Музей на пьяцца дель Попопо [Виктор Павлович Точинов] (fb2) читать онлайн

ЗНАКОВАЯ ФИГУРА РУССКОГО ХОРРОРА

А теперь, для контраста с эстетствующей молодёжью и чтобы отдохнуть от расчленёнки (вспомните рассказ Александры Гардт «Общественное благо» из февральского номера газеты), - настоящая старая школа. Виктор Точинов написал для «Совершенно секретно» обманчиво простенький рассказ, который вроде бы не провоцирует залезть под одеяло с головой, но, если вчитаться, понимаешь, отчего его автор - знаковая фигура русского хоррора.

Точинов, член знаменитого «Семинара Бориса Стругацкого», дебютировал 1 5 лет назад. Роман в жанре фантастического триллера «Пасть» он предварил словами: «Автор до сих пор не определился с названием: глагол это или существительное?» В 2003 году на всеевропейском конвенте Еигосоп «Пасть» взял (или взяла?) приз за лучший дебют. Почему Точинова снесло в сторону литературы ужасов - дело тёмное и мистическое. То ли повлияла учёба в Ленинградском институте авиационного приборостроения, то ли четыре года, когда он «трудолюбиво крепил оборону страны в маленьком военном городке в одной жаркой республике». А может, просто человек такой. Жизнерадостный, ироничный и самоироничный.

Настоящая оторопь берёт, когда понимаешь, что Точинов может одной рукой писать повесть «Не стреляйте в демонов моря», а другой - пособие «Карась. Секреты ловли». И в обоих случаях не халтурит. А теперь, читая спокойный-преспокойный рассказ про посещение музея, оцените, как автор нахально вынес фантастическое допущение в пролог, разжевал там всю интригу до состояния манной каши... но сюжет, который должен быть просто убит такими выкрутасами, напротив, только крепче цепляет читателя. Собственно, это и есть «олдскул», нормальная работа профессионального литератора старой школы. Дикая, но симпатичная.

Олег Дивов, писатель, редактор-составитель Библиотеки современной фантастики для газеты «Совершенно секретно»

Виктор ТОЧИНОВ

Специально для «Совершенно секретно»

МУЗЕЙ НА ПЬЯЦЦА ДЕЛЬ ПОПОПО

Крым, Партенит, семинар молодых фантастов.

-...совершенно недопустимо: «парадокс убитого дедушки» выглядел свежо и оригинально в 1943 году, когда о нём впервые написал Рене Баржавель. Сейчас что-то сочинять на эту тему - дурной тон.

- Но почему? - раздаётся голос с места, откуда-то из задних рядов. - Ведь любую затёртую тему можно повернуть как-то по-новому... Исхитриться и придумать такое решение парадокса, какое никто не придумывал до тебя.

- У этого парадокса нет решений. Вернее, есть единственное, не противоречащее логике: полное исчезновение пространственно-временного континуума, где произошло убийство предка. Да только кому будет интересно читать о таком?

* * *

Эти сны он видел много лет - иногда несколько ночей подряд, иногда они пропадали на годы, но всякий раз возвращались. Везде - и во Флоренции, и в Милане, и позже, во Франции, - смыкая веки, он время от времени попадал в неведомый мир... Вернее, в мир, постепенно ставший знакомым и даже привычным, хоть и богатым на чудеса и диковины.

Сны не повторялись в точности, но общая деталь присутствовала всегда: он был там невидимым и бесплотным гостем, не замечаемым никем из людей. Он мог передвигаться в этих сновидениях свободно, попадал, куда хотел, - но лишь находясь вовне зданий; стены и даже двери стали неодолимой преградой, он не мог попасть в библиотеки и прочие хранилища знаний, хотя очень туда стремился... А ещё он не мог что-либо взять в руки или как-то ещё воздействовать на предметы и сущности иллюзорного мира... Словно он сам, а не Иоанн Богослов получил повеление: «Иди и смотри!» - смотри, но руками не трогай...

И он ходил. И смотрел.

Он смотрел на громадные многоэтажные дома, наполненные самыми разными чудесами, казавшимися поначалу колдовскими, но, без сомнения, имевшими в основе своей инженерные решения, подсказанные развитой до невиданных пределов наукой. Дома зачастую размерами превышали палаццо Питти, но жили в них не здешние патриции или нобили (предпочитавшие в большинстве своём относительно небольшие загородные виллы), а самые заурядные горожане.

Смотрел на самодвижущиеся повозки, во множестве заполнявшие необычайно широкие и просторные улицы, - города тут не знали привычной ему тесноты и скученности, не задыхались в удавках крепостных стен. Поначалу он решил, что мир его снов давно и навсегда позабыл о войнах, однако со временем убедился, что это не так, - но даже самые высокие стены и самые глубокие рвы не спасут от чудовищных средств истребления, придуманных насельниками этого мира...

Самоходные повозки самых разных видов изумляли, равно как и огромные стальные корабли, движущиеся сами собой, без помощи парусов либо вёсел. Однако сильнее всего поражали воображение многочисленные аппараты, придуманные для покорения воздушной стихии. Одни были громадными, превышали размерами «Буцентавр», знаменитую галеру венецианских дожей, - они могли поднять в небеса больше грузов и пассажиров, чем две или три галеры разом, но внутреннее их устройство оставалось загадкой... Самые же простые были устроены несложно - лёгкие каркасы, обтянутые плотной тканью, - и напоминали те рисунки, что встречаются в трактатах мыслителей, объяснявших возможность и реальность полёта Икара и Дедала... Случалось, что одержимые мечтой о небе люди и в его мире пытались создавать такие крылья - по наброскам из трактатов либо по собственным чертежам, а то без таковых - и разбивались, и калечились, прыгая с обрывов и колоколен... Здешние же крылья мало напоминали птичьи, но действительно были способны к полёту, хоть и использовались в основном для развлечения...

Он ходил. Он смотрел. Он старался всё запомнить... Не совсем всё, разумеется, -лишь то, что мог понять и хоть как-то объяснить на основе своих знаний о природе вещей и процессов.

Проснувшись же, он немедленно хватался за карандаш или перо, делал торопливые наброски, писал коротенькие комментарии едва читаемой скорописью: спешил, сновидения быстро подёргивались туманом забвения - хотя, оказавшись в очередной раз в иллюзорном мире, он прекрасно помнил все свои прошлые посещения...

* * *

Рим, Пьяцца дель Пополо, Музей Леонардо да Винчи.

Экскурсия оказалась скучной, хотя Максим подозревал: владей он итальянским, мог бы получить от неё иное, лучшее впечатление. Экскурсовод говорил хорошо поставленным глубоким баритоном, делал артистические паузы - но слушать, как гнусаво тараторит следом за ним переводчик, было невозможно. К тому же перевод казался урезанным, сокращённым - и, вполне возможно, под сокращение попали как раз какие-то живые подробности, сообщаемые экскурсоводом сверх скучного официоза.

Да и экспонаты, честно говоря, не впечатляли... Нуда, создали, например, современные энтузиасты по эскизам Леонардо да Винчи планер, действительно способный летать. Доработали чертежи в соответствии с наукой аэродинамикой, Леонардо неизвестной, использовали новейшие материалы с технологиями - и создали, и даже разок взлетели... А тол-ку-то? Дельтапланы, в создании которых давний гений никак не участвовал, летают гораздо лучше. С парашютом - та же история: кому нужна эта нескладывающаяся махина.

Никитка переводчика почти не слушал. То забегал вперёд, разглядывая экспонаты, очередь до которых не дошла, то возвращался назад, к уже осмотренным... Он тоже казался разочарованным, негромко пожаловался отцу:

- Фигня, а не велик. Как на нём заво-рачивать-то?

Велосипед Леонардо (экскурсия сейчас остановилась за два экспоната до него) и впрямь выглядел недоработанным. Непродуманным, хоть и создавал его гений... Вроде и два колеса есть, и цепная передача, и седло, и рама, соединяющая всё воедино... Но руль отсутствует как класс: нечто на него отдалённо похожее служит лишь упором для рук, на переднее колесо никак не воздействуя. Ехать можно лишь по прямой, до ближайшего фонарного столба или дерева. Если и это изобретение испытывали в полевых условиях, то наверняка в полном защитном снаряжении. Затёртое выражение «изобретать велосипед» приобретало иной смысл при взгляде на двухколёсное творение да Винчи: не так-то просто, если ты первый и нет образцов для подражания.

Марина разочарованной не выглядела. Входной билет за 10 евро (дороговато, конечно) давал право делать здесь снимки, и она бодро щёлкала себя, мужа и сына на фоне парашютов, орнитоптеров, планеров, скафандров и прочих приблуд Леонардо... Сегодня же фотки отправятся в соцсети под хештегом #мывРиме.

Никитка оживился, лишь добравшись до многоствольного орудия, слегка напоминавшего установку залпового огня, -даже вернулся за матерью, потянул за рукав: сделай, мол, снимок на фоне древнего «Града».

А Максим отчаянно скучал. К тому же ему зверски хотелось курить. Ладно хоть музей невелик (в сравнении, к примеру, с Капитолийским, вчера изрядно утомившим) - всего три зала, и скоро всё закончится.

* * *

Разумеется, он понимал: его рисунки, наброски и эскизы так и останутся по большей части изображениями на бумаге... Внешнее устройство механизмов и машин иллюзорного мира мало чего стоит без понимания, какие природные силы приводят их в действие... А у него такого понимания чаще всего не было.

Те же самобеглые повозки... Движители, известные его миру - мускульная сила человека и животных, сила ветра, сила падающей воды, - никак для них не годятся. Он попытался извернуться, набросал проект самоходного экипажа, приводимого в движение большой часовой пружиной, но сам понимал: возможна лишь игрушка, модель с таким устройством - эффективность механизмов, основанных на сжатии и распрямлении упругих тел, неизменно падает с увеличением их размера, отчего, например, невозможно создавать гигантские катапульты, мечущие исполинские снаряды с дом размером, как бы ни мечтали о них полководцы...

Его градостроительные наброски упирались в те же проблемы... Он мог придумать, как подать свежую воду в дома, использовав виадуки наподобие античных, как отвести использованную грязную воду и нечистоты (сливать в реки посредством нарочито прокопанной под городом системы туннелей-водотоков). Но как освещались города его сновидений, буквально утопавшие в ярком свете в тёмное время суток? Не используя невообразимое множество свечей и целые озёра масла - как?

И всё же он не сдавался... Рисовал, рисовал, рисовал, писал пояснения... Менял по своему разумению внешний вид машин и механизмов, пытаясь как-то адаптировать хотя бы некоторые к тому, что было известно и доступно в его мире. А остальные... Не ему, так кому-нибудь пригодятся - позже, когда наука шагнёт далеко вперёд и встанет вопрос, как приспособить к делу вновь открытые силы природы. Вот тогда-то и вспомнят о его старых рисунках. Что такое время придёт, он не сомневался.

Поначалу он мог лишь гадать, куда его переносит Морфей и где находится этот мир (если вообще находится где-то, кроме его головы), но затем каким-то капризом упомянутого бога оказался в Болонье, сильно изменившейся, но вполне узнаваемой. И понял: перед ним далёкое будущее: века пройдут, тысячелетия - кто знает, но нет сомнений, что он видит в своих странных снах мир потомков...

На два или три сновидения наблюдения за техникой будущего были позаброшены: он с любопытством изучал Италию, город за городом: что и как изменилось, что уцелело с его времён, а что рассыпалось во прах. Бесплотный, он воспарял к небесам без каких-либо аппаратов: выбирал нужный город на раскинувшейся внизу живой зелёной карте и опускался туда - Флоренция, Милан, Рим, Венеция...

В Риме - знакомом и неузнаваемом одновременно - в сновидении с ним произошёл забавный случай. На одном из зданий площади (облик её оказался незнаком, но в центре красовался старинный египетский монумент, зачем-то перенесённый сюда из Большого цирка) он увидел своё имя. Транскрипция варварская - и не латынь, и не народное итальянское наречие, - но читалась надпись без затруднений. Музей... Посвящённый ему музей...

Нестерпимо хотелось попасть внутрь. Но двери, даже незапертые, даже настежь распахнутые, оставались для него непреодолимой преградой - и в том сне о Риме это обстоятельство показалось особенно обидным. Зато он смог в тот раз подсмотреть в далёком будущем (у посетителя, выходящего из его музея!) нечто действительно важное и нужное, причём применимое в его мире незамедлительно, прямо сейчас, не дожидаясь грядущих открытий, - и сделанный утром набросок вскоре воплотился в металле и оказался вполне работоспособным и весьма-таки востребованным.

* * *

Ну наконец-то! Экспонаты последнего зала подходят к концу! Миновали скучнейшие десять минут возле макета многоэтажного «города будущего». Отзвучал рассказ о странном, лишь по прямой ездящем велосипеде, - и оказалось, что как раз это устройство великий Леонардо не изобретал, не то бы уж попетрил как-нибудь до необходимости поворачивать. Маэстро всего лишь нарисовал для какой-то надобности на обороте своей рукописи два колеса, напоминающих тележные, но отложил набросок, не стал завершать. А некий шутник, работавший с рукописью в начале XX века, дополнил рисунок несколькими линиями, изобразив стилизованный велосипед, не способный поворачивать (прояснилась история недавно, в результате использования современных методов экспертизы, но велосипед из экспозиции не удалили).

Последний стенд был остеклён, и хранилось там старинное огнестрельное оружие: пистолеты, фузеи, мушкетоны и прочий металлолом... Голос экскурсовода зазвучал с особой торжественностью, но переводчик гнусил по-прежнему монотонно: вот, дескать, единственное техническое изобретение Леонардо, не просто воплощённое при его жизни, но и получившее широчайшее применение - более того, используемое с небольшими изменениями до сих пор. Колесцовый замок для оружия.

До Леонардо огонь добывали единственным способом - высекали искры одиночными удавами кресала по кремню, и приходилось бить несколько раз, произвольно разлетающиеся искры не всегда сразу попадали на трут... Или на затравочную полку пистолета либо аркебузы: в среднем один выстрел из трёх заканчивался осечкой даже у самых надёжных замков ударного типа... Колесцовый замок проблему снял, а применяется он сейчас... многие из вас, особенно мужчины, покопавшись в карманах, могут обнаружить там изобретение Леонардо...

Последние слова экскурсовод произнёс значительно и выдержал драматическую паузу, явно ожидая недоумённых вопросов. Однако переводчик пробубнил так уныло, что никто ни о чём не спросил. Экскурсовод вздохнул, вынул из кармана зажигалку, крутанул колёсико, поднял повыше затрепетавший жёлтый язычок пламени... Вот же он, колесцовый замок Леонардо в чуть изменённом виде!

Это зрелище добило Максима. Сигареты и зажигалку он, истомлённый никотиновым голоданием, уже достал из кармана, держал в руках... Шепнул Марине:

- Я на улице, подтягивайтесь, - и ужом выскользнул из музея.

Бросил вороватый взгляд по сторонам и, разумеется, тотчас же увидел плакатик с перечёркнутой дымящейся сигаретой. Совсем сбрендили в Европе вообще и в Италии в частности в борьбе с курением... Человека с сигаретой и зажигалкой тут на улице днём с огнём не сыщешь, Максим по крайней мере не встречал ни единого. Ладно, местных ментов вроде бы тоже не видно. Быстренько, пулемётом, затянется два-три раза и тут же загасит... Кто не рискует, тот не пьёт шампанского... под затяжку.

Единственное полезное изобретение старины Леонардо сработало как полагается: колёсико крутанулось, пламя вспыхнуло и... И Максим ощутил нечто странное. Какое-то холодное дуновение коснулось лица, хотя день стоял тёплый и на редкость безветренный. Не почудилось: огонёк зажигалки затрепетал, лег горизонтально, чуть не погас. А ещё Максим почувствовал чужой внимательный взгляд, уставившийся на него в упор из ниоткуда, из пустоты, из прозрачного воздуха...

Как, каким местом почувствовал? Не понять... Но почувствовал. Он помотал головой, пытаясь отогнать наваждение и позабыв зажечь сигарету. А потом стало поздно: из музея вывалилась гомонящая толпа русских туристов, и ощущение давящего взгляда исчезло, но Маринка наверняка бы не одобрила попытку сыграть в орлянку с местными законами, да и переводчик предупреждал: не вздумайте рисковать - камеры всюду, и штраф пропишуттакой, что мама не горюй...

Максим тяжко вздохнул, убрал сигареты и поплёлся вместе с остальными к автобусу, припаркованному в отдалении, за пределами площади. Он поднял ногу, чтобы шагнуть на ступеньку автобуса, и не шагнул.

Ступенька исчезла. Заодно с ней исчез автобус, и Пьяцца дель Пополо и весь многомиллионный город Рим вместе со всем, что в нём было, и даже вместе с нависшим над городом голубым итальянским небом... Малую долю секунды Максим изумлённо пялился в бездонную черноту, в сравнении с которой космический вакуум казался бы переполненным вещами и процессами, затем исчез тоже.

* * *

-...в будущем, кстати, легко и просто можно наступить на те же грабли. Угробить свой родной пространственно-временной континуум.

- Убив собственного внука? - звучит из задних рядов всё тот же голос, в нём определённо чувствуется ехидство.

Руководитель семинара ехидство игнорирует, и реплику вместе с её автором -тоже.

- Это называется «парадокс украденного рассказа». Он менее известен, и суть его такова: человек отправляется в будущее, покупает журнал с талантливо написанным рассказом, возвращается в прошлое, публикует рассказ как свой... Разумеется, после такого настоящий автор рассказ не напишет. И вопрос: «А кто же тогда сочинил рассказ?» - имеет всё тот же ответ, для континуума нехороший: в момент совершения кражи всё исчезнет. Тот же парадокс можно применить к любым произведениям искусства, к научным теориям, к техническим изобретениям...

Ему тоскливо. Всё предсказуемо: сейчас начнут спорить до хрипоты, пытаясь найти оригинальные решения и как-то разрешить парадоксы (а напишут всё как под копирку, о набивших оскомину попаданцах - скучно, зато публикабельно), а ему сидеть и всё это слушать, а в номере оргкомитета тем временем прикончат молодое крымское вино и будут говорить о действительно интересных вещах.

Да чтоб вы все пропали куда-нибудь...

Оглавление

Виктор ТОЧИНОВ

МУЗЕЙ НА ПЬЯЦЦА ДЕЛЬ ПОПОПО