Сказка о двух влюблённых [Александра Сергеевна Николаева] (fb2) читать онлайн

Александра Николаева Сказка о двух влюблённых

Жили на свете двое влюблённых, но не знали они, как сказать о своей любви друг другу. Они думали, что смешно им надеяться на ответные чувства. Так они и жили, в любви и в смирении с тем, что всегда будут одиноки.

Жили они не богато, но работу свою любили. Он работал подмастерьем у местного сапожника. Она шила платья для здешних господ с толстыми шеями и кошельками. Виделись они редко: раз в пару месяцев, если повезёт. Когда у господ и их не всегда аккуратных детей лопались в уличной драке парадные детские костюмы или отваливались от бездорожья подошвы ботинок, её и его вызывали на помощь одновременно, чтобы решить все проблемы сразу. Они никогда не говорили друг с другом по-настоящему. За счастье для каждого было одно лишь приветствие и пара бытовых просьб, если таковые имелись. Поговорить как следует повода и времени не находилось. Так, день за днём их жизни пролетали мимо друг друга, радуясь мимолётным встречам, за которыми следовали не мимолётные расставания.

– Эрик! – огласил поздним утром Мастерскую крик сапожника. – Где тебя черти носят!? Заказов больше, чем мартовских котов по весне!

Старый сапожник, крепко приложившийся накануне к небезызвестной продукции химического происхождения, ходил по мастерской, шатаясь в разные стороны и роняя всё вокруг небрежными движениями размахивающих рук.

– Эрик, сын собаки! – продолжал упорно искать своё подмастерье сапожник. – Где ты, чёрт возьми?!

– Я здесь, хозяин, – негромко сказал молодой человек в грязном рабочем комбинезоне, обмотанном не менее грязным фартуком, показавшись в проёме своей комнатушки, половина которой использовалась им как личное пространство для мастерской.

– Тебя где черти носят!? – сладостно крикнул на Эрика сапожник. – Завтра уже канун Рождества, люди придут за своими заказами, а ты что делаешь?

– Я как раз доделываю последние заказы, как вы и просили, хозяин, – покорно сказал Эрик. – Трудился всю ночь, глаз не сомкнул.

Сапожник пьяно улыбнулся и потрепал грязными пальцами подмастерье за щеку.

– Какой ты у меня хороший, – сказал сапожник, словно обращаясь к своей охотничьей собаке. – Славный малый. Но смотри у меня! Не успеешь сделать все заказы в срок, придётся отдать тебя мяснику Роджерсу! А-ха-ха-ха-ха-ха! Сделает из тебя отбивную! Ха-ха-ха-ха-ха!

– Я всё успею, – сказал Эрик.

– Хорошо я тебя припугнул, да, Эрик? – всё ещё смеясь над собственным остроумием, сказал сапожник. – Вот так с вами надо, с молодыми, чтобы из вас что-то путное получилось!

Сапожник потрепал Эрика за обе щеки, оставив на них боевые полосы от пальцев, перепачканных нафталином, и удалился, чтобы продолжить праздничные Рождественские мероприятия в обнимку с жидкостью крепкого градуса. По какой-то причине зимние гуляния в честь Рождества всегда начинались у сапожника раньше, чем у остальных. Но Эрик к этому уже давно привык, как привыкал ко всем причудам своего хозяина и мастера, господина Скоттинса – лучшего сапожника в городе (как он сам себя называет). Скоттинс окончательно обнаглел лет шесть назад, когда свалил почти всю работу на плечи своего подмастерья, который всегда делал всё правильно и в срок.

Тем не менее, расписку со званием мастера сапожник своему ученику не давал. Так происходило не оттого, что Эрик этого не заслуживал, а оттого, что Скоттинс просто не хотел этого делать. Он настолько привык к сытой и ленивой жизни с трудолюбивым подмастерьем, что фактически стал зависимым от него (хотя вслух и на людях говорил всегда прямо противоположное). Скоттинс всё же кое-что в этой жизни соображал и знал,что если дать Эрику звание мастера, он уйдёт при первой возможности, чтобы начать своё дело вдали от Скоттинской старой грязной мастерской. Не будет Эрика, некому будет выполнять заказы и дело его развалится как гнилая сосна. А такого подмастерья, как Эрик он в целом мире не найдёт. Кто ещё согласиться работать на него, старого пьяницу, выполняя всю работу мастера, работая за гроши и оставаясь вечным подмастерьем без имени и статуса? Только Эрик.

Скоттинс никогда не благодарил его за это, напротив, не было ещё дня, чтобы он не ругал Эрика хоть за что-нибудь. Если ругать было совсем не за что или намечалось повышение жалования за дополнительную работу, Скоттинс давил на Эрика тем, что когда-то забрал его, ироту без крошки хлеба в животе к себе в мастерскую подмастерьем из своего великодушия и безмерного сострадания. Это всегда действовало на Эрика как якорь, от которого ему не отцепиться и не откупиться. Именно такое положение вещей и устраивало Скоттинса.

…

Пока в оном конце города Эрик прибивал подошву к очередной паре ботинок, желая, чтобы у него выросли из боков ещё пара рук, в другом конце города, в просторном подвале с вывеской «Швейный цех миссис Игл» наверху, шила выходную жилетку мисс Мэри. Вся площадь цеха использовалась настолько плотно и рационально, насколько это было физически возможно. Ряды столов и швейных машин отделялись друг от друга небольшими промежутками, по которым могли спокойно ходить либо барышни, не видевшие обеда несколько месяцев, либо призраки. Жили все работницы буквально в паре сантиметров от самого цеха, в небольших пристройках, которые давала им фирма.

Швейные леди жили и работали в одинаковых условиях, носили одинаковую форму, но к удивлению начальства шили они совершенно не как станки. У каждой были свои алгоритмы работы, свои привычки кроить и небольшие фишки в одежде, заметные, однако немногим.

Мэри была одной из них и часто, по вечерам, перелистывая свои альбомы с эскизами, мечтала когда-нибудь увидеть, как леди и джентльмены гуляют по улицам в созданных ей костюмах и платьях. Но пока всё, что она могла предложить клиентам – это ограниченный набор фирменных нарядов в трёх цветах, которые она, всё же, шила не без удовольствия.

Часы пробили полдень и сотрудницы потоком удалялись в столовую на обед, но одну не унесло течением, создаваемым ароматом свежих булочек и печёных куриных крылышек. Мэри стояла по ту сторону кабинета миссис Игл, не решаясь войти в неизведанный мир, отделённый от стабильной реальности дубовой дверью с золотой табличкой, где красовалось то, что в кругах избранных именуется успехом.

– Миссис Игл, могу ли я занять у вас минуту времени? – донёсся голос из дверной щели кабинета миссис Игл.

– Только при условии, то вы вернёте мне эту минуту с процентами, – сказала миссис Игл, ожидая живой реакции на свою шутку (чего никогда не происходило, когда она пыталась казаться остроумной). – Входи, раз уж пришла и осмелилась отнять у меня драгоценные минуты отдыха во время обеденного перерыва.

Голос миссис Игл можно было описать как голос чересчур драматичной старой театральной примы, которая навечно осталась в роли обиженной всем миром дамы, раздражённую всем и всеми.

– Миссис Игл, конечно наивно с моей стороны полагать, что такая как я достойна вашего внимания и времени, но я очень хочу… Знаете, если бы можно было…

– К самой сути, милочка, короче, – с никогда не уходившим раздражением сказала миссис Игл.

Набрав побольше воздуха в лёгкие, Мэри отважно выговорила:

– Я хочу предложить вам свою коллекцию!

– Коллекцию? – недоумевая, сказала миссис Игл, бросив на Мэри стеклянный взгляд выпученных через силу глаз на сухом вороньем лице. – Какую коллекцию? Я решительно вас не понимаю. Это коллекция жуков? А может минералов? Или фантиков? Или цветных тканных обрезков?

– Это коллекция одежды, мэм, – перебила Мэри нескончаемый поток предположений. – По моим эскизам можно сделать новые выкройки, я уже сделала несколько. У заказчиков было бы больше выбора и у нас было бы…

– Больше ненужной работы! – воскликнула миссис Игл. – Вы дорогая моя, видимо действительно зря осмелились тратить «моё» драгоценное время на ваши глупости. Продажи идут хорошо и без вашей так-называемой коллекции. Кто знает, какую ерунду вы там начиркали? Как я могу предлагать что-то клиентам, не зная заранее, понравится им это или нет?! Наша коллекция сформирована в рамках современных модных тенденций и предпочтений. Не зачем заново изобретать велосипед и пытаться исправить механизм, который работает! Но я прощаю вас за эту дерзость, и у меня в молодости иногда слетала крыша с головы, образно выражаясь, вы можете идти, мисс…

– Мэри Мун.

– Да, верно, мисс Мун. Приступайте к работе и выбросите из головы все эти нелепицы.

– Да, мэм, простите, что отвлекла.

Бедной Мэри подрезали крылья, едва она осмелилась показать их кому-то. Даже талантливым людям очень часто не хватает одной лишь госпожи Удачи.

…

После разноса миссис Игл надежда угасала в глазах Мэри с каждой минутой и машинальные движения рук, создававшие всё новые и новые всем известные платья, пиджаки и брюки, не приносили никакого удовольствия или удовлетворения. Мэри чувствовала себя шестерёнкой в отлаженной системе. Одна шестерёнка – ничто без часов. И как посмела Мэри надеяться, что одна шестерёнка сможет стать когда-нибудь полноценным независимым механизмом? Но реальность была такова, что она была шестерёнкой, очень хорошей, но бесполезной вне часов.

Весь день Мэри прибывала где-то вне себя. Руки её продолжали строчить бесконечные швы, но мысли концентрировались вне головы, оказывая на сознание неприятное давление. Если бы мысли могли быть видны и заметны, то мысли Мэри явно выглядели бы как большое густое серое облако, нависшее над головой девушки словно буря. Буря, которая не желала отлепляться от приглянувшейся ей головы и сопровождала Мэри, куда бы она ни пошла. Помочь в этом деле способен лишь ветер, такой же невидимый и необузданный, как наши мысли.

…

Вечером ноги понесли уставшую Мэри в дом Гринвудов, наполненный детским смехом, порванными коленками штанов, грязными рубашечными рукавами и рыжими веснушками. Мистер и миссис Гринвуд, счастливые замученные родители, мечтали найти волшебное заклинание, которое бы позволяло им быть в нескольких местах одновременно, что для их многочисленных детей было бы некстати. Пока это удивительно полезное заклинание гниёт в надписях на древних руинах под волнами в центре Атлантического океана, беззаботной жизни детей Гринвудов угрожают только выходы семьи «в свет» и приёмы гостей, где необходимо быть «при параде» души и тела. Но, если для «парада» души часто нужен лишь правильный настрой, то с телом дела обстоят сложнее. Бедное тело подвергалось тщательному грязевымыванию, волосоукладыванию и красивоодеванию. Последняя процедура требовала профессионального вмешательства. Именно поэтому этим зимним уставшим вечером Мэри и Эрик прокладывали свои пути через непроходимые снежные горы и холмы в дом Гринвудов.

Эрик заметил Мэри задолго до того, как она вышла из-за угла знакомого переулка и направилась прямо по улице туда, где её ждали. Он стоял без шапки, готовый в любой момент открыть дверь Гринвудов. Снежные хлопья падали на его голову, превращая Эрика в снеговика.

Мэри ничего не замечала. Она была полностью поглощена своей неудачей и очнулась только тогда, когда наткнулась на Эрика у входной двери Гринвудов.

– Ой! – воскликнула от неожиданной снежной преграды Мэри, и подняла свой взгляд. – Прошу прощения, Эрик. Я сегодня немного рассеянная.

– Ничего страшного, – сказал Эрик, пытаясь показать улыбку под снежным лицом. – Я как раз жду, когда вы придёте, чтобы открыть вам дверь.

Снежный Эрик открыл дверь, и долгожданные Гринвудами гости вошли внутрь дома, который теснился своими широкими плечами с соседними по улице домами, пытаясь вместить в себя больше, чем это было физически возможно. Думаю, многие архитекторы, знакомые с теорией правильного устройства интерьера назвали бы жилище многодетной семьи Гринвудов чудом зонирования. Иначе не скажешь! Пять спален (в каждой минимум 2 человека), две ванные комнаты. Столовая, кухня, гостиная и личный кабинет мистера Гринвуда – всё это умещалось на 2,5 этажах дома (включая мансардный чердак).

Прямиком из кухни. Не успев снять фартук, выбежала краснощёкая и пышногрудая миссис Гринвуд.

– Ах! Мисс Мун, мистер Шус! Какое счастье, что вы пришли! Не поверите, что Фрэнк и Реджи умудрились вытворить на прошлой неделе! Фрэнк! Реджи! А ну, живо спускайтесь, мальчики!

На лестнице послышался топот ног и звуки поспешного перешёптывания. Вскоре в прихожей показались два рыжих мальчика с комками одежды в руках. Они виновато опустили головы в ожидании осуждений.

– Как вам это нравиться, Мэри? – начала отчитывать братьев-шалунов миссис Гринвуд. – В субботу, мы, всем, можно сказать, кланом, отправились в гости к Лейкмудам. Они обещали достать нам билеты на бои быков. Скажите мне, кто?! Ну кто мог предположить, что один из этих кошмарных быков был у Лейкмудов на заднем дворе?! Конечно, эти двое, как только его увидели, начали «играть» с ним! Попытаться его оседлать им было мало! Они ещё, вдобавок ко всему, стащили парадный красный пиджак мистера Лейкмуда, да найдётся у него терпение и силы простить нас, и начали дразнить это агрессивное создание! И как вы думаете, что из этого вышло?! Правильно! Ничего хорошего! Чего стоил только несчастный порванный пиджак мистера Лейкмуда!

Миссис Гринвуд театрально положила свои пухлые ручки на такие же пухлые щёчки и начала делать успокаивающий массаж головы.

– Покажите мисс Мун, что вы сделали, мальчики, – измученно, но с облегчением сказала миссис Гринвуд.

Мальчики протянули Мэри комки порванной парадной одежды, осмотрев которые. Можно было предположить, что игры рыжих братьев с быком были, вероятно, зрелищнее, чем бои быков между собой.

– Не волнуйтесь, миссис Гринвуд, всё поправимо, – успокоила Мэри многодетную мать. – За вечер я приведу костюмчики мальчишек в полную боевую готовность.

– Ох, Мэри, вы как волшебница! Всегда выручаете нас из самых непредвиденных ситуаций! Мальчики, что нужно сказать мисс Мун?

– Спасибо, мисс Мун! – хором крикнули два брата.

– И? – вытягивала извинение мать.

– Больше такого не повториться! – выкрикнул старший брат.

Младший брат кивнул головой, выражая свою солидарность с ранее сказанным.

– Ничего страшного, – улыбнулась Мэри. – Главное, что вы сами целы. Можно починить практически всё в этом мире, но человека исправить труднее всего.

– Вы как всегда, совершенно правы, мисс Мун! – сказала миссис Гринвуд. – Ах, мистер Шус, чуть не забыла про вас. Как вы сами понимаете, обувь тоже пострадала при встрече с быком, этим чудовищем!

Миссис Гринвуд протянула Эрику две пары порванных когда-то красивых ботинок.

– Не переживайте, миссис Гринвуд, – сказал Эрик. – Поставлю пару-тройку заплаток, и ботинки будут лучше, чем новые!

– Ах, мистер Шус! Руки у вас золотые! Жду не дождусь, когда ваш старик Скоттинс наконец одумается и уже даст вам статус мастера! Вы этого более чем заслуживаете! А всё остальное, дело наживное. Откроете свою мастерскую, заведёте семью… Вам бы такую жену, как мисс Мун!

Эрик и Мэри немного смутились и отвели взгляды от своднических глаз миссис Гринвуд, делая вид, что последнее предложение как-то пролетело мимо ушей обоих.

– Ну ладно, не буду вас смущать, – сказала миссис Гринвуд. – проходите скорее в гостинную, я и так порядком вас задерживаю со всеми этими до смешного нелепыми историями про быков!

Миссис Гринвуд сделала очередной театральный пируэт руками и отправилась на кухню готовить ужин, бормоча себе что-то под нос.

…

Эрик и Мэри сидели в разных углах гостинной и занимались починкой много-чего переживших выходных нарядов. Несмотря на атмосферу Гринвудской вечной детской непосредственности, которой был пропитан дом, Мэри всё ещё была подавлена из-за разговора с миссис Игл.

– Простите, мисс Мун, – нерешительно начал разговор Эрик.

– Что? – неожиданно выпала Мэри из своей прострации. – Да, мистер Шус. Вы что-то хотели спросить?

– Прошу прощения за дерзость, я понимаю, это не моё дело, да и вообще, у меня нет привычки – лезть людям в души, но мне показалось, что вы чем-то расстроены.

– Нет, что вы, просто я немного устала сегодня, – оправдывалась Мэри, стараясь сдержать свою печаль внутри, не заражая ей всех остальных. – У меня всё в порядке, правда…

На слове «правда» у Мэри внутри что-то щёлкнуло. Так щёлкает фитиль, когда он сгорает, медленно приближаясь к взрывчатке, составленной из наших переживаний и угасших надежд. Конец фитиля подожгла миссис Игл, к взрывчатке искру невольно приблизил Эрик.

– Боже мой, – воскликнула шёпотом Мэри, уронив маленький зелёный пиджак вместе с иглой на пол и прикрыв рот руками, стараясь сдержать свой крик, вырывавшийся наружу. – Что же это, Эрик? Почему я вру вам? Почему я вру всем? Почему каждый раз, когда спрашивают: «Как поживаешь?» или «Как прошёл твой день?», я должна отвечать: «У меня всё хорошо»? Потому что так принято? Потому что, на самом деле, людям нет дела до чужих проблем? Потому что так всем легче жить? Но иногда так хочется сказать кому-нибудь: «Я чувствую себя плохо».

Мэри посмотрела на Эрика предслёзным взглядом. Её глаза от влажности были похожи на блестящие зелёные бусинки, затерявшиеся в веснушчатой рыжей поляне. Такими глазами смотрят на прохожих никому не нужные доверчивые щенки, которые видят в людях только хорошую сторону. Если бы люди могли стать хотя бы наполовину такими, какими их видят преданные собаки, они бы научились любить.

«Я бы сделал всё, что угодно, чтобы тебя больше никто и никогда не обидел», – подумал Эрик.

– Мэри, – сказал Эрик и сел рядом с ней, желая защитить её от всего мира. – Что случилось?

Мэри прижалась к его плечу и тихо заплакала. Если бы у Эрика были крылья, то он бы унёс Мэри в место, где все её любят. Но, увы, не родился он птицей. Всё, что он мог сделать сейчас – это обнять её.

В дверном проёме мелькали любопытные уши и окающие рты младших Гринвудов, отгоняемых от гостиной миссис Гринвуд.

Вечернее время замедлилось ради двух людей, которым дан лишь миг, когда они могут быть друг с другом самими собой. Мэри и Эрик сидели рядом на диване гринвудского дома и не переставая говорили. Они, наконец, услышали друг друга.

…

– Ты всегда хотел стать сапожником и ни кем другим? – спросила Мэри.

– Я попал к Скоттинсу ещё ребёнком, у меня не было времени думать о том, кем бы мне хотелось быть, если бы всё сложилось по-другому. У меня просто получалось то, что я делал. Наверное, так дело и выбирает тебя. Знаешь, Скоттинс не всегда был таким, какой он сейчас. Он был для меня всем: учителем, мастером, Богом. Я часто думал: «Вот бы стать похожим на него». Он научил меня всему, что я знаю. Если бы не Скоттинс, кто знает, что со мной бы было тогда?

Эрик слегка нахмурил брови, вспоминая о прошлом.

– Я не знаю, что случилось, но однажды он пришёл в мастерскую очень поздно. У него был отрешённый пустой взгляд, словно в нём что-то угасло. Неделями после этого он никого не замечал и почти ничего не делал, а потом начал пить так, словно хотел навсегда забыть что-то плохое, что случилось тем далёким вечером. С тех пор я не видел прежнего Скоттинса. Может быть, он просто куда-то ушёл или просто спрятался так глубоко, что потерялся и не может выбраться наружу? Люди – как матрёшки. Не всегда видно, сколько личностей спрятано в одной фигуре, а может, их там нет вовсе. А бывает и так, что фигурки иногда теряются. Но я верю, что самая маленькая матрёшка всегда остаётся на месте, как бы ни была опустошена большая матрёшка или сколько бы слоёв в себе ни скрывала, центр всегда где-то там, глубоко внутри. У Скоттинса это, наверное, был бы маленький сапожок. Кто-то скажет. Что его там давно уже нет, но я верю, что он где-то там, в глубине, ждёт, когда его найдут. Поэтому я не хочу бросать его. А может быть, я просто наивный романтик-идиот.

– Ты строг к себе, Эрик, – сказала Мэри и улыбнулась. – Это не глупо – верить в людей. Люди могут легко убедить себя в чём угодно. Если сказать им, что у них ничего не получится, и ничего хорошего они из себя не представляют, то люди поверят этому и слова, сказанные, возможно, в порыве эмоций, станут правдой. Что было бы с миром, если бы люди верили друг в друга, если бы люди научились верить хотя бы самим себе? Успешные люди часто говорят: «Мы сделали себя сами, и мы никогда не сдавались, и не было такой преграды, которая смогла бы остановить нас». Но я не понимаю, как они смогли это сделать. Как можно просыпаться каждый день и верить, что сегодня всё получиться, и делать, что хочешь несмотря ни на что? Но правда в том, что я не могу так. Я просыпаюсь, чтобы новый день повторил предыдущий, и этот круг никогда не прекращается. Что, если я выйду из него, случиться что-то плохое?

– А вдруг случится что-то хорошее?

– Я перестала верить, что такое может быть, – Мэри опустила голову, складывая по местам свои вещи, не заметив, что высовывающийся из сумки альбом, набитый эскизами, показался на глаза Эрику, просясь ему в руки.

– Что это? – сказал Эрик, поглядывая любопытными глазами на альбом.

– Это просто альбом, где я иногда рисую модели одежды, ничего интересного, – немного смущаясь, сказала Мэри.

– Ты шутишь? – сказал Эрик с горящими глазами. – Как что-то новое, что создаёт человек, может быть не интересным? Такие вещи достойны как минимум взгляда со стороны, прежде чем ставить на них клеймо «неинтересных».

– Я даже не знаю, – ломалась Мэри со своей неуверенностью, как любая приличная леди. – Наверное, пару работ можно показать. Исключительно, ради взгляда со стороны.

Мэри открыла Эрику альбом, доверив ему свой мир, куда она любила приходить, чтобы побыть такой, какой она всегда хотела стать. Там было возможно всё, что угодно. Там люди могли ходить в костюмах всех цветов и фасонов, надев шляпы со страусиными перьями, обернув шею шёлковыми шарфами, на которых гнездились вышитые маленькие розовые фламинго. Ткани рвались на части, переплетались цветными нитками в бесконечных безумных вариациях, превращаясь в вещи, танцующие друг с другом в таком же хаосе неожиданных сочетаний. В этот мир хотелось нырнуть с головой, став его частью, и остаться в нём навсегда. Там Мэри была уверенной и непредсказуемой колдуньей моды, по щелчку пальцев которой возникали новые образы в виде моделей, которые танцевали на подиуме, простирающемся по всей поверхности этого измерения. Он извивался в спирали, соединяя верхние ярусы с нижними, и притягивал ноги раскрепощённых моделей, пренебрегая законом гравитации. У подиума были свои законы – не прекращай идти пока не кончится показ, а показ мод в мире Мэри не заканчивался никогда. Даже когда колдунья мод покидала свой мир ради дел в реальности, он не прекращал существовать. Это была часть Мэри, которую она любила и боялась одновременно, и которую она долго не решалась показать кому-то ещё.

Но Эрику она показала. Возможно, Мэри сама не осознавала того, как сильно на самом деле она хотела, чтобы именно Эрик увидел её такой – прекрасной и бесстрашной колдуньей, королевой моды.

– Они прекрасны, – сказал Эрик, мысленно говоря: «как и ты».

С каждой просмотренной страницей альбома Эрик всё дальше уходил в мир Мэри, сотканный из кусочков её души, соединённых воедино нитями фантазии. Этот мир притягивал, удивлял и преображал.

«Каждый может быть красивым» – говорил он Эрику, окутывая его тканями, которые наползали на его рабочий комбинезон как змеи на добычу. Они поглотили его полностью, образовав вокруг Эрика кокон. Не без труда освободившись от оболочки, молодой человек встретился взглядом с прекрасным незнакомцем в синем костюме, который смотрел на него в упор такими же изумлёнными глазами. Эрик протянул незнакомцу руку в знак приветствия, но столкнулся с собственной рукой, уткнувшись в зеркало. Вскоре он понял, что стоит перед самим собой.

– Неужели я могу быть таким? – спросил себя Эрик.

– Конечно, можешь, – ответил ему Мир Моды. – Одежда сама нас выбирает, Эрик. Она стремиться показать снаружи, кем люди ощущают себя внутри и кем они хотят быть.

Шагая по бесконечно длинному подиуму чёрно-белыми ботинками, Эрик встречал всё больше красивых, но безликих манекенов.

– Почему ни у кого здесь нет лица?

– Это не люди, Эрик. Это манекены. Они должны быть безликими.

Универсальные прекрасные нелюди продолжали кружить вокруг Эрика, не замечая ничего и никого, кто мог бы отвлечь их от предназначения быть совершенными. Но одна фигура по какой-то причине не танцевала с остальными. Она стояла в лёгком голубом платье на берегу океана, провалившись босыми ногами в белый песок, которому был незнаком шум и пафос подиума, терпевшего нескончаемые удары каблуков. Эрик подходил к пляжу, и музыка сменялась шумом прибрежных волн.

– Здравствуйте, – сказал Эрик загадочной фигуре.

– Здравствуйте, – сказала незнакомка в голубом платье, не поворачивая головы.

Песок впитывался ботинками Эрика, неприятно перетираясь между пальцами. Через мгновение бедные песочные ботинки были оставлены за границей пляжной зоны, а синие брюки впервые познали вкус морского песка. Эрик сидел на тёплом песке, слушая музыку океана, и смотрел на леди Загадку, не желающую пока открыть ему своё лицо.

– Отчего вы не танцуете со всеми остальными? – спросил Эрик.

– Я не могу быть с ними, – ответила леди Загадка. – Я ещё не закончена.

– Но я не вижу в вас незавершённости. Вы идеальны.

– Даже в безграничном мире есть свои правила, мистер Шус. Я не могу покинуть этот пляж.

– Здесь не так плохо. По-моему проваливаться ногами в прибрежный песок приятнее, чем ходить по подиуму.

– Меня не волнуют приятности и неприятности. У меня есть предназначение, я не должна чего-то хотеть. Пока мне не придумают обувь, я не смогу покинуть пляж, поэтому я жду.

– Вам не одиноко стоять тут одной?

– Иногда. Но я манекен. Я не должна что-то чувствовать.

– Разве вы не чувствуйте, как ветер обдувает ваше платье или как тёплый песок просачивается сквозь ваши пальцы?

Леди Загадка начала прислушиваться к голосу, который принадлежал кому-то, кто был похож на Колдунью, чьё имя нельзя было произносить вслух. Эрик встал и, отряхнувшись от песка, подошёл к леди Загадке так близко, как только мог позволить себе джентльмен.

– Мне кажется, вам подошли бы белые сандалии.

Леди загадка повернулась к Эрику, и он увидел лицо Мэри.

– Как долго я ждала этих слов.

Что-то ударило Эрика по голове, и он очнулся в доме Гринвудов с альбомом в руках, на последней странице которого, опять спиной к нему стояла босоногая леди Загадка.

– Почему у неё нет обуви? – спросил Эрик, пытаясь прийти в себя после его небольшого путешествия.

– Ты не поверишь, Эрик, никак не могу придумать, – ответила Мэри, которая сама не понимала причину отсутствия подходящих идей. – Это последняя и единственная незавершённая работа в коллекции. Я нарисовала её очень давно, но образ обуви всё не приходит, не знаю почему. Может быть, идея была изначально не достаточно хорошая, вот образ и не может завершиться.

– Это лучшая работа, – сказал Эрик, очарованный леди Загадкой. – Мне кажется, ей подошли бы белые сандалии.

Эрик взял чистый лист бумаги и начал приклеивать к ней облик воображаемой обуви.

– Эрик! – воскликнула Мэри, увидев его набросок. – Ты просто волшебник! Это именно то, что нужно! Как ты догадался?

– Она похожа на тебя, наверное, в этом дело, – сказал Эрик и не заметил, как улыбнулся.

…

– Я вижу тебя, – говорила душа Эрика.

– Я знаю, теперь я вижу тебя тоже, – ответила душа Мэри.

– Я люблю тебя, всегда любил. Я помню, когда увидел тебя в первый раз. Я смотрел в маленькое окошко мастерской. Мой рост тогда едва позволял мне достичь взглядом уровня нижней оконной рамы. По улице текли еле различимые мной прохожие, и среди них я увидел тебя. Ты шла куда-то с большой сумкой, которая была тяжелее тебя самой, тополиный пух щекотал твой веснушчатый нос. Ты чихнула так, что упала вместе со своей поклажей. Я чувствовал что-то неведомое, незнакомое, жутко странное, но прекрасное. Я побежал на улицу, чтобы поднять тебя, ты помнишь?

– Конечно, помню. Я шла на урок шитья. С трудом уговорила воспитателей отпустить меня за пределы приюта. Я собирала ткани, нитки, пуговицы и иголки по всем уголкам дома и всегда брала всё с собой, поэтому сумка была такой тяжёлой. Я так обидно ушиблась, когда упала, а ты пришёл и подал мне руку. Помнишь, что ты мне сказал?

– Простите мисс, вы не сильно ушиблись?

– Никто не называл меня мисс до этого.

– А потом Скоттинс дал мне подзатыльник за то, что я сбежал без разрешения и увёл назад в мастерскую.

– Почему ты никогда не говорил мне это вслух?

– Боялся.

– Скажи мне это сейчас, пожалуйста. Это не так сложно.

– Я не могу, – сказала встревоженная душа Эрика.

– Почему?

– Есть причина.

– Какая?

– Не могу сказать, прости меня. Я не могу…

Голос души становился всё слабее и связь опять заглушилась.

…

Слова утекли, кончились разговоры, и уличные фонари вновь погасли. Маленький зелёный пиджачок, оживлённый нитями после очередного боя отдыхал на стуле в небольшой мальчишеской спальне. Там же, под кроватью, в коробке спали заплатанные ботинки. Манекены на краю слегка выставленного из сумки альбома рассматривали непохожих на них людей, в помятых брюках и не часто привлекательных юбках. Но леди Загадки с ними не было. Она сидела в кармане рабочего комбинезона, прижав к себе босые ноги. Это было её первое приключение, но леди Загадке было почти всё равно, куда она едет и где окажется. Ей не сбежать от листа бумаги, к которому она прикована грифелем карандаша.

…

Рабочие будни, кто же вас придумал? Очевидно человек, который любил порядок. Очевидно, это был кто-то трудолюбивый. Кто-то, кто не хотел тратить ни минуты впустую. Кто-то, кто любил хорошо поесть. В конце концов, еда становиться вкуснее, если чувствуешь, что ты её заслуживаешь. Поэтому есть в обеденные перерывы в будни гораздо вкуснее, чем ужинать в выходные.

Часы во всех частях города пробили полдень, и голодные животы устремились в поисках чего-то ароматного и тёплого. Живот Эрика не был исключением. Эрику с ним очень повезло. Он редко закатывал истерики, не требовал чего-то трудно-добываемого и в целом вёл себя исправно, прилично и достаточно скромно. Свежая булочка и стакан молока, и что ещё нужно для счастья такого живота? Увы, но некоторым животам не понять красоты простых продуктов и сочетаний. Пока живот Эрика был занят работой, мысли самого Эрика уносили его вновь на пляж к леди Загадке, которая смотрела на океан, сидя на белом песке. Позу пришлось поменять в силу многочисленных сгибов на листе, напоминавших о тайной перевозке в кармане комбинезона.

Неожиданно, поток мыслей Эрика был сбит звуком ударившегося о дверь колокольчика. В мастерскую вошёл молодой мужчина, одетый в неприлично элегантное серое пальто и в такие же до неприличного не отталкивающие элегантные усы.

– Приветствую мастеров своего дела, – сказал мужчина, снимая шляпу. – Прошу прощения за столь неожиданный визит во время обеденного перерыва, но обстоятельства не менее неожиданные вынуждают меня прервать ваш священный акт обеда.

Эрик чуть не подавился булкой, но смог вовремя откашляться и привести себя в порядок, прежде чем Скоттинс заметит, что в мастерскую кто-то зашёл.

– Добрый день, мистер Манн, – шёпотом сказал Эрик. – Простите, хозяин сейчас отдыхает, так что я временно за него сегодня.

– Как всегда, вы временно лучший сапожник в городе, мистер Шус, – улыбаясь, сказал мистер Манн. – Кто знает, может, когда-нибудь вы позовёте меня перерезать красную ленточку у входа вашей собственной мастерской? Я так и представляю вашу речь перед народом.

Мистер Манн, задумавшись, предложил костяшку пальца к подбородку и начал шёпотом вещать речь на вымышленном открытии такой же вымышленной мастерской Эрика:

– Когда я только начинал принюхиваться к запаху кожаной обуви, мне было отведено скромное место в этом мире. Место подмастерья. Но посмотрите на меня сейчас! Вот он я, перед вами, дамы и господа, живой пример того, что ценность каждого из нас определяется не благородным происхождением, а тем, что мы можем сделать из себя! Никто в меня не верил, но этот человек, он поверил!

– На этом месте появляюсь я с золотыми ножницами, – прошептал мистер Манн, заслонив рот ладонью во избежание подслушиваний выдуманной публики. – Этот человек однажды сказал мне колоссальную вещь! Зачем нужны золотые ножницы, если не существует на этом свете ленточки, которая могла бы окружать вход мастерской мистера Шуса? И тогда я понял, что не успокоюсь, пока не осуществлю мечту нас обоих!

– И на этом моменте я перерезаю ленточку золотыми ножницами, – опять сквозь руку прошептал мистер Манн.

– Звучит здорово, мистер Манн, – сказал Эрик, передавая ему пару новых кожаных бардовых ботинок. – Если бы такое было возможно.

– Всё возможно, мистер Шус, нужно лишь полкилограмма желания, две столовые ложки мотивации, тонна терпения, пять вагонов упорства и десять кружек трудолюбия, – сказал мистер Манн, примеряя свою новую обувь. – Сели на мои ноги, как лучший жокей на породистого мустанга! Всегда хотел яркие ботинки! Словно они всегда были моими, но ждали, пока их кто-нибудь сделает.

– Мастеру всегда приятно услышать, что его работа принесла кому-то радость. Я обязательно передам мистеру Скоттинсу ваши слова.

– Боюсь, вы немного запутались, мистер Шус. Мои слова восторга и благодарность адресованы тому, кто воплотил мою давнюю мечту в жизнь, то есть создателю этих ботинок, то есть мастеру, то есть вам. Хотите сказать, что я в силах поверить, что старый пьяница – Скоттинс сделал эту замечательную пару обуви?

– По правде сказать, её сделал я, но… – Эрик немного смутился от своего разоблачения. – Но этот случай был исключением, просто мистеру Скоттинсу нездоровилось и …

– Не нужно оправдывать своё мастерство и свою хорошо сделанную работу, мистер Шус, – прервал Эрика мистер Манн. – Научитесь принимать заслуженные комплименты.

– Благодарю, мистер Манн, – сказал Эрик спустя паузу, пытаясь научиться неизведанному для него мастерству принятия комплиментов.

Собираясь рассчитаться с Эриком эквивалентом ценностей, мистер Манн заметил на столе согнутую в нескольких местах леди Загадку.

– Не знал, что вы не только сапожник, но и в тайне – художник, мистер Шус, – сказал мистер Манн, заворожённо поглядывая на лист с эскизом.

– Это не мой рисунок, – торопливо сказал Эрик. – Это эскиз одной талантливой девушки.

– Одной талантливой девушки? – вопросительно поглядел на Эрика мистер Манн кошачьими глазами. – То есть это произведение вашей дамы сердца?

– Что? – жутко смутился Эрик. – Дамы сердца? Нет, ничего такого… Я просто знаю её… И уважаю, как человека… Да кто я такой, чтобы вообще иметь даму сердца, правда? По-глупому смешно…

– Прошу прощения, мистер Шус. Я иногда могу быть достаточно прямолинейным и даже заходить в какой-то степени за рамки приличия. В любом случае, не хотел намеренно смутить вас чем-либо. Но! Не затрагивая дела сердечные, могу я спросить об этой неизвестной одарённой девушке в контексте своего профессионального интереса?

– Что вы имеете в виду?

– Видите ли, я сам – модельер, поэтому таланты всегда притягивают меня. В индустрии моды нельзя быть посредственным и статичным, нужно всё время искать для людей что-то новое и свежее, что-то, что могло бы их вдохновить, преобразовать, да в конце концов, чтобы люди просто смогли почувствовать себя красивыми! Поэтому я всегда в поиске, мистер Шус. Новые взгляды, новые подходы, новые неожиданные сочетания! Они нужны людям! Вот почему я спрашиваю вас, мистер Шус, кто же эта девушка и где я могу найти её?

Эрик понял, что это – шанс. Это шанс для Мэри, который он не может упустить.

– Это эскиз мисс Мун, – сказал Эрик. – Она работает на швейной фабрике миссис Игл. У неё целый альбом подобных рисунков с платьями и костюмами.

– Что же, если это так, значит, сегодня я непременно найду время. Чтобы лично увидеть эти работы! – сказал мистер Манн, надев шляпу и одарив прощальным взглядом леди Загадку. – Благодарю вас за всё, мистер Шус.

– Вы не ошибётесь, если выберете её, – сказал Эрик вслед уходящему мистеру Манну.

– Я никогда не ошибаюсь, мистер Шус. Кое-что в людях я понимаю.

Дверь мастерской сапожника Скоттинса распахнулась наружу, и новые бардовые ботинки последовали в сторону швейного цеха миссис Игл.

…

В подвале швейного цеха всё было по-прежнему, если только не считать того, что леди Загадка на прежнем месте не было. Миссис Игл поглощала своё тёмное зелье бодрости, взирая на молодых трудящихся девушек сквозь большое круглое окно из своего кабинета. Сколько она не пыталась высасывать молодость из своих подчинённых при помощи силы мысленного взгляда, эффект был прямо противоположным. С каждым днём на лице миссис Игл становилось всё больше морщинок, которые простирались по всему лицу и напоминали сложную сеть дорог, где из пункта «Нос» можно было добраться до пункта «Глаз» как минимум шестью различными путями. В связи с такой высокой «дорожной» загруженностью на лице, пришлось даже избавиться от всех зеркал, как от потенциальных раздражителей и разрушителей хорошего настроения, которого, впрочем, у миссис Игл итак не было почти никогда. Ей гораздо легче было находиться в иллюзии того, что несмотря ни на что, она всё также молода и прекрасна внутри. Но та миссис Игл увы спрятана так далеко и глубоко, что увидеть её можно разве что в специальный микроскоп, который может прорваться сквозь толстые слои прошлых обид, замкнутости, несбывшихся мечтаний и разбитого сердца. Эти толстые, окаменелые слои так полотно облепили миссис Игл, что даже ей было сложно поверить в то, что она может быть другой.

«Ты не сбежишь от себя самой, Ирен», – говорило полупрозрачное отражение по ту сторону большого и круглого окна кабинета миссис Игл.

Совершенно незапланированный стук в дверь внезапно прервал ежедневный диалог миссис Игл с отражением.

– Миссис Игл, к вам пришёл мистер Манн, модельер, – сказала круглая голова секретаря, показавшаяся из-за кабинетной двери. – Он просит аудиенции с вами.

– Я не ждала сегодня посетителей, – сказала миссис Игл, абсолютно не настроенная на разговор после прерванного диалога с нелюбимым, но родным отражением.

– Да, мэм, но он очень просит, – продолжала выклянчивать беседу пухлая голова маленького секретаря.

– Какая срочная надобность разговора могла у кого-то возникнуть, да ещё и в разгар рабочего дня?! – сказала миссис Игл. – Но если уж это вопрос жизни и смерти для этого мистера Как-его-там, то пускай на коленях он умоляет о встречи со мной.

– Желание дамы – закон! – сказал громкий голос молодого мужчины в усах и сером пальто, протиснувшись сквозь узкую щель дверного проёма кабинета.

Секретарь незаметно прикрыл за мистером Как-его-там дверь и тихо удалился, чтобы избежать мысленных подзатыльников от миссис Игл, которые она так любила давать ему взглядом.

– Разрешите представиться, мадам, – сказал мистер Манн. – Томас Манн, лучший модельер западной части этой страны. Хотя кто знает? Не исключено, что восточной тоже.

Мистер Манн подошёл к миссис Игл и, спустившись на одно колено, ловко схватил костлявую сухую ручку и поцеловал её, отчего у далеко не молодой мадам проступил на щеках лёгкий девичий румянец.

– Счастлив, наконец, познакомиться с вами, Ирен, – сказал мистер Манн, глядя на миссис Игл небесно-голубыми глазами, сверкающими под угольно-чёрными бровями.

– Оставьте ваши фамильярности, молодой человек, – сказала миссис Игл, пытаясь вернуться на свою волну раздражительности. – Мне далеко не 20 лет, чтобы называть меня Ирен. Конечно, приятно, когда тебя считают ещё достаточно молодой женщиной, но всё же, прошу вас обращаться ко мне мэм или миссис Игл.

– Как вам будет угодно, мэм. В таком случае, прошу прощения за то, что невольно ввёл вас неудобство. Детские привычки периодически дают о себе знать. Моя мать всегда говорила мне, что у женщин существует только три возраста: юная леди, прекрасная мисс и очаровательная мадам. Но каждая дама, безусловно, имеет право называться так, как захочет.

Обаянию Томаса Манна сложно было не поддаться, но миссис Игл держалась как натянутая струна. Увы, была она не в возрасте потери головы.

– Присаживайтесь мистер Манн, – сказала миссис Игл, указав на кресло для приёма, заросшего пылью со спинки до ножек. – Вы хотели что-то со мной обсудить?

Мистер Манн сел в кресло, подняв с него всю пыль в воздух, отчего оказался в центре пыльного облака, которое быстро разогнал рукой, чтобы не чихнуть при даме.

– Всё верно, миссис Игл, дело в том, что столь спонтанный сегодняшний визит к вам обусловлен моим нескрываемым интересом к одной из ваших сотрудниц.

– Очень интересно, чем же мои серые мышки могли привлечь такого мужчину, как вы?

– Как правило, среди серых мышей обязательно найдётся хотя бы одна белая.

– Кто же эта загадочная белая мышь? Удивите меня, мистер Манн.

– Если мои источники верны, то это мисс Мун, мэм.

– Мэри Мун? – вопросительно и шокировано поглядела миссис Игл на мистера Манна. – Вы действительно удивили меня! Я ожидала чего угодно, но не этого. Что же вас заинтересовало в этой странной девушке?

– Меня заманил в это место её потрясающий эскиз. У неё талант модельера, миссис Игл. Можете поверить мне, я разбираюсь в таких вещах.

– Где вы могли увидеть её работу? Хотите сказать, что она ходит вечерами по улицам и показывает свои альбомчики каждому встречному?

– Любопытный способ показать своё творчество людям, но в моём случае всё было более прозаично. Я увидел эскиз у её хорошего друга, который, к тому же оказался моим знакомым по невероятному стечению обстоятельств.

– У хорошего друга, значит? – со скептицизмом сказала миссис Игл. – Удивительно, что у неё вообще есть друзья, тем более такие, у которых есть влиятельные знакомые.

– Благодарю за комплимент, миссис Игл. Приятно осознавать, что я произвожу впечатление влиятельного человека.

– Не слишком обольщайтесь, мистер Манн. Мы разговариваем уже полвека, а я до сих пор не могу понять конечную цель нашего разговора.

– Я согласен с вами, ближе к сути. Я хотел бы встретиться с мисс Мун и предложить ей работу в моём модельном агентстве.

– Работу? В модельном агентстве? Вы либо авантюрист, либо совершенно сумасшедший человек, мистер Манн.

– Иногда, чтобы создать что-то новое, полезно бывает немного сойти с ума. Но в мисс Мун я уверен, как в самом себе. Так что, я бы не стал называть это авантюрой. Буду откровенен, миссис Игл, я не так часто встречаю что-то настоящее, что-то искреннее, уникальное. Когда я увидел её работу, сразу понял – это то, что я искал очень долго.

– Не начинайте длинных романтическихмонологов, – прервала мистера Манна миссис Игл. – Я поняла вас.

Миссис Игл на секунду ушла в воспоминания прошлого, когда кто-то говорил ей стоя ночью под окном её дома, что она – это та, кого он искал очень долго. Но не успела печаль подобраться к её сердцу. Миссис Игл была непреклонна и умела сдерживать все свои несчастные эмоциональные приливы.

– Мистер Колб! – позвала своего пухлеша-секретаря миссис Игл. – Приведите сюда мисс Мун.

– Сею секунду, мэм, – сказал секретарь Колб и быстро устремился своими маленькими пухлыми ножками в самое пекло швейной работы.

Спустя мгновение, как и обещал мистер Колб, в кабинет вошла небольшого роста круглолицая рыжеволосая девушка со светлыми серо-зелёными глазами, окружёнными россыпью веснушек. Мистер Манн тут же встал с пыльного старого кресла и подошёл к Мэри.

– Я счастлив, наконец, познакомиться с вами, мисс Мун, – сказал мистер Манн и поцеловал руку Мэри, чем смутил не только саму руку, но ещё и бедную Мэри.

В миссис Игл начала бушевать пока невысокая волна ревности. Она вдруг осознала, что не только не является больше единственной дамой в комнате, но и, вдобавок, оказывается самой возрастной персоной среди присутствующих, что пробуждает, несомненно, определённые стервозные настроения.

– Разрешите представиться, меня зовут Томас Манн, небезызвестный в своих кругах модельер, уж не сочтите за хвастовство. Знаете, мисс Мун, будь я более прямолинейным человеком, то сказал бы всё, то необходимо одним предложением.

– Может вам правда стоило бы быть более прямолинейным человеком, мистер Манн, – прервала односторонний диалог миссис Игл. – К чему вы тратили моё бесценное время, если была возможность сказать всё одним предложением и не морочить всем головы! Между прочим, мистер Манн, для джентльмена ваше поведение оставляет желать лучшего и выходит за все грани приличия!

– Что же, я не устаю повторять: желание дамы – закон, – спокойно ответил мистер Манн. – Прошу прощения, если манера моего общения доставила кому-то из присутствующих неудобства.

– Не выделяйте время на извинения, мистер Манн, скажите, наконец, что хотели сказать и закончим с этим! – раздражённо сказала миссис Игл.

– Да верно, стоп ожидание! – восторженно воскликнул мистер Манн. – Мисс Мун. Я пришёл сюда, потому что искал талант. И я его нашёл. Согласитесь ли вы окунуться с головой в модельный бизнес? Будет непросто, предупреждаю сразу, но оно того стоит, поверьте мне. С моими связями и вашими великолепными моделями мы перевернём мир моды с ног на голову! И кто знает, быть может, люди начнут носить брюки вместо пиджаков, а пиджаки вместо брюк!

– Мистер Манн, вы очень красиво говорите, но вероятно, произошло какое-то недоразумение, – сказала Мэри. – Я обычная швея, я не занимаюсь подобными вещами. У меня даже нет специального образования для этого.

– Если бы мне нужен был дизайнер с дипломом, я бы сейчас скитался по университетам в поиске того, кто мне нужен. Но я пришёл к вам, потому что мне не нужен человек, который пытается создать что-то в угоду собственному самолюбию, мотивируя себя только лишь оправданием статуса дизайнера. Мне нужен человек, который любит своё дело. Да, я видел только один ваш эскиз, который был у вашего друга, мистера Шуса, но иногда одной работы достаточно, чтобы понять, какой человек скрывается за ней.

– Я даже не знаю, что вам ответить, мистер Манн, – нерешительно сказала Мэри. – Это всё так неожиданно для меня, я должна подумать…

– Чего тут думать! – опять разорвала разговор миссис Игл. – Всё совершенно ясно! Вы мистер Манн – шарлатан и обольститель! Даже если вы настоящий модельер, в чём я уже сомневаюсь, то вы, должно быть, либо глупы, либо невероятно наивны. Кому вы хотите дать работу профессионального дизайнера?! Простой швее без имени и статуса, которая очевидно, такая же наивная, как и вы! Уж лучше бы действительно поискали себе дизайнера в университете. Кто угодно в наше время может рисовать угольками на бумаге всякие каракули и выдавать их за искусство. Боже! Куда катиться мир!? Признайтесь, мистер Манн, вас привлёк не эскиз, а молодость и неопытность девушки. Подумайте сами, как это будет выглядеть. Влиятельный модельер продвигает по карьерной лестнице молодую, никому не известную девушку, которая к тому же не замужем. Представьте, какие слухи поползут портить вашу карьеру. Прислушайтесь к моим словам, мистер Манн, я всё-таки подольше живу на этом свете, и кое-что понимаю в жизни. Иногда, кажется, что один человек стоит всего, но на самом деле, все люди тщеславны, эгоистичны и трусливы. Они как чёрные шляпы – способны только поглощать свет. Вы можете верить и надеяться, что если долго светить на чёрную шляпу, то она насытиться светом и засветиться в ответ, он этого никогда не произойдёт, потому что она ненасытна. Не ломайте свою жизнь из-за спонтанной увлечённости. Она того не стоит.

Томас Манн задумался. Миссис Игл ликующим злобным взглядом пронзила его и Мэри.

– Вы можете возвращаться на своё рабочее место, Мэри, – сказала довольная миссис Игл.

Едва отросшие заново крылья Мэри вновь подрезали.

– Мисс Мун, постойте, – остановил Мэри мистер Манн. – Мне очень жаль, что вся эта ситуация доставила вам столько волнений, но я правда пришёл сюда, потому что увидел, что вы сможете стать профессионалом своего дела. Я понимаю, что не даю никаких гарантий, но я человек, которому можно доверять. Кроме того, я бы ни за что не позволил, чтобы поползли неприличные разговоры и подлые слухи, поэтому…

Томас Манн возможно, впервые за всю жизнь немного смутился и с волнением опустился на одно колено.

– Мисс Мун, выходите за меня замуж, – сказал мистер Манн и взял Мэри за руку. – Если мы будем связаны браком, все будут смотреть на вас, как на состоявшуюся во всех смыслах женщину и мастера. Я не хочу давить на вас этим предложением, но…

– Что вы себе позволяете, мистер Манн! – возмутилась миссис Игл, чей великолепный монолог начал терять силу и всякий смысл. – Мисс Мун, немедленно покиньте мой кабинет и возвращайтесь к работе!

В этот момент, Мэри поняла одну простую вещь, которая скрывалась от неё все эти годы, хотя всё время была на поверхности. Её крылья срезала не миссис Игл, не строгие воспитатели и не трудные обстоятельства, а она сама. Мы сами позволяем лишать себя крыльев. Как летать в теории знают все, но небо принимает только храбрых людей. Оно убивает в тебе труса, а если всё, что ты есть – это трус, значит, небо убьёт тебя всего.

– Нет, – твёрдо сказала Мэри. – Я принимаю ваше предложение, мистер Манн, я согласна.

Тело миссис Игл было парализовано от услышанного, и она застыла стоя возле своего пыльного кресла, как побеждённая снежная королева.

– Правда? – не поверил обычно не сомневающийся ни в чём мистер Манн. – Мэри, вы только что создали самого счастливого человека западной части этой страны!

– Вы не подождёте меня снаружи, мистер Манн, я бы хотела забрать пару вещей, – улыбаясь, сказала Мэри.

– Разумеется, можете забрать всё, что только пожелаете, мисс Мун! Моя машина готова увезти весь ваш мир!

– Спасибо вам, мистер Манн, я не заставлю вас ждать очень долго.

Мэри летела, оставляя прошлую жизнь внизу. Всё, что она чувствовала – был ветер. Всё, что она хотела – подниматься всё выше и выше, пока Луна не станет такой близкой и большой, что к ней можно будет прикоснуться.

– Я готов ждать вас всю жизнь, Мэри, – неслышно говорил мистер Манн вслед уходящей, но летящей мисс Мун.

…

Дороги было не разобрать. Виднелись только блики уличных фонарей и светлые пятна от огней за стёклами домов. Колёса машины скрипели по снегу, пережёвывая каждую снежинку. Издав слухотрепещущий визг, автомобиль остановился у вывески с большим красным сапогом.

– Я только попрощаюсь с давним другом и вернусь, – сказала Мэри, покидая снежную чудо-колесницу.

– В таком случае передайте ему от меня привет, это мой друг тоже, – сказал мистер Манн, придерживая дверь автомобиля для выходящей Мэри.

      Эрик заснул в тишине мастерской с недоделанной парой очередных сапог, даже звук музыки ветра входной двери не смог прервать его сон. Почувствовав на своей руке чьё-то прикосновение, Эрик медленно открыл глаза, пытаясь согнать с себя дремоту.

«Неужели заказчик уже пришёл, а я ещё не успел…» – начал думать Эрик и поднял свой взгляд на разбудившую его фигуру.

– Добрый вечер, Эрик, простите, что разбудила вас, – полушёпотом сказала Мэри.

– Мэри! – изумлённо воскликнул Эрик и вскочил, стукнувшись головой о полочку с инструментами, которая неудобно висела прямо над столом.

– Здравствуйте, Мэри, – спешно сказал Эрик, окончательно пробуждённый ударом полки.

– Я ненадолго, – сказала Мэри, немного печально опустив глаза, словно не решаясь продолжить говорить то, что должно быть сказано. – Я пришла попрощаться с вами.

– Попрощаться? Вы уезжаете?

– Да, – произнесла Мэри, не решаясь взглянуть Эрику в глаза.

– Надолго? Куда? – обеспокоенно спросил Эрик.

– В Кэпиталтаун. Наверное, навсегда…

«Наверное, навсегда…» – эти два слова оглушили слух Эрика. Он не понимал, что ему говорит Мэри, слышен был лишь всепоглощающий глухой шум, который замораживал всё вокруг. Мэри что-то пыталась объяснить. Она виновато смотрела и часто отводила взгляд в сторону. Эрик ничего не слышал. В окне показалась знакомая фигура. Молодой усатый мужчина приветственно снял цилиндр и молча кивнул. Эрик узнал его и всё понял. Он вышел из вакуума своего шока и услышал:

– Я выхожу замуж, Эрик, – сказала Мэри и, впервые за весь разговор, пристально посмотрела на своего собеседника.

Мэри ждала. Эрик выдержал её взгляд.

– Я счастлив за вас, Мэри.

Мэри расстроенно опустила глаза.

– Тогда прощайте, Эрик, – немного холодно произнесла Мэри и начала продвигаться к выходу.

«Вот так всё и закончиться. Нет, не это я хотела услышать от него и от себя…» – подумала Мэри и резко остановилась у выхода.

– Эрик, – сказала Мэри, обернувшись.

– Я не могу так с вами попрощаться, я должна сказать… вы мой лучший друг, Эрик. Я благодарна вам за всё, что вы для меня сделали.

– Не стоит, я же совсем ничего не сделал, – с печальной радостью в глазах ответил Эрик. – Я чуть не забыл вернуть вам эскиз. Простите, он мне так понравился, что сам попросился мне в руки.

Эрик поднял слегка помятую жизнью леди Загадку и протянул её в руки к хозяйке.

– Оставьте его себе, – сказала Мэри не успев прикоснуться к эскизу. – Пусть он будет у вас.

– Спасибо. Хотя бы он останется рядом.

Они замерли, смотря друг на друга, чего-то ожидая. Слова, знака, жеста, чуда, случайности, которая могла бы всё исправить? Но никто не решался сделать шаг навстречу, и чуда не происходило.

Бип! Бип! Послышался гудок автомобиля. Ворчливый водитель деликатно намекал, что он выбивается из расписания. Мэри посмотрела на входную-выходную дверь.

– Кажется, вас очень ждут, – сказал Эрик.

– Да, мне и правда пора идти, – расстроенно подтвердила Мэри.

– Прощайте, Мэри. Я вас никогда не забуду.

– Прощайте, Эрик. Я вас тоже.

Мэри всё ещё ждала. Эрик, не желая быть причиной её сомнений, повернулся и пошёл в сторону стола, где его ждала пара недоделанных сапог. Мэри подошла к выходу и обхватила ручку двери своими перчатками, готовясь войти в совершенно новую для неё жизнь. Но в старой жизни ещё осталось одно дело. Оно зудело внутри Мэри и желало вырваться наружу: или сейчас, или уже никогда.

– Эрик, у меня ещё остались слова для вас, – Мэри обернулась и посмотрела на него, не отдаляясь от двери. – Я люблю вас. Всегда любила.

Слова были освобождены, и Мэри вышла наружу, не дожидаясь ответа. Она уже не ждала его. Она сделала всё, что хотела. Эрик остался в мастерской. Кажется, он уронил пару инструментов со стола. Он слышал, как захлопнулась дверь машины и как колёса, жадно поедая снег, увозили Мэри куда-то, где ему не было места.

…

«Я люблю тебя тоже – как я мог ей это сказать, – думал Эрик. – Я не имел право ей это говорить. Хотя бы он останется рядом – как глупо! Зачем я это сказал?! Неужели я дал ей повод, чтобы… Нет! Даже не смей разрушать её будущее, оборванец! Идиот! Какой же я идиот. Сандалии… Но кто же ей сделает сандалии для платья? Она уезжает. На поезде. Но во сколько?»

Эрик усиленно напрягал память, пытаясь вспомнить отрывки фраз и слов, которые говорила Мэри в вакуумном шуме его шока.

«Восемь… Нет. Без десяти восемь. Да. Это время отправления, – соображал дальше Эрик, смотря на часы. – Я успею до завтра».

Образ должен быть закончен. Иначе, зачем его начинать? Если Мэри не дождалась, может хотя бы леди Загадка дождётся? Ей некуда спешить. На то она и модель, чтобы быть вечным безликим эталоном красоты, к которому все будут стремиться, но которого никто никогда не достигнет.

Но она не была безликой – это было её проклятием, которое отличало леди Загадку от других моделей. Она принадлежала Мэри. Она была лишь её эталоном. Леди Загадка была такой, какой Мэри хотела видеть себя. Но почему же ей всегда чего-то не хватало? Неужели дело, и правда, было только в сандалиях? Леди Загадка сама не могла ответить на эти вопросы. Всё, что ей всегда оставалось делать – это терпеливо ждать. Она и сейчас ждала. Леди Загадка ждала и наблюдала за Эриком, раскраивающим пласт ароматной белой обувной кожи.

…

Рождественское утро. Утро, полное цветной упаковки, разрывающейся на части, запаха печенья с шоколадной крошкой, звуков поцелуев, восторгов, объятий и, конечно же, подарков.

Эрик проснулся рядом с подарком. Его разбудил запах новой кожи. Перед глазами стояла пара белых изящных кожаных сандалий. Им не хватало только маленьких крылышек, но они и без того были настолько воздушными, что облака бы им позавидовали. Но это был не его подарок, это был подарок для Мэри. Всё пошло не по правилам. Сандалии рвались к хозяйке и хотели быть подаренными. Эрик еле удержал их в руках и быстро завернул в коробку.

Куртка. Шапка. Замызганный шарф. Коробка, Ботинки. Вперёд. Стоп!

Что же он скажет ей? Он не найдёт слов. Такой «широкий жест» в его присутствии будет выглядеть ужасно нелепо.

«Я запутаю её опять, – подумал Эрик. – Подарок должен подарить кто-то другой. Но кто? Кого же попросить? По близости нет никого, кроме меня… И Скоттинса! Точно! Попрошу его. Нет. Стоп. Попрошу?! Скоттинса?! Когда он последний раз откликался на чьи-либо просьбы? Он не слушает даже клиентов, меня и подавно не будет. Кто я такой для него? Очевидно – никто, пустое место, комариный писк над ухом. Но разве у меня есть другие варианты? Нет. Я должен попытаться».

Эрик набрал в грудь побольше воздуха и мужества и направился в комнату своего мастера. Около Скоттинской двери валялись опустошённые бутылки разных форм и размеров. Из опрокинутых бутылок на пол по каплям сочилось колдовство. Судя по всему, празднование старого сапожника никак не могло прекратиться. Эрик настойчиво постучал в дверь.

– Ну кто там ещё?! – послышался громкий голос Скоттинса, приглушённый дверью.

За голосом последовал звук удара стекла о дерево. Похоже, сапожник пытался отогнать посетителя от своей комнаты бутылкой, но дверь бесстрастно взяла удар на себя.

– Мистер Скоттинс, вы не могли бы выйти на минутку? Сегодня Рождество и…

– Рождество! – радостно выкрикнул Скоттинс, не дав Эрику договорить. – Рождественское утро! Ура!

Старый сапожник выпрыгнул из своей комнаты с лёгкостью ребёнка и чуть не сбил Эрика с ног дверью. Скоттинс стал обходить мастерскую, оглядывая всё ищущими глазами. Не найдя толком ничего, что его бы заинтересовало, он подошёл к Эрику.

– А где же ёлка? – спросил он молодого человека, сверля его наивным взглядом. – Где же мои подарки? Где печенье с молоком для Санты?

– У нас никогда не бывает ёлки и подарков и всего остального в Рождество, – растерянно начал оправдываться Эрик.

– Я так и знал. Я так и знал, что ты забыл! Ты ничего не подготовил, и паздник прошёл мимо нас! Как Санта узнает, что здесь живут люди, которым нужны подарки, если в этой вонючей мастерской нет даже чёртовой ёлки!

Тут сапожник зарыдал, как ребёнок и упал на колени, захлёбываясь в своей страдальческой агонии. Эрик был совершенно не готов к такому перекосу сознания Скоттинса. Сапожник мог быть разным под влиянием дурманящих жидкостей, но до такого ещё не доходило. И как такой седой младенец сможет принести то, что нужно, туда, куда нужно, тому, кому нужно? На месте Эрика, Скоттинс сказал бы: «Чтобы пусто стало мне! Дело в чёртовом котле!»

– Мистер Скоттинс, успокойтесь! – громко сказал Эрик, встав на колени и взяв сапожника за плечи. – Я подарю вам всё, что вы пожелаете, честное слово!

– Правда? – сказал Скоттинс, посапывая отёкшим красным носом. – Всё, что я пожелаю?

По лицу Скоттинса растянулась благостная улыбка.

– Да, всё, что вы пожелаете. Но для этого вам нужно выполнить секретное поручение. Поручение от Санты!

Эрик сам едва верил в собственные слова, но он должен был каким-то образом доставить сандалии Мэри и поэтому решил воспользоваться «необычно опьянённым» Скоттинсом.

– У Санты есть секретное поручение для меня? – с восторженным удивлением произнёс сапожник.

– Да, – продолжал свой спектакль Эрик. – Дело в том, что он вчера не успел доставить подарок одному очень хорошему человеку.

– Сущее безобразие! – решительно заявил Скоттинс, выпучив глаза. – У него на службе работают не эльфы, а черти!

– Именно поэтому Санта перепоручил почётную миссию доставки подарка кому-то более ответственному, то есть вам, мистер Скоттинс! Эти эльфы-черти вам в подмастерья не годятся!

Скоттинс горделиво поднял голову, всё ещё благостно улыбаясь.

– Да, чёрт возьми! – победно протрубил сапожник. – Кому нужно доставить подарок, маленький помощник Санты?

Эрик спешно вручил ему коробку с запиской «Для мисс Мэри Мун, швейный цех миссис Игл».

– Эту коробку нужно передать мисс Мэри Мун. Она должна уехать сегодня вечером, но её наверняка можно сегодня ещё найти на фабрике.

– Швейный цех миссис Игл, – медленно и вдумчиво прочитал Скоттинс. – Я знаю, где это! Там по близости лучший бар в городе! Вперёд! Дарить подарки! Дарить счастье!

Скоттинс от энтузиазма так резко вскочил, что еле устоял на ногах. Эрик поспешил поддержать его.

– Не надо, я сам! – решительно заявил пьяный сапожник. – Лучшему доставщику подарков и не такое по плечу! Во имя Санты и Рождества!

С этими словами Скоттинс вылетел из мастерской и помчался, как мог к швейному цеху. Эрик смотрел на уходящую фигуру, которую периодически уносило в сторону от дурмана, и надеялся, что сандалии долетят до адресата и не попадут в лучший бар города по дороге.

…

Колдовство творило свои колдовские дела. Сознание Скоттинса так помутнело, что он раздобрел впервые за лет 30. Он так помешался на желании задобрить Санту своей скоростной доставкой подарка, что забыл про всё на свете. Он мчался к швейному цеху как паровоз. Буквально задыхаясь от выдыхаемых порывов тёплого воздуха, Скоттинс влетел в двери швейного цеха и плюхнулся животом на скользкий от собственной снежной сырости пол. Коробка отлетела на другой конец цеха. Всерьёз озадаченный мистер Колб, работающий по совместительству маломощным охранником, поспешил поднять вероломного незнакомца на ноги. Работа швейного цеха остановилась. Всем было любопытно и жутко от произошедшего.

– Сэр, придите в себя! – задыхаясь, говорил мистер Колб, пытаясь поднять на ноги массивного Скоттинса, превосходящего его в весе, наверное, вдвое, если не втрое! – Это частная территория! Вам необходимо покинуть цех немедленно! Вы мешаете рабочему процессу!

– Отцепи от меня свои лапы, гнусный эльф! – проревел Скоттинс. – Я выполняю секретную миссию Санты! А всё между прочим из-за таких, как вы – безответственных и безруких чертей!

Скоттинс демонстративно тыкнул мистера Колба пальцем в нос, отчего тот отшатнулся. В цехе послышались перешёптывания и приглушённый смех. Мистер Колб раскраснелся и возмутился так, что его маленький монокль выпал у него из глаза.

– Вы что себе позволяете?! – всё ещё стараясь культурно выражаться при дамах, разозлился мистер Колб. – Среди нас присутствуют леди, если вы не заметили! Немедленно убирайтесь отсюда и не позорьте наше учреждение своим присутствием!

– Это Я позорю вашу фабрику недоделанную?! Да иди ты знаешь куда…

– Что здесь происходит?! – громогласно пронзил всё здание голос миссис Игл.

– Миссис Игл, чистое недоразумение, – стал оправдываться перед начальницей мистер Колб. – Какой-то пьяница вломился в наш славный цех среди бела дня! Уму непостежимо!

Пока миссис Игл бесстрастно выслушивала доклад своего секретарчика, Скоттинс не переставал протирать глаза и вглядываться в лицо постаревшей и остервеневшей женщины.

– Быть не может, – повторял Скоттинс, моргая и пытаясь протрезветь. – Похоже вчера я всё-таки чуток переборщил с празднованием…

– Наконец кто-то начал трезветь! – язвительно сказал мистер Колб. – Уже не видите чертей вместо уважаемых людей?

Скоттинс ещё раз вгляделся в лицо миссис Игл.

– Ирен? Это ты?

Холодный взгляд миссис Игл, обращённый в пустоту сломался и устремился на бушевавшего минуту назад пьяницу. Впервые за столько лет на лице миссис Игл можно было увидеть что-то помимо равнодушия или раздражения. Она была искренне шокирована.

– Минуточку, – недоумевая, сказал мистер Колб, глядя на миссис Игл. – Вы знакомы с этим грубияном?

– Кто вы? – еле выговорила миссис Игл, словно парализованная ядовитым укусом.

– Это я, Ирен, – ответил Скоттинс. – Джон. Джон Скоттинс. Ты помнишь?

– Да как вы смеете обращаться к уважаемой миледи на «ты»?! – опять возмутился мистер Колб. – Что ещё за фамильярство?!

– Я… – миссис Игл была обескуражена, не зная, что делать и что говорить. – Прошу вас пройти в мой кабинет, мистер Скоттинс.

Мистер Колб от изумления замер на месте.

– Всем продолжать работу, – уже не так бесстрастно, как обычно, приказала миссис Игл и последовала в свой кабинет.

За ней по пятам молча шёл Скоттинс.

Открыв дверь с позолоченной табличкой, миссис Игл жестом пропустила Скоттинса вперёд. Он подавленно вошёл первым. Дверь кабинета закрылась. Миссис Игл подошла к окну и несколько минут стояла спиной к Скоттинсу, не вымолвив ни слова.

– Что привело тебя сюда? – наконец сказала она, стараясь сохранить в голосе бесстрастие.

Ирен обрушилась на голову Скоттинса как холодный душ, и он чувствовал себя трезвее, чем когда-либо.

– Я уже плохо помню, – Скоттинс оглядел просторный кабинет и невзначай свистнул. – Вот как ты теперь живёшь: свой швейный цех, большой личный кабинет, похоже, у тебя всё есть.

– Не жалуюсь, – отрезала в ответ миссис Игл.

– Наверное, муж и дети гордятся такой женой и матерью.

– Я вдова, Джон, и у меня нет детей.

– Вот значит как, – ехидно сказал Скоттинс. – Заменила личную жизнь работой? Хотя я не удивлён, Ирен. Ты всегда была карьеристкой.

– По крайней мере, мне есть, на что содержать себя, и я приношу какую-то пользу обществу, – с ноткой раздражения сказала миссис Игл, всё ещё стоя спиной к Скоттинсу. – А вот твоей жене, наверное, не слишком приятны эти пьяные загулы. Хотя, у тебя всегда была склонность к получению легкодоступного удовлетворения, ты тоже меня не удивил, Джон.

– Нет у меня жены, – подавленно сказал Скоттинс. – И не было никогда.

Миссис Игл повернула голову в пол-оборота.

– Отчего же? Рядом не нашлось достойной женщины?

Скоттинс смотрел на миссис Игл в упор.

– Нет, не в этом дело.

– Тогда в чём? – требовательно спросила миссис Игл.

– Я не смог полюбить кого-то так же сильно, как я полюбил тебя.

Миссис Игл обернулась. Она не знала, что ответить.

«Ну почему ты всегда такой прямолинейный идиот!» – подумала миссис Игл. На её щеках проступил едва заметный румянец. Она опустила свой взгляд.

– Почему ты мне раньше этого не сказал?

– Я не мог.

– Почему? – уже более настойчиво спросила миссис Игл, глядя на Скоттинса влажными глазами.

– Я не хотел испортить тебе жизнь.

– Каким образом любовь может испортить кому-то жизнь? Почему ты не сказал мне, Джон? Почему ты не сделал мне предложение? Ну не мучай меня своими глупостями! Просто скажи, в чём настоящая причина?! В чём?!

Миссис Игл закрыла рот ладонью, стараясь не устроить истерику прямо в кабинете.

– А что я мог тебе предложить? Я же был простым подмастерьем. Я был никем! А ты была дочерью аристократа! После шёлковых простыней, завтраков в постель и светских балов, что я мог тебе предложить? Пыльную кровать с клопами в углу моей маленькой каморки?! Кусок хлеба с молоком на обед?! Прогулку по грязным улицам?!

– Да, мог бы! И я бы согласилась, если бы ты только мне предложил! Знал бы ты, как терпеть я не могла светскую жизнь! От всех этих фальшивых лиц мне становилось тошно на душе.

– Ты не знаешь, о чём говоришь, Ирен. Ты никогда не жила, как я в молодости. Это было бы тяжело для тебя, и я это знал. Я не хотел такую же жизнь для тебя. Я уехал в большой город, учился, чтобы получить статус мастера и начать своё дело. Я хотел стать мужчиной, достойным тебя.

– Похвально, Джон, нечего сказать! Исчезнуть на три года без следа – это действительно достойный мужской поступок!

Скоттинс потупил взгляд на стол миссис Игл, заваленный бумагами.

– Я писал тебе, Ирен, отправлял письма каждую неделю, и все они уходили безвозвратно, словно я посылал их в пустоту. Ты никогда не отвечала.

Миссис Игл возмущённо выпучила глаза и упёрлась маленькими кулачками в костлявые бока, приняв боевую позу.

– Ничего подобного, Джонатан! Никакие письма мне не приходили.

– Я знаю.

– Знаешь?! Что значит – «знаешь»?! Ох, я уже ничего не понимаю!

– Я всё узнал, когда решился, наконец, прийти в твой дом, – сказал Скоттинс, вздохнув. – Я вернулся из большого города мастером, арендовал небольшую мастерскую, даже взял к себе подмастерье. Я подумал, что время пришло. В ближайшем ателье я купил себе новый костюм, собрал тебе букет из роз. Вечером я направился к твоему дому. Я хотел подарить тебе кое-что.

– Кое-что? Что же?

Скоттинс подавленно опустил голову и снял с шеи старую почерневшую серебряную цепочку, на которой висело кольцо. Миссис Игл на шаг отступилась. Она удивлённо посмотрела на кольцо, потом – на Скоттинса.

– Я не успел зайти в дом, – продолжил старый сапожник. – Все пути были перегорожены экипажами. Я хотел попробовать войти с заднего входа. Не успел я позвонить в дверь, как меня тут же прижали к стене. Это был ваш дворецкий. Он вынес кипу бумаг, среди которых я заметил мои недавние письма. Он выбросил всё, как ненужный хлам. Очевидно, твой отец проверял всю почту сам. Я не решился войти, зная, что в этом доме меня не ждут, но всё же я не сразу ушёл. Стоя внизу, мне было видно, как внутри зажглись свечи, и толпа людей, которых я не знаю, облепила горящие окна. А потом…

Скоттинс остановился. Болезненные воспоминания перекрывали ему горло, они вонзались глубоко в грудь стальными когтями и выжимали из тела слёзы.

– Что же случилось потом? – спросила миссис Игл, которая знала, что произошло в этот вечер с ней самой.

– Потом я увидел тебя с другим..

…

В окнах показались два силуэта. Мужчина и женщина. Они стояли рядом. Но это ещё ничего не значило. Они просто были друг у друга. Внезапно прорезался чей-то громогласный голос. Он вырывался наружу из всех щелей дома. Он хотел, чтобы мир услышал его.

«Леди и джентльмены! Давайте поднимем наши бокалы в честь очаровательной мисс Ирен и мистера Игла! Тост за их помолвку и за совместное счастливое будущее! Ура!». Стая людей подняла бокалы, и на парочку со всех сторон посыпались поздравительные завывания.

Когти приближались к сердцу. Они поражали всё внутри, сжимали желудок и лёгкие. Становилось трудно дышать. Глаза затуманились. Внутри пробудился монстр. Он был беспощаден, он был ненасытен. Его щупальца разрастались по всему телу, он жаждал добраться до сердцевины. Вот она – внутри, в сердце, но не в материальном мире. Щупальца приближались. Скоттинс угасал. Свет становился всё тусклее, он не в силах был обжечь монстра, остановить его. Становилось холодно. Сердцевина была у чудовища в ядовитых лапах.

Треск. Свет треснул в тёмных тисках. Половина сердцевины крошилась между щупальцами.

Постепенно боль уходила. Скоттинс перестал что-либо чувствовать. Он ушёл, и в мимолётном опьянении будет искать он утешение и покой, но не найдёт. Монстр ненасытен.

…

– В тот вечер я понял, что опоздал.

– Нет, Джон. Ты опоздал гораздо позже.

Скоттинс, недоумевая, посмотрел на миссис Игл.

– Это был брак по расчёту, как и большинство светских браков. Меня ничто не связывало с моим мужем, кроме договорённости наших родителей.

– И что я должен был сделать? Бесцеремонно украсть тебя среди ночи у твоего мужа на глазах, чтобы окунуть тебя в ничем не примечательную жизнь жены простого сапожника? Чтобы мы жили в маленькой пыльной комнатке на втором этаже старого дома? Чтобы ты стирала пелёнки, торговала на рынке и готовила суп на обед? Ты этого хотела, Ирен?!

– Да, чёрт возьми!

Брови Скоттинса переползли на лоб. Ирен, конечно, была с перчинкой, но он никогда не слышал, чтобы она чертыхалась. Скоттинс невольно улыбнулся.

– Что?! Чему ты так удивился? Я сказала что-то шокирующее?

– Нет, ты просто… Так очаровательна, когда злишься.

Миссис Игл возмущённо нахмурилась, но покраснела.

– Ты идиот, Джонатан Скоттинс!

– Да, я правда полный идиот! – сказал Скоттинс, опустив голову так, что шапка слетела у него с головы и обнажила лысину.

Скоттинс стоял как неловкий виноватый мальчишка. Миссис Игл усмехнулась, удержав смех ладонью, чтобы не рассмеяться громче и больше. Скоттинсу тоже стало смешно, до слёз. Смех прорвался сквозь уста обоих. Жизнь всегда смешит до слёз, окутывая нас в свои парадоксы.

Стук в дверь.

– Разрешите войти, мадам, – донёсся голос из щели, ведущей в коридор.

Миссис Игл очнулась от прошлого и вернулась в реальность.

– Войдите, – сказала миссис Игл, в голосе которой исчезла привычная жёсткость.

– Мистер Скоттинс обронил это во время своего, кхм… – пренебрежительно хмыкнул верный оруженосец-секретарь Колб. – Неожиданного визита.

Не доверяя Скоттинсу, мистер Колб положил коробку на стол миссис Игл.

«Для Мери Мун, швейный цех миссис Игл» – гласила надпись на коробке.

– Что это? – спросила миссис Игл, прочитав надпись на посылке.

– Это… – Скоттинс напрягал сознание, чтобы вспомнить, что произошло утром, и по какой изначально причине он ворвался на фабрику. – Ах да, вспормнил! У меня секретное поручение! От Санты…

– Секретное поручение? – со скептическим прищуром уточнила миссис Игл. – От Санты?

– Да, всё так, – неуверенно ответил Скоттинс, пытаясь на трезвую голову объяснить то, во что можно поверить только с пьяной головой. – Это подарок.

– Подарок? Я полагаю для мисс Мун, верно?

– Да, точно…

– От кого же он?

– Известно от кого, от Санты!

Одна бровь миссис Игл обеспокоенно поднялась вверх. Скоттинс понял, что он говорит, как он бы сам сказал – «чушь собачью».

– Я имею в виду, что он « как бы от Санты», – сказал Скоттинс, сделав воздушные кавычки пальцами. – Но делал этот подарок, конечно, не Санта, а эльф. То есть не эльф, а мой подмастерье! Да, мой подмастерье! Он помощник Санты! Он и попросил меня передать эту коробку той самой… Девушке…

– Мисс Мун?

– Да, мисс Мун! Чтобы… Поздравить её… С Рождеством!

Миссис Игл напрягла мимические мысли бровей, которые выдавали её загруженную умственную работу по собиранию всего бреда, сказанного Скоттинсом.

– Хорошо, я передам мисс Мун эту посылку, – наконец сказала миссис Игл, после задумчивого молчания. – Она должна зайти сегодня, чтобы подписать увольнительную.

– Спасибо.

Скоттинс и миссис Игл молча смотрели друг на друга.

– Что же, мне, наверное, пора уходить, – сказал Скоттинс, поднимая с пола свою шапку. – Не буду больше отвлекать тебя.

– Раз так, то прощай, Джонатан, – сказала миссис Игл, пытаясь показаться равнодушной.

Скоттинс развернулся и направился в сторону двери, но на повороте дверной ручки что-то заставило его резко развернуться.

– Может быть, ты хотела бы отвлечься в нерабочее время?

– В нерабочее время?

– Да, скажем часиков в семь вечера. Тут недалеко есть неплохой бар… Если ты не занята… Если хочешь… Если не хочешь, не надо, я не настаиваю…

– Да.

– Да?

– Да. В семь.

– В семь, хорошо, тогда… Я зайду без десяти.

– Не опаздывай.

– Не буду.

– Тогда договорились.

– Да, договорились, – сказал Скоттинс, пытаясь открыть дверь своеё спиной. – Что же, тогда я пойду… Что такое! Ах, да… Ручка… У тебя же дверь с наворотами…

Сделав пару неловких движений, Скоттинс открыл дверь и весть раскрасневшись, поспешил удалиться.

– До встречи! – сказал Скоттинс и выскочил в коридор, не прикрыв за собой дверь.

Через коридорную щель проглядывала улыбка миссис Игл.

«Какой же он всё-таки идиот» – подумала она.

…

Эрик набивал на очередной паре сапог очередной каблук, постоянно поглядывая в окно и гадая, дошёл ли Скоттинс до швейного цеха. Внезапно дверь мастерской со звоном распахнулась. Эрик чуть не ударил молотком свой палец вместо гвоздика. В проёме стоял сапожник.

– Приветствую славных помощников Санты! – сказал Скоттинс и впорхнул в мастерскую. – Можешь считать себя счастливчиком, малыш. Ты подмастерье у лучшего из лучших! Подарок успешно доставлен, несмотря на все непреодолимые для обычного человека препятствия!

Скоттинс радостно расхохотался и похлопал Эрика по спине. Что-то в нём изменилось.

– Ну ты даёшь, сынок! Придумать такое! Секретное поручение от Санты – уму непостижимо! Нет, честное слово, это просто бесподобно!

Сапожник расхохотался ещё сильнее.

– Спасибо большое, мистер Скоттинс, – сказал Эрик в перерыве между смехо-приступами сапожника. – вы меня очень выручили.

– Что же, если так, то, пожалуйста. Обращайся, если что.

Со Скоттинсом и правда произошла какая-то удивительная метаморфоза за это утро. Он был не похож на «обычного себя».

– А кто эта девушка… Мисс… Эмм… Мисс Мун? Расскажи по секрету, должен же я знать, ради кого побуянил сегодня на швейной фабрике?

«Побуянил на фабрике? – подумал Эрик. – Да, вот это уже больше похоже на Скоттинса».

– Ну, как сказать, – сказал Эрик в замешательстве. – Это моя хорошая знакомая.

– Знакомая значит? – сказал сапожник, глядя на подмастерье хитрыми глазами. – выкладывай начистоту! Она хоть симпатичная?

Эрику перестал нравиться этот разговор, и он продолжил прибивать каблуки к подошве, сделав вид, что не услышал последнего.

– Ты чего, обиделся? – сказал Скоттинс и подошёл к Эрику. – Да ладно, брось! Я же с тобой говорю, как мужчина с мужчиной. С кем ещё можно обсуждать женщин?

Старый сапожник раззадорился как мальчишка и начал задирать Эрика, постукивая его по плечам кулаками – это называется «дружеское боксирование».

– Я не хочу это обсуждать, – замкнуто ответил Эрик.

– Ну не злись на меня, старика! – продолжал приставать к Эрику Скоттинс. – Что у тебя с настроением сегодня?

– Я не хочу об этом говорить, – продолжал отмахиваться от приставучего сапожника Эрик.

Скоттинс обнаглел вконец и сделал Эрику «Папашкин захват» – одной рукой обхватил шею Эрика, а кулаком другой стал таранить его голову. Терпение Эрика натянулось и лопнуло. Он вынырнул из «ручного крюка» и оттолкнул Скоттинса в сторону.

– Я не хочу говорить об этом с тобой! Сколько раз мне ещё повторить, чтобы до тебя, старого дурня, дошло?! Десять, двадцать, сто, бесконечность?! Тогда я буду повторять бесконечно: я это с тобой не обсуждаю, точка!

Скоттинс стоял, не веря своим ушам. Разгорячённый Эрик ушёл на крышу, в надежде на то, что снег падающий охладит его пыл и не позволит наделать ещё больше глупостей и грубостей.

– Чёрт возьми! – хмыкнул Скоттинс, уперев массивные кулаки в не менее массивные бока.

…

Забраться повыше – первобытный инстинкт наших предков. Мы подсознательно ищем спасения на высоте, но высота ставит нас в ещё более уязвимое положение, чем земля. Несмотря на это, какая-то непостижимая сила тянет нас туда. Мы жадно ищем там воздуха, но воздух слабеет с высотой.

«О, Высота, спаси меня!» – говорим мы богине Небес, с агонией глядя в её прозрачные глаза. Она обнажит наше сердце, и если оно будет тяжелее, чем её перо, то Высота погубит нас. Мы должны отпустить свои страдания, потому что слёзы тяжелее дождя, а небо легче, чем земля. Я жалею вас, бедные люди. Ваши тела тяжелы, но когда вы вырвитесь из них, то узнаете, что сердце больно освобождать. Но обнажённое сердце сильнее, чем то, что спрятано в броне. Эту броню пробьёт лишь любовь. Люди, любите Высоту, и Высота освободит вас.

…

Эрик сидел на крыше и искал спасения. Почему люди не умеют летать?

Скоттинс присел рядом с ним с двумя рюмками. Он молча протянул одну рюмку Эрику. Мгновение спустя обе рюмки были опустошены. Мужчины разговаривают друг с другом без слов. Это особый вид языка.

– Ты любишь её? – спросил Скоттинс.

– Да, – ответил Эрик.

– Ты сказал её об этом?

– Нет.

– Почему?

– У неё есть другой.

– Это всё, что тебя останавливает?

– Нет. Это меньшее, что меня останавливает.

– Тогда что?

– Для неё так будет лучше. Я не хочу испортить ей жизнь.

Скоттинс замолчал. Он понял Эрика. Люди очаровательны в своём идиотизме – наступать много раз на одни и те же грабли поколение за поколением.

– Так будет лучше для всех.

– Балда! – внезапно прогремел Скоттинс, дав Эрику подзатыльник. – Может так и правда будет лучше, но знаешь что – пусть это всё идёт к чёрту на рога! Не нужна причина, чтобы кого-то любить, нужно просто любить и всё, понимаешь?

– Я делаю это ради неё.

– Чушь собачья! Ты делаешь это ради себя! Потому что ты трус!

Эрик опустил взгляд. Удары Скоттинса на него не действовали. Необходима была другая тактика.

– Ты такой же трус, как я.

Эти слова Эрик услышал. Скоттинс никогда не говорил что-то подобное в свой адрес.

– Ты не думай, что я родился старым никчёмным сапожником, нет. Я был таким же подмастерьем, тоже думал, что поступаю разумно. Я хотел быть с ней наравне. Только потом я понял, каким ослом я был!

Эрик хмуро смотрел перед собой. Сапожник положил свою огромную руку на плечо своего ученика.

– Она не будет ждать тебя вечно. Каждый должен сделать шаг вперёд. По-другому не будет работать. Ты это понимаешь?

Что-то щёлкнуло внутри. Это было похоже на щелчок пальцев, только в голове. В такие моменты к нам приходит долгожданный ответ, который покажется нам настолько очевидным, что мы ещё долго будем называть себя идиотами, и недоумевать: «Как к такой простой мысли можно идти так долго и мучительно?».

– Какой же я идиот! – сказал Эрик и вскочил на ноги так резко, что упёрся головой в самое небо.

– Вот! А я о чём говорю!

Эрик начал спешно карабкаться по крыше вверх к выходу. От суетливых движений он чуть не упал, сбивая ногами черепицу.

– Давай полегче! Ты в мастерской мне ещё живой нужен! – сказал вдогонку Скоттинс.

Эрик обернулся.

– Мистер Скоттинс, – сказал Эрик, задыхаясь. – Спа… Спасибо. За всё. Я не забыл о свлём обещании. Я сделаю всё, что вы пожелаете, но позже.

Из глубин живота Скоттинса донёсся барабанный смех.

– Всё, чего я желаю – это чтобы ты не был таким ослом, как я!

Скоттинс пожал Эрику руку. Помастерье почувствовал наличие в ладони небольшого предмета. Развернув пальцы, Эрик обнаружил внутри чаши своей руки серебряное кольцо.

– Ты знаешь, что с ним делать, в этом деле я тебе не помощник, – сказал Скоттинс и по-отечески похлопал Эрика по плечу. – С Рождеством, дружок Санты!

– Спасибо, – сказал Эрик, не успев удивиться, и в порыве эмоций обхватил Скоттинса, насколько ему позволяла длина рук.

– Не за что, сынок, – сказал Скоттинс. – Ну, всё, нечего сопли распускать! Беги! Успевай!

Эрик помчался к вокзалу. Поезд готовился покинуть родные пути.

…

– Потрясающе, просто потрясающе! – не уставал повторять мистер манн, листая альбом Мэри. – Столько замечательных эскизов! У вас талант, Мэри, я не ошибся.

– Благодарю, мистер Манн, – сказала Мэри, не отрывая глаз от окна автомобиля.

– Томас.

– Что? – спросила Мэри, впервые оторвавшись от созерцания тающих на стекле снежинок.

– Можете называть меня Томас. В конце концов, мы теперь жених и невеста.

– Да, верно, – сказала Мэри, потупив взгляд. – Простите, мистер Манн… То есть, Томас.

– Вам не за что просить прощения, Мэри, – улыбнувшись, сказал мистер Манн. – Я понимаю, что всё произошло очень спонтанно и неожиданно. Я не прошу вас полюбить меня за день или за два. Порой, многих лет совместной жизни не хватает, чтобы полюбить друг друга. Мне и самому хотелось бы узнать вас лучше, прежде чем обращаться к вам на «ты».

– Да, мне тоже, – сказала Мэри и посмотрела на мистера Манна.

Странно, но на него было удивительно легко смотреть. Он не пытался произвести на Мэри впечатление, не пытался забросать её избыточными комплиментами. Мистер Манн просто излучал искренность. Он не боялся быть таким, какой он есть. Наверное, это и притягивало окружающих к нему.

– Давайте для начала попробуем стать друзьями. А потом, кто знает? Может быть, наш неожиданно появившийся брак так же неожиданно станет настоящим. Это как прыжок. Прыгать в неизвестность страшно, но вместе легче. Что скажете, Мэри?

Мистер Манн протянул Мэри свою руку. Мэри положила на неё ладонь.

– Я готова попробовать, – сказала Мэри. – Томас.

Мистер Манн улыбнулся. Он не отпускал руку Мэри до конца поездки. Она почувствовала себя немного легче.

…

Машина остановилась недалеко от фабрики. Мэри со скрипом открыла дверь и оглушила тишину безмолвного помещения стуком каблуков по полу. Смена была закончена. Рабочие столы пустовали, и швейные машинки не шумели как поезда. Мэри казалось, будто она шла по заброшенному зданию, случайно оказавшись в далёком будущем, где не существует ни швейного цеха, ни миссис Игл, ни её самой. Так всегда бывает в пустых помещениях. Мы не можем принять факт того, что что-то может пустовать. Всё должно для чего-то использоваться, пребывать в динамике, вещах и слоняющихся между этими вещами людей. Пустота кажется нам странной, неестественной. Тем не менее, хотим мы того или нет, большая часть вселенной – это пустота.

Мэри поднималась вверх к знакомому, но уже не устрашающему кабинету миссис Игл. Пару дней назад эта дверь с позолоченной табличкой казалась очень холодной, колючей, нелюдимой и страшной. Это была стена, укрывающая неизвестность, и пока ты не зайдёшь за неё, не узнаешь, какого сорта неизвестность там обитает. Но не будем обвинять во всём несчастную кабинетную дверь. У вещей нет характера, чувств и эмоций. Вещи просто существуют, и они довольно равнодушныко всему, что происходит вокруг них. Характер вещам придают только люди, желающие придать всему тайные смыслы и одушевить всё неодушевлённое. Море – красивое, болото – противное. Но море – просто море, а болото – просто болото по сути своей. Характеристики, которые мы раздаём каждой встречной материи, существуют только у нас в голове, и вещи могут меняться, оставаясь прежними, приобретая новое качество в изменившемся сознании человека.

Дверь кабинета миссис Игл осталась прежней, изменилась сама Мэри, и у неё в голове жуткая прежде стена превратилась в обычную, ни чем не примечательную дверь.

Мэри открыла самую обычную дверь и вошла внутрь самого обычного кабинета, где сидела самая обыкновенная женщина, которая готовилась к выходу «в свет». Миссис Игл сидела у себя за столом и припудривала своё лицо, не отрывая взгляда от маленького зеркальца, которое она держала в руке. Мэри была обескуражена. Она никогда не видела миссис Игл в таком состоянии.

«Может, она заболела и сошла с ума?» – невольно подумала Мэри.

– Ах, Мэри, вы уже здесь, – сказала миссис Игл, на секунду окинув левым взглядом всю комнату и обнаружив в ней кого-то нового. – Прошу прощения, я не заметила, что вы вошли.

С миссис игл в действительности было что-то не так. Она никогда не просила прощения, всегда всё замечала и уж тем более – никогда не прихорашивалась и не была в добром расположении духа.

– Здравствуйте, миссис Игл, – сказала Мэри, всё ещё пребывая в некотором недоумении.

– Здравствуйте, здравствуйте, Мэри, ну что вы стоите в дверях как чужая, присаживайтесь, – скомандовала Миссис Игл, не отрываясь от преображения своего лица и, напевая себе под нос какую-то старомодную давно забытую мелодию.

– Я пришла, чтобы…

– Чтобы забрать документы, конечно! – резко перебила её миссис Игл и бодро вскочила, направившись в сторону книжной полки.

Порывшись в стопках бумаг, миссис Игл, наконец, нашла нужную и бросила её на стол, отчего пыль, обнимавшая папку более 10 лет, вспорхнула в воздух прямо у Мэри над головой, и та громко чихнула.

– Будьте здоровы! – сказала миссис Игл. – Да уж, подумать только, сколько времени эта папка лежала на одном и том же месте! Неудивительно, что на ней скопилось столько пыли. Но давайте же перейдём к формальностям.

Миссис Игл достала свежие бланки увольнительных документов, где уже стояли её идентификационные закорючки, и положила их перед Мэри.

– Распишитесь здесь, здесь и здесь.

Мэри покорно поставила свои подписи, даже толком не прочитав, на чём она расписывается.

– Ну, вот и всё, миссис Мун. Теперь вы официально свободны!

– Да, официально свободна, – безрадостно сказала Мэри.

– На вашем месте я была бы сейчас радостнее! – неожиданно сказала миссис Игл. – Но ничего, я знаю, что поднимет вас над этим неприятным словом «увольнение»!

Миссис игл начала рыться по ящикам своего стола и достала из одного из них коробку.

– Что это? – спросила Мэри.

– Меня настоятельно попросили передать вам этот подарок.

– Подарок? От кого?

– Мне кажется, вам это должно быть известно больше, чем мне. Но насколько я осведомлена – это презент вам от подмастерья мистера Скоттинса.

– От Эрика? – изумлённо уточнила Мэри с ожившим интересом в глазах.

– Вот видите, вы уже и так всё знаете, так что забирайте в свою новую жизнь весть комплект приятностей, – миссис Игл уложила все документы на подарочную коробку, которой в ту же секунду нагрузила маленькие тонкие руки Мэри. – Документы, коробка, хорошее настроение – кажется всё! Вы уезжаете сегодня, верно?

– Да, сегодня.

– Тогда всего хорошего и в добрый путь мисс Мун! Или вернее… Миссис Манн!

Миссис Игл начала без лишней робости направлять Мэри к выходу.

– До свидания, до свидания, я тоже уже скоро выхожу из этой душной каморки!

– До свидания, миссис Игл, – спешно сказала Мэри, выходя из кабинета. – Спасибо вам. За всё…

Миссис Игл ласково посмотрела на Мэри.

– Вам не за что благодарить меня, Мэри. Знаете, не думала, что когда0нибудь скажу такое, но я очень рада за вас.

Провожая Мэри этими абсолютно нежданными словами, цех миссис игл прощался со своей лучшей швеёй.

…

Мэри сидела в вагоне с нераскрытой коробкой в руках. Мистер Манн разбирался с багажом. Пока Мэри сидела одна, было время посмотреть на содержимое загадочной подарочной коробки. Аккуратно развернув упаковку, Мэри открыла свой подарок. Внутри спокойно лежала пара сандалией из белоснежной ароматной кожи. Мэри взяла их в руки и начала рассматривать. Да, это было то, что она так долго искала. Образ завершён. Но отчего то, в этот момент Мэри почувствовала себя разделённой. Казалось, что сандалии притягивала некая непреодолимая сила, которая связывала их с чем-то (или с кем-то) за пределами этого вагона, этого поезда и этой непробиваемой толщи снега за стеклом. Но сандалии спокойно лежали прямо перед ней и никуда без Мэри идти не собирались.

Может быть, ей показалось? Может, это всё – просто глупые выдумки? Ничего необычного не происходит, и сандалии не умеют ходить без ног хозяина. Почему же тогда вдали от кого-то мы чувствуем тепло присутствия? Мэри ощущала что-то подобное. Это было совершенно некстати. Почему её не могут освободить от этого чувства?

– Почему ты не можешь просто уйти?! Ты закончена и свободна!

Мэри настойчиво смотрела в спину Леди Загадке, которая стояла на пляже в белых сандалиях.

– Почему ты не можешь сдвинуться с места?!

Леди Загадка не отвечала и не поворачивалась.

– Отвечай мне! – разозлилась Мэри. – Я твоя хозяйка! Не смей стоять ко мне спиной! Просто иди!

– Ты не моя хозяйка, и я не могу идти, – спокойно ответила Леди Загадка.

– Тогда исчезни.

– Я не могу исчезнуть, Мэри. Я буду всегда. Это то, что никуда не исчезает, будь уверена в этом, как ни в чём другом.

– Лучше бы тебя никогда не было вообще.

– Почему? – спокойно спросила Леди Загадка.

– Это мучительно.

Мэри почувствовала руку на своей щеке, по которой бежала слеза. Это была Леди Загадка. Она увидела её.

– Да, это так. Но то, что с тобой происходит – это любовь. Она реальна и никуда не уйдёт, где бы ты ни была…

Лицо Леди Загадки становилось всё прозрачнее, и вскоре она постепенно растворилась в пляжном воздухе, но сидя в вагоне поезда, Мэри всё ещё ощущала на себе её спокойный небесно-голубой взгляд.

Совсем скоро поезд должен был сдвинуться с места.

…

Эрик выбежал из мастерской, едва успев накинуть на себя куртку. Он мчался, как только мог по непроходимым снежным городским долинам, пытаясь попасть в промежутки между прохожими. Он плыл против общественного течения, собирая на лице и теле всё больше снежных хлопьев. Казалось, что все сговорились только, чтобы всяческими способами затормозить его. Расстёгнутая куртка, развивалась сзади Эрика как плащ и, несмотря ни на что, сейчас он чувствовал, что сможет взлететь.

«Внимание пассажирам состава 48. Отправка состоится с 1 пути через 5 минут. Просьба всем сопровождающим покинуть вагоны. Повторяю…»

– Вот и всё, – сказал мистер Манн, сидящий напротив Мэри. Совсем скоро вы встретитесь с совершенно другим миром!

Мэри посмотрела в окно, прощаясь с родными местами, которые она возможно больше не увидит и которые, возможно, скоро станут для неё чужими отголосками прошлого.

Эрик стряхнул слой снега с лица. Впереди показались шпили вокзала. Послышался гудок поезда. Эрик задыхался, но постарался бежать ещё быстрее.

Уголь превратился в огонь, и мёртвый поезд обрёл сердце, которое сдвинуло поршни с места, и некогда онемевший титан ожил. Поезд поехал.

– Поехали! – сказал мистер Манн.

– Поехали, – сказала Мэри.

– Поехали… – сказал Эрик, увидев мелькающие окна вагонов.

Он опоздал. Вдруг, что-то внутри него взорвалось. Всё-таки он был подмастерьем Скоттинса!

– Чёрта с два! – выругался Эрик и побежал вверх, забираясь на переходной мост, который пролегал прямо над рельсами.

Поднявшись наверх, Эрик увидел под собой мчащийся поток одинаковых вагонов.

– Думаешь, я тебя не оседлаю, гигантский змей?!

С этими словами Эрик прыгнул на крышу состава. В этот раз удача была на его стороне. Он удержался на крыше движущегося вагона и уже бежал к голове поезда! Конечно, подобная выходка не могла остаться без внимания. Мистер Полисмен вдул в свисток весть свой воздух и побежал вслед за поездом, отчаянно махая руками, пытаясь привлечь внимание пассажиров. Однако, несмотря на его старания, большинство нашло это лишь довольно забавным. Никто и не подумал сообщить об этом кондуктору или водителю, на что бедный Полисмен рассчитывал.

Эрик прыгнул с первого вагона на движущую силу состава, и дым из трубы поезда поглотил его лицо. Эрик чуть не задохнулся и не свалился под рельсы, но всё же удержался. Весь чёрный от смога и пыли, он подобрался к кабине водителя и настойчиво постучал в окошко.

– Останови чёртов поезд! – крикнуло водителю чёрное лицо с растрёпанными волосами, неожиданно высунувшееся в окно.

От испуга водитель резко затормозил, и весь состав неслабо тряхнуло от тормозной тяги. Эрика выбросило под рельсы.

Поезд остановился.

…

– Что случилось?!

– Почему остановились?!

В вагонах послышался гул помятых недовольных пассажиров. Вместе с гулом от головы к хвосту состава поползли слухи.

– Мэри, вы в порядке? – обеспокоенно спросил мистер Манн.

– Да, я цела. Что произошло?

– Оставайтесь здесь, я узнаю, в чём дело.

Мистер Манн вышел в общий коридор и стал искать представителей местной администрации.

– Господа, кто-нибудь может мне объяснить, что случилось с нашим могучим поездом?

– Нет причин для паники, сэр, – послышался один коридорный голос. – Поезд вновь отправиться в путь сию минуту. У нас возникли небольшие технические неполадки.

– А что, собственно говоря, случилось? – послышался ещё один возмущённый голос из коридора.

– Да там какой-то чокнутый кинулся под колёса…

Эта фраза донеслась до Мэри и жутким колющим холодом пробежалась по всему её телу. Она резко вскочила и выбежала в коридор, расталкивая всех, кто ей мешал.

– Мэри, куда вы? – доносился голос мистера Манна, который остался позади.

Мэри выбежала из поезда и быстро огляделась по сторонам. Около головы поезда столпились полисмены и зеваки. Она побежала к толпе со всех ног. Неприятное волнение колотило сердце со всех сторон. Мэри спешила, задыхаясь от холодного сухого воздуха. Раскалённые пары жадного дыхания вырывались наружу и летели прямо у неё перед лицом. Мэри едва видела, куда бежала.

– Пожалуйста, пропустите, прошу! – умоляла Мэри, расталкивая скопившуюся толпу любопытных, но равнодушных людей.

Наконец, пробравшись в начало скопления, Мэри увидела лежащего на рельсах человека. Он был без сознания. Это был Эрик. Что-то пронзило Мэри насквозь.

Люди бездействовали.

– Почему вы ничего не делаете?! – взмолилась Мэри, ожидая хоть какого-то отклика.

– Успокойтесь, мисс, сейчас приедут медики, и мы этого негодяя сразу увезём, – спокойным бесстрастным тоном заявил Полисмен.

Мэри уже никого не слушала. Она спрыгнула вниз на рельсы.

– Так, гражданочка, прошу мне тут выходки не устраивать! Немедленно покиньте рельсовые пути!

– Эрик! – кричала Мэри, тряся его за плечи и стараясь пробудить. – Даже не смей умирать, слышишь!

В сердцах, Мэри ударила кулаком Эрику по грудной клетке.

Эрик очнулся, и густой комок дыма вырвался у него из груди. Он прокашлялся и начал освобождать свои глаза от пелены пепла. Эрик жадно вдохнул в себя воздух, пытаясь прийти в рассудок. Всё понемногу начало проясняться. Размытые предметы вновь обретали привычные очертания, и среди рассеивающихся иллюзий он увидел Мэри. Она сидела в полном оцепенении и даже забывала моргать.

– Мэри, – слабым хриплым голосом произнёс Эрик.

Он не успел ничего сказать, Мэри крепко сжимала его в своих объятиях.

– Не смей ещё раз когда-либо так сделать, – строго сказала Мэри. – О чём ты только думал?

– Прости меня, я идиот.

– В этом я с тобой соглашусь, – сказала Мэри, слегка улыбнувшись.

– Я всё решил и никуда одну тебя не отпущу. Я поеду вместе с тобой.

Мэри отстранилась от Эрика и вытерла перчатками свои влажные глаза.

– Эрик, всё в порядке, со мной всё будет хорошо. Ты не обязан идти со мной только потому, что…

– Я тоже тебя люблю.

– Что? – спросила Мэри, не веря тому, что услышала.

– Я люблю тебя, и всегда любил, – сказал Эрик и достал из кармана кольцо.

– Не нужна причина, чтобы любить кого-то. Прости, что заставил ждать тебя так долго.

Мэри робко улыбнулась и взяла Эрика за чёрную от дыма и пыли руку, где блестело старое серебряное кольцо, давно ждущее свою хозяйку.

– Это ничего, – сказала Мэри. – Главное – ты успел.

Нельзя никакими словами описать в точности то, что они чувствовали в этот момент. Думаю, это был какой-то сорт магии, а магию словами не описывают. Её можно только почувствовать. Скажу только одно – эти два очаровательных идиота, наконец, наши друг друга.

…

Эрик и Мэри стояли у поезда, не в силах больше расстаться. В стороне от них Полисмен одним глазом следил за Эриком, а другим смотрел на протокол, записывая показания водителя.

– Веду я значит поезд, никого не трогаю, и тут – бац! Сам чёрт стучит в окно, клянусь! Ну, я и нажал на тормоза…

Эрик держал Мэри в своих пыльных объятиях, улыбаясь то ли от показаний водителя, то ли от неведомой, охватившей его силы притяжения.

Навстречу к ним шёл мистер Манн.

– Значит, слухи не врут! – сказал мистер Манн. – Вы сегодня устроили грандиозное представление, мистер Шус!

– Прошу прощения, что доставил волнения, у меня не было другого выбора, – ответил Эрик, не в силах отойти от Мэри.

– Да я уж вижу, – сказал мистер Манн, посмотрев на Мэри и Эрика кошачьими глазами. – Что же, мистер Шус, всё-таки я никогда не ошибаюсь.

– Томас, простите меня, я не могу…

– Нет, Мэри, прошу вас, – перебил Мэри мистер Манн. – Дама никогда не должна оправдываться из-за своих чувств. Всё в порядке. Я не первый год живу на свете. Но, всё же, теперь я должен спросить вас, в силе ли наша договорённость?

– Это скорее я должна у вас спросить, мистер Манн, – сказала Мэри, виновато опустив глаза. – Простите, но я не смогу стать вашей женой.

– Ахахахах! – рассмеялся мистер Манн. – Мэри, вы очаровательны, да простит меня мистер Шус за несдержанный комплимент. Я не предлагаю вам повторно руку и сердце. Если уж речь идёт о предложении, то я скорее предлагаю вам иголку и ножницы!

– Вы всё ещё хотите взять меня на работу, несмотря ни на что?

– А что мне мешает? Вы теперь с надёжным человеком. Мне уже не придётся волноваться о слухах в отношениях между нами, но я, однако, вынужден признаться, что мне очень хочется, чтобы наши отношения были не только деловыми. Я всё ещё желаю, чтобы мы стали друзьями.

– В таком случае, я бы с удовольствием приняла ваше предложение, если Эрик не против.

– Слово за вами, мистер Шус! – сказал мистер Манн.

Томас и Мэри уставились на Эрика как два щенка, выпрашивающие прогулку у хозяина. Эрик немного смутился.

– Если ты этого хочешь, то я не могу быть против, – сказал Эрик, посмотрев на Мэри.

– Тогда я согласна.

– Чудесно!

– Но сможем ли мы работать здесь?

– Думаю, я смогу что-нибудь придумать, – сказал мистер Манн, поглаживая свои усы-завитки и размышляя. – Как вам такое: «Филиал дома моды Манна»! И он будет прямо здесь! Конечно, придётся уладить пару формальностей и найти помещение под аренду… Но в целом – нет ничего невозможного! В конце концов, воздух в провинции гораздо чище, чем в столице. Чем больше кислорода, тем больше свежих мыслей, верно?

– Это было бы замечательно!

– Что же, тогда вскоре мы с вами увидимся!

…

Поезд пришёл в себя от встряски и готовился вновь отправиться в путь. Мэри и Эрик провожали Томаса Манна в дорогу к столичному большому и шумному городу, далёкому от тишины и покоя.

– Мне нужно будет уладить пару-тройку дел, и я тут же вернусь! – прокричал мистер Манн, стараясь перекрыть вокзальный шум.

– Мы будем ждать вас! – прокричала Мэри в ответ.

– Приятно знать, что тебя ждут! Но где я смогу вас найти?

– Вы уже знаете, где делают лучшую обувь в городе, мистер Манн! – прокричал Эрик под гудок поезда.

– Мне нравиться ваш настрой, мистер Шус! – сказал Томас, улыбнувшись. – Тогда до встречи!

Томас Манн взмахнул своим цилиндром и скрылся в глубине уходящего поезда. Могучий титан задышал, и начал удаляться от вокзала и знакомых путей всё дальше отдаваясь неизвестности. Эрик и Мери стояли рядом и провожали уходящий поезд. Им некуда было спешить. Они были дома.

…

Мистер Манн стоял у открытого окна поезда в коридоре, и дым от его курительной трубки периодически заслонял занесённые снегом ели, мелькавшие в оконном проёме.

– Ваша машина в порядке и спокойно переносит поездку в 6 вагоне, сэр, – доложил мистеру Манну его шофёр.

– Хорошо, а я уж думал, что её будет тошнить в дороге!

– Ваш юмор как всегда искромётен, сэр, – покорно ответил шофёр.

– Ладно, не подлизывайся, иди, отдохни.

Шофёр облегчённо ушёл на своё любимое мягкое сиденье и задремал под ритмичный стук колёс.

Мистер Манн достал из внутреннего кармана пиджака маленький блокнотик. Открыв его посередине среди столбца имён, он начал что-то (или кого-то) искать.

– Ага, вот они, мои голубки! – сказал мистер Манн и поставил галочку напротив имён: «Мэри и Эрик».

После этого он закрыл блокнот и также аккуратно убрал его в прежнее место.

Вдалеке показались рождественские огни большого и шумного, яркого и праздничного города. Мистер Манн выпустил последнюю порцию дыма в чистый зимний воздух и влюблённо вздохнул:

– Как непросто иногда бывает работать купидоном на полставки!