Венец лжи (ЛП) [Пэппер Винтерс] (fb2) читать онлайн

Переводчик: Татьяна Соболь

Редактор: Татьяна Соболь

Обложка: Екатерина О

Пролог

Каждая девушка хотя бы раз в своей жизни сталкивается с предательством.

С предательством со стороны чужих, со стороны близких и тех, кого мы выбираем себе в спутники. Однако там, где есть обман, есть и доверие. И иногда они искажаются до такой степени, что их очень легко перепутать.

Именно это он и сделал.

Мужчина, сперва завладевший моим телом, а затем и сердцем, был настоящим волшебником по части лжи.

Думаю, в глубине души я всегда знала, что он что-то скрывает. Я всегда это подозревала, и, возможно, именно поэтому в него влюбилась, несмотря на его обман.

Но потом его искусно выстроенная ложь развалилась на куски.

И теперь мне было решать, чего ему от меня ждать — доверия или предательства.

Глава первая

— Ты не можешь приводить свою дочь на работу в выходные, Джо.

— Кто такое сказал?

Стив приосанился, изо всех сил пытаясь напустить на себя строгий вид, но безуспешно.

— Вообще-то, ты.

Я сложила руки на своей украшенной оборками груди. Голова, словно волейбольный мяч, металась между папой и человеком, помогавшем ему в управлении компанией. Я невольно напряглась, ожидая, что их голоса вот-вот перейдут на крик, а лица исказятся гневом, но они по-прежнему улыбались.

С тех пор как четыре года назад умерла моя мама, я стала слишком восприимчива к всплескам эмоций. Мне ужасно не нравилось, когда папа повышал голос или кто-то выяснял отношения на людях.

Папа обнял меня за худенькие плечи и прижал к себе.

— Стив, когда это я говорил, что не могу привести в субботу на работу свою любимую дочку?

Стив мне подмигнул. У него были аккуратно подстриженные темно-русые волосы и густые усы.

— Когда написал свод правил для своей компании, Джо. Там было примечание мелким шрифтом.

Я знала, что они шутят — играют в какую-то непонятную мне игру. Я приходила в офис каждый день, включая субботу и воскресенье. Но поскольку они ожидали, что я куплюсь на их маленькое представление, я решила им подыграть.

Я стала вести себя так, будто значительно младше того возраста, на который ощущала себя на самом деле, хотя была еще ребенком и, по сути, не могла обладать опытом и зрелостью.

Смерть мамы и начало трудовой карьеры в столь раннем возрасте дали мне два преимущества: взрослость и юность. Ко мне практически всегда относились и общались как со взрослой, но сегодня я была не против ненадолго стать маленькой, потому что хотела стать такой для разнообразия.

Я хотела, чтобы мне дали выплакаться, потому что сегодняшний день стал для меня полным разочарованием, и если бы я была ребенком, то могла бы не скрывать свою боль. А будучи взрослой, мне следовало с этим смириться и притвориться, что у меня все в порядке.

Причиной моего горя стал сущий пустяк. Меня это не должно было волновать — особенно учитывая, что я соображала, что к чему. Но папа нарушил нашу давнишнюю праздничную традицию, и я не знала, как сказать ему, что огорчена, и при этом не выглядеть неблагодарной дочерью, которая не ценит всего того, что у нее есть.

— Свод правил? — пропищала я, взглянув на папу. — Ты написал свод правил, прямо как в школе? Неужели они такие же нудные и строгие относительно всякой ерунды, вроде длины носков и униформы?

Я поморщилась, посмотрев на помятую рубашку и брюки Стива.

— Если так, то почему вы по-разному одеты?

На папе были отглаженные брюки, серый жилет и пиджак с темно-синей оторочкой на рукавах. Каждая манжета и складка были по-военному безупречны.

Он очень отличался от остальных мужчин его компании, особенно от Стива в его помятой рубашке.

Но это не было новостью.

Сколько я себя помню, папа был безупречен каждый день своей жизни. Даже на фотографиях, на которых он держит меня новорожденную в роддоме, на нем костюм-тройка с хризантемой (любимым маминым цветком) на лацкане.

Стив усмехнулся.

— Элль, в твоей школе есть форма?

Он знал ответ на свой вопрос. Стив видел меня здесь после школы в этом презренном великолепии.

Я кивнула.

— Я ее ненавижу. Она грубая и колючая.

— Но ты в ней такая очаровательная, Пуговка Бэлль, — папа обнял меня еще крепче.

Втайне мне ужасно нравились его объятия (особенно потому, что теперь у нас двоих на всем белом свете остались только мы), но внешне я должна была поддерживать имидж двенадцатилетней девочки.

Все еще подыгрывая им в их представлении, я протянула:

— Па-ап. Ты же обещал меня так не называть.

Он театрально отшатнулся.

— Упс. Совсем забыл, — папа постучал себя по виску. — Я пожилой человек, Элль. И не могу всё упомнить.

Я толкнула его плечом.

— Поэтому ты забыл, что написал свод правил, запрещающих в выходные приводить на работу дочерей?

— Именно, — улыбнулся он.

— И поэтому забыл про мой День рождения?

«Упс».

Я не хотела этого говорить, но все утро сдерживалась. Я изо всех сил пыталась шутить, но никак не могла скрыть свою боль. Папа никогда раньше об этом не забывал. Он всегда будил меня с каким-нибудь дурацким подарком, а потом исполнял все мои желания.

Не то что сегодня.

Мне исполнилось двенадцать, и не было ни торта, ни свечей, ни даже праздничных объятий.

Вместо этого папа приготовил мне тосты, велел одеться поприличней и потащил на работу. Он часто брал меня с собой в офис, но я надеялась, что сегодня мы вместе отправимся в Центральный парк или, на худой конец, пообедаем в моем любимом тайском ресторане.

Или мне больше нельзя веселиться?

Означает ли это, что теперь, став взрослой, я должна прислушаться к его словам и начать приносить прибыль? Что пришло время применять на практике полученные в школе знания?

«Я думала, он шутит».

С другой стороны, папа ведь шутил, разыгрывая это представление. Я затаила дыхание, изо всех сил пытаясь понять, что происходит.

Стив ахнул.

— Ты забыл о Дне рождения собственной дочери? — покачав головой, фыркнул он. — Стыд тебе и позор, Джо.

— Следи за словами. Я ведь тебя и уволить могу, — сказал отец, пытаясь напустить на себя сердитый вид. Однако, в конце концов, сдался и широко улыбнулся. — Вот почему я нарушил правила и привел дочь на работу в субботу.

Я застыла, не в силах остановить переполняющее меня счастье.

«Постойте…так значит, он не забыл?»

— Чтобы… заставить ее на себя горбатиться? — округлил глаза Стив. — Мог бы и подождать, пока ей исполнится тринадцать.

Мужчина мне подмигнул.

— Дай дочери повидать мир, прежде чем привяжешь ее к этому месту.

— У нее на это будет достаточно времени, — папа крепко меня обнял и повел за собой. — Пойдем, Пуговка Бэлль.

Я закатила глаза.

— Опять Пуговка Бэлль?

— Смирись с этим, — усмехнулся он и зашагал по просторному коридору, а в его седеющих волосах отражались неоновые огни.

Из окон открывался вид на центр Манхэттена. Кабинеты генерального директора и топ-менеджеров «Бэлль Элль» располагались на высоченном сорок седьмом этаже и неизменно впечатляли меня и приводили в ужас.

Отец владел этим зданием и еще несколькими другими. Судя по школьным сплетням, он был очень богат. Однако только я знала, сколько времени и сил он вкладывал в свою компанию, и очень им гордилась. Но также боялась того, чего он будет ожидать от меня теперь, когда я стала старше.

С годами все менялось. Мое детство закончилось через два месяца после смерти мамы, наглядно показав, насколько другой будет теперь наша жизнь. Никаких больше сказок и чтения на ночь.

Никакого больше «Аладдина» и «Красавицы и чудовища».

Никаких больше фантазий.

Вместо этого папа зачитывал мне бухгалтерские отчеты и показывал каталоги одежды нового сезона. Он давал мне домашние задания по тому, как ориентироваться на нашем сайте, и научил меня определять, стоит ли покупать платье за два доллара, если мы продаем его за девятнадцать. Как рассчитать арендную плату, налоги, зарплату сотрудников и прочие накладные расходы, чтобы посмотреть, принесет ли это платье какую-нибудь прибыль (оказалось, что после вычета всех расходов в остатке получается всего двадцать центов, а этого слишком мало для устойчивого дохода).

Я с самого детства жила и дышала этой компанией. А теперь она, похоже, даже распоряжалась моим Днем рождения.

Папа остановился у своего кабинета и широко распахнул дверь, пропуская меня вперед. Пока он ее закрывал, я подошла к его рабочему столу. Мне нравился его стол. Он напоминал мне старое дерево, долгие годы росшее за нашим особняком, пока его не срубили.

Усевшись в удобное папино кресло, я принялась на нем крутиться, отталкиваясь от ящиков стола.

— Элль.

От частых вращений папина фигура начала размываться. Он не сердился. Его лицо расплылось в улыбке, и отец усмехнулся.

— Ты доиграешься, тебе станет плохо.

Я положила руки на стол и резко остановилась.

— Нет, не станет. Уроки балета помнишь? Они помогают мне сохранять равновесие.

Папа кивнул.

— Еще бы. В «Лебедином озере» ты была бесподобна.

Я улыбнулась, простив его за то, что он забыл о моем Дне рождения, потому что на самом деле, мне вполне хватало просто проводить с ним время. А где именно, не имело значения, главное, что мы вместе.

— Хочешь, чтобы я примерила что-то из детской одежды? — откинулась я в кресле. — Помогла оформить витрину глазами девушки?

Я всему этому научилась, и у меня отлично получалось.

Компания «Бэлль Элль» принадлежала семье моего отца столько лет, что я и представить себе не могла. Один из моих пра-пра — и еще много «пра» — дедушек назвал свой магазинчик «Бэлль Элль» в честь созвучного прозвища его жены, Элизабет Элеонор. Я узнала это из многочисленных исследований моей родословной и газетных статей. Это было одним из составляющих моей домашней работы: как можно больше узнать о нашем наследии, потому что в этой стране, где не было королевской семьи, нас в некоторых кругах причисляли к касте аристократов.

Исконные граждане империи, жившие здесь еще со времен колонизации. Постепенно увеличиваясь в размерах, компания моей семьи поставляла все больше товаров от простых пальто и шляп для мужчин, зонтиков и платков для женщин до полных гардеробов, предметов домашнего обихода, развлечений и ювелирных украшений для любого возраста.

«Бэлль Элль» была крупнейшей розничной сетью в США и Канаде, и в один прекрасный день она станет моей.

Как двенадцатилетней девочке, которая после ухода клиентов любила наряжать манекенов, помогала персоналу украшать новые витрины и могла иногда взять домой понравившееся украшение, потому что ее отец имел возможность запросто списать парочку ожерелий, мысль о том, что это все мое, приводила меня в восторг. Но как потенциальной женщине, которую ежечасно готовили к такому будущему, мне было страшно.

Хватит ли мне компетентности управлять такой огромной компанией?

Хотелось ли мне связать с этим свою жизнь?

— Я не забыл про твой День рождения, — папа сцепил руки на своем жилете. — Но ты и так об этом знала, потому что ты моя дочь и самая умная девочка на свете.

Я улыбнулась, смущенно опустив голову. Его похвала всегда согревала и утешала меня. Мне не хотелось говорить ему, что сначала я очень переживала.

«Я действительно думала, что ты забыл».

— Сегодня особенный день, и не только потому, что ты родилась.

Он стряхнул с пиджака невидимую соринку, больше напоминая влиятельного генерального директора, чем привычного мне любящего отца.

Куда бы мы ни шли, на нем всегда был костюм. Благодаря ему я тоже придерживалась строгого гардероба, состоящего из отглаженных блузок, платьев и элегантных брюк. У меня никогда не было джинсов.

Возможно, сегодня это будет моим подарком.

Я сидела тихо, вежливо, ожидая продолжения.

— Я привел тебя на работу, чтобы сделать тебе два подарка.

«Фух, он и правда не забыл».

Я постаралась скрыть нетерпение. Я умела скрывать свои истинные чувства. Пусть я и ребенок, но родилась богатой наследницей, и меня научили вести себя сдержанно в любой ситуации — не важно, хорошей или плохой.

— Посмотри направо.

Я послушалась и потянулась к черной папке, которая всегда там лежала. Папа приносил ее домой с важными документами, а затем возвращал в офис с другими, еще более важными документами. Мне никогда не разрешалось к ней прикасаться, только если он был рядом. Да и тогда исключительно, чтобы ему ее принести.

Мои пальцы скользнули по гладкой коже, и я засомневалась.

Папа улыбнулся.

— Давай, можешь ее открыть.

Я потянула папку к себе и раскрыла. В ней, как и всегда, лежали белые, хрустящие листки бумаги, испещренные множеством черных букв и взрослой терминологией.

— Что написано сверху? — папа расстегнул пуговицу пиджака и присел на край стола.

Его крупная фигура нависала надо мной, но не в плохом смысле; скорее, как моя любимая ива в Центральном парке, под которой можно было свернуться калачиком и вздремнуть в те редкие дни, когда папа не был занят на работе.

— Последняя воля и завещание Джозефа Марка Чарлстона, — я тут же вскинула взгляд на него. — Папа…ты не…

Он потянулся и похлопал меня по руке.

— Нет, Пуговка Бэлль. Конечно, нет. Но осторожность никогда не помешает. До прошлой недели, согласно моему Завещанию, в случае чего, управление нашей компанией до твоего совершеннолетия передавалось Стиву. Однако мне всегда было неспокойно наделять такими полномочиями кого-то не из семьи Чарлстонов.

Я покусала губу.

— Что ты имеешь в виду?

Папа вынул ручку из стоящего на столе золотого держателя.

— Это значит, что я его пересмотрел. Я не собираюсь в ближайшем времени покидать этот мир, так что не волнуйся. А ты, моя дорогая, слишком умна для своего возраста, поэтому, я уверен, что легко со всем этим справишься. Мы ускорим твое обучение относительно технологических процессов, фабрик и системы сотрудников нашей компании, и когда ты будешь готова, то станешь генеральным директором, а я уйду.

У меня отвисла челюсть. Это казалось мне непосильным грузом. А где я возьму время на то, чтобы ходить в школу, заводить друзей, помимо сотрудников отдела косметики, в котором зависала, когда папа задерживался допоздна?

Но как я могла отказать? У него на всем белом свете осталась только я. А у меня не было никого, кроме него. Нам следовало держаться вместе.

У меня сжалось сердце, мне нужно было подтверждение, что, несмотря на его заверения, он меня не оставит.

— Но ты же не умираешь?

Папа покачал головой.

— Будь моя воля, я бы никогда тебя не покинул. Элль, это не для того, чтобы тебя напугать, а, чтобы показать, как я тобой горжусь. Не буду отрицать, было бы выгодней передать тебе наследство как можно раньше, поскольку я уверен, что с тобой компания достигнет еще больших высот, чем со мной, — он протянул мне ручку. — Проставь свои инициалы на каждой странице и распишись.

Несмотря на свой юный возраст, я уже подписала немало контрактов, поэтому знала, как это делается. Записанные на мое имя акции. Приобретенный в каком-то штате дом, о котором я никогда не слышала, и даже эксклюзивная картина, купленная на аукционе в Англии.

Склонившись над бумагами, я крепко сжала ручку, стараясь не обращать внимания на внезапную дрожь. Этот документ ничем не отличался от всех остальных, но в нем заключалось нечто значительно большее. Вся моя жизнь. Эти бумаги означали не просто взросление и подарок на День рождения. От них зависел каждый день, каждое мгновение, каждое окончательное решение, которое будет управлять мной, пока я не достигну папиного возраста. Я оказалась лишена такой роскоши как выбор. Я не могла решать, кем мне хочется стать, врачом или астрономом. Мне никогда не поехать на Олимпийские игры в сборной команды по плаванию (хотя мой инструктор сказал, что я плаваю как топор). Мне никогда не стать чем-то большим, чем Ноэль Чарлстон, наследница «Бэлль Элль».

Когда я коснулась ручкой бумаги, у меня тревожно сжалось сердце.

— О, постой-ка, — папа нажал кнопку интеркома, чтобы связаться с секретаршей. — Маргарет, Вы не могли бы зайти?

В кабинет тут же вошла симпатичная рыжеволосая женщина средних лет. Выходные в этой компании ничем не отличались от будней.

— Да, мистер Чарлстон?

— Мне нужно, чтобы Вы заверили Завещание в качестве свидетеля.

— Конечно.

Она мне улыбнулась, но не проронила ни слова, пока я пролистывала семнадцать страниц, проставляя на них свое имя, а затем глубоко вздохнула и расписалась. Как только я закончила, папа ухмыльнулся и передал документ Маргарет.

— Ваша очередь. Распишитесь, пожалуйста, в строке свидетеля.

Я отдала ей ручку. Она ее взяла.

— Спасибо, Элль.

Мое прозвище (не Пуговка Бэлль — его происхождение оставалось загадкой. Если верить папе, это было как-то связано с тем, что в детстве я обожала пуговицы, а Бэлль рифмовалось с Элль) напомнило мне, что меня, как бы между прочим, назвали в честь первой женщины нашей компании. В честь женщины, которая создавала империю вместе со своим мужем, и когда он умер от пневмонии, еще сорок лет управляла ею сама. Элизабет Элеонор — настоящая «Бэлль Элль».

Поставив свою подпись, Маргарет вернула документ моему отцу.

Он сосредоточенно, с видом чрезвычайного облегчения расписался в последней строке.

— Это все, мистер Чарлстон? — спросила Маргарет.

— Да, спасибо, — кивнул папа.

Секретарша помахала мне рукой и удалилась в соседний кабинет, оставив нас с отцом наедине.

Он оторвал взгляд от подписанного документа и посмотрел на меня. Его лицо тут же посерьезнело.

— В чем дело? Что случилось?

Я пожала плечами, изо всех сил стараясь казаться беззаботной и не думать о том, на какой престол мне предстоит взойти.

— Все в порядке.

Папа нахмурился.

— Ты кажешься…испуганной.

«Так и есть.

Я боюсь мира, в котором тебя не станет, и на меня ляжет весь груз ответственности.

Боюсь не оправдать твоих ожиданий».

Но он никогда об этом не узнает. Это мой долг. По праву рождения. Не важно, сколько мне лет и, есть ли у меня необходимый опыт, я всегда знала, что посвящу свою жизнь «Бэлль Элль».

Я улыбнулась.

— Вовсе нет. Просто у меня такое лицо.

Он усмехнулся.

— Ладно, «такое лицо». Учитывая, что получить на День рождения наследие семьи — главную гарантию твоего дальнейшего богатства и благополучия — это так себе подарок, загляни под стол.

Я почувствовала, как у меня в животе испуганных мотыльков сменили счастливые бабочки.

— Ты хочешь сказать…что это еще не все?

Папины глаза засветились отеческой любовью.

— Конечно, не все. А теперь посмотри.

Я откинулась назад и взглянула в пространство между своими болтающимися ногами. Там была спрятана коробка, перевязанная большой лилово-серебристой лентой.

Страх перед ответственностью и серьезными обязанностями моей уже распланированной жизни испарились. Я подпрыгнула в кресле.

— Ты принес мне подарок!

Папа наклонился и поцеловал меня в макушку.

— Ты — вся моя жизнь, Элль. Я никогда не забуду тот день, когда ты появилась на свет. Мне бы и в голову не пришло заставлять тебя подписывать скучные документы, не подарив тебе на День рождения что-нибудь веселое.

— Большое спасибо! — просияла я, нетерпеливо открывая свой настоящий подарок.

— Ты еще не знаешь, что это.

— Мне все равно. Я уже его обожаю, — я впилась глазами в коробку. Мне не терпелось посмотреть, что это такое.

Наконец, папа надо мной сжалился.

— Давай, открывай.

Мне не нужно было повторять дважды.

Соскочив со стула, я на четвереньках проползла под его огромным столом и нетерпеливо дернула ленту. Она упала на ковер. Приоткрыв крышку, я заглянула внутрь.

В полумраке под столом было трудно что-либо разглядеть, но вскоре я увидела маленькую серую мордочку.

— О! — я почувствовала, как от восторга и обожания по телу пробежали мурашки. — О! О!

Я сунула в коробку руку и вытащила самый милый пушистый комочек на свете. Я присела и прижала котенка к себе. — Ты подарил мне котёнка?

Рядом возник папа и, отодвинув стул, пригнулся ко мне.

— Да.

— Но ты же сказал, что мне нельзя заводить домашних животных. Что у нас слишком много дел.

— Ну, я передумал, — папа посерьезнел. — Элль, я знаю, какую ответственность на тебя возлагаю. Знаю, что все это трудно понять, когда ты только начинаешь жить. И мне жаль, что у тебя нет такой свободы, как у твоих друзей. Я бывал с тобой строг, но ты такая хорошая девочка. Я решил, что для разнообразия было бы неплохо подарить тебе то, чего ты действительно хочешь.

Я крепче прижала котенка к себе. Он не вырывался и не пытался меня царапнуть, как кошка в зоомагазине, в который я однажды пробралась, пока папа отвлекся. Этот замурлыкал и уткнулся мордочкой мне под подбородок.

На глаза навернулись слезы. Меня переполняла безграничная любовь. По какой-то причине, я любила этот маленький пушистый комочек так же сильно, как своего отца, хотя только сейчас его увидела.

Любовь быстро затмила благодарность, поэтому я опустила котенка на пол, быстро подползла к папе и бросилась в его объятия.

— Спасибо, — я поцеловала его в колючую щеку. — Спасибо!

Он рассмеялся. Отец крепко меня обнял, и я ощутила исходящий от него запах лавандового мыла. Того же самого, что делала мама, наполняя весь дом его тонким ароматом.

— Большое спасибо. Я очень его люблю.

Котенок подошел, и забрался к нам на колени.

Папа покачал головой.

— Это девочка. Ей двенадцать недель, как тебе двенадцать лет.

Он разжал объятья, и я схватила котенка, уткнувшись лицом в его сладко пахнущую серую шерстку.

— Как думаешь ее назвать?

Я нахмурилась и серьезно задумалась.

— Сильвер? (от англ. «Silver» — «серебро» — Прим. пер.)

— Сильвер?

Я поцеловала котенка в голову.

— Ее мех напоминает серебро.

Папа усмехнулся.

— Ну, это прекрасное имя.

— Нет, подожди. Сейдж.

— Сейдж?

— Я хочу назвать ее Сейдж. (От англ. «Sage» — «Шалфей» — Прим. пер.)

Ему не нужно было знать, что я помню большинство трав и ароматических масел, которые мама использовала для приготовления лосьонов и мыла. В последний раз мама рассказывала мне о шалфее, листья которого были покрыты серебристым пушком. Всякий раз, когда я думала о том дне, мне казалось, что мама рядом, а не далеко на Небесах.

Я уверенно кивнула головой.

— Да, ее зовут Сейдж.

Папа снова притянул меня к себе и поцеловал в макушку.

— Что бы ты ни решила, я надеюсь, что она будет заботится о тебе, как же, как и ты о ней.

Я потерлась носом о кошачий холодный носик, вздрогнув от странного ощущения.

— Конечно. Она будет приходить ко мне на работу каждый день, — я склонилась, баюкая свою новую подругу. — Ты не против? Можно мне приносить ее с собой на работу?

Лицо отца снова посерьезнело.

Он сказал чистую правду. Папа был со мной строг, но он был таким же и по отношению к себе. Ему также, как и мне не хватало мамы. Неужели он думает, что теперь, когда у меня появился домашний питомец, я стану меньше его любить?

Я протянула руку и коснулась его грубой щеки.

— Я тебя люблю.

Его серые глаза снова озарились светом. Он крепко меня обнял, и наше маленькое трио на секунду слилось в единое целое.

— Я тоже люблю тебя, Элль. И тебе не нужно спрашивать разрешения, чтобы принести Сейдж на работу. Она твоя. Главное, чтобы ее не было в магазине, а так — можешь брать ее в кабинет и делать там все, что захочешь.

Я вздохнула от счастья, а Сейдж тем временем ворочалась у нас на коленях.

— Ты самый лучший папа на свете.

Его улыбка погасла, радость момента исчезла, и он покачал головой.

— Это не так, Элль. Я знаю, что никогда не смогу заменить тебе мать, знаю, что прошу слишком много, готовя тебя продолжить мое дело и в столь юном возрасте встать у руля этой компании, но я люблю тебя больше всего на свете, и благодарен за то, что ты у меня есть.

Его слова были тяжелы для двенадцатилетнего ребенка. И спустя годы они не стали легче.

Тот День рождения запомнился мне по двум причинам.

Во-первых, я никогда больше не буду одна благодаря тому, что у меня появилась Сейдж.

А во-вторых, папа знал, на что меня обрекает, и все равно это сделал.

Я думала, что «Бэлль Элль» уже моя.

Однако, я ошибалась.

Глава вторая

СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ

Кто бы мог подумать, что девятнадцатый День рождения окажется таким унылым?

Я смахнула глупые слезы, продолжая вводить ежемесячные финансовые счета в сравнительную таблицу, готовясь к У.С.П., также известному как утреннее собрание в понедельник.

Я была в офисе с половины восьмого — как и каждое утро с тех пор, как в шестнадцать лет бросила школу. Я ушла, потому что выучила все базовые знания, какие мне могли дать школьные учителя, и так как завещанное мне наследие поглотило меня целиком, у меня не было ни времени, ни необходимости поступать в университет.

Моим университетом была «Бэлль Элль», там я проводила все вечера и выходные своей жизни. Что касается моих знаний и навыков, я была вполне способна управлять этой компанией задолго до моего двадцатилетия.

Мой отец об этом позаботился.

Я больше не была одинокой маленькой девочкой, жаждущей свободы своих сверстников. А молодой женщиной, которая безропотно несла на своих плечах груз ответственности за благосостояние тысяч своих сотрудников. Именно на мне лежала обязанность по обеспечению бесперебойной работы «Бэлль Элль» и получению прибыли, благодаря которой выплачивалась зарплата и росло количество рабочих мест.

Мой тяжкий труд и ненормированные рабочие дни были вознаграждены положительной доходностью и внушительным расширением бизнеса. Я получала удовлетворение от новых контрактов и сокращения производственных издержек. Я никогда не ходила на вечеринки и не закатывала истерик, потому что работала с утра и до позднего вечера.

Я жила и дышала торговлей и балансовыми отчетами.

И меня это вполне устраивало.

Другой жизни я не знала. У меня не было причин чувствовать себя загнанной в угол. У меня был замечательный отец, невероятное будущее и все, о чем я только могла мечтать. Мне было очень много дано, но цена этой власти и величия — отречение от множества вещей, которые я не имела возможности попробовать.

У меня никогда не было друзей, потому что кто захочет водиться с чудачкой, которая не умеет ни во что играть? Я никогда не гуляла по городу одна, так как мир слишком опасен. Я никогда не попадала в неприятности и не делала ничего безрассудного. Меня каждый день окружали телохранители, водители и менеджеры.

Девочки в школе дружили со мной только ради скидок на платья и обувь. Вообще-то, за неделю до выпускного бала я внезапно стала самой популярной девочкой в школе, а потом услышала, как они шепчутся в примерочных «Бэлль Элль» о том, сколько сэкономили и какие скидки получили благодаря тому, что лгали мне в лицо, притворяясь моими подругами.

Мальчики меня побаивались, потому что я рассуждала как взрослая и сводила в уме аналитические таблицы, а не решала у доски школьные уравнения по алгебре.

Я никогда не оставалась одна, но всегда была одинока.

Если бы не Сейдж, я бы, наверное, уже сбежала. Но я не могла оставить ее и уж точно не могла оставить отца.

Я была им нужна.

Я была нужна всем.

Не успела я подумать об этом пушистом комочке, как она тут же появилась. Изящная, красивая кошка запрыгнула на мой стол, намеренно опрокинув полную скрепок коробочку из-под драже «Тик-Так». Затем для верности еще раз ударила ее лапой.

Всё напряжение дня и боль в спине от долгого сидения за столом мгновенно как рукой сняло.

— И тебе привет.

Сейдж мяукнула, недовольно прищурившись, словно не одобряла, что я снова засиделась на работе до темна.

С тех пор как папа мне ее подарил, она не отходила от меня ни на шаг. За исключением тех моментов, когда я отлучалась на занятия в школу, но, учитывая, что это время давно прошло, теперь эта кошка стала моей молчаливой серебристой тенью. Она сворачивалась у мня на шее живым шарфом и семенила за мной, когда я проводила совещания с мужчинами в трое старше меня. С мужчинами, которые в самом начале пытались сбить меня с толку и унизить, но вскоре поняли, что, несмотря на свой юный возраст, я знаю эту компанию лучше любого из них.

«Бэлль Элль» была моей матерью, лучшей подругой и бойфрендом.

Она была всем моим миром.

Сняв очки для чтения, которые стала носить после того, как часами пялилась в ноутбук, я схватила Сейдж и притянула ее к себе на колени.

Она потёрлась мордочкой о мою грудь и громко замурлыкала. Я поцеловала Сейдж в голову, уткнувшись носом в ее шерстку. Ее мех был нежным, как лунный свет; а мурлыканье — единственное, что помогало мне избавиться от постоянного чувства тоски и тревоги.

— Ты ведь знаешь, что я чувствую?

Сейдж замурлыкала еще громче.

— Я ужасный человек, если кажусь себе загнанной в угол?

Кошка фыркнула.

— Я делаю все, о чем меня просят. Безропотно беру на себя все больше и больше обязательств. Я люблю отца каждой частичкой своего существа. Я всю жизнь положила на то, чтобы он мной гордился. Я богата, знаю себе цену и то, что мне никогда не придется ни о чем просить, — я еще сильнее зарылась в кошачью шерстку, изо всех сил сдерживая непрошенный поток жалости к себе. — Так почему же я чувствую себя такой потерянной, Сейдж? Почему я не могу избавиться от мысли, что мир не ограничивается одной работой?

Кошка мяукнула, спрыгнула с моих рук на стол и прошлась по клавиатуре, заполнив буквами мои таблицы с цифрами. Я попыталась разозлиться, прикрикнуть на Сейдж, потому что из-за нее мне теперь придется минут десять удалять ее писанину и перепроверять правильность введенных мною цифр.

Но не смогла.

Потому что работа стала моей жизнью, а жизнь — работой. Мне некуда было идти, не с кем встречаться — ничто не требовало моего внимания, кроме «Бэлль Элль».

— Может, в этом моя проблема?

Сейдж взмахнула хвостом.

— Может, мне нужно для разнообразия забыть о работе и заняться чем-то совершенно другим.

Встав, я подошла к большим панорамным окнам и посмотрела на раскинувшийся за ними Нью-Йорк. Под уличными фонарями, словно причудливые насекомые, появлялись и исчезали мерцающие огни, машины и пешеходы. Какие-то из них были большими, какие-то маленькими — но все они куда-то двигались, к чему-то стремились.

Каково это — жить такой жизнью, как они? Носить джинсы (боже) и есть купленную у уличного торговца еду (о, нет)? Быть самой по себе, а не под присмотром водителя и телохранителя.

«Разве я не заслуживаю узнать другие стороны жизни, прежде чем от всего отказаться?»

Сегодня мне исполнилось девятнадцать.

Я была достаточно взрослой, чтобы заниматься сексом, но не настолько, чтобы пить. Достаточно взрослой, чтобы управлять миллиардной компанией, но не настолько, чтобы в одиночку бродить по городу, сулящему приключения.

Я коснулась пальцами шеи, сжав прекрасное ожерелье с сапфировой звездой, которое сегодня утром подарил мне отец. У нас обоих было мало времени, но он все же отослал повара, и мы вместе приготовили тесто и сделали нечто похожее на черничные оладьи, а затем он подарил мне этот подарок.

Это было чудесное утро, и я от души наслаждалась его обществом, блинчиками и ожерельем, но не могла избавиться от чувства, что чего-то не хватает.

Конечно, мне не хватало мамы.

Но и чего-то еще.

Кого-то еще… друга, но на двух ногах, а не на четырех.

Через час мы с папой отправились на работу и затерялись в шестеренках своей требовательной владычицы.

Я понятия не имела, работает ли он еще в своем кабинете, и узнает ли, если его дочь вдруг улизнет и на один вечер притворится девушкой из другой жизни.

«Подождите…что?»

Эта мысль возникла словно из ниоткуда. Идея предать отца и сбежать без его ведома казалась мне ужасной, отвратительной. Но…так соблазнительно волнующей.

«Ты можешь это сделать…всего на один вечер».

«Сделать что?»

Я снова взглянула на запруженную людьми улицу, и мне в пальцы впились пять концов сапфировой звезды.

Стать одной из них.

Пожить их жизнью.

Сходить туда, куда ходят они.

Обрести свободу.

По мере того, как у меня в мыслях формировалась эта идея, сердце так и норовило выскочить из груди.

Завтра я снова посвящу весь день «Бэлль Элль». Но сегодня? Сегодня мой девятнадцатый День рождения, а я так и не сделала себе подарок.

Может, пришло время?

Наберусь ли я храбрости покинуть знакомый мне мир, чтобы попробовать то, чего у меня никогда не будет?

Смогу ли отыскать то, что не знаю, как найти?

Сейдж потерлась о мою лодыжку, одобрительно боднув меня головой. Ну или, по крайней мере, я восприняла это как одобрение, потому что внезапно уже не могла представить иного завершения этого дня.

Тюремные ворота, за которыми я прожила всю жизнь, с мерзким скрипом и неодобрительным стоном, распахивались все шире. У меня оставалось всего несколько часов до того, как часы пробьют двенадцать, и магия моего Дня рождения рассеется.

«Сейчас или никогда».

Сегодня вечером я отдамся своим желаниям и впервые познаю вкус свободы.

А завтра оставлю детские сожаления и снова надену корону императрицы «Бэль Элль».

Глава третья

Моей первой остановкой был торговый центр «Бэлль Элль».

Будучи крупнейшим магазином нашей сети, торговый центр занимал несколько этажей небоскреба. Мы продавали все, от самой современной техники до детских игрушек и еще много чего, а я знала здесь каждый закуток. Почти всю свою жизнь, я помогала с дизайном витрин и решала проблемы с ассортиментом.

Но не сегодня.

Сегодня вечером я пришла сюда по другому поводу.

Спустившись на лифте, я достала ключ-карту и ввела свой пароль, чтобы отключить сигнализацию. Для посетителей магазин закрылся час назад, поэтому меня встретил притихший мир хлопка и шелка.

В своих красных туфлях на высоких шпильках я промчалась мимо брючных костюмов и нарядов высокой моды прямо в отдел для подростков. Подписав пересмотренное завещание отца, — и даже до этого — я одевалась как женщина. Я никогда не носила футболок с модным принтом или ненормативной лексикой, как дети в моей школе. Я никогда не носила ничего, что стоило бы меньше четырехсот долларов.

Нужно это изменить.

Просматривая полки с расшитыми стразами джинсами и декольтированными топами, я поймала себя на том, что не выбираю себе наряд, а критически оцениваю витрину и расположение манекенов.

Прекрати.

Сейчас ты клиент, а не босс.

С усилием выдохнув и расслабив плечи, я остановилась возле стеллажа с уцененными джинсами. Я схватила лежащие сверху брюки и встряхнула. Это были узкие потертые светло-голубые джинсы с серебряной вышивкой на карманах.

Я изо всех сил старалась не вспоминать стоимость их оптовой закупки из Тайваня. Не думать о том, как в начале прошлого года делала заказ на этот сезон. О том, что даже на распродажах мы все равно получаем прибыль, потому что именно так и работает бизнес. Сначала цена высокая, затем медленно снижается, пока товар совсем не исчезнет со склада, коэффициент доходности уменьшается, но мы все равно в плюсе.

Фу, прекрати.

Сегодня ты не богатая наследница. Ты просто Элль. Девятнадцатилетняя девчонка, готовая нарушить все правила и сбежать.

Что скажет мой водитель Дэвид, когда я не позвоню ему через несколько часов и не попрошу отвезти меня домой? Что скажет папа, если я сегодня так повеселюсь, что не вернусь домой до рассвета?

Не все ли равно?

Тебе необходимо сделать это для себя.

Ты уже взрослая.

Цепляясь за эти мысли, я взяла джинсы, стащила со стоящей рядом вешалки кремово-черный топ с открытыми плечами, прихватила со стеллажа с новым поступлением черный кружевной шарф и перешла в отдел обуви.

Если уж я собралась до полуночи гулять по Нью-Йорку, мне нужна удобная обувь.

Мои туфли с ярко-красными подошвами точно не подойдут.

Окинув взглядом стойку с недавно заказанными кроссовками, я остановила свой выбор на белых с золотисто-розовой отделкой — такое недопустимо носить номинальному руководителю миллиардной компании.

Сколько себя помню, я всегда носила обувь на каблуках. Единственная разница заключалась в их высоте: в детстве они были пониже, а сейчас превратились в высокие острые шпильки.

Притащив свой новый гардероб в одну из раздевалок, я снова поймала себя на том, что критически оцениваю замки на дверцах и искажение в зеркалах из второсортного стекла. Ни в одном аспекте нашей работы не должно быть изъянов.

Я взяла себе на заметку, чтобы при следующем ремонте в этом отделе заменили все зеркала.

Сняв с себя юбку-карандаш и черную блузку, я стянула чулки и, взглянув на свое нижнее белье, нахмурилась. Мою грудь второго размера облегал черный бюстгальтер, но это не слишком, если лямки будут выглядывать из-под топа с открытыми плечами?

Я никогда не одевалась подобным образом, хотя и ходила на бесчисленные модные показы и собственноручно отбирала то, что будет «последним писком» в следующем сезоне.

«Забей на это и не тяни время».

Надев узкие джинсы, я натянула через голову топ и намотала вокруг шеи кружевной шарф. Я постаралась, чтобы он свободно свисал, прикрывая сверкающее на моей коже ожерелье с сапфировой звездой.

«Уфф, нет».

Я сдернула шарф и снова повесила его на дверь.

В этом не было необходимости.

Я коснулась сапфировой звезды. Если бы отец узнал, как я несчастна после всего, что он мне дал, это бы его убило. При всем моем внешнем благополучии, я никак не могла объяснить внутреннюю пустоту. И я никогда бы не призналась, что слышала, как на днях он обсуждал со Стивом мою личную жизнь. Не пора ли представить меня самым завидным холостякам Нью-Йорка, чтобы найти незаменимого партнера в управлении «Бэлль Элль»?

Я поежилась, переобуваясь в белые кроссовки. Одно дело посвятить свою жизнь компании, которой я и так всегда владела. Но вступить в брак с человеком, который никогда меня не поймет, это совершенно другое.

Рядом послышалось мяуканье, и под дверью раздевалки мелькнула полоска серого меха — ко мне пробралась Сейдж.

Я нахмурилась.

— Что ты здесь делаешь?

Я уже пожалела, что научила ее прыгать и нажимать кнопки лифта. Она была похожа на Гудини с ее способностьювыслеживать меня повсюду, не важно, на встрече я или у себя в кабинете.

— Ты ведь знаешь, что тебе нельзя заходить в магазин.

Сейдж взмахнула хвостом и запрыгнула на табурет, где я оставила юбку. Затем снова мяукнула и лизнула лапу.

— И еще ты знаешь, что сегодня не сможешь со мной пойти, верно?

Кошка вскинула голову так, словно я произнесла какое-то ужасное проклятие. Она растопырила лапу и лизнула между коготками, словно бросая мне вызов, рискну ли я снова произнести такое богохульство.

Я проигнорировала это проявление кошачьего раздражения, столкнув ее с моей юбки.

— Сейдж, ты меня слышала. Не прикидывайся, будто это не так.

Собрав одежду, я в последний раз посмотрела в зеркало и решила, что выгляжу вполне по молодежному и уж точно не похожа на важную шишку «Бэлль Элль».

— Хорошо, — кивнула я, взбивая свои светлые волосы, ниспадающие по спине до самой талии.

Папа постоянно ныл, чтобы я их подстригла, но это было моим единственным капризом. Длина была очень непрактичной, в большинстве случаев я их не укладывала, и они высыхали естественными волнами. Единственная неидеальная черта в совершенном облике генерального директора.

Вернувшись в магазин, я схватила из-под одной из многочисленных касс хозяйственную сумку и засунула туда свою дорогую одежду. Аккуратно сложив сумку, я спрятала ее в шкафчик под кассой, где лежали папки со списками задач и контрольными таблицами.

Еще немного и можно будет идти.

«Мне нужна куртка, если вдруг замерзну, и немного наличных».

Свою сумочку я оставила в кабинете. Хотя, по сути, это ничего не меняло.

У меня все равно не было наличных. Если я чего-то хотела, мне это покупали. У меня была только кредитная карта для непредвиденных случаев (правда, я никогда ею не пользовалась), и мой идентификационный бейдж для доступа в закрытые части здания.

Сейдж вышла со мной из раздевалки. Глядя, как она идет по проходу, я обратила внимание на небольшой столик, на котором были выставлены обалденные кошельки. Учитывая, что я уже украла джинсы, топ и туфли, мне показалось, что пропажа кошелька погоды не сделает.

И, черт возьми, здесь я могла взять немного налички, поскольку сегодня вечером никто мне ничего покупать не будет.

С помощью прикрепленного к моему бейджу универсального ключа, я открыла кассовый аппарат и заглянула внутрь. Крупных купюр не было, одна мелочь для размена на следующий рабочий день. Остальная часть дневной выручки уже была подсчитана и сложена в плотные пачки у нас в сейфе для отправки в банк.

«Неважно».

Триста долларов двадцатками — это как раз то, что надо.

Взяв пачку, я быстро написала на почтовом конверте: «Ноэль Чарлстон позаимствовала 300 долларов мелкой наличностью. Чтобы возместить расходы на дневные операции, пожалуйста, свяжитесь с ее помощницей Флёр Хеммингс по добавочному номеру 4456».

Я положила конверт туда, где лежали купюры (чтобы из-за пропажи денег никто не попал в неприятности), закрыла кассу и направилась к витрине с кошельками. Выбрав черный кошелек с нарисованным на нем черепом, я засунула в него деньги. Гнетущее меня одиночество и странная потерянность медленно уходили, уступая место страху и возбуждению.

Я показала Сейдж кошелек с черепом.

— Видишь, при желании я тоже могу быть бунтаркой.

Кошка облизалась, пошевелив усами.

Обойдя ее, я остановилась на последнем пункте своего списка.

Я никогда не носила ничего дешевле тысячедолларовых кашемировых пальто. Однако сегодня вечером я надену…

Я постучала пальцами, обдумывая свой выбор.

«Сегодня я надену черную кожаную куртку за 19,99 долларов».

Сняв её с вешалки, я провела рукой по дешевому материалу. Мне всегда хотелось примерить что-нибудь подобное. Когда я надела эту куртку, меня охватили два чувства: ужас и внезапное желание вернуть всю одежду на место, и нетерпение от готовности поскорее начать свое путешествие по Большому Яблоку.

Меня охватил страх.

И дикое волнение.

Я так устала вечно прятаться от внешнего мира и быть хорошей только в одном.

«Пришло время это изменить».

— С Днем рожденья меня, — я сунула кошелек в карман куртки, подняла с пола Сейдж и легонько потерлась носом о ее носик. — Я тебя люблю, но со мной ты не пойдешь.

Она насупилась.

— Не смотри на меня так. Я скоро вернусь.

Кошка печально мяукнула.

У меня сжалось сердце, но я сделала над собой усилие и направилась к лифтам. Ходить в кроссовках оказалось гораздо легче и удобнее, чем в туфлях на высоких каблуках.

«Неудивительно, что люди предпочитают их, а не модные шпильки».

— Прости, Сейдж, это всего на одну ночь, — крепко держа ее одной рукой, я вызвала два лифта.

Один вверх, другой вниз.

В первый я посадила Сейдж. Одарив ее улыбкой, я нажала на кнопку верхнего этажа, на котором располагался мой кабинет.

— Поезжай обратно. Свернись клубочком в своей лежанке. Ты даже не заметишь моего отсутствия.

Кошка снова мяукнула, и двери медленно закрылись.

— Не смотри на меня так, — прошептала я. — Это слишком больно.

Когда лифт уехал, я обхватила себя руками и меня захлестнуло чувство страха и полного одиночества.

«Зачем я это делаю?»

Мне следует выбросить это из головы и поехать домой.

Но тут рядом со звоном открылись двери другого лифта и застыли в ожидании, когда же я наберусь храбрости и решусь сбежать на ночь от «Бэлль Элль».

Со страхом и нерешительностью я шагнула в лифт, готовая вот-вот стать кем-то другим.

Кем-то свободным.

Глава четвертая

Все казалось другим.

Все и было другим.

Воздух стал насыщеннее. Шум уличного движения — громче. Ветер — прохладнее. Даже ощущение от надетой куртки и удобных кроссовок словно усилилось.

Я впервые за девятнадцать лет предстала перед миром без дорогого наряда и ограничивающих меня правил.

Я глубоко вдохнула и тут же закашлялась, когда проехавшее мимо такси обдало меня парами выхлопных газов. После отфильтрованного воздуха здания «Бэлль Элль» это першение в горле было настолько непривычным, что я скорее усмехнулась, чем поморщилась.

Деньги в кошельке так и просили, чтобы их потратили, а лежащий у меня в кармане пропуск напоминая мне, кто я на самом деле и, как безответственно себя веду.

У меня не было телефона, чтобы папа мог мне позвонить. Никакого средства связи или возможности позвать на помощь, если я вдруг заблужусь или попаду в беду.

Я была готова подвергнуться риску, лишь бы хоть немного пожить, почувствовать вкус иной жизни.

Я бы солгала, сказав, что от этого не захватывало дух, но и страх тоже накатывал.

Первые несколько шагов от «Бэлль Элль» причиняли физическую боль. От мысли, как разочаруется во мне отец, у меня так мучительно сжималось сердце, что не спасало даже волнение перед чем-то новым и неизведанным.

Несколько раз я меняла свое решение и чуть не вернулась назад. Я остановилась и оглянулась на огромное, массивное здание, в котором находился торговый центр.

Но потом я напомнила себе, что если не сделаю этого сейчас, то уже никогда не узнаю, каково это — быть обычным человеком. Поэтому я смирилась, развернулась и медленно, шаг за шагом направилась в империю центральной части Нью-Йорка.

На меня натыкались незнакомые люди, туристы просили их сфотографировать, а уличные торговцы громко расхваливали свои товары.

Сенсорная перегрузка постепенно размывала мое чувство вины за то, что я сбежала, и приковывала внимание к каждой мелочи.

Я несколько часов шла пешком.

Смотрела.

Дышала.

В кои-то веки я не управляла своей жизнью и полностью положилась на судьбу. Я понятия не имела, куда иду и как буду возвращаться, но шагала куда глаза глядят, потому что у меня были деньги на такси, которое, в случае чего, отвезет меня домой. Адрес свой я знала — меня не настолько изолировали от внешнего мира. Я вполне могла идти куда захочу, а в конце своего путешествия запрыгнуть в такси и вернуться к своему прежнему существованию. И тайне, которую буду хранить вечно.

В какой-то момент я, видимо, пропустила поворот и вернулась обратно, поэтому, попав на Таймс-сквер, вместо того, чтобы повернуть налево, я свернула направо и продолжила свою экскурсию по городу.

Мигающие рекламные щиты пытались убедить меня в том, что мне необходимы новейшие модели Джипа и Хаммера. Голливудские звезды и старлетки светились на светодиодных дисплеях в трейлерах предстоящих фильмов.

Мадам Тюссо манила навечно застывшим в воске волшебством, а музей Рипли «Хотите верьте, хотите нет!» обещал показать мне такое, чего не увидишь в обычной жизни. (Музей “Ripley’s Believe It or Not!”, или “Хотите верьте, хотите нет!” в Нью-Йорке — один из музеев принадлежащих империи развлечений Ripley Entertainment, включающей более 30 музеев по всему миру — Прим. пер.)

Проходя мимо сувенирной лавки, я увидела множество декоративных часов в форме статуи Свободы.

Десять вечера.

В обычный день к этому времени я была бы уже дома, как раз после беговой дорожки и душа. Ответив на несколько последних электронных писем, я забралась бы в постель и читала какой-нибудь новый роман, пока у меня не слиплись бы глаза и не выпала из рук читалка.

Но только не сегодня.

Сегодня вечером прохожие либо улыбались мне, либо кричали — это зависело от того, просили они меня о чем-то или просто хотели, чтобы я убралась с дороги. Я шла либо слишком быстро, либо слишком медленно, не в состоянии попасть в ритм разношерстной толпы, в которую пыталась влиться. В куртке мне стало жарко, а от переполненных потными людьми улиц у меня началась клаустрофобия. Ноги ныли от ходьбы, а в животе урчало от голода.

Но ничто не могло умалить того, каким освобождающим и внушающим благоговейный трепет казалось мне всё вокруг.

Завернув за угол, я заметила передвижную закусочную, предлагающую лучшую мексиканскую кухню по эту сторону границы. Разве одним из пунктов моего списка не была уличная еда?

«Это может закончится отравлением».

Да, возможно. Но пищевое отравление станет еще одним приключением, которого меня всегда лишали. Вытащив из кармана кошелек, я встала в очередь и стала ждать. Добравшись до окошка, я вытянула шею и увидела парня в засаленном фартуке.

— Чего желаете? — он жевал жвачку, нетерпеливо вертя в пальцах карандаш.

Я прищурилась, глядя на висящее у него за спиной меню.

— Хм, а что Вы посоветуете?

Парень усмехнулся.

— Посоветую? Леди, по-вашему у меня есть время с Вами трепаться? — сказал он и указал карандашом на толпившихся позади меня людей. — Поторопитесь. Люди платят мне за то, что я их кормлю.

Я открыла кошелек и вытащила двадцатку.

— Мне что-нибудь куриное, — я протянула ему деньги. — О, и не острое. Не люблю специи.

— Ясно, — фыркнул он. — Пресная курица. Скучный заказ для скучной девчонки.

Я напряглась.

— Простите, что?

Парень оглядел меня с ног до головы.

— Уматывай, принцесса. Твой заказ будет готов через пять минут. Возьмешь из окна с той стороны грузовика, — он бросил мне грязную десятидолларовую банкноту. — Вот твоя сдача.

Я сжала в пальцах деньги, чувствуя, как удушающей волной меня захлестывает обида и раздражение. Со мной никогда так не разговаривали. Не смели.

Еще больше разозлил меня тот факт, что он назвал меня скучной, и я с этим согласилась. Я скомкала деньги и швырнула ему.

— Знаете, что? Добавьте к этому заказу еще и говядину. И поострее.

Затем отошла к окошку выдачи, прежде чем он успеет снова чем-нибудь меня оскорбить.

Глава пятая

С говядиной я явно погорячилась.

Взяв свой заказ, я направилась к Таймс-сквер, где для гуляющих прохожих было расставлено несколько столов и стульев. Стол был грязным, стул шатался, но я никогда еще не ела с таким азартом и увлечением.

Я открыла завернутый в фольгу буррито и вдохнула его аромат. Решив доказать, что парень в засаленном фартуке ошибался, я откусила кусок говядины, прожевала его и ухмыльнулась.

«Не так уж и ужасно».

Потом начало жечь.

У меня дико защипал язык.

Мексиканская еда обжигала мне внутренности. Все быстрее и горячее, пока полностью не согнала с моего лица ухмылку, и я не принялась судорожно хрипеть и задыхаться.

Воды!

О, Боже, срочно воды.

У меня из глаз хлынули слезы, я схватила оба буррито и, покинув свой экспроприированный столик, побежала к магазину, мигающему рекламными щитами с изображениями ледяной воды и бутылок колы.

Ворвавшись внутрь, я рывком открыла холодильник и, вытащив бутылку воды, сорвала с нее крышку. Затем тут же ее осушила. И все равно язык и губы жгло огнем.

Задыхаясь, я схватила шоколадное молоко.

Немного помучившись с крышкой, я, наконец, его открыла и сделала несколько жадных глотков. Жирное молоко немного уменьшило жжение. Я вздохнула с облегчением.

— Надеюсь, ты за это заплатишь, — приподняла бровь продавщица с розовыми волосами.

Вытерев губы тыльной стороной ладони (чего в своей обычной жизни никогда бы не сделала), я кивнула и, удерживая свои почти нетронутые буррито, взяла еще одну бутылку воды.

— Да, извините. Я не ожидала, что еда такая острая.

Девушка усмехнулась.

— О, черт, ты разозлила Пита?

— Пита?

Я поставила две бутылки с водой (одну полную, другую пустую) и недопитое шоколадное молоко на транспортерную ленту.

Продавщица провела их через сканер, пробив покупку.

— Да, парень, который владеет передвижной мексиканской закусочной, — хихикнула девушка. — Он делает офигенное тако, но с острым соусом явно перебарщивает.

Я провела языком по все еще саднящим губам.

— Я вроде как сама напросилась, — пожав плечами, улыбнулась я. — Я редко выхожу в город. Меня не предупредили, что не стоит злить работников общепита.

Продавщица упаковала мои покупки.

— Да, это всем известно. В особенности уличных королей.

Я порылась в кошельке и вытащила двадцатку. Девушка открыла кассу и протянула мне сдачу. От того, что она говорила со мной без напряжения или беспокойства, я немного расслабилась.

Я привыкла разговаривать с женщинами исключительно как начальник с подчиненными. Все боялись, что я их уволю, а потому в моем присутствии никто не шутил и не решался ничего мне советовать. А те, что пытались со мной подружиться, делали это только ради поощрения или продвижения по службе.

Я чувствовала фальшь, как гнилое яблоко.

Мы снова улыбнулись друг другу и между нами повисла неловкая пауза. Я не знала, как закончить дружескую беседу или хотя бы уйти после покупки.

К счастью, продавщица спасла меня от позора.

— Что ж, хорошего вечера. И больше никого не зли, ясно?

Я кивнула.

— Ясно. Спасибо за помощь.

— Нет проблем, — она помахала мне рукой, а затем вышла из-за кассы и продолжила заполнять полку чипсами.

Проверив, со мной ли мои буррито и бесценные жидкости, без которых мне не одолеть огнедышащего дракона мести Пита, я вышла из магазина и снова устремилась в сумасшедший мир покупателей и туристов.

Я пробралась сквозь толпу, намереваясь сесть обратно и попробовать нежное куриное буррито, но обнаружила, что мой стол уже занят семьей с тремя маленькими детьми, которые моргали остекленевшими от усталости глазами в свете ярких неоновых ламп.

Все остальные столики были заняты.

Ну, ладно.

Мне все равно. Я могу есть и на ходу.

Внезапно до меня донесся чей-то смех. Я оглянулась — через пару столиков от меня сидели четыре девочки-подростка. Я уже хотела было посмеяться вместе с ними, но тут увидела причину их веселья и пришла в ужас.

Они насмехались и хихикали над бездомным стариком, собирающим в мусорный мешок алюминиевые банки.

Мне стало больно за него и за его бедственное положение. Он в полной мере осознавал летящие в его сторону шуточки и шепотки, поэтому, догоняя унесенную порывом ветра банку, изо всех сил старался не обращать внимания на девушек.

Всю свою жизнь мне было чуждо понятие бездомности. Я родилась в роли, гарантирующей мне безбедное существование в тепле и сытости. Мне было так много дано, и что я сделала? Сбежала на всю ночь, как неблагодарный подросток.

«О чем я только думала?»

Мной овладел стыд. Я не могла смотреть на взятую из «Бэлль Элль» одежду и на еду, купленную на украденные из кассы деньги. Я имела полное право воспользоваться этими вещами, но почему-то казалась себе воровкой, нарушившей доверие отца.

Из дырявого мешка бродяги выкатилась банка, и девчонки засмеялись пуще прежнего.

Из-за такой тупости и отсутствия элементарного сострадания у меня возникло желание их треснуть. Мне стало стыдно за то, что когда-то я хотела стать обычной девчонкой, а не тем, кем являюсь на самом деле: умной молодой женщиной, которая никогда не будет стоять и молча смотреть, как над кем-то насмехаются.

Направившись к бездомному, которому было уже за пятьдесят (папин возраст), я остановилась и подняла банку.

— Вот, держите.

Он замер.

У меня сжалось сердце от того, с каким волнением и настороженностью он на меня смотрел. Старик напрягся всем телом в ожидании неминуемого оскорбления, в страхе, что я добавлю в его жизнь еще какое-нибудь несчастье.

— Все в порядке, — мягко сказала я и снова протянула ему помятую банку.

Он неохотно ее взял.

Как только бродяга убрал банку в мешок, я взглянула на его изможденное лицо и заметила, как он облизывается, глядя на мои буррито.

Мое чувство голода тут же испарилось.

— Вот, — я сунула ему в руки целлофановый пакет с водой, шоколадным молоком и буррито. — Это Вам. Я откусила всего один кусочек. Я не заразная, обещаю.

Раскрыв от удивления рот, бродяга осторожно взял у меня еду и напитки.

Неловкость развеялась, и глаза обожгли не понятно откуда взявшиеся слезы. Он уставился на меня с удивлением и благодарностью.

Старик быстро засунул еду в мешковатые карманы куртки и залпом выпил полупустую пачку шоколадного молока. Вытерев губы тыльной стороной ладони, он пробормотал:

— Спасибо.

Я улыбнулась.

— Не за что.

Я понимала, что пора уходить. Но не могла уйти… пока что.

Вытащив кошелек, я достала двадцатки и, оставив себе восемьдесят долларов (на всякий случай, чтобы добраться домой), положила их ему в руку.

— Пожалуйста, возьмите еще и это. Поешьте и переночуйте в каком-нибудь в отеле.

Бродяга крепко сжал в ладони деньги.

— Не знаю, что и сказать.

— Ничего не говорите, — я шагнула назад. — Спокойной ночи. И извиняюсь за этих девчонок, которые над Вами смеются. Это ужасно грубо. Мы не все такие.

Он поморгал, словно выходя из замешательства.

— До свидания, — сказала я и ушла, чувствуя себя лучше и счастливее чем…всегда.

Глава шестая

В одиннадцать вечера, прогулка по шумному городу начала меня утомлять.

Я больше не хотела тратить деньги на еду — на тот случай, если такси будет стоить больше восьмидесяти долларов. Я понятия не имела, во сколько мне обойдется дорога домой.

От долгой ходьбы болели ноги и ломило спину. И с наступлением ночи толпа становилась все менее вежливой и более шумной.

Теснота и толкотня меня нервировали, и все больше одолевали мысли о возвращении в тихую спальню, где я знала все правила и, как по ним играть.

Сойдя с тротуара, я перебежала через дорогу (едва не попав под мчащуюся машину) и остановилась на углу, где к отправке на свалку уже набралась куча мусора от прохожих и местных магазинов.

Я огляделась, в надежде увидеть желтый проблеск такси. Я ненавидела себя за то, что всего через пару часов своей свободной прогулки уже хотела вернуться домой. Продавец оказался прав, я действительно была скучной девчонкой.

Но, по крайней мере, я убедилась в этом сама.

«Теперь мне известно, что я ничего не теряю».

«Я могу оставить свои детские капризы и согласиться, что за забором трава ничуть не зеленее».

Я несколько минут простояла в ожидании такси, но оно так и не появилось. Решив попытать счастья в другом месте, я снова влилась в толпу и прошла немного дальше. Как только поток людей рассеялся, я остановилась перед небольшим переулком и продолжила поиски.

Взгляд налево, взгляд направо, надейся и жди.

Я никуда не отходила, чтобы, увидев такси, тут же поднять руку.

Я так сосредоточилась на дороге, что остальной мир вокруг меня исчез. Искушение мягких простыней и тихих комнат помогло развеять хаос, частью которого я была в течение нескольких часов.

Я не сразу их заметила.

Возможно, была слишком наивна и слепа, но никак не ожидала, что меня подхватят под руки, и я окажусь зажатой между двумя мужчинами.

Сердце подскочило к горлу, не давая мне возможности закричать.

Мужчины потащили меня в переулок, и я распахнула глаза от страха.

«Нет!»

Я не понимала, что происходит.

«Отпустите меня!»

Со мной еще никогда не обращались так бесцеремонно.

Их пальцы впивались мне в руки, словно железные тиски.

Причиняя жуткую боль.

Оставляя синяки.

— Помогите! — сердце застряло в горле, и вместо крика из него вырвалась лишь сдавленная мольба.

Моя беспомощность была им только на руку.

Зловеще усмехаясь, они тащили меня в темноту переулка, все дальше от уличных фонарей, людей и такси.

— Отпустите! — я отбивалась, как могла, брыкалась и размахивала руками. — Помогите! Помогите! Кто-нибудь…

Но было уже слишком поздно.

Они лишь хохотали и волокли меня все дальше, а мои ноги беспомощно скользили по грязной земле. Каким-то уголком своего сознания я заметила, насколько запачканными стали мои кроссовки. Как их прежнюю белизну покрыла чернота.

— Нет! Прекратите! — шок прошел, и его сменила борьба со страхом.

Я вертелась и извивалась.

Брыкалась и вырывалась.

Но они были слишком сильны.

А улица — слишком далека.

Мир был слишком занят своей суетой и плевать хотел на меня.

— Отпустите. Меня!

— Заткнись нахрен, — резкая команда беспощадно впилась в мое сознание, словно острый рыболовный крючок.

— Чего вам нужно? — задыхаясь и дрожа от страха, я все сильнее сопротивлялась. — Я не…

— Тебе же сказали. Заткнись.

Они схватили меня крепче, их пальцы вонзились в мою плоть, как ножи.

— То, что нам нужно, — это наше дело, а не твое, — рассмеялся один из них.

В трех кварталах по переулку, где звуки оживленного мегаполиса сменились завалами смердящего мусора, мужчины, наконец, толкнули меня к стене.

Я ударилась о нее, почувствовав, как из легких вышибло весь воздух. Позвонки хрустнули о кирпич, и я согнулась от боли. Мои длинные волосы спутались, я попыталась сделать глубокий вдох.

Всматриваясь сквозь светлые пряди, я изо всех сил старалась придумать план побега. Для моих похитителей я была неопытной девочкой, которую они могли безнаказанно ограбить и обидеть. Мне нужно доказать им обратное.

Даже если это правда.

Мужчины посмеивались, одобрительно пихая друг друга локтями.

Я не стала ждать, что будет дальше. Оттолкнувшись от стены, я рванулась через образовавшуюся между ними щель и побежала так быстро, как только могла. Я открыла рот, чтобы закричать — закричать изо всех сил — но один из них схватил меня и ударил в грудь. Другой зажал мне рот воняющей металлом ладонью и заставил замолчать.

Оказавшись между ними, я осознала весь ужас своего отчаянного положения.

Страшно, безумно незавидного положения.

— Куда это ты собралась, сучка?

Спереди и сзади меня коснулось что-то твердое. Они терлись о меня своими членами.

Я вздрогнула, сразу поняв, что им нужны от меня не только деньги, но и мое тело.

И я ничего не могу сделать, чтобы им помешать.

На глаза навернулись слезы, но я изо всех сил старалась их сморгнуть. Я попала в эту историю из-за шока и замешательства. Но не позволю жалости усугубить мое положение.

Мужчины прижались ко мне теснее, и их дыхание стало тяжелым. Они соприкасались головами, но даже этого не замечали — настолько велико было их стремление меня поглотить.

Мои кости превратились в прах, сердце перестало биться.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть они только не причиняют мне боли».

Внезапно идея стать «такой, как обычные люди» показалась мне самой идиотской на свете. Я с радостью вернулась бы в «Бэлль Элль» и никогда в жизни не высовывала бы носа из хрустальной башни семейного бизнеса. Я работала бы каждый час, каждый день до самой смерти, если бы только могла уйти отсюда целой и невредимой.

«Пожалуйста!»

Я извивалась в их руках, пытаясь укусить ладонь парня, зажавшего мне рот. Пихая меня сзади бедрами, он сильнее сдавил мне челюсть. Из-за толчков этого ублюдка я потеряла равновесие и упала в объятия его сообщника.

— Знаешь, что сегодня за вечер, красотка?

«Мой девятнадцатый День рождения».

«Моя глупая попытка на какое-то время стать такой, как все».

Я втянула в себя воздух, тут же ощутив запах их порочности и грязи.

— Это вечер, когда мы тебя хорошенько оттрахаем, а потом, если будешь хорошо себя вести, отпустим.

Ужас растекся по моим внутренностям, словно ледяная вода, и тут же застыл в жилах, когда его друг прошептал:

— Мы хотим твои деньги, цацки и пи*ду. Отдашь это по доброй воле, и все кончится для тебя хорошо.

Затем он наклонился и схватил меня между ног.

Я застонала, словно дикая кошка, которую вот-вот зарежут.

— А если нет, то очень, очень плохо, — его пальцы вцепились мне в промежность. — Пи*дец, как плохо. Поняла?

Я не сдвинулась с места, стараясь сморгнуть подступившие от страха слезы, а он прижался пахом к низу моего живота.

— Кивни, если поняла.

Мне не хотелось подчиняться.

Мне хотелось, чтобы они сдохли.

Его друг обхватил меня за пояс и так сильно сдавил, что хрустнули ребра, его эрекция больно впилась мне в спину.

— Кивни, сучка, и мы тебя отпустим, — он снова пихнул меня своим стояком. — Но, если закричишь, мы изобьём тебя до полусмерти, и ты проснешься ни с чем. Даже одежды своей не найдешь.

Легкие болели от недостатка кислорода, смертельный ужас разъедал мне вены, и я захлебывалась в собственной крови.

Стоящий передо мной мужчина поцеловал меня в щеку.

— Повторяю последний раз. Кивни, если согласна на наши условия.

Что мне еще оставалось делать?

У меня не было ни оружия, ни нужного опыта. Самое большее, что я могла сделать, — это тянуть время, пока не представится возможности сбежать.

«Пожалуйста, пусть эта возможность появится как можно скорее».

Это было даже больнее, чем мои первые шаги от здания «Бэлль Элль», но я кивнула.

Как только я это сделала, они отступили. Тот, что стоял передо мной, поправил брюки, проведя рукой по выступающей эрекции.

— Черт, меня так заводит, когда они подчиняются.

«Они?»

Со сколькими женщинами они уже это проделали?

Раньше мир казался мне ярким приключением. Теперь он стал скопищем преступников.

Стоящий сзади мужчина подошел ко мне и прижал к стене. Они встали так, чтобы я, в случае чего, не смогла сбежать. Их лица скрывала тьма, но на одном из мужчин была бейсболка с красным логотипом, а на другом — белая куртка с эмблемой «Адидас» на переднем кармане. Парни были одного роста (примерно на фут выше меня), и когда они растягивали губы в злобных усмешках, я видела их желтеющие зубы.

Тот, что стоял позади меня, в адидасовской куртке, указал на мою шею.

— Сначала давай разберемся с цацками, идет? Гони это ожерелье.

Я сглотнула.

— Что?

Тот, что в бейсболке, погрозил пальцем.

— Никаких разговоров. Делай, что мы говорим, или тебе крышка.

Он снова провел ладонью по бугрящемуся в штанах члену, и я вздрогнула.

— Сначала дашь нам то, что хотим мы, а потом получишь то, чего хочешь ты.

Чего хочу я?

Мои губы скривились в отвращении.

Я хочу, чтобы ты умер мучительной смертью.

Его сообщник усмехнулся.

— Ты хочешь член, заносчивая сучка. И не отрицай. Что ж, сегодня у тебя счастливая ночь. Скоро ты получишь целых два. А теперь отдай мне это чертово ожерелье.

— Пожалуйста…, — я заслонила ладонью украшение из сапфировых звезд, которое стало моим только сегодня после завтрака, но уже так много для меня значило. — Не надо…

— Нарушаешь все правила, да?

Словно из ниоткуда появился кулак и ударил меня в висок.

Череп пронзила такая дикая боль, что я попятилась и прижалась к стене. В глазах мигали огни, а в голове гудел нескончаемый звон. Но это не помешало одному из парней ухватиться за ожерелье и как следует дернуть. Прежде чем порваться, белое золото нещадно впилось в заднюю часть моей шеи, и я вскрикнула от боли.

Кто-то из них сильно сжал мне грудь и, раздвинув коленом мои ноги, схватил меня между бедер.

Я снова застонала, мотая головой, чтобы увернуться от следующего удара.

— Нет…прекратите.

Чья-то рука зажала мне рот.

— Заткнись нахрен.

Пока я приходила в себя, Адидас уже сунул руки мне в куртку и вытащил кошелек. Он пересчитывал купюры, а Бейсболка тем временем зажимал мне рот и придавливал к стене мое обмякшее тело.

— Восемьдесят баксов? Серьезно, это все, что у тебя есть? — с издевкой выдохнул он. — Что ж, поищем где-нибудь еще.

Сунув руку в задний карман моих джинсов, он вытащил идентификационный бейдж «Бэлль Элль». Взглянув на свое фото в накрахмаленном черном блейзере и с искусно уложенными светлыми волосами, я вспомнила, как далеко от меня мое королевство.

Если они меня убьют, отец никогда не узнает, что случилось. Не представлялось никакой возможности опознать мое тело или объяснить, как в свой девятнадцатый День рождения я вдруг оказалась в переулке, а не у себя дома.

Я ненавидела себя за то, что была такой эгоисткой.

Такой дурой.

Если я переживу этот вечер, то никогда больше не буду жаловаться на свою жизнь. Принимать как должное свою компанию. Я буду испытывать бесконечную благодарность.

— Ноэль Чарлстон. Похоже, у тебя непыльная офисная работенка, — ухмыльнулся Бейсболка. — Держу пари, что ты нечасто отрываешь от стула эту симпатичную задницу.

Он наклонился ко мне и прижался к моему бедру своим возбужденным членом.

— А тебя когда-нибудь трахали на рабочем толе, девочка из офиса? Ты когда-нибудь делала начальнику минет ради повышения? — сказал он и сильно пихнул меня бедрами. — Мне нравится мысль о том, как ты делаешь мне минет.

Бейсболка кивнул своему другу.

— Опусти ее на колени.

Я поморщилась, внутренне протестуя.

У меня и в школе-то парней не было. Я единственный раз поцеловалась на выпускном, и то без языка. Ни один мальчишка не осмеливался пригласить меня на свидание. По опыту в управлении компанией я была гением, но, когда дело касалось секса, — полным профаном.

Минет?

Я совершенно не хотела этого делать. Я даже не представляла, как. Одна только мысль о том, чтобы пососать эту часть мужского тела, вызывала у меня желание блевануть на свои грязные кроссовки.

Но мои желания больше не имели значения.

Мужчины толкнули меня на землю, и колени обожгла резкая боль.

Я не осмеливалась поднять глаза.

Бейсболка опустился рядом со мной.

Присев на корточки, он ухмыльнулся.

— Перед тем, как мы покажем тебе наши причиндалы, ты должна показать нам свои.

Не успела я возразить или пошевелиться, как он сдернул с меня куртку и швырнул в темноту позади себя. Парень порвал мой топ с открытыми плечами, обнажив черный лифчик.

— Давай посмотрим, какие у тебя сиськи.

Он протянул руку, чтобы обхватить мою грудь, но тут все прекратилось.

Я постаралась уйти в себя.

Не думать о том, что вот-вот должно произойти.

Только ничего не происходило.

Из темноты, словно призрак, материализовался силуэт человека.

Раздался мужской рык.

Адидас упал навзничь, поваленный невидимой силой. Бейсболка развернулся и, вскинув кулаки, приготовился к бою.

— Кто там, черт возьми?

Темная фигура врезала ему в живот, затем в челюсть, и Адидас застонал. Я удивленно прищурилась, но тут призрак вышел на свет, оказавшись мужчиной в черной толстовке с капюшоном на голове.

Он не представился. Мужчина развернулся и ударил Адидаса ногой в грудь, отчего тот упал на грязную землю.

Новенький повернулся и уставился на меня. Под прицелом его устремленного из-под капюшона взгляда мне стало нехорошо. На долю секунды мое сердце возликовало, но затем снова сжалось от ужаса.

Сначала их было двое.

Теперь трое.

Я все равно в опасности.

Даже если новоприбывший, по всей видимости, сражался на моей стороне.

Вскочив на ноги, я стала судорожно натягивать свой разорванный топ.

Новый парень скользнул взглядом по моей рваной одежде и уставился на лифчик. Затем стиснул зубы, и по переулку эхом пронеслось низкое рычание. Та незримая связь, что возникла между нами на несколько секунд, оборвалась.

Он бросился на Бейсболку.

Повалил насильника на землю и несколько раз ударил его кулаком в живот.

Они катались, пинались ногами, размахивали руками, пока фигура в капюшоне не нанесла меткий удар прямо Бейсболке в нос.

Тот из наглого хулигана тут же превратился в беспомощного. Вскинув руки, он прикрыл лицо. Его дыхание было рваным и прерывистым, изо рта текла кровь.

— Черт, мы сдаемся, сдаемся. Хватит!

Фигура в капюшоне тут же вскочила на ноги. Парень провел ладонью по лицу и хмыкнул.

— Второй раз ловлю вас, придурки. Третьего не будет.

Адидас обеими руками оттолкнулся от асфальта и неуверенно поднялся на ноги.

— Пошел нахер.

Фигура в капюшоне тут же шагнула к нему и нанесла еще один быстрый удар прямо в горло.

— Ах, ты су…, — Адидас рухнул на колени и, задыхаясь, как безумный, обхватил руками шею. — Я… не могу… дышать…

К своему ужасу, я слегка улыбнулась. Я нисколько ему не сочувствовала, но и удовольствия от такого насилия получать не должна.

«Или все же должна?»

Человек в капюшоне указал на корчащегося на полу Адидаса.

— Это тебе за грубость.

Затем снова сделал выпад ногой и со всей силы заехал Адидасу по его белой куртке.

— Это за то, что ты козел.

Мужчина оглянулся на меня, но в темноте мне было сложно разглядеть его лицо. Не отводя от меня взгляда, он нанес Адидасу еще один удар — в голову. Но не со всей силы, эдакий «тумак — нагоняй».

— А это за нее.

Отступив назад, он скрестил руки на груди.

— Итак, что вы можете сказать в свое оправдание?

Адидас так и не усвоил урок. Он сплюнул на землю черную, блестящую в ночи кровь.

— И снова, пошел ты нахер, чувак. Тебе нас не запугать.

Человек в капюшоне угрожающе шагнул к нему.

Бейсболка увернулся, потирая ушибленное место. Затем поднял руку в знак капитуляции, своего рода рыцарский жест в защиту своего мудака-друга.

— Слушай, мы закончили, хорошо?

Мужчина в капюшоне взглянул на Адидаса — на этого урода, который едва не лишил меня девственности. Его голос резко резанул ночной воздух, словно невидимый хлыст.

— А ты? Ты закончил?

Адидас энергично закивал.

— Да. Конечно!

— Прекрасно, — человек в капюшоне протянул руку. Его пальцы были испачканы кровью, но я не знала, чьей. — Давай сюда.

Бейсболка попятился назад, помотав головой.

— Нет, ни за что, — с лихорадочным блеском в глазах произнес он и похлопал себя по карману. — Не-а, мужик. Ты забираешь девчонку. Мы — деньги.

Человек в капюшоне склонил голову набок. Это было совершенно обычное движение, но от него исходила явная угроза.

— Хочешь, чтобы эта ночь стала для тебя последней, Джио? Потому что я могу это устроить.

Джио?

Он знает их имена?

Откуда?

Адидас усмехнулся.

— Ты хоть понимаешь, с кем разговариваешь?

Человек в капюшоне нахмурился.

— Я точно знаю, с кем разговариваю. И разве твой отец не будет рад услышать то, что я ему скажу? — он еще сильнее натянул капюшон на лицо, став похожим на безликую, черную тень. — Если ты не остановишься и не прекратишь эти чертовы игры, я сделаю кое-что похуже, чем просто тебя изобью.

«Что, черт возьми, происходит?»

Я не могла решить, кто страшнее: двое схвативших меня парней или этот спаситель в черном.

Голос человека в капюшоне напоминал угрожающее рычание — нечто среднее между гравием и бархатом. Его скрытое под безразмерной толстовкой и дырявыми джинсами тело было стройным и гибким. Он походил скейтера — живое олицетворение неповиновения и беззакония.

Парень словно сошел с одного из наших магазинных билбордов, на котором был изображен брутальный скейтер в халф-пайпе с баллончиком в руке — реклама мешковатых джинсов и цепных ремней. Утверждая эту маркетинговую стратегию, я боялась, что это немного «грубо» для нашего опрятного подросткового бренда. По сравнению с этим человеком тот баннер был просто детским утренником. (Халф-пайп — конструкция, используемая в гравитации экстремальных видах спорта, таких как сноуборд, скейтбординг, лыжи, фристайл BMX, катание на самокатах — Прим. пер.)

Бейсболка шагнул вперед.

— Отдай деньги, Шон.

— Да ё* твою мать, — нехотя вытаскивая мои деньги, проворчал Адидас.

Деньги меня не волновали, но раз уж безликий спаситель решил вернуть украденное у меня имущество, я не стала спорить.

Человек в капюшоне снова протянул руку.

Обряженный в «Адидас» гопник Шон сердито сунул ему в ладонь долларовые купюры. Как только деньги перешли от одного к другому, они, как по волшебству, исчезли в джинсах моего спасителя.

Он повернулся ко мне, его лицо по-прежнему скрывала тьма.

— Они еще что-нибудь украли? — его взгляд скользнул вниз по моей груди, которую я прикрывала разорванным топом.

Я вздрогнула под его взглядом, готовая сгореть со стыда из-за выглядывающего из-под моих рук лифчика и выставленного напоказ голого живота. От удара у меня все еще раскалывалась голова, а от зловония переулка к горлу подступала тошнота.

Когда я не ответила, человек в капюшоне указал на мой рваный топ и брошенную на землю куртку.

— Ну что? В смысле, они еще что-нибудь у тебя украли? Эти придурки порвали твою одежду. Хочешь, я сделаю с ними то же самое?

Я распахнула глаза.

— Ч…что?

Услышав мой голос, он склонил голову. Из-под черного капюшона донесся тихий смешок.

— Я могузаставить их раздеться и бежать домой голыми, если от этого тебе станет легче, — взмахом руки парень указал на мой порванный топ. — И можешь не прятаться. Я не позволю им причинить тебе боль. Со мной ты в безопасности.

Прозвучавшие в его голосе стальные нотки свели на нет это обещание. Пока из них троих он был самым безвредным. Но не таким безвредным, как мой отец или коллеги по работе. Он был полной противоположностью безопасности.

Я сглотнула и, несмотря на разорванную одежду, гордо выпрямилась.

— У меня нет никакого желания видеть этих подонков голыми.

Адидас усмехнулся.

— Тебе хочется посмотреть на мой член, сучка. И не отрицай.

Я смерила его взглядом, которым с удовольствием прожгла бы его кожу до самых костей.

— Поверь мне, я лучше ослепну.

Бейсболка оскалился.

— Это можно устроить.

Человек в капюшоне шагнул ко мне, загородив меня от этих подонков.

— Как бы увлекательно это ни было, сегодня вечером мне совершенно не хочется совершать убийство.

Он взглянул на меня, затем на двух парней, которые избили бы меня и изнасиловали, если бы не его появление.

«Что я делаю?»

«Пререкаюсь с преступниками? И все ради чего? Чтобы немного потешить свою гордость в угоду пострадавшей самооценке»

Вскинув подбородок, я сказала:

— Они украли мое рабочее удостоверение личности. Я бы хотела его вернуть.

«Так им не удастся проникнуть в «Бэлль Элль», и мне не придется ничего объяснять».

Человек в капюшоне повернулся к Адидасу.

— Ты слышал. Верни ей удостоверение.

Адидас тихо выругался, но вытащил из кармана шнурок с моим бейджем. Как только он попал в руки мужчины в капюшоне, то в мгновение ока присоединился к моим исчезнувшим деньгам.

Мой спаситель подошел ко мне и повернулся к хулиганам. Он встал перед ними, заслонив меня собой.

— Ну всё. Бегите.

Бейсболка ткнул в меня пальцем.

— Мы еще встретимся.

Человек в капюшоне пожал плечами.

— Если продолжите паскудничать, то в следующий раз я уже не буду таким добрым.

— Если продолжишь считать себя неуязвимым, мы уж постараемся доказать, что кровь из тебя брызжет так же, как и из всех остальных.

Человек в капюшоне шагнул вперед и, вскинув руки, сжал их в кулаки.

— Мы прямо сейчас можем опровергнуть это утверждение.

— Иди на х*й!

— Я предпочитаю женщин, но спасибо за приглашение.

Бейсболка рванулся к нему.

— Я прикончу…

Адидас схватил Бейсболку за руку, остановив его на полпути.

— Да ладно тебе, мужик. У нас есть дела поинтересней.

Бейсболка попытался вырваться, но затем его губы расплылись в улыбке.

— Да, а знаешь? Ты прав, — он злобно ухмыльнулся. — Гораздо интересней.

Парень послал мне воздушный поцелуй и сказал:

— Жаль, что нам не удалось повеселиться, девочка из офиса. Бьюсь об заклад, ты огорчена, что так и не увидела, чем мы хотели тебя побаловать, а?

Человек в капюшоне скрестил руки на груди.

— Отвали…

Один раз он уже меня защитил. Теперь я была в состоянии постоять за себя.

Обойдя его, я убрала руки от своего рваного топа и встала перед ними в одном лифчике. Страх. Адреналин. Гордость.

— Ты прав, я девочка из офиса, которая не привыкла бороться с такими, как вы. Но ты ошибаешься, думая, что мне хотелось увидеть ваши сморщенные огрызки.

Бейсболка оскалился.

— Ты сука.

— Нет, ты не имеешь права так меня называть. Это ты ублюдок. Несешь чушь и позоришься, и, если ты думаешь, что попытка изнасилования делает тебя мужчиной, я окажу тебе услугу — отрежу это недоразумение, которое ты называешь членом, и приготовлю его для тебя, — я сладко улыбнулась. — Помимо служебных обязанностей, я неплохо справляюсь на кухне, а твоя салями годится только на корм собаке.

Я вскинула руку.

— Нет, погоди, собаке я бы твои причиндалы не скормила, у меня ведь нет собаки.

— А, черт.

Бейсболка рванулся, чтобы вцепиться мне в горло, но человек в капюшоне ему вовремя помешал.

Я отшатнулась назад и упала прямо в руки своего спасителя. Он развернул меня и заслонил собой. Размахнувшись, мужчина в капюшоне врезал кулаком Бейсболке в челюсть.

— Ты даже не в состоянии стерпеть наезд от девчонки, не показав при этом, какой ты мудак? — человек в капюшоне хрустнул костяшками пальцев. — Она права. У тебя в штанах всего лишь огрызок салями.

Парень подавил смешок.

— А теперь беги, пока я не дал этой девчонке нож и не увидел, как она тебя разделает и поджарит на сковородке.

Адидас схватил Бейсболку уже во второй или третий раз — я сбилась со счета. Вместе они попятились. Их глаза были черны, как переулок, в котором мы стояли.

Бейсболка указал пальцем на нас обоих.

— Вы, бл*дь, за это заплатите. Оба.

Затем они развернулись и побежали по направлению к улице.

Глава седьмая

От одной катастрофы к другой.

В переулке воцарилась тишина.

Они ушли.

Но он все еще здесь.

Мою кожу покалывало от напряжения, исходящего от фигуры в капюшоне, что была так опасно смертоносна и так чертовски близка. Я на него не смотрела. Не хотела встречаться с ним взглядом и давать повод рыцарю превратиться в злодея.

Я уставилась в землю.

— Гм, я должна тебя поблагодарить.

Пнув ногой камешек, парень повернулся ко мне, и у меня похолодело внутри. Его лицо скрывала тень от капюшона, но я почувствовала, как взгляд незнакомца задержался на моем лифчике.

Безрассудная храбрость, овладевшая мной во время пререканий с Бейсболкой и Адидасом, тут же испарилась. Я снова прикрылась обрывками разорванного топа. Ошметки ткани плохо скрывали черное кружево и округлости моей груди.

У меня ёкнуло сердце.

А может, он прогнал их вовсе не потому, что был добрым самаритянином, а потому, что хотел заполучить то же, что и они? Несмотря на его уверения, что он не такой, как эти проходимцы…Откуда мне знать наверняка?

— Послушай, кем бы ты ни был. Спасибо, что спас меня. Но я убедительно прошу меня отпустить.

Я заметила на земле свою кожаную куртку, которую сорвал с меня Адидас, и наклонилась, чтобы ее поднять. Прикрывшись ею, словно щитом, я произнесла:

— Дай мне пройти.

В конце длинного переулка меня манили свободой мерцающие огни цивилизации. Единственное, чего мне хотелось, — это вернуться домой.

Дом.

Такси.

«Мне нужны деньги».

Не поднимая глаз, я протянула руку.

— Могу я забрать свои вещи?

— Твои вещи?

Его низкий голос каким-то образом ускользнул от моих ушей и эхом отозвался у меня в животе. Я потопталась на месте; от прохлады ночного неба и этого голоса по коже пробежали мурашки.

Человек в капюшоне вздернул подбородок и подошел ближе. Я набралась смелости и подняла на него глаза.

Лицо незнакомца окутывал мрак.

— Я не кусаюсь.

Я вздрогнула, изо всех сил стараясь всмотреться в его черты, — на случай, если мне придется подавать заявление в полицию.

«Чего я совершенно не хочу делать, потому что отец не должен об этом узнать».

Его глаза и лоб по-прежнему скрывал капюшон, но губы были мне видны. Крепкий и мужественный подбородок, обрамленный щетиной, плавно переходящей в короткую бородку. Незнакомец был грубым, почти неопрятным.

Он сунул руку в карман джинсов.

— Ты имеешь в виду эти? — парень помахал моими деньгами и пропуском.

Я кивнула.

— Да, эти. Можно мне их взять?

Он пересчитал купюры.

— Восемьдесят баксов?

Я вскинула подбородок.

— Мне столько и нужно.

Почему в этот момент я показалась себе самой большой лгуньей в истории человечества? Мне и в голову не приходило, каково это — иметь всего восемьдесят долларов. Я располагала неограниченными средствами. То, что я не ходила по магазинам или мне некому было делать щедрые подарки, не означало, что я не ценила своей счастливой возможности никогда не смотреть на ценник.

— Нужно для чего? — парень склонил голову набок, но тень от капюшона все еще скрывала его глаза.

— Если тебе так интересно. На такси до дома.

— А-а…

Он произнес это так, словно вопрос был закрыт. Как будто от этого самый бессмысленный вечер на свете, наконец, обрел смысл.

Я пошевелила пальцами.

— Так… ты можешь мне их вернуть?

Человек в капюшоне повертел в пальцах мое удостоверение.

— Давай сначала поговорим вот об этом.

— А что с этим не так?

— Тебя зовут Ноэль Чарлстон?

— И что c того?

— Тебя назвали в честь Рождества. (Имя «Ноэлль» происходит от французского «Noёll», что в переводе означает «Рождество» — Прим. пер.)

Я фыркнула.

— Меня назвали в честь…

«Одной из самых богатых основательниц розничной торговли». Я прикусила язык. Мне совершенно не хотелось, чтобы это спасение превратилось в похищение ради выкупа.

— В честь чего? — он с такой ловкостью крутанул удостоверение костяшками пальцев, что у меня пересохло во рту. На ламинированной фотографии остался кровавый след.

Я шагнула к нему, вопреки отчаянному желанию убежать.

— Меня зовут Элль. Просто Элль, отдай мне мои вещи и отпусти.

— Это вряд ли, Элль. Во всяком случае, пока.

Я замерла.

— Прошу прощения?

— Ты меня заинтриговала.

— И что?

— А то, что меня в этой жизни мало что интригует.

— Почему?

Он подошел ближе. В холодном вечернем воздухе я ощутила тепло его тела.

— Потому что обычно я не трачу время на разговоры. Ты — исключение.

Я не знала, нравится ли мне быть исключением. Означало ли это, что он мог допустить и другие исключения — например, спасти меня, а потом причинить боль?

Я невольно содрогнулась. Взяв себя в руки, я рванулась к незнакомцу и выхватила удостоверение.

— Вот. Я забрала то, что принадлежит мне. У тебя нет причин злиться. Оно никогда не было твоим, — мои глаза остановились на деньгах. — Отдай их, и мы разойдемся в разные стороны.

Он улыбнулся. В темном обрамлении щетины мелькнули его ровные белые зубы

— Я так не думаю, Ноэль Чарлстон.

— Элль.

— Хорошо, Элль.

Незнакомец подошел еще ближе, сократив разделяющую нас дистанцию всего до одного шага. Когда он шаркнул своими черными кроссовками по рыхлому гравию и поднял руки, я невольно затаила дыхание.

Я напряглась, ожидая, что он сделает то, что не успели его сбежавшие приятели. Только пальцы незнакомца потянулись не ко мне, а к черному капюшону. Он медленно его сбросил, открыв свое лицо.

Взглянув на него, я забыла, как дышать.

Суровые брови придавали выразительности и властности проницательным темно-карим глазам. Темные, почти черные волосы волнистыми прядями ниспадали ему на лоб, уши и щеки, говоря скорее о дикости, чем об укрощении. Прямой нос и точеные скулы очень хорошо сочетались со щетиной, обрамлявшей его губы.

Черт, эти губы.

Они были мягкими, влажными и почти добрыми, при том, что все остальное в нем казалось грубым и жестоким.

На работе я общалась со многими мужчинами, но все они были либо полноваты, либо старше, либо геи. Я никогда не оказывалась так близко к привлекательному мужчине, примерно одного со мной возраста и при этом абсолютно безжалостному.

Я отступила назад, проклиная не понятно откуда взявшуюся дрожь в коленях. Я хотела списать это на страх, но глупое сердце говорило другое.

Меня к нему влекло.

Из всех мест на Земле, именно здесь.

Из всех людей на свете, именно к нему.

Впервые в жизни мое тело сочло кого-то абсолютно привлекательным, и я понятия не имела, что с этим делать.

О чем это говорит?

Едва избежав изнасилования, я при самых жутких обстоятельствах каким-то образом запала на красивого мужчину.

Я не нормальная.

Как бы интересен он мне ни был, это недопустимо.

Я прищурилась.

— Чего ты от меня хочешь?

Незнакомец улыбнулся, и его губы снова меня заворожили.

— Пока не решил.

Я ущипнула себя, пытаясь взять под контроль свои взбесившиеся гормоны. Я не какой-то озабоченный подросток. Я — генеральный директор, который к тому же чуть не подвергся сексуальному насилию. Ну и что, что он хорош собой?

Это ничего не значит!

Тебе нужно ехать домой.

Немедленно.

Сделав над собой усилие, я от него отстранилась (слава богу, мое сердце билось ровно, а не трепеща от желания) и резко спросила:

— Что ты имеешь в виду?

Он пошевелился, выставив для равновесия одну ногу. Это было обычное движение, только и всего, но оно заставило меня обратить внимание на его тело. На то, какой он высокий. Как джинсы обтягивают его стройные бедра. И как весь он облачен в тайну, словно в какую-то супер-модную одежду.

— Я имею в виду, что в тебе что-то есть.

«О, в тебе тоже».

Даже темнота переулка не могла скрыть от меня трех вещей, которые я тут же заметила:

Во-первых, он был слишком красив (или я слишком долго сидела взаперти, чтобы оставаться с ним наедине).

Во-вторых, этот парень обладал аурой, внушающей страх и уважение. И это явно было не врожденное, а приобретенное качество.

В-третьих, он был грязным, но, похоже, то, что я заметила у него на толстовке пятно, а затем и дырку, ничуть его не волновало.

Незнакомец просто стоял и, пока я его рассматривала, точно так же рассматривал меня. Он скользил взглядом по моей коже так, словно водил по ней нежными перьями, от чего я начала задыхаться, хотя вообще не двигалась.

О, Господи, Элль, возьми себя в руки.

Да, этот парень тебя спас.

Да, он проявил храбрость и предотвратил преступление.

Но на этом всё.

Ты не глупая девчонка, которая влюбляется в первого встречного.

Пора уходить.

Чем бы это ни было, оно ничего не значит.

Не может значить.

Такого не бывает в обычной жизни, и уж точно не могло быть в моей.

То, что папа давным-давно перестал читать мне сказки, вовсе не означало, что теперь мне нужно выдумывать такие нелепости.

Сделав над собой усилие, я взглянула ему в лицо. У меня совершенно вылетел из головы предмет нашего разговора, что само по себе было глупо и безумно, и так не похоже на меня. В крови разлилась паника, от чего речь стала резкой и отрывистой.

— Деньги. Мне они очень нужны, — я протянула руку, проклиная охватившую меня дрожь. — Я хочу уехать.

— Уехать?

— Да.

— Ты не можешь уехать.

— Что? — я вскинула брови, почувствовав, как в ушибленном виске застучал пульс. — Конечно же, я могу уехать. Я хочу уехать. Ты сказал, что не причинишь мне вреда.

Парень поднял руку, не обратив никакого внимания на грязные ногти и засохшую на костяшках пальцев кровь.

— Полегче. Ты можешь уехать. Ты не моя пленница — я не это имел в виду.

— А что ты имел в виду?

Он помахал деньгами, так что купюры у него в кулаке заколыхались из стороны в сторону.

— Я имел в виду… Нам нужно поговорить об этих деньгах.

Я насторожилась.

— А что с ними?

Незнакомец провел языком по нижней губе, полностью завладев моим вниманием. Он окинул меня пристальным взглядом, толи изучая вызванную реакцию, толи стремясь найти ответы на только ему известные вопросы.

Его голос понизился до шепота:

— Я спас тебе жизнь.

— Да, спас, — едва слышно пробормотала я, почти с облегчением отдаваясь тишине. Я немного расслабилась, но тут же напряглась, услышав его слова:

— Думаю, было бы благородно предложить эти деньги мне.

Какая-то часть меня понимала, почему — он оказал мне услугу, а ничего бесплатного в этой жизни нет. Но другая часть была так одурманена, так опьянена его щетинистым подбородком и соблазнительными губами, что я сморщила нос.

— За что?

Он раздраженно кашлянул.

— В качестве оплаты, конечно. За то, что спас тебя. Мы ведь только что определились, что именно это я и сделал?

По моим венам пронеслась еще одна порция адреналина. Я кивнула, взвинченная и взволнованная тем, как он на меня смотрел.

— Да, ты прав. Ты меня спас. Будет справедливо, если эти деньги достанутся тебе.

Я бы не лишила своего спасителя заслуженной награды, особенно если учесть, что его одежда знавала лучшие времена. Но все же мне становилось страшно при мысли, как я буду возвращаться домой.

«Ты пришла сюда пешком».

«Значит, можешь пешком и вернуться».

Технически, я могла это сделать. Просто мне было сложно представить, как после всего случившегося я буду ходить по городу, не шарахаясь от каждой тени.

«Внешний мир не для меня».

Мне нужно было оставаться в своей башне, играть с кошкой и управлять компанией отца, к чему меня, в принципе, и готовили.

Незнакомец щелкнул свободной рукой по купюрам.

— Отлично. Я их принимаю. Спасибо.

— Тебе спасибо, что спас меня.

Он блеснул зубами.

— Всегда пожалуйста.

Что-то между нами изменилось, устранив угрозу насилия, вгоняя нас в ступор.

У него слегка поникли плечи. Взглянув на деньги, парень помрачнел так, словно боролся с собой. Внезапно он протянул мне банкноты.

— Вот, возьми.

— Но я ведь только что отдала их тебе. Ты прав…

Одной рукой он обхватил меня за запястье, а другой — вложил деньги мне в ладонь.

— Мне они не нужны.

От жара его прикосновения мне стало нечем дышать. От того, как вспыхнула под его пальцами моя кожа. Как сознание пронзила вспышка узнавания. А потом он убрал руки, и все исчезло.

Попятившись, незнакомец зарылся пальцами в свои темно-каштановые волосы и пробормотал:

— Я должен идти.

Это был мой шанс благополучно вернуться домой. Я могла бы кивнуть, согласиться и, выйдя из переулка, вызвать карету, которая отвезла бы меня в мое королевство.

Но от его явной подавленности мой страх сменился сочувствием. Как и в случае с тем голодным бездомным на Таймс-сквер, мне хотелось помочь и ему.

«Если он вообще бездомный».

Насколько я знала, он бегал по городу безликим рыцарем и пачкал руки, помогая женщинам, вроде меня — которые не имели никакого права так поздно слоняться по улицам в одиночестве.

Я шагнула к нему и сократила разделяющее нас пространство.

— Я правда очень тебе благодарна.

— Знаю.

Собравшись с духом, я подалась вперед и засунула купюры в передний карман его толстовки.

Очень плохая идея.

Внутри было тепло, какие-то мелкие крошки и прочий мусор, но под мягкой тканью я почувствовала твердые мышцы и учащенное дыхание.

— Какого хрена ты делаешь? — от звука его голоса мое сердце пустилось вскачь, словно от удара кнута.

Я выдернула руку из его кармана, оставив там деньги.

— Я хочу, чтобы ты оставил их себе. В обмен на услугу.

Его лицо напряглось.

— Я уже оказал тебе услугу, забыла?

— Не забыла, — я взглянула на его окровавленные костяшки пальцев, которые уже кое-где распухли и покрылись синяками. — Ты не позволишь мне взглянуть на твои руки или хотя бы купить тебе Тайленол?

— Нет

Хорошо…

— В таком случае единственное, о чем я прошу в обмен на деньги, — это проводить меня домой.

Домой?

«Какого черта ты делаешь?»

Нельзя, чтобы этот бродяга узнал, где я живу. Папа будет в ужасе. Как только этот парень выяснит наш распорядок дня и узнает, когда дом пуст, наша мебель и вещи, скорее всего, исчезнут без следа.

«Ты ужасный человек».

Как можно думать такое после того, как он меня спас?

«Доверять».

Я должна ему доверять, несмотря на его внешний вид и обстоятельства.

«Верить».

И верить своей интуиции, которая говорит, что его нечего бояться.

Мне хотелось, чтобы деньги достались ему, а не ворчливому таксисту. Все, что ему нужно было сделать, это проводить меня обратно.

— Хочешь, чтобы я отвёл тебя домой? — парень приоткрыл рот от удивления. Его лицо оставалось в тени, придавая ему таинственности. — Ты серьезно?

— Да.

— И чтобы я узнал, где ты живешь?

— Если бы ты хотел мне навредить, то давно бы уже это сделал, — я обвела рукой пустой переулок. — Мы одни. И тебе уже известно, что бегун из меня никакой. И все же ты повел себя как настоящий джентльмен.

Парень громко рассмеялся.

— Как джентльмен? Точно, — он потер лицо, от чего стала заметнее грязь у него на шее, и посмотрел на небо. — Откуда ты знаешь, может, я просто пока не нападаю, чтобы расположить тебя к себе и сделать более сговорчивой?

— Более сговорчивой? Кто же, собираясь причинить вред женщине, употребляет слово «сговорчивой»?

Незнакомец ухмыльнулся, но при этом улыбнулись только его губы, глаза — нет.

— Я.

— И кто же этот «я»?

Он нахмурился.

— В смысле?

Я уперла руки в бока.

— Ты мое имя знаешь. А как зовут тебя?

Парень отступил назад.

— Ты… ты хочешь знать мое имя?

А что, не стоило? Неужели он совершил нечто ужасное и не хотел, чтобы об этом узнали?

— Разве незнакомые люди не должны представляться друг другу? Так они перестают быть чужими.

Парень, откашлявшись, потер затылок.

— Только не там, откуда я родом.

— А откуда ты?

Шок снова сменился дерзким поведением. Незнакомец гордо и спесиво расправил плечи.

— Ты любопытная.

Я запротестовала:

— Всего лишь пытаюсь поддержать разговор.

— Не стоит. Давай просто уйдем, ладно? — он оглядел переулок. — Ненавижу такие места.

Я хотела спросить, какие «такие» места, но не осмелилась. Вместо этого я сосредоточилась на том, как добраться домой.

— Ты пойдешь со мной?

— Думаешь, я смогу тебя защитить?

«Ну, да».

— Ты меня уже защитил.

— Это потому, что я против изнасилований и грабежей. А не потому, что у меня комплекс героя. Выйдем из этого переулка, и ты больше не моя забота.

— А, — не знаю, почему это так сильно меня задело. Я распрямилась и, поборов страх, приготовилась идти своим путём — как и всегда. — Тогда ладно. Ну…сколько стоит такси до Верхнего Ист-Сайда?

Парень приподнял одну бровь.

— Ты живешь в Верхнем Ист-Сайде и не в курсе, сколько стоит такси? — он пристально уставился на меня. — Ты ведь не горбатишься в офисе за минимальную зарплату, я прав?

Не знаю почему, но мне хотелось остаться под личиной мелкого служащего с низким доходом. У меня не было желания бахвалиться или, еще хуже, становиться ему живым укором. Чем дольше мы разговаривали, тем больше я понимала, о чем говорит его одежда.

Он был либо бедным, либо вообще бездомным. Незнакомец не походил на того бродягу, которому я отдала свой ужин — от этого парня не пахло, и его одежда была чистой (за исключением нескольких пятен), хоть и немного дырявой. Но выглядел он как человек, прошедший через многое — его подозрительный взгляд говорил о недоверии и тяготах жизни.

— Давай договоримся не откровенничать на личные темы, идёт? — спросила я. — Ты не хочешь называть мне свое имя. А я больше ничего не хочу тебе рассказывать.

Я подняла руку.

— Ты провожаешь меня домой, и мы не задаем друг другу никаких вопросов. Идет?

Он на некоторое время задумался и, наконец, пожал мою руку.

Мне стоило огромных усилий, чтобы не отреагировать на буквально пульсирующее из его ладони желание.

— Парень улыбнулся.

— Идет.

Глава восьмая

Прогуляться по Нью-Йорку одной было потрясающе.

Но гулять по нему с незнакомым человеком, да еще и чрезвычайно привлекательным и совершенно непредсказуемым, было одной из самых невероятных вещей, которые я когда-либо делала.

С тех пор, как я покинула переулок прошло десять минут, и за эти десять минут мой пульс резко подскочил, а затем выровнялся до стабильного восприятия.

Прогулка с этим парнем не должна была становиться из ряда вон выходящим событием. Он — всего лишь человек. А Нью-Йорк — всего лишь город. Но каждый шаг казался иным. Каждый вздох, взгляд, каждый удар сердца.

Мы пробирались сквозь толпу и, по мере того, как тротуар пустел и заполнялся людьми, то расходились, то вновь соединялись. На Таймс-сквер пробило полночь, напомнив мне, что мой День рождения официально закончился, и начался новый день.

Я должна быть в постели.

Надо позвонить папе и сказать, что со мной все в порядке, на случай, если он заметит, что я так и не вернулась домой.

Во мне нарастала тревога, омрачая смешанную, не совсем понятную радость от прогулки по ночному городу с незнакомым мужчиной. Я изо всех сил старалась отогнать эти мысли, но они терзали меня, словно не проходящая зубная боль.

— Сюда, — мужчина сошел с тротуара и пересек дорогу, внимательно поглядывая на полосу встречного движения. — Уверена, что хочешь прогуляться?

— Да, уверена.

— Ладно, — он засунул руки в карманы джинсов и напряг плечи.

Замерзнуть он точно не мог. На улице было очень даже тепло. Хотя я натянула куртку и застегнула ее до самого горла, чтобы прикрыть разорванный топ, так что, возможно, было холоднее, чем мне казалось.

От быстрой ходьбы на спине выступил пот.

Незнакомец, в отличие от меня, не мешкал. Он двинулся вперед широкими, уверенными шагами, не сомневаясь, что я за ним поспею. На меня парень не смотрел и не задавал вопросов. Так я могла украдкой поглядывать на него, отгоняя воспоминания о его росте, манерах и замашках.

Не то чтобы я могла прочесть его мысли.

Язык его тела оставался загадкой — руки крепко сжаты, челюсти стиснуты. Нижнюю часть лица скрывала густая щетина, частично пряча его и здорово сбивая с толку.

Каждый шаг вызывал разные мысли: воспоминания о том, что случилось с Адидасом и Бейсболкой, и о том, что бы со мной стало, если бы им удалось меня изнасиловать. Затем облегчение от того, что этот загадочный путник оказался там в нужное время и спас меня.

Как мне за это отплатить?

Он не просто предотвратил ограбление. Этот незнакомец не дал мне превратиться в другого человека. Он уберег меня от переломного момента, после которого я была бы уже не наследницей «Бэлль Элль», а психически больной иждивенкой.

Я бы не позволила себя сломить.

Но откуда мне это знать? Я верила в себя исключительно благодаря папиной опеке и поддержке. Но я была еще слишком юна. Девятнадцать лет — ничто по сравнению с годами дальнейшей жизни. Жизни, которую возвратил мне этот человек своим самоотверженным поступком.

Чем больше мы шли, тем неизмеримее становился мой долг. Шок уступил место осознанию того, как близко я была к катастрофе. Сейчас я могла бы валяться в том переулке — избитая, истекающая кровью, униженная.

«Но я не там».

Из обыкновенного незнакомца, этот парень превратился в мою броню. В броню, которую я любыми средствами должна вознаградить, потому что восемьдесят долларов — ничто по сравнению с тем, что он для меня сделал.

Пока я над этим раздумывала, мы прошли еще один квартал, мимо закрытых магазинов и случайных пьяных прохожих. Я украдкой поглядывала на своего спутника, сгорая от желания закидать его вопросами и побольше о нем узнать. Поговорить с человеком, которого я только что встретила, но который повлиял на мою жизнь так, как никто другой.

Знал ли он, как я ему благодарна?

Понимал ли, что сделал, защитив меня?

Если он бездомный, я ему помогу.

Если беден — заплачу.

Жизнь за жизнь.

Я не остановлюсь, пока не спасу его также, как он спас меня.

Меня пленил взгляд его темных глаз. В бурных и глубоких озерах суровости и холодного расчета скрывались более нежные эмоции. Мы скользили сквозь редеющую толпу пешеходов, то рядом, то врозь, связанные судьбой и совместно пережитым случаем.

Я ненавидела себя за то, что уже ему солгала. Что скрыла, кто я на самом деле, и не назвала ему свою настоящую должность. Но мне нравилось, что он считал меня какой-нибудь простой секретаршей, живущей в квартире размером с обувную коробку. Нравилось, что он видел во мне нормальную девушку, а не неприкасаемую, как все мальчики из моей школы.

«Мне нравится, как он на меня смотрит».

Как будто он тоже что-то чувствовал. Что-то, чего не мог понять — что-то неопределенное, не связанное ни с сексом, ни с химией. Но благодаря этому мы тянулись друг к другу, ощущая эти летящие от него ко мне искры.

Когда его взгляд стал слишком пристальным, я слегка улыбнулась и опустила голову. Заливший мои щеки румянец выдавал неопытность, но также и открытость по отношению к нему. Если бы я ничего не чувствовала, мне было бы все равно, как он на меня смотрит. Если бы у меня в животе не порхали бабочки, а сердце не выпрыгивало из груди, я бы и не заметила гнетущей тишины, которая с каждой секундой становилась все напряжённее.

Обрадовался ли бы мой отец, узнав, что я нашла…друга?

Перед моим мысленным взором возникло суровое, но беспристрастное лицо отца.

«О, нет!»

Моя рука метнулась к шее, чтобы коснуться сапфировой звезды, которую он мне подарил — звезды, которая делала нас ближе друг к другу. Та, которую он купил мне от всей души.

Её там не было.

Моя шея была абсолютно голой.

«Они ее украли!»

«Я забыла сказать ему, чтобы он ее у них забрал».

Я резко остановилась и, оглянувшись через плечо, скользнула пальцами по обнаженной ключице. Папа меня убьет! Он узнает, что я вышла в город, и меня ограбили, потому что иначе ожерелье бы не исчезло.

«Вот черт».

— Все в порядке? — парень замедлил шаг и, расслабив руки, засунул их в передний карман толстовки.

— Мое ожерелье. Они его забрали.

Незнакомец остановился.

— Какое ожерелье?

— Подарок ко Дню рождения, — я тяжело вздохнула, к глазам уже подступали слезы. — Знаю, что какая-то дурацкая побрякушка мало что для тебя значит, но это дорогая моему сердцу вещь.

Парень расставил ноги, и я снова обратила внимание на то, какой он стройный и быстрый.

— Когда я спросил, взяли ли они еще что-нибудь, ты о нем не вспомнила.

— Знаю! — я принялась нервно теребить волосы. — Я о нем забыла. Все произошло так быстро.

— Если оно так много для тебя значило, ты должна была помнить, — его тон не был ни надменным, ни жестоким, но слова впились в меня, словно осы.

Проглотив скорбь, я выплеснула свой гнев.

— Оно было совсем новым. Мне подарили его сегодня утром.

— И ты уверена, что они его забрали?

— Конечно, уверена, — я резко развернулась и, откинув волосы с шеи, показала красный след от сорванной цепочки. — Видишь?

— Я просил их все вернуть, — лицо незнакомца помрачнело, словно он принял мою потерю близко к сердцу. — Они вернули.

— Знаю…

— Скажи спасибо, что отделалась подаренной на День рождения безделушкой, — он облизнул губы, и в его взгляде блеснуло мрачное раздражение. — Кстати, с Днем рождения.

Незнакомец повернулся и зашагал вперед, то ли ожидая, что я последую за ним, то ли пытаясь отступиться от обещания проводить меня домой.

Конечно, он был прав. Дурацкий драгоценный камень в обмен на спасение жизни? Это небольшая цена. Но, Боже, как же больно было думать о подарке отца — о прекрасной сапфировой звезде — в руках этих мерзавцев. Как они будут ее трогать, засовывать в свои грязные карманы, а потом продадут кому-нибудь, кто никогда не узнает откуда она взялась.

«Папа меня возненавидит».

Чувство вины грызло меня острыми серебряными клыками. Если я расскажу отцу правду о том, что произошло, если у меня хватит смелости признаться, что я ушла, никому не сказав, он меня поймет. Простит.

Но что подумает обо мне этот человек? Он меня спас, а я, вместо того, чтобы радоваться, чуть не разрыдалась из-за пропажи ожерелья ценою в несколько тысяч.

Жизнь дороже какой-то побрякушки. А я уже не глупый ребенок.

Я никогда не была глупым ребенком.

«И не собираюсь становиться им сейчас».

Сорвавшись на бег, я догнала незнакомца и коснулась его предплечья.

— Прости. Тебе могло показаться, что я не благодарна. Что обвиняю тебя в том, что ты не отобрал у них ожерелье, — я облизнула губы. — Это не так. Мне просто жаль, что я им его отдала, но ты прав. Это всего лишь ожерелье.

Парень резко остановился, не сводя глаз с того места, где я его коснулась. Затем с трудом сглотнул.

— Не надо мне ничего объяснять.

— Нет, надо. Я у тебя в долгу. И не хочу, чтобы ты думал, будто я какая-то принцесса.

Он отстранился, поджал губы и оглядел меня с ног до головы.

— Какой по счету День рождения?

Я удивленно моргнула.

— Что?

— Сколько тебе исполнилось?

— О, гм…, — я изо всех сил пыталась уйти от этого вопроса. Не потому, что хотела сохранить в тайне свою личную жизнь, а потому, что он был старше меня.

Незнакомец выглядел лет на двадцать пять, в нем чувствовалась суровость, свойственная людям, ежедневно борющихся за выживание. Он был сильным там, где я была слабой. Мне не раз приходилось сражаться, но только в залах заседаний и на совещаниях, а не на улицах.

Парень вздохнул.

— Я понял. Ты не обязана мне говорить, — он отвернулся и зашагал дальше в своих стертых грязными кроссовками джинсах.

— Нет, подожди, — я побежала за ним. — Я хочу тебе сказать.

Он остановился, и я его догнала, сразу почувствовав себя рядом с ним очень комфортно, хотя совсем его не знала.

— Мне исполнилось девятнадцать.

Из его груди вырвался тихий, короткий смешок.

— Ого, я знал, что ты еще юна, но не настолько.

— А ты думал, сколько мне?

Он прищурился.

— Двадцать, двадцать один.

— Не велика разница.

Парень снова сунул руки в карманы, видимо, по привычке.

— В сущности, еще ребенок.

Я сдержала раздражение.

— А тебе сколько?

Усмехнувшись, незнакомец опять натянул капюшон на свои растрепанные темно-каштановые волосы, от чего его красивое лицо окутала еще более плотная тень.

— Я старше тебя.

Его лицо, скрытое от моих глаз капюшоном и ночными сумерками, тускнело у меня в памяти, будто я недостаточно на него смотрела, чтобы сохранить воспоминание.

Я скрестила руки на груди.

— Скажи. Я ведь тебе призналась.

Он искоса взглянул на меня.

— Двадцать пять.

— Шесть лет. Не так уж и много.

— Достаточно, чтобы кое-кто загремел в тюрьму.

— Кое-кто?

Незнакомец тряхнул головой и повел плечами.

— Забудь.

Какое-то время мы шли молча, непроизвольно я снова потянулась пальцами к обнаженной шее. Я злилась на себя за то, что забыла про ожерелье. Что как следует не осмотрелась и не попросила его вернуть. Означает ли это, что я недостойна такого подарка? Если даже о нем не вспомнила.

— Знаешь, если бы я не забыла про ожерелье, я бы все равно его не взяла.

Парень нахмурился, ожидая продолжения.

— Я бы отдала его тебе.

На его скрытом тенью лице мелькнуло удивление, а затем и вовсе сменилось вежливым отказом.

— Нет.

— Нет?

— Просто нет.

По спине пробежали мурашки. В глубине души мне хотелось, чтобы он принял мой воображаемый подарок. Сапфир мог стать для него душем, едой и крышей над головой, а не болтаться тупо на моей тощей шее.

Но он повел плечами — не с досадой, а скорее с невиданной доселе гордостью и достоинством.

— Мне, бл*дь, не нужны твои подачки.

Брошенное им ругательство оборвало наш странный разговор.

Я не должна была обесценивать его благородный поступок, заставляя гипотетически принять то, чего он никогда не получит. Но мне хотелось, чтобы этот человек знал, как я ценю его помощь.

— Когда мы придем домой, я дам тебе больше денег, хорошо? Я прослежу за тем, чтобы ты получил достойное вознаграждение за…

— Мне, бл*дь, не нужны твои деньги, — рявкнул он. — Иначе я сделал бы то же, что и они, и ограбил тебя прямо там, где не было свидетелей.

Мир вокруг меня замер.

— Ты бы не стал.

— Ты меня не знаешь.

— Тут ты прав. Не знаю, — я оставила без внимания внезапно охватившую меня дрожь. — Так расскажи мне о себе.

— Что рассказать?

— Чего тебе нужно? Откуда ты? Как я могу тебя отблагодарить?

Он оскалился.

— Мне ничего не нужно. Я ниоткуда. И ты никак не можешь меня отблагодарить.

Его напряженная поза и сжатые кулаки меня не напугали.

— То, что тебе ничего не нужно — это неправда. И ты откуда-то…но, если хочешь сохранить это в секрете, я пойму. Наверняка есть что-то, что тебе нужно, — я махнула рукой в сторону переполненного тротуара. — Ты провожаешь меня не ради оздоровительной прогулки.

Я указала на его окровавленные руки.

— Кстати о здоровье, тебе, наверное, следовало бы ими заняться, — я шагнула к нему и, неосознанно схватила его за запястье.

Парень напрягся.

Мощные разряды электричества пронеслись от него ко мне, от меня к нему, и во все стороны, окружив нас паутиной искр, вспыхнувших от самого обычного прикосновения.

Незнакомец стиснул челюсти, его глаза сузились и потемнели. Положив свою ладонь мне на запястье, он очень медленно разжал мои пальцы. Затем отпустил мою руку и прошептал:

— Да, кое-что есть.

Я покачала головой, совершенно растерянная и настолько ошарашенная, что не могла двинуться с места. Незнакомец заметил в моих глазах вопрос и ответил:

— Есть кое-что, что мне от тебя нужно.

— Что? Чего ты хочешь?

Парень отвел взгляд, будто не собирался этого говорить. На секунду мне показалось, что он сейчас кинется в толпу и исчезнет. Но потом он откашлялся.

— Ты мне доверяешь?

— Что?

Его шоколадные глаза снова встретились с моими.

— Ты мне доверяешь?

— Мы даже не знакомы.

— Это не важно. Да или нет.

Что я должна была сказать? Что да, каким-то странным образом я ему доверяю. Или нет, я не настолько глупа, чтобы доверять тому, кто избил двух головорезов, а потом еще подозрительно долго продержал меня в переулке.

Парень нахмурился, от его мощной энергетики у меня по коже снова пробежали мурашки.

— Да или нет. Это не трудно.

Я медленно кивнула.

— Да, я тебе доверяю.

— Вот и отлично, — он обнял меня за талию и стащил с тротуара.

Не говоря ни слова, незнакомец повел меня черездорогу. Добравшись до другой стороны, он меня отпустил, но не отошел.

Нас обоих обжигал жар наших тел, становясь все сильнее от чего-то, чего я еще не понимала. От чего-то совершенно нового и чуждого, но отчаянно желанного.

— Куда мы идем?

— В Центральный парк.

— Что? — я остановилась как вкопанная. — Ты, должно быть, шутишь. В такое время туда никто не ходит. По соображениям собственной безопасности. Он закрыт.

Незнакомец ухмыльнулся; свет уличного фонаря окутывал его золотистым сиянием, и он казался наполовину ангелом, наполовину дьяволом.

— Я знаю, как войти.

Я попятилась.

— Мне перехотелось. Давай просто пойдем домой.

Его лицо потемнело, а затем стало решительным и жестким.

— Не надо так поступать. Ты минуту назад сказала, что доверяешь мне, — он шагнул ко мне и задел меня своей грудью.

Дешевый материал куртки натирал кружево моего лифчика, делая меня болезненно чувствительной. Я подняла голову и взглянула на незнакомца, на то, как растрепались вокруг лица его волосы, как обрамляла подбородок густая щетина, позволяя видеть лишь то, что он хотел показать.

— Потом я отведу тебя домой, — парень отбросил в сторону непослушную белокурую прядь, и его пальцы легонько коснулись моей щеки.

Я вздрогнула, но не смогла отодвинуться. Асфальт превратился в суперклей.

Не успела я ответить, как незнакомец схватил меня за руку и потащил к забору Центрального парка.

Мы прошли вдоль каменной ограды, и он оглянулся. Затем подтянулся, перекинул ноги и прыгнул в пустоту.

Я бросилась к забору и посмотрела вниз.

В темноте я едва различила внизу его силуэт.

Незнакомец поднял голову, снова окутанный тенями, которыми он, казалось, управлял. Я видела только его лицо и протянутые ко мне руки.

— Прыгай. Я тебя поймаю.

«Поймаешь?»

Мне хотелось закричать, но из-за гуляющих с другой стороны собачников я решила промолчать. Это было незаконно. Я не хотела, чтобы меня поймали. Страшно представить, какая будет огласка, если станет известно, что в свой День рождения я сбежала из дома, чуть не стала жертвой насильников, отдала свой ужин бездомному, а потом слонялась по городу, занимаясь черти-чем с совершенно незнакомым человеком.

«Кто я, черт возьми?»

Я должна была развернуться и самостоятельно добраться домой. Мне следовало бы сесть в такси и, когда шофер высадит меня у «Бэлль Эль», расплатиться с ним мелочью, хранящейся в гардеробной.

У меня было много вариантов.

Поэтому не нашлось никаких оправданий тому, что я сознательно не выбрала ни одного из них.

Я перекинула ноги через забор, глубоко вдохнула и прыгнула.

Глава девятая

Его объятья были похожи на теплый металл.

Незнакомец подхватил меня, когда я летела с каменной ограды. Когда мои ноги уже практически коснулись земли, он с бесконечной нежностью обхватил меня руками.

Мы простояли так гораздо дольше, чем это было необходимо, покачиваясь в объятиях друг друга, каким-то образом избавляясь от недоверия и знакомясь.

Парень откашлялся и отступил назад.

Вздрогнув, я почувствовала, как он разжал руки и, оставив меня в поле собственной гравитации, удалился с моей орбиты.

Незнакомец подождал, когда я восстановлю равновесие, и шагнул в темноту.

— Теперь, раз уж мы тут, следи за охранниками.

Мною овладел страх.

— За охранниками? В смысле, за вооруженными охранниками?

— Возможно. Разве в Америке не все носят оружие?

Меня злило то, что он был совершенно прав. Даже у моего отца дома имелся запертый в шкафу пистолет. Хотя он ни разу им не пользовался — для этого у нас были телохранители.

Мне стало неловко от мысли, насколько различны наши миры. Как бы он отреагировал, признайся я ему, что вон тот светящийся вдали небоскрёб мой? Что я ежедневно ворочаю такими суммами и оплачиваю такие счета, какие ему даже не снились?

Он не заметил моего внезапного смущения и, пробравшись сквозь кусты, исчез в темноте.

Следуя за ним, я изо всех сил старалась не думать о прячущихся в колышущейся листве чудовищах и оставаться невозмутимой. Мне не хватало Сейдж. Ее усов и длинного серебристого хвоста. Мне хотелось покоя нормальной жизни, где я все контролировала, а не Вселенной, в которой на меня сыпались опасные приключения.

Но даже когда часть моего сердца наполнила тоска по дому, другую его часть заняла свобода. Чем дольше я находилась с этим парнем, тем больше обретала веру в себя. В девушку, давшую отпор грабителям в одном лифчике. Без боязни высказывающую свое мнение и бегущую за мужчиной, пробуждавшим в ней странные чувства.

И главное, никогда не выставляющую себя на посмешище.

Кем бы ни был мой проводник, все в нем говорило о небрежной уверенности, а потому, если мне хотелось, чтобы он меня заметил, а не просто пожалел, я должна была казаться сильной, а не слабой.

Мы молча пробирались сквозь кусты. Редкие огни освещали нам путь, но, опасаясь патрулирующих в отдалении охранников с фонариками, мы держались ближе к деревьям.

— Куда мы идем? — прошептала я.

— Увидишь.

Под нашими кроссовками громко шуршала трава и хрустели ветки, но, для здешних блюстителей порядка это, вне всякого сомнения, оставалось незаметным.

Выскочив из зарослей деревьев, мы перебежали через тропинку и в свете молодой Луны вышли на покрытое травой поле с огороженными забором бейсбольными площадками.

— Ну же. Быстрей, — незнакомец протянул руку, направив меня к нереально высокой ограде из проволочной сетки. — Залезай.

— Что? — я вгляделась в звездное небо. — Ты с ума сошел?

Раздался хруст ветки, и парень оглянулся.

— Поторопись.

Он настойчиво подтолкнул меня к забору, не оставив выбора. Его рука опустилась на мою задницу, оставив у меня на коже огненные следы. Было чувство, что с темного небосвода каким-то чудом упала комета и запылала у меня в груди.

Чтобы залезть на этот забор, мне пришлось хорошенько сконцентрироваться, поскольку единственное, о чем я могла думать, это его пальцы, застывшие на месте, которого не касался ни один мужчина.

Парень последовал за мной, но с его опытом и сноровкой проделал это гораздо быстрее. Забравшись на самый верх, он ловко перекинул ноги и спрыгнул. Его облаченная в черное фигура приземлилась на землю с грацией болотной рыси.

У меня не хватило смелости.

Я перелезла через верх ограды (слава богу, что там не было колючей проволоки), спустилась на несколько делений вниз, а затем, наконец, спрыгнула на твёрдую землю. От жесткого металла болели пальцы.

Похоже, незнакомца ничуть не шокировало то, что он коснулся моего интимного места, поэтому я тоже напустила на себя бесстрастный вид, хотя моя ягодица пульсировала так, будто меня отшлепали.

— А нас тут не увидят?

Я огляделась в поисках камер слежения и тут же заметила одну, направленную на главную бейсбольную площадку.

— Подожди, — прошипела я.

Парень обернулся, вопросительно приподняв бровь.

— Камера, — я дернула подбородком в сторону поблескивающего в свете звезд объектива.

— Она не работает.

Незнакомец так это сказал, будто точно знал, почему она не работает. Значит, он вандал и преступник?

Умирая от волнения, я шагала за ним, пока мы не оказались в центре поля. Вокруг нас (за пределами цепной ограды) виднелись ухоженные лужайки и подстриженные деревья, в тени которых в жаркие дни сидели зрители.

Оказавшись на середине игрового поля, незнакомец уселся на траву, скрестив ноги, и потянул меня за руку, чтобы я последовала его примеру.

Какое-то время я сопротивлялась, но, в конце концов, сдалась и опустилась рядом с ним. Как только я села, он пихнул меня в плечо.

Я напрягла мышцы, пытаясь удержаться в вертикальном положении.

Но это было бесполезно.

Незнакомец заглянул мне в глаза, лишив меня последних сил, поэтому я прекратила борьбу и подчинилась его воле. Я опускалась все ниже и ниже, пока моя спина не коснулась мягкой травы.

Мое сердце лихорадочно заглатывало кровь, словно умирало от голода.

Распрямив ноги, он откинулся, медленно ложась рядом со мной, лишая меня дыхания, заставляя каждую клеточку моего тела бросаться на острые лезвия ощущений.

Его взгляд остановился на моих губах, поглощая все внимание и концентрацию. У меня закружилась голова от мысли, что он может меня поцеловать. Незнакомец прикрыл веки, и в его глазах тоже мелькнула мысль о поцелуе.

Я не знала, как себя вести, если он меня поцелует. Мне ему позволить? Или закричать?

Мне не хотелось признавать, что я ему позволю. Что я, скорее всего, поцелую его в ответ. Что, несмотря на всю свою настороженность, я ему доверяю, и раз уж мне суждено сделать что-то столь безрассудное, как поцеловать под Луной посреди Центрального парка совершенно незнакомого человека, то пусть это будет этот мужчина, даже не сообщивший мне своего имени.

«Он это имел в виду, когда сказал, что ему от меня что-то нужно?»

Неужели он думает, что я такая легкодоступная?

Беспроигрышный вариант?

Даже при таких жутких мыслях, мое тело не повелось на стыд.

Я вскинула подбородок. Облизнула губы. Мир вокруг замер.

Парень наклонился ближе, приподнялся на локте и навис над моим лицом.

«О, Боже, он действительно собирается меня поцеловать».

Мой первый настоящий поцелуй.

Тот самый, что я запомню на всю оставшуюся жизнь, независимо от того, останусь я старой девой «Бэлль Элль» или выйду замуж за человека, который всегда будет на втором месте после моей карьеры.

Но потом…он остановился.

Отстранившись, незнакомец покачал головой и снова лег.

— Какого хрена я делаю?

Он положил голову на ладонь и уставился на Луну. На краткий миг в его взгляде мелькнуло мучительное желание, а затем исчезло.

Я глубоко вздохнула, пытаясь понять, что, черт возьми, только что произошло.

У меня пересохло во рту. А в груди порхали бабочки. Не в силах пошевелиться от охватившей меня дрожи, я снова и снова проигрывала в голове этот почти поцелуй.

Прошло несколько минут.

Трава зашуршала, и незнакомец сел, сунув руку в карман толстовки.

Вытащив оттуда завернутый шоколадный батончик, он взглянул на меня со слабым проблеском обладания и нерешительности.

При виде еды у меня заурчало в желудке, и я вспомнила, что не ела с тех пор, как набила рот острым говяжьим буррито. Парень ухмыльнулся, глядя на мой урчащий живот, а затем вежливо, но неохотно вручил мне шоколад.

— Держи. Похоже, ты голоднее меня.

Я потянулась к нему, принимая его подарок. Убедившись, что я держу батончик, парень опустил руку. Он тяжело вздохнул и, с трудом оторвав взгляд от шоколада, сосредоточил свое внимание на Луне.

У него в желудке тоже заурчало, и тогда он прижал к своему животу растопыренную ладонь и надавил.

Внутри у меня все сжалось. От его беззащитности в тот момент. От благородного порыва отказаться от единственной еды, хотя он, скорее всего, умирал с голоду. Я изо дня в день работала с людьми, которые скорее выбросили бы полные тарелки деликатесов, чем отдали бы их нуждающимся. Новости по телевизору пестрели жадностью и жестокостью, а богатые придурки думали только о себе.

И тут появляется он.

Совершенно не знакомый мне человек. Спаситель, которого я только что встретила. Но за то время, пока мы были вместе, он оказал на меня невероятное впечатление.

Незнакомец снова вздохнул, затем с трудом сглотнул и, наконец, оторвав взгляд, посмотрел на звезды.

Когда он в последний раз ел? Где он взял этот шоколадный батончик? Давно ему удавалось поесть что-то более существенное, чем просто шоколад?

Пока я изо всех сил пыталась угадать его историю, мой голод превратился в настоящее несварение желудка. Парень сгорбился, его живот перестал урчать. Кроссовки у него на ногах были изношены и сильно стерты, а это говорило о том, что он прошел длинный путь в поисках теплого угла. Его черную толстовку озарял серебристый отблеск Луны, отчего казалось, будто он облачен в жидкую ртуть.

Дрожащими руками я медленно развернула шоколадный батончик. От звука шуршащей обертки парень стиснул зубы. Услышав тихий шелест травы, я поняла, что незнакомец вовсе не так расслаблен, как кажется. Он был похож на голодного волка, который хочет напасть на свою жертву, но сдерживается…из последних сил.

Я не могла отвести от него взгляд. Не могла успокоить свое сердце, грозящее вырваться к нему сквозь грудную клетку и узнать, наконец его имя, всю его подноготную и, откуда у него такая власть надо мной.

«И что…между нами за…магия такая?»

Это то, что происходит между мальчиком и девочкой? Было ли это желание прижаться ближе и слушать, а также потребность обнять его и поцеловать, зачатком…не побоюсь этого слова…влечения?

Я усмехнулась.

Влечение?

Что ты знаешь о влечении, Элль?

Ты кабинетный романтик, не шарящий ни в чем, кроме расчетных таблиц и торговли.

Я полная идиотка, если думаю, что между нами что-то происходит — известное или неизвестное, уникальное или обыденное.

У меня в пальцах начал таять батончик. Живот скрутило; я сделала единственное, что мне оставалось. Мне следовало немедленно принять этот подарок, иначе незнакомец решил бы, что я считаю его голодным бродягой, и не потерпел бы жалости к себе.

Но весь батончик я съесть не могла, потому что, если этот парень бездомный, то что у него останется? На сколько ему хватит этих восьмидесяти долларов в городе, где все так дорого?

Разломив шоколадку пополам, я села и положила свою половину ему на колено.

— Спасибо.

Взглянув мне в глаза, он схватил батончик. Его взгляд скользнул по моему лицу, по губам и рукам. Пальцы незнакомца практически рефлекторно сжали этот кусок шоколадки, и на лице отразилось сомнение, не заберу ли я его обратно.

Парень медленно кивнул, принимая то, что мне известны его секреты, и соглашаясь поесть. По крайней мере, мы доверяли друг другу.

Я отвернулась, дав ему немного личного пространства.

Не торопясь, я откусила кусочек шоколада, нуги и карамели, изо всех сил стараясь сосредоточиться на вкусе, а не на физическом ощущении от его присутствия.

Это было невозможно.

Весь вечер — от благоухающего парка, до росистой травы и неразговорчивого мужчины, поглощающего половину шоколадного батончика, — запечатлелся у меня в памяти, словно старинная фотография, из-за поспешного кадра превратившаяся из размытой в резкую. Воспоминание, рожденное этим человеком, этой ночью и этим сладким лакомством. Я никогда больше не смогу гулять по Центральному парку, не вспомнив о нем и о том, как сильно он потряс мой наивный, скучный мир.

Я старалась есть маленькими кусочками, чтобы продлить удовольствие, и никак не ожидала, что незнакомец заговорит. Поэтому, когда тишину парка нарушил едва различимый шепот, я вздрогнула.

— Ты часто тут бываешь?

Мне захотелось рассмеяться. Это походило на банальный подкат. Но парень не улыбнулся и не расслабился. Он был совершенно серьезен.

Я посмотрела на него сквозь завесу упавших мне на плечо светлых волос. Незнакомец уже закончил свой ужин (а может, это был завтрак, обед, или полуночный перекус). И снова из-за тени его щетины и серебристого света Луны он казался мне таинственным и не совсем реальным. Слишком красивым, чтобы быть реальным. Слишком из ряда вон выходящим.

Я нервно проглотила шоколад.

— Не так часто, как хотелось бы.

— Почему?

— Потому что я все время работаю. Я редко выхожу из офиса.

Он перевел взгляд с открытого поля на виднеющиеся вдалеке здания с их светящимися окнами и взрослыми проблемами. Самым ярким из них была «Бэлль Элль». Она надо мной насмехалась, приказывала возвращаться домой.

— И тебе нравится? Сидеть весь день взаперти, словно птица в клетке?

Я пожала плечами.

— А кто любит свою работу?

Незнакомец не ответил.

— Я получаю удовлетворение от хорошо выполненной работы. Мне нравится осознавать, что я сделала что-то стоящее, — я опустила глаза. — Так что да, наверное, мне это нравится.

Парень не отрывал взгляда от зданий, глядя на «Бэлль Элль» так, словно уже знал, что моя жизнь и душа принадлежат ей, и чем бы это ни было, оно не шло ни в какое сравнение с контрактами и пожизненным наследством.

— Наверное, приятно баловать себя дорогими вещами, например, ожерельем на День рождения.

Я облизала пальцы, прикончив последний кусочек батончика.

— А ты много знаешь о драгоценностях?

Незнакомец бросил на меня язвительный взгляд.

— Я не такой уж невежа. Только потому, что я…, — он запнулся на полуслове, снова уставившись на городской пейзаж. — Я знаю достаточно.

— Я не говорю, что ты не знаешь.

— Просто забудь.

— К твоему сведению, я не покупала это ожерелье. Это был подарок. Я уже об этом упоминала.

Он напрягся.

— От парня?

— Тебя расстроит, если я скажу «да»?

Незнакомец хрипло рассмеялся.

— С чего это должно меня расстроить?

Я покачала головой, от смущения у меня запылали щеки. Я понятия не имела, почему об этом спросила и, почему мне было так больно от того, что мой вопрос его рассмешил.

— Просто так.

Я не могла поднять глаз. Трава вдруг стала невероятно интересной. Я сорвала несколько травинок, пропустив их сквозь пальцы.

Краем глаза я заметила, как парень слегка повернулся. Затем медленно поднял руку и коснулся пальцами моего подбородка. Я не хотела на него смотреть, но он не оставил мне выбора.

Незнакомец приподнял мое лицо. Наши глаза встретились, и я забыла, как дышать.

— Ты мне доверяешь?

Я с дрожью почувствовала, как его пальцы медленно скользнули от моего подбородка к затылку.

Я лишилась дара речи.

Каким-то чудом мне удалось едва заметно кивнуть.

Его пальцы напряглись и слегка надавили мне на затылок. Парень заглянул мне в глаза и облизнул губы, я порывисто вдохнула.

— Я… я тебя не обижу…

Моих губ коснулся его шепот, а затем незнакомец привлек меня к себе.

Наши губы встретились.

Я замерла.

Мне в ноздри ударил запах травы и странного мужчины. От неистовства ночи и открытого неба я стала раскованной и свободной. Незнакомец усилил поцелуй и, схватив меня за затылок, наклонил мою голову. У меня отяжелели и сами собой сомкнулись веки.

Я без раздумий сдалась. Мой позвоночник превратился в воду. Внутренности — в пар.

Парень слегка застонал, почувствовав мою покорность, которую я сама даже не осознавала.

Подавшись ближе, он приоткрыл губы и коснулся меня кончиком языка. Проверяя, доверяю ли я ему настолько, чтобы поцеловаться с ним в безлюдном парке. Настолько, чтобы поверить, что он не зайдет слишком далеко и не причинит мне боль.

Я ответила ему на единственном известном мне в тот момент языке. Приоткрыла грубы и робко коснулась его языком. Незнакомец глубже проник ко мне в рот, и я тихо застонала, почувствовав вкус шоколада.

Парень не мешкал.

С его стороны я не заметила никакой растерянности или неопытности. Уверенно придерживая меня рукой, он ласкал мои губы, и каждая клеточка моего тела полыхала от всепоглощающего, темного желания.

Он прижимался все ближе, пока мы не столкнулись коленями. Затем обхватил меня рукой за талию, уничтожив разделяющее нас пространство. Неловкость от того, что я сидела на влажной траве в объятьях незнакомого мужчины, не снизила накала поцелуя.

Наши языки встречались и отдалялись.

Губы размыкались и соединялись.

С каждым ударом сердца мы увеличивали скорость и глубину, пока я полностью не потеряла контроль над своим телом и не обнаружила, что зарылась пальцами в его отросшие темные волосы. Потянув за них, я поняла, что пряди были не мягкими, как шелк, а плотными и свалявшимися от отсутствия надлежащего ухода.

То, что я, скорее всего, целовалась с бездомным, не мешало мне хотеть большего. Схватив его за волосы, я требовательно притянула его к себе.

Незнакомец подался ближе и перестал сдерживаться. Он толкнул меня назад, заставив лечь на землю. Как только я оказалась в горизонтальном положении, парень лег рядом. Прижавшись ко мне, он намеренно просунул бедро между моих ног и навалился на меня своим весом.

Я пыталась сопротивляться, изо всех сил стараясь сохранить хоть какое-то подобие приличия, но в тот момент, когда он лег на меня, и наши тела прижались друг к другу так, словно мы были для этого рождены…я сдалась.

Я не была ни напугана.

Ни растеряна.

Не так, как час назад, когда двое мужчин прижимались ко мне своими интимными частями тела. Этот мужчина…мне хотелось, чтобы он это сделал. Мужчина, которого я не знала, но была связана с ним незримой, опьяняющей связью.

Его язык проник глубже, и у меня в глазах вспыхнули искры, а из груди вырвался еще один стон. Я обхватила его ногой, выгибая бедра, прижимаясь к его эрекции, чувствуя, как я наливаюсь желанием, таю и жажду.

Под низкие стоны незнакомца мы пытались соприкоснуться как можно ближе. Нетерпение, какого я никогда раньше не испытывала, внезапно заставило меня возненавидеть джинсы, молнии и все правила.

Мне девятнадцать, а я даже ни разу не целовалась.

Если бы это был мой первый настоящий сексуальный опыт, я бы ничего не изменила. Если бы он стал причиной фейерверка у меня в барабанных перепонках и в глазах, я бы с радостью дала обет безбрачия до конца своих дней, лишь бы только заслужить большее.

Из-за него я теряла рассудок и впадала в исступление, погружаясь в безумие, которого даже не понимала.

Как получилось, что этот вечер закончился таким образом?

Откуда взялась эта стихийность?

Это безрассудство?

Я обхватила зубами его нижнюю губу, порождая в нем волну неистовства и желания. Парень зарычал мне в рот, покусывая и облизывая мои губы в точности как голодный волк, которого он мне так напоминал.

— Черт, что… что ты со мной делаешь?

Его задыхающееся бормотание творило со мной нечто невообразимое. Нечто дивное и восхитительное. Его голос сплетал мои внутренности в узлы и банты. Закручивал в животе огненные водовороты и действовал на меня так, что мои трусики стали практически такими же влажными, как трава, на которой мы лежали.

Мне нравилось сознавать, что я действую на него так же, как он на меня. Нравилось то, что мы оба тонули в этом безумии — падали в какую-то кроличью нору, угодив в которую, решили целоваться и целоваться, пока не шлепнемся на самое дно.

Его руки блуждали по моему телу, придерживаясь границ удовольствия. Я выгнулась, немного повернувшись, чтобы перехватить его пальцы, когда они устремились вверх и коснулись моей груди.

Мы оба задыхались, выхватывая друг у друга из легких последний кислород и отдаваясь этой наполненной стонами дрожи. Я чувствовала, что мне необходимо прикоснуться к чему-нибудь его. К тому, к чему я никогда раньше не прикасалась и не знала, как это сделать, но очень этого хотела… Просто. Бешено.

Вокруг снова замелькали огни. Я бредила от желания, но у меня не имелось ни опыта, ни знаний о том, как это желание унять.

Я хотела, чтобы он что-нибудь сделал. До чего-то дотронулся. Убрал это покалывание от какой-то сверхновой звезды, вспыхнувшей у меня в животе. Но он оторвался от моих губ, его голова взметнулась вверх в вихре взлохмаченных волос и размазанного шоколада.

— Черт, — он отстранился, оставив мое тело неудовлетворенным и изнемогающим от желания. — Нам нужно уходить. Немедленно!

Распахнув глаза, я увидела яркий свет.

Это был не он.

А охрана парка.

— Эй, вы! — прямо на нас светил фонарик.

Забыв о поцелуях, незнакомец быстро вскочил и схватил меня за руку. Он поднял меня на ноги и рывком потянул за собой.

— Быстрее!

Я не раздумывала.

Мои ноги сами собой побежали по траве, унося меня как можно дальше от этого места.

— Остановитесь!

Охранник бросился за нами, и в темноте беспорядочно запрыгал свет от его фонарика. Он обогнул бейсбольное поле снаружи, но, скорее всего, у него были ключи, поскольку мужчина, тяжело дыша, побежал к трибунам, а не погнался за нами к забору.

Добравшись до ограды из проволочной сетки, незнакомец, с которым я только что страстно поцеловалась, схватил меня за бедра и поднял вверх.

— Перелезай. Быстро, — его голос уже не срывался, но пульсировал от нетерпения. Парня переполняло желание убежать.

Я схватилась за металлические прутья и, как можно быстрее, полезла наверх. Кроссовки едва помещались в разъёмы. Забор закачался — незнакомец взобрался на него быстрее, чем я и, перемахнув через него, спрыгнул.

— Давай же! — прошипел он.

Я быстро взобралась и уселась на самом верху.

Парень встал внизу, вытянув руки.

— Прыгай. Я тебя поймаю.

— Что…опять?

Мне стало жутко смешно от мысли, что за время нашего недолгого знакомства он уже дважды обещал меня поймать. У нас что, уже сформировались привычки?

Истерика от того, что за нами гонятся, породила вихрь самых разных эмоций. Смех перешел в нервозность. Влечение сменилось тревогой.

— Давай же, Элль, — произнес он тоном, не терпящим возражений.

Охранник исчез, но это не означало, что он не появится в любую секунду. Я крепко сжала пальцы, уцепившись за край забора.

— Я здесь, — парень расставил ноги, в ожидании моего прыжка.

Бросив на него последний взгляд и моля Бога, чтобы он оказался человеком слова, я зажмурилась и отпустила забор.

От падения мой желудок взлетел к самому горлу. Я неуклюже приземлилась, как невеста, упавшая с алтаря прямо в руки жениха.

Незнакомец хмыкнул, подхватив меня в объятья. Он споткнулся, но меня не уронил. Наши глаза встретились, и на его губах мелькнула полуулыбка.

— Что, жить без меня не можешь, да?

Я треснула его по плечу.

— Это ты велел мне прыгать.

Улыбка слетела с его лица.

— А еще я тебя поцеловал.

Вновь появился свет фонарика; вблизи послышался неразборчивый крик.

— Черт, — незнакомец меня отпустил, вернув в вертикальное положение.

Как только мои ноги коснулись земли, он схватил меня за руку и потащил за собой.

Мы побежали.

Воздух, скорость и ночное небо.

С другой стороны парка, лучами добродетели, замаячили огни от фонариков — за нами, словно гончие, бежали остальные охранники.

— О, Боже! — крикнула я. — Что нам делать?

— Не останавливайся, — парень потащил меня дальше, припустившись еще быстрее.

Я была в неплохой форме (благодаря моим регулярным занятиям в спортзале), но не могла бежать так быстро, как он. Легкие горели. Я, что было сил, беспомощно глотала ртом воздух.

Слева от нас появился выскочивший из кустов охранник. За ним бежали четверо мужчин в форме.

Полиция.

Черт возьми.

Почему они вызвали полицию?

Мы ведь никого не грабили, никому не причиняли вреда. Мы гуляли и целовались под луной. Что в этом плохого?

— Вот дерьмо! — незнакомец сжал мою руку, изо всех сил стараясь тащить меня быстрее. — Ну же!

Споткнувшись, я помотала головой и затормозила.

— Н-не могу, — я одернула руку, сделав все возможное, чтобы он меня отпустил. — У меня ноги сводит. Беги один.

— Нет, — парень сильнее сжал пальцы. — Я не позволю, чтобы из-за меня тебя арестовали.

«Арестовали?»

От этого ужасного слова и того, что под ним подразумевается, у меня открылось второе дыхание. Я кинулась вперед изо всех сил, так быстро, как только могла. Фонарики постепенно пропали, но потом снова замелькали за нашими спинами.

«Это бесполезно».

Уровень молочной кислоты в мышцах стал зашкаливать, и я уже не бежала, а скорее хромала. У незнакомца не оставалось выбора, кроме как либо меня отпустить, либо притормозить. Мне не хотелось, чтобы он уходил, но также не хотелось впутывать его в неприятности.

— Давай, — задыхаясь, проговорила я. — Беги. Я догоню.

Моя ложь его не впечатлила, он нахмурился.

— Ты меня не догонишь. Тебя отведут в участок, — парень на ходу ударил кулаком по молодому деревцу. — Черт! Это просто пи*дец какой-то!

У него на лбу поблескивал пот, за спиной развевался черный капюшон. Стук раздающихся по асфальту шагов вторил нашему прерывистому дыханию.

Парень не боялся выволочки. Его бесило то, что его могут поймать. Я не сомневалась, что мы не первые, кто перелез через ограду и на какое-то время тут уединился. Он напрасно думал, что нас арестуют…верно?

Но для него это значило нечто большее. Какой бы образ жизни ни вел этот парень, он был опасным. Я не знала, что с ним произошло, и все же сейчас он тащил меня за собой, черпая силы из съеденной половинки шоколадного батончика.

Я не могла допустить, чтобы его поймали. Особенно теперь, когда только мешала, а он пытался совершить хороший поступок, защищая меня. Уже второй раз.

«Мы с ним толком даже не знакомы, но он чувствует за меня ответственность».

У меня встрепенулось сердце, изо всех сил пытаясь вытеснить из мышц молочную кислоту и дать живительную кровь моим онемевшим ногам. Но я выдохлась. Ничего не оставалось, как остановиться и принять наказание.

— Слушай! — я снова попыталась выдернуть из его пальцев свою ладонь и уперлась ногами в землю. — Ты иди. Я тебя торможу.

— Заткнись. Просто доверься мне, — незнакомец не оглянулся и не выпустил мою руку. — Беги!

Если дело дойдет до ареста, у меня имелись деньги на адвокатов. А у него, скорее всего, нет. Я никогда не прощу себе того, что из-за меня он лишился свободы.

— Нет! Просто отпусти меня!

Оглянувшись, незнакомец увидел догоняющих нас полицейских. В его взгляде мелькнула уверенность, и, резко сменив направление, он потащил меня с дорожки в кусты.

Мы влетели в заросли веток и листьев. Мир превратился в вечнозеленый лабиринт. Но потом парень прислонил меня спиной к дереву, прижался ко мне всем телом и поцеловал так чертовски сильно и иступляюще глубоко, что я задохнулась от бега и поцелуев, и от запретной страсти, проникающей прямо в душу.

Почувствовав, как язык незнакомца касается моего, сплетаясь и облизывая, ловя каждый мой вздох, я подняла руки и сжала его толстовку.

Отстранившись, он прислонился лбом к моему лбу, и суровое выражение его лица сменилось лукавой улыбкой.

— Я тебя не отпущу. Я только тебя нашел.

В его карих глазах светилась нежность, которую я не видела ни у кого, кроме своей семьи.

У меня задрожали колени.

— Ты меня даже не знаешь.

Он коснулся моих губ легким поцелуем.

— Мне и не нужно тебя знать. Я тебя чувствую.

Его рука медленно скользнула по моему телу, пользуясь правом, которым я наделила его в момент безумия, охватившего нас на бейсбольном поле.

Не отводя взгляда, он обхватил мою грудь, проводя большим пальцем по чувствительной плоти.

Я приоткрыла рот и застонала от усилившегося желания.

Незнакомец снова меня поцеловал, глотая мои крики, прижимаясь ко мне бедрами.

— Я чувствую тебя так, — он нежно сжал мою грудь. — И вот так.

Он толкнул меня бедрами.

— Но лучше всего я чувствую тебя вот этим, — его ладонь скользнула от моей груди к сердцу, надавив на быстро пульсирующую мышцу. — Меня не волнует, что я тебя не знаю. Я знаю достаточно.

Я не нашла, что ответить.

Этого просто не могло быть.

Как так вышло, что мой вечер начался с ограбления в переулке и кончился поцелуями в кустах? Как я из одинокого трудоголика превратилась в девушку, влюбившуюся в незнакомого человека? В человека, чья жизнь кардинально отличалась от моей, даже в мелочах. Богатство и бедность. Покой и опасность.

— Пойдем ко мне домой.

Если бы я была старше и имела собственную квартиру, то это приглашение попахивало бы сексом. Но мне было всего девятнадцать и жила я не одна. Моя потребность в том, чтобы увести его с собой, касалась не только меня, но и его. Мне хотелось его защитить, дать ему приют — шанс лучшей жизни, чем была у него до сих пор.

Незнакомец усмехнулся, коснувшись губами моих губ. Намеренно проигнорировав мое приглашение, он пробормотал:

— Ты недавно спрашивала разозлило бы меня, если бы это ожерелье подарил тебе твой парень.

Я напряглась, а затем растаяла, почувствовав, как он скользнул языком по моему языку.

— Ответ — «да». Меня бы это капец как разозлило.

У меня пылало лицо. Губы покалывало. Я не смогла сдержать глупой улыбки.

— Это подарок моего отца.

Вскинув руку, он привлек мое лицо к своему для еще одного грязного, наполовину жестокого, наполовину нежного поцелуя. Я порывисто втянула воздух, почувствовав то же самое опьяняющее возбуждение. Я прикусила его нижнюю губу. Парень застонал, куснув меня в ответ.

— Это безумие, — крепко его обняв, проговорила я.

— Все, за что стоит бороться, — безумие, — произнес он и поцеловал меня в лоб.

— Но я даже не знаю твоего имени…

И тут мы полетели.

Что-то тяжелое и жестокое отбросило нас в сторону, и, когда в наше убежище ворвался луч фонарика, я заметила силуэт повалившего нас на землю охранника.

В мою куртку вонзились ветки, руки запачкали камешки и грязь. Услышав стон незнакомца, я увидела, что на него навалился другой охранник.

Я неловко повернулась, и у меня заныло плечо. К этому добавился недавний удар в висок, и парк поплыл у меня перед глазами.

Незнакомец боролся, громко матерясь и размахивая конечностями.

— Отвалите от нас!

— Полегче, парень, — появился еще один охранник и схватил его за ногу. — Все кончено. Прекрати.

Навалившийся на меня мужчина медленно поднялся, встав надо мной с самодовольным выражением на пухлом лице.

— Не сбежишь, девочка. Вы окружены.

Сердито на него зыркнув, я рванулась к дерущемуся незнакомцу.

— Отпустите его! — я поднялась на колени и хлопнула по спине какого-то толстяка в светоотражающем жилете. — Слезьте с него!

Мне заломили руки за спину.

— Хватит уже, — кто-то рывком поднял меня на ноги. — Не нападайте на охранника, мэм, если не хотите добавить к своим сегодняшним правонарушениям еще и это.

Я попыталась повернуться. Но державший меня охранник, не дал мне такой возможности. Дернув меня назад, он сказал незнакомцу:

— Не геройствуй. Вы в меньшинстве. Не трать время попусту.

Я встретилась взглядом с парнем, которого только что целовала. Он перестал бороться и, безвольно сникнув уже не дрался с охранником. Пока мы, не отводя глаз, смотрели друг на друга, к незнакомцу шагнул полицейский и, наклонившись, схватил его за запястья.

Оскалившись, парень замахнулся раз, другой, потом сдался. Это было не попыткой к бегству, а скорее его последним "ура". Он гордо вскинул голову, когда ему, как и мне, заломили руки, и в ночи раздался резкий щелчок наручников.

Полицейский рывком поднял его на ноги, не заботясь о том, что из-за падения в кучу земли и сухих листьев, на нем осталась половина парка.

Поваливший его охранник тоже встал, слегка прихрамывая, но с победоносной улыбкой на лице.

Нас вывели из кустов на тропинку, по которой через несколько часов, когда взойдет солнце, будут сновать бегуны и гулять мамы с колясками. На данный момент она стала местом оформления незаконных обжиманий.

С бешено колотящимся сердцем, я ощутила на запястьях холодный, сковывающий меня металл. Оторвав взгляд от незнакомца, я посмотрела на полицейского, затаившегося рядом со своим пленником.

— Пожалуйста, вам не за что нас арестовывать.

Другой полицейский с седеющими волосами и тяжелым артиллерийским ремнем потер подбородок.

— Вот тут ты ошибаешься. Незаконное проникновение на территорию — серьезное преступление. Как и непристойное обнажение. За сегодняшнюю ночь было совершено достаточно правонарушений.

— Непристойное обнажение? — усмехнулась я. — Когда?

— Вы целовались в общественном месте.

— Это не противозаконно.

— Я видел, как он тебя лапал, — проворчал охранник с потным лицом. — Кто знает, как далеко бы вы зашли, если бы я не вмешался. Секс на бейсбольном поле? Это наказуемое преступление.

У меня вспыхнули щеки. Я не хотела обсуждать с этими идиотами секс.

— Это Ваше слово против нашего. Мы бы никогда не зашли так далеко. Мы не дикари.

— Говори за себя, — усмехнулся незнакомец. — Элль, ты можешь спорить до потери сознания, но тебе не победить.

Он с ненавистью прищурился на охранников.

— Я знаю закон, и закону плевать на правду.

— Следи за языком, сынок, — полицейский с тяжелым ремнем указал на незнакомца. — Ты уже в жопе, так что на твоем месте я бы не добавлял еще больше компромата к твоему делу.

«Постойте, на него что, заведено дело?»

Решив не обращать внимания на ненужные вопросы, я покачала головой и посмотрела на офицера, который, казалось, был у них главным.

— Послушайте, простите нас. Можно, мы просто заплатим штраф? — я смотрела на незнакомца, мучимая чувством вины за то, что он спас меня от изнасилования, подарил мне один из лучших вечеров в моей жизни, а теперь его посадят в тюрьму только потому, что я — хреновый бегун. — Отпустите нас. Я обещаю, что мы уйдем и никогда не вернемся.

— Не получится, юная леди, — сказал полицейский с тяжелым ремнем и что-то шепнул коллеге, кивнув на прикрепленную к лацкану рацию.

Он ухмыльнулся незнакомцу.

— По имеющимся у нас данным, сегодня вечером ты избил двух мужчин. Они сказали, что застукали тебя, когда ты собирался ограбить и изнасиловать молодую женщину, и попытались тебе помешать. За это одному из них ты чуть не проломил череп, а другому — пару ребер.

— Бред, — оскалился парень. — Это я пытался им помешать.

Он вздернул подбородок.

— Вот эта девушка, которую они хотели обидеть.

Офицеры и охранники вскинули брови.

— Это правда, мэм?

Я слегка поежилась, но кивнула.

— Да. Он меня спас.

— Спас Вас? — офицер кашлянул. — Спас Вас, а потом привел в закрытый парк, чтобы сделать что?

Я сглотнула.

— Я прекрасно понимаю, как это выглядит, но он не врет. Мы познакомились, когда он меня спас. Они… они собирались мне навредить.

— Не появись тут мы, он бы тоже Вам навредил.

— Нет, это неправда.

— Вы не знаете его так, как мы, мисс.

Полицейский подошел и, похлопав по моей одежде, обыскал меня, а его коллега — моего спасителя. Когда они нашли в кармане его толстовки восемьдесят долларов, у меня остановилось сердце.

— Не ограбил тебя, да?

— Это мое, долбо*б, — незнакомец дернулся в наручниках.

— Конечно же, твоё, — сказал старший офицер. — Сколько раз еще тебе повторять, что своим враньем ты делаешь только хуже?

Я застыла на месте.

«Сколько раз?»

Сколько раз он уже попадал в подобные ситуации?

Я попыталась поймать его взгляд. Чтобы извиниться. Но он не сводил глаз с офицера, который сунул себе в карман его восемьдесят долларов. Деньги, которые могли бы на одну ночь обеспечить ему хорошую еду и крышу над головой.

На место происшествия прибылеще один человек, я узнала его тяжелые шаги еще до того, как он вышел на свет фонариков охранников. Мне следовало догадаться, что он появится. У него был полицейский сканер, и, скорее всего, он искал меня с тех пор, как я не позвонила и не попросила отвести меня домой. (Полицейский сканнер — УКВ-сканнер с настройкой на полицейские частоты — Прим. пер.)

Я опустила плечи, желая провалиться сквозь землю и исчезнуть.

Он сверкнул своей ксивой, которая, как я знала, свидетельствовала о том, что он бывший морской пехотинец и работает на меня и моего отца. Дэвид Сантос, мой водитель, телохранитель и иногда личный помощник.

«Вот дерьмо».

Он быстро посмотрел на меня, затем сосредоточил взгляд своих пронзительных черных глаз на главном офицере. Его широкая грудь, большие руки и черный костюм в тон черной коже впитывали в себя ночь.

— Я здесь из-за мисс Чарлстон. Она не сделала ничего плохого.

Стоявший рядом со мной полицейский стал возражать:

— Её поймали за незаконное проникновение…

— Подожди, — главный офицер шагнул к моему телохранителю и, осветив его удостоверение, направил луч фонарика мне в лицо. — Как, Вы сказали, ее зовут?

— Чарлстон. Ноэль Чарлстон, — Дэвид стиснул зубы. — Это имя ни о чем Вам не говорит?

Я была благодарна ему за то, что он сюда пришел, но мне совершенно не хотелось, чтобы он сражался в заведомо проигранных мною битвах.

— Дэвид, все в порядке…

— Помолчите, мисс Чарлстон. Дайте мне разобраться, — он выпрямился, сжав затянутые в перчатки руки. — О «Бэлль Элль», например?

Старший офицер напрягся.

— Подождите, дочь Джо?

— Она самая.

Полицейский помолчал.

Секунду спустя он приказал:

— Отпустите ее.

Наручники мгновенно разомкнулись, и меня подтолкнули вперед. Я бросилась к мужчине, который меня спас, целовал и подарил мне лучший День рождения, о каком я только могла мечтать.

— А что с ним?

Офицер рассмеялся.

— О, он поедет с нами.

— Но вы… вы не можете. Он меня спас. Он сделал доброе дело. Не наказывайте его за то, что он прыгнул через забор и прогулялся по парку.

Офицер ухмыльнулся.

— О, мы арестовываем его не за это.

Я не могла отвести взгляд от лица незнакомца. Мои губы жаждали снова его поцеловать. Его глаза блуждали по мне, полные все той же нежной симпатии и почти благоговейного влечения. Я не могу с ним расстаться, пока не пойму, что все это значит. Что между нами происходит.

«Они не могут его забрать».

— Тогда за что? — спросила я, витая в мечтах о том, чтобы отвезти его домой, дать ему комнату, где он мог бы вымыться и отдохнуть, а потом приготовить ему черничные блинчики и утром представить его папе. — Он ничего не сделал.

Офицер расхохотался, как будто услышал шутку.

— Он много чего сделал. У него несколько действующих ордеров на арест. Нам сегодня неслыханно повезло.

Дернув незнакомца в сторону, старший офицер добавил:

— Теперь он к нам надолго.

Парень опустил голову и с силой стиснул зубы.

— Вы не можете этого сделать.

Полицейский раздраженно поморщился.

— Думаю, Вы вскоре убедитесь, что можем, мисс Чарлстон. А теперь, если не хотите неприятностей, ступайте домой со своей охраной и забудьте об этом.

Он встряхнул незнакомца.

— Попрощайтесь, потому что теперь Вы вряд ли когда-нибудь с ним увидитесь.

Я шагнула к нему, не зная, что делать. Поцеловать его, убежать с ним — как-то все исправить, чтобы это так не кончилось.

Он грустно улыбнулся.

— Делай, что он говорит, Элль. Иди домой.

— Я не могу уйти. Только не без тебя.

— Теперь ты знаешь дорогу. Тебе не нужен провожатый.

Я помотала головой.

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь.

Парень усмехнулся.

— Ты сама говорила. Все это слишком безумно, чтобы быть правдой.

Мне ужасно хотелось схватить его за руку, обнять, но, увидев вокруг столько осуждающих глаз, я оцепенела. Я никогда себе этого не прощу. Что не протянула руку, когда он больше всего во мне нуждался.

— Пожалуйста…скажи мне свое имя. Я найду адвоката. Мы снимем с тебя эти глупые обвинения.

— Ладно, время вышло, — офицер шагнул вперед, схватил незнакомца за локоть и потащил прочь.

На глаза навернулись слезы. При мысли о том, что я никогда больше его не увижу, мною овладели нерешительность и страх.

— Пожалуйста! Как тебя зовут?

Не сводя с меня глаз, незнакомец споткнулся от очередного толчка. Он казался опечаленным, разозленным, потерянным и смирившимся. Столько эмоций сразу.

— Было классно, пока все не кончилось.

— Скажи мне!

Но он лишь хмуро улыбнулся, пытаясь скрыть проступившую на лице скорбь.

— Мне очень понравилось целоваться с тобой, Элль.

А потом офицер развернул его и повел в темноту.

Глава десятая

Дорога домой стала одним из самых тяжелых переживаний в моей жизни.

Дэвид не произнес ни слова; он просто вел машину со стальной сосредоточенностью и дальновидным молчанием. Он не задавал вопросов. Не требовал отчета от полиции. Он просто проводил меня из парка так, будто я вышла из «Бэлль Элль» после работы.

Дэвид не стал комментировать тот факт, что меня застукали с мужчиной. Он вообще ничего не сказал, кроме просьбы быть осторожнее, когда я забиралась на заднее сиденье «Рендж Ровер — Спорт».

Подъехав к нашему особняку, Дэвид заглушил мотор и вышел из машины. Мгновение спустя, он распахнул передо мной дверь и кивнул в темноту.

— Спокойной ночи, мисс Чарлстон.

— Спасибо, Дэвид. Вам тоже.

Я не стала спрашивать, будет ли он распространяться на этот счет. Мой отец должен знать. Я не смогу держать в секрете свои ночные приключения. Но, по крайней мере, никто из них не узнает о переулке и о том, как я встретила незнакомца.

Дэвид снова кивнул и запрыгнул обратно в «Рейндж Ровер».

Я гордо вскинула подбородок, хотя сердце бешено колотилось при мысли о том, что теперь будет с незнакомцем. Неужели он сейчас в тюрьме? Пойдет ли он под суд? В чем его обвиняют?

Но эти вопросы пришлось отложить, потому что, как только я поднялась по ступенькам и вошла в дом, в котором выросла, передо мной возник отец и заключил меня в стальные объятия.

— О, черт возьми, Элль. Пуговка, где ты была?

Сегодня я даже не могла поддразнить его за это ужасное прозвище. Я обняла его в ответ, опустошенная и смущенная, потерянная и грустная.

— Папа, со мной все в порядке.

— Ты сбежала! — он отстранился, в его глазах вспыхнули боль и досада. — Зачем ты это сделала? Да еще в твой День рождения, не больше, не меньше.

Я высвободилась из его объятий.

— Я не сбегала.

Я скинула кроссовки и побрела в гостиную, которая все еще хранила воспоминания о моей матери. От нетронутых кремовых льняных кушеток до белой тюли, драпирующей оконный проем. В углу, рядом с украшенным резьбой камином, стоял небольшой рояль, а приставные и журнальные столики были с дизайнерским шиком заставлены безделушками, привезенными родителями из путешествий.

В памяти всплыли мои уроки игры на фортепиано, и пальцы проиграли воображаемый аккорд, перетягивая на себя внимание, хотя больше всего на свете мне хотелось разрыдаться.

Папа прошел за мной в комнату и уселся в свое мягкое кресло, которое давным-давно смялось и просело под его весом.

— Где ты была, Элль? Ты говоришь, что не сбегала, но тебя нашли в Центральном парке. В час ночи! Ты знаешь, как это опасно? — он окинул меня взглядом. — И что, черт возьми, на тебе надето?

«Черт, Дэвид уже ему рассказал».

Я посмотрела на черную куртку, которую не могла расстегнуть, иначе он увидел бы мой разорванный топ и синяки. Узкие джинсы были перепачканы грязью и шоколадом. Я была так не похожа на его прежнюю дочь. Дочь, которая не вылезала из каталогов модной одежды и больше всего на свете боялась, что у нее не хватит товара на рождественские распродажи. Я не должна мечтать о мужчине, который на вкус как шоколад и поцелуй под звездами на бейсбольном поле.

Неужели это действительно произошло?

Все это было на самом деле?

Я вздохнула, понимая, что прежде чем озадачить его дальнейшей судьбой незнакомца, мне придется поунижаться.

— Прости меня, папа. Мне… мне хотелось посмотреть, каков мир для обычных людей, а не для богатой наследницы.

Отец тяжело вздохнул.

— Зачем?

— За тем, что мне девятнадцать, а я ни разу не гуляла по городу одна. За тем, что я управляю миллиардной компанией и никогда не была на вечеринках, не сплетничала с девочками, не целовалась с мальчиками, — я подняла глаза, умоляя его понять. — Мне хотелось побыть нормальной…всего несколько часов.

Он снова вздохнул.

Затем тяжело откинулся на спинку кресла, и наступила тишина. Какой бы гнев ни испытывал мой отец, он уже утих.

Таков был мой папа.

Он редко злился, а если такое и случалось, то ненадолго. Чувство вины было намного хуже, потому что теперь гнев отца утих, и на меня обрушились его домыслы и разочарование.

Я медленно подошла к краю дивана, приблизившись к отцу.

— Я собиралась вернуться. Парень, которого потом арестовали, проводил бы меня домой в целости и сохранности.

— Арестовали? — резко вскинул голову папа.

— Да. Думаю, что он бездомный и, вероятно, ему пару раз приходилось воровать, чтобы раздобыть себе еду. Но сегодня он меня спас, — я не стала вдаваться в подробности — отцу не обязательно было знать, как меня поймали и чуть не ограбили. Он будет представлять себе эти мысленные образы и, что еще хуже, использовать их против меня, если я когда-нибудь снова попытаюсь выйти из дома без сопровождающего. Но мне нужно было бороться за человека, который боролся за меня. — Он был настоящим джентльменом, папа. Он был добрым и немного грубоватым, но в целом человеком, достойным того, чтобы ему дали шанс.

Я сцепила пальцы и крепко их сжала, чтобы побороть нервы и добиться желаемого. Я пользовалась этим трюком на совете директоров, когда увольняла какого-нибудь начальника отдела, пойманного на растрате или разгильдяйстве.

Мне никогда нельзя было проявлять слабость.

Вообще никогда.

Сегодня вечером я дала слабину, и из-за этого меня чуть не изнасиловали, а того мужчину посадили за решетку.

— Мы должны ему помочь.

Папа нахмурился.

— Помочь? Как?

— Нам нужно нанять адвоката — обеспечить ему хорошую защиту, чтобы он не сидел в тюрьме.

Отец сердито взглянул на меня.

— Если он совершил преступление, то будет справедливо, если он понесет наказание.

— Но разве он не заслуживает поддержки? Я не знаю его имени, но сомневаюсь, что у него кто-то есть. Он меня спас. Самое меньшее, чем я могу его отблагодарить, это попытаться сделать то же самое.

— Ты гуляла по городу с мужчиной и не знала его имени? — простонал отец, качая головой. — О чем ты только думала?

Он резко встал и потёр лицо, словно отрицая услышанное.

— Элль, у тебя выдалась тяжелая ночь. Я иду спать, и советую тебе сделать то же самое. Сейдж в твоей комнате. Я забрал ее из офиса, когда пошел проверить, как ты, и обнаружил, что тебя нет.

Его трюк «почувствуй себя виноватой» сработал. Я бросилась в его усталые объятия.

— Прости меня, прости. Я должна была тебя предупредить.

Отец обнял меня, хотя и неохотно.

— Но, если бы я это сделала, ты бы меня не отпустил.

Он заговорил мне в волосы, без сомнения, вдыхая запах острых говяжьих буррито и опасных переулков.

К счастью, мои длинные пряди прикрывали синяк на виске, а остальные оставленные этими головорезами отметины были спрятаны под одеждой.

— Знаю, это моя вина, что ты сидишь в четырех стенах и полностью погружена в работу, но Боже мой, Элль, я даже представить себе не мог, что ты бросишься за первым же парнем, проявившим к тебе интерес. За каким-то уголовником, Господи Боже.

Я стала пунцовой от стыда.

— Все совсем не так. Он не просто парень. Он…

Когда я запнулась, папа горько вздохнул.

— Ну, и кто же он? Друг? Родственная душа? Первая влюбленность? — он провел пальцами по носу. — Элль, я никогда не буду мешать тебе в поисках любви. Я хочу, чтобы ты нашла свою любовь. Не проходит и дня, чтобы я не пожалел о том, что с нами нет твоей матери, которая могла бы объяснить тебе, как ценна может быть любовь, но я не позволю тебе лишиться всего, что у тебя есть, из-за глупой влюбленности в преступника, который тебя не заслуживает.

— Папа…не надо…

Его взгляд упал на мою шею. У него на лице отразилась боль, а затем сменилась яростью.

— Где твое ожерелье?

Я вздрогнула.

— Скажи мне, Элль. Сапфировая звезда, которую я тебе купил. Та, которую я часами тебе выбирал. Которую я купил, потому что ее голубой цвет так подходит к твоим глазам, а звезда символизировала, как много ты для меня значишь? — у него задрожали кулаки. — Где она?

Я уставилась на бежевый ковер.

— Я ее потеряла.

Ложь размазалась у меня по языку, но это лучше, чем правда. Пусть лучше он винит во всем меня, чем думает, что его подарок теперь в руках бездушных воров, которые хотели мне навредить.

— Ради Бога, Ноэль, — он покачал головой, и в его глазах проступила усталость. — Ты проявила безответственность не только к себе, но и к своему подарку. Если сегодняшним вечером ты хотела продемонстрировать свою самостоятельность и способность существовать вне компании, считай это провалом, — голос отца стал более жестким. — Пока не докажешь, что ты по-прежнему заботливая дочь, которую я вырастил, тебе не позволено покидать этот дом без Дэвида, слышишь?

Мои слезы сменились гневом. Я вспыхнула от желания ему возразить. Сказать, как я задыхаюсь от одиночества, как потеряна. Но сегодня я уже причинила ему боль, а теперь он причинил боль мне.

Мы были квиты.

Я натянуто улыбнулась, скрывая свои чувства. Нам обоим было что сказать, но мы не могли выразить это словами. Я его разочаровала. Он сильно меня огорчил.

Лучше всего было лечь спать, прежде чем мы произнесем слова, которые уже не сможем взять назад.

— Спокойной ночи, папа. — я обошла его и направилась к двери. — Прости за ожерелье.

Когда я поднималась по широкой лестнице в свою комнату на третьем этаже, мои мысли вернулись к мужчине, у которого был вкус шоколада и руки, которые могли быть такими нежными, но в то же время творить страшное насилие.

Я никогда его не забуду.

А завтра я сделаю все возможное, чтобы ему помочь.

Потому что он помог мне и каким-то безумным образом завладел моим юным, наивным сердцем.

Я его освобожу.

Неважно, насколько невыполнимой окажется эта задача.

Глава одиннадцатая

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

— Не забудьте, что сегодня вечером у Вас встреча в «Плакучей иве» с отцом, мистером Робсоном, и его сыном, — улыбнулась Флёр, вручая мне очередную охапку контрактов и папок с финансовыми отчетами.

Я сняла очки для чтения и взяла у нее бумаги. Сквозь меня рикошетом пронесся тяжелый звук, раздавшийся, когда я положила их на стол.

— Да, я помню.

«И не хочу иметь с этим ничего общего».

Весь последний год отец использовал каждую деловую встречу со своей правой рукой Стивом Робсоном, чтобы свести меня с его сыном. Он думал, что я не вижу его уловок, но то, как он постоянно находил причины, чтобы оставить нас наедине, было сложно не заметить.

— Что-нибудь еще, мисс Чарлстон?

— Нет, спасибо. Пожалуйста, ни с кем меня не соединяйте. У меня слишком много работы.

— Конечно.

Флёр, в своем красивом фиолетовом платье, повернулась и вышла из кабинета. Ее наряд был элегантным, но соблазнительным, напомнившем мне о том, что за толстыми стеклянными окнами существуют солнце, жара и лето.

Долгое время я не покидала оснащенного кондиционерами здания более чем на несколько минут. Если меня не возили из офиса в офис, значит, я находилась на складах, проверяла витрины наших магазинов или изо всех сил пыталась наверстать упущенное за последние три года.

С той единственной ночи свободы, я лишилась сна. Сновидения меня не посещали. Зато часто преследовали кошмары. Меня день за днем терзало проклятое чувство вины за то, что я не смогла ему помочь.

«Ты сказала, что больше не будешь о нем думать».

Я повторяла это каждое утро.

И уже к обеду терпела неудачу.

Самое большее, на что меня хватило, это осознать, какой же глупой идеалисткой я была. Отец, благослови его Господь, помог мне понять, что в ту ночь я влюбилась не в незнакомца, а в саму идею любви.

Никто бы не смог за несколько часов влюбиться в совершенно незнакомого человека. Особенно девушка, на которую напали, чуть не изнасиловали, а потом убедили нарушить закон и вломиться в Национальный парк. Мои возбужденные нервы и адреналин усилили бы любые чувства, сделав их намного ярче, чем на самом деле.

Я все себе выдумала. Увидела за поцелуями страсть, нарисовала идеальный роман, хотя на самом деле, не было ничего, кроме грязного парня и бейсбольного поля.

Вот и всё.

Я призналась себе, что была такой.

Юной, мечтательной, и папа был совершенно прав, утверждая, что работа важнее глупого увлеченья.

«Он для меня никто».

Просто мужчина из прошлого, с которым я впервые поцеловалась.

«Ясно тебе, глупое сердце?»

Я тяжело опустилась в кресло. Облокотилась на стол и положила голову на руки. Даже сейчас, со всеми этими ободряющими речами и умозаключениями, я все еще чувствовала вину за то, что никак ему не помогла.

«Вот почему я о нем думаю».

Не потому, что все еще верю, что мы созданы друг для друга, или произошедшее между нами безумие было чем-то сказочным, а потому что мне не удалось вызволить незнакомца из тюрьмы, которая, вне всякого сомнения, лишила его последних остатков доброты и выплюнула озлобленным, циничным и жестоким.

Я не сдержала свою клятву.

Жизнь за жизнь.

Он меня спас.

«А я его нет».

Долгие месяцы я пыталась разыскать незнакомца. Обзванивала полицейские участки, окружные тюрьмы, даже нескольких бесплатных адвокатов, чтобы узнать, не попадало ли к ним его дело.

Но ничего.

У меня не было имени и только неопределенное описание — мешала его густая щетина, ночь и толстовка.

Оставшаяся у меня в сознании картинка была скорее загадкой и влюбленностью, чем четким образом, подходящим для художников-криминалистов или для внятных описаний.

Как будто его никогда и не существовало.

Но я знала, что это не так, потому что все еще думала об ожерелье с сапфировой звездой, и каждый раз, когда мне удавалось умыкнуть кусочек шоколада, в моем сознании вспыхивал незнакомец. Я должна это пережить. Это была всего одна ночь. Глупая влюбленность девятнадцатилетней девчонки.

Теперь я стала взрослой.

Заваленной работой и совершенно эмоционально вымотанной. Сейдж постарела, но по-прежнему каждый день приходила со мной в офис, по-прежнему мурлыкала у меня на коленях, когда я уже плохо соображала от цифр и таблиц, и по-прежнему прижималась ко мне в постели, когда меня одолевало одиночество из-за мыслей о жизни, которой я лишена.

Два года назад у моего отца случился инфаркт, мне пришлось распрощаться со своей юношеской инфантильностью и больше не сетовать на судьбу. Врачи сказали, что папа вскоре поправится, но должен уйти с руководящей должности.

Последнее подписанное мной завещание вступило в полную силу, и он назначил меня единственным распорядителем, имеющим контрольный пакет акций и решающее слово по всем вопросам.

Если раньше мужчин моего возраста пугал мой статус наследницы, то теперь, когда я сделалась главой концерна, завязывать отношения стало совершенно невозможно.

Папа верил в любовь.

А я — нет.

Не потому, что я этого не хотела, а потому, что дело всей моей жизни лишило меня такой возможности. Мне пришлось признать, что у меня нет времени на романтические отношения, нет сил на свидания и нет никаких перспектив в партнерстве, кроме расширения бизнеса.

Мне так повезло по сравнению с остальными людьми.

«Любовь — это небольшая цена».

Я жила и дышала своей компанией, и, когда у меня по какой-то случайности выдавались свободные вечера, папа был полон решимости свести меня с Грегом — сыном Стива.

Не важно, что Грег меня не интересовал.

Меня не трогало то, что он всего на три года старше меня и получил степень бакалавра по бизнесу в Йеле. Он был скучным и лишенным чувства юмора. В общем, полной противоположностью Стиву, который знал меня еще ребенком и, когда я начала управлять «Бэлль Эль» постоянно шутил и давал всем смешные прозвища.

Я считала его своим дядей, хоть и не имела с ним кровного родства.

Грег был ненужным двоюродным братом, с которым я бы предпочла состоять в родстве, так что у меня были веские основания отвергать его ухаживания.

Сейдж толкнулась мне в ногу, тихонько мяукнув под столом, где все это время сидела в корзинке, полной одеял и игрушечных мышек.

— Да, да. Знаю, что он просто обо мне заботится.

Папа хотел, чтобы я вышла замуж и нашла партнера, который помог бы мне в управлении «Бэлль Элль». Он встретил маму, когда ему исполнилось двадцать, и это была любовь с первого взгляда. Он не мог понять, почему в свои двадцать два я еще никого себе не нашла.

Очевидно, ему и в голову не приходило, что я была влиятельной женщиной во все еще сексистском мире, где мужчины (даже если они в этом не признавались) воспринимали отношения с женщиной, у которой зарплата больше, чем у них, как потенциальную кастрацию.

Погрузившись в свои мысли, я усердно работала над отчетами нашего филиала в Гонконге, когда в дверь моего кабинета неожиданно постучала Флёр.

— Сейчас шесть вечера, Вам через тридцать минут уезжать.

— Ого, серьезно? Мне кажется, что всего пять минут назад было два часа дня.

Девушка усмехнулась и перекинула через плечо свою длинную каштановую косу.

— Как и всегда, когда Вы с головой уходите в работу, то теряете счет времени, — она впорхнула в кабинет с пакетом из химчистки, в котором находилось черное платье.

Положив его на подлокотник кожаного дивана, Флёр сказала:

— Не понимаю, почему Вы не даете мне принести для Вас из магазина что-нибудь более веселое и яркое. Что-то мне подсказывает, что Вам бы очень пошел зеленый, — она подняла руки, создав вокруг моего лица воображаемую рамку. — Насыщенный изумрудный. Или, может, ярко-сапфировый, как та звезда, которую Вы постоянно рисуете, когда разговариваете по телефону с поставщиками.

Я от нее отмахнулась.

— Черный подойдет.

— Вы всегда носите только черное.

— Черный — это бизнес и порядок во всем.

— Но жизнь — нет, — она грустно улыбнулась. — Жизнь — это веселье и суматоха.

Отойдя к двери, девушка добавила:

— Вы должны помнить, что когда-нибудь…

Она ушла прежде, чем я успела ее уволить. Хотя, я вряд ли бы уволила Флёр, потому что без нее и Сейдж мне не с кем было поговорить, за исключением моего отца.

Я уставилась на черное платье.

Я бы не стала лгать, утверждая, что мне было бы не весело носить другой цвет, но у меня не оставалось времени на веселье, шоппинг и модную одежду. Я работала, чтобы всем этим наслаждались другие люди, оставляя свои деньги в кассах наших магазинов.

Вздохнув, я потерла шею и, сохранив документ, закрыла ноутбук.

Зная распорядок и решив, что работа на сегодня закончена, Сейдж принялась тереться о мои ноги.

— Боюсь, домой мы не поедем.

Сейдж насупила свою маленькую мордочку и грустно опустила усы. Подняв с пола серебристую кошку, я посадила ее на стол и встала, готовясь к этой пародии на свидание.

Я поцеловала ее в мохнатую голову.

— Не смотри на меня так. По крайней мере, ты можешь вздремнуть в машине. А мне вот придется разговаривать этим придурком.

Она высунула язык и срыгнула комочек шерсти.

— Да, вот именно. Меня тоже тошнит.

Направившись к дивану, чтобы забрать ужасное платье, я пробормотала:

— Чем скорее закончится этот ужин, тем скорее я смогу вернуться домой и забыть.

И постараться уснуть.

Чтобы снова стать девятнадцатилетней и целоваться с незнакомцем.

Глава двенадцатая

Ресторан, как обычно, был битком набит посетителями.

В пятницу вечером в «Плакучую иву» любили захаживать сильные мира сего. Закусочная открылась четыре года назад, и за это время прославилась своей изысканной кухней, атмосферой декаданса и джин-баром с самым богатым в Нью-Йорке выбором напитков. Дорогой эксклюзивный алкоголь считался особой гордостью этого заведения. Там даже имелся джин стоимостью десять тысяч долларов за рюмку.

Нелепость.

— А, вот и ты! — раздался голос моего отца, когда я подошла к зарезервированному столику в глубине зала.

Кабинка сверкала глубоким бирюзовым светом, а над круглым столом висела люстра, имитирующая ветви ивы.

— Привет, папа, — я поцеловала его в щеку, радуясь, что у него появился румянец, и загорелись глаза.

Несмотря на то, что врачи сказали ему сбавить обороты, он этого не сделал. Папа по-прежнему проводил долгие часы в своем кабинете и нервничал, постоянно думая о моем будущем и о том, с кем я останусь, если он вдруг умрет.

Мой отец был очень сложным человеком, но в двух словах его можно было охарактеризовать как плюшевого мишку. Он имел привычку игнорировать практические аспекты ради счастья.

— Ты прекрасно выглядишь, — папа схватил меня за руку, заставив повернуться кругом.

Черное платье на тонких бретельках развивалось вокруг моих колен. Лиф красиво облегал фигуру, но в целом оно было очень простого фасона и цвета.

Вот почему товары «Бэлль Элль» так хорошо продавались — не потому что были какими-то особенными, а потому, что идеально подчеркивали аксессуары. Прозрачные шарфы отлично смотрелись с тонкими бретельками, ожерелья выглядели дорого и изыскано, и даже крупные серьги приобретали вид высокой моды, а не клона хай-стрит.

Сегодня единственным моим аксессуаром была темно-синяя шаль, тени для век и более густой слой туши. Светлые волосы ниспадали ниже поясницы. Всю свою энергию я тратила на компанию, а не на себя, и меня не особенно волновало, видно это или нет.

Когда из-за стола встал Грег и поцеловал меня в обе щеки, я еле сдержала стон. На мой локоть опустилась его рука, слегка влажная и раздражающе липкая.

— Ты выглядишь великолепно, Ноэль.

«Ненавижу, когда он меня так называет».

Я уже несколько десятков лет не Ноэль.

Я была Элль из «Белль Элль».

Королевой розничной торговли.

Я натянуто улыбнулась.

— Спасибо. Ты и сам неплохо выглядишь.

Я одобрительно кивнула на его черные брюки и слишком большой для него смокинг. Лацканы были отделаны бархатом. На любом другом мужчине это, вероятно, выглядело бы изысканно и сексуально. Но на нем…убейте меня.

Не то чтобы он был уродлив — отнюдь. У Грега были великолепные темно-русые волосы, точеные черты лица и подтянутая фигура. Меня отталкивало то, что таилось в его взгляде. Не было никакой…связи. Ни искры, ни флера шоколада. И иногда, всего лишь иногда, я чувствовала в нем темноту, которая не имела ничего общего с тем, что я постоянно отклоняла его приглашения на свидания.

В нем было что-то такое, из-за чего я побаивалась оставаться с ним наедине даже на людях.

Как правило, я списывала свое разыгравшееся воображение на легкую травму от того, что несколько лет назад меня насильно затащили в переулок.

Мне следовало перестать искать во всем тайный смысл и ожидать худшего.

Я оглядела Грега и посмотрела на его отца, Стива.

— Привет.

Стив не потрудился выйти из кабинки, но послал мне воздушный поцелуй. С годами его волосы поседели, но чувство юмора осталось прежним.

— Ты такая красивая, как та кукла Барби, которую ты обожала до появления Сейдж.

Я закатила глаза.

— Ты только что назвал меня Барби? Прилюдно?

Стив пожал плечами.

— Эй, это не оскорбление. Просто говорю, что у тебя тонкая талия, красивая грудь и светлые волосы, — он провел рукой по своему повседневному серому пиджаку. — Посмотри на меня, я идеальный Кен — ну или, по крайней мере, был им несколько лет назад.

Я рассмеялась, изо всех сил стараясь расслабиться, хотя Грег все еще не отпускал мою руку.

Меня спас отец, притянув к себе и легонько подтолкнув в кабинку. Я охотно заняла свое место между Стивом и папой, лицом к Грегу.

Что-то коснулось моей лодыжки.

Я взглянула в зеленые глаза Грега. По всей видимости, я оказалась слишком близко, чтобы он мог беспрепятственно со мной заигрывать, касаясь ногой. Я нацепила на лицо ту же улыбку, какой улыбалась придуркам из совета директоров, хотя мне хотелось проткнуть его морду ножом для стейка.

— Ну что, Элль, у тебя завтра много работы? — ухмыльнулся Грег и под столом надавил ногой мне на пальцы. — Не хочешь сходить в кино или еще куда?

Нам принесли напитки — хорошо быть известными и постоянными клиентами этого заведения. Официант поставил отцу и Стиву чистый виски, Грегу — джин с тоником, а мне — безалкогольный Дайкири.

После той ночи и встречи с незнакомцем, я не только окончательно потеряла свободу, но и возможность напиться. Не то чтобы мне не хотелось спиртного, но поскольку каждый день я принималась за работу до восхода солнца, у меня не было времени на похмелье.

В один прекрасный день сдерживающая меня узда лопнет, и тогда я сойду с рельсов и причиню невыразимую боль отцу своей глупой безответственностью. Я напьюсь до бесчувствия, пересплю с незнакомцем и возьму больничный на целую неделю.

Но не сегодня.

— У меня всегда много работы, Грег, — невинно похлопала ресницами я. — Боюсь, у меня никогда не будет времени на такие вещи, как поход в кино.

— А как насчет прогулки?

— И на это тоже.

— А на поездку в карете по Центральному парку?

Вспомнив арест и последующее исчезновение мужчины в Центральном парке, я перестала улыбаться.

— На это уж точно времени не найдётся, — кашлянул папа. — Сейчас, Элль, ты говоришь так, будто я эксплуататор.

Я тихо рассмеялась.

— Не ты, папа. А компания.

Отец посерьезнел, пытаясь понять причину моего нежелания. Я бы никогда не созналась ему, что чаще всего прикрывалась работой как причиной отмазаться от свиданий, поскольку приглашал меня на них только Грег, и тот только потому, что из-за давней дружбы наших отцов считал, будто хорошо меня знает.

Не говоря уже о том, что если он на мне женится, то получит империю, в которой вырос благодаря Стиву. Я не могла упрекать Грега за желание контролировать то, что всегда было огромной частью его жизни.

Но я могла это предотвратить.

Стив рассмеялся, подняв бокал виски.

— Выпьем за трудоголика, который чертовски хорошо справляется со своей работой.

Я не знала, хочу ли за это выпить, но все же чокнулась с ним бокалами.

Явился официант, чтобы принять наш заказ, поскольку меню тут менялось каждую неделю. Не успела я взглянуть на новые фирменные блюда, как мой отец выскользнул из кабинки и пробормотал, что скоро вернется. У меня заныло сердце. Я невольно потерла грудь от нахлынувшей на меня любви к седовласому мужчине в безупречном костюме-тройке.

«Куда он пошел?»

Я знала, что огорчила отца, отказавшись от ухаживаний Грега, но мне совершенно не хотелось уколоть его тем, как много я работаю.

Это было несправедливо.

Грег прервал мои невеселые мысли, громко продиктовав свой заказ:

— Я возьму оленину. С кровью.

Стив поджал губы, затем сказал:

— Я тоже.

Он положил тяжелое меню на стол, выжидающе глядя на меня.

— А ты, Элль? Знаю, что из-за своего сердца твой отец будет есть курицу или рыбу, но ты?

Я быстро просмотрела меню. У меня не было аппетита, и мои мысли находились в другом конце зала, в джин-баре, в той стороне, где только что исчез мой отец.

— Мне…э-э… лосося, пожалуйста.

— Нет проблем.

Официант принял заказ, сунул в карман жилета электронное устройство, с помощью которого, по всей видимости, уже отправил заказ на кухню, и собрал меню. Как только он ушел, над столом повисло неловкое молчание.

Стив взглянул на меня, потом на Грега.

— Итак, вы двое, что нового в мире двадцатилетних?

Я улыбнулась ради него, а не ради Грега.

— Ну, про мой мир ты все знаешь. Ты каждый день видишь меня в офисе.

— А про мой ты знаешь, потому что каждый день видишь меня дома, — закатил глаза Грег.

Ему было двадцать пять, и он все еще жил дома с родителями.

Здесь я могла потешить свое самолюбие и взглянуть на Грега свысока. Несколько месяцев назад я переехала из особняка в собственную квартиру на верхнем этаже, всего в двух зданиях от главного офиса «Белль Элль».

Я схитрила и купила её полностью меблированной, так что кое-что из обстановки было не в моем вкусе, но у меня не осталось времени на дизайн интерьера, посещение универмагов и даже собственного магазина в поисках декора. Чтобы уехать из дома, мне потребовалось все мое мужество, особенно после папиного инфаркта, но я больше не могла там находиться.

Папа все понял.

Он меня поддержал, помог собрать и перевезти скудные пожитки из спальни и несколько безделушек из гостиной.

В первую неделю Сейдж устраивала мне кошачьи концерты, отчитывая меня за то, что я забрала ее из особняка, где она по ночам прокрадывалась в сад и делала все то, что свойственно кошкам. На новом месте она была ограничена стеклом и бетоном и смотрела на облака, а не на грызунов.

— Нравится жить в собственном доме, Элль? — будто прочитав мои мысли, спросил Стив.

Я пожала плечами, разглаживая на коленях салфетку.

— Да. В здании отличный сервис с тренажерным залом и бассейном. Даже раз в месяц устраиваются киновечера и тусовки для соседей.

«Не то чтобы я хоть куда-то из всего этого ходила».

— Это потрясающе, — ухмыльнулся Стив. — Может, Грег как-нибудь к тебе заедет, и ты покажешь ему, как легко жить одной. Хватит ему уже путаться у меня под ногами.

— Да, хорошая шутка, старина, — усмехнулся Грег, потягивая джин с тоником.

Я вздрогнула, изо всех сил пытаясь скрыть ужас при одной мысли о том, что Грег окажется у меня в квартире. Со мной. Наедине. О том, что он меня поцелует. Снимет с меня платье и прикоснется ко мне. Увидит меня голой и засунет свой…

«Ладно, хватит».

Я больше не жила с отцом и значилась одной из немногих богатейших женщин в списке «Forbes». Я многого добилась, но на самом деле… за три года, прошедшие с моего первого поцелуя, ничего не изменилось.

С тех пор меня никто не целовал — если не считать дружеский чмок в щеку от любящего отца. Я ни перед кем не раздевалась, ни перед мужчиной, ни перед женщиной. Надо мной тяготело какое-то проклятье — у меня не было времени, чтобы потерять девственность.

Как правило у меня и не возникало такого желания, потому что я работала как лошадь. Но иногда по ночам я вспоминала, каково это — когда к тебе прикасается мужчина, ласкает тебя своим языком, и физически жаждала чего-то, чего еще не понимала той ночью на бейсбольном поле.

И удовлетворяла себя самостоятельно, в чем стала большим специалистом.

— Да, Элль. Я могу приехать…скажем, на следующей неделе? — Грег потерся ботинком о мою ногу, зацепив колготки и, без сомнения, оставив на них затяжку. — Захвачу бутылку вина. И мы, наконец-то узнаем друг друга поближе.

Стив нахмурился, услышав такой явный намёк на секс, но вмешиваться не стал. В конце концов, мы уже не дети. Да, у нас были два назойливых старика, которые пытались устроить нашу личную жизнь, но я не собиралась уступать.

Только не с такими перспективами.

Кстати, о моем назойливом старике.

Где он?

Официант принес четыре восхитительно пахнущих блюда. Еда была искусно разложена на бирюзовых тарелках с серебряным узором.

Я не спеша вышла из кабинки и, проигнорировав вопрос Грега, улыбнулась Стиву:

— Прошу прощения. Пойду скажу отцу, что ужин на столе.

— Да, хорошая идея, Элль, — кивнул Стив, уже взяв нож и вилку, чтобы приняться за еду.

Грег прищурился, одарив меня натянутой улыбкой.

— Прекрасно. Я никуда не уйду.

Невольно содрогнувшись, я выскользнула из кабинки. Постукивая каблуками по мрамору с серыми прожилками, я покинула оживленный ресторан и вошла в уютный джин-бар. Стены от черного потолка были отделаны шумопоглощающими панелями из тикового дерева. У длинной стойки бара аккуратно выстроились барные стулья с отполированными хромированными ножками и мягкими кожаными сидениями, а расставленные в полумраке удобные кресла располагали к доверительным разговорам и заключениям контрактов.

В воздухе витал запах алкоголя и сигарного дыма. Я понятия не имела, как «Плакучей Иве» удалось обойти запрет на курение, но, приближаясь к бару, видела, как сидящие там мужчины выпускали изо рта серебристые струйки.

Умело расположенные светильники выгодно подсвечивали выставленные в баре бутылки. Все двадцать две сотни — по словам владельца, который хвастался этим на открытии этого заведения. Бутылки с алкоголем сверкали, как светлячки, соблазняя посетителей пробовать все больше и больше, пока они не найдут в спиртном свою родственную душу.

Я ожидала увидеть папу, задумчиво уставившегося в бокал с виски. Иногда он так делал, когда я выходила из себя, или его мучили воспоминания о маме.

Сегодня был не тот случай.

Я резко остановилась.

«Он смеется с совершенно незнакомым человеком».

Папа сидел на барном стуле, уперев ногу в хромированную подставку, со стаканом виски в руках (как я и предсказывала), но не потерянный. Его лицо было живым, взгляд открытым и веселым. Я уже много лет не видела его таким воодушевленным.

Это меня радовало и в равной степени беспокоило.

Я посмотрела на мужчину, с которым он беседовал. Парень сидел ко мне спиной, но покрой его костюма был безупречен; фигура — подтянутой и стройной, а волосы густыми и темными с проблеском более светлых прядей, которые могли быть творением модного парикмахера или просто выгореть на солнце.

От отца с его собеседником меня живой стеной загораживала стоящая передо мной пара, но я подошла достаточно близко, чтобы услышать, как мой отец сказал:

— Ну, это потрясающе. Вам действительно стоит с ней познакомиться.

«Потрясающе? Что потрясающе?»

Судорожно втянув воздух, я услышала смех незнакомца:

— Для меня было бы честью с ней познакомиться. Уверен, что она так же прекрасна, как Вы ее описываете.

«Они говорят обо мне?»

Загораживающая меня пара ушла, и мне не за что было спрятаться. Я должна была подойти и представиться. Перестать подслушивать и начать вести себя как профессионал. Но что-то в разговоре отца с незнакомцем меня насторожило.

Смешавшись столпящимися в баре людьми, я медленно приблизилась к двум мужчинам, с каждым шагом все больше вслушиваясь в их разговор.

— Моя дочь очень многого достигла, — в голосе отца мелькнули нотки гордости. — Но Вы сами, похоже, довольно успешны, так что это не должно стать проблемой.

— Проблемой? — мужчина поднял бокал и сделал глоток. — Уверяю Вас, с женщинами у меня никогда проблем не было.

Ох, эта сочащаяся из него самоуверенность.

Папа усмехнулся.

— Я не говорил, что с ней будут проблемы. Скорее, что, если Вы сами успешный человек, то Вас не должна сбивать с толку ее сила.

«О, Боже, о чем он говорит?»

Куда делся мой отец? Когда он успел превратиться в букетно-конфетного романтика, пытающегося свести меня с первым попавшимся мужчиной, прошедшим его некудышное собеседование?

«Он всегда был таким».

И меня бесило то, что это правда.

Незнакомец кивнул.

— Я понимаю, что состоятельная женщина, занимающая руководящую должность в многомиллионной корпорации, большинству мужчин может внушать ужас, — он наклонился к отцу. — Однако могу Вас заверить, что со мной этого не произойдет.

Он говорил так, будто мой отец уже выдал меня за него замуж и уложил к нему в постель.

Я стиснула зубы, услышав, как папа сказал:

— Должен признаться, я никогда прежде о Вас не слышал. Вы недавно в Нью-Йорке?

Мужчина повращал в бокале свой напиток.

— Да. Приехал несколько месяцев назад. К сожалению, мой покровитель был не здоров, и мы нуждались в лечении, которое здесь было возможно только на экспериментальном уровне.

— О, мне очень жаль.

Когда отец выразил этому совершенно незнакомому человеку такое сочувствие, я невольно сжала руки в кулаки.

— Значит, Вы не женаты? Планируете остаться в городе?

С ума сойти! Уровень моего смущения только что достиг вселенских масштабов.

— Да. Обычно я не хожу на свидания. Но теперь, когда мой покровитель пошел на поправку, могу развлечься активным поиском.

Развлечься? Активным поиском? Я в негодовании сжала кулаки. Да кто вообще этот человек?

— Моя дочь не какой-то трофей, мистер Эверетт. Если я Вас представлю, Вы должны дать мне слово, что не будете ее использовать.

Это перешло все границы. Я должна была что-то сделать. А именно, выплеснуть что-нибудь мистеру Эверетту в лицо.

— Поверьте. Не сомневаюсь, что один взгляд на Вашу дочь, и я буду счастлив вести моногамный образ жизни, пока она не узнает меня поближе, — мужчина снова поднял свой бокал, и я мельком увидела его профиль, точеные скулы и красивый подбородок.

Я напряглась. Он говорил так, будто я была уже решенным делом. Что он заставит меня влюбиться в него, не пошевелив при этом и пальцем.

Мне хотелось его убить.

Но потом еще больше мне захотелось убить отца, когда он улыбнулся и сказал:

— Уверен, что Элль Вам понравится. Она красива и невероятно умна.

Мистер Эверетт усмехнулся.

— Нисколько не сомневаюсь, что тоже смогу понравиться Вашей дочери. Видите ли, у меня дар.

— Дар? — отец напрягся, заметив наглую уверенность этого мужчины, за которого он пытался выдать свою дочь. — Что за дар?

— Дар воздействовать на женщин, которые не выносят противоположный пол. Способность убедить их перестать всё контролировать и хоть немного расслабиться.

«Твою ж мать».

Я редко материлась, но твою ж мать, твою ж мать!

Этот парень…У меня не было слов, чтобы описать его наглость.

Папа взглянул на свой нетронутый бокал с виски.

— Признаю, что Элль, похоже, не нравятся предлагаемые мной кандидаты, — его лицо посерьезнело. — Но я всего лишь хочу, чтобы она была счастлива. Чтобы нашла человека, который помог бы ей в управлении компанией. С кем бы она могла иногда посмеяться.

Голос отца стал тихим от грусти.

— Она так давно не смеялась. Я о ней беспокоюсь.

Если бы я не была так зла, то задохнулась бы от захлестнувшего меня чувства вины. Охваченная смешанными эмоциями, я вышла из своего укрытия, сделав шаг вперед.

Однако мистер Эверетт быстро избавил меня от угрызений совести, сказав:

— Познакомьте меня со своей дочерью, мистер Чарльстон, и я обещаю Вам, что заставлю ее…

— Заставите меня сделать что? — я топнула каблуками, скрестив на груди руки.

У меня бешено колотилось сердце, а прерывистое дыхание угрожало выдать мою обиду и раздражение.

Я сердито уставилась на обоих мужчин.

Мой отец тут же сник, поняв, что облажался. Но незнакомец лишь вперил в меня свой пронзительный взгляд, и я почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Он казался ледяным и непроницаемым.

Респектабельным и неприступным.

Влиятельным и недосягаемым.

Мой худший кошмар в совершенной упаковке.

Я отвела от него глаза и, собрав весь свой гнев, выпалила:

— Вы тут сидите и планируете мое будущее так, будто имеете надо мной власть. Что? Думаете, что сможете заставить меня в Вас влюбиться? Встать перед Вами на колени? Исполнять все Ваши прихоти, о, господин? — фыркнула я. — Какой же Вы омерзительный наглец!

Мистер Эверетт потер нижнюю губу, на которой поблескивала капля алкоголя.

— Если дадите мне немного времени, я докажу Вам, что могу заставить Вас делать все это… и не только.

Я потрясенно пробормотала:

— Простите, что?

Отец поднялся, встав между мной и проклятым мистером Эвереттом.

— Сэр, не думаю, что при первом знакомстве уместны такие разговоры.

— Ты серьезно? — я уставилась на отца, будто он тоже был незнакомцем. — Когда такие разговоры вообще уместны? Когда он прикует меня наручниками к чертовой кровати и заставит готовить ему ужин? Боже, папа.

Я всплеснула руками, от негодования мою кожу залил румянец.

— Вау. Просто вау. Вы оба.

Папа попытался было меня урезонить, но я отшатнулась и подняла указательный палец.

— Нет, не собираюсь этого слушать, — развернувшись, я резко оглянулась, изо всех сил стараясь не замечать мистера Эверетта и того, как его взгляд задержался у меня на груди, а затем скользнул к моим губам. — О, и, папа, когда закончишь строить их себя худшую в мире сводню, твой ужин на столе.

Я бросилась прочь, не в силах сделать свой уход таким молниеносным, как бы мне хотелось, поскольку меня затормозила теснящаяся в баре толпа людей. Они вальяжно стояли с полными бокалами и болтали о вещах, на которые мне было плевать.

Я хотела оттуда выбраться.

Я почувствовала на плече что-то теплое и твердое, каким-то образом пробравшееся под наброшенный шарф и коснувшееся моей кожи.

— Прежде чем Вы уйдете…

Развернувшись, я оказалась лицом к лицу с мистером Эвереттом и почувствовала, как душа ушла в пятки.

Вблизи он был еще более ошеломляющим.

Черт бы его побрал.

Будь он проклят.

Его темные глаза были умными и проницательными, губы — идеально очерченными, а по подбородку к шее шла легкая щетина. Мистер Эверетт сглотнул, и я увидела, как у него дрогнул кадык. Красивый рельеф мышц, угадывающийся под его шелковой серой рубашкой с открытым воротом, непонятным образом меня взволновал.

Этот мужчина был чистым, стопроцентным мачо, он смотрел на меня, как на женщину, уже принесшую себя в жертву на алтарь его самолюбия, и теперь собирался полакомиться ее душой.

Я скрестила руки на груди, чтобы не взорваться. Чтобы мое ополоумевшее сердце не выпрыгнуло из груди прямо ему под ноги.

— Что? Что Вы хотите?

Его глаза потемнели до цвета патоки.

— Я хочу…

К нам подошел мой отец, на его лице застыла настороженность и беспокойство.

— Сейчас, Элль. Позволь мне должным образом представить вас друг другу.

— Думаю, мистер Эверетт уже сказал все, что мне нужно было услышать, — я наклонила голову. — Разве не так?

Мистер Эверетт слегка улыбнулся, походя скорее на грешника, чем на джентльмена.

— Я только начал, мисс Чарльстон.

Папа вскинул руки в знак капитуляции, а я вонзилась каблуками в мрамор, приготовившись к войне.

— Ну, ну, — он подошел ко мне и ласково похлопал по предплечью. — Прости за то, что говорил о тебе. Но у тебя сложилось неверное представление. Это…

— Мистер Эверетт. Я в курсе, — нахмурилась я. — И благодаря тебе, только что узнала, что он уверен, будто может превратить такую как я в жеманную идиотку только потому, что считает меня интересной для знакомства.

Я наклонилась к мистеру Эверетту, не заботясь о том, что дала ему возможность заглянуть мне в декольте и вдохнуть запах моих духов.

— К твоему сведению, придурок, я поэтому и не люблю мужчин. Ты либо маменькин сынок, либо думаешь, что правишь миром, — я указала пальцем ему в лицо. — Ты никогда не будешь мною командовать, так что можешь прекращать свои игры с моим отцом и валить.

— Элль! — ахнул отец. — Какого черта, Пуговка Бэлль?

И он назвал меня Пуговкой Бэлль.

«Конечно, а как же иначе».

Моя жизнь официально закончилась. Он не только пытался свести меня с этим сексуальным извращенцем посреди прокуренного сигарами джин-бара, но еще и выболтал мое детское прозвище, словно это пустой звук.

— Молодец, папа. Просто молодец, — пробормотала я себе под нос.

Мистер Эверетт это заметил, и его губы растянулись в самодовольной ухмылке. Один взгляд в его глаза, и я поняла, что он запомнил мою унизительную кличку, чтобы мучить меня ею в будущем.

«Вот только никакого будущего не будет».

Потому что через десять секунд я отсюда уйду и никогда больше его не увижу.

— Что-то у меня вдруг пропал аппетит, — прищурившись взглянув на отца, сказала я. — Пожалуйста, передай мои извинения Стиву и Грегу.

— Стиву и Грегу? — повторил мистер Эверетт.

Я усмехнулась.

— Еще двое мужчин, с которыми я не хочу иметь ничего общего, так что не считайте себя особенным.

Папа схватил меня за локоть.

— Ну, Элль, не торопись. Тебе ведь так нравится здешняя кухня.

— Нравилась. Прошедшее время, — слабо улыбнулась я. — Благодаря последним событиям, для меня это заведение потеряло свою привлекательность.

Я с головы до ног окинула мистера Эверетта ледяным взглядом, надеясь, что он получит обморожение.

Мистер Эверетт тихо усмехнулся.

— Вы всегда так драматизируете, или это результат того, что Вы с самого рождения получали всё, что захотите?

Бар исчез.

Мир вокруг затих.

Мое сердце остановилось.

— Что Вы сейчас сказали? — я подалась к нему, наклонившись так близко, что мне пришлось сделать шаг, чтобы не упасть ему на грудь.

Мой отец знал, насколько опрометчивой была эта фраза. Он перешел от перемирия к полномасштабным боевым переговорам.

— Элль, прежде чем ты начнешь…, — он сглотнул. — Я уверен, что мистер Эверетт имел в виду совсем не это.

— О, напротив, — мистер Эверетт скрестил руки на груди, каким-то образом удерживая свой стакан с алкоголем. При этом мы стояли так близко друг к другу, что рукав его рубашки касался шелка моего черного платья.

Еще чуть-чуть, и он бы коснулся моей груди.

«Заносчивый ублюдок».

— Я имел в виду именно то, что сказал.

Глаза затуманила красная пелена гнева. Бесконечно долгие дни. Дикий прессинг. Потерянное детство и каторжный труд. Я не могла спустить ему с рук такое замечание. Не могла стоять и спокойно смотреть, как он ухмыляется так, будто я малолетняя истеричка, которая никогда не работала и потому считает, что деньги появляются, когда пукнет фея.

Я сделала глубокий вздох, чтобы произнести совершенно бесстрастное опровержение.

Мистер Эверетт терпеливо стоял, излучая высокомерие.

— Ну?

Я открыла рот.

И затем… снова его закрыла.

Он того не стоит.

Ни один мужчина.

Они все одинаковы — считают, что я какая-то финтифлюшка в империи моего отца.

Вроде драгоценного камня, присвоив который, они смогут прикарманить и многомиллионную компанию.

Нет.

Этого никогда не случится.

Лучше уж я навсегда останусь девственницей, чем тратить слова и терпение на мужчину, который всегда будет ниже меня.

Я одернула руку, когда папа попытался сжать мой локоть, умоляя меня проявить благоразумие и промолчать. Он меня знал. Знал, что еще немного и разразится Ураган Ноэль. Папа видел меня в бешенстве только два раза, и в обоих случаях это произошло из-за зарвавшихся мужчин, которые считали, что их высокие зарплаты дают им право изменять своим женам и плевать на работу.

Один из них рыдая покинул главный офис «Бэлль Элль». Другой ушел в отставку с подмоченной репутацией.

Папа нервно огляделся, в ожидании Армагеддона. Но я решила не доводить его до второго инфаркта, а схватила за руку и дернула в сторону.

— Пойдем, папа. Я думаю, этот человек достаточно запудрил тебе мозги.

— Элль, дорогая…

— Хватит с меня твоих «дорогих». Папа, в следующий раз, когда решишь меня подставить, остановись. Я больше не хочу принудительных свиданий с Грегом только потому, что вам со Стивом нравится смотреть, как мы с ним играем в семью. Не хочу неуклюжих знакомств с мужчинами, которые подходят под твои параметры. И уж точно не хочу больше видеть вот этого. Вообще никогда, — презрительно ухмыльнулась я, взглянув на мистера Эверетта и изо всех сил стараясь не обращать внимания на мучительно сексуальную улыбку у него на лице.

Он поднял бокал с прозрачным алкоголем и, сделав глоток, скользнул по мне взглядом. У него были темные, как прощание, глаза, а линия подбородка такой резкой, что я бы точно порезалась, если бы набралась тупости к нему прикоснуться.

— Ваш отец сказал, что Вы своенравная. Я ему не поверил, — хрипло усмехнулся мистер Эверетт. — Теперь я увидел все собственными глазами и должен признать…

Он наклонился ближе, окутав меня ароматом дорогого, пьянящего лосьона после бритья.

— Мне это нравится. — бросив быстрый взгляд на мое декольте, он снова поднял глаза на меня. — Мисс Чарльстон, отпустите своего отца и согласитесь со мной поужинать.

У меня отвисла челюсть.

Он только что пригласил меня на свидание?

После всего этого?

На моем лице не дрогнул ни один мускул.

— Никогда даже за миллион лет.

— Миллион — это долгий срок.

— А еще это большие деньги, если Вы хотите, чтобы Вас привлекли к суду за сексуальные домогательства.

Он ухмыльнулся.

— У меня отличный юрисконсульт. Вам ни за что не выиграть.

— Мне не нужно выигрывать, чтобы сказать Вам оставить меня в покое.

— Сходите со мной на свидание, и, возможно, я удовлетворю Вашу просьбу.

— Какую часть фразы «оставьте меня в покое» Вы не расслышали? Свидание противоречит желанию никогда Вас больше не видеть.

Мистер Эверетт разгладил свою шелковую серую рубашку.

— Я сам решаю, что слушать, а что нет, — произнес он, хищно прищурив глаза. — И я решил, что Ваш отец прав. Вы в моем вкусе. А я в Вашем. Вполне нормально, если мы узнаем, что замыслила природа.

Я не могла.

Просто не могла справиться с этим безумием.

— Если мы узнаем, что замыслила природа, да? — я потянулась и выхватила из его расслабленных пальцев все еще полный бокал. — Вот что задумала природа.

Я вылила содержимое стакана на его сексуально зачесанные назад волосы, а затем наклонилась, оказавшись с ним лицом к лицу. — Еще хоть раз ко мне подойдете, и я чиркну спичкой и посмотрю, как сочетаются спиртное и огонь.

Не заботясь ни об отце, ни о Стиве, ни о Греге, ни даже о проклятом мистере Эверетте, я расправила плечи и вылетела из ресторана.

Глава тринадцатая

Основной выброс моего гнева пришелся на компьютер.

Бедная клавиатура повредилась в тех местах, где это технически было невозможно.

После посещения «Плакучей ивы» я была так взвинчена, что мои внутренности превратились в какого-то рычащего монстра с большими зубами. Мне казалось, что он живет у меня внутри и вот-вот вырвется на свободу.

«Опять, наверное, начиталась романов про оборотней».

Но все же, я всю ночь не могла расслабиться, и весь последующий день бесилась от наглости мистера Эверетта.

С другой стороны, что там могло меня разозлить? Он был обычным авантюристом, и мой отец стал его жертвой. Всё обошлось. Я разгадала его уловку и уберегла отца от мошенника.

Так почему же я никак не могу унять бушующий в крови гнев?

Потому что он единственный мужчина, который смог вывести меня из себя?

Единственный, кто показал мне, что на самом деле скрывается под чопорными платьями и картинной учтивостью трудоголика?

Что во мне есть страсть.

Глубина.

Потребности?

Нет, этого не может быть.

Мужчины были той частью населения Земли, в котором я не нуждалась. Даже «Бэлль Элль» могла бы спокойно существовать без мужчин. Показатели продаж женской одежды были в двести раз выше, чем в мужском отделе. По сути, на следующем деловом совещании мне следовало бы упразднить все мужские линии и притвориться, что мир оказал себе услугу и ликвидировал всех, у кого есть пенис.

Ты несешь какую-то чушь.

Слава Богу, этого не случится, потому что тебе будет не хватать твоего отца.

Думать об отце в одном контексте со словом «пенис» было отвратительно.

Но думать в том же контексте о мистере Эверетте…

Не менее отвратительно.

Я сжала в пальцах ручку. Это все папина вина — тот же самый отец решил во что бы то ни стало выдать меня замуж до моего следующего Дня рождения.

Часы у меня на столе показывали почти 5 вечера. Я продержалась весь день и направила свой гнев на то, чтобы расправиться со списком дел. Я никогда еще не освобождалась так рано, и впервые пожалела, что у меня больше нет дел, поскольку мне не хотелось идти домой.

Бедная Сейдж зарядилась моей нервной энергией и не дремала в лучах вечернего солнца, а расхаживала по кабинету. И мне в пятый раз за сегодня хотелось есть — я сжигала калории быстрее, чем успевала их восполнить.

В дверь постучали.

Я подняла глаза.

— Да?

— Элль? — в дверном проеме показалась голова Флёр. — Ваш отец хочет поговорить с Вами, прежде чем пойдет спать.

Я замерла.

— О чем?

Он устроил мне еще одно провальное свидание?

Флёр нахмурилась.

— Хм, не знаю. Он — Ваша семья…Может, просто хотел пожелать спокойной ночи?

Я отбросила ручку и провела рукой по волосам.

— Конечно, глупо с моей стороны. Ты права. Пусть заходит.

Она одарила меня милой улыбкой и отступила, пропуская отца ко мне в кабинет. Его взгляд, как всегда, упал на китайские обои с журавлями и рисовыми полями. Четыре сезона назад мы опробовали эту линию декора в отделе посуды, и она стала настоящим хитом. Часть материала я использовала у себя в кабинете, чтобы лично убедиться, что он стилен и долговечен.

— Как прошел твой день? — спросил отец и, обойдя стол, поцеловал меня в голову.

— Хорошо, — вздохнула я. — Я сделала все, что запланировала.

— Это здорово, — усмехнулся он, но улыбка не коснулась его глаз.

Между нами в воздухе повисли его извинения, большие и сладкие как пастила, и совершенно очевидные для нас обоих.

— Выкладывай, папа, — я выключила ноутбук и закрыла ежедневник. — В чем дело?

— Я очень сожалею о вчерашнем вечере, Пуговка Бэлль. Я ошибся. Ты оказалась права. Он — заносчивый осел.

Я подавила смех.

— Осел, тут я с тобой согласна.

Отец понурил плечи и уперся бедром в мой стеклянный стол.

— Я больше не буду этого делать, и обещаю, что мы со Стивом перестанем насильно сводить вас с Грегом. Знаю, что ты от всего этого не в восторге, и с моей стороны неправильно вмешиваться, — он взял мою авторучку с бирюзовыми чернилами — единственную фривольность, которую я себе позволяла, вопреки черно-белой цветовой гамме «Белль-Элль». — Мне пора перестать лезть в дела природы и позволить тебе самой найти свою настоящую любовь.

Я тихо застонала.

— Не начинай про то, что задумала природа.

В голову хлынули воспоминания о вылитом на голову мистера Эверетта алкоголе — награда за похожее выражение.

Думал ли он обо мне, когда смывал с себя все это в душе? Проклинал ли меня, когда отсылал в химчистку свой костюм?

Это послужит ему уроком.

Отец вскинул брови, но благоразумно промолчал. Стоящая у меня на столе лампа мягким светом озаряла седые пряди, серебрившиеся в его волосах, словно рождественские гирлянды.

— У тебя кто-нибудь есть? Хоть кто-то?

Я встала, схватила сумочку и, наклонившись, вытащила из корзинки Сейдж. Она вскарабкалась по моей руке и, словно мохнатая сосиска, устроилась у меня на плечах.

— Нет. Никого. И тебе придется смириться с тем, что, возможно, никогда и не будет, — я похлопала его по плечу. — Я счастлива. Мне не нужен мужчина, чтобы оправдать мое существование.

«Кроме того, я еще так молода».

Он вел себя так, как будто я уже летела в бездонную бездну старости.

Его глаза погрустнели.

— Элль, если бы ты знала, что такое любовь, то так бы не говорила.

— Я знаю, что такое любовь. От тебя, мамы и Сейдж, — я направилась к двери и, выключая торшеры, заметила, что они придают кабинету домашнюю атмосферу. — Обещай мне, что перестанешь вмешиваться, и я приглашу тебя на ужин, чтобы загладить вчерашний казус.

Отец шагнул ко мне, печаль опять сменилась радостью.

— При одном условии.

Я театрально вздохнула и потянулась, чтобы почесать Сейдж шею.

— При каком условии?

Папа подошел и положил руки мне на плечи. Сейдж стукнула его лапой, но он не обратил на это никакого внимания.

— Просто пообещай мне, что, когда появится достойный мужчина, ты дашь ему шанс. Что не станешь рубить с плеча и, если он докажет, что и впрямь стоит того, чтобы за него держаться, никогда его не отпустишь.

Мое сердце ушло в пятки, я широко улыбнулась, пытаясь скрыть вызванную им боль.

— Я кое-что исправлю и соглашусь. Если появится такой мужчина. Если это чудо произойдет, я дам ему шанс, и не стану давить его, как клопа.

Только вот я не сказала, что уже встретила этого мужчину. Того значимого человека, который проник мне в самое сердце и заставил мечтать.

Беда в том, что я плохо за него держалась.

И в результате потеряла.

Глава четырнадцатая

Спустя три дня моя жизнь вернулась в нормальное русло.

Больше никаких бессонных ночей из-за мистера Эверетта — они были бессонными из-за чувства вины перед незнакомцем. Прозаичные утренние занятия спортом перетекали в мучительные дни с заседаниями совета директоров.

Я снова обрела контроль над своей жизнью.

Флёр по-прежнему помогала мне управлять империей, в то время как папа по моему настоянию взял несколько выходных. Он как-то побледнел, к тому же на днях я услышала, как он кашляет, и этот кашель мне не понравился. Если это грипп, то мне хотелось, чтобы отец был дома, в тепле, под бдительным присмотром нашей кухарки Марни. Я боялась, что коварные микробы ослабят его и без того слабое сердце.

Стив помог мне провести несколько телефонных конференций с Пекином и Монреалем по поводу запланированного в следующем месяце выпуска нашей новой линии детской одежды, и работа снова затянула меня в свои тиски, стерев все воспоминания о том, как я вылила алкоголь на голову какого-то незнакомца.

Пока на третий день я не подхватила Сейдж и не направилась в торговый зал магазина для небольшого обхода. В течение недели я проводила выборочные проверки — никогда о них не объявляла и не планировала заранее, поэтому сотрудники не были к ним готовы.

Если мне удавалось выкроить пятнадцать свободных минут, я предпочитала потратить их на то, чтобы прогуляться между стеллажами с новыми товарами, порассматривать витрины, последить за работой персонала и отметить все области, требующие доработки.

Спускаясь на лифте с верхнего этажа, я смотрела на отражающуюся в зеркальных панелях Сейдж. Она лежала у меня на плечах, поигрывая с моей висячей сережкой, которая отлично сочеталась с бледно-бежевым платьем и нежным кружевом цвета карамели. Кружево украшало мою грудь и, сплетаясь в цветочный узор, появлялось на бедрах, а затем снова собиралось на подоле.

На прошлой неделе Флёр вручила мне это платье вместе со стопкой документов, которые я собиралась забрать домой. Сперва оно показалось мне слишком замороченным и женственным для работы, но примерив этот наряд сегодня утром, я не захотела его снимать. Светлый тон платья должен был скрыть мою бледность; вместо этого он придал моему лицу такой сияющий вид, будто я только что сошла с самолета, прилетевшего с Таити.

Не то чтобы я часто там бывала. Я путешествовала только на заводы разных стран, а прилетев, надевала комбинезон, тяжелые ботинки, защитные наушники и вооружалась планшетом.

Двери с тихим звоном открылись, и я вышла из лифта в своих идеально подобранных под платье туфлях цвета карамели, торопливо застучав каблуками по противоскользящему паркету из сплавного леса. По словам наших фокус-групп, его серые тона действовали успокаивающе и повышали покупательскую активность.

Всё — от теплых бежевых стен до темно-фиолетовых занавесок — было тщательно подобрано ведущим экспертом по цветовому оформлению, который убедил нас, что фиолетовый создает у людей ощущение богатства, поскольку это цвет королевской власти и достатка, а бежевый отвлекает от забот и стресса, акцентируя внимание покупателей на целой сокровищнице товаров, которые они тут же могут приобрести за символическую цену.

— Какой отдел нам проверить в первую очередь, а, Сейдж? — тихо пробормотала я, чтобы не привлекать внимания покупателей.

Не то чтобы я могла остаться незамеченной, разгуливая по «Бэлль Элль» с кошкой на плечах. К счастью, она была маленькой и не толстой, как некоторые из виденных мною кошек.

Я посмотрела в сторону отдела нижнего белья, где несколько мужчин смущенно покупали подарки для своих любимых, а смелые женщины, ничуть не стесняясь, теребили стринги и пояса с подвязками.

Я знала, что у Ким, менеджера этого отдела, сотрудники будут ходить по струнке; на витринах в идеальном порядке были выложены колготки, изящные шелка и кружева. Я бы не стала тратить время на то, что не нуждается в улучшении.

Прищурившись, я выискивала небрежно сложенные товары для распродажи, несбалансированные рекламные баннеры или неряшливых продавцов.

В отделе посуды обнаружился небольшой беспорядок со статуэтками и шнурами от ламп. Отделу женской обуви требовалось напоминание о том, что за посетителями следует убирать снятые с полок коробки. А детской одежде определенно придется надавать по рукам за рекламный баннер, обещающий двадцать процентов скидки на слюнявчики при покупке высокого детского стульчика.

Эта акция закончилась два дня назад.

Однако настоящим шоком для меня оказался мужской отдел, где на вешалки с отглаженными брюками и белоснежными рубашками были свалены блейзеры за пять тысяч долларов. Галстуки свисали с рук манекенов, словно ленты, а на столе для носков будто что-то взорвалось.

Сейдж тихо мяукнула, видимо, на кошачьем языке попросив меня успокоиться, прежде чем я найду ничего не подозревающего менеджера и тут же его уволю.

— Где, черт возьми, он и его сотрудники?

Я прошла дальше и яростно сжала кулаки, обнаружив еще больший беспорядок. Рубашка свалилась с вешалки и валялась на полу. На полу! Куча ремней на кассовом аппарате напоминала змеиный клубок.

«Что, черт возьми, происходит?»

— Три предупреждения, чтоб меня, — пробормотала я. — Это основание для немедленного увольнения.

Меня не волновало, что мужской отдел практически никогда не окупал вложенные в него средства, с его импортными кашемировыми тканями и местным портным из Сэвил-Роу. Это была «Бэлль Элль», и такое отношение ставило под угрозу ее репутацию.

— Еще раз, как зовут управляющего?

Сейдж засопела мне в шею.

— От тебя никакой помощи.

Она мяукнула.

Сколько бы я не лазила между стеллажами в поисках жертвы с бейджиком «Бэлль Элль» и в фирменной рубашке бледно-лилового цвета, мне никого не удалось найти. Ни одного сотрудника.

«Да где они все, черт возьми?»

В этой секции всегда должно находиться не менее трех-четырех сотрудников.

Мой взгляд упал на ярко освещенную вывеску над раздевалками.

Я не должна этого делать.

Женщин туда не пускали. Но босса, разумеется, пустят.

Уверенно вскинув подбородок, я прошла через арку и резко остановилась.

Если мне казалось, что в торговом зале произошло ЧП, то в раздевалках была полная катастрофа.

Повсюду одежда!

На полу и на кожаных кушетках валялись груды товаров на тысячи долларов.

— Что все это значит? — уперев руки в бока, я уставилась на четверых мужчин, которые получали приличную почасовую зарплату и сейчас должны были находиться в торговом зале, побуждая людей делать покупки, но вместо этого столпились вокруг чего-то интересного.

Вокруг чего-то, что я никак не могла разглядеть.

Менеджер повернулся и открыл рот.

— О, здравствуйте, мисс Чарльстон. Простите, что не увидел Вас.

— Ты меня не увидел меня, потому что тут повсюду одежда. Похоже, здесь началась Десятая мировая война, — я указала на груды дорогих костюмов, разбросанных по полу так, будто это были футболки по пять долларов. — Немедленно уберите этот беспорядок. И отправьте персонал в зону обслуживания. Там нет помощников.

— Конечно, мисс Чарльстон, — кивнул менеджер; судя по надписи у него на бейджике, его звали Маркус. — Сию же секунду.

Щелкнув пальцами, он рявкнул:

— Джордж, Люк, возвращайтесь в зал. Мы с Райаном закончим с господином Стилом.

Два младших сотрудника тут же побросали висевшие у них на руках рубашки на уже заваленную одеждой кушетку и с почтительными, извиняющимися улыбками пронеслись мимо меня.

Я не смотрела, как они уходят. Не смогла. Мой взгляд устремился на маленького человека, которого я не увидела из-за окружившего его персонала и бесчисленных гор одежды.

— О, простите, не знала, что вы заняты клиентом, — я посмотрела на Маркуса. — Почему ты ничего не сказал?

— Потому что Вы правы, мэм. Нам не нужны четыре сотрудника, чтобы одеть одного ребенка.

Я посмотрела на мальчика, который стоял перед огромным зеркалом, буквально утопая в мужских брюках и в доходившем ему до колен блейзере. Я быстро ему улыбнулась и приблизилась к Маркусу.

— Почему он в мужском отделе, а не в детском? Тут ему не найти ничего подходящего.

Мальчик, не обернувшись, посмотрел на меня в зеркало.

— Я не ребенок.

Я вздрогнула от отрывистости его резкого подросткового голоса. Измученный вид и дикость во взгляде говорили о том, что у ребенка кончается терпение и сейчас либо расплачется, либо разорется. Я не часто общалась с детьми, но предположила, что ему где-то девять или десять лет.

— Мне нужен костюм. Пенн сказал, что я могу выбрать костюм. Как у него. Я хочу одеваться, как он и Ларри.

Сейдж, прищурившись, поерзала у меня на плечах. Как и я, она не привыкла командовать детьми. Не зная, что ответить на эту совершенно не понятную мне реплику, я оглянулась на Маркуса.

— Ты можешь объяснить?

Маркус улыбнулся мальчику.

— Конечно. Это Стюарт. Но он предпочитает, чтобы его звали Стьюи, я прав?

Мальчик кивнул.

— Стьюи, — он ткнул себя пальцем в грудь. — Это я.

— Хорошо…, — я улыбнулась, как будто это было вполне приемлемое имя, а не густой суп, который казался мне совершенно неаппетитным. — И Стьюи хочет костюм. (Суп «Стьюи» или «Стью» — английское блюдо, похожее на рагу. Был основной пищей шотландцев и ирландцев — Прим. пер.)

Стьюи ухмыльнулся, продемонстрировав дыру на месте выпавшего переднего молочного зуба, где еще не вырос коренной.

— Ага. Пенн мне помогает. Он сказал, что у всех мужчин должно быть, как минимум, три костюма. Один для свадьбы, второй для похорон и третий для бизнеса.

— Для похорон? — у меня ёкнуло сердце. — Тебе это предстоит?

— Нет. — Стьюи откинул с лица каштановые волосы, разглядывая в зеркале свои розовые щеки и слегка оттопыренные уши. — Но лучше подготовиться. Они с Ларри всегда так говорят.

Я шагнула к нему, Сейдж зашипела на ребенка, и моя рука скользнула вверх, чтобы ее погладить.

— А кто такие Ларри и Пенн? Твои папы?

В наше время общество стало довольно либеральным. Ларри и Пенн могли быть супружеской парой. Или его дядями, учителями или просто друзьями. Или братьями. Черт возьми, с тем же успехом, Ларри и Пенн могли быть великодушными похитителями.

Стьюи поморщил нос.

— Ха, это забавно, — он посерьезнел. — Постойте… Полагаю, что так оно и есть. В смысле, сейчас. У меня никогда раньше не было отца.

Его угловатое лицо просияло. Мальчик не был пухлым, как некоторые дети его возраста. В нем чувствовалась резкость, которая не смягчалась даже в смехотворно огромном костюме с манжетами, свисающими у него с рук, словно ласты пингвина.

Я оглянулась на Маркуса.

— Где его отцы? Почему мои сотрудники выступают в роли нянек?

— Хм, этот молодой человек здесь только с одним джентльменом, мисс Чарльстон. И он на минуту отлучился. Полагаю, срочный телефонный звонок, — Маркус потоптался на месте. — Но беспорядок устроил он, а не мы. Они со Стьюи пытались найти что-нибудь поменьше — ремни поменьше, носки поменьше, галстуки — целый гардероб, ну Вы понимаете. Мы договорились, что Стьюи выберет понравившийся ему костюм, а затем мы пошлем его в ателье и перешьем под нужный размер.

Я распахнула глаза.

— Но в результате это будет совершенно новый костюм. Портному никак не переделать тридцативосьмилетнего мужчину в двенадцатилетнего мальчика.

— Но разве не за это я плачу? — раздался позади меня холодный, обходительный голос. Он пульсировал очарованием, но в то же время каким-то образом граничил с резким нетерпением. — Разве не этим так гордится «Бэлль Элль»? Предлагая своим клиентам то, что не под силу другим магазинам? Потому что, если это не так…тогда приношу свои извинения, мы пойдем куда-нибудь в другое место.

Я развернулась, от тона этого голоса мое сердце уже готово было выскочить из груди.

Как только я заглянула в темно-карие глаза стоящего за мной человека, меня вновь настигли долгие, мучительные часы трёх последних бессонных ночей. У меня задрожали руки, и не потому, что я расстроила клиента и вроде как заставила его усомниться в девизе нашей компании, а потому, что это был он.

Он!

— Это Вы.

— Да, я, — ухмыльнулся мистер Эверетт. — Рад снова Вас видеть.

— Что Вы здесь делаете?

Он повел плечами, его пальцы крепче сжали телефон.

— Подозреваю, то же, что и все остальные. Подкладываю деньги в ваши карманы.

Я скрестила руки на груди.

— И все же Вы оставили моих сотрудников присматривать за Вашим сыном. Это не входит в их должностные обязанности.

— Прошу прощения. Это был срочный звонок, который длился всего несколько минут, — он посмотрел мимо меня на мальчика, утопающего в шерстяном костюме ручной работы.

— Ты в порядке, Стью? Нашел что-нибудь подходящее?

Стьюи повернулся и направился к нам. За его ногами, словно клоунские носки, волочились брюки.

— Ага. Мне нравится этот.

Мистер Эверетт посмотрел на нежно-серый костюм в темно-синюю полоску.

— Мне тоже. Хороший выбор.

Стьюи снял блейзер и передал его Маркусу, который как всегда профессионально исполнял свои обязанности.

Я не могла решить, чего мне сейчас больше хочется: убежать или вышвырнуть этого негодяя из своего магазина. Сын или не сын.

Постойте… у него есть сын.

Он женат на мужчине по имени Ларри, и у него есть сын.

Мало того, что мой отец в баре совершенно неправильно все истолковал, но мистер Эверетт также солгал о том, что он мною заинтересован, и у него есть «дар» воздействия на женщин.

Я вспыхнула и, не задумываясь, выпалила:

— Оказывается, Вы полны лжи, мистер Эверетт.

Он прищурился, и на его лицо упала тень.

— Простите, что?

Стьюи прижался к его боку и, потянувшись за телефоном, ввел пароль, чтобы включить игру «Энгри Бёрдз».

Сейдж предостерегающе вонзила когти мне в шею.

«Верное решение, киса».

Я опустила руки, и напряжение ослабло. Какая разница, что он солгал или то, что он гей. Почему я этого не заметила? Конечно же, мистер Эверетт был геем. Он слишком хорошо одет и во всех смыслах слишком ухожен — отполированные ногти, идеальные брови и густые темные волосы с медовыми прядями. Все это не могло быть натуральным.

И сам он был искусственным.

Фальшивым.

С меня хватит.

— Прошу прощения, что прервала Ваш шоппинг. Надеюсь, Вы останетесь довольны от остальной части посещения «Бэлль-Элль», — шагнув вперед, я попыталась пройти по узкому коридору c расположенными по обеим сторонам раздевалками и не задеть при этом его внушительную фигуру.

Мистер Эверетт не проявил вежливость и не отошел в сторону, чтобы меня пропустить. Он просто стоял, с интересом глядя, что я выберу: протиснусь через небольшую щель или посмотрю ему в глаза.

В те самые глаза, в которых отражался раскаленный жар и вечно недовольное выражение. Он был как сахар и соль, цветочная пыльца и яд — нечто очень опасное. Инстинкт самосохранения побуждал меня уйти, но дрожь любопытства манила остаться.

Мне это не нравилось.

Не нравился он.

Пытаясь взять себя в руки, я посмотрела на Маркуса.

— Пожалуйста, проследи за тем, чтобы в этом отделе как можно скорее навели порядок. И попроси портного трижды снять мерки со Стьюи, чтобы подогнать костюм с первого раза.

— Да, мисс Чарльстон.

— Его зовут господин Стил. А не Стьюи, — отрезал мистер Эверетт. — Точно так же, как для Вас я мистер Эверетт, а для него — Пенн, а Вы для всех — мисс Чарльстон, а не Ноэль.

«Что, черт возьми, это значит?»

Я напряглась.

— Дайте мне пройти.

— Нет.

Я втянула в себя воздух.

— Не портите своему сыну приятный день, мистер Эверетт. Ваш муж наверняка очень огорчится, если ему позвонят и скажут, что Вас арестовали за нарушение порядка в моем универмаге.

Если раньше его фигура казалась мне напряженной, то теперь она стала откровенно угрожающей. Его руки сжимались и разжимались, как будто ему больше всего на свете хотелось меня придушить. Взгляд мистера Эверетта скользнул по свернувшейся у меня на плечах Сейдж, затем вернулся к моему лицу. Похоже, его совсем не удивило, что я ношу серую кошку, словно какой-нибудь шарф.

— Вам бы это понравилось, не так ли? — уголки его губ дернулись. — К Вашему сведению, я не женат. И предпочитаю мутить с сиськами, а не с яйцами.

Я вздрогнула.

— Вряд ли уместно говорить такое вприсутствии ребенка.

Не отрывая глаз от «Энгри Бёрдз», Стьюи пробормотал:

— Я слышал и похуже. Уж поверьте.

— Похуже?

В какой среде мистер Эверетт воспитывает этого ребенка? Почему он такой тощий? Может, мне следует обратиться в органы опеки, чтобы они «случайно» нагрянули к нему домой?

— Мисс Чарльстон, если Вы помните, в тот вечер я пригласил Вас со мной поужинать. Зачем бы мне это делать, если меня не интересуют женщины?

Я проигнорировала его вопрос. Совершенно не важно, какова его сексуальная ориентация или причина, по которой он пригласил меня на свидание.

Меня не интересовал ни один из ответов.

— Мистер Эверетт, я не совсем понимаю, зачем Вам понадобилось сообщать незнакомому человеку о своих интимных предпочтениях, но уверяю Вас, меня это нисколько не волнует.

Я шагнула вперед, задев его плечом, от чего хвост Сейдж стукнулся о его шею.

— А теперь, если не возражаете. У меня есть более важные дела.

Я посмотрела на стоящего с ним мальчика.

— До свидания, господин Стил. Надеюсь, Вам понравится Ваш новый костюм.

Не оглядываясь, я направилась по коридору, стараясь идти как можно строже и чопорнее, но какая-то женская часть меня придавала моей походке фривольности. Меня раздражало собственное тело, которое хотело казаться недоступным и сексуальным, когда на самом деле мне было плевать.

Мне было плевать.

Несколько дней назад я вылила ему на голову выпивку, а теперь отбрила его, в то время как он тратил свои деньги в моем магазине.

Что ж.

Это единственное, на что он годился.

Способствовать увеличению доходов, являясь не более чем помехой в деловом графике моего дня.

— Идём, Сейдж. Давай вернемся в кабинет, — я быстро прошла между стеллажами, заметив, что беспорядок уже полностью устранен. Впереди раскинулась длинная широкая дорожка между отделами, и я увеличила скорость.

Но тут кто-то с силой схватил меня за запястье и дернул назад.

Я споткнулась на каблуках и потеряла равновесие.

Затем врезалась в очень теплую, очень неподвижную и очень, очень крепкую грудь.

Сейдж, мяукнув, спрыгнула с моих плеч и с присущей ей кошачьей грацией приземлилась на лапы, а тот, кто имел наглость нарушить мои планы, развернул меня и собственнически схватил за плечи.

— Вам больше не удастся этого не сделать.

Все мое внимание сосредоточилось на его губах и на том, как они близко. На аромате его лосьона после бритья с тяжелыми нотками древесного мускуса. На том, как впиваются в меня его пальцы.

Да как он смеет так ко мне прикасаться?

Как смеет думать, что имеет право переступать границы приличий и каким-то образом запугивать меня в разгар спора, о котором я даже не подозревала.

Вырвавшись из его хватки, я сердито на него уставилась.

— Не удастся сделать что?

— Нагрубить и уйти, — в его взгляде полыхал огонь. — По крайней мере, на этот раз у Вас нет доступа к жидкостям.

— Будь он у меня, я знаю, в кого бы я их выплеснула.

Его гнев становился ощутимым, сгущая вспыхнувшее между нами напряжение, которое опутывало нас с ним невидимыми волнами энергии. Беспорядочной энергии. Неуместной энергии. Энергии, которая не могла искриться на такой частоте, когда мне даже вид его был противен.

— Вы никогда больше так со мной не поступите.

— Согласна, — тут же кивнула я. — Потому что я никогда больше Вас не увижу. Рада, что мы в кои-то веки смогли договориться.

Мистер Эверетт потер подбородок, оглядев меня с ног до головы.

— В ресторане Вы тоже говорили, что больше не хотите меня видеть, и вот полюбуйтесь.

Он обвел взглядом магазин, отмечая то, что я уже видела, — мы были одни среди моря одежды, скрытого за горами замшевых курток и дизайнерских джинсов.

Мистер Эверетт подошел ближе, оттеснив меня к стойке с ограниченной партией сумок для ноутбуков, предназначенных для деловых мужчин.

— Вы вспоминали обо мне, мисс Чарльстон? Вы подумали о моем предложении? — он облизнул нижнюю губу. — О том, чем мы могли бы с Вами заняться?

От того, как он сделал ударение на слове «заняться», по моему животу прокатилась волна отчаянья. Отчаянья, порожденного смесью раздражения и этой ужасной похоти. Той же самой похоти, что неожиданно овладела мной в ночь моего девятнадцатого дня рождения. Той же похоти, от которой я чуть не потерялась в совершенно незнакомом мужчине.

Тот урок я усвоила.

Сейчас я его не забуду.

В этом свете магазинных флуоресцентных ламп и окружившего нас скопления одежды, мистер Эверетт совсем не походил на того человека в черной толстовке с капюшоном. В ту ночь было темно, столько всего произошло. Я изо всех сил старалась цепляться за правду, а не приукрашивать воспоминания выдумками. Я вспомнила, что у незнакомца были черные, спутанные волосы, густая щетина и одежда, которую давно следовало постирать. Глаза — насыщенного коричневого цвета, как «Пища дьявола». Губы незнакомца, такие красивые и мужественные, добавляли живости его сдержанному лицу. («Пища дьявола» — популярный американский шоколадный торт — Прим. пер.)

Если он был моим спасителем, то мистер Эверетт, со своим безупречным великолепием и высокомерным поведением, — заклятым врагом.

Мой мозг встал на место, успокоив жар в животе и бурю в сердце, вспыхнувшую от очередной стычки с этим мужчиной.

Я вернулась в режим генерального директора, отключив все ненужное. Разорвав искрящее вокруг нас силовое поле, я выдавила из себя смешок, нервный и звонкий, как стекло.

— Вау, я, конечно знала, что у Вас зашкаливает самомнение, но не знала, что настолько, — я постучала по нижней губе наманикюренным ногтем цвета слоновой кости. — На какой вопрос мне ответить в первую очередь?

Мистер Эверетт нахмурился.

— Что?

Я начала, загибая пальцы:

— Во-первых, нет, я о Вас не вспоминала, потому что Вы едва ли попали в зону моего внимания. Во-вторых, нет, я не думала о Вашем предложении, потому что, честно говоря, выйдя из ресторана, тут же о Вас забыла. И в-третьих, я уж точно не думала о том, чем мы могли бы с Вами заняться, потому что это означало бы, что я Вас заметила, а этого не произошло. Что, по-моему, я только что разъяснила.

Сейдж потерлась своим гибким серебристым тельцем о мои лодыжки, заряжая колготки статическим электричеством. Я наклонилась и подняла ее, стараясь не смотреть на промежность мистера Эверетта. Я обняла Сейдж, как плюшевого мишку, не дав ей занять свою излюбленную позицию попугая на плече пирата.

Мне была необходима ее близость. Нужна была ее поддержка, чтобы выбраться оттуда и уйти от этого мужчины, предварительно не стукнув его или не поцеловав.

Я не могла понять, почему меня захлестнули какие-то нездоровые желания — яростно напасть на него, поддаться необъяснимому гневу, который он во мне вызвал.

То, как смотрел на меня мистер Эверетт, с апатией и медленно тлеющей злобой, говорило о том, что, если я сделаю глупость и поддамся своим желаниям, все кончится тем, что он прижмет меня к стене и запустит руки мне под юбку.

Он мне не нравился.

Я совершенно его не хотела.

Нисколечко.

Мистер Эверетт тихо усмехнулся.

— Ну и кто же теперь полон лжи, мисс Чарльстон? — он втянул носом воздух, будто мог вместе с моими духами вдохнуть в легкие правду. — Вы обо мне вспоминали и прямо сейчас думаете о том, чем мы с Вами могли бы заняться.

Мистер Эверетт опустил подбородок, наблюдая за мной потемневшими глазами.

— Разве нет?

Я стиснула зубы и не ответила. Было достаточно горделивой усмешки, потому я боялась сорваться и, прокляв его до седьмого колена, вызвать охрану.

Меня никогда не охватывали чувства подобные этому. Мне никогда не хотелось причинить физический вред незнакомому человеку.

Он был сущим дьяволом.

Из-за него все хорошее во мне стало плохим.

«Уходи».

«Сейчас же».

Окинув его злобным взглядом, я развернулась и зашагала к дорожке и долгожданной свободе.

Только вот он снова догнал меня и встал у меня на пути. Сунув руки в карманы своих серых брюк, он ухмыльнулся.

— А хотите узнать мои ответы на эти три вопроса?

Голос мистера Эверетта пронесся у меня в голове, но его поза превратила простой вопрос в лабиринт сомнений. Что-то в его движениях, в том, как он прятал руки в карманах…

Показалось мне знакомым.

Он прервал мое замешательство, наклонившись ближе и породив новую вспышку все еще гудящего между нами электричества.

— Хотите знать?

— Нет.

— Очень жаль.

У него хватило наглости пойти прямо на меня, от чего я была вынуждена либо оказаться с ним в опасной близости, либо отступить.

Я не хотела, чтобы он ко мне прикасался, поэтому сделала шаг назад.

Потом еще один.

И еще.

Он уверенно шел на меня, и все это время мы не касались друг друга и не сводили друг с друга глаз. Но я все же его почувствовала. Его взгляд с каждой секундой обжигал мою кожу. Когда я прижалась спиной к шкафу, в котором хранились футболки всех цветов и размеров, у меня предательски похолодело внутри.

Мистер Эверетт мрачно улыбнулся.

— Похоже, Вы все-таки не против делать то, что Вам велят.

— Что? — я так сильно притиснула к себе Сейдж, что она впилась когтями мне в запястье.

— Я хотел, чтобы Вы прижались к плоской твердой поверхности, и кто бы мог подумать…Вы уже рядом с ней.

Когда мистер Эверетт поднял руку и обхватил металлическую стойку шкафа, у меня пересохло во рту. Он до меня не дотронулся, но наклонился и, переместив на руку большую часть своего веса, оказался чертовски близко.

От этой близости я сделалась ершистой, словно кактус, горячей, как тропический лес.

И влажной.

Не помню, чтобы кто-нибудь когда-нибудь так манипулировал моим телом.

«Хотя нет, помню».

Но в то же время мне этого совершенно не хотелось. Не хотелось попадать под влияние мужчины, который так сильно отличался от того, чьи поцелуи вкуса шоколада не выходили у меня из головы. Знаю, нелепо, но мне казалось, что я обманула незнакомца — нарушила обещание помочь, не вернула долг, хотя должна была найти и спасти его.

Я не сдержала слова, и с каждой секундой, пока облизывала губы, опьяненная фальшивой химией, я обесценивала то, что произошло между нами.

Меня захватил тот же прилив чувств, что и на бейсбольном поле с незнакомцем.

«А мне ведь даже не нравится этот мужчина».

Я сама себе не нравилась.

Но это не имело значения, поскольку в глубине души я понимала, что он самовлюбленный придурок, но, несмотря на это, мое тело считало его вполне подходящим для того, чтобы унять охватившую меня похоть.

Мистер Эверетт опустил взгляд на мои губы. Его голос был мягким, уговаривающим.

— Во-первых, я о Вас вспоминал. Гораздо чаще, чем следовало бы признать. Я думал о том, чтобы заставить Вас принять мое предложение, так я хотя бы смогу остаться с Вами наедине. И, конечно же, я думал о том, чем мы могли бы с Вами заняться.

Он приблизил свое лицо к моему, мятный запах его дыхания скользнул по моим губам и каким-то образом проник в легкие, лишив кислорода.

— Я думал об этом в душе, в постели, черт, даже у себя в кабинете.

Он опустил голову. Его нос коснулся моего уха, задев длинную сережку, от чего она тихо звякнула. Мистер Эверетт поднял ладонь и провел своим пальцем, словно оголенным проводом, вниз по моей руке, затем опустил его мне на талию и, скользнув вниз, прижал к моему бедру.

— Вы потрясающая женщина, Элль Чарльстон. Ваш отец был прав. С каким бы мужчиной Вы в итоге ни остались, он чертов везунчик, но не думаю, что у кого-то есть шанс.

Он посмотрел мне в глаза холодным, полным жалости взглядом.

— Вы возвели вокруг себя тюремную стену и слишком боитесь выбраться на свободу.

Меня бесило то, что он меня понимает, хотя не имеет на это никакого права.

Мне не нравилось, как он произнес слово «свобода», поскольку у меня самой часто вертелась в голове эта фраза.

И мне было противно, что меня обжигал жар его тела, а соски стали болезненно твердыми.

Но я не смела его оттолкнуть.

Внезапно мистер Эверетт убрал свой палец с моего бедра и коснулся им головы Сейдж.

— Забавно, как Вы таскаете повсюду свою киску. Это своего рода приглашение?

Я прошипела:

— Уберите руку от моей кошки.

Он тут же подчинился, а затем снова провел кончиком пальца от моего плеча к запястью.

Мне потребовалась вся моя выдержка и воспитание, чтобы не вздрогнуть и не растечься на полу лужицей. Когда в последний раз меня кто-нибудь так поглаживал? Или хотя бы прикасался, если не считать быстрых отеческих объятий или похвалы за хорошо сделанную работу?

Никогда.

Вот когда.

Потому что даже незнакомец так ко мне не прикасался. Он обнимал меня, целовал, ласкал, но не гладил.

Я зажмурилась, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Сконцентрировав все свое внимание на холодности, что еще оставалась у меня внутри, словно никогда не тающий ледник, я обрадовалась, что моя неуместно вспыхнувшая страсть не смогла его растопить.

Я намного выше всего этого.

Выше него.

Попятившись в сторону, где его рука не опиралась на шкаф, я юркнула за стойку с висящими брюками и надела на себя маску серьезного руководителя.

— Мне кажется, Вы себя переоцениваете, мистер Эверетт. Мне нет дела, вспоминали Вы обо мне или нет, и не нравится слушать о том, что Вы делали с собой в душе.

Я осмелела, а он стоял, молча прожигая меня злобным взглядом.

Сейдж надоели мои удушающие объятья, и она поползла на свое излюбленное место у меня на плечах. Освободив руки, я опустила их вдоль тела, царственно распрямила спину и натянуто улыбнулась.

— Если Вы думали, что сможете меня одолеть и, обольстив, заставите пойти с Вами на ужин, то снова потерпели неудачу. Вы не только еще больше убедили меня в том, что нам лучше никогда не встречаться, но только что проболтались о двух очень интересных фактах, доказывающих, что Вы далеко не такой таинственный, каковым себя считаете.

— Да? — мистер Эверетт приподнял бровь, в раскаленных углях его зрачков мелькнул едва заметный признак замешательства. — И что же именно?

Я снисходительно усмехнулась.

— Из всех универмагов Нью-Йорка Вы случайно выбрали «Бэлль Элль». И из трех сетей наших розничных магазинов, Вы пришли туда, где находится головной офис компании. С чего бы это? Потому что решили, что тут сможете со мной столкнуться? — я покачала головой. — Жаль. Должна признать, что Вы пришли очень вовремя, и волей случая мы с Вами действительно столкнулись, но лишь для того, чтобы я могла Вам разъяснить, что независимо от Ваших дальнейших слов и действий, мой ответ «нет».

— Раз уж Вы так гордитесь тем, что разгадали мои покупательские предпочтения, поехали дальше. О чем еще я проболтался?

В тишине раздался скрип его лакированных туфель, еще раз доказывая, что мистер Эверетт был вовсе не так спокоен, как утверждал.

Его неуверенность укрепила мою решимость. Я вскинула подбородок.

— Что Вы не просто мужчина в костюме, ищущий в барах быстрый перепихон на одну ночь.

— Да неужели? — его лицо приняло каменное выражение. — С чего Вы это взяли?

— Потому что у Вас есть сын. Потому что он дорог Вам настолько, что Вы готовы потратить целое состояние на блажь, имеющую своей целью не гардероб, а самооценку. И потому, что у вас с этим неизвестным Ларри, явно какое-то родство душ. В противном случае этот ребенок не захотел бы иметь с Вами ничего общего, но он охотно прислонился к Вам, чтобы поиграть в «Энгри Бёрдз».

Мистер Эверетт стал похож разъяренного хищника.

— А Вы наблюдательнее, чем я думал.

— Нет, я всегда такая наблюдательная, — я метнулась на выход, к свободе, словно Дороти, бегущая к волшебнику по дороге из желтого кирпича. — Вы просто меня не знаете.

И не дожидаясь его ответа, ушла прочь.

Глава пятнадцатая

— Вам только что пришло это приглашение.

На следующий день ко мне в кабинет вошла Флёр в розово-желтом сарафане, который каким-то образом балансировал на тонкой грани между пляжной и офисной одеждой.

Я оторвала взгляд от ноутбука и перевела его на зажатый у нее в пальцах конверт. Меня жутко разозлило то, как мой мозг воспринял эту незначительную передышку и снова переключился от кадровых вопросов к мыслям о мистере Эверетте.

Я с успехом выбрасывала его из головы уже столько раз, что и не сосчитать. Ему больше там не место. Я вообще не понимала, почему он там оказался.

У нас с ним была какая-то странная форма контакта, но я уж точно не куплюсь на эту приманку и не западу на мужчину, которого терпеть не могу.

— От кого это?

Я протянула руку, и Флёр, приблизившись к столу, положила мне в ладонь плотный конверт.

— Там есть обратный адрес. Кажется, от Хлои Мазерс.

— От Хлои Мазерс?

«Откуда мне знакомо это имя?»

В памяти замелькали какие-то давно забытые воспоминания, которые так и хотелось схватить и вытащить на свет Божий.

Хлоя Мазерс…

Флёр улыбнулась, не выказав никакого намерения уходить, и я, повертев конверт в руках, разрезала его ножом для писем.

Нахмурившись, я вынула из него одну единственную карточку с бронзовыми узорами по углам и стандартным приглашением на вечеринку.

Мой мозг погрузился в воспоминания.

— О, нет, — простонала я. — Та самая Хлоя Мазерс.

Флёр, сгорая от любопытства, облокотилась на стол.

— Кто это? Похоже, она Вам не нравится.

— Не то, чтобы не нравится. Скорее, это я ей не нравилась, — я взглянула на обратную сторону приглашения, пытаясь увидеть хоть какой-нибудь намек на то, что Хлоя, возможно, просто ошиблась адресатом.

— Она была самой популярной девочкой в школе. Когда подходило время школьных вечеринок или выпускных балов, она начинала со мной дружить. Хлоя со своей группкой заносчивых ведьм приглашала меня на ночевки, на которые мне совершенно не хотелось идти, но отец и слышать ничего не желал. Они занимали для меня место в классе, за которым я никогда не сидела, потому что они просто списывали мою работу. И все это для того, чтобы притащить меня в «Бэлль Элль» и получить скидки на платья и обувь.

— Дети могут быть такими гадкими.

— Да, — рассеянно кивнула я, вспомнив, как сильно ненавидела старшую школу.

Каждый час, проведенный в классах, где я слушала бубнёж учителей, был пустой тратой времени, потому что, в отличие от моих сверстников, я не могла пойти домой и поиграть на улице или по выходным погулять с парнями.

Сразу после звонка за мной заезжал Дэвид и отвозил в «Бэлль Эль», где я работала до позднего вечера, когда большинство моих одноклассников уже ложились спать.

Я подняла глаза, дрожа от страха и неуверенности, от которых, как мне казалось, избавилась еще в школе.

— Думаешь, его прислали по ошибке? Зачем ей меня приглашать?

— Что такое? — Флёр выхватила из моих рук приглашение и хорошенько его рассмотрела. — Наверху написано Ваше имя, так что это не ошибка.

Она прочла вслух:

— Рады пригласить Вас в ближайшую пятницу на званный вечер в «Палм Политикс», чтобы вспомнить годы учёбы и поделиться жизненными успехами с девочками из школы Святой Хильги. Приглашаем Вас вместе со спутником, — она поморщила нос. — Фу, даже в обычном приглашении чувствуется их презрительное отношение.

Я опустила голову и помассировала мышцы шеи.

— Это позднее уведомление, да? Имеется в виду эта пятница или следующая?

Флёр взглянула на конверт и вгляделась в почтовый штамп.

— Э-э-э, вообще-то сегодняшний вечер. Приглашение было отправлено неделю назад. Наверное, потерялось в почтовом отделении. Оно ведь все-таки адресовано Элль Динь-Дон Бэлль!

Я закрыла лицо руками.

— О, Боже, не напоминай мне об этом ужасном прозвище.

— Да, дети жестоки, — пробормотала Флёр.

Я не отнимала ладоней от лица, притворяясь, что проходящий сквозь пальцы розовый свет сотрет мое детство, и я смогу позабыть о злых розыгрышах и противных девочках.

Флёр поправила на столе какие-то бумаги, сложила стопку папок и сунула несколько разбросанных ручек в держатель из нержавеющей стали. Приказав себе успокоиться и вспомнив, что Хлоя со своими подружками больше не может причинить мне вреда, что я в своей башне «Бэлль Элль», а они где-то там, на Манхэттене, я подняла глаза и глубоко вздохнула.

Мы все давно жили своей жизнью. Подальше друг от друга. Это было прекрасно.

Только Флёр разрушила это мирное сосуществование, сказав:

— Вы же понимаете, что Вам следует пойти, да?

— Что? — я открыла рот от удивления. — Ни за что на свете туда не пойду.

— Вы должны. Не за тем, чтобы показать им, как Вы влиятельны и сколького достигли, а чтобы доказать это самой себе.

Я усмехнулась, выдернула из держателя ручку и нервно постучала ею по блокноту.

— Мне не нужно делать ничего подобного.

Флёр уперла руку в бедро, приподняла бровь и посмотрела на меня взглядом, говорящим: «Ну да, конечно».

Я ее проигнорировала.

— Ни за какие коврижки, — я выхватила у нее из рук приглашение и ткнула пальцем в последнее предложение. — Кроме того, мне не с кем пойти. Если бы у меня был какой-нибудь потрясающе красивый мужчина, который вселял бы в меня уверенность и не давал им одержать надо мной верх, тогда, возможно. Но у меня его нет, а у них, скорее всего, по красавцу-мужчине и уже по малолетнему спиногрызу или двум. Я по-прежнему изгой с кошкой, каким всегда была в старшей школе.

Сейдж боднула меня в ногу и, зевнув, сверкнула своим милым маленьким язычком.

— Сейдж я тебя люблю, но ты точно не подходишь на роль моего спутника.

Вчера, расхаживая по магазину с ней на плечах, я уже невольно показала мистеру Эверетту, насколько унылая и удручающая моя личная жизнь.

Нет.

В моей жизни и так было достаточно конфуза, не надо добавлять к этому еще больше.

Обновив страницу, я уткнулась в экран ноутбука, изо всех сил пытаясь углубиться в изучение прогнозируемых чисел.

Флёр двинулась ко мне.

— Я действительно считаю…

— Нет, — проговорила я, не отрывая глаз от электронной таблицы. — Теперь, если для меня больше ничего нет, я бы предпочла остаться в тишине, чтобы это доделать.

Флёр шмыгнула носом и театрально побрела к выходу. Оказавшись у двери, она так резко повернулась, что юбка ее сарафана взметнулась, как тюльпан.

— Знаете что? Я беру это на себя. Вы надели то кружевное платье цвета слоновой кости и карамели, потому что это я Вам его подсунула. Тут то же самое. Знаю, что он Вам не нравится, но он красив и будет Вас поддерживать.

Мое сердце превратилось в ледышку.

Она позвонит мистеру Эверетту?

Откуда она вообще о нем знает?

Он не будет меня поддерживать.

Он снова найдет какую-нибудь поверхность, чтобы прижать меня к ней и еще больше запугать.

Я напряглась.

— Нет, Флёр. Что бы ты ни задумала. Остановись.

— Вы поблагодарите меня, как только увидите их реакцию. Когда почувствуете их зависть и восхищение плодами Вашего титанического труда и неограниченными банковскими счетами. И Вы, хоть и не подадите виду, будете очень рады, когда они начнут флиртовать с Вашим мужчиной, но увидят, что он смотрит только на Вас.

Флёр это сделает.

Она ему позвонит.

Она намеренно противодействует моему решению никогда больше его не видеть.

Не успела я сказать ей, что у меня нет ни малейшего желания тешить собственное самолюбие чьей-то ревностью и объявлять незаслуживающим того ведьмам из средней школы объем своего банковского счета, она ушла.

Рушить мою жизнь.

И я ничего не могла с этим поделать.

Глава шестнадцатая

— Завтра я убью свою секретаршу.

Я выбралась с заднего сиденья «Рейндж Ровера», и Дэвид приподнял бровь.

— Очень мило с Вашей стороны сообщить мне об этом. Я позабочусь о том, чтобы Вам вызвали хороших адвокатов.

Я мрачно ему улыбнулась.

— Дэвид, у меня нет ни малейшего желания здесь быть. Вы думаете…

Он подавил легкую усмешку.

— Мэм, если хотите, я отвезу Вас домой. Но позвольте заметить, что Вы прекрасно выглядите, и мне кажется, жаль навести такую красоту и уйти, не выпив ни одного бокала.

Я прищурилась.

— Вы вмешиваетесь не в своё дело. Так же, как и она.

— Вовсе нет. На самом деле, я лично помогу Вам ее убить, если сегодняшний вечер не выгорит, — он закрыл заднюю дверь и направился к водительскому сиденью, оставив меня одну на тротуаре перед входом логово дракона. — Считайте меня добровольным сообщником. А теперь идите и развлекайтесь, и позвоните мне, когда решите уйти.

Меня переполняла обида и огорчение. Я могла бы сказать ему, что решила уйти прямо сейчас. Но я уже давно вышла из детсадовского возраста, и Дэвид был прав. Было бы обидно даже туда не зайти — особенно после того, что наколдовала Флёр с моим гардеробом.

Не то чтобы я это одобрила.

Выбранный ею наряд был самым смелым и пикантным из тех, что я когда-либо носила. Флёр явно перегнула палку, подобрав для коктейльной вечеринки длинное облегающее красно-золотое платье с разрезом, доходящим до середины бедра. Спина была полностью открыта, ткань едва прикрывала мою задницу, в то время как передняя часть поднималась до самого горла, превращаясь в изящный воротник «качели».

Флёр зашла еще дальше и сделала мне прическу. Она заплела мне волосы «рыбьим хвостом» так, что коса лежала у меня на левом плече, демонстрируя мою голую спину.

Все время, пока Флёр возилась с моей прической и макияжем, я бормотала, что она уволена и может искать себе другую работу.

Но когда моя секретарша показала мне результат своих трудов, затолкала меня в машину и сказала, что мой спутник встретится со мной в «Палм Политикс», мне пришлось признать, что я немного (совсем немного) рада возможности выбраться куда-нибудь с кем-то помимо отца, Стива и наших деловых партнеров.

И, честно говоря, мне очень хотелось провести вечер в словесных перепалках с мистером Эвереттом и при этом выглядеть так как сейчас. Только благодаря мысли о том, что он будет отвлекать от меня внимание противных бывших одноклассниц я неохотно зашагала в ночной клуб, где мы должны были встретиться.

«Палм Политикс» представлял собой странную смесь тропической флоры и обстановки зала суда. Если первое символизировало собой свободу и солнечный свет, то второе — тюрьму и мрак. Бар располагался на трибуне, где обычно сидит судья, а расставленные вокруг кабинки казались мини-оазисом в отделанном деревянными панелями и освещенном неоновыми софитами зале заседаний.

По коже пробежали мурашки — может от холода, а может от страха перед новой встречей с этими женщинами — особенно в таком месте. Почему нельзя было провести вечеринку в обычном баре без тюремной тематики?

Я ненавидела все, связанное с судами и полицией — это только добавляло мне угрызений совести при воспоминании о незнакомце.

Я пыталась его найти. Но потерпела неудачу. Я не сдавалась, но даже еженедельные телефонные звонки в полицию, где любезно отвечали на мои вопросы, не дали никаких результатов.

Если бы мне повезло, и я не мучилась бессонницей, а наслаждалась яркими снами, то могла бы решить, что незнакомец просто плод моей фантазии и героизма, соединенных магией воображения и подростковой преданностью.

Но он был на самом деле.

У меня на шее все еще виднелся едва заметный шрам после того, как с нее сорвали ожерелье с сапфировой звездой, и, когда мне удавалось задремать и увидеть во сне незнакомца, я по-прежнему чувствовала на губах пьянящий вкус шоколада.

Стоя посреди тусующихся людей, я еще больше утвердилась в своем намерении его отыскать. Выследить любой ценой.

Начиная с завтрашнего дня.

Или сегодня же вечером, если мне удастся уйти пораньше.

Легкий дискомфорт от того, что повсюду мерещились злобные судьи и блестящие тюремные решетки, сменился настоящей досадой, когда из толпы появился Грег, держа в руках бокал шампанского и джин с тоником.

Не желая этого признавать, мое сердце мгновенно рухнуло в пропасть.

«О, Боже, какая же я дура».

Естественно, Флёр не приглашала мистера Эверетта.

Никто не знал, что я снова с ним виделась, и только отец был свидетелем сцены в «Плакучей иве».

Флёр не имеет понятия о его существовании, так с чего я взяла, что она пригласит его в качестве моего спутника?

«Я идиотка».

Она не противодействовала моему нежеланию пойти на свидание с мистером Эвереттом. Она приговорила меня к ужаснейшему вечеру.

Не будет никаких подтруниваний.

Никаких сексуальных бабочек.

Ничего, кроме обязанности вести себя с профессиональной вежливостью — чтобы не обидеть Грега, моего отца и Стива, и в понедельник смотреть всем в глаза без стыда и угрызений совести.

Не важно, что моя жизнь стала бы намного легче, если бы я просто уступила тому, чего все хотели. Но мое сердце было упрямым, и Грег ни в малейшей степени не походил на героя моего романа.

— Привет, Элль, — Грег протянул мне шампанское.

Я даже не любила шампанское. Если бы я и впрямь была ему так дорога, как он притворялся, то это уж можно было заметить после многочисленных обедов, устроенных нашими отцами.

Вечер внезапно стал в тысячу раз хуже.

Я могла показаться стервой на заседании Совета директоров, но злой я не была, а Грег отложил все свои планы, чтобы провести этот вечер со мной, потому что его попросила Флёр.

Недоброжелательной я не буду.

Но и излишне любезной тоже.

— Привет, Грег, — стараясь не морщиться, я отхлебнула холодные пузырьки. — Очень мило, что ты ко мне присоединился. Надеюсь, Флёр не испортила тебе вечер.

Ухмыльнувшись, он провел рукой по своим темно-русым волосам, и в мерцающем неоновом луче блеснули его чересчур белые зубы.

— Вовсе нет. Когда она позвонила, я не поверил своей удаче. Наконец-то мы проведем вечер вместе, — Грег наклонился и подмигнул. — Подальше от надсмотрщиков.

Подавив отвращение, я заставила себя улыбнуться.

— Точно.

Грег пристроился рядом и, не спрашивая разрешения, обнял меня за талию. Тепло его обнаженной руки жгло мне спину, и не в хорошем смысле. Он пришел сюда в белой футболке и черных джинсах. Выглядел Грег прекрасно — он был симпатичным парнем, — но в наряде, который наколдовала для меня Флёр, я рядом с ним казалась разодетой в пух и прах.

Мое сердце упало еще ниже, окончательно разбившись о беспощадные скалы.

Начавшись как катастрофа, сегодняшний вечер стал полной гибелью. Хлоя точно не даст мне житья, если все они будут в полуформальной одежде, а я выпрусь как королева выпускного бала.

«Но какое это имеет значение?»

Я пыталась рассуждать зрело и смотреть на картину в целом. То, что Грег не в костюме, — это не вопрос жизни и смерти. То, что я, возможно, слишком разодета, а Хлоя осталась все той же коровой, что и в старших классах, — ничего для меня не изменит. Я все равно останусь собой. Я по-прежнему буду в целости и сохранности и так же счастлива.

Будь храброй, Элль.

А потом уйди с достоинством.

Я расправила плечи и, высвободившись из объятий Грега, взяла его под руку.

Сжав в знак благодарности его бицепс, я сказала:

— Пойдем, пообщаемся с остальными, ладно?

Я продержалась два часа.

Два часа, во время которых была уже не собой, а своей улучшенной версией. Ноэль отошла на задний план, а Элль вела светские разговоры с давно забытыми девушками из прошлого, используя те же приемы, что и при общении с мужчинами вдвое старше нее.

Я выслушала рассказ Мелани о приучении к горшку, а потом долго охала и ахала над фотографиями ее годовалого малыша в Фейсбуке. С Фрэнки вспомнила уроки биологии, старательно делая вид, что разделяю ее чувства к нашему учителю мистеру Брастону и тоже считаю его усы очень сексуальными.

«Ага, вовсе нет».

Я немного посплетничала с Марией и Сарой о том, кто должен был поехать в летний лагерь с Ролло Смитом, и конечно же вместе с Хлоей предалась приятным воспоминаниям о нашем вечернем шоппинге в «Бэлль Элль» и о том, как мы дали себе волю, когда папа позволил нам провести ночь в отделе женских товаров.

Она всего дважды назвала меня Элль Динь-Дон Бэлль.

Но каждый раз это было как ножом в бок.

Я не подавала виду.

Не показывала слабости и не теряла бдительности.

Грег понятия не имел, чего мне это стоило. Он просто хохотнул над этим прозвищем и принес мне еще шампанского, которое я терпеть не могла.

В каждый разговор я вкладывала всю себя. Я улыбалась, кивала и внимательно слушала. У меня болели щеки от натянутой улыбки, ноги ныли от невозможности присесть, а открытая спина стала сверхчувствительной ко всему. Мою кожу покалывало, когда мимо меня проходили люди, жгло, когда они стояли рядом, и даже предательски саднило от их навязчивых взглядов, которые скользили по мне, словно пальцы.

Из шестнадцати присутствующих здесь людей (восьми женщин и восьми мужчин) мы с Грегом выглядели более чем достойно. Сначала мое платье было самым шикарным из всех, но по мере того, как прибывали остальные дамы, все в шифоне и кружевах, я наконец, признала, что Флёр знала, что делает.

Платье не лишило меня силы. Оно наоборот мне ее прибавило. И впервые за пределами «Бэлль Элль» я поверила в себя. В то, что могу гордиться собой и не бояться осуждения или каких-то ошибок. Что я сама себе хозяйка, а не просто винтик в многомиллионном концерне, созданном моей семьей. Мой мир был так же хорош, как и любой другой, если не лучше.

Понимание этого дало мне силы забыть, что Грег действовал мне на нервы, и не реагировать на его навязчивые прикосновения. Я выпила еще три бокала шампанского, несмотря на то, что в комнате стало жарко, и кожа пылала от его пузырьков.

Через два часа от выпитого алкоголя у меня переполнился мой мочевой пузырь, и я, извинившись, отправилась в туалет.

Грег поцеловал меня в щеку, которую я не вытерла, потому что от спиртного все вокруг стало вполне приемлемым, и, выйдя из огороженной зоны, направилась через весь клуб на поиски уборной.

По моим предположениям, было около десяти вечера, но клуб был уже битком набит людьми и флюидами жаркой ночи.

Отыскав уборную, я вошла и резко остановилась, увидев свое отражение в зеркале в полный рост.

Кто, черт возьми, эта женщина?

Ее прическа была немного растрепана, локоны свободно и изящно обрамляли лицо. Губы слегка припухли от слизывания капель шампанского и остатков бледно-розовой помады. Густо накрашенные голубые глаза казались слишком пресыщенными и счастливыми, чтобы быть таковыми на самом деле.

Я выглядела…свободной.

Все мое тело двигалось с такой расслабленностью, какой у меня никогда не было. Моя походка стала менее резкой и более плавной.

«А ты ничего, когда навеселе».

Закатив глаза, я немного наклонилась влево, и тут комната закачалась.

Легкое опьянение было для меня в новинку, поскольку я нечасто это делала. Ложная смелость и пьянящее лихачество могли бы нарушить мои продуманные правила.

Грег вдруг перестал казаться раздражающим. Хлоя волшебным образом превратилась вполне себе хорошую девушку. И, пока в моем теле пульсировали басы гремящей музыки, я отбросила мысли о том, что завтра мне на работу.

Желая поскорее вернуться на вечеринку, я быстро сделала то, зачем пришла, и вымыла руки. Вытирая пальцы бумажным полотенцем, я провела влажным материалом по рукам, чтобы охладить разгоряченную кожу.

Я пришла в этот клуб холодной, а теперь вся горела.

Горело что-то еще.

Что-то, что обычно оживало только рядом с очень избранными мужчинами. Груди как будто отяжелели, а тянущее ощущение глубоко в животе требовало другого напитка — хоть раз плюнуть на все. Перестать сопротивляться и позволить Грегу поцеловать меня, потому что он единственный известный мне мужчина, который знал, кто я и кем должна быть. Он вырос в той же среде.

Ну и что с того, что он все время меня раздражал и, похоже, больше волновался не обо мне, а о моем состоянии? Он был мужчиной. А я — женщиной. Пришло время устранить мою маленькую проблему и выяснить, каково быть сексуальным существом, а не нетронутой девственницей.

Выйдя из уборной, я направилась в свою часть клуба, слегка задевая незнакомых людей, но на этот раз, скорее наслаждаясь, а не смущаясь от отсутствия личного пространства. Я увидела впереди Грега, который рассмеялся и, приобняв Хлою за талию, прошептал что-то ей на ухо. Остальная часть нашей компании разделилась на небольшие группки и болтала, потягивая выпивку.

Я знала этих людей.

У меня была своя жизнь.

Меня пригласили к ним на вечеринку.

В конце концов, я была свободна.

Только, какой бы свободной я ни была, мне пришлось резко остановиться, поскольку меня обхватила чья-то сильная рука и дернула назад. От шампанского я совсем расслабилась, поэтому без борьбы упала прямо в объятья поймавшего меня мужчины.

Его губы коснулись моего уха.

— Если вчера было совпадение, то сегодня точно судьба.

Я замерла.

Почувствовав, как он скользнул руками по моей грудной клетке, позволяя себе непростительные вольности, втирая мне в кожу нежный шелк прикосновениями, которые следовало бы признать незаконными, я опьянела еще больше.

— Здравствуйте, Элль, — он пробежал губами от моего уха до горла, отодвинув косу, чтобы ему ничего не мешало.

Я вздрогнула.

Мое тело горело и плавилось — не от него, а от шампанского. Наверняка все дело в шампанском. Я даже думать не хотела, что к этому как-то причастен он.

Сделав глубокий вдох, я вырвалась из его объятий и повернулась к нему.

Мистер Эверетт был все таким же бесподобным. Таким же нахальным. Таким же опасным.

— Вы меня преследуете?

Он ухмыльнулся.

— Я бы не посмел.

Мистер Эверетт стоял в сером костюме, рукава его блейзера и белой рубашки были задраны до середины предплечий. Я не представляла, как ему удалось так высоко их натянуть на такие мускулистые руки. Ему на волосы падали мелькающие лучи светомузыки, от чего они казались то светлыми, то темными, то светлыми, то темными. Инь и ян добра и зла — проблеск недостатков, неизменно вызывающих раздражение.

— К тому же, зачем мне тратить время, если вселенная и так все время нас сталкивает?

Когда его взгляд остановился на моих губах, я нервно сглотнула. В его темных глазах отражался голод, понятный любой женщине из плоти и крови — и девственнице, и шлюхе.

— Не думаю, что это вселенная, — прищурилась я, из последних сил цепляясь за остатки здравомыслия. — Мне кажется, что это какая-то Ваша игра.

Он опустил голову и, подошел так близко, что коснулся меня грудью. Мои соски тут же напряглись. Отсутствие лифчика означало, что моя реакция была заметна сквозь блестящий золотой материал платья.

Мистер Эверетт облизнул нижнюю губу, его взгляд упал на мою грудь, а затем снова на мой рот.

— Если бы я и впрямь играл вкакую-то игру, Вам было бы любопытно узнать правила?

— Нет.

Его губы улыбались, но выражение лица оставалось злым.

— Маленькая лгунья.

Он поднял руку и заправил мне за ухо выбившийся локон. Затем поймал пальцами мою висячую бриллиантовую сережку и легонько за нее потянул.

— Думаю, Вы готовы поиграть со мной, просто не хотите этого признавать, — мистер Эверетт наклонил голову, выдохнув мне в ухо. — Я был терпелив, но, говоря с Вашим отцом, я не шутил. Мне по силам заставить Вас, Элль. Заставить делать то, что Вы хотите. Чего хочу я. Мне особенно понравилось, когда Вы сказали, что встанете передо мной на колени и назовете меня…как Вы тогда выразились? «О, господин»?

Я дернулась назад, но его пальцы держали мою серёжку, и я не осмелилась отстраниться.

Он ко мне наклонился. И всего один раз лизнул языком мочку моего уха.

От его языка мне в живот метнулась молния. Удар. Надлом. Глубокая, зияющая боль, которую мне необходимо было чем-то заполнить.

— Одно свидание, — прошептал мистер Эверетт. — Это все, о чем я прошу.

Внезапно шампанское превратилось в более сильнодействующий алкоголь. Неужели я и впрямь выпила всего четыре бокала? Мне показалось, что все двенадцать.

Я плыла в воздухе. Меня трясло от жара. Я покачнулась, но он обхватил меня за бедра и притянул к себе. Мы стояли окруженные людьми, но в то же время совершенно одни в своем микрокосмосе, мистер Эверетт упирался своей эрекцией мне в живот, скрежеща зубами от того же гневного желания, что бушевало у меня в крови.

Комната закружилась. Я изо всех сил старалась держать себя в руках.

— Вы мне… Вы мне даже не нравитесь.

— Вы мне тоже не нравитесь.

— Тогда…

Я потеряла дар речи, когда почувствовала, что он поцеловал меня в щеку, но затем перечеркнул эту нежность злым укусом.

— Тогда что? — с насмешкой спросил он. — Заканчивайте, Элль.

Моя голова стала тяжелее галактики.

— Тогда…отпустите меня.

— Не могу, — он провел кончиком языка по следу от укуса.

«Не могу?»

Мой мозг словно барахтался в сиропе.

«Почему не можешь? Разве не взаимная симпатия является первым ключом к началу отношений?»

Его пальцы обхватили моё горло, полные угрозы и таящие опасность.

— Взаимная симпатия не имеет никакого значения, — его пальцы сильнее впились мне в кожу. — Важно то, что Вы чувствуете вот при этом.

Мистер Эверетт огляделся, оценивая количество тусившего вокруг нас народа, а затем опустил руку и схватил меня между ног.

Мир замер.

Музыка смокла. Клуб исчез.

Я стояла словно в густой трясине и не могла пошевелиться. Спасти меня мог только этот ублюдок, но именно он меня и топил.

У меня внутри все сжалось, затем натянулось, а затем умножилось в тысячу орущих «Ещё!».

— Скажите мне остановиться, и я остановлюсь. Скажите убрать руку, и я уберу, — его ладонь скользила по мне, пальцы поглаживали мой клитор, прижимаясь к защищавшему меня кружеву. — Но, если Вы скажете, что Вам все нравится, скажете мне продолжать, тогда будете играть по моим правилам. Станете моей во всех чертовых смыслах.

Его пальцы задвигались сильнее, и я вздрогнула. Меня никогда так не трогали, не говоря уже о том, что мы стояли посреди переполненного людьми бара.

— Я… я не знаю, — формулировка фраз стала невыполнимой задачей. — Не знаю, что сказать.

— Я Вам помогу.

Его рука исчезла. Мистер Эверетт резко отстранился, схватил меня за запястье и потащил в темный коридор перед уборными. Пройдя мимо мужского и женского туалета, он прижал меня к стене.

Как только я оказалась в его плену, он навалился на меня всем весом, схватил мою ногу и поднял к своему бедру.

Ахнув, я почувствовала, как он снова прижался своей эрекцией прямо туда, где всего несколько секунд назад была его ладонь.

— О…

— Это одно слово, — его глаза блеснули тёмным желанием. — Скажи еще несколько. Согласись поиграть со мной.

Я хотела откинуть назад голову и отвернуться, но тут он прижался губами к моей шее — целуя ее, кусая, посасывая. Мне не хотелось больше никаких мыслей, никаких «можно» и «нельзя». Никаких причин, почему это неправильно, мне нужно было с этим покончить, а потом обо всем забыть.

Мои руки машинально взлетели к его волосам, зарывшись пальцами в мягкие, густые пряди. От восхитительного ощущения его тела я невольно вздрогнула. На секунду мне показалось, что сейчас почувствую спутанные лохмы и шоколад. Густую щетину и мягкий лунный свет.

Мое тело расслабилось, но сердце сжалось.

Мистер Эверетт не был тем незнакомцем. И все же он был вторым мужчиной, который меня целовал и прикасался подобным образом — и я не знала, заслуживал ли он такой награды.

— Подождите, я не знаю, чего Вы хотите.

Мистер Эверетт усмехнулся мне в шею.

— Мне казалось, это вполне очевидно, — он рванулся ко мне, его туфли слегка скрипнули по деревянному паркету, и мужчина прижал меня к стене своим весом. — Я хочу трахнуть тебя, Элль.

У меня внутри все сжалось от такой бесцеремонности. В ушах зазвенело еще сильнее, а губы скривились от отвращения.

— Я хочу трахать тебя, владеть тобой и управлять, — в его голосе послышались дикие нотки. — Я не собираюсь лгать. Я мог бы сказать, что хочу с тобой встречаться и притвориться, что по уши в тебя влюблен. Но я этого не сделаю.

Разговор помог мне вспомнить, что я человек, а не животное.

— Так…Вы хотите только секса?

— Чего я хочу, так это поцеловать тебя, — он поднял голову, его губы блестели после подсасывания моей шеи. — Позволь мне это сделать, а потом решай с остальным.

Он меня загипнотизировал. Совратил.

Я не могла дышать.

Мистер Эверетт увидел мгновенный ответ — ответ, который мне хотелось бы опровергнуть, — и тут же впился в меня губами.

Его губы были мягкими, но властными, язык скользнул между моими зубами, надламывая мое целомудрие.

Я застонала, почувствовав, как мистер Эверетт превратил поцелуй в нечто иное. Он обратил его в воду, огонь, жар и холод. Мужчина поднимал меня по стене, пока пол не исчез, и не остался лишь воздух. Удерживая меня бедрами, он прижался ко мне всем телом, слившись со мной воедино.

А потом все закончилось.

Резко, сладко, внезапно… совершенно душераздирающе.

— Скажи «да».

— Да?

— Да, чтобы стать моей, — его голос стал хриплым. — Скажи «да», и ты моя, и что бы ни случилось дальше, решать мне, а не тебе. Ты мне подчинишься. Я буду делать все, что, черт возьми, захочу. Иногда ты будешь меня ненавидеть. Иногда — слёзно благодарить. По большей части, ты, скорее всего, будешь желать мне смерти.

Он снова меня поцеловал.

— Но одно обещаю точно. Если ты скажешь «да», я сделаю тебя счастливой. Дам тебе то, что ты так долго искала. Я подарю тебе свободу.

Поток красноречия соответствовал его бескомпромиссному обаянию. Он был красивым. Слишком красивым. Таким красивым, что за его безупречной внешностью не было видно скрытого уродства. От этого я забыла, что в людях важна не красота, а более глубокие качества. Качества, которыми он не обладал.

В том коридоре, в его объятиях, мне было плевать.

Меня это жутко злило.

Но это было правдой.

Из-за него я стала поверхностной.

— Элль? — раздался вдруг чей-то голос, прервав мелодию нашего учащенного дыхания и изнывающих тел.

В тот же миг мистер Эверетт опустил меня на ноги, отступил назад и незаметно заслонил блейзером выступающую эрекцию. Он не сводил с меня глаз, полных обещания и угрозы.

Сглотнув, я посмотрела через его плечо на человека, прервавшего ту чертовщину, которая тут происходила.

Грэг.

Я пригладила волосы и вышла вперед.

Мистер Эверетт последовал за мной, скрестив руки на груди, как молчаливый защитник и агрессор одновременно.

Грег сердито на него зыркнул.

— Кто Вы, черт возьми, такой?

Мистер Эверетт посмотрел на меня со злобной ухмылкой. Эта ухмылка отражала каждую произнесенную им фразу. Каждый приказ и утверждение. Он хотел меня. Я хотела его. Я ему не нравилась. Он мне не нравился.

Ненависть превратилась в безумие.

Идеальное лекарство от страха.

Губы Эверетта дрогнули; его голос пьянил меня больше, чем шампанское:

— Кто я, Элль?

Кровь у меня внутри кипела, не в состоянии унять то, что он начал. Мозг замкнуло накоротко, поскольку в нем просто не укладывалось то, что я этого мужчину ненавидела и в то же время хотела. Если мистер Эверетт мог вывести меня из равновесия одним поцелуем, то что же он сотворит со мной в постели?

Из-за него я стала не только поверхностной, но и эгоистичной.

«Но переспать я с ним не могу».

Или могу?

Он мне не нравился. Я ему не доверяла. И уж точно не верила, что когда-нибудь смогу его полюбить.

Ну и что?

Ты достаточно взрослая, чтобы заниматься сексом без обязательств.

Но все же сердце у него быть должно. У него есть сын.

У него… Есть… Сын.

У него может быть жена, любовница и миллион других тайн, которые я и не надеялась разгадать. Плотская ненасытность не властна над такими законами.

Сжав руки, я согнала с себя угар страсти, которой он меня опутал.

Не имело никакого значения чего я хочу, желаю и жажду. Этому не бывать…если он с другой.

Но, возможно, у него никого нет.

«Хочешь сказать, что, если он не женат, ты наплюешь на все остальное и пустишься с ним во все тяжкие?»

Мое сердце заколотилось, как бешенное.

Поскольку я продолжала молчать, мистер Эверетт меня подтолкнул:

— Ответь своему приятелю. Скажи ему, кто я для тебя, — он прищурился. — Мы будем играть или мне уйти?

Такой невинный вопрос, переполненный маревом секса и неудовлетворенных желаний.

Я провела пальцами по платью, разглаживая ткань, ища убежища и ответов.

— Что, черт возьми, происходит, Элль? — шагнул ко мне Грег.

Я не могла поверить, что от шампанского решила, будто могу его терпеть. После поцелуя с мистером Эвереттом, мне показалась ужасающей сама мысль проделать то же самое с Грегом. Это было бы все равно, что увидеть самый захватывающий в мире закат, а потом узнать, что всю оставшуюся жизнь мне придется провести во мгле.

— Одну секунду, Грег, — я подняла руку, проверяя зыбкие границы своей сдержанности. — Ответьте на один вопрос, мистер Эверетт. Тогда отвечу и я.

— Идёт, — на его красивом лице блеснула хитрая усмешка. — Но уверяю тебя, если твой ответ «да», это последний раз, когда ты назвала меня мистером Эвереттом.

— А?

Он торжествующе взглянул на Грега и, наклонившись, прошептал мне на ухо:

— Ты будешь выкрикивать мое имя, когда я проникну в тебя языком. Будешь со стоном шептать мое имя, когда я заставлю тебя кончать снова и снова.

Я оступилась.

Мистер Эверетт схватил меня за локоть, и в его дыхании послышался тихий смешок.

— Это имя Пенн. Привыкай к нему, если, конечно, твой ответ будет таким, как я надеюсь.

— Элль, тебе плохо? — Грег вышел вперед, прожигая взглядом мистера Эверетта…то есть Пенна.

Я отмахнулась от него, чувствуя возбуждение, тошноту и полное нежелание, чтобы меня опекал другой мужчина после того, как мой разум заполнили образы наготы и грязного секса.

— Да, я в порядке.

Не обратив внимания на Грега, я повернулась к Пенну и спросила:

— Мой вопрос, живешь ли ты с матерью своего ребенка?

Пенн не ответил.

— Что? — у Грега округлись глаза. — Ты не только изменяешь мне в коридоре ночного клуба с этим подонком, но он к тому же еще и женат?

Грег всплеснул руками.

— Черт возьми, Элль, я был о тебе лучшего мнения. Твой отец о тебе лучшего мнения. Мой отец о тебе лучшего мнения.

Я сердито хмыкнула. Меня бесило мелькнувшее в его голосе отвращение, хотя я не сделала ничего плохого. По крайней мере, пока. Если так ко мне будут относиться все, кто меня знает, то я не хочу иметь ничего общего с тем извращенным удовольствием, которое предлагал Пенн.

Но Пенн будто прочитал мои мысли.

Он притянул меня к себе и снова зашептал мне в ухо, пока я неотрывно смотрела на Грега:

— Я отвечу на твой вопрос, но также отвечу и на то, о чем ты только что подумала. Во-первых, я не женат и никогда не был. Я так же свободен, как и ты. Я такой же невольник, как и ты. Это все, что тебе нужно знать. Во-вторых, ты правильно думаешь, что люди тебя осудят. Как только я в тебя проникну, люди узнают. Ты станешь другой. И ничего не сможешь с этим поделать. Пойдут слухи. Друзья отвернутся. Любовники возненавидят.

Я напряглась, но он притянул меня ближе.

— Но я не брошу тебя на растерзание этим слухам. Скажи мне «да», и я возьму все под контроль. Тебе не придется принимать никаких решений и отвечать за то, что мы делаем. Я возьму все это на себя, — он провел языком по раковине моего уха, скрытой от Грега искусно заплетенной косой. — Дай мне услышать это слово, Элль, и я покажу тебе, о чем говорю.

Я стояла на распутье. Смотрела на Грега и запланированное отцом будущее — то самое, в котором я была с мужчиной, знающим «Бэлль Элль» не хуже меня, и помогающим в управлении компанией, — в то время как меня обнимал незнакомый мужчина, прижимаясь своим членом к моему бедру, откровенно претендуя на то, что ему никогда не принадлежало.

Один из них был долгосрочной перспективой. Другой — временным приключением.

У меня в жизни было достаточно долгосрочных обязательств. Мне хотелось быть другой. Хотелось хоть раз стать объектом слухов, потому что это означало бы, что я интересна и непредсказуема.

Грег сам подтолкнул меня к нужному решению.

Он подошел и схватил меня за другой локоть, пытаясь оттащить от Пенна.

— Элль, я готов забыть о том, чем ты только что занималась с этим ублюдком. Ты пьяна. Знаю, мне не следовало давать тебе шампанское. Позволь мне отвезти тебя домой, где тебе самое место.

Домой.

Мне больше не хотелось сидеть дома.

Мне хотелось потеряться и сойти с ума.

Я выдернула руку из его хватки.

— Прости, Грег. Мне следовало тебе сказать.

Встретившись взглядом с Пенном, я прошептала:

— Мой ответ «да».

И чуть громче добавила:

— Но это не значит, что ты мне нравишься.

— Это и не значит, что мне нравишься ты, — Пенн улыбнулся, полный колкости и обаяния, и спокойно обняв меня за плечи, прижал к себе.

Мы вместе повернулись к Грегу.

Я не знала, чего ждала от Пенна, но пришла его очередь встать у руля. Я ежесекундно отвечала за все аспекты своего мира. Если он так хотел в чем-то взять этот мир под контроль — прекрасно… флаг ему в руки.

— Я тоже должен извиниться, — Пенн сухо улыбнулся. — Мы были не готовы всем рассказать, но думаю, сейчас самое подходящее время.

— Рассказать всем о чем? — глаза Грега наполнились паникой, но не от понимания, что он потерял меня, а от того, что упустил единственный шанс завладеть «Бэлль Элль». Открылось его истинное лицо.

Я почувствовала несказанное облегчение от того, что не дала ему завладеть желаемым. Что наконец-то увидела то, о чем всегда подозревала — мои опасения были вполне справедливыми, и мне хватило мозгов прислушаться к предупреждающим знакам.

— О том, что мы с Элль… вместе.

Пенн поцеловал меня в щеку, и я вздрогнула. Все еще испытывая дискомфорт, возбуждение и такое замешательство, что и понятия не имела, хочу я этого или нет.

Но теперь уже слишком поздно.

— Элль — моя. Вообще-то, я прямо сейчас увожу ее домой. К себе домой, — он подтолкнул меня вперед, намеренно оттеснив Грега в сторону, чтобы мы могли пройти. — Мы только попрощаемся с остальными.

Грег что-то пробормотал, но я не расслышала.

Я повернулась к Пенну.

— Кого ты имеешь в виду под остальными?

— Школьных подружек, на встречу с которыми ты пришла.

«Откуда он это знает?»

Этот вопрос добавился к миллиону других связанных с ним вопросам. Ко всем догадкам, изумлениям и вызванным им сомнениям.

Наша с ним встреча в «Бэлль Элль» была случайностью или умело спланированным маневром?

Сегодня в клубе он оказался по удачному совпадению или специально меня тут поджидал?

Изменят ли ответы на эти вопросы мои намерения относительно этого человека?

На этот вопрос мне не хотелось отвечать.

У меня бешено колотилось сердце, уже изнемогая от того, в чем я согласилась участвовать.

— Давай просто уйдем. Я позвоню им завтра и извинюсь.

— О, глупая девчонка, — рассмеялся Пенн. — Сказав «да», ты лишила себя права голоса. Теперь это моя игра.

Глава семнадцатая

— Вы, должно быть, Хлоя.

— Да, — улыбнулась девушка, мучившая меня в старшей школе, и с видом нервной фотомодели встряхнула рыжими волосами.

Ее зеленое платье выгодно подчеркивало загар, приобретённый, по ее словам, на прошлой неделе на Карибах. Хлоя так впилась глазами в Пенна, будто он был ее вожделенным призом. Призом, который она очень хотела бы получить.

Пенн притянул меня к себе, пробежав ладонью по моей руке. Очень простое прикосновение, но говорящее об обладании и доминировании.

— Полагаю, Вы знакомы с моей девушкой Элль, — от этой проклятой фразы и уверенного тона его голоса я напряглась, а Хлоя вздрогнула.

— Постойте, с девушкой? — она моргнула. — Я думала, она с Грегом.

Хлоя недовольно посмотрела на то, как по моей руке скользят пальцы Пенна. Она встретилась со мной глазами, в которых полыхала открытая зависть.

Я никогда раньше не видела на ее лице такого ужасного выражения. Она всегда считала, что я на ступень ниже нее и не могу скрывать ничего такого необычного.

«Но только не сегодня».

Хлоя шмыгнула носом.

— У тебя двое мужчин, Элль Динь-Дон Белль? Немного эгоистично, тебе не кажется? — ее хихиканье прозвучало вымученно и фальшиво.

На мгновение я обрадовалась, что мне удалось ее разозлить. Пенн, в своем элегантном костюме, с непроницаемым взглядом и холодной красотой, был именно тем типом мужчины, которого хотела бы себе любая женщина.

Но это проклятое прозвище всё испортило, вернув меня в школьные коридоры, как будто я никогда оттуда не уходила. Мне хотелось раз и навсегда провалиться сквозь землю.

Я ждала, что Пенн начнет прикалываться надо мной также, как Грег. Я напряглась, решив, что, услышав эту кличку, он рассмеется и закатит глаза. Но он стоял с совершенно непроницаемым выражением лица, и с его губ сорвались мягкие, словно бархат, слова:

— Вам не кажется, что так обзывать подругу может только человек с очень ограниченным воображением?

Хлоя откинула назад волосы.

— О, Элль знает, что это я любя. Так ведь, Белли?

Я не ответила.

Зато ответил Пенн.

— Неоригинальные прозвища — признак низкого интеллекта, — его стёб прошелся по мерзкой язвительности Хлои ледорубом. — И в ответ на Ваш снисходительно брошенный вопрос…У Элль только один мужчина. И поверьте, больше ей не понадобится.

Его глаза горели нездоровым блеском.

— Уж я об этом позабочусь, — поглаживания Пенна стали настойчивыми и уверенными. Он умело балансировал на грани допустимого и безнравственного, намеренно ее переступая, чтобы досадить тем, кому я не хотела досаждать.

Я не была мелочной или гордой.

Я хотела уйти.

Я открыла рот, чтобы ответить, но Пенн сжал мою руку, заставив замолчать. Его прикосновения контролировали каждое мое действие и в то же время делали меня влажной.

Остальные мои бывшие одноклассницы прервали свой разговор, обратив внимание на напряженную конфронтацию, но при этом старательно делали вид, будто происходящее ничуть их не интересует.

Но это у них не получилось, поскольку Пенн внезапно улыбнулся своей фирменной сексуальной ухмылкой и схватил меня за подбородок. Он впился мне в губы жестоким поцелуем, клеймя меня и поглощая; его язык лишил меня аргументов и остатков дыхания.

Пенн меня одурманил.

Околдовал.

Как только я расслабилась, он всё прекратил — как будто специально поцеловал меня, чтобы я соображала телом, а не головой.

— Ты сообщишь им радостную новость, или это сделать мне? — в тоне его голоса слышались властные нотки с вкраплениями темного флирта.

Я моргнула.

— Сообщу что?

Я за ним не успевала.

Раньше со мной никогда такого не случалось. Я всегда была боссом — всегда руководила. И я не знала, нравится ли мне быть ведомой.

— То, что ты согласилась стать моей.

— Постойте, что? — у Хлои отвисла челюсть. — Что это значит?

Я покачала головой, потирая внезапно покрывшиеся мурашками руки. Пенн сказал, что мы играем в игру. И все же я не знала правил и, чего от меня ждут. Выражать это в такой грубой форме перед сучками из моего прошлого было неуместно.

Я поморщилась.

Пенн ответил Хлое вместо меня.

— Мы познакомились несколько дней назад, и это была любовь с первого взгляда, — он притянул меня к себе. — Мне пришлось постараться, но Элль согласилась дать мне шанс.

Пенн взглянул на Хлою, и на его красивом лице отразилось страстное удовлетворение.

— Она сказала «да».

— Что «да»? — откуда-то появилась Фрэнки и оглядела Пенна от его черных туфель до легкой щетины.

— Да, что она выйдет за меня замуж.

Мир с визгом остановился.

«Подождите…что?»

— Нет, я…, — вздрогнула я, пытаясь вырваться из объятий Пенна.

Он вцепился в меня еще крепче, его пальцы погружались в мои руки, словно ключи, и, повернув замок, делали меня зависимой и абсолютно беспомощной.

Хлоя разинула рот еще шире.

— Ого, Элль, я и не знала…

— Не знала, что она самая сексуальная женщина на свете? — с неожиданной злостью прорычал Пенн. — Одна из богатейших людей на планете? Не знала, что она в десятки раз лучше всего, чем когда-либо станете Вы?

Я стояла как громом пораженная.

Почему он за меня боролся?

Это было уже слишком. Слишком быстро. Слишком страшно. Слишком далеко от моей зоны комфорта.

«Да», что я выйду за него замуж?

Я никогда на это не соглашалась.

Я согласилась на секс.

Бессмысленный, тупой, чувственный секс.

А теперь пришло время сказать «нет».

Дрожа всем телом, я вырвалась из его объятий.

— Прекрати. Это неправда. Не рассказывай небылицы, — я беспомощно уставилась на Хлою, чье лицо стало белым как мел. — Прости. Не обращай на него внимания. Не знаю, что на него нашло. Мы только что познакомились. Мы не помолвлены. Он не…

— Моя невеста пытается сказать…, — прервал меня Пенн. — Она слишком мягкосердечна, чтобы тыкать Вам в лицо своим успехом, даже если Вы всю жизнь поступали с ней подобным образом. Мне не нужно рассказывать каково было ей с вами учиться. Я вижу ее, вижу Вас и понимаю, в какой кошмар вы превратили ее жизнь. Но на этом всё.

Сверкнув зубами, он прорычал:

— Теперь я ее у вас украду. У всех вас. Она моя. Довольно печально, что вы так и не поняли, какой невероятный человек все это время был у вас под носом.

К нам подошел Грег, с ненавистью глядя на Пенна.

— Ты не знаешь Джека, придурок. Мы с Элль вместе росли. Я знаю ее намного лучше, чем ты.

— Ты самый слепой из всех, — указал на него Пенн. — Мне плевать, сколько времени вы знакомы. Ты облажался.

Он тихо рассмеялся.

— И ты никогда ее не вернешь, потому что, став моей, она уже никогда не будет прежней.

Мои щеки вспыхнули, словно адское пламя. Я опустила голову, изо всех сил стараясь спрятаться. Мне хотелось, чтобы клуб исчез, а Пенн превратился в пыль.

У меня в голове крутились слова и проклятия, которые я собиралась на него обрушить, но Пенн вытащил меня из толпы, прочь от мерзких заявлений, от школьных троллей и несостоявшихся бойфрендов, через ночной клуб на свежий воздух улицы.

Не успела я сделать несколько глотков кислорода, как он поволок меня к переулку между ночным клубом и рестораном и прижал к кирпичной стене.

В сознание сразу хлынули яркие воспоминания о другом переулке и другом мужчине, переплетая настоящее с прошлым. Бессвязные приказы, разорванная одежда, замахивающиеся в темноте кулаки.

В мыслях яркой вспышкой мелькнул незнакомец.

Его черная толстовка с капюшоном, уклончивые ответы, тающий поцелуй.

А потом хронология прервалась, поскольку на меня обрушились губы Пенна, и он заменил тот запомнившийся мне поцелуй совершенно диким.

Он целовал меня и целовал.

Каждое движение его языка пробивало мою броню благопристойности, оживляя сексуальную сущность, которой никогда не давали раскрыться.

Правой рукой Пенн задрал платье у меня на ноге. Мой мозг пытался функционировать — сосредоточиться на пешеходном движении всего в нескольких шагах от меня, а не на его обжигающих пальцах на внутренней стороне моего бедра.

Но тут Пенн коснулся моей промежности, прижав ладонь к нижнему белью, и все вокруг потеряло значение.

Он не спрашивал разрешения.

Не отстранился, чтобы посмотреть, все ли со мной в порядке.

Он просто целовал меня и скользил пальцами по кружеву.

Больше всего на свете мне хотелось отпустить тормоза. Довериться магии, которую Пенн сотворил у меня в крови, и пусть будет таким заносчивым, каким хочет. Пусть берет все на себя.

Но я не могла.

Я не могла позволить, чтобы ему сошло с рук то, что он сказал. Его ложь. Его словесные атаки на людей, с которыми мне приходилось общаться.

Для моего мира он был слишком наглым и безбашенным.

Он продолжал терзать губами мои губы, вытягивая из легких стон.

Еще секунда, и меня накроет его мощной волной, и я потеряю себя. Еще секунда, и я исчезну, и мне некого будет в этом винить, кроме себя самой.

Поэтому я его укусила.

Единственное, что я могла сделать, чтобы хоть немного притормозить и вздохнуть, это впиться зубами ему в губу.

Отшатнувшись, Пенн дотронулся пальцами до нижней губы, из которой выступила капля крови.

— Черт.

Моя грудь вздымалась и опадала. Я судорожно втянула воздух, поддавшись вызванной им легкой истерике. Я подняла дрожащий палец.

— Не прикасайся ко мне.

— Не прикасаться к тебе? Ты моя, черт возьми.

Я покачала головой, чувствуя, как моя коса цепляется за неровные кирпичи стены.

— Нет. Не твоя.

В его глазах проступила тьма.

— Ты дала согласие, помнишь?

— Я дала согласие на секс без обязательств. Но не на брак!

— Вот чего ты боишься? Брака? — усмехнулся он. — Я не собираюсь на тебе жениться.

Я нахмурилась.

— Тогда зачем об этом лгать?

— А почему бы и нет? — пожал плечами Пенн. — Зачем кому-то знать, кто мы такие и, что делаем? Почему мы должны говорить им правду, когда они сами насквозь фальшивы?

Меня злило то, что он совершенно прав.

Он уперся рукой в кирпичную стену, нависнув надо мной. Если он снова ко мне прикоснется, очень сомневаюсь, что у меня хватит силы воли снова его остановить. Мой клитор все еще пульсировал от его прикосновения, отдаваясь в венах призрачным криком.

— Не приближайся.

Пенн опустил голову, на его губах появилась натянутая улыбка.

— Хорошо.

Вскинув руки в знак капитуляции, он держался на расстоянии, но не отходил.

— Что мне сделать, чтобы ты позволила мне снова к тебе прикоснуться? — его голос упал до шепота. — Потому что я очень хочу снова тебе прикоснуться.

Я вздрогнула, изо всех сил стараясь сосредоточиться на своих мыслях, а не на плавящемся внутри жаре. То, что Пенн стоял так близко, только ухудшало дело. В клубе, освещенный отблесками неоновых огней и очерченный тенями, он был прекрасен, но здесь… Здесь, в безлюдном переулке, куда едва проникали редкие огни квартир и уличных фонарей, он был окутан таинственной темнотой.

Его плечи красиво облегал блейзер. Оголенные предплечья Пенна были жилистыми и загорелыми. Напрягшись всем телом, мужчина с кошачьей грацией взмахнул рукой, нивелируя пульсирующее между нами возбуждение, будто это не он только что разжег до предела мое либидо.

— Я больше не отвечаю на твои вопросы, — прошипела я. — Кто ты, черт возьми? Чего ты от меня хочешь?

Тяжело вздохнув, он надул губы, немного размазав кровь, от чего стал казаться наполовину вампиром.

— Ты уже знаешь, чего я хочу.

— Но кто ты такой?

— Я тот, кто может сделать тебя свободной.

— Я не понимаю, что это значит.

— Это значит, что тебе не нужно меня бояться.

Я сжала руки, пытаясь успокоиться. Мысль о драке в пустынном переулке с незнакомым мужчиной — даже с тем, кто меня трогал и целовал — совершенно не вдохновляла. И снова на ум пришел незнакомец, я не могла перестать сравнивать этих двух мужчин.

Незнакомец был героем.

Пенн — антихристом.

Один — спасением, другой — проклятьем.

Я знала, кто из них мне нравится больше.

Я выпрямилась, пытаясь унять дрожь в ногах и не выдать свою ложь.

— Я тебя не боюсь.

Пенн склонил голову набок.

— Ты в этом уверена?

— Я больше ни в чем не уверена.

Он провел рукой по волосам, взъерошив пряди.

— Разве не в этом суть?

— Хватит отвечать вопросом на вопрос.

— Хорошо, — Пенн выпрямился во весь рост, расставив ноги. — Ты сказала мне «да». Я не позволю тебе взять свои слова обратно. Но постараюсь тебя успокоить.

Его лицо напряглось, как будто в этой игре ставки для него были более высоки, чем ему хотелось бы показать.

— Я скажу это только один раз, так что слушай внимательно. Я буду лгать о нас всем. Нарисую картину, которая не соответствует действительности. Я буду причинять боль и страдания, делать все, что мне заблагорассудится, но одно я тебе обещаю.

Мой голос упал до робкого шепота.

— Что?

— Что я не буду лгать тебе. С тобой я всегда буду честен. Я причиню тебе боль, только если ты сама этого захочешь, и даже если я это сделаю, все равно буду тебя защищать. Стань моей, позволь мне взять все под контроль, и я обещаю, что тебе это понравится.

Услышав слово «больно», я сразу представила, как он меня насилует.

— С чего это мне вдруг понравится то, что ты причиняешь мне боль?

— Со временем узнаешь. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Я помолчала, сделав еще один вдох. Мой мир исчез, и у меня не было возможности вернуть все назад. Я снова оказалась на развилке, в грязном переулке. Но в отличие от прошлого раза, когда мне пришлось умолять незнакомца о помощи, сейчас убеждать меня должен был Пенн.

Он пошевелился в темноте, и я невольно снова обратила внимание на его внушительный рост, стройное тело и неоспоримый контроль.

— Скажи, что ты имеешь против?

— Что я имею против?

— Да, что ты имеешь против того, чтобы я тебя трахнул.

Мой рот непроизвольно наполнился слюной, но я не сглотнула. Мне не хотелось проявлять никаких признаков слабости.

— Столько много всего, что замучаюсь перечислять.

— Попытка — не пытка, — он скрестил руки на груди.

Мне хотелось опустить глаза, нервно разгладить пальцами платье.

Я не сделала ни того, ни другого. Решила общаться с ним как с любым слишком напористым управленцем при обсуждении условий успешной деловой сделки.

— Я нахожу тебя высокомерным и грубым.

«И от этого вся теку».

Я вздернула подбородок.

— Мне не нравятся лжецы, и мужчины, считающие, что могут меня использовать.

«И несмотря на это, я подумываю о том, чтобы потерять с тобой девственность».

Пенн потер подбородок, скользнув по мне взглядом так, будто слышал мои безмолвные ответы и сосредоточился только на них.

— Я высокомерен, потому что добился успеха дорогой ценой. А груб, потому что у меня нет времени на идиотов, — он шагнул вперед и навис надо мной, одним взглядом припечатав к стене. — Ты уже знаешь, что тебе я лгать не буду.

Пенн наклонился ко мне, нарушив личное пространство, и коснулся носом моего уха.

— И обещаю, что буду тебя использовать. Я буду использовать тебя каждое утро и каждую ночь. Использовать тебя спереди и сзади. Привязанную к кровати. Но при каждом использовании ты будешь просить еще. Ты будешь умолять меня, Элль, — он обхватил губами мою серьгу и потянул, пока у меня в ухе не вспыхнула острая боль.

— Вот чего тебе следует бояться. Ничего более.

Я оттолкнула его и направилась к тротуару.

Я была к этому не готова. Мне хотелось снять напряжение с помощью секса, а не бросаться с головой в разврат.

— Я передумала. Мой ответ — нет.

Сильные пальцы обхватили мое запястье и дернули назад.

— Хрена с два.

Пенн прижал меня к стене лицом. Затем обхватил ладонями мои бедра и, резко притянув к себе, толкнулся в меня своей эрекцией.

Из груди вырвался долгий, гортанный стон. Я никогда раньше не издавала подобных звуков и понятия не имела, откуда он взялся.

— О, Элль, да ты сама лгунья, — Пенн схватил меня крепче и толкнулся еще сильнее. — Ты этого хочешь? Соблазнения? Чтобы ты сдалась, мне нужно тебя соблазнить?

Он склонился надо мной, и его губы коснулись моей лопатки.

— Потому что я могу это устроить. Могу тебя уговорить или заставить. Могу воплотить любую гребаную фантазию, какую ты только захочешь.

Его голос стал мрачным, словно ночной кошмар.

— Со мной тебе не нужно себя подавлять. Хочешь, чтобы это было грубо…, — он сжал мне шею, вдавив щекой в кирпич, а другой рукой скользнул вниз по моему телу и, задрав мне платье, агрессивно схватил меня между ног.

Я почувствовала, как в ушах взорвалось сердце, будто под пальцами Пенна ожила сила, о существовании которой я никогда не подозревала.

Но потом всё резко прекратилось.

Неистовый голод его прикосновений растаял в нежных ласках. Он обнял меня, лаская языком мою шею и легонько касаясь пальцами клитора.

— Или нежно?

Я задрожала в его объятиях, ужаснувшись тому, что мое тело охотнее отозвалось на грубость, чем на нежность.

— Меня влечет к тебе, Элль. С того самого момента, как впервые тебя увидел. Знаю, что ты тоже меня хочешь, потому что прямо сейчас мои руки на твоей киске, и ты чертовски влажная, — с резким вздохом он сдвинул мои трусики и провел пальцем по обнаженной коже.

Мои бедра непроизвольно покачнулись, и Пенн прошипел мне в ухо:

— Вот, пожалуйста. Перестань себе лгать. Это самое страшное преступление. Скажи мне, чего ты хочешь.

— Ты мне все еще не нравишься настолько, чтобы я говорила тебе такие вещи.

Он был чистым искушением.

За пределами рассуждений и понимания. Я жутко разозлилась, услышав его усмешку, а он, наслаждаясь моей гибелью, просунул в меня свой палец.

Я потеряла способность стоять. От восхитительного отголоска его горлового смеха по моему телу прокатилась волна желания.

Когда он погрузился глубже, я сжала его палец.

— Зато твоему телу я нравлюсь так, что хватит и уму, и сердцу.

Мои нервы натянулись до предела. Его прикосновения. Его власть. Его манипуляции — всё превращало его в нечто большее, чем просто человек.

У меня не было ни единого шанса.

— Только секс…, — выдохнула я, чувствуя, как двигается во мне его палец.

— Как скажешь.

— Только похоть.

— Океан гребаной похоти.

Казалось, его движения ускорились, еще больше разжигая во мне жар и острую, невыносимую потребность.

Всего лишь палец.

Это было чересчур.

Этого было недостаточно.

Но мое тело, после того, как я годами пренебрегала его желаниями, ночами воображая себе подобные вещи, полностью сдалось.

Я уронила голову на плечо Пенна, предоставив ему полный контроль и тут же услышала, как он порывисто втянул воздух. Он прижимал меня к себе, всё так же двигая пальцем.

— Это еще одно «да»? — Пенн поцеловал меня в шею, слегка прикусив зубами кожу и просунув палец еще глубже. — Скажи мне, что это гребаное «да», пока я не сошел с ума.

Я кивнула.

И на этом все.

Пенн Эверетт исчез, превратившись в охотника. Он развернул меня и, прижав к стене, раздвинул бедром мне ноги.

Пенн глубоко проник в меня пальцем, и я испугалась, что он возьмет меня прямо сейчас. Мой первый раз будет у грязной стены ночного клуба, но он доказал, что я правильно сделала, доверившись ему. Что я могу отдать ему контроль, даже если он совершенно мне не нравится. Что я всегда буду ненавидеть его, просто потому, что он не тот незнакомец, цепляясь за нелепую иллюзию, что найду его, спасу и буду жить с ним долго и счастливо.

В этом отношении Пенн оказался глашатаем истины.

Я подвела незнакомца. И никогда его не найду. Пришло время это принять и двигаться дальше.

Начав с секса.

— Я заставлю тебя кончить, — выдохнул мне в шею Пенн. — А потом…ты поедешь домой. Ко мне мы пойдем в другой раз.

Он нажал большим пальцем на клитор, и я почувствовала, как сжались вокруг его пальца мои внутренние мышцы. Свободной рукой Пенн обхватил мой подбородок и, не давая пошевелиться, впился в меня глубоким поцелуем.

Его язык у меня во рту повторял движения его пальца, и я сдалась.

Перестала сдерживаться.

А Пенн не стал затягивать.

Я всегда была чувственной — всегда обладала пикантной способностью находить удовольствия в банальных ситуациях. Я давно перестала краснеть, когда на совещаниях с нудными бизнесменами скрещивала ноги и наслаждалась ощущениями от трения шва на моем нижнем белье. Я приняла свое тело и то, как остро оно чувствовало, сладко назревая, готовое перелиться в кульминацию, когда мне этого захочется.

Пенн этого не знал.

Он ничего обо мне не знал.

Но каким-то образом мое тело с ним говорило, и его прикосновения попадали в нужные точки.

Его палец изогнулся, будто что-то зацепив.

«Твою ж…»

Я открыла рот, содрогаясь от безмолвного «да».

Пенн торжествующе ухмыльнулся, поняв, что одну «красную кнопку» точно нашел, но их было бесчисленное множество.

Его поцелуи стали безрассудными. Его пальцы толкались прямо туда.

Все это в комплексе превращало робкие искры в фейерверки, фейерверки — во взрывы, а взрывы — в ядерный гриб чистого блаженства. Оргазм пробежал вверх по моим ногам, вниз по позвоночнику и, сконцентрировавшись у меня между бедер, взорвался лавиной удовольствия.

— О…Боже, — я беспомощно втянула воздух, но Пенн не дал мне времени вздохнуть.

Он поцеловал меня, посасывая мой язык и не отнимал руку, пока не стихла последняя волна моего оргазма.

Медленно Пенн от меня отстранился.

— Что ж, это было… интересно.

Пока мои губы жгло и саднило после его поцелуев, он поправил мои трусики и убрал руку, от чего платье скользнуло вниз по бедрам.

Не говоря больше ни слова, Пенн вывел меня из тени на оживленный тротуар и, поймав взгляд моего водителя Дэвида, аккуратно посадил меня в «Рейндж Ровер».

Глава восемнадцатая

loading='lazy' border=0 style='spacing 9px;' src="/i/86/577486/img_1">

На следующий день я, как ни в чем не бывало, отправилась на работу.

Как будто все, что произошло в "Палм Политикс" было плодом моего воображения.

Как будто я там не кончила и не отдала Пенну частичку себя.

Я по-прежнему его ненавидела.

Но мое тело… хотело большего.

Флёр вручила мне протокол встреч, и я как обычно добросовестно провела два селекторных совещания.

Но на этом все обычное закончилось.

У меня из головы никак не выходило то, что произошло. Куда, черт возьми, делся Пенн, получив желаемое…или наоборот, его дав? Он подарил мне оргазм, не потребовав ничего взамен, отправил меня домой, а не повез к себе.

Он что, как ни в чем ни бывало поехал восвояси?

Или нашел какую-нибудь другую дуру, ставшую жертвой его преступного обаяния?

Мне не нравилось, что меня мучил этот вопрос.

С Пенном у нас только секс. Мы договорились. Я сама на этом настояла.

«Так почему же во рту привкус горечи?»

День все тянулся, и мне не терпелось побольше узнать о Пенне. Выяснить, кто он такой, кем ему приходится Стьюи и, кто этот таинственный Ларри. Чем он занимается? Где живет? Что он сказал моему отцу в джин-баре?

Он оставил после себя больше вопросов, чем незнакомец.

Я не знала, как с ним связаться. Не знала, как рассказать кому-нибудь о том, что случилось. Произошло именно то, о чем говорил Пенн — он контролировал меня, даже не напрягаясь.

К полудню мое сердце разрывалось от волнения, внутри все сжималось и ёкало. Я все время представляла себе, как встречусь с ним в следующий раз, и что он заставит меня сделать.

Я скажу ему «да»?

Или «нет»?

Даст ли он мне выбор?

Мучительная тревога, вызванная этими мыслями, проникла мне в кровь.

Я тупо уставилась на экран компьютера, умирая от желания отвлечься и от работы, и от Пенна, но тут в кабинет заглянула Флёр.

— Эмм, тут кое-кто хочет Вас видеть.

Мое тело тотчас воскликнуло: «Да». А в это время разум орал: «Нет».

Затем верх взяла логика.

«Этого не может быть».

Как он мог проникнуть в здание? Почему он не позвонил мне и не предупредил, что приедет? Без моего разрешения служба безопасности никогда не пропустит ко мне Пенна, а я его не давала.

При мысли о нем у меня разыгралось либидо, но инстинкт самосохранения включил режим генерального директора. Прошлая ночь была ужасной как в хорошем, так и в плохом смысле. Пенн имел обыкновение морочить мне голову и плести ложь, которую я была не в силах разгадать.

Я не могла допустить, чтобы он оказался на моей территории.

— Скажи ему, что я очень занята. Либо возьми его номер телефона, и я позвоню ему, когда освобожусь, либо пусть договорится о встрече где-нибудь в городе.

«Выкуси, Пенн».

— Вы знаете, кто это? — спросила Флёр, и на ее очаровательном личике отразилось подозрение. — Почему Вы так странно себя ведете?

— Странно? Я не странная.

— Я не говорила, что Вы странная. Я сказала, что Вы странно себя ведете, — она потеребила оранжевую пуговицу на своем выгоревшем на солнце платье. — Как его зовут?

— Кого?

— Мужчину, от которого Вы прячетесь.

— Кто сказал…

— Выкладывайте, Элль.

Я подавила улыбку.

— Пенн Эверетт.

Флёр распахнула глаза и придвинулась ближе.

— Вы встретились с ним вчера на вечеринке? О, я же говорила, что Вам непременно нужно пойти, — она театрально закатила глаза. — Он пригласил Вас на свидание? Постойте, я думала, Вы были с Грегом?

Я сделала вид, что ввожу на ноутбуке какие-то цифры.

— Я познакомилась с ним за несколько дней до вечеринки, но да, вчера вечером мы заключили соглашение.

Флёр подпрыгнула, как ребенок.

— Соглашение? Какого рода? Сексуального? Ничего себе Вы шалунья. Немедленно расскажите мне всё.

— Нет, пока ты его не выпроводишь, — я указала на дверь кабинета, слегка посмеиваясь над ее выходками. — Знаешь, скажи ему, что я буду капец как занята все следующие четыре года, и, хотя мой ответ «да», если он снова хочет меня увидеть, лучше ему набраться ангельского терпения.

«Посмотрим, как он теперь запоёт».

Ему хотелось поиграть в игры. Ну, я, по ходу дела, могу подкинуть парочку правил.

Флёр хихикнула.

— Что бы он ни сделал с Вами прошлым вечером, это сотворило настоящее чудо с Вашим чувством юмора.

Направившись к двери, она усмехнулась.

— Наконец-то Вы научились хоть немного веселиться, — Флёр отсалютовала мне, прежде чем исчезнуть за дверью. — Предоставьте это мне. Думайте об этом как о начале новой любви.

Я тихо застонала, услышав в коридоре обрывки мужских голосов, но затем Флёр закрыла за собой дверь, и они смолкли.

Наверное, мне не следовало говорить Пенну, чтобы он ждал четыре года. Что, если он воспримет это всерьез и уйдет? Как бы ни ужасала меня его персона, от мысли о том, что он исчезнет, не выполнив своих обещаний, мне становилось нехорошо.

Разозлившись на себя, я встала из-за стола и на цыпочках подошла к двери. Прижавшись к ней, я попыталась услышать, что происходит с другой стороны.

— Вы, должно быть, Стив Хобсон?

Этот голос… Он стал уже таким знакомым — не хуже любого горючего распалял внутри меня скрытые желания. Коварная мягкость, дерзкая глубина. Несправедливо, что он был так красив и говорил, как пройдоха-поэт. Может, для брака он и не годился, но фантазию определенно будоражил.

Моим будущим Пенн не был, но мог бы сделать много полезного для моего настоящего.

Из-за двери донесся голос Стива:

— Да, это так. Я старый друг и коллега мистера Чарльстона. А Вы?

Без каких-либо колебаний Пенн самодовольно произнес:

— Я жених Элль.

У меня подкосились колени.

«Что?!»

Я думала, что эти россказни только для девушек из «Палм Политикс». Он не должен болтать такое всем вокруг. Это услышит мой отец.

«О, Боже, папа».

Он наверняка обрадуется.

А потом, когда я расскажу ему правду, жутко расстроится.

— Ах, да. Мой сын, Грег, упоминал что-то о вчерашнем инциденте в клубе, — произнес Стив. — Я решил, что он преувеличивает.

Мелькнувшее в его голосе разочарование повергло меня в отчаяние.

— Я предполагал, что он об этом упомянет, — голос Пенна понизился до убийственной серьезности. — Сэр, я знаю, что Ваш сын испытывает чувства к моей будущей жене. Я его, конечно, уважаю и сожалею, что он не заслужил ее любви. Но уверяю Вас, если он встанет у меня на пути, я этого не потерплю.

— Что это значит? — рявкнул Стив.

— Это значит, что Элль вся ваша в делах компании. Но во всем остальном она моя, — в его голосе зазвучали собственнические нотки. — Теперь мы вместе, и никому не позволим вмешиваться. Вообще-то, я приехал, чтобы ее забрать. Ей пора домой. У нас грандиозные планы на сегодняшний вечер.

Даже за дверью можно было уловить сексуальный подтекст его слов, пропитанных обещанием.

Стив откашлялся, вне всякого сомнения, удивившись, когда это я успела переспать с совершенно незнакомым человеком, и почему не Грег отвез меня домой.

— Понимаю.

От того, как жалко это прозвучало, у меня внутри все сжалось.

Мне нравилось думать, что это все от того, что он искренне желал мне счастья и считал своего сына самой выгодной для меня партией, но в глубине души я чувствовала, что у него имелись скрытые мотивы. Стив всегда был предан этой компании, моему отцу и мне, но, возможно, на нем плохо сказалось то, что бизнес, на который он потратил столько лет, ему не принадлежал. Алчность — главный человеческий порок.

— А теперь прошу меня извинить, я опаздываю на свидание, — усмехнулся Пенн. — Как Вы знаете, Элль любит пунктуальность.

Тут раздался голос Флёр:

— Боюсь, мистер Эверетт, мисс Чарльстон сказала, что следующие четыре года будет занята, и Вам придется записаться на прием.

— Что? — послышался из-за двери его резкий голос.

У меня из груди вырвался нервный смешок. Почему мне так хотелось его разозлить? Потом мне это точно отольется.

«Черт, это было плохой идеей».

— Почему мисс Чарльстон просит Вас записаться на прием, если, по Вашим словам, Вы ее жених? — подозрительно спросил Стив.

— Не сочтите за неуважение, сэр, но это не Ваше дело.

Стив ответил:

— Думаю, как раз моё. Элль очень много значит для своего отца и для меня. Она в буквальном смысле заняла его место и вывела компанию на еще более высокий уровень. Элль на свою беду слишком успешна, а это значит, что есть подлецы, которые видят легкую наживу в ней и ее огромной империи.

«Чёрт тебя подери, Стив».

Все так обо мне говорили так, будто я какой-то неуловимый единорог — венец мечтаний. Во мне не было ничего особенного или уникального. Я была пресной и скучной. Трудоголик, с самого рождения лишенный свободы.

— Поверьте, я не из таких, — пробормотала Пенн. — Чего не могу сказать о Вашем сыне.

«О, Господи. Он что, действительно это сказал?»

— Прошу прощения? — выпалил Стив. — Мой сын и Элль очень близки. Это только вопрос времени, когда их дружба перерастет в нечто большее. Можете думать все что угодно, но Вы в лучшем случае с ней пофлиртуете, ну а в худшем — разобьете Элль сердце. Но попомните мои слова, Грег всегда будет рядом, чтобы собрать осколки и позаботиться о ее счастье и благополучии. Я ни на секунду не верю в эту чушь о браке.

Мне не понравился прозвучавший в его голосе оптимизм, равно как и скрытое желание отпугнуть Пенна. Несмотря на то, что я буквально на глазах у Стива превратилась из ребенка в женщину, он, так или иначе, по-прежнему считал, что контролирует меня и то, кому должно принадлежать мое тело и жизнь.

«Вокруг меня одни манипуляторы».

— О, такого не случится, — рявкнул Пенн. — После увлекательных бесед, что были у нас с мисс Чарльстон, я могу с уверенностью сказать, что Ваш сын ее ничуть не интересует.

«О, нет. Пожалуйста, кто-нибудь, остановите его».

— Вообще-то, она ясно сказала, что не хочет иметь с ним ничего общего. Ей нужен я. И я у нее есть. Точно так же, как у меня есть она. Мы помолвлены.

Стив что-то пробормотал, но я не расслышала.

Пенн сказал:

— Как бы там ни было, может, Вы дадите мисс Чарльстон возможность самой решить, с кем ей спать? На данный момент это я, придурок.

«Ладно, довольно».

Распахнув дверь, я ворвалась в приемную. Мой взгляд не задержался ни на мягкой мебели, ни на растущих в горшках деревьях, настолько я была зла на этих двух мужчин.

— И снова, я потрясена вашей глупостью, — я уперла руки в бока. — Стив, от тебя я такого не ожидала.

У Стива хватило порядочности опустить глаза и покраснеть.

— Прости, Элль. Я не говорил, что вы с Грегом вместе, просто пытался защитить твое право решать.

— Не правда. Ты пытался сохранить «Бэлль Элль» в семье. Ты и папа для меня всё, и именно поэтому я не буду держать на тебя зла, но, если ты снова попытаешься свести меня с Грегом, я перестану с тобой разговаривать. Ясно?

— Но ты на самом деле очень нравишься Грегу.

— Меня это не волнует. Мне без разницы.

Вау, я испытала огромное облегчение от того, что я наконец-то сказала правду, не беспокоясь о том, как к этому отнесутся другие.

— Еще раз здравствуй, Элль. Означает ли это, что мы можем отправиться на наше второе свидание сейчас, а не через четыре года? — Пенн вальяжно расставил ноги и ухмыльнулся. — В конце концов, ты только что призналась, что я интересую тебя больше, чем кто-либо другой.

Я перевела на него свои полыхающие гневом голубые глаза.

— Меня интересует только то, как Вы полетите с одного из наших зданий, мистер Эверетт.

Он усмехнулся.

— Ладно тебе. Не будь такой. Я просто оказал тебе услугу. И прошу заметить, не в первый раз. Тебе больше не придется иметь дело с Грегом, — он потеребил пальцами запонку. — И все благодаря мне. Ты у меня в долгу.

— Я тебе ничего не должна. Я забираю назад свое «да», — я вздёрнула подбородок. — И меняю на громкое «нет». А теперь уходи.

Я развернулась и, захлопнув дверь прямо у него перед носом, зашагала обратно в свой кабинет. Оказавшись подальше от Пенна, я тут же сбросила туфли и кинулась в уборную. Схватившись за раковину, я уставилась на себя в зеркало. На щеках полыхал румянец, и обычно спокойное выражение лица сменило дикое безумие.

«О чем я только думала, говоря этому человеку «Да»?»

Я ненавидела Пенна за то, как вскипала от него моя кровь. За то, как он распускал от моего имени слухи и неправду. Со времен моей встречи с незнакомцем ни один мужчина не вызывал во мне такой сильной реакции — ни симпатии, ни ненависти. Я не была готова сражаться. У меня не было времени предаваться влечению.

«Боже, все это полнейший бардак».

Пенн был ошибкой, и мне следовало немедленно ее исправить, пока он не ворвался в мою жизнь и все там не разрушил. Если он не воспримет мое «нет» как евангелие, я вызову полицию, чтобы оформить судебный запрет.

Может, мне стать монахиней? Тогда мне никогда не придется беспокоиться о ни о сексе, ни о браке.

И я смогу просто сосредоточиться на том, что у меня получается лучше всего.

На бизнесе.

Ополоснув лицо, я подтерла размазанную тушь и заправила несколько выбившихся прядей. Почувствовав себя более-менее нормально, я кивнула своему отражению. Решив, что моя работа на сегодня закончена, и теперь я поеду домой, приму ванну и постараюсь забыть о Стиве, моем отце и, самое главное, о проклятом Пенне.

Я открыла дверь уборной и вздрогнула, обнаружив, что мужчина, которого мне хотелось вышвырнуть из окна, самодовольно сидит на диване перед стеллажами с журналами, в которых рассказывалось о продаваемых нами товарах, полученных наградах и почетных знаках за благотворительную работу с отдельными организациями.

— Опять ты!

— Я, — он оглядел меня с ног до головы. — У тебя намокла рубашка.

Я взглянула на прозрачную белую ткань, сквозь которую теперь просвечивал мой темно-розовый бюстгальтер. Прижав к груди ладонь, я направилась к своему столу. Топот моих босых ног не произвел такого же эффекта, как каблуки, но, по крайней мере, я смогла надеть кремово-черный жакет с кантом и слегка прикрыть намокшее декольте.

Из-под моего стола вышла Сейдж и оскалила на незваного гостя свои маленькие клыки.

— Мне показалось, что я велела тебе уйти, — изо всех сил стараясь взять себя в руки, бросила я. — Кроме того, это не рубашка. Это блузка. Не будь ты таким неандертальцем, ты бы это знал.

— Откуда мне это знать? Сам я ношу мужскую одежду. Женская меня не интересует, если только она не разбросана по полу после того, как я ее с кого-нибудь снял.

Я сердито на него зыркнула.

— Увлекательный экскурс в Вашу истинную сущность, мистер Эверетт, — я указала на дверь. — Поскольку Вы заявились в мой кабинет без приглашения, я убедительно попрошу Вас уйти. Уже второй раз. И раз уж Вы здесь, опровергните свое лживое заявление о нашей предстоящей свадьбе.

— Ты лишилась права мне приказывать в тот момент, когда сказала «Да», — в упор глядя на меня, произнес Пенн. — Слишком поздно менять его на «нет». Однако, если ты так злишься, то выслушай меня, и я уйду… на некоторое время.

Я обошла стол, встала перед ним и скрестила руки на груди.

— Выслушать что? Мне кажется, я уже слышала все, что необходимо. Ты эгоистичный маньяк, с которым я не хочу иметь ничего общего.

— Вчера вечером твое тело говорило мне об обратном, — усмехнулся он. — И просто для ясности, если бы я не был, как ты выразилась, «эгоистичным маньяком», ты бы позволила мне тебя трахнуть…как в нашем первоначальном соглашении?

Я нахмурилась.

— Что?

Пенн встал и, вторгнувшись в мое личное пространство, оказался всего в шаге от меня. Я почувствовала, как под мокрой блузкой пробежали мурашки, и по телу разлилась дрожь.

Сейдж зашипела, угрожающе выпустив когти.

Пенн не обратил на нее внимания.

— Прости.

В его глазах блеснула искренность.

— Знаю, что не имел права говорить о тебе, как о выигранном у твоего отца трофее. И прости, что велел мистеру Хобсону держать своего сына подальше от тебя, — он натянуто улыбнулся. — Я мог бы сказать, что сделал это ради тебя, но на самом деле сделал это ради себя.

Его взгляд опустился на мою грудь.

— Я не очень люблю конкуренцию.

— Ну, твои предпочтения и ревность бессмысленны, поскольку я не собираюсь ложиться с тобой в постель.

— Враньё, Элль. Я думал, мы договорились, что между нами будет только правда.

Терпкий, пьянящий аромат его лосьона после бритья проник мне в нос, связав мои мысли в греховный узел.

Я не ответила, и Пенн шагнул еще ближе, уничтожив последние крохи разделяющего нас пространства.

Я отпрянула назад, моя задница ударилась о край стола, в животе всё сжалось.

— Знаешь…Я тоже работаю в кабинете. И знаю, как в них бывает одиноко, — он облизнул губы. — Я также знаю, как все это будоражит фантазию.

Его рука дернулась вверх. Я вздрогнула, решив, что он сейчас прикоснется ко мне. Однако Пенн положил ладонь на стеклянный стол, и я оказалась в ловушке между его руками.

— Скажите мне, мисс Чарльстон. Вы когда-нибудь занимались здесь сексом?

Я замерла.

— Прошу прощения?

Его взгляд затуманился.

— Кто-нибудь нагибал тебя над этим столом, чтобы трахнуть? Лишал тебя силы, используя ее против тебя?

Меня охватила безудержная дрожь. Мне хотелось закричать, позвать на помощь Флёр. Он сейчас пригрозил, что трахнет меня? Здесь, в моем кабинете?

Я его оттолкнула.

Пенн отшатнулся назад, его лицо на мгновение омрачил суровый взгляд. Он покачал головой и, взяв себя в руки, снова стал бесцеремонным.

— Я понимаю это как «Нет».

На долю секунды у меня в голове пронеслись слова тех придурков, что чуть не изнасиловали меня в переулке.

«А тебя когда-нибудь трахали на рабочем толе, девочка из офиса? Ты когда-нибудь делала начальнику минет ради повышения?»

В этом не было ничего необычного.

Я не сомневалась, что многие люди делали нечто подобное и получали от этого огромное удовольствие. Но я таким никогда не занималась. И сегодня не собиралась — ни с Пенном, ни с кем-либо еще, создающим угрозу моей безопасности и положению. Особенно сейчас, когда я с замиранием сердца пыталась отделить Пенна от той ночи в переулке.

Выражение его глаз очень напоминало мне взгляд того парня в бейсболке — слишком напряженный, слишком одержимый тем, чего он не мог иметь, но по любому с радостью бы взял.

— Уходите, мистер Эверетт.

— Я же просил называть меня Пенн.

Я вздернула подбородок.

— Хорошо. Уходи, Пенн.

— Нет, пока ты не согласишься со мной поужинать.

— Никогда.

— Никогда это слишком долго, — сердито зыркнул на меня он. — И, к тому же, мы уже согласовали основные правила. Ты хочешь трахнуть меня. Я — тебя. Игры в недотрогу только еще больше меня распаляют.

— Нет.

— Что «нет»?

— Всё «нет». Я же сказала, что передумала.

— Почему?

— Потому что я так сказала.

Пенн облизнул губы.

— Да, но почему? Почему ты передумала после того, что случилось прошлым вечером? Судя по тому, что сказал твой отец, ты слишком много работаешь, у тебя нет друзей, и в твоей жизни очень не хватает веселья.

У меня упало сердце.

— Он так сказал?

— Я читаю между строк.

— Ну так читай между строк. Н-Е-Т. Произносится как «нет». Я слишком занята, чтобы играть с тобой в игры.

— Я же извинился.

Я напряглась, пытаясь понять, что он задумал на этот раз.

— Продолжай.

Пенн пожал плечами. Даже это, черт возьми, было сексуально.

— Мне не следовало вытягивать из тебя эти слова. Тебе решать, хочешь ты, чтобы люди о нас знали, или нет, — он взглянул на меня исподлобья. — И единственный способ это понять — пойти со мной на свидание.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но он меня перебил — похоже, это было еще одной его привычкой.

— Не говори от себя сегодняшней. Представь, что прошло пять лет. Где ты себя видишь? Здесь, в этом кабинете, занятой теми же самыми делами и все такой же несчастной?

«Боже, надеюсь, что нет».

— Или тебе все-таки хочется получить это и многое другое? Работу и игры? Любовь и солидную должность?

Я смерила его негодующим взглядом.

— Ты думаешь, я смогу тебя полюбить?

— Я думаю, со мной ты могла бы отлично повеселиться.

— А я считаю иначе.

Пенн ухмыльнулся.

— Так в этом-то и вся суть. Посмотрим, совпадут ли наши предположения.

— Ты уйдешь, если я снова скажу «нет»?

— Нет, — он подошел ближе. — Я просто буду появляться в самое неподходящее время, пока ты не согласишься.

Его лосьон после бритья снова затуманил мне разум.

— Выберите более легкий вариант, мисс Чарльстон. Станьте моей. Это единственный выход.

— Что ты со мной сделаешь?

Кабинет мгновенно наполнился сексуальным напряжением.

Пенн опустил взгляд на мои губы, и у меня перехватило дыхание. Его голос понизился и стал похож на раскаленные угли.

— Все, что, черт возьми, захочу, — он прижал ладонь к моему лицу, не давая мне отвернуться. — Я тебя раздену, буду поглощать тебя, попробовать на вкус. Буду жадно тебя жрать, лизать и кусать. И только когда ты станешь умолять, я тебя трахну.

Мое тело пылало горячее Солнца, ярче Венеры и при этом было нетронутым как Плутон.

Я оттолкнула Пенна и направилась к выходу. Больше всего на свете мне хотелось его спровоцировать. Драться с ним, царапаться и позволить ему меня подчинить, потому что, черт возьми, в его устах это звучало восхитительно. Но в глубине души — совсем немного — я боялась себя потерять.

Секс это вам не игрушки.

Секс должен происходить между любящими людьми, а не между теми, у кого нет ничего общего.

Я откашлялась и постаралась взять себя в руки. Из последних сил цепляясь за здравый смысл.

— Предлагаю тебе уйти, пока я не пнула тебя коленом туда, куда леди ни в коем случае не должны пинать мужчин.

Пенн устремился за мной, заполняя все вокруг циклонами похоти.

— Если ты хочешь прикоснуться к этому месту, я бы предпочел, нечто более мягкое, чем колено.

Он нагнал меня, снова прижав к твердой поверхности.

На этот раз к двери.

— Например, твоя рука, — Пенн обхватил мое запястье, скользнув по нему пальцами. — Твоя рука идеально подойдет.

Его глаза потемнели от желания.

— Я бы кончил от одной твоей руки.

Я постаралась унять дрожь, но ничего не могла поделать с пробежавшими по рукам мурашками. Его прикосновение было собственническим, но нежным. Сильным, но соблазняющим.

Сжав мои пальцы, Пенн наклонился ближе.

— Или, если не хочешь использовать эту часть своего тела, твой рот тоже отлично сгодится, — он облизнул нижнюю губу. — Вообще-то, я хочу и то, и другое.

— Никогда.

— Никогда? — улыбнулся он. — Не ври.

Пенн скользнул ладонью по моей руке и надавил мне на плечо, так что у меня начали подгибаться колени.

— Давай посмотрим, как быстро произойдет это «никогда», хорошо? — он нежно меня поцеловал. — Вчера вечером я трахал тебя пальцами, пока ты не кончила. Самое меньшее, что ты можешь сделать, это мне отсосать.

«Мне нравится мысль о том, как ты делаешь мне минет. Опусти ее на колени».

Настоящее померкло, и я снова оказалась в переулке с насильниками, до нашей встречи с незнакомцем. До того, как он избил моих обидчиков. До того, как не дал им разрушить мою жизнь.

Почему Пенн оживлял во мне давно забытые воспоминания?

Почему пробуждал такие спорные инстинкты?

И почему эти инстинкты разрывались между верой и недоверием, не в состоянии разглядеть спрятанную в его лжи правду?

Вокруг снова появился мой кабинет. Переулок исчез. Пенн по-прежнему стоял рядом. Он сильнее надавил мне на плечо, заставляя меня подчиниться.

Тяжело дыша, я произнесла:

— Ты ждёшь, что я стану сосать твой член? Здесь? Сейчас? В моем кабинете?

Пенн кивнул.

— Именно, — он неожиданно схватил меня за волосы и, запрокинув мне голову, обрушился на мою шею своим ртом и зубами. — Здесь ты — царь и бог. Здесь ты главная. Меня чертовски возбуждает то, что ты, обладая наивысшей властью, все же подумываешь о том, чтобы встать на колени, чтобы меня обслужить.

Мне потребовалась вся моя сила воли, все возможные доводы, но мне все же удалось высвободиться из его цепкой хватки и настойчивых поцелуев.

— Очень жаль, придется тебе остаться необслуженным. Я не собираюсь этого делать.

— Чего ты боишься? — прищурился Пенн. — Ты же знаешь, что это игра. Правила тебе ясны.

— Мне вообще ничего не ясно.

— Правила — это секс. Взаимно приятный секс. Что бы ты там не думала, тебе нравится, когда тобой руководят, — он прижал меня к себе, вдыхая мои духи. — Дай мне две минуты. Две минуты на то, чтобы владеть тобою всецело и безраздельно, и, если тебе не понравится, я уйду.

У меня бешено заколотилось сердце.

— Две минуты?

Он прикусил губу и кивнул.

— Даю слово.

— Если ты его нарушишь, я одним ударом ноги сделаю из тебя евнуха.

Пенн усмехнулся и, отступив назад, развёл бедра.

— Есть вещи и похуже твоего колена у меня между ног, — сказал он, и его глаза стали темными, словно ночной кошмар. — Но сейчас, встань, мать твою, на колени.

«Опусти ее на колени».

Когда-то аналогичный приказ разорвал меня на части. Сама мысль о том, чтобы отсасывать в переулке незнакомым мужчинам, казалась абсурдной. Однако от этой команды у меня запылало в груди, а сердце превратилось в пыль.

Я не знала, что произошло с моим мозгом.

Не понимала, как ненависть могла стать таким сильным возбуждающим средством.

Но Пенн волшебным образом миновал генерального директора. Он говорил с какой-то примитивной частью меня.

Мне хотелось сказать ему, чтобы он ушел.

Хотелось доказать, что заслуживаю большего уважения.

И все же я опустилась у двери на колени.

Сейдж смотрела на меня так, будто в ее глазах я потеряла всякое человеческое достоинство.

«Чертова кошка».

Пенн вздрогнул, показавшись мне наполовину монстром, наполовину ангелом.

— Черт, меня пи*дец как заводит, когда ты подчиняешься, — его взгляд упал на мою грудь. — Теперь, раз ты играешь, мы устроим небольшое шоу «Покажи и расскажи».

«Перед тем, как мы покажем тебе наши причиндалы, ты должна показать нам свои».

Переулок.

Я снова вернулась туда.

Корчилась от боли, цепляясь за остатки самоуважения.

Я молчала, изо всех сил стараясь не отдать богу душу, в то время как мое сердце бешено рвалось сквозь ребра.

Прошлое и будущее были просто двумя измерениями, разделенными настоящим. Но я не жила ни в том, ни в другом. Я существовала в связующем их звене, каким-то образом позволившем событиям трехлетней давности влиять на мою сегодняшнюю жизнь.

Мне хотелось, чтобы в мой мир ворвался незнакомец и снова меня спас.

Пенн опустил руки на пояс и, отодвинув полы темно-синего блейзера, принялся медленно расстегивать кожаный ремень.

— Я покажу тебе, что ты со мной делаешь, Элль. Но взамен хочу посмотреть на тебя.

«Давай посмотрим, какие у тебя сиськи».

Я сглотнула.

Он превратился в одного из тех ублюдков, мелькая у меня в сознании то лейблами Адидас, то дорогими костюмами. Не сводя с меня глаз, он потянул за ремень и, расстегнув его, оставил висеть в петлях.

— Расстегни рубашку.

С трудом отогнав воспоминания и полностью сосредоточившись на нем, я зациклилась на самой идиотской фразе, которую когда-либо произносила.

— Это блузка.

— Мне плевать, — его рычание эхом отозвалось в моем сердце. — Расстегни её.

Дрожащими руками я медленно нащупала перламутровые пуговицы и нерешительно расстегнула одну.

Это происходило сейчас. Пенн был сейчас. А незнакомец вчера.

Мне потребовалось немало усилий, но я все же захлопнула дверь в прошлое и окончательно вернулась в реальность.

— Следующую. — голос Пенна дрогнул, когда его руки сомкнулись на пуговице брюк. В своей свежей кремовой рубашке и темных джинсах он казался неприступным, но таким спокойным.

Тяжело и быстро дыша, я расстегнула следующую пуговицу.

Он в точности повторил мои действия и принялся за молнию.

Не дожидаясь его приказа, я расстегнула три, затем четыре пуговицы; мои глаза замерли на его пальцах, потянувших за бегунок молнии.

Когда моя блузка была расстегнута, а бегунок его молнии опустился до самого упора, наши глаза встретились.

Губы приоткрылись в зеркальном отражении желания.

— Раскрой, — из голоса Пенна исчезли прежние игривые нотки, и в нем зазвучала серьезная непристойность. — Дай мне на тебя посмотреть.

Неожиданно расхрабрившись, я распахнула на груди блузку, обнажив темно-розовый лифчик.

Пенн застонал и сунул руку себе в джинсы.

У меня внутри все так сжалось, что я слегка наклонилась от удивления.

Его губы изогнулись в усмешке.

— Тебе нравится? — он стиснул ладонью пах, я увидела, как под джинсами напряглись его бедра. — Нравится знать, что это ты меня так завела? Что у меня уже давно не было такого стояка. Что все, о чем я могу думать, это как засунуть его в каждое твое отверстие.

«О. Мой. Бог»

Я плавилась в огне. Тонула в жидкости. Я была такой влажной, что мои трусики промокли насквозь.

— Сними лифчик, и я покажу тебе больше.

Я дернула за чашечки лифчика, а Пенн подцепил пальцами свои джинсы и немного спустил их вниз. Не сводя с меня глаз, воспринимая нас обоих, как два тела, без души и морали, он сунул руку в обтягивающие черные боксеры и вытащил член.

Сгорая изнутри, я с трудом сглотнула и стянула вниз лифчик, обнажив свои набухшие соски и тяжелые полушария плоти, которыми так долго пренебрегали.

— Черт, Элль.

Пенн обхватил свой внушительный член. Сверху плоть казалась темнее, и на ней поблескивала капелька прозрачной жидкости. По основанию бежали вздувшиеся от желания вены — от того же самого желания, что пульсировало в моем клиторе.

Я не могла ничего видеть…не могла думать ни о чем…кроме секса.

Охваченная желанием, я расслабила и слегка раздвинула бедра. Внутри меня эхом отзывалась пустота, и, чем дольше я смотрела на Пенна, тем мучительнее она становилась.

— Ты этого хочешь? — пробормотал он, и его лицо потемнело от вожделения.

Не было никакого подшучивания, ни связи. С каким бы уважением мы друг к другу ни относились, оно было подорвано тем, как я смотрела на него, возвышающегося надо мной с зажатым в руке членом. Это должно было казаться мне унизительным, но я вдруг обнаружила, что, встав на колени, возымела над ним совсем другую власть. То, как он тяжело дышал. То, как неосознанно слегка покачивал бедрами.

Реальный мир вокруг нас исчез, и остался лишь секс, секс, секс.

Я кивнула всего раз, облизав губы.

— Господи, Элль, — Пенн наклонил голову, сжав головку члена. — Скажи это вслух. Ты хочешь мой член?

Мне было плевать, подслушивают ли нас за дверью. Плевать, что по всем правилам мне следует немедленно все это прекратить и вышвырнуть его из кабинета.

Я приняла бушующую во мне стихию и прошептала:

— Да.

— Чем? Чем ты хочешь его почувствовать?

Много чем.

У меня так много запретных, замечательных, ждущих своего часа мест.

Но начнем с того, которое он так хотел. С того, на которое намекал. С причины, по которой я сейчас стояла на коленях.

— Губами.

Со стоном, больше похожим на рык, Пенн шагнул вперед. Его ботинки ударились о мои колени, он навис надо мной, с зажатым в кулаке членом.

— Тогда возьми его в рот.

Моя грудь заныла от неизвестной мне боли.

Я приподнялась на коленях.

Потянулась вперед.

Уже была готова прикоснуться к нему пальцами.

Но тут Пенн отступил назад и, едва сдерживая желание, спрятал свою эрекцию. Он не застегнул ремень и молнию, но сверкнул передо мной серебряными часами:

— Твои две минуты истекли.

Сексуальный транс, в который он меня ввел, тут же рассеялся.

Я вздрогнула от внезапно обдавшего меня холода и, сгорая со стыда, натянула лифчик. Запахнув блузку, я вскочила на ноги. Во мне полыхала такая свирепая ярость, что мне захотелось разорвать Пенна на куски.

— Так вот оно что? — прорычала я. — Для тебя все это было глупой игрой? Ловким способом показать, что ты можешь заставить меня делать все, что захочешь?

У меня между ног нарастало мучительное давление, пульсируя в ожидании прикосновения. Отчаянно нуждаясь в разрядке.

— Я хотел убедиться, что это не ложь. Ты увидела, как сильно я тебя хочу. Я увидел, как сильно ты хочешь меня, — он держался на расстоянии, не желая ко мне прикасаться. — В следующий раз я не буду слушать твою чушь.

— В следующий раз?! Думаешь, будет следующий раз? Это был единственный раз, и ты только что меня унизил.

— Да, ну, я чуть не кончил, глядя как ты просто облизываешь свои гребаные губы.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но душу захлестнули злые слезы. Бурлившая в крови похоть ослабила мой самоконтроль. Развернувшись, я со всей силы дернула дверную ручку. Мне было плевать, что у него расстегнуты брюки. Плевать, что у меня распахнута блузка. Я хотела, чтобы он ушел. И немедленно.

Рука Пенна обрушилась на деревянную панель, с громким ударом захлопнув дверь. Меня обжег жар его тела, в юбку впились зубцы расстегнутой молнии.

— Думаешь, что сможешь уйти? Я тебе не разрешал.

— Отпусти меня.

Пенн прижал ладони к двери, и я оказалась в ловушке между его руками.

Сейдж громко мяукнула, пытаясь хоть как-то мне помочь и заставить его уйти.

Когда он был так близко, я не могла нормально соображать. Я могла только чувствовать. И, клянусь Богом, я чувствовала. Абсолютно всё. Его обжигающее шею дыхание, вздымающуюся и опадающую грудь. И упирающийся мне в задницу твердый член.

Его доминирование и сила воли были настолько осязаемыми, что я не могла противиться его приказам. Всё, кроме нас двоих, перестало существовать. Мое тело было согласно на всё, чего бы он ни захотел, даже когда мой разум приказывал мне сопротивляться.

Что бы между нами ни происходило, оно было инстинктивным, непередаваемым, пленительным.

— Я никогда тебя не отпущу. Во всяком случае, пока с тобой не закончу, — Пенн коснулся губами моего плеча. — Повернись, Элль.

Я содрогнулась от сокрушительной волны возбуждения. Мне это не должно было нравиться. Я не должна была течь рекой от его резкого, командного тона. Его тело пылало от голода и желания, пробуждая во мне сильную потребность. Потребность, которую я больше не могла отрицать.

Я его хотела.

И не знала, как с этим справиться.

Я отказывалась поворачиваться. Моему желанию мешала горечь, разъедая меня изнутри.

— Я не могу сделать это с тобой. Я не подготовлена.

Его губы скользнули по моим волосам.

— Можешь. И сделаешь это прямо сейчас.

— Но я не знаю, что будет дальше. Я… я…

— Знаешь. Ты прекрасно знаешь, что будет дальше.

Положив руку мне на живот, Пенн снова притянул меня к своим бедрам. Его член был большим, твердым и таким горячим.

— Он в тебя войдет. И всё это смущение и пустота исчезнет.

Я повернулась в его объятиях.

— Как? Ничто не обладает такой силой.

— Доверься мне. — Пенн схватил меня за горло и прижал к двери. Он подался вперед, прислонившись ко мне всем телом. Затем, коснувшись членом моего клитора, сделал толчок бедрами.

Действие было таким грубым, таким примитивным, что я застонала.

— Обхвати меня бедрами.

Задрав повыше юбку, чтобы раздвинуть ноги, я сделала всё, как он велел, взяв под контроль мое тело.

Пенн хмыкнул и, приподняв меня, снова прижал к двери.

— Мы оба кончим. Мы сделаем это вместе. И мы не станем заморачиваться и всё портить, отказываясь от того, в чем оба так отчаянно нуждаемся, ясно?

У меня не было другого выбора.

Я кивнула.

Я не знала, что именно он собирается делать — трахнет меня прямо у двери, задействует свои пальцы или будет ждать, когда я ему отсосу, но все вопросы умерли, словно бескрылые птицы, стоило ему снова толкнуться бедрами.

Одной рукой Пенн стянул брюки и, вытащив из боксеров член, прижался им к моей обтянутой трусиками киске.

Когда я обвила ногами его талию, его эрекция идеально устроилась у меня между ног.

— Господи, да ты вся промокла, — он посмотрел вниз. — Элль, скоро я увижу каждый сантиметр твоего тела, но сейчас ты должна мне оргазм.

Меня охватило замешательство. Значит, он хотел, чтобы нас по-прежнему разделял крошечный кусочек хлопка и кружев? Чтобы мы кончили от взаимных прикосновений, но не более того?

Пенн стиснул челюсти, ему на лоб упали растрепанные волосы. Бицепсы вздулись от напряжения, и он наклонился ко мне.

— Поцелуй меня, — хрипло произнес Пенн.

Я отбросила прочь все вопросы и протесты и подняла голову.

Застонав, Пенн обрушился на мой рот. Его губы были твердыми и теплыми. Я поддалась под их неумолимым давлением. Мне в рот скользнул его язык, пробуя меня на вкус, борясь со мной глубокими ласками.

А потом Пенн задвигался.

Медленно и уверенно, упираясь своим внушительным членом в мои мокрые трусики, с удивительной точностью надавливая в нужных местах. Пенн опустил руки мне на задницу, с каждым толчком сжимая ее и стискивая, сводя меня с ума.

Он не пытался в меня войти. Он остался на подступах, сделав нежное кружево нашим надзирателем, а искушение — госпожой.

Его поцелуи унесли меня прочь, и я забыла обо всем на свете, намертво прирастая к его бедрам. Я и сама не заметила, как мои руки взметнулись вверх, обхватывая его лицо, зарываясь в волосы. Я дергала за них и тянула, умоляя его целовать сильнее, двигаться быстрее — углубляя нашу связь.

Всё еще целуя меня, он зарычал, его язык стал настойчивее, а тело задвигалось быстрее, воспламеняя электричество, химию и огонь. В отголосках собственного сердцебиения, мы цеплялись и царапались, поднимаясь все выше и выше, в отчаянной погоне за ускользающим удовольствием.

— Черт, я хочу тебя, — Пенн толкнулся сильнее. — Я не могу остановиться.

Обхватив мою задницу, он расположил меня под нужным углом. Мой клитор запульсировал в преддверии оргазма.

Я крепко прижалась к Пенну, ощущая каждый сантиметр его крепкого, пьянящего тела.

Его лицо исказилось.

— Господи, я сейчас кончу.

Моя кожа заблестела от пота, покрылась мурашками от избытка ощущений. Скользнув рукой по моему бедру, Пенн так сильно меня схватил, что я задрожала от непередаваемой смеси страха и отчаяния.

С низким рычанием он увеличил темп, и я вцепилась в него еще крепче. Наши поцелуи стали беспорядочными, тела неуправляемыми, и нас захлестнул желанный оргазм.

Яраскололась надвое.

Растеклась лужицей.

Волна за волной я содрогалась в объятиях Пенна, плача и извиваясь, после того как его член поднял меня на такие вершины. Сквозь пелену помутившегося сознания я уловила, как Пенн запрокинул назад голову, впился ногтями мне в кожу, и я почувствовала на внутренней стороне бедра что-то липкое.

Даже насытившись, мое тело все еще силилось прижаться к нему, углубить соприкосновение настолько, чтобы он оказался не рядом, а внутри меня.

Я не знала, кто из нас дрожал сильнее.

Опустив голову, с пустым лицом и ошеломленными от разрядки глазами, Пенн снова впился мне в губы с силой, которой я жаждала. Мы упивались друг другом. Теперь под наши общие стоны он двигался медленнее, концентрируясь на ускользающих ощущениях, усиливая последние покалывания.

Потом кто-то постучал в дверь.

Разрушив этот момент.

Напомнив нам, что мы не одни.

Глава девятнадцатая

— Элль, можно с тобой поговорить?

Раздавшийся папин голос остудил весь сексуальный жар, вернул меня в реальность и напомнил, что у меня не было никакого права вести себя подобным образом. Я застыла в объятиях Пенна.

— Черт, — еле слышно прошипела я.

Рядом с моим бедром задергалась ручка, но Пенн по-прежнему прижимал меня к двери. Прищурившись, он ухватился за нее, не дав двери открыться.

— Ответь ему, — тихо прорычал Пенн. — Попроси его уйти.

— Элль? Ты там?

Стук повторился.

Из-за бешено колотящегося сердца мне было тяжело говорить.

— Да, папа, я здесь. Просто… сейчас неподходящее время. Можешь зайти попозже?

Небольшая пауза, за которой последовало раздраженное:

— Это важно. Я бы предпочел поговорить с тобой сейчас.

Все кошмары стали явью.

— Ну, ладно. Просто…

Пенн отступил назад, мои ноги соскользнули с его бедер и коснулись пола. Как только я встала, он отпустил меня, поспешно застегнув джинсы и ремень. При этом одарил меня таким злобным взглядом, что мне стало нечем дышать.

— Одну минутку! — я вскинула руки к бедрам, чтобы одернуть юбку, но Пенн, ухмыльнувшись, меня остановил.

Пальцем он размазал по внутренней стороне моего бедра что-то липкое и прохладное. Затем тихо произнес:

— Ты собираешься говорить с отцом, в то время как у тебя на коже засыхает моя сперма, — он безжалостно улыбнулся. — Думаю, теперь можно с уверенностью сказать, что ты моя.

Я не могла говорить с ним о сперме и сексе. Не тогда, когда мой отец находился от меня всего в нескольких шагах. Оттолкнув Пенна, я одернула юбку, быстро застегнула блузку и провела руками по растрепанным волосам.

Пристально посмотрев на Пенна, который уже заправил рубашку и застегнул пиджак, я, не спросив его согласия, широко распахнула дверь и так наигранно улыбнулась, что, скорее всего, у меня на лице было написано, чем я сейчас занималась.

— Папа! Как же я рада тебя видеть.

Он вздрогнул, удивленно оглядев меня с ног до головы.

— Весьма радушный прием, Элль, — затем его взгляд скользнул к Пенну, стоящему посреди моего кабинета на почтительном расстоянии от меня. — А, значит, Стив не соврал.

Войдя в кабинет, отец шмыгнул носом.

— Может кто-нибудь объяснить мне, что происходит? До меня дошли слухи о помолвке? — он повернулся ко мне, в его глазах блеснула боль. — Элль?

«О, нет».

Метнув гневный взгляд в Пенна, я направилась к дивану — мне срочно нужно было присесть, пока у меня не подогнулись колени. Сейдж тут же запрыгнула мне на ноги, укоризненно посмотрев на меня своими маленькими глазками-бусинками.

— Это не то, что ты думаешь.

— Не то, что я думаю? — Папа шагнул вперед, не отрывая взгляда от Пенна. — Погодите-ка. Я Вас знаю.

Пенн откашлялся, протянув в знак приветствия руку.

— Мы уже встречались. В Плакучей…

— Иве, да. Я стар, но слабоумием не страдаю, — проворчал папа и, пожав Пенну руку, направился к моему столу. Прислонившись к краю, он скрестил на груди руки.

Вот так просто, он занял позицию власти, пытаясь мной манипулировать, хотя, скорее всего, не осознавал, что перешел в родительский режим.

Он делал это всегда, сколько я себя помнила. Спокойная поза, легкий наклон головы. Я любила его, и он любил меня — я знала, что папа никогда не причинит мне боли, — но он контролировал меня проявлениями не только любви, но и разочарования.

— А я этого и не говорил. — Пенн расправил плечи, остановив взгляд на моем бедре, где под юбкой у меня на ногах высыхали остатки его оргазма.

Мне до смерти хотелось сжаться в комок. Я не привыкла, чтобы у меня на теле оставалось нечто подобное после занятий чем-то предосудительным в собственном кабинете. Но помимо этого у меня возникло и другое желание…чуть более смелое, чем первое. Желание потребовать, чтобы Пенн в кои то веки сам встал на колени и все это вытер.

От одной мысли, как он склоняется передо мной, у меня внутри все сжалось, хотя я знала, что этого никогда не случится. Пенн был слишком помешан на контроле, чтобы позволить мне ему указывать.

— Ну, кому-то все же лучше начать говорить, прежде чем я вызову охрану, — папа, прищурившись, взглянул на меня. — Элль, всего пару дней назад, ты этого парня терпеть не могла. Выплеснула ему в лицо его напиток. Какого черта я пропустил, что ему не только разрешили войти в здание, но от Грега и Стива я узнаю, что вы помолвлены.

Он потер грудь.

— Мне больно, что я узнал об этом таким образом. И еще больнее от того, что меня одурачила собственная дочь.

Я всерьез забеспокоилась о его сердце. Почему он потирал грудь? Мне вызвать врача? Я хотела его успокоить, но боялась, что если сменю тему на здоровье и не проясню это жуткое недоразумение, то у меня возникнет гораздо больше проблем.

Я собрала на плече волосы.

— У тебя нет причин обижаться, папа. Все это большая ошибка.

— Что ты имеешь в виду?

Я погладила теплую шерстку Сейдж.

— Я имею в виду, что мы не помолвлены…

— Элль имеет в виду, что мы собирались спросить у Вас разрешения, но, к сожалению, сэр, вчера вечером, когда Грег намекнул, что я недостаточно хорош для Вашей дочери, дала о себе знать моя собственническая натура, — Пенн подошел ко мне и уселся рядом на диване.

Сейдж напряглась, но не попыталась убить его за то, что он осмелился приблизиться.

Уверенно, будто он давно это репетировал, Пенн взял мою руку, поднес ее к губам и поцеловал костяшки пальцев.

— Я знаю, что Элль и сына мистера Робсона воспитывали с пониманием того, что однажды они поженятся, но это больше не вариант.

У папы отвисла челюсть.

— Не вариант? Почему?

Пенн хитро мне улыбнулся, буквально искрясь интригой и ложью.

— Потому что, с Вашего благословения, конечно, я хочу жениться на Ноэль.

Я застонала, опустив голову.

— Папа, он не это имел в виду. Это игра…

Пенн быстро сжал мне руку, заставив замолчать.

— Она еще не совсем осознала то, что я к ней чувствую. Элль считает абсурдным мое желание на ней жениться, поскольку мы только познакомились, но она ведь не такой старомодный романтик, как мы, так ведь, сэр? — он ухмыльнулся моему отцу, бросив ему наживку, которая непременно зажжёт в нем интерес.

Папа тут же попался на крючок.

— Вы верите в любовь с первого взгляда?

Пенн откинулся на спинку дивана и, закинув руку мне на плечи, увлек меня за собой. Само движение было расслабленным, но все его тело гудело от напряжения, причину которого я не могла разгадать.

— Безусловно. Когда Вы упомянули о ней в баре, она сразу же показалась мне моим типом женщины, — Пенн устремил на меня взгляд своих пронзительных, лукавых глаз. — И как только я ее увидел, в тот момент, когда она облила меня водкой, я все понял.

Свободной рукой он коснулся моего подбородка, приблизив мои губы к его губам.

Сейдж соскочила с моих колен и юркнула под стол.

Я попыталась отстраниться.

Я не собиралась целовать его в присутствии отца. Но, как и раньше, Пенн не оставил мне выбора. Его губы коснулись моих с целомудренной нежностью — идеальный рецепт правды и безумной любви для того, чтобы одурачить моего отца.

Я его за это ненавидела.

Меня бесило то, как он лгал последнему родному для меня человеку.

Оторвавшись от его губ, я попыталась встать, подойти к отцу и объяснить, что все это огромное недоразумение, а потому не стоит слушать этого человека.

Но было уже слишком поздно.

Из глаз моего отца исчез подозрительный блеск, поза стала расслабленной. Мыслями он уже перенесся в те счастливые времена, когда встретил мою мать и с первого взгляда влюбился нее по уши.

Его лицо просияло.

— Хотите сказать, что это правда? — он перевел взгляд с Пенна на меня. — Это не розыгрыш? Вся эта враждебность в самом начале, Элль, ты просто слишком вспылила?

Отец усмехнулся.

— Помню, у твоей матери тоже была такая черта. Она часто налетала меня без всякой причины, — его голос стал задумчивым. — Мне так этого не хватает.

— Ты все неправильно понял. Это не пра…, — начала я.

— Это все чистая правда, — пробормотал Пенн. — Я влюбился в нее и уже сделал ей предложение. Надеюсь, Вы не возражаете.

— Возражаю? — отец вскочил, хлопнув в ладоши. — Да я в восторге. Подумать только, наконец-то у Элль есть плечо, на которое можно опереться. Мужчина, который добился собственного успеха и не позволит никому воспользоваться ею и ее компанией в своих интересах.

Меня это начинало раздражать. Он говорил обо мне, словно о кисейной барышне, которую нужно защищать от больших страшных людоедов, а не как о способной деловой женщине.

Но я не могла винить его за искреннюю радость от мысли, что я буду так же счастлива, как и он с мамой. Мне просто претило то, что все это неправда. Мы с папой очень похожи, но в том, что касается сентиментальности и мира грез, я больше не терпела надуманностей.

Я поверила в ту безумную вспыхнувшую искру между мной и незнакомцем. Я умоляла отца помочь мне перевернуть город с ног на голову и найти его. Сложно даже представить, сколько раз я засыпала в слезах, молясь, чтобы папа помог мне в поиске единственного человека, рядом с которым я почувствовала себя собой, такой живой и настоящей во всех смыслах.

Но он отказался.

Конечно, сначала отец помогал. Он ходил со мной в местные тюрьмы и стоял рядом, пока я сбивчиво бормотала что-то о толстовках, густых щетинах и спасении в переулке. Но его обычно безграничное терпение оказалось очень недолгим.

Однажды вечером я, наконец, заставила его признаться в нежелании помогать, когда пригрозила ему, что, если он продолжит препятствовать мне в поисках незнакомца, я продам свои акции «Бэлль Элль» и уйду из компании.

Достаточно было двух предложений, чтобы понять, какой он упёртый. Я до сих пор помнила их ясно, как день:

«Я достаточно потакал тебе, Элль. Пора тебе забыть об этом парне и двигаться дальше, — добродушное выражение его лица сменилось суровостью. — Он преступник. Если ты думаешь, что я позволю встать у руля моей компании человеку с судимостью, то плохо знакома с нашим моральным кодексом».

Вот тогда…в общем, тогда и настал конец моих поисков и переход из детства во взрослую жизнь. Незнакомец был для меня чем-то светлым, но мой отец видел в нем лишь ярлык, навешенный на него обществом.

Даже если бы я его нашла, мне бы никогда не позволили испечь ему блинчики с черникой или уложить его спать в гостевой комнате. При всей доброте моего отца, у него, как ни странно, был такой недостаток. И это обидело меня так, что словами не передать.

Мне было невообразимо горько, когда папа подбежал и пожал Пенну руку.

— Поздравляю. Я так счастлив за вас обоих, — с блестящими от слёз глазами он стащил меня с дивана и обнял. — Пуговка Бэлль, я так… я… словами не описать, как много это для меня значит. Знать, что тебя будут обожать и беречь, и, когда я уйду, ты останешься не одна.

Он так сильно стиснул меня в своих объятьях, что я не могла вздохнуть.

Я похлопала его по спине, разрываясь между тем, что мне сделать: поступить честно, сказав ему все здесь и сейчас, или ждать, пока эта ложь разрастется, как снежный ком, и, в конечном итоге, убьёт его, когда правда выйдет наружу. Кроме того, меня терзала обида за то, что отец одобрил Пенна только потому, что тот богат и успешен (о чем еще никто толком не знал) и не судим. Он соответствовал требованиям. А незнакомец — нет.

Как бы мне ни было больно лишать его этой внезапно нахлынувшей радости, так этого оставить я не могла. Не могла и дальше убеждать его в том, что выбрала придуманную им мечту. Это всё Пенн, а не я. Папа умрет от горя из-за придурка, решившего, что может безнаказанно лгать моему отцу.

— Папа, можно с тобой поговорить? Наедине, — я бросила взгляд через плечо. — Помолвка — это не то, что ты думаешь. На самом деле, мы с Пенном не собираемся жениться.

— Что? — отец отстранился, его лицо исказилось от боли. — Но я думал…

— Она осторожничает, сэр. — Пенн встал с дивана и присоединился к нам. — Элль не верит в любовь с первого взгляда. Думает, что я пытаюсь Вас обмануть.

Он холодно усмехнулся.

— Чего она не понимает, так это того, что такому мужчине, как я, чтобы полностью раскрыться, необходимы гарантии. Чтобы распахнуть перед ней душу и показать все, что я могу предложить, мне нужно ее согласие на брак, — он печально покачал головой и, не обращая на меня никакого внимания, продолжил разговор с безнадежным романтиком — моим отцом. — Уверен, Вы понимаете. Как ни крути, мне кажется, Вы — человек, долгие годы живущий с разбитым сердцем.

Его тон смягчился, но за ним скрывалась твердая сталь.

— Ваша дочь может разбить не только мое сердце, но и весь мой мир. Что плохого в том, чтобы сделать ей предложение прямо сейчас, а затем с полной уверенностью показать все, что могу.

Я закатила глаза.

— Это полная чушь…

— Это вполне разумно, — отец крепко меня обнял. — Элль, я так горжусь тобой и тем, как по-взрослому ты относишься к предстоящему браку. Знаю, что, когда дело касается чувств, ты циничнее меня, но я был бы очень, очень счастлив видеть тебя с этим мужчиной.

«Только потому, что считаешь его подходящим для «Бэлль Элль». Что, в отличие от других, он не запятнан сплетнями и преступлениями».

Мне это надоело. Мое терпение лопнуло.

— Я не собираюсь выходить за него замуж, папа. Оба немедленно прекратите этот фарс.

Пенн нахмурился, пряча недовольный взгляд, а отец рассмеялся.

— Это ты сейчас так говоришь, — он похлопал меня по щеке, как ребенка. — Я вижу, когда между людьми есть химия. И у вас двоих ее в избытке.

Папа попятился к двери.

— Собственно, я сейчас оставлю вас в покое, но у вас есть мое благословение. У вас обоих, — он взглянул на Пенна. — Я рад, что мы поболтали в баре. Мне кое-что о Вас известно, мистер Эверетт, так что Вы не совсем чужой нам человек. Однако, когда у Вас будет время, как насчет партии в гольф или кружки пива, чтобы восполнить оставшиеся пробелы в моих знаниях? В конце концов, я хотел бы встретиться с Вашим покровителем и другими имеющимися членами Вашей семьи.

— Конечно, — Пенн склонил голову в старомодном жесте уважения. — При первой же возможности.

Затем схватил меня за руку и крепко прижал к себе.

— И, пожалуйста, зовите меня Пенн.

Что скажет папа, когда узнает, что у Пенна есть сын?

Что я скажу, когда узнаю, чем Пенн зарабатывает на жизнь и почему моему отцу так важен его успех?

Что скажет любой из нас, когда правда всплывет на поверхность, и все закончится?

Отец открыл дверь кабинета, светясь так, будто проглотил звезду.

— Хорошо, Пенн, — он усмехнулся. — Ну, Пенн, если грамотно подойдешь к делу, то скоро я буду называть тебя зятем.

Послав мне воздушный поцелуй, папа добавил:

— Добро пожаловать в семью, сынок.

Я машинально помахала ему рукой, и он исчез, закрыв за собой дверь.

Он ушел.

И я сорвалась.

Развернувшись к Пенну, я прошипела:

— Убирайся. Немедленно.

Он обхватил ладонями мое лицо и притянул к себе. Его губы обрушились на меня, словно тайфун, язык уверенно проник в рот, заставляя подчиниться.

На этот раз я не повелась на его соблазны. Оттолкнув его, я метнулась к своему столу и нажала кнопку вызова Флёр.

Она ответила сразу же, как только Пенн приблизился ко мне, сверля своим затуманенным взглядом.

— Я могу Вам чем-нибудь помочь? — раздавшийся голос Флер напомнил мне, что мир еще не канул в сумеречную зону, и я все еще хозяйка этой компании.

Сейдж гордо стояла на моем столе и взирала на Пенна со злобной кошачьей улыбкой, понимая, что у него серьезные проблемы.

Расправив плечи и собрав все свое мужество, я рявкнула:

— Да, вызовите охрану. Моему жениху нужно помочь покинуть здание.

Глава двадцатая

Три дня мне удавалось избегать встречи с моим будущим мужем.

Он звонил в офис.

Каким-то образом узнал номер моего мобильного телефона.

Окончательно перетянул на свою сторону моего отца.

И настроил против меня мое собственное тело.

Но ему не удалось подчинить себе мой разум, и уж точно не получилось завладеть моим сердцем.

Признаю, что, когда дело касалось его, я давала слабину. И он до такой степени втянул меня в свою паутину лжи, что я не могла посмотреть в глаза отцу и сказать ему, что все это просто вымысел.

Папа был так счастлив. На его коже появился румянец, походка вновь стала легкой, а взгляд на жизнь — оптимистичным. Страх за его сердце и еще один приступ помешали мне разрушить его счастье.

Пока пусть он думает, что мы с Пенном вместе. Но как только я получу от него желаемое и перестану быть девственницей с проблемами на личном фронте, я с ним расстанусь, разорву фальшивую помолвку и продолжу жить своей жизнью.

Кто знает, может, я всех удивлю и выйду замуж за Грега, потому что, по крайней мере, он казался нормальным и предсказуемым. Поиграв с огнем, я могла бы еще больше оценить Грега.

Все друг друга использовали. Я решила не винить себя за то, что использую Пенна в своих интересах, особенно когда он использовал меня ничуть не меньше.

— Мисс Чарльстон, мы на месте. Хотите, чтобы я Вас подождал, или полагаете, что встреча затянется? — ко мне с водительского сиденья повернулся Дэвид.

Мои волосы спадали на плечи аккуратными локонами. В черной юбке с кремовым кружевным поясом и жакете в китайском стиле я выглядела достойным руководителем крупнейшей розничной сети США.

Я сжала лежащую на коленях папку.

— Моя последняя встреча с этим поставщиком продлилась более четырех часов.

— Я помню, — усмехнулся Дэвид. — А еще помню, как Вы написали мне сообщение с извинениями и пообещали, что долго не задержитесь.

Я кивнула. Тогда я была моложе, еще не привыкла к встречам, проходящим за пределами компании, и меня мучило чувство вины за то, что Дэвид так долго ждет меня в машине. Это было его работой — наряду с другими задачами, но мне не хотелось доставлять ему неудобства.

— Если у Вас есть какие-то дела, то поезжайте. За тридцать минут до окончания встречи я Вам позвоню, чтобы Вы успели вернуться.

— Вы уверены? — его крупная фигура еще больше развернулась на сиденье. — Если считаете, что встреча будет короткой, я подожду.

Я покачала головой.

— Мне было бы приятнее думать, что ты чем-то занят, чем скучаешь.

Дэвид засмеялся, и на его эбеновой коже отразился свет уличного фонаря.

— Конечно. Ну, у меня с собой телефон, и я буду следить за временем. Если до десяти вечера не получу от Вас никаких сообщений, то все равно вернусь.

— Хорошо.

Переложив папки в одну руку, а другой схватив сумочку, я вышла из «Рейндж Ровера» и улыбнулась поприветствовавшим меня швейцарам «Голубого кролика».

Я уже бывала здесь раньше. Меню ресторана славилось непревзойденными деликатесами и восхитительными закусками. Не то, чтобы мне удалось много чего съесть, потому что тогда, как и сегодня, была деловая встреча.

В основном, вся моя светская жизнь, за исключением вечеринок в старшей школе, заключалась во встречах с воротилами других компаний и укреплении наших отношений или создании таковых на основании уже установленных торговых соглашений.

Набивать рот кростини с лососем или шариками ризотто было не совсем этичным.

Постукивая каблуками кремовых туфель, я подошла к метрдотелю.

— Здравствуйте, где я могу найти компанию «Лавлайн»?

— Ах, да. Сюда, пожалуйста.

Метрдотель кивнул и повел меня в ресторан, мимо причудливых столиков к большому столу в глубине зала. Там было намного тише, на стенах висели голубые бархатные шторы, а все солонки и перечницы были в форме милых кроликов.

Приблизившись к столу, я увидела, как из-за него поднялась Дженнифер Старк.

— Еще раз здравствуйте, мисс Чарльстон.

Я приветливо пожала ей руку.

— Пожалуйста, зовите меня Элль.

— Хорошо, Элль, — она вернулась за стол, указав на уже сидящих за ним трех своих коллег. — Это Бай, Эндрю и Юмаеко из отделов мерчандайзинга и производства в Шэньчжэне.

— Здравствуйте, — вежливо кивнула им я.

Устроившись на единственном оставшемся месте, я оглядела ресторан, опасаясь, что, как обычно, при встрече в общественном месте, откуда-нибудь появится Пенн. Похоже, у него был особый дар повсюду меня отыскивать.

Пока официанты приносили нам воду и множество закусок, Дженнифер приступила прямо к делу.

— Как Вам известно, «Лавлайн» — это перспективный лейбл, который, мы надеемся, найдет свою нишу на рынке «Бэлль Элль».

Я открыла папку и достала диктофон. Я уже давно перестала делать заметки. Так, завтра я приду в офис, и Флёр сможет напечатать все важные моменты встречи.

— Не могли бы Вы поподробнее рассказать мне о том, что именно предлагает «Лавлайн»?

Дженнифер застенчиво улыбнулась своим коллегам, затем сунула руку в сумку и вытащила рекламный буклет. Она положила его лицевой стороной на скатерть и придвинула ко мне.

— В наши дни общество стало значительно раскрепощеннее в отношении секса, и мы считаем, что неплохо извлечь из этого выгоду, особенно при таком количестве эротической литературы и фильмов на основном рынке.

Я перевернула буклет и тут же прижала его к груди, чтобы молоденькая официантка не увидела красующийся на нем гигантский блестящий фаллоимитатор.

— Вы предлагаете продавать секс-игрушки? В крупном универмаге?

— Да, мы предлагаем продавать игрушки для взрослых в отдельном зале, расположенном в секции нижнего белья.

У меня вспыхнули щеки.

Пока в моей жизни не появился Пенн, мне вообще не приходилось иметь дело с сексом. Теперь же мои сны были наполнены обнаженкой и томными вздохами. Дни проходили в поцелуях и интимных фрикциях. А сейчас мне еще и пришлось обсуждать продажу фаллоимитаторов под нашим брендом.

— Не думаю, что это уместно.

Дженнифер усмехнулась, ее рыжие волосы были собраны в аккуратный пучок.

— Я предполагала, что Вы так скажете, поэтому захватила с собой недавнюю статистику от Марка Сакса из Австралии, который с рекордным успехом представил в своих универмагах продукцию «Лавлайн», — она придвинула ко мне еще одну брошюру, только на этот раз не такую сомнительную, а с цифрами и графиками.

Взглянув на цифры, я удивленно распахнула глаза.

— Вау, это впечатляет.

— Уже в первую неделю была полностью распродана вся закупленная партия из двухсот «Морских коньков» и трехсот «Колибри». С начала реализации нашей продукции им пришлось трижды делать повторный заказ, к тому же у них произошел значительный скачок в продажах нижнего белья — и это только за счет дополнительных покупок, — Дженнифер усмехнулась. — Итоговые цифры говорят сами за себя, Элль.

Я поднял глаза.

— А что такое «Морской конек» и «Колибри»?

Ее коллеги усмехнулись, и она протянула мне маленькую черную сумку с торчащей из нее розовой гофрированной бумагой.

— Я так и думала, что Вы спросите. Здесь образцы нашей лучшей продукции, включая «Тигровый хвост», «Гремучую змею» и «Поцелуй панды».

— И все они названы в честь животных? — я поставила сумку себе на колени и слегка над ней наклонилась, чтобы спрятать содержимое, а затем заглянула внутрь.

Там, в аккуратных, стильных прозрачных бирюзовых коробочках, лежало множество фаллоимитаторов, вибраторов и украшенных драгоценными камнями анальных пробок.

Закрыв сумку, я нервно сглотнула, поскольку у меня в голове тут же возник образ Пенна, сжимающего свой член и орудующего одной из этих штук. Дженнифер была права. Взрослые мужчины и женщины тоже играют. Я сама стала участницей затянувшейся игры и не сомневалась, что остальные балуются всякими игрушками и устройствами.

Почему бы не извлечь выгоду из такой перспективной и давно уже приемлемой ниши?

«Папу хватит удар».

Но у руля стояла я.

И мне было любопытно.

Поставив сумку у ноги, я положила руки на стол и улыбнулась.

— Давайте это обсудим.

Пенн (20:45): «Три дня — это слишком долго. Из уважения я позволял тебе меня избегать. Но сегодня ты моя».

Пенн (21:15): «Мне ничего не стоит найти тебя, Элль. Я дал слово, что не буду тебе лгать, поэтому поверь мне, сегодня вечером я попробую тебя на вкус, и ты, бл*дь, будешь молить о большем».

Пенн (21:35): «Не получив ответа, я воспользовался GPS у тебя на телефоне, чтобы узнать, где ты находишься».

Пенн (21:55 вечера): «Черт, ты такая сексуальная, когда говоришь о делах».

Я вскинула голову, оглядев ресторан.

Во время деловой встречи я несколько раз чувствовала, как вибрировал мой телефон, но не смотрела, что там. Мне не хотелось показаться грубой, прервав поток цифр и прогнозов. Я достала мобильный только, чтобы написать Дэвиду, что почти закончила, и он может подгонять машину.

Это было до того, как я обнаружила несколько сообщений от Пенна.

С бешено колотящимся сердцем, что прыгало у меня в груди, словно тот самый голубой кролик, в честь которого был назван этот ресторан, я оглядела оставшихся посетителей. Сегодня был вторник, а значит, мало кто засиделся тут допоздна, поскольку завтра рано вставать.

— Все в порядке? — спросила Дженнифер, подписывая счет за закуски, которые мы ели на протяжении всей встречи.

Я предложила заплатить, но она не позволила. Не думаю, что она оказалась в накладе, учитывая, что я разместила у них приличный пробный заказ, который должен был прийти через два месяца.

Торговать секс-игрушками в магазинах обычной розничной сети считалось недопустимым, но, немного переоборудовав отдел нижнего белья, можно было довольно легко организовать зал для взрослых со строгим возрастным ограничением и всеми необходимыми мерами предосторожности в виде непрозрачных пакетов без фирменных лейблов и кодов на чеках, демонстрирующих подробности покупки.

Если честно, все это было довольно волнительным.

Совсем как те смешанные чувства, которые я испытывала при мысли о том, что Пенн за мной наблюдает.

Но окинув взглядом все столики, я нигде его не увидела.

— Да, я в порядке, — оглянулась на нее я, расслабившись от облегчения и вспыхнув от разочарования.

«Его здесь нет».

Не знаю, почему он вызывал во мне две полярные крайности. Мне хотелось, чтобы он был здесь. И не хотелось, чтобы он был здесь. И то, и другое было правдой. Я в буквальном смысле почувствовала и то, и другое одновременно.

Дженнифер задвинула свой стул и, когда ее коллеги тоже встали, собрала бумаги и улыбнулась.

— Было приятно снова с Вами увидеться, Элль.

Мы пожали друг другу руки.

— Взаимно.

Закрыв папку, я взяла с пола небольшую черную сумку с пробниками и свою сумочку.

Все вместе мы вышли из-за стола.

Я повернулась к выходу.

И увидела его.

Пенн облокотился о стойку, изящно скрестив ноги. Он поднес ко рту бокал, не отрывая от меня глаз, будто ни на что больше не смотрел. Будто не мог ни на что больше смотреть.

Одна часть меня хотела дать ему пощечину, но другая хотела целовать его до тех пор, пока нас не вышвырнут из ресторана за непристойное проявление чувств в общественном месте.

Я с трудом сглотнула и, выйдя из оцепенения, последовала за Дженнифер и ее коллегами на свежий воздух к ожидающей меня машине.

Опрокинув в себя остатки своего напитка, Пенн оттолкнулся от барной стойки и направился к той же двери, что и я. На этот раз он был не в костюме, а в потертых джинсах и в черном свитере с задранными до локтей рукавами. Материал плотно облегал его грудь, демонстрируя красивый рельеф мышц и напоминая мне, что хоть я и видела то, что он прятал в джинсах, но на этом всё.

Мне до жути хотелось сорвать с него одежду.

Чтобы выяснить, неужели он и без нее так же безупречно красив.

Когда я вышла и потеряла его из виду, мое сердце разбилось на множество сексуально неудовлетворенных осколков. Дженнифер и ее коллеги попрощались и, сев в Лимузин, отправились к себе в отель.

Дэвид выскочил из ожидающего меня «Рейндж Ровера» и схватил мои сумки.

— Все хорошо? Готовы ехать?

Мне следовало сказать «да». Запрыгнуть в автомобиль и потребовать, чтобы Дэвид мчался на всех парах, чтобы уберечь меня от лап Пенна Эверетта. Но я намеренно медлила, поправляя волосы и притворяясь, что наслаждаюсь благоухающим ночным воздухом.

— Я отвезу ее домой, — раздался позади тихий, бархатистый голос, и я почувствовала, как ко мне подошел Пенн и обхватил меня за талию.

Три дня в огне желания.

Моя злость на него за ложь.

Ярость из-за того, что мной манипулируют… все исчезло.

Из-за него эта терзающая меня похоть стала невыносимой.

Теперь он должен все исправить.

Пенн улыбнулся и, наклонившись, выхватил из пальцев Дэвида небольшую черную сумку.

— Это мы тоже заберем.

Я распахнула глаза и сглотнула:

— Как ты…

«Узнал, что там внутри?»

Я не договорила, потому что вопрос не имел смысла.

Судя по сообщениям, Пенн некоторое время за мной наблюдал. Скорее всего, он увидел эти устройства, когда я разглядывала их под столом, следуя советам Дженнифер, проверяла резиновые фаллоимитаторы, чтобы увидеть, насколько они реалистичны.

Пенн схватил меня за руку, и мои щеки вспыхнули румянцем.

— Элль, пожалуйста, скажи своему водителю, что ты с радостью поедешь со мной домой, что я не похищаю тебя и никак не принуждаю.

Я моргнула, заметив напряженную позу Дэвида и то, как он отодвинул полу пиджака, из-под которой показалась торчащая из кобуры рукоять пистолета.

— Все в порядке, Дэвид. Я его знаю.

— Мэм? — он не сводил глаз с Пенна. Затем оглядел его с ног до головы. — Теперь, когда Вы это сказали, он действительно кажется мне знакомым.

Знакомым? Где Дэвид мог его видеть?

Внешность Пенна трудно было назвать не примечательной, и я точно знала, что мой водитель никогда раньше с ним не сталкивался. Кроме того, Пенн сам заявил моему отцу, что совсем недавно вернулся в Нью-Йорк после долгого отсутствия.

Я вежливо сказала:

— Его зовут Пенн Эверетт.

— Жених мисс Чарльстон, — поправил Пенн.

Я съежилась. Мне до жути хотелось опровергнуть его слова, но какой в этом смысл? Ему уже поверил мой отец, Стив, Грег… что там еще по сюжету в этой книге сказок?

Дэвид поерзал на месте.

— Понятно.

Однако его напряжение никуда не делось, что меня слегка смутило. Он переключил свое внимание на меня.

Много лет назад, когда мой отец нанял его, чтобы меня охранять, мы с ним разработали набор кодовых фраз, которые я могла бы сказать, почувствовав угрозу или не имея возможности позвать его на помощь. Если бы меня держали под дулом пистолета или грабили, простая фраза привела бы Дэвида в боевую готовность.

— Есть еще какие-нибудь распоряжения на ночь, мэм? — он медлил, давая мне время произнести одну из кодовых фраз.

«Я сегодня устала и думаю вечером принять ванну с пеной»: код для похищения.

«Я плохо себя чувствую; лучше пройдусь пешком»: код для ограбления или приставленного к боку пистолета.

Я ничего из этого не сказала.

На секунду повисло молчание, затем Пенн потянул меня за руку.

Я без раздумий пошла за ним.

— Нет, Дэвид, на сегодня нет.

Мой охранник больше не пытался меня спасти.

Глава двадцать первая

Через десять минут ходьбы у меня сдали нервы.

Сжав пальцы Пенна, я спросила:

— Куда ты меня ведешь?

— К себе домой.

— Зачем?

Он усмехнулся, его лицо скрывали сумерки.

— А ты как думаешь? — тон его голоса потерял официальную сдержанность, скатившись в чистый в грех, и я почувствовала, как у меня внутри все сжалось. — Чтобы трахнуть тебя, конечно.

Сверкнув в темноте зубами, он добавил:

— Я ждал, сколько мог. Ты не сказала отцу, что я наврал о помолвке, и не побежала к своему телохранителю. Поэтому я считаю, что ты готова ко всему, что я запланировал, и не будешь сопротивляться.

Пенн слегка наклонил голову.

— Или будешь, Пуговка Бэлль?

Я вся поплыла от того, как плохо, и в то же время хорошо это звучало. Мною тут же овладели фантазии о том, что может произойти сегодня ночью…

Постойте-ка.

Он назвал меня Пуговкой Бэлль.

Во мне вскипел гнев.

— Ты не имеешь права так меня называть.

— Разве? — он приподнял бровь. — Однако ты позволила… Как ее там? Хлое… называть тебя Динь Дон Белль. Или это прозвище тебе нравится больше?

Я стиснула зубы.

— Мне не нравится ни то, ни другое. Элль вполне приемлемо. Так что называй меня так.

Пенн тихо рассмеялся.

— Какая агрессия.

— Не агрессия. Защита.

Он вскинул голову, его глаза впились в меня, словно иглы.

— Ты считаешь, что рядом со мной тебе следует защищаться?

— Постоянно.

Меня накрыла его тень.

— Почему?

— Почему что?

— Ты знаешь что. Ответь на вопрос и перестань ходить вокруг да около.

То, как он настаивал на ответе, говорило о том, что ему по каким-то скрытым причинам очень нужно было узнать, почему я отгородилась от него прочной стеной. Почему не позволяла себе чувствовать к нему больше, чем просто физическое желание.

Мы были знакомы всего неделю. Женщина во мне признавала, что я нахожу его чрезвычайно привлекательным. Девушка — что мне нравится идея мгновенной настоящей любви. Но реалист во мне понимал, что с хозяйкой многомиллионного бизнеса, коей я являюсь, такого никогда не случится.

Кроме того, Пенн был беcпощаден в достижении собственных целей. Весь опутанный ложью и скрытый полуправдой, он был не из тех, кому можно доверить что-то хрупкое, особенно мое сердце.

Тело можно раскрасить синяками.

Но они заживут.

Это не отменяло факта, что Пенн чего-то от меня хотел.

Будь это просто секс, то наши мотивы совпадали бы.

Но чем больше времени я проводила в его обществе, тем больше чувствовала, что целью его игры было вовсе не это.

Я прищурилась, пытаясь заглянуть за броню его высокомерия и узнать его истинную сущность. Но я увидела лишь человека с безграничными возможностями и самомнением. Человека гордого и напыщенного, как павлин.

«И все же…у него есть сын».

Как такой холодный и эмоционально неприступный мужчина мог воспитывать всецело подвластного ему ребенка? Где была мать Стьюи? Кто такой Ларри? Что, черт возьми, между нами произойдет, как только мы переспим?

Вопросы громоздились друг на друга, складываясь в неустойчивую башню Дженга. Один неверный ответ, и вся основа наших так называемых отношений рухнет. (Дженга — настольная игра, где игроки по очереди достают блоки из основания башни и кладут их наверх, делая башню всё более высокой и всё менее устойчивой — Прим. пер.)

Сегодня ночью я не могла позволить этому случиться.

Может, завтра.

Потому что к завтрашнему дню мы оба получим желаемое, и все вернется на круги своя. Пенн со своей ложью исчезнет из моей жизни, не успев причинить еще больше вреда.

— Ты спрашиваешь меня, почему, но я могла бы задать тебе тот же вопрос, — я пошла дальше, покинув светлый круг от уличного фонаря и ступив в омут ночи. — Почему ты от меня защищаешься?

Пенн резко остановился.

— Я не защищаюсь.

— Защищаешься.

Он стиснул челюсти, то сжимая, то разжимая опущенные по бокам руки.

— Я просто в меру осмотрителен, это совсем другое.

— Разве? — я склонила голову набок. — Забавно, как по мне, осмотрительность и защита — это одно и то же.

Пенн метнулся ко мне, схватил меня за горло и толкнул к стене жилого дома. Кирпич был жестким. Он еще жестче. Я застыла мягкой прослойкой, не имеющей ни малейшего шанса.

— Еще хоть раз попытаешься устроить мне сеанс психоанализа — очень пожалеешь.

Я сглотнула, протолкнув страх вниз по горлу сквозь стальные тиски его руки. Даже сейчас мое тело завелось под его хваткой. Казалось, моим клеткам понравились чувственные ощущения, и они принимали за них любое крепкое сжатие.

— С чего бы мне сожалеть? — едва слышно произнесла я. — Что ты сделаешь? Убьешь меня?

Я сказала это небрежно, как бы невзначай. Эту фразу часто бросают без всякой задней мысли. Но вместо того, чтобы либо проигнорировать этот избитый вызов, либо признать, что он намного опаснее, чем я предполагала, Пенн одарил меня холодной, как ножи мясника, улыбкой.

— Возможно.

У меня подскочило сердце в порыве схватить телефон, чтобы позвонить в полицию. Но сейчас мною овладели другие ощущения. Если бы похоть имела цвет, то я уже несколько дней была бы окутана красным и розовым. Теперь же меня окружал черный и темно-темно бордовый, и единственное, чего мне хотелось, это забыть, кем я была, и стать тем, кем никогда не осмеливалась.

Выпрямившись под его пальцами, я намеренно задыхалась в его железной хватке.

— А что ты со мной сделаешь, если я пообещаю не лезть к тебе в душу, и признаюсь, что вообще этого не хочу? Что ты сделаешь, если я признаюсь, что использую тебя так же, как и ты меня? Трахнешь меня?

Пенн не сводил с меня глаз, не разжимал сдавивших мое горло пальцев.

— Я же сказал, что это и собираюсь сделать.

Из-за него я всегда оказывалась в неравном положении. Мне это надоело. Если я хочу отстаивать свою позицию, то должна быть собой, а не робкой маленькой девочкой. Собравшись с духом, я пробормотала:

— Тогда хватит грозиться, и давай с этим покончим.

Он судорожно сжал пальцы. Навалился на меня всем своим весом.

— Покончим?

— Да. Я хочу, чтобы ты меня трахнул, а потом оставил в покое.

С его губ сорвался легкий стон.

— Нельзя говорить такое на пустой улице.

— Почему нет? Мне кажется, пустая улица предпочтительнее многолюдной. Здесь никто не смотрит.

Пенн покачал головой, ему на лоб упали темные пряди.

— На многолюдной улице я вынужден держать руки при себе, — он рывком притянул меня ближе, его пальцы скользнули с шеи мне на грудь, а левая рука обвилась вокругмоей талии.

Сумка с образцами секс-игрушек с тихим стуком приземлилась на тротуар, рука Пенна принялась настойчиво массировала мою плоть, а его большой и указательный пальцы сжали мой сосок.

— А на пустой я могу тебя развернуть, задрать юбку и спокойно трахнуть.

Я вздрогнула.

Это звучало так непристойно.

Но так круто.

Из последних сил пытаясь не потерять рассудок, я оглядела стоявшие вокруг здания. В окнах наверху мелькали слабые очертания людей и редкие всполохи движений.

— Нас увидят, независимо от того, видим мы кого-нибудь или нет.

Пенн проследил за моим взглядом, запрокинув голову и обнажив шею. Его пальцы дернулись у меня на груди.

— Ты права.

Он убрал руки и сделал шаг назад.

— Жаль.

Подхватив сумку, Пенн снова направился по улице, таща меня за собой.

— Ты здесь живешь?

Пенн кивнул и достал из кармана ключ.

— В смысле, во всем здании? — я посмотрела на мини-небоскреб с высокими окнами и выцветшим сине-зеленым фасадом.

— Тут нужен ремонт, но именно поэтому я его и купил.

Он повернул старинную дверную ручку и потянул меня в фойе с квадратной люстрой, облупившимися обоями и плиткой в стиле арт-деко. Потолок величественно уходил ввысь, а широченная лестница спиралью поднималась на несколько этажей.

— Вау.

Пенн отпустил меня и, подойдя к стене, щелкнул бронзовым выключателем, от чего помещение волшебным образом озарилось светом. Тихий щелчок разбудил бесчисленные, покрытые серебристой пылью лампочки.

— Как я уже сказал, ремонт еще не закончен, — он снова схватил меня за запястье и потащил вверх по лестнице.

Пенн не дал мне возможности восхититься оригинальной красотой интерьеров или спросить, когда он купил этом потрясающий дом. Как будто это здание для него не существовало. Как будто для него имела значение только я.

Мы молча поднимались все выше и выше. Пенн не остановился ни на втором, ни на третьем, ни на четвертом этаже. Он продолжал тянуть меня все выше, пока мы не оказались на десятом или одиннадцатом этаже и не отперли еще одну дверь в обшарпанном, изъеденном молью коридоре.

Мы словно шагнули в другой мир.

Перенеслись на машине времени в великолепные апартаменты с очарованием стиля ар-деко, декором 1930-х годов и безупречной обстановкой.

Открыв рот от удивления, я прошла дальше.

— Это… это невероятно.

— Конечно. Это же мое, — Пенн закрыл за собой дверь и проследовал через комнату. — Так же, как и ты.

Он стиснул обрамленную легкой щетиной челюсть.

— У меня только невероятные вещи.

Я почувствовала, как дрогнуло мое сердце.

Это что, своеобразный комплимент? Намек на то, что в действительности он видит во мне нечто большее, чем просто сексуальное удовлетворение?

«Не болтай ерунды. Твое сердце ошибается. Оно в творческом отпуске, исследует мифы о любви и не находит убедительных доказательств ее существования».

Пенн словно сошел со страниц поэм и сказок. Если бы, конечно, не его мрачная злоба и напряженная защита, за которой он прятался.

Если бы только я могла влить в него сыворотку правды и получить ответы — увидеть его истинную натуру.

Я не могла отвести от него глаз. Я ожидала, что он впишется в это пространство, будет чувствовать себя как дома, легко и свободно, но что-то было не так. Он скинул ботинки и босиком прошелся по отполированному до блеска мозаичному деревянному полу, но чего-то не хватало. Ему было не по себе. Он двигался так, словно для него это было так же чуждо и ново, как и для меня.

«С чего бы это?»

— Давно ты сюда переехал? — я сбросила туфли, оставив их у кухонного острова.

Пенн улыбнулся.

— Ты задаешь вопросы?

— А это против правил?

Пенн помолчал; на его лице мелькнуло что-то такое, что я не никак не могла понять.

— Какие-то — нет. Какие-то — да.

От всех этих загадок у меня разболелась голова.

— Так ты не можешь сказать мне, сколько уже здесь живешь?

— Ты ведь слышала немного из того, что я рассказывал твоему отцу в «Плакучей иве». Я недавно вернулся в город. Так что если ты этому веришь, то поверишь, что это новое приобретение.

— Почему я должна во что-то верить, если это правда?

Он не ответил.

Я задала еще один вопрос:

— Ты сказал, что твой покровитель болен. Что ты вернулся из-за него. С ним все в порядке?

У него на лице сразу же отразилась нежность — нечто до жути неожиданное и милое. Кем бы ни был его покровитель, Пенн заботился о нем гораздо больше, чем признавал.

— Сейчас он в порядке. У него была обнаружена редкая форма рака крови. Сейчас все под контролем.

— Это хорошо.

— Да.

Разговор зашел в тупик. Неловкость тяготила, словно третье колесо. Я почувствовала себя виноватой. Раньше наше молчание было наполнено желанием. Теперь оно повисло тяжким грузом.

С чего меня вообще заботит он, этот дом и, кто его таинственный благодетель?

«Я здесь только для одного».

Для того же, для чего и он.

Сделав глубокий вдох, я прошлась по комнате. Пенн развел руки, поняв, что я сделала. Поняв, что устранить внезапно возникшее между нами замешательство можно лишь вернувшись к основам.

Туда, где ненависть и симпатия не имели значения.

Его губы прервали мои мысли. Руки уняли волнение. Сколько бы там самообладания у него не осталось, Пенн его потерял и пошел прямо на меня. Не отрывая губ от моего рта, он прижал меня к буфету.

Обхватив пальцами мой подбородок, он крепко меня поцеловал.

Мои чувства заполнил вкус мяты и темноты.

Я задрожала в его объятиях.

Поцелуй закончился так же быстро, как и начался. Обжигая пальцами мою сверхчувствительную кожу, Пенн потянул меня к двери мимо кухни открытой планировки, гостиной и столовой. Повсюду были большие панорамные окна, открывающие вид на ночной город и снующих внизу пешеходов.

Открыв дверь, Пенн пропустил меня в свою спальню и бросил на кровать черную сумку.

Я последовала за ним и увидела, как на темно-серое покрывало компрометирующе выпал блестящий серебристый вибратор под названием «Морской конёк».

Пенн ничего не заметил. А если и заметил, то даже на него не взглянул. Я сомневалась, что он вообще хоть что-то заметит теперь, когда я оказалась в его логове. Я была его завоеванием, его трофеем. Не знаю, почему у меня возникло ощущение, что дело тут скорее в нем, чем во мне, но, как ни странно, я обрадовалась.

Я могла брать желаемое, не беспокоясь о том, что мне помешают ненужные эмоции. Могла обеспечить себе безопасность, отдавая ему часть себя.

Я вздрогнула, когда Пенн направился ко мне и прижал к стене. Кажется, ему нравилось везде зажимать меня так, чтобы я никуда не могла вырваться.

Он не предложил мне что-нибудь выпить или поесть.

Он привел меня сюда, чтобы трахнуть.

И больше ничего.

Я знала, что потом мне может быть очень больно. Что, несмотря на всю мою браваду и веру в то, что у меня получится воспринимать все это исключительно как секс и ничего более, я все же могу каждую секунду ломать себе голову и искать скрытые смыслы. Но сейчас…сейчас я хотела только его. Единственное, что мне было нужно, — это он, и ради этого я была готова на время стать бессердечной.

— Чёрт, Элль…ты такая красивая, — пробормотал он, прижав одну ладонь к стене у моей головы, и я оказалась в ловушке между его рук.

Было видно, как у него на шее бьется пульс, как его взгляд из темного превратился в беспощадно-черный. Другой ладонью он коснулся моей щеки, скользнув большим пальцем до уголка рта, и там остановился.

— Ты и понятия не имеешь, что со мной делаешь, так ведь? — он прижался своей эрекцией к моему животу. — И я не собираюсь тебе рассказывать.

«Что? Что я с тобой делаю?»

Его слова отдавали болью и нежностью. На какую-то долю секунды он показался мне не каким-то богатым магнатом, который вот-вот разденет меня и сожрет, а милым соблазнителем, задыхающимся от собственной лжи.

В этом и заключалась проблема с защитой.

Люди, которые лгут, не могут завести друзей. Но люди, которые всем доверяют, не видят врагов.

И те, и другие слабы.

Я втянула воздух и приоткрыла губы, позволив ему просунуть мне в рот большой палец.

Вторжение было сексуальным и горячим, а его кожа имела солоноватый привкус.

Мне не терпелось спросить, почему он мне не скажет. Что я хочу знать, какую сумасшедшую власть имею над ним, когда чувствую себя такой беспомощной в его присутствии. Но он наклонился и, не вынимая у меня изо рта большой палец, облизал мою нижнюю губу.

— Я не собираюсь тебе рассказывать, потому что я покажу.

Пенн прижался ко мне, грудь к груди, бедра к бедрам. Поймал меня в ловушку, как и в моем офисе, и в переулке, и на улице, и в универмаге.

Он поймал меня в ловушку, и это вызвало еще больше воспоминаний о том, как три года назад парень в капюшоне спас меня от грабителей и разбудил мою юную душу. Различия были поразительными. Один человек распахнул мне дверь в другой мир. А этот делал все возможное, чтобы лишить меня свободы.

Ни то, ни другое не увенчалось бы успехом.

Только я могла распоряжаться своей свободой, и это была моя прерогатива — вверять ее кому-то или нет.

От него ко мне просочился слабый намек на гнев и неудовлетворенное желание, но под этим было что-то еще. Что-то, чего раньше я в нем не чувствовала.

Мягкость, оплетенная колючей проволокой.

Это не уменьшало ярости, с которой он на меня смотрел, прикасался ко мне, контролировал множеством скрытых в нем граней. Пенн наклонил голову и, царапнув щетиной мою щеку, поцеловал меня в шею. Он впился зубами мне в ключицу, и я закрыла глаза. В нос ударил аромат его лосьона после бритья, а руки скользнули к моей груди и стали потирать большими пальцами соски.

Его губы пробежали по моей шее, целуя, но не нежно. В Пенне не было ничего нежного. Все это произрастало из насилия, смешанного с удовольствием. Скольжение его зубов придавало его теплому рту волнующие свойства, и, когда он снова обхватил мое лицо своими сильными, прохладными пальцами и наклонил в нужном направлении, я не смогла сдержать стон.

Пенн набросился на мои губы, сначала с нежностью, а затем свирепо. Мое тело все сильнее и сильнее билось о стену, пока он пытался меня поглотить, оставляя на мне незаживающие синяки.

У меня не было выбора, кроме как сдаться. Перестать стоять, дышать и думать.

Если бы я этого не сделала, то закричала бы от его одержимости.

Сдаться казалось мне самым простым и единственным вариантом.

Потому что тогда я, наконец, перестану думать и смогу просто быть. Быть женщиной, желанием…собой.

Пенн контролировал каждую секунду.

Он был прав, когда сказал, что не будет мне лгать.

Поцелуй сказал мне то, что он, без сомнения, хотел скрыть. Такие вещи, как «это я, это то, кто я есть. И я не собираюсь извиняться». И под этим…под этими сексуальными предупреждениями о желании меня трахнуть была более глубокая, темная нить.

Нить, которая заставляла меня спорить, глубже проникать в то, кем он являлся на самом деле, видеть в нем не пылкого незнакомца, а кого-то, кого я, возможно, могла бы назвать…не другом, но, по крайней мере, знакомым.

Другой рукой Пенн обхватил меня за спину и, оторвав от стены, скользнул пальцами за пояс юбки. Он трогал кружево моих стрингов и верхнюю часть моей задницы, толкаясь своей эрекцией мне в живот.

«Мне нужен воздух. И хоть капля рассудка».

Пенн подхватил меня на руки и, пройдя вглубь спальни, бросил на кровать, скинув на пол черную сумку.

Его лицо исказилось от вожделения.

— Поиграем в игрушки в другой раз. Сегодня мне нужна только ты.

Схватив мой жакет, Пенн заставил меня его снять, вытащив руки из рукавов.

Когда я осталась в блузке и юбке, он ухмыльнулся.

— Надеюсь, она не твоя любимая.

С яростным рывком он разорвал на мне блузку. Крошечные пуговицы в виде ракушек разлетелись по всем углам комнаты, обнажив мой живот и черный кружевной бюстгальтер.

Застонав, Пенн склонился надо мной и коснулся губами выпуклости моей груди.

Тяжело и часто дыша я без промедления прижала к себе его голову, проводя руками по волосам с любовью, которой, возможно, не чувствовала.

Он отпрянул назад, его прищуренные глаза были полны неистовства.

Мы смотрели друг на друга в безмолвной борьбе, пытаясь понять, когда же стёрлись границы. Отодвинувшись, Пенн встал у края кровати. Я молча задыхалась, гадая, что, черт возьми, происходит, и кто он на самом деле.

Руки Пенна опустились на ремень и, расстегнув его, выдернули из петель.

Моя кожа пылала от желания. Мне хотелось его близости. Хотелось, чтобы он накрыл меня своим телом. К черту предательский голосок страха, говорящий, что в первый раз будет больно.

— Снимай одежду, — хрипло прорычал Пенн, сбросив с себя джинсы. Его голос больше не походил на человеческий.

Сев на кровати, я послушно стянула с себя испорченную блузку и принялась расстегивать юбку. Когда с молнией было покончено, я легла обратно, стаскивая с себя ткань, но тут Пенн схватил юбку за подол и одним рывком сдернул ее с меня.

Тусклое мерцание горящих у окна и двери ночников осветило мой пояс с подвязками. Вид моих чулков напомнил мне, что все остальные знали меня как королеву «Бэлль Элль», но только Пенну удалось сломить меня до такой степени, что я лежала перед ним голая и молила о единственном прикосновении.

Его взгляд скользнул мне между ног, к черным, как бюстгальтер, стрингам. Пенн прикусил губу, затем схватил меня за лодыжки, дернул к краю кровати и навалился сверху. Его кулак врезался в матрас со всей сдерживаемой яростью и отчаяньем, от чего сердце заколотилось как бешенное, а кровь быстрее помчалась по венам.

— Черт, я хочу быть внутри тебя.

Я отдалась его дикому поцелую, позволив ему меня направлять. Его пальцы теребили мои подвязки, снимая с меня чулки, пока не стянули с бедер. Пенн терся об меня своим членом — единственной разделяющей нас преградой, были два куска ткани.

Удовольствию мешал прокрадывающийся страх — мысли о защите, контрацепции, и о необходимости сказать ему, что у меня это в первый раз.

Но от смущения я промолчала.

Пенн был опытным. Это было очевидно, исходя из того, с каким знанием дела он управлялся с моими губами и телом.

Если Пенн и заметил, что я больше не лидер, каким всегда была, то его это не волновало, и он об этом не упомянул. Я просто надеялась, что он возьмет на себя заботу о защите, и, если слишком быстро в меня войдет, тогда я что-нибудь скажу, но не раньше.

Я вцепилась в его черный свитер, чтобы поскорей его снять. Мне хотелось прикоснуться кожей к его коже.

Он это понял и, оторвавшись от моих губ, стянул через голову последнюю деталь одежды.

Мои руки сами собой взлетели вверх. Я провела ими от его крепкого пресса до груди. Пенн не пытался меня остановить, и роскошь, привилегия коснуться его наполнили мою кровь горячим желанием.

Пальцами одной руки он схватил мои трусики и потянул их вниз. Я вцепилась в них с другой стороны, питаясь прикрыться. Не знаю почему, но внезапно мною овладела застенчивость.

Пенн стиснул зубы.

— Отпусти.

Я прикусила губу, демонстрируя молчаливый отказ.

— Элль, — его рычание пересилило мою неготовность.

На мгновение закрыв глаза, я разжала пальцы и позволила ему стянуть с моих ног кружевные трусики. Пенн снял их с моих лодыжек и бросил за спину. Сжав мощной рукой внутреннюю часть моих бедер, он раздвинул мне ноги.

— Такая чертовски красивая.

Я задрожала, почувствовав, как он провёл кончиками пальцев по моей влажной коже.

— Господи, Элль.

Он медленно ввел в меня палец, и я невольно приоткрыла рот.

У меня заныла грудь, и я потянулась, чтобы расстегнуть лифчик. Когда я полностью обнажилась, лицо Пенна дернулось от мучительного желания. Он тяжело сглотнул, увидев, как реагирует на него мое тело, как приподнимаются бедра навстречу его пальцу.

— Возьми рукой мой член, — приказал он.

Его палец выгнулся у меня внутри, и я прерывисто втянула воздух. Затем слепо потянулась к нему, не представляя, что делать и насколько сильно нужно его сжать.

Пенн слегка наклонился, давая мне доступ к его боксерам.

С бешено колотящимся сердцем я отодвинула плотную хлопковую ткань и сунула туда руку.

Когда мои пальцы сомкнулись вокруг его члена, Пенн вздрогнул.

— Господи, — он склонил голову, когда я крепко его сжала, не зная, как ему больше нравится — мягче или жестче.

Я решила действовать так, как он сам — не проявлять нежности и не давать ему времени привыкнуть к прикосновениям.

Его палец дернулся вверх, надавив на чувствительное место у меня внутри, от чего все превратилось в жидкое золото. Я сильнее сжала его член, и Пенн, с низким рыком просунул в меня еще один палец.

Натяжение. Ожог. Не давая мне времени привыкнуть, он слегка царапнул меня ногтем.

Я скопировала его действия и, задев ногтями его член, задвигала рукой с той же силой, с какой он вонзался в меня.

— Черт возьми, — Пенн опустил голову и приоткрыл рот. — Твою мать, как приятно.

Его ненасытный член скользил у меня в руках, требуя большего. Когда я прошлась пальцами по его головке, на них осталось то-то теплое и липкое.

Пенн погрузил палец глубже, от чего я забилась на кровати. Мой голос сорвался на вздох.

— О, Боже.

— Наконец-то ты заговорила.

Пенн дразнил и гладил; я, задрожав, снова ушла в себя. Мне казалось, что слова раздавались где-то за миллион миль отсюда, в царстве людей и разговоров. Я была где-то глубоко внутри, где разрешались только чувства и ощущения.

— Я не думала, что тебе нужно, чтобы я говорила.

— Я хочу знать, как тебе это, — его глаза вспыхнули.

— Как?

Его большой палец опустился на мой клитор.

— Тебе это нравится? Тебе нужно больше? Меньше? Скажи.

В ответ я сжала его член.

— А тебе это нравится?

Пенн застонал.

— Ты и впрямь считаешь нужным это спрашивать? — его бедра толкнулись мне в ладонь. — Да я сейчас кончу на твои чертовы пальцы.

Это признание разожгло во мне вожделение, желание и головокружительное, головокружительное счастье, искрящееся, словно фейерверк.

Мое тело медленно таяло, становясь все более привлекательным, влажным, горячим.

Пенн это заметил.

У него во взгляде появился темный блеск.

— Элль, я не собираюсь всю ночь удовлетворять тебя пальцами. Точно так же, как не хочу, чтобы ты мне надрачивала, — не прекращая своих изощренных ласк, произнес он. — Я хочу тебя трахнуть. Мне нужно быть внутри этого.

Пенн согнул пальцы, нажав на что-то интимно связанное с какой-то секретной кнопкой внутри моего живота.

Еще одно нажатие, и я могла оказаться на самом пике удовольствия, к которому подбиралась все ближе и ближе. Но каждый раз, толкая к нему, Пенн немного возвращал меня назад, от чего я задыхалась и отчаянно желала оказаться на вершине, где, наконец, смогу передохнуть и получить награду.

Он отстранился, лишив меня своих прикосновении и оставив после себя пустоту.

— Скажи сейчас, если это будет проблемой, — Пенн сжал кулаки, глядя мне между ног. — Если у тебя есть сомнения, то говори сейчас, потому что, как только я окажусь внутри тебя, уже не смогу остановиться.

Теперь у меня был последний шанс признать, что я не готова. Что все это слишком рано. Слишком быстро. Так разумные женщины не поступают.

Но слова не шли.

Единственное, что я смогла произнести, это:

— Я этого хочу. Хочу, чтобы ты меня трахнул.

Пенн закрыл глаза и напрягся.

— Твое желание для меня закон.

Пошире раздвинув мои бедра, он стянул с ног боксеры и швырнул их на пол. Потянувшись к своим брошенным на пол джинсам, Пенн вытащил упаковку презервативов и передал ее мне.

— Я так понимаю, ты не на таблетках.

Я взяла в руки гладкую фольгу.

— Нет.

— Прекрасно, — он стиснул зубы, и его взгляд остановился на моих дрожащих руках. — Тогда надень его на меня.

Я не собиралась говорить ему, что никогда этого не делала. Разорвав пакет, я осторожно вытащила странно пахнущий латекс и сжала пальцами кончик, как мне показывали в школе на уроках сексуального воспитания.

Не говоря ни слова, он смотрел, как я приложила презерватив к головке и развернула до самого основания его очень впечатляющего члена.

Когда мои пальцы скользнули немного дальше и обхватили его яйца, Пенн вздрогнул. Он широко распахнул глаза, и я отстранилась, не уверенная, можно мне такое делать или нет.

Втиснувшись между моими бедрами, он прорычал:

— Ответь мне на один вопрос.

Я была захвачена видом его упакованной в латекс эрекции всего в нескольких сантиметрах от моего лона.

Пенн схватил меня за подбородок, заставив посмотреть ему в глаза.

— Ты девственница?

Я напряглась.

— Откуда… откуда ты это знаешь?

— Я не знаю. Поэтому и спрашиваю.

Я облизнула губы.

— Я…

Он ждал, глядя на меня суровым взглядом и упираясь членом мне между ног.

— Скажи мне, Элль. В противном случае, тебе будет очень больно.

Подавшись вперед, он вошел в меня совсем чуть-чуть. Я почувствовала дискомфорт, но в хорошем смысле, однако у него впереди было еще много всего. Много возможностей разорвать меня на части, если я не буду с ним честна.

Я опустила глаза.

— Это первый раз, когда я с мужчиной.

Пенн нахмурился. По его лицу тенью пронеслось неведомое мне воспоминание. Он снова задвигался, проникая в меня сантиметр за сантиметром.

— Я буду медленно.

Я напряглась.

— Хорошо.

Мы дышали в одном и том же неровном ритме, пока Пенн медленно скользил в мое тело. Когда он наткнулся на нерушимый барьер, я сжалась от страха и боли.

Он остановился.

Несколько ослепительных ударов моего сердца, и я заставила себя немного расслабиться.

Пенн надавил сильнее.

Его власть казалась ошеломляющей. Всё вокруг было заполнено им одним. Я видела, дышала, чувствовала только его.

Мне ничего не оставалось, кроме как позволить ему проникнуть в меня во всех смыслах этого слова.

Еще сантиметр, и началось жжение — жуткая боль, от которой у меня на глазах выступили слезы. Я повернула голову, изо всех сил стараясь спрятать лицо или прикусить свежие простыни.

— Больно?

Я кивнула, не в силах на него посмотреть. В этом я потерпела неудачу.

— Помнишь, я говорил, что, даже причинив боль, все равно буду тебя защищать? — хмыкнул он, притягивая к себе мой взгляд.

Пенн нависал надо мной, словно демон, с красиво очерченными тенями мышцами, и высеченным из гранита лицом.

Я кивнула.

— Ну, вот сейчас будет больно.

Меня отвлекла промелькнувшая на его лице вспышка вожделения, и неожиданно все стало болью и удовольствием, болью и удовольствием, болью, болью.

Он вонзался в меня быстро, резко. Больше никаких медленных движений. Никаких поглаживаний или соблазняющих штучек.

Он меня трахал.

Брал.

Поглощал.

Глава двадцать вторая

— Открой глаза, Элль.

Я не могла их открыть, потому что по моим щекам текли слезы. Слезы, которых я даже не понимала. Я плакала не потому, что мне было больно — боль уже немного утихла. Я даже не плакала, потому что отдала этому незнакомому человеку последнюю частичку себя, которую не заслужил никто другой.

Я плакала, потому что в его странных объятиях, с проникновением его восхитительного тела, я обрела частичку той свободы, которую так долго пыталась найти.

— Открой глаза, — снова приказал Пенн, слегка толкнувшись в меня.

Я повиновалась, с упоением всмотревшись в его лицо, заметив на лбу маленькие капельки пота и дикость во взгляде.

Я пошевелилась, приспосабливаясь к его телу. Мои слезы высохли, оставив за собой соленые следы.

— Ты огромный.

— А ты тесная.

— Хотя это…приятно.

— Приятно? — Пенн слегка улыбнулся, сдерживая таящиеся в нем вспышки тьмы. — Просто приятно?

Он прижался ко мне.

— Другого описания не нашлось? Для секса со мной нет слова получше?

— Болезненно?

Пенн нахмурился.

— Я рассчитывал на другое.

— Жестко? Поглощающе? Желанно?

По его лицу пробежала тень.

— Желанно? — его голос стал тихим и прерывистым. — И чего же ты желаешь? Этого?

Пенн толкнулся в меня, выгнув спину и с силой и точностью ударившись бедрами о мои бедра.

Я напряглась, голова вжалась в кровать, а лопатки оторвались от матраса. Волна боли и взрыв удовольствия. Казалось, без одного я не могла наслаждаться другим.

Но я никогда не испытывала ничего подобного.

Мне хотелось больше.

Гораздо больше.

Но для этого требовалось время, поскольку такое блаженство означало, что он, должно быть, кончил, а я читала, что мужчины не могут испытывать множественные оргазмы, как женщины.

«Ты еще не кончила».

Меня это не беспокоило. Сегодня ночью у меня была простая цель — потерять невинность. Теперь я избавилась от этого незначительного осложнения, и в следующий раз (если он, конечно, произойдет) не будет никакой боли, только удовольствие.

Я приподняла бедра, коснувшись лобком низа его живота. Благодарность. Просьба. Немного и того, и другого.

Пенн облизнул губы, по его лицу было видно, что он сдерживает себя.

— Хочешь продолжить?

— Есть еще что-то? — я приоткрыла губы от захлестнувшего меня нетерпения. — Ты не…закончил?

Он усмехнулся; невольно дернувшись у меня внутри.

— Я не стану на это обижаться. Но если ты действительно думаешь, что я просто войду в тебя и этим удовлетворюсь, тебе предстоит еще многое узнать о том, как я трахаюсь.

Пенн взглянул вниз, туда, где соединялись наши тела, поэтому я тоже посмотрела. Он немного отстранился, затем толкнулся в меня. Боль превратилась в удовольствие, обжигая и тая под изысканной пеленой остроты.

Охваченная огнем, разожженным пылающей внутри меня похотью, я положила руки ему на задницу и почувствовала, как он напрягся у меня под пальцами.

— Еще.

Пенн уперся кулаками в простыни у моей головы.

— Прекрасно, — он перешел от медленного темпа к серьезным толчкам.

Я сжала вокруг него мышцы. Где-то в глубине вспыхивали уколы дискомфорта.

К черту боль.

Я этого хотела.

Всего этого.

Низко застонав, Пенн сделал безумный рывок бедрами, задев какую-то часть меня, которая рассыпалась в звездную пыль. Он врезался в меня так глубоко и так сильно, как только мог. Отступал. Затем вколачивался снова.

Толчок. Толчок. Толчок.

Где бы ни обитали оргазмы, они внезапно ожили, словно улей со своей беспощадной королевой. Покалывающий зуд разлился от пальцев ног к коленям, к позвоночнику, от пальцев к рукам, к языку.

Все вспыхнуло, и я полетела.

Полетела с небоскреба «Бэлль Элль». Я забыла о своей карьере, правилах, рамках приличия.

Я себя стёрла.

В черном бесчестии я схлестнулась с Пенном и говорила грубые согласные, смаковала непристойные гласные.

— Я хочу, чтобы ты меня трахнул. Хочу, чтобы ты заставил меня кричать, — я впилась ногтями ему в задницу, прижав его к себе. — Дай мне то, что я хочу.

Оторвав голову от кровати, я набросилась на его губы, присвоив себе контроль, собрав все оставшиеся у меня силы.

— Трахни меня…пожалуйста.

Мне следовало быть готовой к последствиям.

Следовало понимать, что произойдет после таких слов.

Но это все равно застало меня врасплох. Все еще взволнованную, напуганную и мучимую желанием.

— Ты, бл*дь, сама напросилась, — преступно улыбнувшись, Пенн напрягся и вошел в меня так сильно, так быстро, что его бедра больно ударились о внутреннюю поверхность моих бедер.

Его губы прижались к моим, наши зубы клацнули, языки сплелись, вся притворная цивилизованность…исчезла.

Пенн не просто принял мое предложение.

Он удвоил мои ставки и собирался забрать все, на что мог претендовать.

Он меня трахнул.

Нет, это было катастрофически неточно.

Он меня сломил, вылечил, разорвал надвое.

Его тело врезалось в меня снова, и снова, и снова. Его член скользил в тепле и влаге, все больше меня распаляя. Нарастающий оргазм усилился, поглощая все вокруг.

От его энергии у меня ослабели ноги. Каждый женский атом взорвался блаженством. Я пыталась двигаться с ним в унисон, но от его темпа лежала прижатой к кровати. С прерывистым вздохом Пенн положил ладонь мне на грудь, сдавив легкие, не давая мне вздохнуть, считая удары моего сердца.

Моя кожа горела от пота, влага ослабила его хватку. Пальцы Пенна соскользнули с моей груди, врезавшись в матрас. Его рука подогнулась, и он навалился на меня всем весом. Его бедра двигались так, словно он больше не контролировал своё тело. Как будто вся его суть, единственная его цель, — это обладать мной, пока по какому-то кармическому повороту судьбы я не стану обладать им.

Я задыхалась, жадно глотала ртом воздух, чувствуя, как секс превратился в самую жизненно необходимую связь.

Пенн зарылся лицом в простыни, его спина внезапно выпрямилась, член запульсировал у меня внутри.

Я замерла, не зная, что делать.

Я совершенно точно знала, что хочу сделать.

Мои пальцы стали нежными и ласково пробежали по его спине. Как только я коснулась его покрытой испариной кожи, он яростно вскинул голову и оскалился.

— Не надо. Я просто…, — на его челюсти заходили желваки. — Я чертовски близок.

— Не останавливайся.

Лицо Пенна исказилось от мучительного желания.

— Я не собираюсь заканчивать. Я еще тобой не насытился.

У меня вспыхнули щеки, даже когда в животе разлилась радость.

— О.

Пенн наклонился и поцеловал меня, не скрывая своей похоти и желания кончить. Он не открывал глаз, и потому мне было сложно его понять или попытаться угадать, был ли этот физический акт для него чем-то большим, чем просто взаимная разрядка.

Я не могла его постичь, а мне отчаянно нужно было это сделать, если я собиралась как-то пережить то, что он со мной сделал.

Потому что он что-то со мной сделал.

Он разбудил меня, и я уже никогда не стану прежней.

— Черт, ты слишком невероятная.

С диким рыком Пенн отстранился и, выйдя из меня, оставил во мне пустоту. Скользнув по моему телу, он слез с кровати и с глухим стуком опустился на колени.

Не успела я спросить, что случилось, как он положил ладони на внутреннюю поверхность моих бедер и раздвинул мне ноги. Его губы — те же, что целовали меня, — коснулись моей промежности, его язык запульсировал у меня внутри.

Я отняла голову от кровати, в шоке вцепившись в простыни.

— О, мой Бог.

Пенн легонько сжал зубами мой клитор.

— Тебе больно, а мне нужно жестко тебя трахнуть. Сомневаюсь, что ты от этого кончишь, так что… ты получишь свой оргазм сейчас.

За простыни невозможно было удержаться. Поэтому я схватилась за его волосы.

Пенн выругался какими-то очень грубыми и непристойными словами. От его голоса у меня в животе запорхали бабочки. Его язык снова ворвался в меня. После глубокого проникновения его члена, этого было недостаточно, и я напряглась в ожидании большего.

Но затем к языку присоединились его пальцы. Они скользнули под его языком и проникли в меня, с ловкостью подталкивая к оргазму, в котором я купалась с тех пор, как Пенн обрек мою душу на вечные муки.

Так же, как и у меня в кабинете, он не шутил.

Он хотел, чтобы я кончила.

И я кончила.

Я попыталась сомкнуть ноги, но Пенн положил ладони мне на бедра, распаляя во мне жар и возбуждение. Схватив меня за запястья и не отрываясь от моего живота, он еще активнее заработал языком.

Оргазм был цвета темной радуги — он переливался всеми оттенками черного, серого, красного и оранжевого. Я чувствовала, как он приближается. Видела, как закружился в пёстром водовороте. И когда он проник в мои кости и связки, чтобы затем сконцентрироваться в моем лоне, то засверкал, словно какая-то магическая злая сила.

Язык Пенна, будто волшебная палочка, управлял этой магией, разжигая ее и заставляя взрываться разрушительными волнами.

— О, Боже. О, Боже. О, Боже, — я воспарила над кроватью, над ним, над всем миром.

Я ослепла, оглохла, онемела.

Я тонула в каждом гребне.

Не дав мне опомниться, Пенн поднялся по моему телу, закинул мою ногу себе на бедро и снова в меня вошел.

— Да! — это был крик. Я забыла о стыде и приличиях. А потому закричала снова, когда он начал жестоко, быстро и глубоко в меня вколачиваться. — Да! О Боже, да!

Боли…больше не было.

Удовольствие… лилось через край.

Густая, горячая, желанная и несомненно первобытная потребность чувствовать его целиком и полностью, глубже, глубже, сильнее, сильнее.

Язык Пенна скользнул по моей шее, зубы накрыли мою артерию, словно волк свою самку.

Я поцеловала его в плечо, наслаждаясь потом и грубостью наших обнаженных тел.

Обхватив Пенна руками, я нещадно впилась ногтями ему в спину.

— Сильнее, — приказал он, прикусив мне кожу.

Его голос растопил остатки моего оргазма разжигая его, раздувая, превращая угли в пламя. Когда Пенн задвигался быстрее, боль превратилась в сладостную тягу.

— Черт, возьми это. Возьми, мать твою, — он навис надо мной, зарылся пальцами мне в волосы, удерживая мою голову так, чтобы я смотрела прямо ему в лицо.

Кровать заскрипела, и он превратил нас обоих в скользкое месиво пота и удовольствия.

Я не могла отвести взгляд, и в его карих глазах увидела что-то нестерпимо плотское, настолько неприукрашенное и правдивое, что мое сердце сжалось в мольбе о следующей разрядке.

Пенн впился мне в губы, прекратив все мои мысли. Я сошла с ума и, поддавшись старому доброму инстинкту, задвигалась с ним в одном ритме, приняла его власть и позволила утолять и разжигать любой вызванный им голод.

— Черт, ты потрясная. Я знал, что так и будет, — он толкнулся в меня под таким углом, что мир разлетелся черными пятнами.

Услышав его экспертное утверждение, я почувствовала еще одну искру желания броситься в это безрассудное пламя. Меня жалила боль, я была разбитой, влажной и совершенно безумной, я не думала, что смогу снова кончить. Но Пенн обладал надо мной магической властью, которую я не могла игнорировать.

Я задрожала и напряглась, испытав менее неистовую разрядку, экстаз, разлившийся до кончиков моих пальцев.

Не закрывая глаз, я чувствовала, как во мне, почти тайно, сокращаются мышцы, омывая тело робкой волной удовольствия, как будто это было запрещено.

Я кончила тихо, восхитительно, беспричинно.

Пенн распахнул глаза.

— Ты кончила?

Я сглотнула, Последний спазм оставил меня обмякшей, потерянной и полностью одурманенной эндорфинами.

— Черт, ты кончила. Ты, бл*дь, кончила от моего члена, — он впился в меня взглядом, и потерял контроль. Приподнявшись надо мной, Пенн схватил меня за запястья и закинул их мне за голову.

А потом он меня трахнул.

— Черт, черт…черт, — его голос прерывался от неровного дыхания.

С каждым новым толчком его член становился толще, тяжелее, тверже. Пенн казался бешенным, сорвавшимся с цепи; весь его контроль и ложь испарились.

Как только это произошло, его лицо, обычно такое красивое и царственное, распалось на осколки.

— Черт! — с его губ сорвался звериный рев, оргазм пронзил его спину и проник в меня.

Я его не сдерживала.

Я упивалась его уязвимостью и наслаждалась тем фактом, что он позволил мне увидеть себя таким, каким его мало кто видел.

Он надломился.

Дёрнулся.

И, когда последняя волна выжала из него всё без остатка, содрогнулся.

Когда прошло какое-то время, и мы вернулись из той стратосферы, в которую он нас катапультировал, его пальцы разжали мои запястья и, скользнув по руке, коснулись моей щеки.

Глядя на меня с нежностью и не исходя злобой по неизвестным мне причинам, Пенн меня поцеловал.

Этот поцелуй был другим.

В нем не было ни требования, ни благодарности.

Казалось, мы снова обнажились, сорвали наши маски.

И увидели, что начали нечто такое, у чего, к сожалению, не будет счастливого конца.

Глава двадцать третья

Висевшие на кухне у Пенна часы показывали, что я пробыла у него всего один час и тридцать две минуты, но за этих неполных два часа изменился весь мой мир.

Либо время как-то незаметно ускорилось, либо мы перенеслись в будущее, где все было по-другому.

Я. Мое тело. Все мое мировоззрение изменилось.

Я в десятый раз провела руками по застегнутому блейзеру и разгладила юбку. Я старалась не обращать внимания на свои спутанные волосы, которые теперь черт знает сколько нужно будет расчесывать и приводить в порядок, и делала вид, что под одеждой я не голая.

Как только мы закончили, и Пенн от меня отстранился, мы молча оделись и снова вышли на кухню. Я сунула свое нижнее белье в черную сумку с секс-игрушками, намереваясь забрать их домой. Однако, Пенн схватился за ручки и убрал всё к себе в шкаф.

Он ничего не сказал.

Но по выражению его лица было ясно, что все эти вещи останутся здесь — нравится мне это или нет.

Пенн шел босиком под стук моих каблуков. Он обогнул большой кухонный остров и достал два стакана из буфета с дверцами из матового стекла. Наполнив оба стакана водой из стоящего в холодильнике графина, Пенн передал один мне и, не сводя с меня глаз, принялся пить.

Он надел светлые джинсы и черную футболку, став похожим на плохого парня, которого я ни в коем случае не должна была представлять своему отцу, не говоря уже о том, чтобы смириться с его ложью о нашей помолвке.

Чем дольше мы в гробовом молчании пили воду и поедали друг друга глазами, тем сильнее во мне нарастала нервозность. Я хотела позвонить Дэвиду, чтобы он меня забрал. С каждой проведенной вместе минутой Пенн все больше от меня отдалялся. Настолько, что, даже если между нами было хоть какое-то тепло, оно уже взвыло от мороза.

Поерзав на месте, я поставила на стойку недопитый стакан.

— Наверное… наверное, мне пора домой.

Пенн поднял бровь и допил воду. Вытерев губы тыльной стороной ладони, он кивнул.

— Хорошая идея.

Я попыталась скрыть то, как меня покоробило от его слов, но мне это не удалось. Я не знала, почему он от меня закрылся — с другой стороны, он меня и не впускал. Пенн вторгся в мое тело, но это не дало мне права залезть ему в душу.

Идея позвонить Дэвиду и ждать его в доме Пенна уже не казалась мне такой привлекательной. Чем скорее я уйду от этого нестерпимого напряжения, где в меня вонзались осколки непроизнесенных фраз, тем лучше.

Обхватив себя руками — убедившись, что моя порванная блузка тщательно заправлена в юбку, а жакет плотно застегнут, — я кивнула так, будто мы решили все вопросы, ивстреча закончилась.

На самом деле это был деловой контракт. Я ему не нравилась. Он мне не нравился. Но секс был невероятным. Мне не с чем было сравнивать, но, если бы я вдруг снова была вынуждена лишиться девственности, то опять сделала бы это с Пенном.

Направившись к двери, я поняла, как мне на самом деле больно. Кожу на внутренней поверхности бедер жгло, внутри саднило. Мне ужасно захотеть сесть, а не спускаться по лестнице и ждать на холодной улице своего водителя.

Но мне тут больше не рады.

Взгляд Пенна ясно об этом говорил.

Он солгал о нашей помолвке, но не мог солгать о том, как же ему хочется, чтобы я поскорее убралась.

Я остановилась у выхода, прямая как струна.

— Ну, спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Пенн проводил меня до выхода, будто боялся, что сама я не уйду. Обойдя меня, он отпер и открыл дверь. Когда я переступила порог, он поджал губы. Пенн не улыбнулся, не сказал ни единого ласкового слова или хотя бы слова сожаления.

Это очень походило на разрыв, хотя мы никогда и не были вместе.

Я пожала плечами, борясь с желанием поёжиться.

— Эм, спасибо. Мне… понравилось.

На его непроницаемом лице мелькнула едва заметная улыбка.

— Мне тоже.

И больше ничего.

Никаких объятий. Или обещаний в ближайшее время встретиться снова. Всего два коротких слова, которые оставили точку — нет, целую страницу — между тем, что произошло сейчас и в его спальне.

У меня в голове вертелось множество вопросов. Ты хочешь ещё со мной увидеться? Почему ты оставил себе мое нижнее белье и секс-игрушки? Тебе со мной было так же хорошо, как и мне с тобой?

Ни один из них я не озвучила.

Распрямив спину, я вскинула подбородок и пошла прочь.

Мой телефон умер.

Ну, разумеется.

Сегодняшняя ночь превратилась из благодатной в душераздирающую, и винить в этом можно было только себя. Стоя у дома Пенна, я вдруг осознала, как далеко находится моя квартира. Ранее я полагала, что она всего в нескольких минутах ходьбы, но не представляла, сколько это займет времени. А на каблуках, после невероятно долгого дня и чрезвычайно страстного секса, мое тело было не в состоянии гулять по городу.

Мне вдруг вспомнилась другая ночь. Ночь, когда я без телефона и без какого-либо запасного плана вышла за пределы надежных стен своей компании. Незнакомец нашел меня, спас и украл частичку моей невинности. Сегодня вечером Пенн взял меня, развратил и украл остальное.

Обе ночи посеяли во мне грусть и смущение.

Вздрогнув от пронесшегося по улице порыва ветра, я решила все же размышлять на ходу, а не стоять, как идиотка, которую Пенн выгнал из дома.

Сделав над собой усилие, я неуверенными шагами двинулась вперед. Я оставалась собранной и невозмутимой — не более чем генеральный директор, вышедший на полуночную прогулку в разорванной блузке и с жуткой болью между ног.

Вместо того чтобы топать всю дорогу домой (и в процессе заблудиться), я решила пойти в более оживленную часть города и поймать там такси. Я бы отдала пол жизни за то, чтобы у меня заработал мобильный, и я смогла позвонить Дэвиду. Когда-то мне не нравилось находиться в окружении персонала, не имея никакой свободы. Теперь я ценила то, что у меня есть верные и преданные люди. От этого моя жизнь стала рациональной, а не тем бардаком, в котором я пребывала сейчас.

В прошлый раз поймать такси мне не удалось. У меня было ужасное предчувствие, что сейчас снова произойдет что-то ужасное. Главным образом потому, что сложно было не заметить сходства той ночи с незнакомцем и сегодняшней ночи с Пенном.

Я позволила себе думать о незнакомце легко и непредвзято — без чувства вины и обиды на моего отца. Чтобы вспомнить легкость, которую я ощущала в его компании, хотя мы только что познакомились. Доверие, которого он от меня требовал, хотя я ничего о нем не знала. С незнакомцем я чувствовала себя в безопасности, несмотря на нарастающее подростковое влечение. С Пенном, оплетающим всё ложью, я боялась за свое благополучие и личные отношения.

Мой отец не понимал, что каким-то ужасным образом в ту ночь я себя обрекла. Ввязалась в приключение, полное опасностей и поцелуев, и слишком его идеализировала. Я поставила незнакомца на пьедестал и решила, что если не могу быть с ним, то не буду ни с кем — фактически отвернувшись от других перспектив — других мужчин, которые, возможно, были по-своему особенными и подходили мне гораздо лучше.

«То, что мне не нравится Грег, не значит, что мне не понравятся остальные мужчины».

И кроме того, я была еще молода. Папа практически всегда забывал о моем возрасте. Он видел во мне опору своей компании и своего счастья. Поскольку у меня еще не было собственной семьи, он считал это личной неудачей.

Мое замужество было нужнее ему, а не мне.

«И как мне это раньше не приходило в голову?»

Я резко остановилась.

Папа был хорошим родителем, но, когда дело доходило до организации дел, он упускал из виду мой возраст, желания и личность. Ну и что с того, что ему хотелось сделать меня партнером?

Я не партнер. По крайней мере, пока.

Пришло время перестать использовать в качестве оправдания его инфаркт и сказать ему, чтобы он больше не вмешивался в мою жизнь.

Решительно кивнув, я с удвоенной энергией зашагала по улице. Пульсирующая боль между ног мешала сосредоточиться, но впервые за много лет я почувствовала себя спокойнее. Как будто у меня некоторым образом получилось взять под контроль свое будущее.

Я переспала с Пенном на своих условиях. Все закончилось не так хорошо, как ожидалось, но я его использовала, и мне понравилось. Я расширила ассортимент товаров «Бэлль Элль» линейкой игрушек для взрослых. Это было рискованно, но я приняла это решение.

За все отвечала я.

Я справлюсь.

Я могу быть честна с собой и с ним.

Сойдя с тротуара, я перешла пустынную улицу и направилась к сияющему огнями деловому району.

К сожалению, когда дело касалось прогуливающейся в одиночестве женщины, Нью-Йорк страдал своего рода биполярным расстройством. Еще секунду назад он походил на гостеприимного хозяина, лаская взгляд своими чистыми улицами и манящими уличными фонарями, но тут же мог превратиться в двуликого Джокера с грудами мусора и идущим ко мне человеком в капюшоне, лицо которого полностью скрывала тьма.

Я резко остановилась. Мое сердце выскочило из ребер и, разбившись надвое, упало под ноги.

В обычной ситуации, ясным солнечным днем, идущий ко мне незнакомец не стал бы для меня проблемой — главным образом благодаря Дэвиду. Но сейчас… Это меня обеспокоило. Очень.

Быстро оглянувшись, я начала выдвигать идеи и так же стремительно их отбрасывать.

Беги.

Спрячься.

Иди вперед.

Возвращайся к Пенну.

Возможно, он не представляет никакой опасности.

Ты придумываешь.

Независимо от правильности моих идей, все они рассыпались в пыль, поскольку фигура в капюшоне подняла голову, и я увидела черную пустоту там, где должно было быть его лицо. Шаг за шагом расстояние между нами уменьшалось. Я перешла на другую сторону улицы, в надежде, что просто стою у него на пути, и ему на меня плевать.

Как только мои ноги коснулись противоположного тротуара, мужчина повторил мои действия.

«Дерьмо».

Он остановился в нескольких шагах от меня, и в ушах эхом отозвался скрежет его грязных кроссовок. Его руки спокойно свисали по бокам, длинные ноги были затянуты в черные джинсы, а на темно-серой толстовке виднелись красные пятна, и я очень надеялась, что они от кетчупа, а не от другой пугающей жидкости.

Я перестала дышать.

Мне показалось, что мир надо мной смеется. Хочет показать, что одна я всегда подвергаюсь опасности. Что оба раза, когда я в кои-то веки осталась без присмотра отца, Дэвида или какого-нибудь другого мужчины, я тут же становилась жертвой проходимцев.

Может, вселенная была сексисткой и так учила меня, что без мужчины мне не выжить?

От охватившего меня гнева страх улетучился.

— Чего ты хочешь?

Мужчина усмехнулся.

— Денег.

— У меня их нет. Я оставила сумочку у водителя.

«Черт, не надо было упоминать водителя».

Он облизнул губы — единственное, что было видно под капюшоном.

— А, ты одна из этих.

— Из каких?

— Из этих богатеньких сучек, — мужчина подошел ближе, воняя немытым телом и нечистотами. — Отдай мне деньги, и никто не пострадает.

Три года назад я бы позвала на помощь и кинулась прочь.

Теперь я была на каблуках, и у меня все болело от секса. Я стала старше. И постоянно сражалась с мужчинами в корпоративном мире. Если ему нужны деньги, прекрасно. Пусть пойдет и заработает, а не отбирает их у невинных пешеходов.

— Уходи. Мне это не интересно.

— Не интересно? — мужчина склонил голову набок. — С чего ты взяла, что я веду с тобой переговоры?

Я скрестила руки на груди, очень надеясь, что он не видит под ними мою порванную блузку.

— Не важно. Я тебе ничего не дам.

— Нет, бл*дь, дашь, — он сжал кулаки. — И немедленно.

— Я не вру. У меня нет денег.

Мужчина сделал еще один шаг, заставив меня отступить.

Его губы изогнулись в злой ухмылке.

— Тогда драгоценности, — окинув меня взглядом, он заметил на мне серьги с кристаллами. — Вот. Давай сюда.

Не задумываясь, я вытащила их из ушей и протянула ему. Больше на мне ничего не было. Ни браслетов, ни колец. Единственным моим любимым украшеньем было ожерелье с сапфировой звездой, украденное у меня при таких же обстоятельствах.

— И все остальное, бл*дь, — мужчина сжал в руке мои тридцатидолларовые серьги, взятые из линейки бижутерии «Бэлль Элль» в качестве образца, будто они были бриллиантом Хоупа. (Бриллиант Хоупа — крупный бриллиант массой в 45,52 карата глубокого сапфирово-синего цвета и размерами 25,60×21,78×12,00 мм. Находится в экспозиции Музея естественной истории при Смитсоновском институте в Вашингтоне (США) — Прим. пер.)

Я развела руками, проклиная свою дрожь.

— Я же сказала. У меня больше ничего нет.

— Брехня.

— Я говорю правду.

Мужчина снова шагнул ко мне. На этот раз я не двинулась с места, хотя мое сердце снова было готово схватиться за сигнальный свисток.

— А что, если я тебя обыщу? Проверю, не врёшь ли ты?

Я стиснула зубы.

— Только дотронься, и тебе конец.

Он рассмеялся; смех эхом отскочил от зданий, ставших молчаливыми свидетелями нашей перепалки.

— Конечно, сучка. И что ты сделаешь? Пырнёшь меня туфлей?

Я взглянула на свои лакированные туфли-лодочки в тон серьгам.

— Спасибо за идею.

Скинув одну туфлю, я быстро ее подхватила и замахнулась длинной металлической шпилькой.

— Ты забрал всё, что у меня было. Теперь проваливай.

Откинув капюшон, мужчина оскалился. Он не был ни уродлив, ни красив. Обычный жадный вор, совершающий плохие поступки.

— Я так не думаю, богатенькая сучка.

Ничто в нем не показалось мне знакомым, но он был одиноким мужчиной в толстовке поздно ночью.

Я никогда бы себе не простила, если бы не удостоверилась.

Сжавшись от страха, я, вопреки инстинкту самосохранения, подалась вперед. Внимательно вгляделась в его лицо. Пытаясь прояснить вопрос, мучавший меня с той секунды, как появился этот человек.

«Это он?»

Мой незнакомец?

Но надежда обратилась в прах.

«Это не он».

Этот мужчина был старше — ему уже перевалило за тридцать. Зубы у него были черные, кожа желтоватая, волосы жидкие и редеющие. Он был тощим и ростом примерно с незнакомца, но моим спасителем он точно быть не мог. Если только его изрядно пообносившимся старшим братом.

Мужчина рванулся вперед, схватив меня за грудь вонючими пальцами.

— Не можешь мне заплатить, тогда я могу тебя попортить.

— Убери от меня свои чертовы руки! — я отшатнулась, размахивая туфлей и изо всех сил стараясь его треснуть.

Пригнувшись, он меня схватил.

Я ударила.

Острый каблук врезался ему в висок, и я возликовала.

— Бл*дь! — он попятился, держась за ушибленную часть головы.

Именно это мне и было нужно.

Сбросив вторую туфлю, я повернулась и превратилась во что-то, что могло быстро смыться. В кролика, газель, лошадь, птицу.

Я собрала все силы и босиком бросилась наутёк.

Я не обращала внимания на впивающиеся мне в ступни камешки. Не вскрикнула, наступив на осколок разбитой пивной бутылки. И не заплакала, когда все мое тело взвыло от боли из-за того, что мне и так нездоровилось, а теперь еще пришлось скакать галопом.

Я просто сосредоточилась на свободе. Как всегда.

— А ну, вернись, сука! Мы еще не закончили!

За спиной я услышала торопливые шаги напавшего на меня мужчины и стала яростно хватать ртом воздух, превращая его в энергию для моего стремительного бега.

Я завернула за угол, высматривая дом Пенна.

Слишком далеко.

«Я справлюсь».

Я поскользнулась на старой газете, но не сбавила скорости.

Вор кряхтел, поливая меня проклятьями, но не отставал.

Вдалеке показались фары, яркие и сияющие, теплые и милые.

Я вылетела с тротуара прямо на дорогу к машине.

Вместо того, чтобы притормозить, автомобиль ускорился, как будто хотел меня сбить и вручить мой труп человеку, который в данный момент намеревался причинить мне боль.

Я замахала руками.

— Остановитесь. Помогите!

В темноте виднелись очертания только сжимавшего руль водителя. Он ехал прямо на меня. У меня была всего доля секунды, чтобы решить, что делать — куда бежать, прежде чем он меня собьет.

Но столкновения не произошло.

Водитель вывернул руль и, резко затормозив, выехал на обочину.

Под рев двигателя передняя дверь распахнулась, и из салона выскочил мужчина.

— Садись в чертову машину! — рявкнул он, указав на меня. — Сейчас же!

Потребовалась всего секунда, чтобы это осознать.

Мне был знаком этот голос.

Я еще никогда так не радовалась его появлению. Даже если он вышвырнул меня из своего дома. Даже если смертельно меня обидел.

Когда мой преследователь остановился всего в шаге от меня, Пенн перемахнул через капот.

Я прижалась к машине, хватая ртом воздух. Ноги горели от бега по асфальту и мусору.

Но вся моя боль испарилась, когда Пенн бросился на мужчину.

— Ты сукин сын.

Вместе они повалились на асфальт.

Пенн приземлился на него сверху и стал со всей силы бить его кулаками в лицо, буквально вколачивая в тротуар.

Он не произнес ни слова. Просто колотил его со всей дури.

Грабитель изо всех сил старался закрыть лицо руками и, съёжившись, пытался оттолкнуть Пенна. Но у него не было ни единого шанса.

Я насчитала один, два, три, четыре, пять ударов в челюсть, после чего Пенн с легкостью оттолкнулся от груди мужчины и встал над ним.

Он хрустнул костяшками пальцев так, будто только что вымыл руки, а не залил их кровью какого-то преступника.

— Снова Роб. Еще раз попытаешься кого-нибудь изнасиловать, и ты, сука, труп. — Пенн пнул мужчину ботинком в грудную клетку. — Ясно?

Парень поднял глаза, моргая сквозь стекающую кровь. На секунду его глаза вспыхнули ненавистью и жаждой расправы. Но затем сфокусировались на лице Пенна. Он стоял на дороге, такой царственный и спокойный, требуя безоговорочного повиновения. Во взгляде грабителя вспыхнуло узнавание, и он с трудом поднялся на ноги, обхватив одной рукой грудь, а другой придерживая голову.

— Вот дерьмо, это ты.

«Что?»

Я замерла, отчаянно пытаясь понять, что он имел в виду.

Пенн напрягся.

— Уходи. Сегодня твоя счастливая ночь.

Мужчина кивнул и опустил глаза, забыв о моем существовании. Повернувшись, он, спотыкаясь, побежал прочь в своих грязных кроссовках.

Он забрал с собой мои серьги, так же, как те мужчины из переулка — ожерелье с сапфировой звездой.

Меня снова спасли, но на этот раз… я чувствовала не желание, а лишь дикий ужас.

Глава двадцать четвертая

— Садись, в чертову машину, Элль, — голос Пенна оставался низким и тихим, но в нем чувствовались стальные нотки.

Он его знал.

Знал Пенна.

Как? Почему? Что это значит?

Не глядя, я схватилась за ручку дверцы и открыла ее. Оцепенев, я скользнула на пассажирское сиденье, глядя, как Пенн небрежно подошел к водительской стороне и забрался внутрь.

Когда двери захлопнулись, мы еще несколько секунд сидели в тягостном, гнетущем молчании. Он с такой силой сжимал окровавленными пальцами руль, будто мог его задушить.

У меня сдавило горло от страха и вопросов. От целой кучи вопросов.

Откуда этот человек знал Пенна?

Кто Пенн на самом деле?

И почему… почему…он избил этого мужчину с той же непринужденной грацией, что и человек в переулке той роковой ночью?

Потянувшись через рычаг переключения передач, Пенн положил руку мне на бедро.

Я вздрогнула, отведя ноги в сторону.

Его пальцы никуда не делись и впились мне в мышцы. Он тяжело вздохнул, сжал мне бедро, а затем отпустил. Надавив на педаль сцепления, он включил все еще урчащий двигатель и выехал с тротуара на дорогу.

Машина подскочила на кочке, но мы не заговорили.

Я не решалась.

Не знала, что и думать.

В глубине души мне хотелось все проанализировать; проиграть в голове то, как он наказал этого парня, и попытаться соединить несуществующие точки. У меня разыгралось воображение, изо всех сил стараясь убедить мой встревоженный разум в том, что, вполне возможно, я все это время прекрасно знала своего незнакомца. Что, может быть, только может быть, это не я не смогла его найти, а он нашел меня после стольких лет.

Но эту идеальную фантазию портил один отвратительный, словно жаба, изъян. В Пенне не было такой нежности, как в незнакомце. Внешне незнакомец казался холодным и опасным, но под этой броней таилась доброта — сладость, завернутая в колючую проволоку.

Пенн был чистым лезвием, блестящим и непробиваемым, одномерным с неверно отражающими поверхностями, искажающими мое истинное восприятие.

Единственная проблема заключалась в том, что я не могла отличить одного от другого. Я бредила — принимала желаемое за действительное — пыталась связать в одно два совершенно разных инцидента.

Для чего?

Чтобы найти оправдание тому, что переспала с Пенном?

Подтверждение, что, в конечном счете, я не какая-нибудь девушка с неудавшимися романтическими отношениями?

— Я должен перед тобой извиниться, — его голос прозвучал чуть громче шуршащих по асфальту шин.

Я напряглась, глядя в окно.

— А я должна тебя поблагодарить.

Пенн отрицательно покачал головой.

— Нет. Я тебя выставил. Думал, тебя заберет твой водитель, но потом ты ушла.

— Ты за мной следил?

Он не ответил.

— Ты чуть не пострадала.

— Но я не пострадала.

— Если бы ты… Черт! — Пенн со всей силы треснул кулаком по рулю, задев кнопку клаксона и наверняка разбудив его ревом многих мирно спящих людей. — Я бы, бл*дь, его убил.

— Я тебя об этом не просила.

Пенн нахмурился.

— Я бы сделал это не ради тебя.

— Значит, ты лишил бы его жизни только ради собственной прихоти, а не для того, чтобы как-то за меня отомстить?

— Я бы убил его, потому что он прикоснулся к тому, к чему не должен.

У меня бешено заколотилось сердце.

— Значит, ты защищал меня не потому, что я с тобой спала и отдала тебе частичку себя, а потому, что в твоих извращенных фантазиях я — твоя собственность, к которой можешь прикасаться только ты?

Мчась на всех парах по жилым улицам, он стиснул челюсти.

— Да.

— Не потому, что ты ко мне что-то чувствуешь?

— Нет.

— Вообще ничего.

— Ничего.

— Но секс был хорошим.

— Да.

— Ты хочешь снова со мной увидеться? — меня злило то, что мне приходится это спрашивать и, что меня очень волнует ответ.

Пенн превратился в ублюдка, наводящего на меня ужас. Он с такой легкостью расправился с тем вором.

Но его внезапная холодность и эмоциональная замкнутость напомнили мне о том, что наши с ним отношения носят чисто физический характер. Он мне не нравился. Ни капельки. И даже благодарность за мое спасение не вызвала во мне хоть какого-то подобия нежного чувства. Одним своим присутствием Пенн превратил все хорошее и волнительное в плохое и нежелательное.

Но я попробовала секс. И мне захотелось большего. Захотелось стать ради себя эгоисткой. Так что на данный момент я смирилась с его образом полного мудака и плевать на мои вопросы.

— Не знаю, — его признание было не тем, чего я ожидала.

— Не знаешь, хочешь ли снова со мной переспать?

Пенн ухмыльнулся.

— Элль, мы с тобой не спали. Мы трахались.

— Спасибо за разъяснение, — фыркнула я, скрестив руки на груди. — Извини, ты хочешь снова меня трахнуть?

Его пальцы так сильно сжали руль, что обивка жалобно скрипнула. На мгновение его голова качнулась в безмолвном «нет». Затем дерзкая ухмылка уничтожила правду очередной ложью.

— Да, я хочу снова тебя трахнуть.

Почему он засомневался?

Зачем сообщать всем о нашей помолвке, если он намеревался всего раз со мной переспать?

Почему от него так и веет безразличием и жесткими заслонами?

Почему, почему, почему?

— Хорошо, — я приняла чопорный вид, наслаждаясь тем, как боль в моем лоне снова начинает плавиться. — Я тоже.

Чувствуя, как легко слетают с моего невинного языка эротические фразы, я добавила:

— Мне понравилось с тобой трахаться. Я хочу еще.

Пенн мгновенно перевел взгляд с дороги на меня.

— Еще?

Я сглотнула, борясь со смущением.

— Я хочу твой э-э…член. Хочу, снова почувствовать его внутри.

Пенн застонал и сосредоточился на дороге, на бешеной скорости, с которой мы мчались по городу.

— Еб*ть, не говори так.

— Прости, что?

— Ты меня слышала.

Я никак не могла выругаться в ответ.

Как грубо.

«Вот скотина!»

Я сидела, молча закипая от злости, пока за окном не показался знакомый район, и на вершине белого сверкающего здания не замаячил мой пентхаус.

Наконец-то дом.

Где меня будет ждать Сейдж, а Пенн может валить на хрен со своими секретами, ругательствами и постоянным враньем.

Остановившись, он выключил машину и вышел.

Я не стала дожидаться, пока он откроет мне дверь. Приоткрыв ее, я выбралась из салона и тут же вздрогнула и захромала, поскольку ступни взвыли от порезов, оставшихся после моего забега босиком.

— Черт, посмотри на свои ноги.

Не успела я ответить, как Пенн подхватил меня на руки и понес к моему дому.

Швейцар вежливо нам кивнул и, не выказывая никаких признаков шока, открыл входную дверь. Пенн оставил на улице свой черный, кое-как припаркованный «Мерседес», и понес меня через фойе моего дома.

— Все в порядке, мисс Чарльстон? — окрикнул нас ночной портье Дэнни.

На его лице под темно-синей форменной фуражкой проступило беспокойство. Он настороженно взглянул на Пенна.

Не давая мне возможности позвать на помощь или попросить Дэнни вызвать охрану, Пенн прорычал:

— Я несу свою невесту в ее квартиру. С ней все в порядке.

Я заёрзала в его объятиях.

— Ты мне не жених. Перестань всем это говорить.

Махнув Дэнни рукой, изо всех сил стараясь сохранить внешнее спокойствие и не вызвать у окружающих панику, я сказала:

— Все хорошо. Извините за странное вторжение.

Дэнни, нахмурившись, помахал в ответ. Вся его фигура излучала замешательство, но он был достаточно вежлив, чтобы не вмешиваться.

Как только мы покинули фойе и приблизились к лифтам, я прошипела:

— Опусти меня.

Затем толкнула Пенна в грудь.

— Я могу идти.

— У тебя ноги в крови.

— Мне все равно. Я хочу, чтобы ты ушел.

Он взглянул на меня, его карие глаза окаймляли черные радужки.

— Несколько минут назад ты говорила совсем другое.

— Это было до того, как ты меня послал.

— Я тебя не посылал. Я сказал «еб*ть». Это совсем другое.

— Это одно и то же.

Пенн нажал кнопку лифта и, дождавшись его прибытия, тут же в него вошел.

— Нажми свой этаж.

Я сделала то, что он велел, и, когда двери бесшумно закрылись, невольно содрогнулась.

— Подожди, а откуда, черт возьми, ты знаешь, где я живу?

— Я навел справки.

— Другими словами, ты за мной следил.

И снова он не ответил. Поездка наверх была неловкой и странной, наполненной немыслимыми чужеродными ощущениями. Меня бесило то, что он держал меня на руках, но в то же время нравилась его защита. Меня бесило то, как он все взял под свой контроль, но нравилась его забота о моей безопасности.

Фу, я его просто ненавижу.

Ничего мне в нем не нравится.

Лифт остановился, и Пенн вышел, остановившись посреди роскошного широкого коридора. Перед ним было две двери — левая и правая. Два пентхауса, занимающие по половине этажа.

Он взглянул на меня.

— Которая?

Я скрестила руки на груди — ну или постаралась, откинувшись в его объятиях.

— А ты еще не знаешь?

Пенн заглянул мне в глаза, раздумывая, что мне показать — правду или ложь.

Он выбрал правду.

Шагнув к левой двери (к нужной двери) он подождал, пока я введу девятизначный код, а затем надавил на дверную ручку и вошел.

Глядя, как Пенн своим орлиным взором следит за очередностью вводимых мною цифр, я мысленно сделала себе пометку завтра же поменять код.

Его взгляд скользнул по моей прихожей, где с потолка прямо на стеклянный стол свисала сверкающая хрустальная люстра. Для дежурного появления она производила слишком сильное эмоциональное впечатление.

Раздалось громкое мяуканье и с обращенного к окнам белого дивана прямо на Пенна кинулось маленькое серое пятно. Сейдж вцепилась ему в ногу, вне всякого сомнения, вонзив когти в икру.

Я тихо рассмеялась.

— Похоже, я не единственная, кому ты не нравишься.

— Это чувство взаимно, уверяю тебя.

Поморщившись, он, со все еще цепляющейся за его ногу Сейдж, направился ко мне на кухню. Все шкафы и ящички в ней представляли собой сплошную глянцевую стену без ручек и какой-либо бытовой техники — все было скрыто и так умно устроено, чтобы сохранить такие жизненные потребности в тайне.

Усадив меня на белую столешницу, Пенн оторвал Сейдж от своих джинсов и усадил рядом со мной. Зашипев, кошка стукнула его лапой, но тут же прыгнула мне на колени и, замурлыкав, лизнула своим шершавым языком мой подбородок.

— Ты молодец, — я почесала ей шею. — Спасибо, что защитила меня.

Пенн фыркнул, оглядываясь в поисках раковины. Он бы её не нашел. Она скрывалась под большим отрезком столешницы, который при нажатии кнопки у горшка с орхидеей трансформировался в кран и чашу.

Пару секунд Пенн оглядывал кухню, а затем зашагал прочь, оставив меня пялиться ему вслед.

«Куда, черт возьми, он пошел?»

Несколько мгновений спустя он принес из гостевой ванной белое полотенце и наполненную водой чашу, в которой раньше лежали декоративные голубые шарики.

Не говоря ни слова, он опустился на колени и обхватил мою ногу.

Я застыла, безмолвно глядя, как Пенн намочил полотенце, а затем медленно и очень осторожно вымыл мне ноги, нежно проводя тканью по ранам от разбитой пивной бутылки, на которую я наступила.

Когда он выжал полотенце, и вода стала розовой от крови, я судорожно втянула воздух.

В тот момент все исчезло.

Все вопросы. Ложь. Похоть.

Пенн показал себя таким, каким я его и представить себе не могла.

Мое сердце перестало колотиться и замерло, будто боясь, что одно неверное движение или звук разрушат эту странную новую реальность.

Его руки были быстрыми, но уверенными, нежными, но надежными. Пенн не позволил себе ничего лишнего, когда ощупывал мою ступню, проверяя, не осталось ли там осколков, и не воспользовался тем, что мои ноги инстинктивно раздвинулись, когда он потер большим пальцем лодыжку.

Он обо мне позаботился, после чего встал, поставил миску на стойку и обхватил своими теплыми ладонями мое лицо.

Пенн вгляделся мне в глаза, заслонившись от меня стенами и барьерами, скрывающими его истинные мысли. Не говоря ни слова, он наклонился и приник ко мне в самом чувственном поцелуе, о каком я только могла мечтать.

Его язык был шелковым. Рот бархатным.

Я разомлела перед ним, совершенно покорённая и забывшая обо всех мучивших меня вопросах.

В этом поцелуе была магия, чары, обещавшие секреты, связь, способную разорвать все остальные связи.

А потом все закончилось.

Все так же не говоря ни слова, Пенн повернулся и вышел из квартиры.

Вот так просто.

Глава двадцать пятая

Прошло несколько дней.

Я ему не звонила.

Он мне не звонил.

Как будто его никогда и не существовало.

Если бы не заживающие синяки и порезы, я бы с трудом поверила, что ночь у него дома мне не приснилась.

Мой разум на нем словно помешался — не помогала даже работа.

Все, о чем я могла думать, это о том, как Пенн моет мне ноги, как Пенн избивает того парня, как Пенн в меня вколачивается.

Он показался мне с двух совершенно разных сторон, и я не могла понять, что это значит. Я надеялась, что, немного побыв наедине, смогу решить, что делать дальше. Смогу определиться, что лучше — навсегда о нем забыть или гоняться за ответами, медленно опустошая себя.

Электронные таблицы и телефонные конференции не помогли, а отсутствие общения Пенном привело к прямо противоположному результату. Разлука разожгла мои чувства (совсем как в той глупой поговорке). Мой идиотский разум стал рисовать его в более выгодном свете. Я по-другому взглянула на претенциозность и самомнение Пенна, придумывая объяснения его внезапному преображению в опекуна и медика одним махом.

Теперь я была в неоплатном долгу не только перед незнакомцем, но и перед Пенном. Мне следовало поблагодарить его хотя бы за то, что он в целости и сохранности доставил меня домой и обработал мои раны.

Когда от него, наконец, пришло сообщение, я уже не хотела стереть Пенна с лица Земли, а наоборот, была жутко рада его появлению.

Пенн (08:47): Как твои ноги?

Элль (08:52): Хорошо. Я так и не успела поблагодарить тебя за заботу.

Пенн (09:00): Ты сейчас меня благодаришь?

Элль (09:03): Возможно.

Пенн (09:06): Тебе не больно?

Элль (09:08): Ты про мои ноги?

Пенн (09:08): Нет. Про другую часть тела, о которой я также позаботился той ночью.

На меня тут же потоком обрушились воспоминания о нашем сексе: я словно перенеслась из кабинета снова к нему в постель. Мне совершенно не хотелось, чтобы он понял, как сильно я жду второго раунда.

Элль (09:09): Ах да, точно. Я совсем об этом забыла.

Пен (09:10): Хочешь, я освежу твою память?

Элль (09:11): Возможно.

Пенн (09:12): Я хочу снова тебя трахнуть.

Элль (09:14): Так сделай это.

Пенн (09:17): Предупреждаю, в следующий раз я тебе поблажек делать не буду.

Я слегка поперхнулась.

Меня оказалось довольно легко уломать, и мысль о том, чтобы покувыркаться с ним в постели, представлялась мне слишком заманчивой. Но если я снова ему отдамся, то возможно, не смогу сдержать чувства. Будь он проклят за то, что обработал мне ноги и показал, что ему не все равно. Как я могла оставаться холодной, когда сам он немного растаял?

Правильный ответ: никак.

Мы переспали. Три дня мы не общались. Это было отличной возможностью закончить этот фарс, пока все, кому он наврал, не пострадали. Я его поблагодарила. И теперь могла двигаться дальше.

Элль (09:20): Я передумала.

Пенн (09:23): Что, черт возьми, это значит?

Элль (09:27): Это значит, что секс был потрясающим, но это не меняет того факта, что ты солгал моему отцу. Теперь он думает, что может расслабиться в полной уверенности, что обо мне позаботятся — это его слова, не мои. Я не могу и дальше убеждать его в том, что мы вместе. У него проблемы с сердцем. Та ночь мне очень понравилась, но на этом всё. Давай сейчас с этим покончим, пока все не стало слишком сложным.

Ответа не последовало.

Мой телефон ожил и завибрировал у меня в руке.

Звонил Пенн…

— О, черт.

Склонившись над столом, я размышляла, ответить ли мне или нет. Проблема была в том, что он знал, что я могу взять трубку, потому что секунду назад отвечала на его сообщения.

Сделав глубокий вдох, я нажала «Ответить».

— Привет.

— Не нужен мне твой «привет», Элль.

— Хорошо…

— И твоё «хорошо» тоже. Особенно в таком тоне, — его голос сочился сексом, проникая прямо мне между ног.

— Ну, раз ты не даешь мне говорить, тогда какого черта ты мне позвонил?

— Я скажу тебе, почему. Потому что посчитал нелепым твое последнее сообщение.

Я промолчала, ожидая продолжения.

— Так случилось, что я тут разговаривал с твоим отцом.

— Что?

— И он одобрил мою кандидатуру.

— Он одобрит любого, у кого есть пенис и пульс.

«Если только это не незнакомец или ещё кто-нибудь с криминальным прошлым».

— Спасибо за этот удар по моей самооценке, — промурлыкал он. — Тем не менее, мы с ним сегодня обедаем. Если ты извинишься и признаешься, что хочешь, чтобы я снова заставил тебя кончить, я, возможно, разрешу тебе к нам присоединиться.

Я не могла этого сделать.

— Погоди-ка. Ты, возможно, разрешишь мне увидеться с моим собственным отцом? — я закатила глаза, сердито взглянув на скачущую по столу Сейдж. — Я тебя уже не слышу из-за твоего непомерного эго.

— Думаю, ты имеешь в виду мой член. Мой член становится непомерным при мысли о том, чтобы снова тебя трахнуть, — тон его голос сменился с грубого на невозмутимый. — Я встречаюсь с твоим отцом через три часа в «Тропиках». Тебе решать заканчивать или кончать.

Пенн повесил трубку.

У меня возникло сильное желание перезвонить ему и закричать, что я не какая-то его собственность или игрушка, которой можно распоряжаться и мучить. Но тут кто-то постучал в дверь.

— Элль?

«О нет, этот день становится все хуже и хуже».

— Да, Грег, можешь войти.

Он вошел с высокомерным видом плейбоя, одетый в голубое поло и отглаженные джинсы. Его темно-русые волосы были взъерошены так, словно вся эта красота не стоила ему никаких усилий. Хотя мне было давно известно — из наших тинейджеровских посиделок — что он часами просиживал в ванной, делая себе эпиляцию.

Еще одна причина, по которой я никогда не смогла бы быть с Грегом. Его внешность была ему дороже всего на свете…включая женщину, которую он в конечном итоге сделает своей женой.

— Привет, Элль, — он присел на край моего стола, сдвинув в сторону скрепки и разбросанные ручки. — Что ты сегодня делаешь?

Сейдж бросила на него кошачий взгляд и, спрыгнув со стеклянной столешницы, вернулась в свою лежанку у моих ног.

Я постаралась не закатывать глаза.

— То же, что и всегда. Управляю компанией моей семьи. А ты?

— Только что провел еженедельное совещание со своим стариком. Логистика такая скучная по сравнению со всеми этими фокусами с цифрами, которыми вы, ребята, здесь занимаетесь.

Когда Грег окончил университет, Стив с моим отцом придумали для него должность. Должность, которая не повлияла бы на репутацию или прибыль «Бэлль Элль», если он потеряет интерес или облажается. Должность главы отдела логистики предполагала полную занятость на весь рабочий день, но исполнительная помощница Грега слишком хорошо справлялась со своей работой, и он пользовался этим как возможностью поиграть в пенсионера.

— Это совсем не весело, — широко улыбнулась я. — Поверь.

«И тебе не разрешается химичить с тем, в чем нихрена не понимаешь, и при первой же возможности обосраться».

Грег взял мою перьевую ручку с бирюзовыми чернилами и повертел ее в пальцах.

— Хочешь поужинать со мной сегодня вечером? Было прикольно в тот раз потусоваться в «Палмс Политикс» с девчонками из твоей школы, — он одарил меня улыбкой. — Мне понравилось. И я знаю, что нашим отцам тоже. Они были так рады, что мы встретились по собственному желанию, а не на семейном ужине.

Не сдержавшись, я выхватила из его пальцев ручку и положила ее обратно на стол.

— Извини, Грег, я занята. Может, в следующий раз.

— Что в следующий раз? — он хищно прищурил глаза, и в них блеснуло что-то темное. — Ты имеешь в виду на следующей неделе? В следующем месяце? Когда, Элль? Я не собираюсь ждать тебя вечно, ты же знаешь.

У меня в голове пискнул слабый тревожный сигнал. Грег продолжал улыбаться, но сквозь улыбку все равно проступала ядовитая злоба, которую ему так хорошо удавалось скрывать.

Я выпрямилась. У меня пропало желание быть с ним приветливой. Вместо этого захотелось пнуть его по яйцам и показать, что может он когда-то и видел меня в балетных пачках и плачущей из-за хулиганов, но сегодняшнюю Элль он не знал. Я не стану мириться с его пассивно-агрессивным поведением, и уж точно не в своем кабинете.

— Я никогда не просила тебя ждать, Грег. Вообще-то, я точно помню, как говорила тебе, что мы можем быть только друзьями.

Усмехнувшись, он снова выхватил и крепко сжал в кулаке мою ручку, словно бросая мне вызов, рискну ли я ее забрать.

— Видишь ли, в чем твоя проблема, Элль. Ты посылаешь противоречивые сигналы.

Я потерла покалывающие от гнева руки.

— Не путай свою докучливость с моим согласием.

Грег наклонился, источая мне в лицо злобу и зависть.

— Я тебе не докучаю. Я тот, кто тебе нужен. Все, бл*дь, это знают.

Я поджала губы, меня злило то, как вопреки нарастающей ярости, колотится мое сердце.

Было бы так легко последовать примеру Пенна и солгать. Сказать, что сейчас я с ним. Что помолвлена. Но я не стала этого делать, поскольку мне не нужно, чтобы Пенн сражался за меня в моих битвах. Кроме того, Пенн прямо заявил Грегу, что теперь я принадлежу ему, но он все равно пытался заявить на меня права.

Я решила предпринять окружной манёвр. Малость приврать.

— Ты ошибаешься. Я занята.

— Бред. Сходи со мной поужинать. Всего один раз. Что во мне такого ужасного, что ты даже поесть со мной не хочешь? — его раздражение маячило, словно кровожадная гильотина, готовая вот-вот на меня упасть. — Перестань быть такой сукой.

Слабые сигналы тревоги превратились в мощный набат. Меня бесило то, как он навис надо мной, взгромоздившись на мой стол. Я встала,отодвинула стул и скрестила руки на груди.

— Еще раз назовешь меня сукой, и я велю тебя уволить.

Грег хлопнул себя по бедру.

— Боже, ты очаровательна, когда строишь из себя генерального директора.

Я проигнорировала его слова.

Ухватившись за первое — а точнее за первого — кто пришел мне в голову, я рявкнула:

— Думаешь, я буду изменять Пенну?

Грег захохотал.

— Изменять? Ладно тебе, Элль. Я в курсе, что все это вранье. Вы с этим парнем знакомы две минуты. Я знаю тебя двадцать два года. У него нет ни единого шанса, — он наклонился ко мне, благоухая чистотой и мылом в отличие от таинственного, глубокого запаха лосьона после бритья, исходящего от Пенна. — У тебя обычная интрижка. Черт, у меня они тоже были. Думаешь, меня задевает то, что ты с ним трахаешься?

Я оскалилась, не сдаваясь.

— А должно бы задевать, если ты так сильно любишь меня, как утверждаешь.

Его улыбка стала желчной.

— Любовь? Кто говорил хоть что-то о любви? Я сказал, что мы созданы друг для друга. Мы идеально друг другу подходим. Наши семьи владеют «Бэлль Элль», и мы вместе работаем. Я не боюсь какого-то левого придурка, наивно полагающего, что, засунув в тебя свой член, может украсть то, что всегда принадлежало мне.

Нервы натянулись до предела. Мой взгляд метнулся к кнопке внутренней связи, нажав которую, я могла попросить Флёр вызвать охрану. В кабинете наедине с Грегом мне было страшнее, чем на улице с вором.

«Я не могу позволить ему уйти безнаказанным. Такое предательство».

У меня в голове стремительно выстраивались возражения, упорядочиваясь в меткие фразы, чтобы все ему предельно ясно разъяснить. Мне часто приходилось иметь дело с такими напыщенными козлами, как он.

«Тебе меня не запугать, придурок».

Грег продолжил, наслаждаясь собственной значимостью.

— У тебя была обычная интрижка, Элль. Но я тот, кто предназначен тебе судьбой. У кого есть благословение наших отцов, и тот, кто заслуживает управлять «Белль Элль». Я, а не какой-то там ушлёпок, возомнивший, что может украсть то, что принадлежит мне…

Мое терпение лопнуло.

Я забыла об официозе и вся обратилась в ярость.

Схватив Грега за голубое поло, я стащила его со стола. Он неловко выпрямился, обалдев от шока.

— Слушай меня, Грег, и слушай внимательно, — мой голос больше напоминал шипение. — Ты никогда не владел и не будешь владеть «Бэлль Элль». «Бэлль Элль» — моя. Ты здесь работаешь. Ты. Мой. Работник. Если ты думаешь, что я когда-нибудь выйду замуж за кого-то вроде тебя — такого напыщенного, эгоистичного и мерзкого — тогда все годы, проведенные рядом со мной, ничему тебя не научили. Грег, я — твой начальник, так что убирайся нахрен из моего кабинета, возвращайся к логистике, делай свою чертову работу, и, если еще хоть раз попытаешься мне угрожать, я вызову полицию.

Я оттолкнула его от себя.

— Я ясно выразилась?

На секунду мир пошатнулся. У меня в голове всплыли два сценария дальнейших событий.

Первый: я лежу на полу в крови от удара Грега, моя юбка разорвана, а его руки там, где их не должно быть.

И второй: он отступает и, наконец, признает свое поражение.

Глупая, я не понимала, что между нами назревает война. Позволяла Стиву и моему отцу делать вид, будто это безобидный флирт, в то время как Грег уже давно выгнал меня из моего кабинета и наклеил на дверь свое имя.

Он с раннего детства считал мои деньги и власть.

— Это конец всему, чего бы ты там себе не напридумывал, понял? — я вскинула голову и указала на дверь. Сейдж громко мяукнула в знак поддержки. — Уходи. Немедленно. Я больше просить не буду.

По губам Грега скользнула медленная, лукавая улыбка. Он больше не казался опрятным и уже планировал возмездие.

— Вижу, ты уже не маленькая девочка, Элль, — он качнулся вперед. — Мне это нравится.

— Убирайся!

Грег усмехнулся и направился к двери, оставив меня в полном недоумении от того, что он подчинился.

Открыв ее, он повернулся и послал мне воздушный поцелуй.

— Просто чтобы ты знала, твоя маленькая речь была очень милой, но я знаю, что ты так не думаешь. Ты такая же лгунья, как и тот мудак, с которым ты трахаешься, — на прощание Грег снисходительно подвигал пальцами. — Элль, на следующей неделе я тебя еще навещу — дам тебе немного времени, чтобы остыть.

Его глаза превратились в лед.

— Однако, когда в следующий раз я к тебе приду и вежливо попрошу тебя сходить со мной на свидание, ты пойдёшь, Ноэль. Вот увидишь.

Глава двадцать шестая

— Элль! Какой приятный сюрприз.

Мой отец встал из-за изысканно накрытого стола со статуэткой птицы тукан и разноцветными стаканами для воды, резко выделяющимися на белой скатерти. Даже столовые приборы украшали яркие цветные пятна в виде перьев попугая. Ресторан не зря назывался «Тропики».

— Привет, папа, — я подставила ему щеку для поцелуя, разгладив свое светло-серое платье с черно-розовыми вставками по бокам. Юбка была обтягивающей, как и лиф, от чего к неприятному осадку после недавней беседы с Грегом примешалось еще и чувство неловкости.

Он не отступит — теперь я это понимала.

После его ухода я сделала все возможное, чтобы снова погрузиться в работу, но у меня в голове беспрестанно раздавались эти проклятые сигналы тревоги, и мой разум метался в панике, пытаясь найти решение.

Я пригрозила Грегу увольнением, но, если это произойдет без объяснения причин, он может подать на меня в суд. Не говоря уже о том, какой раздор это внесет между папой и Стивом.

Они были лучшими друзьями. Такими хорошими друзьями, что я, честно говоря, не знала, чью сторону примет папа, узнав о моем намерении уволить Грега.

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Дурацкое платье от кутюр не давало мне вздохнуть. И снова меня нарядили во что-то против моей воли.

Когда я сказала Флёр, чтобы она проводила вечерние совещания без меня, потому что мне нужно поприсутствовать на обеде с отцом и Пенном, она спустилась в торговый зал и вернулась с этим платьем, кружевным шарфом из богемской шерсти (что бы это ни было) и бриллиантовыми серьгами-гвоздиками.

Мои волосы она оставила распущенными, но добавила несколько локонов, а остальные выпрямила. От чего они казались даже длиннее обычного.

— Что ты здесь делаешь? — отец улыбнулся и, отодвинул стул, приглашая меня сесть. — Это, естественно, не значит, что я не рад твоему появлению.

Я знала, что папа приедет за пятнадцать минут до Пенна. Он приходил так на все совещания и обеды, даже на театральные представления в моей школе.

Пенн прибудет вовремя, в этом я не сомневалась. Но я могла бы использовать эти несколько драгоценных минут наедине с папой в своих интересах. Сначала я разберусь с Пенном, а потом с Грегом.

Не теряя времени, я схватила желто-зеленую салфетку и разложила ее на коленях.

— Папа, нам нужно поговорить. Быстро, пока не появился Пенн.

Отец приподнял бровь.

— Как ты узнала, что я с ним обедаю?

— Он сам мне об этом сказал. И упомянул, что я могу к вам присоединиться, так что я не явилась без приглашения.

Его лицо тут же засветилось от счастья.

— Ах, юная любовь. Пенн даже несколько часов не может вытерпеть вдали от тебя.

«Да, именно поэтому он три дня меня избегал».

Я ему об этом не говорила, как и обо всех остальных секретах, которые, похоже, как по волшебству появились у меня от отца.

«Так вот какова цена похоти и любви? Уход от коллективной жизни к частной?»

До появления Пенна я была так открыта всему миру. Теперь мне сложно было найти подходящие темы для разговора.

Сделав глоток уже искрящейся в радужных стаканах воды, я выпалила:

— На самом деле мы с Пенном не помолвлены — как я и говорила тебе с самого начала.

Папа замер.

— Что?

— Он тебе солгал. Я понятия не имею, что он собирается сегодня сделать или сказать, но хотела уверить тебя…все это неправда. Если он начнет говорить тебе, что я беременна, или что мы сбежим на Кубу, или что я переезжаю к нему…не верь ни единому слову. Хорошо?

Лицо отца побелело. Он потянулся за водой.

Испугавшись за его сердце, я уже хотела замолчать, взять свои слова назад, и сказать ему, что все это недоразумение; что это я солгала. Только он вдруг шокировал меня вопросом:

— А ты можешь оказаться беременной?

Папа устремил на меня проницательный взгляд, который я часто у него видела. Для человека, добившегося огромного успеха в бизнесе, он так увлекся своими фантазиями и прочими закидонами, что я и забыла, насколько он умен, что ни одна сделка не проходила без его пристального внимания.

— Зачем ему лгать о твоей беременности, если вы на самом деле не вместе?

Я поджала губы. На это у меня не нашлось ответа.

Он понизил голос, оглянувшись на остальных посетителей необычного ресторана, где подавали полезные салаты и легкие обеды. Потолок был расписан под полог дождевого леса. Окна украшали картины с изображением свисающих коат, а с люстры иногда свешивался питон. (Коаты — род приматов из семейства паукообразных обезьян — Прим. пер.)

— Теперь скажи мне правду, Пуговка Белль.

Я покачала головой.

— Я… нет. Мы не вместе.

— Но были.

— Мы не помолвлены. Это все, что тебе нужно знать.

— В любом случае, пока. Признаю, это было немного поспешно, и сегодня я собирался обсудить его намерения и побольше о нем узнать, но ты не можешь отрицать, что он тебе интересен и ты ему тоже. Это написано у тебя на лице, Элль.

Мне не понравилось, как это прозвучало.

Что написано у меня на лице?

Напряжение от общения с Грегом или страх от общения с Пенном?

Я очень устала от сложностей. Мне хотелось снова быть одной без мужчин, которые все портят.

Отмахнувшись от этого неприятного откровения, я наклонилась к нему.

— Если я попрошу тебя кое-что для меня сделать…ты сделаешь?

Папа ответил, не задумываясь.

— Все, что угодно. Ты это знаешь, — он накрыл мою руку своей ладонью. — Только скажи.

— Найми частного детектива.

— Что?

— Наведи справки о Пенне Эверетте.

— Зачем? — прищурился отец. — Он тебя обидел? Что-то случилось?

Папа оглядел меня с ног до головы так, будто мог увидеть синяки и проступки, и был готов застрелить парня на дуэли.

— Нет, но что-то здесь не так. Прошлой ночью кое-что произошло. Это напомнило человека, которого арестовали тогда в Центральном парке.

Отец замер.

Он убрал руку, выпрямившись в кресле.

— Я думал, мы договорились, что с этой чепухой покончено. Ты сделала все возможное, чтобы найти того парня. Я возил тебя по судам и полицейским участкам с одним расплывчатым описанием. Я был очень терпелив, Элль. Я согласился с твоим желанием его отыскать, но нам это не удалось. Я думал, ты об этом забудешь.

«Это ты так думал. А я все еще его ищу. Все еще надеюсь».

— Я забыла. Но мне бы очень хотелось, чтобы кто-нибудь навел справки о прошлом Пенна. Откуда он, кто его родители, чем он занимается? Ради всего святого, у него есть судимость? Я что, о многом прошу?

— Вовсе нет, — скользнул по моей шее знакомый сексуальный, властный голос. — На самом деле, если ты это сделаешь, а именно спросишь меня, то я с радостью заполню эти пробелы, и вам не придется никого для этого нанимать.

— Ах, мистер Эверетт. То есть Пенн, — мой отец встал, протягивая руку в знак приветствия. — Рад сова тебя видеть.

Я сидела в кресле с прямой, как струна, спиной, не извиняясь за то, что только что подслушал Пенн, хотя больше всего на свете мне хотелось съежиться от стыда.

Пенн пожал папе руку, а затем обратил на меня долгий взгляд своих темных глаз.

— Давай, Элль. Я пригласил вас сюда, чтобы вы могли задать свои вопросы. Чтобы мы могли поговорить, и наши отношения вышли из разряда чисто физических.

Я побледнела, взглянув на папу. Пенн только что признался, что у нас были сексуальные отношения.

Мой отец слегка поморщил нос, а затем откашлялся и предложил Пенну сесть рядом со мной.

— Да, разговор был бы очень кстати. Думаю, это отличная идея.

Он свирепо посмотрел в мою сторону. Его пристальный взгляд сказал все без слов: «Хочешь что-то узнать? Сейчас самое время… ну так спрашивай».

Глава двадцать седьмая

С каждой прошедшей секундой, груз моих вопросов становился все тяжелее.

Эта показная встреча за обедом продолжалась уже сорок минут, за это время официантка в ярко-оранжевой униформе приняла наши заказы: папа выбрал вьетнамский салат из свинины, Пенн — тайскую лапшу с говядиной, а я — рыбу под манговым соусом сальса.

Вскоре искусно приготовленные блюда были поданы, и пока мы ели, Пенн с моим отцом разговаривали о трудностях игры в гольф и, в связи с этим, о самых лучших курсах, которые Пенн планировал посетить со своим покровителем, когда тому станет лучше, а также о других скучных глупостях и отвлеченных темах.

Ни разу он не упомянул Стюарта — своего сына.

Ни слова не сказал о Ларри — его друге/брате/отце/тайном любовнике.

Ни слова о прошлом, которое так тщательно скрывал.

К концу обеда во мне уже так сильно кипел гнев, что я никак не могла его остудить, сколько бы воды ни выпила.

Грег меня разозлил. Пенн только подлил масла в огонь.

Папа заметил, что я взвинчена. Он делал только хуже, пытаясь вовлечь меня в разговоры с пространными замечаниями, вроде: «Были времена, когда я очень любил рыбалку, и Элль всегда ездила со мной. Пенн, а тебе нравится рыбачить? Может, вам двоим провести какое-то время за городом?»

Пенн отодвинул пустую тарелку, взяв в руку стакан воды. Он не заказывал никакого алкоголя, как будто боялся, что это каким-то образом затуманит его разум и развяжет язык.

— Я не люблю рыбачить. Но я всегда готов провести время с Элль за другими занятиями, — он облизнул нижнюю губу, на которой не было ни капли воды. — Вообще-то, если хочешь, мы могли бы съездить за город на следующие выходные? Мне как раз нужно навестить друга.

Я скрестила на тарелке приборы, отодвинув остатки своего обеда. Сейчас или никогда.

— Какого друга?

Услышав мой резкий тон, папа взглянул на меня. Однако замечания мне не сделал. Устроившись в кресле, он дал нам с Пенном возможность самим обсудить все недосказанности.

Пенн поставил стакан на стол и прищурился.

Это было началом битвы.

Поехали.

— Ты действительно хочешь знать правду, Элль?

— Да.

— Иногда ложь значительно приятнее.

— Мне нужна только правда.

— Хорошо, — он провел рукой по волосам, и их идеальный темный блеск, распался на множество своенравных бликов. — Мой друг находится в исправительном учреждении Фишкилл. Я навещаю его, когда позволяет время.

— В тюрьме? — я нахмурилась. — Подожди, разве это не лечебница для душевнобольных?

— Психбольница? — покачал головой Пенн. — Это было раньше. Уже нет. Теперь это колония общего режима.

Папа наклонился, с недовольным видом доедая салат из свинины. Блеск успешной компании Пенна и радужная надежда на счастливое будущее омрачились упоминанием о тюрьме.

Я постаралась скрыть улыбку.

Папа спросил:

— За что посадили твоего друга?

Пенн откашлялся — не от смущения, а скорее размышляя, сколько ему рассказать.

— Он вор.

Вор.

Эта драка той ночью.

То, как Пенн не колеблясь наносил телесные повреждения.

Три года назад в том переулке их было двое. Двое мужчин, которые пытались меня ограбить и изнасиловать. Неужели Пенн был одним из них? Или он был незнакомцем? Бессердечный герой без остатка сочувствия? Или я все это себе придумала, и он на самом деле совершенно другой человек?

Мне нужно было сосредоточиться, но после ссоры с Грегом я с трудом видела в Пенне такую же угрозу, как раньше. Он досаждал мне своими россказнями, но таким подлым, как Грег он не был.

Я не знала, какой вопрос ему задать в этой связи, поэтому перешла к другому, не менее важному.

— Твой сын живет с тобой?

Пенн нахмурился, и от такой смены темы тут же напрягся.

— Почему ты думаешь, что он мой сын?

Я смяла салфетку. Он что, снова собирается солгать?

— Я видела вас в «Бэлль Элль». Он говорил о тебе и Ларри как о родителях.

— Он выразился фигурально, — уклончиво ответил Пенн.

— Что это вообще значит? — не выдержала я. — Ты либо отец, либо нет.

— Я и отец, и нет.

Я скрестила руки на груди, изо всех сил стараясь успокоиться.

— Это не ответ.

Тут в разговор вклинился папа.

— То есть, ты хочешь сказать, что усыновил его?

Пенн улыбнулся, выказывая уважение ему, но не мне.

— Да, я в процессе усыновления.

— Ах, в процессе? — съязвила я.

— Да, все документы уже поданы. Мы ждем положительного ответа.

— Мы?

— Я и Ларри.

— Так ты гей?

Пенн посмотрел на меня как на дурочку.

— Нет, Элль. Я не гей, — сделав еще один глоток воды, он вызывающе уставился на меня поверх бокала. — Мне казалось, мы прояснили это той ночью, когда ты пришла ко мне домой с просьбой помочь тебе в одном деликатном деле.

Папа пристально посмотрел на меня.

— В деликатном деле? Элль, у тебя все в порядке?

Я почувствовала, как щеки заливает ненавистный румянец.

— Да, — стиснув зубы, процедила я, — У меня все отлично. Просто Пенн доставляет мне много хлопот.

— Это я доставляю много хлопот? — он указал на себя, качая головой. — Думаю, ты убедишься, что я очень даже сговорчивый.

— Если бы ты и впрямь был таким сговорчивым, то рассказал бы мне, кто ты на самом деле, откуда ты, кто такой Ларри, Стьюи и какого черта твой друг делает в Фишкилле, — задыхаясь проговорила я, не обращая внимания на то, что отец смотрел на меня так, будто я вот-вот сорвусь. Сегодня мне уже один раз это удалось и сейчас я была готова снова сорваться. — Скажи правду, Пенн — если это вообще твое имя. Тогда посмотрим, насколько сговорчивой могу быть я.

Над столом повисла тишина. Мой эмоциональный выпад звенел у меня в ушах.

Пенн не пошевелился.

Папа заерзал на стуле, но я по-прежнему была поглощена спором с мужчиной, который лишил меня девственности, выставил меня на улицу, а затем спас.

Мне не хотелось это признавать, но под моей ненавистью, неприязнью, недоверием и опасением скрывалось трепетание чувств. Когда он вымыл мне ноги…Я смягчилась. Когда он вошел в меня, я сдалась. Мне не хотелось с этим соглашаться, но он повлиял на меня не только в физическом плане.

И меня это бесило больше всего на свете.

«Это того не стоит».

Мне нужно управлять компанией. Разобраться с Грегом. Такие эмоциональные срывы были пустой тратой моего времени.

Я встала и, бросив салфетку на грязную тарелку, втянула носом воздух.

— Знаешь что? Мне все равно. Было приятно познакомиться, мистер Эверетт, но я больше не желаю Вас видеть.

Повернувшись к отцу, я добавила:

— Папа, мы не помолвлены и никогда не были, поверь мне. Я с ним переспала — ты, скорее всего, уже это знаешь, учитывая, что он намекал на это всеми возможными способами. Довольна ли я этим? Нет. Сожалею ли я об этом? Да. Злит ли меня то, что он солгал тебе о нашей помолвке? Больше всего на свете. А теперь, если вы меня извините, я вернусь в офис, где контролирую ситуацию и мне не нужно мириться с такими людьми, как он…, — я указала пальцем в бесстрастное лицо Пенна.

Я не стала дожидаться ответа отца. Или опровержений Пенна.

Проходя мимо столиков с радостными посетителями, я боролась с собой. С момента нашей первой встречи, я только и делала, что убегала от этого мужчины.

Я скрывала это за угрозами и храбростью, но на самом деле я его боялась.

Ошеломленная тем, что чувствовала из-за него под своей напускной неприязнью.

Меня пугало то, как чутье настойчиво подсказывало мне закрыть глаза на Пенна Эверетта и увидеть того, кого, как мне казалось, я уже никогда не найду.

Но больше всего я злилась на себя.

Потому что первый раз в жизни я солгала.

Всё сказанное мною отцу, каждое слово, которое я прорычал о Пенне, было неправдой.

Мне было с ним хорошо.

Я ни о чем не жалела.

И да, меня раздражала его ложь, но еще больше меня интересовали крохи скрывающейся за ней правды.

Теперь это не имело значения.

Впереди у меня другие сражения.

Все кончено.

Глава двадцать восьмая

У Центрального парка было два лица.

Порочное, увиденное мною в серебристом лунном свете с незнакомцем в капюшоне, и невинное, с играющими на траве солнечными бликами и визжащими вдалеке детьми.

Прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз прогуливалась среди пышной зелени.

Три года — это слишком долго.

Незнакомец…

Он был в деревьях и в дуновении ветра.

Он был везде и повсюду, только не со мной.

Стук моих каблуков вернул меня к мыслям о неприятном разговоре в ресторане. В попытке унять колотящийся пульс я скинула красивые (но убийственные) розовые туфли и сошла с тротуара на газон.

Мягкость молодой травы упрощала ту неразбериху, в которую в последнее время превратилась моя жизнь.

Ресторан «Тропики» располагался в отличном месте рядом с парком. Я намеревалась немедленно позвонить Дэвиду, чтобы он меня забрал, но потом решила насладиться солнечным светом, прежде чем бухгалтерский учет и руководство персоналом добавят мне другого стресса.

Я немного прогуляюсь, пополню истощившиеся запасы витамина D, а затем позвоню Дэвиду, чтобы он отвез меня обратно в «Бэлль Элkь» к неразобранной куче оставленных забот. Я обниму Сейдж и буду работать, пока у меня не разболятся глаза, а потом вернусь домой и запрусь там от всего мира.

Я прошла совсем немного — всего несколько минут, когда позади послышались шаги. Твердые и уверенные, мужские и довольно быстрые.

Я напряглась и прибавила скорость.

Если это был тот, о ком я думала, мне не хотелось с ним разговаривать.

Ускоренные шаги не помогли.

Сильные пальцы схватили меня за локоть и дернули назад.

— Элль, ты не можешь уйти. Не так.

На солнце глаза Пенна казались ярче — скорее цвета выдержанного портвейна, чем терпкого виски. Вокруг губ залегло несколько морщинок, будто он сдерживался так же сильно, как я.

Что не имело никакого смысла, так как именно он дурачил меня с самого начала. Это из-за него Грег взбесился от ревности и начал мне угрожать. Во всем этом был виноват он.

Я отдернула руку, вырвавшись из его хватки. Пенн отпустил меня только потому, что проходящая мимо нас женщина с коляской недовольно нахмурилась.

— Перестань меня преследовать, — я снова пошла по траве, мысленно выругавшись, когда заметила, что он зашагал рядом, поблескивая своими начищенными ботинками.

Меня бесило то, что в своем темно-сером костюме и голубой рубашке он казался ослепительным и уникальным, как бриллиант. В его внешности не было никаких погрешностей. Никакой неловкости — как будто у него на руках имелись все карты.

«Хотя, в принципе, так и есть».

— Ты задаешь вопросы, но не считаешь нужным выслушать ответы.

Я фыркнула.

— Как будто ты скажешь правду.

Пенн сплел наши пальцы и на этот раз легонько потянул меня к себе.

Когда он провел большим пальцем по моим костяшкам, у меня перехватило дыхание. Его лицо смягчилось. Плечи опустились. Каким-то образом Пенну удалось превратить нашу ссору в белый флаг. В этот момент желание надавить — сорвать с него личину — исчезло, и мне захотелось его принять. Вместе с его маской и всем прочим.

Он слегка улыбнулся, со смесью неохоты и снисходительности.

— Ну так попробуй. Спроси меня еще раз.

Я прищурилась от слепящего солнца, которое плясало в его волосах, лишая Пенна лица и имени.

Он мог быть кем угодно.

Незнакомцем.

Или одним из тех, кто на меня напал.

Он незнакомец, которому я отдала всю себя.

Я содрогнулась от того, как безответственно себя вела. Как купилась на обманчивые игры и красивое лицо. Как позволила похоти завладеть клетками моего мозга и превратить их в кокетливых шлюх.

Он мне не нравится.

Не нравится.

Нисколечко.

Солнце сияло, сжигая мою ложь, даже если мне хотелось, чтобы она была правдой.

Внезапно мною овладела усталость, тяжелая и безнадежная, гнетущая и давящая. Мне был необходим всего один ответ, который избавил бы меня ото всех остальных вопросов. Всего один. Самый насущный.

— Хочешь, чтобы я спросила? Хорошо, я спрошу, — я сделала глубокий вдох и бросилась в бездну. — Где ты был три года назад 19 июня?

Ничего не произошло.

Ни звуков хора, ни фанфар, ни транспарантов, ни торжественного выноса приза за правильный вопрос.

Пенн не вздрогнул, не удивился, не принялся все отрицать.

День, когда я встретила незнакомца и поцеловала его в этом самом парке, абсолютно ничего не значил для Пенна.

Оставаясь всё таким же расслабленным, он с любопытством склонил голову набок.

— Что?

Я хотела сказать ему, чтобы он об этом забыл.

Что все мои глупые поиски и домыслы полная фигня.

Я свой ответ получила.

Но теперь, сорвав этот пластырь, я уже не могла остановиться. Не могла держать это в себе.

— Это был мой девятнадцатый день рождения. Я на один вечер сбежала из «Бэлль Элль». Я бродила по городу, и на меня напали двое мужчин. Третий меня спас, — я судорожно втянула воздух, почувствовав, как на меня волной нахлынули эмоции, которые давно должны были утихнуть. — Он привел меня сюда. В Центральный парк. Мы с ним целовались.

Я шагнула ближе.

Пенн отступил назад, на его лице застыло что-то такое, что я никак не могла понять.

— Мы ели шоколад. Мы чувствовали что-то…

— Пенн, вот ты где. Ты пришел раньше, чем я ожидал.

Из проходящей мимо толпы появился мужчина с самолетом и пультом дистанционного управления, рядом с ним шел Стьюи. Малыш вцепился в пульт управления, будто умирал от желания поскорее запустить самолет, освободив его из рук мужчины.

Пенн тяжело выдохнул, на его лице проступило выражение, которое мне отчаянно хотелось понять. Его поза каким-то образом утратила свою небрежную расслабленность, и теперь напоминала гранитную статую. Губы Пенна превратились в тонкую линию. Руки сжались в кулаки.

Оторвав от меня свой пристальный взгляд, он натянуто улыбнулся. Затем со смесью вызова и самозащиты сунул руки в карманы — совсем как тот, кого я когда-то знала.

— Привет, Ларри.

Я вздрогнула.

Ларри.

«Итак, это Ларри».

У меня выработалась привычка внимательно разглядывать людей, занимающихся коммерческой деятельностью, либо каким-то образом выгодных мне представителей бизнеса. По моим предположениям, Ларри перевалило за шестьдесят, у него были темные с проседью волосы, коренастое телосложение и умные глаза, обрамленные очками в черной оправе. Он посмотрел на Пенна с величайшей нежностью и гордостью.

Пенн отступил от меня на шаг.

Незримые связывающие нас путы лопнули и, больно ударив, разлетелись в разные стороны.

Только что сделанное мною признание исчезло, как будто его и не было, и я так и не услышала ни разъяснений, ни опровержения.

Пенн откашлялся и вспомнил о светских условностях.

— Ларри, это Ноэль Чарльстон. Элль, это Ларри Барнс. Мой покровитель.

Сразу два ответа.

Я кивнула Ларри и протянула ему руку. Его рукопожатие было теплым от того, что он держал самолет, а пальцы — грубыми, но добрыми.

— Очень приятно. Много о Вас слышал.

А распахнула глаза и бросила быстрый взгляд на Пенна. Когда, как и почему Пенн обсуждал это жалкое подобие отношений? Почему он разговаривает с другими, но никогда не разговаривает со мной?

«Потому что ты просто девочка для траха. А этот человек — часть его жизни, и с ним он делится своими секретами».

Я никогда не была ревнивой, но внезапно на себе почувствовала силу этого «монстра с зелеными глазами», понимая, что Пенн никогда не откроется мне так, как Ларри. Что я зря потратила время, пообещав себе, что мое сердце будет беспристрастно ко всем чарам Пенна. (Монстр с зелеными глазами — так Уильям Шекспир назвал ревность в своей драме «Отелло» — Прим. пер)

Я включилась в беседу быстрее Пенна и сказала:

— Я тоже рада с Вами познакомиться. Пенн как-то о Вас упоминал, — где-то в глубине души мне хотелось причинить Пенну боль, опровергнуть все небылицы, рассказанные обо мне этому человеку. — Я должна сразу прояснить несколько вещей. Я не помолвлена с Пенном и не собираюсь этого делать.

Ларри усмехнулся.

— О, я знаю, что Вы с ним не помолвлены.

Я сделала шаг назад.

— А, ну что ж, я рада. Я не знала, что наврал Вам Пенн.

У Пенна хватило такта поморщиться.

— Возможно, мои этические нормы отличаются от твоих, но Ларри я не лгу. Никогда.

Они обменялись взглядом, умещающим в себе множество лет, испытаний и доверия.

От такой интимности я почувствовала себя неловко. Не потому, что они были любовниками, как я считала раньше, а потому, что они оказались в буквальном смысле отцом и сыном. Не имело значения, что у них разные фамилии, скорее всего, их семья не имела ничего общего с кровными узами.

Мой взгляд упал на мальчика, по-прежнему ждущего свой самолет с дистанционным управлением. Его волосы развевались на ветру, а глаза светились от счастья.

Стьюи был частью этой семьи. Если слова Пенна об усыновлении правда, то совсем скоро он станет ее полноправным членом. Однако, это не помогало мне разобраться с другими вопросами. Если Пенн усыновлял Стьюи, означало ли это, что он знал мать Стьюи и делал это из чувства долга? А может, ребенка усыновлял Ларри, а не Пенн? Тогда Стьюи станет его братом?

Кто кем приходится друг другу в этой странной семье? От попытки это понять у меня разболелась голова.

Стьюи сунул под мышку пульт управления и потянулся к Ларри за самолетом.

— Если вы собираетесь стоять и разговаривать, я пойду запущу «Шмеля», — в типичной мальчишеской манере он не признал меня и не заметил напряжения между взрослыми.

Я глубоко вздохнула и повернулась к мальчику.

— Твой самолет называется «Шмель»?

Стьюи кивнул.

— Ага, — он указал на хвост, где светилась нарисованная от руки пчела во всей своей черно-желтой красе.

— Ух ты, очень крутой. Уверена, он красиво парит.

— Нет, он взмывает ввысь, — ухмыльнулся Стьюи.

Сегодня он не был в костюме, который приказал перешить для него Пенн. Вместо этого на нем красовались джинсы и зеленая футболка с надписью: «Я не мыслю вне рамок. Никогда за них не выходил».

Его непосредственность задела во мне какие-то невидимые струны. Я немного ему завидовала. Завидовала тому, что он был частью жизни Пенна — знал его так, как я, скорее всего, никогда не узнаю. Даже если бы мы дали шанс нашим отношениям, откуда мне знать, когда он говорит правду, а когда лжет?

Ларри спросил:

— Как прошел ваш совместный обед?

Я приподняла бровь и выжидающе уставилась на Пенна, который пробормотал:

— Он закончился раньше, чем ожидалось.

Я кивнула.

— Да, именно так. Но по веским причинам.

Ларри потер подбородок, скользнув пальцами по седой однодневной щетине.

— А, понятно, — улыбнулся он. — Ну, не сомневаюсь, что Пенн загладит свою вину, Элль. Вы ведь не возражаете, если я буду называть Вас Элль?

Я покачала головой.

— Нет, буду рада.

— Ну пойдем…Можно мне уже запустить? — заерзал Стьюи, поглядывая на зеленую лужайку чуть дальше по тропинке.

Ларри усмехнулся.

— Да, да, нетерпеливый. Пошли.

Стьюи издал победный возглас и рванул с места, крепко обхватив руками самолет, как будто он был огромным щенком.

— Можете присоединиться к нам и посмотреть, — жестом пригласил меня Ларри.

Первой мыслью было замотать головой и отказаться.

— О, нет, мне пора.

Но Пенн шагнул ко мне, на солнце его глаза казались завораживающими.

— Пойдем.

Он меня ослепил. Ошеломил. Неужели он всегда был таким великолепным, таким убедительным? Или это все тепло солнечных лучей и тот факт, что мое тело плавилось от теперь уже знакомой мне потребности? Вместо кожи у меня появилась карта желания, к которой нужно было прикоснуться.

— Я не знаю…

— Ты хочешь ответов, но слишком боишься их искать, — Пенн отступил назад, ослабляя своё всепоглощающее давление. — Мне казалось, ты так легко не сдаешься.

На слове «сдаешься» он понизил голос.

Я насторожилась.

Пенн в чем-то признался?

Или это я снова что-то себе напридумывала?

— Ну же, Элль. Десять минут. Что в этом страшного? — ухмыльнулся Ларри. — Я был бы счастлив еще немного насладиться Вашей компанией.

Силы меня покинули.

Я поймала себя на том, что киваю.

— Хорошо.

Глава двадцать девятая

Стьюи был прав.

«Шмель» действительно взмыл ввысь, поднявшись над деревьями к лазурно-голубому горизонту.

— Он сделал так уже несколько раз, — я прищурилась, прикрыв глаза рукой от яркого света.

— Да. Несколько месяцев назад мы подарили его Стьюи на День рожденья. При каждом удобном случае он тренируется.

Стьюи выполнил идеальное пикирование и горку, и Ларри захлопал в ладоши.

— Он одержим своими целями. Не успокоится, пока не доведет начатое до совершенства.

Пенн стоял по другую сторону от Ларри, отгородившись им, как стеной, и пользуясь воздушной акробатикой «Шмеля» как предлогом, чтобы на меня не смотреть.

Самолет подхватил порыв ветра и прервал его полет. Увидев это, Стьюи побежал его ловить, но не посмотрел под ноги и споткнулся о лежащую посреди поляны ветку.

— О, нет! — выпалила я и прижала ко рту ладонь, увидев, как Стьюи падает на траву.

Пенн бросился к нему.

С нечеловеческой скоростью он подхватил Стьюи в середине падения и, закружив его, поставил на ноги.

Стьюи рассмеялся, дал ему пять и снова, как ни в чем не бывало, начал запускать самолет.

И все же кое-что произошло.

Во всяком случае, для меня.

В ту микросекунду, когда Пенн поймал Стьюи, вся его броня рухнула. Он стал моложе, старше, добрее, жестче, невиннее и виновнее одновременно. Я увидела намек на то, во что не смела поверить. Мое сердце дрогнуло и забилось с надеждой.

Каждый удар был вопросом.

Что, если?

Что, если?

Что, если?

Что, если Пенн и есть тот самый незнакомец?

Что, если Ларри каким-то образом его нашел, спас из тюрьмы и сделал то, что не смогла сделать я?

Что, если он вернулся за мной?

Но если это правда, то почему он был таким злым? Таким закрытым и неприступным? Той ночью мы что-то почувствовали. Что-то реальное, хотя и мимолетное. Зачем меня наказывать?

Ты сама себя слышишь?

Ты выдумываешь такое, что никак не может быть правдой.

Ты хуже Диснея со своими идеалами бессмертной любви.

Элль, проснись, это реальность!

Ларри прервал мое внутреннее самобичевание.

— Пенн сказал, что у Вас есть вопросы, на которые он еще не ответил.

Я вздрогнула.

— Он в этом признался?

— Конечно. Мы с ним практически обо всем говорим открыто.

— Это очень благородно, — я сцепила пальцы. — Пенн сказал мне, что Вы приехали в Нью-Йорк на лечение. Судя по Вашему цветущему виду, кажется, оно Вам помогло.

Ларри провел рукой по заросшей щетиной челюсти.

— Мне ненавистно то, что я взвалил на него столь непосильный груз.

Он горько улыбнулся.

— Нет ничего тяжелее, чем видеть, как болеет или страдает дорогой тебе человек, — Ларри отмахнулся от внезапно нахлынувшей грусти. — Но Вы правы. Лечение помогло. Слава богу. Я еще не готов уйти. У меня слишком много неоконченных дел.

— Дел?

— Ну да, дел, людей, — он загадочно улыбнулся. — Моей работе, а теперь и работе Пенна, нет конца.

Мой мозг выдохся. У меня не было ответа. Я не знала, что он имеет в виду и как попросить объяснений.

— Пенн упоминал, что возил Вас в недавно купленный дом. Ну и что Вы думаете? — Ларри перешел на новую, но столь же неудобную для меня тему.

— Что я думаю?

— Об этом огромном здании. Очень впечатляюще, да?

— Для чего оно?

Ларри подмигнул.

— Он Вам скажет. Я не могу выдать чужую тайну, — мужчина многозначительно посмотрел на меня. — Я вижу, как Вы упорствуете. Если мой совет что-то значит — хотя я понимаю, что прошу слишком многого, учитывая, что мы с Вами едва знакомы, — но, если он Вам не безразличен, дайте ему шанс. Всё не так как Вы думаете. И чтобы это принять, Вам придется подходить ко всему непредвзято. Мы все немного морально запятнаны, делаем все возможное, чтобы вписаться в этот несовершенный мир, который, однако требует от нас совершенства.

— Что… что Вы хотите этим сказать?

— Я хочу сказать, что воры могут стать святыми. Святые могут стать ворами. Большинство из нас заслуживают второго шанса.

В этот момент Пенн поднял голову, и взгляд его темных глаз устремился на меня. Пенн опустил руки и слегка улыбнулся, его фигура была прямой, но не такой напряженной, как раньше. Не раздумывая, он положил ладонь на плечо Стьюи, когда тот врезался в него, не глядя мчась за «Шмелем».

Этой простой ласки — такой ожидаемой и желанной — оказалось достаточно, чтобы пробить мою и без того уже надтреснутую броню.

Волосы Пенна больше не блестели на солнце, а были прикрыты черной бейсболкой. Либо ее дал ему Стьюи, либо она была спрятана у него в кармане. В любом случае, козырек заслонил его глаза, и я увидела другой, менее приятный вариант развития событий.

Пенн легко мог оказаться никем. Или кем-то. Он мог быть болью, или счастьем, или разбитым сердцем.

В этом-то и заключалась проблема.

Как я могла полюбить лжеца?

Слепо?

Доверчиво?

Вообще никак?

Мне нужно было время.

Нужно было побыть одной.

Подумать.

— Было приятно с Вами познакомиться, Ларри, — я оторвала взгляд от Пенна и улыбнулась пожилому джентльмену. — Мне пора.

Я поспешно ушла, чтобы Пенн снова не заставил меня передумать.

Глава тридцатая

Сейдж свернулась у меня на коленях, а я потягивала газированный яблочный сок, уже два часа бездумно глядя какую-то телепрограмму.

Покинув Центральный парк, я была словно в тумане, от которого никак не могла избавиться.

Я вернулась на работу, но оказалась абсолютно бесполезной.Когда я шла к себе в кабинет, меня заметил Стив и спросил, как там у нас с Грегом. Он вел себя так, будто не знал, что его сын мне угрожал, и я предусмотрительно не стала сообщать ему об этом в коридоре «Бэлль Элль». Я назначила ему встречу в ближайшее удобное для него время, чтобы обсудить, как обуздать его сорвавшегося с цепи сына.

Папа после ресторана в офис не вернулся, Флёр от моего имени ответила на срочные электронные письма, и впервые с тех пор, как два с половиной года назад мне удалили аппендикс, я заявила, что плохо себя чувствую, и отправилась домой, чтобы постараться прийти в себя.

Грег меня беспокоил.

Папа тревожил.

Стив раздражал.

А Пенн… дома Пенн завладел моими мыслями не меньше, чем в парке и у меня в кабинете.

Моя голова напоминала коробку с тремя разными головоломками. Их кусочки были перепутаны, края складывались вместе, образуя уродливого Франкенштейна из трех картин, но пока все три головоломки не разобрать, никакого толка не будет.

Головоломка первая: Пенн — никто иной, как успешный бизнесмен, томящийся от скуки и обожающий лгать.

Головоломка вторая: Пенн — мой незнакомец, который относится ко мне с презрением, потому что…?

Головоломка третья: Я понятия не имею, что из себя представляет третья головоломка.

— Сейдж, что я делаю? — я крепко прижала к себе свою кошку, ища утешение в ее тепле и ласке. — Я один единственный раз переспала с этим парнем и теперь все время о нем думаю! Разве это нормально? Неудивительно, что к любови относятся с подозрением. Она настоящий кошмар для трудоголика.

Сейдж замурлыкала, даже не потрудившись открыть глаза.

По моей квартире разнесся стук. На секунду я подумала, что это телевизор, но потом он снова раздался у меня за спиной.

Дверь.

«Кто-то стоит у моей входной двери».

Единственным человеком, когда-либо заходившим сюда, был папа.

Больше никто.

«Только бы не он. Пожалуйста».

Стук раздался снова.

И через несколько секунд повторился опять.

— Это несправедливо, — выдохнула я в шерстку Сейдж и, подхватив ее на руки, слезла с дивана.

С каждым шагом приближаясь к входной двери я словно выпивала по бутылке вина, поэтому, стоя у порога, уже пошатывалась, словно пьяная.

Посмотрев в глазок, я увидела там Пенна, но уже переодетого в другую одежду. Сейчас на нем были светлые джинсы и белая рубашка с длинным рукавом, от которой у меня разыгралось либидо.

— Мне нечего тебе сказать, — я надеялась, что он услышит меня через дверь. — Пожалуйста, уходи.

— Я не уйду. Открой, — он поднял коричневый бумажный пакет с золотым рельефным логотипом. — Я принес десерт.

«Десерт?»

Было десять вечера, завтра на работу. Большинство нормальных людей к этому времени уже закончили есть и укладывались спать.

Переложив Сейдж на одну руку, я неохотно открыла дверь.

— Тебе не удастся задобрить меня сладостями.

— Ты в этом уверена? — ухмыльнулся Пенн. — Дверь-то ты открыла?

Он без приглашения переступил порог, и я нахмурилась.

— Только для того, чтобы сказать тебе это в лицо.

— Скажешь мне это после того, как мы немного перекусим.

Я проворчала что-то себе под нос и закрыла дверь. Проследовав за Пенном на кухню, я на этот раз над ним сжалилась и одним простым нажатием на стену открыла шкаф со столовыми приборами.

Отыскав посуду, Пенн схватил две ложки, а затем обошел меня и направился к дивану. Он уселся на удобный кожаный диван, поставил на стеклянный кофейный столик коричневый пакет и вытащил из него две упаковки шоколадного мусса.

На них стояла эмблема пекарни «Позолоченный какао». Дорогущий магазин деликатесов, в котором продавались самые лучшие в Нью-Йорке десерты и кондитерские изделия.

Ладно, признаю. У него хороший вкус.

Сейдж решила, что ей на сегодня хватит внимания, и спрыгнула с моих рук. Изящно приземлившись на четыре лапы, она направилась в спальню, где, вне всякого сомнения, улеглась на мою подушку. Она всегда так делала, недвусмысленно намекая, что моя кровать на самом деле принадлежит ей.

— Ты съешь один, или хочешь сделать меня диабетиком? — оглянулся на меня Пенн, уставившись на мое длинное черное платье.

Я совершила большую ошибку: вернувшись домой, приняла душ, в надежде, что он поможет мне расслабиться, а затем переоделась в свою самую удобную одежду.

Без нижнего белья.

Я не хотела есть с Пенном мусс у себя в квартире без нижнего белья.

— Сядь, Элль. Черт тебя дери.

— Не выражайся, — я обошла диван и присела рядом с ним.

— Не указывай мне, что делать.

— Не заявляйся ко мне домой без приглашения.

— Не задавай, бл*дь, вопросов, на которые не готова услышать ответы.

Мы оба тяжело дышали, крепко сжав кулаки, в венах пылал огонь.

Потянувшись за шоколадом, Пенн сунул мне в одну руку стеклянную креманку, а в другую — ложку.

— Ешь. А потом, если тебе так отвратительно мое общество, я уйду.

— Мне даже не хочется десерта.

— Господи, ты испытываешь моё терпение, — придвинувшись ближе, он забрал у меня ложку, зачерпнул ею неприлично много шоколадного мусса и прижал все это к моим губам.

— Ешь.

Я сжала губы. От чарующего аромата какао и сливок у меня потекли слюнки, но я отвергала не десерт, а Пенна по причинам, которые уже не могла вспомнить.

Он размазал шоколад по моим губам, накрасив их съедобной помадой.

— Элль, открой рот, — Пенн не мог оторвать от них глаз. Чем больше он дразнил меня десертом, тем ритмичнее вздымалась и опускалась его грудь. — Открой, всего один раз.

Его голос дрогнул от внезапной потребности.

Я отреагировала на его похоть, сделав прерывистый вдох, при этом мои губы приоткрылись, и Пенн просунул ложку мне в рот. Как только моего языка коснулся прохладный металл, и насыщенный вкус шоколадного мусса разлился по рецепторам, у меня из груди вырвался легкий стон.

Пенн стиснул челюсти и убедившись, что у меня во рту осталась приличная порция мусса, убрал ложку. Я не жевала. Я позволила ему раствориться и проникнуть в кровь приливом пьянящей сладости.

— Еще, — голос Пенна больше не напоминал человеческий, а походил на рычание жаждущего секса зверя.

Мои соски затвердели под платьем, и на этот раз я повиновалась без вопросов. Температура в гостиной повысилась на тысячу градусов. Пенн обжигал меня каждым движением, взглядом и приказом.

Похоть была не просто словом; она была топором, разрубавшим все оковы приличия. Смертельной пулей, парализующей рассудок. Похоть была сразу и похитителем, и убийцей.

Зачерпнув еще шоколада, Пенн тщательно облизал ложку, еще раз пройдясь по ней языком, чтобы захватить все до последней капли. Тот факт, что он ел моей ложкой, облизывал ее, окончательно свел меня с ума.

Еще одна ложка шоколада.

На этот раз Пенн придвинулся ближе, поставил креманку на кофейный столик и обхватил свободной рукой мой затылок. Лишив меня возможности отвернуться, он, тяжело дыша, прижал к моему рту ложку с муссом.

Я его открыла.

Пенн положил десерт мне в рот.

Я облизала нежную сладость.

Он вынул ложку.

Но не дал мне возможности проглотить.

Пенн резко схватил меня за шею и рванул к себе. Я упала на него, открыв от удивления рот, его губы с силой впились в мои.

Я почувствовала во рту язык Пенна, а с ним и сладкий, приторный вкус шоколада, наполненный воспоминаниями о другом поцелуе.

Незнакомец.

Я так долго боролась. Слишком долго. Терзалась слишком тягостным чувством вины. Превозмогала слишком мучительный стыд. Поцелуи с Пенном, в то время как мое сердце пребывало в прошлом, с другим человеком, меня буквально добили.

Тяжелый день.

Страх, беспокойство, неизвестность.

Я не выдержала.

Рванувшись к нему, я стала целовать его сильнее, пока мы не стукнулись зубами, и неистовство не стало целью, а не желанием.

Сделав над собой усилие, Пенн отстранился.

Его ладони скользнули к моему платью, нащупали бретельки и спустили их с плеч, сковав мне руки и одновременно обнажив грудь.

Толкнув меня на диван, Пенн мгновенно навис надо мной.

— Ты этого хочешь? Ты, бл*дь, хочешь это сделать?

Я кивнула, совершенно слетев с катушек.

— Да, трахни меня. Не сдерживайся.

— Господи, да я и не могу. Не могу больше сдерживаться.

Это было беспорядочно, насквозь пропитано вкусом шоколада, и нам много чего нужно было друг другу сказать, но у нас не осталось ни времени, ни здравого смысла, чтобы поговорить.

Задрав мне платье, Пенн обнаружил, что на мне нет нижнего белья.

И потерял последние остатки приличия.

— Твою мать, Элль. Просто…чёрт, — он обрушился на меня, как тайфун, впился губами мне в губы, его вкус стал вкусом шоколада и греха. Пальцы Пенна скользнули мне между ног. Он прижался своей эрекцией к моему бедру и содрогнулся.

Я не стала дожидаться инструкций.

Схватив его за пояс, я расстегнула пуговицу, потом ширинку и, запустив руку в его обтягивающие боксеры, обхватила ладонью член.

От моего прикосновения Пенн напрягся.

В меня тут же уверенно проникли два его пальца.

Я вскрикнула.

Еще одним яростным поцелуем он заставил меня замолчать.

Большим пальцем Пенн стал потирать кругами мой клитор, в то время как два других его пальца массировали точку G.

Всё во мне напряглось. Настойчивая потребность всё нарастала и нарастала. Я заерзала под ним от желания сомкнуть ноги.

— Презерватив. В заднем кармане, — прорычал он, не отрывая от меня пальцев.

Каким-то образом мне удалось просунуть руку в его джинсы и найти презерватив. Я разрывалась между назревающим оргазмом и остатками рассудка, необходимыми мне для того, чтобы надеть на него защиту и, наконец, почувствовать его в себе.

Единственное, что относительно отрезвило меня настолько, что я смогла разорвать упаковку и раскатать презерватив по его члену, это мысль о том, что сейчас он заменит им свои пальцы, и какое это будет наслаждение.

Пенн укусил меня за шею, окинул мою руку и втиснулся между моих ног.

— Тебе от этого не сбежать. Теперь уже нет, — произнес он и резко толкнулся.

Пенн под меня не подстраивался и не был со мной нежен.

Всего секунду назад мы были двумя людьми.

И вот уже стали одним целым.

Он разорвал меня на части, и мое тело превратилось в крик.

Затем в плач, когда вызванный им оргазм превратился во что-то с зазубренными лезвиями вместо зубов и острым, как сталь, блаженством.

— Посмотри на меня, — прорычал он и снова в меня вошел. — Посмотри на меня, если хочешь кончить.

Внутри меня завибрировало возбуждение. Его бедра плотно прижимались к моим, мы позабыли об одежде в нашем стремлении совокупиться.

Я заглянула в его глаза, навечно плененные яростным триумфом, огромным чувством вины и сотканной им искусной ложью.

Я больше не была застенчивой девственницей. Кроткой женщиной. Выкинув из головы весь стыд, я отпустила себя и в этот момент жила на всю катушку.

— Трахни меня. Пожалуйста.

— Кончи. Потом я.

Когда он полностью мной овладел? Как получилось, что он подчинил меня так, что я делала все, что он скажет, была всем, чем он захочет?

Удовольствие превращалось в сверхновую звезду, ревущую, пульсирующую, готовую разлететься космической пылью.

Пенн толкнулся еще раз, на его лице проступил гнев.

— Сдайся, Элль. Ты моя, — он продолжал в меня вколачиваться, добавляя резкости своему эротизму. — Ты это знаешь. Я, бл*дь, это знаю. Так позволь мне, черт возьми, сделать тебя моей.

Я закрыла глаза. Не могла на него смотреть. Не хотела, чтобы он увидел мое желание его впустить. Чтобы он увидел, что вся моя жизнь, посвященная бизнесу и сделкам, — ничто по сравнению с этим чувством. Но я ему не доверяла. А доверие было слишком большой проблемой, чтобы её игнорировать.

Я никогда не умела безропотно слушать и не задавать вопросов. Я никогда не смогу отпустить ситуацию, открыться и перестать выведывать его секреты.

Но этим выводом можно будет поделиться после.

Сейчас я подчинюсь, поскольку это значит, что мы оба обретем взаимное счастье, хотя бы на несколько секунд оргазма.

А потом… я укажу ему дверь.

Навсегда.

Пенн снова сделал резкое движение бедрами.

— Перестань думать. Впусти меня в себя.

Я восприняла это буквально, раздвинув ноги пошире.

Я всецело отдалась ему, и его первобытное рычание эхом отозвалось у меня в груди. Полностью подчинившись, я стала податливой. Пенн поднялся, каким-то образом выпрямился и, по-прежнему находясь глубоко во мне, притянул меня к себе.

Я сидела у него на коленях, раздвинув ноги, а он сжимал меня в своих объятиях. Обхватив пальцами мои бедра, он удерживал меня так, чтобы проникнуть как можно глубже. От напряжения у него побелели костяшки, а на лбу выступил пот.

Пенн наклонил голову и посмотрел туда, где соединялись наши тела. Его пульсирующий член замедлился у меня внутри, растягивая удовольствие до мучительного наслаждения.

— О, Боже, да… вот так, — мое тело обмякло, и я полностью сосредоточилась на себе.

Поддерживая меня, он делал это снова и снова, медленно изучая меня так же, как и я его, обмениваясь незримыми словами, нашими тезаурусами, осмысливая этот новый разработанный нами язык.

— Пожалуйста, Пенн, — застонала я, когда нарастающий оргазм стал физическим существом.

Это был наполовину человек, наполовину ветер, наполовину океан. Ему нужно было куда-то идти, ради кого-то выплеснуться.

— Черт, мне нравится, когда ты умоляешь, — Пенн прильнул губами к моим губам.

Мы жадно поцеловались. Яростно поцеловались.

— Скажи это еще раз.

Я не раздумывала.

— Пожалуйста. Пожалуйста, дай мне кончить. Мне нужно кончить.

До боли впившись пальцами мне в бедра, он толкнулся в меня так, что подпрыгнули мои груди.

Все мысли рассеялись, нервные окончания завибрировали от напряжения.

— Я совсем близко. Боже, пожалуйста…

— Кончи, Элль. Кончи, мать твою.

У меня перехватило дыхание.

Мир стал сверкающе-серым.

Я больше не могла сдерживаться.

Мой мозг переключился со слов на звуки.

Тело превратилось из костей и плоти в жидкость.

Я кончила.

Я кончала и кончала, пока Пенн трахал меня так неумолимо и основательно, как самый что ни на есть пылкий любовник.

Когда я закончила, он посмотрел вниз, отодвинув в сторону скомканную ткань моего платья, загипнотизированный тем, как входит в меня его член.

— Черт возьми, да. Это… это реально происходит, Элль, прямо сейчас.

Его рука скользнула к моей груди, сжав разгоряченную плоть со страстью, граничащей с болью.

Схватив меня за волосы, он стал вколачиваться в меня все сильнее и сильнее. Его звериный рык только добавил масла в огонь, и я полетела под откос неумолимее и стремительнее, чем когда-либо прежде. Пенн яростно дернул меня за волосы, и я выгнула спину.

— Черт, прими это. Прими меня. Прими все, — его слова превратились в хрип, когда он несся за мной со скалы.

Его тело сотряс оргазм, в бурной разрядке Пенн уткнулся лбом мне в плечо.

Он долго не поднимал глаз. Его дыхание было частым и прерывистым.

Я погладила его по волосам, успокаивая, хотя мне самой не мешало успокоиться.

Время потеряло всякий смысл, мы медленно вернулись в реальность и снова стали двумя разными людьми.

Я не могла смотреть Пенну в глаза, когда он снял использованный презерватив и бросил его в коричневый бумажный пакет, в котором принес мусс.

Встав, он застегнул джинсы, привел себя в порядок, и пробежал рукой по волосам.

— Завтра вечером.

Я подняла глаза, расправляя платье и приходя в себя от сильного оргазма.

— Что?

— Если у тебя есть какие-то планы, отмени их, — Пенн обошел диван, остановившись посреди моей квартиры. — Ты поедешь со мной. Платье в серебряных тонах. Я заеду за тобой в «Бэлль Элль» в семь.

Он ушел, оставив меня наедине с шоколадным муссом и безумными умозаключениями.

Глава тридцать первая

Весь день я разрывалась между работой и воспоминаниями о сексе.

У меня снова всё болело, и при каждом движении мои мысли невольно возвращались к Пенну. Он поглотил меня и совершенно сбил с толку.

Почему шоколад?

Зачем целовать меня, поедая шоколад?

Я жутко злилась от того, что у меня теперь два воспоминания о шоколадных поцелуях. Эти два воспоминания изо всех сил старались перемешаться, убедить меня в том, что Пенн это незнакомец, а незнакомец это Пенн.

У меня не было фотографии Пенна, а Гугл ничего о нем не выдавал — ни профиля компании, ни аккаунта в Фейсбуке. Мне хотелось хорошенько вглядеться ему в лицо и попытаться вспомнить незнакомца. Представить его без густой щетины, спутанных лохм и посмотреть, есть ли какой-нибудь шанс (хотя бы мизерный), что выдающийся самоуверенный бизнесмен, который в настоящее время меня соблазняет, и есть тот оборванец из моего прошлого.

К полудню я почти пришла в норму. От Пенна не было никаких эротических сообщений, Грег не появлялся, а идущие одна за другой встречи с японскими оптовиками и новым поставщиком сумок в Пекине означали, что я могла, наконец, сосредоточиться на понятных мне вещах.

Около полудня папа принес мне салат Цезарь с курицей и поцеловал меня в лоб, будто я все еще была его двенадцатилетней протеже. Он уставился на меня так, словно испытывал благоговейный трепет и немного боялся.

— Два момента. Первое: если ты все еще хочешь, чтобы я нанял частного детектива, я это сделаю — для твоего спокойствия.

— Спасибо, — я похлопала его по руке. Я была ему благодарна, но идея копаться в прошлом Пенна уже не казалась мне столь удачной.

— И второе, — продолжил папа. — Сегодня утром Грег загнал меня в тупик.

У меня подскочило сердце, но голос остался безразличным.

— Да?

— Он сказал, что вы, ребята, договорились поужинать сегодня вечером.

Я разочарованно выдохнула.

— Ничего подобного.

Решив, что сейчас самое подходящее время сказать ему о моих опасениях насчет Грега, я добавила:

— Папа, он совсем не такой обходительный и утонченный, как ты думаешь, — я невольно содрогнулась. — Вчера он наговорил мне довольно неприятных вещей. Мне было неудобно.

Папа пристально уставился на меня.

— Серьезно? — он потер подбородок. — Должен признаться, я подумал, что это низко с твоей стороны встречаться с Пенном и все же бегать на свидания с Грегом. Мне следовало знать, что ты никогда бы так не поступила.

— Да останься Грег последним мужчиной на Земле, меня даже тогда не привлекла бы мысль заводить с ним какие-то отношения.

Отец вздохнул.

— Я начинаю это понимать. Извини, что втянул тебя в нечто столь неприятное.

— Все в порядке. Но не мог бы ты оказать мне услугу и в следующий раз, когда он попытается что-нибудь сделать, меня поддержать?

Папа яростно закивал.

— Безусловно. Я скажу Стиву, что ты сейчас с Пенном, да даже если бы это было не так, вы, ребята, уже взрослые, чтобы самим устраивать свою судьбу, без помощи стариков, которые понятия не имеют, что делают.

Я почувствовала, как с моих плеч медленно исчезает тяжёлый груз, не дававший мне житья долгие годы.

— Спасибо.

— Не за что. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Это все, чего я когда-либо хотел, Пуговка Бэлль.

Отец встал и направился к двери. Затем грустно улыбнулся.

— Понимаю, что прежде чем дать Пенну шанс, ты хочешь все о нем узнать, но, если я чему и научился, так это тому, что самая главная правда — это любовь, — он пожал плечами. — Все остальное — вопросы и тревоги — это просто суета.

Не дожидаясь моего ответа, папа закрыл дверь, оставив меня наедине с обедом.

К шести часам вечера от того, что я весь день просидела, сгорбившись над ноутбуком, у меня уже ныла спина, а глаза болели даже после того, как я надела очки.

Флёр ворвалась ко мне в кабинет с очередным платьем, упакованным в прозрачный полиэтилен.

— Пора собираться, не забыли?

Я сдвинула на нос очки и сжала переносицу.

— Хм? Мне казалось, что на сегодня я со всем закончила.

— Так и есть. У Вас в семь встреча с Вашим женихом, помните?

Я застонала.

— Ммм, не называй его моим женихом.

— Но ведь он Ваш жених, так? — на ее лице отразилось сомнение.

Мне хотелось рассказать ей правду, но я была раздраженной и уставшей, и мне уже всего хватило. Я решила поступить более дипломатично и проигнорировать ее вопрос.

В голове замелькали смутные воспоминания о приглашении — или скорее приказе — Пенна составить ему компанию сегодня вечером. Утром, приехав в офис, я по глупости упомянула об этом Флёр.

Я встала, по венам разлилась нервозность. Мне не хотелось идти. Я была совершенно измотана.

Повесив на диван платье, Флер положила рядом с ним хозяйственную сумку с логотипом «Бэлль Элль».

— Тут несколько пар туфель на каблуках, аксессуары для волос и шаль. Кроме того, я взяла на себя смелость принести Вам кое-какое нижнее белье.

Я закатила глаза.

— Ты слишком много обо мне знаешь. Сомневаюсь, нравится ли мне, что ты в курсе, какой у меня размер лифчика.

Флёр только отмахнулась.

— Вы знаете, что я храню все Ваши секреты.

Подойдя к двери, она добавила:

— Позвоните мне, если Вам понадобится помощь с макияжем и прической. Я как раз заканчиваю макет весеннего каталога, а затем ухожу домой. Джек ведет меня в мексиканский ресторан, и я не могу опоздать.

Флёр впервые упомянула о своем парне и жизни за пределами «Бэлль Элль», но по какой-то причине сегодня вечером это попало в цель. У нее была своя жизнь. У нее был кто-то, с кем она могла ее разделить. Почему я не могу попробовать сделать то же самое? Почему Пенн Эверетт кажется мне таким уж неудачным выбором? И плох ли он на самом деле или все это только у меня в голове? Почему я все время пыталась превратить его в кого-то другого? Незнакомец исчез.

«Пришло время мне повзрослеть и дать ему шанс».

— Спасибо за платье.

— Нет проблем, — Флёр улыбнулась и вышла.

Подойдя к дивану, я расстегнула сумку, вытащила самое нежное серебристое платье, которое когда-либо видела, и направилась в ванную комнату, чтобы принять душ и подготовиться.

Пенн (18:55): «Я внизу. Не буду подниматься, потому что, если я это сделаю, то трахну тебя в кабинете, и мы опоздаем. Спускайся».

Я бросила телефон — отчасти из-за внезапно охватившей меня дрожи при мысли о новой встрече с ним, а отчасти из-за его грубости.

Глядя на себя в зеркало, я передумала распускать волосы, хотя и закрепила их сбоку заколкой в форме полумесяца, украшенной зеркальной мозаикой.

Флёр в очередной раз выбрала потрясающее платье. Серебристо-белое нижнее белье добавляло моему наряду тайны, которую я могла раскрыть Пенну или нет. На мне было плотное атласное платье с открытыми плечами, рукава струились по рукам как крылья. Пышная юбка доходила мне примерно до середины икры и раздувалась при малейшем движении.

Пенн (19:00): «Ты опаздываешь».

Стиснув зубы, я затолкала свой телефон в маленькую, украшенную бисером серебряную сумочку и вышла из ванной. Сейдж взглянула на меня с дивана и тихо мяукнула. Я подошла к ней и надела туфли. Затем поцеловала ее в голову.

— Я буду очень по тебе скучать, но со мной ты пойти не можешь.

Она насупилась, будто хотела сказать, что за последние несколько недель ее не пригласили на множество мероприятий.

Почесав ей шею, я пообещала:

— Папа приедет и заберет тебя. Ты сможешь провести ночь в особняке и погулять по саду, а не торчать в квартире на верхнем этаже. Как тебе такое?

Сейдж легонько укусила меня за палец в знак неохотного согласия.

— Увидимся, киса.

Выйдя из своего кабинета, я заперла дверь и еще раз проверила, все ли взяла. Я сама сделала вечерний макияж и была довольна, когда один из охранников засмотрелся на мои густо накрашенные глаза и глянцевые губы.

«Я ведь опаздываю, да?»

Я покажу ему, что не буду жеманничать и извиняться. Я стоила того, чтобы меня дожидаться.

Спускаясь на лифте, я сперва заметила черный лимузин, а потом уже его.

Пенн стоял, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к боку роскошного автомобиля. Он не пошевелился, когда я провела ключ-картой и, выйдя из раздвижных дверей, зацокала каблуками по тротуару.

«Белль Элль» сверкала позади меня витринами, ярко-красными навесами и самой большой в квартале вывеской, рекламирующей наш бренд и потенциал.

Когда я подошла ближе, Пенн сжал губы и напрягся. Он не протянул руку и не прикоснулся ко мне. Он просто шагнул в сторону, открыл дверцу машины и движением головы пригласил меня сесть.

Не сводя с него глаз, я подчинилась и, аккуратно подобрав платье, спокойно забралась в лимузин. Однако какая-то внутренняя стерва решила принять вызов и сразиться с Пенном его же оружием.

Я слегка раздвинула ноги, показав ему белый пояс с подвязками, удерживающий прозрачные чулки и серебряное кружево, скрывающее место, к которому прикасался только он.

Пенн с такой силой хлопнул дверцей, что лимузин задребезжал.

По спине пробежали мурашки от ожидания, когда он обойдет машину и заберется внутрь. Пенн распахнул дверь, и я вздрогнула. Он занял место рядом со мной, затем нажал кнопку внутренней связи с сидящим за черной перегородкой водителем.

— В Пемберли.

— Да, сэр, — ответил водитель, и машина плавно, словно лебедь, тронулась с места.

Мимо тонированных окон проплывал центр города, шум уличного движения и городские запахи проникали внутрь через открытую крышу.

И все же Пенн на меня не смотрел.

Его руки сжались в кулаки. Челюсти были стиснуты так сильно, что на горле, казалось, вот-вот разорвутся мышцы.

Я не знала, что мне делать. У него выдался плохой день? Неужели он так на меня разозлился за опоздание?

Не то чтобы я опоздала. Это он приехал рано.

Если он решил дуться и игнорить меня, что ж, ладно. Я могла сделать то же самое. Положив между нами сумочку, я устроилась в кожаном кресле и уставилась в окно.

Прошла секунда.

Доля секунды.

Затем Пенн ее стряхнул, и моя сумочка с грохотом упала на пол.

— Что, черт возьми…

Пенн впился губами мне в рот, схватил меня за талию и бесцеремонно рванул к себе на колени.

Он напал на меня во всех смыслах этого слова.

Мы были очень близки.

Но этого оказалось недостаточно.

Оттолкнувшись от его груди, я перестала строить из себя девицу в беде, задрала платье и, раздвинув ноги, уселась ему на колени.

Рычание Пенна отозвалось таким долгим и глубоким эхом, что я мгновенно стала влажной.

— Господи, Элль, — он снова обрушился на мой рот, затем обхватил ладонями мое лицо. Его пальцы крепко сжали мой затылок, лишив меня любой возможности убежать. — Ты такая чертовски красивая.

Я дала себе волю и незаметно сделала то, что хотела. Я стала полноправным участником. В первую ночь я позволила ему мною овладеть из-за сковавшего мой разум смятения. Во второй раз меня захлестнули воспоминания о шоколадных поцелуях.

Но не сейчас.

Такого не повторится.

Повторяя движения Пенна, я обхватила ладонями его обрамленный легкой щетиной подбородок и впилась ногтями ему в щеки.

Он дернулся в моих объятиях, его губы обрушились на мои, будто он мог меня съесть, искусать, поглотить.

Мы потеряли все человеческие качества и стали совершенно дикими.

Мне нравилось, как он меня целовал. Нравилось, как я целовала его в ответ. Мне нравились звуки учащенного дыхания, напряжение, толчки, прикосновения, царапанье. Нравилось, как накалился в лимузине воздух. Я наслаждалась тем, как мое платье прилипало к покрытой бисеринками пота коже.

Я пососала его язык, крепко сжав, Пенн застонал и, рванувшись вверх, обхватил руками мои бедра, чтобы притиснуть меня к себе.

Он двигал бедрами, как будто уже был глубоко внутри, уже наказывал меня за то, чего я не понимала.

Его жар и порочность питали пустоту, которая разрасталась во мне, пока он не ворвался в мою жизнь. Это была чистая похоть, и мне хотелось утонуть в ощущении того, как этот могущественный, таинственный мужчина теряет подо мной последнее самообладание.

Его рука соскользнула с моего бедра и забралась мне под юбку.

Когда Пенн коснулся пальцами моих промокших трусиков, мне стало нечем дышать. Одним быстрым движением он сдвинул в сторону тонкую ткань и тут же проник в меня пальцем. Я невольно выгнула спину и поняла, что сейчас упаду с его колен, если он не обхватит меня сильной рукой и не прижмет к себе.

— Черт бы тебя побрал, Элль, — выдохнул он, вставляя второй палец, растягивая меня, вызывая легкую боль от прошлого вечера.

— Меня? — я обиженно моргнула и набросилась на него. — А теперь что я делаю не так?

— Ты сводишь меня с ума, вот что.

Его губы оборвали его признания, снова впившись в мои. Моя кожа горела от его щетины, ныла от свежих ушибов. Обхватив коленями его бедра, я углубила поцелуй и, взяв все под свой контроль, облизала его язык.

Его слова крутились у меня в голове, словно карусель: «Ты сводишь меня с ума. Сводишь меня с ума». Не знаю почему, но я была рада. Рада, что, благодаря ему узнала о себе что-то ужасное.

Возможно мне и казалось, что я женщина из плоти и крови, но на самом деле моя душа томилась доверием, а кости пропитались верой — я была хрупкой, бесхитростной сущностью, которая больше не могла сказать, верны ли ее инстинкты или ради надежды приобрели вид нелепого отчаянья.

Пенн отстранился, впившись пальцами мне в бедра. Он отодвинул меня назад, продемонстрировав внушительную эрекцию, от которой топорщилась ширинка его серебристого смокинга.

Я никогда раньше не видела мужчину, одетого в серебряный костюм, но, Боже мой, это ему шло.

— Какого черта ты со мной творишь? — взгляд Пенна оторвался от моих глаз и, скользнув вниз по телу, остановился на сдвинутых трусиках. — Это не должно было зайти так далеко.

— Что именно?

— Это, — с мучительным стоном он надавил большим пальцем на мою влажную плоть. — Чем бы это ни было.

Я вздрогнула, чувствуя, как затрепетали веки.

— Ты меня преследовал.

— Ошибаешься, — он прикусил зубами кожу у меня на шее. — Я за тобой охотился.

В этой крошечной фразе крылась истина, но я не могла её расшифровать.

Осмелев от признаний Пенна, я провела руками по его груди, направляясь прямо к члену. Он меня не остановил даже, когда я миновала застежку на его гладких брюках и расстегнула молнию.

Я прикусила губу и, не отрывая глаз от лица Пенна, просунула руку в его обтягивающие боксеры.

— Я… я хочу тебя.

— Сейчас? — он прищурил глаза, но затем тут же их распахнул, когда я провела большим пальцем по головке его члена.

— Сейчас.

Пенн покачнулся и, обхватив мою ладонь своей, крепче сжал пальцы, усилив свое удовольствие.

— Мы сделаем это…сделаем это по-моему, — он взглянул на серебряные часы у себя на запястье — на те самые часы, которые показал мне, заявив, что мои две минуты почти минета истекли.

Я сглотнула.

— Хорошо.

— Ты мне доверяешь?

Машина продолжала двигаться вперед. Но мое сердце резко остановилось.

Этот вопрос.

Другой человек, другое время — те же три слова, одинаковые четырнадцать букв.

Я заглянула в его глаза цвета крепкого кофе и приоткрыла губы. Мне хотелось спросить, почему он спросил об этом именно сейчас — так же, как тот другой спросил перед тем, как меня поцеловать.

Но я не могла. Не могла разрушить то, что началось в этом лимузине.

Я очень медленно кивнула, изображая нерешительность, в то время как мой разум лихорадочно обдумывал возможные варианты.

— Да…

— Хорошо, — хмыкнул он и, оторвав от себя мои руки, спихнул меня с колен. — Встань на четвереньки.

— Что? — я вскинула брови.

Мои волосы прилипли к спине, они вне всякого сомнения, намокли от пота и стали завиваться.

— Ты меня слышала, — обхватив свой член, Пенн вытащил из кармана презерватив и резким движением раскатал его по всей длине.

С лица исчез последний луч доброты, и Пенн прерывисто выдохнул:

— Черт возьми, Элль, повернись. Ты это начала. Я это закончу.

— Ничего я не начинала. Это ты меня поцеловал.

— Но потом ты взобралась на меня и заставила забыть о чем-то очень важном.

— О чем?

Пенн стиснул зубы.

— Не твое дело. А теперь повернись.

Он соскользнул с сиденья, опустившись на колени. Спустив брюки до середины бедра, Пенн крутанул пальцем в воздухе, жестом приказав мне повернуться.

Мне не хотелось от него отворачиваться. Не имея возможности увидеть, что он собирается делать, я не чувствовала себя в безопасности. Но в то же время от одной мысли, что он возьмет меня так грубо и примитивно, у меня заныла грудь, а внизу живота уже закрутился спиралью оргазм.

Не говоря ни слова, я опустилась на колени между расположенными по обе стороны сидениями. Подо мной был черный ковер, мне за что было зацепиться, если лимузин резко свернет за угол. У меня не было возможности предотвратить падение, если мы в кого-нибудь врежемся.

Я полностью доверяла Пенну и его контролю над ситуацией.

Я впилась пальцами в грубый ковер, уже оплакивая свои прозрачные чулки. Никто вокруг и представить себе не мог, что творится в этом лимузине, даже когда мы останавливались на светофорах и проезжали мимо спешащих с сумками пешеходов.

Вскрикнув, я почувствовала, как Пенн сжал рукой мое бедро и притянул к себе. Кончик его члена застыл у моего входа.

Я напряглась, ожидая, что он меня возьмет. Но он медлил, маняще близко.

Я подалась назад, вынудив его на долю секунды войти в меня.

За спиной раздался его рык.

— Ты даже не представляешь, Элль. Даже не представляешь.

Затем он сделал рывок.

Один быстрый, всепоглощающий, беззастенчивый рывок.

Я упала на локти. Мои запястья ослабли от того, что я весь день печатала, и не могла противостоять его силе. Пенн обхватил меня за пояс и, приподняв мою задницу, задвигался во мне.

Хватая ртом воздух, я вдыхала запахи кожи и автомобильного освежителя, но больше всего его запах. Его терпкий лосьон после бритья, его возбуждение, насыщенный неописуемый аромат Пенна.

— Ты мне нужна, — прорычал он, задвигавшись быстрее. — Ты мне так чертовски нужна.

— Так возьми меня, — я опустила голову, забыв обо всем, кроме того места, где мы соединялись.

Не было ни боли, ни нежности. Только праведное чувство, что он у меня внутри, оставляет на мне ушибы всеми самыми изощренными способами. Мое тело сжалось вокруг него, уже приготовившись к разрядке.

Пенн шлепнул меня по бедру.

— Нет, ты не кончишь, пока не кончу я, — он задыхался, как и я. Он был одержим, как и я.

Сегодня вечером мне уже можно было не пить.

Я уже была пьяна.

Пьяна им.

— Черт возьми, Элль, — Пенн толкнулся вперед, вонзившись в меня со всей силы.

Затем обрушился мне на спину с таким тяжелым стоном, что мне стало больно и горячо. Все, что он делал, было эротичным и порочным.

Когда Пенн отодвинулся, чтобы снова в меня войти, я потянулась между ног и обхватила основание его члена. Он был твердым, как гранит, очень горячим и скользким.

Я сжала его яйца, перекатывая их в пальцах; Пенн хмыкнул, но отбросив мою руку, вошел в меня с какой-то зверской безжалостностью.

Я задрожала под ним, и у меня перехватило дыхание.

— Похоть заставляет нас делать ужасные вещи, — Пенн вцепился зубами мне в шею и сильнее задвигал бедрами. — Я сейчас пи*дец как сильно кончу.

Не знаю, я ли его соблазнила, но он совершенно меня уничтожил.

Я хныкала и стонала, чувствуя себя слишком пресыщенной, слишком опустошенной, слишком использованной, слишком защищенной. Все диаметрально противоположные ощущения разом. Мое желание росло, пока я не стиснула зубы и не сосредоточила все свое внимание на том месте, где он в меня проникал.

Я отбросила приличия и, положив руку между ног, стала потирать клитор, затем при его следующем толчке резко подалась к нему. Я играла в его игру. Соревновалась с ним в бою. Влажный воздух наполнило вожделение. С каждым вздохом нас все больше окутывало искушение.

И это стало концом для нас обоих.

Его руки обхватили меня за пояс.

Я осмелилась оглянуться.

Пенн был совершенным, его великолепное тело напряглось под завязками смокинга. Он не походил на человека, только на самца, намеревающегося спариваться до самой смерти.

Он запрокинул голову, плотно сжал губы, скрывая секреты, которые отказывался открывать.

Вспыхнувшая внутри боль превратила невыносимое удовольствие в свободное падение. Всё еще потирая клитор в такт его толкающемуся члену, я задрожала и сжалась, мои ноги сомкнули ладонь. Ничто другое не имело значения, кроме непрекращающегося желания поддаться этому опустошающему голоду.

Это было слишком хорошо.

Слишком чересчур.

Пенн обхватил сзади мою шею, выпрямился и вошел в меня короткими, глубокими толчками. Мой оргазм превратился в упругие бумеранги, отскакивающие от стенок моей сжимающейся и разрывающейся киски, пока я не сдалась и не упала щекой на ковер.

Кончик его члена вонзился в меня слишком сильно, слишком глубоко. Я дернулась, чтобы освободиться, но Пенн рывком привлек меня к себе, слившись со мной в этом золотом блаженном сиянии. С дрожью и трепетом он кончал, находясь глубоко во мне.

Мы замерли без движения, сотрясаемые толчками — сваленная в одном месте куча блестящих нарядов.

Вокруг снова начал проявляться внешний мир, лимузин затормозил и из динамика раздался голос водителя.

— Сэр, мы на месте.

Пенн нажала на кнопку.

— Одну минуту минуту. Мы выйдем сами. Ни при каких обстоятельствах не открывай двери, понял?

— Понял.

Я чувствовала на щеке ковровый ожог и неописуемую слабость в суставах, но когда Пенн выскользнул из меня и убрал в салфетку презерватив, то помог мне подняться и прижался в обжигающем поцелуе к моему чувствительному лицу.

— Господи, посмотри, что я с тобой сделал.

Без особой нежности Пенн схватил другую салфетку, усадил меня на сиденье и опустился на пол у меня между ног. Когда я попыталась их сжать, он раздвинул мне колени и уставился на меня суровым взглядом. Не сводя с меня глаз, он вытер меня дочиста, вернул на место мои трусики и одернул мне платье.

— Ты легко отделалась, Элль. Чертовски легко.

Застегнув ширинку, он провел обеими руками по волосам, затем открыл дверь и вышел.

Глава тридцать вторая

Те первые несколько шагов в ночную феерию оказались одними из самых трудных в моей жизни.

class="book">И не только потому, что у меня болели места, которые никак не должны болеть на людях, но и потому, что Пенн закрылся. В машине он сказал такое, что мне очень хотелось прояснить. Он совершил промах, и мне не терпелось раскрутить его на большее.

Больше всего на свете мне сейчас хотелось найти тихое место и потребовать, чтобы Пенн раскрыл карты, но он не дал мне шанса.

Схватив меня за руку, Пенн с улыбкой кивнул толпившимся у входа людям и увлек меня в роскошный банкетный зал отеля, где проходила церемония.

Сотни одетых в серебряные наряды людей смеялись и переговаривались, сверкая, как упавшие с неба звезды. Расставленные по периметру зала столы напоминали летающие тарелки, украшенные кружевами и хрустальными канделябрами.

— У тебя есть выбор, Элль, — пробормотал Пенн, ведя меня через толпу народа.

Когда он не озвучил мне варианты этого самого выбора, я нахмурилась.

— Какой выбор?

— Сегодня вечером произойдут две вещи, не подлежащие обсуждению.

Мои пальцы напряглись в его сжатой ладони.

— Я не соглашаюсь на то, чего не могу контролировать.

Он ухмыльнулся.

— Как будто трахаться со мной ты соглашалась. Ты это не контролировала.

Я сглотнула, ненавидя его за то, что он прав. С другой стороны, Пенн ведь спросил меня, доверяю ли я ему. Он попросил разрешения, дав мне возможность отказаться.

«Чего я не сделала».

Сделав этот маленький вывод, я вновь обратила все свое внимание на Пенна.

— Две вещи, — лукаво улыбнулся он. — Единственное, что ты можешь контролировать, — это то, в какой очередности они произойдут.

Поджав губы, я приняла протянутый мне бокал шампанского, который он взял с серебряного подноса стоявшего рядом официанта в белой униформе.

— Во-первых, ты выпьешь. Я хочу, чтобы ты была навеселе — как в тот вечер, когда сказала мне «да». Хочу, чтобы ты стала свободной, расслабленной и готовой делать то, что я скажу.

Я сделала глоток шампанского — и так уже достаточно горького, чтобы все пошло наперекосяк.

— Это было всего один раз. Я почти не пью.

— Сегодня вечером выпьешь, — его пальцы выскользнули из моей ладони; Пенн взял меня за локоть и повел мимо особенно большой группы людей. — Мне нужно, чтобы ты стала более восприимчивой.

— Зачем?

— За тем, что после этого мы поговорим.

Я невольно оступилась.

— Поговорим?

Пенн нахмурился, на его обычно красивом лице отразилось разочарование.

— Элль, ты хочешь узнать, кто я?

Он шагнул ближе и с обольщением и интригой прошептал мне на ухо:

— Я тебе расскажу. Но чтобы принять правду, ты должна подходить ко всему непредвзято.

Я сделала еще один глоток шампанского — не из-за его приказа, а потому, что от волнения у меня пересохло во рту.

— А зачем мне подходить ко всему непредвзято? — я отстранилась, заглянув в его темно-бронзовые глаза. — Кто ты такой?

— Скоро узнаешь, — Пенн повел плечами, и его голос сорвался от напряжения. — Ты получишь свои ответы. Но только если будешь делать то, что тебе говорят.

От такого снисходительного замечания меня передернуло.

— Я скажу тебе, Элль, но это ничего не изменит, — он погладил меня по щеке с внезапной нежностью. — Ты была моей с первого момента нашей встречи и останешься моей, пока я тебя не отпущу. Все остальное — все твои аргументы, отрицания и отказы — ничего для меня не значат.

Пенн наклонился ко мне так близко, что наши носы соприкоснулись.

— Помни об этом, когда я всё тебе скажу. Ты уже проиграла. Почему? Потому что ты моя.

Я отпрянула, тяжело дыша от внезапного испуга.

Пенн либо не заметил, либо ему было все равно. Оглядев толпу — он был на несколько дюймов выше большинства собравшихся, — Пенн пробормотал так, будто это не он только что раскурочил мой мир:

— Выбор за тобой. Или пей сейчас…или…

— Или?

— Или я позволю тебе сохранить рассудок, пока ты не встретишься с Ларри.

— С Ларри?

«Из парка?»

Решив его позлить, я сказала:

— Ах, это твой вымышленный муж тире покровитель.

— Это начинает надоедать.

Я неожиданно осмелела, подстегиваемая чудовищным любопытством.

— Кто он тебе? Вообще, что именно значит «твой покровитель»?

На его лице невозможно было прочитать никаких ответов.

— Почему тебя это волнует?

— Потому что я ненавижу находиться в неведении.

— Это лучше, чем другие варианты.

У меня похолодело внутри.

— Что ты имеешь в виду?

Пенн вздохнул, потерев лицо рукой.

— Хорошо. Я проясню основные моменты, чтобы прекратить этот чертов поток вопросов. Ларри — член семьи. Он — моя единственная семья. Стьюи скоро станет его приемным сыном. Что сделает его моим братом, во всех отношениях.

Он перевел дыхание и, собравшись с духом, продолжил.

— Раньше я…работал…на Ларри, пока не занялся собственным бизнесом. Он очень мне помог, когда рядом со мной никого не было, и я всегда буду его поддерживать, так что, если он снова заболеет, и для лечения ему понадобится переехать в Зимбабве, я его туда отвезу. Если бы он вдруг сказал мне, что не может усыновить Стьюи, я бы не раздумывая сделал это сам. Ларри — причина, по которой я еще жив, даже если моя жизнь сущий бардак.

Я хваталась за каждый ответ, боясь, что он заберет их обратно. У меня возникло так много вопросов, но я сосредоточилась на самом простом…пока.

— И какой у тебя бизнес?

— Фондовый рынок.

Я не могла представить Пенна парнем с Уолл-стрит. Скорее, адвокатом с его острым языком и настойчивым желанием превратить любой разговор в дебаты. Но никак не скучные акции и безликие сделки.

— Где твои родители?

Увидев, как он напрягся, я впилась в него взглядом, изо всех сил пытаясь прочитать язык его тела.

— Умерли. Когда мне исполнилось одиннадцать.

Я вздрогнула.

— Прости.

— Ты в этом не виновата.

Пенн посмотрел куда-то поверх моей головы, его терпение иссякло. Я сомневалась, что он разрешит мне задать еще какие-нибудь вопросы, но все же задала:

— Ты говоришь, что Ларри сохранил тебе жизнь. Как? Где вы с ним познакомились?

Пенн мрачно усмехнулся и покачал головой.

Не дожидаясь, пока он прекратит мои расспросы, я перешла к другому:

— А как насчет Стьюи? Его ты откуда знаешь?

Он ухмыльнулся, снова прячась под совершенно нечитабельную светскую оболочку.

— Хватит, — Пенн схватил мой подбородок большим и указательным пальцами. — Выбирай. Пьешь сейчас или потом. Тебе решать.

Его взгляд переместился на мои губы, и я невольно сглотнула. Зал затуманился от сексуального напряжения. Мы только что занимались сексом, но по внутренностям начинал разливаться уже знакомый жар.

Я выпрямилась, демонстративно поставив шампанское на стол рядом с таким же пустым бокалом:

— Потом. Я хотела бы посмотреть, что расскажет Ларри, прежде чем ты меня отпугнешь и не дашь разобраться, кто ты на самом деле.

Пенн тихо рассмеялся.

— Элль, он с этим не поможет. Только я.

— Ну, тогда помоги. Расскажи мне. Я ничего о тебе не знаю. В какой школе ты учился? Какими акциями торгуешь? Какое твое любимое хобби, напиток, цвет, время суток? — мой голос превратился в одну бесконечную просьбу. — Мне трудно проводить время с незнакомым мужчиной, довольствуясь крохами информации, полученной в порывах взаимной страсти.

Пенн криво усмехнулся.

— Так ты хочешь сказать, что, ничего обо мне не зная, спать со мной не офигенно, а страшно?

Я кивнула.

— Если слегка утрировать, то да.

Он опустил руку, убрав ее с моего лица.

— Будь осторожна с желаниями, Элль. Иногда секреты помогают, а не вредят.

Опустив взгляд, Пенн задержал его на моей обнаженной шее так, словно смотрел на невидимое ожерелье, затем отвел глаза и, снова взяв себя в руки, повел меня вперед.

Из динамиков лилась легкая классическая музыка с оттенком современности. Она должна была действовать расслабляюще, но я почувствовала в ее нотах нечто зловещее. Смеющаяся толпа ничего не заметила, и я не стала на этом заморачиваться. Что бы ни случилось сегодня вечером, я это приму. Если это означало, что из-за какого-то рокового признания мы с Пенном больше не увидимся, то Земля не перевернется. У меня по-прежнему будет моя компания, отец, мой мир.

Конечно, без Пенна все станет менее пикантным, но я и без него вполне полноценная личность.

«Ты в этом уверена?»

Мое сердце было дурацкой штуковиной. Мои уши слышали ложь Пенна, но сердце она не трогала. Сердце не судило и не вдавалось в расспросы. Оно слепо следовало за симпатией, что делало мои чувства к Пенну удручающе сложными.

Я пошла за ним — тихо и послушно из уважения к тому, что это был его вечер. Вечер, в который он должен раскрыть что-то такое, что я могла бы принять, либо в ужасе убежать. Я была готова и к тому, и к другому, пусть только даст мне ответы.

Первым нас нашел Стьюи.

Из толпы появилась маленькая ладошка, затем рука в сером рукаве с темно-синими полосками. Встав у нас на пути, он ухмыльнулся, не отрывая глаз от Пенна.

— Ну, как тебе?

Пенн резко остановился, потирая пальцами подбородок в притворно серьезном раздумье.

— Хм…

Стьюи купился на это представление, а я смотрела на него с позиции постороннего наблюдателя и еще раз убедилась, сколько же у Пенна разных граней. Он казался жестким и непреклонным, но со Стьюи был шутником, другом и защитником в одном лице.

— Очень мило, — Пенн взглянул на меня. — Что думаешь, Элль? Твой товар уменьшился до размеров Стьюи.

Я наклонилась к Стьюи и потрогала лацкан пиджака, исполняя роль судьи.

— Я думаю, что портные проделали потрясающую работу, но костюм не будет хорошо смотреться на ком попало, — улыбнулась я и выпрямилась. — Это ты носишь костюм, Стьюи, а не он тебя.

Стьюи поморщился.

— Я не понимаю.

Пенн усмехнулся.

— Ей нравится.

— Круто! — Стьюи развернулся на месте. — Ларри сказал, что в следующем месяце я могу надеть его на собеседование в школу. Сказал, что это поможет мне открыть двери, запертые в результате моего прошлого.

Пенн быстро взглянула на меня, затем кивнул.

— Мудрый человек. Но перед тобой будут открыты все двери, даю тебе слово, — Пенн быстро сжал и разжал кулаки. — Кстати о Ларри, не мог бы ты показать нам, где он тусуется?

Стьюи кивнул и бросился вперед.

— Конечно, сюда.

Пенн выразительно приподнял бровь, взял меня за руку, и мы вместе пошли по залу.

Глава тридцать третья

— А я уж думал, когда вы появитесь, — ухмыльнулся Ларри и, когда благодаря Стьюи, мы выбрались из толпы, пожал Пенну руку.

Мы прошли через банкетный зал в расположенную в стороне более тихую комнату для переговоров. Здесь собрались мужчины и женщины в своем серебряном великолепии и тихо обсуждали вопросы бизнеса, не предназначенные для чужих ушей.

Сейчас модно опаздывать, — ухмыльнулся Пенн. — Разве не этому ты меня учил?

— Ну не на свое же собственное торжество.

«Постойте, его торжество?»

Я нахмурилась. Мне не терпелось спросить, что это за мероприятие. Почему Пенну пришлось стать номинальным руководителем чего-то, что предполагало такую широкую аудиторию. Но Пенн махнул Ларри, потом указал на меня.

— Ты помнишь Элль?

— Конечно. Идиот, я ведь не слепой, — сказав это с юмором и как-то по-отечески, Ларри наклонился и поцеловал меня в щеку. — Здравствуйте, Элль. Вы восхитительно выглядите.

Я приняла его комплимент, изо всех сил стараясь не краснеть.

— Спасибо. Вы и сами выглядите потрясающе.

Ларри, как и Пенн, был одет в серебристый смокинг, только в более темную версию. Его волосам с сильной проседью идеально шла серебристая гамма. Стьюи оказался единственным, кто своим серым костюмом в полоску нарушал всеобщий стиль «металлик».

Снова раздали шампанское. Пенн взял бокал и, опять приподняв бровь, протянул его мне. Я его приняла, но не сделала ни глотка — в основном, ему на зло.

Неловкость спала.

Я ухватилась за подходящую тему.

— Так Вы сказали, что это торжество Пенна? — я взглянула на мужчин. — Должна признатьcя, что он мне даже не намекнул, что это за мероприятие и, зачем меня сюда привез.

Ларри бросил на Пенна неодобрительный взгляд.

— Так он ничего Вам не сказал? — он улыбнулся. — Тогда позвольте, это сделаю я.

— Ларри, — еле слышно прорычал Пенн. — Не забывай о нашем разговоре.

Ларри от него отмахнулся, взял меня за локоть и повел к бару, подальше от Пенна.

— Это благотворительная акция. Пенн устраивает её каждый год. Он занимается этим с тех пор, как мы начали работать вместе.

— Работать вместе?

Ларри кивнул, будто в этом не было никаких сомнений.

— Я юрист. Моей фирме понадобилась помощь, и Пенн ее предложил. Он умен и остер на язык. Пенн работал со мной по многим делам — даже оказывал содействие в научных исследованиях, когда я заболел. Однако, пока я лечился, обратил свои устремления к фондовому рынку.

В его глазах блеснула гордость.

— Он вложил деньги в копеечные акции маленькой компании. С его удачей все должно было провалиться. Но этого не произошло. Впервые его риск был оправдан, и акции взлетели в одночасье. Полученную прибыль Пенн вложил в эту благотворительную организацию и занимается внутридневной торговлей компаниями, на которые мы подали в суд от имени их жертв.

В его рассказе были неувязки и загадки, которые я не мог разгадать. Мне хотелось сесть в какую-нибудь тихую комнату, где я могла бы записать все сказанное на листках бумаги, перемешать их и выстроить в понятном порядке.

— А какова цель у его благотворительной организации?

Ларри просиял, как счастливый родитель.

— Помощь бездомным детям, конечно.

Я замерла.

Бездомным.

Незнакомец…

Ремешки на моих туфлях впились мне в ноги.

— Что Вы сейчас сказали?

Ларри заметил мою внезапную бледность. Его лицо вытянулось.

— Он Вам еще не рассказал. Так ведь?

Все, на что меня хватило, это покачать головой.

Мне стало плохо.

Хорошо.

Страшно.

Гари посмотрел куда-то мимо меня, и его лицо смягчилось. Я спиной почувствовала приближение человека, который навсегда стал ассоциироваться у меня с душевной болью. Он солгал и отравил мой разум. Скрывал правду и сводил меня с ума. Он вмешался в наш разговор и не дал мне узнать больше.

Ларри наклонился ко мне и прошептал:

— Я скажу Вам только это, а остальное зависит от него. Пенн сам был бездомным. Так он пытается отдать дань прошлому — помочь другим детям, у которых в жизни не лучшие времена.

Похлопав меня по руке, он сказал уже громче подошедшему к нам Пенну:

— Пойду за новым бокалом шампанского. Кому-нибудь еще принести?

— Нет, — Пенн покачал головой, обняв меня за плечи. — Думаю, ты уже сделал более чем достаточно.

Ларри и не подумал извиняться, а просто пожал плечами.

Я подняла глаза, рассматривая профиль Пенна. Его красивый, волевой подбородок, уже не заросший грубой щетиной и бородой. Его глаза, которые становились то светлее, то темнее в зависимости от настроения, но всегда оставались того же оттенка, что и у парня в Центральном парке. А то, как он спросил меня, доверяю ли я ему? Как точно так же засовывал руки в карманы. Как он целовал меня, соблазняя вкусом шоколада…

О, Господи.

Это правда.

Я почувствовала, как у меня задрожали колени, а Пенн тем временем тихо пробормотал:

— Мы сейчас вернемся.

Я слабо улыбнулась Ларри и, едва успевая за Пенном, пошла за ним через переполненный банкетный зал.

Я не могла оторвать от него глаз. Все время сравнивала его с незнакомцем. Я начала придумывать то чего не было. Или видеть то, что все время было у меня под носом.

Я не могла определить.

Без фактов, объяснений или каких-либо подтверждений я барахталась подростковой влюбленности, от которой никогда не избавлялась. Я была глупа. Полна надежд. Слепа.

У нас на пути возникла какая-то женщина и, не обратив на меня никакого внимания, жеманно улыбнулась Пенну.

— О, Пенн. Рада, что ты здесь, — манерничая, проговорила она. — Ты не возражаешь, если я тебя на минутку отвлеку? У меня вопрос о трех сегментах ценных бумаг, которые ты рекомендовал мне на прошлой неделе.

Женщина поправила свои темно-каштановые волосы.

— Мне необходимо твое экспертное мнение.

Во мне вскипели ярость и ревность.

Если Пенн был тем самым незнакомцем, то он мой.

Он был моим все три года.

Я только его нашла, а теперь она хочет его забрать?

Нет.

Она не посмеет.

К моему разочарованию и замешательству, Пенн тяжело вздохнул и отпустил меня.

Он наклонился ко мне и приказал:

— Выйди из банкетного зала. Отправляйся в ресторан на первом этаже. Увидишь там семейную уборную. Встретимся там через пять минут. То, что мне нужно тебе сказать, не для посторонних ушей.

— Но я не пьяная.

Пенн пристально на меня взглянул, затем тихо произнес:

— Уже слишком поздно. Тебе нужно знать. Я, бл*дь, больше не могу врать.

Он отстранился, и я невольно содрогнулась.

Пенн скользнул по мне еще одним бесконечно долгим взглядом, а затем ушел с этой женщиной, оставив меня наедине с фантазиями, страхами и радостью, в которую я все никак не смела поверить.

Глава тридцать четвертая

Мне удалось сделать несколько неуверенных шагов к большой арке, которая, как я предположила, вела в фойе отеля и к лестнице или лифту.

Мне ужасно не хотелось оставлять Пенна. Но еще больше мне хотелось получить ответы. Он обещал, что потом найдет меня. Я должна верить, что он не забудет или не исчезнет, не сдержав обещания.

«Надеюсь, сегодня вечером я наконец-то узнаю».

Чем дальше я уходила, тем сильнее меня одолевал страх. Я не видела ни Ларри, ни кого-либо еще, кого могла бы узнать.

Я приблизилась к порогу банкетного зала.

И в меня врезалась серая пуля.

Я машинально вскинула руки, чтобы удержать себя и налетевшего на меня камикадзе. Узнав его, я прищурилась.

— Стьюи. Ты в порядке?

Он причмокнул губами и рассеянно кивнул.

— Да, извините, что в Вас врезался.

— Об этом не беспокойся. Если ты в порядке, то нет проблем.

Стьюи кивнул, его лицо было напряженным и не таким радостным, как обычно.

— Да, все хорошо, — он протиснулся мимо меня, чтобы нырнуть в толпу, но у него из кармана выпало что-то блестящее.

Что-то голубое.

Что-то, что никак не могло принадлежать мальчику.

Пробиваясь мимо взрослых, он этого не заметил, а я нагнулась и подняла с пола банкетного зала серебряное ожерелье.

Мое сердце остановилось.

Мир сомкнулся.

Я перестала дышать.

В моих руках лежало то, что я потеряла в ту ночь, когда меня спас незнакомец. Под яркими огнями отеля сверкала сапфировая звезда, цепочка из белого золота была порвана оттого, что один из грабителей сорвал ее у меня с шеи.

Я споткнулась и врезалась в какого-то мужчину, запачкав его серебристый смокинг брызгами оранжевого коктейля.

— Эй! — воскликнул он.

Не помню, как извинилась, поскольку все мои мысли были уже не здесь, а там.

Все в том же переулке.

Там, где все началось.

По ужасной иронии судьбы Стьюи оглянулся, его взгляд замер на поблескивающем у меня в пальцах ожерелье. Он резко остановился, лихорадочно оглядываясь по сторонам, словно в поисках Пенна. В надежде отменить эту незначительную, несущественную оплошность, разрушившую всю ложь Пенна. Уничтожившую его выдумки. Расставившую всё на свои места.

Я поверила в иллюзию.

И она просто рассыпалась в пыль.

Теперь я знаю правду.

Ужасную, страшную, отвратительную правду.

Стьюи подошел ко мне и робко протянул руку.

— Можно мне забрать его назад?

Я крепко сжала в пальцах ожерелье.

— Это мое.

— Нет, не Ваше, — поморщился Стьюи. — Мне его дал мой брат.

Туфли внезапно стали жутко неудобными и неустойчивыми. Я покачнулась.

— Твой брат?

У меня в голове раздался приглушенный голос Пенна: «Ларри — член семьи. Стьюи скоро станет его приемным сыном. Что сделает его моим братом».

Нет.

Если Пенн отдал Стьюи мое ожерелье…значит, что он не мог быть моим трагическим героем.

Не мог быть моим спасителем.

Не мог быть моим незнакомцем.

Это невозможно.

Этого не могло произойти.

Незнакомец так и не забрал мое ожерелье.

Я его об этом не просила.

В последний раз, когда я видела это украшенье, какие-то головорезы сорвали его у меня с шеи и спрятали в карман.

У меня так быстро заколотилось сердце, что я чуть не потеряла сознание.

«Пусть это будет неправдой…»

Существовало всего два варианта, кем мог быть Пенн.

Сапфировая звезда сократила этот список.

Жизнь поглумилась над моим сердцем.

Правда рассмеялась в лицо моему идиотскому доверию.

Я изо всех сил старалась говорить спокойно, чтобы не привлекать внимания, хотя единственное, чего мне сейчас хотелось, это орать.

— Зачем?

— Что зачем? — нахмурился Стьюи.

Я с трудом сглотнула, протолкнув вниз по горлу бешено колотящееся сердце.

— Зачем твой брат дал тебе это ожерелье? Мальчики обычно не играют с такими вещами.

Он шаркнул ботинком по полу.

— Я за ним присматриваю, — он сердито посмотрел не меня. — Я бы никогда не стал с этим играть.

— Стьюи, ты мне не ответил, — от нарастающей паники мой голос стал резче. — Зачем тебе это?

Он насупился. Скрестил руки на груди.

— Потому что, если бы его с этим поймали, то удвоили бы срок.

Мои ноги превратились в жидкость.

А колени — в шоколадный мусс.

— Какой срок?

Стьюи сжал губы.

— Не знаю, стоит ли мне Вам это говорить.

— Да, стоит, — я стояла, возвышаясь над ним и из последних сил стараясь не разжать кулак с ожерельем и не схватить Стьюи за горло, чтобы выдавить из него ответы. — Скажи мне, Стьюи. Скажи немедленно.

Он надул щеки так, будто делал все возможное, лишь бы не отвечать, но не мог проигнорировать просьбу старшего.

— Его тюремный срок, ясно? Его посадили за ограбление. Он попросил меня сохранить ожерелье, чтобы у полиции не было доказательств, — лицо Стьюи раскраснелось от страха. — Ладно, я знаю, что мне следовало его где-нибудь спрятать, но мне оно понравилось. Мне нравится голубой цвет и звезды, — он пнул ногой пол. — Когда вырасту, я хочу стать астрономом. Знаю, что это по-девчачьи, но…я люблю звезды.

Он поднял руку.

— Отдайте его мне.

Мое тело среагировало быстрее, чем разум.

Словно в тумане, я протянула руку. Мои пальцы разжались, и сапфировая звезда упала ему в его ладонь.

Я оцепенела.

Умерла.

Два варианта.

Двое мужчин, чье существование я проклинала.

Двое мужчин, что пытались меня изнасиловать.

Одному из них это удалось.

Но это не было изнасилованием.

Это было по обоюдному согласию.

Это было желанно.

Он украл не только мое ожерелье, но и мою невинность и нравственность.

Как мне теперь жить дальше?

Как вообще смириться с тем, что он сделал?

Кто он?

Который из них?

Стьюи вцепился в улики гнусного преступления Пенна. Он не стал дожидаться дальнейших расспросов. И даже не поблагодарил меня за то, что я вернула ему вещь, по праву принадлежащую мне.

Сорвавшись с места, он исчез в серебристой толпе, оставив меня уничтоженной и потрясенной.

Правда оказалась очень изменчивой штукой. Я верила, что она мне необходима. Я умоляла, ругалась и требовала, чтобы мне ее рассказали. И теперь, когда я ее узнала…мне больше всего хотелось стереть то, чем она обернулась и найти другой вариант развития событий.

Я пребывала в такой эйфории, полагая, что Пенн — тот самый незнакомец, а теперь столкнулась со своим наихудшим кошмаром.

Пенн не был незнакомцем — парнем, который меня защитил, а потом поцеловал в парке.

Он был одним из грабителей, пытавшихся меня изнасиловать.

Мое имя они узнали из моего удостоверения личности.

Один из них меня нашел.

«Меня сейчас вырвет».

Глава тридцать пятая

Я побежала.

А как иначе?

Я не знала, что было хуже.

То, что он с такой легкостью лгал. Или то, что, несмотря на все его неблаговидные поступки, я верила, что в глубине души он хороший человек.

Как я могла так сильно ошибиться.

Пенн был вором, насильником, мошенником.

И он с успехом проделывал надо мной все свои манипуляции, которые только желал.

Он лгал с того момента, как вынудил меня сказать ему «да» в «Палмс Политикс». Те крохи правды, что, как мне казалось, мелькали в нем в моменты нежности, были полны проржавевшей, фальшивой искренностью.

О, Господи.

Как я могла такое допустить?

На глаза, обжигая неверием, навернулись горькие, словно уксус, слезы.

Такси мчалось по артериям города, унося меня прочь от Пенна и его империи лжи. Я не позвонила Дэвиду, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь из знакомых видел меня такой. Видел, как низко я пала.

Мои щеки все еще пылали от секса в лимузине. Платье помялось. Волосы спутались. Губы покраснели от приступа рвоты, одолевшего меня в гостиничной ванной, прежде чем я выскочила на улицу и поймала первое попавшееся такси.

Я не стала дожидаться, когда Пенн подтвердит слова Стьюи. Я не собиралась встречаться с ним, чтобы слушать новую ложь. Я никогда больше не смогу заниматься с ним сексом.

Я зажала рот ладонью, сдерживая очередной приступ тошноты.

Я с ним спала.

Кончала.

У меня… были… к нему чувства.

Горькие, словно уксус, слезы жгли мне внутренности, терзали сердце, проникали мне в кровь, пока не отравили все мое тело.

Мне хотелось только вернуться домой, смыть его прикосновения и уснуть, чтобы забыть, что я сделала и с кем.

Я не могла думать о том, кто такой Пенн.

Мой разум мог уместить это ужасающее умозаключение.

Это не правда.

Я не могу допустить, чтобы это происходило на самом деле.

Поездка длилась целую вечность, но, наконец, такси остановилось у моего дома. Я с трудом выбралась из машины, отказываясь думать о том, как объясню разрыв нашей помолвки. Как сообщу службе безопасности, что Пенну больше не разрешается переступать порог «Бэлль Элль». Почему добьюсь судебного запрета, если ему вздумается меня преследовать.

Как я скажу папе, что человек, которого он счёл достойным — успешный предприниматель, притворяющийся неисправимым романтиком — на самом деле просто умный мошенник?

Слава Богу, я так и не рассказала ему о том, что произошло той ночью в переулке. Слава небесам, я сохранила ограбление и почти изнасилование в тайне, потому что он выследил бы и убил Пенна за то, что он был одним из тех мужчин, которые пытались причинить мне боль.

«Мужчиной, который в конце концов получил желаемое».

Я подавила рыдание.

Мне оставалось винить лишь себя. Мне следовало тщательнее покопаться в его прошлом. И ни в коем случае ему не доверять.

Войдя в приватное фойе моего дома, я смахнула скатившуюся слезу и направилась к лифтам.

Двери немедленно открылись, и я шагнула внутрь. У меня сжалось сердце, когда я вспомнила, что даже Сейдж не будет рядом, чтобы, как обычно, развеять мои тревоги и зализать раны. Она была с папой. В целости и безопасности.

«Не то что я, чей мир только что взорвался».

Когда лифт поднял меня на нужный этаж, моя квартира внезапно показалась мне холодным, безжизненным пространством. Больше всего на свете мне хотелось поехать домой, в старый особняк, где папа отказывался убирать прежний мамин декор и постоянно жил в прошлом с разбитым сердцем.

Теперь меня ждет то же самое? Неужели после Пенна я больше никогда не полюблю? Неужели его ложь разрушила мое доверие к остальным мужчинам? Как я могла кому-нибудь сказать, что добровольно переспала с мужчиной, который пытался изнасиловать меня три года назад в грязном переулке?

Хватит.

Просто прекрати.

Я не могу…я больше не могу об этом думать.

Отперев дверь, я скинула туфли и направилась прямиком на свою белую кухню. Я специально не включала свет, чтобы насладиться видом города, мерцающего яркими огнями небоскребов. Переливающиеся всеми цветами здания, казалось, светились счастьем живущих в них семей. Словно насмехаясь надо мной своим успокаивающим сиянием.

Я их ненавидела.

Подойдя к кладовке, я достала бутылку вина, которое иногда использовала при приготовлении блюд.

Я никогда не пила. Но сегодня вечером очень многое произошло впервые, и нескольких глотков шампанского мне оказалось недостаточно.

Мне нужно было утопить все воспоминания, прежде чем они станут длительными воспоминаниями. Нужно было перезагрузить свою жизнь, чтобы завтра быть свободной.

Наклонив бутылку, я отхлебнула терпкого Шираза прямо из горлышка.

— Вау, никогда не думал, что доживу до этого дня.

Раздавшийся мужской голос привел меня в ужас.

Мигом проглотив полный рот вина, я развернулась к гостиной открытой планировки. На кожаном диване сидела мужская фигура.

Грег поцокал языком, качая головой.

— Жаль. Мне казалось, это я доведу тебя до алкоголизма, — усмехнулся он и встал. От его нарочитой медлительности разило катастрофой и опасностями.

Он холодно улыбнулся и откинул с лица темно-русые пряди.

— Привет, Элль. Тяжелая ночь? — Грег направился ко мне. — Надо было идти со мной, как я и предлагал.

Я застыла; бутылка вина стала не столько «жидкой дружбой», сколько тяжелым оружием.

— Грег, что ты делаешь в моей квартире?

Он пришел сюда не в первый раз. Грег бывал здесь на обедах и Днях рождения — даже на прошлый День благодарения, когда я по глупости пригласила гостей и сожгла индейку. Но он никогда не являлся ко мне один и уж тем более без приглашения.

— Как ты сюда попал?

Он склонил голову набок.

— Швейцар. Удобно быть в отношениях. Благодаря этому, мне удалось сделать то, что я ни за что бы не сделал будь мы незнакомцами.

«Что, например?»

Ступни ног вжались в кафельный пол, готовясь бежать, но я сделала над собой усилие и осталась стоять на месте. Мне нельзя было проявлять слабость. Это был мой дом. Мой.

— Ты незаконно проник на чужую территорию.

Грег вздохнул.

— Я за тебя беспокоился, — он провел пальцем по кухонной скамье. — Мне хотелось убедиться, что ты добралась домой в целости и сохранности, и этот придурок не сделал ничего такого, пока тебя высаживал.

Грег ухмыльнулся.

— Он не достоин тебя трахать, Элль, — его лицо напряглось. — Только я этого достоин.

Я помахала бутылкой.

— Ты достоин того, чтобы тебя вышвырнули из моей квартиры или арестовали. Я бы предпочла последнее. А теперь убирайся.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Вот, видишь? Тут ты ошибаешься, Элль. Я достоин того, ради чего так усердно трудился.

— Ты никогда в жизни усердно не трудился. Если ты чего и добился, то только благодаря доброте твоего и моего отца, — я прищурилась. — Вообще-то, твое появление здесь только что дало мне веские основания для твоего увольнения. Считай, теперь ты безработный.

Я мысленно приготовилась к возмездию.

Я ожидала вспышки гнева. Агрессии.

Я вздрогнула, увидев, как он засмеялся, его глаза загорелись, а лицо исказилось от веселья.

— О, ты такая милая, когда злишься, — Грег вошел в кухню и взглянул на мои ноги, словно прикидывая, как лучше меня вырубить. — Я не безработный, Элль. Я только что получил повышение.

Я сделала шаг назад, пытаясь сохранить между нами дистанцию. Секунды растянулись на десятые доли, медленно двигаясь по циферблату часов, в такт медленно ступающим по полу ногам Грега.

Ближе.

Еще ближе.

— Не приближайся! — я проклинала послышавшуюся в моем голосе дрожь. — Я не хочу, чтобы ты был здесь. Тебе пора уходить. Прямо сейчас, Грег. Я больше просить не буду.

Я нащупала серебряную сумочку, которую бросила у кладовки. Мой телефон. Полиция.

Чем ближе подходил Грег, тем стремительнее нарастало во мне желание позвать на помощь

Остановившись, он потёр подбородок.

— Ты права, пора уходить.

Я вздохнула с облегчением.

Он только болтает.

Грег не причинит мне вреда.

Он не настолько глуп.

Грег хищно улыбнулся.

— Только я уйду не один.

Глава тридцать шестая

Я три года хранила в памяти тот вечер в переулке.

Это был мой грязный секрет.

Мой единственный крупный промах.

И по большей части у меня получалось не зацикливаться на том, как я себя из-за этого чувствовала.

Какой дикий страх я испытала. Как ужасно было оказаться в ловушке. Как я окаменела, когда меня домогались. Как мне была ненавистна участь узницы, даже если эта мука длилась всего несколько минут.

Но иногда, от усталости, стресса или недосыпа, я не могла бороться с воспоминаниями той ночи.

Рядом тут же появлялись Бейсболка и «Адидас», готовые меня облапать, причинить боль — заставить позабыть, что я в безопасности, и они никогда не смогут ко мне притронуться.

«Мне нравится мысль о том, как ты делаешь мне минет. Опусти ее на колени».

В такие моменты я могла отогнать ужасные воспоминания, вспомнив о незнакомце. Подумав о том, что мир полон хорошего и дурного, но в большинстве случаев добро побеждает зло. Незнакомец прогонял ночные кошмары, угощал меня шоколадом и целовал.

Он был моим оплотом безопасности.

Вселял в меня веру, что все в порядке.

Сегодняшний вечер доказал, что я ошиблась.

Дважды.

«Если закричишь, мы изобьём тебя до полусмерти, и ты проснешься ни с чем».

У меня в голове крутились бессмысленные обрывки фраз и голосов трехлетней давности. И когда Грег перешел с медленного приближения к нападению, они стали громче.

Он бросился на меня, и с моих губ сорвался беззвучный крик.

— Нет! — я повернулась на месте и поняв, что бороться с ним бесполезно, кинулась прочь.

Вот только далеко я не убежала.

«Сначала дашь нам то, что хотим мы, а потом получишь то, что хочешь ты».

— Попалась, — Грег обхватил меня за пояс и рванул к себе.

Сжав в пальцах бутылку вина, я с силой замахнулась ею, в надежде нанести удар в слепую. Из горлышка полился кроваво-красный Шираз, забрызгав меня, Грега и мою кухню.

— Дай мне бутылку, — Грег обхватил меня одной рукой, а другой — сжал мне запястье.

— Прекрати! — я ерзала и извивалась. Вырывалась и била его кулаками. — Отпусти меня!

Я пытался защититься.

Но это было бесполезно.

«Ты хочешь член, заносчивая сучка. И не отрицай».

Грег выхватил бутылку из моих пальцев и осторожно поставил ее на стойку. Он не разбил её и не поднял никакого шума.

Он старался, чтобы похищение прошло как можно тише.

Чтобы сохранить его в секрете.

«Так раскрой его секрет».

Я закричала изо всех сил. У меня засаднило горло, но я кричала и кричала…

Грег треснул меня ладонью по губам, заставив замолчать.

— Прекрати.

Когда я попыталась пнуть его по ногам, он, тяжело дыша, прошипел:

— Ты правда думаешь, что кто-нибудь тебя услышит? Эти апартаменты с тройными стенами. Ты на верхнем этаже. Побереги дыхание.

Быстро меня развернув, он схватил мои запястья, завел их мне за спину и крепко поцеловал.

«Давай посмотрим, какие у тебя сиськи».

Я попыталась прикусить его язык, но Грег был слишком быстр. Стремительное заявление, а затем отступление, в полной уверенности, что он победил, и я принадлежу ему.

Я не сдавалась, не обращая внимания на то, каким он был сильным и какой слабой сделал меня.

— Прекрати это, Грег, — мой голос стал выше на несколько октав, отчего стало казаться, что я умоляю, даже когда пыталась командовать. — Отпусти меня.

Он только рассмеялся:

— Сегодня вечером начальник не ты.

Грег подошел к скрытому кухонному ящику, в котором лежала всякая всячина. В отличие от Пенна, он знал, куда нажать, чтобы его открыть. Схватив какую-то веревку, которой я связывала фаршированную индейку, Грег обмотал ею мои запястья.

«Перед тем, как мы покажем тебе наши причиндалы, ты должна показать нам свои».

Крепко связав мне руки, он повел меня к выходу.

— Мы с тобой немного прокатимся, — схватив с кухонной стойки ранее незамеченные мною ключи от машины, он направился к двери, открыл ее и толкнул меня через порог.

Во мне нарастала паника.

Я не хотела с ним уходить.

«Пожалуйста!»

— Куда мы поедем?

Когда Грег вызвал лифт и втащил меня в внутрь, у меня бешено заколотилось сердце.

Он нажал кнопку подземного гаража.

— Туда, где нас никто не найдет, — держа меня перед собой, Грег потерся своим членом о мои ягодицы. — Куда-нибудь, где мы сможем получше узнать друг друга и, наконец, сойтись на том, что наша с тобой свадьба — это самое верное решение для всех нас.

Я усмехнулась.

— Я уже помолвлена.

С лжецом — таким же, как ты.

С преступником — таким же, как ты.

Я расковыряла пальцем проделанную Пенном рану.

Задала себе вопрос, которого старательно избегала.

Кем был Пенн: Бейсболкой или «Адидасом»?

Тем, кто схватил меня за грудь или сорвал с моей шеи ожерелье?

У меня в голове эхом раздались слова Пенна:

«Скажи «да», и ты моя. Ты мне подчинишься. Иногда ты будешь меня ненавидеть. Иногда — слёзно благодарить. По большей части, ты, скорее всего, будешь желать мне смерти».

Он оказался прав.

Я действительно желала ему смерти.

И не одной.

У меня в ушах зазвенело еще одно из его обещаний, и я почувствовала дикую боль в груди:

«Я буду лгать о нас всем. Нарисую картину, которая не соответствуетдействительности. Я буду причинять боль и страдания, делать все, что мне заблагорассудится, но одно я тебе обещаю. Что не буду лгать тебе. С тобой я всегда буду честен».

Лжец.

Лжец.

Лжец.

Грег усмехнулся.

— Эта помолвка — фикция, — он отодвинул мои волосы ключами от машины и, царапнув острыми металлическими зубцами, поцеловал меня в шею. — Элль, я не идиот.

Лифт звякнул, доставив нас в подземный гараж. Грег нажал на брелок, и его серый «Порше» приветственно пискнул.

Я уже видела его машину. Черт возьми, когда Дэвид внезапно слёг с пищевым отравлением, Грег вез меня в этой самой машине на встречу через весь город. Но меня никогда не запихивали в нее силой, намекая, что, если я ослушаюсь, мне не поздоровится.

Воспользовавшись его короткой заминкой, я рванулась вперед.

Мне удалось сделать несколько шагов, но тут Грег подцепил пальцами стянувшую запястья веревку и рванул меня к себе.

— Куда это ты собралась?

Ноги жгло от неровного асфальта; в основном из-за еще не заживших порезов и синяков, оставшихся на них после моей недавней ночной пробежки.

Если Пенн и впрямь был «Адидасом» или Бейсболкой, то почему он меня спас?

Почему стал моим защитником в будущем, будучи преступником в прошлом?

К хору терзающих мой мозг голосов присоединился голос незнакомца:

«Можешь не прятаться. Я не позволю им причинить тебе боль. Со мной ты в безопасности».

Я упорно сопротивлялась, вырываясь из рук Грега, пиная его из последних сил.

В ответ он только рассмеялся, окончательно обезоружив меня едкой насмешкой.

«Ты мне доверяешь?»

Это спросил меня и Пенн, и Незнакомец.

Мне казалось, что это ключ к разгадке его личности. Оказалось, что это обычный вопрос, слишком надуманный, чтобы возлагать на него надежды.

Не обращая никакого внимания на мои попытки сбежать, Грег потащил меня к своему «Порше».

Я перестала бороться, выбрав другую альтернативу.

— Грег… давай поговорим.

Я попыталась воззвать к той его стороне, с которой общалась годами, — к деловой стороне. Побеседовать с мальчиком, с которым я выросла в атмосфере «Беэлль Элль».

Но тот Грег исчез.

Снедаемый ревностью и обидой, похитивший меня мужчина решил отомстить, чтобы забрать то, что, по его мнению, принадлежало ему по праву, хоть это и было полнейшей чушью.

Открыв дверцу машины, он рявкнул:

— Залезай.

— Тебе вовсе не обязательно это делать.

Грег приблизил свое лицо к моему лицу.

— Знаю. Я хочу это сделать, — он положил руку мне на затылок и пригнул мою голову, чтобы толкнуть в «Порше». — А теперь садись в машину, мать твою.

Я взглянула на сидевшего у съезда на дорогу охранника.

Руководствуясь инстинкту самосохранения, я приняла глупое решение.

Я закричала.

— Помогиииииитеее!

Грег меня ударил.

Острая боль пронзила скулу. Неведомая сила швырнула меня на машину. Гараж растворился. Земля исчезла. Я пришла в себя, лежа на пассажирском сиденье с подогнутыми коленями, словно безвольная тряпичная кукла.

От хлопка двери у меня свело зубы.

Охранник меня не услышал.

Мои страдания были напрасны.

Словно сквозь сахарную вату, я увидела, как Грег распахнул дверцу со стороны водителя, запрыгнул внутрь и завел двигатель.

Я застонала от тошноты и мучительной боли.

— Остановись.

У меня безвольно свесилась голова, слишком тяжелая и совершенно бесполезная.

Творившийся у меня в черепе бардак прорезал голос Ларри, вернув меня к мыслям о Центральном парке, самолетах и поцелуях на бейсбольном поле. «Воры могут стать святыми. Святые могут стать ворами. Большинство из нас заслуживают второго шанса».

Мое сердце проигнорировало его неправильно понятую мудрость.

Он с самого начала знал, что Пенн был не просто бездомным, которого арестовали в мой девятнадцатый День рождения. Все время, пока мы с ним разговаривали, он понимал, что я спала с аморальным мошенником.

Ларри знает, кто такой Пенн.

И он ничего мне не сказал.

Он не помешал развитию моих чувств. Посчитал, что той страсти, которую удастся разжечь Пенну, будет достаточно, чтобы забыть о произошедшем в том переулке.

Забыть о страхе, издевательствах, психологической травме.

Пытаясь это понять, я чувствовала, как пульсирует мое лицо.

«Я никогда не смогу его простить».

В памяти всплыла угроза Бейсболки. Последние сказанные им слова, когда незнакомец вырвал меня из его цепких лап.

«Вы, бл*дь, заплатите. Вы оба».

Они заставили меня заплатить.

Сдержали клятву и отняли у меня все, включая мое тело.

Но как насчет незнакомца?

«Что они сделали ему?»

Грег надавил на газ, и «Порше» так резко сорвался с места, что моя голова прижалась к сиденью. Когда мы приблизились к охраннику, он притормозил.

Я моргнула, пытаясь прояснить зрения после удара по лицу.

Мы остановились перед красно-белым шлагбаумом.

Охранник сидел в своей маленькой кабинке, слишком высоко. Он не мог заглянуть в машину. Я ударила ногой по полу, надеясь произвести шум.

К сожалению, у меня ничего не вышло.

Грег вытянул руку и, зажав мне рот своей мерзкой ладонью, прошептал:

— Не кричи.

Другой рукой он втащил свой пропуск «Беэлль Элль» и улыбнулся.

— Здравствуйте.

Охранник выполнил свою работу. Он проверил документы и поднял шлагбаум.

— Приятного вечера.

— О, именно таким он и будет. Уверяю Вас. — Грег бросил мне своё удостоверение и нажал на педаль газа.

Мы умчались в ночь. Он убрал руку.

— Все прошло хорошо.

Его лицо просияло.

— Самое сложное позади, — Грег похлопал меня по бедру своими пальцами. — Небольшая поездка, а потом мы с тобой сможем поговорить наедине.

Его рука скользнула вверх по моему серебристому платью.

По тому же самому платью, что задрал Пенн, когда трахал меня в лимузине.

По тому же самому платью, что было на мне, когда я подняла с пола сапфировую звезду и узнала ужасную правду.

Я отдернула ноги.

— Не прикасайся ко мне.

Грег, хмыкнув, вцепился в руль.

— Я планирую сделать гораздо больше этого, Ноэль. Гораздо больше.

Пока мы уносились прочь от Нью-Йорка, мой разум заполнился мыслями о папе.

Он за мной приедет?

Спасет меня?

У меня больше никого не осталось.

Незнакомец исчез.

С Пенном было покончено.

Я одна.

Но это не имело значения.

Грег хотел того, что никогда ему не принадлежало.

Хозяйкой «Бэлль Элль» и своего тела была и остаюсь я.

Пенн научил меня лгать.

Я надену венец лжи.

Буду лгать, жульничать, хитрить и разорять.

Я не отступлю.

Я буду бороться.