В целом средненько, я бы даже сказал скучная жвачка. ГГ отпрыск изгнанной мамки-целицельницы, у которого осталось куча влиятельных дедушек бабушек из великих семей. И вот он там и крутится вертится - зарабатывает себе репу среди дворянства. Особого негатива к нему нет. Сюжет логичен, мир проработан, герои выглядят живыми. Но тем не менее скучненько как то. Из 10 я бы поставил 5 баллов и рекомендовал почитать что то более энергичное.
Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
1977 год. Космический аппарат «Вояджер-2» начал свое путешествие к дальним планетам солнечной системы. В тот же день в Рязанском роддоме под сурово ободряющие возгласы акушерок давала начало новой жизни моя мать. Все уже устали, несмотря на утренние часы; набирающий силу августовский зной прижимал к полу, утяжелял голову, вяло рикошетил от одного пышущего тела к другому. Мой здоровый младенческий крик ознаменовал конец затянувшейся ночной смене, и врачи, наспех закручивая новоиспеченное сморщенное тело в пеленки, спешили покинуть родильный блок. «Давно бы так, Миронова!» – шутливо стыдили мою мать, расстегивая пуговицы на тесных белых халатах.
Ну, здравствуй, жизнь. Я, как и никогда не виданный мной собрат «Вояджер», отпущен сегодня в новые приделы мироздания. Впереди – бесконечно далекий путь, полный поиска смыслов. Кто я? Зачем я живу? Конечна ли жизнь, если она имеет начало? И есть ли Тот, кто создал Пространство, время и Бытие? Думаю, что в конечном итоге «Вояджер-2» летит за ответами на те же вопросы…
Я родился в 1977 году, а когда «Вояджер» приблизился к Сатурну в восемьдесят первом, я упоенно любил девочку Аню. Она ходила со мной в одну группу в детском саду, и я сам был как пышный георгиновый куст, свежий и рдеющий сочным румянцем от радости, что успел сесть рядом с ней, когда мы лепили корову из пластилина. Я рассказывал маме, что, когда вырасту, женюсь на Ане, и энергично загибал пальцы, показывая, сколько у нас будет детей. На 8 марта я сделал Ане открытку: незатейливый цветочек, склеенный из ореховой скорлупы, в вазочке из цветной бумаги. В тот день в садик я летел. Положил ей на стол открытку и ждал, когда она заметит. А она не замечала. Пришлось мне открыться и вручить ей мой возлелеянный чувствами подарок. Аня растянула красивый ротик в вежливую улыбку и сказала «Спасибо». Но открытку мою домой не забрала. Аня ушла домой, а у меня ныло где-то в животе от того, что мой цветочек из орехов остался лежать в кукольном доме у игрушечного телефона. Я забрал открытку так, чтобы никто не видел. И больше никогда не влюблялся в девочек из детского сада.
Когда «Вояджер» долетел до Урана, мне было 9. Мы жили в деревне все лето, ходили за ягодой в луга, окучивали картошку, катались по проселочным дорогам на велосипедах и пили молоко из-под коровы. Зной проникал под кожу и багровел воспаленными плечами у вновь прибывших, стойкой медью – у бывалых. Я помню, как вместе с родителями собирал луговую землянику. Ягоды было мало, земля трескалась от жажды. Взрослые говорили, что с семьдесят седьмого года не было такой изнуряющей жары. Мы ползали на коленках в траве и искали полянки потенистее – здесь и ягода была сочнее. Помню, как выдохся от зноя и лег на спину прямо в высокую траву. Мир продолжал жить, как будто меня нет. Треск кузнечиков и несмолкаемый шум насекомых накрыли меня, словно одеялом, и заполнили все пространство внутри и снаружи. Над моим лицом тянулась вверх густая трава, а дальше – небо без конца и без края. И все живет, и дышит, и всё одно целое. И я часть этого единого организма, названного жизнью. И я есть все это. Неотделимое от этого. Я почувствовал тогда, что разница в охвате мира и моих величинах ничтожна: что я сам не только часть этого мира, но больше. Я вмещаю все себя целый мир, и все это во мне: и слепящее солнце, и жесткие стебли зеленой травы, и рассекающая крыльями горячий воздух пчела. Все вобрала в себя расширившаяся до размеров вселенной взволнованно поднимающаяся грудь. Я понял тогда, что я часть чего-то прекрасного, и я сам прекрасен, и все, что создано кем-то свыше, не имеет себе равных по красоте творения и одинаково значимо по своей сути.
В 1989 году «Вояджер» открыл сразу четыре новых спутника Нептуна, а из семьи ушел отец. Мне было 12 лет, я хотел гулять по вечерам, бравадничать перед друзьями собственной смелостью, и втайне ото всех следить взглядом за Светой из соседнего подъезда, которая распускала волосы и носила разноцветные фенечки. Я не знаю, как ему это удалось, но отец всё во мне убил, словно прижал огромной бетонной плитой весь мой юношеский мир, мечтательно-возвышенный, полный романтизма. Она, его новая женщина, была конечно красивая, отчего мне было еще противнее. Я ненавидел ее руки в кольцах и то, как она переводит взгляд на отца, разговаривая со мной, словно ищет у него поддержки. Весь мирок, так хлопотливо создаваемый ею вокруг резко помолодевшего новоиспеченного избранника, с блинчиками на завтрак, билетами в театр и безобидными подарками для меня, был чем более обаятелен, тем более страшен. Я боялся признаться себе, что в чем-то она лучше мамы, а если ловил себя на этой мысли, то сам рьяно презирал себя за предательство. Отец не скрывал своего нового счастья и не стыдился его, только один раз позвал меня на балкон и, зажав в зубах сигарету, сосредоточенно чиркал зажигалкой в попытках построить разговор по-мужски. «Так бывает в жизни, сын. Вырастешь – сам поймешь». Я хотел гулять с друзьями по вечерам и любить Свету, хотел беззаботно относиться к учебе, как и каждый счастливый подросток, не обремененный переживаниями о будущем и посвящавший себя изучению собственной вселенной. Но вместо этого отец предложил мне взрослую задачу – оправдай-ка, сын, мое подлое счастье, дорасти свою логику до голиафовых размеров, когда любому поступку можно будет найти смягчающее обоснование. Я оправдал ожидания отца. Глядя на озлобленную маму, на остывшие макароны к ужину, на разговоры, сводившиеся всегда к моим оценкам и ее жалким нотациям, я мучительно и со стыдом, не замечая того сам, приходил к принятию нового мира с его новыми правилами.
И какая теперь мне Света? Зачем вообще любовь, когда люди дырявят друг друга нарушенными обещаниями и распавшимися надеждами. Лучше быть с теми, кто к этому готов: и подойти не страшно, и расстаться не больно.
И какой мне теперь Бог? Я разуверился в красоте Его творения и стал воспринимать жизнь как поле боя, на котором выигрывает тот, чей мускул не дрогнет. Я чаще стал прибегать к логике, успокаивая протесты совести, и не думал о средствах, оправдывая их результатом. Мысль о Боге стала мне волнительно неприятна, и мне не хотелось ни перед кем нести отчет за то, что я делал. Эти слова могут навести вас на мысль, что я стал разбитным хулиганом, но нет. Внешне мало что изменилось в моей жизни – год за годом все та же школа, сосредоточенное корпение над уроками, мечты сдать экзамены и уехать наконец из наскучившего города, в котором тесно жить. Поменялось наполнение. Больше никаких надежд ни на кого, кроме себя. Больше никаких ожиданий от близких. Больше никакой очарованности другими. Все с червоточиной, вопрос только в том, в каких обстоятельствах она себя проявит. Быть хозяином и опорой самому себе – это самое разумное для современного человека, оставившего пережитки прошлого там, где ему место. И можно было бы как-то жить, если бы не чувство омерзения к миру (в мои то юные годы!)… и тоска по чему-то утерянному.
«Вояджер» преодолел миллиарды километров, удаляясь от голубой точки в бесконечных пространствах космоса. Я закончил школу и уехал в Москву строить новую студенческую жизнь. Незнакомые люди, корпуса с запутанными переходами и огромными аудиториями, общежитие с вечной многоголосой оживленностью в коридорах, шкворчащими на кухонной плите незатейливыми блюдами и соседями разных мастей и судеб – все это держало меня в волнительном напряжении, но отнюдь не затуманивало голову. Я не искал в свободе вседозволенности, как многие студенты, сбежавшие от родительской опеки. Мои были слишком заняты собой – один своей жизнью, вторая – собственным увяданием, – чтобы взваливать на себя настоящую заботу о моем будущем. Я с усердием учился, подписывался под любые активности, вошел в студсовет и уже не знал, на что бы еще кинуться, чтобы в полной мере ощутить ту жизнь, к которой стремился. Среди одногруппников я тоже пробовал быть «своим», участвуя в междусобойчиках, ночных посиделках с гитарой и дешевым пакетированным вином. Коменданты гоняли нарушителей режима, но «квартирники» упрямо организовывались снова, лишь только координаты встреч менялись от комнаты к комнате.
После одной из посиделок я возвращался к себе в корпус через университетский двор. Комендантский час уже пробил, я не знал, как пройду через блок охраны, и в задумчивости сел на скамейку. Выпитое вино сделало меня меланхоличным и склонным к разного рода пространным, ничего не значащим размышлениям. Был ноябрь, ночь была холодной, но безветренной. То время года, когда природа нагая, без прикрас открывает о себе всю правду, а ты можешь либо брезгливо фыркнуть ей в ответ, поспешно втянув подбородок в ворот куртки, либо познать ее во всей истине несовершенства.
– Красивое небо сегодня.
Я повернул голову. На скамейке сидела девушка, имени которой я не помнил, но знал в лицо. Она жила в общежитии, иногда разбавляла преимущественно мужские компании вечерних посиделок, всегда неестественно громко смеялась, а парни многозначительно переглядывались между собой и были к ней нарочито внимательны.
Я посмотрел вверх. Темнота космоса была той ночью ясной, иссиня-черной. Мы долго сидели молча.
– Ты веришь, что мы сейчас летим? – откинув голову, она вдумчиво вглядывалась в бесконечные глубины разраставшейся и поглощавшей всё мглы.
Я попробовал отшутиться в привычном для нее тоне наших общих знакомых, но она как будто и не услышала, только лицо скривилось в болезненной усмешке. Но может быть, мне показалось. Я снова посмотрел на небо.
– Не знал, что ты интересуешься звездами. – уже серьезно добавил я после недолгой паузы. Она снова понуро усмехнулась.
Слово за словом – и неожиданно для себя я рассказал ей о том, что на небе знаком только с Большой Медведицей, что в детстве после смерти дедушки думал, будто звезды – это глаза тех, кто смотрит на нас с того света, а солнце я изучал только с практической точки зрения – чтобы пропускать лучи через лупу и разжигать костер в деревне.
Мы стали видеться с Юлей чаще. Не то чтобы это были свидания – я не приглашал ее в кино, не дарил цветы и не сделал ни одного намека на романтические отношения. Но мы очень много говорили. Рассуждали о жизни, делились далёкими планами на будущее и на цыпочках, шаг за шагом, узнавали друг о друге то, что привыкли прятать от посторонних глаз. Юля перестала приходить на ночные квартирники. Мне сказали, что, когда она была в последний раз, на очередную неоднозначную шутку вместо привычного всем смеха Юля огрызнулась так, что потом все еще долго молчали и смущенно искали темы для нейтрального разговора. Знакомые по общаге парни подкалывали меня и так же пытались шутить на тему наших отношений, намекая на корыстные выгоды таковых. Мне было неприятно и не хотелось никому ничего объяснять.
– Ты знаешь, что свет от некоторых звезд идет до нашей планеты тысячи лет? Вот ты видишь звезду, а на самом деле ее, возможно, уже нет… – Юля стояла на общем балконе подъездной площадки и варежкой счищала снег с поручней. – Может быть, она умерла уже тысячу лет назад. Отпустила во вселенную свой последний луч – и вот он, скиталец, летит через тьму мимо разных звезд и галактик. Мимо нас тоже летит… И пока его свет не иссякает, нам кажется, что звезда есть. И мы видим ее, как живую, среди других. Говорим о ней. Или с ней.
– Получается, что смотрим в прошлое? Видим картинку вселенной, которая существовала тысячи лет назад?
– Получается, что так…
– Интересно! Никогда об этом не думал… Значит, небо – это как временной портал, машина времени, окно в прошлое…
– Может быть там нет никакого прошлого. – Юля пожала плечами. – Может, время течет там совсем по-другому, и прошлое с будущим сливаются где-то в одной точке… не знаю.
Не помню точно, в какой момент я понял, что люблю ее. Я даже никогда не называл то, что между нами было, словом любовь. Мне продолжали нравиться некоторые девчонки из университета, несколько раз я приглашал одну из них на свидание и, смущаясь, целовал при прощании. С Юлей все было проще. Не было смущения, сердце не билось быстро, ком волнения не подходил к горлу. Она просто и невзначай, незаметно даже для меня самого, вдруг стала самым близким человеком.
– Ты веришь в Бога? – сегодня она была особенно молчалива и избегала смотреть мне в глаза.
– Сложно сказать… – я не мог разгадать причину ее перемены и был этим озадачен. – Раньше верил, в детстве, а теперь давно не думаю об этом. Мне кажется, люди верят в Бога до тех пор, пока умирают. Когда человечество придет к бессмертию, Бог будет не нужен. А пока Бог для людей – это как лекарство от страха. От страха смерти прежде всего.
Юля молчала. Не понимая, к чему этот разговор, я продолжил:
– А иначе как объяснить все эти попытки покорить космос? Что преследует человечество, пытаясь дотронуться до неизведанного, постичь очередную загадку, вылупиться из плотной скорлупы нашей планеты в новое пространство бытия? Для чего этот путь? Думаю, для того, чтобы избавиться от страха смерти.
– Каким образом? – она подняла на меня глаза. Нет, сегодня с ней точно что-то было не так.
– Признав свое всемогущество. Что вот, мол, я все преодолею, и даже время поверну вспять, и песочные часики замкну в бесконечно сообщающийся сосуд. Для этого и ракеты в космос, и спутники на орбиту, и все попытки разузнать, что же там, за пределами солнечной системы. Летит же сейчас «Вояджер-2» зачем-то, бороздит космическое пространство…
Юля продолжала молчать. Потом встала, подошла к окну и, вдруг как-то особенно трогательно сжавшись, начала говорить. Было в ее спине, собравшихся плечах, тонких напряженных кистях рук что-то беззащитное, что особенно сильно контрастировало с непривычной твердостью в голосе.
– Я бы не искала в космосе бессмертия. Какая ценность у жизни, которая не кончается?.. Я бы искала там Бога, а в Боге – доказательство того, что нас любят. Каждого. Со всеми его грехами и грязью. Что есть Тот, кто видит в нас хорошее, несмотря ни на что. – ее голос сорвался, она помолчала и, собравшись, заговорила снова. – Мне было бы важно знать, что и моя жизнь имеет для Него смысл. Что и меня есть за что любить. И даже если не за что, то Он все равно любит… Ни за что. Просто так.
Сам не понимая, почему, я сидел пораженный и чувствовал себя бесконечно виноватым перед ней. Мне очень хотелось обнять ее, защитить от той боли, которую она приняла на себя и несла безропотно. Но я вдруг весь заробел и не смел подойти к ней, посмотреть на нее, сказать ей то, что клокотало у меня где-то между ключиц. Лишь смотрел на ее вытянувшуюся напряженную фигурку.
– Не приходи ко мне больше. – Так и не повернувшись в мою сторону, сказала она. – Я не хочу. Не приходи.
В 2019 году «Вояджер-2» вылетел в межзвездное пространство, а у нас родилась дочь. Когда я смотрю в ее сосредоточенное лицо, ловлю взгляд, направленный в известную только ей тайну, я вижу все звезды вселенной, и сам Бог шлет мне признание в любви, через нее, маленькую и все понимающую душу. Бог любит нас. И прощает мне все ошибки. Всем прощает. Я говорю это и плачу, потому что обрел заново, глубоко и осмысленно то, что было со мной в те далекие 9 лет на земляничной поляне… За 40 лет «Вояджер-2» пролетел миллиарды километров, а я даже ни разу не был за пределами своей родины. Каждый из нас проделал свой путь в поисках ответов на главные вопросы. Кто я? Зачем я живу? Конечна ли жизнь, если она имеет начало? И есть ли Тот, кто создал Пространство, время и Бытие?
Прощай, «Вояджер-2». Свои ответы я уже нашел.
Последние комментарии
16 часов 24 минут назад
16 часов 38 минут назад
17 часов 46 минут назад
1 день 5 часов назад
1 день 5 часов назад
1 день 5 часов назад