Яша. Глазами кота [Ольга Шеляховская] (fb2) читать онлайн

Ольга Шеляховская Яша. Глазами кота

Яша

В одном большом-пребольшом городе, в высоком-превысоком многоэтажном доме жили-были двое мальчиков, двое братьев. Старший Саша и младший Миша. Жили с мамой, папой и котом Яшей.

Яша был уже взрослый, серьёзный кот, намного старше обоих братьев. Он был даже старше хозяина. То есть он появился у хозяйки раньше, чем хозяин. Намного раньше. До хозяйки он тоже где-то был, но толком о тех временах ничего не помнил. Что-то тёплое, мягкое, большое. Очень хорошее, меховое. Вкусно пахло, и вообще вкусно. Уютно… А потом его вдруг забрали от этого мягкого и тёплого и долго куда-то везли. В картонной коробке. Яша (тогда ещё никакой не Яша) очень испугался, бился, рвался из этой коробки вон. Когда наконец привезли и выпустили на пол, он побежал куда глаза глядят и забился в угол, в самую темноту. Сидел там, плакал, скучал по своему мягкому, тёплому и вкусному, мёрз, весь дрожал от ушей до хвоста. Потом вылез, конечно. Глядь – а ему уже и блюдечко с едой приготовили.

Скоро он то мягкое и тёплое подзабыл, только редко видел в снах. Это были хорошие сны. Да и наяву тоже всё стало хорошо. Сначала они с хозяйкой жили в квартире своей старшей хозяйки. Обе хозяйки по очереди кормили Яшу и чесали его за ухом. Квартира была вся заставлена шкафами и кроватями, такая закоулистая и тёмная. Хорошая квартира, интересная, есть куда забраться, гремучие штучки покатать. Иногда он находил на полу что-нибудь такое, трогал лапой, оно и катилось. Гремело. Особенно здорово было ночью, в тишине, когда все спят. Хозяйки просыпались, конечно, ругали Яшу, выгоняли из комнат, отбирали катучую штуку. Тогда он считал, что ночь удалась.

Когда Яша подрос, по ночам больше не шумел, ленился. Впрочем, случалось, конечно, но редко.

Спал Яша у хозяек тоже по очереди – то у одной, то у другой. У своей – рядом с подушкой, у старшей – в ногах. Когда появился хозяин, то хозяйка сначала надолго исчезала из дома, а потом взяла, да и перевезла Яшу жить в другую квартиру. Эта новая другая квартира была меньше, чем первая, зато на первом этаже. Можно хоть целый день смотреть в окно во двор.

Жили они и жили себе втроём, а потом началось. Яша вспоминал, что, когда первого из детей в виде младенца принесли в дом, он пришёл в полное недоумение. Сперва даже его боялся. Таких странных существ он раньше не видал. Люди вообще представлялись ему существами несуразными: огромные, шумные, постоянно меняют свои съёмные шкуры. А уж когда полностью снимут с себя эти шкуры… Пока Яша к этому зрелищу не привык, то даже пугался. Глаза бы не глядели, думал Яша. То ли дело он, кот Яша. Само совершенство. Замечательный кот. Абсолютно, идеально серый. Ловкий, изящный, грациозный. Загляденье.

Так вот, когда хозяева в первый раз принесли в дом это небывалое существо, Яша не сразу понял, что это тоже человек, только маленький. Ко взрослым-то он уже привык, а этот вообще ни на что был не похож. Он необычно пах, издавал противные звуки, самостоятельно не передвигался. Его постоянно носили на ручках, как беспомощного котёнка. А, наверное, это и есть что-то вроде котёнка, только хозяевский, догадался Яша. В котятах он мало разбирался, поэтому махнул хвостом на это новшество и часто уходил сидеть на подоконник глядя во двор.

Вот тут тоже непонятно. Двор. Прыгни – и ты в траве, гуляй себе сколько хочешь. Конечно, во дворе иногда встречаются собаки. Маленьких Яша не боялся. А большие обычно идут на поводках, что очень правильно. Хоть и ненадёжно. Яша хорошо помнил, как однажды за ним гналась огромная собачища, разинув зубастую пасть размером примерно с Яшу. Собачища сначала шла на поводке, а как увидела Яшу, то вырвалась от хозяйки вместе с поводком и кинулась на него с диким рычанием, разинув страшную пасть. Ужас. Хорошо, рядом стояло дерево, Яша так подпрыгнул, что сам потом удивился, когда разглядел. Это на даче было. Хорошее место дача. Везде деревья.

Так вот, двор. Спрыгивай и гуляй. Только собак опасайся. А не пускают. Обидно. Мяукал, просился. Ни в какую.

– Куда собрался? Здесь тебе не дача.

А какая Яше разница. Как было бы славно по кустам прокрасться, травы пожевать. Но нет.

– Здесь заразы полно, а ты не привитый, – говорит хозяйка. И снова к своему маленькому идёт.

А сама-то на улицу так и ходит, так и ходит. Каждый день. С коляской. Погрузит туда своё орущее существо и укатывает себе. Потом возвращается и пахнет разными интересными уличными запахами. Привитая, наверное.

Яша терпеливо ждал лета, когда его повезут на дачу. Тоже то ещё удовольствие в переноске трястись, зато там уж надолго выпускали и взаперти никогда не держали. Разве что давно, когда совсем маленький был. Хозяйка боялась, что он потеряется. А сама и не знает, что коты из своего дома не теряются. Особенно взрослые. Яша маленький однажды потерялся, сбежал из своей сумки по глупости и от нервов. Это было по дороге на дачу, очень давно, когда ещё не было у них ни хозяина, ни машины и возила Яшу хозяйка в сумке, а ехали они в огромных гремящих коробках, полных других людей. Иногда даже собаки попадались.

Уже проехали самое ужасное – когда надо ехать вниз под землю. Под землёй вообще кошмар – гремит, стучит, трясётся, потом обратно вверх ехать. Страху натерпишься, чуть живого вынесут. Потом шло менее ужасное, но тоже неприятное – длинная коробка с рядами скамеек. Тоже громко, непонятно, но можно вылезти из сумки, на коленях сидеть. Тоже нервно: то какие-то неизвестные гладить лезут, то рядом собака едет. Глаз да глаз, не задремлешь. Хорошо, хоть здесь собаки на поводках сидели рядом с хозяевами.

Так, вот, как он потерялся тогда. Уже шли по их улице. Яша вдруг очень устал ехать и не выдержал. Продавил головой дырку в молнии на сумке, вырвался и кинулся пулей к дому. А дом-то чужой. Котёнок не дал себя поймать, сиганул в дыру в фундаменте, забился в подвал и сидел там, весь дрожа. Приходил в себя. Пришёл в себя и вылез только к вечеру. Встал в траву у дороги и начал отчаянно мяукать, зовя своих. Его подобрала соседка, принесла хозяйке. Все так радовались,особенно Яша. Яша потом к этой соседке в гости ходил, она его колбасой угощала.

Очень было неудобно ездить на дачу без машины. Тем более, когда ты маленький и сидишь в закрытой переноске и ничего в жизни не понимаешь. А когда Яша вырос, то, во-первых, уже не сбегал, во-вторых, от дома далеко не уходил, а в-третьих, всегда помнил, где дом, куда бы ни ушёл. В-четвёртых, ему купили нормальную переноску вместо неудобной. Ещё ему купили машину и довозили Яшу прямо до дома, а не таскали полдня по транспорту и потом пешком.

Основная неприятность с появлением маленького состояла в том, что хозяйка совершенно перестала обращать внимание на Яшу. Раньше с ручек не спускала, чуть что – Яшенька ты мой, котёнчичек любимый, а тут… И мяукал, и лежал с несчастным видом – всё без толку.

– Отстань, Яша, не вопи, без тебя тошно, – говорит.

А чего это ей тошно, если она всё время с этим своим возится – ой, ты мой хорошенький, ой, ты мой маленький. А раньше Яша у неё был маленький и хорошенький. Обидно – жуть. Хорошо хоть, кормить не забывала.

А потом наладилось. Малыш подрос, был выпущен на пол. Сначала так лежал, на спине, руками-ногами дрыгал, гремел чем там ему давали. Потом встал на четвереньки и пополз. Яша наблюдал со шкафа.

Когда хозяева второго хозяевского котёнка принесли, Яша уже не удивился. Только поморщился и стал реже слезать со шкафа. Внизу места совсем не осталось. То ли дело на даче – целый дом, веранда. Если повезёт, на чердак прошмыгнёшь, когда лестницу поставят. Главное, чтобы там не забыли, а то пока вспомнят и лестницу вернут, намяукаешься. Ещё и отругают, но это ничего, это можно мимо ушей пропустить. Сад вокруг дома, канава, сад за одним забором, сад за другим забором. За третий забор Яша не ходил, там жили собаки. Три. Неприятно так лаяли. И зачем людям целых три собаки, недоумевал Яша. И шёл в сад через дорогу к доброй соседке за колбасой. Один раз она ему не ту колбасу дала. Яша обиделся. Ну это ж надо, не ту неправильную колбасу дала. Сидел в кустах, дулся. Пусть знает.

В следующий раз какую надо дала.

Мурлыкал.

Ой, как хорошо на даче. Лучше места на земле Яша не знал.

Вот эти люди странные. Казалось бы, живи на даче да радуйся. Так нет. Живут-живут, а потом начинают суетиться, разорять весь дом, мыть Яшины блюдечки и ставить их вверх донышками. А потом загрузят все сумки и самих себя вместе с Яшей в машину и едут в этот свой город. Просто безобразие. Совершенно неразумно. Впрочем, так Яша думал раньше, до одного случая, когда хозяева привезли его на дачу в неправильное время. Иногда в городе за окном всё становилось белым, если на улицу с подоконника глядеть, и это Яшу не удивляло. Мало ли, белое, не белое. Кота не касается. А вот когда его на это белое, привезя наконец на дачу, выпустили лапами самого идти, то возмущению Яшиному не было предела. По пузо провалился, подошвам холодно. Пока до крыльца добрался, замёрз весь. Хозяева хохочут, смешно им. Яша в дом. Там с виду всё, как летом, а холод ужасный. Яша на перила крыльца запрыгнул, встопорщился шариком, лапки под себя спрятал и больше не двигался. Гулять не ходил. Ещё чего. В машину они его на ручках несли. Так что с тех пор Яша понял, что дача – это не всегда хорошо. Бывает правильное время, тогда дача – это хорошо. А бывает неправильное время, и тогда надо уезжать в тёплую квартиру.

Пережидать.

Кстати, вот что стало хорошо с появлением этих маленьких: хозяйка стала с ними всё лето жить на даче. Яша тоже, конечно, он всегда при хозяйке.

После длинного лета на дачу всегда приходила осень. По крайней мере, начинала чувствоваться в воздухе.

Обычно хозяева спокойно собирались, грузились в машину и уезжали в город. А в этот раз они что-то больше суетились, несколько раз уезжали, оставляя детей с Яшей своей старшей хозяйке. Яше до этого дела не было, он был занят в саду и по канавам. Лишь бы кормить не забывали. Попробовали бы. Мяв Яша натренировал что надо.

И вот наконец собрали все сумки со своей бессмысленной ерундой, сели в машину и поехали в город. И тут выясняется, здрасьте вам. Вместо их маленькой квартиры на одну комнату (всю в кроватях по нынешним временам) они с дачи поехали в совершенно другом направлении. То есть сначала ехали в город как обычно, а потом свернули не туда. Яша прекрасно это почуял. Не туда! Волновался, нюхал воздух, пытался смотреть в окно. Хозяйка сидела спокойно, не удивлялась, почему едут не туда.

А когда остановились и вышли из машины, Яша убедился совершенно точногород.приехали не туда.

Это был не их дом.

Их дом, хоть и тоже был довольно большой, стоял в зелёном дворе, весь окружённый кустами и деревьями. А этот домище уходил буквально в небо, и рядом с ним не росло ни единого кустика, ни деревца. Яшину переноску поставили на скамейку у подъезда, рядом с другими сумками. Яша насупился и решил: будь что будет. А лучше бы, конечно, с дачи не уезжали, белое насыплется еще не скоро.

Суседка

Сидел Яша в переноске на скамейке, вёл себя тихо, как вдруг услышал чей-то тихий плач. Выглянул, насколько мог дотянуться из закрытой переноски. Под скамейкой сидело жалкое оборванное существо и тихо плакало с подвываниями.

– Мурр! Эй, ты кто? – спросил Яша.

Существо вздрогнуло и подняло личико.

– Котик… Здравствуй, котик. А я суседка.

– Кто?

– Суседка. Домовой по-вашему. Опалёвские мы. С-под Архангельска. Это деревня такая, Опалёво. Лет двести при доме обретался. А тууууут… – и снова заревел.

– Не реви, говори толком.

– Я по-по-потерялся, – беспрерывно всхлипывая, пожаловался суседка.

– Так ты бездомный? Бездомный домовой?

– Агааа…

Тут Яша заметил, что хозяин понёс в дом сумки, а хозяйка с Мишей на руках держит ему дверь.

– Прыгай в сумку скорее! Спрячься там где-нибудь!

Суседка шустро скользнул в приоткрытый карман рюкзака и там затих. Зашли в какое-то ярко освещённое тесное помещение. Перед тем как в него войти, долго стояли перед белой пустой стеной. За ней сначала гудело, а потом перестало, и стена вдруг отъехала в сторону. Яше стало не по себе. Он залез поглубже в переноску, уткнул мордочку в лапы и весь сжался. Загудело. В кошачьем теле возникло странное небывалое ощущение. Потом оно пропало. Стена опять отъехала. Это было так неприятно, что Яша окончательно зажмурился.

Его ещё немного пронесли и поставили на пол. Открыли дверцу переноски. Яша вылезать не торопился. Хозяева ходили, носили туда-сюда сумки, вынимали из них одежду.

Это же их новая квартира, вдруг догадался кот. Да какая большая. На Яшу никто не обращал внимания. Детей хозяйка отвела куда-то за угол. Пошёл туда и Яша. Ничего себе комнатища. Почти как та, где они жили раньше все впятером. Где-то вдали загремело яшиными блюдцами. Он пошёл на звук. Шёл долго, с поворотами. Дверей не было. Пахло свежим домом и чистотой. Дом весь был полон звуков, которые шли не из их квартиры, а со всех сторон, сверху, снизу, с боков. В их старом доме тоже такое было, но не так много.

Где же суседка, думал Яша, поедая свою еду. Не доел, ушёл изучать новое жилище. Неплохо. Не дача, конечно, тут никакого сравнения. Зато есть где разбежаться. Комнат три плюс кухня. Яша умел считать до пяти. Четыре лапы и хвост, вместе пять. И коридорище. Детей поселили в среднюю по размеру комнату, свою кровать поставили в самой маленькой. А большая, стало быть, Яшина, с диваном. Хорошо. Хозяин будет в ней показывать Яше телевизор. Вот и он, стоит на полу у стены. Не успел ещё хозяин к стене его привинтить. Ну это ничего, Яша уже не маленький, знает, что футболистов поймать всё равно не получится, как по экрану лапой ни хлопай. Где же суседка?

В новой квартире было столько новых запахов, что Яша не мог уловить суседкин след. Ладно, идём дальше. Ага, туалет. Дверь закрыта. Потыкал носом, подлез лапами, всё равно не открывается. Мяяяяу!

Примчалась хозяйка.

– Ой, Яшенька, кто же тебе дверь закрыл? Не закрывайте дверь в туалет, Яша её сам не откроет!

Умчалась. В туалете тоже интересно. Из дыры в стене слышны голоса. Говорят что-то, ни слова не разобрать. Несколько человек кричат, громко так. Ни одного слова непонятно. Может, потому и кричат, думают, станет понятнее? Яша им в дыру пошипел, они и стихли. Хороший способ пошипеть, всегда помогает.

Вернулся к своим блюдцам – дожевать корм да попить. Глядь – а нету корма, как не бывало. Вот это новости. Пока удивлялся, сообразил: наверняка ж суседка подъел. Больше некому. Бедняга, наголодался, поди. А сам где? В этой суете разве поймёшь.

Хозяева ужинали. Хозяйка сварила каких-то макарон, это Яше без интересу. Натёрла сыра, это уже лучше. Сейчас Миша на пол сыра накрошит, подберём. И точно. Накрошил. Яша полез под стол и увидел под кухонным диванчиком поблёскивающие глаза суседки. Хозяин стал резать колбасу. Яша встал на задние лапы и сказал мяу. Иногда помогало. Сработало и сейчас. Со словами: “Сколько можно выпрашивать, Яша, ты ведь уже ел", хозяйка дала Яше кусочек. Жмотина. Могла бы и больше колбасы коту отрезать.

– Держи, суседка, это колбаса. В вашем с-под Архангельска такое есть?

– Знаешь, котик, всё у нас там есть. Думаешь, мы там только одни пустые щи лаптем хлебаем? Меня, кстати, Тюпа зовут.

Яша не понял про пустые щи лаптем. Решил не уточнять. Успеется.

– А я Яша. Ты где спать будешь, Тюпа? Не здесь же под диваном?

– В избе обычно много мест для домового. Здесь не огляделся ещё. Всё на просвет, сундуков нет. Закутков нет. Сюда и то еле проскочил.

– Она сейчас подметать будет. После ужина всегда метёт. Знаешь, что. Ты в шкаф лезь. Там у неё всегда полно всего, разбирает редко.

– Был в шкафу, пусто там.

– Тогда эту ночь побудь где-нибудь. Хоть ко мне в переноску залезь. А завтра разберёмся.

На новом месте

Ночка выдалась – ужас. В старой квартире такого не было. Поднялся ветер, выл в щелях, хлопал дверью где-то вдали. Что-то стучало, гремело, грохотало со всех сторон. Яша был тревожен. Дети спали крепко. Хозяева ворочались, беспокойно прислушивались к незнакомым звукам. Суседка куда-то спрятался, не слышно, не видно. Яша послонялся по квартире и прибился к хозяевам. С ними тоже не очень-то заснёшь. Только задремлешь, а они как затеют с боку на бок переворачиваться, в одеяло своё заматываются, всё ворочаются. Никакого покоя коту. Пристроился на самом уголке и сразу получил ногой в бок.

Это пока хозяин ещё у хозяйки не завёлся, Яшенька около хозяйкиной подушки спал. А как принесли Яшу в новое жильё, так он и полез к подушке ночевать. А хозяин пришёл и скинул Яшу на пол и занял его, Яшино, место рядом с хозяйкой. Яша тогда очень обиделся, ушёл на кухню на диванчик спать, а к хозяйке даже не подходил. Нарочно плохо кушал. Хозяйка уж за ним набегалась, гладила, за ушами чесала, а Яша гордость соблюдал. Пока самому не надоело. Тогда уж ладно, простил. Но к подушке больше не лез, признал, что это место хозяина. И к самому хозяину мало-помалу привык. И к новой квартире. Так и жили, пока хозяева не принесли в дом своего первого маленького. И откуда только он взялся.

Так вот, первая ночь на новом месте не понравилась Яше категорически. Приткнуться некуда, всё какое-то пустое, неуютное. Страшно. Темнотища. В той квартире, на первом этаже, фонарь светил в окно всю ночь. А главное, там было тихо и Яша понимал значение каждого звука. Вот прохожий прошёл, вот на верхнем этаже попугай крикнул, а вот за стеной дедушка прошаркал. А тут в такую бурю просто ужас что творится. Слышимость какая-то дикая, кота с толку сбивающая. Грох где-то в коридоре. Бух где-то наверху. И ветер со всех сторон воет.

Яшу в очередной раз пнула ногой хозяйка. Вот ей не лежится-то спокойно. Яша обиделся и пошёл в комнату, где спали дети. А там и ветер выл потише, и теплее, и суседка здесь. Где именно – непонятно, но его присутствие в комнате ощущалось. Кот его сразу почуял. Яше стало спокойнее на душе, он забрался к Мише, ещё раз умылся на всякий случай и заснул.

А утром бури как не бывало. В окне над огромным пустым пространством светило яркое солнце. Яша оторопел. Это ж где тут деревья и соседние дома? Он решил рассмотреть внимательнее и прыгнул на подоконник. И аж присел. Страх-то какой. Земля была невозможно далеко внизу. Деревьев вообще не видно. Один асфальт. Соседние дома… Эти громадины – дома? Яша скатился с подоконника на твёрдый пол и пошёл завтракать. Голова немного кружилась. Ничего у этих людей не поймёшь.

Ладно, хоть сама квартира оказалась удобная и просторная. Было, как говорится, где разбежаться. Яша и разбегался. Под настроение. Разбежится, заскользит по полу на лапах, сам разворачивается, а лапы ещё едут, Яша выпускает когти и начинает загребать мощным галопом, царапая гладкий пол, а сам всё едет. Потом, конечно, сцепится с полом, повернёт и учится. Спрячется под кроватью и сидит, сторожит. Что сторожит – и сам не знает. Но сидит, готовый атаковать. Весь напряжён. Если кто мимо пройдёт – Яша немедленно на него бросается. Без когтей, конечно. Мягкими лапами ловит. Хозяева смеются, хватают Яшу, поднимают и тискают. Яша доволен, вырывается. Бросаться лучше, конечно, только на хозяев. На детей лучше не надо, особенно на младшего Мишу. Саша – это старший – на Яшу мало внимания обращает. А Миша – тому только попадись. Хозяйка следила, чтобы Миша Яшу не хватал и не таскал. Очень почему-то Миша любил Яшу хватать и таскать. Конечно, Яша мягкий, приятный на ощупь. Но самому Яше было не очень приятно, что его хватают, и он Миши опасался.

Была одна вещь, которая новой квартире очень не нравилась Яше. Иногда ни с того ни с сего где-то рядом за стеной начинало страшно рычать. Когда это случилось в первый раз, Яша чуть сознание не потерял, а суседка пропал на три дня, болел.

Потом привыкли. Хотя как к такому привыкнешь.

Однажды Яша сидел дома один. Ну как один, с суседкой. Поиграли, разворошили на кухне пакет с печеньем. Потом Яша спать захотел, а суседка пошёл шуршать в кладовку. Хозяин, тот с утра на работе, а хозяйка после завтрака собралась и укатила куда-то с коляской. И что-то нет их и нет. Давно пора вернуться, свет зажигать, ужин готовить, раз уж обед пропустила. Яшу кормить, в конце концов.

Стало холодно – от батарей тепло не идёт. Тихо во всём доме. Ничего не гудит, дикий зверь, временами рычащий то тут, то там жутким голосом, тоже молчит, что как раз хорошо. Слышно только топ-топ-топ по лестнице, потом дверью хлоп. И снова тишина. И в соседнем доме окошки не зажигаются. А в другом соседнем вовсю горят, и так это весело, уютно. А у них нехорошо. Вода нигде не течёт, не слышно привычных звуков их большого дома.

Яше не знал, что и думать. Пошёл, лёг с горя на хозяйскую кровать, свернулся там в кружочек, нос поглубже в мех запрятал. Не спал, одним глазом глядел на дверь. Ждал, что будет.

Лежал долго, уже совсем стемнело. И вдруг всё как зажужжит, вода по трубам как потечёт, и батареи начали теплеть. Дикий зверь, конечно, тут же проснулся и заревел страшным голосом. Правда, недолго проревел, стих. Может, его съел другой дикий зверь? Вот бы хорошо было.

Тут и замок загремел – это вернулась хозяйка с детьми. В доме стало светло, шумно. Ужинать Яше положила. Конечно, коту первым делом надо дать ужинать, а то он будет путаться под ногами и мяукать. Всё равно придётся кота кормить, так лучше сразу дать. Это Яша давно её приучил.

– Ах ты, Яша, опять пакет разворошил! И как только в шкафчик залез. Запирать от тебя, что ли? Сколько ж в тебя помещается? Миша, оставь Яшу, дай ему поесть. Садись на стульчик, сейчас кушать будем. Саша, мой руки, приходи.

Когда все поели и ушли с кухни, хозяйка кому-то позвонила и рассказывала, что они где-то сидели три часа, потому что электричества не было и ничего не работало, коляску внизу оставить негде, а тащить её вместе с Мишей на семнадцатый этаж она не лошадь. А почему не работало, так это потому, что какой-то тупень ехал мимо дома на самосвале с поднятым кузовом и содрал со столба кабель, от которого весь дом питается.

Яша ничего из этого объяснения не понял. Добрались до квартиры – и то ладно.

Когда хозяев дома нет

Коту часто приходится сидеть дома одному. Уйдут с утра – и до вечера никого. А кот один. Люди уходят, приходят, приносят в дом еду для кота и для себя. Самое вкусное, конечно, себе забирают. Взять хотя бы колбасу. Нда. Делятся, конечно, угощают. Только мало. Весь измяукаешься, пока кусочек коту отжалеют. Лучше всего подходить с этим вопросом к хозяину. Он всегда готов поделиться с котом. А если высунуться из-под скатерти, встать на задние лапы, об колено передними упереться и в глаза честно посмотреть, то и мяукать не надо. И чтобы хозяйка подольше не замечала. А то сразу «вредно, вредно». Сама, небось, вон как лопает, с хлебом и без. Ей, видимо, не вредно. Но если долго стонать, то и она ломтик выдаст. Надо только ноту попротивнее взять и тянуть подольше.

Теперь хорошо, с Тюпой, не так скучно, как раньше. В старой квартире можно было запрыгнуть на подоконник и оттуда на улицу смотреть, делая вид, что совершенно туда не хочется. Особенно, если какой-нибудь кот идёт, весь из себя сосредоточенный. Бывают подвальные, а есть явно домашние, кого выпустили погулять. Яша бы и сам не прочь погулять, да разве у хозяйки допросишься. Ты, говорит, домашний, тебя уличные побьют. Яша долго не соглашался, уговаривал, но уговорить так и не смог. Даже ночью однажды повопил, позволил себе разок. Охрип, пока хозяев добудился. Лучше б не будил. Проснулись, отругали, заперли на кухне. А потом, с возрастом, смирился, вроде уже и не так гулять хотелось. Опять же, летом на дачу отвезут.

Так вот, какие могут быть развлечения у кота, чьи хозяева надолго ушли из дома. Поесть, конечно, это первым делом. Поспать. Погонять Мишин мячик. Подрать диван. Хотя, когда дома никого нет, это не так интересно. Когда при хозяевах дерёшь – закричат, руками замашут, погонятся. Не догонят, куда им, зато весело. Ещё можно посидеть на подоконнике. В старой квартире на первом этаже Яша сиживал. Из окон той квартиры мало было видно, потому что деревья. Зимой видно лучше. Но всё равно ветки многое заслоняли. А в новой квартире Яша сначала боялся огромного пространства, а потом привык, конечно. Даже забавно ему казалось, что земля так далеко внизу. Зато можно в дальние дали смотреть. То есть поначалу можно было смотреть. А потом перед их домом настроили ещё домов, и дальние дали стали очень узкие между этими домами. Толком и не разглядишь, что там мелькает. Раньше можно было долго за одной машиной следить, как она по дороге едет, а теперь машины стали проскакивать только в узких просветах между домами. Яша и к этому привык. Нет, одному скучно. Хорошо, что у них есть Тюпа. Кот подолгу сидел вместе с домовым то на одном подоконнике, то на другом, с видами на разные дома и просветы между ними. Ещё вниз можно было смотреть, там ползали и бегали маленькие смешные люди. Качались на качелях, бегали за мячиком внутри ограждения. Вдоль стоящих рядами машин пробирались другие машины, искали куда влезть, чтобы тоже стоять в ряду со всеми. Иногда сразу находили, иногда не сразу, по два круга по двору наворачивали. А то, не найдя места, уезжали.

Иногда за стеной ревело и рычало. Даже не столько за стеной, а как будто сразу со всех сторон. Когда ревело при хозяевах, то было не так страшно. Особенно, если с перерывами. А если сидишь один, а оно всё рычит, стену грызёт, того и гляди дом развалит – вот тут Яша страдал. Хорошо хоть, Тюпа в доме был, так что не совсем один. Тюпа этого рёва тоже не любил. А кому понравится. Хозяйка, та хоть пойти погулять могла. С детьми, конечно, куда без них. Но каждый раз не сбежишь. А ну как погода плохая, дождь за окном так и поливает. Или болеет кто из маленьких, а то и оба. Вон как Саша однажды разболелся. Нагрелся, лежал в маминой кровати, такой горячий, что Яша об него обжигался. Лежит Саша, болеет, а тут этот рёв то с одной стороны, то с другой. Хозяйка тогда приходила и с Сашей рядом сидела, гладила его по горячей голове. А маленький Миша один в детской комнате сидел. Вернее, не один, а с Тюпой. Играли во что-то, разговаривали по-своему.

Тюпа, он самостоятельный суседка был. Какие-то дела в кладовке делал, шуршал там чем-то. А ещё он научился через вентиляцию соседей подслушивать. Лазать не лазал. Неудобно. Правда, вентиляция была закрыта решёткой, но Тюпа её немного отогнул, чтобы протиснуться. А как заглянул внутрь, то и не полез, потому что стенка оказалась гладкая, не уцепишься. Опасно. Но соседские разговоры слушал, сидя на краю вентиляционного отверстия. Правда, он любил не всех соседей. Те, которые слышались из комнатной вентиляции, они мирные разговоры вели, и Тюпа их с удовольствием слушал, а потом ещё долго усмехался и был благостный. А другие, со стороны кухни, были опасные – они иногда ругались, да такими словами, что Тюпа прямо заболевал. Потом ходил мрачный, хмурился, ворчал что-то себе под нос. Одно расстройство.

Однажды соседи из кухонной вентиляции страшно поссорились. Кричали, тяжёлое бросали и посуду об кухонный пол били. Ребёнок их плакал и кричал: "Не надо, не надо, ну пожалуйста!" Без всякой вентиляции было слышно.

Тюпа посерел весь, осунулся, даже как будто старше сделался, залёг в кладовку на три дня. Вышел грустный и серьёзный. Соседи сверху больше так сильно не ссорились. Там вообще тихо стало. А потом стали слышаться голоса других людей. Эти не ругались, и Тюпа отмяк.

Самой странной из всех странностей в новом доме были пролетающие мимо окон длинные штуки. Они летели сами по себе то выше и выше в одну сторону, то ниже и ниже в другую.

Если такая штука поднималась и поворачивалась, показывая Яше брюхо, то он видел, что у штуки по бокам торчат странные отростки.

Если бы это были крылья, тогда штука бы ими махала, рассуждал Яша. Как же лететь, не размахивая крыльями? Иногда он об этом думал, но что это такое, догадаться не мог.

Тюпа тоже ничего не знал про летающие штуки. Только знал, что они бывают. Иногда над его Опалёво высоко-высоко пролетали похожие штуки, но они были маленькие, гораздо меньше этих. Бывало, за ними тянулся белый след. Спросить, что это такое, Тюпе было не у кого. Оставалось догадываться и строить разные предположения. Несомненно, это было что-то человеческое. Что-то такое, что люди придумали, сделали и по небу запустили.

С Тюпой было хорошо и поговорить, и пошалить, и просто посидеть, даже молча. Уютный он, Тюпа. Странно уже и представить, как без него жили.

Семья, где завёлся Тюпа

Говорили о разном. О детях говорили, про то, какой Миша хулиганистый, а Саша рассудительный. Но неторопливый.

– Я, – говорит, – знаю, разных детей повидал, разбираюсь. Вот Миша – ему лишь бы побыстрее сделать и дальше побежать. А Саша будет долго отвлекаться и тратить время, пока к делу приступит. Хоть весь день просидит. В деревне так нельзя.

– Каких это детей ты раньше видел?

– А всё там же, в нашем Опалёво, под Архангельском. Когда у своих жил, ещё тогда. Сначала семья была большая, а там кто куда делся – кто помер, кто уехал, кто на войне погиб. Дом закрыли. Не заколотили навсегда, а прикрыли, как ненадолго ушли, а меня с собой не забрали. А сами не вернулись. Я навроде как в спячку впал. Сколько времени прошло, пока я спал, не знаю. Только потом новая семья въехала, я к ним долго присматривался. Ругались они много. Кричали. Дом в грязи держали. Детей у них не было. Я тихо жил, не вредил им. Не хотелось. А потом они засобирались уезжать. А я – нет бы опять в спячку завалиться, так потянуло ж за людьми, и зачем только мне это понадобилось, спрашивается. Истосковался я один в доме, вот и влип в историю, потерялся. Зато ведь нет худа без добра, видишь – новую семью нашёл, тебя, новый дом. Странный, конечно, у вас дом, кому рассказать. В таком домовой сам не заведётся.

– А как же ты завёлся?

– Я ж не у вас завёлся, к вам я прибился, а потом прижился. Так-то кто его знает, как домовые заводятся, – улыбнулся Тюпа, – новую избу хозяева выстроят, в ней только и может завестись домовой. Так то в избе, что семья своими руками строит. А тут? Какие уж домовые в этаких домищах. Домовые заводятся, только если дом с душой строили и если в семье хорошо, дружно живут. Не ругаются плохими словами. Раньше-то избы всегда строили с душой. А как же. Строишь и знаешь – на долгие годы строишь. И дети, и внуки твои потом в этой избе жить будут и тебя вспоминать.

Так и я завёлся в нашей избе. Её только-только поставили и первым делом за печку мне блюдечко с молоком отнесли. Я попил, а они и рады, что домовой отозвался. Кот у них жил, а как же. Только его не кормили, как тебя, сам промышлял. Мышей ловил. Иногда в лес уходил, потом возвращался.

А семья большая была. Дед Матвей, бабка Тоня, сыновья – Николай и Иван, дочки. Николай старший был, жена Матрёна. У них были дочки. Ну да что девчонки – побегали да выросли. Как шестнадцать годов сровнялось – замуж. Так и повыходили одна за другой. Правда, недалеко, в соседние сёла. В гости редко, но прибегали. Потом перестали, домашние дела не отпускали. Такая крестьянская доля – не до гостей, когда забот полон дом.

Потом бабка Тоня померла. Дед Матвей с Николаем и Иваном тогда на заработках были. Зимой деревенские всегда уходили, кто в город, кто куда. Железную дорогу строили. Летом в поле пашут, зимой на заработках. А бабы с детьми дома оставались.

Пошла как-то бабка Тоня корову доить, подоила, принесла подойник, поставила и прилегла отдохнуть на печку. Да так и померла с улыбкой на лице.

Ох, я плакал, горевал по ней, такая была бабка славная. Никогда меня покормить не забывала, и избе у неё всегда чисто, и добрая она была.

Потом Иван женился, привёл в дом Ульяну. Сынок у них родился, Сашка. Ох, и голосистый! Спать мне ночами не давал. Так я, как Ульяна окончательно умается, его колыбельку качал. Зыбка называется, к потолку привешена. Я на балку заберусь и качаю. Он и угомонится.

А ещё бы Ульянушке не умаяться. Они ж в деревне жили не так, как у вас тут устроено. Всё у вас само. Вода в дом идёт сама, дом греется сам, бельё стирается само. Посуда моется сама, только расставь по посудомойке. Благодать, Яша.

А у них – дрова наколи, избу протопи, чугунки руками помой, обед-ужин в печке приготовь, хлеб испеки, воду в вёдрах наноси. Вёдра тяжёлые. Пелёнки младенцевы руками застирай. Корову подои. Птицу на ночь загони, всех покорми. Да всего и не упомнишь.

И вышла у деда Матвея с Ульяною какая-то ссора тяжёлая. Я, когда в доме ссорятся, весь болею, Яша. И не слушаю я их, а всё равно слышно. Я плачу и болею. Цепенею весь. И тогда оцепенел. А как очнулся – глядь – нет Ульяны. То ли дед выгнал, то ли сама убежала. И маленького забрала. А Ивана тогда не было, он на войну уходил. У них тогда война была, у людей. Не в нашей деревне, врать не буду, где-то далеко была война, не у нас. А мужики многие на неё ушли. Есть у людей такой закон – если где начинается война, на неё мужики уходят, надолго. Некоторые не возвращаются. Не слыхал о таком?

– Нет. У нас такого не было. Хозяин всегда домой возвращается, каждый день.

– Это хорошо. Так вот, сначала Иван ушёл, потом Ульяна с Сашкой, а я загрустил. Кормить меня забывали, пришлось пошалить. Веник им развязывал, молоко квасил. Перестали забывать. Матрёна, вернее, перестала забывать. Потом Иван вернулся, а в соседней избе, я слышал, плакали, потому что их хозяин не пришёл домой с войны. Иван ходил за Ульяной, хотел её вернуть к нам, да, видно, сильно она тогда на деда обиделась, не пришла.

Так и жили в разных сёлах. А потом Иван всё-таки забрал к себе Сашу, когда он немного подрос.

Вот Саша наш был парень серьёзный, толковый. В школу, веришь, через тёмный лес ходил, далеко, в соседнее село. Уроки вечерами учил, книжки из школы приносил, читал, а Матрёна ругалась, что он свечку зря жжёт, а свечка денег стоит. Велела при лучине читать. А лучина она, знаешь, коптит и быстро гаснет. Умудрялся как-то Саша читать. А ещё до школы Сашу учил читать дядя Николай. Матрёна ворчала, зачем мальчишке голову забивать, на что, мол, крестьянину эти премудрости. А дядя Николай с ней не соглашался, говорил, что всякое учение когда-нибудь сгодится.

Потом школа кончилась, а Саша дальше учиться захотел. А учиться у нас было негде. Саша хотел выучиться на учителя, всё книжки читал. Только я из разговоров понял, что крестьянскому сыну трудно выучиться на учителя. На роду ему написано жить у себя на селе да землю пахать. Какая уж тут учёба, когда коровы не доены и кони не поены. Правда, коровы больше по бабьей части. Ну, да не о том речь.

И вот у них случилось что-то такое, отчего ему вдруг стало можно учиться. Случилось далеко. Не у нас в деревне, даже не в Архангельске. Сложное слово, но я запомнил – революция называется. Вроде, как там победили те, кто за крестьян заступались. Потом оказалось, что не за всех, а только за бедных. Нам-то ничего, мы были семья небогатая, одна корова да земли ровно столько, чтобы самим прокормиться, да налог уплатить. Землю ведь только на мужиков и мальчиков давали, а у нас сплошные девочки.

А вот у соседей был коров десяток, да земли больше всех, потому что у них в семье мужиков народилось много. И работали они от зари до зари. Вот их всех однажды ночью из дома повыгоняли и куда-то увезли, далеко. Ох хозяйки и плакали. Не вернулись они никогда.

А в Опалёво устроили колхоз. Это когда не сам на себя свою землю пашешь, а всё общее. Коллективное хозяйство. Земля общая, коровы общие, кони общие. К этому времени деда Матвея уже не было, в избе жили Николай с Матрёной, да Иван с Варюшкой, новой женой. И Саша.

Саша давно хотел учиться дальше. В Опалёво учиться ему было больше нечему, все книжки в школе не по разу прочитал. И как ему семнадцать лет сровнялось, собрался он и уехал. Иногда приезжал, рассказывал, как учится. Однажды даже колхозную землю помогал деревенским мерить, по науке. А потом перестал приезжать, наверное, занят был, учился много. В избе письма его читали вслух. Саша писал, что учится хорошо, потом сам стал учителем. Но к нам в деревню не вернулся, в городе остался.

Там и Иван с Варюшкой в город подались, а Николай с Матрёной остались в избе доживать. Пришли трудные времена. А когда у крестьян времена лёгкими были? Разве, когда ты молодой, весёлый, сильный, тебе всё нипочём.

Куркиёка

Яша молча слушал. Тюпа, конечно, многое в жизни повидал, куда Яше до него. Но и коту было что рассказать суседке. Это было так странно, так необычно, что он долго думал, как начать. Наконец, решился.

– Знаешь… А у нас на даче тоже живёт домовой, только он не домовой, а куркиёка. От прежних хозяев остался.

– Да ты что? Так-таки от прежних хозяев домовой? Ну и перепуталось же всё у людей по нынешним временам. Домовых теряют. Раньше-то, переселяясь, домового всегда с собой брали.

– В переноске?

– Экий ты смешной. Кто ж домовых в переносках носит. Не коты, поди. Домового с собой позвать надо. Это не просто, это уметь надо. Да и то, захочет ли. Этого, что ли, тоже забыли? А куда прежние хозяева делись? – удивился Тюпа.

– Это очень долгая история. Только он мне её не рассказывает. Куркиёка мне картинки показывает. Я его и не видел никогда, только слышал. И картинки его смотрел, как будто сны. К тому же, он по-русски не говорит. Принципиально. А я его языка не понимаю.

– Как так? – поразился Тюпа

– Ну так. Не все же люди по-русски говорят. Некоторые люди на своём языке говорят. В вентиляции в туалете было слышно, помнишь?

– У нас в туалете в вентиляции все по-русски говорят. Вчера верхняя мама говорила дочке идти зубы чистить.

– Это сейчас там мама. А раньше оттуда дяденьки кричали, совершенно непонятно. Неужели не помнишь?

– Нет. Раньше я вообще плохо соображал.

– А ещё из серого ящика у хозяев иногда поют непонятно. Музыка понятно, а слова – нет. А говорит понятно.

– Ящик непонятный, вот и поёт непонятно. Так что куркиёка?

– Куркиёка показывает мне картинки про прежних хозяев, которые жили в доме раньше, до моих. Очень сильно раньше. Сам он под крышей веранды живёт, никогда не выходит. А зимой на чердак перебирается. Только стучит в потолок в разных местах, ходит там тихонечко. Картинки его вижу, когда на веранде сплю. Не поймёшь, то ли картинки, то ли истории. Живые такие картинки.

Ещё я точно знаю, что куркиёка грустный. И когда-то давно очень на людей сердился, но не на моих. На кого-то другого. Моих он, как бы сказать… простил, что ли. Смирился. Нет, не то. Не знаю, как сказать. Притерпелся. Обиды не держит. Не то, чтобы принял как своих, нет. Но обиды не держит.

– Да что за обида-то?

– Раньше в этом доме жили другие.

– Кто другие? – испугался Тюпа. – Не люди, что ли?

– Скажешь тоже. Конечно, люди. Только это было давным-давно. Может, ещё тогда, когда твой Саша в Опалёво жил.

Куркиёка мне всё показал. Дом не изменился. А вокруг всё другое. Теперь там улица и вокруг дома. И заборы везде. А раньше с одной стороны шла дорога, а с другой стороны – лес. За домом – огород, поле. Яблоневый сад, малинник. Рядом с домом сарайчик стоял, дальше коровник и сеновал. Никаких заборов, разве только загородки для кур, чтобы лиса не утащила. В доме жили хозяин с хозяйкой, трое деток, и бабушка с дедушкой, старшие хозяева. Печку топили.

В те времена куркиёка не на веранде под крышей ютился, а как вам положено – за печкой или в чулане. Аккуратно в доме было, не то, что сейчас. Наша хозяйка много лишнего, конечно, в дом тащит.

– Да уж, – проворчал Тюпа, – вот у нас в Опалёво, небось, только самое нужное по хозяйству было заведено, а у этой чего только по шкафам не понавалено.

– Зато кормит хорошо.

– Это да, – признал Тюпа, – а что тебе этот куркиёка ещё показывал?

– Кота. Хороший кот, спокойный. Мышей ловил.

– Наши тоже ловили.

– А я не ловлю. Перевелись у нас мыши. В городе даже запаха нет, а в доме после зимы бывает. Но только запах, сами успевают убежать. Не то и я бы ловил. Я однажды бельчонка поймал!

– Изверг ты.

– Хозяйка меня тоже тогда ругала… Ещё у них собака была. Сидела во дворе в конуре. А то дети её из конуры выманивали и играли. В лес с ней ходили. Две козы ещё у них жили. Они смешные. Если недосмотреть, с дерева кору обгрызали. В жизни я коз не видел, только у куркиёки на картинках. Дети их пасли по очереди. Или вместе. Лошадка ещё у них была.

– Хорошо-то как. У наших в Опалёво тоже была. Саша любил верхом на ней кататься. Ни за что не уступал никому, всё ему первым надо было скакать.

– Ой, Тюпа, правда, у них было хорошо. Я хоть только на картинках у куркиёки, да и то их полюбил. Ещё куркиёка показывал, как однажды хозяин принёс в дом большую деревянную коробку с колёсиком. Эта коробка, если включить, говорила разными голосами, музыку играла, тоже разную. Красивую. И не очень. Если колёсико крутить, коробка шипела и тихонько визжала странными голосами. Их коту не нравилось, он уходил от этих звуков. Не знаешь, что за штука такая? У нас нет.

– У нас своей такой громкой штуки в избе не было. А на улице была. Где-то в деревне стояла и голосила на всю округу так, что в доме было слышно. Появилась она после этой их революции, когда вся жизнь поменялась. Я-то не ходил, мне без надобности, но слышать слышал. То песни распевает, то речи бубнит. Вся деревня сбегалась слушать. А у этих – надо же – прямо дома. Что хочешь, то и включай. Или вообще не включай. Тишина тоже хорошо.

– Как наша серая коробка, – сообразил Яша.

– Пожалуй, – согласился Тюпа, – а что там дальше было у куркиёки?

– А дальше хозяева перестали слушать весёлую музыку. Чаще всего они включали в коробке неинтересные разговоры. Бубубу да бубубу. И от этого и взрослые, и дети делались всё серьёзнее. Старшая хозяйка то и дело садилась плакать, дети стали совсем тихие и даже играть перестали. И смеяться перестали. Какие-то люди приходили, с хозяином говорили. Однажды вечером вся семья села за стол, поужинали как обычно, только лица у них были очень грустные. Поздняя осень тогда была. Почти зима. Снег уже выпал. Обычно дети играли, снеговика лепили, а тут и не выходили, всё дома сидели.

Так вот, натопили в тот день дом жарко-жарко, сели за стол. Было уютно, но отчего-то ужасно тоскливо. А наутро хозяева вытащили из куркиёкиного чулана сундук, который там стоял всю жизнь, и положили туда одежды сколько влезло, фотографий и каких-то коробочек. Хозяйки прибрали дом, намыли полы, задёрнули занавески и всё. Вышли и тихо прикрыли за собой дверь. Взвалили сундук на телегу. Привязали к ней корову с козами, посадили детей на сундук и ушли не оглядываясь. Собака увязалась за ними. Куркиёка с котом остались дома. Куркиёка не захотел уходить. Он решил остаться и будь что будет. Тем более, его не позвали. А кот, тот вовсе своего мнения не высказывал, а отсиделся в подполе, пока хозяева уходили.

Чужие

Дом стоял пустой и тёмный, медленно остывала печка. А вскоре тишина нарушилась странными звуками. Бубух да бубух. Земля вздрагивала. По небу с жутким гулом полетели странные крылатые птицы, они летели, но крыльями не махали. Иногда из них что-то сыпалось, после чего раздавалось это страшное бубух и дрожала земля.

Куркиёке было страшно и одиноко. Он даже думал, что всё, конец. По всему выходило, что его любимые хозяева убежали из дома,спасаясь от этих птиц и от бубухов. Неумолимо надвигалось что-то кошмарное, от чего не было никакого спасенья.

А потом грохот стал тише, отодвинулся куда-то, и в дом пришли чужие люди. Куркиёка не понимал их языка. Он не понимал, зачем и с какой стати они явились сюда. Они приехали на грязных машинах, шумно вошли в дом, побросали повсюду свои сумки, закурили, позажигали везде свет. Они ходили в сапогах по чистому полу. Пол скоро запачкался, что безумно выводило куркиёку из себя.

Чужаки содрали чистые простыни с застеленных постелей и сидели на хозяйских кроватях как на скамейках. Иногда там же и спали, не снимая одежды и не постилая белья. Они громко кричали, спорили, раскладывали какие-то бумаги по обеденному столу. Курили беспрерывно.

Они залезли в буфет и вынули оттуда всю посуду. Они забрались в погреб и вытащили и съели все хозяйские припасы. Куркиёка пришёл в ужас – что семья будет есть, когда вернётся. Но он решил с ними не бороться. Во-первых, он умел только любить, а бороться ни с кем не умел. Во-вторых, дому пришельцы вреда не наносили, а за это куркиёка был готов их терпеть, хоть и с трудом.

С одной стороны, чужие были шумные и неопрятные. С другой – между собой эти люди не ссорились, посуду не били, мебель не портили. Они много смеялись. Вечерами пели красивые песни. Они правильно топили печку, что немного оправдало их в куркиёкиных глазах. Когда один из них плюнул прямо на пол, другой, по виду главный, его за это отругал и велел убрать.

Вокруг дома во дворе чужие ставили свои грязные автомобили, такие грязные, словно они на них через болота продирались. Весь двор измочалили колёсами, безжалостно истоптали огород. Брали воду из хозяйского колодца и мыли свои автомобили, отравляя землю жирной масляной грязью.

Одни уезжали, другие приезжали, ходили по дому, брали в руки и рассматривали хозяйское добро. Иногда клали какие-то мелочи себе в карман. Однажды их главный это увидел и страшно накричал, велел вернуть.

Та зима после ухода хозяев была морозная и снежная. Сожгли всю поленницу дров, заготовленную хозяином, а когда та кончилась, срубили на дрова старую берёзу. Иногда ветер издалека приносил звуки выстрелов и взрывов. А потом пришла весна. Ранняя, ещё сугробы лежали повсюду и снег иногда валил, но дни стали длиннее, солнышко светило ярче. Если смотреть в небо из чердачного окошка, особенно когда чужие ещё спят и не галдят на весь дом по-своему, то куркиёка мог представлять, что всё хорошо, всё по-прежнему, и не было этого нашествия… Но обманывать себя получалось недолго. Ветерок приносил запах машинного масла с зелёных машин, кто-нибудь просыпался и начинал топать, греметь, кричать…

Куркиёка давно, с самого начала вторжения обосновался на чердаке. Туда чужие не заглядывали. С чердака их было плохо слышно и, главное, не видно, если лежать и смотреть в небо из чердачного окошка. Голодно было, конечно, но домовой ни единой крошки не взял бы от чужих. Он лежал себе и лежал, не замечая хода времени. Он больше ничего от жизни не хотел. Вспоминал свою семью и тех, кто жил до них, и тех, кто жил в доме ещё раньше. И тех, кто построил дом.

Чем дальше забирался в свою память куркиёка, показывая ему, Яше картинки прошлой, счастливой жизни, тем более смазанными представлялись они, как будто сквозь дымку. Эти картинки ускользали, заволакивались туманом, лица почти не различались. Отчётливым было лишь ощущение счастья, красоты природы, домашнего уюта, спокойствия, теплоты и любви этих людей далёкого и не очень далёкого прошлого. Куркиёка всё меньше прислушивался к тому, что происходит в доме, и всё глубже уходил в себя и свои воспоминания.

А в один прекрасный летний день чужаки вдруг собрали свои бумаги и вещи и уехали. Вскоре из леса вернулся одичавший кот, послонялся по комнатам, поморщился на чужой запах, помяукал, да и завалился спать в кресле-качалке. Куркиёка спустился к нему с чердака, прилёг рядом, пригрелся.

Так они и лежали, забытые и покинутые существа из бывшей жизни, в кресле-качалке, купленном хозяином на деревенской ярмарке в тот год, когда они с молодой хозяйкой ждали первенца. Хозяин любил в нём сидеть вечерами. Хозяйка укачивала детишек сидя в кресле, когда они, маленькие, бывало, плакали. Качание быстро их успокаивало. И старшая хозяйка посиживала в нём со своим вязанием. И старший хозяин. А потом и дети. Они так раскачивались, что не раз кувыркались вместе с креслом через спинку, к ужасу обеих хозяек. С годами обивка кресла поистёрлась, и старшая хозяйка связала на него удобный шерстяной чехол. И снова вся семья по очереди сидела в кресле и качалась.

За полгода пребывания в доме чужих чехол истрепался и перепачкался.

Да и вообще, дом был на себя не похож. Грязные полы, кое-как отмытая и сваленная вперемешку посуда, не застеленные кровати без подушек. Фанерка вместо выбитого стекла. Кот днём уходил в лес, а ночевать приходил домой. Ловил распоясавшихся мышей.

Новые чужие

А потом в дом въехали новые чужие – «он» и «она». Куркиёка снова спрятался на чердаке. Эти прибыли сюда жить. Привезли с собой какие-то тюки, разложили по шкафам свои тряпки. Эти не кричали. Разговаривали тихо и непонятно. «Она» растопила печку, и с кухни снова запахло едой. А «он» сразу отправился с топором в лес, привёз оттуда на чьей-то телеге несколько брёвен и стал их пилить, а затем колоть – дрова заготавливал. Куркиёка одобрил, что «он» не трогал старых берёз у дома, как это делали первые чужие.

Своей лошади с телегой у них не было, одалживали где-то. «Она» развела огород, это было сложно после разгрома, учинённого колёсами грязных машин. Дети у них были, двое.

Кот вернулся в дом. Одичавший, клочковатый. Новые чужие удивились, но не прогнали. Поняли, что это не пришлый, а самый что ни на есть местный, свой кот. А как кот поймал мышку, что возилась в углу по ночам и вечно что-то грызла, так «она» полюбила его как родного. Сами впроголодь жили, но кота подкармливала. За это куркиёка немного оттаял к ним, понял, что люди они добрые, хоть и всё равно чужие.

Однажды курикиёка нашёл за печкой блюдечко с молоком. Хотя, какое там, не с молоком, конечно, а с сухариками, разведёнными на воде. Откуда у них молоко, самим есть нечего. Так вот, как увидел куркиёка угощение, то ещё больше смягчился и даже съел несколько корочек из блюдечка. Потом в щёлочку видел, как новая хозяйка обрадовалась, что угощения убыло, усмехался. Но за хозяев он эту новую семью не признал. Чувствовал, что они сами не рады от того, что переехали сюда на чужбину.

Но в эти людские сложности куркиёка не вдавался. Сами устроили себе ужасную жизнь – то у них бубухи с дрожанием земли, то машины прямо в огороде, а в доме страшные чужие. Теперь эти новые чужие – славные, но всё равно чужие.

Куркиёка оставался верен своей семье, той, которая жила здесь когда-то и убежала от страшных бубухов и нашествия чужих.

«Он» затеял городить забор вдоль дороги. Сроду там заборов не было. А за сараем какие-то люди начали стройку, строили новый дом. Сосну срубили. Куркиёка даже не смотрел в ту сторону, чтобы не расстраиваться.

Где всю жизнь был лес, эти новые чужие стали строить новые дома. Расширили лесную дорогу, по ней забегали люди и заездили машины. Грязь, конечно, развели жуткую, но люди были весёлые, соседний дом строили добротно, куркиёка оставался на чердаке и иногда ел сухарики, которые оставляла ему «она».

«Она» постоянно стирала, младенчик у них народился. Пелёнки бесконечно сохли на верёвке, которую «он» протянул между соснами.

Хозяйское радио – так, оказывается, называлась музыкально-разговорная коробка – они тоже слушали. Это радио сначала погрузили в свою машину первые чужие, но главный велел вернуть его на место.

Повторилась та же история, что и в первый раз с радио: сначала люди слушали музыку, а потом всё больше разговоры. «Она» принималась плакать, а «он» хмурился. Наступила осень. Прошёл год с тех пор, как ушли хозяева и кончилась нормальная жизнь. Пелёнки переехали сохнуть в дом. Над дровяной плитой протянули несколько верёвок, и, когда её топили, пелёнки покачивались от тепла, поднимавшегося от плиты. Сохли быстро. Прошла зима. Дом за сараем достроили, куркиёка опять всё больше лежал на чердаке, глядя на верхушки сосен и скучал по своим. Он грустил, но чувствовал, что правильно сделал, что остался. Как бы дом в одиночку переживал нашествия всех этих чужих? А так хоть кто-то свой. Кот, конечно, не в счёт. С кота какой спрос – захотел пришёл, а захотел – убежал в лес на неделю. Пришла и кончилась весна, наступило лето, «она» вскопала и засеяла огород. Куркиёка одобрил, хорошо вскопала, аккуратные получились грядки. Вымыла окна, постирала занавески.

И вдруг… в одночасье связали свои тюки и уехали. За ними пришла машина. Уезжали с чем приехали, с теми же тюками. Плюс ещё младенчик. Хозяйского ничего не взяли.

Правда, «она» пол не успела помыть, но он у неё и так довольно чистый всегда был.

И в один прекрасный день… куркиёка подумал, что он повредился в уме от всего пережитого. На пороге стояла его семья. Но кого-то не хватало. Хозяина. Хозяина почему-то с ними не было. Обе хозяйки и старший хозяин были серьёзные и грустные. Глаза у них были какие-то потухшие. Хозяйки первым делом сели плакать. Дети побежали во двор, удивлялись произошедшим переменам. Куркиёка слез с чердака и немедленно занял своё законное место в чуланчике.

Без хозяина, конечно, жить было труднее, чем с ним. Соседи им помогали, новую корову привели. Коз больше не было, старые с хозяевами не вернулись. Вечерами хозяева опять слушали разговоры из этого своего радио. Выбросить бы его, все беды от этих разговоров.

Разговаривали тихо, хозяйки часто плакали по своим комнатам. Так и жили. Куркиёка маялся оттого, что с хозяевами неладно. Несколько раз сменились зима и лето. Дети подросли.

А однажды ранней весной хозяева опять выволокли свой сундук из чулана. Вымыли полы и прибрались в доме. И ушли, на этот раз уже навсегда. Увезли с собой всё, что поместилось на телегу. Куркиёку опять забыли позвать с собой. А он бы и не пошёл. Он решил остаться с домом. Раз уж жизнь больше не будет прежней, куркиёка не покинет свой чердак.

Яша замолк.

– Батюшки, что делается-то, – вздохнул Тюпа, – бедные, бедные люди, ишь как их мотает.

– Так и тебя помотало. И в твой дом чужие приходили.

– Да… – поморщился Тюпа. – Теперь уже, наверное, совсем никого нет в нашем доме. Зато теперь я с вами. А куркиёка так там и остался? А, ну да. А ещё кто чужой в дом пришёл? Или те опять вернулись?

– Те не вернулись. После их ухода куркиёка надолго впал в спячку, вот вроде как ты. А когда проснулся, в доме уже жили совсем другие люди.

Тюпины проделки

– Яша… пойдём на кухню, залезем в шкаф, пожуём что-нибудь. Ты мне только потом обязательно про куркиёку доскажи. Просто я не могу столько грустного сразу.

– А что тут грустного? Одни ушли, другие пришли. Лишь бы кормили и не обижали. И за хвост не тянули. И за лапы. И…

– Экий ты, Яша… Как всё просто у вас, у котов. Хвост, лапы. А мы, домовые, постоянство любим. Где завелись, чтобы там и жить. То есть так обычно должно быть. Сейчас сам видишь, как всё в мире перепуталось. Ох, Яша, Яша.

– Что ты ворчишь? Там у них дальше хорошо было. Ты что, обиделся? Ты плачешь?

Яша тронул Тюпу лапой.

– Я расстроился. Домовому такие перемены хозяев трудно переживать. Разбередил ты меня.

Тюпа поковылял к кухне. В полумраке коридора его было совсем не видно, но Яше это не мешало, он чувствовал присутствие Тюпы, даже если тот делался вовсе невидимым. Удивительное всё-таки существо этот Тюпа. Впрочем, он, кот, тоже непрост.

Распотрошили пакет с пряниками. Хозяин не обидится, он только смеётся Яшиным проделкам. То есть хозяин так думал, что это Яшины проделки, откуда ему было знать про Тюпу. А хозяйка поворчит и перестанет, сама же обгрызенные пряники Яше доедать положит. «Ах ты, хулиган такой, безобразие ходячее», – скажет.

– Ну, давай дальше рассказывай про новых куркиёкиных хозяев, – попросил Тюпа, когда друзья, подкрепившись пряниками, забрались на подоконник. За окном угасал пасмурный денёк, по небу летели низкие серые облака, в соседних домах одно за другим зажигались окошки.

– Не хозяев. Хозяевами он считал только тех, первых, и тех, кто были до них, давно-предавно. А как хозяева ушли, то куркиёка новых людей за хозяев не считал. Только дом охранял. Даже не столько охранял, сколько был его духом. Так понятно?

– Мне-то, конечно, понятно. А ты откуда такие слова знаешь?

– Не знаю. Само всплыло. Смотри, дождик начинается.

– Скоро наши придут.

И верно – за дверью послышались шаги, шуршание, голоса детей и хозяйки, в замке повернулся ключ. Тюпа мгновенно исчез, а Яша побежал прятаться, ждать, пока хозяйка из-за пряников не отворчится. Потом надо будет к ней прийти потереться и в глаза позаглядывать. И помурлыкать. Она от этого всегда добреет, всё прощает и чешет за ухом.

– Раздеваемся! Миша, варежки на батарею. Саша, руки мыть. Чьи штаны посреди коридора? Миша, с мылом руки мой. Не толкай Сашу! Ах ты, хулиган такой, безобразие ходячее! – это уже Яше.

Яша надёжно сидел под кроватью, ждал, когда хозяйка подобреет.

– Что у нас сегодня на ужин? – спросил Саша.

– Еда!

Почему-то хозяйка не любит этого вопроса. А Саша любит его задавать. Интересно же, к чему готовиться. Неужели так сложно ответить.

– Ну, маааам! Что на ужин?

– Дрова деревянные, – отвечает.

Саша обиделся и ушёл с кухни.

– И штаны переодень на домашние! – крикнула ему вслед хозяйка.

Он, конечно, не стал ничего переодевать. Пошёл запускать машинку. Саша уже привык к тому, что иногда его игрушки лежали немного не в том порядке, в каком он их оставил. То машинка переехала, то кубики не так составлены. Или какая-нибудь книжка открыта. А то пазл высыпан из коробки и даже частично собран. Как-то Саша спросил маму, не она ли играла в его игрушки. Мама сделала круглые глаза и сказала, что даже если бы вдруг ей в голову и пришла мысль поиграть, то она всё равно весь день на работе. И если бы у неё было свободное время дома, то она скорее книжку почитала бы или фильм посмотрела.

– И то если бы это время у меня осталось после всех уборок. Вон, пол неделю не мыт. Только в игрушки мне и играть, – засмеялась мама, – может, у нас завёлся домовой? Идите ручки мыть, приходите ужинать.

Насчёт домового хозяйка уже подозревала и раньше. В шутку, конечно. Мысль в многоэтажной новостройке странная, но в жизни чего только не бывает. Вон, на дачной веранде ведь у них иногда стучит кто-то, и они давно решили, что это домовой. Ещё при дедушке разные знакомые лазали, искали, что там может постукивать. Ничего не капало. Ничего не рассыхалось. А постукивало и постукивало. Да ещё и в разных местах потолка.

Но в дачном доме никакие вещи без спросу никогда не перемещались. Всё оставалось нетронутым, как оставляли, так и лежало.

Разве только если воры забирались. Такое редко, но случалось. Но так как ничего ценного в доме на зиму не оставляли, то воры только переворачивали в доме всё вверх дном и уходили. Хозяин потом менял сломанный хлипкий замок на веранде на очередной хлипкий замок. Прочного не ставили, чтобы воры всю дверь вместе с замком не вынесли – так ещё дедушка говорил.

И в предыдущей квартире не было такого, чтобы предметы перебегали с места на место. И Яша столько раз в шкаф с печеньем раньше не залезал.

Чаще всего странности происходили, когда она не успевала разобрать стирку и накапливалась огромная гора белья. Или когда дети неаккуратно расставляли обувь в прихожей. Бельё оказывалось примятым и разваленным, а обувь дети потом собирали изо всех углов. И если примятость белья можно было объяснить Яшей, то как многочисленные кроссовки за ночь расползались по дальним углам – этого никто объяснить не мог. Даже хозяин. А уж он-то знал всё на свете.

На кухне у хозяйки тоже не было идеального порядка, но там вещи не перепутывались и никуда не расползались. И так ей на этой кухне забот хватало. По-хорошему, конечно, она должна была Тюпе и пряничек положить и молочка налить, да где ей, неразумной, знать, как следует обращаться с домовым.

– Мааама, а можно я пойду в ванну? – спросил Миша.

– Я тоже хочу! – воскликнул Саша.

– Ребята, уже поздно. Пора чистить зубы и спать, а в ванную давайте завтра сразу после садика. И по одному. Миша первый, он первый придумал. А ты послезавтра.

– Нееет!

– Хочу сегодня!

– Всё, стоп! – повысила голос мама. – Начинается тихий семейный вечерок! Поели? Посмотрите на часы. Сейчас же чистить зубы, а то почитать не успеем. И со стола за собой уберите!

– Слышали, что мама сказала? – пришла поддержка от папы.

Дети поняли, что дальнейшие споры ни к чему хорошему не приведут. Пока мама убирала после ужина, а папа привинчивал отвалившийся карниз, они бесились в ванной, делая вид, что чистят зубы. Потом пришла мама, отобрала щётку у Миши, намазала её пастой и стала чистить ему зубы. Саше велела чистить над ванной и не пихаться. Саше было трудно не пихаться, потому что ровно перед маминым приходом его пихнул Миша, и ему необходимо было пихнуть брата в ответ. Но при маме пихать Мишу было опасно. А долго таить зло Саша не умел, и к концу чистки зубов он уже забыл о сдаче.

Умывшись и помывшись, дети переоделись в пижамы. Мама села читать. Сначала «Муху Цокотуху» для Миши, потом «Денискины рассказы» для Саши. В этот вечер они всё успели вовремя. У мамы на телефоне стоял вечерний сигнал, он обозначал, что пора гасить свет. Он прозвенел, мама дочитала рассказ и погасила свет. Миша попытался скандалить, чтобы мама полежала с ним. Мама сказала, что сейчас сама почистит зубы и умоется, и тогда уже придёт. И пошла разбирать бельё, которое после стирки лежало огромной лохматой стопкой. Потом пошла зарядить новую стирку на ночь. Потом наскоро протёрла пол на кухне, потому что он уже довольно сильно заляпался и явственно были видны пятна от чего-то пролившегося, причём даже не сегодня. И только после этого пошла чистить зубы.

А когда заглянула в детскую, то на обоих этажах двухэтажной кровати сонно сопели Саша и Миша, убаюканные колыбельной песенкой суседки Тюпы, совершенно неслышной взрослым, в отличие от детей.

Окончательные жильцы куркиёкиного дома

Когда на следующий день все ушли по своим делам, Тюпа первый залез на подоконник слушать продолжение Яшиного рассказа про куркиёку и его дом. Яша после завтрака неторопливо умывался, веселясь про себя над Тюпиным нетерпением. Ему льстило, что его рассказ так заинтересовал суседку. Яша растягивал удовольствие, заставляя Тюпу ждать.

Наконец, он домылся и стал готов рассказывать. Впрочем, там уже немного осталось.

– Так вот, куркиёка от всех этих перемен впал в долгую спячку. А однажды проснулся оттого, что кто-то влез к нему на чердак. Там надо с улицы приставлять деревянную лестницу и залезать в специальную дверцу с круглым окошком. Вот кто-то и влез. А потом ещё кто-то. Это были две девочки. Одна побольше, другая поменьше. Они громко переговаривались, смеялись, солнце играло в длинных светлых косах. Спросонья куркиёка обрадовался было, что это свои вернулись, но потом услышал, что они говорили на языке чужаков и понял, что девочки с виду хоть и похожи на его любимых хозяев, но всё же не они. Куркиёка расстроился и забился подальше в угол. Он хотел спать дальше, но уже не получалось. Девочки так громко вскрикивали, хохотали, бегали по всему дому, топали. Их мама тоже всё время весело смеялась – то тут, то там. А хозяин был большой, важный, но тоже весёлый.

Иногда вечерами он пел песни. То на веранде под абажуром, а то на скамейке рядом с домом. А жена его и дочки подпевали. Уж на что куркиёка был верен своим ушедшим хозяевам, но за те песни немного к чужакам смягчился. Не простил, нет. Как своих не принял. В чулан и не подумал возвращаться. Сидел себе дальше на чердаке, а на лето перебирался под крышу веранды.

А днём хозяин сидел за столом и много писал. То в тетрадях, то на отдельных листах. В доме появился новый шкаф и заполнился книгами. Новый хозяин дома их постоянно читал, ставил на страницах пометки. И покрывал лист за листом мелкими буквами.

Уцелевшее имущество хозяев эти новые жители сложили в свой сундук и затащили его на чердак. Вернее, сначала затащили сундук, потом перенесли туда хозяйскую посуду, скатерти, одежду, какую-то мелочь, фотографии. Они там и сейчас лежат. Куркиёка сказал, что с тех пор в сундук никто не заглядывал. А шкафы и кровати остались. И правильно, их на чердак не утащишь. Всё цело, до сих пор на тех кроватях спят. Плетёное кресло-качалка тоже осталось в доме. Новая хозяйка, весёлая мама девочек, связала на него новый чехол.

Яша помолчал. Дальше куркиёкины картинки смазывались и были отрывочны. Атмосфера в доме и вокруг него царила уютная, семья жила дружно. Странно только, что наезжали они в дом всё больше летом, а на зиму уезжали. Куркиёка снова оставался один со своими воспоминаниями. Вместо огорода новая хозяйка посадила цветы. Да и от огорода того вокруг дома остался крошечный кусочек, несколько сосен, а вокруг забор. А за забором ещё дом, и через дорогу забор и там тоже теперь дом. Угораздило куркиёку проснуться и увидеть это всё…

– Так, а первые хозяева когда-нибудь вернулись? – прервал Тюпа Яшины размышления.

– Нет. Приходили какие-то люди, постояли у ворот и ушли. Куркиёка на таком расстоянии не рассмотрел, кто это был. Вот если бы в дом вошли, тогда сразу разобрался бы, а так – и огорчаться не стал. Новых хозяев дома в тот день не было, как раз уехали.

Они в этом доме всё время не жили. То приедут, то уедут. Хозяин иногда один приезжал. Натопит печку и сядет за свой стол на листочках закорючки выводить. Особенно осенью хорошо было или зимой. Дом спит, вокруг тишина, а он печку натопит, тепло по дому пойдёт, куркиёка одним глазом глянет, кто там пожаловал и дальше спит. Или не спит, зачем спать, когда люди дома.

В те зимние дни, когда новый хозяин топил печку и сидел за столом над книгами, куркиёка не спал. Сидел на чердаке около тёплой печной трубы и пока не стемнеет, смотрел на заснеженные сосны. Это так красиво! Я сам такого никогда не видел. Для кота это совершенно неправильное время на даче. Но красиво, очень. Вот летом да. Летом и красиво и правильно.

– В Опалёво зимой тоже красиво. Сосен, правда, нет. Берёзки, осины. Снег на них не задерживается. Зато детишки прямо в нашем дворе однажды устроили горку. Наши сделали, а вся деревня приходила кататься. С сарая снег сполз шапкой и застыл. Горка и получилась. Матрёна сначала ругалась, а потом рукой махнула. Так до весны и катались.

– У нас такого не было. Правда, иногда встречали Новый год. Пока девочки были маленькие – спокойно проходило. А однажды, как ворвались шумные в дом толпой, перепугали куркиёку, тот спросонья сначала не понял, что за суета среди зимы. Столы сдвинули, все стулья и табуретки собрали в одной комнате, где потеплее. Хохотали, кричали, песни пели. На хозяйском радио крутили колёсико, уж оно визжало и скрипело.

Котик у них был. Хороший кот, серый, с белыми лапами. Мышей ловил, белок, птичек, ужас, что за кот. Я бы так не смог.

– Кушать захотел бы – прекрасно смог, – проворчал Тюпа.

– Ну да… А в последнее время куркиёка перестал хандрить. Конечно, вниз он никогда не спускается, но надолго больше не засыпает. Разве что на зиму, когда никого нет. Зимой больше не ездят.

– Почему перестали ездить зимой? – удивился Тюпа.

– Печка у них развалилась. Дымит. Они и боятся её топить.

– Что за люди беспомощные пошли. А печник на что?

– Ну, тут я не могу сказать. Что ты меня спрашиваешь? Я даже не знаю, что такое «печник».

– Да уж, действительно. А почему куркиёка перестал хандрить?

– Во-первых, надоело. Он, конечно, до сих пор тоскует по своим, помнит и хранит им верность. Но они были так давно. Как в старой доброй сказке. Как в хорошем забытом сне. А эти новые ему понравились. Не то, чтобы полюбил. Прежних хозяев они ему не заменят, это точно, но они добрые, дружные, дом содержат в порядке более-менее, а что ещё домовому нужно. Хозяйка наша необразованная, молока домовому не нальёт, но печенье всегда в шкафу лежит, согласись.

– Согласен. Если уж меняются хозяева, то хорошо, если новые добрые и дружные, – со знанием дела подтвердил Тюпа.

– В общем, эта семья с девочками в доме закрепилась. Потом первая девочка выросла и привезла на дачу сначала мужа, а потом двух совершенно одинаковых мальчиков. Тогда ещё бабушка была, та, которая полные грядки цветов насажала и весело смеялась.

– А у нас в Опалёво тоже были две одинаковые девочки. Они родились в один день. Близнецы. Так и росли одинаковые, их все путали, кроме родителей, – вспомнил Тюпа.

– Потом вторая девочка выросла и стала привозить на дачу двух девочек. Эти были совсем разные. Одна побольше, другая поменьше. Та, что побольше, ещё дедушку застала, того самого, что много читал и писал, и на скамейке вечерами песни пел. Он с внучкой разговаривал, читать учил, куркиёка даже несколько слов на этом чужом языке запомнил. То есть на нашем. Потом они втроём остались – мама этих двух разных девочек и сами эти девочки. Я ведь только недавно сообразил, что девочка побольше – наша хозяйка, а мама девочек – наша старшая хозяйка.

– Какая наша старшая хозяйка? – не понял Тюпа.

– А та, что иногда в гости приходит.

– Так их двое, старших, приходит.

– Так это и есть те две девочки с косами, которые тогда смеялись на чердаке. Одна из них – главная старшая хозяйка, это она привозила на дачу двух одинаковых мальчиков. А вторая – наша старшая хозяйка, она мама нашей хозяйки и второй девочки, – объяснил Яша. У него уже у самого начали путаться эти хозяйки и их дети.

– А… Где эта вторая девочка?

– Уехала, куда-то очень далеко. Поэтому они редко видятся. Она только летом приезжает. Как увидятся – ревут. От радости. А как уезжать – опять ревут. Оттого что год не увидятся. У неё тоже есть девочка…

– Ещё одна девочка? – опешил Тюпа. В его голове уже не помещались эти девочки.

– Да, маленькая. Дочка. А ещё есть два мальчика – это наши Саша и Миша. Очень было смешно, когда он мне самому меня показывал в виде котёнка.

– А есть у них ещё девочки или мальчики?

– Пока больше нет.

– Уф. Устал даже. Пойдём, пряников пожуём.

Дачные неприятности

Сейчас Яша уже поспокойнее стал, порассудительнее. Прежде чем прыгнуть куда-нибудь, хорошенько подумает. По привычным тропинкам бегал по-прежнему без оглядки, особенно по открытым местам. Мог и на сосну вскарабкаться, а то и на яблоню. У сосны кора удобнее для зацепления, но ствол ровный как столб. А у яблони ствол гладкий, зато можно угнездиться в развилке между ветками и наблюдать.

Интереснее всего наблюдать, когда хозяева собрались в город, машину загрузили, детей посадили и бегают, Яшу ищут.

Соседских котов Яша сторонился. По молодости однажды сцепился с одним… Ну как сцепился. Вышел на крыльцо, потянулся, огляделся, посидел немного, умылся. Потом спустился, вышел на тропинку. Постоял. Увидел вдали стрекозу, сразу напрягся и рванул с места через двор, взлетел на сосну (их на даче много, больше пяти), оттуда спрыгнул на крышу гаража, с неё перемахнул на сарай, с сарая на забор, потом на соседский участок, где хозяева появлялись редко.

Стрекоза давно улетела, а Яша прилёг под куст осмотреться. День клонился к вечеру, хозяева заводили костёр.

И тут произошло непредвиденное. Сбоку на Яшу надвинулся чужой кот. Огромный и страшный, ухо рваное, глаз заплыл. Бежать Яше было некуда. Такого с ним ещё не случалось, Яше стало страшно и интересно – что сейчас будет. Он встопорщился и зарычал, глядя врагу в глаза. А тот прыгнул и укусил за лапу, а потом зажал зубами шкирку и принялся валять по земле. Яша заорал.

Хозяева бросились к забору, а они же не коты, забора им не перепрыгнуть. Но хозяйка как-то перелезла. Она закричала, затопала и отняла Яшу у чужого кота. Тот неохотно выпустил Яшу. Зашипел и отступил с видом победителя.

Потом Яшу носили на ручках и жалели, и всё бы ничего, но укушенная лапа стала сильно болеть, не наступить. Приходилось поджимать при ходьбе.

Хозяйка его поймала, посадила в переноску и отнесла в очень неприятное место. Запах там стоял… неприятный – это ещё мягко сказано.

Яша сидел очень тихо, надеясь, что о нём забудут, но хозяйка его вытащила и посадила на холодный стол. Чужой человек стал трогать лапу. Яша дёрнулся, но хозяйка держала крепко.

Яша постарался укусить человека, но тот надел ему на морду прозрачную штуку на верёвочках. Это уже не лезло ни в какие ворота. Яша застыл в полном ужасе. Уши задрались на затылок, глаза не закрывались. Вдобавок ещё и кольнули, и от этого всё уехало вбок, и стало тепло и темно. А потом Яша проснулся. Кружилась голова, по-новому болела укушенная лапа. Лапа была замотана в несдирающуюся повязку. Уж Яша драл эту повязку, драл. Не отодрал. Только нитки между зубами позастревали. Замучился вынимать.

Потом опять ходили в то неприятное место. Опять на морду надевали штуку, теребили Яше лапу. Но в результате она скоро выздоровела.

С тех пор Яша сторонился соседских котов. Оглядывался, не идёт ли какой. В случае опасности бежал к дому, а там уж хозяйка прогоняла нахала.

Конечно, в глубине души Яше хотелось победить кота-другого, но скажем честно, в этом не было необходимости. А вдруг тот победит, опять больно куснёт? Да ну. Поэтому Яша больше не дрался с соседскими котами.

Случались и другие неприятности. Вспомнить хоть тот случай с крыльцом. Крыльцо – вещь полезная. По нему можно зайти в дом, с него можно спрыгнуть прямо на тропинку, можно запрыгнуть сбоку, можно валяться на тёплых от солнышка досках. С него можно наблюдать, в конце концов. А сбоку есть выпиленное отверстие для воздуха, если в него залезть, и тогда вообще делай что хочешь, потому что тебя никто не видит.

И вот однажды хозяин взял и вымазал всё крыльцо какой-то гадостью. Яшу позвали, показали, дали понюхать и сказали ни в коем случае не запрыгивать на крыльцо.

Яша понял. От противного запаха дышать было невозможно. Им пропахла вся дача, весь двор, сам Яша, хозяин, трава, тропинка, деревья. Яша не знал, куда приткнуться и болтался под ногами, пока об него не споткнулась хозяйка.

Она его подняла, потискала, потом вынесла во двор и отпустила в траву погулять. Так и сказала – погуляй, Яшенька, пока крыльцо не просохнет.

Яша и пошёл. Пробрался вдоль забора, залез в пересохшую канаву, проверил там всё. Потом проник глубоко в кусты и бесшумно пошёл, поминутно прислушиваясь. Листья так сладко шуршали на лёгком ветерке, что неудержимо захотелось кого-нибудь поймать и подержать тёпленького в лапах. Но никого на примете не было.

И вдруг раздался грубый треск и тяжёлое дыхание. В Яшины дремучие кусты, где он бесшумно крался с бесконечными предосторожностями, вломилось бедствие в виде огромной чёрной собаки, которая учуяла Яшу и явно намеревалась поймать его самого – тёпленького. А Яша-то расслабился, размечтался и не учуял заранее врага.

Недолго думая, он взвился с места, в три прыжка долетел до своего забора, поднырнул под него, бросился к крыльцу, а дверь оказалась закрыта.

А Яша почувствовал, что влип. Нежные подушечки его лап заскорузли и отяжелели. Наступать стало противно. Надо же – забыл про намазанное крыльцо. Спрыгнул, заметался. Как избавиться от напасти? Стал лизать – час от часу не легче, до чего противный вкус и запах. Чистая отрава. Яшу затошнило. Мяяяяу!

На Яшин плач прибежали обе хозяйки. Заахали, заохали. Старшая хозяйка схватила Яшу, стала держать, не давая облизывать подошвы, хозяйка побежала куда-то.

Подошёл и хозяин. Сказал принести что-то, Яша не расслышал, что. Он то яростно вырывался, то повисал на руках, теряя надежду, то снова вырывался. Было страшно и непонятно. И тошно.

Таким несчастным Яша не был ещё никогда в жизни. Хозяйка прибежала с тряпкой и бутылкой. Из бутылки налили на тряпку, и от этого нового запаха Яша чуть в обморок не упал.

Отравители! Такого не бывает, этого просто не может быть. Это было ещё хуже, чем то, что намазали на крыльцо. Гораздо хуже. Стали тереть Яше лапы. Яша взвыл не своим голосом. Но хозяин держал крепко и, хотя Яша вырывался как лев, убежать не получилось, пока не закончили тереть.

Яша понадеялся, что всё, сейчас отпустят, но какое там. Принесли мыло и ведро. В ведре вода. Ледяная, из колодца. Мылили лапы, полоскали в тазу. От холода и от запаха Яша терял чувства. От воплей совсем ослаб. Его то задними лапами макали, то передними. Потом завернули в полотенце.

Как только ослабили хватку, Яша рванулся и ушёл от них. Голова кружилась так, что он упал в траву, встал, упал, снова встал, на этот раз удержался.

Хозяева больше к нему не лезли, и на том спасибо. Стояли толпой и причитали, руками всплёскивали. То есть только хозяйки причитали и всплёскивали, а хозяин что-то буркнул про сумасшедшего кота. Яша и слушать их не стал. Лапы болели и чесались, на душе было скверно. И вспоминать не хочется, сколько он тогда мылся и страдал. Жуткий запах отравы вперемешку с мылом преследовал Яшу много дней.

Еле отлежался.

После этой истории Яша ещё долго заходил на крыльцо с опаской. Сначала издалека принюхается, затем вблизи, наконец успокоится и уже тогда запрыгнет. Хозяева, те безбоязненно ходили. Там и Яша привык и снова стал смело на крыльцо забегать.

Недавно снова намазали. Так Яша и близко не подходил, как услышал незабываемый запах отравы, так чуть ли не с месяц к крыльцу не приближался, через веранду ходил. Веранду, к счастью, не додумались мазать.

А когда в шею впилась какая-то вредная колючка и болела с каждым днём сильней? И так неудобно впилась – зубами не выкусить.

Хозяйка как-то раз гладила Яшу и задела распухшую колючку. Яша вздрогнул и хотел убежать, но какое там. Схватила, шерсть раскопала, ахнула, куда-то потащила опять.

Ясно, куда – в неприятное место.

И там опять началось неладное: вместо спокойной беготни по канавам сиди в неприятном месте, на холодном столе, терпи, что чужие люди трогают там, где болит. Хозяйка держит и не даёт сбежать.

Орал, конечно. Да что толку.

Мяяяяу, как больно! Зато после этого стало не больно, а потом совсем прошло.

Но, что ни говори, на даче хорошо.

Удивительный прыжок

Как-то в очередной раз приехали с дачи в город. Осень начиналась, Саша собирался в школу, в первый класс. Ему накупили много интересного: портфель, так хотелось об него когти подрать, а не разрешили. Форму – ту сразу в шкаф убрали. Со стола все игрушки убрали, лампу поставили. Яша всё обнюхал – новеньким пахнет – и пошёл осматриваться, с Тюпой здороваться, перекусить.

После еды пошёл прыгать на подоконник, посмотреть, что в мире делается, каких ещё домов настроили.

Вдруг Яша понял, что не может сходу запрыгнуть с пола сразу на подоконник. Примеривался, примеривался. Но так и не решился. Странно. Пошёл поспал. Вернулся вечером – нет, сразу с пола до подоконника не допрыгнуть. Пришлось сначала лезть на стул, а уж потом на подоконник. Непонятно.

И аппетит что-то испортился. Ему уже не хотелось есть столько, сколько раньше. И пакетов с пряниками ворошить не хотелось. Ворошил за компанию с Тюпой, но как-то неохотно. Всё спал да спал. И пил много.

Хозяйка часто брала его на ручки, как маленького, и тихонько гладила между ушами. Раньше он недолго терпел такое и уходил, а сейчас лежал себе, дремал, грелся.

Хозяева уходили, приходили, жили своей привычной жизнью. Яша иногда взбадривался и тоже жил своей привычной жизнью – залезал по стулу на подоконник, смотрел в окно. Бегать уже не бегал, лапки что-то слабенькие стали.

– Смотрите, Яша-то как похудел! – вздыхала хозяйка.

Хозяин только кивал.

Однажды Яша по старой привычке полез на стол за колбасой – хозяйка резала на бутерброды. По старой памяти взяла и подвинула его локтем вбок, да так неловко, что Яша поскользнулся и мешком свалился на пол. Не ушибся, только расстроился из-за того, что стал такой неповоротливый. Хозяйка бутерброды свои бросила, кинулась Яшу поднимать, жалеть и извиняться. Приятно, конечно, но лучше бы колбасы дала. Дала, конечно, когда дообнимала. Съел, вкусно.

Он теперь ел только то, что ему было вкусно. Колбасу, яйцо, огурец. Хозяйка всё совала ему какой-то странный продукт, говорила – кушай, Яшенька, это лечебный корм, тебе полезно.

Сама ешь, – ответил бы ей Яша, если бы умел говорить.

Когда у него ещё до дачи сильно заболел живот и хозяйка носила его по разным неприятным местам, где с Яшей плохо обращались – то иголкой проткнули и крови полный шприц забрали, то всё пузо какой-то гадостью измазали и долго по измазанному месту чёрной штукой водили, и даже извиваться не разрешали, хозяйка крепко его держала – тогда Яша неделю не ел, и этот лечебный корм он с голоду за минуту проглотил и баночку вылизал, по всей кухне гоняя. Но когда аппетита нет – увольте. Лучше колбасы.

А потом и колбасы расхотелось. Хотелось только лежать и спать. Яша и спал. Ему сделали в уголке лежанку из шерстяного одеяла, и Яше там было тепло.

Иногда к нему приходил Тюпа и гладил Яшу легонечко, и Яше от этого снились хорошие сны. Снилась дача, как он маленький носился по траве, путаясь в ней лапами. Потом подрос и научился с разбегу залезать на сосну, с сосны запрыгивал на крышу гаража, скакал по ней на всех четырёх лапах, перемахивал на крышу сарая, пробегал по ней и спрыгивал за сарай, где был соседний двор.

Там было опасно: те хозяева приезжали редко и по их двору ходил страшный местный кот. Однажды Яша попался к нему в зубы, ой, что потом было, он об этом не любил вспоминать. А если кота не было, можно было прокрасться по этому необитаемому двору и перебраться дальше. Потом вспрыгнуть на забор и пройти на высоте до своего двора.

Однажды сунулся, а там не кот, а люди и их собака. Собака обрадовалась, побежала Яшу кусать, но он был настороже и оказался быстрее собаки – вспрыгнул на забор, потом на сарай – и вот он уже на своём, безопасном дворе.

Ещё любил Яша на даче залечь в солнечный куст у самой калитки. Там тепло, солнышко через листья просвечивает, Яшу не видно, а он всех видит. Можно спать сколько хочешь, а можно выскочить на кого-нибудь и поохотиться. Лучше всего напрыгивать на старшую хозяйку. Она ходит медленно, всегда пугается и громко охает. Боится Яшу, конечно. Охотником называет.

– Ты, Яша, грозный охотник! Хищник!

Яша и рад.

А то ведь и по-настоящему можно поохотиться. Легче всего охотиться, когда птенчик выпадет из гнезда. Но это нечестно, конечно, что это за охота. И хозяевам на глаза лучше не попадаться, когда бежишь с птенчиком в зубах. Почему-то они этого не любят и сильно ругаются.

А вот когда мышку поймаешь, вернее, мышонка, радуются и хвалят. Не поймёшь этих хозяев – чем птенец отличается от мыши? Ну ведь одно и то же. Только этот в перьях, а у этой шубка.

Опять же, можно поспать на веранде, посмотреть куркиёкины сны.

Яша проснулся. Он был ни на никакой не на даче, а дома, в квартире, на своей подстилке. Хозяйка ходила на цыпочках и что-то всё вздыхала. Попить бы. А сил дотянуться до блюдечка не было. У него давно рядом с лежанкой стояло, чтобы на кухню не ходить. Да он бы и не дошёл, сил не было.

– Мяу, – сказал Яша.

– Что ты, маленький мой? Иди ко мне.

Ну вот зачем брать кота на ручки, когда ему совершенно не до того. Яша даже лапой в неё упёрся. Положила обратно. Догадалась, макнула палец в воду и дала каплю с пальца. Попил. Устал, снова прилёг поспать.

Хозяйка вышла, погасила свет. Рядом ощущался Тюпа.

Яша заснул. Он спал долго, а потом мрак вокруг него стал постепенно рассеиваться. Яша привстал, боясь, что лапы сейчас подогнутся, и он упадёт, но слабости в лапах больше не было. Лапы как лапы. Яша пошёл на свет и увидел яркую-яркую, глубокую синеву, которая манила его и звала. Яша помедлил, вспоминая, все ли дела закончил. Вроде, все. И, послав Тюпе прощальный привет, Яша вздохнул, оттолкнулся и полетел, полетел в эту синеву.