Илья Николаевич [Николай Федорович Григорьев] (fb2) читать постранично, страница - 2

под сомнение. Ульянов почувствовал, что в нем возгорается душевный подъем, вдохновение, что ответ его на любой вопрос экзаменационной программы будет блестящим, и только одного опасался: как бы сенатор не раздумал его спрашивать.

И вопросы последовали. Ульянов отвечал легко и свободно, однако ревизор не проявил одобрения. Напротив, с желчной гримасой приставил ладонь к уху и выкрикнул:

— Не слышу! Ведь вы в классе. Зычно надо говорить перед учениками, зычно!

У Ульянова был приятный голос, еще в Астрахани он пел в гимназическом хоре, случалось, с одобрения регента, и мелодию вел, но зычностью, какая ценна для капрала, не обладал. Все же попытался напрячь голос — и закашлялся.

Сенатор развел руками, выпил воды из графина, вместо того чтобы протянуть стакан покрасневшему от кашля молодому человеку, и приказал:

— Отойдите от стола.

Ульянов попятился.

— Еще, еще… Есть у вас глазомер, чтобы представить помещение класса?

Ульянов сделал еще несколько шагов назад.

— Хорошо, — язвительно заметил сенатор, — скуповато отмеряли, но допустим, что это гимназический класс. Вы на учительской кафедре. Объясняете ученикам предмет физики… А здесь, где мы сидим, допустим, последняя парта… Попрошу!

Ульянов крепился, стараясь выдержать издевательства вельможи, но голос, и без того слабый из-за неразвитой груди, окончательно перестал звучать. И сделалась особенно заметной картавость: Илья Николаевич не выговаривал «р», этот звук пропадал.

Новая придирка со стороны сенатора: мол, дефект речи учителя может передаваться и ученикам. Сказал он это уже не претенденту, а решавшему его судьбу комитету.

— Между прочим, перед комитетом следовало бы явиться не в… — Сенатор, господин благовоспитанный, не сказал прямо: «не в студенческих обносках», а ограничился осуждающим взглядом. И добавил: — Учитель без сюртука — не учитель!

Стыд, негодование и омерзительное состояние беспомощности перед грозным сановником вновь переживал Ульянов. На этот раз бродя по улицам.

И тут же догадался, откуда это противоречие в решении комитета: с одной стороны, кандидат Ульянов удостаивается за пробный урок по физике оценок «удовлетворительно» и «достаточно»: с другой стороны, он же к преподаванию физики не допускается… «Все ясно, туман рассеян, — заключил молодой человек. — Своим грубым давлением сенатор расстроил намерение профессоров, вот и родилось постановление — ублюдок!» Между тем за зеленым сукном сидели ученые, которым он, Ульянов, обязан своим университетским образованием… Да что говорить о нем, скромном кандидате, — в комитете видные деятели российской науки, и что же: склоняют головы перед ревизором… Да это же раззолоченный истукан, господа. Где же ваше достоинство, воспитатели молодежи и творители наук!

Ульянов решился на шаг смелый и вызывающий: вновь предстать перед испытательным комитетом, добиться переэкзаменовки по физике. И он подал в округ прошение.

К попечителю учебного округа не обратился бы: мракобес, самодур. Но у попечителя есть помощник, облеченный почти столь же высокими правами; к тому же, по отзывам, человек доступный и справедливый. Да и не только по отзывам: четыре года назад попечитель Молоствов в издевательских выражениях пробрал директора Астраханской гимназии Аристова за его ходатайство о стипендии для мещанина Ульянова, — помощник попечителя наперекор своему начальнику принял участие в молодом студенте: сделал что мог — освободил от платы за слушание лекций.

Речь о Николае Ивановиче Лобачевском. Ему и подал прошение Ульянов. Добрым предзнаменованием был случай, известный в университете. Ровно одиннадцать лет назад, с разрешения Лобачевского, держал экзамен в комитете и провалился студент Лев Николаевич Толстой. Был он тогда всего лишь худеньким, малоприметным юношей из именитой, но провинциальной помещичьей семьи.

Провалился, но не струсил: подал новое прошение, и Лобачевский, обнаружив у просителя серьезный интерес к наукам, наложил резолюцию: «Допустить к дополнительному испытанию. 4 авг. 1844 г.».

К повторному экзамену по физике (прошение было удовлетворено) Илья Николаевич готовился особенно тщательно, и 21 апреля 1855 года кандидат Ульянов вновь на испытании. В присутствии комитета (цитируем протокол) читал пробную лекцию: «О теориях гальванического тока»… затем написал рассуждение на заданную от комитета тему «о скрытом и удельном теплороде…» В обоих случаях Ульянов получил твердое «хорошо». Восторжествовала справедливость: то ли на комитет произвело впечатление, что проситель явился в сюртуке (взял напрокат) и имел уже вид учителя; то ли профессора почувствовали неловкость за прошлый раз, когда в угоду столичному самодуру лишили молодого человека преподавать физику; то ли, наконец, замолвил об Ульянове слово Николай Иванович Лобачевский, чуткий к трудолюбивым и талантливым юношам…

Так или иначе, но на этот раз Ульянову выказали особое внимание. Его