Засмотрелся, зачитался,
Пропустил строфу свою.
Растерялся, отказался
И не смог сказать: «Люблю».
А потом куда-то бегал,
Понимал, что все пройдет.
Как босой по ветру-снегу,
Как бескрылый, но в полет!
Приземлялся и шел снова,
По тропинкам, по мостам.
Вовсе я не Казанова,
Без любви вся жизнь пуста!
Без нее вокруг все серо,
Радости откручен хвост,
Не идет благое дело,
Не решается вопрос.
Расцветут же хризантемы,
И откроются сердца!
С нею стану «слегка смелым»,
До победного конца.
Встречусь я с любовью снова,
Вышьем цветом новый день.
Сладкая прильнет истома,
Прочь отпрянет скука-тень.
В этой стерве какая-то есть «завлекалочка»,
И манит томный блеск в уголках ее глаз,
А в кармане моем надрывается палочка,
Посылая волшебно «на хутор» сейчас.
Говорит: «Я устала, когда ее выгонишь в шею?
Эти красные локоны к пропасти страшной ведут…»
Но на днях в них зарылся и понял – чертовски пьянею,
И плевать, что пророчит мне выбранный гиблый маршрут.
И пускай за те ноги кого-то когда-то убили,
Их безумно люблю я, по шелку скользя простыней.
Ее тело заставит все вещи на свете осилить,
Позабыть о проблемах в плену ненасытных ночей.
В разнице лет один лишь шанс —
Успеть обозначить срок.
Она любит рэп, а он – декаданс,
И каждый дает свой урок.
В разнице лет – приятная сласть,
Флер уже прожитых ласк.
Она любит днем, он ночью ждет страсть,
И каждый как в первый раз.
В разнице лет – лишь шум снегов,
От тихих порош до лавин.
Он молчалив, а она – море слов,
И каждый в душе – один.
Ты пепел на меня не стряхивай.
Сыграй на струнах сердца соло.
Я прогоню ночные страхи.
Ты только стань немного новой.
Давай, лети, в волну не падая.
Не отдавайся плену капель.
К бутылке горе не прикладывай.
Забудь про бритву или скальпель.
Найди в тумане тропы к свету,
Стоптав три пары башмаков,
И не продай себя раздетой,
И сбереги последний кров.
Сидишь королевой на троне
С приятною тяжестью в лоне.
Желая разгула страстей,
Морали стирающих грань,
Мне влепишь пощечин – плетей
Ты, сердцу милая дрянь.
Потом же всем телом, теплом
Вывернешь душу вверх дном.
Безумную жаркую страсть
Тихим сменяя прибоем,
Снимешь оковы несчастий,
А утром… вон выгонишь с боем.
Не сдамся! Пусти же обратно!
Неделю хожу с мозгом ватным!
Зачем меня губишь фатально?
Поэтам – постель под процент?
Ты – дрянь, но люблю нереально
Тебя – не звезду кинолент.
Не стирай меня с носками,
На секунду пожалей,
А не то сбегу с клопами,
Взяв с собою сухарей.
Не топчи мои признанья,
Ломом их не раскурочь,
А то все умрут желанья,
Сиротой оставив ночь.
В шкаф с одеждою не вешай
С антимольным порошком,
Отравлюсь иначе с лешим
Самопальным коньяком.
Не привязывай к кровати,
Одного не оставляй,
Мне терпения не хватит,
Не дождусь, ты так и знай!
Отвяжусь, найду я повод,
Пусть за парочку ночей,
Как бы ни был прочен провод,
Зов Свободы посильней.
Монарх в охоте с головой,
Стреляет метко в кабанов,
А во дворце с его женой —
В обнимку паж, и без штанов.
Без толку девы соблазняли,
Шептались: «Может, неуклюж?»
Сейчас он вспомнит их едва ли —
Вчера мальчишка, ныне – муж.
Паж тоже дев тех понимал:
Просились «розы» их на торт,
Но тайны выдать не желал:
Всех лучше – королевский сорт.
Ах, королева, так юна!
Какие платья, стан точеный!
Но королю пока жена,
И тот в нее – «такой влюбленный».
Хотя и нравился он ей,
Табу – желанья напоказ.
Но плоть коварная сильней,
Решила как-то: «Пробил час!»
Через служанку позвала,
Прижала нежненько к стене:
«Оставь-ка все свои дела,
В опочивальню марш ко мне…»
И паж, краснея, как томат,
Попал на время в райский сад.
Нужны ль тому улыбки дев,
Кто любит сразу королев?
Пусть каждый день по милой деве
И плавится под грешником земля,
Кто в разуме откажет королеве,
В уме имея короля?
Павлин с художником дружил,
И тот сей птицей восхищался,
У друга перьев попросил —
«Чтоб хвост детальнее писался…».
Павлин доволен лестью был
И перья сразу предоставил.
От счастья цвел, и пах, и плыл,
И самолюбия добавил.
Но день прошел, за ним другой,
Портрет художник не принес,
Пьянящей напоил водой…
Уснул павлин, проснулся: «Хвост!»
Но не было уже хвоста,
Остались лишь воспоминанья.
Не досчитался перьев ста
Павлин-красавец утром ранним.
«Ах, как же так? Дружил и пел
О красоте хвоста баллады…
Портрет мой в рост писать хотел…» —
Рыдала жертва перьекрада.
Но вор не слышал птичий стон —
С подругой шел в блестящей шали.
Девицы шляпку прямо в тон
Павлиньи перья украшали…
Как занозой, точку пятую
Запрещенными приемами
Колешь, жизнь моя горбатая,
Тропами петляешь темными.
Улыбаешься, где грустно,
Врешь, что будешь шоколадом,
«С ве́рхом», – говоришь, где пусто,
Предлагаешь, с кем не надо.
И плюешь на все запреты,
Между тем мне не до смеха.
Гонишь в даль полуодетого
Бессердечным на потеху.
Заставляешь верить в бред,
Утону с тобой в болотах,
Оставляешь четкий след
Каплей птичьего помета.
Щиплют, как кролика,
Спереди, сзади.
Пробуют вволю приемы секретные.
Ищут алмазы в скромном окладе,
Но оставляют в кругу незаметных.
Пусть себе пыжатся…
Пальцы устанут.
Коже давно динозавры завидуют.
«Пушистые» «лысых» однажды достанут,
Не угрожая товарному виду.
«Кролики» – это
Армия целая,
Их что в Техас, что в тайгу безвозвратную,
Что и не снилось, сдохнут, но сделают,
И не подумав идти на попятную.
Она усмехнулась:
– Партия!
Твоих не осталось фигур.
(Продул ей в начале старта.
Галоп взял – не тот аллюр…)
– Куда каждой пешкой рыпался?
– На уровень старше ферзя…
– Но строй очень быстро рассыпался.
Торопишься – так нельзя.
Продолжила:
– Странная тактика:
Шпоры в бока вонзать.
Ответил:
– Твою бы мне практику! —
С пеленок умеешь играть.
– Пеленки давно уже выцвели, —
Нахмурилась. – Брось телефон
И соберись-ка с мыслями —
Желанье поставлю на кон.
Желанья бывают разные,
Получше решил загадать…
Но прежде – ходы неопасные,
Чтоб сразу не проиграть.
С такой неплохой мотивацией
Пехоту не стал зря крушить, —
Не всем в короли выбиваться —
Нам можно и дольше пожить…
Крою снова русским матом,
Может быть, в аду сгорю,
По-другому – непонятно,
Пусть и не «по букварю».
Если мило и блаженно,
Сразу крутят у виска:
«Есть три буквы совершенных,
В них и радость, и тоска!»
Есть и пять, в которых емко
Умещаются те три…
Перегнул, и глаз в потемках.
Свет не включат: три не три.
Много-много производных,
Отглагольных величин,
Может, и не благородно,
Но где мать, там есть и сын.
Вроде мысли о цветочках,
О полянке, где рассвет,
О весне, деревьях, почках,
Даже тени грязной нет!
Но, когда толкают в спину,
На макушку локоть ставят,
Разверзается пучина
Слов, что наглость поубавят.
Опять запрягают, как лошадь —
«Все срочно, за ноль минут…»
Что может «лошадь» тревожить?
Волнения пусть подождут.
Сплошная вокруг «стрессотека»,
До финиша, в мыле, давай!
Теряешь в себе человека,
Он пискнет однажды: «Бай-бай».
Дают «на овес» стабильно:
В пределах «поддержки копыт».
С кроссом справляется сильный,
Довольным должен быть вид.
И запрягают снова:
«Все срочно, за нано-минуту»,
Завидует «лошадь» коровам,
Их санаторным маршрутам.
Корону в королевстве предлагали,
Никто ее касаться не хотел.
Крестьянин, шут и генерал в медалях,
Все понимали: будет не до дел.
Стать нынче королем – одна минута:
Готова власть за чих себя отдать,
Но стоит ли быть важным и надутым,
Чтоб вскоре в долгий ящичек сыграть?
И фрейлины в нарядах с кринолином,
Сидящие у трона вкруг в истоме,
Не мелят больше языками длинными
О славной жизни всех особ в короне.
И даже тот, кто грезил о ней в детстве
И думал, как с державой будет крут,
Вдруг понял, что нет прока в королевстве,
В котором короли, как мухи, мрут.
Не хватает пищи духовной,
И некогда даже вкусить.
Помыслы больше – греховные:
Что-нибудь обнажить…
Знания рафинированы,
Зажаты слова кандалами,
Все сухо, бледно, утрировано,
Не разгорается пламя.
Снова бегом на работу,
Терпеть жизни грязь безгласно.
Чувствуя: липнет что-то,
Чернит, прижигает опасно.
Разбились давно на когорты
Умеющих жить и нет,
Одним разрывает аорты,
Других – мутит от конфет.
Можно грустить о прошлом,
Солидно седеть висками
И гордо грести в калоше,
Выставив яркое знамя.
Только себя не обманешь:
Какой бы ни веял ветер,
К небу ближе не станешь,
Если везде не в ответе.
Как же к душе обратиться?
Вспомнить, что есть такая.
Вовремя остановиться,
На круговорот не взирая.
В тюрьме человеческой мысли
Лимит посещений прогресса,
За новые формулы, числа —
Под холод стального пресса.
Кроят на лоскутья сознание
И препарируют логику,
Покорность – над всеми желаньями —
Эрзац-педагогика.
Где проще, там легче ломается,
Прогноз: деградация вскоре.
До крошек-амеб ужимаются,
Стираясь навек из Истории.
Когда же успеть разобраться
В статусе ниже тостеров?
Напиться как, не нахлебаться?
Как быть приглашенным в гости?
Любовь иногда случается:
Тела внешне не отличаются…
«Машинам не полагается!»
Где риск? Дети ведь не рождаются…
Когда на плите не кипит молоко,
Конфорки на уровне Средних веков,
Злобой налиты белки, и пожар
Вспыхнет в ответ на нечестный удар.
Когда окликают надменно «Васей»,
Не знают, что «Вася» бывает опасен, —
«Рецепт» обновит и прогонит взашей,
Докажет: слоны еще меньше мышей.
Когда подгоняют, мысль обрывается,
И где-то выстрелы начинаются,
И кто-то опять распадется на атомы
Или «сольется», заткнув уши ватою.
Иные останутся и, как всегда,
Тело омоет Живая вода,
Из-под колес поднимутся целыми,
Не осознав, из чего же их сделали.
Словно мир снаружи закрыт,
Ни хороших слов, ни обид,
Ни советов, ни тумаков,
Ни от юных, ни от стариков.
И сквозь стену не протянуть
Даже тонкий простой листок,
Может, волей пробьет себе путь
Молодой и зеленый росток.
Но его так легко сломать
Даже свеженьким ветерком,
Превращая слова в печать,
Мы не думаем ни о ком.
Очень хочется, чтобы дожил
До полудня хотя бы он,
Чтоб какой-нибудь старожил
Не прошелся массой, как слон.
В космос можно и не летать:
Вакуум как явленье – вокруг,
Бесполезно удачу звать,
Если сдулся спасательный круг.
Словно мир снаружи закрыт,
Ни хороших слов, ни обид,
Ни советов, ни тумаков,
Ни от юных, ни от стариков.
Если в чужом микрокосме порыться,
Можно найти добра на страницу,
Выцедить трубочкой утренний дождь
Губ, перемазанных в сладкую ложь.
Если зеркальной представить стену,
Можно заметить большую измену:
Страсти предавшуюся подругу,
Которую черти пускают по кругу.
Если уйти ото всех и закрыться,
Резать на дольки блаженство, давиться,
Можно одну отрастить из рож,
Которые лопаются у вельмож.
Если же в жертвы себя записать,
Можно нытьем даже камни достать:
Из мраморных глаз закапает дождь,
И лучше бы правдой была чья-то ложь.
Сон, приправленный лучком,
Каплей крови от булавки,
Крутится под дурачком
Зад сосущею пиявкой.
Недосмотренный кошмар
Полирует мозг наждачкой,
И под дых летит удар,
Через борт согнув, как в качку.
Тот, кто ночью сложно спал,
С нежной спутает завязкой,
Злобный остренький финал,
Угодит в плохую сказку.
Поутру в поту утонет,
Выжмет простынь досуха,
Может, снова не погонят
В ночь лихую Дурака?
Что-то гнетет и кидает на по́л,
Ртом перекошенным брызгая пеной,
Требует вбить наточенный кол
В сердце, разрезав набухшие вены.
И, битый час оскорбляя родню,
Что-то смеется, корежа скелет,
Снова загнав в свою западню,
Ставит на боль сотню грязных монет.
Как же очнуться, не выть, не стонать,
Не обжигаться святою водой,
Снова себе принадлежать
И обрести долгожданный покой?
Может, молитвы читать каждый час?
Нет, отыскать «наводчика» злого,
Спиною видящего иконостас,
Чтоб не испортил кого-нибудь снова.
Морок глаза туманит.
Драп – черные зеркала.
Кто-то из тьмы воспрянет —
Жизнь не те карты сдала.
Пальцы отнюдь не слепы —
Чувствуют кожей обман.
Рушатся старые скрепы,
Кровь вытекает из ран.
Рвется защитный круг,
Тянутся когти судьбы.
Стонет июнь от вьюг —
На трассах шатает столбы.
Лицо оплывает свечой.
Лишние карты в колоде.
Смерть на пороге – не стой! —
Играет живых свободой.
Веды страницы свернут,
Собрав воскрешенья росу, —
Козыри снова найдут,
Костлявой затупят косу.
Где начало?
Театр теней
Проецирует линии на экран.
Загоняла
Бездарность людей
С талантом в любой из стран.
Где свой Путь?
Психологический тест:
Заставляет ломаться и вырастать,
Решая, нельзя никого обмануть:
На себе не поставишь крест,
Потому что чуть раньше… поставят печать.
Где финал?
Комедия положений:
Смех сменяет собою печаль.
Опоздал…
Бесполезных движений
Комкаю в углу еще теплую шаль.
Чувствует мир дыханье войны —
Слезы на стеблях цветов,
Грани размыты у чести, вины,
Ветры с зенитных постов.
Маршевый ритм ушей не щадит —
Аккорды на стертых ладах,
Лед, покрывающий души, трещит…
Как же с собой совладать?
Спичкою высветить мостик во мрак!
Идти, пока воля не стерта!
Мощь нарастив штыковых атак,
Колоть до разрыва аорты…
На занятый Тьмой золотой постамент
Забраться. Всех идолов сжечь!
Бомбам картавый исправить акцент —
Обезвредить и жизни сберечь.
Самолеты кружили, выли,
Уши «ватой» их гул заложил,
Не бомбили, но всей эскадрильей
Разметали кудрявую пыль.
С неба желтой мукой она сыпалась,
Люди в руки крупицы ловили,
А вдохнув, замолчали, не двигаясь,
И тела чернота поглотила…
Так цинична порой Биология,
Споры, вирусы – с краю Совести,
Легко губят людей по тревоге,
Завершая их судьбы-повести.
И не видно просвета на улицах
От тел-пятен, застывших навек,
Над которыми души беснуются,
Осознав, что окончен «пробег».
Вот дворы с дорогими машинами,
Банки, где открывались счета,
Дальше – офисы, в них – за «вершинами»
Устремится одна пустота.
И высоток кварталы безликие,
Словно зубы с эмалью бетонной,
Почернеют в безмолвном крике,
Похоронят последние стоны.
На Олимпе, возможно, подумают,
Как такое предотвратить?
Человеческое безумие
Еще в корне остановить.
Курку придается дрожание,
И тут же пуля в полет.
Цели в прицелы заранее
Снайпер в кружок соберет.
И пролистают записи
Важных блокнотов «судьи»,
Телу добавят градусов,
Но холод приклада остудит.
Чертят по крови лицами
Сборщики жертв в перекрестиях,
И застывают птицами
Сводки в последних известиях.
Деньги по кругу вращаются,
Выстрел – и новый «заказ».
Совесть в карман умещается.
Душу бы кто-нибудь спас…
Метель ретуширует брови.
Губы кривят сигарету.
Может быть, хватит крови,
Сухих некрологов в газетах?
Свечи трещали под ликами светлыми в зале.
Кто-то уснул, ну а кто-то вертелся, не смог.
Поезд пыхтел самоваром на старом вокзале.
Тамбур вагона окутал «Элэма» прозрачный дымок.
Парень присел покурить на большом чемодане.
Молча вздыхал: «Опоздал, а они давно ждут…
Сбой в расписании, впрочем, и в жизненном плане.
Не на метро – на такси завершу свой маршрут».
Что он обычно писал о себе в телеграммах?
(«Все как всегда: безмятежно, почти хорошо…»)
Это не так, и, конечно же, милая мама
Не представляет, какими он тропами шел…
Нужен кому-нибудь он в этом суетном мире?
«Нужен? Да брось! Ты теперь – молодой инвалид.
Тихо надомничать будешь в хрущевской квартире.
Лучше бы пулей шальной был в «зеленке» убит?»
Утром звонок на две трели: протяжно и строго,
Женщина, охнув, в прихожую – дверь открывать.
Сын к ней вернулся! Застыл, словно тень, на пороге —
Только одною рукой теперь сможет обнять.
Кровью крещенная Русь —
Языческой веры закат.
Всякий, сказавший: «Не окунусь…» —
Был перебит, не распят.
Пылала земля – за верстою верста.
От горя ослеп Перун.
Звон колокольный во имя Христа
Глушил плач ведических рун.
И кто-то жег свечи у алтаря,
А кто-то Ярилу ждал.
Павшего в битве богатыря
Не в Вирый – в рай бог новый звал.
И Ящур, увидев ад,
Щурился: «Сколько огня…
Каждый теперь конокрад
Проследует мимо меня?»
В схватке последней волхвы
У идолов насмерть стояли.
Сорвавшись с тугой тетивы,
Их стрелы, как птицы, клевали…
Зачем дразнить шальную пулю,
«Качая маятник» в бою?
Судьбу испытывать лихую,
Когда тузов не раздают.
Рубаху рвать на новом сердце,
В огне ответов не найдя?
И добавлять все больше «перца»
Туда, где «многое нельзя».
Умыться чистым лунным светом,
Забыв о солнце на года?
И петь под дулом пистолета,
Хоть и не пелось никогда.
Навесить мост меж берегами
Давно уж высохшей реки?
И пробежаться сапогами
По пальцам страждущей руки…
Найти финал в волне прибоя,
Разрезав телом моря гладь?
Чтоб встретить лихо, крепко стоя,
Ну а потом его прогнать.
И парус ветром наполняя,
Курс прямо к дому проложить,
Где ждут, дни длинные считая,
Чтобы любой ценой доплыть.
Отсекаю черты наклеенные —
На холсте показалось лицо,
Не прикрытое скромно веером
И без схожести с подлецом.
Не настолько все заморочено,
Чтобы жилы тянуть в тетиву,
А под шапкой что-то всклокочено,
К тете имидж! – Таким я живу.
За дверями стальными спрятались…
Только вору все проще – прогресс.
Под подушкою черти, радуясь,
Снимают накопленный стресс.
И коньки полируют лысину
Захватившему сердце льду.
Кошки пляшут с блатными крысами —
В пасти черные рыбу кладут.
Снова сон – к берегам тропическим
На акуле, вгрызаясь в хрящ,
Вчера видел мир идиллически,
А сегодня он – просто палач.
И, коленом постель сминая,
Фокусируюсь на «мишень»:
Часто дышит, скажу ей: «Живая?
Просыпайся, за шторами – день».
Опять пустота внутри —
Облизанная тарелка,
Быстро остывшая грелка…
Не съесть и нельзя лечить.
И, сколько ни говори,
Вокруг океан вопросов.
И недруги смотрят косо.
Ответить бы им и побить.
Прищуришься, на стене —
Зачеркнуто на плакате
Словечко на русском мате —
Стереть и договорить.
Чей-то плевок в вине —
К словечку «нюанс» на стенке.
Зубы хочу как у белки —
Загрызть дураков, забыть.
Я вновь увидел зубы дня
Под платьем новой бурной ночи.
Упало солнце на меня…
Тогда и понял, что не прочен.
Я видел, как везет другим.
Меня их «свет» не грел,
И сочинялся новый стих
Под градом чьих-то стрел.
Я понял: где-то проживут,
Как мне и не прожить,
А «крылья» медленно растут…
Успею воспарить?
Я уходил – не окликали.
Я возвращался, и – стена.
Не верьте серенькой печали.
Исчезнет морок-пелена.
Легкие шаги – иду по-новому.
Вспоминаю старые грехи.
Я гуляю по кольцу Садовому,
Сочиняю странные стихи.
Что бы поделить, уже поделено:
Старому разбойнику хвала!
Флаг прострелен белый, и у Цели мы!
Где же ты, красивая, была?
Заходи, в глаза не целься стрелами,
Серебро для дела пожалей!
Память заполняй плодами спелыми
И старайся понимать людей.
Не испачкай мысли черной сажей,
Открывай себя и для других,
Не грузя их горб своей поклажей,
Сочиняй красивый, светлый стих.
Не прошу у нищих подаяния
И богатым не кидаю кость.
Руки пожимаю изваяниям —
Все пыхтят и копят свою злость.
Может, посветить себе фонариком?
Днем, при солнце – иногда темно.
Разориться на воздушных шариках,
Шторою прикрыть от лиц окно?
Доедая эскимо на палочке,
Я прищурюсь, хитро улыбнусь:
Вечером к жене, а не к Оксаночке.
В прошлое шальное не вернусь.
Легкие шаги – иду по-новому!
«Легкая судьба и жизнь без бед?» —
В этом не завидовал знакомым я.
Потому звездой своей согрет.
Я закутан в лоскуты.
Холод, ветер режут кожу.
В спину длинные винты
Вкрутят на Прокруста ложе.
Алых птиц звенящий крик.
Вера где-то как фонарь.
Там же, видимо на миг,
Солнце вкатят на алтарь.
Моя правда не с тобой —
Там, внизу – между карманов —
Отрицательный герой
Рожи корчит неустанно.
Ручка черная блокнот
Разбавляет белым фарсом,
У ракеты в соплах жжет,
Меж Землей лечу и Марсом.
Так закутать в лоскуты…
Через дыры – поцелуи,
Через все пройду посты
К берегам, где вслед не дует.
Если первая песня не пишется,
Значит точно «пойдет» вторая,
Если крик в ней души не слышится,
Не беситесь, травмат вынимая…
Что начнется потом – прелюдия
Пред разрывом ноющей раны:
Ведь не лгу незнакомым людям,
Что пил чистую воду из крана.
Вот такая ажурная линия,
Вот такой неевклидов квадрат,
Красно-белое, бело-синее,
Раз ошибся, уже не брат…
Если первая… и не пишется,
Значит точно «стрельнет» вторая,
Стон души уже четко слышится? —
Это я как свеча прогораю…
Где искрит, где прогорело,
Где с ведром, где с помелом —
Мне подсказывает тело —
Для души времянка-дом.
И к рассвету, и к закату,
И к холсту, и к верстаку
Подхожу я не помятым,
Продолжающим строку.
Между будущим и прошлым,
Среди старых, молодых,
Не мирюсь с тупым и пошлым,
Берегу своих родных.
И потом, а может, сразу
Все пойму, чего не знал,
И не подпущу заразу
К тем, кто жизнь мне эту дал.
По сетке штрихов – подъем.
Холст примет от красок тепло.
Удобрит мелок чернозем,
Чтоб все и росло и цвело.
Застынут тона в поклонах:
«Решай, выбираешь навек.
Все соблюдай каноны,
Не ошибись, человек…»
И прелести блики добавят
Картине, танцуя с огнем,
Ей фон незаметно подправят,
Свет возвращая в дом.
И мысль отразится проекцией
На сущность пролитых эмоций,
Абстракцией творческих лекций,
Маршрутами старых лоций.
И, звук спеленав струны,
Кисть дарит недолгий покой.
Искусство – в реальность сквозь сны,
Взрыхляя культурный слой.
Возможно, зажмурю от света глаза,
Преграду поставлю ладонью.
Возможно, эмоций шальная гроза
Меня в этот вечер не тронет.
Возможно, оттаю в финале зимы,
Глотая прожаренный факт,
И наконец оторву «я» от «мы»,
Общественный пестуя такт.
Возможно, что вырвусь из будней-оков,
Где деньги и море утех.
Жирок появляется с флангов-боков,
Наверх замедляя разбег.
Реально – нога утопила «газ».
Реально – свобода – минута.
У каждого есть свой маленький шанс —
Свернуть с тупиковых маршрутов.
Последние комментарии
1 день 12 часов назад
1 день 17 часов назад
2 дней 1 час назад
2 дней 4 часов назад
2 дней 4 часов назад
3 дней 15 часов назад