Один Путь (СИ) [Stephaniya] (fb2) читать онлайн

========== Иан: Новое начало ==========

 

Щекоча кожу, маленькая капля пота стекала по лбу, неумолимо двигаясь к переносице. Иан, полностью сосредоточенный на неподвижности своих ладоней, попытался двинуть бровью, чтобы хоть немного изменить ее траекторию — он знал, стоит потерять концентрацию хоть на миг, аккуратно сплетенные потоки энергии в его руках рассыплются, распадутся, и он снова получит несильный, но обидный удар тонким прутиком по пальцам. Мастер Риннельдор стоял в шаге от него, скрестив руки на груди, и цепко наблюдал за тем, как, мерцая, дрожа, перед юношей раскрывается маленький портал. Задание было простым — открыть проход достаточного размера и мощности, чтобы наставник мог просунуть в него руку и взять со стола стакан с водой. Но это только звучало легко, на деле же юный эльф бился над этой задачей уже битый час.

С мастером Риннельдором Иан занимался уже без малого четыре года, и за это время обучение шло ни шатко, ни валко. Он очень легко, почти играючи, освоил азы — теория управления энергией, стихийные сигнатуры и история магии уложились в его голове стройно и аккуратно, Иан научился сходу определять природу магических явлений, разбираться в видах заклинаний и рассчитывать ингредиенты в чародейских формулах, но дальше теории почти дело не шло. И поначалу, зайдя в очередной тупик, не сумев воплотить простенькое заклинание, Иан был близок к тому, чтобы все бросить. Он помнил еще, какие надежды возлагали на него еще пару лет назад. Ребенок-Исток, первый среди Старшего народа за очень долгое время, за право обучать его буквально бились лучшие умы Империи. Победителем в том соревновании вышел мастер Риннельдор, один из придворных магов Императора, но очень скоро стало ясно, что трофей не оправдал гонки. И только письма отца, в которых тот убеждал Иана, что знания — результат упорного труда, а успех никому не дается вот так сразу, убедили юношу продолжать попытки. Хоть зачастую ему и казалось, что мастер Риннельдор не выгонял его взашей потому лишь, что боялся гнева Императора. Все знали — юный эльф — ближайший друг принца Фергуса, а с такой протекцией талант был вовсе не обязателен.

Теплая капля добралась до складки между напряженно сведенных бровей, скользнула вбок и попала прямиком в уголок глаза. Иану пришлось отчаянно зажмурить его — пот щипал так резко, словно юному эльфу в глазницу засадили арбалетный болт. Мысленно он решил даже, что ну его, этот глаз, вполне можно было обойтись в жизни и одним — отец же как-то справлялся. Портал опасно дернулся, замерцал, и юноша, сцепив зубы, отбросил все лишние мысли. Еще немного энергии, еще капелька концентрации…

— Готово, — наконец торжественно объявил он, глянув на учителя через плечо. Проход был маленьким — не больше десертного блюдечка — но вел прямиком на стол, где ждал своей участи стакан с водой. Сияющие края портала не дрожали, оставаясь идеально-круглыми — пожалуй, никогда прежде у Иана не получалось таких совершенных форм. Все его предыдущие попытки открыть стабильный лаз в пространстве заканчивались провалом — порталы искрили, меркли, а брошенные в них предметы исчезали без следа или распадались на мелкие щепки. Сейчас же Иан и сам готов был засунуть руку в свое творение и рассчитывать на то, что ему не оторвет пальцы.

— Уверен? — скептически поинтересовался мастер Риннельдор, и от тона его по спине юного эльфа промаршировала ледяная хоругвь мурашек. Неужто он где-то ошибся? Выход из портала тоже выглядел стабильно. Не было слышно характерного для неправильных заклинаний треска и стрекота, даже озоном почти не пахло. Но тон наставника был таким прохладным и недоверчивым, словно, указывая на свою зеленую рубаху, Иан утверждал, что это черная рыцарская броня.

— Уверен, — подтвердил юноша, хотя тон его говорил о совершенно обратном.

— Хорошо, — нехотя согласился мастер Риннельдор, — принеси Густава.

Иан быстро встревоженно глянул на наставника. Бледное скуластое лицо не дрогнуло — мастер Риннельдор, казалось, был вовсе не заинтересован происходящим, цедил слова нехотя, делая юноше огромное одолжение.

— Зачем? — отважился переспросить Иан, и на короткий миг надменное лицо едва заметно исказилось. Больше всего на свете мастер Риннельдор ненавидел, когда ему перечат. Даже если это было лишь невысказанное намерение возразить.

— Принеси Густава, — не меняя тона, повторил он, и тонкий прутик в его ладони угрожающе дрогнул.

Иан вздохнул и, оставив открытый портал спокойно мерцать в воздухе, поплелся в другой конец лаборатории, где мастер Риннельдор держал компоненты для зелий и материалы для создания артефактов.

Густавом звали крупного палево-рыжего бельчонка, которого наставник держал в просторной медной клетке, и время от времени испытывал на нем свежие отвары и простые заклинания. Иан понятия не имел, где и зачем учитель раздобыл Густава, но жилось зверю в чародейской лаборатории совсем неплохо. Мастер Риннельдор никогда не подвергал его жизнь серьезной опасности, пробовал на нем лишь глупые заказы от нильфгаардской аристократии — средства для роста волос или лекарство от несварения желудка. Сама необходимость работать ради удовлетворения человеческих прихотей доставляла мастеру Риннельдору почти физическую боль, Иан точно знал это. И Густав был товарищем наставника на этом унизительном пути, так что о судьбе Густава обычно можно было не волноваться.

Засиживаясь над очередной книгой допоздна в лаборатории учителя, Иан сам иногда выпускал пушистого лаборанта из клетки и позволял ему беспрепятственно шастать по столу, садиться себе на голову и лезть длинным хвостом в большую чернильницу. Юноша старался, чтобы учитель не заставал его за общением с Густавом слишком часто — мастер Риннельдор и так не упускал шанса пройтись по происхождению и наследственности ученика, припоминая, чем прославился в свое время его отец, и замечая, что белка тянется к белке, хотя Иан никогда не состоял в скоя’таэлях и даже в лесу не прожил ни единого дня. Но длинными душными вечерами, когда вырваться из дома наставника, бросив книги, сбежать на встречу с Фергусом не получалось, Густав становился для Иана единственным товарищем. Ему он рассказывал о своих неудачах, хотя бельчонок и так мог их наблюдать.

Сейчас Густав быстро вскарабкался по прутьям клетки, завис на лапе у самой крыши, внимательно глядя на юношу в надежде получить от него угощение или свободу.

— Привет, приятель, — улыбнулся ему Иан, открыл дверцу и позволил Густаву выбраться на свою ладонь. Тот послушно присел, никуда не дергаясь, и уставился на юношу внимательными черными бусинами глаз. Иан вздохнул — предчувствия его терзали самые мрачные.

Он вернулся к наставнику с бельчонком на ладони. Портал продолжал мерцать — он оставался стабильным уже почти целую минуту, и это был бы огромный, колоссальный шаг вперед, если бы не холодный скептический взгляд прозрачно-рыбьих глаз мастера Риннельдора.

— Пусть Густав пройдет через твой портал, — скомандовал наставник, и Иан испуганно замер. Конечно, он был вполне уверен в своей работе — по всем признакам выходило, что проход вышел отличный, без постороннего шума, с четкой ровной траекторией, с идеальным рисунком энергетических вихрей. Но до сих пор Иану приходилось заставлять проноситься сквозь свои порталы только ложки, перья и ножки стула, и всех их ждала на выходе весьма незавидная участь. Юный эльф вдруг представил, как с другого конца пространственной лакуны брызгает алая беличья кровь, и в том, что падает рядом с пресловутым стаканом с водой, очень сложно узнать Густава. Изломанное маленькое тело еще дергается, но жизни в крохотных черных глазах уже нет…

— Может быть, я сам засуну туда руку? — предложил Иан в отчаянной попытке спасти приговоренного.

— Ты, выходит, полагаешь, что с Густавом в твоем портале что-то случится? — осведомился мастер Риннельдор, — но собственной руки, главного инструмента мага, тебе не жаль?

Иан обиженно нахмурился. Густав, едва ли осознавая нависшую над ним опасность, принялся деловито умывать мордочку лапами.

— Портал стабилен, — заговорил Иан, набравшись смелости, — энергетическая сигнатура соблюдена, частота настроена, расстояние рассчитано…

— Пусть Густав пройдет через твой портал, — повторил мастер Риннельдор, не меняя тона.

Иан посмотрел на мерцающий абрис портала, вдохнул и задержал дыхание, протянул чуть дрожащую руку. Густав махнул хвостом, быстро почесал за ухом, готовый прыгнуть, но в последний момент юноша перехватил его и прижал одной рукой к груди.

Мастер Риннельдор хмыкнул — будто ничего другого и не ожидал — погрузил собственную ладонь в открытый проход. Тонкие пальцы обхватили стакан, стоявший на столе. Наставник вытащил его со своей стороны портала и величаво сделал два глотка, словно дегустировал Сангреаль нового урожая. Иан досадливо фыркнул и отвернулся.

— Хуже Знающего, который ничего не знает, только Знающий, уверенный в собственном провале, — сообщил мастер Риннельдор холодно. — На сегодня достаточно. Прочти «О природе вещей» Раффара Белого с сотой по триста двадцатую страницу и законспектируй. Завтра займемся целебными чарами.

— Но завтра день рождения принца Фергуса! — неожиданно даже для себя возразил Иан, но мастер Риннельдор лишь усмехнулся.

— А ты так уверен, что тебе будет дозволено на нем появиться? — осведомился он.

Раффар Белый, может, и был великим алхимиком, проложившим путь всей современной магической науке, но легким слогом он явно не обладал, и на третьей странице его труда Иан почувствовал, что засыпает. Мастер Риннельдор, проверив созревание своих настоек, удалился, оставив Иана один на один с древними манускриптами и Густавом, вернувшимся в свою клетку, и мятежный дух юного эльфа теперь стремился к свободе.

За большой расписной ширмой в противоположном углу лаборатории располагался стационарный портал. Он вел в один из церемониальных залов Императорского дворца, и мастер Риннельдор пользовался им только, если спешил на очередной Совет к Эмгыру. Сам Иан иногда набирался отваги, чтобы сбежать через этот проход, а потом незаметно вернуться. Возможно, наставник догадывался об этой его периодической дерзости, но никогда ничего не говорил на этот счет. Больше того — активационный кристалл он держал в незапертом ящике своего стола, будто специально провоцируя юного несостоявшегося скоя’таэля к побегу.

Иан заложил страницу, на которой остановился, длинным гусиным пером, заговорщически глянул на Густава.

— Вреда не будет, если я быстро сгоняю к Фергусу, правда? — спросил он у бельчонка, не ожидая от того возражений, — нужно ведь предупредить его, что завтра я, возможно, не смогу прийти на праздник? Это будет справедливо.

Большой зеленоватый кристалл замерцал в его руках мягким светом, Иан аккуратно вставил его в ровный квадратный паз и отступил на полшага, пока арка портала, открываясь, начинала светиться белесым золотом. За годы обучения, может быть, Иан и не научился толком открывать стабильные пространственные коридоры, но вот ходить по таким ему понравилось с самого первого раза. Что бы там ни говорил Геральт, всегда недовольно морщившийся даже при упоминании порталов, для Иана шаг в сияющую черноту был сродни спуску на санках с высокой обледенелой горы — страшновато, но захватывающе. Тот единственный раз, когда мастер Риннельдор по-настоящему похвалил юношу, случился, когда они впервые шагнули в портал вместе, и на выходе Иан не ощутил даже тени головокружения, на которое жаловались все новички.

— Я скоро, — бросил юноша Густаву через плечо и, глубоко вдохнув, шагнул в сияющую арку.

Церемониальным залом, в который вел энергетический коридор, пользовались редко. Император не слишком доверял магам и чарам в целом, а помещение было зачаровано специально, чтобы в Советах могли участвовать даже те волшебники на службе Нильфгаарда, у кого не получилось присутствовать физически. Стены зала представляли из себя, по сути, огромный мегаскоп, созданный специально для групповой связи, где все собеседники могли видеть и слышать друг друга. Именно поэтому Иан, выйдя с той стороны портала, так удивился, столкнувшись с Эмгыром буквально нос к носу.

Император отступил на полшага, и взгляд его спокойных черных глаз ничуть не изменился.

— Добрый день, Иан, — поприветствовал юношу Эмгыр, и Иан поспешил выпрямиться, мельком отряхнуться и церемонно поклониться.

— Прошу прощения, Ваше величество, — сказал он так вежливо, как только позволяло говорить его удивление, — я не хотел вас тревожить.

Император был при параде — в последнее время с ним это случалось нечасто, но сегодня он вырядился так, словно собирался выступать с речью перед толпой подданных или принимать важных иностранных послов. Иану даже стало немного стыдно, что сам он остался в распахнутой ученической мантии, наброшенной поверх простой не слишком свежей рубахи — магия требовала такого же напряжения сил, как тренировки с мечом или езда верхом. Но Императора его непотребный вид, казалось, ничуть не смутил, и он продолжал, как ни в чем не бывало.

— Как поживает мастер Риннельдор? — осведомился Эмгыр совершенно светским тоном, будто Иан явился к нему на аудиенцию и теперь они были заняты неторопливой беседой, — я слышал от него, ты делаешь большие успехи.

Иан вздохнул.

— Мастер Риннельдор так говорит, потому что боится вас, Ваше величество, — выпалил он, досадливо закусив губу, — на деле же он вечно мной недоволен. Наверно, считает, что я зря трачу его время.

— Его время оплачивается из Императорской казны, — заметил Эмгыр, и с удивлением Иан заметил, что он даже слегка улыбнулся, — но за похвалы в твой адрес ему никто не платит.

Иан удивленно покосился на Императора. За те годы, что юный эльф прожил в Нильфгаарде, отец Фергуса почти не изменился — но лишь внешне. Манера же держать себя с годами стала из сдержанно-строгой, отстраненной, даже суровой, саркастически-насмешливой, словно с каждым днем Император все отчетливей видел ироничность жизни и учился смеяться над ней. Поначалу Иан робел в обществе того, о ком прежде столько слышал — и от Геральта, и от папы, и от случайных знакомых. У каждого было свое мнение об Императоре Эмгыре вар Эмрейсе — особенно у тех, кто с ним никогда не встречался. И лишь несколько человек отзывались о нем без скрываемого за злобой страха. Иан же всегда был больше склонен верить не злым языкам, а Фергусу или папе, но даже при том, Эмгыр при ближайшем рассмотрении вызывал в юноше трепет. До недавних пор. Теперь же начинало казаться, что, случись Иану пошутить, Император бы искренне рассмеялся.

— Надеюсь, что смогу оправдать его надежды, — Иан снова учтиво кивнул. Под пытливым взглядом черных глаз ему становилось немного неловко. Эмгыр вроде бы ждал продолжения беседы — или просто не знал, как вежливо спровадить юношу? Одно предположение было нелепей другого, и потому, когда один из мегаскопов у дальней стены зала замерцал, Иан выдохнул с облегчением — Император собирался держать Совет с какими-то чародеями, и такому юному и бездарному на нем места не было.

— Фергус занят примеркой праздничного одеяния, — подсказал Эмгыр, когда юноша устремился к выходу из зала, и Иан благодарно поклонился ему у двери. Он успел заметить, как между столбиками мегаскопа появилась высокая стройная женская фигура, но лица чародейки юноша разглядеть не успел.

В рассеянных солнечных лучах, лившихся из открытого окна, фигура Фергуса казалась смазанной, будто написанной акварельными красками. Вокруг принца, застывшего, расправив плечи, стоя на низкой скамеечке, крутился щуплый проворный портной, похожий на ловкого хищного горностая. Он одну за другой всаживал длинные булавки в рукава и полы нарядного черного камзола, сидевшего на нескладной сухощавой фигуре Фергуса, как кинжальные ножны на кухонном ноже. Принц недовольно хмурился и закатывал глаза на каждое заявление портного, что «Его высочество успели за два дня так возмужать, что приходится расставлять рукава!» Иан знал, что на его собственном фоне Фергус недавно начал чувствовать себя неуверенно. Юный эльф, едва ему стукнуло двенадцать, неумолимо пошел в рост, и за два года почти сравнялся со своим папой. Фергус же рос медленно и как-то неравномерно. У него были слишком длинные руки, слишком узкие плечи, и, по собственному утверждению, он больше походил на человекоподобного богомола, чем на принца. «Может быть, королева Анаис расколдует тебя поцелуем настоящей любви, как принцесса Паветта расколдовала твоего папу!» — беззлобно поддевал его Иан, но Фергус от этого становился только мрачней.

Сейчас, однако, заметив друга в дверях комнаты, Фергус просиял. Нетерпеливо махнул рукой, вызвав возмущенный оклик портного и раскидав вокруг себя несколько булавок. Иан быстро вошел, остановился в шаге от постамента, на котором принц изображал манекен для парадного костюма, критически склонил голову к плечу и ухмыльнулся.

— А ты хорош, — заметил он весело, — если нашить еще немного парчи, будешь даже нарядней, чем Императрица.

— Как смешно, — снова нахмурился Фергус, — ты-то, я надеюсь, не в этом балахоне придешь? Слыхал я, что чародеи часто запираются в собственных башнях и не меняют одежду месяцами, но ты-то, надеюсь, не из таких?

Иан немного смущенно оправил мантию на плечах.

— Я торопился, — с достоинством ответил он, — и не успел переодеться.

— Хорошо, что ты пришел, — совершенно искренне произнес Фергус, — эти приготовления меня совсем измучили. Вторая примерка за день! Катэр всего меня булавками исколол. И все ради чего? Опять ведь никто на меня и не посмотрит, будто я виноват, что мой день рождения совпадает с днем бракосочетания моих родителей, — он недовольно поморщился, когда Катэр снова — может быть, в отместку — задел его булавкой.

Иану не хотелось с порога разочаровывать друга и сообщать ему о вероятности, что мастер Риннельдор попросту не отпустит его на торжество, и потому поспешил жизнерадостно заметить:

— В этот раз у тебя не просто день рождения. Ты входишь в возраст, а это серьезное дело!

— Ну да, — повинуясь указанию портного, Фергус повернулся боком к зеркалу и развел руки в стороны. Катэр принялся прилаживать на камзол широкий черный пояс, вышитый золотыми солнцами, — наступает день, когда меня наконец спровадят из Нильфгаарда в царство болот и мятежников.

— Бедная южная принцесса не хочет замуж за правителя королевства диких нордлингов! — рассмеялся Иан, — Темерия — моя родина, если ты не забыл. Так что имей уважение.

Фергус непременно швырнул бы в него чем-нибудь, если бы не суровый взгляд портного. Принцу оставалось лишь недовольно выдохнуть, когда ему снова велели повернуться.

— Еще диктанты эти, — продолжал он изливать душу, — кому какое дело, что я не знаю, как пишется слово «Марибор». Если мне захочется кому-то там написать, я прикажу писарю сделать это за меня!

Иан, вспомнив хлесткие удары тонким прутиком по своим пальцам от мастера Риннельдора, сочувственно покачал головой.

— Еще один повод радоваться дню рождению, — заметил он, — в Вызиме никто не станет заставлять тебя писать под диктовку. Вряд ли для Анаис вообще важно, знаешь ли ты, как пишутся названия темерских городов.

Было видно, что Фергус не слишком-то ему поверил. Даже сейчас, подойдя вплотную к границе собственного взросления, он едва ли представлял, что такое семейная жизнь. Их брак с королевой Анаис был решенным делом уже семь лет кряду, но до сих пор Фергус задумывался об этом, как о чем-то далеком и несбыточном. У него всегда находились дела поважней и поинтересней размышлений о том, что значит быть мужем королевы чужой страны. Лишь иногда он замечал, что, судя по письмам, Анаис тоже была не в восторге от будущего замужества, и Фергуса воспринимала примерно также, как очередной договор о поставках фруктов из Туссента. Государственная необходимость — эти слова прочно висели над головой принца, и ему оставалось лишь смириться с этим.

Сейчас принц готов был ответить очередной колкостью, но дверь в комнату вдруг приоткрылась, и портной, старательно одергивавший в очередной раз полу камзола, выпрямился и поклонился, хотя на явление Иана до этого не отреагировал никак.

— Ваше высочество, — почтительно сказал он, и юный эльф заметил, как лицо Фергуса исказилось неподдельным страданием.

Маленькая чернокудрая девочка в пышном зеленом платье прижимала к груди огромную, почти с половину нее размером, красивую куклу. На пухлощеком лице застыло капризно-недовольное выражение. Она величественно прошла в комнату, совершенно не глядя на Иана, и остановилась перед оробевшим портным.

— А где мое платье? — спросила она тоном, в котором ясно слышался голос ее отца из лучших времен, — вы крутитесь с Гусем уже целый час!

— Ваш наряд уже готов, Ваше высочество, — Катэр снова учтиво склонился перед маленькой принцессой, — с вашего позволения, мы почти закончили, и потом…

— Хочу сейчас, — твердо произнесла девочка.

Было видно, как Фергус жаждал отослать сестру прочь или хотя бы осадить ее, но появление маленькой принцессы означало для него избавление от пытки, и он молчал.

— Сию минуту, Ваше высочество, — портной повернулся к Фергусу, — прошу прощения…

— Да-да, сейчас, — Фергус начал старательно выкручиваться из своего наряда, стараясь не сбросить с него булавки.

— Здравствуй, Лита, — решил Иан проявить вежливость. Он вообще был удивлен, что не застал маленькую принцессу в комнате с самого начала. Обычно, если у нее не находилось дел поважнее — чаепития с папá или уроков с гувернанткой — Лита следовала за братом хвостом, чем обычно приводила Фергуса в бешенство. Лишь в обществе родителей принц вел себя с сестрой вежливо и сдержанно, но на его обычные выпады Лита совершенно не реагировала.

— Ах, это вы, — маленькая принцесса подняла на Иана большие темные глаза, — добрый день, мастер Иан. Можете подержать Розалиту, пока я буду наряжаться.

Она великодушно протянула Иану свою куклу, и тот покорно принял ее из пухлых маленьких рук.

— Приятно познакомиться, Розалита, — Иан учтиво взглянул в искусно расписанное кукольное лицо, — а что случилось с Агнессой? Я думал, она была твоей фавориткой.

— Агнесса мне надоела, и я велела ее повесить, — ответила с достоинством маленькая принцесса, — она готовила заговор.

— Какая жалость, — покачал головой Иан. В отличие от Фергуса, ему Лита даже нравилась. Девочку растили, как редчайшее хрупкое сокровище, она ни в чем не знала ни отказа, ни ограничений, но в свои шесть лет рассуждала, почти как взрослая, и иногда высказывала мысли, до которых Иан сам бы никогда не додумался. Наблюдать за ней было забавно. Кроме того, у самого Иана никогда не было младших сестер, и где-то в глубине души он жалел об этом. — Агнесса мне нравилась, я даже думал попросить у тебя ее руки.

— Хорошо, что не попросил, — серьезно ответила Лита, — семью предателя казнят вместе с ним.

Фергус, уже избавившись от своей тряпичной пыточной камеры, натягивал мягкие сапоги для верховой езды.

— Оставь куклу, — бросил он Иану, — пойдем, пока я свободен, допишу твой портрет.

Лицо Литы мгновенно переменилось.

— Я тоже пойду, — безапелляционно заявила она, потом кивнула обескураженному портному, — примерку придется отложить.

— Никуда ты не пойдешь, — попытался возразить Фергус, но всем троим было понятно, кто выйдет победителем из этой схватки, — пришла мерить платье — так мерь, а нам не мешай.

Маленькое лицо девочки мгновенно сморщилось, к вишневым глазам подкатились крупные слезы, еще мгновение — и готово было свершиться непоправимое. И за секунду до того, как Яруга вышла из берегов, Фергус предостерегающе поднял руки, признавая поражение.

— Ладно, идем, — сказал он, — только сиди тихо и не лезь в краски, как обычно.

Лита с достоинством кивнула, принимая его капитуляцию.

— Отдай Розалиту Гусю, — скомандовала она Иану, и тот покорно и со всем почтением передал куклу в руки принца. Тот поморщился, словно юный эльф протягивал ему дохлого голубя.

— Мастер, который ее создал, раньше делал для меня фигурки, — заметил он, покачал головой, как старый эльф, глядя на развалины древнего светилища, — а эта дурища своих кукол еще и выбрасывает…

— Сам дурак, — откликнулась девочка и протянула Иану руку, оказывая ему огромную честь сопровождать себя.

Мастерская Фергуса — его святилище, куда никому не было хода, кроме вездесущей Литы и лучшего друга — располагалась в одной из дворцовых башен, на самом верху. И где-то на середине лестницы маленькая принцесса, конечно, заявила, что устала и приказала Иану взять себя на руки. Юный эльф, само собой, повиновался. От аккуратно уложенных кудрей Литы пахло шоколадными конфетами и поздними осенними цветами. Она всегда обхватывала шею Иана очень крепко и восхищенно взвизгивала, когда он поднимал ее на высоту собственного роста. Никто на памяти юного эльфа так не радовался таким простым вещам в его исполнении, разве что папа много лет назад, когда Иан научился держаться в седле. Но уж точно не мастер Риннельдор.

Лита, однако, несмотря на малый рост, была все же довольно увесистой для его рук, и к верхней ступени лестницы Иан успел слегка запыхаться. Фергус же, отпирая дверь в мастерскую, продолжал недовольно хмуриться, зажав Розалиту подмышкой — и как только маленькая принцесса терпела такое обращение со своей фавориткой?

Комната, где они оказались, никак не вязалась с остальной строгой и помпезной обстановкой Императорского дворца. Здесь царил художественный беспорядок. Фергус никому не позволял здесь прибираться, слуги обходили мастерскую по широкой дуге, пару раз нарвавшись на гнев принца, и теперь, чтобы подойти к окну, перед которым стоял мольберт и приготовленная для портретного фона композиция из занавеси на широкой раме, лука и колчана со стрелами, нужно было аккуратно огибать сваленные кучей подрамники, банки с грунтовкой и красками, россыпи кистей разных мастей и элементов для натюрмортов — восковых фруктов, кувшинов и всего в таком роде. У дальней стены, едва прикрытый темным пологом, стоял большой портрет Императорской четы, приготовленный в подарок родителям на День бракосочетания. Иан знал, что Эмгыр и Рия не позировали для этой картины, Фергус писал их по памяти, и можно было только удивляться точности и живости деталей. Император на портрете выглядел очень молодым и даже слегка улыбался, опустив руку на точеное плечо супруги — счастливой, свежей и словно готовой вот-вот рассмеяться.

Портрет, над которым сейчас работал Фергус, был совсем другой. Иан знал, что изображает он на нем вовсе не друга, а его отца — из тех времен, когда Иорвет еще командовал одним из отрядов бригады Врихедд, и полотно выходило тяжелым и мрачным. Заглядывая принцу через плечо, закончив позировать, Иан видел выражение лица отца, которого никогда у него не замечал. С портрета на него смотрел совсем не тот Иорвет, который сейчас жил в Оксенфурте и получил кафедру с начала осеннего семестра, который научился искренне улыбаться и давал сыну мудрые советы. Иорвет на картине Фергуса был безжалостен и непримирим. Он знал, что идет на смерть, и она его не пугала, лишь злила.

Принц говорил Иану, что собирается подарить этот портрет декану кафедры философии в Оксенфуртской академии, чтобы он не забывал, с кем имеет дело, реши он в очередной раз выступить оппонентом на докладе Иорвета. Конечно, Фергус шутил, но Иан был уверен — такой подарок произвел бы в Университете настоящий фурор. О том, что младший профессор Иорвет когда-то был тем суровым командиром, что смотрел сейчас с почти законченного полотна, едва ли кто-то знал — и точно никто бы не поверил.

Иан снял мантию, бросил ее куда-то на захламленный стул, взял в руки лук и принял привычную напряженно-героическую позу, пока Фергус облачался в заляпанную красками накидку и подбирал нужную кисть. Принц всегда работал молча, и юному эльфу нравилось наблюдать, как менялось при этом его лицо. Фергус, становясь за мольберт, словно забывал обо всех горестях придворной жизни, о бесконечных диктантах и примерках, о грядущей свадьбе и скором отъезде из дома. Он был словно подсвечен каким-то тайным сиянием, исходившим изнутри его тела, и, пока его руки двигались, будто танцуя, нанося мазок за мазком, его нескладная мальчишеская фигура обретала невиданную прежде стать, а лицо — спокойствие. Иан украдкой любовался другом, гордый тем, что стал безмолвным участником этого волшебного ритуала — куда более магического, чем все его упражнения в лаборатории мастера Риннельдора.

Но на этот раз Фергус отчего-то хмурился. Он поводил кистью по палитре, смешивая цвета, но потом застыл перед картиной в нерешительности, словно не знал, куда нанести первый мазок.

— Я хотел спросить, — сказал он наконец, не глядя на Иана, и тот замер, ожидая тревожного продолжения. Принц помолчал немного, вздохнул, решившись, — я подумал… а ты не хотел бы поехать в Вызиму вместе со мной? Хотя бы ненадолго. Может, на месяц или до Йуле? Одному мне там будет очень паршиво…

Иан напряженно сглотнул. Он ждал и боялся этого разговора уже давно. Конечно, юный эльф хотел бы поехать — не только поддержать друга, но и увидеться с родителями. Отец был занят своими студентами, а папа нес службу где-то в Редании, и в последний раз они собирались все вместе в самом начале лета, когда гостили в Туссенте. Теперь же Иан получал лишь скупые послания от папы и длинные старательные письма от Иорвета, и тоска по родителям ширилась и росла с каждым днем. Но юный эльф осознавал — если прервать обучение сейчас, это будет равносильно тому, если бы он все бросил. Его успехи оставляли желать лучшего, и пауза в занятиях могла стать катастрофической. Не затем же он четыре года бился над магическими премудростями, чтобы так легко поддаться тоске по дому и отступить? Ни папа, ни отец не оценили бы этого.

— Я не знаю, Фергус, — Иан едва заметно покачал головой, чтобы не портить композицию, — мастер Риннельдор, боюсь, меня не отпустит.

Светлые брови Фергуса напряженно сошлись над переносицей. Он сосредоточенно вперился в какую-то точку на полотне и кивнул — мол, понимаю.

— Анаис — хорошая, — поспешил заверить друга Иан, — она только кажется серьезной, но я знаю ее с рождения, и это самая добрая и замечательная девушка на свете. Ну после Литы, конечно.

Фергус фыркнул, принимая его жалкую попытку пошутить, но остался сосредоточенно-серьезным. Некоторое время он рисовал, почти не глядя на друга, и на этот раз молчание было тяжелым, как запах растворителя для красок. Иан, чувствуя, как немеют плечи — вовсе не от неудобной позы — собрался уже было что-то сказать, но из противоположного конца мастерской вдруг раздался странный шум и грохот. Фергус встрепенулся, и на источник шума они с Ианом обернулись одновременно.

Лита, вся измазанная краской из только что перевернутой банки, пыталась отряхнуть пятна со своей пышной юбки, но это было, конечно, не самое страшное. Иан увидел, как стремительно побледнел Фергус. Он выронил кисть и ринулся в угол комнаты, где стоял готовый портрет родителей.

— Что ты наделала?! — закричал он, и на короткий миг Иану показалось, что он прибьет сестру на месте. И повод для этого был.

На готовом портрете появились новые персонажи. Намалеванная поверх портрета ярко-зеленой краской, за спиной Эмгыра теперь высилась неровная высокая фигура с копной кудрей на совершенно круглой голове. У плеча Рии примостился еще один призрак — тощий, как огородное пугало, с большим крючковатым носом. На коленях же у Императрицы возникло последнее дополнение к картине — нечто круглое, окруженное зелеными кружевами и с таким же существом в палочных руках.

— Что это?! — продолжал вопить Фергус, схватившись за голову, готовый начать рвать свои коротко остриженные волосы, — ты все испортила!

Лита величаво вскинула кудрявую головку, и даже с лицом, измазанным краской, выглядела сейчас настоящей Императрицей. От криков брата любая на ее месте зарыдала бы, но только не Лита вар Эмрейс, дочь Императора Нильфгаарда.

— Это Цирилла, — девочка ткнула зеленым пальчиком в кудрявую фигуру, — это ты, — прояснила она образ огородного пугала, — а это — мы с Розалитой.

— Да ты… да я…- у Фергуса, казалось, просто не осталось слов — еще мгновение, и его мог бы хватить удар.

Иан осторожно приблизился и заглянул другу через плечо. Критически осмотрел картину.

— А по-моему, — заявил он, — так стало даже лучше. Теперь вся семья в сборе. — и от слов этих сердце его неприятно кольнуло.

Когда Иан вышел из портала в лаборатории, мастер Риннельдор сидел за столом, на котором сиротливо лежала забытая книга Раффара Белого. Наставник по одному просовывал орешки в клетку Густава, и тот, ловко подхватывая их, уносил добычу куда-то в угол своего жилища. Иан замер в шаге от учителя и виновато потупил взор. Тот не повернулся к нему, но все было ясно и без его взглядов.

— Простите, — заговорил юный эльф, изучая измазанные зеленой краской носки своих сапог, — я отлучился без вашего дозволения. И готов принять наказание.

Целая ночь, проведенная за мытьем пробирок и реторт, безусловно, стоила короткого визита к Фергусу, и Иан мужественно поднял взор на наставника. Мастер Риннельдор тоже наконец обернулся к нему.

— Я получил послание от Императора, — заявил он негромко, — он велит тебе собираться — ты будешь сопровождать его сына на пути в Вызиму. Его высочеству требуется время, чтобы привыкнуть к новой жизни в качестве супруга королевы Темерии, и тебе предстоит помочь ему в этом.

Иан удивленно моргнул. В первый момент ему показалось, что он ослышался. Этого просто не могло быть. Может быть, он все же засунул в собственный портал голову, и все увиденное было лишь бредом его разложенного на атомы мозга?..

— Но как же наши занятия? — решил он все же проявить сознательность вместо того, чтобы броситься обнимать наставника. Мастер Риннельдор после такого мог бы и пойти против воли Императора.

— Тебе пора попробовать поупражняться самостоятельно, — ответил мастер Риннельдор, чуть поморщившись, — ты пробудешь в обществе принца два месяца — до Йуле. И если, когда ты вернешься, окажется, что ты не отточил навык, а растерял его, я больше не буду иметь с тобой никаких дел.

Иан сглотнул. Потом, все еще не веря в происходящее, поспешил с жаром кивнуть.

— Я буду заниматься! — пообещал он, уже думая, влезут ли все его книги в дорожную сумку, — обещаю, мастер! Каждый день!

Мастер Риннельдор устало покачал головой, потом по его безразличному лицу вдруг скользнуло нечто, очень похожее на улыбку.

— Я знаю, Иан, — сказал он, — я знаю.

Комментарий к Иан: Новое начало

Хочу заметить, что начало нового сезона вовсе не значит, что бонусные сцены к предыдущему не будут дополняться)

 

========== Фергус: От приключений к неприятностям ==========

 

Больше всего на свете Фергус ненавидел корабли. Он изучал стратегию ведения морского сражения, неплохо разбирался в навигации и всегда присутствовал на всех смотрах Императорской флотилии, но эти огромные плавучие махины вызывали у него безотчетный страх и неприязнь. Может быть, дело было в том, что, даже зная устройство судна, он не мог до конца понять, как эта деревянная конструкция может удерживаться на плаву и не тонуть, и был уверен — случись на море шторм или попади в корабль вражеский снаряд, спастись окажется практически невозможно. Во время битвы на суше всегда был вариант отступить и перегруппироваться, да пусть даже позорно сбежать с поля боя, но остаться в живых. Но посреди бескрайнего морского простора, окруженным горящими обломками даже самого величественного флагмана, шансы выбраться стремились к нулю. В детстве он часто видел, как элитные силы Императорского флота выходили из порта Нильфгаарда и направлялись на север, в сторону непокорных островов Скеллиге. И позже в столицу возвращались лишь жалкие остатки команд и судов. Для семей же тех, кому не повезло, не оставалось даже шанса похоронить своих павших с почестями. Море забирало воинов безжалостно и безвозвратно, и приходилось лишь спускать на воды церемониальные лодки и венки, в надежде, что мертвым и богам будет до этого хоть какое-то дело.

И еще, конечно, принц ненавидел прощаться. Лишь переступив через первый десяток лет жизни, он осознал, каким одиноким, в сущности, было его детство. Его охраняли, как зеницу ока, особенно после того случая, когда Фергуса чуть не отравили в Боклере. Всех слуг, имевших дело лично с ним, проверяли и перепроверяли, и все они боялись сказать в его присутствии лишнее слово, поддержать невинную игру, а любая беседа становилась потенциально опасной. Император и его агенты строго следили за тем, что вкладывали в голову принца приближенные к нему люди — и те в какой-то момент понимали, что лучше всего — вовсе замолчать.

Единственным исключением был, конечно, Иан. Их дружба завязалась так стремительно и так быстро окрепла, что Фергус едва успел заметить, как эльф превратился едва ли не в главного героя его помыслов. До того, как Иан перебрался в Нильфгаард насовсем, Фергус воображал, как водит его по коридорам дворца и улицам столицы, как показывает свои сокровища, делится своими игрушками и рассказывает немудреные секреты. И когда их новая встреча наконец состоялась, Фергус боялся, что настоящий юный эльф не оправдает его ожиданий, окажется глупее, болтливей, скучнее воображаемого. Но реальность была куда прекрасней любых фантазий. Иан не отвечал Фергусу фразами, которыми он наделял друга в своей голове, спорил и не соглашался с ним, пару раз они даже подрались — но это и было самым замечательным в их дружбе. Иан был живым, и на их связь, на то, что он говорил принцу, никак не влияли ни вездесущие агенты, ни мнение Императора, ни даже капризы самого Фергуса. И лишь тот факт, что теперь друг отплывал в Темерию вместе с ним, и примирял Фергуса с реальностью.

Проводить его в порт прибыла, конечно, вся Императорская семья — кроме Цириллы. Та уже пару месяцев находилась в Вызиме и должна была встретить брата там. Матушка, облаченная в струящееся светло-фисташковое платье и длинный полупрозрачный полог, удерживаемый на ее голове тонкой золотой короной, обнимая Фергуса, шепнула ему на ухо, что будет очень скучать, но по ее улыбающемуся лицу принц заподозрил, что она кривит душой — пусть и самую малость. Принц любил мать, конечно, любил. Пока на свет не появилась Лита, Императрица всегда была рядом с ним, утешала и обнимала его, сидела у его постели, если мальчик болел, всегда находила для него нежное ободряющее слово. Но потом, невероятно жарким летом того года, когда родилась Лита, вдруг словно пропала и забыла о нем. В Туссент тогда они не поехали. Фергус знал, что Императрице нездоровится, что ее занимают куда более важные дела — дать жизнь «неожиданному подарку судьбы» оказалось не так-то просто. Он жалел мать, приходил в ее покои, когда ему позволяли, по-прежнему пытался рассказывать о своих делах, в которых и раньше она ничего не понимала, но всегда старалась поддержать сына и хотя бы симулировать интерес. Но теперь Императрица почти всегда выглядела усталой и отрешенной, едва слушала его и часто вовсе ничего не отвечала на рассказы о мальчишеских горестях.

Когда же Лита наконец появилась на свет, стало еще хуже. Теперь мать занималась только и исключительно новорожденной, до которой не допускала ни нянек, ни кормилиц. Даже Фергусу взглянуть на сестру было дозволено далеко не сразу, хоть его эта встреча и так-то не слишком прельщала. Цирилла пыталась объяснить Фергусу, что мать нужно понять и относиться к ее предательству снисходительней. Но ей легко было это говорить — она прожила свободной почти всю свою жизнь, и, даже вернувшись в Нильфгаард, в отчий дом, все еще позволяла себе в любой момент сбегать из него и делать все, что ей вздумается. Фергусу такие вольности и не снились, вся свобода, на какую он мог рассчитывать во дворце, сводилась к неконтролируемому беспорядку в его мастерской и праву общаться с Ианом, сколько душа пожелает.

Отец прощался с ним скупо, как и всегда. Он опустил тяжелые нервные руки Фергусу на плечи и произнес — негромко, лично ему, а не на публику, глядя прямо в глаза принцу:

— Ты мой единственный сын. Не подведи меня. — и по тону его голоса, по его взгляду Фергус понял, что уже, кажется, подвел его.

Отца принц любил больше всего на свете. И дело было не только в том, что вырос мальчик на красочных историях о его героических завоеваниях. Император Эмгыр вар Эмрейс, Белое пламя, пляшущее на курганах врагов, был живой легендой. И эта легенда по какому-то странному стечению обстоятельств оказалась его родным отцом. Фергус, может, и не заслуживал такой чести, но он готов был забыть обо всем, отказаться от всего, лишь бы провести в обществе отца лишнюю минуту. Император не был щедр на нежности и слова поддержки. Он учил, объяснял и наставлял, но почти никогда не хвалил. Величайшей похвалой в свой адрес Фергус мог считать короткое «Конечно, ты же мой сын», но он прекрасно знал, что в этом нет его заслуги. Он мог бы родиться в семьепростого лодочника или у отцов Иана, оставшись точно таким же, каким был сейчас. Император хвалил принца вар Эмрейса, а Фергус неизменно оставался им незамеченным. Стратегические задачки, политические трактаты, имена всех полководцев всех частей во всех трех Северных войнах — в этом Фергус был совсем неплох, и Император удовлетворенно кивал на каждое новое найденное решение в теоретической битве. Но, взглянув на собственный портрет, который Фергус писал несколько ночей подряд, забыв о сне, Эмгыр заметил лишь, что выглядит слишком добрым, и распорядился запрятать художественный хаос мастерской сына подальше — в самую высокую башню. В Императорском дворце не было места беспорядку — и не было места Фергусу.

Прощание выглядело чинно и отрепетированно, как все церемонии, проводившиеся в присутствии Императора. Каждый играл свою роль — и родители, и он сам, и свита принца, и даже Иан, единственный, кого предстоящее путешествие несомненно радовало. Он стоял за правым плечом принца, как верный адъютант, которым не являлся, принял объятия Императрицы, пожал руку Императору, произнес приличествующие случаю слова. И только улыбка его смотрелась не по уставу — слишком широкая и искренняя. Так на церемониях улыбаться было совершенно неприлично.

А еще неприлично было вести себя так, как Лита. Когда, в последний раз махнув семейству и попрощавшись до Йуле, когда должна была состояться его с Анаис свадьба, Фергус двинулся вверх по сходням, маленькая сестра, отцепившись от руки матери, вдруг сорвалась с места и с воплем побежала за ним вслед. Никто не успел ничего сделать, и по всем законам природы маленькие ножки должны были запутаться, принцесса должна была споткнуться о доски сходней и расквасить себе нос, а то и рухнуть в волнующиеся морские волны. Но Лита подлетела к брату и, продолжая совершенно непотребно рыдать, протянула руки вверх требуя, чтобы он ее поднял.

— Не хочу, чтобы Гусик уезжал! — верещала Лита, и, чтобы не затягивать эту некрасивую сцену, Фергусу пришлось все же поднять ее на руки, — не хочу! Не хочу! — для Литы эта фраза была своего рода магическим заклятьем, исполняющим любое ее желание, но теперь оказывалось, что магия эта была не всесильной, и брат должен был уехать.

Принц продолжал растерянно стоять на середине сходней, чувствуя, как взгляды всех собравшихся упираются в него. Было похоже, что люди ждут от юноши какого-то глупого героического поступка — может быть, Фергус должен был отбросить родительские планы на свою судьбу и объявить, что по желанию Литы решил остаться. А, может быть, ему следовало выкинуть сестру в море и спокойно взойти на борт. Второе казалось ему более привлекательным.

Положение спас отец. Твердым размеренным шагом, словно обходил пешие войска перед битвой, он поднялся по доскам, вытянул руки, и Фергус с облегчением сгрузил Литу ему. Та, все еще плача навзрыд, зарыла личико в отцовское плечо, и Эмгыр, ничуть не смущаясь сотни направленных на него глаз, двинулся обратно на берег, поглаживая дочь по волосам и шепча ей что-то успокаивающе-ласковое. На Фергуса, конечно, он даже не взглянул.

А очень скоро после начала плавания, Фергус вспомнил, за что еще ненавидел корабли.

Лежа на койке в ходящей ходуном каюте, он буквально не знал, куда себя деть. Стоило сосредоточить взгляд на чем-то — даже на дощатом потолке — предмет начинал раскачиваться и крутиться, а к горлу принца подкатывала тошнота. Если он закрывал глаза, лучше не становилось. Фергус теперь лишь ощущал качку всем своим телом, и даже неясная темнота под веками ходила ходуном. От мысли, что в липкой пучине дурноты ему предстояло провести несколько долгих дней, Фергусу хотелось выть, но он знал — стоит ему открыть рот, его непременно вырвет. Он старался принять позу, в которой тело оставалось бы максимально неподвижным, поднимал голову и упирался затылком в стену, чтобы хотя бы она держалась на месте. Но в таком положении прямо в мозг проникал странный тяжелый гул корабля, рассекавшего морские просторы — может быть, голос самой пучины, которая всеми силами напоминала Фергусу, что он в ее власти, и она сделает с ним все, что пожелает — убьет, выпустит или вывернет наизнанку.

Иан зашел в каюту, когда Фергус проиграл новую битву с собственным желудком и в очередной раз склонился над большим ведром у койки.

— Так плохо? — сочувственно поинтересовался друг, и Фергус, утирая рот ладонью, глянул на него, как он надеялся, не жалко и отчаянно, а надменно и зло.

— Уйди, — голос звучал хрипло, слово отдавало кислятиной, от которой Фергуса снова замутило. Иан уходить, однако, не спешил. Он приблизился к койке, сел на край, протянул руку и опустил Фергусу на лоб самую восхитительную, волшебную, прохладную ладонь. От запястья друга пахло травами и чем-то таким, что принц мог бы назвать «запахом алхимии» — металлом, спиртом и чистотой. Этот аромат на мгновение победил даже тошноту, которая, казалось, вознамерилась прикончить принца. И Фергус испугался, что Иан исполнит его просьбу и все-таки уйдет.

— Почему ты никому не сказал, что тебя так укачивает? — поинтересовался Иан участливо. Ему не то чтобы было интересно — он просто надеялся отвлечь друга пустыми разговорами, — мы могли бы поехать по суше, через Туссент. Вышло бы дольше, ну да ничего.

— Сына Императора не укачивает, — кратко ответил Фергус, сглотнул вязкую слюну. Иан, заметив это, потянулся к столу рядом с койкой, налил из кувшина воды в деревянную кружку и протянул ее другу. Фергус догадывался, что драгоценной влаге суждено было немедленно вернуться обратно, но все равно выпил. Прислушался к себе — новой волны тошноты, в отличие от волны морской, не последовало. Принц благодарно кивнул и откинулся на койке.

— Ты преувеличиваешь, — ухмыльнулся Иан, — твои сестры своих недугов не скрывают. Я не говорю уж о Лите, но я видел, как Цири мучается похмельем после очередного визита к Геральту. И ничего — едва ли Император стал думать о ней хуже.

— А я — не мои сестры, — уязвленно ответил Фергус. Ему очень не нравилось, когда в своих попытках подбодрить его, Иан преуменьшал значение его переживаний. Друг не имел в виду ничего плохого, но Фергус начинал чувствовать себя глупым еще и за то, что волновался о такой ерунде, и это был порочный круг вины, — я — единственный сын Эмгыра вар Эмрейса, носящий имя его легендарного отца, который не дрогнул и не поддался пыткам Узурпатора, даже когда злой колдун обратил его сына в чудовище.

— Да-да, — отмахнулся Иан, — слыхал я эту историю. И что-то я сомневаюсь, что твоего легендарного дедушку ни разу не стошнило, пока его пытали.

Фергус хотел что-то ответить, горячо возразить, но тошнота на этот раз подкатила так внезапно, что он едва успел отвернуться. Иан среагировал почти мгновенно, пододвинул ведро ногой, а потом придержал друга за плечи, чтобы он не свалился с койки. Фергус давился и откашливался, надеясь, что на этот-то раз непременно умрет. Представать перед другом в таком виде он хотел, пожалуй, даже меньше, чем перед суровым требовательным отцом, хотя в Иане не было ни капли осуждения или даже брезгливости.

— Знаешь что, — сказал Иан, когда приступ прошел, и Фергус снова обессиленно упал на койку, — я мог бы попробовать одно заклинание. Должна же быть от трактатов Раффара Белого хоть какая-то польза.

Фергус с сомнением покосился на эльфа. Он знал, конечно, что юноша уже четыре года изучает магию, но до сих пор не видел в его исполнении ни одного, даже плохонького магического трюка. Иан словно стеснялся своего ремесла, не хотел рассказывать о своих успехах и лишь безнадежно отмахивался, когда Фергус по-дружески интересовался ими. Но сейчас в лице юного эльфа было столько сочувствия и решимости, будто принц и правда лежал на смертном одре.

— А если не получится? — спросил Фергус осторожно, — я превращусь в жабу?

— Жабы — водоплавающие, — улыбнулся Иан, — тебе в любом случае полегчает.

Принц целую пару секунд был уверен, что откажется. Его отец не доверял магам, держал их на коротком поводке и собственные болезни лечил при помощи чистой науки. Но так вышло, что ни одного ученого на борту «Паветты» не нашлось, а проклятая тошнота снова взметнулась, стоило Фергусу просто немного шевельнуть мозгами.

— Ладно, — он накрыл рот ладонью, — но, если после этого мне придется метать икру и жрать мух, ты будешь их для меня ловить.

— Ты будешь самой сытой жабой в Империи! — пообещал Иан с энтузиазмом палача, заносящего верный топор.

— Тогда быстрее, — Фергус закрыл глаза, тут же погружаясь в болотно-кислый омут дурноты, — не знаю, долго ли мне осталось.

Иан помедлил пару секунд, видимо, собираясь с силами. Потом, протянув руки, сжал пальцами виски принца, выдохнул, приблизился к нему почти постыдно-близко — так близко, что наверняка прочувствовал, как долго и сильно друга выворачивало наизнанку — и шепотом произнес какую-то короткую словесную формулу.

Сперва кожу на лице принца обожгло и закололо, вспыхнул лоб, огонь прокатился вниз, в глотку, упал камнем в желудок, и Фергусу показалось, что вот-вот его разорвет изнутри. Он попытался застонать, но неожиданно в теле его воцарился полный благословенный штиль. Тошнота отступила, забрав даже воспоминания о себе, в голове стало ясно и светло, как туссентским майским утром, даже кислый привкус во рту растворился и пропал.

Фергус открыл глаза и удивленно посмотрел на Иана. Тот глядел на него, едва заметно хмурясь, и принц поблагодарил судьбу за то, что до этого сидел с закрытыми глазами. С таким лицом верные заклинания не произносят. Эльф, казалось, и сам был до этого момента почти уверен, что убил друга.

— Охрененно, — прошептал Фергус. До сих пор это слово он знал только теоретически, слышал от солдатни и пару раз от Иана, но случая применить его на практике принцу не предоставлялось. Но сейчас это было именно так — охрененно.

Иан просиял.

— Лучше? — спросил он участливо, и Фергус от переизбытка чувство подался к нему и крепко обнял друга. В нос ударил все тот же успокаивающий алхимический запах, и принц стыдливо отстранился.

— Лучше? — переспросил он, — да ты мне жизнь спас!

— Когда станешь консортом Темерии, пожалуешь мне баронство, — подмигнул Иан.

Дальнейшее путешествие пошло веселее. Заклятье эльфа подействовало так качественно, что тошнота больше вовсе не возвращалась, но Иан все равно предложил перебраться в его каюту. Там, говорил он, ему лучше колдовалось. Наставник велел юноше упражняться каждый день, и Фергус, легко принявший предложение, теперь вечерами наблюдал, как друг читает свои книги, а потом пытается создать из воздуха образы цветов и бабочек. Они очень быстро таяли в его руках, но Фергус знал теперь, какой силой обладали эти пальцы, и то, что казалось эльфу неудачей, ему самому виделось настоящим волшебством.

На узкую койку, которую юноши теперь делили по-братски, Иан падал после таких упражнений совершенно обессиленным, и почти мгновенно засыпал. Фергус же еще долго лежал на боку, глядя в лицо друга, и отчего-то невольно принимался фантазировать о том, что снится эльфу. На узкой постели располагаться им приходилось вплотную, и Иан зачастую во сне закидывал на Фергуса руку или ногу, утыкался носом в шею или шептал прямо в ухо что-то неразборчивое, и в такие моменты принц боялся пошевелиться, разбудить друга — ведь тогда тот бы непременно отодвинулся от него, виновато улыбнувшись.

А однажды утром случился совсем уж конфуз. Фергус проснулся от того, что что-то твердое вжималось ему в бедро, и для того, чтобы понять, что это было, ему понадобилось несколько секунд. Принц осторожно поднял глаза на спящее лицо друга — тот смутно улыбался, закинув руку за голову, явно погруженный в один из своих снов — может быть, о Цири. Или о какой-нибудь чародейке с пышными формами и вкрадчивым грудным голосом. У Фергуса неприятно затекла рука, неловко подсунутая под спящего эльфа, но он битый час пролежал так, чувствуя, как конечность окончательно отмирает, боясь потревожить Иана и столкнуть его с неловкой стыдной реальностью. Другу тогда пришлось бы объясняться и оправдываться, а Фергус этих оправданий слышать не хотел. Пока Иан спал, можно было представить, что снится ему вовсе не аппетитная чародейка с колдовским взглядом.

Обсуждать случившееся Фергус с другом, конечно, не стал — Иан, казалось, вовсе ничего не заметил. Но с тех пор принц всерьез задумался, что пора возвращаться в собственную каюту хотя бы на ночь. И непременно исполнил бы это намерение, если бы плаванье не подошло к концу — куда быстрее, чем Фергус боялся.

В Новиградский порт они прибыли рано утром, и, сходя с корабля, принц опасался, что тут же попадет из рук сопровождавших его рыцарей в черных доспехах в руки темерских солдат. Сестра, повинуясь непреложному порядку вещей, должна была прислать за Фергусом почетный караул, которому предстояло сопроводить его в Вызиму. А это означало бесконечно долгое и скучное путешествие по незнакомым землям, без права даже ненадолго свернуть с главного тракта. Но встретивший принца в порту градоначальник сообщил, что отряд, посланный для сопровождения его в Вызиму, еще не прибыл, и потому Фергусу придется пару дней провести в Новиграде в качестве почетного гостя губернатора. Принц прекрасно знал, что это значит — пару дней в заточении, в комнате с прекрасным видом, но без права даже прогуляться по городу. И он про себя порадовался, что взял с собой хотя бы этюдник и набор пастели, чтобы не зря потратить это время.

Именно за бездумными набросками без единой светлой идеи его и застал тем же вечером Иан. У друга был такой таинственный вид, что принц сразу понял — эльф что-то замыслил, и собирался втянуть Фергуса в серьезные неприятности, которые тот готов был принять с радостью и открытым забралом.

— Знаешь, — без лишних прелюдий начал Иан, усаживаясь в глубокое кресло у окна, за которым разгорался фантастически-алый закат, — от Новиграда до Оксенфурта по прямой дороге всего полдня пути, если лошади свежие.

Фергус, делая вид, что не понял его намека, но от всей души мысленно умоляя друга продолжать себя уговаривать, поднял на него глаза от тетради.

— Оксенфурт находится на территории Редании, — заметил он, — и чтобы попасть в него, нужна охранная грамота. И та, что подписана рукой моего отца, явно не подойдет.

Иан хитро улыбнулся.

— У меня есть охранная грамота, — похвастался он, — отец прислал ее с последним письмом, когда узнал, что я еду в Темерию.

— Одна охранная грамота, — вздохнул Фергус, — я смогу проводить тебя до первого же поста — а потом что? Один вернусь в Новиград?

— Она выписана на меня и «мое семейство», — подмигнул Иан, вскочил на ноги и стремительно прошелся по комнате. Фергуса всегда восхищало, как легко и быстро друг поддается собственным авантюрам, хотя очень редко становился их частью. Даже из побега через портал в Императорский дворец Иан мог сделать настоящее приключение, а теперь звал с собой друга. Но сомнения все еще глодали Фергуса, — В моих документах указано, что мой отец — человек, — продолжал, меж тем, эльф, — а ты можешь представиться моим родным братом. Братья ведь относятся к «семейству», не так ли?

Фергус посмотрел на него уже с большим интересом.

— Но у меня-то документов нет, — заметил он, — и в твои я не вписан.

— Ничего! — Иан уже почувствовал слабину друга, и теперь ему оставалось только поддеть край раковины его сомнений и вскрыть ее, как устрицу, — скажем, что свои документы ты потерял по пути. Если нас остановят, я попрошу пригласить моего «дядюшку» — он ведь уважаемый профессор в Академии, знаешь! Он подтвердит, что мы родственники.

— Уверен? — спросил Фергус осторожно, но руки его уже закрывали этюдник и принимались аккуратно раскладывать пастель по местам в коробке.

— Не узнаем, пока не проверим! — заявил Иан, и на его лице читался настоящий триумф, — я несколько месяцев не видел отца, — сказал он, вдруг печально опустив глаза — так, словно Фергусу еще требовались какие-то аргументы, — а в начале семестра он едва ли сможет вырваться в Вызиму…

— Послушай, — Фергус, оглушенный пришедшей вдруг ему в голову гениальной идеей, едва не подскочил на месте, — зачем нам вообще эти грамоты? Ты ведь маг, можешь открыть портал прямо в дом твоего отца. И никто ничего не заметит.

Еще до того, как фраза отзвучала, Фергус понял, что сказал что-то не то. Иан мгновенно посерьезнел, даже помрачнел, отвернулся и досадливо передернул плечами.

— Я не умею открывать порталы, — заявил он, — даже если мне удастся рассчитать траекторию и сигнатуру, на выходе нас может расщепить на атомы. И это будет самое глупое покушение на жизнь принца Нильфгаарда в истории. Не хочу, чтобы моих родителей казнили за мою измену Империи.

Фергусу вдруг ужасно захотелось извиниться — лицо Иана, когда он говорил это, было не обиженным, а словно виноватым, и это чувство вины за то, что не оправдал ожиданий, было очень хорошо знакомо самому Фергусу.

— Ладно, значит, буду твоим братом, — уверенно заявил он, — а то, что мы не похожи… Так на Литу и Цири я тоже не больно-то похож. — принц подошел к другу и уверенно похлопал его по плечу, а Иан просиял и накрыл его ладонь своей.

Из дома губернатора они выбрались под покровом ночи. Окно комнаты Фергуса располагалось прямо над большим прочным навесом, с которого до земли было совсем недалеко. Иан легко спрыгнул на мостовую, подставил руки, чтобы помочь другу, но тот отважно соскользнул вниз сам. Сейчас недостаток эльфской ловкости компенсировал ему жаркий азарт, полностью захвативший юношу. Иан, который никогда прежде не бывал в Золотом городе, казалось, за пару часов успел изучить и его, и губернаторскую резиденцию, как опытный стратег изучал поле предстоящей битвы. До конюшен юноши добрались без проблем, минуя посты стражи, и там Иан уверенно подошел к человеку, чистившему в деннике большого черного коня, и заявил, что намерен прогуляться. Конюший воспринял его просьбу без удивления. Все знали, что юный эльф — близкий друг принца, но он был слишком незначительной фигурой, чтобы кого-то волновали его передвижения. Пока Фергус прятался в тени у дверей конюшни, человек оседлал для эльфа того самого крупного скакуна чистой нильфгаардской породы — самого быстрого и выносливого, точно по указаниям Иана.

Пока они проезжали по сонным улицам богатого квартала, Фергусу приходилось прятаться под широким плащом за спиной друга, плотно прижавшись к нему и аккуратно выглядывая сквозь маленькую щелку. Но на одинокого всадника никто и не думал обращать внимания. Ночная стража провожала его безразличными взглядами, а через мост Святого Грегора они проехали так быстро, что случайные прохожие могли бы принять их за черную стремительную тень.

На площади у моста Фергус наконец смог скинуть плащ с головы и оглядеться. Он никогда прежде не бывал в Новиграде, только читал о том, как важен этот порт для Империи, но странным образом, в узких улицах, мощенных темной брусчаткой, в нависающих стенах деревянных домов, в соединявших два конца улицы арках не было ровным счетом ничего необычного. Город выглядел… бедно, хотя Фергус точно знал, что здесь живут самые богатые и влиятельные люди Имперского Севера. Даже Вызима и Третогор уступали Новиграду по значимости, а в книгах город и вовсе назывался не иначе, как «Жемчужиной». Но при виде очередного нищего, потянувшегося следом за их конем, с мольбой бросить монетку, Фергус всерьез начал сомневаться в правдивости печатных слов. Дома, в Нильфгаарде, конечно, тоже существовали небогатые кварталы, но там нищета не выставлялась напоказ, за попрошайничество могли бросить в тюрьму или даже повесить, а на улицах не было такой непролазной удручающей грязи. Принц хотел поинтересоваться у друга, всегда ли здесь царила такая унылая атмосфера, но тот был слишком поглощен их дерзким побегом, слишком рад вырваться на свободу, и ответа от него ждать было нечего.

На посту у Оксенфуртских ворот их остановили, но Иан быстро вытащил из сумки имперскую грамоту, показал ее стражнику, и тот пропустил их, даже не взглянув на спутника юного эльфа. Когда же переправа через реку осталась позади, Фергус наконец смог вздохнуть свободно.

Теперь они ехали по широкому полю, среди колышущихся на ветру тяжелых пшеничных колосьев. Над головами беглецов поднялась щербатая серебристая луна, а ветер, бьющий в лицо, пах хлебом, речным илом и совсем немного — тем извечным запахом ладоней Иана.

— Здесь неподалеку есть одна таверна, — заговорил вдруг эльф, и Фергус от неожиданности вздрогнул — он погрузился в размышления, как бы написал эту картину — бескрайнее серебристое поле и всадник, несущейся через него, как стрела по воздуху. Конечно, в седле на картине сидел бы один Иан — прямой, стройный, с собранными в небрежную косу черными волосами и сайдаком за спиной. — у нее очень смешное название — «Семь котов». Хотя, если верить отцу, котов там живет гораздо больше. Моя мать оставила меня там, когда я был совсем маленьким. А мой отец — нашел.

Историю о том, как сама Судьба вмешалась в жизнь друга на самой ее заре, Фергус слышал не однажды, и каждый раз она казалась ему невероятной, почти пугающей. А что если бы эльф и человек не остановились на ночь в той корчме? Что если бы мать Иана решила не оставить его трактирщику, а выбросить в реку? История его собственного рождения, которую мать иногда со смехом рассказывала — о том, как родители едва успели повторно принести брачные клятвы до того, как их сын решил явить себя миру, чуть не испортив всем веселье — на фоне рассказа Иана смотрелась бледно и скучно. И вот теперь они ехали по легендарным местам, по дороге, которую, возможно, топтала незнакомая Фергусу эльфка, прижимая к груди новорожденного сына, которому в будущем предстояло стать величайшим магом Империи.

— Хочешь туда заехать? — осторожно поинтересовался Фергус. Он уже смирился с тем, что утром их хватятся. До рассвета они едва успеют добраться до Оксенфурта, и в Новиграде поднимется огромный скандал, о котором, конечно, узнают и Цирилла, и Император. Сестра посмеется и будет травить эту байку знакомым ведьмакам, а вот отец будет даже не в ярости, а разочарован. Фергус подводил его все больше с каждым новым шагом лошади. Но сейчас принцу было на это восхитительно наплевать. Его друг был с ним, в лицо дул ароматный ночной ветер, и вместе они въезжали в сказочные земли.

— Нам все равно по пути, — ответил Иан таким тоном, словно боялся, что принц начнет возражать.

— А деньги ты взял? — вместо этого поинтересовался Фергус, — я вообще-то страшно проголодался.

С тропинки между тяжелых колосьев они свернули в густую рощу, и за мгновение их окружила непроглядная темнота. Фергус, ощущая, как на него наваливается необъяснимое дурное предчувствие, прильнул к спине Иана — прямой и напряженной, словно эльф тоже почуял неладное. Нужно было сказать что-нибудь ободряющее, может быть, пошутить, рассеять смехом сгустившийся мрак, но неожиданно откуда-то сверху раздался короткий свист, и перед копытами их коня в землю воткнулась длинная тяжелая стрела. Конь громко заржал, восстал на дыбы, и Иан с трудом удержал поводья. Фергус вжался в седло изо все сил, стараясь не свалиться на землю. Тем временем, рядом с первой в пыль тропы вонзилась и вторая стрела, а потом перед путниками возник высокий худощавый эльф в зеленой куртке, сливавшейся с листвой, и с измазанным краской красивым лицом. Он целился в Иана из лука, и на мгновение Фергусу показалось, что все это сон. Такого ведь просто не могло быть, верно? Стоило им впервые отлучиться из-под надзора, и юноши тут же попали в серьезные неприятности. Теперь из-за глупой выходки Фергуса между Нильфгаардом и Темерией, на территории которой было спланировано и совершено покушение на принца, могла снова начаться война…

— Слезай с лошади, или следующую стрелу получишь в глаз, мальчишка, — меж тем, крикнул незнакомый эльф Иану. У Фергуса мелькнула надежда, что друг сейчас применит одно из своих заклинаний, и им удастся сбежать, но, видимо, бледные иллюзорные бабочки и исцеление от морской болезни в этом им помочь были бессильны, и Иан, помедлив пару мгновений, спешился и поднял руки.

— Мы просто путники, — сказал он очень спокойным тоном, но Фергус, оказавшийся на земле следом за ним, почувствовал, что дрожит всем телом. Его охватывал настоящий, прежде непонятный и неизвестный страх, с которым пока юноша никак не мог совладать.

— Оседлый выблядок и мерзкий человек, — констатировал эльф таким тоном, словно два этих именования были одинаково оскорбительны, — из зажиточных. Что, сбежали от папеньки в Новиград?

У Фергуса мелькнула мысль, что надо выступить вперед, закрыть собой Иана, сказать незнакомому бандиту, что перед ним не просто какой-то там человек, а единственный сын Императора Эмгыра вар Эмрейса, и гнев его отца непременно обрушится на головы разбойников. Но было совершенно очевидно, что у Императора в этих лесах не было никакой власти, и произнеси Фергус его или свое имя, стало бы только хуже. Иан тоже прекрасно это понимал.

— Мы с братом полукровки, — ответил он все тем же ровным размеренным тоном, словно аккуратно вмешивал ингредиент в сложное зелье, боясь ошибиться, — едем в Оксенфурт. Мы студенты Академии. Забирайте деньги и коня, только не убивайте.

Эльф выслушал его, сурово сдвинув брови, но потом вдруг запрокинул голову и звонко рассмеялся.

— Думаешь, я простой разбойник с большой дороги, малыш? — спросил он и приблизился к юношам неторопливой расхлябанной походкой, как моряк, не отвыкший еще от качающейся палубы. Фергус слышал, что в темерских лесах несколько лет назад водились остатки мятежных отрядов скоя’таэлей — больные, умирающие от голода и фисштеха, они нападали на одиноких путников в надежде поживиться хоть чем-нибудь. Но этот бандит не походил ни на больного, ни на одурманенного наркотиками. Его взгляд был прямым и ясным, его движения — хоть и вальяжными, но явно точно выверенными и осознанными. Он был опасен — это было видно, это чувствовалось в его взгляде. А еще он ненавидел их, хотя даже имени юношей не знал.

— Связать их, — окинув еще раз взглядом лица Иана и Фергуса, бросил кому-то эльф, и за их спинами на дороге возникли еще двое разбойников. Один взял под уздцы коня. Тот, все еще напуганный, попытался отбрыкнуться, но эльф прижал ладонь к его лбу, нежно погладил и прошептал что-то на Старшей речи, и конь странным образом почти мгновенно успокоился.

Второй эльф такой нежностью не отличался. Он связывал юношей так резко и беспощадно, дергая и затягивая узлы до предела, словно они успели лично насолить и ему, и всем его родным. Последними им завязали глаза.

Когда, подталкиваемые в спину и подгоняемые короткими окриками, юноши добрались наконец до какой-то стоянки, ладони Фергуса совершенно онемели, и он начал всерьез опасаться, что больше не сможет держать в руках кисть. Но еще хуже, конечно, обстояли дела у Иана. Тот учился на мага, и руки были главным его инструментом. Шли они через лес, судя по тому как менялась тропа под ногами, углубляясь все дальше. Наконец Фергус почувствовал запах дыма и готовящейся еды, и группа остановилась. Он слышал, как главный бандит приказал запереть пленников, сказав, что разбираться с ними будет позже, и в конце концов юношей затолкали в какое-то тесное, пропахшее сеном помещение, щелкнул замок, и все смолкло.

Фергус сидел на мокрой земле в совершенной темноте — повязки с глаз и путы с рук им так и не сняли. Он постарался прислушаться — из-за стен их темницы доносились смутные голоса, вроде бы даже пение. Лесные разбойники не скрывались и явно не опасались, что их обнаружат, а, значит, и особо тихариться было необязательно.

— Иан, — позвал Фергус, — ты здесь?

Пару страшных мгновений висела тишина — Фергус уже успел подумать, что друг потерял сознание, или его отвели в другое место, а он и не заметил. Но наконец эльф ответил.

— Здесь, — прошептал он, — вот это мы попали. И все из-за меня. Прости меня, Гусь.

— Потом будешь извиняться, — поморщился Фергус. В тоне эльфа он расслышал неожиданное отчаяние, которого в Иане никогда раньше не замечал — неужели друг, также, как и он, впервые попал в настоящую переделку, и теперь собирался сдаться? Единственному сыну Эмгыра вар Эмрейса, много лет прожившего в образе лесного чудища, спасшегося от охотников за головами и чародеев Узурпатора, такой вариант не подходил. Фергус постарался пошевелить пальцами, чтобы вернуть им чувствительность — это получилось, но толку оказалось мало. Прилившая к ладоням кровь принесла с собой ноющую тяжелую боль, и принц едва сдержался, чтобы не застонать от досады.

— Давай попробуем подползти друг к другу спинами, — предложил он, лихорадочно вспоминая, чему научили его истории об отцовском героическом прошлом. Сколько бы лишений ни выпало на долю Императора, в такие неприятности он наверняка не попадал… — я постараюсь развязать твой узел, а ты — мой.

Иан помедлил. Его собственный опыт, почерпнутый из приключенческих романов, которыми он иногда делился с Фергусом, подсказывал, видимо, что идея не так уж безнадежна. Очень медленно, стараясь все же не слишком шуметь, юноши двинулись по полу друг к другу, ориентируясь на шорох. И когда болезненно несгибаемые пальцы наконец коснулись ледяных пальцев Иана, Фергус чуть не завопил от радости. Половина дела была сделана. Принц постарался нащупать узел на запястье друга, и, преуспев в этом, начал неловко дергать его, пытаясь ослабить. Узел не поддавался — эльфы вязали на совесть, что снова позволяло заподозрить в них бывших моряков. И от этой мысли Фергуса вдруг осенило. К чему пытаться сорвать узел, когда можно разобраться в нем и развязать по науке? Его учили этому в курсе навигации, и кое-какие знания еще сохранились в его голове.

Иан тихо застонал — видимо, тугие путы причиняли ему нешуточную боль, и Фергус от этого жалобного звука вдруг по-настоящему разозлился. Ладно, неведомые злодеи покушались на него — по мнению имперской разведки покушением на Фергуса была занята добрая половина подданных Его Величества. Но никто не смел посягать на жизнь лучшего друга принца! Особенно какие-то шелудивые остроухие оборванцы!

На этот раз его пальцы действовали точнее. Фергус смог ощупать узел и распознать его. Разбойники связали им руки простым рифовым узлом, и принц знал, что главное — найти его край и правильно потянуть, тогда узел просто рассыплется. Это было не очень-то эффективно, но Фергус подозревал, что пленивший их эльф действовал по привычке, вязал тот узел, который умел и хорошо знал. И сейчас принцу понадобилась доля секунды, чтобы найти заправленный конец веревки и потянуть ее, освобождая руки Иана. Тот благодарно застонал — неожиданно громко, но тут же, придя в себя, занялся запястьями принца.

Получив свободу, Фергус сдернул с глаз повязку и огляделся. Они очутились в тесном помещении, возможно, бывшем сарае для сена. Стены были испещрены трещинами, но дверь выглядела прочной и тяжелой — видимо, новой. Можно было подумать, что банда разбойников использовала этот сарай специально для содержания пленных, и неизвестно еще, многие ли оказывались здесь до них с Ианом.

— Надо выбираться, — шепнул принц спутнику, пока тот, морщась, растирал покрасневшие запястья.

— Надо, только как? — также шепотом ответил Иан, — мы посреди бандитского лагеря, безоружные… Какой же я кретин, Фергус! И как я мог решиться отправиться в эти земли чуть ли не голышом! Я ведь знал, что здесь опасно, с рождения знал. И хорошо еще, что нам попались какие-то бандиты, а если бы накеры?

Об этом принц как-то подумать не успел, а теперь содрогнулся — даже если бы им удалось выбраться из этого запертого сарая и сбежать из лагеря бандитов, куда бы они пошли? Одни, пешие, безоружные сквозь лес? Это было настоящее самоубийство. Но и сидеть на месте тоже было нельзя.

— Иан, — очень серьезно обратился принц к другу, — сейчас все зависит от тебя. Пожалуйста, сосредоточься и попробуй все-таки открыть портал — хотя бы один, хотя бы для меня. Я тогда смогу добежать до ближайшей деревни и привести помощь.

— Да не могу я! — Иан вдруг зло сжал кулаки, — не могу, понимаешь, дурья твоя башка? Я бездарность, ясно? И деньги Императорской казны тратятся на меня зря! Я не могу толком открыть портал даже размером с блюдце! И если ты попробуешь пролезть через него, тебе голову оторвет!

— Но у нас нет другого выбора! — Фергус тоже начинал злиться, перехватив настроение друга, — хотя бы попытайся! Я видел, как ты колдуешь, и вовсе ты не бездарность.

— Да что ты видел, — буркнул Иан расстроенно, помолчал секунду потом со вздохом кивнул, — ладно, я попробую. Но в портал, если он откроется, полезу сам. И если меня растащит пополам, так мне и надо.

Он встал посреди сарая, свел ладони, прошептал заклинание и начал очень медленно разводить руки в стороны. Сперва ничего не происходило, потом в воздухе перед юным эльфом замерцал, зашипел крохотный светящийся кружок, и с каждой секундой теперь он расширялся, став сперва размером с крупное яблоко, потом дорос до тарелки.

Фергус следил за действиями друга со все большим восторгом, хоть и видел, как бледное лицо Иана покрывается испариной, напрягается, словно эльф тащил в гору тяжеленный мешок. Но портал расширялся, оставаясь четким и ровным по расползающимся в стороны краям.

За стенами сарая, меж тем, на мгновение все смолкло. Потом неожиданно Фергус понял, что что-то происходит. До его слуха долетело ржание коней, какие-то выкрики, лязг металла и свист тетивы. Легко было понять, что снаружи началось сражение между бандитами и кем-то еще, неизвестным и невидимым — может быть, другой бандой, которой пленники были вовсе не нужны.

Фергус хотел поторопить Иана, но тот, полностью отдавшийся течению энергий в своих руках, даже не услышал бы его. Портал ширился. Из тарелки — в блюдо, из блюда — в столешницу десертного столика, а оттуда уже недалеко было и до высоты в человеческий рост. Фергус закусил губу. Он решил для себя, что прыгнет в портал, стоит Иану его закончить, не слушая его возражений. Если уж подвергаться опасности, то вместе.

Руки юного эльфа вдруг дрогнули, пальцы неестественно выгнулись — видимо, путы все же сказались на магической ловкости. Иан зашипел сквозь зубы, стараясь держать ладони ровно, стабилизировать портал, но тот уже шел рябью и вдруг начал расширяться быстрее.

— Ложись! — только и успел крикнуть Иан и рухнуть вниз, когда сгусток магической энергии перед ним с хлопком рассыпался.

Взрыв вышел не слишком сильным, но, видимо, громким, потому что за дверью тут же послышались незнакомые грубые голоса.

— Командир! Отсюдова звук. Хрен его знает, чо там. Может, боеприпасы рванули?

— Тогда полыхало бы все, умник. — ответил первому второй голос — такой же резкий, — открывай давай, поглядим.

Фергус, быстро перебирая руками и слушая глухой звон в ушах, пополз к Иану, который, казалось, потерял сознание. Накрыв тело друга своим, принц приготовился защищать его ценой собственной жизни, когда дверь сарая с треском дрогнула и распахнулась.

На пороге стояли двое человек — оба в неприметной, сливающейся с темнотой одежде, с короткими мечами в руках, полумасках на лицах и в плащах с капюшонами.

— Тут пацан какой-то, — констатировал обладатель первого голоса, удивленно разглядывая свою находку.

Иан, накрытый Фергусом, видимо, начинал приходить в себя. Он застонал и зашевелился, стараясь скинуть с себя тяжелое тело друга.

— Двое пацанов, — поделился наблюдением второй человек. — эй, парень, ты живой? Командир! Вроде живые оба.

За стеной сарая послышались быстрые лязгающие шаги, и бойцы почтительно расступились.

— Какого хрена тут происходит? — резко спросил возникший на их месте Вернон Роше.

 

========== Регис: Люди и куклы ==========

 

— Иронично.

Слово упало, как капля росы с тонкого лепестка. Взметнулось легкое облако пыли, фигура, скрытая тенями, едва заметно пошевелилась — в комнате было слишком натоплено и очень душно. Регис, не спрашивая разрешения, распахнул окно, впуская бледные солнечные лучи и отдаленный городской шум. Его спутник все еще наказывал себя одиночеством и темнотой, но никогда не возражал против таких вторжений. Может быть, считал их частью своего искупления, а, может быть, и впрямь не мог без них обходиться.

— «Иронично»? — переспросил Регис, — это именно то слово, которое ты хотел употребить, друг мой?

— Ты станешь учить меня тому, что я хотел сказать? А после — тому, что мне следовало подумать? — он все еще скрывался в тени комнаты, словно солнечные лучи могли и впрямь причинить ему какой-то вред. Древнее чудовище из глупых человеческих легенд — ему суждено было рассыпаться прахом при первом крике петуха, и держался Детлафф на чистом упрямстве и желании бесконечно спорить с Регисом — мысленно или лицом к лицу, неважно.

— Чистота слов ведет к чистоте рассудка, — заметил Регис мягко, — для тех, кто не может точно формулировать свои мысли, полнота понимания мира никогда не откроется.

— Я не хочу понимать мир, — короткий резкий жест. В тоне зазвучала усмешка, — Но да, я сказал «иронично», потому что хотел сказать именно это.

— И что же показалось тебе таким ироничным? — по большому счету, чтобы понимать друг друга, им не нужно было даже разговаривать вслух. Кровные узы — такие глубокие и прочные, что ни Старшему, ни Младшему народу Континента не дано было их постичь, даже представить — позволяли проникать не просто в мысли друг друга беспрепятственно. Они открывали перед тем, кто отваживался заглянуть, настоящую бездну, в которой ни лжи, ни условностей, ни личных границ, ни тайн не существовало. В ней не было такого понятия, как «я» и «другой», это был путь к полному, безоговорочному единству, и Регис иногда боялся заглядывать в эту бездну.

А еще, конечно, ему нравилось говорить с Детлаффом вслух — и слышать его ответы. После стольких лет тишины обычная беседа была величайшей наградой.

— Ты, мой друг, то, что ты делаешь, — в его тоне слышалось тягучее притворное безразличие. Они словно вели пустой светский разговор, два не слишком интересных друг другу собеседника. Но Регис знал точно — сам факт того, что Детлафф заговорил с ним, было настоящим событием. Он мог сидеть в полной тишине неделями — почти неподвижный, похожий на безучастную статую, и Регису оставалось лишь дожидаться, когда спутник соизволит вновь снять эту броню неподвижности и подпустить к себе, — Ты так ревностно относишься к собственной чистоте помыслов, так много сил потратил, чтобы заглушить естество своей природы, так громко осуждал тех из нас, кто поддается инстинктам и не отказывает себе в человеческой крови, а сам ведешь себя ничуть не лучше тех наших сородичей, что пытались держать людей в клетках и ставили над ними эксперименты ради улучшения вкусовых качеств их крови.

Регис усмехнулся и мягко покачал головой. Детлафф был слишком прям, слишком близок к их обделенным разумом сородичам — и обычно слишком одинок, чтобы понимать иронию. Но сейчас он бил на удивление точно.

— О, мой милый, ты преувеличиваешь, — ответил Регис, — надо полагать, речь идет о том, как я лечу Его величество императора?

— «Лечишь», — его спутник усмехнулся — впервые за очень долгое время. — ты используешь его, как поле для своих экспериментов с кровью. Я уверен, он не подозревает и о половине того, что ты творишь с его телом.

— Пусть так. Но твое сравнение все же некорректно, друг мой, — возразил Регис, — все, что я делаю, происходит с согласия Императора и ради его блага. Если бы не мои, как ты выражаешься, эксперименты, он был бы уже лет пять, как мертв. А так он не испытывает ни боли, ни неудобств, процесс деградации органов прекратился. Да что там — он даже перестал дряхлеть. Пускай человеческая наука назовет мои действия сомнительными или опасными — история рассудит нас по результатам, а не по связанным с моей работой предрассудкам. Эмгыр — уникальный экземпляр. Люди, подвергнувшиеся действию проклятья, даже если им удавалось его снять, никогда не проживали и полсотни лет. Их забирали болезни или несчастные случаи, на первый взгляд никак не связанные с магическим воздействием из их прошлого. Но одно оставалось неизменным — короткая жизнь и нелепая смерть. Император же почувствовал отголоски своего проклятья в весьма почтенном возрасте, и за одну только возможность изучить его, проникнуть в природу этого явления, я дорого бы отдал. Но обстоятельства сложились так, что мы вступили во взаимовыгодные отношения. Я продлеваю его жизнь, а он — не задает лишних вопросов о том, какие манипуляции я провожу с его кровью. И только одно меня удивляет — почему тебя вдруг так озаботила этическая сторона моих отношений с Императором?

— Этика здесь ни при чем, — Детлафф переместился к нему вплотную резким рывком, словно забыл, как ходить неспешно, на миг потерял контроль над собственными силами, — но ты, мой друг, погружаешься в глубины магии, которые могут оказаться тебе не по плечу. Мне совершенно наплевать, умрет Эмгыр сегодня или через сотню лет. Меня волнуешь ты.

Его кожа всегда была такой горячей, словно Детлаффу сложно было удерживать в себе собственный внутренний огонь. Прикосновения его рук, умевших создавать настоящиетончайшие шедевры из дерева и ткани, не допускавшие ни единого неточного стежка или неровного мазка, оказывались неловкими и неуверенными. Он тронул пальцами подбородок Региса, провел по щеке ладонью, и тут же ее отдернул, словно обжегшись. Детлафф был словно человек, внезапно лишившийся зрения, и теперь учившийся воспринимать мир наощупь. В его прикосновениях не было никакого сложного подтекста — лишь способ подтвердить собственную речь или выразить то, что слова описать были не в силах. В нем все еще было больше от неразумной экиммы, чем от человека.

— Не стоит, — в свою очередь Регис обычно опасался его трогать. Детлафф сторонился касаний, даже если подходил вплотную сам. Но сейчас в грозовой синеве его глаз читалось неподдельное — и совершенно осознанное — беспокойство, — я уже имел дело с проклятьями, хоть и не такими сильными. И я знаю, как обуздать собственные искушения.

— Надолго ли? — казалось, еще мгновение, и Детлафф, дрогнув, распадется, превращаясь в багряный дым, окутает спутника, приглашая и того скинуть оковы тела, смешаться с ним, стереть границы своих и чужих мыслей, чтобы ничего больше не нужно было объяснять. И это искушение было куда сильнее того, о котором они говорили. — я чую тебя, чую твою усталость, когда ты возвращаешься из дворца. Мы оба знаем — хватит и одной капли, чтобы ты перешел черту.

— Достаточно, — Регис знал, что тон его прозвучал слишком твердо, чтобы подействовать, как резкая пощечина. Детлафф оставался болезненно чувствителен к изменениям голоса и малейшим жестам — хватало лишнего движения бровей, чтобы его осадить, и Регис надеялся не перейти опасную грань, за которой друг не просто отпрянет, как хищник от всполоха огня, а сломается под слишком сильным ударом.

Сейчас Детлафф лишь усмехнулся. Отвернувшись, он отошел в угол комнаты неторопливой выверенной походкой, как заводная игрушка. Хотел показать, что держит себя в руках и рассуждает, полностью отдавая себе отчет в происходящем, но Регис знал — до полного контроля над собой, до окончательного возвращения к естественным для этого мира человеческим реакциям после всего, что с ним произошло, Детлаффу было еще очень далеко.

— Возьми, — он протянул Регису большой тряпичный сверток, — для маленькой принцессы.

Регис улыбнулся и покачал головой. Для Детлаффа прежде все игрушки, что он создавал, полные мелких деталей, удивительно правдоподобные и красивые, были своего рода связью его разума с временами не слишком послушным телом. Спутник, может быть, предпочел бы вечно пребывать в форме гигантского нетопыря и дремать, уцепившись когтями за свод пещеры, но работа руками позволяла ему осознавать самого себя существом мыслящим. Но в создании кукол было что-то еще. Детлафф тратил много сил на то, чтобы придать их лицам индивидуальные выражения. Каждая из его созданий смотрела на мир по-разному. Среди них Регис не находил знакомых черт, хотя можно было предположить, что в куклах будут узнаваться лица Реннавед или княгини Анны-Генриетты. Каждой Детлафф заранее давал имя — и Регис гнал от себя мысль, что, создавая этих кукол, спутник пытается справиться с восстанием собственной памяти. Могло ли быть так, что всех этих Агнесс, Розалий и Марианн он когда-то знал, может быть, любил — и почти наверняка собственноручно прикончил, как Ренну? Верить в это не хотелось.

— Как ее зовут? — поинтересовался Регис, не заглядывая в сверток, и на мгновение испугался, что Детлафф назовет знакомое ему имя, и тогда догадка обретет плоть и утвердится.

— Я не знаю, — он уже, казалось, полностью утратил интерес к беседе и готов был снова вот-вот надолго замолчать, — пусть маленькая принцесса сама выберет имя.

— Удивительно, как ты стараешься угодить той, кого даже ни разу не видел, — заметил Регис, — смотри, чтобы лет через двадцать она не стала новым источником старых проблем.

— На этот раз, если почуешь неладное, можешь сразу убить ее, — ответил Детлафф, и было понятно, что он вовсе не шутит.

Обычно Регис не утруждал себя формальностями, входя в Императорский дворец. Он предпочитал проскальзывать мимо стражи, невидимым и неощутимым, и по пути слушать, о чем говорили вокруг. На этот раз все разговоры были, конечно, об отъезде принца Фергуса. Разумеется, никто всерьез не верил, что юноша рано или поздно станет Императором Нильфгаарда, хотя слухи такие ходили давно. Для граждан Империи привычней было бы видеть на троне мужчину, какая бы слава ни тянулась за нынешней наследницей, какой бы прекрасной Императрицей она себя ни демонстрировала. У Фергуса было несколько очевидных преимуществ — помимо того, что ему повезло родиться мальчиком, его происхождение было совершенно очевидно и не вызывало никаких вопросов. Народ знал его с рождения, Фергус буквально вырос на глазах будущих подданных, а Цири, хоть и прожила в Нильфгаарде последние пятнадцать лет, своей так и не стала. Фергус всегда исправно принимал участие во всех церемониях, даже будучи грудным младенцем. Его знали генералы и адмиралы, с ним были знакомы солдаты, он присутствовал на Советах и там иногда показывал, что и сам в состоянии мыслить стратегически. Цирилла была умна, прозорлива, тверда и временами безжалостна. Фергус же, оставаясь сыном своего отца, обладал уникальной способностью видеть, замечать и мотать на ус. И сейчас в коридорах дворца только и разговоров было о том, что Император совершил большую ошибку, «продав» достойного наследника едва ли не в рабство проклятым нордлингам.

Сам Император обнаружился в небольшом светлом кабинете, в котором Регис и раньше иногда его заставал. В этот раз он не спешил демонстрировать свое присутствие и беззвучно замер у двери.

Прежде эта комната использовалась для нежелательных встреч с назойливыми родственниками, желающими налоговых послаблений или более выгодных условий поставок в их провинции. В последнее же время кабинет превратился в чайную комнату и стал вотчиной маленькой принцессы Литы. Когда Фергусу досталась целая художественная мастерская, где он был полным хозяином самому себе и мог устраивать какой угодно бардак, Лита, конечно, потребовала справедливости. Небольшое помещение было заново выкрашено по ее вкусу — в нем не осталось ни черного цвета, ни изображений Великого Солнца, ни портретов суровых предков. Теперь здесь царила белизна, чистота и свет. Мягкие фисташковые занавеси колыхались от теплого осеннего ветра, проникавшего в приоткрытое окно. За низким столиком в центре комнаты восседала сама властительница этих мест. На принцессе Лите было надето легкое шелковое платье того же оттенка, что и занавеси на окнах. Черные кудри свободно обрамляли торжественно-серьезное хорошенькое лицо. Украшений на Ее высочестве не было — все содержимое ее шкатулки с драгоценностями, видимо, досталось одной из ее кукол, занимавших соседний стул. Нынешнюю фаворитку принцессы звали, вроде бы, Розалитой. Детлафф потратил на ее создание две ночи к ряду, отчаянно пытаясь добиться правильного оттенка глаз — прозрачно-голубого, как назаирские мальвы. Кем была Розалита при жизни, и правда ли у нее были такие глаза, можно было только догадываться. Но сейчас кукла по-настоящему блистала. Золотой браслетик служил Розалите короной. Несколько тяжелых перстней, явно из коллекции самого Императора — были нанизаны на кукольные пальцы и удерживались каким-то чудом. Вокруг тонкой шеи в несколько раз была обмотана золотая цепь с крупными звеньями.

Напротив разодетой гостьи располагалось еще одно творение Детлаффа, из его давних произведений — деревянная фигурка какого-то павшего нильфгаардского маршала — по непреложному закону Культа Великого Солнца создавать объемные фигуры значимых людей можно было только после их смерти. И эта фигурка явно долго служила своему хозяину верой и правдой. Местами яркие краски стерлись и потускнели — там, где ее касались мальчишеские пальцы во время игры. Кончик длинного меча был чуть надломлен и небрежно склеен обратно. Несложно было догадаться, что раньше деревянный маршал служил в войске принца Фергуса, а теперь был почетным гостем на приеме у его сестры.

Вокруг стола, на небольшом отдалении собрались прочие приближенные маленькой принцессы — те, кому не посчастливилось войти в ее ближний круг. Куклы — каждая со своим уникальным нарисованным взглядом — мешались с набивными игрушками, глиняными свистульками и деревянными фигурками птиц. Больше двух десятков мертвых глаз было устремлено в центр комнаты, на богато накрытый стол, и Регису, пусть он и был высшим вампиром, выходцем из иного мира, бессмертным и почти неуязвимым, все равно от этого зрелища стало жутковато.

Император, не потрудившийся толком нарядиться ради такого приема, восседал напротив дочери. Мебель в комнате была выполнена соразмерно потребностям маленькой девочки, и Эмгыру явно было не особенно удобно сидеть на миниатюрном стульчике за слишком низким столом. Но вида он не подавал.

— Ты неправильно приветствуешь Розалиту, — настаивала принцесса, разливая чай из изящного фарфорового чайничка в крохотные белоснежные чашки, — и маршала Коэгоорна.

— Я вообще-то Император, — заметил Эмгыр, пряча улыбку, — когда я вхожу, они должны вставать.

— Папá, — укоризненно одернула его Лита, — не порти нам чаепитие.

Эмгыр украдкой возвел очи горе, но потом покладисто склонил голову перед потертой фигуркой маршала.

— Мое почтение, уважаемый фельдмаршал, — сказал он учтиво, — помнится, когда мы виделись в последний раз, вы вели осаду крепости Этнир. Позволите поинтересоваться результатами этой кампании?

Лита недовольно сморщила носик.

— О, прошу, прекратите разговаривать о войне! — заявила она, — не правда ли наряд Розалиты просто очарователен, папá?

— Очарователен, — подтвердил Эмгыр, двумя пальцами берясь за ручку своей чашечки. В его ладони она почти терялась, но Император с самым серьезным видом поднес ее к губам и сделал маленький глоток, потом прямо посмотрел на дочь, — может быть, ты хочешь поиграть в шахматы? Я бы тебя научил.

— Нет, — Лита решительно тряхнула черными кудрями, — мы будем пить чай. Поухаживай за Розалитой, она сегодня не в духе.

Эмгыр с обреченным вздохом потянулся было к тарелочке с пирожными, но Регис решил наконец вмешаться в происходящее. На его мягкие, почти неслышные шаги маленькая принцесса обернулась мгновенно. На ее личике сперва появилось замешательство — Региса все же на прием никто не приглашал, но потом Лита просияла. Она точно знала — этот гость ее отца никогда не приходил без подарков. И сейчас маленькая принцесса величественно поднялась из-за стола, сделала быстрый вежливый реверанс.

— Добро пожаловать к нашему столу! — сказала она, и Регис благодарно склонил голову.

— Боюсь, я пришел к вашему отцу по делу, Ваше высочество, — возразил он, — но в другой раз я сочту за честь разделить с вами трапезу.

Лита нахмурилась — при дворе с ней отваживались спорить только ее куклы, и то в этих разногласиях она непременно выходила победительницей.

— Но я принес вам ту, что меня заменит, — поспешил исправиться Регис. Он успел даже перехватить благодарный взгляд Имератора.

Маленькая принцесса взяла из его рук аккуратный сверток и, чуть подпрыгивая на месте от нетерпения, поспешила развернуть его.

Новая кукла оказалась златокудрой и зеленоглазой, черты ее тонкого лица легко угадывались, и Регис почувствовал, как от его затылка вниз сбегают прохладные мурашки. Детлафф никогда не встречался с Императрицей, скорее всего, не видел ее даже издалека или на портретах, но сходство было слишком очевидным.

— Она похожа на мамочку, — с восторгом заявила Лита, сияя счастливой улыбкой, — правда, папá?

Император следил за дочерью с ленивым любопытством. Регис был уверен, что для него каждая новая кукла мало чем отличалась от предыдущей, но на этот раз даже в его глазах мелькнула тень интереса. Он кивнул, подтверждая слова дочери, и прямо посмотрел на Региса. Тот мог лишь мимолетно пожать плечами — что творилось в голове Детлаффа, когда он создавал эту куклу, никому было не ведомо.

Принцесса же, совершенно позабыв о явлении таинственного гостя, уже подняла из-за стола Розалиту и отнесла ее в сторону, устроив в рядах отлученных от ближнего круга игрушек. Почетное же место заняла новая фаворитка. Лита оправила на кукле пышное зеленое платье, водрузила ей на голову золотой браслет, пропустила сквозь пальцы мерцающие белокурые пряди.

— Маршал Коэгоорн, — обратилась девочка к деревянной фигурке, перед которой стыла полная чашечка чая, — позвольте представить вам Императрицу Рию.

Император же, решив, что его присутствие за столом больше не требуется, неторопливо поднялся на ноги.

— Вынужден откланяться, — объявил он, — увы, меня зовут государственные дела. Благодарю за приглашение.

Лита встрепенулась и быстро перевела взгляд на отца.

— Я с тобой! — заявила она, мгновенно забыв о своей игре. Регис знал, как сложно Эмгыру было говорить младшей дочери «нет», но на этот раз его взгляд остался твердым.

— Останься, — сказал он строго — Лита явно не привыкла к такому тону, и сейчас заметно стушевалась. Пухлощекое лицо дрогнуло, а к глазам готовы были вот-вот подкатиться капризные слезы. Маленькую принцессу никогда не бросали посреди чаепития, казалось, для нее это было настоящим святотатством.

— Ваше высочество, — поспешил вмешаться Регис, — я верну вашего отца, как только мы закончим разговор, который, уверен, покажется вам слишком скучным. А вы пока можете познакомиться с новой гостьей, представить ее почтенной публике.

Лита обиженно шмыгнула носом, опустила глаза и кивнула. И это была победа, не принесшая ни капли удовлетворения. Через несколько лет, научившись применять свои чары сознательно, принцесса Лита могла стать самой влиятельной женщиной Империи, но пока она просто была расстроена и не хотела, чтобы ее папа уходил. И пока папа не передумал, Регис направился к двери комнаты, зная, что Император последует за ним.

Они вышли в галерею в тягостном молчании. Император шел, немного прихрамывая — действие предыдущей процедуры заканчивалось, и он явно начинал испытывать привычную тяжелую слабость. Регис же почувствовал на своей спине удивленные взгляды стражи у дверей комнаты принцессы — они не видели, как он вошел мимо них, и теперь, похоже, готовы были поверить, что по пятам Императора следует бесплотный призрак.

Кабинет Эмгыра был обставлен чопорно, скупо и совершенно безлико. Ни в одной вещи здесь не чувствовалось прикосновение живого человека. Даже бумаги на столе были уложены совершенно ровными стопками, словно на картине, изображающей абстрактный генеральский штаб. Единственным, что выдавало здесь чье-то присутствие, была шахматная доска с расставленными фигурами — партия была прервана на самом напряженном месте — белый ферзь готов был вот-вот взять черную ладью и объявить королю шах.

Император быстрым, но совсем не небрежным жестом скинул с плеч черный сюртук, ослабил шнуровку у горловины белой рубахи и приспустил ее с плеча. Сел в кресло у стола и замер в ожидании, пока Регис деловито раскладывал свои инструменты. В большом сосуде, который он выставил на столешницу, мерцала багровая кровь. Забор Регис сделал накануне, и всю ночь шла реакция в алхимическом кубе, вплетая в обычные органические соединения новые элементы. Может быть, в чем-то Детлафф был прав — состав, который последние несколько месяцев помогал очищать и обновлять кровь Императора, постоянно совершенствовался, и Регис надеялся высчитать идеальную пропорцию и время выдержки, наблюдая за изменениями в состоянии Эмгыра. Успехи пока были довольно скудными — человеческий организм очень быстро перерабатывал чужеродные элементы, и срок воздействия сокращался с каждой новой дозой. Это был тревожный сигнал, и сегодня Регис намерен был выяснить, насколько.

— Мой сын уехал, — неожиданно заговорил Эмгыр, не глядя на алхимика. Обычно он дожидался начала неприятной процедуры молча, может быть, собираясь с силами, готовясь к болезненному вторжению и возможным побочным эффектам. Тон его звучал прохладно и буднично, будто он интересовался, как там на улице погода.

— Вы по нему тоскуете? — спросил Регис участливо. Слово «тоска» совсем не вязалось с тем, как ставил себя Император, но алхимик применил его специально, давая Эмгыру возможность поспорить, не соврав.

— В последний раз я играл за белых, — Император качнул головой в сторону шахматной доски. — и, если логика меня не подводит, выиграл бы за пять ходов — впервые в жизни.

— Запишите эти позиции, — посоветовал Регис, прилаживая к длинной резиновой трубке тонкую иглу для внутривенных инъекций, — и сможете закончить партию, когда увидитесь снова.

— Когда мы снова увидимся, думаю, нам будет не до шахмат, — на этот раз в тоне Эмгыра послышалась та самая тоска, о которой спрашивал алхимик.

Регис не нашел, что на это ответить. Пока он вводил иглу в вену у ключицы Императора, Эмгыр рассеянно смотрел куда-то в сторону, словно глубоко задумался и совсем позабыл, что в комнате он не один. Процедура, отлаженная годами, точная, как быстрая шахматная партия, чистая и выверенная, длилась совсем недолго, и, когда последняя капля живительной багровой влаги была влита в императорские жилы, Эмгыр заговорил вновь. Все также буднично, но на этот раз с тенью какой-то странной иронии, будто собирался неприлично пошутить и надеялся, что Регис поймет все по малейшему намеку.

— Всю неделю у меня шла носом кровь. А позавчера я поранился и долго не мог унять кровотечение.

Регис нахмурился — это было непредвиденное осложнение. Обычными побочными эффектами становились легкая бессонница и небольшой жар в первые сутки после процедуры, а то, о чем говорил Эмгыр, несомненно, было признаком возвращения проклятья.

— Скорее всего, дело в качестве принимаемой крови, — заметил он, извлекая иглу. Место прокола алхимик закрыл кусочком полотна, и на белой поверхности тут же расцвел неровный алый след, — при всем уважении, Императрица уже вышла из юного возраста, и ее клетки становятся менее восприимчивы к алхимической формуле, которую я применяю. Думаю, это можно исправить, если скорректировать дозировку или проводить процедуру чаще.

— Стоит ли оно того? — Эмгыр одернул ворот рубахи и посмотрел на алхимика очень пристально из-под полуопущенных тяжелых век. От внезапной пустоты в его взгляде Регис снова ощутил знакомые ледяные мурашки. Это был не риторический вопрос — Император интересовался его профессиональным мнением.

— Вы ставите меня в неловкое положение, Ваше величество, — ответил алхимик нейтрально, — я не только ученый, я ваш лекарь, и сохранение вашей жизни — моя главная обязанность. Так что мой ответ очевиден — да, оно того стоит.

— Сохранение моей жизни, — повторил Эмгыр и усмехнулся, — я прожил очень долго — может быть, не по эльфским меркам и не с вашей научной точки зрения, но моя жизнь, которую вы так бережно сохраняете, и так достаточно затянулась.

— Уверен, ваша супруга, которая жертвует своей кровью уже шесть лет, с вами бы не согласилась, — убежденно напомнил Регис. Он почти слышал в уме слова Детлаффа — Эмгыр был полем великого, революционного эксперимента, и сейчас готов был сдаться, не доведя его до конца.

— Рия знала, что я не проживу долго, с тех пор, как впервые стала свидетельницей моего приступа, — Эмгыр невесело улыбнулся, — у нее и так было очень много времени, чтобы смириться и подготовиться. Я мог бы завтра же издать указ, определяющий срок траура по почившему супругу в один год, и после она была бы свободна от своих клятв. Ее кровь для ваших снадобий, может быть, слишком стара, но сама Рия еще достаточно молода, чтобы побыть кем-то, кроме как моей женой.

— Вы уверены, что ее волнует законный срок траура? — спросил Регис. Он встал перед Императором, сложив руки за спину, и теперь сверху вниз внимательно разглядывал его бледное напряженное лицо, — думаю, потомки сложат легенды о ее преданности и любви. Жаль, что для них это будет очевидней, чем для вас, Ваше величество. Кроме того, есть же еще ваши дети. И я не говорю уже об Империи, которой вы правите.

— Я давно ничем не правлю, — Эмгыр отмахнулся, — принимаю решения, почти ни на что не влияющие, выслушиваю доклады шпионов после того, как они отчитаются Цирилле. Принимаю послов и смотрю, как они на аудиенции считают минуты до того, как можно будет поговорить с той, от кого на самом деле все зависит. И это справедливо — я сам возвел Цириллу на престол, я сам приложил множество усилий, чтобы она полюбила Нильфгаард и прониклась его судьбой также, как я. Империя в безопасности. А другие мои дети…- он наконец опустил веки и пару секунд сидел совершенно неподвижный — запрещенная законом прижизненная статуя. — мой сын вырос и уехал исполнять свой долг, возможно, считая, что я предал и продал его. А Лита еще так мала — она погорюет немного, и я останусь одним из ее теплых детских воспоминаний. Не нужно, чтобы она становилась старше, видя, как я выживаю из ума и рассыпаюсь на глазах. Пусть помнит меня таким, как сегодня.

Регис молчал. В тусклом свете едва пробивавшегося сквозь плотные портьеры осеннего солнца лицо Эмгыра действительно выглядело осунувшимся и старым, словно все годы, которые алхимик с таким трудом отвоевал для него у смерти, вдруг обрушились на Императора и заострили его черты, вынули душу и желание идти по этому пути дальше. Перед ним сидел мертвец, и некроматической формулы, чтобы оживить его, Регис не знал.

— С вашего позволения, — решил алхимик все же предпринять еще одну попытку, — мы могли бы поэкспериментировать с кровью, которую я вам ввожу. Подобрать иного донора. Кого-то помоложе Ее величества.

Эмгыр, не открывая глаз, усмехнулся.

— Я не позволю вам прикасаться к моей дочери, — сказал он, словно сходу прочитав мысли Региса. Тот недовольно поджал губы, но Император этого, конечно, не видел.

— Она подошла бы идеально, — заметил он — не переубеждая, просто информируя, — первые дозы крови, которые спасли вам жизнь тогда в Боклере, были взяты у Ее величества, когда она была уже в положении. Для Литы сейчас процедура будет совершенно безболезненной и даже полезной. Я провел исследования, и знаю, что периодический забор крови помогает организму обновляться быстрее. И растущее тело Ее высочества…

— Вы не слышали меня? — на этот раз в тоне Императора, все таком же лениво-будничном, зазвенела сталь, — я сказал, что не позволю вам прикасаться к ней.

Это была полная и безоговорочная капитуляция. Император Эмгыр вар Эмрейс умел проигрывать битвы также достойно, как и одерживать победы — в отличие, очевидно, от Региса.

— Как вам будет угодно, — покачал головой алхимик, — тогда, быть может, Ваше величество согласится обратиться к иным источникам? Подобрать подходящий состав крови у другого донора будет довольно сложно, но я мог бы попытаться.

Эмгыр глянул на него с неожиданным интересом. Похоже, впервые за шесть лет ему пришла в голову мысль, что алхимик помогает ему не по доброте душевной и даже не за щедрую плату, а, следуя каким-то собственным мотивам. Регису вновь вспомнился давешний разговор с Детлаффом, и сейчас он был готов полностью признать его правоту. Может быть, гуманней и честнее было бы позволить Императору самому решать свою судьбу, принять смерть, как данность, и достойно уйти. В иных обстоятельствах Регис, возможно, даже предложил бы Эмгыру какое-нибудь снадобье для безболезненной и быстрой кончины — на его условиях, в момент, когда Император сам будет к этому готов. Но сейчас на глазах у алхимика шел прахом его главный, самый перспективный и важный эксперимент. И допустить это было чертовски сложно.

— О чем вы говорите? — поинтересовался Эмгыр, — станете проверять кровь людей из моего окружения? Или случайных граждан Империи?

— Это было бы малоэффективно, — покачал головой Регис, — никто не подойдет лучше, чем Императрица или ваша дочь. Но я мог бы попробовать взять в качестве донора представителя иного вида. Кого-то, кто изначально живет дольше и лучше сопротивляется магическим воздействиям.

С легкое долей удовлетворения, почти мстительного, алхимик заметил, что Эмгыр обескуражен. Подобная идея не приходила ему в голову — да и кому бы вообще она могла прийти?

— Вы имеете в виду кого-то конкретного? — поинтересовался Император.

— Не совсем, но есть несколько вариантов, — ответил Регис, мягко улыбаясь. Император был уже практически на крючке — оставалось лишь подсечь и вытащить его из омута отчаяния, — ведьмачья кровь, скорее всего, окажется для вас смертельно ядовитой. Эльфская едва ли сильно отличается от человеческой, склонность к проклятьям у эльфов даже выше. Может быть, есть смысл в использовании крови чародеев — думаю, бесплодие в качестве побочного эффекта вас не слишком расстроит. Если ничего не выйдет, я поищу иные источники, но пока план примерно таков.

На вдруг ожившем лице Императора появилось сомнение, и Регис знал, что это был первый признак согласия. Он едва заметно улыбнулся. Эмгыр хотел что-то сказать, но дверь кабинета вдруг негромко скрипнула, и маленькая фигурка проскользнула внутрь. Не обращая на алхимика ни малейшего внимания, принцесса Лита подошла к столу и деловито, как посол усаживается в отведенное ему кресло, взобралась на отцовские колени.

— Я устала ждать, — заявила девочка и прильнула к груди Императора, как доверчивый зверек к руке доброго хозяина, — я подумала, раз тебе нравилось играть в шахматы с Гусиком, может, ты и со мной поиграешь? Это ведь несложно, правда?

Эмгыр почти инстинктивным жестом приобнял дочь, помедлил с ответом пару мгновений, склонился к ее кудрявой макушке и едва коснулся ее губами. Потом прямо посмотрел на Региса.

— Вам разве нечем заняться? — спросил он у него, — раз вы приняли решение — исполняйте.

Алхимик, пряча очередную улыбку, поклонился.

— Как прикажете, Ваше величество, — сказал он.

 

========== Иан: Тропой воспоминаний ==========

 

— И как вам такое только в голову могло прийти? — продолжал недоумевать папа.

Пока его бойцы быстро и беззвучно осматривали бандитский лагерь, вязали пленных и сваливали в кучу изъятое у них оружие, командир устроил освобожденным юношам настоящий допрос. Иан знал, что врать и отпираться бесполезно — в истории о том, что их выкрали из Золотого города, папа все равно бы не поверил. Но и правду говорить оказалось тяжело и неприятно. Юный эльф точно знал, что в случившемся виноват он один, и выходка его могла закончиться очень плачевно — привести к самой настоящей войне, если бы напавшие на них бандиты узнали Фергуса.

— Мы собирались ехать по большаку, — продолжал он вяло отбиваться, избегая смотреть папе в глаза. — но свернули, потому что мне захотелось заехать в «Семь котов».

— В кабак, где собираются все разбойники со всех лесов окрест! — заметил папа.

— Мы этого не знали, — подал голос Фергус.

— А что вообще вы знали об этих лесах? — человек надвинулся на принца, и тот заметно стушевался, как-то сжался и даже, казалось, уменьшился в росте, — хорошо еще, что ты не очень-то похож на нильфгаардца!

— В каком смысле? — обиженно переспросил Фергус.

— Я думаю, папа имеет в виду твою внешность, — шепотом подсказал Иан.

— Не только! — отрезал командир, — ни один нормальный нильфгаардец и полезет в реданские леса ночью и без оружия. Полбеды, что вас могли убить на месте или жестоко пытать. Но если бы кому-то из этой ганзы пришло в голову доставить вас куда повыше, простой расправой или выкупом дело бы не ограничилось!

Мальчишки молчали, глядя в разные стороны. Папа еще раз прошелся мимо них, потом вдруг остановился перед Ианом.

— Посмотри на меня, — скомандовал он, и юный эльф нехотя поднял на него взгляд. Папины глаза в полутьме казались почти черными, а выражение его лица сложно было прочесть — он был зол, конечно, может быть, даже напуган, но в его чертах читалось что-то еще, от чего Иану захотелось вдруг разреветься, как маленькому, и умолять папу простить его и никогда больше так на него не смотреть. Он позорно шмыгнул носом, но взгляда не отвел.

— Никогда больше так не делай, — отчеканил папа, — ты уже не маленький, и я надеялся, что с годами ума у тебя прибавилось. Пожалуйста, не убеждай меня в том, что я ошибаюсь. Все ясно?

— Так точно, — ответил Иан, и голос его дрогнул.

Папа смотрел на него еще несколько мгновений, потом, шагнув вплотную, быстро обнял его за плечи, и у Иана перехватило дыхание от знакомого терпкого запаха металла и оружейной смазки. Юный эльф медлил в нерешительности несколько секунд, потом поднял руки и обнял папу в ответ так крепко, словно сомневался, что он настоящий и не исчезнет, рассыпавшись, как неумело сплетенный портал.

Командир похлопал его по спине, потом повернулся к Фергусу, протянул ему руку, и принц неуверенно пожал ее.

— Рад тебя видеть, Фергус, — сказал папа, — жаль, что встретились мы именно в таких обстоятельствах.

Отступив от них, папа сделал какой-то знак своим людям. Один из них подвел юношам их коня.

— Отправьте гонца в Новиград, — распорядился командир, — сообщите, что охрану важного гостя я беру на себя.

Боец, который явно не понял, о ком именно идет речь, с сомнением глянул сперва на одного юношу, потом на другого, но лишних вопросов задавать не стал. Папа же повернулся к принцу.

— Раз вам так сильно хотелось попасть в Оксенфурт, поедете со мной, — сообщил он.

Иан, не веря своим ушам, уставился на человека. Он-то уже представлял, как их с Фергусом под конвоем везут прямиком до Вызимы, не давая не то что снова сбежать, даже толком оглядеться по сторонам. Папа, будто прочитав его мысли, усмехнулся.

— Лучше вы пока побудете у меня на виду, — пояснил он, — а если Иорвет узнает, что я встретил тебя и не привез к нему, он меня домой больше не пустит.

Из разбойничьего лагеря выезжали далеко за полночь. Папин отряд двинулся на запад, в сторону Велена, уводя с собой пленников-эльфов. Один гонец отправился в Новиград, а сам командир в компании непутевых юношей поехал в сторону Оксенфурта.

Иан чувствовал, как тело его сковывает тяжелая усталость — попытка создания большого портала не прошла даром, и юному эльфу начинало казаться, что, стоит ему прилечь на шею коня и прикрыть глаза, он немедленно провалится в сон и проспит несколько суток подряд. Фергус же напротив выглядел очень бодрым — он даже предложил Иану сесть позади него, чтобы править лошадью самостоятельно. Юный эльф с благодарностью принял его приглашение и, опустив голову на плечо другу, сквозь мутную дремоту слушал, как принц негромко переговаривается с папой.

— Кто это такие? — спросил Фергус, и в тоне его было вовсе не праздное любопытство — казалось, он принимает доклад полевого генерала после битвы, готовясь к ответному наступлению, — я слышал, что в этих местах еще можно встретить банды скоя’таэлей, но после войны их осталось очень мало, они разрознены и умирают от болезней и голода. А эти бандиты совсем не походили на умирающих.

Папа немного помолчал и ответил явно нехотя, словно Фергус решил влезть не в свое дело. Хотя в сущности, как будущий супруг королевы Темерии, он имел полное право интересоваться деятельностью отряда Роше. Больше того — через пару месяцев, возможно, папа вовсе должен был перейти под его прямое командование. Но сейчас Фергус любопытствовал, а не требовал, пытаясь осторожно выведать правду, не настаивая на прямых ответах. Но будущая расстановка сил, должно быть, была хорошо известна и командиру тоже.

— Пока нам мало что о них известно, — ответил он наконец, — сперва все выглядело, как обычный разбой — тут и там на большаке и в лесах начали совершаться нападения на путников и торговцев, но скоро стало понятно, что отдельные небольшие группы собираются в настоящие ганзы, и деятельность их вовсе не разрозненная, ими кто-то руководит. Кто-то, снабжающий их оружием и провиантом, а также — информацией. Нам пока не удалось выяснить, чьих это рук дело, и ради чего собираются эти банды. Может быть, когда мы допросим сегодняшних пленных, что-нибудь прояснится.

Фергус понимающе кивнул.

— Не знаю, поможет ли это, — заговорил он, пару секунд помолчав, — но мне показалось, среди них были бывшие моряки.

— С чего ты взял? — в папином тоне зазвучал неожиданный цепкий интерес.

— То, как они нас связали, — пояснил Фергус, — узел был морской — вряд ли простые лесные разбойники стали бы его использовать — он больше подходит для рифа на корабле, чем для того, чтобы удерживать пленных.

— Я это проверю, — немного помедлив, ответил папа, — спасибо.

Оба замолчали. Иан, прижимаясь к спине Фергуса, чувствовал, как друг напрягся, видимо, радуясь внезапной похвале. Знаменитый командир специального отряда, о котором принц столько слышал с самого детства, поблагодарил его, и юный эльф мог себе представить, как много это значило для Фергуса. Это было хорошим напоминанием о том, что в Темерию он прибыл вовсе не в качестве безвольного трофея, заложника обстоятельств, а для того, чтобы стать принцем-консортом и, может быть, даже действующим командующим над королевскими войсками.

— Мои бойцы сказали, что в сарае, где вас держали, что-то взорвалось, — снова заговорил папа через некоторое время, и Иан, занятый ленивыми приятными мыслями о достижениях друга, встрепенулся и похолодел. Его собственный провал юноша надеялся сохранить в тайне — незачем папе было знать, что сын его за четыре года так ничему и не научился, — Что это было?

Иан хотел остановить Фергуса, шепнуть ему, чтобы он молчал, но принц ответил немедленно, и в голосе его звучала неожиданная и неуместная гордость.

— Иан открывал портал, чтобы мы могли сбежать, — сказал он так, будто они и впрямь спаслись только благодаря усилиям юного эльфа, — ему совсем немного не хватило, чтобы все получилось.

— Портал? — тихо хмыкнув, переспросил папа, — настоящий?

— Конечно, настоящий! — с жаром подтвердил Фергус, и Иан почувствовал, как от стыда у него запылали уши. Он решил упорно прикидываться спящим, чтобы не пришлось отвечать на пытливые вопросы командира. Но папе лишние уточнения и не требовались.

— Ничего себе, — тихо рассмеялся он, — до сих пор в голове не укладывается, что мой сын учится, чтобы стать магом. Кто бы мог подумать.

Чтобы не дать Фергусу удариться в дальнейшие разъяснения или, того хуже, в хвалебные рассказы о мнимых достижениях друга, Иан поспешил незаметно ущипнуть его за локоть. Уж лучше он сам потом подберет нужные слова, чтобы поведать родителям о своих сомнительных успехах. Принц едва слышно ойкнул, но замолчал.

К воротам Оксенфурта они подъехали, когда уже начинало светать. Папа спешился, и юноши последовали его примеру. Стражник на посту отдал командиру честь — его в городе, судя по всему, хорошо знали.

— Доброе утро, Милош, — обратился к солдату папа, — как дела с поставками пива?

Вопрос был таким странным и неожиданным, что никак не мог не быть тайным паролем. Тем более, что стражник, чуть нахмурившись, покачал головой.

— Ждем к вечеру, — ответил он, потом перевел взгляд на притихших за спиной командира юношей, — эти — с вами?

— Со мной, — подтвердил папа, — мои сыновья. Приехали погостить из Марибора.

Стражник наградил Иана и Фергуса еще одним немного недоверчивым взглядом, но уточнять ничего не стал.

— Добро пожаловать, — сказал он и посторонился.

В Оксенфурте Иан не бывал с тех пор, как обосновался в Нильфгаарде. С родителями они встречались в Туссенте и пару раз в Городе Тысячи Башен, и за годы, прошедшие с его последнего визита, прежде знакомые, столько раз исхоженные улицы не слишком изменились. Шагая рядом с Фергусом сквозь предрассветные сумерки, Иан украдкой оглядывался по сторонам, замечая привычные вывески на лавках, украшенные резьбой ставни в домах, даже редкие патрули ночной стражи выглядели, как обычно. И от этого зрелища юному эльфу вдруг стало так легко и спокойно, словно именно этого ему и не хватало с тех пор, как он стал учеником мастера Риннельдора — словно он никуда и не уезжал. За всю жизнь он успел пожить в нескольких королевствах и городах, но только здесь, в Оксенфурте, почувствовал себя, как дома.

— Милошу и его приятелям теперь разговоров хватит до Йуле, — посмеивался папа, уверенно шагая по темной брусчатке, — будут обсуждать, с кем я нагулял второго отпрыска. Но лучше так, чем они узнают, какого почетного гостя прохлопали.

Фергус охотно рассмеялся следом за ним. Для принца, казалось, все происходящее снова превратилось из ужасных проблем в занимательное приключение, он впервые представлялся кем-то другим, действовал под прикрытием, как настоящий разведчик на вражеской территории.

Дом, который папа купил для них с отцом, изменился. Прежде он стоял в совершенно безлюдном районе города и был таким безликим, что его легко можно было вовсе не заметить в ряду прочих необитаемых зданий. Теперь же чьи-то заботливые руки выкрасили его в приятный светло-древесный цвет. Обычная дверь сменилась тяжелой дубовой створкой, украшенной легкой резьбой, которая также покрывала и закрытые высокие ставни. Под окнами виднелись большие аккуратные ящики с высаженными в них яркими осенними цветами. Было совершенно очевидно, что об этом доме заботились, его любили и облагораживали. И, конечно, в каждой детали чувствовалась рука отца. Может быть, Иорвет и отказался от своей бродячей жизни в лесу, отложил в сторону лук и стрелы, отдав себя науке, став настоящим оседлым эльфом. Но тонкая резьба повторяла традиционный растительный орнамент, столь любимый среди его лесных сородичей, а летом, должно быть, дом утопал в зелени плюща.

Папа остановился у двери и, прежде, чем отпереть ее своим ключом, трижды коротко постучал. Условный сигнал — обитатели этого дома все еще жили под покровом тайны, даже став весьма публичными особами.

Иан не помнил, что коридор, начинавшийся от входной двери, был таким тесным, а лестница, ведущая на второй этаж — такой узкой. Он столько раз скатывался с нее вниз, заслышав в кухне голос вернувшегося с задания папы, что было сложно подсчитать. Здесь пахло чем-то неуловимым и таким знакомым, что у юного эльфа от нахлынувших чувств запершило в горле и защипало в носу. Он поспешил глянуть на Фергуса — не разочарован ли тот? Принц вырос в Императорском дворце и никогда не видел по-настоящему простых жилищ, и сейчас дом родителей Иана мог показаться ему убогой лачугой, хотя раньше в своих письмах юный эльф так подробно и красочно расписывал его, обещая показать свою комнату и все свои сокровища. Может быть, сейчас принц Фергус убедился, что смотреть тут и не на что. Но опасения Иана не оправдались — друг вертел головой, рассматривая стены его дома с неподдельным восторгом.

— Любовь моя, я не ждал тебя раньше вечера, — раздался вдруг с верхней ступени лестницы мягкий, струящийся, как дым, голос отца, — но если поторопишься наверх, успеешь приласкать меня перед утренней лекцией.

Иан почувствовал, как горячая краска бросилась ему в лицо. За время разлуки он и забыл уже, какими игривыми могли становиться его родители, оказываясь вместе. Обычно они сдерживали свои порывы при сыне, но сейчас, похоже, Иорвет не подозревал, что папа явился домой не один. Эльф возник наверху лестницы, облаченный лишь в легкую льняную рубаху, сверкая голыми коленками — человек не успел его остановить.

— Ну и где…- начал он было недовольным тоном и вдруг замер, уткнувшись взглядом в собравшуюся компанию. — Иан? — отец никогда не отличался особой скромностью, и сейчас не потрудился даже одернуть на себе рубаху, лишь бы не потерять лицо, — какая радость, — но юный эльф отчетливо услышал в его тоне куда более подходящее случаю «Какого хрена?»

К столу хозяин дома спустился уже полностью одетым — поверх строгого черного сюртука оставалось только накинуть синюю профессорскую мантию, но лицо Иорвета, вышедшего из неловкой ситуации, наконец выражало неподдельную радость. Он не спешил расспрашивать человека, где тот раздобыл такой ценный груз, а вместо этого превратился в радушного хозяина, давно ждавшего дорогих гостей. Иан знал, какую слабость Иорвет питал к Фергусу, и сейчас эльф, казалось, куда больше радовался приезду принца, чем родного сына. По крайней мере, пышных оладий с медом — любимого блюда папы — Фергусу досталось заметно больше, чем всем остальным. Впрочем, Иан не жаловался — слишком сильно он был рад видеть отца, да еще в таком хорошем настроении. Принц же явно наслаждался этим теплым приемом — уплетал оладьи с таким энтузиазмом, что едва за ушами не трещало, словно не ел несколько суток подряд. Юный эльф с легкой тревогой ждал, когда отец начнет расспрашивать о том, как папа, собственно, обнаружил неожиданных гостей, или того хуже — об успехах сына в обучении магии. Но Иорвета, казалось, интересовали лишь последние нильфгаардские сплетни. Он закидал Фергуса вопросами о здоровье его родителей, о том, что слышно при императорском дворе и о других вещах, которые в иных обстоятельствах вовсе его не интересовали. Фергус, забыв о строгих требованияхэтикета, старался совмещать поглощение оладий с пустыми историями о далекой жизни, которую он оставил, уехав из Нильфгаарда. Стоило признать, разговор действовал на принца магическим образом — с самого начала путешествия он не выглядел таким довольным.

— Я должен вернуться в свой штаб, — сообщил наконец папа, когда тарелки перед ними опустели, — допросить пленных и организовать сопровождение для принца. И пока мальчикам придется остаться здесь. Только вот…- он с сомнением посмотрел на Иорвета, а тот легкомысленно отмахнулся.

— Я не собираюсь отменять свои лекции, чтобы охранять почетного гостя, — заявил он, — но чего проще — Иан и Фергус могут пойти со мной в Университет. Там безопасно, и никто не знает, как выглядит принц Нильфгаарда. Он может представиться другом Иана — и даже не соврет.

— На воротах я назвал их обоих своими сыновьями, — усмехнулся папа — настроение эльфа передалось, похоже, и ему тоже.

— Тем лучше, — отец улыбнулся, глянув на принца, — добро пожаловать домой, давно потерянный сын мой.

Фергус непонимающе моргнул — легенда, под которой родители жили в Оксенфурте, была ему не знакома, и вид у принца был такой забавно-растерянный, что Иан не сдержал короткого смешка. Для друга, должно быть, атмосфера, царившая в доме, была не просто в новинку. После сдержанной, четко регламентированной, подчиненной строгим законам жизни в Императорском дворце, то, как запросто с ним разговаривали хозяева этого дома, казалось Фергусу каким-то абсурдным сном — но, судя по всему, весьма приятным. Принц с широкой улыбкой кивнул.

— Мне называть вас папой? — уточнил он у Иорвета, и тот рассмеялся.

— Вот это был бы номер, — заявил он, — а вообще, знаешь что, давай. Именно так и называй меня. Пусть змеиный клубок с кафедры изящной словесности гадает, с кем я тебя нагулял.

— Иорвет, — укоризненно проговорил папа, но отец, все еще смеясь, ласково накрыл его ладонь своей, а потом, потянувшись, быстро поцеловал его в губы. Фергус смущенно отвернулся — для принца такое явное проявление любви было даже более шокирующим, чем собственная новорожденная легенда. Иан же даже не подумал отворачиваться — после долгих месяцев в компании мрачного и вечно недовольного мастера Риннельдора, быть среди тех, кто, не смущаясь, так явно демонстрировал ласку, было настоящим глотком свежего воздуха. Юный эльф успел отвыкнуть от общества своих родителей, почти позабыть, какими они бывали друг с другом, и каким он сам был на самом деле. Даже собственные неудачи сейчас померкли в памяти юноши, оставляя место лишь радости от того, что вернулся к тем, кто любил его безусловно и не собирался всерьез осуждать.

— Мне пора, — с сожалением сообщил папа, поднимаясь из-за стола. — мальчики, — обоим юношам досталось по строгому взгляду, но в глубине карих зрачков все еще плескался смех, — постарайтесь больше не попадать в беду, пока я не вернусь.

— Обещаем! — ответил за них обоих Фергус.

Когда за папой закрылась дверь, отец окинул юношей оценивающим взглядом.

— Не знаю, в какой сточной яме Вернон вас нашел, но вам стоит умыться и переодеться, — заявил он, — Иан, думаю, тебе уже впору будет одежда твоего отца. Фергус… для тебя мы тоже что-нибудь подберем. Живо наверх, я приготовлю горячей воды и мыло. Если уж мы всем заявляем, что вы состоите со мной в родстве, я не позволю вам своим видом позорить мое доброе имя.

Когда юноши поднимались по лестнице на второй этаж, Фергус шагал за Ианом так тихо и осторожно, будто они и впрямь входили в настоящее святилище. Юный эльф и сам ощущал какое-то смутное волнение — первой по коридору дверью был вход в его детскую спальню, и Иан замешкался перед ней. Ему вдруг стало страшно, что, открыв створку, он обнаружит, что отец там все переиначил. Сложил и убрал его вещи, передвинул его кровать, установил вместо нее письменный стол или забил комнату своими книгами — внизу от них ломилось два больших книжных шкафа.

Фергус замер за его плечом, не торопя друга, а Иан заколебался — стоит ли заглядывать в комнату? Может быть, лучше было пройти мимо, сразу в родительскую спальню — папина одежда ведь хранилась там. Но, поборов глупый страх, юноша все же толкнул створку двери, и та, тихо скрипнув, отворилась.

Создавалось полное впечатление, что мальчик, живший в этой спальне, лишь пару минут назад выбежал из нее, на ходу натягивая сапоги и застегивая отличную новую куртку, в которой так здорово было играть в снежки и лазать по деревьям. Все здесь, до мельчайших деталей, осталось нетронутым. Кровать было застелена немного неровно — короткие руки Иана-мальчика не могли туго натянуть покрывало и аккуратно взбить подушку. В углу стопками стояли книги — их маленькому эльфу дарили его университетские знакомые — Шани, мастер Лютик, Эренваль и даже профессор Шинце. Тут же остались его альбомы, наполовину исчерченные схемами растений и рисунками. Казалось, даже легкий слой пыли на подоконнике остался неприкосновенным. На стене над кроватью красовались рисунки, которые Фергус отправлял другу с каждым новым письмом. Принц за спиной Иана едва слышно хмыкнул, но не решился нарушить торжественного молчания, а юный эльф, чувствуя себя слишком большим в собственном теле, слишком высоким, будто макушкой мог задеть потолок этой мальчишеской крепости, туго сглотнул. Это была больше вовсе не его комната — тот мальчик, что жил здесь, остался лишь в памяти его родителей, а Иан, который пересек Великое море, чтобы приехать к ним, просто не мог сюда вместиться. Он был другим, и спальня эта была ему слишком мала.

— Пойдем, — шепнул он Фергусу, боясь, что голос его вот-вот сорвется. Друг понимающе кивнул, хоть юный эльф и сомневался, что он действительно что-то понял.

Папина одежда и впрямь оказалась Иану в самый раз. После того, как вместе с Фергусом они старательно умылись над большим медным тазом, деля один на двоих кусок ароматного мыла, юный эльф облачился в свежую светлую рубаху и один из пыльно-серых дублетов, которые раньше казались ему такими невзрачными на фоне разодетых в шелка жителей Боклера. Брюки пришлось заправить в высокие сапоги — они оказались юному эльфу даже коротковаты. Иорвет не отказался себе в удовольствии причесать сына собственноручно. В Нильфгаарде носить длинные волосы для мужчины считалось неприличным, но Иан давно не попадался в руки цирюльника, и сейчас черные пряди доставали почти до плеч. Отец заботливо расправил их, собрал в аккуратный пучок и повязал собственной черной лентой. Сам он, получив кафедру в университете, не отказался от старых привычек, и по-прежнему обращался со своей прической с нарочитой небрежностью, несмотря на серьезное профессорское облачение.

С Фергусом дела обстояли хуже. Ни одна папина рубашка ему не подошла, каждая болталась на нем, как на огородном пугале, и, наконец сдавшись, отец предложил принцу свою собственную студенческую мантию. Иан знал, что это была настоящая жертва — отец не позволял прикасаться к ней даже папе. Фергус тоже проникся торжественностью момента и чуть ли не задержал дыхание, закрепляя застежку у горла.

— Скажем, что ты приехал учиться в университете, — объявил Иорвет, критически оглядывая фигуру принца, похожую теперь на небольшое грозовое облако. Мантию пришлось заколоть булавками в нескольких местах, чтобы юноша не путался в ней ногами, но в остальном села она совсем неплохо. Фергус в ней казался серьезней и старше своих лет, почти готовым студентом, — решил пойти по моим стопам. — эльф шутливо потрепал принца по волосам, и Иан заметил, как тот неловко замер под этим фамильярным прикосновением, не вполне уверенный, как на это реагировать, но потом принц просиял и широко улыбнулся.

Знакомым путем Иорвет и двое его юных спутников двинулись в сторону Университета. Отец шагал быстро — так, что мальчишки за ним едва поспевали — и по пути он здоровался со встречными людьми, кивал приветливым эльфкам, даже обменивался какими-то ничего не значащими фразами с незнакомцами. Некоторые из них уделяли внимание и спутникам Иорвета, и юный эльф видел, как Фергус, полностью вжившийся в свою роль, вежливо кивает им, совершенно забыв о собственном воспитании. В иных обстоятельствах, эти простолюдины должны были бы кланяться ему в ноги, называя при приветствии весь его замысловатый титул. Сейчас же принц исчез, и на его месте возник скромный студент, говоривший всем, что его зовут Гуус.

Первое, что бросилось в глаза Иану, когда они очутились в знакомом университетском дворе, было отсутствие огромного ветвистого дерева в центре небольшой площади. На его месте обнаружился широкий опаленный по краям пень, на котором сейчас восседала компания весело переговаривающихся студентов в серых мантиях.

— Пару лет назад в дерево ударила молния, — пояснил Иорвет, перехватив взгляд сына, — говорят, что в том виноват кто-то из магов-недоучек, приехавших на конференцию. Дерево пришлось срубить, а ректор получил новое бюро и пару стульев. До сих пор поговаривают, что тот, кто садится на один из них, в новом семестре будет отчислен или уволен из Университета — вроде как, из-за проклятья.

Фергус буквально пожирал глазами все вокруг себя, и рассказ отца выслушал с таким видом, словно эльф посвящал его в страшную тайну, достойны которой были только местные избранные школяры. Иан же лишь с сожалением подумал, что сам мог бы оказаться на месте того незадачливого мага, уничтожившего прекрасную реликвию.

— Моя лекция начнется через пять минут, — продолжал Иорвет.

— Можно я схожу проведать Шани? — набравшись смелости, спросил Иан, — она ведь еще здесь?

— Здесь, — подтвердил отец, — она возглавила медицинский факультет, но занимает тот же кабинет. И если вы обещаете не влезать больше в университетский морг во время вскрытия, думаю, беды не будет, если вы к ней заглянете.

Иан с готовностью кивнул, но Фергус вдруг замялся.

— Я хотел бы послушать лекцию, — робко проговорил он, и юный эльф увидел, как гордо засветилось лицо отца.

— Это будет лекция по философии, — решил Иорвет все же немного пококетничать, — вряд ли тебе она покажется увлекательной.

— Я читал работы Шинце, Плато, Октавиуса и Марсиавелли, — поспешил возразить Фергус.

Отец еще немного поколебался, потом посмотрел на Иана. Друг последовал его примеру — видимо, оба они решили, что бросают его, и юный эльф беззаботно пожал плечами.

— Увидимся после лекции, — заявил он, — и если Гуус окажется слишком умным для тебя, отец, не выгоняй его, ладно?

Отец усмехнулся, а Фергус смущенно вспыхнул, наградив друга «страшным» взглядом.

Путь до маленькой комнаты Шани Иан помнил отлично — столько раз в прошлом он ходил по этим коридорам, пока отец постигал науки, и сейчас юный эльф безошибочно свернул в нужную галерею и оказался у закрытой двери. Постучал, боясь, что Шани могла оказаться на собственной лекции или вовсе остаться сегодня дома. Но опасения его не оправдались. Дверь открылась уже через пару мгновений.

В аккуратно уложенных рыжих волосах женщины появился легкий иней седины. На улыбчивое лицо время кинуло тонкую сеть морщин, но взгляд остался таким же теплым и приветливым. Шани в первый момент не узнала юношу, но потом широко улыбнулась и сразу, без подготовки, бросилась ему на шею — оказалось, что Иан теперь почти на голову выше, чем она, и целительница, заметив это, звонко рассмеялась.

— Я уж было подумала, что это твой отец воспользовался методом Филиппы Эйльхарт и отрастил себе новый глаз! — сказала она, — я бы сказала «Здравствуй, малыш», но у меня язык не повернется назвать тебя так. Заходи, мой милый, заходи скорей!

В ее комнате все изменилось. Книжные полки, кушетка, большой стол с пробирками поменяли свои места, но здесь по-прежнему пахло сладкими булочками, свежим чаем и лекарственными травами. Иан вошел аккуратно, боясь спугнуть призрак самого себя, сидевшего у этого стола над очередной книгой.

— Я слышала, ты поступил в ученики к Знающему в Нильфгаарде, — говорила Шани, пока ставила на огонь большой металлический чайник и выставляла на стол посуду, — как твои успехи? Ты совсем мне не писал, и все новости я узнавала от твоего отца.

— Простите, — Иану и впрямь стало стыдно — находясь далеко от дома, он скучал по родителям и прежней жизни, но отчего-то совсем не подумал, что по нему может тосковать кто-то еще, кроме родных. Шани была его другом, помогала ему, можно сказать, направила его на тот путь, по которому он сейчас шел с горем пополам, и он за четыре года не написал ей ни единой строчки. — Когда я вернусь в Нильфгаард буду писать вам каждый день!

— Не надо каждый, — отмахнулась Шани, — можно раз в неделю.

Иан уселся в кресло, прежде казавшееся ему огромным и громоздким, и хотел уже начать рассказывать о своих неудачах — делиться ими с Шани были нестрашно. Она не могла в нем разочароваться, и, может быть, дала бы ему какой-то ценный совет. Но в этот момент в дверь деликатно постучали. Лицо целительницы на миг застыло, потом она мягко усмехнулась.

— Как по часам, ровно в десять утра, — пробормотала она и пошла открывать.

У Эренваля в руках был огромный белоснежный букет астр. Точно такой же стоял на тумбе у окна, и с него не успело слететь еще ни одного лепестка. Эльф протянул свое подношение женщине, и та с улыбкой приняла его.

— Я пришел насчет той книги, профессор, — заговорил Эренваль, явно не замечая пока, что целительница была в комнате не одна.

— Я уже говорила вам, — перебила его Шани, — чтобы приходить сюда, вам совершенно не нужен повод. Просто приходите.

Эренваль замешкался, но тут взгляд его скользнул дальше в кабинет и остановился на Иане. Лицо эльфа застыло непроницаемой маской.

— Простите, профессор, я не знал, что у вас гости, — отчеканил эльф, и только еще через пару мгновений, похоже, наконец узнал юношу. — юный Иорвет? — спросил Эренваль неуверенно, — неужели это ты?

Конечно, Эренваль прекрасно знал его настоящее имя, но Иана очень забавляла его упрямая привычка называть мальчишку так, как тот ему представился при первой встрече. И сейчас на лице старшего эльфа было написано такое неподдельное удивление, что Иан невольно рассмеялся.

— Привет, Эренваль, — сказал он, поднимаясь со своего места, — если я помешал вашему свиданию с Шани, я уйду.

Эльф болезненно поморщился, словно Иан издал какой-то неприличный звук или крепко выругался.

— Свидание? — переспросил он, — мы с профессором обсуждаем профессиональные вопросы — только и всего.

— Садитесь уже, — Шани, ничуть не церемонясь, подтолкнула Эренваля к столу, — чай остывает.

Свою чашку Эренваль держал так, словно боялся опрокинуть ее прямо на свои безукоризненные одежды, и пока Шани и Иан беззаботно болтали обо всяких пустяках, не сводил с целительницы прямого прозрачного взгляда. Юному эльфу даже стало немного неловко — он и впрямь чувствовал себя так, словно помешал чужому свиданию. Прежде такое он испытывал только в компании родителей — с той лишь разницей, что Шани и Эренваль не прикасались друг к другу, но женщина бросала на эльфа быстрые и весьма красноречивые взгляды.

— Как дела с твоим обучением? — наконец решил Эренваль вклиниться в беседу, видимо, устав просто сидеть и таращиться, — надеюсь, мой отец не слишком требователен к тебе?

Иан от неожиданности чуть не поперхнулся чаем. Он пристально посмотрел на эльфа, и вдруг заметил то, что должен был заметить уже давно, если бы глядел на мастера Риннельдора как-то иначе, кроме как на сурового беспощадного мучителя.

— Твой отец? — переспросил он, хотя ответ теперь был совершенно очевиден. Эренваль поморщился.

— Надеюсь, он наконец получил того ученика, которого хотел, — процедил он неожиданно обиженным тоном, и Иан вспомнил рассказы старшего эльфа о том, как тот разочаровал свою семью, не сумев стать ни магом, ни алхимиком. Причина этого становилась все понятней.

— Он не слишком мной доволен, — с внезапной откровенностью проговорил Иан, и лицо собеседника немного смягчилось. Он покачал головой и сделал чопорный маленький глоток.

— Он никогда не бывает доволен, — заметил он снисходительно.

Иан покинул теплую комнатку Шани, оставив женщину наедине с эльфом с несказанному облегчению последнего, впервые за очень долгое время чувствуя себя если не счастливым, то весьма довольным собой. Отца и Фергуса он встретил на том же месте, где они расстались. У принца вид был совершенно восторженный. Он тут же перехватив руку друга, принялся рассказывать ему, на какой интересной лекции ему только что посчастливилось побывать, и отец, шагая рядом с ними, прятал гордую улыбку, но не перебивал юношу.

— У Гууса очень имперский взгляд на государство, — только и проговорил он, когда фонтан восторгов принца немного иссяк, — но он не безнадежен. Ему просто не хватило учителей с достаточной широтой взглядов.

Домой они вернулись засветло. Иан хотел немного погулять по городу вспомнить старые места, может быть, зайти в «Алхимию», но Иорвет настоял, что сегодня светиться им больше не следует. Фергус был заметно разочарован — он знал, конечно, что это был их первый и последний день в Оксенфурте — к вечеру должен был вернуться папа, и объявить, когда принцу и его спутнику предстояло продолжить свой путь в Вызиму.

— Свадьба с королевой — это не так уж страшно, — рассуждал отец, пока мальчики помогали ему накрыть на стол к обеду, — от тебя почти ничего не ждут, если ты сам не захочешь. Твоя задача — сделать ей наследника, а потом ты будешь волен заниматься, чем вздумается.

— Если я сделаю ей наследника, я ведь буду ему ну… отцом? — неуверенно спросил Фергус. Он так и не снял студенческую мантию, словно сроднился с ней и боялся, что, стоит ему разоблачиться, волшебство сегодняшнего удивительного дня растает, и он снова станет принцем Фергусом, тем, кто не нравился даже ему самому. Куда приятней было оставаться студентом Гуусом со слишком имперским взглядом на государство.

— Вроде того, — рассмеялся Иорвет, — но пока твой сын будет младенцем, тебя к нему и не подпустят. Хотя, может быть, родив ребенка, Анаис решит, что ее миссия выполнена, и тогда ты станешь ему вроде как матерью.

Иан наблюдал за этой беседой, про себя посмеиваясь. Он, конечно, сочувствовал другу в его беде и понимал его растерянность — в четырнадцать лет думать об отцовстве было как-то странно. Но вместе с тем, юный эльф слышал, что отец подшучивает над принцем, надеясь его подбодрить, хоть получалось у него и не слишком удачно.

— Я бы хотел быть хорошим отцом, — неожиданно серьезно заявил вдруг Фергус, будто подумал о собственном родителе и невольно сравнил себя с ним, — научить своего сына тому, что знаю сам.

Иорвет, почувствовав изменение настроения юноши, ответил ему также серьезно:

— Хороший отец может получиться даже из самого паршивого материала. Посмотри хотя бы на меня или на Вернона. Лет двадцать назад никто в здравом уме не доверил бы нам даже жеребенка.

Фергус посмотрел на Иана, тот приосанился, показывая всем своим видом, что родители справились со своей задачей блестяще, и, по крайней мере, не прикончили его.

От входной двери послышался короткий тройной стук, и через пару мгновений в кухне появился папа, будто почувствовал, что его обсуждали. Вид у него был хмурый, и Иан почувствовал, что ситуация кажется ему странно знакомой — много раз прежде человек являлся домой с таким видом, и всегда это не означало ничего хорошего.

— Принцу Фергусу пока следует остаться в Оксенфурте, — сообщил он, усаживаясь за стол, — дорога в Вызиму слишком опасна.

— Что случилось? — отец, отбросив свою веселость, нахмурился и подсел к человеку вплотную.

— Мои люди обнаружили отряд, высланный из столицы, чтобы сопровождать Фергуса, — ответил человек, — убиты все, кроме одного. Последний либо взят в плен, либо изначально был предателем. Я отправил сообщение королеве о случившемся, и, пока она не ответила, принцу не следует уезжать. — он перевел тяжелый взгляд на Иана, — похоже, ваш дерзкий побег оказался лучшим решением, на какое вы были способны. В Золотом городе, в доме губернатора произошло ограбление, но целью, судя по всему, были не богатства градоначальника, а ты, Фергус.

Принц серьезно кивнул. На его лице не было заметно ни капли страха — видимо, за всю жизнь он привык быть объектом возможных заговоров и покушений, и точно знал, как себя вести.

— Меня видели в городе, — отчитался он папе, — но никто не узнал. Может быть, мне следует изменить внешность?

— Или посидеть дома, пока ситуация не разрешится, — твердо закончил за него папа. — Это займет всего несколько дней.

— Ну уж нет, — Фергус сжал кулаки, — я не позволю каким-то заговорщикам загнать меня в подпол, как трусливую крысу!

— Кроме того, — Иорвет улыбнулся — Иану показалось, немного кровожадно, — если хочешь спрятать дерево, Вернон, спрячь его в лесу. Никому и в голову не придет, что принц Нильфгаарда спокойно разгуливает по Оксенфурту. А студенческая мантия всех делает одинаковыми.

Вернон перевел взгляд с юноши на супруга, не переставая тяжело хмуриться. Но наконец, приняв решение, устало кивнул.

— Боюсь, мне вас все равно не переубедить, — заметил он, — и, запри я это дерево, оно непременно сбежит и сделает только хуже. Но ты прав, Фергус, твоя внешность слишком приметная. Ты не похож на нильфгаардца, но и на обычного человека — тоже не особо. Тебе придется что-то сделать с этим.

— О, любовь моя, — Иорвет плавно поднялся на ноги, — предоставь это мне.

 

========== Фергус: Кто-то другой ==========

 

Кровать в детской спальне Иана была достаточно широкой, чтобы юноши могли спать на ней вдвоем. Фергус, который в обычной жизни привык, что почти любое его требование исполнялось по первому приказу, сейчас ощущал себя немного неловко. Хозяева дома вовсе не старались ему угодить, как слуги в Императорском дворце, но прикладывали много усилий, чтобы юноше у них в гостях было удобно, и ему хотелось заверить их, что таких усилий вовсе не требуется. Он и так был всем доволен. Да чего уж там, принц был в полном восторге от этой неожиданной смены планов. Да, дом родителей Иана был очень маленьким и в нем царил легкий непринужденный беспорядок, но каждый предмет здесь явно был подобран с большой заботой, а в атмосфере чувствовалась такая безусловная глубокая любовь, о существовании которой Фергус прежде не подозревал.

За ужином хозяева сцепились из-за какой-то ерунды, принц даже толком не понял, с чего началась эта ссора, просто в какой-то момент мирная беседа перешла на повышенные тона, и Иорвет принялся припоминать супругу какие-то его прошлые прегрешения, а Роше, не оставшись в долгу, начал обороняться. Фергус, забыв о еде, с замиранием сердца украдкой следил за этой маленькой баталией, боясь, что вот-вот события достигнут пика, и один из хозяев встанет из-за стола и гордо удалится во тьму. Но удивительным образом страсти схлынули также быстро и внезапно, как и взбурлили. Иорвет сделал очередное едкое замечание, а его собеседник вдруг очень серьезно спросил его, глядя прямо эльфу в лицо:

— Хочешь добавки?

После этого, казалось, продолжать спор было совершенно бессмысленно, и от еще одной порции жареного мяса Иорвет, конечно, не отказался.

Иан на протяжении всей перепалки едва ли отвлекся от еды — для него, похоже, подобное поведение родителей было в порядке вещей, и он точно знал, чем закончится ссора. Для Фергуса же такая резкая смена погоды оказалась чем-то непонятным — и в то же время невероятным. Как, собственно, и все, что происходило с ним в последние два дня.

Под конец ужина Иан начал отчаянно зевать. В этом не было ничего удивительного — с тех пор, как они покинули Новиград, юноши едва ли сомкнули глаза хоть на минуту, но принц совсем не чувствовал усталости, он был слишком полон новыми впечатлениями и боялся даже, что вовсе не сможет заснуть. В спальне юный эльф попытался засесть за книги — он пропустил целый день упражнений и теперь надеялся наверстать упущенное, но было понятно — затея эта обречена на провал. Сидя на кровати в длинной льняной рубахе, которую выдал ему Иорвет, Фергус наблюдал, как друг силится держать глаза открытыми, пробегая взглядом по мелким строчкам своего фолианта, но голова его неумолимо тянулась вниз, а моргал он с каждой секундой все реже и реже.

— Давай спать? — решил прийти другу на помощь Фергус, — я так устал, а при свете ни за что не засну.

Иан поднял голову, и на лице его отразилась такая глубокая благодарность, словно принц предложил ему выучить все заклинания в книге за него.

— Ну если ты устал, — покладисто согласился юный эльф.

Он заснул, едва голова его коснулась подушки, а Фергус, устроившись рядом, прикрыл глаза и некоторое время прислушивался к звукам маленького дома. Стены здесь были такие тонкие, что было слышно, как снаружи начинается дождь, а в соседней комнате хозяева, похоже, продолжали свою перепалку — Фергусу снова стало неловко. Он будто лез туда, куда его не приглашали, но отвлечься от тихих раздраженных голосов было решительно невозможно. Через несколько минут, однако, в супружеской спальне воцарилась напряженная тишина, и принц поворочался немного, устаиваясь поудобней с твердым намерением все же заснуть. Иан рядом с ним даже не пошевелился от его манипуляций. Он спал в неудобной позе, закинув руку за голову, разметавшись по кровати, не потрудившись даже толком укрыться одеялом, и Фергус, сев на кровати, аккуратно накрыл его. Иан что-то пробормотал, свернулся, сунул сложенные ладони под щеку и задышал ровнее. Принц улыбнулся — во сне друг выглядел совершенно счастливым — таким беззаботным и ровным его лицо не было в последнее время никогда, и Фергус, боясь разбудить юношу, но не в силах совладать с порывом, протянул руку и аккуратно убрал с его лба тонкую черную прядь.

За свою жизнь Фергус видел не так уж много эльфов — советники отца, все, как один, были серьезными, даже надменными, с лицами, красивыми, как древние эльфские статую, и столь же живыми. Иорвет, несмотря на свое увечье, казался куда более привлекательным, чем они все. Он явно пытался контролировать собственную мимику, но раз за разом терпел неудачу — его черты были слишком подвижными, и все чувства — радость, злость, страх, волнение — ложились на него ровно, как масляные краски на хорошо загрунтованный холст. Но Иан, хоть и был внешне очень похож на отца, виделся Фергусу совсем другим. В лице друга, еще слишком юном, чтобы окончательно вылепиться, сформироваться и стать по-настоящему красивым, чувствовался какой-то неясный внутренний огонь, природу которого принц не смог бы объяснить, но он делал Иана пусть и не по-настоящему прекрасным, как эльфы с иллюстраций в старых книгах, но каким-то особенно художественным. Его хотелось писать снова и снова, стараясь уловить мельчайшие детали, малейшие изменения его эмоций. Иану хватало одного движения бровей, чтобы из торжественно-спокойного его лицо становилось сосредоточенным и серьезным, одного излома губ, чтобы хотелось улыбаться вместе с ним, безо всякого повода. Фергус за свою жизнь видел множество красивых людей, тех, с которых получались бы великолепные портреты, но будь он одним из легендарных Зеркал Нехалены, и если бы у него спросили, кто на свете всех милее, он ни секунды бы не сомневался в ответе.

Принц осознал, что лежит и таращится на своего спящего друга, уже добрых полчаса. За стенкой все еще царила тишина, дождь за окнами перешел в настоящий ливень, а сон все не шел к нему. И борьба эта становилась бессмысленной. Фергус осторожно сел, хоть и понимал, что Иан не проснулся бы, реши он даже затянуть во все горло имперский гимн. По полу блуждал холодный сквозняк, и босые ноги почти сразу замерзли. Но принц не обратил на это внимание. Он неслышно поднялся и прошелся по комнате, разглядывая хранящиеся тут вещи. С тех пор, как в этой спальне жил мальчик, теперь ставший юным талантливым магом, достойным гражданином Империи, прошло не так уж много времени и каждый предмет здесь, казалось, все еще хранил тепло его рук. Фергус поднял и покрутил в ладонях сайдак с луком — тем самым, что он подарил Иану на Йуле той зимой в Туссенте, когда они познакомились. Оружием почти не пользовались — уезжая учиться, Иан не взял его с собой, но стрелы в маленьком колчане были заботливо подобраны одна к одной, тетива немного осела без внимания умелых рук, но лук был во вполне боевом состоянии, хоть сейчас на охоту. Конечно, теперь для руки Иана он был слишком мал, а дарить новый, побольше, не имело смысла — юный эльф собирался посвятить свою жизнь магии, а маги простым оружием не пользовались. И эта опасная игрушка теперь осталась лишь напоминанием о том, как двое мальчишек играли деревянными фигурками в покоях Боклерского дворца, не зная тогда, какой прочной и близкой станет их новорожденная дружба.

Фергус почувствовал, как от нахлынувших воспоминаний — и может быть, от усталости — у него защипало в носу. Еще не хватало сентиментально расплакаться над старым маленьким луком! Он поспешил отложить его в сторону и продолжить свои исследования. На невысоких книжных полках, сделанных той же заботливой рукой, что покрыла резьбой ставни на окнах и двери дома, теснились книги. В основном — ботанические атласы, несколько томов по прикладному целительству и парочка приключенческих романов в ярких обложках. Фергус провел пальцем по корешкам и вдруг наткнулся на том в красивом черном переплете с тонким тиснением. «Хроники Первой Северной войны» — эту книгу он сам отправил Иану в подарок, когда в очередном письме тот пожаловался, что ему совершенно нечего читать — все интересные книжки остались в Туссенте, когда юный эльф уезжал оттуда вместе с родителями. А для Фергуса тогда более интересных историй, чем рассказы о прошлых войнах Империи, просто не существовало. Он медленно вытащил книгу с полки, покрутил ее в руках, открыл. На десятой странице том был заложен длинным гусиным пером — видимо, дальше этой отметки Иан продраться не смог. Фергус тихо усмехнулся — ничего удивительного. Слог у автора этого опуса был тяжелый и цветистый, и несколько первых десятков страниц были посвящены воспеванию доблести, прозорливости, природной гениальности Императора Эмгыра вар Эмрейса. Сейчас книга открылась прямо на его не слишком удачном портрете. Отец смотрел на Фергуса со страницы сурово и зло, словно собирался отчитать его за безделье.

— Не сегодня, папá, — шепотом ответил на его немые претензии принц и захлопнул книгу.

В комнате смотреть было больше не на что, а сон все не шел. Кроме того, Фергус почувствовал вдруг, что страшно проголодался. За ужином он навернул целую огромную тарелку картошки с мясом, но сейчас желудок недвусмысленно давал понять, что это произошло слишком давно. Дома, в Нильфгаарде, то, что Фергус ел, строго контролировалось. Дело было не только в том, чтобы защитить его от злокозненных отравителей. Отец всегда говорил, что дисциплина важна во всем, и истинный наследник Императора не должен становиться рабом искушений. В детстве Фергус не очень любил сладкое, но лишнее пирожное было для него обычной наградой за примерное поведение. А, случись ему оказаться на торжественном приеме, он старался припрятать запретные лакомства, чтобы потом предаться греху и съесть их в одиночку. Один раз после такого акта сахарного разврата, он несколько дней пролежал с больным животом, а матушка никак не могла понять, что же случилось с ее дисциплинированным сыном.

Какие законы существовали в этом доме, касательно ночных трапез, Фергус не знал, но отчего-то был уверен, что, если он утащит с кухни кусок хлеба и ветчины, чтобы подкрепиться, никто не станет на него злиться.

Принц спустился по узкой скрипучей лестнице на первый этаж, и сразу заметил в кухне тусклый свет. Кто-то сидел там, и первым порывом Фергуса было сбежать обратно в спальню. Но он осадил себя — трусливый побег был совершенно не в его характере и воспитании. Потому он отважно двинулся на свет.

За столом сидел Вернон Роше, все еще одетый, разве что без верхнего дублета, но в сапогах и рубахе, плотно застегнутой под самое горло. В дрожащем свете одинокой свечи он разглядывал развернутую перед ним большую карту и огрызком карандаша делал на ней какие-то пометки. На Фергуса он поднял немного усталые внимательные глаза. Принц замер на пороге, ожидая строгого выговора, но Вернон Роше лишь улыбнулся.

— Не спится? — спросил он негромко, — кровать слишком жесткая?

Фергус обиженно нахмурился. Похоже, в глазах этого человека он выглядел изнеженным избалованным маменькиным сынком, едва отцепившимся от ее юбки.

— Вовсе нет, — покачал он головой, — кровать очень удобная. — и чтобы закрепить впечатление, добавил: — пока мы пересекали Море, мы с Ианом спали на одной койке. Вот она была жестковата.

Роше понимающе кивнул, но взгляд его остался внимательным и цепким.

— Я немного проголодался, — смущенно пояснил Фергус, — и подумал…

— О, мне ночами тоже вечно хочется жрать, — кивнул Роше, отложил свой карандаш и встал, — садись, сейчас что-нибудь организуем.

Фергусу не нужно было повторять дважды. Он быстро скользнул за стол, и пока Роше открывал дверцу погреба и извлекал оттуда продукты для ночного пиршества, принц с любопытством разглядывал карту. Местность эта была ему хорошо знакома, хоть Фергус ни разу не видел ее живьем. Но Флотзамские леса были стратегически важной территорией в границах Темерии, и в свое время, изучая Второе Северное нашествие, Фергус изучил эту карту так подробно, словно сам там побывал. В этом месте Понтар разливался очень широко, и долина считалась житницей всего Севера, но главная ее стратегическая ценность была, конечно, не в этом, а в расположении долины на границе четырех главных северных держав.

— Во Флотзаме опять неспокойно? — не успев себя остановить, вдруг спросил Фергус. Роше, занятый нарезанием колбасы, повернулся к нему и пару секунд молчал, явно прикидывая, стоит ли обсуждать это с мальчишкой. Потом со вздохом кивнул.

— Необходимо отправить туда несколько мобильных отрядов, — сообщил он, ставя перед Фергусом тарелку с бутербродами и кружку с холодным молоком и садясь напротив, — ситуация там осложняется с каждым днем, жители фактории снова живут в страхе, как перед последней войной.

— Но ведь это совершенно бессмысленно, — снова не сдержался Фергус, готовый в любой момент замолчать и перестать лезть во взрослые дела. Но Роше смотрел на него теперь пристально и прямо.

— Почему? — спросил он требовательно.

— Контролировать леса там невозможно, — осмелев, продолжал принц, — слишком густые чащи, слишком много потайных мест и непролазных болот. Даже знаменитые Синие полоски не могли полностью удерживать эти земли, — он осекся, осознав, что именно сказал, опасливо уставился на Роше, но тот лишь нетерпеливо махнул рукой, приказывая продолжать. Фергус взял огрызок карандаша и сделал быструю пометку на карте, — лучше всего взять под контроль реку вот в этом месте. Если кто-то занимается обеспечением бандитов в лесах, то таким образом можно прекратить поставки. Понтар здесь зимой замерзает намертво, но долина видна, как на ладони, иного пути доставки просто нет, и хватит всего одного хорошо вооруженного отряда, чтобы отрезать банды от источника пропитания. Дичи в лесах не водится, только ядовитые твари, и разбойникам останется либо грабить факторию, либо умирать с голода.

Роше слушал его, забыв о собственном бутерброде, кивал, и, когда принц замолчал, задумчиво постучал пальцами по столешнице.

— Звучит разумно, — выдал он наконец, — но ты не учитываешь погодные факторы. Если зима окажется такой же теплой, как в последние три года, река не встанет, и преимущество будет потеряно.

— Вовсе нет! — горячо возразил Фергус, — река не встанет только если во Флотзаме будут взламывать лед, чтобы не останавливалось судоходство.

— Но, если остановить судоходство, фактория погибнет, — продолжал настаивать Роше, и принц, охваченный горячим азартом, снова потянулся за карандашом. Командир, похоже, разглядел в собеседнике равного, и теперь слушал его возражения совершенно серьезно, без капли снисходительности.

Их оживленный разговор прервал голос Иорвета. Тот стоял на пороге кухни, похожий на недовольного потревоженного призрака, в белой длинной сорочке и со свечой в руке. Маленькое дрожащее пламя отбрасывало пугающие тени на его изувеченное лицо.

— Вы совсем сдурели? — прошипел эльф, переводя строгий взгляд с принца на Роше, — орете на весь дом!

Фергус с ужасом заметил, что Роше, увлеченный разговором, готов нетерпеливо отмахнуться от гнева Иорвета, и это, в свою очередь, непременно привело бы к очередному скандалу. Потому принц, спасая положение, поспешил подняться из-за стола, собрать опустевшие тарелки и кружки и виновато посмотреть на хозяина.

— Простите, я не думал, что мы разговаривали так громко…- сказал он, и, секунду помолчав, Иорвет вдруг улыбнулся ему.

— Иан никогда не интересовался полевой стратегией, — сказал он Фергусу, — представляю, как Вернон рад наконец-то встретить юношу, с которым говорит на одном языке.

Вернувшись в свою комнату, Фергус заснул почти мгновенно, успев только устроиться под боком у Иана, который за время его отсутствия даже не пошевелился во сне. А утром Иорвет начал приводить в исполнение свой план по маскировке для принца.

Иан сидел за кухонным столом над своей книгой, пытаясь нагнать вчерашний урок, и лишь иногда с любопытством поглядывал на то, как его отец разводил в большой миске какой-то зеленый мелкий порошок, залив его горячей водой. Смесь пахла странно — лежалыми осенними листьями и гнилыми яблоками, и Фергус поморщился, представив, для чего именно Иорвет собирался использовать получившуюся комковатую жижу. Эльф же был полон энтузиазма.

— Этот состав разработали травники с кафедры ботаники, — пояснял он, перемешивая буро-зеленую субстанцию, — они, конечно, сделали множество великих открытий и спасли множество жизней своими лекарствами, но эта вещь принесла им настоящую славу. Я слышал, даже королева Адда ею пользуется. Она, знаете, уже не в том возрасте, чтобы пренебрегать новшествами науки в области женской красоты. Садись, — скомандовал он Фергусу, и, когда тот боязливо подчинился, накрыл его плечи большим полотенцем.

Жижа оказалась густой, горячей и тут же начала щипать кожу. Иорвет наносил ее на волосы принца большой кистью, какой обычно покрывали лаком свежие столярные изделия. Субстанция ложилась не слишком охотно, капала на плечи и стекала по лбу, но Фергус мужественно терпел. Наблюдая за ним, Иан даже отложил в сторону свою книгу, полностью захваченный процессом. Покончив с волосами на голове, Иорвет окунул в остывшую и загустевшую массу палец и аккуратно вывел на лице принца линию бровей, отступил на шаг, любуясь своим творением.

— Теперь сиди и не рыпайся, — сказал он.

— А долго сидеть? — робко поинтересовался Фергус, и эльф с достоинством кивнул.

— Пару часов. — ответил он, — честно говоря, раньше я этим средством никогда не пользовался, и не знаю, что получится в итоге.

Фергус замер в ужасе. Такого поворота он совершенно не ожидал — становиться подопытным в странных экспериментах Иорвета вовсе не входило в его планы, но отказываться было уже поздно.

Пока длилось ожидание, Иан вернулся к своим занятиям. Сегодня он не пытался вызвать бабочек из воздуха, целью его стала вода в маленьком тазу. Юноша водрузил его на стол и путем хитрых пассов руками и короткими заклинаниями пытался сформировать из воды ровные прозрачные шары и заставить их летать по комнате. Выходило у Иана совсем неплохо — как загипнотизированный, Фергус наблюдал, как вода, подчиняясь его воле, становится вроде как гуще и плотней и, дрожа, как желе, поднимается в воздух. Юный маг заставил один такой дрожащий шар облететь вокруг своей головы, пока, дрогнув, он не распался, расплескавшись по полу вокруг. Иан недовольно цыкнул, но Фергус был от увиденного в полном восторге. И чувства его, похоже, полностью разделял и Иорвет. Хозяин дома не ушел в Университет с утра, и все это время сидел в теплом углу у печи и читал какую-то книгу, время от времени поглядывая на сына. И когда тот поднял в воздух очередной водяной шарик, встал на ноги и подставил ладонь. Иан, поняв его намек, аккуратно направил шарик к руке отца, опустил его на нее с филигранной точностью, и несколько секунд смог удерживать форму и плотность объекта, не давая ему рассыпаться. Тогда, убедившись, что шарик стабилен, Иорвет извлек из-за уха длинное писчее перо и медленно принялся пронзать им трепещущую поверхность шарика. Фергус видел, каким напряженным стало лицо Иана, пока он пытался удержать воду собранной. Наконец, когда перо проткнуло шарик насквозь, Иорвет убрал руки, оставив его висеть в воздухе. Это длилось всего несколько мгновений, но на это время вода удерживала перо на весу, и, когда шарик наконец лопнул и разлился по полу, отец захлопал в ладоши.

— Отлично, мой мальчик! — заявил он, хотя Иан выглядел не слишком довольным собой, — немного тренировок, и ты сможешь поднял в воздух меня или Фергуса!

— Да уж, ты весишь всего-то в сто тысяч раз тяжелее пера, — недовольно пробормотал юноша, а Иорвет гордо вскинулголову.

— Сколько по-твоему во мне живого веса? — возмутился он, — я, конечно, не так легок и строен, как был, живя в лесах и питаясь болотными крысами, но все же имей совесть! Максимум — в восемьдесят тысяч раз больше.

Иан покладисто сложил руки, признавая свою неправоту.

Застывшую и превратившуюся в подобие глиняного шлема массу Иорвет смывал с головы Фергуса над большим корытом. Теплая вода окрашивалась приятным медно-бурым цветом, но пахла все еще обескураживающе странно. И когда принц, подсушив волосы большим полотенцем, выпрямился и посмотрел на Иорвета, тот секунду глядел на него в упор, а потом, запрокинув голову, звонко рассмеялся. Иан, мелькавший за спиной отца, подхватил его смех, а принц почувствовал себя полным идиотом — ему было совершенно не смешно.

— Так плохо? — спросил он, — теперь придется остричься налысо?

— О, боги! — Иорвет утер слезы с глаза, — да ты выглядишь, как создание из моих кошмарных снов, милый Гуус. Плод запретной страсти Вернона и Эмгыра, кто бы мог подумать?

Фергус, совершенно сбитый с толку, потянулся за зеркалом, и Иан услужливо сунул его ему в руки.

С гладкой поверхности на принца смотрел совершенно незнакомый юноша. Прежде почти бесцветные волосы теперь обрели густой, глубокий оттенок, который в его палитре красок назывался «Осенний каштан». Такими же рыжевато-коричневыми получились брови, раньше совершенно терявшиеся на лице, а сейчас — широкие, ясно очерченные, своей линией очень похожие на брови отца Фергуса. Глаза, до того непроницаемо-черные, на фоне волос тоже изменились, посветлели, став древесно-карими — и впрямь очень сильно похожими на глаза Вернона Роше. Даже со своим натренированным глазом, Фергус едва замечал разницу оттенков.

— Ну теперь все в городе поверят, что ты — сын моего папы! — заявил Иан, — а эта краска смоется? — обратился он к отцу, — по мне, так гораздо лучше, чем было, но королева Анаис может решить, что мы ей не того принца подсунули.

— Понятия не имею, — пожал плечами Иорвет, продолжая разглядывать Фергуса, как занимательную бабочку, насаженную на иглу, — но сомневаюсь, что Анаис помнит, как выглядел настоящий Фергус.

Фергус обиженно скуксился, повернулся обратно к зеркалу. Вид и правда был очень непривычным, но принц вдруг понял, что это преображение — тоже часть его невероятного приключения. Фергуса, который покинул Город Тысячи Башен десять дней назад, на время больше не существовало. Теперь он был Гуусом, самым юным студентом Оксенфуртской академии, сыном Вернона Роше. И это была отличная роль, которую Фергус намеревался сыграть с блеском.

Посчитав свою миссию выполненной и отсмеявшись, Иорвет принялся собираться в Университет. Он хотел уже было начать подгонять мальчишек, чтобы те его не задерживали, но Иан неожиданно помотал головой.

— А можно мы не пойдем сегодня с тобой? — спросил он, — Фергус ведь не видел Оксенфурт, а я мог бы ему все показать. Мы погуляем и вернемся до темноты.

Иорвет нахмурился и с сомнением посмотрел сперва на сына, потом на принца.

— Это совсем не опасно! — упредил его мысли Иан, — в городе полно папиных агентов, меня все помнят в лицо, а Гууса теперь тоже узнают. Мы не будем выходить за стены, будем держаться людных мест, а в крайнем случае я знаю одно заклинание, отводящее взгляд. Не очень мощное, но хватит, чтобы сбежать.

Иорвет еще немного поколебался, потом со вздохом кивнул.

— Маленькие детки — маленькие бедки, — сокрушенно проговорил он, — когда ты успел стать таким самостоятельным, мальчик мой? Держитесь на виду и не лезьте в неприятности, ясно?

Фергус, не веря своим ушам, перехватил руку друга и с жаром кивнул Иорвету.

— Ясно! — отчеканили оба мальчика.

Погода совершенно не располагала к прогулкам. Ночной ливень умыл улицы Оксенфурта, но теперь с неба сыпалась неприятная промозглая морось. Мальчики облачились в плотные серые плащи, но даже они не слишком спасали от сырости. Но Фергусу в их походе нравилось решительно все. Он во все глаза глядел по сторонам на тусклые стены домов, на редкие компании прохожих, на витрины открытых лавок и лениво марширующие по улицам пары стражников. С одним из них Иан даже поздоровался, и человек в красной кирасе приветливо ему улыбнулся.

— Я слышал, что ты вернулся в город, парень, — сказал он, — как дела в Каэдвене?

Фергус удивился такому вопросу, но спутник его и глазом не моргнул. Видимо, в Оксенфурте считали, что юный эльф учился вовсе не в Нильфгаарде, а, должно быть, в Бан Арде, школе для человеческих чародеев.

— Холодно, — ответил он, улыбаясь, — в горах уже ложится снег. А вы как? Семья в порядке?

— В порядке, — кивнул стражник, — Оливия все спрашивает о тебе, может, зайдете с папашей к нам на огонек?

— Непременно, — легкомысленно пообещал Иан, потом повернулся к Фергусу, — а вот это мой сводный брат, Гуус. Приехал учиться в Университете.

Фергус, не ожидавший, что его сделают частью этой беседы, растерянно поклонился, а стражник усмехнулся.

— Вылитый командир, — заметил он, — добро пожаловать в Оксенфурт, Гуус. Надеюсь, учеба тебе понравится.

Когда они раскланялись и пошли дальше, принц склонился к другу и спросил шепотом, кто это был и почему Иан решил с ним заговорить.

— Теперь посты стражи быстро узнают, что я приехал не один, а с братом, — ответил юный эльф также тихо, — и, если что, можно будет обратиться к любому из них за помощью.

В праздной прогулке по городу прошло несколько часов. Иан не уставал рассказывать о каких-то мелочах, словно знал в Оксенфурте каждый камень, и все они были своего рода достопримечательностями, стоящими отдельной истории. Фергус слушал его, поражаясь, как другу удается даже рассказ о городском колодце поведать увлекательно. Это были места его славы, и об улицах этих впору было слагать легенды.

Наконец, когда дождь еще усилился, Иан предложил зайти пообедать в трактир с магическим названием «Алхимия», и Фергус, конечно, согласился. Иорвет снабдил их небольшим кошельком с золотыми кронами — на суп, жаркое и кружку горячего киселя должно было хватить.

Хозяйкой трактира оказалась полная улыбчивая женщина с частой сединой в темных волосах. В этот час в зале было совсем немноголюдно, и, завидев юных посетителей, трактирщица приняла их, как долгожданных дорогих гостей. Усадила за стол рядом с очагом, чтобы они могли высушить свою одежду, и, не спрашивая, чего бы они хотели заказать, выставила перед юношами большую тарелку жаркого и высокую крынку с чем-то горячим и пахнущим солодом и специями. Напиток оказался крепким, согревающим, и Фергус почувствовал, как в тело его вместе с ним вливается приятное хмельное тепло. Оказалось, что друзья так проголодались, что первые несколько минут ели и пили в полной тишине. Через некоторое время хозяйка принесла пирог с осенними сливами и россыпь маленьких зеленых яблок, пожелала гостям приятного аппетита и удалилась за стойку.

Фергус, чувствуя, как от крепкого питья начинает слегка кружиться голова, а от тепла тело наливается свинцовой усталостью, часто заморгал, отодвинул от себя миску и довольно выдохнул.

— Мне кажется, это не кисель, — поделился он своим наблюдением с другом, и тот коротко хохотнул — наверно, не-кисель и ему слегка ударил в голову.

— Это заварной сбитень, — ответил юный эльф доверительно, — отец всегда его пил, когда мы сюда заходили. А мне никогда не разрешал.

— Сбитень, — повторил Фергус по слогам, и слово неожиданно показалось ему ужасно нелепым и смешным, и он прыснул в кулак. — сбивает с толку.

— Главное, чтобы не с ног, — хмыкнул в свою кружку Иан.

Они снова задумчиво замолчали — Фергус принялся лениво придумывать рифмы к новому смешному слову — одна забавней другой, а Иан вдруг тревожно огляделся по сторонам и нахмурился. Принц споткнулся на слове «аппетитен» и вопросительно глянул на друга.

— Ты чего? — шепнул он, а Иан вместо ответа прижал палец к губам. Он залпом осушил свою кружку, порылся в кошельке и положил на стол несколько золотых монет, потом сделал Фергусу знак следовать за собой и встал. Ничего не понимая, принц, однако, повиновался — друг в приключениях разбирался куда лучше, чем он сам, и весь вид юного эльфа говорил о том, что они стоят на пороге очередной переделки. А Фергус пообещал себе, что пойдет за Ианом до конца, куда бы тот ни отправился.

Тело после плотного обеда и пары кружек сбитня подчинялось неохотно, и, направляясь к двери трактира, Фергус чуть не налетел на стену и сбил тяжелую скамью. Но снаружи, когда они снова оказались под пологом серой мороси, в голове немного прояснилось. Принц вдохнул поглубже, стараясь согнать хмель.

— Я кое-что вспомнил, — заговорил Иан, ухватив друга за руку и увлекая его куда-то в сторону от главной улицы, за боковую стену трактира. Здесь было тесно, сыро, пахло чем-то кислым и гнилостным, и Фергус почувствовал, как его замутило. Он хотел сказать об этом Иану — жалко было возвращать шикарный обед уличной брусчатке, но у юного эльфа вид был такой решительный, что принц осекся.

— Мне об этом рассказал один человек много лет назад, — Иан остановился, и Фергус едва не ткнулся ему в спину от неожиданности, — когда я удивился, отчего он так грубо разговаривал с местной трактирщицей. И от него я узнал, что трактирщица эта, как бы мило она мне ни улыбалась, ненавидит меня всей душой.

Фергус удивленно моргнул, глянул себе через плечо, будто испугался, что улыбчивая седая женщина стоит прямо у него за спиной. Потом снова посмотрел на Иана. Можно было подумать, что юный эльф шутит или преувеличивает, но лицо у того было очень хмурым, и Фергусу стало не по себе. Друг был предельно серьезен.

— Ненавидит? — переспросил Фергус, — но за что? Что ты ей сделал?

— Я — ничего. И мой отец тоже. И едва ли хоть один эльф в Оксенфурте был с ней более груб, чем бывали люди, — Иан сжал кулаки, тряхнул головой, и его повело немного в сторону, Фергусу пришлось даже поддержать его под локоть, чтобы Иан не упал, — а она ненавидит нас. Просто так, потому что мы — эльфы, Старший народ.

— С чего ты это взял? — Фергус пожал плечами, — мне не показалось, чтобы она смотрела на тебя как-то по-особенному. Да и еды она нам принесла обоим одинаково…

— Это все показушничество! — заявил Иан так уязвленно, словно трактирщица лично плюнула ему в жаркое, — на самом деле она и ее друзья собираются чуть ли не каждый вечер на свои тайные собрания и обсуждают как сильно они ненавидят эльфов! Но из-за политики королевы Адды и из-за того, что Церковь Вечного огня теперь в Редании вне закона, ей приходится врать и притворяться, обслуживать ненавистных ей эльфов и улыбаться им!

Иан совсем разошелся. Казалось, от обиды и несправедливости он сейчас разрыдается, так болезненно надломились его брови и скривились губы. Фергус поспешил обнять его за плечи.

— Ну ты что! — заверил он его, — даже если какие-то люди ненавидят эльфов, кому какое дело? Их мало, и их ненависть отравляет только их самих.

— Все так, все так, — Иан опустил тяжелую голову ему на плечо, — но ты не представляешь, каково это — знать, что человек, улыбающийся тебе в лицо, за твоей спиной посылает проклятья. А что если все, кого я знаю, на самом деле втайне меня презирают? Как понять, кто на самом деле меня любит, а кто действует из политических соображений?

На мгновение Фергусу показалось, что его сердце замерло, а вся кровь прилила к лицу, заставив его запылать. Это был кристальный волнительный момент истины, и он затаил дыхание, лишь бы не упустить его.

— Я, — сказал он, — я тебя люблю, Иан. Можешь в этом не сомневаться.

Иан выпрямился, посмотрел Фергусу прямо в глаза, коротко шмыгнул носом.

— Я тебя тоже люблю, Гусик, — сказал он очень тихо.

Еще секунду между ними звенела тишина, и Фергус почувствовал, как в нем поднимается паника. Что если эти признания нужно было чем-то подтвердить? Братскими объятиями? Или того хуже — страстным поцелуем? К таким жестам он был совершенно не готов и испугался, что, реши Иан поцеловать его, тело принца само отпихнет его в сторону, и тогда их дружбе — конец.

Но взгляд Иана вдруг просветлел.

— Бернард говорил, что они проводят свои собрания в подвале трактира, — заявил он, отстранившись, — давай залезем туда и проверим, что там делается? Вдруг у них там пленный эльф, которого они каждый вечер истязают? Или того хуже — запрещенная литература?

Как бы крепко ни сбил его с толку заварной сбитень, Фергус все же понимал, что подобная выходка совершенно точно не вписывалась в наставления Иорвета не лезть в неприятности. И в любых других обстоятельствах Фергус непременно бы отказался, отговорил друга, но сейчас вид у Иана был такой одновременно несчастный и решительный, что на разумные аргументы у Фергуса просто не хватило смелости.

— Но как же мы туда проникнем? — спросил он шепотом, оглядываясь по сторонам. В подворотне, где они оказались, вдоль стены высились какие-то бочки и ящики, но сама стена была совершенно глухой, без единого окна, — вход в погреб, наверно, внутри, и мы не можем просто взять и войти туда.

Иан, которому, чтобы начать действовать, явно не хватало только одобрения друга, расправил плечи и тоже огляделся.

— Идем, — шепнул он, и вместе юноши двинулись по узкому проулку к углу здания, за которым обнаружился высокий глухой забор. Иан воровато огляделся, запрокинул голову, прикидывая высоту. — Сможешь перелезть, если я тебя подсажу? — спросил он, и Фергус, который был вовсе в этом не уверен, проследил за его взглядом. Загородка была почти в полтора человеческих роста, но выглядела не слишком неприступной. Принц кивнул, а что еще было делать? Юный эльф сложил ладони лодочкой, и, когда Фергус наступил на них, толкнул его вверх. Юноша ухватился за край забора, подтянулся, перекинул ногу на ту сторону, но, запутавшись в плаще, накренился в сторону и чуть не рухнул вниз, чудом уцепившись за перекладину. Спрыгнул он тяжело, удар прокатился от стоп вверх по ногам, отдал в поясницу, но дело было сделано. Принц очутился в узком закрытом дворе, довольно грязном и сыром — новые сапоги тут же погрузились в скользкую синеватую глину.

— Жив? — прошептал Иан с той стороны, и не успел Фергус ответить или удивиться, как же друг планировал сам перелезть через забор, как юный эльф появился на верхушке ограждения, словно вскарабкался на него проворной легкой белкой. Спрыгнул Иан изящно и плавно, тут же выпрямился и огляделся.

— Откуда ты знаешь, что тут двор? — прошептал Фергус, но юный эльф лишь отмахнулся. Пожалуй, к этому моменту пора было привыкнуть, что в Оксенфурте не было ни одного закутка, о котором не знал бы Иан. Не отвечая на вопросы друга, он направился к стене трактира, отодвинул в сторону большой ящик и победно выпрямился.

— Вот, не соврал Бернард! — заявил он, демонстрируя открывшийся взору квадратный деревянный люк в земле, — Он мне все рассказал об этих группах — думаю, надеялся вырастить из меня шпиона и проверял, не проболтаюсь ли я, но сам я сюда никогда раньше не залезал.

— Но ты проболтался, — заметил Фергус, но Иан лишь усмехнулся.

— Тебе можно. Мы же заодно.

Не тратя больше времени на разговоры, Иан присел рядом с люком и взял в ладони крупный навесной замок, удерживавший створки. Фергус с удивлением наблюдал, как юный эльф, прикрыв глаза, плетет заклинание — никогда прежде, казалось, магия не давалась Иану так легко, может быть, все это время ему просто не хватало по-настоящему важной цели.

Замок буквально рассыпался в его руках на части, и принц едва сдержал восторженный вскрик. Но восторгаться было некогда. Иан махнул ему рукой, и мальчишки вдвоем с трудом подняли тяжелую створку. Вниз уходила темная узкая лестница, и Фергус на мгновение струхнул. Это было уже очень серьезно. Они взломали чужой замок и собирались проникнуть в чужой погреб, где, могло статься, томился в плену незнакомый эльф. Никогда прежде Фергус и представить не мог, что окажется в такой ситуации. Он туго сглотнул и посмотрел на Иана — тот, казалось, тоже заметно оробел и колебался.

— Идем? — спросил он, возможно, надеясь, что Фергус его отговорит.

— Там может быть пленник? — уточнил принц, чтобы убедить самого себя, и Иан поспешил кивнуть. — Тогда идем скорее.

Спускались они медленно, шаг в шаг, стараясь совсем не шуметь. Откуда-то сверху до ушей юношей доносились голоса — в «Алхимии» собирался народ, время шло к вечеру. Здесь же, по пути в таинственную тьму, пахло сырой землей, сыростью и прогорклым маслом, а снизу не доносилось ни звука. Шли юноши, как почудилось Фергусу, добрый час, а то и больше. Он успел уже полностью протрезветь, и теперь только смутно вырисовывавшаяся впереди спина друга мешала ему ринуться обратно.

Наконец лестница закончилась, и юноши оказались в каком-то помещении, запахом напоминавшем тот сарай, где их держали в плену эльфы-бандиты.

— Как темно, — прошептал Фергус, и Иан, подняв руку, выговорил очередное заклинание. На этот раз сперва ничего не происходило, тьма оставалась непроглядной. Потом между пальцев эльфа вспыхнула короткая белая искра, которая тут же начала шириться и увеличиваться в размерах. Еще пара секунд, и над ладонью Иана завис мерцающий шарик, размером с крупную сливу. Его света было недостаточно, чтобы осветить все помещение, но Фергус теперь мог видеть хотя бы очертания предметов.

— Здесь кто-то есть? — спросил Иан, обращаясь к темноте в углах, и Фергусу вдруг захотелось закрыть ему рот, просить не шуметь и не будить лихо. Помимо запаха темницы, здесь стоял еще какой-то незнакомый дух, будто совсем недавно тут спалили несколько охапок восковых свечей, и дым все еще висел в воздухе.

Темнота безмолвствовала, и Иан медленно двинулся вперед, оглядывая помещение. По центру здесь стоял большой круглый стол. На нем запеклись неровные следы воска и были свалены кучей какие-то куски пергамента. Юный эльф попытался прочесть что-нибудь на них, но, видимо, не понял ни слова. Фергус, чтобы не стоять столбом, тоже двигался за Ианом. Ему было уже совершенно понятно, что ничего криминального они тут не найдут — у стен стояли бочки, должно быть, с вином или медовухой. По углам высились горы какого-то мусора, но ни следа пленника или даже запрещенной литературы. Если здесь и собирались какие-то злоумышленники, книг они друг другу явно не читали.

— Странно, — прошептал Иан, и голос его звучал разочарованно. Он был готов к подвигам, но совсем не к тому, что помещение окажется таким обыкновенным. Фергус присел у одной из гор хлама, порылся в ней и снова не нашел ничего интересного — какие-то скомканные тряпки, обломки какого-то прибора, и среди этого всего — небольшая статуэтка, отливавшая в свете магического шарика прозрачной зеленью. Принц поднял находку и покрутил ее в руках. Статуэтка была вырезана очень искусно, в малейших деталях изображала какого-то человека с очень натурально открытым в ужасе ртом — кому вообще могло прийти в голову изобразить нечто подобное?

— Глянь-ка, — обратился Фергус к другу, и Иан взял статуэтку из его рук, — похоже, нефритовая.

Несколько минут юный эльф внимательно рассматривал находку, потом вдруг хмыкнул.

— Может быть, я ошибаюсь, — сказал он, — но эта штука очень уж не похожа на обычную фигурку. Мне кажется, это человек. Настоящий.

Фергус с непониманием взглянул сперва на фигурку, потом на друга, и тот, не дожидаясь вопроса, пояснил.

— Артефактная компрессия. Очень сложная магия. Похоже, мы все же нашли тут пленного. Давай возьмем его с собой?

— Но ведь это… воровство? — неуверенно заметил Фергус. История нравилась ему все меньше и меньше.

— Если это и в самом деле человек под заклятьем, мы можем его спасти, — возразил Иан, — а если нет, просто подбросим ее обратно в следующий раз.

Фергус колебался всего мгновение. Друг был прав и разбирался в магии куда лучше, чем он. А, кроме того, принцу уже очень хотелось уйти отсюда. Он представил, как их хватает за руки хозяйка, зовет стражу, и те осуждающе смотрят на него, неудачливого сына Вернона Роше, опозорившего его честное имя.

Обратно по лестнице мальчики почти бежали. Снаружи уже стемнело, и двор был все таким же пустым и сырым. Иан снова помог Фергусу перебраться через забор и перелез следом. Из переулка за «Алхимией» они выходили уже, как ни в чем не бывало.

— А ты сможешь его расколдовать? — спросил Фергус, когда друзья свернули с широкой мостовой в проулок, ведущий к дому.

Иан напряженно пожал плечами.

— Я постараюсь, — ответил он, — в моих книгах описан способ, как снять эффект компрессии, но я никогда этого не пробовал.

— Ты сегодня был просто великолепен, — повинуясь внезапному порыву, выдал Фергус, — настоящая магия!

Иан хмыкнул и немного помолчал. На них уже падал золотой свет из окон дома, и юный эльф на мгновение остановился, повернулся к Фергусу и положил руки ему на плечи.

— Это все потому, что ты был со мной, — сказал он неожиданно искренне, и у Фергуса дыхание перехватило от такого заявления, — я хотел, чтобы ты гордился. Ты ведь мой лучший друг.

Фергус неуверенно улыбнулся, опустил ладонь на предплечье Иана и слегка сжал его.

— Лучший друг! — повторил он с жаром.

 

========== Иан: Дурной характер ==========

 

Иан сидел на полу, скрестив ноги, и задумчиво крутил в руках зеленую статуэтку. Как бы ни старался он почувствовать в ней что-то особенное — какую-то скрытую вибрацию жизни, отзвук энергии, да хотя бы самую крохотную магическую сигнатуру — ничего не выходило. Фигурка была совершенно неподвижна, и впору было решить, что перед ними самая обычная безделушка из какой-нибудь лавки заморских редкостей.

Строго говоря, Иан был изначально сильно разочарован помещением, которое они обнаружили с Фергусом. В свое время Бернард Дукат, главный темерский шпион, нагнал такой таинственности вокруг злокозненной организации, секретно собиравшейся в подвале «Алхимии», что воображение маленького эльфа рисовало образы один ужасней другого. Иногда этот подвал даже снился Иану в кошмарах, и там непременно присутствовали клетки с подвешенными в них замученными пленниками или, на худой конец, окровавленный алтарь, на котором заговорщики приносили жертвы Вечному огню. Тот факт, что при сожжении крови не проливается, Иана и его фантазию ничуть не смущал.

Теперь же выходило, что все это время юноша ошибался. Подвал оказался вопиюще обычным — в таком мог бы собираться университетский дискуссионный клуб или благообразные старушки устраивать чаепития. Самым необычным в обстановке были большие пятна воска на столе, но это говорило скорее о неряшливости хозяев помещения, чем о некой зловещей тайне. Конечно, глупо было предполагать, что найденная статуэтка — и впрямь заколдованный человек, несчастный пленник, заточенный злым волшебником. Да и откуда в компании этих нелепых заговорщиков взяться волшебнику?

Иан взвесил статуэтку на руке и снова попытался вглядеться в черты маленького лица. Изображенный человек и впрямь выглядел напугано, словно его застали врасплох, но он точно осознавал, какая участь его ждет. Юный эльф пытался разглядеть в крохотном лице знакомые черты, и снова терпел неудачу — они с Фергусом спасли из жестокого плена статуэтку случайного незнакомца, да еще и наследили на месте преступления, как последние дилетанты. Иану было ужасно стыдно за себя. Даром он что ли почти все детство провел в шпионских приключениях? Были времена, когда он, незаметный и легкий, как тень, не оставлявший ни следа, проникал на закрытые советы королевских особ и в кабинет самого Императора, где тот разговаривал с важными гостями. А теперь что? Годы учебы не сделали юношу умнее и искусней, лишь притупили его таланты и замылили глаз. Вместо того, чтобы вскрыть замок незаметно и повесить его на место, Иан разломал его на куски, буквально сообщая всем заинтересованным, что здесь побывал маг-недоучка. А много ли таких осталось в Оксенфурте? Если хозяйка «Алхимии», заметив вторжение, позовет стражу, те непременно вспомнят, что сын Вернона Роше, недоделанный колдун, вернулся в город, а до его появления ничего подобного не происходило. Конечно, агенты папы скроют следы его участия во взломе, но до командира дойдет известие о том, что отпрыск его — бездарный вор и посредственный волшебник. После этого Иану останется только бежать и никогда больше не видеть родителей, потому что смотреть им в глаза он все равно больше не сможет.

— Тут написано, — Фергус перелистнул страницу увесистой старинной книги, с которой умостился в углу кровати и последние полчаса внимательно изучал, — даже если удастся снять эффект компрессии, остается риск фатального повреждения внутренних органов и смертельного обезвоживания. Так что велик шанс, что у нас на руках окажется иссушенное мертвое тело, и это будет очень-очень сложно объяснить твоим родителям. — он усмехнулся собственной шутке, и Иану вдруг ужасно захотелось запустить статуэтку другу в голову. Тот ни капли не помогал, даже напротив — нервировал Иана еще больше. Между ним и Фергусом никогда не было никаких секретов и недомолвок, и принц точно знал обо всех неудачах юного эльфа, знал, что наука магии дается ему с большим трудом, и всегда подбадривал Иана. Но в этих ободряющих речах и пустых похвалах в последнее время юноше начала слышаться отчаянная фальшь. Он понятия не имел, зачем Фергус лгал ему — возможно, из самых лучших побуждений. Но Иан твердо знал, что, говоря «Это настоящая магия!» на очередной пустяковый фокус, принц бессовестно льстил ему, а лесть между друзьями была равносильна предательству.

И вот теперь, когда дело дошло до настоящей серьезной магии, Фергус решил начать насмехаться. Еще бы, ведь заставить воздух сгуститься и излучать свет — это пустяк, а вот древнее заклинание с разрушительными последствиями — такое Иану точно было не по плечу — и никогда не будет по плечу, сколько ни учись. И самое противное, что сам юный маг был полностью согласен с этой оценкой.

— Тогда не стоит и пытаться, — заявил он, подкинул фигурку, и та, прокрутившись в воздухе, упала на покрывало в нескольких дюймах от Фергуса. Тот потянулся и поднял ее, вгляделся внимательно, как пару минут назад вглядывался сам Иан — и с таким же умным видом, будто что-то понимал в артефактной компрессии.

— Вот бы на чем-нибудь потренироваться, — протянул Фергус со вздохом, — чтобы не начинать сразу с этого несчастного. Можно применить эту компрессию на неживом объекте, как думаешь?

Иан раздраженно передернул плечами.

— Откуда я знаю, книга-то у тебя, — бросил он зло, — но я сомневаюсь, что компрессия действует на предметы. Можем попробовать заколдовать тебя, если так хочешь.

Фергус, видимо приняв высказывание Иана на вполне удачную шутку, снова ухмыльнулся, и у юного эльфа внутри все перевернулось от раздражения. После чудесного преображения, которое проделал с Фергусом отец, тот словно приобрел какую-то новую внутреннюю уверенность в себе. Раньше в их компании именно Иан был тем, кто никогда не терял головы и не унывал даже в самых сложных ситуациях. Например, когда, тайно играя в оружейной Императорского дворца, они случайно толкнули выставленные в ряд доспехи разных эпох, и повалили их все, погружая помещение в ужасный хаос. Сейчас же Фергус, казалось, был полон совершенно нелепого, почти оскорбительного оптимизма, в то время, как Иан готов был отчаяться.

— А ты не боишься, что фатальное повреждение моих органов приведет Реданию к очередной войне с Нильфгаардом? — поинтересовался принц, откинув темно-рыжую короткую челку со лба и улыбаясь.

— Никому не будет до тебя никакого дела, — огрызнулся Иан, хотя точно знал, что это неправда, и смерть Фергуса и впрямь могла привести к войне.

От такого несправедливо резкого ответа Фергус опешил, растерянно моргнул, снова посмотрел на статуэтку и пожал плечами.

— Ладно-ладно, не злись, — сказал он примирительно, — если не хочешь попытаться, можем приберечь ее пока, а потом показать придворной чародейке Анаис. Уж она наверняка знает, как его расколдовать.

— Она-то уж знает! — Иан, может, и хотел бы притормозить и прекратить этот странный спор, но уже не мог остановиться. Усталость, досада и бессилие навалились на него неподъемным грузом, и теперь юноше хотелось только огрызаться и язвить, — куда уж мне, бездарю, разобраться с этим, да? Лучше пойдем к мудрой прекрасной чародейке и расскажем ей, как вломились в чужой подвал и украли эту безделушку!

Фергус, казалось, окончательно запутался. Он осторожно отложил фигурку в сторону, отодвинул с колен книгу, встал с кровати и подошел к Иану. Тому стоило больших усилий не отодвинуться — принц сильно рисковал, приближаясь к нему. Юный эльф был сейчас как растревоженный пчелиный улей — тронешь, и закусают до смерти. Но Фергус упорно не замечал настроения друга, и с тупым упрямством лез в самое пекло. Он сел на пол напротив Иана, протянул руки и сжал его ладони. И это была страшная ошибка.

Иан выдернул свои руки из его пальцев, вскочил на ноги и быстро прошелся по комнате взад-вперед.

— Не надо на меня так смотреть! — почти выкрикнул он, наконец остановившись перед окончательно стушевавшимся Фергусом, — мне твоя жалость не нужна, я и сам знаю, что такое заклинание мне не по плечу.

— Иан, да я просто…- Фергус поджал под себя ноги и обхватил отвергнутыми руками свои плечи. Будь Иан в менее взведенном состоянии, напряженный, как слишком сильно натянутая тетива, ему непременно стало бы совестно — друг сейчас выглядел, как верный пес, который подошел за лаской, а вместо этого ему отвесили тумаков.

— Не надо просто! — несло, меж тем, дальше Иана, — мне не нужно твое снисхождение! Ничего мне от тебя не надо, ясно? Прекрати вечно меня нахваливать, если в самом деле в меня не веришь! Вообще — прекрати ко мне липнуть!

Это было уже слишком — Иан и сам это понял. Он замер перед Фергусом и отчетливо увидел, как растерянное выражение сползло с его лица, как слой краски с картины, на которую плеснули растворителем. Выкрашенные брови друга сошлись у переносицы, взгляд карих глаз стал жестким и пугающе-спокойным — Иан видел нечто подобное прежде, когда Император в последний раз разговаривал с теми, кого на рассвете должны были повесить за измену. Обычно задумчивый, мягкий, знакомый Фергус как никогда был сейчас похож на своего отца, перед которым робели даже самые суровые генералы. Но Иан робеть не собирался.

— Я ухожу, — сообщил он резко, не давая Фергусу перехватить инициативу в споре, развернулся и вышел из спальни, крепко хлопнув дверью о косяк.

Уже сбегая по лестнице на первый этаж, Иан начал жалеть о своей вспышке. Фергус был его единственным другом и всегда был на его стороне, и кричать на него совершенно точно не следовало. Но и вернуться просто так юный эльф не мог — он и сам не понимал, почему разговор с принцем так болезненно задел его, и нужно было немного остыть прежде, чем являться к другу с повинной.

В доме это было сделать невозможно — слишком тонкие стены, слишком тесное пространство, в котором, казалось, человек в соседней комнате мог слышать не то что твое дыхание — даже твои мысли. А Иану хотелось уединения. Он не бывал наедине с собой с того самого момента, как корабль «Паветта» покинул порт Нильфгаарда, да и прежде над Ианом постоянно нависала тень сурового наставника, и о настоящем одиночестве и речи быть не могло. Сейчас же он жаждал тишины, и чтобы никто не смотрел на него с надеждой и ободрением.

Несколько лет назад, еще живя с родителями, Иан излазил все окрестности вокруг их дома. Он точно знал, что большая часть зданий по соседству была необитаемой — папа специально выбрал этот район, чтобы вокруг их жилища было поменьше любопытных глаз. И маленький эльф, предоставленный сам себе, беспрепятственно входил в соседние дома, пустые и душные, словно брошенные давным-давно, исследовал их в надежде найти сокровища среди клоков пыли по углам. Самым интересным, что ему удалось найти, была парочка осиных гнезд и какие-то грязные лохмотья, на которых прежде, должно быть, спал неизвестный бродяга.

Сейчас же один из этих домов подходил для Иана идеально. Юноша почти бегом пересек узкую улицу, свернул за угол и остановился перед своим убежищем. Этот дом, внешне почти не отличавшийся от жилища родителей — до того, как отец взялся за его благоустройство — был самым чистым и самым пустынным из всех. Создавалось впечатление, что в этих стенах никто никогда не жил, здесь не было ни брошенной старой мебели, ни даже следов жизни, и в детстве Иану нравилось воображать, что людей, обитавших прежде в этих комнатах, в одночасье перенесло в иной мир вместе со всеми их вещами, а дом остался брошенным, точкой на пересечении миров, и если тронуть в стене нужную доску или наступить на правильную половицу, можно было открыть портал в параллельную реальность, где все совсем другое. Об ином мире Иан сейчас не мечтал — только об уединении.

Он открыл дверь, все еще незапертую, вошел в прихожую — теневое отражение его собственного дома. Здесь было темно и вместо готового горячего ужина пахло пылью и чем-то еще, неуловимо знакомым. С удивлением Иан вдруг понял, что в пустом доме стоял тонкий, почти неразличимый запах сожженного воска, такой же, как в подвале «Алхимии».

Очень осторожно, боясь услышать незнакомые голоса, юноша поднимался по лестнице — ступени предательски скрипели под его ногами, но остальной дом безмолвствовал. На верхней площадке Иан остановился и взглянул в протянувшийся перед ним темный коридор. Дверь дальней спальни — той, что в их доме занимали родители — была чуть приоткрыта, и Иану вдруг показалось, что за ней его кто-то дожидается — может быть, обычный бродяга, решивший укрыться в пустующем здании от осеннего дождя. А, может быть, иссохший, переломанный мертвец — жертва его неудачного колдовства, провалившийся сюда из параллельного мира, того, где Иан все же решился испробовать свои силы.

Юный эльф сделал неуверенный шаг вперед. Разумней всего было бы зажечь световой шарик — это заклятье хорошо у него получалось. Но в то же время Иан вдруг испугался, что на свет вылезет нечто, поглотившее прежних обитателей этого дома, не оставившее ни следа их присутствия. Нечто неведомое и скрытое в тенях.

Еще шаг — половицы почти не скрипели под его ногами. Он прошел мимо двери собственной спальни — той, где коротал свое иное детство Иан из соседнего мира — может быть, ставший солдатом или ловчим, научившийся стрелять из лука и виртуозно играть на флейте. Настоящий эльф, а не бесполезный Ничего-не-Знающий. За дверью царила полная тишина, почти неестественная, словно на комнату были наложены глушащие чары. Юный эльф не стал останавливаться. Еще в пару шагов он добрался до приоткрытой створки, замер, помедлил пару секунд. Нужно было сбросить наваждение — открыть дверь шире, убедиться, что там никого нет, что все это — плод его расшалившегося воображения. Или позорно сбежать прочь.

Иан осторожно потянул приоткрытую дверь на себя, прикрыл глаза и сам немедля отругал себя за это. Из него не вышло толкового мага, но трусом он никогда не был, а сейчас серьезно струхнул — перед пустой комнатой в заброшенном доме. Стыд и позор! Его родители большую часть жизни провели в северных лесах, где опасностью грозила каждая кочка, а за каждым деревом мог скрываться враг. Иан же, пусть и сын двух отважных воинов, сейчас леденел от ужаса, стоя на пороге чужой необитаемой комнаты, как глупый мальчишка.

Он сделал шаг вперед прежде, чем открыл глаза, и, споткнувшись обо что-то, едва не упал лицом вперед. Иан проморгался, глянул под ноги и увидел, что налетел на невысокую длинную деревянную скамью. Прежде в комнате не было совершенно никакой мебели, но разум подсказывал, что с тех пор прошло почти четыре года, и многое могло измениться. Но от следующей находки у Иана по спине поползли холодные мурашки — совершенно неуместные.

Перед ним в полутьме комнаты стоял большой круглый стол, весь заляпанный следами воска от сожженных свечей — точно такой же, как мальчики обнаружили в подвале «Алхимии», и вывод из этого напрашивался только один. Здесь, в заброшенном доме, тоже собирались люди, ненавидящие эльфов, чтобы поделиться своей ненавистью — и хрен его знает, зачем еще. Едва ли при этом они были не в курсе, что за углом через дорогу живет один из самых известных эльфов в городе — Иорвета в Оксенфурте знали очень хорошо. Среди своих сородичей он был единственным, получившим степень Магистра Семи свободных искусств и право преподавать в Университете. Могло ли это означать, что за отцом следили? И в курсе ли был папа того, что вокруг его возлюбленного сжимается восковое кольцо ненавистников? Или все это было лишь большим совпадением? Иан ощутил сильное желание поделиться своей находкой с Фергусом. Он горько пожалел, что стоял сейчас посреди странной комнаты один, а не в компании лучшего друга, которого незаслуженно обидел. Пожалуй, вот он был, тот момент, когда настало время извиниться и помириться. А потом вместе влезть в неприятности. Плечом к плечу.

Когда чья-то рука легла Иану на плечо, он едва не заорал во весь голос. Повинуясь инстинкту, рванулся вперед, готовясь отражать атаку, развернулся, выставляя ладони перед собой. Настоящих боевых заклинаний юноша, конечно, пока не знал, но даже яркая вспышка света, на которую он вполне был способен, могла отвлечь врага и помочь юноше выиграть время.

За его спиной стоял Иорвет с большой пыльной бутылкой в руках, и на лице отца отразилось глубокое непонимание происходящего. Отчего-то, видимо, ему в голову не пришло, что подкрадываться к магам, хоть и бездарным, в темном пустом доме — это не самая блестящая идея.

— Отец! — голос Иана взвился до позорного фальцета. Он плюхнулся на скамью, вздымая в воздух облако серой пыли, — какого хрена?!

— Не выражайся, — нейтрально заметил Иорвет, — я слышал, как ты выбежал из дома, и подумал, тебе не помешает компания и совет мудрого старика-отца. Кто же знал, что ты завизжишь, как девчонка.

— Я не визжал, — ломким высоким голосом возразил юноша, потом, откашлявшись, повторил, стараясь звучать посерьезней, — я вовсе не визжал. Но зачем ты так подкрадываешься? Я же мог тебя покалечить или даже убить.

Иорвет фыркнул.

— О, это была бы страшная потеря для всего академического сообщества, — сказал он, и было совершенно очевидно, что эльф не воспринял опасность всерьез, — а уж твой отец точно был бы безутешен. — Иорвет улыбнулся, потом присел на скамью рядом с сыном, протянул ему бутылку — с лаконичной этикетки скалилась пугающая волчья морда.

— Это вино, — растерянно сообщил Иан — так, словно для отца это был большой сюрприз.

— Красное, — подтвердил Иорвет, — Геральт присылает нам его каждую осень, хотя прекрасно знает, что твой папа не пьет. — и поскольку во взгляде сына не появилось понимания, добавил: — Выпей немного. Оно приведет твои мысли в порядок, и ты сможешь взглянуть на вещи более здраво.

— Думаешь, именно это мне нужно? — скептически осведомился Иан. В Нильфгаарде он, конечно, пробовал вино — на обедах с императорской семьей ему непременно предлагали бокал. А в «Алхимии» они с Фергусом слегка набрались заварным сбитнем, но до сих пор Иан искренне полагал, что родители не в курсе, что сын их уже познал радости алкоголя, а теперь Иорвет так легко протягивал ему целую бутылку.

— Уверен, — подтвердил Иорвет, — пей. Наберешься смелости и пойдешь мириться со своим другом.

Иан мрачно глянул на отца — тот, конечно, желал юноше только добра, но фраза вышла обидная, почти жестокая. По всему выходило, что без помощи вина Иан был не в состоянии оценить собственные поступки и добровольно явиться к Фергусу с извинениями.

— Откуда ты знаешь, что мы повздорили? — спросил юный эльф, не глядя на Иорвета — только на скалящуюся волчью морду.

— То, что вы слышите, как мы с твоим отцом скандалим, означает и то, что мы слышим вас, — ответил Иорвет, пожав плечами, — не знаю уж, что вы там не поделили, но твою отповедь я уловил очень отчетливо. Ты уже слишком взрослый, чтобы я брался тебя перевоспитывать, мой мальчик, но, я надеюсь, ты понимаешь, что в жизни не так много встречается тех, кто готов принимать нас со всеми нашими недостатками и все равно продолжать нас любить, даже когда мы не правы. А такая дружба, как у вас с Фергусом — это вовсе огромная редкость. Будет жаль, если ты потеряешь ее из-за какой-то ерунды.

— Ты не слышал, о чем мы говорили, — уязвленно заявил Иан, — может быть, это была никакая не ерунда.

— Живя с Верноном, я уяснил одну простую истину, — ответил отец со вздохом, — все ерунда, пока для того, чтобы исправить ситуацию, достаточно простого извинения. В последнее время мы с ним часто… не согласны друг с другом, но даже когда я так зол на него, что готов вцепиться ему в глотку, я знаю, что это пройдет, и он простит меня за мои глупости. А я прощу его.

— Это совсем другое дело, — упрямо ответил Иан, хотя прекрасно понимал, что отец прав. Он сам был виноват в их ссоре, Фергус хотел поддержать его, а нарвался на откровенную несправедливую грубость. А весь их конфликт не стоил и выеденного яйца.

— Как скажешь, — покладистосогласился Иорвет, — я не хочу лезть в ваши размолвки. И я только советую, а не настаиваю.

Иан ничего не ответил на это. Он выдернул пробку из бутылки — вино в ней было едва пригублено. Первый глоток заставил юношу зажмуриться и едва не закашляться. Пойло было крепким, терпким, почти горьким — и не шло ни в какое сравнение с легкими фруктовыми нотами в летнем нильфгаардском вине или теплым пьянящим вкусом сбитня. Это был серьезный напиток для серьезных дел, и Иан, поморщившись, сделал еще один маленький глоток. Протянул бутылку обратно отцу. Тот мягко покачал головой.

— Ты не пьешь? — с неожиданным любопытством поинтересовался Иан. Алкоголь сразу ударил ему в голову и начал медленно подтачивать, растворяя, злость и обиду, стирать сомнения и убеждать его в том, что Иорвет во всем был прав.

— Не сегодня, — ответил отец, — если я выпиваю, пока твоего отца нет дома, я становлюсь невыносимо сентиментальным, могу расплакаться и начать жалеть себя и не могу уснуть в одиночестве. А вам с Фергусом совершенно не хочется делить с пьяным мной постель, уж поверь мне.

Иан, немного подумав, кивнул. Сделал еще один крохотный глоток. Вино становилось мягче с каждой новой порцией. Горечь сменил глубокий травянистый привкус, как от целебных эликсиров, которые готовил мастер Риннельдор, если ученику случалось захворать.

— Фергус слишком меня хвалит, — решился Иан поделиться откровением с отцом, — я ведь на самом деле довольно хреново учусь. Мой учитель вечно мной не доволен и наказывает меня за малейшую ошибку. В первый год я пальцы не мог сгибать от его прутика.

— Если хочешь, Вернон может обратиться к Эмгыру с прошением, — заметил отец нейтрально — его история про истязания над родным сыном, похоже, ни капли не впечатлила, — и тебе подберут нового учителя.

Иан немного подумал. Предложение было заманчивое, ничего не скажешь. Кто знает, может быть, под руководством кого-то подобрее мастера Риннельдора, который даже у собственного сына отбил охоту заниматься алхимией, юноша смог бы добиться впечатляющих успехов быстрее, стать настоящим Знающим, а не тем, кто заранее уверен в своем провале. Он глотнул еще вина, утер губы.

— Нет, не надо, — решительно заявил Иан, — думаю, если я смогу впечатлить его, то со всеми остальными у меня проблем не будет.

— Я так и знал, — одобрительно кивнул Иорвет, — а что до Фергуса… Он хвалит тебя — и это справедливо. А вот то, что ты ему так упорно не веришь — совсем нет. Чьему еще мнению доверять, если не тому, кто искренне нас любит? Так и свихнуться недолго.

Иан молчал несколько долгих секунд, взвешивая слова отца. Отчего-то до сих пор эта простая мысль не приходила ему в голову. Фергус был его самым лучшим другом на всем свете, они вместе прошли, может, и не через очень многое — все их приключения до сих пор со стороны могли показаться детскими шалостями, но даже в них они всегда были вместе. И Иан был совершенно уверен, случись что посерьезней, он с легкостью бы доверил своему другу свою жизнь. Отчего же его словам на свой собственный счет он так упрямо не мог поверить? Может быть, потому что самому себе не очень-то в этом вопросе доверял? Иан снова потянул бутылку ко рту, но отец остановил его руку.

— Тебе хватит, — сказал он, — я уже не в том возрасте, чтобы тащить тебя домой на своем горбу.

Только когда они вышли из пыльного пустого дома в прохладу осенней улицы, Иан вспомнил, что не сказал Иорвету о своей находке — покрытый воском стол мог и вовсе ничего не значить, но все же это был тревожный символ чего-то ужасно неприятного, интуиция Иана буквально вопила об этом. Но юный эльф решил сперва исследовать этот вопрос вместе с Фергусом — после всего произошедшего друг заслуживал первенства в расследовании, а отец мог поставить в нем точку, не дав толком начаться. В нем еще явно была свежа память о том, как Иан однажды по его наущению залез в университетский морг, а потом мучился кошмарами.

Пожелав Иану спокойной ночи, отец удалился в свою комнату, а юный эльф, внутренне сжавшись, застыл на пороге собственной спальни. Никогда в жизни ему не было так тяжело переступать порог своего обиталища, но сейчас он был совершенно не уверен, в каком настроении обнаружит Фергуса. И обнаружит ли вовсе — что если, обидевшись, друг решил сбежать из дома, и теперь слонялся где-нибудь по улицам, придумывая месть предателю, бывшему лучшему другу.

Но самые страшные опасения не оправдались. Фергус лежал в кровати, укрывшись одеялом до самых ушей, и на скрип открываемой двери не пошевелился — впору было решить, что в постели Иана ждала обманка. Принц мог сложить кучей подушки, чтобы отвести подозрения, и все же сбежать через окно.

Чуть пошатываясь — в голове от крепкого вина все еще приятно шумело — Иан прошел в спальню, тихо присел на краешек кровати. Накрытая одеялом фигура едва заметно пошевелилась — Фергус заметил его приход, но реагировать на него пока не спешил.

— Прости меня, — с места в речку начал Иан, — я был зол. Но не на тебя, Гусик, на себя. У меня правда ничего не получается, и это выбивает меня из колеи, и мне постоянно кажется, что мои провалы очевидны всем вокруг. А меньше всего я бы хотел, чтобы ты считал меня неудачником. Да чего там, в мире вообще не так уж много тех, чье мнение меня всерьез волнует. А ты… ты такой замечательный. И талантливый. И с папой моим можешь поговорить о стратегиях и тактиках, в которых я ничего не понимаю. И отец мой души в тебе чает, хотя обычно люди не очень-то ему по вкусу. И вообще… ты самый умный из всех, кого я знаю…

— Я не знаю, как пишется «Марибор», — донесся сдавленный мрачный голос из-под одеяла.

— Да ну и хрен с ним! — Иан скинул сапоги и забрался на постель с ногами, подполз к неровностям кроватного ландшафта и улегся рядом, — Зато ты знаешь, где этот Марибор находится, как он укреплен и каким образом можно захватить его за два дня, избегая длительной осады.

Под одеялом молчали. Потом хмурая фигура пошевелилась, и на свет появилась встрепанная темноволосая голова принца.

— Ты выпил? — спросил Фергус, принюхавшись и недовольно сморщив нос. Иан хмыкнул.

— Немного. Для храбрости, — подтвердил он.

— А ведь мы еще днем пили этот… как его… сбитень, — заметил юноша, — смотри, еще сопьешься.

— Не будь таким занудой! — обиженно заявил Иан, но на душе у него вдруг стало так легко, что хоть пой во все горло. В радостном порыве он потянулся к Гусику и обнял его через одеяло, тот захрипел, словно задыхался, но потом рассмеялся и спихнул Иана с себя. Сел, пальцами растрепал волосы еще больше и широко улыбнулся другу.

— И ты прости, что лип к тебе, — сказал Фергус совершенно искренне, и Иан удивленно поднял брови. Такой претензии от себя он совершенно не запомнил, хотя наверняка бросил ее в пылу ссоры.

— Гусик! Ты можешь липнуть ко мне, сколько влезет! — заявил он от всей души, — Можем даже ходить по городу за ручки, как Лита со своими куклами. Для всех мы же братья — мало ли, как у нас в семье принято!

— Нет, — фыркнул Фергус, — пожалуй, это уже чересчур. А ну как все решат, что мы — парочка извращенцев…- он неожиданно осекся, а до Иана только через пару секунд дошло, что именно заставило Фергуса неловко замолчать. Он сейчас жил в доме тех, кого случайно обозвал «извращенцами», и юный эльф знал — для Нильфгаарда это было не просто распространенное, а единственно возможное мнение. Сам он старался особенно не вникать в такие тонкости морали, а к отношениям его родителей в Оксенфурте все привыкли. Те, кто мог что-то видеть, предпочитали не смотреть и не осуждать. Родители же свою любовь не афишировали, а в Университете Иорвет, носивший венчальное кольцо, подаренное ему папой по чуждой Редании нильфгаардской традиции, по умолчанию считался женатым эльфом, а на ком… Это была тема для бесконечных споров у него за спиной, и о них Иорвет рассказывал со смехом и презрением. Ему нравилось эпатировать публику, бросать ей вызов, и он наслаждался множащимися слухами и щедро делился ими. Все их многообразие просто поражало воображение — одни говорили, что эльфский профессор оставил свою суженую в Нильфгаарде ради научной карьеры. Другие — что Иорвет, подобно королю Фольтесту, заделал сына своей покойной сестре, а его сожитель теперь вынужден был растить его, как собственного ребенка. Папу сперва эти россказни ужасно расстраивали, но потом он смирился и стал накидывать собственные варианты — мол, Иорвет полюбил и женился на человеческой девушке, а та возьми да умри от старости. Да и в целом, Оксенфурт был городом, открытым для великого многообразия мнений и веяний, как утверждал в свое время мастер Лютик. Но Фергуса, выросшего в совершенно иной среде, было, конечно, так просто не переделать. И Иан не собирался пытаться.

— Ах, Гусик, — вместо осуждения и новой обиды, заявил он, трагично прижав ладонь ко лбу, — если бы не твоя грядущая свадьба с моей сестрой, я непременно бы вручил тебе помолвочное кольцо.

— Тогда моего папá непременно хватил бы удар, — фыркнул Фергус в ответ, — ты ведь сомнительного происхождения, простолюдин… Род вар Эмрейсов не выдержал бы такого мезальянса!

— Ну что же, — грустно вздохнул Иан в ответ, подавляя приступ хохота, — придется нам страдать или любить друг друга в тайне!

— Увы! — Фергус заломил руки и откинулся на подушку, смеясь. И Иан рассмеялся вслед за ним — все было в порядке, и ссора их потухла, едва затлев.

— Знаешь что, — отсмеявшись, сказал Фергус, устраиваясь на постели поудобней, пока Иан неторопливо раздевался, — я подумал — если мы не можем пойти к придворной чародейке Анаис, может быть, мы поищем какие-нибудь книги в Университетской библиотеке? Я слышал, в Оксенфуртской академии собрана самая богатая в мире коллекция магических трудов.

— Думаешь, нас туда пустят? — с сомнением спросил Иан. Он стянул рубаху и штаны и, решив не переодеваться в ночную сорочку, нырнул под одеяло, примостился к Фергусу, чтобы согреться — вино выветривалось, а в комнате было довольно холодно, — ты, может, и прикидываешься студентом, но даже мой отец смог просочиться туда только после того, как получил официальную бумагу от Ректора.

— Мы могли бы попросить твоего отца провести нас, — Фергус чуть повернулся, и получилось так, что юноши теперь почти обнимались, лежа под одеялом. Чтобы рука, зажатая между их тел, не затекала, Иан перекинул ее за спину Фергуса и устроил голову у него на плече. Дыхание принца чуть сбилось, но юный эльф списал это на неудобство их положения. Он поерзал, стараясь дать Фергусу возможность улечься так, как тому было угодно, но Гусик не пошевелился, будто боясь двинуться.

— Тогда нам пришлось бы рассказать отцу о нашем взломе, — возразил Иан, решив пока не замечать неловкости принца. Если тому было некомфортно, он вполне был волен сам променять положение, юный эльф его не держал, — и тогда не видать нам ни библиотеки, ни статуэтки, как своих ушей.

— Ну да, ты прав…- голос Фергуса звучал хрипло. Он коротко откашлялся и наконец принялся немного ерзать, явно стараясь нижней частью своего туловища отодвинуться от Иана, при этом не вывернуться из объятий. — Тогда как же быть? Погоди-ка, — Фергус повернул голову как раз тогда, когда Иан любопытно поднял свою, готовый слушать предложения друга. Их лица оказались очень близко друг от друга — так близко, что они едва не столкнулись носами. Взгляд Фергуса скользнул вниз, от глаз Иана к его подбородку и обратно. Каряя радужка сейчас, в полутьме комнаты, снова казалась совершенно черной. Фергус коротко сглотнул и облизнул губы. Лицо его вдруг исказилось, сморщилось, и Иан понял, в чем дело. От него, должно быть, несло за версту выпитым крепким вином, и кому бы такое пришлось по вкусу?

— От меня пахнет? — спросил он, отпрянув подальше, — прости, я схожу и прополощу рот…

— Не надо, — Фергус отодвинулся, отвернулся и скинул ноги с кровати, — я сейчас. Подожди минуту, — он встал и, странно согнувшись, спотыкаясь на каждом шагу, ринулся к двери. Иан проводил его удивленным взглядом, и, когда принц покинул комнату, поднес ладонь к лицу и дыхнул в нее. Вином от него действительно пахло, но не то чтобы очень неприятно — спирт смешивался с разнотравием, и запах был похож на аромат целебного эликсира, ничего особенного.

Фергус вернулся через добрых десять минут, Иан даже начал задремывать. Волосы и верх рубахи у принца были мокрыми насквозь, будто он сунул голову в ведро с холодной водой, но вид у Гусика наконец-то был самый обычный, и Иан решил не смущать его лишними вопросами. Принц скользнул под одеяло, но прижиматься к другу больше не стал.

— Я вот что подумал, — заговорил он уже совершенно ровным тоном, словно обдумывал и взвешивал слова все время своего отсутствия, — ты ведь рассказывал мне, что залезал в самые неприступные помещения Университета и неплохо их изучил. Может быть, и на этот раз сможешь?

— Библиотека просто огромная, — с сожалением покачал головой Иан, — пока я найду нужную книгу, меня обнаружат, а наказать за это могут моего отца. Я не хотел бы так рисковать, Гусик… Проще всего и правда обратиться к Кейре Мец. Если ее попросить, она не выдаст нас родителям.

— Я не знаю, как сторожат Библиотеку, — не сдавался Фергус, — но, если так же, как хранилище книг в Нильфгаарде, я мог бы отвлечь охрану, прикинувшись глупым заблудившимся студентом, пока ты проникал бы внутрь. Вряд ли это так уж сложно. Да и потом, ты же говорил, что знаешь заклятье, отводящее взгляд. Оно тоже могло бы пригодиться.

Иан сел, подтянув колени к груди, и некоторое время обдумывал слова Фергуса. Тот и впрямь верил, что у юного эльфа получится провести очередную шпионскую операцию в стенах Университета — зря он что ли так часто читал в письмах друга о его приключениях? И, как справедливо заметил раньше отец, не доверять мнению Фергуса у Иана не было никаких причин.

— Ладно, — наконец отважился он, — завтра мы привяжемся к отцу и пойдем с ним в Университет. А там — будем ориентироваться по обстоятельствам. Может, все и получится.

— Непременно получится! — с жаром заявил Гусик. Он снова улегся на спину и закинул руку за голову, — а теперь давай спать, а то завтра будем, как вареная морковка. Для настоящих разведчиков важен здоровый сон!

— Ты прав, — улыбнулся Иан и тоже устроился в постели.

Они лежали в полной тишине, соприкасаясь только плечами, и Иан, блуждая в пограничном сонном состоянии, прислушивался к дыханию Фергуса. Друг не спал, но заговаривать с ним снова было как-то неловко. Юный эльф украдкой повернул голову, чтобы глянуть в лицо другу. Он поймал его взгляд на моменте, когда Фергус, видимо, тоже решил проверить, спит ли Иан. По непонятной причине юный эльф почувствовал, как краска смущения бросилась ему в лицо и заставила запылать уши. Но, не показывая своей неловкости, лишь улыбнулся.

— Хороших снов, Гусик, — сказал он.

— Хороших снов, Иан, — шепотом ответил друг.

 

========== Фергус: Тяжелая правда жизни. ==========

 

Фергус проснулся от странного ритмичного стука прямо у себя над ухом. Сквозь остатки сна он смутно осознал, что за ночь спальня выстудилась так, что у него заледенел нос, а потом, приоткрыв один глаз, понял, что перетянул на себя половину одеяла со спавшего рядом Иана, и друг теперь лежал, свернувшись комком, и стучал зубами от холода. Принцу от этого печального зрелища стало так стыдно, что последние остатки дремоты мгновенно слетели с него. Он поспешил развернуть одеяло, накинуть его на плечи эльфа, а потом, немного посомневавшись, придвинулся к нему ближе и обнял Иана за плечи.

Вчерашний день выдался странным. Фергус никогда в жизни прежде не ощущал разом столько противоречивых эмоций. И обида на друга за несправедливые слова занимала в этом списке далеко не первое место. Ярче всего оказалось чувство удушающей жаркой неловкости за то, как его собственное тело отреагировало, когда друг, не удосужившийся одеться, прижался к нему и обнял. Хорошо еще, что Иан, похоже, ничего не заметил, но, выбегая из комнаты, Фергус четко понимал — волнение, которое охватило его в объятиях эльфа, было совершенно ненормальным. Постыдным и даже в какой-то степени жалким. И, засовывая голову в ледяную воду на кухне, принц дал себе торжественное обещание — больше никогда не «липнуть» к Иану, не позволять себе приближаться к этой опасной черте, за которой он не смог бы себя контролировать и испортил бы их прекрасную связь. Для друзей было совершенно нормально общаться, соблюдая приличную дистанцию. А вот жарко обниматься, испытывая при этом запретное возбуждение — точно нет. Но сейчас Фергус видел, как Иан замерз во сне. Эльф хмурился, явно не понимая, что с ним происходит, не в силах пробудиться, и виноват в этом был, конечно, сам Фергус, по-хозяйски перетянувший на себя одеяло. Потому не было ничего зазорного в том, чтобы помочь другу согреться, и объятия его были совершенно не постыдными. Они и раньше обнимались, и ничего страшного не происходило.

Иан в его руках пригрелся очень быстро. Уже через пару секунд он перестал стучать зубами и дрожать, а потом, выдохнув, понемногу расслабился, выпрямился и, что-то пробормотав, прильнул к принцу всем телом, а тому ничего не оставалось, кроме как обнять его крепче. Теперь юный эльф лежал, уткнувшись носом в шею принца, и его горячее дыхание щекотало кожу. Фергус прикрыл глаза, чувствуя, как кровь его устремляется в направлении Нильфгаарда, будь его тело картой Континента, и решил отвлечься мыслями о родине. Они всегда нагоняли на него тоску и сбивали с любого положительного настроя. Можно было припомнить, сколько солдат входило в среднюю хоругвь, и как звали всех командиров элитных частей войск. Еще неплохо было подумать о торжественном параде на открытии Недели Победы, одном из тех помпезных, но невыносимо скучных празднеств, когда Фергус стоял на трибуне рядом с отцом и принимал приветствия бесконечных рядов солдат, марширующих по площади. На третьем десятке колонн принц непременно начинал клевать носом, и держался из последних сил, чтобы не опозорить родителя.

Но сейчас все эти ухищрения совершенно не помогали. Иан дышал глубоко и ровно, и, казалось, совершенно не собирался просыпаться, а Фергус, забыв о том, как холодно было в комнате, думая лишь о том, что друг лежит рядом с ним совершенно голый, чувствовал, что вот-вот подойдет к опасной черте, из-за которой возврата к нормальной жизни уже не будет. Он зажмурился, усиленно вызывая в памяти образы раненных из Императорского госпиталя, который он посещал вместе с матерью. Императрица подходила к койкам отважных воинов, вернувшихся из очередного сражения с силами Скеллиге, брала их за руки, разговаривала с ними мягким всепонимающим голосом, спрашивала, хорошо ли их лечат и не нужна ли им какая-то помощь, а Фергус обычно стоял у нее за спиной, не в силах надолго задержать взгляд на изуродованных лицах и проступающей на повязках крови. Это все еще было бесполезно. Фергус плавно выдохнул и открыл глаза, глядя в потолок, чувствуя, как комок внизу живота сжимается все туже, мешая дышать.

Иан слегка пошевелился, плавно долго выдохнул, и от этого по шее и груди Фергуса прошлась парадом целая хоругвь мурашек, и он едва сдержался, чтобы не застонать.

— Мне так странно, — неожиданно шепотом проговорил Иан, не делая попытки отстраниться от принца. Он, очевидно, проснулся, но положение, в котором эльф себя обнаружил, его, казалось, полностью устраивало. — Гусик, прости…

Фергус хотел было спросить, за что Иан просит прощения, вчера ведь они разрешили все свои противоречия и помирились, но не смог произнести ни слова, дыхания на голос просто не хватало. Эльф же в его руках как-то странно двинулся, то ли пытаясь отодвинуться, то ли наоборот — прижаться теснее. И Фергус готов был выкатиться из-под одеяла на холод или вытолкать из-под него Иана, лишь бы этот невыносимо стыдный момент наконец закончился. Но он не шевелился, млея от горячей истомы, и ругая себя за это последними словами.

— Я, кажется…- Фергус услышал, как Иан сглотнул, снова поерзал, одной рукой скользнул под одеялом куда-то вниз, а потом вдруг отпрянул от друга, вывернулся из его объятий, откинул одеяло и сел на постели, спиной к принцу. На короткий миг Фергус ощутил себя так, словно с той части его тела, где только что прижимался Иан, содрали кожу, и теперь он истекал кровью.

— В чем дело? — каким-то чудом в Фергусе все же нашлись силы задать вопрос, хотя голос был какой-то чужой — глухой, почти придушенный.

— Извини, — худые точеные плечи Иана судорожно вздрогнули. — со мной такое иногда бывает, мастер Риннельдор говорил, что для моего возраста это нормально.

Ничего не понимая, Фергус сел. Беспокойство за друга в нем странным образом победило то, что не могли победить мысли о страшных ранах и скучных парадах. Что если Иану нехорошо? Может, он успел простудиться, лежа без одеяла в ледяном воздухе комнаты? Или вчерашнее вино давало о себе знать?

Иан рывком встал и, как-то неровно ступая, поплелся к сваленной на стуле одежде. Фергус пристально наблюдал за ним, и в момент, когда друг замешкался, стараясь попасть головой в нужную пройму на рубахе, заметил, что та часть его тела, на которую в обычное время он старался вовсе не смотреть, случись им оказаться вместе в дворцовых банях или сбежать ночью поплавать в купальне голышом, сейчас была похожа на исполнительного агента на приеме у Императора. Фергус кашлянул и стыдливо отвернулся. Сам вид Иана его не особенно смутил — скорее то, какая горячая волна радости прошлась по его собственному телу. Радости неуместной, такой, о которой он никогда другу не расскажет, даже под пытками.

— Так холодно, — решил принц сгладит неловкость, разглядывая книжную полку, пока Иан прыгал на одной ноге, натягивая штаны. — Хотя до зимы вроде еще далеко.

— Бедный южный мальчик, — фыркнул Иан, и голос его звучал уже почти нормально, — ты давно не бывал на Севере. Здесь зима может наступить задолго до того момента, когда ей положено. Однажды, говорят, тут пошел снег на Мидаете, хотя, вроде как, это был чей-то неудачный магический эксперимент.

Фергус наконец решился посмотреть на друга. Тот как раз наглухо застегивал на все пуговицы серый дублет с отцовского плеча, но было видно, что юный эльф уже успел взять себя в руки. Принц тоже чувствовал, что приступ миновал. Нужно было, конечно, умыться холодной водой, чтобы окончательно вернуть себе самообладание, но соображать он мог уже совершенно адекватно.

Нехотя Фергус вылез из-под одеяла. Холод мгновенно сковал его, как пыточный ящик, пронзая сотней ледяных игл. Дрожа и подпрыгивая на месте, принц поспешил одеться, но студенческая мантия Иорвета, даже надетая поверх плотной льняной рубахи, не давала достаточно тепла, чтобы согреться. И Иан, похоже, это заметил.

— Идем вниз, — предложил он, — может быть, отец уже приготовил завтрак и растопил печку. Потом найдем тебе что-нибудь потеплее из одежды.

Все еще дрожа, но, возможно, не только от холода, Фергус спустился вслед за другом в кухню.

Здесь царил легкомысленный беспорядок — на столе стояла кружка с недопитым чаем, были разбросаны перья и покоилась открытая на середине небольшая книга. Печка, растопленная, видимо, рано утром, успела уже прогореть и остыть. По всему выходило, что Иорвет поднялся ни свет, ни заря и успел уже уйти в Университет, оставив мальчишек предоставленными самим себе. Иан досадливо цокнул языком.

— Упустили мы его, Гусик, — заметил он очевидное, — а без него нас через пост охраны в Университет не пропустят. Ты-то студент только по одежке, а не по документам.

— Ничего, — Фергус легкомысленно отмахнулся от этой новой проблемы, — как-нибудь просочимся. Можем взять какую-нибудь книгу твоего отца и попросить у стражников позвать его. Мол, без этой книги профессор Иорвет не сможет читать лекцию.

— Это гениально! — просиял Иан, и Фергус почувствовал, как краска бросилась ему в лицо. Друг и раньше хвалил его и даже с восторгом реагировал на некоторые идеи, но за последние дни что-то в отношении принца к эльфу неуловимо поменялось. Может быть, дело было в том, что они почти ни на минуту не расставались, хотя раньше виделись не так часто, как хотелось бы. Или в том, что делили одну постель с тех пор, как покинули Нильфгаард, ведь раньше, если Иан гостил во дворце, он ночевал в гостевой спальне, отдельно от Фергуса. Так или иначе, но теперь принц готов был ловить и коллекционировать, как редких туссентских бабочек, каждую похвалу друга, каждый его восторженный возглас, на которые Иан бывал очень щедр. И с каждым днем эта ситуация усугублялась.

— Тогда торопиться нам некуда, — заявил, меж тем, эльф, — отец будет в Университете до вечера, и мы успеем его перехватить, а во второй половине дня в Библиотеке должно быть гораздо меньше народа, чем с утра. Так что предлагаю позавтракать и обсудить план действий.

Фергус согласно кивнул, и Иан, взявшись за длинную чугунную кочергу, принялся разгребать золу в печи, чтобы заново заложить в нее сухие дрова и разжечь. Принц же открыл дверь погреба, спустился по маленькой лесенке и принялся присматривать жертву для завтрака. Хлеб выглядел немного заветренным, но Фергус все равно его прихватил, и вместе с ним — несколько крупных белоснежных яиц, большой шмат жилистой вареной вырезки и несколько сморщенных груш, которые хранились здесь, похоже, с самого начала лета. Когда сверху раздался удивленный возглас друга, принц едва не выронил свою добычу из рук. В тоне Иана не слышалось испуга — только любопытное изумление. С таким находят не мертвое тело, но красивое стеклышко или редкий экземпляр книги у бродячего торговца.

Принц, однако, поспешил наверх, и, расставив продукты на столе, подошел к Иану. Тот стоял у печи и разглядывал что-то, лежавшее на полу среди хлопьев серой золы. Это был клочок бумаги, обгоревший со всех сторон, маленький и испачканный сажей.

— Что это? — спросил Фергус, хоть и понимал, что глупее вопроса не придумаешь. И Иан констатировал очевидное:

— Записка. Ну, вернее, кусок записки. Похоже, отец собирался ее сжечь, но швырнул слишком далеко в печь, и она сгорела не полностью.

— Посмотрим? — неуверенно поинтересовался Фергус. Все же читать чужие письма, особенно того, кто приютил его под своей крышей, было верхом бестактности. Если Иорвет хотел сжечь эту бумажку, значит, у него были на то веские причины, и двух мальчишек они совершенно не касались.

Иана, похоже, терзали те же мысли. Он пошевелил клочок кочергой, стараясь немного разогнуть его края. На серовато-грязной поверхности проступали оборванные строчки, написанные неровным быстрым почерком.

— Наверно, мы ничего не поймем, — сказал эльф неуверенно, — почти все сгорело…

— Точно, — подтвердил Фергус. Правильнее всего было бросить письмо обратно в печь и заложить свежими дровами — пусть его настигнет та участь, к которой его приговорил адресат. Но вместе с тем, принца охватило вдруг даже не любопытство, а какое-то странное, немного пугающее беспокойство.

И, казалось, Иан снова понимал его без слов.

— Но что, если это от папы? — спросил он решительно, — плохие новости. Или известие о том, что он должен надолго уехать? Это ведь мой папа, я имею право знать, верно? А отец мне ни за что ничего не расскажет.

— Это справедливо, — весомо подтвердил Фергус, хотя оба они знали, что читать письма возлюбленных друг другу еще более постыдно, чем секретные донесения. Но Иан уже принял решение, а принц не собирался его отговаривать.

Со вздохом, будто обстоятельства вынуждали его переступать через себя, юный эльф наклонился, поднял клочок бумаги и отряхнул его от золы. Фергус пристально наблюдал за лицом друга, пока тот вчитывался в неясные строчки, и четко заметил, как любопытное выражение сменилось тревожным. Видимо, новости и впрямь были паршивые — с чего бы еще иначе Иорвету жечь послание?

— Все-таки от твоего папы? — шепотом спросил принц, и Иан отрицательно дернул головой.

— Я не знаю, от кого это, — сказал он таким же шепотом, будто кто-то мог их подслушать, — вот, посмотри сам.

Фергус брал записку из рук эльфа осторожно, словно тот протягивал ему отравленную иглу — одно неверное движение — и можно, уколовшись, умереть. В записке были различимы всего две строчки, но их пугающий смысл был понятен даже из такого скудного содержания. «Университет для людей!» — гласила первая строка, а вторая красноречиво добавляла: «…прочь, грязный выродок!» Фергус отложил бумажку, чувствуя, как во рту появляется неприятный кислый привкус, похожий на предвестники приступа морской болезни. Кто-то угрожал Иорвету, единственному в Университете преподавателю-эльфу. И не нужно было много мыслительных усилий, чтобы понять, от кого именно могло прийти это письмо.

— Значит, твой отец знает о тех заговорщиках, — заметил Фергус тихо, думая о том, что после записки неплохо бы вымыть руки, такое противное чувство охватило его от ее прочтения.

— Заговорщиках? — растерянно переспросил Иан, но потом его брови взлетели вверх, — ты прав, Гусик, как я сам сразу не понял. Думаешь, те люди, что жгут свечи в подвале Алхимии, угрожают ему? Но почему тогда ни папа, ни отец, ничего не делают с этим?

— Может быть, это было первое письмо, — пожал плечами Фергус, — или пишут вовсе не они, хоть и маловероятно.

Иан некоторое время молчал.

— Вчера, когда я ушел, — начал он, немного подумав, — я залез в один из заброшенных домов по соседству. И видел там точно такой же стол, как в том подвале.

Фергус удивленно моргнул — это было уже очень серьезно.

— Ты осмотрел комнату? — быстро спросил он.

— Нет, — покачал головой Иан, — я хотел сделать это вместе с тобой. Ты заметишь то, что я пропущу, так что куда я без тебя.

Фергус решительно сжал кулаки.

— Ну так пойдем, осмотрим ее! — предложил он, забывая о холоде, голоде и смущении. Они с Ианом снова стояли на пороге приключения — на этот раз, правда, на первый взгляд оно казалось очень уж неприятным.

Иан помедлил.

— Нет, — возразил он, — думаю, в тот дом мы можем залезть и вечером. Сначала давай разберемся с компрессией. Мы не знаем, когда вернется папа, и когда нас отправят дальше в Вызиму, и второго шанса проникнуть в Университетское хранилище у нас может и не быть.

— Ты прав, — согласился Фергус, — тогда не будем тратить время на завтрак? — он бросил унылый взгляд на сиротливо стоявшие на столе продукты.

— Ну уж нет! — решительно возразил Иан, — на голодный желудок у нас ничего толкового не получится.

Ели они быстро, не потрудившись даже соорудить толковые бутерброды, просто откусывали от буханки хлеба и куска мяса с разных сторон. Потом Иан быстро выпил два яйца, а Фергус, который терпеть этого не мог, и дома почти устраивал истерики, лишь бы их не есть, последовал его примеру. Яйца были склизкие, совершенно безвкусные, и, допивая второе, Фергус почувствовал, что его сейчас стошнит. Но нельзя было показывать другу своей трусости, и он упрямо прикончил яйцо и удержал завтрак в себе.

Из дома они вышли, закутавшись в тяжелые меховые плащи, найденные в родительской спальне, а от стремительной ходьбы согрелись окончательно. С неба сыпалась колючая снежная крошка, а улица под ногами за ночь стала звеняще-скользкой, но юноши спешили, не обращая на это внимания. Сегодня Иан обходился даже без вежливых приветствий каждому встречному, похоже найденная записка здорово подзадорила его, и он несся вперед, как гончая по следу.

У самого моста, ведущего к воротам Университета, юноши, однако, притормозили.

— Вот зараза! — вскричал Иан, воздевая руки к небу.

— В чем дело? — Фергус удивленно посмотрел на друга, не понимая причин его порыва — они ведь почти пришли…

— Книга! — возопил Иан, — мы забыли книгу!

У Фергуса внутри все оборвалось. А ведь и правда, они так спешили выйти из дома, что у них абсолютно вылетело из голов взять хотя бы ту книжку, что лежала брошенной на столе. Это было так невероятно глупо, что впору было рассмеяться — или зарыдать в голос.

— И что теперь делать? — осторожно спросил Фергус, — идем обратно?..

— Ну, а что нам остается! — раздраженно бросил Иан.

Юный эльф осмотрелся по сторонам, и неожиданно его лицо просияло.

— А, может, и не понадобится никуда идти! — воскликнул он, хватая друга за руку. Тот, проследив за его взглядом, увидел, как к ним медленной усталой походкой, понурив плечи, приближался беловолосый высокий эльф, лицо которого было принцу знакомо.

— Это же Эренваль, — проговорил он и тут же перехватил удивленный взгляд Иана.

— Откуда ты его знаешь? — шепотом спросил друг.

— Он ведь сын твоего учителя, — ответил он, — советника моего отца. Я его с детства помню. Он постоянно крутился во дворце, когда Риннельдор прибывал на советы к Императору, слонялся с грустным видом и блокнотом и зарисовывал все, что видел. Однажды я с ним даже заговорил — мне стало его очень жалко. Он выглядел таким одиноким и несчастным, потерянным каким-то… А он подарил мне свой блокнот. — Фергус ухмыльнулся воспоминаниям, — можно сказать, я благодаря ему начал рисовать. У него в блокноте были такие замечательные рисунки, и я решил, что должен научиться этому.

Иан улыбнулся, но потом слегка нахмурился.

— Что, если он узнает тебя? — спросил он также шепотом, но потом возразил сам себе: — Нет, ты же теперь совсем другой человек, мой милый Гуус. Идем скорее, пока он не ускользнул.

Они догнали Эренваля у самого входа на мост, и тот на оклик Иана обернулся нехотя, словно не был уверен, что в самом деле услышал чей-то голос. Усталый мрачный взгляд прозрачно-голубых глаз скользнул по лицу юного эльфа, потом остановился на Фергусе, и внезапно брови Эренваля дрогнули. Он выпрямился, расправил плечи, а потом церемонно поклонился.

— Ваше высочество, — проговорил он, — не ожидал вас тут увидеть.

Мальчишки опешили, Фергус даже попятился на полшага. То, как легко эльф его узнал, было сродни какой-то неведомой магии, будто Эренваль смотрел на них сквозь волшебное стекло, позволяющее видеть сокрытое.

— Тише, — поспешил взять себя в руки принц, — я тут инкогнито, Эренваль.

Эльф непонимающе снова перекинул взгляд с Иана на Фергуса в поисках объяснений.

— Как ты меня узнал? — не смог побороть любопытство принц.

— Ну я ведь не слепой, — пожал плечами Эренваль, — и иногда рисовал вас, когда возвращался в Нильфгаард с отчетами. Сложно не запомнить лицо сына самого Императора… Я вот только не знал, что люди с возрастом меняют цвет. Удивительно.

Иан неразборчиво хрюкнул в ладонь, сдерживая усмешку, но Эренваль, ничего не заметив, задумчиво продолжал:

— Хотя волосы Шани в последнее время начали становиться серебристыми… Я мог бы догадаться, что это возможно.

— Боюсь, Эренваль, взрослея, люди не меняют цвет, — на грани с насмешкой, но торжественно-серьезно заметил Иан, — они только седеют от старости… как и профессор Шани.

Эренваль растерянно моргнул, будто попал из темноты на яркий солнечный свет.

— Глупости, — заявил он с достоинством, — профессор не стареет, и новый цвет волос выглядит на ней очень… благородно.

Мальчики переглянулись. Фергус понятия не имел, о ком идет речь, но на лице Иана вдруг появилось странное печальное выражение, словно он вспомнил о чьей-то болезни или о неминуемой беде.

— Увы, — на этот раз Иан говорил совершенно серьезно, без капли насмешки, — но профессор все же стареет. Когда мы с ней познакомились, она уже была очень взрослой, а с тех пор прошло целых семь лет. Для людей — это долгий срок. Не знаю, сколько ей лет сейчас, но, боюсь, очень скоро ее волосы окончательно станут серебряными, а потом…

Он опустил глаза, и Фергус прекрасно понял, что друг имел в виду. Неведомую Шани, которую почему-то вспомнил Эренваль, ждала та же участь, что и всех людей — что и самого Фергуса — смерть от старости, если болезни и раны не заберут ее раньше. Думать об этом принцу совершенно не хотелось, он и сам знал, что такое старение. Его мать за последние годы изменилась, превратившись из легкой улыбчивой девушки в зрелую женщину, чуть отяжелевшую после рождения двоих детей, в золотых волосах появлялись нити седины, и в ней прикосновение времени чувствовалось куда сильнее, чем в отце, который на памяти Фергуса никогда не бывал молод. И знать, что оба они окончательно одряхлеют и умрут, а принц станет тому свидетелем, было слишком страшно, чтобы всерьез об этом думать. Но вот до Эренваля простой факт того, что люди смертны, похоже, дошел только что, и он был шокирован, как маленький ребенок, осознавший впервые, что все, кого он любит, и он сам рано или поздно умрут.

— Нет, — решительно тряхнул он головой и заговорил с неожиданным жаром, — профессор — блестящая целительница. Она спасла от смерти стольких — и людей, и эльфов. Уж со своим старением она что-нибудь придумает.

Иан пожал плечами и отвернулся. Он, казалось, уже забыл, зачем нагнал Эренваля, смущенный и расстроенный этой беседой. И Фергус решил перехватить инициативу.

— Эренваль, ты не мог бы провести нас в Университет? — попросил он очень вежливо, хотя знал, что мог бы приказать, раз эльф узнал его.

Эренваль встрепенулся, посмотрел на юношу сверху вниз, изобразил услужливую улыбку.

— Нет ничего проще, ваше высочество, — заявил он, — следуйте за мной.

— Только, пожалуйста, — шепнул эльфу Фергус, когда втроем они пересекали мост, — для всех меня зовут Гуус. Не надо этого «ваше высочество», ладно?

Эренваль рассеянно кивнул.

Через пост охраны они прошли без проблем. У обгорелого пня эльф снова вежливо склонил голову перед принцем, но вовремя одернул себя.

— Мне нужно идти, — сказал он, — всего хорошего, ваше… Гуус. Привет родителю, Иан.

— Он никогда не называет меня Ианом, — шепнул эльф спутнику, когда Эренваль удалился куда-то в сторону главного здания университета, — видимо, у него и правда что-то случилось.

— Кто такая Шани? — в ответ шепнул Фергус, и Иан печально улыбнулся.

— Декан медицинского факультета, очень добрая женщина, мой друг, — ответил он, — и Эренваль влюблен в нее по уши с тех пор, как я знаю их обоих. Но, боюсь, и сам этого не понимает. Народ Звезд, что с них взять?

Фергус понимающе покачал головой. Ситуация была и впрямь неприятная, но задумываться и переживать о ней дальше у мальчишек не было времени.

Библиотека располагалась в отдельном корпусе, и, чтобы добраться до нее, мальчикам пришлось пересечь площадь, пройти сквозь высокую арку главного здания Университета и миновать оранжерею. На них никто не обращал внимания. Фергус был все еще одет как обычный студент, и легко смешивался с местными обитателями, а к Иану, видимо, все давно привыкли. Он был сыном единственного профессора-эльфа, и это было хорошо известно.

У самого здания хранилища юноши остановились. Тяжелые двери были закрыты, но никакой серьезной охраны здесь не наблюдалось. Вероятно, считалось, что стражи у ворот самого Университета было достаточно, и никому из допущенных в эти священные научные кущи не придет в голову грабить Библиотеку.

— Думаю, хранитель сидит внутри, — рассудил Фергус, — и я мог бы отвлечь его, пока ты ищешь нужную секцию.

— Может, поступим наоборот? — неожиданно предложил Иан, — я отвлеку хранителя заклинанием, а ты проберешься внутрь. Я буду держать его внимание минут двадцать, думаешь, тебе хватит столько времени?

Фергус с сомнением покачал головой.

— Я ведь понятия не имею, где внутри нужная секция, и какую именно книгу надо взять, — возразил он.

— Как и я, — пожал плечами Иан, — но ты же знаешь, как устроена Библиотека в Нильфгаардском дворце. Бывал там, а я — только облизывался. У тебя больше шансов что-то найти, вдруг их устройство похоже? Кроме того, мне будет проще разобраться с хранителем. Едва ли он захочет болтать с тобой больше пары минут. Думаю, он привык к рассеянным студентам.

Фергус вынужден был признать правоту друга.

Проникнуть в Библиотеку, впрочем, оказалось проще простого. Фергусу, когда он проскальзывал мимо большого стола, за которым престарелый человек в черной мантии перекладывал какие-то бумаги, показалось даже, что Иан не стал накладывать на него никаких чар. Хранитель узнал юного эльфа — судя по всему, в свои прошлые визиты тот успел оставить о себе хорошее впечатление, и разговор у них завязался совершенно искренний. Хранитель спрашивал, не собирается ли дядюшка Иана публиковать монографию по своей теме, и предоставит ли он готовый экземпляр в Библиотеку. Иан, хоть и вряд ли знал правильный ответ, подхватил нить беседы и подмигнул Фергусу, скрывшемуся за высокими книжными полками.

В большом помещении было светло, пахло книжной пылью и старой кожей, а книги высились на деревянных рядах до самого высокого потолка. В первый момент Фергус даже слегка отчаялся. Он не смог сразу понять, похоже ли это хранилище на то, что он посещал дома, и решил просто идти вдоль полок, как по лабиринту, надеясь, что чутье или рука Судьбы выведут его в нужное место.

Очень скоро Фергус, запутавшийся окончательно в пыльных коридорах, потерял счет времени и начал опасаться,что не сможет найти путь назад, останется в Библиотеке навсегда, став ее безмолвным призраком, а потом о глупом студенте Гуусе начнут складывать легенды, и рано или поздно Ректор пригласит ведьмака, чтобы изгнать его…

Стеллаж с магическими фолиантами выпрыгнул на Фергуса так внезапно, что он едва не споткнулся на ровном месте. Принц узнал нужный раздел по массивной книге Раффара Белого, которую так старательно вечерами читал Иан. Та была очень приметной, и спутать ее с чем-то было сложно. Значит, победа была близка, и оставалось лишь немного поискать… Фергус двигался вдоль ровного ряда медленно ведя пальцем по корешкам и читая мудреные названия. От прикосновения к некоторым томам по руке вверх поднимался странный неприятный холодок, и впору было решить, что вот-вот на голову наглого вторженца обрушится проклятье древнего фолианта, но принц упорно шел вперед с твердым намерением выполнить свою миссию.

Он услышал голоса, не дойдя какой-то пары шагов до конца книжного ряда. Замер, приник к стеллажу и прислушался. Странно было бы предположить, что незнакомцы, обнаружив Фергуса, заподозрили бы что-то неладное — он мог прикинуться обычным школяром, ищущим нужную книгу, это было совершенно не подозрительно. Но принц, захваченный ощущением важности своего задания, решил не шевелиться и не подавать признаков своего присутствия.

— Вы уезжаете? — спросил женский голос, и в нем слышалась плохо скрываемая грусть, — надолго?

— Может быть, насовсем, — голос Эренваля шуршал, как осенний дождь — также уныло, — меня отправляют в Аэдирн, моя миссия в Редании закончена…- он осекся, потом усмехнулся, — как глупо, я ведь не должен был вам этого говорить. Теперь меня могут повесить за предательство…

— Я никому не скажу, — заверила его женщина, — но зачем вам в Аэдирн? Там нет университетов, и ваша работа…

— О, профессор, — Эренваль тихо рассмеялся, — моя работа не имеет ничего общего с наукой, так что продолжать ее я могу в любой точке Континента. И так уж вышло, что теперь эта точка будет очень далеко от Оксенфурта… И от вас.

Оба замолчали. Потом женщина заговорила вновь — ее голос зазвенел, будто она сдерживала слезы.

— Но вы вернетесь. Аэдирн не так уж далеко, и вы могли бы приехать повидать… своих коллег, — ее голос едва заметно сорвался.

— Может, и нет, — Эренваль же говорил удивительно ровно, словно произносил заученный текст или превратился в магического голема, созданного, чтобы охранять его собственный покой, — может быть, через несколько лет, когда моя миссия будет выполнена, но того дня, боюсь, вы можете не дождаться, профессор.

— Я дождусь, — с неожиданным жаром произнесла женщина. Фергус услышал шорох ее короткого шага, — я буду всегда ждать вас. У себя в комнате — кто-то же должен готовить вашу мазь…

— Я не могу ничего обещать, профессор, — Эренваль осекся, потом поправил себя чуть задушенным тоном, — Шани.

— Не нужно ничего обещать, — Фергус боялся пошевелиться. Теперь уже не от страха быть обнаруженным, а из-за того, как неловко ему стало. Он был свидетелем чужого прощания, лез в чужую трагедию, был лишними ушами, недостойными слушать все это. — Главное — когда вернетесь, не нужно придумывать поводов, чтобы зайти. Просто заходите.

Их голоса затухли, и Фергус, чувствуя, как взволнованно колотится сердце, понял, что пора ретироваться. Уже оторвавшись от стеллажа, он заметил, что все это время прижимался к корешку тома «К вопросу об артефактной компрессии», выхватил ее с полки, запихал под мантию и бросился прочь.

Иана он обнаружил там же, где и оставил его. Юный эльф, смеясь, продолжал разговор с Хранителем, который появления вора даже не заметил. Фергус проскользнул мимо них к дверям, открыл одну створку и вывалился наружу, тяжело дыша.

Иан появился через пару минут.

— Ну как? — зачастил он, — удалось?

— Удалось, — кивнул Фергус, показывая себе на грудь, к которой одной рукой продолжал прижимать книгу. Подслушанный разговор отчего-то не шел у него из головы. Принц знал, что он совершенно его не касался, и паре Эренваля и Шани они с Ианом помочь никак не могли. Но на душе отчего-то все равно было паршиво. Иан заметил его настроение, но истолковал его по-своему.

— Да не бойся, Гусик, — заверил он друга, когда они шли мимо оранжереи обратно к выходу, — я прочту ее за одну ночь, и, если не найду ничего полезного, мы ее вернем. Это не воровство.

— Ну да, — кивнул Фергус, хотя мысли его были, конечно, совершенно в другой стороне.

Они вернулись во все еще совершенно пустой дом. Иорвет не успел прийти из Университета, и юноши вновь были предоставлены сами себе. Иан уселся за книгу, а Фергус, с разрешения друга, отыскал в одном из книжных шкафов стопку бумаги и несколько карандашей, кое-как заточил их кухонным ножом и уселся напротив Иана. Черный грифель летал по желтоватой поверхности бумаги легко, словно рука принца вовсе не управляла карандашом. Черты Иана выходили четкими, даже жесткими, юный эльф на рисунке хмурился, сосредоточенно скользя глазами по строкам сложной книги, и Фергусу удалось передать это его напряжение в нескольких тонких штрихах. Отвлекшись от своей работы, Иан поднял глаза и взглянул на листок. Фергус подавил в себе иррациональное желание накрыть рисунок ладонями, не показывать его Иану. На миг ему показалось, что в карандашных чертах, в том, как он нарисовал друга, была видна вся та скрываемая нежность, которую он недавно в себе раскрыл, и, увидев это, друг посмеется над ним или того хуже — брезгливо отвернется и снова велит Фергусу не липнуть к нему.

— Это снова отец? — спросил Иан, и принцу словно вилку всадили в грудь. Такого вопроса он точно не ожидал. И первым трусливым желанием было подтвердить эту догадку. Да, он рисовал Иорвета, как и всегда, когда Иан позировал. По крайней мере, юный эльф искренне в это верил, а Фергус обычно его не разубеждал.

— Это ты, — сказал юноша и невольно задержал дыхание, будто был на корабле, терпящем бедствие, и погружался в холодную воду.

Иан протянул руку, взял лист бумаги, поднес его к глазам и долго разглядывал.

— Это не я, — наконец улыбнулся он, подняв взгляд на Фергуса, — слишком красивый.

— Ты такой и есть, — выпалил Фергус, не успев себя остановить. Иан смотрел на него очень прямо. За окнами кухни стремительно темнело, и теперь они сидели в желтом круге света от единственной свечи, словно в магическом пузыре, гасящем все окружающие звуки и образы. Один на один, и Фергус не смог бы солгать Иану, даже если бы захотел. Юный эльф протянул руку через стол, накрыл ладонью ладонь Фергуса и замер, больше не шевелясь. У принца сердце билось уже где-то в районе горла, и он боялся, что вот-вот потеряет сознание, но не отводил взгляд от лица юного эльфа. Мгновение молчаливого единения длилось и длилось, и Фергус начал думать, что готов сидеть вот так до конца собственной жизни — слишком короткой, чтобы провести ее рядом с Ианом.

Наваждение рухнуло также внезапно, как окружило их. Иан улыбнулся и убрал руку.

— Отца еще нет, — сказал он, глянув за окно, — странно, уже поздно.

— Может быть, у него дела в Университете, — невпопад ответил Фергус, но Иану этого объяснения вроде бы оказалось достаточно.

— Пока его нет, мы могли бы осмотреть тот дом, — сказал он, и в первый момент принц не смог понять, о чем друг толкует. Но потом его осенило.

— Ты уверен, что нам стоит это делать? — неуверенно спросил он. — твой отец велел нам не лезть в неприятности.

— Ты же видел это письмо! — зло откликнулся Иан, — похоже, что это он по уши в неприятностях, и мы можем ему помочь!

Аргумент был вполне весомым, и Фергус согласился.

Когда они вышли в темноту улицы, еще больше похолодало, но снег прекратился. Воздух был таким густым и холодным, что буквально хрустел вокруг них. Иан уверенно пересек пустую улицу, свернул за угол, и принц не отставал от него ни на шаг. Они остановились перед зданием, очень похожим на дом родителей Иана, и юный эльф задрал голову вверх, разглядывая пустые окна. Им явно завладела нерешительность, и Фергус едва не поддался искушению предложить другу вернуться домой. Но в этот момент в окне на втором этаже мелькнул тусклый свет.

— Там кто-то есть, — шепнул Иан, — но не похоже, чтобы это были те заговорщики. Там горит всего одна свеча, а они, как я понял, палят их пучками.

— Тогда кто это? — спросил Фергус. Стоя рядом с Ианом, плечом к плечу, он совсем не испытывал страха, лишь легкое волнение, похожее даже чем-то на предвкушение.

— Идем, проверим, — решительно заявил юный эльф.

По темной узкой лестнице мальчики поднимались в полной тишине, стараясь не скрипеть ступенями, и у Иана это получалось гораздо успешней. Но, похоже, весь шум, что они произвели, не вызвал у прячущегося в доме незнакомца никакой реакции. Фергус уже начал думать, что здесь вовсе никого нет. Но когда они остановились на вершине лестнице, из-за двери комнаты, которая в обжитом доме была спальней Иана, раздался сперва звон стекла, а потом приглушенные ругательства. Очень знакомым голосом.

— Отец? — юный эльф толкнул дверь, и взорам их открылось совершенно фантастическое зрелище.

На полу в круге света одинокой свечи, скрестив ноги, восседал Иорвет. Перед ним стояла открытая бутылка вина из Корво-Бьянко — Фергус узнал этикетку. На коленях у отца Иана покоилась та самая книга, что утром он оставил на столе. Появления юных приключенцев Иорвет явно не ожидал, и смотрел теперь на них, как застуканный «на горячем» вор.

— Ты что тут делаешь? — требовательно спросил Иан, будто из двоих эльфов именно он был старшим.

— Читаю, — пожал плечами Иорвет, — пью. — и поняв, что такого объяснения сыну недостаточно, добавил, — я решил, что вам захочется провести немного времени наедине. Да мне и самому хотелось спокойно посидеть в тишине, не слушая через стенку ваши семейные скандалы.

— Но почему ты пришел сюда, — Иан присел на корточки рядом с отцом, а Фергус остался стоять, — ты знаешь, что тут в соседней комнате?

Иорвет усмехнулся.

— Конечно, знаю, я же не полный кретин, — ответил он гордо, — и, пожалуйста, не заводи той же песни, что твой отец. Мы с ним и так постоянно ссоримся из-за этого. Он утверждает, что эти долбанные фанатики опасны, хоть и не делают ничего незаконного, а, значит, просто переловить их он не может. Вернон хочет, чтобы я уехал из Оксенфурта, хотя бы на время. Мол, они не будут вечно просто смотреть на меня и слать письма с угрозами. А я говорю ему, что не боюсь их. Кто они такие, чтобы я из-за них бросал свою работу? Пыль под моими ногами. Я живу так долго и видел такое, что ненависть этих сумасшедших меня только смешит. Я и хожу-то сюда только ради того, чтобы их позлить.

Иан молчал. Фергус чувствовал, что друг хочет что-то сказать, подбирает слова — и никак не подберет. Раз уж Вернон Роше не смог убедить своего супруга в реальности грозящей ему опасности, то у двух мальчишек это вряд ли могло получиться.

— Ладно, — он встал и выпрямился, — мы пойдем. Прости, что помешали твоему уединению.

В тон Иана просочилась плохо скрываемая обида, и Иорвет, похоже, тоже ее разобрал.

— Не обижайся, Иан, — поспешил он сказать ему, — я очень рад, что вы живете у нас. Просто… с тех пор, как ты уехал в Нилфгаард, а твой отец пропадает на службе по несколько дней подряд, я учусь искусству одиночества, и теперь мне иногда нужно побыть с собой наедине, чтобы не забывать, что я так умею. Идите домой, я скоро вернусь.

Поздним вечером, уже лежа в кровати, юноши немного поговорили о том, что успело произойти за день.

— Думаешь, эти фанатики и правда представляют опасность? — осторожно спросил Фергус. Он лежал на спине, а Иан, не прикасаясь к нему, положил щеку на сложенные ладони и смотрел на друга сквозь тьму комнаты.

— В городе полно папиных агентов, — сказал юный эльф задумчиво, — и, если отцу и правда грозила бы серьезная опасность, папа не ограничился бы спорами, он просто увез бы его — и все.

— Но все равно, это так странно — знать, что целая куча людей тебя ненавидит не за твои дела, а просто за то, каков ты есть, — Фергус прикрыл глаза, взвешивая про себя собственные слова.

— На тебя готовят покушения раз в пару недель, — скептически заметил Иан, — и тебе все еще это странно?

Фергус бросил на друга мрачный взгляд.

— Знаешь что, — заявил он, — давай спать, — и Иан, тихо смеясь, повернулся на спину и закрыл глаза.

Фергус проснулся в полной темноте от странного незнакомого ощущения и шума, не похожего ни на что из того, что ему приходилось слышать. Он сел и заметил, что Иан тоже проснулся. Дом гудел, как растревоженное осиное гнездо, и снизу что-то трещало, и звуки эти все нарастали. И неожиданно Фергус понял, что его разбудило.

— Дым, — сказал он, — пахнет дымом.

 

========== Иан: Испытание огнем. ==========

 

Когда Иан распахнул дверь спальни, коридор был уже полон густым сероватым дымом. Пожар, судя по всему, начался на первом этаже — юный эльф слышал, как огонь трещит, пожирая сухое дерево мебели и стен внизу. Робкая надежда, что отец напился до беспамятства и заснул в брошенном доме, быстро испарилась, когда юноша увидел, как Иорвет торопится к нему по коридору, закрывая рот и нос рукой. И в то же время в нем вспыхнула секундная радость — они оказались в ужасной, опасной ситуации, но теперь все будет в порядке — отец справится с ней и спасет всех. Лицо у Иорвета и впрямь выражало холодную решимость.

— Выбирайтесь через окно, — без лишних слов скомандовал он сыну, — здесь совсем не высоко, помоги Фергусу.

— А ты? — Иан чувствовал, как от дыма начинало щипать глаза, и слова застревали в горле.

— Я должен кое-что забрать внизу, а потом выйду следом, — ответил отец, и сердце юноши упало.

— Там все в огне! — воскликнул он, тяжело закашлявшись, — нужно выбираться скорее!

— Не спорь со мной, — отрезал отец тоном, не терпящим возражений, — иди!

Иан попытался было преградить ему путь, но Иорвет оттолкнул его в сторону и стремительно бросился вниз по лестнице.

Фергус, который, казалось, ничуть не испугался, да и вообще был полностью готов к отступлению, успел кое-как одеться и сжимал в руках большую книгу, которую они позаимствовали в Университетской Библиотеке. И глядя на него, Иан с трудом, но поборол первый приступ паники.

— Вылезай в окно, — сказал другу юноша, — и беги за помощью. В этом районе никто не живет, беги сразу в сторону «Алхимии».

На лице Фергуса на мгновение мелькнуло сомнение. Он готов был начать спорить, понимая, что Иан замыслил что-то опасное и безумное, но, видимо, перехватив взгляд друга, быстро кивнул. Сейчас было совершенно не время для препирательств. Принц запахнул широкий плащ и быстрыми шагами направился к окну.

Иан на него больше не смотрел. Ему хватило пары секунд, чтобы, кашляя от дыма, добраться до лестницы и ринуться вниз, туда, где скрылся отец.

На первом этаже уже все полыхало. Огонь лизал тонкие стены, перекидываясь с них на стол в кухне, а с него — на книжные шкафы, которые отец заполнял с таким тщанием и гордостью. Легко можно было представить, что Иорвет, наплевав на собственную безопасность, намеревался вытащить из пылающего дома свои книжные сокровища — все те тома, что он собирал последние годы, как скупой богач копит золотые монеты, один к одному, выстраивал по порядку, сортировал и берег, как зеницу единственного ока.

Но, прорвавшись сквозь плотную завесу дыма, Иан увидел, как отец — высокий и прямой, как стрела, не обращая ни малейшего внимания на полыхающие вокруг него стены, устремился мимо своих драгоценных шкафов дальше, вглубь кухни, к небольшому кованому сундуку, где, как казалось юноше, хранился всякий бесполезный хлам, который было просто жалко выбрасывать. Однажды, несколько лет назад, Иан отважился спросить у папы, что лежало в этом сундуке, обычно не запертом, но окутанным флером тайны. И папа сказал ему, что отец держит там напоминания о своей прошлой жизни. Старую одежду, которую давно пора было сжечь, небольшой лук, не подходивший ему ни по росту, ни по руке, потертые сбитые сапоги. И сейчас юный эльф никак не мог взять в толк, что из этого мусора могло понадобиться Иорвету настолько, чтобы рисковать жизнью. Но раздумывать об этом долго не было никакой возможности.

Юноша пересек кухню бегом, спотыкаясь и чувствуя, как от невыносимого жара у него почти начинает плавиться кожа, а каждый вдох огнем отдается в груди.

— Отец! — крикнул он, стараясь перекрыть гул пламени вокруг, — Брось это, идем!

Иорвет не обернулся. Он откинул крышку сундука и теперь рылся в его легендарном содержимом. Иан подскочил к нему как раз в тот момент, когда отец с победным возгласом извлек что-то, завернутое в старую тряпицу и быстро прижал светок к груди. Только после этого он обернулся к сыну. Лицо Иорвета дрогнуло, словно он не предполагал, что голос, послышавшийся ему в шуме пожара, был настоящим.

— Иан! — одной рукой он ухватил юношу за плечо, — я же велел тебе уходить!

— Чтобы ты сгорел здесь один? — спорить посреди треска пламени и становящейся все тяжелее завесы дыма было еще более глупо, чем бросаться в самый центр бедствия, и оба эльфа это понимали.

— К двери, — скомандовал Иорвет, — скорее, пока потолок не обрушился!

Они не успели сделать и пары шагов. Одно из окон вдруг с оглушительным звоном лопнуло от жара, ночной воздух ворвался в комнату, и перед ними взметнулся высокий столб огня. Отец, шедший чуть впереди, вскрикнул и отшатнулся, но не выронил своей драгоценной ноши. Иан буквально поймал его, удерживая от падения. Отец прижимал свободную ладонь к лицу и неразборчиво стонал. Похоже, его обожгло волной жара, и он потерял ориентацию в пространстве. Юный эльф прижал его к себе, почти взвалил на плечо, помогая идти дальше, но очень быстро обнаружил, что путь к двери отрезан. Пол под ними, полыхая, проваливался, и добраться до выхода оказалось невозможно. Удерживая отца, не перестававшего тяжело стонать, Иан бросился было к разбившемуся окну, но новая волна жара обдала его, заставляя рубаху на нем затлеть. Выхода не было. Весь дом погружался в беспощадное пламя, и юный эльф вдруг с кристальной четкостью осознал — вот она, смерть. Они так и погибнут здесь, сожранные огнем и чужой ненавистью, сгорят ради неведомой вещицы, которую Иорвет продолжал упорно прижимать к груди. А прибежавший с подмогой Фергус будет звать друга, искать его, но найдет лишь обгорелые останки, когда дом наконец потушат. Это был бесславный и глупый финал его слишком короткой и бесполезной жизни. Он не смог спасти ни себя, ни отца, и теперь уже было слишком поздно об этом жалеть.

И неожиданно на место отчаяния пришла шальная мысль — а что если попробовать открыть портал? Пусть он не получится, пусть их разорвет внутри скрытого пространства перехода — такая участь была куда приятней их нынешней судьбы сгореть заживо в собственном доме. Одна рука Иана все еще была занята — он придерживал отца, который перестал стонать, но, вроде бы, потерял сознание от боли и дыма. Но сейчас это было неважно — юный маг помнил нужное заклинание лучше собственного имени — столько раз он произносил его, столько раз мастер Риннельдор поправлял неверные звуки в его произношении, столько раз юноша просчитывал и выстраивал магическую сигнатуру и сплетал нити энергии. Но сейчас для четкого расчета не было времени. Он выдохнул заклинание, вложив в эти слова весь оставшийся в легких воздух, повел рукой, всеми силами стараясь представить место, где одни должны были оказаться — мощенная брусчаткой улица перед домом. Та самая, где Иан, прижимаясь к папиной груди спиной, впервые взглянул на этот дом — тогда еще неприметный и скучный, лишь временное место обитания, пока судьба не увела бы их дальше.

Глубоко вдохнуть Иан больше не мог. Он зажмурился в последнем трусливом сомнении, и в следующий миг взмахнул свободной рукой, услышал, как, побеждая треск и гул пламени, завибрировало пространство перед ним, а потом, без единой мысли в голове, не в силах больше сделать ни вдоха, шагнул вперед.

Юный эльф упал на камни мостовой, споткнувшись о неведомую преграду, и тяжелое тело отца рухнуло рядом с ним. Иан лежал, приходя в себя, всего пару мгновений — ровно столько ему понадобилось, чтобы осознать, что он все еще жив — его сердце продолжало биться, и теперь он даже снова мог дышать. Дом продолжал полыхать в нескольких шагах от него. Оранжевые языки пламени, вырываясь из окон первого этажа, лизали стены снаружи, а внутри, за окнами спальней, все уже было красно от жара. Дом было не спасти — это было совершенно понятно. Но Иана сейчас это не волновало. Он поднялся на ноги, покачиваясь, ухватил отца за плечо и потянул его в сторону. Иорвет был снова в сознании, но никак не реагировал на старания сына, только стонал и шептал что-то на Старшей речи.

Им удалось отойти на несколько шагов, подальше от опасности, и Иан наконец усадил отца на мостовую и присел на колени перед ним.

— Ты ранен? — спросил он, протягивая руку к лицу Иорвета. Тот дернулся, избегая его прикосновения и не в силах опустить собственную ладонь. — Отец! — прикрикнул Иан, — дай посмотреть.

Плечи Иорвета болезненно дрогнули.

— Я ничего не вижу, — пробормотал он едва разборчиво, — я ничего не вижу.

Иан почувствовал, как по спине его прокатилась ледяная волна. Он знал, как отец беспокоился о целостности единственного оставшегося глаза, и это было, конечно, неудивительно. Он боялся птиц, даже если те не собирались на него нападать. Он старался поменьше читать, если в помещении было слишком темно. И теперь, похоже, произошло самое страшное — страшнее даже, чем, если бы Иорвет сгорел в кухне собственного дома. Он был слеп.

— Дай посмотреть, — Иану хотелось расплакаться от отчаяния, убежать прочь, спрятаться от этой беды, обрушившейся на них, перечеркнувшей все, что имело значение прежде. Но юный эльф понимал, что хотя бы один из них с отцом должен был сохранять самообладание. — Пожалуйста. Дай посмотреть.

Иорвет мгновение колебался, и Иан ощутил вдруг себя таким маленьким и никчемным, бесполезным и жалким. Он смертельно перепугался того, что увидит, если отец все же отнимет руку от лица. Юноша видел его старый шрам много раз — Иорвет никогда особенно его не прятал, и в этом увечье не было ничего страшного. Таким отец был всегда, сколько Иан себя помнил. Он знал, как тот лишился глаза, и эта история, пусть трагическая, давно успела стать легендой, которую Иорвет рассказывал хоть и неохотно, но с легкой долей жестокой иронии. Но теперь увидеть настоящее свежее увечье, пустую обожженную глазницу, пугающие следы пламени на родном лице, было по-настоящему оглушительно страшно. Иан сглотнул. Отец убрал руку.

Кожа на его щеке и виске была воспаленно-красной, словно он слишком много времени провел на солнце, но ожоги не казались такими уж тяжелыми. Веко было как-то неестественно опущено, и Иан с ужасом заметил, что длинные ресницы отца обгорели и осыпались, а от густой брови осталось лишь несколько волосков. Но все это было сущей ерундой — ожог пройдет, скорее всего, даже следа не останется, ресницы отрастут, а вот…

— Открой глаз, — Иан не просил, а приказывал тоном строгого целителя, проверяющего правильность ведения лечения. И Иорвет повиновался. Веко дернулось вверх неохотно, словно его свело спазмом, и полностью открыть его у отца сперва не получилось. Белок глаза оказался совершенно красным, испещренным густой сетью лопнувших сосудов. Зеленая радужка побледнела и выцвела, будто подернулась густым дымом, и зрачка в ней было не разглядеть.

— Не так уж страшно, — бодро сообщил Иан, хотя внутри у него все пылало от ужаса не меньше, чем их дом за спиной, — глаз на месте.

— Я ничего не вижу, — повторил Иорвет, словно это были последние слова, которые он помнил. Мысли лихорадочно скакали в голове у юного эльфа. Все последние недели он только и делал, что читал труд Раффара Белого, вникал в строчки, заучивал чары, но до практических занятий они с мастером Риннельдором так и не дошли. Но снова, как и в горящей кухне, юношей вдруг овладела уверенность. Хуже не будет. Они с отцом уже были за гранью опасности, и теперь любое решение было лучше бездействия.

— Закрой глаз, — на этот раз Иан говорил мягко. Лицо отца — потерянное, опустошенное — на миг исказилось, будто он готов был заплакать, но эльф подчинился. Снова опустил обожженное веко, и юный маг, стараясь вызвать в памяти все свои знания, почерпнутые из мудрой книги, аккуратно прижал его пальцами. Нигде на прочитанных Ианом страницах не было сказано, как лечить обожженные глаза, но он решил импровизировать. Юноша помнил чары, восстанавливающие ткани после обморожения — видимо, Раффару Белому чаще приходилось лечить тех, кто замерзал в снегах, чем попавших в пожар. И если заменить в этом заклинании одно-единственное слово, мог получиться нужный эффект. Иан сосредоточился, заставил магическую энергию из окружавшего их воздуха собраться вокруг его пальцев, пропустил ее через свою кожу, а потом направил отцу под веко, шепотом проговорил заклинание.

Тишина вокруг двух эльфов сгустилась, отодвинув прочь гул пламени догоравшего дома, шаги и голоса спешащих по улице людей, которых, видимо, вел Фергус, даже стук сердца Иана. Магия засочилась из его руки, проникая в чужое тело, как дым в комнату, заполняя его за считанные мгновения. А потом вдруг все закончилось. Иан почувствовал, как у него закружилась голова, а из носа на верхнюю губу засочилось что-то теплое и солоноватое. Он уронил руку и отстранился, стараясь не дать себе потерять сознание от усталости, сосредоточив свой взор на лице Иорвета.

Тот медленно, как-то опасливо поднял веко, и на этот раз в этом движении не было судорожной неуверенности, как прежде. Иорвет моргнул, потом еще раз, сфокусировал взгляд на Иане — и юноша увидел, что радужка снова потемнела и выглядела почти нормально, лишь немного смазанной и мутной.

— Иан, — прошептал отец, и, услышав собственное имя, юноша наконец позволил себе погрузиться в темноту беспамятства.

Он пришел в себя в чьих-то заботливых объятиях. Разлепив тяжелые веки, Иан увидел над собой взволнованное лицо Фергуса. Заметив, что друг приходит в себя, принц улыбнулся, и на мгновение его объятия стали крепче. Юный эльф, повинуясь разлившейся в груди секундной нежности, пополам с радостью, прильнул к нему и уткнулся носом в грудь друга. Тот погладил его по волосам, ничего не говоря, прижался щекой к макушке Иана и облегченно выдохнул. На долю секунды, пока длилось это знакомое объятие, можно было поверить, что ничего не произошло, что все это был лишь очередной тревожный пророческий сон юного мага, и теперь нужно было лишь проснуться и предупредить отца о грядущей беде. Но реальность была жестока.

Иан неохотно освободился из рук Фергуса и сел, огляделся. В небольшом отдалении целая группа людей перекрикивалась, туша догоравший дом. Рядом, в паре шагов, сидел Иорвет, и женщина, в которой юноша со спины узнал Шани, осматривала его лицо.

Опираясь на руку принца, Иан медленно поднялся и, прихрамывая — не от ран, а от смертельной усталости — подошел к ним ближе.

— Как он? — вопрос этот нужно было задать, хотя юноша совершенно не хотел слышать ответ. Тот мог оказаться слишком страшным — его самодельное заклинание сделало только хуже, выморозило глаз отца напрочь, и теперь ему уже нельзя было помочь…

— Ожоги на лице и на руках, возможно, небольшое отравление дымом, — не оборачиваясь, ответила Шани четко, будто докладывала командиру о проведенном штурме.

— А глаз? — сорвавшимся голосом спросил Иан.

Шани молчала несколько проклятых секунд, и юный эльф уже чувствовал, как сердце в его груди замедляет ход, готовое остановиться.

— Легкий ожог роговицы, — ответила целительница наконец, — но, учитывая общее состояние, травма должна была быть гораздо, гораздо хуже. Удивительное везение.

— Это не везение, — проговорил вдруг Иорвет хрипло, — это Иан. Мой сын спас меня.

Юноша почувствовал, как две пары изумленных глаз устремились на него. И Фергус, и Шани, казалось, взглянули на юного эльфа и впервые увидели в нем настоящего мага. И он готов был обрадоваться, что его действия помогли отцу, но слабость лежала у Иана на плечах тяжелым душным воротником, забирая, приглушая все чувства. Он покачнулся, и принцу пришлось снова придержать его. Шани тревожно поднялась, но Иан лишь отмахнулся.

— Я устал, — пробормотал он, — займись отцом…

Он с трудом запомнил, как они добрались до дома Шани. Вероятно, Фергус всю дорогу чуть ли не тащил Иана на себе, помогая переставлять ноги. В небольшом теплом помещении, где они наконец оказались, пахло точно также, как в кабинете профессора в Университете — крепким чаем, целебными травами и спиртом. Переступая порог, Иан уже почти полностью пришел в себя, хоть у него все еще слипались веки, но теперь он мог идти сам, лишь слегка опираясь на локоть друга. Шани тут же повела Иорвета наверх, скомандовав Фергусу заняться Ианом, будто принц уже не раз бывал в ее доме и ассистировал профессору. Удивительно было видеть, как собранно и четко вел себя друг, от его обычной легкой нерешительности не осталось и следа, а в руках появилась невиданная прежде твердость. Даже убедившись, что Иан держится на ногах вполне самостоятельно, он довел его до маленькой хорошо протопленной кухни, усадил на скамью за стол, и только после этого отпустил.

Юный эльф ничуть не удивился, увидев в комнате Эренваля. Вид у того был немного потрепанный, словно его только что выдернули из постели, но, увидев приход мальчишек, он поднялся со своего места и, не говоря ни слова, набрал воды в большой медный чайник и поставил его на огонь.

Иан сидел за столом, лениво наблюдая за тем, как Эренваль и Фергус вместе разливали чай по большим кружкам и расставляли на столе конфеты из запасов Шани, и чувствовал, как постепенно бледнеет, отступая, слабость. И на ее место приходит иное, глубокое, удушливое, парализующее чувство запоздалого ужаса. Он чуть не погиб. Чуть не сгорел заживо. Чуть не потерял отца. Дом, в который он всегда мог вернуться, был уничтожен. Не в силах побороть липкую, кислую, как приступ тошноты, волну, он уронил голову на грудь, вздрогнул и разрыдался.

Когда Фергус бросился к нему, Иан отодвинул его руку, потряс головой, не в силах справиться с душившими его рыданиями, и друг, вместо того, чтобы приставать с расспросами, молча подвинул юноше кружку с горячим чаем. Эльф вцепился в нее, чувствуя, как жар согревает ледяные ладони, и наконец смог свободно выдохнуть. Фергус сел рядом с ним, почти касаясь его плеча своим, а Эренваль устроился напротив.

Стараясь выровнять дыхание и перестать позорно всхлипывать, Иан сделал несколько мелких коротких глотков. Чай оказался крепким — даже немного слишком. Похоже, кто-то щедрой рукой плеснул в него какое-то снадобье на основе спирта. Но эта смесь помогла Иану окончательно взять себя в руки.

— Простите, — коротко икнув, проговорил он, — я в порядке.

— В порядке, как же, — покачал головой Фергус, — я видел, что стало с домом. Как вы выбрались оттуда почти целыми и невредимыми?

— Я открыл портал, — пожал плечами Иан, — но не то чтобы отец остался невредимым. Ему обожгло лицо, и его глаз…

— Но ты вылечил его! — в тоне Фергуса сейчас не звучало обычного для него немного преувеличенного восхищения, из-за которого юноши однажды даже повздорили. Он говорил совершенно искренне, просто констатировал непреложный факт.

— Надеюсь, — только и смог ответить на это Иан, чтобы снова не разрыдаться. Произошедшее пока плохо укладывалось у него в голове, и он боялся, что, стоит получше задуматься об этом, все внутри него снова перевернется, и тогда уж он точно задохнется от страха.

— Мой отец неплохо тебя обучил, — вдруг вмешался в разговор Эренваль, — ты ведь учишься у него сколько? Четыре года? Должно быть, Император в тебе не ошибся, когда передавал тебя ему в ученики. Ты действительно очень талантлив.

В этой милой домашней обстановке, среди ароматов чая и трав, за потертым деревянным столом обычно надменный и отстраненный эльф смотрелся сейчас удивительно гармонично. Он был одет по-простому, словно это был его дом, а юноши оказались в нем нежданными гостями, и Эренваль не успел переодеться. Белоснежные волосы были встрепаны и примяты с одной стороны, лицо казалось слегка заспанным, а на нижней губе Иан с удивлением разглядел маленькую алую отметину, будто кто-то в порыве укусил его — юноша иногда видел такие же следы на лице у папы. По всему выходило, что Эренваль оказался в этом доме совсем не случайно. Но вместе с тем, тон он сохранил величавый и ровный, с привычными легкими нотами заносчивой гордости, даже несмотря на присутствие принца в комнате.

— Твой отец так, видимо, не считает, — Иан пожал плечами, — за все эти годы, что я учусь у него, он ни разу толком меня не похвалил.

Эренваль усмехнулся.

— У отца был всего один ученик, которого он действительно хвалил, — ответил он, — много лет назад. И, видимо, похвалы его действовали так хорошо, что тогдашний Император Фергус велел завербовать этого ученика в Нильфгаардскую разведку. Мой отец был в ярости, но не мог не подчиниться. А позже тот тип окончательно растоптал его сердце, когда сперва стал служить Узурпатору, а потом, как я слышал, и вовсе стал агентом какого-то другого королевства. Что с ним стало потом, я не знаю, но после него отец долго не брал учеников. Ты — первый за последние десятки лет.

Ничего подобного, конечно, мастер Риннельдор ему не рассказывал, и сейчас Иан выслушал эту историю и готов был разразиться сотней любопытных вопросов, но внезапно раздался крепкий стук во входную дверь, и, не дав Эренвалю ответить, в кухню ворвался папа. За ним следом легкой, почти танцующей походкой шел ведьмак Ламберт.

— Ну, я же говорил, что найдем, — проговорил он, останавливаясь в дверях, — и незачем было так орать.

— Где Иорвет? — спросил папа, совершенно игнорируя слова Ламберта.

— Он наверху, с ним профессор, — Эренваль величаво поднялся, возвышаясь над папой, с таким видом, будто готов был вышвырнуть грубых гостей прочь.

— Иди с ним, — шепнул Иану Фергус, но тот и сам уже принял это же решение. Юноша встал из-за стола и взял папу за руку.

— Идем, я провожу, — сказал он. Папа скользнул взглядом по лицу Иана, явно подмечая распухший от рыданий нос и покрасневшие глаза, и суровое лицо человека стало совершенно каменным. Должно быть, воображение уже нарисовало для него ужасную картину обугленного неузнаваемого тела возлюбленного, но Иан не стал разубеждать его — лучше было один раз увидеть.

Они поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж, держась за руки, и у единственной наглухо закрытой двери, папа притормозил. Иан чувствовал его напряжение, понимал, что творилось сейчас у человека на душе, и как страшно ему было увидеть то, что он успел уже себе нафантазировать. Решив помочь ему, юноша сам постучался, а потом толкнул дверь и вошел.

Иорвет лежал в постели, укрытый легкой простыней до груди. Левая рука — та, в которой он сжимал неведомую драгоценность, ради которой рисковал жизнью — была плотно перебинтована. На другую Шани, сидевшая у постели, наносила пахучую желтую мазь. Слой такой же мази был и на лице отца, вокруг глазницы и на лбу. Профессор подняла на вошедших глаза, а папа, выпустив ладонь Иана, бросился к кровати так стремительно, что чуть не перевернул стоявшую на пути табуретку.

— Иорвет, — человек сел на край постели, не решаясь прикоснуться к любимому, лишь глядя на него во все глаза. Потом повернулся к Шани, — как он? Выживет?

— Мой глупый человек, — отец медленно поднял веко, едва заметно улыбнулся, протянул перебинтованную руку, но папа все еще не осмелился ее взять, и она упала обратно на постель, — как я рад, что вижу тебя.

Иан никогда прежде не видел на папином лице такого выражения. Юноша боялся, что Вернон начнет ругаться на Иорвета за то, что тот его не послушал и довел ситуацию до трагедии из-за своего упрямства, но вместо этого черты человека вдруг словно смазались, и он готов был расплакаться, как его сын несколько минут назад.

— Теперь от моей прежней красоты совсем ничего не осталось, — в голосе отца слышалась горькая ирония. Забинтованной рукой он метнулся к своему лицу, но не стал к нему прикасаться.

— Ты прекрасней всех фрейлин и всех королев, — неожиданно улыбнувшись, ответил папа, и Иан не понял, что он имел в виду. Но Иорвет, прикрыв веко, тихо усмехнулся — видимо, слова попали в цель.

— Ожог не слишком сильный, — вмешалась в их обмен кодовыми фразами Шани, — если будете делать компрессы с этой мазью пару недель, даже шрама не останется. Основная опасность была для глаза. Но магическое вмешательство помогло, зрению ничто не угрожает.

— Магическое вмешательство? — Брови папы сдвинулись, лицо стало хмурым и подозрительным.

Шани улыбнулась — немного снисходительно, с таким видом лекари сообщают растерянным папашам «У вас мальчик».

— Иан применил заклинание, — пояснила она, — оно быстро восстановило ткани, но для полного исцеления я советую ничего не читать и не писать ближайший месяц.

— Иан? — переспросил папа, будто сразу не смог припомнить, кто это вообще такой.

— Твой сын, Вернон, — раздраженно напомнил отец.

Иан почувствовал, что третьего за вечер восхищенного взгляда он просто не выдержит. Усталость снова брала свое. Он прислонился плечом к косяку и слабым голосом спросил:

— Можно мне где-нибудь поспать?

Шани, закончившая перевязку, встала.

— Идем, я постелю тебе и твоему другу, — сказала она, глянула на Вернона, — оставляю вас наедине. Но смотрите — не мучайте его расспросами. Я дала ему сонный эликсир.

Папа, казалось, ее не услышал, продолжая глядеть только на Иорвета, а тот медленно опустил веко и замер, сложив перебинтованные руки на груди.

В кухню Иан спустился, держась за стену, чтобы не упасть. Эренваль сидел за столом очень прямо, бросая быстрые взгляды на ведьмака, который устроился на скамье, закинув ногу на ногу, и большими глотками пил чай из кружки, оставленной Ианом.

— Все живы? — спросил он, когда Иан сел на свое место рядом с Фергусом. Юный эльф кивнул. Каждое движение давалось ему с огромным трудом, и он обессиленно снова прильнул к другу. Тот заботливо приобнял его, позволяя устроить голову у себя на плече.

— Чудненько, — улыбнулся ведьмак, — тогда у меня остался только один вопрос — куда, мать вашу, делся принц, которого меня прислали сопровождать? Сгорел?

— Я здесь, — тихо фыркнув, ответил Фергус. Ламберт смерил его подозрительным кошачьим взглядом.

— Ты ж сказал, тебя зовут Гуус, — заметил он мрачно. По всему было видно, что Ламберт не намерен терпеть шутки над собой.

— Это конспирация, — нейтрально отозвался Эренваль, — для безопасности.

— Шпионы хуевы, — прокомментировал Ламберт и отставил пустую кружку в сторону, — это на тебя покушались? Не больно-то вам помогла ваша ебанная конспирация, как я погляжу.

— Они покушались на профессора Иорвета, — снова ответил за мальчиков Эренваль, — мрази, считающие, что эльф не должен преподавать в их жалком Университете.

В устах льдисто-прекрасного эльфа грубое слово звучало чуждо и неестественно, можно было подумать, что он вовсе не знает его смысла. Но вместе с тем, было заметно, как глубоко самого Эренваля задело произошедшее. И Иан непременно что-нибудь сказал бы, чтобы поддержать его, но его утягивало в пучину сна, и он уже не мог ворочать языком.

В доме Шани они провели весь следующий день, большую часть которого Иан проспал. Он слышал, как Фергус, снова улегшийся с ним в одну постель, встает, уходит, а потом возвращается, спрашивает, не хотел ли Иан поесть, но у юного эльфа сил хватило лишь на то, чтобы смутно пробормотать отказ. Только к вечеру юный эльф смог встать с кровати с неподъемной гудящей головой. В спальне он был совершенно один, но на небольшом столике у постели его ждал кувшин с водой для умывания, мыло, тазик и полотенце. На стуле рядом была аккуратно сложена одежда — с чужого плеча, но вполне подходящая. Рубашка была вышита мелкими алыми цветочками и принадлежала явно Шани, но это не имело никакого значения. Юноша умылся, оделся и спустился в кухню.

Там же за столом шел настоящий военный совет. Папа сидел во главе и слушал, как Фергус докладывал ему о произошедшем. Принц закончил свой рассказ, сообщив, что привел столько людей, сколько смог, и Шани для помощи раненным. Папа милостиво кивнул. Иан, стараясь не мешать, присел с краю стола и поискал глазами, нет ли поблизости чего-нибудь, чем можно было бы утолить проснувшийся вместе с ним голод.

— Ламберт осмотрит пепелище и, может быть, что-то узнает, — жестко проговорил папа, и было слышно, как слово «пепелище» вместо слова «дом» болезненно вяжет у него во рту, как неспелая слива, — спасибо за гостеприимство, Шани. Мы уедем, как только Иорвету станет лучше. В Оксенфурте больше оставаться нельзя.

— Ну уж нет, — Иан оглянулся. На пороге кухни стоял Иорвет собственнойперсоной. Перевязанной рукой он придерживался за косяк, половина лица была заклеена пропитанным мазью куском полотна, но вид эльф имел очень решительный.

— Даже не начинай, — Вернон предостерегающе поднял руку, — я уже предупреждал тебя, что такое может случиться, но ты меня не слушал. Теперь я не стану слушать тебя. Мы уезжаем в Вызиму, как только профессор скажет, что ты выдержишь путешествие.

— Я никуда не поеду, — очень твердо, несмотря на свой жалкий вид, повторил Иорвет. Он медленно подошел к столу, сел рядом с Ианом. От эльфа пахло чем-то приторно-сладким, легкими первоцветами и камфарой. Из-за компресса на лице он с трудом мог открывать рот, и слова его звучали невнятно, но в тоне была холодная сталь. — Я не позволю этим фанатикам запугать меня. Они разрушили мой дом, сожгли все мои вещи, мои рукописи и книги, но я не позволю им уничтожить мою работу. И тебе не позволю.

— Иорвет, — человек даже подался вперед, видимо, чтобы звучать убедительней, — ты чуть не погиб, ты мог ослепнуть. И наш сын чуть не сгорел вместе с тобой. Этот спор не имеет смысла.

— Именно так, — подтвердил Иорвет, — потому что, пока я жив, ни один жалкий человек не заставит меня отказаться от моей цели. Я остаюсь, а ты, если хочешь, можешь уезжать и никогда не возвращаться.

Лицо папы застыло, губы сжались в тонкую линию. Иан чувствовал, что этот спор был далеко не первым между ними, но теперь на руках у человека были железные аргументы. Но их все равно было недостаточно, чтобы переубедить эльфа.

— Тише, тише, — вмешалась в перебранку Шани, поднимая руки, — сегодня днем я была в Университете. Там уже знают, что произошло, и Ректор готов предоставить Иорвету жилье на территории кампуса, круглосуточную охрану и отпуск на время восстановления. Его очень ценят, и сделают все, ради его безопасности. Ректор сказал, что это — приказ самой королевы Адды. Ей сообщили о случившемся, и она пообещала заняться поимкой виновных. Адепты Вечного огня на территории Редании вне закона. Выходит, в Оксенфурте Иорвету будет находиться безопасней всего.

Папа устало прикрыл веки и некоторое время молчал. Иорвет, не дождавшись его ответа, снова неторопливо поднялся, обогнул стол и, ничуть не стесняясь собравшихся, обвил руками шею человека, присел ему на колени и прильнул к нему всем телом, прижавшись щекой со старым шрамом к щеке.

— Я буду в порядке, — шепнул он ему прямо в ухо, — а ты — отвези мальчиков в Вызиму, возвращайся, найди и убей тех, кто сжег наш дом. Одного за другим.

Руки папы обняли Иорвета в ответ так бережно, словно он боялся своими объятиями причинить ему боль, разбередить ожоги.

— Клянусь тебе, — ответил человек очень тихо, — я уничтожу их всех.

В кухне повисла тишина. Каждый из присутствующих теперь смотрел в любую сторону, только бы не на обнявшихся возлюбленных во главе стола. Наконец профессор деликатно кашлянула.

— Может быть, поужинаем? — предложила она, — а потом вам, профессор, нужно вернуться в постель, если вы хотите, чтобы лекарства подействовали.

Ужинали почти в полном молчании, а когда с едой было покончено, папа помог отцу встать и, придерживая его за талию, вывел из кухни. Вернулся человек через несколько минут, сообщив, что Иорвет благополучно заснул, а сам он хотел дождаться возвращения Ламберта. Пока убирали со стола, Фергус подобрался к Иану поближе и шепнул ему:

— Я вытащил и книгу, и фигурку. Жаль, больше ничего спасти не удалось…

— Ничего, — улыбнулся ему Иан, — мне не впервой. Я рассказывал тебе, как меня прокляли? Тогда папа подумал, что я заразился Катрионой, и велел сжечь все в моей комнате. Вещи — это всего лишь вещи. Главное, что и ты, и отец в порядке.

Фергус с готовностью кивнул и улыбнулся другу в ответ.

— Я напишу моему отцу, он поможет восстановить библиотеку Иорвета, — заверил он Иана, — может быть, даже дополнить ее.

— Думаю, можно будет все же вывезти из Вызимы собрание книг короля Фольтеста, — вмешался в их разговор папа, видимо, шептались мальчишки все же слишком громко, — все равно Анаис они не нужны, и пылятся без дела.

Было видно, что человек не просто смирился с правотой Иорвета, но всерьез вознамерился исполнить свою клятву.

— А как же быть с домом? — спросил у него Фергус, печально вздохнув, — он был такой красивый и уютный…

— Дом — это только стены и немного мебели, — улыбнулся ему папа, — когда с фанатиками будет покончено, я куплю для нас новый дом — побольше и из камня. Может быть, даже с садом.

— Все-таки интересно, — задумчиво проговорил Иан, — за чем отец ринулся на первый этаж? Он ведь не вынес ни одной книги, и рукописи свои бросил. А эту вещь не отпускал, даже когда его опалило…

— Я его спросил, — мрачно ответил папа, — этот идиот полез за старой трубкой, — и, заметив непонимающий взгляд сына, усмехнулся, — он сказал, это был мой ему первый подарок. Уникальная ценность. Странный вы, эльфы, народ.

Иан понимающе кивнул. Поступок отца все еще казался ему непостижимым, но теперь хотя бы все немного встало на свои места.

Ламберт возник на кухне так бесшумно, словно прошел через невидимый портал. Он молча опустил на стол большой сверток, пахнущий дымом и гарью.

— Вот, — сообщил ведьмак, — все, что там осталось более или менее целого.

И пока Иан и Фергус принялись разгребать останки былого уюта, ведьмак и папа сели за стол, и Ламберт заговорил, чуть понизив голос, хоть и не мешая мальчишкам подслушивать.

— Очень странный пожар, — сказал он, — без ясного источника. Я было подумал, что что-то швырнули в окно — но все створки были закрыты, осколки стекла снаружи — значит, окна лопнули от жара, а не были разбиты извне. Была версия, что твой эльф забыл погасить печку или свечу на столе, но источник пожара был далеко от этих точек. Вроде как, первым загорелся один из книжных шкафов. Можно подумать, там был какой-то самовоспламеняющийся свиток или вроде того.

— Среди фанатиков есть маги? — строго спросил отец.

— Среди тех, кто жизнь положил, чтобы всех магов изничтожить? — хмыкнул Ламберт, — сильно сомневаюсь. Но без магии не обошлось. Медальон в доме ни на что не реагировал, но снаружи — дрожал, как бешенный.

— Может, от моего портала? — предположил Иан тихо, с сожалением откладывая в сторону расползшуюся от воды книгу с яркими иллюстрациями — ее подарила Шани, когда юный эльф еще не стал магом.

— Порталы не оставляют таких следов, — отрицательно покачал головой Ламберт, — и целительские чары — тоже. Будь здесь Кейра, можно было бы попросить ее пройти по следу магической сигнатуры. Но пока мы посылаем ей весточку, след остынет. Так что пока — это все, что мы имеем.

— Может быть, Иан смог бы проследить сигнатуру? — вмешался вдруг Фергус, и Иан готов был ударить его по голове резным металлическим подсвечником, спасенным из огня. Ламберт смерил мальчишку взглядом.

— Вряд ли, — покачал он головой, — ты, пацан, конечно, молодец, всех спас, но я лучше других знаю, что такое адреналин и подвиги под действием опасности. На холодную голову ты ничего не распознаешь, как пить дать.

Ламберт говорил чуть насмешливо, но прямо и честно, и его жестокие слова кольнули Иана ядовитой иглой обиды. Точно то же самое мог сказать ему мастер Риннельдор, и оба они, конечно, были правы. Юный эльф за последние дни успел слишком привыкнуть к похвале, и столкновение с правдой оказалось болезненным.

— Все верно, — вынужден был признать он, — я еще не учился выслеживать магическую сигнатуру.

— Значит, придется прибегнуть к традиционным методам, — решительно заявил папа, — я разошлю агентов и постараюсь что-нибудь узнать. К моему возвращению, надеюсь, они добудут хоть какие-то сведения. По крайней мере, допросить фанатиков, даже если они ни при чем, будет не лишним. А пока, — он перевел прямой взгляд на Фергуса, — собирайтесь, ваше высочество, через два дня мы выезжаем в Вызиму.

— Прямо так, без отряда сопровождения? — Фергус явно делал последнюю попытку зацепиться за Оксенфурт. Слова папы означали, что для него и для Иана приключения подходили к концу. Впереди их ждала Вызима, а потом — свадьба для одного и возвращение к мастеру Риннельдору для другого.

— Я — твой отряд сопровождения, — хмыкнул ведьмак, вздернув подбородок, — мы с Верноном доставим вас в лучшем виде.

Фергус и Иан переглянулись. Это была лучшая из возможных новостей. Ламберт юному эльфу нравился, и по крайней мере, путь в его компании не должен был превратиться в унылое бесконечное путешествие в никуда.

— Надо, значит, надо, — вздохнул наконец Фергус, — только что же мне собирать? У меня не осталось ни единой своей вещи.

— Это ничего, — Ламберт критически осмотрел надетую на принца вышитую лавандовыми ветвями рубаху Шани, — думаю, наша хозяйка поделится с тобой еще и платьицем в дорогу.

 

========== Регис: Семейные тайны. ==========

 

Рассеянный утренний свет проникал сквозь неплотно задернутые шторы, заставляя воздух в комнате серебриться. Спальня Императрицы утопала в цветах. Региса прежде удивляло, откуда в конце осени или посреди зимы брались живые голубые назаирские розы или белоснежные туссентские тюльпаны, которые цвели только ранней весной. Но разгадка оказалась очень простой — цветы выращивали в специальных теплицах, построенных много лет назад по приказу Императора, и доставляли ко двору несколько раз в неделю — всякий раз новые. И в этом простом ритуале было что-то удивительно интимное, Рия однажды поведала алхимику, что сама никогда не знала, какие именно цветы принесут на этот раз — их всегда выбирал сам Император. Сегодня это были крупные золотисто-белые далии, с идеальными круглыми головками и точеными острыми лепестками, на которых еще дрожали свежие капли росы. Императрица коснулась одного цветка кончиками пальцев, и тяжелая прозрачная капля скатилось по нему, как слеза по щеке. Сегодня, как и всегда в последнее время, Рия была печальна.

Регис прошел в спальню молча, без приветствия — он всегда давал возможность Императрице заговорить первой или вовсе молчать все время, пока шла процедура забора крови. Это был их негласный договор. Она могла не замечать его, воспринимать, как алхимический инструмент, поддерживавший жизнь ее супруга, Регис же избегал проникать в ее мысли и нарушать заведенный ритуал. Но теперь, когда Цирилла, единственная подруга Рии, отбыла в Вызиму на неведомый срок, Императрица все чаще заводила с ним легкий, ничего не значащий разговор. Регис догадывался, что она пытается выведать у него правду о состоянии Эмгыра, выцепить из потока пустых любезностей и забавных историй зерно истины. Но он лишь отвечал на ее вопросы или развлекал Рию рассказами о незнакомых ей людях, и никогда не говорил о главном. Ждал, когда же наконец ее самообладание даст трещину, и она отважится спросить напрямик.

Порадовать ее, впрочем, Регису было нечем. За последние недели он провел несколько экспериментов с необычной кровью. За первый образец был взят материал одной из придворных чародеек.

Маги на службе Императора относились к Регису с подозрением. Никто из них не знал, откуда он взялся, и почему снискал такое безграничное доверие Императорской семьи. Чародеи боролись за влияние при дворе, старались приблизиться к Эмгыру и Цирилле, доказать свою надежность, и среди них встречались по-настоящему искусные целители. Но Император приблизил к себе никому не ведомого человека сомнительного вида и репутации, и только ему позволял лечить и себя, и свою супругу. Вопреки всем традициям, один Регис был допущен к Рии, чтобы принять роды, и так он заслужил еще и ненависть всех придворных повитух.

Подобное отношение чародеев самого Региса не особенно волновало — скорее забавляло, как и слухи, окутавшие его скромную фигуру. Кое-кто из придворных магов еще помнил, как много лет назад Регис явился в Туссент в компании Геральта и еще нескольких спутников, и тогда выглядел в точности также, как сейчас — это породило мнение, что он — колдун, но всем было известно, что Эмгыр не слишком доверял магии, использовал ее как инструмент влияния, но никогда — для личных целей. Другие болтали, что Регис относился к одной из исчезнувших ведьмачьих школ, но это была уж вовсе вопиющая чушь. Для ведьмака он был слишком субтильным и чересчур вежливым. Ну, а о том, чтобы отнести его к эльфской расе, не могло быть и речи. Представители Старшего народа были прекрасны и юны лицами и телами, Регис же ни красотой, ни возмутительной молодостью не отличался. Потому догадки забуксовали в трясине неизвестности, и этим легко можно было воспользоваться.

Он подкинул Фрингилье Вигго, той, что в самом деле неплохо его запомнила, простую идею о том, что не только маги, ведьмаки и эльфы могли жить много лет, не меняясь, и что смотреть на проблему нужно шире. Сложно было сказать, сделала ли колдунья какие-то выводы, но кровь свою дать согласилась. Разумеется, Регис не стал посвящать ее в то, зачем именно ему понадобился такой материал. Правду о здоровье Императора и собственных экспериментах Регис хранил, как зеницу ока.

Однако очень быстро стало понятно, что жертва Фрингильи пропала втуне. От ее крови, смешанной с обычной формулой, которую разработал Регис, у Императора открылось ужасное кровотечение, и пришлось потратить много усилий, чтобы привести его в чувства и хоть немного исправить ситуацию. Регис провел у постели Эмгыра три дня, переливая ему кровь Рии по обычной дозе в несколько часов, как в самый первый раз, когда его настигло проклятье. Императрица тогда, несмотря на слабость от кровопотери, рвалась в покои супруга, почти кричала на Региса, умоляла ее пустить, но тот был тверд.

Ситуацию удалось взять под контроль, но Регис понимал, что зашел в тупик. Возможно, дело было в том, что состав крови чародейки не подходил Императору, или в пропорциях его формулы, необходимо было провести более подробные расчеты. И пока это не было сделано, пришлось вернуться к старой схеме.

Рия приняла эту новость с неожиданной неподдельной радостью. Судя по всему, быть полезной Эмгыру стало для нее едва ли не смыслом жизни. Она отдавала свою кровь с радостью, послушно принимала все укрепляющие эликсиры, которые готовил для нее алхимик, хотя большинство из них были просто омерзительны на вкус. И, следовало отметить, что теория Региса в случае Рии оказывалась совершенно верна. Постоянные заборы крове вкупе с приемом полезных снадобий, отлично сказывались на здоровье Императрицы. Можно было даже подумать, что, чем сильнее хворал ее супруг, тем свежее выглядела она сама.

Годы были к Рии милостивы. Она, конечно, изменилась. Больше никто не путал ее с Цириллой. Та осталась поджарой и тонкой, как клинок, сохранила точную резкость движений и ведьмачьи манеры. Рия же с годами становилась все более женственной и мягкой. Ее тело, дав жизнь двоим детям, округлилось, черты сгладились, а во взгляде посветлевших зеленых глаз теперь поселилось глубокое самоуверенное спокойствие, какое бывает только у матерей. В последнее время, однако, от этого спокойствия почти ничего не осталось.

Рии приходилось бороться не только с неизвестностью, окутавшей фигуру ее супруга. Она тосковала по уехавшему сыну, с которым прежде у нее была прочная нежная связь. Императрица пыталась найти отдушину в младшей принцессе, но та была настоящей папиной дочкой, воспринимала мать, как должное, и стремилась к Эмгыру так, как цветок стремится к солнцу. В таком отношении не было ни капли справедливости, но Регис не мог помочь Рии с этим. Чужие связи его совершенно не касались.

— Как он? — вместо приветствия спросила Императрица, отдернула руку от цветка, и тот закачался, роняя росистые слезы.

Регис помедлил с ответом, расставляя на изящном резном столике свои инструменты — в привычных жестах была какая-то успокаивающая гармония, и он знал, что наблюдение за этим ритуалом вселяло в Императрицу уверенность. Она была важной частью таинства спасения возлюбленного, словно самый верный из его солдат, готовый умереть за Императора в сражении. Пусть в этот раз это было сражение с самой смертью.

— Лучше, — ответил Регис, прилаживая иглу к резервуару для сбора крови. Консервационные кристаллы на дне стеклянной емкости мягко поблескивали в утреннем свете. — думаю, сегодня он согласится вас принять, Ваше величество.

Светлые ресницы взметнулись вверх и опустились. Рия печально улыбнулась.

— Он не заходил ко мне уже целый месяц, — поделилась она. Региса Императрица ни капли не смущалась. Она развязала тонкий шнур у горла своей сорочки и спустила ее с плеч, легкая ткань скользнула вниз, обнажая округлые тяжелые груди. Волосы Рия подняла в высокий небрежный пучок, и сейчас, в рассеянных лучах, выглядела, как натурщица для художника, писавшего образ Мелитэле-матери.

— Боюсь, в нынешнем состоянии, Его величество не смог бы удовлетворить ваши желания, — нейтрально откликнулся Регис, — и, хоть вы этого от него и не ждете, его самого это очень смущает.

— Считаете, он так плохо думает обо мне, что считает, что для меня это имеет значение? — спросила Императрица тихо, подняла на Региса светлый взгляд. В этом вопросе не было ни капли кокетства, лишь искренняя обеспокоенность, и алхимик поспешил ответить:

— Нет, но мужчины — существа примитивные, — он усмехнулся, — если они не в силах доставить удовольствие любимой женщине, то все прочее может померкнуть.

Она улыбнулась, и Регис ощутил прилив иррациональной гордости за себя. Ответ попал в точку и успокоил ее. Очень аккуратно алхимик приступил к процедуре. Когда он прокалывал вену у ключицы Императрицы, та не вздрогнула, даже не поморщилась. Эта секундная боль тоже была ее платой, которую она вносила с радостью. Густая багряная кровь плавно потекла по трубке в стеклянный фиал, и Рия проследила ее путь с ревностным вниманием, будто могла заметить, что Регис делает что-то не так.

— Знаете, о чем я мечтаю? — после долгой задумчивой паузы спросила у него Рия. Регис отрицательно качнул головой. В разлуке с подругой, Императрица становилась сентиментальной и готова была откровенничать даже с алхимическим инструментом, перед которым незазорно было обнажаться. — Я мечтаю, чтобы мой муж принадлежал только мне. Хотя бы ненадолго. О, как бы мне хотелось уехать из столицы, поселиться с ним и Литой в какой-нибудь дальней провинции — может быть, на берегу моря, в небольшом доме, где не будет бесконечных бесполезных военных советов, дипломатических встреч и толпы придворных, готовых заглянуть нам в постель и в душу. Я могла бы обойтись совсем без слуг, могла бы украсить наш дом так, как мне хочется. Могла бы просыпаться с ним в одной постели каждое утро, а не только тогда, когда велит протокол. Могла бы научить мою дочь шить и выращивать розы. Может быть, даже родить ему еще детей, чтобы Лита не росла такой одинокой. Я могла бы…- она осеклась и опустила веки. Плечи судорожно вздрогнули, и Регису пришлось удерживать иглу, чтобы та не выскочила из вены.

— Ваше величество, это звучит слишком просто для тех, кто отдал жизнь Империи, — фраза, возможно, была слишком жестокой, Рия ждала от него иного ответа, может быть, пустой поддержки, но Регис говорил правду, с которой она просто не могла поспорить.

— Меня мучают кошмары, — после еще одной паузы, продолжала Императрица, ничего не ответив на его высказывание, — почти каждую ночь.

— О смерти Его величества? — с пониманием спросил Регис. Это было естественно, и бороться с этим было для Рии также бессмысленно, как с неизвестностью. Но она покачала головой.

— О Цири, — ответила она, — я вижу, как она ступает в огонь, а потом словно оказываюсь посреди ужасного шторма, пытаюсь плыть, но волны накрывают меня и тянут ко дну. Я захлебываюсь, и вместе с тем чувствую, как тело мое сгорает в пламени. Может быть, я слишком долго носила ее имя, и теперь проклята…

Регис задумчиво помолчал. Он прекрасно знал, что природа снов куда проще, чем о ней принято было рассуждать. Если человек не владел редчайшим даром онейромантии, его сны были просто снами, работой усталого разума. Но то, о чем говорила Рия, представляло совершенно особенный интерес. Пусть метафизический, но связь между Императрицей нынешней и будущей и впрямь была необычной. Легко можно было предположить, что одна из женщин возненавидит другую. Их отношения, переплетенные судьбы были слишком странными. В них могла родиться ревность или презрение, но Рия и Цирилла подружились очень быстро и очень искренне. Императрица опекала принцессу, как младшую сестру, хотя та была даже немного старше ее. Принцесса же готова была защищать Рию от кого угодно, даже от собственного отца, буде такая необходимость. И беспокойство, порождавшее сейчас кошмары, казалось естественным, но Рия очевидно вкладывала в них куда больше смысла, чем следовало.

— Она пишет вам? — поинтересовался Регис, чтобы немного сбавить градус драмы, — как дела в Вызиме? Его высочество уже добрался?

Рия едва заметно улыбнулась.

— Фергус еще в пути, — ответила она, — кажется, он проникся духом свободы, и решил провести несколько дней в Оксенфурте. Цири написала, что отправила за ним какого-то своего друга, чтобы Гусик точно не сбежал по дороге. — она вздохнула, — мой бедный мальчик. Должно быть, ему совершенно не хочется быть разменной монетой в политической игре, какой стала я.

— Но Его величество любит вас так, как мало кто в мире способен, — возразил Регис совершенно искренне, — и вы платите ему тем же. Может быть, Фергусу тоже повезет.

— Может быть, — печально подтвердила Рия, — но я была глупой девочкой, которую доставили пред очи Императора и обучали, как быть покорной, как стать достойной супругой и матерью наследников. А Фергус — мужчина. Мне сложно представить, каково ему быть, по сути, невестой на выданье. На его месте я, может быть, тоже бы стремилась сбежать.

— Его высочество осознает, что действует в интересах Империи, — заметил Регис, — и исполняет свой долг.

— Мой бедный мальчик, — повторила Рия — аргументы алхимика на этот раз явно прошли мимо цели.

Он извлек иглу, закупорил фиал с кровью и начал неторопливо собирать свои вещи. Рия же не спешила шевелиться. Она сидела, застыв, глядя куда-то поверх плеча Региса, будто мыслями находилась где-то очень далеко, и перестала замечать алхимика. Того это полностью устраивало — уходить он привык тоже, не прощаясь.

Когда вещи были собраны, Регис в последний раз глянул на Императрицу, но та вдруг встрепенулась и посмотрела на него в упор.

— У меня есть просьба, — сказала она.

— Вы можете приказывать, Ваше величество, — ответил алхимик. Рия улыбнулась.

— Могу, но не хочу, — сказала она, — и прошу вас, Эмиель, осмотрите мою дочь. Или просто поговорите с ней.

Регис нахмурился. Во всем Нильфгаарде не было более здорового и жизнерадостного ребенка, чем Лита, это он знал наверняка. В ней уже зарождался дурной характер, но это были лишь издержки воспитания. Физически же и ментально, девочка была невероятно нормальной.

— Что с ней случилось? — спросил он у матери. Та нахмурилась, подбирая слова.

— Я точно не знаю, — ответила Рия наконец, — но однажды я слышала, как она разговаривает с кем-то, но в комнате, когда я вошла, никого не оказалось — только Лита.

— Может быть, она говорила с куклами? — предположил Регис, пожав плечами, — Ее высочество очень любит свои игрушки и обращается с ними, как с живыми подданными.

— Она сидела за своим столиком для чаепитий, — возразила Рия, — а перед ней — не было никого, ни человека, ни куклы. Она разговаривала с пустым местом, Эмиель. Я не так глупа, чтобы не предположить, что моя дочь просто играла. В этом случае я не стала бы вас беспокоить.

Регис немного подумал, потом медленно кивнул. Догадка была столь же невероятной, сколь и очевидной.

— Я постараюсь это уладить, Ваше величество, — сказал он нейтрально.

В неровном свете свечей кровь в алхимическом кубе казалась почти черной. Добавляя знакомые ингредиенты, Регис не смотрел в сторону привычно сгустившейся в углу лаборатории мглы. Детлафф был, как всегда, молчалив и, казалось, полностью поглощен созданием какой-то очередной игрушки — на этот раз деревянной.

— Твой опыт снова не удался? — спросил он внезапно — ровно и безразлично, словно ответ его ни капли не волновал.

— Пока я не проводил новых опытов, — ответил алхимик также спокойно, даже не обернувшись от своей работы, — ты вырезаешь очередную фигурку воина? В подарок принцу на свадьбу?

— Я думал вырезать изображение Императора, раз уж его дни сочтены, — ответил Детлафф, и на этот раз в его тоне просквозила ядовитая ирония, — но нет, еще рано. А это — шахматы. Принцесса вдруг решила, что эта игра очень увлекательна.

Это было равносильно чистосердечному признанию, и наводило на мысли, что Детлафф следил за ним, пока Регис был занят Императрицей. Или просто решил, что настало время признаться во всем.

— Ты посещаешь Литу? — спросил алхимик напрямик, отворачиваясь от стола и стараясь выхватить взглядом из темноты лицо собеседника. Детлафф же сам отложил готового ферзя и маленький резак, поднялся на ноги и очутился рядом с ним одним коротким рывком.

— Маленькая принцесса так одинока теперь, когда ее брат уехал, ее отец при смерти, а ее мать все силы направляет на то, чтобы отсрочить его кончину, — его голос, мягкий и вкрадчивый, как дым из ароматической лампы, заструился, обволакивая Региса. При нем Детлафф никогда не использовал никаких магических уловок, всегда был только собой, без масок и прикрас. И это был его естественный образ общения, но на алхимика этот тон действовал, как самое настоящее колдовство. Он, однако, не отстранился, лишь внимательней вгляделся в лицо собеседника.

— И ты решил составить ей компанию? — уточнил он, — ты хоть сам понимаешь, насколько это ненормально?

— Я просто разговариваю с ней, — возразил Детлафф, — она представила меня всем своим куклам, хотя мы, конечно, уже были знакомы. Никто из них не подал вида.

— Прекрати, — оборвал его чуть насмешливую речь Регис, — тебя заметили, а меня просили с этим разобраться. Ты ступил на опасную тропу.

— Я не боюсь людей, — презрительно отозвался Детлафф, — ни мне, ни тебе они ничего не сделают. С большей охотой они поверят, что девочка сошла с ума от скуки и одиночества, и тогда, может быть, кто-то заметит ее.

— Как благородно, — у Региса хватило сил на сарказм, — но тебе ли не знать, друг мой, какой опасностью на самом деле грозят нам люди.

— Я не повторяю старых ошибок, — возразил он, — и не собираюсь лезть в их важные дела. Я — только воображаемый друг маленькой девочки, до которой никому нет дела, кроме меня.

Они помолчали. У Региса могло бы найтись множество встречных аргументов, он мог бы продолжать этот пустой спор, но он прекрасно понимал, что в том не было ровным счетом никакого смысла. Черты лица Детлаффа слегка дрогнули, будто он готов был в любой момент измениться, принять животную форму и больше не разговаривать вовсе.

— Ты замечал, что в ней есть что-то странное? — заметил он задумчиво, и на этот раз Регису послышалось в его тоне неподдельное беспокойство.

— О чем ты? — уточнил он.

— Я не знаю, — Детлафф покачал головой, — может быть, это полная чушь, но мои чувства буквально вопят о том, что в ней что-то скрыто. Что-то темное.

Чувствам Детлаффа можно было доверять безоговорочно. Он бывал больше неразумной тварью, чем существом, наделенным рассудком, и его инстинкты походили на те, с помощью которых экиммы и фледеры находили своих жертв. Регис нахмурился.

— Я не понимаю, — признался он.

— Я и сам не понимаю, — кивнул Детлафф. — Может быть, дело в том, что она была зачата под сенью проклятья ее отца, и это наложило на нее отпечаток.

— Обе дочери Императора были зачаты под сенью одного и того же проклятья, — напомнил Регис, — Цирилла даже в большей степени.

— Все так, — подтвердил Детлафф, — но в случае с Цириллой, куда большую роль играла пресловутая Старшая кровь. Материнское проклятье оказалось сильнее отцовского, и дало странный результат. Лита же со стороны матери совершенно чиста.

Регис тонко усмехнулся.

— Забавно, — произнес он, копируя ядовитую иронию из тона Детлаффа, — сперва тебя привлекло Проклятье Черного солнца, а теперь — проклятье Браатена. Ты становишься предсказуемым, друг мой.

Детлафф неожиданно улыбнулся — Регис так редко видел это выражение на его лице, что сейчас почти испугался.

— О, мой милый, — прошелестел вкрадчивый голос, — кто бы мог подумать, что такому древнему и мудрому существу, как ты, не чуждо такое банальное глупое человеческое чувство, как ревность. Да еще к кому… к маленькой девочке.

Регис хмуро сдвинул брови, хотел было начать возражать, но Детлафф, отступив на шаг, не прекращая улыбаться, прикрыл веки, и в следующий миг рассыпался черным дымом, застелившимся по полу. Это было приглашение, может быть, даже своего рода извинение, в котором Регис не нуждался, и в то же время — нуждался больше, чем в чём бы то ни было другом. Он сделал глубокий вдох, плавно выдохнул, позволяя своей физической оболочке истлеть, истончиться, обратиться в туман, цвета крови в алхимическом кубе, а еще через миг — смешаться с черным дымом.

Это было откровенней любых, даже самых страстных объятий, надежней самой искусной телепатии, глубже самой гармоничной близости, на которую были способны тела из плоти и крови. Проникая между изгибов дыма, Регис переставал быть собой, и чувствовал, как Детлафф тоже сбрасывает оковы собственной личности. Они были единым целым, неотделимым и наконец-то полным воплощением самих себя. В этой связи не было место ни лжи, ни правде, ни молчанию — они чувствовали друг друга так, как неспособны были почувствовать люди даже свое дыхание или биение сердца. Они переставали быть составными частями, смешанной субстанцией, для них не оставалось самого понятия границ, и в этом магическом единении Регис не мог бы скрыть ничего — и не хотел, потому что желаний в нем тоже не оставалось.

Вновь обретя плоть, они стояли, плотно обнявшись, будто не желая прекращать танец изменчивого дыма, снова возвращаться в границы тел, разлучаться хоть на миг, хоть на дюйм, хоть на полвздоха. Регис заглянул в густую синеву его глаз. Детлафф больше не улыбался.

— Можешь называть это ревностью, — покладисто согласился алхимик.

— Можешь присоединиться как-нибудь к нашему чаепитию, — совершенно серьезно ответил собеседник, и магический миг рассыпался, как горсть бисера по полу. Регис рассмеялся, разжал объятия и вернулся к своим ретортам.

— Я подожду, когда юной барышне можно будет пить вино, а ты превратишься в ее ручного фледера, друг мой. — ответил он через плечо.

Детлафф подхватил его смех — почти беззаботно.

— Если хочешь, я добуду для тебя ее кровь, — сказал он, — что-то мне подсказывает, что эксперимент с ней может увенчаться успехом. Ведь, как я понял, ее отец запретил тебе к ней прикасаться? Ну так вот мне он ничего не запрещал.

Регис молчал, глядя на то, как перегоняется кровь Императрицы из одного сосуда в другой. Прошло несколько долгих мгновений прежде, чем он ответил:

— Это будет очень мило с твоей стороны.

На следующий день Регис застал Императора в его кабинете за занятием равно увлекательным и бесполезным — игрой в шахматы с Литой.

— А эта пешечка поедет на коне, — заявила принцесса, усаживая одну фигуру на другую и решительно двигая ее по доске вперед.

— Лита, пешка так не ходит, — терпеливо, но с ноткой обреченной усталости заметил Эмгыр.

— Она и не ходит, — резонно возразила Лита, — она едет на коне.

Регис возник у порога комнаты, и путь до шахматного стола проделал неторопливой легкой походкой. Остановился в шаге от него и замер. Принцесса подняла на него недовольный взгляд темно-вишневых глаз.

— Скажи папá, что я правильно играю, — приказала Лита гостю, — то, как играет он — скучно и непонятно.

— Вне всякого сомнения, — подтвердил Регис и извлек из одной из своих сумок небольшую деревянную коробку. Эти фигурки накануне Детлафф заботливо покрывал лаком всю ночь напролет, чтобы к утру они были готовы попасть в руки владелицы, — Возьмите. Эти шахматы будут вашими собственными, и вы сможете играть в них, как вам заблагорассудится, Ваше высочество.

Лита приняла из его рук коробку, открыла ее и критически осмотрела содержимое.

— Мне не нравится, — вынесла она наконец вердикт, — хочу играть в шахматы Гусика.

Регис вздохнул и покачал головой.

— Тогда придется эти отправить Его высочеству в подарок на свадьбу, — проговорил он.

— Нет, — стремительно поменяла свое решение Лита, — я хочу и эти, и те. — она сжала коробку крепче, прижала ее к груди, словно Регис намеревался отобрать ее у принцессы.

— Как вам будет угодно, — покладисто согласился Регис, и девочка просияла.

— Папá, — обратилась она к Императору, — а можно расставить на нашу доску еще и эти фигурки? Пусть они будут их гостями?

— В сражениях не бывает гостей, — ровным тоном откликнулся Император, и Лита капризно сморщила нос.

— До чего скучная игра! — заявила она свысока.

— Ваше высочество, Его величеству пора принимать лекарства, — прервал спор Регис — мягко, но решительно, — а вы пока могли бы заняться своим подарком. Уверен, вашим фрейлинам понравятся новые гости.

— И то правда, — Лита решительно спрыгнула со стула. Было понятно, что она совсем не против уйти, и надеялась встретить своего «воображаемого друга» для новой игры. И он готов был явиться, в этом Регис не сомневался.

Когда за Литой закрылась дверь, Император медленно и тяжело поднялся со стула и отошел в угол кабинета, где они обыкновенно проводили процедуру переливания.

— Как ваше самочувствие? — поинтересовался Регис, готовя все к операции. Император лишь отмахнулся.

— Я жив, из меня не хлещет кровь, и мое сознание при мне, — ответил он, — о чем еще просить?

— Если так, вы могли бы наведаться к вашей супруге, — не упустил Регис возможности высказать свое ценное мнение. Император поморщился.

— Не хочу, чтобы она видела меня таким, — ответил он, — достаточно того, что она вынуждена снова отдавать мне свою кровь.

— Я не устаю повторять вам, что Ее величеству безразлично, как вы выглядите, — руки Региса действовали четко и точно, по известной ровной схеме. Эмгыр прикрыл глаза, когда кровь супруги застремилась в его жилы, — и куда больше страданий, чем забор крови, ей причиняет ваше безразличие.

Император молчал, и Регис догадывался, что ответа от него он так и не дождется. Оставалось только надеяться, что слова его упали не в совсем бесплодную почву.

— У меня есть теория, — продолжал алхимик, пользуясь тем, что Император не может отослать его прочь или сам уйти, пока кровь переливалась из сосуда, — что эмоциональное состояние для исцеления ничуть не менее важно, чем алхимические препараты и качество крови. Ее величество говорила мне, что хотела бы уехать вместе с вами подальше от столицы, чтобы быть только вашей, делить с вами каждый день. И, если мое мнение для вас хоть немного важно, я советовал бы сделать это поскорее.

Эмгыр приоткрыл глаза и пристально посмотрел на него.

— Оппозиция обработала вас? — спросил он холодно, — или таким образом вы оправдываете свои неудачи в моем лечении?

Регис хмыкнул. Император начинал язвить — и это был добрый знак. Привычные переливания давали пусть временный, но стабильный эффект.

— Мне, как вы понимаете, совершенно все равно, уедете вы или останетесь, — заметил он, — я лишь передаю то, что мне сказала Императрица. Я питаю к ней глубокую симпатию, что неудивительно, после того, как близко был допущен к ней. И мне больно видеть, как здоровая молодая женщина чахнет по своему супругу, который не желает казаться ей слабым, а потому не подпускает к себе. Не приходило ли вам в голову, что ей было бы приятно ухаживать за вами. И такой уход, я уверен, помог бы вам куда больше, чем все мои старания.

Император постучал по подлокотнику кресла пальцами свободной руки, отвернулся и снова замолчал. Разговор можно было считать законченным — Регис сделал все, что мог.

Он уже собирал свои инструменты, когда Эмгыр вдруг заговорил снова.

— Я много думал о том, чью кровь можно использовать в наших операциях, — сказал он задумчиво, не глядя на собеседника, — и на ум мне приходит только одно имя.

— Я вас слушаю, Ваше величество, — ответил Регис покладисто. Он предполагал, что Император предложит воспользоваться кровью Знающего вместо обычной магички. И готов был возражать.

— Вернон Роше, — очень четко выговорил Император. Регис в первый момент подумал, что ослышался.

— Вы серьезно? — переспросил он — впору было начать сомневаться в утверждении Эмгыра, что его рассудок все еще был при нем, — Вернон Роше — простой человек, я общался с ним несколько лет назад, когда гостил в Корво-Бьянко, а потом еще пару раз, когда он приезжал к вам с докладом. В нем нет совершенно ничего необычного.

— Как вы думаете, сколько ему лет? — Эмгыр наконец посмотрел на алхимика, и тот немного стушевался. Вопрос был сложный — Регис не очень-то ловко мог определять возраст людей на первый взгляд, учитывая, как быстро они старились и умирали.

— Лет тридцать, полагаю, — пожал он плечами, — сейчас, наверно, тридцать пять. Его работа, насколько я знаю, трудна и опасна, а это может сказываться на внешнем облике. Предположу, что около тридцати, да.

— Ему пятьдесят, — выговорил Эмгыр спокойно. Регис улыбнулся.

— Ну нет, ерунда, — покачал он головой, — вы выглядите на пятьдесят, моими стараниями. А он…

— Мои агенты стали разрабатывать его, когда ему исполнилось двадцать шесть и он только начинал служить в армии Фольтеста на командирской должности, — мягким, почти снисходительным тоном заговорил Император, — Это было задолго до того, как Темерия вошла в состав Империи. Регентом Роше был назначен в тридцать пять. Пятнадцать лет назад.

Регис некоторое время смотрел на Императора, не говоря ни слова. Он и впрямь плохо разбирался в возрасте людей, но скорее ошибался в обратную сторону — северяне старели быстрее, чем жители Нильфгаарда или Туссента, особенно солдаты, если им везло дожить до старости. В пятьдесят любой темерец, богач или бедняк, уже был стариком.

— Может быть, у него в роду водились эльфы? — предположил Регис, — он же, насколько я знаю, состоит в неких отношениях с одним из них? Вероятно, у него это семейное?

Эмгыр покачал головой.

— Его мать, Катаржина Роше, была прачкой во дворце Фольтеста, — Император скрестил пальцы и теперь смотрел на Региса поверх них так требовательно, словно надеялся, что он заучит эту историю наизусть, — ее изнасиловал барон Раванен Кимбольт, приближенный короля, а потом сделал так, чтобы ее выгнали прочь — за воровство, чтобы скрыть свой поступок. Узнать это было довольно просто — в свое время в Вызиме эту историю знали многие, включая короля Фольтеста, который потому позже приблизил к себе мальчишку с улиц, без рода и племени. Катаржина подалась в проститутки, а маленький Вернон так и не узнал имени своего отца. Мать справедливо опасалась, что он отправился бы требовать отмщения, и был бы казнен по ложному обвинению в измене. И Катаржина, и Кимбольт никогда не имели никаких связей с эльфами. Они были самыми обычными людьми, хоть один из них и являлся конченной мразью.

Регис некоторое время взвешивал все сказанное про себя. Картина вырисовывалась прелюбопытнейшая.

— Интересно, — признал он, — и вы считаете, что молодость его поддерживается посредством какой-то магии? Не станете же вы утверждать, что он родился с этой способностью — очевидно, что от прачки и конченной мрази не рождаются слишком уникальные дети.

— Я не знаю, — признал Император, — За последние семь лет, что он служит мне, Роше не менял состав набранного отряда, и среди его людей уже пошли слухи, что командир их — заговоренный. Правда, тут легенда про эльфскую кровь вполне сработала, чтобы успокоить людей и не отвлекать их от дела — слух пустили мои агенты. Роше очень кстати усыновил эльфского ребенка своего спутника жизни. Но я-то знаю, что это — ложь.

— Думаю, можно попробовать что-то разузнать, если Вернон Роше прибудет по вашему приказу в Нильфгаард, — серьезно заметил Регис. — пока он на Севере, я ничего не могу сделать.

— Вы отправитесь со мной в Вызиму, когда я поеду на свадьбу моего сына, — ответил Император твердо, — и там я даю вам неограниченные полномочия. Делайте, что хотите, но разузнайте, в чем его секрет.

— Вы вербуете меня, Ваше величество? — улыбнулся Регис, но Эмгыр ответил предельно серьезно:

— Я вас прошу.

 

========== Иан: Прощания и встречи ==========

 

Несмотря на ранний час, в доме Шани, слишком тесном для такого большого количества народа, никто не спал.Ламберт, который, казалось, вовсе не ложился, отправился в городские конюшни, чтобы подготовить лошадей в дорогу, но все остальные спустились к столу на последний совместный завтрак. Даже Иорвет, последние два дня почти не встававший с постели, погруженный в неглубокий целебный сон, помогавший его ранам затягиваться быстрее, нашел в себе силы присоединиться к проводам. Шани запретила ему выходить из дома и сопровождать путешественников до ворот, хотя поначалу он пытался настаивать. Но было очевидно, что такой долгий путь, а потом и одинокое возвращение домой были ему не по силам, и отцу пришлось смириться с указаниями лекаря. За столом он сидел, клюя носом, прижавшись плечом к плечу папы, и в общем разговоре не участвовал. Он был сейчас похож на Иана несколько лет назад, когда тот, не желая отправляться спать, сидел вместе со взрослыми, силясь не заснуть и даже не пытаясь вникнуть в суть беседы. Самым важным для него тогда и для Иорвета сейчас было оставаться частью компании, не упустить ни единой совместной минуты, и в этом праве отцу Шани решила не отказывать.

Накануне для Иана и Фергуса наконец купили новую одежду — простую, ничем не примечательную, но зато приходившуюся по размеру, не с чужого плеча и без легкомысленной цветочной вышивки. Принц в своем глухо застегнутом на все пуговицы коричневом дорожном дублете выглядел удивительно взрослым и собранным. Иан украдкой поглядывал на него, про себя не переставая удивляться, как сильно изменился его друг с тех пор, как они покинули Нильфгаард. В Гусике сперва словно что-то надломилось и рухнуло, и на руинах его прошлой неуверенной растерянности взрастал наконец принц Фергус вар Эмрейс, с которым иногда теперь и легкомысленно пошутить было страшновато. Цвет его волос успел немного выцвести, и от этого странным образом стал выглядеть даже естественней, придавая лицу юноши невиданную прежде суровую привлекательность. Глядя на него, Иан невольно вспоминал то, как льстивые художники изображали на гравюрах самого Императора. Фергусу для того, чтобы отвечать стандартам мужественного благородства лживые изобразительные средства не требовались. Фигура его за это время совсем не изменилась, он остался тощим, узкоплечим, со слишком длинными руками, но из его жестов ушла угловатая неловкость, теперь друг держал себя уверенно и даже гордо. И оттого начинало казаться, что он вытянулся на пару дюймов и повзрослел на несколько лет. Иан знал, что, переступая порог спальни, оставаясь с другом наедине, Фергус снова становился Гусиком, с которым юный эльф уже очень привык спать в обнимку, шептаться за полночь о планах на будущее и просыпаться, испытывая странное, смущающе приятное тянущее чувство во всем теле, природы которого Иан не мог — или запрещал себе — понять. Но у окружающих сомнений не оставалось — перед ними сын своего отца, не безмолвный драгоценный груз и не дорогостоящий товар, а принц Нильфгаарда, пусть ему и не суждено было никогда стать Императором.

Папа выглядел хмурым и каким-то отстраненно-печальным. Может быть, от того, что не выспался — Иан знал, что он настойчиво оттеснил Шани от лечения отца, проводил у его постели бессонные ночи, сам менял ему повязки и по часам давал целебные эликсиры. Заходя пожелать спокойной ночи, Иан заставал весьма уютную картину — родители полулежали вдвоем на узкой кровати, отец устроил сонную голову на плече Вернона, а тот, одной рукой обнимая его, читал ему вслух какую-то толстую книгу, явно понимая не все слова, которые произносил. Иорвет, выныривая из оцепенения, время от времени раздраженно поправлял его, а Вернон, улыбаясь, послушно повторял за ним сложное слово по слогам. Сегодня же им предстояло снова надолго расстаться, и Иан чувствовал, как папе противна мысль о том, что он оставляет своего возлюбленного в таком плачевном состоянии. Иорвет быстро шел на поправку, но папа надеялся стать свидетелем его полного исцеления, чтобы сердце его снова было на месте.

Не отставал в соревновании по унынию и Эренваль. Ему предстояло уехать из Оксенфурта через неделю, и он, в отличие от папы, не был хоть сколько-то уверен, что когда-нибудь вернется. За время, проведенное в доме Шани, Иан успел познакомиться с надменным эльфом поближе, и даже получить от него несколько очень дельных советов по части применения заклинаний. Пусть сам Эренваль и не обладал способностями, но в теории разбирался неплохо, а объяснять умел даже лучше, чем мастер Риннельдор. Но юный эльф прекрасно понимал, что тратить на разговоры с ним время Эренвалю совершенно не хочется. Переступив волшебную грань близости в своих отношениях с Шани, тот теперь никак не мог насытиться, будто старался вместить в оставшиеся дни все упущенные годы. Однако, в отличие от родителей, Эренваль и Шани избегали прикасаться друг к другу, когда были в комнате не одни, и Иан, хоть и хотел поздравить эльфа с тем, что он наконец решился отринуть предрассудки и признаться самому себе в чувствах к человеческой женщине, сдерживался, чтобы не смущать Эренваля. Смущаясь, он становился невыносимым и мог обидеть Шани какой-нибудь неприятной фразой вроде «Ты преувеличиваешь, это женщина мне совершенно безразлична». Иан предпочел не рисковать.

— До Вызимы путь неблизкий, — заговорила хозяйка, нарушая воцарившуюся над столом невеселую тишину. Шани единственная сохранила бодрое настроение и улыбалась. Иан догадывался, что то была выработанная годами привычка врача, привыкшего не давать отчаяться безнадежно больным пациентам или смертельно раненным солдатам, чтобы их уход был легче. — Может быть, возьмете еды в дорогу? Я могла бы собрать для вас что-нибудь, пока еще есть время.

— Благодарю, но не нужно, Шани, — покачал головой папа, — Ламберт уже вчера все подготовил, включая припасы в дорогу.

— Удивительная прозорливость для ведьмака, — улыбнулась Шани, и лицо ее вдруг приняло какое-то глуповато-ностальгическое выражение, — тот, с которым приходилось иметь дело мне, никогда не отличался особой хозяйственностью и мог отправиться в путь, забыв даже толком натянуть сапоги.

Эренваль заметно нахмурился. По всей видимости, он был осведомлен о знакомстве Шани с неким ведьмаком куда больше, чем прочие присутствующие, и сейчас неприятно поджал губы, но ничего не сказал. Иан и раньше подмечал, что эльф безо всякой причины относится к Ламберту не просто холодно, как ко всем остальным, а почти с открытой враждебностью, будто тот успел насолить Эренвалю лично. Теперь, похоже, можно было смело утверждать, что Ламберт не угодил эльфу тем только, что был ведьмаком. Шани же была не так глупа, чтобы не замечать недовольство Эренваля, и Иан готов был поспорить, что она просто-напросто подтрунивала над своим воздыхателем, прощупав это его больное место. Это было так по-простому трогательно, что впору позавидовать. Если бы не тот факт, что влюбленным грозила неминуемая разлука.

От предложения помочь убрать со стола Шани отказалась, и все трое путешественников наконец собрались на выход. Иорвет поднялся, опираясь на папину руку, но потом, отведя ее в сторону, подошел к Иану и крепко обнял его. Юный эльф ждал, что отец что-нибудь ему скажет, но слова Иорвету были не нужны. В это объятие он вложил всю невысказанную благодарность и гордость, которую Иан буквально почувствовал кожей, и в ответ обхватил отца руками так крепко, что тому пришлось даже напряженно выдохнуть от боли. Юный эльф поспешил разжать объятие, но Иорвет еще несколько долгих секунд не отпускал его от себя.

Следующим пришла очередь Фергуса. Отец некоторое время смотрел юноше в глаза, опустив перевязанные руки на плечи, и, когда Гусик уже начал панически решать, куда отвести взгляд, наконец произнес негромко, но очень весомо:

— Выбор всегда за тобой, — а потом все же обнял принца.

На то время, пока родители целовались, стоя у порога дома, Иан предпочел смотреть в чистое осеннее небо. Над крышами домов собиралась большая стая птиц, готовая улетать на юг. Они перекрикивались, галдели, но этот шум все равно не мог заглушить смущающих разочарованных вздохов, когда родители наконец отстранились друг от друга. Отец выглядел совершенно измотанным. Это длинное утро оказалось для него слишком сложным в нынешнем состоянии, но он все же нашел в себе силы еще раз сжать руку Иана на прощанье и шепнуть «Мы увидимся на Йуле, мой маленький чародей».

У городских конюшен их уже ждал Ламберт. Его собственный крупный гнедой конь по имени Буревестник, папина Бабочка и вороной нильфгаардский жеребец, на котором мальчишки выехали из Новиграда, были уже оседланы, собраны и топтались в нетерпении, стуча копытами по брусчатке. Подойдя к ведьмаку, однако, папа нахмурился.

— Нет-нет, — сказал он, указывая на вороного, — уведи его, мальчики поедут на Серебряном. Этот конь принадлежит губернатору Новиграда, они просто украли его, и теперь пропажу нужно вернуть.

— Хрена с два, — фыркнул Ламберт, — этот твой губернатор Новиграда не смог уследить не то что за своим конем, даже за самым почетным гостем во всей его жалкой жизни. В его доме принца чуть не убили, так что я считаю, он должен взять этого коня, как плату за эдакое гостеприимство. Так будет справедливо.

Папа некоторое время еще хмурился, и Иан ждал, что он продолжит возражать, но внезапно человек хмыкнул и улыбнулся.

— Вообще-то, формально, губернатор — слуга Императора, а этот конь — необходим Его высочеству для путешествия, — сказал он, — будем считать это экспроприацией в пользу Империи.

— Экспроприацией, — шепотом повторил Фергус за папой. Иан замечал, что друг часто проговаривал для себя сложные слова, силясь их запомнить, не желая казаться глупым. Очень захотелось сообщить Гусику, что юный эльф и сам не знал значения этого мудреного термина. Видимо, папа вычитал его в отцовских книжках, не иначе.

— Ему нужно имя, — Ламберт подошел к жеребцу и ласково погладил его по носу. Конь потянулся к ведьмаку с доверчивой лаской, которую сложно было заподозрить в таком большом грозном создании. — Как тебя зовут, мальчик, м? — спросил он у жеребца так, словно тот действительно мог ему ответить.

— Я думаю, Гусик должен придумать ему имя, — вмешался Иан, — это ведь его конь.

— Справедливо, — подтвердил Ламберт и подмигнул Фергусу, — ну, давай, парень, не может животное оставаться безымянным.

Фергус замешкался, явно судорожно перебирая в мозгу все мало-мальски подходящие имена, и папа, которого эта заминка начинала всерьез злить, бесцеремонно подтолкнул принца в спину.

— Назови его Пирожком, и поехали скорее. Мы и так слишком долго завтракали.

Конь на такое вопиющее нахальство громко заржал, потряс головой, скидывая руку Ламберта, и тот рассмеялся.

— Сам ты Пирожок, Роше, — сказал он, отходя к Буревестнику и садясь в седло, — этой животине нужно имя повесомей. Ему ведь суждено носить на себе принца-консорта Темерии. И как ты прикажешь бардам воспевать его подвиги, если его коня будут звать Пирожок?

— Нет у меня никаких подвигов, — заметил Фергус, легко садясь в седло и дожидаясь, пока Иан последует за ним.

— Поверь мне, мой юный друг, — заявил Ламберт, оправляя мечи за спиной, — в такой лошадиной залупе, как Темерия, подвиги — это только вопрос времени. Тамошним бардам так скучно живется, что они готовы воспевать даже твою новую прическу.

— Полегче, — недовольно осадил его папа. Бабочка покорно замерла под ним, дожидаясь команды знакомой руки, — ты о моей родине говоришь.

— Хотя, знаешь что, — проигнорировал его замечание Ламберт, продолжая обращаться только к Фергусу, — самую злобную скотину, которую я видел, звали Василек. Так что, может быть, Пирожок твоему коню и пойдет. Но ты еще подумай.

Они выехали из города, когда солнце только-только поднималось из-за горизонта, и очень быстро погрузились в лес. Ламберт ехал впереди, безошибочно выбирая дорогу. Папа замыкал колонну, а Фергус, крепко держа поводья, держался в седле так прямо и величаво, будто в полной мере ощутил себя частью настоящего боевого отряда.

Осень раскрасила деревья золотом и багрянцем. Утро выдалось холодным, прозрачным и свежим, и Иан, прижавшись к верной спине друга, расслабленно наблюдал за тем, как с вековых ветвей сыплются ленивые листья, и копыта коней вспарывают желтое покрывало, застлавшее тропу под ними. Живя в Нильфгаарде, или даже гостя у родителей, юный эльф не задумывался над тем, как, в сущности, ему нравилось находиться в пути. Он никогда не вел бродячий образ жизни, никогда не скитался, и все его путешествия всегда имели конечную цель, у него всегда был дом, но что-то в глубине его эльфского сердца стремилось к странствиям, стоило Иану ступить на новую тропу. Он знал, что никогда не сможет, да и не захочет бросить все и отправиться в бесконечные скитания, о которых ему рассказывал Геральт. Или не станет срываться с места на место по чужому приказу, как делал папа. Для юного эльфа дорога была своего рода редким удовольствием, как ожидание праздников. Он точно знал, куда едет, но путь до этой точки был ничуть не менее важным, чем пункт назначения. И сейчас он позволил себе расслабиться, немного забыться, раз уж Фергус взял на себя управление конем, и просто лениво прислушивался к тому, как Ламберт травил байки о придворной жизни.

Ведьмак за прошедшие годы совсем не изменился. Он все еще был тем же великовозрастным опасным жестоким мальчишкой, с которым Иан однажды играл в снежки во дворе и пытался построить крепость. Его рассказы о том, как Анаис управлялась с обязанностями королевы, были полны черной иронии, иногда — искренне злой насмешки. Он поведал спутникам о том, как все придворные дамы вдруг решили, что носить платья и сложные прически — это пережиток темного прошлого. В вызимскую моду прочно вошли брюки для верховой езды, хотя никто из дам не умел толком держаться в седле, и короткие мальчишеские стрижки, в точности, как у королевы. С нескрываемым удовольствием ведьмак рассказал, как Кейра Мец, любительница кричащих нарядов с откровенными вырезами, не оставлявшими простора воображению, чуть не облезла от злости, когда однажды оказалось, что на нее смотрят, как на чудаковатую бабушку, забывшую, какой век стоял на дворе.

— И что бы вы думали, — фыркнул Ламберт не хуже собственного коня, — ей пришлось пошить себе брюки, заказать высокие сапоги и обрезать волосы, а то получалось, что я выгляжу куда более модным, чем она. Кейра потом три ночи подряд плакала, утверждая, что стала похожа на уродливого пажа с сиськами. Пришлось доказывать ей, что краше нее, я пажей никогда не видал.

Фергус смеялся над этой историей, не скрываясь, а папа спросил, не меняя привычного строгого тона:

— И не скучно тебе жить при дворе? Ты же ведьмак, тебя растили не для этого.

— Ты шутишь что ли? — усмехнулся Ламберт, бросив взгляд на папу через плечо, — да сидя в ледяных стенах Каэр-Морхена и слушая бубнеж Весемира, или продираясь сквозь сраные болота где-нибудь в Ковире в поисках очередной водяной бабы, я и мечтать не мог о том, что буду жить в королевском дворце на всем готовом, каждый день трахать прекрасную чародейку и откладывать деньги на то, чтобы однажды поселиться с ней в собственном замке в Назаирских горах, при этом выполняя совершенно непыльную работу. Каким бы я был дураком, если бы сейчас бросил все это из-за какой-то скуки?

Иан посмотрел на папу. Едва ли Ламберт знал о том, как человека занесло сейчас в Реданию, и что этому предшествовало, но каждая его фраза была сказана будто специально для Вернона Роше, который променял жизнь в Туссенте на опасную работу в лесах и болотах из-за той самой пресловутой скуки.

Папа, впрочем, на слова ведьмака никак не отреагировал.

— В Темерии не осталось чудовищ? — вместо него вмешался в разговор Фергус, — я слышал, что тамошние леса буквально кишат кровожадными тварями, и работы в них найдется для десятка ведьмаков.

— Чушь, — отмахнулся Ламберт, — сейчас, когда давно не было кровопролитных войн, в Темерии даже трупоеды перевелись. А уж когда там видели последнего приличного тролля или вилохвоста, я и не вспомню.

— А как же утопцы в болотах за городскими стенами? — поинтересовался Иан, — когда мы там жили, даже опытные охотники опасались на них выходить, это было слишком опасно.

— Да их там было всего особей сорок, — пожал плечами Ламберт, — я разобрался за пару дней. Нашел их гнезда, все зачистил, и теперь вокруг Вызимы не болота больше, а королевские охотничьи угодья, а деревня кирпичников разрослась, и к следующей зиме Анаис планирует построить там фабрику. Уже и краснолюдов пригласила — для обмена опытом.

Иан уважительно хмыкнул, а Фергус, похоже, немного сник. Своим простым рассказом Ламберт напомнил ему, что принц ехал в Вызиму, чтобы стать мужем королевы, которая не только принимала настоящие важные решения для своей страны, но и была примером для подражания даже для собственной придворной чародейки. Чтобы подбодрить друга, Иан покрепче обнял его за пояс и прижался к спине плотнее, шепнул прямо в ухо:

— Сможем сходить на охоту. Чем не первый подвиг принца-консорта?

Фергус чуть повернул голову, скосил на юного эльфа глаза.

— Я не люблю охоту, — ответил он таким же шепотом, — не хочу убивать, если я не голоден.

Ламберт, ехавший впереди, конечно, услышал их слова, повернулся к принцу, смерил его быстрым взглядом, но говорить ничего не стал.

Первый привал они сделали ближе к вечеру, на просторной поляне рядом с небольшой чистой речушкой. Ламберт быстро разжег костер, а папа принес воды в котелке, чтобы приготовить обед. Они никуда не спешили, а стоявшая весь день теплая солнечная погода располагала к отдыху. Пока взрослые занимались едой, юноши стояли у вороного коня, принявшегося мирно пощипывать жухлую осеннюю траву. Фергус некоторое время гладил блестящую черную гриву, потом пристально посмотрел на жеребца и серьезно спросил:

— Ворон? — помолчал, не дождавшись ответа, повторил попытку, — Пламя? Черное Солнце? — и снова никакого успеха — Иан уже с интересом наблюдал за этим странным разговором принца и коня, ожидая развития сюжета. Он знал — безымянный жеребец был первой собственной лошадью Гусика, и тот, не скрывая гордости, не мог пока поверить, что это сильное животное действительно отныне принадлежит ему одному. Принц глянул на друга, — может, назвать его в твою честь?

Иан фыркнул.

— Нет уж, назови лучше в мою честь своего первенца, — заявил он, — даже если будет девочка, — и, заметив, что Фергус снова зашел в тупик, предложил: — Но моя мама называла меня Соколенком. Может, Сокол? Или Сапсан?

— Соколы серые, — возразил Фергус, снова погладил гриву, — по всему выходит, что быть тебе Пирожком, дружок…

Иан рассмеялся.

— Тогда это будет один из тех пирожков, которые раньше готовил мой отец, — он тоже приблизился к коню, коснулся ладонью его точеной морды, — но вообще-то, мне нравится.

— Значит, так тому и быть, — вынес вердикт Фергус, похлопал коня по холке и широко улыбнулся, — здравствуй, Пирожок.

Конь запрял ушами, фыркнул, но больше резких возражений не высказывал.

У костра, когда с обедом было покончено, папа и Фергус сошлись в нешуточном споре. Вернон снова разложил на земле какие-то карты, и вместе с принцем они принялись горячо обсуждать, как лучше организовать оборону и нападение в неведомой области — к стыду своему, Иан не мог точно сказать, о каких именно землях они рассуждали.

— Нельзя предугадать, как поведут себя защитники осажденной крепости, — возражал папа на очередное стратегическое решение Фергуса, — они же как крысы, загнанные в угол. И мы точно не знаем, какими ресурсами внутри города они располагают. Может быть, осада продлился месяцы, наступит зима, и наши войска попадут в ту же ситуацию, что и войска Императора, когда Редания захватила Каэдвен, после того, как перевалы занесло снегом.

— Само собой, нельзя, — защищался Фергус, — если вся ваша стратегия сводится к простому «Импровизируем». И я всегда считал, что осада — это худший вариант ведения войны. Вы правы — она может длиться месяцами, и осаждающие теряют бдительность вместе со временем. Потому я настаиваю на быстром штурме.

— Быстрый штурм ведет к огромным потерям, — не сдавался папа, — да, город можно захватить при помощи открытого наступления и нескольких диверсий, но в результате может так получиться, что отстаивать завоеванную территорию будет некому — все полягут под стенами. Ты читал об обороне Вергена?

— Конечно, читал, — подтвердил Фергус, — но там сработал фактор неожиданной подмоги. Отряд лучников появился из ниоткуда и смог отбить наступление. Кроме того, как я слышал, в сражение вмешался еще и дракон. Нельзя рассчитывать, что такая удача ждет каждый осажденный город.

— Имперцы, — надменно фыркнул папа, — вы всегда полагаетесь на свою многочисленность, не считая жертвы. Для Императора что сотня погибших, что десять тысяч — все одно. Лишь бы победить побыстрей.

Фергус нахмурился и даже чуть отодвинул от себя карту.

— Это неправда, — убежденно заявил он, — у Императора есть очень развитая разведывательная сеть, и чаще всего удается захватывать города бескровно — подкупом, угрозами, но без лишних жертв. Мой отец знает имена всех командиров всех частей своей армии, всех своих ленников и генералов. И не смейте утверждать, что жизни солдат для него ничего не значат!

Закончил свою отповедь он с таким жаром, что Иан и Ламберт, сидевшие рядом, обернулись к ним, а Роше даже слегка отпрянул. Сдвинул брови, и юный эльф почуял неладное. Вот сейчас он ответит принцу — резко, зло и правдиво, и у Фергуса не останется аргументов. На этом легкое путешествие в приятной компании закончится, и принц в глазах Вернона Роше больше никогда не будет прежним мальчиком, лучшим другом его сына. Он станет врагом.

— Я лишь хотел сказать, — цедя слова медленно, как драгоценный декокт в пробирку, проговорил папа, — что штурм — это не всегда лучшее решение. Осаду тоже нужно уметь вести, и, если не терять бдительность, ею можно добиться гораздо большего. Существуют способы воздействовать на людей в осажденном городе, куда более эффективные, чем бряцанье оружием и десяток баллист.

— Например, Синие полоски? — тихо спросил Фергус, и папа медленно кивнул.

— Сейчас мы называемся по-другому, — он неожиданно мельком улыбнулся, — но суть осталась прежней.

— Так, — вдруг вмешался в их баталию Ламберт, — хватит рассуждений о теоретических войнах, ну их в жопу, эти осады. Давайте сыграем в гвинт.

— Я не люблю гвинт, — покачал головой Фергус, — по-моему, это какая-то глупая игра.

— Сопляк, — осклабился Ламберт и перевел вопросительный взгляд на Иана.

— Я бы сыграл, — неуверенно ответил тот, — только я не очень хорошо знаю правила. Да и колоды у меня нет…

Над поляной повисла неловкая тишина, потом папа вдруг тяжело вздохнул и встал.

— Ладно-ладно, похоже, время пришло, — объявил он и быстрым размашистым шагом отошел к мирно пасущимся лошадям, вернулся через мгновение и протянул Иану небольшой сафьяновый мешочек, — вот. Я всю жизнь собирал эту колоду, но в последнее время играть мне все равно не с кем и некогда. Так что теперь она твоя, сын. Храни ее.

Иан почувствовал, что здесь и сейчас происходит нечто невероятно важное и торжественное, и, поддавшись мгновению, встал, отряхнулся и, глядя папе прямо в глаза, протянул руку. Тот помедлил долю секунды, словно сомневался, но потом опустил мешочек в протянутую ладонь юноши. Иан ощутил ее приятную тяжесть и то, как от ладони вверх по руке пошли мелкие волнительные мурашки. Ламберт и Фергус молча наблюдали за этой церемонией, а юный эльф растерялся. Что полагалось делать, когда тебе, как древний фамильный артефакт, вручают старую колоду для гвинта? Простого «спасибо» было явно недостаточно.

— В прошлый раз, когда этой колодой играл эльф, он не спрашивал моего разрешения, — заметил папа, опустив руку, — и обул тогда весь мой отряд. Некоторые из них до сих пор вспоминают тот день. — Он сделал короткую паузу и улыбнулся каким-то своим неозвученным мыслям, — и я вспоминаю.

— Спасибо, папа, — тихо произнес Иан, и голос его зазвучал на удивление по-детски, словно ему вновь было семь лет, и человек хвалил его за какой-то маленький глупый успех. Вернон мешкал еще мгновение, потом быстро похлопал юношу по плечу и отвернулся.

Колода была старая, немного потрепанная от частого использования, но было заметно, что хранили ее с любовью и собирали тщательно, как драгоценную коллекцию древностей. Ламберт с удивительным для себя терпением принялся разъяснять Иану правила, и к тому моменту, как дело дошло до настоящей игры, Фергус и папа тоже втянулись в происходящее. Принц устроился за плечом ведьмака, а человек — рядом с Ианом, и они взяли на себя функции советчиков, проникнувшись азартом, и снова будто сражаясь друг с другом.

Когда закончилась очередная партия, уже совсем стемнело, и папа объявил, что они останутся на этой поляне на ночевку. Вместе с ведьмаком Вернон набрал лапника, постелил на него свой плащ и велел мальчишкам ложиться. К вечеру сильно похолодало, и Иан с Фергусом снова устроились, плотно прижавшись друг к другу. Ламберт укрыл их сверху своим плащом, а сам отошел к костру, сел рядом с ним, скрестив ноги, и замер, впадая в какой-то непонятный транс.

— А как же ты? — спросил Иан у папы, выглянув из-под плаща и крепче прижимая к себе принца. Человек только улыбнулся.

— Я привык к лесному холоду, — ответил он, — к тому же, кто-то должен остаться на страже. Спи, малыш.

Он не называл его так уже несколько лет, и Иан, улыбнувшись, поерзал немного, устраиваясь поудобней. Ему стало казаться, что ни одна кровать, даже самая шикарная, не могла сравниться с этой самодельной лежанкой под открытым небом. Ему было тепло. Сонное дыхание друга приятно щекотало ему шею, а папа и Ламберт — самые надежные и отважные люди на свете — сидели в паре шагов от них и сторожили их сон.

Иан проснулся от отчаянного ржания коней. Встрепенулся и сел, отбрасывая край плаща. Фергус тоже открыл глаза и теперь рассеянно озирался по сторонам. Ламберт и папа были на ногах, и Иан заметил, что оружие они держали наголо. Холодный удушливый страх коснулся его и проник в грудь вместе с новым вздохом.

— Что происходит? — тихо спросил Фергус. Мальчишки все еще были безоружны, но у юного принца вид был такой, словно он готов был вступить в сражение, невзирая ни на что. Переглянувшись и не сговариваясь, юноши подскочили на ноги и поспешили к костру.

— Уверен? — спросил папа, изо всех сил вглядываясь в ночную мглу, и ведьмак, сбросивший всю беззаботную веселость, как карнавальную маску, сурово кивнул. — Сколько? — продолжал спрашивать папа.

— Я слышу шестерых, — ответил Ламберт, взвешивая стальной меч в руке, — может быть, больше.

Папа не успел ответить. Пропела стрела, рассекая ночной воздух, и ведьмак, развернувшись, выкинул руку с мечом и отбил ее в полете. Та же судьба постигла и три следующих снаряда.

— Защищай мальчиков! — крикнул папа, словно это еще требовалось проговаривать. Иан и Фергус, все еще растерянные, прижались друг к другу, точно зная — от них требовалось одно — не мешать защитникам и не лезть на рожон. Однако Фергус все равно встал так, чтобы заслонять собой Иана с той стороны, откуда прилетели стрелы.

Вслед за первыми тремя полетели следующие — целый шквал. Папа уворачивался от стрел с легкой, почти танцующей ловкостью. Отбив одну прямо у своего лица стальным наручем, он метнул короткий нож в ту сторону, откуда прилетел снаряд, потом еще один, и наконец взялся за меч. Но вскоре стало понятно, что нападавшие целились не в него и даже не в юношей — сперва они явно хотели убрать ведьмака.

Иан видел много раз, как с мечом управляется Геральт. Его движения были ловкими, совершенно нечеловечески точными и сильными. Он мог разрубить накера одним ударом клинка. Но Ламберт сражался совсем иначе. Он будто и не размахивал оружием, а танцевал — легкий, грациозный, как ранняя поземка, и смертоносный, как лютый мороз. Взмахи его меча были почти неразличимы — так быстро он орудовал им, словно держа подвижный щит, отражавший все летевшие в него стрелы. Это была настоящая магия, находившаяся далеко за пределами не то что умений, даже понимания Иана, и он наблюдал за ведьмаком, как загипнотизированная змея за дудкой заклинателя.

И когда первый снаряд, скользнув мимо клинка, воткнулся ведьмаку в плечо, Иан вскрикнул от неожиданности — такого просто не могло быть! Это какая-то нелепая ошибка, сбой реальности, нелепый поворот сюжета в предрассветном сне. Но ранение не остановило ведьмака, даже не замедлило. Он продолжал защищаться, пока еще две стрелы не врезались ему в грудь, чуть ниже ключицы. Упал на одно колено Ламберт лишь когда четвертый снаряд вошел ему в бедро. Он опустилася без вскрика, уронив голову, но не выпустив меча.

Папа заметил потерю в их рядах, но отвлекаться не стал. Метательные ножи у него закончились, и теперь он только защищался. Иан попытался воскресить в памяти хоть одно подходящее заклинание — если не атакующее, то хотя бы щит, но ничего не шло ему в голову. Мастер Риннельдор не учил его боевой магии, для Знающих это была грязная наука, недостойная подробного изучения — так он говорил. Они были созданы для созидания и познания, а не для войны. И вот теперь, когда война буквально брала его за горло, Иан оказался перед ней совершенно беспомощным.

Из темноты стали появляться высокие, закутанные в плащи фигуры, с луками навскидку. Лица их были закрыты полумасками, двигались они угрожающе медленно, как лесной пожар подступал к обреченной деревне. Папа метнулся к мальчикам, попытался закрыть их собой, но нападавшие подступали со всех сторон. Иан вдруг понял, что нужно делать. Сейчас он не был больше просто самим собой, бесполезным магом и посредственным игроком в гвинт. Он был защитником принца Фергуса, и должен был умереть за него, сражаясь. Сломив слабое сопротивление друга, он оттеснил его себе за спину, и встал, раскинув руки, перед ним. С другой стороны точно также, только с мечом в руке, принца прикрывал папа.

Иан видел, как от группы наступавших отделилась высокая женская фигура. Незнакомка держала в руках большой четырехплечный лук, и приближалась неторопливо, как пантера к раненной лани, зная, что та никуда не денется. Юный эльф призвал на помощь все остатки своего самообладания, шепнул заклятье, и над ладонью его замерцал шар света. Бесполезное умение, но он надеялся, что сможет хотя бы, подпустив убийцу поближе, внезапной вспышкой ослепить ее, а потом броситься ей в ноги и сбить на землю.

Магический свет выхватил из темноты его лицо, и наступавшая женщина вдруг замерла, как вкопанная. Иан видел, как из-под капюшона, поверх черной полумаски на него взглянули медово-карие глаза убийцы.

Она опустила лук. Нападавшие вокруг нее замерли, явно обескураженные. Женщина вскинула руку, выкрикнула что-то, и после секундного промедления поляна опустела, словно нападавших сдуло порывом ветра.

Иан совсем не запомнил следующие несколько минут. Он слышал, как папа, убрав меч в ножны, командует Фергусу притащить воды и какую-то сумку с седла, как Ламберт тяжело стонет, выдергивая стрелу из плеча. В ушах у юноши звенело, а перед глазами все еще стоял взгляд золотистых, несправедливо знакомых глаз.

Наконец ему пришлось очнуться, когда папа довольно грубо толкнул его под локоть.

— Не спи! — рявкнул он, и Иан, сбросив с себя хмарь наваждения, поспешил к Ламберту.

Тот сидел на траве у костра, две из четырех стрел все еще торчали из него, но выглядел ведьмак совсем не так, как тот, кто собирается немедленно умереть.

— Золотая склянка, — командовал он Фергусу, который рылся в его мешке, — и синюю давай. Эй ты, — Иан не сразу понял, что ведьмак обращается к нему, — Может, перестанешь стоять столбом и поможешь?

Юный эльф подскочил к ведьмаку, не понимая, какая его помощь могла тому понадобится.

— Я выдерну стрелу, — сообщил Ламберт совершенно буднично, указывая на древко, торчащее из своей ноги, — бедренная артерия пробита, так что хлынет будь здоров. Останавливай кровь, пока эликсир не подействует, ясно?

Иан растерянно сглотнул. Коагуляционное заклинание было одним из основополагающих в трудах Раффара Белого, но на практике юный маг его никогда не применял. Но Ламберт смотрел на него сейчас так, будто не было ничего более естественного, чем обратиться к Иану с этой просьбой.

— Я прижгу, — вмешался Роше, — отстань от него.

И от этого резкого уверенного тона юный эльф вдруг разозлился. Папа был уверен в его провале, так же, как был уверен мастер Риннельдор. Так же, как Ламберт несколько дней назад утверждал, что юноша не сможет отследить сигнатуру. Так же, как сам Иан секунду назад был не уверен в себе.

— Выдергивай, — сказал он Ламберту твердо, — я готов.

Острие вышло из раны с резким хлюпающим звуком, и кровь действительно хлынула, как вино из бочки, из которой выбили пробку, но Иан был готов. Он выдохнул заклинание, стараясь соблюсти ритм и направить энергию, и через пару пугающих, пахнущих металлом и смертью, мгновений, поток крови начал иссякать. Юный маг держал магическую заглушку на ране, пока Ламберт, морщась, пил золотистый эликсир, а потом и синий, пока папа на этот раз аккуратно вытаскивал стрелы из его груди и прижигал открытые раны. Пока Фергус накладывал плотную повязку на плечо ведьмака — не слишком ровно, но очень старательно.

Сложно было понять, сколько времени прошло — может быть, целый час, а может — считанные минуты. Но когда ведьмак наконец пришел в себя, Иан чувствовал, что магия высосала из него все силы. Он опустил руки и рухнул у костра, тяжело дыша и сглатывая хлынувшую из носа кровь.

На этот раз никто не смотрел на него восхищенно, не хвалил и даже толком не благодарил. Фергус дал ему влажную теплую тряпку — утереть лицо. Ламберт, кряхтя, снова влезал в свою простреленную куртку, а папа бродил по поляне, силясь отыскать хотя бы парочку метательных ножей или трупы тех, в кого они попали.

— Какого хрена они нас не убили? — вдруг спросил Ламберт, вытягивая раненную ногу, — их было больше дюжины, и меня они завалили. Какого тогда хрена мы еще живы, мать вашу? — было непонятно, к кому именно он обращается. Папа, не найдя в темноте ничего и не решившись уходить глубже в лес, вернулся к костру и сел рядом с Ианом — юный эльф почувствовал, что человек обнял бы его, если бы ведьмак не сверлил его взглядом так пристально.

— Я не знаю, — признал Роше, немного подумав. — Но мы отправимся до рассвета и поедем по большаку. Хватит с нас приключений. Ты сможешь держаться в седле?

— Я помедитирую два часа, и буду, как новый, — кивнул ведьмак, — сможете без меня выстоять осаду?

— Иди нахуй, — посоветовал ему папа, и на этом разговор прекратился.

Иан, понимая, что заснуть больше не получится, подсел поближе к костру, чувствуя, как в тяжелой пустой голове все еще мерцает тот же образ — глаза убийцы, устремленные прямо на него. Фергус устроился рядом и привычно прижался к его плечу.

— Это все из-за меня, — уверенно сказал принц, но Иан устало покачал головой.

— Нет, Гусик, — ответил он, — я совсем в этом не уверен…

 

========== Фергус: Масштаб разрушений. ==========

 

Со стоянки они снялись затемно, а к полудню у Ламберта снова открылись раны. Сперва он старался держаться в седле ровно, только поводил плечом, которое своими неумелыми руками перевязал Фергус. Затем, раздраженно дернув ворот куртки, глянул вниз, где на разорванной и уже бурой от засохшей крови рубахе начали проступать свежие алые пятна. Роше заметил неладное быстро, догнал ведьмака и обеспокоенно спросил, все ли с ним в порядке. Ламберт лишь раздраженно отмахнулся, но командир все равно поехал рядом с ним, время от времени оглядываясь на притихших мальчишек.

Иана, сидевшего за спиной Фергуса и крепко обнимавшего его за пояс, происходящее вокруг, казалось, ничуть не волновало. С тех пор, как они покинули лесную стоянку, друг хранил отстраненное молчание, погруженный в свои мысли, и Фергус не решался с ним заговаривать. Может быть, юного эльфа измотало очередное излишнее применение магии, но принц подозревал, что дело было не только в этом. Убийцы, напавшие на них в ночи, внезапно отступили, и спутники не смогли найти этому объяснения. Все, кроме Иана. Но тот предпочел отмалчиваться, погрузившись в себя.

Для Фергуса, впрочем, не оставалось сомнений — в произошедшем был виноват он один. Конечно, он почти всю жизнь прожил под сенью невидимой угрозы покушения. В Нильфгаарде агенты отца досконально и тщательно проверяли всех, с кем Фергусу приходилось иметь дело. Досталось даже Иану — друг со смехом рассказывал, как невзрачный человек с цепким холодным взглядом битый час расспрашивал его о родителях, о прошлых местах проживания и о ближайших намерениях. И Иан отвечал ему чистую правду, зная, что единственной целью допроса было поймать его на лжи — шпионы уже выведали всю его подноготную, и теперь лишь сверяли показания. Но все эти меры дома были, конечно, излишни — с того памятного случая в Боклере Фергусу ни разу не угрожала серьезная опасность, он всегда был на виду и не участвовал в опасных авантюрах.

Но стоило ему ступить за порог, неприятности начали сыпаться на него одна за другой, и теперь вот состоялось настоящее полномасштабное покушение. Те нападавшие точно знали, за кем пришли, точно знали, кто его сопровождает, и отступили в последний момент по какой-то неведомой причине, и в том, что их выследили так легко, был виноват Фергус. Он не послушал совета опытного Роше, не отсиделся несколько дней дома, светил лицом направо и налево, и, конечно, не один Эренваль смог узнать его. Наверняка в Университете или на улицах Оксенфурта нашлись люди, видевшие Фергуса прежде, или прицельно искавшие его — кто-то ведь организовал нападение на пустую комнату в Новиграде. И именно из-за своей оплошности, глупости и самоуверенности спутники принца едва не погибли в ночном сражении. Фергусу очень хотелось поделиться своими сомнениями с Ианом — он был единственным, кто мог выслушать его и, не осуждая, разложить все по местам и, может быть, успокоить юношу. Но Иан был молчалив и задумчив и не вздрогнул даже тогда, когда ведьмак, вдруг замерев, начал сползать с седла вбок.

Роше среагировал почти мгновенно. Он придержал Ламберта за здоровое плечо, остановил свою лошадь, и Буревестник замедлился следом.

— Привал, — кинул командир через плечо, словно это не было очевидно и так.

Когда они немного углубились в лес, в стороне от большака, Роше помог Ламберту выбраться из седла, усадил его на жухлую траву, давая прислониться спиной к стволу дерева. Иан, наконец очнувшийся, поспешил к раненному, растирая замерзшие руки, а Фергус, придерживая Пирожка за повод остался в стороне — он ничем не мог помочь, и теперь старался хотя бы не мешать. Юный эльф присел на колени рядом с ведьмаком и, тихо произнося короткие заклинания, принялся пытаться остановить ему кровотечение, как он сделал с раной на бедре. Роше передал раненному его сумку, чтобы Ламберт сам выбрал из своего запаса нужные эликсиры. Оба они, и отец, и сын, действовали четко и слаженно, словно работали вместе уже много лет и понимали друг друга без слов. Свежие повязки накладывал командир — у него вышло почти также хорошо, как у целительницы Шани, не в пример корявым попыткам Фергуса. Но на белой ткани бинтов тут же снова расцвели кровавые лепестки. Ламберт морщился, осушая одну склянку за другой, и, наконец откинувшись назад, прикрыл глаза.

— Зря мы не прихватили ни одной из их стрел, — проговорил он, явно досадуя на самого себя. Грозный ведьмак, видно, не привык быть обузой, и собственная слабость бесила его, — похоже, они были сдобрены каким-то ядом. Хорошо, что никто из вас ни одной не словил.

— Похоже, в нас они толком и не целились, — заметил Роше, садясь рядом с ведьмаком на траву, скрестив ноги, — как ты верно заметил, их было больше дюжины, они видели нас в свете костра, и, насколько я знаю скоя’таэлей, наших силуэтов им было достаточно, чтобы снять всех. Но стреляли они в тебя. Признавайся, успел нажить себе врагов, пока занимался непыльной работой и трахал чародейку?

Ламберт приоткрыл один глаз.

— Врагов у меня всегда хватало, — ответил он, — но это было бы слишком странное совпадение, если бы один из них напал на меня, когда я защищаю нильфгаардского принца.

— Они отступили, увидев, что ты упал, и их отравленные стрелы попали в тебя, — холодно возразил Роше, — иных причин у них не было. Судя по всему, свою миссию они выполнили.

— Хочешь сказать, плохи мои дела? — Ламберт невесело усмехнулся, — они не стали меня добивать, потому что знали, что яд сделает это за них?

— Может быть, — ровно отозвался командир, — и, судя по тому, что раны продолжают кровить, твои эликсиры на этот яд не действуют.

Ламберт немного помолчал.

— Я выпил две порции Иволги, — признался он, — и зелье Раффара Белого. Всегда помогало, но, как видишь, не в этот раз.

Роше кивнул, но ничего не ответил. Иан, глядя на них, отступил к Фергусу. Похоже, юный эльф догадался, к чему шел этот разговор, и не хотел оставаться слишком близко от его эпицентра, может быть, вовсе не хотел слышать того, что Ламберт скажетдальше.

— До Вызимы часов пять пути, — снова заговорил ведьмак, — оставаться здесь дольше опасно, езжайте без меня и передайте Кейре, что случилось. Она заберет меня через портал.

Роше сдвинул брови.

— Ты умрешь за пять часов, — сказал он жестко.

— Я так и так умру — в пути или сидя под этой елкой, — спокойно возразил Ламберт, — а так ты хотя бы пацанов довезешь до столицы в целости.

Между ними воцарилась гулкая, пугающая тишина, и Фергус почти увидел, как Роше снова сдержанно кивает, признавая правоту ведьмака. И в нем вдруг взметнулась ярость.

— Пирожок — сильный и быстрый, — заговорил он, не давая себе времени одуматься, — он нильфгаардской породы, и обойдет любую из ваших лошадей. Мы специально выбирали такого коня, когда сбегали, чтобы побыстрее попасть в Оксенфурт. Если ехать на нем, до Вызимы можно добраться и за три часа, может быть, даже быстрее. Садитесь на него, а мы с Ианом доберемся сами, раз те люди охотились за Ламбертом, а не за мной.

— Нет, — Ламберт распахнул глаза и уставился на принца. От его подернутого пеленой мутного золотого взгляда у Фергуса мурашки пошли по спине, но он не отступил и не отвел взор, — мне платят за то, чтобы я доставил тебя в столицу. Если я брошу тебя в лесу одного, хреновый из меня охранник.

— Лучше хреновый, чем мертвый! — горячо возразил Фергус, — сейчас за нами нет слежки, я надену на голову капюшон, и мы поедем по главному тракту. Я знаю карту этих мест — через три мили отсюда — селение Белый сад, а оттуда до Вызимы — рукой подать. Никто не решится напасть на нас посреди дня на торговом пути. Пожалуйста, — он почувствовал, как у него защипало в глазах и носу, и понял, что речь пора заканчивать, иначе придется разрыдаться, как маленькому, — Езжайте.

Роше посмотрел на принца долгим суровым взглядом. Потом неожиданно расстегнул свой плащ и бросил его Фергусу — тот с трудом, но поймал его.

— Закутайся и не показывай носа, — скомандовал он, — поедете на Бабочке, мою лошадь в округе знают, и за вами будут приглядывать, если доберетесь до Белого сада. Буревестник уж как-нибудь сам. И вот еще…- командир отстегнул со своего пояса ножны с коротким мечом, шагнул к Фергусу и решительно опоясал его ими. Принц ощутил, как оружие мягко коснулось бедра и застыл, потрясенный. До сих пор он держал в руках лишь тренировочные клинки, настоящее оружие ему, всегда находившемуся под охраной, не полагалось. А этот меч, что теперь висел у него на поясе, был не просто боевым оружием — он был оружием легендарным. Фергус прекрасно знал, кто такой Вернон Роше, каким бы именем тот ни назывался, и был осведомлен о его ежедневных подвигах и о том, как уважал его Император. И теперь этот герой отдал ему собственный клинок — хоть и на время. Фергус трудно сглотнул, но спорить не стал.

— Умеешь с ним обращаться? — спросил Роше коротко, и Фергус кивнул.

С большим трудом Роше удалось усадить Ламберта в седло Пирожка, а потом сесть в него самому. Он в последний раз глянул на мальчишек, махнул свободной рукой и пришпорил коня. Когда всадники скрылись за стволами деревьев, на Фергуса обрушилась слабость. У него задрожали ноги, а перед глазами все поплыло, и ему стоило больших усилий остаться стоять. Иан, который все это время хранил молчание, не вмешиваясь в спор, развернулся к принцу лицом, опустил руки ему на плечи и посмотрел прямо Фергусу в глаза.

— Гусик, — прошептал он, — вот это да.

Фергус растерянно моргнул, словно уже не мог вспомнить, что же такое он сделал. Иан смотрел на него с таким незнакомым выражением, что у принца засосало под ложечкой. Он попытался улыбнуться.

— Поехали, — хрипло сказал он, — путь неблизкий.

Лицо Иана чуть-чуть дрогнуло — будто юный эльф ожидал от него каких-то иных слов и действий. Он еще мгновение помедлил, потом отпустил его и отошел к Бабочке, погладил кобылу по морде.

— Жалко бросать здесь Буревестника, — заметил он, — может, ты поедешь на нем?

Фергус с сомнением покосился на огромного гнедого коня, вернувшего ему мрачный угрожающий взгляд.

— Знаешь, мне кажется, он не пропадет, — ответил Фергус, — Ламберт поправится и найдет его.

Иан кивнул, немного подумав, и больше они не разговаривали.

До Вызимы юноши добрались без проблем. Бабочка оказалась покорной и смирной кобылой, и слушалась Фергуса, словно он всю жизнь только на ней и ездил. По пути принц несколько раз пытался заговорить с Ианом, но тот отвечал кратко и иногда невпопад, и юноша решил оставить его в покое. За час до того, как на горизонте возникли стены столицы, юный эльф, похоже, задремал, опустив голову на плечо друга — магия пока давалась ему нелегко.

На воротах их встретил пост стражи, и Фергус хотел было спешиться, но их пропустили без лишних вопросов — впрочем, и без лишних почестей. Солдаты, видимо, получили распоряжение насчет лошади командира, но личности всадников остались для них загадкой. Проснувшийся Иан теперь сидел в седле прямо и оглядывался по сторонам.

— Я уехал из Вызимы семь лет назад, — сказал он тихо, когда они въезжали в район, застроенный чистыми, ровными и почти одинаковыми каменными домами, — и с тех пор она стала совсем другой. В детстве я сбегал, чтобы погулять по этим улицам, но сейчас я бы здесь заблудился.

— Семь лет — это много, — скупо ответил Фергус. По тону друга он догадался, что в его памяти Вызима не была такой чистой, опрятной и светлой, как сейчас, и в том, конечно, была заслуга королевы Анаис. Очередная заслуга. Про себя принц уже невольно начал робеть перед фигурой своей будущей жены, сумевшей так изменить Темерию, несмотря на свои очень юные годы. Его собственные маленькие заслуги на этом фоне безнадежно терялись.

У дворцовых ворот их встречали рыцари в голубых кирасах, и на этот раз они почтительно кланялись принцу и отдавали ему честь. Фергус принимал их приветствия приличествующими случаю кивками. Иан, спешившись вслед за ним, на мгновение поймал руку принца, но потом, словно одумавшись, отпустил ее и просто зашагал с ним рядом.

Когда они подходили к дверям дворца, по широкой лестнице к ним уже спешила миниатюрная черноволосая женщина, лицо которой Фергусу было знакомо. Он видел ее несколько раз, когда та прибывала на Советы к его отцу — одна из чародеек, служивших Империи, но сама женщина обычно скользила по принцу таким взглядом, будто тот был пустым местом или неудачно подобранным предметом мебели. Сейчас же чародейка улыбалась так широко и искренне, что принц мог бы и не узнать ее.

Она бросилась к Иану и крепко и его обняла.

— Ох, мой дорогой! — воскликнула чародейка, — как же ты вырос!

Иан, слегка растерянный таким приемом, обхватил ее руками в ответ.

— Госпожа Йеннифер, — проговорил он, и на усталом лице юного эльфа расцвела улыбка, — Я не знал, что вы тоже здесь.

Чародейка отстранилась от него, держа юного эльфа за плечи, склонила голову к плечу.

— Я много раз просила тебя не называть меня госпожой, — заметила она лукаво, — особенно теперь, когда ты стал на голову меня выше. — женщина коснулась ладонью его щеки нежно, словно любящая мать, встретившая долгожданного сына, — какой ты красивый, малыш.

— Папа с Ламбертом уже прибыли? — нахмурившись, спросил Иан, и женщина, посерьезнев, кивнула.

— Кейра занимается ведьмаком, — ответила она, — а твой отец уже уехал, но обещал вернуться к утру.

Иан облегченно выдохнул и наконец смог по-настоящему улыбнуться.

— А королева? — на этот раз он задавал вопрос почти легкомысленно, словно это был очередной экивок в светской беседе.

— Анаис, Цири и Геральт отправились на охоту, — Йеннифер закатила глаза — видимо, для нее подобные развлечения были дикостью и ерундой, — значит, вернутся не раньше завтрашнего вечера.

Фергус за время их разговора успел почувствовать себя лишним, но женщина вдруг обернулась к нему, отпустила Иана, отступила на шаг и сделала почтительный реверанс.

— Ваше высочество, — сказала она, — вижу, вы поддались последнему веянию Реданской моды на сочетание хны и басмы, которую травники выдают за собственное изобретение. Стоит признать, этот цвет вам к лицу. Надо только немного его подправить, но я помогу вам.

Фергус смущенно растрепал пальцами свои волосы. Он знал, что темная краска уже успела немного облезть, и он постепенно снова возвращался к своему обычному бесцветному виду, но в тоне Йеннифер не было иронии, ей было любопытно — и не более того.

— Приветствую, госпожа Йеннифер, — принц склонил голову, и женщина вдруг рассмеялась.

— И этот туда же! — заявила она, — может, мне тоже подстричься под мальчишку, чтобы юноши перестали видеть во мне старуху?

Фергус почувствовал, что краснеет.

— Как здоровье вашего отца? — деловито спросила чародейка, и принц понял, что в вопросе этом не было праздной вежливости. Она спрашивала, чтобы получить правдивый ответ. В Нильфгаарде до Фергуса доходили упорные слухи, что Император серьезно болен, и дни его сочтены, но сам Эмгыр никогда не демонстрировал перед сыном своих слабостей, так что верного ответа Фергус не знал.

— Полагаю, с ним все в порядке, — осторожно ответил он, — хотя я не получал от него вестей с тех пор, как уехал из столицы.

— Если захотите, мы можем позже связаться с ним через мегаскоп, — предложила Йеннифер. Было понятно, что сама она не стала бы выходить на связь с Императором без приглашения, но теперь у нее появился достойный повод это сделать. Однако ее мотивы были Фергусу безразличны. Он действительно хотел увидеться с отцом, сообщить ему, что благополучно добрался до Вызимы, и узнать, как обстоят дела дома, потому сейчас юноша благодарно кивнул.

— Вот и хорошо, — улыбнулась чародейка, потом сурово сдвинула брови, — а теперь — мыться! Срочно! А то я по запаху могу определить не только пол и возраст, но даже масть вашей лошади. Все разговоры — потом.

Юноши отправились в купальню вместе. В дворцовом комплексе Нильфгаарда под бани было отведено целое здание. Там можно было задержаться на целый день, отмокая в горячей воде, сидя на нагретых плитах в просторных парных или ныряя в ледяной бассейн. Рассказывали, что в прежние времена в Императорских купальнях проводили пышные празднества или даже дипломатические встречи. Но дед Фергуса пресек эту традицию, используя бани исключительно по назначению, и отец поступал так же. В Вызимском же дворце купальня представляла собой не слишком просторное помещение с большой бадьей в центре, несколькими скамьями и столами для банных принадлежностей.

Юношей уже ждала горячая вода, чистые полотенца и свежая одежда, аккуратно сложенная в тесном предбаннике. Фергус, недолго думая, аккуратно отстегнул с пояса драгоценный меч, устроил его на одной из скамей, а потом разделся очень стремительно, решив побыстрее закончить с мытьем, и, оскальзываясь на влажных каменных плитах, прошлепал к бадье, от которой поднимался густой белый пар, и залез в нее. Погрузился в воду по горло, блаженно выдохнул и замер.

Со своего места он видел, как Иан раздевается. В отличие от друга, юный эльф избавлялся от одежды неторопливо, стягивая с себя одну вещь за другой так медленно, словно иногда забывал, зачем пришел. Принц подумал, что стоило предложить другу помощь — тот очень устал в дороге, и сейчас мог поскользнуться на мокром полу, упасть и разбить голову, но что-то остановило юношу. Иан стоял к нему спиной, уже без рубахи, и непослушными пальцами воевал с завязками на своих штанах. Сидя в воде и чувствуя, как утомленные мышцы постепенно расслабляются, Фергус видел, как двигаются четко очерченные лопатки друга под светлой, чуть золотистой кожей. Иан, как и все эльфы, был очень стройным и словно слегка вытянутым вверх, пропорции его тела немного отличались от человеческих. Принц и прежде, конечно, видел его голым, но только сейчас смог по-настоящему рассмотреть — украдкой, не желая смущать Иана слишком назойливым взглядом.

Казалось, в грудной клетке юного эльфа было на одну пару ребер больше, чем у Фергуса, и от того узкий точеный корпус казался еще длиннее. Иан был сложен ладно, его тело, даже не до конца сформировавшееся, уже отвечало всем художественным стандартам, принц мог бы писать с него фигуры эльфских королей древности, почти не привирая и не приукрашивая реальность. По плечам Иана была разбросана горсть мелких темных веснушек, они опускались вниз по тонким звеньям позвоночника до самого крестца, и принц подозревал, что такое же созвездие обнаружилось бы и на ягодицах друга. Через мгновение, когда Иан наконец победил завязки, Фергус получил подтверждение своим догадкам. Юноша в последнее время начал замечать, как на его собственной груди, в подмышках и в паху начала пробиваться жесткая, хоть и совершенно бесцветная растительность. Тело же Иана было абсолютно гладким, без единого волоска, словно отлитым из светлого фарфора, и от внезапного желания прижать ладонь между его лопаток, провести вниз к пояснице, чтобы проверить, такая же ли его кожа гладкая наощупь, как на вид, Фергус почувствовал, как внизу живота снова наливается знакомый постыдный томный комок.

Он поспешил отвернуться, когда Иан неторопливо подходил к бадье и залезал в воду, благодаря судьбу за то, что воздух в купальне был горячим и влажным, и за этим можно было скрыть, как вспыхнули от смущения щеки принца. Юный эльф устроился рядом с ним, не спеша тянуться за мылом, выставил наружу локти, опираясь о края бадьи, и, откинув голову, вздохнул.

— Как я устал, Гусик, — пробормотал Иан, — вот бы сейчас лечь в постель и проспать до послезавтра. Но ведь госпожа Йеннифер захочет со мной поговорить, наверняка. Я тебе рассказывал, как сбежал от нее, чтобы уехать с родителями в Оксенфурт?

— Угу, — ответил Фергус, не зная, как половчее отодвинуться от друга, чтобы тот ничего не заметил и не обиделся. Они сидели в воде слишком близко, и принц понимал, что сбежать сейчас у него не получится — Иан тогда непременно заметит позорную реакцию тела юноши на свою близость.

— Я потом узнал, что она уехала из Корво-Бьянко через неделю после нас, — продолжал рассуждать Иан, — и думал, что это из-за меня. Когда мы вернулись к Геральту, он был совершеннейшей развалиной. Тосковал по ней, должно быть. Хорошо, что теперь они снова вместе.

— Угу, — ответил Фергус, трудно сглотнул. Иан заметил его поведение и с тревогой повернулся к другу.

— Ты в порядке? — спросил юный эльф, придвигаясь еще немного ближе, и принцу пришлось неловко развернуться боком, чтобы побороть желание прижать юного эльфа к своей груди. — Что это?! — теплые пальцы коснулись плеча юноши, а в голосе Иана зазвучала неприкрытая тревога — и Фергус в первый момент даже не понял, из-за чего.

Он рассадил кожу на плече, пока выпрыгивал из огня горящего дома, и сперва даже не обратил на это внимания. Потом, когда они уже оказались в доме у Шани, плечо начало немного побаливать, рука поднималась не до конца, и спать на этой стороне было неудобно. Но на фоне всего произошедшего ранение Фергуса казалось таким незначительным, что он и говорить о нем не стал. И через пару дней боль полностью прошла — а ссадина, видимо, осталась. Юноша глянул через плечо на друга. Лицо Иана выражало такое беспокойство, будто спина Фергуса оказалась вспорота от шеи до задницы, не иначе.

— Все в порядке, — заверил он юного эльфа, — уже не болит.

— Почему ты не показал ее Шани? — пальцы Иана теперь аккуратно поглаживали кожу принца вокруг ссадины, посылая по телу юноши болезненно-сладкую дрожь.

— Она занималась твоим отцом, — ответил Фергус, испытывая необоримую необходимость откашляться, — а это — просто царапина.

— Она могла загноиться, — настаивал Иан, не переставая гладить, чтоб ему пусто было, — и тогда на Пирожке пришлось бы отправлять в Вызиму тебя.

— Все хорошо, — отозвался Фергус, но тон его уже выражал ровно противоположное. Юноше хотелось одновременно отпрянуть прочь и прижаться к ладони Иана сильнее, позволяя ему превратить заботливые касания в настоящие ласки. — Ничего не загноилось, видишь?

— Вижу, — подтвердил Иан, и вот сейчас был тот момент, когда любой нормальный друг уже убрал бы руки и продолжил процедуру омовения, а друг лучший скромно бы покинул купальню, дав принцу отдышаться. Но Иан явно был не из таких. Его ладонь прижалась плотнее, потом двинулась вниз, на миг нырнув под воду и продолжая гладить. Фергус свел вместе и плотно сжал бедра, чувствуя, как сбивается дыхание, а сердце колотится где-то вокруг головы, как вибрирующий обруч. Он, в отчаянной попытке вырваться из жаркой волнительной ловушки, дернулся, отстранился от Иана и развернулся к нему лицом.

— Не надо, — попросил Фергус срывающимся голосом, — пожалуйста, Иан.

Юный эльф удивленно вздрогнул, уронил руку в воду с тихим всплеском.

— Гусик? — спросил он тихо, с невыносимо нежной тревогой, — ты чего?

У Фергуса заложило уши. Он зажмурился, понимая, что его загнали в угол, и наступал тот момент, когда скрываться от друга дальше было уже невозможно. Он должен был признаться во всем, и гордо принять свою участь. Если Иан после этого решит отвернуться от него, так тому и быть. Фергус выдохнул и прямо посмотрел на друга.

— Я…- он сглотнул, повернулся к Иану всем корпусом, чтобы тот смог разглядеть проблему под толщей горячей прозрачной воды, опустил глаза.

Юный эльф поначалу замешкался, потом догадался скользнуть взглядом вниз, и Фергус застыл, чувствуя, как в душном пару ему становится холодно. Друг молчал, может быть, разглядывал его, как ученый — ранее неизвестный экземпляр яркой бабочки. Это было унизительно и страшно.

Потом Иан хмыкнул.

— Я думал, у меня одного такая проблема, — сказал он, понизив голос почти до шепота.

Фергус секунду не мог понять, что он имеет в виду, а потом догадался скосить глаза вниз — туда, куда до сих пор запрещал себе смотреть. Узкие бедра Иана были разведены в стороны, принц задержал на них взгляд, не решаясь посмотреть выше, но через мгновение все же отважился. Юный эльф был прав — проблемы у друзей в этом момент и впрямь были схожие. Он снова посмотрел другу в глаза, облизал пересохшие губы. Иан явно собирался снова заговорить, может быть, начать разъяснять, что в этом состоянии нет ничего постыдного или страшного, тоном опытного лекаря сообщить, что это — никакая не болезнь, просто признаки взросления тела, но принц не хотел ничего из этого слышать. Он придвинулся вплотную, а друг не отстранился. Фергус выждал два удара сердца, чтобы решиться. Он стоял на последней черте, или уже далеко за чертой, понимал, что пути назад нет, и действовать нужно сейчас — или никогда.

Но Иан опередил его. Под водой его рука мелькнула, как белоснежный мраморный карп, и когда пальцы юного эльфа сомкнулись вокруг эпицентра фергусовых страданий, принц захлебнулся стоном, испугавшись, что сейчас умрет. Но освобождение смерти не наступало, а по телу вверх от паха словно проходили крохотные разряды молнии. Иан надвинулся, хотя казалось, что сесть еще ближе уже невозможно, сжал пальцы уверенней, и Фергус, ощущая, как последняя мысль вспыхнула и потухла в его голове, подался навстречу.

Они соприкоснулись лбами, на миг смешав тяжелые вздохи, и принц услышал, как Иан прошептал что-то, но слов не разобрал — может быть, друг извинялся. Может быть — просил перестать, хотя сам начал первым. Для Фергуса все потеряло значение. Его рука действовала сама по себе, не подчиняясь велениям рассудка. Принц провел ладонью по бедру друга, про себя отметив, что кожа его вовсе не такая гладкая, как он ожидал, но в этой легкой шероховатости была какая-то особенная интимная прелесть.

— Пожалуйста, — на этот раз отчетливо выдохнул Иан, и Фергус сообразил, что слишком замешкался. Ладонь юного эльфа у него в паху не двигалась, лишь сжимая, и принц отзеркалил его жест, сомкнул пальцы, чувствуя под ними пульсирующую горячую твердость. Плоть Иана казалась горячее воды, в которой они сидели, и, когда принц наконец сжал его настойчивей, юный эльф ответил коротким стоном. Этот звук был прекрасней всего, что Фергусу приходилось слышать, словно торжественный горн ранним утром, возвещающий начало генерального сражения. И, впустив в себя уверенность обреченного солдата, принц принялся двигать ладонью. Сперва неспешно и аккуратно, боясь все испортить, спугнуть момент, отвратить Иана от себя. Но, когда рука друга начала повторять за ним, подхватив неспешный ритм, Фергус стал ласкать его настойчивей и быстрей. Иан был покорным, как верная Бабочка под его рукой. Он повторял то, что делал принц, в точности копируя темп и силу, эхом отзывался на напряженные выдохи и тихие стоны. Через некоторое время юный эльф уронил голову, вжался горячим лбом в плечо Фергуса, но ласк не бросил, и принц взмолился про себя, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. Стоны друга перешли в короткие судорожные выдохи, Фергус чувствовал его дрожь, и словно камертон перехватывал и возвращал эту вибрацию. Его тело, казалось, перестало состоять из плотной материи, готовое рассыпаться в любой момент, разойтись в воде, как мыльная пена, и Фергусу было не жаль умереть так, под рваный ритм взаимных касаний, под тихие стоны — уже неясно, кого именно из них.

Иан крупно вздрогнул, выговорив едва слышное «Ох», прильнул к Фергусу, и плоть его в пальцах принца в последний раз судорожно дернулась. Юноша боялся, что сейчас друг выпустит его, и тогда его сердце непременно остановится, не выдержав напряжения, но Иан еще дважды двинул ладонью, и Фергус оказался в эпицентре взрыва. Оглушительный разряд удовольствия, равный силой сотне Великих Солнц, сделал его тело вялым и бескостным, заставил прерваться дыхание, не оставил сил даже на последний стон. Фергуса швырнуло в зыбкую мглу, и сквозь нее он мог лишь чувствовать, как Иан, тяжело дыша, привалился к нему, все еще дрожа.

Они отшатнулись друг от друга, оказавшись наконец по разные стороны бадьи. Фергус, все еще не в силах выровнять дыхание, осмелился поднять на Иана глаза. Тот сидел, низко опустив голову, и плечи его судорожно вздрагивали от шумных вдохов, и принцу захотелось окликнуть его. Увидеть лицо эльфа, убедиться, что только что не произошло ничего страшного, что они все еще друзья, что Фергус, не сумев сдержаться, не совершил ничего непоправимого. Но Иан не смотрел на него и не двигался.

Никогда в жизни Фергус не совершал таких позорных побегов. Он выбрался из бадьи так стремительно, что едва не рухнул на влажный пол, пришлось ухватиться за край, чтобы удержаться на ногах. Не потрудившись обтереться полотенцем, принц вылетел в предбанник и с трудом натянул приготовленную одежду — видимо, предназначенную для Иана. Рукава, в которые он никак не мог попасть дрожащими руками, оказались слишком длинными. Принц не знал, в какую сторону бежать — Вызимский дворец был неизведанной территорией, и Фергус понятия не имел, какую комнату для него приготовили. И больше всего ему сейчас хотелось взобраться повыше или выйти на дворцовую стену и сброситься вниз. Иначе пережить позор было невозможно. Иан больше никогда не заговорит с ним, даже не взглянет, а это значило, что жизнь Гусика была окончена, в ней не осталось никакого смысла.

В одном из коридоров его перехватил услужливый слуга в синей ливрее. Кланяясь и заискивающе улыбаясь, он вызвался проводить принца в его покои, и, оказавшись у нужной двери, принялся спрашивать, не желает ли Его высочество что-нибудь еще — поужинать или выпить. Но Его высочество желал только броситься грудью на меч, а потому бесцеремонно захлопнул дверь прямо перед услужливым носом.

Покои, в которых он оказался, были обставлены скромно, хоть и без сдержанной педантичности, как спальня принца дома, в Нильфгаарде. Видимо, его приезда ждали, потому что комната была выполнена в черных и золотых тонах, а полог балдахина над широкой кроватью был даже расшит маленькими солнцами, больше похожими на разрезанные пополам куриные яйца.

Фергусу до всего этого великолепия не было никакого дела. Он рухнул на постель, лицом в благоухающую розами подушку, которая смогла заглушить его досадливый крик. В ушах принца все еще звенели стоны друга, его пальцы все еще чувствовали его горячую твердую плоть, а тело предательски пело от только что пережитого наслаждения. Фергусу захотелось побиться о стену или растереться жестким полотном, чтобы изгнать это тянущее приятное чувство, заставить себя забыть о том, что случилось, но он продолжал лежать, дрожа и готовый в любой момент снова заорать в подушку.

Когда Фергус смог заставить себя подняться, за окнами уже стемнело. Он сел на кровати — опустошенный — и огляделся по сторонам. В одном углу комнаты были аккуратно сложены вещи — те, что он бросил в Новиграде, убегая вслед за Ианом в их последнее совместное приключение. Принц медленно поднялся и подошел. Прислоненный к стене, здесь стоял даже портрет, заботливо завернутый в льняное полотно, который он вез в подарок Иорвету. Фергус аккуратно дернул край бечевки, позволяя полотну сползти с картины. С портрета на него смотрело лицо Иана — серьезное и сосредоточенное, с таким друг вчитывался в строки своей книги, с таким творил заклинания или смотрел на Фергуса, если им случалось о чем-то спорить. Принц присел перед картиной на корточки, протянул руку к нарисованному лицу, осторожно коснулся его, будто боялся размазать давно высохшую краску. Сейчас, когда постыдная волна паники миновала, Фергусу захотелось плакать. Он все испортил. Он все потерял.

Когда одна из панелей в стене едва слышно скрипнула, принц даже не оглянулся. Если по его душу пришел очередной убийца, ему было глубоко на это наплевать. Даже не так — Фергус готов был встретить его с распростертыми объятиями и попросить лишь, чтобы смерть оказалась быстрой и безболезненной.

— Ты забыл, — послышался за спиной принца голос Иана, и Фергус рывком обернулся. Юный эльф стоял в другом конце комнаты у открытой потайной двери в стене и протягивал другу меч Роше в кожаных ножнах, — папа отдал его тебе, и тебе же его хранить.

Фергус подскочил на ноги и пересек спальню в пару стремительных шагов. Иан не отшатнулся. Юный эльф смотрел на принца прямо, чуть-чуть улыбаясь — так привычно и знакомо, словно ничего не произошло. Дрожащими руками Фергус принял из его ладоней меч, стиснул его пальцами, будто только так мог удержаться от того, чтобы не упасть или не закричать во все горло.

— Ты убежал, — немного помедлив, проговорил Иан, — я тебя обидел? Тебе…- он смущенно сглотнул и отвел глаза, — тебе не понравилось.

Фергус открыл рот, но слова не выходили — просто не нашлось ни одного подходящего, чтобы описать то, что принц испытывал, рассказать, насколько Иан ошибался.

— Гусик, я не хотел тебя расстраивать, — как назло, у Иана слова как раз находились, но все они были неправильными.

— Я не расстроился! — резко возразил принц, — ясно тебе — не расстроился.

— Ясно, ясно, — кивнул Иан, — но у тебя был такой вид, будто…

— Иан, — он вскинул на него глаза, и юный эльф наконец замолчал, не отводя взгляда.

— Гусик, — Иан сделал один короткий шаг, и они обнялись. Немного неловко — Фергус не выпускал из руки меч Роше, но прижался к другу всем телом, пытаясь заставить себя поверить, что эльф был самый настоящий и действительно пришел к нему. Они обнимались, как множество раз до этого, без оглядки, без лишних объяснений, словно для полного взаимопонимания им было достаточно этих объятий. И Фергус чувствовал, как, разбитый, он с каждой секундой все больше собирается заново.

— Моя комната такая дурацкая, — отстранившись, но не размыкая рук, проговорил Иан, смущенно улыбаясь, — госпожа Йеннифер сказала, что меня здесь не ждали, и мне отдали бывшую регентскую спальню. А я знаю, что творилось на той кровати, пока мой папа был регентом, и теперь спать на ней как-то… кхм.

Фергус рассмеялся, и Иан последовал за ним, все еще немного скованно.

— Можно я останусь тут? — спросил он, — никто не узнает, я пришел через тайный проход. Анаис не обидится.

Фергус хотел переспросить, а при чем здесь вообще Анаис, но испугался, что, промедлив с ответом, заставит Иана передумать. Он поспешил кивнуть — без оглядки, зная, что, возможно, совершает очередную страшную ошибку. Иан просиял.

Спать они легли без ужина — слишком уставшие от всего произошедшего. Фергус, залезая под одеяло, снова ощутил знакомое смущение, не зная, как себя вести. Может, отвернуться от друга и лечь к нему спиной? Или предложить ему спать валетом? Но Иан развеял его сомнения, привычно прильнув к другу и обнимая его под одеялом. Казалось, между ними ровным счетом ничего не изменилось — это была лишь очередная ночь, которую они, как всегда, проводили в одной постели, подобно всем ночам до этого. Но вместе с тем принц чувствовал, что в нем рухнула какая-то стена, скорее всего, несущая, и масштаб разрушений пока он оценить был не в силах. Но зато Иан обнимал его, щекоча щеку глубоким дыханием.

— Знаешь, что, — вдруг заговорил юный эльф, когда Фергус уже начал задремывать, пригревшись, — я тут подумал. Мы не можем обратиться за помощью к Кейре, она служит Анаис, и точно сдаст нас папе.

Фергус покосился на друга, не вполне понимая, что тот имеет в виду, а потом вспомнил. Заветная зачарованная фигурка и большая библиотечная книга все еще лежали в седельной сумке Пирожка и ждали своего часа.

— Но мы можем попросить о помощи госпожу Йеннифер, — продолжал развивать свою мысль Иан, ерзая, чтобы примоститься поудобней, — она мне не откажет, и скроет нашу тайну. Да и вообще, она куда сильнее Кейры, точно тебе говорю.

— Угу, — невнятно откликнулся Фергус. Он не был достаточно знаком с черноволосой чародейкой, но Иан, похоже, доверял ей без оглядки, а Фергус, в свою очередь, знал, что может положиться на Иана. Снова, как и всегда.

— Угу-угу, — передразнил его Иан, закидывая ногу поверх бедер принца, — ты в последнее время такой красноречивый, Гусик. Тебе нужно поспать.

— Угу, — отозвался Фергус.

 

========== Иан: Общая тайна ==========

 

Проснувшись утром, Иан еще некоторое время не мог вспомнить, отчего он чувствовал себя таким счастливым. Он некоторое время лежал с закрытыми глазами, медленно, одно за одним, впуская в себя воспоминания о прошедших днях. Нападение в лесу встраивалось в эту картину неохотно, словно память юного эльфа милосердно решила избавить его от этого события, стереть навсегда, оставив лишь неприятное послевкусие. В самом начале Иан был абсолютно уверен — глаза убийцы, которые он разглядел в свете магического шара, принадлежали его матери, и отступили нападавшие именно из-за него. Но после всего, что произошло дальше, юноша начал в этом сомневаться. Он видел Виенну всего пару раз в жизни, когда был еще совсем ребенком, и, хоть и успел тогда хорошо ее разглядеть, в темноте, спутанный страхом, он мог и ошибиться. Если убийцы охотились на Ламберта, то, увидев, что из защитников у костра остались лишь неразумные дети и один не интересовавший их человек, они могли решить, что не стоит марать об них руки. А, может быть, хотели проверить, как быстро действует их яд, наблюдая со стороны. Иан знал, случайные совпадения в жизни приключались очень редко, и встреча в лесу была слишком тонким стечением обстоятельств, чтобы поверить в такую череду совпадений. Потому сейчас юный эльф решил для себя, что, раз он никак не может ни узнать правду, ни повлиять на исход этих событий, то и задумываться о них пока не стоит. Ламберт был в надежных руках. Папа, судя по всему, отправился на поиски убийц — и именно он мог принести ответ, оставалось только ждать.

Тем более, что у Иана и так было достаточно пищи для размышлений. То, что произошло накануне между ним и Фергусом в купальне было неожиданно. Даже не так. Пожалуй, Иан давно знал, что нечто подобное может случиться — то, каким становился принц после того, как покинул отчий дом, то, каким видел его теперь юный эльф, открыло для Иана в друге какие-то новые, прежде неизведанные грани. Гусик больше не был просто человеком, с которым юноша хотел переживать приключения, с которым делился секретами и проводил все свободное время. Конечно, все это осталось неизменным. Но вместе с тем, Иан теперь взглянул на эти части хитрой мозаики, отступил на шаг, и наконец смог разглядеть цельную картину. Фергус и прежде был хорош во многих вещах — он был умным, забавным, всегда мог найти для Иана нужные слова, просто находиться с ним рядом было легко и приятно. Но к новому Фергусу Иану хотелось прикасаться. Он, казалось, перешел какую-то невидимую грань, о существовании которой прежде не подозревал, открыл потайную дверь, и вступил в целый новый мир, где больше не нужно было лгать самому себе.

На их быструю, суматошную близость принц отреагировал остро. Когда он убежал из купальни, Иану пришлось еще некоторое время посидеть в остывающей воде, чувствуя колкую тяжелую досаду. Если друг не хотел заходить так далеко, не хотел подпускать его, позволять наносить на картину их дружбы эти новые волнительные мазки, он мог бы так и сказать. Иан не был уверен, что не обиделся бы, откажи ему Фергус. Но от его побега юному эльфу было в сто раз обидней. Может быть, в принце говорило его нильфгаардское воспитание. Может быть, Иан просто его не привлекал в этом смысле. Причин отказаться могло быть множество. Но Фергус позволил ему сломать заветную печать, а потом просто бросил его, не сказав ни слова. И идя к нему в спальню по потайному проходу между стен, найдя повод увидеться, Иан чувствовал, как у него замирает сердце. Фергус мог прогнать его. Он мог вести себя с ним сдержанно и вежливо, как со случайным знакомым или новым оруженосцем. Он мог сделать вид, что ничего не произошло, а потом держать с Ианом приличную, невыносимую дистанцию, которая стала бы красноречивей прямого отказа. Но Фергус обнял его, они засыпали, обнявшись, не потрудившись одеться, и именно поэтому, проснувшись, Иан ощущал себя сейчас таким легким, наполненным радостью, как горячим воздухом, и мог лежать бы так несколько часов — не открывая глаз и улыбаясь своим еще свежим воспоминаниям.

За ночь в объятиях друг друга юношам, должно быть, стало жарко, и сейчас Фергус спал, повернувшись к Иану спиной. В комнате было еще сумрачно — осенний рассвет вползал в Вызиму нехотя, не спеша разгонять густую ночную мглу, и в сером полусвете плечи Фергуса казались вычерченными умелой рукой, тонкими и хрупкими, как штрихи карандаша по зернистой бумаге. Иан, не спеша будить друга, не желая разгонять охватившую его тягучую горячую негу, повернулся, осторожно придвинулся к нему и медленно скользнул рукой под локтем принца, прильнул к его спине, ощущая, как уже хорошо знакомое трепетное волнение наполняет его теплое со сна тело. Юный эльф встречал это чувство теперь, как доброго приятеля, больше не боясь его, зная, что, оставив позади границы условностей, теперь он мог касаться Фергуса, где угодно, и не опасаться быть изгнанным прочь с позором.

Фергус заворочался во сне, пробормотал что-то, и когда ладонь Иана с груди двинулась в путешествие ниже, невнятно простонал и подался назад, прижимаясь к юноше плотнее. Иан улыбнулся. Эти мгновения принадлежали им одним. Юношам не нужно было торопиться, не нужно было думать, что впереди их ждал целый день, полный, возможно, новых пугающих открытий — или дворцовой скуки — не нужно было бояться, что кто-то застукает их и заставит разомкнуть объятия. Они с Фергусом были одни — и делили этот момент только на двоих.

Ладонь уверенно добралась до паха, будто Иан делал так уже множество раз, и не было ничего естественней этих касаний. Нащупал ту часть Фергуса, которая в этот час уже бодрствовала и приветствовала его, и аккуратно сжал. И только в эту секунду, похоже, принц окончательно проснулся и понял, что происходит.

— Иан? — тело Фергуса в объятиях юного эльфа напряглось, а тон его голоса оказался удивленным и неприветливым. Иан заколебался, чувствуя себя ужасно глупо. Делать вид, что он просто полез обниматься во сне, было поздно и бессмысленно, но и продолжать ласкать принца юноше расхотелось. По тону принца выходило, что Иан ошибся в своих выводах, подловил вчера Гусика в момент слабости и усталости, может быть, даже воспользовался им, и сейчас, расслабившись, совершил огромную фатальную ошибку.

Фергус плавно, должно быть, рефлекторно, двинул бедрами, вжимаясь в Иана сильнее, и юный эльф понял, что окончательно запутался. Тело принца льнуло к нему, та его часть, что юноша все еще сжимал в руке, была решительно твердой и горячей, даже немного влажной, и все это были верные признаки желания. Но его тон не давал Иану покоя, тем более, что, кроме его имени, Фергус пока развивать свою мысль не спешил.

Бедра принца двинулись еще раз, и юный эльф почувствовал, что от этой непонятной возни сам он плавно приближается к той границе, за которой уже не сможет повернуть назад. Разум велел ему остановиться и отодвинуться, сходить и умыться холодной водой, и, ради сохранения их драгоценной дружбы, никогда больше не вспоминать о случившемся. И, конечно, никогда больше не ложиться спать с Фергусом в одну постель. Но тело Иана сопротивлялось этому так рьяно, что он сам, не сдержавшись, повторил очередное плавное движение друга, прижимаясь еще немного тесней.

— Мы…- Фергус пропустил короткий задушенный вздох, — мы испачкаем простыни.

Заявление это было таким неожиданным, что находись Иан в чуть менее взбудораженном состоянии, он непременно бы рассмеялся, вероятно, гордо заявил бы Фергусу, что простыни его не волнуют, соврал бы, что знает заклинание, способное их очистить — все ради спокойствия принца, и ради того, чтобы он не прекращал прижиматься к нему вот так. Но для слов и убеждений сейчас просто не было места.

— Наплевать, — ответил Иан легкомысленно, хотя произнести это слово было почти невыносимо тяжело. Почти также тяжело, как сложное заклинание, когда в каждый звук необходимо было вкладывать частичку энергии, четко соблюсти ритм, просчитать частоту дыхания и траекторию сигнатуры. И это короткое заклятье, похоже, Иан произнес совершенно правильно.

Фергус выдохнул, вздрогнул.

— Отпусти, — попросил он тихо, и Иан покорно разжал пальцы.

Принц медлил несколько мучительных секунд, а потом повернулся к нему лицом. Юноши встретились взглядами, дыша чуть сбивчиво, и словно впервые с момента знакомства действительно разглядывали друг друга. Они больше не соприкасались, и никто из них не произносил ни слова, но взгляд Фергуса говорил гораздо больше, чем он мог бы сказать вслух. В сумерках его темные глаза казались совершенно черными, а на обычно бесцветных щеках цвел мареновый румянец. Губы принца были слегка разомкнуты, выпуская частые горячие выдохи. Он будто долго, без остановки бежал, чтобы оказаться сейчас в этой постели.

Они потянулись друг к другу одновременно, враз ломая разделившую их было ледяную стену непонимания, и Иан чувствовал, что теряется в прикосновениях и вздохах, в дрожи и тихих протяжных стонах, путая, где заканчивается его тело, его ощущения, и начинаются ощущения Фергуса. Накануне, сидя в воде, дарить ласки было, конечно, удобней, но очень скоро оказалось, что естественной влаги тоже достаточно. Даже больше того — без лишних ощущений, без искусственных границ, их тела отвечали на настойчивые прикосновения куда охотней.

Сумев побороть первый судорожный порыв, Иан замедлился, осадил себя и перехватил взгляд Фергуса. В глазах принца мелькнуло непонимание, но юный эльф лишь улыбнулся.

— Хочу не так, — пояснил он, — не торопись.

Фергус растерянно моргнул, немного отодвинулся, но поспешил кивнуть, принимая новые правила игры. Своей спешкой юноши успели почти подвести себя к краю пропасти, но, призвав на помощь все свое самообладание, Иан нашел в себе силы взяться за дело медленно и размеренно. Накануне между ними произошел спонтанный, стремительный выброс энергии, словно первый всполох магической силы в Истоке. Теперь же юный эльф приступал к плавному, постепенному познанию искусства близости, как прежде начинал изучать в себе магию. Его пальцы гладили и сжимали осторожно, пробуя, прощупывая, готовые в любой момент замереть, если совершат ошибку. Иан понимал, что таких касаний слишком мало, что тела их способны на гораздо большее, но пока было достаточно и того, что происходило. Фергус же был таким же прилежным учеником, как и он сам. Он поначалу копировал движения Иана, будто признавая его старшинство и опыт, которого у юного эльфа не было, но потом вдруг рывком приподнялся, оперся локтем свободной руки о подушку, навис над Ианом и сжал пальцы сильней.

Мгновенно забыв о своем плавном познании, Иан застонал громче, готовый забыться вовсе, отдаться новому решительному ритму. Именно такого Фергуса он заново разглядел за последние дни. Именно такого Фергуса впервые захотел коснуться. Именно таким Фергус был, споря, приказывая, рассуждая о стратегии и держа в руках повод своего коня. Именно такому Фергусу можно было отдать все, ни о чем не пожалев. Казалось, собственное удовольствие для принца враз потеряло значение. Его единственной целью стал теперь Иан, и юный эльф принял эти условия с радостью — потому хотя бы, что отказываться было поздно. Он выпустил Фергуса, откинулся назад, податливо толкаясь в щедрую горячую ладонь, не сдерживал сперва коротких стонов, а потом и вскриков, не думая о том, кто мог их услышать, забыв вообще обо всем, кроме этого рваного, резкого, но такоговерного ритма.

Юный эльф выгнулся, чувствуя, как магическое пламя разливается по его телу, заставляя судорожно поджать пальцы ног, вцепиться руками в простыни, комкая их, глубоко закатить глаза и просто рухнуть в сияющее ничто, даже не вспомнив, что прежде существовал какой-то мир вне пределов его пылающего от удовольствия тела.

Открыв глаза, все еще чувствуя отголоски бури, Иан взглянул на Фергуса. Тот, раскрасневшийся еще больше, победно улыбался. Он явно хотел что-то сказать, но юный эльф не дал ему открыть рта. Еще не до конца отдышавшись, он сам приподнялся над кроватью, мягко надавил на плечо принца, заставляя того улечься обратно на подушку, а потом скользнул ладонью вниз — ситуация требовала сатисфакции.

Хватило всего нескольких резких движений ладонью, что Фергус крупно вздрогнул всем телом, выстонал протяжное «Да!» и оросил пальцы друга горячим вязким соком.

Иану понадобилось еще несколько минут, чтобы мир вокруг принял привычные очертания. Светало. Молочно-белый солнечный свет медленно пробирался в комнату, возвращая ей краски. Юноши лежали, снова обнявшись, окутанные терпкими ароматами разгоряченных тел, и Иан слышал, как в груди Фергуса, не спеша успокаиваться, бешено колотится сердце.

— Я думаю, — задумчиво заговорил юный эльф, прекрасно понимая, что, не скажи он ничего, приятная расслабленность совместной тишины сменится неловким молчанием, — мы могли бы попробовать что-то еще.

Фергус приоткрыл глаза и покосился на него.

— Сейчас? — переспросил он, почти испуганно, и Иан тихо рассмеялся.

— Нет, — он дернул плечом, — может быть, вечером.

— Вечером вернется Анаис, — тихо напомнил Фергус, и Иану вдруг ужасно захотелось раздраженно поинтересоваться, не собирался ли принц разделить постель с королевой, не успев на ней жениться. Но вопрос вышел бы глупым и жестоким, потому юный эльф сдержался. Он все же был не так туп, чтобы не понимать, о чем говорил принц. Здесь и сейчас они все еще были свободны, все еще принадлежали друг другу — и никому больше. Но вечером Фергус будет официально представлен своей будущей супруге, и обретет новый статус. А королевским женихам, должно быть, близкие друзья не полагались. Иан расцепил объятия и сел, свесив ноги с кровати.

— Мне нужно вернуться в свою спальню, — сказал он, не оборачиваясь. То, что он почувствовал себя преданным, было совершенно несправедливо и неправильно, но юноша ничего не мог с собой поделать. Он едва успел получить то, чего, оказывается, всегда хотел, и теперь вынужден был от этого отказаться. Глупее обиды не придумаешь — Иан, уже уезжая из Нильфгаарда знал, что им с Фергусом предстоит расстаться. Принц должен был остаться в Вызиме, стать консортом, мужем королевы и отцом будущих наследников. Юного мага же ждал мастер Риннельдор и неизведанные пока глубины магической премудрости. Иан был готов к этому — так ему казалось. Но он не ожидал, что все произойдет так быстро.

Фергус поерзал, скинул одеяло, подполз к Иану и сел на краю кровати рядом с ним, касаясь юного эльфа только плечом к плечу. Оба молчали. Если бы принцу вздумалось заговорить, напомнить Иану, что до Йуле еще было много времени, что они останутся друзьями, даже разлучившись, что существовали мегаскопы и письма, чтобы не терять связь, что Темерия от Нильфгаарда не так уж и далеко, если подумать, юный эльф непременно грубо заткнул бы его, встал и вышел, не оборачиваясь, даже не одеваясь. Но между ними по-прежнему звенела тишина.

Иан поднял голову и повернулся одновременно с Фергусом. Они подались друг другу навстречу, не успев даже перехватить взгляды. Поцелуй был терпким, неумелым и неловким, Иан продолжал комкать пальцами простыню, закрыл глаза, чтобы пропустить момент через себя, ничего не упуская. Они разговаривали, они делились всем, что до сих пор даже не приходило им в голову, но, казалось, всегда жило в сердцах, и для этого внезапного единения ничего больше не требовалось — только целоваться.

Отстранившись от Фергуса, Иан смог наконец по-настоящему вдохнуть. Улыбнулся и встретил зеркальную улыбку принца — они оба все понимали, тайн и недосказанностей больше не было. И оставалось лишь принять то, что дальше все между ними будет иначе. А как — никто из них пока не знал, но и открывать это им предстояло вместе. Позже, не сейчас.

— Не уходи, — прошептал Фергус, и Иан понимал, что он имел в виду не только эту спальню, не только это прозрачно-белое утро.

— Никогда, — шепнул юный эльф в ответ. Это была смелая, слишком серьезная клятва, которую никто из них не имел права приносить. Но они готовы были дать ее друг другу, ни о чем не жалея. Подумать же о том, как исполнить ее, можно было позднее.

Иан все же ушел к себе, но затем лишь, чтобы умыться и переодеться, и уже через полчаса вернуться в покои Фергуса официальным путем, через нормальную дверь. Принц ждал его.

— Думаешь, госпожа Йеннифер уже проснулась? — спросил он с любопытством, — мы могли бы пойти и разобраться наконец с этой фигуркой. Жалко, что книгу я все-таки украл напрасно.

— Вовсе не напрасно! — горячо заверил его Иан. Они разговаривали совершенно как обычно, словно ничего не произошло, и юный эльф снова, как и едва проснувшись, чувствовал себя очень счастливым. Такое счастье не могло дать ничто, кроме ощущения полной ясности. Они с Фергусом приняли совместное решение, разделили общую тайну, стали еще ближе, чем были. И Иан готов был хранить все это в сердце, как величайшую драгоценность. И вместе с тем, измененные, они остались прежними. — Я сам изучу по ней артефактную компрессию, и скоро смогу освоить это заклятье. Мало ли для чего еще оно может пригодиться. А госпожа Йеннифер, насколько я помню, просыпается рано — она много времени тратит на то, чтобы навести марафет. Так что, если поторопимся, сможем застать ее врасплох, и она не успеет отказаться нам помочь.

Расчет их, однако, не оправдался. Йеннифер они застали уже при полном марафете в комнате, больше походившей на магическую лабораторию, чем на спальню. Кроме изящной резной ширмы, за которой, видимо, пряталась кровать, здесь все было заставлено чародейскими принадлежностями, большую часть которых Иан даже не сумел распознать — мастер Риннельдор либо такими не пользовался, либо не желал подпускать к ним неопытного ученика. В центре комнаты высились три тонкие металлические стойки, в держателях на верхушках которых располагались мерцающие кристаллы.

— Ну наконец-то, — госпожа Йеннифер поднялась из-за низкого изящного столика с высоким зеркалом, перед которым она расчесывала волосы, и шагнула к мальчишкам. Иан от ее внезапного напора едва сдержался, чтобы опасливо не попятиться, вдруг ощутив себя нерадивым подмастерьем, заставившим своего учителя ждать. — Долго спите, ваше высочество, — обратилась Йеннифер к Фергусу, — и вид у вас какой-то помятый. Разве так готовятся к разговору с Императором?

Иана вдруг осенило — накануне чародейка ведь предлагала принцу пообщаться с отцом, и тот согласился. Теперь, однако, лицо Фергуса заметно вытянулось. Он тоже позабыл о предстоящей очной ставке с родителем, и Иан почти почувствовал охватившее принца смущение. Пожалуй, впервые с начала путешествия Гусик по-настоящему вспомнил, кем являлся и кого оставил дома, и разом снова стал тем не видавшим ничего нерешительным принцем, только-только впервые вырвавшимся на свободу из отцовской тени. И за то время, что отец и сын не виделись, Фергус успел натворить много такого, чтобы заслужить осуждающий взгляд Императора, которого боялся больше всего на свете. И самый главный проступок перед родителем принц совершил сегодня утром, не без участия Иана.

Йеннифер же была настроена решительно. Она проверила, ровно ли установлен мегаскоп, потом быстро приблизилась к Фергусу, оправила ворот его рубахи, пригладила растрепанные волосы, слегка поморщилась.

— Будь у нас побольше времени, я бы привела вас в порядок, ваше высочество, но придется обходиться тем, что есть, — чародейка подвела принца к мегаскопу и отступила, оставляя его стоять в одиночестве. Поманив Иана за собой, Йеннифер ушла в дальний конец спальни и присела на низкую бархатную кушетку, которую, судя по ее виду, тоже привезла с собой. Юный эльф неуверенно устроился рядом с чародейкой.

— Может, нам лучше уйти? — шепотом спросил он, но Йеннифер покачала головой и нетерпеливо шикнула на него. В ее планы входило услышать разговор отца и сына от начала до конца, не вмешиваясь в него, но и не упуская ни слова.

Фергус бросил на друга отчаянный взгляд через плечо, словно выходил на бой с неравным противником и надеялся на чудесное спасение. Но Иан ничем не мог ему помочь — только ободряюще улыбнуться.

Пространство между металлическими столбиками замерцало, дрогнуло, и через секунду в нем возникло не слишком четкое, но вполне узнаваемое изображение двух людей — и Фергус заметно расслабил плечи, поняв, что Императрица решила выйти с ним на связь вместе с Эмгыром.

Пару мгновений потребовалось мегаскопу, чтобы настроиться, изображение мерцало, плыло, но наконец выровнялось, сделав все черты фигур родителей Фергуса четкими. Принц глубоко вдохнул и заговорил первым.

— Доброе утро, отец, — сказал он, стараясь, чтобы голос его звучал твердо и ровно, — здравствуй, матушка. Я очень рад видеть вас в добром здравии.

На этих словах Йеннифер, сидевшая рядом с Ианом, подалась вперед, будто хотела уловить фальшь в еще не прозвучавшем ответе, разглядеть и расслышать все даже лучше Фергуса, с которым вели разговор.

— О, мой милый мальчик, — разлился в комнате чуть трескучий от энергетических помех голос Императрицы, — мы так долго не получали от тебя никаких вестей! Как ты добрался?

— Простите, — Фергус склонил голову, — я хотел написать вам, но мой путь в Вызиму несколько… затянулся. Мне пришлось покинуть Новиград раньше времени из-за… готовящегося покушения, — Иан про себя не мог не восхититься, как неожиданно ловко Фергус решил пожонглировать фактами. Теперь, вроде как, выходило, что он не самовольно сбежал из-за глупого порыва друга, а проявил завидную прозорливость, избегая таким образом неминуемой опасности.

— Покушения? — переспросил Император, но выражение его лица ни капли не изменилось, и дело здесь было вовсе не в плохом качестве связи. Иан и прежде замечал, что, говоря о неприятных вещах, Эмгыр надевал непроницаемую маску безразличия, сквозь которую его истинную реакцию невозможно было прочесть. — Почему мне не сообщили?

Фергус при звуках голоса отца вытянулся по струнке, и лишь едва заметно пожал плечами.

— Не знаю, — не сказал — отрапортовал он, — Вернон Роше сопроводил нас в Оксенфурт, где было безопасно, и сообщил о случившемся Цирилле. А она прислала мне в качестве сопровождающего ведьмака. — Иан замер — в своем рассказе Фергус подходил к тому, что произошло с ними в лесу позапрошлой ночью, и отчего-то юному эльфу ужасно не хотелось, чтобы принц пускался в объяснения. В этом нежелании не было никакой логики, но Иан даже кулаки сжал, ожидая продолжения рассказа принца. Но Фергус замолчал.

На этот раз лицо Императора все же дрогнуло. Он поморщился, как от внезапной вспышки боли, поджал губы.

— Ясно, — сказал он холодно, — надеюсь, хотя бы пребывание в Оксенфурте и путь оттуда до Вызимы прошел без происшествий?

Фергус слегка замешкался с ответом. Происшествий, о которых он мог бы поведать отцу, хватило бы на целый год его прошлой жизни. Сейчас же они уместились в пару недель.

— С нами случилось несколько неприятностей, — принц все же не мог заставить себя прямо лгать отцу, но было видно, что старался сгладить особенно острые углы, — но все закончилось благополучно.

— Неприятностей? — вмешалась Императрица. По ее лицу, в отличие от лица ее мужа, можно было прочесть абсолютно все, что творилось в ее душе. Она выглядела так, словно готова была начать обвинять саму себя, Эмгыра, судьбу — да кого угодно — в том, что согласилась отпустить своего малыша из дома в большой мир, где его ждали те самые неприятности, — Что случилось, Гусик?

Фергус смущенно улыбнулся — должно быть, спиной чувствовал пристальный взгляд Йеннифер. Иану стало еще более неловко, но деликатно уйти прямо сейчас он уже не мог. Чародейка же рядом с ним сидела неподвижно, сложив руки на коленях, и внимательно смотрела на фигуру Императора. Содержание беседы, как понял юный эльф, ее вовсе не интересовало.

— Матушка, я расскажу вам все, когда вы приедете в Вызиму на Йуле, — пообещал он, — но, как видите, я жив и здоров, Иан — тоже в порядке.

— Нет необходимости, — с прохладцей ответил за Императрицу Эмгыр, и Иан услышал то, чего он не произнес вслух. Император намеревался собрать рапорты со всех агентов на Севере, чтобы докопаться до правды.

— Ах, мой дорогой, — покачала головой Императрица, протянула руку, будто надеялась дотянуться до сына, — ты так изменился. Что-то в тебе не так, из-за этих помех я не могу разглядеть.

Фергус нервно провел рукой по волосам — мегаскоп не передавал цветов изображения, только силуэты, и принц явно опасался, что матушка имела в виду не только изменения в его внешности. Иан про себя успел понадеяться, что шпионы Его Величества были все же не вездесущи, и под дверьми спальни принца в Вызимском дворце не дежурили. Судя по тому, как Фергус покраснел, ему в голову пришла совершенно та же мысль. Он открыл было рот, чтобы начать возражать, но в этот момент по ту сторону магической связи раздался какой-то шум, изображение родителей дрогнуло, и в следующий миг в круг мегаскопа ворвалась еще одна маленькая фигурка. Госпожа Йеннифер, до того полностью сосредоточенная, вздрогнула от неожиданности.

— Гусик! — звонкий голос Литы, преодолевая треск помех, заполнил спальню чародейки. Маленькая принцесса от нетерпения даже подпрыгивала, от чего ее фигура дрожала и расплывалась. — Гусик, это ты?

Фергус устало вздохнул.

— Здравствуй, Лита, — ответил он, — да, это я. Как ты поживаешь?

— Я — хорошо поживаю, — зачастила Лита, не давая никому из родителей вставить больше ни слова, — папа научил меня играть в шахматы. У меня получается даже лучше, чем у него. А еще маршал Коэгоорн передавал тебе привет. Они с Розалиттой теперь вместе, он сделал ей предложение, и они поженятся в тот же день, что и ты. А еще я немножко болела, но уже поправилась. А еще я так скучаю по тебе, ты мне даже снишься.

Фергус слушал весь этот поток новостей, не перебивая, и, когда фонтан Литы наконец иссяк, медленно кивнул ей, а в голосе его зазвучала улыбка.

— Я тоже скучаю по тебе, Лита, — сказал он, — приезжай скорей ко мне на свадьбу. Ты будешь на ней самой красивой.

— Даже красивше, чем королева! — заявила Лита.

— Красивее, — меланхолично поправил ее Эмгыр.

Изображение начало мерцать сильнее — силы кристаллов связи иссякали, и Фергус успел быстро попрощаться со своим семейством до того, как их изображение пропало. Принц еще немного постоял, понурив плечи, а Йеннифер, поднявшись с кушетки, неспешно подошла к нему. Иану хотелось спросить у нее, разглядела ли чародейка то, что хотела разглядеть, но сейчас у них были дела поважнее.

Он подошел к Фергусу и быстро коснулся его руки — принц судорожно отдернул ладонь и отступил на полшага. Юный эльф взглянул на него — лицо Гусика было бледным и каким-то отсутствующим, будто он все еще прокручивал в голове состоявшийся разговор. Иан на мгновение даже забыл, о чем собирался попросить чародейку — ему вдруг ужасно захотелось взять принца за руку, как бы он ни сопротивлялся, вывести его из комнаты и спросить, что случилось. Хотя и без того все было ясно. Случившееся между ними утром было для Фергуса минутным помешательством, глупой, отчаянной попыткой сбросить гнет тяготевшего над ним долга перед отчизной, и сейчас ему очень четко напомнили, кто он такой и зачем прибыл в Вызиму. Иан вздохнул и отвернулся от него.

— Йеннифер, — обратился юный эльф к чародейке, — у нас есть к вам просьба. Только не могли бы вы пообещать, что это останется между нами?

Йеннифер, занятая кристаллами мегаскопа, с любопытством посмотрела на него.

— Смотря, что за просьба, мой милый, — ответила она, улыбнувшись.

Иан на секунду заколебался. Вещи, снятые с седла Пирожка, еще накануне принесли в покои Фергуса, и зачарованная фигурка теперь оттягивала карман юного мага. Эльф помедлил еще секунду, потому вытащил ее и протянул Йеннифер. Та, подойдя ближе, взяла и покрутила статуэтку в руках.

— Кто это? — она сурово сдвинула четко очерченные темные брови.

— Мы не знаем, — пожал плечами Иан, — мы нашли его… — он сглотнул. Обманывать ту единственную, кто мог им помочь, было глупо, и он отважился, — мы нашли его на месте собрания почитателей Вечного огня. Прошу, не спрашивайте, как мы там оказались, но эти люди сожгли дом моих родителей и едва не покалечили моего отца. И мы должны понять, что на самом деле произошло.

— Понимаю, — помолчав секунду, кивнула Йеннифер, — и, я полагаю, Роше не в курсе этого вашего открытия, иначе с этой просьбой обращался бы ко мне он.

— Не в курсе, — согласился Иан, опустив глаза, — мы проникли на место собрания не совсем законно…

— Кто бы сомневался, — хмыкнула Йеннифер, — ох, Иан, ты знаешь, что я питаю к тебе нездоровую слабость, и ради тебя готова пойти на ужасные поступки. Даже обмануть самого Вернона Роше, который, говорят, чует ложь, как гончая — загнанного кролика.

Услышав слова чародейки, Фергус тоже наконец оживился, поднял голову и с надеждой посмотрел на нее.

— Вы сможете его расколдовать? — спросил он.

— Конечно, — кивнула Йеннифер, — но не здесь. Во дворце слишком сильно фонит энергетикой Кейры. Она всю ночь колдовала над Ламбертом, и теперь ее магией пропиталось все вокруг — даже мегаскоп сбоил, как ты видел.

— Она его вылечила? — спросил Фергус, на миг забыв о фигурке. Именно он спас ведьмака своим решением, и теперь его судьба, очевидно, сильно волновала принца.

— Он выкарабкается, — кивнула Йеннифер сдержанно и, как показалось Иану, не слишком убежденно, — а вы — идите за мной. Подыщем место поспокойней.

Они покинули дворец через один из тайных ходов. Иан хорошо его помнил — через него прежде Анаис выбиралась на свои одинокие прогулки в город, через него же сам Иан однажды вышел навстречу своему проклятью. Госпожа Йеннифер шагала чуть впереди, а мальчишки поспевали за ней следом. Фергус шел с очень сосредоточенным видом, глядя себе под ноги, и Иану ужасно хотелось привычно поймать его ладонь и ободряюще сжать ее, но липнуть сейчас к принцу было бы ошибкой.

Путь их, как Иан вскоре понял, лежал в сторону городского кладбища. Живя в Вызиме, Иан ни разу не бывал дальше его ограды, и сейчас, в сером свете осеннего утра, неровные ряды могил казались ему странными и немного пугающими, хотя бояться здесь, если верить Ламберту, было нечего. Всех трупоедов верная рука ведьмака давно изничтожила, и на кладбище в этот час было совершенно безлюдно и тихо.

Йеннифер отвела их в дальний конец погоста, туда, где, полуразрушенные, располагались самые старые могильные плиты. Они окружали небольшой мелкий пруд, с ночи подернутый тонкой пленкой льда. Чародейка остановилась на его краю, протянула руку за статуэткой. Иан поспешил отдать ее и отступил на пару шагов. Фергус встал рядом с ним, и, когда Йеннифер принялась читать заклинание, принц вдруг вложил ладонь в руку друга, и Иан, боясь вздрогнуть, даже лишний раз вздохнуть, сжал ее в ответ. Так они и стояли — рука в руке, совершенно не шевелясь — пока магический вихрь окутывал фигуру чародейки, заставляя взметнуться черные кудри. Закончив с заклинанием, Йеннифер бросила статуэтку вперед, в ледяную воду пруда, и та начала меняться прямо в полете.

Через мгновение посреди крошечного водоема, дрожа и дико озираясь по сторонам, возник незнакомый человек в плотном кожаном плаще. Мужчина был седовласым, грузным, с одутловатым лицом, испещренным морщинами. Иан видел его впервые.

Йеннифер терпеливо скрестила руки на груди, дожидаясь, пока человек, отплевываясь и хрипло ругаясь, пытался подняться на ноги, а когда это ему удалось, чародейка взмахнула рукой, и тело незнакомца опутали гибкие бурые лианы, поднявшиеся прямо из воды.

— Гребанная ведьма! — задыхаясь закричал человек, отчаянно дергаясь в своих путах, — чтоб ты сдохла, сукина дочь! Отпусти меня именем Вечного огня!

— Именем Вечного огня я и в рожу тебе не плюну, — спокойно ответствовала Йеннифер, — говори, кто ты такой, пока я не придушила тебя.

То, куда человек посоветовал ей отправиться, точного адреса не имело, хоть он и старался очень красочно описать чародейке дорогу. Йеннифер выслушала этот поток красноречия спокойно, не моргнув глазом и не размыкая рук. Когда человек иссяк, она повела ладонью, и путы сжались сильнее. Незнакомец захрипел, синея прямо на глазах.

— Не надо, — выдохнул Иан, понимая, что Йеннифер сейчас прикончит его. Но у чародейки были другие планы. Она снова пошевелила пальцами, и лианы чуть ослабли.

— Говори, кто ты такой, — повторила чародейка невозмутимо.

— Готфрид Рагг, магистр Церкви Вечного огня, — голос незнакомца срывался, — и он поглотит твое блядское тело, так и знай, грязная шлюха.

Йеннифер устало покачала головой.

— Мое тело — не твое дело, — ответила она, — говори, кто заколдовал тебя.

— Такой же выродок, как и ты, — выплюнул человек, и, когда лианы снова болезненно дернули его, застонал, но, отдышавшись, заговорил четче, — Колдун. Эльфское отродье. Явился к нам и предлагал сотрудничать. Говорил, что заплатит золотом по моему весу, если мы сожжем дом того ублюдка, что преподает в Университете. Сказал, у них личные счеты.

— И ты, конечно, отказался, — скептически цокнула языком Йеннифер.

— В гузно я ебал всех колдунов, и эльфов вместе с ними! — огрызнулся человек, — Вечный огонь велит избавляться от этой погани, жечь их, а не помогать. С тем ублюдком мы и сами могли разобраться, но помогать этому рыжему выродку — ни за какие деньги! Пусть бы он сгорел вместе со своим поганым золотом. Когда я сказал ему это, он посмотрел на меня своими сраными жуткими зенками и посоветовал еще подумать, а потом — темнота.

— Удивительная упертость, — покачала головой Йеннифер, — отказаться от платы за то, что и так собирались совершить.

— Не твое дело, ведьма! Вы все будете гореть! — взвился Рагг, и Иан хотел уже было выступить вперед, у него к расколдованному незнакомцу накопилось множество вопросов. Ему необходимо было узнать, что за колдун приходил к ним, и что за личные счеты были у него с отцом. Сложно было представить, скольким своим сородичам за свою жизнь успел насолить Иорвет, но колдун среди его врагов — это было уже по-настоящему тревожно.

— Достаточно, — вдруг проговорила Йеннифер, взмахнула руками, и за спиной человека открылся сияющий портал. Рагг вскрикнул, когда лианы отпустили его, и повалился в него спиной. Портал закрылся с легким хлопком.

— Зачем?! — завопил Иан, бросаясь к госпоже Йеннифер, — Куда вы его отправили?!

— Куда отправила, там нас нет, — фыркнула чародейка, отряхивая ладони от невидимой грязи, — этот мудак меня утомил. Ты все равно не добился бы от него ничего путного. Самое важное мы выяснили. К этим ненормальным фанатикам приходил какой-то чародей, надеясь, видимо, прикрыть личную месть твоему отцу их глупыми происками. А когда не вышло, заколдовал этого ублюдка и оставил дозревать, как паук муху.

— Не просто чародей, — тряхнул головой Иан, — к нему приходил Знающий. Эльф. А мы даже толком не выяснили, как он выглядел.

— Да уж, — вступил вдруг в разговор Фергус, становясь плечом к плечу с другом, — очень подозрительно, что, стоило ему начать говорить, вы тут же выкинули его в портал. Может, он мог наболтать нам лишнего?

Йеннифер уперла в Фергуса тяжелый взгляд потемневших лиловых глаз.

— Осторожней, малыш, — угрожающе сказала она, — если будешь разговаривать со мной так непочтительно, я могу забыть, кто твой отец.

— Неважно, кто мой отец, — Фергус сделал короткий шаг к чародейке ничуть не стушевавшись. Иан понял, что упоминание Эмгыра подействовало на друга неожиданным образом — придало ему уверенности, заставило действовать назло, — важно, что вы избавились от свидетеля, который мог бы многое рассказать о пожаре в доме Иорвета.

Йеннифер еще пару мгновений сверлила Фергуса взглядом, потом усмехнулась и отступила.

— Я выбросила этого придурка прочь, потому что он одним своим видом напомнил мне те времена, когда адепты Вечного огня жгли и пытали моих подруг, — ответила она, — много чародеек погибло тогда, и никакая политика королевы Стрыги не сможет смыть с Редании это выжженное пятно. Я… не смогла себя сдержать. — Йеннифер посмотрела на юного эльфа, — прости меня, Иан. Я знаю, что для тебя это важно. И я постараюсь воспользоваться моими связями, чтобы узнать больше — обещаю тебе. А этот ублюдок… надеюсь, волкам в Синих горах понравится обгладывать его лицо.

Иан опустил голову и кивнул. Он вспомнил вдруг историю, которую рассказала ему Виенна — в Туссенте, где они встретились в первый и в последний раз. Благодаря адептам Вечного Огня, он, Иан, мог бы никогда не родиться. И где-то в глубине души юный эльф очень хорошо понимал Йеннифер и не мог ее осуждать.

— Спасибо, — проговорил он тихо, и Йеннифер, подойдя к нему, аккуратно обняла его за плечи.

Во дворец они вернулись в молчании. Йеннифер сказала, что отправится проведать Кейру и Ламберта — мальчишкам к ним пока входить не следовало, магическое поле было слишком сильным, и просто не пустило бы их. Так Иан и Фергус остались снова один на один.

Они спустились во внутренний сад дворца и неторопливо прошли по каменной дорожке к одинокой скамье под большим деревом, сбросившим все листья. У Иана отчаянно мерзли ладони, и он силился растереть их одну об другую.

— Похоже, в университетских стенах отец не в такой уж безопасности, — сказал юный эльф задумчиво, — наверное, все же придется рассказать обо всем папе — он должен принять меры, раз у отца нашлись такие могущественные враги.

— Расскажем, — откликнулся Фергус, — хотя этот враг, похоже, не слишком стремится действовать своими руками, раз надеялся привлечь этих фанатиков.

— Думаешь, в Университете не найдется тех, кто согласится ему помочь? — с сомнением спросил Иан. Они остановились — скамья выглядела не слишком уютной, и юноши остались стоять. Иан поднял сомкнутые ладони ко рту, стараясь согреть их своим дыханием.

— Дай сюда, — Фергус перехватил его руки и сжал в своих — неожиданно горячих. Иан удивленно поднял на него глаза и встретился с посветлевшим карим взглядом принца.

— Я боюсь за него, Гусик, — прошептал Иан, крепче стискивая ладони Фергуса, и тот ступил к нему ближе, почти вплотную.

За стенами дворца вдруг раздался звук торжественного горна, и юноши, вздрогнув, отпрянули друг от друга, словно застигнутые за чем-то неприличным. Все еще держась за руки, они поспешили к воротам.

— Что происходит? — спросил Иан у первого попавшегося стражника в голубой кирасе. Тот поклонился принцу, а потом ответил, чуть улыбнувшись:

— Королева Анаис возвращается с охоты.

 

========== Фергус: Королева Анаис. ==========

 

Выходя в дворцовый двор, Фергус предполагал увидеть целую толпу, возвращающуюся с охоты. В Нильфгаарде все бывало обычно именно так. Император считал охоту глупым и пустым развлечением, но, если тому случалось поучаствовать в ней по случаю прибытия каких-нибудь важных послов, его всегда сопровождало несколько ловчих, десяток верных рыцарей и даже камергеры и пажи, следившие, чтобы охота проходила строго по установленному порядку. Однако в широко распахнутые ворота въехали сейчас всего трое всадников.

Выходя из внутреннего сада, Фергус и Иан держались за руки — ладони юного мага были совершенно ледяными, и он отчего-то цеплялся за друга, словно боялся оступиться на ходу. Принц понимал, что юный эльф получил за одно утро слишком много тревожной информации, и теперь силился уложить ее в голове. Он и сам был растерян и подавлен коротким разговором с родителями. Глупо было предполагать, что мать или отец заметили не внешние изменения в сыне, а то, что в самом деле изменило его изнутри, но Фергус понимал, что рано или поздно ему придется признаться во всем — или унести эту тайну с собой в могилу. Вернее, конечно, в женатую жизнь. Они с Ианом так толком и не поговорили о том, что произошло, да принц и не знал, сумеет ли подобрать для друга верные слова. В своих чувствах он больше не сомневался. Их близость, то, как Иан охотно ринулся в эту пучину, расставило все в голове и сердце Фергуса по своим местам, и он всерьез начал сожалеть, что не родился кем-то обычным, лишенным сомнительных привилегий, но зато хозяином своей судьбы. Принцам, единственным сыновьям великих Императоров, влюбляться, в кого попало, не полагалось. Им полагалось следовать традициям и протоколам, стараться не разочаровать отца и не предать Родину. Но, сжимая холодные пальцы Иана в своих, Фергус и думать не хотел о том, что правильно. Он проделал путь от неизменного любования, восхищения и радости совместных дел до любви так быстро, что теперь оставалось лишь смириться с фактами.

Ступив во двор, однако, юноши расцепили ладони. Иан завел руки за спину и шагал теперь, как один из отцовских советников или профессор Университета — чуть наклонив корпус вперед, вперив сосредоточенный взгляд себе под ноги. Фергус же, осознав вдруг весь груз судьбоносности грядущей встречи, наоборот выпрямился, расправил плечи и старался чеканить шаг.

Та, кому юный принц был предназначен, въезжала во двор первой, и он сразу ее узнал. Королева Анаис была одета в простую, даже немного потрепанную охотничью куртку, высокие сапоги и узкие кожаные брюки. Лошадью она правила легко, удерживая повод одной рукой, и продолжала рассказывать что-то Цирилле, ехавшей чуть позади нее. С сестрой Фергус распрощался совсем недавно, и с их последней встречи она совсем не изменилась, если не считать выражения ее лица. Дома, в Нильфгаарде, Цирилла почти всегда была серьезной и собранной, даже разговаривая с младшими, и искренне улыбалась, только если ей случаться нарваться на Литу. Лита Цириллу побаивалась, и обычно избегала с ней общаться. Гусику она по секрету признавалась, что старшая сестра слишком часто подтрунивала над ней, высмеивала ее игры и ставила в тупик «глупыми неуместными вопросами», например, умеет ли Лита считать до ста или почему не любит лошадей. Фергус знал, что так Цири проявляла свою заботу — ему самому пришлось пройти через ее суровую школу жизни прежде, чем в глазах сестры стать личностью, достойной настоящего разговора. Но маленькая принцесса была тверда в своем убеждении — от Цириллы нужно было держаться подальше. Для всех прочих же, включая отца, Цири была, хоть не коронованной, но настоящей правительницей Империи. Жесткой, резкой в высказываниях, измерявшей дипломатию необходимыми каплями и никогда не заискивающей и не теряющейся в обществе генералов и советников. Принц был твердо убежден, что все они разделяли нелестное мнение Литы, хоть и не смели высказывать своего недовольства вслух. Цирилла всех их держала в кулаке, и это, конечно, сказывалось на ее характере.

Сейчас же сестра буквально светилась от радости. Ее разрумянившееся открытое лицо озаряла широкая улыбка, Цири смеялась над какой-то шуткой, брошенной Анаис, откинув за спину растрепавшийся от быстрой езды пучок пепельных волос.

Следом за девушками на высокой белоснежной кобыле с единственной серебряной отметиной на лбу ехал седоволосый ведьмак. Фергус видел его пару раз и очень много о нем слышал, хотя половине россказней предпочитал не верить. Баллады о подвигах Белого Волка на дворцовых приемах по приказу Цириллы играли часто, и, если такое происходило, отец, вынужденный это терпеть, немедленно мрачнел. Барды деликатно опускали те моменты песен, в которых Эмгыр выступал главным злодеем, но, стоило отцу покинуть честную компанию, Цирилла всегда требовала, чтобы опущенные моменты допевались до конца. Она утверждала, что история не терпит лжи, хотя в полную правдивость этих виршей при дворе мало кто верил. Так или иначе, Геральт из Ривии был в Нильфгаарде личностью одновременно известной и одиозной. В широкоплечем седом мужчине же, сопровождавшем двух правительниц, герой тех баллад узнавался с трудом. Ведьмак улыбался скупо, держался в седле очень прямо, но, не знай Фергус, кто это такой, его легко можно было бы принять за обычного ловчего. Ламберт, даже несмотря на свои рассуждения о сытой жизни при дворе и мальчишескую манеру разговаривать, походил на грозного ведьмака куда больше. От этого же типа исходила вовсе не опасность, воспетая в балладах, а ровная спокойная уверенность.

Анаис осадила своего коня, быстро спешилась, кинула поводья подоспевшему конюху, и огляделась по сторонам. Фергус, застывший в отдалении, скрытый спинами стражи, наконец мог разглядеть ее. По портретам, что присылали из Вызимы, сложно было сказать, красива его будущая невеста или нет. Придворные художники, вместо хорошей техники рисования, отличались льстивостью, и дева, смотревшая на Фергуса с тех картин, всегда облаченная в церемониальное платье, корону, и державшая в одной руке меч, а в другой — скипетр, выглядела холодной и отстраненной, а ее черты казались такими обыкновенными, словно живописцы срисовали ее с какой-то иллюстрации в книге, рассказывающей о королевских династиях Севера. Сейчас же, увидев ее воочию, Фергус мог сделать безусловный вывод — нет, королева Анаис не была красива. И сразу вслед за этим его художественное чутье подсказывало — но это и совсем не важно. У Анаис были слишком широкие натренированные плечи, слишком плоская, совершенно мальчишеская грудь, узкие крепкие бедра, явно не предназначенные для того, чтобы дарить Темерии наследников. Королева была высокой — выше Цири — двигалась резко, без плавного изящества, и в каждом ее движении можно было заподозрить, что Анаис сдерживает свою истинную силу, старается не показывать окружающим всего, чем владеет. Лицо с высокими острыми скулами, широкой, ясно выступающей линией квадратной челюсти, немного удлиненным ровным носом, казалось бы прекрасным, принадлежи оно мужчине. Для женщины черты Анаис были слишком резкими, вытянутыми, яркие голубые глаза — слишком мелкими для ее мужественного лика, брови — удивительно темные на фоне золотисто-русых волос — слишком широкими. И несмотря на все это, Фергус поймал себя на том, что уже несколько долгих секунд просто восхищенно разглядывал королеву. Потрудись художники изобразить ее получше, эффект оказался бы куда сильней. Фергус уже представил, как бы он сам нарисовал ее — используя резкие мазки, темные краски и самый густой кобальт для ее глаз, какой смог бы найти. Он поспешил смущенно отвернуться, отчего-то устыдившись своего интереса, словно стоявший рядом с ним Иан мог прочесть его мысли или заметить восхищение на его лице.

Всадники, меж тем, уже оставили своих коней и все трое шагали прямо к притихшим мальчишкам. Анаис, издалека заметив их, просияла, рванула вперед, и, когда стражники расступились перед ней, заключила Иана в неожиданные крепкие объятия.

— Иан! — закричала она, и ее звонкий голос заплясал в закрытой чаше двора, отражаясь от стен, — Цири! Геральт! Смотрите, кто здесь! Это же наш великий Знающий, Иан аэп Иорвет собственной персоной! Я не знала, что ты приедешь, малыш, иначе подготовилась бы получше.

— Здравствуйте, ваше величество, — сдержанно, но явно скрывая счастливую улыбку, ответил Иан, обнимая королеву в ответ.

— О, брось это! — отпустив его, Анаис отмахнулась, — я тебе книжки читала и сопли утирала, какое уж тут «ваше величество»! А где твой папа? Он тоже приехал?

Фергус, чувствуя себя неловко в этой сцене семейного воссоединения, отступил на шаг в сторону.

— Папа на миссии, — ответил Иан, чуть нахмурившись, — и я думал, он вернется раньше, чем вы.

— Мы слишком быстро загнали того кабана, — цокнула языком Анаис, — он стращал крестьян в ближних поселениях, и по слухам, был какой-то фантастической зверюгой — они даже подумывали нанять ведьмака. Ну так я привела им двух ведьмаков, а кабан оказался таким ленивым и жирным, что могла бы обойтись и парочкой своих фрейлин.

— Нет у тебя никаких фрейлин, — смеясь, перебила ее Цирилла, подошедшая ближе.

— Потому пришлось тащиться в лес с тобой и Геральтом, — фыркнула Анаис. Она выпустила Иана из объятий и наконец обратила любопытный взгляд на Фергуса, — а ты еще кто такой? — спросила у него королева, и принц в первый момент не нашелся с ответом.

Цири опередила его. Она коротко рассмеялась, теперь тоже с любопытством разглядывая Фергуса.

— А это, Ани, мой младший братишка Гусик, твой нареченный, — ангажировала она, широко поведя рукой, потом, шагнув к Фергусу, крепко обняла его, — Жуть, Фергус, что ты с собой сделал? Ты стал так похож на папашу, что я уже начала присматриваться, не прячется ли где-нибудь десяток рыцарей со штандартами.

— Мне нужно было скрывать свою личность, — весомо ответил Фергус. Перед Цири он всегда чувствовал себя неразумным несуразным мальчишкой — даже больше, чем перед отцом. Сестра всегда готова была посмеяться над ним, обычно, конечно, не на глазах у всех, как сейчас.

— Звучит серьезно, — кивнула Цири, — но кто же так скрывается? Мог бы еще нарядиться в кирасу с Великим Солнцем и дорисовать седину на висках.

— Хватит, Цири, — осадил сестру Геральт. Он похлопал по плечу Иана, а Фергусу протянул для приветствия руку — в Нильфгаарде никто с принцем так не здоровался, а в северной традиции рукопожатие было символом признания равенства собеседника, и принц подозревал, что Геральт сделал это демонстративно. Правда, сложно было понять, кому и что он этим демонстрировал, и принц охотно пожал протянутую ладонь.

Анаис же повернулась к Фергусу и несколько секунд рассматривала его молча и посерьезнев. Принц подозревал, что она тоже получала его портреты, и знал, что качества они также были сомнительного. Под ее цепким тяжелым взглядом Фергусу очень скоро стало неловко, но глаз он не опустил, решив отчего-то, что королева его испытывает.

— Ладно, с тобой разберемся позже, — объявила Анаис наконец, — раз Роше нет, то я хочу сперва поговорить с Ламбертом, выслушать доклад о вашем путешествии. Надеюсь, он не слишком утомил вас по пути? В Ламберте все хорошо, но, если он открывает рот, туши свет. Он считает себя страшно остроумным.

Иан и Фергус быстро переглянулись, и юный эльф заговорил первым.

— Ламберт тяжело ранен, — сказал он тихо, — Кейра сейчас занимается им.

Лицо Анаис враз стало жестким, все черты выровнялись и застыли, глаза посветлели, и на Иана она взглянула, как на проштрафившегося солдата.

— Ранен? — переспросила она, — что произошло?

— На нас напали в лесу, — ответил Иан, не отводя взгляд, — стрелы, которыми ранили Ламберта, оказались отравлены неизвестным ядом, и, если бы не Гусик… то есть, его высочество принц Фергус, ведьмак погиб бы.

Три пары глаз уперлись в Фергуса, и он понял, что худшее, что он мог сделать под этими взглядами — это начать отпираться и мямлить.

— Я отправил его в Вызиму вместе с Верноном Роше на своем коне, как на самом быстром из трех, — пояснил он ровно.

— Когда папа уже готов был сдаться и оставить ведьмака умирать, как тот просил! — дополнил историю Иан с неожиданным жаром, и Фергус, одновременно сгорая со стыда, почувствовал, как у него заныли руки от желания перехватить и сжать ладонь друга, — Госпожа Йеннифер сказала, Ламберт выкарабкается, но Кейра занималась им всю ночь и, кажется, безуспешно.

— Мне надо к нему, — Анаис обернулась к притихшим спутникам. Лицо Геральта не выражало ровным счетом ничего, он лишь сжал кулаки. Цири же сдвинула светлые брови, и на слова Анаис быстро кивнула.

— К нему нельзя, — попытался возразить Иан, — госпожа Йеннифер сказала, там слишком сильное магическое поле…

— Она просто хотела, чтобы вы не путались под ногами, — махнула рукой Анаис, — если они меня не впустят, я хотя бы поговорю со своей советницей.

Повинуясь внезапному порыву, Фергус шагнул вперед.

— Я пойду с вами, — проговорил он, опуская всю лишнюю вежливость, и, когда Анаис посмотрела на него с раздраженным сомнением, пояснил: — Ламберт рисковал жизнью ради меня, и я хочу узнать, как он.

— Работа Ламберта — рисковать жизнью ради королевы и тех, кого она прикажет защищать, — с прохладцей откликнулся Геральт. По его тону совершенно ничего нельзя было прочесть, как и по его лицу. Но Фергус заметил, как Цири, мягким прикосновением заставив его разжать кулак, быстро обхватила ладонь ведьмака пальцами.

— Идем, — Анаис качнула головой, больше не глядя на Фергуса, — Иан, мы увидимся с тобой позже. Цири, ты не могла бы вызвать Бернарда? Нужно обсудить произошедшее, мне необходимы все подробности.

Никто в Нильфгаарде не смел приказывать Цири, даже обращаться к ней с настоятельной просьбой, включая их отца, но сейчас сестра молча кивнула, не отпуская руки ведьмака.

Фергус бросил взглядна Иана. Тот стоял, опустив замерзшие руки, потерянный и какой-то несчастный, будто всех позвали в игру, а его бросили одного. Принц хотел бы что-то сказать ему, но Анаис направилась в сторону дворцовых дверей так стремительно, что Фергус едва за ней поспел.

По длинным коридорам дворца они шли молча. Подкованные сапоги Анаис звонко бряцали по каменным плитам, и Фергусу пришлось приложить много усилий, чтобы не бежать за ней, как верная собачонка, а ускорить шаг и идти вровень. Королева не смотрела на него, и принц мог лишь украдкой поглядывать на ее лицо, подмечая, как, посуровев, то стало еще более мужественным, удивительно схожим с тем, как художники изображали ее покойного отца Фольтеста. Тот славился красотой и обаянием, которых не доставало его дочери, но Фергус подозревал, что в моменты тревоги и сосредоточенности король становился точно таким же, как Анаис сейчас.

Перед высокой дверью, ведущей, по всей видимости, в покои чародейки, они остановились. Воздух здесь буквально искрился от магии, из-за створок доносился мерный низкий гул, и Анаис, будто наткнувшись на невидимую стену, замерла в нерешительности. Мельком взглянула на Фергуса.

— Если хочешь, подожди меня здесь, — снисходительно предложила она, и принц упрямо мотнул головой. На короткое мгновение по бледным сжатым губам королевы промелькнула легкая улыбка. Она кивнула, постояла перед дверью еще пару секунд, потом решительно постучала.

Сперва никто не отвечал, потом, словно те, кто находился в комнате, выглянули через потаенное окно и убедились, кто рвется к ним, тяжелая створка скрипнула и отворилась сама по себе. Фергус чувствовал, как от концентрации магической энергии у него начинают шевелиться волосы на голове, а кожу уже болезненно пощипывало. Их здесь не ждали, но и не впустить тоже не могли.

Навстречу королеве поспешила невысокая пышногрудая женщина, которую можно было бы назвать очень привлекательной, если бы не страшные темные тени, залегшие под глазами. Чародейка была смертельно бледна и выглядела так, словно несколько недель ничего не ела — так сильно осунулось и заострилось ее, вероятно, обычно круглощекое цветущее лицо. Светлые волосы, коротко остриженные, но с оставленной игривой длинной челкой, сейчас находились в полном беспорядке, будто женщина рвала их на себе.

— Анаис, — чародейка постаралась выдавить из себя улыбку, — прошу, не сейчас. Вам опасно здесь находиться. — она бросила на Фергуса недовольный взгляд — едва ли женщина привыкла, что незнакомые мужчины, пусть и столь юные, видели ее в таком плачевном состоянии, но ничего не сказала, видно, решив игнорировать его присутствие.

— Ничего, — голос Анаис, когда она заговорила, разительно изменился. Он стал тихим и мягким, таким разговаривают с престарелыми родителям, таким мать Фергуса говорила с раненными солдатами в Императорском госпитале, — я пришла проведать Ламберта. Он в сознании?

Чародейка секунду помедлила, потом коротко неуверенно кивнула.

— Я поддерживаю его в бодрствующем состоянии, сколько это возможно, чтобы его мозг продолжал работать, — заговорила она, тоже понизив голос, — его раны… Мне не удается их закрыть, и кровь вытекает из них слишком быстро, я слежу, чтобы потеря не стала фатальной.

— Можно мне поговорить с ним? — Анаис быстро-быстро моргнула несколько раз, будто боялась расплакаться, как маленькая девочка. — Совсем недолго.

Чародейка еще секунду колебалась.

— Думаю, ему это пойдет даже на пользу, — наконец ответила она.

Фергус, которого войти никто не приглашал, но и останавливать не спешил, последовал за королевой вглубь комнаты. В глубоком кресле у окна сидела госпожа Йеннифер. Та тоже выглядела неважно, но не в пример лучше своей подруги. При появлении королевы и Фергуса, черноволосая чародейка не двинулась с места, лишь проследила за ними недовольным взглядом.

Ведьмак, полностью обнаженный, лишь слегка прикрытый белым полотном, лежал ничком на высоком лабораторном столе. Раны его, все еще сочившиеся кровью, были залеплены сгустками какой-то субстанции, а вся фигура Ламберта и его неудобное ложе были окружены мерцающим синеватым магическим куполом. Анаис приблизилась, не доходя пары шагов, и принц замер у нее за спиной, борясь с трусливым желанием отвернуться. Веселый ведьмак, громкий, грубый и казавшийся прежде неустрашимым, рассуждавший о придворной моде и о планах на старость со своей чародейкой, сейчас выглядел жалкой тенью самого себя. Его крупная фигура ссохлась, и, казалось, уменьшилась почти вдвое, изможденное лицо было неузнаваемым, глаза глубоко запали в глазницы — но, когда Анаис подошла, он с видимым трудом поднял веки и сфокусировал на ней взгляд подернутых белой пеленой золотых глаз.

— Здравствуй, малышка, — губы, цветом сливавшиеся с бледной кожей на лице, дрогнули в знакомой улыбке, — надеюсь, вид моих причиндалов тебя не шокирует?

— Я видела, как ты голый ныряешь в снег после бани, — усмехнулась Анаис, — меня больше ничем не шокируешь.

Оба замолчали. Фергус все же опустил глаза, но потом вновь упрямо посмотрел на Ламберта.

— Прости меня, Ани, — снова заговорил тот. Его голос шелестел едва слышно, скрадываемый треском магических помех, — я тебя подвел.

— Когда поправишься, назначу тебе наказание, — ответила Анаис, впуская в свой тон немного притворной бодрости, — заставлю месяц чистить и выгуливать геральтову Плотву.

— Бешеная скотина меня к себе не подпустит, — возразил Ламберт. Он на пару секунд опустил веки, будто разговор выпивал из него остатки сил.

— Придется тебе найти способ, — покачала головой Анаис. Ламберт слегка кивнул, открыл глаза и нашел взглядом Фергуса, притаившегося за спиной королевы.

— Хорошо, что ты добрался в целости, — сказал он ему, и Фергус выступил вперед, чувствуя себя так, словно ему должны были вот-вот вручить награду, которую он не заслужил, — хороший у тебя конь. Ты его береги.

— Ладно, — ответил Фергус хрипло. Он видел, как умирают солдаты, однажды во время одного из визитов в Госпиталь, один даже скончался, держа Рию за руку. Но сейчас все было совсем иначе — ведьмак еще дышал, разговаривал, но это был говорящий мертвец. И каковы бы ни были мотивы тех, кто выпускал в него отравленные стрелы, Фергус почувствовал, как в его груди медленно поднимается злость. Вернон Роше уже отправился по их следам, и принц хотел бы сейчас оказаться вместе с ним, выследить их, поймать, и, может быть, расправиться, не разбираясь. Фергус никогда прежде не сталкивался с желанием отмщения. Его жизнь в Нильфгаарде была проста и понятна, разложена по полочкам, приведена к четкой ясной структуре. Сейчас же в нем словно все перепуталось, смешалось, как краски на грязной палитре, и с новым Фергусом он пока не был знаком. Новый Фергус в иное время, может, даже напугал бы его. Но зато он точно знал, чего хочет. Одной из этих вещей была жестокая месть тем, кто убил этого ведьмака.

— Я зайду к тебе позже вечером, — пообещала Анаис. Она сделала инстинктивный шаг к магическому куполу, но отпрянула, словно ее ударило молнией. Фергус посмотрел в лицо своей спутницы, с удивлением заметив, как у нее дрожали губы, а в глазах замерцала, отражая магический свет, густая влага, — Не вздумай умирать, — проговорила королева и быстро отвернулась.

Она успела быстро смахнуть рукавом слезы с глаз, когда снова подошла к светловолосой чародейке.

— Тебе нужно отдохнуть, — твердо сказала ей Анаис, но женщина лишь покачала головой.

— Магический купол нужно поддерживать постоянно, — ответила она, — иначе он истечет кровью за считанные часы.

— Но, если ты умрешь от переутомления, Ламберту ты этим не поможешь, — возразила Анаис. — считай это моим приказом, Кейра.

Чародейка хотела снова начать спорить, но госпожа Йеннифер вдруг поднялась из своего кресла и неторопливо приблизилась к ним. Взяла Кейру за руку.

— Иди, — сказала она, глянув подруге в глаза, — я подержу купол пару часов, с меня не убудет. Анаис права, двойные похороны — это, конечно, очень экономно, но, боюсь, у меня нет ни одного подходящего платья.

Кейра слабо улыбнулась.

— Да у тебя все платья, как на похороны, — ответила она, и было видно, что чародейка сдалась под двойным натиском, — только пару часов, — сказала она, — смотри, чтобы он не засыпал.

— Я уже много лет, как закончила школу, — отмахнулась Йеннифер, — не надо наставлять меня, как юную ученицу. Нам с твоим ведьмаком есть, о чем поболтать, верно, Ламберт? — спросила она, полуобернувшись к ведьмаку. Тот тихо застонал.

— Прошу, добейте меня, — слабо отозвался он.

Кейра, отпустив руку Йеннифер, пересекла комнату, повела ладонью, опуская магическое поле, склонилась над ведьмаком и коснулась губами его губ, задержалась так на пару секунд, потом, выдохнув, прильнула лбом ко лбу Ламберта.

— В твоих интересах быть здесь, когда я вернусь, — прошептала она.

— Идем, — услышал Фергус тихий голос Анаис прямо над ухом, и словно очнулся, сбрасывая наваждение сцены, которая не предназначалась для их глаз.

Оказавшись в коридоре и отойдя немного от покоев чародейки, королева остановилась и повернулась к Фергусу. Ее лицо снова было собранным и непроницаемым. Некоторое время он смотрела на принца в упор, и тот уже начал подумывать, насколько зазорно ему будет сейчас спрятать глаза под ее пристальным взглядом.

— Ты умеешь фехтовать? — наконец спросила Анаис. Фергус удивленно моргнул. Вопрос был не таким простым, как могло показаться. Конечно, его учили обращаться с оружием, но все это время считалось, что жизненным предназначением принца было вовсе не встречаться с противниками лицом к лицу, а, сидя в штабе, раздавать приказы. Он умел принимать парад и высчитывать риски грядущих битв, знал законы ведения боя и осады, а вот рубить клинком толком не научился. В прошлом году Фергус участвовал в одном из турниров в Туссенте, организованном княгиней Анной-Генриеттой, но тот больше походил на торжественные смотрины, чем на реальную битву. Но сейчас под твердым прямым взглядом кобальтовых глаз королевы принц никак не мог ответить на ее вопрос отрицательно.

— Умею, — признал он наконец, но поспешил добавить, — на тренировочном оружии.

— Сойдет, — бросила Анаис, — за мной.

Все в принце противилось тому, чтобы слушаться ее коротких резких команд. Королева таким тоном могла бы велеть не слишком расторопному слуге принести еще вина, Фергус же не привык, чтобы с ним разговаривали подобным образом. Но не стоять же посреди коридора столбом, право слово. Оставалось благодарить судьбу, что их в этот момент никто не видел — особенно Иан.

На этот раз они шагали не по главной галерее дворца, а какими-то словно бы тайными переходами. Анаис, еще более задумчивая, чем прежде, казалось, совершенно забыла, что идет не одна, и Фергус тоже больше не смотрел на нее. По узкой деревянной лестнице они спустились на самый нижний уровень дворца, и вскоре оказались на небольшой площадке под открытым небом. У дальней стены располагалось несколько соломенных болванов, рядом высились стойки с оружием, а чуть в стороне — ряд измочаленных мишеней. Анаис подошла к одной из стоек, вытащила длинный полуторный меч и взвесила его в руке.

— Я прихожу сюда каждый раз, когда злюсь и понимаю, что хочу кого-нибудь прикончить, — проговорила она, не обращаясь к Фергусу, — Когда я была совсем маленькая, это посоветовал мне мой названный отец. Сказал, что народную любовь кровавыми убийствами не завоевать, а вот болваны будут только рады принять на себя удары моего гнева. Он тогда, конечно, не знал, как часто я буду тут пропадать.

Фергус неуверенно огляделся. Тренировочная площадка в Императорском дворце совсем не походила на эту. Там это был просторный, выстланный мрамором светлый зал с идеальным рядом тренировочных чучел, ровными скамьями, стойками с начищенными доспехами, мечами и копьями, и, конечно, штандартами с Великим Солнцем. Здесь же под ногами была голая утоптанная земля, а все снаряды выглядели так, будто их не меняли уже много лет, и каждому из них крепко досталось от Анаис.

— Твой отец — это Вернон Роше, бывший регент? — чтобы поддержать разговор, уточнил Фергус — он и так знал ответ на свой вопрос.

Анаис кивнула.

— Однажды он застал меня здесь после того, как я узнала, что меня сосватали за нильфгаардского принца, — сказала она, не глядя на Фергуса, — я была так зла и разочарована в нем, что убила бы его, будь у меня в руках не тренировочный клинок.

Фергус молчал. Он сам хорошо помнил тот день. Официальное представление жениха невесте едва не закончилось скандалом. Королева Анаис отвергла помолвочный дар — ожерелье, принадлежавшее, вроде бы, еще бабке Императора, но Фергус был слишком мал тогда, чтобы оценить весь масштаб грозящих Темерии проблем. И хотя в тот день все закончилось благополучно — Анаис приняла предложение и на балу демонстративно танцевала только с маленьким женихом — сейчас, как заметил принц, она не носила церемониальное кольцо, которое он послал ей, когда все формальности были обговорены.

— Ты знаешь, как погиб мой отец? — разговор явно заходил куда-то не туда, и Фергус все больше чувствовал себя одним из соломенных болванов, ждущих своей участи у края тренировочного поля. Анаис злилась на него, хотя Фергус ничем не заслужил ее гнева, и он решил не показывать охватившего его вдруг страха.

— Он был убит по приказу Императора, — ответил он сухо.

— У меня на глазах, — тем же тоном добавила Анаис. Их взгляды встретились. Извиняться за то, что произошло задолго до его рождения, было вопиюще глупо, и едва ли королева ждала от Фергуса извинений. И уж конечно, сейчас было совсем не время для взаимных обвинений. Королева, должно быть, и так была хорошо осведомлена о том, сколько раз принцу грозила неминуемая смерть, и это ничуть ее не волновало.

— Бери меч, — бросила она и первой отвела глаза.

Они вышли на центр тренировочной площадки. Оружие, которое выбрал Фергус, плохо лежало в руке. Он привык к более легким и тонким клинкам, с которыми можно было маневрировать, нанося уколы, а не рубя с плеча. Но рукоять принц сжимал крепко, приказав своей ладони не дрожать. Он поднял глаза на королеву — та уже заняла боевую стойку и подняла оружие.

— Эй, Ани, так не честно! — они оба обернулись на голос. К краю площадки неспешной походкой приближались Цирилла и Иан. Они шли очень близко друг к другу, словно только что разомкнули объятия, и Фергуса вдруг что-то больно кольнуло в груди. Он знал, как друг относится к его старшей сестре. Скрыть восхищение юному эльфу никогда не удавалось. Он смотрел на Цириллу широко распахнутыми, почти голодными глазами, ловил каждое ее слово и отчаянно краснел, если она обращалась к нему или даже просто речь заходила о Цири. Больше того — сестра всегда носила на шее простой кулон с молочно-белым камнем, и объясняла, что это — залог верности от ее будущего рыцаря. И Фергус знал, что украшение ей подарил Иан. Сейчас юный эльф выглядел довольно и как-то даже глуповато рядом с Цири. Он улыбался, на скулах цвел легкий румянец, а руки Иан теперь прятал в меховой муфте — Цирилла взяла ее с собой из дома просто на всякий случай. По всему выходило, что случай настал.

— Что не честно? — раздраженно откликнулась Анаис, не оборачиваясь.

— Ты моего братишку покалечишь, если будешь биться в полную силу, — пояснила Цирилла, останавливаясь у края поля, — ты же училась у меня и у Ламберта. Бейся одной рукой — левой. Вторую убери за спину. Так будет честно.

Анаис, фыркнув, переложила оружие в левую ладонь, а Фергус, внезапно перехватив любопытный взгляд Иана, ощутил, как от ярости у него сдавило виски.

— Не надо! — объявил он, пожалуй, слишком громко — голос прокатился по площадке, порождая неприятное эхо, — бейся в полную силу.

Королева помедлила, окинула Фергуса скептическим, насмешливым взглядом. Потом все же снова сжала рукоять правой рукой.

Сражение вышло быстрым и унизительным. Анаис двигалась легко и точно — Фергус, возможно, заметил бы в ее выпадах отличия от того, как дрались Ламберт или его сестра, если бы сам не был объектом ее ударов. От первых атак ему удалось увернуться — Анаис наступала прямо, напролом, без фигурных взмахов и лишних танцевальных шагов, какими славились туссентские рыцари. Но, заметив, что противник уклоняется от таких откровенных ударов, королева сменила тактику, и следующий выпад едва не выбил меч из руки Фергуса. Он попытался перейти в ответное наступление, подловить Анаис на ошибке — злясь, почти все фехтовальщики их допускали. Но королева ушла от его удара в изящный быстрый вольт, развернулась в полупируэте, и рубанула с такой силой, что, когда их клинки сошлись в воздухе, по руке Фергуса вниз прокатились огненные разряды боли. Но он не вскрикнул и не отступил. Иан смотрел на него — принц не мог посмотреть, чтобы убедиться, но знал — друг следил за ним пристально, должно быть, с праздным любопытством, прекрасно зная, кто в этой схватке победит. И, чуя на себе его взгляд, Фергус вкладывал в каждый удар, в каждый отчаянный блок всю свою новообретенную злость.

Ему казалось, что схватка длилась бесконечно, хотя на деле, должно быть, не прошло и пары минут, когда Анаис, откинув его руку в сторону, уперлась острием клинка принцу в грудь. Он тяжело дышал, она же — даже не запыхалась. Зрители хранили молчание.

— Мальчишка, — прошептала Анаис, в упор взглянув на Фергуса.

Ему хватило мгновения, чтобы прийти в себя. Злой тон королевы привел его в чувства получше ведра холодной воды на голову. Принц выучил это движение много лет назад, не зная тогда, что тот день станет для него таким судьбоносным. Фергус быстро отшатнулся в сторону, поднырнул под локоть Анаис и точным рубящим ударом толкнул запястье руки, сжимавшей меч. Королева, не ожидавшая такой подлости, уже понявшая, что победила, не успела среагировать. Клинок вырвался из ее расслабленных пальцев, отлетел далеко в сторону, и Фергус, воспользовавшись ее замешательством, не разгибаясь, подался вперед всем телом, толкнул Анаис, заваливая ее спиной на землю. Не давая ей немедленно вскочить, Фергус выпрямился, опустил стопу на грудь Анаис и, опустив меч, упер его острие ей в шею.

Еще секунду висела звенящая тишина, разрываемая лишь звуком тяжелого дыхания принца. Потом Цири, подпрыгнув на месте, захлопала в ладоши.

— Ай да Гусик! — завопила сестра, бросаясь к нему через поле. Фергус, не вполне осознав, что произошло, позорно выронил бы свой меч, если бы Цири не заключила его в объятия. — Вот! Моя школа! Знай наших!

Выглядывая из-за ее локтя, Фергус поискал глазами того, чья школа в самом деле обучила его этому приему. Иан подходил к ним неторопливо, все еще пряча руки в муфту, и таким красивым Фергус никогда его не видел прежде. Будь они на турнире в Туссенте, принц непременно встал бы перед юным эльфом на одно колено и посвятил бы ему свою победу во всеуслышание. Будь же они одни на тренировочном поле, Фергус поцеловал бы его так глубоко и крепко, как только позволило бы его воображение. Иан улыбался и смотрел не на Цири и не на Анаис — а на одного только Фергуса.

Королева, меж тем, отряхиваясь, поднялась на ноги. Цири разжала объятия, продолжая придерживать Гусика рукой за плечи. Анаис посмотрела сперва на сестру, потом на принца и внезапно широко усмехнулась.

— Вот курва, — проговорила она, — да я себе задницу отбила!

— Ничего, позже займусь твоей задницей, — подмигнула королеве Цири, и отчего-то Фергусу вдруг стало очень неловко.

Анаис же, помедлив секунду, протянула принцу руку раскрытой ладонью, как прежде делал Геральт, и Фергус, посомневавшись мгновение, пожал ее.

— Удар справа и блоки — никуда не годятся, — деловито заявила Анаис, — зато пируэты ты выполняешь хорошо. Ну ничего, научу тебя, как держать меч. А сейчас мне нужно подготовиться к совету. Фергус, — на этот раз королева смотрела на него прямо, но без враждебности или насмешки, — жду тебя через час, тебя проводят в нужный зал.

Фергус кивнул, и девушки, обнявшись и смеясь, двинулись прочь с тренировочной площадки.

Через минуту принц с Ианом остались один на один. Юный эльф сделал единственный длинный шаг и оказался прямо перед Фергусом.

— Гусик, — сказал Иан, но принцу не хотелось слышать того, что он собирался сказать. Он поцеловал его, и юный эльф сперва чуть отпрянул, но потом податливо прильнул к нему ближе, не вынимая ладоней из муфты. Фергусу было совершенно наплевать, видел ли кто-то их, даже вздумай Цири и Анаис вернуться прямо сейчас, ему было бы все равно.

Когда их губы наконец разомкнулись, глаза Иана сияли, и за этот взгляд Фергус готов был бы победить десяток таких, как Анаис.

— Тебе нужно переодеться к Совету, — заметил юный эльф тихо. Его самого на него никто, конечно, не приглашал, но, видимо, Иан туда и не рвался.

— Я расскажу тебе, что там было, — пообещал Фергус так же полушепотом, и Иан кивнул.

— Я приду ночью, — многообещающе сообщил он, и принц почувствовал, как от этих слов кровь его устремилась куда-то вниз, и голова закружилась.

В небольшом светлом зале собралось очень мало людей. Кроме Анаис, Фергуса и Цириллы, явились только Геральт, госпожа Йеннифер, видимо, вернувшая Ламберта заботам Кейры, и незнакомый принцу щуплый старик с круглым моноклем в глазу. Он вошел, тяжело опираясь на трость, и выглядел, как последний бродяга, но под его пристальным острым взглядом Фергусу стало не по себе.

— Вот же сука, — заявил незнакомец, оценивающе оглядев принца, — мы так боялись, что на трон Темерии взойдет ебаный Эмгыр, а нам прислали его более молодую копию. Пиздец.

Фергус, нахмурившись, хотел поинтересоваться, кто это вообще такой, но Анаис явно намеревалась разобраться с разговорами побыстрей и приступить к действиям.

— Какого хрена происходит, Бернард? — резко обратилась она к человеку с моноклем, — почему на принца Нильфгаарда, моего личного гостя, совершено три покушения за две недели, а убийцы до сих пор не болтаются на шибенице, и вы даже имен их не знаете?

— Все сложно, ваше величество, — тон человека мгновенно стал серьезным, когда он заговорил с королевой, — нашим агентам не удалось точно выяснить, кто являлся заказчиком нападений. Покушение в Новиграде было таким нарочитым, словно убийцы вовсе не собирались его убивать, лишь продемонстрировали, что могут подобраться настолько близко, что губернатор и не заметит.

— Надеюсь, губернатора допросили? — осведомилась Анаис. Фергус несколько раз видел, как вел допрос Вернон Роше — один раз он допрашивал даже их с Ианом. И сейчас тон и взгляд королевы в точности копировал интонации ее названного отца. Она даже брови хмурила совершенно как он.

— Да, но он ничего не знает, — ответил Бернард, — также были пойманы и допрошены члены секты Вечного Огня. Ваша достопочтенная сестрица занялась этим делом лично. Полагаю, вскоре их прилюдно казнят на площади Третогора. Мало того, что деятельность этой секты запрещена на территории Редании, так еще и их угораздило поджечь дом, в котором на тот момент находился принц Фергус.

Принц поднял глаза на Йеннифер и перехватил ее взгляд. Та коротко качнула головой, и Фергус не стал перебивать Анаис. Судя по всему, чародейка намеревалась оставить информацию, полученную утром, при себе или предоставить Иану самому поведать ее отцу, как они и договорились.

— Адда не в состоянии контролировать то, что происходит прямо у нее под носом! — зло ответила, меж тем, Анаис, — договор договором, но у меня к сестрице накопилось очень много вопросов. А эльфы?

— Эльфские отряды приходят со стороны Аэдирна и подчиняются, судя по всему, королеве Саскии, хоть у нас и нет прямых доказательств, — ответил человек, — но дело обходится мелкими диверсиями на территории Редании, прямо войну она объявлять не спешит. А без того, чтобы захватить их лидера, кем бы он ни был, погоня за ними превращается в охоту на мышей. Они используют тактику Нильфгаарда во Второй Северной, но прямой принадлежности к Саскии ни подтвердить, ни опровергнуть, мы не можем.

— Мои агенты отправлены в Аэдирн, — вмешалась в разговор Цири, — надеюсь, вскоре планы Саскии будут нам более ясны.

— Нападение на моего ведьмака произошло на территории Темерии! — Анаис грохнула кулаком по столу, и под ударом тот мелко задрожал, — и вы не смогли этого предотвратить!

— С вашего позволения, моя королева, — откликнулся человек нейтрально, — но путь ведьмака Ламберта, сопровождавшего принца, держался в тайне ото всех, предполагалось, что малочисленность отряда и секретность миссии обеспечит его безопасность.

Ответить королева не успела — дверь в зал распахнулась, и твердой солдатской походкой вошел Вернон Роше. В одной руке он сжимал пучок длинных стрел с серым оперением и, подойдя ближе, швырнул их на стол перед Анаис.

— Моя королева, — сказал он, — этим оружием был ранен ведьмак Ламберт. Лидер нападавших захвачен и ожидает допроса.

Королева выпрямилась, брезгливо взглянула на стрелы, а потом подняла суровый взор на Роше.

— А остальной отряд? — спросила она.

— Убиты, — ответил Роше, — все до одного.

— Потери? — после короткой паузы уточнила королева.

— Двое тяжело ранены, у троих — легкие повреждения, — отрапортовал Роше, — но их раны закрылись, жизни бойцов ничто не угрожает.

Анаис кивнула, глянула на Йеннифер, и та, без слов поняв ее приказ, потянулась к стрелам и придвинула их к себе.

— Хорошая работа, Роше, — кивнула королева, — отрадно, что хоть кто-то еще верен Темерии.

— Как и всегда, моя королева, — Роше склонил голову, но через мгновение снова посмотрел на Анаис, — могу я попросить кое о чем?

— Конечно, — Анаис чуть сдвинула брови.

— Я хотел бы лично провести допрос пленницы, — ответил Роше без паузы, — мне понадобится помещение без окон, но не темница. Думаю, так она охотней пойдет на контакт.

— Может, еще ужином ее угостить? — взвилась королева, но под прямым взглядом человека быстро остыла, — поступайте, как считаете нужным, Роше. Я полностью вам доверяю.

Совет закончился сумбурно, и Фергус, не желая ни с кем сталкиваться, выскользнул из зала и поспешил прочь. Иан перехватил его в одном из коридоров. Вид у друга был взволнованный, почти напуганный, и он так крепко вцепился в руку принца, словно хотел сломать ее. Юный эльф потянул Фергуса в сторону, нырнул вместе с ним за какую-то тяжелую гардину, и они очутились в одном из тайных проходов, которыми, казалось, как тело сосудами, был испещрен весь дворец.

— Гусик, ты должен мне помочь, — зачастил Иан, прижимаясь к Фергусу всем телом, и тот, растерянный и сбитый с толку, поймал его потемневший от волнения взгляд, — папа собирается допрашивать пленницу, которую только что доставили во дворец. Я должен это услышать!

— Пленницу? — переспросил Фергус, — которая чуть не убила Ламберта? Но почему?

— Гусик, — пальцы Иана сжались чуть сильнее, — это моя мама.

 

========== Иан: Мама. ==========

 

— Твоя мама? — переспросил Фергус так удивленно, словно успел наслушаться сплетен, ходивших среди дворцовых слуг, и поверить, что Иорвет лично произвел Иана на свет. Юный эльф вцепился в его плечи сильнее.

— Гусик, я потом тебе все объясню, — зашептал он, стараясь чтобы его слова звучали как можно убедительней, — а сейчас, пожалуйста, помоги мне.

Увидев, как люди из папиного отряда вводили во двор Виенну, в первый момент Иан едва сам не бросился им наперерез. Он все это время старался не верить, что именно ее глаза увидел тогда в лесу, пытался убедить себя, что ошибся, и таких совпадений в реальной жизни просто не бывало. Но, конечно, надежды эти были тщетны. Виенна шла между двумя широкоплечими бойцами скованная, безоружная, низко опустив голову, не глядя по сторонам, и казалась на фоне своих стражников такой маленькой и хрупкой, что сложно было представить, как она, возможно, собственными руками выпустила стрелу, смертельно ранившую Ламберта. На первый взгляд эльфка выглядела невредимой, черная коса была небрежно перекинута через плечо, и, если бы не кандалы, удерживающие ее руки за спиной, легко можно было представить ее такой, какой Иан увидел мать впервые. Тогда, на фоне веселых яркий циркачей, она уже смотрелась неловкой кляксой, поставленной на детский рисунок, но Иан помнил, каким стало ее лицо, когда Виенна, рассказав обо всех страшных событиях, которые выпали на ее долю, посмотрела на него. И сейчас юный эльф испугался, что, если эльфка поднимет взгляд, и Иан увидит ее лицо, то просто не сможет сдержаться — побежит к ней, будет умолять стражников отпустить ее, убеждать их, что произошла какая-то ошибка. Но ошибки, конечно, не было.

Гусик еще раз потерянно моргнул. Иан понимал, что, должно быть, просил у него слишком многого. Едва заручившись не просто его доверием — его любовью — решил использовать ее, как тактическое преимущество. Но выбора просто не оставалось. У Иана не было времени, чтобы четко продумать свой план. Он даже толком не знал, с чего именно должен начать и к чему в результате прийти. Он просто решил для себя — если останется в стороне, никогда себе не простит.

— Ладно, — видимо, прочтя все это в его лице, Фергус сдвинул брови, — но что я должен делать? Я не могу приказывать Роше и его людям, а королева меня не послушает.

— Я знаю, — закивал Иан, — но ты можешь хотя бы отвлечь моего папу ненадолго. Он наверняка захочет допросить ее лично, и ты мог бы перехватить его, поговорить с ним. Рассказать о том, что мы узнали от того человека из фигурки. Он ведь еще не знает?

Фергус покачал головой.

— Госпожа Йеннифер на Совете сделала мне знак ничего не говорить, — ответил он, — но как мне ему все объяснить?

— Неважно, — Иан тряхнул головой. Драгоценные секунды таяли, и его глупый план трещал по швам. — Можешь свалить все на меня. Скажи, что отговаривал и остался ждать снаружи, пока я залезал в «Алхимию»…

— Ну уж нет, — Гусик обиженно поджал губы, — я скажу ему правду. Но ты… что ты собираешься делать? Ее будут допрашивать в закрытой комнате без окон, тебе туда не пролезть.

— В Вызимском дворце окон нет только в темнице, — возразил Иан, — а мой папа ненавидит темницы, он считает, что в них пленников можно только пытать, а добиться от них правды невозможно. А я в детстве излазал этот дворец вдоль и поперек, я догадываюсь, куда ее отведут, но мне нужно время, чтобы подобраться поближе. Гусик, пожалуйста.

— Хорошо, — принц еще мгновение колебался, потом, когда Иан отпустил его, быстро сжал его руку, — но если тебя поймают…

— Мне ничего не будет, — убежденно заявил Иан, — я столько раз подслушивал тайные переговоры Императора, что теперь мне ничего не страшно.

— Тогда не будем медлить! — решительно заявил Фергус, и Иан испытал почти необоримое желание поцеловать его от нахлынувшей благодарности.

Помещение, подходящее под папино понимание идеальной комнаты для допросов, в огромном дворце было только одно. Тот, кто строил это здание, явно считал, что большие окна — это главное украшение любого дома, и из-за этого в Вызимском дворце зимой всегда стоял лютый холод. Внутренние стены, по замыслу неведомого короля прошлого, должны были защищать здание от внезапных нападений, а сеть тайных переходов гарантировала, что, в случае осады, жители дворца беспрепятственно смогут его покинуть. Возможно, дело было в том, что большую часть года над Вызимой стояли неприятные серые сумерки, и жители ее очень редко видели солнце, а архитектор старался ухватить и впустить в мрачные стены каждую каплю света. Так и вышло, что даже в помещениях, не предназначенных для жилья, были, пусть крохотные, но окна.

Комнатушка, куда стражи повели Виенну, располагалась прямо над дворцовой кухней, и, насколько Иан знал, прежде служила спальней для слуг. Этот урод в семье светлых просторных помещений, обладал единственным крохотным «глазом» под самым потолком, и через него не то что человек, даже солнце могло просочиться с трудом. Кухарка Жанна, которая раньше щедро угощала маленького эльфа горячими пирожками прямо из печи и историями о славном короле Фольтесте, называла этот закуток «комнатой для котика», хотя жирный ленивый рыжий кот Лютик, живший на кухне, тоже с трудом пролезал сквозь маленькое окно, и предпочитал теплый угол за печью таким сомнительным приключениям.

У этой комнаты было еще одно несомненное преимущество — в нее не вело ни единого тайного пути. Видимо, тот, кто строил дворец, искренне полагал, что живущие там слуги в случае побега будут только путаться у господ под ногами, а, значит, не заслуживают спасения. Попасть в закуток можно было только по узкой лестнице, отходившей от главного коридора, ведущего в кухню, и сейчас нечего было и думать о том, чтобы проскользнуть мимо стражи, выставленной перед дверью.

Но Иану это было и не нужно. Когда Фергус отправился отвлекать папу, юный эльф поспешил из стен дворца прочь, на улицу. Окна кухни, как и всех хозяйственных помещений, выходили во внутренний двор, и Иан, выскочив в него через неприметную дверь, проскользнул мимо стены, избегая случайных взглядов, нырнул за угол и поднял голову вверх. Нужное окно располагалось не слишком высоко, и к нему вел длинный узкий каменный карниз. Иан вздохнул — когда он был маленьким мальчиком и взлетал на каменные стены, едва цепляясь за незаметные выступы, такой проход мог бы показаться ему широким удобным большаком. Маленький эльф пробежал бы по нему, не задумавшись. Но с тех пор многое изменилось. Сидя в лаборатории мастера Риннельдора над книгами, тренируя очередное заклинание, вгрызаясь в сложные алхимические рецепты, Иан, конечно, не находил времени, чтобы потренироваться в ловкости. Они с Фергусом, бывало, забирались туда, где их не ждали, но юноша подозревал, что стражники просто отводили глаза, делая вид, что не замечают принца и его спутника. Сейчас же перед ним стояла по-настоящему серьезная задача.

Стена была почти совершенно гладкой, и Иану, чтобы добраться до заветного карниза, пришлось прильнуть к ней всем телом, а потом буквально выстрелить им вверх, ухватиться за выступ и подтянуться. Выбегая из теплого помещения, юный эльф не позаботился даже о том, чтобы надеть перчатки, и сейчас пальцы буквально немели от холода. Но Иан, отодвинув в сторону страх, утвердился стопами на узком скользком карнизе и медленно двинулся вдоль стены к окошку.

Когда юный эльф уже почти добрался до заветной цели, на карниз прямо перед ним вдруг опустился большой черный ворон. Птица взглянула на Иана, склонив голову, издала какой-то вроде бы вопросительный звук и замерла.

— Кыш, — прошептал юноша, понимая, что не сможет согнать неожиданную преграду с пути. Одно неловкое движение могло привести к позорному падению на каменные плиты внизу. Ворон на его старания, конечно, не отреагировал. Он еще некоторое время разглядывал Иана внимательными черными глазами, потом, взмахнув широкими крыльями, подлетел над карнизом и бесцеремонно опустился юноше на голову. Иан прижался к стене плотнее. В отличие от отца, он не боялся птиц, но эта вела себя очень уж странно. Впрочем, дальнейшему продвижению ворон больше не мешал — он, казалось, просто тоже хотел заглянуть в крохотное окно, к которому стремился Иан.

— Только не мешай, — шепнул Иан, и птица ответила невнятным, но явно утвердительным треском.

Стекло в маленьком оконце было пыльным, и сквозь него почти ничего не было видно. Но это была меньшая из проблем. Мастер Риннельдор, конечно, не учил Иана боевой магии, но вот шпионские техники явно были Знающему не чужды. Заклинание было простым и эффективным. Юный маг прижал ладонь к холодной гладкой поверхности, пробормотал короткую формулу, и в считанные секунды стекло под его рукой истончилось, прояснилось, позволяя теперь и видеть, и слышать, что происходило в комнате, оставаясь для тех, кто в ней находился, таким же грязным и глухим. Иан, затаив дыхание, заглянул внутрь.

Помещение было почти пустым. У стен высились какие-то невзрачные ящики, ряд колченогих скамей и ветоши — его явно использовали теперь в качестве забытой кладовки. Посреди комнаты на деревянном стуле сидела Виенна — второй такой же пустовал перед ней. Фергус, очевидно, справился со своей задачей, и папа задерживался.

Иан впился глазами в мать. Эльфка сидела, широко разведя колени, в вальяжной расслабленной позе, несмотря на то, что руки ее все еще были скованы за спиной. Ее лицо — бледное, худое — цвело синеватыми синяками. Иану отчего-то больно было думать, что папины бойцы — а, может, и сам папа — били ее, но он поспешил напомнить себе, что Виенна была опасной бунтаркой, и силой едва ли уступала своим тюремщикам, раз могла натягивать большой четырехплечный лук и отправлять тяжелые стрелы точно в цель. Но все равно вид ее, несмотря на гордое выражение лица и легкую издевательскую позу, вызывал в Иане глубокую, почти отчаянную жалость. Он вспомнил, как мать смотрела на него, когда он, еще совсем ребенок, предлагал ей отправиться с ним в Корво-Бьянко и посмотреть на его сокровища, приглашал ее в мирную жизнь, не спросив родителей. Тогда, подумалось Иану, Виенна была настоящей, без этой пугающей маски безразличия и обреченности на лице, которую она надела сейчас.

Ворон потоптался когтистыми лапами по его голове, и Иан поспешил сморгнуть набежавшую на глаза мутную пелену. Как раз вовремя — дверь в комнату распахнулась, и очень неторопливо, не уступая Виенне в вальяжности, вошел папа.

Иан сразу заметил, что Вернон Роше явился безоружным. На нем был простой темно-серый мундир, кавалеристские сапоги, но у пояса не было ни меча, ни кинжала. Должно быть, за дверью остался один из его бойцов, державший арбалет наизготовку, готовый вмешаться, вздумай Виенна проявить агрессию. Но сам папа выглядел так, словно явился просто поболтать со старой знакомой.

Он неспешно пересек комнату, уселся на свободный стул и несколько секунд разглядывал застывшую перед ним женщину. Виенна молчала, и первые несколько секунд сохраняла нахальный вид, но, чем дольше папа смотрел на нее, тем больше опадали ее плечи, тем сложнее ей было удерживать зрительный контакт. Наконец, чуть вздрогнув, эльфка рывком отвернулась.

— Я давно хотел взглянуть на тебя, — задумчиво заговорил Вернон Роше. Он подался немного вперед, уперся ладонями в колени и склонил голову, как любопытный ворон, — Самая важная женщина в моей жизни, а ведь я даже лица твоего не помню.

Виенна дернулась и вновь посмотрела на него в упор. Она хотела что-то ответить, может быть, послать папу нахер, но тот опередил ее.

— Странно, но мой сын совершенно на тебя не похож, — продолжал он, теперь чуть улыбаясь. Они с эльфкой словно действительно встретились, чтобы обсудить семейные дела, — впору поверить, что ты и впрямь не имела к его рождению никакого отношения.

Эльфка молчала, глядя куда-то в сторону, под ноги папе, и человек, неспешно поднявшись, подошел к ней, обхватил пальцами ее подбородок и повернул лицо к себе. Виенна дернулась на стуле, стараясь вырваться, но папа держал крепко.

— Смотри мне в глаза, когда я с тобой разговариваю, — не приказал — попросил он, но было видно, что пальцы сжимались так сильно, что могли добавить на лицо Виенны синяков, — Что ты знаешь о пожаре в Оксенфурте в доме Иорвета? — спокойно спросил человек.

Брови Виенны сошлись над переносицей, по губам зазмеилась улыбка. Папа выпустил ее, и на этот раз эльфка не опустила взгляд.

— Он получил по заслугам, — ответила она, — его самого никто не собирался убивать, но зато все свидетельства его предательства были уничтожены. Поделом.

Вернон Роше плавно кивнул.

— Как мало вы, лесные бандиты, знаете о метафизике, — философски заметил он и, перехватив немного растерянный взгляд Виенны, повернулся к ней спиной и в несколько шагов прошелся по комнате. Остановился перед ней снова, — Ты знала, что Иан едва не погиб в том пожаре? — светским тоном поинтересовался папа. На этот раз брови Виенны заметно надломились, лишь на мгновение, но демонстрируя скрываемый до сих пор страх.

— Его не должно было там находиться, — ответила она, — мой сын — такой же предатель, как его отец. — Было непонятно, сказала ли она это, чтобы доказать свою точку зрения или убедить папу, что смерть юного эльфа в пожаре была бы справедливой, но человек на это лишь усмехнулся.

— Если бы с ним что-то случилось, — сказал он, не переставая улыбаться, — я сдирал бы с тебя кожу так медленно, что ты успела бы почувствовать каждое прикосновение моего ножа. Но чего теперь об этом говорить. Мне сообщили, у тебя ко мне были какие-то личные счеты? Кажется, много лет назад я почти убил тебя, но тогда сработал не слишком эффективно. Признаться, в те времена я уничтожил так много бандитских отрядов, что все они смешались у меня в памяти.

Виенна хрипло рассмеялась и вскинула голову.

— На этот раз ты запомнишь меня, проклятый ублюдок, — выплюнула она.

— Едва ли, — покачал головой папа, — все из твоего отряда, кроме тебя, мертвы. И я сомневаюсь, что кто-то явится, чтобы отомстить мне за это.

— Подожди и увидишь, — с угрозой отозвалась Виенна.

class="book">— Признаться, — папа снова уселся на стул в прежнюю позу, — я догадывался, что рано или поздно встречу тебя. Не был уверен, но, похоже, судьбы наши связаны прочнее, чем нам бы того хотелось. Я начал подозревать что-то, когда принц Фергус, которого твои люди случайно отловили на дороге, не зная, кто это такой, сказал мне, что на него напала банда бывших моряков. Но ведь эльфы ненавидят море и на кораблях не работают. Но те бандиты связали принца особым узлом, который используют для риф-штернов. И я долго ломал голову, кто еще мог его применять. А потом понял. Те эльфы были вовсе не моряками — они были циркачами, которым нужно быстро собирать и разбирать шатры, чтобы переезжать из королевства в королевство. А вот парочку эльфских циркачей я знал. — он сделал многозначительную паузу, — И нет лучше шпионов, чем те, что прячутся у всех на виду. И я знаю, на кого вы работаете. Я просто хочу, чтобы ты сама мне это сказала.

Виенна снова смотрела на человека прямо и гордо, с надменной улыбкой.

— Можешь довершить то, что начал много лет назад, — ответила она, — но я ничего тебе не скажу.

— Можешь мне поверить, на этот раз я буду внимательней, — кивнул папа, — и из моих рук не ускользнет ни один мятежник, но я уже сказал, наши судьбы связаны слишком прочно, а я с некоторых пор начал верить в Судьбу.

Виенна смотрела на него заносчиво и прямо, но молчала. Папа выждал целую минуту прежде, чем снова заговорить.

— Твои люди убили ведьмака, служившего королеве Темерии, и одного этого достаточно, чтобы казнить тебя, — сказал он, и на этот раз в его тоне звенела оружейная сталь. — Но кроме того, ты покушалась на жизнь нильфгаардского принца, а это — уже повод для куда более замысловатой расправы, чем простая шибеница. Но что бы ты ни думала сама о себе, Виенна, неудачливый командир бандитского отряда — слишком мелкая рыбешка, чтобы тратить на нее время. Тебя казнят тихо — ни твой сын, ни твои соратники, ни твой нынешний командир ничего не узнают и даже не вспомнят твоего имени. Но я пришел предложить тебе сделку.

Виенна замерла — и вместе с ней за окном замер Иан, прижавшись к стене так плотно, что казалось, еще немного, и просочится сквозь плотную каменную кладку. Он чувствовал, как в груди быстрее заколотилось сердце, и юный эльф знал ответ матери еще до того, как она открыла рот.

— Можешь засунуть свои сделки себе в задницу, Вернон Роше, — прошипела она, — туда, куда тебя ебет этот паршивый предатель. Я умру, но те, кто стоят за мной, доберутся и до него, и до тебя.

— Как грубо, — тяжело вздохнул папа и покачал головой, — и я бы поверил тебе и оставил тебя в покое, если бы не одно «но». Даже при том, что я не помню твое лицо, я знаю тебя, Виенна. И мне известно, что больше всего на свете ты боишься смерти. Избегаешь ее всеми правдами и неправдами, готова забыть об эльфской чести, об идеалах свободы, о собственном ребенке, лишь бы выжить. Ты не одна такая, — в его голосе, как показалось Иану, на миг зазвенело сочувствие, — Иорвет, которого ты так ненавидишь, точно такой же. Но ему просто больше повезло. И ты, возможно, веришь, что и в этот раз смерть обойдет тебя стороной. Но нет, этого не будет. Ты умрешь, Виенна. Совершенно одна и совершенно бессмысленно.

Когда он закончил говорить, у эльфки отчаянно дрожали губы. Иан видел это, и сам старался сдержаться. Пальцы, вжимавшиеся в стену, совсем задубели, тело сковывало холодом, и юноше казалось, что, пролей он слезы, рвущиеся наружу, они замерзнут прямо у него на щеках.

— Нам и так известно, что действиями ваших отрядов руководит Саския, — спокойно продолжал папа, словно не замечал состояния пленницы, — но, даже зная это, ни Темерия, ни Редания, не станут вступать в войну, которую им навязывают. Твоя королева, возможно, не осознает, что, если война таки начнется, ей не победить. Объединенная армия Нильфгаарда и Севера сметет ее силы за пару недель. И, скорее всего, у нее есть какой-то план, кроме мелких диверсий, убийства ведьмаков и покушений на принца, который сам по себе представляет очень малую ценность. Я не тешу себя надеждой, что тебя, простого солдата, посвящают в королевские планы, но, если информация, которой ты располагаешь, окажется хоть чем-то полезной, я буду ходатайствовать перед королевой за тебя.

Виенна молчала, уронив голову. Потом, судорожно дернув плечами, вскинула на Роше злой взгляд.

— О, добрый, благородный убийца, — прошептала она, — ты упросишь свою маленькую королеву отпустить меня? Чтобы — что? Сделать мою смерть более мучительной? Ты не глуп, выродок, и понимаешь, что назад мне пути нет. Мой отряд уничтожен, а я попала в плен. Вывод о том, почему меня отпустили, сделать будет не сложно. Меня убьют, едва я зайду в лес. Так что твое предложение не имеет смысла.

— Ты ошибаешься, — качнул головой Роше, — если ты будешь полезна мне, я прослежу, чтобы тебя сопроводили до Новиградского порта в целости и сохранности. Там ты сможешь сесть на любой корабль, в любую сторону. Ты ведь бывала в Туссенте? Зимы там такие теплые, а в тамошних горах тебя никто никогда не найдет.

Иан дрожал. Он хотел закрыть глаза, но сдерживался, надеясь увидеть короткий кивок Виенны. Но та снова смотрела на папу прямо и спокойно. Взглядом приговоренной.

— Я уже сказала тебе, куда ты можешь засунуть свои предложения, — отчеканила она негромко, — тебе не купить меня обещаниями свободы, проклятый человек. Можешь пытать меня, можешь отдать своим солдатам, чтобы они пустили меня по кругу, я не предам мою королеву.

Папа вздохнул. Встал, подошел к Виенне со спины и быстро расковал ей руки. Отступил на пару шагов и снова взглянул на нее.

— Я дам тебе времени до рассвета, — сказал он, отходя к двери, — тебе принесут поесть. Но если ты не примешь мое предложение, завтра тебя будет судить королева. И ты знаешь, каков будет ее вердикт.

Виенна плюнула в него — не достала, конечно, но Иан увидел на ее лице такую безоглядную злобу, что было понятно — слова папы ничуть ее не убедили.

Ворон на его голове, любопытно застрекотав, наконец взмахнул крыльями, растрепав волосы юного эльфа, и полетел прочь.

Иан добрался до покоев Фергуса тайными переходами, и ввалился в комнату, дрожа — больше от волнения, чем от холода. Принц ждал его. Сразу заметив его состояние, друг сдернул с постели черное покрывало и бросился к юному эльфу, плотно закутал его и сжал в объятиях. Только в его знакомых верных руках Иан смог наконец выдохнуть. Ему хотелось разрыдаться, но, казалось, слезы замерзли, не желая больше проливаться из глаз.

— Ты же заболеешь, — тихо и заботливо проговорил Фергус, словно это было единственным, что имело сейчас значение. Иан все же сухо всхлипнул. На миг забыв обо всем, что он услышал, ему вдруг захотелось высказать Гусику о том, что разлилось вокруг сердца юного эльфа от этого его тона. Если до сих пор настоящих слов любви между ними не прозвучало, то сейчас Иан был болезненно близок к тому, чтобы произнести их. Вместо этого он еще раз всхлипнул и отступил от друга — для нежностей сейчас было не время.

— Я все видел, — проговорил он, отходя к постели и усаживаясь на нее. Покрывало было слишком тонким, чтобы согреться, и Иану хотелось забраться с головой под одеяло, но он не стал этого делать. Фергус устроился рядом с ним, не перебивая. Юный эльф рассказывал о подслушанном разговоре подробно, сбиваясь, но ничего не упуская, и, когда закончил, чувствовал себя совершенно выжатым и обессиленным.

— И ты думаешь, она все же откажется от сделки, — предположил Гусик, — несмотря на то, что твой папа оставил ее помариноваться в собственных мыслях?

— Я не знаю, — честно признался Иан, — я с ней почти не знаком. Но из того, что она успела мне рассказать при встрече, можно предположить, что так и будет. Я думаю, что предательство для нее страшнее смерти.

Фергус неуверенно покачал головой.

— Нет ничего страшнее смерти, — сказал он тихо, — те, кто утверждают обратное, либо глупые, либо лгут. А Роше предложил твоей матери лучший вариант из возможных. Другого шанса спастись у нее не будет.

Иан промолчал. Сказанное Гусиком не убедило его, но он не мог словами описать другу взгляд, которым Виенна смотрела на папу, ему хотелось вложить свои воспоминания в голову принца, чтобы и он понял — для Виенны страха смерти больше не существовало. Ненависть в ней победила все.

— Я должен с ней поговорить, — хрипло прошептал юный эльф наконец, и сразу увидел, как ужесточилось лицо Фергуса. Друг хорошо понимал, наверно, что чувствовал Иан, но вместе с тем осознавал, какими опасными и глупыми были его мысли.

— Ты хочешь организовать ей побег? — спросил он напрямик. Иан не хотел ему лгать, и сейчас помедлил, прислушиваясь к себе, взвешивая и решая, какой ответ окажется наиболее близок к правде.

— Ей некуда бежать, — сказал он наконец, — и, кроме того, если я помогу ей, я подставлю папу. Его могут обвинить в измене, и, если не он сам, то его бойцы точно предстанут за это перед судом.

Фергус кивнул — Иан, похоже, угадал его мысли.

— Тогда чего же ты хочешь? — спросил он.

— Просто поговорить, — В теплой спальне был растоплен камин, и Иан постепенно согрелся, хоть и продолжал слегка дрожать. Он откинул покрывало, но обнимать Фергуса, сидевшего так близко, не спешил. Это был бы нечестный, подлый прием. — Может быть, я смогу убедить ее согласиться на сделку. Она уедет, и мы больше никогда ее не увидим.

— А если нет? — Фергус сейчас был точнее ударов меча Анаис, и Иану хотелось защищаться, накричать на него, может быть, что-нибудь разбить или выбежать из комнаты, как капризный ребенок, которого родители никак не хотели отпускать на праздник, потому что он болен.

— А если нет, я уйду, — ответил Иан, понурив плечи, — и завтра ее казнят.

Юноши сидели на кровати очень близко, почти соприкасаясь плечами, и долгие несколько минут молчали.

— Я пойду с тобой, — наконец твердо выговорил Фергус, и Иан вскинул на него удивленные глаза.

— Нет, Гусик, не надо! — начал он возражать, но принц оборвал его одним взглядом.

— Если меня поймают во дворце ночью, мне ничего не будет, — заявил он, — я уже почти что хозяин здесь, все запомнили мое лицо, и со мной никто не станет чинить нам препятствий. В крайнем случае, я возьму вину на себя, скажу, что хотел лично взглянуть в глаза пленницы, которая собиралась меня убить. Я же нильфгаардец, а мы — мстительные твари.

Иан посомневался пару секунд, потом кивнул. На этот раз ничто не помешало ему обнять Фергуса, и тот вцепился в него, словно юный эльф все еще умирал от холода.

— Как ты собираешься проникнуть к ней? — поинтересовался Гусик после короткой паузы, — я мог бы просто приказать страже нас пропустить, но ведь ты, наверно, хочешь сделать все по-тихому?

— Я знаю, где ее держат, — Иан перехватил свободную руку Фергуса и крепко ее стиснул, — в комнату ведет всего одна дверь, перед ней будет стража, но я смогу отвести их взгляды, как планировал сделать в библиотеке.

— Ты говорил, это заклятье действует недолго, — покачал головой Фергус, — если они пропустят нас внутрь, то на обратном пути точно заметят.

Иан сник. Друг был прав — его магические таланты, может быть, и сильно развились с тех пор, как он покинул Нильфгаард, но от них все еще не было никакого практического толка.

— Думаю, мы можем действовать по старинке, — неожиданно усмехнулся Фергус. Отпустив Иана, он встал и прошел куда-то вглубь комнаты, а вскоре вернулся, неся в руках большую шкатулку. Сев на кровать, принц откинул резную крышку и вытащил увесистый бархатный мешочек. В нем тихо позвякивали монеты.

— Мой отец всегда считал, что подкупом можно добиться куда большего, чем открытым сражением, — весомо сообщил Фергус, — может быть, люди твоего отца и честные темерцы, настоящие патриоты, но от имперского золота за такую ерунду они вряд ли откажутся. Мы скажем, что я хочу посмотреть в глаза пленницы, и велим им хранить молчание.

Такое простое решение прежде не приходило Иану в голову — потому, должно быть, что личных денег у него почти не водилось. Он широко улыбнулся.

— Откуда у тебя столько золота? — спросил он у принца, — я думал, предполагается, что в Империи и ее провинциях ты все должен получать бесплатно.

— Я же сказал, — подмигнул Фергус, — мой отец всегда считал, что подкуп — это лучшее средство для получения верности.

Они вышли из спальни, когда совсем стемнело. Сперва юноши двигались по скрытым переходам, но, когда воздух вокруг них пропитался запахами кухни, вышли в большой коридор. К лестнице, ведущей к комнате пленницы, они добрались никем незамеченными. Фергус шел впереди, прислушиваясь, но не прижимаясь к стене — в этом дворце он был все же хозяином, а не вором.

— Жрать охота, — услышали они усталый мрачный голос, и оба юноши замерли.

— Велено сторожить до рассвета, — меланхолично откликнулся второй человек, — хотя, чего ее сторожить. Эта сука просто сидит и пялится перед собой. Даже от еды отказалась.

— Не знаешь, чего командир о ней так печется? — немного помолчав, спросил первый, и его собеседник ядовито хмыкнул.

— Как не знать, — ответил он, — он же с ней знался много лет назад. Трахнул ее, и она родила того ушастого постреленка, который с нильфовским мальчишкой приехал. Может, командир надеется заделать ей братишку для своего пацана.

Иан и Фергус переглянулись, и юный эльф иронично улыбнулся — это версия была не самой оригинальной из тех, что он слышал, и действительно объясняла интерес Роше к Виенне. Принц пожал плечами и, помедлив еще секунду, двинулся вверх по лестнице.

При виде двух мальчишек, бойцы, облаченные не в синие кирасы стражников, а в невзрачные, как у папы, серые мундиры, вздрогнули, потом вытянулись по струнке — узнали Фергуса. Принц, величественно неся голову так, словно на ней красовалась императорская корона, подошел к ним. Иан оставался у него за спиной.

— Откройте дверь, — приказал Фергус коротко. Солдаты переглянулись.

— Велено никого не пускать, вашмилсть, — пробормотал первый, явно не ожидавший такого царственного явления.

— Кем велено? — осведомился принц, явно намекая, что его собственные приказы весили куда больше, чем чьи бы то ни было еще. Бойцы замялись. Они подчинялись папе, и, видимо, были ему безоглядно верны. Но, привыкшие ловить бандитов по лесам, с такой сложной дилеммой сталкивались впервые.

— Я — Фергус вар Эмрейс, — решил внести ясность Гусик, — будущий принц-консорт Темерии, ваш сюзерен. Открывайте.

Иан не был уверен, что Фергусу предстояло стать хоть чьим-то сюзереном, но звучало это внушительно.

— Эльфская сука опасна, ваше высочество, — на этот раз обращение боец выговорил четко.

— Со мной маг, — Фергус кивнул на Иана, и тому тоже пришлось расправить плечи. Он никаким местом не походил сейчас на мага, но солдаты и этот факт не стали подвергать сомнениям. Один из них вытащил из-за пазухи большой ключ и без лишних слов отпер комнату.

Фергус медленно кивнул. Извлек откуда-то увесистый мешок с золотом и протянул его опешившим солдатам.

— За вашу верность, — сказал он снисходительно, — и молчание.

Пропуск сработал безотказно. Солдаты переглянулись, и тот, что был осведомлен в личной жизни командира, быстро забрал золото из рук принца. Оба посторонились, пропуская мальчишек.

— У меня арбалет, — шепнул один из них поспешно, — если будет выебываться, только кликните, ваше высочество.

Фергус даже не обернулся к нему.

Виенна сидела в самом дальнем углу маленькой комнаты, вжавшись в стену и подтянув колени к груди. Иан вошел следом за Фергусом, но, едва дверь за ними захлопнулась, принц посторонился, пропуская друга вперед, и остался в тени. Юный эльф подходил к матери медленно, стараясь не прятать глаза под ее пристальным колючим взглядом.

— Командир, — проговорила Виенна, не шевелясь, — ты пришел спасти меня?

У Иана внутри все похолодело. Мать не узнала его, приняла, должно быть, за обманчивое видение, и, даже назовись он, это не решило бы дело. Для Виенны они с отцом делили общее имя. И больше того, он не знал, стоит ли развеять ее заблуждение. Может быть, слова Иорвета на его бывшего бойца повлияли бы лучше.

Эльфка, меж тем, пошевелилась и, удерживаясь рукой за стену, медленно поднялась. Иан замер, не зная, куда себя девать. Она смотрела на него теперь прямо и пристально, словно ждала команд.

— Кто похоронит меня, когда я умру? — тихо спросила Виенна, не опуская глаз, — когда я лежала, истекая кровью, среди тел моих павших товарищей, когда мой сын выходил из меня, разрывая меня изнутри, а вокруг крутились проклятые падальщики, когда вчера я смотрела в глаза моих убийц, я задавала себе только этот вопрос. Ты проводишь меня в последний путь, командир?

— Ты должна согласиться на предложение человека, — быстро, не давая себе подумать, не вдаваясь в лишние объяснения, заговорил Иан, сделав еще один шаг к Виенне, — ты должна спастись, и это — твой единственный шанс.

Лицо эльфки дрогнуло, а потом по нему расплылась жутковатая отсутствующая улыбка.

— Ты не Иорвет, — прошептала она немного разочарованно, — какое имя дал тебе этот проклятый ублюдок? Я забыла.

— Иан, — ответил юный эльф, сглотнув вязкую слюну, — меня зовут Иан, мама.

Когда он произнес последнее слово, плечи Виенны вздрогнули. Она стремительно шагнула к нему, и Иан услышал, как дернулся Фергус, готовый дать команду арбалетчику. Но эльфка лишь обняла его за плечи.

От нее пахло застарелым потом, кровью и дымом костра. Незнакомый терпкий запах окутал Иана, и юный эльф почувствовал, как его замутило. Он обнял мать в ответ, ощущая, как ему передается ее мелкая дрожь.

— Пожалуйста, — повторил Иан и закрыл глаза, — пожалуйста, соглашайся. Расскажи им все — и беги.

— Мне некуда бежать, — голос Виенны шелестел едва слышно, и, не прижимайся она так плотно, юный эльф вовсе не мог бы разобрать ее слов, — я так часто обманывала смерть, и теперь она догнала меня.

— Это неправда, — Иан надеялся, что зазвучит убедительней, если стиснет Виенну в своих руках сильнее, — соглашайся, — повторил он, будто забыл все другие слова, — соглашайся.

— Будет война, — Виенна вдруг выпустила его из рук, отстранилась, сжала плечи Иана — и взгляд ее на этот раз был осмысленным и ясным. — Наша королева готова разжечь огонь, который поглотит всех, кто много веков убивал и мучал наших братьев. Она нашла управу на выродков-ведьмаков, на ее сторону встанут самые могущественные маги, она собирает армию, какой не знали прежде ни Юг, ни Север. Она освободит нас, она дарует нам свет, какого мы прежде не видели. Для меня уже все кончено, но ты, Соколенок, еще можешь спастись.

Иан сглотнул. Слова матери были словами обезумевшей фанатички, но глаза ее были сухи и серьезны. Она верила в то, что говорила, и от этой веры у юного эльфа начали подкашиваться ноги. Он не устоял бы, если бы Виенна не продолжала удерживать его за плечи. Ему бы хотелось ответить на эти разговоры так же уверенно, как эльфке отвечал папа. Армии Темерии, Редании и Нильфгаарда сметут наступление за пару недель, у людей достаточно сил, чтобы справиться с грядущей угрозой, в новой войне нет смысла. Но отчего-то все эти аргументы вяли в его сознании, как осенние цветы под первым снегом.

Виенна вдруг моргнула, отпрянула, словно вынырнула из тяжелого сна. Отпустила Иана и попятилась. Он остался стоять, как последний нескошенный колос, почти чувствуя кожей, как за его спиной напрягся и выжидает Фергус.

— Я все расскажу, — тихо сказала Виенна, улыбаясь кротко, как смущенная невеста, — на рассвете, когда ублюдок Роше придет, я расскажу ему все и приму его помощь. Когда начнется война, я хочу быть подальше отсюда. И тебе советую, мой маленький Иорвет.

Иан знал, что после всего, что она наговорила, эти слова уже не имели почти никакого смысла. Виенна лгала, желая от него избавиться, может быть, успокоить прежде, чем прогнать.

— Только одна просьба, — она протянула руку и коснулась его щеки — подушечки пальцев были твердыми и шершавыми от тетивы, а от запястья Виенны пахло весенними травами, — дай мне что-нибудь на память, мой маленький. Чтобы даже вдали отсюда, я могла вспоминать тебя.

Иан растерялся, понимая, что не взял с собой ничего такого, что могло бы подойти, но Виенна, скользнув ладонью дальше, ему за затылок, потянула за край черную ленту, которой Иан подвязывал отросшие волосы. Ее дал ему отец, когда они еще были в Оксенфурте, а потом не стал забирать — лента была слишком длинной и широкой для едва успевшей отрасти шевелюры Иана, но он с ней не расставался. Но сейчас Виенна сама выбрала себе подарок.

Волосы Иана рассыпались, щекоча шею, и мать отступила на шаг, сжимая ленту в ладони.

— Уходи, — сказала она, отвернувшись от сына, и тот и сам уже понял, что больше не выдержит в ее компании ни секунды.

Остаток ночи Иан провел, обнимая Фергуса под тяжелым одеялом, и никак не мог согреться. Принц ничего не сказал ему о произошедшем, и юный эльф понимал, что друг просто не мог подобрать нужных слов. Да их и не было — Иан сделал для своей матери все, что было в его силах, и теперь судьба Виенны была лишь в ее собственных руках.

Их разбудил резкий стук в дверь, и юноши подскочили на кровати. Без приглашения тяжелая створка распахнулась, и в комнату вошел Вернон Роше. Он быстро окинул взглядом всполошившихся мальчишек. Те были одеты довольно прилично, но все равно, только слепой или полный кретин бы не понял, что спали они в объятиях друг друга. Папу, впрочем, похоже, это ничуть не волновало.

— Я так и знал, что, раз ты не у себя, я найду тебя здесь, — его глаза, обычно становившиеся мягкими, как чуть подтаявшие шоколадные конфеты, когда он смотрел на Иана, сейчас казались черными провалами.

Фергус, стараясь спасти свое реноме, выскочил из кровати, оправляя ночную сорочку, Иан же остался сидеть, боясь пошевелиться. Оба мальчишки сразу поняли — подкуп, похоже, оказался не таким уж верным средством для того, чтобы заручиться чужой верностью.

— Ты узнал, что Виенна здесь, — папа не спрашивал, а утверждал, и по его лицу совершенно невозможно было понять, как сильно он злился, — и ты приходил к ней ночью. Не знаю уж, как ты к ней просочился.

Иан понимал, что отпираться бесполезно. Бойцы все же не сдали их с Фергусом, и Роше, похоже, решил, что Иан пробрался в комнатушку сквозь крохотное окно, как кот. Но сомнения в его голосе вовсе не слышалось.

— Я знал, что ты предложил ей сделку, — ответил он тихо, всеми силами пытаясь не отвести глаз под взглядом папы, — и я хотел уговорить ее согласиться. Я надеялся, она меня послушает. — он сделал паузу, подобрался и сжал в пальцах одеяло, — она… отказалась?

Роше секунду помолчал, потом качнул головой.

— Нет, — ответил он, — и не согласилась. — он швырнул на одеяло скомканную черную ленту, и та осталась лежать, как сброшенная змеиная кожа. Мать сбежала — понял Иан — может быть, убила стражников, или тот маг, что поджег дом его отца, пришел за ней через портал. И в этом побеге обвинят Роше, когда он не захочет выдавать сына.

— Я нашел ее повесившейся на этой ленте, — отчеканил папа резко, и спину Иана сковало льдом.

Он услышал, как охнул Фергус. Папа продолжал смотреть на юного эльфа строго и прямо, а тот не мог ничего ответить, только открыл и закрыл рот, глянул на ленту уже не как на змеиную кожу, а как на настоящую ядовитую гадюку. Еще мгновение между ними висела тишина, потом папа, будто вдруг осознав, что натворил, шагнул к постели, сел и раскрыл Иану объятия. Тот подался к нему, не зная, как сказать человеку, что от этой новости не ощутил ровным счетом ничего, кроме парализующего смертельного холода. Сейчас, в свете дня, становилось ясно, что Виенна была права — убивать себя ей было даже не обязательно, она была мертва, едва переступив порог Вызимского дворца, и Иан с большим эффектом мог бы вливать целебные эликсиры в раскрытый рот мертвеца, чем уговаривать ее.

— Прости меня, — папа погладил его по голове, как маленького, не давая отстраниться из объятий, — я не должен был вот так тебе это сообщать. Ты не виноват.

— Я знаю, — тихо и ровно отозвался Иан, потом все же отодвинулся от папы и посмотрел ему в глаза — снова шоколадные, — что теперь с ней будет? — спросил юноша не дрогнувшим голосом, — кто ее похоронит?

Папа нахмурился, пожал плечами. В Вызиме уже много лет никого не казнили, и как быть с той, что казнила себя самостоятельно, он, очевидно, понятия не имел.

— Я хочу сам это сделать, — Иан выдохнул и уже совершенно прямо взглянул на папу, — я хочу похоронить ее по эльфской традиции.

Вернон Роше пару секунд колебался, потом коротко кивнул.

— Делай, что считаешь нужным, — ответил он.

 

========== Регис: Война и мир. ==========

 

Вернон Роше был человеком, безоглядно верным привычкам. Ставка его отряда располагалась в большом бревенчатом доме посреди темерских лесов, прежде заброшенном, но стараниями бойцов приведенном в идеальный порядок — насколько вообще можно было навести порядок в подобном месте. Командир делил со своими солдатами стол, кров и нехитрые развлечения, когда на них хватало времени, и воспитывал в людях ту же педантичность, которой обладал сам. Регис наблюдал за ним всего несколько дней, решив заранее прощупать почву, прежде, чем столкнуться с предметом интереса Императора лицом к лицу. И за это время успел выучить нехитрое, но четкое расписание. Командир просыпался до рассвета, тратил непростительно много для его работы времени на утренний туалет — умывался и тщательно начисто брился — проверял свое оружие, хотя накануне, перед отходом ко сну, уже делал это. Одежду и снаряжение Роше держал в чистоте, немыслимой для мест, в которых пребывал, сапоги его всегда были начищены, мундир — избавлен от грязи и дорожной пыли. Однажды Регис наблюдал даже, как человек подравнивал и без того очень коротко остриженные волосы маленькими серебряными ножницами, а после процедуры — собрал темно-рыжие пряди в платок и позже сжег их, словно боялся, что забредший в их края колдун похитит их и наведет на него порчу.

Той же опрятности Роше требовал и от своих подчиненных. Регис знал, что он командовал ими без малого семь лет, и сложно было сейчас представить, как командир вылепил из тех, кто выглядел, как бывший разбойник или спивающийся матрос, настоящую маленькую, но очень дисциплинированную армию. Его люди с тем же тщанием, что и он сам, следили за своим оружием, одеждой и внешним видом. Никто из них не брился, конечно, каждый день, но привычка умываться и чистить сапоги и мечи, казалось, въелась им в кости. Но, помимо этого, Регис никогда, даже в идеально-вышколенной нильфгаардской армии не видел такой человеческой преданности.

Люди не просто подчинялись Вернону Роше — они любили его. Шептались за его спиной, но обменивались слухами, как эльфы рассказывают легенды о героях древности, и Регис прислушивался к этим сплетням, стараясь выцепить из них частички истины, представляющие интерес. Но в основном, это были истории о доблести командира, какие рассказывают, если хотят польстить, и короткие замечания о его личной жизни. Эти подробности Региса не слишком интересовали — он знал правду — но в устах бойцов командир неизменно представал моральным ориентиром, образцовым отцом и тем, кто не стал бы размениваться на случайные связи и походы в бордель.

По крайней мере, так было, пока отряд не поймал эльфку по имени Виенна.

Шпионы Региса — большие заговоренные вороны — были идеальными доносчиками, могли не только рассказать, но и показать то, что видели сами, но на таком расстоянии процесс слежки за Роше, конечно, усложнялся. Даже магическим птицам требовалось бы время, чтобы добраться из Темерии в Нильфгаард, и потому Регису пришлось прибегнуть к куда более сложному волшебству, требовавшему серьезных усилий с его стороны. Он сам, сосредоточившись, отрешившись от происходящего вокруг, устремлял свое сознание туда, где находились верные птицы. Проникал в них, заглядывая в жизнь Вернона Роше и его отряда зоркими птичьими глазами. Тратить на это обычно приходилось несколько часов, но Регис, не особенно нуждавшийся в отдыхе и сне, решил, что игра стоит потраченного времени и сил. После слов Императора, которым у него не было причин не верить, Вернон Роше стал для него так же интересен, как неизвестная болезнь, подтачивающая тело Эмгыра, и то, что одно могло помочь с другим, было отрадным совпадением. Собираясь сведения от пернатых товарищей, Регис лишь несколько раз следил за человеком лично, и первая пара визитов не принесли ничего интересного. Он заставал Вернона Роше за обходом постов стражи вокруг ставки отряда, или во время вылазки в лес, один раз человек писал письмо, в содержание которого Регис не смог заглянуть — командир непременно заподозрил бы неладное, если бы большой нахальный ворон уселся ему на плечо и заглянул в написанное. Но над короткими строками командир хмурился — должно быть, отдавал приказы бойцам на дальних постах или отчитывался перед своей королевой о проделанной работе.

Вынужденный прервать собственную работу, обнаружив, что запас алхимических ингредиентов неожиданно иссяк, Регис решил наведаться в гости в лесную ставку — наблюдение за ритуалами Вернона Роше странным образом восхищало и умиротворяло его. Обычно его медитации сторожил Детлафф. В этом не было особой необходимости — в их убежище за стенами нильфгаардской столицы мог бы проникнуть разве что блудный сородич или заезжий ведьмак. Но Регис полагал, что Детлаффу нравилось наблюдать за своим спутником в моменты максимальной концентрации. Тот никогда бы этого не признал, но, выходя из оцепенения, Регис обнаруживал друга сидящим очень близко, словно верного пса, охранявшего сон доброго хозяина, почти таким же сосредоточенным, как он сам. Он не удивился бы, реши Детлафф однажды зарисовать его, погруженным в медитацию, или вырезать такую фигурку. Может быть, соединяясь с далеким вороном, Регис и сам становился ближе к птице, чем к собственной всегда крайне собранной личности, и Детлаффу такая метаморфоза приходилась очень по вкусу. В своем обычном состоянии Регис был для спутника слишком пресным, слишком похожим на человека, и он, скорее всего, был бы только рад, поддайся Регис спавшим внутри него инстинктам, впусти в себя побольше звериной сути. В иное время такая слабость могла оказаться опасной — грань, за которой Регис себя упорно держал, была слишком тонкой, но Детлафф был жаден до безумств, и, казалось, выжидал момента, когда спутник согласился бы шагнуть вместе с ним за черту, обернуться древним, опасным, бессердечно-жестоким существом, которым Регис становиться не хотел. Так что пока ему приходилось обходиться воронами.

Сегодня, однако, Детлафф не вернулся с закатом. Должно быть, решил провести больше времени в стенах Императорского дворца. Теперь, раскрытый и обличенный, он перестал скрывать от Региса свои вылазки. И даже рассказывал ему то, что видел и слышал, незримый, скользя по галереям и залам. Детлафф умел подмечать то, что для самого Региса было недоступно или неинтересно. Спутник, словно лесная тварь, обладающая исключительным чутьем, мог уловить не только то, что лежало на поверхности, но и вещи, скрытые в человеческих натурах так глубоко, что они и сами о них не подозревали. Детлафф чуял уныние, ненависть, вражду, страх и похоть, как иные чувствовали запахи. И друга интриговали чужие чувства, подобно страницам увлекательного романа. Он рассказывал Регису о том, в ком из придворной знати зрели зерна предательства, кто был поглощен ужасом перед маячащей на горизонте войной, кто готов бы жизнь положить во славу Отчизны.

И, конечно, его интересовала чужая любовь. Регис знал, что однажды Детлафф провел очень много времени, прячась среди свежих цветов в комнате Императрицы, и наблюдал за тем, как она плачет. Было и так понятно, что так сильно тревожило Рию и разбивало ей сердце, но для Детлаффа, привыкшего к кратковременности человеческой преданности, такое открытие стало настоящим удивлением. Императрица в ту ночь уснула в слезах, и Детлафф, выйдя из своего укрытия, еще некоторое время смотрел на ее спящее лицо, словно надеялся разглядеть подвох, увидеть, как во сне Рия становилась настоящей. И, ничего не найдя, отправился в покои Императора. В нем друг смог распознать смятение, тревогу и печаль — любовь в сердце Эмгыра умела сейчас принимать только такие уродливые формы. И это было знание, за которое можно было поплатиться головой.

Регис не знал, куда занесло любопытство спутника на этот раз, и решил обойтись без его участия. Он задул свечи, погрузив лабораторию в почти совершенную мглу, уселся поудобней в том углу, где Детлафф обыкновенно вырезал свои фигурки, вдохнул знакомый свежий запах древесины и, плавно выдохнув, направил свой разум прочь из своего тела в тело верной птицы — и оказался в самом центре сражения.

Тактика отряда, напавшего на скрытый в лесу эльфский лагерь, была проста и точна, как хорошо начищенный идеально сбалансированный меч, отработанной долгими годами в те времена, когда некоторые бойцы Роше еще лежали в колыбели, теперь Регис это знал. Командир, искушенный в подобных стычках, обучил своих солдат приемам, которые, должно быть, разработал лично, и теперь это был отлаженный механизм, четкий и смертоносный. Сидя на ветви высокой ели, Регис-ворон видел, как сперва в ход пошли бомбы — несколько коротких взрывов, разорвавших ночную тишину. И если подход людей не мог застать эльфов врасплох, то теперь по крайней мере их часовые были дезориентированы. Первая линия бойцов ринулась в бой точечно, тихо и чисто вскрывая глотки защитникам лагеря. Люди точно знали численность вражеского отряда, и Регису даже показалось, что Роше, шедший впереди своих солдат, про себя считает павших. Запах пороха смешивался с ароматом первой крови, и эльфы, успевшие схватиться за оружие и переформироваться, приступили к обороне. Они были неплохо организованы — действовали быстро, закладывали по две стрелы в тетивы, в надежде отстреляться, но их дисциплина не шла ни в какой сравнение с той, которую привил своим людям Роше. Они были готовы к такому отпору, умело пользовались преимуществом местности, заставляя лучников всаживать стрелы не в живые тела, а в толстые стволы. Вернон Роше использовал сильные стороны эльфов — умение ориентироваться и скрываться в лесу — против них самих, делая из деревьев помеху. В нужных точках быстро расположились его арбалетчики, и они не тратили болты на пустую стрельбу по невидимым во мгле движущимся целям, они снимали только тех эльфов, что подходили слишком близко. Сам же Роше в компании еще нескольких солдат, прорвав первую линию обороны лагеря, пошел в открытую атаку.

Люди сражались яростно. Можно было подумать, что Регис наблюдал не за обычной стычкой с бандитами, а за генеральным сражением в страшной освободительной войне. Бойцы подавили сопротивление эльфов в ближнем бою так быстро, что сложно стало считать погибших — но Роше, похоже, не на мгновение не сбился со своего счета. Двое из его солдат все же упали, пронзенные стрелами защитников, но это лишь ожесточило остальных. Ночной осенний воздух так плотно пропитался запахом эльфской крови, что, казалось, ею сочились сами деревья. Из мутно-серой темнота становилась багряной, а под верными клинками бойцов эльфы падали один за другим. Регис видел, как Роше сбил кого-то на землю, и второй эльф подскочил сзади, надеясь добраться кинжалом до горла командира. Тот выпрямился, развернулся, метнул в наглеца короткий нож, а потом зарезал его упавшего товарища тем самым клинком, что целился ему в шею.

Это было настоящее торжество жестокости. Регис успел подумать даже, что, окажись он сейчас там в собственном обличье, никакой силы воли не хватило бы ему, чтобы удержать звериную сущность внутри. Он ринулся бы убивать вместе с людьми, высасывал бы еще живых защитников досуха, наслаждаясь привкусом животного страха, купаясь в их обреченности.

Но Вернон Роше не наслаждался, это было видно — его лицо оставалось сосредоточенным и пустым. Он сам был не просто частью собственноручно взведенного механизма, а самостоятельной военной машиной, смертоносной, как баллиста, и точной, как самострел в руке мастера.

Сражение длилось считанные минуты, и под конец, когда из пятнадцати защитников лагеря в живых остались лишь трое, окруженных бойцами Роше, все смолкло. Двое мужчин и одна женщина, встав спина к спине, с изогнутыми саблями наголо, стояли в круге вооруженных, пропитавшихся кровью их товарищей, людей, и понятно было, что каждый из них уже попрощался с жизнью. Из круга бойцов Роше вышел неспешной походкой, остановился перед эльфкой и взглянул ей в глаза.

— Узнаешь меня? — спросил он тихо, и лицо женщины вдруг исказил такой ужас, что легко можно было представить, как она умирает только от него одного. — Женщину сковать и не трогать, — скомандовал Роше через плечо, — остальных — уничтожить.

Смотреть дальше Регис просто не смог. Он испугался, что, увидев расправу над оставшимися эльфами, не сумеет сдержаться сам. Далекий аромат крови, страха и смерти, разбередил в нем неутолимую, пугающую, но такую знакомую жажду — желанную, как возлюбленная, с которой он давно расстался не по своей воле, представшая вдруг перед ним совершенно обнаженной и предлагавшая «Возьми меня». Регис ощущал, как легко было бы, сбросив оковы плоти, обратиться багряным туманом, скользнуть в город, перелетать из окна в окно, из дома в дом, от глотки к глотке — и убивать, убивать, убивать…

Он очнулся, тяжело дыша, и сразу наткнулся на заинтересованный взгляд Детлаффа. Тот стоял в паре шагов и наблюдал с таким же любопытством, с каким сам Регис следил за перекатами крови в алхимическом кубе.

— Когда ты чуешь настоящую кровь, ты меняешься, — шепотом проговорил Детлафф, заметив, что спутник очнулся, — ты позволил своим птицам выклевать кому-то глаза?

Все еще чувствуя горячие судороги жажды, Регис поднялся со своего места, прошелся по лаборатории, замер над рабочим столом, ощущая, что готов разбить все свои драгоценные реторты и колбы, разломать оковы точного инструмента, лишь бы добраться до мерцавшей в них крови, выпить ее до капли, впустить в себя ее живительный жар.

Детлафф переместился к нему плавно, как туман окутывал верхушки гор, обнял со спины, и Регис заметил, что он успел вскрыть свои вены у запястий, подставил руки, прильнув к спутнику очень плотно.

Регис пил большими глотками, давясь и захлебываясь, как умирающий от жажды из единственного родника в жаркой пустыне. Он не разбирал, что шептал ему на ухо Детлафф, полностью отдавшись своему пиршеству, позволяя чужой крови проникать в себя, как огонь от упавшей свечи проникает в комнаты обреченного дома.

— Достаточно.- Детлафф отпустил его, но не дал упасть, когда колени Региса подкосились.

Они сидели в темноте, не говоря друг другу больше ни слова, очень долго, и спутник не смотрел на Региса, зная, что лишний взгляд мог помешать тому прийти в себя окончательно, снова сбить и заставить рассыпаться, как стеклянный сосуд от слишком горячей жидкости.

— Твои путешествия становятся опасными, — сказал Детлафф наконец, когда Регис все же смог подняться и снова подойти к своему столу, — не делай так больше, пока меня нет.

Он, конечно, был прав. До сих пор сложно было поверить, что неизменное наблюдение, жадный изучающий взгляд имели какой-то смысл, кроме праздного любопытства, но теперь все встало на свои места. Детлафф всегда знал, что такой момент мог наступить, что Регис готов был сорваться, и был рядом, чтобы помочь ему. До сих пор — помочь остановиться. Но, если бы рубеж рассудка оказался пройден, Детлафф помог бы ему убивать.

— Ты снова следил за Императрицей? — поинтересовался Регис негромко, стараясь сбросить с себя последнюю шелуху наваждения.

— Я хотел, — подтвердил Детлафф мягко, — но чужие любовные игрища меня не интересуют.

Регис покосился на него с интересом.

— Неужели? — он улыбнулся.

— О, да, — друг коротко усмехнулся, обнажив клыки, — твое лечение наконец начало приносить результаты. До сих пор я и подумать не мог, что в моменты страсти эта каменная статуя становится такой шумной.

Регис демонстративно поморщился, изобразив из себя старого ханжу.

— Избавь меня от подробностей, — попросил он, и Детлафф снова усмехнулся.

— Я принес тебе кое-что, — сказал он, извлек откуда-то небольшой прозрачный фиал и протянул его Регису. Тот аккуратно взял подношение.

Несколько дней назад кровь принцессы Литы была впервые использована для лечения ее отца. Детлафф тогда забрал у девочки слишком много, не взяв в расчет ее размер и хрупкость. Симптомы Литы были похожи на тяжелое обезвоживание, и Регис, вызванный к ее постели, точно знал, чем исцелить девочку — недуг прошел бесследно за одну ночь, а добытой крови оказалось достаточно, чтобы создать первую дозу эликсира для ее отца. Император отреагировал на новое лечение почти моментально. На этот раз обошлось без привычного жара и слабости — его организм принял кровь дочери, как живительное зелье, и за пару дней, казалось, Эмгыр сбросил с усталых плеч добрый десяток лет. Он, не скрывая удивления, спрашивал у Региса, что тотсделал, и, не желая напрямую лгать Императору, лекарь сказал, что изменил алхимическую формулу. Судя по всему, обычно дотошный и внимательный Эмгыр был так рад произведенному эффекту, обретению новых сил и желания жить, что подробностей спрашивать не решился, боясь, что лишнее знание ослабит действие препарата. Но препарат работал. Кровь Рии прежде теряла свой эффект на третий день после инъекции, а через неделю приходилось повторять все вновь. Сейчас же прошло уже пять дней, а Император не только не думал слабеть, но, похоже, еще и вспомнил, с какой стороны подойти к собственной супруге.

Но радоваться было рано. Регис понимал, что рисковать и брать у Литы прежнюю дозу крови было нельзя. Жертвовать здоровьем дочери ради жизни отца казалось ему глупым и неосмотрительным. А еще, конечно, могло навести Императора на подозрения. Его запрет оставался в силе, и лекарь ступил на скользкий путь, согласившись принять помощь Детлаффа. Доверие было инструментом куда более тонким, чем любое из его алхимических приспособлений, и он не хотел случайно сломать его. А потому приходилось импровизировать и ставить эксперименты.

Детлафф принес совсем немного крови — такое количество Лита могла бы потерять, сильно рассадив себе коленку или порезавшись серебряным ножом за обедом. Слишком мало, чтобы рассчитывать на похожий эффект, но, вероятно, достаточно, чтобы усилить действие крови Рии, которой в распоряжении Региса все еще было в достатке. Кровь Литы была немного светлее материала ее матери, но при этом казалась гуще и насыщенней. Пора было приступать к делу, пока материал был свежим, и Регис был рад этому — работа всегда помогала ему отвлечься от всего и привести мысли и чувства в порядок.

Детлафф тоже все понимал, и потому сейчас, отдав фиал, вернулся в угол лаборатории, где его ждала очередная недоделанная кукла — на этот раз снова светловолосая.

— Ты говорил, что почуял в ее крови что-то странное, — заметил Регис, раскладывая на столе инструменты. Ингредиентов все еще не хватало, но можно было начать и с предварительного смешивания, подготовить базу, в которую завтра ему предстояло добавить нужные смеси. — Ты смог понять, что именно это было?

Сквозь полумглу было видно, как Детлафф пожал опущенными плечами.

— Я не знаю, — ответил он монотонно — разговоры отвлекали его от работы над игрушкой, он быстро раздражался, но Регису нужен был хотя бы краткий ответ, — в ней, безусловно, есть магический потенциал, но среди человеческих детей ее возраста это не редкость. Если родителям не вздумается отдать ее учиться в Аретузу, даже знахарки из нее не получится. Эта магия никак не связана со старым проклятьем, и то, что я почувствовал раньше, было совсем иным. Мне нужно больше времени, если ты и впрямь хочешь докопаться до сути.

— Хочу, — подтвердил Регис, и Детлафф медленно кивнул, не взглянув на него.

На следующий день, по пути за новым запасом ингредиентов, лекарь не смог побороть любопытства и завернул во дворец. Ему хотелось лично взглянуть на результат своих трудов — может быть, даже побеседовать с Императором, рассказать ему о своей слежке за Верноном Роше, но все лишь затем, чтобы убедиться — новый метод лечения действует и не имеет побочных эффектов.

Однако в обычных местах своего обитания Эмгыр не обнаружился. Ни в кабинете, ни в зале совещаний, ни в собственной спальне его не было, и, прислушавшись к разговорам прислуги и стражи, Регис наконец оказался в зимнем саду.

Это место было возведено специально для Рии. Зимы в Нильфгаарде были короткими и теплыми, снег выпадал, казалось, по чистой случайности, но растения все равно подчинялись своему годичному циклу жизни. Здесь же так любимые Императрицей розы цвели круглый год, и она своими руками ухаживала за хрупкими кустами — по крайней мере, настолько, чтобы считать, что знает о них все. Чужое вмешательство оставалось незаметным. Садовники были невидимы, как самые искусные шпионы, но сад все равно был погружен в атмосферу легкой изящной запущенности, что только добавляло ему прелести. Регис даже восхищался техническими новшествами, придуманными специально для зимнего сада Императрицы. По системе тонких медных трубок сюда доставлялась чистая вода, опрыскивавшая розы с потолка, и дарившая им вечное ощущение свежести, словно с их лепестков никогда не сходила рассветная роса. Воздух в закрытом пространстве тоже оставался чистым и прозрачным, казалось, между кустами даже блуждал легкий весенний ветерок, и лекарь понятия не имел, как императорским инженерам — или все же магам? –удалось добиться такого эффекта. Посреди сада работал маленький фонтан с грациозной статуей в центре. Черты лица мраморной девы отдаленно напоминали черты самой Рии, если бы той едва перевалило за пятнадцать лет. Должно быть, такой Эмгыр увидел свою супругу впервые и решил увековечить эту память. Дева — почти полностью обнаженная — держала в руках широкую чашу, из которой и лилась прозрачная вода, искрящаяся в лучах потайных светильников, создававших полное ощущение едва взошедшего солнца.

Не отказав себе в удовольствии, Регис принял телесную форму и прошелся по хрусткой дорожке между цветущих кустов. Насыщенно-розовые лепестки одних уже начинали опадать, зато за ними поспевали открывающиеся голубоватые бутоны на других, и лекарь аккуратно срезал один из них, вдохнул свежий травянистый аромат и прикрепил цветок к петлице.

Императора он обнаружил в самой глубине прекрасного сада в компании владычицы этих мест. Регис вновь позволил своему телу расплыться туманом и неслышно приблизился, застыв между колючих тонких ветвей.

— То, о чем ты говоришь, немыслимо, — тихо и терпеливо говорил Эмгыр. Такой тон обычно он приберегал для Литы, если девочка делала что-то, не вписывающееся в образ идеальной принцессы.

— Но почему? — голос Рии звенел, как вода в мраморном фонтане. До сих пор Регис никогда не слышал, чтобы Императрица так напрямик спорила с мужем. Обычно она обходилась обтекаемыми осторожными замечаниями, призванными подтолкнуть Эмгыра к верным, с ее точки зрения, решениям. Рия убеждала мягко, ничего не требовала, и всегда добивалась своего. Сейчас же она явно настаивала, и была тверда в своих намерениях.

— Если я оставлю Империю, когда война уже на пороге, это будет настоящее предательство, — ответил Эмгыр. Он не был раздражен или даже раздосадован, этот спор не доставлял ему удовольствия, но и не причинял неудобств. Он вел беседу, готовый в любой момент согласиться с чужими аргументами, — я знаю, что от меня ничего не зависит в последнее время, и я собирался отречься в ее пользу уже много лет назад, но сейчас для этого — самое неподходящее время. Мои чародеи…

— Я не могу больше слышать о твоих чародеях, — бесцеремонно перебила его Рия, и Регис замер от удивления. Он не только не представлял, что Императрица могла так резко обрывать речи мужа, он даже не знал, что она обращалась прежде к нему на «ты». — ты не доверяешь магии, но при этом слушаешь все, что говорят тебе эти бесполезные гордецы. Их послушать, так война должна была начаться еще десять лет назад. Но даже если они правы, к нашим стенам сражения не подберутся. Все снова развернется на Севере, и в этот раз ты не отправишься туда, чтобы лично командовать армией.

— Не отправлюсь? — Регис услышал в тоне Эмгыра усмешку. Император знал, что Рия права, он лишь хотел, чтобы она объяснилась. — Потому что для войны я слишком стар?

Она помолчала пару секунд, потом лекарь услышал шорох. Так могли звучать лишь задираемые многослойные юбки, и, словно подтверждая его догадку, следом послышался шумный взволнованный выдох.

— Представь, — шепнула Рия, и ее слова сопровождались новыми шорохами — расстегивались пуговицы, поддавались крепко затянутые шнуры, — мы могли бы перебраться в Метинну, к самому Великому морю, и каждое утро, просыпаясь, слышать шум волн и крики чаек. Мы могли бы встречать закаты на побережье, а рассветы — в объятиях друг друга. Разве ты не хотел бы этого, Дани?

— В Метинне слишком промозглый климат, — ответил Эмгыр. Его слова звучали смазанно, словно по только что написанному письму провели пальцами, — а на побережье воняет тиной и рыбой, особенно ранней весной.

— Тогда в Туссент? — не сдавалась Рия, и теперь и ее голос прерывался короткими вздохами. Она снова зашуршала юбками, видимо, устраиваясь у Императора на коленях, — Подальше от Боклера, среди виноградников, мы могли бы жить в большом поместье, где Лита училась бы ездить верхом, а ты начал бы действительно разбираться в винах.

— Лита боится лошадей, — возразил Император, но аргумент его потонул в протяжном глубоком стоне — похоже, Детлафф был прав, и каменная статуя действительно становилась очень громкой при определенных обстоятельствах.

— Назаир, — Рия выдыхала названия одно за другим, мешая их с короткими стонами, будто сдавала экзамен на знание ленников Нильфгаарда, — Маг Турга… Гесо… Мехт… Этолия… Эббинг… Куда захочешь.

— Куда захочешь, — повторил Эмгыр эхом. Регис слышал, что сражение безнадежно проиграно, и Император, сдавшись, отвечал почти невнятно, — Куда захочешь, лишь бы вместе с тобой.

Лекарь покидал дворец в смешанных чувствах. Ему самому было совершенно все равно, куда перебираться. Он знал, что императорская семья сделает ему предложение переехать вместе с ними, и он его с радостью примет. Тем более, что Нильфгаард уже успел порядком приесться Регису. И куда больше беспокойства вызывало в нем упоминание о грядущей войне.

В силу своей природы, Регис относился к человеческим и даже эльфским войнам философски. Конфликты между разумными существами были всегда — среди людей рождались целые поколения тех, кто не знал ничего, кроме войны, подобно Вернону Роше, не умели ничего, кроме как сражаться. Но вот уже пятнадцать лет на Континенте царил пусть шаткий, но настоящий мир, сражения вспыхивали и тухли, вовлекая в вечную военную игру лишь немногих. И благодаря этому человечество смогло наконец одуматься, перестать строить грозные боевые машины, и начать возводить сооружения, подобные этому зимнему саду. Вместо смертельных заклятий маги учились целительству и созиданию, а наука, отряхнувшись наконец от обломков разрушенных городов, развивалась, делая жизнь все удобней и безопасней, проникая все глубже в законы бытия. Вместо стратегов и тактиков появлялись философы, вместо шпионов — дипломаты, вместо полевых лекарей и травников — настоящие врачи, способные сделать операцию не посреди поля боя, а в чистой лаборатории, изобрести лекарство от казавшейся безнадежно смертельной болезни — вообще отменить несвоевременную смерть. И все это снова балансировало на краю новой войны. Регис и прежде был слишком мал и слаб, чтобы повлиять на это, но раньше такие люди, как Эмгыр и короли Севера решали судьбы людей, толкая их в бездну или за руку выводя из нее. Теперь же, несмотря на все их совместные усилия, мирные договоры и сотрудничество, кто-то на Континенте решил, что устал от мира, и обладал при том куда большей властью, чем Вернон Роше, которого судьба не подготовила к роли мирного гражданина, строителя или хлебопашца, мужа и отца, за жизнь которого не нужно переживать его близким. Кто-то в мире жаждал войны, и война снова была на пороге. И как тот, кто вел вечную войну и заключал мирные соглашения внутри самого себя, Регис очень хорошо это понимал.

К лаборатории Знающего лекарь подходил с тяжелым сердцем и мутной головой. Мастер Риннельдор, эльф на службе Императора, был самым надежным источником алхимических субстанций. Регис не доверял торговцам, особенно заморским. Те норовили обмануть, подмешивая в чистую киноварь, квебрит или нигредо толченые самоцветы или, того хуже, стекло, чтобы получить побольше выгоды. Риннельдор же всегда был чист на руку и точно узнавал, какой товар самый лучший. Кроме того, в отличие от прочих придворных магов, он не испытывал к Регису ни ревности, ни раздражения. Срок их знакомства уже можно было исчислять даже не десятилетиями, и Риннельдор относился к тем Знающим, которые действительно много знали. Именно Регис посоветовал назначить его учителем первого за много лет эльфского ребенка-Истока.

Но, несмотря на все свои достоинства, Риннельдор обладал отвратительно тяжелым характером, который, правда, Региса лишь забавлял, а вот юному ученику, должно быть, причинял массу неудобств. Потому, собираясь наведаться к нему, лекарь прихватил с собой бутылку настойки из тысячелистника — терпкого, очень крепкого пойла, всегда приводившего мастера Риннельдора в благодушное настроение.

Нажав на нужный камень, развеяв иллюзию глухой стены, Регис вошел в неприметный дом из серого кирпича, внутри оказавшийся куда более просторным, чем могло показаться снаружи — вверх, в лабораторию мастера Риннельдора вела широкая винтовая лестница. Из этого своего убежища Знающий выходил редко, обрекая на подобную участь и своего ученика. Мальчик дневал и ночевал в чародейской башне между библиотекой, лабораторией, открытой площадкой для тренировок и крохотной спальней-кельей, и не было ничего удивительного в том, что то и дело стремился сбежать на волю. Мастер Риннельдор сперва страшно злился на это, сокрушался, что парнишка совершенно не в состоянии контролировать свои желания, расхлябан и не собран, но потом, усилиями Региса лишь отчасти, начал относиться к этим побегам снисходительней — даже завел в своей лаборатории стационарный портал и расположил кристалл-активатор на не слишком очевидное, но доступное место. Теперь, по крайней мере, мальчик мог сбегать, не рискуя попасть в магическую ловушку на выходе. В какой-то степени, сказалось и то, что юный ученик был лучшим другом единственного сына Императора, и Риннельдор считал такое знакомство чрезвычайно полезным. Он, как и многие в Нильфгаарде, искренне полагал — или даже пророчествовал — что юный Фергус рано или поздно займет трон отца, а сделать своего ученика главным императорским советником — это ли не мечта каждого учителя?

Острый слух вампира уловил за дверью лаборатории голоса, и Регис остановился, не спеша стучать. Мастер Риннельдор, судя по периодическим помехам, разговаривал с кем-то по мегаскопу. Едва ли с Императором — тот был слишком занят — но Регис все равно не хотел мешать. А вот послушать — хотел чрезвычайно. Любопытство ученого часто путали с профессиональным интересом шпиона.

— Ты меняешь королей, как модница наряды, — голос Риннельдора звучал устало, почти вымученно, словно он по сотому разу разъяснял что-то своему подопытному бельчонку. — Продаешь свою верность по дешевке. Впрочем, я знал, что так и будет, когда ты только обратился к магии Огня.

— А ты продал свою верность тем, кто держит тебя за полезного слугу, жалкого аптекаря и удобного раба, — усмехнулся незнакомый певучий голос, — Прошло так много лет, но ничего не изменилось, мастер.

— Я говорил тебе тогда, и повторю снова, — проглотив его высказывание, откликнулся Риннельдор, — я присягнул на верность тому, кто спас меня, и останусь верен своей присяге и его потомкам. Хотя такие категории тебе, должно быть, не ведомы.

— Мне ведомо куда больше, чем ты можешь представить, учитель, — возражал голос, — ты, запертый в этой пыльной башне, привязанный за ногу, как охотничий сокол, не в силах познать, что такое настоящая магия — и настоящая сила.

— Это пустые разговоры, Яссэ, — ответил Знающий, — ты связался со мной, чтобы спеть мне старую песню? Я знаю, что ты служишь тому, что на данный момент кажется тебе победителем, но исход будет таким же, как прежде. Я помог тебе избежать казни в прошлый раз — и это было последнее предательство, которое я совершил.

— Только потому что ты спас меня тогда, я и пришел теперь, — ответил незнакомец, — и не с предложением, а с вестями.

Мастер Риннельдор надолго замолчал, и вместе с ним напрягся и Регис, прислушиваясь.

— Я слушаю, — наконец выговорил Знающий.

— Я принес известия от твоего сына Эренваля, — мягко проговорил собеседник, — я видел его в Венгерберге и, конечно, сразу узнал. Он выглядел таким подавленным и потерянным — отвергнутый отпрыск, отлученный от отеческой мудрости. Я хотел заговорить с ним, но не стал, решив лишь понаблюдать для начала.

— Эренваль свободен появляться, где ему вздумается, — ответил Риннельдор, но Регис знал, что сын Знающего являлся в том или ином месте не просто так, а лишь по приказу Императора. Эренваль, не состоявшийся ни как маг, ни как алхимик, служил Эмгыру иначе. Он не был шпионом в полном смысле этого слова. Сын Риннельдора представлялся ученым, исследователем и путешественником, и фактически был скорее наблюдателем, чем агентом — точнее, агентом нового типа, продуктом мирного времени. Всегда на виду, он не скрывал ни своего лица, ни личности, не обладая дипломатическим статусом, эльф представал глуповатым бездельником, на которого люди смотрели с неизменным предубеждением, и он умело пользовался этим отношением, добывал сведения, недоступные обычным шпионам — научные разработки, полезные связи, новые концепции — все то, что разведке было неинтересно, но влияло на баланс сил в мире. Эренваль был безобидным и неинтересным, и оттого — чрезвычайно полезным Империи.

— О, безусловно, — подтвердил, меж тем, незнакомец, — и моя королева с радостью приняла его при дворе, не зная, кто он такой и кому служит.

— Эренваль — подданный Империи, но он ей не служит, — возразил Риннельдор, и это была чистейшая ложь, — ты пришел, чтобы рассказать мне о его здоровье? Благодарю за известия.

— Я пришел, чтобы спросить, знаешь ли ты, как в Аэдирне теперь казнят вражеских шпионов? — почти пропел собеседник, и, не дав Риннельдору ответить, закончил: — их сжигают на кострах. Как прежде люди, которым они служат, сжигали наших ни в чем не повинных братьев.

— Значит, ты пришел угрожать мне? — все также устало и безразлично поинтересовался Риннельдор, но Регис слишком хорошо его изучил, чтобы не расслышать в его тоне тяжелую тревогу.

— Я знаю, что ты уподобишься своему первому хозяину, Императору Фергусу, и будешь спокойно смотреть, как пытают и проклинают твоего сына, — голос незнакомца вдруг растерял всю свою певучесть, зазвенел, как вороненная сталь, не сглаженный даже треском помех, — я просто хотел взглянуть тебе в глаза, учитель, и поблагодарить за то, что ты спас меня, как не спасешь Эренваля.

Регис услышал тихий треск — видимом, мегаскоп отключился. Следом за этим звуком последовал звон и глухие ругательства. Лекарь выждал пару минут, давая мастеру Риннельдору еще что-нибудь разбить, буде на то его воля, и лишь после этого постучал.

Когда Знающий открыл дверь, Регис улыбнулся ему.

— Думаю, мой дорогой друг, — сказал он, вытаскивая из сумки бутылку настойки, — нам стоит выпить по стаканчику.

 

========== Иан: Правда или вызов. ==========

 

— Пожалуйста, — сказал Иан, посмотрев папе прямо в глаза, — поезжай в Оксенфурт.

Они сидели под навесом у края тренировочной площадки и наблюдали, как Анаис учила Фергуса драться на коротких мечах. Создавалось впечатление, что единственной целью юной королевы было доказать незадачливому жениху, что он совершенно не представляет, с какой стороны браться за оружие. Гусик под ее агрессивными резкими атаками начинал отчаянно обороняться, и заработал, должно быть, столько синяков, что на теле его не осталось ни единого живого места. Однако на ехидные вопросы Анаис «Довольно с тебя?» он неизменно отвечал отрицательным рывком подбородка и упрямо становился обратно в боевую стойку. Со своего места Иан в какой-то момент начал замечать, что королева, нанося очередной удар или делая новый сокрушительный выпад, начала довольно улыбаться — похоже, Фергус не оправдывал ее надежд, но зато приятно удивлял каждым выставленным блоком или вольтом, становившимся все изящней и точней.

Иан хотел порадоваться за друга, позволить себе чувство гордости и, может быть, немного ехидства — Анаис еще не знала, с кем связалась, Фергус с каждым днем становился все уверенней и взрослее, словно за неполный месяц собирался наверстать все годы бездействия в Нильфгаарде. Иан хотел бы хлопать в ладоши после удачных пируэтов или подбадривать принца выкриками и бесполезными советами «Справа заходи, справа!», но внутри у юного эльфа было холодно и пусто.

С момента, как папа принес ужасную весть, прошло всего несколько часов, и Вызимский дворец жил своей обычной жизнью. Повара готовили обед, когда мимо дверей кухни проносили накрытое льняным полотнищем тело. Сменялась стража, и заступившие на пост солдаты королевы провожали скорбное шествие безразличными взглядами. Папины бойцы, несшие Виенну, старались справиться побыстрей — им поступил приказ доставить ее в один из подвалов, где было похолоднее, чтобы тело не начало разлагаться к тому моменту, как сын повесившейся бунтарки решится исполнить свою прихоть и похоронить ее.

Ничего этого Иан своими глазами не видел, и, возможно, все было совсем иначе — бойцы могли отпускать скабрезные шуточки, стражи — осуждающе качать головами и перешептываться, недоумевая, откуда эльфка взяла веревку, чтобы свести счеты с жизнью. И юный эльф рассудком понимал, что, если не его лента, то Виенне подошли бы и обрывки ветоши, связанные вместе. Или она попыталась бы демонстративно сбежать, чтобы словить в глаз арбалетный болт, выпущенный верной рукой папиного бойца. А, может быть, разбила бы голову о стену или перегрызла себе запястья, вскрыв вены. Она сама хотела поставить финальную точку, оставить за собой последнее слово, не став ни предательницей, ни приговоренной. Отомстить своему мучителю, своему наваждению хотя бы таким отчаянным способом. И месть ее состоялась.

Казалось, папу ее смерть ранила гораздо глубже, чем Иана. Юный эльф часто видел Вернона Роше в гневе. Он мог распознать, когда человек злился всерьез, когда просто становился ворчливым и недовольным, когда испытывал настоящую ярость, в которой мог убить, не задумавшись. Но то, каким он стал сейчас, не вписывалось ни в одну из известных Иану категорий. Папа говорил короткими фразами, хрипло, будто сорвал голос криками или слишком долго молчал. Он винил себя в произошедшем, жалея вовсе не Виенну, а сына, от которого с самого утра не отходил ни на шаг, надеясь успокоить и утешить его, хотя юный эльф чувствовал, что в утешении нуждался сам папа.

Иану хотелось напомнить человеку, что уже давно вышел из детского возраста, что женщину, сведшую счеты с жизнью этой ночью, он совсем не знал, что она сама сделала свой выбор, что лучшего исхода в этой жуткой ситуации невозможно было представить, но, прислушавшись к себе, не смог подобрать нужных слов. Иан не чувствовал ничего, и это было обескураживающе странно.

И вот наконец, похоже, он все же смог сказать то, что папа хотел услышать. То, что нужно было сказать. Человек посмотрел на него удивленно, чуть нахмурившись, потом медленно качнул головой.

— От меня там будет мало толка, — возразил он, — я отправил приказы моим реданским агентам, они проследят, чтобы Иорвет был в безопасности.

— Пожалуйста, — повторил Иан, отмеряя настойчивость в тоне так, чтобы ее хватило на еще несколько папиных отказов, пока тот не сделает вид, что сдался, — твои агенты, может быть, смогут его защитить, но ты ему нужен. Он согласится на необходимые меры безопасности, только если ты ему об этом скажешь.

Папа ухмыльнулся.

— И то вряд ли, — ответил он скептически. И Иан видел, что победа оказалась очень легкой — человек словно ждал отмашки, позволения ринуться туда, где осталось его сердце. — Хочешь, я останусь, чтобы хотя бы помочь тебе…

— Не надо, — перебил юный эльф, — я справлюсь сам.

Ему пока не хотелось думать, как он в одиночестве, на собственных руках вынесет безжизненное, слишком жесткое и холодное тело в лес, как развернет полотнище и снова посмотрит в почти незнакомое лицо, где раздобудет цветы для погребального венка и отдадут ли ему оружие Виенны, чтобы в последний раз вложить его в ее мертвые пальцы. Найдет ли нужные слова, чтобы попрощаться и сможет ли уйти, не оборачиваясь. Но здесь и сейчас все это было неважно. Иан чувствовал, что его собственные сомнения не шли ни в какое сравнение с тем, что творилось в душе у папы. Тот ждал возможности попросить прощения у сына, и юный эльф должен был убедить его, что прощать ему нечего.

Папа кивнул. Снова устремил взгляд на площадку, где Фергус — впервые за все время тренировки — наконец пошел в наступление.

— Ровнее! Локоть выше! — папа рывком поднялся на ноги и, не оборачиваясь к Иану, зашагал к соперникам. Юный эльф остался сидеть в тени навеса, не глядя ни на кого и чувствуя, как пустота внутри холодом подбирается к пальцам.

Вечером, привычно сидя на кровати Фергуса, скрестив ноги, с книгой на коленях, Иан наблюдал, как принц, кряхтя и постанывая, избавляется от одежды. На его предплечьях цвели пурпурные синяки. Тренировочный клинок Анаис оставил длинные алые полосы на боках Фергуса, и юноша выглядел так, словно его крепко избили в кабацкой драке. Иан знал, что друг не надеялся на его приход и хотел, должно быть, избежать этого унизительного разоблачения. С самого утра юноши не сказали друг другу ни слова, и Гусик теперь лишь мельком поглядывал на Иана, боясь — или надеясь — увидеть на его лице следы скорби. У Фергуса никто никогда не умирал, он знал, как это бывает, но наверняка не мог представить, как следует разговаривать с тем, кто только что потерял мать — да и стоит ли разговаривать вовсе.

— Иди сюда, — Иан отложил книгу, и принц неуверенно приблизился, голый по пояс. Юный эльф протянул руку, коснулся самого страшного кровоподтека — у большого пальца правой руки, куда клинок королевы попадал чаще всего — и, произнеся короткую формулу, сосредоточил энергию вокруг него. Фергус поморщился — процедура была не из приятных, но больше юноша не произнес ни звука, хотя Иан чувствовал его взгляд на своей склоненной макушке. Синяк поддавался неохотно, едва заметно бледнея, но юный эльф продолжал упорно разгонять скопившуюся под кожей кровь, думая, что следовало бы заглянуть во владения Кейры и попросить какую-нибудь мазь или эликсир — одними руками тут делу было не помочь.

— Иан, — тихо произнес Фергус, и юноша поднял на друга глаза. Улыбнулся.

— Гусик, — сказал он также негромко, — я тебя люблю.

Той ночью они не обнимались — синяки Фергуса слишком сильно болели, он и лежать-то мог с трудом. Иан знал, что принц готов был потерпеть, но сам он не мог принять такую жертву. А утром, наплевав на такие глупости, как стук в дверь, к ним в комнату явилась Цири.

Не взглянув на брата, который попытался подскочить на кровати и со стоном рухнул обратно, она бросила Иану:

— Одевайся.

Понимая, что на удивленные вопросы он ответов все равно не получит, юный эльф выбрался из постели и потянулся за своей одеждой. Пока он натягивал ее и воевал с сапогами, Цири не сводила с него внимательных глаз, словно хотела заметить в движениях Иана лишнюю медлительность или наоборот — лихорадочную поспешность, любую тень сомнения.

Вместе, не обменявшись и парой слов, они вышли во двор. Стояло первое по-настоящему зимнее утро. Снег еще не выпал, но воздух трещал от сухого холода, а каменные плиты под ногами звенели под ровными шагами. Их ждали двое оседланных коней. Через седло лошади Цири был перекинут большой серый куль, и Иан сразу понял, что это такое. Его силы воли не хватило на то, чтобы остаться спокойно стоять — он попятился, сжимая в кулаки враз оледеневшие пальцы, хотел начать возражать, но Цири взглянула на него решительно и твердо.

У седла вороного коня Фергуса, приготовленного для юного эльфа, Иан заметил прикрепленный сайдак со знакомым большим луком. Колчан был пуст, и отчего-то именно это заставило сердце Иана болезненно сжаться. Он быстро утер ладонью все еще сухие глаза и посмотрел на Цири. Та уже села в седло, подняла куль и прижала его к себе, как раненного товарища, удерживая перед собой. Она ждала, а юный эльф, чувствуя себя последним жалким трусом, никак не мог поставить ногу в стремя.

Я не могу — хотелось ему крикнуть, — не сейчас, не так! Но Цири все смотрела на него, приобнимая за спелёнатые плечи мертвое тело его матери.

Совершенно не к месту Иану вдруг вспомнился мастер Риннельдор. Учитель часто смотрел на него тем же взором, что сейчас обратила на юного эльфа Цири — он почти всегда был разочарован, почти всегда всем своим видом показывал, что ждет от ученика очередной ошибки, очередной капитуляции перед слишком сложным заклятьем, и до недавних пор Иан вместе с ним верил, что не справится. Знающий, уверенный в собственном провале — так назвал его мастер Риннельдор, когда Иан не смог запустить в открытый портал бельчонка. И сколько бы всего ни произошло с того дня, как бы ни нахваливали юного эльфа отец, Фергус или Шани, он снова был тем учеником, не знающим верного ответа на простейший вопрос.

Во двор, чуть прихрамывая, вышел Гусик. Рядом с ним неторопливо, будто готовая подставить ему плечо, если принц начнет падать, шагала Анаис. Они остановились в небольшом отдалении, наблюдая за затянувшейся сценой. Юная королева, явно уловившая суть происходящего и причину промедления, вскинула голову, готовая крикнуть Цири, чтобы та отстала от Иана, дала ему еще немного времени, но Фергус опередил ее. Он шагнул вперед, подошел к Пирожку и придержал стремя, как верный оруженосец. Поднял глаза на Иана и улыбнулся — и в его взгляде юный эльф увидел ответ на собственные сказанные накануне слова.

Когда двое всадников выезжали из городских ворот, с неба наконец просыпалось мелкое снежное крошево. Цири ехала чуть впереди, и Иан старался не смотреть на нее. Мертвая голова, скрытая тканью, мерно дергалась в такт с ходом лошади, и юный эльф, не успевший толком запомнить лицо Виенны, сейчас отчего-то представлял его очень отчетливо. Он не знал, как изменила ее черты ужасная смерть, в его воображении мать улыбалась — как в день их первой встречи. Ее улыбка не была открытой и искренней — она растягивала губы словно через силу, издеваясь над собеседником, заранее высмеивая все, что тот собирался сказать. Иан помнил ее чуть рассеянный мечущийся взгляд — мать была прекрасной лучницей и умела сосредоточиться на цели, но не на чужих лицах, ей будто сложно было смотреть в глаза, она боялась увидеть в других осуждение и злобу.

По широкому гладкому тракту всадники въехали в лес. Ветви деревьев за ночь отяжелели от серебристого инея, и от этого окружающая тишина казалась певучей, как хрустальные бокалы, если провести по их краю пальцем. Цири остановила свою лошадь вскоре после того, как они свернули с главного тракта и углубились в ледяную чащу. Просвета между стволами здесь почти не было, и кони все равно не смогли бы пройти дальше.

Иан спешился первым и занялся прикрепленным к седлу сайдаком, стараясь не смотреть, как его спутница стаскивает тяжелый куль и избавляет тело Виенны от оков полотна. Придя к матери прошлой ночью, Иан не обратил внимания, во что та была одета. После сражения с папиным отрядом, вся ее одежда должна была оказаться пропитанной кровью собратьев, и, должно быть, Виенну переодели. Хотя та, что отказалась от еды, могла отвергнуть и такую милость со стороны своих тюремщиков, не доставить им удовольствия понаблюдать, как она будет раздеваться. Или напротив — разделась бы слишком демонстративно, каждым жестом вопрошая свидетелей «Ну что, хочешь меня, ублюдок?»

Юный эльф отважился посмотреть на тело, лишь когда услышал, что Цири усадила Виенну у одного из широких стволов. На одежде эльфки и впрямь не обнаружилось ни капли крови. Она была облачена в чистую белую рубаху, плотные коричневые бриджи и сапоги, каблуки которых были стерты слишком мало, чтобы поверить, что они принадлежали лесной разбойнице. Возможно, Цири велела все же переодеть ее — или сделала это своими руками. От этой мысли у Иана засвербило в носу — это должен был сделать он, это было частью последних почестей, которые про себя он обещал матери, но и этого юный эльф не смог для нее сделать.

Цири, меж тем, оправила на мертвой эльфке рубаху, пригладила туго заплетенную косу. Иан следил за ее руками, и потому заметил, как спутница постаралась поднять повыше ворот Виенны, чтобы скрыть под ним страшный синий рубец — след от ленты. Лицо матери, однако, выглядело на удивление умиротворенным, словно перед смертью она наконец пришла к согласию с самой собой. Утешения в этом было мало.

Иан подошел ближе, неся в руках лук, и, когда Цири протянула за ним руки, покачал головой. Присел рядом с матерью на твердую замезшую землю — пальцы Виенны были такими же холодными, как лес вокруг и поддавались с трудом — она умерла, крепко сжимая кулаки. После нескольких бесплодных попыток Иан вынужден был устроить оружие у нее на коленях.

— Этот лук, — сказал он тихо, и почти почувствовал, как Цири вздрогнула от неожиданности, — Виенна украла у моего отца — в ту ночь, когда они встретились единственный раз, чтобы зачать меня.

Спутница неопределенно хмыкнула, словно с трудом сдержала ехидное замечание, и Иан сам готов был завершить свою неожиданную фразу саркастичной шуткой. Но вместо этого он поднялся на ноги, отошел в сторону и начал аккуратно обрывать гибкие ветви какого-то раскидистого куста. Цири подошла к нему сзади, мягко коснулась его враз замерзших от инея пальцев.

— Не надо, — сказала она, — я все принесла.

Должно быть, она собрала цветов во внутреннем саду — накануне в нем еще боролись за жизнь последние вербены и астры. Но Иан покачал головой.

— Я сам, — сказал он, и Цири отступила.

Он сплел вместе гибкие медово-карие ветви, думая, что цветом они были в точности, как глаза Виенны, и, водружая венок ей на голову, испугался вдруг, что мать поднимет веки, взглянет на него и улыбнется — и на зубах ее будет кровь от прокушенного языка. Иану стоило больших усилий не зажмуриться, но Виенна, конечно, осталась неподвижной.

Юный эльф встал рядом с Цири над телом, и пару мгновений они хранили молчание. Иан понимал, что должен что-то сказать, попрощаться и пожелать Виенне легкого пути, но понял, что вовсе не уверен, что ей еще предстоял какой-то путь. Мать и так шла слишком долго, в совершенно неверном направлении.

— Надеюсь, теперь ты наконец сможешь отдохнуть, — произнес юный эльф вслух — хоть и едва слышно.

В Вызиму всадники вернулись около полудня. Анаис и Фергус ждали их там же, где они расстались, словно все это время не сходили с места.

— Идем, — мотнула головой королева, не оставляя места для возражений.

С тех пор, как Иан бывал в ее спальне в последний раз, покои разительно изменились. Теперь здесь царила легкомысленная захламленность, словно Анаис не пускала в свою комнату слуг или не велела им ничего касаться. Тут и там были разбросаны детали обмундирования — ремни, пустые кожаные ножны, конные хлысты. Вдоль одной из стен выстроились, как на параде, несколько пар сапог — и среди них виднелся красноречивый зазор — должно быть, недостающую обувь королева пожертвовала для последнего наряда Виенны.

Не сговариваясь, спутники расселись по комнате. Иан устроился в широком кресле, отодвинув в сторону тяжелый подбитый лисьим мехом плащ. Цири по-хозяйски рухнула на кровать, а Фергус опустился на пол — в шаге от кресла Иана, хотя явно хотел разместиться поближе. Анаис же откинула крышку массивного кованного сундука в углу спальни и извлекла из него большую бутыль зеленого стекла, явно початую, но совсем немного, будто из нее время от времени делали по глотку. Королева вытащила пробку, всунула сосуд в руки Иана и отошла к кровати, уселась вплотную к Цири и замерла.

Три пары глаз были устремлены на юного эльфа и явно ждали от него каких-то слов, а он только сидел, судорожно сжимая тонкое теплое горлышко, и не мог открыть рта. Ему казалось, что запас речей в нем был исчерпан теми короткими фразами, что он произнес с того момента, когда папа принес ему страшную весть, и теперь говорить было больше нечего — оставалось радоваться, что Иан успел сообщить Фергусу самое главное.

Цири вдруг раздраженно фыркнула, рывком встала и подошла к юному эльфу, выдернула из его рук бутылку и уселась рядом с его креслом на пол, скрестив ноги. Это была словно бы условная команда для остальных — Фергус тоже подполз ближе, прислонился плечом к подлокотнику. Анаис последовала его примеру, и теперь Иан оказался в центре маленького круга, как добрый дедушка в окружении внуков, ожидавших увлекательной истории о прошедшей войне.

— Когда моя мама умерла, мне было четыре года, — вдруг заговорила Цири. Она поднесла горлышко к губам и сделала долгий глоток, потом протянула бутылку Анаис, — Я почти ее не помню, признаться, моя бабушка почти не подпускала ко мне родителей с самого моего рождения. Она будто не могла доверить им меня, была уверена, что они точно не справятся со своими обязанностями. Это отношение спасло мне жизнь — она не отпустила меня в их последнее плавание, но из-за него я теперь знаю мать только по портретам, которые хранит отец. — она помолчала, и никто не осмелился нарушить этого молчания. — Когда нам сообщили, что корабль, на котором плыли мои родители, затонул, все принялись сочувствовать мне и бабушке. Она, я помню, поседела от горя в одну ночь, и, хоть и не пролила на людях ни слезинки, было совершенно понятно — королева Калантэ скорбит. А я… — Цири усмехнулась, — я не знала, что делать. Все ждали от меня, что я буду печалиться. Может быть, рыдать и звать ночами маму с папой, а мне было только обидно, что бабушка почти перестала со мной разговаривать, а все вокруг, вместо того, чтобы играть со мной, только смотрели с сочувствием и повторяли «Бедная деточка». Я словно заболела какой-то заразной болезнью. Хъялмар и Керис — дети ярла, с которыми я дружила, боялись подходить ко мне — их застращали родители, и они опасались, что я могу расплакаться прямо посреди катка или игры в догонялки. Мне хотелось им врезать, только чтобы расшевелить — доказать, что со мной все в порядке. Да, мои мама и папа умерли, но я-то нет! И когда я наконец заплакала — не от горя, от досады — все будто получили именно то, чего все это время от меня ждали. Со мной снова разговаривали, жалели меня и пытались утешить. А я, четырехлетняя, никак не могла поверить, что слова «мама умерла» означают, что я больше никогда ее не увижу. Позже, когда погибла бабушка, я точно поняла, что значит терять любимых, и потом встречалась со смертью лицом к лицу много раз. Но мама… она вроде и не умерла для меня. Каждый год в день ее смерти мой отец выпускает в небо белых голубей — их специально разводят ради этой церемонии. И мне до сих пор кажется, что все это — пустой спектакль. Что раз он выжил тогда — и живет до сих пор, то и она где-то продолжает жить. Просто слишком далеко, чтобы вернуться.

Цири замолчала, и, когда Анаис вернула ей бутылку, снова глотнула, невесело хмыкнула. Юная королева помедлила, словно ждала продолжения истории, но, не дождавшись, заговорила сама.

— Семь лет назад мою мать обвинили в измене, — сказала она, и ее лицо на мгновение исказила кривоватая нервная улыбка, — она готовила заговор против Императора вместе со своим любовником, чтобы свергнуть Эмгыра и добиться полной независимости Темерии — так она говорила на суде. Мне самой пришлось выносить ей приговор, и, согласно нашей договоренности с Императором, я была вправе помиловать ее и отправить в изгнание. Когда ее под конвоем доставили в Вызиму, я ее не узнала. С тех пор, как закончилась последняя война, мать все время жила в Нильфгаарде — ее держали почетной заложницей, а позже — она и сама не захотела возвращаться. В совсем раннем детстве мы с моим младшим братом Бусси стали разменными монетами в игре королей Севера, нас забрали у матери, и Бусси так плакал. А я помнила последние слова отца — будущий король не должен показывать своих слез. И ругала брата, он еще больше обижался и еще сильнее плакал. Мне плакать совсем не хотелось. Позже, когда я вернулась в Вызиму и меня провозгласили наследницей Фольтеста, у меня появилась новая семья, — Анаис глянула на Иана, и тот, неожиданно для себя, улыбнулся ей, — Мать часто писала мне из Нильфгаарда, а когда приезжала — пару раз в год — неизменно отчитывала Роше за то, что он неправильно меня воспитывает, позволяет мне слишком много, потакает моим прихотям и «лепит из меня не принцессу, а партизана» — так она и говорила. И когда мой отец принес мне известие, что Луиза совершила измену и будет приговорена к казни, я видела, что он раздавлен. Когда я все-таки заплакала, он обнял меня очень крепко, а я никак не могла подобрать слов, чтобы сказать ему, что плачу я из-за него. Из-за того, что моя мать поставила его в такое ужасное положение, сделала из него убийцу, хотя он всего лишь хорошо выполнил свою работу. — Анаис перехватила бутыль из рук Цири и отпила из нее, — Луиза умерла три года назад в изгнании. Оказалась слишком стара, чтобы родить очередного ребенка от нового любовника — мелкого барона, который тоже не собирался брать ее в жены. После суда ее лишили титула и имущества, но я велела похоронить ее с подобающими почестями в королевской усыпальнице — рядом с последним пристанищем короля Фольтеста и Бусси. Теперь я хожу к ней гораздо чаще, чем тогда, когда она была еще жива.

Королева замолчала, подалась вперед и вернула бутыль Иану, и тот понял, что настала его очередь говорить, на секунду вновь испугался, что останется немым, но слова вдруг полились из него, как вода из пробитого сосуда.

— Мои родители нашли меня в таверне «Семь котов», впредместьях Новиграда. Мой отец тогда хотел уехать, бросить все и стать пиратом — по крайней мере, папа так сказал. Может быть, конечно, пошутил, шутки ему никогда не удавались, — жидкость в бутылке была терпкой и густой, как пряный мед, и обжигала горло, как чистый спирт. Иан мужественно глотнул, хотя на глазах тут же выступили слезы, — Моя мать оставила только короткую записку, и даже не сообщила в ней, какое имя мне дала при рождении, так что придумывать пришлось папе. Когда я был маленьким, я почти не спрашивал, как я появился на свет. Я знал, что моя мать желала для меня лучшей участи, чем бродяжничать вместе с ней, и это был правильный поступок — ни у кого нет таких родителей, как у меня, и при дворе ходило много слухов о моем рождении. Некоторые даже болтали, что мой отец на самом деле — женщина, или того хуже — магическое существо, способное менять пол. Выдумки были такими разнообразными, что необходимости в правде у меня не было вовсе. А потом, в Туссенте, на цирковом представлении, я впервые увидел ее. И она показалась мне… такой грустной. Мать рассказала нам с отцом, что ей пришлось пережить, когда она носила меня, как она скиталась и пряталась, как, впервые взяв меня на руки, поклялась защищать даже ценой своей жизни, и мне стало так стыдно. Я знаю теперь, что о ней говорили. Она состояла в бандитском отряде, потом, видимо, стала циркачкой, а после — шпионкой и мятежницей. Она не находила себе места, скиталась и пряталась, крепко прикладывалась к бутылке, убивала и грабила, предавала и терпела предательства. Но она была моей матерью, — слезы, вызванные крепким питьем, превратились в настоящие так легко и естественно, что Иан, замолчав, с удивлением обнаружил, что щеки его уже совсем мокры от них, и тяжелая капля свисает с носа, готовая вот-вот сорваться. Он смахнул ее и улыбнулся. Рассказ получился путанным, сумбурным и странным, но юный эльф чувствовал, как с каждым словом холодный узел в груди ослабевает, распутывается, и дышать становится легче.

Он снова глотнул из бутылки, не задумавшись, протянул ее Фергусу, и принц от неожиданности замер и растерянно моргнул. Иан замешкался на мгновение, не понимая, что сделал не так, потом от осознания очевидного чуть не рассмеялся в голос. Все смотрели на Гусика так, будто ждали от него ответной исповеди — но рассказывать принцу было решительно нечего. С его матерью все было в порядке. Рия осталась в Нильфгаарде, и Гусик скучал по ней, но им вскоре вновь предстояло встретиться к взаимной радости обоих.

Цири отмерла первой. Она отобрала у Фергуса бутылку и усмехнулась.

— Матери Фергуса не позавидуешь больше всех, — заявила девушка, — она уже двадцать лет замужем за моим отцом!

Секунду в комнате висела удивленная тишина, а потом все четверо вдруг рассмеялись. Иан, откинувшись в кресле, утирал влажные глаза, а потом быстро подмигнул Фергусу, перехватив его взгляд.

— Довольно этого уныния, — Цири решительно подняла опустевшую наполовину бутылку, — давайте лучше во что-нибудь сыграем.

— Только не в гвинт! — взмолился Гусик.

— Ненавижу гвинт, — отмахнулась Цири, — очень глупая игра. Нет уж. Давайте сыграем по-ведьмачьи. — под тремя удивленными взглядами девушка снова рассмеялась, — нет-нет, мы не пойдем на болота в поисках утопцев, — пообещала она, — я научу вас игре, которую Геральт и его друзья затевают всякий раз, когда напьются. Называется «Правда или вызов», и правила такие простые, что даже Гусик разберется.

Гусик обиженно хмыкнул, но Цири, игнорируя его, продолжала:

— Итак, один участник должен спросить у любого другого, правду он выбирает или принимает вызов. В первом случае ему можно задать совершенно любой вопрос, и ответить он обязан без утайки. А на вызов должен совершить все, что его попросят. Только чур не жульничать, как обычно делает Геральт, и не загадывать такого, чего нельзя сделать здесь и сейчас. А то я до сих пор должна ему голову синего вилохвоста. А где, блин, он видел синих вилохвостов, зараза?

Все переглянулись.

— Ну ладно, — вынесла вердикт Анаис, — игру предложила ты, так что тебе и начинать.

Цири с предвкушением хрустнула сцепленными пальцами и повернулась к Иану, и тот почувствовал, как горло его сжалось от волнения.

— Ну что, мой храбрый рыцарь, — проговорила девушка с апломбом, — правда или вызов?

Иан секунду колебался. Охотиться за вилохвостами в это время года ему очень уж не хотелось.

— Правда, — он пожал плечами. Терпкое густое пойло уже слегка ударило ему в голову, и юный эльф не мог представить, в чем захотел бы солгать друзьям.

— Замечательно, — подмигнула Цири, — тогда скажи, Иан, ты когда-нибудь целовался?

Сердце юного эльфа подскочило к горлу. Слишком явственно перед его внутренним взором встала теплая спальня Фергуса, и они с принцем, сидящие бок о бок на краю смятой постели. Губы друга — горячие от частых тяжелых вздохов, и юноша почти почувствовал вновь охватившую его в тот момент мелкую трепетную дрожь. Он опустил глаза на друга и со стыдом заметил, что тот покраснел до кончиков ушей. Только полный идиот не понял бы, что это означало, а девчонки совершенно точно идиотками не были.

Иан откашлялся.

— Да, — выговорил он, надеясь, что ответ прозвучит твердо.

— Да ладно! — взвилась Анаис, — я думала, ты учился в Нильфгаарде в башне Знающего, запертый в тесной комнатушке, и все время проводил над книгами и ретортами! С кем это ты успел поцеловаться?!

Иан прикусил губу, с ужасом понимая, что отвертеться от ответа не получится, но на помощь неожиданно пришла Цири.

— Нет-нет, — заявила она, — это не по правилам. Один вопрос — один ответ. Иан, твоя очередь. Выбирай жертву.

Спасение было таким чудесным и внезапным, что в первый момент юный эльф даже не понял, чего от него ждут. Он пробежал глазами по лицам собеседников и остановился на Фергусе.

— Гусик, — решительно сказал юный эльф, — правда или вызов?

— Вызов, — слишком быстро откликнулся Гусик, видимо, наученный горьким опытом Иана и разобравшийся, что правду лучше оставить при себе.

Иан на секунду задумался, подбирая варианты. Потом, улыбнувшись, выдал:

— Все говорят, что с этим цветом волос ты — вылитый отец. Покажи нам его.

Цири откинулась назад, едва не поперхнувшись вином, и, булькнув, расхохоталась, сунула бутыль Анаис и зааплодировала.

— Просим! Просим! — подначила она брата.

Тот, все еще красный, как весенний рассвет, кашлянул, поднялся на ноги, отряхнулся и оправил ворот сюртука. Вскинул голову и сдвинул брови, заложил руки за спину и расправил плечи.

— Граждане Славной Империи Нильфгаард, — его голос, обретя вдруг неведомую раскатистую силу, наполнил комнату, заставив Цири прекратить смеяться и приковав к принцу все взгляды, — Соотечественники! Братья и сестры! Сегодня мы празднуем день Великой Победы. Мы оплакиваем павших и чествуем героев. Это — наша общая победа, наше общее достояние, наше общее наследие! Во имя Великого Солнца! Во имя Нильфгаарда! Слава!

Иан едва подавил в себе глупое желание выкрикнуть «Слава!» и краем глаза заметил, как за секунду помрачнела Анаис. Цири же покачала головой.

— Жуть какая, — заявила она, — просто оторопь берет, как похож. Никогда так больше не делай, Гусик.

Фергус изогнул темную бровь, словно все еще не вышел из образа, но потом уселся обратно на пол, перехватил бутылку, выпил немного и посмотрел на Анаис, все еще мрачную.

— Ани, — Иан и не знал, что королева позволила жениху использовать это милое прозвище, но она и бровью не повела, — правда или вызов?

— Вызов, — откликнулась Анаис с этим самым вызовом.

Фергус постучал пальцами по подбородку, раздумывая.

— Мечом ты махаешь хорошо, — Гусик, наверно, тоже успел захмелеть, потому что в карих глазах его плясали озорные искорки, Иан на мгновение даже залюбовался им. Друг давно не бывал таким веселым, и юный эльф подумал, что надо бы радовать его почаще — только ради такого вот взгляда, — Но я слышал, балов в Темерии не было уже несколько лет. Это из-за того, что ты не умеешь танцевать? Станцуй для нас.

Анаис поджала губы, и Иану показалось, что она вот-вот откажется, объявит, что игра ей наскучила, но юная королева вдруг встала, сделала шаг к торжествующему Фергусу и протянула ему руку.

— Вы позволите?

Принц, не ожидавший такой подставы, взял ее ладонь и поднялся, с трудом устояв на ногах.

— Да ты напился, Гусик! — фыркнула Цири, но юноша, бросив на нее убийственный эмгыров взгляд повернулся к Анаис и сделал быстрый книксен. Та усмехнулась и приобняла его рукой за талию.

Королева вела Фергуса уверенно и легко в простом трехтактном третогорском вальсе, и Иан с Цири следили за ними, не отрывая глаз. Оба двигались грациозно, прямо держа осанку, придерживая друг друга чопорно, как на императорском балу, отведя взгляды в разные стороны, и только под конец Анаис, видимо, устав от официоза, чуть оттолкнула Фергуса от себя, подняла руку, провернула его под ней, а потом подхватила под поясницу, позволяя принцу завалиться далеко назад и нависая над ним. На свои места оба возвращались, смеясь, а Иан, чьи мысли уже были спутаны выпитым, ощутил неприятный укол ревности и отвернулся. Вот уж не хватало злиться на то, что Фергус, которого про себя юный эльф вдруг начал именовать «своим Фергусом», потанцевал с собственной невестой!

Отсмеявшись, Анаис приняла из рук Цири бутылку, потрясла ее и досадливо поморщилась — выпивки оставалось на самом дне.

— Цири, — обратилась королева к подруге, — умоляю, скажи «вызов».

Цири фыркнула.

— Так и быть, — кивнула она величаво, — приказывай, моя королева.

— Сгоняй в погреб за еще одной бутылкой, — распорядилась Анаис, но девушка упрямо тряхнула головой.

— Слишком просто, Ани! — воскликнула она, — придумай задание посложнее.

— Что ж, — королева вытянула ноги и задумчиво подняла глаза к потолку, — раз погреб для тебя — это слишком просто, тогда принеси нам ту бутылку, что госпожа Йеннифер припрятала для своего свидания с Геральтом. Я знаю, она привезла целый ящик какого-то контрабандного нектара прямиком из туссентских погребов и ни с кем им не делится.

— Вот это задание по мне, — Цири вскочила на ноги — на нее алкоголь, казалось, совершенно не действовал. Она сделала короткий шажок в сторону — и вдруг бесследно исчезла.

Иан выпрямился в кресле, не веря своим глазам, а Фергус и Анаис переглянулись, ухмыляясь, как заговорщики, будто делили общую тайну.

— Ну да, — Гусик отмахнулся с независимым видом, — она так умеет.

Понимая, что лучшего объяснения он от этой парочки не дождется, Иан нахохлился и подтянул колени к груди. Игра нравилась ему все меньше и меньше.

Цири появилась через минуту, сжимая в объятиях целых три пыльные бутылки.

— Вот теперь поиграем! — заявила она и уселась на пол так близко к Анаис, что едва не взгромоздилась той на колени. Королева — может быть, под действием выпитого — опустила голову ей на плечо, счастливо улыбаясь — но лишь на пару мгновений. Цири же, умело орудуя тонким лезвием неизвестно откуда взявшегося кинжала — должно быть, тоже явившегося из комнаты Йеннифер — откупорила первую бутылку и щедро отпила из нее.

— Теперь моя очередь, — сказала она торжественно, — идем на второй круг. Иан?

— Вызов, — буркнул юный эльф, не меняя позы. Он уже достаточно захмелел, и новая порция алкоголя могла окончательно выбить его из колеи и толкнуть на непростительные поступки. Но правила — есть правила. Ему вдруг ужасно захотелось, чтобы Цири потребовала от него чего-нибудь крамольного — поцеловать того, кто нравится, или признаться, не делил ли он с кем-нибудь постель. И на этот раз юный эльф не стал бы отпираться, показал бы Анаис, с кем действительно хотел бы танцевать Фергус, кто единственный имел право его обнимать!

— Я так и не видела, как ты колдуешь, — заметила Цири, — слухами земля полнится, и Ламберт сказал, ты ему жизнь спас своей магией. Но я бы хотела увидеть своими глазами. Покажи что-нибудь простенькое?

Бесполезно было объяснять собравшимся, что «простенького» в магии, по крайней мере, для Иана, не существовало. Любое заклятье требовало усилий, а на хмельную голову — тем более. И юный маг огляделся по сторонам в поисках источника энергии. В большом камине, должно быть, с самого утра развели огонь, но сейчас дрова прогорели, и за кованной решеткой тлели яркие угли. Мастер Риннельдор говорил ученику, что использование стихии огня для заклинаний — это опасный путь, он мог привести к тому, что сила завладеет разумом мага и лишит его воли, но Иан сомневался, что одно маленькое заклинание стало бы таким уж рискованным. Он протянул руку к камину и сосредоточился.

Юный эльф не сразу понял, что произошло. Сперва он почувствовал, как постепенно с кончиков пальцев вверх по запястью на предплечье потекли тонкие струи приятного тепла. Он использовал левую руку, и через несколько мгновений покалывание и жар добрались до сердца, обволокли его, как плотный пульсирующий кокон, и в следующий миг на Иана обрушилась ярость. Он снова видел, как Цири сидит в седле, обнимая тело его матери, запелёнатое в полотно, и смотрит на него выжидающе, и услышал свои слова, которых не произнес, но готовые должен был выкрикнуть ей в лицо: «Нет! Убери от нее руки! Оставь! Я сам решу, когда это нужно сделать!» Следом новый образ ослепил его — Фергус танцевал с Анаис, и они смеялись, глядя друг другу в глаза, а Иан, сорвавшись с места, подбежал к ним, оттолкнул названную сестру и сжал принца в сильных объятиях — «Он мой! Мой или ничей!»

Языки пламени взметнулись на едва тлевших углях, огонь метнулся вверх, опаляя мраморную раму камина. Иан слышал, как ахнул Фергус, как Анаис расплескала вино из бутылки, но ему было все равно — он ощущал силу, несравнимую с той, что знал раньше. Огонь подчинялся ему, даря смелость, стирая границы, вливая в него новую, ослепительную уверенность.

Цири перехватила его запястье, развернула к себе, и Иан встретился с ее изумрудным взглядом.

— Отпусти, — велела она тихо и уверенно, будто плеснула водой в разошедшийся костер. Иан отпрянул, и огонь вышел из него вместе с шумным выдохом. Он вздрогнул и опустил веки.

В комнате висела мрачная тяжелая тишина. Фергус и Анаис смотрели на него с пола, широко распахнув глаза, а Цири, продолжая сжимать запястья юноши, ждала, пока он успокоится.

— Никогда, — сказала она, когда Иан смог наконец задышать ровно, не давясь воздухом, — никогда так больше не делай. Я знаю, что это такое — не смей.

Иан, все еще растерянный, как лунатик, разбуженный балансирующим на козырьке крыши, кивнул.

— Простите, — Цири выпустила его руки, и юноша посмотрел на остальных, — я случайно.

Анаис и Фергус глядели на него напряженно, но Цири, прошествовав к своему месту, уселась и заявила беззаботно:

— Ну давай, Иан, твой ход.

Юный эльф сглотнул. Он успел почти позабыть, что они вели какую-то игру, но, поспешив взять себя в руки, с надеждой посмотрел на Цири. Обращаться к кому-то еще в комнате у него пока не хватало смелости.

— Правда или вызов? — спросил он тихо.

— Правда, — отмахнулась Цири, — хватит с нас вызовов.

На этот раз Иан не раздумывал. Эта его внезапная вспышка, огонь, на секунду заменивший собой всю кровь в его жилах, напомнил ему еще кое о чем.

— Цири, — спросил Иан почти шепотом, — грядет война?

Прежде беззаботная — или старавшаяся такой казаться — Цирилла вдруг посерьезнела, и лицо ее сделалось жестким и незнакомым. Иан пожалел о своем вопросе сразу, едва он прозвучал, но брать его назад было поздно — тем более, что Анаис и Фергус теперь тоже обратили выжидающие взгляды на Цири.

Та бессердечно медленно кивнула, словно счищала присохший бинт с раны.

— Да, — сказала она и замолчала. Теперь они с Ианом были квиты. Один вопрос — один ответ.

В следующие несколько минут их пиршество и впрямь стало походить на настоящие поминки — они передавали бутылку по кругу, пили молча и не глядя друг на друга.

Наконец Цири, все еще не спеша возвращать свое прежнее беззаботное веселье, вперила взгляд в брата.

— Ну теперь моя очередь — опять, — заявила она, — и я меняю правила.

— Так нельзя, — запротестовала, будто очнувшись, Анаис, и ей тоже достался тяжелый взгляд изумрудных глаз. Королева притихла, как маленькая девочка.

— Моя игра — мои правила, — ответила Цири, — и я хочу задать вопрос вам обоим — Ани и Гусику. — они переглянулись, словно хотели мысленно сговориться, что выбрать, но Цири приняла решение за них, — правда. Отвечайте — вы вообще хотите жениться друг на друге?

Это был подлый, грязный прием, как бросок горсти песка в глаза, но Иану вдруг показалось, что в этом долгом дне, который никак не хотел заканчиваться, именно этот вопрос должен был оказаться самым важным.

Анаис и Гусик смотрели друг на друга долго, почти не моргая, и остальные не думали их торопить. Наконец оба взяли дыхание, как певцы, готовые затянуть гимн.

— Нет, — ответили они одновременно.

 

========== Фергус: Из огня - в полымя. ==========

 

Лучшим моментом дня для Фергуса был тот, когда, тихо скрипнув, двигалась скрытая панель в стене, и Иан заходил в его спальню. Иногда слишком усталый даже для разговоров, друг проскальзывал к постели, молча раздевался и устраивался под одеялом, даже если сам Фергус был в этот момент чем-то занят. Пару раз юный эльф просто засыпал, не дождавшись принца в постели, но это не имело значения. С каждым днем он, как жизнелюбивое растение, пускал корни все глубже в сердце Фергуса, проникал в него все надежней, казалось, в самую его кровь, как целебный эликсир. Принц не противился этой все крепнущей связи, хоть временами и начинал бояться ее.

Днем друзья почти не виделись. Фергус не знал, где проводит время Иан. Юный эльф уходил из его спальни вскоре после рассвета, и, вроде бы, все свободные часы посвящал магическим тренировкам. Принц знал, что юный маг забросил книгу Раффара Белого, которую упорно читал с самого отъезда из Нильфгаарда, и обратился к новым заклинаниям. Может быть, нашел что-то полезное в библиотеке короля Фольтеста. Или госпожа Йеннифер подпустила его к собственным запасам магических знаний. Прежде Иан часто читал при Фергусе, теперь же даже говорить о своих изысканиях избегал. Принц боялся, что это случалось от того, что юный эльф терпел слишком много неудач на новом поприще без помощи наставника, и терпеливо ждал, пока он сам решит посвятить его в свои дела.

Тем более, что самому принцу было, чем себя занять. После той игры, что они затеяли в комнате Анаис после похорон матери Иана, Цири вызвала брата на серьезный разговор. Старшая сестра впервые в его жизни говорила с Фергусом не просто, как со взрослым — как с равным. Словно, признавшись в своем нежелании жениться на королеве, он предстал перед ней в новом свете, прошел в ее глазах тайный обряд инициации, и теперь заслуживал правды.

Цирилла говорила долго и обстоятельно, не давая Фергусу перебить себя. Рассказывала о грядущей войне. Шпионы Империи, по ее словам, уже давно следили за тем, как Саския, самопровозглашенная королева Аэдирна, собирала войска. Началось это давно — с того, что ее усилиями была сорвана сделка с друидами, на которую рассчитывала Анаис. Встали ли мудрые жрецы на сторону другой королевы, сказать было сложно, но Саския громкими обещаниями и напоминаниями о старых обидах привлекла на свою сторону магов Каэдвена — фактически, в стенах Бан Арда теперь готовили не королевских советников и придворных магов, а бойцов. Пренебрегая глубинами магического искусства, адепты школы, по сути, приблизились к ведьмакам, делая больший упор на боевые заклинания, переработав и усовершенствовав ведьмачьи знаки, и не брезгуя обучаться бою на мечах и стрельбе. За неполные десять лет Саскии удалось не только изменить направление развития магии на Севере, но и привлечь к ее изучению огромное количество людей, живущих на завоеванных территориях. Здоровые юноши, прежде пошедшие бы в солдаты, проходили магическое обучение, не взирая на уровень способностей и начальной подготовки, не тратя время на постижение глубин искусства, но становясь эффективными и преданными воинами. Саскию по-прежнему любили, и то, как легко она смогла завоевать два из четырех королевств Севера, лишь убедило примкнувших к ней нелюдей, что дело ее — правое, и, следуя за ней, они победят. В городах и поселениях Темерии и Редании все чаще замечали засланных агитаторов, старающихся достучаться до разума и сердец оседлых эльфов, краснолюдов и даже низушков, обещающих помочь, если те решатся на открытую конфронтацию со своими нынешними «хозяевами», и местами — особенно в Редании, где Адде до сих пор не слишком доверяли — это работало. Поднимались восстания, подавлять которые бескровно становилось все сложней.

И если всего этого было недостаточно, у Саскии был еще один козырь в рукаве — она не только способствовала популяризации и упрощению магии, но и вербовала тех магов, кто уже постиг вершины мастерства и таил обиды на бывших представительниц Ложи Чародеек — Филиппу и Кейру. Таких находилось не так уж мало, и получалось, что советницы двух королев-сестер становились не помощью, а помехой для них.

Война зрела, как уродливый фурункул, готовый вот-вот лопнуть, и остановить это было уже невозможно. Фергус слушал Цири, глядя в ее серьезное бледное лицо, не возражая, не спрашивая и не зная, что и думать.

— Единственный вариант, при котором вмешательство армии Нильфгаарда будет воспринято гражданами Темерии и Редании положительно, при котором не возникнет внутренних разногласий, ослабивших бы боевой дух людей еще сильнее, — продолжала сестра, — это если их возглавит муж королевы. Отец знал о такой возможности давно, он готовился к чему-то подобному, даже когда казалось, что войнам конец, и все готовы жить в мире. Отчего, ты думаешь, он не отрекся в мою пользу давным-давно, как собирался?

Фергус покачал головой — он и правда этого не знал. Разговоры о том, что Цири должна вот-вот занять трон Эмгыра, велись уже больше десяти лет, но официальных объявлений так и не звучало. Сестра улыбнулась — не снисходительно, лишь немного печально.

— Потому, Гусик, что он никогда не собирался передавать корону мне, — ответила она наконец, — Он таскал тебя на все советы и все парады, знакомил со всеми генералами и обучал военному искусству вовсе не для того, чтобы просто отдать тебя Анаис, как красивый кинжал в изразцовых ножнах. Он растил из тебя Императора, сосредоточив внимание возможных заговорщиков на мне. Он ждал, когда ты войдешь в возраст и сможешь взойти на трон — как раз в тот момент, когда Темерии так понадобится помощь. По сути, ты всегда был спасителем Севера, а не захватчиком, подарком судьбы — и Империи — для тех, кто до сих пор считает Нильфгаард врагом.

Фергус молчал. Груз ответственности, свалившийся вдруг на его плечи, был слишком огромным, чтобы можно было так легко его осознать и принять.

— А Анаис? — спросил он тихо, — она знала об этом плане?

Цири покачала головой.

— Анаис считает, что знает все, но, по сути, весь план был известен только мне, отцу и мастеру Риннельдору, — ответила Цири, — Знающий — самый верный советник Императора, он не предал нашего деда, и не предаст ни Эмгыра, ни тебя. Именно поэтому Иан был определен к нему в ученики.

— Иан? — Фергус почувствовал, что краснеет, и сестра понимающе усмехнулась.

— Я не слепая и не дура, чтобы не заметить, какие отношения вас связывают, — сказала она, — и отец тоже давно понял и принял, что советник новому Императору Нильфгаарда необходим верный и надежный. Едва ли он доходил в своих теориях до того, что вы полюбите друг друга — преданной дружбы ему было бы достаточно. Но теперь стало даже лучше. Официальная политика Нильфгаарда, конечно, запрещает подобные связи, но всем понятно, что возлюбленные куда охотней идут друг за другом в огонь и в воду, чем друзья. Потому, не бойся — брак с Анаис вашей любви — не помеха.

Отчего-то слова Цири задели Фергуса и поразили куда сильнее, чем все, что она говорила до того. Сам факт, что она все узнала, был досадным и неприятным, но то, как она легко рассуждала об их с Ианом связи, было возмутительно неправильно и несправедливо. Юный эльф и принц, казалось, не имели шансов не сойтись, сделать собственный свободный выбор — и их отношения стали лишь очередным звеном в их блестящем плане. Иан и Фергус были фигурками на шахматном поле — королем и ферзем, подчиненными в своих движениях верной руке игрока.

— Я прошу тебя об одном, — серьезно закончила Цири, — все, что я сказала, должно остаться между нами. Не посвящай в это ни невесту, ни Иана, ни Роше — никого. Сейчас это кажется бездушным, — она словно прочитала его мысли, и Фергус потупил взор под ее пристальным изумрудным взглядом, — но мы все должны спасти Север и смириться с жертвами.

— Ты смирилась? — Фергус вдруг поднял на сестру глаза, и на этот раз она долго молчала.

— Я могла убежать от своей участи много лет назад, — ответила она наконец, — так далеко, что меня никто никогда не нашел бы. Я могла пойти по Пути ведьмаков или вовсе переселиться в иной мир, где нет ни этих войн, ни интриг, ни тебя, ни отца, ни магии. Но я здесь. И я буду сражаться. И я хочу, чтобы сражаться мне пришлось с твоим именем на устах и с твоим знаменем в руках.

Фергус медленно кивнул. Сестра ни разу в жизни не была с ним так откровенна, а он сам не мог ощутить древко своего знамени в ладони — и даже, казалось, забыл собственное имя. Гусик, легко сбежавший из Новиграда, отказавшийся от охраны в темерских лесах, поменявший цвет волос и считавший, что скрылся от всех, снова исчезал. А принц Фергус — вернее, будущий Император Фергус вар Эмрейс — никак не мог проснуться.

Дни складывались в недели, и в Вызиме принц все больше ощущал себя, как дома — в худшем смысле этого слова. Он снова был в центре всего, оставаясь в тени. Столица не готовилась к королевской свадьбе, хотя разговоры о ней продолжали ходить. Город готовился к войне, и Фергус, следуя за Анаис и Цири, снова присутствовал на советах и проводил смотр войск. О том, когда предстояло грянуть первому сражению, никто не говорил, но угроза, привычная, как запах горящего торфа слишком жарким летом, постоянно чувствовалась в воздухе. Фергуса начали принимать за своего. Все запомнили его лицо и имя, его приветствовали генералы, а солдаты — отдавали честь. Ему давали слово при обсуждении стратегий грядущих битв, слушали и соглашались. Но даже так, Гусик не мог отделаться от мысли, что он — самозванец. Трус, по ошибке принятый за бравого солдата, вор, не пойманный за руку. И самим собой он становился, только оставаясь с Ианом наедине.

В предрассветных сумерках они лежали под одним одеялом, обнявшись. Иан, утомленный своими неведомыми упражнениями, накануне уснул, едва коснувшись головой подушки, и Фергус, стараясь его не беспокоить, но зная, что все равно не разбудит, скользнул в постель и обнял его. В последнее время принца часто мучила бессонница. Он мог часами лежать, не сомкнув глаз, слушать спокойное глубокое дыхание юного эльфа рядом с собой — и думать, думать, думать, пока от тяжелых мыслей не начинало резать в груди и ломить переносицу. И сейчас, почуяв, как тяжелый ком сомнений подступает к горлу, принц, повернувшись, прильнул к теплой узкой спине друга и застыл, стараясь скорее почувствовать, чем услышать, стук его сердца, сосредоточиться на его мерном ритме и, может быть, ухватить хотя бы пару часов сна до того, как Иан выберется из постели и снова уйдет — обреченный на преданность, но пока не знающий своего предназначения.

Юный эльф шумно выдохнул и пошевелился — Фергус досадливо мысленно отругал себя за неосторожность. Ну вот — разбудил его раньше времени! Но в тот же момент принц ощутил всполох радости — если друг проснулся, Гусику не придется коротать предутренние часы в привычном одиночестве. Он не мог рассказать ему о том, что тяжелым камнем лежало на сердце, но просто говорить с Ианом о пустой ерунде, уже было настоящим подарком. Тем более, что они давно этого не делали. Дома, в Нильфгаарде, друзья виделись не так уж часто. Иан, занятый своим обучением, приходил лишь тогда, когда строгий учитель позволял ему отлучиться, или сбегая от него. Но, покинув берега Империи, Фергус так привык не разлучаться с другом ни на час, что теперь болезненно переживал даже короткую разлуку на день, зная, что вечером они снова увидятся. И ему все чаще приходила мысль, что неплохо было бы заглянуть в разум юного эльфа, понять, так же ли тяжело он переживает их вынужденную разлуку, вспоминает ли Фергуса, занимаясь своими делами, или приходит лишь для того, чтобы отвлечься и отдохнуть, чтобы не быть в одиночестве. Могло статься, Иану для этих целей мог бы сойти кто угодно — и Фергус был всего лишь самым простым вариантом. Эти размышления были вопиюще несправедливыми, но прогнать их из головы принц никак не мог.

Снова глубоко вздохнув, Иан зашевелился в его руках активней, и наконец повернулся к принцу лицом.

— Ты не спишь, — юный эльф улыбнулся, и от его улыбки все сомнения, все крамольные мысли вдруг отодвинулись на задний план — у Фергуса от нахлынувшей нежности захолонило дыхание, но он нашел в себе силы улыбнуться в ответ.

— Не спится, — ответил он также тихо.

С того восхитительного жаркого утра, когда они без лишней поспешности, забыв о страхе быть обнаруженными, прикасались друг к другу, ничего подобного не повторялось. Иан и Фергус спали в обнимку, чаще всего — голышом, но до настоящих ласк дело не доходило. Они могли обменяться короткими поцелуями, погладить или даже сжать, но юный эльф словно постоянно спешил куда-то, не доводя начатое до конца. Может быть, нависшая над ними свадьба Фергуса так влияла на Иана — он мог решить, что бесчестно отбирать жениха у названной сестры, но принц хотел, чтобы в таком случае он хотя бы прямо сказал об этом, а не оставлял все, как есть, словно недописанную картину. Между друзьями, никогда ничего друг от друга не скрывавшими, казалось, выросла невидимая стена молчания, и каждый из них хранил тайну от другого, боясь выболтать ее, если подпустит к себе слишком близко, и из-за одного этого принцу хотелось наплевать на все возложенные на него обязательства, забыть об обещании, данном Цири, и снова стать тем собой, который ничего не знал, а потому ничего не должен был скрывать.

— Гусик, — Иан поерзал в его руках и прильнул ближе, прикрыл веки, будто готов был погрузиться обратно в сон, и Фергусу захотелось растормошить его, не дать снова оставить себя одного в темноте комнаты. Но юный эльф, похоже, засыпать не собирался. Когда он потянулся за поцелуем, принц едва не отпрянул, таким внезапным оказался этот порыв.

Волосы Иана были распущены. Прежде, когда, следуя традиции в Нильфгаарде, он обстригал их очень коротко, у Фергуса не было возможности заметить, как быстро они отрастали. Сейчас, не прерывая поцелуя, юноша запустил пальцы в мягкие растрепанные пряди, придерживая юного эльфа за затылок, не давая отстраниться. Им завладел незнакомый, будто дремавший прежде азарт — Фергус решительно разомкнул губы Иана языком, и тот принял это без сопротивления, лишь негромко всхлипнув. Ладонь друга с груди метнулась к шее — он не подгонял и не настаивал, только отвечал, закинув под одеялом ногу поверх бедра Фергуса и потеревшись об него слишком красноречиво, чтобы этот жест можно было истолковать неправильно.

Чуть задыхаясь, принц отстранился от него, взглянул в потемневшие глаза Иана, и на секунду ему показалось, что вот сейчас между ними наступил тот решающий кристальный момент — черта, за которой оба они должны были говорить только правду, ничего не утаивая, чтобы остаться вместе — или расстаться навсегда.

— Я должен тебе рассказать, — выдохнул Фергус, и на лице Иана вдруг промелькнул короткий испуг. Он даже зажмурился на секунду и плавно качнул головой.

— Не надо, Гусик, — попросил он шепотом, — не сейчас.

И даже понимая, что это «не сейчас» обречено было превратиться в «никогда», Фергус кивнул.

На этот раз он поцеловал Иана первым — сразу глубоко, сбив дыхание, порождая новый сдавленный стон, и, когда они вновь отстранились друг от друга, юный эльф дрожал, как от холода. Фергус понял без слов, почувствовал, будто смог на мгновение заглянуть в сознание друга, что тот тоже что-то скрывал, всеми силами стараясь умолчать о чем-то — возможно, куда более судьбоносном, чем то, о чем молчал принц. Они держались за свои тайны, как неумелый боец за слишком тяжелое оружие, и ни один из них не решался поднять его и пойти в атаку.

— Я хочу, — начал Иан, и Фергус почувствовал, как от страха у него перехватило дыхание, — я хочу дойти до конца.

В первый момент принц даже не понял, о чем идет речь. Иан смотрел на него теперь прямо и решительно, высматривая в его лице признаки сомнения или недовольства, и Фергус смог лишь удивленно приподнять брови. Юный эльф мягко высвободился из его рук и сел — в смутном полусвете рассветных сумерек его кожа казалась посеребренной, и он застыл, совершенно открытый взору, дожидаясь, пока принц поймет, о чем идет речь.

Чувствуя мелкую волнительную дрожь — на этот раз без оттенка страха, Фергус тоже приподнялся. Разумеется, оба они были достаточно взрослыми, чтобы точно знать, что значит «дойти до конца», и на тех участках пути, где им не хватило бы опыта, можно было положиться на собственные тела. Пусть неискушенные, они хотели одного и того же. Но отчего-то на миг принцу показалось, что Иан вкладывал в свои слова куда больше, чем произнес вслух, и для него то, что он предлагал, представлялось священным ритуалом, испытанием, не пройдя которое, можно было потерять самого себя.

— Ты уверен? — понимая, что готов безнадежно испортить момент, спросил Фергус. Они оба были мужчинами, и, когда дело доходило до касаний руками, не имело значения, кто начинал и кто заканчивал первым. Но то, что предлагал Иан, требовало подготовки и договоренности. Момент, когда все могло еще произойти спонтанно, не сговариваясь, был безнадежно упущен, и в Фергусе проснулось стыдное беспокойство — а вдруг он не справится? Ему, воспитанному в строгих порядках, было почти невозможно представить себя в роли принимающего, в женской роли, если угодно. Но вместе с тем, принц знал, что Иану он готов был отдать что угодно — в том числе и ведущую роль, буде на то его воля. Но по лицу юного эльфа становилось понятно, что он и сам не слишком хорошо продумал свой план. На вопрос Фергуса Иан коротко кивнул, но попытки придвинуться обратно или снова поцеловать не сделал. Принц сел повыше, скрестив ноги.

Они оба очевидно были достаточно распалены, чтобы взаимное желание не вызывало вопросов. И в иных обстоятельствах им хватило бы, должно быть, нескольких настойчивых ласк ладонями, но сейчас этого было слишком мало. Фергус, чувствуя, как от шеи вверх по лицу его поползла горячая краска, смущенно кашлянул.

— Ты хочешь, чтобы ты…? — спросил он и многозначительно повел бровями. Иан замешкался с ответом, словно в уме просчитывал стратегию или решал сложное уравнение. Наконец, с деланной легкомысленностью пожав плечами, он тряхнул головой.

— Это неважно, — объявил он, — если хочешь, давай сначала ты, — это «сначала» означало, что юный эльф рассчитывал на то, что случай станет прецедентом, и это странным образом приободрило Фергуса. Перед ним снова был его лучший друг — готовый к открытиям и экспериментам. Тот, кому он доверял безоговорочно. И с ним можно было играть по старым правилам.

— Ты предложил, тебе и начинать, — принц улыбнулся. Сомнение еще теплилось в нем — даже сидя голым перед тем, кого желал всей душой, он с трудом мог отринуть то, что вместе с воспитанием впиталось в мысли, как масло в кожу. Но с ним был Иан — а Иан всегда точно знал, что и как нужно делать, всегда втягивал Фергуса в приключения, на которые сам бы принц никогда не отважился — и всегда был рядом.

— Ладно, — юный эльф просиял, словно только и ждал его согласия. — Но если что-то пойдет не так, и тебе станет неприятно, я тут же остановлюсь, обещаю.

Фергус нахмурился.

— Я слабак что ли какой-то по-твоему? — обиженно спросил он, и Иан фыркнул.

— Гусик, при чем здесь это, — мудрым тоном, как старый учитель юному подмастерью, сообщил он, — это же не война, и мы делаем это ради удовольствия.

— Ради удовольствия, — повторил Гусик так, словно не мог до конца в это поверить.

Соглашение, однако, было достигнуто, и юношам оставалось только пожать руки, чтобы скрепить договор — от этой мысли Гусику вдруг стало ужасно смешно, и он с трудом сдержал нервное хихиканье. Еще не хватало все испортить неуместными звуками. Но пауза затягивалась, и принц немного нетерпеливо передернул плечами.

— Что мне делать? — спросил он, отчего-то принимая мысленно тот факт, что у Иана в этом вопросе оказывалось гораздо больше опыта. В конце концов, пока Фергус проводил часы над тактическими задачками и шахматной доской, юный эльф читал книги о легендарных героях и их подвигах. А какие подвиги без любви? Гусик, правда, сомневался, что в тех книгах описывалась ситуация, хоть примерно схожая с нынешней, но приходилось обходиться малым.

— Сначала нужно подготовиться, — выдал Иан и сдвинул брови. Точно также он выглядел, приступая к освоению очередного заклинания — выучить формулу, проговорить ее на разные лады, подготовить источник энергии — все это требовало тщательной подготовки, но сейчас Гусик не мог представить, что можно было предпринять. — Ты можешь встать на четвереньки? — юный эльф задал этот вопрос нерешительно — не потому что не был уверен, что это действие возымеет нужный эффект, а, видимо, опасался, что такое предложение могло оскорбить Фергуса. Но ему было совершенно не до того, чтобы оскорбляться.

Кивнув, принц перевернулся, уперся коленями в постель, сложил локти перед собой, устроив ладони одна на другой, и, высоко задрав бедра, подставился Иану. Тот подполз поближе, аккуратно погладил друга по пояснице — как верного коня или пса, исполнившего сложную команду. Вздумай Иан сейчас похвалить его, Фергус был бы готов все прекратить. Поза оказалась слишком открытой и непривычной, и одновременно — почти удушливо возбуждающей. Принц трудно сглотнул и опустил голову.

Иан медлил, продолжая неспешно поглаживать юношу — ладонь с поясницы устремилась дальше, прошлась по ягодицам, но, стоило юному эльфу провести пальцами между ними, он отдернул руку. Фергус закусил губу — должно быть, касаться его там Иану было попросту неприятно, и его легко можно было понять. Похоже, наступило время свести все к шутке, повернуться, смеясь, и, стараясь сгладить неловкость, довести друга ладонью до хриплых стонов.

Не поднимая головы, Фергус вдруг услышал странные влажные звуки — Иан старательно облизывал свои пальцы. Принц попытался повернуться так, чтобы увидеть его, но не смог, не меняя позы. И, пожалуй, это было даже хорошо — одна мысль о том, что происходило вне зоны его видимости, заставила Фергуса сладко вздрогнуть от предвкушения.

Иан промедлил еще одну томительную секунду, а потом быстро ввел в тело принца сразу два пальца. Фергус качнулся вперед и зашипел, не успев сдержаться — проникновение было болезненным и внезапным — едва ли что-то подобное описывалось в героических книжках. Юный эльф, шепча «Прости, прости!» поспешил освободить его.

— Нет, — сказал он серьезно — экспериментатор, добавивший слишком много квебрита в алхимическую формулу, — так не пойдет. Не двигайся, я сейчас.

Юный эльф соскользнул с кровати и метнулся в угол комнаты, за ширму, где хранились банные принадлежности и снадобья, которые заботливо собрала Фергусу в дорогу мама. На Севере, говорила она, царствовали весьма сомнительные представления о гигиене, и потому, снаряжая сына в путь, Рия позаботилась, чтобы он захватил с собой привычное для его кожи мыло, масла и притирки на случай, если темерская ткань окажется слишком грубой. Тогда Фергус мысленно возмущался — он был воином, а не нежной барышней. Но сейчас предусмотрительность матери, похоже, играла ему на руку.

Иан вернулся через мгновение. Фергус услышал, как он вытащил пробку из какого-то сосуда, и воздух наполнился сладким ароматом меда. Это средство мастер Риннельдор готовил специально для императорской семьи, оно изгоняло усталость и помогало коже оставаться мягкой и хранить тепло даже на лютом морозе. И еще, очевидно, делало пальцы очень скользкими.

На этот раз вторжение прошло легче — Иан удовлетворенно выдохнул, замер, ожидая реакции Фергуса, и тот нетерпеливо двинул бедрами ему навстречу. Эльф опустил свободную ладонь ему на поясницу, и принялся осторожно двигать пальцами, постепенно раздвигая их ножницами — на каждом толчке все шире.

Ощущения были странными — и не сказать, чтобы приятными. Но Фергус больше не ощущал боли и попытался расслабиться, размышляя, когда же, наконец, друг дойдет до конца подготовки, и начнется настоящее действо. Процесс, однако, затягивался. Иан раскрывал его так старательно и тщательно, словно дал самому себе обещание больше не причинять принцу неудобств, а у того уже начинали затекать колени. Он хотел было попросить эльфаприступать к главному, но внезапно друг как-то по-особенному согнул пальцы, проникнув очень глубоко, и по телу Фергуса прокатилась странная, обезоруживающе сладкая волна. Он дернулся и застонал, тут же испугался, что Иан неправильно его поймет и отпустит, и потому поспешил выдохнуть задушено:

— Еще вот так!

Эльф подчинился и еще несколько раз повторил простое движение ладонью, и с каждым новым толчком Фергус чувствовал, как внутри у него, от паха по животу и бедрам прокатываются короткие томительные вспышки. Он не заметил даже, как начал двигаться в такт с рукой Иана, зажмурился, и через несколько мгновений ощутил, как голова становится знакомо легкой, пока узел внизу стягивался все крепче, готовый лопнуть.

— Иан, — выдохнул Фергус, замирая и стараясь собраться, — я больше не могу.

Друг застыл, явно слегка обескураженный этим заявлением, но, быстро сообразив, что происходит, выпустил его, убрал руку, и Фергусу осталось лишь раздосадовано простонать, как рыбак, упустивший из рук большую блестящую рыбу.

Холод пустоты длился всего пару мгновений. Фергус, тяжело дыша, слышал, как скользкими от масла пальцами Иан касается чего-то — должно быть, самого себя. Догадку подтвердил тихий, сквозь сжатые зубы, стон друга, и в следующую секунду юный эльф вцепился в его бедро влажными пальцами, направил на себя, и последняя грань была пройдена.

Новое вторжение оказалось куда внушительней двух пальцев, хотя Иан не пожалел ароматного масла, но входил он медленно, короткими толчками, удерживая Фергуса на месте одной рукой, не давая дернуться, и сорвался лишь в последний момент. Бедра их соприкоснулись с коротким шлепком, и юный эльф, дрожа, ухватился за принца и второй ладонью. Теперь, соединенные, они вместе замерли, будто хотели привести дыхание в унисон, привыкая к ощущениям. Фергус уткнулся горячим лбом в сложенные ладони, дернулся вверх, подгоняя Иана, и тот будто только этого и ждал.

Казалось, для их тел не было ничего естественней, чем двигаться синхронно, держать единый ритм, откликаться на каждое прикосновение, подхватывать каждый вдох, чтобы тут же шумно выдохнуть. Подставляясь, впуская в себя Иана, Фергус жалел лишь о том, что не может обернуться и увидеть его лица, снова перехватить губами губы, чтобы смешать его дыхание со своим окончательно. В какой-то момент, когда плавный ритм стал поспешным и рваным, Иан начал тихо вскрикивать, склонился ниже, прильнув к спине Фергуса, но не отпустил. Принц чувствовал, что друг оказался болезненно близок к краю, в то время как его собственное напряжение — почти невыносимое — никак не могло найти выход. Он словно пытался удержать в руках рассыпающуюся ткань, соединить вместе ее концы, но она все ускользала.

Иан врывался в него размашисто, резко, каждый раз добираясь до той неизведанной сладкой точки, которую прежде задевал пальцами, и Фергусу с каждой секундой все отчетливей казалось, что он вот-вот исчезнет, растворится в собственном горячем дыхании, в хриплых вскриках юного эльфа — и в ослепительном бессилии дойти до конца. Он попытался взмолиться, попросить Иана что-нибудь сделать — друг затеял эту игру и лучше знал правила, но дыхания хватало лишь на влажные протяжные стоны.

Спасение пришло внезапно — то ли Иану верные действия подсказал какой-то скрытый инстинкт, то ли он, на пике единения, смог проникнуть на миг в сознание Фергуса и все понять. Ладонь друга, все еще скользкая от масла, с бедра принца переместилась к паху, и стоило ему обхватить его пальцами, как Фергус, крупно вздрогнув, выгнулся, сжимая Иана в себе, и излился, оросив его руку и простыни под собой. А еще через мгновение и юный эльф не смог удержаться, с почти беззвучным стоном.

Еще несколько долгих минут они оставались в прежней позе. Краем ускользающего сознания Фергус понимал, что у него ужасно затекли ноги и руки, что тело становилось неподъемно ватным, наполняясь усталостью, но, казалось, юноши никак не могли разомкнуть неудобных объятий. Не сказав друг другу ни слова правды о сокровенных тайнах, они избавились от разделивших их границ, и снова были вместе — на этот раз почти единым и неразделимым целом.

Утром, когда совсем рассвело, Иан не спешил уходить. Они лежали рядом, пропитавшись запахом меда и собственных тел, не разговаривая, не глядя друг на друга, но впервые за прошедшие недели Фергус чувствовал себя по-настоящему спокойно. Пусть им еще предстояли долгие и сложные разговоры, взаимный обмен секретами, даже неминуемая война — юноши готовы были встретить все это вместе, как и прежде.

Иан поднялся первым. Он сел на кровати, спиной к Фергусу, повел плечами.

— Я хочу проведать Ламберта, — бросил он, не оборачиваясь.

Поспешив сбросить охватившую его теплую негу, принц тоже быстро сел. За всеми важными переговорами и советами, за занавесом собственных тревог об Иане, он ни на секунду не забывал о раненном ведьмаке. Тот продолжал упрямо бороться за жизнь, теперь магическое поле вокруг него поддерживали сразу две чародейки, иногда даже прибегая к посильной помощи Геральта и Цири. Анаис пару дней назад отправила письмо сестре, переступив через свою гордость, прося о содействии саму Филиппу Эйльхарт. Но, несмотря на все эти усилия, ведьмаку не становилось лучше. Ранившие его стрелы исследовали с дотошной тщательностью, Кейра попыталась вычислить и воссоздать формулу магического яда, но и это помогло очень мало. Ламберт буквально таял с каждым днем, и в последнюю неделю не мог уже ни разговаривать, ни принимать пищу самостоятельно — его кормили через специальную трубку, чертеж которой прислал из Нильфгаарда личный лекарь Императора. И за все это время Иан ни разу к нему не зашел — по крайней мере, Фергус об этом не слышал. Ему и самому сложно было смотреть в бледное лицо умирающего, на котором, как ему казалось, была буквально написана просьба прекратить его страдания, отпустить его, оставить в покое. И всякий раз, думая о ведьмаке, Фергус боялся, что Кейра наконец решится исполнить ее.

Друзья вымылись и оделись молча. Тело Фергуса, храня память о произошедшем до рассвета, подчинялось не слишком ловко, и он, выходя из покоев, опасался, что по походке его легко можно было понять, чем они с Ианом занимались. Он старался идти прямо, и на подходе к комнате чародейки друг сжал его руку в своей ладони. Пальцы Иана оказались неожиданно горячими.

Обретя при дворе новый статус, Фергус получил право входить в любую комнату без стука, но перед дверью Кейры они с Ианом остановились. Переглянулись, и в глубине зеленых глаз друга принц заметил вдруг какую-то незнакомую прежде, мрачную убежденность. Словно юный эльф пришел, держа за пазухой верный кинжал, чтобы одним его взмахом оборвать страдания ведьмака. Именно Иан постучал в дверь.

Та отворилась перед ними сама по себе, будто была зачарована на узнавание посетителей. Юноши, не размыкая рук, вошли.

Обе чародейки стояли к ним спиной, плечом к плечу, в нескольких шагах от распростертого на столе ведьмака, и тихо переговаривались.

— Почки отказали окончательно, — ровно и без капли эмоций говорила Йеннифер. За пару недель она стала еще миниатюрней, будто буквально вкладывала в лечение Ламберта ресурсы собственного тела, — еще немного — и сердце снова встанет, и на этот раз мы не сможем его запустить. Его мозг…

— Знаю, — слабо оборвала ее Кейра, — я знаю, Йен, и про мозг, и про сердце, и про почки. Но Филиппа сказала, что прибудет к вечеру. Может быть, мы сможем удержать его?

Голос белокурой чародейки звучал неузнаваемо. Фергус не мог видеть ее лица, но знал, что, прежде похожая на беззаботную улыбчивую девчонку, круглолицая и цветущая, Кейра превратилась в ходячий скелет. Кожа на выпирающих скулах обрела неестественно пергаментовый оттенок, глаза глубоко ввалились, магичка усохла, осунулась и теряла волосы горстями, но ничто из этого не могло ее остановить.

Юноши замерли, Фергус инстинктивно крепче вцепился в руку друга, но тот, помедлив пару мгновений, вдруг высвободил свою ладонь из его хватки. Приблизился к чародейкам, скользя, как туман, обошел их и остановился в шаге от мерцающего магического поля. Женщины, замолчав, удивленно смотрели на него.

— Иан, не подходи близко, экран опасен, — заметила Йеннифер — впрочем, без особой настойчивости. Иан ее не слушал. Он смотрел на ведьмака, почти не моргая, будто хотел поймать тот момент, когда жизнь окончательно покинет его измученное тело.

В комнате было по обыкновению сильно натоплено — в большом камине у дальней стены плясало зеленоватое пламя — Кейра поджигала в нем магические травы, пропитывая воздух их целебными ароматами. Сейчас, стоило Иану приблизиться к волшебному куполу, огонь в очаге дрогнул, опал, почти исчезнув, а потом взметнулся вверх — на этот раз пронзительно-желтый, как ведьмачьи глаза.

— Иан! — испуганно выкрикнула Йеннифер. Ведьмак на лабораторном столе вдруг выгнулся, забился в тяжелых конвульсиях. Все раны, накрытые чародейскими «заглушками» из целебной мази, разом вскрылись и закровоточили — не слишком сильно, видимо, в жилах Ламберта осталось слишком мало жизни. Магический экран, дрогнув, упал, и ведьмак остался лежать перед юным магом — обнаженный, дрожащий и умирающий.

— Иан! — повторила Йеннифер, шагнула к эльфу, но тот, не оборачиваясь к ней, поднял руки ладонями вверх — пламя в камине неистово дернулось, зашипело, вспенилось, как сильный морской прибор, и в комнате мгновенно стало так жарко, что Фергус не смог вдохнуть — застыли и обе чародейки.

Иан плавно опустил руки, накрыл одной ладонью страшную рану на бедре ведьмака, а вторую опустил ему на грудь. Еще мгновение огонь плясал, готовый выплеснуться на ковер, сжечь остатки воздуха в комнате, уничтожить всех, кто был в ней будто на торжественной древней тризне по павшему герою.

Иан выдохнул заклинание. Еще секунду гул пламени нарастал, а потом все разом стихло.

Хрупкое, словно бумажное, тело юного эльфа повалилось на пол плавно, как будто почти ничего не весило. Фергус заметил, как из носа Иана хлынула густая темная кровь. Он хотел броситься к нему, подхватить на руки, спасти от падения, но, удерживаемый незнакомой мощной магической сигнатурой, не смог двинуться с места.

Первой пришла в себя Кейра. Она метнулась к столу, где Ламберт, обмякнув, лежал все еще с закрытыми глазами. Но даже со своего места Фергус видел, что в тех местах, где коснулся Иан, появились багряно-черные ожоги, но все четыре раны закрылись. Еще секунда — и Ламберт сделал долгий глубокий вдох, потом выдохнул и распахнул глаза. Кейра, не устояв на ногах, дрожа, упала перед столом на колени, не выпуская его руки. Все еще слишком слабый, чтобы шевелиться, ведьмак вращал глазами, стараясь оглядеться по сторонам, понять, где он находится.

Йеннифер же не спешила ни рыдать, ни бросаться к ведьмаку или Иану, все еще лежавшему на полу. Она медленно и угрожающе повернулась к Фергусу, и у того от ужаса засосало под ложечкой. Принц не понял, что произошло, но при одном взгляде на чародейку становилось ясно — они стали свидетелями страшной, непоправимой катастрофы.

— Кто его этому научил? — спросила она у принца, будто именно он был ответственен за случившееся. Фергус, силясь сбросить с себя магическую пелену, слабо тряхнул головой. Он все еще хотел подбежать к Иану, проверить, жив ли он, очнется ли. Но Йеннифер его опередила.

В два широких шага она подошла к распростертому на полу телу юного эльфа, приподняла его, сжав плечи — голова Иана безвольно дернулась, но он открыл глаза и медленно моргнул. Кровь заливала ему лицо и воротник рубахи, и выглядел он бледнее, чем Кейра.

— Иан, — строго и требовательно спросила Йеннифер, ловя его взгляд, — кто позволил тебе обратиться к магии Огня?

 

========== Иан: Тяжело в учении. ==========

 

Иан поднялся по узкой лестнице, которую больше никто не охранял, остановился перед неприметной дверью, и почувствовал, как вся его решимость плавно уходит из него, как вода из трещины в глиняном сосуде. Он пришел сюда с твердым намерением столкнуться с собственными страхами, с новообретенной неисцелимой болью лицом к лицу, и теперь стоял, не в силах потянуть дверь и переступить порог комнаты, где умерла Виенна.

Он не стал говорить об этом ни Цири, ни Анаис, ни даже Фергусу, но то, что казалось освобождением, лечебной процедурой, их откровенный обмен памятью помог ему только на короткое время, как настойка лебеды унимала зубную боль. Но чтобы избавиться от нее вовсе, все равно необходимо было вырвать зуб с корнем. Так и Иан надеялся справиться с собой, переступив этот ужасный порог.

Он закрыл глаза и выдохнул, словно собирался произнести особенно сложное заклинание. Дверь открылась легко — после того, как отсюда вынесли тело Виенны, комната снова стала забытой и необитаемой — и запереть ее люди отца не потрудились. В крохотное окно под самым потолком проникало очень мало света. День стоял пасмурный, с самого утра с неба сыпался противный влажный снег, залепивший и без того пыльное стекло. Иан медленно, опасливо ступая по полу, как по ненадежной болотной почве, прошел до оставленного посреди комната стула — на нем во время допроса сидел папа. Второй стул валялся на боку у противоположной стены — может быть, его уронил и оттолкнул кто-то из бойцов, может быть, сама Виенна отшвырнула в сердцах.

Юный эльф сел и огляделся по сторонам. Жутко и одновременно как-то смутно волнительно было представлять, что всего пару дней назад мать ходила по этой комнате. Освобожденная от оков, она, должно быть, сперва металась из угла в угол, не находя себе места, может быть, искала способ сбежать — пока, отчаявшись, не забилась в угол, где ее и застал ночью Иан. Стражи сказали, она отвергла предложенную еду — юный эльф с горькой усмешкой подумал, что от выпивки мать бы точно не отказалась. Хотя он знал о ней слишком мало, чтобы утверждать что-то наверняка. Виенна была, как и для папы, главной женщиной в его жизни — но даже лицо ее Иан смог толком запомнить только когда она умерла.

С болезненным упорством Иан огляделся пристальней. В этой комнате под потолком не было ни балок, ни крюка для люстры. Из мебели, кроме стульев, оставалась лишь какая-то рухлядь — и он задумался вдруг, как же эльфке удалось повеситься? После выпитого в компании друзей вина, Иана всю ночь мучали неприятные сны, никак не хотевшие переступить грань настоящих кошмаров, от которых можно было бы с криком проснуться. Те видения были вязкими и топкими, как холодная трясина, и, думая, что очнулся, Иан попадал только в следующий сон. В них Виенна кончала с собой множеством разных способов — разбивала окно и разрезала себе руки осколками, бросалась грудью на ножку перевернутого стула, даже откусывала сама себе язык. Но ни один из увиденных отвратительных снов не давал ответа на вопрос — как ей удалось залезть в петлю.

Ответ нашелся через несколько минут пристального разглядывания скудной обстановки. Дверь, ведущая в коридор, открывалась наружу, была самой обыкновенной, не похожей на створки в тюрьме — без зарешеченного окна, с кованной массивной ручкой — такой же, как во многих прочих комнатах дворца. Иан очень отчетливо увидел, буквально заставив себя достроить явившийся образ до конца, как мать, пропустив ленту через изгиб этой ручки, обвила ею себя за шею, встав на корточки, а потом просто упала лицом вперед. Должно быть, она сделала все тихо, не хрипела и не слишком дергалась — стражи за дверью ничего не услышали. Или не хотели услышать? Отношение к странной пленнице со стороны командира, приправленное толикой грязных слухов, было им понятно, но они не хотели иметь с этой историей ничего общего — тем более, что Фергус еще и заплатил им за молчание.

Иан отвернулся от двери, не убежденный в своей догадке, но готовый поверить в это — чтобы сжечь получившуюся картину в своем мозгу и избавиться от нее, необходимо было сперва ее дорисовать до конца. Юный эльф опустил потяжелевшие веки — глаза заслезились, но плакать ему не хотелось. Он позволил себе воскресить в памяти то, какой он увидел Виенну в последний раз — бледное, чуть синеватое лицо было спокойным, на нем не осталось ни боли, ни ужаса, и Иану очень хотелось верить, что, если ему и предстояло отныне видеть мать во сне, то приходить она станет именно такой — умиротворенной.

Когда он снова открыл глаза, в воздухе вокруг него порхали полупрозрачные огненные бабочки.

От неожиданности юный эльф подскочил, с грохотом уронил стул и рывком обернулся. Высокий рыжеволосый эльф стоял в нескольких шагах от него, скрытый смутными тенями, сложив руки и чуть опустив голову. На нем был простой дорожный плащ, а под ним — одежды небогатого путника, торговца или бродячего артиста.

— Я знаю тебя, — голос Иана звучал не громче шепота.

— Я очень рад, что ты меня запомнил, маленький Иорвет, — эльф поднял лицо и улыбнулся. У него были тонкие, совсем неприметные черты и прямой взгляд удивительно добрых серых глаз. Он смотрел на юношу, почти не моргая, изучал его, казалось, с праздным случайным любопытством, будто выхватил знакомое лицо из яркой толпы. Имя пришло на память в следующий миг.

— Огненный Яссэ, — Иан сделал короткий шаг, а эльф театрально поклонился — так же он кланялся ликующей толпе со широкой деревянной сцены в далеком Туссенте, и юноша почти услышал собственный вопрос папе «Он волшебник?»

— Прости меня за грубое вторжение, — Яссэ опустил руки и снова сложил их скромно и чинно, как на приеме у высокопоставленного чиновника, который должен был заплатить ему за представление, — я не был уверен, что застану тебя здесь. Я всего лишь хотел посмотреть на то место, где умерла моя храбрая Соколица.

Иан опустил глаза. Эта встреча была слишком неожиданной, слишком странной, чтобы поверить в ее случайность, но, прислушавшись к себе, юный эльф не нашел ни желания, ни сил удивляться дальше. Огненный Яссэ — маг на службе королевы Саскии, о котором, должно быть, говорил человек из расколдованной статуэтки — был тем, кого Виенна называла своим другом. И он явился сюда, рискуя быть пойманным, чтобы почтить ее память. В этом было не слишком много смысла, но иных причин Иан не смог придумать.

— Я любил ее, — словно услышав его мысли, продолжал Яссэ. Он неспешно прошелся по комнате, обогнул застывшего юношу, подошел к высокому окну и взглянул на него, задрав голову, — больше всего на свете она боялась оказаться в клетке.

— Ее могли бы допрашивать в темнице, — заметил Иан негромко, ощутив внезапную необходимость оправдать действия папы. На совесть человека смерть матери легла тяжким грузом, и юноша надеялась хотя бы в собственных — и чужих — глазах снять часть этой вины. Как там сказала Анаис? Он всего лишь хорошо выполнил свою работу.

— В темнице она не смогла бы свести счеты с жизнью, — на этот раз Яссэ ответил с прохладцей, не обернувшись. Он продолжил свой путь по маленькой комнате, дошел до двери, остановился и коснулся пальцами ручки — видимо, у него мелькнула та же догадка, к которой пришел Иан. Но Яссэ не задержался надолго, сделал несколько шагов в сторону и наконец остановился перед юношей.

Он превосходил Иана в росте на полголовы, и перед магом тот почувствовал себя снова мальчишкой, но на этот раз не предвкушавшим яркое цирковое представление, а застуканным за непростительным поступком и ожидавшим справедливого наказания. Но Яссэ улыбнулся.

— Ты очень вырос с тех пор, как мы виделись в последний раз, — заговорил эльф, вглядываясь в лицо Иана пристальней, — должно быть, многие из тех, кто не видел тебя пару лет, говорят это. Но я имею в виду не только твой рост. Я почувствовал в тебе силу Истока еще при самой первой нашей встрече. Ты и сам тогда этого еще не подозревал, но магия дремала в тебе — исключительная, восхитительная… Жаль, что и сейчас она спит.

Иан нахмурился. Сложно было поспорить с тем, что его успехи в магии измерялись крупицами. Он освоил несколько целительских и шпионских техник, пару несложных бытовых заклинаний, но за последние недели в нем успело многое поменяться, и эльф даже начал немного гордиться тем, чем занимался, принял, как данность необходимость упорного труда и был готов к нему. Но Яссэ, видевший его всего пару раз в жизни много лет назад, смотрел на Иана сейчас, как на глупого несмышленыша, взявшегося за сложный философский трактат, хотя едва научился складывать буквы в слова.

— Вы меня совсем не знаете, — это был самый простой, самый очевидный ответ, но на него эльф лишь снова беззлобно усмехнулся.

— Позволь мне, дитя, быть с тобой откровенным, — сказал он, — я следил за тобой много лет, с той самой ночи в Туссенте, когда твои родители устроили праздник на винодельне. Мы уехали, но сердце твоей матери осталось с тобой, хотя ты не пожелал отправиться в путь с ней. Ты, должно быть, знаешь, что труппа наша была не так проста, как хотела казаться, и у меня было много глаз и много способов подслушать и подсмотреть — и магических, и самых обыкновенных. Сперва я наблюдал за тобой по просьбе Виенны, рассказывал ей о твоих маленьких победах и досадных неудачах, о твоей дружбе с принцем Фергусом и том, как твои родители, занятые своими делами, забывали о тебе. И чем дольше я смотрел, тем больше убеждался — в тебе, дитя, скрыт огромный талант, и ты, выбирая путь, пошел не в ту сторону.

Иан нахмурился сильнее. Само знание о том, что все эти годы он был объектом постоянного наблюдения, не пугало, а вызывало какое-то смутное, гадостное чувство, словно нашел чужой волос в миске с супом или, откусив яблоко, обнаружил в нем червя. Но Яссэ говорил с ним так доброжелательно и легко, словно не было ничего естественней его наблюдений — забота о спокойствии любимой женщины, и не более того. Однако последнее замечание снова всколыхнуло в нем возмущение — Яссэ мог быть блестящим шпионом и знать, как Иан проводил каждую минуту каждого дня, но они все еще не были знакомы так близко, чтобы он мог осуждать его выбор.

— Ты знаешь, милый Иорвет, почему энергия Огня считается запретной для магов? — взгляд Яссэ стал цепким и прохладным, словно он заговорил о личных неприятных вещах.

— Мастер Риннельдор рассказывал, что эта магия способна быстро поработить сознание того, кто ею пользуется, — произнес Иан, будто отвечал хорошо выученный урок. Яссэ ухмыльнулся.

— Мастер Риннельдор повторяет слова Капитула, наложившего этот запрет, — покачал он головой, — энергия Огня — самая гибкая, самая тонкая из всех существующих, поддавалась магам слишком легко — с точки зрения тех, кто надеялся их контролировать. Королям, правителям прошлого, о котором нам велели забыть, не нужны были слишком сильные слуги, потому они позволили магам пользоваться лишь тремя стихиями, а адептов Огня признали преступниками и опасными бунтарями. Но опасность — вещь относительная. Те, кто по другую сторону, зовут это могуществом.

Иан покачал головой, готовый опровергнуть слова Яссэ, но тот не дал ему себя перебить.

— Ты помнишь, дитя, когда твоя сила проявилась особенно ярко впервые?

Иан сжал кулаки.

— Когда ты поджог дом моего отца из-за каких-то личных счетов, — выплюнул он, — когда он чуть не погиб в огне, а все его книги и рукописи оказались уничтожены.

— Он отверг предложение нашей Королевы, которой прежде приносил клятву верности, — спокойно ответил Яссэ, — и заслужил наказания за предательство. Но моей главной целью был вовсе не твой отец и не его бесполезные заметки. Я мог бы наказать его иначе — куда более надежным способом, если бы захотел. Я знал, что в том доме был ты, милый Иорвет.

Иан испуганно попятился. Мысль, что кто-то мог покушаться вовсе не на отца и даже не на Фергуса, прежде не приходила ему в голову. В этой партии он был слишком мелкой картой, чтобы кто-то не сбросил его в начале раунда.

— Ты ведь знаешь, что для использования магии, необходимо призвать энергию стихии? — спросил Яссэ мягко, — и какая стихия была единственной, к которой ты мог обратиться, когда открывал портал, прежде никогда тебе не дававшийся?

Сердце Иана пропустило удар. Ответ был таким простым и очевидным, что до сих пор его нельзя было заметить, как не замечаешь собственного дыхания, пока на нем не сосредоточишься — или не начнешь задыхаться.

— К Огню, — тихо проговорил он, — я обратился к Огню.

Яссэ улыбнулся.

— Верно, дитя, — подтвердил он, — это было твое первое столкновение с ним, и он помог тебе спасти и свою жизнь, и жизнь твоего отца-предателя. И что же — ты немедленно стал его рабом, как утверждает мастер Риннельдор?

Иан покачал головой, все еще слишком обескураженный.

— Я хотел помочь тебе, — продолжал Яссэ, — раскрыть силу, дремлющую в тебе, которой в спокойной обстановке суждено было остаться спящей. И у меня получилось. Конечно, это была не первая из расставленных мной ловушек. Нападение на комнату принца в Новиграде — я знал, что ты захотел бы защитить друга. Встреча на тракте — в лагере, куда вас привезли, жгли костры. Мои солдаты не видели в этом смысла, но я велел им делать это — специально для тебя.

— Но зачем? — от этого спокойного мягкого тона, от доброжелательного взгляда и скупых плавных жестов Яссэ Иан начинал злиться все сильней. Он вспомнил, как магия проникла в него, когда он попытался принять вызов, брошенный Цири, как почувствовал прилив незнакомой отчаянной уверенности, смог подобрать верные ответы в важных, уже случившихся беседах — вместо своего глупого молчания, и все это сейчас огненным комом зрело в груди.

— После всего, что я тебе рассказал, я не смею надеяться, что ты поверишь мне или в то, во что верю я сам, — ответил Яссэ, — но я уже говорил тебе — в тебе дремлет великая сила, которой не дают развиться, которая не знает свободы. А я — борец за свободу, дитя, и за магию, которую люди, изуродовав, забрали у нашего народа. Пусть сами они подчиняются своим законам. Для первого за века ребенка-Истока из эльфов я хочу иной участи. Ты, возможно — почти наверняка — отравленный ими, в конечном счете станешь моим врагом, но для меня будет честью сразиться с тобой, когда ты выберешь один верный Путь и пройдешь по нему до конца. Мой учитель как-то сказал мне, что я продаю свою верность по дешевке. Мои наниматели всегда рады выгодной сделке, не зная, что верность я храню одной только магии.

— Ты мог убить моего отца, моего лучшего друга, даже меня самого, — Иан отступил от Яссэ на шаг, сильнее сжимая кулаки, — я не верю тебе!

— Я знаю, — кивнул Яссэ, — и потому я предлагаю тебе не знак доверия, но подарок, узнав о котором, моя королева сможет обвинить меня в измене. А изменников она сжигает заживо — драконье пламя не подвластно даже мне, хотя я впустил в себя силу Огня много лет назад.

Иан молчал, и, видимо, посчитав это знаком согласия внимать, Яссэ после короткой паузы продолжил:

— Я научу тебя заклинанию, которое сможет спасти того, на кого охотились Виенна и ее отряд. Ведьмак был ранен проклятыми стрелами, и чародейки, выхаживающие его, не в силах ему помочь — это волшебство им, с их ограниченными знаниями, подчиненными людским законам, просто недоступно.

Юный эльф вскинул голову и сжал зубы, чтобы не вскрикнуть, никак не выдать охватившего его возбуждения. Он видел, какой усталой и потерянной выглядела госпожа Йеннифер, выходя из комнаты Кейры, где под магическим куполом умирал Ламберт. Он знал, как от бессильной ярости Геральт готов был разнести весь дворец. Как Кейра, спасшая Иану жизнь от страшного проклятья много лет назад, теперь от бессилия не могла даже заплакать.

— А что ты попросишь взамен? — спросил юноша, понимая, что, отказавшись, предаст их всех, даже если сами они об этом никогда бы не узнали, а, узнав, начали бы его отговаривать, грозить, как грозила Цири, осуждать, как мастер Риннельдор.

— Ничего, — отозвался Яссэ, — и я знаю, что это звучит подозрительно. Но, повторюсь, — ценна только магия. А в тебе, дитя, она может возродиться такой, какой ее помнят только самые древние Знающие в Тир на Лиа. Никаких клятв, никаких сделок. Я буду даже рад принять смерть от твоей справедливой руки, если у тебя на это хватит сил.

Позже, лежа в постели рядом с Фергусом, Иан не мог выкинуть этот разговор из головы. Яссэ не взял с него обещания помалкивать об их встрече, но юный эльф и сам решил ничего о ней не говорить даже лучшему другу. От роящихся в голове мыслей он никак не мог уснуть, но, слыша, что и Гусик не спит, притворялся. Яссэ — вражеский агент, тот самый опасный маг, от которого папа отправился защищать Иорвета, незнакомый враг, грозящий гибелью всем, кого Иан знал и любил, предлагал бескорыстную помощь, и легко поверить в это мог бы лишь полный идиот. Юный эльф идиотом не был, но пока не видел для себя прямой угрозы. Что мог сделать с ним Яссэ вместо обещанного? Похитить и требовать выкуп у королевы? Но почему тогда он не сделал этого прямо там, в пустой закрытой комнате? Чего проще — затянуть зазевавшегося мальчишку в портал и перенести куда угодно — хоть в Венгерберг, хоть в тайную пещеру в Синих горах. Если Яссэ желал юноше смерти, убить его у него было еще больше возможностей. Так легко проникнув в Вызимский дворец, Яссэ имел все шансы покуситься на жизни Фергуса, Анаис, Цириллы — да хотя бы добить Ламберта и выполнить приказ королевы Саскии не составило бы для него труда. Находившиеся в Вызиме чародейки ослабли от попыток спасти ведьмака, и помощи им ждать было неоткуда. Этот вездесущий враг был непобедим — и бездействовал.

Наутро Иан покидал спальню Гусика в твердой уверенности, что откажется от предложения. У принца с утра был назначен очередной военный совет, и, как бы юноша ни хотел поделиться с другом своими мыслями, он просто не успел с ним поговорить. Оставалось дождаться, пока срочные дела государственной важности отпустят к нему будущего консорта, и Иан спустился в конюшни, решив поболтать хотя бы с Пирожком. Еще когда он был маленьким мальчиком, эльфу нравилось иногда беседовать с лошадьми, не ожидая, конечно, от них ответа, но, глядя в их умные глаза, он верил, что они хоть немного, но понимают его.

В одном из денников юный эльф обнаружил Геральта. Ведьмак, одетый лишь в легкую рубаху и кожаные бриджи, несмотря на промозглый холод, расчесывал серебристую гриву своей кобылы, и к подошедшему Иану даже не обернулся. Юноша постоял немного у входа в стойло, не решаясь заговорить первым. Из всех, кого волновала судьба Ламберта, Геральт держался лучше всех, но даже он стал еще более задумчивым и мрачным — с самого приезда Иан успел едва ли перекинуться с ним парой слов. И сейчас, должно быть, самым верным было уйти, оставив ведьмака наедине с его лошадью и тяжкими мыслями.

— Самая лучшая плата, что я получал за свою работу, — сказал вдруг ведьмак, кивнув на лошадь, не оборачиваясь к Иану, — после Цири, конечно. Но с императорскими подарками ничто не сравнится.

Иан тихо хмыкнул и наконец отважился приблизиться. Плотва, с годами ставшая очень похожей на своего отца Серебряного, наградила его немного раздраженным взглядом, но под твердой рукой хозяина даже не дернулась.

— Она правда никого к себе не подпускает? — спросил он, не спеша погладить кобылу, хотя очень хотелось.

Геральт покачал головой.

— Она с норовом, — ответил он, — но послушная, если верно к ней подойти. Не бойся, тебя она не обидит. Думаю, она тебя запомнила.

Иан не особенно поверил в это, но отважился протянуть руку. Плотва нервно дернула ноздрями, отвела назад острые белые уши, но, когда ладонь юного эльфа коснулась ее морды, кобыла взмахнула длинными серебристыми ресницами и тихо заржала, словно приветствуя юношу.

— Видишь, — с нескрываемой гордостью заметил Геральт, — помнит. Конечно, она взбрыкнет, если наскакивать на нее, как обычно делает Ламберт. Плотва не любит идиотов.

Имя друга прозвучало в устах ведьмака как-то ломано, вымучено, словно он на мгновение забыл, как оно произносится. Иан, чувствуя, что совершает глупость, сказал нарочито бодрым тоном:

— Ани пригрозила, что Ламберт, когда поправится, будет целый месяц за ней ухаживать.

Геральт повернулся к юноше, и, перехватив его взгляд, Иан мгновенно горько пожалел, что не заткнул себе рот хоть бы конским хвостом, лишь бы не видеть, как от его слов лицо бесстрастного ведьмака вдруг дрогнуло и исказилось. Юноша словно воткнул кинжал прямо ему под ребра.

Он сбегал из конюшни, выпалив какое-то нелепое оправдание — мол, совсем забыл, должен заглянуть на кухню — лишь бы не смотреть больше Геральту в глаза, не слышать отзвуков ужасной боли в его мрачном молчании.

Иан нашел Яссэ на городском кладбище. У того самого пруда, где госпожа Йеннифер сняла чары с заколдованного им человека. Он не искал его, просто откуда-то твердо знал, что обнаружит мага именно там.

— Признаться, я надеялся, что ты сам расколдуешь того жалкого червя, — заметил Яссэ, когда юноша приблизился, — артефактная компрессия — это совсем несложно, если действительно хочешь, чтобы она получилась.

— Звучит не очень научно, — мрачно ответил Иан, и Яссэ беззаботно рассмеялся, будто давно не слышал более удачной шутки.

— В той магии, которой я научу тебя, научного будет мало, — признал он, — твоей задачей будет не разложить заклятье на составляющие, а принять энергию и распорядиться ею по своему усмотрению. Тебя учили самоконтролю и дисциплине — я знаю мастера Риннельдора и его методы. Но истинная сила — в эмоциях. В любви, ненависти, страхе, страсти и сомнении. А в тебе, дитя этого предостаточно.

Иан сдвинул брови. Части мозаики, до сих пор лежавшие перед ним, как бесполезные разномастные осколки, вдруг разом собрались воедино, открывая ему всю картину целиком.

— Ты — бывший ученик Риннельдора, — проговорил он поспешно, не задумавшись, — тот, что встал на сторону Узурпатора и покинул мастера.

— У Узурпатора было имя, — задумчиво ответил Яссэ, подняв глаза к небу, — жаль, что я его не помню. Людские короли сменяют друг друга так быстро, что я перестал за этим следить. — он посмотрел на юношу с мимолетным любопытством, — учитель рассказывал обо мне? Я думал, он постарался стереть меня из памяти, как собственную эльфскую гордость.

Иан фыркнул.

— Нет, о тебе мне рассказал Эренваль, — признался он. Говорить с Яссэ оказывалось на удивление легко. Какое бы могущество ни гнездилось в маге, разговаривал он все еще как приветливый циркач — с беззлобной усмешкой, без тени надменности, почти искренне, если забыть о том, с кем ведешь беседу.

— Бедный Эренваль, забытое дитя-разочарование, — покачал головой Яссэ, — он хотел сбежать со мной, но у него не хватило смелости. Из него вышел бы прекрасный циркач — куда лучший, чем шпион.

У Иана вдруг чаще забилось сердце. Он повернулся к Яссэ так резко, что тот не сдержал удивленного вздоха.

— Ты знаешь, где он сейчас? — спросил юноша, и собеседник снисходительно кивнул.

— И знаю, где он окажется через пару недель, — кивнул он, — на костре.

— Ты можешь спасти его? — Иан не задумывался над тем, что говорит, он решил выбросить все карты на стол, понимая, что ничего не теряет, раз уже оказался в ловушке. В этом новом раунде игры в правду или вызов, он собирался потребовать от мага и того, и другого.

— Спасти? — Яссэ был по-настоящему удивлен, даже заинтригован, — Зачем? Ты едва знаком с ним, я знаю это.

— Неважно, — Иан тряхнул головой, — ты сказал, что тебя волнует только магия, и короли для тебя лишь те, кто берет в аренду твою верность. Эренваль ничего не значит ни для Саскии, ни для Анаис с Аддой, ни для Эмгыра. Но я прошу тебя, спаси его. И я приму твое предложение.

Яссэ фыркнул.

— В обмен на мою услугу ты просишь меня об еще одной? — переспросил он — не споря, лишь уточняя, — хорошо, что ты учишься не на торговца, дитя.

Иан упрямо сжал кулаки и продолжал пристально смотреть на Яссэ. Тот под его взглядом вдруг снова расхохотался.

— Милый Иорвет, ты — само воплощение энергии Огня, как жаль, что я не пришел к тебе раньше! — заявил он, — хорошо, как скажешь. Я спасу его, хотя ты заблуждаешься — он куда более важная фигура на доске, чем ты можешь представить. Но ради тебя, ради этого взгляда, я готов на этот гамбит.

С того момента они встречались почти каждый день. Иан ждал, что Яссэ предложит ему прочесть какие-нибудь книги или расскажет об особенностях огненной сигнатуры, но тот предпочитал практику теории. Они говорили — но об отвлеченных вещах. О грядущей войне — и Яссэ смеялся над ней, над людьми, слишком размякшими за время долгого мира, над эльфами, снова готовыми напороться на прежние заградительные колья, над новым поколением магов из Бан Арда, низведших искусство магии до банального ремесла убийств. Иан злился на него за презрительный тон, за резкие суждения, за надменность, и, когда злоба его готова была выплеснуться через край, Яссэ разжигал в своих руках пламя и передавал его Иану на ладони. Юноша старался не кричать от боли, но учитель велел ему не сдерживать криков — посреди леса, куда они выбирались, или в старом пыльном склепе их никто не мог услышать. Яссэ лечил его страшные ожоги мягкими прикосновениями — и они сходили бесследно.

Он говорил о Виенне, поведал юноше, как та, немного выпив, путаясь в словах, рассказывала ему об Иане. Как, слушая о результатах слежки, становилась молчаливой и замкнутой, ни с кем не желая разговаривать. Как оправдывалась перед ним после наполовину проваленного задания в лесу. Уже ранив ведьмака, эльфка тогда узнала сына и позорно бежала с поля боя, оставляя за собой слишком очевидный след, по которому ее отряд позже выследили и уничтожили. Яссэ описал следы кровавой бойни очень подробно, перечислил по именам всех павших бойцов. Их было четырнадцать, и они сражались до конца. И Иан в полном смятении, не зная, что думать и чувствовать, готов был наброситься на него с кулаками или расплакаться, как маленький мальчик. Яссэ заставил его пройти сквозь разложенный высокий костер, и, глотая слезы, юноша ощущал, что огонь почти не причинял ему боли.

Лишь на исходе месяца, когда Иан чувствовал, что подошел к какой-то опасной грани внутри себя, Яссэ наконец обучил его нужной формуле. Прощаясь с юношей тем вечером, маг опустил ему на плечо тяжелую теплую руку и улыбнулся.

— Я выполнил то, что обещал тебе, — сказал он почти нежно, заглянув Иану в глаза, — это заклятье заберет у тебя все силы — ты очень юн для такого сложного волшебства. Потому сегодня тебе понадобится источник чистой энергии, той, что мощнее ненависти и боли, на которых ты учился. Я не говорю об истинном Предназначении — для этого в твоей жизни еще слишком рано. Но если ты просто влюблен в кого-нибудь, самое время признаться.

— Это заклятье не убьет меня? — с подозрением спросил Иан, хотя прекрасно понимал, что в его вопросе не было никакого смысла. Он уже сделал выбор, и отступить уже не мог, — или Ламберта?

— Стал бы я тратить столько времени ради банального убийства, — хмыкнул Яссэ, — ступай, дитя. И обещаю тебе — мы еще встретимся. Врагами или соратниками — решать тебе.

— Помни о своем обещании! — успел выкрикнуть Иан до того, как Яссэ открыл для себя портал — и тот с широкой улыбкой кивнул.

Пробираясь в ту ночь тайными переходами в спальню Фергуса, Иан никак не мог отделаться от этого простого слова, брошенного Яссэ будто невзначай. Предназначение. Юный эльф шел ему навстречу, ничего больше не боясь.

Первым, что увидел Иан, вынырнув из горячей бездны забытья, было папино лицо. И только по этому он понял, что провел без сознания несколько дней, хотя для него самого прошло лишь несколько мучительных минут. Не приходя в себя, юный эльф видел все то, о чем рассказывал ему Яссэ, обучая. Война предстала перед ним, как огромная шахматная партия, где люди и эльфы, фигуры по разные стороны доски, уничтожали друг друга, сводя игру к эндшпилю, в котором не оставалось победителей. Он видел, как умирали все, кого он знал — как Иорвет сгорал, окруженный пылающими книгами в бескрайней библиотеке. Как папа получал одну отравленную стрелу в грудь за другой. Как надувалась, багровея, шея задыхающегося Фергуса. Как ведьмаки вместе с Цири отбивались от полчищ безликой тьмы — и терпели сокрушительное поражение. Как Анаис стояла одна с обнаженным мечом против огромного чудовища, похожего одновременно на дракона и кейрана. И над всем этим был он — Иан, в простом одеянии путника, освещенный, словно солнечными лучами, отблесками собственной магии. Огонь был в нем, и он сам становился Огнем. Единственный спаситель, или карающий клинок — все зависело лишь от его слова.

На папином лице проступала густая щетина, хотя обычно он брился каждое утро, даже в путешествиях. Его глаза — усталые, покрасневшие от лопнувших сосудов — смотрели с почти отчаявшимся вниманием, и, когда юноша поднял веки, человек улыбнулся, одним махом стирая в сознании Иана следы недавнего видения.

— Очнулся, — сказал Вернон Роше, будто ни к кому не обращаясь, но над его плечом тут же возник Иорвет — такой же усталый и взволнованный. На отцовском лице еще были видны легкие бурые следы ожогов, но единственный глаз смотрел пристально и прямо, как обычно. Иан невольно вспомнил вдруг, как, пытаясь исцелить его, собрал дуновения горячего воздуха вокруг своей ладони. В ту ночь он совершил целых два чуда — и то, что подарил ему Огонь, было вовсе не самым главным.

— Мальчик мой, — Иорвет оказался у края его постели, словно перенессямагическим путем, перехватил все еще слабую руку Иана и сжал ее так крепко, что у юноши едва кости не захрустели. — ты меня слышишь?

Иан хотел ответить, но в горле нещадно свербело. Он прикрыл глаза, но понял, что этот жест только напугает родителей, и поспешил снова распахнуть их.

— Пить, — выдавил юноша из себя.

Стакан с водой появился в папиной руке словно из ниоткуда. Отец помог ему приподняться и придерживал за затылок, пока юный эльф жадно пил, проливая половину на себя. Когда живительная прохладная жидкость иссякла, Иорвет снова помог ему улечься.

— Ламберт? — разговоры все еще давались Иану с трудом, будто он одним коротким заклятьем выжег себе горло, как едкой кислотой.

— Жив, — подтвердил папа. Он отставил стакан в сторону и присел на противоположный край кровати. Иан понял, что находился в регентской спальне — в кровати, в которой ни разу не спал.

— Нас вызвала Йеннифер, — отец теперь улыбался, перебирая пальцами волосы Иана, и глядел на него, словно не мог насмотреться, — связалась с Ректором по мегаскопу. Что ты тут устроил? Я думал, у ведьмы глаза лопнут от злости.

— Пришлось призвать на помощь Геральта, — подтвердил папа, — она так кричала, что в Третогоре было слышно. Но мы так и не поняли, что ты натворил.

— Кроме того, что спас ведьмака, — закончил за папу отец с нескрываемой гордостью, потом показательно нахмурился и добавил: — не стоит так больше делать, пока не научишься контролировать силу. Ты был в горячке три дня.

— Простите, — Иану хотелось податься к ним навстречу, чтобы оба родителя обняли его и долго не отпускали, позволяя поверить, что все вокруг происходило на самом деле.

— О, Иан, — отец, склонившись к нему, коснулся губами его лба, — у тебя все еще небольшой жар, и тебе нужно еще поспать.

Юный эльф, подчиняясь какому-то неясному паническому порыву, замотал головой, но Иорвет опустил холодную ладонь ему на лоб.

— Мы никуда не уедем, — пообещал он, — раз уж приехали, задержимся до королевской свадьбы.

Успокоенный, Иан снова закрыл глаза, и на этот раз провалился в сон без сновидений.

Во второй раз пробуждение было страшнее. Иан слышал голос госпожи Йеннифер сквозь мутное марево дремоты, силился открыть глаза, но не мог.

— Его обманули, — говорила кому-то чародейка, — заставили обратиться к запретному источнику, и пока неизвестно, какими окажутся последствия. Его нужно допросить, пока не поздно!

— Мой сын не преступник, чтобы его допрашивать! — зазвучал голос отца. Он отвечал чародейке ее же раздраженным тоном, — он спас вашего ведьмака, сделал то, что вы, великовозрастные магички, не могли сделать целый месяц!

— Но какой ценой! — не сдавалась Йеннифер, — ты ничего не смыслишь в магии, не тебе рассуждать о ней!

— Но выходит, что это ты в ней ничего не смыслишь! — бросил чародейке Иорвет.

Иан хотел вынырнуть из сна, вмешаться, попросить их успокоиться — или хотя бы кричать не так громко, но слабость затягивала его обратно в темноту.

Когда наконец он смог по-настоящему проснуться, рядом с его постелью в совершенно пустой и тихой комнате сидел Фергус. Иан, чувствуя, как от одного взгляда на лицо принца, к нему возвращаются силы, зашевелился, попытался сесть, и друг помог ему, сунул под спину подушку — и отодвинулся подальше, словно боялся заразиться.

— Гусик, — Иан не узнал собственного хриплого голоса, но сейчас это было совершенно неважно. Он был именно с тем, с кем должен был быть — и сейчас, и до самого конца.

— Я принес поесть, — Фергус кивнул куда-то в сторону, где на низком столе с изогнутыми ножками стояло большое блюдо, прикрытое белым полотенцем. Иан улыбнулся. Протянул руку, надеясь, что друг возьмет ее и сожмет, но Гусик не пошевелился, — мне рассказали, что произошло, — он говорил, как на одном из военных советов — рубленными, четкими фразами, без капли эмоций, и от этого тона Иану вдруг стало холодно, — госпожа Йеннифер сообщила, что ты применил запретную магию, — юный эльф мысленно недоумевал — неужели нарушение чародейского закона так сильно задело Гусика, что тот сейчас разговаривал с ним, как с приговоренным преступником, которому принес последний перед казнью ужин. Фергус замолчал, пристально глядя на Иана, видно надеялся, что тот поймет его без слов и объяснится сам. Но Иан ничего не понимал.

— Для этого заклятья тебе нужны были силы, энергия — так она сказала, — Гусик сделал еще одну длинную мучительную паузу, и потом наконец его лицо дрогнуло, брови дернулись и сошлись над переносицей, губы сжались, и принц на мгновение отвел взгляд. — Ты использовал меня, — сказал он почти так же хрипло, как сам Иан.

Сердце юного эльфа на мгновение сковало холодом, а потом оно забилось болезненно часто. Все то, что он думал — о любви и Предназначении — пока шел в спальню Фергуса, всплывало в его мозгу, но никак не могло выстроиться в правильные слова. Фергус снова посмотрел на него, а потом отвернулся и встал.

— Надеюсь, ты скоро поправишься, — обронил он, направляясь к выходу.

— Гусик! — Иан вложил в этот выкрик все капли только-только вернувшейся силы, — Гусик! — но друг, уходя, ни разу не обернулся.

 

========== Регис: Страж. ==========

 

У Региса все валилось из рук. Не сказать, чтобы прошедший месяц выдался неудачным — все шло своим чередом. Кровь Литы, смешанная с материалом матери, давала менее долгосрочный, чем в первый раз, но уверенный эффект. Казалось, организм Императора, преодолев какой-то внутренний заслон, получив необходимую помощь, наконец начал самостоятельно бороться со спящим в нем проклятьем. Возможно, дело было в том, что Эмгыр сам поверил в собственное исцеление — еще в самом начале Регис предполагал, что так и будет. Твердый характер и непобедимое желание жить, спасшие Императора много лет назад, не могли позволить ему просто так сдаться, и оставалось лишь дождаться, пока забрезжит хоть какая-то надежда на несомненный успех. После первой крупной победы Эмгыр воспрянул духом, как армия, наконец занявшая долго сопротивлявшийся город, и теперь был готов к дальнейшей борьбе.

Но отчего-то эти успехи не слишком радовали Региса. Словно теперь настала его очередь отчаиваться. Тревога, которой был пропитан воздух Севера, куда он все еще иногда устремлял свое сознание, добралась и до него. В Нильфгаарде тоже начали мобилизовать войска, а это значило, что войны действительно было не избежать. И Регис на фоне нее ощущал тщетность своих усилий. Был ли смысл спасать Императору жизнь, если ему предстояло положить ее на очередном поле брани?

Наблюдать за Верноном Роше, меж тем, стало довольно однообразно. Это исследование совершенно точно застопорилось и не желало двигаться. Слежка не приносила плодов — командир действительно выглядел молодо, действительно не знал устали и обладал почти фантастическим везением — но объективных причин для этого будто не существовало — впору было списать его бодрость на здоровый образ жизни и целебный северный воздух. После смерти схваченной им эльфки, Роше вернулся в Оксенфурт, и, совершенно не скрываясь, поселился вместе со своим эльфом в предоставленных Университетом комнатах на территории кампуса. Регис разузнал, что произошло с Иорветом — он чудом выжил после пожара в своем доме, и его человек все силы теперь, казалось, тратил на то, чтобы обеспечить его безопасность — и досуг. После разговора с мастером Риннельдором, который, хлебнув побольше настойки из тысячелистника, решился на скупые откровения, Регис догадывался, кто был виновником того пожара, и знал, что, если покушавшийся на жизнь эльфа маг решит повторить попытку, Роше не сможет ничего сделать. Его спутника не спасли бы ни высокие стены, ни верные руки бойцов, ни даже какая-никакая магическая защита, возведенная над Университетом — Ректор был практикующим чародеем, выпускником Бан Арда, но тягаться с бывшим учеником мастера Риннельдора, конечно, не мог.

Однако Иорвета больше никто и не думал трогать. Он вернулся к преподаванию — ради любопытства Регис даже послушал одну из его лекций. Манера изъясняться у эльфа была поистине уникальная для стен Оксенфуртской Академии. В последний раз с таким сарказмом, с таким вальяжным позерством, с таким искрометным злым юмором лекции там читал приятель Региса Лютик. Но публика млела от выступлений Иорвета. В просторный светлый лекторий набилось столько людей, что ворону-шпиону почти пришлось сидеть у кого-то на голове. И все они внимали эльфу, рассуждавшему, может, не слишком академично, немного наивно и просто, без научных прорывов и откровений, но с таким видом, будто он знал все на свете и готов был ответить на любой вопрос — и последнее неизменно подтверждалось. Кое-кто из студентов явно намеревался поставить надменного лектора в неловкое положение, поймать его на парадоксе или особенной каверзе, но Иорвет обладал удивительным талантом, даже не отвечая прямо на вопрос, ответ на который не знал, ставить вопрошавшего в позицию, когда ему самому приходилось искать решение. Он задавал встречные вопросы, ловко играл на человеческих желаниях казаться умнее других, и позже выстраивал из случайной заминки целую новую ветвь своего рассказа. Регис сомневался, чтобы у Иорвета имелся план хотя бы одного занятия. Он, решив, что знает все, что ему нужно, отдавался течению собственных рассуждений, и именно эта естественность и дарила ему большую часть восхищения в глазах слушателей.

Роше тоже захаживал к нему на лекции, явно не зная, чем еще занять образовавшееся свободное время. И Регис видел, как человек откровенно скучал, поглядывая на аудиторию, может быть, выискивая в толпе подозрительные лица. Для этих двоих, казалось, окружавшей их тревоги не существовало. Они были заняты своими делами — и друг другом, а война оставалась для них пустым звуком. И в этом трогательном самообмане Регис и сам находил немного утешения.

Но все оно разбивалось, стоило ему присесть за окном одного из кабинетов, где рыжеволосая хрупкая женщина — декан медицинского факультета — негромко беседовала с пожилым низушком — Регис хорошо знал его. Йозеф Хаймбель был светилом в своей области и, с точки зрения реданского правительства — опасным бунтарем. Много лет ученый занимался исследованием чумы Катрионы, и Регис, обменивавшийся с ним письмами, знал, что в его работе намечался настоящий прорыв.

— И что теперь? — громко возмущался Хаймбель, расхаживая по тесной уютной комнатушке, совсем не похожей на обиталище уважающего себя декана, — если объявят всеобщую мобилизацию, наших студентов снова призовут на фронт — лекари и травники идут в расход первыми, всегда так было.

— Если ее объявят, — женщина в синей мантии выглядела бледной и усталой и разговаривала с коллегой будто через силу, — мы отправимся защищать Родину. Это наш долг, Йозеф.

Хаймбель остановился перед ней и скрестил на груди короткие руки.

— Ты знаешь, Шани, как важны наши исследования. — заявил он, — если их прервать, все может оказаться зря. Война приводит к эпидемиям, и, если бы нам дали побольше времени, мы смогли бы ее победить на корню, не дав начаться.

— Я знаю, — кивнула Шани и обмакнула ладонью лоб, — но какой у нас есть выбор? Университет пользуется исключительными правами в мирное время, и в военное должен отдавать этот долг. Мы все — подданные королевы.

Йозеф вдруг нахмурил брови и хмыкнул.

— Может быть, дорогая, мы служим не той королеве? — спросил он негромко, и Шани пристально посмотрела на него в ответ.

— Я ничего не хочу об этом знать, — сказала она твердо, — и если ты всерьез задумываешься об этом…- она вдруг болезненно вздрогнула и прикрыла глаза, прижала ладонь ко рту, — прости, Йозеф, — выговорила Шани сдавленно, — я оставлю тебя на минуту…

Регис не стал слушать причитания Хаймбеля о том, что не жалевшей себя женщине — сапожнику без сапог — давно следовало обследоваться — из этого разговора он и так понял достаточно.

Война точила не только сердца людей, привыкших к миру — она гнилью проникала в умы, заставляя сомневаться в верности, взращивая семена измены.

У Региса все валилось из рук — причем в самом буквальном смысле. Задумавшись, он не смог удержать в дрогнувших ладонях большую прозрачную колбу с готовым эликсиром. Руки Детлаффа подхватили ее за мгновение до катастрофы. Едва заметно улыбаясь, друг отдал колбу Регису и покачал головой.

— Ты становишься рассеянным, — мягко заметил он.

— Я задумался, — отозвался Регис, опуская сосуд на надежную твердыню стола. Сегодня работа никак ему не давалась — не стоило и начинать.

— Твои мысли всегда были главными твоими врагами, — заметил Детлафф, но задавать вопросов не стал. Он, конечно, знал о сомнениях спутника — тот все еще не выставлял кордонов вокруг своего сознания, впуская в него без оглядки. Но Детлаффа грядущая война ничуть не волновала — он слишком часто видел, как чуждый мир вокруг менялся до неузнаваемости, и перестал следить за этими метаморфозами.

— Завтра мне потребуется больше крови принцессы, — сказал лекарь, решив сменить тему, — я пойду с тобой, чтобы сразу помочь ей справиться с потерей. Ее отец собирается в долгое путешествие, и я не уверен, что смогу провести процедуру в Вызиме с тем же успехом, что и здесь.

— Тебе повезло, — Детлафф неспешно прошелся вдоль его стола, провел чуткими пальцами по стеклянным стенкам алхимических сосудов, не глядя на собеседника, — завтра я приглашен на свадьбу.

Регис, не скрывая удивления, покосился на него. Повернувшись к нему, Детлафф широко улыбался.

— Ты опасаешься, что упустил что-то, пока следил за обитателями дворца? — мягко, но с легкой издевкой спросил он, — не тревожься. Женится славный фельдмаршал Мэнно Коэгоорн — на своей избраннице Розалитте. И я ангажирован на торжественную церемонию в качестве отца невесты.

Неожиданно для себя, Регис рассмеялся. Детлафф так давно не позволял себе пустых шуток, что сейчас его ехидно-снисходительный тон обескуражил лекаря, и было видно, что спутник наслаждается произведенным эффектом.

— Строго говоря, ты приходишься отцом еще и жениху, — заметил Регис, подхватывая его тон, — юную принцессу не смущает, что это будет инцестуальный брак?

Детлафф хмыкнул и качнул головой, и в следующий миг его лицо вдруг стало отстраненно-печальным.

— Теперь она все время носится с этой старой фигуркой, не обращая внимания на новые игрушки, — сказал он, и прежде Регис не подозревал в друге такого глубокого, почти пугающего сочувствия, — Лита тоскует по своему брату, и ждет, что он вернется домой. Фельдмаршал Мэнно для нее — словно подтверждение, что Фергус действительно существует, и рано или поздно приедет обратно в Нильфгаард.

— Ты очень привязался к Лите, — для ученого констатация столь очевидных фактов была бессмысленной тратой слов, но Регис заметил, как вся фигура Детлаффа вдруг дернулась и исказилась, будто до сих пор эта мысль даже не приходила ему в голову. Он ничего не ответил, и весь остаток ночи провел в неподвижном молчании, как искусно вырезанная деревянная фигура — такой же безжизненный.

В чайной комнате принцессы все было готово к церемонии. Детлафф сшил для брачующейся новое нарядное платье — белое, с богатой золотой отделкой, расшитое крошечными солнцами по длинному шелковому шлейфу, и Лита теперь постоянно оправляла его на кукле, стараясь добиться недостижимого совершенства. Фельдмаршал Коэгоорн на фоне своей невесты выглядел еще более невзрачным и потрепанным, чем обычно, как и подобало отважному воину, вернувшемуся к возлюбленной из сотни кровавых битв. Все прочие игрушки были выстроены ровными рядами и в торжественном молчании ожидали начала праздника. Сама Лита в розовых воздушных кружевах, выглядела, как одна из ее кукол, самой тонкой работы. Регис, скрывшись у дальней стены комнаты, наблюдал, как девочка тихо, но настойчиво — тем же тоном, каким заговорил с ним накануне Детлафф — наставляла верную подругу, уча ее держать голову повыше и ступать к алтарю невесомо, стараясь вовсе не касаться стопами земли.

— Вы сегодня так прекрасны, — зазвучал в воздухе мягкий, легкий, как кружева принцессы, голос Детлаффа — тот оставался для девочки невидимым — зловещий плод детского воображения.

Лита удовлетворенно фыркнула — она и сама знала, как хороша.

— Это платье сшили специально для свадьбы Гусика, — сообщила она, — мамочка сказала, что в Вызиме я буду самой красивой.

— Вы думаете, это правильно — затмевать своей прелестью невесту в день ее свадьбы? — поинтересовался Детлафф. Регис не видел, но чувствовал его движение. Он, привычно сбросив границы тела, струился по полу комнаты, как мутный туман, но избегал прикасаться к девочке.

— Разве я виновата, что на Севере женщины ничего не понимают в красоте? — принцесса гордо вскинула голову, следуя собственным урокам, — кто-то же должен им ее показать.

— Справедливо, — согласился Детлафф, потом, секунду помолчав, вздохнул — воздух вокруг Литы едва заметно заколебался, как от неуловимого сквозняка, — как жаль, что я не смогу посмотреть на вас на том празднике.

Девочка отдернула руки от уложенных в причудливую прическу волос куклы и огляделась, надеясь поймать взгляд того, кого не могла видеть.

— Как же так? — спросила она с внезапной звонкой обидой в голосе, — ты не поедешь со мной?

— Не поеду, — подтвердил Детлафф. Регис знал, что тому претила сама мысль оказаться рядом с тем, кто несколько лет назад едва не прикончил его — а участие Геральта в свадьбе Анаис было несомненным, — но я буду ждать вас здесь. Надеюсь, вы расскажете мне о свадьбе его высочества во всех подробностях.

— Нет, — девочка упрямо тряхнула черными кудрями, — ничего я тебе не расскажу! — заявила она резко. На детском пухлом лице отразилась та же обида, что прежде звучала в ее голосе, — я, может, вообще не хочу туда ехать, раз ты не отправишься со мной.

Детлафф молчал, и Регис замер в тревоге — разворачивающаяся маленькая трагедия была такой странной и отчего-то такой пугающе пронзительной, что он даже слегка растерялся. Принцесса, похоже, привязалась к своему невидимому собеседнику ничуть не меньше, чем тот к ней, и эта связь была как незнакомая, неизученная алхимическая комбинация, способная привести к смертоносному взрыву.

— Ваш брат будет ждать вас, — возразил наконец Детлафф, но по тому, каким ровным и бесцветным стал его тон, Регис понял, что друг тоже пребывал в растерянности — или даже испугался. Бессмертное, непобедимое, древнее существо, кровожадный монстр, которого загнала в угол маленькая девочка.

— А вот и нет, — Лита опустила глаза, больше не стараясь разглядеть собеседника, — ему там и без меня хорошо. Он никогда не хотел со мной дружить, я же знаю. У него есть Иан. И Анаис. И даже Цири. А у меня — никого, только ты.

Регис слышал, что Детлафф хотел возразить, разубедить ее, но не находил нужных слов. Впрочем, их и невозможно было подобрать — в своем отчаянии маленькая брошенная принцесса была безутешна. Праздник, казалось, был безнадежно испорчен.

Тишина длилась непростительно долго. Окажись игрушки Литы и впрямь живыми, сейчас они бы стыдливо отводили глаза — их повелительница готова была расплакаться. Но принцесса, переступив вдруг призрачную грань непролитых слез, снова вздернула подбородок, обвела комнату вокруг себя совершенно сухими темными глазами.

— Покажись мне, — велела она, и туман у ее ног сгустился, воздух становился плотным и жарким, но Лита не двинулась с места, — так не честно — я показала тебе все свои сокровища, приглашала на все чаепития, и ты постоянно смотришь на меня, а я не видела тебя ни разу. Покажись мне.

Регис готов был проявить себя, вмешаться, сделать вид, что случайно заглянул в покои Литы, и дать Детлаффу возможность сбежать от этого твердого невыполнимого требования.

— Я не могу, — прошелестел голос вампира — на этот раз он звучал сразу со всех сторон, окружал маленькую принцессу — будто разом заговорили все ее куклы. Еще мгновение, понял Регис, и девочка испугается. Детлафф, должно быть, не контролируя себя, позволил комнате медленно, как ледяной водой, наполняться своей магией — той, что пугала сильнейших воинов Континента, той, что держала в подчинении всех их низших собратьев, той, что крохотное девичье сердце выдержать было просто не в состоянии — вот сейчас Лита должна была закричать, забиться в конвульсиях, потерять сознание, лишь бы больше не ощущать ширящегося отблеска силы.

Но принцесса глядела в пространство перед собой решительно и прямо, и на короткий миг Регис вдруг ощутил то, о чем несколько раз говорил ему Детлафф — в ней тлела какая-то неясная, пугающая искра, мощь, отличная от обычной человеческой магии, нечто чуждое, неведомое — и необоримое. Он сам больше не мог двинутся с места.

— Покажись! — почти выкрикнула Лита, сжав кулаки.

Фигура Детлаффа проступала из пустоты медленно, как созвездие на чистом ночном небе. Он стоял в паре шагов от принцессы, бессильно опустив руки, но не склонив головы — смотрел на нее, и в полуночной синеве его глаз Регис заметил смирение, напугавшее его даже больше, чем спонтанный выброс вампирской магии. Он много раз шутил, что принцессе предстояло сделать из спутника покорного ручного зверька, и вот теперь это происходило прямо у Региса на глазах.

Лита чуть попятилась, когда фигура вампира возникла перед ней окончательно. Но в этом рефлекторном движении не было ни капли испуга — она удивилась, может быть, представляла своего собеседника совсем иным, и теперь он не оправдал ее ожиданий.

В следующий миг принцесса улыбнулась, шагнула к Детлаффу и протянула ему маленькую ручку. Тот присел на одно колено, раскрыл ладонь, и пальцы принцессы на секунду исчезли в ней. Лита чуть склонила голову к плечу, разглядывая собеседника, как дотошный художник, готовящий первый эскиз портрета. Принцесса бесстрашно протянула руку к лицу Детлаффа, коснулась его бледной щеки, и тот покорно прикрыл веки.

— Ты даже красивее, чем маршал Коэгоорн, — вынесла вердикт принцесса.

Детлафф сбежал из дворца еще до того, как Регис закончил все необходимые процедуры. Крови из маленькой принцессы пришлось взять довольно много — даже чуть больше, чем в самый первый раз, но теперь лекарь точно знал, как сделать, чтобы очнулась она немного усталой, но не больной — накануне он приготовил укрепляющее снадобье, и влил его в жилы Литы взамен потраченной крови. Его руки действовали точно, не совершив ни единой ошибки, но мысли Региса устремились следом за Детлаффом. Лекарь не понимал, чему стал свидетелем, и догадывался, что спутник не захочет об этом говорить — в Лите же, после побега ее обрётшего плоть друга, ничего необычного больше не ощущалось.

Он боялся, что не застанет Детлаффа в их совместном убежище, но друг ждал его.

— Я не мог уйти, не попрощавшись, — сказал он, едва Регис вошел, и тот вынужден был кивнуть — он ждал чего-то подобного, слишком хорошо изучивший своего друга — слишком глубоко проникший в его сознание и понимавший его.

— Куда ты отправишься? — спросил он, не ожидая ответа. Отпускать его было сложнейшей из задач, но и с этим Регис успел смириться. Он не требовал от Детлаффа объяснений — случившееся во дворце было его личной, сокровенной тайной, в которую Регису не позволено было проникнуть.

— Подальше, — жестко ответил Детлафф, но, тут же смягчившись, вздохнул, — тебе не нужно этого знать, мой друг, — сказал он, приблизившись, и Регис покорно вложил свои ладони в его. Спутник был холоден, как древний мрамор, а взгляд его оказался прямым и пустым, как у статуи.

— Ты вернешься, — он не спрашивал, лишь озвучил то, что Детлафф не потрудился произнести вслух. Самому Регису это подтверждение было необходимо, но требовать его он не решался.

— Я надеюсь, — и это была чистая правда.

Когда с рассветом Детлафф ушел, Регису стоило больших трудов не направить следом за ним ворона — узнать хотя бы, в какую сторону направился мятущийся дух спутника, убедиться, что животная натура его не взяла верх немедленно, стоило ему пересечь границы их надежного убежища. Регис нуждался в обществе Детлаффа ничуть не меньше, чем тот — в его. И теперь, разлученные, они могли утратить внутренний баланс, стать вновь такими, какими не хотели быть — полными противоположностями друг друга, и безнадежно одинокими.

Но Регис отпустил его. Без привычных случайных взглядов друга, следившего за ним из угла лаборатории, отрываясь от очередной игрушки, работа лекаря двигалась медленно и нехотя. Он заставлял себя сосредоточиться — Императору требовалась новая доза эликсира перед тем, как он взойдет на корабль до Вызимы. Кровь Литы — на этот раз лишенная малейших примесей чужой — смешивалась с алхимическими элементами легко, будто сама была одним из них, но Регис, силясь отвлечься и забыться, наблюдая за движениями живительной жидкости в стеклянных ретортах, чувствовал, как прежде смутная, чужая, далекая тревога, завладевала им с каждым днем все уверенней.

За два дня до отправки в Темерию, Император проводил смотр войск. Грозный вестник войны был обставлен, как народный праздник — торжественный парад будущих победителей в войне, к которой Империя была совершенно не готова. Регис скользил по шумным улицам столицы к Площади Победы, как всегда, невидимый, стараясь не прислушиваться к разговорам вокруг.

В Нильфгаарде со времен заключения Вызимского мира успело подрасти целое поколение, никогда не знавшее войны. Граждане, взрощенные на рассказах о прошлых сражениях, воспринимали их, как красивые легенды, героические истории, касавшиеся тех, чьи имена чтил каждый подданный Империи, но только не их самих. Пятнадцать лет были слишком долгим сроком, и те, кто хотел позабыть ужасы прошлого, легко поддавались этой фатальной забывчивости. Для них война была праздником — их воспитывали победителями в сражениях, которым не суждено было свершиться, в них вскармливали почтение перед славным наследием, заменяя истинную память восторгом.

Смешавшись с яркой толпой, не желая возноситься над ней и видеть больше простых человеческих глаз, Регис наблюдал, как выстраивались ровные шеренги рыцарей. Флаги провинций, высившиеся над площадью, хлопали на зимнем ветру. В лицах будущих солдат, тех, кто никогда не здоровался за руку со смертью, уверенных в том, что их не отправят в пекло, но окажут великую честь, тех, для кого «жизнь за Императора» было слишком простой клятвой, лекарь видел вдохновенную радость. Им оказывали почтение, их приветствовали, и о грядущем прощании они не желали думать.

Император в сопровождении дочери и супруги появился на просторном каменном балконе, возвышавшемся над площадью, и его встречали криками — Регис не услышал в них фальши. Детлафф рассказывал ему, что при дворе всегда водились предатели, изжить измену до конца, стереть из человеческих сердец желание сопротивляться было невозможно. Но сейчас, подхваченный волной ликования вокруг, Регис никак не мог в это поверить. Эмгыр — в парадном черно-золотом одеянии и с простым ободом короны на седеющей голове — был для граждан Империи частью того героического прошлого, о котором люди хранили память, не помня его по-настоящему. Он был героем тех самых легенд, живым доказательством славы их Отчизны — и мертвым пережитком.

На лице Императора Регис не заметил ни следа усталости или слабости, хотя последняя процедура была проведена больше недели назад, и эффект ее иссякал. Эмгыр держал спину очень прямо, плечи его были гордо расправлены, а в обыкновенно скованных жестах чувствовалась внутренняя сила, словно он и впрямь был главным героем великолепного представления, получившим вместе с важной ролью еще и неведомые ресурсы, чтобы сыграть ее. Регис знал Императора едва ли не лучше, чем он сам, но даже он сейчас готов был поверить в его непобедимость и бессмертие.

Рия, вставшая рядом с Императором, улыбалась. Ее раскрасневшееся — скорее от смущения, чем от прохладного зимнего воздуха — лицо обрамляли тугие золотистые косы. На плечи Императрицы был наброшен тяжелый подбитый горностаем плащ — в нем сам Эмгыр часто появлялся на публике. Рия первая подняла в приветствии руку, и толпа на площади взорвалась криками. В отличие от своего супруга, Императрица была не живой легендой — а просто живой. Регис знал, что она не чуралась простых людей, показывала, что сердце ее болит за обездоленных, что сама женщина готова помогать им. Рия посещала лечебницы и приюты, где воспитывались осиротевшие дети прошлых войн. Она не просто появлялась там, как солнце из-за горизонта — Императрица приходила в гости, а не с визитом, разговаривала, улыбалась, сочувствовала и плакала, впуская в сердце чужое горе, как собственное. И ей верили. Императора граждане чтили, а его спутницу — обожали. Регис догадывался, что все это было частью большого политического плана Эмгыра. Он не был силен в стратегических играх, но в стратегии жизни разбирался, как никто. Рия — его возлюбленная, его единственная — была, вместе с тем, верным инструментом, мягким оружием Империи, и сама с радостью соглашалась на эту роль. Сейчас, смущенная, она махала с высокого балкона тем, чьих имен не знала, но в толпе вокруг из уст в уста поплыло «Это наша Рия».

У Литы, не державшей за руку ни мать, ни отца, шагавшей независимо и величаво, был грустный вид. Регис был уверен, что забор крови прошел для нее без последствий — иначе его непременно бы известили о недомогании девочки. Но в глазах принцессы, которая обычно очень любила парады, и, должно быть, принимала все приветствия маршировавших солдат и шумной толпы на свой счет, не было ни капли интереса. Так могла бы выглядеть умудренная годами женщина, получившая известие о гибели очередного сына — Детлафф, покинув Нильфгаард, оставил в одиночестве не только Региса. И лекарь подумал даже, что неплохо было бы навестить маленькую принцессу собственной персоной и хоть немного попытаться восполнить ее потерю.

Рия подняла дочь на руки, и та вяло махнула ладошкой собравшимся, потом опустила голову и замерла, ничуть не впечатленная зрелищем. Император же поднял руку, взывая к тишине — и толпа разом замолчала.

— Граждане Славной Империи Нильфгаард, — произнес Эмгыр, и голос его разнесся над площадью, хотя говорил он не слишком громко, — Соотечественники! Братья и сестры! Сегодня мы приветствуем наших воинов, верных сынов и защитников! Тех, кто готов покрыть свои имена великой славой и отдать жизни за ваше спокойствие и процветание! Во имя Великого Солнца! Во имя Нильфгаарда! Слава!

— Слава! — понеслось по толпе, — Слава! — и Регис позволил себе присоединить свой голос к общему ликованию. Он не верил в то, что в войнах было место такой торжественной радости, но сила толпы была в этот момент слишком велика.

Первые ряды выстроившихся рыцарей подняли стяги, готовые выступить на площадь пред очи императорской семьи, заиграли парадные трубы, и в этот момент Регис увидел вдруг, как на балконе, за спинами Эмгыра и Рии, шипя, начали раскрываться порталы.

Никто, похоже, не понял, что произошло. Магические проходы возникли за долю мгновения, выпуская из себя одетых в черное высоких рослых людей с закрытыми полумасками лицами. Рыцари, охранявшие правителя, среагировали быстро — ринулись им навстречу, обнажив оружие, но двое незнакомцев подняли руки, и сильная волна воздуха отбросила воинов в разные стороны, с грохотом сбивая их с ног. Регис видел такое прежде — это был простейший ведьмачий знак, но усиленный в несколько раз.

В толпе воцарилось смятение — никто не понимал, что происходит. Выходившие на площадь рыцари, не бросая стягов, схватились за мечи, но до балкона, где разворачивалась драма, добраться, конечно, не могли.

Нападавшие, меж тем, разобравшись с охраной, двинулись с Эмгыру и Рии, и было совершенно понятно, что никто не успел бы прийти им на помощь. Императрица вскрикнула, прижав к себе напуганную Литу. Эмгыр, бесстрашно выступив вперед, всем своим видом показывал, что готов защищать жену и дочь, хоть и был безоружен. Регис знал, что нужно делать, он был готов броситься на помощь, наплевав на тайну, окружавшую его фигуру, на глазах у всех собравшихся обнаружить себя ради спасения императорской семьи.

Его опередили на долю мгновения. Один из убийц вдруг замер, испустил задушенный вопль и схватился руками за горло, из которого струей хлынула алая кровь. Его спутники не успели среагировать — их ждала та же участь. Клубы черного дыма метнулись от одного к другому, вскрывая глотки, орошая все вокруг багряными брызгами. Рия продолжала кричать, крепче прижимая к себе дочь, и Император, не глядя на кровавую расправу над убийцами, повернулся к ней, заключил супругу в объятия, все еще готовый укрыть ее собой. Но в этом не было необходимости. Через пару мгновений все было кончено.

Со своего места Регис видел, как пять почти обезглавленных тел рухнули на мраморные плиты балкона к ногам своего убийцы. Детлафф, вновь обретший плоть, стоял, высоко вздернув подбородок, глядя куда-то поверх голов императорской семьи. Он все еще не сбросил до конца свой полуживотный облик — с длинных темных когтей сочилась только что пролитая им кровь врагов, но на лице блуждала удовлетворенная улыбка — словно он впервые за очень долгое время был по-настоящему на своем месте. Его видели все, но, похоже, это ничуть не волновало Детлаффа — он опустил голову и медленно подошел к Эмгыру, обнимавшему Рию. Уже приходившие в себя рыцари, увидев, что происходит, снова тянулись за оружием, силясь подняться и броситься в новое наступление на неведомого чудовищного врага, но тот и не думал исчезать, и от уверенности и спокойствия в его потемневшем взгляде Регис ощутил приступ мучительной дурноты.

Лита, заплаканная и бледная, выглянула из-за плеча отца, и ее лицо вдруг озарила счастливая, совершенно неуместная сейчас улыбка.

— Ты пришел! — воскликнула она, увидев друга, — ты вернулся ко мне!

Пока Детлаффа, вновь принявшего человеческий облик, вели под конвоем в один из залов Императорского дворца, он не делал попыток сбежать. Регис следовал за ним невидимым, изнывая от невозможности заговорить. Детлафф все еще улыбался и не смотрел ни на кого вокруг, будто его вели не пред очи Императора для судилища, а провожали в его покои с почетным караулом.

В зале, кроме Эмгыра, собрались его генералы — те, что должны были выводить на площадь свои войска для торжественного смотра, а оказались в самом центре сражения. Император избавился от пропитавшейся кровью одежды и снял с головы корону, и было видно, как сложно ему давалось привычное холодное спокойствие.

— Это было прямое объявление войны! — говорил один из военачальников — совершенно лысый крупный мужчина в золоченых доспехах с гербом Маг-Турги на груди, — Саския продемонстрировала, что даже здесь, в Нильфгаарде, мы не в безопасности. Она показала силу, и мы должны ответить немедленно!

Выслушав его, Император немного устало повел рукой — теперь Регис мог видеть, что эффект процедуры действительно успел выветриться. Эмгыр вновь выглядел больным и ослабшим, хоть и держал голову высоко и гордо.

— Ни о каком путешествии в Темерию не может быть и речи, — вторил первому генералу второй — молодой, светловолосый, с красивым открытым лицом, судя по гербу, командовавший рыцарями Туссента, — если нападение повторится на корабле, кто защитит вас, Ваше величество?

Эмгыр, не отвечая ему, поднял глаза на введенного узника, плавно кивнул и сделал генералам жест удалиться. Те помедлили, прежде, чем подчиниться, но через несколько минут зал опустел. Рыцари, приведшие Детлаффа, отступили на несколько шагов, оставляя пленника стоять один на один с правителем. Регис замер в тенях, наблюдая за происходящим.

Император долго молча разглядывал представшего перед ним незнакомца, а тот не двигался и не опускал взгляда.

— Оставьте нас, — бросил Император рыцарям, и те, не смея перечить, смогли лишь удивленно переглянуться. Эмгыр заложил руки за спину и подошел к Детлаффу ближе. Тот не шелохнулся.

— Как ваше имя? — холодно спросил Император, и на короткое мгновение Регису показалось, что собеседник не удостоит его ответом. Но Детлафф любезно наклонил голову, как туссентский барон, принимавший орден из княжеских рук.

— Детлафф ван дер Эретайн, — ответил он ровным, глубоким голосом, — для меня большая честь наконец познакомиться с вами.

Эмгыр усмехнулся.

— И вместо простой аудиенции вы решили добраться до меня таким небанальным способом? — поинтересовался он.

— С вашего позволения, Ваше величество, — Детлафф снова пристально посмотрел на Императора, — я не выбирал этот случай, появления убийц не ждали даже ваши шпионы.

— Но вы удивительным образом оказались в нужное время в нужном месте, — теперь Эмгыр заговорил жестко. Регис не чувствовал в нем страха или даже волнения перед лицом неведомого спасителя, только ноты глубокой, въевшийся в характер правителя подозрительности. Он не склонен был верить в чудесные спасения — и бескорыстных спасителей.

Не дав собеседнику ответить, меж тем, Император задал тот вопрос, который хотел задать с самого начала:

— Что вы такое?

Детлафф снова улыбнулся, но в этот момент двери зала открылись, и на пороге возникла растрепанная Лита, вырвавшаяся, видимо, из заботливых рук матери. Рыцари у входа не смогли ее задержать, и сейчас девочка, спотыкаясь, бросилась прямиком к своему спасителю. Эмгыр дернулся было, но Детлафф, присев на одно колено, принял принцессу в свои объятия.

— Это мой друг! — заявила девочка, враждебно взглянув на отца, будто тот готов был вынести смертный приговор, а она собиралась биться до конца, — не трогай его!

Регис, все еще не уверенный, что поступает правильно, вышел из тени и неспешно, стараясь не выдавать волнения, подошел ближе. Остановился в шаге от Детлаффа и принцессы.

— Думаю, я мог бы все объяснить, — сказал он, вкладывая в свой тон всю свойственную себе деликатность. Император, нахмурив брови, посмотрел на него, но спорить не стал.

Регис говорил негромко, пытаясь придать своей речи убедительности и не жертвовать логикой — Эмгыр доверял ему, и лекарь хотел рассказать ему столько правды, сколько было необходимо — и ни каплей больше. Он прекрасно осознавал, как страшно было отцу слышать, что у его дочери появился невидимый и опасный собеседник, способный скрыться от верной стражи, но Эмгыр слушал его спокойно, не перебивая, и, когда Регис, иссякнув, замолчал, снова взглянул на Детлаффа. Тот уже поднялся на ноги, и Лита оставалась рядом с ним, всем своим видом показывая, что никуда не уйдет.

— Это все еще не ответ на мой вопрос, — заметил Император, когда Регис закончил со своими пространными объяснениями, и тот опустил голову, больше не находя в себе ни слова. Он совершенно выдохся, слишком обескураженный произошедшим.

— Так ли важно знать, как нас называют люди? — Детлафф глянул на Региса, и Эмгыр проследил за его взглядом.

— «Нас»? — переспросил он, и лекарь вынужден был кивнуть. Детлафф же, не смотря больше ни на кого — только на Литу, вновь опустился перед ней — на этот раз на оба колена, как рыцарь, приносящий обет, — Я прошу прощения, моя принцесса, что хотел оставить вас. Теперь, если будет на то воля Императора, я буду всегда служить и защищать вас.

Все происходящее походило на какой-то нестройный глупый фарс, и Регису вдруг захотелось подойти к Детлаффу, взять его за плечи и крепко встряхнуть — тот в своей странной одержимости переходил уже все границы. Но у Императора, похоже, было иное мнение. Он пристально посмотрел на дочь.

— Если принцесса Лита желает, она может принять вашу присягу, — сказал он, — но вы должны осознавать, какую ответственность это накладывает на вас перед Империей.

Лита, приосанившись, оправила смятые юбки, отступила на полшага от склонившегося перед ней Детлаффа, потом, немного растерянно, повернулась к отцу.

— Но папá, — сказала она со вздохом, — ведь чтобы принять присягу, мне понадобится меч?

 

========== Фергус: Обет молчания ==========

 

Фергус проснулся от холода, поворочался немного, повернулся, собираясь, как всегда, прижаться к теплому со сна Иану, но руки его нащупали рядом лишь пустоту. Принц вздрогнул, словно очнулся за секунду до падения с кровати, сел и потер глаза. Он по привычке продолжал ложиться на одну сторону постели, оставляя рядом с собой место для друга — и сейчас это место выглядело осиротевшим и ледяным. На короткое мгновение Фергус ощутил укол грусти, но тут же одернул себя. Их дружбе с эльфом пришел конец — Иан предал его, нанес ужасное оскорбление, даже думать о котором принцу до сих пор было больно и стыдно.

Очень медленно, словно только что оправившись от тяжелой болезни, Фергус вылез из-под одеяла. В Темерию большими размашистыми шагами пришла зима, снег валил, не переставая, несколько ночей подряд, и промозглый цепкий холод сперва держал королевский дворец в осаде, и теперь последняя линия защиты, похоже, была прорвана. По полу спальни гулял ледяной сквозняк — Фергус спустил ноги с кровати и сразу будто по щиколотку погрузился в быстрый горный ручей. Иан бы сейчас, шипя и ругаясь, проскакал бы доскрытой в стене двери, как по раскаленным углям, растирая плечи ладонями, и перед тем, как скрыться за деревянной панелью, обернулся бы, улыбнулся Фергусу и бросил «Я скоро!»

Принц встал и выпрямился, принимая сковавший его холод почти с благодарностью — он помогал выбросить лишние мысли из головы. Иан больше никогда не пройдет через эту панель, не нырнет к нему под одеяло, не прижмет ледяные ступни к голеням друга, повторяя шепотом «Прости, прости, сейчас все пройдет», не примостится в его объятиях с облегченным вздохом, не скажет «Ох, Гусик, ну и дела…».

От снова нахлынувшей горячей обиды Фергус сжал кулаки. Нужно было прекращать думать об Иане, если постоянно вспоминать о нем, недолго было и забыть о том, что он совершил, начать выискивать оправдания, убеждать самого себя, что, мол, ничего страшного не случилось. Юный эльф с самого начала не имел ни малейшего понятия о том, что чувствовал к нему Фергус, как быстро симпатия и дружба в его сердце перекинулась в любовь — словно оборотень в полнолуние, и как глубоко принц позволил Иану проникнуть в себя — задолго до их последней совместной ночи. Он пытался выстраивать границы, пытался бороться с собой — для Иана же, иначе воспитанного, эльфа, воспринимавшего мир совершенно по-другому, чем люди, все было так легко. Друг ни секунды не сомневался, подталкивая Фергуса за грань, позволяя ему поверить, что в их взаимных чувствах нет ничего страшного. И юноша готов был злиться на самого себя за наивность, за то, что так легко позволил себя обмануть.

За ширмой в дальнем конце комнаты располагалось большое, в полный рост, зеркало в тяжелой резной раме. Фергус, остановившись перед ним, оглядел самого себя. Он ожидал заметить в своем лице или осанке какие-то очевидные признаки произошедших внутри него изменений — тот, чье сердце было разбито, просто не мог остаться прежним. Но ничего такого он не заметил. Брови принца успели окончательно вылинять, и теперь лицо его выглядело привычно бесцветным, лишь глаза казались черными кляксами на чистом листе бумаги. С тех пор, как пару месяцев назад отец Иана, желая скрыть личность принца, перекрасил его, волосы успели сильно отрасти и теперь торчали во все стороны непокорными тугими завитками. Состав, которым пользовался Иорвет, оказался очень въедливым и стойким — на концах цвет остался почти неизменным, но вылезшие светлые корни создавали впечатление, что у Фергуса на макушке образовалась лысина — выглядело это так нелепо, что принц, не сдержавшись, фыркнул. Иан бы непременно отпустил ехидный комментарий, что Гусик мог бы позировать для портрета одного из своих троюродных дядюшек — таким почтенным делала его эта плешь.

Во второй половине дня Фергуса ожидала неприятная процедура последней примерки свадебного наряда — единственное напоминание о грядущей церемонии. Портного, в качестве свадебного подарка, прислала две недели назад из Третогора сестра Анаис Адда, и молодая королева возмущалась, недоумевая, неужели родственница всерьез считала, что в Темерии не нашлось бы никого, способного сшить достойное одеяние для торжества. Ее возмущение стало еще сильней, когда Анаис увидела первые эскизы собственного платья. Фергус заглядывал в них, и должен был признать — портной оказался настоящим мастером своего дела. Выбранный им фасон даже на бумаге смотрелся прекрасно — были учтены все особенности нескладной мальчишеской фигуры королевы, цвета были подобраны сдержанно и точно, но для Анаис, видимо, предстоящая свадьба представлялась таким незначительным, таким нелепым событием, что она искренне полагала, что ей вовсе не придется наряжаться. Королева готова была пойти к алтарю в своей повседневной одежде — может быть, в охотничьей куртке или в легком доспехе, и только напоминание о том, что праздник устраивался не ради ее удовольствия, а ради ждавшего этого события темерского народа, примирили ее с неизбежным.

Фергус же подготовке предпочел не сопротивляться. В Нильфгаарде ему готовили новый костюм для каждого мало-мальски важного выхода в свет — привычность процедуры не добавляла принцу симпатии к ней, но, даже делая недовольное лицо, он хранил в памяти — тот, кто всегда был на виду, должен был следовать строгим правилам, и только так поддерживался порядок. И за последние дни, в череде бесконечных военных советов, примерки — долгие минуты, когда от принца требовалось только стоять неподвижно и ни о чем не думать — стали для него почти что отдушиной. Третогорский мастер, уставший от вечных придирок королевы, в покорном Фергусе видел, казалось, настоящий подарок судьбы, и ради него расстарался даже больше, чем для невесты. В Вызиме принцу ни на секунду не давали забыть, откуда он родом — может быть, проявляя почтение, может быть, подчеркивая, что он здесь чужак. Убранство личных покоев, обращение, даже то, как солдаты отдавали ему честь — все было нильфгаардским. Иан даже со смехом заметил как-то — странно, что придворные не пытались упорно говорить с принцем на его родном языке. Но тут дело было, скорее всего, в незнании этого самого языка.

И только реданский портной решился сшить для Фергуса наряд в темерских цветах и по северной моде. На неуклюжей фигуре принца удлиненный дублет, больше похожий на гамбезон пехотинца, смотрелся, будто с чужого плеча, сколько ни подгоняй, ноги в высоких сапогах казались какими-то надломленно-кривыми, а насыщенный синий цвет одежд делал Фергуса еще бледнее и невзрачней, но он не позволил себе ни единого критического замечания. Принц искренне радовался тому, что портному не пришло в голову пришить ни единого солнечного кругляшка, что он отказался от черного бархата и золотого шитья. В этом принцу виделось куда больше почтения, чем во всех поклонах и салютах вместе взятых.

Он раздраженно растрепал пальцами волосы, еще раз критически осмотрел себя в зеркале. Может быть, разительных изменений в его внешности и не наблюдалось, но принц выглядел уныло и жалко, совсем не так, как подобало выглядеть наследнику Великой Империи Нильфгаард. Злясь на себя за то, что так легко позволил кому-то разбить себе сердце, Фергус решил вдруг, что ни за что не станет этого показывать. Нужно было взять себя в руки, привести в порядок — тогда, может быть, порядок появился бы и в мыслях принца. Иан уже четвертый день оставался в постели — исцеление Ламберта высушило его почти досуха, юный эльф только накануне пришел в себя, вынырнув из страшной лихорадки, терзавшей его тело. Фергусу сообщали о состоянии бывшего друга, но принц отважился зайти к нему только вчера — было совсем нечестно бросать в Иана обвинения и ставить точку в их отношениях, пока тот оставался еще так слаб. Но честно ли было со стороны самого Иана использовать Фергуса в его собственную минуту слабости?

Госпожа Йеннифер обещала, что юный эльф оправится от своей болезни за считанные дни, и Фергус теперь начал бояться того момента, когда им вновь придется встретиться лицом к лицу. Он уже все сказал Иану, добавить юноше было нечего, и Фергус решил, что бывший друг в следующий раз увидит его совершенно спокойным и собранным, может быть, даже отстраненным и холодным. А еще лучше — беззаботно веселым, если получится это изобразить. Иан должен будет понять, что принц вовсе не раздавлен их расставанием, не поддался отчаянию и даже не слишком грустил. Пусть видит, что в жизни Фергуса нашлись вещи поважнее их уничтоженной на корню любви — судьба Темерии, к примеру. И, кончено, ради этой демонстрации прежде всего нужно было постараться выглядеть получше, чем лысоватый бледный утопец, взиравший на Фергуса из зеркала.

Он точно знал, к кому следовало обратиться за помощью. Конечно, для того, чтобы прийти с подобной просьбой к грозной чародейке, требовалась недюжинная смелость, но Фергус, шагая по коридору к ее покоям, не уставал напоминать себе, что он не просто какой-то глупый мальчишка, он жених королевы! Будущий Император Нильфгаарда, носящий имя своего славного непреклонного предка! Однако у двери в спальню Йеннифер Фергус все же замер, оробев. Он не был уверен, что чародейка уже проснулась — время стремилось к полудню, но за последний месяц Йеннифер потратила много сил на бесполезные попытки спасти раненного ведьмака, и теперь могла отсыпаться до обеда. Пожалуй, решил принц, стоило зайти к ней ближе к вечеру. Или вовсе перехватить Йеннифер в зале Совета или в библиотеке и заранее договориться о встрече — это ведь были правила простейшей вежливости…

Дверь перед принцем распахнулась, и на пороге возник седовласый ведьмак с самым довольным выражением, на какое вообще было способно его суровое лицо. От неожиданности Фергус попятился, а Геральт, заметив его, ухмыльнулся и изобразил шуточный поклон.

— Ваше высочество, — заявил он, — вы, я вижу, без цветов и конфет — значит ли это, что ревновать мне не стоит?

Фергус открыл рот и изобразил жалкое «Что?», но ведьмак уже выпрямился и рассмеялся — настроению Геральта можно было только позавидовать. Принц знал, что он, как никто, переживал за состояние Ламберта, и теперь, когда опасность миновала, не считал нужным сдерживать своей радости.

— Заходи, Гусик, — шепнул ведьмак юноше, похлопав его по плечу, — она в духе, можешь просить, о чем угодно. Не благодари, — он подмигнул принцу, обогнул его и легкой походкой двинулся по коридору прочь, оставив Фергуса в недоумении глядеть себе вслед.

Йеннифер юноша обнаружил сидящей за большим, заваленным разноцветными баночками и флаконами столом с высоким двойным зеркалом. Одетая в темно-лиловый пеньюар, чародейка неторопливо причесывалась, и, увидев ее облачение, Фергус смущенно отвернулся.

— Простите, — досадная жаркая краска поползла по его лицу, — я не хотел вот так врываться…

Чародейка отложила увесистую черепаховую щетку и глянула на принца в отражении, не оборачиваясь. Улыбнулась. Никогда прежде Фергус не замечал на ее лице подобной улыбки — немного ироничной, но без капли раздражения. Так могла смотреть девушка, медлившая, прежде, чем согласиться на свидание. После исцеления Ламберта принц видел Йеннифер только взбешенной и яростной. Она, казалось, была единственной, кто осознавал масштаб катастрофы, и злилась на то, что никто больше не разделял ее гнева. Но сейчас от той злобы не осталось ни следа.

— Принцы не врываются, Ваше высочество, — заметила она, — так что это мне стоит извиниться, что я встречаю вас в столь неподобающем виде.

Чародейка неспешно поднялась из-за стола, и пеньюар на ней, мерцая, сменился на узкое черное платье с белоснежными оборками. Она стряхнула с него невидимые соринки и поклонилась Фергусу, продолжавшему таращиться на нее, как полный идиот.

— Чем я могу быть вам полезна? — поинтересовалась чародейка, не переставая улыбаться.

Принц кашлянул. До него вдруг дошла вся нелепость его плана — Йеннифер была могущественной волшебницей, хитрым политиком на службе Империи, а он явился к ней с просьбой привести в порядок его прическу — глупее не придумаешь. Но отступать было поздно.

— Вы обещали, — Фергус потупил взор, но, одернув себя, снова взглянул на нее, — вы обещали подправить цвет моих волос, — выпалил он на одном дыхании.

Йеннифер не стала смеяться над ним, даже не фыркнула — она кивнула с самым серьезным видом, подошла к Фергусу и провела рукой по его растрепанным кудрям. От запястья чародейки пахло сиренью и еще чем-то волнительно терпким, и Гусику большого труда стоило не закрыть глаза, вдыхая этот аромат — в нем чувствовалось что-то неуловимо возбуждающее, словно сквозь весеннюю свежесть пробивался тяжелый привкус разгоряченного тела.

— Да уж, — Йеннифер покачала головой, — вам и впрямь требуется моя помощь, если к прибытию ваших родителей вы хотите выглядеть достойно. Садитесь.

Она указала на высокий стул с прямой неудобной спинкой, похоже, единственный предмет мебели в комнате, оставшийся от прежней обстановки, и Фергус покорно примостился на нем. Йеннифер подошла к нему сзади, пропустила сквозь пальцы пряди его волос, мягко раздвинула их, созерцая белесые корни.

— Я могу сделать цвет немного темнее, — сказала она деловито, — и так, чтобы он держался дольше. Правда, для того, чтобы это смотрелось нормально, придется окрасить еще и брови с ресницами. Если хотите, могу поделиться с вами чудесной зерриканской тушью, от нее ваш взгляд станет очень выразительным.

Фергус растерянно кивнул. До этого момента он ни разу не задумывался о таких вещах, как выразительность своего взгляда или подходят ли его брови к волосам, но Йеннифер говорила об этом так, словно это была самая важная вещь на свете.

— Я не знаю, — честно признался принц, — я не умею пользоваться тушью.

Йеннифер тихо рассмеялась.

— Признаться, я всегда надеялась, что затем, чтобы научиться краситься, ко мне обратится твоя сестра, — заметила она, легко и естественно переходя с принцем на «ты», — может быть, тогда она бы перестала выглядеть, как заплаканная бродяжка. Но ты прав — будет странно, если на королевском женихе косметики окажется больше, чем на самой королеве. Может быть, тогда просто состричь все, что было выкрашено, и вернуть естественный цвет? Необычная внешность может быть серьезным преимуществом, а конспирация тебе больше ни к чему. Получится, может быть, слишком коротко, но это я исправлю, — Йеннифер подняла и вытянула одну его прядь, примеряя, насколько успели отрасти волосы, — у вас с Анаис получатся удивительные дети.

Фергус постарался поймать взгляд чародейки в зеркале — не издевается ли она? Принц хорошо помнил разговоры о том, что его единственной целью в браке с королевой было подарить Темерии наследника. А после откровений Цири, Фергус понял, что дарить наследника ему придется всей Империи. И он не к месту подумал, что Иан просил его — конечно, в шутку — назвать своего первенца в его честь. Но отчего-то сейчас мысль о том, что, возможно, меньше, чем, через год, на свет появится тот самый вожделенный наследник, тот самый удивительный ребенок, казалась Фергусу не нелепой даже, а почти оскорбительной. Они с Анаис неплохо сдружились за последний месяц. Вернее — притерлись друг к другу. Королева не смотрела на него больше, как на несмышленого мальчишку, напрудившего в штаны на важном приеме, а он не видел в ней недостижимо совершенную, и оттого — раздражающую правительницу, которой он никогда не будет достоин. Но представить себя в одной постели с Анаис Фергус не мог. Общаясь, они даже избегали случайных прикосновений, словно обжигались, едва соприкоснувшись локтями или пальцами. До сих пор принц был уверен, что это случалось из-за того, что сердце его было отдано Иану, но юный эльф не оценил подарка, Фергус вычеркнул его из своей жизни — а желания прикасаться к Анаис это ему не прибавило.

Подняв глаза, принц перехватил в зеркале пристальный взгляд Йеннифер. Слишком погруженный в свои мысли, он совершенно забыл о том, что чародейки могли легко прочесть их, особенно, если думать слишком громко. Вот как сейчас.

— Я могла бы догадаться, — негромко и ровно произнесла чародейка, будто довела до решения математическую задачу, и от этого бездушного тона Фергус чуть не поперхнулся собственным дыханием. Госпожа Йеннифер, разъясняя действие магии, к которой прибег Иан, на совете с Анаис сразу после случившегося, говорила, что нужно для того, чтобы черпать для нее силу, и именно из ее объяснений Фергус догадался, что произошло. Но сейчас в голове чародейки, похоже, все встало на свои места, она достроила схему, добавила к ней последний недостающий элемент. И сложно было понять, насколько впечатлило ее это открытие.

Фергус попытался встать — ему хотелось немедленно ретироваться, не отвечать на вопросы чародейки, не смотреть ей в глаза, не видеть в них осуждения, или того хуже — сочувствия и жалости. Но Йеннифер удержала его за плечо, потянулась к щетке на столе и принялась неспешно причесывать волосы принца.

Этот странный неторопливый ритуал длился несколько минут — чародейка молчала, а Фергус больше не смел поднять на нее взгляд. Конечно, теперь произошедшее дойдет до Императора. Йеннифер служила отцу и была ему безусловно верна, она просто не могла не поведать Эмгыру о том, во что ввязался его непутевый сын. И не имело значения, что Фергус уже поставил в своей истории с Ианом точку, для отца такого оправдания было недостаточно. Принц опозорил себя. Как чуть подпорченному фрукту, ему теперь предстояло пропитаться гнилью целиком. Даже если первое разочарование не стало слишком разрушительным, отец никогда не сможет смотреть на Фергуса, как прежде, для него он навсегда останется тем, кто ради сиюминутной прихоти отверг все законы морали — и был позорно обманут. Гусик шмыгнул носом — слишком громко, чтобы можно было выдать это за короткую усмешку.

Все еще ничего не говоря, Йеннифер вытащила из маленького бархатного мешочка золоченые ножницы и принялась аккуратно срезать темные концы волос Фергуса, роняя пряди на пол одну за другой.

— Ты знаешь, — неожиданно заговорила чародейка, когда половина головы Фергуса оказалась свободной от темных кудрей, — пятнадцать лет назад я едва не сделала так, чтобы ты никогда не родился.

Принц, ожидавший чего угодно, только не этого резкого поворота, поднял было голову, чтобы посмотреть на чародейку, но та придержала его за затылок, не давая дернуться.

— Тогда война подходила к концу, и твой отец готовился к тому, чтобы, в угоду нильфгаардской знати, отдать престол Цирилле — моей Цирилле, — продолжала Йеннифер, — и для того, чтобы у оппозиции не осталось вопросов и сомнений, я настаивала на высылке жены Императора, которая много лет до того представлялась именем принцессы.

Фергус молчал и не двигался. Вся эта история была известна ему лишь в общих чертах — после победы в Третьей Северной войне и новой свадьбы Императора, вспоминать о том, кем была в свое время представлена его супруга, считалось неприличным. За подобные разговоры можно было получить обвинение в государственной измене, и вскоре правда настолько исказилась и запуталась, что проще было считать, что Рия всегда была только собой — тем более, что на следующий год после победы принесла Императору наследника. Фергус стал для матери своего рода охранной грамотой, подтверждением в глазах граждан Нильфгаарда, что она — никакая не самозванка, а полноправная Императрица, мать продолжателя рода вар Эмрейсов. Но об участии Йеннифер в той неразберихе Фергус, конечно, ничего не знал — а сейчас не мог понять, к чему чародейка клонит.

— Можешь представить, как я была зла в тот момент, когда поняла, что меня обманули, — продолжала Йеннифер, — я не могла представить, отчего Император в последний момент решил отказаться от им же разработанного плана. Но оказалось, что то был один из немногих случаев, когда в последствии я была вынуждена признать свою неправоту. Уверена, Эмгыр до сих пор считает, что изменил планы ради далекой перспективы, заранее просчитал, что твою мать полюбят простые граждане и примет знать. Что она станет образцовой женой и матерью, хотя до этого была лишь инструментом, потерявшим свою полезность, когда вернулась настоящая Цирилла. Император может сколько угодно утверждать, что Нильфгаарду в тот момент нужна была такая правительница, как Рия, но по прошествии времени я поняла, что сделал он это по самой простой — и самой надежной причине. — она стряхнула с плеч принца темные волоски, — из-за любви.

В Фергусе вдруг взметнулась горячая волна протеста. Конечно, Йеннифер, относившаяся к Иану, почти как к родному сыну, готова была оправдать любой его поступок, защищать его, даже если бы юный эльф кого-нибудь убил, а не спас. Но для него самого все эти оправдания не имели веса и смысла — предательство нельзя было простить после простого объяснения «Это все по большой любви», это обесценило бы само это понятие, и принц упрямо сдвинул брови.

— И вы хотите сказать, что Иан…- начал он.

Чародейка хмыкнула, не дав ему договорить.

— А кто говорит об Иане? — мягко спросила она и взяла со стола одну из ярких баночек, открыла ее и смочила пальцы в пахучей густой субстанции, — его поступок был глупым и необдуманным. Его обманули и использовали, а он в своем тщеславии не смог этого распознать. — чародейка принялась втирать снадобье в кожу головы Фергуса, и он немедленно ощутил неприятное жгучее покалывание, — я говорила о тебе.

Йеннифер замолчала, и принц не знал, что ей ответить. Еще некоторое время она продолжала массировать его голову, пока покалывание и жар не сменило приятное тепло — в зеркале Фергус видел, как его остриженные почти полностью волосы прямо на глазах начинали расти. Стоило прядям достичь достаточной длины, чтобы снова начать немного виться, Йеннифер отпустила принца и отступила на шаг. На Фергуса из отражения смотрело его привычное лицо, от которого за время путешествия он успел отвыкнуть. Волосы — чуть темнее, чем раньше — обрамляли бледные резковатые черты, а глаза снова казались совершенно черными.

— Теперь, по крайней мере, твоя мать тебя узнает при встрече, — заметила чародейка, вытирая руки полотняной салфеткой.

Фергус поднялся на ноги, не глядя на Йеннифер. Он не знал, стоило ли благодарить чародейку — казалось, она не просто подстригла его, а провела за руку сквозь магический водопад, смывший с принца все события последних недель, и теперь он стоял перед ней обновленный, как только что загрунтованный холст или поле кровавой битвы, спрятавшееся под слоем чистого снега. Фергус снова стал тем, кем был прежде — и не мог вспомнить, как быть самим собой.

Выйдя из покоев чародейки, юноша двинулся по широкому коридору, не глядя по сторонам, надеясь, что сможет вычленить хоть одну мысль из той мешанины, что кипела сейчас в его голове. Разговор с Йеннифер ничуть не помог ему — только еще больше все запутал. С досадой Фергус подумал, что Иану бы не составило труда во всем разобраться или хоть натолкнуть Фергуса на верную мысль. Прежде принцу достаточно было одного ничего не значащего разговора с другом, чтобы самая сложная задача стала не просто решаемой, а до банальности простой. С Ианом для юноши не существовало запретных тем или неправильных слов — он мог поддержать его даже в самых глупых горестях, и, если не помочь решить проблему, то точно показать, что это и не проблема вовсе. Теперь же для откровенных разговоров у принца остался лишь внутренний голос, а он разглагольствовал еще более непонятно, чем госпожа Йеннифер.

Ноги сами несли его вперед, и вскоре, спустившись по узкой безлюдной лестнице, принц очутился на тренировочной площадке. Они с Анаис проводили здесь каждую свободную минуту. Королева, распознав в юноше не совсем безнадежного противника, учила его драться, как настоящий северянин — именно так она это и называла. И за короткое время Фергус действительно многому смог у нее научиться. Он больше не уходил в глухую оборону и не пытался уворачиваться от прямых ударов, освоил несколько эффективных контратак и даже отваживался нападать первым. Только здесь, на утоптанной земле тренировочного поля, принц забывал о тревогах и сомнениях, полностью отдаваясь осознанию собственного тела. Бои с Анаис требовали полной отдачи, нельзя было ни на мгновение ослаблять бдительность — королева готова была воспользоваться малейшей его ошибкой, непреклонная до жестокости, она не видела в Фергусе простого ученика. В ее глазах он становился солдатом, которого необходимо было быстро всему обучить, чтобы спасти от неминуемой смерти. И сейчас лучшего места для себя принц и представить не мог. Он надеялся, что пара часов в обществе соломенного болвана смогли бы привести его мысли хоть в какой-то порядок. Но площадка оказалась занята.

— Эй, малышка, я только что воскрес вовсе не для того, чтобы ты меня тут же прикончила! — страдальчески заявлял Ламберт. Кейра позволила ему подняться с постели только накануне, и сейчас ведьмак держался неуверенно и скованно, словно никак не мог заново научиться ходить. Тренировочный меч в его руке лежал тяжким грузом, было видно, что он с трудом удерживает его, но Анаис и с этим учеником была также беспощадна.

— Вспомни, как ты сам меня учил! — рассмеялась королева, откинув золотые пряди волос с глаз. На Анаис была лишь легкая распахнутая на груди охотничья куртка поверх тонкой рубахи, но она, казалось, вовсе не испытывала холода. — держи клинок выше, и не открывайся справа!

Ламберт воздел глаза к небу.

— Да ты хуже Весемира! — заявил он, но снова покорно принял боевую стойку.

На этот раз Фергус заметил, что Анаис экономила движения, нападала медленней и выверенней, явно давая Ламберту необходимую поблажку. Тот, однако, был все же слишком слаб, чтобы ею воспользоваться, и через пару минут меч вырвался из его руки и отлетел к ногам застывшего у края площадки Фергуса. Ведьмак досадливо поморщился.

— Пустое это, Ани, — обратился он к королеве, — ты же видишь, ничего не выходит.

— Ничего подобного, — королева упрямо тряхнула головой, — помнишь, как Буревестник сбросил меня с седла, и я две недели не могла встать с постели? Кто меня потом гонял кругами вокруг этой долбанной площадки, чтобы, мол, кровь не застаивалась? А мне хотелось только лечь на землю и помереть.

Ламберт усмехнулся, кивнул и неуверенной, чуть шаркающей походкой двинулся туда, куда отлетел его клинок — на стоявшего рядом Фергуса он даже не взглянул, словно юноша вдруг стал невидимым.

— Кейра сказала, что его рефлексам понадобится много времени, чтобы полностью восстановиться, — раздался вдруг за спиной Фергуса знакомый шелестящий голос, и от неожиданности он невольно вздрогнул, — может быть, он никогда не сможет полностью поправиться и сражаться, как раньше.

Принц повернул голову. Иан стоял в шаге от него, пряча руки в меховую муфту, и смотрел на поле, где Ламберт вновь становился в атакующую позицию. Проведя в постели четыре дня, юный эльф все еще выглядел больным. Все черты его лица казались смазанными, словно нарисованные неумелой рукой. Иан горбился, и, хоть под несколькими слоями одежды это было и не слишком заметно, явно сильно исхудал и высох. Фергус жестоко отогнал от себя приступ неуместной жалости.

— Он жив, — коротко обронил он, а потом добавил, слыша в собственном голосе злые нотки, — благодаря тебе.

Иан наконец повернулся к нему — на выцветшем осунувшемся лице мелькнула мучительная тень.

— Гусик, — прошептал юный эльф, и у Фергуса вдруг от ярости заломило челюсть. Больше всего друг походил сейчас на несчастного пса, которого побили за то, что он укусил хозяйскую руку, и теперь высматривал в глазах человека признаки прощения. Это был низкий, подлый прием, и Фергусу захотелось отвесить ему пощечину.

— Ты зря встал, — процедил он негромко, стараясь не выдать своего раздражения — незачем Иану было знать, какую бурю он до сих пор пробуждал в душе бывшего друга, — возвращайся в постель.

Иан явно ожидал от него каких-то иных слов — Фергус подметил это со злорадным удовлетворением. Впервые по-настоящему поверил, что действительно сможет справиться с собой и забыть Иана.

— Мне разрешили подышать воздухом, — юный эльф отвел глаза в сторону и еще больше понурил плечи.

— Смотри — не простудись, — это было лишь проявлением пустой, установленной правилами, вежливости, Фергус снова мысленно себя похвалил за то, что даже мысли обнять и согреть Иана в нем не мелькнуло. — Я пойду — у меня примерка.

Иан снова вскинул на него взгляд.

— Гусик! — он протянул руку и ухватил принца за локоть. Тот опустил глаза на ладонь эльфа, и Иан вынужден был разжать пальцы.

— Фергус, — четко выговорил принц, — меня зовут Фергус.

Весь остаток дня походил на скучную пьесу, которую принц — ведущий актер на сцене — отыграл уже столько раз, что реплики успели потерять всякий смысл. Он выдержал примерку, не отвечая на причитания портного, который твердил, что к новому цвету фергусовых волос свадебный камзол совершенно не подходит — будто раньше он смотрелся идеально.

Закончив с этим, Фергус зашел к Цири — сестра сидела над какими-то донесениями, и едва взглянула на него, когда он вошел. Дела на восточных границах обстояли плохо — прежде мелкие стычки в лесах, превращались в полномасштабные короткие сражения, и становилось очевидно, что без вмешательства нильфгаардской армии Темерии и Редании больше не обойтись. У противников было одно несомненное преимущество перед силами людей — они сражались яростно, без оглядки, не жалея собственных жизней, словно не чувствуя страха и боли.

— Я подумала было, не нажрались ли они скеллигских грибов, — сокрушалась Цири, откинув от себя очередную бумагу, — но нет — похоже, дело в чистом глупом энтузиазме.

— Не таком уж и глупом, если он помогает им победить, — заметил Фергус. Он не хотел сейчас вчитываться в донесения, хоть и без того было ясно — ничего хорошего в них не написано.

— А хуже всего то, что в городах все чаще вспыхивают восстания среди оседлых нелюдей, — Цири встала из-за стола и потянулась, хрустнув суставами, — они снова устремляются в леса и сбиваются в организованные отряды. Только на этот раз их снабжают продовольствием и оружием, это больше не какие-то оборванцы, вынужденные греться об собственные светлые идеалы. Теперь — это идеалы и махакамская сталь. Похоже, придется отправить Роше и его людей в самый центр этого пожара. Без его опыта там не обойтись.

— Это опасно? — тихо спросил Фергус, хотя вопроса глупее сложно было придумать. Цири невесело усмехнулась.

— Самоубийственно, — ответила она коротко.

Избавиться от навязчивых мыслей об Иане, когда принц вышел от сестры, стало совершенно невозможно. Фергус малодушно радовался, что новость о том, что отца его придется направить в самый эпицентр разраставшейся войны, предстояло принести юному эльфу не ему. Мать Иана умерла всего месяц назад, и юноша до сих пор с болью вспоминал, каким бесцветным и опустошенным стал тогда друг — а ведь он был почти не знаком с Виенной. Потеря же того, кто растил его всю жизнь и любил юношу больше всех на свете, могла оказаться смертельной. Фергусу не хотелось и думать, что он сам бы чувствовал на его месте — даже если война охватит весь Север, родители принца останутся далеко от опасных границ. И тот факт, что самому ему предстояло командовать войсками в Темерии, отчего-то безнадежно мерк перед этим страхом. В собственную гибель было гораздо сложнее поверить.

Первым, что он увидел, войдя в свою спальню, был Иан. Юный эльф сидел на кровати, скрестив ноги, устроив на коленях знакомую книгу Раффара Белого, и, когда Фергус переступил порог, отложил ее и выпрямился. Серая рубаха, купленная перед отъездом из Оксенфурта, и подогнанная точно по фигуре Иана, сейчас висела на нем мешком. В мутном свете единственной свечи лицо юноши казалось еще более измученным и худым, чем днем — темные тени очерчивали выступающие скулы, заострившийся нос и залегали под усталыми глазами, блестевшими, словно у Иана вновь поднялась температура. Распущенные черные волосы разметались по острым плечам, и выглядели тусклыми и сильно поредевшими. На короткое мгновение Фергусу показалось, что он застал в своих покоях призрак того, кто был его другом.

— Фергус, пожалуйста, не уходи! — заговорил Иан прежде, чем принц успел открыть рот — хотя тот не знал, что именно должен был ему сказать. Собственное имя болезненно резануло слух. Юноша опустил руки и не двинулся с места. Эльф, видя, что Фергус не собирался немедленно сбегать, подался вперед, — я хотел только поговорить с тобой, — начал он, — а потом, если захочешь, уйду и больше не буду тебя беспокоить.

Фергус молчал. Он знал, что именно хотел сказать ему Иан, словно нашел и прочел шпаргалки, которые эльф для себя приготовил, и чувствовал, что готов был не поверить не единому слову бывшего друга. В извинениях, объяснениях, уговорах не осталось больше никакого смысла.

Юный эльф отложил свою книгу и попытался слезть с постели, но пошатнулся, ухватился за столбик, чтобы не рухнуть на пол, и остался сидеть на краю, свесив ноги. Босые щиколотки погрузились в ледяной сквозняк, и Фергус видел, как медленно синела от холода бледная кожа. Но Иан больше не двигался.

— Я знаю, что подвел тебя, — заговорил он, и пальцы его скомкали покрывало, — и ты никогда не сможешь простить меня или снова начать мне доверять. Но я подумал, что должен рассказать тебе о своем решении.

Фергус скрестил руки на груди. Он запретил себе предполагать, что услышит, запретил встречаться с Ианом взглядом — такое испытание могло оказаться ему не по силам.

— Я решил вернуться к изучению целительства, — немного помолчав, заявил Иан и осекся — словно, произнеся вслух, понял, что новость была слишком незначительной, чтобы тратить на нее дыхание, — я поговорил с Кейрой — она возьмется меня учить, пока я буду оставаться в Темерии. Отец рассказал ей, как я вылечил его глаз от ожога, и чародейка сказала, что у меня есть нужные задатки.

Юный эльф все еще не говорил ничего особенного — Фергус поймал себя на том, что ждал от него гораздо большего, судьбоносных откровений, задушевных слов, может быть, отчаянных признаний. Но Иан будто зашел к нему просто обменяться последними известиями, немного поболтать перед сном.

— Я думаю вернуться в Оксенфурт к началу весеннего семестра, — продолжал Иан, — отец договорится, чтобы Ректор принял меня вольным слушателем на факультет к Шани. Там не изучают магию, но зато я смогу много узнать о травах, анатомии и аптечном деле — для целителя изучить азы очень важно. Кейра сказала, что я начал не с того конца.

— В Оксенфурт? — с невольным удивлением переспросил Фергус, — а как же мастер Риннельдор?

Иан слабо улыбнулся.

— Я вернусь к нему, когда пойму, что выучил достаточно, чтобы принимать его знания, — ответил он, — мастер Риннельдор пытался построить дом, не осушив болота, конечно, у него ничего не вышло.

Фергус хмыкнул, и тут же мысленно отвесил себе пощечину — еще не хватало смеяться над глупыми сравнениями и портить собственный неприступный образ.

— Если начнется война, Университет распустят, — сказал он и сглотнул неожиданно горькую слюну. Слово «если» было больше не уместно.

— Тогда я отправлюсь на фронт, — Иан произнес это так легко, будто сообщал, что хотел выпить чаю в зимнем саду, — моих нынешних умений должно хватить для помощи полевым медикам. Я умею останавливать кровь и лечить ожоги.

К горлу Фергуса подкатил тугой холодный ком — Иан не рисовался и не врал, он спокойно и прямо рассказывал о своих планах. И в том, что он станет им следовать, можно было не сомневаться. Юный эльф пришел не поговорить — он пришел попрощаться.

— Я хотел попросить только об одном, — Иан наконец перехватил взгляд принца, и он на этот раз не смог отвернуться, — Может быть, когда-нибудь, не сейчас — но хотя бы через несколько месяцев или лет — ты сможешь снова стать моим другом?

Пересекая комнату, Фергус чувствовал, что понял наконец, о чем говорила ему госпожа Йеннифер. Все планы, которые он выстраивал в своей голове, все упрямые важные решения, вся уверенность в собственных силах, рушились — и Фергусу было этого ни капли не жаль.

Он сел на кровать рядом с Ианом, заставил его разжать пальцы на покрывале и переплел их со своими. Юный эльф поднял взгляд, и, заглянув ему в глаза, Гусик улыбнулся. Невзирая на все произошедшее, на все, что сказал Иан, на все, что самому Фергусу казалось правильным, существовал лишь один правильный ответ.

— Я люблю тебя, — сказал принц, и Иан неожиданно вздрогнул и расплакался.

Глубоко за полночь они лежали под одним одеялом — поначалу Иан не решался потянуться к Фергусу, и тому пришлось самому обнять его. У друга действительно держался небольшой жар — горячий влажный лоб прижался к щеке принца, и тот невесомо коснулся его губами.

— Если ты отправишься на фронт, я буду твоим командиром, — тихо произнес Фергус и почувствовал, как дыхание Иана на секунду сорвалось — он усмехнулся или тяжело вздохнул, непонятно.

— Я, хоть и родился в Темерии, по документам — гражданин Редании, — напомнил юный эльф шепотом, — а она не входит в состав Империи.

Они снова замолчали, и впервые за целый месяц Фергус ощущал, как погружается в теплую мягкую пуховую перину спокойного сна.

— Фергус, — позвал Иан, чуть пошевелившись, — прости меня.

Принц помолчал, должно быть, целую минуту — юный эльф в его руках беспокойно заворочался.

— При одном условии, — ответил юноша наконец, — ты снова станешь звать меня Гусиком.

 

========== Регис: Друзья и враги. ==========

 

Регис любил море. Вопреки глупым людским слухам, согласно которым вампиры не могли пересекать большие водные пространства, оторванные от земли, лекарь находил в этой удаленности от суши странное умиротворение. Плыть на корабле, знать, что на много миль вокруг не было ни клочка твердой земли, казалось ему сродни полету — недаром особо суеверные моряки, отправляясь в плавание, выворачивали свою одежду наизнанку. Здесь, посреди морской глади, все подчинялось иным законам и иным богам. Путешественник, желавший снискать их милость, отказывался от сухопутного себя, забывал прежнюю жизнь и собственное имя, чтобы, обновленным, отдаться изначально чуждой стихии — и надеяться быть ей принятым.

Регис путешествовал в собственном теле, хотя с большим удовольствием, возможно, рассыпался бы легким туманом и следовал за кораблем, позволив себе почувствовать тончайшую грань, отделявшую воздух от бесконечной водной бездны. Но у него оставались обязанности перед Императорской семьей, и лекарь не желал отказываться от них.

Им повезло с погодой. С самого начала путешествия ветер ни разу не сменил направления и дул уверенно и ровно, словно могущественный маг заговорил его, заставив нести огромные корабли вперед, не сбиваясь с курса. Небо по ночам было бесконечно звездным, и маленькая Лита, впервые взглянув на его подавляюще огромный бархатный шатер, несколько минут простояла на палубе, задрав голову вверх и не двигаясь.

Детлафф предпочитал не показываться, хотя Регис постоянно ощущал его присутствие. После своего помпезного представления, он снова начал избегать лишних глаз. Императору больших трудов стоило убедить генералов, что путешествие в Вызиму не представляло угрозы. Он, поверивший в надежность новых стражей, не спешил отказываться и от обычной охраны, и рыцари, сопровождавшие правителя, на третий день плавания начали перешептываться о том, что Эмгыр, похоже, заключил сделку с неведомыми темными силами, раз после дерзкого нападения не обеспокоился даже тем, чтобы удвоить караул.

Императрица почти не выходила из своей каюты. Регис помогал ей справиться с мучительными приступами морской болезни, терзавшей ее с самого первого дня, но даже несмотря на то, что снадобья его приносили облегчение, Рия выглядела отстраненной и грустной, словно плыла не на свадьбу единственного сына, а на его тризну. Лекарь не пытался заговорить с Императрицей, а она не спешила посвящать его в свои тяжелые мысли, хотя они были понятны и без того. Рия не могла отделаться от ощущения, что Фергуса приносили в жертву Империи, как когда-то — ее саму, но спорить с решением супруга не решалась. Это был один из тех вопросов, в котором ей не помогли бы ни уговоры, ни ласковый шантаж, ни слезы — Фергус должен был жениться уже не во имя процветания Империи — а во имя ее спасения.

Сам Император, вернувший после последней процедуры бодрость и свежесть, казалось, совсем не отдыхал. Целые дни он проводил в кают-компании над картами, за разговорами с сопровождавшими его военачальниками или чтением старинных трактатов, будто надеялся в древней мудрости почерпнуть решение для грозящих Империи проблем. По вечерам Эмгыр поднимался на палубу, прохаживался по ней, казалось, бесцельно, но Регис чувствовал, что Император, тоже оторванный от привычного мира, отрезанный от него, без возможности слать письма и получать донесения, без остатка отдавался собственным размышлениям, о природе которых несложно было догадаться. Мыслями правитель был уже посреди новых сражений, и пока супруга его ехала на похороны сына, Эмгыр пересекал море, чтобы проводить Фергуса на войну. Принцу предстояло командовать войсками, и уверенность Императора в том, что он был готов к этому, меркла на фоне страха отца о том, что для битв Фергус был еще слишком юн.

Они проходили над Седниной бездной глубокой ночью, когда на всем корабле бодрствовать остались только стражи на посту, рулевой — и Эмгыр. Регис нашел его у носа судна — Император стоял, подставив лицо холодному ветру, сжав пальцы на борту, и вглядывался в колышущуюся темноту воды под ними.

В иных обстоятельствах, лекарь ни за что не стал бы нарушать его уединения — но сейчас каким-то непонятным внутренним чувством Регис ощутил, что правитель тяготится одиночеством, столкнувшись с призраком прошлого, против которого не мог бы помочь даже самый верный ведьмачий меч. Лекарь неслышно приблизился и встал за плечом правителя — Эмгыр не вздрогнул. Со дня парада он не задал ни единого вопроса, но в его присутствии теперь всегда был настороже. Регис сам от себя не ожидал, что эта потеря доверия так глубоко заденет его. Император не был ему ни другом, ни соратником — он был подопытным, любопытным научным материалом для исследования, и между ними никогда не существовало ни откровенности, ни пустых приятельских жестов. Они использовали друг друга, и были довольныэтим симбиозом. Но сейчас Регис ощущал странную необъяснимую потерю, будто лишился не чего-то важного — а самой возможности это получить.

— Ваш друг разговаривает с Литой каждый вечер, — вдруг ровно произнес Эмгыр, не сводя глаз с темной водной глади, — никто, кроме нее, его не видит, но, когда он приходит, даже стражи боятся стоять у ее дверей. Он могущественное существо.

Регис тонко улыбнулся — Император сказал «он», а не «вы», словно позабыл или не хотел вспоминать, что и лекарь признался в своей нечеловеческой природе.

— Одно из самых могущественных, что мне известны, — подтвердил он сдержанно. В подробности они с Детлаффом вдаваться все же не спешили.

— Почему он служит Лите? — напрямую спросил Император и повернулся к лекарю. В его понимании реальности не существовало таких понятий, как дружба и привязанность, и Регис был явно не тем, кто должен был разъяснять Эмгыру, что это такое. Тем более, что он и сам не очень-то верил, что Детлаффа удерживала рядом с принцессой одна лишь сила симпатии. Слишком пугающей была сцена в чайной комнате Литы, когда она повелела Детлаффу появиться — а тот, явно не желая этого делать, вынужден был подчиниться. Их что-то связывало, что-то темное и непостижимое, и Регис не знал, как ответить на вопрос обеспокоенного отца.

— Я не знаю, — признался он, и брови Императора едва заметно приподнялись — он не ожидал такой откровенности. Человек, привыкший ко лжи, надеялся, что Регис попытается успокоить его, но тот никогда не врал Императору прямо в глаза. Лишь немного недоговаривал от случая к случаю.

— Вы доверяете ему? — на этот раз правитель смотрел пристальней, выискивая в лице Региса признаки непрозвучайвшей лжи.

— Больше, чем себе, — ответил лекарь, и это была чистая правда.

Больше о Детлаффе они не разговаривали.

В Вызимский порт Императорский флагман прибыл еще до рассвета, но у причала их встречала целая толпа. Пока спускали сходни, Регис разглядывал собравшихся. Королева Анаис — удивительно взрослая для своих юных лет — облачением мало отличалась от окружавших ее солдат. На ней был легкий доспех, и торжественность момента она подчеркнула лишь надетой на голову короной. У пояса королевы висел тяжелый меч в парадных ножнах, и рядом с застывшим по правую руку от нее Фергусом Анаис выглядела, как его грозный почетный телохранитель. Принц по случаю встречи родителей был облачен в праздничные одежды, и ни один элемент не выдавал в нем будущего военачальника. На нем был богато расшитый бархатный камзол, но никакого оружия, даже символического. За прошедшие с момента отплытия из Нильфгаарда месяцы мальчик очень изменился — Регис заметил это издалека. Его лицо — прежде всегда растерянное, словно Фергус силился подобрать слова для каждой следующей правды — хранило серьезное, почти суровое выражение — с таким не встречают после долгой разлуки любимых отца с матерью, это было лицо переговорщика, явившегося на военный совет.

Среди встречавших Регис увидел Геральта — тот стоял чуть поодаль, с видом случайного зеваки, и лекарь мысленно усмехнулся. Ведьмаку все эти церемонии всегда были в тягость, он избегал больших торжественных сборищ и старался держаться подальше от королевских дворов. Но из того, что Регис успел разузнать о нем за последнее время, становилось ясно — волей случая — или одной чародейки — Геральт вновь оказался втянутым в большую игру, хоть пока и был оставлен в резерве. В грядущей войне ни ему, ни кому бы то ни было еще из собравшихся в порту, не суждено было остаться в нейтралитете. Ведьмак выбрал сторону, и теперь, похоже, недоумевал составу обретенных сторонников. Сражаться под знаменами Нильфгаарда ему до сих пор не приходилось.

Когда Император под руку с Рией спускался с палубы, зазвучали приветственные горны. Темерские рыцари отдавали честь, и ради такого зрелища, пожалуй, стоило пересечь Великое море. Регис с усмешкой подумал, что мир действительно изменился совершенно фатальным образом — Темерия любила забывать, что являлась, по сути, провинцией Империи. Пусть с расширенными правами и гордостью за собственную королеву — но не союзником, а ленником Нильфгаарда. Но планомерная многолетняя работа, проводимая Анаис совместно с императорской наследницей Цириллой давала свои плоды. Императора встречали, если не как спасителя или друга, то точно, как верного соратника — в приветствиях толпы Регис не расслышал фальши.

Анаис и Фергус выступили навстречу императорской чете. Королева, коснувшись эфеса меча, следуя протоколу, склонила голову, и Эмгыр ответил ей встречным жестом — чуть более сдержанным. Он никогда на публике не подчеркивал своего главенства, заставляя народ Темерии верить, что они с Анаис были равны в своих правах. Еще на мгновение юная дева и Император буравили друг друга взглядами, а потом Эмгыр повернулся к Фергусу. Тот тоже отвесил приличествующий случаю поклон, но отец вдруг, нарушая все мыслимые правила, шагнул к нему и обнял юношу за плечи. Регис не знал, сколько в этом жесте было искренности, а сколько — четко выверенной позы, но принц удивленно моргнул в руках отца, потом неуверенно ответил на его объятие. Толпа вокруг благоговейно замерла — все знали, кто такой Эмгыр, но до сих пор не подозревали в нем таких глубоких отцовских чувств. Первая победа Императором была одержана безоговорочно.

Обнимая сына следом за супругом, Рия не сдержала слез. Она — вечный невольный идеал сочувствия и мягкости — была готова к завоеванию новых сердец, кто бы устоял перед истинной материнской нежностью — Регис был уверен, что темерские барды в ближайшие недели напишут добрую сотню баллад о прекрасной южанке и ее любви к их будущему консорту. Анаис от Рии досталось долгое рукопожатие — обнимать королеву Императрица не спешила. Для ее Фергуса девушка все еще была недостаточно хороша, и достичь этого совершенства Анаис не смогла бы, даже если бы пыталась.

Последней на сцене появилась, конечно, Лита. Она следовала за родителями — самостоятельная, не цепляясь за ладонь матери и не стремясь залезть на руки к отцу — махала ручкой собравшимся так, словно звучание горнов, приветственные крики — все это было для нее одной. Но маска величественного снисхождения слетела с принцессы, стоило ей приблизиться к Фергусу. Регис знал, что в путешествие Лита не взяла ни одной своей куклы — только потрепанную старую фигурку маршала Коэгоорна, который и на сходнях сопровождал принцессу, прижатый к ее груди. Сейчас же Лита едва не выронила свое сокровище, протягивая руки к брату. Фергус, смущенно улыбаясь, поднял сестру, и та, забыв о важности момента, прильнула к нему, явно не желая больше опускаться на землю.

Несмотря на обставленную по всем правилам торжественную встречу, во дворце для прибывших не было устроено никакого праздника. Цирилла, не явившаяся в порт, ждала гостей во дворе, и почти немедленно удалилась вместе с Анаис, отцом и спасенным от Литы Фергусом в один из залов — новостей у принцессы, похоже, накопилось немало. Региса эти разговоры не касались и не интересовали, он знал, о чем пойдет речь, и ощущал, что смертельно устал мерзнуть в грозной тени войны. У него в Вызиме были свои дела — лекарь ни на секунду не забывал о поручении Императора. Среди встречавших имперскую чету людей Вернона Роше не было. Можно было предположить, что он отправился на совет вместе с Цири, а потому оказался для имперского соглядатая недостижимым. И перед встречей с объектом своего интереса лицом к лицу, Регис решил немного разведать обстановку и осмотреться.

Рия, плохо переносившая морские путешествия, отправилась в отведенные ей покои, и к ней можно было заглянуть позднее — справиться о самочувствии Императрицы и, может быть, пустыми разговорами немного утешить ее. Литу же перехватила Йеннифер — Регис ожидал застать чародейку в Вызиме, но не думал, что она проявит такой живой интерес к маленькой принцессе. В Нильфгаарде они пересекались редко. Йеннифер, занятая политикой, являлась ко двору только для того, чтобы пообщаться с Эмгыром, и Лита оставалась для нее досадной помехой важным разговорам. Сейчас же чародейка сама вызвалась показать девочке королевский дворец, и та, воодушевленная таким внезапным интересом со стороны таинственной волшебницы, с радостью согласилась. Регис надеялся, что Детлаффу хватит ума не показываться Йеннифер на глаза. Едва ли она представляла для него опасность, но другу ни к чему было излишнее внимание с ее стороны — а значит, и со стороны Геральта.

Невидимый, Регис скользил по коридорам, прислушиваясь к окружающим разговорам. Во дворце, похоже, о грядущей через несколько дней свадьбе никто не вспоминал — куда больше людей занимали события у западных границ королевства. Из Вызимы к месту военных действий должны были отправить несколько отрядов регулярной армии — в помощь к пограничным постам, и мало в какой семьей не нашлось бы того, кому предстояло уехать на войну сразу после окончания торжеств. Регису не хотелось слушать эти разговоры, впитывать общую тревогу, но от этого негде было спрятаться.

В одном из кабинетов он застал сына Роше — юного ученика мастера Риннельдора, на которого Император возлагал такие большие надежды. Мальчик не вышел встречать гостей, видимо, слишком занятый собственными занятиями. С ним в комнате оказалась миловидная белокурая чародейка, Регис никак не мог припомнить ее имени. Женщина слушала то, что говорил ей юный эльф, время от времени нервно отбрасывая с глаз непослушную длинную челку, и хмурилась. Мальчик же выглядел так, словно отвечал строгой учительнице плохо выученный урок, не готовый признать своего незнания, но тонувший в потоке собственных слов.

— Ты просто не понимаешь логики, — недовольно перебила его наконец чародейка. Она поднялась из своего кресла и прошлась по комнате — мальчишка раздражал ее своей глупостью, и она не собиралась этого скрывать, — Баланс элементов — сложная техника, но если бы ты действительно понял то, что прочитал, было бы гораздо лучше. Я дала тебе целую ночь. Чем ты занимался?

Юноша неожиданно покраснел, кашлянул и отвернулся — мастер Риннельдор научил парнишку ставить заслон на слишком громкие мысли, и эту технику он освоил явно куда лучше, чем баланс элементов. Удивительным образом, подсмотренная сцена повеселила Региса и заставила его забыть о напряженной атмосфере дворца. Для юноши, точно проведшего ночь не над учеными книгами, и для его строгой патронессы страха войны словно не существовало. Они не чувствовали или предпочитали не замечать грядущей катастрофы, совершенно уверенные, что знания, которые чародейка вдалбливала в голову нерадивого ученика, им непременно пригодятся, словно им не грозили смерть и потери. Они собирались жить, если не вечно, то точно не одним сегодняшним днем, как остальные.

Геральт поймал Региса во внутреннем саду дворца. Вампир давно понял, что ведьмак выследил его, и наблюдал за ним издалека, давая старому другу возможность оглядеться, но готовый отвадить его от всего, не предназначенного для чужих глаз.

— Шпионишь? — спросил Геральт, медленно шагая к обрётшему плоть Регису по каменной тропинке. Тот улыбнулся.

— Здравствуй, дорогой друг, — сказал он, — ты же знаешь — я просто люблю быть в курсе всего.

— Служба Нильфгаарду плохо на тебя влияет, — покачал головой ведьмак, — политические интриги никогда раньше тебя не занимали.

— Ты ошибаешься, — ответил Регис, подходя к другу вплотную, — политика интересует меня ничуть не меньше прочих законов бытия. Для разумных существ, живущих в этом мире, она не менее важна, чем превратности погоды или алхимические законы. Люди могут ничего о них не знать, но подчиняются им, в независимости от своего положения и ума.

— Узнаю старого друга, — хмыкнул Геральт, и они наконец обнялись. — Какие новости за морем? — поинтересовался ведьмак — таким тоном, словно совершенно не ждал ответа, лишь поддерживал беседу.

— Тебя интересует что-то конкретное? — спросил Регис, склонив голову к плечу. В друге легко было заподозрить чужого разведчика — алхимик знал, что Йеннифер волновало здоровье Императора, единственная тайна, в которую она никак не могла проникнуть. И чародейка, возможно, рассчитывала, что чувство долга придворного лекаря померкнет перед дружескими чувствами.

Геральт же пожал плечами.

— Ты ведь знаешь, меня ничто по-настоящему не интересует, — ответил он, — но сейчас слишком много дорогих мне людей оказались замешаны в дела, находящиеся за пределами моего интереса — и понимания. Я не могу остаться в стороне, когда речь идет о Цири.

Регис нахмурился. Отчего-то эта простая мысль до сих пор не приходила ему в голову. Судьба Эмгыра, Нильфгаарда, Темерии и всего Севера едва ли могли взволновать Геральта настолько, чтобы он решился выведывать у старого друга то, что тот не хотел рассказывать, но Цирилла… Названная дочь ведьмака была не просто втянута в политическую игру — она находилась в самом ее центре. Главная героиня трагедии, премьера которой готова была вот-вот состояться. Пусть Эмгыр все еще носил корону, а право командовать войсками было отдано Фергусу, Цири была надо всем этим. Ведьмаку сложно было отвыкнуть от того, что веселая девчонка, пусть с исключительными способностями, но навсегда оставшаяся для него неразумным дитя, которое необходимо было защищать, превратилась в военачальника и политика, решавшего судьбы всей Империи, перехватившая у Императора бразды, и правившая колесницей жизни уверенной твердой рукой.

— Она ничего тебе не рассказывает? — сочувственно спросил Регис, вглядываясь в глаза друга. Тот невесело усмехнулся.

— Как-то я спросил у нее, что происходит, — ответил он, — она поцеловала меня в лоб и сказала «Все в порядке, Геральт». И в тот момент я впервые почувствовал себя таким старым, что хоть ложись и помирай.

— Ничего не в порядке, — со вздохом ответил Регис — скрывать правду не было никакого смысла, — Цири намерена воевать. Причем, видимо, как обычно — не в штабе, рядом с Фергусом, не в императорском дворце, рядом с отцом, а на самом что ни наесть поле боя, с мечом в руках и отвагой в сердце.

— Хреново, — немного помолчав, произнес Геральт. Он знал, что на решение дочери, как и всегда, никак не мог повлиять, и это была его самая главная, самая обидная слабость.- Значит, и мне придется вместе с ней — с мечом и отвагой, ну ты понимаешь.

— Думаю, за это стоит выпить, — внес предложение Регис, и лицо друга немного просветлело.

Отмечали будущие победы они в удивительной компании — и в удивительном месте. Геральт заявил, что его уже тошнит от дворца, и потому повел друга за городские стены — к самому сердцу осушенных болот. Там, нетронутая, стояла полуразрушенная башня какого-то древнего алхимика, и в своем новаторском раже, стремясь каждый клочок родной земли применить с пользой, Анаис не решилась ее снести. К компании присоединился еще один ведьмак, почти не знакомый Регису. Ламберту, едва оправившемуся после долгой болезни, Кейра — так, оказывается, звали белокурую чародейку — запрещала почти все, и он запросил у Геральта политического убежища, а тот не нашел причин ему отказывать. Последним к их компании присоединился, как ни странно, Вернон Роше. Регис, надеявшийся застать его рано или поздно, был поражен такой удачей. У командира, по его словам, выдался нелегкий день. Накануне он отправился в лесную ставку своего отряда, провел подсчет сил и смотр маленького войска.

— После Йуле, — говорил Роше, передавая Ламберту початую бутылку мандрагоровой настойки, — мы с ребятами выдвинемся во Флотзам. В рот я ебал эту гребанную дыру, но, похоже, именно там планируется первое полномасштабное наступление. Наша задача — сделать так, чтобы война не началась раньше времени. Семь лет назад мы уже остановили одну, но, боюсь, на этот раз так легко не выйдет.

Регис пристально смотрел на командира, почти не скрывая своего интереса. Вблизи тот выглядел еще моложе, чем было заметно глазам ворона-шпиона. Для того, кто почти всю жизнь провел в сражениях, Вернон Роше не тянул даже на полные тридцать лет — слишком свежим было его лицо, несмотря на усталость, слишком живыми — глаза цвета туссентского шоколада, слишком точными — жесты, даже немного смазанные действием настойки. Вернон Роше мог быть салагой в собственном отряде, солдатом, никогда не знавшим войны, но Регис знал, что это далеко не так.

— Ну хоть на свадебке погуляешь перед смертью, — усмехнулся Ламберт, делая большой глоток из горлышка. Недавно избавленный от проклятья, он еще не успел вернуть себе быстроту реакции и четкость жестов — руки ведьмака слегка подрагивали, а пьяный взгляд поплыл быстрее, чем у остальных.

— Да уж, меня обрадовали известием, что на этой свадьбе я буду посаженным отцом Анаис, — недовольно отозвался Роше, хотя Регис чувствовал под этим ворчливым тоном скрываемую гордость. Вернон Роше вырастил и воспитал юную королеву, а теперь выдавал ее замуж. Чем не повод гордиться?

— И никого не смущает, что ты все еще — осужденный преступник? — поинтересовался Геральт. Он оставался в компании самым мрачным из всех, алкоголь на него почти не действовал, не помогал расслабиться — даже напротив, похоже, добавлял ведьмаку напряженности. Вопросы он задавал, как дознаватель на допросе. Вернон Роше, впрочем, этого не заметил.

— По случаю королевского бракосочетания, я помилован и чист перед Империей, — ответил он, — и смогу умереть в бою, нося собственное имя. Кажется, это идея Гусика.

Регис снова покосился на человека — на этот раз с любопытством совсем иного рода. Вернон Роше любил Анаис, но о том, что он полюбил еще и принца Фергуса, до сих пор догадаться было сложно. В сердце у этого удивительного человека, казалось, было столько любви, что он готов был делиться ею с любым, кого считал достойным. Правду говорил Эмгыр — король Фольтест, которому Роше тоже служил не только верой и правдой, но и по любви, умел выбирать себе слуг. Суровый командир, настоящий мастер жестокости, тот, кого боялись враги и почитали сторонники, предстал в совершенно новом свете, и Регис почувствовал, что с каждой секундой все больше проникается к нему симпатией. Он хотел бы стать другом Роше — если еще не было слишком поздно.

— Интересно, — выдал вдруг Ламберт, икнув и прикрыв рот ладонью, — как честная публика воспримет тот факт, что ты со времен своего регентства ни капли не изменился? До сих пор-то они себя убеждали, что обознались.

Роше пожал плечами.

— Мне плевать, — ответил он, но Регис заметил, что Геральт тоже посмотрел на командира очень пристально. Ведьмак не был ни слепым, ни глупым, и знал Роше слишком давно, чтобы не замечать его необъяснимой молодости, но, видимо, никогда о ней не спрашивал. Ламберт был первым, кто решился напрямую задать этот животрепещущий вопрос.

Остаток вечера прошел в пустых и оттого таких приятных разговорах. Ламберт, решивший, видимо, напиться до беспамятства — только чтобы доказать самому себе, что все еще на это способен — рассуждал, что после войны собирался бросить все, забрать Кейру и уехать куда-нибудь на юг. Скопленных денег ему хватало на небольшое поместье, и Геральт предложил приятелю выкупить соседнюю с Корво-Бьянко винодельню. Идея Ламберту так понравилась, что он принялся немедленно сочинять название для своего будущего имения, а потом заявил, что намерен разводить коз и научиться рыбачить без использования бомб.

— Вот бы еще завести кого-то, кому можно было бы передать эти познания, — вздохнул он, готовый, похоже, пьяно разрыдаться на плече у Геральта.

— В Сен-Себастьяне, рядом с Боклером, есть сиротский приют, — внезапно вмешался Регис, — думаю, ты мог бы усыновить кого-то из тамошних воспитанников.

Ламберт просиял. Такое простое решение, похоже, не приходило ему в голову, и остальные поддержали его в этом благородном намерении.

— Может, и мне кого-нибудь усыновить, — задумчиво проговорил Роше, — Иан уже совсем взрослый, и занимается вещами, в которых мы с Иорветом нихрена не понимаем, а уповать на внуков еще слишком рано. Правда, хрена с два Иорвет примет чужого ребенка, особенно человека.

— Жаль, он не баба, — сочувственно сказал Ламберт, — или ты. Тогда и на войну идти не пришлось бы — знай себе, рожай малюток Роше одного за другим.

— Было бы неплохо, — мечтательно ответил Роше.

— Я мог бы помочь тебе изловить джинна, — заявил вдруг Геральт уверенно, — они, конечно, твари мерзейшие, и желание твое выполнят через жопу — причем, возможно, в прямом смысле, но попытка — не пытка.

Роше неожиданно сурово сдвинул брови.

— Нет уж, хватит с меня сомнительных желаний, — заявил он, — сам себе джинна лови — Йеннифер твоя спит и видит, как бы завести ребеночка. Сперва чуть моего не похитила, теперь нацелилась на девчушку Эмгыра.

Геральт серьезно кивнул и как-то сразу сник, а Регис попытался сложить все сказанное воедино, но понял лишь, что интерес чародейки к маленькой принцессе теперь становился понятней. Что ж, ей предстояло нешуточное соперничество за ее сердце с Детлаффом, и алхимик не знал, на кого ставить в этой борьбе.

Вернулись во дворец они только к рассвету. Ламберт уже не держался на ногах, и Геральт, мужественно дотащивший друга на закорках, передал его из рук в руки разгневанной Кейре.

— Пойду, — сказал он Регису и Роше, — расскажу Йеннифер о приюте в Сен-Себастьяне, чем черт не шутит.

— Удачи, — буркнула на прощание Кейра, — в этот час и когда ты в таком виде, Йен будет самой приятной собеседницей на свете.

— Да уж, друг, — Роше покачнулся и похлопал Геральта по плечу, — может, переночуем на конюшне? К моей гарпии сейчас тоже лучше не соваться.

Наблюдая за этой нелепой, но такой живой сценой, впору было забыть о терзавших Вызиму тревогах. Регис, на которого алкоголь совсем не оказывал действия, подумал даже, что неплохо бы разыскать Детлаффа и побеседовать с ним — ничего не спрашивая, просто убедиться, что с другом все в порядке.

Следующий день — накануне королевской свадьбы — стер приятные воспоминания о прошедшем вечере, как дотошная хозяйка пыль с мужниных орденов. Регис понимал, что так ничего и не смог толком разузнать, а личность Роше, казавшаяся все более приятной, оставалась раздражающе загадочной. И ничего больше не оставалось, как продолжать слежку. Регис решил проникнуть в покои командира, осмотреться там в надежде обнаружить что-нибудь полезное.

Сперва, однако, он счел необходимым выполнить вчерашнее намерение и навестить Императрицу. Здесь, окруженная незнакомцами, оставленная мужем и детьми, она оказалась в полном одиночестве, и Регис был единственным, с кем Рия могла бы поговорить.

Он застал ее в кровати, хотя время близилось к полудню. Дома, в Нильфгаарде, Императрица не любила залеживаться в постели, если это не была постель ее супруга. Сейчас же она выглядела усталой и бледной, словно вовсе не спала. Регис, нахмурившись, подошел к ее ложу и присел на край.

— Ваше величество, — начал он участливо, — если вы больны, я мог бы помочь вам. Почему вы не послали за мной раньше?

Рия слабо улыбнулась.

— Я не хотела беспокоить вас по пустякам, — ответила она, — в моем положении утреннее недомогание — в порядке вещей.

Регис посмотрел на нее удивленно — за всеми навалившимися на него важными делами, наблюдениями и тревогами, за выходками Детлаффа, за планами будущих сражений и бесполезной слежкой, он не заметил признаков, теперь казавшихся такими очевидными. Рия — опытный стратег не на поле боя, но в обычной жизни — кажется, нашла путь к собственной победе. Она мечтала убедить супруга оставить трон и обратить все свое внимание на нее одну — и теперь, похоже, у Императрицы были на руках железные аргументы.

Регис улыбнулся ей в ответ.

— Что ж, я все равно могу приготовить для вас необходимые снадобья, которые помогут справиться с тошнотой и слабостью, — сказал он.

Рия протянула ему руку, и лекарь, немного удивленный, сжал ее пальцы — впервые за все время их знакомства Императрица смотрела на него и не видела инструмент спасения Эмгыра. Регис словно вдруг предстал перед ней собственной персоной — друг, а не слуга. И он рад был ответить Рии взаимностью.

— Если мы уедем из Нильфгаарда, вы ведь останетесь с нами? — спросила она, — я доверяю жизнь своего ребенка только вам, Эмиель.

— Разумеется, — поспешил он заверить ее, и Императрица удовлетворенно прикрыла глаза. Потом, вдруг вздрогнув, снова посмотрела на Региса.

— А что с процедурами Дани? — спросила она, — вы все еще сможете брать мою кровь? Я уже не так молода, как семь лет назад, и, боюсь, это может навредить…

Регис нахмурился. В словах Рии был смысл, и он понимал, что не мог больше лгать ей.

— Думаю, Ваше величество, — со вздохом проговорил он, — ваша кровь больше не понадобится, — и на ее испуганный взгляд, лекарь покачал головой и сжал ее пальцы сильнее, — не волнуйтесь. Я говорю лишь о том, что нашел иной — более надежный источник материала.

Он рассказал ей всю правду — кроме участия Детлаффа в операциях над Литой — в том числе и о запрете Эмгыра. Рия слушала его внимательно, не перебивая, и наконец, величественно расправив плечи, заявила:

— Если правда то, что Лите это не вредит, и вы следите за ее состоянием, я не вижу причин отказываться от ее крови. Мне ваши процедуры шли только на пользу. А что до Дани, — она снова улыбнулась — на этот раз с легкой хитринкой, — я беру его на себя. Ни о чем не тревожьтесь.

Из покоев Императрицы Регис выходил с легким сердцем. Одна из его проблем была волшебным образом решена, и он не мог не радоваться такому удачному исходу. Но фоне неминуемого торжества смерти, появление новой жизни казалось немыслимым, непостижимо важным событием, дающим надежду, что не все еще кончено. Регис дал себе слово — так же, как Детлафф, пусть по собственным неведомым причинам, ставший стражем для Литы — он сам будет оберегать нерожденного ребенка Рии, дитя-надежду.

Но у него оставалось еще одно незаконченное дело.

Покои Роше, которые тот, ничего не смущаясь, делил со своим эльфом, оказались одной из самых просторных и богато обставленных комнат во дворце — Анаис не пожалела усилий, чтобы расположить названного отца со всеми удобствами. Здесь царил легкий вальяжный беспорядок, и Регис, окинув взглядом брошенную на полу рубаху, забытую на кровати книгу, заложенную гусиным пером, кружку с недопитым чаем на подоконнике, ощутил легкий укол смущения. Он вторгался на чужую территорию, куда путь посторонним был закрыт. Сюда, казалось, не допускались даже слуги — может быть, по прихоти Иорвета. Его присутствие здесь ощущалось в каждой чуждой помпезной обстановке детали. Вернон Роше был поборником строжайшего порядка, и только рядом со своим возлюбленным забывал о педантичности, позволял тому устраиваться так, как эльфу хотелось, не мешая свободе его духа. Регис прошелся по комнате, чувствуя, что больше ничего здесь не найдет, завернул за высокую резную ширму.

Вода в большой медной миске была еще теплой, и на поверхности ее собралась мутная мыльная пленка — привычке бриться каждое утро Роше не изменял даже с тяжелого похмелья. Регис аккуратно коснулся кончиками пальцев сафьянового чехла с бритвенными принадлежностями, тронул раму небольшого зеркала — и тело его вдруг пронзила резкая оглушающая боль. Он отпрянул, едва сдержав удивленный вскрик, уставился на неприметный предмет, стараясь проморгаться и не решаясь больше взять его в руки.

В следующий миг алхимик почувствовал, что в комнате он больше не один. Должно быть, вернулся Иорвет — зашел за брошенной книгой. Регис попытался расплыться туманом и скрыться — и не смог двинуться.

Незнакомец в ярком желтом кафтане стоял у него за спиной — он отражался в маленьком мутном стекле. Регис, не в силах даже прикрыть веки, не сводил с него глаз. У человека было приветливое, привыкшее к улыбке лицо, черная, аккуратно подстриженная бородка — и совершенно темный, непроницаемый взгляд.

— Как приятно, — сказал он мягким певучим голосом, — видеть результаты своих трудов.

Регис наконец смог повернуться и оказался с незнакомцем лицом к лицу. Такой мощи, такой пугающей незнакомой магии он не ощущал ни разу в жизни. Человек мог бы сравниться с одним из Древнейших, но обладал совершенно иной природой. Ничего похожего Регис прежде нигде не встречал. Незнакомец улыбнулся, отступил на шаг и церемонно поклонился.

— Мое почтение, Эмиель Регис, — сказал он, — позволь представиться — Гюнтер О’Дим, скромный торговец зеркалами.

Регис попытался что-то сказать, но человек, перехватив его мысли, ответил раньше.

— Я давно хотел поглядеть на тебя, убедиться, что контракт с моей стороны был исполнен качественно. Я ведь всегда держу свое слово.

Алхимик все же смог сбросить с себя мучительное оцепенение, хотя это отняло у него, казалось, остатки сил.

— О чем ты говоришь? — спросил он, всем своим существом понимая, что не хочет слышать ответа на свой вопрос.

— Твой друг никогда тебе не рассказывал? — Гюнтер печально покачал головой, — Какая жалость, ведь мы могли познакомиться гораздо раньше. Он так просил за тебя, был так убедителен, что я никак не мог ему отказать.

Регис понимал, как жалко прозвучало бы очередное растерянное «Что?», и собеседник продолжал без лишних вопросов.

— Когда он нашел тебя в замке Стигга, твой спутник был безутешен, — Гюнтер покачал головой, — ваша природа не позволяет вам умереть до конца, но чародей выполнил свою работу на славу — думаешь, Детлаффу хватило бы собственных сил, чтобы так быстро воскресить тебя, буквально собрать по молекулам? И я решил помочь ему — ведь больше всего на свете я люблю истории о любви, которые заканчиваются счастливо.

Регис слушал, не веря своим ушам — Детлафф очень мало рассказывал о том, что произошло, когда он нашел то, что осталось от друга, и как именно ему удалось вернуть его к жизни, а сам алхимик, как Эмгыр, никогда не интересовавшийся подробностями процедур, если они приносили результат, не потрудился разузнать детали.

— Мы заключили сделку, — продолжал незнакомец, и Регис с ужасом понимал, что он говорил чистую правду, — и в обмен на твою жизнь Детлафф отдал свою верность. Он поклялся служить женщинам из императорского рода — ты так старался спасти одну из них, пусть бы у прочих был надежный защитник.

Сианна относилась к роду Императора — вспомнил вдруг Регис, и служба ей едва не сгубила Детлаффа. И теперь его верность была отдана еще одной женщине с кровью вар Эмрейсов в жилах. Теперь алхимик узнал след темноты, который носила в себе Лита — сама девочка тут была ни при чем. Все дело было в Детлаффе и его сделке.

— Прошу, не суди его слишком строго, — услышав его мысли, попросил Гюнтер, — я никому не желаю зла, и к тебе пришел с белым знаменем мира. Одно твое слово, милый Эмиель, и война, которой ты так боишься, никогда не начнется. Ты можешь спасти сотни тысяч жизней — включая жизнь того, чей секрет раскрыл в этой комнате. Ты не дашь погибнуть ни славному Гусику, ни Анаис, ни Цирилле за которую так болит сердце твоего друга. Одно слово — и все будет кончено, не начавшись. За очень скромную плату.

Предложение было таким заманчивым — внутренний голос шепнул Регису, что, заключив свой договор, Детлафф, может, и попал в ловушку, но теперь от его клятвы была несомненная польза. Лита была избалованной, немного вздорной и капризной, но семян настоящего зла, как в Сианне, в ней не чувствовалось. Она могла вырасти прекрасной женщиной — такой же отважной, как Цири, такой же умной и отзывчивой, как Фергус, и Детлафф, в силу своего опрометчивого решения, обязан был защищать ее от множества окружавших ее семью врагов — какой в этом вред? Незнакомец был прав — до сих пор Регис ни за что бы не упустил возможности остановить войну, не дать случиться всем ужасным смертям, о которых он говорил, никогда не увидеть горя в глазах Геральта, не застать Рию плачущей над телом сына, не взглянуть в мертвое лицо Вернона Роше. Одно слово — и все будет кончено.

Но темнота в глазах Гюнтера О’Дима была слишком глубокой, слишком непроглядной и страшной — а Регис знал толк в темноте.

Он слабо качнул головой.

— Что ж, — торговец печально развел руками, — как тебе будет угодно, я не люблю навязываться, и прихожу, только когда действительно нужен. Но я хочу, чтобы ты запомнил — если тебе понадобится моя помощь, я рядом, я услышу тебя.

Регис не помнил, как выбрался из покоев Роше, и как быстрой тенью пронесся по дворцу, незримый, но пугая встречных слуг и стражников. Наконец остановившись, он вспомнил вдруг давние слова Детлаффа. Друг давал ему разрешение — можно сказать, просил убить Литу, если его связь с ней начнет становиться болезненной. Конечно, спутник едва ли тогда говорил всерьез, но теперь Регис готов был выполнить его просьбу, не задумываясь. Лита была еще слишком мала, чтобы характер и желания ее вызывали тревогу, но алхимик пообещал себе, как раньше обещал оберегать другое дитя, что станет следить за принцессой очень пристально, чтобы не упустить момента, когда тьма в ее сердце начнет брать верх.

Он нашел принцессу в покоях госпожи Йеннифер. Чародейка не держала дверь запертой магией, и Регис смог легко просочиться в комнату. Лита сидела на высоком стуле перед большим зеркалом, а Йеннифер неторопливо расчесывала ее блестящие черные кудри.

— Что за ужас эти темерки, — возмущенно сокрушалась девочка, — никто не носит ни красивых причесок, ни длинных платьев с оборочками! А Кейра еще и сказала, что это не модно. Как могут выйти из моды оборочки?

— Это полнейшая чушь, — согласилась Йеннифер, пряча нежную улыбку, — Но зато мы с вами, Ваше высочество, будем самыми нарядными на свадьбе.

— Думаешь, прилично затмевать своей красотой невесту в день ее свадьбы? — серьезно спросила принцесса, и чародейка уверенно кивнула.

— Мы не виноваты, что они сделали свой выбор в пользу солдатских роб и коротких стрижек, верно? — она взяла со столика тоненькую кисточку, обмакнула ее в черную тушь и принялась подводить глаза маленькой принцессе. Лита довольно улыбалась, подставившись под ее умелые руки.

— Расскажи мне еще об этой школе, — немного помолчав, попросила девочка, — как она называется?

— Аретуза, Ваше высочество, — мягко напомнила госпожа Йеннифер.

 

========== Иан: Клятвы и обещания. ==========

 

Поладить с Кейрой оказалось еще сложнее, чем с мастером Риннельдором. Иан, умудренный четырехлетним опытом, не боялся подобных трудностей, но чародейка, в отличие от Знающего, была несдержанной и резкой в суждениях, быстро раздражалась и начинала язвить. И юный эльф, в очередной раз пытаясь сконцентрироваться и зачерпнуть силу сразу из двух стихийный источников — воздуха вокруг и стакана воды на столе — начал понимать, как чувствовал себя Фергус, когда Анаис учила его драться на мечах. Королева и ее советница были удивительно похожи — обе они ждали от учеников немедленных успехов и насмехались над провалами, не жалея чужих чувств. И Иан, мысленно держа перед собой недостижимый идеал терпеливого упорного Гусика, никогда не бросавшего оружия, старался изо всех сил.

Наконец выбравшись из ее кабинета, юный эльф в поисках утешения решил зайти к отцу. Фергус после торжественной встречи родителей в порту, сейчас наверняка просиживал на очередном совете, а Иорвет, скорее всего, был ничем не занят и маялся от безделья и неизвестности — ему помощь сына была нужна не меньше, чем самому Иану. Накануне папа уехал к своим солдатам, и ночь отец провел в одиночестве. Даже привыкший к такому положению вещей в Оксенфурте, здесь, в Вызиме, Иорвет чувствовал себя неуютно. Для него эти стены, в которых он прожил почти восемь лет, так и не стали домом. Эльф ненавидел Темерию и ее столицу — и никогда этого не скрывал, и только болезнь Иана заставила его вернуться. И юный эльф чувствовал, что, раз ночью был слишком занят, чтобы разделить отцовское одиночество, хотя бы сейчас должен был помочь ему.

Он быстро пронесся по скрытым коридорам — силы стремительно возвращались к юноше, и в этом несомненно, была заслуга Фергуса. Теперь, прощенный принцем за свою глупость, Иан с ужасом думал о том, что мог бы все потерять из-за одного-единственного поступка — пусть благородного, почти героического. Но никакой героизм не стоил бы их расставания с Гусиком. Лишь на расстоянии, увидев безразличие, граничащее с презрением, в его глазах, Иан мог по-настоящему осознать, как глубоко вляпался. Он вырос в любви — перед глазами у юного эльфа всегда находился яркий и очевидный пример того, как два совершенно непохожих существа могли быть настолько близки, настолько пропитаны друг другом, что один не мыслил жизни без другого. Но до этой по-настоящему серьезной ссоры Иан воспринимал любовь родителей, как прекрасный, но недостижимый идеал. Никому больше из его знакомых такая глубина чувств была недоступна. Геральт и Йеннифер любили друг друга, родители Фергуса — очевидно, тоже, даже Ламберта и Кейру связывали искренние чувства. Но никто из них не мог сравниться с его отцами в глубине привязанности, в прочности единства душ. Они были словно заколдованы, и с радостью принимали результаты того колдовства.

И вот теперь Иан прочувствовал все это на собственной шкуре. Во всяком случае, думая о Гусике, когда тот находился вдали от него, или лежа рядом с принцем в одной постели, юный эльф все больше в этом убеждался. И уже не с болезненной досадой, а с настоящим холодным ужасом, он думал о том моменте, когда им предстояло расстаться. Иорвет был единственным, кто мог по-настоящему посочувствовать юноше, хоть пока и не знал об отношениях сына и Гусика.

Подходя к заветной скрытой двери, Иан почти убедил себя, что настал нужный момент, чтобы во всем признаться. Отец не выдаст его тайны и, конечно, найдет нужные, правильные слова, от которых на сердце у юноши непременно станет легче. Он готов был уже толкнуть легкую створку в стене, но замер, услышав папин голос.

— Это совершенно исключено, — сказал человек твердо.

— Даже Иан больше не спрашивает у тебя разрешения, — мягко, с легкой насмешкой отвечал отец, — с чего ты взял, что я буду?

— Это настоящая война, — папа объяснял терпеливо и негромко, но Иан слышал, что он готов вот-вот сорваться на крик, — как ты этого не понимаешь?

— Я понимаю, — покладисто согласился Иорвет, — но, похоже, ты не можешь взять в толк, что я не смогу спокойно отсиживаться в Оксефурте, продолжать читать бесполезные лекции, зная, что тебе каждую минуту грозит смерть.

На пару мгновений воцарилась тишина — юный эльф почти увидел, как отец сделал шаг к человеку и встал перед ним вплотную.

— Мой глупый человек, — подтверждая его догадку, Иорвет заговорил ласково и печально, — я знаю Флотзамские леса гораздо лучше, чем ты, и от меня там будет куда больше пользы, чем от всего твоего отряда вместе взятого.

— Тебя убьют первым, — аргументы у папы заканчивались, и голос его упал до почти неразличимого шепота, — Саския объявила тебя предателем, и ее солдаты, в отличие от людей Темерии с короткой памятью и собственными заботами, прекрасно помнят твое лицо.

— Если хочешь, я буду скрывать его и прикинусь глухонемым, — отец знал, что победил, и теперь, видимо, продолжал убеждать в своей правоте самого себя, — стану одним из твоих бойцов, но среди тех, кто сейчас сражается в лесах, есть много моих бывших солдат — может быть, кто-то из них вспомнит не только мои поражения, но и несколько из моих побед. Кроме того, еще неизвестно, кого из нас двоих они ненавидят больше.

Они вновь замолчали, а Иан, чувствуя, что начинает дрожать, как на ледяном сквозняке, прижался к перегородке, напряженно прислушиваясь.

— Я больше не оставлю тебя, — Иорвет тоже шептал на грани слышимости — родители, должно быть, все же обнялись и прижались друг к другу лбами — Иан так часто заставал их в этой позе, что теперь видел это, как наяву, — я буду рядом с тобой, и разделю смерть, как прежде разделил жизнь.

— Иорвет, — напряженно выдохнул папа, и на этот раз пауза между ними затянулась.

В юном эльфе отчаянно боролись два желания — убежать прочь, запереться в своей комнате — или нырнуть под одеяло Гусика — спрятаться от ужасной правды, сделать вид, что он ничего не слышал, забыть этот короткий судьбоносный разговор и не считать часы до момента, когда оба его родителя отправятся в самое пекло войны. Или ворваться в комнату, заявить им, что он тоже намерен ехать во Флотзам, убедить, что освоенного уровня магии хватит для того, чтобы оказаться полезным — в отряде папы не было ни лекаря, ни, тем более, мага, и Иан сможет стать его частью, сражаться вместе со всеми — и умереть, если придется.

Но он не двигался, а папа, наверно, разомкнув объятия, проговорил мрачно и больше не понижая голоса:

— Мне нужно выпить.

Иорвет мягко рассмеялся.

— Вот и настало время для нарушения старых обещаний, — сказал он почти беззаботно, — раз я предаю свою клятву не брать в руки оружия, ты тоже решил навестить старых знакомых?

— Решил сыграть в сварливую супругу? — поддел Иорвета папа. Он тоже заговорил легко и насмешливо, будто решение, принятое без его участия и вопреки его воле, даровало ему какую-то бесшабашную, отчаянную свободу —свободу падения с большой высоты.

— Учти, — Иорвет и впрямь заговорил сварливым недовольным тоном, должно быть, подбоченился и гордо вскинул подбородок, — на этот раз я не стану разыскивать тебя по подворотням. Если тебя убьют в одной из них, можешь не возвращаться.

Папа усмехнулся и добавил тихо:

— Я люблю тебя, сволочь эльфийская.

— Проваливай, глупый человек, — отмахнулся эльф, — пока я не передумал.

Иан выждал еще несколько минут после того, как дверь за папой закрылась. Он продолжал прислушиваться, боясь, что отец отдастся бессильной ярости или начнет плакать. Но в комнате царила тишина. Юноша толкнул перегородку и увидел, что Иорвет уселся на кровать, не снимая сапог, и уткнулся в какую-то книгу.

— Ты все слышал? — спросил он, не поднимая глаза. Иан опустил взгляд и вздохнул. Кивнул — отпираться было глупо. — Хочешь что-то сказать? — Иорвет говорил требовательно, с вызовом, словно боялся, что, начни Иан разубеждать его, вся уверенность в принятом решении рассыплется, как спичечный замок.

— Значит, к весеннему семестру мне не нужно ехать в Университет? — спросил юноша, переступая с ноги на ногу, и отец, удивленный таким вопросом, наконец оторвался от раскрытой книги и пристально посмотрел на него. Следы старых ожогов на его лице были почти незаметными, сливаясь с россыпью темных веснушек.

— Вот еще, — заявил он грозно, — ты же вроде хотел получше изучить анатомию и травничество, прежде, чем снова браться поднимать мертвых. Я напишу письмо Шани — она с радостью тебе поможет. Может быть, даже лично возьмет тебя под крыло. Ты ведь начал учиться у нее задолго до того, как в тебе обнаружились способности к магии.

Иан быстро пересек комнату, запрыгнул на кровать и, не поднимая глаз на обескураженного отца, прижался к нему, как делал, будучи еще совсем маленьким — до того, как они покинули Вызиму. Иорвет помедлил секунду, потом опустил руки и обнял юношу, нежно погладил его по голове. Пару минут они сидели в тишине, а потом отец неожиданно запел.

Иан прикрыл глаза, стараясь дышать неслышно и ровно, задушить в себе тянущее, ужасное ощущение горя и потери, которой еще не случилось, сосредоточиться на голосе отца и песне, которой тот лечил его от пустяковых хворей и кошмаров, которой однажды звал его из объятий смерти, но через несколько мгновений почувствовал, как горячая слеза скатилась по носу и зависла на кончике, а потом упала Иорвету на грудь — и после этой одинокой вестницы остановиться уже стало невозможно.

После целого месяца, когда Яссэ планомерно и безжалостно выбивал из Иана чувства ненависти, боли и стыда, а, может быть, после недавней болезни, юноша готов был расплакаться по любому поводу, и ругал себя за эту детскую слабость. Но сейчас он не рыдал и не всхлипывал — слезы текли из глаз, неостановимые и беззвучные, и очень скоро рубаха отца окончательно промокла — на этот раз в Иане не осталось смущения.

Когда Иорвет наконец замолчал, Иан поднял на него заплаканные глаза и встретился с удивительно светлым взглядом.

— Я должен тебе признаться, — хрипло прошептал юноша, и отец понимающе вздохнул, будто смог прочитать его мысли.

— Я давно все знаю, — заверил он Иана, — мы с тобой слишком похожи, мой мальчик. Нам обоим по душе те, кто не был предназначен нам судьбой. И тебе, как и мне, придется вскоре узнать, что судьба мудра, а мы — идиоты.

Иан чуть нахмурился и сел повыше, чтобы удобней было смотреть эльфу в лицо. Тот снисходительно усмехнулся.

— Я тоже должен тебе признаться, — сказал он тихо, — мы с Верноном приготовили для твоего возлюбленного свадебный подарок. — не найдя понимания в глазах сына, Иорвет продолжил: — я не знаю, суждено ли нам с твоим папой погибнуть на этой войне, сражаясь бок о бок. Может статься, удача останется на нашей стороне, и мы вернемся невредимыми. Но мы оба прожили слишком долго, чтобы продолжать бегать от смерти. Мы смогли обрести счастье вместе, и теперь нашей главной задачей будет подарить счастье нашему сыну.

— Я не понимаю, — признался Иан. Отчего-то этот мягкий ласковый тон, эти спокойные рассуждения порождали в сердце юноши еще большую тревогу. Он даже прильнул к отцу плотнее, словно боялся, что тот вот-вот исчезнет, чтобы никогда не вернуться.

— Тебе пока и не нужно, — улыбнулся Иорвет, — но я обещаю тебе, мой милый, что не позволю смерти забрать у тебя того, кому ты готов отдать свое сердце. Я не могу защитить его от опасностей войны, болезней, предательства и глупости. Но кое-что я могу.

Иан уходил от отца обескураженным. Тот, у кого он надеялся найти утешение, запутал мысли юноши еще больше, но уверенность, с которой Иорвет говорил о вещах, которые не собирался объяснять, дарили робкую, совершенно нелогичную надежду.

Фергуса Иан застал в его спальне — принц расхаживал по комнате, заложив руки за спину, и был в этот момент так похож на собственного отца, погруженного в размышления, что юный эльф не смог сдержать смеха.

— Простите, Ваше императорское величество, что побеспокоил вас, — он изобразил церемониальный поклон, которым с Гусиком часто здоровался, подтрунивая, Геральт. Фергус бросил на друга раздраженный взгляд, но потом негромко рассмеялся.

— Иди ты, — бросил принц, махнув ладонью, но расхаживать перестал и руки опустил по швам, — Он меня обнял при всем честном народе, представляешь? — заявил он так, будто сообщал, что Император станцевал перед ним ритуальный танец офирских жрецов, — А ведь раньше и по плечу-то меня хлопал, будто брезговал. Что бы это значило, как думаешь?

Иан, для которого сдержанность Императора в общении с сыном всегда казалась напускной и излишней, пожал плечами.

— Может, он соскучился? — предположил он, — ты ведь уехал, оставив его в обществе Литы и твоей мамы. Наверно, он истосковался по мужской компании, устав слушать про оборочки и цвет помады?

Фергус страдальчески воздел глаза к потолку.

— Иан! — он едва не заламывал руки от отчаяния, — я ведь серьезно!

Иан, отпустив тревогу из сердца, рассмеялся.

— И я серьезно, Гусик! — заверил он друга, — он ведь твой папа, и ты ни разу в жизни не уезжал из-под его крыла так надолго. Конечно, он соскучился по тебе!

Фергус нахмурился, сдвинул светлые брови — Иан, грешным делом, снова подумал, как рад был, что друг снова выглядел, как прежде. Гусик, по его мнению, был личностью слишком необыкновенной, чтобы прятаться под заурядной внешностью, как бы ни шел ему темный цвет волос.

— Думаешь? — неуверенно спросил он, и Иан, не сумев — и не захотев — сдержать порыва, шагнул к нему и нежно обнял юношу за плечи.

— Глупый человек, — шепнул он, и Гусик с завидным рвением ответил на его поцелуй.

С тех пор, как принц простил его, Иан заново учился прикасаться к нему. Он боялся, что Гусик теперь всегда будет относиться к нему настороженно и недоверчиво, сомневаться, обнимает его юноша искренне, или надеясь черпнуть сил из их связи. И эльф не знал, как доказать другу, что любовь его, даже в ту ночь, когда он использовал его для сложного заклинания, была самая настоящая. Яссэ учил его, что для того, чтобы магия Огня действовала эффективно, эмоции должны были оставаться неподдельными, но научить этому и Фергуса Иан никак не мог. Они больше не переходили грани, но с огромной радостью юный эльф понимал, что принц не сторонился его рук, позволил снова подойти к себе так близко, что перехватывало дыхание. Едва не уничтожив его доверие, Иан вновь, по капле, выстраивал его, не спеша и не теряя головы.

Фергус трудно выдохнул, прервав поцелуй, и чуть отстранился. Смущенно улыбнулся.

— Как ты думаешь, — задумчиво сказал он, — насколько ужасно будет, если за день до собственной свадьбы я лягу в постель с другим?

Должно быть, эти слова задумывались, как шутка, чтобы немного сбавить напряжение, но Иан с неожиданной обидой посмотрел на принца в ответ.

— Знаешь что, — весомо обронил он. Фергус, осознав свою ошибку, испуганно вскинул брови, сжал объятия чуть сильнее, чтобы не дать Иану вырваться из своих рук.

— Извини, — сказал он поспешно, — это было глупо.

Иан выдохнул и покачал головой.

— Ничего не глупо, — ответил он, — ты прав — послезавтра ты станешь мужем моей названной сестры. — и прежде, чем Фергус отчаялся или начал его разубеждать, добавил: — но ведь это политический союз, не более того. Она вряд ли станет требовать от тебя безусловной верности. Думаю, мы могли бы даже признаться ей во всем, если Цири еще этого не сделала.

— Цири? — Фергус выглядел теперь еще более испуганно, и Иан невольно усмехнулся.

— Мы с тобой не были так уж осторожны, — заметил он, — думаю, все уже заметили, что я не ночую в своей спальне, а слуги каждый день меняют белье на твоей постели.

Фергус густо покраснел, но испуг на его лице исчез. Момент взаимной нежности был безнадежно испорчен, но рано или поздно юноши должны были об этом поговорить.

— Ты прав, — сказал он наконец, — я знал, что сестра в курсе, но, думаю, нужно все рассказать Ани. И будь, что будет. Даже если Цири ей все разболтала, будет честно, если мы и сами признаемся. — принц нахмурился и вздохнул, — госпожа Йеннифер тоже знает.

Иан открыл и закрыл рот, как умирающая на прилавке рыба.

— А твои родители? — спросил он тихо. Фергус пожал плечами.

— Понятия не имею, — сообщил он, а потом вдруг посмотрел на Иана прямо и решительно, — но даже если так — плевать! Раз уж на то пошло, я пойду и тоже сам им все расскажу! Я не хочу всю жизнь стыдиться своей любви. Если после этого отец решит от меня отречься и лишить меня прав на престол — ну и что? Я и так не собирался его наследовать.

Новости сыпались на Иана одна другой краше, и он уже не знал, с какого места начинать уточнять. И наконец решил, что вовсе не стоит этого делать. Правда, какой бы странной и пугающей она ни была, в любом случае должна была выплыть наружу.

— Я пойду с тобой, — сказал юноша твердо, — если хочешь, сходим к нему прямо завтра, чтобы на свадьбе у тебя не осталось никаких секретов, и никто не смог бы использовать их против тебя.

Фергус, почти жалея о собственной браваде, неуверенно кивнул.

— Верно, — сказал он, — прямо с утра — пойдем и все расскажем. Только…- он туго сглотнул, — давай пойдем не к отцу, а к маме? Нам нужны союзники.

Иан собирался согласиться, но его прервал решительный стук в дверь — с таким грохотом в комнату обычно врывался папа, не потрудившись получить приглашения.

— Гусик, ты там? — раздался из-за двери голос Анаис. Иан внезапно почувствовал себя любовником из смешных глупых рассказов, которые читала в Корво-Бьянко госпожа Йеннифер. Он воровато огляделся, ища укрытие, но Фергус настойчиво сжал его руку. Он был намерен говорить только правду — и начать прямо сейчас.

— Заходи, Ани, — крикнул он.

Войдя в покои и увидев в них Иана, Анаис, похоже, ни капли не удивилась.

— Славно, ты тоже здесь, — констатировала она, — тем лучше.

Королева пересекла спальню походкой пехотинца, с грохотом опустила на стол у окна пыльную бутылку — одну из тех, что Цири украла из запасов госпожи Йеннифер месяц назад, приняв вызов. Чародейка тогда, обнаружив пропажу и легко вычислив вора, пару дней смотрела на приемную дочь, как на вилохвоста, сожравшего отару ее овец.

— Будем пить? — неуверенно спросил Фергус, и Ани смерила его строгим взглядом.

— Нет, что ты, — процедила она, — будем молиться на это прекрасное вино и обсуждать преимущества трезвого образа жизни. Конечно, мы будем пить. Устроим тебе мальчишник.

Иан, конечно, за свою жизнь не побывал ни на одном мальчишнике, но что-то подсказывало ему, что проходить они должны были как-то совсем иначе. Первые несколько минут все трое просто пили, передавая друг другу бутылку — Анаис делала самые большие глотки, но Гусик, осмелев, вскоре принялся нагонять ее. Юный эльф старался отпивать по чуть-чуть, все еще неуверенный, что алкоголь не развяжет ему язык раньше времени. Все обменивались напряженными молчаливыми взглядами, пока вина не убыло на половину, потом Ани наконец откинулась на полу назад, уперев руки за спиной, и уставилась на жениха. Тот изо всех сил старался не отвести взгляда, и в какой-то момент Иану, которому вино все же слегка ударило в голову, захотелось нарушить молчание какой-нибудь глупой шуткой или ехидным замечанием, что им де не хватало музыки, чтобы мальчишник окончательно превратился в чьи-то похороны.

— Гусик, — вдруг заговорила юная королева, — я пришла серьезно поговорить с тобой.

Мальчишки тревожно переглянулись. Они оба догадались, что Цири, видимо, все же донесла новости о наклонностях брата до сведения подруги, и Анаис собиралась заявить жениху, что не намерена связывать свою жизнь с тем, кто еще до свадьбы принялся позорить ее честь, и не важно, что стояло на кону — мир в Империю можно было принести и без их фиктивного брака. Анаис медлила, и Гусик уже начал набирать дыхания, чтобы опередить ее и признаться первым, но внезапно она выпалила на шумном вдохе.

— Я влюблена в твою сестру.

Не будь ситуация столь серьезной, а лицо королевы таким собранным и суровым, Иан решил был, что она шутит. Сложно было не заметить, что между Анаис и Цири (а что-то подсказывало Иану, что королева имела в виду вовсе не Литу) существовала сильная симпатия. Они были партнерами и союзниками, верными подругами, и одна всегда была на стороне другой. Юноша даже замечал мимолетные нежные прикосновения между девушками, по которым их секрет можно было разгадать, но все равно признание Анаис — такое простое — упало между ними, как лезвие меча, разрубившего тугой узел молчания.

Гусик насупил брови, глотнул побольше из бутылки — наверное, для того, чтобы потянуть время и выбрать нужные слова. Он не мог в ответ на признание невесты просто взять и вывалить собственный секрет, тот, которым изначально собирался поделиться. Теперь принц оказался хозяином положения, и просчитывал, как лучше использовать свое преимущество. Анаис не была ему ни врагом, ни соперником, но сущность стратега очень трудно было спрятать и заглушить.

— А Цири? — спросил он наконец, — она тоже влюблена в тебя?

Анаис заметно сникла и вцепилась побелевшими пальцами в горлышко бутылки, которую Иан вернул ей, не сделав ни глотка.

— Я не знаю, — честно призналась девушка, и юный эльф разглядел в ней ту, что много лет назад так часто приходила в его комнату и читала на ночь длинные, обычно страшные сказки, в которых неизменно в конце побеждало добро. Анаис с раннего детства была королевой, и возложенные на нее обязанности не дали девочке побыть той, кого она прятала под жестким отважным образом — беззащитным ребенком, которому нужны были любовь и поддержка.

— Ну то есть как…- Анаис тряхнула стриженной головой, — мы с ней вроде как…

— Целуетесь? — подсказал Гусик, и, как арбалетный болт, словил раздраженный взгляд Ани.

— Да, целуемся, — подтвердила она, — и обнимаемся, и… О, боги, Гусик, ну ты же жениться на мне собрался, ты что — не знаешь, что бывает между людьми, которых друг к другу тянет?

— Знаю, — снисходительно и величественно кивнул Гусик, — ну раз вы с Цири и целуетесь, и обнимаетесь, и, видимо, спите вместе — почему ты сомневаешься, что она влюблена в тебя? Я знаю мою сестру всю жизнь, и она не из тех, кто будет обманывать чьи-то чувства и давать ложные надежды.

Принц, произнося эту речь, выглядел таким умудрённым опытом и терпеливо-заботливым, что Иан едва не прыснул в кулак замаскировав смех за маленьким глотком вина.

— Думаешь? — с сомнением спросила Анаис, но тут же одернула себя и снова сурово сдвинула брови, — но это неважно. Наша связь с Цири, должно быть, оскорбляет тебя. И я не хотела, чтобы послезавтра ты приносил брачные клятвы, не зная этого обо мне. Так было бы нечестно.

Фергус вдруг потянулся к ней, взял королеву за руки, и та посмотрела ему в глаза.

— Ани, — заговорил Гусик проникновенно, — если вы с моей сестрой любите друг друга, я не стану вам мешать — только порадуюсь за вас. Наш брак — это политический союз, не более того, и я ни за что не стал бы требовать у тебя безусловной верности.

На этот раз Иан не сдержал ухмылки — Фергус в точности повторил его собственные слова, и в его устах они звучали куда более убедительно и весомо, чем от юного эльфа. Похоже, Анаис была того же мнения. Она улыбнулась — с видимым глубоким облегчением.

— Значит, никаких обид? — спросила она.

— Никаких обид, — подтвердил Гусик, — мы с тобой — друзья, и у нас одна цель. Ради нее мы и заключаем брак, верно?

— Верно, — темные брови Анаис чуть надломились, а глаза засияли от подступившей невольной влаги. Иан наблюдал за этой сценой, не выпуская из рук бутылки, словно за трогательной Йульской мистерией — друзьям оставалось лишь обняться и разрыдаться в руках друг друга от осознания полного взаимопонимания.

Но Гусик не мог завершить свое представление на подобной ноте — он был стратегом, но еще он был справедлив и честен.

— Ани, — сказал принц, чуть сильнее сжав ее руку, — я тоже хотел тебе кое-то сказать.

Они разошлись только ближе к рассвету. Анаис, выслушав откровения юношей, долго молчала, разглядывая сразу обоих, словно надеясь убедиться, что ее не разыгрывают, а потом, вдруг рассмеявшись, заявила:

— Вот это я понимаю — семейные ценности! — к тому моменту бутылка уже опустела, и шутка показалась ужасно смешной всем троим. Королева нырнула в тайный проход, вернулась минут через пять с новой порцией вина — из свадебных запасов, как она сказала, — и мальчишник наконец стал похож на мальчишник.

Когда в небе над Вызимой начала заниматься заря, Анаис ушла, оставив юношей наедине и пожелав им спокойной ночи, хотя спать сегодня никто больше не собирался. Гусик подошел к высокому окну и распахнул его, впуская в комнату ледяной утренний воздух — мороз на улице крепчал с каждым днем. Люди говорили, что таких холодов Темерия не видела уже несколько лет.

Фергус зачерпнул с внешнего подоконника горсть снега и, фыркая и вскрикивая, принялся растирать им свое лицо и шею.

— Ты чего? — спросил Иан — от выпитого у него слипались глаза, и он с большим удовольствием сейчас залез бы под одеяло, прижался к теплому боку Гусика и проспал до обеда. Но у друга, похоже, были другие планы.

— Мне надо протрезветь, — заявил Фергус, выгибаясь, когда пригоршня снега скользнула ему за воротник на спину, — моя мама встает рано — нужно застать ее, пока она не занялась какими-нибудь свадебными делами — букетами или ленточками.

Разом стряхнув с себя сон, Иан вскочил на ноги. Он и забыл, что накануне они с Фергусом приняли решение окончательно сорвать покровы со своих тайн, и посвятить в них Императрицу. И принц явно был настроен очень решительно — отважившись, он боялся передумать, случись ему промедлить. Юный эльф тоже подскочил к окну — снег был рассыпчатым, как крупная мука, и таким холодным, что от него немедленно заныли пальцы. Но юноша старательно растирался им, уже почти не чувствуя рук, изгонял из своего тела последние остатки хмеля.

Следом за снежной ванной, юноши быстро умылись и привели себя в приличный вид. Гусик аккуратно пригладил вьющиеся белые волосы, начал бороться с одним особенно бунтарски настроенным завитком, но быстро капитулировал. Ради встречи с матерью, принц не пожалел всех душистых притирок и масел, которые она снарядила ему с собой, и, выходя из комнаты, благоухал на весь коридор. Иан тоже причесался и оставил отросшие волосы свободно лежать на плечах. К ароматным снадобьям он прибег лишь самую малость — впрочем, богатых летних запахов меда, роз и леса после дождя им и так хватило на двоих.

Фергус начал свой путь уверенно, гордо вскинув голову, но, чем ближе юноши подходили к покоям Императрицы, тем бледнее становилась его отвага. У самой двери Гусик окончательно сник и замешкался. Охранявшие покои Императрицы рыцари в черных доспехах отдали принцу честь и расступились, но он не спешил входить.

— Может быть, она еще спит, — Фергус с надеждой посмотрел на Иана — явно ждал, что тот позволит ему ухватиться за эту жалкую отговорку.

— Гусик, — шепнул ему Иан, — если не хочешь, мы можем ничего ей не говорить. Признаемся потом — может быть, вечером.

Гусик заколебался на мгновение, но потом сжал кулаки, словно самому себе собирался ими врезать.

— Нет. Сейчас — или никогда!

Он толкнул дверь, и Иан вошел в полутемную спальню следом за ним. Сквозь задернутые шторы молочный утренний свет почти не пробивался, а постель Императрицы была смята — и пуста. Гусик недоуменно огляделся.

— Никого, — сообщил он так, будто Иан и сам этого не заметил, — где же она?..

В дальнем конце комнаты, за высокой загородкой, послышался плеск воды, потом — мучительный булькающий кашель. Юноши переглянулись.

— Мама! — испуганно воскликнул Гусик, готовый броситься за перегородку, но Императрица появилась из-за нее сама.

На Рии была плотная ночная сорочка — специально сшитая для северных ночей. Золотые кудри были смяты и растрепаны, а лицо казалось смертельно бледным и измученным — заметив Фергуса, однако, Императрица просияла.

— Гусик, — воскликнула она и поспешила к сыну, но вдруг словно наткнулась на невидимую стену. Лицо Рии исказилось непередаваемой мукой, она зажала рот обеими руками и метнулась обратно за загородку.

— Опять? — донесся оттуда встревоженный голос Цири, но слова ее вновь заглушили мучительные булькающие звуки, — Дай, я хоть волосы подержу, — сочувственно произнесла девушка.

Через пару минут, в течение которых юноши стояли, не смея двинуться с места и разомкнуть рук, женщины появились из-за ширмы вместе. Цири заботливо придерживала Рию за талию и помогла ей лечь в постель.

— Я позову Региса, — твердо сказала она.

— Не нужно, — покачала головой Рия и улыбнулась, — мне уже лучше.

Цири, явно не убежденная, перевела взгляд на мальчишек.

— А вы что тут забыли? — строго спросила она, и тут, видимо, до нее докатилась волна сладкого аромата, — сиськи Мелитэле, Гусик! Ты что — в духах искупался?

Гусик, растерянно моргая, как выброшенный на яркий свет котенок, что-то пробормотал, но Рия мягко рассмеялась.

— Милый мой, — обратилась она к нему, — ты хотел со мной поговорить?

— Да, — неуверенно начал Гусик, глянул на Иана в поисках поддержки, но юный эльф был слишком обескуражен произошедшим, — мы оба хотели с тобой поговорить.

Иан внезапно перехватил резкий, почти злой взгляд Цири, и она, отпустив руку подруги, выступила вперед, словно хотела заслонить ее собственным телом от полчищ врагов.

— Никаких разговоров, пока я не вымою их обоих в скипидаре, — заявила она, потом вновь повернулась к Рии, которая попыталась что-то возразить, но принцесса была тверда, — отдыхай. Успеете еще поболтать. — и Императрица сдалась, прикрыв веки.

— Марш, — скомандовала Цири, подошла к юношам, крепко сжала их плечи и развернула к выходу, буквально выталкивая их из спальни.

Когда они немного отошли от покоев Императрицы, девушка наконец разжала железную хватку, удержала Гусика и развернула его к себе лицом.

— Вы что это удумали? — требовательно спросила она. Было видно, что пришедший в себя принц начинал злиться — от непонимания и обиды.

— Мы пришли рассказать правду, — твердо ответствовал он.

— Еще чего не хватало! — Цири отстранилась и уперла руки в бока, — я, конечно, понимаю, что тебе вздумалось, что так будет лучше, и что мать выгородит тебя перед отцом, если он все узнает, но прибереги свои откровения — Рия не в том состоянии, чтобы ты вешал на нее свои проблемы.

Гусик, почти сломленный таким напором, хотел сказать слово поперек, но Цири не дала ему вклиниться.

— Твоя мать еще, чего доброго, узнав, что ты любишь другого, хотя женишься на Ани, организовала бы вам побег, — сказала она, немного смягчившись, — она и так волновалась, что отец приносит тебя в жертву, а ты — бедное дитя — будешь всю жизнь несчастным. Но лучше я сама с ним поговорю — совершенно точно не сейчас. И когда ты все же придешь к матери, не вздумай волновать ее понапрасну. Ты понял?

Гусик потерянно кивнул. Он протянул руку, и Иан сжал ее — а Цири фыркнула, заметив это.

— Тоже мне, страдальцы, — теперь девушка широко улыбалась, — да кто вам мешает-то? Анаис точно не будет против, если, конечно, вы не станете трубить об этом на всех углах.

Иану было неприятно думать, что самое прекрасное, самое светлое, что случилось с ним в жизни, должно было оставаться позорной тайной, но он понимал, что Цири права. Возможно, с годами, они с Гусиком, как и родители юного эльфа, смогли бы ни от кого не скрываться — но сейчас для этого было совершенно не время.

— Она права, Гусик, — тихо сказал он, и Фергус повернулся к другу, — Сейчас — так надо.

Гусик помедлил пару мгновений, потом кивнул, поджав губы, и наконец повернулся к сестре.

— А что с мамой? — спросил он почти шепотом, — она больна?

Цири смерила его взглядом, каким обычно смотрят на полного дурачка.

— Нет, — заверила она брата, — она не больна.

Когда на следующий день Вернон Роше в парадном синем мундире, надевший по случаю все свои ордена, вел Анаис по устланному голубым ковром проходу, Иан, стоявший в толпе собравшихся вельмож и придворных, улыбался, глядя на сестру. Та ни за что бы не призналась, что платье, сшитое реданским портным, было ей очень к лицу — это еще раньше оценила даже придирчивая Лита. Королева еле сдерживалась, чтобы не начать смущенно одергивать корсаж, и старалась шагать не слишком по-солдатски — этой премудрости ее накануне вечером научила Рия. Фергус ждал ее — торжественно серьезный, но при том — удивительно хрупкий в наглухо застегнутом новом камзоле. Иан постарался перехватить взгляд друга, но тот, может, слишком взволнованный, может, следуя строгому протоколу, смотрел только на невесту. И когда папа вложил ее руку в его ладонь, сжал ее чуть крепче, чем следовало — а Ани наконец улыбнулась ему.

Было решено не устраивать церемонию в храме Мелитэле, хотя многие при дворе на этом настаивали. Действо проходило в тронном зале, где прежде отец Анаис, король Фольтест, проводил все торжественные церемонии — и ни одной свадьбы. Обычно этим помещением не пользовались — королева предпочитала принимать послов и почетных гостей в просторном кабинете или зале Совета. Но сегодня тронный зал выглядел так, как Фольтесту непременно бы понравилось — так сказал папа, явно желавший добавить о своих сожалениях о том, что король не дожил до этого славного дня.

Император — непроницаемо спокойный, прямой и величественный, облаченный в привычный черный бархат — соединил руки своего сына и юной королевы, когда те принесли приличествующие случаю клятвы — их текст оставался неизменным на всех нильфгаардских бракосочетаниях, и Анаис пару раз сбилась, проговаривая свою часть. В самом конце Фергус опустился перед новоиспеченной супругой на одно колено и надел ей на палец венчальное кольцо, следуя еще одной традиции Империи. Иан знал, что Ани собиралась в скором времени снять его — кольцо на рабочей руке помешало бы ей твердо сжимать в ладони рукоять меча, но отчего-то про себя Иан надеялся, что она этого не сделает. Целоваться на глазах у всех брачующимся не полагалось, но Фергус, не поднимаясь, коснулся губами пальцев Анаис, и по толпе пронесся восхищенный вздох — юноша делал это не для посторонних глаз, а для собственной матери, которую вчера убедил в том, что брак для него — никакая не трагедия.

Готовая к войне, Вызима праздновала. Люди могли что угодно думать о союзе с Нильфгаарским наследником, но столица нуждалась в радости, как поле — в дожде, и на улицах развернулись веселые, беззаботные гуляния — Темерия надеялась урвать последние крохи света до того, как погрузится в багряную тьму.

Иану в тот вечер было позволено праздновать со взрослыми за одним столом. Фергус и Анаис, сидевшие во главе, исправно поднимали кубки на пожелания счастья, процветания и скорейшего появления потомства — на празднике, как заметил Иан, разглядывая гостей, не пили лишь двое — Императрица, сидевшая рядом с супругом по правую руку от виновников торжества, и папа, по привычке цепко следивший, чтобы Иорвет не слишком налегал на выпивку. Отец — на удивление веселый — лишь отмахивался от него, шутил и смеялся, будто завтрашнего дня для него не существовало вовсе. Иан не знал, преподнесли ли они с папой Фергусу свой таинственный дар, а спрашивать не отважился. Родители должны были отбыть на восточную границу через четыре дня — и Иорвет, как каждый житель Вызимы в этот день — явно надеялся навеселиться вдоволь.

Огромным сюрпризом для всех собравшихся было явление на праздник мастера Лютика. Иан давно ничего о нем не слышал, даже пока был в Оксенфурте, и на церемонию музыкант не явился — даже на праздник он опоздал, и, ворвавшись в зал, выглядел так, словно скакал на лошади всю ночь напролет, лишь бы не пропустить свадьбу. Хотя на самом деле, как подозревал Иан, мастер Лютик просто предпочел чинному торжеству шумные уличные гуляния, и решил эффектно появиться, когда публика уже «немного прогрелась».

Юный эльф никогда толком не интересовался, сколько же музыканту лет. По его подсчетам выходило, что он почти одного возраста с папой, может быть, даже немного старше, но возраст его становился очевидным, лишь когда Лютик облачался в синюю профессорскую мантию и превращался в виконта де Леттенхофа, магистра свободных искусств. И все неподдающиеся счету годы слетали с него, стоило мастеру взять в руки верную лютню. На сегодняшний праздник Лютик, конечно, тоже приготовил новую балладу.

Глубоко за полночь Иан обнаружил себя во внутреннем саду дворца, закутанным в чей-то меховой плащ, в обществе Геральта, Цири, императорского лекаря Региса, мастера Лютика и отца — папа давно отправился спать. Иорвет, раздобывший где-то флейту, взамен той, что сгорела на пожаре в Оксенфурте, играл, а Лютик, прикрыв глаза и перебирая пальцами струны, пел — и Иан мог бы поклясться, что более душевной, проникновенной и прекрасной песни он не слышал ни разу в жизни. Под нее, как он заметил, прослезился даже Геральт, не слишком налегавший на выпивку. А Цири, подсев к юноше, вдруг спросила у него шепотом:

— Волнуешься?

Иан удивленно покосился на нее и не спешил отвечать.

— Не бойся, — доверительно сообщила девушка, — наследников сегодня они делать не станут.

И несмотря на благие намерения девушки, до Иана вдруг дошло, о чем она говорила. Анаис и Фергус, снова следуя традиции, покинули зал первыми и удалились в супружескую спальню — а в супружеской спальне заниматься можно было только одним. И юный эльф, перестав вдруг улавливать прелесть льющейся мелодии, прислушиваться к веселым пьяным голосам издалека, теперь никак не мог выбросить это из головы. Цири, явно заметив, что попала впросак, вдруг пошарила за своим воротником и извлекла на свет кулон на длинной серебряной цепочке — и Иан немедленно узнал его. Он сам подарил его девушке вместе с клятвой верности, много лет назад — будто в прошлой жизни — в Туссенте.

— Сегодня, — сказала она тихо, — ты стал частью моей семьи. И я буду защищать тебя, как защищаю Гусика и Литу. Теперь ты — мой брат, Иан.

Иан невольно улыбнулся, и Цири прижала его к себе — отец и мастер Лютик заводили новую песню, на этот раз веселую и громкую, и юноша сам не заметил, как начал подпевать.

Добравшись до бывших регентских покоев, он заснул, едва коснувшись головой подушки — и почти сразу, словно и мгновения не прошло, проснулся от того, что к его голеням прижались чьи-то ледяные стопы.

— Тсс, тише, сейчас полегчает, — раздался у него над ухом тихий шепот Фергуса. Иан, не оборачиваясь, замер.

— А тебе прилично проводить первую брачную ночь в чужой постели? — осведомился он с обидой, которой на самом деле не испытывал.

Фергус фыркнул.

— Сейчас уже первый брачный полдень, — ответил он, посмеиваясь, — Ани отправилась строить войска — как будто кто-то из солдат уже успел проспаться после вчерашнего.

Иан наконец повернулся к нему и угодил прямиком в объятия принца. Став мужем королевы, тот на удивление ни капли не изменился.

— Чем вы занимались всю ночь? — спросил Иан с плохо скрываемой ревностью.

— О, Иан, я так опозорился! — Фергус закатил глаза, и юный эльф немедленно представил, как принц пытался удовлетворить Анаис, но никак не мог… собраться. От этого зрелища у него внутри все перевернулось и оборвалось, — Мы играли в гвинт, — заявил Гусик, разрушая все его стыдные фантазии, — и я, кажется, просадил половину отцовской казны.

— Ничего, — широко улыбнувшись, успокоил его Иан — на сердце снова было легко и радостно. В Вызиму приходил новый день — и до катастрофы оставалось еще время, — Теперь это ваша общая казна.

 

========== Фергус: Пока не слишком поздно. ==========

 

В Вызимском порту провожали Императорский корабль. Событие это не было обставлено также торжественно, как недавняя встреча. После отгремевшего праздника столица словно просыпалась, и жители ее вспоминали, что королевская свадьба была лишь короткой передышкой, последней данью уважения мирной жизни, которой со дня на день должен был наступить конец.

Накануне Фергус имел серьезный разговор с отцом. Император вызвал его к себе, как вызывал бы одного из своих генералов, и поначалу говорил с сыном, придерживаясь до бессердечности ровного делового тона. С момента прибытия Эмгыр и Гусик почти не виделись — обоих занимали куда более важные дела, и принц боялся, что, наконец столкнувшись, они не смогут найти общего языка. Юноша не знал, рассказала ли Цири, как обещала, Императору о наклонностях брата, и был готов к отторжению, даже злости с его стороны. Он почти не опасался, что в ответ на презрительные замечания и разочарованный взгляд, ему придется защищаться — объяснять, уговаривать, может быть, даже хлопнуть дверью и позорно сбежать. Но ничего такого не было. Если Эмгыр и узнал шокирующее известие, вида он не подал, и речь об этом не заходила.

Когда юноша вошел в небольшой, заставленный опустевшими книжными шкафами, кабинет, отец ждал его за широким столом, но при появлении сына поднялся ему навстречу. Глядя в сосредоточенное, совершенно нечитаемое лицо, Фергус ощутил почти необоримое желание вытянуться по струнке и отдать Императору честь. Тот смотрел на него глазами военачальника, но видел, казалось, в Гусике вовсе не верного солдата, а разложенную на столе карту хорошо известной местности. И эта отстраненность подточила уверенность Фергуса. Отец казался чужим и безразличным.

— Тебе, должно быть, известно о решениях, которые были приняты на твой счет? — спросил Эмгыр без лишних приветствий, и Фергус осторожно кивнул — план, который ему изложила Цири, все еще выглядел очень условным и включал в себя слишком много «позже» и «если». Фергуса растили военачальником, но до сих пор все свои победы он одерживал лишь у себя в голове. — Вернувшись в Нильфгаард, — продолжал отец, заложив руки за спину и пристально глядя на юношу, — я объявлю о скором отречении в твою пользу. Войска будут выдвинуты на Север немедленно, но возглавишь ты их только после официальной коронации.

Фергус снова кивнул — в Империи ценили традиции и почитали строгий церемониал. От объявления о событии до него самого могли пройти месяцы подготовки, и сейчас слова Императора означали лишь, что рано или поздно принц взойдет на престол, и велик был шанс, что даже в самый последний момент отец передумает. Сам он размышлял о короне и командовании армией настолько отстраненно, что все это казалось юноше очередной главой из не слишком интересной книги, в которой он был лишь одним из персонажей — далеко не главным. Сейчас, продолжая молча стоять перед Императором, Гусик впервые начал всерьез понимать, что значило, быть инструментом Империи. Принц Фергус был рожден для того, чтобы служить славе Нильфгаарда, и больше ничего не стоил. В юноше, непрошенный, поднялся безмолвный протест — ему до ломоты в висках вдруг захотелось перебить отца, спросить у него напрямую, что означало то публичное объятие в порту, но он знал, что Эмгыр просто проигнорирует его вопрос, сделает вид, что ничего не слышал, и продолжит с того места, где его перебили. У отца не хватило бы чувств, даже чтобы отвесить наглому сыну пощечину.

— Цирилла останется в Вызиме, и пока будет мои официальным представителем, — говорил Эмгыр — оставалось лишь удивляться, зачем он тратит слова на очевидные вещи. Все это он мог бы передать через сестру или в письменном виде. Видеть Фергуса для этого было совершенно не обязательно.

Третий кивок — и на этот раз юноша все же отвел глаза в сторону. И отчего только он так боялся реакции отца на свою личную жизнь? Эмгыру не было до нее никакого дела, пока были соблюдены приличия, а соблюдать их Гусик собирался и так — ради Ани, ради Цириллы и матери. Зачем столько лет Фергусу приходилось каждый свой поступок, каждое решение соизмерять с мнением Императора? Зачем он так старался решать все военные задачки и учиться тактике и навигации, чтобы заработать его одобрение, чтобы не разочаровать? Принц Фергус родился вар Эмрейсом, единственным сыном великого правителя чуть ли не всего Континента, и этого было более, чем достаточно. Будь он даже увечным или непроходимо глупым, никто не обратил бы на это внимания. Гусик все равно исполнил бы свое предназначение и стал тем, кого из него создавали.

— Через две недели в Вызиму прибудет три полных полка, включая дивизию «Альба» для охраны столицы, — продолжал отец, — их командующие отдаются в твое прямое подчинение, ты волен решать, куда направить их в случае необходимости. Снабжение и вооружение будет поставляться через Цидарис — их посол приедет в течение нескольких дней.

Империя оказывала Темерии огромную честь, отправляя в первых рядах один из самых прославленных своих отрядов. Фергус знал, что для простых жителей такой жест был, возможно, не слишком понятным — кто вообще разбирался в дивизиях нильфгаардской армии? Но для знати, высоких военных чинов и соседей — это был знак высочайшего доверия и дружбы. Отец знал ценность красивых жестов — был ли это ввод элитных войск прежде прочих в дружественную столицу — или объятие с сыном в порту. Только кто-то такой наивный, как Иан, мог заподозрить в этих церемониях искренность и спонтанность.

— Помнится, — неожиданно проговорил Император, не меняя ровного делового тона, — в прошлый раз я играл за белых.

Он сделал скупой короткий жест рукой, и обескураженный Фергус заметил вдруг, что у широкого, завешанного тяжелой синей портьерой окна на маленьком столике расположилась шахматная доска, и фигуры на ней были расставлены в порядке, который на первый взгляд мог показаться случайным. Чувствуя, как у него ни с того, ни с сего, закололо в носу, Фергус снова взглянул на отца.

— Ты запомнил позиции на тот момент, когда мы остановились? — спросил он, все еще не веря, что действительно правильно понял жест отца.

— Мне посоветовали записать, — пожал тот плечами, — память моя уже не так хороша, как прежде.

Чтобы не поддаться внезапному горячему порыву разрыдаться, Фергусу пришлось прикусить щеку изнутри. Он выдавил из себя слабую улыбку и неуверенно подошел к доске. Император последовал за ним и остановился у юноши за спиной.

— Мне кажется, ферзь стоял не здесь, — заметил принц, критически оглядев фигуры, — с этой позиции ты выиграешь за пять ходов.

Тяжелая отцовская рука опустилась ему на плечо.

— Тогда давай начнем сначала, — предложил Эмгыр.

Прощаясь с Гусиком, Императрица тихо, но безутешно плакала. Матушка поделилась с сыном причиной своего недавнего недомогания, и он обнимал ее сейчас нежно и бережно, словно боялся неловким движением навредить ей или еще сильнее ее расстроить. Рия взяла с Фергуса обещание пока ничего не говорить отцу, и, отстранившись от него, заговорщически улыбнулась — для нее было великой ценностью разделить с ним эту маленькую тайну. Накануне Гусик торжественно поклялся матери, что прибудет к рождению брата или сестры, где бы родители в тот момент ни оказались, и намерен был сдержать слово. Грузная страшная тень войны сжималась и меркла перед этим обещанием, и ни матери, ни сыну не хотелось думать, что до радостного события кто-то из них мог бы и не дожить.

Лита держалась изо всех сил. Она судорожно сжимала в пальчиках фигурку фельдмаршала и на всем пути из дворца в порт с воодушевлением рассказывала брату, что непременно заберет ее с собой, когда настанет время для нее отправиться учиться в таинственную Аретузу, школу чародеек. Фергус не был уверен, что родители одобрят это решение младшей сестры, но с радостью поддакивал ей и поддерживал Литу в фантазиях о том, как, выучившись, она станет «даже могущественней, чем госпожа Йеннифер». Чародейка, надо сказать, решила отправиться в Нильфгаард вместе с Императорской семьей — может быть, для того, чтобы помочь Императору принять судьбоносное длядочери решение.

Когда сходни были наконец подняты, и судно двинулось прочь из порта, Гусик долго еще стоял на причале и махал ему вслед. Очень трудно было отделаться от мысли, что прощался он со своей семьей навсегда. Но это было лишь первое из предстоящих прощаний.

После свадьбы Гусик совсем не виделся с Ианом — тот хотел как можно больше времени провести со своими родителями перед тем, как тем суждено было отправиться к восточным границам. Донесения из Флотзама приходили тревожные — мелкие отряды, прежде лишь докучавшие фактории отдельными нападениями, собирались вместе, формировались в настоящую небольшую армию, готовую в любой момент захватить область. Долина Понтара оставалась спорной территорией даже после падения Венгерберга и воцарения в Аэдирне королевы Саскии, но до сих пор пограничным отрядам, усиленным, согласно договору Адды и Анаис, реданскими частями, удавалось поддерживать там относительный порядок. Но с приходом осени делать это становилось все сложнее. Теперь противостоять приходилось уже не простым диверсиям, а планомерным серьезным нападениям, и фактория — прямой путь будущей интервенции в обход гор Махакама — вскоре могла буквально утонуть в крови. В составе вражеских войск появились боевые маги — Фергус много слышал о них, и понимал, что простые солдаты не шли с ними ни в какое сравнение. К счастью, как утверждал посланник советницы Адды, их сил и умений было недостаточно, чтобы использовать магию в полную силу — например, пропускать сквозь порталы крупные воинские подразделения, но их действия все равно оставались разрушительными. В отряде Роше, посылаемом на помощь фактории, необходим был собственный чародей, и Филиппа Эйльхарт обещала об этом позаботиться — пока, однако, этого сделано не было, и миссия оставалась именно такой, какой ее назвала Цири — самоубийственной.

Фергусу не хотелось вмешиваться в прощание Иана с родителями, хотя он готов был помочь и поддержать его по мере своих сил. Но простым ласковым словом или объятием невозможно было исправить того, что родители юного эльфа отправлялись на смерть — и все прекрасно это осознавали.

Вечером после отбытия Императорской семьи, Иан сам нашел Фергуса и попросил его следовать за собой. Вместе, рука об руку, они прошли по дворцу до покоев, отведенных Роше и его спутнику — юный эльф толкнул дверь без стука, и принц неожиданно оробел.

Специальный отряд располагался в предместьях Вызимы, ожидая отправки, уже несколько дней, и оба родителя Иана, поджидавшие юношей в комнате, оказались одеты в одинаковые неприметные мундиры с единственным знаком различия — глухо-серой лилией на черном щите. Известие о том, что Иорвет, вслед за своим человеком, собирался отправиться в самое пекло, никого не удивило, и сейчас эльф выглядел на удивление веселым, словно хмель недавней свадьбы еще не выветрился у него из головы.

— Заходите, — поманил он юношей рукой, и Фергус с Ианом приблизились. В ладонях у Иорвета Гусик заметил большую деревянную шкатулку с резным серебряным замком. — Наш подарок немного припозднился, — сообщил эльф и огладил крышку ларца почти с нежностью, — и, признаться, мы надеялись преподнести тебе это не на свадьбу, а хотя бы на десятилетний юбилей брака. Но все сложилось так, как сложилось, и теперь мы хотим, чтобы ты хранил эту вещь у себя.

Иорвет протянул шкатулку Фергусу, тот подставил ладони — шкатулка оказалась неожиданно тяжелой, и словно разом прибила принца к земле. Он поднял глаза, повернулся и встретился взглядом с Роше — тот стоял в паре шагов от них, скрестив руки на груди, и слегка улыбался. В вечернем бледном свете, в темном сюртуке, с начисто выбритым лицом человек вдруг показался принцу удивительно, почти фантастически молодым — его можно было принять за старшего брата Иана, но никак не отца. Это была вина неверно падающих теней, а, может быть, обреченность играла с человеком злую шутку — Вернон Роше уходил рука об руку со своим возлюбленным, чтобы никогда не вернуться — и не собирался оглядываться на этом пути. Он словно принял какое-то важное решение, освободился от тяжелого груза, и впервые за все время, как Фергус знал его, по-настоящему дышал.

— Когда мы уйдем, открой этот ларец, — продолжал Иорвет, отступив на шаг, — внутри я оставил письмо — из него ты поймешь все необходимое.

Фергус почувствовал, как вздрогнул стоявший с ним рядом Иан — юный эльф прекрасно понимал, какой смысл отец вкладывал в это простое «когда мы уйдем», и никак не мог с этим смириться.

Принц медлил еще несколько секунд, разглядывая крышку шкатулки, покрытую тонкой искусной резьбой — похожая покрывала ставни и двери в сгоревшем доме в Оксенфурте, дерево было заботливо обработано прозрачным лаком — этот дар готовили долго — и с любовью, которой Гусик ничем не заслужил. С любовью, которая теперь возлагала на него совершенно новые обязанности. И внезапно принц осознал, что тоже прощался с теми, кого успел полюбить.

Это было, как удар под дых, как непрошенное откровение, как ослепительный всполох света, бьющий по глазам. Между ним и родителями Иана не было никаких родственных связей — но Гусик понял вдруг, что он очень давно стал частью этой семьи, ее полноправным членом. Он решительно вскинул глаза на Иорвета.

— Нет, — твердо проговорил он, и эльф от удивления вздрогнул — явно не ждал такого резкого отпора, — Я не возьму, — Фергус протянул шкатулку обратно, но, заметив, как нахмурился Иорвет, поспешил добавить мягче, — вы подарите мне это на десятую годовщину моей свадьбы. И тогда я приму его с благодарностью. А сейчас — оставьте и сберегите для меня.

Иорвет хотел начать протестовать — тень недовольства мелькнула по его посерьезневшему лицу, отразилась в единственно глазу, заставила скривиться губы. Гусик опередил его возражения.

— Вы вступили в специальный отряд королевы Темерии Анаис, — напомнил он, вскинув голову, — а, значит, я — ваш командир. Исполняйте.

Краем глаза Фергус заметил, как опустил руки, выпрямился и негромко рассмеялся Роше.

— Вот так-то, Иорвет, — заявил он, подходя к раздосадованному эльфу ближе и забирая шкатулку из его рук, — вар Эмрейс снова отдает тебе приказы, и ты снова не можешь не подчиниться. — он посмотрел на Гусика в упор, — мы оставим его здесь и примем на хранение, если вернемся.

Никаких «если»! — хотелось выкрикнуть Фергусу, — возвращайтесь, слушайте своего командира! Но на этот раз простой команды было, конечно, недостаточно.

Отряд Вернона Роше покинул столицу затемно, и, пока не рассвело, Иан и Фергус стояли на городской стене и вглядывались им вслед, в бледнеющий серый мрак, не произнося ни слова и не прикасаясь друг к другу.

Прямого ультиматума ждали со дня на день, Анаис не могла усидеть на одном месте. Вместе с Фергусом она лично принимала сперва цидарийских послов, потом — посланников от своей сестры Адды — та сообщали королеве о планах вторгнуться в Каэдвен до начала общего наступления. Конечно, Адда делала это в надежде вернуть Редании былую славу, завоеванную когда-то королем Радовидом, но это нападение могло лишить Саскию важных союзников, ресурсов — а, значит, и стратегического преимущества.

Разведка сообщала, что аэдирнские войска, уже собранные и выстроенные, медлили по самой банальной причине — Саскии фатально не повезло с погодой. Подвели ли ее маги, отвечавшие за прогнозы, или она сама понадеялась на очередную теплую зиму в горах Махакама. Но мороз, словно перешедший на сторону Темерии, крепчал с каждым днем, и все горные переходы оказались завалены снегом. Лишившись возможности форсировать гряду, Саския решила сосредоточить все свое внимание на долине Понтара, пока преимущество на том фронте не было утрачено окончательно.

Вернон Роше и его отряд прибыли в факторию как раз вовремя. Не теряя времени и лишних сил, командир постарался отрезать лесным вражеским отрядам поставки. Слушая доклады о его действиях, Фергус с удивлением узнавал в них собственный план — тот самый, что он, почти не размышляя, разработал, сидя на кухне оксенфурсткого дома командира, споря с ним до хрипоты. Люди Роше взяли под контроль Понтар — река замерзла намертво. В фактории временно было приостановлено судоходство, и лед не взламывался. «Теперь, — писал командир в своем донесении, — вся Долина как на ладони — достаточно одного хорошо вооруженного отряда, чтобы контролировать ее». С севера важную территорию прикрывали пограничные войска Редании, они же обеспечивали людей Роше всем необходимым. Вражеские отряды с каждым днем все больше загонялись в угол, и вынуждены были выходить из лесов и вступать в навязанные им открытые столкновения.

К большому удивлению Анаис, вскоре ей принесли весть о том, что оседлое нелюдское население Флотзама, прежде колебавшееся, готовое примкнуть к отрядам Саскии, сформировало небольшое, но значительное ополчение — и во главе этих отрядов встал спутник Вернона Роше. Оказалось также, что многие из тех, кто до этого присоединился к вооруженным формированиям, имели в фактории родных и друзей — и силы Саскии редели на глазах.

Но битва назревала — основная часть армии, переброшенная к западной границе Аэдирна, готова была вступить в решающий бой и окончательно решить вопрос с принадлежностью Долины Понтара — и открыть Саскии ворота в Темерию.

Фергус на одном из советов предложил отправить на помощь Роше все три нильфгаардские дивизии, расквартированные теперь вокруг Вызимы. Ими командовали молодые отважные генералы, не успевшие познать ужасов прошлых войн, и готовые вступить в сражение по первому приказу своего юного командира. Цирилла и Анаис, взвесив предложение принца, сошлись на том, что во Флотзам будет направлена лишь одна дивизия — знаменитая «Альба». Край был непроходим по прямой, а добраться туда по замерзшему Понтару было невозможно, но ко всеобщему удивлению от Адды пришло очередное сообщение. Королева открывала границы своего государства для прохода нильфгаардских войск, хотя в самом начале грозилась никогда этого не допускать. Теперь дивизии могли атаковать, обойдя Флотзам с севера, и немедленно были отправлены к месту будущего сражения в полном составе.

Войска Темерии, тоже приведенные в полную боевую готовность, ждали приказа выступать под командованием лично королевы, но Цирилла настояла на том, что следует подождать — если Флотзам падет, армии Анаис предстояло защищать страну внутри ее границ. Королеву это решение привело в бешенство — ей надоело просиживать во дворце, вдали от судьбоносных событий, и Гусик даже начал опасаться, что молодая супруга переоденется в черные доспехи и смешается с нильфгаардскими войсками, выдавая себя за одного из солдат.

Он и сам хотел бы оказаться там, на поле будущего боя, плечом к плечу с отважными защитниками, но прекрасно знал, что по статусу ему это было не положено. И каким-то чудом Гусику удалось убедить в этом и Анаис.

Битва грянула внезапно, хотя ее давно ждали. Гонец прибыл в Вызиму рано утром с известием, что войска Саскии вступили в долину, и сражение началось.

От неизвестности и собственной бесполезности в ожидании новых вестей Гусику хотелось лезть на стену. Он понимал, как и все во дворце, что девяти тысяч нильфгаардских рыцарей было совершенно недостаточно, чтобы сдержать яростное наступление — на стороне Саскии были не только маги, но и отряды краснолюдов из Махакама — по данным разведки, они использовали новое, неведомое ранее дальнобойное оружие, и ответить на это людям было нечем.

Когда на Вызиму спустилась тревожная ночь, а гонца с известиями так и не было, принц и Иан затеяли игру в шахматы. Но никто из них, конечно, не следил за ходами. Юный эльф, как знал Фергус, все прошедшие недели проводил за упорными магическими упражнениями. Вместе с Кейрой они, забыв об азах, тренировали целительные чары такого уровня, какой Иану был пока не по силам, но он не сдавался, упрямством побеждая незнание.

— Если я открою портал, то смогу оказаться там, — сказал вдруг друг, отпустив черного коня, которым так и не сходил, — я смогу помочь раненным. Любая помощь сейчас хороша.

Гусик поднял на него глаза. На лице юноши была написана такая решимость, что принц понял — ни один разумный аргумент сейчас не сработает. Иан просто делился с ним планами, а не спрашивал разрешения — ему, реданскому подданному, Фергус не мог даже приказывать.

— Ты не знаешь местности, — все же попытался возразить он, — тебя может выбросить прямо посреди битвы — и ты просто умрешь, никому не помогая.

Иан свел у переносицы черные брови, а потом губы его вдруг капризно дернулись.

— Как ты можешь так спокойно сидеть, пока они там! — воскликнул он, сметая бесполезные фигуры с доски, — как мы все можем чего-то ждать, пока они погибают?

У Фергуса не нашлось ответа на этот вопрос. Он опустил глаза и покачал головой.

— Если ты отправишься туда, — сказал он после пары секунд тишины, — я пойду с тобой. Но давай подождем до утра — рассвет уже скоро.

А утром через стационарные порталы и открытые кем-то отдельные магические проходы в Вызиму начали доставлять тяжело раненных. Следом прибыл и гонец — сражение было выиграно, но ужасной, кровавой ценой.

Никого не слушая, не желая знать подробностей, Иан вместе с Кейрой бросился в лечебницу Святого Лебеды, куда свозили раненных. Фергус не отправился вместе с ним, но через час, выслушав доклады и узнав подробности произошедшего, присоединился к Анаис, которая хотела лично навестить героев Флотзамской битвы.

Как и предполагал принц, объединенных сил защитников фактории, пограничных отрядов и нильфгаардских дивизий оказалось недостаточно, хотя сражались они отважно и без оглядки. За первые часы битвы половина солдат была убита или тяжело ранена. Фергус почти воочию видел, как, оскальзываясь на прочном речном льду и крови товарищей, рыцари, не бросая стягов, не выпуская оружия из рук, упорно оборонялись, уже понимая, что битва проиграна. Вокруг них гремели взрывы, трещали боевые заклятья.

Спасение пришло за пару часов до рассвета — реданская кавалерия, подготовленная для атаки на Каэдвен, по приказу королевы Адды, успела сменить дислокацию и ворваться в сражение, когда все, казалось, было потеряно. Свежие, хорошо натренированные и вооруженные солдаты с алыми стягами, вгрызались во вражеские ряды, снося и отбрасывая из вглубь долины. Но даже этого могло не хватить для победы — гонец с восторженным придыханием рассказывал, как с первыми рассветными лучами на поле брани появились чародейки. Адда никогда не делилась с сестрой своими далеко идущими планами, и той было, конечно, неизвестно, какую работу за годы мира провела советница королевы Филиппа. Ей удалось, в пику политике Саскии, собрать под совиным крылом тех чародеек, против которых агрессор настраивала своих сторонников.

Магический удар был таким мощным и неудержимым — похоже, магички применили какие-то запретные заклинания — что остатки вражеских сил были быстро обращены в бегство. Долина Понтара была освобождена, и именно прибывшие чародейки занялись транспортировкой раненных в Вызиму и Третогор.

В лечебнице было шумно и многолюдно. Окровавленные, истерзанные огнем и сталью люди — в черных доспехах или форме темерских отрядов — стонали, кричали, и лекари сбивались с ног, стараясь оказать помощь тем, кому еще можно было помочь.

Здесь все было совсем не так, как в Нильфгаарде, где в светлых просторных стенах солдаты принимали бесшумную смерть, стараясь сохранить достоинство — здесь люди умирали громко, требуя справедливости у тех, кто еще мог их слышать. От запаха паленой плоти, крови и испражнений Фергуса затошнило, но Ани, шедшая рядом с ним и старавшаяся выглядеть сочувственно, но гордо, вдруг скользнула ладонью в его ладонь, и принц, чувствуя внезапный прилив сил, сжал ее. Они проходили между рядами наскоро установленных коек, разговаривали с теми солдатами, которые еще могли говорить. Анаис лично поднесла ковш с водой одному изувеченному нильфгаардскому рыцарю — черный доспех вплавился ему в грудь, и он, похоже, не понимал, где находится и что произошло. Умирая, он отдал королеве честь, а она, отвернувшись, сглотнула слезы.

Ани и Гусик, снова сцепившись руками, как маленькие дети, шли все дальше, оглядываясь по сторонам. Фергус надеялся застать в лечебнице Иана, узнать, не нужна ли эльфу помощь, но один из охранявших лазарет солдат, сообщил, что юный маг и его наставница были заняты какой-то сложной операцией — было понятно, что другу пришлось принять главный закон полевого медика — оказывать помощь лишь тем, кому еще можно было помочь.

Неожиданно Ани вскрикнула, выпустила руку Фергуса и понеслась вперед, рухнула на колени перед одной из коек и ухватила лежавшего на ней солдата за руку. Лишь подойдя ближе, Фергус увидел, что на колченогой кровати лежал Вернон Роше.

Его одежда — изорванная и обожженная — местами обнажала кожу, но, быстро досчитав до четырех, Фергус убедился, что конечности у командира были на месте. И лишь подняв глаза выше, Гусик понял, отчего Ани так отчаянно залилась слезами. Половина лица Роше была залита алой кровью, а на месте правого глаза зиял багрово-красный провал. Волосы слиплись и стояли торчком, а под спекшейся бурой маской кожа казалась мертвенно бледной.

Чувствуя, как от ужаса у него чаще забилось сердце, Фергус на дрожащих ногах приблизился. На короткий миг принцу показалось, что командир мертв — но тот вдруг едва заметно пошевелился, выдохнул и с трудом поднял уцелевшее веко, разлепив склеившиеся ресницы.

— Моя королева, — слабо проговорил он, и от облегчения при звуках его голоса у Фергуса подкосились колени. Он вынужден был присесть рядом Анаис, прижаться к ней плечом, а королева тихо рассмеялась сквозь слезы.

— Я сто раз просила тебя не называть меня так, отец, — строго выговорила она, и Вернон Роше, улыбаясь, снова прикрыл веко.

Анаис, пришедшая в себя мгновенно, вскочила и бросилась прочь — громко призывая лекарей, знахарей — кого угодно, а Роше, снова пошевелившись, сделал попытку удержать ее. На этот раз Гусик перехватил его горячую сухую руку.

— Не надо, все будет хорошо, — шепнул он. Роше покосился на него, будто только что заметил юношу.

— Здравствуй, Гусик, — сказал человек, и принц, повинуясь невольному порыву, прижал его ладонь к своей щеке. Командир, чуть шевельнув пальцами, погладил его, оставляя влажный след крови на коже юноши, — Ну-ну, — прошептал он, словно это Гусик был ранен и нуждался в помощи, — я живой, и у нас с Иорветом теперь два глаза на двоих.

— Он жив? — глотая слезы, спросил Гусик, — Иорвет — жив?

Роше кивнул.

— Он остался во Флотзаме, занялся перегруппировкой войск, — каждое слово давалось ему с видимым невероятным трудом, но командир упрямо продолжал говорить, — везучая эльфская сволочь — его даже не задело.

К койке уже спешила кто-то из медичек лечебницы вместе с Анаис, а Гусик все не мог выпустить руки Роше, даже когда девушка осматривала его рану и умывала засохшую кровь с лица.

По приказу королевы и под чутким присмотром Кейры к вечеру Вернона Роше доставили во дворец. Он пытался сопротивляться — хотел остаться со своими бойцами, многими из которых до сих пор занимались лекари в лазарете, но королева была тверда. Устроив Роше в его прежней комнате и убедившись, что жизни командира ничто не угрожает, чародейка вернулась в лечебницу, зато ее место занял Иан.

Юному эльфу о том, что его родители пережили битву, Фергус сообщил лично, и он немедленно поспешил к постели отца. Рана человека выглядела паршиво, хотя заражения удалось избежать. Глаз оказался выбит — Роше сказал, что прямо перед его лицом взорвалась одна из магических бомб. Всю левую сторону лица избороздили мелкие неглубокие раны от осколков, большую часть которых удалось вытащить, но оставшиеся пришлось вырезать по живому. Глядя на то, как друг промывает кровавые выемки, наносит целебную мазь и меняет повязки, Гусик не мог не восхищаться. Руки Иана были тверды и точны, а лицо ни разу не дрогнуло, хотя он явно смертельно устал и еще не оправился от потрясения. Закончив, юноша поднес отцу кружку с сонным эликсиром, а потом просидел у его постели всю ночь, сбивая жар и следя, чтобы раны не открылись.

И только когда его сменил утром один из придворных медиков, Иан, придя в комнату Фергуса, упал на постель и заснул мертвым сном. Гусик посидел немного рядом с юношей, потом аккуратно перевернул его, стащил с него окровавленную одежду и сапоги, а, видя, что Иан не просыпается, сходил за миской теплой воды и губкой и обтер его лицо и тело одним из снадобий, которыми его снарядила мама. Этот состав тоже был гордостью мастера Риннельдора, и помогал в основном от мигреней и тяжелых простуд, но, когда Гусик закончил омовение, лицо Иана расслабилось, и он задышал глубоко и ровно.

Вернон Роше изъявил настойчивое желание вернуться на фронт через четыре дня после Флотзамской битвы. Еще не получив разрешения от Кейры встать с постели, он уже готов был даже сбежать через окно, если бы кому-то вздумалось его останавливать. Анаис не хватило ни твердости, ни влияния, чтобы удержать его.

Раненные бойцы специального отряда приходили в себя медленнее, чем их командир, и Роше ходил к ним в лечебницу каждый день — иногда возвращался молчаливым и мрачным, и это значило, что кто-то из его солдат умер у него на руках. На пятый день человек явился на королевский совет в привычном темном мундире, с разбойничьей повязкой на отсутствующем глазу и твердым намерением уже к вечеру выдвинуться во Флотзам. Битва была выиграна, силы противника были отброшены вглубь страны, но война еще только начиналась.

В своем желании немедленно ринуться обратно в бой, Роше, впрочем, оказался не одинок. К его настойчивым заявлениям присоединился Ламберт — оба ведьмака по приказу Цири оставались в столице — сестра еще помнила эффект от проклятых стрел отряда Виенны, и подозревала, что, явись Геральт и Ламберт на поле боя, против них это оружие было бы немедленно применено, а ресурсов излечиться от этих ран снова, у них больше не было. Но Ламберт был непреклонен, и только напоминание о том, что он все еще являлся личным телохранителем королевы, немного поубавило его пыл.

— Я обещаю тебе, — сказала ему на совете Ани, — когда я пойду в бой сама, ты будешь рядом со мной. Если мы погибнем, то сражаясь бок о бок.

Геральт, который в гущу событий все еще не рвался, предложил тайную миссию для себя самого. Он сказал Ани, что мог бы перейти через один из Махакамских перевалов и внедриться вглубь вражеской страны, куда более эффективный и сильный, чем ее разведчики. Сейчас, когда затеплилась надежда, а Саския узнала вкус поражения, информация была необходима, как никогда. Его предложение было принято безоговорочно — и позже, глядя из окна дворца на уезжавшего на восток ведьмака, Фергус с удивлением заметил, как к нему присоединилась еще одна, укутанная в плащ фигура, узнать которую можно было лишь по закрепленному на седле чехлу с лютней.

Было решено больше не принимать неожиданных решений и действовать по прежней стратегии. Роше вернулся во Флотзам через неделю — во главе еще одного отряда, сформированного из темерских и реданских солдат — в его состав на этот раз входили двое молодых чародеев, прибывших в Вызиму по слову Филиппы. Выглядели юноши, как самые настоящие салаги, что немедленно и отметил Роше, но маги заверили командира, что внешность обманчива, и они готовы сражаться — один из них был личным помощником Ректора Оксенфуртской Академии, а второй — темерцем, прошедшим еще Вторую Северную войну.

Вновь наступило тревожное молчание. Зима шла на убыль, но после первой крупной битвы новой так и не последовало. На севере Адда вновь переформировала свои войска и ждала, пока с Пустульских гор немного сойдет снег, чтобы начать обещанное наступление, но Анаис полагала, что Каэдвен сдастся без боя — память о том, как пятнадцать лет назад Радовид легко сломил их сопротивление, была еще свежа, а помощи от южных союзников ждать не приходилось.

Саския копила силы для нового удара — от Геральта приходили тревожные вести, приближалась весна, наступил и прошел Имбаэлк, а это значило, что масштабное наступление могло вот-вот начаться — войска Темерии начали сборы, чтобы отправиться в предгорья Махакама и держать там оборону. Однако одновременно с полученным Гусиком известием, что основная часть армии Нильфгаарда выдвинулась на помощь союзнику, и он вот-вот должен был принять командование, случилось то, чего королевы-сестры не ожидали. Император, по своему обыкновению, предпочел не делиться с ними всеми своими планами, и стало понятно, чего выжидала Цири.

Анси, милостью Императора князь-протектор Лирии и Ривии, начал наступление собственных войск и расположенных на территории его страны дивизий Нильфгаарда на Аэдирн, атакуя вражеское королевство с юга. Саскии снова пришлось переформировывать войска — смеясь, Цирилла замечала, что одной идеологией войну не выиграть, а разведка королевы явно давала маху. Но даже не это оказалось главной неожиданностью. На южном фронте войскам Аэдирна пришлось столкнуться с еще одним весомым противником, практически уничтожившим ее магическое превосходство. К силам Анси присоединились отряды Дол Блатанны — Францеска Финдабаир, по приказу Императора, ввела в бой войска, вооруженные не только стрелами и мечами, но и боевыми заклятьями, которые подготовили придворные маги Эмгыра. Гусик теперь задним умом припоминал, как часто отец запирался в комнате с огромным мегаскопом и вел бесконечные переговоры с чародеями. Теперь прозорливость правителя была на лицо.

Весну Вызима встречала в робкой надежде, что короткой войне, едва начавшейся, скоро придет конец — все ждали парламентеров, и Анаис с Аддой бесконечно спорили, какую контрибуцию объявить сдавшимся врагам — занимались дележкой шкуры неубитого риггера, как называл это Ламберт. И только Цири не разделяла общей несмелой радости.

— Мы не победим, пока не обезглавим их армию, — настаивала она. Гусик, совершенно опустошенный после встречи с прибывшими военачальниками, едва слушал, что говорила сестра, но ее уверенный тон заставил его насторожиться. Они с Ианом только несколько дней назад вместе, по очереди, читали письмо от Иорвета. Тот сообщал, что к началу весеннего семестра собирался вернуться в Оксенфурт. Университет за зиму так и не был распущен — кроме медицинского факультета, а во Флотзаме жизнь входила в обычную колею — на реке пошел лед, и губернатор готов был заново открыть судоходство. Для тех, кто пережил самый первый удар и выжил, война уже казалась выигранной. Иан размечтался даже, что сам поедет в Оксенфурт, убедившись, что Гусик не собирается геройски погибнуть в предгорьях Махакама. Друзья договорились, что принц приедет к нему после заключения мирного договора, а в конце семестра Иан сам вернется в Вызиму, чтобы продолжать занятия с Кейрой. И Фергус уже успел поверить, что они озвучивали не несбыточные далекие мечты, а ближайшие планы — но тон сестры заставил его засомневаться.

— В этом нет необходимости, — возражала Цирилле Анаис, — Каэдвен, как и ожидалось, капитулировал, Адде хватило помахать у них перед носом портретом Радовида. На юге Саския терпит одно поражение за другим — Фергусу, возможно, даже не придется вмешиваться. Может статься, что к середине весны ей просто некого будет двигать через Махакамскую гряду. Мы победили, Цири!

Цирилла, продолжая хмуриться, покачала головой. Фергус знал, что Геральт связывался с ней гораздо чаще, чем с королевой, она постоянно получала донесения от кого-то, чьего имени не раскрывала, да и сама сестра надолго удалялась из дворца, просто исчезая из внутреннего двора. Она вела собственную игру, слишком похожая на их отца — и на второго своего отца, раз уж на то пошло.

— О победе говорить еще очень рано, — возразила она, — пока жива Саския, под ее знамена будут вставать все новые силы. Мы сломили первое сопротивление, но я знаю, что она в последнее время ведет переговоры с Ковиром. Тамошние маги, впервые увидев мощь и влияние Филиппы во всей красе, испугались, что вслед за Каэдвеном Адде вздумается присоединить к своей империи еще одну провинцию. До сих пор чародеи, обосновавшиеся там после гонений Радовида, держали нейтралитет, но им куда больше улыбается вступить в армию королевы-освободительницы, чем быть захваченными той, чей супруг жег и пытал их.

— Но их сил не хватит, чтобы противостоять Нильфгаарду, — возразил Гусик, — мы тоже пока не продемонстрировали всю свою мощь.

— Верно, — кивнула Цири, — но, если в игру вмешается Ковир, Редания окажется в положении Аэдирна и вынуждена будет воевать на два фронта — и тогда мы лишимся поддержки Филиппы и войск Адды. А еще хуже — твоя сестра, Ани, может прикинуться дипломатом, и заключить союз с Ковиром против нас.

— И что ты предлагаешь? — заметно сникнув, спросила Анаис — она так привыкла, что старшая сестра была ее союзницей, не раз приходившей на помощь, что теперь юной королеве было сложно поверить в грядущее предательство, но Цири была права.

— Необходимо убить Саскию, — твердо ответила Цирилла.

Над столом повисла напряженная тишина.

— А ты не боишься, Ласточка, что смерть королевы только навредит? — подал голос до сих пор хранивший молчание Ламберт, — ее объявят мученицей, павшей героиней, и это заставит ее солдат биться еще отчаяннее.

— Нет, — Цири покачала головой, — один из моих агентов — я уж не знаю каким чудом — втерся к ней в доверие так надежно, что был объявлен одним из ее советников, и он сообщает, что у Саскии нет ни наследников, ни преемников. Она полагается только на себя, и все переговоры ведет лично. Ее приближенным не удастся заключить тех союзов, которые может заключить она только силой своей личности. Кроме того, в ее окружении хватает предателей. Если убрать королеву, вся партия посыплется. Если после этого ее солдаты захотят отправиться на верную гибель в объятия Фергуса и его войск с именем Саскии на устах — так тому и быть.

В бесконечных и бесплодных спорах прошел еще целый час, и под конец Гусик уже перестал следить за аргументами — Цири осталась без поддержки, но неубежденной.

Принц нашел Иана в бывшей регентской спальне — юноша, тихо напевая себе под нос, укладывал книги в большой дорожный сундук — до его отправки в Оксенфурт оставалось еще два дня, но юноша не мог сдержать нетерпения.

— Гусик! — приветствовал он друга с озабоченным видом, — как ты думаешь, в Оксенфурте сейчас можно найти приличные сапоги или все ушло на обеспечение армии? А то книги не влезают, если взять запасную пару. А мантию мне выдадут? Я ведь всего лишь вольный слушатель, а не студент.

Фергус, не отвечая, прошел в комнату и присел на кровать, с улыбкой глядя на друга. День выдался сложным и странным, и его окончание принесло лишь новые сомнения и тревоги — но Иан, вслед за своим отцом, уже твердо верил в победу, и этой верой сложно было не заразиться.

— Думаю, выдадут, — кивнул он, потом растянулся на кровати, не разуваясь, а Иан, отложив очередной фолиант, скользнул к нему и устроился рядом, опустив голову другу на грудь.

— Мы ведь не расстаемся, правда? — спросил юный эльф тихо, — мирный договор — это вопрос пары недель, я слышал разговоры Ани, да и папа так считает.

Вернон Роше был несомненным авторитетом, и его словам можно было верить безоговорочно — подумал Гусик. И очень скоро он тоже вернется домой — со своим именем, покрытым новой славой.

— Конечно, правда, — тихо подтвердил принц.

 

========== Иан: Новое начало ==========

 

— Трехгранная, — морща лоб, старательно выговаривал Иан, — гороховидная…- он сделал задумчивую паузу и поднял глаза к потолку.

— Ну же, — подбодрила его Шани, — И снимали с крючка рыбьи головы…

— Крючковатая, — осенило юношу, — головчатая — сложили трапецию! Трапецевидная, — победоносно закончил он.

Шани захлопала в ладоши.

— Молодец! — вернув юноше улыбку, она откинула с глаз рыжую челку, — теперь можешь идти в столовую — пообедай, а после займемся сонным эликсиром. Зайди на обратном пути к Освальду в теплицу — он даст тебе все необходимое.

Иан выпрямился в кресле и нахмурился — строго посмотрел на собеседницу — он давно заметил, что Шани нужно было иногда напоминать поесть и отдохнуть — без этого она могла напрочь забыть об этом, увлекшись работой.

— А ты? — спросил он, изображая суровость, — ты хоть завтракала?

Женщина легкомысленно махнула рукой и рассмеялась.

— Кто из нас кого воспитывает? — спросила она и, опираясь на ручки деревянного стула, медленно поднялась.

Иан учился у Шани уже почти целый месяц. В отличие от всех прочих его учителей, женщина легко и быстро нащупала нужный подход, и сложные премудрости анатомии и травничества давались теперь юному эльфу легко, превратившись почти что в забавную игру. Профессор, словно всю жизнь имела дело не с великовозрастными жаками, а с маленькими капризными детьми, для каждой скучной задачи имела в запасе смешную считалочку или веселую песню, которую они с Ианом громко распевали прежде, чем преступить к изучению костей запястья или устройства аорты. Юноша пока был единственным ее студентом — факультет Шани был распущен с началом войны, обучающиеся и преподаватели отправились на фронт — и только декан вынуждена была остаться. Иан, проведший за безопасными стенами Вызимы все страшное время, пока на границах гремели сражения, прекрасно ее понимал. Шани знала, что не могла быть там, где пригодились бы ее умения, принимала свою участь, но это не мешало ей досадовать и злиться, мысленно стремясь в бой. Потому за обучение Иана она взялась бы, как он подозревал, и без письма Иорвета или распоряжения Ректора Университета.

— Я не шучу, — продолжал настаивать Иан и тоже поднялся на ноги, подошел к женщине ближе.

— Так и быть, — сдалась та, — можешь принести мне что-нибудь из столовой — сегодня мне не хочется никуда выходить, — она опустила ладонь на округлый живот, который не могли больше скрывать ни ее легкие вышитые рубашки, ни даже просторная профессорская мантия. До рождения ребенка оставалось еще больше двух месяцев, но с каждым днем Шани становилась все медлительней — с этим ее деятельной натуре тоже приходилось смириться.

В Университете к тому факту, что декан медицинского факультета ждала ребенка, не сыграв ни с кем свадьбы, относились с пониманием, хоть иногда Иан и слышал приглушенные пересуды — личность отца Шани хранила в тайне, и люди в своем неуемном желании докопаться до истины, доходили до немыслимых высот глупости. Кое-кто утверждал, что Шани понесла от Ректора или от профессора-низушка Хаймбеля, а некоторые даже строили догадки о том, что беременность стала результатом исследований профессора — вроде как, у ее ребенка вовсе не было живого отца, женщина создала его алхимическим путем, в пробирке, и подсадила себе сама. Шани эти разговоры только забавляли, она знала правду, и этого ей было достаточно.

Правду знал и Иан. От Эренваля из Аэдирна не было никаких вестей, и юный эльф не стал рассказывать учительнице, что просил за него у опасного незнакомого мага, доверять которому, по словам госпожи Йеннифер, совершенно не следовало. Шли месяцы — но Яссэ, похоже, не спешил исполнять своих обещаний. Юный эльф не был уверен даже, что Эренваль до сих пор жив. Но делиться своими страхами с Шани он, конечно, избегал. А она — обычно веселая и отзывчивая — иногда становилась непроницаемо печальной, и могла весь вечер просидеть в молчании, поглаживая растущий живот, и не откликаясь, даже если Иан обращался к ней. Застав ее в первый раз в таком состоянии, юный эльф мысленно пообещал себе, что не уедет из Оксенфурта, пока не появится ребенок, а, может быть, и дольше — он ощущал себя теперь не студентом Шани, даже не единственным ее другом, а тем, на чьи плечи легла ответственность за ее благополучие. Это было глупо, и юноша ни за что бы не сказал этого вслух, но, чтобы поступить, как подсказывало сердце, давать устные обещания было вовсе не обязательно.

Шани прошлась по комнате, остановилась у окна. Иан уже натягивал плащ — весна выдалась холодной, хотя дело шло к Беллетейну, по ночам часто ударяли заморозки, словно мир вокруг никак не мог оправиться после тяжелой болезни. Юный эльф замер на пороге и оглянулся — женщина смотрела в университетский двор под окнами, но, должно быть, едва его замечала, вновь погруженная в свои мысли. Иан постоял еще пару мгновений в нерешительности, но потом решил, что, если не его мудрые слова, то горячее жаренное мясо с густым картофельным пюре точно порадуют Шани.

Во время войны Университет старался жить своей обычной жизнью. Те, кого не призвали на фронт, делали вид, что никакой угрозы нет вовсе, и просторный двор всегда был полон людей. Шани рассказывала Иану, что сражения, происходившие где-то далеко, стали для студентов и профессоров запретной темой — никто не хотел ничего знать о потерях, хотя многие теряли в тех боях близких. Горе и страх были строжайшими табу, неприличными тайнами, которые каждый вынужден был переживать в одиночестве или в очень узком кругу. С радостью и ликованием встречали лишь вести о победах, и тогда имена павших произносили и прославляли, объявляя их героями — один из залов Университета был выделен под своеобразную аллею славы. Там выставляли портреты погибших родственников универсантов, а к лету, по обещанию Ректора, картины должны были заменить мраморные бюсты.

Большой обугленный пень в центре площади с приходом первого тепла выкорчевали, и на Беллетейн на его месте должны были посадить новое дерево — как символ славной победы, но Иан, вернувшийся из охваченной тревожным ожиданием Вызимы, понимал, что до настоящей победы было еще далеко. Фергус, оставшийся в столице, писал ему каждый день, и сообщал, что парламентеров от Саскии королева так и не дождалась. Враг затаился и выжидал, и Темерия, едва хлебнув хмельного меда торжества, спешила протрезветь и не терять головы.

Иан, пряча холодные руки в просторных рукавах серой мантии, прошел через двор, остановился и поднял глаза — Шани все еще стояла в окне, и теперь, когда юный ученик покинул ее, могла наконец дать волю своим чувствам — даже с такого расстояния эльф заметил на ее щеках слезы. Нужно было поторопиться вернуться к ней, но не с пустыми же руками! Иан ускорил шаги и внезапно наткнулся на одного из студентов, едва не сбив его с ног.

— Простите, — юноша отпрянул, стараясь сбросить с себя задумчивость, и понять, что произошло.

— Это вы простите, — произнес знакомый голос, — я просто искал библиотеку — мне нужно вернуть книжку.

Иан открыл было рот, чтобы разъяснить, как найти нужное здание, но внезапно понял, кто стоял перед ним.

— Гусик! — воскликнул он, глядя на друга во все глаза.

Принц, одетый в точно такую же, как на Иане, серую мантию, широко ему улыбался. Он откинул с головы капюшон, тряхнул отросшими белыми кудрями — в Темерии его никто не заставлял коротко стричься, и волосы принца теперь демонстрировали всем, что никто им не указ, и буйно вились во все стороны. Черные глаза — сияли от нескрываемой радости. Юный эльф бросился в объятия друга, все еще не веря, что перед ним был именно Гусик, во плоти — в последнем своем письме принц писал, что военным советам снова нет конца, а вернувшийся с тайной миссии Геральт принес какие-то важные сведения.

— Это правда ты? — Иан, часто моргая, отстранился и посмотрел в лицо Фергуса, — это значит, мирный договор…

Гусик вздохнул и печально покачал головой.

— Наоборот, — сказал он, — готовится новая волна наступлений — войска Темерии переведены в Махакам почти в полном составе, а я получил письмо от отца — к середине лета он надеется ввести нильфгаардскую армию в Венгерберг, чтобы опередить врага. А еще…- друг смущенно отвел взгляд, — а еще он призывает меня в Нильфгаард для коронации. Я возглавлю армию в статусе верховного главнокомандующего — и Императора.

Новости, которые принес Гусик, были волнительными и страшными, но Иан не смог сдержать ехидной усмешки.

— Император Гусик, — поддразнил он, — никогда бы не подумал, что влюблюсь в самого могущественного человека Континента.

— Тебе все шуточки, — Гусик изобразил на лице недовольство, потом снова стал серьезным, — я должен отплыть из Новиградского порта через неделю, чтобы успеть к началу лета занять престол. И…- он настойчиво заглянул Иану в глаза, — и я хотел попросить тебя поехать со мной.

Иан вдруг вспомнил, как прошлой осенью — и так непередаваемо давно — Гусик точно так же просил его разделить с ним пугающее дальнее путешествие, и сейчас у юного эльфа были те же причины ему отказать. Он должен был продолжать учебу, если война не думала заканчиваться, Иану следовало получше освоить искусство целительства, подготовиться к тому, к чему в прошлый раз он оказался совершенно не готов. Иногда в кошмарах он до сих пор видел полную раненных лечебницу святого Лебеды, слышал строгий голос Кейры, велящей убрать пациента со стола — ему уже ничем не помочь — и снова и снова сталкивался с окровавленным, изувеченным лицом папы. Кроме того, была же еще Шани — Иан не мог бросить ее одну, не выполнить клятвы, данной самому себе. Ребенок профессора должен был родиться как раз ближе к середине лета, когда Император Фергус будет вводить своивойска в Венгерберг.

Иан заметил, как, будто услышав его сомнения, Гусик сник и опустил взгляд.

— Я поеду, — решительно кивнул Иан, — конечно, я поеду с тобой. Но мне нужно вернуться не позже Мидаэте.

Фергус, воодушевленный, с готовностью кивнул.

— Я сам прослежу, чтобы тебе выделили корабль — самый быстрый, — заверил он друга, — я ведь Император — я могу.

На свете не было лучшего чувства, чем идти куда-то, сжимая руку Гусика в своей руке — Иану было почти стыдно за то, как легко он забыл обо всех тревогах, оказавшись снова рядом с другом. Если бы их не окружало так много людей, он поцеловал бы юношу, рассказал — а то и показал бы ему, как сильно соскучился. Но пока они вместе занялись обычными делами.

Первым делом юноши заглянули в библиотеку — Гусик привез из Вызимы книгу об артефактной компрессии — эта кража до сих пор тяжким грузом лежала на его совести, и он настоял, чтобы лично отдать ее Хранителю с извинениями. Юноша не учел только одного — за время войны его лицо стало известно всем. Если прежде он мог скрыться, даже несмотря на необычную внешность, смешаться с толпой, то теперь старый Хранитель, едва завидев того, чей портрет торжественно повесили в одном из залов Университета, чуть не лишился чувств. Редания не входила в состав Империи, но граждане ее знали, что без Нильфгаарда войны было бы не выиграть, а юный Фергус был тем, за кем шла спасительная славная армия. Сбиваясь и заикаясь, он приветствовал принца, а на его неловкие извинения лишь затряс головой, готовый подарить Фергусу не только украденную книгу, но и любой фолиант из своей коллекции. Гусик смущенно отказался и попросил Хранителя никому не рассказывать о своем визите.

— Шила в мешке не утаишь, — подтрунивал над ним Иан, когда они шли к столовой, — чтобы сохранить инкогнито, тебе придется снова выкрасить волосы.

Гусик, красный до кончиков ушей, на миг всерьез задумался о такой возможности, но потом с улыбкой покачал головой.

— Может быть, теперь нам в столовой дадут лучшие куски, — шепнул он, смеясь.

Балансируя полными тарелками, мисками и кувшином, юноши поспешили обратно в комнату Шани. Иан предвкушал, как за совместным обедом профессор повеселеет и успокоиться — главное было, следуя университетской традиции, не заикаться о войне. Он ногой подтолкнул дверь и объявил громко:

— Шани, смотри, кто вернулся!

Женщина все еще стояла у окна, словно с ухода Иана совсем не двигалась. Она резко повернулась, и на лице ее юноша заметил луч радостной надежды. Но он тут же пропал, стоило профессору заметить, кого привел с собой ученик — она ждала совсем другого гостя. Но Шани поспешила улыбнуться и шагнуть к Фергусу.

— Ваше высочество, — проговорила она, — какая честь.

Гусик, снова смутившись, поспешил опустить поднос с тарелками на стол и поклонился женщине — та попыталась повторить его трюк.

— Я тут инкогнито, — таинственно сообщил Гусик, — и вы можете называть меня Гуусом, как раньше.

— Что ж, — женщина мягко улыбнулась, — тогда ты можешь называть меня Шани.

За обедом Шани почти все время молчала, но продолжала с улыбкой слушать, как Гусик рассказывал о новостях из Темерии. Он старательно избегал опасных тем, и сосредоточился на том, что Кейра возобновила свою работу над лекарством от Катрионы — Анаис пригласила профессора Хаймбеля в Вызиму, и теперь оба — ученый и чародейка — делились опытом и доводили начатое до конца. Фергус рассказывал о вестях из дома. Матушка — которая тоже была в положении, как он смущенно отметил — надеялась после коронации перебраться в более прохладные области Империи. Она помнила мучительно жаркое лето в тот год, когда родилась Лита, и не желала повторения того опыта. Нового принца ждали на Ламмас, и матушка всерьез советовалась с Фергусом, как его назвать — у отца, как она писала, совсем не хватало на это воображения, он настаивал на непроизносимых именах своих бесчисленных предков, а Лита хотела назвать братишку Мэнно, и никак иначе. Юная принцесса даже мысли не допускала, что родится девочка — лишняя конкуренция за сердце отца ей была ни к чему. А мальчишки — существа бесполезные, их у родителей могла завестись хоть дюжина.

Развеселившись, Шани слушала весь этот поток глупой болтовни, и под конец даже включилась в обсуждение детских имен. О том, как она собиралась назвать собственного ребенка, женщина не заикалась, хотя Иану казалось, он и так знал ответ. Профессору ничего не было известно об эльфской традиции не давать детям одинаковых имен с их отцами.

Когда опустились прозрачные весенние сумерки, Иан и Фергус оставили усталую Шани, и отправились в комнаты, выделенные Университетом юному эльфу. До него в них жил Иорвет, и, судя по его письмам, собирался вот-вот вновь там поселиться. Иан ждал приезда отца с жадностью, но новости из Вызимы подсказывали, что его приезд мог серьезно задержаться.

В темноте, не зажигая свечей, юноши долго сидели в одном широком кресле, прильнув друг к другу, не разговаривая и почти не шевелясь.

Утром Иана ждал очередной урок с Шани — накануне они так и не занялись изучением сонного эликсира. Гусик, конечно, изъявил желание присоединиться. Профессора они застали в добром расположении духа. Она уже поставила на огонь чайник и разложила на столике конфеты — Шани разлюбила сладкое, и теперь выставляла свои запасы только ради Иана. На женщине была ясно подчеркивающая ее положение льняная рубаха в алых цветах — так профессор наряжалась каждый раз, когда ей предстояла встреча с коллегами. Она будто хотела всем и каждому продемонстрировать, что не стыдится своего ребенка, которому суждено было родиться незаконнорожденным. Выдалось первое за год по-настоящему теплое весеннее утро, и окна в комнате Шани были распахнуты настежь. Прямо над ними, где-то под скатом крыши, выводила трель какая-то птица.

Женщина встречала юношей приветливой улыбкой и, когда Иан спросил о ее самочувствии, откровенно сообщила ему, что ребенок не давал ей спать всю ночь, заставляя своими пинками вспомнить устройство внутренних органов человека. Юный эльф, никогда прежде не наблюдавший зарождение новой жизни, попросил у Шани разрешения потрогать ее живот, и она со смехом согласилась.

— Только сейчас он решил, что его миссия выполнена, и заснул, — сообщила она, когда юноша прижал ладонь.

Гусик настоял на том, что сам займется чаем, и Шани с Ианом уселись в кресла и смотрели, как он старательно разливает кипяток по чашкам. Юному эльфу снова захотелось пошутить про самого могущественного человека на Континенте, занятого не своим делом, но он сдержался. А когда к чаепитию все было готово, раздался стук в дверь.

— Сидите, — махнула рукой Шани, — это, должно быть, посланник от профессора Шинце — у него вечно нелады со временем, и мне напоминают, что я опаздываю, хотя до встречи еще целый час.

Она встала, направилась к двери, нацепив на лицо маску усталого недовольства, но, открыв ее, вдруг вскрикнула и попятилась.

— Простите, профессор, — сказал возникший на пороге Эренваль, — я не знал, что у вас гости.

Иану тут же пришлось смущенно отвернуться — Шани впервые за все это время расплакалась у него на глазах. Она бросилась на шею Эренвалю, и тот, явно обескураженный, вынужден был выронить из рук большой букет белых тюльпанов, чтобы обнять ее в ответ. Отстранившись, эльф, сдвинув светлые брови, придирчиво посмотрел на Шани.

— Простите мою дерзость, — сообщил он смущенно, — но, мне кажется, вы немного располнели.

Юношам пришлось сбежать из комнаты профессора, бросив нетронутые чашки с чаем. Эренваль — слишком оглушенный свалившейся на него новостью, хотя он сам явно надеялся стать главным известием дня, едва ли заметил их побег. А Шани просила их остаться, но не слишком настойчиво.

Снова с вернувшимся эльфом Иан встретился лишь во второй половине дня — тот сам пришел в его комнату и, бесконечно извиняясь перед принцем, попросил о личном приватном разговоре. После утренней встречи Эренваля было не узнать — юный эльф никогда не видел на его сдержанном, всегда слегка надменном лице такой светлой, нескрываемой радости. Можно было решить, что Эренваль лично выиграл войну и вернулся прославленным героем — да едва ли кто-то мог так светиться от гордости, как он.

Они вышли во внутренний двор, пересекли площадь и свернули в университетский сад. Здесь все цвело — похоже было, что никто не заботился об аккуратности, не подстригал кустов и позволил природе брать свое над человеческим трудом. Эренваль присел на скамью под раскидистым кустом акации. Юноша устроился рядом с ним.

— Я рад, что ты в добром здравии, юный Иорвет, — заговорил эльф своим неизменным чуть отстраненным тоном, — полагаю, твой родитель также в порядке? Мы встретились по пути, но я слишком спешил, чтобы поговорить с ним.

Иан почувствовал, как, затрепетав, его сердце подлетело к горлу.

— Отец едет сюда? — спросил он, едва сдерживаясь, чтобы не ухватить Эренваля за руку. Тот сдержанно кивнул.

— Я видел его в Новиграде. — подтвердил он, — Полагаю, он прибудет через пару дней.

Юный эльф заерзал на скамье — торопиться ему было некуда, подогнать отца в пути он не мог, но срок его ожидания подходил к концу. Он выжидающе посмотрел на эльфа — едва ли Эренваль просил о личной беседе только ради этой, пусть и такой важной новости. И юноша не ошибся. Эльф помолчал немного, потом посмотрел на собеседника очень серьезно.

— Я получил приказ от Ее высочества принцессы Цириллы покинуть Венгерберг, хотя, мне казалось, моя работа там продвигалась успешно, — сказал он, — один старый знакомый…- он на мгновение осекся, — помог мне приблизиться к королеве Саскии, и я думал, что останусь рядом с ней до конца войны. Но Ее высочество решила иначе.

Иан закивал — Яссэ все же сдержал слово. Глупо было надеяться, что маг просто вытащит Эренваля из опасной ситуации и перекинет его через портал в Нильфгаард или Оксенфурт — эльф был на службе у Цири, и не мог бросить своей миссии. И неожиданный союзник решил эту проблему по-своему — судя по всему, он действительно пользовался большим доверием королевы, раз его влияния хватило, чтобы обезопасить Эренваля. Фергус говорил, что среди сторонников Саскии было полно предателей, и теперь юноша убеждался, что Яссэ не врал, говоря, что его верность — лишь разменная монета, пустая формальность. Он совершил измену по просьбе Иана и сдержал данное ему слово.

— Я не получил нового задания, и теперь, полагаю, пока могу задержаться в Оксенфурте — Шани не может уехать, хотя я с радостью отвез бы ее подальше от войны — в Нильфгаард, — на губах Эренваля вдруг зазмеилась коварная улыбка, — должен же я представить жену и сына моему дорогому отцу.

Представив, как мастер Риннельдор отреагировал бы, узнав о выборе своего единственного отпрыска, и познакомившись с внуком-полукровкой, Иан едва не расхохотался в голос. Знающий работал на людей, служил Императору-человеку, но для него представители этого народа были незначительны и непонятны. Но было видно, что на этот раз Эренваль был счастлив разочаровать родителя.

— Я желаю тебе счастья, Эренваль. Вам троим, — от всей души проговорил Иан, и эльф сдержанно улыбнулся в ответ.

— Спасибо, но я позвал тебя не затем, — сказал он, — моя принцесса дала мне личное поручение, касательно тебя, и я должен исполнить ее волю.

Он запустил руку за пазуху и под удивленным взглядом Иана извлек оттуда маленький бархатный мешочек.

— Цирилла просила передать это тебе, юный Иорвет, — сообщил эльф, протянув мешочек юноше, — и слова, что она освобождает тебя от клятвы.

Сквозь мягкую ткань Иан нащупал что-то маленькое и твердое. И еще не открывая мешочек, понял, что в нем. Цири возвращала ему свой давнишний подарок — дешевый кулон, купленный в Боклере на Йуле много лет назад. Он вскинул на Эренваля глаза.

— Что это значит? — спросил он настойчиво, но эльф лишь покачал головой.

— Большего она мне не сказала, — ответил Эренваль. — а теперь давай зайдем за Его высочеством — Шани приглашает вас на праздничный ужин.

Вернувшись в свою комнату после маленького семейного торжества в комнате профессора, в ходе которого Иан старался изо всех сил казаться веселым, чтобы не расстраивать Шани, юноша показал кулон Фергусу. Принц, нахмурившись, взглянул на подвеску и пожал плечами.

— Цири никогда ни с кем не делится своими планами, — сказал он, — разве что с отцом. Через пару недель можешь поинтересоваться у него лично.

— Но тебе не кажется это странным? — настаивал Иан, — почему она это сделала?

Гусик снова пожал плечами, и юный эльф понял, что большего он от него не добьется. Он повесил кулон себе на шею, спрятав его под рубаху, надеясь прямо спросить у Цири, что она имела в виду, при следующей встрече.

А наутро в Оксенфурт вернулся Иорвет.

— О нет! — Иан рывком проснулся от звука этого голоса прямо над ухом. Ночью они с Фергусом заснули в обнимку. Впервые с ночи перед исцелением Ламберта юноши дали волю рукам и не ограничились поцелуями и объятиями. Поначалу Иану было немного совестно заниматься чем-то подобным на родительской кровати, но Гусик был так близко, его губы в какой-то момент скользнули с шеи на самый чувствительный уголок его тела — к кончику острого уха — и Иан просто не смог сдержаться. И вслед за первой разрядкой — такой яркой, необходимой, как торжественный парад после страшной войны — последовала еще одна, и оторвались друг от друга они лишь к рассвету.

Иорвет — в дорожном плаще поверх темного мундира, в пыльных сапогах — стоял над ними, грозно скрестив на груди руки.

— Я все понимаю! — сетовал он, пока юноши, краснея и что-то мямля, выкатывались из постели и в панике искали свою одежду, — но вы не могли найти другое место! Прямо на моей кровати, Иан!

— Как будто вы с папой на моей кровати не делали ничего подобного, пока я жил в Нильфгаарде, — неожиданно расхрабрившись, оказавшись наконец в штанах, обиженно бросил Иан, и Иорвет в ответ рассмеялся.

— Я велю сжечь все это белье, — заявил он, — а еще — выделить вам отдельную комнату.

Завтракали, конечно, у Шани. Комнату, и прежде очень уютную, было не узнать, когда она наполнилась гостями под завязку. Профессор, снова облаченная в синюю мантию, спешила — Ректор объявил о возобновлении деятельности ее факультета, и ей нужно было встречать возвращающихся студентов и преподавателей. Эренваль уговаривал ее не торопиться, съесть что-нибудь еще и не глотать горячий чай слишком большими глотками.

— А я-то думал, тебя стошнило мне на сапоги, потому что ты не хотела меня отпускать, — заявил Иорвет, приветствуя Шани, — а ты просто поддалась повальной моде — в Вызиме к зиме ожидается появление целого полчища младенцев.

Север готов был радоваться еще не одержанной победе. Иорвет рассказал, что передышка в войне так затягивалась, что они с папой получили приказ от королевы вернуться с фронта «до новых распоряжений». Вернон Роше остался в Вызиме — он был единственным, кто всерьез не верил в то, что война действительно была окончена, но эльф объяснял это тем, что для человека вся жизнь была войной — с этим ничего нельзя было поделать. Командовать флотзамским гарнизоном временно был назначен кто-то из реданского войска, отлично проявивший себя в боях за факторию, но Роше должен был вернуться туда летом, если военные действия вновь возобновятся. Но Иорвет, казалось, не воспринимал больше эту опасность всерьез.

— Если объявят сбор, я вновь присоединюсь к отряду, — говорил он, — но пока еще есть время вложить немного мудрости в глупые студенческие головы.

Гусик — отчего-то очень робко — заикнулся о подарке, преподнесённом ему родителями накануне войны, и отец, мягко улыбнувшись, сказал, что он в сохранности и ждет своего часа.

— Надеюсь, ты не против, что Вернон пока продолжит им пользоваться? — спросил эльф, и Гусик быстро закивал. Ни он, ни Иан, до сих пор не знали, о чем идет речь.

Несколько дней прошли в приятной суете. Шани, сбросив с себя медлительность и усталость, носилась между лекционным залом, лабораториями и своим кабинетом, где все еще продолжала учить Иана. Теперь их занятия стали более практическими. Однажды, явно смущаясь и робея, женщина предложила юному ученику спуститься с ней в университетский морг — изучать анатомию следовало на наглядных примерах. Иан, за один день — после Флотзамской битвы — увидевший столько, сколько простому студенту не доводилось за всю жизнь — с радостью согласился. На этот раз, стоя в окружении серьезных жаков, он наблюдал за вскрытием внимательно, ни разу не отвернувшись.

В день отбытия Гусика их провожали у Новиградских городских ворот. Эренваль — верный неусыпный страж — поддерживал Шани под руку, хотя она шагала легко и прямо. Но женщине, похоже, тоже не хотелось отпускать эльфа от себя далеко. Обнимая профессора на прощание, Иан торжественно пообещал ей непременно вернуться к рождению ребенка.

— Тогда готовься к очередному уроку, — заявила она в ответ, — принимать роды — это первое, чему должен научиться настоящий лекарь.

Эренваль и Иорвет обменялись одинаково недовольными взглядами — хоть и по совершенно разным причинам.

Отец провожал юношей до самого Новиграда. В порту, Иану показалось, Фергусу досталось куда более долгое объятие, чем ему самому. Он даже съязвил, что Иорвет заранее хотел добиться расположения Императора, и эльф с достоинством подтвердил эту догадку.

Море было спокойным и гладким, как зеленое полотно. Гусик ступал на корабль нехотя — он все еще не доверял огромной плавучей махине и опасался новых приступов морской болезни, но на этот раз путешествие далось ему куда легче. Было ли дело в возросших талантах Иана, или в том, что теперь он возвращался домой, где его ждали, но принц с радостью выходил из каюты, и они с юным эльфом подолгу стояли у борта, глядя на то, как нос корабля врезал белую морскую пену, а вокруг судна время от времени появлялись лоснящиеся черные спины гигантских рыб.

По ночам, лежа на теплой палубе, голова к голове, юноши глядели в огромное звездное небо и выискивали на нем очертания созвездий.

— Иан, — позвал Гусик друга, и тот пошевелился, давая знак, что слушает, — вот бы плыть так долго-долго, — задумчиво проговорил принц, — и не становиться никаким Императором, не вести никакие войска…

Иан помолчал. Его тоже посетила эта мысль, он просто боялся поделиться ею с другом. Их жизни готовы были в очередной раз разительно перемениться, и они, застывшие на границе этой перемены, не знали, как все обернется. Могло статься, что новые обязанности Фергуса вновь отдалят юношей друг от друга — на этот раз надолго, а то и навсегда. Им не суждено было жить вместе, как Вернон Роше и Иорвет, расставаясь, чтобы непременно дождаться новой встречи. Их не ждало внезапное, пусть и несправедливо короткое, семейное счастье, которое разделили Эренваль и Шани. Их ждала неизвестность. И уверен был Иан только в одном.

— Я люблю тебя, Гусик, — шепнул он тихо.

Город Золотых Башен встречал путников звуками торжественных труб. У сходней принца ждали Император с супругой. Эмгыр выглядел совершенно непохожим на себя — словно, приняв окончательное решение сложить с себя корону, он освободился от каких-то внутренних кандалов, в которые сам себя заковал. Объятие, которым он встретил сына, было по-настоящему искренним — он задержал Фергуса в руках на несколько секунд дольше положенного.

Императрица, в свободном белоснежном платье, выглядела радостной и цветущей. Иан, пусть и весьма преуспел в анатомии, все еще не слишком разбирался в «женских» делах, но он заметил, что Рия, несмотря на разницу в сроках, была даже круглее, чем Шани. Этой тайне, впрочем, вскоре нашлось объяснение — уже во дворце мать поделилась с Гусиком, что императорский лекарь на последнем осмотре расслышал внутри нее биение двух сердец, вместо одного.

Лита встречала брата чинно и, не в пример самой себе, величественно — в ней чувствовались очень знакомые Иану повадки госпожи Йеннифер. Сама чародейка, однако, не скрывала радости, приветствуя эльфа.

Город ликовал, встречая юного наследника. Император настоял, чтобы Гусик проехал по улицам столице не в экипаже, как остальные, а верхом, и люди бросали под копыта Пирожка, прибывшего с Севера вместе с хозяином, букеты цветов и разноцветные ленты. Фергус, смущенный, старался держать гордую осанку, но под конец уже не мог выдерживать церемониал, и принялся махать всем направо и налево, вызывая еще большее ликование. Иан, вполуха слушая рассуждения Литы, сидевшей в экипаже рядом с ним, смотрел на друга с гордой улыбкой. Народ приветствовал не просто нового Императора. Все знали, что Фергус вернулся с войны, пусть и не поучаствовал ни в одной битве — и вернулся триумфатором.

Гуляниями в тот вечер Нильфгаард ничем не уступал Вызиме. Во дворце был организован пир, на котором Фергус принимал поздравления и приветствия военачальников. Еще не коронованный, он был центром всеобщего внимания, словно уже занял трон и готов был возглавить войска хоть завтра.

Гонец появился в пиршественном зале после первой перемены блюд. Он, в отличие от всех прочих, под внезапно молчаливыми тревожными взглядами, проследовал прямиком к Эмгыру и протянул ему депешу. Император, до сих пор позволявший себе улыбаться и даже шутить — не многим смешнее, чем папа — враз посерьезнел, пробежав глазами по строчкам, кивнул гонцу, отсылая его прочь. Рия, взволнованная, опустила ладонь на руку супруга, и тот снова изобразил улыбку.

— Новости о войне? — спросила женщина тихо, — все с начала?

Эмгыр отрицательно покачал головой, но просидел за столом не больше четверти часа. Он поднялся, поцеловал Рию в лоб и поманил за собой Гусика.

Иан, конечно, выскользнул вслед за ними — его сердце тревожно билось, он всем своим существом осознавал, что произошло нечто непоправимо-страшное. Люди слишком расслабились, слишком легко поверили в победу, и теперь всех ждало неминуемое разочарование.

В личный кабинет Императора, куда отец отвел Фергуса, юному эльфу, конечно, вход был закрыт, но Гусик, заметив слежку, велел стражам пропустить друга — принц тоже понимал, что новости пришли ужасные, и не хотел столкнуться с ними в одиночестве. Император не стал возражать.

Когда он обернулся к юношам, вытянувшимся по струнке, лицо его было мертвенно бледно.

— Королева Саския пропала без вести, — сообщил он негромко, и юноши удивленно переглянулись.

Иан знал о спорах, которые шли в высшем командовании Темерии — Цири настаивала на необходимости «обезглавить» вражескую армию, считая, что только так можно было предотвратить новую волну военных действий. Юного эльфа не посвящали в стратегии и планы, даже Гусик об этом помалкивал, известно было лишь, что союзники Цири не видели в устранении Саскии необходимости — мало кто верил в силу ее влияния. Для военачальников и королев она была лишь одним из врагов, едва ли опасная сама по себе, без своей армии. Но, видимо, у Цириллы, как всегда, нашелся на это собственный ответ.

— Это не входило в планы, — продолжал Император, — и ее смерть не подтверждается — тела обнаружено не было. Но представители Саскии отправили в Вызиму парламентеров. Ты должен будешь сразу после коронации отправиться в Темерию для заключения мирного договора.

Гусик немного потерянно кивнул. Пока новости были хорошими. Сестра оказалась права, и войне действительно приходил конец. Но лицо Эмгыра, то, как поджались его губы и сошлись над переносицей темные брови, говорило об обратном.

— Цирилла тоже пропала без вести, — как меч палача на голую шею приговоренного уронил Император.

У Иана потемнело перед глазами — значение неожиданного жеста Цири вдруг стало ему кристально, мучительно ясно, и простой кулон, все еще скрытый под рубахой, вдруг показался ему тяжелым камнем, тянущим его на дно. Он покачнулся, силясь устоять на ногах, а Гусик решительно шагнул к отцу.

— Она погибла? — спросил он, не контролируя собственный голос и сорвавшись на крик.

Император молчал.

— Отец! — Гусик готов был вцепиться ему в плечи и трясти, пока не получил бы ответа.

— Люди верят, что, когда гибнет женщина из рода Рианнон, — негромко и медленно, как прорицатель в священном бреду, заговорил Эмгыр, — над Седниной бездной начинается ужасный шторм.

Иан не понял, о чем говорил Император, но для Гусика, похоже, все стало ясно.

— Море было спокойно, — закончил он за отца, — штормов не было с начала весны.

Эмгыр подошел к сыну и опустил руки ему на плечи, серьезно взглянул в глаза.

— Не вздумай ничего говорить своей матери, — выговорил он четко, — я сам это сделаю, когда сочту нужным — когда увезу ее подальше от столицы. Ты понял?

Гусик твердо кивнул.

Они стояли друг перед другом в опустевшем кабинете — Император вернулся на пир, чтобы не волновать Рию. Он должен был доиграть свою роль до конца, но Фергус не нашел в себе для этого сил.

— Я организую поиски, — убежденно заявил он Иану, — задействую все ресурсы. Война закончилась, и теперь у армии Нильфгаарда будет только одна цель.

Иан неуверенно кивнул. Впервые за очень долгое время — с того момента, как запретная магия в последний раз сочилась с его пальцев, пройдя сквозь тело — он чувствовал внутри ее знакомый, порабощающий жар. Целительство, анатомия, баланс элементов — на фоне свалившегося необъятного горя все это казалось таким пустым и глупым. Он учился штопать раны и повторял считалочки, подносил лекарям нитки и останавливал кровь, пока Цири готовила свой план. И она пожертвовала собой, чтобы ни один человек больше не погиб в сражении, чтобы могло родиться все то полчище младенцев, о котором говорил отец, чтобы королева Анаис и дальше могла строить дома и фабрики, чтобы в мире вновь воцарился порядок.

— Гусик, — Иан посмотрел другу в глаза, — ты прав. Мы должны задействовать все ресурсы.

Принц несколько секунд глядел на него непонимающе, а потом, словно услышав мысли Иана, перехватил его руки и крепко сжал.

— Пожалуйста, — голос юного эльфа срывался, — всегда помни о том, что я сказал тебе на корабле — никогда не сомневайся.

И Гусик, помедлив еще долю мгновения, уверенно кивнул.

Как и несколько месяцев назад, Иан снова не искал — просто точно знал, куда идти. Он вышел в зимний сад Императрицы Рии. Воздух был пропитан ароматом роз, и прохладный ветер трогал усеянные росой лепестки. Юноша прошел по хрусткой дорожке, не оглядываясь по сторонам, и не опуская взгляда.

Высокий рыжеволосый эльф стоял у особенно раскидистого пышного куста алых роз и, наклонившись, вдыхал свежий терпкий запах раскрывающихся бутонов. Когда Иан приблизился, он выпрямился и обернулся. На лице мага играла знакомая приветливая ласковая улыбка.

— Здравствуй, дитя, — сказал Яссэ негромко, — я давно тебя жду.