Честность [Илай Колесников] (fb2) читать онлайн

Илай Колесников Честность

***

Предисловие.

Старик шел, держа свою недоделанную лодку сверху. Он укрывался ею от только-только наступившего дождя. Светало. Дело было в горах Норвегии. Алое скалистое солнце так и норовило выскочить из-за туч, поднимаясь в небе землистой радугой.

Да, красива природа в горном лесу. Но скажите, скажите, не сложно ли вам будет до него добраться? Все мы однажды попадаем в такой лес, укрываясь от дождя трудностей своей недостроенной лодкой. Все мы чувствуем себя в такие моменты старыми. Чувствуем настолько, что готовы сдаться, вот-вот, как наш старик-он только что, поскользнувшись на очередном камне, упал лицом прямо в грязь, по пути приминая оставшиеся части лодки. Но старик поднялся, прошел весь этот день от рассвета до заката, и вечером, на макушке одной из гор организовал привал, поставив палатку. Там он искупался в чистейшем озере, отмылся от былых надежд и из того, что можно было еще собрать, снова собрал корпус лодки, а из того, чего было уже нельзя-развел костер. Сел на бревнышко, глядя в вечность, и начал думать: «Почему так мало людей в реальности доходят до моря? Им, что, неинтересно посмотреть, что там впереди? Или, быть может, они и вовсе не знают, что есть море? Но как же так? Для чего же тогда они все строят лодки? Ведь лодки-то строят почти все. Стра-анные..». Старик покуривал папиросу молодости, глядя вниз, туда, откуда он пришел. Там всюду было влажно и зелено, почти как в тропических лесах, лишь в норвежских. Докурив до половины, поворочав чуть легонько бодростью свой мысленный костер, заметил внизу единственный фонарик, чуть медленно, но упорно продвигающийся к нему. То был некий юноша, предположил старик, и юноша, что явно стремился к нему дойти. Зачем? Это предстояло выяснить. Пока же старик решил чуть вздремнуть.

***

-Скажи, путник-говорило солнце кому-то загоревшему, но на вид подуставшему-отчего ты так печален, осунувшись?

А путник отвечал:

-Но отчего мне знать, солнце, ведь я просто иду наверх. Если и знать это, то скорее тебе, нежели мне.

Солнце чуть хмурило свои румяные боки.

-Знаешь, путник, все прекрасно знаешь, но лжешь, мне, себе, и, в общем-то, всем на свете. Ведь ты живешь с собой наедине вот уж седьмые сутки. Ты точно должен знать, что с тобой такое начинает происходить. Я здесь лишь как изображение твоего пути в жизни, для более наглядной картины того, куда тебе предстоит дойти. Можно сказать, что я лишь зеркало твоей души, путник. Так покажи мне, куда же ты идешь? Я, как зеркало, знаю, что тебе сейчас очень важно.

И путник смотрел. Он видел, как солнце, только-только поднимаясь из-за горизонта, заговаривало с ним. Он понимал, он вдруг начинал понимать, что весь его путь-дойти до зенита, красоты полдня, а после размеренно опускаться вниз. Он стал понимать так же, взбодрившись, что конец-это лишь начало чего-то нового. Поразмыслив чуть-чуть, он объяснил в себе и другую перемену: родившись прежде, он отправился в путь. Но его молодая душа не настолько еще сильна, чтобы родить заново и иметь свою плоть, свое тело. И как змея последние два-три дня ползает в старой шкуре, уже мыслями там, в будущем, так и он сейчас был осунувшимся. Путник, глядя на солнце, как на сердечного друга, на зеркало своей души, вдруг начинал понимать все это…

***

Старик проснулся с рассветом. Понимал, что надо идти дальше, но сильно хотел спать. Похоже, солнце передало ему чуть той неуверенности, что исходила от юноши. И старик потихоньку начинал понимать, почему на самом деле так мало людей доходят до моря. Но он встал и пошел вперед. Вся полянка вокруг палатки была усыпана росой и залита алостью солнца, какая бывает только в первых числах июня, когда все еще впереди. «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы с пути не сворачивало»,-думал старик. Он плавно подходил к концу поляны, почти что к началу обрыва, чтобы на лезвии ножа поклониться солнцу. Ногами своими, мягко, как кошка, с уважением к природе ступал он по росистой траве, и, казалось, мгновенно проснувшись, испытывал сейчас небывалую эластичность и гармонию тела. Плавно опускался на колени, необыкновенно чутко слыша жизнь. Закрывал глаза и говорил: «Поле, летнее поле из ромашек, васильков, тюльпанов, лютиков..» Похоже, он даже не говорил, общался как-то совсем без звука. Мы, кажется, его сейчас все равно не поймем. А потому лучше давайте обратимся к картине поля. Там, вздымаясь среди всех этих душистых пряностей, еще на месте вчерашнего костра из мыслей возвышалось монументальное строение, и на нем крупными желтыми буквами было написано: «Паруса.». И старик все еще продолжал о чем-то говорить с солнцем. Но прошло полчаса, час, а он все еще говорил. Постепенно, как это бывает только во снах, картина местности менялась. Потихоньку цветы начинали переходить где-то в деревья, где-то в сухую рожь, а где-то и вовсе в ничто, и вот тогда изменилась и надпись на монументальном здании. Она гласила теперь: «Паруса, но дайте мне самому разогнаться и почувствовать весь воздух жизни, хотя бы однажды, тот, что вы сами вдыхаете каждый день. И пусть это произойдет не сразу. Но пусть это все же произойдет. Я буду ждать смиренно, проявляя терпение, и символом того терпения будет этот трехглавый лес. Цветы расскажут вам о легкости, воздушной короткости моего терпения, сухая рожь-о том, как я готов не щадить тебя, а деревья-что слова мои будут честны, а дела плодородны, и станут тянуться так же зелено ввысь.» Старик открыл глаза. Теперь он явно понимал, что ему нужно: терпение. Солнце, закрытое всего одним облачком, будто бы подмигнуло ему. Старик стал собираться в путь.

***

-Скажите мне, облака, можно ли мне на вас прокатиться? Я вдруг понял всю сущность своей души. Я вдруг понял, как я могу управлять ею, управлять всемогуще, бесповоротно, но честно и правильно.

–Что ж, раз так, путник, то, конечно, садись. Но не был бы так уверен в том, чего не выяснил еще до конца. Вдруг именно сейчас, когда ты уверовал в победу, твоя судьба вдруг даст тебе чуть подлый, но вполне справедливый по правилам жизни удар?

Но путник уже сел, и дороги обратно как бы не было, да и о какой дороге обратно может идти речь, ежели это жизнь, ежели это танец?

-Никогда не жалей-говорят облака-ведь все, что ты совершаешь, пойдет тебе на пользу.

Дальше долго плыли по небу в молчании. Вдруг снизу показался идущий старик. Юноша, путник, блуждавший в море мыслей, как наши будущие еще герои, которых вы пока что не знаете, вдруг сказал, как отрезал, дрогнул, оттого, что в голову ему пришла одна мысль: «Беды, невзгоды, лишь закаляют наши души. Более того, они способны ее излечить».. Но секундой позже уже жалел о том, что сделал. Несмотря на то, что больше решил никогда не жалеть, он жалел. Жалел, что с неба пошел дождь. Жалел, что был так опрометчив в своих поступках. Жалел и старика, лодку которого разрушило в щепки первым же ударом молнии. Жалел, что теперь старик как бы не продвинулся ни насколько вперед, теперь, когда после половины пройденного им пути, лодки у него снова не оказалось. Но не жалел старик, он был даже чуть весел и знал, раз судьба начала с ним взаимодействовать, значит, он на верном пути. Старик вспоминал, как думал о терпении Солнца и начинал, после всех своих многократных потерь лишь начинал себя чувствовать им. Таким же могучим, непоколебимым. Излучающим всегда свет. Юноша даже дивился, когда с земли вдруг так повеяло яростью, что облака, взявшие его в плен, разошлись. То было светлое предзнаменование успеха старика. Казалось, когда тот прошел лестницу второго, самого сложного терпения в середине пути, когда нет ни конца, ни начала, с ним поднялись на ветру и его мысли-его давние паруса. Старик, хоть и не хотел сейчас особенно есть, но начал. Его взору предстали все те же прекрасные открытия, что ему предстоит совершить на своем пути к вершине горы. Он понимал, что впереди его ожидает длинная дорога, а потому лучше сейчас набраться, да, желательно, побольше, пищи чувств. Потому начал есть ягоды. Норвежские леса славятся, да и всегда славились именно своими ягодами. Не знаю, о чем думал Харуки Мураками, писав свой «Норвежский Лес», но я, писав «Честность», поместил героя на остров Иден не случайно, а по давней своей любви к местной ягоде морошке. Надо признаться, что введение, которое вы сейчас читаете, было написано мной уже в конце книги. Но это небольшое лирическое отступление. Тем более, что старик наш нынче пошел за топором-нарубить дров, да побольше, для своей лодки, сварить после уху и лечь спать. Назавтра вдруг встанет солнце и с новыми силами все отправится в путь. Юноша же, после падения с облаков, больше не заговаривал с солнцем. Похоже, что он и вовсе пропал после своего неудачного падения. В старике созревал новый, неизведанный доселе герой. По силе своей превосходящий любого взрослого, но чистый, даже чересчур чистый сердцем, как ребенок. Такое часто бывает, когда начинаешь меняться. И любое изменение берет свое происхождение изнутри. Потому у юноши, как и у старика, да как и у всех, кто что-то начинает, вид такой уставший и даже бесцельный. Но именно на середине пути проступают первые задатки перехода внутреннего во внешнее. Именно потому юноша разбился. И именно потому, разбившись, переродился в сердце старика. Совсем же единым целым они станут, если дойдут до вершины горы. И, пожалуй, в этом смысл любого успеха. Дойти до той точки, такого апофеоза, где внутренний герой догонит тень внешнего, или наоборот-где внутренний цикл жизни совпадет с внешним, с циклом самой жизни. «Но зачем же тогда читать книгу-спросите вы-если автор раскрыл секрет успеха в само начале?». А вот зачем. Дело в том, что вся наша жизнь имеет некую схему. Побродив вокруг одной горы дважды, вы будете испытывать абсолютно другие чувства при подъеме, другие знания. Так и здесь. Жизнь поистине непостижима в своем величии. И, думая, что знаю смысл жизни и о нем пишу, я понял, что истинный смысл жизни в другом. И понял, быть может, по превратности судьбы, именно на последней странице. Так что, именно потому книга «Честность» достойна прочтения, что писалась и правда с претензией на честность и в некоторых моментах очень сильно напоминает жизнь. Она хорошо ее воспроизводит. Ну, так не будем же тянуть. Приятного вам прочтения!

Глава 1. «Стальной Жираф»

Всё началось утром. Илья прибыл в город ни свет ни заря. Его взору сразу представилось величие Острова. Лес, закалившийся баснями моря, скандинавскими ветрами, индевел и был зелен. Верхушки сосен скрывали в себе Идэнский порт, в лучах ноябрьского солнца цветущий, как подсолнух. Поутру в бухте ещё почти никого не было. Чайка в отсутствии рыбы тщетно старалась проклевать осетра на возвышавшейся над равниной карте города. Илья поправил красный рюкзак и подошёл к ней:

Остров был разделён на четыре части, и город Идэн расположился лишь в одной из них. Хотя дороги здесь были отличные, на Идэне ходил лишь один маршрут рейсового автобуса: «Юг-Север». На нем вы могли бы попасть прямо в город, но все вновьприбывшие почему-то отправлялись туда пешком. Их влекло путешествие по зеленоватым, заросшим мхом тропкам, огибая которые, остров можно было бы пройти вдоль и поперек, и не позднее, чем за день. Идэн населяли как коренные жители, так и туристы. Популярность городу придал один местный предприниматель: он объединил сафари на китов и северное сияние. Северные сияния здесь случались довольно часто, и он лишь стал организовано их ловить, проводя ночные экскурсии в это время. Кто-то сделал хорошую фотографию на таком сафари, которая выиграла в конкурсе BBC. Спустя пару лет это место обьявили достоинством ЮНЕСКО. Жизнь поменялась в раз. Но в ноябре был явно не сезон для туристов, а потому Илья спокойно мог рассмотреть карту: Порт, лестница, Йорелик, художественная автодорога, сафари, парк, набережная, разводной мост, центральная площадь. Немного, зато со вкусом. Илья подбросил монетку в один крон, пребывая в самом что ни на есть хорошем настроении. Стояло весёлое Идэнское утро.

«Без двадцати восемь»– сказал бы Илья, если бы у него были часы, но он не носил часов, предпочитая определять время по горизонту. Илья вообще во многом не был похож на обычного человека. С одной стороны, не сильно заботясь о своём внешнем виде, он носил потертые сапоги и отрастил себе небольшую щетину, которая сейчас больше походила на полноценную бороду викинга. С другой стороны, даже в этом чувствовалась львиная доля стиля, и весь его простоватый костюм был именно то, что надо. Чёрные, темноватые штаны, длинная, светло-серая куртка-вот одежда Ильи. Проходя через паспортный контроль на таможне, он пожевывал еловую веточку. Миловидная девушка на контроле сверяла его лицо с тем, что было в паспорте. И вот, что примерно было в паспорте: угловатый блондин, метр-девяносто пять ростом, с ясными коричневыми глазами, здоровой улыбкой, славянской наружностью, в шапке, из под которой выступали могучие мышцы, с длинной породистой бородой. В графе «возраст» стояло лишь двадцать три года, хотя и могло показаться, что Илья незначительно старше. В общем, норвежской девушке он сразу приглянулся, хоть и не развил только-только завязавшуюся беседу.

Илья имел могучий аппетит, и сейчас он слегка был голоден. Он вспоминал, как стоял на верхней палубе, слыша доносившийся из кафе запах булочек. Весь остров казался ему такой булочкой. А его жизнь-кафе. Он предвкушал, как выйдет на берег и отведает парочку, обязательно выпьет утренний кофе. Он подошёл к кафе, и добросердечный старичок продал ему две с корицей. Осведомился, как новоприбывшему нравится местная погода. И, услышав, что положительно нравится, был несказанно рад.

Немного, зато со вкусом… Илья подбросил монетку в один крон. Выпала решка. А это означало, что Илья, подобно первооткрывателю, пойдёт на разведку вглубь острова, с одним лишь ограничением-успеть на рыночную площадь, в двенадцать, ко встрече с владельцем кузницы. Кузнец Владимир договорился с Ильей о встрече и по истечении короткой беседы обещался принять его на работу кузнецом, благо руки Ильи позволяли. У Ильи имелся талисман-стальной жирафик. И на каждом новом месте прибытия (а Илья любил путешествовать) он бросал его далеко-далеко в воду, как удочку, а после, не спеша, плыл его вытаскивать. Ещё никогда жираф не оставался на дне забытым. Илья любит приключения, и к тому же он хороший пловец. Правда, бросать жирафа Илья старается не в море, а во внутренние воды, чтобы не поранить акул. Стальной жирафик действительно местами очень острый. Вот и сейчас, долго не думая и считая это не чем-то нейтральным, а даже плохой привычкой, Илья вновь поправил рюкзак и направился на поиски озера.

Глава 2. «Волшебная вода»

К озеру он дошёл нескоро. И если с утра Идэнский порт был только раскрывшимся подсолнухом, то к этому времени стал уже даже перераскрытым, и отовсюду, как семечки в урожай, ступали люди. По дороге Илья видел маяк и двух кабанов, притаившиеся подле леса. Маяк мерцал красным, а кабаны, насупившись, правда по-доброму, просили поесть. К озеру он дошёл нескоро, дойдя же сразу скинул вещи, без разбора запрыгивая в серый кафтан воды. Он был похож на шерстяной и вполне мог согревать, если бы в углу не были видны вдруг взявшиеся из ниоткуда ледяные зубчики. То был ледник, который подошёл к берегу испить водицы, смотрясь на своё отражение, да так и застыл, ослепнув. Он и вправду был очень красив. И Илья, всплывая после, разрешил погулять жирафу где-то возле него. Но жирафа искал долго, когда же нашёл, вдруг набрел на свои вещи, тоже плавающие в воде. Это означало одно: Илью будет ждать удача. Но он не поступит в кузницу, если не посушит свои вещи прямо сейчас. А потому Илья собрался и почти голым отправился их сушить.

***

–Сударь, не хотите ли вы мне сказать, что наше прошлое есть великая тайна даже для нас самих?

–Да, это именно так, сэр. И сейчас я вам это докажу. Рассудите, когда мы вспоминаем, то что мы видим, сэр? Мы видим то, что является делом рук Луны. Мы видим то, что нам оставил отлив. На своё усмотрение. И лишь только это. Точно так же мы не можем понять вселенную, ведь то, что мы видим-лишь её след. И если ученые говорят, что жизни вне пределов Земли не обнаружено, как мы можем им верить? Что, если срок жизни одной планеты, предположим, десяток триллионов лет, это есть одна космическая секунда? Так и с воспоминаниями: мы не можем судить о жизни лишь по воспоминаниям, сэр. Это неточно.

–Предположим, ваша теория не так уж и плоха, как думается, но в ней есть один большой недостаток.

–Какой же, сэр?

–Вы распинаетесь мне о ней лишь ради того, чтобы я поступил в маяк. Не так ли?

В гостиной после непродолжительного молчания раздался Идэнский дружелюбный хохот. Эти весёлые ребята однозначно нравились Илье, хоть и несли, порой, всякую ересь. А ещё шутили, вновь захохотав и хлопая его по могучему плечу, что, мол, с кем поведёшься-от того и наберешься. В ответ на то, что Илья согласился осмотреть маяк на предмет обустроенности, чтобы жить и работать в нем.

А дело было вот как: Илья шёл, просушивая брюки тряпкой, то и дело выбивая из них море брызг. Ноги его стучали по гладкому камню, а ботинки-единственную ненамокшую до сих пор вещь, он нёс в свободной руке. Времени к тому моменту было уже без двадцати одиннадцать. Илья же предположил, что десять или около того. Но он знал, что глазомер может соврать, а потому все-равно поторапливался. Когда взору Илье попался первый дом, он уже даже порядком высох. И хотел было пройти дальше, но тут из двери, из трубы, из окна и даже отовсюду сразу пахнуло свежей, наисвежайшей томатной пастой. И вот, второй раз за сегодня Илья убеждался в правильности своего решения. Дело в том, что запах томатов был его вторым талисманом, означающим, что он на верном пути. И такая традиция зародилась еще у него дома, когда Илья Денисович каждый Новый год нюхал томаты приготовленной папой пиццы. А Новый год у Ильи всегда был связан с хорошими начинаниями. Но не будем пока что о его родителях, ведь, как сказал Отти, прошлое всегда спорно. Как только Илья учуял запах томатной пасты, дверь Дома Томатов стремительно отворилась и зарядила Илье снарядом своего угла по крепкому лбу. Лоб, хоть и был крепок, но, как и всякое статическое образование, имел особенность менять свой центр тяжести набекрень. А потому Илья от удара так и осел, прямо в лужу дождя, припорошив место падения ботинками. Здесь к нему подлетел вышеупомянутый Отти, виновник крушения. Но Илья не был гневной натурой. Конечно, порой он мог ответить на несправедливость, но в этот раз всё попросту обошлось. И спустя пару часов Илья уже сидел за столом, отпоенный, откормленный, промытый и высушенный, среди коренных норвежцев. Между прочим, кузнец был здесь же. И между ним, Ильей и Отти произошёл следующего рода диалог. Первым начал кузнец Владимир.

-Ребята, а не бросить ли нам все к чертям собачьим?! Я, если честно, уже порядком устал. Тем более, после такого отменного вина, Отти. Они зовут меня грабить торговые суда! Ну, или хотя бы ловить рыбу. Не поехать ли нам, друзья, в путешествие?

–Влади, а ведь у меня ещё и пиво, шотландское, но я его тебе не отдам, пока ты нам не расскажешь, куда это ты собрался!

–Да, расскажи-ка нам.

–Ну, что ж, друзья, будем честны, мои идеи никогда не отличались сообразительностью. В смысле со мной никогда не было вполне безопасно…

Тут Влади снова, чем и отличаются норвежцы, заразительно захохотал. И Илья, и Отти прыснули ему в ответ. Видать, градус и впрямь был значительным. По крайней мере значительнее, чем в обычном вине. Хотя, между прочим, Илья пил вовсе не вино, а безалкогольную брусничную настойку. В общем, черт его знает, что там творилось. Известно лишь одно: друзьям (а мы уже можем называть их таковыми) было необычайно весело. Так весело, что кузнец лично отговорил Илью от работы в кузнице, пообещав ему выковать жирафа из настоящей Идэнской стали, в подарок за просто так. А после все трое решили, что завтра в полдень отправляются в путешествие. Поглазеть на Грецию, в Афины. А пока Илье нужно было где-то расположиться, ведь он приехал на Остров не как турист, а как уже местный житель с Норвежским гражданством. Отти пригласил его в маяк, чьим хозяином сам и являлся. А чтобы к гостю не пришли добрые полицейские, он его ещё и на работу в маяк устроил. За первые пару месяцев разрешил отчетов не давать:) Впрочем, насколько на самом деле затянулась их золотая поездка, мы с вами ещё узнаём. А пока маяк стал, что новая жизнь Ильи, а дом Отти-вторым домом.

Глава 3. «Илья стоял нараспашку»

-Но где же мы возьмём лодку, Влади? Только не говори мне, пожалуйста, что у твоего дядюшки, а то я поверю.

–И ведь да! Но нет. Хоть я сейчас и под градусом, но во мне все ещё осталось что-то дельное от норвега, чего этот русский у меня ещё не забрал себе. Начав что-то говорить однажды, я хочу знать, как к этому подвести. Короче! Лодка будет. В этом вы уж, Господа, положитесь на меня.

–Ах, Господа! (Решил раззадорить ребят Кристиан, человек лет двадцати пяти, с вязаной шапочкой, помпоном и оленевым свитером), а почему вы меня не спросили? У меня как раз завалялся один катер, но теперь я, пожалуй, вам его ни за что не отдам.

Как вы уже догадались, дорогие читатели, вскоре Кристиан стал четвёртым членом нашего бравого экипажа. А заодно ребята решили проблему с лодкой.

-А может, тогда не в Афины?

Раздалось среди этого стола. Ребята, надо сказать, уже все тесно подружились друг с другом, и сейчас преспокойно резались в карты посреди стола. Здесь были: Оли, паромщик Идэна, Лейла, хозяйка местного дома отдыха, Хельга-сестра Отти, имевшая шикарные белые косы и чуть стеснительное выражение лица, и четверо наших уже известных героев.. Я чуть было не назвал их горячо любимыми, читатели, но после подумал, что это прозвище ещё надо заслужить. Но они его ещё и заслужат. Я вам обещаю. Предложение об Афинах осталось без ответа, вместо этого начали резаться в какую-то другую, не менее интересную игру. Суть же ее была такова: проигравший должен был рассказать историю из своего прошлого. Любую и честно. А если слушатели уличали его во лжи, то он должен был рассказать теперь все, с точностью до наоборот. Например, если ты называл друга другом, то теперь должен был говорить: «недруг, сэр», или «господин». Если кукла, то «жираф», или «живность», или «матрешка»( и т. д.).

Попробуйте, кстати, на досуге. Интересная игра. Правда, я в неё ещё не играл ни разу. Но вот, придумал. И, когда пришла очередь Ильи, то Кристиан уличил его во лжи. А после Илья-Кристиана. Обоим пришлось развести целый диалог, при том, что до этого они обсуждали лишь бренность мира. Вполне хорошую, вроде бы, тему. И чуть затронули вопрос будущего. И теперь ребятам нужно было разыграть диалог не о будущем, но уже о прошлом. И они шли нарочито серьезно, но после взрывались копнами смеха. Это передавалось всем в округе.

-Сударь, не хотите ли вы мне сказать, что наше прошлое есть великая тайна даже для нас самих?

–Да, это именно так, сэр. И сейчас я вас докажу. Рассудите, когда мы вспоминаем, то что мы видим, сэр? Мы видим то, что является делом рук Луны. Мы видим то, что нам оставил отлив. На своё усмотрение. И лишь только это. Точно так же мы не можем понять вселенную, ведь то, что мы видим, лишь ее след. И если ученые говорят, что жизни вне пределов Земли не обнаружено, как мы можем им верить? Что, если срок жизни одной планеты, предположим, десяток триллионов лет, это есть одна космическая секунда? Так и с воспоминаниями: мы не можем судить о жизни лишь по воспоминаниям, сэр. Это неточно.

–Предположим, ваша теория не так уж и плоха, как думается, но в ней есть один большой недостаток.

–Какой же, сэр?

–Вы распинаетесь мне о ней лишь ради того, чтобы я поступил в маяк. Не так ли?

В этот момент в гостиной разверзся всенародный хохот. Никто не мог больше сдерживать себя. И Кристиан действительно зазывал Илью идти в Маяк, потому что было уже довольно поздно. С этого момента, посидев ещё часок, все действительно разошлись. После игры в «Честность» у Ильи болел лоб, и приятное тепло растекалось по телу.

В небе стояла Луна. Желтая, полная, но уже убывающая, с кратерами на своем теле. Она стояла над лесом и напоминала Илье Родину. Русь-Матушку-Россию. Там остались его родители и дом. А устал Илья лишь потому, что следовал своей мечте. Пока, правда, не осознавая, в чем она заключается, но уже начав свой свободный полёт. Справа тихо плескалось море. В ночи ни один корабль не освещал его путь. «Пусть миром правит любовь-любовь к миру»,– так думал Илья. На грунте оставались следы вечерней росы, а на горизонте-пятнышки звёзд, как одеялом, укрывшихся вдруг набежавшими тучами. Илья стоял нараспашку. Ему было и жарко, и холодно. Его одолевал озноб жизни, желание просто жить. Он предвкушал завтрашнее плавание, отправляясь на свой маяк. От хижины было недалеко- минут десять. Там, внутри, зажег масляную лампу и медленно, озарив тьму сиянием сердца, стал засыпать исполинским сном. Было без двадцати двенадцать…

Глава 4. «Пончик убежал»

Наступило утро. Над маяком в виде туч простиралась тень нового дня. Внутри было довольно уютно. Изначально малые размеры к тому же круглой комнаты не давали особенно развернуться Отти. И он обставил помещение с норвежским пристрастием к порядку и изяществу: посреди комнаты стояла кровать. Всё. Слева от неё лежали, аккуратно сложенные, уже высохшие вещи Ильи, справа же стояла потушенная, догоревшая лампа.

Но обо всём этом Илья уже и не думал, сидя в лодке «Молодость», отплывающей прямиком к греческим островам. Из переднего кармана куртки выглядывал жираф. Но Илья пока что не собирался его выслушивать. Да и сам зверь плавать пока особенно не хотел. Он просто молча улыбался. Пыл ребят, конечно, немного охладел по сравнению со вчерашним. Впереди их ждала неизвестность. Но, как уже упоминалось, жираф, например, был вполне доволен происходящим. У Ильи созрел в голове один план: отвести его поближе к родине, да там и оставить. Зверь вполне заслужил себе хорошую пенсию. «А если выковать ему два горба, то вполне сойдёт за верблюда»,-отвечал Влади, захвативший с собой кирку в дорогу.

Путники остановились на привал.

Живой мостик посередине моря заметно скрасил удовольствие ребят. Каменная глыба с объеденными деревьями. Что ж, но тогда почему-живой? Живой, потому что продувается всеми ветрами жизни сразу. Волей-неволей, с четырёх сторон. Мостик, потому что служит хорошим местом, где могла бы развиваться мысль рассуждения путников. Немного расхлябанная, нуждающаяся в прочной опоре, но в то же время сама и являющаяся ей. Сила-внутри нас. Мы-Господы Боги. Кристиан наломал хвороста и раздел костёр. На костре, кипя, приготовлялась яичница. Отти, Влади сидели рядом, подложив под себя мох.

-Скажи, Отти, куда мы сегодня плывём? Может, бросим жребий?

Вчера ребята договорились обсудить это дело позже, когда выйдут уже в открытое море, чтобы быть более свободными в своём выборе. И вот, этот момент настал. Афины хоть и были интересны им со стороны своего комфортного климата, но ребятам хотелось уже чего-то более необычного и интересного. Вместе с горячей яичницей им нужен был и жгучий, новый запал. После недолгих споров порешили так: расставят по удочке с каждой стороны света, благо, компас имелся, и та удочка, на которую первой попадётся рыба, как раз и станет географическим ориентиром. В какой стороне света искать. Потому что Илья, например, хотел сразу во все страны.

Забегая немного вперёд, скажу, что эта книга в первую очередь о работе над собой, лишь обёрнутая в искристые приключения. Но и они-тоже часть, притом главная часть моего романа. Так давайте же просто насладимся этим путешествием! Представьте, что в нем вам выпал жребий провести неделю, две, три, всю жизнь! Какое бы это было место? А я вам расскажу о своём. Тем более, что Илья готов отправиться почти в любое, лишь бы там было потеплее. Нет, он не трус. Лишь хочет побывать в неизведанном. Он никогда не пробовал на вкус жарких стран и их женщин. О, вы не подумайте, Илья порядочный. Ну, или в финале книги будет таким. Он лишь не знает на вкус песок духовного мира такой женщины. Он лишь хочет пожить в нем. Илья говорит: «Насладимся жизнью, друзья! Жизнь-это танец. Так пусть же наше приключение станет нам хорошим уроком жизни, чтобы мы научились танцевать. Хорошо, что нам выпала именно эта доля! Держась за бокал с водой, славно, что мы не переменили принятого нами решения. Это хороший знак, ребята.»

И все, безусловно, согласились с Ильей. Ребята долго ловили рыбу, да и поймали только потому, что скормили ей из запасов собственную. Начиналась морская, новая жизнь. Вечер прошёл быстро. Искупались, замёрзли, погрелись, после налегке легли спать. Перед самым отходом Илья долго смотрел на звёзды и размышлял. Вдалеке, в ночи, он видел свет загорающегося Идэна. Но видел слабо, скупо, и тот был больше похож на свет звёзды, мерцающей Венеры, что готовится уйти с небосклона перед самым утром.

Глава 5. «Генриус»

***

Проснулись рано. Ночью дул серверный ветер надежд. Он вдохновил путников на приключения. Проснувшись, скоро позавтракали остатками вчерашней еды. Илья чувствовал себя ослабевшим. Но знал: потерянные силы пошли на пользу. Будто в его сознании прямиком разлились волны, вместо прежних роящихся забот. Лодка же была моторная, похожая на те шхуны, которые возят пассажиров по достопримечательностям, например, по канальцам Амстердама. Имелась крыша. Вместо сидений, их сплошных рядов, Кристиан любезно обставил каюту плетёными креслами. На шхуне была газовая горелка, но баллон-лишь один. Потому по возможности спутники старались готовить еду на костре. Имелся погреб. А, следовательно, бензина и прочих запасов было предостаточно.

Перед отплытием все ребята собрались на их маленьком островке, попрощаться с ним. Остров служил как бы отправной точкой. И, как буддисты уходят в себя, от суеты, окружающей их, так и остров был их размышлением. Он встретил ребят в смятении и непонятках, свой тишиной подарив им великолепные часы раздумий. Остров дал им совет, как и зачем начинать своё приключение, а потому ребята нанесли его на свою карту, как точку, на которую, что бы ни произошло, они бы вернулись в будущем. Карта же выглядела следующим образом (разложив её на камне, Влади прижал один краешек рукой, а другой-раздробленным кусочком гранита. Небо было полно туч, но картина словно светилась золотом счастья. Тем более, что золото там действительно было: золотой маркер Отти, бережливо припасённый им с самого дня отъезда. Маркер обводил намеченный ими маршрут: от острова, лежащего на самой вершине Ботнического залива, к Афинам, с остановками в виде булавок, припасённых уже Ильей. Решив не перегружать лодку, ребята взяли с собой лишь самое необходимое, остальным стараясь пренебречь. Если надо-закупаться по дороге. А заодно-рассматривать архитектуру проплывающих мимо городов), итак, городами, в которые желали заехать ребята были: Мариенхамина, Готланд, Копенгаген, Ставангер, Амстердам, Шербур, Лиссабон, Танжер, Алжир, Кальяри, Палермо, Афины. Кристиан сразу же отметил, что с таким багажом идей и количеством непрожитого детства в головах они вряд ли придержатся намеченного плана. А Отти добавил, что ему очень нужно попасть в Александрийскую библиотеку. В небе хохотала чайка, и ее пение было довольно громким. Но даже она испугалась того взрыва хохота, который раздался после фразы Отти. И ещё большего, когда Кристиан добавил к плану Александрию. Ребятам явно нужно была эмоциональная разрядка. Влади предложил сменить пару лодок на своём пути. На что Кристиан возразил, что в первом же порту сменит Влади на более умного пассажира. А Отти и впрямь предложил подвезти пару нуждающихся. На «Молодости» могли бы поместиться ещё три-четыре человека. Илья же сказал, что, раз уж на то пошло, каждому из них четырёх следует поставить перед собой какую нибудь глобальную цель, что приведёт каждого из них к осознанию своего человеческого могущества. И было решено: за время путешествия Илье следует написать роман, по прибытии или до него, продать книгу так, чтобы хватило денег на посещение ресторана в Афинах. Отти, как единогласно решили путники под голос ветра, должен будет придумать и после запатентовать как минимум сто рецептов приготовления блюд для своей кулинарной лавочки. В ответ он хитро улыбался, ведь эксперименты не возбранялись. Но за здоровье путников Отти все таки должен был отвечать. С Кристианом долго спорили, но сошлись на том, чтобы он за время путешествия научился отжиматься, скажем, пятьсот раз, а после на время нырять за Жирафиком Ильи. Поначалу Илья был против, ведь в некоторых местах глубина моря под ними достигала пяти километров. Был высокий риск потерять талисман. К тому же то, как Кристиан ныряет в бездну высотой с небоскрёб, в воображении выглядело просто жутковато. Но Кристиан уговорил Илью, сказав, что в молодости был победителем Всего Идэна по плаванию, по своему возрасту. Владимиру предоставили должность лихого главного рулевого, и потому, что он провёл все детство в Европе, переезжая с места на место, наказали сводить на самые интересные локации. Влади согласился, ведь почти каждая история его детства вызывала интерес и бурный ажиотаж. Так же ему была поставлена задача довести «Молодость» до пункта назначения не позднеемпяти лет под уже привычный всеобщий хохот. Чайка тоже смеялась. Жираф почти скалился, не в силах расширить больше свою улыбку. В наказание провинившийся обвязывался исполнять дежурство вне очереди, а так же то, что загадают его товарищи. Как видите, наши герои достаточно оградили себя от возможности вернуться назад. Они и не хотели. Перед ними раскрывался невидимый доселе горизонт жизни на уровень выше. Не даром вчера за тостом Илья сказал, что люди-Боги. И наши путники прямо сейчас чувствовали преисполнение своего разума. Можно сказать, что эти мгновения были для них пока что самыми счастливыми в жизни.

Времени было около восьми. Путники, по совету Ильи, часов с собой брать не стали-так лучше чувствуется танец жизни. Порой метроном мешает держать собственно заданный ритм. Вновь, как и ночью, вдруг дунул ветер с Севера. Мимо, впервые за все время проплыл небольшой паромчик. То следовал корабль в Швецию. Его хозяин был другом Отти. У Отти вообще было много друзей. И вчерашний вечер-тому подтверждение. Норвеги вообще-дружелюбные. И паром, проходя мимо, вдруг отчего-то громко загудел. Ребята махали ему в ответ, приветствуя. Но что-то здесь казалось неладно. Паром, замедляя движение, включал обратный ход. Уже в третий раз перепуганная звуками чайка тоже это заметила и поспешила есть поднятую двигателями рыбу. А дело тут было вот в чем: с парома спускалась лодка. То ребятам везли бензин. Идэнские прослышали, что веселая компания отправляется в путь и не остались равнодушными. Им помогали, как могли, и вскоре к Острову прибыла целая лодка бензина, что после тоже был погружён в погреб. Илье, да и остальным тоже, стало интересно узнать: Кто же?-Привёз бензин. И ответ оказался прост, хотя поначалу загадочный старец, привезший бочки, так и уплыл обратно без разъяснений. Разъяснения же в данный момент катались по погребу, моля выпустить их оттуда и желательно поскорее.

Генри, друг Отти, решился на такой отчаянный поступок, чтобы или отговорить ребят от путешествия, или уехать с ними. Вы можете подумать, что в нем разыгралось чувство беспокойства за товарищей, но на самом деле он просто любил эффектные появления. Ребят Генри так и не отговорил, в итоге, от путешествия, да, честно говоря, он не очень-то и старался. В конечном итоге-лишь попросил довезти до Мариенхамины, а после и вовсе сознался, что это была его финальная цель. Но не будем забегать вперед. Тем более, мы его не судим. Каждый карабкается, как может. У всех своя правда. Тем более, ведь не ругаются же профессиональные танцоры, когда какой нибудь старичок, встав с кресла, проявив признаки жизни и заявив, что он ещё хоть чего-то стоит, отчаянно пытается повторить их движения. А Генри ребят, к тому же, порядком повеселил. Он был живым и важным напоминанием, что не все и не всегда будет идти по плану. Такова жизнь. Починив сломавшийся под вечер винт лодки, дружная компания отправилась в свой дальний и необычный путь. По незнанию Генри захватил с собой часы. В тишине они показывали без двадцати девять. Шумело море.

Глава 6. «Мариенхамина»

В Мариенхамину приехали поздно. В 21:49 второго ноября. Пришвартовались недалеко от порта. Швартуясь, спугнули ютящихся в бухте лебедей. Попрощались с Генри. День у ребят был проведён хороший. Илья, утомленный, но так и искрящийся от написания своего нового романа, не преминул достать жирафика из кармана и нырнуть. Вынырнул освеженным, как морской огурец. Посовещавшись, ребята прикрепили к стене скалистого берега свою лодку, а после, переступая босыми ногами по гладкому каменистому дну, отправились, под песни и пляски отправились (жаль только, не было у них гармони) в город. Вдалеке огнями маячил порт. И если Идэнский порт напоминал ребятам подсолнух, то этот был какой нибудь голландский тюльпан. Чёрный голландский тюльпан, с оранжевыми или желтоватыми точечками. Забрались на гору, ведь с горы открывался хороший вид на город. Город был небольшой, но уютный, протянулся с юго-запада на северо-восток, все дальше и дальше удаляясь от береговой линии. Исходя из предположений Влади, что-нибудь съестное можно было купить лишь обойдя порт. Вряд ли бы до порта ребята нашли таверну. Потому, даже не совещаясь, все дружно, продолжая песни и пляски, двинулись туда, куда говорил Влади-за порт. Вскоре Кристиан действительно разглядел кафешку. Хозяйка хоть и собиралась закрываться, но узнав, откуда ребята прибыли, передумала. Она начала расспрашивать путников о жизни на Идэне, а наши герои принялись ей с удовольствием отвечать. Приятно было поговорить с кем-то новым. По прошествии двух дней в море было просто приятно с кем-либо поговорить. Тем более, сестра хозяйки, как оказалось, однажды спасла маленькому Кристиану жизнь. Ну, а пока наши ребята разговорились, позвольте же мне сесть за свободный столик, заказать имбирный чай с домашним печеньем и предложить вам то же самое. Усесться поудобнее и продолжить, радуясь, беспремерно радуясь жизни, слушать и говорить.

Первый раз я попал в Мариенхамину, когда мне было двенадцать. Мариенхамина, вообще говоря, довольно длинное (финское ведь) название, и на меня оно произвело впечатление. Это столица и почти единственный город территории Алландских островов, находящихся под управлением Швеции, но имеющих некоторый суверенитет. Конечно, первый раз я был на Алландах в сопровождении своей семьи. Мы приехали погостить в это удивительное местечко всего на неделю и жили в коттедже на берегу лебединого озера. Владелец коттеджа был весёлый швед и он представил себя Соррэном. А я, с плохим знанием английского языка, понял, что его зовут Сорри. Поэтому, когда он что-то говорил про себя, я всегда думал, что он за что то извиняется. Я никак не мог понять-за что? И это меня веселило. Забегая вперёд, скажу, что на Аланды мы ездили ещё много раз. Но именно из первой поездки мне запомнилось, что там до чрезвычайности натуральная природа. Мы плавали на лодочке всей семьей, и это было незабываемое ощущение, когда вёсла, чуть копошась, барахтаясь под водой, замирали, и вместо привычных голосов города, его технологии и машин, слышался лишь гомон лебедей, шум волн, ветра и какая-то пронизывающая душу свежесть солнца, вечера. Помню мне, прибывшему из России, было холодновато привыкать к температуре +10-14 градусов летом и постоянно сквозящему ветру. Но именно потому это того и стоило. Именно в тот момент я понял море и понял, что оно есть. Именно в тот момент я осознал все его могущество и силу, казавшиеся моему детскому уму непостижимыми до такой степени, что я просто тихонько, как щучка, замирал. Возможно, именно тогда я и полюбил море. И эта любовь сохраняется во мне до сих пор, и с годами она только крепнет. Возможно потому мои герои поплыли до Афин, а, скажем, не полетели на самолете. Но ещё и потому, что тогда бы эта книга не была написана. За отсутсвием приключений и тяги автора. Между прочим, я ведь ещё не написал книгу но именно сейчас говорю, что она будет написана. Что ж, именно сейчас у меня есть такое настроение. Такая уверенность. Да, возможно, я немного странный автор. Но я лишь хочу, чтобы книга не прошла мимо, чтобы она действительно принесла пользу каждому, взявшему ее в руки, а не взбудоражила мозг на два или три дня. Я всего лишь считаю, что честность, смирение и добро, осознанные через результат деятельности-есть рецепт счастливой жизни человека и человечества.

На Аландах много зверей. Нетронутые поля кроют в себе пастбища Быков и молодых Оленей. Лебеди на воде, ёжики, переползающие вместе с закатом солнца дорогу, кабаны в лесах-все это тоже не редкие явления. На Аландах вообще красивые закаты. А ещё ярмарка, находящаяся возле порта. Как-то раз мы зашли в кафе, пообедать. И я, болтая ножками и ожидая свой заказ, вслушивался в доносившиеся из зала диалоги:

-Ну, рассказывай, дружище, как продвигается твоя работа над романом?

–О!

Илья был поглощён работой настолько, что не смог бы сейчас сформировать какую-либо одну идею. Он подумал, почесав свою длинную бороду и сказал:

-О!

Ребята в хохоте взглянули на хозяйку и друг на друга. После их заверений о том, что Илья-прирождённый словоплет, такое высказывание было более чем исчерпывающе. (Хозяйка тоже смеялась). И, похоже, уличало ребят во лжи. Но тут Илья собрался с мыслями и вышел-таки из транса. Хозяйка, надо отметить, была примерно одного с Ильей возраста.

-Мадам, ваш узор на платье, чуть ниже плеча, мне напоминает о моем детстве. Когда вы смеётесь, он прыгает, как маленький мальчик, с горки на горку, на санках. То есть, прыгаю я. И в своём романе я затрагиваю как раз-таки проблему вот этих горок: как преодолевать их, не падая, а преодолев, как все таки забраться на новые? И я даю ответ в том, что каждому человеку нужна какая-то цель, как компас. Но знаете, мадам, если бы целью было ваше прекрасное личико, мне думается, мне бы и не понадобились санки. Вы очень красивы.

Сначала захохотал Отти. Он был так по-компанейски горд за своего друга, выдавшего веселую речь, что был просто намерен поддержать этот момент хохотом. Кристиан и Влади подключились позже, и их аккомпанемент был как звук, что вдруг, по чистой случайности, догнал свой сверхзвуковой истребитель. Мадам же была приятно поражена и даже чуть покраснела, тоже чуть-чуть залилась хохотом. Впрочем, эта история не понесла в себе особого продолжения. Илья же, чуть подождав, и вовсе прыснул громче всех. Вечер, в общих чертах, удался на славу. Герои поужинали за троих. Продукты в дорогу решили (чего далеко ходить) тоже закупить у этой хозяйки. Это было её родовоепоместье и дело, переходившее от стара к младу. Но, вот ведь, когда оно перешло именно к ней, дела почему-то и вовсе не заладились. Надо было подождать до сезона. До нового года, хотя бы. А пока-продержаться как-нибудь, чтобы не обанкротиться. И вот, пришло спасение. Эти красивые молодые люди буквально силком, за волосы вытащили ее из трудного положения. И заказали, и выпили так много, что до Нового Года хозяйка была уже наверняка спасена. Это был знак: всегда следуй принятому решению. После ребята отправились спать. И всем снилось примерно одно и то же: события вчерашнего дня, их дорога от предместий Идэна до предместий Мариенхамины. А дело было вот как:

Ребята отъехали от острова в надежде получить то, что заслуживали по праву: мудрость. И, не взирая на Генри, по истечение десяти минут после отплытия «Молодости» каждый из путников был занят своим делом. Владимир, стоя у штурвала, и включив полный вперёд, насвистывал себе под нос какую-то мелодию, стараясь подпевать в такт ветру. Владимир и вправду вспоминал своё детство, желая удивить своих спутников чем-нибудь необыкновенным. Например, эту мелодию он пел, прохаживаясь по долине камня, вдоль зелёных холмов, недалеко от побережья, в городе Росток, Германия. Долина чем-то напоминала долину хоббитов, а мелодия-их военный марш. Вспоминая сейчас эту мелодию, Владимир думал, что, конечно, у Ильи все получится. Ведь и Толкин когда-то сидел, вот так, в лодке времени, покачиваясь на волнах, и писал будущее. Он ведь тоже представлял, как будет вонзать в форму своей души податливый, но опасный и раскалённый металл. И сейчас, вспоминая то, своё детство, Владимир думал, что на Аландах ребят следует отвести туда, где им удастся хорошенько помечтать, а после подумать, что к своей мечте ещё можно было бы добавить. И, конечно, Владимир уже знал этакое одно местечко, куда бы он их повёл. А потому продолжал напевать свою немецкую песенку, неспешно рассекая берег волн.

Отти сидел, свесив ножки вниз. Конечно, рискуя, но не рисковал ли он, спрошу я вас, когда принимал решение столь поспешно и необдуманно, когда давал клятву изобрести сто новых рецептов? Да, изобрети он их и впрямь (Отти представлял в полутонах себе эту картину), ему не пришлось бы уже сводить концы с концами. И, впрочем-то, ведь это было ему по душе и по силам. Учитывая, что до Афин они доберутся не раньше лета (не будем забегать вперёд), сто дней у него как минимум были в запасе. И, кто знает, какие тайны хранит в себе человеческий мозг? Нужно было бы лишь выработать алгоритм. Одно блюдо Отти уже придумал: ножки кальмаров по песчаному. Объяснения Отти оставит попозже, и вскоре я приведу целый список того, что он изобрёл. С пошаговыми инструкциями. А так… быстренько. В конце концов, тайна крабсбургера тоже по сей день остаётся неизвестной. Между прочим, я сегодня обещался написать пять тысяч слов. Как думаете, успею? Да… мне и самому не верится. Но, кажется, возможности человека и впрямь безграничны, ведь! Вы только посмотрите на Кристиана! Что он делает!

А Кристиан, забравшись на крышу, не думал ни о чем, кроме победы. Он нашёл площадку для отжиманий, а значит, все независящее от него исчерпывалось. Вот, дамы и господа, какой настрой нам всем надо бы иметь. А вы говорите мне-не осилю. И Кристиан продолжал отжиматься, переходя уже за вторую или третью сотню. Один Генри до конца не понимал, так что же здесь происходит? Но, в целом, ему тоже нравилось. Тепло, светло, и работать не просят.

За ночь на Мариенхамину обрушился водяной шквал. Казалось, выпало две или три нормы ежемесячных осадков. Был ураган. Штормило. Хорошо, что наши друзья загнали лодку в бухту и отставили ее там, с подветренной стороны. Хорошо так же, что на Идэне делают неплохие канаты. Впрочем, хорошо все, что хорошо кончается. И все то произошло за ночь, сейчас же над городом стояло круглое, спелое, по аландски желтое солнце, пряное, как айва. Не кислое, но прохладное, и все же согревающее Илью своими тёплыми утренними лучами. Прошла неделя с момента прибытия спутников на Аланды. Сейчас они уже собирались плыть дальше. Владимир все неделю водил друзей по полям, и те мечтали. Ночевали у добрых шведов, иногда финнов, иногда русских, что приветливо отворяли им свои хижины по вечерам. Расплывшихся в своих мечтах, довольных, провожала хозяйка таверны. Все четверо были достойны больших знаний, и, отплывая, видели на портовых часах: без двадцати восемь. Что означало без двадцати десять по Москве.

Ах, ребята, к сожалению, я заканчиваю писать на сегодня. Я понял, что мне следует переменить подход. На самом деле, я лишь понял, что не в силах написать больше за сегодня. Да, так в жизни бывает. И ты сдаёшься случайно, не желая это делать в своих веках. Но так и вправду бывает. А потому завтра же я покажу, как из выкопанной мною ямы вылезать. О, я думаю, все мы когда-то были ее заложниками.

Глава 7. «Висбю»

В Висбю приплыли рано. Плыли, правда, без остановки, около четырнадцати дней. Владимир решил экономить топливо, тем более что в Мариенхамине путники взяли себе старый парус, валявшийся в погребе у хозяйки таверны. И теперь ребята хотели проверить его в действии. Да и в целом, парус им так понравился, что по приезде в Висбю решили продать одну бочку с бензином, если не две, а на вырученные деньги, например, побродить по Копенгагену. Откуда Кристиан хотел слетать обратно на Идэн. Просто потому что это было весело. Ребята согласились с ним, и было решено: продадут побольше бензину-слетают все, и туда, и обратно. И вот, где-то в половину шестого утра взору путников вдруг, сквозь туман, во всей красе открылся старый город.

Ну, что же, доброе утро. И, знаете, я считаю, что выползти из этой ямы абсолютно не сложно. Как говорится, утро вечера мудренее. И вот, что я вижу с утра: мне думается, чтобы вылезти из этой ямы, нужно просто забыть об ее существовании. Запомните, на всю жизнь запомните одну цитату: Ты можешь ошибиться. Это нормально. И если у тебя ещё есть силы, чтобы думать о совершенной ошибке, значит, не все ещё потеряно. Значит, все ещё нормально. Универсальное средство избавиться от самой ошибки, к тому же от зависимости от этой ошибки есть лишь делать в два раза больше. Запомни: ошибся? Сложно? Все поправимо. Так сделай в два раза больше, чтобы поправить. Пожалуй, я ошибся вчера, перестав писать книгу столь волшебным осенним вечером. Но ошибка-бесценный опыт. А это значит, что я лишь должен написать две вчерашних нормы сегодня. Закончим об этом. Остров Готланд есть самый большой остров на территории Балтийского моря. Он даже больше, чем сам Иден. Население Готланда-около пятидесяти тысяч человек. Готланд принадлежит Швеции. Столица острова-Висбю. Город, чарующий туристов своей архитектурой и беспечностью. Гуляя по старому городу в яркий солнечный день, в руках с мороженым, красиво поданным специально для тебя, можно представить себя не в холодной Швеции, а в Ницце, или, при очень удачных обстоятельствах, даже в Афинах. Спускаясь к порту вечером можно наблюдать, как в воды Висбю заходят трансатлантические огромные корабли, и тогда уже подавно ощущаешь себя где-то в Сингапуре. Корабль истошно, со всей своей мощностью гудит, извещая публику о приезде, а публика и сама не прочь пошуметь в столь мандариновый вечер. И публика машет, кричит, виляет друг другу руками с берега на корабль и обратно. По утрам же на набережной рыбачат старики-горожане, в прошлом жители Мальмё или Стокгольма-столиц Швеции, которым надоела городская суета. Они сидят, мерно покачивая взгляд в такт поплавку, созерцающему глубины моря, и медетируют. Порой тишина так сильно на них влияет, что сами старцы, как их поплавки, начинают созерцать изнутри владения моря. Но что это там, вдалеке? Не очень-то похоже на так называемое видение. Слишком ясное и быстрое для здешних широт. И не входит, пока не входит во взаимодействие. Да, видать, сегодня в гавань с утра пораньше пожаловал незваный гость. Что ж, старцы дружелюбны. И они улыбаются «Молодости».

-Кристиан, плыви быстрее, причаливаем!

–Смотри, как бы я не обогнал тебя, тихоход! Айда сюда, ко мне, парни! -Вода хоть и холодная, но, пожалуй, теплее, чем на Идэне в Рождество.

И Кристиан показался из воды, с жирафом в руке, удерживаясь второй рукой за борт «Молодости». Илья и Отти помогли ему залезть наверх, сделав небольшой вираж на прохладном, хоть и не проходном воздухе. Они помогли ему, потому, что Кристиану жгло руки от чрезмерных физических упражнений. Все трое сняли парус, и когда Владимир причалил, между ними и старцем произошёл такой диалог (старец заговорил первым):

-Я вижу, судари, вы заблудились. Чем я могу вам помочь?

–О, Господин старец, мы лишь следуем своему пути. Но будь так любезен, укажи нам укрытие или поделись своей бесконечной мудростью, я вижу, ты обворожительно приручаешь свой поплавок. Или, быть может, сам поплавок расскажет нам о своей мудрости? Нам было бы очень интересно послушать. Мы-путники. И мы направляемся на юг.

Илья писал свой роман уже вторую неделю. Герои начинали переплетаться, а знаки-четко указывать на конечную цель. На идею текста. Илья хотел создать роман, обучающий слушателей ремеслу жизни. Илья в своей голове уже даже дал эпилог для книги: «Жизнь-это танец. Танцуй любовь». И вот, однажды в сумерках, когда ребята только проплыли мимо парома на Стокгольм, после скудного, но вкусного ужина, Илья решил почитать своим друзьям вслух. Тем более, все они так давно этого просили. Владимир включил двигатели на половину их мощностей. Отти зажег настоящий фонарь, бережливо припасенный им из Мариенхамины. Кристиан, наконец отдохнув от последнего своего ныряния, отодвинул печку от себя и направил её на путников. В руке у Ильи были хлебцы и банка, полная малинового варенья. Он поставил ее на стол, приглашая ребят на десерт, и взял в руки рукописи. Окна каюты расплывались в дымке счастья, на перегонки бежали крупные, морские капельки по стеклу. Лодка представляла собой такую ментальную энергию, что, казалось, всех лампочек в мире не хватило бы, чтобы ее потратить, чтобы светить, как разрумяненное лицо Ильи:

Действие, происходившее в гавани, вдруг перевернуло с ног на голову сознание Петри. С ног на голову. Эти пальмы, растущие столь бережно, темно-фиолетовая вязь южных, тропических звёзд, корабли, груженые сахаром и пряностями, все заставляло Петри пробовать жизнь на вкус ещё и ещё. Петри был восторжен собой и той речью, которой его наделил вождь. Петри задал вождю, конечно, простой, но тем не менее терзавший его всю дорогу вопрос: «Есть ли жизнь после смерти? И тогда, для чего мы живем?». Именно этот вопрос задал Петри, будучи уверенным, что ощущает эмоциональный спад. Конечно, события этой ночи любого бы заставили почувствовать себя неважно: драка с Орлом, падение Хижины, ложь самого Петри, превратившаяся в золото, и дальше по накатанной. Петри грустил и не знал, к чему приведёт его его смысл жизни.

-И тогда.. Для чего мы живем?

–Что ж. Ты заслужил был ведомым в столь поздний час, Петри. Слушай. Но я скажу лишь одно. И, уж конечно, пояснять тебе ничего не буду. Пожалуй, сейчас ты и не поймёшь смысл всего мною сказанного, но поверь, эти слова надолго отразятся в твоей голове. Знаешь, Петри, однажды в мои владения пришли путники. Они плыли долго, уже не один год. Из заморских стран. И вот, между нами произошёл такой диалог. Я им сказал (не желая обидеть, но желая показать, что они зашли на чужую территорию): «Я вижу, судари, вы заблудились, чем я могу вам помочь?».

-«О, Господин старец, мы лишь следуем своему пути. Но, будь так любезен, укажи нам укрытие или поделись своей бесконечной мудростью, я вижу, ты обворожительно приручаешь свой поплавок. Или, быть может, сам поплавок расскажет нам о своей мудрости? Нам было бы очень интересно послушать. Мы-путники, и мы направляемся на юг.» Конец.

-Я, конечно, мог бы начать их учить жизни и взорваться, как вулкан, донося о вопиющем неуважении к старцу, но я бы потратил свои силы зря. Порой, чтобы заговорить со вселенной, нужно настроиться на ее частоту. А она может быть не всегда приятной для слуха. Им я лишь рассказал о мудрости танца, а после поинтересовался: за того ли они меня приняли? Вселенная же отвечала мне языками этих людей, что меня поджидает опасность. Потому что путники сказали, что приняли меня просто за старика этого острова. Но никак не за его вождя. Они думали, что у острова вовсе нет вождя, и лишь хотели достойно попрощаться с его жителями. Острову тогда грозила опасность. В тот день произошло великое извержение вулкана Клати. И я сейчас говорю с тобой лишь потому, что смог услышать вселенную. Меня предупредили эти ребята.

Лодка бросалась на волны, как цепной пёс. И полностью их поглощала. В тот день, после прочтения Ильей романа, ребята долго ещё говорили, а после и спорили, о смысле жизни. Владимир заявил, что Илья описал неправдоподобно, и ни один старик в мире не будет так говорить, не будет таков смиренен, и ни один вождь-таков смышлён. Отти, доедая банку варенья, скребя ложкой по задворкам этого городка, возразил. А разрумянившийся от тепла Кристиан сказал, что, несмотря ни на что, горд спать в одной каюте с писателем. С чем Владимир, кашлянув вслух о своей глупости, согласился. Чтобы разрешить спор, ребята договорились: в ближайшем порту поговорят со стариком, и если Илья будет неправ, то он должен отыскать четыре пиццы. А если Владимир-то пройти из одного окончания острова в другой пешком. На чем друзья и порешили. Засыпая, Отти думал о новом блюде, уже десятом в его списке: акульем филе, обжаренном на выжимке из орехов, под лаймом и айвой, преподнесенным вместе с морской солью. И был счастлив.

Старик отвечал:

А ничего старик не отвечал, ведь первую фразу «Я вижу, судари, вы заблудились. Чем я могу вам помочь?» произнёс вовсе не он, а Кристиан, решив подшутить над своими товарищами. А те спросонья приняли скульптуру старика, ловящего рыбу, сзади, за настоящего человека. Итак, где-то в шесть утра в Висбю, близко к набережной, от улыбки проснулся мальчик лет семи-восьми. И, излучая тепло, перевернулся на другой бок. Ему снилось, что три больших дяди разговаривают со статуей и смеются, оттого, что он их пощекотал.

Глава 8 «Женская тушь»

«Что ж, любить, так любить, нас так учили Достоевский с Мураками»… Насвистывая эту душевную мелодию, Илья вспоминал юность. Как он по дороге в машине слушал эту песню. Сейчас Илья понимал, что, похоже, в тот момент был действительно счастлив. Однажды, глядя на себя в зеркале в восьмом классе, этот пятнадцатилетний парень решил: восьмой класс, пожалуй, апофеоз моего счастья юности. И, доставая полотенце с полотенцесушилки, чтобы принять душ, Илья на секунду взглянул на желтую, в потолке, лампочку, а когда вновь посмотрел на себя в зеркало, заметил слёзы у себя на глазах. Чуть позже, года через два, вспоминая этот момент в школе, он задумывался: что, если смех-это одобрение? А слёзы, напротив-порицание. И все в его теории совпадало, сходилось настолько, что одурманенный, буквально пряный в своих мыслях парень хотел свою идею даже патентовать. А после его знакомая, одноклассница, задала вопрос: Но что тогда значат смех истерики, слёзы счастья? Поначалу Илья задумался, буквально впал в Марианскую впадину этой мысли, которая окутывала его, как кальмар. Как, кстати, насчёт Марианских островов? Не хотите? Я мог бы отправить туда нашего с вами героя. Так вот, сначала Илья погрустнел, а после вскрикнул: «Эврика!», и высунул, как Эйнштейн, свой язык. Слёзы радости означают мягкий укор себя, за столь продолжительное счастье, ведь не зря говорят: если долго смеяться-потом плакать будешь, а истерика смеха-наоборот. Хотя, лично я не верю в плохие приметы. Как написал Макс Фрай в книге «Сказки Старого Вильнюса», приметы бывают только хорошими. Так или иначе, в тот раз у меня образовалась целая теория о значении человеческого смеха. Что вы думаете на этот счёт? Согласны? Против? Готовы дополнить? Я готов к сотрудничеству! Пишите, +79153302068, я буду рад вам помочь! Что же наши герои? Уж не плывут ли они вдоль Марианских островов? Но-но, пока ра-но-ва-то! Обещаю, я выпущу об этом отдельную книгу с братом, если вам понравится «Честность».

-В точку, Илай!

Илья, кстати говоря, шёл и насвистывал песенку. Его спутники по моряцки, уже даже привыкнув к походке такого рода, переставляли ноги по булыжным улицам Висбю. Ребят, казалось, всепоглощало чувство своей свободы. Ощущение, что они отрезаны от мира, предоставлены сами себе, а к тому же могут и пропитать себя, и дать помечтать себе в волю, было непередаваемо. Свобода выбора была настолько велика, что путники всерьёз задумывались, не побродить ли им весь этот день в роли, извините за тавтологию, бродячих музыкантов, но Владимир предложил отложить всю эту идею хотя бы до города Бремена. Ах, какое же у меня сегодня прекрасное настроение, дорогие читатели! Просто знайте, как я люблю вас всех! Влади предложил поехать в Бремен, потому что в детстве он там жил. А потому ребята взялись вытаскивать карту, чтобы посмотреть, где хоть есть этот Бремен? Узнав, чуть погодя, что Бремен совсем недалеко от воды, порешили и вовсе туда заехать. Глядя на карту, Илья испытывал какое-то благоговение перед всем, созданном в мире. Вспоминая, что у Паоло Коэльо, например, эта сила называется Агапе или любовь всеобъемлющая. Остальные путники находились примерно в таком же состоянии. Они ещё не завтракали, но проходя мимо только-только открывающихся кафе вовсе не желали туда заходить, а зашли по дороге в церквушку, поставили свечки за здоровье своих родителей. Встретившийся им на входе монах угостил их каким-то чудным чаем из ягод «волшебных полей» Скандинавии. Разговорились, узнали: монаху тридцать четыре года. Раньше он работал в офисе, в Испании, но что-то привело его сюда, на север. Монах говорил: «Где север, там больше мудрости». Его мечтой было бы построить церковь в тундре или арктической пустыне. И жить там. Илья замер в отрешённом состоянии. Он с блестящими глазами оглядывал все окружающее его. Глядя на католический шкаф, он постигал природу жизни, её пресловутые па. В шкафу стояли разные хрустальные, фарфоровые и ещё бог знает какие чаши, своими узорами напоминавшие то гжель далекой родины, то плетение персидских ночных тротуаров. Дверцы на шкафу изображали средневековье. И думая, представляя, сколько же лет они висят вот так, неподвижно, перед ликом Господа и вселенной, Илья снова и снова в глубоком почтении замирал перед ними.

-Славься, о ты, живейший из юношей, да пребудет с тобой сила терпения и покорности Божия, да не убудет вместе с тобой с этим твой огонь в глазах. Поверь, ты найдёшь всё, что искал, юноша. Так найди же то, что ты действительно ищешь!

***

Выходя из церкви, путники, весёлые, здоровые, но с уже остывшим пылом духовного, в первом же кафе набросились на еду.

Илья, конечно же, заказал себе карбонару в томатном соусе и местный, чуть забродивший квас. Отти исхитрился в большей степени: он решил проверить, на что же будет похоже его новое блюдо и велел повару приготовить его же простенький рецепт: картофель, казалось бы, обычный картофель, но под сахаром и запечённый с имбирем. Мясом к этому умопомрачительному гарниру шли маленькие селедочки, приправленные сметанно-чесночным соусом и обогащённые зеленью-в нашем случае щепоткой салата, но вы на своей кухне вместо салата можете использовать и небольшую гроздочку Винограда, главное, чтобы послаще. Если вы, конечно, не вегетарианец. Но вегетарианцев прошу не расстраиваться раньше времени. Тем более, что я всегда уважал овощи и однажды, быть может на время примкну к вашему царству. Так что, рецепты для вегетарианцев будут непременно, пожалуй, уже в следующей главе. Или раньше? Кристиан, к примеру, спортсмен и заказал луково-томатный салат, заготовленный из свежих овощей, зелени и брынзы. Вышло островато-жгуче, но что поделаешь-уроженцы Африки, они такие. Кристиан, кстати говоря, был родом из Эфиопии. Неожиданный поворот, а, в книге?! Ха! Будет, будет ещё и не такое. И лишь Владимир оставался верен себе: стакан светлого, мясо, гренки-вот все, что нужно простому человеку для счастья. Сразу чувствуется-немец!

Позавтракав-пообедав, так, что времени было уже за полдень, ребята рассчитались и вышли из таверны в настроении довольно похорошевшем, но все же с оттенком светлой грусти. Денег, при учёте вырученных за бензин оставалось лишь на билеты в одну сторону до Идэна, и (если бы они с Идэна как-то попали бы обратно) на дорогу до Шербура. Без пересчета на самолёт-все равно не хватало. Было решено: в Идэн возвратятся по любому, а там выяснят: а стоит ли вообще продолжать путешествие? Со спокойной душой отправились гулять по Готланду. Путь от Висбю до Льюгорна был велик. Около сорока пяти километров. Стараясь все же экономить, в местном порту взяли напрокат велосипеды, самые дешёвые, скрипучие, пожалуй, ещё довоенных времен. В этом был определённый шарм. Выезжая от порта, двигались по брусчатке. В гору, уже к вечеру. Старинные, кирпичные и обожженные ветром постройки рядами появлялись перед глазами путников. Захватили десять-пятнадцать яиц, овощи, и порцию Отти из ресторана (парень решил вкусить свою идею, дав ей чуть чуть настояться на свежем воздухе). Илье вспомнилось, как в детстве, под гору, он так же гулял с родителями, как эти туристы сейчас, хоть и без разноцветного мороженого в своих руках. И да, это был Готланд. Лет в девять, с родителями, я был там. Помню я немного, но только то, что я помню, действительно было похоже и на Ниццу, и на Сицилию… Гуляя однажды в летний тёплый день по Висбю, купили то самое цветное мороженое. Помню цвета, которые были: желтый-дыня, розовый-малина, белый-обычный пломбир. Помню место, где находился магазинчик: справа-сплошная кирпичная стена, слева-старые, с историей многих веков, видавшие снежное Рождество и лиственный Хэллоуин, домики. Спереди-та самая дорога-лестница, опускающаяся вниз, к морю. Помню осу, которую я так боялся. По-моему, из за осы я уронил свой кулечек с мороженым, и мой замечательный папа, лишь слегка пожурив, купил мне новый. Ах, детство! Самое счастливое время на свете, когда мы ещё дети, все ещё дети! Самое счастливое время на свете! (Песня музыкальной группы 25/17). Кристиан крутил свои педали, раскрасневшийся, и тоже вспоминал о детстве. Уже о своём.

Однажды, когда засуха в Африканские поля пришла незаметно, а воды в укромных местечках было ещё не припасено, Кристиан вместе со своим старшим братом усердно работал на плантации. Было голодно. Мучила жажда. Картины Эфиопской пустоши из легкого зноя и запаха пряностей, как себе представляют Африку европейцы, переходила в уже ни на что не похожий землистый, мозолистый цвет ключей, связка которых служила воротами не то в ад, не то в ещё более засушливые месяцы. Работали много. Когда солнце достигало Зенита, на секунду, лишь на секунду, как казалось Кристиану, садились передохнуть. И тогда в воздухе мигом поднималось огромное облако пыли, будто дух угоревшей пустыни, умирающей у Земли на руках. И вот, секунда проходила, солнце вновь давало неумолимый, неприязненно медленный отсчёт. И Кристиан раз за разом прокручивал у себя в голове одну мысль, как горный водопад обтачивает в себе круглый камень, что через годы превращается в острие. Однажды мысль наповал изнутри пронзила Кристиана: «Зачем мы пашем здесь, как рабы, если ни денег, но пропитания, нам все равно не выдают вовсе? Уже как с неделю. Зачем, брат?» И брат, задыхаясь пылью, отвечал: «Знаешь, Кристиан, порой следует просто делать. Ждать и наслаждаться тем, что ещё жив, Кристиан. Ведь, если тебе сложно, значит сейчас ты уже на финишной черте. Конец где-то рядом. Терпи, Кристиан.» На русском эта пословица звучит так: Утро вечера мудренее.

Ребята вкатывались уже на проселочную дорогу, вглубь острова, и их велосипеды поднимали пыль. Свет пролился на природу успеха Кристиана. Теперь всегда он действовал в соотвествии этим правилом. Но что то я заговорился, а друзья, скрипя, неслись навстречу своему ветру-ветру жизни. И он то завывал, взявшись будто со всеми ветрами мира за руки, ведя с ними хоровод, то прикасался к чему то небесному, лёгкому и, улетая куда то в рай, затихал. Мысли в голове спутников в этот момент принимали, буквально перенимали у ветра подобное настроение. Это был самый что ни на есть главный аргумент танца жизни. Илья понимал, именно сейчас понимал, что в жизни возможно все. И все танцует. Необычайная история приключилась с путниками по приезде.

Собирался дождь. Синими пятнами вечера, ручьями, тёмными, как женская тушь, в небе над красной Москвой разлилась печаль.

– Кап-Кап.

Первые капли дождя были на удивление горькими.

– Отчего ты плачешь, облако?

Прошло пятнадцать минут. Полыхнул закат своими вступительными аккордами. Тогда облако отвечало:

–Дни мои похожи один на другой. Как зимнее солнце светит, но не греет, так и зима-печаль, что надолго поселилась в моих мыслях, слабо освещает мой путь. И я знаю, что мне нельзя грустить, ведь слёзы мои-дождь. И если я буду много грустить, то меня не станет. Но я не могу. А жизнь течёт, и бескрайний простор жизни снова и снова проплывает мимо меня.

– Зима… Хороша печаль в зимнем лесу, когда ни души вокруг на сотни километров. Первозданный снег, словно настил из невоплощённых мечтаний, покрывало из несбывшихся надежд… Приятно ходить по такому снегу, если умеешь справиться с отчаянием, набежавшим внезапно, как полярная ночь, и длящимся столь же долго. Но зима не для слабых духом. Лишь если ты выдержишь это отчаяние, перенесёшь этот щемящий холод, то ледяная пустыня покажет тебе, как надо любить жизнь.

Но не переживай, облако. В конце-концов ты–всего лишь душа. Разве душе может наскучить жизнь?

Наше тело, как река, что расстилает на своём пути в тысячи-тысяч километров золоты… крупи… счаст…, по…, лю…, ........»

-Писал в своём романе Илья, когда путники попали под дождь. Сушась по дороге, поняли, когда Илья рассказал им одну вещь, ребята поняли кое что важное. А дело было вот как: Владимир, Отти, Кристиан, да в общем-то все четверо ехали, разделившись на две полосы, по двое, в левой и правой колонне каждый. Между велосипедами Влади и Отти была натянута котомка, в которой лежал топор. В рюкзак он просто не влезал. Ехали путники по боковой границе колеи, которая ближе к обочине. Илья и Кристиан направляли ребят, если что. Но судили тоже по боковой стороне, так как ветер дул прямо в лицо и сбоку было видно куда лучше, чем спереди. И вот, когда налетел особенно сильный порыв, ребят обдуло ветром, которым ещё сегодня обдувало Америку, ну, или Исландиию, топор в котомке вдруг взвизгнул звуками шин Отти, и вместе с обоими велосипедами повалился оземь. Илья и Кристиан, как ни тормозили, все равно налетели на товарищей. И в куче-мале, все грязные, словно раки, которые закопали себя в песок, поняли, с очередным порывом ветра поняли, в чем же было дело. Хотя, конечно, сначала ни в какую не понимали. Илья сказал: «Но посмотрите назад-дело в том, что колея вдруг расширилась! Именно здесь, посреди острова, в этот ненастный буран! Колея вдруг расширилась, и котомка лопнула, вдруг лопнула по краям на привязи, образовав аварию.» «Так бывает и в жизни-сказал после Илья, сушась-порой, чтобы понять, что там дальше, нужно отойти назад. Или хотя бы оглянуться.» Илья понял это, переживая свой дальний рассказ, буквально перебирая его по дороге. Сейчас, когда он занялся писанием новой книги, ему как никогда нужна была поддержка в виде зеркала. Зеркала его души, что отображала бы прошлый танец и сравнивала его изящество со свирепым изяществом танца учения, который Илья танцевал сейчас.

Разве душе может наскучить жизнь? Наше тело, как река, что расстилает на своём пути в тысячи-тысяч километров золотые крупицы счастья, пользы, любви, которые со временем попадут к другим людям. Суждено лишь раз пройти своим маршрутом, впасть в великий океан изобилия, чтобы потом по частицам ветра начать новую жизнь.

И всё, что должно случиться, так или иначе случится. Не стоит знать всё, но стоит с уважением относиться к своим знаниям.

Не переживай, облако. Не плачь.

Но ветер завывал пуще прежнего, и, словно с цепи сорвавшись, туда-сюда сновали золотистые молнии. В небе разлилась живая музыка, как встарь, словно из хорошего советского кинофильма.

Так продолжался дождь:

– Призрачно всё

В этом мире бушующем,

Есть только миг,

За него и держись.

Есть только миг

Между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь.

Есть только миг

Между прошлым и будущим,

Именно он называется жизнь.

(Леонид Петрович Дербенёв)

Бывает, порою, возьмешь кончик ручки в рот, лишь задумавшись, и резко отдернешь его назад оттого, что чернила невкусные. Так и в жизни. Иногда стоит только оглянуться назад, как вдруг понимаешь, что никакого вреда чернила тебе не сделают. Даже если протекут-отмоешь. И вдруг ты сравниваешь чернила с тушью, ручку с кистью, и в твоей голове рождаются гениальные для тебя строки: синими пятнами вечера, ручьями, тёмными, как женская тушь, в небе над Красной Москвой разлилась печаль… И я не говорю, что полезно держать во рту чернила, я говорю лишь, что иногда бывает очень важно просто оглянуться назад.

Готланд, вообще, красив до чрезвычайности в своем великолепии и многообразии. Добравшись до места, о котором мог знать только Владимир, хорошенько растопили костер. Вы только представьте себе картину: огонь, клубясь, преображаясь, потрескивает с новой силой, отражаясь от наскальных первобытных рисунков. В чуть озаренную светом пещеру залетают кипучие, доносящиеся с моря волны. Происходит некий контраст между тем миром и этим. Будто белое на черном. И даже не белое, а желтое, цвета счастья. «Танцуем желтый»,-как будто говорит жизнь. «Танцуем желтый»,– вспоминает Илья, выныривая со своим жирафом. Луна, вдруг появившаяся из ниоткуда, выглядит как часы и бьет без двадцати двенадцать. Сквозь поредевшие облака она словно пошептывает: пора спать. Тсс. Спокойной ночи.

«И если знать, что все еще будет, все еще-будет»,-шумит ветер.

***

На следующий день проснулись рано. До Висбю добрались ни свет ни заря. Поглазели по дороге на старый замок, забежали во вчерашнюю кафешку, поблагодарить за прием. Побродили по старому городу. Взяли мороженое. Желтое, с розовым, белым, по совету Ильи. Илья его хоть и не уронил, но, пожалуй, мог бы, катясь по перилам лестницы одной башни. Погладили руку на счастье старику у пристани. Оказалось, что это вовсе и не памятник, а чье-то пожертвование городу или самодел для выставки, который сегодня же увезут. Но я бы, если честно, порекомендовал этого старика запомнить и оставить. Ведь он прекрасно вписывается в атмосферу города, задумчивого и непокоренного, как сама жизнь. После вчерашнего шторма город стал выглядеть только лучше: все эти башенки, улочки, казалось, пропитались свежестью, и теперь готовы были бы расцвести. «Молодости» оказался нипочем никакой шторм-бока ее были уже давно обиты, да не кем-нибудь, а самим временем. Заведя мотор, Владимир тихо помчался на север, потом на запад, а после-на юг! И! На востоке завершив круг почета и прощания с Готландом, удалился. Илья, сидя на лавочке с малиновым вареньем в руках, вслух продолжил читать свой роман.

Глава 9. «Так говорят датчане»

Система фокусировки на результате как никогда нужна при стрессовых ситуациях. Когда в моментальные промежутки времени нужно принять какое бы то ни было решение. И я не говорю об истинности и абсолютной правде этого решения или решении в чрезвычайно стрессовых ситуациях. Но когда в обыденности наступает момент принятия решения, как никогда важно за считанные секунды его принять. Принять то решение, которое будет вести тебя к целям, которые поставил себе ты сам.

Одна из уловок по достижению как можно больших целей в как можно меньший короткий срок есть дедлайн. И не даром сказано, что постановка дедлайна приводит к выполнению поставленной задачи в два или полтора временных отрезка более длительных, чем сам дедлайн. И этим надо смело пользоваться! Стоит задача: написать 1667 слов в день, а уже полдень и ты не написал ни слова. Меняй, смело меняй задачу. Ставь 5000 слов за сегодня. И ты прозреешь, когда увидишь, насколько человеческие возможности безграничны. Тогда выходит, чтобы ко времени выполнить любую долгосрочную цель, необходимо разделить ее на краткосрочные, завышенные в два или три раза.

Дания сильна своей скромностью. Здесь не найти человека, который выставляет свои имения напоказ. Копенгаген-город морской порт, и в Дании вовсе не отыскать места, далекого по своему расположению от моря. В воздухе стоит крик чаек, веет солью, почти как на Идэне. Пожалуй, чуть чуть теплее, чем там, да и только. Копенгаген-город детей. Лишь запарковав «Молодость» в одном из многочисленных каналов города, сотрудничая с другими лодками, своими бортами касаясь их бортов, Владимир почувствовал запах детства. И так могли пахнуть лишь две вещи: те самые булочки с корицей, что стали так горячо любимы Влади с момента его последнего пребывания в Копенгагене (то есть лет с шестнадцати), и вторая, не менее значимая вещь-запах свободы, о которой Владимир говорил, касаясь борта домика на воде, припаркованного в том же канале рядом. Запах свободы-так пахли эти борта. И Копенгаген-город детства даже больше не потому, что дети здесь встречаются на каждом шагу, перевозимые их папами на велосипедах, по трое-четверо сразу, а скорее потому, что даже папы, вдыхая этот морской запах детства, вскоре тоже становятся детьми.

Детство-прекрасная, чистая пора. Если бы детство было каким-то определенным местом, которое к тому же надо самому выбирать, я бы не мешкая выбрал ярмарку. Простую рождественскую ярмарку в Москве или Кельне, в Праге или Твери, на которой каждый крендель и каждый калач продается под ликом честности и неподдельного торжества, пропитанного запахом детства. И все вокруг засияет.

Честность-вот главный символ детства. Где бы еще вы видели такую неподдельную остроту чувств, как у маленького мальчика, который потерялся в магазине игрушек? И да, этим мальчик был я. Однажды, в три, в четыре, а может и больше-в пять, пять с половиной моих годиков, родители повели меня в «Детский мир». Это такой магазин для детей у нас, в России. В детстве я очень любил машинки. Я их катал у себя дома по полу, днями напролет, и гудел, как паровоз, изображая шум двигателя. Я мог варьировать этот шум. Помню, было три основных вида, способа жужжания: Сквозь зубы, как бы издавая звук «ж», только выходил больше не «ж», а «жу», или «жи». Второй способ-через звук «з». Надо было положить язык под нижние зубы и придавить его верхними, силясь при этом произнести звук «з». Но больше всего я любил пофырчать, как ежик. Это, как вы уже догадались, был третий способ моего жужжания. Когда я фырчал, со стороны это выглядело немного странно. Слюнки летели во все стороны, но какая разница четырехлетнему мальчику до того, как на него глядят, если ему весело? Или он потерялся. Вот и тогда, обойдя прилавок кругом, и не найдя ни папы, ни мамы, я почувствовал долю страха и какой-то повышенный уровень восприятия реальности, к тому же великую, доселе мне неизвестную силу в ногах. Казалось, я могу пару раз обежать экватор, а после подпрыгнуть до Луны с восторженным криком: «Мама»!. Возможно, именно это истинное, честное до глубины души состояние принимают животные, когда им угрожает опасность. Пора бы и взрослым научиться чувствовать честно, как дети. Ведь страх потерять близких есть у всех, как и любой другой страх, но не проявляют его почему-то лишь взрослые. «И почему?»-спрашивал Кристиан, когда Илья закончил ему говорить примерно о такой же истории, случившейся с ним пару десятков лет назад. Да… Жизнь-странная, но сплошь интригующая, затягивающая в свою трясину штука.

«Что такое свобода?»-спрашивали путники у датчан. И им отвечали: «Свобода, это когда ты качаешься на качелях, разгоняясь все дальше и дальше ввысь, а напротив тебя качается твой товарищ, и вам обоим лет по семь-восемь. И вдруг, с очередным толчком, неким твоим отталкиванием ногами от воздуха, ты замечаешь, что можешь докоснуться рукой до своего товарища. Уж больно вы разогнались. И вот, в твоей голове уже плывут картины того несбыточного, невзираемого, в котором ты ногой отталкиваешься от ноги товарища, вы вместе делаете сальто в воздухе, такой вот своеобразный кувырок, а после садитесь на перекладину и мирно болтаете ножками, как самовар, который болтает, болтает, и вот-вот уже закипит. И вы мерно болтаете вашими ножками, паря, или падая, как кусочки белого сахара, брошенного в вашу кружку заботливой мамой товарища, взявшейся вас отпаивать для согреву. А после ты уже лежишь в своей будто самделишной кроватке, деревянной, резной и уютной, и засыпаешь, взлетая только ввысь и ввысь, приземляясь и вновь раскачиваясь. Да… Такова свобода»,– О

отвечали добрые англичане. Ой, ну конечно, датчане. Впрочем, англичан в городе тоже вполне предостаточно. Туристический город. Морской порт, как никак. Ноябрь. Не лето, не зима, уже и не осень. Но не только ребенок способен видеть слона в шляпе, как писал Антуан-Де сент Экзюпери и говорил его устами маленький принц. Гирлянды, развешанные на окнах какой-нибудь забегаловки могут любому человеку рассказать о том, что сейчас Новый год. И даже взрослый склонен поверить в это. Не каждый взрослый-ребенок. И не каждый ребенок-взрослый. А чтобы стать взрослым, следует научиться лишь быть ребенком. Поиграть, поводить хоровод, если того так просит елочка, что подошла к тебе и твоим детям на улице. Увидеть, в конце концов, этот самый Новый год в окнах забегаловки. Так говорят датчане. И с каждым годом все больше и больше людей верят им. «Так говорит Заратустра»,-писал Ницше, «Так говорят датчане»,– пишу я.

«Бытие нищего доказывает бытие, возможность бытия богача. Бытие жизни-бытие смерти. То, что когда либо существовало, хоть и в одном уме человека, имеет под собой корни реальности. Все, что можно вообразить, можно и сделать. Человеческий мозг неограничен. Человеки-боги. Возможно все. Это и есть настоящая свобода»,-так говорят датчане. «Один смериброд, пожалуйста. С луком, зеленым перцем, паштетом ягненка, салатом, сыром моцареллой и ветчиной»,-так датчане тоже говорят.

И счастье есть лишь там, где есть ограничение. Самое большое и весёлое ограничение-жизнь. Именно потому жить нам так нравится. Ну скажите, какое бы было удовольствие, если бы вы знали, что матч не закончится, покуда ваша любимая футбольная команда не победит? Результат есть следствие ограничения и настоящая панацея от большинства слабостей человеческой жизни. Результат-вот главное различие между между матчем любимой команды и собственной командой дизайнеров, или пекарей, или учителей, да кого угодно! Смотря футбол с ограничениями, ты зависишь от краткосрочного результата-победы своей любимой команды. Ведь если она проиграет, удовольствия ты получишь мало, в отличие от своих краткосрочных целей, в которых поражения сделают тебя лишь сильнее. На рассвете небо самое черное. Путь перед финишной прямой тяжел. Порою, тяжелее всего. Не даром ведь на Руси говорят: делу-время, а потехе-час. А потому, выбрав цель, ты должен двигать ее перед собой, как бы тяжело тебе ни было. Потому что лишь двигая, ты исполняешь обещание, данное самому себе. Лишь двигая, ты по-настоящему честен. Будь добр, и тогда смысл жизни не преминет тебе себя показаться во всей красоте, во всей полноте своих намерений.

Путники отправились погулять по Ньюхавен, самой известной набережной старого города. На Идене тоже была подобная набережная, и ее Илья очень хотел повидать, но не успел, чересчур долго сушив свои вещи. И теперь он глазел на то великолепие, что открылось его взору из-за стола кафе на набережной, ловил глазами. А после-ртом, вкушая вместе с этим пряные ароматы десерта и местную томатную пасту, приготовленную отменно, как праздничный торт. Там и впрямь было, чего вкусить. Миллионы, мириады парусов различных пород и мастей, национальностей и возрастов, рассыпанных в гавани, как стаи пингвинов на южных сандвичевых островах или небо звезд в Москве, ночью, скажем, восьмого августа на даче, перед тем как вы непреднамеренно, голыми руками, подержали шипастого ежика. И не поранились. Вот столько было там парусов. Велосипедов, брошенных так, на честном слове, или прикрепленных к забору, было если не больше, то и не меньше. Столько же посетителей, заполонивших все тенты этой прекрасной набережной. И сотни, тысячи оттенков коричневого, чайного, кофейно-миндального и шоколадного, каштанового, покрывающих большинство крыш зданий набережной. Темно-красный, винный, в конце концов, цвет светлого и цвет земли. И это далеко не полный перечень примет этого старого города. Между прочим и девушки, в изобилии населяющие эти широты. С подкрашенными красной помады губами, светлыми, открытыми фисташковыми лицами аромата кофе и с обширными бюстами. Глядя на таких, невольно переносишься в средневековье, а еще лучше в 9-10 века, и чувствуешь себя неким викингом, грузно странствующим в лодке, и под мерное посапывание своих товарищей вспоминающим о той, одной, которую оставил на суше. Илья почему-то вспоминал о Хельге.

-Ну-с, товарищи, обмоем продажу!

-Ликовал Владимир. Они продали бензин, бережно припасенный Генри, и денег теперь хватало ровно, чтобы чуть-чуть попировать и купить четыре билета до Идэна, на вечерний, к примеру, самолёт.

-Ура! Обмоем! Лишь впредь не будем транжирить наши деньги, и до конца путешествия нам точно должно хватить, если продать каждому по паре вещиц на Идэне.

-Мелькало у каждого из спутников в голове. Предложили наведаться друг другу в круглую башню. «О ней слагали легенды»,-говорит Отти, а однажды Ганс Христиан Андерсен написал одной из своих сказок: «Собаки было три: большая, побольше, и размером с круглую башню.». «Ну, или ка-то так-говорил Отти-в любом случае, я до того накушался этой вкусной датской кулинарии, напитков и выпечки, что ощущаю свой живот круглой башней, да желаю проверить, кто она такова!»

Круглая башня и впрямь такова-артефакт интересный. Я был там в одиннадцать или десять лет. Особенность башни в том, что на верх у ней можно было забраться и окинуть Копенгаген взглядом, в бинокль-тоже, при этом ступеней у башни на виду или вовсе не было. По моему, это единственная и уникальная, по крайней мере в Дании башня, использующая удобный, вымощенный серым булыжным камнем подъем, для того, чтобы прямо на лошадях ввозить наверх провизию. Можете себе представить, какую радость из себя представлял я маленький, когда узнал, что у новой мною покоренной башни не будет ступеней. Да, в общем-то, в том возрасте не очень-то и большую, но уверен, что большую-сейчас. Помню некую датскую площадь, перед магазином игрушек, и бьющие громко, но приятно часы. Помню исполин-мост, соединяющий Швецию иДанию прямо через море. Под ним проплыли и наши товарищи, испытывая непреодолимое восхищение. Мост был высокий, длинный, как хребет динозавра, и где-то у берегов Швеции плавно переходящий в туннель. Мимо проплывала яхта одного богатого человека, имени которого я разглашать не буду, по причине того, что не знаю сам, и он громко погудел. Я подумал, со слезами счастья на своих глазах, что на мгновение сделали мой мир более радостным, что однажды и я проеду на своей яхте под этим навесным мостиком. Быть может, это был я из будущего. Никогда не усложняйте, а еще лучше-упрощайте, ведь не нужно быть слишком серьезными: «Земля-это целый стиль, но каждый на ней-стажер». А потому мост-навесной, а земля-и правда шарик.

Глава 10. «Счастье»

Не помню Копенгаген в точности, а потому напишу лишь о том, что правда помню. И, как говорилось в книге «Самурай без меча», превращай свои недостатки в свои достоинства. Попробуйте представить все, что я не описал или не успел еще описать своими глазами, и вы увидите, как мир в мгновение ока начнет меняться. Почувствуйте себя архитекторами! Почувствовали? А теперь представьте, что это не Копенгаген, а ваша жизнь. И как же здорово, что ее можно изменить, визуализируя!

– Молодой человек, вы обронили.

Передо мной, в одной руке держа золотую цепочку, а другой опираясь на деревянную трость, стояла цыганочка.

– Что я обронил?

– Вот, милок, посмотри. Это твой сон. Я его поймала. Позолоти ручку, а не то не отдам.

– Чем же ты его поймала?

– У меня есть ловец снов. О, ты и не представляешь, сколько чужих снов я уже взяла в плен.

Она заговорила зловеще, как баба-яга из той самой сказки. Столь зловеще, что мне стало не по себе.

– Внутри живут злые духи, и если ты не высвободишь свой сон, они заберут его себе и уже нескоро оставят тебя этой ночью.

– Да? Ну расскажи мне, что это за сон. Тогда и посмотрим.

–О, не играй с огнём, дитятко. Не разгневай прошлого этих духов. А не то опоздаешь-вовек проклянешь себя. Сон твой засел у меня в рукаве. О, злые духи любят такие сны. В них лучше вселяться. Я поймала Тот самый сон, где облака разговаривают. Не припоминаешь? «О, юное облако, да не сделай греха, не жалуйся облако, подожди». Возьми сон свой, юноша, а не то зима-печаль в твоей головушке подселится к мыслям твоим.

Цыганочка пронзительно засмеялась.

– Ну дела… Коль так, будь по твоему!

Глава 3. Осень моей души.

На Воробьёвы горы вновь отпускалась жизнь. Я стоял здесь довольно долго. Мимо сновали люди и машины, а однажды, как символ жизни, промелькнула девушка с пионами в чужих руках. Полыхала заря. Я долго думал: отчего же я печалюсь? Ведь совсем скоро взойдёт луна. Быть может тогда кто-то неизвестный, но до боли знакомый, словно Осень моей души, подойдёт и спросит:

– А дальше-что?

А я беспечно улыбнусь просто оттого, что смогу его утешить. Я отвечу ему:

–Ведь дальше-Лето!

И всё снова пойдёт своим чередом.

*Жизнь-это дом, и нет смысла останавливаться, когда кирпичи падают. Жизнь-это танец.

Герои, спутники, пребывали в одном из терминалов в Аэропорту Копенгагена. Сидя в мягких, хоть и тканевых, а не кожаных креслах, они ждали свой самолет. До рейса оставалось два или три часа, ну или около того. Илья только-только дочитал им свой рассказ, часть романа, который он взялся писать. Это снова вызвало у путников небольшую полемику.

-«Куда мы идём?»,-спрашивали одни.

–«В любви утопая, теряясь в бегах.. Ворота от ада и рая нам снова не по зубам»,-добавляли другие.

–«Куда мы летим? Куда бы с тобой мы не летели, нам жизнь по плечу, как космоса круг. Мы снова играем во взрослых, друг, а после теряем себя в веселье.»,– отвечали им первые. И так бы, пожалуй, и продолжалось, происходило до бесконечности, если бы Кристиан вдруг не сказал:

–Быть может, в Карты?

И все дружно согласились. Помню, как недавно, совсем недавно, я убедился, что я живу. А ещё, что причина моей жизни, моей счастливой жизни-результат. Но об этом, пожалуй, попозже.

В тот день (это было всего два дня назад) мои родители встречались со своими друзьями, тоже родителями. У них тех родителей двое детей. И вот, мы приехали к ним в гости, где-то часа в четыре дня. Мы долго гуляли по парку, болтали обо всем, я успел потерпеть чувство, которое терпит человек, когда на него обижаются, смех, удивление, радость, а после мы пришли к ним домой. Дома у них я разговорился совершенно, и, не в силах больше сдерживать себя, начал творить. Я рассказывал то о снах, которые мне снились, то о кошмарах по отдельности, то говорил про фикус и про герань, в общем, чувствовал себя совершенно свободно. Пожалуй, от того, что сам внушил это себе. Когда мы шли к дому, по огромной аллее, по бульвару, уже вечерело, и толпы народу, фары, фонари, ноябрь-все это делало прогулку чем-то сказочным. И вот, насколько, оказывается, важна эмоциональная настройка. Я лишь сказал, что выполнил все свои цели на сегодня, и теперь живу так, будто вместе со сном мне по-настоящему придется умирать. И я сказал это себе так, что, похоже, и правда поверил. И, оглянувшись в эту минуту назад, на звук непонятного шума, чуть не прослезился, увидев там маленький оранжевый трактор, гоняющий осенние листья под себя. Минутами двумя, тремя позже, мы стояли на пешеходном переходе и ждали, когда догорит, отцветёт красный свет. В тот момент мы все находились на перекрёстке. По другую сторону дороги, слева, мигали гирлянды. А потому именно эту забегаловку я описывал с своей прошлой истории. Тогда, я могу вам сказать честно и не таясь, я был совершенно счастлив. Вечером же, когда мы все собрались за праздничным столом, вкусили горячее, фрукты, а после-бисквитный торт, изумительнейший по своим составляющим (спасибо за это хозяйке! Да и в целом, спасибо всем!). Доедая последний кусок торта, весь перемазанный в чем-то белом и очень вкусном-сливках, я предложил сыграть в карты. Карты эти были непростые, игра же называлась-имаджинариум. Игра в ассоциации и метафоры. Посмотрите, обязательно посмотрите в магазинах своего города эту игру! Она того стоит. Но раскрывать карты сейчас я все же не буду. Скажу лишь, что мы играли в неё долго, все раскраснелись, подобрели, я например, выпил четыре стакана рождественского чая с гвоздикой и корицей (говорю же,натурально-Новый год), а когда чуток погуляли и закончили играть, было уже без двадцати за полночь. Скажу так же, что именно в этот день, в ночи, мы втроём, с детьми, захватили все детские качели в парке и, казалось, в городе, а наши взрослые стояли чуть поодаль, разговаривали и улыбались нам. И именно в тот день, я, в очередной раз разогнавшись чересчур сильно, стукнулся об одну ногу Андрея, а после Кати и придумал ещё одну замечательную историю, о которой так честно говорили датчане. После же, чуть после, я понял, что, чтобы быть счастливым, нужен результат и честность перед собой. Потому что, как я уже однажды говорил: лишь ограниченность даёт счастье. Илья же пока что об этом не знал, или знал, но не догадывался, и сидя в аэропорту Копенгагена говорил: «Помада» и клал одну из своих карточек на стол изображением вниз. Все шестеро, сидящие вокруг него (а к путникам прибавилось ещё трое) тихо чесали репы, разглядывая свои карточки, и клали после по одной на стол, так же изображением вниз, а после резко переворачивали и думали: что же из этого та помада, которую загадал Илья? Вдалеке, в длинных и высоких оконцах терминала взлетали самолёты. Спутники наших четырёх друзей постепенно расходились, кто куда: один в Китай, в Пекин, второй в Австрию, а третий-и вовсе на Идэн, только другим рейсом, и обещал встретиться там и доиграть партеечку, но забегая вперёд, так и не встретился и не доиграл. Путь до Идэна, к тому же, был не так уж и прост: в городе не было большого аэропорта, а потому садились в Турку и дальше добирались на корабле.

Глава 11. «Идэн»

По прилёте в Турку разделились. Оказывается, в каютах парома всегда было по четыре койки. А это значило, что вас мог подселить к себе какой-нибудь господин, а скорее товарищ из Пхень-Яна или Марокко, конечно, с разрешения службы безопасности. На первый паром посадили Отти и Кристиана, их удалось подселить к двум девушкам, Литовкам, и те, по моему, были очень рады. Илью пустили третьим, на вечернем пароме. А Владимира-на следующем, утреннем.

Паромы из Турку ходят в Швецию, Стокгольм, ещё несколько стран Балтийского моря, а с недавнего времени-и на Идэн, причём не в меньшем количестве. А виной этому все тот же счастливо-известный француз, по имени, по моему, Пауль, автор фото и видео о китах под солнцем северного сияния. Турку, безусловно, любимый мною город. Я со своей семьей в Швеции и Финляндии был много-много раз (по моему, тринадцать, или даже больше) и половину из них во второй день нашего пути на машине мы останавливались именно в отеле в Турку, чтобы на следующий день рано утром сесть на паром. Финляндия, вообще, пожалуй, страна, больше всего запечатлевшаяся в моем ещё детском сознании. Хорошо запомнилось, как мы кушаем, на АВС (такой вроде как заправочной станции, а вроде и целом ресторане, раскинувшимя настолько широко, как Икея). Помню, АВС часто строили не просто широкими, но ещё и двухэтажными. Помню, на АВС подавали очень, ну просто очень вкусную еду: тефтели с грибным соусом и пюре в виде улыбающейся рожицы? Запросто! А так же-брюква, капуста, лук, салат, квас? И все это по цене одной порции? Или же лососёвый суп, шницель размером в две тарелки, приправленный сметаной и рукколой? Да пожалуйста!

К слову о рецептах, шницель размером в две тарелки, приправленный сметаной и рукколой придумал ещё Отти, пару лет назад, и это блюдо его так развилось, так понравилось норвежским жителям, что пешком по дну моря перешло Ботнический залив и попало сюда, на АВС в Турку.

Помню, помню паромы, эти гиганты, раскрашенные в цвета моря и пингвинов, помню и грузовой отсек, куда набивались в два ряда грузовые фуры. Помню закаты на верхней смотровой, а точнее открыто-ветровой палубе. Помню все. И, если честно, хотел бы поработать на таком пароме когда-нибудь в будущем. Помню променады, эти настоящие дворцы, пирсы в центре моря и внутри корабля. На них всегда людно, как на Красной Площади, звучит музыка, по обеим сторонам-магазинчики и кафе, и вокруг бегают белые пляшущие мумий-тролли, завлекая детей. Помню изумительный шведский стол, являющийся достоянием любого такого парома. Вот, бывает, сядешь у окна, и до-олго смотришь, смотришь вслед волнам, а после идёшь мимо нескончаемых прилавков с едой и блуждаешь там, как в сказочном лабиринте. Набираешь, бывает, себе горсть картошки, горсть индейки, и льёшь этак от души три ведра кетчупа! А после, на следующий день, на завтраке, сметаешь всю полочку с арбузами. Да… непередаваемые ощущения.

Но Илья, к сожалению, ехал ведь за бесплатно, и ничего это не испытал. Ютился, прижавшись к оконцу, в каюте, выходящей даже не наружу, а внутрь корабля, на променад, и потихоньку жевал хлебушек. Ему повезло, ведь его сожитель был тоже русский, который все время суетился и немного закуривал. Илья вообще плохо относился к вредным привычкам, но в этот раз, ради того, чтобы слышать родную речь, готов был простить все, все и даже ещё больше. Тоска по родине давала о себе, конечно, знать, но Илья не собирался останавливаться. В разговоре своего путника он заметил многое, что походило на него в молодости: уныние, неуверенность в себе, и смотрел на путника скорее не со злобой, а с милой жалостью. И вспомина-аал…

Вспоминал преимущественно город Турку, от которого только-только начинал отплывать их корабль. Вспоминал, как в детстве он мог часами бродить по этому городу вместе с родителями. Где, под предлогом купить хот-дог на ближайшей набережной делали такие круги, какие даже и не снились гонщикам формулы один и как минимум его неокрепшему детскому воображению. Приходили, правда, часов в восемь-девять, всегда засветло, впрочем, в тех широтах белые ночи-обыденное явление. Спали быстро. С утра, встав рано, не исключено, что и в шесть, и в пять утра по местному времени, приходили на завтрак первыми и после прыгали на паром. «Силья Лайн», скажем, до Мариенхамины, отходящий уже в семь утра по местному времени.

Вспоминается: так вот стоишь на смотровой палубе, ночь ли, или закат, утренние ли прибытие, и смотришь в водяную бездну. Глядишь прямиком в волны. И детскому воображению предстают то водяные воронки, и ты думаешь, что это от трубы затонувшего внезапно лайнера, то ты боишься, что проскользнешь случайно между перил, и тебя съест пучина. А последнее, что ты увидишь-будет мутное дно Балтики и отдаляющиеся винты поржавевшего снизу судна. Но, в целом, бытие на палубе балтийских паромов было, пожалуй, моим любимым занятием. Все копны ветра, все волны и брызги долетают до тебя, если ты стоишь на пятой открытой палубе. Ты чувствуешь себя почти в невесомости, так как ветер сдувает с тебя все и кажется, порою кажется, делает это со скоростью звука.

***

По мановению корабельного винта вода принимала свежий, жаждущий характер.

Чистые, синие волны вершат не пену, а словно целостный, бурный водопад, что притаён судьбой, к примеру, недалеко от Тронхейма. Того и гляди, из воды выскочит молодая форель, погладит мир голубым, кротким взглядом. Воздух по-скандинавски свеж и прохладен. Вокруг распластался бескрайний морской простор. Лишь впереди, в паре десятков километров, тянется береговая линия. На острове первым проступает, индевея, хвойный лес. Он подошёл почти вплотную к берегу. Малой точкой в лесу, желто-багряным подсолнухом раскрывается, зацветая, местный Идэнский порт. Солнце светит неслабо, его напор согревает даже сквозь ветер волн. Небо чистое и безоблачное, непривычно ясное для семидесятых широт. Руками, окрылёнными новым смыслом, мокрыми, в каплях ветра, Илья хватает шершавый поручень палубы.

Море глубинно. Ветер завывает в ушах, сдувая давно поредевший голос, как капюшон, куда-то в Балтийскую бездну. Лишь на пути встанет буфет-каюта, как смелый Викинг, да ,может, дым из трубы немного задержит его полёт.

От кухни веет теплом, из вытяжки вкусно пахнет. Хоть и нельзя сказать, что хлеб ничуть не пригорел. Но запах соли так разбавляет святую горечь, гарь, будто лишь дополняет её, и всё, без двадцати восемь, предвещает хорошее Ид’энское утро.

-Тише, парень, не плачь, а то будет дождик. Тебя как зовут?

-*Mine damer og herrer, skipet vårt ankommer om ti minutter til målet, havnen i Ide. Vi ber sjåførene sette seg inn i bilene og fotgjengerne til hovedutgangen på dekk nummer 3. Takk for at du valgte transsalstrem!

На палубу, перебирая ножками, сравнительно небольшими шагами, почти даже и не шагами, а переступами, поднимался мальчик лет пяти-шести, в синем новеньком комбинезоне, с желтыми вставочками. Он был само противопоставление: очевидно, что за ним присматривали родители, укутывали, заботились и любили, как могли, но прямо сейчас здесь он, почему то, оказался совсем один. Чему и был несказанно рад. Мальчик бежал прямо к воде, около самого бортика, и, казалось, вот вот проскользнёт между ним и полом. Так бы, возможно, и произошло, если бы этот голубоглазый, вихрастый муж за долю секунды вдруг не упал кубарём, не облокотился носом на железный и ржавый пол лайнера и не заревел.

Парень посмотрел на говорившего серьезно и пристально, как человек, который понял вдруг что-то важное. Перспектива оказаться под дождем в это погожее летнее утро, хотя и по обыкновению холодноватое в Скандинавии, не могла радовать никого, за исключением разве что грибников, но таковых на борту не было.

–Меня зовут Бьёрн Йохансон.

–Бьёрн..

Сказав это, он выразил не то сожаление, не то удивление, не то даже и отрицание в полной мере.

–А меня Илья.

Будто отрезал ножом: «И чего же нам теперь с этим делать?»

–Ты куда так разогнался? Небось, что то хорошее предвкушал, стремился? К приключениям, ну не боись, говори, все как есть!

Парень отвечал почти сразу же,

–Но ты не расскажешь родителям?

А позже, смолчав с две или три доли секунды:

–Я сбежал от них, и мне очень-очень интересно, что находится там, на верхней палубе возле рубки, Мама с Папой никогда не хотели меня туда пускать, а я очень хотел. Я сбежал, потому что не мог больше сидеть на одном месте. Мне как будто апельсинкой в нос запустили!

Кристиан, в голове прокрутил варианты, как помочь мальчику и возвратить его.

–Мне очень жаль, но тебе нельзя пока на ту рубку, нужно быть капитаном корабля, чтобы смотреть вдаль, с неё, ничего не пугаясь.

А чуть погодя добавил, в то же время возразив предложению мальчика:

–А давай, лучше, будем придумывать сказки!

Мальчик послушал, послушал этого дяденьку, чем-то даже напоминающего ему его самого, да и порешил не перечить. Это было непроизвольное решение его сознания, которое хоть как- то пыталось вернуть делу привычный уклад, а потому Бьёрн поспешил поскорей согласиться. Ещё и потому, что вернуться во власть родителей казалось невыполнимо страшно.

–Ну, садись! Знаешь, Бьёрн, отгадай для начала загадку! «Когда поёт-мерещится, что рядом бродит леший, Но я не понесу-увядшим быть в лесу!»?Поморщил лобик, да и сказал, ещё немного кособочась от своего нахальства:

–И ничего это море не страшное.

Кристиан, казалось, был шокирован, дёрнув мочку левого уха пару раз. Теперь уже он смотрел на Бьёрна пристально, ясно, и точно что-то осознавал.

–Всё что учит-страшно в своём познании.

А после чуть помолчав, открыл рот; закрыв его, сделал паузу, заговорил вновь:

–Море постоянно идёт в течении, и руки его, как горы, гребнем волны поднимают пол своих, настоящих ног. Спроси у моря все, что угодно, и оно поможет тебе. В нем сосредоточена великая сила. Смотри, с какой мощностью работают двигатели, чтобы преодолеть её. Когда ты смотришь на море, когда ты спрашиваешь у него что нибудь, возможно, даже не формулируя этот вопрос четко в своей голове, а просто глядя вдаль бесконечной сини, ты видишь этот мир иначе. Ты смотришь на него глобально, а на себя-спокойнее. На время ты становишься зеркалом моря, тогда как в твоей душе тоже бушует шторм. Идеи так и сыплют в бухту освежившегося разума. И ты находишь правильный, нужный тебе ответ. Потому что море даёт понять, насколько безгранично сознание, насколько конечен и прост мир, своими размерами. Недаром человек состоит на восемьдесят процентов из воды. Для того, чтобы у всех нас было меньше сомнений. Мы сами загрязняем воздух ими, мы сами забываем открыть форточку сознания, переходя из его гостиной в спальню сна. Нужно лишь чаще обращаться к морю, да и к воде в целом. Даже когда ты пьёшь воду из кипяченного чайника, в ней все ещё остаётся капля той величественной простоты: она выражается в действии-вода до сих пор здесь, не превратилась ни в лёд, понурившись, ни в пар, как те, отдельные сдавшиеся капли по краям ободка чайника. Чаще пей воду. Дружи с морем. Люби его, как друга, и однажды оно поможет тебе, как помогло мне,

Переехать на этот остров.

Здесь я прерываю сей вполне непринужденный диалог. Дело в том, что я только что на себе, в полной мере, осознал действие результата. Дело в том, что, перед тем, как сесть за книгу, я занимался образованием. Делал математику, графики функций, где-то два или три часа. Скажу так: еще не доделал. Но пришло время книги, и я стал переписывать уже подготовленный материал. Я был разбит и нечестен перед собой. Хотелось полежать или максимум-почитать книгу. Но, знаете, спустя время, на меня нашло озарение. Я настроился, ощутил в себе внечеловеческие силы, и сейчас готов писать хоть до конца дня, но буду писать до шести, а после сяду доделывать математику. Именно в этом и есть сила результата. Именно это и происходит, когда вам нужно вставать в пять или в четыре утра.

Так же, пока писал про паром и про Финляндию, вдруг резко переменил часть своих целей. Я подумал: «А зачем мне, собственно говоря, Австралия? Конечно, хорошо бы, но там нельзя получить бесплатное образование. А в Финляндии, например, можно». А потому, очистив весь пласт своих прежних мечтаний, выделил новые варианты: если я не выпускаю ни одной книги до восемнадцати лет, то поступаю на литературный факультет в Москве. Учусь один год, параллельно учу финский, и если не нравится-уезжаю в государственный финский институт кулинарии, где и остаюсь благополучно жить. Так что, уж конечно, и теперь уж точно-сила наша безгранична, и возможно все. Человеки-Боги и могут все, лишь не знают, как бы им это начать? Кстати, как вам последние идеи Отти? Ей богу, если не продам эту книгу, открою свое кафе по заветам Отти и непременно разбогатею. Я чувствую в себе эту жилку, если уж не писательство… Но почему-то я уверен, что когда-нибудь мою книгу издадут. И если не всю, то некоторые выдержки из нее-точно. И я так же думаю, что этот отрывок непременно войдет туда.

 * Уважаемые дамы и господа, через десять минут наш корабль прибывает в пункт назначения, порт Иде. Просим водителей сесть в машины, а пешеходов – к главному выходу на палубе № 3. Спасибо, что выбрали Транссальстрем!

Глава 12. «Хельга»

Сегодня у Отти начинаются тяжелые трудовые будни. Он ненадолго, на время, забывает о своем ресторане, да и о своем знамени ресторатора, и впервые за долгое время начинает готовить просто, для себя. Себе одному. И даже Кристиан сегодня будет готовить сам. Отти берет кастрюлю, кашицу, возможно, что и геркулесовую, хотя, пожалуй, что перебор, молоко из холодильника, местное, норвежское, непастеризованое молоко, две столовые ложки воды на дно кастрюльки и начинает варить. Когда молоко, закипая, бурля и, как вещь в себе, заставляя бурлить овсянку, слышит звук, как будто отрезали что-то бумажное, то знает-это Отти достал малину. Если подразделить героев на талисманы, то, как у Ильи-жираф, так и у Отти всегда малина. Он засыпает малину в ковшик, и кипение потихоньку прекращается. Жидкость становится густой и чем-то похожей на компот. Отти чуть чуть переборщил с малиной. Отти наливает кашу в тарелку из Икеи и нарезает тосты. Когда я был маленький, в Норвегии, с родителями, я помню, мы тогда жили у озера, мама с папой всегда нарезали мне два тоста: один с ветчиной, другой-с апельсиновым вареньем. Так и Отти. Он делает себе черный чай без сахара, но с лимоном. Отти же видит, что хочет съесть что-то еще и идет готовить омлет. Отти будет готовить обычный, правда чуть островатый, ну, или пряный, тут уже кому как больше нравится, омлет под сыром с грецкими орехами. Он ставит себе на стол стакан воды, чтобы не было опять слишком пряно. Отти снова переборщил с перцем. Вот завтрак Отти. Если же из вас кто-то еще не позавтракал, то завтракайте скорее, если же восход солнца все еще ближе, чем время завтрака, то ложитесь-ка лучше спать, и завтра скажете себе спасибо. А так… Вообще говоря, читайте себе на здоровье, наша история продолжается.

Всем, наверное, было бы интересно узнать, чем закончились похождения героев в городе: заплатил ли Илья за ужин, или это сделал Хельга, не пошли ли они после в маяк к Илье?.. Шучу, шучу, это вещи слишком банальные, злободневные, и мои рассказы будут их обходить стороной. А дело было вот как:

Илья, похоже, окрылённый успехом, подбадриваемый черничным морсом, стал влюблен и, кажется, был готов даже в этом признаться. Сидя в море, в «Молодости», глядя вдаль уходившей «Силье», в один из дней их путешествия, Илья, освещенный Луной, справедливо заметил, что даже у такой махины существует спутница в виде ровной водяной дорожки. Их великанская любовь до того поразила похоже переевшего варенья Илью, что по прибытии на Остров он пообещал себе как минимум жениться на Хельге. Будучи заядлым романистом и романтиком, по прибытии на Остров Илья действительно повел Хельгу кататься на лодке в Лунную звездную ночь. Когда пришли, он храбро, как накануне, оттолкнул лодку от берега, перед этим бережно усадив Хельгу на борт, и, как водится в лучших фильмах, с разбегу и в самый последний момент очутился на лодке. Весла взял, как заправский гребчий и поплыл, голубясь в лунном свете красотой Хельгиных волн, что она в порыве любви на него ментально направляла. Илья все больше рассказывал про про море, солнце, в общем, болтали ни о чем, и так болтали, словно между ними нет и никогда не было той незаметно протянувшейся нити, которая даже посторонним скоро перестанет казаться незаметной. Н-да, вот такая вот между ними была нить. В один момент Илья было вздумал отречься от своего признания, которое, скажем, в его голове созрело уже сполна. Потом все оттягивал. «После этого поворота-думал-нет уж, после этого! Нет, надо еще три сделать, так прокричал морской слон…». Наконец, абсолютно не подготовившись (Илью охватила какая-то детская жестокость наоборот), признался. И, как маленький мальчик, не ведая о последствиях, одну за одной отрывает мухе лапы, так и Илья, устав больше знать, с тупым интересом (все остальные чувства его в момент притупились и он даже не знал, правда ли он любит Хельгу) сказал, разрезая воздух на части, отрывая лапки отступления ему, сказал: «Хельга, а я ведь люблю вас!».

После были и объяснение, и изумление, и даже обида Хельги на то, что он якобы шутит, и львиная доля нежности, когда Хельга вдруг ни с того ни с сего приподнялась со своего края лодки к Илье, этакой гибкой скалой, изогнутым утесом, и застыла в поцелуе, обвив могучую шею Ильи руками, лишь чувствуя, как влажные губы касаются его влажных губ и трепеща, как от погружения в другую вселенную. В это же время у другой вселенной от перепада счастья и чувств губы статически дрожали, и в поцелуе было единственное спасение им, чтобы их не выдали. С чем, впрочем, Илья отлично справился. А после и вовсе, раскрасневшись, веселясь и брызгаясь, стал собой прежним, и уже, то, несмотря на звонкие восклицания, разгонял лодку до неимоверной скорости одними веслами рук, то вдруг начинал читать стихи… Вечер был, несомненно, спасен, хотя наши герои еще и долго возвращались домой, блуждая лесом. Ну, им простительно. Тем более, ведь под Луной. Легли спать далеко за полночь. В такое время, скажу я вам, что и в Москве и то уже можно увидеть первые лучи Венеры осенью. И я знаю, о чем говорю, сам видел:) В последующий день Илья начал работу над новым романом. На него, как это часто бывает в любви, нашла творческая лихорадка. И все было вроде бы хорошо, и Отти лишь одобрил выбор Хельги, при чем очень даже искренне, но тень сомнения все равно пробежала между ребятами. Наличие девушки в их мужском коллективе, хоть и мысленно, а мы знаем, что мысль-великий ретранслятор, делало всех ребят немного погрустневшими, чуть менее энергичными. Хотя бы потому, что многие из них понимали: пора бы тоже обзавестись семьей. Да, немного по-немецки и практично. Но что поделаешь? Муж-чи-ны! Один мудрец, правда, начинающий, рассказал по этому поводу великую историю. А дело было вот как:

Глава 13. «Жизнь ни хороша, ни плоха»

Сидя в горах Тибета, недалеко от Непала, куда нечасто приезжают путники, старец в своей хижине, выполненной в буддистском стиле, по всей форме, сидел и смотрел вдаль. Пил чай, слушая время. В его голове не роилось, впрочем, ни единого, почти ни единого сомнения, он жил один, и вот уже год молчал. В тишине заваривал себе чай, ходил специально не к ближнему, а все больше к дальнему источнику, убивал, бывало, дичи, сколько надо, совсем чуть-чуть, а после перестал, питаясь лишь зеленью, ягодами и фруктами… своими мыслями. Говорят, чем больше ты молчишь, тем больше энергии содержится у тебя внутри, и это отчасти правда. Возможно потому в это прекрасное майское утро судьба отправила навстречу старцу жизнь. Возможно, чтобы тот не держал энергию в себе. Помог путнику. Или чтобы лишь ограничить его влияние. Никто не знает о матери-природе. Хорошая ли она, плохая? Никто не задает вслух этот вопрос. Возможно, в своих мыслях старик был так силен, что, с расчётом ли, или случайно, задал природе этот вопрос. И она ответила. Возможно, даже его устами.

-Скажи, старец, если два камня вдруг упали с небес на землю, да упали не просто так, а как-то с хитрецой, в общем, так, на кучку камней, и теперь вместе им тесновато, скажи, старец, если два камня упали, хорошо это или плохо?

И старец отвечал. Не сразу, играючи, проверяя, как это любят делать все те, кто осознал мудрость и теперь действует как-то по-особенному, с загадкой. Сначала смотрел на путника долгим, впивающимся и одновременно самым смиренным в мире взглядом. После лишь хотел подать ему руку, и в этот самый момент путник понял, как весь дрожит. Напоил его чаем. С травами Тибета, или, быть может, Китайскими. Лишь рассказал историю, одну притчу, которая в глазах этаких старцев звучит до боли естественно, чтобы путник яснее понял ход его мыслей, а путник, как всегда это и бывает, понял ход его мыслей все-таки неправильно, не понимая, почему же тот затягивает. Хоть и старался слушать внимательно, но постоянно сбивался. И, пожалуй, готов бы был провалиться в пропасть от выражения той бессмысленной, чуть живой полуулыбки, что зависала, буквально застывала на его лице. Старец же сказал довольно простую после всего, что было до этого, но чуть позабытую вещь. Он говорил: жизнь, о путник, не хороша и не плоха. И все, что есть этакого в жизни, становится плохим или хорошим лишь в меру нашего воображения, наших соображений. Так что, путник, и потому, что это так, что камни с небес не падают, событие это не хорошо и не плохо. Оно естественно, как и сама жизнь. И если тот, кто сверху бросил камни, определил эмоциональный фон падения, то то тону печали или радости быть таковым, каковым его определят сами камни, с той силой решения будет считаться бросивший. И старец сидел и пил чай. И юноша смотрел на его серые, сизые брови.

«Жизнь ни хороша, ни плоха»,– думал я сегодня, шагая по дороге из школы домой. И все, что бы мы ни пытались придумать по поводу улучшения качества нашей жизни, не будет правильным наверняка. Потому, что жизнь для всех одинакова. Мы сможем лишь управлять теми или иными факторами, наличием положительных и отрицательных эмоций, что получаем изо дня в день. Но существует так же, я отметил, некая истина. А именно: визуализация, то есть обозначение того, что я «хочу», а после точечное достижение этого пункта путём выбора в пользу цели: я, делая цель, буду улучшать свою жизнь столько же, сколько и не делая, а потому я буду делать, ведь получу то, что хочу.

Так вот, эта визуализация помогает сделать огромный прорыв в своём развитии и получить нереальное количество положительных эмоций. А возможность, реальность и правдивость этих визуализаций я подтвердил в первой части предыдущего предложения. Другими словами: сила с выборе. Завтра-это наше сегодня. Делать правильный выбор каждую минуту, секунду сегодняшнего дня и есть лучший вклад в будущее.

Из этой идеи, описанной мной в предыдущем абзаце, по дороге домой, сидя у окошка в автобусе, можно сделать и другой, даже более интересный вывод: а что, если человек-всего лишь тело, и душа действительно существует? Это бы объяснило, почему жизнь не может быть ни плохой, ни хорошей. Она может таковой быть, но это за пределами человеческого разума. Тогда и начинаешь вдвойне чутко ощущать правила общества и его мораль, поневоле думаешь, задумываешься о добрых делах, справедливости, честности… Друзья, и правда, задумайтесь, ведь религия, к примеру, Христианство, несёт в себе много пользы, света, добра, и в то время, как люди, что, основываясь на своём здравомыслии, отрицают религию, я, считаясь с ним, предлагаю ее признать. И правда, там очень много полезного. Признать религию хотя бы для того, что все, что когда-то существовало, имеет место быть, пусть и в другой, видоизменённой системе координат, но имеет. Ведь недаром люди испокон веков верили в Бога и поклонялись церкви. А это делали в том числе и великие умы. Или, что вы скажете о масонах? Те тоже уважают религию.

Гнев оттого, что люди восклицают. Но как! Почему?! Почему я, делая что-то лучше, будучи в чем-то объективно правее, предоставляюсь обществу как менее значимый человек? Гнев от гордости, от недостатка смирения. И, между прочим, от чрезвычайной привычки и намерения поговорить. Ведь как-то же общались без языка древние люди? Ну, а животные? А потому ценны лишь те слова, что описывают чувства. Ведь именно чувства-то, что может выразить человек только в действии. Вчера я понял одну простую вещь: «Не перечить. Воистину, смирение-лучшее качество. Ведь даже если отрицать наличие Господа, смирение само по себе очень хорошо. Повторяя про себя установку, раз за разом, что это ничего, так, значит, надо, мне нужно лишь быть добрым и продолжать делать своё ремесло, ты скорее придёшь к цели, чем если будешь гневаться. «Ну зачем мне это все?» Ведь то, как мы думаем, на самом деле и определяет нашу жизнь. Если же будешь думать гневно, то и вправду начнёшь искать ответ на вопрос: «за что мне это все?» Начнёшь что-то менять, подбирать варианты. Чего категорически нельзя делать при достижении цели.

И если кажется, что остановился, где-то сдал, подожди. Не кори себя, ведь если ты так думаешь, у тебя ещё есть силы об этом думать, то есть и силы исправить это, ещё не все потерянно. В этом и есть сила решения, выбора: если понял, что делаешь что-то не так-лишь обернись на недельный цикл и делай все в соответствии с ним, с того самого места, где ты ошибся. И ещё: не забывайте, что все гениальное просто. И я вам прямо и открыто заявляю, что, двигаясь по этой схеме, следуя ей, следуя честно и не останавливаясь до указанного срока, вы достигнете результата. Мы будем судить о моей честности в понимании мира, то есть о моей правде, когда моя книга выйдет в свет и вы ее прочитаете. А так, как вы сейчас читаете эти строки, то теория эта верная:) беспроигрышная лотерея! Следуйте.

***

Ну вот, сегодня проспал и пишу эти строки не утром, а вечером. И я начинаю понимать, за что я люблю свою книгу и почему выбрал для себя писательское направление. Один мой друг сказал: «не пиши, если тебе не нравится. Приятно читать то, что приятно писать». Сейчас я готов доказать ему, что это не так. Если он, конечно, вообще это имел ввиду. А доказательство же просто в своём познании: легко написать лишь надпись на заборе. Матерную. А все остальное-сложно. Лучше говорить так: делай то, что поначалу категорически не нравится, а после начинает приносить колоссальное удовольствие. А это и есть определение самого любимого в жизни. Так что, друзья, берём руки в свои ноги, собираемся с мыслями и идём делать своё дело. Ни о чем не переживаем (мы смиренны), тем более о том, что что-то не получается, а вы при этом сами захотели это делать. Скорее тяжесть, тяжба, наоборот-признак того, что вы находитесь на правильном пути. Согласитесь, ни одно ещё великое дело не было легким. «Если тебе тяжело, то скоро финиш» и, самое главное, друзья, никогда не сомневайтесь. Концентрируйтесь на одной задаче, чтобы не натруждать свой мозг. Бегайте по утрам. Вы и не представляете, какая сила заключена в беге.

Глава 14 «Любовь»

Но, что-то наши герои засиделись в бездействии. А я, пожалуй, слишком многое передумал по дороге домой. Сегодня время позднее, за моим окном ближе к зиме и уже темно, а потому Отти будет готовить ужин, при том непростой, а праздничный, по случаю любви Ильи и Хельги. Блюд было несколько. Имеется ввиду, несколько блюд каждого типа:) первым делом Отти принялся за заготовку напитков. Приготовил полбочки местного, норвежского, ржаного, сделанного на холодных местных сортах ржи кваса. До поры до времени оставил в подвале, в холодном подвале своего особняка-уютного норвежского гнёздышка, доставшемуся ему и Хельге по наследству. Сделал пару кувшинов грушево-имбирного чая и брусники с мёдом. А так же-чуть чуть глинтвейна. Бочки вина, пятидесятилетней выдержки. На закуску были все больше морские деликатесы: соленая красная рыба, креветки, акульи ребрышки, а так же-авокадо, витаминный салат и другие свежие фрукты и овощи. Картофель, печёный со сметаной и луком, жареный картофель фри и пряный томатный соус. Индейка, шашлык на гриле, на второе же-главное горячее блюдо-запечённый на гриле четырехметровый осётр. К нему три вида гарнира: традиционный овощной, с лимоном и лаймом, чуть поджаренном на ореховом масле, специальный русский для Ильи-целая горка картофельного пюре, молочного, и пряный-для любителей изюминки, которыми были многие из норвегов и он сам: имбирный, вяленый в черничном соусе баклажан. Между прочим, это и правда вкусно. Попробуйте, посолив лишь чуть чуть и перчив тоже не слишком сильно. На десерт с помощью всех героев был испечен тоже черничный торт. Там было и бисквитное тесто, и кремовый соус, в общем-все прелести жизни. Короче говоря, посидели здорово, а Владимир, когда пришло время шампанского, даже заявил, закричал: «Горько!». Все посмеялись. И не пугайтесь, правда, не пугайтесь такого экстрима и многообразия в кулинарии. Как вы помните, идея проходит три времени: Отрицание, гнев и принятие. Как знать, как знать :) Но, главное, продолжайте работать. Результат несет в себе много путей и одно лицо, всегда одно лицо, ребята.

***

С Хельой на прогулку пошли рано. Было еще темно, лишь впереди ярко сверкала планета Марс. Венера, Меркурий находились в свободном плавании, двигались куда-то дальше, ближе к солнцу, и через эти края проходили явно транзитом. Невдалеке вдруг пробежала лиса. Чуть морозило. Атмосфера была хороша и так на редкость мила, особенно между Ильей и Хельгой, что последняя всерьез начинала думать: «Попала в сказку». Илья восторженно о чем-то рассказывал Хельге. Хельга была учтива и с этой учтивостью слушала. Оба они казались чрезвычайно счастливы. Потом, условившись, побежали. Бегали долго, да так, что забежали в почти непроглядную, еще никому неизвестную часть острова, совсем этакий маленький клочок земли. Да там и закончили. Скалистые камни, ребрами своими выступающие вниз, ввысь, вбок-в общем-то говоря, во все стороны, заграждали проход на белопесчаный, казалось, еще никем не тронутый пляж, протянувшийся на километра два-три по дуге, наискось, и ограниченный такими же белыми камнями спереди, далеко-далеко. Сторона света, выходящая лицом к волнам моря, была восточной. И хорошо же, скажу я вам, вдоволь набегавшись с любимой женщиной, на белоснежном норвежском пляже встречать рассвет. Солнце в этот день сверкало багряным, красным, цветущим, как самый порт Идэна. На фоне волн оно выходило этаким красным лайнером, одним из паромов компании Викинг-Лайн.

Наверное, в этом и есть смысл любви: получать удовольствие от своей прихоти, от того, что ваша любовь взаимна, получать удовольствие от новизны, а любовь-это всегда что-то новое, при том получать двойное удовольствие от того, что жизнь прекрасна, и выполняются первые два пункта, совмещать все три и смотреть на красный рассвет.. Уроки, которые дает любовь, всегда умны и приятны: любовь учит делать тебя правильный выбор, говорит так же, что при желании ты способен на все. Помогает преодолевать тебе свои трудности, и ради любимого человека, ради того, чтобы быть его достойным, ты готов становиться лучшей версией себя. Настоящая любовь-та, что заставляет животную природу, животное происхождение в человеке биться в соответствии с разумом. Жизнь-пешеходный переход. И как, выходя, к примеру, в городе Туле, в жаркий августовский день к центральной площади, ты вдруг слышишь зеленый сигнал светофора, так и любовь есть такой сигнал. А впереди-жизнь.

Любовь-это высшее чувство. И доказательство тому то, что любовь, как и жизнь, и счастье, не поддается разуму. А, может быть, прав Базаров, и никакой любви на самом деле не существует. Но я бы не хотел верить в это. Ведь, как мы с вами уже знаем, если верить, что все еще будет, то все еще-будет. Но любовь между Ильей и Хельгой и правда была тем видом любви, который доказать довольно трудно. Возможно, Хельга испытывала подобные чувства, что и Илья, но ясно известно лишь одно: любя друг друга, быть может, по детски, быть может, лишь на словах, и только убеждая себя в том, что любят, Илья и Хельга действительно день ото дня делали друг друга лучше. Возможно, именно в этом и есть смысл любви. И вправду, вместе с Хельгой Илья стал бегать по утрам, сменил свои потертые брюки на новые, что ему подарила Хельга, постригся по другому и поправил бороду, а Хельга стала веселее и почувствовала себя настоящей женщиной. Волны рассвета уже вовсю светили над головой, и вдруг откуда-то сбоку прилетела стая белых чаек. Они были как бы символом того, юношеского в сердцах этих двух, они были как бы символом того, что любовь являет собой свет белой жизни. Илья и Хельга, не торопясь, взбивая песок то левой, то правой ступней обуви, отправились в путь до дома.

Глава 15. «Mon Cher»

Но жизнь бывает, порой, и грустна от сознания безысходности. От тупого, ноющего стремления помешать. И только, казалось, дела о романе, «романах» Ильи пошли в гору, как однажды жизнь, буквально открывая настежь окно в его комнате, разнесла весь его роман в пух и прах, так, что некоторые из листочков вынесло в форточку и восстановить рукописи уже не представлялось возможным. На следующий день отправились в плавание, взяв с собой денег каждый столько, сколько только мог взять, и уже, похоже, не планируя возвращаться. Желая стать вольными птицами, или хотя бы поселиться в другие, более теплые края, ребята за ночь собрали все вещи и не проронили ни слова. По дороге в аэропорт в Хельсинки Отти приготовил четыре бутерброда с сыром и ветчиной, а так же достал уже известную читателям банку малинового варенья. На пароме добрались отлично. По прощании с сушей у всех как будто гора с плеч спала, так, словно все они-прирожденные моряки, а не кучка вычурных авантюристов. По очереди ныряли за жирафиком в бассейне парома. После долго сидели в сауне, но все же успели до ужина. А после ужина и чистой, но обдуваемой ветром со всех сторон прогулке по палубе легли спать. Выспались хорошо и теперь ехали в Аэропорт Хельсинки. Кристиан решил не следить за питанием, ведь, похоже, мышцы росли прекрасно и без него, а за фигурой он не гнался. А потому сейчас, вместе со всеми, поглощал бутерброды и варенье, в то время, как планка его отжиманий перевалила уже за двести восемьдесят.

«Скажи, Mon Cher, когда, скажи, нашла коса на виражи, и Осень, словно во плену, одела сердце в пелену, Луну окутав тайной мрака и сжав неслушные персты? И я не тот, иль жизнь не та, «Mon Cher, скажи, скажи, скажи!»-

появилось у Ильи в блокноте, пока самолет взлетал. Владимир, глядя в иллюминатор, вспоминал, как еще маленьким, поехав с дядей Томасом на его лосиную ферму, бегал по этим вот неприметным, столь похожим одно на другое полям Финляндии, даже и не полям, а проселочным дорогам, с двух сторон окруженным длинными побелевшими от инея травами. Однажды, в одну из таких пробежек по полям, у Владимира было видение. А дело происходило вот как: стоял октябрь, воскресное утро, и городок, находящийся недалеко от столицы, всецело цвел золотом. Казалось, город-кладоискатель Юкона, мгновенно попавший в рай и всесторонне теперь окруженный золотом. Позавтракав и покормив лосей, Владимир с ехиднойулыбочкой попрощался с дядюшкой и побежал гулять. Гулял он долго, излазил почти весь город, и когда в пятый раз проходил мимо лавочника, который успел уже позавтракать, пообедать и поспать, тот даже как-то странно на него посмотрел. Проходя мимо автобусной станции, Владимир тогда подумал: «А что, если…». Присел на лавочку, на нем были этакие матерые затертые кеды, бордовый домашний кафтан, плавно переходящий в серые джинсы, поразмыслил, лишь однажды побренчав мелочью в кармане, заработанной им у дядюшки, и решился. Пошел в здание автобусной станции, подождал, когда рассосется очередь, и так, ненароком, по детски, взял билет на автобус до Хельсинки. Часы били часа три, и за четыре часа Владимир планировал успеть вернуться домой, на том и порешил. «А Хельсинки-думал Владимир-чересчур славный город, чтобы опасаться таких незначительных рисков. И вот, сидя в кабине автобуса, как сейчас-самолета, когда вспоминал, что видел эти поля, Владимир был немного счастлив. Что же до видения? Но сначала красота старого города! По приезде в город он, конечно сразу попал в легкую панику-автобус задержался, и теперь вместо трех часов у него на все про все оставалось около часа с половиной, учитывая дорогу обратно. Владимир же, человек практичный, в то же время охотник до приключений, рассчитал все исключительно. Потом, повзрослев, он всегда любил вспоминать вот такие вот веселые, необычные, иногда курьезные, но большей частью просто интересные истории своего детства, происходящие с ним во время вот таких вот вылазок. И сегодня он тоже все рассчитал, так, что эта история попала лишь в раздел интересных. А не в раздел, к примеру, правда, таковых пока не было, которые бы стали для него в каком-то роде последними. Чтобы не уехать без главного-без впечатлений, денег на обратный билет он специально не брал, так, оставил их под одним кустиком. И вот, у Владимира оказался час на все про все, чтобы где-то раздобыть эти деньги. Он дал себе пятнадцать минут на план, сорок пять-на действие, и еще час на опоздание и два на оплеухи от дядюшки, но для начала все же пятнадцать минут на план. Он пошел, решив прогуляться до набережной. Владимир передвигался все больше по узким улочкам, петляя вдоль линий троллейбусных рельсов. Простите, конечно, трамвайных рельсов! Между прочим, никогда не замечаем, как путаем трамвай с троллейбусом. Или вы и не путаете?! Ну не знаю. Я вот путаю, и почти всегда. Вот сейчас, например, перепутать трамвай с троллейбусом-в этом есть для меня что-то до боли романтическое. Однажды я больше года ездил в Подольске на троллейбусе, и все это время называл его трамваем. Тогда Подольск для меня становился сразу чем-то большим, чем просто городом. Зимой, когда с неба падали первые, как будто приправленные гвоздикой снежинки, такой Подольск напоминал мне рождество, а ближе к лету, особенно вечером, когда солнце малиновым желтком растекалось по городу-Советский Союз, именно тот эпизод, тот парк из «Мастера и Маргариты», о котором говорится в самом начале и в самом конце книги. Владимир, хоть был и практик, но его окутывали, обуревали те же мысли. На счет трамваев, я имею ввиду, насчет трамваев. «Хочется, кстати, скушать каравай, и такой, знаете, желательно свежеиспеченный и пахнущий собою»,-думал Владимир проходя финский кафедральный собор. На набережной посмотрел на корабли, на плескающуюся в глубине мутноватую воду, и прямой наводкой пошел на рынок. Он все уже решил, и решение пришло к нему незаметно, на пересечении одной из улиц пешеходным бульваром. Решение заключалось в следующем и было довольно просто: пойти и помочь на рынке продавцу сладостей ли, пряностей ли, молока или мяса, кому угодно, а после получить деньги на билет. Что ж, немного нагло, зато со вкусом. Да и что еще оставалось делать маленькому Владимиру в аховой ситуации? Но дело надо было делать быстро, а потому с порога подошел к одному покупателю и начал тормошить его мозги, судорожно прося дяденьку купить ему во-он ту шоколадку. Маленькому Владимиру почти сразу же повезло, и дяденька согласился, купил-таки ему шоколадку, а себе, уж заодно, горячий шоколад. Владимир чуть подождал, рассыпавшись перед ним в тысячи благодарностей, как хрустальный шарик, а после подошел к продавцу и вернул нетронутую еще шоколадку, попросив на обратный билет. Владимир проделал такой номер еще пять или шесть раз в других лавочках, так, что под конец его уже начали признавать и отгонять сразу же, но все-таки почти накопил билет (оставалось совсем чуть-чуть), и в конце-концов снова пришел к первой лавочке. Но продавец там был уже не один, и придя, Владимир как бы про себя отметил: « Вот же черт, опаздываю», на что гость шоколадной ему ярко возразил: «Ну, этот зря, малый, все что не делается, то к лучшему». Как оказалось, то, что после за Владимиром минут пятнадцать бегали с веником по всему рынку, было тоже к лучшему, по крайней мере Владимир понял это именно так… Но в итоге помирились, и даже дали недостающую монетку на билет, за то, что Владимир встал на их стульчик и спел финскую народную песенку. В итоге же вообще вышло, что лавочником был сам Владимир, только уже тот, взрослый, из будущего, а его милым гостем с веником-Отти. И вот они, после, все вместе взявшись за руки, поднялись таки одновременно на борт и автобуса, и самолета, и даже ракеты, если бы в этом была надобность, покинув вечерний, искрящийся на морозе Хельсинки. Когда шли, то есть, уже летели, Кристиан вдруг сказал: «И все же жаль, что Илья и Хельга расстались.» На что Отти ему отвечал: «Ну, это ты загнул, брат, все, что не делается, то к лучшему». Где-то во сне ворочался Владимир. Вскоре ремни безопасности можно стало расстегнуть, и друзья начали наслаждаться полётом, заоблачными наблюдениями на приятной высоте и чуть булькающими, как газики в лимонаде, разговорами. На бортовых часах показывало без двадцати двенадцать.

Глава 16. «Так говорят датчане»

В Копенгаген долетели без приключений. Выходя из здания аэропорта, Илья чуть подивился: «какое красивое, пожухшее небо и тучный, голубой закат! И почему я раньше не любил ноябрь?»-теперь, быть может, после расставания с Хельгой, а, быть может, и после того, что снова начал писать, Илья смотрел на мир как-то укороченно, но не в ширь, а вовнутрь, как на вещь в себе, и видел лишь саму суть картины, не ощущая деталей, но делая деталями все те сути картин, которые ему попадались. Деталями одной большой картины «Счастье». Вообще, сейчас я вернулся после школы и хотел бы сказать пару слов.. Так, что? Не смешно уже? Книга о жизни и целях превращается в дневник? Извините, согласен. Перегнул палку. Но лишь хотел сказать, что эта книга еще и новый цикл жизни, мое начало карьеры, и подчеркнуть, что вот прошло уже десять, двенадцать дней в соответсвии еще и с другими целями, нахожу: цели как минимум не вредят, а может-даже и помогают. По крайней мере в моей голове наконец-то появился прочный фундамент и настоящая вера в себя и свое будущее. Мне наконец-то кажется, что если я и правда буду соблюдать те ежедневные привычки, рутину, мною же и установленную, то и впрямь стану тем сверх-человеком, коим всегда мечтал быть. А понятия о невыполнении цели не существует. Как сказал нам сегодня наш новый учитель физики-пока ты борешься, ты еще не проиграл. Так знай же, если тебе тяжело, значит ты уже на финише, и вскоре добьешься, пусть небольшой, но победы над собой. Как знать, не станет ли эта победа решающей и прорывной? Не приведет ли именно она тебя к достижению цели? Кристиан и Отти подошли к Илье, внимательно и чуть осторожно похлопали его своими сумками. «Ну, чего уставился, никогда осень не видал?»-мягко и максимально шутя, честно и по-дружески сказали ему ребята. Владимир же уже нанимал самый дешевый микроавтобус, по совместительству обычный транспортный рейс-довезти их сумки до центра города. А, зная местные пробки, предложил: если ребята прибегут первыми-проезд бесплатный. И ребята, конечно, прибыли. В конце концов, ведь эта книга о приключениях, к тому же, зная датские пробки, такое вполне возможно. Так почему бы не сделать то, что вполне возможно, но то, чего никто не пробовал, правдой? Быть может, в этом и есть счастье.. Так и в самой жизни, друзья. А возможно все, что мы ни пожелаем. Потому что пожелать мы можем лишь то, что можем представить. А все, что мы можем представить, мы можем и осуществить. Такова истина. «Как ты, что с тобой?»-окликали друг друга, смеясь во весь рост друзья, бежав, и видя свой неуклюжий, но импульсивный и до крайней меры энтузиастский бег. Бежали все больше мимо шоссе, и, как изначально идея этой книги была лишь радоваться тому, что жив, ребята сейчас радовались оттого, что могли вдыхать этот холодный воздух. «Что же сейчас будет? Чего нам ждать? Каково наше будущее?»-вот такие вопросы давно-о уже не посещали сознание и даже осознание наших ребят. Пожалуй, чтобы жить настоящим, нужно лишь иметь план на будущее. Вы когда-нибудь держали планку? То есть стояли, на локтях, две ли, одну минуту, считая каждую песчинку, из которых, казалось, состоят десятки, сотни секунд? Так и с целями. Могу сказать одно: заполняя свой день чем-то полезным, что имеет место быть в будущем, например-целями, мы проживаем один день за три, за шесть, а то и за целую неделю. К тому же, ставя себе цели к концу каждого месяца и выполняя тяжелую работу каждый день, при приближении к концу месяца вы будете испытывать столь непреодолимую радость, что в конечном счете просто залезете от нее под стол, она вас и там застанет, и начнет разбирать своим неприхотливым хохотом, вас и все ваши десятки армий нервных клеток, теряя своих бойцов только так, ухохатываясь и не в силах остановиться. Вы будете лишь испытывать радость, а не тяжелый груз утопленника, теряющего по секунде и дню каждый день. Поначалу было и правда холодно. Задубевшая на морозе ткань, льдистая, с кристалликами, холодея, твердо, по отцовски упиралась в грудь. В свою очередь грудь лишь вздымалась сильнее и спина выпрямлялась, и от свободы, окутавшей, казалось, всю территорию вокруг, и оттого, что в спину как-будто дул кто-то добрый и сильный, возможно, сам Господь. Под ногами, порой, попадались уже пожухшие, ставшие цвета дуба или даже дубовой коры кленовые листья, жестко хрустящие под ногами, как индевелая трава в воскресный мороз. В этом их забеге было то, что многие люди называют настоящей дружбой. Непринужденный хохот, подтрунивания и подбадривая ради общей цели, не несущей в себе ничего, кроме полного веселья. Некая специальная сила, объединяющая из четырёх в одного, и создающая как бы коллективный разум. Именно такие моменты и такие возможности позиционируют людей с хорошей стороны. Почти что бандой ребята забежали в центр Копенгагена, опередив автобус. Он, как это обычно и бывает, только-только подъезжал к пешеходному переходу перед вокзалом, и путники, рискуя жизнью, все же пересекли ему путь, так, что водитель автобуса еле успел затормозить. Ох, и всегда же эти северяне такие отчаянные! Путешественники! Одно слово. Ну, или одним словом. Задумайтесь, каким бы таким одним словом описать счастье? А Отти знает-«Сырники». Да, пожалуй, и правда сырники. И, если честно, я бы сейчас и правда не отказался от парочки. Желательно, с черникой внутри, ну, или с малиновым, так уж и быть, соусом. Этак, на Ньюхавен, в вечернем присутствии городских огней, в верхнем, высшем присутствии датского счастья. Как говорят датчане, к сырникам идеально подходит имбирный грог. Можно и безалкогольный. Сырники принесли, и ребята сидели в воздухе, переполненном ароматами печеного, жареного, теплого творога и ржаного сахара, а так же чего-то особенного, воздушного, датского, возможно, вкуса самой жизни. Как говорит Отти, был бы я шеф-поваром этого замечательного ресторана, я бы обязательно ввел в обиход три осенних блюда. Ведь какая осень без блюд? Да и что есть осень? Теплая подчеркнутость лета, рыжий цвет близящейся новогодней атмосферы, домашнего счастья, и лишь секунда в расстоянии между всем-всем-всем. И лишь секунда, чтобы насладиться одним счастьем, и сразу плавно перейти к другому… «Загляните в свое сердце», « Так говорит Осень», невероятная тропа листвы-«Канадский домик»– вот те три блюда, что ввел бы в обиход Отти, будь он шеф-поваром этого ресторана, не распадись невзначай СССР, не перестань у луны дергаться левый кратер. Ну, в общем, мечтать, оно и в Африке хорошо! Ну вот тогда уж и рецепты трех этих хитовых блюд: красная рыба по осеннему, с золотистым медовым соусом цвета октябрьской листвы, мексиканская смесь в качестве гарнира; блюдо с прекрасным послевкусие и невероятным количеством тарелок, приготовленное на вечернем сентябрьском огне, после того, как МКС, сияя, как костер, только-только пролетел в звездном небе. По-моему, туда входила маринованная в томатно-горчином соусе индейка с тыквой и две крупные тарелки соусов. Пожалуй, базилик; Рыбные котлеты под канадским кленовым сиропом и большая порция овощного салата, что является как бы главной фишкой для осеннего меню. То было канадское блюдо, которое придумал Отти, лишь раз побывав в Канаде. Но того было достаточно:) И если моя книга и учит, по настоящему учит чему-то, то я хочу, чтобы она вас научила мечтать. «Слива горит розовым, бьется свечи фитиль. Развей себя в удовольствии и вновь продолжай идти. Лето лунной медведицей вышло гулять в синь, Лету нужно намедни Солнцем для всех быть, Мы для того созданы, чтобы вперед идти. Слива горит розовым, бьется свечи фитиль»-таково было стихотворение, написанное Ильей в этот вечер. И в последние время он стал не только писателем, но и поэтом. Ну, вот, к примеру, еще одно: «Середина дня, середина жизни, большинство побед догорит дотла. Непогода станет вдвойне мила, и любовь останется позади, мирно спящей. По колено тонущие в любви, мы свернули небо оберткой старой. На иные, павшие болью нравы, заменили в сердце чужом замки, не вернувшись. Непогода светит при смене чисел, лишь не светит мне в небесах Луна. Середина дня, середина жизни, большинство побед, догорев дотла, тихо тает.»– то стихотворение, которое Илья написал недавно, посыле своего пребывания на Идэне. Он просто вдруг подумал, что скорее всего уже прожил истинную середину своей жизни… Возможно, у большинства из нас это так. Но с этим стоит мириться и жить, более того, нужно найти силы для того, чтобы этому радоваться. Один из уроков, которые преподносит любовь-что существуют такие женщины, которых надо быть достойными. Живя в мире с такими женщинами, и уж подавно-любя их, мы не имеем права иметь грустные лица.

По Копенгагену погуляли сполна. Почему-то сразу не подумали, что первым делом следовало бы проверить шхуну. Но никогда и ни о чем не надо жалеть. И мир добра всегда вернется вам бумерангом счастья. А потому «Молодость» стояла, живая-живехонькая, на месте, где ее и оставили, в какой-то тенистой гавани, и проследил за ней никто иной (вот сейчас вообще не угадаете), как новый гражданин Дании-Генриус. Который, оказалось, после своего побега в Мариенхамину пустился впреди жизни окончательно и наутек, и в итоге купил здесь дом на воде, за какие-то гроши, притом приличный. И всем нам следовало бы поучиться у Генриуса. Жизнь у всех нас одна, ребята, и как я порой жалею, что ни у кого не хватит силы воли и бросить вот так все, с концами, чтобы пойти по жизни смеясь. А ведь сколько людей по-настоящему хочет так сделать! И здесь я поддерживаю Хиппи. Ну, или не Хиппи, как зовут этих милых ребят, которые покупают этакие старые фургончики фольсквагены и отправляются в путешествие до Невады, попивая, как в одной песне, кофе глясе, и держа в руке связку свежих, только-только собранных местных бананов. У Генриуса посидели душевно, болтали и пили чай. Здесь, как и Джо в книге Мартин Иден, Генриус рассказал, что после обретения свободы стал намного добрее и почти полностью перестал пить. Работать, говорит, не работает. Но большую часть дня печет булочки в ресторане по соседству, так, для души( и на этом месте у нас с вами загорелись глаза ), а главный повар после работы весело проводит с ним время и угощает его довольно вкусными и большими порциями в местной литовской кафешке. «А если уволят, хотя как-засмеялся Генриус-или разругаемся, наведаюсь к кому-нибудь другому, и меня примут, я уверен, а заодно буду общаться с людьми». Смеркалось. На Копенгаген давно уже нашел тот непреодолимый всепоглощающий туман сонливости, чуть скрытой искренности и беззаботности Европы. Мимо, там, где-то невидимо, невыносимо далеко сновали машины, пожалуй, даже премиум класса, хоть и поношенные временем-датчане славились своей скромностью, и каждый, сидящий там, в машине, ощущал то подобие чувства, означающего, что тебе уже ни-ког-да не вырваться из того болота, куда тебя затянула жизнь. Тут же, прямо под боком, сидел Генриус и всем своим видом доказывал совершенно противоположное. Он улыбался улыбкой уставшего своей, а не чужой усталостью, и держал в руке карты, уголки которых были замяты на счастье. «Оставайтесь жить здесь, ребята, продавайте-ка вашу лодку, арендуйте лавочку, где будем торговать, а ведь можно и не одну лавочку»,-говорил, попивая чай, Генриус, и ребята, под действием теплой атмосферы и какого-то особенного чая с медом, попкорном и цветами гибискуса, с ним соглашались. «Только зачем же продавать «Молодость»? Давайте отправим ее в приключение! Давайте сдадим ее на время датчанам, таким же безбашенным, как и мы, чтобы они, там, отправились на ней в кругосветку, а после получим либо лодку-легенду, либо новую, совершенно свободную, даже без лодки, жизнь», -говорил, быстро-быстро перебирая словами, как длинными гусеницами желтого солнца, его лучами, только-только коснувшимися черепиц зданий на набережной Ньюхавен и Генриусовского паритетного фонаря, чуть заспанный Владимир. Да, герои, как это обычно бывает после долгой разлуки, теперь засиделись вместе. Пожалуй, у каждого из них в голове сейчас мелькали вопросы по типу: «Так почему же раньше мы так часто не виделись? Как же мы могли в упор не замечать той тяги, которая, оказывается, буквально окольцовывает нас? Кажется, она возникла еще лет с семи, да нет, с трех, или вовсе еще до утробы, если вдруг наши отцы были друзьями не разлей вода. Да, жаль, что мы упустили столь много времени сразу! А, впрочем, мы не жалеем, мы-наслаждаемся!». Илья и Кристиан договорились продать буквально все свое прежнее имущество, взятое с собой, и начать свою жизнь почти что с чистого листа. Любые деньги договорились делить поровну или складывать в общий банк. Мысль о настоящей, другой жизни была для них так волнующа, как если бы вы на спор попросили друга дотронуться до холодной, вовсе никогда и не работающей лампы, так, из шалости, и вдруг обернулись бы, услышав, что друго-то ваш взял и действительно обжегся. «Молодость» отдали через два дня на прокат молодым датчанам, на месяц, желавшим погостить на Фарерских островах, и, что называется, встретить там новый год в кампании красивых девушек, и, быть может, даже не вернуться, но лодку пригнать. С учетом всего проданного, ведь еще и сам Генриус, такой молодец, взял и позвонил на Идэн, да по телефону продал все свои велосипеды, с лихвой должно было хватить на то, чтобы пятеро молодых людей жили месяц, не работая. Лавочку, правда, пока решили не открывать, и Генриус в итоге вслух произнес: «Ну ее к чертям собачьим, эту лавочку», когда рано поутру по Ньюхавен прошел весь скрюченный, этакий редьковатый торговец сыра, средних лет, вёз свою тележку, с жалобным грохотом толкая ее перед собой сам. «Но что же тогда мы будем делать, чтобы, по крайней мере, не заскучать, а еще лучше-не остаться к концу месяца без денег»,-спросил вдруг Кристиан. И это был хороший вопрос, вопрос, который мог бы задать лишь вундеркинд или налоговая автоинспекция… «А впрочем, не будем об этом. Разве что… Разве что не поехать ли нам в Лос Анджелес?»-говорил тихим голосом Отти и ему вторил Илья. «Там уж мы точно как нибудь бы заработали». «К черту деньги!»-Генриус вдруг закричал, и ему вторил закипающий на горелке чайник. Но после, чуть-чуть остыв, ответил по другому: «Нет, не потянем». Опустив долгие разговоры, споры за кружечкой чая и бутербродами, местными смёрибродами, как их любил теперь с акцентом называть Генриус, можно сказать, что порешили на одном: стоит ответить на вопрос-какая у нас цель?, причем всеобщая, и решать что-либо, а не то наговорят, и они это понимали, такого, что тут и Луна с неба свалится.

О целях спорили долго, после вспомнили, что в одной своей книге Пауло Коэльо писал, что при имеющейся цели судьба всегда будет подавать знаки. «А станет ли судьба подавать знаки при поиске этой цели?»-вопросил Илья, ведь он, как писатель, всегда любил задавать каверзные вопросы. «А ведь все мысли от излишка свободы, спокойствия, и потому выход я предлагаю такой: либо мы заживем лучшей жизнью, выиграв денег в казино, и после отправляясь уже, куда захотим: на Фареры ли, или на северный полюс, либо проиграемся в пух и прах и пойдем-таки наконец готовить. Не станем задавать вслух никаких вопросов, лишь пойдем работать, куда-нибудь, но дадим слово, что это будет связано с нашими желаниями. Хочу, хотел, буду хотеть писать, так стану стенографистом, здесь, в Дании, и никуда больше ни шагу, здесь больше платят. И так далее с каждым. Ну, что вы думаете? В конце-концов, у нас ведь всегда останется домик Генриуса, его плавучая крепость, да и молодость, надеюсь, не разобьется на волнах.»,-сказал вдруг Илья. «Ведь мы ничего не теряем, а лишь красиво разрезаем, можем разрезать канаты нашей прежней жизни, путы, отягивающие нас с головы до ног, прямо как тех водителей премиум-класса, разъезжающих по городу. Ну, что, согласны?»,-говорил Илья. «Илья, ей-богу, тебе бы романы писать и писать, Илья, ей-богу, такие речи, такой пафос и целый стиль-отвечал Владимир-договорились, чур я за, всегда хотел проверить удачу на прочность». Кристиан чуть боязливо, впрочем, как и все, и даже Илья на его месте, а его уже поддержали Отти и Генриус. На том было порешено, сегодня вечером договорились сходить до моста, проплыть под ним на прощание на шхуне-коттедже Генриуса, и, погудев, хоть и не так звонко, как тот, если вы еще помните, миллионер, зато от души, и, быть может всплакнуть слезами младенца. Да, именно такой и был у них план. А после все бросить, в том числе и шхуну-коттедж Генриуса на прикол в гавани одного его старого друга, да и махнуть в Беларусь. Почему в Белорусь? Дело в том, что ребята не знали, в каких странах Европы разрешен теперь игорный бизнес, но Илья точно помнил, что в Белорусии-разрешен. Ну и было для всех этих норвежцев, эфиопцев, шведов, что-то до боли знакомое, словно Осень моей души, нет-нет, шучу, просто что-то доселе неизведанное в слове Бе-ла-русь, да и обогащать в случае проигрыша лучше уж эту веселенькую страну, а не зажиточные и обрюзглые европейские. Короче говоря, было решено: отправляться в Бе-ла-русь, и точка. Причем, чтобы уж наверняка, то в то казино, которое Илья точно видел, что работает. Еще в детстве, правда, видел, но что-о-о поделать?:) Посчитали, как легче добираться, порешили, что на перекладных до Минску. Короче говоря, ни на чем ином, как на паромах. Сначала здесь шел паром до Таллина, небольшая такая, почти грузовая корабельная кампания, а из Таллина-самый дешевенький, маленький, до Петербурга. И встали, виз-то у них ни у кого нет, да и не откуда было им взяться, с билетами третьего класса на паром, купленными на последние гроши при попытке на всем сэкономить. Надо было менять план действий, и теперь ребята договорились остановиться у одного хорошего друга Владимира в Таллине-у того почему-то везде были друзья, вот же человек! А Илью отправить на машину до Минска, взятой у второго друга в Таллине (потрясающе сработано!), теперь уже друга Ильи, до которого дозвонились только по телефону-аппарату. Деньги все предварительно сняли и перевели в доллары. Не спорьте, считали долго, вышло лучше всего.

Глава 17. «Трамвай на улице вязов»

До города добрались быстро, на перекладных, как все шутил Илья. Вышло так, будто жизнь неправильно положила стену их судьбы, отштукатурила ее, а уже после начала переделывать. Когда приехали в Таллин и смогли наконец отдохнуть, дело было уже за середину декабря. Порешив, вместе с хозяином квартиры, которому было интересно веселье спутников, что переждут в Таллине с неделю (до Беларуси на машине ехать два три-дня), и отправят Илью числа двадцать второго, чтобы тот съездил, вернулся, выиграл или проиграл деньги, но так, чтобы все узнали об этом ровно в новогоднюю ночь. Новый календарь-новая и жизнь, что же. Чтобы начать год уже наверняка либо бедняками, либо богачами, но уже с новыми намерениями. В Таллине было морозно. Декабрь долго мучился, чтобы прийти-ему пришлось выждать аж шесть месяцев, с июня не было снега, и потому получился на удивление морозным. Впрочем, нашим спутникам это только приятнее. Декабрь так же получился на удивление снежным, и прямо без преувеличения стояла картина: то снег, то лед, и в городе уже вовсю ароматно пахло всякого рода пряностями. Кофе же и вовсе здесь стал атрибутом каждого прохожего, как лопата-каждого дворника. Но странно, и вы, пожалуй, задавали уже себе этот вопрос: почему уезжали в середине ноября, а приехали лишь спустя месяц? Бермудский треугольник, пошли пешком? Или автор что-то от нас скрыва-ет? «Я ясно, к примеру, помню, что выезжали из Копенгагена, когда туманный, тучный и львиный закат вставал там. Или в книгах время идет по другому? Ну, что вы, это же не фантастика. Я бы никогда не стал бы писать фантастику, потому что, думается, попросту не смогу. Хотя, никогда не говори никогда! В любом случае, на пароме ребята развеселили какого-то крутого дядьку, играв впятером на трубе на пароме, в шутку отобрав ее прежде у местного музыканта. Следует, кстати, сказать, что получилось у них совсем не хуже. И вот, дети этого дядьки просто умоляли сделать своего папу так, чтобы новый музыкант играл еще и еще. И дяденька пригласил своих путников в гости, в Бремен. Еще паром из Копенгагена заходил в Росток. И, о как же ликовал тогда Владимир! Бременские музыканты, родина, цирк-все это не могла не привлекать Владимира. Посовещавшись, ребята согласись заехать, но не больше чем на неделю. Вышло, как это обычно и бывает в таких случаях-на целый месяц. В разы больше. И вот, шестнадцатого декабря все ребята наконец-то смогли сесть на мягкую и домашнюю таллинскую постель. Но, чувствуется мне, вам, то есть даже не вам, а вы сами испытываете некий интерес к бывшему их путешествию. Так садитесь же, и слушайте. А Отти пока приготовить вам покушать, перекусить, чтобы было веселее.

***

Кушать, на удивление, сегодня не хочется. Илья, как и Отти, вдруг под рождество полюбил пряности. Попросил приготовить что-нибудь экзотическое на завтрак. Отти приготовил яичницу с помидорами, авокадо и зеленым перцем. Чай был такой, чтобы никому мало не показалось. Не чай вовсе, а кофе. Кофе латте, у друга, где гостили сегодня ребята, была кофеварка, кофейные зерна там тоже были. Сахара положил от души, банановый сироп тоже выжал вручную. Перекусить, закусить, так сказать, на столе лежала лишь смесь овощей, не вместе, конечно, а смесь в том смысле, что все они присутствовали, хоть и лежали на разных тарелках. Там были: капуста, нарезанная с измельченным яйцом, руккола, шпинат, кинза, укроп, салат из огурцов и правильно приготовленной чечевицы. В общем, ребятам было раздолье, чтобы просто поесть. Конечно, не совсем вязались между собой зелень и кофе, но ведь не стоит забывать, что рядом с кувшином кофе стоял так же кувшин простой, кристально чистой воды, и в нем плавали, как в море Антарктиды, ледяные кусочки. Немного прервусь, хоть это и правда выглядело вкусным, яичницу с авокадо я, по крайней мере, точно бы съел. Но события вчерашней ночи, вечера, не менее, поверьте, были не менее интересны. Вчера я долго не мог заснуть, а в таких случаях я всегда занимаюсь двумя вещами: либо позиционирую, представляю свое будущее, когда у меня все хорошо, ведь еще никто не отменил правила: если ты можешь что-то представить, ты можешь это и осуществить, или же, если день не задался и пошел не по плану, анализирую все события дня, причем настолько дотошно, что, пока не найду идеального выхода из ситуации, пока не сделаю так, чтобы ситуация стала скачком к чему-то большему, чем просто поражение-не успокоюсь, не засну. И как, давайте это просто представим, как человек, бегущий по холмистой, горной дороге, вдруг взял и начал лететь обрыв, так и я, не упаду, не усну, пока не сконцентрируюсь настолько, что внизу подо мной окажется батут, который подкинет меня выше прежнего. Таким батутом для меня вчера оказалось редактирование целей. Я лишь понял, что все, что я себе расписал: весь график, сложные ежедневные схемы, преследующие меня день за днем, мне непонятны, мне все еще не понятны без одного убеждения: что все, что бы я ни делал, мгновенно, просто моментально приведет меня к успеху в срок. А потому выработал довольно простую, но рабочую, уверен, ребята, пользуйтесь, схему. В этой новой схеме на два шага работы меньше, чем в той. Нужно лишь задать цель, срок, и все это одним шагом, а вторым определить такой график, такой режим рутинной работы, чтобы он составлял собой минимальное количество шагов. А именно: повесить листочек с количеством, с перечислением дней, оставшихся до срока, и найти такой способ достижения цели, чтобы, выполняя одно действие каждый день на протяжении всего отрезка времени вы добились цели. Вам никогда не приходил в голову вопрос: почему люди сдаются и отступают от целей? Мне, хоть, быть может и приходил, но до вчерашнего дня оставался загадкой, а ответ на него между тем прост до безобразия. Люди поступают так, потому что не на сто процентов уверены, что все делают правильно, а лишения испытывают, впрочем, сильные. Тогда люди решают не рисковать своим здоровьем и отказываются от целей. Они что, перехотели ее достичь? Вряд ли, они лишь поняли, что для них это перестало быть возможным. Они перестали представлять, как бы это можно было достичь, потому что схема вышла слишком сложной. Нужно придумать схему в один шаг и такой срок, чтобы, начиная выполнять это действие каждый день, вы бы уже знали и были уверены почти на сто, что по истечении срока цель, поставленная вами, будет достигнута, причем полностью и именно в таком виде, в котором была поставлена изначально. Схематически это выглядит так: ясный, конкретный, именно первозданный срок и первозданная цель, и одно-единственное действие, которое придает вам полную уверенность в победе. 1. Цель-Срок-Календарь. 2. Действие. К примеру у меня это выглядит так: я хочу исправить как можно больше оценок в этом полугодии на пять. Что я делаю? 1. Исправить как можно больше оценок в полугодии на пять. 23 декабря 2020 года. Заниматься образованием (домашними заданиями) минимум четыре часа в день. Или, хочу написать книгу к 31 ноября. Что я делаю? 1. Хочу написать книгу. 2. 30 ноября( конец дня) 2020 года. 3. Писать как минимум 1667 слов в день. Ну, и так и далее, я думаю, процесс стал вам понятен, друзья. И, ей Богу, используйте его, ведь он вам и правда поможет! Что же наши шутники, и как же их история с Бременом? А, вот как, то есть, было дело:

На следующий день паром и правда прибыл в Росток. Дело было под утро и друзья только-только успели позавтракать. Завтрак их был скуден: авокадо с тостами и брусничная газированная вода. С дядькой и его семьей еще вчера условились встретиться в фойе, у выхода в море, то есть на сушу, когда этот выход открывался. Пришли и сели на свои маленькие чемоданы. Настроение, впрочем, было прекрасным и легкость сдавливала в своих силках сердце, что то буквально парило, находилось в полете свободного падения. Пока ждали, к ребятам подошел музыкант и о чем-то тихо переговорил с Владимиром. Это что, еще один его старый друг? Нет! А вот и не угадали! Но после вчерашних посиделок и песнопений Бременских музыкант, которому нос утерли музыканты небременские, решил с ребятами позанкомиться. Но английского языка он, впрочем, почти что не знал, а потому подошел к Владимиру (тот, как ему показалось, чем-то был, как чистокровный немец). Былого решили не ворошить, и музыкант снова принес им все свои инструменты. Играли задорно, долго, весело. Игра чем-то напоминала что-то очень живое, как летний утренний перелив голосов птиц, ну, или одной могучей птички. Когда Мезерпос, как он представился раньше, со своей семьей подошел ко входу, тут уже собралась вся бодрствующая в это время публика, и в такт хлопала русской-народной «Калинке», исполняемой Ильей на тромбоне. Да… Зрелище, конечно, было необычное. Интересное. Почему бы, и правда, почему, все мои герои не стали вдруг бродячими музыкантами?! Генриусу бы так шло приплясывать, приседать под польку! Пожалуй, Мезерпос думал о том же, и на секунду даже хотел навсегда нанять этих ребят себе, но быстро отогнал эту глупую мысль. Но в гости, все-таки, звать не отказался. Он находился сейчас в таком материальном и возрастном положении, что что был лоялен почти абсолютно ко всему, а если принимал спонтанные решения, то делал это только ради разнообразия. Следует заметить, что Мезерпос достаточно часто принимал такие решения.

В Бремен добрались без труда, благополучно погостив пару дней у Мезерпосов. Несмотря на свой статус, в общении оказались наиприятнейшими людьми, для них ребята и пели, и плясали, с ними ребята много смеялись и вкусно кушали, а под конец, когда Илья дочитал им свой последний рассказ, остановившись на строчках: «Жизнь-это танец», жена Мезерпоса и вовсе попросила договориться того об участии путников в следующем цирковом представлении. Да… Давно слоны и жирафы, да, в Бременском цирке, был даже и такой, давно все эти звери не выступали под аккомпанемент этой бродячей, как водоворот, скандинавкой компании. И вот, в Бремен добрались без труда, до начала выступления было еще немного, в аэропорту, точнее, возле него, путников встретил один агент, какое-то должностное пиар-лицо этого цирка, и первым делом отвел их в местный ресторан, немецкую пивнушку. Пробовали всего и много: вепрево колено и свиную рульку, колбаски и шницели, хохотать и плакать с этим веселым представителем-немцы же! Еду, как принято, разносили румяные женщины в традиционных костюмах: красных или красноватых платьях с белыми фартуками, как бы старинного покроя. В общем, в Бремене путникам от души понравилось, о чем и предупреждал их Владимир. Вечером, уже после цирка и всех событий, произошедших там, ребята так же дружно собрались в этом же ресторанчике, уже впятером, без агента ( тот отправился праздновать успех к своим). И говорят, там действительно было на что посмотреть и о чем праздновать. А дело было вот как: актеров посадили в гримерку, наших несчастных горемык посадили в кресла, какие часто бывают в дорогих парикмахерских, и, к великому неудовольствию Владимира начали всячески пудрить. Владимир, правда, чуть подуспокоился, когда узнал, что этой процедуре был подвержен даже жираф, правда, в некоторых иных условиях. К жирафам Владимир вообще имел тайное уважение, после того случая, еще на «Молодости», когда Илья в очередной раз выкинул своего жирафа за борт, и того поглотила форель, которую потом друзья отведывали почти три дня-таких огромных размеров была рыбина. Но об этом как-нибудь потом, может. Сейчас гримерка. И вот, значит, загримированных до неузнаваемости Владимира и всех ребят, а так же барабан, лежащий у Ильи на коленях, объявили полностью готовыми к выступлению. Гримировальщицы, как водится, свою работу сделали и вышли. До выступления оставалось десять-пятнадцать минут, и ребята дружно, гурьбой, по катакомбам цирка побежали искать туалет, фонтан, впрочем, все, где можно было бы умыться. Строения катакомб, конечно, не знали и бежали себе наугад. А тут, представьте себе картину: бегут по какой-то лестнице, надстройке, и видят впереди, навстречу им-жираф, ведомый досмотрщиком на выступление. Жирафы, впрочем, вовсе не агрессивны. Ну, засмотрелись на жирафа, Илья его даже почесал за ухом, как того волшебного зверя из Гарри Поттера, и вроде бы пошли по верху дальше. Но тут как-то невзначай, своей обычной походкой из-за угла пристройки вышла одна из гримерш… Наверное, решив познакомиться с Ильей поближе. Ну, ребятам, понятное дело, чтобы не быть пойманными на месте преступления, да еще и с тромбоном, который, как и барабан, собирались отмыть, не оставалось делать ничего, кроме как взять, и со всей отважностью мускуле над правым ухом вчетвером запрыгнуть на жирафа. Кто же знал, что в этой надстройке висело порядка десяти камер, смотрящих туда, вниз, и ретранслирующих все происходящее с жирафом на публику. А теперь представьте, как себя почувствовали гости в зрительном зале, как увидели сие представление? Крайне озадаченно и заинтересованно, скажу я вам. Жираф же и дрессировщик будто ничего не заметили, а это означало, что феерии быть. Примерка вдруг неожиданно стала пустовать, но когда пропажи хватились, Илья уже во всю отплясывал, радостный, под аккомпанемент своих путников и запевал, заигрывал так полюбившуюся ему калинку на своем тромбоне. Потихоньку все в зале, оправившись от неожиданности, начали хлопать и подпевать. Дрессировщик стоял с раскрытым ртом, не смея и не желая скрывать своего удивления, но тоже хлопал. Казалось, хлопало все, даже цирк стойками своего шатра, даже жираф своими потертыми копытцами. Можете представить себе теперь тот ажиотаж, что вызвало представление. После агент сказал, что зрители хотят еще больше сеансов. Ребята согласились. Им выплатили еще больший гонорар. Сейчас, сидя в ресторане, никто из них даже ни о чем и не думал. Жизнь им казалось какой-то сказкой, текучим медом, что, бывает, вытащишь из банки, и он течет-течет, напоминая вечность, и ты знаешь, что он никогда не остановится. Все просто наслаждались тем, что наслаждаются жизнью. На часах, как это почему-то часто бывает в таких случаях, было без двадцати двенадцать.

Глава 18. «Дорога»

На следующий день вышли еще до рассвета. Кристиан сказал, что если ребята действительно хотят играть в казино, то должны бы уже столкнуться с понятием удача, фортуна. А фортуна, как мы знаем, не любит нерешительных и самоуверенных людей. Потому что, ведь если так посудить, то фортуна приходит ко всем, и люди лишь не в силах ее остудить, задержать, сделать своей домработницей. «Вот вчера-говорит Кристиан-разве не счастье ли, не везение, причем, я даже не знаю, что больше: то, что нас накрасили, как папуасов, или то, что мы встретились лоб в лоб с самим жирафом, разве не счастье ли, не везение ли это? И то, что, когда у нас оставались уже последние гроши, вдруг вышел случай заработать ровно столько, чтобы хватило до Таллина. По моему, судьба, или фортуна, а может, это и есть одно и то же, хочет сказать нам, что принимает наш вызов и готова сразиться с нами в казино, тщательно прокладывая нам туда дорогу. Разве не счастье ли, не везение, что именно тогда, когда мы поняли, хотя бы примерно поняли, как работает счастье, они заговорили с нами?»,-говорил Кристиан сегодня в полдень в гостиной одного уютного немецкого домика, где прекрасно и много лет уже подряд жили немецкие бабушка и дедушка, коренные Бременцы. Они с радостью согласились приютить отчаянных молодых музыкантов и дать им переночевать, хотя и сами видели всю их отчаянность. Они ведь слышали и о неимоверной красоте их выступления. «В свое время-говорил дедушка Илье-я ездил в Москву, тогда это был еще СССР, и с одним хорошим другом на спор на руках залазил вверх по эскалатору. Но чтобы так! Оседлать жирафа!-тут немец выдал какое-то интересное, чисто немецкое ругательство и продолжил-но чтобы так! Да… Порою, вот в такие моменты, мне начинает казаться, что я прожил свою молодость немного зря.» «Да..-отвечал Илья-мне тоже начинает казаться, что я проживаю свою молодость очень зря, ведь я никогда, никогда в своей жизни не ходил на руках, а ведь уже такой дылда! А еще отчаянный, называется.» И так они все всемером, прекрасно, за разговорами и спорами, улыбками и дружескими похлопываниями по спине провели этот вечер в гостиной, рассчитанной человек, ну, максимум на трёх-четырех. А впрочем, никогда не замечали? Приятно, вот этак в безликий ноябрьский вечер забиться куда-нибудь со своими родственниками, чтобы было тепло и пить чай, обязательно с детским гомоном, и болтать, непринужденно болтать, тихо перелистывая фотоальбомы. И, чтобы, знаете, у каждого был какой-нибудь личный интерес к поддержанию этой загадочно-приятной беседы, ведь такая атмосфера не задается сама по себе, здесь нужна тайна. Например, чтобы кто-то был занят важным делом, а всех держал бы в курсе событий, а потом придумал бы какую-нибудь шутку, которая бы всех очень порадовала своей изворотливостью. Ах, как же я люблю такие вечера и как же они прекрасны! А еще лучше, если вечер сначала вовсе не задался. Чтобы например, в прошлый раз, когда уходились гости, ты был так счастлив, что двигался, казалось, в другом измерении, а теперь вдруг, в этот раз смотришь, и все как-то сыро, серо… Такие вечера самые пикантные. Ведь сырость временна. И, вряд ли, если вчера вам было весело, то сегодня не будет. Такие, быть может, чуть неудачно начавшиеся вечера заканчиваются всегда словами: «А знаешь, все еще будет, теплый ветер еще подует!», в то время, как ты, вышедши на балкон своего дома, взглядами мечтаний провожаешь взрослых и детских гостей, всерьез задумываясь о семейном счастье и о том, что хорошо бы было завести не одного, а пару-тройку детёнков, а сверху в это время этакой красной смородиной пестреет марс, и вокруг небо разбивается фарфоровой тарелочкой на большую медведицу, дракона, стрельца… В такие моменты всегда хочется начать читать, а может, даже писать стихи…

«Господи, я так рад, и мне не хватает сил. Люди, спасибо, что есть вы и что уходите. Льются о жизни моей проливные дожди, но я сегодня не стану мочить о них свои ноги. В магнитофоне привычно мелькнет группа Кино. Куда ни глянешь-повсюду разлита молодость. Жизнь разгоняется, словно вагон метро, я машиниста прошу увеличить скорость. Вновь заалеет сотня ярких светил, месяц засветит в небе черной смородиной. Господи, я так рад, и мне не хватает сил. Люди, спасибо, что есть вы и что уходите!»

***

Вот так вот смотришь, всматриваешься в небо и замечаешь-синеет. Воспоминания работают, выплывая одно за другим, и почему-то видится большая чёрная машина, Лондон, а с другой стороны-барабаны и хорошая компания ребят. Только что светало, и шли вдоль автодороги, переодически протягивая руки проезжающим мимо автомобилям, будто желая с ними поздороваться. Ещё не завтракали, и, соблюдая тишину, каждый шёл погруженный в свои мысли. Илья начинал мечтать. И в местах своих встретил он один неоспоримый, интересный факт: любой мечтающий желает выделить в своих грезах грезы физические и духовные, но получает лишь отдельные картины из жизни, и понимает, что счастлив тот, кто сумел собрать этот пазл воедино. Любой мечтающий боится, хотя быопасается, что, появись у него деньги, пойди он по тропе больших машин, он потеряет что-то духовное, пойди же он по тропе духовного-потеряет деньги и тени больших чёрных машин. И сейчас я хочу сказать: не переживайте, мечтающие, это сомнение-ничто иное, как тщательно замаскированная леска, капкан, на пути к вашему успеху. Если вы будете идти, думая, что идёте, на самом же деле стоять над этим капканом, то вы потеряете главное-свой шаг. И жизнь устроена так просто, что, перейдя через этот капкан, дав себе установку, что будете счастливы и физически, и духовно. Человеки-Боги, если знают, чего они хотят. Жизнь-это танец. Разрешено все, только не останавливайся и не останавливай других. Ребята, наконец, поймали фуру. За рулём оказался украинец, очень приятный на вид Одессид, сказавший, что не испытывает к русским никаких чувств, кроме чувств сотоварищеских и братских. До Таллина согласился подвести, и чуть ли не с улыбкой на лице просил их играть музыку по дороге. Я же вам не сказал-Мезерпос по дороге подарил друзьям три музыкальных инструмента. Ребята с благодарностью полезли в кузов, и сразу же, без разогреву, начали играть. Конечно же-малинку, ведь был и повод-одессит вёз малину, много-много малины в своём кузове, и, пожалуй сейчас подкатывался со смеху. До Таллина ехали, как в сказке, три дня и три ночи. И, конечно, уж куда без этого, за время путешествия с ребятами произошло пару историй. Но обо всем по порядку. Однажды остановились на ночлег у одной женщины, державшей, что называется, этакий кабачок. Денег на всех почему-то не хватило, и уже было хотели попрощаться и пойти спать в кузов машины( а что, тепло и пахнет малиной), как она, эта женщина, предложила сделку. «Что, если вы испечёте мне два торта?»-сказала она, узнав, что Отти-пекарь, и не будем уж здесь приводить разговоры, всякие улыбки и мягкие колкости, скажем лишь так, что от идеи никто не отказался, а Генри сказал даже, что пойдёт с Владимиром и одесситом за продуктами, точнее поедет, и они испекут хозяйке не два торта, а четыре, и та их бесплатно пустит переночевать. Ребята выбирали, чего готовить, и выбрали по совету Ильи медовик, который, впрочем, готовится быстро, торт из банана и какао, и ещё два, но их уже выбрал Генри, а я пишу только рецепты Отти, к тому же он уже убежал. Сколько у нас уже, кстати, получилось рецептов? Я думаю, около тридцати-сорока, правда, пошли все больше не новые, а вкусные блюда. Надеюсь, вы мне это простите. Тем более, как в музыке только семь нот и столько песен, так и в кулинарии любое блюдо можно по новому, каждый раз подавать. Медовик я и сам вчера готовил, и могу подтвердить, что пах он очень вкусно, да и банановый торт, я думаю, вы догадались, готовил тоже я сам.

Кристиан на одной из заправок взял себя в руки и пошёл отжиматься. В тот раз ребята нашли ёжика: А дело было вот как: вечерело, небо, как это часто бывает в ноябре, своими последними предпраздничными красками напоминало желтую карибскую медь. Ну, или Кристиану было тепло после почти десятичасового перегона в окружении малины, бесед и хорошей музыки. Так или иначе, глядя на желтую заправку Шелл, окружённую хвойным лесом справа и уже севшим солнцем цвета шоколада слева и потоком фар на дороге, ребята испытывали удовольствие. И вот, пока Одессит пошёл оплачивать счёт, а друзья разбрелись кто куда, размяться, Илья, например, и вовсе пошёл бегать, Кристиан принялся за своё. Переходя, кажется, уже к третьей сотне, он увидел под собой настоящего живого ежа. Уж я и не знаю, друзья, что все-таки заставило зверя выйти в такую темень и холодрыгу? Ноябрь-время не детское, и все ежи в это время обычно спят. Но этот не только не спал, но ещё и фыркал под Кристианом, не сходя со своего места, так, что первый не мог больше сделать и одного отжимания от смеха. И вот сейчас, сидя в уютной квартире в Таллине, ребята знакомили друга Владимира с этим ежом. Тогда, на завтраке, Кристиан назвал его «Трамвай на улице вязов», потому что ёж изрядно напугал Кристиана и при этом фырчал, как трамвай. Сокращённо его стали называть Трамвайчик. И этот ёж есть не игра слов, а ни что иное, как знаки судьбы. Дело в том, что Кристиан в тот день спал мало, и судьба так решила позаботиться о его здоровье. Что же, у неё это вышло, и в тот день Кристиан в обнимку с ежом сразу пошёл спать. Так что, друзья, слушайте ка тоже знаки судьбы, называйте ежей трамвайчиками, они того стоят, правда, и будьте здоровы, если кто-то из вас вдруг сейчас чихнул. А Илья, пожалуй, отправится в Белоруссию, а то и правда не успеет вернуться до Нового Года. А надо бы! Пока! Держим кулачки за Илюшу! Мы должны разумом переиграть фортуну, как сказал бы Ленин с броневичка.

Глава 19 «Минск»

Ну, привет, друзья, доброе утро! А знаете, что? Хорошо даже, этак, что вчера под конец меня так понесло. И правда. Мне кажется, в словах между уходящим гостем и его провожающим так много правды. Именно потому такие прощания подолгу затягиваются. Вот и здесь, как по мне, так же. А впрочем… а впрочем, что вы думаете, не в желании ли есть горячо любимый всеми нами ещё со школы смысл жизни? Ведь, согласитесь, без желания делать что-либо много, много неинтереснее. И вот, как хотите, но засыпая вчера я поставил себе три цели в один шаг и погрустнел малость. И похоже, если и грусть, и мечтательность, и всяческие разные трудности не дают нам беспроблемно достичь цели, то, быть может, смысл жизни с целью, ключ к этой цели есть невозможное, необъятное, всеполагающее желание. А? Что вы на это думаете? А потому обещаю, торжественно клянусь, что лишь делая шаг чуть больше верного и соблюдая его почти всегда на протяжении целей в поставленный вами срок, я обещаю, я выполню эти цели. Ведь если знать, что все ещё будет, то все ещё будет. Полезно исключить из своего дня на время все, что не считаешь главным и оставить лишь пару вещей. У меня это писать и готовить. Полезно выполнять данную процедуру хотя бы неделю, и уделить тем двум вещам простое действие, выполнение которого по времени ограничивается лишь вашим желанием. Да, полезно сделать так. Помните, где-то был видеоролик, или просто притча, о том, как профессор обьясняет одну вещь. Он ставил перед студентами банку, клал рядом камни, песок, воду, гальку, и вопрошал: залезет ли это все? И, чтобы залезло, клал первыми камни, потом гальку, после песок, и уж в конце заливал все водой, уже закрывая банку. Полезно пожить, чувствуя, как в тебе живут лишь два твоих самых любимых камня, а остальное место пусто и настолько, что ты можешь положить туда все, что бы ни захотел. В моем случае такими камнями являются писание и готовка. Порой мне кажется, что, имея такую банку над головой, имея такие два камня, при условии, что тебя не будут тормошить, при этом условии, порой мне кажется, можно прожить хорошо, а порой даже просто счастливо. Но, по сути, если так прикинуть, то банка это и есть жизнь. А камни эти-любовь к жизни, которая может выражаться в чем угодно. Ведь, помните? Мы способны на все, а значит и любовь к жизни можем выразить через любое, и лучше даже не одно действие. Чтобы оно там, в банке, набухало и разливалось, как кислород, живительной влагой жизни. Чем, впрочем, и занимаются наши герои! Они путешествуют, они смеются, они живут сегодняшним днём и пробуют золото жизни на прочность. Они рискуют. В конце-концов, они говорят на языке жизни, ведь фортуна- ни что иное, как ее, хоть и немножко капризное проявление. Илья, например, сейчас на старом, потертом седане БМВ вместе со своим другом детства едет в Беларусь. Какая-то страсть к машинам у Ильи с детства. Помните, я писал про «фар-фыр»? И вот, повзрослев, глядя на настоящие автомобили, их диски, двигатели, Илья всегда видел нечто большее, чем просто груду металла, чем только способ передвижения… Илья всегда имел чуть изощрённую, неподдающуюся уму фантазию. Сейчас, стоя ранним эстонским утром на заправке, глядя прочь от рассветного солнца, на запад, в свете фар выдыхая, как дракон, клубы дыма, Илья глядел на машину и в нем, по мере его любования, просыпалась некая мысль: а не купить ли ему, в случае выигрыша какую-нибудь хорошую машину? Красные, искрящиеся тучи фар, с одного взгляда говорившие о дороге, как о дороге жизни, указывающие, сколько же раз пришлось тормозить, но и разгоняться-не меньше; дерзко повернутые до упора вбок колёса-все это, в дополнение к красоте природы, что их окружала, постепенно возрождало то самое чувство, то забытое непреодолимое желание тяги автомобиля в Илье. Решил: если выиграю-куплю себе такой же, только нового поколения. Решив, сел на переднее пассажирское сиденье, и после пары уютных мгновений, когда дворники приятно заскрежетали по чуть замоченному снегом стеклу, поехали. Ехать же до Беларуси было небыстро, хоть и недолго, но все, по большей части огородами, этакими дорогами с очень хорошим асфальтом, но в чистом поле и лишь в одну полосу, как в Литве. И, пользуясь случаем, давайте я вам опишу это небольшое государство. Помню, Литву мы проезжали в два этапа: первый, до Вильнюса, а второй-от одной до другой границы. Второй этап мне запомнился лучше, все потому что дольше ехали. Хорошо помню две вещи: непринужденность, спокойствие и некое ведьмино волшебство литовских полей и порхающих над ними бабочек, и просто феноменальных литовских женщин-вроде таких же, как и шведские, но, быть может, чуть более загорелых, одухотворенных, скажем, как если бы это была пшеница из более мягких сортов: в общем, обладающая именно тем, чем-то, возможно и правда имея в глазах блеск ведьмы, чего так не хватало Илье в Хельге, и чего он в ней как не искал-не увидел. Сейчас Литва у меня ассоциируется со «Сказками старого Вильнюса», по большей части. Тогда же, когда я только первый раз ехал туда-лишь с провинциальной страной-городком на самом юге Балтики. Илья же со своим другом вдруг разогнались. На них, знаете ли, напал тот порыв ветра, что везде называется по разному, и нигде не имеет одного какого-то значение, кроме как в самой душе человеческой. И имя ему, там, в душе: «Домой». Включив в приёмнике песню «Сектора Газа», открыли окна, и, обгоняя очередной самосвал по встречной кричали : «Взвоет ветер над бараками, БМП нам лязгнет траками, домой, домой, пора домой!».

В Минск приехали поздно вечером, в то время, когда, по словам одного автора Тралики уже не ходят, и как раз в то время, когда всегда и везде начинается самое интересное. Проезжали по какой-то второстепенной улице, выискивая кафе, где можно было бы насладиться вкусами родного борща, драников, сметаны, сала, гречки. Как раз в этот момент мимо пролетела стая ночных гонщиков. Ах, весела жизнь в своём проявлении! И, как Хемингуэй писал, лишь предварительно окунувшись в воду с акулами, так и всем нам время от времени приходят сумасшедшие, буквально безбашенные идеи. Сидя в субботу на уроке физики, я понял, в который, собственно говоря раз понял, что в мире все связано. А дело было вот как:

Наш учитель начал объяснять новую тему, в который раз, по моему, основы молекулярной физики, впрочем, не помню. Помню лишь, что в тот момент, сидя за партой с двумя товарищами (у меня и вправду весёлые товарищи) и, понимая, что дополнительная физика по субботам мне, оказывается, не так и нужна, вдруг стал так, от нечего делать записывать цели в тетрадь. И, внимание, дорогие друзья, все эти цели мигом вылились во что-то большее. Что, как мне кажется, достойно, несмотря на отступления от темы, вашего внимания. А именно: кому-то или чему-то надо, чтобы мы жили. Смысл жизни в том, что, чем больше ты живешь, тем больше у тебя шансов, чтобы узнать смысл жизни. Грубо говоря, человек-это то, что будет, если наделить молекулу разумом. Собака видит мир по другому. Как мы можем утверждать, что молекула-не человек? Сила разума выше физической силы, а а потому лучше потратить уйму времени на план, чтобы найти максимально понятное одно действие, для достижения цели. Каждый день ставить вопрос: Как я могу приблизиться к своей цели? Как я могу лучше учиться, писать, готовить, заниматься спортом? Ну, думаю, дорогие друзья, вы поняли, о чем идёт речь. И, кто знает, быть может, ответы на эти вопросы вскоре, по выходе этой книги, станут волновать человечество. Шучу-шучу, но знаю одно точно: будь я успешен в будущем, эта книга станет явным промером того, что значит быть успешным? Почему я им стал? Потому что не боялся задавать вот таких сумасшедших вопросов. А Илья с другом тем временем гуляли по ночному Минску, держа в руке стаканчик из-под кофе латте, периодически садясь на лавочке, слушая с наслаждением песни ветра, и порой того бродячего музыканта, которому, казалось, отдавил слух слоник, но слушал при этом с таким наслаждением, с такой почтительной простительностью, с какой только могут слушать люди, работавшие весь день над движением тяжелой цели, зная, что с каждым днём она приближается намного, и не сегодня-завтра ее алая спина, как спина красного Минского солнца с утра покажется из-за горизонта. Прописав всю ночь, а после поспав часов пять-шесть в машине, с утра пораньше, как было уже сказано, с восходом солнца отправились к финальной точке своего путешествия-казино на границе с Россией. Машина приятно зашипела, холодея, но согреваясь душой от столь родного, ноябрьского утреннего мороза, и чуть проскользнув на образовавшемся за ночь льду, проскакала вдоль последних листьев рябины, опавших, должно быть, давно, но застывших во льдах, как мамонты, ожидая своего великого часа. Как и мы, дорогие друзья, как и мы. Но, обещаю, этот час у нас с вами еще будет. А потому машина остановилась, и Илья взял один такой листочек с земли, красный, румяный, свежий, на удачу. Порою Илья был очень суеверным человеком.

В последнее время Илья стал снова писать. Вся эта денежная лихорадка, приключения, события минувших дней, паромы, папиросы, цирк, сильно вдохновили его. Он больше не хотел ограничиваться маленькими рассказами длиною в месяц. Написав один роман, дописав то, что у него осталось, он хотел бы начать писать торой. Теперь Илья имел обширные, более обширные взгляды и планы на жизнь. И рассчитывал, а неуверенность всегда приходит к людям в такие моменты, что если проиграется-наймется в плавание, как великий Мартин Иден. Ну. Или машинистом европейского экспресса, или грузчиком. А впрочем-кем угодно, лишь бы иметь хоть что-то, чуть-чуть необходимых для питания денег, крышу над головой, и писать-писать-писать… Илья хочет поделиться своими старыми работами, отпустить их от себя, и после начать все заново, как говорится-начать жизнь с чистого листа. Так что же, послушаем Илью? Поможем ему освободиться от нажитого? Я считаю, что парню надо дать шанс, тем более, что это может быть интересно. Итак, приступим.

«Американка»

|.

Илай и его наставник играли в шахматы. Шёлково-серые брюки, свежий, словно сотня кофейных зёрен, светлый пиджак, белая кофта с высоким воротом-вот одежда Илая. Речной ветер развевает его волосы цвета виолончели, так, что они становятся похожими на солому. Воздух наполнен тем ароматом душевного тепла, которое наступает неожиданно и бывает только в двадцатых числах июня, когда всё ещё впереди. Наставник своими добрыми, седыми глазами передвигает фигуры. Ход конём: вечер на берегу Дуная обратился погожим, словно после долгой работы, которая приходится по душе. Наставник говорит: Илай, запомни. Шахматы-хорошая вещь. Они помогают собраться с мыслями. Наставник говорит: Илай, вот твоё домашнее задание. Ты-музыкант, и чтобы любить свою скрипку, лучше её чувствовать, ты должен каждый день приходить и играть со мной. Илай и его наставник молчат. Илай собирается с мыслями.

Эх, жалко, что уже ничего не вернуть. Выходя из Кафе на Гроссельштрассе, глядя вслед предзакатным лучам, Илай решается повторить маршрут дождливого полдня. «Поразительно. И она прошла прямо здесь». Брусчатка под ногами Илая, цветы в потемневших горшках, облака, едва нависаюшие над городом, даже сам Илай-всё изменилось. Словно стоит только зацепиться за воспоминания, как они, одно за другим, начинают падать в беспросветную бездну. Выходит, человек запоминает лишь силуэты? Быть может потому прошлое кажется нам таким стоящим, а настоящее-плохим? Но скорее всего потому, что раньше действительно было лучше. Вот и собор, блестевший тёмным золотом поверх дождя, теперь стоит, осунувшись, глядя в вечность своими помятыми куполами, и словно подтверждает всё, сказанное ранее. Замедляя шаг, ступая мягкой кожей обуви по серому камню былых надежд, Илай непредвзято размышляет: Так в чём же тогда Смысл жизни? Играючи, во весь опор, или не спеша; как в детстве, или по-взрослому, гнаться за жёлтой бабочкой счастья, а после, изодрав колени в кровь, сидеть в чужой траве и с горечью сожалеть о содеянном? Или ловить бабочку до того, как она взлетела? Но так не бывает. Садясь в автобус, будто в холодный июньский день, который в мыслях стал его вторым домом, Илай на секунду остановился. Пригляделся, соскочил со ступеньки, но только успел прокричать что-то вроде: «Ты здесь, Боже!», как вскоре понял, что перед ним лишь пустая площадь и мираж, словно плод его болезненного воображения, похороненного прошлым. Спустя полчаса на площади Марии Терезы Илай скорбил, что судьба не играет дважды.

||.

Всего два года назад она прошла по Гроссельштрассе, озаряя жизнь своим немым присутствием. Блеклые, красные, розовые фиалки на этой улице всегда были хороши, но, казалось, только сейчас обрели свой истинный смысл. Свежей и ненавязчивой красотой Она как бы подчеркивала лето вокруг себя. Русые локоны при мерном стуке её каблучков так живо ударялись о белую шею, что в тот момент были Ему самыми близкими друзьями на земле. Её веснушки и голубые глаза, тёплая шаль на босые плечи, плавная, но простая походка-всё это заставляло Илая не оправдываясь глазеть на неё в столь холодный июньский дождь. Незнакомка шла и приятным, но терпким голосом отвечала на телефонный звонок. Её таинственный англоязычный диалект почти окончательно сводил с ума Илая. Про себя Илай прозвал её Американкой. Но дождь лил как из ведра и с каждой секундой становился сильнее. Причём на небесах не было никаких предпосылок к дождю, разве что они выглядели по-Австрийски серыми. Лужа у соседнего столика начинала обретать те критические размеры, которые в древности приобрёл Мировой океан. В течение пятнадцати минут Илай смотрел в одну точку: между окнами чужих домов, недалеко от водосточного русла. Он размышлял: как быть ему с той красотой, что его посетила. Догадываясь, конечно, что красота его безвозвратно уходит, может быть навсегда, и если её не смоет этот ненастный дождь, то унесёт песчинкой ветра время. А потому Илай встал и, несмотря на пиджак на плечах и белую летнюю обувь, пошёл спасать столь необычную для местных Австрийских широт девушку. Пока Илай шёл, мысли его витали где-то далеко в облаках, выше дождей и ветра. Он думал о превратностях судьбы. Но Американки не было, как и хорошей погоды, и однажды Илай принял за Американку обычную старуху, выскочившую из-за угла. Когда центральная площадь показала себя во всей красе, во всей широте своих намерений, ноги сами понесли Илая к автобусу, вот-вот уходящему в никуда, но сухому, словно лицо младенца в первые минуты после горя. Однако вскоре автобус, ещё недавно спасительный, теперь, словно первый обитель зла, увозил Илая от его немой надежды. И девушка-Американка, глядя вслед, жаждала лишь окончания непогоды, но никак не встречи с молодым австрийским музыкантом.

Прошло два года. С тех пор бывало много чудес в волшебном городе Вене: один раз, в марте, даже вышел из берегов Дунай, но так и не появилась Американка. Говорят, что Илай до сих пор приходит в кафе на Гроссельштрассе, всегда выбирает столик на веранде, и долго-долго сидит за ним и отрешенно смотрит вдаль. Илай всегда приносит шахматы. С собой ли он играет, или Дунай приглашает его на чашку вечернего чая, но говорят, что он часто сидит в кафе на Гроссельштрассе и собирается с мыслями, вспоминая свою скрипку.

***

 Когда дочитал, уже подъехали к казино. Друг за рулем последний раз взметнул дворниками, убирая вместе с омывателем набежавшую за день грязь. Илья решил освободить себя от всего. Он будто собирался проходить некий обряд очищения, как это делают на востоке. Снял с себя куртку, оставшись в оставшись в однотонной тоненькой белой футболочке, решив так: если проиграюсь-это будет хороший стимул для меня сразу пойти искать работу, что-то анализировать, как-то действовать. Если же выиграю-(сначала хотел сказать-захвачу вертолет), но теперь скорее подумал, что пойдет пешком до ближайшей остановки, чтобы было поколоритнее. И если измерзну-кофе буду пить только в Вильнюсе. Илья почему-то обязательно хотел попасть туда. Счастье-в ограниченности, в смирении. И кому, как не ему, вдруг взявшему весь выигрыш, было бы об этом не знать? Вот задумайтесь, если вы когда-нибудь сидели на диете, ну, или у всех же вас банально был насморк? Разве не счастьем было, когда вы могли съесть что-то ранее запрещенное, или просто-напросто двумя ноздрями вдохнуть вдруг океанский бриз? А вспомните притчу о человеке, которого должны были казнить? Это, по моему, из Достоевского, «Преступление и наказание». В этой притче человека, приговоренного к казни ждали последние минуты мирной жизни, до того, как перед ним поставят табурет. В те секунды, последние, как казалось, мгновения жизни, он думал о счастье. Он думал: какое бы это было счастье, если бы весь мир разверзся вдруг в своем основании и отправился к пракитам, а ему бы остался единственный клочок земли, с которого и шагу ступить бы нельзя было! Он думал: какое счастье-прожить этак с миллиард лет на таком клочке, где угодно, только бы жить! По сути, жизнь в своем истоке, начальном исходе и есть такой клочок земли, говорящий прямо, что жизнь-суета, жизнь есть лишь нечто, безвозвратно образовавшееся, и, быть может, вскоре в будущем умершее безвозвратно вновь. По сути деньги-это лишь тот же способ получить счастье, осознав, что у тебя есть не только то, что ты имеешь, но еще и возможность безгранично развиваться, иметь все. По сути деньги-это такой же последний клочок земли, с той лишь разницей, что дает тебе вместо ничего почти все, но разве есть для истинного философа здесь разница? А так, как эти понятия вовсе невыполнимые и сугубо неясные для нас: все и ничего, то и деньги, в общем-то, не имеют никакой разницы с тем клочком земли. Куртку Илья подарил на память своему другу. Решил больше не мешкать. Достал крестик, поцеловал его, три раза перекрестился, и уверенной с мороза походкой вошел внутрь. Сквозь стеклянные, во всю высоту окна просматривались номера все больше русских машин. Казалось, хозяевам их и правда стоило бы играть и играть, ведь похоже, что фортуна никогда не покидала их: в номерах почти везде были одинаковые буквы и цифры. У Ильи, конечно, промелькнула мысль, что что-то здесь неладно, и на секунду он даже испугался, что выиграть здесь можно лишь заранее заказав масть, как пиццу, а после приехать и забрать заказ, и правда, очередь этих глянцевых машин, растянувшихся на пастбище парковки, напоминало в то же время парковку у Макдональда в час пик, лишь находящегося в неком другом измерении, но Илья без труда отогнал все лишние мысли. Его разум прояснялся, как, по слухам, проясняется разум у людей перед смертью, или проявляется четче картина мира у людей, принявших верное решение. Существуют ли верные решения? Еще недавно я бы ответил, что да, существуют. Но теперь думаю, что решение, любое решение может быть верным. Важно лишь, от чего считать. Конечно, одно из самых верных решений-решение от цели. Еще лучше-решение от чувств. Но у Ильи не было четкой цели. Разве что начать-таки наконец все с чистого листа. Из желаний же был сильный голод-выезжали рано и почти не поели, и слабая тоска по родине, по родителям. Соглашаясь с последним, сделал-таки, совершил конечный шаг, рывок к столу, и поставил-таки на черные. В последнее время Илья решил одеваться неброско, скромно, и именно перед этим казино сделал первый шаг к этому. Судья уточнил: и правда ли Илья желает поставить всю сумму сразу, на черные, которые выпадали уже несколько раз подряд? Илья подумал, поколебался, и изменил решение в голове-очень уж ему не хотелось в данный момент служить на поезде. Так или иначе Илья поменял свое решение, поставив на красные, и красные победили. Сумма, которую он выиграл, была крупна так, что даже все заядлые игроки, которым, казалось, проиграть свое состояние, как и выиграть новое-не казалось чем-то необычным, все, все обернулись. И тут один Итальянец (фортуна, кажется, и впрямь оставила его, вся перейдя к Илье, подошел к Илье, дал ему в руки сумму, почти такую же, что ставил сам Илья, и сказал: «Ставь, на красные». Илья смерил его кротким взглядом, и после минутной борьбы в себе ответил: «Не буду» и вернул данные ему деньги. Итальянец быстро, впрочем, от этого не менее сильно удивился, и вместо того, чтобы разразиться сотней проклятий, лишь удивился, как уже было сказано, и спросил: «Почему?». «Фортуна уважает людей всех, кроме нерешительных и самоуверенных. Плох тот охотник, кто, оставшись один в пещере, из жалости не убьет тигра. Плох и тот, кто, убив тигра, начнет потрошить все вокруг. Все остальное-можно. Все остальное-жизнь»,-говорил Илья. Итальянец смотрел на Илью раскосыми, заплывшими бессмысленностью жизни глазами, которые как бы имели блеск хрусталя и не знали, куда стремиться дальше. Такое бывает с человеком, решающим задачу по физике, и не могущим ее решить, но тщетно долбящим, как ноябрьский дятел, в систему координат, связанную с землей, даже и не додумываясь, что что рожденный ползать-летать не будет, лишь с тем условием, что всегда может переродиться, чтобы летать. Нос его был как бы глянцевый от успеха. Но именно эта глянцевость и мешала ему наслаждаться им. Вот почему бывает полезно порой стать отшельником. Тебе некого судить. Но и тебя никто не судит. Похожие слова Илья сказал и итальянцу. Возможно, они и правда подействовали на него. Вы думаете, тот подарил ключи от своей Ламборгини нашему герою и ушел? О, какой, должно быть, скучный роман, в котором не происходит ничего плохого! А как насчет того, что «Молодость» утонула? Да, это так, в ночь с двадцатого на двадцать первое декабря, вместе со всем экипажем и боеприпасами, натолкнувшись на мель нашего с вами воображения. Что, купились? То-то же. Вот об этом я вам и говорил. Знайте цену счастью, друзья, знайте, ведь в один момент оно вот так же, как «Молодость», может безвозвратно утонуть. Ну не ругайтесь, не поднимайте голоса на своих родителей, любите и не презирайте их привычки, ведь именно они, эти привычки, воспитали вас таким, какой или какая вы сейчас и есть. Так как мы можем отрицать, ставить себя выше того, что явилось нашим фундаментом? Цените жизнь, друзья, будьте кротки. Уважайте своих родителей. Говорите меньше, но полезнее. Да, жизнь-это танец. Но танцуйте его по правилам. И тогда весь мир будет у ваших ног, расплывающийся в улыбке земной мантии. Итальянец шел в одну сторону, пешком, как бы прогуливаясь-он решил совершить паломничество отсюда и до своей родины, Илья же шел в другую, с карманами, абсолютно пустыми (все деньги он перевел на банковскую карту, заготовленную заранее). Стал накрапывать белый, как в детстве, пряный, такой загадочный снежок, как когда выходишь из дома с мамой, вечером, а вокруг ни зги и лишь только три цвета-черный, ночь, желто-рыжий фонарь, и белый-цвет счастья. И ты вот так вот идешь, взяв маму за ручку, ей хорошо, тебе тепло и ты лишь немного волнуешься, зная, что папа задерживается в пробке по случаю снегопада, как сказала тебе мама, но вот и он-поворачивает, заворачивает во двор фарами, и вы все вместе едете куда-нибудь, например, на красную площадь, встречать Новый год. Да… Именно такой, особенного рода снежок, снежок воспоминаний окутал Илью, и он непременно обещал себе съездить в Россию к родителям, или, быть может, если обустроится в Чили, а это всегда была его мечта, но обустроится не когда-нибудь, а максимум через полгода, то обязательно пригласит их туда. Мечтать-вот главная возможность, которую дают деньги, мечтать шире, чем когда бы то ни было, но эту возможность они и забирают, лишь только ты начнешь их тратить. Но траты пока что были далеко. Илья прижался к окошку автобуса дальнего следования, как в детстве, приложил ногу к обогревателю и стал просто смотреть вперед и думать, думать, думать. О, какое же это счастье! На бортовых часах, как это объявил диктор, было без двадцати четыре. Илья крепко сжал своего талисмана-жирафа в руке и сказал ему: «Спасибо!».

Глава 20. «Голубоглазые мечты»

Что ж, да и пир, надо сказать, как это обычно бывает, закатили на весь мир, не меньше.

Вот представьте, что бы вы сделали, чего купили бы, построили, или наоборот, снесли, имея в наличии, скажем, тысяч сто долларов? Да, глаза разбегаются. Для русского человека (а нежели чем писатель, в первую очередь я именно русский), для меня, для русского, встает вопрос: Что же такое есть эти сто тысяч долларов?» А черт с ними, как говорится, ну, в общем, с ними. Так что представим, что, оплатив все жилищно-коммунальные счета, вы все равно имеете эти сто тысяч долларов. Предположим, пожалуй, что этих денег вам хватит на построение личного золотого самолета на триста мест, этакого пузатого аэробуса, хотя, конечно, не хватит. Но предположим. Так на что вы бы потратили эти деньги? Быть может, как раз потому и не идут к нам деньги, что мы не знаем-на что их спустить, где потратить? А поплавать с друзьями вот так вот, до Афин, можно, конечно, и с суммой, в разы меньше представленной. Присутствует у денег так же и особенность, что они обеспечивают нас привязью, приземленностью к какому-либо месту. Ну, что, и вправду открыть друзьям вольный хлебобулочный, хлебопекущий бизнес? Но ведь они птицы полета, люди вольной души. С такими рассуждениями и стояли на той же пристани все шестеро, деньги решили пока не трогать. Хотелось лишь простого человеческого, яблочного, с гвоздикой, лимонада, и новогоднего чуда. Илья готовил, помешивая ложечкой, салат оливье.

Рождество отметили споро. Денег своих и вправду не тратили-решили копить. Продукты купили на свои оставшиеся еще до Великого Выигрыша деньги. На следующий день условились, не теряя ни секунды, так сказать в новом году, с чистого листа отправиться в плавание. Собака лает-караван идет. И что бы ни случилось, шоу должно продолжаться. Ближе к вечеру повалил настоящий Норвежский, не то, что эстонский, снег. Отти как раз заканчивал делать утку по-Пекински на местном гриле у набережной. Как говорится, утка получилась со снегом. Ну ничего, зима… Владимир предложил отметить рождество необычно. После таких фраз ребята обязательно попадали в какие-нибудь передряги, но, решив поблагодарить друга Владимира за тёплый приём, сгладить все возможно выступающие углы их взаимодействия, все безропотно согласились сделать ему этот праздник особенным. Однако, многие понимали, что к полночи скорее всего не вернутся домой. Впрочем, отнюдь. В этот раз все произошло по-другому. «А как это-по другому?»,-спросите вы. А дело было вот как:

На часах, припорошенных мелким снегом, секундная стрелка гналась успеть, куда-то успеть так, будто и правда, тоже опаздывала домой к Новому Году, в этот момент обгоняя значение самих часов. Был вечер. Ребята ехали в электричке на место, которое всем очень хотел показать Владимир. Ох уж эти электрички, эстонские электрички, скажу я вам! Впрочем, ребята уже хорошенько, плотно поужинали, и, сидя в вагоне одни, вовсю, притом лишь только распеваясь, пели разные песни. В вагоне царила атмосфера того тепла, которое только может царить в вагоне электрички под Новый год, когда туда зашли с мороза шестеро веселых людей. Когда прибыли, взору открылась довольно приятная картина: первое, что бросалось в глаза, это количество снега. Снег там и правда был что называется везде, ведь пока ребята ехали, он шёл, не переставая от самого Таллина, а ехали они точно больше часа. Представьте, пожалуйста, картину. К примеру, тот парк, в котором вы чаще всего бывали в детстве. А теперь представьте себе самую что ни на есть огромную копну снега, которую вы видели, как свисает она с трехсотлетнего дуба. Ну, вот примерно столько снега представилось взору ребят. Если учесть еще, что помимо дуба, хоть может и не трехсотлетнего, там было ещё с десяток-два других типов деревьев. Ели, пихты, сосны, липы, березы, перемешанные между собой, как хорошая арабская вязь по золоту. Подумать только, как бы этот парк выглядел осенью! Забегая вперёд, скажем, что парк этот ещё в молодости посадил весь сам Владимир. По истечении семнадцати лет он пришёл сюда, копал, копал, а после сажал, сажал, не обращая ни на что внимания. Он сказал себе, что придёт сюда в следующий раз лет этак через двадцать, и спросит у своего парка совет: как жить дальше? Эмоциональная сила была настолько велика, когда Владимир сажал деревья, что чувствовалась даже сейчас. Хоть лет прошло и не двадцать, а чуть поменьше. Чего же хотел Владимир, приведя своих друзей сюда под Новый год? Насладиться лишь красотой природы? Но это было не в его стиле. Похвастаться? Но для чего тогда столько тайны? Владимир кричал: «быстрее, быстрее», когда ребята медлили, собиравшись, и даже не разрешил занести им ежа в приют, напротив-шумел и суетился так, что ёж проснулся. Вышел из спячки с глазами чуть сумасшедшими, но веселыми. Ежи вообще всегда славятся своим взглядом. Помню историю, произошедшую однажды со мной. Это было летом, в начале августа, мы с родителями только вернулись из Тулы, куда ездили отдыхать на пару дней. Вернувшись, решили долго не тянуть, и сразу поехали на дачу. Было уже темно, звездно, и стадия «вечерело» перешла уже в нечто большее, да настолько, что на востоке уже показался марс. Настроение держалось у всех, и правда, самое лучшее. Я пошел гулять вокруг участка, без фонаря, средь елок и малиновых кустов. Писал стихи. Летом я почти каждый раз, каждый день писал стихи, чтобы по плану выполнить свой первый сборник «Лето». И вот, тот день был не исключением. В Туле родители купили самовар, а Тула и вправду ценится качеством этих изделий, и стали его расставлять, где-то там, возле качелей, кресел и беседки. Я же пошел в другую сторону, где было потемнее, к елкам и дому, в предвкушении вкусного чая и хорошего стиха. Не пройдя и круга, глазами натолкнулся на что-то колючее, и то был еж, часто забегающий к нам в то время, ближе к ночи, на участок. К тому же ежа мы всегда подкармливали мясными косточками. Мой мечтой всегда было подержать ежа в руках, и в этот раз ежик то ли замешкался, то ли нарочно решил меня осчастливить, но факт в том, что побежал он от меня на долю секунды позже, чем надо было бы. И я его сразу схватил, прищипывая за бока, и со счастливой улыбкой понес к родителям. Те и обрадовались, и испугались, но все же меня с ним сфотографировали. И даже три раза. Пожалуй, я добавлю его, я приложу это фото к книге где-нибудь в конце, после текста. Стих же в тот вечер я написал вот какой: ( будто вникал, вживался, живьем вписывался в образ той плеяды звезд, что окружала меня сверху) «Не сбывается, ну и пусть, я стою на краю неба, Золотая любви грусть золотится душой в небыль. Звезды падают, как стихи, как сердец позабытых главы, а намедни саму жизнь полюбил молодой август. Нынче даже Луна-Русь полыхает иным светом; Золотая любви грусть золотится душой в небыль.» Последние строки я дописывал, уже открывая ворота забора, когда папа выезжал оттуда на машине. В тот момент мне думалось о многом. Вспоминалось так же, как еще пару- тройку часов назад, по дороге из Тулы, стоя в пробке перед каким-то мостом, глядя на седеющее поле ржи понимал, что внутри меня закипает некая светлая грусть, ведь ту же книгу, что я пишу сейчас, я хотел написать еще летом. Грусть кипела и я не знал: а напишу ли я ее вообще в этой жизни? Но вот, сегодня двадцатое ноября , и половина книги уже готова. Человек не может рационально отмечать время. Такова наша природа. Говорим-месяц, и кажется-это безумно много, это ого-го и целая жизнь, говорим-пять лет и думаем-да, этого мало-всего лишь пять раз по годику. С августа по ноябрь всего лишь четыре месяца , и, друзья мои, что только со мной за эти четыре месяца не произошло!Вот почему иногда важно представлять, даже не зная точно, что следует продолжать делать и это приведет тебя к успеху. Разве, начав тогда, не написал бы я уже четыре книги? Сейчас все мои цели ограничены двумя-одним месяцем. Тогда же их у меня было четыре. Разве не жалко, что я упустил столько времени? Разве не здорово, что впереди меня ждет, может, еще столько же? А потому просто продолжай делать. Смысл человеческой жизни в результате, а результат может быть любым, главное, чтобы он совпадал с тем, чего ты собирался достичь изначально. Ведь недаром говорят: Если долго мучиться-что-нибудь получится.Важен больше не сам результат на себя, а чувства, которые ты испытываешь его достижением. Вот получили мои ребята гору денег, но чувств, я имею ввиду-сильнейших чувств, при этом не испытали. Потому что не имели четкой цели разбогатеть, а если и имели, то шли к ней быстро. Именно потому так важно ставить перед собой сложные цели. Просто продолжая делать, работая каждый день, вы их достигнете и почувствуете небывалый прилив сил, как будто от перерождения. Я знаю, о чем говорю. Просто поверьте. Но что-то разговор затянулся.Пожалуй, надо его закруглять. Давайте разбавим его стихами. Приятно ведь, но скажите, приятно ведь после знойного длинного дня купаний на пляже или на пирсе в кафе, всему загоревшему заказать прохладительный арбузный коктейль, и, сидя под тентом, глядя на море читать стихи.

«Все наладится, переменится, кто бы нас чему ни учил, в золотую косу месяц заплетет солнца лучи. Жизнь исполнит медленный танец в циферблате часов «Заря», у любви моей скоро станет десять новых любят. Заполышет судьба-мельница, и тоска уж не зазвучит, в золотую косу месяц заплетет солнца лучи».

Нет, ребята, я серьезно, представьте, что вы долго купались летом в море, а теперь пришли отдохнуть и я вам читаю стихи. Без этого не начнем. Ну, представили? То то же. Шучу-шучу, можете не представлять. Но вот этот стих лично мне очень нравится: «Я подружусь с малиновым кустом, сияние молодости станет чаще, забрезжит белизной восход пред ликом жизни спящей. Расставит крылья, словно, надо мной, Венера, спутник озаренья ночи. Я обернусь парящею луной, желания неба я исполню тотчас. Заря-печаль не выйдет на восток, сияние молодости станет чаще. Я подружусь с малиновым кустом и стану счастлив».

Спасибо вам, друзья! И еще стакан холодного мохито нам сюда, пожалуйста!

Глава 21. «Вот такая, блин, вечная молодость!»

Приятно сидеть в предновогоднем Минске с чашечкой рождественского пунша в руках, внутри некоего кафе, окнами, угловыми, так, что лучше и не придумаешь, которые выходят на длинный проспект. При условии, что где-то там далеко, быть может, даже немного за пределами твоего разума, в другой системе отсчёта, связанной с байтами, ты и твои друзья-миллионеры. Приятно, сидя в таком многообещающем положении жить, как обычный гражданин, не богач, а скорее даже и экономнее обычного гражданина. Приятно во многом потому, что это как бы растягивает твои временные жизненные рамки, даёт тебе большую уверенность, некую более мягкую подстилку твоего будущего. В канун Нового года Минск преобразился. Минчане всегда радовали своим ещё чуть советским, коллективным отношением к Празднику. Любить-так любить, праздновать-так праздновать, а потому по городу в большом количестве шастали песняры, одетые в красные новогодние шапочками с баянами, гармошками, аккордеонами-кто во что горазд, и распевали или наигрывали белорусские народные песни. На фасаде почти каждого здания, по крайней мере в центре города, висели гирлянды и мишура, над проспектом и вовсе играла всеми своими блестящими цветами новогодняя радуга, полярное сияние, покинувшее вдруг Норвегию и отправившееся в путь вместе с Ильей, вслед за ним решившее расширить свой кругозор. Илья долго думал, заказывать ли ему вторую чашку пунша, или что-нибудь поесть, но порешил на том, что в данной сказочной, такой волшебной ситуации, что охватила его, а вследствие и весь город, отсутсвие действия и есть лучшее действие. Чтобы, как говорится, не спугнуть. И вот, на Илью напал-таки голод, но уже другого характера. То был творческий голод, приходящий обычно в двадцатых числах, когда все заботы вдруг припорошило сказочным снегом, и ты понял вдруг, что, рождество ли, Новый год, неважно, из рекламы Кока-Колы, что вот он-то, здесь, живехонький, царит и, больше того, лишь начинает царствовать. Подумать только, и всю зиму я буду просыпаться и видеть снег! Если представить того старика, которого чуть не казнили, знал бы он, что, стоя на последнем клочке земли будет видеть еще и снег, он бы наверное сам повесился от счастья. Илья, глядя на елку, так к месту поставленную в кафе, в самом ее центре, припорошенную искусственным снегом и настоящими подарками в обёрточках от городских жителей, неравнодушных, надо сказать, и веселых, начал свой новый рассказ «Елка». Времени было часов семь, а точнее-без двадцати восемь, и на Илью нашло настоящее творческое вдохновение, лихорадка. Он чувствовал, как с кухни доносится запах чего-то, ну, вкусного, переносил запахи в чувства, а чувства в слова, и переносил все на листочек. То Отти готовил рождественские блюда на кухне. Перейдем же к его рецептам и к нему самому. Перво-наперво Отти наделал немало глинтвейна, пряности, в общем их понятии, пожалуй, слились бы все в одну, узнав, что Отти готовит такую вкусность. Гвоздика, корица, имбирь, мята-в глинтвейн входило по-эстонски все, и Отти, с позволения товарищей, не отказал бы себе, при всем желании не отказал бы в возможности поэкспериментировать. Впрочем, четыре кувшина глинтвейна с малиной и имбирем, пожалуй, получились бы вкусными даже в Африке, о чем заботливо сказал Кристиан, что уж говорить об умелых руках Норвежского повара. Друзья все до единого хотели что-то перекусить, а потому Генриус (оказывается, се бродяги умеют хорошо готовить) приготовил большую стопку оладий, полив их кленовым сиропом. Не оладий даже, а скорее канадских панкейков, но никто точно не знал, как они называются. Владимир со своим другом, за разговорами о молодости, вспоминая армейские годы, как-то ненароком приготовили вишневые сырники. Кристиан в это время, поотжимавшись, при чем сделав это прямо на улице, под косым таллинским снегом (прогулка по морю закалила ребят), сбегал до магазина и приготовил две пиццы, а так же гору бутербродов со вкусом местного счастья. Ребята, как сейчас в готовке, еще никогда не были столь дружны между собой. Утка по-Пекински с овощной смесью, португальскими мандаринами и сладкой ягодой, заправленной медом-одно из главных блюд, приготовленных сейчас Отти. «Но сыр, сыр, ребята!Ведь я забыл потереть сюда сыр!-кричал чуть не в исступлении от осознания своего бессилия Отти-ведь такполучится совсем сладко». «Тихо, Отти, тихо, милый друг, ты зачем кричишь во сне, не нада»,-чуть грузинским акцентом говорил друг Владимира, проснувшись. Отти протер глаза и правда успокоился. Посмотрел на календарь- было еще неперевёрнутое двадцать третье. За окном только-только начинало светать. И Отти вздохнул с облегчением. Выходит, весь этот кошмар, вся эта ругань ему приснилась? Что ж, вполне возможно, очень даже может быть. Вот и вы, дорогие друзья, я уверен и обещаю, будете думать о всем том прошлом, о всех тех препятствиях с таким выражением лица, с таким же непониманием, мол: а разве может все быть иначе? А разве мог я не пройти через все эти испытания, мог разве я после всего того не стать вдруг великим, как Норвежские горы? Да… Враки. И приснится же мне однажды! Так что, дорогие друзья, прошу вас, лишь выполняйте свои цели, не примените вставать рано по будильнику, и тогда на синусоиде жизни вы остановитесь ровно в точке один, в точке безоговорочного успеха.

«Жизнь-это море»,-говорит Владимир Отти, когда те, непонятно, правда, почему, решили пойти с утра на пробежку. «Ты хочешь меняться?»,-говорил Владимиру Отти.

–Да, а ты?

–Ну тогда чего ж мы стоим, побежали!

И побежали. «Вот такая, блин, вечная молодость!», как пелось в одной известной песне. Немного странное решение ребят, но я бы посмотрел на других, вдруг оказавшихся в такой ситуации, когда из денег в твоем кармане натурально не остаётся ни гроша, а твой друг со всеми деньгами если и приедет, то не сегодня. Или сегодня? Ребята заскочили на рынок, чтобы купить томатов и пасты для Ильи. Но, все равно, в такой ситуации волей-неволей начнешь меняться. С томатами, макаронами в рюкзаке бежали, вдоль какого-то, чуть скалистого берега, глядя вслед уплывающему навстречу солнцу парому. Картина навевала, своими берегами моря навевала некое соленое, приятное состояние в голове, позволяющее и располагающее к тому, чтобы думать.

-Скажи, Отти, нужно ли планировать жизнь, или более всего жизнь нуждается все не в планировке, а в панировке?

–Я бы не смог ответить но твой вопрос, Владимир, не обсуждай я его с Ильей перед его отъездом. А Илья говорил так: «Ведь все, что известно в своем сознании, что можно понять, можно и вертеть на вертеле мысли, как шашлык на морозе, поливать его разными соусами и оттого будет только вкуснее, представлять одно через другое. А потому можно и планировать жизнь, панируя, и панировать ее пряным планом. Но план на жизнь иметь все таки стоит. Я так считаю.»

Трусцой переступая чуть сзади, поодаль, Илья слушал ребят и улыбался. Вчера, дописав «Елку», он сел на первый самолет и полетел в Таллин, чтобы порадовать ребят и успеть к празднику.

Глава 22. «Да, тяжело жилось ребятам в это время в Эстонии»

И, как это обычно бывает, в момент, когда ты уже готов сдаться, где-то вдалеке на помощь тебе выезжает собственно говоря сама помощь. Держись, трудись. Варьируй. Вертись, как сверчок, как червяк, и ведь недаром говорят: «хочешь жить-умей вертеться». Несладко живет глупый, горькой живет гений; Жизнь умерщвляет тени, их заплетая в круг. Солнце моей печали Тускло прольет свет, Господи, сколько лет нужно запить чаем? Раны лишь станут знаком, что я живой еще. Господи, дай мне сахар, и принеси счет. Примерно такое упадочное настроение было у четырех друзей после того случая, как они поругались с хозяином, с тем самым другом, хозяином квартиры, этак пару дней назад. Не буду называть тему, ибо дело глубоко интимное, лишь скажу, что в деле фигурировала некая женщина, из-за которой теперь лучший друг Владимира выгонял из квартиры его самого. Да, так всегда и бывает, политика, религия, и да, женщины. Но никогда не сдавайся. Да, поначалу сложно мыслить в узком направлении, как я тебе посоветовал, но согласись, поначалу всегда и трудно. И чем труднее, тем лучше, тем правильнее то, что вы делаете. И наши ребята хоть и оказались без дома сейчас и мерзли в предрождественском Таллине, заглядываясь на теплые каюты проходящих мимо паромов в порту, но их единственной ошибкой было лишь отсутствие цели, как таковой. А остальное-жизнь. Если же ты попал в такую ситуацию, что за имением чересчур величайшего количество целей не попадаешь в график, то чем сильнее не попадаешь, тем лучше. И я повторюсь, лишь продолжай делать, научись выкручиваться, и если надо сделать тренировку, но уже пора спать, сделай тренировку. Если только сон не является твоей целью. Скорее всего в данном случае твоей целью является спорт, потому на первых порах сон подождет. Ничего. Просто продолжай делать. Часто люди даже не представляют, что будет, что может быть дальше. Порою лишь выехавшая помощь уже может оказаться ненужной. Так бывает с какой-нибудь фразой, похвальбой, предложением, которое ты вдруг захотел рассказать, вставить свои пять копеек, но из-за новой тактики смирения, принятой тобой недавно на днях, не сказал. И вот ты ждешь, что получишь некий, хоть и не невероятный прилив сил оттого, что сделал все правильно, в соответсвии со своими принципами. Но время проходит, и ты просто забываешь об этом, не получаешь от этого вовсе никакого удовольствия. Между прочим, это один из главных показателей, что ты на верном пути. И забываешь ты только потому, что живешь настоящим моментом, а живя так, порою часто сложно думать о прошлом. Пораздумав чуть над собой и над жизнью, друг Владимира чуть ли не бегом, извиняясь, вернул своих гостей обратно. Друзья любили друг друга, и им было в тягость такое расставание при таких драматичных обстоятельствах, когда оба поочередно повышали голос. Ребята, все вместе, встали в круг, обнявшись, и даже чуть всплакнули, пообещав никогда-никогда больше так не ругаться. Тем более, из-за женщин, учитывая, что та женщина, из-за которой поругались, была ещё сама и виновата. Стояло двадцать четвёртое число. Уже стемнело. За картинным, аккуратным окном белыми хлопьями пошёл мокрый, сказочно-пряный Таллинский снег.

«Ну, что же, пора накрывать на стол, друзья?»,-спросил друг Владимира, как бы проводя послесловие этой счастливой, хоть и немного грустной Таллинской истории. И стали накрывать на стол. Но послесловие для истории писать, как по мне, пока рановато, да и декабрь, не сменив ноябрь, ещё никак не мог бы вступить в свои владения. В общем, наша история сейчас находится в стадии скорее апофеоза, нежели чем послесловия, и, несмотря на все невзгоды наши герои упорно двигаются в Афины, по синусоиде, останавливаясь на единице и как бы символизируя успех. Да и вся наша жизнь, впрочем, вполне сравнима с математикой. Я говорил когда-нибудь, что все можно сравнить со всем, выразить через все? Не помню, говорил ли, но сейчас бы точно хотел сказать. А потому, что все можно представить через все, легко доказать теорию: ничто-только нолик, но нолик не конечный, печальный, а скорее бесконечный и обещающий творить.

Глава 23. «?»

Владимир же привел ребят в такое место, в такое, как бы сказать, знаменательное, ключевое место. Идея Владимира была такова: каждый по очереди взойдёт беседку, проглядывающуюся вдалеке в роще, и полчаса просидит там, в тишине и неведении, раздумывая над тем, как ему дальше жить. После, когда закончится его очередь, подойдет очередь другого, спокойно выйдет, и, не говоря никому ни слова о своем выборе, пустит следующего. От беседки идут три тропинки: одна назад, к той же железнодорожной платформе, вторая-по толстому слою льда, щедро наморозившему Эстонию, по бережку, в Таллин; третья же, самая главная, куда-то на запад, к приключениям. И вот, перед друзьями стояла задача: найти цель, одну единственную и большую, наиважнейшую цель, и в соответсвии с ней выбрать дорогу. И уже никогда с нее не сворачивать. Владимир рассчитал и все сделал так, чтобы ближе к полночи все они вместе зашли в беседку, чокнулись бокалом шампанского, пожелали друг другу удачи, высказали бы благодарность за дни, прожитые вместе, и с последним, двенадцатым ударом курантов вышли бы в путь, не теряя ни единой секунды. И такую беседку предлагаю сооружать я вам каждый раз, когда вы стоите перед выбором, совершая важное решение, или лишь хотите сделать свое решение важным, чем-то, от чего вы могли бы оттолкнуться потом. Я сейчас серьезно. Просто выделите полчаса и останьтесь абсолютно один, одна. Проанализируйте все. И по прошествии получаса выберите дорогу. Назад, к станции, это значит все закончить, исправить, поменять все и начать что-то новое. Вторая, в Таллин, это значит продолжать делать то, что вы делали. А эти полчаса считать лишь временем незапланированной медитации. Третья же дорога, на запад, это дорога, пойдя по которой вы найдете наконец свою самую будоражащую мечту и двигаться к ней. И навсегда покончить со своей неуверенностью. Люди-боги. Они беспомощны лишь в выборе своего всемогущества. Ребята по очереди стали заходить в беседку. Наступила полночь. Как только наступила, зашли все вместе, сразу. Владимир достал откуда-то и вправду целую бутылку шампанского. Разлили, когда чокались. Но Илья просто закрыл на это глаза, наслаждаясь таким моментом. Все было, как он и представлял: куранты били двенадцать часов, подбрасываемые окрыленными хлопьями снега, и в воздухе стояло необычное сияние, как будто мерцание, словно кто-то включил невидимые фонари, гирлянды, щедро развешанные Владимиром в роще. Закрывая глаза, Илья представил некое хитрое переплетение ощущений, происходящих у него внутри. Белый снег, белые хлопья этого замечательного, почти родного северного эстонского снега плавно залетали в беседку через прорези в окошках, плавно гладили Илью по лицу, сразу тая. Складывалось впечатление, что тебя поливает из самого что ни на есть обычного ведра. Откуда-то вдруг стал доноситься шум, чуть резковатый гул. Такое бывает обычно, когда долго сидишь в тишине и вдруг начинаешь прислушиваться. Органы чувств часто играют с нами в шутку. Открыв глаза, Илья почему то оказался на дне «Молодости», как бы полностью погруженный в неё, с банкой малинового варенья в руках, как будто прячась, стараясь спрятаться от очередного шторма, настигшего путников где-то в северном море. Назавтра должны были приплыть в Амстердам. Владимир отчаянно рулил, и так как ветер был лишь попутным, а те датчане, что однажды забрали лодку, сказали, что не так уж она и хрупка, то обещался прибыть к берегу Голландии ещё ночью.

***

Дискутировали о чем-то волнующем и интересном, что может волновать только поистине свободных людей. Чтобы пар не выкипел, не прошел через них насквозь, остужали себя копнами ветра, холодным бризом мелких морских волн. Впрочем, даже и пар, исходящий из них был каким-то родным, добрым. Буквально все в ребятах говорило о их радости от возвращения в море. Шла, пожалуй, вторая неделя их пути после выхода в новогоднюю ночь из Таллина. Все там, в Таллине, чувствовали мысленную необходимость в переменах, а Владимир, как капитан корабля, и подавно, но за имением чувства такта не мог вот так просто покинуть землю, края, в которых его приютил его лучший друг. И он нашел выход из положения. Он придумал такое решение, за которое «Спасибо» ему скажут все. Да что скажут! Мне кажется, сейчас, четырнадцатого января, и друг Владимира, и уж тем более Генриус, все уже успели обжиться на новом месте, и с радостью, по настоянию Ильи провожают Новый год. По моему, все они очень даже счастливы. Ведь дело было вот как:

По пробитии курантами двенадцати часов ребята, как и условились, пошли в разные стороны. Наша первоначальная плеяда героев: Илья, Владимир, Кристиан и Отти отправились покорять морские вершины, выбрав тропинку номер два, хоть лед нынче и был не слишком крепок, зато достаточно скользок. Генриус отправился, почти бегом, с новым, казалось, смыслом жизни первым путем на отъезжающую электричку. По его глазам было видно, что он знает, что делает. Друг же Владимира стоял в нерешительности долго, как это и бывает в таких случаях, а после, сжав волю в кулак, отправился по пути третьему, ведь он всегда мечтал стать путешественником. В Россию ли он отправился, или на запад, но я уверен в одном: сейчас, по прошествии четырнадцати дней с момента принятия решения он неизменно счастлив. Отплывая от пристани в Таллине (датчане привезли «Молодость»прямо туда-так им понравилось путешествие) взяли заскочившего уже на ходу Генриуса, который признался, что не знает пока ничего лучше своего домика в Копенгагене. И вот, два дня назад высадили Генриуса, попрощавшись с ним. В Копенгагене перевели деньги, вырученные за аренду лодки на счет Генриуса, и, побыв на открытии маленькой булочной на Ньюхавен, в доме Генриуса, прямо у воды, отчалили. Проплывая под знаменитым мостом, три раза погудели в гонг, и уже без абсолютно какого бы то ни было зазрения совести. Они теперь могли себе позволить десятки таких яхт, которыми в изобилии кишело море. Лишь понимали, что счастье не в этом, а в их любимой, вытащенной с Идэна «Молодости». Счастье в том, чтобы добраться до Афин, по дороге съев всю живность, которая бы хотела съесть их, счастье-узнать что-то новое, купить маленький домик в горах Чили, но никак не в яхтах, а если и в яхтах, то совсем чуть-чуть, ненадолго. Для Ильи было счастье в написании романа, которого готова была уже половника, и который он вдруг решил переписывать, да так, чтобы ни у кого и сомнения не осталось, он-писатель. Для Кристиан счастьем было преодолеть порог в четыреста отжиманий, ранее чем на половине пути до Афин. Для Отри-приготовить закуску из помидорок, плавленного сыра и хлеба, будто только вытащенного из печи. Умеют же в Копенгагене готовить хлеб! Для Владимира счастьем было успеть в Амстердам к полночи, как он и обещал, ну или рано поутру пройти, проплыть на «Молодости» все местные каналы. В Амстердам и правда успели. Зашли в местную гавань уже ближе к полночи. В предверии крещенских морозов Илья не преминул искупаться, прыгнув за своим, приобретшим цвет, вкус, запах и характер стальным жировиком в Голландскую бездну. Вынырнул весь веселый, довольный, почти не ощущающий от радости холода, и под изученные возгласы случайных прохожих на пристани полез греться обратно на «Молодость». Отти начинал что-то готовить.

Глава 24. «Такой бодрый»

Мне кажется, во мне заложена необъяснимая, никогда и никогда не уходящая, просто нейдущая тяга к морю. Я всегда плохо плавал, и, пожалуй, плаваю, а потому всегда смерть как боюсь, стоя на палубе круизного лайнера представлять, что вдруг упаду в воду. Но именно оттого, мне кажется, именно оттого, что мне снятся сны, где я вот-вот сорвусь вниз, или уже сорвался, именно оттого, что хоте бы вживую увидеть шторм, да даже и на простые волны могу глядеть часами, мне думается, что именно оттого меня всегда так тянет к морю… И именно оттого, пожалуй, и главные герои мои отправились в путешествие с первого же дня написания книги, что, будь я на их месте и притом будь я чуть-чуть смелее, я бы поступил именно так. Ребята же в этот момент попивали зеленый чай с бергамотом, и ели кашу, прекрасную амстердамскую кашу с малиной и холодными сливками. У ребят после почти двухнедельного плавания был зверский аппетит и морская походка. Знаете завтрак-этакую большую тарелку мяса и всего, который стоит уйму денег, но который, если ты съешь за раз, то не будешь оплачивать? Илья только-только съел именно такой завтрак, заказав еще и тарелку каши со сливками. Это могли бы сделать и все друзья, но из-за наличия денег (было же, должно же было быть хоть какое-то отличие в том, имеют они деньги или нет) заказали блюда поинтереснее. Кристиан, то следивший за своим питанием, то съедавший вдруг целый бутерброд, все же придерживался некоего баланса и к своей малиновой каше заказал тарелку тропических фруктов. Отти, как настоящий гурман, решил взять на завтрак что-то рыбное, и ему принесли треску, запеченную с чесноком и щедрую порцию местного омлета. Владимир чуть заскучал по родине, а потому, вспоминая своего друга и размышляя, как поживает еж, их товарищ, заказал себе немецкое блюдо: баварские колбаски с жареным хлебом и овощами. Впрочем, по манере говорить Владимир был скорее Шотландец, нежели чем уроженец Баварии. Но не будем об этом. Илья же заказал, а самое главное-и съел столь обильный завтрак не только потому, что за время путешествия заимел вдруг могучий аппетит, но еще и потому, что почти всю ночь без остановки бегал по Амстердаму, избороздив его вдоль поперек, чтобы понять: чего все-таки чувствует человек, пробежавший всю ночь не переставая, как это сделал герой его книги. Сказать пока что можно было лишь одно-человек наверняка чувствовал огромную усталость в ногах, буквально не мог ходить, а потому его Илья на пару недель отвел на второй план-сил набираться. Аппетит, впрочем, у всех членов бравой команды значительно повысился. Нахождение на свежем воздухе, целый день в движении, то на один борт палубы, то на корму, то нырять, то вахта; загар, покрывающий теперь плавно и немилосердно, но, черт возьми, довольно красиво их лица; иммунитет, безусловно повышенный после бессчетных ночей в открытом море-короче говоря, все это явно вело лишь к двум последствиям: появлению могучего богатырского аппетита и чистому, цельному прояснению мысли, что, казалось раньше, могла произойти только с Китайскими монахами в их пагодах. Нет, нет, оказывается, Норвежские, да и не только Норвежские, а и просто северные моря здесь тоже очень подошли. Так вот, четверо друзей завтракают. И завтракают они в Амстердаме. Позавтракав, они идут обратно к своей лодке. Владимир уже привычным для него жестом руки заводит мотор. Набирая скорость, проплывая, как некая лягушку, мимо блеющих вдалеке глянцевых судов, они едут на каналы. Каналы Амстердама, безусловно, вещь очень интересная и выглядят удивительно. Впрочем, как и любая другая достопримечательность в любом другом городе. Конечно, интересно проехать с тремя друзьями на борту своей лодки, прошедшей столь великое множество приключений, имея большие деньги на счету… Но это именно та грань, где измерения книжные и реальные расходятся. Вот как горбы этих верблюдов, литосферных плит, что находятся в постоянном движении. Примерно такое зрелище происходит в моей голове, когда я начинаю описывать что-то немыслимое, но очень желанное и, впрочем, в месте, где я все же когда-то был. Вам лишь следует знать, что герои испытывали довольно приятные визуальные, «вкусовые» ощущения от картины, что предстала их взору. Узкие, по обеим сторонам заснеженные, рождественские улочки, заставленные сплошь машинами, укутанные столь редким в этих местах шарфом снега. Велосипеды, казалось, с обоих берегов стремились свалиться в пасть канала. Небо было теплое, но пасмурное. Из соседнего кафе доносились ароматы кофе и пиццы. То, что испытывали ребята, можно описать примерно так:

Однажды летом я, представим, пошел гулять в поле, в которое гулять доселе еще ни разу не ходил. Оно было поросшим рожью и мелкими сорняками, везде летал пух от одуванчиков. Я шел по колее, вытоптанной за меня любезно лошадьми, или не менее тружениками-самосвалами. Светило солнце. Было достаточно жарко. С каждой секундой моего подъема (а я еще и поднимался), я сильнее и сильнее желал идти вперед. Меня подталкивало ощущение, осознание, что впереди уйма таких же полей. Меня переполняло счастье от осознания того, что я перевернул свое же представление о мире. Начав путешествие, ребята почти каждый день испытывали такие чувства. Ребята хотели добраться до Афин, а порой и до берегов Чили.Порой и я хотел стать одуванчиком… Но ребята плыли по каналам. И им, безусловно, было хорошо. На них находило то прекрасное состояние, когда один за другим начинал высыпать в воздух, в небо, повсюду, свои планы на жизнь, свои мечты и пожелания. «Что, если доплыть до Афин часа за два?-говорит Кристиан-ну, чисто теоретически, какую скорость надо развить, чтобы доплыть за такое время? А то, если честно, я уже устал, порядком устал мерзнуть в странах северного полушария. Да, рождество-это, конечно, хорошо, и впрочем сколько? И ребята посчитали, сколько это выйдет. В лодке царила атмосфера того же счастья, что излучал фонарь на домике Генриуса. Кстати, как думаете, как у него дела? «Горячая булочка, горячая булочка, сударушка! Вот, возьмите одну с курагой!».. Ребята хоть и порешили добраться до Афин, но не видно было, чтобы особенно торопились. Сейчас, например, просто ради интереса поспорили, уже собравшись отъезжать из Амстердама, с одним лавочником, что умеют продавать лучше него. И если они сейчас продадут сто сырников с курагой, то лавочник должен будет включить в меню этот продукт. А они на обратном пути зайдут и отведают. Заварушка началась оттого, что Отти не увидел здесь свой любимы рецепт. И понесла-ась. В общем, веселились, как могли. А рецепт, кстати говоря, был не такой и сложный.

Глава 25. «Люди-Боги»

А рецепт, кстати говоря, был довольно прост для того, кто начинал с акульих ребрышек. Отти все это по быстрому приготовил, и нарадоваться не мог, глядя на то, как сырники его расходятся из рук в руки в этот чуть подтаявший снежный вечер в Амстердаме. На календаре было четырнадцатое января. Вы спрашиваете, в чем ваш просчёт? Почему выезжали, вроде бы, в Рождество, плыли две недели, а наплавали все три? Впрочем, просчета вашего здесь нет, скорее мой просчёт. Но дело лишь в том, что плавание на Фарерские острова не прошло бесследно. Когда ребята отплыли из порта Таллина, в дно «молодости» кто-то резко начал стучать, как будто желая войти и отпраздновать Новый Год, прошу прощения, Рождество, вместе. То был, как выяснилось много позже, уже на Готланде, когда звук ребятам окончательно надоел, так вот, то был, пожалуй, детёныш спрута, что приклеился, вероятно, где-то в Атлантике, посидеть в тени, но что-то пошло не по плану, и теперь он окончательно замёрз, желая отлепиться. Его мама, пожалуй, теперь в отчаянии мечется, крушит корабли, мстит и ищет своего сына. Спрута же открепляли ровно неделю. Отсюда и задержка. Дорогие друзья, пожалуйста, любите и жалейте своих мам. Они у нас одни-одинешеньки в этой жизни.  Ребята же наши всегда проверяли дно судна перед отплытием, приятно совмещая поиск жирафа Ильи с этим занятием. Нырнув в очередной раз, нашли старинный сундук с золотом. Лавочник по случаю отбытия теперь уже своих друзей, стоял рядом, и ребята, не задумываясь, подарили этот сундук ему. Такое событие говорит лишь о том, что надо чаще делать подарки, в целом нести в свет счастье и добро. Проходя по одному из каналов, ребята натурально поймали высадившийся им на голову велосипед. Да, такое часто бывает. Я же, кажется, говорил, что Амстердам-это весёлый город? Ну вот, убедитесь сами. И, ладно бы, сверху, на мостике, стоял хозяин, истошно крутя руками в жанре «Мамма-миа, мой велосипед!». Но, на удивление, сверху тоже никого не было, кроме десятков тысяч сородич-таких же железных велосипедов, впрочем, поживающих очень хорошо. А потому, что хозяина не было, ребята решили забрать велосипед себе, как некий трофей. А теперь представьте себе картину: Владимир, мастер на все руки, прикрутил велосипед на две ножки, над каютой, так, чтобы колёса могли спокойно вращаться, и Кристиан сейчас, прямо посреди моря, сидел там и крутил педали, будучи, пожалуй, самым высоким обьектом в Атлантике на сотни километров вокруг. Проплывали Ла-манш. Отти и Илья готовили так любимую Ильей пасту. Во Франции двигалась этакая передвижная Неаполитанская кухня-вкушая ароматы соусов, Владимир напевал какую-то старую песню и резво правил. К концу этого дня уже условились быть в Шербуре. Приплыли поздно. Но, впрочем, успели приплыть. Шербур, конечно, был город поменьше, и вовсе не столичный, да и лодку оставили не в гавани, в какой-то одинокой бухточке, по типу Фьорда. Но ребят сейчас больше интересовала не кухня, не размеры города, и не погода за бортом, а впрочем, все сразу, но лишь с тем пониманием, что им следует везде успеть. Сейчас я попробую нагляднее объяснить, что они чувствовали. Помните, я рассказывал, как некто Илья гулял по полю? Это было одно ощущение. И совсем другое, когда сей некто забежал на неведомые вовсе поля, притом имея в своем запасе некий ограниченный срок времени. Природа вокруг настолько хороша, а рассветы и закаты столь необычны, что невольно хочется рассмотреть все эти чудеса подольше. Но лишь в том небывалом темпе, когда надо пройти десять километров, я говорю примерно, за час, а ты вдруг пробегаешь их все за полчаса, притом успевая все-все посмотреть, и будучи уверенным, что везде, вдобавок ко всему, успеешь к сроку. А когда успеваешь, уже после, в спокойной обстановке, очень дивишься: как ты успел? Примерно так же дивились сейчас ребята, сидя в обратном уже для них поезд Шербур-Париж. На часах было где-то без двадцати шесть утра, следующего дня с момента их прибытия в Шербур. А дело было вот как: погуляв по улицам той деревушки, куда, казалось, прибыли ненароком, сели на последний автобус в город, а сидя в нем-решили: Что же мы должны будем делать в провинциальном городке ночью? И тут Владимир, так кстати для сложившейся ситуации захныкал, что никогда не видел Эйфелевой башни. Зная бродячее прошлое Владимира, ребята сначала ему даже не поверили. Но узнав, что это действительно так, Илья чуть ли не с водителем автобуса, не имеющим никакого отношения к поезду, договорился о билетах на поезд до Парижа. И даже не спрашивайте меня, как. Секретов выдавать не стану. «И даже не спрашивайте меня, как. Секретов выдавать не стану.»,-произносил полушутливым, полусерьезным тоном свои реплики Илья на одной из смотровых площадок Эйфелевой башни. Дело в том, что там он встретил своих друзей, одноклассников, которые приехали в Париж на рождество. Они выглядели все довольно счастливыми, но впрочем, всем им все же чего-то не хватало. И многие люди год за годом томятся в рассоле своей жизни, пропитывая ее соками, в поиске ответа на сей вопрос. И лишь Илья знает правду. А ведь все очень просто, более того, Илья уверен, решение своей проблемы люди знают, и даже время от времени повторяют вслух. Проблема лишь в том, что это происходит время от времени. А чтобы сбылось-желательно произносить всегда. Да, я о том, что нужно мечтать и ставить цели. Делать или менять их и снова мечтать. А после снова делать. Всем, казалось бы, понятная установка. Но никто не повторяет ее всегда. А дисциплина, пожалуй, друзья, лучший друг человека. «А дисциплина, пожалуй, лучший друг человека.»,-бегло читал Илья по-французски, переходя по брусчатке к Лувру на запах каштанов, жареных зимой. И, как следует время от времени повторять теоремы по математике, чтобы не забыть, так и лишь четкое, постоянное повторение установки «мечтай и делай» приведет вас в Коста-Рику, куда я, например, сейчас, в свои шестнадцать лет мечтаю попасть. Даю вам слово, друзья, что если я попаду туда когда-нибудь, а эта книга еще не выйдет, я выпущу ее за собственные деньги и назову «Как я попал в Коста-Рику», при этом, пожалуй, я запатентую идею цель-срок-действие-получение результата. Друзья же стали искать каштаны, жареные в Париже Зимой. А я-вспоминать, как был в Париже, там же, у каштанов, с родителями. Лет, пожалуй, в тринадцать. Стоял месяц май. Мы приехали в город поездом, впрочем, как и друзья сейчас. Первое, что бросилось в глаза после выхода с вокзала- невероятное тепло, около восемнадцати градусов, и много-много туристов. И привкус какого-то сладкого дождя. Но небольшое отступление, друзья. Только что я провалил одно из своих ежедневных действий по достижению целей. И на меня нашло озарение. Конечно, не обошлось тут и без толики знаков судьбы. Ну, впрочем, так ведь оно всегда и бывает. Безусловно, кризисы, вот такие провалы, один из которых произошел и со мной, полезны. И тому, что случился кризис-лучше радоваться. Просто потому, что кризис наверняка заставит вас стать лучше, а еще потому, что почти все и всегда можно поправить. Другими словами, если ты сожалеешь о том, что сделал что-то не так, чаще всего это «полностью» все еще можно без потерь поправить. И счастье в том, что случилось это сейчас, а не через два месяца. За цикл, ограниченный целью один-два месяца, два-три кризиса-это самое оно. Можно сказать, что такие дни, лишь индикатор того, что вы на правильном пути. Ведь ничего правильное никогда не будет даваться легко. А все то, что вы нарушили, не сделали, обязательно нужно поправить, доделать в день тот же или следующий и со спокойной душой, закрасив кружочек дня, пусть хоть и другим цветом, но равносильным основному, закрыть глаза и заснуть. Ведь что такое, по сути, стресс во время кризиса? Мы объясняем его фразой по типу: «Ну вот, я снова забрал время у самого себя». На самом же деле, всегда, ставя цели, мы волей-неволей завышаем свои стандарты, а потому два-три дня, вдруг выпавшие из вашего срока в два месяца, просто физически не смогут повлиять на искомый результат. По настоящему же мы переживаем вот почему, я сейчас наглядно объясню вам это. И все дело лишь в том, что день за днем, кризис за кризисом, мы одну за другой отбираем у сидящей внутри нас обезьяны-лентяйки поблажки. Согласитесь, если вы поставили себе цель не есть конфеты на протяжении двух месяцев, то есть шестидесяти дней, и вдруг на пятый день съели одну, можно вовсе отбросить эти пять дней и начать заново. От шестидесяти не убавится. Другое дело, что, не ев конфеты первые четыре дня, вы безусловно с каждым днем повышали свой уровень мотивации, и ваш организм чувствовал примерно следующее: мотивация ему сама по себе была, как сладкая пилюля, при том при всем он понимал, что сорвись он разочек за два месяца-ничего не будет. Видите, он понимал, в отличии от вас. Грубо говоря, все это время, все эти первые четыре дня организм вовсе и не бросал есть конфеты. Просто он смаковал ту одну, которая, к его великому счастью, не заканчивалась. Безусловно, он смаковал эту конфету втайне от вас, работая как бы на два фронта. Но, как известно, все тайное когда-то становится явным. И вот, на пятый день организм решается съесть настоящую конфету, вместо той, которую вы ему представляли. Пригрели, называется, у себя гадюку. Конечно, организм попадается, вы даете ему палкой по лбу, и тогда он пускает в ход единственное оружие, которое ему доступно-стресс. А после уползает за угол залечивать свои раны, и уже оттуда, из-за угла, передохнув, начинает вас подтрунивать. Вот мол, никудышный, хотел продержаться шестьдесят дней без конфет, но не смог и четырех.А после вспоминает и мушку, которая посидела в сахаре, а после прыгнула тебе в рот. В общем, организм, после того., как вы его уличили в измене, вдет себя очень подло, стресс же, его единственное непоколебимое оружие туманом окутывает вас, и разобрать правдивые мысли от ложных, факты от выдумок, не представляется возможным. На самом же деле организм очень-очень злится, что,

попавшись споличным, лишил себя не только настоящей, но даже вымышленной конфеты, причем не на месяц и не на два, а на срок гораздо больший, еще более мучительный. Именно от этого воет организм, оттого, что его лишил конфеты. Воет, как малый ребенок, но ни в коем случае не от того, что результат теперь не будет достигнут. И вот еще его коронная фраза: «Видишь, мы все равно не справляемся, так зачем и дальше себя мучить, Пойдем, лучше, съедим еще конфету, и еще, и пончик. ну, а если тебе и впрямь это тк нужно, то завтра начнем все сначала, и я клянусь, что больше никогда-никогда не буду ее представлять. Но, согласитесь, съесть одну конфету за шестьдесят дней лучше, чем съесть пять конфет и пять пончиков за этот срок. И второе действие уже и правда может повлиять на результат, так как количество это немалое. В любом случае, согласившись в тот день съесть еще конфету и два пончика, вы либо обречете себя на неопределнные мытарства на неделю и больше между «все, завтра начну» и «ммм, как вкусно», либо и правда начнете завтра, но отставание в пять конфет точно хуже, чем в одну. А потому, начиная писать таблицу цель-срок-действие, лучше сразу отпускать пару дней на кризисы, а по их настпулении, сразу же, в тот же день стараться их исправить. В общем, где бы ты ни был, и что бы ни делал ты, не переживай, варьируй и всегда продолжай делать основное действие, которое себе поставил. Ну, а если результата пока нет, то это все еще ничего. Как мы знаем, везде и во все времена цыплят по осени считают. «Да, цыплят по осени считают»,-говорил Кристиан, вспоминая, как они заскочили в последний вагон поезда, вчера уходившего на Париж. «Да, цыплят по осени считают»,-вторил Отти… Про Париж. Ах, да, про Париж. Было это в первых числах мая, когда по России стоит на удивление холодная погода. Мы же на поезде из Амстердама с утра прикатили во влажный, теплый и громкий, суетный город Париж. Он встретил нас почти тропическим, по сравнению с теми местами, откуда мы пришли, дождем. Была весна. Город цвел. Для меня, как для человека, редко когда успевшего побывать на юге, приезд в Париж был почти эквивалентен приезду в Афины. Помню, как очень долго ли пешком до какого-то собора, сюда цветущего сиренью. Помню, как посещали настоящий Французский ресторан. Помню, опять же, и Нотр-дам-де-Пари, в то время еще находившийся на своем законном месте. Помню и ту площадку перед Лувром, где родители и правда покупали себе каштаны, жаренные на ветру. Помню и реку Сену, по которой, подплывая к Эйфелевой башне, мы тоже, собственно говоря, успели пройти. Город для меня двенадцатилетнего был наполнен некой взрослость, необычайными загадками и теплом. Помню девушку, которой, пожалуй, некое модельное агенство устраивало фотоссесию на берегу Сены. Воды в реке были мутными, но перила, камни и мосты-посветлее. И, казалось, несли в себе целую историю. Говоря в общем, наступал именно тот переломный момент, когда начинаешь подмечать первые необратимые изменения на пути к цели. Снег в Париже у ребят сейчас хоть и шел, но был намного более липкий, и теплый, и неизведанный. В Шербур и подавно кое-где цвели цветы. Из Эйфелевой башни, про нее, помню немногое. Помню большую площадку перед ней, на которой высиживали, продавая, разные белорусы. Помню большие очереди на подъем. Помню, по моему, лифт, и швейцара, высокого, в черном таком костюме, контролирующего лифт. Помню ремонт на одной из обширных Парижских лестниц, из-за которого мы опоздали, почти опоздали на вокзал. Вспоминая сейчас, по прошествии нескольких лет, Париж, замечаю, что было бы интересно приготовить местную кухню. Да и вообще, кухни всего мира, взятые в охапку и брошенные передо мной на стол. Сама возможность побывать Коста-рике, приготовив пиццу с кокосовой стружкой, делает, правда делает мою жизнь намного интереснее. К слову о годах, мы часто недооцениваем время. Как я уже говорил раньше, мы нерациональны в его контроле. Ложись человек спать в девять вечера, он невольно будет думать, как он хорош. Но человек, ложащийся в пол-восьмого, почему-то уже не замечает особенной разницы. он чувствует, что возможно все, и от этого лишь понимает, что делает самую малость. Так и с годами. Задумайтесь. Сейчас мне шестнадцать. В Париже я был четыре года назад. А теперь представьте, сколько подросток претерпевает изменений с двенадцати до шестнадцати лет. Довольно много, согласны? А теперь представьте, что все это время, все эти четыре будущие года до двадцати лет я стану выполнять лишь половину, треть, четверть того, что выполняю сейчас ради достижения своей цели. Мне кажется, я успею сделать довольно много в таком случае. Согласны? Мне кажется, если поставить конкретную цель на срок в четыре года и этак с месяц походить, хотя бы полчаса в день раздумывая над правильным условием для этого срока, то за будущие четыре года можно достичь реального успеха в той области, которую выберешь. Четыре года. Звучит несколько пустовато. Потратить четыре года на непрерывную работу над собой. Звучит несколько ужасающе. Так, как будто только что ты втоптал эти четыре года в грязь. Но то опять организм напустил на вас туман своей чувственности. Я вас уверяю, друзья, до этого вы годы напролёт, шесть, семь, восемь лет тратили вечер на просмотр телевизора, и, если уж так посмотреть, то занимались прежним-втаптывали своё время в грязь. Потому что время в любом случае уходит, и уходит безвозвратно. И его нельзя провести с пользой или вредом относительно жизни. Жизнь сама по себе пуста, ничто, лишь мы придаём ей значение. А потому, работая над собой, чувствовать себя ни хуже, ни лучше, чем, когда бы вы не работали над собой, вы не будете. Станет происходить лишь некое другое, организм ваш время от времени станет напускать на вас стрессы. Впрочем, напускать стрессы он будет в любом случае. Короче говоря, в работе или не работе над собой смысла как такового нет. Жизни нет до нас почти никакого дела. Слишком уж низко мы, увы, летаем. Смысл же есть в другом-в результате. Он почти всегда развивает нас. А именно развитие-то, что может поднять нас выше к жизни, так, чтобы она нас разглядела, и, быть может, подарить всем нам бессмертие. Ведь все, что существует в нашем сознании, имеет место быть. И все, что можно представить-осуществимо. Мы часто говорим о Богах. Быть может, развившись, мы станем ими, или же они сами не преминут показаться нам. Фраза потратить четыре года в работе над собой звучит ужасно. С другой стороны, фраза стать успешным в двадцать лет, начав работать над собой в шестнадцать, звучит более чем приемлимо, я бы даже сказал-приятно. Вот так вот человек ценит время. И дело в том, что он никогда не научится его ценить. А потому надо брать и делать, ставить срок хотя бы в шесть месяцев, в год. И вы непременно придёте к результату, а, как следствие, и к развитию. Мечты помогают нам расширить рамки сознания. Достижение своих мечт, одной за другой, и последующее продолжение работы даёт почти стопроцентные шансы небывалого развития. Поверьте мне, жизнь столь длинна в своём многообразии, мы даже, кажется выполнив все мечты, все равно можем наткнуться в нашей повседневности на простую безделушку, которая перевернёт нам сознание и подарит новую, ещё более небывалую мечту. Было бы очень здорово, если бы каждый из вас сейчас себе придумал цель на срок в четыре года, а после, побродив хотя бы неделю в раздумьях над действием, выполнял бы его после, скажем, хотя бы месяца два. Всего лишь час в день, одно действие. Друзья, я думаю, с этим справится каждый. Просто попробуйте и посмотрите на результат. Я уверен, что он вам понравится. Да так, что вы продолжите выполнять Действие оставшиеся три года и десять месяцев, по прошествии коих станете очень успешны. С единственным условием-заранее понимайте, что будут кризисы, и не позволяйте им изменить ваш курс. Считайте цыплят по осени!

Глава 26. «Шербур»

А наши друзья, этим временем, прибыли в Шербур и искупались там в морской воде, переночевали в хорошем домике одной семейки, сходили с утра за круассанами, впитывая в себя свежий воздух Нормандского счастья, сейчас отплывали в Сельту, и планировали прибыть не позднее завтрашнего дня. И, как говорится, сказано-сделано. По прибытии в Сельту лодку отдали напрокат, как это делали уже раньше. Договорились, что встретятся после, уже на другом берегу мира, в тёплом и спокойном Средиземном море. Ребята вдруг вспомнили, что у них на счету все ещё много денег. А потому по прибытии в Сельту, ещё перед сдачей своей уже полноценной яхты-парус явно прижился, провели некий косметический ремонт. Подкрасили, подлатали и сделали «Молодость» чуть современнее, здоровее, но все же оставив толику того, Идэнского счастья. Деревянные, чуть потёртые и потемневшие, посыревшие доски каюты, скаты, половицы, на корме и на носу, штурвал, все это золото дерева сочеталось с настоящим, Испанским золотом. А потому яхту «Молодость» отдали в аренду одной молодой паре, по видимому отправляющейся в свадебное путешествие. Отдали за большие деньги, и договорились встретиться через некоторое время уже в Валенсии. Денег, вырученных с яхты, и тех накоплений, почти ни копейки которых ещё не потратили, хватило с лихвой на довольно дорогие увлечения. Купили себе, конечно, на время, то есть как бы тоже взяли в аренду, но с условием: отдаём, когда захотим или закончатся деньги, четыре спорткара Порше. А денег все равно осталось, будто нисколько не тратили. Не теряя ни секунды, по самому центру города прокатились с ветерком, и, останавливаясь на заправке Шелл, заливая полный бак самого лучшего, экологичного топлива, на капоте белого Порше Ильи расстилали карту, намечая свой путь, попивая холодный кофе глясе, в обновлённых только-только костюмах. Ставили план местности. Впрочем, пожелания оставались те же. Лиссабон, Танжер (Илья замахнулся на пустыню Сахару, но передумал)-Алжир, Кальяри, Палермо, Александрия, и Греция.. Тут Владимир, как главный заведующий по яхте позвонил и перезаявил, что встреча будет не в Валенсии, а чуть южнее-в египетском городе… И, то ли фортуна была все ещё на стороне победителей, то ли Владимир просто своим красноречием их убедил, но факт в том, что молодая пара на все согласилась, сообщив, что выплывают уже в море, и лишь порадовалась-увеличилось время их пребывания на столь прекрасном судне. Ребята выехали на автостраду, и, стараясь держаться моря, что периодически показывалось из-за горизонта, к следующему вечеру приехали в Лиссабон. Да… Гнали нещадно. Пользуясь положением и статусом, часто нарушали скоростной режим. Заприметив же какую деревушку, наоборот снижали скорость, останавливались, порой, в чистом поле, уходили подальше от своих машин и ложились под открытым небом, в развалинах старой церквушки, слово герой Коэльо-Сантьяго. Часто заезжали просто к местным жителям погостить. Те же угощали свежим хлебом, чистой водой, своим сыром… Машины находились в пыли и блестели на солнце в цвет своего хрома, не имея ни единой царапины, когда последние закатные лучи касались их крыш. В один из таких дней, когда, сидя на своих капотах вкушали малину, встретили, переползающих, как перекати-поле, паломников, пилигримов. Те, вероятно, заметив на своём пути разнообразие, приняли его за знак. «Кто знает, быть может, это и правда был знак»,– так говорил один из паломников, которого Илья угостил малиной. Разговаривали на русском языке. Паломник родом был из Белоруссии. Однажды он бросил свою работу на ферме, на тракторе, и назло товарищам пешком пошёл в Лиссабон. Это была мечта его детства. Уговор был такой-не возвращаться. Но на пятый день пилигрим вернулся, и друзья поголовно сказали ему, что он ничего не добьётся.Впрочем, через пару дней он снова собрался и тронулся в путь. По прошествии трёх лет он здесь, в Лиссабоне. Быть может, это действительно был знак. «Но, знаешь, путник, ничего-это и есть жизнь. И она у меня получится. Вернее, уже получилась. И чтобы достигнуть чего либо, нужно сто один раз подняться, сто упав. И помимо контролируемых кризисов, исправимых в своём сознании, будут случаться и полные фиаско, тотальные провалы. Ничего. Собирайся. Отдышись, и в путь. Дорогу осилит идущий.» Илья завёл двигатель Порше и в свете фар показалось медное блюдечко лиссабонского небас большой медведицей в центре. Белорус тоже наблюдал эту картину. Он улыбался. А ведь тогда, по возвращении на родину, он был готов убить звёзды. Ничего. Собирайся. Отдышись и в путь. Тебя ждёт небо.

Переночевав под лиссабонским звездным небом, где-то вдали от автострад поутру тепло распрощались с паломниками. Несмотря на то, что стояла зима, здесь было относительно жарко. А то вы подумаете, что несостыковки в тексте. Нет! В мире случаются сотни аномалий. Почему бы одной из них не произойти прямо здесь и сейчас? Вы знаете, действительно хорош метод визуализации. Представляете, ведь на моих часах сейчас около пяти утра, и в это время где-то существует Новая Зеландия.. А между прочим она есть, и там живут такие же люди, и испытывают такие же чувства. Ставят такие же цели, например однажды попасть в Россию. Падают, так же, я уверен, падают. Но не сдаются. Вспомните последний раз, когда вы куда-либо бежали. Ещё лучше-бежали через силу. И, вспомните, если вы добежали, то какие чувства вы испытывали? Сколько раз собирались сдаться? А если сдались, то что испытывали, когда дошли до места, куда надо было бежать? Пожалуй, сожаление оттого, что все же могли это сделать. Так поступить. Именно то, ведь именно то происходит с вами, когда вы двигаетесь к цели. Раз пять или десять, с непривычки, вы бежите и почти задыхаетесь. Пару раз и вовсе падаете без сил от неимоверной боли в боку и не понимаете даже: а как можно жить и при этом бегать? Но ведь все это ещё не показывает, что игра не стоит свеч? Да, сейчас вам невероятно тяжело, и даже, кажется, вредно для здоровья. Но ведь есть в мире люди, которым это вполне легко? Ведь есть же люди, что достигают этого! А после испытывают наслаждение, оттого, что тогда, по возвращении в Белорусь, не сдались. Ехали неспешным караваном. По въезде в город рассматривали его изо всех окон. Ребят настигала последняя, как говорил Пауло Коэльо, стадия достижения мечты. Понимая своё превосходство сейчас, ощущая, как тяжелы их кошельки по сравнению с другими, поминутно ловили себя на мыслях: продать все, на вырученные деньги построить храм и открыть здесь, обжившись, свою булочную. Но, между прочим, и продавать то тут было особо нечего. Телефонами ребята до сих пор не пользовались. Да и зачем? Как сказала фортуна, она таких людей любит даже больше, уважает пуще прежнего. По прибытии в Лиссабон побросали автомобили на какой-то парковке, поодаль от всего, и буквально благоговея, в смирении, ступая каждый шаг, как по плитке ступает кошка, стали осматривать, восхищаясь, старый город, покрытый свежестью и прохладой временных лет. Илья все ещё писал свой роман по дороге, во время отдыха, глядя вслед проезжающим машинам, сидя на обочине и прижавшись к теснёной двери. Кристиан в это время отжимался, притом делал уже четыреста пятьдесят, даже более сложных, чем нужно, отжиманий. А Отти ещё в Сельте, когда выбирали диски для своих будущих машин, тыкнул в первые попавшиеся и сбегал в магазин через дорогу за грилем. И потому сейчас, время от времени докупая продукты, постоянно что-то на нем готовил.

Глава 27. «Собака лает-караван идёт»

Например, сейчас он, похоже, готовил пиццу на гриле под соусом «мармеладный джем». Это была обычная Итальянская пицца, ну, как обычная, там присутствовал, все же, джем из бекона. Но так, типично Итальянская. Аромат заставлял всех хотеть побыстрее попасть в Италию… Владимир частенько уходил за десятки километров туда, сюда и возвращался только к ночи. Но что это я говорю так, будто это происходит сейчас? Сейчас ребята гуляют по утреннему Лиссабону, и в эти минуты Владимир договаривается с начальником, быть может и несуществующего трамвайного депо о том, чтобы им четырем на день выдали трамвай, просто чтобы весь день ездить по маршруту. Владимир показал свои еще действующие права на вождение трамвая. Начальник, конечно, думал долго, но после, с ноткой недоумения в голосе, согласился, когда ребята оставили ему в залог ключи от четырех Порше. В общем, теперь трамвай был всецело в их руках. Первым делом Отти поднял на корму гриль и продукты, решив не перебарщивать, он наметился делать бургеры с котлетами из винограда и кураги. Ладно, переборщил, все-таки. Но было вкусно. Кристиан в углу, который образовывается меж сидений в центре трамвая постелил коврик, рассчитанный на двоих, чтобы могли соревноваться: кто больше отожмется? Илья и Владимир окрашивали трамвай снаружи в орнамент из бумаги, и пока это было похоже только на птицу-ананас. Но выглядело, скажем честно, необычно и интересно. Владимир собирался быть экскурсоводом, но не простым, не по местности, а по памяти. План был такой: кучка народа загадывала ему любую европейскую страну, а он притихал и начинал про нее рассказывать. Илья же просто договорился сам с собой записывать каждый день новые мечты, и, когда выйдет его первая книга, все их исполнить. А пока проводил пробную версию: ему всегда хотелось, став успешным, отбросить все и пожить со смирением, спокойной жизнью, работать на интересной работе, где тебя никто не знает, и предаваться самым обычным человеческим удовольствиям. Поэтому, с первым рейсом он с наслаждением, с каким еще даже не писал книгу, завел трамвай. Говоря о слове «волшебный», «счастье», я все время вспоминаю март, конец марта, когда мы с семьей на наземном метро, вечером, возвращались из торгового центра, купив у самого входа разных светящихся воздушных шариков. И вот, я помню, поезд медленной гусеницей ( но теперь я вижу в нем бабочку ), полз к следующей остановке, а мама, папа, говорили со мной, просто говорили со мной и мы понимали друг друга. По-моему, они чуть журили меня , но все же хвалили за последнее написанное сочинение по русскому языку. Я помню, нужно было написать письмо себе в будущее, точнее, как раз, нет, письма не нужно было писать, а я написал, а нужно было рассказать своих мечтаниях. А я написал письмо себе в будущее, в Испанию. Там я рассказывал, что буду иметь домик у моря, спортивное тело, здоровый дух, свой сборник стихов… И, хоть на чуточку, но я уже приблизился к той мечте. Сборник стихов у меня имеется. А с каким цветом ассоциируется у вас счастье? Лично у меня-с желтым. Этаким золотистым в крошку. Мне интересно, а у вас? Кстати, Кристиан разделяет мои вкусовые предпочтения. Его автомобиль то желтый, то ли бронзовый, то ли золотистый, но точно с песчаной крошкой. Только вот похоже, сейчас он об этом напрочь забыл. Возвращаясь после тяжелого, но притом веселого рабочего дня на трамвае, по Лиссабону шли, шатаясь и смеясь. И, как в книге «Мартин Идэн» Мартин после своего успеха пошел на пикник со своей старой компанией, так и ребята, пожалуй, перенеслись в начало пути, когда из имущества у них была только «Молодость». Ах, сколько счастливых моментов происходило вокруг! Взяв из машин теплые вещи, они пошли гулять по ночному Лиссабону и пробовать местные блюда и танцы. Но часах, похоже, было без двадцати двенадцать.

***

Да, тяжел, тяжел путь верблюда в караване, что перебирается через Сахару… И день за днем предстоит ему двигаться, приседая больше даже не от мысли, что груз тяжел, а от неведения-сколько еще ему нести этот груз и даст ли это хоть какую-то пользу? Но, как показывает практика, даст, дает. Именно сейчас, в моменты, когда хочется сдаться под тяжестью неимоверного груза, именно сейчас важнее всего стоять. И знак того, что вы уже на пределе, уже на подсознательном уровне готовы падать и рыть песок, лишь знак, что хуже не будет, а потому хотя бы ради интереса стоит продолжить и прожить так же еще чуть-чуть. Как назывался один альбом одной музыкальной группы-«Собака лает-караван идет». И все трудности, что встречаются у вас сейчас на пути, нужны лишь для того, чтобы вы сами стали сильнее. Для вас, несмотря на срок, не должно быть важным-сколько делать. Если будет надо, вы станете делать еще и еще, на полном серьезе, до конца жизни. А потому сложности для вас вообще перестают существовать. Ну, годом раньше-годом позже. Но, как показывает практика, именно для тех людей, кто не обращает внимания на срок, срок становится самым что ни на есть замечательным и правдивым. Мне нечего больше тут сказать. Я и сам сейчас эти слова пишу через силу, но мне очень, очень нравится писать и говорить с вами. Лишь у каждого человека есть свой предел. Мне кажется, сейчас я нахожусь на собственном. Но человек свойственен принимать решения. Эволюционируй. Жизнь-это танец. Так танцуй же, танцуй же, друг, что тебе даст та забота, что тебя сейчас наверняка заботит там, в конце жизни? Да ничего, пожалуй. Так двигайся к своей цели и танцуй. Иногда бывает очень сложно изучить новый танец. Зато, как потом приятно его станцевать… Пожалуй, на последней страничке на сегодня мы с вами помечтаем. Как думаете, что сделают, куда отправятся герои на этот раз? Танжер, Алжир? Месопотамия? На самом деле, потихоньку книга подходит к концу, и об этом явно говорит продвижение героев по карте к Афинам. Какую судьбу предпочли бы вы для ребят? Быть может, на них резко нападет белорусская милиция? Резко отберет все деньги, вырученные ими в казино? И отправятся они гулять по свету, одни, разумеется, или вместе, но каждый вольный, как ветхий ветер? Или, может, в Александрии, куда они собираются, в библиотеке они вдруг прочитают тайную мудрость масонов, и, огорошенные, выйдут и их хватит лишь на то, чтобы дойти до пирамид, да там и остаться, став сфинксами, изваяниями, как два фонарных столба в ноябрь ночью? Быть может, Илья всю жизнь станет работать на трамваях и писать, а Владимир-делать фальшивые удостоверения? Быть может. А Кристиан, опять же, станет вдруг сильнее и крепче Арнольда Шварцнегера? А Отри-лучшим поваром мира? Думаю, да. Но скорее всего, по приезде в Италию, в последнюю отправную точку перед самими Афинами, зайдя в кафе, ребята все закажут себе по итальянской пасте в соусе, заведут уж слишком непринужденную беседу, а потом, когда один из них моргнет, на секунду пропадет все, а после Илья, допивая местную сангрину, вдруг ощутит необычайную тяготу всего тела. Силу, наполненность его внутреннего мира и души. Оставит «Молодость» на приколе, где-то в Кальяри, не помня даже точно, рассчитались с ним арендаторы, или нет, а до Афин доберется самолетом, ведь так проще и безопаснее. Частенько мы прерываем свои обещания, как прервалось вдруг существование Отти, Владимира, Кристиана, но именно такова жизнь. И даже медленный танец заканчивается, а атмосфера единства рассыпается. Ни кристиан, ни Отти так и не достигли своих целей, хотя и были близки. Но рецепты Отти, я, пожалуй, все же напишу. Да и не конец это книги вовсе, а лишь переход к ее второй части. Еще более значимой, чем первая. Ведь там-смысл. Пожалуй, Афины-красивый город, но пора, раз уж и цель, что была поставлена-достигнута, переходить от слов к делу. Что ж, это были Погорелые Дома. А теперь-Цветы Жизни.

Глава 28. «Цветы жизни»

Побродив по Афинам с недельку, Илья все больше и больше начинал наслаждаться своей дорогой до сюда и вспоминать ее. Вспоминать, как в Танжере, на марокканском рынке, торговал вместе с Отти мандаринами, разложив их прямо на капоте машины, собранных по дороге на ничейных плантациях жизни. Вспоминал долгую, длинную дорогу до Алжира, по бедным селам Африки, запыленным дорогам, на которых, правда, всегда можно было хорошо разогнаться, и пустыням. Вспоминал, как в Алжире бросили свои машины посреди пустыни и отправились на месяц в путешествие на верблюдах, вместе с каким-то африканцем, по настоянию Кристиана посетить его родину, Эфиопию, пересев у нагорья Тибести с верблюдов на квадроциклы, делая при этом почти нереальную тысячу километров в день. Вспоминал, как обратно из Эфиопии в Алжир летели самолетами местных авиалиний, за штурвалом которых сидел Кристиан. «Он почему-то всегда скрывал, что в молодости мечтал быть лётчиком и даже был им одно время. Наверное, из-за того позорного случая, когда его уволили»,-вспоминал Илья, глядя на греческую богиню, попивая холодную газированную воду. Вспоминал, как, по возвращении в Алжир, конечно, не нашли в помине своих автомобилей, а когда наконец поняли, в чем дело-полдня откапывали. Хотя надо отдать должное Порше и их кузовам-ни одна песчинка не попала ни внутрь салона и в трубы выхлопа. Машины почти сразу завелись. Разве что потеряли свой первоначальный лоск и чуть выгорели на солнце. Но это нормально. Проезжая Триполи, получили звонок с «Молодости», в котором говорилось, что парочка вошла в Гибралтарский пролив и в течение трех-четырех дней будет на месте. Вспоминал Илья и купаясь в вечернем озере жизни, в левой пяте мирового океана-средиземном море, о том, как там же, в Триполи, на берегу побросали Порше, закончив аренду и сделав прощальный круг по Африканскому году, и перешли с автомобилей на «Молодость». Они не могли нарадоваться красоте обновленной яхты, о которой чуть позже снова позабыли. Ребята как будто вернулись в детство. Вспоминал, стоя на берегу моря, на рассвете, как настолько сдружились с ребятами, что всерьез поговаривали снять по домику в Сельте каждый, да и жить, не тужить и почаще бывать в гостях друг у друга. Сыграли даже в игру наоборот, в один из жарких Африканских вечеров, в которую Илья играл еще на Идэне. Всем понравилось так, что играли до ночи. И было, в общем-то, еще много преинтерсных моментов, настолько много, что просто «Ах!». Отжимались вместе с Кристианом, вместе с Владимиром спорили-где были, а где не были, готовили одним мизинцем настоящие Венские шницели с Отти, если вы понимаете, о чем я, а после заканчивали все это дело чаем, с бананом и вишней, на десерт, конечно, пекли австрийский торт «Захер». Почему-то, вспоминал Илья, всех их тогда потянуло на воспоминания.. «Писали роман с Ильей, все вместе»,-думал Илья за завтраком в отеле, вспоминая и Хельгу, и свой уже почти довершенный роман. Около берегов Италии, где-то в районе Кальяри, все вместе, по очереди, ныряли за жирафом Ильи, и затею эту нашли очень хорошей и даже посетовали, что нет ее еще в категории олимпийских видов спорта. В Италии, конечно, весь день гуляли, наслаждаясь, фотографировали, пробовали. Илья порой ел свою пасту три раза в день. Пара посчитала свое путешествие лучшим свадебным путешествием в мире. По пути до Палермо их горящие глаза напоминали свет глаз праведника. В Палермо поставили яхты на привязь и все вместе отправились в Колизей. Кому-то в голову пришла безбашенная идея, что там зарыт клад, и чтобы повеселиться, ребята, в тайне от парочки, сняли со своего счета тысяч двадцать долларов и перевели их в Итальянское золото, подбросили парочке. Обратно в Палермо направлялись настолько счастливые люди, насколько только могут быть счастливыми люди в познании человека. Клад решили перепрятать в Египте около пирамид, и пока парочка прятала, ребята, особенно Илья, подчерпнули в Александрийской библиотеке что-то, хоть и не страшное, но сверхъественное и все же полезное. Конец света-лишь переход от финиша к другому старту. Апофеоз жизни. Так говорят. Парочка, похоже, теперь решила навсегда, что будет жить в Италии, а потому после Египта договорились рассчитаться, где-то в прибрежном городке, и, обменявшись чем-нибудь, например обещанием завести телефоны, разойтись. Вспоминал, глядя в иллюминатор вылетающего из Афина самолета Илья. Вспоминал, как там, в Италии, наконец-то понял свой смысл жизни. И именно потому отправлялся сейчас на Иден. Вспоминал, как там, в прибрежном городке, после расчёта, ребята никуда вовсе не делись, но лишь вместе с тем, что у него появилась своя цель в жизни, слились с ним и стали единым целым. Ребят настигла вовсе не смерть, а, скорее, жизнь. Ведь они были лишь разбросанными, хоть и очень добрыми и общительными интересами Ильи, которые он рассеивал после своего прибытия на маяк. Сейчас они все вчетвером, собрались, объединились в другого, нового Илью, образуя совершенного, главного человека с единым, общим интересом, объединяющим все те. Этот новый, главный Илья был смиренен, всегда уделял время готовке, спорту, часто путешествовал, и писал, писал, обязательно бы писал романы, работая над собой и просто-напросто при всем этом танцуя. По прибытии на Иден в который раз уже удивлялся хвойной среде, встречающей его своим первым выпадом, порту, все еще цветущему, как подсолнух, и времени на часах. На Идэне постоянно, как он подплывал, было без двадцати восемь. Быть может и потому, что подплывал он на корабле. Корабль же заходил по расписанию. Свой маяк Илья застал не то что неразрушенным, а почти нетронутым. За исключением того, что теперь это была маленькая, уютная, только-только, казалось, построенная церковь. Наше тело-это наш храм. Церковью же владел, если так можно выразиться, а, впрочем, никто церковью не владел, правда лишь в том, что, зайдя в церковь, из многих незнакомых лиц Илья узнал одно-того монаха затворника с острова Готланд. Припоминаете? Его звали отец Феррон. Но с Ильей он в последнее время сдружился так, что Илья его переименовал в Ферри. Ферри принял Илью в слушатели своей маленькой церкви на берегу Балтийского моря, впрочем, «побыть затворником»-у Ильи и самого иногда возникала такая идея. Кстати, Иден с норвежского переводится, как идея. Знали ли вы? Но да ладно. Илья же на время стал затворником одной очень уютной норвежской церквушки, построенной и воссозданной им самим у него в голове, из материалов, что он собрал сам по дороге в Афины. Монах, после того, как Илья сам стал монахом, попросил и вовсе избавиться от имен, чтобы лучше вслушиваться в жизнь. А потому на время не стало ни Ферри, ни Ильи, их поглотило что-то всемирно-целое. Но для нас-то с вами Илья так и останется Ильей, и в продолжение истории надо сказать: монах Илье дал вступительное задание, как в старые годы, переписать одну книгу. Илья с головой ушел в комнату своего маяка, где были только окошко, матрац и лампадка, и с небывалым усердием сел писать.

Глава 30. «Погорелые дома»

***

Жизнь очень похожа на рыбалку. Еще она похожа на баню, сауну, в которую тебя посадили лет этак в десять, набегавшегося на морозе и сказали: вот, мол, сиди, учись, грейся… Но больше все-таки на рыбалку. Ты закинул удочку своей цели и ждешь успеха. Проводя такую параллель, сразу видим-главное-ждать. Но на пути ожидания нас будут, безусловно будут встречать трудности. Так давайте же не сдаваться под гнетом их великих сил!

1. Человек, который пропустил свой день рождения.

Вспоминая Пауло Коэльо думаю: «все в мире построено на любви». Любовь, как писал Пауло, бывает трех видов: любовь к человеку, любовь к мужчине или женщине и всемирная, всепоглощающая любовь, которая зачастую вызвана именно вдохновением, порывами в творчестве. Человек, закинувший удочку своего успеха, безусловно обладает третьим видом любви, причем в таком количестве, что даже об этом не задумывается. Он может обладать, а может и не обладать видом первой любви, но это даже не так важно, потому что любовь к человеку почти никогда не требует того, чтобы этой любви добивались. Чего нельзя сказать о любви второй, к человеку, не как к духовному, а как к биологическому существу. Потому важным пунктом в достижении своего успеха станет то, как вы следите за своей удочкой. Ежели к человеку, который имеет невероятный потенциал, придет давний, горячолюбимый, но ненужный сейчас друг, а в этот момент клюнет рыбонька, кому тогда говорить спасибо? Так и с нежданной негодной любовью. Да, очень хорошо, что вас полюбили, но плохо, что именно сейчас. А потому, начав вместо цели, из жалости ли, или ради хорошего тона, ради ли заведения новых знакомств, но начав однажды уделять этому время, пропустите свою рыбку. Станете человеком, который пропустил свой день рождения. Гораздо лучше, не правда ли, будет, если вы сумеет все же не отогнать того человека, а сделать так, чтобы он вместе с вами смотрел рыбку. И ведь не даром дана вам любовь один и любовь три, не правда ли? Так обратите их в пользу! И вовсе, все, чего бы вы ни имели, из своих недостатков, друзья, превращайте в свои достоинства. Пожалуй, это дельный совет в становлении той личностью, стать которой мы все желаем.

2.      Человек падающий.

Но не значит это, конечно, что следует специально искать такого человека. Не определившись с целью, или только начав свой жизненный маршрут, еще не обживаясь, часто продолжают жить, как жили. И вот, наш рыбак вдруг видит другого рыбака, с которым давно хотел обменяться парой фраз и приглашает к себе, устраивает застолье, и, собственно говоря-обменивается. Рыба же, тоже присоединившись к застолью, кушая наживку, вдруг настораживается от слишком громкого хохота и уплывает к своим икринкам. Так и с любовью. Люди, мне кажется, не берутся за длинные, серьезные цели еще и потому, что день за днем, быть может, на эмоциональном уровне, ищут вторую половинку. Стремление же к цели не предусматривает того. И люди не идут, и люди сдаются. Но, хоть я еще молод, мне кажется, что так, скитаясь в поисках любви, любовь ты найдешь вряд ли. Скорее уж, она придет к тебе, как к тому человеку, что пропустил свой день рождения. Настоящая же любовь лишь помогает. Не будет вредным провести ей небольшое испытание. Так что, не будьте так же и падающим. Падать бывает слишком больно. И то был человек падающий.

3.      Человек падший.

Человек падший. Все мы когда-то ошибаемся, все мы рано или поздно исправляем свои ошибки. Помните Белоруса? Разница здесь лишь во времени. Можно придти в Минск и остаться там на год. Выйти снова уже повзрослевшим. Выросшим в своих глазах после того случая. А можно-на второй, на третий, на следующий день, покореженный, потерянный и разбитый, но знающий два убеждения: если тебе тяжело, значит-финиш уже где-то рядом; и второе: пока ты борешься, у тебя есть шансы на победу. Так продолжай, но задавай себе вопрос: борюсь ли я? И все наладится, переменится, кто бы нас чему ни учил. Как говорил герой произведения льва Толстого: перемелется-мука будет. Но человек, что закинул удочку, и которому скучно ждать, который отошел на берег в поисках сотоварища, рискует и вовсе остаться без удочки. Ее утащит сом успеха, в фонарных лучах месяца щипающий глубь. Да… такой человек на данном этапе своей жизни-падший. Но все мы рано или поздно исправляемся, такова уж наша человеческая суть. Вопрос лишь в том: как скоро? А потому:

4.      Праведник

Праведник. Скажите, часто ли вы, выходя из дома, ранним утром рождественской зимой, глядя на заспанные, снегом засыпанные уши берез, вдруг начинаете резко хотеть жить? Мне кажется, такое у всех бывает часто. А еще в канун великого праздника, дня рождения, когда жизнь вдруг можно начать с чистого листа. Об этом писал Пауло Коэльо в своей книге: Алхимик. Поначалу судьба, удача и фортуна, жизнь и свет-поначалу все сопутствует нашим помыслам. В такие моменты в вашей голове что-то свято-простое, и если чуть-чуть осмелеть, то, мне кажется, в такие моменты вы сможете назвать себя праведником. В такие моменты обычно и создается фундамент ваших будущих целей, пишется таблица: Цель-срок-действие, а мечта является первоначальной, еще не тронутой временем. Закинув удочку, вы просто начинаете ждать. Мне кажется, смирение, терпение, любовь к ближнему-эти качества не то чтобы нужны, но порою очень необходимы для успешного и более быстрого достижения цели. К тому же, конечно, гениальное в простоте. Быть простым-вот тоже важное качество. Праведник пришел на озеро, расставил табуретку и ждет, не прекословя и робея перед звуками самой природы. В его голове лишь три или четыре вещи: Цель-срок-действие, и, например, понимание времени, когда на его отрезке пути появится наконец рыба успеха и надо будет дергать. И ведь очень часто мы планируем себе грандиозные цели, одну за другой. Порой мы и не осознаем их грандиозности и считаем их выполнение лишь некой данностью. Таков праведник. Но выполнив одну цель, прождав один месяц у удочки, мы радуемся, как малые дети, потому что организму сложно и он напускает на нас свой любимый туман-зовет отдохнуть. Таков человек стремящийся.

5.Человек стремящийся

Человек стремящийся обычно уже прошел через первые четыре пункта, поменял несколько озер, удочек и целей, и, похоже, имеет некий опыт в таком деле. Его путали, ему мешали, после он сам путал других и мешал им, после пару раз перерождался, и вот, сейчас он здесь. Да, на него уже пару раз нападал туман, но бой был выигран малой кровью. Человек стремящийся уже и не очень-то помнит, зачем он сюда пришел, и не сильно верит, что у него что-то получится, он сидит здесь уже год, скорее по инерции и лишь помнит слова прежнего праведника: «Пока ты борешься, у тебя есть шансы на победу. Борись. Срок еще не истек, но ты должен будешь готов бороться и после этого срока. Так судьба учит нас смирению. Сладка та награда, что долгое время была запрятана и тщетно получена. А, быть может, судьба сейчас тоже движется к какой-то цели, и мы для нее, как тот, из-за кого она может пропустить свой день рождения. Быть может, все это-одна большая проверка. Быть может, нужно просто ждать. Но больше чем ждать, нужно еще и жить. Ведь, только живя, мы двигаемся к своей цели. Не будем же мы жить, а будем лишь ждать-может произойти подобная картина.

6.Человек, который торопит свой день рождения.

Человек, который торопит свой день рождения. И начнем сразу с главного. Человек, который торопит свой день рождения, торопит и свой исход. Можно сказать, он торопит свою жизнь, приближая ее к смерти. Ведь что есть целеполагание? Это и есть жизнь. Каждый раз, от цели к цели, мы перерождаемся. Именно об этом, как мне кажется, говорят восточные религии. Так что, подгоняя срок, мы лишаем себя чего-то самого главного, лишаем жизни. Дергая поплавок цели, мы отпугиваем успех. Помните Деда Мороза? Ну, или Санта-Клауса. Как в новогоднюю ночь мы бежали подальше от елки, в другую комнату ( не дай бог он испугается, что его увидят, и не придет). Успех тоже, в какой-то мере мифическое существо, а потому тоже гордый. Не нужно пугать успех. Как и все гении, он немного странен. И побаивается в своих начинаниях людей.

Итак, наше описание видов постепенно подошло к концу. Поговорим же чуть о философии. Мне кажется, самым главным человеком из этих шести является именно стремящийся. Не даром он один, за исключением праведника, подходит условию: иди вперед. Недаром в его названии есть некий задел на светлое будущее. Мне кажется, всем нам нужно быть стремящимися, выполнять таблицу: Цель-срок-дейсвтие, и тогда мы все точно достигнем успеха. Нужно, безусловно, слушать знаки судьбы, как писал Пауло Коэльо, работать не покладая рук, как работал Джек Лондон и чем наделил и своего Мартина Ирэна, знать, что возможно все, чего, сам не подозревая, доказал Булгаков в своей книге «Мастер и Маргарита»; веселиться, как веселились «Трое в лодке, не считая собаки», ведь жизнь-это танец. Рисовать, иметь некую честность и дерзость по отношению к жизни, о чем писал Достоевский в романе «Игрок». Да, собственно, и все. Мне кажется, соблюдая с десяток достаточно простых правил, о коих я писал и которые я повторял в течение всей книги, и вы, и я: мы обязательно достигнем успеха. Поговорим об идее книги? Давайте. Вот примерно то, что я изначально думал писать о книге в сентябре-октябре, лишь начиная свою работу: наша жизнь разбита на циклы, и секрет жизни в том, чтобы, когда действительные циклы не совпадают с нашими внутренними, просто продолжать делать и жить. Другими словами, если тебе тяжко, значит-впереди финишная черта и начало нового цикла. Из-за того, что мы сдаёмся при сгорании цикла, мы-Погорелые Дома. Из-за того, что наша жизнь состоит из циклов, мы-Цветы Жизни.

Кинга-отражение моего этапа, цикла жизни, от восхождения в литературный мир, до непосредственно написания книги. Безусловно, циклов в нашей жизни великое множество, а потому они могут накладываться один на другой. Конечно, в пройденный мною этап у меня было много других циклов.

И, конечно, вся идея текста верна лишь при условии, что у читающего есть четкая цель и чёткий план жизни. Без него книга лишь даст потенциальную энергию сознанию, которую сознание не сможет привести в действие. Иными словами: мир-не супермаркет, а жизнь-не магазин.

«Да, ив спланированном счастье есть просчеты. Но пробовать нужно. Ведь, кто не рискует, то не пьет шампанского»,-дописывал последние строчки книги Илья. В окна пахнуло весной. На востоке светало. На часах порта Ирэна, вероятно, показывало без двадцати жизнь.

***

Красив огонь, когда душа стремится

Из глаз твоих безудержно упасть,

И, не таясь, мечтами насладиться,

В порыве счастья ты жаждешь всласть.

Красива Осень.

Звенит тоска, когда Луна покоя

Немому сердцу ночью не дает.

Когда Москвы задумчивое горе

На пристани своей печаль поет,

Красивы волны.

Все будет, впрочем, мне о том не раз

Шептало тихо ласковое солнце.

И, верно, бился синевы топаз,

Как праздник веры о мое оконце.

Дышало время.

Послесловие.

Еще добавить к этому хочется некое последнее напутствие, которое, как соус Отти, подчеркнуло бы все, сказанное ранее. Настанет такой момент, когда тебе захочется думать. Пауло Коэльо называл такие моменты временем отрицания, непостоянства собственных достижений. Сначала вы почувствуете облегчение, оттого, что долгое время честно выполняли свою работу. После-некое терзание себя за то, что чуть блаженствуете, и сегодня, оглядываясь на завтра, не выполняете до конца. В такой момент, именно после такого момента и пойдут мысли. Мой вам совет: не задумывайтесь о результате, как о содержимом того дня, который отмечен сроком. Не угадаете. Чувствуете, что вам тяжело-делайте по плану. Думаете, что недорабатываете? Ну, выполните план, а там уж посмотрим. Чувствуете, что дела пошли в гору? Не спешите праздновать, делайте. Быть может, эта гора есть тупик. Обрыв, обвал. Не надо, не стоит. А если это и гора, то сыграйте в хитрую. Значит, вы пришли раньше времени. Так походите вокруг нее до срока. Быть может, это придаст вашим мыслям новое русло дней. И что бы ни случилось, помните, вы показываете, что боритесь, когда сами действуете. Так не жалейте своих сил, танцуйте. И именно тогда и лишь тогда будет верным выражение: цыплят по осени считают. Ну, пожалуй, то было последнее напутствие. И как бережливая, любящая мать не отпускает, прощаясь, своего сына, так и я сроднился с вами настолько, что считаю дурной приметой взять вдруг и отпустить вас раньше срока. Быть может, посидим еще чуть чуть, а?

Вы знаете, сейчас я отчетливо задумался о ценности нашей с вами человеческой жизни. Только что пришло известие, что мама моего хорошего друга умерла. И мы часто судим нерационально, слыша, например, об убийствах и смертях других людей. Но как вовсе можно судить о чем-либо, о счастье, о любви и о красоте, когда мир так жестоко-конечен? По моему, именно сейчас, по случайности ли, или по закону судьбы, передо мной отчетливо встает истинный смысл жизни-семья. Семья-все, что у нас есть, все, что у нас когда-либо будет. Помните, есть такое произведение: «Как закалялась сталь»? Там автор пишет: живете на пользу государству, чтобы не было больно за бесцельно прожитые годы. Так вот, вранье, все вранье. Пошлая, наглая ложь, впихнутая нам государством. Живите на пользу семье, ведь именно семья, а никак не государство-есть главное. Да, результат-это хорошо. Но в первую очередь нужно отталкиваться от семейного очага, от дома, а не от результата. Еще и потому религия хороша и правильна. Возможно потому я, сам не зная, назвал свою книгу «Честность». Честность эта должна быть именно перед собой. А все стремления сделать лучше и сделаться лучше не ради самого результата, а ради семьи. Родимой, если у вас еще живы родители. Породимой, если у вас дети. Ради обеих, если вы столь счастливы. Ради родственников, если нет ни одной. А потому будьте честны перед собой, ребята.. И никакая философия не наука. Потому что ни одна философия не научила еще справляться с горем от потери. Лучшая такая наука-религия. Добро. Смирение. Честность.

Послесловие послесловия.

Стояла картина какого-то сентябрьского хмурого, но по-родному теплого полдня. Так тепло, когда в рутине жизни заходишь в родительскую комнату, или в детскую, если вы уже семьянин, и видишь дорогого тебе человека. Но каждый занят своими делами, и, быть может, вы даже чуть переругиваетесь, но где-то в глубине души зреет чувство, этакая клубника, ощущение, что все хорошо. Я еще без двадцати осень, еще без двадцати минут старик тогда, в мае, вдруг лежа в «чистом поле без роя бабочек и конца», один, ел медовик, запивая зеленым чаем из трав деда, и с каждой секундой, с каждой секундой как будто молодел. Я прошел ту котловину сна, что старик и видел с вершины горы, поднимаясь. Я прошел и теперь ем медовик. Впереди меня ждет лишь еще один такой же холмик. Смысл человечества есть развиваться бесконечно, ведь мы, люди, Боги, безграничны в своем познании. Вопрос лишь: ради чего развиваться? Чего ставить приоритетом своего ориентира? Семью, дорогие друзья, семью. А я пойду, пожалуй, к своей семье, и угощу их этим приятным медовиком жизни, с которого так и капает вкусный крем. И вы, друзья, я вам советую, порадуйте им свою семью. Я понял это недавно, и в этом счастье. Приятно аппетита, продуктивных вам циклов жизни и пока! Увидимся вскоре в моей новой книге за декабрь!

***

Я обещал вам пронумеровать все рецепты Отти. Но делать это, конечно, будет сложновато. А потому, давайте договоримся, я представлю здесь список из двадцати-тридцати блюд, что считаю самыми лучшими, а вы мне простите мою выходку, мою шалость и все же их попробуете. 1. Овсяная каша со сливками и малиной. 2. Омлет из шампиньонов, помидорки, желтенькой, и лука. 3. Яичница под крышкой (так будут вкуснее желтки), с авокадо и помидорами, свежими, только чуть поджаренными, выложенными в самом конце. 4. Вафли на вафельнице с соусом из манго, не перемолотого, но чуть помятого, и меда. 5. Сырники из овсяной муки, творога, кураги, перемешанных в блендере. 6. Белорусские драники из картошки с чесноком. 7. Бургеры из мяса индейки, смешанного с виноградом и курагой, выложенные на чуть-чуть обжаренных булочках, свежих, пышных, обязательно пышных. 8. Лосось или форель, любая красная рыба, обжаренная, приготовленная в медово-соевом соусе. 9. Суп-пюре из шампиньонов. 10. Суп-пюре из сладких томатов. 11. Суп-пюре из тыквы с петрушкой. Очень вкусный. И еще с гренками. 12. Традиционное шведское блюдо, митболы с томленой, но недожаренной картошкой фри, под двумя вкусными соусами: брусничным и сливочным, как в Икее. 13. Куриная грудка или утка, уж как пожелаете, запечная с вишней и красными, желто-красными мандаринами. 14. Русские пироги. Воистину вкусное, сытное блюдо на любой обед. Пироги с начинкой капуста-яйцо, мясо, курица, рыбка. И, так, как я русский, я не мог этого не указать. 15.Блины с кукурузой и ветчиной на закуску. 16. Из гарниров: множество овощных смесей: гавайская, итальянская, турецкая, домашняя. Паэлья, кстати. 17. Пицца из итальянских помидоров с беконом и джемом на ужин. 18. Творожная запеканка, как нечто, всегда плавно переходящее в десерт. 19. Здесь мало что представлено для ужина, и, задумайтесь, ведь это и правда так. Грустно, но зачастую мы ужинаем вовсе не дома, а если дома, то готовим все больше что-то простое, то же самое, что готовим на обед. Но цыпленок, запечённый в банановом-ванильном соусе, или стейк, быть может, из индейки, этакая большая котлета в панировке с ананасом и сыром, мне кажется, эти два блюда хорошо бы подошли на ужин, будь мы все немного старательнее и богаче. Итак, пара десертов. 21. Па-на-ко-та. Первый раз попробовал панакоту в Швеции, еще ни разу не готовил, но помню, что это прекрасный вкус детства. Панакота должна быть с чем-то теплым, быть может, с ванильным мороженым или бананами. 22. Песочный торт-медовик, это гость номер один с максимально возможным количеством молочно-сгущенного или сметанного соуса. 23. Обязательно бисквитный торт с черной смородиной и сливками. 24. Обязательно мороженое под названием банана-спит. На самом деле, готовится очень легко. Вы просто берете мороженое любых видов, чуть поджариваете банан и готово. 25. Хоть сейчас и идут десерты, но я вспомнил и не могу промолчать. Пицца с кокосовой стружкой и томатами. Исключительно коста-риканская пицца. 26. Круассан с тунцом. Это алжирская кухня. Кстати, в Алжире, ребята их пробовали. 27. Обычные, французские, с тягучим шоколадом круассаны. 28. Печенье с вяленой клюквой и белым шоколадом. 29. Пожалуй, сюда отнесем и ягодный кофе. Действительно вкусная штука. Перемолотый в блендере ягодный сбор, размешанный с сахаром, а после все, как обычно. Кофе, молоко, сироп. Получится вкусно. Я вам гарантирую 30. Творог с миндалем и фисташками, да, вобщем-то, и все. Будьте счастливы и кушайте побольше, но пополезнее вкусного.