что так будет лучше для тебя, что так на тебя никто не сможет давить, а оно, видишь, как обернулось… В этом мире всегда нужно доверять только своему сердцу, Марфа. Запомни мои слова.

Слухарка вдруг вспомнила, какие ужасные мысли у нее промелькнули во время пожара, и ей вдруг стало очень стыдно. Как она только могла подумать, что наставница Дора могла когда-нибудь желать ей зла?

— Что вы, наставница, не вините себя, вы… — Марфа вдруг замерла, вспышка осознания смутила ее мысли. — Постойте вы… Вы, что же, верите, что пожар не был случайностью?

— Хотелось бы мне, чтобы это было простым стечением обстоятельств, но у твоей двери нашли остатки легковоспламеняющихся трав. Нехорошее происходит в храме, Марфа. — Дора отвела взгляд и выглядела она очень напряженной. — Не сердись на меня, дитя, но мне пришлось преподнести все так, словно бы этот инцидент действительно был всего лишь несчастным случаем. Нам ни к чему сейчас скандал, а преступник, я уверена, скоро покажет себя. А даже если и нет, думаю, я уже знаю, кто это мог быть.

— Кто?

Дора перевела взгляд на Марфу и долго смотрела ей в глаза. Казалось, она взвешивала все «за» и «против», но в конце концов все же решила пока что умолчать об этом.

— Скоро ты и сама поймешь. А пока ты еще очень слаба, Марфа. И посмотри, ты же совсем не притронулась к отвару!

Настой уже почти остыл, но слухарка все же пригубила пару ложек. На вкус тот был горьковатым. Но что поделать? Выздоравливать всегда нелегко.

— Помните посланника Дедрика, к которому вы меня отослали тем вечером? — вдруг вспомнила Марфа. — Вы ведь тоже говорили с ним, наставница? Что вы об этом думаете?

Взгляд Доры тут же стал холодным и суровым.

— Думаю, наша принцесса еще слишком молода и одержима жаждой отмщения за смерть родителей. Она не осознает, какими последствиями это действие может обернуться для всех нас и, что самое важное, не замечает того, кто стоит за ее спиной и направляет ее гнев в выгодную для себя сторону.

Марфа не ожидала услышать такой честный ответ, но разве наставница хотя бы однажды лгала ей? Марфа заглядывала в глаза настоятельницы и уже понимала, что Дора сразу поняла, кем являлся прихожанин. И, возможно, ей даже не потребовалось для этого каких-либо доказательств, в отличие от самой Марфы.

— О чем ты думаешь, дочь моя? — Дора словила мрачный взгляд воспитанницы.

— Я думаю о том, что вы образцовая слухарка, наставница, — ответила Марфа, помешивая ложкой настой. — И что мне никогда не стать такой.

Настоятельница вдруг усмехнулась.

— А мне кажется, «образцовая слухарка» — это всего лишь образ, который ты выдумала.

Марфа тут же подняла на нее удивленный взгляд.

— Да, у тебя свое собственное понимание религии, Марфа. И многие могут тебя не понять и даже осудить, это тоже правда. Но разве Огнекрыл не учит нас самостоятельно искать истину? Разве оставил бы он эти письмена на непонятном для нас наречии, если бы считал иначе?

Глаза у Марфы широко распахнулись и блеснули, а сердце наполнилось электрическими импульсами. Эти слова надолго запомнятся ей.

Дора вздохнула и нежно пригладила волосы Марфы.

— Мне хотелось бы однажды передать тебе храм, но… Эти стены слишком тесны для тебя, дитя. Однажды ты и сама это поймешь. Тебе нужно открыть собственный собор.

Марфа еще шире раскрыла глаза.

— Вы думаете… думаете, кто-то последует моим идеям?

— Разве ты не видишь? Люди уже тянутся к твоим словам.

***

Несколько дней спустя слухарка почувствовала себя уже лучше и даже могла вставать с постели, но, несмотря на это, наставница ее к делам собора еще не допускала. Было решено Марфе не показываться до тех пор, пока преступник не будет пойман. А до тех пор, слухарка проводила время в своей новой обители, занимаясь переводами и прочей бумажной работой. На нижние этажи не спускалась и другим служителям храма на глаза не показывалась, только однажды снова вернулась в свою келью. Благо, удалось прокрасться незаметно.

Внутри было сыро, камень на стенах потемневший и, возможно, уже навсегда впитавший в себя гарь. Повсюду пепел, покрывшийся копотью алтарь, потускневшие половицы… Марфа с легкостью отыскала свой тайник. Внутри хранились ее переводы и книжка с лиловой обложкой, которая, к счастью, почти не пострадала. Лишь слегка потемнела обложка. Переводы она оставила, а книгу забрала. Крепко сжав ее в руках, слухарка поскорее направилась прочь, здесь она снова начинала кашлять. Но стоило выйти за порог, как что-то в сердце Марфы ухнуло вниз и сильно сжалось.

У самого ее порога лежали остатки сгоревшей травы. Слухарка подняла одно из потускневших растений и сразу же узнала форму стебелька и листьев. К этим травам имели прямой доступ в основном лишь младшие слухарки. Марфе тут вспомнились слухарки в окружении сестры Берты, которых в тот раз она застала за постыдным занятием, вспомнила и корзины с травами на снегу и горьковатый дым от сигарет в воздухе. Нет, нет. Это мог сделать кто угодно. Слухарка тут же покачала головой и поспешила прочь, но затем все же остановилась и обернулась, в последний раз оглядывая комнату, от которой остались одни обломки, а в мыслях вновь увидела Туман и его чернеющую кожу.

Как же тут душно. Плотнее закутавшись в пуховый платок и оправив на лице шаль, Марфа проскользнула к черному ходу и вышла на улицу. Хоть ей и не стоило еще быть на холодном воздухе, но слухарку это мало тревожило. Ступая по нечищеным тропам, Марфа увязала по колено в сугробах и снег трещал под ее ступнями. Слухарка брела куда-то вперед и устало вздыхала. Облачка пара вырывались из ее уст и тут же растворялись в морозном воздухе. Совсем Марфа не чувствовала ни того, как коченеют от холода конечности, ни того, как покрывается коркой льда ее вуаль.

Где теперь ее Туман? Только об этом Марфа могла думать. С самого начала она обратила на него свой гнев, но правда в том, что злилась она лишь на себя. Не Туман смущал ее мысли, а ее собственные убеждения. Слухарка сама загнала себя в тупик, а Туман лишь усилил ее чувства и позволил увидеть истинное положение вещей. Но теперь… что будет теперь?..

Слухарка ежилась, и ее мысли вновь поглощали воспоминания о том, как на ее глазах Туманная мантия обратилась в мглистый смог, а блестящие, извечно игривые глаза вдруг совсем почернели. Что она с ним сделала? Какой он теперь? И каким Туман был на самом деле? Какую жизнь он вел? Марфа только сейчас поняла, что ничего о нем не знала. Не хотела узнавать.

Незаметно для себя Марфа забрела в Хрустальную рощу. Деревья здесь были и правда, словно хрустальные. Обледеневшие голые ветви — как будто выточены из стекла и сверкали от малейшего прикосновения солнечных лучей.

Как вдруг что-то изменилось. Снова Марфу настигло это странное чувство, словно все вокруг тускнеет и мутнеет, приглушаются краски и размазываются очертания горизонта. Воздушный пар снова вился в воздухе, опутывал призрачной шалью хрустальные деревья. Казалось, облака спустились с небес и закружили вокруг Марфы. Смешиваясь со снежными дюнами, Туманная мантия превращалась в дымчатое море. Каким только не видела Марфа Туман: молочно-белым, зеленовато-лазурным, желтовато-оранжевым и даже бурым от копоти и гари… Но сегодня он был усеян мельчайшими кристалликами льда, мерцающими в солнечных лучах. Ледяной Туман пришел сегодня к ней.

Он беззаботно улыбнулся и раскрыл свои объятия.

— Ну что, скучала по мне?

А Марфа только стояла в каком-то странном оцепенении, и в душе у нее смешалось множество различных чувств: злость за то, что не послушался и оставил ее; неистовая ярость за то, что так легкомысленно бросился в огненную копоть и даже не задумался о том, какими последствиями такой поступок обернется ему самому; невероятная радость за то, что сейчас он снова здесь, а его мантия сверкает даже ярче, чем прежде; а еще разочарование от самой себя за то, что испытывает все эти чувства, и за то, что уже совсем не отрицает существование Туманного божества в их мире, созданном Огнекрылом. Вот только на лице у Марфы не отразилось ни единой эмоции.

Так бывает, если перемешиваешь все краски из палитры одновременно, — получается самый обыкновенный белый цвет. Когда в сердце взрывается ярчайшая гамма чувств и перепутывается в единый комок, то потом уже не остается сил на то, чтобы мимикой объяснить собеседнику свое внутреннее состояние. Вот и Марфа беспомощно продолжала стоять с пустым безжизненным взглядом, не способная вымолвить и слова.

— Эй, ну ты чего?.. — игривая улыбка стерлась с губ. Туман приблизился к слухарке и набросил ей на плечи теплое дымчатое покрывало. Марфа дрожала всем телом от холода, хоть сама того и не чувствовала. А повсюду вокруг распростерлось море застывших снегов, словно бы олицетворение чувств слухарки. Кто бы мог подумать, что такой скучный цвет может хранить в себе столь многокрасочную палитру?

«Ты хочешь, чтобы я ушел? Не желаешь видеть меня? Я больше не нужен тебе?..» — Туман приближался все ближе, а его лиловые глаза становились все ярче. Туман пах морозным утром и свежими листьями. И в этот раз Марфа сама позволила ему заползти в свою голову.

Облачной дымкой Туман обволакивал мысли слухарки, бережно перебирал их в руках, как самое ценное в мире сокровище и именно таким оно и было для Туманного бога. Глубоко вдыхая каждую частичку, каждую пылинку и песчинку призрачных образов мыслей Марфы, ловя каждый мельчайший отзвук и отклик, Туману хотелось и самому раствориться в этом вихре бушующего марева, что разверзлось в сердце слухарки. Хотелось навсегда остаться внутри этих ярчайших всполохов и теплых огненных вспышек. Чтобы вечно видеть перед собою осязаемую оболочку тех чувств и эмоций Марфы, которые сам он так долго и так отчаянно жаждал однажды увидеть в ее глазах. И вот они, здесь, совсем близко. Настоящие, живые, беззащитные, ничем не скрываемые. Впервые Туман понимал Марфу так же хорошо, как самого себя, словно бы их «я» слились в единое целое, обратившись в единый организм. Впервые Туман ощутил то чувство, что люди называют «счастьем».

Очень крепко Туман обвил плечи слухарки и уткнулся носом в изгиб ее шеи. Так крепко, что взгляд у Марфы помутился, а ноги ослабели. Слухарка и заметить не успела, как сознание ее отделилось от телесной оболочки и приняло облик безликого призрака.

«Не бойся. Я верну тебя», — шепнул ей Туман и, схватив за руку, унес туда, куда звали его чувства и желания.

Леса и сугробы, горы и долины, деревни и замки — все это проносилось в стремительном водовороте. И все, что могла Марфа, так это поспевать за Туманом и слушать его истории и взволнованные речи. Впервые она видела его таким воодушевленным. Может быть, потому что теперь она могла видеть мир его глазами?

Туман показывал Марфе свои самые любимые места: озера и реки, низины и овраги, поросшие мхом болота, остроконечные вершины скал и пологие хребты холмов. Марфа смотрела на все это многообразие природного ландшафта и пыталась вообразить, как Туман жил все это время. Словно воочию, она увидела, как Туманный бог блуждает среди болот, как ступает по гладкой поверхности озерной воды, как засыпает в глубоких оврагах, небрежно разбрасывая свою долгую шаль повсюду. И отчего-то каждый раз, когда Марфа воображала эти картины, сердце у нее болезненно сжималось.

«Куда ты ушел после того, как…» — Слухарка не закончила фразы, но Туман все равно ее понял.

— Мне нужно было очиститься… — ответил он, смотря куда-то вдаль. Туда, где смыкались кромки облаков над полосой горизонта. — И я улетел туда, где круглый год зеленеют сады и цветут деревья, искал дожди и ливни, вот они и смыли с меня всю скопившуюся грязь.

«Ты никогда не был грязным».

Туман вздрогнул и обернулся, а Марфа и не заметила, как произнесла эти слова, но сейчас все ее мысли были обращены вслух. Туман собирался сделать шаг ей навстречу, как вдруг позади него слухарка что-то углядела. Это были люди и, похоже, они спускались в некое подземелье. Марфа сама не заметила, как последовала за ними. В подземном помещении собралась целая толпа людей, горели свечи, а по центру на небольшом постаменте стоял человек в странной маске. Однажды Марфа уже видела этого человека, и ей ни с чем не спутать этот голос.

— «Альтер Корифе ун лан, ван тольц. Онде ум крон!» — прочел человек в маске. — Знаете ли вы, что означает эта фраза? Язык глоров невероятно богат. В одном слове они были способны запечатлеть целую историю. А эта фраза взята из сто семнадцатой главы Учения, в которой повествуется о Корифее, что отрубил себе руку, а Огнекрыл даровал ему за это вечную жизнь. Ничто в этом мире не достается без жертв, — вот, о чем хотел рассказать нам Огнекрыл. И мы не сможем одолеть горцев, если не отважимся на риск!

Толпа тут же отозвалась и поддерживающе воскликнула

Марфа помнила, как перевела эту фразу: «И тогда сломал Корифей свои пальцы, а его сердце наполнилось мглистой тишиной». И действие это не было жертвой, а лишь актом отчаяния. И вечность не была подарком для Корифея, она была его наказанием.

История Корифея была одной из тех, что долгой нитью протягивалась через все события, о которых повествуется в первой части Учения, а в сто семнадцатой главе описан лишь финал, понять который можно лишь тогда, когда изучишь все остальные смежные события, что повлияли на становление личности этого героя. Но Дедрик не утруждал себя этими подробностями. Фраза была метафорической, с двойным смыслом, чем лидер и воспользовался.

Одно за другим Дедрик выворачивал слова Учения наизнанку, преподносил их так, как самому ему было удобно. Он использовал в своей речи вырванные из контекста слова, и его речи приобретали, пусть и ложную, но завораживающую красоту. Он нес небылицы о том, как пережил смерть, а Огнекрыл подарил ему способность летать. Он говорил о мирах, в которых ему удалось побывать, и лица людей преображались. Он убеждал, что отказался от своих крыльев и вернулся для того, чтобы изменить этот мир к лучшему. А лучше он станет без горцев.

Марфа тоже забралась на постамент и остановилась рядом с Дедриком. Люди стояли с горящими от фанатизма глазами и внимали каждому слову своего лидера. Они не могли видеть слухарку, невольно ставшую свидетелем этой сцены, но зато она их могла.

«Миллиарды слов резали людям кожу, горло и глаза, но они все равно продолжали говорить и слушать».

Эта фраза из Учения так ярко вспыхнула у слухарки в голове, что она вдруг поняла — именно о таких людях в древних текстах и говорилось. Марфа смотрела на людей, скандирующих имя Дедрика, и уже не сомневалась в том, что любое верование — обоюдоострый меч. И в тот момент, когда религия перестает служить во благо общества, в тот момент, когда она становится средством манипуляции в руках других, в ту же секунду она должна прекратить свое существование.

Никогда Марфа не думала, что однажды ей придет в голову настолько кощунственная мысль, но сейчас, стоя напротив всех этих людей с искаженным мировоззрением, больше всего на свете, ей захотелось сжечь все копии Учения Огнекрыла.

Распахнув свой пушистый плащ, Туман набросил свое призрачное покрывало на толпу собравшихся людей, превращая их фигуры в смутные размазанные тени. Туман остановился напротив Марфы и весь его вид излучал негодование. Не для того, он ее сюда привел. Не для того, чтобы сейчас увидеть ее с таким выражением лица. «Не смотри, не смотри!»

Но Марфа продолжала смотреть. И Туманная пелена не помешала ей разглядеть в толпе знакомый силуэт. Женский силуэт. Облаченная в монашеское платье с аккуратно подшитым воротничком, с крепко затянутым поясом на талии и с деревянным треугольным кулоном на шее… она… кто же она? Марфа никак не могла разглядеть ее лица, но в том, что слухарка эта пришла из Северного собора, не сомневалась. Но как? Как могла одна из слухарок оказаться здесь, в этом чудовищном месте?!

Слухарка, аплодирующая Дедрику; слухарка, скандирующая его имя; слухарка, что сейчас улыбается под темной вуалью и складывает руки так же, как делает это пред алтарем Огнекрыла.

Как же далеко успели разрастись сети Дедрика? Сколь много умов успели пленить его речи? И скольких слухарок уже успела заразить эта отравляющая хворь?..

Амулет на шее у слухарки чуть качнулся. Глубокая трещина пролегала на поверхности кулона и по диагонали перечеркивала серповидный месяц. Это могла быть та, кого она наставляла, или… даже та, у кого она сама наставлялась? Одна из тех, кого она слушала, кого уважала. Марфа всё смотрела и смотрела на эту трещину и никак не могла отвести от нее взгляд. Словно трещина эта превратилась в огромную расщелину под ногами, а Марфа взяла и шагнула за ее край и теперь никак не выберется обратно…

Чужие силуэты, хлопающие ладони и улыбки — всё это перемешалось и слилось в одно бесформенное пятно, а затем рассеялось. И снова морозный воздух, снова обледеневшие леса и безграничные поля, засыпанные снежным песком. Тело Марфы, бережно хранимое Туманной шалью, не замерзло в снегах. И когда слухарка вновь открыла глаза, ей было тепло. Ей было жарко. Сердце ее билось невероятно быстро, а в душе загорелся яростный огонек, в любой момент готовый разгореться целым кострищем. Когда-то Марфу испугал огонь, а теперь он пылал у нее под кожей.

— Мне… мне нужно обратно в собор! — слухарка резко вскочила на ноги. — Мне нужно узнать… нужно…

Она рванулась куда-то вперед, но пушистый пар окутывал все вокруг так, что ни одной тропы не разглядишь, а собора и вовсе не видать в этой мглистой пелене.

— Туман… — сузив глаза, Марфа негодующе посмотрела прямо на него, но сейчас взгляд Туманного бога был непроницаем. Недвижимо замерев напротив слухарки, он почти сливался с дурманящим воздухом и снежными дюнами и казался совсем чужим, незнакомым. Совсем как тогда, когда Марфа впервые по-настоящему увидела его, — в день прощания с мертвыми, в день, когда ветер смешивал пепельные песчинки со снегом.

Кусочек заснеженной пустоши, увитый Туманными покрывалами, сейчас превратился в островок, дрейфующий посреди снежных морей. И как будто нет большесобора в той стороне и нет леса в другой. Есть только этот тихий тусклый мирок.

— Ты обещал… что отпустишь меня.

Он так долго искал ее, так долго ждал, когда же она посмотрит на него, когда наконец заговорит с ним… Он так устал видеть, как горестно сжимается сердце Марфы на каждом слушании. А она снова рвется туда? Зачем ей в это ужасающее место? Место, в котором, он уверен, ее не ждет ничего хорошего. Зачем?..

— Прости. — Туман не мог этого понять. — Я не отпущу тебя.

========== Глава 6. Пробуждение ==========

Холодными липкими щупальцами Туман перемешивал облака со снегом, плотной завесой отгораживал от внешнего мира. Сколько бы ни кричала Марфа, сколько бы ни звала на помощь, сколько бы ни выплевывала гневных слов, ни один звук не мог пробраться сквозь дымчатую завесу, и Туман поглощал каждое слово, каждый яростный возглас и даже малейший вздох. Молочная мгла проглатывала все, что попадалось на пути, и даже само время становилось ее добычей. Целую вечность можно блуждать в Туманных лабиринтах, а в мире человеческом пройдут лишь минуты.

— Я не отпущу тебя.

И секунды растекались, словно тягучая смола. Они всё тянулись, тянулись… В глубине дымчатого марева Марфа стояла посреди Туманных покрывал. Там, где нет звука, времени и света, там, где так причудливо смешивались реальность и вымысел, правда и ложь. Там, где так явно ощущалось дыхание Тумана. Что если ей так и не удастся отсюда выбраться? Что если навсегда останется здесь и никогда не сможет вернуться в храм?

И так ли она сильно хочет уйти отсюда?..

Марфа всё заглядывала в лиловые глаза Туманного бога, и мыслей ее было не разобрать, столь путанными они были. Слухарка стояла неподвижно и, казалось, что она обратилась в статую, выкованную изо льда, а Туман все никак не мог разобрать…

Почему? Почему она больше не кричит? Почему больше не пытается отыскать выход из бесконечного лабиринта его покрывал? Почему в ее глазах так много противоречивых чувств?

— Эти люди не понимают тебя… — Туман больше не мог молчать. — И никогда не смогут понять!

Пусть разозлится, пусть лучше кричит и ненавидит его. Пусть скажет, что он поступает, как глупый избалованный мальчишка. Все, что угодно, но пусть только говорит!

— А ты думаешь… — шептала Марфа едва слышно, — понимаешь меня?

Сетью колючих мурашек обдало с головы до пят. Туман никогда не думал, что всего лишь пара слов может так сильно сжать призрачное сердце в тиски.

— Я многое знаю о тебе.

— Думаешь, этого достаточно?

Нет! Нет, черт возьми, этого абсолютно, совершенно точно недостаточно! Но что, что еще ему сказать, чтобы она услышала его? Чтобы не уходила в эту каменную пасть зверя, которая захлопнется, стоит ей только ступить за ворота?

— Не уходи, — Туман не отпускал ее, отчаянно цеплялся призрачными щупальцами за острые края ее платья. — Тебя там ждет лишь боль и разочарование. Для этих людей ты уже сделала достаточно! Останься здесь, со мной.

Погруженная вглубь своих мыслей, Марфа находилась в самом сердце дымчатого нечто и совсем не замечала, как ее ступни все сильнее увязают в сугробе.

— Ты ведь уже знаешь, кто это был, верно? — Выражение лица у Тумана мгновенно переменилось, что-то больно кольнуло в груди. — Но решил не показывать мне.

Подняв голову, Марфа заглянула Туману прямо в глаза, в его такие ясные и чистые глаза. Уголок ее губ скользнул вверх.

— Но я все равно узнаю.

И слухарка ушла прочь, в сторону собора, а облачные стены обреченно расступились перед ней. Туман долго смотрел ей вслед и уже понимал, о чем она говорила, — о слухарке с треснувшим медальоном. И ведь она не успокоится до тех пор, пока не узнает, кто это.

Туман встречал немало людей, у которых была такая же яростная тяга узнать правду. Эти люди ставили на кон все, что у них было и чего не было, они пробирались сквозь самые колючие непролазные преграды и даже знай они, что ожидает впереди, все равно не остановились бы. И Марфа, он уверен, тоже не повернула бы назад, скажи он ей ответ.

Вернувшись в собор, первым порывом Марфы было немедленно отыскать слухарку с треснувшим медальоном, но как это сделать? Сейчас она не могла идти в соборе, куда ей заблагорассудится. Все считали, что она еще больна, и наставница Дора просила ее не показываться на слушаниях.

Слухарка качнулась и едва не свалилась с ног. Кажется, она все еще недостаточно здорова. На сегодня лучше и вправду воздержаться от личных расследований. С этими мыслями Марфа и вернулась в свою новую келью.

Привычное течение времени в соборе контрастно отличалось от пережитого в Туманных чертогах. В этих каменных стенах все подчинялось условленному порядку, каждая мелочь функционировала, будучи частью единого механизма. Когда-то все это было для Марфы так естественно и привычно, но как же весь этот образ жизни не похож на тот мир, в котором живет Туман. И слухарка не была уверена, радуют ее это или огорчает.

Внезапный стук в дверь заставил Марфу встрепенуться и прийти в себя.

— Войдите.

— Сестра Марфа? Я принесла вам ужин. — В проеме двери появилась Берта с подносом в руках. — Я не помешаю?

Марфа отрицательно качнула головой и опустилась на край кровати. Немного неуклюже заперев за собой дверь, Берта остановилась напротив старшей слухарки. Сейчас, стоя посреди комнаты с низким потолком, широкоплечая Берта показалась Марфе еще выше ростом, чем в прошлый раз. Ее крупные кисти рук крепко сжимали поднос, а лицо скрывала новая вуаль.

— Как… как вы себя чувствуете, сестра Марфа?

Сейчас эта девушка меньше похожа на ту, что совсем недавно с таким откровенным вызовом смотрела ей в глаза… или она ошибается?

— Всё хорошо, Берта, — Марфа чуть заметно улыбнулась. — Как дела в соборе? Как слушания?

— Всё… как обычно, — она потупила взгляд. — Но все беспокоятся за вас.

— Хм-м, — Марфа напряженно свела брови. Так ли это? Так ли уж сильно других слухарок озаботило ее внезапное исчезновение? Нет, скорее их удивил сам факт того, что одна из старших слухарок внезапно слегла с болезнью. Почувствовал ли кто-то запах гари в тот день? Об этом Марфа не могла спросить, но она была уверена, что сейчас собор полнится разнообразными слухами. А значит, подымать вопрос о том, что одна из слухарок посещает собрания Дедрика, сейчас не лучшая идея. Всколыхнется лишь еще большая волна хаоса, затеряться в которой настоящей виновнице будет проще простого.

— …и прихожане тоже часто спрашивают о вас.

Нужно предупредить об этом настоятельницу, но что она ей скажет? Как объяснит, что она видела слухарку на собрании своими глазами? Может ли она вообще рассказывать ей об этом? Что если…

— Вы слегли сразу после того происшествия во дворе, поэтому…

Нужно придумать что-то другое, но что?..

— …Поэтому я бы хотела попросить прощения. — Марфа резко подняла взгляд, только сейчас по-настоящему обращая на нее внимание. — Я не должна была говорить вам те слова и очень сожалею об этом.

Берта открыто смотрела ей в глаза, уже готовая лицом к лицу встретиться с нежеланием Марфы принимать ее извинения. Но Марфа лишь улыбнулась.

— Ничего страшного, Берта. Я не виню тебя. — Младшая слухарка, словно ожидающая какого-то подвоха, продолжала неподвижно стоять на месте. — Но ты ведь больше так не делаешь, правда?

— О, нет! Конечно же нет, сестра Марфа! Никогда!

Марфа тихонько засмеялась, и Берта тоже улыбнулась.

— Ох точно! Ваш ужин!

Берта склонилась, опуская поднос на стол, и на секунду ее медальон качнулся. В это мгновение что-то изменилось, время замедлилось, стало тягучим и ленивым, а у Марфы никак не получалось отвести взгляд от треугольного кулона. Ниточка, на которой висел амулет, перепуталась и кулон был небрежно перевернут тыльной стороной. Месяц смотрел в неправильную сторону и не понять, есть ли трещина на кулоне или нет.

Амулет снова качнулся на шее у Берты, и Марфа почти успела разглядеть лицевую сторону кулона, как вдруг младшая слухарка тут же выровнялась, словно почувствовав намерение Марфы. И улыбнулась, как ни в чем не бывало.

«Каждая слухарка хранит свою постыдную тайну», — вспомнились слова Берты.

— Поправляйтесь скорее, сестра Марфа, — поклонилась Берта, запирая за собой дверь.

Вот и все. Марфа совсем разучилась различать, кому можно доверять, а кому нет.

***

И снова Туман бесцельно слонялся по миру, снова его пушистая мантия волочилась по земле, покрывая холмы и пригорки, долины и ущелья. Туманный бог засыпал в рытвинах и котловинах, а просыпался под пение утренних птиц. Он вновь забавлялся тем, что спутывал лесные тропы и заманивал в ловушку корабли, но все это уже не доставляло ему былого удовольствия. Туман яростно раздувал снежные дюны, и песчинки снега подымались высоко-высоко, в самое небо, а затем морозным узором вплетались в его дымчатые шубы.

Спутанные волосы Тумана торчали во все стороны, а под лиловыми глазами залегли глубокие синяки. Не в первый раз люди отворачиваются от него, не в первый раз они уходят, не желая сворачивать со своего пути. Но в первый раз Туман потерял человека, который не был для него всего лишь очередной игрушкой.

После всего, что случилось, Туманный бог не смел и надеяться на то, что Марфа когда-нибудь снова с ним заговорит. Но она вернулась сама. Сама опустилась в теплый дымчатый снег и принялась читать книгу, как ни в чем не бывало. Протяжный вздох невесомым облачком опутал их обоих, и Туман прильнул к слухарке поближе.

Почему она снова здесь? Почему не оттолкнула его навсегда? И почему он не слышит в ее мыслях и капли осудительного презрения? Ведь сам он взорвался бы яростной вспышкой, если бы кто-то только посмел посягнуть на его свободу. Он бы не простил, какими бы ни были намерения того, кто попытался ограничить его волю. И Туман уже успел поверить, что всё разрушил собственными глупыми поступками, но, странное дело, связь между ними с Марфой стала лишь прочнее. О чем бы не думала слухарка, сердце у нее теперь билось скорее обычного.

С тех пор Марфа стала чаще приходить на пустырь у собора. Слухарка куталась в сугробы снега и наблюдала за тем, как снежинки спешат прикоснуться к земле. И совсем ей не было холодно, ведь Туман крепко укутывал ее в свои покрывала и нежно обнимал. Иногда он засыпал рядом с ней, и во сне Туманный бог казался таким же беззащитным, как младенец.

Порой Туман опускался к ногам Марфы и сворачивался клубком у нее на коленях, а слухарка нежно гладила его пушистые волосы. Марфа осторожно оттягивала пальцами волнистые кольца волос, и Туман почти мурчал от удовольствия, словно зверек. Марфа тихонько напевала старую колыбельную, которую из давних времен люди передавали из уст в уста, и больше всего на свете хотелось, чтобы такие дни тянулись вечность.

Сколько чужих откровений и гнилых тайн скопилось у Марфы в душе? Но здесь, посреди снежной пустыни, ее сердце как будто бы очищалось. Слухарка знала, что безрассудно приходить сюда так часто, но пока была такая возможность, ей хотелось видеть Туман как можно чаще. И видеть не запертым в каменных стенах собора, нет, там ему не место. А здесь, посреди этих безграничных пейзажей, где Туманная шаль по-особенному мерцала в солнечных лучах.

Марфа продолжала переводить Учение и читать книгу с лиловым корешком, и с каждой главой ей все больше казалось, что она читает сборник мифов, а не религиозное сочинение. Слишком сказочными были существа, которым поклонялись горцы: Ветер, Ночь, Время, Эхо, Шум, Тишина… Не знай Марфа Туманного бога, вряд ли бы отнеслась к этой книге серьезно. Однажды слухарка наткнулась и на упоминание Тумана в одной из глав.

— Почему ты не остался в Горном королевстве? — спросила она тогда его. — Тебя ведь там больше ценят, чем у нас. В тебя там верят, тебе там поклоняются…

— Но ведь там нет тебя.

И этого было достаточно.

Это были тихие, полные безмятежности дни. Это было затишье перед бурей.

Порой Марфа тайком переодевалась в одежду младшей слухарки и слонялась по собору. Ее никто не узнавал и под вуалью никто не мог разглядеть ее лица, но амулета с трещиной ей все равно не удавалось отыскать.

Однажды случилось нечто неожиданное. У себя на столе Марфа нашла записку от наставницы. Странно только, что почерк совсем не похож на матушкин. Ни с чем ей не спутать изящную каллиграфию настоятельницы храма. В записке наставница звала ее к себе в покои и слухарке ничего не оставалось, как пойти и проверить, что же случилось.

Несколько раз постучав, Марфа отворила дверь.

— Вы звали меня, матуш…

Марфа в ужасе оцепенела, не в силах произнести и слова. Наставница без сознания развалилась в кресле в неестественной позе. Как будто снова оказавшись в центре Туманной метели, слухарка, не чувствуя своих шагов, приблизилась к Доре и дрожащими пальцами нащупала пульс на шее у Доры… Но сердце матушки-настоятельницы больше не билось.

Еще не осознавая в полной мере того, что случилось, слухарка продолжала неподвижно стоять на месте. Медленно, одно за другим, Марфа начала замечать детали произошедшего: незапертая дверь (хотя наставница всегда запирается), странный едкий запах в комнате и разлитый графин ягодного настоя на полу, у самых ступней настоятельницы. Все еще завороженная Марфа потянулась к нему, и желчный запах сразу же заблагоухал сильнее, красочней… как вдруг дверь позади распахнулась, и в келью вошла сестра Гретта со свитой младших слухарок.

Она посмотрела на нее свысока, задрав кверху острый нос.

— Вы обвиняетесь в убийстве настоятельницы собора, Марфа.

— Ч-что?..

Все это словно во сне. Слишком быстро, слишком нелогично, слишком неестественно.

— Боюсь, за вами уже не в первый раз замечают признаки неподобающего поведения. Не единожды мне докладывали о том, как вы разговариваете сами с собой, слишком часто и слишком далеко уходите от храма. А после пожара мы обнаружили вашу свечу у порога вашей кельи. Вы слишком рассеянны в последнее время, и ваша несобранность загадочным образом приводит к непоправимым последствиям. — Гретта приблизилась к наставнице Доре, но взгляд ее не изменился ни на каплю. Она лишь поморщилась в отвращении, из-за чего морщины у нее на лице углубились. — А теперь и это происшествие. Не кажется ли вам это подозрительным?

— Я… я не понимаю! — Марфа поднялась и пораженным взглядом посмотрела в глаза сестры Гретты. — Кому, как не вам, знать, что мы с настоятельницей были дружны?

— Это как раз и усиливает подозрения. Тот, кто близок с тобой, всегда имеет больше возможностей ударить в спину.

Кажется, только сейчас Марфа начала осознавать всю серьезность своего положения. Ее застали в келье наставницы как раз в тот момент, когда она… а значит, они смогут обвинить ее. Мысли путались, сбивались, никак не желали сложить все факты воедино.

— То, что наши комнаты с наставницей располагались рядом, и близость наших с ней отношений ни о чем не говорит. У вас нет никаких доказательств.

— Верно, пока что это всего лишь подозрение, но, будьте уверены, в скором времени мы обнаружим и подтверждения.

Гретта кивнула младшим слухаркам и те, словно тени, принялись убираться в комнате. Их движения были столь точными и уверенными, словно им подобное не впервой, словно они всего лишь меняли декорации для следующей сцены.

— Хотя знаете, Марфа, порой доказательства не так уж и важны. Куда более весомое значение играет общественное мнение. А слухи о вас в храме в последнее время не самые лестные, — ее глаза сверкнули.

На лицах у младших слухарок ни единой эмоции, будто и не было в этой комнате мертвого человека. Человека, что столько лет подряд обеспечивал их жильем и пропитанием, дарил приют и заботу. Слухарки тщательно вытирали пылинки с полок и натирали до блеска полы. Их движения четкие, продуманные, словно бы отрепетированные заранее.

— Боюсь, вас придется отвести в темницу, Марфа. А я тем временем позабочусь о делах собора.

Марфа подняла глаза и посмотрела на Гретту так, словно увидела ее только сейчас. И этот взгляд Гретте понравился. Она очень многое отдала, чтобы наконец увидеть это выражение лица. Вот оно — пробуждение.

— Вы…

До сегодняшнего дня никто в соборе не знал, кому настоятельница Дора передаст храм. А в последнее полгода все только говорили о том, как хорошо она, Марфа, справляется со своими обязанностями. Большинство прихожан приходили на исповедь именно к ней, приходили даже в неприемные часы, приезжали люди с далеких деревень, и настоятельница все чаще хвалила и всячески демонстировала свое к ней расположение…

— Вы… как вы могли? — едва слышно прошептала Марфа, и лицо у нее совсем побледнело. — Вы же были… Дора любила вас. Несмотря ни на что, она очень сильно любила вас. Вы были ей такой же дочерью, как и я.

Гретта смотрела насмешливо и ответила так же тихо:

— Этот собор не может достаться такой, как ты.

Сестра Гретта подозвала пару слухарок, и те тут же связали плетью руки Марфы за спиной. Гретта смотрела на слухарку победоносно. Марфе знаком этот взгляд, знаком и этот план, и этот почерк. Все это ниточки Дедрика.

— А ведь матушка и без всего… без всего этого она собиралась отдать вам собор.

С минуту Гретта смотрела на нее непроницаемо, не доверяя ее словам, считая это всего лишь уловкой. Но взгляд Марфы… Гретта вдруг поняла, что она не врет. В ее глазах мелькнуло удивление, а затем ужас, смешанный со злостью. Гретта не желала в это верить.

— Вывести ее!

Слухарки схватили Марфу за плечи и толкнули к выходу. Но прежде чем навсегда покинуть комнату наставницы, Марфа краем глаза заметила среди марионеток Гретты кого-то знакомого: волнистые светлые волосы, небрежно выбивающиеся из-под чепца, невысокий рост и нежные руки. Эффи. Ее ярко-синие глаза из-под вуали, ее румяные щеки и детские веснушки. Загадочный блеск во взгляде и кривоватая усмешка. Всего секунда, но порой достаточно одного мгновения, чтобы отношения даже между самыми близкими в мире людьми навсегда изменились.

«Тому, кто близок… проще… ударить…»

Марфа опустила взгляд, и только сейчас смогла разглядеть амулет на шее у Эффи. Пусть вырезанный всего лишь из дерева, но в отражении глаз Марфы этот кулон сверкал так же ярко, как взорвавшаяся в небе звезда. Изображение луны по диагонали перечеркивала — трещина.

========== Глава 7. Белая смерть ==========

Если бы только Туман мог запустить ладони в ночную синь, сгрести пальцами звездочную кашицу, а потом рассыпать по земле и соткать из них ковер, по которому Марфа смогла бы ступать, не опасаясь уколоться о черствую землю. Но она никогда не примет такого подарка. Потому что ей нравится бежать по нерасчищенным тропам, пробираться сквозь колючие заросли и все равно, если поранит кожу. Она так внимательно и ответственно слушает людей, а Туман никак не поймет, чем эти человечки заслуживают подобное отношение.

Если бы Туман мог рассыпать блестящую пыльцу над городами и деревнями, сделать так, чтобы мелкие песчинки разлетелись по человеческому миру и осели в сознании всех, кто еще сомневается в непогрешимости Марфы. «Но ведь ты никогда не позволишь мне так поступить. И никогда не простишь, если я сотворю нечто подобное без твоего позволения», — вот, что понимал Туман каждый раз, когда заглядывал в небесный лик.

А где-то под землей, на самых нижних этажах Северного собора Огнекрыла, среди сырости и поросших плесенью стен сестра Марфа задумчиво разглядывала лунный луч, проскользнувший в это позабытое жизнью место. Потирая шершавые от холода руки, Марфа вспоминала тот силуэт слухарки, что привиделся ей на собрании Дедрика. И теперь она понимала, почему Туману так не хотелось, открывать ей правду.

И все же, как могла она, Марфа, не признать Эффи в тот день? Даже сквозь Туманные занавеси она должна была с первого взгляда, с первого движения понять, что это была ее подруга. А этот амулет… что за ирония? Марфа сама, собственными руками смастерила для подруги еще в детстве. Помнится, однажды он упал в кастрюлю с водой, вот на кулоне и пошла трещина. Но Эффи все равно забрала его и продолжила носить. С самого начала Марфа знала, кому принадлежит этот кулон, но намеренно стерла из головы это воспоминание, подсознательно отринула эту мысль, настолько безумной она была.

Как могла Эффи… Эффи, которая всегда так заливисто смеялась; Эффи, которая начинала так горько плакать каждый раз, когда нужно было просить прощения; и Эффи, которая так радостно рукоплескала речам Дедрика… Эффи, которую она так сильно любила. Этой Эффи больше нет. Знала ли Марфа когда-либо ее настоящую? Или только думала, что знает?..

В дверь постучали и в комнату вошла слухарка с треснувшим медальоном.

Милая добрая нежная Эффи, как она могла сейчас смотреть на нее таким уничтожающе ледяным взглядом?

— Что же с тобой случилось, Эффи? Я не понимаю, — голос у Марфы хриплый.

Младшая слухарка смотрела на нее исподлобья. Уголок ее губ пополз вверх.

— Ты предала меня первой, сестра.

Невыносимая боль отразилась на лице Марфы, и, кажется, Эффи очень понравилось это выражение. Потому что в ту же секунду она запрокинула голову и звонко расхохоталась. Ее смех долгим эхом рассыпался по подземным коридорам, и, даже успокоившись, Эффи еще долго слушала отзвуки собственного голоса.

Младшая слухарка рассматривала грязные каменные стены и, казалось, словно собор тоже смеялся ей в такт.

— Знала ли ты о том, как сильно меня тяготили стены этого собора? — ее взгляд изменился и помрачнел. — Как сильно мне хотелось вырваться отсюда! И ведь у меня был шанс. Два года назад мой отец вернулся за мной… просил прощения… Да вот только я отказалась. Решила остаться с тобой, а ты… Ты бросила меня совсем одну!

Эта вспышка гнева не могла возникнуть так внезапно, все эти мысли уже очень давно гложили ее. Как же могла Марфа не замечать этого?..

— Я… я не знала об этом, Эффи.

— Конечно, не знала! Откуда тебе было знать? Ведь ты так сильно была поглощена этими исследованиями, что ничего вокруг не видела! И посмотри, к чему тебя это привело!..

Ее нужно остановить. Куда еще ее могут завести эти мысли?

— Эффи… Ты с сестрой Греттой… ты понимаешь, что вы натворили? Чем тебя обидела матушка? Она растила тебя, как родную дочь.

— Настоятельница не виновата… — глаза у младшей слухарки широко раскрылись, во взгляде блеснул безумный огонек, — но Огнекрыл простит меня.

— Эффи…

— Посланник Огнекрыла так сказал! Дора теперь в лучшем месте, там, где у нее есть крылья! Посланник Огнекрыла был там, он знает… он все мне объяснил! И про тебя тоже! — она посмотрела на нее гневно. — Он помог мне понять, почему ты так изменилась, почему отвернулась от меня, почему так страстно переводишь Учение. Все, потому что ты не веришь в Огнекрыла!

Все это Дедрик. Дедрик очень прочно сидит в ее мыслях.

— Эффи… милая Эффи, посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. — Слухарка неохотно подняла взгляд. Она похожа на маленького обиженного ребенка. — Все, что я делала до сих пор, так это пыталась оградить тебя от беды. — Марфа осторожно положила руки ей на плечи. — Ты можешь пообещать мне кое-что? Не ради меня, ради себя. — Марфа заглядывала ей самые глаза. — Прошу тебя, как бы не была сильна твоя обида, не доверяй речам Дедрика, держись от него подальше. Он очень опасный человек, Эффи.

Младшая слухарка отступила на шаг назад. Ее взгляд был совсем пуст. И в это мгновение Марфа осознала, что больше никогда не сможет увидеть подругу такой, как раньше. Потому что для Эффи вернуться к Марфе — значит также признать, что смерть Доры на ее совести. Дедрик очень умело завел ее в ловушку.

— Сестра Гретта просила передать тебе, что мы нашли чужеземную книгу в твоих покоях, — ее голос звучал равнодушно. — Тебе будет нелегко объяснить это суду, так что, думаю, тебе есть, над чем поразмыслить.

С этим она и ушла.

Много дней и ночей Марфа просидела в заточении, ожидая, что ее навестит тетушка или кто-нибудь из ее сынишек, но никто из них так и не появился. Только Туман, смягчающий серость помещения, был ее спутником. Он мог вытащить ее в любой миг, когда она только пожелает. Но Марфа не желала. Марфа чего-то ждала. А Туман мог лишь позаботиться о том, чтобы она не замерзла морозными ночами.

Однажды на пороге темницы появился кое-то другой.

— Здравствуй, Берта, — чуть улыбнулась ей Марфа, хотя и желала сейчас увидеть совсем не ее. — Как ты поживаешь? Как твои успехи?

Сестра Марфа говорила так, словно и не было всей этой темницы, словно они всего лишь встретились в соборе при самых обыкновенных обстоятельствах.

Берта пропустила вопросы старшей слухарки мимо ушей и, остановившись прямо перед ней, напряженно смотрела ей в глаза. Как и в прошлый раз, Берта не стала ходить вокруг да около и начала с главного:

— Сестра, помните ли вы тот день, когда застали меня во дворе и отчитали за неподобающее поведение? — Марфа коротко кивнула. Что бы не сказала эта девушка, хуже чем есть, ее положение уж точно не станет. И старшая слухарка сейчас была готова услышать все, что угодно. — Помните, как я тогда накричала на вас? Скажу честно, вы всегда вызывали у меня неприязнь, сестра Марфа. Вы всегда казались мне холодной, недоступной и… идеальной. — Почему-то даже последнее слово прозвучало, как обвинение. — Вы были образцом для подражания, живым эталоном для всех слухарок. Вот только я никогда не верила, что на земле существуют такие люди. Ведь иначе они бы уже давно обрели крылья, верно? Вот и на вас я, когда смотрела, всегда думала, что это всего лишь маска, что на самом деле вы окажетесь самой порочной из всех, кого я когда-либо знала… — Берта опустила взгляд на мгновение, но затем, набрав побольше воздуха в легкие, продолжила с большей силой и с еще большим воодушевлением: — Но когда в тот день я встретилась с вашим взглядом… Тогда я впервые увидела в вас обычного человека. Доброго, нежного, но при этом необычайно сильного духом человека. И если на вас и была маска, то совсем не такая, о которой я думала. Другие сестры тогда не сумели понять, что означал ваш взгляд. Но я в тот день отчетливо прочла в ваших глазах: «Глупая Берта, не такая уж я идеальная, как ты себе навоображала. И в моем сердце тоже живет боль, которую я пытаюсь скрыть».

Марфа впервые по-настоящему обратила внимание на Берту и подняла на нее серьезный взгляд. Потому что это действительно было то, о чем она тогда подумала. Потому что эта девушка действительно сумела ощутить ее боль в тот день.

— Я… я как будто на мгновение заглянула в ваше сердце, увидела вас такой, какой вы бываете только наедине с самой собой. И еще я поняла, что если у вас и есть слабости, то в них не было и капли порочности.

— Зачем ты все мне это говоришь, Берта? — Марфа поднялась со скамьи.

— Как же? Как же почему? Вас же заперли в этой темнице! — Берта обвела рукой помещение, ее глаза горели. — В мире существует такое множество злобных, прогнивших насквозь людей! Так почему же вас, самую лучшую среди нас, и, возможно, среди всех людей на земле, осудили так жестоко? И за что? За то, что вы прочли какую-то там книгу?! Что за глупость!

— Осторожнее, Берта. Тише, — прошептала Марфа и нахмурилась, оглядывая дверь позади. — Ничего не поделаешь, Берта, мы живем в таком мире, в котором за проступки политического характера наказывают страшнее, чем за общечеловеческие. Я с самого начала знала, на что шла, и осознавала, что рано или поздно окажусь здесь. Поэтому тебе не нужно заступаться за меня.

— Как вы можете так говорить? — Берта сощурила глаза. — А как же то, чему вы нас учили? Как же справедливость? Что же вы просто возьмете и сдадитесь? И не будете бороться за свои идеалы?

Марфа покачала головой и вдруг усмехнулась.

— Берта, но ты ведь даже понятия не имеешь, какие у меня идеалы. Быть может, это именно то, что тебя разочарует во мне.

— Я знаю, что у вас эти идеалы есть. И я знаю, что вы за человек. Этого достаточно. — С минуту они стояли неподвижно, неотрывно смотря друг другу в глаза, и взгляд у Берты обрел непоколебимую уверенность. — Вы ведь уже догадываетесь, что они с вами сделают, верно? Если вам безразлична собственная жизнь, тогда подумайте о всех тех, кто останется жить здесь, после вас. Они сожгут ваши переводы и вывернут слова Огнекрыла так, как им это будет удобно. Подумайте о всех тех поколениях, что будут взросщены на словах Дедрика!

— Ты говоришь так, словно я не пыталась ничего сделать. — Марфа крепко сжала кулаки, ее плечи дрожали. — Но я пыталась! Все силы я тратила на то, чтобы разобраться, что верно в Учении, а что нет, и к чему нас на самом деле призывает в своих письменах Огнекрыл. Я хотела оставить после себя полный перевод, и почти добралась до сути, почти… но я не успела…

— Вы еще сможете разобраться в этом, сестра Марфа. — Берта смотрела открыто, и этот искренний живой взгляд напомнил Марфе об Эффи, которая никогда не могла слишком долго смотреть ей в глаза. — Вы нужны этому миру, сестра. Вы сможете очень многое изменить.

Марфа еще долго обдумывала этот разговор. Слова Берты, слова Эффи, намерения Дедрика и переводы, которые слухарка помнила наизусть. Каждую строчку, каждое слово. Даже если бы пожелала, она не смогла бы их забыть.

Туман не произносил ни слова. Лишь притаившись слушал ее мысли и ждал, когда она сама заговорит. И она заговорила.

— Знаешь, Туман, иногда я слушаю, как шумит ветер в храме, сквозняком просачиваясь сквозь стены, наблюдаю за каплями воды, сочащимися сквозь трещины в камнях, и в такие моменты мне кажется, что собор плачет и тихо напевает что-то устами ветра… словно бы живой.

Она подняла взгляд на изображения Огнекрыла, собранные из стекла. Даже в темницах они были.

— Посмотри на эти фрески. Сколько осужденных молилось на них, ожидая своего смертного часа?.. А вспомни алтарь и картины в главном зале. Сколько людей преклоняли колени пред этими образами? Только подумай о том, сколько десятилетий строился этот собор. Сколько людских жизней унесла их постройка?

Марфа вспоминала отца и брата. Если бы они только знали, что в этом самом соборе, на постройку которого они отдали все свои силы, их дочь и сестра однажды окажется замурована… продолжили бы они строить? Сколько поколений, судеб и трагедий проносилось в этих стенах? Камень за камнем собор тянулся к небу все выше и выше, и год за годом под его сводами рождались и гибли люди.

Марфа говорила тихо, едва слышно, но Туман отчетливо ее слышал.

— Разве то, во что вложено столько труда, столько сил и человеческих жизней… разве нечто подобное не обретает особенную силу? Разве то, на что столько лет подряд были направлены людские мольбы, не может однажды стать священным? Даже если изначально все эти вещи и предметы не имели какого-либо предназначения и не обладали никакими вездесущими силами… столько веков спустя в конце концов они должны были приобрести какую-то силу. — Глаза Марфы лучились лихорадочным блеском. — Не Бог, не Огнекрыл, а мы сами наделяем неодушевленные вещи магической силой. Наши мечты, желания, воля — и есть тот необходимый элемент, помогающий преодолеть любые тяготы.

— Кажется, я только сейчас понял, что никогда не спрашивал у тебя самого главного… — заговорил Туман. — Во что именно ты веришь, Марфа?

— Я верю… я… — она дрожала, сердце ее билось очень быстро. — Мне хочется верить в то, что где-то существует невероятная сила, способная нести справедливость и воздавать по заслугам тем, кто этого заслуживает. Однако я также не считаю, что люди обязаны полагаться лишь на силы небес. Наш мир таков, каким мы его создаем сами. Я верю, что смысл Учения в том, чтобы направить нас на путь нравственности. Что плохого, если следуя заветам Огнекрыла, люди будут стремиться жить в мире, уважать и беречь друг друга? Что плохого, если исповедуясь и проводя обряды, людям станет легче на душе?

— То, что это обман.

— Какая разница, если этот обман делает людей счастливее? — она смотрела возбужденным, блуждающим взглядом. — Вне зависимости того, где рождается человек и в какой культуре воспитывается, в каждом из нас живет свой собственный бог. И этот бог — наша совесть. Вот, во что я верю, Туман.

Она сжала руками свою голову.

— Все, чего я хотела, так это научить людей жить в равновесии со своей совестью, со своим внутренним богом, научить смирению перед прошлым и наделить их силами встретиться с будущим. И когда осознать это им помогало Учение, я была только счастлива. Мне все равно, каким богам будут молиться люди. Я желаю лишь одного: чтобы эта вера помогала им справляться с трудностями. Помогала им… жить.

Она опустила руки и горько усмехнулась.

— Кажется, я только что исповедовалась тебе, Туман.

Марфа еще очень долго сидела неподвижно, храня молчание и размышляя обо всех тех вещах, о которых до сих пор запрещала себе даже помыслить. Возможно, потому что с самого начала понимала, что если позволит себе хотя бы эту мелочь, потом уже уже не сможет себя остановить и обратно уже не свернешь. Только стены собора и Туман, ставшие свидетелями этой вспышки, навечно запомнили каждое слово сестры Марфы.

Слухарка сжимала в руках амулет и обводила кончиками пальцев очертания растущей луны внутри треугольного кулона. Это была не просто безделушка, это был символ, запечатавший всю ее жизнь. Сколь могущественную власть может иметь над человеком простая побрякушка, если наделить ее смыслом?

Спустя время в темницу вошли служанки сестры Гретты, грубо подняли Марфу с земли и принялись связывать ее руки, крепкие узлы стянули ее запястья за спиной, а она и не сопротивлялась. Мыслями слухарка была совсем не здесь, где-то очень далеко.

Гретта тоже вошла. Она отозвала слуг за дверь и они с осужденной остались наедине. Марфа стояла, ожидая приказаний старшей слухарки, но та почему-то медлила.

С минуту Гретта не издавала и звука, лишь сжимала руки за спиной. Наконец она подняла взгляд на бывшую соперницу. Ее голос звучал глухо.

— Ты все еще можешь отступить, Марфа.

Слухарка медленно подняла на нее взгляд.

— Что вы имеете в виду?..

Сестра Гретта плотно сжимала губы по привычке. Она колебалась, все еще раздумывала над своим решением, но затем снова посмотрела осужденной слухарке прямо в глаза. Решительно и строго.

— Ты ведь понимаешь, что тебя ждет там, снаружи? — О, Марфа прекрасно понимала. Она горько улыбнулась уголками губ, но ее глаза оставались мрачны. Она как будто знала об этом давным-давно, задолго до этой темницы и этого разговора. — Ты все еще можешь избежать этого. Дедрик… он поможет тебе, если ты согласишься на его предложение.

Марфа вздрогнула при упоминании имени того, кого ей хотелось бы никогда не слышать, но, кажется, и Гретте тоже было непривычно произносить его вслух. Марфа смотрела на старшую слухарку и уже понимала, что однажды и Гретте тоже довелось предстать перед таким же выбором, и это решение навсегда изменило ее судьбу.

Марфа ничего не сказала, но старшая слухарка уже прочла в ее глазах отрицательный ответ. Гретта хмуро свела брови на лбу.

— Они не отпустят тебя, Марфа, — она говорила почти шепотом. — Другого шанса не будет.

— …я знаю, — отозвалась совсем тихо.

Плечи Гретты едва заметно дрогнули — то ли от гнева, то ли от других, неведомых Марфе чувств.

— Я знаю тебя с очень юного возраста, Марфа. Было кое-что, что отличало тебя от других детей, слушающих мои проповеди. В отличие от остальных, тебе никогда не было достаточно того, что ты слышала во время уроков. Тебе всегда хотелось узнать об Огнекрыле больше, намного больше… В тебе была искренняя жажда постичь Его замысел. Этим ты напоминала мне себя, — она смотрела пристально. — И уже тогда я понимала, что чем старше ты будешь становиться, тем сильнее в тебе будет разрастаться это чувство. — (Возможно, потому что она сама через это прошла?) — Я знала, что ты сумеешь зайти в своих исследованиях гораздо дальше, чем я. И поэтому мне хотелось повлиять на тебя, передать тебе свои знания.

— Вы всегда… ругали мои переводы, сестра.

Гретта крепче сжала кулаки, морщинка меж бровей стала глубже.

— Ты видела Огнекрыла совсем не таким, как я, — она горестно опустила взгляд. — Мне так хотелось, чтобы ты продолжила мой путь… Как же так вышло, что после всего этого мы оказались здесь?.. Есть лишь один выход, Марфа. — Она подняла на нее взгляд, и ее строгие глаза искрились желанием убедить в своих словах. — Ты должна встать на мою сторону. Должна остаться со мной.

Уголки губ у Марфы чуть дрогнули, а глаза излучали мягкий свет. Даже сейчас, даже когда ее руки были накрепко связаны за спиной, у нее все равно было это мирное выражение лица.

Слухарка отрицательно покачала головой

— Простите меня. Но я не смогу этого сделать.

Гретта смотрела на Марфу и видела в глазах этой юной девочки все то мужество, которого сама была лишена. Даже сейчас.

Старшая слухарка опустила глаза и согнулась в почтительном поклоне, а затем сделала то, что должна. Провела свою бывшую подопечную длинными извилистыми коридорами к выходу из собора, туда, где уже были сделаны все приготовления и где все с нетерпением ожидали главную гостью. Марфа сощурилась от яркого дневного света и не успела ничего понять, как уже оказалась на каменном постаменте перед собором. Он был засыпан снегом и алым песком. А внизу — люди, множество людей, и все говорят, говорят разные вещи, — попробуй разбери, о чем. Все голоса смешивались в единый кашеобразный поток: и спутанный шепот толпы, и суровые обвинения старшей слухарки. Осуждаемая их не слушала, только смотрела вперед, где перед ней стоял Туман. Он смотрел долгим, пронзительным взглядом, почти ненавидящим, и Марфа знала, что в это мгновение он изо всех сил пытался прочесть ее мысли.

Слухарка обвела взглядом собравшихся зрителей. Почти все эти люди исповедовались у нее, но теперь все они смотрели враждебно. Они доверяли ей свои тайны, все самые сокровенные помыслы и желания, и что же, неужели сестра Марфа предала их? Неужели правдивы слухи о том, что Марфа верна ложному богу? Среди них была и тетя Симона со своей семьей. Тетушка крепко прижимала младшего сынишку к груди, и в глазах у нее — отвращение. Когда их взгляды пересеклись, Симона тут же плюнула в ее сторону, и Марфа отчетливо прочла проклятия на ее устах. Оби тоже смотрел на нее строго, в его взгляде были смешанные чувства. Эффи остановилась поодаль и совсем не глядела в ее сторону.

Марфе вдруг вспомнились слова Гретты, которые та сказала ей однажды. Любовь очень сложно удержать, так? Чертовски верные мысли.

Обвиненная совсем потерялась во времени и даже не почувствовала, когда ее руки развязали. Марфа подняла подняла голову, перед ней стояла Гретта. Впервые она смотрела на нее так… с уважением? как с равной? Старшая слухарка высыпала ей на руки яркий порошок и выкрасила ее ладони в багровый цвет. Она сделала это лично, не отдала приказа кому-нибудь из слуг. Гретта крепко сжимала ее руки и заглядывала в ее глаза, ожидая отыскать в них перемену, но взгляд у Марфы не изменился. И той пришлось уйти.

Все замерли в ожидании — ни единого шороха, ни звука. Молчали дети, молчали взрослые и старики, даже ветер утих и совсем не скрипел под ногами снег, словно сам мир прислушивался к происходящему. Наконец Гретта заговорила, и ее голос эхом разнесся по округе — верит ли Марфа в Огнекрыла? Она должна ответить. Люди затихли и смотрели на обвиняемую выжидающе.

Марфа знала, чего от нее ожидали, знала, что вопрос этот был лишь данью традициям и что исход этой игры уже давно предрешен. Слухарка медленно подняла руки и, коснувшись фатиновой вуали, убрала ее с лица. Впервые Марфа смотрела на людей без каких-либо барьеров, ясно и четко, лицом к лицу, глаза в глаза.

Она опустила взгляд на свои ладони, выкрашенные в цвет крови Огнекрыла и, приблизив пальцы к щекам, вымазала кожу в багровый цвет.

То, что она знала уже давно. То, в чем так долго не желала признаться самой себе. Именно сейчас самое время признаться в этом.

— Я… — Марфа смотрела в глаза людям. Каждый из них встревоженно следил за каждым ее движением: тетушка Симона, брезгливо наблюдавшая за происходящим; напряженно сжавший кулаки Оби; поджавшая губы Эффи. Слухарка подняла взгляд к небу, плотно затянутому белыми облаками. Не отрывая глаз от этой бесконечно яркой белизны, она ответила: — Я не верю в Огнекрыла. — В ответ ей гулким эхом отозвался пораженный вздох толпы. — Я никогда не верила в Огнекрыла.

С минуту люди молчали, словно ожидая продолжения. Как будто надеялись, что лишь неправильно поняли, что вот сейчас она продолжит свою речь и все станет на свои места, это недоразумение как-нибудь разрешится… но Марфа молчала.

Волна негодования вспыхнула не сразу. Шаг за шагом она нарастала:сначала скомканное бормотание, ошеломленные путающиеся между собой голоса, затем гомон, полный недоумения, и наконец поднялся безумный рев. Они раскрывали ей все свои самые сокровенные тайны, они отдавали ей благословлять своих детей и провожать мертвых, а она… она оказалась… Люди в ярости сгребали комья снега и со всех сил бросали в предавшую их надежды слухарку. Они проклинали ее именем Огнекрыла, желали ей самой мучительной смерти, рвались вперед, намереваясь разорвать ее на части.

Марфа стояла не двигаясь, даже когда в нее летел снег. Несколько раз она качнулась, едва не сбитая с ног, но продолжала стоять и слушать обвиняющие возгласы. Среди всего этого безумия один только Оби смотрел на нее с пораженным удивлением.

Этот хаос — совсем не то, чего хотела Гретта. Все должно было пройти быстро, тихо и почти безболезненно. Гретта начала отдавать приказы, и слухарки тут же поспешили на помощь, пытаясь остановить толпу. Но их было слишком мало, и все было бесполезно.

Как вдруг пушистые Туманные шторы упали на землю и поглотили в своих мехах фигуры людей. В воздухе повисли мельчайшие кристаллики льда, а с облаков спустились бархатные завесы и белесая пелена. Соткав из всего этого липкий мглистый кокон, Туман завел своих пленников в ловушку. И никому еще не удавалось спастись из его бесконечно изгибчивых рук. Прихожане Северного храма путались, блуждали, а Туманный бог лишь хохотал и его безудержный смех рассыпался колючими снежными осколками. Ледяные иголки летели с небес, кололи людям лица и руки. Узники дымчатых занавесей бежали, прятали своих детей и совсем не знали, куда же податься за спасением. Они вдыхали молочный пар, и его частицы скапливались в легких, давили и пожирали тело изнутри. Белоснежные равнины окрашивались в алый цвет. Люди задыхались, падали замертво, но до последнего мгновения продолжали звать на помощь своего бога, но тот их не слышал. Богу не было до них дела, даже если бы прямо сейчас его последователей, всех до одного, настигла белая смерть. Вот только Повелитель дымчатой поволоки их услышал, и он внял их мольбам. Им нужен Огнекрыл? Они его получат.

Закружившись вихреобразным ураганом, Туман принял облик крылатого змея. Серебристо белой была его чешуя и огненно яркими стали его призрачные крылья.

Марфа продолжала стоять неподвижно. Она протянула руки алыми ладонями вверх, словно пытаясь поймать пальцами звучные человеческие голоса, ощутить кожей все людские чувства. В последний раз.

Она глубоко вдохнула и сложила руки так, как раньше делала лишь пред алтарем Огнекрыла. Ей не нужно укрытие. Потому что спасение в ее сердце. Ее некогда каменное сердце забилось так яростно, так быстро и страстно. И ее фигуру не снесет никакая пурга. Слухарка наблюдала за грациозным танцем Туманного змея, и ей не было страшно. Ей хотелось, чтобы люди увидели ее бога. Ее отныне единственного Бога. Во всем Его великолепии и мерзости. Во всем величии и ужасе.

Туман смешивался с ветром и снегом, он кружил спиралевидные круги, снося людей и все на своем пути. Марфа потянула к нему свои руки, и Туман тут же завертелся вокруг нее смерчем. Заключив ее в махровый кокон, он наконец-то слился с ее мыслями, чувствами и самим существом. И она позволила ему это сделать. А затем полетел далеко-далеко, бережно унося с собой самое ценное.

Изумленные истерзанные люди подняли головы. Они были словно новорожденные и кое-что навечно переменилось в их сердцах. Они исступленно смотрели на сцену и совсем не двигались. Там, где стояла раньше Марфа, теперь была статуя. Каменная девушка тянула руки к небу. Чем бы это ни было, это было чудом.

Внезапно прихожане упали на колени, прямо в замаранный затоптанный снег. Один за другим они складывали руки в молитве. Огнекрыл! Ее благословил Огнекрыл!

Чем была эта скульптура? Каменной оболочкой, панцырем, который Марфа всегда носила на себе и в своем сердце. Отныне он ей больше не нужен.

Гретта тоже поднялась и посмотрела вдаль. Она знала, что где-то там скрылся не только Туман. Где-то там и Берта с переводами Марфы уже должна была успеть пересечь границу. В толпе взбудораженных людей мелькнул силуэт человека в двуликой маске, и на секунду их взгляды пересеклись. Гретта знала, что ей придется ответить за свои поступки, но больше ей не было страшно.

Люди молились бездушной пустой статуе, а Гретта продолжала смотреть в сторону, куда унесся Туман. Лишь она одна понимала, что это был не Огнекрыл.

Одними губами старшая слухарка произнесла: «Прощай, сестра».

Люди, не поверившие той, что оберегала их больше всего, теперь гнули спины пред своей новой святой.

Сестра Марфа не верила в Огнекрыла? Что ж, ей и не нужно было верить. Может быть, потому что она Его знала. А люди не смогли этого понять и отвернулись. Новые легенды сочиняются так легко. И так удачно вплетаются в канву других легенд, становятся частью нового Учения, обретают тот смысл, что людям нужен, тот посыл, что сделает их счастливыми.

Туман навсегда покинул Снежное королевство. Но в его пушистых завесах остался тот, кого он очень долго искал и кого больше никогда не отпустит.

Марфа ни о чем не жалеет. И где бы она ни была, что бы с ней не случилось, ее ответ останется неизменным:

— Могут измениться религии, могут смениться наши правители и боги… но неизменным останется одно — мятежное человеческое сердце. Вечно не знающее покоя. Вечно блуждающее в поисках истинно правильного.