Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь [Инна Рудольфовна Чеп] (fb2) читать онлайн

Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь

Глава 1. Стольград

Солнце восходило над пустырем медленно. Миколасу казалось, что время совсем не двигается, превратившись в застывшее желе. Прохладный ночной воздух пах полынью, и на языке оседала горечь. Горьким было все: Злата не ответила на его письмо, объявление о найме сиделки обещали напечатать только через два дня, а человек, которого Миколас считал другом, отказался быть его секундантом. Испугался гнева правосудия. Ведь дуэли официально были запрещены более пяти лет назад. Уж слишком часто бравые офицеры да гордые аристократы ранили или убивали на них друг друга — людей, которые могли пригодится государству живыми. Привилегия военных и знати — защищать честь с оружием в руках, привела к злоупотреблению этим правом. Миколас и сам ещё пару дней назад считал, что глупо доводить до боя обычную словесную перепалку, но теперь все изменилось, ведь дело касалось женщины. Ночью он вспомнил, как однажды сид Гарне проучил молодого, но очень знатного офицера с завышенным самомнением, вызвавшего его на дуэль за то, что сид нелестно высказался о военных учебных заведениях, дающих отпрыскам аристократических семей ложное представление о том, что такое война. Генерал (тогда ещё полковник) взял вместо шпаги кнут. Молодой человек сначала посмеялся над глупым воякой и согласился на замену, коли тот "хочет быть опозоренным с первого удара". В итоге юноша получил несколько плетей, не сумев ни разу достать до противника в ответ.

— Жизнь — слишком дорогая штука, — сказал сид Гарне молодому офицеру, убирая с его кисти кнут и протягивая ему выбитую из его руки шпагу. — Глупо проливать кровь соотечественника из-за детских обид да бессмысленной бравады. У нас что ни год, то война. С тижийцами, с Гиленом, с Аламеей. Каждая пролитая зря капля крови — это победа наших врагов. Им будет за счастье, если мы перережем друг друга сами. По мне уж лучше по-простому подраться на кулаках, да разойтись с парой синяков на теле, чем устраивать пафосное представление о защите чести дуэлью. Честь либо есть, либо ее нет, и никакая шпага или пистолет не сделают подлеца небожителем, а честного человека негодяем. Негодяи, кстати говоря, часто дерутся гораздо лучше людей, благородных по духу.

Миколас запомнил тираду сида дословно. Долго прокручивал ее в голове, соглашался с каждой фразой. Он всегда знал, что сид Гарне плохого не скажет. Но вот встретился Миколасу Бешеный, наговорил гадостей — и разум словно заволокло туманом. Плевать на свою честь, но как он мог позволить оскорблять Злату? Да ещё такими словами! Подобную гнусную клевету было невозможно пропустить мимо ушей! И теперь дон Оддин как раз собирался пролить свою кровь "из пустого бахвальства", как сказал бы генерал. Но ведь дело не в том, кто лучше. Нет, спор о другом. О чести женщины!

Женщины…

— Ну и погодка! Солнце только восходит, а уже хочется спрятаться от него в тени. Или в объятиях какой-нибудь не менее жаркой красотки!

Бешеный, в расстёгнутом мундире, без головного убора, остановил коня в паре шагов от Миколаса. Выглядел он довольным и даже дружелюбным. Следом за ним скакали ещё двое лейтенантов.

— А я думал, ты правильный мальчик, законов не нарушаешь, — спешиваясь, воскликнул сид Блуд. Миколаса довольный вид сослуживца разъярил.

— Это выше законов! Задета честь дамы!

— Сколько пафоса! — старший лейтенант рассмеялся. — Посмешил! И что же тебя генерал твой так ничему и не научил? А ведь сид Гарне не дурак, вроде.

Остальные двое тоже спешились.

— Я тут привез второго секунданта. Слышал, друг твой, убоявшись наказания, отказался подставлять свою шкуру. Видишь, умные люди менее принципиальны.

— На позицию? — спросил один из секундантов, пытаясь поскорее разделаться с возложенной на него миссией.

— Да дай переговорить товарищу со своим подопечным, — отмахнулся лениво сид Блуд и снял мундир.

Миколас против воли испытал чувство благодарности. Ведь у него действительно не было секунданта, а товарищ… то есть противник!… В общем, старший лейтенант об этом позаботился.

Через десять минут дуэлянты стояли на позициях, обнажив шпаги.

— Доктор задерживается, — заметил один из помощников.

— Плевать на доктора! — Воскликнул Бешеный. — Меня ещё дама ждёт! И я намерен к ней успеть — живым, раненым или даже мертвым. Начинаем!

— Да вон едет твой доктор, даже с подмогой, — второй секундант кивнул на всадников, приближающихся к пустырю со стороны центра города.

Миколас кивнул, давая согласие на немедленное начало дуэли.

Взмах… Сталь зазвенела, засвител рассекаемый ею воздух, словно праздный наблюдатель. Росчерк шпаги — соприкосновение клинков — шаг назад. Кисть легко направляла стальное жало, но противник так же легко отбивал выпады. Неистовый Бешеный рычал, осыпая Миколаса градом ударов, чередуя простые и каверзные, норовя то ранить, то выбить шпагу. И Миколас ярился в ответ, наскакивал на противника, отступал назад, уводил клинок врага в сторону, делая ложное движение. Горечь полыни оседала на языке, солнце норовило попасть в глаза, рубашка пропиталась потом. Звенела сталь, деревенела кисть, мелькали клинки в быстром смертоносном танце. За гранью незримого круга что-то принялся кричать опоздавший доктор, но дуэлянты не обратили на него внимания. Следом запричитала женщина.

Злата?

Помимо воли Миколас на секунду отвлекся, выискивая глазами в толпе людей женский силуэт. Как узнала? Зачем приехала? Одно мгновение промедления — и плечо пронзило болью. Лейтенант, чуть ли не вывернув собственную кисть, отвёл руку врага в сторону, скользнул острием по бедру Бешеного.

— Остановитесь! Именем закона!

Наконец слова приобрели смысл. Дуэлянты дружно сделали шаг прочь друг от друга. Бешеный небрежно прикрыл ладонью кровоточащий порез.

— Что случилось, уважаемые?

Один из людей в форме отдела правопорядка выступил вперёд.

— Вы арестованы! Оба! За нарушение закона о запрете дуэлей! Кто был зачинщиком?

Миколас уже шагнул вперёд, чтобы сказать: "Я!" — но сид Блуд его опередил.

— Почтенные! — рассмеялся он. — Какая дуэль? Мы просто устроили разминку. Это вроде бы не запрещено законом.

— Разминку? — скривился охранник правопорядка. — На пустыре, на рассвете? Очень смешно!

— Что же тут смешного? Юноша служил при генерале Гарне, а тот известен своей любовью к утренним тренировкам. Вот мы и решили продолжить добрую традицию. А где утром звенеть шпагами, как не в отдалении от домов добрых горожан?

— В таком случае, вам ничего не стоит проехать с нами, чтобы уладить некоторые формальности.

Бешеный лениво шагнул к своему коню.

— Ну если вы очень настаиваете!

Миколас набросил на плечи сюртук и тоже вскочил в седло. Плечо прострелило болью. Но весьма терпимой. "Царапина!" — отмахнулся молодой человек от мыслей о немедленной перевязке и пришпорил коня. Позади него пристроились двое всадников в форме, впереди скакал Бешеный, перед ним — ещё люди из охраны правопорядка.

Начало дня не предвещало Миколасу ничего хорошего.

***

— А у вас тут целый набор! — довольно усмехнулся в седые усы следователь. Дон Оддин, уже с перевязанным плечом, сидел перед следователем на трёхногом табурете в состоянии полной растерянности.

— Набор чего? — не зная, имеет ли он право задавать вопросы, все же спросил Миколас.

— Всего! — хлопнул ладонью по столу следователь. — Сегодня утром — дуэль, а ведь действие сие запрещено законом, вам ли не знать! Вчера пропала внучка доны Милены Слав, которая, судя по докладу одного из наших людей, называла вас убийцей ее бабушки. А утром нам поступило заявление от девицы Златы нис Вер, в котором вы указаны как личность, совершившая над почтенной нисой акт насилия.

Миколас затряс головой. Ничего непонятно! Бред какой-то! Вероятно, сказывалась потеря крови.

— Повторите, пожалуйста.

Следователь повторил. Потом ещё раз. И даже милостиво зачитал обращение девицы нис Вер. Оба. И к канцлеру, и к отделу охраны правопорядка.

Миколас молчал. Следователь что-то говорил, советовал, потом кричал, но молодой человек не слышал его, не понимал сказанных слов.

" …Милый Иги, ваша брезгливость и пренебрежение мною ранили меня в самое сердце… невинная жертва… мне нет жизни, если вы по-прежнему сочтёте меня падшей обманщицей, предавшей ваше исключительное доверие… с трепетом и надеждой взываю к вашей милости и той капле любви, коей я недостойна, но все же которую получила с ваших уст… прошу заступничества и справедливости… о, мой канцлер… ваша навеки…"

Плечо было забыто. Какая пустяковая рана! Кровавое пятно на рубашке и то небольшое. Кровавое пятно…

Злата, печальная девушка с лицом небожительницы. Невинный взгляд, дрожащие на ресницах слезы… Любовница канцлера. Падшая женщина, заманившая его в ловушку. Женщина, да. Вероятно, он не первый, кто в исступлении ласкал это идеальное тело, кто бежал исполнять любую ее прихоть, неважно какой ценой ему это достанется. Не первый и не последний.

— Так что вы скажете?

Миколас наконец посмотрел на следователя.

— Я отрицаю все обвинения. И обвиняю Злату нис Вер в ложном доносе.

Что ж, если у этой женщины чести нет, то по крайней мере свою честь дон Оддин постарается отстоять. Ради матушки и сида Гарне, который когда-то почти заменил ему отца. Он будет бороться за правду!

Даже если голова клонится вниз, чтобы покаянно прошептать: "Я виноват. Она чиста," — и сдаться на милость случая, только бы золотоволосая прелестница была довольна и счастлива.

Лейтенант поднял казавшуюся чугунной голову. Сид Гарне учил, что никогда нельзя сдаваться. И Миколас будет бороться. Даже против собственного сердца.

— Где расписаться?

***

Злата дрожала. Маленький кабинет для срочных или особых гостей теперь казался ей пыточной. Она ждала аудиенции уже третий час, сил не осталось ни злиться, ни бояться. Внутренняя дрожь прошла, но ниса Вер до сих пор не могла бы определить, чем она была вызвана: желанием этой встречи или отвращением к предстоящему разговору. Впрочем, наибольшее омерзение у Златы вызывало лицо, что она видела по утрам в зеркале.

— Прошу проходите.

Пытка временем закончилась. Канцлер счёл, что достаточно унизил бывшую любовницу, и соизволил с ней встретиться лицом к лицу. Злата вошла в кабинет.

Вен Воль сидел за столом, перебирая какие-то бумаги. Вид у него был крайне занятой. Видимо, у него актерских способностей было больше, чем у Златы.

— Добрый день.

От ее тихого приветствия мужчина вздрогнул, не выдержал и поднял на нее глаза. Дернулся было, порываясь встать, но опомнился, вцепился пальцами в столешницу.

— И вам, ниса Вер.

Ещё мгновение назад он пожирал ее фигуру жадным взглядом, и вот уже восхищение сменилось брезгливостью. Канцлер отвёл глаза, опять зарылся в бумаги.

— Я получил ваше письмо. Я… не буду сомневаться в вашей честности. Сочувствую, что вам пришлось такое пережить, но, как я вижу, вы немного оправились от произошедшего.

Что она могла сказать?

— Благодарю.

— Могу вас заверить, отдел охраны правопорядка с большим рвением займётся расследованием этого инцидента.

— Это… — она должна была сказать что-то вроде "очень мило с вашей стороны", но не смогла. Голос оборвался, в глазах защипало. Миколаса будут судить "с большим рвением". По ее доносу.

— Вам плохо? Воды?

Злата назло улыбнулась

— Нет, благодарю.

Ещё неделю назад канцлер при одном ее виде бросился бы ей на встречу, усадил на этот самый стол, и… Она ненавидела эти встречи, но теперь, кажется, она отдалась бы ему в вечное рабство, лишь бы не было этого "с особым рвением".

— Все в порядке, спасибо за заботу.

Он всё-таки налил в стакан воды, поднес ей — и поставил на край стола вместо того, чтобы подать в руки.

— Я вам противна?

Себе тоже! Тоже! Но какое это имеет значение? Для кого?

Спина мужчины закаменела.

— Я… я влюбился в непорочную чистую искреннюю девушку. — Не оборачиваясь к ней, но и не делая шага прочь, сказал вен Воль. — Которая ничего у меня не просила в отличие от других любовниц. В неброско одетую скромницу, что раз за разом прикрывала дрожащими руками грудь. А теперь… Я не вижу той девушки. Я вижу женщину. Изменила ли ты мне сама, повела ли себя беспечно, оставшись наедине с чужим мужчиной — та девушка, которую я любил, никогда бы ни сделала ни первого, ни второго. В этом есть обман. И… Я не могу этого обмана простить. Мне неприятно думать, как тебя он… там, где был только я… Я не могу больше к тебе прикоснуться. Не могу.

Вен Воль отмер, отошёл к окну.

— Платья оставь себе, они порадуют твоих новых любовников. Письма верни, такие вещи должны быть уничтожены.

— Я их сожгла.

Она действительно сжигала эти послания в отцовой пепельнице сразу после получения. Это было… слишком интимно, слишком неприятно для нее. И могло навеки разрушить жизнь ее любовника.

Вен Воль обернулся, горько усмехнулся.

— Что ж, пусть это останется на твоей совести. Я пришлю на днях чек, считай это благодарностью за потраченное время. Вместо цветов и подарков. На этом все. Я больше не желаю, Злата, ни видеть тебя, ни тем более касаться твоего оскверненного обманом тела. Не ищи встреч, ничего не проси — я не дам.

— Здравствовать вашему роду.

Она закрыла дверь бесшумно, хотя ей хотелось кричать, топать, вцепиться ему ногтями в глаза… Ее услуги оплатят чеком, как посещения куртизанки. Вот и вся любовь. Зачем эта встреча? Унизить ее? Все объяснить? Что ж, она поняла, что стоит недорого.

— Почтенная! — ее схватили за локоть, останавливая. — Вы идете в сторону, обратную выходу! Позвольте вас проводить!

Какой-то офицер с треугольными лейтенантскими погонами с интересом рассматривал откровенный вырез ее платья. Злата вырвала руку, холодно бросила:

— Благодарю, я не нуждаюсь в ваших услугах! — и быстрым шагом пошла прочь.

Злата нис Вер для столичного общества перестала существовать. Теперь, когда канцлер лишил ее своего покровительства, падшая девушка не могла рассчитывать ни на брак с самым захудалым аристократом, ни на приглашение на бал или вечер в приличный дом. Но это было неважно. Главное, чтобы мама о ее положении не узнала до полного выздоровления. А потом они поедут на море. Как и хотел отец.

На Аламейском побережье как раз начинается сезон.

***

После полудня пошел дождь. Злата сидела в кресле и пыталась научится вязать.

— На море? — спросила мать тихо.

— Да, поедем на море, как только ты встанешь на ноги. Ты же хотела, мамочка, помнишь, ты говорила об этом? Да?

Вдова нис Вер слабо улыбнулась.

— Да, море. Меня звал туда твой отец. Обязательно поедем на море вместе.

Руки дрогнули, спица больно уколола палец.

— Мама, ты в порядке? Дать воды?

— Не беспокойся, родная. Теперь все будет хорошо. Так говорит папа. Ты же знаешь, он никогда не врёт. Вот и тебя научил тому же.

Девушка отбросила окровавленную нитку, отложила пряжу.

— Мама…

Она хотела сказать "папа умер", но осеклась.

— …тебе ведь лучше?

Матушка кивнула головой.

— Да, родная, лучше. Ты знаешь, что у моря воздух соленый?

— Нет.

— И вода соленая. Такую воду пить нельзя. Поняла?

— Да, мама. Может, принести чаю? Ты ничего не съела за обедом.

Мать посмотрела на Злату с тихой улыбкой.

— Да, милая, чай — это чудесно. Будем пить чай на веранде и дышать морским воздухом. Замечательная идея. Налей мне тоже.

— Сейчас.

Девушка поцеловала мать в лоб, дернула верёвку звонка, вызывая служанку-сиделку себе на смену и отправилась на кухню. Кухарка мигом собрала необходимое на поднос, Злата в дополнение поставила флакон с лекарством, и сама понесла чай наверх.

В комнате рыдала служанка.

— Что случилось? — спросила Злата, осторожно ставя ношу на стол.

— Я не виновата! Не виновата! Я ничего не делала! Ничего!

Руки дрогнули, посуда звякнула. Злата замерла, боясь обернуться к кровати.

— Я не виновата! — вскричала опять служанка, заметив, как побледнела хозяйка. — Она просто протянула, руку, улыбнулась, сказала: "Пойдем, милый, к морю, Золотце нас догонит потом," — и все! Все! Я даже встать не успела!

«Не успела!» — это выражение засело в голове Златы, мгновенно вытеснив все другие мысли. Перед глазами поплыло, ноги стали ватными. Преодолевая испуг и слабость, девушка бросилась к кровати.

— Мама! Очнись! Я дам лекарство!

Но мать не пошевелилась. На лице ее застыла счастливая улыбка, глаза были закрыты.

— Мама! Не реви, не реви, Аса, она просто спит! Ей же стало лучше! Так не может быть! Не может! Мамочка!

Злата потрепала мать по плечу, но та не ожила. Тогда девушка схватила зеркало, поднесла к бледным неподвижным губам. Ровная поверхность осталась прежней, оно не запотело ни на миллиметр.

Зеркало стукнуло об пол, раскололось острыми осколками. Служанка взвизгнула и выбежала из комнаты. Злата обняла тело матери и завыла. Она кричала яростно и громко, пока не сорвала голос.

А потом свернулась клубочком, положив голову матери на грудь. Тело вдовы нис Вер неумолимо быстро остывало.

Злата осталась одна.

Глава 2. Малахитовый дом

Либена, стараясь ступать бесшумно, проскользнула в свою любимую гостиную. Солнце только вставало, так что странный и страшный гость должен был ещё спать после вчерашних винных возлияний. То, что вен Борз наводил на нее страх своими шальными холодными глазами и манерой задавать провокационные вопросы, усугублялось отсутствием в доме Чеслава и Невзора. Странно, но Либене не хватало не только опеки Лава, но и неуклюжей заботы жениха. Наверно, он смог бы приструнить друга. Вот только он стремглав умчался прочь. Отчего он уехал так скоро? Какие его позвали дела? Служебные? Или причиной поспешного отъезда стало то, что он увидел той ночью? Что он подумал? И собирается ли он ещё на ней жениться, или поехал выпрашивать другую, более удобную и менее проблемную невесту? Более красивую? Ведь мужчинам важны две вещи: полезность, чаще всего выражающаяся в размере приданного, и красота. Не всем, конечно. Да, ей бы хотелось верить, что генерал считает иначе, что он способен видеть в женщине человека, его поведение давало на это надежду. И ей было не приятно думать, что она в нем ошиблась, что он…

Это было странно, но мысль, что сид Гарне может ею пренебречь, отчего-то больно кольнула Либену. Ещё больнее было осознание, что, если ему удастся "поменяться", то ей могут прислать нового жениха. А она только перестала шарахаться от старого! И… пожалуй, стоило признать, что из возможных кандидатур генерал был далеко не самой плохой фигурой. Она смогла бы к нему привыкнуть. Если он таков, каким кажется, она могла бы уважать его. Если…

Если бы он не задавал вопросы, ответы на которые навсегда разрушат тот хрупкий мост, что они пытались построить. Ведь Ли обещала говорить правду. А правда ее уничтожит. Глупая! Разве она могла всерьез поверить, что жизнь даст ей ещё один шанс? Это было бы слишком сказочно. Да и стоила ли Либена такой милости?

— О! Доброе утро. Как вам спалось?

Вена Силь вздрогнула. В кресле у пустого камина сидел вен Борз и потягивал из бокала красное вино. И это ранним утром!

— Желаю здравствовать.

Стараясь не показывать своего разочарования этой встречей, Либена прошла к письменному столу, села на свое обычное место. Раз Чеслава нет, она должна написать одному из управляющих по поводу очередных мер по противостоянию заболачиванию земель, за которые отвечает род вен Силь. Чеслав разрешал ей писать от имени рода. Он вообще многое ей разрешает.

— Вы бледны. Не спалось?

— Вы тоже выглядите не лучшим образом. Снились кошмары?

Вадим от этих слов помрачнел. Отпил вина, посмотрел на хозяйку поместья с подозрением.

— У вас красивый дом. Может, устроите мне экскурсию?

— Боюсь, у меня слишком много домашних дел.

— Так много, что вчера вы полдня не выходили из своей спальни?

— Указания можно раздавать из любой комнаты, разве нет? Да и разбираться с отчётами тоже.

— Только не говорите, что вы весь вечер читали эту ерунду с бесконечными столбиками цифр и длинными описаниями амбаров, земель, засаженных зерновыми да всякой брюквой-морковкой, и прочую подобную чушь. От нее даже у мужчин сводит скулы от скуки!

— Возможно, вы неправильный мужчина? Или у вас очень слабые скулы?

Либена ничего не могла с собой поделать: этот наглый человек ее пугал настолько, что одна за другой с языка слетали дерзости. Глупая, опасная бравада, которая давала ей иллюзию защищённости. Но она понимала, что это только видимость. Чеслава нет, а значит, в этом доме никому до нее нет дела. Никому.

И не было никогда.

Гость коснулся своего лица, пробежал по скулам пальцами.

— Другие у меня вряд ли теперь будут. Хотя да, скулы определенно мои. Но вы уводите разговор в сторону.

— Вам кажется.

— Да? Тогда продолжим нашу чрезвычайно увлекательную беседу. Я тут почитал всякое, и, знаете, обнаружил удивительные вещи. Например, что ваш муж на протяжении более десяти лет собирал коллекцию артефактов из разных стран Континента. Известно, что он очень интересовался всем посторонним. А после женитьбы на вас, его активность в этой сфере увеличилась в разы. Человек, так сказать, обрёл второе дыхание. За немыслимые деньги добывал бирюльки, и вдруг — бах! — и скончался в расцвете лет!

Вадим изобразил удивление, сокрушенно покачал головой.

— Беда! Ох, беда! А тут раз — и пожар все его артефакты уничтожил. Очень дорогие, надо сказать, вещицы. И, говорят, обладающие большой силой. Если знать их секреты. Вот я и думаю: а вы уверены, что все сгорело? Вдруг кто-то, ну, из слуг, например, просто прикарманил эти сокровища? Вы не думали о таком?

Либена аккуратно вывела на листе следующую букву.

— Нет.

— Да? А я решил, вы потому всех и уволили, что в чем-то их подозревали. Да так уволили, что людей этих почти невозможно найти. Вот одна Катерджина осталась при вас. Вероятно, вы ей очень доверяете?

— Она хорошо работает.

— Не сомневаюсь! Насколько мне известно, она вдова. А куда делась ее дочка? Она вроде была вашего возраста или чуть помладше?

— Не знаю. Я не спрашивала.

— Зря! Я бы на вашем месте спросил.

— У меня нет привычки лезть в частную жизнь моих слуг.

— Слуг? Ну да, весьма скучное занятие. Я вот тоже предпочитаю узнавать о жизни хозяев. Не поверите, в каждой аристократической семье есть скелеты в шкафах. Иногда в прямом смысле. Ведь, как известно, труп рано или поздно становится скелетом.

Либена отложила перо. Встала.

— Благодарю за компанию, мне…

— Нездоровится и надо идти? — с глумливо-обеспокоенным выражением лица подхватил Вадим. — Ая-яй! Что ж вы так! Здоровье надо беречь с молоду, как известно! На улице сегодня чудесная погода, я собирался совершить конную прогулку. Не составите ли мне компанию?

— Нет!

Идея остаться с незнакомцем наедине посреди полей не вдохновила Либену.

— Спасибо за предложение. Прощайте.

Вена Силь вышла из гостиной. Ее "прощайте" больше походило на "чтоб вы свернули себе шею на этой прогулке", но Вадиму оно понравилось. Это был самый честный ответ из всего разговора.

Что ж, прогуляться действительно стоит.

***

Колея уходила к тракту. Вадим, налюбовавшийся на красоты местных болот и полей, радостно направил коня к нормальной дороге.

— Да это грабеж!

У поворота остановилась телега, управляемая дедком в грязной рубахе. Вид у мужика был крайне хитрый. Рядом топталась девушка в простом платье. Ткани среднего достатка, а вот покрой слишком прост для приличной особы. У ног незнакомки стояли два ящика и сундук, а в руках девушка держала портфель. Путешественница грозно потрясала кулачком в сторону деда.

— Тут же недалеко! И погода хорошая! И дорога прямая! Как вам не стыдно, столько просить!

— Много, — дедок с безразличным видом взял вожжи. — Так иди пешком.

Девушка открыла рот, чтобы возразить — и закрыла. Вадим, предвкушая развлечение, подъехал ближе.

— Здравствуйте, уважаемая, проблемы?

Незнакомка окинула его быстрым незаинтересованным взглядом и ответила:

— Доброе утро. Нет.

После чего потеряла к нему всякий интерес. Махнула рукой деду, соглашаясь:

— Хорошо. Вези. Только до самого Малахитового дома!

Дедок довольно крякнул. Девица попыталась самолично затащить один из ящиков в телегу. Вадим, немного удивленный безразличием к нему со стороны дамы, прикрикнул на деревенского:

— Помоги девушке, олух!

Мужик нехотя слез с телеги, и вскоре поклажа была погружена на повозку вместе с девицей.

— Позвольте представиться: Вадим вен Борз, гость в Малахитовом доме. А вы?

Девушка улыбнулась ему, наконец обратив на собеседника свое внимание.

— Зоряна дон Добре. Я из Метеорологического института. Уважаемый сид Гарне присылал письмо с просьбой отправить в Малахитовый дом специалиста по погоде. Ну и вот.

Она опять смущённо улыбнулась. Дедок стегнул коней, и телега начала движение в сторону поместья стардов вен Силь. Вен Борз пристроился сбоку от повозки.

— Чародейка? — с интересом спросил он. Зоряна отрицательно покачала головой.

— Нет, что вы! Студентов со способностями обычно сразу забирает государство. Но у меня есть специальные механизмы, которые позволят определить наличие или отсутствие магических причин данной погодной аномалии. На это уйдет время, конечно, но немного. Точно меньше двух лет.

Вадим понял, что последняя фраза была попыткой пошутить, и вежливо улыбнулся.

— Двух?

— Уважаемый сид Гарне писал, что проблема существует около двух лет. Перед тем, как приехать сюда, я просмотрела кое-какие отчёты и увидела, что всплески ничем не обоснованных дождей или жары были и раньше. Но кратковременные и не имеющие серьезных последствий. А вот последние годы действительно на этой территории дожди берутся из ниоткуда. Знаете, ведь есть определенная система, по которой образовываются тучи, и можно приблизительно предсказать, когда и где будет дождь или гроза. Мы только оттачиваем эту технологию, но в целом она работает. А в Блотоземье судя по отчётам ливни берутся из ниоткуда. Этих туч вообще не должно здесь быть! И тем более таких частых гроз! Есть понятие циклон, так вот… — Дона Добре, с жаром вещающая о порученном ей деле, осеклась. — Извините, я заговорилась. Вам это вряд ли интересно. Но я правильно услышала, что вы живёте в Малахитовом доме?

Вадим с иронией следил и за пылкой речью девушки, и за выверенными взмахами пышных ресниц. Жеманства ни в словах, ни в движениях не было, но он хорошо знал, как делается "завлекающее" лицо. Распахнутые глаза, ловящие каждое слово, каждое движение мужчины, дрожащие ресницы, взгляд, полный любопытства и интриги, лёгкая улыбка. Вот точно так, как сейчас делала эта Зоряна. Вадим окинул собеседницу оценивающим взглядом. Ну, ничего. Ни хорошего, ни плохого. Фигура тонкая, но без пышностей на нужных местах. Волосы длинные, с рыжеватым оттенком, но не особо густые. Лицо обычное, по-детски вздёрнутый нос усыпан веснушками. Глаза живые, с искринками задора. Та служаночка посимпатичнее будет, но раз девушка так старательно хлопает ресницами, почему бы и не уделить ей внимания вечерком? Дама путешествует без сопровождения, работает в институте, то есть живет, судя по всему, "сама по себе", такие, говорят, не обременены добродетелями. Некоторые из работающих женщин даже штаны носят, не обтягивающие, конечно, а широкие, наподобие восточных шаровар. Но женщина и штаны это… В конце концов, Серземелье не его западный сосед, Срединное королевство, где в ряде случаев ходить можно в чем угодно!

Ну, девица не красавица Азарина, конечно, но на пару вечеров сойдёт. Да и посмотреть на шаровары интересно.

Определив свое отношение к происходящему, вен Борз благосклонно улыбнулся собеседнице.

— Да, я друг сида Гарне. Временно гощу в Малахитовом доме. Жить там весьма скучно, надо сказать, так что буду рад, если вы составите мне вечером компанию в карты или как-нибудь прогуляетесь со мной по окрестностям.

— Прогуляться — это замечательно! — с энтузиазмом согласилась дона Добре. — Особенно если на какой-нибудь холм! А в карты я не играю. Только в шахматы.

— Не любите азартные игры? Похвально! Что ж, у меня есть замечательные шахматы! — заверил свою будущую любовницу Вадим. — Фигурки из ирденского дерева. Вам понравится.

Зоряна немного нахмурилась, уловив в его голосе нечто ее насторожившее. Вен Борз подумал, что надо бы купить какой-нибудь браслетик, чтобы девица поменьше беспокоилась о внешних атрибутах соблюдения приличий. Ну и знала, что он не просто бахвалиться, а действительно щедро отплатит за приятные ночи. Эти дамы в стареньких платьях весьма щепетильны к подобным вопросам.

— Наверно, — неопределенно ответила девушка, сосредоточенно разглаживая на коленях подол изношенной юбки. — Но я на самом деле плохо играю. А вас послали меня встретить?

Вадим удивился подобной наивности.

— Нет. С чего бы?

Девушка покраснела, закусила губу.

— Просто сид Гарне по письму показался мне очень вежливым и предупредительным человеком.

— Бесспорное замечание. Но генерал отбыл пару дней назад в столицу.

— Да? — Дона Добре нахмурилась. — Жалко. Впрочем, я могу начать исследования и без него.

— Конечно, можете. Тем более, что хозяйка дома, вена Силь, здесь.

Девушка задумчиво кивнула.

***

Встреча двух женщин вышла не столь эпичной, как предполагал Вадим. Либена неожиданно обрадовалась новой гостье, тут же приказала приготовить ей комнату, а пока Зоряна ждала, предложила ей попить чай в гостиной. К своему удивлению, вен Борз несколько растерялся от бессмысленного щебетания дам и не сразу вник в начавшийся без его участия разговор.

— … Нет, совсем из ниоткуда ничего, конечно, не берется. — Заверила хозяйку дома гостья. — Но согласно теории магического поля, одно явление может вызвать другое, которое изначально свершиться не могло, но после наступления момента Х, возникло. Таким образом чародеи, обычные краснокровные люди, некоторые предметы и явления способны менять окружающую реальность и даже противостоять законам биологии, географии и физики. Общеизвестно, что северные ведьмы, в основном илендские, могли возрождаться даже при полном уничтожении тела, если успевали создать соответствующий артефакт. Удивительно! Во времена Северной Инквизиции это изрядно попортило храмовникам планы. Только представьте: ведьму сожгли, а через пару часов она создаётся буквально из воздуха в том месте, где лежит амулет. Или, если ее просто зарубили топором или чем-то подобным, то в ближайшие полночь или полдень она "оживает". Все известные законы противоречат этому! И тем не менее древние ведьмы, согласно исследованиям Инквизиции, действительно имели девять жизней. К сожалению, разгадка этого явления канула в небытие, а ведьм в Илендии после десятилетий преследований и казней днём с огнём не сыщешь. Или трансформация окружающего материала во внутреннюю стихию. Западные страны, как известно, раньше обучали магии по особому принципу, практикуя разделение по стихиям. Тоже канувшая в небытие технология. Сейчас могущественных однонаправленных магов даже в Срединном королевстве не больше десятка. Остальные гораздо менее сильные, хоть и более универсальные. Так вот, поле, создаваемое темной кровью мага или артефактом, может влиять на магическое поле природы или другого человека. Таким образом существует возможность, что произойдет трансформация материи или иное отклонение, которое не должно было появиться, но под воздействием чужого магического поля все же появилось вследствие резонанса. Например, тижийские или шиданские ритуалы. Известно, что ещё сто лет назад шиданские женщины знали тайну, как можно заморозить беременность. По некоторым данным, если беременную шиданку угоняло в рабство соседнее племя, та скрывала по возможности свое положение, пока не доставалась хозяину. Затем, при удобном случае, женщины "размораживали" беременность, и, выдавая ребенка за полукровку, тем не менее воспитывали его как шиданца, с детства прививая ненависть к поработителям. Говорят, дети рабынь из шиданского племени не раз убивали своих мнимых "отцов", а то и целые деревни вырезали. И это в совсем юном возрасте. Сейчас так делают гораздо реже, но существуют доказательства, что такое противоречие природе, основанное на магическом вмешательстве, весьма возможно.

Вадим с интересом прислушивался к лекции. Либена, бледная, с обескровленными губами, нервно куталась в шаль. Кажется, разговоры о магии ее пугали. Зоряна наконец заметила состояние хозяйки дома и виновато сказала:

— Простите. Я о работе могу говорить часами. Сама никакими способностями не обладаю, но обожаю читать про чародеев. Вы меня перебивайте беспощадно, а то я до утра могу рассказывать всякую ерунду.

Вена Силь встала.

— Нет-нет, было очень интересно. Но вы, я думаю, хотите отдохнуть с дороги.

— Да, конечно, благодарю за заботу.

Дона Добре удалилась следом за вызванной служанкой обживать свою новую спальню. Либена тоже шагнула к выходу из гостиной, но Вадим остановил ее бегство вопросом:

— Чего вы так испугались?

Женщина замерла.

— Разговоры о страшных ритуалах — не самое лучшее времяпрепровождение накануне вечера.

— А я подумал, вы боитесь, что вас опять станут расспрашивать об артефактах, собранных вашим супругом.

— Я в этом не разбираюсь, мне нечего сказать. И показать тоже.

— Ни артефактов, ни тела мертвого мужа, ничего-то у вас нет! Какая странная история!

Либена не стала отвечать на его выпад — бесшумно покинула гостиную, не попрощавшись. Вен Борз посмотрел на стоящую перед ним чашку чая, скривился, пересел за письменный стол. Погрыз кончик стального пера, собираясь с мыслями, и застрочил:

"1. Тела Алия нет — мертв? Убили или все-таки сам дурак? Или жив? Заточен где-то или скрывается?

2. Либена — а Либена ли она? После свадьбы с родными не виделась. Замкнутая, нервная, боится. Явно за спиной есть грешок, но какой? Убийство или просто распутство? С пасынком обжимается радостно, судя по разговорам слуг.

3. Чеслав. Неизвестная личность. Но тезка человека, подославшего убийц. И перчатки черные. Тоже как у убийцы.

Пока человек-загадка. Ждём прибытия!

4. Катерджина. Знает много, ничего не говорит. Хоть пытай.

5. Артефакты. Сгорели? Или их продали из-под полы? Кто? Слуги или любовники вен Силь, пасынок с мачехой? Если их продали эти распутники, то почему тайно?

6. Зоряна дон Добре. Пригласить на шахматы. Отыметь."

Мысли зашли не туда. Вадим скомкал лист, почесал задумчиво голову и дёрнул звонок, вызывая слуг. Остаётся надеяться, что придет та самая служаночка и согласится отложить дела на попозже. Стоит ещё прихватить вина. Чай — дрянь.

А завтра можно поискать таинственного призрака в белом. Вадим был уверен, что у этого некто есть вполне обычное осязаемое тело. А значит, это тело где-то спит, ест, ходит гулять. Мужчина довольно улыбнулся, подбрасывая и ловя комок бумаги. Он обожал разгадывать загадки.

Глава 3. Подхолмье

Деяна сновала по обеденной с таким суровым выражением лица, что даже самые безбашенные шутники не решались ни шлёпнуть ее по неположенному месту, ни сказать какую-нибудь вольность. Причина столь недружелюбного поведения — тижиец Барот Кагыр, сидел на лавке рядом с дверью и что-то сосредоточенно вырезал из груды сваленных у его ног веток. Азарине не очень нравилось, что два человека, которых она приютила, враждуют между собой, но была в этом и польза: поглощённая ненавистью, Деяна забыла о своем страхе выходить обслуживать гостей и носила тарелки весьма шустро. Да ещё так стучала ими об столешницу, что рагу чуть ли не подлетало над столом.

— Аккуратнее, девка!

Дея зло зыркнула на недовольного, увидела сморщенного старика и, потупившись, молча ушла на кухню. Не извинилась, не нагрубила. Тоже хорошо.

Азарина понимала, почему девчонка боялась выходить к людям. Только недавно она приехала с больным отцом к тётке, а как тот умер, уважаемая родственница присвоила себе чужое добро, а на племянницу наговорила, что она воровка. Дала небось на лапу начальнику тюрьмы, чтобы тот "позаботился" о крайне суровом наказании для сироты, а идиот и рад стараться. И развлечение новое, и выгода. Вполне логично, что напуганная предательством тетки и беззаконием в государственных органах, девушка не желает встречаться с другими людьми. Азарина бы и не вытаскивала ее на всеобщее обозрение, но… Дона Брит не была уверена, что надолго останется на гостином дворе "Мягкая перина". Уж слишком большое осиное гнездо разворошил Вадим. Разворошил — и уехал, подлец!

А она ведь так и не увидела его настоящего лица.

— Рина! На кой тебе такая помощница криворукая? — ухмыльнулся Слав, молодой черноусый плотник. — Не столько поможет, сколько прольет да побьет!

— Не твое дело! У тебя все стоит целехонькое, чем тебе быть недовольным? Или рука тянется пощупать, а глаз боится? Так знай: тронешь девку, я тебе лицо скалкой тут же подкрашу. У старшего брата спроси, он подтвердит.

За дальним столом загоготали. Черноусый сплюнул.

— Ведьма демонова! Да чтоб я к тебе ещё раз пожрать зашёл!

— А ты в пивную ходи! Там тебе и блюда помилее будут и дружки поприятнее.

— Да куда ж ты отсюда пойдешь! — хохотнул старый скорняк. — Тут же что не день, представление! То студенты за девку какую-то дрались, то столичный хлыщ платья демонстрировал, аки девица на выданье, теперь вот тижиец палки стругает, словно стахийцы детей.

Вдовец-кожевенник, мрачный молчаливый мужчина, вдруг спросил:

— Почто тижийца привечаешь?

С этим гостем Азарина пререкаться не хотела. Хороший человек. Да и горе у него, жена умерла недавно, что ж пальцами лезть в раскрытую рану?

— Почтенный, я живу одна. Вот и девочку, родственницу дальнюю приветила. Двое нас, девок беззащитных. (Кто-то опять засмеялся). А люди ходят-ездят разные. Да и мужик в доме нужен. Мне ещё один рот покормить не в тягость, а хозяйству от мужских рук польза великая.

— Серземельца найти не могла?

Азарина все же не выдержала, выдала:

— А зачем? Приютить убогого, как мой отец, а потом не знать, что с ним делать? А этот чужой, захотела — наняла, захотела — выгнала.

Мимо проскользнула Деяна ещё с двумя тарелками. Черноусый недовольно крякнул, бросил на стол монету, зашагал к выходу.

— Ой!

Дверь так стукнула его по лбу, что мужчина отлетел в сторону. На пороге появился новый гость. Но не зашёл, остановился, подсвеченный в спину лучами заходящего солнца. Рукой он держался за косяк двери, видно, на ногах стоял плохо.

— Радуйся! Радуйся, демонова слуга! Ведьма северная! Кровь проклятая! Свела в могилу! Я сам лично из-под порога куклу с Данисиным волосом достал! Померла сестра, пляши! Яромир словно мертвый сидит, девочка, сиротинка, воем воет, маму хватая за руку холодную. Так радуйся! Да недолго! Ты ее свела в могилу, я тебя сведу! Заживо похороню, чтоб тебя черви живую неделями жрали, плоть твою проклятую!

Данисин брат покачнулся, шагнул назад. Хлопнула дверь, отрезая гостей и хозяйку от пьяных выкриков обезумевшего от горя мужчины.

У Азарины ёкнуло сердце. Не видела она причин радоваться. Не хотела, не могла. Тихая девочка Даниса оказывается всю жизнь ненавидела Рину за то, что Яромир поначалу ее выбрал. Влюбленная дурочка. А Рина… Рина хотела оставить прошлое в прошлом. Вот даже любовника завела. Чтоб все нити порвать, все мосты сжечь, и верность, что хранила непонятно зачем, в песок стереть. И…

И сейчас она думала, как дура: как он там? Напился ли? Покормил ли дочку? Кто погладит его по голове, прижмёт его к груди, давая возможность выплакаться, высказаться, выплеснуть горе? Что ж, ты, Даниса, забрала его и оставила одного?

Солнце село. Люди расходились, оставляя на столах монеты. Простые мелкие резники. Обрезки то есть. Тижиец все так же сосредоточенно стругал ножом по веткам. Азарина устало попросила Деяну:

— Принеси работнику поесть.

Девчонка посмотрела упрямо, но за тарелкой на кухню сходила. Подошла к Кагыру — и вылила содержимое ему на голову. Мужчина замер. В одной руке у него был нож, в другой заточенная ветка, по его лицу и волосам сползали комья каши и куски мяса. Барот поднял на девушку глаза.

Деяна стояла рядом, не пытаясь убежать. Она смотрела прямо на него. Боялась, цеплялась пальцами за подол юбки, стараясь не выдать дрожь — и все же замерла на месте, гордо задрав острый подбородок. Она знала, что он сейчас набросится на нее с ножом. Она хотела, чтобы он сделал это, и его наконец повесили на ближайшем суку. Азарина потянулась к скалке, одновременно и боясь сделать резкое движение, и страшась не успеть спасти дурную девчонку.

Тижиец медленно поднял руку к лицу… и стёр рукавом кашу.

— Плоха жена будэш. Из рук вэс валитса.

Деяна, готовая умереть здесь и сейчас из одного только упрямства и мести, задохнулась от возмущения. Такой подлости от врага она не ожидала.

— Да ты! Ты!!!

— Барот Кагыр, — с любезнейшим видом подсказал мужчина. — А ты Жета Карым.

— Что???

— Крива рука.

Деяна сцепила зубы и с каменным выражением лица ушла на кухню, окончательно удостоверившись, что все степняки подлецы!

Облегчённо выдохнувшая Азарина повела тижийца во двор смывать последствия общения с разгневанными девицами. Кагыр проницательно заметил, на ходу снимая рубаху:

— Иа нэ йэм глупых дэвочек.

— Дэ-эвочек, — передразнила дона Брит своего работника. Вроде все обошлось, но напряжение все равно не отпускало. — А ты не такой уж и глупый, как о вас говорят.

И действительно: и девчонку раскусил на раз-два, и перевел все в шутку. Болезненную для юной мстительницы, но все же. Но Азарина, увидев довольную улыбку мужчины, решила спустить того с небес на землю:

— Вот даже "че" выучил.

— Я всо выуч-чу.

Прозвучало обещание просто, без бахвальства, но уверенно. Азарина вдруг поняла, что он не менее упрям, чем Деяна.

Барот наклонился, ожидая, когда ему на шею польют воду. Рина зачерпнула кувшином из бадьи, с чисто женским любопытством рассматривая голого по пояс мужчину.

Шрамы. Эти отпечатки войны украшали молодое тело от плеч до линии штанов.

— Сколько тебе лет?

— Двадцат пат.

Ровесники. От этой мысли вдруг стало неприятно. Степняки воюют с малолетства. Этот мужчина участвовал в войне, что велась десять лет назад. А значит, он действительно мог убивать, насиловать, калечить серземельцев.

Баротвыпрямился. Словно прочел ее мысли, ответил:

— Воэвал. Всэ идут воиват — закон. Но нэ муч-ил. Иа нэ. харит…садэст.

Азарина отошла к натянутым между деревьями веревкам, сняла рубаху, что вчера выстирала, подала Кагыру.

— Одевай.

Тот послушно натянул одёжку прямо на влажное тело. Рина посмотрела на суровое лицо с насмешливыми глазами.

— Кагыр Барот, можешь ли ты мне поклясться благополучием и счастьем твоей сестры, что будешь защищать Деяну Люб, как кровную родственницу в случае моей отлучки?

Тижиец кивнул, прижал к груди кулак.

— Кланусь. Имэнэм и кровыю рода.

Азарина пыталась высмотреть на заросшем щетиной лице насмешку или снисхождение, но не преуспела в этом.

В любом случае одна девчонка не справится точно. А тут — шанс.

— Иди, я сейчас принесу поесть.

Выдав работнику заслуженный ужин, Азарина ушла на кухню. Как не хотелось ей верить приблудному мужчине, но пока лучше держать его подальше от Деи. Слишком уж они похожи и различны одновременно.

***

Деяна, спозаранку вышедшая натаскать воды, гневно сплюнула в сторону стоящего на одной ноге тижийца. Делать лихобору этому нечего! Лучше бы починил сарай!

— Нэ обэжай зэмлу-мат зазра, — не открывая глаз, посоветовал ей степняк. Деяна зло фыркнула, скользнула взглядом по голому торсу, украшенному шрамами, как летнее поле — цветами.

Хорошо его серземельцы потрепали! Жаль, что не сдох!

— Злайа дэва.

Деяна молча подхватила два ведра воды, пошла к дому. Мгновение — и руки коснулись чужие пальцы.

— Дай помогу.

Девушка отпрянула, разжала руку, но тижиец успел подхватить ее ведро. Только на штанах все же появились мокрые пятна от расплескавшейся воды. Мужчина шагнул вперед, протягивая к ней вторую руку.

— И то давай. Куда нэст?

Глаза раскосые, темные, словно ночь. А смотрит, подлец, не по-тижийски. Те на женщин, как на скот глядят. А этот — на Азарину с почтением взирает, а на нее, Дею Люб, как на артефакт какой! С любопытством. Словно она зверь невиданный или оружие чародейское!

Деяна упрямо вцепилась в ручку ведра. За второе бороться не пошла — ей приближаться к этому человеку не хотелось. Плохие люди, как дерьмо — раз наступишь, а потом подол неделю отмывать будешь. А Кагыр был плохим. Тижийцы хорошими не бывают. Никогда! И никто не убедит ее в обратном.

Руку, которой минуту назад коснулись сухие пальцы мужчины, тут же захотелось вымыть.

— Не нужен ты тут! — всё-таки ответила настойчивому врагу Дея. — Иди прочь!

И потащила в дом одно ведро. Хотелось оглянуться, посмотреть, не шагнул ли степняк следом, не заносит ли руку — схватить, ударить или ещё что сделать? Но девушка не позволила себе вертеть головой. Она не покажет ему свой страх!

Толкнула дверь, занесла ношу, вылила в бадью, развернулась, чтобы идти ещё к колодцу — и уткнулась в волосатую грудь. По дому разнёсся испуганный крик.

— Просты.

Мужчина поставил на пол ведро, отступил на шаг назад, поднял руки, развернув их к собеседнице ладонями.

— Вэдро.

Указательный палец ткнул вниз.

— Хотэл помоч. Ты мэлка. Хрупка.

Деяне захотелось схватить это демоново ведро и окатить врага холодной водицей с головы до ног. Но она сдержалась. Отступила спиной вперёд к столу, подхватила с него нож.

Сразу стало спокойнее. Нет, если что он, конечно, руку перехватит, но она по крайней мере попытается.

— Выходи давай. Мешаешь. А помощь твоя гнилая тут никому не нужна. И ты не нужен. Иди в свою Степь, здесь таким не место.

Барот опустил руки, прищурился.

— Какым такым?

— Насильникам и убийцам. Подлецам, что не ценят женщин и воюют с детьми.

— Йа дэтэй нэ трогал. Тэба нэ тронул. Зачем наговарываэшь? Луды разны.

— Так то люди. А вы, тижийцы, твари степные!

Слово слетело с языка легко и быстро. Кагыр нахмурился, посмотрел косо на лезвие, блестящее в ее руке. Дея напряглась. Вот, если он сейчас бросится на нее, главное всё-таки успеть всадить ему нож в шею! Или в живот. Или в грудь. Но лучше — в шею.

Рука задрожала. Деяна замерла, выгадывая момент.

— То-то ты на гостэй-соплэмэннэков так ласково смотрэшь, что оны добры очен к тэбэ былы. Затчем от хороших лудэй прачешьса?

Девушка не собиралась спорить с врагом. Она ничего ему доказывать не обязана! Это тетка плохая или тюремщик, а вот Азарина — хорошая. Серземельцы, они…

Деяна закусила губу. Вспомнилось, как тетка хлестала ее грязной тряпкой по лицу за какую-то провинность. А начальник тюрьмы… у него такие глаза страшные и большие грубые руки, от одного воспоминания о которых начинает тошнить. Если бы не столичный господин, он бы ее… так же, как тижийский воин мать… Нож выпал из руки, вонзился в пол, царапнув ступню.

Да этак этот варвар заставит ее поверить, что степняки добрые и беззащитные, как новорожденные котята!

— Кров.

Дея сначала посмотрела на крышу, потом догадалась, что слово произнесено неверно, и приподняла подол, рассматривая порез на ноге.

— И эта кровь тоже на твоих руках! — зло, но не яростно, а устало сказала она, отходя к лавке. — Хотел воду носить? Носи! Вон два ведра в твоём распоряжении!

Барот кивнул и вышел, гремя ведрами.

Когда вернулась с рынка Азарина, мужчина уже рубил дрова, а Дея ставила в печь пирог.

— Вот, — дона Брит выложила на стол какую-то бумагу. — Читать умеешь?

— Да, — призналась Дея, вытерла руки и взяла документ. Некоторое время она пробиралась сквозь странные, канцелярские формулировки, потом с сомнением посмотрела на хозяйку.

— Что это?

— Запись о том, что дом принадлежит моему брату, а в его отсутствие им управлять будешь ты, как доверенное лицо.

— Зачем?

Азарина посмотрела на свое платье. В нескольких местах виднелись темные пятна. Жидкость на солнце засохла, но дети, что бросались в нее гнилушками, не сами придумали, что она «ведьма»…

Дона Брит села за стол, хмуро осмотрела маленькую кухню.

— Я… всегда мечтала о доме. И деле. Чтобы не зависеть от чужой прихоти, не угождать, не терпеть, а самой быть себе хозяйкой. Знаешь, сколько я работ сменила, пока деньги собрала на эту халупу? Тут дверей не было, окна выбиты, крыша дырявая, амбар сгнил, да и конюшня после затяжных дождей покосилась. И все равно нужны были храмовники, чтобы ее купить. Речь не об этом.

Азарина встала, потянулась к ножу, стала быстро нарезать овощи. Рука не дрогнула ни разу, но голос был хриплый.

— Или как раз об этом? Деньги нужны, а хозяева бывают разные. Тому постель согрей, этому спи не больше трёх часов в сутки, а то разленишься, у того нельзя в каморке жить с братом, а этот ходит трясет кулаком, проверяя работу, а если что этим же кулаком тебе за грязное пятно или другую какую оплошность и достанется по хребту.

Дона Брит скривилась, коснулась на секунду плеча, и тут же снова застучала ножом. Быстро, выверенно. Словно ничего не чувствовала. Но Деяна видела ее хмурое лицо и внимала. Никогда она ещё не слушала чужие наставления с такой жаждой.

— Как ты поняла, этот дом достался мне слишком дорогой ценой. А я… Наделала глупостей с этим хмырем приезжим. Да и Даниса, подружка заклятая, умерла, меня в чародействе обвиняя. Вот сегодня нашлись умные детки, поиграли в игру "Попади в ведьму с первого раза". А ведь не просто так глумились, рассказов о ведьмовстве моем от родителей небось наслушались, не сами сочинили.

Деяна испугалась. Если в этом городе обижают такую женщину, как Азарина, то что же будет с ней? Дону Брит даже гости-мужчины стараются не злить. А она, чужачка, не языкастая, на руку слабая, что способна противопоставить чужой силе?

Перед глазами Деяны мелькнуло возбужденное лицо начальника тюрьмы. Если вдруг… лучше в бадье вон той утопиться!

— Я подзатыльники им раздала, да толку не будет. Дети за родителями повторяют. Так что… не знаю теперь, что дальше.

Азарина вдруг отбросила нож, села, обхватив голову руками.

— Ох, Дейка, учудила я, дура, ох, учудила! И бежать то некуда и не к кому, и денег нет почти. И вас с собой утащу… Тебя в городе знают?

Деяна отрицательно покачала головой.

— Меня тетка никуда из дома не выпускала. А как отец умер, так в подпол на ночь запирала. Говорила, для моей же пользы, а то я сбегу грешить, а потом в подоле дитятко принесу в дом. А на третий день меня в тюрьму забрали.

— Хорошо! — бодро сказала Азарина. — Скажешь, если что, что троюродная мне племянница. Приехала помогать на постоялом дворе, раз Игнас с генералом уехал. Поняла?

Дея испуганно кивнула.

— И тижийца не прогоняй. У нас с ними мир, которого мы давно очень хотели. И южные территории впервые не подвергаются нападениям. За этот договор все руками и ногами цепляются, с Гиленом-то рассорились. Так что каждый убитый тижиец — большая беда государственная. Не дай Отец рухнет мир накануне войны с гиленцами!

Девушка недовольно поджал губы.

— И откуда вы все знаете?

— Слушаю, что люди говорят на рынке. Газеты, в которые рыбу заворачивает Миха, иногда читаю. Мама меня так учила: чем больше знаешь, тем лучше.

Она это сказала, когда отец, пьяный после банкротства, ревел, стуча кружкой по столу: "На что мы будем жить?" Мать обещала наладить продажу выпечки. Рина удивилась: ведь до этого момента у них всем в доме занимались слуги! Но слуг больше не было. Кто же будет печь? Мама улыбнулась и сказала, что знания — важно. И учиться надо не только танцам, географии и прочим наукам, но и обычным повседневным вещам.

Смешно. Когда-то отец мечтал выдать Ринку замуж за какого-нибудь ниса. Богатого, конечно. Заставил ее разучивать танцы, музыку, писать "высоким стилем". Сам он не знал, что это значит, но дочь должна уметь и точка! Она приумножит богатства отца выгодным замужеством! И все будут счастливы.

Судьба распорядилась иначе. И теперь Азарина кричала " Почто брешешь?" вместо "При всем уважении позвольте не поверить вашему наблюдению". И не сказать, чтобы она сильно об этом жалела. Хозяйка постоялого двора, известная тяжёлой рукой, может позволить себе гораздо больше, чем жена ниса. Вот только жаль, что мать не дожила до этих независимых деньков. Ей бы понравился вычищенный до блеска дом, наполненный ароматом выпечки и запахом парного молока…

— Дона?

Азарина очнулась.

— Что? Я о чем-то говорила…

С улицы донеслись крики.

— Подданная господаря Серземелья тут?

— А вам затчем?

— Не твое дело, тижийская морда! Где хозяйка, говори!

— Таках рада! Тугар!

— Что он несёт?

— На рынкэ, говору. Туда ыды.

— Ничего, мы подождем! Заходите, ребята.

— Вас нэ прэглашалы.

— А ты брысь! Указывать он мне тут будет!

Лицо Азарины тут же изменилось. Стало сосредоточенным, серьезным. Она подошла к прибитым к стене полкам, порылась, нашла какую-то склянку, одним глотком выпила содержимое. В вырез платья засунула один из пучков травы, во множестве висевших под потолком в дальнем углу — Деяне в первый же день сказали, что это не приправы, а лекарственные и ядовитые растения, и трогать их без ведома хозяйки не стоит.

Люди из отдела охраны правопорядка вломились на кухню, когда за пояс юбки был засунут маленький тонкий нож. Кагыр, мрачный и решительный, зашёл следом за нежданным гостями. Деяна при виде мужчин в форме инстинктивно шагнула назад и спряталась за Азарину. Та спокойным голосом спросила:

— О! Какая встреча! Вы зашли сказать, как продвигается дело о нападении на мой дом? Есть новая информация?

Седоусый толстяк выступил вперёд.

— Азарина дон Брит?

— Да.

— Вы арестованы по подозрению в убийстве!

Толстяк важно выпятил грудь и кивнул двоим сопровождающим, давая разрешение забрать подозреваемую. Дона Брит рассмеялась.

— Это шутка такая, уважаемый?

— Нет! — сурово возвестил тот. — Вы пойдете с нами сами или вас выволочь?

— Бросьте, это какая-то глупость! — беспечно отмахнулась Азарина. — Но если вам так хочется, я пройду с вами. Переодеться можно?

— Не думаю, что вам понадобятся красивые платья.

Один из охранников заржал. Видно, был наслышан о забавах главы тюрьмы. Что ж…

— Деяна, приготовь Кагыру комнату. Барот, ты обещал починить крышу.

Девчонка и тижиец переглянулись. На секунду взгляды скрестились, словно клинки, потом оба одновременно посмотрели на покидавшую их хозяйку дома.

— Ага.

— Сдэлау.

— Пойдемте! — нетерпеливо прикрикнул толстяк, словно куда-то опаздывал, и первым шагнул к двери. Азарина вышла следом. За спиной топали конвойные.

Вот как. Не настоящее, так прошлое обязательно швырнет тебя опять в грязь. Но она обязательно попробует выползти.

А если не получится, то по крайней мере умирать стоит с песней.

Глава 4. Червонное поместье, Нахолмье

Солнце пряталось за горизонт, раскрашивая небо розовыми мазками. Бажена стояла у окна гостиной, с интересом рассматривая разноцветные облака. Старая гувернантка ей часто читала сказки о небожителях, что строят дома под куполом неба и летают на крыльях ветра. Маленькая Бажена верила. И с годами вера эта никуда не делась. Ей очень хотелось, чтобы кто-нибудь прилетел и…

— Же́на! — позвала ее стремительно вошедшая в комнату мать. — Время ужина! Ты совсем не смотришь на часы?

Девушка вздрогнула, бросила короткий взгляд в сторону позолоченных настольных часов.

— Прости, мама, я иду.

— Быстрее! Отец приехал.

Береслава вен Хлад посмотрела на дочь укоризненным взглядом и вышла из комнаты. Бажена последовала за ней. В доме царил строгий регламент, и нарушать его было неприлично.

Ужин, неторопливый и церемонный, как и положено в "хорошем" доме, был, как всегда, долог и скучен. Основным развлечением в этот вечер служили рассказы отца о своей поездке. Как ни странно, обычно скупой на эмоции, в этот раз он был чем-то чрезвычайно воодушевлен.

— А на обратном пути мне пришлось ехать в дилижансе. И знаете, кого я там встретил? — с интересом посматривая на единственную дочку, спросил глава семьи.

— Кого там можно увидеть? — поморщилась мать. — Кого-нибудь из приличных соседей — вряд ли. У них есть собственные кони. И экипажи. Кстати, тебя ведь обратно обещал подвести брат, он что же, пожадничал дать коляску?

— Его не оказалось дома. Вызвали по службе, и он отбыл в столицу, — пояснил Анджей и поднял кверху указательный палец, призывая дам к вниманию. — Для начала сообщу, что я ехал с Драгомиром нис Зорь.

Береслава вен Хлад приподняла вопросительно бровь.

— Этим противным мальчишкой?

— Мужчиной, Слава! Ему уже двадцать пять лет!

— Возраст ещё раз подчеркивает, что по сравнению с тобой он — мальчик. Этот мелкий пройдоха просто вырвал у тебя из рук место в судейской коллегии!

Вен Хлад нахмурился. Проиграть зрелому противнику всё-таки почетнее, чем юному. Впрочем, Бажена знала, что отец считает это решение несправедливым и купленным. О чем в их семье неустанно велись разговоры вот уже почти год. Бажена редко виделась с семьёй нис Зорь, только на редких общественных приемах в Нахолмье, да и то все общение сводилось к безличной вежливости: "Здравствуйте. Прелестное платье. Нам пора." Так что личного мнения она об этой семье не имела, но знала, что родители относятся к соседям крайне негативно.

— Как мне сказали, — скривил губы Анджей. — У него есть юридическое образование. И хорошие рекомендации из столицы.

— Образование не может заменить мудрость и опыт! — воскликнула его супруга. — Конечно, это не имеет значения, если правильно дать взятку. Кругом несправедливость и подлость!

— Уверен, дело не только в этом. — сказал отец. — Возможно, они просто пожалели его. У семьи нис Зорь всего две деревни, за благополучием которых они следят. Ну и с которых, соответственно, кормятся. А сколько дочерей? Четверо или пятеро, я уже со счета сбился! Всем известно, что девицы — бесприданницы. Единственная их надежда хоть как-то устроиться — отправить брата работать.

— Надежда на посулы, что ему будут приносить за правильные решения! — фыркнула Береслава, с излишней эмоциональностью разрезая кусок мяса на тарелке. — Может, и насобирает сестрам на новые платья. Подло подсиживать претендента с твоим опытом! Они нисы от силы два столетия! Драгомир — всего лишь шаловливый ребенок! "Учился в столице." Увольте, что в этом хорошего? А то неизвестно, что эти студенты больше дам обхаживают, пьют и хулиганят, чем учатся. А ты — мудрый, благородный, честный человек! Со строгими принципами! С безупречной родословной! Твои рекомендации — само твое имя и процветающие под руководством нашего рода деревни! Я уверена, если вены Силь не справятся с возникшими проблемами, лучшей кандидатуры, как мы, на роль стардов Блотоземья не найти!

Бажена, гулявшая утром до соседней деревни, вспомнила разговоры крестьян и обратилась к матери:

— Мама, дочка старосты Бороздки сказала, что они не смогут сдать нужное количество налогов. Низинные поля затопило, это почти треть засаженной зерновыми территории. Я обещала…

— Же́на! — воскликнула Слава, перебивая дочь. — Я поражена! Как ты можешь что-то обещать от имени рода? Если людям надо, они придут и поговорят об этом с отцом! Ты же ничего не смыслишь в этих делах! Что ты там наговорила?

Бажена опустила взгляд в тарелку.

— Я сказала, мы можем снизить объемы требуемых выплат.

— Как ты себе это представляешь?

Девушка смяла разложенную на коленях салфетку. Да, это не женское дело. И тем более не ее. Просто до старостовой дочки ей встретилась вдова Мила с тремя оборванными голодными малышами, вот и слетело с языка…

— Мы можем не заказывать мне новые платья.

Тем более, что их эскизы казались ей ещё более уродливыми, чем то, что она носила сейчас.

— Мы закажем тебе новые платья! — непререкаемым тоном сказал отец. И вдруг улыбнулся. Бажена не видела этого, она смотрела в тарелку, но чувствовала по изменившимся интонациям папиного голоса, что тот весел. — Так вот, дамы, моим вторым попутчиком был некий Вадим вен Борз, молодой человек, ехавший из столицы в Малахитовый дом погостить у стардов вен Силь. Прекрасно одет, безупречен в манерах, молод — на вид ему 30–32 года. И главное — он холост.

— Тот самый вен Борз? Сын министра? — удивилась Береслава.

— Именно.

Мать тут же посмотрела на Бажену.

— Ну, Же́на! Что ты сидишь печальная? Радуйся — мы едем в гости. Завтра же пошлю весточку Либене. Уж я знаю, как написать так, чтобы нас непременно пригласили на ужин.

Бажена согласно кивнула. Она не любила поездки в Малахитовый дом. За неимением лучшей кандидатуры, именно в Чеславе вен Силь матушка видела своего будущего зятя. Сама девушка мрачного мужчину боялась. Неразговорчивый, хмурый, ласково смотрящий только на свою мачеху, он вряд ли мог стать для нее хорошим мужем. Да ещё эти его короткие, толстые, совсем не аристократические пальцы, вызывающие у "невесты" подсознательное отвращение…

— Я рада, матушка. Можно я схожу завтра к донам Тих в гости? Ведь погода улучшилась.

— Поначалу. А потом ухудшилась. И вне зависимости от погоды, я не вижу причин, по которым ты могла бы посещать этих девиц.

Мать недовольно ковыряла ложкой в тарелке. Безразличие дочери к своему будущему, ее холодность по отношению к собственным родителям иногда изрядно бесили Береславу вен Хлад.

— У них замечательный инструмент, мы музицируем. Я возьму с собой кого-нибудь из горничных.

— Пианино?

— Нет. Эт…

— Благородный инструмент — пианино. Не стоит перенимать купеческие привычки, дорогая. Я понимаю, ты хочешь облагодетельствовать девиц, оказывая им некоторое покровительство, подобная доброта похвальна, но не стоит растрачивать на чужих людей так много внимания. Лучше мы проведем завтрашний день вместе.

— За музыкой? — удивилась Бажена. Она знала, что если сама она любит подобное времяпрепровождение, то матушка "всю эту трескотню" не выносит. За исключением приемов и балов, естественно.

— Что ты! Гораздо лучше. За обсуждением платья. Мы завтра же вызовем портниху. Или предпочтительнее съездить в город самим? — Береслава посмотрела на мужа. Тот кивнул.

— Непременно. Съездим завтра в Нахолмье.

Бажена кивнула, принимая информацию к сведению, и тоскливо посмотрела за окно.

***

— Лимонное.

— Оно тебя бледнит.

— Тогда розовое.

— Говорят, над розовым сейчас все смеются.

— Бежевое.

— Бажена! Отец мой, ты можешь выбрать нормальную ткань?

— Персиковый?

— Дона Умн, давайте сделаем красное. И изумрудное. Чтобы моя красавица прямо в глаза бросалась посреди толпы!

— Уважаемая, может лучше действительно бежевое?

— Вы, кажется, здесь принимаете заказы, а не даёте, верно?

— Конечно. Значит, одно алое и одно изумрудное. С оборками по лифу.

— Совершенно верно! Будет очень красиво!

Красиво… Бажена смотрела на себя в зеркало, и ей хотелось плакать. Она не считала свои наряды красивыми. Иногда ей было стыдно выходить в свет в тех платьях, что заказывала ей матушка. Но переспорить мать было невозможно. Та полагала что знает, как выглядеть модно. Бажена ненавидела слово "мода".

— Анджей, вставай! Пора в шляпный!

Пара шагов по Швейной улице — и глаза останавливаются на прелестном шляпном магазинчике с гостеприимно распахнутыми для посетителей дверьми. Он маленький, но зато на витрине…

— Же́на! Идём! Что ты застыла?

— Может быть купим это? К изумрудному платью?

— Отец! Кто знает эту лавку? Пойдем в "Шляпное царство", это известнейший магазин провинции!

Бажена бросила прощальный взгляд на понравившийся головной убор и шагнула следом за мамой.

В "Шляпном царстве" их встретили яркие краски, цветы, перья, ленты и вежливая девушка в просто голубом платье. Бажена с завистью оглядела скромный наряд торговки.

— Добро пожаловать! Что предпочитаете?

— Мне…

— Ей для начала вон то украшение к причёске. Да, с перьями.

Бажена посмотрела на яркое разноцветье почти полуметровой высоты с ужасом.

— Мама, оно не подойдёт под платье.

— Подойдёт. Под то золотое, что мы тебе заказывали на прошлый праздник. Ты же его так и не надела, так что оно совершенно новое. Выйдешь в нем куда-нибудь.

Бажена обернулась, пытаясь найти поддержку в отце, но тот ещё на входе увидел какого-то знакомого и теперь увлеченно обсуждал с ними погодные проблемы и породы лошадей. Бажена глубоко вздохнула.

— Мама, оно не подойдёт и к жёлтому платью.

Мать пропустила ее замечание мимо ушей, не соизволив отвлечься от разговора с торговкой.

— …Да, и ту. И вот эту сеточку с розами. Только есть у вас цветы поярче?

Девушка в голубом отошла к прилавку, стала перебирать цветные вещицы. Береслава крутила в руках несколько украшений для волос.

— Мама…

— Примерь.

Бажену развернули к зеркалу, приложили к ее голове заколку с перьями. Вышло жалкое зрелище. Как и всегда. Девушка вспомнила прошлый бал, на котором соседская молодежь посмеивалась над ее нарядом. Же́на в тот день по случайности уловила краем уха несколько пренебрежительных фраз в свой адрес. Но дело было даже не в том, что над ней смеялись, а в том, что с ней почти не разговаривали. И редко приглашали на танцы. Часто она почти весь бал просиживала рядом со старыми матронами, развлекая их беседой, ведь больше нигде ей места не находилось. Приемы и балы Бажена ненавидела столь же сильно, как слово "мода".

— Мне не нравится.

— Вздор! — фыркнула обиженная ее робким возражением мать. — Ты просто ничего не понимаешь. Подобная прическа была на прошлом приеме у вены Фарт, а она, между прочим, приехала из столицы. Знает толк в модных веяниях.

— Это был маскарад.

— Да, но с восторгом обсуждали не столько ее платье, сколько прическу!

— У нее волосы, словно гиленский шелк. И ее украшения подходили к наряду.

Береслава посмотрела на дочь недовольно.

— Вот дал Отец несносную девчонку! Неужели обязательно перечить матери? Подумай, в какое неловкое положение ты меня ставишь! Же́на неужели тебе настолько противны собственные родители, что ты не можешь ни один совет принять спокойно? Почему я должна тебе все время что-то доказывать, словно я обвиняемая на суде? Это невыносимо!

Мама схватилась за сердце и отвернулась, нервно перебирая в руках разноцветные украшения. Бажена зябко передернула плечами. Ей часто казалось, что она хоть и стоит в толпе людей, однако отделена от них невидимой, но непреодолимой преградой. Ее не видят, не слышат, до нее никто не может дотянуться, и она тоже не может никого коснуться. Бажена представляла это ясно: вот она протягивает руку, делает шаг, пытаясь пройти сквозь стену к людям, но прозрачный купол двигается вместе с ней. Нет выхода или лазейки. Совсем. Можно биться о неровную поверхность, разбивая ладони и локти в кровь — все равно никто не услышит. Никогда. И даже немногих, протянувших к ней руки, остановивших на ней взгляд, незримым течением уносит прочь. И она опять остаётся одна. Мать с отцом и те — по другую сторону стены.

— Мама…

Матушка посмотрела на Бажену в ожидании. У девушки внутри все задрожало. Шаг вперёд.

Услышь меня…

— Мам, может, лучше тот зелёный?

— Мое слово уже ничего не значит для этой глупой девчонки!

И отбросив на прилавок взятые для примерки украшения, вена Хлад промокнула глаза платочком и быстрым шагом отошла к отцу, присоединяясь к его разговору с одним из дальних соседей. Бажена осталась одна.

— Уважаемая, вот, вы просили с ярко-алыми цветами.

Торговка протянула ей украшение, показавшееся Бажене сгустком крови. Она взяла сеточку, развернула: на золотых нитях то там, то тут застыли кровавыми каплями маленькие розочки, сшитые из атласных лент.

— А можно посмотреть простые серебряные обручи?

Девушка в голубом скользнула к прилавку. Другая, дородная торговка, что выкладывала ленты из корзины на прилавок, наклонилась к младшей работнице:

— Можешь сильно не стараться, не рассчитывай, что это купят. У девчонки своих денег нет, так что заворачивай сразу то, что просила мамаша. Все равно в итоге они именно это и возьмут. Поверь моему опыту.

Бажена почувствовала, как глаза наполняются слезами. Она обернулась посмотреть, что делают родители, мама заметила ее интерес и демонстративно стала к ней спиной, хотя раньше стояла боком.

— Что-нибудь ещё? — спросила безразлично торговка, положив на прилавок перед неудачливой покупательницей первый попавшийся под руку обруч. Тяжёлый и очень некрасивый. Бажене он показался терновым венцом, которым на Востоке наказывали в древности провинившихся подданных. Казалось, коснись она его рукой — и на пальцах выступит темная кровь. Но в чем она провинилась? За что ее наказывать?

Юная торговка, не дожидаясь ответа, начала подыскивать коробку для заколки с полуметровыми перьями. Та, что постарше, распутывала ленты, напевая какой-то задорный мотив. Мать и отец Же́ны увлеченно обсуждали урожай. Ещё две посетительницы, смеясь и перешептываясь, перебирали украшения, то и дело прикладывая их к волосам.

Она опять стояла одна посередине толпы.

Внутри что-то лопнуло. Бажена бросилась к двери, выбежала на улицу. Щеки пылали, сердце стучало быстро-быстро, в груди жгло что-то невысказанное, не нашедшее выхода. Девушка подобрала юбки, побежала к ожидавшей их за перекрестком карете. Край дома, фонарь, улица…

— Ай!

— Ой!

Мужской зонт-трость свалился в лужу. Следом туда чуть ли не отлетела сама Бажена, но мужчина, в которого она врезалась, вовремя схватил ее за плечи.

— Осторожнее, уважаемая!

В его голосе не было злости, но присутствовало недовольство. И действительно нехорошо вышло: идёт себе человек по делам, торопится, наверно, и тут в него врезается незнакомка в уродском платье с рюшами. В котором ей самой неудобно. Бажена, не поднимая головы, шагнула в сторону, сморгнула слезы, присела.

— Простите. Я была неуклюжей. Ваш зонт… — она наклонилась к луже, но ее ладонь тут же перехватили мужские пальцы.

— Что вы делаете! Не стоит пачкаться. Зонт — ерунда.

У незнакомца был приятный голос. Уверенный, спокойный. Хорошо, что она не в какого-нибудь нервного дедушку врезалась!

— Вы плачете?

Она отрицательно замотала головой, все так же не поднимая глаз. Подбородка коснулись чужие пальцы, надавили, заставляя ее всё-таки посмотреть на случайного собеседника. И Бажена посмотрела. Упрямо, гордо. Да, я плачу! Но это не ваше дело! Можете насмехаться, если вам так угодно! Ну что же вы? Смейтесь!

Мужчина протянул ей платок.

— Возьмите.

Порыв тут же утих, стало стыдно.

— Спасибо.

— Не стоит благодарности.

Бажена неуверенно протянула к платку руку, словно боялась, что по ней сейчас ударят. Но мужчина не двигался. Застыл каменным изваянием, с некоторым удивлением окинув взглядом ее наряд.

— Откуда вы к нам прибыли? Проездом?

У Же́ны вырвался нервный смешок.

— Нет, я живу неподалеку. В поместье к западу от города. Оно в ведении стардов вен Силь.

— Вот как. Почти соседи, значит. Я бы сказал: странно, что я не видел вас на местных балах, но балы я обычно не посещаю. Так что простите мне эту оплошность с "приездом".

— Ничего страшного. Простите за зонт.

— Пустяки.

Незнакомец натянул черные перчатки, поймал зонт за ручку, отряхнул его и уткнул в землю на манер трости. Посмотрел на Бажену своими болотными глазами — неяркими, темно-зелеными, отливающими немного серебром. Юная наследница рода вен Хлад никогда не видела таких странных глаз. И принадлежи они кому-нибудь другому, они бы показались ей тусклыми и невзрачными. Но неизвестный мужчина смотрел на нее с искренним беспокойством. И на дне его глаз Бажене мерещились болотные огоньки. Как в сказках гувернантки. Только вот девушка не знала, к погибели или спасению она придет, шагнув за манящим светом?

— Так кто же вас обидел?

Бажена тряхнула головой, отгоняя нелепые мысли. Стоило бы рассмеяться над собственной глупостью и картинками, что подкинуло неуёмное воображение. Они не в сказке, а незнакомец — не благородный принц и не злобный колдун из болотного царства. Просто случайный прохожий, в которого она врезалась на перекрестке. Надо меньше читать баллад и легенд.

Но как же не читать о всяких приключениях, если в собственной жизни нет даже права на выбор?

— Никто не обижал, — сказала Же́на, раздумывая, врёт ли она сейчас или все же говорит правду? — Это нервы. И погода сказывается.

Мужчина посмотрел на затянутое тучами небо. Вдалеке загрохотал гром.

— Сейчас начнется ливень. Где ваши сопровождающие? Родители? Компаньонка?

— Я сама…

— Отец! Да что же это! Быстрее в карету! Хозяйка ругаться будет!

К Бажене подскочила служанка, которую вен Хлады взяли с собой в этот раз в город. Кучер тем временем подгонял лошадей, и экипаж стал медленно приближаться к перекрёстку. Из "Шляпного царства" вышел отец, оглядывающийся по сторонам и очень недовольный.

— Спасибо за заботу! Все хорошо! Доброго дня! — Бажена выпалила все на одном дыхании, чуть присела и бросилась прочь. Служанка кинулась бежать за ней следом. Мужчина ещё раз стукнул зонтом о мостовую, стряхивая грязь, и зашагал дальше по своим делам.

Перед тем, как залезть в карету, Бажена окинула взглядом широкую улицу, но незнакомец уже свернул на одну из боковых улочек, исчезнув с ее глаз. Едва она закрыла дверцу, над головой громыхнуло. Через минуту экипаж остановился напротив шляпного магазина и внутрь сели мать и отец. Торговка в голубом подала матушке большую белую коробку, и та тут же переложила покупку на колени Бажены.

— Надеюсь, ты погуляла, подумала, и пришла к разумному решению, — миролюбиво сказала мать. — Ну что ты, не скромничай, посмотри подарок.

Же́на приоткрыла коробку. В ней лежала заколка с цветными перьями и сеточка для волос с розами, алыми словно кровь.

Глава 5. Стольград

Все прошло мимо Златы. Незнакомые женщины, заунывные песни, лживые слезы. Редкие гости, неизвестно как узнавшие о ее горе, и непонятно зачем пришедшие на Прощальный обряд. Они даже что-то говорили ей своими далёкими псевдосочувствующими голосами, на она не слышала. Не слышала ни музыки, ни слов храмового служителя, ни чужие пересуды за спиной. У рода нис Вер не было своей усыпальницы, и мать хоронили рядом с отцом на Мертвом поле, что расстилалось к северу от столицы. Солнце клонилось к закату, могильщики торопливо забрасывали комьями земли завёрнутое в саван тело, Злата стояла на самом краю могилы и неотрывно смотрела на белую ткань. Шаг, стоило сделать всего один шаг, лечь рядом, закрыть глаза — и все стало бы на свои места. Это было бы правильно. Хорошо. Но Злата, трусливая тварь Злата стояла и безмолвно и бездеятельно глядела на слой грязи до той поры, пока мужики в черном не выдохнули:

— Усё, — и ушли к ожидавшей их телеге.

Те, кто стояли чуть поодаль и шептались, пряча за кружевными вуалями и широкополыми шляпами скучающие лица, тоже вскоре разошлись по экипажам и поехали готовится к балам, званым ужинам или походам в театр. От одного представления — к другому.

На кладбище медленно наползала ночь, пожирая краски дня и его тепло. Ноги занемели, и Злата присела на краю перекопанной земли. Пальцы коснулись черных комьев, невесомо погладили могилу, потом ладонь наткнулась на большой мягкий комок, схватила его, сжала, превращая в пыль… Дрогнули плечи, пронесся над кладбищем нечеловеческий вой…

Кажется, в ту ночь о Злате вспомнила какая-то то ли троюродная, то ли пятиюродная тетушка, заехавшая вечером после похорон к ней в гости и обнаружившая, что хозяйка до сих пор не вернулась домой. Ниса Вер не смогла бы вспомнить ни лица женщины, ни слов, что та ей говорила. Только то, что ее кто-то заставил подняться с могилы, посадил в карету, доставил домой. Кажется, гостья пила чай и все пыталась о чем-то расспросить, но уязвленная молчаливой пренебрежительностью родственницы, в конце концов оставила ту в покое. Пообещав навестить несчастную через пару недель, когда та отойдет от горя. Злата помнила только эти, зацепившие ее вдруг слова. Неужели она будет помнить мать так мало? — удивилась она. Неужели все, что было, ничего не стоит? В душе заворочалось негодование — и тут же улеглось. Больше ничего не имело значения. Смысла. Ценности. Всё продано. Все преданы.

Злата сутками сидела у окна в гостиной и смотрела безразличным неподвижным взглядом на залитую солнцем улицу. Безмолвная служанка приносила ей еду согласно обычному расписанию дома нисов Вер, а через час уносила ее не тронутой. Минуты, медленные, вязкие, горькие складывались в часы. Для Златы не существовало утро и вечера, дня и ночи. Она замечала только бесконечное щёлканье механических стрелок, под которое и жила.

Но вот через пару дней после похорон (или пару недель? Пару лет? Пару часов?) на стол перед нисой Вер положили письмо. Толстая бумага, канцелярские чернила, значок в углу "АМХИ". Злата механически сломала печать, развернула лист.

"Желаю здравствовать вашему роду, почтенная…

…по просьбе друга, коего очень ценю и уважаю. Увы, в прошлый раз наша встреча не состоялась по независящим от меня причинам, но…

…буду рад увидеть вас…

…доктор Шаль."

Злата долго с упоением рвала толстую бумагу на мелкие клочки.

***

В плечо ткнули. В здоровое, но Миколас резко дернулся, и разболелось пораненное.

— Иди есть, завтрак принесли. Потом поэму возлюбленной допишешь.

В сердце болезненно кольнуло.

— Это послание не для женщины, для мужчины.

Сид Блуд поперхнулся.

— Ну, стахийцы не брезгуют и…

— Это отчёт! — отрезал Миколас гневно.

— Да понял я, — недовольно нахмурился старший лейтенант. — Просто хотел тебя расшевелить. Ты последние дни слишком отстранённый и мрачный.

— Последние дни мы провели в этой демоновой камере. Вряд ли тут можно быть весёлым.

Бешеный бросил на стол колоду карт.

— И всё-таки сидеть вдвоем гораздо приятнее, чем поодиночке. Какую игру в это время суток предпочитаете, дон?

— Никакую.

Сид Блуд задумчиво подкрутил ус.

— Не понимаю я тебя, Мика. О чем нам беспокоиться? Просто будем твердить, что это всего лишь разминка была — и все, ничего они не докажут.

Миколас промолчал. Товарищ проницательно заметил:

— С любовницей что ли поссорился? Она того не стоит! Девица Вер давно не девица, секретари канцлера, дежурящие под дверьми кабинета во время их встреч, тебе это бы подтвердили на какой-нибудь пьяной попойке. Если бы ты, конечно, на них ходил. Или ты грустишь по поводу слухов о ее беременности? Так сомневаюсь, что вен Воль оставит ее в беде. Выдаст за кого-нибудь, не волнуйся. А может, и бастарда признает. А неверность… кто ж устоит перед самим канцлером? Да плюнь ты на это дело! Бабы, они же как кошки: кто кормит, к тому и ластятся!

Дон Оддин вскочил.

— Не смей!.. — и осекся. Выдохнул резко сквозь зубы, сел обратно за стол, опустив голову. — Не смей так говорить! Моя мать — тоже женщина.

— Ну, будем считать ее исключением, подтверждающим правило. И всё-таки я тебе не советую относится к прекрасному полу серьезно. Это бабочки, порхающие с цветка на цветок: красивые, глупые, ветренные. Но бесспорно, радующие глаз и, хэх, тело. Когда ты перестанешь ждать от них верности и любви, сразу почувствуешь вкус жизни. Все это весьма весело: дарить цветы и подарки, шептать на ушко забавные глупости, приправленные пошлыми намеками, назначать полуночные встречи, пока бдительная маменька или муженек-рогоносец находятся в отъезде. Приятно, немного щекочет нервы, доставляет удовольствие, но не стоит забывать, что это всего лишь игра. Жизнью надо наслаждаться, Мика. Женщинами — в особенности.

Миколас посмотрел на письмо, которое хотел отослать сиду Гарне. Вместо четкого изложения фактов выходил бессмысленный поток слов. А ведь это главное. Расследование. А не глупая влюбленность в коварную обманщицу. Из-за дела о пустых складах убит бывший интендант столицы сид Грош, его секретарь, а теперь ещё и добрая лавочница дона Слав. От него, Миколаса, зависят жизни людей. А он от одного взгляда на Злату забывал обо всем на свете и тратил свое время на вещи личного характера. Которые, как оказалось, не имели никакого значения. Может быть, хорошо, что тот доктор так и не смог их принять? Вдруг эта женщина действительно хотела избавится от ребенка?

О, Отец! Незамужняя, одна, с малышом — как она будет жить? Есть ли у нее родители? Не выгонят ли они ее из дома? Если снять ей маленькую квартирку на Чугунной улице, от жалованья останется…

— Мика, ты есть-то будешь?

Миколас скомкал лист, бросил на пол, взял следующий.

— Я должен написать отчёт.

— Да нас вот-вот выпустят.

— Тебя.

Взгляд дона Оддин скользнул по перевязанному бедру старшего лейтенанта. Стало стыдно. Навязал, как вздорный молокосос, дуэль товарищу, пролил его кровь, защищая честь женщины, у которой чести нет, наговорил гадостей. А сид Блуд еще и покрывает его, отрицая, что Миколас был зачинщиком дуэли, да и вообще замалчивая сам факт раздора. Нет, старший лейтенант не должен был, конечно, отзываться так неподобающе о малознакомой дев…женщине, но сид Блуд на словцо всегда резок, а к женскому полу хоть и относится с большим интересом, но без преклонения, а скорее потребительски. Миколас не одобрял взглядов товарища, но с нравоучениями никогда не лез. И вот появилась Злата. Девушка, о которой шептались на каждом углу придворные и о которой он сам слишком многого не знал. До сплетен ли ему было, занятому важным поручением генерала? Да и поверил бы он им? Он бы и сейчас, наверно, бросился защищать честь этой женщины, если бы ему не показали те письма. "Милый Игги… с ваших уст…" О, демоны! Ну почему у нее такие невинные и печальные глаза?

Звякнули ключи.

— Лейтенант дон Оддин, вас требует генерал.

Миколас поправил на плече повязку и торопливым шагом покинул камеру. Сид Блуд пододвинул к себе тарелку, собираясь в полной мере насладиться завтраком и тишиной.

***

Невзор прибыл в столицу на рассвете. Первым делом он заехал в интендантство к бывшему боевому товарищу, от которого и узнал о судьбе Миколаса. После короткого разговора с другом генерал посетил Чугунную улицу, но лавка доны Слав оказалась закрыта, а соседи знали только то, что старушку прирезали, а ее внучка исчезла в неизвестном направлении ещё до Прощального обряда по бабушке. После этого печального визита Невзор направил коня к отделу службы охраны правопорядка, который занимался офицерскими нарушениями.

Седоусый следователь нежданному посетителю удивился. Долго юлил, не желая разговаривать о лейтенанте с посторонним лицом, но потом под давлением регалий генерала, сдался. Невзор не любил щеголять орденами или напоминать людям о своих заслугах, но тут случай был особый: в беду попал свой человек, действующий по поручению Невзора, к тому же совершенно ни в чем невиновный. И сид Гарне показательно ярился и стукал кулаком по столу с криком:

— Вы что же, ставите под сомнение слово знаменитого интенданта Цветочной крепости? Да чтобы стало с нашей армией, не удержи я тогда крепость? А чтобы было, если бы мои ребята не выследили аламейского шпиона?

Следователь, человек ранга небольшого, в конце концов проникся и поделился своими соображениями. Относительно дуэли сделать он ничего не мог: секунданты, дуэлянты и даже доктор отрицали ее наличие, так что к вечеру офицеров должны были выпустить на свободу. Относительно пропажи Светласки дон Слав генерал сам дал показания, что это он просил Миколаса почаще заглядывать к старушке, так как хорошо знал женщину и беспокоился о ее благополучии.

— С чего бы вдруг? — вырвалось у следователя. Невзор хмуро посмотрел на свои руки.

— Я убил ее единственного сына. Повесил за мародёрство и кражу.

Следователь молча положил перед гостем письмо, написанное женским почерком.

— На все-то у вас есть ответ. Что вы скажете на это?

Невзор пробежал глазами текст, вернул бумажку следователю.

— Бред. Девицу либо подговорили, либо она на что-то обиделась и решила таким образом отомстить лейтенанту. Вот и все. Могу вас заверить, что дон Оддин не способен на подобное преступление, он безотлучно находился при мне с двенадцати лет.

— И все же чужая душа — потёмки.

— Не эта. Миколас очень светлый и добрый молодой человек, это вам любой скажет.

— Именно поэтому он выбрал карьеру убийцы?

— Он выбрал путь защитника, потому что на его глазах его младшую сестру степняки располовинили кривой саблей. И теперь он старается прикрыть других таких девчонок своей спиной. Могу я с ним увидеться?

— Пожалуй, да.

Невзор с раздражением следил, как следователь вызывает помощника, отдает приказ, ждёт его выполнения. Время неумолимо стремилось вперёд, аведь так много ещё надо успеть! Но сначала — глупый мальчишка.

Миколас вошёл в комнату быстрым решительным шагом. Наткнулся на взгляд генерала и покраснел, словно ребенок. Но глаза не опустил.

— Я виноват, сид Гарне! Я готов…

— Сядь!

Следователь вышел, его помощник тоже. Лейтенант покорно сел на стул. Спина прямая, вид виноватый, плечо перебинтовано. Невзор вздохнул. Ох, молодо-глупо!

— Рассказывай.

И Миколас рассказал. Немного путано, но сид Гарне теперь знал, с чем ему идти к сильным мира сего. Ведь не простят самовольного возвращения, не простят. А что приехал обязательно узнают. Уже узнали, только вот найти его пока ещё не могут.

— А теперь пиши. Четко, по делу. По пунктам.

Миколас написал донесение довольно быстро. Генерал свернул листы, спрятал в потайной карман.

— Молодец. Информация полезная. С девушкой той что? Златой нис Вер? За что она тебя карает?

Миколас не ответил. И посмотрел вдруг так яростно и гордо, что Невзор понял: не расскажет ничего мальчишка. Но ведь заявление-то о лживых обвинениях он подписал. А о сути молчит.

— Ну как хочешь. Иди пока, постараюсь тебя вызволить сегодня. Но не обещаю ничего, Мика.

Лейтенант встал. Скрестил на груди руки.

— Служу Серземелью!

Невзор вышел следом за Миколасом. Поднялся на два этажа выше, постучался без очереди ещё к одному знакомому. Не другу, но человеку, которому он когда-то спас жизнь. Был стиснут в объятиях, приглашен "на рюмочку", за которой от воспоминаний о прошлом товарищи перешли к рассказам о дне сегодняшнем. Невзор говорил мало, в основном о службе, упомянул Миколаса, посетовал на судьбу мальчишки… Знакомый обещал похлопотать, хвалился двумя взрослыми дочерями и новорожденным внуком.

В полдень Невзор уже стучал в дверь неприметного двухэтажного дома в Красивом квартале. Открыли ему не сразу. Полноватая служанка в черном платье подозрительно осмотрела его покрытую дорожной пылью одежду, но на всякий случай вежливо поздоровалась:

— Добрый день, уважаемый. Вы к кому?

— Мне нужна Злата нис Вер.

Служанка тяжело вздохнула.

— Нет ее.

— Я подожду.

— Так кто ж знает, когда она вернётся? Может, только к ночи. Или ещё позже.

Невзор окончательно удостоверился, что девица, оболгавшая Миколаса, нравственностью не обременена.

— Я подожду, — настойчиво повторил он.

— До ночи???

— До вечера.

Взгляд служанки стал ещё менее дружелюбным.

— Вы простите, уважаемый, но это неприлично. Да и велено мужчин посторонних больше в дом не пускать. Никаких.

И она захлопнула дверь прямо перед его носом.

Будь у Невзора больше времени, он бы непременно выследил девушку, но времени не было, и генерал направил коня к центральной площади города. Ещё немного — и от гнева канцлера (или господаря? Впрочем, разве это не одно и тоже?) его уже ничего не спасет.

В кабинет его провели сразу же, к неудовольствию остальных просителей. Вен Воль сидел за столом с хмурым видом и задумчиво барабанил толстыми пальцами по столешнице из ирденского дерева.

— Желаю здравствовать вашему роду, вен Воль.

— А что мне пожелать вам, сид Гарне? Научится читать? Будьте добры объяснить, почему вы покинули вверенные вашей заботе территории и вашу невесту? Вопреки полученному приказу, позвольте заметить!

Невзор положил на стол пакет с бумагами.

— Что это?

— Отчёт о проделанной работе. Привез его вам лично. Там нет никакой секретной информации, да и те выводы, что я сделал, могут не совсем точно соответствовать действительности. Метеоролог только со дня на день должен прибыть в поместье. После научных изысканий, пожалуй, смогу предоставить более точный и подробный анализ.

Канцлер достал стопку бумаг, раздражённо отбросил ее в сторону.

— Вы знаете, что в Серземелье существует почтовая служба?

Невзор внимательно посмотрел на седеющего мужчину. Друг господаря, бессменный канцлер на протяжении уже более двух десятков лет, занимающийся делами государства больше, чем настоящий правитель этих земель. Самолюбив — да, слишком высокого о себе мнения — да, деспотичен — да. Распутник, гневлив, скор на расправу. А ещё — дотошен, вдумчив (насколько позволяет самолюбие), обо всем имеет свое собственное представление, и, как не странно, не разу не подавал повода уличить его в казнокрадстве или значительном злоупотреблении своим положением (встречи с любовницами прямо во дворце не в счёт). Невзор положил рядом с первым пакетом второй, более тонкий, но по значимости превосходящий первый.

— Канцлер, когда я вступил в должность интенданта столицы, вы хлопнули меня по плечу и сказали: "Ну вы уж их выведете на чистую вода, а?" Это пожелание я воспринял как приказ. В тот же день инвентаризация складов выявила большие проблемы в снабжении столичного гарнизона. Так же, как в Цветочной крепости, я решил разобраться, что куда делось, почему у солдат нет зимней формы и т. д… Теперь я могу предоставить вам косвенные доказательства того, что сид Грош как минимум занимался казнокрадством.

Вен Воль впился в генерала строгим взглядом.

— А как максимум?

— Возможно, он был посредником между Аламеей и аламейскими шпионами.

— Откуда такие выводы? Да сядьте вы уже и рассказывайте по существу!

Невзор сел на ближайший к столу стул, вскрыл пакет, стал раскладывать бумаги по стопкам.

— Первое: форма заказывалась у родственника сида Грош. Виды ткани, прописанные в договоре, отличаются от того, что носят солдаты на самом деле. Новая форма выдавалась реже положенного, на складах ее остатков нет, а по накладным выходит, что у нас горы этих мундиров должны лежать. Если коротко: налицо злоупотребление своим положением в целях обогащения через подставные заводы.

Второе: мясо. Помимо мяса с собственных скотобоен, сид Грош зачем-то покупал дорогую говядину и другие продукты у некоего ниса Куц. Считается, что подобные элитные продукты шли на стол офицерам, но это не так. Это мясо отправлялось в ресторан и на скотобойню дона Лук, брата жены сида Грош. Зачем? Потому что у дона Лук договор с аламейскими торговцами о поставке аламейской говядины, и, как и все договоры с иностранцами, за этими взаимоотношениями пристально следят специальные службы. Но согласно опросу некоторых рабочих, аламейские повозки не всегда приходят полными. И не все их разгружают простые рабочие. Судя по всему, часть телег использовалась для других целей, часть могла быть нагружена отнюдь не продуктами. А ведь мяса должно быть в закромах скотобойни ровно столько, сколько прописано в договоре. Вот и пересылал сид Грош родственнику то, что покупал якобы для офицеров. Итог: у дона Лук в случае проверки все цифры сходятся. А сид Грош, судя по всему, имел свой процент с этого. Или даже именно он и был инициатором подобных отношений с аламейскими службами. Посмотрите вот и вот. Отчёты. Еще это — со слов рабочих. Вот выписки из архивов. Ну и ещё кое-что по мелочи.

Вен Воль листал бумаги, пробегая черные строчки горящими глазами.

— Вы уверены?

— Почти. На казнокрадство там явные указания, оспорить почти невозможно, но, судя по всему, со временем этих денег сиду стало мало, и он ввязался то ли по собственной глупости, то ли по наущению родственника в новую авантюру. Измену, на основе этих данных, конечно, не доказать, но ведь если дать ищейкам возможность рыть в этом направлении…

Канцлер вскочил.

— Да! Да! Немедленно в службу! И к Авату! Сейчас же!

Он дёрнул шнур, вызывая секретаря.

— Двух охранников мне! Посетителей — гони в шею! Приемный день окончен! Живей!

Невзор, несколько удивленный живостью, с которой канцлер стал собирать бумаги, спросил:

— Мне отнести донесение уважаемому Авату?

Вен Воль посмотрел на него так, словно уже успел о нем забыть.

— Нет! Я сам! Это такое дело! Накануне войны с Гиленом, это первоочередное дело! А вы молодец! Хорошо поработали! Ну а теперь отдохните денёк и в обратный путь, к невесте! Слышите, Невзор? При следующей встрече я желаю вас видеть женатым человеком! Идите! Аудиенция окончена!

Генерал покинул кабинет в весьма мрачном расположении духа. Он собирался просить за Миколаса, рассказав, что основную информацию по этому делу собрал именно он, но канцлер так явно дал понять, что очень занят и не желает продолжения беседы, что настаивать значило бы сделать ещё хуже.

Стрелки часов неумолимо приближались к надписи "9. Летний вечер. Зимняя ночь." А у Невзора остались всего одни сутки в столице.

Наскоро перекусив в первой попавшейся чайной, генерал вскочил на уставшего коня и опять направился в Красивый квартал. Ему нужно добиться от девицы, чтобы та забрала заявление — и тогда преград для освобождения Миколаса не останется. Все остальное — пустяки, их можно преодолеть. Но от обвинения в изнасиловании аристократки так просто не отмахнуться. Этому должна поспособствовать виновница происходящей несправедливости.

Почти все окна дома нисов Вер были наполнены темнотой. Невзор огляделся. Старая улица вид имела заброшенный: промежутки между зданиями медленно зарастали кустами разной степени раскидистости и чахлой городской травой. Большая часть домов стояла с запертыми дверьми и закрытыми окнами. Постаревшие деревья сонно шуршали листьями над поворотами к двум узким улочкам, утопающим в летней зелени. Генерал прошел в боковую улочку, уселся под толстым виштом прямо на землю, оперся спиной о неровный ствол и застыл, ни на секунду не отрывая взгляда от нужного здания. В этом месте не было ни людей, ни тем более экипажей — они бы здесь просто не проехали, зато дом просматривался хорошо, пусть и сбоку.

Ночь вступала в свои права, свет в окнах второго этажа так и не загорелся. Несчастный конь в очередной раз жалобно заржал.

— Ладно-ладно, — согласился Невзор. — Сейчас пойдем на постоялый двор. Потерпи ещё немного.

Мелькнула тень. Генерал хотел было встать, присмотреться к возникшему из тьмы силуэту — но не смог. Раздался грохот, грудь пронзила острая горячая боль.

— Что за…

Конь взбрыкнул, бросился бежать прочь. Невзор почувствовал, как по животу течет липкая теплая кровь. Он попытался нащупать свой пистолет, беспечно брошенный на траву и прикрытый только пыльным дорожным сюртуком, но стрелявший шагнул ближе, нагнулся, подобрал оружие и отбросил его в сторону. Легко и быстро. Только юбки зашуршали в тишине.

— Светласка?

Девушка кивнула, улыбнулась. Спокойно, удовлетворённо. С интересом посмотрела, как по его рубашке расползается кровавое пятно. Невзор в ответ с удивлением оглядел тонкий стан внучки доны Слав, задержал взгляд на дымящемся в ее руке оружии.

Кровь толчками выходила из тела, унося с собой жизнь. В голове почему-то билась только одна мысль: если пистолет у нее двухзарядный, то осталась ещё одна пуля. Как раз для его головы.

Девушка медленно подняла руку с блеснувшим в лунном свете стволом.

Глава 6. Стольград

После письма от доктора Злата получила от какой-то дальней тётушки записку на дорогой бумаге, которую бросила в камин, не читая. И осознала, что стены родного дома перестали защищать ее от постороннего вмешательства. Нет, это случилось не сейчас, давно, ещё весной, когда человек в маске стал появляться в ее гостиной по собственному желанию. Но раньше она не обращала на это внимания, ей было не до этого. Теперь, после смерти матери, дом ощущался склепом, темным, мрачным, холодным, неживым. Предавшим ее доверие. А слуги — заводными безразличными куклами. Злата не выдержала тяжелой тишины и вышла на улицу.

Люди ходили по городу как ни в чем не бывало. Разговаривали, смеялись, грелись на солнце или прятались от него под кружевными зонтиками и в тени аллей. Какие-то лица даже казались ей знакомыми, но она проходила мимо, не здороваясь. Отец был домоседом, так что нисы Вер редко посещали светские развлечения или устраивали вечера сами, и друзей-знакомых у семьи было немного. А после смерти отца и те растворились в неизвестности.

Злата бездумно бродила по жарким улицам до полудня. Мелькали перед глазами бедные и богатые дома, кони и самоходные экипажи, цветные и строгие вывески. Витиеватые надписи, схематичные рисунки, тяжёлые двери. У одного из зданий девушка резко остановилась.

У входа — два охранника, над домом — флаг Серземелья. На двери вырезан особый символ — хлеб и меч. Мол, каждому — по справедливости. Ниса Вер замерла, поражённая внезапной мыслью, а затем решительно шагнула внутрь серого здания.

Она прождала больше часа, пока нужный следователь нашел время, чтобы ее принять.

— Ниса Вер? — спросил он, едва она вошла в кабинет. Злата растерянно огляделась.

— Д-да.

— Да вы присаживайтесь, — мужчина оградил седые усы, посмотрел на нее цепкими холодными глазами. — По какому вопросу?

Стыд, страх, ненависть вдруг заполнили душу. Злата глубоко вдохнула.

— Заявление. Я писала. Миколас дон Оддин.

— Да-да, молодой лейтенант, что надругался над вами.

— Могу… — она замолчала, раздумывая. — Могу я прочитать свое письмо?

— Хотите что-то дополнить?

Ниса Вер, не пряча взгляда, упрямо повторила:

— Могу я прочитать свое письмо?

Следователь, кряхтя, встал, покопался в шкафу и достал одну из коричневых папок.

— Вот, — ей передали два измятых листа с ее подписью. Злата, почти перестав дышать, пробежала глазами по лживым строкам. Следы слез на бумаге… Кто бы знал, отчего они здесь?

— Ниса?

Следователь протянул в ее сторону руку, уверенный, что она вложит в морщинистую ладонь мятые бумажки. Нет. Нет!

Она быстро, нервными резкими движениями принялась рвать письма на клочки. Подбежала к открытому по случаю жары окну, выбросила обрывки бумаги на улицу, отдавая их на волю ветра.

— Что вы делаете?

— Простите, — Злата попыталась улыбнуться, но у нее не вышло. — Я… Миколас дон Оддин — мой любовник. Мы поссорились, я вспылила и по чисто женской глупости решила отомстить ему подобным образом. Не знала, что все зайдет так далеко. Но теперь, я надеюсь, можно забыть об этом инциденте? Если надо, я напишу соответствующую бумагу.

Следователь рассматривал ее, зло прищурившись.

После долгих расспросов Злату все же отпустили домой. Но ей не хотелось возвращаться в пустые холодные комнаты, хранящие память об ушедших к Отцу родителях. Она бездумно побрела через площадь, не обращая внимание ни на других прохожих, ни на жару.

— Осторожнее уважаемая!

Какой-то офицер, в которого она чуть не врезалась, громко выразил удивление. Ниса Вер, шагнула в сторону, не желая ни извиняться, ни вообще с кем-либо разговаривать. Но рядом мелькнула тень, чужие пальцы схватили ее локоть.

— Злата?

Она с удивлением увидела перед собой канцлера.

— Вы очень бледны! Такая жара. Вам плохо?

Это было удивительно. Вот, он стоял рядом — мужчина, который был перед ней виноват, мужчина, перед которым была виновата она. Смотрел на нее одновременно с сочувствием и изумлением. А на дне глаз — жалостливое презрение. И похоть. С какой жаждой он осматривал ее тело! Такой знакомый взгляд! Только вместо обожания на его лице теперь читалась гадливость, смешанная с постыдным желанием и высокомерным участием.

— Может, я могу вам чем-то помочь?

— Нет, благодарю.

Она попыталась вырвать руку, оступилась, чуть не упала. Вен Воль сильнее сжал пальцы на ее локте, шагнул ближе, приобнял ее за талию, поддерживая.

— Я… Вы выглядите такой несчастной! Я бы мог…

Его дыхание участилось, взгляд затуманился, ладонь скользнула по ее спине.

— Отпустите!

Злата ударила мужчину по руке, шагнула назад. Его взгляд тут же стал и более осмысленным, и более холодным.

— До меня дошли слухи… Если вы беременны, — заметил он властно, — Я могу…

— Не можете! — зашипела Злата в ответ. — На самом деле вы ничего не можете! И никогда, никогда больше не смейте меня трогать! Вы мне противны! Впрочем, я сама себе противна еще больше.

Ее запал затух. Последние слова она уже прошептала, шагнув дальше. Растерянная, блуждающая бессмысленным взглядом по проходящим мимо людям. Канцлер посмотрел вслед своей бывшей любовнице с высокомерной обидой.

— Ведьма! — выплюнул он и полез в ожидающую его карету. — К Авату. Быстрее!

Экипаж тронулся с места. Образ печальной девушки в голове вен Воля был быстро вытеснен другой картинкой: ноги соблазнительницы бесстыдно раскинуты, руки цепляются за подушку, груди трясутся от каждого его толчка… Воспоминание убедило мужчину в развратности нисы и в лживости ее слов: ведь она, без сомнения, хотела его и получала удовольствие не меньшее, чем он. Успокоенный этим выводом, канцлер сел перечитывать бумаги, переданные ему сидом Гарне, что явно не было лишним перед встречей с главным чародеем Серземелья, занимающим одновременно пост главы тайной охраны.

А Злата до заката бродила по столичным улицам, боясь и желая встретить на одной из них Миколаса. Когда стемнело, она наконец повернула к дому. Где-то рядом, на одной из боковых улочек, раздался выстрел. Ниса Вер решила, что это балуются дуэлянты за Старыми развалинами и шагнула к своему дому.

Ещё один бесконечный серый день наконец подходил к концу. Злата подумала, что очень жаль, что женщины не могут никому бросить вызов, ни чтобы отстоять свою честь, ни чтобы отомстить. Пистолет им никто не даст.

Жаль.

***

Следователь долго мучил Миколаса нелепыми вопросами, но потом все же отпустил. Бешеный, с которым вопрос об освобождении решился гораздо быстрее, терпеливо ждал товарища в коридоре. Завидев понурого дона Оддин, сид Блуд ободряюще хлопнул его по спине, приговаривая:

— Да брось, ерунда все это! Эти олухи ещё извиняться будут! Пойдем развеемся. Отпразднуем нашу свободу.

Миколас встрепенулся.

— В пивную?

— В одну очень хорошую пивную! С пышногрудыми разносчицами!

— Пойдем! — с большим воодушевлением поддержал Мика идею друга. — Адрес?

— Э, нет! — возмутился Бешеный. — Сначала — по домам. Вымыться, прилично одеться, денег взять. К дамам в таком виде нельзя! Даже к разносчицам!

Пришлось ехать на съёмную квартиру. Через пару часов, проведенных в бесплодных попытках не смотреть на розовую ленту, свернувшуюся на столе яркой змеёй, сид Блуд, чистый, идеально выбритый, пахнущий, словно парфюмерный магазин, лично явился за товарищем.

— Едем веселиться, Мика! Забудь ты уже про этот глупый арест!

"Милый Игги… Ваша навеки…"

Нет, забыть не получится. Никогда. Но можно…

Пивная оказалась большой, набитой людьми. То, что надо. Вино было вполне приличным на вкус, разносчицы — вульгарными и слишком навязчивыми, а песни, что исполнял какой-то мужичок в странной одежде, сидевший сбоку от стойки, — задорными. Миколас послушно пробовал разные напитки, отказывался от настойчивых предложений других офицеров сыграть в картишки, без интереса оглядывал людское море, кричащее, смеющееся, пьющее.

"Ваша навеки…"

А какие глаза! Какие…

И эта печаль.

И нежная кожа.

Хрустальные слезы, застывшие на ресницах драгоценными каплями.

Искусанные губы, пьянящие лучше любого вина.

Глухие стоны, отчаянные, страстные. Распахнутые от удивления глаза. В них не было страха. Он думал, потому что она ему доверяет. И был на седьмом небе от счастья. А для нее это все — ещё одна случайная связь.

А канцлер?

"Милый Игги…"

— Эй, хвостатый, ты чего толкаешься?

— Тебе какое дело, грязная морда?

Мужик, мимо которого проходил Миколас, начал вставать.

— Да ты оборзел, сосунок? Ты знаешь, кто я, откуда прибыл? Что зарываешься?

— Откуда? Так из соседней выгребной ямы небось? А это что? Следы навозной лопаты?

— Да я эти шрамы заработал, таких сучонков защищая! Да ты крыса столичная…

Увесистый грязный кулак полетел к лицу Миколаса. Лейтенант улыбнулся. Впервые в жизни он сам нарывался на драку.

"Милый Игги…"

Дон Оддин поднырнул под руку нападающего и попробовал ударить того в бок.

Вокруг все смешалось. Крики, боль от ударов, искаженные ненавистью лица, кровь своя и чужая, внутренний огонь, который не могло потушить ничего: ни выплеснувшаяся наружу ярость, ни злые выкрики, ни заполняющая тело боль.

"Милый Игги…"

Она так дрожала в его руках! И эта дрожь будила в нем щемящую нежность. Его женщина. Любимая. Подарившая ему первую ночь. Невеста.

Глупый пьяный мальчишка! Она будет поопытнее тебя! Лживая… прекрасная… чужая…

Удар в плечо заставил пошатнуться. На сюртуке выступила кровь — мужчина попал в рану. Пусть. Сид Гарне говорил, что иногда боль лечит. Пусть…

— Мика! Да ты же раненый! Драться от души надо здоровым! Эй, пошлите за доктором! Этим двоим он пригодится!

Не надо доктора. Не сейчас. Огонь, что горит в груди, ещё не иссяк. Не выплеснешь — и сгоришь сам. Пусть льются ругательства, сыплются удары, расцветают на теле синяки. Лишь бы избавиться от бушующего в крови безумия. Это бой не с противником — с самим собой. И этот бой невозможно выиграть. Ты все равно останешься в дураках, Мика.

— Глупый мальчишка!

Да. Но он исправится. Обязательно исправится.

А пока — перехватить чужую руку, занести кулак, и пусть пламя, что горит в груди, пожирает и его, и всех присутствующих…

***

Канцлер терпеливо ждал, пока чародей пролистает все бумаги. Вену Воль принесли чай, закуску и газеты, но взгляд его то и дело невольно возвращался к статной, мускулистой фигуре главы тайной канцелярии. Совершенно мужицкой фигуре. Большие ручищи, толстые ноги, весь Ават — кряжистый, невысокий, но очень сильный, каждая деталь говорила о "неблагородном" происхождении человека, занимающего теперь пост высокого начальника. Вену Воль такая ситуация не очень нравилась, но, как человек разумный, он был согласен с тем, что лучше этого чародея никто не справится ни с магическими проблемами, ни с делами тайной охраны.

— Ну что? Голословно? Или есть за что зацепиться?

Чародей огладил кустистую бороду.

— Есть. Понятно, что все это собрано по принципу "кто-то сказал" да "я подумал", но интересные связи прослеживаются. Можно попробовать размотать эту схему.

Вен Воль едва заметно поморщился. "Размотать схему", что за словечки, ей богу!

— То есть вы полагаете, что сид Грош действительно…

— Увольте, канцлер, кто в этом городе не наслышан о его скаредности и жадности? Один, пожалуй, сид Гарне, прибывший с границы, принялся разбираться в этом с весьма отдаленных позиций. Что интендант ворует, подозревали все. Да у нас почти правило такое: интендант крепости, а тем более столицы (какие перспективы открываются, вы подумайте!) просто обязан принести домой что-нибудь с работы. А то ж засмеют.

Канцлер покраснел от гнева.

— Думайте, что вы говорите! Это… это порочит честь господаря!

— Нет, только его слуг.

— И что же? Меня вы тоже запишите в сообщники?

"В глупцы," — подумал Ават, но вслух сказал:

— Нет, что вы. Но ведь, как вы ни старайтесь, а следить за всеми у одного человека не получится. Для этого и нужны министры. Или, например, тайная охрана.

Вен Воль с ненавистью посмотрел на исписанные аккуратным почерком листы.

— Значит, сид Грош казнокрад? Так почему никто из ваших им не занимался?

— Ну почему же не занимались, — усмехнулся чародей. — Присматривали, конечно. Но прямого приказа работать по нему не было. У нас же все строго по регламенту! — Ават так внезапно хлопнул кулаком по стопке бумаг, что канцлер подскочил на стуле. — И регламент мы чтим!

Чтят они! Вен Воль знал, что старый ищейка без масла в игольное ушко полезет, если захочет. Значит, не просто за сидом присматривали, но целенаправленно искали какие-то связи. С кем? Не нашли, видно, раз Грош не в тюрьме, а в могиле лежит. Или нашли, за то его соратники по бесчестным делам и убили?

— Как же мы такого человекаинтендантом столицы назначили? — хмуро удивился канцлер, этим "мы" снимая с себя всякую ответственность. Ават мысленно зааплодировал старому интригану. Но вслух пояснил само собой разумеющееся:

— Грош был человек очень жадный и очень глупый. И угодливый. За эти качества его интендантом и поставили. Люди такого склады весьма полезны: рады услужить нужному человеку и стараются ещё и нажиться на этом. Их всегда можно запугать или купить. И делается это очень легко. Вы же знаете, политические клубы, гордо именующие себя по новой моде партиями, постоянно пытаются пропихнуть на посты своих людей. Сида Грош ставила одна из таких партий.

Канцлер жадно прислушивался к словам чародея.

— Какая? Вен Лист? Нис Чут? Магики?

На последнем слове взгляд вена Воль впился в лицо Авата, но тот только насмешливо приподнял кустистые брови.

— А магики-то тут причем? Мелкая группка людей, помешанных на магии и утверждающих, что именно магически одаренные люди должны стоять у власти, вряд ли может рассчитывать на серьезное влияние в стране, населенной в большинстве как раз таки "обычными" людьми.

— И тем не менее у чародеев возможностей для политических интриг гораздо больше. Ведь то, что могут предложить они, не в состоянии предложить даже сам господарь. Идеи, подобные взглядам членов этой группы, весьма вредны для нашего государства, существующей системы власти и даже семьи правителя.

— Вы о той легенде, что ходит в массах в последнее время? Что, мол, существует организация, оказывающая услуги за большие деньги или ответную услугу? Хочешь, закажешь, чтобы вылечили больную дочь, хочешь — чтобы сделали тебя министром. Или сняли, например, неугодного генерала с высокого поста.

Пауза вышла эффектной. Канцлер заметил, что в комнате очень душно, что часы тикают слишком громко, а чародей, сидящий напротив — чрезмерно нагл. Делать подобные намеки второму человеку в государстве — не просто неприлично, а опасно для жизни!

— Мы, конечно, работаем и над этими слухами, — как не в чем не бывало продолжил Ават. — Но точных данных у нас нет. К сожалению, если такое общество и существует, оно очень умело заметает следы. А на своих клиентов, думаю, имеет достаточно информации, чтобы те держали язык за зубами, даже если эти зубы у них будет вырывать палач в пыточной. Но использование палача без разрешения сверху в нашем замечательном регламенте, — хлопок ладонью по той же стопке бумаг, — не прописано даже в чрезвычайных обстоятельствах.

Канцлер не сомневался, что и пыточная, и палачи не только значились в штабе, но и вовсю работали. В соответствии с регламентом или вопреки. Но на данный момент он не был склонен спорить по этому вопросу. Его интересовало совсем другое.

— Так что? Генералу — благодарность, дело — вашим людям?

Ават кивнул. Сцапал толстыми грубыми мужицкими пальцами принесенные гостем бумаги, тут же закрыл их в одном из многочисленных ящиков своего стола.

— Бумаги подошьем, пригодятся. Есть там интересные моменты. Хоть и получена часть информации почти случайно. Но все же не зря генерал натаскивал мальчонку, есть от того толк. Так что да: сиду Гарне и его помощнику — благодарность. Выразить вы ее, конечно, можете, в любой форме: возвращение в столицу, денежное вознаграждение, очередной орден, сами придумаете. Человек он дотошный, что хорошо и плохо одновременно, на нам пока от этого только польза. Ну а с остальным разобраться — наша прямая задача. Не волнуйтесь, убийц сида Грош мы поймаем.

— Господарь будет ждать отчёт, — предупредил вен Воль, вставая.

— Всенепременно, — кивнул Ават.

На том мужчины и распрощались. Чародей, едва за посетителем закрылась дверь, достал папку, перелистнул пару страниц, делая на них пометки, понятные ему одному.

— Поймаем, — повторил он задумчиво в пустоту. — Обязательно. Рано или поздно.

***

Злата застыла на пороге дома. Рука сжимала ручку двери, но девушка представляла совсем другой предмет в своей ладони. На боковой улочке лаяли собаки, ветер шелестел листвой. Везде царила умиротворенная тишина, словно и не было только что громкого выстрела.

Ниса Вер развернулась, побежала прочь. Каблуки старых туфель звонко цокали по мощенной улице. Но вряд ли звонче ее сердца.

Между двумя домами, прислонившись спиной к стволу высокого дерева, лежал мужчина. В свете луны было хорошо видно темное пятно, расползающееся по белой рубашке. Рядом стояла девушка, поднимая руку с пистолетом.

— Что вы делаете???

Убийца вздрогнула, раздался выстрел, мужчина вскрикнул. Злата, не задумываясь, шагнула вперёд. Чтобы спасти человека? Чтобы погубить себя? Какая разница? Она просто двинулась в сторону незнакомых людей. Но девушка, что держала пистолет, отступила испуганно назад, а потом развернулась к ней спиной и бросилась бежать к ожидавшей ее неподалеку карете. Злата присела рядом с мужчиной, дотронулась до его плеча.

— Уважаемый?

Он не ответил. Девушка коснулась окровавленной руки — ладонь ей показалась холодной.

Кажется, перед нисой Вер лежал очередной мертвец.

Глава 7. Малахитовый дом

День выдался на редкость солнечным. Даже жарким. Вадим ненавидел такие дни. Казалось, его, как брата с сестрой в старой сказке, засунули в печь на большой лопате. А он даже не успел упереться ногами. И теперь он жарится на огне, чтобы потом его съела костлявая старуха с крючковатым носом, усеянным бородавками. Исследователи языков говорят, так древние люди изображали смерть. Вадим пару лет назад читал какую-то статейку про мифологические архетипы, или нечто вроде того. Кажется, она его тогда рассмешила. Впрочем, он был пьян, так что дело было не в статье.

Значит, рано или поздно, а эта уродина-смерть за ним придет. Но тут уже и не поймёшь, а не слишком ли поздно, если она заглянет в гости попозже? А придет ли, если они уже встречались лицом к лицу? А обязательно ему жарится на костре опять? Неужто не хватило первого раза для "очищения", или какой там ещё целью оправдывает стремление мучить людей эта крючконосая стерва?

— Вен Борз?

Вадим посмотрел на застывшего напротив мальчишку. Да, загонял он своего подопытного кролика — стоит, рубашка вся от пота мокрая, рука дрожит от напряжения. Но не жалуется, молодец. В чем они с Невзором похожи, так это в том, что терпеть не могут нытиков.

И оба сами ими являются?

Ну так, иногда. Под настроение.

— Ещё?

— Нет, Игнас, на сегодня достаточно. Иди.

Дон Брит вежливо попрощался, забрал шпаги и направился к дому. Вадим посмотрел на палящее солнце. Ну что ты тут устроило за Тижийскую степь? Это вызов?

— Эй, конюх! Седлай коня! Я желаю осмотреть окрестности! Да живее, олух!

Конюх что-то недовольно проворчал, но пошел исполнять приказ. С гостями слугам всё-таки спорить не стоит, спина целее будете. Особенно, если те то ли ещё не протрезвели, то ли уже напились.

Жаркое солнце впивалось в тело Вадима невидимыми лучами, словно хотело выжечь на его коже ещё одно клеймо. Ни демона у тебя не получится, жёлтая тварь!

***

К моменту выезда Вадим успел умыться, позавтракать и ощутить себя человеком. Даже жара стала раздражать его меньше. Игнас, которого он эксплуатировал в качестве своего слуги во время отсутствия Невзора (местным слугам он не особо доверял), отлично справлялся с обязанностью следить за оружием и одеждой. Довольный утренним поединком, хорошим завтраком, и красивым костюмом, Вадим неспешно ехал в седле, осматривая местные красоты. На странную вышку посередине поля он почти не обратил внимания, но неожиданно там мелькнул женский силуэт. Знакомый силуэт. Вад направил коня к девице.

— Доброе утро.

Зоряна, вытаскивающая из своего сундука непонятный аппарат, выпрямилась, вытерла со лба пот, улыбнулась.

— Здравствуйте. Замечательная погода для прогулки, правда?

Вадима чуть не перекосило от этого утверждения, но он сдержался.

— Не люблю лето, — отчего-то признался он, с интересом рассматривая ее наряд. Отец, она и вправду была в штанах! Плотных, широких — с первого взгляда их вполне можно было принять за юбку, но штанах! А поверх — рубаха, доходящая до колена и перевязанная на талии узким пояском. Понятное дело, со всякими женскими "украшательствами". Дешёвыми, впрочем.

— Вы… необычно выглядите.

— Тоже будете ханжеские нотации читать? — нахмурилась Зоряна. — Не утруждайтесь, не вниму. Мне так удобнее работать. А значит, я буду ставить и снимать свои механизмы именно в таком виде.

Она отвернулась, подхватила странную коробку, обмотанную проволокой, и полезла по шатающимся деревянным ступенькам на верх башни.

— Я похож на человека, способного читать нотации? — спросил Вадим, с интересом разглядывая пыхтящую девушку. — Вы мне льстите. Обычно я их слушаю. Правда, невнимательно. А что вы делаете?

Его слова смягчили гнев Зоряны.

— Работу. Этот прибор запишет данные погоды. Он несовершенен, так что считывать будет только резкие изменения. На самом деле я нашла его в архиве закрытых проектов, ведь целью его создания было комплексное собирание информации о малейших погодных изменениях, но у создателей этой машины не получилось сделать его чувствительным и многозадачным. Бедную машинку запихнули в архив, а проект закрыли. Но я подумала, что для нашего случая она как раз подойдёт, ведь нам нужно засечь именно резкие погодные скачки, ничем не обусловленные. В совокупности с другими данными, этот аппарат будет весьма полезен.

Она наконец добралась до верхушки деревянной башни и начала разматывать проволоку. Последние слова из-за высоты конструкции девушка прокричала.

— Я не понимаю и половины из того, о чем вы говорите, — признался Вадим.

— Это нормально. В Институте все говорят по-другому. Я один раз в АМХИ была, там вообще все термины на каком-то универсальном старом языке проговаривают. Из-за этого половина сказанного тебе собеседниками совсем непонятна. У нас шутят, что в случае общения с докторами надо нанимать специального переводчика.

Дона Добре выпрямилась, давая отдых спине. На солнце ее волосы казались намного ярче. Вадиму виделись отблески кровавого пламени, гуляющего по тонким прядям.

— А у вас много знакомых докторов? — спросил он, отводя взгляд.

— Нет. Да и мужчины, знаете ли, к работающим женщинам относятся с высока. Особенно если женщина работает в научной сфере. Я, конечно, практик, девочка на побегушках, по сути, но дело свое знаю, чем и горжусь. Столичные снобы же уверены, что женщина способна только на две вещи: выполнять супружеский долг, то есть рожать наследников, и бессмысленно щебетать с подружками. Остальное — лишь способ привлечь к себе внимание.

Вадим кивнул, соглашаясь. Вообще-то он разделял мнение "столичных снобов", что неудивительно, ведь он к ним и принадлежал. Зоряна, слава Отцу, опять наклонилась к своему волшебному аппарату и движение его не заметила.

— А вы, значит, выступаете за права женщин?

— Я выступаю за то, что мне надо работать — и я буду работать. Кто бы что ни говорил, и как бы не воротило от этого свои носы столичное общество.

Вадим усмехнулся. В голосе доны Добре прозвучали и жалоба, и обида, хоть она сама этого и не заметила. Нет, дорогая, тебя очень даже цепляет пренебрежение окружающих, как бы ты не старалась показать иное. Что, кто-то, на кого ты очень рассчитывала, не клюнул на удочку? И ты так и осталась, бедная, в своих поношенных платьях.

Зоряна стала спускаться вниз. Вен Борз предложил:

— Может, подвезти вас до дома?

Девушка спрыгнула с последней ступеньки на землю, отряхнула руки.

— Благодарю, но мне нужно сделать ещё кое-какую работу.

— Я могу подождать.

— Это долго. У вас, наверно, есть свои планы.

— Да, пожалуй, — согласился Вадим, немного раздосадованный ее отказом. Что ж, хочет строить из себя недотрогу — пусть. Ей эта игра надоест гораздо раньше, чем ему. — Доброго дня.

— Доброго дня.

Вадим поскакал прочь, ни разу не обернувшись. Но он был уверен, что собеседница смотрела ему вслед.

Ближайшая деревня, принадлежавшая венам Силь, выглядела вполне ухоженной. Вадим зашёл в местную пивную — оказывается, здесь и такая была! — поговорил с парой крестьян, выпил молока из рук чернобровой красавицы, дочери старосты, бросил пару монет играющим в разбойников ребятишкам. В итоге ничего нового он не узнал. Ну да, женился стард. Ну да, два года назад помер. Не, ничего особенно не поменялось. Дожди вот только третье лето льют непомерно. Наверно, тижийцы демонов наслали. Или гиленцы земли эти прокляли. Отец его знает.

Обратно в Малахитовый дом Вадим возвращался по самой жаре. Шляпа спасала от солнца, но не от духоты. В горле осела пыль, язык присох к небу. Мужчина помимо воли иногда проводил им по зубам, проверяя их целостность. Казалось, ещё полчаса пути — и он уверится, что все ещё находится в Нерчи в солнечном колодце, а эти десять лет ему просто привиделись…

Она смеялась. Стояла рядом с полусгнивший башней, одну руку положила на талию, другой придерживала соломенную шляпку — и смеялась. Крестьянин, о чем-то увлеченно рассказывающий Зоряне, тоже улыбался. Девушка благосклонно кивала, вставляла пару слов — и, услышав очередной ответ, начинала весьма неприлично хохотать. Нет, она не запрокидывала голову, ее смех не был визгливым или громким, но Вадим все равно усмотрел в этом нарушение норм приличий. Может, ему просто было обидно, что девица не стремилась облегчить ему задачу соблазнения, а вот с этим мужланом из простолюдинов разговаривала запросто. Неужели так неймётся? Что ж вы так продешевили, дона Добре? Этот мужик вам вряд ли серебряное колечко подарит. Хотя есть дамы, предпочитающие грубые ласки и немытых любовников.

— Вы все работаете?

Крестьянин тут же стушевался, поклонился и немедленно отбыл по срочным делам. Зоряна махнула ему на прощание рукой и обернулась к новому собеседнику.

— На сегодня, думаю, все. А вы до сих пор гуляете?

— Мне нравятся конные прогулки. Но всё-таки по-настоящему наслаждаться ими сложно, когда солнце пытается выпарить из твоего тела последнюю каплю влаги.

Дона Добре искренне воскликнула:

— Ну что вы, замечательная погода! — но увидела что-то на его лице, посерьезнела, постаралась перевести тему. — Как вам местные красоты?

— Любите деревенские… пейзажи?

— Здесь лучше, чем в городе, — призналась девушка, присев, чтобы закрыть свой сундучок. — И дышится легче.

— Выходите замуж за какого-нибудь крестьянина-земледельца. Или фермера. Любоваться будете всю жизнь.

Зоряна встала, посмотрела на него с подозрением.

— Вы говорите так, словно смеётесь над подобной возможностью. Важна не приставка к фамилии, а личные качества человека.

— Вы так говорите, потому что обращение "вена" для вас недосягаемо?

Злой вопрос сорвался с губ сам. Конечно, это было оскорбительное замечание, и оно могло разрушить планы на вечер, но Вадим не всегда успевал уследить за своим языком. Иногда это доставляло проблемы. В том числе при общении с дамами.

— Вы так говорите, потому что думаете, что у вас никто не сможет отобрать эту приставку "вен"? — парировала Зоряна. — Так в истории много примеров, когда даже великие правители становились никем.

Вадим подумал, что знает об этом лучше многих. Но какое до него дело этой даме? Вот именно, никакого.

— Не знал, что мы уже начали дуэль. Хотели в шахматы, а играем в остроты.

— Не услышала ничего остроумного ни с вашей, ни со своей стороны, — фыркнула Зоряна, собираясь…о, Отец, поднять этот демонов сундук! Жить ей надоело?

Вадим спешился, подхватил ношу, поставил ее обратно на землю.

— Что вы делаете?

— Забочусь о вашем здоровье?

— Не стоит. Я крепкая. А ящик не тяжёлый, я уже все аппараты вынула.

— Тогда может и ваш сундук здесь оставим? — спросил Вадим, указывая на деревянную вышку.

— Нет. — Отказалась Зоряна. — Мало ли: вдруг намокнет от дождя или украдут?

— Не доверяете местному населению?

Зоряна пожала плечами.

— Почему же? Просто… в жизни во многих случаях лучше действовать по принципу: надежнее перестраховаться.

— Но я надеюсь, вы сможете доверить свой пустой сундук моему коню. Посмотрите: он же красавец!

Конь, стоявший к ним боком, покосился на Зоряну темным глазом. Девушка не выдержала: улыбнулась, стала искать по карманам угощение, но предсказуемо ничего не нашла.

— Сочту это за согласие, — сказал Вадим, прикрепляя сундук к седлу. Дона Добре молча шагнула ближе.

Они так и пошли через поля: Вадим с Зоряной — бок о бок, следом — конь, ведомый под уздцы. Первые шаги были сделаны в недоверчивом молчании, потом мужчина спросил девушку о ее работе, и та, начав говорить нехотя, вскоре увлеклась рассказом, и повествовала о буднях специалиста-метеоролога то с едкой улыбкой, то размахивая руками, то смеясь, то хмурясь. К своему удивлению, под эту болтовню Вадим почти забыл о жаре. Девицу он не столько слушал, сколько наблюдал за ее поведением и эмоциями. И фальши в словах не находил. Как не удивительно было это признавать, гостья свою работу любила и рассказывала о ней очень увлеченно. Вот смешно дернулся веснушчатый нос, выражая брезгливость к какому-то начальнику, вот зло сузились глаза, когда речь зашла о закрытых проектах, которые, по мнению рассказчицы, могли претендовать на успех, если бы институт не пожадничал дать денег их авторам, вот лёгкая улыбка коснулась губ, когда девушка обмолвилась о северных краях.

— Вы родом с Севера? — предположил вен Борз.

— Да.

— И как же ваша матушка относится к вашей работе?

Секунду назад беспечно вещающая об одном из современных изобретений Метеорологического института, дона Добре тут же посерьезнела, нахмурилась, закусила губу.

— Не думаю, что вас это касается.

— Простите, — он совершенно не собирался извиняться, но раз начал отыгрывать хорошего мальчика — играй по правилам. В конце концов, ночь ещё впереди. — Просто интересно, почему вдруг вы выбрали подобную стезю. Из-за карьеры, каких-то амбиций или…

Он не стал договаривать. Зоряна резко ответила:

— Или.

И замолчала. Вадим ждал душещипательной тирады о бедных родственниках и самопожертвовании, но не дождался.

— Но вам нравится?

— Да. А вот и дом. Благодарю за помощь. Я пришлю за сундуком слугу.

И девушка взбежала по ступенькам с лёгкостью горной лани с явной целью избавится от его общества.

У нее это получилось ненадолго. Через пару часов они встретились за ужином. Разговоры за столом велись, правда, крайне нейтральные. После десерта все переместились в гостиную. Либена опять спряталась за бумагами, предоставив гостям самим развлекать друг друга.

— Шахматы? — предложил Вадим. Зоряна неуверенно кивнула. Причина ее сомнений стала понятна довольно быстро: играла дона Добре из рук вон плохо. Вадиму было скучно, и он пытался развлечься хотя бы беседой.

— Может, вина? —предложил Вадим.

— Благодарю, нет.

— За что тогда благодарите?

Зоряна захлопали длинными ресницами.

— Ну… Так положено отвечать.

— А вы всегда делаете то, что положено? — он позволил себе немного иронии. Девушка посмотрела ему в глаза с вызовом.

— Нет. А вы, я думаю, совсем не знакомы со словом "надо".

— Вы абсолютно правы, — вен Борз развел руками. — Что поделать, не люблю правила.

— Вряд ли. Скорее придумали себе свои собственные.

— Какая проницательность! Что-то слишком много вы знаете. Вы не чародейка, случайно? — аристократ перевел взгляд на читающую очередной толстый фолиант Либену, внимательно следя за ее реакцией. — Знаете, мой друг Невзор просто ненавидит чародеев. Недавно одному живот вспорол.

Вена Силь вздрогнула. Зоряна нахмурилась.

— Не понимаю, зачем вы сейчас очерняет своего друга.

— В чем вы меня обвиняете? В моих словах нет ни грамма лжи. Нелюбовь сида Гарне ко всяким ведьмам, шаманам, жрецам и прочим подобным категориям известна всем. Несколько лет назад, например, он лично казнил трёх женщин с темной кровью. Это вам подтвердит… да тот же Вепрь. Бывший товарищ Невзора по службе. Он, кажется, здесь недалеко проживает со своей женой. Уверен, что, узнав о близком соседстве с генералом, он тут же прислал ему теплое письмо с заверениями в вечной дружбе. И непременно вскоре напроситься в гости. Так что, дамы, вы сможете проверить истинность моих слов, узнав все из первых уст. Если вам, конечно, интересны подробности подобных мероприятий.

— Вряд ли жестокость может быть интересной, — Либена захлопнула книгу и встала со своего места.

Вадим приподнял бровь.

— Вам виднее, я думаю.

Женщина вцепилась в книгу белыми пальцами и, не прощаясь, вышла из гостиной.

— Зачем вы доводите и без того расстроенную женщину до нервного припадка? — укоризненно посмотрела на него Зоряна. — Что она вам сделала?

— Но что я такого сказал? — почти искренне возмутился вен Борз. — Просто вспомнил один ничего не значащий эпизод из прошлого ее жениха.

Дона Добре задумчиво рассматривала его лицо, словно решала верить-не верить.

— Вы… — она вздохнула, — очень странный.

— Это комплимент?

— Нет.

— Я опечален. А я-то хотел вам понравиться.

— Зачем???

Лицо у девушки вытянулось от удивления. Вадим чуть не рассмеялся, но сдержался. Всё-таки он имел на эту девицу некоторые планы, не стоило ее слишком обижать. Ее благосклонность развлечет его на пару вечеров.

— От скуки?

Кажется, ее устроил этот ответ. Зоряна коснулась коня, пешки, но потом опять передумала и пошла слоном.

— Шах и мат. Вы проиграли.

Девушка смутилась, но не разозлилась за проигрыш. Стала аккуратно возвращать "съеденные" фигуры на доску.

— Бросьте, слуги расставят.

— Мне нравится, когда руки заняты.

— А рот?

— Что?

Вадим мысленно выругался. Вот брякнул, не подумав, теперь дона Добре будет изображать из себя оскорбленную невинность. Придется покупать два браслета.

— Барот — это тижийское имя. Означает "рукастый". Или что-то вроде того.

Зоряна с подозрением всмотрелась в его лицо, потом медленно, словно нехотя, кивнула.

— Буду знать.

— Вдруг посетите юг — пригодится. Вы же путешествуете часто.

— Иногда, — с нескрываемым сожалением произнесла девушка, ставя на доску последнего коня. Белого.

— Почему, кстати у вас нет сопровождающего? Вы же незамужняя дама.

— Кому нужен работник, к которому в дополнение надо ещё нанимать компаньонку? У нас все девушки, кто работает в Институте, разъезжают по одиночке. Но если хорошо распланировать путь и ехать на дилижансе, то это вполне безопасно. Любому разбойнику понятно, что выгоднее нападать на позолоченные кареты, чем на старый дилижанс. И даже если сделать дорогу чуть длиннее, путь все равно оплачивает Институт. Так что одной ехать через полстраны не так уж и сложно на самом деле. Даже интересно. Тем более все равно нет выбора, если… — Зоряна резко замолчала, поняв, что в порыве болтливости, сказала лишнее. Так и крутившееся на языке: "Если нужны деньги, верно?" — Вадим не озвучил, но взял на заметку.

В комнате раздался бой часов, разрушая напряжённую паузу.

— Кажется, поздно.

Зоряна встала.

— Да, — Вадим повторил ее движение. — Надеюсь, игра не показалась вам слишком скучной, и вы не откажетесь составить мне компанию в следующий раз.

— Благодарю за предложение. Я не против, но боюсь, играю я очень плохо.

Они вышли из комнаты — Вадим пропустил девушку вперёд, дошли до лестницы, поднялись на второй этаж. Обоим было налево, в гостевое крыло, только спальня лаборантки находилась дальше, почти в самом конце коридора. Покои Вадима располагались недалеко от лестницы, рядом с комнатой Невзора. Зоряна попыталась попрощаться ещё на верхней ступеньке: едва заметно присела, бросив:

— Доброй ночи.

Шагнула вперёд…

Вадим поймал ее ладонь. Девушка обернулась. Посмотрела на него… Как? Глаза ее показались темными, манящими, на дне их горело пламя… Вадим шагнул на последнюю ступеньку, становясь вплотную к даме. Та резко выдохнула. Он счёл это за "да".

— Ещё партию в шахматы? — прошептал он ей на ушко.

— Боюсь в гостиной уже все убрали…

Ее руки нетерпеливо мяли ткань юбки.

— Думаю, никто не заметит, если вы зайдёте ко мне на часик в гости. Так гораздо безопаснее. К тому же у меня припрятана бутылка прекрасного южного вина.

Она повернула к нему голову — их губы почти соприкоснулись.

— Ай!

Удар в бок вышел не столько болезненным, сколько неожиданным и обидным. Била девушка с расчетом — Вадим покачнулся, но не назад, в сторону лестницы, а вперёд. А то ведь могла и так пихнуть, что он бы кувырком по ступенькам полетел!

Едва он выпрямился, как отошедшая на пару шагов Зоряна наставила на него маленький пистолет.

— Вы смеётесь? — спросил вен Борз.

— А вы?

Она отступала спиной вперед, не сводя с него горящего взгляда. И дула пистолета, конечно же. Вот что она искала в складках юбки. А он, дурак, принял нервные движения за выражение похоти.

— Думаете, я дура? Или вы первый, кто решил, что, если женщина пытается обеспечить себя сама, значит, она непременно продажна? Хотя да, я весьма глупа. Почти поверила, что вы искренни. Можете гордится своим актерским талантом.

— Отец! — раздражённо воскликнул Вадим. — Перестаньте! Не хотите — идите в свои серенькие стены целоваться с вашими прекрасными аппаратами. Я найду, с кем провести вечер. А вы устроили представление, будто я насиловать вас собирался!

— Люди бывают разные, — мрачно заметила Зоряна, отступая все дальше. — Беспокойной вам ночи.

Посчитав расстояние приемлемым, она развернулась к мужчине спиной и быстрым шагом направилась в конец коридора, не выпуская из руки пистолета.

Вадим выругался и пошел вниз искать второй графин вина. Одного ему явно не хватит.

Демоновы женщины, любой вечер испортят!

Глава 8. Малахитовый дом

Звон стали давно сменился сосредоточенным пыхтение. Вадим над "рукопашными" тренировками Невзора всегда смеялся, но в это утро решил сменить гнев на милость. К своему стыду, пришлось признать, что шестнадцатилетний мальчишка легко укладывает на лопатки его, тридцатилетнего мужчину. Конечно, Вадиму в диковинку такая тренировка, но всё-таки со стилетом он обращается весьма умело. Так почему он не может правильно управлять своими руками, если они не ощущают холод металла?

— Простите, — в который раз повинился Игнас, вставая с поверженного противника. Вадим сел на земле, вытер со лба пот.

— Ты очень хорошо дерешься, — признал он очевидное. Парнишка пожал плечами.

— Да, просто заступаться было некому.

— А сестра?

Игнас покраснел.

— Она женщина! Это я ее должен защищать, а не она меня!

Вен Борз кивнул.

— Это правильно. Мужчина за женщину в ответе. Уноси шпаги. И скажи, чтобы немедленно нагрели воды, а то я выгляжу хуже деревенской свиньи. И пахну соответствующе.

Дон Брит побежал исполнять приказание. Вадим проводил мальчишку задумчивым взглядом, встал на ноги, осмотрелся. Увидел, что к дому спешит слуга, держа в руках газеты и письма, ему навстречу идёт Катерджина Крив, и решил присоединится к этой незаурядной компании.

Слуга Чеслава успел улизнуть, но домоправительницу Вадим перехватил у самого дома.

— Доброе утро.

— Доброе утро.

Ее взгляд мог бы заморозить, обладай женщина хоть толикой темной крови.

— Корреспонденция?

— Да. Но для вас писем нет.

— Не сомневаюсь. А для вас? От вашей дочери, например?

Катерджина побледнела.

— Вы не имеете права расспрашивать меня о моей семье.

— А зачем? Интереснее расспросить других. Вот, например, насчёт семьи: муж ваш погиб, когда ребенку было девять лет, повторно вы замуж так и не вышли, любовных связей ни с кем не имели. Дочка прислуживала в этом доме, жила с вами. А два года назад исчезла. Бесследно. Так же, как Алий вен Силь. И примерно в тоже время. Удивительное совпадение, не так ли?

Крив смотрела на него зло, очень зло. Была бы ее воля — порвала бы его собственными руками на мелкие клочки. Но пока, именно в этот момент, единственное, что ей оставалось — прожигать наглого гостя гневным взглядом.

— Вы хотите меня сделать виновной? В чем? Уж не думаете ли вы, что я погубила свою собственную дочь?

— Вы ли? — Вадим впился взглядом в ее лицо. — Или хозяева? Ведь может так быть, что ваша дочь была любовницей, — Катерджина вздрогнула, — хозяина Алия? За что и поплатилась?

Домоправительница шагнула в сторону, пытаясь обойти навязчивого собеседника. Он повторил ее маневр, опять преграждая ей путь.

— Вы несёте бред, — сообщила спокойно Крив.

— Да? Возможен и другой вариант. Она была любовницей Чеслава.

— Вы порочите доброе имя моей дочери. Не думаю, что это соотносится с понятием "благородство".

Вадим схватил женщину за локоть.

— Не вам судить о благородстве крови! Или она у вас особенная? И дочь тоже — особенная?

— Дайте пройти.

Она смотрела ему в глаза и была холодна, как лёд. И спокойна. Но там, за этой коркой ледяного спокойствия бушевало пламя. Вадим чувствовал это. Он наклонился вперёд, подбирая слова для следующего удара, как воины подбирают оружие перед боем. На степняка бессмысленно идти со шпагой, на морских пиратов не ходят с копьём.

— В…

— Что вы делаете?

Либена сбежала по ступенькам вниз так быстро, словно от этого зависела ее жизнь. Сбросила с руки Катерджины пальцы Вадима, погладила ту по плечу. Крив по-прежнему стояла между ними холодным истуканом.

— Катерджина, иди.

Домоправительница тут же зашагала прочь. Либена накинулась на гостя:

— Что вы себе позволяете? Издеваться над прислугой недостойно вена!

— Так уж и издеваться?

Либена сжала кулаки.

— Она бледная вся стояла, словно мертвеца увидела!

Вадиму, наверно, должно было стать стыдно, но он только рассмеялся.

— А что вы так о ней печетесь, словно она ваша мамочка? Очень трогательная дружба между слугой и госпожой!

— Какой же вы мерзкий! — вырвалось у вены Силь.

— Зря вы так думаете. Многие находят меня очаровательным. А некоторые даже полезным. Это, пожалуй, высшая похвала столичного общества.

Либена развернулась к нему спиной, зашагала к дому.

— А попрощаться? Как же нормы этикета, вена Силь? — крикнул ей вдогонку Вадим. Женщина только ускорила шаг.

Интересно, у нее и вправду во время их разговора позеленели глаза или ему показалось?

***

Игнас с интересом слушал байки дородной поварихи. Женщина, имеющая пятерых детей и семерых внуков, с благосклонностью приняла под свое крыло юношу, который приехал с генералом Гарне. Дон Брит в свободное время с удовольствием помогал по кухне, слушая пересуды слуг и иногда отвечая на несложные вопросы в свой адрес. Повариха же, женщина чувствительная и добрая, и без того отнесшаяся к нему с участием, узнав, что он рано лишился матери, решила оберегать и подкармливать "мальчика" как можно больше. Ее охи-ахи и незатейливую заботу юноша воспринимал спокойно, с благодарностью слушая бесконечный щебет доброй женщины то о работе, то о родственниках и знакомых, то о древних временах.

— А о девушке в белом есть какая-нибудь легенда? Местная, относящаяся к этому дому?

— О девушке в белом? — удивилась повариха. — Тебе зачем?

Игнас смутился. Ещё давно, почти сразу по приезде, генерал дал поручение узнать о фигуре в белом платье, но тогда юноша хоть всех и опросил между делом, а ничего так и не узнал. И по дому прошёлся, в старое крыло заходил — ничего и никого, только пыль везде лежит да запертые двери блестят фигурными ручками. А теперь подумал: может, не там искал?

— Фигура… — задумчиво протянула женщина, помешивая соус. — Да нет, про девушек в белом нет. Есть про разбойника, что скрывался в этих стенах, про проклятие, про жену господаря-ведьму. А про невест нет. Ох, готово! Позови Филиппа, дружок. Пусть ко мне зайдет.

Игнас пошел искать Филиппа. Тот на улице о чем-то разговаривал с конюхом. Дон Брит передал ему просьбу поварихи. Конюх ушел к лошадям, слуга — на кухню. Игнас сорвал душистую травинку, с удовольствием размял ее в руках. Интересно, как там Азарина? Справляется ли? Жалко, что сид Гарне уехал так быстро и не взял с собой Игнаса, можно бы было улучить момент и навестить сестру. Она ж переживает, наверно.

Мелькнул белый силуэт.

Игнас вернулся взглядом к деревьям, что выстроились стройными рядами за заброшенными клумбами. Не показалось: по одной из аллей действительно шла темноволосая девушка в простом белом платье. Больше с такого расстояния ничего не было видно. Игнас, не раздумывая, тут же сорвался с места, побежал к деревьям.

— Стой!

Зря он крикнул. Незнакомка испугалась, тоже побежала — прочь от него. Но ей не повезло: вскоре она споткнулась о какую-то корягу и упала на землю. "Не призрак, — мысленно отметил Игнас. — Самая обычная девушка. Из плоти и крови". Беглянка испуганно прижала колени к груди, лицо ее было завршено длинными темными волосами.

— Не бойся, тебя никто не обидит. Позволь помочь. — Он протянул к незнакомке руку, чтобы она могла на нее опереться, вставая. Девушка подняла голову. Игнас увидел большие глаза, полные слез. Потом глаза эти полыхнули жёлтым — и он провалился во тьму.

***

Либена смотрела на распечатанное письмо так, словно то было ядовитой змеёй и собиралось ее ужалить.

— Что-то случилось? На вас лица нет.

Дона Добре, опять самостоятельно тягающая какой-то ящик, с сочувствием смотрела на хозяйку дома.

— Простите, я не поздоровалась, — она присела. — Доброе утро.

— Да-да, здравствуйте.

Мысли путались, в сердце прорастал страх."… неудачный эксперимент… состояние стабильное… прошу простить… ваш пасынок скоро поправится… ничего серьезного, но пока трястись в дороге ему противопоказано… с глубочайшим уважением и чувством искренней вины за произошедшее…"

В голове металась одна мысль: как? Как он там? Как она будет без него? Было тяжело остаться одной в этом доме, без его поддержки, но она жила ожиданием его возвращения. А теперь ей страшно. Очень страшно. И страшнее всего — за него. Почему пострадал не кто-то другой? Не этот исследователь-экспериментатор, а именно Чеслав? Почему опять — они? Сколько можно?

— Вена Силь? Вам плохо?

— Нет.

Либена смяла письмо, шагнула к выходу из комнаты, прочь от беспокойства чужого человека.

— Скажите кому-нибудь из слуг. Вам помогут. Не пристало женщине заниматься подобным.

— О, не волнуйтесь, я справлюсь! Это лёгкий аппарат, но очень ценный, можно сказать, нести его — честь. Но я выбила, чтобы его мне дали, потому что он поможет…

Бесшумно закрылась дверь за спиной хозяйки дома. Зоряна смутилась. Опять раскудахталась, словно торговка на рынке, а человеку может не интересно. Или беда какая у него. Не зря же вена Силь такая бледная стояла, что казалось: вот-вот в обморок упадет. Не каждого ведь можно отвлечь от грустных мыслей пустой болтовней.

Зоряна мысленно обругала себя глупой бестактной болтушкой и понесла свой драгоценный ящик на улицу. Ей ещё вторую вышку искать, чтобы его установить. Крестьянин сказал, такая есть на поле к востоку от дома. Значит, идём на восток.

И Зоряна, поправив поясок рубашки, отправилась в восточном направлении, наслаждаясь летним солнцем.

***

Дождь пошел, когда Вадим добрался до реки. Хотел найти то самое место, где Алий вен Силь якобы свалился в воду. Но только он увидел вдали синюю гладь, как небо мигом заволокли непонятно откуда взявшиеся тучи. Решив не спорить с погодой, Вадим повернул коня к дому, решив проскакать напрямую через поле.

Одинокая пешая фигура под дождем выглядела весьма жалко. Рассмотрев необычный наряд путника, Вадим некоторое время размышлял, стоит ли вообще поворачивать назад ради этой неблагодарной девицы, но все же решил повернуть. В конце концов до Малахитового дома достаточно далеко, а дождь как-то очень быстро стал превращаться в холодный ливень. Если эта безмозглая наглая девица и умрет от простуды, то по крайней мере не по его вине.

— Утро как видите, не доброе. Вас подвезти?

Зоряна, промокшая насквозь, гордо вздернула нос, собираясь отказаться, но вместо этого смешно расчихалась. Громыхнуло.

— Садитесь! Или вы мечтаете поймать свей рыжей головой грозу?

— Я не рыжая! — совершенно по-детски возмутилась девушка. — Они лишь немного отдают рыжиной!

Вадим не стал комментировать этот ответ, молча протянул даме руку. Дона Добре посмотрела на него с сомнением.

— Я спереди не сяду!

— Садитесь хоть на хвост, хоть на уши, только давайте быстрее!

Опираясь на его руку и седло, девушка неожиданно ловко взобралась на коня позади Вадима. Холодные руки нерешительно легли на его талию.

— Держитесь крепче, если не хотите покалечиться! — предупредил он и пришпорил коня. Зоряна мертвой хваткой вцепилась в мужское тело, прижалась к широкой спине, чтобы не упасть. Вадим, почувствовав спиной женские прелести, тихо ругнулся. Рубашка совсем тонкая, а эта дурочка, судя по всему, промокла насквозь еще до встречи с ним.

— Откуда вы шли?

— Я установила ещё один аппарат на восточном поле. Там очень высокая башня, это хорошо: чем ближе к небу, тем лучше будут данные. А откуда здесь такие сооружения? То есть мне, они, конечно, полезны, но ведь с точки зрения сельского хозяйства они никому не нужны? А стоят по полям то тут, то там.

Вдали показался Малахитовый дом. Слава Отцу!

— Когда-то давно южная граница проходила по этим территориям. Господарем было приказано ставить смотровые башни на каждом поле. С одной стороны, с них следили за работой крестьян с земель, недавно присоединенных к Серземелью, с другой, пытались высмотреть врага издали. Позже границы отодвинулись, да и система обороны усовершенствовалась, но указ до сих пор никто не отменил, так что в южных провинциях в определенных местах до сих пор стоят эти башни. Большей частью, полусгнившие. За ненадобностью.

— Вы хорошо знаете историю.

Вадим хотел ответить колко на это простое замечание, но передумал и просто сообщил:

— Все. Приехали. Прикажите нагреть вам горячей воды, если не хотите заболеть.

Он подхватил охнувшую Зоряну, поставил ее на землю, развернулся к ней спиной и направился к дому. Дона Добре задумчиво смотрела ему вслед.

Вадим улыбался. Лучший способ заставить женщину о себе думать — показать ей свое безразличие. Недотрога? Хорошо. Он не будет ее трогать. В этом скучном месте все равно даже поговорить не с кем, так что рано или поздно она сама к нему придет.

Сама.

Ну не с мрачной же нервной неразговорчивой Либеной вен Силь ей общаться?

***

За окном лил дождь, стирая границу между днём, вечером и ночью. Темнота, воцарившаяся в доме неожиданно рано, принесла с собой тишину. Гости разошлись по комнатам, отмываться, греться, пить, завернувшись в одеяло, горячий чай. Либена есть и пить не могла. Там, за стеной дождя, по дорогам жизни-смерти ходил Чеслав. Человек, с которым она была связана такими узами, что никому и никогда их не разорвать.

В комнате горела одна свеча. На столе лежал тонкий нож для бумаг. Либена смотрела на блестящее лезвие с ненавистью.

Нет!

— Дай руку, Либена. Что стоит капля крови по сравнению с чьей-то жизнью? Дай руку!

Либена протянула ладонь к ножу…

Кровавое пятно медленно растекалось по мозаичному полу. Залетевший в приоткрытое окно ветер звенел висящими на стенах амулетами. Пахло алаитами, солью и металлом. Через пару дней Либена собственноручно выдрала из земли все алаитовые кусты. Кровь от впившихся в руки шипов была последней, что капнула на эти клумбы.

Ли зарычала. Скинула нож на пол, отползла от свечи, словно та стремилась заманить ее в ловушку. Обхватила голову руками, зажмурилась. Тьма тут же затопила сознание. Ли отчётливо слышала ток крови в своих венах. Кровь взывала…

Либена распахнула глаза. Подползла к краю кровати, свесилась вниз, нащупала на полу нож. Крепко сжала его в правой руке. Села в кровати, потянулась к свече, что стояла на прикроватном столике.

Зажмуриться, взмах…

На самом деле дело не в боли, дело в страхе. В страхе, что все повторится…

С ножа соскользнула капля крови и растворилась в огне свечи. Пламя тут же окрасилось в красное. Взмыло вверх, расцвечивая звёзды и луну алым. В абсолютной тьме послышался волчий вой.

Либена открыла глаза.

Из-под ее ног вилась тропинка. Серое небо было усыпано алыми каплями, даже отдаленно не похожими на звёзды. Круглая красная луна казалась живым сердцем, вырванным из груди и пришпиленным к небу ради чьей-то жестокой забавы. Вокруг простиралась серая пустыня. Единственное кривое дерево без листьев находилось справа от Либены. На одной из скрюченных веток сидела большая мохнатая птица, взирающая на пришелицу единственным алым глазом.

— Врешь! Врешь! — заверещал птица. — Пришла без тела — не получишь дела! Через огонь явилась — костром путь обратно!

Либена задрожала. У нее никогда не получалось делать подобное самой. И вот — сделала. Пришла. Без тела. Никакая неведомая тварь не вцепится в руку, не отпуская в настоящий, светлый мир, не изуродует железной хваткой хрупкое тело. Но ведь и образу можно сделать больно…

— Обманщица! Обманщица! — птица сорвалась с ветки, захлопала мохнатыми крыльями, закружилась над головой Либены. — Не найдешь! Не найдешь!

— Перестань, Марк!

Женщина появилась из ниоткуда. У ног ее стоял желтоглазый волк, на плече сидел черный ворон, правую руку зелёным браслетом обвивала змея. Женщина посмотрела на Либену зелёными глазами.

— Твоя кровь здесь. Твоя боль — там. Иди, ищи, коли пришла. Но что отыщешь — не знает и сам Морт.

Шаг назад — и силуэт проводницы этих земель растаял в воздухе, словно дым.

— Не найдешь! Не найдешь! — закричала мохнатая птица, опять усаживаясь на ветку. — Темная кровь, темная душа, серый мир!

Либена не стала обращать внимание на неугомонного злого вестника. Позвала:

— Чеслав! — и шагнула вперёд по тропе.

Ничего.

Выговаривая, словно молитву, заветное имя, Ли быстрым шагом направилась дальше. Свеча гореть вечно не будет. Но пока горит ее кровь — она останется здесь.

Через какое-то время пейзаж сменился. Под ногами стала чавкать грязь, появились низкорослые кусты, больше напоминающие вразброд воткнутые в землю человеческие кости. Либена старалась на них не смотреть.

— Чеслав…

Вдалеке появился силуэт. Мужчина. Либена шагнула вперёд, быстрее, быстрее — и остановилась в паре шагов от чужого образа. Человек тоже был без тела. Контур его мерцал красным, словно там, на Светлой стороне, он истекал кровью. Но это был не Чеслав. Сначала Ли хотела осторожно вернуться на тропу, потом присмотрелась к силуэту…

Мужчина обернулся.

— Либена?

— Генерал?

Он усмехнулся.

— Кажется, наш брак, столь вам неприятный, так и не состоится. Глупо как-то. Уехал от одной девушки выслеживать вторую и получил пулю от третьей.

Она не знала, что ему ответить. Все это было похоже на горячечный бред.

— Молчите? Не знаю, почему именно вы пришли за моей душой? Возмездие? Я должен был испортить вашу жизнь, теперь вы забираете мою?

В его словах не было упрека, только сонная задумчивость. Ли не выдержала.

— Вы были чужим, да, но… не были ненавистным гостем. Возвращайтесь. Приезжайте в Малахитовый дом, я вас вылечу.

Его взгляд изменился: стал цепким, деловым. Теперь она понимала, как этому мужчине-увальню удалось выжить за столько лет войн. Он был совсем не таким простым и нелепым, каким казался.

— Я приеду.

Его слово веское, тяжёлое, камнем легло в ее душу. Опять… Все повторится опять…

Либена передернула косыми плечами.

— Я буду ждать.

Он вдруг шагнул вперёд, протянул к ней руку, коснулся невесомо ее щеки — и Либена растворилась во тьме, возвращаясь на Светлую сторону.

Свеча догорела. Тьма окончательно воцарилась в полуночной комнате. Ли, около минуты испуганно всматривающаяся в окружающее пространство, устало прикрыла глаза.

Нет, она не будет бояться этой тьмы. Это ее мир. Ее решение. И над ней никто и ничто не властно.

Пока что.

А потом…

Она найдет слова. Или деньги на дальнюю дорогу. Хорошо, что она не встретила на тропках Темной стороны Чеслава, значит, с ним действительно не случилось ничего страшного.

А с остальным они справятся.

Дыхание женщины выровнялось.

На столе вспыхнул алым огнем огарок свечи.

Глава 9. Подхолмье

Яромир не помнил Прощального обряда. Только то, что дочка цеплялась за его штаны, прижималась к нему в страхе. Маму закапывали в землю. Девочка не понимала, зачем.

— Почему? Чем она провинилась? Она вернётся?

— Нет, — шептал кто-то рядом. — Но она будет тебя ждать. Вы обязательно встретитесь. Потом.

— Меня тоже закопают в землю? — разревелась малышка. — Я не хочу! Не хочу!

Яромир что-то рыкнул на непрошенных помощников, взял ребенка на руки и снова застыл безмолвной статуей на краю могилы. Потом все разошлись, а Яр с дочкой вернулись в холодный дом, казавшийся теперь тусклым и пустым.

— Папа, когда вернётся мама?

Он молчал. Молча гладил девочку по золотым волосам, разбирал сваленные в кучу вещи, к вечеру даже попытался сварить кашу — тоже молча. Варево пригорело и пахло отвратительно, но Любима стоически съела три ложки.

— Папа, мне страшно. Не молчи.

Она жалась к нему — маленькое, потерянное, золотоволосое чудо. И он решительно тряхнул головой, стукнул ладонью по столу, разгоняя злые и слабовольные мысли. У него нет времени переживать. Ходить в пивную, жаловаться на жизнь, страдать. У него дочь голодная!

Но…

И все же Даниса забрала с собой часть его души.

Яромир решительно встал с лавки.

— Пойдем, сходим к тётке Кривой. Она нам молока продаст, а может, и свежих пирожков. Говорят, она каждый день печет что-нибудь вкусное.

Любима послушно вложила в его руку свою.

На углу Солёной улицы Яр столкнулся с Мирославом, братом Данисы. Тот шел от пивной. Глаза потухшие, походка пьяная, рубаха рваная — видно, с кем-то успел подраться.

— О! — Мирослав подошёл ближе, хлопнул родственника по плечу. — Не бойся! Дочку твою теперь не тронут! Сгорит, ведьма!

Яр шагнул вперед, стал так, чтобы дочка, оказалась прикрыта его телом. Мирослав — мужик хороший, но Отец знает, что придет в голову пьяному с горя!

— Проспался бы ты.

— Не могу, — мотнул головой шурин. — Пью, пью, а забыть лица ее не могу. Она же младшая, любимая была. В семье. Но выросла доброй такой, тихой. Тонкая, как тростиночка. Все кулаки чесались лезть ее защищать. Всегда ж найдется сволочь, что к тихоне привяжется. И колотил! Купцова сына бил, помню, внука скорняка отделал, да. А выросла — они же и свататься стали. А девчонка с характером вышла — наотрез! Только тебя видела. Слезы лила каждый раз, когда ты Ринку до дома провожал. Я уж и тебя хотел… Но сердцу, оно ж, не прикажешь. А потом как Ринка ушла к Камнюку служить, оно как-то у вас и сладилось. Вот Любка родилась. А эта…

Шурин махнул рукой в неизвестном направлении. Закачался, схватился за плечо Яра, пытаясь устоять на ногах.

— Но ты не волнуйся. Воздастся ведьме. Живодёр наш с нее теперь не слезет, пока заживо не похоронит. Отомстим! Отомстим, брат. Пусть горит. Пусть мучается. У-у, ведьмища…

Яромир смутно понимал суть разговора.

— Слав, ты бы шел спать. А ведьмы, они на севере водятся. У нас нет.

— Сжечь! А ведьмы, чародеи — все одно! Темная кровь! Тьма! Гореть на костре твоей полюбовнице! Гореть!

Яромир шагнул в сторону, осторожно обходя родственника. Тот этого не заметил. Что-то бурчал себе под нос гневно, потрясал пудовым кулаком. Яр перевел ребенка на другую сторону улицы.

Вернулись они от Кривой быстро. Тетка-молочница говорила без умолку, и каждое слово ее казалось Яру ножом, который проворачивают в и без того кровоточащей ране. На обратном пути к ним подходили люди. Выразить сочувствие, жалостливо погладить ребенка по голове, сказать что-то бесполезное.

— Спасибо, — отвечал Яромир (с каждым разом всё менее дружелюбно), и шел дальше.

— Посодют теперича? — шептались за спиной.

— Окстись, посодют!

— А куклу-то под порогом Славка-то нашел ведь!

— Развелось-то зла! Шо ж это делается-то на белом свете!

Яр зашел в двор, запер калитку.

— Свяжи мне венок, Люба.

Девочка убежала собирать цветы. Яромир сел перед крыльцом, пошарил рукой в траве. Наткнулся на пучок соломы, схватил, вытащил на свет. Кукла. Простая, схематичная. Обвязана светлым волосом. Данисиным. А в сердце — дыра.

— Ведьма… — нараспев протянул Яр чужеродное, северное слово. Он и сам порой в исступленной ярости думал, что Рина — ведьма. Не отпускало сердце ее образ. И жили они с Данисой в ладу, и всем жена была хороша, а не мог Яромир забыть кареглазую статную красавицу Азу. А ведь не выкрикнула б Даниса в том споре, что честь свою Ринка дону Низ за блестящие монетки продала, не поверил бы. Он и не поверил. Проверил. И сказал первое, что пришло на ум, горькое и злое. Получил в ответ пощечину да злой взгляд. И выросла вместо любви проспать в душе. Обиделся, отпустил. На другой женился — правильной и доброй. А карие глаза забыть не смог. Словно сам себя в клетку посадил и единственное, что осталось — биться грудью о колкие прутья. И хорошо все, да не то. Не та рядом. А та…

Разное говорили. То верил, то не верил Яромир злым языкам. Но прислушивался жадно. Специально себе наговаривал про бывшую невесту плохого, чтобы забыть наконец первую любовь, да не выходило. Нутро-то знало, что врёт он. И на каждый навет ищет оправдания. Она одна с мальчишкой на руках осталась, без денег, без жилья, что уж тут… И хотелось сходить, узнать, как там Аза? Как выглядит, какое платье носит, где работает? Исхудала? Обидел кто? Но стоило развернуться к двери — натыкался взгляд на молодую жену, смотрящую на него с немым укором. И ноги теряли силу, подгибались, опуская тело на лавку подле супруги. А потом и вовсе появилась дочь. Не мог же он, предав двух женщин, предать ещё и третью?

— Папа, венок! А этот — маме!

Он спрятал соломенную куклу за пазуху и попробовал улыбнуться дочери.

Почти получилось.

***

В дверь стучали. Деяна вздрагивала от каждого удара, что наносил увесистый мужской кулак по дубовой створке. Жизнь опять, в который раз, превратилась в кошмар.

Вчера — и целую вечность назад — следом за ушедшими с Азариной людьми в форме, Деяна вытолкала из дома настырного тижийца и полдня проревела в передник, сидя на кухонной лавке. К вечеру наглый степняк по-хозяйски зашёл на кухню, сам взял пирог, налил молока и вышел на крыльцо. Дея метнулась к одной двери, заперла ее на засов, потом тоже проделала с другой. И замерла, ожидая, что вот-вот в дуб войдёт лезвие топора… За день она не прибрала для Кагыра комнату и не собиралась пускать его на ночь в дом. Дона Брит, конечно, хорошая женщина, но она всю жизнь прожила далеко от границы и не знает настоящую натуру тижийских варваров. Нет, она, Дея, не дура, пускать в дом убийцу на ночь глядя. Только ведь он и сам может войти…

Сколько она просидела в оцепенении, прислушиваясь к вечерним звукам? Гремели ведра, скрипело колесо колодца, стучал топор. Разлетались дровинки, стукаясь иногда об стену дома. Потом стемнело, и во дворе наступила тишина. Деяна вспомнила, что окна-то она в обеденной не прикрыла ставнями и с ужасом бросилась осматривать дом, в каждом углу ожидая найти притаившегося тижийца. Но того нигде не было.

Уже ближе к полуночи девушка выскользнула на улицу, осторожно закрыла ставни, и убежала обратно в дом. Ночь прошла в нервном бдении. А вот наутро…

Бам!

Деяна вздрогнула, сжала покрепче большой нож, которым Азарина разделывали мясо. И обречённым взглядом посмотрела на толстую дверь.

— Да пойдем! Может, и нет никого, — сказал молодой голос.

— В пивную? — с явным интересом спросил настырный посетитель товарища.

— Ага. Раз здесь закрыто. Жрать-то ведь хочется.

— И пить. Жарко же!

— Ага.

— А супружница-то твоя ничего не скажет?

— Так коли б вставала пораньше, да делом занималась, так я б и не ходил жрать перед работой куда попало.

— А она что делает?

— Да как мало́й родился, только с ним возится. Парень визгливый — весь в нее! А у нас-то ещё трое старших окромя него.

— Да уж.

Голоса отдалились настолько, что Деяна перестала понимать, о чем говорят мужчины. В обеденной воцарилась тишина. И темнота. Место сразу показалось незнакомым и зловещим. Деяна покрепче сжала рукоять ножа.

— Эщо ест ч-чердак.

Тижийский выговор разорвал страшную беспокойную тишину. Время понеслось вскачь, сердце подпрыгнуло к горлу. Деяна вскочила с табуретки, оборачиваясь к врагу лицом, готовая броситься и вперёд, и назад в зависимости от обстоятельств.

Кагыр застыл на нижней ступеньке лестницы. Большая темная фигура, едва подсвеченная огнем единственного канделябра.

— Где ты спыш?

Дея поудобнее перехватила свое нехитрое оружие.

— Пошел вон!

Мужчина неторопливо прошел к окну, снял со ставен крючки, толкнул. В комнате стало светлее. Удовлетворившись этим, он прошел к коридору, что вел на кухню. Деяна ринулась следом.

Две маленькие спальни, одна напротив другой, да пара кладовых, дальше — кухня. Тижиец сунул нос в одну дверь, ткнул пальцем:

— Твойа.

Толкнул другую дверь — раньше в этой спальне ночевала Азарина. До вчерашнего дня.

— Мойа.

Ишь ты, хозяин нашелся!

Мужчина прошел на кухню, отыскал сыр, старый хлеб, сунул Деяне в руки:

— У тибэ нож. Рэж.

Снял засов и вышел на улицу, чтобы вернуться с охапкой дров.

Деяна стояла посреди комнаты, не зная, что предпринять. Что задумал проклятый чужеземец? Присвоить чужое добро, пока нет хозяйки? Раскомандовался! Дея бросила на стол нож, хлеб с сыром и ушла в обеденную. Она степняку служить не станет! Пусть сам себе нарезает еду! Может хоть полпальца отхватит, и то б было хорошо! А лучше топор бы ему на ногу упал! Пусть гниёт заживо!

Кагыр искать ее не пошел. Через какое-то время Деяна сама вернулась на кухню, но степняка там не обнаружила. Одна половина сыра и хлеба была съедена, другая, нарезанная на аккуратные ломти, лежала на столе аппетитной горкой. Девушка фыркнула, прошла мимо еды, не притронувшись к ней, затопила печь, стала месить тесто для пирога. Пышное, ароматное. Чтоб проклятый чужак слюной подавился и издох.

Барот в дом заглянул под вечер. Волосы мокрые, лицо бритое, взгляд сытой собаки. Сцапал со стола оставшийся кусок пирога, Дея и вскрикнуть не успела, не то, что по наглой руке ударить скалкой, с видом хозяина задвинул засов, прошел к "своей" спальне.

Первое, о чем подумала Деяна — бежать. На дворе ночь, так что… Вспомнились слова странного незнакомца, что он сказал ей по дороге к этому постоялому двору. Что поменялось? У нее так же нет ничего и никого. Некуда бежать, некому заступиться. Ее ждут все те же самые варианты. А здесь крыша над головой, еда, и…

Деяна осталась. Закрыла ставни, заперла двери, прошмыгнула в свою спаленку. Полночи дрожала, притаившись в углу со скалкой в одной руке и ножом в другой в ожидании насильника-тижийца. Но тот все не шел. Незадолго до рассвета девушка, измученная, нервная, накрутившая себя за долгие часы ожиданий до почти невменяемого состояния, скользнула в коридор. Замерла у двери, что вела в комнату хозяйки, а потом тихонько ее приоткрыла.

Барот спал на животе, в одних штанах. В темноте шрамы на спине не были видны, но Деяна помнила эти отметины так отчётливо, словно трогала их руками. Или даже сама поставила. Да, сама. Она должна это сделать сама. Пока он не схватил ее за волосы, не выволок на улицу и…

Крик матери стоял в ушах, не давая сосредоточиться. Нет, она так не хочет. Лучше утопиться. Но сначала — отомстить.

Деяна шагнула к кровати, занесла нож. Посмотрела на шею врага. Наверно, это лучшее место для удара. Она опустила руку.

На пару сантиметров. Больше не вышло. "Надо!" — сказала себе Дея и попыталась прицелиться концом лезвия в горло, но рука дрожала так сильно, что она не была уверена, попадет ли вообще во врага, а не в кровать, на которой он спит.

"Надо!"

Он лежал перед ней беззащитный, заботливо прикрытый тьмой, что скрыла ненавистные черты, оставив Деяне возможность смотреть лишь на безликий силуэт. И слушать дыхание мужчины. Живое, лёгкое, спокойное. Которое она не могла оборвать. Хотела — и не могла. Да что же это такое? Она устала? Просто не осталось сил? А рассвет уже близок, и…

И она точно знала, что не опустит демонов нож на эту шею. Никогда. От чувства собственного бессилия захотелось тут же разревется. Дернулась конвульсивно рука, зависшая над чужой головой…

Деяна не поняла, что произошло. Миг — и нож уж выбит из ее руки, а она летит на чужую кровать, больно ударившись ногой о деревянное изножие.

Тижиец навис над ней зверем с оскаленной пастью.

— Я тэба ни звал. Сама прышла.

Он довольно ухмыльнулся и раздвинул коленом ей ноги.

— Нет!!!

Вот сейчас Дея могла бы его убить. Всадить нож прямо в его чёрное сердце. Но лезвие валялось где-то в углу комнаты, недосягаемо далеко. А ее кулаки враг легко перехватил своими ручищами и придавил одной ладонью к кровати.

— Сама прышла, помни!

Другая его рука принялась шустро задирать подол платья.

— Нет…

Гневный выкрик превратился в скулеж. Нет-нет-нет, пожалуйста, нет!

— Глупа женшина! — одергивая ей юбку, гневно спросил тижиец. — Цчем ты думала? Запомны: ыли доводы всо до конца, илы ны нацинай дэло. Рэзултат тэбэ нэ понравытса. Понала?

Деяна быстро-быстро закивала. Что угодно, только отпусти!

— Глупа. Ыды. И нэ бэри ныкогда в руку нож, если нэ будэш им рэзат.

Он встал с кровати, давая ей свободу. Девушка вскочила на ноги, бросилась к двери, ожидая, что он с ней на самом деле просто играет, как кот с мышью, но вот уже открыта дверь, ноги топают по коридору, а на растрепанные волосы так и не легла загорелая лапища, собираясь тащить ее назад, в логово зверя.

Деяна не успокоилась, пока не выбежала на улицу. В лицо ударил порыв холодного ветра. Предрассветные сумерки не пугали, наоборот, манили ее затеряться в этой серости до утра. Девушка добежала до конюшни, села на валяющуюся у двери доску, служащую мостом через лужу в случае затяжных дождей, обняла колени и разревелась.

— Нэ плачь.

Он возник рядом так быстро и тихо, словно не пришел, а соткался из сумерек.

— Это был урок. Плохой урок, но ты запомныш.

Деяна бросила в его сторону попавшуюся под руку щепку. Та ткнулась в землю. Девушка нервно рассмеялась. Да, она сама — лёгкая щепка против этого матёрого степного хищника. И она будет проигрывать ему всегда.

— Нэ плачь.

Ее волос коснулись чужие пальцы, и Деяна отпрянула.

— Не смей ко мне прикасаться! Никогда! Ненавижу твое племя, а тебя ненавижу вдвойне! Меня тошнит от одного твоего вида! Никогда не трогай меня, меня блевать тянет! Даже не смотри в мою сторону!

Он молча шагнул назад — и растворился в предрассветных сумерках так же внезапно и беззвучно, как и появился. Деяна осталась одна.

Совсем одна.

Как она и хотела.

***

Нож отобрали при обыске. Азарину огорчило не столько это, сколько рвение, с которым ее "обыскивал" один из тюремщиков перед заселением в камеру. Наглые ладони прошлись по всему ее телу и, судя по нахальной улыбочке мужчины, ограничиться только этим он не собирался. Пахнущий потом и дешёвым пойлом, он, кажется, мнил себя неотразимым и считал, что окажет ей величайшую честь, если зайдет к ней "проверить условия пребывания". Азарина ждала этого момента с содроганием.

Но пришли за ней другие.

Глава тюрьмы горделиво вышагивал между камерами, поглядывая на заключенных-женщин с видом гиленца, посещающего свой гарем. Одни подбегали к решетке полюбоваться на хозяина тюрьмы или продемонстрировать собственные прелести, другие прятались по углам, стараясь слиться с серыми казенными стенами. Азарина тоже забилась в угол, но ее это не спасло: мужчина остановился рядом, постоял, рассматривая ее сквозь решетку, топнул ногой.

— Давайте попробуем перевоспитать эту. Завтра утром приведите ее ко мне. Да помыть не забудьте.

Охранники понятливо кивнули, и делегация покинула женское крыло тюрьмы.

— Эй, новенькая! — крикнул кто-то из крайних камер. — Весело тебе завтра будет! Ух, весело!

Рина в этом не сомневалась. Но ничего злорадствующей женщине не ответила. Каждому свое.

— Эй, гордая что ли? Ничего! Щас гордость-то из тебя повыбьют!

Дона Брит свернулась клубком на соломенном тюфяке, пытаясь заснуть. Силы ей ещё пригодятся.

Наутро за ней пришли. Азарина сбросила с плеч чужие руки, сказала:

— Сама пойду.

Охранник ухмыльнулся:

— Понятливая, значит, — попытался шлёпнуть ее пониже спины, но Рина вильнула в сторону, и рука его лишь зацепила край цветной юбки.

— Ишь ты, норовистая кобылка! Авось наш оприходует, ишо сама ластится будешь!

Дона Брит охраннику ничего не ответила.

В бадье с холодной водой она тоже выкупалась без посторонней помощи, послушно надела выданную ей чистую рубаху. Покорно шагнула за охранником, чувствуя на себе пристальный взгляд второго, который шел следом. Мелькнула перед глазами лестница, коридор, отделанная серебром дверь. Быстро, слишком быстро.

— Девка, хозяин!

Азарина вошла в комнату. Глава тюрьмы махнул рукой, отпуская подчинённых. Посмотрел на нее жадным взглядом.

— Ох, красавица! Жаль, загорелая.

— Работа, — пожала плечами Рина, и рубашка перекосилась, норовя сползти с округлого плечика и оголить слишком многое. Мужчина отошёл кразложенным на дальнем столе розгам, кнутам и другим малоприятным вещам.

— Не боишься, значит?

— Да мне уже поздно бояться-то.

— Решила поиграть в покорность? — он выбрал кнут, развернулся к жертве. — Сразу к делу?

— К делу, так к делу, — безразлично сказала Рина, расшнуровывая у горла рубаху. Та сползла с плеч, упала к ее ногам. Абсолютно голая, дона Брит перешагнула ткань, не собираясь стыдливо прикрываться руками.

А вот глава тюрьмы отступил назад.

— Что это?

Рина потрогала одно из синих пятен, покрывающих ее тело.

— Это? Столичный наградил. Вы же знаете, я с ним спала по дури. Вот теперь пожинаю плоды — гнию заживо.

Мужчина брезгливо скривился, с сожалением осмотрел ее тело.

— Да… Почему сразу не сказала, сука?

— Я… — ответить Рина не успела — кнут рассек воздух, впился в ее плечо, награждая строптивицу болью. Она пошатнулась, вскрикнула, на глазах тут же выступили слезы.

— Да, — прошептал взволнованно мужчина. — Так тоже хорошо. Если ты думала меня перехитрить, то ошиблась. Мне совершенно не обязательно тебя трахать, чтобы получить удовольствие.

Он взял хворостину потолще и опять замахнулся.

Глава 10. Подхолмье

Яромир крутил в руках соломенную куклу. Где сердце — дыра, шея обвязана светлым волосом, вместо одежды — клок ткани, точно такой же, как одно из новых платьев покойной жены.

— Обещай, — попросила его Даниса, когда стало понятно, что с постели она уже не встанет. — Обещай, что Азарина дон Брит не будет мачехой моей дочери. Никогда! Пообещай, что не женишься на ней! Мужику бобылем не прожить, понимаю. Но прошу: кого угодно в дом приводи, только не ее.

Резанула по сердцу просьба, но Яромир склонил голову, соглашаясь, сжал согласно руку умирающей жены.

— Не будет Рина Любе мачехой, успокойся. Что за мысли! Все будет хорошо, мы доктора дорогого позвали. Он обязательно тебе поможет. Да и с чего ты вообще…

— Знаю! — перебила жена гневно. Всегда тихая, покладистая, в то мгновение она смотрела на него с такой злостью, что казалось, не она это вовсе, а кто-то чужой, незнакомый. — Знаю, о ней только и думал. Ее любил. А я… тебя дурака… — Она вдруг расплакалась. — Не бывать вам вместе! Знай: она меня в могилу свела. Куклу ищи под порогом. Она, она виновата! Помни! Не отдам тебя ей и после смерти! Не отдам! Ведьма!

Рыдания усилились, слова стали бессвязными. Яр сидел рядом с женой, гладя ее по голове, дочка тихонько играла в углу с набранными в корзинку цветами. Потом, когда Даниса успокоилась, он действительно вышел на улицу, просунул ладонь в щель под порогом и нашел это.

Потом Даниса о кукле рассказала и Мирославу. Но откуда она знала? Откуда? Зачем брату поведала? Почему решила, что прокляла ее именно Азарина?

Яр с сомнением смотрел на соломенное чучело. Дыра в груди…

— …Два дня уже! Во как!

— Неужто? А мой мужик есть к ней ходил. Это он где теперича шляется, раз не у доны Брит?

— Да ты глухая что ли? Уж давно все знают, что Ринку забрали порядошные*!

— Ах он, лихобор! В пивной небось нажирается, сволочь! А девку-то за что увели?

— Да сказали, она Даниску кузнецову сгубила. Прокляла али отравила.

— Все зло от мужиков!

— И не говори!

Женские голоса затихли. Яр отбросил куклу опять в траву, шагнул к калитке.

— Люба! Иди сюда! Хочешь в гости к бабушке?

Девочка тут же выбежала на крыльцо.

***

Хворостина пересекла спину. Рина бросилась к столу, норовя схватить что-нибудь острое, хотя бы перо! Но следующий удар пришелся по ногам, и она неловко дернулась и упала на пол, так и не дотянувшись хоть до чего-нибудь, что могло послужить ей оружием. Четвертый удар лег на плечи. Будет жаль, если она сдохнет здесь, в этом чистеньком кабинете, сжавшись в комок неподвижного мяса у ног мерзкого садиста. А может, никто и не пожалеет, и не вспомнит.

Да идите вы все к демонам! Рина вцепилась пальцами в ножку стола, намереваясь встать во что бы то ни стало.

***

— Не велено! — повторили охранники, похабно ухмыляясь. — Чего тебе сюда приспичило? Ещё успеешь посидеть! А девка коли ублажит хозяина по-хорошему, так почти живой заберёшь. Ну, если оправдают.

Яр не выдержал — ударил одного в челюсть, бросился на второго. Третий тут же огрел его по спине дубинкой. Кузнец согнулся, пропуская над головой чужую руку, ткнул первого кулаком под ребра, получил удар в бок, тут же — по ногам и свалился на землю. Попытался встать, но не успел даже откатиться в сторону — в живот пнули со всей дури. Яр согнулся, прикрыл голову руками. Но охранники звереть не стали — пнули ещё пару раз для профилактики и посоветовали:

— Ползи отседова, красавец! А то бабу забирать будет некому.

— А что здесь происходит, уважаемые?

Охранники обернулись. В паре шагов от них стоял высокий мужчина средних лет в простом сюртуке.

— А тебе чего надо? Идёшь и иди себе.

— Так вопрос в том, куда я иду.

— Эй, чё ты мудришь? Ты кто такой?

— Я? Служащий, как и вы. Только по особым делам. Бляшечки такие видели, а?

И незнакомец показал свой жетон. Охранники переглянулись и сразу изменили тон.

— Э… Уважаемый, да мы что? Вот человек рвался внутрь, мы подумали: бандит какой! Ну и отбили, так сказать, нападение.

— Да, нападение явно было хорошо спланировано. А главное — какой агрессивный вид у нападающего! И какой арсенал! Сообщники, я так понимаю, разбежались? Как и ножи-пистолеты, которыми он вам угрожал?

Охранник пробормотал что-то непонятное. Человек из тайной охраны приказал:

— Этого — отмыть, подлечить, насколько можно, пусть ждёт в приемной. Есть же у вас какая-нибудь приемная? А начальство ваше на каком этаже?

— Дык, это… — начал было первый тюремщик, но второй толкнул его в бок, прерывая.

— На втором, уважаемый. Красная дверь.

Мужчина пошел ко входу в здание, за ним шагнули ещё трое в серой форме, появившиеся из двух непримечательных экипажей, стоявших в паре метров от здания тюрьмы. Охранники подняли Яромира на ноги.

— Ты это, мужик, прости.

Яр промолчал. Сплюнул кровь, похромал ко входу. Прощать он никого не собирался. Забывать сказанное — тоже.

***

Человек шел по коридорам серого здания так вольно, как будто был самим великим господарем. Словно могущественный артефакт, способный подчинить волю любого встречного, блестел в его руках серебряный жетон с острыми краями. И охранники тут же, заворожённые этим блеском, бежали выполнять немногочисленные приказания. Трое людей в серой форме разошлись по комнатам первого этажа. Их начальник зашагал по лестнице, задумчиво крутя в руках серебряный круг.

***

Следующий удар едва задел плечо — Рина отскочила в сторону. Схватила чернильницу, развернулась. Если кинуть в лицо…

— Какая картина! Это и есть искупление грехов, как я понимаю?

Глава тюрьмы вздрогнул, рефлекторно отбросил розгу в сторону. Но тут же властно спросил:

— Вы кто?

Азарина шагнула к лежащей на полу рубашке, попыталась ее надеть — и вскрикнула. Поднимать руки было больно. Все делать было больно. Она почувствовала, что по лицу текут горячие слезы.

— Позвольте, я вам помогу.

Незнакомец сдёрнул с кровати покрывало, подошёл к женщине, смотрящей на него злым, недоверчивым взглядом, накинул ткань ей на плечи. Азарина опять вскрикнула — материя коснулась кровавых полос, оставленных на теле кнутом и розгами. Но все же упрямо вцепилась в покрывало испачканными в чернилах пальцами. Незваный спаситель одобрительно хмыкнул и обернулся к главе тюрьмы.

— Кто это такая?

— А вы кто такой? Вы знаете, чем карается…

В руках незнакомца блеснул жетон.

— Понятно, да? Так вот, мы говорили о грехах.

Он подошёл к тюремщику и без предупреждения ударил его в лицо, а потом в живот. Тот упал, заскулил.

— Вы сняты с должности. Только что. Камеру вам уже готовят. Эй, там! — незнакомец выглянул в коридор. — Заберите этого на первый этаж!

В кабинет вошли трое охранников и, отводя глаза, поволокли бывшего начальника вниз. Тот даже скулить перестал, настолько он был удивлен столь резким поворотом в своей карьере.

— Теперь вы, — мужчина посмотрел на едва стоящую на ногах Азарину. — Кто вы? За что сюда попали?

— Азарина дон Брит. Говорят, я прокляла человека, довела его до смерти.

— Понятно. Они не могут отличить красную кровь от темной?

— В палец иголкой мне никто не тыкал.

Незнакомец улыбнулся. Зло, даже как-то… остро. Об эту улыбку можно было прорезаться, но Рина почему-то знала, что больно будет не ей. Ее боль закончилась. Ну, почти.

— Вы хорошо держитесь.

— Я крепкая.

— Пойдемте. Вас отвезут домой.

Она кивнула, облегчённо выдохнула, шагнула вперёд — и упала в темную пропасть забытья.

Теперь было можно.

***

Яромир не позволил себя трогать местным каннибалам. Сам умылся, ощупал свои ребра, решил, что те всё-таки целы, и на том успокоился. Когда в коридоре раздался стук каблуков форменных сапог, он не удержался, выскочил навстречу идущему — и увидел безжизненное тело, завёрнутое в яркое покрывало.

— Рина!

Имя, сорвавшееся с губ, заставило нахмурился незнакомого спасителя.

— Ваша знакомая?

— Подруга жены, — соврал зачем-то Яромир.

— Клин! — один из трёх людей в серой форме тут же оказался рядом. — Отвези женщину домой, этот — палец ткнулся в Яра, — скажет, куда. Заодно запиши показания об избиении. Выполняй.

Азарину опять подхватили чужие руки и понесли прочь от этого злого места. Яромир поплелся следом. Растерянный, злой, похожий на побитого, отвергнутого пса.

***

Когда Деяна вдоволь наплакалась, оказалось, что солнце почти встало. Дела никто не отменял, и девушка поплелась на кухню. Тижиец за время ее отсутствия успел развить бурную (для мужчины) деятельность: нарезал мясо, хлеб и лук и теперь жевал этот своеобразный завтрак, попеременно кусая то одного куска, то от другого. Его мирный вид, спокойное поглощение пищи показались Деяне кощунственными. Он ее чуть!.. Она проревела все это время на холоде!.. А он…

Она отвернулась от стола, стала выгребать золу. Вынесла ее на улицу, вернулась, помыла руки остатками воды. Потом подхватила ведра, вышла во двор.

— Эй!

Дея вздрогнула, ускорила шаг и только потом поняла, что слово было сказано без акцента.

— Эй, девка! — ее схватили за плечо, развернули. — Ты откуда?

Незнакомый мужчина был выше нее на полторы головы. Небритый, пахнущий дешёвым алкоголем, он инстинктивно вызывал страх.

— Издалека. Я… Я троюродная племянница доны Брит.

— Ага! Родная кровь! — чужие пальцы сжали ее плечо сильнее. — Значит, и ты! Скажи: видела, как она ведьмачила? Видела?

— Н-нет.

— Честно говори!

В глазах незнакомца горело злое буйное пламя. Нет, он хотел не честности. Он хотел мести. Хотел избавиться от боли и сожалений. И для этого просто надо было найти виноватого.

— Я не видела.

— А скажешь, что видела! Поняла?

Ее встряхнули так, что голова безвольно мотнулась назад.

— Скажешь! Зло должно быть наказано так или иначе! Так что ты видела куклу! Поняла? Соломенную, с дырой вот тут. — Он ударил себя в грудь, потом опять сжал Деянины плечи. — Поняла?

— Отпусты дэвошку.

Загорелые ладони тижийца легли на запястья незнакомца, отрывая его руки от Деяны. Земляк отступил назад. Кагыр, наоборот, шагнул вперед, загораживая собой Дею.

— Ты!

— А. Кагыр Барот. А ты — Мырослав, вэрно?

Мужчина кивнул.

— Это не твое дело, степняк! Уйди!

— Ты зол. Ты исцчешь дракы?

— Что ты понимаешь? Я ищу справедливости!

— Зацчем же ты обыжаэшь дэвошку? Эй нэпрыатно.

— Это не твое дело!

Кагыр обернулся к Дее.

— Што стоышь, дурошка? Ыды отсуда!

Деяна хотела из принципа остаться, но посмотрела на красное лицо Мирослава и передумала. Добежала до дома, прошмыгнула на кухню, захлопнула дверь. И застыла, с замиранием сердца прислушиваясь к звукам, доносящимся с улицы. Непонятные слова, пьяный рык, тишина…

Когда дверь внезапно открылась, Дея взвизгнула от неожиданности. Вскочила с лавки, всматриваясь в фигуру вошедшего.

— Нэ бойса, йа эго не убыл. Он пошел домой. Спат.

Деяна отвернулась. Она не собиралась разговаривать с этим страшным, мерзким человеком.

— Дурошка, — сказал тижиец и вышел во двор.

Сам дурак!

Дея принялась за работу. Затопила печь, начала вычищать столешницу, с остервенением натирая ее тряпкой. Замесила тесто, поглядывая иногда на дверь — не идёт ли степной проходимец на запах? Почистила картошку и морковь, прислушиваясь к уличному шуму. Но ничего необычного не заметила. Остановился экипаж совсем близко, кто-то обронил пару строгих фраз — и все.

Тесто почти поднялось, когда дверь распахнулась от пинка. Кагыр вошёл в дом, держа на руках завёрнутое в покрывало тело. Следом за ним на кухню шагнул мужчина в серой форме, хмуро осматривающий помещение. Увидев Деяну, он подобрел.

— Вы — родственница?

Дея заторможенно кивнула.

— Этот у вас служит? — он с подозрением посмотрел в сторону тижийца, распахнувшего пинком вторую дверь.

— Д-да.

— Ну вы там проследите, — неопределенно посоветовал гость и покинул дом. Деяна побежала в спальню доны Брит.

Кагыр осторожно опустил тело на кровать и шагнул к выходу. Едва за ним закрылась дверь, Дея развернула покрывало — и разревелась. Тело хозяйки украшали следы от плетей и темные пятна от гниения.

— Что рыдаешь? Не рада?

Дея отвела взгляд.

— Я… вы… скоро…

Азарина приподнялась, опираясь на руки, села.

— Не умру я, не бойся. Это действие травы, а не болезни. Выйдет яд недели через две, и пятна со временем исчезнут.

— Зачем? — удивилась Дея, утирая слезы. — Вам же больно!

— Зато под юбку никто не полезет.

— Останутся шрамы. Следы.

— На меня некому любоваться. Не реви. Иди лучше воды теплой принеси и тряпок чистых.

Деяна послушно побежала на кухню. Кагыр стоял за столом, растирая в ступке какие-то травы. Иногда он подходил к ящику с приправами или к пучкам, висевшим под потолком, выбирал что-то и опять толок в ступке. Раньше Дея думала, что это все различные специи для вкуса и аромата, но теперь вспомнила, как Азарина перебирала пучки перед арестом, и поняла, что здесь много и лекарственных, и ядовитых трав. Гораздо больше, чем она полагала поначалу.

Степняк, проследив за ее взглядом, пояснил:

— Маз будэт.

Деяна хотела сказать, что им не нужна его помощь, и мазь свою он может сам себе на хлеб намазывать вместо масла, но промолчала. Она не умела лечить, знала только, что рану надо промыть и перевязать, и все. А доне Брит сейчас нужна была помощь. Пусть даже и тижийская. В конце концов, он вон как умело управляется с травами. С паршивой овцы, как говорится…

Ей всунули в руку плошку со странной жидкостью. На мгновение пальцы мужчины коснулись ее ладони, но тут же исчезли, оставив вместо тепла деревянную посудину.

— Мажь.

— Я? — Дея не имела представления, как лечат гниющие язвы или следы от хворостин. Отец ее никогда не порол.

— Ну нэ йа же! Кто из нас женшина?

Деяна растерянно посмотрела на небритого жилистого мужчину и кивнула. Он действительно на женщину походил мало.

Интересно, а рубцы на спине он сам себе лечил?

Азарина мази обрадовалась. Хоть и сыпала потом проклятиями в адрес ее создателя — очень уж та жгла и без того раздраженную кожу. Заснула она, перевязанная с ног до головы, накрытая тонким покрывалом. Деяна облегчённо выдохнула и ушла смывать с рук кровь и мазь.

В обеденной что-то грохнуло об пол. Дея и Кагыр одновременно вбежали в залу: он — с улицы, она — со стороны кухни, на ходу вытирая руки о передник. Нежданный посетитель, успевший уже сесть за один из столов и стукнуть по столешнице массивным кулачищем, стушевался.

— Ну это… я чё зашёл… жрать-то дадут? — и он бросил на стол пару мелких монет.

Барот посмотрел на Деяну. К ее большому удивлению. Но действительно, не Азарину же будить, чтобы спросить, что им теперь делать. Девушка на миг застыла, а потом деловито отряхнула с передника невидимые пылинки.

— Сейчас принесу.

И утопала на кухню. Тижиец сел на лавку у двери.

К вечеру Дея сноровисто бегала между столами, разнося еду и напитки. Посетителей было немного, да и прежней задушевности, что царила в обеденной при Азарине, не чувствовалось. Но люди заходили, ели, перекидывались парой слов и уходили, оставляя монеты. Под вечер Деяна заперла входную дверь, пересчитала деньги и направилась решительным шагом прочь от дома. В привязанном к поясу кошельке едва слышно позвякивали монеты. Но не успела она отойти и на десять шагов, как ее схватили за локоть.

— Куда?

Дея не успела вырвать руку — тижиец сам отпустил ее, едва она остановилась.

— Не твое дело.

— Моо. Мой-о. Моё.

Деяна упрямо шагнула вперёд. Ей никто не препятствовал. Но когда через пару минут она обернулась, то заметила, что настырный степняк идёт следом за ней, прокручивая в руках сорванный у колодца цветок. Что она могла с ним сделать? Ничего. И Дея решила не обращать на него внимания.

Солнце почти скрылось, когда она наконец нашла дом доктора. Тот отказался куда-либо идти на ночь глядя, но пообещал осмотреть больную с утра. К радости девушки, залог он не взял, сказал, что деньги дают после осмотра. Обещание доктора прийти спозаранку взбодрило Дею.

По возвращении на постоялый двор, девушка проведала все ещё мирно спящую Азарину, оставила на маленьком столе рядом с кроватью кувшин с морсом и кусок пирога. Протёрла столы, помыла посуду и не удержалась, вышла на улицу, зорко поглядывая по сторонам.

Барот устраивался спать на конюшне, где спал несколько ночей до ареста доны Брит. Шуршал сеном: то ли не мог улечься, то ли гонял юркую мышь. Деяна немного постояла рядом с постройкой, прислушиваясь к шорохам, изредка перемежающимся тижийскими словами, вздохнула, поплелась к дому. Азарина разозлится, что она не выполнила ее поручение.

Дело шло к полуночи, когда Дея негромко постучала по двери конюшни, а потом зашла внутрь. На куче сена, перевернувшись на живот, спал, похрапывая, тижиец.

— Эй, — она склонилась над мужчиной, протянула руку к его плечу. И даже пикнуть не успела, когда темная фигура взметнулась на ноги с поистине звериной быстротой и ловкостью. Ее ладонь тут же схватили, руку вывернули за спину, ударили по ногам. Свеча упала на пол, следом — сама Деяна. Благо, перед ней было сено, а то расквасила бы нос, как какая-нибудь пьяница.

— Больно! Ты белены объелся?

Ее отпустили. Мужчина шагнул в сторону, провел рукой по лицу, словно снимая с него паутину.

— Просты. Я… нэ думал, что это ты. Нэ ждал.

Вспомнив прошлую ночь, Дея вздрогнула. Дура! Зачем она сюда приперлась???

Не успела она встать хотя бы на четвереньки, как мужские руки схватили ее за талию, поставили на ноги одним рывком. Девушка чуть взвизгнула от неожиданности. Затылок обдало горячим дыханием степняка. Дея ударила непрошенного помощника по ладоням, задержавшимся на ее талии, развернулась. Хотела сказать что-то злое, но взгляд невольно скользнул по рубцу, пересекавшему грудь. Через расшнурованный ворот рубахи он был отчётливо виден в свете…

Пожара!!!

Оказывается, от упавшей свечи загорелось сено.

— Вода! — Деяна бросился к углу, где обычно стояли ведра, из которых поили коней. Благо, они были полные. Она выплеснула воду на огонь, тоже сделал Кагыр, да ещё потоптался босыми ногами по соломинкам, которые потухли не сразу.

— Ну вот, мокро, — недовольно сказал он, осматривая место своего ночлега. Замечательно, ее ещё и виноватой делают!

— Не надо было нападать! — возразила девушка возмущённо.

— Не надо подходит со спины к лудам, которыэ воэвалы с детства.

— Так не спи на животе! Я ещё и виновата! Правильно, не стоило подходить, надо было в тебя сначала кочергой ткнуть!

Кагыр пригладил пятерней волосы.

— А цего пришла-то?

Деяна покраснела. Хорошо, что темно.

— Комнату тебе прибрала. Не лыбься! Дона Брит сказала, я сделала.

— Поцему йа должен улыбатся?

Дея махнула рукой в сторону дома.

— Так ты идёшь, или я запираю дверь?

— Иду.

Он действительно послушно зашагал следом.

Деяна не знала, отчего она так в этом уверена, но ее не покидало ощущение, что мужчина, идущий за ее спиной, улыбается. У, морда тижийская! Чуть не спалил конюшню — и смеется! Тьфу!

***

*Порядочные (иногда: беспорядочные, в зависимости от настроения говорившего) — название людей из охраны правопорядка, распространенное среди простого народа.

Глава 11. Нахолмье

— Неслыханная дерзость! — В очередной раз воскликнула Береслава вен Хлад. Карета мерно покачивалась, подъезжая к Нахолмью. За окном пели птицы, пахло свежескошенной травой и, если бы не болтовня матери, можно было бы прикрыть глаза и представить, что ты в сказке. Танцуешь в поле с травяными духами* под песни барид**. Как героиня легенд, что читала Бажене гувернантка.

— Анджей, ты помнишь, что она написала? А главное — как! Любой приличный человек после моего письма счёл бы своим долгом пригласить нас в гости, а вена Силь в ответ накропала короткую, лениво составленную отписку. "К сожалению, Чеслав отбыл по делам, и мы никого не принимаем". Возмутительно!

Глава семейства вен Хлад лишь осторожно заметил:

— Я узнавал, он действительно какое-то время назад покинул поместье и до сих пор не вернулся.

— Ах, как беспечны порой молодые люди! — вздохнула Береслава. И тут же добавила, смотря на дочь: — Но я уверена: Чеслав вен Силь — достойная личность. Он бы, конечно, не стал бы нам отвечать так грубо, как его мачеха. (Кажется, эта Либена слишком много на себя берет после смерти мужа.) А его друг, Вадим вен Борз, вероятно ещё более достойный мужчина.

Бажена не выдержала взгляда матери и вставила:

— Но ведь мы не знаем, что он за человек.

— Как не знаем? Он сын министра! Прекрасно одет и образован по словам отца. Уверена, твое сердце не устоит перед его достоинствами. Только улыбайся, Же́на, ради Отца всего живого, улыбайся! Почему ты вечно хмурая, будто мы тебя розгами сечем каждый день? Что подумают соседи? Что скажет твой жених?

В такие моменты внутри Бажены вдруг загоралось что-то злое, язвительное, и иногда даже помимо ее воли слетало с губ. Вот и в этот раз она сначала спросила:

— Который?

А потом тут же испуганно замолкла. Но мать не разозлилась на нее, лишь махнула рукой:

— Посмотрим. В зятьях лучше, конечно, иметь Вадима. Но если не получится, Чеслав тоже хорошая партия. Жалко, что старший вен Голь уже женился! А вот и город!

Мать выглянула в окно, прекращая разговор, и Бажена смогла прикрыть глаза и предаться собственным размышлениями.

Этой ночью ей снился очень странный сон. Необычайно яркий. Она шла по усыпанной цветами дорожке, и цветы по мановению ее руки вяли и расцветали снова. Аллея казалась ей бесконечной, но в какое-то мгновение все вдруг изменилось: перед босыми ногами ее появилось озеро. Два шага — и можно было бы ступить в холодный блестящий круг. Но вода в сумерках казалась Же́не черной, дна не было видно, и девушка испуганно отступила назад. Ветер толкнул ее в спину. Взвыл:

— Иди!

Бажена упрямо шагнула в сторону. Тогда водная гладь заволновалась, вспенилась, и из нее стало вылезать страшное многолапое чудовище. Бажена попыталась убежать, но ветер не дал ей сдвинуться с места, и тогда она просто вцепилась руками в ствол ближайшего дерева. Чудовище приближалось, медленно перебирая десятками странных лап-отростков.

Откуда появился человек с мечом, Бажена не увидела. Сверкнула в лунном свете сталь, взвыло морское чудище, лишившись одной лапы, потянулось остальными к наглецу — но тот ловко отскочил в сторону, перерубая ещё одну конечность. Вой твари, гул волнующегося озера и редкие выкрики незнакомого спасителя смешались в страшную мелодию неравного боя. Же́на следила за происходящим одновременно и с ужасом, и с восторгом. Но ужаса всё-таки было больше. Как может человек победить такого страшного монстра? Пусть даже самый храбрый и сильный на свете?

Но мужчина победил: тварь, лишившись почти трети конечностей, попятилась к озеру, негодующе вереща. Мужчина, напряжённо сжимающий в руках черный от слизи клинок, дождался, когда монстр спрячется, а воды озера снова превратятся в неподвижное зеркало, и только тогда обернулся.

Бажена не смогла рассмотреть его лица — темная маска скрывала черты незнакомца, но разве это было важно? Он ее спас!

Мужчина подошёл ближе, протянул ей руку.

— Позвольте проводить вас до дома, в сумеречные часы здесь небезопасно.

— Благодарю.

Она сделала неловкий реверанс и вложила в его ладонь свою. Словно дети, они зашагали через темный лес вместе. Но путешествие их продлилось недолго: тропинка скоро привела путников к воротам мрачного замка. Двери которого были закрыты.

— Папа! Мама!

На крик никто не отозвался, и Бажена задрожала от страха и холода. Но неизвестный спаситель снял свой камзол, накинул ей на плечи.

— Все будет хорошо.

Эти слова немного успокоили ее, и тут же скрипнули ржавые петли. Двери открылись, и навстречу нежданным гостям вышел Анджей вен Хлад.

— Бажена! Почему тебя не было так долго? Как ты выглядишь?

Же́на растерянно оглядела свои босые ноги и грязный подол некогда белоснежного платья.

— Я попала в беду, отец!

— В беду! — фыркнула мать, стоявшая за левым плечом отца. — Мы тебя сосватали за прекрасного человека, а ты ходишь невесть где! И в каком виде! Нам стыдно за тебя перед твоим женихом! Знакомься, Вадим вен Борз, твой будущий муж!

Теперь Бажена заметила, что рядом с отцом стоит ещё один человек: толстый мужчина с обвисшими щеками, тройным подбородком и большими бородавками по всему лицу. Же́на невольно вцепилась в своего спасителя сильнее.

— Мама, он же ужасен!

Береслава недовольно топнула ногой.

— Он сын министра и племянник господаря! Как он может быть ужасен? Он прекрасен! Ты только присмотрись: в правом кармане векселя, в левом — драгоценные камни, в том числе редчайшие бириды! А какое у него жабо! Из викайского кружева! Оно же не стирается, только самый богатый человек может позволить себе такое!

Отвратительный толстяк мерзко захихикал.

— Будешь моей женой?

— Нет! — воскликнула в ужасе Бажена. Тогда жених щёлкнул пальцами и стал превращаться в монстра из озера.

— Мама! Осторожнее!

Бажена рванулась было вперёд, но мать и не подумала пугаться, лишь сурово погрозила нерадивой дочке пальцем.

— Он — хозяин морей и озер, милая! Почти царь! Как можно отвергнуть такого славного жениха?

Чудовище двинулось к Бажене. Ее спутник залихватски свистнул, и откуда не возьмись появился белогривый конь. Мужчина посадил на коня Бажену, сам вскочил в седло.

— Согласны ли вы поехать на край света? — спросил он. Же́на крикнула:

— Да!

И конь поскакал, унося их прочь от мерзкого жениха и глупых родителей…

Проснувшись, Бажена одновременно испытала странное воодушевление и страшный стыд. Ей казалось ужасным, что она так легко бросила во сне мать и отца. И ведь там, в видении, она была ещё и рада, что их опека над ней окончена! Разве можно быть такой равнодушной к собственной семье? Даже во сне? И нормально ли, что от романтической истории, приснившейся ей, в груди приятно щемит? Как же это прекрасно — вдруг почувствовать себя нужной и важной! Когда за тебя бьются, а потом увозят прочь от постылого жениха! Но она, конечно, не должна была чувствовать облегчения от того, что теперь будет жить вдали от родителей.

— Же́на, пора выходить, ты что, уснула? И что это за глупая улыбка?

Девушка тут же встрепенулись, открыла глаза. Она больше не улыбалась, но и это не устроило мать:

— А теперь что за скорбное выражение лица? Дорогая, мы же идем в городскую залу! А не на похороны!

Бажена склонила голову и вылезла из кареты следом за матерью. Городские залы она не любила так же, как моду и балы. Здесь прогуливались местные и приезжие аристократы, встречая старых знакомых или налаживая новые знакомства. Почти каждый раз, когда родители посещали Нахолмье, они обязательно заходили в городскую залу — узнать новости или поделится ими, пригласить кого-то на званый ужин или же ловко напроситься в гости. Последнее применялось крайне редко и случаи для подобного поведения должны были быть исключительными. Например, приезд богатого родовитого гостя (обязательно холостого!) к кому-нибудь из соседей. Сейчас же из столицы в Блотоземье проживали в качестве гостей лишь две семьи — вены Фарт, у которых имелась юная незамужняя дочь, и Вадим вен Борз, о приезде которого по причине того, что вены Силь ни с кем особо близко не общались и жили особняком, почти никто ничего не знал. И вот теперь матушка стремилась поделиться новостями со своими старыми знакомыми. К сожалению дочери, Анджей вен Хлад почти у самого входа в залу встретил чету вен Прот, о чем-то спорящую с собственными детьми. После обмена любезностями стало ясно, что девушки желают прогуляться по магазинам, а родители желают остаться здесь, дабы встретить знакомых. В результате общих переговоров было решено отправить молодежь прогуляться.

— Девочки, не обижайте Бажену! — смеясь, пригрозила дочерям пальцем вена Прот. Те поспешили схватить Же́ну за рукав и вытащить следом за собой на улицу.

— Куда? — спросила старшая девица вен Прот, поправляя на голове прекрасную соломенную шляпку. — За лентами?

— За зонтиками! — подпрыгнула от нетерпения младшая.

Обе посмотрели на Бажену. У вены Хлад почему-то даже ладошки вспотели от волнения.

— Может быть пойдем…

— Сначала за зонтиками, а потом за лентами! — воскликнула младшая вен Прот, и сестры, вдохновлённые этой идеей, бок о бок двинулись вниз по улице. Бажена посчитала грубым пристраиваться третьей в семейном ряду и пошла следом. К тому же с самой собой ей было не так уж и плохо. Лучше, чем чувствовать на себе косые взгляды прекрасно одетых девиц.

— О! Там твой Ал едет! Делай скорее элегантный реверанс!

— Смотри! Смотри какая шляпка!

— Вена Фарт сказала, что розовый в этом сезоне не в моде!

— Кто это проехал? Капитан Мил?

— Нет, там слишком дорого! Пойдем в следующий!

— Осторожнее, лужа!

— Фи, там попрошайка!

Бажена кинула нищему несколько монет (мать дала ей денег на какую-нибудь покупку, чтобы не ударить в грязь лицом перед венами Прот), и вслед за щебечущими глупости сестрами шагнула за угол. Не рассчитала шага — и врезалась в спину одной из девушек. Та обернулась, недовольно воскликнула:

— Осторожнее!

— Вены Прот! Несказанно рад увидеть вас здесь!

Бажена застыла. Красивый белокурый мужчина поочередно поцеловал руку каждой сестре. Вена Хлад с некоторым волнением ожидала, что будет дальше, но обрадованные встречей девицы про нее забыли и ввязались в разговор:

— О, как вы милы, Ал! А мы и не думали вас встретить на этих скучных улицах!

— Да, но позвольте… — мужчина бросил на Бажену извиняющийся взгляд.

— Только не говорите, что увидели Русу и сразу решили остановить коляску! Это было бы так неожиданно! Но чрезвычайно приятно! Да, Руса?

— Не обращайте на нее внимание! Сестра всегда говорит глупости! Куда вы так быстро мчались, вен? У вас какие-то срочные дела? Или вы все же имеете в наличии достаточно времени, чтобы подсказать нам лучший цвет для зонтика в этом сезоне?

— Я весь в вашем распоряжении, дорогие дамы!

Девушки с двух сторон подхватили мужчину под руки и потащили вперёд. Бажена застыла на месте, не зная, куда себя деть.

— Эй, посторонись! Какие служанки пошли нерасторопные!

Вена Хлад слишком медленно шагнула в сторону, пропуская мимо носильщиков с большим ящиком чего-то дорогого, судя по элитным вензелям. Из-за ее медлительности ящик толкнул ее в плечо, и Бажена покачнулась, едва не упав.

— Осторожнее!

Твердая рука подхватила ее под локоть.

— Вас сильно задело?

Голос показался знакомым. Бажена обернулась к случайному помощнику — и замерла. Щеки тут же покраснели. Стало одновременно и стыдно за очередную оплошность, и приятно от того, что ей все-таки помогли.

— Спасибо. Простите, я опять доставляю вам неприятности.

Мужчина с зелёными глазами посмотрел на нее, на магазин, куда вносили ящик, и попросил:

— Подождите пару минут.

Он легко взбежал по высоким ступеням и скрылся за черной дверью. Бажена, бросив короткий взгляд вслед уходящим венам Прот, осталась ждать незнакомого знакомца. Ногам на месте не стоялось, руки норовили то поправить лёгкий летний шарфик, ради красоты повязанный у шеи, то отвернуть рукава, то расправить подол юбки. Закралась мысль: а не сбежать ли ей обратно к родителям? Ну вот выйдет этот человек из магазина — и что? Глупая девица в смешном старомодном платье вряд ли может быть ему интересна. Чего ждать?

Бажена закусила губу от стыда и чувства несправедливости.

— Вас успел ещё кто-то обидеть, пока меня не было?

— Нет, — ответила Бажена, не поднимая глаз.

— Ваши обидчики наказаны. Впредь им стоит быть осторожнее. К сожалению, многие забывают, что человек является живым существом вне зависимости от того, носит ли он приставку к фамилии. Пройдёмте.

Ей предложили руку, и Же́на с благодарностью вцепилась в мужской локоть.

— Надеюсь, мы догоним Ала до того, как девицы вен Прот выжмут из него весь пыл и все деньги. Мне необходимо с ним обсудить кое-какие детали дела, касающегося семьи, проживающей на землях, находящихся в ведении его рода. Надеюсь, вены не будут вас ругать, что вы отстали?

— Не думаю.

— Это хорошо. О, они зашли в лавку со всякими лентами-кружевами-тесемками! Это надолго. Вы не против, если пока они забавляются с цветными бирюльками, мы зайдем на секунду в книжную лавку? Обещаю выгородить вас перед девицами вен Прот.

Книжные лавки в отличие от городской залы Бажене очень нравились. Они пахли чудесами: пылью, бумагой и типографской краской, что в совокупности представляли собой открытые двери в волшебные миры чужих приключений.

— Нет, не против. Я люблю книги.

Ее ответ явно удивил мужчину.

— Простите, я не пред…

— О, Драгомир! Как я вам рад! Вот, для вас берег — "Калиантийские скрижали: законы первой и последней Империи Континента". Мне чудом достался этот экземпляр. Уважаемая, приятно вас снова видеть!

Решив не мешать книжнику расхваливать свой товар перед потенциальным покупателем, девушка кивнула старому торговцу и отошла к полкам с легендами. Провела пальцами по корешкам книг, всматриваясь в золотые буквы, глубоко вдохнула, прикрыла глаза и наугад вытащила одну из легенд.

"Дивные сказания о Либоре Яростном и Злате Верной".

На чёрно-белом рисунке были изображены высокий длинноволосый мужчина с мечом в левой руке и сидевшая у его ног девушка. Ладошки героини были сложены лодочкой, из которой пробивался тонкий росток с маленьким бутоном.

Бажена опять вспомнила сон. Захотелось сесть на коня, и мчатся, мчатся вперёд, ощущая, как ветер бьёт в лицо. И если встанет на пути зло — то непременно будет порублено праведной рукой. И над озером чудесный скакун подпрыгнет так высоко, что никакое чудище не достанет, и небо перенесет их в чудесные края, полные сказочных существ и добра. Чтобы можно было кормить с рук говорящих белок, танцевать с травяными духами и петь песни лесным зверятам. Они бы рассаживались вокруг — и слушали ее музыку. И слышали бы ее.

— Вы сейчас похожи на девушку из легенды не меньше, чем изображённая на рисунке героиня.

Бажена вздрогнула, согнулась, резко захлопнула книжку.

— Извините, я не хотел вас напугать.

— Нет, все в порядке, — она затолкала книгу обратно на полку и развернулась к собеседнику. — Вы все купили?

Мужчина стоял очень близко к ней. Так близко, что Же́на слышала его дыхание. Но самым странным было то, как он на нее смотрел — как на загадку. Если раньше его взгляд был нейтрально-вежлив, словно исполнял некую обязанность, то теперь в нем сквозил пусть и лёгкий, но искренний интерес.

— Вы всем девушкам, попавшим в беду, помогаете?

Слова вырвались прежде, чем она подумала, чем ей грозит такой наглый вопрос. Но мужчина, названный торговцем книгами Драгомиром, лишь улыбнулся в ответ на эту фразу.

— Вообще-то да. Это моя работа.

— Спасать девушек? — удивилась вена Хлад.

— Помогать людям отстоять свои права. Препятствовать нарушению законов, дарованных нам господарем.

— Это очень благородно.

Мужчина помрачнел.

— Не всегда. Иногда действовать в рамках юридического закона значит переступить законы человеческие.

Бажене показалось, что на плечах ее собеседника лежит какой-то тяжкий груз, и она, поддавшись порыву, коснулась ладонью мужской груди.

— Самый главный судья — сердце.

Мужчина вздрогнул — она тут же убрала ладонь — и невесело усмехнулся.

— Пафосно, но все же хочется надеяться, что вы правы… Хотите, я куплю вам эту книгу?

Он шагнул мимо нее и вытащил с полки именно тот том, который рассматривала Бажена.

— Нет, благодарю! Боюсь, родители не одобрят такой подарок.

Драгомир перелистнул пару страниц.

— Это легенды? Вам нравится такое?

— Да! — Бажена гордо выпрямилась. Матушка тоже смеялась над ее страстью к подобному чтению. — Разве это плохо: читать о приключениях людей, что ведомы лишь своей свободной волей и долгом? Они едут, куда хотят, находят новые страны и новых друзей! Они борются за справедливость и защищают слабых и обездоленных!

— А ещё убивают полчища монстров или орды степняков, или сонм злых древних духов. — Заметил мужчина. — Всем героям почему-то обязательно надо с кем-то бороться. Но это суть легенд, здесь ничего не поменяешь. Не обижайтесь, я не думаю, что эти книги плохи. Просто весьма наивны и односторонни. Если вам так хочется узнать про "новые страны и новых друзей" есть замечательная книга "Путешествие из Иландора".

— Я читала! — немного обиженно ответила Бажена. Мужчина вернул книгу на полку и посмотрел с интересом на собеседницу.

— И вам понравилось?

— Да.

— Там есть один момент, когда они плыли по Безымянной реке…

— Встреча с тигром?

— Да! — Драгомир улыбнулся. — Когда дон…

Полки с легендами находились рядом с окном. Бажена, стоящая к окну лицом, увидела, что мимо прошли родители, переговаривающиеся о чем-то с четой вен Прот.

— Простите! — Бажена подхватила юбки. — Я должна бежать!

И она бросилась на улицу догонять родителей. Мужчина проводил ее задумчивым взглядом.

— Что-то ещё, нис Зорь? — спросил торговец, с хитрецой посматривая на покупателя.

— Да, — согласился Драгомир. — Я возьму ещё одну книгу.

*Травяные духи — южные провинции были присоединены к Серземелью позже, всего двести семьдесят лет назад в результате долгих войн, до этого присоединения люди, проживающие на этих территориях верили не только в Отца всего живого, но и в его мелких подручных — разных духов. Травяные духи обитали в полях и лугах, их изображали маленькими снопами с глазами, носом и ртом. Сейчас легенды о духах считаются просто сказками.

**Бариды — сказочные птицы-вестники с четырьмя крыльями. Два крыла у них черные (плохая весть), два крыла белые (хорошая весть). Какими крыльями машет барид — такую весть и несёт. На праздники духов бариды поют человеческими голосами

Глава 12. Нахолмье, деревня Бороздки

Дона Умн приложила к талии Бажены огромный яркий бант.

— Вашей матушке так понравится, я думаю.

Девушка смотрела на нелепое украшение с отвращением. Ей вспомнилась вчерашняя встреча с незнакомцем, дважды выручившим ее из беды. Чувство стыда — за свой нелепый вид, за глупое поведение и резкие слова — тут же отразилось на щеках юной вены Хлад ярким румянцем. Что он о ней подумал, этот человек с зонтом? Ясно, что ничего положительного! Вчера она вела себя ужасно: мямлила что-то невразумительное, терялась от его взгляда, говорила глупости. Да и платье… Ну что хорошего может подумать мужчина о девушке в нелепом безвкусном наряде? Все эти многочисленные рюши, оборки и банты, может, и были модными во времена молодости родителей Бажены, но сейчас девушки-аристократки одевались совсем по-другому!

Бажена почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Она опять поедет на бал в смешном виде — и будет не танцевать, а смиренно сидеть у стеночки рядом со старыми матронами. Она опять будет посмешищем. Ее никто никогда не пригласит на танец! Никогда!

Бажена вцепилась бледными пальцами в яркую ткань. Мать почему-то всегда выбирала для нее наряды очень ярких цветов, тогда как в высшем свете уже несколько лет держалась мода на светлые мягкие тона: розовый, персиковый, бледно-голубой и др…

В груди расцветал огонь, с губ сорвался полувскрик-полувсхлип.

— Не надо рюш!

— Но…

Дона Умн хотела что-то возразить, но посмотрела на девушку — и замолчала. Порылась в своих многочисленных коробках, достала широкую атласную ленту.

— Можно отделать лиф ей. И на плечах сделать кружевные вставки.

Бажена посмотрела на женщину с надеждой.

— Да… Да! Давайте так и сделаем! И уберем бант! И по подолу — лишь редкая вышивка серебром, без "пятидесяти роз", как заказала матушка. Хорошо?

Портниха тяжело вздохнула, но кивнула. Принялась копаться в корзинке с нитками, пряча глаза. Бажена ощутила странное чувство: будто раньше она не могла дышать, а теперь вдохнула полной грудью. Это ощущение пьянило. Хотелось ещё! Ещё!

— А другое — без воротника. И рукава пусть будут короче, выше локтя. А на юбке…

Когда мать с отцом вернулись за Баженой, улики их с доной Умн самоуправства уже были уничтожены.

— Вы не покажете нам, как выглядят платья?

Девушка вцепилась в руку матери.

— Прости! Там не на что смотреть! Я случайно порвала рукав! И наступила на подол. Но дона Умн обещала все исправить в срок!

Анджей вен Хлад недовольно заметил:

— Нам опять придется из-за тебя доплачивать!?

Бажена с тоской посмотрела на портниху.

— Нет, что вы! — вступила в разговор та. — Это все легко исправить! Просто понадобиться чуть больше времени. Но ради таких уважаемых людей девочки посидят за работой и ночью.

Лестное высказывание успокоило венов, и они покинули швейный дом без скандала.

По дороге домой мать отчитала Бажену за неуклюжесть, но та была так рада произошедшему в ателье, что даже недовольное лицо матери не могло испортить ей настроения.

Платья! У нее будут красивые платья! С кружевными вставками на рукавах! Может даже теперь ее кто-нибудь пригласит на танец. Интересно, а почему тот незнакомец бывает редко на местных балах? Но "редко" — это ведь не "никогда"? При удачном стечении обстоятельств они ведь могутхотя бы один раз встретится и потанцевать…

Едва карета остановилась у дома, юная вена Хлад вышла на улицу и, вдохнув полной грудью сухой полуденный воздух, спросила:

— Матушка, я прогуляюсь до деревни? Я же больше часа стояла на месте, а доктор Инт советует обязательно разминать ноги после долгого стояния или длительного бездеятельного сидения.

Доктор Инт, сорока четырехлетний вдовец, практикующий в Нахолмье и прилегающих к нему землях, умел говорить так уверенно, что даже Береслава вен Хлад прислушивалась к его мнению. Тем не менее Бажена ожидала протестов со стороны родителей и придумывала новые аргументы в пользу своей прогулки. Однако родители только переглянулись и почти в один голос сказали:

— Ну что ж, иди.

— Прогуляйся.

Бажена сделала глубокий реверанс, благодаря за разрешение, вежливо попрощалась, и, наслаждаясь ещё одной победой, подаренной ей этим днём, бодро зашагала в сторону полей.

Прогулка вышла чудесной. Теплый ветер слегка растрепал Бажене волосы, выбив из прически пару коротких прядей. Когда-то Же́на отрезала их сама, специально, а матери соврала, что случайно выжгла волосы во время завивки. За ложь тогда было очень стыдно, но… Она задыхалась. В тот вечер, накануне бала у венов Креп, Бажена как никогда почувствовала себя рыбой, выброшенной на берег. Родители выставили ее полной дурой перед соседями, и юный наследник рода вен Голь, перед которым матушка за полуденным чаем нахваливала ее слишком усердно и чересчур нелепо, постоянно усмехался, едва его глаза останавливались на потенциальной невесте. Это было тем обиднее, что мать буквально силой вытянула из юноши обещание пригласить Бажену на вечернем балу на первый танец. Вымученно-снисходительная улыбка соседского сына весь день стояла у девушки перед глазами. Ситуацию усугубляло нежелание матери хоть немного прислушаться к робким попыткам Бажены внести изменения в вечерний туалет. Мать сама выбрала платье, туфли, перчатки, украшения, прическу и даже кавалера на первый танец. От дочери Береслава вен Хлад отмахивалась как от надоедливого котенка, мяукавшего какие-то свои глупости на непонятном людям языке. И когда мать вышла из комнаты, бросив на Баженино: "Я не хочу ехать, я плохо себя чувствую," — короткое (не глядя на дочь): "Брось, конечно, ты поедешь!" — Же́на вспылила. Едва закрылась дверь, она бросилась к столу, схватила ножницы и отмахнула передние пряди. Непонятно, что ещё она успела бы натворить, если бы в спальню не вошла служанка с нагретыми щипцами. При виде постороннего человека бушующее в груди пламя вдруг разом потухло, смытое испугом, как огромной волной. И Бажена струсила — опалила кончики прядей и соврала родителям, что случайно их прожгла, когда попыталась завить волосы сама. Она часто трусила. Может, поэтому они ее и не слышали?

В тот вечер младший вен Голь ожидаемо опоздал к первому танцу. Наследник трёх заводов и семи деревень, он был завидным женихом в Дрягвенской провинции, и многие мамочки пытались его свести со своими дочерями. Некоторые, как Береслава вен Хлад, были в своих устремлениях столь настойчивы, что молодой человек старался избегать их общества. Впрочем, обещанный танец он с Баженой всё-таки станцевал. Холодно, смотря куда-то в сторону и без единого слова. Какая может быть радость от подобного времяпрепровождения? Бажена желала совсем другого…

Внимательно осмотревшись и никого не заметив в зоне видимости, девушка глубоко вдохнула и, прикрыв глаза, сделала шаг в сторону. Взмах рукой… Вторая ложится на руку воображаемого партнёра… Раз-два-три… Лёгкий ветер — это чужое дыхание, шепот травы — нелепая шутка, над которой Бажена согласна великодушно рассмеяться, дабы не сконфузить молодого человека, хлестнувшая по подолу ветка дикого куста — платье дамы из соседней пары. Мелодия сплетается с шумом поля, можно открыть глаза — и видеть только чужой силуэт в свете акаримских люстр, ярких, словно само солнце.

Раз-два-три… Поворот… Легко, непринужденно улыбнуться, изящно взмахнуть рукой… Ведь на ней сейчас самое красивое платье… Да и не стал бы он смотреть только на наряд, и матушкина болтовня его тоже бы никогда не отпугнула… Он видит глубже и больше… Он разгадает, как разбить ее стеклянный кокон… Вот если бы на балу…

Бажена танцевала, воображаемый партнёр смотрел на нее восхищёнными глазами и удивлялся, почему он раньше никогда не приглашал ее на танец.

— Просто вы впервые посмотрели на меня, а не мимо, — сказала бы ему Же́на. И он посмотрел бы на нее — и понял бы, как она одинока, и увидел бы не нелепое платье, а совсем другое: любовь к приключениям, веру в сказки, одержимость музыкой. И прямо посреди бального зала он стал бы на колено и предложил ей руку и сердце, ведь он догадался, как ей сиротливо и тяжело в холодном родительском доме, как жаждет ее сердце чужого участия и тепла. А если какой-нибудь столичный хлыщ вдруг объявил бы на нее права, то жених непременно вызвал бы его на дуэль и заколол бы шпагой насмерть… Нет, на смерть не надо, пусть живёт. Просто: жених безоговорочно победит, и счастливые молодожены уедут в… Да какая разница куда, если они будут там счастливы? Же́на будет играть, он — читать газеты, потом они непременно сядут пить чай — держась за руки, рассказывая друг другу, как плохо и одиноко им жилось до этого момента. И…

Лошадиное ржание выдернуло вену Хлад из мира грез. Она открыла глаза, опустила руки, лежащие до этого момента на невидимых плечах несуществующего партнёра. Остановилась, всматриваясь в приближающуюся телегу.

Незнакомец, косоплечий деревенский мужик, завидев ее, поклонился.

— Здравы будьте, уважаемая!

— И вам здравствовать!

Повозка проехала мимо. Бажена посмотрела вдаль и заметила крыши небольших одноэтажных домов. Вот и Бороздка. Ей осталось пройти совсем немного. Она тряхнула головой, отгоняя нелепое, но сладкое видение, и зашагала быстрее к домам.

На одном дворе разделывали поросячью тушу, и девушка, морщась, поспешила пройти мимо. У дома мельника ей встретилась младшая старостина дочка — юркая черноокая красавица (есть тижийские корни в этой семье, точно есть!), тремя годами младше Бажены.

— Ой, вена! Здравствуйте! А вы если к батьке — то лучше не ходите. Он щас рвет и мечет, ходит злой, аки бык, увидевший красную тряпку.

— Да нет, я не к нему. А сестра твоя где?

Девчонка тут же нахмурилась, отвела взгляд. Подхватила ведро, что стояло у ее ног.

— Вы простите, мне корову доить надо!

Бажена поймала прошмыгнувшую было мимо девчонку за рукав.

— Где сестра твоя?

Старшая старостина дочка была хоть и менее болтливая, чем младшая, но зато ко всему подходила ответственно и с умом. Бажене нравилось иногда с ней разговаривать — аристократка из этих бесед всегда узнавала много нового о крестьянской жизни, о посевах, о трудностях деревенских обитателей. Учитывая, что Бороздка и еще несколько соседних деревень находились в ведении венов Хлад, значит, именно Же́нина семья должна была помогать здешним сельским жителям справляться с трудностями, руководить их работой и собирать налоги — для себя и для господаря, которые они сдавали сначала стардам, а те уже отчитывались перед министром торговли и сборов. И Бажена с интересом узнавала, как об успехах, так и о проблемах людей, живущих на подведомственных их роду территориях.

— Ну? Что-то случилось?

— Прилегла она. Болеет, — ответила девчонка, не смотря Бажене в глаза.

— О! Тогда я ее проведаю. Может, наша семья чем-то сможет вам помочь…

Громыхнуло упавшее на землю ведро.

— Не надо! — девчонка вцепилась в руки аристократки, с мольбой смотря ей в глаза. — Пожалуйста, не надо! Ну что вы к нам ходите постоянно? Зачем? Вам делать больше нечего? Проболталась сеструха про неурожай — а теперь лежит, пошевелиться боится! И зачем она с вами связалась? Толку никакого, одни беды!

Пыл угас. Девушка отпустила Же́нинины руки, вытерла рукавом выступившие слезы.

— Простите… Простите, хозяйка… Я…

— Ну какая ж я вам хозяйка? — удивилась растерянная Бажена. — Мы же не рабовладельцы какие-нибудь. Мы, наоборот, следить за урожаем должны, руководить, помогать вам… Почему "хозяйка"…

Девчонка зло усмехнулась, но тут же стёрла эту улыбку с лица. Опять подняла ведро, поклонилась.

— Пора мне.

— Так что с сестрой? Скажи, а то отцу пожалуюсь!

Выдуманная за секунду угроза неожиданно возымела действие.

— Приказал высечь ее ваш отец. За "ложь и са-бо-ти-ро-вание господаревой воли".

Бажена замотала головой.

— Я не поняла… Я не расслышала…

— Все вы услышали, — сказала девчонка неожиданно жёстко.

— Он не может… У него нет права… — пробормотала вена Хлад. — И он не стал бы…

Да, вены могли решать какие-то крестьянские споры — но только очень мелкие, почти все в Серземельерегулировали судебные коллегии и суды (крестьянский, городской, военный и благородный). А родители… Они никого из слуг никогда не били. И ее не трогали, даже когда были очень сердиты. Правда матушка в случае неодобрения посмотреть могла так, что тут же хотелось побиться головой о стену — иногда от отчаяния, иногда от стыда. Но и только. Хотя Бажена знала, что соседи, например, своего сына розгами воспитывали. Подслушала случайно разговор взрослых ещё лет десять назад. Юноша этот года два как уехал учиться куда-то на восток, да так ни разу домой и не приезжал. Говорили, он промотал почти все родительское состояние.

Бажена пряталась за глупыми воспоминаниями из прошлого, словно за бумажным листком. Но младшая старостина дочка отобрала ее жалкий щит. Сурово сдвинув брови, девчонка сказала:

— Есть. Аристократы могут наказывать крестьян в случаях, коли дело касается пашни, луга, али других хозяйственных забот. За тем и поставлены — за порядком следить и помогать. Только помощи той… — она осеклась, махнула рукой и пошла в сторону луга совсем неизящными большими шагами. Это всегда удивляло Бажену: как крестьянки, даже красивые, ведут себя чуть ли не по-мужицки? Кричат громко, бранятся, все время куда-то торопятся, ходят быстро, не элегантно, ещё и тяжести носят! И…

И она опять пыталась загородится пустыми, глупыми мыслями от чужих слов. Да, ей тяжело задуматься над этим. Высечь… Отец… не мог приказать подобного. Бажена это точно знала. Да, он бывает холоден. И смотрит почти на все с точки зрения выгоды, но куда теперь деваться? Это непременное условие успешности в современном мире!

Отец всего живого, это же шутка! Девочка просто неудачно пошутила. Деревенские шутки они такие, грубые…

Бажена посмотрела в сторону старостиного дома. Ветер бросил ей в лицо горсть пыли. Теперь он не казался другом, его прикосновение не походило на лёгкое робкое касание руки возлюбленного, нет, ветер стал врагом. Его порывы беспощадно трепали подол ее платья, словно он хотел высечь ее розгами также, как отец высек Старостинку. За неверие, за самообман, за нежелание видеть то, что выглядит неприглядно. Так просто — закрыть глаза на то, что рушит привычную, спокойную картину мира.

Просто грубая шутка… Или даже злая ложь… Отец всегда говорил, что крестьяне тупы и злы, как плохо воспитанная скотина… Спуску им давать нельзя!

Бажена зашагала прочь. Солнце светило ярко, и свет его бил по глазам так сильно, словно небесный круг пытался их выжечь. Желтое пятно посреди дрожащего мира. Же́на попыталась сморгнуть слезы, но те скатились по щекам крупными каплями, освобождая дорогу другим, ещё более горьким и горячим.

Старостинка. Старостина дочь. Младшая и старшая. Их так везде звали. Смеялись: старшая Старостинка — как осинка, а младшая — сметаны крынка. Бажена даже не знала, как их на самом деле зовут…

Солнце выжигало глаза, а она все никак не могла опустить взгляд — казалось, подол ее испачкан кровавыми каплями.

Старшая… Она сильно кричала? Как это вообще происходит? Это же… до крови, да?

Нет…

Отец не мог!

Бажена помогала головой, пытаясь вытрясти из головы острые, режущие до боли мысли. Если б она была сказочной принцессой, то во все стороны посыпались бы вместо слез чистейшие алмазы. А навстречу ей мчался бы всадник на…

Удар хлыста. Конь заржал, отпрянул в сторону, и телега аккуратно объехала бредущую по дороге Бажену. Кажется, мужик ей опять поклонился. А может и нет, она все равно толком ничего не видела.

Да. Она ничего не видит. Ей не дают видеть. Да и сама она…

Огонь внутри разгорался сильнее. Нет, если бы она жила в сказке, она не была бы принцессой. Она стала бы драконом.

Бажена подхватила юбки и побежала вперёд. Совсем неаристократично. Даже пошло. Матушка наверняка убила бы ее взглядом за подобное нарушение приличий. Прожгла бы насквозь… И встретилась бы с собственным пламенем Бажены? Какое бы тогда победило?

Думать о поединке, пусть и мифическом, с собственной матерью — подлость. Неблагодарность. Зло. Мать права, она, Же́на, слишком себялюбива и…

Дождь коснулся лица девушки как раз в тот момент, когда ей показалось, что внутренний огонь вот-вот вырвется наружу и сожжёт ее дотла. Холодные струи хлынули за корсет, смыли с лица слезы, небесными копьями вонзились в землю, за несколько минут превратив сухую тропу в чавкающее болото. И Бажена бежала по этому болоту изо всех сил. Словно норовистая лошадь, дорвавшаяся до воли. Словно свободная. Но дождь смыл с ее души огонь — у ворот собственного дома, Же́на остановилась. Она сразу перестала быть злой, самостоятельной, огненной. У богато отделанных дверей стояла мокрая, ничего не значащая девочка в грязном платье. К ней выбежали служанки, увели в дом, нагрели воды, принесли горячего.

— Вена Хлад приказала…

— Вена Хлад передает…

— Вена Хлад распорядилась…

Щебетание слуг вызвало раздражение. Бажена почувствовала себя вдруг очень плохой — ведь ее злят разговоры людей, всячески помогающих ей не заболеть. Ванна, отвар, теплая одежда… А ей тошно и противно…

Кто-нибудь помог Старостинка после…

Она не выдержала, грубо отослала служанок — те послушно испарились. А когда к ней зашли родители, Же́на притворилась, что крепко заснула. Мать сказала что-то недовольное, погасила свечу и вышла под руку с отцом.

А Бажена весь вечер пролежала в кровати, смотря в большое окно, за которым лил дождь. Жаль, что она не может утечь с дождем. Все было бы проще.

Да, гораздо проще.

И совершенно… по-предательски.

Глава 13, Стольград

— И вы больше ничего не видели?

— Да.

— Но это точно была девушка?

— Да.

Следователь, высокий жилистый мужчина с собранными в низкий хвост русыми волосами, хмуро смотрел на лист с показаниями Златы. Ниса Вер догадывалась, что будь она важной дамой, ее бы давно перестали спрашивать об одном и том же, извинились бы за назойливость, обеспокоились бы ее здоровьем и проводили бы до дома со всяческим вниманием к ее состоянию. Но она была никем. Девушкой без родителей, без мужа, без фамилии, имеющей какой-то вес в обществе. Без денег и без заступников. Это не значит, что следователь был не вежлив, нет, все проходило строго в рамках приличий, но все же Злата не чувствовала, что ее воспринимают, как человека. Она хотела пить, но ей так и не предложили воды, она устала, но никто не поинтересовался, может ли она пятый раз рассказать одно и тоже, сидя в душной комнате третий час подряд. Она чувствовала себя предметом интерьера, функцией — безликой и не достойной сочувствия.

Никому больше не нужна.

Эта мысль Злату заставляла злиться. Эгоистка! Себялюбивая дура! Неужели и после смерти матери ты будешь больше жалеть себя, оставшуюся в одиночестве, чем ушедшую к Отцу раньше времени мать? Отдавшую тебе всю свою жизнь? Бывшую тебе и няней, и гувернанткой, и подругой? Неужели…

Злата встала, схватилась за ленту, что скрепляла темное платье у горла.

— Я могу идти? Я все рассказала.

Следователь в очередной раз нервно огладил голову. Да, взгляд нисы Вер то и дело цеплялся за его прическу. Миколас повязывал точно такую же черную ленту. Только волосы у него темнее и длиннее. А если их распустить…

— Идите. Благодарим за помощь.

— Прощайте.

Девушка поторопилась покинуть негостеприимное здание, пока следователь не придумал ещё каких-нибудь вопросов. Пару минут назад ей показалось, что ее уже никогда не отпустят на свободу из этих мрачных стен. Но нет, двери перед ней послушно распахнулись, и она ступила на залитую солнцем улицу. Свет резанул по глазам, запахло сдобой от лотошника, пробегающего мимо с еще горячими булочками, послышался храп лошадей, скрип колес, отголоски чужих разговоров.

Город жил.

Злата — нет.

Или ей просто не хотелось ощущать себя живой. Ведь как она может есть, пить, веселиться, зная, что мать ушла в могилу вслед за отцом? Это будет предательством. Мама умерла не от старости, от болезни. Она болела долго, больше двух месяцев, и Злата так ничего и не сделала, чтобы ее спасти. То есть сделала, но мало. И… Если бы мать знала, что именно совершила ее дочь, то все равно умерла бы, только от позора.

Злата могла сделать больше. Должна была сделать больше. Рассказать в конце концов о беде канцлеру, он всесильный, он бы помог.

"…Как мне нравится, что ты у меня ничего не просишь! Оттого твоя любовь бесценна, и в нее начинаешь верить, даже когда ты так мило стесняешься при мне раздеваться. Нет, не трогай, я сам, мне это в радость…"

Или вышвырнул бы ее, как шлюху, за порог, разочаровавшись в ее скромности и искренности.

Жалкие оправдания собственного страха. Просто ты привыкла быть послушной, "хорошей" девочкой, привыкла соответствовать ожиданиям. За это тебя хвалили родители, этим восхищались редкие гости — папины друзья. "Жить надо скромно, в кругу семьи," — утверждал папа, и ты послушно внимала. "Нет, мы не поедем на праздник во дворец. Отец вот уже один раз съездил, да так, что его проткнули шпагой насквозь! Обойдёмся без пьяных высокомерных задир! Праздник надо встречать в кругу семьи," — заявляла мать, и ты послушно кивала, впитывая как непреложное правило каждое ее слово.

Бессильная глупая ни на что негодная кукла.

— Посторонись!

Злата, с ненавистью вглядывающаяся в собственное отражение, проявившиеся на стеклянной витрине какой-то кондитерской, обернулась. Мимо проехала самоходная карета, чуть не сбив двух бедно одетых детей не старше десяти лет. Мальчик продемонстрировал экипажу неприличный жест, потом заметил, что на него смотрит Злата, показал ей язык и, схватив сестру за руку, бегом скрылся в соседнем проулке. Люди шли мимо, не замечая ни детей, ни Злату. Аристократы, купец с двумя дочерями, лейтенант…

Лейтенант!

— Миколас!

Она закричала раньше, чем успела придумать, что скажет, если это окажется действительно он. Офицер обернулся.

Небольшой шрам, разделивший на пополам бровь, темные волосы, перевязанные черной лентой. Это действительно был дон Оддин.

Они застыли напротив друг друга — слишком далеко и одновременно слишком близко друг к другу. Злата не выдержала первой, побежала навстречу — и споткнулась, наткнувшись на холодный взгляд. Остановилась, с ужасом отмечая, что лицо молодого мужчины украшено синяками и ссадинами. Ниса Вер шагнула вперёд, рука ее сама потянулась к щеке любовника — но он отступил на шаг назад, ускользая от ее ласки.

— Ниса Вер? Что вам угодно?

Голос его был холоднее северных ветров.

— Я… Я виновата…

Его губы скривились.

— Боюсь, не в нашей с вами компетенции говорить о таких вещах. Это привилегия суда.

Злата почувствовала непреодолимое желание броситься на шею Миколасу, разрыдаться, все рассказать. Абсолютно все — от начала и до конца. И потом долго-долго шептать "прости меня". Да, она предала, но…

Без "но". Предала — единственное, что имеет значение.

Но иначе она бы предала мать…

Выход есть всегда.

Да, у нее было целых два.

Ты просто дура.

Злата обхватила голову руками.

— Я… Ты…

Шагни навстречу. Ради отца всего живого, шагни навстречу! Или тлеющая в сердце невыносимая боль разорвет это падшее тело на куски…

— Прощайте. И прошу: не подходите ко мне больше. Вы мне незнакомы. Вы мне противны. Вы… — его голос дрогнул. — Я не желаю вас знать.

Застучали по мостовой каблуки военных сапог. Он уходил — полный боли, презрения, ненависти.

Он был прав.

Злата согнулась, поплелась домой, не разрешая себе смотреть вслед бывшему любовнику.

Внутри было пусто. Наверно, именно так и выглядит смерть — бесконечная пустота.

***

Дом встретил хозяйку настороженной тишиной. Слуг не было видно. Злата застыла на пороге, не зная, куда податься, потом направилась в гостиную. Идти на второй этаж сил не было. Она на автомате сняла шляпку, зажала в руке. Темные ленты волочились за ней по полу двумя тонкими змеями.

— Хозяйка! К вам гости!

Появившаяся словно из-под земли служанка застыла в ожидании приказа. К демонам! Всех послать к демонам! Лечь в кровать, накрыться одеялом с головой и — заснуть.

И не проснуться.

Как всегда выбрала самый лёгкий вариант.

Ты сходишь с ума, Злата.

Да, схожу.

— Проводи.

Черные змеи следом за хозяйкой вползли в гостиную. Злата отбросила шляпку в сторону дивана, шагнула к окну.

Скрипнула дверь.

— Здравствовать вашему роду. Злата нис Вер?

— Да. Что вы хотели?

Она не желала оборачиваться. Не желала быть вежливой.

К демонам вас. К демонам!

— Я по поводу бумаг вашего отца. Вот заверенная нотариусом расписка, прочтите, пожалуйста.

— Зачем?

— На вашей семье лежит значительный долг, который вы должны были выплатить до лета этого года.

— Первый раз об этом слышу.

— Вероятно, потому что этим занимался ваш отец. Но насколько я узнал, он скоропостижно умер. Неудивительно, что вам неизвестно о его долгах. Но если вы сомневаетесь в подлинности документа, мы можем проехать к вашему юристу и уточнить все интересующие вас вопросы.

Злата не хотела никуда ехать. Она хотела лечь, накрыться одеялом…

— Что вам надо?

— Чтобы вы выполнили обязательства семьи.

— У меня нет денег.

— Найдите. Обратитесь к канцлеру, продайте дом, напишите старду земель, на которых находится деревня, которой вы управляете, чтобы он ссудил вам деньги. Что угодно — но через неделю долг должен быть погашен.

— Я не успею.

Скрипнули сапоги.

— Я приду через неделю. И не один. В ваших интересах иметь на руках необходимую сумму. Копию расписки я вам оставил.

Дверь закрылась почти бесшумно. Надо запретить слугам смазывать петли. Беда не должна приходить неслышно.

Злата сжала кулак, выбросила руку вперёд, к стеклу… И испугалась боли и грохота, остановилась в последний миг. Разжала пальцы, прислонила ладонь к стеклу. Пусть там, с другой стороны, тоже появиться чья-то ладошка…

Злата резко отвернулась от окна, вышла из комнаты, поднялась на второй этаж. Толкнула дверь большой комнаты с широкими окнами, завешанными тяжёлыми портьерами. Шагнула внутрь.

Здесь ничего не поменялось. Только больше не пахнет болезнью. Пахнет смертью. Прохладный воздух, хватающий за горло невидимой лапой, на секунду заставил замереть на месте, но Злата упорно вдохнула глубже и приблизилась к кровати. Коснулась кончиками пальцев старого покрывала, словно пыталась найти невидимую руку матери…

Нет. Никого.

Девушка легла, накрылась с головой одеялом, замерла в неподвижности.

Мама, забери меня, мама. Спрячь. От бед, как от тех пауков, что казались мне в детстве страшными чудищами. Как от соседского злого мальчишки, обещавшего мне выдрать косы, если я доложу, что он мучал отцова пса. Ты ругалась с его матерью, ты прогнала шалью паука, ты рассказывала мне на ночь сказки, в которых добро всегда побеждало, а мечты героев рано или поздно сбывались.

Забери меня, мама.

В комнате царила холодная неподвижная тишина. Злата находилась в ней одна.

***

Невзор открыл глаза. Сначала показалось, что он так и остался блуждать в странных снах, где лица товарищей сменялись ликом матери, а та почему-то вытеснялась образом испуганной Либены вен Силь. Вот же ж женщина! Сама его бьёт, сама боится! Почему…

Он вспомнил слезы на ее ресницах. Затравленный взгляд. Бесконечную вязь шрамов, уродующих ее руки. Возможно, у этой женщины есть причины дрожать, когда к ней подходят слишком близко…

Невзор проморгался, присмотрелся к тьме и с удовлетворением отметил, что находится в какой-то небольшой комнате, а отнюдь не в мрачном лесу. В щелку между неплотно сдвинутыми портьерами бил пронырливый солнечный луч. День. Значит, надо встать.

Стоило сделать движение — и с губ сорвались вперемешку серземельские, тижийские и гиленские ругательства. Боль, спящая при его неподвижности, тут же впилась в тело сотнями острых зубов. Дверь открылась в ответ на его вскрик, в комнату проскользнула женщина, держащая в руках моток ниток и спицы.

— Сид Гарне! Слава Отцу всего живого! Вы очнулись!

От вида этой дамы сразу стало легче.

— Благодарю за заботу, дона Шаль. Как я тут оказался?

— Так Мир как только узнал про вас, приказал к нам везти. Сам все осмотрел, сам вас перевязал. Надавал мне указаний и уехал. У него, мол, пациенты как это… критические! Что-то такое.

— Благодарю за приют и помощь. И его, и вас. Можно открыть окно?

— Конечно!

Дона отложила рукоделие, сама отодвинула тяжёлые портьеры, открыла обе створки, пуская в комнату солнце и свежий воздух.

— Я сейчас прикажу вам бульон принести! И паштет. Наша повариха такой паштет делает, детей от него за уши не оттащишь! Вкуснее всех сладостей! Я сейчас распоряжусь!

Юркая, тонкая, несмотря на возраст, по которому она была ровесницей матери Невзора, дона Шаль в мгновение ока налила из графина воды, подала гостю стакан и легко и быстро выпорхнула из комнаты.

— Спасибо, — проговорил Невзор в пустоту, осторожно прислушиваясь к своему самочувствию.

Что ж, одна рана пустяковая, другая посерьезнее. Бывало и хуже. Правда, лучше тоже бывало. Генерал привстал, пытаясь определить степень своей неподвижности, сполз к краю кровати, поставил ноги на пол. Так, главное, чтобы удержали…

Открылась дверь.

— Сид Гарне! Что вы делаете!

Человек в форме кинулся к нему. Следом зашла, причитая, жена доктора.

— Да к нему же нельзя! Ну что вы! Он слаб ещё!

Следователь усмехнулся:

— Слаб! Уже рвется в бой!

Невзор не стал обсуждать, куда он рвался на самом деле.

— Простите, вы не представились.

— Да, конечно. Следователь военного отделения службы охраны правопорядка Ярослав сид Нек. Мне нужно вас расспросить по поводу инцидента, произошедшего с вами вчера вечером.

— Хорошо. Садитесь. Не надо стоять надо мной, не волнуйтесь, я не собираюсь вставать, а затем оседать на пол, словно девица на душном балу. Дона Шаль, распорядитесь насчёт чая, будьте так любезны.

Растерянная женщина (наверно, Мир дал ей строгое указание к больному никого не пускать), немного расслабилась и поторопилась спустится к слугам. Жена доктора за всем любила следить лично.

Гость сразу перешёл к делу.

— Итак, первый вопрос: вы знаете, кто это был? Свидетельница сказала, что пистолет держала девушка. Это так?

Невзор вздохнул. Ох, Светласка, что ж ты наделала! Глупая девочка! Куда ввязалась? Никогда бы ты сама не додумалась до такого. Стреляла полным ненависти взглядом, да было дело, но не пулями.

— Сид Гарне?

А ведь это ты виноват, Невзор. Ты повесил ее отца. Из-за твоего поручения убили ее бабушку. И теперь девочку арестуют тоже из-за тебя. Справедливость превыше всего, да?

— Генерал? Так вы знаете, кто это был?

Невзор посмотрел на человека, застывшего в ожидании его ответа, тяжёлым взглядом.

— И да, и нет. Дело в том, что мне показалось, что это была Светласка дон Слав. Но я точно знаю, да и хозяин этого дома, доктор Шаль подтвердит диагноз: эта девушка не может ходить. И современная медицина бессильна ей помочь. Но та, кто в меня стреляла, не только стояла на своих ногах, но и могла на них свободно передвигаться. Возможно, то, что черты лица показались мне знакомыми — лишь бред раненого, навеянный тем, что в этот же день я узнал, что мою знакомую Милену дону Слав убили, а ее внучка пропала без вести.

Следователь удовлетворённо кивнул, самолично записывая пространное объяснение раненого на казённую бумагу. Металлическое перо скрипело при каждом нажатии.

— Хорошо. Ещё вопрос —…

Оказалось, сид Нек имел в запасе ещё много вопросов. У Невзора за годы службы изрядно натренировалось терпение, сейчас же даже оно готово было лопнуть, когда следователь в пятый раз стал спрашивать о том же самом. Но, опередив генерала, первой возмутилась дона Шаль, доведённая до отчаяния самовольным поведением больного и наглостью допрашивающего его следователя.

— Нет! — она решительно стала между Невзором и сидом из службы правопорядка. — Вы это уже спрашивали! А он раненый, между прочим, ему уход нужен! И спокойствие. А вы человека тревожите. И поужинать ему не даёте!

Под напором женщины суровый мужчина немного смутился. Неудивительно: мягкая, простая в общении, жена одного из лучших докторов столицы при желании (а по большей части по поручению мужа) превращалась в строгую непреклонную статую, способную убедить кого угодно в чем угодно. Не зря же она с мужем прошла почти все войны, во время которых он работал в госпиталях, изгнание в далёкую провинцию после смерти одного именитого пациента и триумфальное возвращение обратно после хирургической помощи господаревым родственникам. Эта женщина видела горы мертвых солдат, подавала мужу пилу, когда было необходимо отрезать раненому загнившую ногу или руку, и зашивала животы после того, как уложила кишки обратно внутрь. Эта женщина вырастила троих детей и теперь радовалась пятерым внукам. Она многое умела и многое видела. Гораздо больше столичных офицериков, половина из которых если и стреляла в человека, то на какой-нибудь глупой дуэли. Маменькины сыны, записанные на "теплое" местечко в Стольграде благодаря деньгам или связям. За недолгое пребывание в должности интенданта столицы, Невзор повидал таких не мало. Но и мужчины постарше часто робели перед доной Шаль, когда она сурово сводила брови.

Следователь встал.

— Хорошо. До свиданья, сид Гарне. Здравствовать вашему роду, дона Шаль.

— И вам не хворать!

Едва гость ушел, как женщина развила бурную деятельность: вызвала служанку с подносом, взбила подушки, усадила Невзора "кушать". Есть не хотелось, но генерал послушно попробовал и бульон, и паштет, и новый сорт чая, привезенный с самого юга Ягайского полуострова. А потом так же послушно улёгся на подушки. Дона Шаль ушла, наказав ему отдохнуть, служанка унесла поднос. В комнате наконец воцарилась тишина.

Солнце клонилось к закату, и спальня, расположенная, видимо, на восточной стороне дома, медленно погружалась в сумерки. Мысли у Невзора были под стать постепенно заполнявшей комнату темноте: мрачные, тяжелые. Себя-то не обманешь. Он точно знал, что стреляла в него Светласка. Хорошо успел рассмотреть и лицо девушки, и глаза ее, полные боли, гнева и торжества. И то, что она действительно стояла на своих собственных ногах. Как ее вылечили? Если только "обменом", как поменяли лицо Вадиму. Но подобные магические технологии под запретом, и знать о них, а тем более ими пользоваться, могут лишь люди вроде Авата. Однако служба главного чародея Серземелья не стала бы заниматься глупой девчонкой с торговой Чугунной улицы. И к Невзору претензий у них быть не может. Сид Гарне знал, что тайные службы занимаются не только расследованиями, поимкой шпионов, заговорщиков, врагов господаря и т. д., но и устранением некоторых лиц, вредящих Серземелью. Но к генералу, что большую часть жизни провел на границе, какие могут быть претензии? Невзор всю жизнь служил верой и правдой господарю. Да и ни значительного веса, ни могущественных покровителей, ни порочащих связей он не имеет. Такой организации он неинтересен. Тогда кто ей помог? И зачем? Специально выбрали девчонку, обиженную на него за смерть отца? Промыли мозги, каким-то чудесным образом излечили ее болезнь (а скорее, просто передали ее недуг другому человеку) и благожелательно снабдили пистолетом? У девочки есть мотив, так что руки заказчиков останутся чисты. То, что Светласка кричала ему каждый раз: "Убийца!" — знала вся Чугунная улица, пожалуй. А глупая принципиальная внучка доны Слав своих благодетелей не выдаст, хоть пальцы ей ломай. У нее в груди не сердце — комок огня. Нет, не выдаст.

Не угодил кому-то Невзор. Сильно не угодил. Не побрезговали в прошлом покопаться, связи его отследить, найти потенциального мстителя. Неспроста это. Покрывал, видно, сида Грош кто-то очень влиятельный. И, вероятно, дело отнюдь не в простом казнокрадстве. Значит, Грош участвовал в чем-то посерьёзнее. А Невзор этого нечаянно коснулся. И теперь его сочли слишком любопытным. Опасным.

Неприятные тяжёлые мысли сменялись картинами прошлого. Вспомнилось шиданское поселение, разудалое бахвальство серземельских солдат, жалобы на кражи и насилие, дела о мародерстве. Тела, болтающиеся на ветру. Вспомнилось лицо доны Слав, слезы и упрёки, долгий разговор. Ненависть в глазах девочки-калеки, со временем только усиливающаяся несмотря ни на какие доводы и помощь. Потом юное женское лицо сменилось другим. Настороженные серые глаза, не тронутые краской губы, фарфоровая кожа. Всегда замёрзшая, всегда недоверчивая, всегда бледная. В недавнем сне Либена вен Силь показалась ему настоящей, а не плодом собственного воображения.

— Приезжайте. Я вас вылечу.

Прошлой ночью он пообещал, что приедет. И сейчас, проваливаясь в неприятную, тревожную дрёму, Невзор дал себе зарок отправиться в Малахитовый дом как можно быстрее. Здесь, в столице, он сделал все, что мог, остальное — дело канцлера и Авата. Теперь надо было разобраться с причиной погодных аномалий в Блотоземье. Судя по всему, это не погодное явление, а магическое. Кто и зачем портит там урожай?

Ехать. Как только немного подживет рана.

С этой мыслью сид Гарне окончательно провалился в сон.

***

— Ниса Вер, там какая-то девушка желает передать вам письмо лично в руки.

Злата, рассеянно перебирающая бумаги в маминой шкатулке, замерла. Ещё одна записка о долге? Другая ловушка? Какой ещё монстр пришел по ее душу?

— Спасибо, Иза. Иди.

Служанка ушла. Злата неторопливым шагом прошла к выходу, открыла дверь, стараясь не думать, что ее за ней ждёт. Но в голове билась усталая мысль: "Что ещё? Ну что ещё вам надо?"

На пороге дома стояла незнакомка в платье простого покроя, но из дорогой аламейской ткани.

— Здравствуйте, я Евгения. Помощница доктора Шаль. Возьмите, — в руки нисе Вер сунули конверт. — Настоятельно прошу вас посетить доктора в указанное время. Он очень переживает, что не смог помочь человеку, рекомендованному ему старым другом. А переживать в его состоянии вредно. Особенно, с учётом того, что он уже вернулся к работе, несмотря на перенесенную недавно болезнь.

Злата растерянно покрутила в руках конверт.

— Боюсь, уже…

Евгения строго повторила:

— Доктор переживает. Надеюсь, вам не сложно выделить пару минут, чтобы встретиться с великим человеком своего времени. Старым человеком. Придите, успокойте его пятиминутной беседой и можете дальше спешить творить свои очень важные дела. Надеюсь на скорую встречу.

Не дожидаясь ответа, помощница доктора развернулась к Злате спиной и быстрым шагом направилась к ожидавшей ее самоходке.

Ниса Вер посмотрела, как девушка садится в экипаж, что-то деловито приказывая извозчику. Загорелся движительный артефакт управления, карета сдвинулась с места. Полетела из-под колес серая пыль.

— Что-то вы бледны. И исхудали.

Знакомый голос заставил Злату вздрогнуть, оглядеться судорожно в поисках призрака… Но нет — за ее спиной стоял человек из плоти и крови. В одной руке трость, пальцы другой задумчиво оглаживают подбородок темной маски.

Злата отступила на шаг назад и оказалась на пороге собственного дома. Незваный гость не торопился покидать прихожую.

— Как вы сюда попали?

— У любого дома множество входов и выходов, — философски заметил мужчина. — Что вы так не любезны, уважаемая? Разве мы вас чем-то обидели!?

Злата от нахлынувшего возмущения не смогла выдавить из себя ни слова. Только сверлила глазами неприятного собеседника.

— Не гневитесь, Отца ради! Что за манера встречать гостей так неприветливо? У вас горе, я понимаю. Но разве мы в чем виноваты? Со своей стороны мы сделали все возможное, чтобы ваша матушка выжила. Позвольте заметить, зелье, которое вам доставлялось, стоит весьма дорого.

Да, дорого. Очень дорого. Оплачено слезами, кровью и позором.

— Не хмурьтесь так недоверчиво! Вы разумная девушка, должны понимать, что такие лекарства делаются поштучно на заказ и отнюдь не за монеты, даже если это портретники. Мы действительно приложили много усилий, чтобы спасти вашу мать. Влияние на канцлера, которое мы могли оказывать через вас, нам очень помогало. Увы, он уже выбрал себе новую любовницу и совсем не ту девушку, которую мы прочили ему в содержанки. Придется искать другие пути. Так что поверьте, мы грустим о смерти вашей матушки не меньше вас.

Злата к своему стыду почувствовала облегчение. Это было предательством по отношению к матери. Но она никак не могла вытравить из головы приятную мысль, что теперь ей не надо делать это.

Слава Отцу, все закончилось.

— Мы благодарны вам за помощь. Очень благодарны, — продолжал говорить мужчина проникновенным голосом. — И именно поэтому мы решили вам помочь в трудную минуту.

Девушка вздрогнула. Помощь от этого человека — зло. Она была в этом уверена. А слова его — медленный яд.

— Я не хочу больше иметь с вами каких-либо дел. И я не нуждаюсь ни в чьей помощи.

— Правда? Значит, у вас есть на руках необходимая сумма, чтобы выплатить долг отца?

Ниса Вер промолчала. Этот человек прекрасно знал, что денег у нее нет.

— Так я и думал. Вы знаете, почему эти люди пришли за долгом именно сейчас? Потому что теперь вы — никто. Канцлер вам больше не любовник, всем известно, что он вас бросил со скандалом. Отец ваш умер, мать тоже. У вас нет друзей, нет покровителей, нет помощников. Уединенная жизнь, которую вели ваши родители, сыграла с вами злую шутку. Вам не к кому обратится. Ведь из немногих знакомых никто не ответил на ваши письма с просьбой о помощи в лечении матери положительно. Что вам писали? "Нет денег", "нет времени", "мы сами в беде", "рассылка подобных просьб — неуважение к себе и адресату" и т. д… Нет, мы не читали вашу переписку, вы зря смотрите на меня с осуждением. Просто я хорошо знаю, как ведут себя такие люди в подобной ситуации. Я угадал, верно? Вам никто не помог. И теперь никто вам не поможет. А мы — можем это сделать. И хотим.

Злата посмотрела на "помощника", как на врага.

— Ваша помощь не бывает бесплатной.

— Естественно! — человек в маске стукнул тростью по полу. — Но от вас потребуется совсем немного.

Да неужели?

— Что?

— Насколько мне известно, вы записаны на аудиенцию к доктору Шаль. От вас требуется немного: посетить это мероприятие и быть очаровательной.

— Я должна стать любовницей доктора?

Мужчина недовольно махнул рукой.

— Ну что вы, нет! Дон Шаль верен своей жене. Как это не странно. И даже юные ассистентки, восхищённо взирающие на него каждый день, не поколебали эту верность. Нет, вам нужно быть милой с его секретарем.

— Евгенией???

— А, эта глупая помощница! Настырная девица дурного нрава. Нет. Ваша обязанность — добиться расположения секретаря доктора в АМХИ. Вы его уже видели. И, кстати, произвели на него впечатление.

Да, Злата вспомнила этого мужчину. Вспомнила и обстоятельства их встречи.

— Нет.

Человек в маске устало вздохнул.

— Послушайте, Злата. Давайте я буду с вами предельно откровенным. Вы — девушка очень красивая, и даже без краски и богатых платьев выглядите притягательно. Но ваша внешность — единственное, что у вас есть. А значит, вы должны умело ею пользоваться, чтобы получить все остальное. Разве бы умерла ваша мать, если бы вы были богаты и имели влиятельных друзей? Не думаю. Скорее всего первые доктора государства собрались бы у ее кровати. Деньги, связи, власть — вот что имеет значение, вот что дарует и отнимает жизни. А отнюдь не честь, девственность, верность. Вы решили вернуться на праведную дорогу? Я вам кажусь духом-искусителем? Нет. Ваш путь заведет в тупик. Как вы думаете, что с вами сделают кредиторы отца, когда не получат своих денег? Вы полагаете, ваше тело останется нетронутым? Вы думаете, вам не будут ломать пальцы до тех пор, пока вы не перепишите на них дом? И даже если вы все продадите и выплатите долг — куда вы пойдете? В ближайший бордель? В содержанки? Вы не устроитесь даже гувернанткой, ведь всем известно о вашей связи с канцлером, к детям не допустят падшую женщину. Я же предлагаю вам быть не жертвой, а охотником. Поймайте в свои сети секретаря дона Шаль — и тяните из него информацию для нас и деньги для себя. Мы же решим вопрос с вашим долгом и в свою очередь обеспечим вас подобающими нарядами и драгоценностями. Перестаньте себя жалеть, возьмите наконец-то судьбу в свои собственные руки. Не плачьте, Злата, заставляйте плакать других! Тех, кто вас предал, кто вас отверг! Слышите? Пусть из красивого кокона появится ослепительно прекрасная бабочка! Не та, которая отдается, а та, которая берет. Выбирает поклонников, наслаждается ими и выбрасывает их, использовав. Не вы будете лежать под мужчинами, нет, они будут ползать у ваших ног, моля о мимолётной благосклонности. Поверьте, армия женских поклонников может сделать гораздо больше, чем какой-то старый канцлер!

Слова звучали красиво. Внутри поднялась злоба, желание мести, жажда власти. Слова отражали потаённые мысли ее души.

— Я согласна.

— Простите, что? — переспросил мужчина, видимо, не рассчитывая на такой быстрый успех.

— Я согласна. Прошу, оставьте меня, пожалуйста. Мне нужно… свыкнуться.

— Хорошо.

Человек в маске не стал спорить — протиснулся мимо нее, вышел на улицу, направился к темному закрытому экипажу.

Злата медленно закрыла за ним дверь, лязгнула защёлкой.

Мужчина с тростью, насвистывая марш Нерчинской победы, сел в ожидавшую его карету.

— Согласна? — спросил ожидавший его внутри самоходки толстяк.

— Да.

— Не обманет?

Человек в маске презрительно рассмеялся.

— Нет. Оступившийся один раз обязательно оступиться и второй. Грех притягателен. Особенно, когда за него хорошо платят. Нет, эта дурочка никуда не денется. Я ей наговорил столько, что хотя бы одно зерно из оброненных просто не может не прорасти в ее глупойголовке. Я знаю женщин: продавшаяся раз, обязательно пойдет торговать собой повторно, попутно оправдывая это чем угодно. Тут вопрос в цене и в красивых словах, прикрывающих позор.

— Когда заказчик получит эскиз разрабатываемого доктором аппарата?

— Думаю, недели в две уложимся.

— Я напишу.

Карета тронулась, увозя мужчин к центру столицы. У них было ещё много важных дел.

Глава 14. Стольград

В распахнутое окно залетал жаркий летний ветер, принося с собой чужой смех, чей-то испуганный вскрик, ржание коня и громкий голос какого-то лектора, что вещал медицинские премудрости этажом ниже.

— Проходите.

Секретарь услужливо открыл перед Златой дверь, с интересом рассматривая ее фигуру. Видимо, уже успел навести справки о том, кто она. Чем не развлечение — поглазеть на бывшую любовницу самого канцлера? Тем не менее ниса Вер благодарно улыбнулась ему и прошла в приемную.

— Доктор примет вас через пару минут.

Мужчина сел на свое место, зашелестел бумагами. Но взгляд его то и дело возвращался к накрашенным алой краской губам, к тонкой талии, затянутой в корсет, к глубокому декольте. Злата делала вид, что не замечает этих любопытных, жадных взглядов. Откровенное платье, что сейчас было на ней надето, когда-то ей подарил канцлер. Ему нравилось наряжать ее, словно куклу. И раздевать ее ему тоже нравилось.

Из кабинета вышел человек в слезах. Секретарь тут же сообщил:

— Ниса Вер, проходите.

Злата накинула на плечи шаль, скользнула в комнату.

Доктор Шаль оказался старым жилистым мужчиной с усталыми глазами.

— Ниса Вер?

— Да, здравствуйте.

Злата присела, склонила голову, но тут же выпрямилась.

— Прошу садитесь.

Она села напротив доктора. Мужчина молча разглядывал ее лицо. И чем больше он на нее смотрел, тем печальнее становился его взгляд.

— Я очень ценю друга, рекомендательное письмо которого вы мне передали, — наконец сказал дон Шаль. — Поэтому давайте как можно меньше тратить времени на условности. Скажите, милая девушка: я могу вам чем-то помочь?

Злата посмотрела на лицо доктора, испещренное множеством морщин и обезображенное тремя короткими шрамами. Перевела взгляд на дверь, за которой ее ждал заинтересованный ею секретарь.

Помочь? Одни ей уже предложили помощь.

Злата закачала головой, прогоняя лишние мысли. Посмотрела на мужчину оценивающе, глубоко вдохнула.

— Да. Можете. Но это не врачебная помощь.

Ее ответ его не удивил. Доктор согласно кивнул, внимательно рассматривая собеседницу.

— Я вас слушаю, ниса Вер.

Злата задумчиво коснулась пальцами ярко накрашенных губ…

***

Миколас виновато топтался на пороге комнаты.

— Желаю здравствовать, сид Гарне.

Невзор искренне обрадовался молодому человеку.

— Здравствуй. Заходи! Я рад, что тебя наконец отпустили.

Дон Оддин прошел к стулу.

— Разрешите сесть?

— Мика, не мели чепухи. Садись, конечно. Откуда синяки?

Лейтенант упрямо мотнул головой.

— Неважно. Я хочу поблагодарить вас. Знаю, если бы не вы, я вряд ли бы сейчас свободно разгуливал по городу.

Невзор внимательно осмотрел паренька.

— Повзрослел ты, Миколас, — печально отметил он.

— Может быть, — кивнул лейтенант. — Вы меня простите, я плохо выполнил поручение. И дона Слав…

— Брось! — рыкнул сид Гарне на своего протеже. — Перестань говорить глупости! Вина за смерть доны Слав — на мне. Я попросил ее отсылать мне твои письма. И я же был так неосторожен, что не самолично забирал ваши послания, а отправлял слугу. Игнас хороший мальчик, но мало ли кто что мог увидеть, услышать и прочее. Он не военный. И с нашими с тобой шпионскими играми не знаком.

— А мы шпионы? — горько усмехнулся дон Оддин.

— Мы — нет. А вот те, про кого мы пытались узнать — возможно. Или ты думаешь, что аламейцы телеги магией просто так защищали? Любовные письма вместо мяса присылали дону Лук, наверно, да? Нет, тут игры посерьезнее. Так что дальше пусть Ават разбирается. А ты молодец. Все, что надо, раскопал. Так что все ты сделал правильно. И, возможно, спас не одну жизнь.

Невзор пытался говорить горячо и убедительно, но видел, что Миколас ему не верит. Да, мальчик за это время изменился. Надломилось в нем что-то, согнула его вина своя и чужая. Но Невзор знал, верил: выпрямится. Этот — рано или поздно выпрямится. Не сломается. Честный, глупый, принципиальный, пылкий, ответственный — такие чаще всего либо умирают молодыми, либо становятся сволочами. Но у своего подопечного генерал видел другую дорогу.

Или хотел видеть? Сколько ты таких мальчишек похоронил, генерал?

Но ведь и о переводе на гражданскую службу или в тыл хлопотал не мало. Не было своих детей, все норовил поучать жизни чужих. Учил воевать, а потом спроваживал от войны подальше вместе с пузатыми женами. И до сих пор ведь неймётся, Игнаса вот взял под крыло, старый дурень. Хорошо, всё-таки, что скоро свадьба, авось душа остепенится.

— Что с обвинениями, Мика?

Миколас посмотрел на генерала с усмешкой, затаившейся в уголках губ.

— Сказали: сняты. Но приказ о моем переводе на границу уже подписан. Я завтра уезжаю на восток, сид Гарне, в Ферзееву крепость. Буду стрелять ангузов и пить травяное вино.

Последняя фраза, сказанная залихватски, только усугубила впечатление потерянности, которое производил лейтенант.

— Интересные места, — осторожно согласился Невзор. — И люди там необычные. Как освоишься, напиши мне письмецо в Малахитовый дом, будет интересно почитать о горном народе.

Миколас кивнул. Уже не так печально, как раньше.

— Я распишу все, что узнаю.

— Молодец! — похвалил его генерал. — Изучить врага — первейшая задача офицера. Понаблюдай за горцами. И порасспрашивай кого-нибудь в добавок. Одна голова — хорошо, а две лучше.

— Со мной сид Блуд едет. Он сам напросился на восток.

От сердца отлегло. Бешеный тот ещё дебошир, но друга в беде не бросит.

— Это хорошо. Вдвоем любой путь веселее. Только ты присмотри за ним, Мика, а то он же в каждой деревне останавливаться будет на постой до тех пор, пока всех баб не перещупает.

Грубоватая шутка сработала. Лейтенант даже слабо улыбнулся такой характеристике товарища. Стал чуть менее мрачным и чуть более разговорчивым. Невзор расспросил его о семье, о столичных новостях, дал пару советов относительно путешествий. Часы пробили двенадцать. Дон Оддин опять помрачнел, заторопился домой. Времени на сборы ему дали немного.

— Миколас.

Лейтенант, уже взявшийся за ручку двери, обернулся.

— Ты же знаешь, что ты мне, как сын?

— А вы мне были вторым отцом, сид Гарне. Благодарю за науку и покровительство. Желаю здравствовать вашему роду.

— Здравствовать и твоему роду, Мика. Не забывай писать старику.

Парень обречённо усмехнулся и закрыл за собой дверь. Теперь у него своя дорога. Удачи, мальчик. Пусть сердце, разум и честь никогда тебя не оставят. И если что — пиши. Вдруг и для тебя получится выбить добрую тропу.

***

Не успела служанка унести поднос с чаем, как к генералу прибыл ещё один посетитель. Канцлера Невзор тоже встретил в постели, как и Миколаса, но второго человека в государстве такое положение сида Гарне только заставило поморщиться.

— Ваши бумаги очень интересны, — сообщил вен Воль, занимая единственное кресло. — Ават ими уже занялся. Обещал найти всех предателей и шпионов. Кажется, он много на себя берет.

— Это его работа, — нейтрально заметил Невзор.

— Да, конечно. Но кажется, он получает от нее удовольствие.

— Как и вы.

Вен Воль нахмурился. Он не мог ни опровергнуть это утверждение, ибо тогда получится, что его должность ему не нравится, ни согласится с ним, ведь он вкладывал в свою реплику отнюдь не положительный смысл. В итоге канцлер предпочел перевести тему.

— Ваш помощник, о котором вы говорили. Кто он? Возможно, мы сможем его как-то поощрить.

— Миколас дон Оддин.

Лицо канцлера перекосилось.

— Этот лейтенантишка? Этот преступник ваш помощник и протеже? Да вы знаете, что он дуэлянт и насильник? Он опозорил честь мундира своим поведением! Я давно говорил, брать в офицеры детей торгашей — изрядная глупость! Человек с приставкой "дон" не способен думать ни о чем, кроме как о наживе и собственном удовольствии. О какой чести и готовности проливать кровь за господаря может идти речь?

Невзор в ответ на пылкую речи гостя скупо заметил:

— Вы сейчас находитесь в доме дона Шаль.

Канцлер покраснел от негодования, но жарко возразил:

— Дон Шаль — прекрасный доктор, светило нашего времени. Он удивительное исключение, и только. К тому же он не военный.

— Разве честью могут обладать только военные?

Канцлер поморщился. Разговор опять зашёл не туда.

— Нет, конечно же. В любом случае дон Оддин явно не обременен этой добродетелью.

— Насколько мне известно, дело закрыли. Про принуждение девица наврала, дуэли не было, была разминка, секунданты подтвердили.

— Дуэли не было, но были секунданты, — вцепился в слова Невзора вен Воль. — Для разминки, видимо! А относительно насилия: ниса Вер не могла наврать. Не знаю, как с ней разговаривал следователь, может, он ее чем-то напугал, или был слишком высокомерен, или позволял себе грубости или непристойные шутки… Нет, Злата не могла так подло соврать. Скорее всего бедная девочка просто испугалась. Я лишил ее своей поддержки, бросил это дело на самотёк — и вот результат! Подлец и преступник будет гулять на свободе, а его юная жертва теперь дрожит в страхе в своем доме! Надо… — канцлер замолчал, осознав, что проговаривает свои мысли вслух. Невзор заметил у гостя затуманенный взгляд, нервное постукивание пальцев по колену. Да, эта ниса Вер произвела на вен Воля, судя по всему, неизгладимое впечатление. Вот и сейчас он уже мысленно утешает ее, приобняв за плечи. И, вероятно, картинка, которую видит канцлер, одним "приобнять" не заканчивается. А девица-то умелая. Далеко пойдет.

— Уважаемый, я не собираюсь никоим образом порицать прекрасную нису Вер.

— Прекрасную? — перебил тут же вен Воль, впиваясь взглядом в собеседника. — Вы ее видели?

— Нет, но…

— Простая, неискушенная и при этом само совершенство! Как она краснеет, как… Гхм. Вы не знаете, о чем говорите, сид Гарне. Эта девушка не способна так нагло врать.

Канцлер замолк, нахмурившись. Затем с печалью сказал:

— Теперь ее чистое тело осквернено…

Невзору надоел этот бессмысленный диалог.

— Про поведение нисы Вер и ее объяснения, я думаю, можно узнать во всех красках у следователя. — Напоминать о награждении Миколаса Невзор не стал. Канцлер невзлюбил мальчишку, говорить о нем дальше, значило бы, только усугубить его положение. — Насчёт расследования — я, надеюсь, Авату будет полезна добытая информация.

— Да, полезна, — возвращение к началу разговора канцлеру не понравилось. Он поморщился и перешёл к основной цели своего визита: — Я вижу, вам уже лучше. До осени времени осталось не так уж много. Вы, конечно же, горите желанием отправиться к невесте.

Сказанное скорее было утверждением, или даже приказом, но никак не вопросом. Невзор не успел ответить — канцлер продолжил говорить, не дожидаясь реакции собеседника.

— Похвальное рвение. Я тоже думаю, что так для вас будет лучше. Сегодня, конечно же, выезжать уже поздно, но завтра с утра я пришлю человека, он будет помогать вам в дороге. У него будет бумага за моей подписью, чтобы вам выдавали на станциях лучших лошадей. Вы же едете по государственной надобности, а не по своему хотению. — Последнее предложение канцлер выделил голосом. — И я, как верный проводник господаревой воли, всячески постараюсь облегчить вам дорогу, дабы вы смогли выполнить в срок и с достойным результатом возложенную на вас задачу. Надеюсь, ваш путь будет недолгим.

"Вашими стараниями он точно будет недолгим," — подумал зло Невзор. И дураку очевидно, что рана от пули за три дня не затянется. А тряска в карете вряд ли будет способствовать выздоровлению раненого. Канцлер, сволочь, как всегда боится, что кто-то отщипнет у него кусочек власти. Как будто Невзор к этому хоть когда-тостремился.

— Ну что ж, выздоравливайте, отсыпайтесь, собирайтесь в дорогу. Не буду вам мешать.

И вен Воль покинул комнату, довольный тем, что неприятный разговор наконец закончился. Невзормысленно выругался.

— Приезжайте, сид Гарне. Я вас вылечу.

Сцена из сна встала перед глазами так ярко, словно все это когда-то произошло на самом деле.

Что ж, Либена, кажется, вам и вправду придется меня лечить. Если я до вас доеду.

Невзор дёрнул шнур звонка, вызывая слугу. Что ж, к отъезду стоило хорошо подготовиться. Он не намеревался умирать в угоду самовлюбленному глупому индюку, решившему, что генерал слишком много знает и излишне любопытен. Да и про Светласку надо раскопать поподробнее. Хотел сам, да теперь не получится. Миколаса отсылают. На кого бы оставить это дело? Написать Авату?

Генерал осторожно встал с кровати и направился к столу. Дела ждать не будут. Враги тем более.

***

Место было спокойным. Край города, старая станция, настолько покосившаяся и темная, что походила больше на дом с привидениями, чем на место государственной службы, кособокие дома в отдалении, деревья и кусты, разросшиеся по бокам от дороги. Не блестящий центр столицы, но и не трущобы. Просто место, забытое Отцом всего живого и людьми. То, что сейчас было нужно Злате. Пустынная дорога, теплый ветер да шепот листвы. Она поэтому сюда и приехала: не хотела видеть людей. И показываться им не хотела. Уехать можно было и из самого города, из более приличных и удобных мест, но Злата специально приказала извозчику везти ее сюда, на старую станцию, которой пользовались только проживающие по близости, да приезжие. Ей нужна тишина. И одиночество. Чтобы принять все произошедшее. Чтобы отпустить прошлое. И шагнуть в будущее. И все это — шанс, который подарил ей доктор Шаль. Мужчина с удивительными мудрыми глазами.

Где бы она сейчас была, если б ее затея с домом провалилась? Ведь поняла, что вернуться к спокойной прошлой жизни уже не получиться. Не дадут. В случае провала хватило бы у нее сил завязать на собственной шее петлю? Слава Отцу, теперь проверять это не надо. И доктору. Доктору — особенная благодарность.

…Пальцы пробежали по накрашенным губам. Злата одним движением ладони стёрла алую краску.

— Купите у меня дом.

К ее удивлению, дон Шаль не возмутился, а только спросил:

— За сколько?

— Не знаю, — пожала плечами девушка. — Чтобы хватило доехать до восточного побережья.

Мужчина задумчиво кивнул.

— Я думаю завтра…

— Сейчас, — перебила его Злата. — Мне нужно это сделать сейчас. Это… важно. Потом сделка уже не будет иметь значения.

Дон Шаль вызвал секретаря, наказал тому срочно съездить за юристом, а пока они ждали, самолично налил Злате чая.

— На травах. Успокаивает, — пояснил он необычный запах и протянул ей кружку. И ниса Вер ее приняла. Пила горький напиток, и все ждала от жизни очередной подлости: то ли того, что ее всё-таки прогонят, то ли ненужного ей интереса со стороны доктора (а вдруг он не случайно отослал секретаря подальше? Кто знает, он может оказаться и не таким уж верным своей жене!), то ли внезапного появления человека в маске, который погрозит ей пальцем, словно непослушной маленькой девочке, и скажет:

— Обмануть нас хотели, ниса Вер? Не выйдет!

Но время шло, а ничего из этого не происходило.

— Не бойтесь, — сказал ей через какое-то время доктор, тактично уткнувшийся в большую анатомическую энциклопедию. Злата сидела напротив, так что ей удалось рассмотреть, что он не просто читает, а правит некоторые статьи. — Вас здесь не обидят.

Она нервно улыбнулась в ответ. Ей не верилось, что все получится. Что все может пройти легко. Наверно, как только она выйдет отсюда с заветной суммой, что-то произойдет. Так всегда бывает в жизни. В сказках, что рассказывала мама, по-другому. Но Злата в полной мере ощутила за последние месяцы, что живёт совсем не в сказке.

Через час прибыл юрист. Через полчаса дону Шаль доставили деньги. Ещё около сорока минут стороны улаживали все формальности. И после обеда Злата наконец покинула АМХИ с увесистым мешочком денег. Доехала до земельной службы, написала прошение о передаче деревни другому роду, к своему удивлению даже получила за это компенсацию, хоть и мизерную. И со страхом вернулась домой. Но как не ожидало сердце подвоха, а человек в маске не ждал ее в гостиной, чтобы наказать за непослушание.

Ниса Вер в спешке переоделась, собрала небольшой багаж, выдала слугам расчетные и два выходных дня, и покинула отцов дом навсегда.

Навсегда. Страшное слово. Но сейчас спасти ее могло только оно.

Злата посмотрела на подходящий дилижанс. Он должен был увезти ее на восток, до Высограда. Там она пересядет на другой, который отправится в южном направлении. Потом на третий. Потом один из многочисленных дилижансов довезет ее до границы. А по Аламее, говорят, ходят двухвагонные самоходки, работающие на пару. На такой можно быстро доехать до побережья. И тогда она увидит море.

К станции подъехал самоходный дилижанс. Кучер споро выгрузил вещи выходивших пассажиров, привязал на освободившееся место багаж Златы, получил несколько храмовников и помог ей залезть внутрь экипажа. Дверца захлопнулась, отрезая нису Вер от уличных звуков, от злого города, от прошлого. Через пару секунд извозчик, кряхтя, залез на козлы, стукнул по артефакту управления, давая ему импульс для начала движения, и дилижанс тронулся с места. Злата по примеру храпящего рядом мужчины откинулась на сиденье, прикрыла глаза. Руки, сложенные на животе, ощущали вшитые в пояс монеты. Все, что у нее было: несколько платьев, деньги, полученные за продажу дома, выплата за отказ от записанной за родом деревни, да отцова пепельница — все это она увозила с собой. С большим холодным городом, оставшимся позади, с этой страной ее больше ничего не связывало. У нее ничего здесь не осталось.

И никого.

И Злата ехала вперёд, в будущее. К морю.

Одна.

***

Человек в маске с размаха ударил тростью по цветочному кусту, украшающему клумбу.

— Сука!

Дом насмешливо смотрел на него темными окнами.

— Вот тварь!

Ради этого представления толстяк вылез из кареты. Сложил на объёмном животе руки, понаблюдал за товарищем, и злорадно напомнил:

— Вы были уверены, что она станет послушной куклой.

— Естественно, я так думал! Да она боялась слово поперек сказать, жалкая дрянь! Надо было ее разложить на пороге собственного дома. Тогда бы никуда не делась.

— Или бы сбежала ещё быстрее.

Человек в маске внимательнее посмотрел на собеседника.

— Что вы посмеиваетесь? Делом о проекте дона Шаль занимаетесь вы, я лишь вам способствую. И отчитываться о провале тоже будете вы.

— Я думаю, нам обоим будет лучше, если мы найдем другой способ проникнуть в кабинет. Неужели у вас нет на примете какой-нибудь поломойки, обслуживающей АМХИ, восторженной поклонницы доктора или пьющего любимого студента?

— Найдем, — грозно пообещал человек в маске. — Найдем. А теперь на Крестовую!

Трость решительно застучала по мостовой по направлению к экипажу.

Глава 15. Малахитовый дом

Тропинка вела к лесу. Либена с ужасом смотрела на черные скрюченные деревья, выстроившиеся перед ней нестройными рядами. Голые ветки качались, скрипя, словно двери давно заброшенного дома. Ли казалось: стоит ступить на эту землю, и невидимая "дверь" захлопнется за спиной, отрезая путь к спасению. И если бы она могла — она бы развернулась и бросилась бежать прочь, но амулет, напитанный ее кровью, тянул вперёд. И ноги сами понесли ее вглубь леса.

— Иди!

Этот голос со временем стал признаком кошмара. Этот голос был холоден, он только приказывал, и приказы те приносили боль. И в тот раз… Можно ли забыть тот сгусток тьмы, перетекающий из формы в форму, что внезапно появился из-под земли и преградил ей путь? Вцепились в руку клешни, когти, щупальца, стараясь утащить жертву под землю, в мир бесконечных страданий, огня и тьмы. Треснул амулет, приняв на себя удар одной из множества лап, что тянулись к Либениной шее. Осколки артефакта, привезённого мужем с далёкого юга, осыпались ей под ноги, и тут же ее потянуло назад, в обычный мир. Но бесформенная тварь не хотела отпускать жертву, дернула Либену за руку с невероятной силой — и Ли чуть не упала в клубящуюся перед ней тьму. Рванулась назад, чувствуя, как пронзило плечо резкой болью, закричала. Она часто кричала, но Алий не слышал… не слушал…

Либена подскочила в кровати, нервно осматриваясь по сторонам. Комната тонула в сумерках. Ночь закончилась, уступая место серому дождливому дню. Женщина стерла со лба холодный пот, обхватила себя руками.

"Все будет хорошо, Ли. Я рядом."

Он почти всегда говорил одно и то же, но ее это успокаивало. Потому что ему она верила. Больше всего на свете. И теперь ей хотелось, чтобы Лав был рядом, сел на край кровати, сжал ее ладонь, сказал что-нибудь простое, что непременно заставит ее жить дальше.

Но Чеслава рядом не было. Никого не было.

Вспомнилось, как Невзор нес ее на руках в пыльную спальню. Как простил и укус, и пощечину, и ее пренебрежение его рукой. Как он смотрел на нее: просто, с интересом, без обожания, без восхищения, но с теплотой. Обычной человеческой теплотой. Она боялась этого взгляда, потому что невольно тянулась к нему — согреться. Алий вел себя иначе. Осыпал комплиментами, боготворил… И приносил ее в жертву. Раз за разом. Снова и снова. Его руки, его взгляд, его слова были холодны. Ее мольбы его раздражали, ее крик казался ему спектаклем. Единственное, что его интересовало — ее кровь. Темно-красные капли, что она оставляла повсюду: на полу, простыне, портьерах…

Ложь, что на красном не видно крови.

Ложь, что гордость сомкнет уста, даже если очень больно.

Ложь, что можно расщепить веревки шпилькой.

Все — ложь.

"Я обещаю оберегать вас, уважать, считаться с вашим мнением. Вы же пообещаете никогда мне не врать."

Кто знает, имеют ли значение эти слова? Она восприняла их всерьез. Она с замиранием сердца ждала утром встречи — и не дождалась. Генерал уехал. Теперь не понять, что же он думает, чего хочет. Остаётся только ждать.

Либена встала, подошла к окну, распахнула его. Ветер бросил ей в лицо горсть дождевых капель. То ли насмехаясь, то ли приветствуя. Она посмотрела вдаль, на дорогу, уходящую в туман. Когда-то она страстно желала бежать по этой дороге прочь из Малахитового дома, теперь боялась выйти за его порог. Но если бы генерал протянул ей свою мозолистую руку и повел ее вперёд, шагнула ли бы она за неведомую черту, доверившись теплой ладони? Сколько лет она уже не может согреться…

Либена закрыла окно, подошла к кровати, дернула колокольчик, вызывая служанку. Стянула со спинки стула теплую шаль и закуталась в нее, забираясь с ногами на кровать.

Когда-нибудь кто-нибудь ее обязательно согреет.

Ну или убьет.

***

Вадим задумчиво рассматривал в зеркале свое лицо. Не старик, конечно, но и не мальчик. Хотя азарт в последнее время уступил место отупению и усталости, так что можно записывать себя в древние старцы. Вот попал в это болото — и застрял. Язвительные слова не подбираются, намеченные дела не делаются и даже вино пьется без особого желания, скорее по привычке. Без Невзора скучно, с Либеной говорить не о чем, да и шарахается она от него, а с Зоряной он прошлый раз был, пожалуй, слишком мил. То есть, конечно, проехать мимо дамы, возвращающейся домой пешком под сильным ливнем, он не смог бы… Хотя, смотря, что это за дама… В любом случае в целом своим поведением вен Борз был абсолютно недоволен. Обиделся, видите ли, что какая-то дона Добре, одетая в старые поношенные платья, не пожелала с ним уединиться. Нет, неприятно, конечно, когда ты рассчитываешь на бурную ночь в женской компании, а оказывается, что девица на тебе просто хлопанье ресницами оттачивала без задней мысли, но все же стоило ли быть таким милым? Дамы любят наглецов. У всего есть предел, но не в характере вена Борз подстраиваться под кого-то. Он всегда находил женщин, гостеприимно распахивающих перед ним двери спальни. Даже высмеивая этих дам в свете. Зло и порок — вещи притягательные. Доброта же скучна. И часто вредит здоровью.

— Не можете налюбоваться на свое лицо?

Зоряна остановилась у окна прихожей, с тоской рассматривая стекающие по стеклу капли дождя. Видимо, ей не терпелось бежать проверять свои механизмы, а погода этого не позволяла. Вадим на секунду скосил глаза в ее сторону, но тут же опять перевел взгляд на свое отражение. Смахнул невидимую пылинку с рукава и удовлетворённо заключил:

— Ну должен же я хоть раз в день взглянуть на человека с хорошим вкусом?

Обиженное сопение девицы ему было хорошо слышно. Он ждал ответной колкости, но она молчала.

— Что же, вы ничего не скажете мне в ответ?

— Зачем? Вы действительно одеваетесь каждый раз так, словно идете на бал в столице, а не на завтрак в провинциальной глуши. Глупо спорить с очевидным: вы выглядите прекрасно.

К своей досаде, аристократ не заметил в словах Зоряны ни осуждения, ни желания уколоть. Она просто констатировала факт. Или всё-таки в голосе девушки проскользнула зависть?

— Правда, когда вы начинаете говорить, все очарование дорогих тканей и золотых часов не может победить льющийся из ваших уст яд.

Ага! Разозлилась всё-таки. А пыталась сыграть в беспристрастность. Говорят, рыжие очень темпераментные…

— О, вы недовольны моим поведением? Пытаетесь сыграть роль взывающей к морали матушки?

Зоряна обернулась к нему.

— Не мне читать вам нотации. Общественные правила — не моя сильная сторона. Но есть некоторые общечеловеческие понятия, с которыми даже вы должны считаться.

Вадим был способен на взгляд определить стоимость ткани ее юбки. Сплав, из которого сделаны шпильки, поблескивающие в ее волосах. Все — дешевое. Как и этот порыв псевдосправедливости. Он знал подобных "праведных" девиц. Они хитрее, чем те, что соглашаются на постель сразу. Ведь такие недотроги метят не в любовницы, а в жены, что, безусловно, выглядит гораздо худшим преступлением в глазах высокомерного родовитого холостяка. То есть в глазах единственного наследника министра вен Борз.

— Я слышала, как вы сегодня утром разговаривали со служанкой. Она убежала от вас в слезах.

Ах, да. Девочка возомнила, что незаменима, и слишком высоко задрала голову. Забыв, что от нее требуются только ноги, точнее, то, что между ними. Вадим весьма откровенно высказал, что о ней думает, и отправил восвояси. Без тех подарков и преференций, на которые рассчитывала эта неумная, хоть и весьма услужливая женщина.

— И что? Я должен вытирать сопли всем слугам в доме или только этой?

— Вы воспользовались своим положением…

— Да неужели?

Вен Борз развернулся, в три шага подошёл к Зоряне. Взгляды скрестились, словно шпаги. Но аристократ не собирался бить до крови, только слегка шлёпнуть плашмя.

— С вами что-то воспользоваться не получилось. Не будьте дурой. Я выразил интерес — она с готовностью прыгнула в мою постель. К обоюдному удовольствию. Судя по умениям, несчастная эта давно не девица и жалеть ей не о чем. Я не первый ее трофей. К тому же она получила пару дней назад достойное вознаграждение, жаловаться ей не на что. А тот, кто не знает своего места и хочет слишком многого — теряет то, что имеет. Это закон, действующий в любом разумном обществе.

Огонь в глазах доны Добре не погас. Вадим раздражённо добавил:

— Вы же сами пример того, что люди делают тот выбор, который им приятнее. Вы мне отказали. Разве я вам докучал после этого?

Зоряна не желала слушать доводы рассудка.

— Я — не служанка.

Что ж, сама напросилась. Хочешь честности — получай.

— Спите этажом ниже, да. А так не сильно отличаетесь, поверьте. И то, что вы обедаете за одним столом с хозяйкой — лишь причуда вены Силь. Вы — работник. Кто-то вроде временного секретаря. Даже не постоянного. Вы — не человек, вы — функция, услуга. До вас никому здесь нет никакого дела. Как и до этой доступной служанки.

Девушка не выдержала — моргнула, отвела взгляд. Глаза ее заблестели от слез.

— Действительно, кому какое дело до обслуги, если господам хочется повеселится? Что ж, — она сделала низкий реверанс, — простите, разговором вас развлечет кто-нибудь другой, мне надо идти служить. На благо вашей вене Силь.

Она схватила со стула плащ, который сама же туда и бросила минут пятнадцать назад, и шагнула к входной двери. Вадим перехватил ее руку.

— Вам мало вчерашней прогулки? Хотите слечь в лихорадке?

— Отпустите!

Она отвернулась, пряча лицо.

— Да что я такого сказал, чтобы вы так обильно лили слезы?

— Пустите! Вы грубый, эгоистичный, безнравственный, глупый человек!

— Ну допустим с первыми тремя характеристиками я согласен. Но почему глупый-то?

Она посмотрела на него взглядом, полным гнева и презрения.

— Отпустите. Мою. Руку.

Это была не просьба, а угрожающее шипение разозленной змеи. Вадим змей не боялся. Тем более таких слабых.

— Что же вам не понравилось в моих словах? Обиделись за правду?

Она неожиданно шагнула вперёд, почти вплотную к нему. Ее дыхание коснулось его щеки. Миг — и…

Девушка с силой наступила невысоким каблуком на его ногу. Вадим рефлекторно разжал пальцы, охнув от неожиданной боли. Зоряна, воспользовавшись моментом, выбежала на улицу, все так же держа плащ в руке.

Вен Борз немного потряс ногой и посмотрел в окно — девушка направилась к конюшне, видимо, выпрашивать лошадь. Дадут? Наверно. Либена ещё вчера распорядилась, чтобы при надобности специалиста по погоде снабжали и транспортом, и слугой. Только какое "надо" может гнать на улицу в такую погоду? Шею хочет свернуть дура? Пускай. Это ее выбор. Интересно, а крупные слезы, что текли по ее щекам, это от настоящей обиды или талантливое представление? В столице вен Борз часто подхватывал тела девушек, якобы падающих в обморок от его непристойных шуточек, выслушивал проклятия в свой адрес от их мамаш, любовался слезами неправедно обиженных изменниц, но те плакали совсем по-другому. Более громко и трагично, ведь это всего лишь представление, да и слезы выдавливались с трудом. Зоряна плакала иначе.

Мимо окна пронесся черный жеребец с всадницей в сером плаще. Вадим отвернулся и зашагал в гостиную. Он ей не нянька.

В зеркале на мгновение мелькнуло его нахмуренное лицо. Состоявшийся разговор облегчения не принес, грубость вышла слишком откровенной и вульгарной, остроты потерялись где-то на полпути к языку. Никакого удовлетворение, только стойкое ощущение потери себя. Что-то неприятное, поселившееся внутри, мешающее рационально мыслить и полноценно руководить своими действиями, по-прежнему не давало жить спокойно. Показалось, что вчера был мил — и злился, сегодня нагрубил — и все равно абсолютно все происходящее вызывало лишь раздражение и чувство внутреннего неприятия. Словно он попал в невидимую клетку, из которой выбраться невозможно, потому что невозможно нащупать замок. И пустой холодный дом с негостеприимной хозяйкой только усугубляли это впечатление.

Бред. Эти глупые мысли порождены скукой, не более. Где там Игнас ходит? На улицу сегодня не выйдешь потренироваться, но это не значит, что мальчишка может делать, что хочет. Надо бы его найти. В карты без ставок играть неинтересно, но вот в шахматы можно попробовать. Пусть развивает стратегическое мышление, если прибился к сиду Гарне. Пригодится.

Вадим пересёк анфиладу комнат, вышел в служебный коридор. Попавшиеся на пути слуги быстро с этого пути исчезали, бывшая любовница — единственная, кто застыл на месте в ожидании, что он идёт именно к ней, но Вадим прошел мимо, даже не кинув короткий взгляд в ее сторону.

На кухне стоял шум и говор. Ножи стучали по деревянным доскам, кипело что-то в кастрюле, заставляя крышку подпрыгивать, звеня, девочки-помощницы хихикали, переговариваясь о чем-то своем, женском. Высокая дородная женщина с лицом, явно указывающим на то, что все блюда она дегустировала лично, с умным видом руководила процессом приготовления обеда.

— За супом кто-нибудь следить собирается? — прикрикнула она на помощниц, и те дружно ринулись к кастрюле. Вадим поморщился. Духота, царящая в комнате, не располагала к вежливости. Он ненавидел жару.

— Я с утра не вижу своего слугу, Игнаса. Почему? Опять он бегает по вашим поручениям?

— Ох! Здравствуйте!

Кухарка всплеснула руками, испуганно склонила голову.

— Дон Брит? Да мы-то думали, он служит генералу, потому вам и не сказали. Заболел он. Вена Силь распорядилась к нему доктора вызвать, вот Филипп должен привести его с минуты на минуту.

— Заболел?

В голове заворочались мысли. Как заболел? Вчера ещё был здоров и весел. Случайность ли?

— Вчера нашли его беспамятного в саду. Теперь лежит у себя. Тихий такой, словно просто спит. И жара вроде бы нет. А не просыпается.

Так-так…

— В саду, говорите?

Кухарка кивнула.

— Садовник говорит, споткнулся он наверно обо что-нибудь и при падении головой ударился. А…

— Как приедет доктор, пришлите за мной слугу.

— Конечно. Так са…

Что говорит прислуга, Вадиму не было интересно, и он вышел из комнаты, не собираясь дальше слушать пространные объяснения словоохотливой толстушки. Внутри зудело. Надо что-то делать. Что?

Вен Борз схватил первый попавшийся на его пути подсвечник. Что ж, раз хозяйка не хочет показать ему дом, он его осмотрит сам.

***

Пыль и темнота царствовали в нежилых коридорах Малахитового дома. В старом крыле было тихо, мрачно, и слуги, судя по всему, заходили сюда нечасто. Но всё-таки заходили. Потому что, если гардины и изредка попадающиеся на пути Вадима картины были покрыты толстым слоем пыли, то вот полы явно периодически мылись. Как давно здесь стали убираться? Зачем? Не затем ли, чтобы затереть чьи-то следы?

Вен Борз неспешно вышагивал по мрачным коридорам. Складывалось ощущение (ложное, впрочем), что последними посетителями этого крыла были люди, которые делали ремонт после пожара. Слуги сюда не ходили, хозяева тоже, хотя, насколько удалось узнать Вадиму, раньше именно в этом крыле обитал Алий вен Силь большую часть своей жизни. Здесь располагалась его обширная библиотека, кабинет и комнаты с коллекцией артефактов. А входная позолоченная дверь, выглядящая не менее дорого, чем парадная, вела к клумбам, засаженным удивительными растениями со всего Континента. Но как только Алий умер (или разумнее говорить "пропал"?), случился пожар, уничтоживший и знаменитую коллекцию, и библиотеку, и старое убранство дома. В дополнение всех слуг разогнали (кроме Катерджины Крив), да так, что следы их Вадим не смог отыскать до сих пор. О чем это все говорит? О том, что кто-то хочет скрыть нечто интересное. Ведь все, что прячут от глаз — интересно.

Вен Борз обошел все коридоры, подёргал каждую дверь. Заперто. Ни одной открытой комнаты, даже на окнах — маленькие замки. Очень интересно…

На обратном пути Вадим проходил мимо "парадной" гостиной и не удержался — застыл, прислушиваясь к женским голосам.

— …найдет способ выйти. Это жестоко.

— Да, но…

Мужчина осторожно шагнул назад, ближе к дверям нужной комнаты… И тут из прихожей, словно демон из пламени, выскочила Зоряна. Уставшая, мокрая, грязная, как будто ходила не свои приборы проверять, а в луже купаться. Вадим насмешливо осмотрел ее наряд, но комментировать ничего не стал.

— …можем придумать против него…

Дона Добре посмотрела на внимательно прислушивающегося Вадима и зашипела:

— Что вы делаете?

— Любуюсь прекрасным грязевым рисунком на вашем плаще?

— Вы подслушиваете!

Мужчина округлил глаза.

— Какой кошмар! А вы так никогда не делали, да?

Девушка помрачнела.

— Да! Хотя иногда мне кажется, что стоило бы.

Последние слова она прошептала — они предназначались видимо не столько ему, сколько собственной совести. Однако.

— Вот всегда так: стоит присмотреться к человеку, ратующему за мораль, как он оказывается не праведником, а простым завистником, жаждущим познать осуждаемый им порок во всей красе.

Зоряна посмотрела на него с презрением.

— Я предполагала, что люди вашего статуса не обременены добродетелями, но, кажется, вы вовсе избавились от всех нормальных человеческих чувств, словно от ненужного багажа.

Подобное определение, как не странно, по мнению Вадима соответствовало действительности. Это его несколько озадачило.

— Так говорите, будто хорошо меня знаете.

— А думаете, не знаю? Приходилось встречаться, увы, и не раз. Разряженные, словно лиманы*, вышагиваете везде с важным видом, гордо демонстрируя дорогие ткани и золотые пуговицы. На лицах — презрение ко всем окружающим или в лучшем случае равнодушие. Зато о себе вы мнения самого высокого. Вы считаете, что все окружающие только и думают, как заручиться вашим покровительством или получить от вас денег или запрыгнуть к вам в постель. Любой человек для вас — безликая функция, не более. И даже если вы вдруг снисходите до связи с каким-нибудь подающим надежды студентом, то рассматриваете его не как друга или товарища, а как выгодное вложение, которое в будущем должно принести значительные плоды: финансовые или касающиеся власти. А любую девицу, на которую ради разнообразия или азарта упал ваш взгляд, вы априори считаете недостойной вас, но могущей развлечь ваше благородное тело на пару вечеров, за что, конечно же, она должна быть несказанно вам благодарна, а вы, так и быть, из милости, кинете ей пару побрякушек. И какая разница, что она поверила вашему "ты красивая", что она уже нарисовала себе большую и светлую любовь и записалась в ваши невесты? Что значит жизнь глупой студентки, которая пошла учится и работать по той простой причине, что жить им с матерью и сестрой больше не на что, а замуж бесприданницу все равно никто не возьмёт? Вы же лучше нее знаете, что раз она мелькает в Институте, значит, продажная, значит, можно позабавиться, нашептав дурочке глупостей на ушко, и через неделю выкинуть на улицу, потому что быстро приелась.

Голос Зоряны сорвался. Слова, которые она начинала говорить гневно, в конце слились в быстрый поток фраз, выкрикиваемых ему в лицо. Девушка, словно очнувшись, отступила назад, прикрыла губы ладонью. Как будто запрещала себе говорить дальше.

Вадим, которого всё-таки укололи ее слова, так как они в точности описывали то, что он сам часто ощущал или думал, дёрнул плечами. Не столько выказывая недоверие или сомнение, сколько пытаясь свалить груз ее обвинений.

— Не понимаю, причем здесь я. Если вас кто-то обидел, я вряд ли имею к этому отношение. Поэтому будьте добры, не тычьте мне в лицо вашим справедливым негодованием.

— Не вы, — согласилась Зоряна тихо. — Не вы. Но ваш слепок, ваше подобие — одно из тысяч. Уверена, он одевался так же красиво и так же остроумно шутил в кругу друзей. И в ответ на ее письмо отписал те же слова, что вы сказали утром горничной. И вы, так же, как и он, даже не придёте на могилу девушки, если ее позор доведет ее до беды.

— Как патетично! — Вадим поморщился. Вопреки давно привитому цинизму, сейчас он почему-то чувствовал внутреннее замешательство. И пытался от него избавиться привычными методами. — Не стоит на все смотреть так эмоционально. К тому же смею заметить, вы вполне здоровы!

— Я? Да, я жива. А моя беременная сестра повесилась на собственном поясе. Но какое это имеет значение, правда? Вы же обязательно найдете, в чем обвинить ее и чем оправдать ее соблазнителя.

Вадим не успел ответить: их голоса привлекли внимание. В холле появились Катерджина и Либена. Вен Борз встретил женщин недовольным взглядом. Ну вот, вместо того, чтобы послушать их беседу, он спорит непонятно о чем с девицей, ненавидящей аристократов.

— Дона Добре? — Катерджина слегка наклонила голову. — Вам нагреть воды?

— Да, спасибо.

Зоряна прошмыгнула к лестнице. Домоправительница направилась в сторону служебных помещений.

— Вы просили позвать вас, когда приедет доктор, — сказала Либена, когда они остались вдвоем. — Пойдемте, я вас провожу.

Вадим шагнул следом, но не спросить не мог:

— Недовольны, что я распоряжаюсь вашими слугами?

Ответ хозяйки дома его немного удивил.

— Отчего же? Наоборот. Ваше стремление позаботиться о юноше, которому покровительствует ваш друг, похвально.

Вадим промолчал, удивленный этим замечанием.

Путь вышел извилистым, но действительно привел их в комнаты слуг, располагающиеся под самой крышей. В маленькой спальне, выделенной специально для Игнаса, уже орудовал доктор. При виде хозяйки, седоусый мужчина тут же отчитался, что по внешним признакам со здоровьем у пациента все в порядке.

— Такое впечатление, что он просто спит.

Вадим и Либена, не сговариваясь, склонились над юношей.

Дон Брит открыл глаза. Воскликнул:

— Вы! Вы его убьете! — тут же прикрыл веки и, перегнувшись на бок, захрапел.

Вен Борз и вена Силь переглянулись и одновременно сделали шаг в сторону друг от друга.

— Ну… я думаю, все в порядке, — заключил оптимистично доктор.

________________________________

*Словно лиман — ="словно павлин". Лиман — южная птица с очень ярким оперением. Крупная, ростом с человека или больше. У одной особи перья имеют разный цвет: красный, синий, оранжевый, голубой, изумрудный и т. д. Имеет длинный складывающийся веером хвост, большие крылья, способные вынести не только вес самой птицы, но ещё и прикрепленный к ее спине или ногам груз, и высокий хохолок, который тоже может складываться.

Глава 16. Малахитовый дом

За окном раненым зверем ревел ветер. Вадим допил остатки вина, перевернул бокал, проверяя, действительно ли там ничего не осталось, проделал тоже самое с пустым графином и со вздохом вернулся к созерцанию толстого листа бумаги, полученного этим вечером.

"… отнёсся с вниманием…

… расследование…

Мать шлёт тебе своё благословение…"

Вадим усмехнулся. Смял короткую, залитую вином записку в руке. Длинный лист — и как насмешка пара строчек ни о чем. Шлёт… Он бы сам сейчас послал Авата, да по такому маршруту! Чтоб в груди дыханье сперло! Сукин сын! "Благословение". Если бы мать о нем вспомнила, то точно сказала бы иное. И проклятый чародей написал бы о ней совсем другими словами. Но нет, он всунул эту официальную холодную строчку ради… чего? Из жалости? Поглумиться? Вот гаденыш! Нет, гад. Большой бородатый гад отвратительной мужицкой наружности. И как мама его терпит? И не противно ей с ним…

Вадим швырнул записку в камин. Потом вспомнил, что тот не горит, полезвытаскивать ее оттуда. Нашел другое решение: бросил бумажный ком в бокал, поджёг его свечой. Пламя скользнуло по прозрачным стенкам, пытаясь выбраться наружу, но через пару минут неравной борьбы потухло, оставив на дне фужера горку золы.

В соседней комнате хлопнуло окно. Воры? Нерадивые слуги? Показалось? Что бы там ни было, жизнь подкинула вопрос, и Вад просто был обязан найти на него ответ. Иначе в чем смысл его существования? Мужчина нехотя встал, взял со стола трехрогий подсвечник, прошел в другую гостиную, ту, которой обычно не пользовались.

Зоряна воевала с ветром. Распахнула опять окно, подперла каким-то ящиком створки, перегнулась через подоконник, держа в одной руке простенькие дешёвые часы на медной цепочке, а в другой — странную кружку. Ну или что-то вроде.

— Вы в своем уме?

Девушка взвизгнула, чуть не выпала из окна, но вовремя отпрянула назад. Посмотрела на нарушителя спокойствия строгим взглядом.

— Что вы здесь делаете?

— А вы?

— Свою работу! — веснушчатый нос недовольно дернулся. Дона Добре вытянула перед собой руки с инструментами: часами и кружкоподобным чем-то там.

— Делаю замеры.

— Зачем так поздно?

Тонкие брови приподнялись в удивлении.

— Не поздно, а рано. Слуги уже встали, к вашему сведенью.

— Да? — Вадим поморщился. — Ну могут вообще не спать, мне-то какое дело.

По стеклу били крупные дождевые капли. Громко, гулко. Словно пушечные ядра в отдалении. Этот грохот не давал сосредоточиться. Боль вгрызалась в виски, словно степной кот в брыкающуюся добычу. Надо, наверно, меньше пить, а то ведь так и сдохнуть можно раньше времени. Нет, Вадим умирать рано не собирался. Он проживет долгую насыщенную жизнь, заодно портя существование всем близ находящимся идиотам.

— Ещё вопросы будут, или я могу продолжать?

Вадим посмотрел на хмурое лицо собеседницы, махнул рукой.

— Да делайте, что хотите. Я не собирался с вами снова спорить.

Зоряна отошла к окну. Молчаливая сосредоточенная. Вадим вспомнил, как она была разговорчива в первые дни по прибытию. Задорно спорила со старым крестьянином, объясняла что-то заумное вене Силь, улыбалась ему. Тогда Вадим был уверен, что улыбка эта должна была его завлечь, но…

Когда ему в последний раз вот так запросто улыбались дамы? Эта больше не улыбнется. Мать… Азарина ему тоже не улыбалась, все больше хмурилась…

Перешёл ли он черту, отделяющую колкость от хамства?

И Невзора нет. Хоть волком вой…

И голова опять болит.

И мысли — грязные рваные клочья, до сути которых ещё надо добраться.

— Вчера… возможно мое поведение было недостойно, и я сказал лишнее. Хотя понятия не имею, чего вы достойны, а чего нет. Вы говорили очень…

— Бросьте. Я провела вчера себя, как дура. Причем дура излишне болтливая.

Ее голос — ровный, сухой, нейтральный, показался ему искусственным.

— Но это не означает, что я прощен?

— А вы извинялись? — удивлённо протянула девушка. — А я и не заметила.

Вадим рассмеялся. Эта странная собеседница говорила удивительно верные вещи.

— Вы опять правы. Это было мало похоже на извинение, скорее на снисходительное "кажется, я немного не так выразился". Но что делать, я не умею просить прощения.

— И не хотите.

Ведьма она, что ли?

— И не хочу.

— Я вас извиняю.

А вот это было неожиданно.

— Хотите, чтобы я помер под завалами вашего великодушия?

Зоряна вздохнула.

— Сомневаюсь, что вы на это способны.

Вадим прищурился.

— А вам этого хотелось бы?

— Нет!

Испуганный вскрик казался искренним. Но был ли?

— Нет! Никто не должен умирать так рано. — Она замотала головой. — Живите себе дальше! У вас наверно груды не ношеных шелковых рубашек и погреба, забитые до верху прекрасным вином. Вам есть чем заняться.

— Вы грубы не меньше меня, — заметил вен Борз с двойственным чувством: то ли восхищаться этой проницательной лаборанткой, то ли обижаться на ее скудоумие. Удивительное сочетание.

— Вы правы. Но я просто пытаюсь соответствовать тону, заданному вами.

— Я всего лишь был искренним. Не знал, что это наказуемо.

Теперь нахмурилась дона Добре.

— Не обязательно быть грубым для того, чтобы быть честным с собеседником.

— Тогда разговаривать было бы скучно.

Девушка посмотрела на него с осуждением.

— А сейчас вам весело?

Простой вопрос поставил Вадима в тупик. Сейчас ему… Ему было интересно. Странное ощущение. Обычно люди особого любопытства у него не вызывали. Часто одного взгляда достаточно, чтобы все узнать о человеке. Так же как одного стука — чтобы определить, из чего сделан стол: из настоящего ирденского дерева или подделки? Вишта? Дуба? Невзор был единственным, кто не укладывался в эту систему.

До сегодняшнего дня.

— Да, — ответил Вадим честно. — Сам удивляюсь, но препираться с вами мне интересно.

Зоряна тоже удивилась этому откровению. Даже не сразу нашла, что сказать. В результате сконфуженно промямлила:

— Или вы шутите, или это скоро пройдет.

Мужчина из ее поведения сделал свои выводы.

— Значит, я вам тоже интересен?

— С чего вдруг? Вы…

Она осеклась, закусила губу. Помолчала с минуту, а потом продолжила другим, менее резким тоном:

— Вы способны к самокритике и в своей грубости искренни — это необычно. Но не более того.

Вадим улыбнулся.

— Хотели сначала соврать, а потом решились на откровенность?

— Только в ответ на вашу искренность.

Он рассмеялся.

— Вы уверены, что хотите получить честный ответ?

— Да.

Он смотрел на девушку с насмешкой. Ну, что ты спросишь? Мой доход? Сколько у меня было женщин? Нравишься ли ты мне? Знаю ли я обидчика твоей сестры? Что?

— Почему вы все время трогаете свое лицо?

Да, а он думал, что она его больше удивить не сможет! И откуда такая внимательная выискалась?

— Потому что оно не мое?

Зоряна не успела возмутиться столь глупым ответом — Вадим, не прощаясь, вышел из комнаты. Возвращайтесь к своим измерениям, дорогая дона! У вас полно работы, демоны б побрали и ее, и вас!

***

По стеклу стучали капли дождя, и в этом ритме Либене чудилась музыка Прощального обряда. Дорога, ведущая к парадному входу, была пуста. Ни пасынок, ни жених не торопились возвращаться под крышу Малахитового дома. Филипп рано утром пытался съездить в Нахолмье за почтой, но дороги опять размыло так, что пришлось поворачивать коня с полпути.

Ловушка. Это место, с первого взгляда показавшееся ей прекрасным дворцом, на самом деле всегда было клеткой. Даже для Алия.

Открылась дверь, прерывая ее странные размышления.

— Доброе утро.

Зоряна присела.

— Доброе, — Либена отошла от окна. — Я слышала голос уважаемого вена Борз. Он вам докучает?

Вопрос заставил девушку задуматься.

— Это не стоит вашего внимания. Думаю, мы просто развлекаем друг друга пустой болтовней.

— Вот как.

Либена почувствовала укол зависти. Ей разговаривать здесь было не с кем.

— Насчёт завтрака, — девушка посмотрела в пол. — Я могу есть со слугами.

Это отчужденное замечание человека, ещё недавно с жаждой ведающего ей об особенностях создания аппаратов, исследующих магические эманации во время изменения погоды, задело Ли. Она холодно осведомилась:

— А вы причисляете себя к слугам?

— Это вам решать.

— Ешьте, где вам заблагорассудится. В этом доме нет строгих правил.

"С некоторого времени," — она оставила несказанным. Дона Добре виновато произнесла:

— Я не хотела вас обидеть. Просто не люблю навязывать свое общество.

— Или наслушались бредней столичного циника, — проницательно заметила Либена. Зоряна покраснела.

— Вы правы. И это тоже.

— Признать ошибку — мужественное решение, — одобрила девушку вена Силь. — Если вам действительно неудобно есть с нами — можете спуститься на кухню. Если же этот порыв — глупая попытка следовать чужим "мудрым" советам, то думайте сами, стоит ли так поступать.

— Спасибо.

Либена с интересом рассматривала гостью. Она была на несколько лет моложе Ли, более загорелая и более бойкая на язык. Думающая, что все знает, и сможет распознать угрозу издалека. Глупая девочка.

— Уверена, вы сейчас прониклись ко мне некоторой долей благодарности.

— Да, — озадаченно кивнула девушка. Либена устало вздохнула.

— Дона Добре, люди, дающие хорошие советы, порой ещё опаснее тех, кто даёт плохие. Никогда никому не верьте. Самую яркую окраску имеют ядовитые змеи.

Зоряна озадаченно сморщила носик. Либена отвернулась, посмотрела в окно. Сид Гарне, а кто же вы на самом деле? Змея или цепной пёс господаря? И откусите ли вы руку тому, кто вам ее протянет обнаженной? Теперь уже поздно об этом судить голословно. Шаг вперёд сделан и остаётся только дрожать, застряв в состоянии неизвестности.

Ваш ход, Невзор. Я его жду.

И вас.

***

Вадим проснулся к ужину. Бодрый, посвежевший, проголодавшийся. Закончив с туалетом раньше обычного, лишнее время аристократ решил потратить с пользой и навестил Игнаса. Мальчишка выглядел совершенно здоровым и чувствовал себя соответственно.

— Я благодарен вам за заботу, уважаемый вен Борз, — как всегда пылко заявил дон Брит. — Если могу чем-то помочь — только скажите!

— Вообще-то можешь, — Вадим с интересом рассматривал юношу. — Расскажи, что ты помнишь?

Дон Брит сосредоточенно нахмурился.

— Я… а про что вспомнить?

— Как упал.

— … Я не помню.

Быть того не может!

— Совсем ничего?

— Да.

— А фраза "вы его убьете" тебе о чем-нибудь говорит?

Игнас поежился.

— Нет. А чьи это слова?

— Да так. Ничьи.

Вадим попрощался с юношей и вышел из комнаты. Игнас задумчиво почесал лоб. Что всё-таки от него хотел уважаемый вен Борз? Непонятно. Может, стоило рассказать о девушке в белом? Но ведь она ему просто приснилась, а разве стоит судачить с важным человеком о каком-то глупом сне? А больше Игнасу рассказывать ничего.

Юный дон Брит тяжело вздохнул и перевернулся на другой бок.

***

Ужин прошел в тягостном молчании. Либена, как всегда строгая и отчужденная, не стремилась развлекать гостей беседой. Зоряна тоже была неразговорчива, хотя ее деятельной натуре это, видимо, давалось с трудом. Вадим, надеясь на приятный вечер если не в своей спальне, то хотя бы в гостиной, тоже старался помалкивать, дабы не распугать двух потенциальных собеседниц. Всё-таки такая глушь не для него, привыкшего к бесконечным столичным балам, ужинам, театрам и прочему. Без общества, без общения Вадим чувствовал себя рыбой, выброшенной из воды. Одиночество даже в юности давалось ему тяжело, а уж теперь он и подавно не мог находится наедине с самим собой слишком долго. Над кем смеяться, для кого придумывать остроты? Для себя? Этак и до душевного расстройства недалеко.

После ужина, показавшего то ли наступление хрупкого перемирия всех со всеми, то ли наоборот, углубление разлада в их маленьком обществе, хозяйка и ее гости переместились в гостиную.

— А почему у вас некоторые комнаты на первом этаже закрыты на ключ? — поинтересовался Вадим у Либены.

— Это кабинет Чеслава.

— У него три кабинета? Он так статен, что не помещается в одном?

— Разве это вас касается?

Вен Борз заметил, что эта женщина его боится. И каждый раз, чуть что, тут же встаёт в агрессивную позу (иносказательно). Он привык, что боятся две категории людей: тот, кто слаб, и тот, кто виноват. Вене Силь подходило второе. Не считать же слабой вдову самого богатого старда Дрягвенской провинции? А может даже и всего Илийского округа. Алий вен Силь в свое время обитал в верхних залах господарева дворца и имел среди друзей и знакомых первых лиц государства. Хоть и пользовался он этими знакомствами очень странно: в основном для того, чтобы добыть какой-нибудь новый артефакт в свою коллекцию.

— Или вы считаете, что перед гостями должны быть открыты все двери? — продолжила вена Силь.

— Закрытые двери всегда возбуждают бо́льший интерес, чем открытые, — ответил Вадим. — Если что-то заперто на ключ, значит, это что-то усердно прячут от чужих глаз.

— Естественно. Например, дамы хранят свои драгоценности в шкатулках с замком, мужчины держат важные бумаги в запертых ящиках стола, а современные банки, говорят, обзаводятся жаропрочными сундуками под названием "сейф". Вы же не собираетесь просить гиленского правителя открыть вам дворцовую сокровищницу или канцлера вен Воль — предоставить доступ к его кабинету?

Доводы женщины аристократа не смутили.

— Но ваш пасынок не канцлер, или я чего-то не знаю?

— Он — стард. И у него много документов, относящихся и к благополучию Блотоземья в целом, и касающихся непосредственно наших земель — Замарья.

Зоряна, с беспокойством наблюдающая за спором, решила вставить свое слово:

— Замки — это очень важно. У нас в Институте в прошлом году украли два дорогих аппарата, действующих на магической основе. В итоге пропажу так и не нашли, а трёх человек уволили. "Для профилактики".

Девушка явно симпатизировала хозяйке, пытаясь прервать их с веном Борз обмен сухими репликами с оттенком враждебности. "Спелись," — подумал Вадим.

— И много у вас таких механизмов? — поддержала разговор Либена.

— Институт активно сотрудничает с учебными и исследовательскими заведениями нашего западного соседа — Срединного королевства. А они, как известно, главными направлениями развития науки считают артефакторное дело и логику приложения магии. За последние сто лет им удалось достичь значимых успехов в этом. Тогда как на севере до сих пор ездят на лошадях, а в центре Континента используют самоходные экипажи, передвигающиеся за счёт особых движителей — артефактов управления, которые содержат в себе зацикленную в круговом движении лошадиную силу, закрепленную и управляемую каплей чародейский крови, учёные Срединного королевства разработали механизм, способный двигать кареты, работающий на основе сложения физических и магических законов нашего мира.

— Без магической крови? — удивилась вена Силь. Зоряна кивнула.

— Да! Только представьте: двигатель, для которого нужны только предметы: обычные и наделённые определенными свойствами. Например, вы знали, что уголь добываемый в Кардерских горах обладает собственным магическим полем, в котором королевские учёные обнаружили игни-нити, воплощающиеся в мире физическом в коричневых пятнах и линиях на угле? Если соединить кардерский уголь и балааров кристалл, то при горении высвобождается энергия, способная двигать не только один экипаж, но и несколько! Как применять подобную силу, а главное, в какую форму ее обратить и как ей управлять, сейчас только разрабатывается. Но потенциал этого опыта огромен. Я разговаривала с нашим профессором нисом Роб, которому удалось побывать в Срединном королевстве на лекциях автора этой теории, и он рассказывает удивительные вещи! Вот если взять силу одной игни-нити за "икс", а… — Зоряна, размахивающая от возбуждения руками, опомнилась, резко сложила ладони на коленях. — Простите. Я слишком увлеклась.

— Отчего же? — Вадим на секунду бросил взгляд в сторону графина с вином, но быстро перевел его на покрасневшую лаборантку. — Ваш рассказ очень интересен. Особенно про профессора. Нис Роб, да?

— Да.

— Я так понимаю, нис Роб любит рассказывать о всяческих интересных вещах за чашечкой чая, сидя на уютном диванчике в своем кабинете наедине с благодарной слушательницей? Ох уж эта наука!

Зоряна вспыхнула.

— Не мерьте всех по себе, пожалуйста!

— Неожиданное заявление. А как же ваша страстная нелюбовь к аристократам? Нисы хоть и новая аристократия, но всё-таки — аристократия.

— Я никогда не обобщала! — возмутилась девушка. — И говорила только про молодых бездумных франтов, не обременённых честью!

— Вы предпочитаете стариков? Правильно, они поопытнее и побогаче. В смысле, много куда ездят и имеют огромный багаж знаний, а вы о чем подумали?

— Я думаю, что уже поздно. — Либена встала. — Доброй ночи, уважаемый. Доброй ночи, дона Добре.

Хозяйка дома покинула комнату, как всегда кутаясь в толстую шаль. Вадим насмешливо посмотрел на Зоряну:

— Вам тоже пора?

Девушка гордо вскинула голову — в его словах ей почудился вызов.

— Я вам мешаю?

— Нисколько. Наоборот, я пришел к мнению, что мы с вами довольно похожи.

— Вот как?

— Да, мы с вами небожители с одного облака*. Вы так же, как и я, живёте стереотипными представлениями, так же презираете окружающих, хоть себе в этом и не признаетесь, так же имеете на все собственное мнение и не любите его менять под воздействием внешних факторов. И покорность вы можете надевать лишь как временную маску, не более. Не представляю, почему вас ещё не выгнали из Института.

— Я очень люблю свою работу и хорошо в ней разбираюсь.

— Это видно. Но боюсь, этого мало. Скорее всего либо вы скрашиваете вечера какому-нибудь вашему начальнику (не краснейте, откуда вы знаете, что я имею ввиду? Уверен, вы помогаете ему с документацией, не более!), либо вам покровительствует какой-нибудь бескорыстный импотент от науки. Скорее всего просто из чувства жалости. Возможно, он принял вас на место сестры и отчасти винит себя в ее смерти.

Зоряна нахмурилась. Взгляд ее метал молнии, рот приоткрылся, готовя выбросить в лицо мужчине очередную обвинительную тираду. Вадим попробовал опередить девушку:

— Я — хам, ничтожество, зазнайка, глупец, грубиян, мужлан, невежа. Я перечислил все слова, что пронеслись сейчас в вашей голове или что-то упустил? Судя по вашему раздосадованному виду, запас ругательств у вас крайне мал. Ничего, со временем расширится, не беспокойтесь. Ну что ж, партию словами мы сыграли, дона Добре. Может, теперь сыграем в шахматы?

Зоряна прищурилась, всматриваясь в лукавое лицо сидящего напротив мужчины. И приняла вызов.

— Хорошо! Давайте в шахматы.

Вадим довольно улыбнулся.

— Только чур, я играю черными.

— Я в этом не сомневалась.

— Вот мы и пришли к первому в нашей жизни консенсусу.

Звякнули деревянные фигурки, занимая свои места.

Да начнется игра.

____________________________

*Небожители с одного облака — равно "одного поля ягоды". То есть "мы очень похожи". В старых-старых сказках Континента фигурируют люди с крыльями, живущие на облаках — небожители.

Глава 17. Подхолмье

— Папа, а когда мама плидет?

Любима примеряла деревянной кукле бусы и серьги, что ей смастерил в кузне отец. Яромир смотрел на нее с тоской и жалостью.

— Она не придет, Люба.

— А Жина сказала, что плидет. Она много знает. Она говолит, что кого залывают в землю, они потом вылезают. И наказывают плохих. Кто их обижал. А ее блат сказал, что мама пойдет какой-то Лине сердце выглызать. А потом мама к нам велнется, да?

Демоновы бабы с их сплетнями, будь они прокляты! Дети же слушают!

— Жина шутит, дочка. Это легенды Кровавых времён. Сейчас в центре Континента никто не восстаёт из могил. Ну, может, на севере встретится кому-нибудь раз в год случайно созданная нечисть. Да и то будет тварь болотная или лесная. Не бойся, никто из могил не поднимается в нашем веке.

Девочка насупилась.

— Я не боюсь! Я маму жду!

Яромир почувствовал бесконечную усталость. И злость. Она поднималась из глубин души и затапливала все его существо. Ну, бабы стервы! Мотают ребенку душу, а ведь и без того ему с девочкой приходится не сладко! Без Данисы жить трудно, а тут доброхоты ещё в свежей ране калёными клещами возятся!

— Мама не придет. Маму забрал Отец.

— Зачем? — удивился ребенок. — Нам она нужнее.

— Зато там ей лучше. — Бред, но что ещё он может сказать малышке? В Серземелье, как и во многих соседних странах ни в перерождение душ, ни в мир мертвых не верят. Но нельзя же сказать ребенку просто: мамы нет и никогда ты с ней не встретишься, потому что душа ее — осколок мира, что сотворил Отец, и, умерев, она лишь вернула данную ей миром энергию на место? Нет, маленькой девочке такое рассказывать нельзя. И Яромир продолжил говорить ересь: — Здесь, помнишь, мама лежала, болела, ей плохо было? А там, у Отца, она будет здоровой и счастливой.

— Как же она будет счастливой, если там нас нет? — вытирая выступившие слезы, спросила Любима. Яр сел на пол рядом с дочкой, погладил ее по голове. Стал нервно придумывать очередную отговорку.

— А там… Она на нас оттуда смотреть будет. Как мы живём, как ты растешь, как замуж выйдешь за хорошего человека. И будет радоваться за нас. Любоваться на твое новое платье. Улыбаться, наблюдая, как твои куклы пьют чай.

Люба задумалась.

— Оттуда, это из подземного кололевства?

— Почему из подземного? — удивился кузнец.

— Так маму же в землю закопали. Значит, она ушла в подземное кололевство? А можно меня тоже закопать? Я к маме пойду.

Яромир схватил дочь в охапку, прижал к себе.

— Глупая! Не спрашивай никогда такого! Ты маленькая, тебе туда нельзя! Слышишь? Ты меня слышишь? Никогда такого не говори, Люба!

Девочка угукнула, затихла на руках у отца. Между светлых бровей залегла упрямая складка.

— Эй, хозяева! Хозяи-ин, отзовись!

В открытое окно заглянула женская голова.

— О, Яр, ты дома! Так я зайду!

И, не дожидаясь ответа, женщина заспешила ко входу. Скрипнула дверь, соседка ввалилась в дом.

— Ох, так и знала! Не убрано, не стирано, есть нечего! Давай-ка я помогу, а? По-соседски?

Она по-хозяйски шагнула к столу, взяла со стула Данисин передник.

— Не трожь! — Вырвалось у Яра. Совершеннейшая глупость, но ему не хотелось, чтобы в доме хозяйничала чужая женщина. — Мы сами справимся.

Последняя фраза должна была смягчить первый окрик, но на гостью не подействовало ни то, ни другое.

— Да мне что, сложно что ли! — она встряхнула передник, повязала его деловито поверх платья. — Я сейчас мигом что-нибудь приготовлю! Понимаю ж: бабы дома нет, мужик в беде. А я завсегда помочь рада такому мо́лодцу! — и соседка улыбнулась ему подкрашенными свеклой губами. — Мужику без бабы же сложно. По-всякому. — Она поправила бусы, лежащие на груди нитью алых капель. Объемная грудь колыхнулась. — В разных делах недостача случается. Ни поесть, ни ещё чего. А я если что — всегда под боком, да, Яр? А дите и погулять может, у тебя огорожено знатно, не убежит. Правда, Люба? Ты же хорошая девочка, от мамки не бегала и от папы не побежишь, да?

Малышка хмуро кивнула. Гостья умилительно проговорила:

— Вот и молодец! Самостоятельная девочка! Она и без мамы будет умницей!

Любима в ответ авторитетно заявила:

— Мама заболела и ушла лечится в подземное царство.

Соседка всплеснула руками.

— Ох, выдумщица! Яромир, что ж ты ребенку сердце рвешь! Деточка, умерла твоя мама. Свела ее в могилу ведьма северная, чародейка лихая. Не увидят теперь мамкин облик твои глазоньки, ох беда-а! Не услышат песни ее твои ушки!

Девочка зашмыгала носом. Яр вскочил на ноги, шагнул к незваной помощнице.

— Отдай! — руки дёрнули за передник. — Снимай и уходи отсюда! Мы сами справимся! Прочь! Прочь иди!

Женщина взвизгнула, отпрянула, выбежала в дверь, выкрикивая в ответ ругательства. У Яра в руках остался порванный передник, а за спиной — хмурая голодная дочь.

И никого кроме них двоих нет и не будет в этом холодном доме.

— Кашу будешь? — спросил он, подходя к горе немытой посуды. Передник аккуратно свернул, положил на край стола.

— Как вчела? — уточнила девочка.

— Да, как вчера. Только свежую.

— Она не вкусная.

Яр тяжело вздохнул.

— А если…

Кузнец хотел предложить дочери пройти до гостиного двора, купить выпечки, он не раз ел там пироги, они у Азарины вкусными всегда выходят, хоть ягодные, хоть мясные, но вспомнил, что произошло с Риной при его попустительстве. Вряд ли дона Брит обрадуется сейчас посетителям, в ее состоянии лежать надо, а не у жаркой печи суетиться. Как она там? Вызвали ли ей доктора? Есть ли кому о ней заботиться? Говорят, Игнас уехал служить какому-то генералу. Значит, она осталась одна? Или нет? Тот наглый тижиец — кто он ей? Проклятый степняк так нагло себя вел в тот день: зыркнул на Яра, как на врага (или соперника?), подхватил по-хозяйски Рину, а на вопрос офицера ответил, что "мы этого чулувэка не знаым". И офицер, бегло опросив, отправил его домой. Оставив Рину на того тижийца.

— Пойдем, к булочнице сходим, — предложил Яромир дочери после долгих раздумий. Люба согласно кивнула и принялась одевать куклу на прогулку. Даниса для деревянной фигурки нашила несколько платьев под прошлую Снежную неделю. Любима тогда очень обрадовалась. Все бегала, хвалилась обновками. А Даниса обещала к следующему празднику ей ещё сделать новых. И шубку сшить из старой заячьей шапки деда. Чтобы кукла могла зимой с ними ходить на прогулки…

Любима взяла отца за руку и потянула в сторону двери. Яр послушно шагнул к выходу. На полу осталась лежать вторая кукла в венце из синих бус, намотанных на голову, и голубом платье. Даниса любила синий цвет…

***

После визита доктора Азарина позволила себе день провести в кровати. Лежала, чутко прислушиваясь к доносившимся звукам, но ни ссор, ни криков так и не услышала. Тижиец то дрова рубил, то воду носил, мелькая постоянно перед открытым окном Азарининой спальни. Все мирно: дела делаются, печь топится, а к вечеру Деяна даже самолично обслужила людей, которые зашли поужинать, прознав, что хозяйка постоялого двора вернулась. Вроде ладится все, а лежать было невмоготу. И на следующий день Рина все же решительно встала с кровати. Надо посмотреть, что в ее отсутствие учудили с домом приблудившиеся личности. Уши ушами, а глаза вернее все увидят. Тижиец хоть, судя по всему, и не злой малый, а всё-таки Рина ему верила не полностью. Да и девчонка могла натворить что-нибудь. Из самых добрых побуждений.

К удивлению доны Брит, в доме царили порядок и тишина. С улицы раздавался мерный стук молотка, кажется, со стороны пустующей конюшни. С кухни тянуло запахом сдобы. Азарина медленно толкнула дверь.

Деяна месила тесто, закатав рукава до локтей. Рядом стояла жаровня с мясом. Девчонка то сноровисто орудовала скалкой, то принималась обминать тесто ладонями. На лбу выступил пот. "Усердная и упорная," — подумала с удовлетворением Азарина.

— Доброе утро.

Деяна вздрогнула, обернулась, схватилась с испуга за скалку — и облегчённо выдохнула, увидев рядом хозяйку дома, а не неведомого злодея.

— Ох! Доброе. Дона Брит, зачем вы встали?

— За надом, — Рина прошла в комнату, села на лавку, боясь прислониться спиной к стене. — Слоенку знаешь, как делать?

— Нет.

— Будешь учиться. Сбегай к Ярилке за маслом, это толстуха, что через дорогу живёт. Да куда! Пирог сначала в печь поставь! А потом иди.

Деяна споро разобралась с тестом, вымыла руки и, схватив в ладошку пару монет, выбежала на улицу. Торопыга.

Рина улыбнулась. Ничего. Своих детей нет, вот чужую пригрела. Уму-разуму научит, а там, глядишь, девица замуж выскочит. Сколько ей? Всего-то года на два-три старше Игнаса, не больше. Молодая, глупая девчонка. Рина в ее возрасте тоже такой была. А теперь вот…

Женщина закатала рукав, посмотрела на подсыхающую рану синего цвета. Проходит. Заживает тело. Все восстановится. А пятно останется. Да что уж страдать, ведь и правда некому на нее любоваться. Вот так прошла молодость, а все что видела — грязные полы-тарелки да крохи любви, случайно брошенной ей рукой столичного ловеласа. А сердце…

Ну кому не хочется быть самой-самой? Чтоб глаза светились и сердце пело? Душу б за него отдала, так ведь кому нужна та душа никчемная…

— Дура!

Азарина шмякнула ладонью по столу. Спина тут же отозвалась болью. Пусть. Так на мир трезвее смотреть получится. Ишь, разнылась! Прожила почти в полтора раза больше Деяны, а соплей напустила, будто дитё малое. Женщина встала, подошла к столу, взяла нож. Полежала, пора и честь знать. Работа сама не сделается.

А что Яр ей мерещился… В первый раз, что ли? Он ей все эти годы нет-нет, да приснится. Это голову можно убедить, а сердцу не прикажешь.

Дура. Как есть дура. И ничего эти годы не исправили.

***

Деяна, выйдя на улицу, прошмыгнула мимо конюшни, словно воровка. Было что-то странное, страшное, а что ещё хуже — само собой разумеющееся в том, как спокойно тижиец ел вчера на кухне свой ужин, лениво наблюдая, как она моет в бадье посуду. Хоть и стояла Дея к нему спиной, а взгляд мужской каждой точкой тела чувствовала. И разозлится-то не за что: не было в раскосых глазах пошлости, когда она резко обернулась, с вызовом глядя в ответ. Улыбнулся только странно: без злобы и без насмешки, огладил пятерней щетинистый подбородок да вышел, бросив скупое:

— Спасибо, хозаушка.

И вот что ему в ответ-то говорить? Так ничего и не сказала. Слов не нашла: ни добрых, ни злых.

А теперь, слыша стук молотка, прошмыгнула опасливо мимо конюшни. Не хотела Деяна степняка проклятого видеть. У него же кровь горячая, звериная. Может, он и к мужику тому, что хотел заставить Дею соврать, пристал не чтоб ей помочь, а чтоб кулаки почесать. Не сидится буйной душонке мирно, вот и ищет повод злобу на ком-нибудь выместить.

Деяна добежала до дома молочницы, купила масло, пошла обратно. Стук стих.

— Зацем шугаишьса?

Дея подскочила, вскрикнула:

— Что лезешь, как демон из табакерки!

— Зацем вам табакэрка?

Девушка отвела взгляд от шрама, пересекающего загорелую грудь.

— Здесь не степь! — сказала она строго. — Стыд то какой! Рубашку бы надел!

Барот послушно потянулся к лежащей на траве рубахе. Брякнул браслет, что он стал носить на правой руке: шестигранные кубики, нанизанные на тонкую нитку.

— Табакерка. Развэ на сэвэрэ курат?

— Мы не север, мы центр! Серземелье значит "сердце земли". То есть страна наша — центр Континента.

— А говорат: "сэрыэ зэмли".

— Это не знающие люди говорят! — вступилась за честь государства Деяна. — "Сердце", — она стукнула себя в грудь. — Понятно? Выдумали тоже "серые земли"! Это вы из зависти! У вас степь пустая, пыльная, а у нас — все зелёное, плодоносящее!

— Стэп красыва, — Барот вдруг улыбнулся, да так, словно о матери говорил, а не о сухом клочке земли. — Ковыл стэлетса ковром под ногы, цветы краше женскых улыбок. И простор бэскрайний, куда не смотры. Вола. Куда стэпной крови бэз волы?

Деяна его речь слушала хмуро. Ну надо же, как пылюкой своей гордится! Степь Дея видела, но только в детстве, когда на границе жила. А после того, как тижийцы на их деревню напали, отец увез их на восток. Там и брата, и мать похоронили, на гиленской границе. А как сам захворал, сюда приехал, на попечение тетки ее привез. Тут и умер. А она вот…

— А никаких табакерок у нас нет. — Вдруг зло проговорила Деяна. — У нас ваши демонские штучки не приживаются.

— Поцему дэмонскиэ? — удивился Кагыр.

— А какие ещё в степи могут быть? Все знают, что ваши жрецы — звери лютые, дурман-траву горстями едят, кожу с живых людей снимают и демонов призывают себе в помощь. Те демоны вас и переносят в тылы честных воинов. А если бы вы по правилам воевали, никогда бы вы не выиграли ни одной войны.

— На войнэ нэт правил.

Эти слова подействовали лучше любых внутренних рассуждений. Корка, которой покрылась старая рана, оказалась в миг содрана.

— Да! — Дея приподняла голову, смотря тижийцу в его наглые раскосые глаза. — Действительно, зачем нужны какие-то законы? Зачем воевать с мужчинами, если можно убивать детей и насиловать женщин?

Лицо степняка потемнело.

— Ты смотрыш с одной стороны. Твои родичи убили мою мат, изнасыловалы бэремэнну жену моиго брата и вырэзалы ей дито. Взали и распоролы эй живот, когда она была исо жива. Твоы! У жестокосты нэт рода-плэмэны.

Девушка заметила, что в словах Кагыра в скаждой фразой становилось все больше ошибок. А ведь он уже начал выговаривать и "ч", и "и", и "е", пусть и через раз. Неужели степняк волновался? Дома, в Ежовке, старухи рассказывали, что у степняков сердце — каменное, и если какому-нибудь тижийцу распороть грудь, то достанешь ты серый булыжник и только. Маленькая Дея этому очень удивлялась. А потом, после набега, поверила.

А сейчас ее собственное сердце билось часто-часто, разгоняя по телу горечь и боль. И от прошлого, и от настоящего, и от желания доказать собеседнику свою правоту, приправленного изрядной долей упрямства, и от поднимающегося внутри недовольства самой собою.

— И все же вам она свойственна в большей степени! — упрямо возразила девушка, и тут же шагнула назад. Так, на всякий случай.

В глазах Барота промелькнуло что-то темное, непонятное.

— Возможно, — кивнул тижиец, не сводя с нее раскосых глаз. — Степь не тэрпит слабосты. Но и ваш мир жесток.

Он показал рукой в сторону дома, явно намекая на состояние Азарины.

— Вы врэдитэ друг другу гораздо цаше, цем мы. Мы боромся за добыцу, женшин, волу. А за что вы?

— Это… это не часто… — слова застряли в горле. Да, можно придумать оправдания, но и дона Брит, и сама Дея знали, как выглядит лицо здешнего правосудия. И все же нельзя этому тижийцу позволить выиграть спор! Степняки все равно хуже! Они с матерью…

Сделали тоже, что хотел сделать с Деяной начальник тюрьмы.

— Вы к своим женщинам относитесь, словно к вещам! Не считаете их за людей! — выпалила Дея единственное, что пришло ей в голову. — Продаете их за мешок муки, словно какой-нибудь казан! Серземелец никогда не будет относится так к другому серземельцу.

— Хороша женшина стоит гораздо болше одного мешка. — Назидательно заметил Кагыр. — Так что плохого в том, чтобы ценит одных женщин больше, а других мэнше? Сама по сэбэ жэна и доцч — ницто в стэпи бэз мужа и отца. Оны даут эй зашиту и эду. И значит, оны в праве эй распоражатса. Стэпна женшина должна быт покорной. А инацче как мужу уходит на войну? Он не может быт увэрэн, что дома всо делаэтса, как он наказал, что все спокойно. За самоуправство стэп карает всэх. И караэт жэстоко. Потому покорна и верна жена всегда и дороже, и луцше будэт. А непокорна дла мужа хуже врага.

— А что ж тогда твоя сестра к нам сбежала, раз у вас все так хорошо?

Тижиец покрутил на запястье браслет из шестигранных костей. Мелькнули в свете солнца непонятные символы. Краска, которой они были нарисованы, некогда яркая, теперь поблекла и местами стёрлась.

— Она нэ сбэжала. А эйо отослал. А…

— Дея! — Выкрикнула Азарина, вышедшая на порог кухни. — От масла там что-нибудь осталось?

Деяна охнула и побежала к дому.

Тижиец мрачно перебирал старые кости, чей расклад зачем-то привел его в эту глушь. Зачем? Знали только степные ветры.

Или демоны.

***

Любима долго выбирала место. Пни, что выкорчевал дед Кочерыжка, были неправильные: маленькие слишком. И ямы на заросшем дедовом участке тоже от них остались неглубокие. Люба и к той, и к этой примеривалась, все не то; наконец нашла самую большую, залезла в нее, села, поджав колени к груди, и приказала:

— Закапывайте!

Было тесно, и голова торчала над землёй, но голову-то если что и пригнуть можно.

Гражина с Владимиром переглянулись.

— Нас батька твой убьет, — сжимая побелевшими от страха пальцами лопату, тут же пошла на попятную Жина.

— Не убьет! — возразила Люба. — Маленькая ты, не понимаешь ничего! Сначала я́ к маме уйду, а потом и папа к нам плидет! Это он сейчас не хочет уходить, потому что я здесь! Боится. Я сама слышала. Бабка сказала: "Его только Любка делжит". А как я найду путь к маме в подземное цалство, так и он за нами плидет. Чего ему тут-то одному быть? Ясно?

Гражина кивнула. Но лопату не подняла.

— Влад! Ты что, тоже как маленький бояться будешь?

Жинин брат покраснел, кряхтя, взялся за черенок, стал подгребать перекопанную землю к краю ямы.

— Подлуга называется! — выразила негодование поведением Жины Любима и улеглась в яму, свернувшись клубочком. Теперь голова уткнулась в черную землю, колени пришлось согнуть так, чтобы их касался лоб, и сжаться настолько, что даже дышать стало тяжело. Но Люба была намерена вытерпеть любые испытания, лишь бы найти путь к маме.

Гражина устыдилась и тоже попыталась сбросить в яму перекопанную землю.

— А втлуг нет потземного салства? — шепнула она брату испуганно. Тот с важным видом ответил:

— Так ты сама рассказывала, что люди могилы раскапывают, вылезают наружу и мстить ходят! Значит, они где-то там, под землёй, живут до поры до времени!

Девочка неуверенно кивнула и продолжила толкать лопату.

На голову Любе упала земля. Ярова дочка зафыркала недовольно, загородила лицо локтем. Это не сложно: ей просто нужно быть сильной и терпеливой, и она обязательно найдет маму.

Теперь черные комья упали на ноги.

И ничего не страшно. Совсем. Честно. Только надо потерпеть немножко, а то дышится как-то странно…

Глава 18. Подхолмье

Азарина сидела на лавке у дома и перешивала для Деи свое старое платье. Относительно старое. Надевала она его всего пару раз. Поначалу Рина думала купить девочке что-нибудь новое, красивое, но решила повременить с этим. Пусть подручная приживется, завсегдатаям примелькается, чтоб не лезли под юбку самые норовистые. Мужики ж, они разные бывают. Есть и те, кто сочтут, что девка не просто так тарелки разносит разряженная. Нет, пусть ходит в старом, неприметном. А обновки — потом. Или вывести ее куда-нибудь? Людей посмотреть, себя показать. Молоденькая ведь.

Мимо, гремя ведрами, прошла Дея.

— Деяна!

Помощница обернулась.

— Да, дона Брит?

— Хотела бы на посиделки сходить?

Девушка испуганно заверила:

— Нет!

И поскорее зашагала дальше, пока ее ещё о чем-нибудь подобном не спросили. Не понравилось, видимо, ей Подхолмье и его гостеприимные жители. Что не удивительно.

— Вот батьке расскажу! Вот ужо он тебе всыпет! Хворостиной по хребту!

Детский рев мешался с гневными причитаниями дородной Ярилки. Рина отложила шитье, неторопливо пошла к дороге посмотреть, что там творится.

— Ишь думала! Глупость-то какая, Отец наш!

От увиденного сердце у Азарины ёкнуло. Ярилка за руку тащила Яромирову дочку. Грязную, зареванную, икающую от рыданий.

— Здравствуй, соседка. Что случилось-то?

Женщина всплеснула одной рукой.

— И тебе не хворать! Да вот, дура малолетняя подговорила племянников моих ее в яму закопать! Чуть сама не померла, и Жину с Владом почти убийцами сделала! Это ж надо додуматься! Дед кариговские деревья-то на своей делянке все посрубал, пни выкорчевал, хотел там малинник делать. Ну, знаешь, кариги-то они в обхвате во, меня поболе будут. А эта дурочка в яму из-под пня залезла и говорит Гражине: закапывай! А эти-то балбесы и рады стараться! Приключение-т какое! Ох, изверги! Лихоборы! Вот высечет тебя отец, зуб даю, пройдется по хребту твоему хворостиной! — Ярилка сунула под нос девчонке увесистый кулак.

— За что-о-о? Я к маме-е хоте-е-ела!

— Умерла твоя мать! Не вернется! Бате и так тяжело, а она ещё ему горести добавляет! Ух, вредная девка!

Азарина не выдержала, вставила:

— Ярилка, не ори. Девочка маленькая ещё, да и дурного не думала.

Соседка зыркнула на нее недовольно.

— Не твоя девка, Рина, и не тебе о ней заботиться! — сказала она с намеком и потащила девочку дальше по улице, все так же громко ругаясь. Рина вернулась к шитью.

Действительно. Не ее ребенок. И муж не ее. Права была Ярилка.

А на сердце скребло.

***

Деяна тижийца сторонилась. Так, во избежание. Разговаривать с ним ей не хотелось. Из-за событий последних месяцев все стало с ног на голову, и сейчас она чувствовала себя потерянной. Последний оплот спокойствия — отец умер, тетка ее практически продала начальнику тюрьмы, который вместо того, чтобы по законам, дарованным господарем, разобраться в происходящем, воспользовался своим служебным положением для удовлетворения собственных извращённых прихотей. Казавшиеся "своими" стали врагами, а чужие, наоборот, выручили ее из беды. И странный человек в дорогой одежде, что привез ее сюда, и дона Брит — они ничего не получили за то, что помогли ей. А тетушка позарилась на ее небогатое наследство и поторопилась избавиться от племянницы-сироты. Родные оказались предателями, а чужие помощниками.

Оттого слова Барота отзывались в ней одновременно и негодованием, и пониманием, что ещё больше запутывало девушку.

Но куда деться от тижийца, если он тоже работает на хозяйку постоялого двора?

Кагыр зашёл на кухню ровно через минуту после того, как Дея достала кашу. Повел своим кривым носом, принюхиваясь, выразительно посмотрел за окно, за которым розовело закатное небо.

— А где хозайка?

— Ушла, — буркнула Деяна неприветливо. Степняк покосился на кашу, вздохнул и шагнул к двери. Нет, будет он ещё ей намекать, что она работника кормить не хочет!

Девушка стукнула ложкой, накладывая в тарелку ужин. Поставила ее на стол, а сама отошла к печи.

Барот косился на нее от двери.

— Садись ешь, мне за тобой мыть ещё! — проворчала Дея. Тижиец послушно направился к столу.

— И цто ты зла такаа, Диана?

— Деяна я! Де-я-на! — поправила Дея недовольно мужчину.

— Ницем тэбэ не угодыт. Ходыш хмура, смотрыш плохо, с гнэвом. А тэбэ зла нэ жэлал.

Девушка не знала, что на это ответить. Отрезала краюху хлеба, положила на стол рядом с тарелкой.

— Ешь быстрей!

Ее ладонь перехватили. Пальцы у тижийца были грубые, мозолистые. И горячие. Словно по венам вместо крови у него тек жар степного солнца.

— Пусти!

Деяна постаралась за грозным окриком скрыть страх.

Барот погладил ее запястье.

— Рука тонка, тепла, в глазах — огон, а сэрдце у теба холодно. Ты — то кныга раскрыта, то загадка костей.

— Не знала, что ты умеешь читать! — собравшись с духом, съязвила девушка.

— Умейу. И черныльны сымволы, и рисунки костей, и чужие лица. А вот в душу заглянут нэ могу. Скажи: ты ненавидыш моо плема, оны, верно, обидэлы твоу семьу, но что тэбе сделал а? Цчем обыдэл?

— Ты??? Тем, что жив!

Давно заготовленные слова сорвались с губ легко. Деяна думала над этим годами. Пока хоть один тижиец жив, не будет покоя серземельцам. Степные варвары нападали на южные границы снова и снова, снова и снова, убивая и грабя. Отец всегда говорил: пока наши степняков не перережут, как кур, всех до единого, вместе с бабами и детьми, не будет в южных провинциях счастливых семей. Деяна внимала его словам с пониманием. Но…

Теперь, когда фраза прозвучала в тишине маленькой кухни, все сказанное вдруг показалось фальшью. Чем-то неполноценным, словно вместо того, чтобы сложить картину-мозаику, она просто разложила рядами цветные осколки. Правда, ложь и бессмыслица одновременно.

Кагыр отпустил ее ладонь мгновенно. Но за ложку не взялся. Дея отошла к печи.

Внутри жгла обида, вина, злость, раскаяние, ненависть, благодарность, страх, интерес…

Смерть — почти единственное, что не обратимо. Потому —самое страшное.

— Прости.

Дея выдавливала из себя звуки по капле. Хриплые, тихие, блеклые, как давно нечищеный клинок.

Она прятала оружие в ножны. То, что выдал ей отец, то, что выбрала сама, глядя в щелку из тайника под крыльцом, в котором пряталась, как большой свирепый тижиец разрывает на матери рубаху.

Она сдавалась. Готовясь принять чужое мнение.

Она одерживала верх. Над собственными суевериями и обидами.

Она пыталась быть честной. Во что бы то ни стало. Не врать ни себе, ни другим.

— Я… не хотела…

Она предавала. Мать и отца.

Она принимала. Советы доны Брит и возможность нормального будущего. Без затаенного комка злобы внутри.

— Я…

"Я не знаю, как дальше жить и во что верить." Все рухнуло в одночасье, и даже осколок прошлой жизни не мог ее приютить, а только старался порезать. Куда идти, чему верить, за что цепляться — непонятно.

Спина согнулась, плечи дрогнули. Из закушенной губы потекла струйка крови. Во рту стало солоно. На душе — горько.

Барот появился за спиной неслышно. Осторожно положил на ее плечи руки, развернул девушку к себе, ткнул ее носом в свою широкую грудь. И погладил по голове, словно сестру. Молча. Если бы он начал что-то говорить — акцент разрушил бы магию этой минуты. Снова стал бы непреодолимой пропастью между ними. И мужчина только осторожно водил ладонью по ее голове и прижимал к себе дрожащее от рыданий тело. Не сильно, а то ещё испугается и в драку полезет…

Слезы иссякли, когда каша совсем остыла. Дея рефлекторно вытерла нос чужой рубахой (в очередной раз), потом опомнилась, шагнула назад, пропищала:

— Я постираю.

Барот кивнул, стянул рубашку тут же, протянул ей.

— Хорошо.

Деяна боялась смотреть ему в глаза. Было во всем произошедшем что-то неловкое, неправильное, странное. Она, не глядя на мужчину, взяла ткань, мокрую от ее слез, кинула в корзину с одеждой, которую собиралась нести стирать на реку. Вывесит на ночь на жаркой кухне, авось к утру высохнет.

Стукнула по тарелке ложка. Дея, мявшая от безделья в руках передник, все же подняла глаза. Мужчина сидел к ней спиной, ел остывшую кашу. Ее взгляд безнаказанно заскользил по загорелой коже. Шрам, шрам, шрам…

— Их много.

Барот сказал это, не оборачиваясь. Но девушка все равно вспыхнула.

— Рваныэ — от стэпного кота. Три — от ваших пул. Несколко — от плетей.

— За что? — вырвалось у Деяны.

— За сестру. Эйо хотелы прынести в жертву дэмонам. А я помог эй сбэжат с двума вашими. Это страшно прэступлениэ. Убывать не стали, это было бы милостьу, просто высекли и бросили в стэпи. В назыданиэ другим. Мэдленна и мучителна смэрт. Мучитэльнээ жертвэнной.

— Но ты выжил.

— А вэзучий. Мена подобрал тепэрэшний тадж. И а оплатыл своу жизн долгой верной службой. Тэпэр она окончена. А должен найти сэстру и выдат замуж, чтобы род продолжилса.

— Чуть что — так сразу "выдать"! — фыркнула Дея, собирая в чан с водой грязную посуду. — Может, она не захочет замуж идти. Чего там хорошего?

— Должна. Род нэ может умерэт.

— Так сам женись! Зачем девушку неволить?

Отец тоже в последний год все норовил Деяну пристроить кому-нибудь в невесты. Еле отбилась от обрюзгшего соседа-вдовца с тремя детьми! Ещё радовалась, что папа увозит ее подальше от потенциального жениха, который отцу достатком и дородностью приглянулся…

— А не могу.

— Сам не хочешь, а ее заставляешь.

— Йа не не хочу, а не могу.

— Почему это?

— Не твоо дело.

Дея обиженно насупилась, подхватила корзинку с грязным бельем, вышла на улицу. Барот отложил ложку.

…Звенит бубен, горит зелёный огонь и глаза жреца тоже горят зелёным. Ветер воет, словно раненый степной кот. Рассекая небо надвое, стреляют молнии по заблудшим душам.

— Кровь… Кровью твой путь стелется, слезами — сестрин. Ей — муж, тебе — в спину нож. Честь с бесчестьем об руку идут… Там, где ложь обернется истиной, истина станет ложью. Дороги исхожены одними ногами, мимо пройдешь — не заметишь. Та, которую своей назовешь, кровь твою и пустит, сталью по твоей коже напишет. Не жить тебе в степи мирно. Не жить…

…

Барот посмотрел на кости, расписанные особыми знаками, что опоясывали кисть, встал. Надо выиграть время. Сначала — сестру замуж выдать следует. А потом можно и нож в спину ждать от невесты.

Но лучше все-таки без ножа. Жаль, что нет в степи песен о героях, что перекроили нагаданную судьбу.

Жаль.

Мужчина взял ведро и вышел во двор.

***

Рина металась весь день по двору, словно ужаленная. Под вечер не выдержала, крикнула Деяне:

— Я по городу пройдусь. Степняка накормить не забудь. И табличку повесь, что сегодня закрыто.

Услышала короткое:

— Да, дона Брит.

И зашагала прочь.

Солнце клонилось к закату, мелькали перед глазами дома и люди. Кто смеялся, кто шептался, кто хвалился обновкой или ещё чем. Дети играли в войнушку, пели что-то заунывное три девицы у колодца. Стучали двери, молотки, топали ноги. Город жил. Обычной провинциальной жизнью. А вот Даниса лежала в могиле. И страшно было подумать, что если болезнь у нее была заразная, Яр мог оказаться там же. Очень страшно.

На пороге нужного дома Азарина остановилась. Зачем она сюда пришла? Кому она тут нужна со своим беспокойством? Без нее люди добрые найдутся, помогут. Утешат, в доме приберут. Да и… Яр всегда был парень видный, на него и после свадьбы женщины заглядывались. И сейчас прибегут подолами перед глазами махать, дочку обхаживать. Дона Брит в этом доме чужая, не к чему ей сюда идти. Глупость это.

Но калитка-то нараспашку, окна темные, хоть и вечер, все горожане сейчас зажигают, кто свечи, кто лучину, кто лампу, а вот Яр не зажёг. Беда? Или ушел куда с дочуркой?

Азарина осторожно постучала в застекленное окно. Тишина. Нет окрика — ни злого, ни доброго. Может, все в порядке, и зря она душу себе выворачивает?

Стукнула громко. Так, что стекло задолжало. Ничего.

Уходи, чужая ты здесь.

Вот посмотрю, что все хорошо — и уйду.

Тоже пришла подолом махать?

Внутренний голос над ней смеялся, но Рина упрямо поджала губы, взбежала по крыльцу, толкнула входную дверь. И та отворилась, словно ждала ее.

Доны Жар не первые богачи в городе, но и живут небедно. Им дверь открытая — беда в дом. Воров-лихачей везде полно, и Подхолмье исключением не был.

— Дон Жар? Яромир? Ты дома?

В сенях было темно. В комнате тоже. Азарина не сразу рассмотрела мужскую фигуру, неподвижно сидящую за столом. Кузнец застыл, точно каменное изваяние. Голова поникшая, плечи согнуты, словно он кающийся преступник.

— Яр?

— Уйди!

Голос хрипой, пьяный. Бутыль огромная с розовым ягодно-бражным пойлом стояла прямо перед мужчиной, тускло поблескивая в свете заходящего солнца.

— Яромир!

Напился всё-таки. А ведь хороший мужик. Рина его пьяным один раз только и видела — после смерти старого дона Жар. Внутри ёкнуло от страха. Отец вот тоже сидел так, сидел, а потом как стукнет кулаком по столу…

Яр добрый. Яр не отец. И тогда, спьяну, он ее не обижал. Попросил — и она осталась. Сама. Никто силой не держал. Яр не злой.

Да, а ещё обещал сватов заслать, а женился на другой!

Дело давнее. Может он и слабовольный, и подлец, но в целом человек неплохой.

В таком случае отец тоже — милашка.

Азарина прикрыла глаза, пытаясь прогнать из головы ненужные, лишние мысли. О старых обидах она подумает потом. Когда Яромир снова станет похож на себя. Тогда можно и ругать, и ненавидеть, и на жизнь сетовать. А сейчас ему помочь надо.

Рина шагнула к мужчине.

— Уйди! — вскричал Яр, отмахиваясь от приближающейся женщины. — Уйди!

И потянулся к пойлу. Гостья успела первой — подскочила к столу, схватила бутыль, спрятала за спину.

— Отдай!

— Щас! Разбежался! Ты мне кто приказывать?

— А ты мне кто?

Яр встал, посмотрел наконец в лицо незваной гостьи, позвал недоверчиво:

— Аза?

Азарина вздрогнула. Собственное имя резануло по сердцу сильнее зазубренного южного ножа. Аза. Так ее только он называл. И то давным-давно.

— Уйди. — Мужчина обессиленно опустился на стул, отвернулся. — Не смотри на меня. Не на что смотреть.

Ох, глупый! Рука потянулась пригладить взъерошенные черные волосы — и замерла, так и не коснувшись смоляной головы.

Не ей его ласкать.

— А я не любоваться на тебя пришла, может, мне помощь какая кузнечная нужна. А ты тут пьяный!

— Иди к Бору, он сделает. Он хороший кузнец. А меня не трожь, Отца ради!

Ещё чего! Рина точно знала, что оставлять мужчину наедине с бутылкой сейчас никак нельзя. Никуда она не уйдет!

А ведь увидит кто ее здесь, всерьез решат, что она Даниску извела, а сама на ее место метит.

Не Кровавое столетие, не сожгут.

— Сам-то помнишь, что отец? Любима где?

— Не отец я. — Яр обхватил голову руками. — Ни утешить дочь ни могу, ни приласкать. А Люба… Ее теща забрала. Сказала, что я виноват, что она в яму полезла. Наговорил, мол, глупостей. И не уследил. А я ее всего на пару часов ведь Миру отдал. Подумал: пусть с братьями поиграет. У Мирослава дети большие, присмотрят, не обидят. И как они ее из виду упустили?

— Потому и упустили, что им с ней неинтересно, — вздохнула Азарина. — Вставай, пойдем мыться. Сейчас дочь приведут, а ты тут аки свин воняешь этой дрянью.

— Не приведут, — Яромир уткнулся лбом в стол. — Теща ее к себе забрала. А я теперь опять один. Так что все можно. Хоть баб тискать, хоть пить, хоть мебель ломать. Только вот ничего не хочется.

Рина через открытое окно выплеснула на улицу из бутылки остатки браги

— Значит, пить тебе тоже не хочется!

Кузнец ничего не сказал, смотрел на нее потухшим взглядом. Только когда Азарина подошла к столу, он напрягся, привстал, но женщина не заметила этого. Переложила с угла столешницы аккуратно сложенный передник на стул, взяла тряпку, чашку, и стала сметать в нее крошки. Яромир расслабился. Затуманенный взгляд его неотрывно следил за порхающими белыми руками: Рина закатала рукава выше локтя, так что стали видны два темных пятна. Откуда? Явно не родимые. Яр таких не помнил. Неужто обидел кто? Или поранилась? И движения у женщины резкие, словно через силу, а все скребет и скребет столешницу.

— Зачем? — спросил кузнец мрачно, когда его руки аккуратно убрали со стола, дабы протереть и под ними.

Азарина выпрямилась.

— Значит так. Ты сейчас спать ложись, от тебя толку никакого. А с утра вымоешься и пойдешь за дочкой. Ты — отец Любе, ближе тебя никого у нее нет. Грех своего ребенка в чужие руки отдавать. Я дом вычищу, приберу тут, теща соринки не найдет. Придраться будет не к чему. Но завтра ты идёшь за дочерью, понятно? А там смотри, наймешь кого приходящего, Мирославова жена поможет или сам быт приучишься вести — думай. Но тебе, Яр, и отец, был бы жив, сказал бы: дитё оставлять на чужих, пусть даже на бабушку с дедушкой — недоброе дело.

Яромир встал, покачиваясь, пошел к лавке. Хотел сказать: не трогай Данисины вещи, но не стал. Только лег лицом к центру комнаты, чтобы видеть все происходящее. Азарина взяла покрывало, подошла, накинула на мужчину цветную ткань. Шагнула было прочь — но кузнец поймал ее руку.

— Сядь рядом. Хоть на минуту.

И Рина не смогла отказать. Опустилась на пол, но о лавку облокачиваться не стала. Спина и так болела.

И не только спина.

— Зачем пришла, Аза?

— Не знаю. Ноги сами принесли.

Она ответила ему честно. Ругала ведь себя, пока шла сюда. Но шла.

— Ты мне снилась.

Пьяный бред — он как раскалённый нож. И обжечься можно, и прорезаться.

— Ты мне тоже.

Мужские пальцы до боли вцепились в ее запястье.

— Врешь!

Она промолчала. Яр всегда верил только себе. Ничего не поменялось за эти годы.

— Ты же ведь спала со столичным.

Рина кивнула.

— Спала.

— С кем ещё?

— С тобой.

Яромир тяжело вздохнул.

— А я ведь на тебе жениться когда-то хотел…

В голосе его слышалось и разочарование, и горечь.

— Но сватов так и не прислал, — заметила женщина.

— Зачем, зачем, Аза, ты ходила к дону Низ?

— Дурак ты, Яр.

Он засопел, словно обиженный ребенок.

— Скажи… Я все равно забуду, когда напиваюсь, всегда забываю потом все, но сейчас хочу знать: кто был твоим первым мужчиной, Аза?

Рина посмотрела на него недоверчиво.

— Ты серьезно?

Кузнец нахмурился.

— Да… Скажи!

Азарина рассмеялась. Громко. И в смехе том звучали слезы.

— Ты. Ты, Яр. Неужто ты и не заметил, что сделал? Мне казалось, мужчина и спьяну отличит девушку от женщины.

— Спьяну… — протянул озадаченно Яромир… — Так… В кузне была ты?

Рина отвернулась.

— Ты даже не запомнил?

А ведь он исступлено шептал ее имя. Ее! Она думала — особенная, раз так сильно ему нужна, что стерпеть не мог. Что не случайно в ее руки он вцепился, когда было ему плохо, ее губы целовал, пытаясь согреться, забыться.

— Я… тебя звал, да. А что было… Потом на коленях перед Данисой стоял, прося забыть…

Рина фыркнула.

— Вряд ли она рассчитывала, что ты на ней женишься девственником. Тем более она видела, как я от тебя утром уходила. И пятно красное тоже видела.

— Даниса?

Яр замолчал, что-то обдумывая.

— Но… Ведь она мне сказала, что это она была тогда со мной… А я решил, что лицо твое мне примерещилось… Все как в тумане было. Как в сказке. Мечтал тебя обнять, мечтал, а ты же такая… наивная ещё, чистая… Я замуж звать хотел… А потом Дана сказала, ты к дону Низ ходишь… Я так злился… То хотел бросить все и уехать к брату в столицу, то порывался тебя схватить и увезти на какой-нибудь дальний хутор, чтоб никого там не было, кроме нас. То не верил. Испугал Данку один раз, чуть не ударил за слова ее злые. А когда позвал тебя на праздник… Ты же ласковая такая была, и явно не девочка… Я подумал…

Рина вырвала из его пальцев свою руку, резко встала. Спина отозвалась болью.

— А Даниса, значит, была "девочкой"?

— Нет… Так я думал, это я ее… Это что же…

— Она любила тебя. Любила до безумия. Это единственная истина. А что она ради любви той сумасшедшей делала — другая история. Спи. Сам говоришь, ничего помнить не будешь. И хорошо. Ни к чему оно тебе. Спи.

— Рина, я тебя…

— Так любил, что посчитал шлюхой? Спасибо. Мне стало гораздо легче.

Азарина отошла к столу, зажгла смоляную лампу, загремела посудой. Яромир долго смотрел, как женщина убирается в доме. Под тихие шорохи, наводимые странной гостьей, он и заснул.

Рина вымыла посуду, постирала вещи, разобрала игрушки. Выскоблила все поверхности,

По спине тек пот. Кажется, мешаясь с кровью.

Женщина присела на стул. Положила голову на руки, посмотрела на Яра. Все такой же. Возмужал, конечно, раздался в плечах, уже не юноша, мужчина. Сколько лет-то прошло. Усы черные густые отрастил, волосы стричь стал реже. А как был дураком доверчивым, так и остался. И в гриве черной седина уже видна…

Навалилась усталость, мысли спутались, глаза закрылись.

А поутру, когда закричали у соседей горланистые петухи, заглянула в распахнутое окно русая голова доброхотки-соседки и увидела непотребное: девка с мужчиной спят в одной комнате неженатые!

— У, ведьма! — прошипела змеёй добрая женщина и, взметнув подолом, заторопилась к калитке.

Глава 19. Подхолмье

Когда Яромир проснулся, Азарины уже не было. Дом сверкал чистотой, на веревке, вместе с другим бельем висел постиранный и зашитый Данисин передник. На стуле лежали чистые мужские рубаха и штаны. На столе стоял завтрак, в затопленной печи — обед, а в бадье блестела нагретая вода. Мужчина дотронулся рукой — теплая. Значит, ушла недавно. Может даже, только что.

Яр обвел взглядом чистый дом и решительно скинул на пол грязные вещи. Аза права: дочку оставлять у бабушки — не дело. Его ребенок. Его! Он за нее в ответе. Справятся. Вдвоем справятся, без настырных соседок, обиженных тещ и гневно сопящих шуринов.

А может…

Мужчина с удовольствием погрузил гудящую голову в воду. Лезут же с утра пораньше мысли всякие…

***

Азарина пришла утром хмурая, в дом зашла, держась за стену. Деяна спросить хозяйку о самочувствии побоялась, зато Барот, сноровисто точивший ножи, протянул недовольно:

— Наработалас?

Дона Брит зло зыркнула на степняка, села на лавку — и охнула.

— Глупа женшина!

— Указывать ты мне еще будешь! — зло прохрипела хозяйка постоялого двора.

— Буду. Жит хочеш — лэжи! Решила помэрет — так далше работай.

Кагыр кинул зло на стол ножи, посмотрел на них, один взял в руку, встал.

— Поэтому и нэлза женшине позволат решат. А то вы нарэшаэте! Тэпер за травой эдти. Нэт у теба болше целэбных лист-эв.

— Уймись! Тебе-то что?

— Мнэ жива хозайка нужна, а не мэртва.

Он взял из угла корзинку, покрутил ее в руках, рассматривая, и в итоге недовольно отбросил ее в сторону. Потом нашел маленький мешок с тесемками. Привязал его к поясу, туда же прикрепил нож и вышел во двор, приговаривая что-то на тижийском.

— Как дед ворчит! — поморщилась Азарина. Деяна все-таки решила высказаться:

— Он прав. Вам плохо. Может, лучше лечь в кровать?

Хозяйка покосилась на нее с недоверием.

— С каких это пор ты со степняком соглашаешься?

Дея покраснела.

— Но вам же действительно больно! Может, доктора опять позвать? Или аптекаря?

— Нет! — Азарина встала, отчетливо скрипя зубами. — Не надо. Переживу. Дождемся нашего косоглазого спасителя. Судя по шрамам на его спине, он в целительстве должен неплохо разбираться. И выйдет значительно дешевле, и мужику развлечение. Хоть по лесу пройдется. Дай руку. До спальни дойти, кажется, неплохая идея.

Так постоялый двор "Мягкая перина" (выполнявший в Подхолмье в основном функцию закусочной) в очередной раз остался на попечение Деяны. Девушка, постепенно привыкающая к новой роли, испугалась не столько свалившихся на нее обязанностей хозяйки, сколько отсутствия Кагыра. Раньше он всегда был рядом и зорко следил за каждым посетителем, а теперь вдруг ушел непонятно куда, неизвестно насколько. И Дея почувствовала себя опять маленькой, слабой и жалкой. Если что, ведь и заступиться будет некому…

За одной удивительной мыслью Деяну посетила и вторая: с каких это пор она воспринимает степняка как своего защитника? Ну да, спас ее от того пьяного мстителя. Хотя, "спас" слишком пафосно звучит для такого маленького инцидента (возможно, ей вообще ничего не грозило, кроме выслушивания пьяных бредней). Посмотрел грозно на парочку нагловатых посетителей, поглаживая костяшки пальцев, было… Но ведь…

Ведь она просто пытается откреститься от чувства защищенности, которое он почему-то у нее вызывал! Почему? Она же его ненавидела и боялась. Когда все изменилось? По какой причине?

Дея не знала ответа на эти вопросы. И это ее злило. Зависимость от чужой защиты делала ее еще более слабой. Но что она может сама? Маленькая невзрачная девушка-приживалка?

— Эй, девка!

На территорию постоялого двора въехал всадник, а за ним — закрытая самоходка. Всадник был молод, но держался крайне высокомерно.

— Хозяйка где?

— Здравствуйте. Я ее племянница. Что вы хотели?

Мужчина осмотрел ее подозрительно.

— Поесть, коней напоить-накормить надо.

— Проходите в дом, я сейчас принесу мясо.

Незнакомец спешился, подошел к карете, открыл дверь. Из экипажа медленно вышел человек в военной форме. Не отталкивающей, но и ничем не привлекающей наружности, он тем не менее вызывал сочувствие одновременно и упрямым, и обреченным выражением лица. Руку, протянутую ему всадником, он проигнорировал, и кое-как заковылял к парадному входу в дом самостоятельно. Судя по неровным шагам, офицер явно чувствовал себя очень плохо, и Дея не выдержала — подошла ближе, спросила:

— Вам помочь?

Военный покачнулся — и вцепился в ее руку.

— Благодарю, милая девушка.

Они, практически обнявшись, зашагал к дому.

— Позвольте представиться — Невзор сид Гарне.

— Деяна Люб, — в свою очередь представилась Дея, чувствуя, как с каждым шагом генерал наваливается на ее плечо все сильнее.

— Простите…

— Все в порядке. Секунду.

Она приоткрыла дверь, на мгновение отстранившись от гостя, но тут же вернулась на свое место. Завела мужчину в дом, посадила его за ближайший стол, стараясь скрыть облегченный вздох. Все-таки офицер был очень тяжелым.

— Спасибо.

Дея присела в ответ на благодарность. А когда подняла голову, заметила у мужчины на форме пятно.

— Почистить ваш мундир? Я справлюсь, пока вы поедите.

Сид Гарне коснулся грязи пальцами. И Деяна с ужасом увидела, что они окрасились в алое. Девушка испуганно воскликнула:

— Отец всего живого! Вам нужен доктор!

Генерал покосился на вошедшего в дом всадника.

— Мы торопимся, — заявил тот непреклонно. — Генерал должен выполнить приказ.

Дея бросила на мужчину гневный взгляд.

— Но он ранен!

— Он уже выздоравливает. Так или иначе вечером он уже будет в назначенном месте, где, если потребуется, ему и вызовут доктора.

Генерал многозначительно хмыкнул, но при этом успокаивающе проговорил:

— Не волнуйтесь, до дома я как-нибудь доживу. Принесите нам что-нибудь поесть. Если вы сможете меня перевязать — буду премного благодарен.

— Сид Гарне?

Азарина ровными шагами прошла к столу.

— Рада вас видеть! Дея, что застыла? Неси кувшин, тарелки, живо!

Деяна сначала по привычке рванула к кухне, но у двери остановилась.

— Дона Брит, сид ранен.

Хозяйка постоялого двора кинула на нее недовольный взгляд.

— Тарелки, Дея!

Девушка побежала выполнять поручение.

Рина же подошла к гостю.

— Я вас перевяжу. Сможете снять мундир или лучше его разрезать?

— Лучше снять.

— Мы торопимся! — встрял в их разговор сопровождающий генерала человек. — Мне приказали доставить сида в Малахитовый дом до завтрашнего утра. Мы не можем опоздать! Приказ господаря!

— Смотря куда вы хотите его доставить, — отрезала Азарина. — Если в руки Смерти, то вы, кажется, преуспели. Или у вас в приказе значилось довести генерала до предсмертного состояния?

Молодой человек хотел что-то жарко возразить, но после последней фразы Азарины, только недовольно скривился, бросив презрительно:

— Женщина. Мужчина выполняет приказ даже ценой своей жизни!

Дона Брит с ним спорить не стала. Помогла сиду раздеться, принесла таз с теплой водой и тряпки, промыла рану, перевязала. Молодой человек за это время успел съесть принесенный Деей завтрак и теперь неторопливо притопывал ногой. Деяна, стоявшая тут же в ожидании дальнейших указаний, косилась на него неприязненно.

— Как Игнас? — спросила дона Брит, помогая генералу надеть свежую рубашку.

— Он молодец, — хрипло похвалил юношу сид Гарне. — Быстро учится. Смышленый парень. Дам ему осенью рекомендации в Девятиславную школу. Мне подручный, видимо, больше не понадобится, на военную службу меня уже не вернут. А в столичной военно-чиновничьей школе мальчик сам сможет выбрать стезю, на которой он хочет служить господарю и Серземелью.

Азарина застегнула мундир на мужчине и низко поклонилась.

— Сид Гарне, я вам очень благодарна! Мы люди маленькие, но знайте: двери нашего дома всегда перед вами открыты.

— Бросьте, — бледный Невзор поморщился. — Я вас немногим выше… — Он бросил холодный взгляд в сторону своего сопровождающего и переменил тему: — Так что у нас на завтрак?

Рина тут же подвинула гостю тарелки и кувшин молока. Невзор медленно принялся есть.

— Как у вас тут? Спокойно? Или Вадим, то есть вен Борз, навел шороху?

Дона Брит присела напротив гостя.

— Не знаю, кто что навел, но к нам из тайной службы приехали, теперь порядок наводят. Дона Низ уже в столицу отправили, главу тюрьмы и городского судью туда же отсылают по обвинению в злоупотреблениях. Даже не верится…

Дея, до этого изображавшая безэмоциональную статую, после этих слов неожиданно зло улыбнулась. Есть справедливость на свете! Есть!

— Парня я твоего забрал, хозяйка, а дом ухода требует. Помогает кто?

— Помогает. Не поверите: тижиец забрел в наши края. Просил-просил, чтобы я его приютила. Вот, теперь по хозяйству то там, то тут правит. Крышу починил, ножи поточил — оно и славно.

Деяна, догадавшаяся по возрасту генерала, что он с тижийцами воевал, впилась глазами в лицо военного, ожидая его реакции. Но тот только довольно кивнул.

— Это хорошо.

— Почему?

Все трое посмотрели на Дею. Девушка от такого внимания даже отступила на шаг назад. Но сид не рассердился, спросил только:

— Что "почему"?

Деваться было некуда, и Деяна ответила:

— Вы же воевали со степняками. Они убивали ваших друзей. Вы видели разрушенные ими приграничные деревни, знаете, как они бывают жестоки: звери, а не люди. Что же хорошо, что теперь один из них ест наш хлеб?

Генерал, только взявший в руку краюшку хлеба, аккуратно ее отложил.

— Ох, девочка. В жизни все непросто, совсем непросто. Вот я воевал с тижийцами. И с гиленцами. Герой? Герой, а как же! — мужчина скривился. — А еще я вешал на деревьях серземельцев. Много вешал. Дезертиров, предателей, воров. А знаешь, ведь я не могу тебе сказать, что я абсолютно уверен, что каждый, кого вздернули по моему приказу, был этого достоин. Кто-то испугался, встретившись с диким противником в первый раз, и быть может, оставь я его в живых, он стал бы впоследствии прославленным солдатом. А всякий ли оговоренный за мародерство, им был? Может, он у товарища эти предметы купил — сувенир домой привезти хотел, а отнюдь не обобрал кого-то. Одного повесишь насильника — за то, что девчонка после его зверств в речке утопилась, а второго вздернешь — а "жертва" на следующий день на сеновале милуется с двумя сразу из соседней бригады. А война промедления не любит. А господарь, канцлер и главнокомандующий не любят, когда их приказы обсуждают. Так не любят, что на том дереве сам можешь оказаться. И ведь оно справедливо — как вести войну, если все думать захотят? Думает штаб, остальные — выполняют. Хотя, конечно, понемногу думать везде приходится. Все в жизни спорно, девочка. И непонятно, кто на самом деле зверь. Я бы, например, здесь не сидел, если бы мне однажды не помог тижиец. Нравы у них, конечно, дикие, вера их и того хуже, но суть всегда кроется в сердце человеческом. А сердце у каждого свое. И у него нет национальности.

— Хватит! — Выкрикнула Азарина, едва молодой мужчина, сопровождающий генерала, весьма утомленный рассуждениями сида Гарне, наконец вышел на улицу.

— Помолчите! В вашем состоянии столько говорить вредно. Давайте, доктора вызовем? Я придумаю, что сказать этому хлыщу.

Генерал отрицательно покачал головой.

— Спасибо, дона Брит, за заботу. Этот хлыщ — осведомитель самого канцлера. Не советую с ним ссориться. А я доеду, тут немного осталось. — Мужчина прикрыл глаза, протянул задумчиво: — Меня ждут… может быть…

Он посидел немного в тишине, которую ни Рина, ни Дея не посмели нарушить. Потом сцепил зубы, встал, держась за столешницу.

— Пора.

Деяна, помня о больной спине хозяйки, подскочила к мужчине, предлагая свою помощь. Тот опять оперся на ее плечо.

— Спасибо.

Скрипнула дверь, на пороге дома возник сопровождающий.

— Сколько можно? Опоздаем! Приказ! Демоновы женщины знают, что бывает с теми, кто не исполнил приказ господаря?

Азарина громко выругалась. Невзор хрипло сказал:

— Мы уже идем.

И шагнул на улицу вместе с Деей.

Когда экипаж отъехал, Деяна вернулась в дом. Дона Брит сидела все на том же месте, сжимая в руках окровавленную рубашку генерала, которую забирать тот не стал. На столе валялись монеты — плата за еду.

— Вы его знаете?

Хозяйка кивнула.

— Останавливался один раз здесь с другом.

— Он кажется хорошим человеком.

— Да, мне тоже. Но ключевое здесь: кажется. В чужую душу не заглянешь.

Деяну переступила с ноги на ногу.

— Зачем его мучают?

Азарина попыталась пожать плечами, ойкнула от боли, выругалась.

— Не угодил канцлеру, видимо. Либо хотят его довести до состояния, когда он еще долго никуда влезать не сможет, либо вообще так изощренно пытаются убить. Но вероятнее первое.

Дею ответ хозяйки постоялого двора удивил.

— Это жестоко! — воскликнула она.

Дона Брит задумчиво рассматривала кровавое пятно на кристально белой рубашке.

— Люди вообще довольно жестокие твари. Тебе ли не знать.

Деяна задумалась.

— Да, но он же целый генерал!

— В природе на каждого хищника найдется хищник покрупнее.

— Вы говорите страшные вещи.

Азарина была с этим утверждением согласна. Но такова реальность, и с этим ничего не поделать. Вот она, например, в юности считала Даниску подругой. Не самой близкой, но… А оказывается, слух про ее "падение" Даниса и пустила. Семью их знали, многие, конечно, не поверили, но ведь всегда найдутся те, кому в радость о чужих грехах трепаться, пусть даже надуманных.

А ведь грех, хоть и не тот, был.

Рина оценивающе посмотрела на хмурую девушку.

— Дея, у тебя жених есть?

Деяна тут же вспыхнула.

— Нет! Отец хотел за соседа-вдовца отдать, но, слава Отцу, мы вовремя уехали!

— Не люб был?

— Да за что его любить? — удивилась помощница. — Пузо — во, борода длинная, колется, наверно! Как наедине оставит нас отец, якобы по делу выйдя, он все гадости разные говорил, а два раза даже ущипнул! А самое главное, шепчет: "Кому ты нужна, серенькая такая, а я приголублю — ноги не сойдутся!" — Дея резко замолчала, поняв, что сказала лишнего. Покраснела вся, топнула недовольно, проговорила: — Похабник он! Нехороший человек! Я за такого никогда не пошла бы!

Азарина усмехнулась. Стал бы ее кто спрашивать! Не заболел бы отец, выдал бы дочь небось за того, кого посчитал нужным.

— Сосед богат, наверно?

— Да. У него хозяйство большое. Отец думал, я там в роскоши жить буду. А дочка соседова, Гара, сказала, он меня вместо работницы взять хочет. Так что богатство — оно не главное в человеке!

Рина улыбнулась в ответ на эту незатейливую истину.

— А что главное?

— Сердце! Мужчина, он ответственным должен быть! Сильным, рукастым! Чтобы в доме все было починено, а дети за ним, как за каменной стеной бы были. И чтоб семью ценил. И жену уважал. А не как у тижийцев!

— А тижийцы здесь причем? — удивилась Азарина.

— Да просто… неправильно все у них.

Дона Брит медленно встала.

— Правильно-неправильно, время рассудит. А у нас с тобой еще дела есть. Иди-ка на кухню, а то печь погаснет.

Деяна и сама была рада прекратить разговор. Тем более, дел действительно было много.

Вечером хозяйка постоялого двора все же вышла к посетителям, но тарелки-кувшины разносила Дея. Поначалу все спокойно ели, обменивались новостями, шептались о приезжем чиновнике из столицы, который почти всех важных лиц города в кандалах в Стольградские тюрьмы отправил. Потом вспомнили, что скоро Летний Громовник, стали спорить, кто победит в кулачных боях в этот раз. Слово за слово — и двое уже вышли на улицу, чтобы померяться силой. Остальные, похватав со столов тарелки, ринулись смотреть.

Деяна растерянно поглядела на хозяйку. Дона Брит только заметила устало:

— Что с них взять? Мужчины! Им только дай померяться… чем-нибудь.

Седой скорняк, оставшийся в комнате, крякнул, огладил бороду.

— Рина, ты не обидься, девонька… Бабы языками мелют, ты у дона Жар ночевала.

И старик посмотрел на нее с укоризной. Азарина мужчину уважала с детства (даже мечтала когда-то: мне б такого отца!), но в этот раз ответила резко:

— Где я ночую — только мое дело. Никого не касается.

— Ох, Ринка! Доведешь народ до беды!

— Я ни в чью жизнь не лезу! И в моей пальцами грязными ковырять прекратите!

Выкрик получился истеричным. Рина не так хотела ответить, не так! Но кольнуло сердце…

— Я ж не со зла, Риночка, я предупредить. Честь свою, что пятнать? Незамужняя ведь!

— До меня все испятнали.

— Ну что ты! Кто матушку твою и тебя знал, никто не поверит злым наветам. Семья у вас хорошая, благочестивая была, добрая и честная. И мать твоя для каждого ласковое слово находила, и ты завсегда рада помочь была. Нормальные люди над чужим злословием только посмеются. А Яр… Знаю ведь, какими глазами на него смотрела. И сейчас смотришь. Как не кричи, скалкой не маши грозно, а сердце у бабы всегда мягкое. Пожалеть да пригреть норовит. Ты подумай, Ринушка, а нужно ли оно тебе? Мужик сам со всем справиться должен, иначе что ж это за мужик? А честь, не юбка — не отстираешь.

Азарина встала.

— Спасибо за науку, дед. Дея, что встала, уши развесила? Пойдем посмотрим, как там наши гости развлекаются!

Деяна, и правда с любопытством прислушивающаяся к разговору, вслед за доной Брит вышла на улицу.

Мужчины катали друг друга по земле, расходились в разные стороны, опять сходились, рычали, словно дикие медведи. Дею это представление не столько забавляло, сколько пугало. Она отошла в сторону, к порогу дома, ожидая дальнейших указаний хозяйки. Дона Брит, хоть и подошла ближе, а смотрела на творящееся без особого интереса. Посетители, поглощая с прихваченных с собой тарелок, еду, улюлюкали, потрясали ложками и всячески выражали бойцам свое одобрение или негодование.

— А что тут проэсходыт?

Дея вздрогнула, обернулась. Рядом стоял Кагыр, держа в руках мешочек с лесными лечебными травами.

— На одын дэн оставыл… оста-вил — уже драка.

— Это не драка! — поспешила его успокоить девушка. А то степняк полезет молодцев разнимать, покалечит еще кого-нибудь! — Это они силой меряются. Скоро праздник. Летний Громовник. Танцы будут, соревнования разные. Мужчины удаль свою показывают.

— А-а, — протянул тижиец безразлично. И хотел было зайти в дом, но его заметили.

— О! Степняк! Иди сюда, силой померяемся! Да не бойся, мы понарошку, без крови! Иди, вы ж это дело любите!

— Дратся надо за что-то, — хмуро сказал Барот. — А не дла забавы.

И отправился на кухню.

Дея задумчиво смотрела ему вслед.

Глава 20. Червонное поместье, Нахолмье

Бажена бежала. По спине ее тек пот, словно у какой-нибудь крестьянки, но сейчас это ее совсем не волновало. Рассказать! Скорее рассказать девочкам о своей маленькой победе! Теперь, после того, как отец пошел на попятную насчет Бороздки, она поняла, что может многое. Почти все! И платье с атласной лентой, девочки должны похвалить ее платье! И никаких перьев на голове! И айфра! Ей привезут с востока лучшую струнную айфру! Даже если матушка считает, что играть на ней неаристократично! И никто ей не запретит дружить с тем, с кем ей захочется! И она еще погуляет на свадьбе у Старшей Старостинки!

Денька… Ее зовут в деревне Деня. Потому что младшую прозвали Ночкой. Словно корову, право слово! Деревенские нравы…

А Денька… Она…

Она стояла на помосте посреди городской площади и смотрела на Бажену. На Же́не было красивое, яркое платье, семейные драгоценности, на деревенской девке — рубаха. Грубая, темная. Но даже на такой ткани все равно были видны кровавые струи, появлявшиеся, когда хлыст касался Денькиной спины…

— Это ты виновата! — вскричала младшая Старостинка, одновременно нелепо и грозно потрясая пустым ведром. — Ты!!!

Бажена попятилась. И упала в лужу. В том самом единственном красивом платье, что у нее было. Рядом хрюкнула свинья. И Же́на вдруг испугалась. Испугалась так сильно, что ее замутило. Потому что внезапно осознала, что она сейчас думала о платье. О ПЛАТЬЕ! Когда на помосте секли Деньку. Платья было очень жалко, платье было ее давней мечтой. И Старостинку тоже было очень жалко. И под крик боли Бажена схватила подол платья — уже изрядно испачканный грязью, и рванула ткань. И еще. И еще. И еще. Она плакала и рвала самую ценную вещь, что у нее была. Потому что люди должны быть важнее тряпок.

— Тапок? Что она сказала, доктор? Какой тапок?

— Вена Хлад, успокойтесь. Девочка просто бредит. Не обращайте на ее слова никакого внимания.

"Они и так всегда поступают подобным образом."

— И прикажите поменять здесь все, вплоть до ночной рубашки, младшая вена мокрая, словно до сих пор бегает под проливным дождем. Не волнуйтесь, у вас очень сильная девочка, она поправится. Просто эмоциональное потрясение наложилось на физическое перенапряжение, а тут еще этот ливень.

— Какое у нее может быть потрясение? — удивилась Береслава вен Хлад. — Она ушла гулять! Под солнцем! Возле дома!

— Дорогая, ну мало ли, может ей встретился кто-то из деревни. Эти грубияны одним своим видом могут довести приличного человека до глубокого потрясения, не говоря уже об их манерах.

— Анджей, надо запретить ей гулять за пределами сада! Это было так опрометчиво!

Доктор Инт устало вздохнул.

— Как бы то ни было, вены, в любом случае ей нужен покой и уход. Я сделал все, что мог, остальное доделает природа. Бажена хоть и весьма нервная и одухотворенная личность, но здоровье у нее крепкое, так что я уверен, через несколько дней она вполне будет способна танцевать без устали. Жар почти спал, думаю, завтра она придет в себя.

— Вы уверены? Но…

Закрылась дверь, вырывая из мира Бажены посторонние звуки. Какое-то время перед ее глазами проносились малопонятные образы, а потом пришел покой. И обессиленная девушка отдалась на его милость.

***

Окончательно очнулась Бажена под утро. Скинула на пол мокрое одеяло, закуталась в халат и, шлепая босыми ногами по не по-летнему холодному полу, дошла до окна. Занимался рассвет. Над садом вроде бы еще царила ночь, но небо уже начинало светлеть. Словно обещало миру: скоро солнечные лучи согреют все своим теплом. "А будут ли лучи?" — задумалась Бажена. И решила, что должны быть. Должны. Не могут же дожди лить вечно!

Когда служанка принесла ей завтрак, Же́на уже сидела на кровати с книгой в руках: полуодетая, но решительная. Во сне ей приснилось, что она смогла переспорить отца — небывалое событие! — и взбудораженная этой мыслью и смутными образами то ли из сна, то ли из бредовых видений, вена неожиданно приняла решение попробовать поспорить наяву. И не только поспорить.

— Помоги застегнуть! — приказала она строго, видя на лице вошедшей служанки желание возразить. Матушка, конечно, приказала из постели ее не выпускать. И пусть! Она… Она сама…

Что?

Чужие руки коснулись спины, взялись за шнуровку. Бажена спросила:

— Где родители?

— Уехали.

Понятно. Почувствовав, что ткань плотно облегла тело, девушка обернулась.

— Пусть заложат летнюю коляску.

Удивление, проступившее на лице служанки, заставило вену улыбнуться.

— Поскорее! — отвернувшись к окну, сказала она, не в силах грозно кричать. Женщина пару секунд топталась на месте, потом, наконец, вышла. Бажена облегченно выдохнула, словно одержала только что значительную победу.

Город! Ей надо в город. К девочкам. К их айфре. К портнихе. К… Куда-нибудь, где она сможет дышать, а не задыхаться. Хотя бы на пару часов. Собраться с мыслями, обрести уверенность, убедить для начала саму себя, что она действительно права. И только потом — идти убеждать родителей. В "Философском диспуте" Игина Красноречивого написано, что оратор способен убедить толпу в чем угодно, если сам верит в то, что говорит. Что ж, посмотрим.

К своему великому удивлению, Бажена действительно через полчаса отправилась в город. А ведь она всерьез думала, какими угрозами заставить слуг ее слушаться. Значит, самой не верилось, что ее приказ исполнят. И все-таки — исполнили. Ее ли в том заслуга? И почему запрягали так долго? Надеялись, что вернутся родители, и сразу станет понятно, что следует, а что не следует им делать? За что накажут, а за что…

Лошадь заржала, кучер что-то недовольно прокричал, взмахнул рукой, а Бажене показалось, что она видит, как кровавые капли слетают с крупа коня…

Глупости. Мать была права, когда говорила, что у нее не в меру пылкое, неуемное воображение. Это была одновременно и спасением, и наказанием для запертой в стенах дома вены. Бажена попыталась унять фантазию и сосредоточилась на проносящейся мимо природе. Но веселая зелень не успокоила ее душу.

Казалось, вот-вот появятся родители, грозно крикнут — и все закончится. Ни долгожданной встречи, ни ветра в лицо, ни ложного мимолетного чувства свободы, которое давала поездка в одиночестве. Даже когда колеса загромыхали по городской мостовой, девушка все еще нервно оглядывалась, ожидая встретиться глазами с удивленными и осуждающими взглядами родителей. Но не встречалась — и вздыхала еще более нервно.

Сестры Тих жили на Старой улице. Бажена оставила коляску за углом, во избежание. Быстрым нервным шагом дошла до двухэтажного городского дома и постучала в дверь. Одно из окон второго этажа было распахнуто, откуда-то из нутра дома доносились легкие, веселые звуки айфры — и это вдруг успокоило Бажену лучше любых слов и мыслей. Пальцы пробежали по воздуху, словно айфра стояла рядом, и Же́на могла легко подыграть музицирующим подружкам. Все будет хорошо! Теперь, под мелодичное пение струн, это стало совершенно очевидно.

Когда дверь открылась, юная вена улыбнулась знакомой рябой служанке и шагнула было внутрь — но та и не подумала сдвинуться в сторону, дабы дать гостье возможность пройти в дом.

— Многоуважаемая вена Хлад, доны всей семьей отбыли в гости и вряд ли прибудут раньше полуночи. — Толстые неухоженные пальцы женщины взволнованно смяли край передника. — Простите, боюсь, вам не удастся их дождаться. Мне крайне горестно сообщать эту печальную новость наследнице столь высокочтимый семьи, но долг…

Бажена замерла. Пальцы пронзило болью, словно струны под ними были настоящими, а не воображаемыми — и струны эти порвались, впившись в ее тело южными климестами.* Музыка — та, что лилась из окна, тоже стихла. В этой тишине Же́на почему-то совершенно не слышала рябую служанку, лепечущую что-то нервно и нескладно. Только ветер шумел в ушах. Словно она, как Бескрылая Иояэ***, летела вниз с одного из Вечных облаков.

Хлопнуло окно второго этажа. Закрыли.

Бажена повернулась к служанке спиной. И услышала облегченный выдох. Дверь едва слышно стукнула об косяк, закрываясь.

Старостинка ее не простит. Никогда. И доны Тих никогда ее не примут. Уж матушка об этом позаботится. И не будет никого рядом. Стеклянный кокон срастется с кожей Бажены навсегда, отрезая ее от шумного, веселого внешнего мира.

— По-осторонись!

— Ты где такую купила???

— Не догонишь, не догонишь!

— Я все маме расскажу!

— Цветочки. Из лавки. Под цвет глаз. Ваших. Вот — посмел принести.

— Куда прешь, Лихобор! Под копыта смотреть не пробовал?

Гул голосов обтекал вену Хлад, словно вода — большого клыкастого гиаранта**, потопившего в Лихом море не один человеческий корабль. Бажена вдруг почувствовала себя опять очень маленькой, продрогшей, одинокой. В сердце холодной змеей затаилась обида.Несправедливая обида: матушка давно грозилась нанести донам Тих визит по поводу их "утомляющего приятельства" с Баженой. Видимо, нанесла. Но… Можно же было как-то… Хотя бы честно в лицо сказать, мол, не хотим связываться с твоей семьей…

— …Хлад? Нет-нет, не подходи! Если ее матушка рядом, опять начнет сватать ее за нашего столичного кузена! Давай лучше сделаем вид, что идем в другую сторону! Они, конечно, высокого рода, но такие навязчивые, что у моей матери от них голова всегда болит! А ты знаешь, у нее и без того случаются страшные мигрени! Особенно после обеда.

Слова, ненароком обратившие на себя внимание Бажены, принесли благо и зло одновременно: она наконец перестала стоять столбом посреди городской улицы и бросилась в ближайший проулок, вот только ресницы намокли самым неприличным образом. Вене нельзя так выглядеть…

Проулок оказался узким и длинным. И совсем не безлюдным. В поиске уединения Бажена свернула раз, два, затем, кое-как совладав с дыханием, пошла дальше более медленным шагом. Домой возвращаться ей не хотелось. А больше идти было некуда. Ни подруг, ни хороших знакомых, ни даже "своих" мест, куда бы она могла сходить, чтобы успокоиться, у нее не было. Разве что в тот книжный магазинчик. Но денег у нее все равно — ни монетки…

Когда проход стал уже и темнее, а мысли помрачнели в тон окружающего мира, девушка, содрогнувшись, наконец вынырнула из размышлений и вспомнила страшные истории о всяких бандитах и разбойниках. Дома, окружающие вену, правда, выглядели очень прилично, но вот, например, человек в шляпе, стоявший у одной из дверей для слуг, показался ей очень подозрительным. Черные перчатки, темный костюм, надвинутый на глаза головной убор — слишком загадочно и мрачно. Бажена огляделась и испуганно отступила в тень ближайшего дома, не желая привлекать к себе внимание о чем-то беседующих людей.

— Вы не посмеете! — сказал стоявший на пороге то ли почтенный дон, то ли управляющий оного. Голос его был тверд — но не настолько, насколько бы ему хотелось, судя по нервно дернувшейся руке.

— Посмею, — со злой усмешкой ответил мужчина в шляпе — и тут же перестал быть для Бажены незнакомцем. Этот голос она слышала всего два раза, но узнала бы его из тысячи. Только сейчас в нем не было ни беспокойства, ни теплоты, ни рассудительной доброжелательности. Лишь холодная, расчетливая злость.

— Посмею. Вы об этом прекрасно осведомлены, я думаю. Так что советую вам выполнить мою… рекомендацию. Вашей же семье будет лучше.

Угроза, прозвучавшая между строк, пожилого мужчину не впечатлила. По крайней мере в ответ он ледяным голосом заявил:

— Идите прочь!

Бажена попятилась, стремясь скрыться за поворотом до того, как ее заметят в сумраке узкого проулка. Шаг-шаг-шаг…

Ее добрый (а добрый ли???) знакомый наклонился к седому мужчине и угрожающе что-то проговорил на прощание.

Шаг-шаг— поворот.

Вена Хлад, забыв обо всем на свете, развернулась спиной к опасному месту и бросилась бежать прочь. Надо найти улицу. Светлую большую, а не задние дворы домов городских донов. Здесь слишком много тьмы. Самой разной, видимой и невидимой.

Через какое-то время вена выбежала на Господарскую улицу, что шла параллельно Старой. Солнце, вышедшее из-за туч, казалось огромной желтой монетой, начищенной до безумного блеска. Так раньше делали амулеты. Когда всерьез верили в благословенную сущность господаря и в то, что его лик, оттесненный на портретнике, может отогнать зло.

Растерянная и испуганная, Бажена двинулась вниз по шумной улице. Присутствие людей ее успокаивало: кто-то улыбался другу, кто-то обсуждал цены, двое высокородных мужчин спорили о породах собак и лошадей. По широкой дороге проходили лотошники с выпечкой, девушки с корзинами цветов, на углу стоял мальчик-чистильщик обуви, чумазый, словно извалялся в угле, со смешно торчащими в разные стороны вихрами.

— Купите букетик!

Девочка с большой корзинкой остановилась рядом с Баженой совершенно неожиданно.

— Я? — растерялась вена. — Нет, спасибо, мне не надо.

Девочка фыркнула, неуловимо напоминая лицом и повадками лисенка, и со знанием дела сообщила:

— Одинокая дама с цветами всегда привлекает больше внимания, чем просто одинокая дама. Или вы брезгуете?

На аристократку тут же посмотрели с подозрением в нехороших мыслях.

— Да нет, просто… — Же́на растерянно взмахнула руками, не в силах подобрать правильные слова. — Просто… Мне не надо.

В ее ладонь, пользуясь ее замешательством, тут же сунули букетик.

— Да вы понюхайте! К платью приложите! Аромат самой природы: строгое очарование! А как хорошо он будет сочетаться с вашим нарядом! И оттенит цвет лица!

Руку с букетом ткнули Бажене под нос, отчего вена не сдержалась и чихнула. Несколько лепестков упали ей под ноги.

— Спасибо, они очень милые, но мне не нужны, — неудобно чувствующая себя рядом с самоуверенной, довольно наглой девочкой, Же́на поторопилась вернуть букет. Но торговка посмотрела на нее с почти искренними удивлением и негодованием.

— Но вы же его уже взяли! И посмотрите: он обтрепался! Кто такой теперь купит? — напирала девочка. — Никто! Так что заплатить за этот букетик должны вы!

Упрямство и недобросовестность маленькой торговки задели Бажену.

— Я, — как можно тверже сказала она, — ничего… — и замолчала, испуганно уставившись на текущие по щекам девочки слезы.

— Вот так, да? За вами сила, вам все можно! Взяли, смяли букет — и ушли, забыв о несчастной простолюдинке! Кому интересны мои исколотые руки? Труд уличной торговки ничего не стоит для благородной вены, да? Хотя для вас две монеты — ничто, а для меня — богатство!

Надрывный крик поколебал уверенность Бажены в правоте собственного негодования. Впрочем, Бажене не было жалко несчастных монет — их у нее просто не было. Ни одной. Вся эта ситуация не имела бы смысла, если бы родители давали юной наследнице деньги на руки — хоть сколько-нибудь. Но Бажена не могла расплатиться за букет — именно не могла, а не не хотела.

— Я…

В горле стал ком. Что делать? Денег нет. Гладить чужого ребенка по голове в утешение — глупо. Да и стоит ли…

Девочка хлопнула носом и огляделась. Уж не в поисках ли службы охраны порядка? Бажена представила, что скажут ее родители, когда узнают о ее оплошности, позорящей (и высмеивающей!) их род, и застыла в ужасе.

К несчастью, невдалеке на перекрестке столкнулись две телеги. Возницы начали ругаться, потом драться, товар полетел с телег на землю, громыхая не хуже Медных часов. Заулюлюкали чьи-то дети, подбадривая драчунов, кто-то добропорядочный побежал за городской охраной порядка. Тут же раздался конский топот и надрывный мужской крик:

— Почтенный с жетоном, я не виноватый!

— Да энто он первый начал!

Торговка цветами с интересом покосилась в ту сторону, не забывая трагически хлюпать носом.

Бажена поняла, что пропала.

_______

*Климесты — полупрозрачные твари, немногим толще человеческого волоса, сантиметров 5-15 в длину, незаметные, но очень ядовитые. Если попадают на теплое тело, не обросшее шерстью, то выделяют ядовитую слизь и буквально вгрызаются в ткани, очень быстро проникая под кожу. Это реакция защиты, мясом они не питаются, в теле человека довольно быстро умирают, правда, попутно убивая и случайного носителя. Любят жить там, где нет людей, что, бесспорно, благотворно сказывается на обоих видах. Однако иногда случайно забредают на человеческую территорию или бывают привезены ненароком или даже специально — известны несколько случаев громких убийств с использованием климестов.

**Гиарант — морское чудовище огромных размеров, похожее на помесь акулы с дельфином. Синей или серой окраски. Корабли воспринимает, как конкурентов, стремится их потопить. Или вцепляется в корабли огромными острыми зубами, растущими во рту в два ряда, или заливает их водой (в этом плане похож на кита, только струя может быть направлена в любую сторону — это контролируется особыми мышцами, она выходит под большим давлением, может сбить с ног даже крупного человека или смести неприкрепленные к палубе вещи весьма солидного веса). Запас воды у гиарантов находится в особом подбрюшном мешке и может достигать 30 литров.

***Бескрылая Иояэ — героиня старых легенд. Небожительница, лишившаяся крыльев и сброшенная с облаков на землю. Героиня так называемых "Небесных легенд", повествующих о вымышленной расе небожителей, которой древние люди, жившие в центре Континента, поклонялись как богам.

Глава 21. Нахолмье

— Ала, прекрати представление!

Суровый мужской голос раздался рядом совершенно неожиданно. Торговка цветами подскочила от этого оклика, Бажена просто вздрогнула. Оторвала наконец взгляд от заплаканного лица собеседницы, посмотрела в сторону говорившего — и замерла. Рядом с ними остановился Чеслав вен Силь. Собственной персоной. Персона, правда, выглядела не лучшим образом: из-под шляпы выглядывала белая ткань — голова "спасителя" была перевязана, одна рука тоже — перчатка на левой кисти чуть ли не расходилась по шву, дорожная одежда покрылась серой пылью. Взгляд Бажены непроизвольно скользнул по толстым коротким пальцам, неизменно спрятанным в черную кожу перчаток — и девушка привычно подавила в себе брезгливость. Недостойное чувство, появлявшееся в ее душе почему-то каждый раз при взгляде на потенциального жениха. Жених тем временем обратился к торговке:

— Ала, если я еще раз увижу, что ты пристаешь к покупателям, устраивая театральные представления, то лично попрошу Драгомира разобраться с твоей торговлей! Уверен, он найдет оранжерею, в которой ты срезала эти цветы.

Лицо девочки изменилось мгновенно: несчастное выражение тут же исчезло, сменившись привычным лукавым, делающим ее похожим на маленького лисенка. Она деловито вытерла слезы ладонью, словно снимала грим, а затем насмешливо фыркнула:

— А ты, дядь, на каких правах командуешь? Нацепил дорогие цацки и думаешь, можешь мне указывать? Ты меня своим судейским не пугай! Его имя знают: он простого человека без причины не тронет!

Чеслав прищурился и вкрадчиво поинтересовался:

— Без причины — да. Но раз ты так уверена, что повода проявлять к тебе интерес у служителей порядка нет, я могу рассказать кому-нибудь из них об этой сцене, верно? Ты же не делала ничего предосудительного, да? А эти желтые эмлиты собраны, вероятно, где-то в лесу, а не на пастбищах венов Голь?

Девчонка с видом обиженной королевы подняла корзину и молча пошла прочь. Неторопливо: походка прямая, подбородок гордо вздернут, вид крайне невинный. Ну ровно до того момента, когда, отойдя от венов, девчонка довольно громко и зло прошептала:

— Козел, — и нырнула в проулок.

— Вот маленькая хамка! — скорее устало, чем зло, произнес Чеслав. Бажена растерянно вертела в руках простенький букетик, не зная, что с ним делать. Почему-то было стыдно, причем сразу за все: за отсутствие двух мелких монет в кармане, несмотря на ее статус, за собственную растерянность, за бесплатный букет, за нечестное, предвзятое отношение к стоящему рядом мужчине и много еще за что.

— Я… не заплатила, — призналась вена стыдливо, не поднимая глаз. — Надо, наверно, ее найти…

— Не надо, — заверил ее Чеслав. — Не думаю, что вы собирались покупать этот веник. Девчонка обнаглела в последнее время, пусть немного утихомирит свой пыл, а то дойдет до беды. А цветы она нарвет еще, не беспокойтесь. Эта пройдоха уже не один сад оборвала. Правда, в основном она промышляет на заброшенных территориях, но иногда может и в оранжерею забраться или на частные луга. Она не пропадет без ваших медяков, поверьте.

Бажена посмотрела вслед девочке с некоторым ужасом.

— Но почему тогда она еще не наказана? Вы же знаете о преступлении! Близки с судейским. И — ничего не делаете?

Чеслав поморщился. Жест вышел совершенно не аристократическим, но искренним.

— А еще я знаю, что у нее на шее куча братьев и сестер. Не думаю, что вены Фарт или вены Голь умрут с голоду от потери двух букетов роз или акайи. Старайтесь смотреть на вещи с разных сторон, уважаемая вена Хлад. Излишне ханжеская позиция может привести к совершенно неправильным выводам.

Бажена аж задохнулась от возмущения.

— Значит, вы считаете меня ханжой?

— Нет, просто слишком воздушной особой. Окружающий нас мир несколько иной, чем вам представляется. Впрочем, мы не настолько близко знакомы, чтобы я хорошо смог вас узнать, так что я могу ошибаться. И вообще прошу прощения за мою бестактность. Я тороплюсь, так что…

— Но как иначе можно интерпретировать покровительство преступлению? — удивилась Бажена. — О каких красках и разночтениях здесь может идти речь?

Конечно же, слова собеседника уязвили Бажену. Уязвили настолько, что она забылась и стала говорить, не обдумывая каждое слово и не соблюдая правил. Шагнула вперед, перебила мужчину, ткнула в его сторону букетом, о котором тоже успела позабыть.

— Не всегда можно — и нужно — следовать закону, — проговорил устало вен Силь, отводя букет в сторону здоровой (но не менее уродливой) рукой. — Иногда закон отнимает шанс, который может изменить многое. Впрочем, вам нет причин задумываться над подобными вопросами, юная вена.

Покрасневшие то ли от болезни, то ли от недосыпа глаза, толстые уродливые пальцы, черные перчатки — все это в совокупности со сказанным вдруг сделало Чеслава похожим на человека, одержимого злым демоном. Это сравнение охладило Баженин пыл: девушка вспомнила, что ведет себя неподобающим образом, что матушка упала бы в обморок от ее поведения, и она постаралась вести себя более прилично и благоразумно: отвела от мужского лица взгляд, опустила руку с букетом, шагнула в сторону.

— Чеслав? Отец жизни, где ты пропадал?

Голос, раздавшийся неожиданно рядом, заставил ее вздрогнуть. Теперь этот голос был привычно теплым, мягким. Таким, каким она запомнила его при двух первых встречах. На мгновение ей показалось, что сцена в переулке ей привиделась или по крайней мере, она ошиблась с идентификацией человека, который угрожал бородатому дону, но подняла взгляд — и чуть не отпрянула. Шляпа, костюм, сапоги — все тоже самое. Нет, именно ее знакомый незнакомец холодным тоном повелевал собеседнику следовать неким рекомендациям, "иначе хуже будет". Бажена почувствовала, как кружится голова. Она окончательно запуталась, мысли смешались: явь, бред, события последних часов, мечты. В горле пересохло, тело наконец вспомнило, что еще не отправилось от болезни — и потребовало посадить его куда-нибудь, хоть на ближайшее крыльцо, но Же́на вцепилась побелевшими пальцами в хрупкий букет и упрямо осталась стоять. Мир послушно перестал кружиться. Слава Отцу!

— Здравствуй, Драгомир! Рад встрече! Прости, тороплюсь, но если заедешь на днях в Малахитовый, обещаю рассказать о своем путешествии в красках.

Драгомир остановился так близко, что Бажена почувствовала исходящий от него хвойный аромат.

— О, прости, ты с дамой. Рад видеть вас в добром здравии и хорошей компании.

Это уже относилось к Же́не, и она наконец подняла взгляд на нечаянного собеседника и неуклюже присела.

— Благодарю. И я рада встрече.

Пожалуй, искренность, с которой это было сказано, явилась для самой Бажены откровением. Она вдруг поняла, что действительно ему рада. Вот этому малознакомому человеку с зелеными глазами. И осознала, что не верит в злые намерения этого мужчины, наверно, она просто что-то не так поняла или неправильно услышала. Мать не зря же все время твердит, какая она глупая.

Пока Бажена была занята внутренним рассуждениями, мужчины вернулись к беседе.

— Я помешал? — напрямую спросил Драгомир.

— Брось! — Чеслав махнул рукой, приказывая кучеру подъехать ближе. — Просто помог вене отбиться от надоедливой торговки.

— Вене? — немного удивился Драгомир.

— Вы же знакомы, — нахмурился вен Силь.

— Да…

Чеслав, видимо, действительно очень торопился, раз перебил друга, обращаясь к Бажене:

— Вена, у вас есть экипаж? Или вам надо помочь добраться до дома?

Бажена присела, выражая благодарность. И пряча взгляд. Ей не нравилось что-то выпрашивать. Тем более она не собиралась обременять своим присутствием хозяина Малахитового дома.

— Я вам признательна за заботу. Меня ждет коляска на соседней улице.

— Хорошо, — мужчина коротко кивнул. — Я тороплюсь, поэтому составлять вам компанию и дальше не могу. Надеюсь, никакой побирушка или калека больше не доставят вам неприятностей. Впрочем, Драгомир вас спасет, если понадобится.

Бажена покраснела, уловив в словах старда насмешку. Она подняла голову, собираясь ответить — и наткнулась на спокойный взгляд зеленых глаз.

— Спасу непременно, — миролюбиво согласился друг и сосед Чеслава, и вен Силь, на прощание кивнув, торопливо вскочил в экипаж.

Бажена, не зная о чем говорить с человеком, к которому она успела одновременно проникнуться и симпатией, и страхом, молчала, до сих пор взвешивая, что сильнее. Мужчина задумчиво произнес:

— Значит, вы вена… Прошу простить мою бестактность, в прошлый раз я…

— Приняли меня за служанку? — Же́на гордо вздернула подбородок. — Не волнуйтесь, вы не первый.

Добрые хозяйки часто отдавали служанкам старые платья, которые те перешивали по собственному вкусу "на выход". Бажена, одетая в соответствии со старомодными представлениями своей матушки о красоте и приличном виде, часто думала, что выглядит, вероятно, хуже многих служанок, хорошо орудующих иглой. Справится со стыдом, охватывающим ее каждый раз по этому поводу, она до сих пор не могла, но зато могла его не показывать потенциальным насмешникам.

Драгомир шутить над ее видом не стал.

— В таком случае стоит позавидовать вашему самообладанию.

Же́не хотелось усмотреть в его словах злую иронию, но придраться было не к чему — фразу произнесли спокойно, ровно, даже с долей сочувствия, которое неожиданно легко нашло отклик в ее душе. Тут же захотелось улыбнуться, извиниться… Нет. Не стоит. Бажена даже отступила на шаг назад, чтобы меньше попадать под чары собеседника.

— Простите, в прошлый раз, неправильно определив ваше положение в обществе, я был крайне бестактен и недостаточно учтив. — А вот теперь чары развеялись. В голосе мужчины появилось что-то скрытое, но что это: злость, обида, раздражение или что-то иное Бажена не смогла определить. Ей вдруг стало обидно, что тепло, исходившее от Драгомира, от его слов, жестов, выражения лица, куда-то испарилось. Тут же захотелось закутаться в шаль, но по глупости она оставила ее в экипаже.

— Однако, стоит отметить: вы не сочли нужным сообщить мне о моей оплошности. Вам понравилась игра?

Сначала Бажена растерялась, не в силах определить суть упрека, потом наугад спросила:

— Вы сердитесь, что я не представилась?

Видимо, ее слишком прямой вопрос немного удивил Драгомира.

— Хм… Скорее мне не нравится мысль, что вы сделали это намеренно, — честно ответил он, с любопытством следя за ее лицом. Же́на от этого пристального внимания покраснела. Что ее разозлило, а значит, позволило вести себя более раскованно.

— Но вы тоже не сказали мне своего имени, — заметила она, наставив на мужчину букет. — Да и что в этом плохого? Разве в человеке главное — имя? Вы знаете легенду об Иояэ? Имеют значение не род, и даже не сущность — магическая или немагическая, небесная или земная. Только суть. То, что внутри человека — в голове и в сердце. Иояэ отрезали крылья — но оказалось, что летать можно и без них. Она — смогла, потому что…

— Потому что это сказка, — вставил тут же Драгомир. — Просто старая легенда, полная метафор и аллегорий. И только. Сомневаюсь, что вы полетите, если спрыгнете с какой-нибудь скалы, не смотря на вашу весьма одухотворенную речь.

Бажена против воли посмотрела в сторону старой часовой башни.

— Отец жизни! — удивленно то ли воскликнул, то ли выругался мужчина. — Я надеюсь, вы не собираетесь прыгать с Медных Часов, чтобы доказать мне истинность ваших слов?

Бажена сконфуженно пояснила:

— С чего бы? Я просто подумала о времени.

— Время обеда, — вздохнул ее собеседник и неожиданно подал ей руку. — К тому же вы дрожите от холода. Совокупность этих факторов дает мне право спросить вас: не желаете ли посетить ближайшую чайную? Вы сможете доказать мне все на словах, не прибегая к опасным экспериментам.

Же́на руку приняла, но все-таки спросила:

— А вам что? Делать нечего? И потом, разве это прилично, если два малознакомых человека посетят вместе чайную?

Драгомир улыбнулся, заметив на ее щеках румянец.

— Мы не пойдем туда, где изволят кушать чересчур приличные люди. Не бойтесь, неприличных там тоже нет. Просто торговцы средней руки. В основном доны. Надеюсь, эта компания вас не оскорбит, раз уж вы так ратуете за суть, а не за фамилию.

— Ничуть. Я…

Бажена осеклась. Она всегда считала сестер Тих подругами, но… У них не хватило смелости сказать все ей в лицо, у нее не хватило сил отстаивать право посещать их дом в споре с матерью… Какая-то слабая, ненастоящая вышла дружба. Рассыпалась от неосторожного толчка извне.

Бажена сглотнула вставший в горле ком. "Я дружу с донами," — осталось несказанным. Как и: "А с кем вы ссорились в переулке?"

Вена Хлад задумчиво взглянула на мужчину, который смотрел на нее, а не мимо. Протягивал ей руку по собственной воле, а не по настоянию матушки. И даже и не думал смеяться над ее внешним видом ни в глаза, ни… ни за спиной, по крайней мере ей хотелось так верить. Она так чувствовала. Она…

Полагала, что он все-таки больше походит на благородного спасителя, чем на злодея. И ничего не могла с собой поделать.

Ведь он смотрел на нее, слушал ее, говорил — с ней. Он, наверно, мог бы разбить тот прозрачный кокон…

А с сестрами Тих она потом поговорит. Когда ей станет лучше. И с мамой тоже. Возможно, если в нее кто-то поверит, она тоже сможет поверить в себя? И все изменить. Как во сне. Взлететь без крыльев. Как Иояэ.

Пока Бажена опять уплыла в мир грез и рассуждений, ее собеседник продолжал разговор.

— Относительно дел — вы угадали. Вынужден ждать в городе до вечера — у меня билет на последний дилижанс до Торфграда. Кстати, насчет имени — формально мы до сих пор не знакомы. Позвольте представиться — Драгомир н…

Взвизгнула женщина, заржали лошади, зазвенели Медные часы, отмеряя время. Мужчина замолк, с досадой посмотрев в сторону часовой башни. Бажена неожиданно для самой себя рассмеялась.

— Как думаете: это злой рок или спасительное провидение? — подыграл ей Драгомир.

— Давайте считать провидением, — улыбнулась Же́на. — Видите, все против того, чтобы мы назвались друг другу. Пусть останутся только имена. Драгомир и Бажена.

Это было бы совершенно по-сказочному: одни имена, обрастающие впоследствии звучными прозвищами (в зависимости от совершенных подвигов: Быстрый, Сильный, Демоноборец и т. д.). Подвигов, конечно, не предвиделось, но Же́не сейчас очень не хватало чуда.

Правда, еще она боялась, что, услышав ее фамилию, Драгомир навсегда изменит к ней отношение. Она, может, впервые встретила человека, проявившего к ней интерес. И ей очень не хотелось его терять. Ну, то есть, лишаться навсегда его общества. Слишком новые, неожиданно теплые ощущения дарила его улыбка. И Же́на, привлеченная этим теплом, к собственному удивлению, стала более разговорчивой и совсем не захотела вспоминать, что идти под руку с малознакомым мужчиной — не совсем прилично. Но… Ей вдруг показалось, что сейчас, рядом с ним, она может дышать полной грудью. И еще он с таким живым интересом слушал ее рассуждения о "Небесных легендах Трилора", в том числе об Иояэ, так искренне задавал вопросы и спорил (с неизменно покровительственной, но доброй улыбкой), что по дороге к чайной она почувствовала себя по-настоящему живой. Наверно, впервые за последние два года. С тех пор, как родители уволили ее верную гувернантку.

— …Да, первоначальное впечатление создается, что герой прав, но поймите, сказки и легенды бывают порой слишком однобокими. К тому же стоит учитывать время и нравы, при которых было создано или записано произведение. И ваш Демоноборец — характерный герой своего времени. Вспомните хотя бы с какой легкостью он покинул Альвеллу, бросив крестьян на произвол судьбы.

— Он спешил спасти весь мир, а не только одну деревню.

— Это сейчас мы объясняем его поведение подобным образом. Но если посмотреть в историческом контексте, получится, что на самом деле он бросил их, потому что благородной крови до крестьян не было никакого дела, спасать подобных "низких" людей — ниже достоинства Демоноборца. Вы читали "Небесные и земные мифы в разрезе" Элдара Корли? Книга вышла всего пару лет назад, но нешуточные споры вокруг нее ведутся до сих пор.

— Должна признаться к своему стыду, слышу это имя первый раз.

— Ознакомьтесь. У северного исследователя, несмотря на его антимагический настрой (вы же знаете, что на северо-западе, в Илендии и Верции, например, до сих пор не любят ведьм и "всякие магические штуки"?), так вот у Корли очень хорошо передана именно связь между временем и мифом. Можно сказать, он препарировал тексты легенд в исторической атмосфере. В "Мифах в разрезе" много действительно достойных мыслей. Если, конечно, отсечь все, что вытекает исключительно из его фобии магии.

Они стояли рядом с чайной, но все никак не могли найти времени пресечь разговор и зайти внутрь. Бажене казалось, что Драгомир разговаривает с ней не столько, как с равной, сколько как с милой, усердной, но все-таки ученицей, и хотя это ее немного уязвляло, его интерес к ее словам все искупал.

— А вы? Как относитесь к магии?

Бажена спросила это, заметив, что иногда, говоря о всяких чудесах, собеседник морщится. На мгновение ей показалось, что разгадка проста, учитывая цвет его глаз, (ах, как бы это было по-сказочному: тайный друг-чародей!), но мужчина в ответ нахмурился.

— Магия — это острое лезвие. Им можно ранить, а можно вырезать вгрызшегося в тело климеста. Можно ампутировать конечность, отсекая загноение, а можно убить здорового человека. Все зависит от формы и остроты лезвия — и еще от того, кто держит его в руках. Но если перестать заунывно философствовать: я не люблю магию. Она, бесспорно, двигает науку значительно вперед и дает человечеству новые возможности и направления развития, но… — Драгомир вдруг замолчал и посмотрел на свои руки, затянутые в черные перчатки. Видимо, перенял моду у друга. — Но так получилось, что я не люблю магию.

Сожаление, коснувшееся Бажениного сердца, было мимолетным. Если она любит сказки и легенды, это не обязывает окружающих любить подобное. Но все же жалко, что Драгомир так категоричен. Ведь магия, способность влиять на мир — это чудесно. Вот если бы у Бажены была хоть капля магии в крови… Но доктор Инт никогда не говорил, что кровь младшей вены Хлад чем-то отличается от остальных. А жаль.

— Прошу, — стремясь закончить неприятный разговор, Драгомир открыл перед Баженой дверь, и она шагнула внутрь небольшого светлого помещения. Как в неизвестность. Или в сказку. Или с облака — вниз.

Глава 22. Нахолмье

Чайная "Зефир в шоколаде" не только по названию, но и по внутреннему убранству больше напоминала кондитерскую. Большой длинный прилавок был заполнен всевозможными сладостями, посреди разноцветных булочек, тортов и пирожных возвышались большие чайники на углях, завезенные в Серземелье непонятно когда и непонятно откуда, но быстро прижившиеся в чайных, кофейных и подобных им местах. В воздухе разлился аромат ванили, корицы и ягод. Два маленьких круглых столика были заняты какими-то молодыми девушками, с жаром обсуждающими незначительную местную новость, один — двумя степенными бородатыми мужчинами в довольно приличных сюртуках, остальные места были свободны.

— Предлагаю сесть за столик у окна. Прошу. Я возьму пирожные и чай.

Опять покрасневшая Бажена села на предложенное место. Букет, с которым она так и не успела расстаться (оставлять глупо, но выбрасывать жалко), был отложен на край стола. Естественно, мужчина за все заплатит, но знать, что у тебя даже нет возможности позаботиться о себе самой, было унизительно. Эта мысль настолько завладела Бажениным сознанием, что тепло вдруг улетучилось, оставив место лишь сомнениям, неуверенности и страху. Же́на посмотрела вслед Драгомиру, обвела взглядом увешанный рюшами подол собственного платья, нелепые пышные рукава, давно вышедшие из моды, потрепанный букет… Горечь и стыд тут же потеснили все остальные мысли и чувства. Нет, он не мог с ней так просто говорить. Но тогда — почему?

Когда Драгомир вернулся с торговкой, несущей им чай и пирожные, Бажена, едва румяная девица отошла от из стола, открыто посмотрела на мужчину и спросила:

— Почему?

Драгомир отставил тонкую фарфоровую кружку.

— Что "почему"?

— Почему вы со мной возитесь? С малознакомой девицей в нелепом наряде? — голос дрогнул, Бажена сглотнула и уже тише попросила: — Скажите честно.

— Что вы себе напридумали за те пять минут, пока меня не было? — устало спросил мужчина.

Бажене хотелось зажмуриться, но она только опустила взгляд в чашку.

— Просто не могу понять, чем вызвала ваш интерес.

— Значит, вы хотите "честно". Ну что ж. Если честно — просто стечение обстоятельств. Вы были в беде, а у меня работа такая — помогать тем, кто в беде.

— Вен Силь говорил, вы — судейский, — заметила Бажена.

— Да, — Драгомир насмешливо склонил голову. — Ужасно неправда ли: аристократ работает?

— Вены…

— Я не вен. Нис.

Бажена прикусила губу. Собеседник смотрел на нее чуть прищуренными глазами, с легкой усмешкой. Да, почетную должность судейского давали почтенным аристократам в зрелом возрасте. Если судейским назначен человек двадцати пяти лет от роду, он не почетный член судейской коллегии, он в первую очередь работник. С теми же правами, конечно, и ежемесячным вознаграждением, но в данном случае вознаграждение слишком сильно смахивало на презренное понятие "зарплата", а род деятельности на "мальчик, разбирающийся во всем сам" или "беговой мальчик". Молодые нисы и вены вынуждены были много разъезжать, самостоятельно разбираться в сути поданных прошений, исков и обвинений, формировать предварительное заключение по делу. Тогда как старшие часто могли ограничиться лишь прочтением собранных материалов и выражением собственного мнения на этот счет.

Нис… Бажена знала, что отец и мать считают нисов недостойными, лжеаристократами, ведь те получили титул всего триста-двести лет назад, да еще в крайне неспокойные для Серземелья времена, но… Они ведь и звонкую веселую айфру считают недостойным инструментом. И сестры Тих, несмотря на то, что доны, очень хорошие, просто… И нис Драгомир — он тоже хороший. Фамилия не значит ничего. Только — суть. Все-таки порой сказки правы.

— Вы заняты благородным делом, нис Драгомир, — ровно сказала Бажена, пытаясь скрыть внутреннее волнение за интересом к чаю. Напиток оказался теплым и неожиданно ароматным. Бажена не знала, что в заведении для донов могут подавать такой вкусный чай.

— Может быть, — хмуро согласился Драгомир. Ему, кажется, не хотелось продолжать говорить, но он решил быть честным, а значит, следовало сказать все до конца, и мужчина сухо продолжил: — Сначала мне показалось, что вы в беде, потом я обманулся, посчитав вас обиженной служанкой. А вы были слишком растеряны и робки, чтобы я мог предположить иное, и я решил вас проводить, но ваш интерес к книгам, тем более к таким разным, меня несколько удивил. А сегодня оказалось, что вы вена и к тому же с вами любезничал мой друг, что, конечно же подогрело мое любопытство — Чеслав истинный аристократ по духу и не бросит в беде любого человека, но хоть с вами он и не был сердечен, однако заботился о вас искренне, а я привык доверять его мнению. Он с некоторых пор хорошо чувствует людей. Так что да, совокупность этих причин вызвала мою заинтересованность вами. Иначе бы я прошел мимо. Можете считать, что главную роль в данном случае сыграл просто профессиональный интерес. Вы весьма запоминающаяся фигура и сами по себе, но скорее тем, что каждая ваша черта входит в диссонанс с предыдущей. Слишком несочетаемо в вас все: одежда, манеры, происхождение, увлечение книгами, движения, взгляд…

Чашка неприлично звякнула о блюдце.

— Обсуждать вид дамы — недостойно, — заметила тихо Бажена, сжимая пальцы на тонкой фарфоровой ручке.

— Вы начали первой, — напомнил Драгомир.

Сказка развеялась. Благородный ореол собеседника затянуло тучами, тут же выстроившимися в черный нимб. Бажена судорожно подбирала слова для прощания.

— Я…

— Вы хотели честно, — Драгомир вдруг подался вперед. — Иногда честно — это значит, очень больно. Вы должны это понимать.

Да. Бажена уже поняла. Да так, что приходилось часто-часто моргать, чтобы не заплакать. Не так уж и нужно ей было это "честно"… Нет, конечно, глупо было думать, что она его искренне заинтересовала, но хотелось ведь услышать совсем другое…

Нет! Нельзя от правды загораживаться сказочными иллюзиями! Как со Старостинкой. Нельзя! Это… как самой надеть уродливое платье. Нет — уродливую шкуру.

Мужская рука вдруг легла на Баженину.

— Вы странная. Это тоже честно. Живете сказками и легендами, видя в них только благородство и честь. Так нельзя, вена. Иначе вы не заметите вокруг настоящего зла. Пройдете мимо. И ловушки, расставленной для вас, тоже не заметите — и попадете в капкан. И тогда вам будет по-настоящему больно. А в жизни спасителей на белом коне не бывает.

— Не бывает, — повторила эхом Бажена, и Драгомир торопливо убрал руку, приняв это на свой счет.

— Вы предлагаете видеть везде ловушки? — спросила она, не поднимая головы и не убирая со стола ладонь, еще помнившую тепло чужой руки. В отличие от друга, Драгомир в чайной снял дорожные перчатки.

— Нет. Я предлагаю смотреть. Уверен, вы не только в прошлом, но и в настоящем способны увидеть много прекрасного, завораживающего дух. Но смотреть надо честно. Не отворачиваясь ни от цветущих лугов, ни от увечных, покрытых струпьями калек. Видеть — это очень важно.

— И слышать, — добавила печально Бажена, не зная зачем.

— И слышать, — согласно кивнул Драгомир.

— Этому учат мудрецы юношей в институтах? — спросила Бажена. Недавно, когда она ехала с родителями из Нахолмья мимо земель венов Силь, она заметила в поле девушку в широких штанах, лезущую на вышку.

— Институтка, — презрительно скривилась мать. — Лаборантка-приживалка чья-нибудь. Позорище рода.

Бажена знала, почему она так говорит. Девушки если и могли учится в институтах, то уж работать — точно нет. Это оставляло несмываемое пятно на репутации. Девушки среди коллег-мужчин — это падшие создания. Но… Она была счастливой, та лаборантка на вышке. Солнце золотило ее волосы, в которых огненными языками вспыхивали рыжие пряди, ветер трепал широкие штаны, заставляя ее улыбаться, и, расставив руки в стороны, она могла вдыхать свежий воздух полной грудью. Так долго, как ей захочется. Бажена завидовала незнакомке. Завидовала той, которую должна была презирать. Если бы она вот так залезла на вышку, мать, чего доброго, отослала бы ее в душевную лечебницу. Да и не может приличная вена даже думать о подобной глупости.

Но Бажена думала. И краснела от того, какая она все-таки глупая, не соблюдающая приличия девушка. Точнее, мечтающая их не соблюдать. Что, может быть, было еще хуже.

Родители никогда никуда не отпустят Бажену. В Институт особенно. Даже просто учиться. Отдадут только в руки мужа. И даже тогда, наверно, будут приезжать и давать ему советы, как управляться с женой.

— Нет, — ответил Драгомир. — Этому учит жизнь. Вы тоже научитесь. Я уверен, вы способны увидеть многое. Но сначала вам придется пройти босой по острым осколкам. Истина всегда острее ножа.

— Как будто истина не может быть доброй, — без запала, но все-таки с некоторым вызовом возразила Бажена.

— Не может. Я таких не видел.

— Значит, вам не повезло.

Драгомир улыбнулся.

— Может быть, — как-то слишком покорно согласился он.

Прогудели Медные часы. Бажена машинально сосчитала удары и в ужасе вскочила на ноги.

— Мне пора. Я давно должна быть дома.

Мужчина встал.

— Я вас…

— Нет! — Вена даже руку выставила ладонью к собеседнику, словно пыталась удержать его на расстоянии. — Не надо, мой экипаж рядом.

— Вы обиделись, — не столько спросил, сколько констатировал факт Драгомир.

Бажена посмотрела в темно-зеленые глаза.

— Правда и должна быть острой, разве не это вы говорили?

— Я не хотел, — смутился вдруг мужчина. — То есть не так хотел… Вы хоть поняли, что я сказал потом? Или увидели только одну сторону?

— Я посмотрю еще, — искренне пообещала Бажена. Этот разговор она вспоминать будет еще не раз, это она точно знала. — Потом. Но мне пора. И вам, верно, тоже.

Он поклонился, приняв правила игры, она присела — и покинула чайную. Пересекая шумную вечернюю улицу, Бажена несколько раз обернулась, но ее собеседник был верен своему слову: покинув заведение, он пошел совсем в другую сторону. Же́на не определилась, радоваться тому, с какой легкостью он принял ее отказ, или печалиться, но в любом случае было однозначно хорошо, что кучер не увидит с ней постороннего. Если донесут родителям — они ее выдадут замуж за первого встречного вена, даже если у него на голове будут видны рога, а на ногах — копыта.

Врать родителям — плохо. Это поведение не достойно дочери древнего рода. Это тактика слабых людей. Но как Бажена не старалась всю дорогу найти аргументы, чтобы быть сильной и честной — не смогла. Ей казалось, случайный знакомый — последняя нить, что держит ее над пропастью. Срежь ее — и она сорвется вниз. И как бы ей не хотелось быть прекрасной небожительницей, но она не Иояэ и без крыльев не взлетит. Нет, родители не должны знать о Драгомире. Каким бы ужасным поступком не была ложь — это крохотную долю чего-то личного, этот клочок собственной свободы, она им не отдаст.

Бажена со слезами на глазах выбросила в поле потрепанный букет.

Любая тайна требует жертв. Лишь бы не кровавых.

***

Слуги были безмолвны и печальны. Дом — тих. Кажется, даже петли у дверей не скрипели ни капельки. Если бы не сопровождавшая ее служанка, Бажена, наверно, долго стояла бы у входа в гостиную, набираясь смелости, но ей не дали времени: дверь распахнулась, вынуждая ее шагнуть вперед.

— Добрый вечер.

Отец с матерью сидели на обитом мехом "зимнем" диванчике. На круглом агаримском столе стояли два графина: с водой и с вином, несколько стаканов и гора бутылочек со всякими лекарствами. Бажена шагнула вперед, еще раз присела — очень низко, признавая свою неправоту, но ответа опять не услышала. А когда подняла взгляд — столкнулась со взглядом отца, холодным, как лед.

— Добрый? Неужели? Чем же?

Бажена молчала, смотря в пол. Ядовитый тон делал каждое произнесенное родителем слово острым лезвием. Или плетью. Да, ее били словами, словно розгами. А самое ужасное — они ведь были правы.

— Я… оставила записку…

Мать, уткнувшаяся в плечо отца, нервно всхлипнула. Глава семьи ехидно прокомментировал:

— Да, конечно. Пребывающая в бреду дочь оставила нам записку — какое облегчение! Нас это, конечно, утешило и успокоило мгновенно.

Отец жизни, какая же она дура! Совсем об этом не подумала! Да и учитывая, что без их разрешения Бажена раньше никуда не отлучалась, родители должны были очень волноваться! А она глупостями маялась в городе!

Просто хотела свободы.

Но не такой же ценой! Что же она наделала!

— Мама…

Береслава вскочила на ноги стремительно и ловко, словно кошка. Глаза ее были сухими, но красными.

— Мама? Ты вспомнила это слово, неблагодарная? Что же тебе нужно? Ведь "маму" ты вспоминаешь, только когда тебе что-то от меня требуется! А когда я прошу сделать важное для меня, ты сразу забываешь, что я твоя "мама"!

Неправда! Неправда! Бажене очень хотелось закричать, что все не так, бросится вперед, обнять мать, но как она могла это сделать без разрешения?

Же́на робко шагнула вперед, сглатывая слезы.

— П…

— "Прости"? Конечно! Какое еще слово могло прийти в эту глупую головку? Как все просто: всадила матери кол в сердце, сказала: "Прости," — и ходи счастливая дальше. Нужна обновка — подойди, поластись, а не нужно ничего — можно плюнуть на то, как о тебе беспокоятся, взять без спроса коляску и укатить в неизвестном направлении сразу после болезни. И прямо перед большим балом в Нахолмье. Молодец, ничего не скажешь! Достойную же мы вырастили дочь и невесту, Анджей! Самому тижийскому таджу сватать можно! Она-то его наверно за два дня в могилу сведет, а за неделю — всю его свиту! Играть пристойно на пианино не научилась — зато смотри какой талантище в уничтожении близких людей!

Бажена не знала, что она может сказать в ответ. Она закусила до крови губу, пытаясь не разреветься прямо на глазах у родителей, что было бы вдвойне позорно, и сжала кулаки так, чтобы ногти впивались в ладони. Ей было очень стыдно, больно и… одиноко.

— Анджей, — мать обернулась к отцу. — Проводи меня до спальни, боюсь сама я не дойду. Здесь нам делать нечего, мы тут больше не хозяева. Наша дочь уже слугами и колясками распоряжается так, словно мы в могиле. Вероятно, задание служанкам на завтра она тоже выдаст сама. И с поваром поговорит сама. И вообще все сделает сама. Наше слово в этом доме больше ничего не значит. Считай, доченька наша нас уже похоронила.

Бажена кинулась вперед, хватая мать за руку.

— Пожалуйста, послушай… Я не хотела… Просто…

Береслава брезгливо выдернула ладонь из тонких пальцев дочери, взяла мужа под руку и покинула гостиную.

— Мама! Да послушай же!

Дверь бесшумно закралась за спинами родителей. Не скрипнула ни одна петля. И дом вдруг снова стал похож на мрачный склеп, погруженный в вечную тишину.

Бажена почувствовала, что ноги ее не держат. Опираясь на мебель, она кое-как дошла до лестницы, долго поднималась по ступеням, пытаясь разглядеть их за потоком слез, но в конце концов добралась до собственной спальни. Упала на кровать и наконец-то в голос разревелась. Сейчас она была готова продать все тайны мира за то, чтобы родители ее простили. Но такой сделки ей никто не предлагал.

***

Береслава закончила наставления и выставила домоправителя за дверь. Едва он вышел, в комнату протиснулись три служанки, несущие большие подносы с ужином. Анджей отложил в сторону газету и пересел с кровати за стол.

— Интересно, куда она ездила?

— К донам Тих, — уверенно ответила Береслава, пробуя суп.

— Кучер сказал?

— Зачем мне кучер, если у меня есть собственная голова на плечах? Ты Бажену не знаешь? Ну куда она еще могла помчаться после болезни? Только туда. Девицы дали ей от ворот поворот, она расстроилась, разнылась и бродила где-нибудь в тяжких раздумьях, пока не опомнилась. Суть в другом: она взяла без спроса коляску. И без разрешения поехала невесть куда. Понимаешь? Такого поощрять нельзя. Тем более накануне большого бала. Эдак она возомнит, что сама может выбирать себе друзей и жениха! Нам такого счастья не надо. Так что пусть девочка хорошенько поплачет, выспится, а перед балом, надеюсь, она будет как шелковая. В конце концов послушание — это добродетель. Которую я все никак не могу ей привить в должной мере! Ну ладно, главное замуж ее удачно выдать. И пусть муж разбирается с ее характером.

Анджей внимательно слушал жену, сверяя ее слова с собственными наблюдениями.

— Кажется, она еще не совсем здорова.

— К балу будет здорова, — отмахнулась Береслава. — Если бы она осталась сегодня дома, а не поехала демоны знают куда, хорошо поела да поспала бы — была бы к вечеру румяная, как наша молочница. Никто не заставлял ее бегать по городу. Кстати, в деревню ей тоже лучше не разрешать ходить. Мила донесла, что она разговаривала с младшей дочкой старосты Бороздки.

Анджей хмуро покосился на картину, за которой находился тайник с деньгами.

— Это та вдова с несметным количеством детей? Что ты ей пообещала?

— Позволь! — Береслава гордо повела плечами. — Я ее рожать столько детей не просила, мужа ее не я убила, а вражеский солдат на войне, так что лично я ей ничего не должна. А то, что она поделилась своими наблюдениями — ее собственная инициатива. И не моя проблема, если она возомнила, что ей за это что-то будет.

— Может, лучше дать что-нибудь? Пусть домоправитель ей корзину отнесет с объедками со стола. Мало ли…

— Еще чего, продукты на них переводить! — возмутилась Береслава, заканчивая с трапезой и дергая колокольчик вызова слуги. — Зачем грубой крестьянке изысканная пища? Разве она сможет ее оценить? Нет, я считаю, это опасный прецедент! Вообще-то это ее долг — служить нам любыми способами. А мы ей ничего не должны.

Анджей отодвинул тарелку и задумчиво произнес:

— Ну, если вспомнить "Устав стардов и младших землехранителей и собирателей налогов, венов и нисов", то…

— У нее есть дом, и она находится на попечении старосты деревни. Что еще мы можем сделать? Поселить ее в гостевых комнатах нашего собственного дома?

Береслава рассмеялась нелепости подобного предположения. Анджей тоже улыбнулся.

— Ты, как всегда, права. Надеюсь, Бажена забудет про Бороздку, как про страшный сон.

— Не думаю, что в ближайшие дни она будет что-то требовать. Так что надеюсь, ни про дочь старосты, ни про этих отвратительных Тих мы не услышим от Бажены ни слова. Пусть замалчивает свою провинность. А потом посмотрим. Думаю, она забудет все эти глупости очень скоро. Особенно, если мы найдем ей жениха.

Береслава многозначительно посмотрела на мужа. Тот согласно кивнул.

— Вен Борз не сможет не явиться на бал. Я сказал кому надо о его приезде — и приглашение ему доставили одному из первых. Лично в руки.

— Очень хорошо!

Береслава села перед зеркалом и с блаженным видом принялась доставать из прически шпильки.

— Где эта глухая служанка? Она собирается приходить или я могу садиться писать ей разгромное рекомендательное письмо?

Анджей потянул за шнурок повторно и вернулся к чтению газеты.

Глава 23. Подхолмье

Рина шла с рынка. В руках — тяжелая корзинка, за спиной — тижиец, который тащит еще две такие же, а в голове — глупые непрошенные мысли. Спина, благодаря собранным Баротом травам, подживала, а вот сердце успокоится никак не могло. Рина уже и вызнала потихоньку через пустую болтовню, что Яромир со скандалом дочку у тещи забрал, пить вроде как больше не пьет и вообще ведет себя чинно. В кузнице работает с утра до вечера, а Любима то рядом с ним вертится, то находится под присмотром жены лучшего друга. А та, хоть и беременна, и у самой трое, а за девочкой следит. По крайней мере Люба больше никуда вроде не убегала, ничего глупого не творила. Все это должно было Рину радовать — и она действительно радовалась и за девочку, и за Яра, но внутри жгло от нетерпения, хотелось пойти посмотреть, как они там? Но нельзя в чужую жизнь лезть без спроса, и Рина запретила себе тревожить дона Жар и его дочь.

А ноги все равно понесли ее по той дороге, где стоит дом Яра. Да и что? Пройдет мимо, не постучится! Справится!

Азарина действительно стучать не стала. Бросила взгляд короткий во двор — трава скошена, постиранное белье поднявшийся ветер полощет. Значит, все в порядке. Ни на секунду не остановилась рядом, прошла мимо. Но ушла недалеко.

— Зыркаешь, бесстыдница!

Яромирова соседка выскочила со своего двора, преграждая Азарине путь.

— Глаза твои бесстыжие как только в сторону ту смотрят!

Из соседнего дома высунулась голова жены плотника.

— Что опять за шум, Руса?

— Да ты полюбуйся, соседушка, на ведьму-разлучницу! Стоит, внаглую зенки пялит на чужой двор!

Чернобровая молодуха звонко рассмеялась.

— Завидно тебе что ли, Руса? Тебя-то дон Жар, когда помогать, — женщина повела плечами так, что объемная грудь соблазнительно заколыхалась, — пришла, вон выставил, а ее приветил! Покою не дает эта мысль, да?

— Ах ты, змеюка! — переключилась на другую мишень Руса. — Язык свой поганый приберегла бы мужу зубы заговаривать!

— А мне мужу врать нужды нет! Это тебе твой так опостылел, что ты то к проезжему торгашу вечерами бегала, то перед Яромиром своими пудовыми прелестями трясла! А у нас все чин чином!

Азарина пошла дальше, воспользовавшись тем, что о ней забыли.

— Не ход-дила б ты здэс. Здэ-эсь. Сь. Здэсь.

Дона Брит посмотрела на тижийца недобро.

— Что, баб наших боишься? — попыталась она перевести все в насмешку.

— Нэ. — Барот вздохнул. — Красывы. Но ядовыты. Как мужа б-бит — знаю. А как дэву?

— А то вы покорность не кулаками вбиваете своим женщинам!

— Кто как, — согласился тижиец. — Но хороша жена слушаэт не за страх, а за долг. Жена — опора. Тыл. Будет по-своиму дэ-делат — муж-отец-брат в бэдэ. А как скажут — всегда знаишь, что где как. И как будэт.

Азарина рассмеялась. Не искренне, просто пыталась перевести разговор с больной темы на постороннюю.

— Не найдешь ты у нас жены по нраву. Больно своевольные у нас девки.

— Поцэму нэ… не найду?

— А и найдешь — за тебя не отдадут, — сообщила Азарина тижийцу прописную истину. Был бы он послом или тижийским вельможей — за хорошие откупные отдали бы дочь в степь, а босоте надеяться не на что.

— А думал, у вас нэ продаут сэстьор за мешок муки, — не преминул уколоть собеседницу Барот. Перепалка была ерундовой, ненастоящей, но Азарина посмотрела на степняка хмуро.

— Языкастый ты больно стал, помощничек!

— А что, — не унимался мужчина. — И Диану бы нэ отдала?

Рина от неожиданности остановилась. Тижиец тоже. И они с опасливым любопытством уставились друг на друга.

— Тронешь девчонку — я тебе кишки выпущу. Я не шучу, степняк.

— Так и я не шуцу. Хороша дэвоцка. Как лошад норовыста. Красыва.

Азарина не знала, что красивого нашел Барот в Деяне. Мышонок. Волосы не густые, цвета неяркого, лицо обычное, непримечательное. Фигура тоже. Разве что спереди, если платье в пору подобрать, есть чем полюбоваться. Девочка и вправду хорошая, но вокруг ходят и ярче, и краше, и пофигуристей. А этот сын степной пыли увязался за простой служанкой без роду-племени, приданного и…

И родни. Если что — за Деяну заступиться некому.

— Лошадь может и норовиста, и хороша, да не про твою честь, — отрезала Азарина. — Она степняков ненавидит. Никогда она за тебя не пойдет, а я неволить названную сестру не буду. Ясно?

Барот послушно кивнул, но в глазах его почему-то поселилось лукавое удовлетворение.

— Ногами шевели, женишок! Или мы до обеда волочь эти корзины будем через три улицы?

Тижиец ускорил шаг, никак не комментируя ворчание хозяйки.

***

Деяна растопила печь спозаранку. Принесла дров, стала собирать на стол — и заметила лежащий на нем маленький букет. Цветы были совсем простыми — выйди за калитку да рви, но внутри все равно что-то дрогнуло.

— Дурак! — проворчала девушка, но вышло неубедительно и, делая голос грознее и тверже, она произнесла еще несколько раз: — Дурак! Дурак! Дурак!

Легче не стало. И цветы жалко… Дея вздохнула и отнесла их в свою спальню — к трем предыдущим букетам. Лучше наверно сделать вид, что она их не находила. Или смахнула, не заметив, и выбросила вместе с мусором. Не такие уж они и приметные!

Но пахнут хорошо. А ведь тижийцы придают запахам большое значение… Деяна сурово сдвинула брови и принялась разбирать грязное белье. Вот еще! Не будет она об этом так долго думать! У нее дел много! Вот только вернется хозяйка с рынка.

Но хозяйка задерживалась. Не дождавшись Азарину с покупками, Дея принялась за стирку, решив не тратить попусту время. Выходить к реке ей было уже не так боязно, тем более, что та протекала рядом, а утром вода была холодной и на берегу почти никого не было — на все остальное горожане носили воду из колодцев, в Нахолмье их было много, чуть ли не на каждой улице.

О том, что некоторые лоботрясы находят по утрам время искупаться, девушка как-то не подумала.

— Привет, красавица!

Выплывший из-за прибрежных кустов парень стал выбираться из воды — и Деяна поспешно загородилась от него мокрой тканью.

— Ты откуда такая стыдливая? Девки в бани бегают смотреть на мужское достоинство, а тебе выпала удача за просто так — и закрываешься!

Ткань дернули. Деяна взвизгнула.

— Ал! — крикнул мужской голос из соседних кустов. — Что ты там застрял? Идем!

— Да дай с девкой познакомлюсь! — ответил парень.

Затрещали ветки. Ткань тоже затрещала. Руки Деяны соскользнули с простыни, и девчонка упала на спину. К счастью, стоявший перед ней парень уже успел натянуть штаны.

— Ого! — оскорбился он, рассматривая ее сверху. — Это предложение?

Деяна шустро откатилась в сторону и вскочила на ноги, попутно подхватывая с земли сухой сук.

— Да ты чего? — удивился незнакомец. — Шуток не понимаешь?

Деяна ответить не успела — из кустов вылез мужчина постарше, подскочил к парню и отвесил ему увесистый подзатыльник. У того аж голова дернулась.

— Эй! За что? Я просто познакомиться хотел!

— Чтоб девок не пугал! Знаю я, как ты знакомишься! Надевай рубаху и пойдем! Дела ждут! Герой-любовник!

— Да че ты, дядь! Я может, жениться на ней хочу! — и незнакомец озорно подмигнул Деяне.

— Балбес!

Старший мужчина потянул младшего в сторону дороги, что вела к городку. Деяна возобновила стирку, помимо воли прислушиваясь к удаляющимся голосам.

— Жениться! Ишь, удумал! Это приживалка Азаринина, у нее медяка ломаного за душой нет!

— А, понятно. Да я ж все равно шутил. Зря ты влез. Я бы хоть на сеновал ее затащил. Мордой, конечно, девка не вышла, зато спереди есть за что потрогать. И скромница такая! Эх, я таких нетроганных люблю. Ай! За что???

— Чтоб про сеновал меньше думал! Только девок глупых обижать и горазд! Высечь бы тебя разок для острастки!

Голоса удалились — стало совсем непонятно, о чем говорят мужчины. Деяна обиженно шмыгнула носом. Приживалка, значит! Хотя… Что на правду обижаться? Радоваться надо, что ее положение беду от нее отводит! А то не дай Отец поверила б в "красавицу", "жениться" и прочую ложь — и рассталась бы с честью на ближайшем сеновале. Еще может и не по своей воле…

Достирав белье, девушка торопливо собрала все в корзинку и чуть ли не бегом отправилась к "Мягкой перине". Работать надо! Работать! И радоваться, что "мордой не вышла"! Азарина вон сама по себе живет — и довольна. Так и надо!

Несмотря на тяжелую ношу, Дея так быстро шла, что, когда она пнула калитку (не рассчитала — со всей дури ударила), то стоявший за ней человек не успел увернуться — и повалился на землю, охнув от неожиданной боли.

— Простите! Простите!

Деяна бросилась было к раненому, но увидела, что на земле лежит Кагыр, и замерла.

— Что случилось?

Азарина подошла к ним, посмотрела на обоих, как на неразумных детей, и приказала:

— Дея, обработай ему лицо, пока сильнее не опухло, — И вернулась в кладовку.

Мужчина встал на ноги, осторожно касаясь смуглыми пальцами опять покрытого щетиной лица

— Надеусь, это было слуцайно.

— Прости, — все-таки сказала Дея, с ужасом смотря на капнувшую в зеленую траву кровь. Одна или две капли тут же исчезли в зелени.

— Ничего, — улыбнулся разбитыми губами тижиец. — Как вы говорыте? До свадбы заживот.

"Смотря, до какой свадьбы, — хмуро подумала Дея. — Если до сеновальной — не факт." Хотя, кто добровольно ляжет с тижийцем? Впрочем, лучше такой степняк, как Барот, чем урод вроде того парня. Врун и похабник!

— Пойдем.

На кухне, как всегда, было очень жарко и пахло сдобой — Азарина выпекала пироги. Дея достала мазь, намочила чистую тряпицу в ведре с водой, аккуратно стерла с лица мужчины кровь. Его нос распух, левая щека тоже, к тому же по всему лицу были разбросаны алеющие ссадины.

— Очень больно? — Дея аккуратно стерла пальцем кровавую каплю, выступившую на нижней губе мужчины. Барот смотрел на нее завороженно, словно она его заколдовала. Деяна обеспокоенно нахмурилась.

— Ты…

Договорить она не успела — степняк вдруг шагнул вперед, наклонился — и коснулся ее губ легким, почти невесомым поцелуем. От неожиданности Дея не сразу сообразила, что делать, и прикосновение перестало быть мимолетным — девушка почувствовала чужой язык. Удар кулаком в показавшееся ей стальным плечо неожиданно возымел действие — Барот послушно выпрямился.

— Ты… Ты… — Деяна не находила слов. — Подлец!

— Поцему? — искренне удивился тижиец.

— Нельзя целовать без разрешения!

— Ты коснулас губ мужчины — знацыт, просыла поцелуй.

Деяна покраснела.

— Я о таком не слышала! Ты… Ты сам это придумал! Только что! — она обвиняющие ткнула пальцем в его грудь — и попала в расшнурованный ворот рубахи. Кожа мужчины показалась ей огненно-горячей, и Дея тут же отдернула руку, словно обожглась.

— А тэбэ развэ нэ понравэлос?

Деяна аж не смогла вдохнуть от возмущения. Да что этот степняк о себе возомнил??? Девушка торопливо сунула ему в руки склянку с мазью.

— Сам обрабатывай! У доны Брит зеркало есть!

Но уйти ей не дали — схватили мягко, но настойчиво, за ладонь.

— Зацем так смотрэла, эслы нэ хотэла?

— Никуда я не смотрела!

— Смотрэла. На мэна. Прамо в глаза — в душу. — Ее ладонь прижали к мужской груди. — Слушай, как сэрдцэ колотытса.

Сердце тижийца действительно билось быстро-быстро. А слова становились все менее понятными и более косноязычными. Деяна недавно только заметила: чем спокойнее Барот, тем лучше говорит, чем сильнее волнуется — тем хуже произносит серземельские слова. Выходило, он и вправду был сейчас очень взволнован.

Ею? Почему?

На рубашку упала красная капля.

— У тебя кровь идет.

Степняк, видимо, воспринял эти слова, как знак примирения — и снова наклонился вперед…

За что тут же получил удар в плечо. Деяна вырвала руку и поспешила отойти к двери. Ишь ты, резвый какой! Тоже на сеновал торопится?

— С мазью сам справишься!

— Диана?

— Де-я-на я! Хам!

Злость, просквозившая в собственном голосе, удивила даже саму Дею, но смущенная всем происходящим (а больше всего тем, что интерес степняка не вызвал в ней ни отвращения, ни искреннего негодования) и проведшая нелестные и для себя, и для тижийца параллели с утренней встречей, девушка не стала ничего ни объяснять, ни извиняться. Просто выбежала во двор, спасаясь если не от самой себя, то по крайней мере от пытливого взгляда мужчины с исполосованной спиной. И как не пыталась Деяна напомнить себе, что полосы те и шрамы оставлены на войне ее же соотечественниками, которых этот ужасный степняк убивал с малолетства, омерзение и ненависть она возродить в себе так и не сумела. И не знала, радоваться ей по этому поводу или ругать себя саму.

***

Яромир пришел на закате. Сел за ближайший к стойке столик, выжидательно уставился на Азарину. Та кивком головы отправила к нему Деяну.

— Что жел…

— Позови хозяйку, девочка.

Дея позвала. Рина сначала хотела послать гостя подальше, но потом передумала, подошла, села рядом. В зале воцарилось молчание.

— А у нас что? Все все съели? — рявкнула дона Брит на посетителей. — Все обо всем поговорили? Выметайтесь тогда, вам здесь делать нечего!

Комнату наполнили звуки. Тихие, ленивые. Каждое ухо прислушивалось к чужому разговору. Каждый глаз косил на тот самый столик. Азарина не стала больше кричать. Ей скрывать нечего.

— Здравствуй.

— Здравствуй.

Молчание. Неловкое. Тонкое, словно паутина. Прочное, словно северный доспех. Острое — можно порезаться, просто кинув взгляд в сторону собеседника.

— Спасибо. — Яромир шагнул на лед первым. — Я благодарен тебе… за все. Особенно за Любу.

"И за тот разговор".

— Пожалуйста. Я рада, что у вас все хорошо.

"И не жалею. Ни о чем."

— Правда?

"А у нас все хорошо?"

— Да.

"Ты справишься. Я тебя знаю."

— Я твой должник.

— Ты еще ничего не заказал.

Яромир неуверенно улыбнулся.

— Тогда мясной пирог. И собери корзинку чего-нибудь сладкого для Любимы.

Азарина встала. Яромир остался за столом. Посетители разочарованно вернулись к своим собственным беседам и еде.

Весь вечер Рина одергивала себя: не смотри! Не смотри в ту сторону! Натужно улыбалась, кому-то грозила, с кем-то смеялась. И когда ОН встал, взял корзинку, оставив на столе деньги, лишь кивнула на прощание — не прерывая разговор со скорняком. Она очень занята, она о нем забыла, она о нем совсем не думает. И по-особенному к нему не относится — лишь гость, один из многих.

А сердце пропустило удар, когда хлопнула, закрывшись, дверь. Рина еле дослушала рассказ собеседника, что-то невпопад ответила и ушла на кухню, отговорившись работой. Зал остался на Деяну.

И когда скрипнула уличная дверь, сердцем поняла раньше, чем разумом — он.

Корзинку поставили слева от нее, взяли за плечи, мягко развернули.

— Что-то забыл? — нарочито удивленно сказала Рина.

— Наоборот, Аза. Я все помню. Все. Каждое твое слово.

Азарина передернула плечами.

— И что? Я сама-то не помню, что несла!

Яромир улыбнулся. Коснулся холодными пальцами ее щеки.

— Врунья. Все ты помнишь.

И поцеловал ее. Рина даже опомнится не успела.

И вдруг все стало правильно. По-настоящему. И жар внутри, и дрожь до кончиков пальцев, и слезы по щекам — от того, что и сладко, и больно, и страшно. Но — правильно. Вернее всех законов мира, писанных и неписанных, будь то заветы людей, небожителей или самого Отца. Самое честное, самое искренне, самое светлое — сейчас. Все остальное — ложь.

Они опомнились только когда со стола что-то скатилось и с грохотом упало на пол. Кажется, какая-то железная миска. Яромир уткнулся Рине в шею, прижимая ее к себе так крепко, что, наверно, оставил на ее теле очередные синяки.

— Я будто научился наконец дышать.

Она могла бы сказать тоже самое, но произнесла совсем другое:

— С чего ты взял, что я говорила правду?

— Я знаю. — он отстранился, посмотрел ей в глаза. — Просто знаю.

Как у мужчин все просто!

— А раньше не знал?

— Дураком был, Аза. Очень ревнивым и глупым по юности лет. И очень доверчивым. Считал Мирослава и Данису своими лучшими друзьями, верными и честными. А они…

— Она любила тебя.

— Я ее тоже. Но — иначе. Она, наверно, чувствовала все это время, оттого и… А ты… Ты же была такая — красивая, статная, особенная! Я все боялся сказать. Вы же из такой семьи, тебе в мужья ниса прочили! А потом… Я сволочь, я знаю. Просто заело: а можешь ли ты меня принять не как доброго утешителя, а как мужа? Вот такого неказистого, из семьи не такого уж и успешного дельца? А Мирослав говорил, тебя за кого-то из городских верхушек сговаривали. А потом смерть отца, пьянка, ночь, Данисино вранье, подкрепленное наветами Мирослава и других людей… Да и все ведь знали, ты приходила к дону Низ на поклон, а чем закончилось, у каждого на то свое мнение. А ревнивому сердцу много ли надо?

Азарина криво улыбнулась.

— Раньше значит, другим верил больше. Что сейчас поменялось?

— Повзрослел да поумнел?

Яромир шагнул назад, развел руки в стороны, словно предлагая: ну посмотри, какой дурак! Хочешь — смейся. Только не отталкивай.

Азарина взяла корзинку, сунула ему в руки.

— Иди, Яр. Умней дальше.

И повернулась к нему спиной.

— Мне пару дней назад Гар по пьяни рассказал… Это он был у Данисы первым. За два дня до свадьбы. Она хотела подтвердить легенду, что это она со мной была в ту ночь, и… За два дня до свадьбы, представляешь?

Да. Азарина представляла. Даниса всегда была тихой и спокойной, но внутри у нее бушевало пламя. Будь она чародейкой, наверно, не было б ее сильнее во всем мире. Слишком упрямая, слишком гордая, любимица семьи… Послушная, работящая, верная — да, пока не взбредет что-то в голову. Ей взбрел Яромир. Стал ее болезнью, наваждением, желанием. Она его хотела — и получила. Азарине ли ее судить? Ведь именно Рина понимала ее как никто. Она бы тоже пошла за Яром в огонь, воду и на Темную сторону.

— Она тебя любила, — повторила словно заклинание Азарина. Яромир помотал головой.

— Не знаю, Аза. Может ли любовь обманывать? Мучить? Убивать? Я всегда думал: нет.

Рина тоже так думала, но чужая душа — потемки.

— Ты ведь тоже делал мне больно.

— Делал, — согласился мужчина. И она вдруг поняла: ему тоже было больно от того, что он говорил. Разочаровываться, сомневаться, верить и не верить, но продолжать любить — больно. От того и слова злые слетают с губ. И от них еще больнее.

Но какая теперь разница? Сколько воды утекло!

— Поздно, Яромир, дочь ждет.

— Да. Ждет.

Яр послушно шагнул к двери, но взявшись за ручку, вдруг замер.

— Рина, я… вообще-то попросить хотел… не знаю, как стирать платья Любимы… Может… За плату, конечно… Выручишь?

Азарина вздохнула.

— Иди к дочери.

Мужчина вышел, беззвучно прикрыв дверь. Никто никому ничего не обещал, но они оба знали, что она придет. Даже если идти придется по битому стеклу.

Если Яромир и повзрослел, то Азарина, кажется, нет. Глупая-глупая Рина.

И самую каплю — счастливая. Пусть даже у счастья этого привкус соли и горечи.

Глава 24. Подхолмье

Барот весь вечер кружил вокруг Деяны. Та делала вид, что ничего не понимает. Азарина была слишком занята гостями и собственными мыслями, чтобы замечать что-то еще. Когда Дея в очередной раз вернулась на кухню за едой и обнаружила, что тижиец зашел следом, то лишь сунула ему в руки две тарелки, строго сведя брови. Это было странно, но она больше его не боялась. Не думала, что он может вот сейчас, наедине, сделать что-нибудь плохое. У него было много шансов — и он не одним не воспользовался.

— Чего стал? Неси!

Мужчина внимательно посмотрел на ее сосредоточенное лицо, неопределенно хмыкнул — и вышел, открыв дверь ногой (руки были заняты посудой). Дея выдохнула. Ну что он как репей к ней прицепился? Ходит и ходит! Глазами своими темными, словно ночь, смотрит загадочно и жарко! Цветы эти по утрам таскает, словно пес палку! И стоит рядом — а словно на грани, вот-вот нечто скажет. Не дай Отец и вправду спросит что — как ей отвечать? Если она сама ничего не знает!

Пока она разливала компот припозднившимся едокам, Барот успел вернуться, упрямо стать рядом и спросить:

— Ты сердышься. За что?

Деяна и сама не знала. То есть знала, конечно: он ей надоел со своими букетами и разговорами, а целовать ее вообще не имел права, дикарь степной, никакого понятия о приличиях! И работать мешает! И…

И так перевернул все с ног на голову, что она ничего понять не может. И да — злится. Это единственное, что ей остается. Потому что внутри все так странно, сумбурно, в самой себе не разобраться — и оттого очень страшно. Словно она проигрывает невидимую войну.

— Женшина должна быть доброй, теплой. А ты острая, как нож. Когда мягкой станешь?

— Когда подаришь волчий коготь! — фыркнула Деяна, отмечая, что говорит собеседник почти правильно. Не волнуется? Ну и ладно! Да и зачем она об этом думает? С чего это вдруг ей хотеть, чтобы он рядом с ней волновался?

Степняк сосредоточенно кивнул:

— Хорошо, — и ушел. Дея села на лавку, задумчиво смотря ему вслед. И что это значит? "Когда подаришь волчий коготь"; "Когда волчий коготь расцветет," — подобные выражения означали "никогда". У этого растения нет цветка, оно размножается при помощи корневища. И как понимать его ответ? "Ну и ладно, сама дура?" Может, конечно, и вправду дура, но ведь обидно…

Во дворе вдруг заржали кони. Громко. Один — захрипел жалостливо, испуганно. Деяна, позабыв о собственных метаниях, бросила все и выбежала на улицу.

Гостей было немного: пять всадников и пять вьючных коней. Вот только даже в свете луны и большого фонаря, висящего над входом в дом, было видно, что люди эти — тижийцы. Дея не успела ни испугаться, ни решить, что делать — на крыльце уже показались Азарина и Барот. Степняк бросился к раненому коню, что-то злобно высказывая на своем грубом, тижийском языке. Дона Брит громко спросила:

— Кто такие? Зачем пожаловали, гости дорогие?

— Зовы таджа! — пренебрежительно отозвался один из людей. Одежда его хоть и выглядела тижийской (штаны да рубаха), но была украшена множеством узоров и камней, особенно выделялись украшениями длинные рукава. Обычно тижийцы носят рубахи без рукавов, но знатные вельможи часто подчеркивали свой статус и богатство именно наличием оных. Остальные были одеты проще, у троих рубахи доходили до середины бедра — охранники или слуги, у молодого мужчины с перекинутой через плечо сумкой — до колен.

— Я — тадж, — спокойно сообщила дона Брит. — Владелица этого дома. И выше меня нет никого на этом дворе. Так что хотят гости?

Гости некоторое время совещались, с неодобрением поглядывая на хозяйку. Потом молодой мужчина в яркой, но украшенной вышивкой лишь по подолу рубахе вышел вперед.

— Здравствуй, хозяйка. Великий Гарун Кариб, что сидит у самых ног Наивеличайшего Таджа Всех Степей, Таджа над таджами, изволил остановиться на ночлег на твоем дворе. Прикажи рабыне прибрать три лучшие комнаты, нагреть воды в купальню и нажарить свежего мяса.

— Мяса можем подать прямо сейчас, уважаемые. Вода и комнаты будут готовы в ближайшее время. Мы рады приветствовать друзей Господаря на своей земле. Только не забывайте, пожалуйста: в Серземелье рабов нет. Прошу в дом.

Азарина повела гостей внутрь, махнув Дее, чтобы та пока оставалась на улице. Следом за хозяйкой постоялого двора зашел бугай с кривой саблей у пояса, видимо, охранник, затем Гарун, затем переводчик и опять охранник. Пятый человек — слуга, суетился вокруг коней и переругивался с Баротом. Деяна немного осмелела и подошла ближе.

— Что случилось?

Барот выглядел очень злым. Он стоял рядом с тревожно ржущим конем и гладил его по спине. Конь подгибал одну ногу.

— Дуракы-хозаэва с ним слуцылыс! А, байра када! Ханы дорог гар! Гарун драг тодо!

Конь заржал, видимо, выражая свое согласие со всем сказанным.

— Ему больно? — уточнила Дея.

— Да. А он гнал исцо и исцо! А, Лихобор ханы гар!

В свете луны блеснула острым лезвием лежащая рядом с животным сабля.

— Это что? — испуганно потянулась к оружию Деяна.

— Нэ трож! — ее легонько шлепнули по пальцам. — Это мнэ. Прырэзат эго!

— Ты его убьешь???

— Нэт, конэшно! Отвэду к кузнэцу. Принэсы маз.

Дея хотела было на всякий случай забрать с собой страшную саблю — вдруг ее отсылают, чтобы сделать черное дело без визжащих девок по близости? — но посмотрела на взволнованное лицо Барота и передумала. Он не сделает коню плохо.

Когда Кагыр увел хромого коня со двора, Дея наткнулась на странный, оценивающий взгляд слуги-тижийца и поспешила ретироваться на кухню от греха подальше. Все-таки там спокойнее.

Азарина тут же дала ей задание: собрать то и то, вручить засидевшимся в обеденной скорняку и дубильщику корзинки с едой, взять плату и выпроводить их вон. Потом — быстро наверх, стелить три комнаты по левой стороне. Сама дона Брит крутилась между тижийцами, принося-унося еду, закуски, таз для омовения рук и т. д..

Дея быстро выполнила первое, второе, а Барота с конем все не было слышно. Вымыв третью комнату, она распахнула окно — и спальня проветриться, и самой можно послушать и посмотреть, что на улице творится. Темно, тени от ветра колыхаются, будоража воображение. Человек? Куст? Заржала лошадь. Азарина прошла к конюшне, что-то показывая двум тижийцам.

Заскрипели ступени.

Деяна быстро вышла из спальни. Не потому, что испугалась — в последнее время она перестала бояться степняков, но все-таки нехорошо, если ее застанут лодырничающей в гостевой комнате. По коридору степенно, как и положено важному человеку, шел тижийский вельможа в компании одного охранника.

— О, дэвка, нэсы аромат!

— Сейчас будут.

Деяна знала, что тижийцы любят запахи. Они курят траву — обычную и особенную, от которой мутится сознание и на основе которой серземельские доктора сделали препарат, помогающий тем, кому очень-очень больно. На ночь обязательно жгут пахучие цветы или особую, илуйскую жидкость, которой умеют придавать запах разных цветов. Окуривают одежду и ткани, правда духами у них пользуются только женщины — настоящий мужчина должен пахнуть потом и кровью! Так что Деяна приблизительно понимала, что надо делать: найти душистые сушеные травы, навести пахучий чай и, разведя огонь в специальной железной миске, сверху поставить напиток — чтобы он испарялся, насыщая воздух ароматом. А когда придет Барот… Скрипнула дверь, тижиец, словно демон, ответивший на призыв, появился на пороге.

— Надо бадью отнести наверх! — торопливо подсказала Деяна, шинкуя сушеные стебельки. — И теплую воду.

Мужчина молча кивнул.

— Как конь?

— Останэтса здес, навэрно. Если выкупым. Всо в порадкэ.

— Хорошо.

Девушка бросила в большую посудину травы, залила их кипятком. Барот подхватил деревянную бадью, еле пролезающую в дверь, поволок к обеденной. Деяна придержала тяжелую створку, пропуская мужчину вперед, но в обеденной его обогнала и поднялась на спальный этаж первой. Ей еще две комнаты ароматами "насыщать", а время стремится к полуночи.

Гарун лежал на кровати прямо в обуви. Едва он увидел служанку, окинул ее придирчивым взглядом и показал на свои ноги.

— Снымы.

Дея поставила посудину на стол.

— Позвать вашего слугу?

Изумление, отразившееся на лице Кариба, подсказало, что она сделала что-то не так. Что?

— Дура рабына! Сымай обув! Живэй, высэку!

Дею реакция вельможи обидела, но, вспомнив, что перед ней гость Господаря, девушка тактично пояснила:

— Я не рабыня. У нас нет рабынь. И раздевать вас не входит в мои обязанности.

— Ты служишь чужой дом. Это — рабына. Жена и сэстра служат свой дом. Гдар, высэк!

Охранник, до того стоявший у двери молчаливым истуканом, потянулся к висевшей на поясе плети. Дея попятилась. Зря! Зря она поверила, что тижийцы тоже люди!

— Убэры!

Барот схватил ее за руку, затаскивая себе за спину.

— Убэры, Гдар! Кариб, прикажи!

Гость махнул рукой, останавливая охранника. И улыбнулся. С чувством собственной значимости. Посматривая на Барота с великодушной снисходительностью. Деяне прямо ударить захотелось его по самодовольному лоснящемуся от пота лицу! Ишь, важный какой! Все равно сволочь! Барот его в сто раз лучше, а этот развалился, словно сам Господарь, и посматривает на всех сверху вниз!

Гость заговорил на тижийском. Дея понимала только отдельные слова, но и то изредка.

*

— Так я не ошибся? Ты и есть Барот Кагыр? Удача Таджа таджей?

— Не ошибся.

Барот не обратил на позу соплеменника никакого внимания.

— Ты изменился с нашей последней встречи!

— Ты тоже. Раньше твои рубахи были у́же и не блестели, как наряд невесты Таджа.

Гарун погрозил собеседнику пальцем.

— Дерзишь!

— Кариб, здесь не степь! Здесь нельзя говорить плетью, а к служанкам относится как к вещи! Если, конечно, ты не собираешься развязать новую войну.

Гость нахмурился.

— Ты всегда был злым мальчишкой. Никогда не понимал, за что тебе благоволит Величайший Тадж.

— Вряд ли мы можем постичь великие замыслы самого Таджа таджей, — не без иронии заметил Кагыр. Гарун посмотрел на девчонку, сверкающую из-за плеча Барота серыми глазами.

— Она знает звуки степи?

— Вряд ли.

Гость решил перейти на серземельский язык и на более приземленные темы.

*

— Твоя рабына от рук отбыласа! — сообщил Кариб с претензией.

— Она нэ рабына!

— И нэ твоя?

Барот кинул взгляд через плечо.

— Моя. Нэ трогай. Я за нэе держу ответ.

— Барот… — протянул вельможа. — Барот — мертвый род.

— Нэт, как выдишь! Я жив. Сэстру выдам замуж — и пыль стэпи потечет по жилам ее дэтей. Наша кров нэ умрот.

— Еслы благословыт стэп. А сам? Всо нэ жэних? Боишьса? — Гарун рассмеялся. — Нагадал: твоя женшина всадит тэбэ нож в спына, дрожиш одын?

— А как твои рабыны? Много дэтэй прынесли?

Щека Кариба дернулась. Лицо его застыло, а глаза метнулись к застывшей фигуре охранника.

— Нэ ровна! У мэн — жены и рабыны. У тэба — строптыва бэла дэвка-чужак.

Охранник повел плечами.

Гарун нервно крутил на пальце массивный перстень.

Барот двинулся чуть в сторону, окончательно закрывая Деяну и от Гаруна, и от его охранника. Дея на всякий случай огляделась в поисках чего-нибудь тяжелого.

— А что здесь за собрание?

Азарина — запыхавшаяся, раскрасневшаяся, поставила на пол два ведра воды.

— Остынет все! Дея, живо вниз! Барот, почему бадью бросил посреди коридора?

Кагыр выпихнул Деяну в коридор, проводил ее взглядом, и только потом вернулся к работе. Гаруну хочется посмеяться, что ему прислуживает один из верных псов Таджа — пусть смеется. Это все, что ему остается. Он-то служил другому таджу и жизнь свою выкупил ценой шкур двух своих сыновей. Старших — и доселе единственных. В прямом смысле "шкурой" — содранная с них кожа долго висела прибитой на воротах Ыссара.

Барот давно решил, что лучше получить в спину нож, чем всадить.

***

Дея сидела на лавке и смотрела на разбросанные по столу травы с ненавистью. Зря она поверила в это глупое "нет добрых и плохих народов, есть добрые и плохие люди". Привычки определяют в человеке многое.

— Нэ думай так.

Девушка вздрогнула, но не обернулась.

— Способный видеть — увыдит.

А не способный? И сколько их — тех, кто увидит? Ведь тех, кто вытащит за волосы и бросит на ступени дома, чтобы… их гораздо больше.

— В тэбе говорит боль.

— А в тебе — кровь.

Деяна не оборачивалась. Она не хотела смотреть на Барота. Или боялась?

— Важно нэ что ты дэлаэш, а поцэму.

— Нет! Важно ЧТО и КАК ты делаешь.

Тижиец тяжело вздохнул. Подошел ближе и Дее пришлось оборачиваться.

— Ну что?

Мужчина сел рядом.

— Я там сказал. Ты слышала. Диана, у нас нэ спрашиват, но а спрошу: ты будэш моэй? Жэной. Пэрвой и одной по вашим законам? Мы покупаем жен: таку хорошу, сколко дэнэг хватит. А я спрошу: согласна ждат и слушат? Ты нэ думай, у мэн есть дэнги. Я тоже сидэл у ног Таджа таджей.

Дея молчала. Как-то это все было неожиданно. И ей казалось, что несерьезно. И как он себе представляет это, интересно! Она будет покорно снимать с него сапоги и безмолвно рожать детей, пока он занимается "настоящими" делами? И где они будут жить? Она не поедет в проклятую степь! А он не останется здесь — найдет сестру и увезет ее "продавать" наиболее достойному мужу.

— Хорошо.

Не дождавшись ответа, Барот вышел. Дея обхватила руками голову. Да что же это такое! Говоришь — не то, молчишь — тоже не то. И сердце щемит странно.

Гора немытой посуды вздрогнула, одна из мисок съехала вниз. Девушка встала, тряхнула головой и решительно направилась к бадье с водой. Сначала — работа, потом все остальное! Никуда степняк не денется, еще успеют поговорить. Вот только она подумает, что на самом деле надо сказать.

Дея думала всю ночь. И утро. Пока Азарина выпроваживала гостей. И когда они вдвоем бегали по хозяйству. И за обедом думала. А к ужину вдруг спохватилась, что присутствующий весь день в ее мыслях тижиец, на глаза ей сегодня не попадался.

— Он ушел, — сообщила дона Брит.

— Совсем? — Дея почему-то не почувствовала облегчения от этой новости.

— Нет, отпросился на "пару днэй". А что? — хозяйка внимательно посмотрела на свою работницу. Та покраснела.

— Ничего. Просто про коня хотела спросить.

Азарина налила им в кружки молока, разрезала луковый пирог.

— Его кузнец выкупил. Через неделю Ветер уже будет готов скакать хоть целый день, но пока нога не зажила, его нельзя напрягать. Кузнец заберет его через неделю.

— Ваш? — спросила, забывшись, Деяна, и теперь уже покраснела дона Брит.

— Меньше сплетни слушай! — отрезала она.

— Простите.

Звякнул колокольчик, приделанный к входной двери — новшество Азарины. Хозяйка постоялого двора поторопилась выйти к гостю, радуясь, что можно прервать зашедший в тупик разговор. Дея, конечно, не виновата, просто наблюдательная. Да и откуда девчонке знать, что осознание "не мой" делает хозяйке больно?

Мужчина в штатском (но в военных сапогах) медленно осматривал обеденную, неторопливо прохаживаясь между столами.

— Уважаемый?

Незнакомец обернулся. Средних лет, невысокий, лицо непримечательное. Только жетон блестит, проскальзывая между тонких пальцев с гибкостью змеи.

— Дона Брит?

— Да. С кем имею честь?

Мужчина явно был не прост, и хозяйка повела себя соответственно. У Азарины уже выработалась привычка менять "выговор" на соответствующий положению гостя. Одному можно сказать: "Чего жрать нести?", другому — только: "Что изволит заказать уважаемый гость?" Причем если поменять фразу местами, недовольны останутся оба посетителя.

— Капитан Роб. Присядем?

— Конечно.

Они сели за ближайший стол напротив друг друга. Жетон успел исчезнуть из рук капитана. А вот проницательный взгляд серых глаз никуда не делся, а стал только холоднее.

— Я опять в чем-то обвиняюсь?

Азарине хотелось верить, что нет. Только-только стало все налаживаться!

— Пока нет. Но у нас есть к вам вопросы.

Рина нарушила драматическую паузу:

— Какие?

— Говорят, вы обладаете магическими способностями.

— Бреш… Врут. — Она положила руку на стол. — Хотите — режьте. Кровь у меня красная.

Мужчина аккуратно взял ее за запястье, задрал рукав, оголяя пятна, оставшиеся от болячек. Рина вырвала руку.

— Вы отчаянная женщина.

— Это не делает меня ведьмой!

Она постаралась выглядеть такой же холодной, как ее собеседник.

— Вы знаете, что кровь не всегда меняет цвет? — спросил проникновенно Роб.

— Нет, не знала.

— Иногда бывают "стихийные", то есть работающие чисто на эмоциях, чародеи. Они сами могут не подозревать, что способны влиять на окружающее пространство. И на людей.

— Я не убивала Данису, — не веря, что ее услышат, сказала Рина. — Ни специально, ни случайно.

— С могилой доны Жар работает наш специалист, он вскоре даст заключение о причине смерти. Дело не только в этом. На соседней территории около двух лет наблюдаются погодные аномалии, как нам стало ясно — магического происхождения. Согласно выкладкам наших ученых, активатор находится либо в центре, либо в нескольких точках по краям "циклона". И одна из этих точек — Подхолмье.

Азарина рассмеялась.

— А я что — единственная жительница города? Здесь людей — тысячи! Поди отыщи нужного!

Капитан смеяться не спешил.

— Но говорят больше всех — о вас.

Как же ей все это надоело!

— Уважаемый, если хотите арестовывать — арестовывайте. Если зашли языком почесать — у меня полно работы.

Мужчина встал.

— Что ж, доброго дня.

— Доб…

— Убили! Убили! Капитан! Капитан!

В дом ворвался вопящий изо всех сил мальчишка. Старший внук седого скорняка. Тощий и юркий, словно ящерка.

— Капитан, мы с ребятами труп в лесу нашли! На краю Старой рощи!

— Какой труп? — удивился Роб.

— Обглоданный! — возбужденно сообщил мальчик. — Лицо всмятку, на руке — следы зубов и двух пальцев нет, только браслет из костей белеет! Странный такой, с символами какими-то, будто ненашенский!

Вошедшая в комнату Деяна уронила графин с компотом. Глиняные черепки с грохотом разлетелись в стороны. Красная лужа, слишком жидкая и блеклая, чтобы быть похожей на кровь, но от этого не менее зловещая, неумолимо растекалась по полу.

Глава 25. Червонное поместье

Ветер врывался в распахнутое окно так яростно, словно тижиец в завоеванную крепость. Тижийские легенды Бажена, будучи маленькой, слушала с тем же интересом, что и серземельские. Гиленских мифов и сказаний более южных земель ее воспитательница, к сожалению, не знала, но зато местных и приграничных историй в ее памяти накопилось столько, что Русалина всегда могла вспомнить что-то новое, и Бажена, зачарованно наблюдая за огнем в камине, с упоением слушала истории о любви и предательстве, коварстве и верности, жизни и смерти. Казалось, историй Русы может хватить на всю жизнь, но родители решили, что взрослой девушке на выданье гувернантка больше не нужна. Русалине выдали ее скромное жалованье, рекомендательное письмо на гербовой бумаге и отправили ее в город. Больше Жена гувернантку не видела. Пыталась ей писать на старый адрес — но ответа не получила ни на одно из десяти писем. Мать, весьма огорченная поведением дочери, посоветовала ей не портить репутацию и дружить с девушками высшего сословия, а не переписываться с никчемной гувернанткой. Тогда Бажена впервые подумала, что родители могут быть неправы. Ей хотелось объяснить им, что Русалина — прекрасная рассказчица и очень ответственная гувернантка. Внимательная, хоть иногда и слишком жесткая воспитательница. Что она умеет говорить так, что голос ее — и море, и ветер, и крик старого корсара, и шипение змеи, и колокольный звон. И еще, она молодеет и становится удивительно красивой, когда с блестящими глазами повествует у огня. Но… Стоило Бажене сказать два слова, родители отмахивались от ее слов и повторяли про подруг, равных ей по статусу. Вот только так и не объяснили, как их завести. Бажена не умела обсуждать мужчин, как и наряды. Среди многочисленных "а я заказала!", "а я придумала!" — что она могла сказать? "Матушка приказала сшить для меня?"Унизительное положение неразговорчивой девушки с дурным вкусом заставляло ее еще больше теряться под чужими изучающими взглядами. А когда она оказывалась среди представительниц старшего поколения, нахваливающих ее за старомодные, выглядящие нелепыми наряды, так похожие на их платья, она краснела еще больше. Но ее редкие бунты всегда заканчивались ничем. У нее не было собственных денег. Друзей. Даже Русы, находящей к любому случаю поучительную историю. А мать и отец так искренне печалились, когда она не принимала их заботу, что огонь, горевший внутри, рано или поздно затухал. И Бажена опять послушно плелась к экипажу в очередном платье, сшитым по меркам маминой юности. Если бы вены Хлад не были так уверены, что знают все лучше всех, возможно, ей бы удалось убедить их хоть в чем-то, но родители всегда смотрят на детей, как на существ неразумных. Даже если уже планируют справлять их свадьбу.

В этот раз Бажена почувствовала себя виноватой с самого начала. В гостиной было светло. Отец читал газету, мать писала кому-то приглашения, сама Бажена сидела у камина. Молчание, длившееся уже не одну минуту, казалось ей горьким и холодным, словно ее бросили в полынную прорубь перед самой длинной зимней ночью. Подчеркнуто вежливый отец, бледная мать, все время подносившая руку то к сердцу, то к голове — все это без слов говорило о вине Бажены. И все-таки… Это не отменяло того, что старшая Старостинка ни в чем не виновата!

А вдруг Бажена ошибается? Как она вообще может думать о родных так плохо? Отец никогда бы подобного не приказал! Не сделал бы! Никогда! Но… Он в любом случае должен с этим разобраться!

И доны Тих… Почему? Что она им сделала?

Отец отложил газету.

— Сплетни, сплетни, сплетни! Хоть бы написали что-нибудь полезное!

— А колонка Торфградских новостей? — спросила его жена.

— Ничего умного. Глупости про новые удобрения и какой-то культиватор, якобы улучшающие урожай. Верно, опять кто-то хочет нажиться за счет глупых стардов! Да пара упоминаний мелких дел.

Береслава задумчиво уточнила:

— А о деле дона Горд писали?

— Нет. — С неудовольствием ответил ей муж.

— Значит, нис Зорь ничего не нашел, хоть и божился, что все будет решено в кратчайшие сроки?

Вен Хлад посмотрел на газету уже с меньшей неприязнью.

— Вполне вероятно!

Супруги сидели рядом, разговаривали, обсуждая чужие успехи и неудачи, но словно не замечали собственную дочь. А Бажена все никак не могла вставить в их разговор хотя бы слово. Не находила ни сил, ни смелости.

Мать опять поднесла руку к голове, и Жена почувствовала новый приступ вины. Как она могла так поступить! Они беспокоились, места себе не находили! Пока она… гуляла неизвестно с кем… И оттого, что этот неизвестный занимал теперь ее мысли, вина ее только удваивалась. Но разве можно что-то изменить, трусливо сидя в уголке у камина? Бажена сцепила руки в замок, подавила желание зажмуриться и вставила:

— Культиватор… Что это такое?

Родители посмотрели на нее с удивлением. Отец неохотно пояснил:

— Какое-то глупое приспособление, кажется, наподобие плуга.

Ей ответили! Бажена воспряла духом.

— А может, больше узнать о нем? Вдруг, он действительно может помочь увеличить урожай? Тогда в следующем году налоги…

— Жена! — удивленно воскликнула мать. — Ну как будто ты можешь что-то в этом понимать больше отца! Какое неуважение!

Внутри все вздрогнуло, сжалось.

— Простите. Я… просто хотела помочь.

— Иногда надо уметь не только хотеть, — сурово посоветовала мать. — Но и исполнять долг. Хотя бы дочерний.

— Я прошу прощения! Я… не предупредила. Я виновата! Просто… Вас не было, а я…

— Больная поехала в одиночестве неизвестно куда? Разумное решение! Жена, как мы можем относиться к твоим словам серьезно, если ты ведешь себя подобным образом? Юная вена не имеет права на подобные ветреные порывы, порочащие ее честь и честь семьи!

"Я ничего плохого не делала!" — хотела сказать Жена, но не смогла. Разговаривала с незнакомым мужчиной! Может быть даже опасным! Ходила с ним в чайную! Вдвоем! И, что самое ужасное, ей нравилось его внимание! Нравилось! И наверно, это характеризует ее как очень ветреную и распущенную особу… Но ведь те самые вены, которых мама ей пыталась назначить в подруги, делают гораздо больше! Она сама видела один раз в парке, как племянница вена Голь целовалась с мужчиной! А ведь она девица на выданье! И…

И это нисколько не оправдывает поведение самой Бажены! А подобные мысли по-настоящему приличной девушке не могли прийти в голову!

— Я… Мама…

Мать села рядом, коснулась ее головы.

— Ты понимаешь, что виновата?

— Да. Да!

— И обещаешь больше не делать неразумных поступков? И слушаться более мудрых родителей?

— Да. Но…

Рука исчезла.

— Очень хорошо! Я думаю, из тебя выйдет хорошая вена, если, конечно, ты, моя милая, постараешься и пересмотришь свое отношение к возложенным на тебя обязанностям. Не забывай, пожалуйста, о своем происхождении и дочернем долге. Это не так сложно, правда? Дона Умн обещала прислать платья перед балом. Но если не успеет, ничего страшного: ты пойдешь в золотом, а с нерадивой доны мы потребуем компенсацию. Туфли обещают сделать завтра, как раз примеришь. Папа поедет в деревню, смотреть за порядком, заодно пошлет кучера до города за заказом. Пока единственное, что от тебя требуется — блистать и быть милой. Ты же справишься?

Блистать… Если только в прямом смысле — вымазаться… говорят, нашли вещество, что видно в темноте… Фосфор? Или она опять что-то перепутала? Научных журналов дома у венов Хлад не водилось, если только когда поедут на чай к венам Голь, опять заглянуть к тем в библиотеку и проверить…

Нет, как бы Бажена не желала блистать, у нее это никогда не получится! Но наряд, что они тайно переделали с доной Умн… А подойдут ли туфли?

Деревня! Отец едет в деревню!

— … гостит вен Борз. — продолжала щебетать мать. — Замечательный молодой человек хорошего рода. Обрати на него особое внимание!

— Да, конечно. Папа, ты едешь завтра в Бороздки?

Отец, взявший следующую газету, рассеяно отозвался:

— Да.

Сердце в груди Бажены забилось быстро-быстро, словно пойманная в силки птица. Как же сказать? Какие слова подобрать? Как не обидеть недоверием? Но при этом объяснить проблему?

Но если она промедлит еще секунду — мать продолжит говорить, папа — читать, а Бажена — бояться. И никогда ничего не изменится!

Же́на поспешно выпалила:

— Папа, я узнала, что старшую дочку старосты высекли. Это какая-то ошибка! Ты скажи управляющему, кому там надо — она не может быть в чем-то виновата! Нельзя же так! За что они ее? Она же девушка! И…

— Же́на! — непререкаемым тоном перебила ее мать. — Отец разберется! Не пристало юной вене лезть в мужские дела. Неужели ты полагаешь, что понимаешь ситуацию лучше отца?

Бажене стало стыдно.

— Нет, конечно. Я не разбираюсь в вопросах сельского хозяйства. Но…

— Тогда зачем влезаешь?

— Просто… Ну нельзя же так с девушкой…

— Девушки благородного происхождения — это одно, — терпеливо пояснил отец. — А крестьянские девки — совершенно другое. Лень, распутство, ложь — вот и вся их суть. Нет, если крестьян не пороть — никогда они не будут работать! Ты мне поверь, уж я-то знаю!

Бажене до ужаса захотелось вскочить с места, шагнуть вперед — и спорить, спорить, спорить! Все сказать — о Русе, о старостинках, о донах Тих. И о девице, племяннице венов Голь. И… Нет, о девице не надо, это ее тайна. И может Бажена что-то не так поняла? Вдруг…

— Ах, вот и гость! — воскликнула радостно мама, и очередной глупый порыв был утихомирен одним звуком ее голоса. — Же́на, выпрямись! Нельзя же быть такой невнимательной — за окном проехал всадник! Мы, конечно, не ждали такого быстрого отклика, но тем лучше!

Отец нахмурился.

— И кто там?

— Вадим вен Борз! — гордо сообщила мама.

И Баже́на не нашла, что на это сказать.

***

Вен Борз оказался не так плох, как представлялось Бажене. Он был хуже. Не старый, не противный, не обрюзгший, он тем не менее одним словом мог вызвать ненависть, раздражение, злость. Ужаснее всего было то, что родители, бесхитростно расхваливающие за чаем добродетельность дочери, не замечали едких насмешек, которыми их одаривал гость. От этого Бажена не просто краснела — ее лицо горело так, словно ее отхлестали по нему, как нерадивую служанку.

— А ваша прелестная дочь умеет говорить? — насмешливо блестя глазами, спросил вен Борз.

— Конечно! — улыбнулась вена Хлад понимающе. — Но она слишком хорошо воспитана, чтобы задавать вопросы новому знакомому.

— Вероятно, это одно из главных ее достоинств?

— Скромность и кротость — украшение любой женщины.

— Абсолютно с вами согласен! — с жаром поддержал собеседницу вен, и Бажена чуть не влезла в разговор самым неприличным образом (а именно, попытавшись оскорбить гостя), но тут мужчина перевел взгляд на нее — выжидательный, ядовитый взгляд! — и она так ничего и не сказала.

— А по поводу лошадей, вот увидите, в Охромах заводчики — лучшие в этом деле! Анджей, принеси, пожалуйста, ту замечательную охромскую энциклопедию с рисунками!

Вен Хлад покинул комнату. Через минуту вышла и его супруга, отправившись инспектировать кухню, с которой никак не несут замечательные пирожные "вы таких нигде не пробовали"! Бажена осталась с гостем наедине. И осознание ими обоими, что ради этого все и затевалось, делало ее положение еще унизительней.

— Ну, добродетельная вена, каков следующий ход?

Гость развалился в кресле, словно тижийский тадж. И смотрел на нее так… Словно на не особо нужную ему вещь!

— Мы разве играем в шахматы? — стремясь скрыть злость и смущение, почти миролюбиво спросила Бажена.

— Интереснее. Мы играем в жизнь: вы — в невинность, я — в заинтересованность вами.

Это переходило все границы.

— Так не играйте! Вас здесь никто не держит!

Он посмотрел на нее с нахальной улыбкой.

— Ничего, я потерплю. Надо же как-то развлекаться в этой глуши! Письмо вашей маменьки пришло очень кстати. А вы только дома так прелестно одеваетесь или всюду?

На глаза навернулись слезы, но Бажена усилием воли удержала на лице вежливую маску. Не дождется!

— Всюду, — сообщила она твердо и гордо выпрямилась. Даже подбородок задрала, как мать учила. — А вы что-то имеете против?

— Нет, что вы! Просто гадаю, вы так женихов приманиваете или отпугиваете?

Созвучность его слов собственным Бажениным мыслям, обескуражила девушку.

— Впрочем, получается только второе, — заметил гость. — Раз уж вас до сих пор пихают в руки едва знакомому мужчине в тщетной попытке выдать замуж хоть за кого-нибудь. Достойного, естественно. Достоинство, конечно, выражается в приставке к фамилии, деньгах… Подскажите же, чем еще можно прельстить ваших родителей?

Слова вена были едкими, острыми, болезненно жалящими в самое сердце. Особенно, если учесть, что он говорил… Нет, не правду, но… Приставка к фамилии, деньги, положение при дворе или хотя бы популярность в местном высшем обществе — да, это то, на что ориентировались ее родители, выбирая кандидатуры женихов. Но это для ее благополучия. Они просто хотят видеть ее счастливой, имеющей способного позаботиться о семье мужа и достойное положение в обществе…

Но разве отсутствие крыльев может помешать летать? Ведь Иояэ…

Всего лишь легенда?

Но даже в детской сказке всегда заложен смысл, не то что в Хрониках Единства Неба, Моря и Земли!

А родители не виноваты, что не понимают некоторых вещей! Они хотят как лучше!

Они сами…

— Они вам сами сказали об этом, да? — словно прочитал ее мысли гость. — Как заботятся о вашем будущем, как беспокоятся о вас? И вы с радостью приняли это объяснение. И действительно, зачем напрягаться, думать своей головой, когда есть чужая? Тем более, что и ответственности за чужие решения — никакой. Очень удобно! Одни плюсы!

Бажена вспыхнула. Как сухая трава под палящим степным солнцем. Не выдержала — вскочила с места.

— Вы…

Мать вплыла в комнату, мудро руководя двумя служанками с подносами.

— Я надеюсь, вы задержитесь еще хотя бы на полчасика? — мило улыбнулась она гостю из столицы. А на Бажену бросила короткий, но такой выразительный взгляд, что девушку захлестнула обида. Знала бы мама, что этот гость про них говорил! Это на него она должна сердится, столичного хама! А не на собственную дочь!

Обида от совершающейся несправедливости тем не менее отрезвила Бажену. Она села в кресло, с все возрастающим негодованием смотря, как мама ухаживает за напыщенным аристократом, приказывая то поднести ему сладкое, то подлить чаю.

— …Удивительный вкус, да? Нам его из самого Дажирана привозят! У венов Силь, наверно, такого не встретишь?

Гость кивнул.

— У них вообще мало что встретишь. И мало кого. И откуда такая нелюдимость? Они всегда так жили?

— Не совсем. Когда первая жена Алия умерла, он действительно какое-то время вел весьма уединенный образ жизни. Потом стал выезжать. Но все больше за границу. Собирал свою коллекцию. Мальчишку вскоре определил в пансионат, потом в Институт. Ну сами понимаете, что там дети делают.

— Уж явно не учатся! — послушно поддакнул вен Борз.

— Вот! А потом Алий внезапно женился на этой Либене. Стоит отметить, это для всех стало большой неожиданностью. Она, конечно, вена. Но род у них не богатый, связей нет, они хуже иных нисов, прямо говоря. Не пара она ему, но Алий был человеком принципов, решил — сделал. И чем взяла его эта Борне — кто бы знал! Шустрая девочка — да и только. Он ее поначалу, конечно вывозил. Людям показать, самому посмотреть. А потом стали они все меньше и меньше бывать на людях. Да и сама Либена… Говорят, больная она. Предшественник доктора Инта, он часто навещал чету вен Силь. А когда о них спрашивали, (в простой беседе, по-соседски, сами понимаете) — не поверите, у него глаз дергаться начинал. Странно, конечно, что за пять лет у стардов так и не родился ребеночек. А Чеслав… Он наездами был. Приехал-уехал. Гостил понемногу. А в тот год приехал — и остался. Внезапно. Даже институт не закончил. Говорят, отчислили его под конец года. Но может, это пустые сплетни. Или он сам не желал продолжать обучение, решив посвятить себя делам стардства.

И вена Хлад мило улыбнулась, показывая, что к сплетням относится с некоторым осуждением. Однако гость не спешил дерзить.

— Занятные у вас соседи, — заметил он, отпивая чай. — Необычные.

— Разные, — выжидательно улыбнулась Береслава.

— Старды, судейские. Сплошные чины!

Вена Хлад напряглась. Заметила холодно:

— Не такие уж высокие. Много чести — быть мальчиком на побегушках!

Вадим прищурился. Бажене он казался похожим на хищника, взявшего след. Вот-вот втянет носом воздух, развернет голову — и бросится в погоню, на ходу обрастая серой шкурой…

Вен Борз вопреки разыгравшейся фантазии Же́ны предпочел остаться человеком.

— Но нис Зорь, насколько я знаю, гордится своим назначением, — вроде бы с долей неуверенности, сказал он.

— Каждому хочется гордиться хоть чем-то, — многозначительно ответила вена Хлад. — Согласитесь, нисам это сложнее. Тем более такой семье…

— Хм… У них проблемы? Странно. Мне сказали, нис Зорь дружит с веном Силь. Разве это не дает ему некоторые… преимущества?

— О, эта дружба… Весьма странная. И внезапная. И началась она со смерти Алия, кстати!

Вадим от такого заявления и вправду повел носом, словно охотничий пес. Бажена чуть не улыбнулась от этой забавной картины, почти позабыв разговор десятиминутной давности.

— Я так понимаю, именно он контролировал признание Алия вен Силь мертвым?

— Наверно… Но я точно знаю, что он гостил у венов Силь в то время. Именно в момент пропажи бедного Алия.

Вен Борз рассыпался в комплиментах наблюдательности и памяти Бажениной мамы. Даже ехидные улыбки на его лице теперь появлялись в два раза реже (что, вероятно, стоило гостю немало усилий). Впрочем, проговорив еще пару минут с вернувшимся из библиотеки отцом о породах лошадей, вен с благодарностью принял в подарок книгу и решительно откланялся.

— Франт. И слишком ехидный, — заключила мама, наблюдая из окна, как уезжает гость. — Но для столицы это скорее плюс, чем минус. Великолепная партия, правда, милая?

Бажена не ответила. Но ответа от нее, как обычно, никто и не ждал.

Глава 26. Блотоземье. Лес, дорога

От венов Хлад Вадим возвращался в благодушном расположении духа. Полученная информация однозначно стоила приложенных усилий. Драгомир нис Зорь оказался фигурой не менее загадочной, чем Чеслав вен Силь, а внезапная дружба молодых людей, появившаяся именно после смерти Алия, только придавала пикантности ситуации. Бесспорно, Драгомир был в курсе произошедшего. Бесспорно, он чем-то помог Либене и Чеславу, что и обеспечило ему особое отношение с их стороны. Но что он получил в награду за услугу? Оказался ли его приезд случайностью или он был спланирован заранее? И что за тайну судейский помог скрыть венам? Убийство? Кражу? Похищение? Все сразу?

Мыслей было много. Голова, занятая делом, казалась приятно тяжелой. Даже дерзить окружающим после разговора с венами Хлад почти не хотелось. Все-таки полученная информация была ценна. Очень ценна. Стоило бы написать пару писем, узнать, что это за порождение* такое — Драгомир нис Зорь. Чем известен, какие грехи прячет. Не может у судейского, да еще такого молодого, не быть грешков!

Размышляя о связях, существующих между двумя аристократическими семьями, Вадим позволил коню брести, куда тому вздумается. Заметив у леса сочную траву, животное лениво вышагивало по тропинке, которая вела влево. Потом конь свернул к ручью. Тут же, испугавшись какого-то шороха, отпрянул в сторону, бодро повернул на юг. Вадим не мешал. Редколесье было ухоженным, ноги коню переломать не грозило, а вену и самому было интересно тут поплутать. Недалеко, между прочим, якобы сорвался в реку с обрыва Алий вен Силь. Жаль, что мир за последние столетия сильно изменился. Раньше были говорящие со смертью, они могли узнать об умершем все: когда скончался, где, от чего. Сейчас не было специалистов, способных найти живых, не то, что мертвых. Такое положение дел весьма способствует росту преступлений. Вадим с усмешкой подумал, что стоило бы написать об этом Авату длинную должностную записку. И отправить по официальному каналу. Пусть потом разбирается месяц с этой писаниной и докладывает канцлеру лично по пять раз на дню! Может, и вправду что-нибудь придумает…

Лес темнел. Деревья сомкнули макушки, заслоняя небо. Конь повернул было назад, но Вадим спрыгнул на землю и стал продираться вперед пешком. Если в этих местах и можно было найти что-то интересное, то только в подобной чаще.

— Дяденька! Не ходите туда!

Мальчик и девочка с большими плетеными лукошками, полными ягод, вышли ему навстречу. Крестьяне. Девчонке лет десять, мальчишке не больше семи. Пыхтит, щеки надувает, но груз свой сам тащит. Умилительная картина. Слишком. Вадима от этой умилительности аж передернуло.

— Тебе, девка, какое дело? — нарочито грубо спросил он.

Девочка пожала плечами.

— Нису по шее надают, если кто опять в болоте здешнем утопнет. Не ходите. Авось ягод вам не надобно, а чего там еще высматривать? Земля затянет — крикнуть не успеете. А охочих до красники да синики здесь не много, уж ведамо: не докричитесь. Мы вот может завтра еще разок сходим, а боле и не сунется никто: время ягодное прошло. Мы и то последыши собираем по укромным уголкам.

Мальчик молчал, сжимая грязными пальцами ручку лукошка. Девочка, посчитав свою миссию выполненной, взяла брата за плечо и потащила прочь от хмурого незнакомца. Вадим, конечно же, тут же шагнул в сторону, намереваясь самолично проверить полученную информацию. Вен продрался сквозь кусты и с неудовольствием заметил, что под ногами действительно чавкает. Илийский округ не даром так был назван — местность здесь болотистая, коварная. Вот Блотоземье, например, по весне-осени вообще бывает отрезано от соседей болотами да разлившимися реками. В этом-то и состояла проблема обеспеченности порядка и довольствия на этой территории.

— Ну ладно, — самому себе сказал Вадим, с чавкающим звуком вырывая ногу из объятий грязи. — Дети же ходят.

Тут же вспомнилось подхваченное в одной из подворотен выражение "Дерьмо не тонет". Что бы сказала на это маленькая ханжа Зоряна? Кинулась заверять, как он хорош — и наврала бы? Или бы молча согласилась? И то, и то — потеря лица. Она же, вроде как, правильная. Добрая и честная же! Хоть и ходит в штанах, когда лезет на вышки за своими чудо-аппаратами. Двуличная, как и весь остальной мир. Как сам Вадим. Ведь он искренне уверен, что не так уж плох. Есть ведь хуже.

Вен отломал от куста толстую сухую ветку и двинулся вперед по следам детей, проверяя путь деревяшкой. Однако, когда через несколько шагов, палка провалилась в грязь, он благоразумно отказался от своей затеи и вернулся к зарослям. Чуть обошел их и вышел на твердую землю правее, чем заходил в грязь.

Пригорок в хорошо просматриваемом лесу сначала не привлек внимание мужчины. Потом его взгляд скользнул по этому месту второй раз — и вен Борз бодро зашагал в ту сторону, позабыв о том, что вообще-то секунду назад думал, как очистить здесь испачканную одежду. Потому что мысли повернули совсем в другое русло.

Дождь. Если бы не частые дожди, смывающие с остатков кострища пыль и грязь, горка из непрогоревших вещей давно поросла бы травой. Она и поросла, только в лесу под густыми кронами деревьев трава низкая и не такая густая вырастает, как на равнине. И даже сейчас из-под земли торчали обгоревшие деревяшки, бесформенные комки расплавленного металла, угол какого-то сундучка, от которого только этот угол и остался…

Артефакторика как раздел науки существовала, пожалуй, в одном Срединном королевстве, западном соседе Серземелья. Более того — артефакторами там часто становились люди, не имеющие магической примеси в крови. Однако всякие амулеты, охранные и отпугивающие знаки и прочие подобные мелочи присутствовали в культуре практически любой страны Континента. По классификации они тоже попадали под категорию "артефакт". Если коротко, любая вещь, способная на что-либо влиять, признается артефактом. Пожалуй, стоило бы ученым мужам к ним отнести медицинские товары и женские духи…

То, что посреди леса лежали останки бесценной коллекции артефактов Алия вен Силь, обычный обыватель, наверно, не понял бы. Но Вадим в юности очень хорошо выучил все, что было связано с соседними странами. Родители прочили ему дипломатическую карьеру, а в дипломатии нюансы решают все. И клейма знаменитых артефакторов Срединного королевства он знал все до единого. И знаки, которыми помечали Ордена Темного века свои магические предметы, тоже помнил в мельчайших подробностях. Надо же, какое кощунство: сжечь вещицы, которым сотни лет! Редкие, дорогие, полезные! Очень странно…

Вадим не побрезговал порыться в траве и частично — в земле. Откопал парочку "огрызков", иначе и не назовешь, от некогда могущественных артефактов, и понес свои находки к ручью. Как раз и конь, недовольно фыркающий у толстого разлапистого котля, от корней до макушки поросшего мхом, успокоится и напьется!

Обойдя очередную лужу, больше похожую на маленькое озеро, Вадим в который раз подумал, что Илийский округ с его болотами — отличное место, чтобы совершить преступление и списать все на несчастный случай. Поместья в результате непогоды могут быть неделями отрезаны друг от друга, крестьяне и слуги венов и нисов в грозу или ливень носа из дома не высунут, если хозяин не прикажет. Никто ничего не увидит — никто ничего не узнает. А придумать потом можно что угодно.

Вен Борз склонился к воде, попробовал отмыть куски артефактов. Получилось не очень — сказывалось отсутствие навыков. Но и полученным результатом он был весьма доволен. Полезный разговор, теперь такая интересная находка — день однозначно удался! Вен умылся холодной водой, и, насвистывая фривольный мотивчик, отправился искать лесную тропку, ведя в поводу пофыркивающего коня. Не переломать бы ноги им обоим! В этом лесу и в этом деле.

Интересно, а новые ноги Ават ему сможет сделать??? И если да, то — как? Отрежет у кого-нибудь целые?

***

Лес закончился внезапно. И совсем не там, где предполагал Вадим. Кажется, он все-таки немного заплутал. Но, видимо, к лучшему: на проселочной дороге стояли и разговаривали трое: двое крестьян, и мужчина в одежде аристократа. Вен Борз направил коня в их сторону нарочито неторопливым шагом.

— … Да вы сами понимаете, нам деваться некуда.

— Но вы ведь будете молчать? А если так…

Крестьяне, заметив новое лицо, склонили головы, и аристократ, стоявший к Вадиму спиной, прервал свою речь на полуслове.

— Добрый день, нис Зорь!

Судейский обернулся, приподнял шляпу.

— Желаю здравствовать, вен Борз. Какими судьбами в этих краях?

Крестьяне еще раз поклонились, прося разрешения уйти, и Драгомир милостиво махнул рукой, отсылая их прочь. Вадим проводил заинтересованным взглядом заторопившихся исчезнуть с их глаз мужиков. Мужики пару раз боязливо оглянулись.

Если бы Вадим был псом, он бы немедленно бросился в погоню за столь подозрительной парочкой. Но вен Борз этого себе позволить не мог и перевел свое внимание на собеседника.

— Имел счастье лицезреть неподражаемую чету вен Хлад и их незабываемую дочь. А вы?

— Ездил по службе, — Драгомир легко вскочил в седло. Конь у него был матерый, если не старый, довольно дешевой породы, хоть и ухоженный.

— Я думал, вы предпочитаете дилижансы, — отметил Вадим, окидывая взглядом уже самого всадника. Нис Зорь выглядел на уровне своего коня: недорогая, добротная одежда, поношенная, но вследствие тщательного ухода это не бросалось в глаза.

— Зависит от обстоятельств, — блеснул зелеными глазами судейский. "От расстояния," — поправил его мысленно Вадим, вычисляя, а не от венов ли Хлад едет уважаемый Драгомир? И — от них или просто с их земель? Крестьяне, с которыми разговаривал нис, были, кажется, как раз с земель венов Хлад…

Старая вражда? Или нис Зорь просто выполняет чью-то просьбу? Кушать, небось, всем хочется хорошо. И костюмчик новый прикупить стоило бы.

— Говорят, у вас много сестер, — резко сменил тему Вадим. Драгомир в удивлении приподнял брови.

— Чем обязаны такому интересу с вашей стороны?

— Ну надо же нам с вами скоротать путь за беседой? Или вы предпочитаете дифирамбы погоде?

— Боюсь, в нашем краю петь дифирамбы нечему. Если только проклятия.

Вадим улыбнулся безыскусной шутке. Либо судейский и вправду слишком прямолинеен, либо хорошо притворяется.

— Погода у вас здесь и вправду — мрак. Но неужели в этом краю не жалуют никаких развлечений? Балы, осмелюсь заметить, у вас редко устраивают. А охота? Леса, наверно, полны зверья? Или ягодники-грибники всех распугали?

Драгомир посмотрел на опушку, нахмурился.

— Не советую вам ходить по здешним лесам.

— Отчего же? Вдруг я разыщу какой-нибудь клад? Знаете, это новомодное увлечение столицы — искать артефакты или фолианты прошлого!

— Боюсь, здесь вы можете найти только неприятности. Недавно, например, лесничий разъезд отыскал стоянку разбойников. А мальчишки из Огоневки неделю назад наткнулись на труп чародея.

Вадим резко втянул воздух.

— Чародея? Неужто того загрызли волки?

— Нет, — Драгомир зло усмехнулся. — Люди. Он и так раненый был, с дырой в животе, а потом ему голову проломили. Звери останки обглодали уже потом. Так что места здесь не злые, но временами неспокойные. Да и сама природа не благоволит прогулкам. Так что лучше вам гулять вокруг поместья.

Прозвучало объяснение очень веско и многозначительно. Неужто угроза? О, если бы это было так, Вадим сплясал бы от радости! Вен Борз поспешил ответить провокацией:

— Да, я заметил: болота, леса. Немудрено, что Алий вен Силь сгинул в непогоду недалеко от дома. Кстати, кажется, именно вы занимались его смертью, верно? И лично засвидетельствовали, что он уехал перед ливнем, а после дождя его конь был найден на краю обрыва, а кусок плаща — на свисающих над рекой ветках? Трагичная истории, достойная пера Эклихта! Или я что-то упустил?

Драгомир ехал спокойно, практически не управляя конем, и не дрогнул ни рукой, ни коленом при упоминании несчастного случая двухлетней давности, но вот глаза его недобро блеснули. И взгляд стал… решительным. Словно он собирался стоять горой за что-то. А значит, ему было что скрывать!

— Вы из серых? — напрямую спросил нис Зорь. Вадим рассмеялся.

— Не знал, что наличие любопытства определяет служебную принадлежность. В таком случае в охране порядка служили бы исключительно дамы!

Драгомир промолчал, но было видно, что он сделал определенные выводы из их разговора. Вадим неожиданно почувствовал раздражение. Впервые его читали так легко. Но сам виноват, что подставился.

— Вам направо, — судейский коснулся шляпы. — Прощайте.

— До свидания, любезный, до свидания! — без искреннего задора попрощался вен со спиной собеседника и повернул к полям стардов Силь.

Показавшееся из-за туч солнце резануло по глазам, словно отблеск тижийского зеркального амулета в степной ночи. Даже зубы заболели. Вадим знал, что такая боль называется "фантомная", то есть ненастоящая, это просто память тела о том, что случилось когда-то, но ничего поделать с рефлексами собственного тела не мог. Пальцы привычно пробежали по скуле, но не встретили на пути рубцов — только чистую кожу. Иногда на этой коже могли появляться едва заметные следы, похожие на оспины — Ават называл их "точками подшива". Наверно, именно в этих местах чужое лицо прикрепили магией к его мясу. А у того, второго, носящего его шрамы и ожоги… что у него?

Солнце скрылось, забирая с собой неприятно яркий свет. Боль осталась. Наложилась на раздражение и злость, и мир окончательно помрачнел, став серым и противным. Как обычно.

— Нет, я попорчу этому судейскому шкуру! — пообещал сам себе Вадим, направляя коня к видневшейся на поле вышке. Если повернуть от нее на северо-восток, то как раз выедешь на дорогу к Малахитовому дому.

— А ну лезь с вышки, потаскуха!

Полупьяный рык в поле был слышен хорошо. Вадим пришпорил коня.

— От тебя, ведьма, парша по полю пошла! От тебя! А ну лезь сюда!

Пьяный крестьянин весьма приличного вида (у него даже сапоги были!) ударил пудовым кулачищем по дереву. Зоряна вскрикнула, но тут же взяла себя в руки и, свесившись вниз, показала мужчине пистолет.

— Если вы не прекратите портить имущество стардов вен Силь и Метеорологического института, я буду вынуждена выстрелить! Имейте это ввиду! Я хорошо стреляю!

— Выдеру, суку! — взревел… кажется, сын старосты одной из соседних деревень. — Выдеру и отдеру! Дона! Никакая ты не дона, шалава в штанах! Батьку стращают, а это ты, ты, тварь, попортила урожай! У, приехала, бесстыжая бля…

Стилет просвистел у правого уха крестьянина и вошел в дерево, как в масло.

— Любезный, дона Добре — гостья стардов. Советую вам убраться отсюда как можно быстрее, если вы не хотите проблем.

Мужчина с сомнением посмотрел на вышку. Вадим тоже. Зоряна стояла на краю, в широких штанах, хорошо подчеркивающих талию, то ли от работы, то ли в пылу "переговоров", завязки на вороте ее рубашки ослабли, и в вырезе хорошо была видна загорелая женская шея. Всего лишь шея, но это будило воображение, заставляло скользнуть взглядом ниже…

Зря Вадим поссорился с той служаночкой. Ладно, найдет другую. Но теперь стало понятно, отчего мужик спьяну такой концерт устроил. Вадим тоже подумал, что было бы неплохо залезть наверх и…

— Пшел вон! — рыкнул вен зло, и крестьянин, наконец опомнившись, поплелся прочь, испуганно оглядываясь на поигрывающего вторым стилетом аристократа. Зоряна тут же скрылась с глаз, то ли побежав проверять целостность прибора, то ли не желая показывать эмоции.

— Эй, дона? Вы там живы?

Сверху донеслось возмущенное:

— Конечно!

— Испугались?

Вадиму тут же помахали пистолетом.

— Еще чего! Я бы прекрасно справилась и без вас! Все в порядке!

— Не сомневаюсь! Я вообще исключительно бесполезен! Но может вы соизволите составить мне компанию в небольшой конной прогулке?

На несколько секунд воцарилась тишина, потом дрогнувший голос сообщил:

— У меня еще дела.

Вадим скрипнул зубами. Идиотка!

— Да? Жаль! А я хотел посоветоваться с вами по поводу артефакта, который нашел в лесу. Вдруг он имеет отношение к изменениям погоды?

Наверху что-то пискнуло, зашуршали какие-то листы, взволнованный голос торопливо произнес:

— Я уже почти закончила! Секунду! Сейчас спущусь!

Вадим победно улыбнулся.

Зоряна спускалась вниз с очень независимым видом, но жилка на ее шее билась быстро-быстро, а ноги постоянно соскальзывали с опор, благо она крепко держалась за перекладины руками. Вадиму так и хотелось самому сдернуть ее оттуда, но он даже не спрыгнул с коня. Если дона хочет независимости — пожалуйста. Это ее выбор.

— Испугались? — спросил Вадим, наблюдая, как покрасневшая девушка отряхивает брюки и торопливо завязывает ворот рубашки. Или у женщин это зовется блузка? Зоряна тут же выпрямилась и воинственно взмахнула пистолетом

— Ничуть! Я сама напугаю, кого хочешь! Вы знаете! — добавила она веско. Вадим не разрешил себе рассмеяться. Если слезы торопливо стерты рукавом — это не значит, что глаза перестали быть красными, а на рукаве не осталось мокрого пятна.

— О, не смею спорить. Отвязывайте вашу лошадь, она уже всю траву вокруг этой вышки объела! Вы ее хоть поили? Или решили, что ее жажду утолит эта несчастная лужа, в которой даже муха не утонет?

Зоряна, нервно распутывающая поводья, покраснела еще больше.

— Мы только недавно приехали, — попыталась оправдаться она, но как-то неуверенно. И тут же спросила: — Вы думаете, ее мучает жажда?

— Главное, чтобы ВЫ думали о вверенном вам животном! Вы же умеете думать хоть иногда?

Ну же, бестия! Огрызнись! Неужели слова глупого мужичья для тебя настолько значимы? Или… ты слышала подобное слишком часто? Не один ведь Вадим вен Борз предлагал тебе вечерние "шахматы", верно? И что говорили те, кому ты все-таки отказала? И… только ли говорили?

— Беру пример с вас. Вы тоже делаете это не столь часто.

Огрызнулась, но вяло, словно для галочки. Вскочила в седло, тряхнула головой, убирая со лба пряди потускневших волос.

— Вы говорили про артефакт.

Вадим подъехал ближе, с удовольствием рассматривая сидящую по-мужски девушку и с неудовольствием — выражение ее лица.

— Вот, — он протянул ей самую безобидную свою находку. — Изучите на досуге?

Тонкие пальцы вцепились в его кисть.

— Кусочек клейма видите? Это артефакт времен борьбы с Неживыми! Ему несколько столетий! Вот знак сделан оранжевой краской — значит, предмет точно не боевого назначения. Видны только три символа, но два из них отзеркаливают друг друга. Нет, это не погодный артефакт. Скорее попытка установить связь с потусторонним миром или Темной стороной, или что-то подобное. Где вы его нашли?

— В лесу, — честно ответил вен. — Но раз он не имеет отношения к делу, могу ли я вас попросить, чтобы вы не рассказывали о моей находке венам Силь? Боюсь, они не одобрят моего копания в их землях.

Лошадь нетерпеливо переступила с ноги на ногу, пальцы Зоряны соскользнули с ладони Вадима.

— Конечно, — откликнулась дона Добре. — Но разве в этом есть что-то плохое? Вы же его не украли!

— Нет, но люди порой превратно толкуют самые простые вещи.

Зоряна замерла. Потом кивнула.

— Да. Бывает.

И больше не сказала ни слова до самого Малахитового дома.

*Что это за порождение — распространенная поговорка, появившаяся во времена, когда на Континенте в результате человеческого и природного факторов расплодилось множество всякой враждебной человеку флоры и фауны. Можно приравнять к "что это за фрукт", "что это за крендель" и т. д..

Глава 27. Малахитовый дом

Либена стояла у окна, в очередной раз перечитывая короткое нервное письмо. "Скоро буду", "самой короткой дорогой", "чувствую себя сволочью, лечу". Слава Отцу, с Чеславом все в порядке! Он скоро приедет и разгонит холод и тьму, навечно поселившиеся в этих стенах. Малахитовый дом хоть и был полностью переделан после "пожара", но она все равно ощущала себя здесь, как в ловушке. И если бы не Лав, то давно бы продала поместье и уехала куда-нибудь на север. Нет, на восток, там легче затеряться. Но Чеслава с этим место связывало слишком много хорошего, памятного. Грешно рвать такую нить, от разрыва останется глубокая рана. Правда и от того, что они здесь остаются, тоже кровоточат старые рубцы. Да и должность старда просто так с себя не скинешь — это же поручение от господаря следить за определенными территориями. Жаль, что они привязаны к этому проклятому куску земли невидимой цепью, словно слишком строптивые псы. Уехать бы. Да куда? К венам Борне? Нет, к родителям ей дорога заказана.

…

— Либена? Смотри, Лада, там Либена или мне показалось?

— Да нет, просто похожая женщина! Ты посмотри какая она кособокая! А цвет волос? Нет, это точно не Либа!

— Может подойти?

— И опозориться? С ней мужчина! И мы с ним не представлены друг другу. А если она окажется незнакомкой — а я в этом уверена, — мы будем выглядеть дурами, не знающими элементарных правил приличий!

— Ну ладно…

Ей тогда хотелось вырвать у вена Силь свою руку, бросится к сестрам Лим, сказать, что на самом деле… Алий посмотрел на нее своими странными глазами — горячими и холодными одновременно, и она споткнулась. Он осторожно поддержал ее и укоризненно произнес:

— Устала? Надо было сказать. Зайдем в чайную "Восточный аромат"?

Она посмотрела на красную вывеску, обещавшую гостям все сладости мира, и подумала, что еще мгновение и ее стошнит…

Чужие голоса разорвали воспоминание в клочья, словно старый намокший холст. Лишь во рту остался привкус крови, как привет из прошлого. Наверно, Либена случайно закусила губу — забывшись, слишком сильно.

— Магическое? Вы уверены? — насмешливое любопытство, за которым скрывается серьезный интерес. К собеседнице? Или к вопросу? Впрочем, может ли это быть удивительным? Вен Борз — друг сида Гарне, а тому поручили разобраться с местной погодной аномалией до зимы.

— Абсолютно! — звонкое негодование, приправленное изрядной уверенностью в собственном профессионализме. Дона Добре работает не первый год, но мнение мужчин о женском интеллекте до сих пор вызывает у нее стремление что-то кому-то доказать. Слишком юная и пылкая особа, чтобы быть воспринятой всерьез. И эти штаны… Мужчин они наводят на мысли совсем не научного толка.

— Вена Силь.

Шорох юбок.

— Вена.

Легкий кивок.

Либена развернулась к гостям, пряча письмо в карман.

— Дона Добре, вен Борз, рада вас видеть. — В кои-то веки это было правдой. — Вы вели какой-то научный дискурс, или мне показалось?

Ее гости шли, — а теперь стояли, — рядом друг с другом, но в тоже время на определенном расстоянии. Словно соблюдали военный нейтралитет. У Зоряны в лучах полуденного солнца отливали рыжиной собранные в простейшую прическу пряди, ее собеседник, одетый как всегда с иголочки, отчего-то выглядел мрачным и усталым, что только усиливало контраст между ними. Свет и тьма. Вера и цинизм.

— Да, — метеоролог с горящими глазами принялась заново объяснять свою теорию. — Согласно наблюдениям, в половине случаев погодные изменения вызваны не природными причинами, а магическими. Спектрограмма sdf-влияний показывает, что дождевые тучи почти всегда появляются не медленно, в результате испарений, а формируются почти мгновенно в результате внешнего воздействия. Если сравнить наблюдения, когда и где формируются тучи и какие территории первыми подвергаются "нападению" аномальной погоды, то можно выделить шесть ключевых точек: одна в центре, это как раз поместье стардов вен Силь и соседствующие с ними территории, например, земли венов Хлад, нисов Зорь, венов Голь; и пять областей по "краям" зоны аномальных природных явлений: Подхолмье, Травин, Крайград…

— Дона Добре, — перебил Вадим девушку, пристально наблюдая за веной Силь. — Вероятно, уважаемой хозяйке не очень интересны такие подробности.

— Отчего же? — нахмурилась Либена. — Наш долг, как стардов, разобраться с этой проблемой. За этим вы и были приглашены. Так что я вас слушаю внимательнейшим образом. То, о чем вы говорите — предположение? Или окончательный вердикт?

Все трое сели в кресла, расставленные вокруг низкого мозаичного столика. Вадим огляделся в поисках напитков, ничего не нашел кроме графина с водой, и вернулся к созерцанию хозяйки Малахитового дома.

— Скорее окончательный вердикт, — охотно пояснила Зоряна. — Я уже отправила все расчеты в Институт и уверена, что профессор со мной согласится по каждому пункту.

Либена удивилась такой скорости, что не укрылось от взора Вадима.

— Уже?

— Не волнуйтесь, — попыталась успокоить Либену метеоролог. — Я все перепроверила несколько раз, ошибки исключены! Я даже стала просматривать информацию об обозначенных территориях, пытаясь понять, кто или что явилось причиной подобной аномалии. По предварительным данным, это скорее всего человек. Несомненно, он обладает магическими способностями, то есть является чародеем. Было бы хорошо для начала встретиться с вашими соседями и поговорить об их детях и слугах. Нисы Зорь, например, могли бы…

За время щебетания гостьи, вена Силь успела обдумать услышанное и прийти к собственным выводам.

— Драгомир здесь не причем, — заявила она твердо. — Мы хорошо знаем его семью. Зеленые глаза у них передаются по отцовской линии, это просто физиологическая характеристика, не более. В роду нис Зорь никогда не было темнокровных.

— Вы настолько близки, — удивился Вадим, — чтобы знать наверняка?

Либена сухо кивнула.

— Да. Драг — друг Чеслава.

— Да. Но насколько мне известно, стал он им внезапно после смерти вашего мужа.

Зоряна растерянно переводила взгляд с кутающейся в шаль женщины на азартно блестящего глазами мужчину. Казалось, про нее они забыли. Про ее исследование — тоже.

— Вы уверены, что ваши данные получены из надежного источника? — холодно поинтересовалась Либена (но голос ее все равно прозвучал слабо, даже как будто испуганно).

— А вы уверены, что в вашем доме нет магии?

Либена сильнее стянула концы шали, словно хотела закутаться в нее с головой.

— Думаю, я смогла бы заметить, если бы кто-тоиз слуг имел чародейские способности.

— Из слуг? — с улыбкой уточнил Вадим. — Ну да, конечно. А как же… Крив?

Либена побледнела.

— Катерджина верой и правдой служила этому дому более двадцати лет!

— А разве я говорил, что "источник" погодных аномалий делает это нарочно? — так картинно удивился мужчина, что даже Зоряна поняла, что все происходящее — игра. Или война. Но она не понимала, ни зачем она ведется, ни как и чем должна закончиться. — И потом, я имел ввиду совсем не вашу ледяную домоправительницу. А ее дочь.

— Ее здесь нет.

— И где же она?

Либена отвела взгляд от самоуверенного мужчины — и тот тут же утонул во тьме, выглядывающей из плохо освещенных углов гостиной. Солнце опять спряталось за тучи, и дом казался погруженным в предвечерний сумрак. Осмелевшая тьма вылезла из щелей, жадно заполняя собой освободившееся пространство. Она смеялась над замершей в испуге Либеной: она знала кровавые тайны этого дома. И может, если бы могла, рассказала бы Вадиму все то, до чего он упорно пытается докопаться. Но к счастью, тьма не умела говорить. Только пугать.

И мучить.

— Наверно, уехала к родственникам. Я не интересовалась.

Вышло совсем не так беспечно, как хотелось бы. Но Вадим не хотел выпускать жертву.

— Да? А мне показалось, вы очень близки с Крив. Почти как с… тетушкой.

— Она хороший работник, преданный семье вен Силь, — отрезала Либена.

— Ее дочь тоже вам служила, — не унимался Вадим.

— Да. Как и множество других слуг.

— Она очень похожа на вас, только моложе, да?

— Не помню. Давно ее не видела.

В голосе проскочила злость, отлично оттенившая произнесенную ложь.

— А почему ваша семья вас не навещает?

Тьма жадно тянула щупальца к бившейся в паутине душе. И чем беспристрастней пыталась выглядеть Либена, тем хуже у нее это получалось, тем больше она путалась в собственной лжи — и тем ближе подбиралась к ней тьма. И страх.

— Вена! Вена! — в комнату влетела молоденькая юркая служанка. — Экипаж! Вы просили сразу к вам бежать! Томас с голубятни видел! К саду завернули!

Забыв обо всем на свете, Ли вскочила, подхватила юбки и бросилась бежать. Слезы, вызванные чужим давлением, теперь можно было не прятать — он обнимет, погладит по голове, скажет что-нибудь доброе, и она сразу успокоиться — не столько от слов, сколько от звука его голоса. Когда она бродила во тьме, иногда лишь знакомое "Ли!" позволяло ей найти дорогу обратно.

Юбка задрана высоко — и пусть! Ступени — вечность. Где-то по дороге слетела шаль — ну и демоны с ней. Шарахнуться от любопытной лошади, дернуть дверь… И уже ничего не успеть: ни сморгнуть слез, ни изменить выражение лица, ни забрать обратно сказанное.

— Я жда… ла.

Сид Гарне, бледный, тяжело дышащий, весь в поту, посмотрел на нее до странного острым взглядом.

— Здравствуйте, Либена. Извините, что разочаровал.

Он неровными движениями тяжело больного человека подался к выходу. Слуга опустил подножку. Либена заметила, как генерал покачнулся — и подала ему руку. Он посмотрел на нее как-то грустно — и позволил поддержать себя под локоть.

На землю упала алая капля.

— Нет, вы… — Ли пыталась подобрать правильные слова, но те разбегались в стороны, словно пугливые мыши, увидевшие в подвале человека с фонарем. — Мы ждали.

— Но не меня.

— Вас тоже! — Искренне выпалила Либена. Генерал попытался улыбнуться.

— Я уже брежу? Глупость. Простите, Ли, плохая шутка. Я заговариваюсь, когда…

Кап. Кап.

— Пойдемте в дом! Вадим! — Либена впервые злилась, что вен Борз от нее так далеко, аж на крыльце, хотя обычно это ее только бы порадовало. — Что вы стоите, как истукан? Помогите!

Аристократ, придумавший уже не менее пяти похабных шуток для описания сцены объятий друга с веной Силь, помрачнел и послушно сбежал по ступеням вниз.

— Зор? Что случилось?

Вад подхватил товарища под вторую руку.

— Ничего страшного, — вяло ответил генерал. — Просто рана.

— Просто??? — воскликнули одновременно вена Силь и вен Борз, чем изрядно удивили и друг друга, и зажатого между ними офицера.

— Да вы… подружились как-никак…

"Друзья" хмуро промолчали.

Когда Невзора все-таки дотащили до его спальни, встреченные по пути две служанки уже были отосланы за мазями, тряпками и теплой водой, а Зоряна умчалась искать слугу Чеслава, дабы тот немедленно ехал за доктором Инт. Невзор сел на кровать с огромным вздохом облегчения, который он, как не старался, не смог подавить, и уже хотел блаженно растянуться поверх одеяла (может, хоть тогда рана будет болеть поменьше?), но Либена неожиданно строго заявила:

— Сначала раздеться!

И осторожными движениями принялась стаскивать с него сюртук, а потом и рубашку. Вадим двусмысленно ухмылялся, стоя у стены и с многозначительным видом рассматривая представившуюся его взору картину.

— Вена Силь, боюсь вам не стоит…

Она нервно дернула здоровым плечом, упрямо сжала губы и продолжила тянуть ткань.

— Это зрелище… — попытался вразумить невесту генерал, но та холодно и даже зло перебила:

— Не для вены? Доктор Инт живет далеко, он прибудет не раньше, чем через пару часов. Вас оставить его ждать?

Невзор не знал, что ей сказать. Такой Либену вен Силь он еще не видел.

— Я видела кровь, — "успокоила" его невеста. — Я… — ее голос дрогнул. — Я умею кое-что.

Страх и боль, отразившиеся на ее лице, тут же сменились упрямым выражением, но именно они убедили Невзора сдаться. Вопиющее нарушение приличий, но в конце концов, она вдова, а не юная девушка, не знающая, как выглядит мужчина без сюртука. К тому же они почти женаты.

Движения Либены были скупыми и четкими. Принесли воды — она сначала намочила намотанное вокруг раны тряпье, потом принялась осторожно его разрезать и убирать. С искренним ужасом посмотрела на воспалившуюся рану, обмыла ее (без какого-либо сексуального подтекста — Вадим даже заскучал, наблюдая сие действие) и перевязала заново, солидно намазав кожу и ткань тремя лекарствами.

— Это — выпить, — под нос Невзору сунули стакан с водой и чашку с каким-то противно пахнущим отваром — и вена Силь, сочтя свою миссию выполненной, сама подхватила таз, не брезгуя работой служанки, и быстрыми шагами покинула комнату.

— Ведьма! — глубокомысленно заключил Вадим, подтаскивая кресло к кровати друга и с комфортом в нем разваливаясь. Сид Гарне счел высказывание собеседника шуткой.

— Просто настоящая женщина.

Каждое прикосновение невесты казалось ему сейчас откровением небес. Она была совершено удивительной: хрупкая, что только подчеркивалось внешним изъяном, но не побрезговавшая кровью своего жениха. Не морщилась, не отворачивалась, не задерживала дыхание — действовала просто и деловито, привычно, словно была дочерью дона Шаль. В голову Невзора прокралась мысль, что такая женщина может быть больше, чем женой — подругой. Настоящей помощницей. Но — если выйдет замуж по любви. "Может, до чего путного договоримся?" — подумал генерал с вновь проклюнувшейся надеждой. Но делиться этими мыслями с Вадимом не стал — слишком личное. И слишком зыбкое. Да и может, все это просто следующая стадия приближающегося бреда.

Невзор попытался вернуться к делам насущным.

— Где мой сопровождающий?

— Уехал еще до того, как тебя завели в дом, — внимательно всматриваясь в лицо друга, сообщил Вадим. — Видимо, очень торопился?

— Да уж.

— Отчего же он не остался удостовериться, что ты умер или хотя бы впал в бред?

Иногда Вад несмотря на свой возраст казался Невзору глупым ребенком. А иногда, как сейчас — слишком проницательным и мудрым стариком. Он когда-то так другу и сказал: "Ты умный, но дурак!" Вад не обиделся, но сообщил, что Зор сам такой же. Несмотря на весь свой боевой опыт.

— Он просто выполнял приказ.

— Замечательно! — аристократ хлопнул в ладоши с такой яростью и кровожадностью во взгляде, словно сопровождающий Зора сидел на его ладони, и Вад стремился одним ударом превратить его в пыль. — Обожаю такие отговорки! И кто его отдал? Хотя бы это ты узнал?

Канцлер. Но скорее по дури или желанию выслужиться перед господарем, чем по злому умыслу.

— Вад, ты слишком мнителен. Глупых сволочей не меньше, чем умных.

— От этого они не перестают быть сволочами! — стукнул аристократ по подоконнику кресла. Отбил руку, но не обратил на это внимания, лишь машинально ею потряс. — Тебя послушать: нас окружают сплошные небожители! И невеста у тебя прелесть, хотя я, например, не уверен, что это вообще твоя невеста! И уроды, намеренно устроившие тебе скачку со смертью наперегонки — отличные ребята! И правда: они же не вбили гвозди в сидение кареты, чтоб "сидеть удобнее было"! И даже позволяли тебе в дороге есть и спать! Надо бы им памятник поставить за такое великодушие!

Невзор, чувствуя, что сознание от него пытается сбежать, зацепился за как ему показалось, менее опасную тему:

— Что ты имеешь против моей невесты?

Вадим просто не знает ее. Не знает, как наполняются страхом эти глаза — и тогда хочется загородить ее от всего мира, способного причинить ей боль. Не знает, какой она может быть отчаянной. И слабой. И сильной. И эти рубцы, спрятанные под длинными старомодными рукавами… Как печать, запрещающая ей быть свободной. Как заклятие. Еще бы узнать, как его снять!

— Зор? Зор?

Цвета вернулись на свои места.

— Я слушаю, Вад.

— Точно? Говорить это сейчас, конечно, не совсем к месту, хотя, может как раз вовремя, пока тебя здесь не добили? В моих словах в кои то веки нет злого умысла. Просто хочу тебя предостеречь. Твоя "Ли", — имя он произнес с некоторым презрением. — Я не уверен, что она та, за кого себя выдает.

Невзор подумал, что бред все-таки его настиг. Но на всякий случай рассмеялся. И тут же заскрипел зубами — дернувшееся тело немилосердно пронзила боль.

— Даже страшно представить, что ты себе напридумывал!

Вадим фыркнул.

— Такому дурню, как ты, ничего не страшно. Потому и получаешь все время нож в спину. А эта твоя… — он поморщился. — Краля, она слишком странная, тебе не кажется? С родителями, прежними друзьями отношений не поддерживает (редкие письма не в счет), в свет не выезжает. Привечает только друга пасынка да изредка — слишком настырных соседей. И вид у нее… Неаристократический.

По мнению генерала, вид у Либены был очень даже благородный, как и поведение. И что за слово такое "краля"? Где Вадим этого понахватался?

— Молчи! Я вижу, как лицо на вдохе перекосило! Просто… Ты ее не подпускай слишком близко. Особенно сейчас. На всякий случай.

— И кто же она по-твоему? — все-таки выдавил Невзор, из последних сил цепляясь за ускользающее сознание. Вен Борз застыл на мгновение, не зная, делится ли с другом своими догадками, но решил, что это важно именно сейчас, и сказал:

— Любовница Чеслава. Дочь Катерджины Крив. Занявшая место Либены после того, как они убили или куда-то дели Алия и его настоящую вторую жену. Не знаю, мне иногда кажется, что в этом доме кого-то тщательно прячут. Стоило бы отобрать ключи у этой ледяной домоправительницы и открыть наконец все эти запертые двери!

— Ты бредишь, — рвано выдохнул Невзор. — Ты не понимаешь. Ты не видишь ее. Она настоящая ари… аристократка. И женщина… такая… таких надо защищать, понимаешь?

— Да, — Вадим посмотрел на друга и понял, что говорить с ним сейчас бесполезно. Потом. Когда ему станет лучше. Когда он сможет увидеть истину — и у него хватит сил в нее всмотреться. Да, Вадим не так умен и проницателен, как другие люди Авата, но даже старик про него сказал: "А чуйка у тебя есть". Вад знал, чувствовал — в этом доме что-то случилось. Он видел страх хозяйки, слышал, как звенит натянутая между ней и Катерджиной Крив нить — и не мог это игнорировать. Потому что… Один раз, давно, он поверил в добрый вариант — и чуть не потерял себя. А Невзор, добрый дурак, вечно подбирающий с помоек жизни юношей разной масти бедности и стремящийся помочь всем и сразу, он не должен повторять его ошибок!

Вадим посмотрел на то ли задремавшего, то ли провалившегося в небытие друга, прикрыл распахнутое окно и направился к двери.

Чтобы столкнуться нос к носу с Катерджиной Крив. И хотя он прошел мимо нее с невозмутимым видом, одного взгляда на домоправительницу хватило, чтобы понять: она слышала. И кажется больше того, что следовало бы.

Вад решил, что дверь спальни на ночь стоит, пожалуй, запирать. А у Невзора пусть ночью дежурит Игнас.

Глава 28. Малахитовый дом

Когда Либена увидела шагающую по коридору фигуру, то сначала испугалась и чуть не уронила таз. А потом присмотрелась — и, торопливо сгрузив ношу на пол, бросилась навстречу темному силуэту. Уткнулась носом в мужскую шею, вдохнула запах дорожной пыли и соли — Лав почему-то всегда пах солью, словно они жили у моря, — и зажмурилась от реальности происходящего. Было тепло, хорошо, и отчего-то немного больно.

— Я так тебя ждала!

— Я знаю, — Чеслав обнял ее одной рукой. — Я примчался, как смог. Прости, не думал, что наш маленький эксперимент так закончится, — он, криво улыбнувшись, коснулся повязки на голове. — Знал бы: никогда не поехал бы к этому сумасшедшему! Прости. Меня не было слишком долго. Все в порядке?

Пасынок отстранился и внимательно осмотрел мачеху, выискивая то ли следы ее слез, то ли что-нибудь еще похуже. Либена заметила, что пальцы его подрагивают от усталости и напряжения, да и стоит Лав как-то криво, и поняла, что он действительно мчался сюда из последних сил.

— Все в порядке, — заверила она. — Сид Гарне отбыл по делам в столицу почти сразу после твоего отъезда.

— Ты осталась одна? — уточнил Чеслав, не в силах решить, хорошо это или плохо.

— Нет. — Либена немного замялась. — В Малахитовом гостит друг сида Вадим вен Борз.

— З-замечательно! — прорычал Чеслав. — Если он…

Ли торопливо пояснила:

— Он невыносимый тип, но по-своему благороден. К тому же из метеорологического института прибыла дона Добре для исследования погодной аномалии. И благородно перенесла внимание вена на себя. Так что не волнуйся, я не одна. Дом полон людей и…

Либена хотела сказать: «И никто не может совершить здесь зло,» — но замолчала. Они оба знали, что зло таилось рядом. Оно было многолико. И они сами тоже были частью этого зла.

— Тебе надо отдохнуть, — Либена сжала короткие пальцы, затянутые в черные перчатки. Рука мужчины дрожала. — Ты устал.

— А ты? — Чеслав опять всмотреться в ее лицо.

— А я иду на кухню, раздавать указания насчет ужина! Все твои самые любимые блюда будут! — Либена как можно безмятежнее улыбнулась и подтолкнула пасынка в сторону его комнаты. Лав внял ее уговорам и медленным шагом направился к своим апартаментам. Либена подхватила таз и скользнула на служебную лестницу.

В емкости плескалась розовая от крови вода. Тьма лизала вене ноги. На мгновение показалось, что время повернулось вспять: Либена снова несет окровавленную воду по узкой, плохо освещенной лестнице, из-за застивших глаза слез ступеньки размываются и раздваиваются, и болит рука, но это мелочи по сравнению с тем, как ноет сердце. А там, наверху, спорят два голоса: очень похожие и очень разные, и в звуках их — гром и сталь. А может, это шумит ветер. Или воет и гремит цепью запертая в подвале девушка. И от воя глаза ее становятся черными, словно в них навечно поселилась тьма… И Ли опять боится: и голосов, и девушки, и саму себя…

— Вена! — Катерджина Крив практически вырвала таз из рук задумавшийся Либены, сунула его кому-то из проходивших мимо слуг, и непочтительно схватила хозяйку за локоть. — Нам надо поговорить.

Вена посмотрела на домоправительницу и увидела, что из строгой прически выбилась прядь, а руки у Крив дрожат.

Небо упало Ли на плечи.

***

Они стояли рядом, загораживая собой свет от лампы. Впрочем, лежащий на кровати человек вряд ли был способен заметить их присутствие.

— Ты веришь? Может, Катерджина неправильно поняла их разговор?

В женском голосе сквозила надежда. Чеслав с сомнением смотрел на метущегося в бреду генерала. Либена сжимала шаль бледными пальцами. Ее испуганный взгляд метался от одного мужчины к другому.

— Она слышала лишь обрывки фраз. И сложить из них полную картину сложно…

— Но вен Борз слишком много думает о том, о чем он думать не должен. И слишком близок к одной простой истине, которая нас может погубить. Впрочем, твой жених не этот самовлюбленный вен, а сид Гарне. Друг на него имеет влияние?

Лав старался говорить четко, по делу. Словно не было ничего особенного в происходящем. Словно не было угрозы. И это могло бы успокоить Либену в любом другом случае. Но не у постели раненого генерала.

— Я не знаю.

Пасынок шагнул к кровати, прислушался к хриплому прерывистому дыханию нежеланного гостя.

— Отец миловал. Он умирает.

Чеслав произнес это со вздохом облегчения, и Ли стало больно от этих слов. И стыдно. Сколько раз она представляла себе встречу с женихом? Боялась расспросов, готовила ответы — холодные, скользкие, ни о чем не говорящие. Готовилась бороться, прятаться, или даже шагнуть навстречу. Ждала его — усталого, злого, расстроенного, а может добродушного. Но не полумертвого. Не смотрящего на нее с непонятным сожалением, тоской и почему-то с затаенной надеждой.

Она не могла предать этот взгляд.

— Вряд ли это милость. Лав, мы… Мы не можем! Понимаешь?

— Еще недавно ты была готова его убить.

Чеслав сказал это холодно. Странная теплота, которую он чувствовал в словах мачехи о Невзоре, его волновала. И пугала. И злила. Он не мог попустительствовать стремлению Либены опять стать на те же грабли. Они так долго жили вдвоем, цепляясь друг за друга! А теперь…

Да, кроме нее он никому не нужен. Даже сестры Драгомира смотрят с отвращением на его руки. Но дело не только в этом. Одиночество страшит, но не убьет его. В конце концов у него есть дело — его исследования, опыты, механизмы. Но ее… Ее еще одно предательство убьет. Генерал рано или поздно узнает их секрет. И тогда Либена поймет, как ошибалась. Но будет поздно. Нет, уж лучше пусть помирает этот солдафон, чем она.

Мачеха посмотрела умоляюще.

— Ты знаешь, я могла бы…

— Это путь к виселице!

Ли вздрогнула. Отступила на шаг назад, отдаляясь от кровати. Генерал застонал, дернулся, болезненно скривился. Либена зажмурилась.

— Он не делал ничего плохого, Лав!

Злость и обида наполнили вена Силь. Ли совала голову в петлю. Сама. Опять. А он ничего не мог сделать. Тоже — опять.

— Он тебе нравится?

— Он не плохой.

— О моем отце ты думала также.

От этих слов Либена дернулась, словно от удара.

— Да. Мне нравилось его внимание. Он был интересным человеком.

— Увлекающимся, — кивнул Чеслав со значением. Ли опять вздрогнула.

— Генерал другой!

— Чем?

Либена посмотрела на кровать.

— Он прост, как табуретка, — выдала она совершенно неаристократичное замечание. Видно, подслушала пересуды слуг. — И не умеет врать.

— Для того, чтобы воспользоваться кем-то, необязательно врать. Ты хочешь, чтобы он… Ты желаешь выйти за него?

— Нас вряд ли оставят в покое. А он не самый плохой вариант, — осторожно сказала Либена. — Я почти к нему привыкла.

— И готова ему рассказать, кто ты на самом деле? И что мы сделали? Ты хочешь, чтобы он вернул в этот дом кошмар и тьму?

Сид тяжело дышал. Его пальцы скребли по одеялу. Словно ему снилось падение, от которого он не смог спастись. Либена смотрела на неказистую, укрытую одеялом фигуру и чувствовала, как дом заполняет тьма. Она уже не клубилась осторожно по углам, а смотрела на Либену из глаз Чеслава.

— Нет! — Либена шагнула вперед. — Если мы его убьем, то сами станем, как Алий! Неужели ты не понимаешь? Ты же всегда боялся уподобиться отцу! А сейчас… Мы же не… — Ли осеклась. Закрыла лицо ладонями, не в силах смотреть ни на одного из мужчин. Лав устало прикрыл глаза.

— Я не предлагаю подсыпать ему яда. Просто — пусть разбирается со своими проблемами сам. Ты помнишь: нам никто не помог.

— Именно поэтому, — прошептала Либена. Чеслав открыл глаза. Посмотрел на измученного гостя, на мачеху и решительно произнес:

— Если тебе так хочется на плаху, я готов разделить с тобой и этот путь. Но знай: ты совершаешь глупость. Прошу: подумай еще! Подумай, Ли, ради Отца всего живого! Он этого не стоит!

Либена кинулась к кровати. Чеслав с неудовольствием отметил, что она не удержалась бы и сделала по-своему вне зависимости от того, что бы он ей сказал, но с его согласием ей, конечно, выполнить задуманное проще. Вен с неприязнью смотрел, как Ли садится на кровать больного, берет его за руку — грубую, мозолистую, смотрит на огонь — и оборачивается к нему, Чеславу. Страх, ожидание боли, яростное упрямство… И надежда, что, как и раньше, он не оставит ее одну.

— Ты же…

— Я буду рядом, — пообещал Чеслав. — Если понадобится — позову.

Ли благодарно кивнула. Генерал застонал. Лаву тоже хотелось стонать, но он этого себе позволить не мог. Ему оставалось только смотреть. И ждать расплаты. В честность и благородство генерала он не верил. Каждый в этом мире одержим своим желанием. Каждый слышит только собственную правду. И если уж отец не остановился…

Генерал со стоном повернул голову и безумным взглядом посмотрел прямо на Чеслава. Либена коснулась огня свечи. Тьма алчно зашипела.

И Лав почувствовал, что тоже шипит, как змея. Сжал свои короткие, напоенные тьмой пальцы в кулак — и усмехнулся.

***

Ночь была темна, но в этот раз тьма мало заботила Либену. После вечернего разговора с Чеславом и последующей процедурой она так и не смогла уснуть. Ворочалась, вставала, тушила и зажигала свет, открывала и закрывала окно — все не то. Все казалось, что она сделала что-то не так, мало, плохо. Под утро, когда стало совсем невыносимо, она оделась и прокралась в комнату жениха. Словно вор, а не хозяйка дома. Словно убийца.

Невзор спал. Гораздо спокойнее, чем вечером. И безмятежнее. Даже шрамы, исполосовавшие его тело, стали выглядеть менее грозно, как будто разгладились. Либена какое-то время смотрела на жениха со странной смесью страха, надежды и бессилия, затем села рядом, коснулась повязки — одеяло во время сна сползло вниз, и мужчина лежал голый по пояс. Как-то она вчера не додумалась надеть на него рубашку после ночной перевязки. Да и как? У него рана, Либена и так боялась его трогать лишний раз. А вечером они с Лавом думали совсем о другом. Не до приличий было. А теперь вот он, может, замерз.

— Генерал?

Мужчина не отозвался, только дрогнули веки на секунду. Либена подождала еще немного, потом глубоко вдохнула, сосредоточилась, прикрыла глаза.

— Я вам поверила, — неожиданно для самой себя произнесла она. — Не предавайте меня, сид!

От ладони, лежащей на белой повязке, потек зеленый туман. Пальцы вены задрожали. Она стала перебирать ими: медленно, осторожно, словно играла на маленьком очень нежном инструменте. Зеленые вихри послушно кружились у ее руки, опускаясь вниз тонкими змейками. Змейки бежали по телу мужчины — и оседали на коже и повязке быстро тающим рисунком.

— Что вы делаете?

Крик был настолько грозным и неожиданным — увлекшаяся лечением Либена не услышала, как открылась дверь — что женщина подскочила на месте. Туман исчез, зато глаза вены позеленели от страха.

— Вы… — Она вскочила на ноги, пошатнулась, отступила к окну. — Вы так рано…

Вадим метнулся к кровати, увидел, что с другом ничего страшного вроде не происходит, и вернулся к наблюдению за темнокровной.

— Так значит, вы ведьма?

Либена молчала. Она уперлась спиной в подоконник, дальше отступать было некуда. Путь к двери преграждал вен Борз. С каких пор он стал вставать так рано, да еще трезвым? Что ему здесь надо?

— Ведьма, не отрицайте! Я не слепой!

— У нас нет законов, преследующих чародеев, — заметила Ли. — Цвет моей крови вас не касается.

— Касается, очень даже касается! — с невероятно кровожадным видом заявил вен. — Ведь мы расследуем дело о МАГИЧЕСКОМ вмешательстве в дела государственного налогообложения. Вы знаете, что у государя мелькала мысль, что погодная аномалия — лишь способ навредить финансовой системе страны? Меньше денег в казне — слабее серземельская армия, не говоря уже об всем остальном. А значит, слабее само Серземелье.

В голове билась одна мысль: «Чеслав был прав. Прав! Не надо было в это лезть!» Но одновременно Либена знала, что она бы все равно это сделала. Как тогда, когда Алий впервые попросил: «Дай руку!» — и она сама протянула ему ладонь. Тогда тоже казалось: что может случиться страшного от потери одной капли крови? Оказалось, одной ему было мало.

Вадим не был похож на покойного вена Силь. Друг жениха — огонь, ярость, пламя. Сжигающее себя самого изнутри. Алий был льдом. Ожившим прошлым. Он сам остался в прошлом, застыл в нем, как скелеты древних ящеров вмерзли в вечный лед северных островов. У Алия холод был внутри, у вена Борз — снаружи. Оттого они с доной Добре были одновременно очень разными — и очень похожими.

Ну и где эта дона, так успешно обратившая на себя внимание вена? Где? Одни люди, словно демоны, выходят из тьмы в самый неподходящий момент, другие, когда они нужны, не желают появляться. И опять сквозь тьму надо идти одной.

Вена Силь заставила себя выпрямиться. И разжать вцепившиеся в подоконник пальцы. Дойти до двери не так уж сложно. Вен ничего ей не сделает — не имеет права. Он здесь чужак. Все будет хорошо.

Сердце не поверило. Дрогнуло так, словно кульбит делало. В горле пересохло, заболело плечо, дыхание стало тяжелым, словно на лицо было накинуто одеяло. Либена сделала еще шаг вперед и заставила себя говорить.

— Доне Добре ничем не поможет знание о моей крови. Вы прекрасно осведомлены, что аномалия появилась гораздо позже того, как я стала женой Алия и переехала в этот дом.

— Да, — Вадим осматривал Либену с насмешливым интересом. Словно нанизанную на булавку бабочку, которой некуда деться от своего мучителя. — Но приблизительно в то же время, когда вы стали вдовой.

— У каждой местной семьи найдется событие, произошедшее в это же время, — как можно увереннее возразила Ли. — У нисов Зорь упал с лошади младший ребенок, вены Хлад уволили воспитательницу дочери, от венов Голь сбежал сын — продолжать можно до бесконечности. Вы каждой семье предъявите обвинение?

Либена шагнула вперед. Этот шаг, якобы навеянный порывом праведного негодования на самом деле дался ей очень нелегко. Она боялась. Очень боялась. Но дверь была за спиной вена Борз. И до нее надо было дойти.

— Вы плохая актриса, — невозмутимо сообщил гость.

— Я думала, вы чаще посещаете винные дома, чем театры.

Либена почти проскочила мимо — но Вадим успел схватить ее за локоть. Они застыли рядом — неровно, тяжело дышащая женщина и злой мужчина. Он был сильнее — она знала это наверняка, но горло перехватил спазм, и крикнуть никак не получалось. Не получалось даже вдохнуть.

— Я не знаю, что и зачем вы делаете, вена, но я могу немного просветить вас насчет отношения вашего жениха к темнокровным: Невзор очень не любит чародеев. В одно время он их немало перевешал. Так что подлизаться к нему у вас не выйдет. И не надейтесь, что он спустит этот обман вам с рук. Ложь мой друг тоже терпеть не может. Так что, вена… Вена?

Вен Борз ожидал от потенциального врага чего угодно, но только не того, что вена Силь рухнет на пол. Попутно ударившись головой о край кровати. Если бы не выступившая на правой щеке кровь, Вадим счел бы обморок игрой. Только вот губы у женщины посинели совсем не картинно, а очень даже по-настоящему. И синева это особенно сильно контрастировала с густой кровью, стекающей темной струйкой по маленькому бледному уху.

Пришло время Вадима пугаться.

***

Женский визг заставил Зоряну отложить письменные принадлежности и выглянуть в коридор. Шум то ли прекратился, то ли отдалился, но дотошная дона Добре решила непременно узнать, что случилось. Вдруг кому-то нужна помощь?

На лестнице служанки старательно натирали нижние ступени. При виде гостьи женщины резко прекратили возбужденно шептаться и активнее задвигали тряпками. На втором этаже мелькнула мужская фигура.

— Мне сказали, вчера прибыл хозяин, сид Гарне, — Зоряна остановилась у нижней ступеньки.

— Уважаемый сид приехал, но болен, — ответила ей крепко сбитая женщина с проседью в волосах. — Говорить он вряд ли сможет, Филипп за доктором Инт уехал, сказали, тот вернуться должен сегодня из Торфграда. Хозяин, почтенный вен Силь, тоже приехал, но его сейчас лучше не беспокоить. Дождитесь завтрака, еще слишком рано.

Зоряна поблагодарила работниц за информацию и пошла дальше. В прихожей девушка увидела Вадима, тщательно рассматривающего перед зеркалом свое лицо. Зоряна тоже посмотрела — и увидела синяк под глазом и кровоподтек на губе. Интересно, однако, встречает местный хозяин гостей!

— Красавец, да? — неожиданно довольно произнес вен. — Эту рожу давно стоило подкрасить. Говорят, шрамы украшают мужчин. Чем же синяки хуже? Впрочем, можно и шрам сделать… — Вадим задумчиво посмотрел на зеркало. Зоряна почти увидела, как он разбивает стекло и режет осколком себе шею. Глупое и нелепое видение так ее напугало, что она шагнула вперед и перехватила руку мужчины. Аристократ посмотрел на нее с удивлением. Зоряна смутилась.

— Не надо шрамов, — она отвела ладонь, но ее запястье тут же перехватили.

— Может подержитесь еще за что-нибудь?

Девушка нахмурилась. Подвоха не нашла, но руку на всякий случай выдернула и отступила назад. Ее сосредоточенный вид рассмешил Вадима.

— Слушайте, я почти поверил в ваше девичество. Экая вы непонятливая! Впрочем, вы слишком пылкая натура, чтобы… — он осекся и посмотрел на собеседницу весьма странно. «А не это ли я ищу?» — говорил его взгляд, одновременно торжествующий и удивленный. — Вы слишком пылкая, чтобы понравиться высшему свету. В особенности — всяким министрам и их чопорным, идеальным женам. Да, вы вполне способны их взбесить! Интересная идея!

Зоряна на всякий случай попятилась.

— Э… Вы тоже заболели?

Вадим слизнул с губы кровь.

— Думаю, бутылка вина мне поможет выздороветь быстро и вкусно. Но боюсь, один я в винный погреб не спущусь. А пересчитывать ступеньки носом мне надоело. Позвольте взять вас в сопровождающие?

Девушка замерла. И решила никуда не ходить, но посмотрела в насмешливые глаза собеседника — и шагнула вперед. Она не даст ему повод опять смеяться над ней! К тому же… вдруг правда упадет на лестнице? Все-таки он морщится, когда резко двигается, и рука неосознанно тянется потереть ребра.

— Не боитесь, что вино скоро будет течь по вашим жилам вместо крови? — Спросила все же Зоряна, пытаясь образумить глупца.

— Не боюсь, — вен Борз предложил даме руку, и та ее приняла с едва заметным вздохом. — Дело в том, что там уже давно течет яд. И я с ним прощаться не намерен. А вино для обработки ран. Говорят, спиртное обеззараживает.

— В таком случае за свое здоровье можете быть спокойны: внутри вас нет ни одного микроба.

— Можете еще добавить, что они издыхают на подлете ко мне.

— Издыхают?

— Интересное словечко, да? Услышал в одной пивной и решил навеки запечатлеть в своей памяти. Я, знаете ли, с некоторых пор питаю страсть к убогим вещицам.

Перебрасываясь язвительными комментариями, парочка зашагала сначала в сторону кухни, потом, отказавшись от помощи слуг, к лестнице в подвал. Несмотря на то, что кухонными работниками им были даны четкие указания, куда идти, Вадим внимательнейшим образом рассматривал каждую щель в подвале.

— А там еще одна лестница. А здесь заперто: смотрите! А тут что?

Зоряна нерешительно топталась рядом с неугомонным мужчиной.

— Разве мы не за вином пришли?

— Конечно за вином! Но разве вам не интересно рассмотреть подвал довольно старого аристократического дома? Здесь, наверно, полно тайн!

— Не имею привычки копаться в чужих вещах! — отрезала девушка и сделала пару шагов в сторону.

— Очень зря! — пожурил ее Вадим. — А там что?

Большая комната была заперта на два засова, но вен Борз не поленился их убрать. Зоряна на всякий случай вошла внутрь вместе с ним: вдруг что учудит? Но помещение оказалось самым обычным складом: мебель, сундуки, какие-то доски, старый мольберт, несколько картин, шкафы с одеждой — все валялось в некотором беспорядке, но в целом весьма аккуратно. Ни гнили, ни плесени не было — только пыль.

— А вот и сокровищница! — воскликнул вен и стал сдергивать с картин покрывала.

— Мель. Известный, кстати, художник, за это полотно можно неплохие деньги выручить. О, этот давно забыт. Но рама — из настоящего ирденского дерева! Слышите, как отзывает на стук? С переливом! А это…

Мужчина застыл перед весьма простым портретом: в кресле, обитом атласом, сидит молодая женщина в сине-бордовом платье. В руках она держит небольшую книгу, в темных волосах поблескивают цветы-рубины.

— Вы видите? — прошептал вен потрясенно. И тут же торжествующе улыбнулся. — Ну? Видите?

— Вижу, — вздохнула Зоряна. — Красивая женщина. Вы простите, но я, пожалуй, вам больше не нужна, я п…

— Нет! Ниже! Читайте, что написано!

Зоряна опустила глаза.

— «Великолепная вена Силь, жена старда Алия вен Силь.» И?

— И здесь изображена отнюдь не госпожа Либена!

Зоряна не понимала, почему портрет вызвал у собеседника столько эмоций, но осторожно заметила:

— Наверно, это его первая супруга.

— Но дата! Дата! Картине пять лет! Тогда его женой уже была некая Либена вен Борне! Года два как!

Девушка посмотрела в горящие азартом глаза аристократа и поняла, что ничего хорошего ждать не стоит. 

Эпилог

На улице бушевала гроза. Деревья скребли ветвями по стене дома, выл в каминных трубах ветер, тяжелыми каплями барабанил дождь по оконным стеклам, казавшимся сейчас слишком хрупкой защитой от стихии. Зоряна долго лежала в кровати, пытаясь приманить сон всеми возможными способами: сначала вспоминала классификацию климатических поясов, разработанную путешественником Кихом Олмсом, потом считала воображаемые облака, превращающиеся то в барашков, то почему-то в насмешливое лицо вена Борз, а затем, наоборот, старательно прогоняла из головы все норовящие привлечь ее внимание мысли. Но сон не приходил. Лучшее, что можно было сделать в таком случае — поработать, или хотя бы просто почитать, но свеча давно прогорела, а смолу для лампы девушка вечером не догадалась попросить. Она и так часто засиживалась допоздна или вставала спозаранку, тратя слишком много свечей и дров для камина. На прошлом выезде, в поместье венов Крин, ей неоднократно высказывали неудовольствие таким поведением, так что злоупотреблять гостеприимством венов Силь не стоило. К тому же Зоряна еще не познакомилась с хозяином дома и не знала, что от него ожидать. Но с другой стороны, если она полчаса понаблюдает в гостиной за погодой, это можно приравнять к работе. Бушующая за стенами дома гроза действительно стоила того, чтобы обратить на нее внимание. Даже если все выкладки Зоряна уже отправила профессору в институт. Прислушиваясь к реву ветра, девушка встала, привычно оделась на ощупь — дома часто приходилось экономить свечи, и вышла из комнаты. Отшатнулась от показавшейся ей подозрительной тени, споткнулась, чуть не потеряв ориентацию в пространстве, и, кое-как выровняв дыхание, осторожно зашагала по коридору в сторону лестницы.

Ступенек не было. Более того, через какое-то время Зоряна поняла, что идет не в ту сторону, так как коридор свернул. Но впереди забрезжил свет, к тому же в этом крыле тоже должна была находиться широкая парадная лестница — вен Борз говорил, прежний хозяин жил в этой части дома и гостей тоже принимал здесь, так что идти по темноте назад девушка не рискнула.

Горела лампа у подножия широкой пыльной лестницы. Зоряна осторожно спустилась вниз, осмотрелась, пытаясь понять, куда ей идти. Скорее всего следовало повернуть налево, затем на повороте еще раз налево — и она как раз выйдет к гостиным. Но…

Из-под второй двери справа легла полоса света. Довольно яркого. Скорее всего, там убирался кто-то из служанок. Лучше было, конечно, спросить, куда идти, чтобы не попасть в неприятную ситуацию и не выставить себя в неприглядном свете. Она не собирается уподобляться вену Борз и рыскать по чужому дому в поисках непонятно чего! Хватит того, что она была вынуждена помогать ему вынести картину из подвала, иначе он собирался вырезать портрет из рамы стилетом, словно дикий степняк!

Зоряна толкнула дверь.

— Простите за беспокойство…

Глаза. Это было первое, что она увидела. Большие желтые глаза с вертикальным черным зрачком. На бледном девичьем лице. Или лицо ей померещилось? Да и желтые ли? Тьма расплылась, заполняя радужку, посмотрела Зоряне в самую душу.

— Как интересно! У одного боль своя, у другой чужая, да ставшая своей. Смотри, темная сторона близко! Тебе ли туда идти? С таким-то камнем в душе, как заскорузлая ненависть? Не вернешься ведь. Попадешь. Утонешь в вечных сумерках безвременья. Нет, не вернешься!

Ночь была мраком. Мрак был воздухом. Зоряна дышала им, и он растекался по телу вместе с каждым толчком крови. Лишь желтые глаза-огни светились во тьме, словно прибрежный маяк в шторм. И не глаза то вовсе, а звезды. Или огни костров? И ведь не выйти к ним, не согреться. Некому согреть. За спиной — лишь череда презрительных улыбок и недомолвок. Все, что остается — идти среди режущего словно острые клинки шепота вперед. Всегда — вперед. С гордо поднятой головой. Потому что ей завещали жить за двоих. Троих. И она — выживет. А если получится — то изрядно попортит кое-кому оплаченное чужими слезами благополучие. Если бы только выпал шанс!

— Ох, тяжел камень, тяжел. На дно тянет. Но и тебе дорога найдется. От костра к костру всегда тянется тропка, хоженая или нехоженая. Сама на перекрестье станешь, сама решишь, кого хоронить. Невеста без жениха, вдова без мужа. Злая девочка с горячим сердцем. Ошибешься — не тебе платить. Но и камень твой с тобой навеки останется. К золотому подолу грязь наговорная не липнет, зато собственную можно выдать за кружевной узор… У каждого свое золото, верно? Думай, думай, добрая-злая девочка с запечатанным сердцем. Лови сны-сказки, пиши письма, слушай, говори, смотри. Думай…

Тьма шептала. Тьма пела. Тьма баюкала. И Зоряна падала в эту тьму, гостеприимно распахнувшую объятья, словно в бесконечную пропасть. И совсем не думала, сможет ли она взлететь или ей суждено разбиться.

Оглавление

Глава 1. Стольград

Глава 2. Малахитовый дом

Глава 3. Подхолмье

Глава 4. Червонное поместье, Нахолмье

Глава 5. Стольград

Глава 6. Стольград

Глава 7. Малахитовый дом

Глава 8. Малахитовый дом

Глава 9. Подхолмье

Глава 10. Подхолмье

Глава 11. Нахолмье

Глава 12. Нахолмье, деревня Бороздки

Глава 13, Стольград

Глава 14. Стольград

Глава 15. Малахитовый дом

Глава 16. Малахитовый дом

Глава 17. Подхолмье

Глава 18. Подхолмье

Глава 19. Подхолмье

Глава 20. Червонное поместье, Нахолмье

Глава 21. Нахолмье

Глава 22. Нахолмье

Глава 23. Подхолмье

Глава 24. Подхолмье

Глава 25. Червонное поместье

Глава 26. Блотоземье. Лес, дорога

Глава 27. Малахитовый дом

Глава 28. Малахитовый дом

Эпилог