Глаза с разводами янтаря (СИ) [Косинская] (fb2) читать онлайн

========== Саботаж ==========

Аякс — страшный человек. Прошедший бездну Предвестник фатуи. Совершенно безбашенный воин, прославленный на половину Тейвата. Довольно-таки строгий начальник.

Аякс — страшный человек. И поэтому все фатуи в Банке Северного Королевства ходят на цыпочках в буквальном смысле этого слова, пока Люмин спит, привалившись мягкой горячей щекой к его плечу.

В такой поздний час, к счастью, в Банк не особо кто-то наведывается. Но вот фатуи откладывают все свои тёмные коварные планы как раз под покров ночи — а Чайльд ну никак не может помочь им в их исполнении.

Люмин же спит. На его плече.

Она жмется щекой к алой рубашке; немного слюнявит, и Чайльд ей потом это обязательно припомнит. Ее ладонь где-то на его животе; кончики пальцев заползли под расстегнутые пуговицы у торса в поисках тепла чужого тела. Чего-то родного. Временами она смешно морщит нос; наверное, от его парфюма.

У него рука затекла, а дышать все же тяжеловато — Люмин, может, и маленькая, но не невесомая. Люмин воинственная, Люмин сильная; ее маленькие ладошки сильнее половины предоставленного Чайльду отряда.

Чайльд, конечно, понимает всю важность их коварных планов. Ещё не все революции проведены, не все сердца бога собраны, не все глаза порчи розданы, не все архонты побиты… Чайльд-то все понимает.

А Аякс шикает, когда один из застрельщиков слишком громко щёлкает своим мушкетом; щурится так, что отряд разбегается по углам не хуже котят. Ему и слова ронять не нужно; он справедлив, но за покой Люмин…

Он бы, может, так и не реагировал бы, если бы она спала… ну хоть когда-нибудь. Когда бы они ни встретились — она всегда бодра и с мечом наперевес. Побить хилличурлов, собрать ягод, проверить слаймов за двадцать километров от города, убраться в святилище говорящей кошки…

Он бы так и не реагировал бы, если бы даже Паймон не начала жаловаться, что в чайничке ей одной скучно. Что Пухляш замучал разговорами и вопросами, где же хозяйка их пристанища и как скоро она принесет им немного отоги и шелковицы — ширмы сами себя не сделают. И шкафы. И стулья.

Сил и времени Люмин хватает только на кровать и столик.

Чайльд все понимает. Не все революции остановлены, не все сердца бога спасены, не все глаза порчи отняты, не все коварные фатуи побиты… Чайльд-то все понимает.

А Аякс наклоняет голову вбок и прижимается щекой к светлой макушке. Считает в мыслях размеренные глубокие вдохи. Кладет свою широкую ладонь на маленькую ладошку, ласково поглаживая подушечками пальцев. Аякс понимает, что Люмин себя совсем не бережёт. Очевидно, голос разума в этой семье представляет Итэр, и его здесь довольно сильно не хватает.

Люмин себя не бережёт. И, дав себе минутку отдыха, валится с ног. Прямо в месте, полном коварных фатуи с их коварными планами.

Прямо на плече у самого коварного из них, между прочим. Страшного человека. Безбашенного воина. Строгого начальника. Одиннадцатого Предвестника, прошедшего…

Аякс вздыхает — да, неважно, чего там прошедшего… неважно, пока есть Люмин, думает он. Пока она в месте, полном фатуи, может уснуть на его плече. Пока Люмин верит в него больше, чем в бездну, ничто на свете не заставит его сдвинуться с места.

Даже если это все-таки саботаж.

========== Итэр ==========

Люмин иногда бывало… немного обидно.

В каждый город она заходила с распростертыми руками и распахнутой душой. Искренне делилась: мне нужны Архонты, потому что я ищу своего брата. Ей кивали в ответ: да, да, очень жаль; да, да, конечно, поможем; да, да, твой брат… Кивали, поджимали губы, опускали взгляд. Иногда даже с сочувствием.

И забывали.

Ей кивали, а потом просили: мы, конечно, поможем (может быть), если ты поможешь нам (решить все наши проблемы). И Люмин по доброте душевной хваталась за рукоятку верного меча, ставшего одним из немногих искренних ей друзей. Победить дракона? Легко. Найти убийцу Архонта? На раз два. Остановить охоту на Глаза Бога, совершить революцию и вывести страну в люди? Ерунда, давайте сюда свое божество.

Ей все по плечу.

Любое задание сделать Люмин было легко, потому что в голове крутилось одно: Итэр-Итэр-Итэр. В голове крутились косы и мягкие пряди под пальцами. Глаза, такие же светлые и нежные, как у нее. Теплая ладонь, за которую она часто держалась, и звонкий заразный смех.

Улыбка, которой она доверяла. И доверяет.

Это всё ради Итэра. Она закончит свое путешествие, она свергнет или поставит на престол любого Архонта — ради Итэра.

В Инадзуме Люмин начинает отдаленно казаться, что она сбилась с пути. Что, если она идет не по тому маршруту? Что, если она упускает то самое свое путешествие, которое Итэр имел в виду?

Люмин нравится помогать людям; чувствовать себя полезной, незаменимой. Ее считают сильной (какая она и есть), о ней говорят (может, чуть больше, чем ей хотелось бы), ее любят (или уважают; или опасаются; смотря о ком речь). Слава о ней расходится быстрее семян одуванчиков на ветру. Люмин нравится ловить о себе слухи; но не нравится, что именно все говорят:

Путешественница поможет вам со всем.

И никто не говорит:

Может, путешественнице нужна помощь?

Может, все же стоит помочь путешественнице найти брата?..

Может, мы вспомним, почему она в этом мире?

— Так что, — подаёт голос Аякс, — ты что-то новое нашла? В Инадзуме?

Люмин отвлекается от тяжелых и обидных мыслей. Смотрит на него немного задумчиво, осознавая вопрос.

— По Итэру? — уточняет она, и сразу отвечает: — Нет. Ничего.

Она возится на траве и поправляет тарелку на коленках. В ресторанах Инадзумы обстановка для неё гнетущая, тяжелая и мрачная; это вам не лёгкие на подъем таверны Мондштадта. И даже не теплые уличные ресторанчики в Ли Юэ. Обедать там Люмин не любит и просит Аякса брать все навынос.

— Я поражаюсь твоему бескорыстию, — без тени издёвки, честно говорит Аякс. Он сгибается почти в три погибели, наклоняясь к своим нефритовым мешочкам; и как только уговорил местных поваров их приготовить? — Ты планируешь решать проблемы абсолютно всех Архонтов по пути?

Люмин недовольно щурится. Аякс, может, и не издевается, но ей все равно хочется в отместку остро укусить его за шею.

— Я не виновата, что ваши Архонты такие проблемные, — защищается она. — Не божества, а детский сад. Одному хочется развлекаться, второму стало скучно, третья…

Аякс ее перебивает:

— Теперь ты понимаешь Царицу.

Люмин почти захлебывается в словах от волны возмущения. Она хочет спросить, как Аякс вообще может сравнивать ее и Царицу, но Аякс выдает:

— Сдался тебе этот Сумеру, не слушай эту лису. Поплыли в Снежную, — он кивает подбородком на порт и корабли внизу, у подножия склона, — сведу тебя с ней, ну так, по блату. Уж поверь, у Царицы таких проблем на пути не возникает.

…Чего?

Люмин хлопает глазами.

— Сведешь, — с расстановкой переспрашивает она, — с Царицей. Аякс, ты серьезно? Я твоих фатуев колочу регулярно трижды в день. Я некоторых уже по синякам даже узнаю.

— Я их тоже бью, — Аякс пожимает плечами, жуя; Люмин даже завидует его невозмутимости. — Им бывает полезно.

— Аякс, — она мягко толкает его в плечо, — глупые у тебя шутки.

— Я не шучу, царевна, — он с улыбкой наконец-то смотрит на Люмин. — Ты думаешь, что Царица плохая, из-за фатуи. Фатуи немножечко лучше, чем ты думаешь, пусть и все равно мало удовольствия быть среди них…

— Говорит мне тот, кто пытался разрушить весь Ли Юэ? — Люмин вскидывает бровь, наклоняет голову к плечу. — По-моему, ты получал от этого довольно много удовольствия…

— Но сейчас-то все хорошо, — возражает Аякс. Даже поднимает один нефритовый мешочек в пальцах, чтобы показать, насколько хорошо — до совместных ужинов и поцелуев.

— Все равно это считается, — Люмин тыкает палочками в нефритовый мешочек и заставляет опустить к тарелке.

— В чем суть, — возвращается к теме Аякс, — Царица либо знает, либо нет. И не будет мучать тебя своими проблемами. Ты ей войну не объявляла, она поможет, если знает, как.

Люмин тихо хмыкает. У Аякса веры в Царицу много — пусть он и не до конца ей предан, раз подпустил к себе путешественницу, которая вечно портит планы предвестников. Но он верит в нежность ее души и чистые помыслы; пусть даже с методами далеко не согласен. Уважение в нем выше верности.

— В Снежной будет самая быстрая остановка, — продолжает Аякс, — и ты сократишь поиски Итэра. Ну, конечно, если Тевкр не заметит тебя быстрее, чем ты успеешь уплыть дальше; тогда он затащит тебя домой, а там Тоня будет ревновать, Антон завалит вопросами, в общем, страшное место — мой дом…

Люмин издает задумчивый смешок и немного хмурится.

У неё в голове, конечно, всегда Итэр-Итэр-Итэр. Она уже смирилась с тем, что только у неё — и все новые знакомства пропускали мимо себя тревогу Люмин. Никто не помнил, зачем именно она здесь.

Кроме Аякса. Которому, кажется, вообще не должно быть дела.

— Когда-нибудь она тебя за такие выходки казнит, — слишком мягко для такого предложения говорит Люмин.

— О, у меня есть оправдание, — бодро отвечает он. — Чем быстрее ты найдёшь Итэра, тем быстрее перестанешь донимать Архонтов, значит, не будешь мешать нам воровать сердца богов, значит, Предвестники будут спать спокойно, значит, план Царицы осуществится куда быстрее…

— Эй! — Люмин снова бьет его в плечо; Аякс начинает смеяться. — Так вот все зачем? Снова твои злодейские планы…

Аякс со знанием дела добавляет:

— Очень злодейские. И весьма коварные.

Люмин мягко тыкает палочками ему в щеку и встряхивает волосами, чтобы за длинной прядкой скрыть улыбку. Аякс ловит эти самые палочки и почти за руку тянет Люмин к себе. Он не целует — скорее смазано тыкается губами по лбу Люмин, задевая светлую челку. Она на этот маленький жест нежности тихо смеётся; Люмин знает, где Аякс шутит, а где — серьёзен. Он серьёзен в том, что может свести ее с Царицей; и шутит о собственной выгоде.

Ему выгода нужна одна — подраться с кем-нибудь по пути. Увязаться потом за Люмин в поисках Итэра и унестись с головой во все их будущие путешествия и сражения. А потом уговорить близнецов взять его с собой и дальше — может, в другие миры и вселенные, на небо к звездам, кто знает, куда? А перед всем этим, конечно, сразиться с Итэром.

Во-первых, проверить силы такого важного Принца Бездны, до которого не может добраться весь Тейват, а во-вторых, потому что «нехрен заставлять мою звезду плакать» (Люмин возмущается — она плакала-то совсем немного после той встречи, где Итэр ее отверг, и то, просто не удержалась, соскучилась сильно — но тут Аякс не слушает). Люмин кладёт ладошку на его щеку. Нежно целует в уголок губ.

— Спасибо, Аякс, — тихо говорит она.

Он тихо мурлычет, мол, не за что; а Люмин думает, что ещё как есть. И как иронично, что Предвестник фатуи оказался единственным во всем Тейвате, перед кем и правда стоило распахнуть душу.

Потому что он ей в ответ кивнул.

И не забыл.

========== Дважды два ==========

Сперва Чайльду с Люмин очень легко.

Их отношения строятся на взаимной симпатии, тренировках трижды в неделю и опять-твои-фатуи-отобрали-конфетку-у-ребёнка-Чайльд. Люмин упирает кулачки в бока, хмурится; Чайльд тихо смеётся и морщит нос.

— Ну же, царевна…

— Скажи своим фатуям, — чеканит Люмин, — чтобы освободили отель. Хотя бы маги с цицинами. Или я сама их поколочу, Чайльд, ты знаешь, я могу.

Чайльд в улыбке прикусывает нижнюю губу. Он лежит под деревом, нагретый солнцем, разнеженный; тянет руки к своей хмурой царевне. Люмин бросает на него абсолютно невпечатленный взгляд; со вздохом падает коленками на землю и стягивает с горячих ладошек перчатки. Чайльд чувствует свежий шлейф лилий; закрывает глаза. В Мондштадте фатуи совсем не его; Люмин тоже это знает, но все равно недовольно фыркает, когда ложится рядом на траву и берет его ладонь в свою.

Переплетает с ним пальцы.

Ему очень легко.

Между ними все понятно, как дважды два. Паймон хватается за голову и не прекращает ойкать на своих высоких летающих пищащих частотах. Мона что-то бурчит про неудачные звёзды, перекладывает карты, от недовольства расплескивает воду по столу. Джинн неодобрительно щурится, припоминая Синьору и все беспорядки в Мондштадте. Люмин говорит:

— Если бы Итэр был здесь, он бы тебе голову снес.

Встает на носочки и мягко целует, цепкими пальчиками хватаясь за рыжие волосы.

Хорошо, что Итэра с ними пока нет.

Голова Чайльда в полной сохранности; а верность Царице — под полным сомнением.

Он проводит с ней час; два; день; неделю. Говорит:

— В душе я путешественник. Бумажки пусть разгребает Катя.

Люмин кажется, что Катерина с этим не очень согласна; но Чайльд не маленький ребенок, Чайльд разберется сам.

Чувства в Люмин разгораются медленно.

Каждое касание с ее стороны становятся все мягче и мягче; чужие раны после тренировок и сражений она залечивает все бережнее. Не плюхает мазь пальцами, а аккуратно наносит по краям, чтобы не сделать неприятно. Не хмыкает недовольно, когда Чайльд позволяет себе зашипеть, а нежно дует, будто правда верит, что это поможет облегчить боль (Чайльду помогает). Не затягивает бинты так туго, что у Чайльда глаза на лоб лезут, а вяжет бережно, разрезает край, завязывает нетугой узелок; и сама же сажает его менять повязки через пару часов.

Люмин начинает о нем заботиться; едва ли не больше, чем о самой себе.

Чайльду становится сложнее.

Он тактильный; в большой семье сложно вырасти другим. Он тянется к Люмин постоянно; хочет коснуться ее ладони хотя бы кончиками пальцев, сесть бедром к бедру, уснуть, перепутав их ноги, и целовать-целовать-целовать.

Но каждое касание от Люмин — на вес серебра. Каждое касание, которое она ему позволяет — на вес золота.

После боя он присаживается на землю рядом с ней. Тянется к ее руке; целует побитые, порозовевшие костяшки и впервые за год их путешествий видит румянец на ее щеках.

С мечом Люмин все так же безжалостна. Она не жалеет Чайльда на поле боя, даже дружественного; она крутится в мягких пируэтах, легко подпрыгивает, подныривает под его широкие рывки, чтобы отбиться и сразу пойти в наступление. Люмин как маленький вихрь или же начало целого смерча, который очень больно жалит. Острием меча режет ткань рубашки на лоскуты, едва-едва не задевая его светлую кожу.

Но потом, когда он уже без сил, она садится на землю, обнимает Чайльда за плечи и запускает пальцы в его волосы. Ласково поглаживает. Перебирает пальчиками прядки.

Он головой жмётся к ее груди, обнимает за талию. Так же, как и на ночь, перед сном, забравшись на широкие каменные ладони Анемо Архонта. Он слушает тихую колыбельную; мягкое мурчание ее голоса на тёплом ветру.

Люмин рассказывает, что Итэр много ей пел.

Чайльд с ней становится мягким и нежным. Он всегда баловал своих маленьких дома; сладостями, игрушками, нарядами; и сейчас готов скупить Люмин весь Ли Юэ и даже немного больше. Даже если она не просит. Даже если ей и не надо. Он готов, и он хочет, и ей приходится отбирать у него кошелёк, чтобы он не потратил абсолютно все до последней монетки моры на привезенные в порт безделушки.

Чайльду с Люмин сложно.

Она уезжает в Инадзуму, он — в Снежную. Им обоим как-то легко. Расставание на время — это совсем не мука; они отдохнут, заскучают и встретятся снова, чтобы снова любить; и заставлять Нин Гуан на него злостно шикать за разрушенный излюбленный дворец. Разлука для них — не мука; подарок судьбы.

Люмин помогает собрать его вещи. Три пожитка, но и из них Чайльд сам умудрился бы забыть половину.

— И вот, — Люмин останавливает его за руку почти у двери, — возьми.

На ее пальчиках скромно качается серый бумажный пакет; он бы даже и не заметил. Чайльд удивлённо вскидывает брови. Он приоткрывает его, чтобы увидеть, что там внутри.

— Это?..

— Тевкру, Тоне и Антону, — Люмин заглядывает в пакет и распределяет пальчиком, кому и что. — Книга с картинками для Тони, я сама попросила Альбедо расписать, а пирожные для Антона. Они…

— В виде камней? — Чайльд смеется, смотря на сладости через прозрачную пленку. — Он же правда поверит, что в Ли Юэ откалывают куски гор на обед…

— Не порть ребенку детство, — мягко упрекает Люмин, хлопая его ладошкой по плечу. — И мы все равно не знаем, вдруг Чжун Ли, например, может есть камни?

Чайльд делает вид, что серьезно задумывается; но, на самом деле, и правда становится интересно. В конце концов, Чжун Ли они видели только за чашкой чая, даже в ресторане он особо к еде-то и не притронулся; а что, если…

— Да нет, — он мотает головой, — быть такого не может. Он же Гео Архонт. Зачем ему создавать горы, если потом он их будет есть?

Люмин держит серьезное лицо, а потом мягко смеется. Она встает на цыпочки, складывает ладони на его плече и целует в щеку; Чайльд так легко покупается на ее уловки, с ней он какой-то абсолютно не хитрый.

— Руинный охотник? — Чайльд с удивлением достаёт маленькую игрушку; очевидно, для Тевкра. — Хочешь, чтобы у Одноглазика появилась конкуренция?

— Хочу, чтобы Тевкр заставил тебя притащить ему такого настоящего, — Люмин хитро щурится и улыбается, тыкаясь носиком в его щеку. — А то продавец игрушек давно не работал. Отлынивает и отлынивает.

Аякс смеётся. Он возвращает игрушку в пакет; помимо таких подарков там маленькая коробочка; он замечает ярлычок хижины Бубу; рыболовные снасти для отца и красивая шпилька, наверное, для мамы. Где-то в глубине души Аяксу очень тепло; из хижины там наверняка лекарства от боли для отца, и ему неимоверно приятно, что она помнит. И заботится о его семье тоже.

На причале Аякс обнимает Люмин очень крепко. Просит поехать с ним, зная, что она откажется.

Но все равно предлагает.

А она все равно отказывает; но им все еще как-то не грустно.

В Снежной ночью он греется у камина и каждые две минуты бросает взгляд на зеркало.

В новой серёжке маленькие, отполированные до блеска бусинки белого железа и светло-синий кристалл; почти в тон его собственным глазам. Блестит под светом огня и приятно греет сердце. У Аякса в груди странные метафоры; кристалл и на солнце днем бликует так ярко, что ему кажется — Люмин вернула ему искру, потерянную в детстве.

В первый же вечер дома он пишет письмо в Инадзуму.

Аяксу с Люмин очень, очень легко.

========== Ли Юэ ==========

Ли Юэ никогда не спит.

Ли Юэ всегда что-то шепчет, всегда что-то предлагает, всегда чем-то зазывает. Кто-то думает, что это связано с торговлей: никогда не спать, удачно продать, подловить момент (и покупателя). Люмин думает, что это связано с присутствием в Ли Юэ Аякса.

— Ты сейчас свалишься.

Она складывает руки на груди. Недовольно исподлобья смотрит наверх, туда, где под крышу чайного дома карабкается Аякс. Его нога соскальзывает, он чертыхается, но находит точку опоры. Смачно выругивается — Люмин таких слов не знает, это явно что-то на снежном, но об их смысле догадывается.

— Не каркай, — указывает он.

Паймон в растерянности прикусывает свой маленький ноготок.

— Но ведь Паймон может просто…

— Может, — перебивает Люмин, — но не будет. Пусть этот балбес навернется, я посмотрю.

Конечно, Паймон может просто долететь наверх. Конечно, Паймон может стащить оттуда беднягу-кота, который за всем этим действом наблюдает абсолютно спокойно, и на девицу в беде, которой срочно нужен принц-спаситель в лице Аякса, совершенно не смахивает. Конечно, Паймон может сделать все легко и быстро; но Люмин только гордо вздергивает носик.

— Какая же ты злая, царевна, — весело отвечает Аякс.

«Ты себе даже не представляешь», — думает Люмин.

И ждёт.

Впрочем, недолго — нога Аякса соскальзывает с лакированных декоративных элементов крыши Ли Юэ. Люмин, хоть и хотела полюбоваться таким феерическим и ожидаемым падением, все равно жмурится. На грохот упавшего двухметрового тела собирается половина улицы. Она со вздохом кладёт ладони на лоб, закидывает голову назад и страдальчески стонет.

Если бы это был первый раз, она бы распереживалась. Когда Аякс несколько месяцев назад поскользнулся на приступке у похоронного бюро Ху Тао, пытаясь «спасти» оттуда такого же якобы бедного и несчастного кота, у Люмин на секунду остановилось сердце. Они оба отделались испугом — исключительно благодаря тому, что Аякс сорвался в воду и приземление вышло приблизительно мягким (пусть и была вероятность треснуться головой о каменные выступы стены).

В наказание он потом весь вечер перебирал ее волосы, пытаясь по указке Люмин найти парочку седых. Паймон тоже на него поворчала — убейся он, и кто бы оплачивал им еду и новые чертежи мебели для Пухляша?

Второй раз он навернулся с лестницы у банка — подвернул ногу, упав на два пролёта ниже; за перила зацепиться просто не успел. Люмин два дня не выпускала его из чайника — пока не была уверена, что он не хромает, и пока не спал синяк, чуть ли не черным распластавшийся на половину чужого бедра.

На третий раз она его предупредила: «Аякс, не лезь на эту гору, ты упадёшь». Грозилась, что не будет лечить, если он что-то сломает, и даже ушибленную голову в случае чего не поцелует. Категорично нет.

Аякс не послушал.

Упал.

Утешительный поцелуй получил.

Люмин надеялась, что чем больше он падает, тем осторожнее становится, но, видимо, с Аяксом и тут все работало наоборот. Чем больше он себя калечил, тем выше цель выбирал на следующий раз; и тем большее прикладывался о землю. Наверное, в этом тоже была определенная закономерность; в конце концов, от таких периодичных и частых ударов едва ли у него в голове образовывалось что-то хорошее, а не перманентное сотрясение и кладезь глупых идей.

— Я же сказала, — она туго затягивает бинт на его плече. Аякс шипит и морщит нос, — нечего лазать за этими котами. Они и без тебя нормально спустятся все, когда захотят.

— А если бы не сказала, я бы не упал, — парирует Аякс. Сам знает, что глупо, по-детски, словно у своих младших нахватался; но иногда ему положено быть не очень умным и не очень взрослым. — И у нас в чайнике был бы кот.

Люмин сворачивает бинт и перекидывает через его плечо. Аккуратно фиксирует руку; Аякс снова морщится, но уже от боли.

— Это мой чайник.

— Мы все равно вместе там живем, — хмыкает Аякс.

— У тебя в ближайшее время будет не кот, а костерост, — она ставит на коленки свою походную сумку, звенящую стеклом и всякими мелочами, и начинает перебирать свои скляночки. — И только попробуй нарваться на драку со своей сломанной рукой. Я тебе вторую сломаю и с Пухляшом запру.

Аякс фыркает; совершенно несправедливое и утрированное наказание, если спросить его. Но никто не спрашивает; Люмин размашисто лепит ему на щеку пластырь.

— А это пей, — указывает она, передавая лекарство.

— Мастер Чайльд…

Оборачиваются они синхронно. На ближайшей площадке у Банка Северного Королевства в такое позднее время никого нет, но присутствие здесь фатуи из работников не удивляет. Люмин вопросительно вскидывает брови.

— Он занят.

Фатуи смотрит на нее как-то опасливо. Люмин прекрасно понимает, что никому не нравится путешественница, с которой якшается Предвестник; пожалуй, кроме Катерины. Катерина прекрасная, Катерина добрая, а еще любит овсяное печенье — а Люмин любит пить с ней чай и в шутку сговариваться против Аякса.

— Там новобранцы, — все равно говорит фатуи после этой паузы; путешественница, конечно, опасна, но он все еще на службе, даже если придется быть побитым, — ждут в лагере.

— По-моему, — Аякс поднимает согнутую в локте сломанную руку, — я сейчас не особо им помощник.

— У вас с кем-то проблемы? — скорее из субординации и вежливости спрашивает его подчиненный.

Аякс кидает взгляд на Люмин и видит, как загораются ее глаза. О нет. Вот и ее прекрасная возможность отомстить ему за его неаккуратность и желание залезть куда-нибудь, откуда он обязательно упадёт в четырёх случаях из пяти. Вот и ее возможность использовать его статус, который до этого момента был только поводом для гордости, а теперь так подло использовался против него.

«А вы знаете, что самый молодой и опасный Предвестник фатуи калечится, забираясь за котятами на крышу?»

Аякс вздыхает. Он выпрямляет спину — если эту битву он проиграет, то примет поражение с честью и достоинством. Да, он лазает на крыши за котятами, и что с того? Зато…

— Лучше бы ваши новобранцы помогли вашему Предвестнику в каменном лесу Гуюнь, — холоднее царицы чеканит Люмин. — Сломанная рука за пятерых стражей руин это меньшая потеря.

Аякс не знает, что чувствует больше — удивление или желание прямо сейчас лечь под каблук ее высоких сапог.

— В том лесу правда есть столько стражей? — интересуется он, когда они снова остаются одни.

Люмин аккуратно поправляет съехавшие на его плече бинты.

— Я никогда не вру, — упрекает она. Увиливает, недоговаривает, скрывает; может быть, но уж точно не врет. — Они там были, но мы с Паймон все уже решили пару дней назад.

Аякс смотрит на неё с восхищением и непониманием. У неё был такой шанс — фатуи бы ещё неделю над ним смеялись! Тайно, конечно, шушукаясь по углам, но все же! Люмин ловит его взгляд; улыбается как-то снисходительно. Кладёт ладошки на его щеки и тянет к себе, нежно целуя в лоб.

— Почему? — все же спрашивает Аякс.

— Ты, безусловно, катастрофа, — говорит Люмин со вздохом, ласково поправляя рыжие пряди и убирая особенно назойливые с его лба. — Но ты моя катастрофа. И смеяться над тобой никому не дам. Если ты, конечно, не сам позоришься, величайший продавец игрушек во всей Снежной.

Аякс с улыбкой закатывает глаза.

От костероста ноет рука; он двигается на скамейке поближе к Люмин, наклоняется и тыкается носом в шею. Она поглаживает его по спине; бережно, нежно, кратко почесывает короткими ногтями сквозь тонкую ткань рубахи. Несмотря на всю прежнюю строгость, начинает нашептывать ему на ухо, что скоро все пройдет; только немножко нужно потерпеть.

Аякс закрывает глаза.

Ли Юэ сегодня спит.

========== Желание ==========

— Я устал, — заявляет Аякс.

Он садится прямо на траву, скрещивает ноги, раскидывает руки и клонится назад, пока не стукается затылком о землю. Люмин морщится за него; больно, наверное, вышло.

— Я тоже немного, — признаётся она, оттягивая перчатку на большом пальце. — Но, кажется, мы закончили. Хирохико упоминал только три места.

— Я бы поел чего-нибудь, — Аякс вздыхает; челка открывает лоб, и он театрально кладёт на него ладонь тыльной стороной.

Паймон появляется перед глазами мгновенно; Люмин, наученная опытом, едва успевает податься назад, чтобы она не зарядила ей в нос своей маленькой подошвой.

Зачем ей вообще ботинки, если она только летает?…

— А ты оплатишь? — деловито уточняет она.

Люмин улыбается, а Аякс смеётся. Ойкает — в такой позе, должно быть, не очень удобно, и собственный смех отдаёт неприятным щелчком в рёбрах по сердцу. Он поднимается и отряхивает ладони о коленки.

— А у меня есть выбор? — он широкой рукой мягко треплет Паймон по волосам. Она пищит и двумя ручками пытается придержать на месте свою заколку. — Разве что могу приготовить что-нибудь сам…

— О, нет, — тут же машет руками Люмин, — мы уже знаем твой суп с живыми щупальцами!

— Это деликатес, — защищается Аякс.

— Даже не сомневаюсь, — осаждает его Люмин, — но мы обойдемся обычной едой.

Он показательно закатывает глаза, а она — вздергивает подбородок, слабо улыбаясь, мол, ну, докажи, что я не права, попробуй. Она видит, как Аякс закусывает щеку изнутри, сдерживая комментарий, и только довольно хмыкает.

— Раз мы все согласны, — подытоживает Люмин игривым тоном, — значит, кто последний до Амаканэ, тот и платит.

Паймон дважды повторять точно не надо, пусть и денег своих у нее нет ни монетки моры; она летит не хуже колибри. Люмин бы посмеялась, да некогда; она ловко скидывает в руку сапожки, чтобы не мешались на песке, и босиком бежит следом по отмели, ощущая кончиками пальцев влажный песок. Слышит какие-то наигранно недовольные восклицания Аякса; но уверена, что он бежит следом, только вот догнать все равно в своих сапожищах не успеет — а пока будет расстегивать все застежки, Люмин с Паймон наедят на новый Нефритовый дворец.

Паймон летит прямиком к стойке со сладостями — душу готова продать за моти с сакурой; а Люмин останавливается у каменной дорожки, чтобы надеть обувь.

— Ты меня обманула! — сквозь смех обвиняет Аякс, опираясь ладонью об одно из деревьев; бежали они дай архонт метров сто, но отдышаться не помешало бы.

— Ничего подобного, я сразу сказала все условия, — Люмин звонко смеется.

У нее щеки покрываются румянцем от того, каким влюбленным выглядит Аякс напротив; слегка сводит брови домиком, приоткрывает губы в улыбке, и в синем-синем взгляде, кажется, все же появляется маленькая нежная искорка. Она встает на носочки; без каблучков и вовсе ему по грудь; кладет ладошку на его щеку и наклоняет к себе, чтобы мягко поцеловать. Такой Аякс всегда поддается, тянется к ласке, будто Люмин его завораживает, а поцелуями одаривает лишь изредка, а не каждый день и едва ли не каждый час.

— Но все равно ты платишь, — почти шепчет она и ласково прикусывает кончик чужого носа. Аякс с улыбкой морщится.

— Хитрая царевна… — он лезет в карман, а потом плюхает Люмин в ладошку мешочек с морой, ласково мазнув губами по ее лбу. — Для своих дам я готов на все.

В ее глазах снова пляшут игривые искорки; и ему радостно видеть ее в таком легком настроении.

— Спасибо, господин Предвестник.

Люмин отряхивает ступни от песка, надевает сапожки и спешит догнать уже жующую что-то Паймон; ее маленькие ладошки ломятся от еды и сладостей, и Люмин спешит оплатить все это добро и заказать что-нибудь себе.

Аякс сам в первой же палатке берет себе онигири — с едой он спешить не любит, растягивая для пущей сытости. Пока Люмин и Паймон о чем-то говорят с торговцами, он прохаживается по острову. Солнце приятно припекает макушку и щеки, а лепестки сакуры напоминают снег; что довольно странно летом, но Аяксу нравится. По старой привычке он думает, что стоит написать об этом Тоне; описать поподробнее, чтобы Антон со своим богатым воображением смог попробовать это зарисовать, а потом Аякс по приезде похвалил бы его и что-то подправил; и, конечно, забрал рисунок с собой, чтобы напоминал о доме.

Он останавливается, чтобы поймать губами рассыпающийся рис. Краем глаза замечает стенд с предсказаниями, и куча пестрых дощечек его увлекает; ведь всегда интересно, о чем мечтают другие люди, и как они могут выразить это на одной маленькой дощечке.

Аякс чуть вскидывает брови, когда замечает что-то отдаленно знакомое — две прядки у коротких волос и заколка-цветок. Люмин бывала на Амаканэ не один раз, и наверняка загадывала желание. На дощечке с красной махровой кисточкой она держится с кем-то за руки; и Аякс по одному лишь шарфу и косе понимает, что это Итэр.

Он касается дощечки пальцами, и бубенчики над ней ласково звенят тому, кто их потревожил.

— Это моя дощечка, — говорит где-то за спиной Люмин.

Аякс с улыбкой оборачивается. Она за обе щеки уплетает ассорти из сашими с широкой тарелки, такая же разнеженная и спокойная под солнцем и лепестками сакуры, как и он сам.

— Я узнал. А ты художница.

Люмин слегка пихает его локтем в бок, и он заливисто смеется.

— Посмотрим, какой ты художник, — говорит она. — Господин Ёсикава, нам одну гадальную дощечку!

Аякс сперва отнекивается, но она все же заставляет его взять дощечку и карандаш.

— Ее же все увидят, — жалуется он, смотря на деревяшку в своей ладони.

— Да, но смысл желания будут знать не все, — Люмин забирает пока его недоеденный онигири. — Давай, рисуй.

Аякс гипнотизирует дощечку еще какое-то время. Он не уверен, какое у него желание, и тем более не знает, как уместить его на такой маленькой дощечке. Но перечить Люмин было абсолютно бесполезно; он прикусывает нижнюю губу и спокойной рукой начинает выводить линии, чуть поскрипывая карандашом.

Аякс подвешивает дощечку на синюю веревочку рядом с дощечкой Люмин. Она тут же встает на носочки, чтобы рассмотреть, что он там нарисовал.

Созвездие путешественницы посередине — она узнает собственный меч и цветок из волос, по инерции поднимает ладонь, чтобы его коснуться. От созвездия исходят вверх лучи; по бокам две звездочки, как заколка у Паймон; и сверху, где-то в углу, маленький-маленький кит.

— Объяснишь? — с предвкушением спрашивает она.

Аякс прикрывает глаза, запрокидывая голову и выставляя щеки солнцу.

— Путешественница это, конечно, ты. Рядом с тобой звезды Паймон и Итэр, чтобы они всегда были рядом с тобой, а лучи — это знак того, что ты счастлива. А кит, — Аякс тихо вздыхает, улыбаясь, — это я. Так или иначе, здесь, рядом, или с высоты звезд, когда я захвачу мир и ты победишь меня.

Люмин сперва издает смешок; наверное, хочет сказать, что опять он пристает с этими глупостями, но почему-то молчит. Наверное, понимает, что он вполне серьезно — его амбиции никогда не были для нее секретом, как и признание, что лишь она сможет когда-нибудь его остановить, если придется.

Она опускает голову. Люмин рассматривает кусочки рыбы и креветок в своей тарелке. Аякс смотрит на нее, приоткрывает губы, чтобы как-то сгладить ее тоску, но не успевает ничего сказать.

— Не покоряй мир, ладно? — тихо просит она. — Давай лучше… путешествовать вместе по разным мирам. Их же много. Это куда интереснее, чем просто один, да и…

«Да и так мы будем вместе», — не заканчивает она, пусть и хочет.

Он этого не слышит, пусть и понимает.

Аякс мягко улыбается.

— Хорошо, — он снимает одну перчатку с ладони и протягивает ей мизинец, — только если ты исполнишь мое желание. Если это сделает тебя счастливой.

Люмин цепляется своим мизинчиком за чужой, слегка сгибает, чувствуя, какие его руки горячие после черных перчаток на солнце.

— Уже сбывается, — спешно говорит она, смотря на их маленькую детскую клятву, — осталось немного.

Аякс с улыбкой кивает. Опускает их руки, ласково целует в макушку; а потом бросает какую-то веселую фразу подоспевшей к ним Паймон. Люмин поднимает взгляд к дощечке; из-за порыва ветра с моря красные нитки ее кисточки путаются с синими с дощечки Аякса. Бубенчики звенят негромко; наоборот, ласково и едва слышно, приглушаемые падающей бархатной листвой сакуры.

Совсем немного.

========== Иродори ==========

Первый раз Люмин приглашает Чайльда на фестиваль первого полнолуния сугубо из вежливости. Просто проходит мимо Банка Северного королевства и решает заглянуть. Просто хобби у неё такое, по крышам рядом с фатуи гулять и на фестивали их приглашать.

— Прости, комрад, — говорит Чайльд, — наш знакомый консультант похоронного бюро подпортил мне репутацию… в Снежной дел невпроворот. Запусти за меня самый красивый фонарик!

Он словно виновато смеётся, ерошит рыжий ураган на затылке, но в его глазах нет и тени улыбки.

Люмин почти безразлично пожимает плечами. Нет, ей совсем не обидно; нет, позвала Тарталью вместе отпустить в ночное небо фонарик она не из большого желания, а исключительно из вежливости. Исключительно по старому знакомству и немножко из корыстных целей, чтобы побольше узнать о фатуи; он-то явно был куда приветливее Синьоры.

Нет, она не расстроилась. Совсем нет. Ни капельки.

Пока еще они друг от друга слишком далеки. Пока еще теплится обида за Золотую палату. Пока еще Тевкр не забрался на корабль до Ли Юэ.

Пока еще Люмин не знает, что Чайльд любит не только драки и корыстные планы; что Чайльд все сердце готов отдать своей семье.

Пока еще.

Второй раз она немного нервничает. Слишком многое за этот год изменилось; хотя бы то, что из вредного фатуи-шутника Тарталья стал ее ласкучим лисом Аяксом.

Начало письма она перечеркивает раз десять. «Аякс» кажется очень сухим; «Господин Предвестник» чересчур официальным, сквозь строки и море он может не понять и заволноваться; а «любимый» какое-то совсем уж тошнотворно неестественное.

Она критично осматривает все варианты и обставляет немного длинноватое и нескладное «мой любитель наводить хаос».

Аякс приходит с нового обращения в полный восторг.

«Прости, моя Царевна, — читает она ровные строчки, буковка к буковке, — что Скарамучча, что Арлеккино прибавили мне тут забот. Обещаю посмотреть с тобой на фейерверки в следующем году».

В этот раз сожаление, которое она держит в пальцах, искреннее, настоящее; она может его потрогать, как нежные цветы, которых коснись — рассыпется, а напоследок оставят бархатистость на пальцах и сладко-горький аромат перед носом.

И может представить Аякса. Как он свёл бы брови домиком, немного надул бы губы; может, попытался бы зацеловать щеки Люмин, пока она не начала бы смеяться и не забыла бы любые причины для грусти. Может, так бы все и было — но его рядом нет.

Люмин начинает понимать, как себя чувствует Тевкр. Маленький, заваленный обещаниями и завтраками; и понимающий, что так необходимо.

Только невыносимо скучающий то ли по уверенной ухмылке, то ли по нежной улыбке; то ли по нахальству в синих глазах, то ли по время от времени едва заметному проблеску сияния жизни в них; то ли по рыжим растрепанным волосам, то ли по тому, как смотрятся в них цветы, сорванные под рассветным солнцем, ещё с капельками прохладной росы на лепестках.

Но сейчас, спустя всего пару месяцев, у Люмин трепещет сердце; мечет крыльями, как пташка, которая вот-вот и вырвется из тесной клетки рёбер.

Она в Инадзуме.

Аякс в Инадзуме.

И фестиваль тоже в Инадзуме.

Пальцы Люмин не дрожат, когда она сжимает меч перед стражами руин. Не дрожат, когда приходится биться с Вестниками Бездны, и запястья не слабеют ни на секунду, когда она поднимает оружие против сотен и тысяч монстров на своём непростом пути.

Но кончики предательски покалывает, когда она открывает двери чайного дома Коморэ, где они условились увидеться.

— На Рито будет фестиваль Иродори, — говорит Люмин просто посреди ужина. — И мы… можем пойти вместе. Если ты хочешь.

Она прикусывает собственный язык и спешит почти опрокинуть в себя чай из маленькой-маленькой чашки размером с ее ладошку. Был бы здесь Тома, наверняка бы ужаснулся таким манерам.

Аякс, только-только неуклюже наколовший кусок рыбы на палочку, поднимает к ней взгляд. Он думает, перебирает в голове все свои поручения и обязанности; но Люмин перебивает прежде:

— Скарамучча не появится в это время, фестиваль организовывает фамильяр сёгуна. И в Банке все хорошо, из Разлома всех фатуи вывели. И в Снежную тебя не вызывают, я говорила с Катей. И даже Тевкр не собирается пробраться на какой-нибудь торговый корабль.

Аякс в ответ смеется, откладывая палочки даже без сожаления.

— Ты что, переписываешься за моей спиной с Тевкром?

Люмин улыбается и довольно загадочно отводит взгляд, пожимая плечами.

— Может быть.

— Может быть?

— Может быть, и не только с Тевкром. Тоня неделю не будет печь тебе оладушки, как вернёшься, если ты не пойдёшь со мной…

— Как ты подготовилась, — он с мягкой улыбкой сводит брови домиком; Люмин понимает, что ему из-за этого даже немного совестно, и ее такая реакция полностью устраивает. — Я просто не могу отказаться.

Она с гордой улыбкой вздергивает подбородок. Аякс упирается ладонью о низкий столик и звонко чмокает кончик ее носика.

Впрочем, даже если бы Аякс попытался казаться ещё более занятым, чем уже был (если такое вообще было возможно), то с треском бы провалился. У Люмин все было схвачено — и на следующий день ему пришло аж четыре письма из дома. Когда он забирал их утром у своего подчиненного, обернулся на Люмин, что нежилась в кровати — и очень убедительно делала вид, что вообще не знает, что там в этих письмах.

Тевкр начинал письмо радостно:

«Братик! Представляешь, Люми рассказала мне об одной книжке… Пожалуйста, купи ее для меня на фестивале!… После прошлого раза Тоня никак не пускает меня в порт — но я прорвусь!…»

class="book">Антон оказался сдержаннее:

«Аякс! Мама говорила, что в Инадзуме, где ты сейчас по работе, есть книги с чудесными иллюстрациями… Мне не хватит наглости просить тебя… Был бы несказанно рад увидеть вживую хотя бы одну…»

«Дорогой брат, — писала Тоня, — Антону нужны учебники…»

Аякс даже не сдержал тогда смешок — Тоня и не пыталась делать вид, будто все не было подстроено ради того, чтобы он отдохнул на этом фестивале.

И еще, видимо, отправил в Снежную целую домашнюю библиотеку.

«Мой любимый сын, — читал он в письме от мамы, — если ты обидишь эту девушку, я откручу тебе голову».

— Мне угрожают кровавой расправой, если я тебя обижу, — делится Аякс с Люмин.

Она поворачивается на живот, сминая под собой одеяло. Задумчиво вздыхает, лениво приоткрывая веки. На ее светлой-светлой коже переливается солнце; Аяксу кажется, будто ее волосы сотканы из золота, а в глазах сверкает настоящий янтарь. Он, определенно, самый богатый человек в Тейвате, раз главная драгоценность всех миров и вселенных позволяет ему себя целовать.

— Ответь, что не успеет, — по-утреннему сонно тянет она, — я расправлюсь быстрее.

Люмин прикрывает глаза и улыбается; и нутром чувствует довольство Аякса. Абсолютно не нормальная реакция; но разве она его полюбила за «нормальность»?

В первый же день фестиваля Люмин, как всегда, оказывается в самом эпицентре (спасибо, господин Камисато), а Аякс, как всегда, за ней — поддерживающей тенью, не отпускает чужой ладони, невесомо переплетая с ней пальцы.

Одного прищура Люмин хватает, чтобы засмотревшиеся на красную маску в волосах тут же с преувеличенным вниманием занялись своими делами. Несмотря на все подводные течения под священной сакурой, Инадзума, если спросить Люмин, это королевство сплетников; и все уже знают о Синьоре и сомнительных дипломатических отношениях с фатуи. Аякс не собирается ни перед кем оправдываться, Аякс в принципе умудряется себя к фатуи особо не причислять; а Люмин вдруг вспоминает о маске, оставленной жрицей.

По ее мнению, на рыжих волосах лисья мордашка выглядит куда симпатичнее.

У них достаточно времени, чтобы прогуливаться по красочным улочкам каждый вечер. Каждый день они покупают по книжке и читают, сидя где-нибудь под красочными фонариками в укромном уголке, накупив чего-нибудь вкусного. Паймон каждый раз сама находит себе оправдания: то ей срочно понадобился Альбедо, то она проконтролирует, не бомбит ли Кли рыбок, то Син Цю обещал угостить ее в ресторане за сохранение тайны его творчества…

Люмин наконец-то чувствует, что может отдохнуть. И не только потому что наконец-то фестиваль смогли организовать без нее, не только потому что она видится с друзьями почти каждый день и разгадывает интересные загадки, которые встречаются им на пути, и не только потому что там полно развлечений на любой вкус и цвет.

Еще и потому что Аякс не дает ей ничего делать.

— Пойдем, возьмем яичные рулетики, — как-то говорит он; ласково цепляет пальцами концы шарфа за ее спиной, пропуская мягкую ткань по ладони.

— Я приготовлю, — по привычке отвечает Люмин, кусая губы, — только нужно найти яйца…

Аякс мягко усмехается.

— Мы просто купим.

Люмин отвлекается от рассматривания ближайших крыш (обычно гнезда можно было найти именно там) и непонятливо на него смотрит.

— Но я могу приготовить…

— Я и не сомневаюсь, — Аякс берет ее под локоть и ведет к лавочке с едой. — Можешь и на крышу залезть, и яйца там найти, и приготовить, Царевна, я и не сомневаюсь…

Люмин вновь и возразить не успевает, как он уже вручает ей в руки рулетик, завернутый в широкий листок мяты. Кладет ладонь на ее щеку, наклоняется и ласково целует в макушку, едва задевая носом цветы в ее волосах.

Аякс берет себе «ничто-не-испортит-нам-этот-фестиваль» установку. Его не смущает Итто; он, конечно, хочет вызвать его на самую настоящую дуэль, потягаться с силами с они, но, спасибо Томе, Люмин удается вернуть его с небес на землю; да и может разве какой-то они сравниться с архонтом, Аякс, серьезно, да-да, уговорю я Чжун Ли в следующий раз сражаться с тобой в полную силу, раз так сильно хочешь булыжник на голову. Не портит настроение и Кадзуха, наоборот, от тайн прошлого в Аяксе пробуждается какой-то детский интерес и предвкушение; он не имеет ничего общего с кланами Инадзумы, но ему ужасно интересно, чем все закончится. Сиблинги Камисато, Аято в частности, его больше забавляют; смотря на Аяку, он с нежностью говорит о Тоне. Когда перед открытием последнего портрета Касэн к ним присоединяется запыхавшийся Тома с кошельком в руках, Аякс сочувствующе хлопает его по плечу и с барского фатуйского кармана дает щедрый мешок моры. Тома ничего не понимает, но Люмин уговаривает от подарка не отказываться — и обещает как-нибудь познакомить их с Чжун Ли, который вовсе не имеет привычки носить деньги с собой.

И даже пятый портрет не заставляет его разозлиться. Только нахмуриться, хмыкнуть себе под нос — и снова стать обычным Аяксом.

— Значит, Скарамучча уже не в Инадзуме, — говорит Люмин.

Они сидят на пристани. Между ними на старых досках тарелка с кучей еды, но Аякс с преувеличенным вниманием уплетает данго, явно одобряя вкусы сёгуна. Люмин аккуратно ведет стопой по водной глади, едва касаясь пальцами; ее сапоги вместе с его ботинками сложены где-то на берегу у ящиков торговцев.

— Значит, — согласно кивает Аякс. Он смотрит на неё; но лицо ее непроницаемо.

— Значит, и ты уезжаешь, — подытоживает Люмин.

Аякс молчит.

Он сам не заметил, когда эта перемена наступила — когда Люмин стала трепетнее относиться к их расставаниям и собирать по кусочкам памяти моменты их встреч.

— Наверное, — говорит он, — пока еще не знаю. Думаю, вот, может… Царице и необязательно об этом знать. Пока что, по крайней мере.

Аякс свое предложение выказывает аккуратно — в конце концов, немногие могут разгадать загадку на холсте, а глава комиссии Ясиро едва ли побежит рассказывать о Сказителе на каждом углу; раз уж смог держать свою тайну так долго.

Он ждет реакции Люмин, но ее не следует. Аякс откладывает сладости на тарелку, немного наклоняется вперед, чтобы заглянуть к ее лицу; и удивленно подается назад.

Люмин кусает губы, чтобы не засмеяться.

— Так ты все знала, — возмущается Аякс. Он прекрасно понимает причину ее смеха, который она уже не может сдерживать.

— Будто я виновата, что из тебя непутевый обманщик, — хохоча, она прикрывает рот ладошкой; будто поддразнивает его еще больше. — Особенно после твоих речей о незначительности преданности…

Аякс складывает руки на груди, надеясь, что этот жест передаст всю степень его негодования.

— И что, прям сразу знала?

Люмин с загадочной улыбкой начинает отряхивать платье, будто на нем были какие-то пятна, видимые только ею.

— Знала что, что ты уже давно в курсе, что Скарамучча не в Инадзуме? Или что ты каждому встречному наплел разные причины своего пребывания тут? Так что же тебе нужно, господин Предвестник, найти сердце бога, наладить отношения царицы с сёгуном, выдвинуть обвинения из-за смерти дипломата Синьоры, задержать меня от поездки в Сумеру и нарушения ваших злых коварных планов?…

Аякс сам уже не помнит половину отговорок, которые говорил спрашивающим, но определенно все их узнает. Вот о Синьоре он точно сказал Катерине, о поездке в Сумеру — Педролино (как Люмин вообще могла об этом узнать?), про налаживание отношений тому парню из комиссии Ясиро…

— Не думал же ты, что я тоже поверю в твои сказки, — Люмин с улыбкой закатывает глаза и берет баночку с молоком. — Нет, я знаю, что во всех них есть кусочек правды.

— Кусочек, — Аякс возмущенно хмыкает. Он бы сказал, что целый кусочище; и достаточно большой, чтобы никто до сих пор ничего не заметил.

— Правдоподобнее, чем в Ли Юэ, но до обманщика профессионального уровня тебе еще далеко.

Никто ничего не заметил, кроме, пожалуй, Люмин; которую, в общем-то, он даже не планировал обманывать. Просто она оказалась рядышком, пока он обманывал Синь Янь, Паймон и Шики Тайсё, а в целом…

— И ничего я не обманывал, — решает защититься он, — это ты просто не спрашивала.

— Да-да, но теперь ты передо мной виноват, — она откидывает длинную прядку волос за свое плечо, хитро бросая взгляд на Аякса. — И придется задержаться тут еще на неделю. Ты, кажется, еще не все книжки для Антона купил. А я обещала Аяке двойное свидание.

— С такими девушками, — парирует Аякс, — мы с Томой подружимся.

— Да, вам есть что обсудить, — Люмин потягивает молоко через трубочку. — Ему явно понравится тот твой любимый странный суп с живыми осьминогами.

Хитрая, хитрая лиса — он и не заметил, когда она такой стала. Но от понимания, что эта хитрость ее ничуть не испортила, а сделала даже лучше, Аяксу становится тепло; в такие моменты он будто влюблялся в нее чуточку больше.

— Или я пожалуюсь твоей маме, — добавляет Люмин, отвлекая его от мыслей. — И даже уступлю ей удовольствие выполнить свою угрозу.

Аякс смеется. Он уже чувствует, что в Снежной дома Люмин ждут, наверное, больше, чем его самого — раз она умудрялась вести переписку почти со всеми членами его семьи. Интересно, на чьей стороне там отец; но что-то подсказывало, что отправленные недавно инадзумские рыболовные снасти растопили и его беспокойное сердце.

— Ну, тогда придется сходить, — мягко улыбается он.

Ведь голова ему все ещё нужна.

========== Жердочка ==========

Комментарий к Жердочка

спойлеры к квесту 2.7

Для Люмин пропадать — явление обыденное. Вполне нормальное, естественное, почти бытовое. Люмин всегда занята, Люмин всегда кому-нибудь помогает или кого-то бьет — и ее исчезновения совсем не секрет.

Обычно она бросает: «Мне надо отлучиться», и сразу исчезнет — упорхнет, словно канарейка.

Или утечет, как песок, прямо сквозь пальцы Тартальи.

Она упорхнет, а его душа ноет и скребёт под сердцем — хочет следом, хочет летать вместе с ней, обжечь рано или поздно крылья о солнце, но не может. Ему крылья-то обрезали давно; в пустой-пустой глубине бездны.

Тарталья хочет с ней, а остаётся в тухлом банке разбирать тухлые дела тухлых фатуи и их предвестников.

Тухло, очень тухло.

У Тартальи пара развлечений в день — это когда ему докладывают новости касательно Люмин.

Не то чтобы он отличался гиперопекой. Не то чтобы он за ней следит, но у фатуи есть глаза и уши везде, он ее предупреждал ещё давно, она должна была помнить, его внимательная Царевна; и одного «Путешественницу видели в Инадзуме» ему хватает. Где именно, с кем именно, что она там делает — вот это уже не его дело. Это уже Люмин разберётся сама.

Не то чтобы он следит за ней, просто…

Люмин сильная, Люмин стойкая, Люмин отважная и непобедимая; а ещё Люмин нежная, Люмин бескорыстная, Люмин немножечко иногда слишком доверчивая.

Тарталья не следит, ни в коем случае. Тарталья просто немножечко приглядывает.

Он не хочет становиться клеткой этой пташки; Люмин и так не позволяла себе слишком многого, по его мнению. Например, отказываться ловить сбежавших котят.

К исчезновениям по куче разных дел и поручений Тарталья привык. К чему Тарталья не привык, так это к фразе: «Мы не знаем, где Путешественница».

— Что значит «мы не знаем»? — переспрашивает он едва ли не с угрозой. Ну, может, просто не так расслышал?

— Она вошла в Разлом, — агент фатуи мягко кланяется, опуская голову, признает собственную вину, — и не выходила со вчерашнего дня.

Святая Царица, думает Тарталья, куда ж ее снова занесло…

— У вас была всего одна работа, — сквозь зубы шипит он и хлопает за собой дверью так, что Надя в коридоре вздрагивает от неожиданности.

Тарталья не любитель запугиваний, но работа у них и правда была всего одна.

— Насколько мне известно, — с каменным спокойствием говорит Чжун Ли; делает паузу, отпивая чай. Тарталье немножечко хочется влить ему в рот весь чайник. — Сяо тоже направился в глубь Разлома.

Тарталья стучит пальцами по столу; Сяо, Сяо, а, точно, тот мрачный мальчик с Ваншу. Точно тот самый, с которым он хотел подраться, пока его за эту идею не побила Люмин — довольно позорно отхлестала пару раз по плечам конским хвостом.

— Допустим, — соглашается он, — но твоё корляписовое спокойствие, господин Чжун Ли, не внушает доверия.

Чжун Ли смотрит чуть более заинтересованно.

— И какие же у тебя предложения?..

У Тартальи предложений много — вагон и маленькая тележка; но Чжун Ли и сам сразу же подхватывает самое очевидное. Пойти в Разлом, конечно, всех побить и спасти свою Царевну.

Точнее, не то чтобы подхватывает — он поддерживает первую часть идеи, а от второй отказывается категорично.

— Они в глубине, — говорит Чжун Ли, — и если мы пойдём следом, то только ухудшим ситуацию. Останемся там уже все.

Одна сторона Тартальи говорит: да какая разница, останемся и останемся, Люмин же в опасности, Люмин нужна помощь, Люмин нужен он, Тарталья; Люмин обязательно нужно вытащить на поверхность. И с ней еще малышка Паймон, она и вовсе каждого шороха боится, что, если там уже что-то…

Вторая сторона Тартальи даёт ему мысленную пощечину: уж архонт-то наверняка знает, как поступить, уж Люмин-то не слабая девчонка, уж Люмин-то не даст в обиду Паймон, уж она-то справится; кто, если не она, способен на все, что угодно в этом мире?

Вторая сторона Тартальи говорит: не держи ее в клетке, подожди, немного подожди. Она обязательно справится.

Он мучается почти три дня. Понятия не имеет, сколько там прошло в Разломе; Чжун Ли что-то говорит про хаотичность времени и пространства, про возможные искажения, про иллюзии, а Тарталья считает, что лучше бы он побольше молчал. Каждый день они сидят в привалочном пункте у входа; каждый день Тарталья не находит себе места и заставляет чувства и сердце сражаться.

Говорят, шахтеры брали птиц в глубины Разлома, чтобы те напоминали им о жизни наверху.

Сажали птиц в тесные прутья, а когда они иссыхали — поднимались и ловили новых.

Такая себе перспектива.

На четвёртый день Чжун Ли с утра сам не свой — и Тарталья понимает, что-то сейчас произойдёт.

Люмин сильная, напоминает он себе, Люмин рыцарька, Люмин прославленная героиня, которая сражается с богами.

А еще Люмин хрупкая, Люмин чувствительная, Люмин невероятно нежна своей беспросветно широкой душой.

Люмин — вольная пташка с нежными песнями и стальным характером.

Чжун Ли разводит руки, и Тарталья слепнет — ему кажется, что у входа в Разлом образовалось второе солнце, либо взорвалась звезда; либо просто, надеется он, наконец-то оттуда появилась Люмин.

На рыжей траве — пять силуэтов, но тот самый Тарталья узнает мгновенно. Ее белое платье все в пыли, почти что серое; она выглядит устало, но все равно осматривается по сторонам. Тарталья почти может слышать, как в уме она пересчитывает, все ли добрались.

Заботливая.

Тарталья окликает ее и спускается по камням ниже с выступа, на котором стоял вместе с Чжун Ли.

Люмин на секунду мешкается, смотрит на друзей — не понимает, откуда ее позвали. Поднимает взгляд выше и вот тогда — вот тогда замечает его.

— Аякс, — мягко вздыхает она; будто не верит.

Люмин бежит к нему; спотыкается о неровность камней, будь проклята эта ребристость Разлома. Но он протягивает руки и ловит ее в объятия — буквально; а от ее тихого всхлипа, наверное, досады и обиды из-за такой мелочи, его сердце немного сжимается.

— Люмин, — Тарталья вдыхает пыль со светлых волос, останавливает желание чихнуть. — Все хорошо. Хорошо.

Люмин жмётся щекой к косому лацкану его пиджака. Застежка цепляется за прядки и путает их, но им обоим сейчас на это как-то все равно. Тарталья ближе прижимает ее к себе; Люмин позволяет себе ещё один всхлип и затихает. Он наспех стягивает перчатки, позволяет им упасть на землю и поднять ворох пыли, нежно и бережно касается пальцами чужих лопаток, успокаивая. Мол, я здесь, моя Царевна, и никакая бездна тебе не будет страшна.

Люмин поднимает голову; Тарталья кладёт ладони на ее щеки и целует, целует, целует. Переносицу, кончик носа, скулы, уголок губ; нежно и трепетно — везде, где только может. Рядом с ним Люмин позволяет себе даже скромную слезу — всего одну, но и ее Тарталья ловит губами, чувствуя всю соль и горечь того, что было там, в глубине.

Люмин такая нечасто, и Тарталья уже все понимает — что-то с Итэром, что-то с бездной, что-то произошло, и он нужен ей рядом. И он будет. Обязательно будет.

Она расскажет ему все-все — потом, уже дома, перед камином и на диване. Люмин устраивает голову на его груди, пальцами играет с пуговками и причудливыми застежками, сделанными для красоты; она успокаивается, отвлекается, а Тарталья слушает. Слушает каждый вздох, каждый стук сердца, каждую нотку ее голоса. Тарталья мягко гладит ее плечи; играет с длинными белокурыми прядками, ненавязчиво пропуская тонкие волосы сквозь пальцы.

От Люмин больше не пахнет пылью; от неё пахнет свежестью после грозы и сладкими-сладкими цветами. Тарталья утыкается носом в ее волосы и вдыхает этот запах полной грудью.

Люмин пахнет чем-то родным.

Она засыпает за своим рассказом, утомленная; а Тарталья остаётся сторожить ее сон. Ласково гладит по спине, убаюкивая; иногда не сдерживается — и нашептывает ей то, как сильно ее любит, когда Люмин начинает беспокойно возиться. Она успокаивается; тыкается холодным носом ему под воротник, ища тепло.

Эта пташка в Разломе почти иссохла за такое маленькое время — Тарталья уверен, что Люмин не позволила бы себе слишком долго зализывать раны. Уже завтра она была бы у Катерины в поисках поручений; поопаснее да посложнее, подороже и поинтереснее. Люмин — вольная птица; но даже таким нужен их уголок спокойствия.

Нет, Тарталья не будет ей клеткой.

Только маленькой жёрдочкой.

И только для неё.

========== Братья и сёстры ==========

«Привет, Люмин, не обижайся, я с вами немного похожу, а потом обратно в Бездну, ладно?»

Люмин обида не берет. И злость тоже не берет.

Люмин не берет ничего, Люмин ничего уже не страшно, ей этот мир абсолютно понятен, у Люмин — парень без бошки и брат без мозга.

Люмин первым делом хватает меч, потому что сейчас-то я всю эту дурь из тебя выколочу, Итэр, какой, нахрен, Принц Бездны, ты давно научился шарф-то сам завязывать?

Принц Бездны сбегает от неё с позором — карабкается на дерево, зная, что Люмин с мечом будет неудобно.

Тарталья недоуменно переглядывается с Паймон.

— Я думал, он повыше, — комментирует он ситуацию.

— Такой же мелкий и вредный как его маги, — недовольно бурчит Паймон, складывая ручки на груди.

— Держись лучше за мной, — указывает Тарталья, отводя Паймон рукой по воздуху на свою спину.

Брат братом, но Тарталья на себе испытывал бездну. А он ведь далеко не был ее принцем.

— Никогда не думал, что скажу это, Царевна, но давай-ка оставим драки на потом, — он поднимает руки и подходит к Люмин и дереву; ну, и, Принцу Бездны, опасливо выглядывающему с верхушки. — Может, сперва запросим у принца аудиенцию?..

Взгляд у Люмин злой; она растрепанная, раскрасневшаяся, а дерево уже коренится в сторону из-за зарубок ее мечом.

— Давай, — Аякс аккуратно разжимает ее пальчики на рукоятке и уверенным движением втыкает меч в землю. Он берет ее ладошки в свои, мягко сжимая, и поглаживает большими пальцами ее костяшки. — А теперь все сядем и спокойно поговорим…

— Никогда не думала, что такое от тебя услышу, — с тяжелым вздохом признается Люмин, опуская руки, — и что когда-нибудь именно ты будешь голосом разума, разнимающим драки.

— Не переживай, это одноразовая акция, — Тарталья кладёт свои ладони на бёдра и задирает голову. — Ваше птичьество, вы слезете?

— Я сейчас слезу и оторву тебе руки, — предупреждает Итэр. он карабкается вниз, повисая на руках через ветку, и прыгает на землю. — Отойди от моей сестры.

— Ах, теперь ты вспомнил, что Люмин твоя сестра?

Тарталье нужна ровно 0,0001 секунда, чтобы схватиться за лук.

Голосом разума, разнимающим драки, а? Ему просто было обидно, что он не участвовал.

— У меня с тобой, — Итэр отводит ногу назад, ладонью перехватывая эфес одноручного меча, — разговор будет короткий.

— А ну, обоим тихо, — неожиданно строго и громко одёргивает Люмин.

Вид испуганной Паймон — испуганного ребёнка — за плечом у Люмин немного охлаждает пыл Тартальи. Он скалится на Итэра злым прищуром, опускает лук.

«О, нет», — думает Люмин, когда Итэр издаёт самодовольный и намеренно громкий смешок.

Её страдальческий стон тонет в звоне скрещенных клинков и всплесков водяных кинжалов.

Они с Паймон наблюдают за этой катастрофой с ближайшего камня. Люмин бережно натирает собственный меч; Паймон, уже успокоенная, жуёт тягучую конфету.

И только когда Люмин оказывается вся мокрая из-за призванного Тартальей кита, она встаёт и в три удара раскидывает их по углам.

Она разводит рядом два костра, и Тарталью отправляет ко второму — отсыхать. Ночи в Ли Юэ тёплые, но ей только предвестника с температурой не хватало; кто тогда будет отжимать у фатуи шевроны для наград из гильдии?

Итэра Люмин сажает сама на бревно перед огнём.

Его коса сбилась в мокрые колтуны, и она начинает аккуратно расплетать ее и разбирать пальчиками тонкие волосы.

— Что это за «отойди от моей сестры»? — интересуется она. — Ты бы лучше своими магами так командовал. Их в последнее время…

Она хмурится от неожиданного осознания.

Люмин тянет Итэра за косу назад, заставляет запрокинуть голову; он ойкает и машет руками, чтобы удержать равновесие.

Вот тебе и Принц Бездны.

— Это ты их насылал на нас?

— На него, — уточняет Итэр. У него скулы краснеют; Люмин надеется, что от стыда. — Он тебя зажимает в каждом углу!

— Итэр! — Люмин резко отпускает косу.

По инерции Итэр едва не падает лицом на землю; впрочем, над губой у него все равно кровь от сломанного Тартальей носа.

— То есть ты пришёл из своей бездны не потому что ты соскучился, не потому что я тебя ищу по всему Тейвату, не чтобы объяснить мне, наконец-то, весь смысл твоих до лампочки загадочных речей, а потому что приревновал к Тарталье?

Люмин сама своим словам не верит.

Но Итэр хмурится и на нее не смотрит — что значит, что она на двести процентов права. Даже на двести десять.

— Потому что он из фатуи, — оправдывается Итэр, потирая лоб. — А если Царица ему скажет тебя убить?

Люмин очень интересно, кто додумался выбрать Итэра Принцем. У них в семье в принципе представители по мужской линии остротой ума не отличаются, но в Бездне, видимо, все настолько плохо.

— И что, ты думаешь, Тарталья пойдёт и убьёт? — она вскидывает бровь с явным скептицизмом.

Но, судя по невероятно серьёзному лицу Итэра, именно так он и думает.

— Ты ничего про Тарталью не знаешь, — Люмин снова тянет его за косу и продолжает расплетать волосы. — По-твоему, он вообще без мозгов? Или если царица скажет ему убить его брата, например, его семью, то он пойдёт и сделает?

Итэр пытается обернуться, но она отворачивает его голову.

— Не вертись.

— Но он…

— Предвестник, — перебивает Люмин, — а не цепная собака. И этот предвестник верен своей семье, а потом уже царице. И я теперь тоже его семья.

Она пропускает пальцы через его распутанные мокрые волосы.

Итэр хватает ее за руку. Люмин видит борьбу в его глазах, но молчит; тень сомнения в хмурых бровях; и все ещё ничего не говорит.

— Люмин, — просит он, — хорошо. Пойдём домой. Только мы с тобой.

Будто: «Твоя взяла». Будто: «Это неправильно, но для тебя я согласен…»

Люмин улыбается. Она кладёт ладонь на его щеку; бережно, ласково, как и раньше.

— Нет, — отвечает она, понимая, что сейчас немного разобьёт ему сердце; если оно в его груди ещё бьется. — Я не пойду. Теперь я закончу своё путешествие. Но ты можешь пойти с нами.

В конце концов, он разбил ей сердце сильнее.

И не он его залечил.

Она ускользает из рук Итэра; напоследок только невесомо целует в лоб. Идёт к другому костру; Тарталья веселит Паймон, показывая ей ладонями разные фигурки из теней в цвете костра. Малышка крутится и переворачивается в воздухе от восторга и нетерпения, чтобы угадать следующую фигурку.

Люмин аккуратно садится рядом. Она проверяет взглядом, хорошо ли Тарталья перевязал свои раны; или как обычно; и мягко ведет ладонью по перебинтованному плечу.

Он по земле двигается ближе к ней, садится за спину, чтобы обнять Люмин и прижать к себе; чтобы поставить острый подбородок на ее плечико, получить возмущение в ответ и мягкий поцелуй по расцарапанной скуле.

— Доволен? — интересуется она, касаясь затылком его груди.

— С тобой лучше, — отвечает Тарталья. Люмин улыбается; Итэр умелый, Итэр сильный, Итэр замечательный мечник и стратег, но Итэр совсем не такой хитрый и непредсказуемый, как Люмин; а Тарталье нравится эта хитрость в бою.

Непредсказуемость. Адреналин. Каждый раз не знаешь — какой туз у неё есть?

— Какой же ты… — с улыбкой вздыхает она, поднимая ладошку к его шее.

— Невероятный? — мурчит Тарталья ей на ушко. — Сильный?

— Богатый, — в тон ему предлагает Паймон, явно веселясь, — и о-очень скромный…

— И ласкучий, как кот, — Люмин смеётся. Ей так тепло и спокойно.

Итэр сидит поодаль; но потом двигается поближе.

И ещё.

И ещё немножечко.

Ну какой из него Принц Бездны, думает Люмин, он же все ещё Итэр. Немного вспыльчивый, простой. Неумеющий сам красиво завязывать шарф. Просящий ее каждый день заплести его волосы.

Это ее Итэр. Совсем не тот, которого она увидела в подземелье.

— Ты уйдёшь?

Люмин отвлекается на тихий вопрос. Тарталья не злится, не упрекает; он мягко спрашивает, будто готов к любому ответу, любому решению.

И только в одном тоне столько трепетной любви…

Она усаживается к нему боком. Ласково запускает пальцы в рыжие кудри; у Тартальи краснеют уши. Он смущается ласковых касаний, даже если их любит.

— Ты от меня так просто не отвяжешься, господин предвестник, — говорит Люмин. — Да и Тевкру я много чего обещала…

— И мы не можем пропустить праздник морских фонарей! — добавляет Паймон. — Там будет столько вкусностей! Надо позвать Тевкра тоже!

Тарталья воодушевляется — и Тевкра, и Тоню, и Антона, и можно даже маму, и отец, может, перенесёт поездку, и…

Люмин слушает его с улыбкой.

Смотрит на молчаливого Итэра. Едва заметно протягивает ему ладонь, зазывая сесть поближе; и в тайне планирует заставить их с Тартальей поклясться на мизинчиках той самой страшной считалкой Снежной, что они не будут драться каждые десять минут.

Она в Тейвате хочет задержаться.

Но может сделать это вместе с ним.