О порнографии [Владислав Фелицианович Ходасевич] (fb2) читать постранично, страница - 3

антихудожественностью — ибо художество не вызовет той иллюзии, которая требуется. Весьма примечательно, что современное объявление о порнографических фотографиях всегда в первую очередь рекламирует именно их документальность, их стремление приблизиться к действительности, а не к искусству. — «Les sujets sont extraordinaires de vie et de mouvement»^[1],— читаем в одном таком объявлении. В другом: «Elies donnent a s'y meprendre l'illusion abso-lue de la vie» ^[2]. В третьем: «Tous les details, toutes les poses sont deescerits magistralement, sans aucum artifice. Rien n'y manque pour documenter et ravir» ^[3]. Отсутствие ретуши особливо подчеркивается во всех объявлениях. В самых дорогих и «роскошных» сериях фотографическим изображениям придается розовый «телесный» оттенок.

Эти примеры взяты из журналов отнюдь не подпольных. Самые фотографии продаются тоже легально, потому что с точки зрения закона они неуязвимы: не содержа в себе никаких эротических сцен, а лишь изображения отдельных обнаженных тел, они сюжетно не отличаются от художественных произведений, которые нельзя заподозрить в безнравственности. В то же время для всякого ясно, что мы здесь имеем дело с чистейшей порнографией. Вот — красноречивое подтверждение того, что порнографию создает не сюжет, а прием, не содержание, а форма, не «что», а «как». По той же причине наблюдается явление обратное: если при тождестве сюжета, обладая известным художественным развитием, мы умеем отличить порнографию от искусства, — то глаз, художественно неразвитый, не умеющий разбираться в приеме, за тождественностью приема наивно усматривает тождество цели: таковы американские коллекционеры, надевающие трусики на античную скульптуру. Тут дело вовсе не в лицемерии, а в том, что такой коллекционер, в сущности, сам не знает, что он собирает. Для него Венера Медицейская — дорогая, но неэффектная порнография, а непристойная фотография — дешевое и эффектное искусство. По причинам того же порядка авантюрный роман он читает наравне с «Мадам Бовари» и нередко Уоллеса предпочитает Флоберу.

Без порнографической цели нет порнографического произведения. Порнографическая цель объективно распознается исследованием стиля, а не сюжета. Таковы главные положения, к которым приводит нас все вышесказанное. Эти положения тесно друг с другом связаны. Из них второе, только сначала кажущееся парадоксальным, необходимо принять, потому что только оно дает возможность вскрывать порнографический характер произведений хотя бы с той всегда несколько приблизительной добросовестностью, которая вообще достижима в определении литературных явлений.

При наших критических оценках оно может быть особенно полезно тем, что раз навсегда избавляет критика от опасности не только видеть порнографию там, где в действительности ее нет, но и стеснять свободу художественного творчества вообще. Как бы ни был богат эротическими фактами весь сюжет произведения или отдельные сюжетные эпизоды, как бы далеко ни заходили эти факты по лестнице Эроса, — мы не вправе назвать произведение порнографическим, если не установим, что цель его — возбуждение инстинкта, а способ достижения этой цели — описательство и документация. Обратно: там, где в наличности нет возбуждения инстинкта, — эротический сюжет тем самым свободен от всякого подозрения и свободно пользуется той легальностью, которая теоретически у него вообще неотъемлема. В искусстве нет нелегальных сюжетов, ибо всякий сюжет лишь входит в мотивировку общих воззрений автора. Защищая эти воззрения, он вправе пользоваться любым сюжетом, который считает для себя подходящим. На нашу долю остается лишь право судить, насколько такая защита удалась автору. Возвращаясь к тому роману, который дал повод для настоящей статьи, я констатирую, что эротические эпизоды романа представляют собою именно такое подсобное средство для выражения общих воззрений, ничего общего не имеющих с теми целями, которые лежат в основе писаний порнографических. При изображении этих эпизодов автор теряет чувство меры, вообще ему мало свойственное. Этот недостаток я в них и отметил, но усмотреть в них сознательную порнографию у меня не было оснований.

Все сюжеты дозволены. Нет дурных сюжетов, есть лишь дурные цели и дурные приемы. Каков бы ни был его сюжет, истинно художественное произведение не может упасть до уровня порнографии, ибо у него не та цель и не те средства. Точно так же и порнография может подражать искусству, передразнивать его, но не может возвыситься до него, ибо у нее не та цель и не те средства. Больше того. Антихудожественность приема при наличности эротического сюжета может создать эффект почти порнографический, несмотря на отсутствие порнографического замысла у автора. Так, в одном из самых ранних своих произведений, в «Монахе» Пушкин отчасти порнографичен, хотя сам говорит, что не хочет равняться с Барковым. Произошло это лишь потому, что автор стоял еще на мальчишеской степени художественного развития.