50 книг с моей полки [Дмитрий Федорович Капустин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Дмитрий Капустин 50 книг с моей полки
Книга посвящается моей маме. Спасибо, что научила меня читать…
Предисловие
Зачем вообще нужно читать? Особенно сейчас в век победившего Интернета, который берет на себя роль главного источника информации. Мы ходим в Интернет за общением, знанием, культурой и развлечением. Так может, стоит вообще сжечь все книги на наших полках, ведь все равно сегодня практически никто не читает, за исключением узких групп людей. В современном обществе даже появилась следующая установка: «Чтобы поделать, только не почитать». Во-первых, чтобы совершить сам акт чтения. Во-вторых, потому что только книга научит вас мыслить критически, разбудит ваше воображение и даст толчок к осмыслению пространства бытия. В-третьих, я глубоко уверен, что человек, который читает и понимает Достоевского, никогда не выстрелит в себе подобного, в отличие от того, кто не знаком с творчеством русского классика (школьная программа не считается, потому что Достоевского можно понять лишь с возрастом, перечитывать его нужно обязательно, став уже зрелым человеком). В-четвертых, литература, наравне с историей, несет социальную память. Думается, что множества ошибок можно было бы избежать, если бы сильные мира сего понимали и любили произведения классиков мировой литературы. Частный человек ощущал бы себя менее одиноким, так как, открывая книгу, он бы понимал, что его проблемы не исключительны, более того, бывает и еще хуже. В-пятых, литература – это часть искусства, которая формирует культуру общества, следовательно, человека. Может быть много в-шестых, в-седьмых и т. д., более полно свое отношение к литературе я выражаю в послесловии данного издания. Сейчас же хочу вам дать лишь небольшую рекомендацию по прочтению моей книги и очертить общий контур дальнейшего повествования. В первую очередь предлагаю Вам познакомиться с содержанием данной книги, в скобках указаны те литературные произведения, на которые я и писал свои рецензии. Обратите свое внимание на те из них, с которыми вы уже были знакомы или хотели бы прочитать, а дальше двигайтесь к тем, которым пока не удалось приковать ваш взор. Если Вам известны все книги, на которые написаны рецензии, я сразу вскрикну: «Браво!», значит, меня читает филолог или библиотекарь, чему я бесконечно рад. Если Вы не читали ничего из представленного, то это меня радует еще больше, значит, знакомство с мировой литературой вы начнете именно с моих впечатлений о прочитанном ☺. Книга представляет собой не только сборник рецензий на литературные произведения различных жанров. Здесь вы найдете и очерки, и отзывы, эссе, даже автоматическое письмо в связи с прочитанным. Я могу сказать с уверенностью, авторы рецензируемых мною книг многолики, известны и уважаемы, поэтому даже если вы равнодушны к литературе, думаю хоть что-то Вас заинтересует. Приятного чтения.А возможно ли заново начать («Ставок больше нет»[1] Ж. П. Сартр)
Мое знакомство с творчеством Ж. П. Сартра началось с прочтения его самого емкого философского труда «Бытие и Ничто»[2]. Казалось после такой зубодробительной первой встречи с феноменологической онтологией, экзистенциализмом и в целом самим автором я должен был забыть о его произведениях, как минимум лет на десять, пока не подрасту. Но нет, Сартр наоборот стал одним из моих любимых философов и писателей. В связи с этим, на сколько, велико было мое удивление, когда я узнал, что существует роман-пьеса «Ставок больше нет»[3], с которым я совершенно незнаком. При первой же возможности прочитал ее за одну ночь и спешу поделиться своими впечатлениями. Скажу откровенно, Сартр меня удивил, особенно сентиментальной и романтичной историей первой части повествования (хотя удивление, является первопричиной философского знания). Первая мысль, возникающая с первых страниц, а где тут Сартр? Но нет, все постепенно встало на свои места по ходу развертывания сюжетной линии, но обо всем по порядку. История достаточно проста, если так можно выразиться. Двое молодых людей (девушка и мужчина) погибают, по разным причинам, и попадают в мир мертвых. По ошибке, закравшейся в небесную канцелярию, они получают шанс вернуться в мир живых, так как они были созданы друг для друга, но так и не встретились. Для того чтобы найти и полюбить друг друга на земле, у них есть всего один день. И если они все-таки встретятся на земле и будут вместе, то проживут в счастливом любовном союзе до глубокой старости. Вроде совершенно прозаично, даже скучновато, но это совсем не так. Итак, непосредственно о повествовании. В первую очередь Сартр обращает внимание на ритм жизни, который отличает мир живых от мира мертвых. «А как же их отличить от живых – спрашивает Пьер. Очень просто: живые всегда спешат…»[4]. Ритм жизни современного человека перенасыщен скоростями, как материальными, так и информационными. Сегодня человек обречен на выживание в сложившихся условиях, современное социальное пространство характеризуется именно скоростью. Но мертвые выглядят гораздо свободнее, нежели живые им некуда торопиться, они не связаны образами «железной клетки» Вебера[5], или «резиновой клетки» общества потребления, но не тут-то было, бюрократия есть везде, как и порядок, и ограничительные меры. «– Превосходно, – подводит итог пожилая дама, – отныне вы мертвы по всем статьям. – А куда мне теперь? – нерешительно осведомляется Ева. – Куда хотите. Мертвые свободны. Ева, как и Пьер, неосознанно направляется к двери, через которую вошла, но чиновница указывает ей на другую: – Нет, вам туда…»[6]. Первая стадия, которую проходят вчерашние живые люди, попадая в мир мертвых – это отрицание, монолог Пьера тому веское доказательство: «– Смерть всегда приходит слишком рано…или слишком поздно. Но только не ко мне, слышите вы? Не ко мне. Смех и насмешки со стороны мертвецов вспыхивают с новой силой»[7]. Потом наступает принятие, но у влюбленных появляется возможность вернуться на землю. Главный герой Пьер направляется к Еве, чтобы разыскать ее, увидеться в мире живых и любить друг друга вечно. В первые минуты влюбленных охватывает эйфория, они не только видят друг друга, они осязают, чувствуют запах, дыхание, слышат, как бьются их сердца. Они должны начать новую жизнь, меняют свои бытовые условия. Ева, привыкшая к роскоши, переезжает к Пьеру, чтобы строить свое счастье вместе. «Пьер нервно ходит взад-вперед по другой стороне улицы. Ева появляется в окне и радостно кричит ему: – Здесь очень хорошо, Пьер. – Правда? – облегченно улыбается он. – Очень хорошо. – До скорого, – кричит он, помахав рукой, и быстро уходит»[8]. У них нет времени сомневаться друг в друге, ссориться, им надо спешить любить, но… Неотложные земные дела, разлучают их по разным обстоятельствам, как предполагают герои, лишь на время. Ева, как женщина пыталась остановить Пьера, предчувствуя беду, но мужчина всегда менее сентиментален и пренебрежителен к чувствам, слыша, порой лишь голос разума, справедливости, дружбы – это, в конечном счете, и подвело. Итогом оказалась их встреча, в уже знакомом для них мире мертвых и Ева, отвечая на вопрос старика произносит: «Видите ли, ставок больше нет. Заново жизнь не начнешь…»[9]. А вот здесь как раз Сартр, жесткий реалист, который показывает, что существование как таковое бывает в большей мере несчастным, нежели счастливым, а жизнь порой невозможно изменить, хотя это не повод не пытаться этого сделать. Пьер и Ева попытались, возможно, у других это получиться, а возможно и нет. «Их руки медленно опускаются, они отворачиваются друг от друга и уходят каждый в свою сторону. А на разоренной площадке для танцев двое молодых людей в обнимку кружатся в вальсе с надеждой заново начать жизнь…»[10].Бесконечный русский лонгдринк («Водка как нечто большее. Труд»[11] Е. Гришковец)
Сразу хочу предупредить всех, чересчур увлеченных лиц здоровым образом жизни, диетами и спортом, о вреде прочтения этой книги, потому что название говорит само за себя ☺. Ну а если серьезно, Гришковец совершенно не пропагандирует в своем труде (ведь это именно труд, а не книга, пусть около научный, но, тем не менее) алкоголизм и употребление спиртного, как таковое, нет, совсем наоборот. Речь идет именно о правильном употреблении алкоголя, а именно водки, которая рассматривается, как феномен российской действительности и культуры в целом. О том, как пить правильно, даже не пить, а выпивать, с чувством, расстановкой, под правильную закуску, в проверенной компании, а главное в меру. Ну, а мера, как известно у каждого своя, вспоминаются слова одного из героев произведения Довлатова «Зона», Фиделя: «Я меру знаю, – сказал Фидель, подтягивая брюки, – кило на рыло, и все дела! Гужу, пока не отключусь…»[12]. Ведь водки у нас в стране выпивают много, а правильно ее употребляют лишь некоторые – самые сознательные личности. Глубоким заблуждением, по мнению автора, является слишком свободное и даже порой пренебрежительное отношение к этому спиртному напитку со стороны русского человека. Именно такое восприятие и приводит к алкоголизму, запоям, различным преступлениям и разрушению семьи. А вот уважительное отношение к водке встречается редко, почти так же, как люди, которые умеют ее «кушать». Так как водка уместна всегда, как на торжестве, так и на поминках, как в радости, так и горе, в ней смешиваются пейзажи, озера и горы, север и юг, глубокая русская душа с ее тоской и весельем, такой вот бесконечный русский лонгдринк. Но, что-то я немного увлекся, предлагаю обратить внимание, на некоторые тезисы из труда, которые дадут нам более полное представление о водке, как культурном феномене, а не только как сугубо алкогольном напитке. «[…] водку не умеют пить нигде и никто, кроме нас! Пить, как надо, как должно и как задумано теми, кто ее создал… То есть нами»[13]. Трудно представить большой праздничный стол итальянца, француза или немца, за которым главным напитком, будет водка. Вы можете возразить, а финны, поляки, на что автор парирует, ну ведь нет у них таких душевных разговоров, как у нас, общих скреп и тематик. Нет ни стременной, ни посошка, отсутствует та закуска (правильная, сугубо наша, например селедочка, картошечка, грузди и т.д.), не льют они общих слез после третей бутылки, а после четвертой, когда из семи человек в компании остаются двое, точно не станут сидеть вдвоем до утра на кухне и закуривая, делиться самым сокровенным. А мы пить водку умеем, знаем как, но порой, к сожалению, даже у самых мудрых и опытных из нас не выходит. По разного рода причинам, но самые ответственные из нас к этому стараются прийти, а старание, как известно уже половина дела. «Многие русские люди, к несчастью, очень многие, в силу слабости характера, недостатка воспитания, отсутствия стержня и силы воли пренебрегают водкой как наукой, не желают относиться к ней, как к особой части национальной культуры и образа жизни, а просто пьют ее как самый доступный на нашей почве алкоголь. Гибельна водка для таких людей. Беда она! Но эта беда также глубоко наша! Личная эта беда для многих и многих русских женщин»[14]. А вот она неуловимая, ведь зачастую водка появляется неизвестно откуда, но всегда к месту и в определенных обстоятельствах. «Водка может появиться и часто появляется раньше, чем мысль о ней»[15]. Автор совершенно не идеализирует роль водки для русского человека, намеренно указывая на обязательную ответственность при ее употреблении, он раскрывает ее роль, которую многие зачастую приуменьшают, либо не замечают, а порой вообще критикуют. Каждый найдет при прочтении свои смыслы, ну а мне книга, в общем понравилась. В заключении, мне вспоминается диалог, из прекрасного фильма «Москва слезам не верит»[16], в электричке, между главной героиней и Гогой: «– А как на счет… – Что? Ах это. Это я люблю. – А-аа… – Но, только в нерабочее время и под хорошую закуску!». Еще, буквально два слова, снова вспомнил Довлатова: «Русский человек даже гвоздь забивает с надрывом»[17]. Так давайте в очередной раз, собравшись в компании с самыми близкими людьми, будем выпивать водку правильно, с чувством и под хорошую закуску, чтобы наш бесконечный русский лонгдринк приносил нам только положительные эмоции. А обратная сторона (которая правда для многих является единственной), в виде алкоголизма, драк и сор, проходила мимо, так как употребление водки – это дело ответственное, даже очень.«Гамлет» нового мира[18] («О дивный новый мир»[19] О. Хаксли)
Девиз Мирового государства в книге Олдоса Хаксли «О дивный новый мир»: «ОБЩНОСТЬ, ОДИНАКОВОСТЬ, СТАБИЛЬНОСТЬ»[20]. О. Хаксли в своей антиутопии рисует новый мир, где живорождение является отвратительным актом, а все население земли состоит из синтезированных в пробирках универсальных людей, которые должны выполнять определенные функции в обществе и причисляются к определенным группам (в марксистском смысле – классы) – эпсилоны, альфы, омеги. Автор рисует нам картину идиллического общества потребления, которое всегда должно быть довольно и счастливо: «Теперь каждый счастлив»[21]. Господь в этом обществе – это «Форд» и его культ, культ машин и технологизации, люди должны лишь управлять этим идеальным и отлаженным механизмом. «Машины должны работать без перебоев, но они требуют ухода. Их должны обслуживать люди – такие же надежные, стабильные, как шестеренки и колеса, – люди, здоровые духом и телом, послушные, постоянно довольные»[22]. Счастье в дивном новом мире ассоциируется именно с телесными удовольствиями – это беспорядочные половые связи, которые в этом обществе считаются нормой морали, воздержание или моногамные отношения являются отклонением. Постоянное общение, занятие активными видами спорта, танцы, алкоголь, «сома». «Сома» – это наркотическое средство, оно является разрешенным, ее употребление является естественным в этом новом мире и даже необходимым в некоторых случаях. Например, когда у человека нет настроения или он находится в депрессии, просто примет пару грамм «сомы» – и все наладится. Это общество, в котором осуществлен культ молодости, развлечения и разврата в виде групповых оргий, которые для дивного нового мира являются нормой. Это напоминает мне радикальный гедонизм[23], когда все удовольствия человеческой жизни сводятся к телесным и потребительским. Обычная спокойная беседа, прогулка с «Другим», созерцание красоты ландшафта в новом мире вызывает удивление, а уединение и чувство целостности с природой и окружающем миром считается отклонением. В романе одна из девушек во время свидания на предложение просто прогуляться, а не веселиться и играть в гольф (гольф нового мира) выражает сильное удивление: «Бродить и говорить – разве так проводят люди день?»[24]. Человек нового мира не только лишен индивидуальности, в результате этого он отождествляет себя лишь с продуктами потребления, воспринимает свой отдых, как акт потребления, в результате он подсознательно воспринимает себя и «Другого» в качестве товара, исчезает цельность человека, его природы, единения его с окружающим миром. В другом эпизоде герои книги, молодая пара, подлетают на вертоплане близко к морской глади, молодой человек любуется водными просторами. В это время девушка, которой стало скучно, включила радио, тем самым, демонстрируя свое сильнейшее неприятие к природному миру как таковому. «Я хочу спокойно глядеть на море, а этот тошный вой даже глядеть мешает […] От моря у меня такое чувство… – Я как бы становлюсь более собой»[25]. «Гамлет» нового мира – это дикарь Джон, привезенный из резервации. В дивном мире существует резервация, где живут люди, которые находятся в условиях традиционного общества, со своими собственными правилами и законами, семьями и аутентичным актом рождения детей. Так, некоторые из представителей нового мира используют резервацию как парк развлечений, они прилетают туда, чтобы посмотреть на этих странных дикарей с дикими нравами. В результате определенных обстоятельств, согласно сюжету книги, в стерилизованный и счастливый новый мир попадает дикарь Джон, который очень быстро становится диковиной и развлечением для высшего общества, его хочет увидеть каждый. Он живой и такой далекий от них; у него есть мама (слово ругательное в новом мире). Он стесняется говорить о сексуальной жизни, не принимает «сому», читал Шекспира (такое старье неприемлемо для нового мира); он слишком естественен и индивидуален, он груб и не отёсан; он обладает самостью, поэтому в этом мире ему нет места. Он не находит себя в нем; для него столь неведомый и идеальный дивный мир превращается в каторгу, что приводит в конечном итоге к трагическому исходу – самоубийству. Дикарь, как его называли, осознал, что в этом обществе не существует культуры, морали и традиционных ценностей его настоящего мира. В Дивном новом мире не стоит говорить и размышлять о декадансе культуры, ее просто не существует в традиционном смысле, нет науки, так как все выполняют роботы, надо просто правильно их обслуживать, участь человека в этом мире – развлечение. Не правда ли «заманчивая» перспектива, для человека настоящего?Гений Достоевского («Дневник писателя»[26] Ф. М. Достоевский)
К прозе Достоевского невозможно относится равнодушно, кто-то абсолютно безума от нее и считает мерилом всей русской литературы, другие наоборот ругают, за снобизм и нравоучения, но равнодушным она оставить не может никого. Так как Достоевский это не только талант, он гений, хотя он скромно причислял себя к первым, история расставила все на свои места. «Что такое талант? Талант есть, во-первых, преполезная вещь. Литературный талант, например, есть способность сказать или выразить хорошо там, где бездарность скажет и выразит дурно»[27]. Вспоминая Довлатова, повторим вслед за ним: «Гений – бессмертный вариант простого человека»[28]. Так давайте рассмотрим «Дневник писателя» в качестве гениального предсказания будущего, которые сделал простой смертный человек, имевший свои недостатки и слабые стороны, вкусовые пристрастия, прожил трудную, во многом трагическую жизнь (о чем всем нам прекрасно известно), абсолютно простой человек, который обессмертил себя и свои гениальные произведения. Читая «Дневник писателя», невольно ловишь себя на мысли, что возможно перед тобой трактат какого-то предсказателя, мистификатора. Так как в книге указывается на возможность революции начала XX века, свержении царя, угаданы политические и социальные настроения в современной Европе сегодня и многое другое. Причем Достоевский сделал эти открытия практически с календарной точностью и описал понятным языком, без путанных катрен Нострадамуса. Но нет, перед нами книга великого Русского писателя, философа, (по моему глубокому уверению именно Достоевский первый интуитивно создал религиозный экзистенциализм, а не Серен Обю Кьеркегор[29], которые, кстати, оба родились в начале XIX века, или Габриэль Марсель[30] – гениальный религиозный французский экзистенциалист. Просто изобличил свой экзистенциализм Достоевский посредством литературы и в литературе…но что-то я увлекся, здесь о литературе, а не о философии) психолога, который гениально умел изучать людей, он раскрывал их мысли, нравы и возможности, задолго до того, как они сами понимали себя. Именно в результате гениальной психологичности Достоевского, он смог раскрыть и понять, возможные пути развития мира и Росси, сквозь века. А теперь необходимо внести немного конкретики, ведь рецензия все-таки о книге… «Нас замечательно не любит Европа и никогда не любила; никогда не считала она нас за своих, за европейцев, а всегда лишь за досадных пришельцев. Вот потому-то она очень любит утешать себя иногда мыслию, что Россия будто бы «пока бессильна»»[31]. Русский человек всегда трепетал перед западом, начиная с Петра, массовой модой на Европейский туалет, изучения Французского и т.д. А чем это сменилось сейчас? Ну конечно Европеизацию заменила Американизация мира, любовь к фаст фуду, джинсам, айфонам, тяга к развлечениям и многое другое, лишь подтверждают данную динамику. «Россия окажется сильнее всех в Европе. Произойдет это от того, что в Европе уничтожаться все великие державы, и по весьма простой причине: они все будут обессилены и подточены неудовлетворенными демократическими стремлениями огромной части своих низших подданных, своих пролетариев и нищих»[32]. С непревзойденной точностью гениальный писатель предвидит разложение Европейского общества, которое мы наблюдаем сегодня. В результате излишних свобод, которые требуют массы, а государство их удовлетворяет, мы наблюдаем следующие явления – создание ЛГБТ сообществ, происходит замена традиционной семьи родителем один и родителем два, наблюдается пагубная страсть к наркотикам, происходит исчезновение Европейской религии, как таковой. Мерилом отношений выступает лишь бесконечное потребление и переваривание в угоду завтрашнего дня, все становится одноразовым, как предметы, так и человек. Так как «Богатство, грубость наслаждений порождают лень, а лень порождает рабов. Чтобы удержать рабов в рабском сознании, надо отнять от них свободную волю и возможность просвещения»[33]. В заключение хочется процитировать Достоевского: «Знаете ли, что весьма многие люди больны именно своим здоровьем, то есть непомерной уверенностью в своей нормальности, и тем самым заражены страшным самомнением, бессовестным самолюбованием, доходящим иной раз чуть ли не до убеждения в своей непогрешимости»[34]. Ну и как после таких глубоких мыслей отказать себе в удовольствии читать великого гения литературы.Героя отменить[35] («Мартин Иден»[36] Дж. Лондон)
«Нашей литературе необходим сильный герой джек-лондонского типа, человек, не боящийся преград. У нас такого героя нет, а нам он необходим. Именно сильный, волевой человек, знающий, чего он хочет, и достигающий именно того, что ему надобно»[37]Мартин Иден (главный герой романа), простой американский моряк, молодой, крепкий, который живет ради того, чтобы прокормить себя и иногда помогать своей сестре и племянникам. Свои выходные он проводит в барах за кружкой пива, а после прекрасное завершение вечера – это грандиозная драка. Джек Лондон рисует нам пример типичного пролетария, тяжелый труд которого заставляет проводить свой отдых в праздности и забытьи (вспомним К. Маркса[38]), он не имеет образования, никаких интересов, кроме работы, алкоголя и драк. На первый взгляд, он совершенно такой же, как и все, но его меняет любовь к Руфи Морз («хрупкий золотой цветок») – девушке из обеспеченной семьи, и он дает себе слово измениться ради нее и завоевать ее расположение. Он решил для себя стать образованным, духовным человеком и попасть в круг буржуа, но по своей юности он заблуждается и переоценивает высшее общество: «Ему казалось, крахмальный воротничок – верный признак культуры, и он, введенный в заблуждение, верил, будто высшее образование и духовность – одно и то же»[39], но к этому выводу он придет, к сожалению, очень поздно. Обладая феноменально волевым характером и целеустремленностью, он бросается в пучину знания. Читает книги по философии, математике, этикету, решает полностью изменить свою жизнь, перестает употреблять алкоголь, отказывается от старых знакомств, снимает себе отдельную комнату и читает, читает, читает. Он жалеет из-за того что ему приходится спать по пять часов в день, так как это время он мог бы употребить с пользой, он засыпает с мыслью о Руфь и самообразовании. Он сильнейший, волевой человек, которого захлестнула любовь и тяга к прекрасному. Но средства к существованию заканчиваются очень быстро, и ему приходится снова уходить в море, по прибытии он узнает, что журналы платят приличные гонорары за статьи, поэмы и стихи, и он твердо решает стать писателем, чтобы быстрее выбиться в высший свет и завоевать Руфь. Он пишет, как сумасшедший, стихи, прозу, поэмы, оды. Мясом мыслей и фактов для творчества ему служит его большой жизненный опыт, несмотря на юный возраст, он побывал во множестве стран, видел ураганы и штормы, необитаемые острова. В его произведениях переплетаются его жизненный опыт, знания, подчеркнутые из книг, и неутомимая воля и стремление писать, завоевать расположение и любовь. Деньги и успех для него не цель – это его карт-бланш для того, чтобы его признало высшее общество, и полюбила Руфь, как равного себе. Он истощен, вместо того, чтобы покупать себе еду, он покупает марки и отправляет свои произведения во все известные и не очень журналы, он ждет признания, верит в него, но, к сожалению, в него совсем не верит Руфь. Неважно, что в него никто не верит, над ним даже смеется единственная родственница, его родная сестра, но это не важно, в него не верит его любимая Руфь… Она советует ему заняться чем-то более серьезным, но дискутируя с ней на тему своих произведений, он не хочет верить самому себе: она интеллектуально явно слабее его самого, но считает, что образование – это главное мерило интеллекта и нравственности в их обществе. По крайней мере, она не видит ничего выдающегося в его произведениях. Но Мартин Иден – это не тот человек, который может сдаться на пути к своей цели. Он закладывает свои последние вещи в ломбард, чтобы купить марки и четыре килограмма картофеля и пишет, пишет и пишет. Но деньги снова заканчиваются и ему приходится работать практически год в ужасающих условиях прачкой, по 18–20 часов в день. Очередное испытание воли для Мартина Идена, очередной предел, до которого дошел невостребованный писатель, он практически ломается в сложившихся условиях: «Но подумать удавалось лишь в редкие минуты. Жилище мысли было заперто, окна заколочены досками, а сам он – только призрачный сторож. Всего лишь тень»[40]. Но Мартин Иден не был бы тем, кем является, он снова восстает, возвращается к Руфь и пишет, пишет и самообразовывается. Его не признают, считают его произведения наивными и неубедительными, над ним посмеиваются, не воспринимают его всерьез, так как он не имеет высшего образования: «так с чего этот неотесанный моряк решил, что может быть писателем?»[41]. На обеде в доме Руфь он конкурирует со своими образованными оппонентами на уровне преподавателя института и студента первокурсника, он не понимает, как люди с таким образованием могут не осознавать тем разговора, которые поднимают те самые книги, которые они должны были читать. «Нужда, разочарование и непомерная напряженная работа издергали его, он стал раздражителен, и разговоры этой публики его бесили. И не потому, что он слишком сильно возомнил о себе. Узость их ума очевидна, если мерило – мыслители, чьи книги он прочитал»[42]. В один из таких вечеров он спорит с одним важным гостем, за что Руфь обижается на него. Мартин Иден разбит, Руфь его отвергла, рукописи не принимают в печать, он голоден и беден, но светлым лучом для него является знакомство с Бриссендоном, с которыми они становятся друзьями, их взгляды на общество буржуа идентичны. Так Бриссендсон говорит о них: «Гнилые души – это еще мягко сказано. В такой среде нравственное здоровье не сохранишь. Она растлевает. Все они там растлённые, мужчины и женщины, в каждом только и есть что желудок, а интеллектуальные и духовные запросы у них как у моллюска…»[43]. Бриссендсон тоже пишет и, читая произведения Мартина Идена, отмечает, что они очень талантливы (единственный человек, который его поддерживает), но предупреждает Мартина о славе: «Человек, последняя из эфемерид. Так на что вам, последнему из эфемерид, слава? Если она придет к вам, она вас отравит. Верьте мне, вы слишком настоящий, слишком искренний, слишком мыслящий, не вам довольствоваться этой манной кашкой!»[44]. И мы понимаем, что его слова были пророческими. Но, обретя друга, Мартин его теряет – Бриссендсон умирает от болезни. Он совсем один, его не печатают, любимая женщина отвернулась от него, но «в тот самый час, когда он перестал бороться, судьба ему улыбнулась. Но улыбка запоздала»[45]. Его начинают печатать, он быстро становится популярным, он обретает славу, деньги, к нему пытается вернуться Руфь, но его отравляет нахлынувшая на него слава, она становится токсичной для него, Бриссендсон был прав. «[…] сейчас он нужен им не сам по себе, не ради того, что он написал, но ради его славы, оттого, что он стал знаменитостью, а еще – почему бы и нет – оттого, что у него есть примерно сотня тысяч долларов. Именно так буржуазное общество и оценивает человека, и чего иного от этой публики ждать? Но он горд. Он презирает подобную оценку. Пусть его ценят за него самого или за его книги, в конце концов, они есть выражение его самого»[46]. Он негодует от того, что все его признают за то, что он сделал уже давно, он давал им читать эти произведения, а они говорили, что это слабо или бездарно, а сейчас нахваливают его за ту работу, которую он сделал давно. Он же больше совсем не пишет, имя работает на него. Он посылает в редакции свои первые, действительно, неотесанные опусы, и его публикуют, ему платят за это большие деньги, к нему пытается вернуться Руфь…«Он любил Руфь, своей мечты, небесное создание, которое сам же сотворил, светлую, сияющую музу своих стихов о любви. Подлинную Руфь, маленькую буржуазку, со всеми присущими ее среде недостатками и с безнадежно ограниченной истинно буржуазной психологией, он никогда не любил»[47]. Для Мартина Идена честность стоит на первом месте в его жизни, поэтому на слова Руфь о том, что она любила его и была предана ему всегда, он пытается отвечать максимально искренне и откровенно: «Боюсь, я расчетливый купец, глаз не спускаю с весов, стараюсь взвесить твою любовь и понять, что она такое»[48]. Так главный герой разочаровывается в главном, в своей любви, в результате он делает для себя вывод, что ему все опостылело в этой жизни, он больше не может находиться ни с ней, ни в этом обществе. Размышляя о своем будущем, он рисует для него лишь картину уединения на острове, к которому непременно решил отправиться. Но в пути он понимает, что бежит от себя, от Руфи Морз, своей мечты, которую нарисовал для себя, высшего общества, о котором так мечтал, в конце концов от Бриссендсона, которого уже не вернуть. Он уже не тот Мартин Иден, его никто не принимал настоящим, а тот суррогат, который он создал, для буржуа востребован вполне, но это не он и для него – это является решающим фактом, он решил покончит с собой. Но как может покончить с собой герой? Только определенным образом, он решает выпрыгнуть за борт и устремиться в пучину, погубив себя, но его сила воли мешает ему в этом его последнем акте: «Воля к жизни, с презрением подумал он, напрасно силясь не вдыхать воздух в разрывающиеся легкие. Что ж, придется попробовать по-другому»[49]. Так его воля не дает ему разрушить себя, но он формирует другую установку – создать точку невозврата на глубине, когда его воли и его организму не хватит больше сил для того, чтобы подняться на воздух. Так он и поступает, погружается настолько глубоко, что подняться наверх даже у него, человека скалы, воли, Мартина Идена, не хватает сил. На этом заканчивается роман… Вы спросите, для чего я написал рецензию именно на роман Джека Лондона «Мартин Иден». Я считаю, что современному российскому обществу и его социальному пространству вещей и сети Интернет необходим герой, настоящий, харизматичный, волевой. Человек, который ради своей цели будет готов на поступки, он будет осуществлять не вербальную революцию, а подлинную, делания. Я думаю, вы согласитесь со мной, что герой такого плана мог бы осуществить любую поставленную для себя цель: стать, допустим, не талантливым писателем, а общественным деятелем, гениальным инженером, ученым, преподавателем, то есть мог достигнуть успеха в любой сфере общественной деятельности. Сегодня Мартин Иден стал бы мерилом честности, моральности, геройства. Такого героя сейчас нет, но его необходимо создать, пусть даже сфабриковать, так как современный человек нуждается в конкретном выражении идеала и носителе моральных и волевых ценностей. Самоубийство героя в конце является частью его самого, его ощущения мира. Он ушел в воду, в природу, и даже его воля не смогла вынести его наверх, он устал, больше нет сил бороться с искусственным образом общества буржуа, так как он потерял точку опоры – любовь, а без любви в его жизни теряется ощущение прекрасного. Вспомним фильм «Рок-н-рольщик» Гая Ричи, в котором Джон, главный герой, говорит со своим приятелем Питтом о картине, которую они украли из дома Ленни: «– Пора забарыжать картину; – Она приросла ко мне, настоящее искусство гипнотизирует; – За нее можно нормально поднять; – Тебе не понять. – Почему? – Потому что ты уличная шпана Питт, тебе не хватает образования, нормального!!!»[50]. Так и Мартин Иден благодаря своей воле и целеустремлённости приобрел больше – понимание. Так как образование сегодня, к сожалению, не всегда может выступать мерилом действительной образованности. Не образование формирует тягу к прекрасному, а сам человек в своей целостности и в стремлении к лучшему: знаниям, природе, любви. Сегодняшний человек слишком загипнотизирован технофикацией современности, но никакие достижения науки и техники, развитие коммуникации с помощью интернет-пространства не смогут его пробудить от сна. Необходимо начинать не с общества, а с самого себя, менять себя и осуществлять свое собственное самообразование и целеполагание, лучшим условием для мотивации к такой деятельности должна стать фигура героя, а лучше целого поколения, к которым мы можем обращаться. Так стоит ли отменять героя сегодня, настолько ли мы уникальны и самодостаточны, настолько нам кажется? Кто из современных мужчин выйдет на честный кулачный бой против Мартина Идена (Клерк, Яппи, Менеджер), а потом за чашкой кофе подискутирует с ним о взглядах Г. Спенсера[51] или Ф. Ницше[52], остались такие?В. Пикуль
ГУЛАГ[53] («Колымские рассказы»[54] В. Шаламов)
«Лагерь – отрицательный опыт для человека – с первого до последнего часа. Человек не должен знать, не должен даже слышать о нем. Ни один человек не становится ни лучше, ни сильнее после лагеря. Лагерь – отрицательный опыт, отрицательная школа, растление для всех – для начальников и заключенных, конвоиров и зрителей, прохожих и читателей беллетристики».Отправная точка описания ГУЛАГА – ад. В российской литературе существует две точки отсчета этому явлению советского времени: творчество А. Солженицына и В. Т. Шаламова. Безусловно, данная тематика была введена в литературу Ф. М. Достоевским, но каторга времен царской России не может быть сравнима с ужасами советского ГУЛАГА. Солженицын, по моему мнению, незаслуженно носит звание главного писателя, лагерной тематики. Он воспевает в «Архипелаге ГУЛАГ» русскую душу, но опирается не на собственный опыт, а на художественное осмысление действительности того времени, так как сам никогда не находился в ГУЛАГЕ[56]. Но его творчество признано мировым сообществом, в 1970-м году ему присудили Нобелевскую премию в области литературы со следующей формулировкой: «За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы». Тем самым личность А. Солженицына и значение его произведений являются если не мифом, то, как минимум, дискуссионной тематикой. В этом ключе я не хочу, и не буду анализировать творчество А. Солженицына, а хочу в этой рецензии воздать должное именно В. Т. Шаламову, который по праву заслужил звание выдающегося поэта и писателя XX века. Стиль его рассказов – это «не проза документа, а проза, выстраданная как документ»[57]. В своей рецензии я предлагаю рассмотреть не столько героя, сколько действующих лиц, их определенный, собирательный образ, который рисует нам В. Т. Шаламов в главном произведении своей жизни – цикле «Колымские рассказы»[58]. Действующих лиц много, практически в каждом рассказе они новые, причем возможно, в конце повествования именно этот герой совершит самоубийство или будет насмерть забит кирзовыми сапогами, либо будет зарезан. Сам Шаламов в разных ролях: рассказчик, наблюдатель либо участник некоторых сюжетов. Вследствие короткого объема рецензии, я бы хотел выделить и обозначить в тезисном порядке основные жизненные ситуации, лишение и боль лагерной жизни, о которых писал В. Т. Шаламов. Голод – первое, чему автор уделяет пристальнейшее внимание. Именно из-за недостатка: витаминов, белков, жиров, углеводов голодающие люди готовы потерять себя окончательно и бесповоротно. Постоянная борьба с собой при недостатке питания не только сказывается удручающе на человеческом духе, физическом здоровье, но и затормаживает мозговую активность. Хлеб – это главное достояние арестанта, его сила, тепло, и надежда. «Хлеб все едят сразу – так никто не украдет и никто не отнимет, да и сил нет его уберечь»[59]. Голод толкает людей на самые подлые, низкие и унизительные поступки. Далее – противопоставление тюрьмы и лагеря. В рассказе «Тифозный карантин» автор пишет: «Здесь были еще люди – Андреев был представителем мертвецов. И его знания, знания мертвого человека, не могли им, еще живым, пригодиться»[60]. Андреев был представителем мертвецов, так как он находился в транзите после лагеря, золотые прииски выплюнули его, как отработанный механизм. Лагерь, уже далекий, останется в нем навсегда с его голодом, холодом и лишениями; тюрьма после лагеря для героев В. Шаламова кажется неким раем обетованным, как это не парадоксально звучит: «Светлая, чистая, теплая следственная тюрьма, которую так недавно и так бесконечно давно они покинули, всем, неукоснительно всем казалась отсюда лучшим местом на земле»[61]. Нет, В. Шаламов даже не нужно полемизировать с Ф. М. Достоевским по поводу преимущества каторги и «свежего воздуха» над тюремным бездельем, он наглядно показывает, что лагеря XX века и XIX – это совершенно разные механизмы. Ф. М. Достоевский в «Записках из мертвого дома» пишет: «Без своего особого, собственного занятия, которому бы он предан был всем своим умом, всем расчетом своим, человек в остроге не мог бы жить»[62]. Контраргументом звучит у Шаламова описание лагерного заключенного, который отработав шестнадцать часов в день, после гудка следует на вечернюю поверку, заготовку дров и т. д. В результате на сон ему отводится лишь четыре часа, а выходные дни случаются лишь при морозе в минус шестьдесят градусов. В таких условиях остается лишь одно – существовать. Но каждый, и это третий тезис рецензии, нес в себе некий огонь, который давал ему жить, у кого-то была действительная опора там, за колючей проволокой, надежда. Лишь в одном описание героев Шаламова и Достоевского действительно похожи, в том что свобода – «[…]для арестанта находящегося в остроге как-то свободнее настоящей свободы, то есть той, которая есть в самом деле, в действительности»[63]. Мишель Фуко пишет: «[…] дисциплина производит подчиненные и упражняемые тела, «послушные» тела. Дисциплина увеличивает силы тела (с точки зрения экономической полезности) и уменьшает те же силы (с точки зрения политического послушания)»[64]. Так, золото – это смерть (для арестантов): золотые забои истощают, истребляют человека; север выступает великой пробой. Но герой Шаламова не умирает и не собирается умирать, ведь: «[…]жизнь, даже самая плохая, состоит из смены радостей и горя, удач и неудач, и не надо бояться, что неудач больше, чем удач»[65]. Воля к жизни, как ни странно это может показаться, способна сыграть с человеком злую шутку, именно она может помешать выжить, и наоборот, определенный момент безразличия к себе, смиренность с голодом, унижениями, тяжелой работой дает большую возможность остаться в живых. Несомненно, человек физически крепче, сильнее и выносливее животных, но поставив свое духовное начало служить физическому, он способен преодолевать бесконечные превратности лагерной жизни. Альбер Камю в своей работе «Миф о Сизифе» пишет: «Необходимо знать, можно ли жить абсурдом, или эта логика требует смерти. Меня интересует не философское самоубийство, а самоубийство как таковое. Я намерен очистить этот акт от его эмоционального содержания, оценить его искренность и логику»[66]. Четвертый тезис – тема самоубийства. Альбер Камю в вопросах самоубийства и смерти лишь теоретик, безусловно, это не лишает его звания одного из лучших экзистенциалистов и писателей XX века. Его рассуждения об абсурдном человеке в контексте самоубийства и выживаемости близки к рассуждениям Шаламова, повествующего через своих героев о многочисленных самоубийствах и смертях, свидетелем которых ему пришлось стать: «много я видел человеческих смертей на Севере – пожалуй даже слишком много для одного человека […]»[67]. По Камю, у абсурдного человека есть определенные целии стимулы, сообразно которым он живет, но именно эти иллюзии в известном смысле ему мешают, мешают его свободе, его выживаемости в этом мире. «Абсурд развеял мои иллюзии: завтрашнего дня нет. И отныне это стало основанием моей свободы»[68]. Как и у Шаламова, так и у Камю в вопросе самоубийства, жизни и смерти, человек, который уверился в конечности своей свободы, осознавший отсутствие будущности, готов продолжить свою жизнь, свои деяния в том времени, которое отпустила ему жизнь. Нет суда над таким человеком, есть лишь его собственный выбор, так как с надеждами покончено, человек не восхищается игрой, а вступает в нее. Его прыжок под вагонетку, целенаправленный бег под пули автоматчиков, перерезанные вены, на все это предоставляется ему право. Кто-то выполняет суд над собой решительно, либо «[…]иногда человеку надо спешить, чтобы не потерять воли на смерть»[69]. И за всеми этими тезисами рассказов Шаламова: 1) голод, 2) лагерные лишения, которые гораздо сильнее тюремного заключения, 3) воля или смирение с жизнью, 4) вопрос о самоубийстве – есть то немногое, за которым стоит собирательный образ героя Шаламова, за всеми этими лишениями стоит человек. Измождённый, больной цингой, сходящий с ума от голода и холода, со вшами и гнидами под своей оборванной рубахой, безразличный к своей судьбе. Большинство героев именно такие, – уставшие от постоянных издевательств, смирившиеся с роком, потерявшие семью, близких, самих себя и свою прежнюю жизнь. Но далеко не все выбирают себе путь самоубийства, конечно, кому-то не хватает сил, кто-то безразличен, другие потеряли все, и, как ни странно, именно этот факт и является их главной опорой, потеряв все, они не бояться расстаться с самым ценным, со своей жизнью. Несомненно, герой Шаламова есть не только тот, кто покидает места лишения свободы, но и тот, кто обретает в них свой последний приют. Таким образом, можно утверждать, что если Э. Хемингуэй писал о море, а Антуан де Сент-Экзюпери – о небе, то в лагерной прозе первенство должно принадлежать Варламу Тихоновичу Шаламову, так как его опыт несравнимо больше опыта Солженицына. Семнадцать лет ГУЛАГА сформировали жуткую и правдивую прозу разоблачения проблемы свободы и выживания в режиме расчеловечивания ужасов ГУЛАГА, а имя В. Т. Шаламова в русской литературе должно находиться рядом с именем Ф. М. Достоевского, пути, которых на Колыме во многом пересекались…В. Т. Шаламов[55]
Два мира («Вальпургиева ночь»[70] В. Ерофеев)
По уверению многих читателей данная пьеса – это произведение, созданное в жанре постмодерн, то есть на фоне хауса Ерофеев пытается избежать конкретного смысла, персонажи абсурдны, их речь не вписывается в единый контекст и не формирует цельную картину повествования. В таком случае давайте попытаемся обыграть этот мотив, приложив его изображение на ткань современной действительности России. Начнем с самого начала пьесы, нам сразу понятно, причем достаточно конкретно, что существует два мира – это мир «врачей» и «пациентов», тех, кто наказывает и тех за кем надзирают, нормальных и ненормальных, состоявшихся и потерянных. Существует противопоставление государства и Родины, бунта и покорности, наказания и возмездия (недаром второе название пьесы – Шаги Командора), но обо всем по порядку. В самом начале пьесы в беседе доктора с поэтом Левой, доктор спрашивает о средствах существования пациента, на что он отвечает следующее: «Мне платят ровно столько, сколько моя родина сочтет нужным. А если б мне показалось мало, ну, я надулся бы, например, и Родина догнала бы меня и спросила: «Лева, тебе этого мало? Может, тебе немножко добавить?» – я бы сказал: «Все хорошо, Родина, отвяжись, у тебя у самой ни х… нету»»[71]. Таким образом, мы прочитываем тему обездоленной Родины, которую все любят, но нет материальных средств, чтобы обеспечить всех своих граждан. Только вопрос состоит в том, что государство должно нести за это ответственность, а вернее та политическая система, на которой оно основано. Ведь в современном российском обществе, власть имущие, навязывают следующую известную максиму: «Денег нет, но вы держитесь!». В государстве есть земля, трудовой ресурс, полезные ископаемые, но денег, на обеспечение рядового члена этого общества как всегда не хватает. Возникает парадокс, Россия – это огромная великая страна, которая априори не может быть бедной, но таковой является, причем бедной и обездоленной, но не войной, голодом и катаклизмами, а миром «врачей» у Ерофеева, а терпеть все это приходится «пациентам». Какой выход из этой действительности? В голову приходит максима А. Камю – это бунт, бунт «пациента» против «врачей», но чем заканчивается бунт Гуревича, когда он на оскорбления и побои медбрата Бори, отвечает ему? Над ним производят еще большее насилие, усмиряя его бунт. Пациенты палаты номер три сокрушаются, так как давно понимают бессмысленность бунта: «Новичок… Бред правдоискательства, чувство ложно понятой чести и прочие атавизмы…»[72]. А медсестра из мира «врачей» взывает Гуревича к благоразумию, так как осознает четность его одиноких потуг: «Лева, милый, успокойся – еще не то будет, вот увидишь. И все равно не надо бесноваться. Здесь, в этом доме, пациенты, а их все-таки большинство, не имеют права оскорблением отвечать на оскорбление. И уж – Боже упаси – ударом на удар. Здесь даже плакать нельзя, ты знаешь? Заколют, задушат нейролептиками, за один только плач…»[73]. Бунт бесполезен, так как система устроена таким образом, что его очаги тушатся точечно и моментально, о каждом «пациенте» известно все, если ты соблюдаешь режим, то тебя не трогают, ведь ты обычный «прол» (помните у Оруэлла в 1984), как только ты начинаешь отличаться от массы (например, у Ерофеева Гуревич разговаривает пятистопным ямбом), наказание не заставит себя долго ждать. «И знаешь, что еще, Гуревич: пятистопными ямбами говорить избегай – с врачами особенно – сочтут за издевательство над ними. Начнут лечение сульфазином или чем-нибудь еще похлеще…»[74]. А почему так много пьют, что же с таким надрывом, спросите вы? О причинах массового пьянства в СССР 70–80-х годов, времени творчества Ерофеева рассуждать бессмысленно, вначале мы обозначили проблемы современности, но к классике обратиться стоит. Проблема пьянства и возможного изменения сознания напрямую зависит от уровня жизни общества, так еще К. Маркс писал в «Капитале»: «Как актер принадлежит сцене в течении всего спектакля, так рабочие принадлежали теперь фабрике в течении всех 15 часов, не считая времени на дорогу до фабрики и обратно. Таким образом, часы отдыха превращались в часы вынужденной праздности, которые гнали подростков в кабак, а молодых работниц в публичный дом»[75]. Проблема отчуждения человека, вот самая главная причина пьянства. В неблагополучном обществе человек либо вынужден постоянно работать, чтобы достать средства на хлеб насущный, либо отчаялся на столько, что не имеет больше сил бороться с окружающей действительностью, он заброшен в этот мир, он никому не нужен. Слабый человек, скажете вы, а что все обязаны быть сильными? – задам вопрос я. Таким образом, свой досуг он проводит за бутылкой чего-то спиртного и в итоге получает то, к чему стремился – забытье. А почему нет, если бутылка спиртного сегодня стоит дешевле, чем книга, если множество алкогольных магазинов находятся в шаговой доступности в любом районе города, а просвета не видно и бунт бесполезен, да и шагов Командора совсем не слышно… Неужели нет выхода из этого алкоголического сна, из этой «больницы» с ее ярко выраженными «больными» и «пациентами»? «Прежде чем ломать Россию на глазах изумленного человечества, надо вначале ее просветить…»[76]. Просветить в смысле окультуривания масс, создания условий для жизни не только жителей столицы, но и периферии, повышения благосостояния и здоровья населения, ведь в каждом русском человеке заложена воля, которой нет прецедентов в мировой истории: «Я дойду. Ощупью, ощупью, потихоньку. Доползу…Сейчас…чуть передохну – и по коридору, по стенке, по стенке…»[77]. Вы скажите, книга совсем не об этом, она задает совершенно другой дискурс. Я отвечу, что дискурсов множество, и каждый из них имеет право на существование. Любое произведение искусства, после своего выхода начинает жить своей собственной жизнью. Тем более постмодерн – это вообще вещь неопределенная, поэтому вполне возможно, что изображение пьесы вальпургиева ночь на ткани современной действительности выглядит совсем иначе, а возможно, что и нет… Вывод один – читать всем, но неподготовленный читатель пусть не берётся, удовольствия не получите, можете быть уверены…Добро пожаловать в пустыню реального[78] («Мы»[79] Е. Замятин)
Итак, «добро пожаловать в пустыню реального!»[80]. Антиутопия Евгения Замятина «Мы» – это первая антиутопия XX века. Его книга является столь же прорывной, как книга Томаса Мора «Утопия»[81], название которой стало нарицательным для всего жанра, автор которой обозначил идиллическое государство. В свою очередь Е. Замятин представляет другой взгляд на общество, который являет собой плод разочарования в социалистических идеях. Замятин создал противоположный жанр, не идеального государства, а совсем наоборот – деспотичного, несвободного, унифицированного. Мир, где правит жестокий «Благодетель», а человек не рассматривается как личность, а является лишь частью безликой массы и не представляет ценности сам по себе. «Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту, мы, миллионы, встаем как один. В один и тот же час, единомиллионно, начинаем работу – единомиллионно кончаем. И, сливаясь в единое, миллионорукое тело, в одну и ту же, назначенную скрижалью, секунду, – мы подносим ложки ко рту, и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал Тэллоровских экзерсисов, отходим ко сну…»[82]. Безликость человека, лишение его личных свобод, унификация становятся одной из стержневых идей для всех последующих произведений жанра антиутопии, но Замятин, будучи первым, зашел гораздо дальше в обезличивании человека, отказавшись от имен для членов гипотетического будущего, присвоив им лишь номера. Отныне рациональность и логика должны являться вектором направления мысли и действия любого номера, жесткое следование распорядку. Например, даже для секса выделяется определенное время и дни недели. «А это разве не абсурд, что государство (оно смело называть себя государством!) могло оставить без всякого контроля сексуальную жизнь. Кто, когда и сколько хотел»[83]. А любое проявление чувств и эмоций, свойственные человеческой душе, отныне объявляются болезнью и требуют вмешательства в организм, для их излечения и возврата на путь рациональности и логики. Так, главного героя романа под номером Д-503 излечивают от болезни «наличие души», и он становится статичным, безропотным, однообразным членом общества. Вид казни его любимой женщины как врага всеобщего счастья не вызывает в нем никаких эмоций, так как он абсолютно «здоровый» член общества, а она, со своей иррациональностью, душой, является врагом счастья, а, следовательно и всего общества. Поражает тот факт, что антиутопия написана в Петрограде в страшном 1921 году. Е. Замятин сам был свидетелем жестоких и кровавых расстрелов, он видел, как вчерашние крестьяне брали в руки винтовки и без всякого сожаления и ропота расправлялись с наследниками царского режима, теми, кто был неугоден новой власти из-за происхождения или идей. Таким образом, роман «Мы» – это во многом личный опыт автора – страх, голод, жестокие расправы, где рассматриваются реальные аспекты жизни эпохи военного коммунизма. Е. Замятин прошел пробу того времени, он стал не только основателем жанра антиутопий. Его роман, в основе которого лежит личный опыт автора, обнажает жестокость человеческой природы, которая под маской стремления к всеобщему благополучию и комфорту лишает человека главного – свободы. «Единственное средство избавить человека от преступлений – это избавить его от свободы»[84]. Инакомыслие сегодня не в почете – вам это ничего не напоминает?Драма, кавалера ордена золотого теленка («Золотой теленок»[85] И. Ильф, Е. Петров)
«Он опомнился на льду, с расквашенной мордой, с одним сапогом на ноге, без шубы, без портсигаров, украшенных надписями, без валют […], без миллиона».[86]Остап Бендер меня покорил молниеносно, окончательно и бесповоротно с первых страниц романа «Двенадцать стульев»[87]. Потомок Янычар обставлял все свои дела с такой залихватской легкостью и куражом, что невозможно было поверить в его неудачу, а тем более крах. Его энергия и энтузиазм завораживала, хладнокровность впечатляла, а нескончаемый оптимизм удивлял. Благодаря гению Ильфа и Петрова читатель заполучил образ такого «идеального авантюриста», но все это про роман «Двенадцать стульев», а в романе «Золотой теленок» Бендер уже не такой. В Остапе что-то изменилось, он стал другим, более взрослым, менее веселым, не так ловко он обставляет свои дела и зачастую терпит поражения. От этого мой интерес к Остапу Бендеру совершенно не угас, но давайте постараемся вместе разобраться, в чем состоит метаморфоза Остапа. Как и в первом романе об Остапе, в «Золотом теленке» герой является в город Арбатов неожиданно, правда, без астролябии в руке, но так же совершенно без предыстории, откуда он взялся. Хотя читатель ликует и понимает, что «предводитель дворянства» все-таки не совсем хорошо продумал свое убийство и Бендера спасли врачи, за что, кстати, он им безмерно благодарен. «Меня уже один раз убивали. Был такой взбалмошный старик, из хорошей семьи, бывший предводитель дворянства, он же регистратор загса, Киса Воробьянинов. Мы с ним на паях искали счастья на сумму в сто пятьдесят тысяч рублей. И вот перед самым размежеванием добытой суммы глупый предводитель полоснул меня бритвой по шее. Ах, как это было пошло, Корейко! Пошло и больно! Хирурги еле-еле спасли мою молодую жизнь, за что я им глубоко признателен»[88]. Очень возможно, что Остап отбывал срок, в местах не столь отдаленных, так как, не смотря на то, что он чтит уголовный кодекс, его татуировка на груди, в виде Наполеона с кружкой пива имеет весьма однозначно трактовку, связанную с криминальным миром, но ладно не об этом сейчас… Он выступает в роли «пришельца», он являет себя как яркий луч и раскрашивает серый быт советского человека, который и так отягощен угаром НЭПА. Как результат, даже председатель не может вспомнить имени героя Лейтенанта Шмидта. Именно в кабинете председателя происходит всем известная встреча братьев лейтенанта Шмидта. Балаганов и Остап – это две противоположности мира авантюризма. Балаганов простой пройдоха, неудачник карманник, но в целом добрый и наивный юноша, а Остап – это элита авантюризма, не только Советского времени, но и сегодняшнего дня. Он статен, уверен в себе, умен, а еще в противовес Балагановской роли сына лейтенанта Шмидта, Бендер имеет в своем арсенале четыреста способов отъема денег, которые не нарушают уголовный кодекс. Но, как известно противоположности притягиваются. Шура повествовал Остапу историю про подпольного миллионера Корейко, Бендер искал и мечтал встретить такого индивидуума очень давно. В путь! Козлевич, в качестве водителя и рулевого, Шура – бортмеханик и заведующий всем, а Паниковского прихватили по случаю, кстати, не очень приятному, но главное командовать парадом будет Остап Бендер, а значит успех не за горами, не правда ли? Экипаж Антилопы занимает место головной машины автопробега, что дает им возможность «[…] снимать пенки, сливки и тому подобную сметану с этого высококультурного начинания»[89]. Покидая одну из деревень, по следованию автопробега Остап обращается к экипажу «Антилопы»: «Молоко и сено, – сказал Остап, что может быть лучше! Всегда думаешь: «Это я еще успею. Еще много будет в моей жизни молока и сена». А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили»[90]. Этот монолог слишком лиричен для «прежнего» великого комбинатора, но все-таки он исходит именно от него. И следом, фактически сразу, он набрасывается на Шуру: «Счастье никого не поджидает. Оно бродит по стране в длинных белых одеждах, распевая детскую песенку: «Ах, Америка – это страна, там гуляют и пьют без закуски». Но эту наивную детку надо ловить, ей нужно понравится, за ней нужно ухаживать»[91]. По всей видимости, Остап уже не тот, которым был в романе «Двенадцать стульев». Та легкость и наивность, с которой он смотрел, раньше на окружающий его мир пропадает, он становится более рациональным, взвешенным, и грустным. Да-да именно грустного Остапа в первом романе я не помню, а здесь он искренне сожалеет даже о тех действительных машинах автопробега, которые проносятся мимо. «Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями»[92]. Сквозь тернии к звездам, экипаж «Антилопы» все таки достигает города Черноморск. Остап впервые видит Корейко: «Этот денег на тарелочке не принесет. Разве только я очень уж попрошу»[93]. Остап не хотел верить, что противник настолько силен, такой конспирации подпольного миллионера он не ожидал. Происходит чреда комбинаций, по итогам которых Остап, несет Корейко его десять тысяч рублей, под видом полицейского, но он их не принимает и всячески отказывается. И здесь Остап теряет самообладание, чего раньше с ним не случалось. «Еще не осмыслив глубины своего поражения, великий комбинатор допустил неприличную суетливость, о чем всегда вспоминал впоследствии со стыдом. Он настаивал, сердился, совал деньги в руки Александру Ивановичу и вообще, как говорят китайцы, потерял лицо»[94]. В результате хитрых комбинаций миллион оказывается в руках у Остапа. Фанфары, овации, слуги, женщины, банкет, в конце концов, ощущение счастья и удовлетворения от исполнения своей мечты, ведь проделано так много работы – где же все это? «Вот я и миллионер! – воскликнул Остап с веселым удивлением. – Сбылись мечты идиота! Остап вдруг опечалился»[95]. Не кому разделить с ним его победу. Шура Балаганов так и останется навсегда мелким жуликом, который, даже имея пятьдесят тысяч, будет шарить по чужим карманам в поисках копейки… Козлевич наивен, Паниковского не воскресить, жены у него нет, постойте, а Зося…Остап предпринимает попытку вернуть «нежную и удивительную», но уже поздно… Итог – полный крах, надежд, иллюзий и мечты одного отдельного человека. Читатель понимает, что Остап может переквалифицировать в управдомы, и в какого угодно, но возможно такого куша ему больше никогда не видать… Так в чем состоит метаморфоза Остапа? В том, что он повзрослел, пережил пограничную ситуацию, которой для него выступило покушение на него предводителя дворянства. Он стал более осторожным. Но самое главное Остап Бендер стал живым, да-да, не удивляйтесь, он оживает для читателя, грустит, испытывает муки неразделенной влюбленности. В романе «Золотой теленок» Остап становится по настоящему живым, из разряда персонажей он переходит в образ легенды, которая когда-то существовала и, кстати, некоторые утверждают, что даже видели его. Остап – человек вне референта советской системы, он свободный художник и холодный поэт, а по сути человек, который хотел немного больше чем другие. Да, его слабостью были деньги, но мы все видим сегодня, к какой трагедии пришло современное российское общество в результате того, что в нашей стране не существует культуры пользования богатством. В результате того, что вплоть до 90-х годов прошлого века не существовало частной собственности как таковой, все было «общее», а общее, как все понимают – это ничье, но это уже совсем другая история… Остап Бендер – живой персонаж, который родился из-под гениального пера И. Ильфа и Е. Петрова, почтим их память вставанием, обнажите головы…
Другой Довлатов («Заповедник»[96] С. Довлатов)
«Заповедник» Довлатова – это уникальное произведение в творчестве автора. Не советую его читать при первом знакомстве с Довлатовым. Любое другое произведение – «Чемодан», «Иностранка», «Наши», «Филиал» и даже «Зона» подойдет для исходного впечатления о Довлатове, а уже второй прочитанной книгой должен стать «Заповедник». Книга уникальная, в творчестве писателя, так как после ее прочтения остается чувство грусти за главного героя, да и, в общем, ощущение нереализованности, тревоги, переживания и печали передается читателю. Нет – это не трагическая грусть, она может быть снисходительной, доброй, каждый решит для себя сам, но ее идея (грусти) проходит красной нитью сквозь повествование. Сразу предупрежу, главный герой много пьет, он борется со своим недугом, как может, но зачастую ему это не удается. «Несколько раз Митрофанов с Потоцким звали выпивать. Я отказался. Это не стоило мне больших усилий. От первой рюмки я легко воздерживаюсь. А вот останавливаться не умею. Мотор хороший, да тормоза подводят…»[97]. Почему я заостряю на этом свое внимание? Так как всем любителям ЗОЖ и других форм «новой религии» современности, которые относятся негативно к алкогольным пристрастиям, главного героя хочется сказать, что надо исходить из исторического момента написанного. Нужно вспомнить шестидесятников, из плеяды которых я вырву только первых, которые пришли на ум: В. Шукшин, Г. Шпаликов, В. Высоцкий. Не пили, не рвали себя, не стали гениями? То-то, хотя, по-моему, вопрос о пристрастии к алкоголю (в тот исторический момент) снял (в философском смысле) на высочайшем уровне В. Ерофеев[98]… Слава Богу с этим разобрались. Двигаемся дальше. Главный герой Борис, его произведения не пропускает Советская цензура, его не печатают. А что может быть худшей трагедией для автора? Вы возразите, ни один гениальный писатель не перестанет творить, если его литература не востребована – это так. Но не все же гениальные люди – это писатель – Ф. Кафка или художник – В. Ван Гог[99], не правда ли? Ведь существуют просто ХОРОШИЕ писатели, которых нужно и важно читать для формирования взгляда на жизнь, на историю, культуру. Ведь что такое культура сама по себе. Культура – это описание связей, между Богом и человеком, мужчиной и женщиной, человеком и природой, человеком и государством, человеком и человеком. А что делает это описание возможным, правильно – литература. «Доходили слухи о каких-то публикациях на Западе. Я старался об этом не думать. Ведь мне безразлично, что делается на том свете. Прямо так и скажу, если вызовут…»[100]. Главный герой не брюзжит и не жалуется. Жаловаться и брюзжать – это удел посредственных людей и неудачников. По всей своей сути Борис – не рядовой писатель и человек, да не Толстовец (много пьет, на грани развода с женой), не Достоевский (нет того стержня, который позволил пережить Достоевскому каторгу, потерю жены и детей), но он творческая личность. Почему творческий человек должен обладать силой воли? Ну, это как говорить о том, что И. Бродский (которого, кстати, Довлатов считал гениальным, и причем, сквозь время мы понимаем, что это неоспоримый факт) должен был быть моральным человеком, который, допустим уважал бы своих женщин (все помним, что это не так). Не мог Бродский для всех быть хорошим, уважать своих женщин, быть добрым и отзывчивым, так как не было бы тогда его творчества в принципе. Гений не может тратить усилия на обыденные вещи. Если внутреннее напряжение его духа занято творческим процессом, то он и существует в нем, творит, любит и ненавидит. А обыденные стереотипы, понятия добра и зла не могут быть мерилом для гения, как и для, по-настоящему хорошего писателя. Он со своими недостатками, он со своими алкогольными рейвами, он курящий одну за другой сигарету создает целый мир, а мир этот – литература, поэзия, музыка и искусство. Гимн творцу, который запутался, опустил руки и просто живет, так бы я сформировал главную идею «Заповедника» Довлатова…Духовидец Гофман («Песочный человек»[101] Э. Гофман)
В сборнике Гофмана, помимо «Песочного человека», содержится еще шесть новелл писателя: «Игнац Деннер», «Пустой дом», «Каменное сердце», «Магнетизер» и «Приключения накануне Нового года». Прочитав их всех, с уверенностью можно утверждать – это классика эпохи романтизма, времен, когда нравственные ценности, были мерилом мироздания и миропонимания человека эпохи XIX века. Где ценность женщины как таковой, была безусловной, будь то подруга Клара, жена Джорджина, искусственная Олимпия или непревзойденная Баронесса. Аура уважения и трепета перед женщиной, свойственна абсолютно всем произведениям эпохи романтизма (к сожалению, в современном обществе, потребления и информации, отношение к женщине как таковой несет в большинстве своем, лишь утилитарный характер, в прочем, как и к «Другому» в принципе). Чаяния главного героя, бесконечные разговоры, созерцание окружающего мира, слово-символ, в конце концов. Все это мы находим в произведениях Гофмана, но в этом он не индивидуален, он сын своей эпохи. В чем же состоит его индивидуальность как автора? В том, что Гофман – мастер воссоздания «ужасного», он вытаскивает наружу потаенные страхи своих героев, перерабатывает и употребляет их, зачастую против них самих, направляя деструктивную силу «ужасного» в пространство мысли, слов и вещей. В этом мире и существует герой Гофмана. Он напуган, его детские страхи, проносятся через всю его жизнь, находясь в его бессознательном. Они управляют им на протяжении времени жизни, заставляя неосознанно совершать поступки, на которые он бы не решился, если бы их не существовало. Вот, что пишет Клара Натанаэлю, в ответ на его письмо: «Теперь я хочу сказать тебе, что, по моему мнению, все ужасное и страшное, о чем ты говоришь, произошло только в твоей душе, а настоящий внешний мир принимал в этом мало участия»[102]. Дело в том, что зачастую внешний мир, трансформируется согласно внутреннему миру человека. Его взгляд, ощущения, тревога, страх, порождают соответствующую действительность. В данном случае бытие не опережает сознание, а трансформируется под его натиском. «Все были согласны с тем, что человек может иногда иметь такие чудесные видения, каких не в состоянии изобрести даже и самое разгоряченное воображение»[103]. Вспомним повесть «Посторонний»[104] Альбера Камю. Главный герой Мерсо, находясь в камере и размышляя о жизни, подводит для себя мысль о том, что человеку достаточно прожить один день на свете, чтобы находиться в заключении. Тем самым я хочу сказать о том, что разгоряченное воображение зачастую гораздо сильнее внешних обстоятельств. Как пример, мы можем вспомнить о душевнобольных, которые в принципе только и делают, что живут в собственном мире иллюзий. Так и Гофман пронизывает своих героев каким-то седьмым чувством (но не любовью, в традиционной трактовке) – это чувство «ужасного», которое подстерегает их за каждым углом. В результате реальность и воображение сливается в единое цельное восприятие, которое в свою очередь рождает бездну смысла. «Мне казалось, что какое-то оцепенение овладело моим взглядом, который оказался как бы прикованным к зеркалу»[105]. Аналогичным образом оцепенение вызывает чтение Гофмана, оно порождает смыслы, которые были внутри каждого, автор будто вытаскивает из недр читателя то «ужасное», что свойственно только ему. Думается, именно Гофман, Гоголь и Кафка – это три писателя, совместная работа которых могла бы создать поистине шедевральное произведение, которое бы стерло грань между вымышленным и действительным миром не только в воображении, но и в принципе…Как вам такая мысль?Жизнь наша копейка («Синдром пьяного сердца»[106] А. Приставкин)
После книги остается послевкусие доброй грусти, ностальгии, а закрывая ее, становится обидно, что так быстро она закончилась, но обо всем по порядку. Вся история произошла из-за капитализма, как не удивительно ☺ именно из-за его порождения – деньги-товар-деньги, да и вы не ослышались. Главный герой проводит целую ночь в лифте, так как в старых домах Болгарии за поездку необходимо было кинуть копеечку, а именно Болгарскую стотинку, ну а если ее нет, значит, ты никуда не едешь. Так вот главный герой никуда и не ехал, вернее, приехал, а выйти не смог. Он застрял в лифте, в полном одиночестве, а так как была ночь, стотинки у него не было, то ждать спасения ему пришлось до утра, но спасибо бутылке коньяка и записной книжке, в которой были отмечены его друзья. Ему бы очень хотелось, чтобы в этот момент они разделили с ним его одиночество и выпили рюмку коньяка, но так как физически это было невозможно, то герой предается воспоминаниям. «И разверзлись железные стены, и въяве увидал за длинным столом, составленным из нескольких разнокалиберных столиков, накрытых белоснежной льняной скатертью, гомонящую компанию гостей»[107]. Так вот, казалось бы, в таком неуютном и ограниченном месте, начинают разворачиваться множество историй, в которой каждый герой индивидуален, наделен собственным нравом, характером, драмой и радостью. Воспроизводит эти истории один человек – главный герой, который заперт в лифте до утра, но предаваясь воспоминаниям, описывает таких разных, но интересных персонажей. Вспоминается Ф. М. Достоевский со своей филигранной «психологией пера», у которого каждый персонаж – это целая история, целый мир. Так вот и в данном произведении вниманию читателя представлены множество историй, в которых главный смысл – это люди, вокруг которых и благодаря которым эти истории и возникают. Ну, вот например история, про того, кто выбрал север и его жесткие правила для своей работы и жизни: «Север – болезнь такая. Магнит для эмоциональных душ, затягивает необычным стилем жизни, стихией, вольницей, непривычной для нас, москвичей»[108], того, кто заболел им и уже без него не может. Или про замечательный напиток, который любят не менее замечательные люди – медовуха. «Рецепт же прост, как все гениальное: чистая родниковая вода, да мед, да время… Чем дольше стоит, тем забористее и приятней. Вкус, поверьте, вовсе не меда, никакой приторной сладости, а лишь необыкновенная душистость и нежность. Ну и как водится, приятное похмелье, без всяких там последствий. В общем, медовуха, пришлась мне по вкусу»[109]. Или про то, как можно хорошего человека отличить по тому, как он пьет отъявленную сивуху, которую ему подсунули товарищи, а он на них не обижается. Одним словом – замечательная книга, про душевных людей и искренние переживания автора, которому удалось раскрыть их в первую очередь для себя, ну и большое спасибо ему, что он поделился и с нами, а в заключение хотелось бы сказать: «Первая, как говорят колом, вторая соколом, третья мелкой пташечкой!»[110]Запрещается во время чумы плевать на котов («Чума»[111] А. Камю)
«[…]не так уж важно, как вы будете величать эту болезнь – чумой или лихорадкой. Важно одно – помешать ей убить половину города».[112]Лично для меня роман «Чума» – это очередной шедевр Альбера Камю, писателя и философа, который считал своим общественным долгом на протяжении всей своей жизни искать истину. Роман «Чума», можно поставить в один ряд с такими произведения автора, как «Посторонний», «Процесс», «Миф о Сизифе», «Первый человек» с их уникальными и общими чертами, присущими Камю, как гению выражения экзистенциализма. Но «Чума», по настроению, так же очень похожа на «Замок», Ф. Кафки, так как мы можем наблюдать в повествовании замедленный, клейменный стыдом мир маленького города, где жители блуждают, сталкиваясь в космической пустоте, вследствие своей заброшенности и изоляции от большого мира. Общее настроение эфемерности существования города и его жителей чувствуется после нескольких месяцев «эпидемии»: «[…]когда тревога затянулась, сердца людей, казалось, очерствели, и каждый жил или шагал где-то в стороне от этих стонов, как будто они стали естественным языком человека»[113]. Мы наблюдаем картину глобального отчуждения в городе, автор рисует нам абсурдность всего мира через появления скверны, эпидемии чумы. Но является ли чума только эпидемией, которая заставляет жителей Орана воспринимать краски неба и запахи земли иначе, безусловно, нет – это пример «пограничной ситуации», которые описывал в своих трудах другой философ, один из родоначальников экзистенциализма – К. Ясперс[114]. В результате явления чумы, жители города ощутили хрупкость и конечность своего индивидуального существования, что не могло, не отразится на общей атмосфере городской среды и его жителях. Пограничная ситуация заставляет человека искать основания своей жизни в форсированном режиме, таким образом он осмысливает себя и «Другого» из более глубоких и искренних побуждений. «Люди – они скорее хорошие, чем плохие, и, в сущности, не в этом дело»[115]. Пишет Камю, гениально переходя к осмыслению разрушительной идеологии фашизма, которая захлестнула Европу и привела к известным событиям, он пишет далее: «они в той или иной степени прибывают в неведении, и это-то зовется добродетелью или пороком, причем самым страшным пороком является неведение, считающее, что ему все ведомо, и разрешающее себе посему убивать. Душа убийцы слепа, и не существует ни подлинной доброты, ни самой прекрасной любви без абсолютной ясности ведения»[116]. Тем самым мы можем сказать, что именно неведение, считающее, что ему все ведомо и является тем центром любой идеологии, которая в итоге пропагандирует насилие и приводит не только к фашизму, но и к тоталитарным режимам, политическим диктатурам, межнациональным конфликтам и локальным войнам. И главное это не только отсылка к событиям во Франции в период фашистской оккупации, а именно сама атмосфера удушья, которая царит вокруг. Эта мысль открывает более глубокий смысл повествования, в котором Камю доносит до нас, что чума – это аллегория скверны человеческой, любой тоталитарный режим, фашистская идеология, сегрегация идет от человека, человека зараженного этой скверной: «[…]каждый носит ее, чуму, в себе и не существует такого человека в мире, да-да, не существует, которого бы она не коснулась. И надо поэтому безостановочно следить за собой, чтобы случайно забывшись, не дыхнуть в лицо другому и не передать ему заразы»[117]. Человек сам является разносчиком этого микроба скверны, который и порождает убийство, насилие и расовую неприязнь. Но есть ли решение для человека в этом абсурдном мире, автор отвечает на этот вопрос мир без любви – это мертвый мир: «[…]и неизбежно наступает час, когда устав от тюрем, работы и мужества, жаждешь вызвать в памяти родное лицо, хочешь, чтобы сердце умилялось от нежности»[118]. И, несмотря на то, что Камю утверждал, в своем произведении «Миф о Сизифе»: «Абсурд развеял мои иллюзии: завтрашнего дня нет. И отныне это стало основанием моей свободы»[119], хочется, надеется, что именно любовь может являться основанием свободы и надежды, каким бы не было трагичным и страшным наше прошлое или настоящее.
«Иметь» мир или «Быть» с ним («Иметь или Быть?»[120] Э. Фромм)
Отвечу сразу на вопрос, почему же так важно прочитать именно эту работу Фромма. Ответ однозначен: «чтобы пробудиться». Также сразу надо предостеречь читателя о трудности восприятия «философа от психологии» Э. Фромма. Но я совершенно не собираюсь этого делать, потому что читать его достаточно просто, не обязательно быть профессором, достаточно, допустим, читать русскую классику либо стать, на время прочтения более внимательным и сосредоточенным. Всё-таки это не литературный жанр, в полной мере, некий академизм встречается, но Фромму удается главное, он объясняет сложные вещи понятным языком, но перейдем непосредственно к книге. Темп жизни современного общества нельзя недооценивать, скорость развития медиа, распространения информации, физического передвижения (благодаря самолетам, скоростным поездам), социальных связей (которые становятся слабыми), капиталистическая парадигма (время-деньги), все эти факторы формируют повседневного человека. Жизнь напоминает бег, причем совсем не обязательно на длинную дистанцию…Человек запрещает сам себе остановиться, осмыслить свой жизненный путь, расставить для себя приоритеты, он словно двигается по инерции, увлекаемый вихрем общественного уклада и понятий, которые для него приготовило общество. «[…] большинство людей живут в полудреме и не осознают, что огромное число явлений, которые они считают не подлежащими сомнению, на самом деле представляют собой иллюзии, произрастающие под воздействием социального окружения»[121]. Было бы ошибкой утверждать, что современный человек живет вне идеологии. Идеология для нас приготовлена, мир выстроен по принципу капиталистической системы, потребление является для человека высшей целью, словно образ «Золотого тельца», которому покланялись иудеи в пустыне. Причем не, сколько потребление вещей, а потребление знаков является высшей ценностью сегодня. Мы покупаем не автомобиль, а марку известного концерна, не телефон, а IPhones, не кроссовки, а «Balenciaga» и т.д. Скромная установка на «Быть» становиться абсурдной, ведь зачем тогда вообще «Быть» если ничего не «Иметь»? «Человек с ориентацией на «иметь» относится к миру, как хозяин к собственности, к своему имуществу»[122]. Можно сколько угодно говорить о том, что Маркс устарел (но в основном эти слухи утвердились в результате капиталистического уклада хозяйствования современности), но ТОВАРНЫЙ ФЕТИШИЗМ никуда не исчез. Складывается ощущение, что привязанность к вещам – это родовое свойство человека. «Современный потребитель может определять себя с помощью следующей формулы: я есть то, чем я обладаю и что я потребляю»[123]. Не ценностные установки или интеллектуальный уровень является мерилом для человека дня сегодняшнего, а его материальный статус. Мы воспринимает человека через призму его финансовой составляющей. Он молод, имеет высокооплачиваемую работу (совершенно неважно какую, главное высокооплачиваемую), дорого одет, имеет автомобиль престижного класса, для того, чтобы утвердить его надлежащим членом современного общества больше ничего не нужно. Неправда ли невысокая цена для признания тебя своим? А как же быть с духом, интеллектом и душой? По-видимому, мы бессознательно выносим эти свойства человека на задворки исторического момента. Современное общество напоминает этакую медузу, которую вывернули наизнанку, в результате центр стал периферией, а периферия центром. Самая главная цена, которой мы расплачиваемся за отношение к миру в категории «Иметь» – это наше отношение к «Другому». Мы начинаем относиться к нему с точки зрения потребления, совершенно не осознавая этого, он нужен нам для удовлетворения своих собственных нужд, мы не видим смысла привязываться к нему, искренне сочувствовать, помогать, сопереживать. Но есть одно большое отличие современного информационного общества от потребительского – создание Интернета. «Мы уже больше не хозяева техники, мы – ее рабы; и если раньше она помогала творчеству, то сегодня у нее совсем иной лик – это богиня разрушения (подобная индийской богине Кали), которой и мужчины и женщины готовы принести в жертву себя и своих детей»[124]. Заметьте это написано в 1976 году, когда Интернет существовал лишь в проекте, для военных нужд США. Сейчас общение в интернет-пространстве становится более привычным, нежели в реальном, жизненном пространстве. Тем самым между человеком и человеком встал экран, безжизненный и искусственный, следовательно того «Другого» я воспринимаю как нечто неодушевлённое, «Другой» становится вещью фактически в полном смысле этого слова… Необходимо остановиться. Помыслить себя и окружение, рефлексия необходима. Человек должен решить для себя «Иметь» ему этот мир, либо «Быть» в нем. Ну и в заключении, лишь цитата, написанная 44 года назад Фроммом: «Есть все основания предполагать, что по мере роста населения возрастает вероятность смертоносных эпидемий»[125]. По-моему, веский аргумент для прочтения, не правда ли?Интернет как идеальная вещь[126] («Хищные вещи века»[127] А. Стругацкий и Б. Стругацкий)
В этой антиутопии раскрываются проблемы всеобщего радикального гедонизма, необразованности, неприятия интеллектуалов, которых в этом обществе презрительно называют «Интели». Но я бы хотел остановиться на «слеге». «Слегом» в романе называют наркотик. При его употреблении (а он требует совершенно определенного, лишь ему присущему акту употребления) человек получает удовольствие, которое не может сравниться ни с одним ощущением, которое он может получить в реальной жизни. «Слег» это квинтэссенция вещи, так называемая идеальная вещь общества потребления, возможно, все поколение общества потребления шло к созданию вещи подобного рода, а возможно, и все человечество… Главный герой негодует в страхе за человечество, считая этот наркотик конечным итогом развития человеческой цивилизации. «Это конец взаимодействию человека с природой, это конец взаимодействию личности с обществом, это конец связям междуличностями, это конец прогресса […]. Все миллиарды людей в ваннах, погруженные в горячую воду и в себя. Только в себя…»[128]. Не кажется ли вам, что сеть Интернет (дополненная и виртуальная реальность, идея Интернет вещей) имеет все предпосылки для того, чтобы стать идеальной вещью, для того, чтобы мы подключили к ней свои тела, создали идеальный компьютерный образ и ушли в нее окончательно со всей своей натуральной гарантией, как такая перспектива?Композитор, поэт, певец («Парус»[129] В. Высоцкий)
По-настоящему народный «Наш Володя» – композитор, поэт и певец. В. С. Высоцкий – парадоксальный литератор и поэт. Он был признан ЦК и народом, причем всех классов. Его, любили интеллигенты и блатные, коммунисты и диссиденты, поистине беспримерный гений своего времени. Хотя именно его время рождало множество гениев, несмотря на цензуру. Как у А. Ахматовой «Когда б вы знали из какого сора…»[130]. Но, несмотря на всесоюзное признание ни одного сборника стихотворений Высоцкого не вышло при его жизни:Кто такой Джон Голт? («Атлант расправил плечи»[144] А. Рэнд)
Давно хотел прочитать эту увесистую Библию капиталистического общества, но все как-то не доходили руки, не хватало времени, но в большей мере существовал страх перед столь объемным произведением. Тем более после обучения на философском факультете еще присутствует во мне аллергия на тяжеловесные философские концепции. К коим, как мне казалось, после прочтения отзывов на книгу, относится и данное произведение. Ведь ее автор является основателем философии рационального индивидуализма, который противопоставляется коллективизму. Но, все оказалось совсем не так страшно и запутано, в общем – это довольно обычный классический роман, со всеми присущими ему признаками. По тематике, который гораздо слабее «трилогии желаний» Т. Драйзера[145], а по смыслу уж конечно не дотягивающий до триады Г. Гегеля с его законченным вариантом философии в принципе (мне показалось, что три части романа и их название должны сливаться в общую концепцию, которой я, к сожалению или к счастью не проследил). В романе определенно прослеживается главная идея и персонаж – это тот самый Джон Голт, который выступает в качестве идеала человека-творца, живущего исключительно за счёт своих творческих способностей и таланта. Его образ призван разоблачить косность политиканов и лень человека, не желающего трудиться и создавать. Дагни Таггерт (главная героиня романа) именно в его честь называет свою железнодорожную линию, которая построена из нового материала – это Риарден-металл. Ведь кто такой Джон Голт? «Когда люди произносят его имя, это всегда бывает из…Страха? Отчаяния? Безысходности? Да…да, именно так. Я хочу, чтобы они понимали это!»[146]. Дагни – идеалист, который в принципе отвергает даже боль и увечье: «[…]боль и уродство никогда нельзя принимать всерьез»[147]. Она богата, энергична, молода и хочет показать и доказать окружающим, что дело ее отца живо. Она не боится краха своего предприятия, пусть бояться другие – менее амбициозные, успешные и молодые, ведь она же работает и стремиться не только заработать, но и сделать что-то лучше. Но здесь читателю становиться как-то пресно, потому что у всех нас есть примеры из жизни, когда человек идет к материальному успеху на протяжении всей жизни, но что-то идет не так. Или стремление создать или изобрести что-то на благо и для общества, оборачивается против него, и он опускает руки. Нет, я не призываю к пессимизму, ну уж слишком наивны эти персонажи А. Рэнд, как Д. Таггерт, так и Фриско д'Анкония, которые получили огромное наследство от своих родственников. Я, конечно, соглашусь с автором: «Если наследник достоин своих денег, они станут ему служить. Если же нет, они его разрушат»[148]. Или с ее утверждением о посредственных людях: «Вам известен критерий посредственности? Это злоба по отношению к чужому успеху. Им не знакомо одиночество, которое приходит, когда достигаешь вершины. Одиночество из-за отсутствия равного, ума, который ты мог бы уважать, и открытия, которым ты мог бы восхищаться»[149]. Но кто такой этот «посредственный» человек, в произведении А. Рэнд, мне не понятно. Клеймить всех тех, кто не заработал больших денег, по-моему, глупо, считать за человека второго сорта, того, кто не стремится к материальному благу тоже. Возможно, простой человек и хочет просто быть «посредственным», быть небокоптителем (как о таких людях писал Гоголь), но это же не значит, что он не может критически оценивать себя и окружающую обстановку, например политическую или экономическую? А если это так, то он совершенно не заслужил звания «посредственного», он имеет право на свою посредственность, как и любой капиталист на свой эгоизм и капитал. Мне вспоминается нашумевший Оскароносный фильм «Паразиты»[150]. Не правда ли идеи фильма и книги А. Рэнд похожи. А именно – не только высший класс небезупречен, но также низшие слои, то есть те самые «посредственные» люди, злые, коварны и готовы обмануть, особенно если вопрос касается материальных ценностей. Одни работают, другие пожинают плоды их труда и уже не капиталист экспроприирует продукт труда рабочего, а рабочий присваивает блага капиталиста, тем самым Марксистская максима оборачивается против «посредственного» человека. И такой фильм с данной идеей забирает Оскара, а книга А. Рэнд переживает уже 13-е издательство. Но после выхода книги прошло 62 года, а классовое общество «перестало» существовать, ведь об этом сегодня нам кричат во всеуслышание, ну а почему же происходит такое расслоение между богатыми и бедными, ведь та самая либертарианская максима, о которой писала Рэнд победила и правит западным обществом сегодня. Одним словом для меня лично позиция рационального эгоизма неубедительна, хотя, наверное, отчасти следованию ей, в современном мире мы обязаны традиции филантропии, которая появилась со стороны влиятельных бизнесменов. Но с другой стороны мы понимаем, что тех денег, которые вкладывают самые влиятельные компании в рекламу своей продукции, хватило бы, чтобы победить голод на всей планете. Но давайте вернемся к произведению и ее героям. Так Джон Голт – это прототип Г. Форда, гениального инженера и бизнесмена, создателя великой империи, поклонение, которому описано еще у О. Хаксли в книге «О дивный новый мир»[151], которая была написана на 25 лет раньше, в которой никто не задавался вопросом «Кто такой Джон Голт?», люди просто «осеняли себя знаком Т». Фриско д'Анкония, Риарден и тем более Джон Голт – незаурядные, умные и сильные мужчины, но почему Рэнд уложила всех их по очереди в постель со своей героиней? Думается, прослеживается влияние не только концепций автора и философа, но и тяга к эмансипации, в результате которой прослеживается не только этика умеренного эгоизма, но и этика полигамии. Как раз именно сексуальный вопрос в либертарианской концепции и является ее слабым звеном, достаточно обратить внимание на ЛГБТ сообщества запада и борьбу за гендерность, где понятие отец и мать перестают существовать, а на смену им приходит родитель 1 и родитель 2. В заключение хотелось бы сказать, что, данную книгу, наверное, стоит прочитать, она ставит много вопросов, но не дает на них ответов. Хотя, по моему мнению, философское произведение, перенесенное в литературное, как раз и должно раскрывать свою идею любому читателю, но если эта концепция и работает, в данном случае она получилась уж очень уязвимой, а противоречий в ней не меньше, чем в доктрине построения коммунизма.Лекарство от лености («Так говорил Заратустра: Книга для всех и для Никого»[152] Ф. Ницше)
«Прежде хула на Бога была величайшей хулой; но Бог умер, и вместе с ним умерли и эти хулители. Теперь хулить землю – самое ужасное преступление, так же как чтить сущность непостижимого выше, чем смысл земли!»[153]. Очень необычно воспринимается Ницше, при первом с ним ознакомлении, для человека христианской религии, в особенности православной. Большинству с детства прививали духовную культуру. Отношение к религии конечно у всех сугубо личные, но думаю многие, по-крайней мере в сложные жизненные периоды о Боге вспоминают и взывают прийти на помощь. А в рассматриваемой нами книге, практически с первых страниц обрушивается на читателя «Бога нет, Бог умер!». В сочетание с непревзойденной мощью и энергетикой повествования, стиль которого больше напоминает танец, задает бешеный темп и энергетику, вложенную философом в произведение. «Так говорил Заратустра» – книга, которую многие называют библией Ницше. Философ подобен Иисусу, он создает собственную религию, а без апостолов, религия это учение (анекдот в стиле ДАО о дьяволе и религии). «Спутников ищет созидающий, а не трупов, а так же, как он, ищет созидающий, тех, кто пишут новые ценности на новых скрижалях. Спутников ищет созидающий и тех, кто собирал бы жатву вместе с ним: ибо все созрело у него для жатвы. Но ему не достает серпов; поэтому он вырывает колосья и негодует»[154]. Но произведение Ницше, это не проповедование всеобщего добра и милосердия, не взывание к высшим моральным, устоявшимся до творчества Ницше, ценностям. Ницше создает не только философскую систему, самое интересное это то, что он разрушает библейскую парадигму, взывая человека не быть смиренным и послушным. Философ призывает вырваться из этих оков, уповая лишь на себя, на свою волю и жизненную энергию, и только благодаря этому стать свободным. Освободится, пройдя через себя и только благодаря себе. «Новой воле учу я людей: идти той дорогой, которой слепо шел человек, и хвалить ее, и не уклоняться от нее более в сторону, подобно больным и умирающим. Больными и умирающими, были те, кто презирал тело и землю и изобрел небо и искупительные капли крови; но даже и эти сладкие и мрачные яды брали они у тела и у земли!»[155]. Но в своем понимании свободы Ницше не до конца категоричен, он дает понять, что если в человеке есть хоть искорка воли, то он может и должен быть свободным, ведь это и есть удел человека, он должен жить и настоящая жизнь через его свободу и волю откроется ему. «Есть тысячи троп, по которым еще никогда не ходили, тысячи здоровий и скрытых островов жизни. Все еще не исчерпаны и не открыты земля человека. Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы одинокие! Неслышными взмахами крыл веют из будущего ветры; и до тонких ушей, доходит благая весть»[156]. «Воля освобождает: таково истинное учение о воле и свободе – ему учит Заратустра. Не хотеть больше, не созидать больше не ценить больше! Ах, пусть эта великая усталость навсегда останется от меня далекой! Даже в познание чувствую я только радость рождения и радость становления моей воли; и если есть невинность в моем познании, то потому, что есть в нем воля к рождению»[157]. Заратустра равнодушен к тяготам и суровым испытаниям и именно через них он становится, абсолютно свободен. Он взывает человека следовать его примеру, двигаться только вперед и не останавливаться на пути к свободе, бежать к идеалу сверхчеловека и верить лишь в себя в свою силу и мощь! Иначе крах и станем мы отступниками истинной цели и откажемся от абсолютной свободы своей. «Они сидят по целым вечерам друг у друга и говорят: «Будем опять, как малые дети и станем взывать к милосердному Богу!» – устами и желудками, которые испорчены набожными кондитерами»[158]. Произведение Ф. Ницше «Так говорил Заратустра» являет в себе произведение освобождения человеческой души. Свободы души именно подлинной, в которой нет места религии, за то в ней есть личность: сильная, волевая, сверх-мотивированная именно земным существованием. Ницше, по моему мнению, можно сравнить с Конфуцием он проповедник не философии, а именно мудрости, причем земной мудрости жизни. Его житейскую мудрость, которую можно впитать практически из каждой строчки книги, человек может сделать для себя писаным уставом, по многим вопросам своего существования. Я считаю, что человек, который поймет и оценит советы Ф. Ницше в лице Заратустры, избежит многих жизненных ошибок, ведь это произведение являет в себе лекарство от лености, флегматии, апатии и отчуждения, оно есть учение о свободе в чистом виде.Лондон под винил («Странник по звездам»[159] Дж. Лондон)
«И всюду она – вечная, великолепная, несравненная женщина».[160]Я слышу в этом произведении Дж. Лондона потрескивание… Потрескивание иглы по виниловой пластинке, потому что прочтение данного произведения напомнило и отсылает меня к тем чувствам, которые я испытываю, когда наслаждаюсь музыкой, воспроизводимой на виниловом проигрывателе. Чтение этой книги отсылает меня к чему-то ретроградному, через потрескивание винила мы поворачиваемся к произведению как цельному созданию, которое возвращает нас к природе музыки, а, следовательно, как любое произведение искусства будоражит в нас духовные чувства. Дж. Лондон возвращает нас к жанру романа в романе, к классике литературы. Множество сюжетов переплетаются – приключения, историческая сага, вестерн, а в корне всех историй лежит борьба за человеческую свободу. В этом произведение Лондона есть и настоящее и наивное. Когда мы прослушиваем пластинку на виниле сегодня, мы становимся героями старых Французских черно-белых фильмов, в которых непременно курят сигареты марки «Gitanes»[161], говорят о вечном, о любви, страстях и пороках. Тех фильмов, о которых писал Жан-Люк Годар[162]: «Чтобы снять хороший фильм ничего не нужно, только мужчина, женщина и пистолет». Так и Лондон подтверждает для меня следующую мысль – любовь всегда уместна, особенно любовь между мужчиной и женщиной, она в принципе и есть единственная. Мужчина встречается с женщиной, как плод любви появляются дети (образ женщины матери), мужчина уходит с этой женщиной (стоп-кадр), «вечной женщиной», как пишет Лондон. Читая Лондона, я будто забываю о том, что существовали суфражистки, не было С. Де-Бовуар[163], с ее гимном эмансипации (конечно в проекте, книга «Второй пол»[164] не задумывался как библия эмансипации, но стала таковой), как будто я не знаю о трансгендерах, как будто бы ничего этого не было в истории. В романе Лондона есть только мужчина и женщина, мужчина, который всю свою жизнь стремится к своей женщине и женщина, которая всю свою жизнь только и ждет своего «вечного мужчину». Мужчина, который всю свою жизнь делает себя ради той одной «вечной женщины», которая есть или была или будет в его жизни. Сменяются поколения, мужчины и женщины, но остается один конкретный мужчина и одна конкретная женщина, эта идея для меня является самой стержневой в этом произведении Лондона. «Мужчина отличен от женщины. Она живет повседневностью, и ей, недоступно то, что лежит за гранью настоящего. Нам знакомы честь, несравнимая с ее честью, и гордость, о которой она даже не может помыслить. Наши глаза устремлены вдаль, ибо они созерцают звезды, а ее глаза видят только твердую землю под ее ногами, руки возлюбленного, сжимающие ее в объятиях, младенца, жадно прильнувшего к ее груди»[165]. «Более великой, чем наш труд и наше дерзание, больше нашей изобретательности и полета воображения, более великой, чем битва, созерцание звезд и таинство веры, – самой великой всегда была женщина»[166]. Тем самым слушая музыку на виниловом проигрывателе и, читая Лондона, я ощущаю себя в традиционном двухмерном прекрасном мире, который не нуждается в совершенствовании, а лишь требует сохранения своих культурных и духовных норм. В мире, который находится вне галактики Интернет, родителя один и родителя два, ЛГБТ сообществ, риска информационных войн и цветных революций, в нем ничего этого нет, только совершенная красота, которая по уверениям спасет наш мир от катастрофы, хочется на это надеется.
Меновая стоимость человека («Элементарные частицы»[167] М. Уэльбек)
«Освободившись от ограничений, которые накладывают на личность происхождение, привычки, устойчивые правила поведения, современный человек готов занять свое место во вселенской системе торговых сделок, где ему будет однозначно присвоена определенная меновая стоимость».[168]В заглавии приведена в качестве эпиграфа цитата из сборника эссе М. Уэльбэка «Мир как супермаркет»[169]. Этот сборник вышел во Франции в 1998 году, фактически одновременно с романом «Элементарные частицы», между ними существует не только временная, но и смысловая связь. Главной идеей этих двух разных, но похожих произведений одного автора является представление человека в качестве товара. Человека, который лишился оснований веры, духовности, а, следовательно, человеческого лица. Общество благополучия, которое сформировалось на западе во второй половине XX века, характеризуется максимальным уровнем потребления, высокими скоростями развития науки и производства, что повлекло за собой экономический подъем и высвобождение свободного времени для человека, которого не было столько ни в какую другую эпоху. В результате данного исторического развития сформировались определенные парадигмы, которые характеризуют именно эту эпоху – это стремление к наслаждению, в том числе радикальный гедонизм. Молодость – как основополагающий фактор, который только и может позволить человеку получать наслаждение, отсутствие веры (что и происходит в современном Европейском обществе сегодня, когда здания церквей, которые не пользуются интересом у католиков, переделываются под мечети, для арабского населения). Центральными героями Романа являются два брата – Брюно и Мишель, совершенно разные люди, как это часто бывает у самых близких родственников в любой семье, они являются яркими представителями Европейского общества второй половины XX века. Брюно – обычный работник социальной сферы с неудавшейся личной жизнью и манией сексуального наслаждения, по поводу которого занимается постоянной рефлексией, испытывая страх перед старостью. «По мере того как его эрекция становилась все труднее и быстротечнее, Брюно впадал в безвольную, печальную расслабленность. Секс являлся главным смыслом его существования, теперь он понял, что изменить что-либо уже невозможно. В этом отношении Брюно был типичным представителем своей эпохи»[170]. Мишель – ученый, который ломает себе голову над идеей, которая соединяет физическую теорию и биологию, космос и генетику, элементарные частицы и человека как такового. Он в свою очередь вызывает более теплые чувства у читателя, так как является ученым, который ищет путь совершенствования природы человека. По результатам его работы, научное сообщество создает искусственного человека с одним лишь желанием бесконечного удовольствия. В своих индивидуальных качествах Мишель выпадает из этого общества, он посторонний, но не в смысле произведения Камю[171], а в смысле своей природной гениальности и возможно именно из-за этого, а не из-за смерти своей любви Аннабель он покончил с собой, после написания последних строк своей научной работы. Он осознал всю тяжесть этого мира потребителей, в котором не осталось места гармонии и искренней любви, мира соревнования и борьбы, суетности, насилия и радикального гедонизма. Так же о сходстве идей двух произведений автора. Приведу еще одну цитату из сборника эссе «Мир как супермаркет»: «Так или иначе, если мы будем и впредь придерживаться механистичного и индивидуалистского видения мира, то мы обречены. Мне не кажется разумным продлевать страдания и беды. Идея индивидуализма господствует над нами пять столетий, пора свернуть с этого пути»[172]. Тем самым автор призывает остановиться и совершить поворот к традиционным ценностям, которые были разрушены в эпоху осуществления сексуальной революции. О легализации противозачаточных средств в 1967 году во Франции: «Это и был тот самый момент, начиная с которого широким слоям населения открылся доступ к «сексуальной свободе», доселе приберегаемой для себя привилегированными кругами, представителями свободных профессий и богемой, равно как и руководителями мелких и средних предприятий»[173]. Сексуальная свобода привела к ступени исторического возвышения индивидуализма, так как произошло разрушение семьи как последнего островка первобытного коммунизма «общественного хозяйства», следовательно разрушилось последнее препятствие между индивидом и рынком. Человек отныне превращается в товар и приобретает меновую стоимость. А когда человек воспринимается не в качестве личности, а в качестве товара, то его можно купить, заменить, совершить над ним факт насилия, в конце концов, убить, причем осуществляя этот акт с точки зрения потребления, то есть, получая удовольствие в этот момент. «Физическое насилие, самое крайнее проявление индивидуальности»[174]. В заключение хочу сказать, проза Уэльбэка тяжела для восприятия, большое количество сексуальных сцен может оттолкнуть интеллигентного читателя. Существует такое мнение что порнографичность и искусство не совместимы, проза Уэльбека в основном именно порнографична, а не эротична. Но в своей работе он раскрывает те нарывы Европейского общества, которые не до конца еще раскрылись в современном социальном пространстве России. Уроки, которые мы можем извлечь из нее, позволят нам избежать превращения человека и общества в товар всеобщего потребления с определенной меновой стоимостью.
Мои три аргумента За! («Даниэль Штайн, переводчик»[175] Л. Улицкая)
«[…] идеология, ставящая себя выше нравственности, неизбежно становится преступной».[176]Во-первых, необходимо сказать, что, безусловно, книга заслуживает внимания и прочтения, причем чтения внимательного. Так как и любому настоящему романа, данному произведению присуще множество сюжетных линий и действующих героев. Хотя, на первый взгляд, роман состоит из разрозненных писем, переписок, текстовых записей, да и просто заметок из прессы и СМИ. Именно здесь и кроется мастерство писательницы Л. Улицкой, она с помощью этих маленьких отрывков создала цельную картину, как историческую, так и художественную, представив читателю роман как таковой, в котором, безусловно, есть место для собственных размышлений, но по большому счету главная тема ясна и понятна. Самое главное, что читатель сразу включается в материю повествования и переживает за отца Даниэля, юную Хильду и находит для себя человеческое лицо даже в заядлой грубой коммунистке, Рите Ковач, то есть мы верим в эту историю, которая сшита из реальных и вымышленных фактов. Во-вторых, читатель понимает, что главной темой произведения является не только пресловутый еврейский вопрос, но и вопрос веры, да-да именно веры, а не религии. Улицкая пишет: «Даниэль всю жизнь шел к одной простой мысли – веруйте как хотите, это ваше личное дело, но заповеди соблюдайте, ведите себя достойно. Между прочим, чтобы хорошо себя вести, не обязательно даже быть христианином. Можно быть даже никем»[177]. И неважно кто вы Иудей, араб, католик или православный, оставаться человеком нужно и можно в любой ситуации, нужно иметь мужество для этого – это бесспорно, но изначально каждый человек свободен быть, свободен быть настоящим человеком. Любой антисемитизм, сегрегация и любое притеснение по национальному признаку находится в прямой пропорциональности от уровня культуры государства и, следовательно, его граждан. Если ценность культуры и истории будет значима для поколения, то геноцид и холокост никогда не повторится, а возможность третьей мировой войны останется только на страницах романов фантастов. В-третьих, по моему мнению, данную книгу необходимо ввести в курс школьной программы, так как со стороны учеников старших классов есть запрос именно на прозу современную, понятную им, доступную и ясную. Полезность этого романа будет безусловна, так как ученик получит представление о второй мировой войне, притеснении по национальному признаку, выработает для себя (с помощью учителя в первую очередь) гуманный ориентир поведения к «Другому» а значит, будет ориентироваться на более широкий круг жизненных ценностей в дальнейшей взрослой жизни.
Мы катастрофически не умеем быть счастливыми («Острова в океане»[178] Э. Хемингуэй)
Роман «Острова в океане» я прочитал еще лет пятнадцать назад, когда заканчивал школу, тогда он произвел на меня впечатление, которое можно сравнить с чтением любой мало-мальски известной книги о приключениях и путешествиях. Да, неплохой роман, на большее он не дотягивал. По странному стечению обстоятельств эта книга переезжает со мной из одного места в другое, помимо того, что год ее издания 1986, я так затер ее обложку бесконечными переездами, что она приобрела просто темно-синий цвет, на котором нельзя различить ни названия, ни автора. И вот недавно я посмотрел на свою полку и совсем не понял, что это за книга, смотрит на меня, только открыв, я узнал ее – старина Хемингуэй и новое прочтение вызвало у меня совершенно другие эмоции. На этот раз, дочитав и громко захлопнув книгу (такая традиция зародилась у меня в 15 лет, когда я только начинал знакомиться с литературой и упивался Достоевским и Мураками, разбавляя их Пелевиным, но традиция осталась до сих пор. Дочитал книгу, хлопни! ☺). Первая мысль, которая меня посетила в этой секундной тишине, следующая – мы катастрофически не умеем быть счастливыми. К этой мысли меня подвел не только сюжет романа. Я проанализировал шестнадцать лет своей жизни, которые прошли после школы, подумал о моем отношении к роману тогда и сейчас. Ведь книга всегда одна, а читатель разный, даже спустя время, один и тот же человек, взяв в руки одну и ту же книгу, может получить совершенно различные эмоции. Ко всему в своей жизни, в том числе к литературе мы относимся через опыт, опыт – это мать всех наук. Именно эта книга, отослала меня туда, в прошлое, я посмотрел на себя и вспомнил о своих печалях, трудностях и переживаниях. Конечно, сейчас для меня это смешно, по-моему, я был абсолютно счастлив тогда, но может быть и сейчас, несмотря ни на что я счастлив, но этого не замечаю? Не смотря на то что, после рубежа тридцати лет практически любой человек на своем примере наблюдает конфликт мечты с реальной жизнью, будь то мужчина или женщина, если они не обзавелись семьей. Или в большей степени мужчина, если не сделал карьеру и не заработал достаточно материальных благ, не достиг той мечты, к которой шел. Одним словом, я счастлив, просто не могу схватывать этот момент вовремя, причем катастрофически. Но давайте, наконец перейдем к произведению, ведь именно оно подтолкнуло меня поразмышлять о счастье и том моменте, в котором я не умею его схватить[179]. Главный герой романа – это востребованный художник маринист Томас Хадсон. Роман делиться на три части, каждый из которых отсылает к определенному месту, связанному с океаном и морем – это «Бимини», «Куба» и третья часть «В море». «Бимини» – это абсолютное счастье, пусть немного скучное, но настоящее и искреннее. «Говорят, счастье скучно, думал он, лежа с открытыми глазами, но это потому, что скучные люди нередко бывают очень счастливы, а люди интересные и умные умудряются отравлять существование и себе и всем вокруг»[180]. Главный герой живет на острове, на летние каникулы его навещают трое любимых сыновей, от двух браков, которые остались в прошлом (хотя сожаления о разрыве с первой и второй женой, преследуют его по сей день). Самый маленький Эндрю и средний Дэвид, от второй жены, старший Томас от первой, а рядом с ними еще и лучший друг Томаса Хадсона – Девис Роджер. На протяжении целого месяца Томас Хадсон был счастлив. Они купались с детьми в океане, ловили рыбу, вели бесконечные беседы, он любовался и упивался их компанией, они наполняли каждый его день смехом и любовью. «Было много такого, что в свое время делало его счастливым. Но то, что за этот месяц дали ему эти четверо, во многом не уступало тому, что когда-то умел дать один человек, а печалиться ему пока было не о чем»[181]. Как это обычно бывает трагедия приходит совершенно нежданно, кажется, только вчера Томас Хадсон проводил детей и Роджера с острова. Он получает телеграмму: «Ваши сыновья Дэвид и Эндрю погибли вместе с матерью в автомобильной катастрофе под Биаррицем. До вашего приезда все хлопоты берем на себя. Примите наше глубочайшее сочувствие»[182]. После этой телеграммы Томас Хадсон никогда больше не будет прежним. Часть вторая – «Куба». В ней Томас Хадсон пытается найти основания для своей дальнейшей жизни, пытается ухватиться за обрывки воспоминаний, но тут же откидывает их, так как пообещал себе не копаться в прошлом – это ни к чему. Перед нами предстает разбитый главный герой, со стаканом коктейля в руке, завсегдатай местных баров, в минуты своего отдохновения перед сном, его радует лишь его любимый кот по кличке Бойз. «Огорчений у меня довольно, подумал он. В изобилии. Земля изобилия. Море изобилия. Воздух изобилия»[183]. Ведь его третий сын, его гордость – старший сын Томми погибает. Томас Хадсон теряет всяческий интерес к жизни, но он встречает свою первую жену, которую всегда любил, но не умел быть счастлив рядом с ней. Они вместе разделяют общее горе по потери сына, любят друг друга, но как оказывается, даже для счастья есть определенное время. Бывает слишком поздно или рано, а иногда и совсем неуместно. Хадсон и его первая жена любят и ценят друг друга, но быть счастливы вместе уже не могут, тем более после гибели сына. Часть третья – «В море». Томасу Хадсону предстоит трудная задача. Он преследует фашистскую подводную лодку. Именно в третьей части романа главный герой перерождается, он, наконец, находит основания для жизни – это военное дело и его мужской долг. «Жизнь человека немного стоит в сравнении с его делом. Но чтобы делать дело, нужно жить»[184]. В этой части раскрываются лучшие мужские качества главного героя. Он предстает перед читателем сильным, отважным и храбрым командиром, за которым готова идти его команда. Дело чести и долга для него превыше всего, гибель его сыновей, лишь закалила его, сделала его абсолютно бесстрашным. Ведь нет ничего страшнее ярости человека, которому нечего терять, поэтому он готов идти до самого конца. Томас Хадсон смертельно ранен, перед гибелью, в свои последние секунды он лишь слышит слова Вилли – члена его команды: «Не умеешь ты понимать тех, кто по-настоящему тебя любит»[185], Хадсон умер. «Острова в океане» – во многом роман автобиографический. Хемингуэй любил океан, выпивку, женщин, котов, участвовал в преследовании немецкого флота на побережье во время войны. Хемингуэй не просто так создал образ художника-мариниста Томаса Хадсона, ведь художник и писатель – это профессии очень созвучные, вернее конечно сказать призвания. Гениальный художник расплачивается за свое признание своей судьбой. Чем глубже он входит в анналы истории, тем драматичнее его судьба. Хемингуэй через этот роман, который не был опубликован при его жизни, будто напророчил себе трагический исход жизни собственной, как будто то горе от потери сыновей Хадсона он воспринял на себя, свое сознание и рассудок, что привело к печальному исходу писателя. В заключение лишь скажу, после прочтения романа действительно хочется быть просто счастливым, не смотря ни на что, а вернее научиться им быть.«Недостатки, как известно, привлекают больше, чем достоинства»[186] («Иностранка»[187] С. Довлатов)
Эта повесть является искренне Довлатовской историей, за которые его так любят сегодня в России и уважают на западе. Не случайно рецензию я назвал именно цитатой из его книги, ведь она является квинтэссенцией всей повести, в которой все действующие лица и даже попугай Лоло сотканы из сплошных недостатков, тем не менее, герои продолжают привлекать и вызывать эмоции у читателя. Посудите сами, ведь в жизни, особенно после определенного возраста трудно найти совершенно положительных людей, а если таковые и находятся, то их пороки исходят именно от их отсутствия. Ну, что о них писать, они живут в своей уютной квартире, со своей счастливой женой и двумя детьми, имеют прекрасную работу, их ритм жизни размерен, выходные они проводят у стариков пенсионеров, гуляют в лесу, друзей у них нет, потому что любимая семья занимает все их свободное время. Такие люди выпивают только по праздникам и максимум один, два бокала вина, летом месяц отдыхают на море, и умирают в один день со своей второй половиной, одним словом с ними все понятно. А здесь, какой колорит, одни жители «русской колонии» 108-й улицы чего стоят, каков Евсей Рубинчик: «Девять лет назад он купил свое предприятие. С тех пор выплачивает долги. Оставшиеся деньги уходят на приобретение современной техники. Десятый год Евсей питается макаронами. Десятый год таскает он армейские ботинки на литой резине. Десятый год его жена мечтает побывать в кино. Десятый год Евсей утешает жену мыслью о том, что бизнес достанется сыну. Долги к этому времени будут выплачены. Зато – напоминаю я ему – появится более современная техника…»[188]. А издатель Фима Друкер, или общественный деятель Лемкус. Все они олицетворяют собой эмигрантов третьей волны, которые единогласно подтверждают утверждение Довлатова: «В сущности, еврей – это фамилия, профессий и облик»[189], ну неужели это не заслуживает внимания читателя. А сама главная героиня Маруся, да она прекрасна в своей противоречивости и недостатках. Женщины ей завидовали, а мужчины восхищались, в союзе она привилегированная особа, дочка богатых родителей, а в Америке домохозяйка, ювелир и еще кто-нибудь, в прошлом завидная невеста, в настоящем распущенная женщина. И как Довлатов умеет точно раскрыть своего персонажа, который в силу своих недостатков, рождает у читателя сожаление и приязнь, а еще заставит над ним посмеяться так, что чуть не роняешь книгу из рук: «– Идем, расскажешь по дороге. Может, выпьем кофе где-нибудь? Маруся рассердилась: – А киселя ты мне не хочешь предложить?»[190]. Или передать, так тонко ощущение человека, который сам пока в сущности ничего не добился, находится в другой стране и не знает, что ждет его за горизонтом. Тому, кто сам испытывает трудности, не понимает, как жить дальше самому, и только поэтому он не может сопереживать неустроенности «Другого», а ни в коем случае не из-за своего злого нрава. «Я почти не слушал. В таких делах, если начнешь прислушиваться, одно расстройство. Как говорится беспомощный беспомощному – не помощник…»[191]. Проза Довлатова грустная и смешная, добрая и немного завистливая, свободная и скованная множеством оков. Именно такая получилась его главная героиня Маруся, которая нас в чем-то отталкивает, но обладает такой бешенной харизмой, что хочется ееобнять и успокоить, но что самое интересное в ее жизни все так, как должно быть и Испанец, и попугай Лоло. А в итоге Маруся поменяла не страну, а одни печали на другие, что выражает одну из главных максим творчества Сергея Донатовича Довлатова.Ненастоящий лагерь («Один день Ивана Денисовича»[192] А. Солженицын)
В первую очередь, необходимо напомнить, что «Один день Ивана Денисовича» – это первое произведение в Советской литературе, в котором поднимается тема ГУЛАГА, как такового. На его выход повлияло множество факторов – развенчание культа личности, «Хрущевская оттепель», ну и конечно личные «качества» самого Солженицына. В книге повествуется об одном дне арестанта Шухова Ивана Денисовича. Наружу выходит тема, которая не имела места в Советской литературе, для нее характерен свой особый предмет – это лагерь либо тюрьма и объект – человек (заключенный, арестант, осужденный). А теперь давайте остановимся поподробнее на самом произведении. Но еще одна поправка. Солженицын пишет не о лагере в полном смысле (какими считались лагеря Колымы, о которых писал В. Т. Шаламов), а о «легком» лагере (в котором еще жив кот, которого давно бы съели, нет блатных, нет вшей, бесконечных допросов, а у осужденного есть ложка[193]). Во-первых, начнем с главного – питание заключенных. Основной претензией заключенных ГУЛАГА был не вопрос бесплатной работы, несправедливости наказания (потому что в ту историческую эпоху вопрос справедливого наказания не стоял в принципе, виновным мог быть признан ЛЮБОЙ, от крестьянина до интеллигента), а вопрос содержания и питания в лагере. Хотя, надо сказать, что был проделан «эксперимент», руководил, которым Эдуард Петрович Берзин (в 1937 году получил спецзвание – дивинтендант, в 1938-м – приговорен к расстрелу). В 1927 году его отправляют в Вишеру, чтобы заведовать стройкой большого химзавода. Об этом «эксперименте» подробно рассказано в антиромане «Вишера»[194] В. Т. Шаламова. В результате «Системы Берзина» никто не голодал, была возможность отовариться в лагерном магазине, существовала столовая «ресторанного типа». Но, к сожалению, в эпоху Большого террора власть перестала интересоваться насущными проблемами заключенных, в результате зеки стали «расходным материалом», умерших просто заменяли новые сидельцы, в том числе, по всем известной 58-й статье. Солженицын пишет: «сидеть в столовой холодно, едят больше в шапках, но не спеша, вылавливая разварки тленной мелкой рыбешки из-под листьев черной капусты и выплевывая косточки на стол»[195]. На что мы находим, совершенно иной взгляд у Шаламова: «рыбу есть только с костями – лагерный закон»[196]. Или у Солженицыны: «[…] наспех еда не еда, пройдет даром, без сытости»[197] (это возможно, но только когда баланда хотя бы горячая), а у Шаламова: «я, ел как зверь, рычал над пищей»[198]. Правда у Солженицына хлеб все-таки Шухов уносит собой, чувствуется опыт лагеря «Усть-Ижма». «Шухов вынул из валенка ложку. Ложка та была ему дорога, прошла с ним весь север, он сам отливал ее в песке из алюминиевого провода, на ней и наколка стояла: «Усть-Ижма, 1944»»[199]. Из этого эпизода в самом начале повествования читатель понимает, что Иван Денисович Шухов закален лагерем, настоящим, а не «легким», в котором он находится сейчас. Надо так же обозначить, что главный герой повествования – обычный крестьянин, «мужик», который попал в заключение не по своей вине, а потому как выполнял «шпионское задание» немцев. Какое, суд не смог придумать, поэтому в деле, осталась только формулировка «задание» и восемь лет, получите, распишитесь. Надо обязательно принимать во внимание, что Шухов – крестьянин. Тяжелый быт русской деревни закалил русского крестьянина, так сильно, что он гораздо легче переносил тяготы лагерных, тем более тюремных будней. Шаламов пишет о том, что самым простым и веским аргументом против интеллигента в заключении является пощечина, одна пощечина, которая может сломить дух интеллигента окончательно и бесповоротно. В свою очередь русский крестьянин (почему подчеркиваю русский, потому что деревня Эстонца и Латыша отличалась менее тяжелым бытом) гораздо крепче, он по праву рождения может «сидеть лучше». Во-вторых – баня. Да-да, пресловутая баня и отношение к ней Ивана Денисовича (в принципе абсолютно нормальное для человека, но не в условиях лагеря). «Свободной рукой еще бороду опробывал на лице – здоровая выперла, с той бани растет, дней более десяти. А и не мешает. Еще дня через три баня будет, тогда и поброют. Чего в парикмахерской зря в очереди сидеть? Красоваться Шухову не для кого»[200]. Но какая баня в настоящем лагере, мы узнаем у Шаламова: «[…]первым «но» является то, что для бани выходных дней не устраивается […]Вторым или, вернее – третьим «но» является то, что, пока бригада моется в бане, обслуга обязана – при контроле санитарной части – сделать уборку барака – подмести, вымыть, выбросить все лишнее. Эти выбрасывания лишнего производятся беспощадно. Но ведь каждая тряпка дорога в лагере, и немало энергии надо потратить, чтоб иметь запасные рукавицы, запасные портянки, не говоря уж о другом, менее портативном, о продуктах и говорить нечего […]там (в бане) не хватает не только воды. Там не хватает тепла. Железные печи не всегда раскалены докрасна, и в бане (в огромном большинстве случаев) попросту холодно. Это ощущение усугубляется тысячей сквозняков из дверей, из щелей[…]Но всего этого мало. Самым страшным является дезинфекционная камера[…]»[201]. Какова банька? В-третьих – работа. С каким залихватским стремлением берется за работу Шухов и его бригада, мешается раствор, кладется блок, энтузиазм, да и только: «Вот это оно и есть – бригада. Начальник и в рабочий-то час работягу не сдвинет, а бригадир и в перерыв сказал – работать, значит – работать. Потому что он кормит, бригадир. И зря не заставит тоже»[202]. Читая этот фрагмент, только дивишься, так это прямо социальная стройка светлого будущего: «Работа трудна, работа томит. За нее никаких копеек. Но мы работаем, будто мы делаем величайшую эпопею»[203]. Но ведь это лагерь, пусть и «легкий», откуда, такая удаль, энтузиазм. Дело в том, что работа еще не выбила их из сил, герои Солженицына не измучены голодом и морозом, которые являлись вечными спутниками для заключенных лагерей Колымы и Магадана. В-четвертых – полное отсутствие в повествовании блатных. Быть такого не может, или что Солженицын таким образом обходил цензуру того времени? Если это так, значит, и не надо было издавать, так как вся правда лагеря и тюрьмы не является таковой без них. Блатные – это составляющая работы всей машины пенитенциарной системы времени ГУЛАГА. Если 58-ая статья – враг народа, то блатной – это его друг, по крайней мере той его части, которая служила в той пенитенциарной системе – вертухаи, начальники и т.д. О блатных написана гениальная работа В. Т. Шаламова «Очерки преступного мира»[204], в которых начисто уничтожается любой налет романтики с класса блатных, который в свою очередь, до Шаламова, нещадно культивировался в культуре и после (90-е годы XX века). Нужно заканчивать, так как никакого объема не хватит, чтобы привести в-пятых, шестых и т.д. В общем, мне хочется сказать о том, что величина и заслуги Солженицына, МЯГКО говоря, преувеличена. Да, он был первый в лагерной прозе. Опубликовал рассказ «Один день Ивана Денисовича» о ненастоящем лагере, давайте просто спустим на то, что он обходил цензуру (помимо удачи, спасибо Твардовскому, который помог ему и почему-то оставил в стороне произведения Шаламова). Вопрос в другом, мог ли человек, который большинство срока своей отсидки провел по различным «шаражкам» и тюрьмам написать правду о лагере, на чем он основывался, на рассказах других? И самое главное, зачем он дерзнул написать «Архипелаг ГУЛАГ»[205], к работе над которым просил присоединиться В. Т. Шаламова. Безусловно, Солженицын хотел использовать опыт Шаламова, осознав это, Шаламов ответил категорическим отказом о сотрудничестве. Но на этот вопрос есть ответ у Шаламова, в его тезисах «Что я видел и понял в лагере»[206]: «Что писатель должен быть иностранцем – в вопросах, которые он описывает, а если он будет хорошо знать материал – он будет писать так, что его никто не поймет». Возможно, это и сыграло на пользу Солженицыну. Солженицын – иностранец, а Шаламов – практик, который выстрадал свою литературу ценой своей жизни и здоровья от чего оказался не понят в свое время. Обласканный при жизни Солженицын, востребован и сегодня, с недавнего времени даже «Архипелаг ГУЛАГ» включен в школьную программу. А где настоящий гений В. Т. Шаламов? К сожалению, недооценен до сих пор и неизвестно, будет ли оценен по заслугам, когда либо. Так как думается, что в лагерной прозе главным писателем так и останется, «такой, в сущности делец, как Солженицын»!Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря[207] («Записки сумасшедшего»[208] Н. Гоголь)
С легкой руки И. Бродского, неизвестный день «надцатого мартобря», придуманный Н. В. Гоголем перекочевал в англоязычную литературу. Теперь слово «Marchember» используется за океаном, по крайней мере, в Канаде точно. (Современная канадская поэтесса Alice Major[209]:«Он не первый, он, к сожалению, единственный»[214] («Часть речи»[215] И. Бродский)
Такими восхитительными словами Сергея Довлатова о своем друге и по-совместительству великом русском поэте Иосифе Бродском, можно начать рецензию и, в принципе, сразу закончить. Так как, думается, что сказать более емко и правдиво о Бродском невозможно. Тем не менее, позволю себе некоторые размышления о творчестве поэта, в частности о его сборнике стихотворений «Часть речи». Бродский обладал удивительной способностью к описанию, как бытовых, так и совершенно метафизических явлений (хотя поэт и приравнивал метафизику к сплетням, считая их вещами одного порядка☺), будь то пространство и время, память и душа. Все эти явления, он гениально нанизывает на стержень языка, который, в свою очередь и является центральной частью его стихотворений, он создает определенную рифму, такт, биение. Язык – главный инструмент в руках поэта, а то, как Бродский умеет им жонглировать и применять, способно вызывать лишь восхищение. Сразу нужно оговориться, Бродский – ни разу не графоман, если вы хотите узнать о том, кто графоман в действительности, то «Красное колесо»[216] Солженицына к прочтению всем тем, кто считает обратное.Отсутствие тишины[227] («451 градус по Фаренгейту»[228] Р. Брэдбери)
Роман «451 градус по Фаренгейту» как нельзя актуален, потому что сегодня книга перестала быть основным носителем знания и транслирования информации. Сегодня Интернет является главным адептом современных медиа и все больше становится единственным источником для получения ответа на любой вопрос, относящейся к бытовой ситуации или науке. Всем хорошо известны «Goggle», «Алиса», «Википедия». Интернет меняет информационную среду, и, следовательно, человека, который перестал обращаться к книге как источнику знаний. Отказ от чтения стал одной из причин формирования так называемой короткой памяти, когда возникают трудности при попытке вспомнить даже ближайшее прошлое. К этому следует добавить, что изменилось общение между людьми, которое ограничилось только разговорами о современных вещах и демонстрации обладания ими. Ценность человеческой жизни сведена к ничтожному уровню, неважно жив или мертв человек, болен или здоров, забота, ответственность за «Другого» чужды этому обществу, создается модель абсолютного отчуждения. «Срок обучения в школах сокращается, дисциплина падает, философия, история, языки, упразднены. Английскому языку и орфографии уделяется все меньше и меньше времени, и наконец эти предметы заброшены совсем. Жизнь коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения, а их кругом сколько угодно, на каждом шагу, наслаждайтесь! Так зачем же учиться чему-нибудь, кроме умения нажимать кнопки, включать рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты»[229]. Таким рисует Брэдбери ближайшее будущее, пожарные (в традиционном смысле) больше не нужны, так как здания и сооружения обрабатывают специальным несгораемым веществом. В обществе все спокойно и стабильно, лишь книги (как носитель знания, культуры и истории) могут нанести урон этому благополучию, поэтому необходимы пожарные нового времени – пожарники, перед которыми стоит одна задача – сжечь все книги, все переносчики знания и социальной памяти. «Это неплохая работа. В понедельник жечь книги Эдны Миллей, в среду – Уитмена, в пятницу – Фолкнера. Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел. Таков наш профессиональный девиз»[230]. Брэдбери предсказал в своей книге два изобретения, которые широко используются современным человеком – это Радиофтулки «Ракушка» – гудящие электронные пчелы, аналог современных наушников и стены (экраны), которые больше походят не на прообраз телевидения, а напоминают предвидение создания Интернета и возможности видеосвязи. В романе, с помощью такого экрана жена главного героя общается с родственниками и друзьями на расстоянии – и все это в далеком 1951 году. Сегодня эти две вещи стали непременными спутниками современного человека, наушники выступают в качестве продолжения человеческого уха. Наушники в метро, на работе, школе, университете, в машине, они есть практически у каждого, – это такой же необходимый атрибут, как смартфон или возможность доступа в Интернет. Стены – современный «Skype», о распространенности которого не стоит и упоминать. Человек уже не может побыть в тишине, помолчать, подумать, собраться с мыслями, медиа сегодня должны сопровождать его всюду, а без них мы уже вроде, как и не умеем жить. Не правда ли?Отчуждение и свобода («Тошнота»[231] Ж. П. Сартр)
Вероятно, что бы понять тему отчуждения и свободы, осмыслить позицию главного героя романа Рокантена, необходимо самому стать им, попробовать понять его взгляд на мир как «для-себя» бытие. Стать сознанием Рокантена и, взяв в руки камень, почувствовать, что он есть без тебя, а ты не есть, а существуешь без него. Главный герой романа – это погруженный в собственный субъективный мир индивид, который бесконечно и изначально одинок, он абсолютно экзистентен в своем отношении к миру. Он одинок, но для него одиночество есть данность существования, он копается внутри себя, рефлексирует, понимает свое отчуждение от людей, но выхода он не ищет, он лишь рассуждает свое одиночество «в-себе»: «когда живешь один, вообще забываешь, что значит рассказывать: правдоподобные истории исчезают вместе с друзьями. События тоже текут мимо: откуда ни возьмись, появляются люди, что-то говорят, потом уходят, и ты барахтаешься в историях без начала и конца – свидетель из тебя был никудышный. Зато все неправдоподобное, все то, во что не поверят ни в одном кафе, этого хоть пруд пруди»[232]. Рокантен воспринимает и чувствует «тошноту» «в-себе», тем самым он выдает себе некий Карт-Бланш на суждения, других людей и общества в целом. Перед нами появляется некий «сверхчеловек» Ницше, но не разделяющий взгляды о воле к власти, противопоставляя внутри себя этому суждению природу: «нашлись дураки, которые толкуют о воле к власти, о борьбе за жизнь. Неужто они никогда не смотрели на животное или дерево? Вот этот платан с пятнами проплешин, вот этот полусгнивший дуб – и меня хотят уверить, что это молодые, рвущееся к небу силы? Или этот корень? Очевидно мне должно представлять его себе, как алчный коготь, раздирающий землю, что бы вырвать у нее пищу?»[233]. Главный герой выказывает в себе некоего «сверхчеловека» в своем суждении об обществе, а именно о жизни Бувильцев: «Я один большинство Бувильцев разошлись по домам, они читают вечернюю газету, слушая радио. Окончившееся воскресенье оставило у них привкус пепла, их мысли уже отброшены к понедельнику. Но для меня не существует ни понедельников, ни воскресений – просто дни, которые толкутся в беспорядке, а потом вдруг вспышки вроде нынешней»[234]. У Рокантена нет понятия прошлого, как мотива, нет того самого единства трех временных экстазов о котором писал Сартр, он погиб в настоящем. Заброшенный в этот мир главный герой погряз в своем одиночестве и отчуждении от общества, тем не менее, он безгранично свободен. А его свобода, как некий бунт, выступает сугубо негативным явлением, неким тяжким бременем, которое ему приходится влачить на себе: «прошлое – это роскошь собственника. А где бы я стал хранить свое прошлое? Прошлое в карман не положишь, надо иметь дом, где его разместить. У меня есть только мое тело, одинокий человек со своим одиноким телом не может удержать воспоминания, они проходят сквозь него. Я не имею права жаловаться: я хотел одного – быть свободным»[235]. Герой на протяжении романа проходит некую трансформацию. Изначально он отвергает и не принимает чувство любви как такового, не находя в нем спасения от одиночества, видит в нем границы для осуществления абсолютной свободы: «Им хорошо, они доверчиво смотрят на эти желтые стены, на людей, им нравится мир какой он есть, именно такой, какой есть, и каждый из них пока черпает смысл своей жизни в жизни другого. Скоро у них будет одна жизнь на двоих, медленная, тепловатая жизнь, лишенная всякого смысла, но они этого не заметят»[236]. Но, тем не менее, в последствие вспоминает про свою бывшую любовь Анни и пытается в ней найти ту потерянность своего духовного бытия. Встречая ее, понимает, что Анни испытывает чувство «тошноты», в большей степени и стала его испытывать гораздо раньше чем главный герой, а ее способность к любви уже давно выжгло изнутри: «Знаю. Знаю, что больше никто и ничто не сможет внушить мне страсть. Понимаешь начать кого-нибудь любить – это целое дело. Нужна энергия, любопытство, ослепленность… Вначале бывает даже такая минута, когда можно перепрыгнуть пропасть: стоит задуматься, и этого уже не сделаешь. Я знаю, что больше никогда не прыгну»[237]. Сартру бесподобно удалось показать всю безысходность и изначальную данность свободы на примере Рокантена. Автор избавил своего героя от материальных проблем, следовательно, от суеты быта. Вследствие чего перед нами предстает именно чистый индивид с глубокими переживаниями внутри себя, не растрачивающий себя на внешние хлопоты. Но, такие люди конечно опасны, они не заботятся об обществе, главный герой презирает этих непосвященных людей, но спасти их не имеет морального права ведь их страх перед открывшемся одиночеством обернется общим безумием. Главный герой стоит на пути отчаяния и безысходности, но выхода в самоубийстве он не находит ведь нет смысла загрязнять своим трупом землю, раз изначально ты являешься на ней лишним. Глубокий внутренний кризис отчуждения и тяжкого бремени свободы главного героя Сартр проносит до последних страниц романа и кажется, что для Рокантена выхода из этого замкнутого круга нет, как и для нас, тех, кто встал на место Рокантена, которые хотят понять его внутреннее напряжение и чувство безысходности. «Я говорю «я» – но понятие это утратило для меня смысл. Я настолько предан забвению, что мне трудно почувствовать самого себя. Реального во мне осталось только существование, и оно чувствует, что существует»[238]. Но он становится не существующем, а настоящим, то есть Рокантен есть тогда, когда решает написать роман, ведь именно тот, кто создает искусство есть, а потребитель лишь существует.Панихида по мужеству[239] («Возвращение со звезд»[240] С. Лем)
Станислав Лем в своем романе «Возвращение со звезд» описывает возвращение главного героя на землю через 127 лет после своего полета. Легко представить, даже если вы не читали этот роман, что на земле все разительно изменилось за это время. Он чувствует себя чужаком здесь в этом новом мире, культ которого – это молодость и спокойствие, своеобразное стерилизованное общество. Он подмечает, что все двигается и развивается в этом обществе согласно определенным правилам, и это кажется идеальным. Но что-то его тревожит, когда он пытается найти свое место в этом мире, мире в котором не был 127 лет. «Я уже на Луне заметил, что одновременно они стараются навязать определенный подход, даже готовую оценку явлений; они предлагали готовую шкалу ценностей и, если видели, что вы с ней не соглашаетесь, объясняли это – и вообще все ваше поведение – консерватизмом, подсознательным сопротивлением, рутиной, старыми привычками и так далее. А я и не собирался отказываться от своих привычек, ни от своего консерватизма, по крайней мере до тех пор, пока сам не решу, что мне предлагают нечто лучшее»[241]. Он недоумевает по поводу того, что не востребован в этом обществе, никто не обращает на него внимания, а ведь он ученый, космонавт, был в космосе, выполнял сложные операции, добывал новые знания, которые так должны были пригодиться науке. Но, к сожалению, он чужак здесь, так как для него полет длился всего 8 лет, а для жителей земли в результате влияния законов физики (СТО) – целых 127, и за этот период слишком многое изменилось. В ходе научных исследований и приобретенного опыта за многие десятилетия стало понятно, что отправлять в длительные экспедиции космонавтов бессмысленно, так как научные результаты, полученные ими, безнадежно устаревают, потеряв свою актуальность и новизну. Ведь научный прогресс за это время на земле не стоит на месте. За это время уже находят ответы на поставленные вопросы, а романтика космических одиссей ушла в прошлое. «Общество, в которое вы возвратились, стабилизировалось. Оно живет спокойно. Понимаете? Романтика раннего периода космонавтики кончилась. Это напоминает историю Колумба. Его путешествие было чем-то необычным, но кто интересовался капитанами парусников спусти двести лет? О вашем возвращении поместили две строчки в реале»[242]. Подвиги уже никому не нужны, герои не востребованы и не нужны «Сладости. Сплошная кондитерская! Уверяю тебя. Чтобы ты был мягким, чтобы ты был вежливым. Чтобы мирился с любой неприятностью, если кто-то тебя не понимает или не хочет быть к тебе добрым – женщина, понимаешь? – то виноват ты, а не она. Что высшим благом является общественное равновесие, стабилизация. И так далее и тому подобное – одно и то же. А вывод один: жить тихо, писать мемуары, не для издания, а так, для себя, заниматься спортом и учиться. Слушаться старших»[243]. Все стало слишком стерильно и сладко, мир становится сплошной кондитерской и ответом на данное положение вещей служит «Бетризация» – исключение витальных желаний насилия, агрессивной сексуальности и так далее. Все жители общества, куда возвращается главный герой «бетризовано» при помощи специальной прививки, которая теперь делается с самого рождения, исключение составляет главный герой. Поэтому они такие спокойные и инфантильные, в них нет жажды к приключениям, отваги, энергии, они просто живут тихо и спокойно. Но не приводит ли такое проявление либерализма духа и тела к негативным последствиям для всего общества? Приведу простой пример, сегодняшний немец, гражданин Германии, пройдет мимо сцены на улице, в которой женщине будут угрожать, он не заступится за нее. В лучшем случае, пройдя мимо, возможно, вызовет полицию, хотя до приезда полиции ее могут избить, ограбить или изнасиловать[244]. Разве так в современном обществе должен поступать мужчина?Повседневный человек («Что такое метафизика»[245] М. Хайдеггер)
В современном информационном обществе человеку доступны огромные объемы информации. Интернет-пространство предоставляет человеку миллионы терабайт практически любого рода научной, развлекательной, художественной деятельности. Эта общедоступность рождает в нашем обществе человека эрудированного, человека способного выразить свое мнение практически по любому вопросу. Но, к сожалению именно эта общедоступность и поверхностное понимание разных сфер жизни и является проблемой современного человека. Мы не хотим углубляться, вскрывать пласты налета, которыми с течением времени обрастает наука, искусство и философия, добывать истинное зерно, мыслить самостоятельно. В основном мы лишь интересуемся чем-то, а не проникаем вглубь, по Хайдеггеру: «Интересоваться это значит быть в кругу вещей, между вещей, находиться в центре вещи и стойко стоять при ней. Однако сегодняшний интерес ценит одно лишь интересное. А оно таково, что может уже в следующий момент стать безразличным и смениться чем-то другим, что нас столь же мало касается. Сегодня нередко люди считают, что, находя какую-то вещь интересной, они удостаивают ее своим вниманием. На самом же деле такое отношение принижает интересное до уровня безразличного и вскоре отбрасывается как скучное»[246]. Тем самым человек становится жертвой информационного пространства и в своем интересе в конечном итоге он видит безысходность в связи с огромной массой им не познанного. В результате он испытывает чувство экзистенциального вакуума, либо сливается с интернет-пространством, становясь его частью, теряя личностные качества. Хайдеггер рассматривает труд, как явление отчуждения для повседневного человека «Человечеству метафизики отказано в пока еще сокровенной истине бытия. Трудящееся животное оставлено дышать угаром своих достижений, чтобы оно растерзало само себя и уничтожилось в ничтожное ничто»[247]. Повседневный человек становится сырьем, он является частью производственного процесса. «Потребление всех материалов, включая сырье «человек», для технического производства неограниченной возможности изготовления всего потаенно обусловлено полной пустотой, в которой взвешено сущее, материал для «действительного». Эта пустота требует заполнения. Поскольку, однако, пустоту бытия – тем более что ее не удается ощутить как таковую – никогда не заполнить полнотой сущего, то для бегства от пустоты остается только одно, непрестанная организация сущего ради постоянной возможности его упорядочения как формы обеспечения обесцеленной деятельности. В этом аспекте техника, стоящая без своего ведома перед пустотой бытия»[248]. Человек выбрал технику и интернет-пространство, как два фактора преодоления отчуждения в современном обществе и преодоления пустоты бытия. Наша воля устраивается в технике и терзает до усталости землю и новое измерение бытия интернет-пространство. Но используя эти два фактора, как средство, мы превращаем их в цель и сливаемся с ними, растворяемся в них, теряя себя, свою человеческую природу и личность!Поколение Fun kids («Возможность острова»[249] М. Уэльбек)
Начну сразу с того, что, несмотря на мою любовь к творчеству М. Уэльбека, особенно к его философским взглядам, книга по темпу, смыслу и стержневым идеям очень похожа на предыдущую работу автора – роман «Элементарные частицы»[250], написанный им за семь лет до романа «Возможность острова», о котором и пойдет речь. Несмотря на это, хотелось бы рассмотреть именно корпус философских идей и мыслей автора, которые он ставит в своем романе, и о которых в меньшей мере говориться в его предыдущих работах, так как, по мнению самого М. Уэльбека именно роман «Возможность острова» является одним из лучших его произведений. «Что нас действительно волнует, это обстоятельства нашей смерти; обстоятельства рождения – вопрос второй»[251]. Обязательное условие литературного построения романов Уэльбека – это присутствие рефлексирующего главного героя, который имеет предрасположенность мыслить критически, выходя за рамки сознания обывателя, которым является рядовой член общества потребления. Направленность на наслаждение и самоудовлетворение, при минимизации трудовых ресурсов, адептами современной действительности выступает секс и молодость. Так подруга главного героя романа Изабель, которая является главным редактором журнала «Лолита», предназначенный, аудитории несовершеннолетних девушек, говорит ему: «[…] мы пытаемся создать ненастоящее, легковесное человечество, которое уже никогда не будет понимать ни серьезных вещей, ни юмора и вся жизнь которого, до самой смерти, уйдет на отчаянные поиски fun и секса; это поколение вечных kids»[252]. Поколение вечных kids, которых не может заинтересовать ничего, кроме fun и секса, не к этому ли горизонту двигается современное общество сегодня? Далее автор раскрывает тенденцию к разрушению авторитета родителя, а, следовательно, нежелания становиться ими у молодого поколения, так как им не хочется связывать себя какими-либо узами и брать на себя ответственность, которая априори предполагается в результате появление детей. «Теперь же молодые, образованные, достигшие высокого социально-экономического статуса люди впервые публично заявляли, что не хотят иметь детей, не желают выполнять хлопотные обязанности, связанные с воспитанием потомства»[253]. А лучшим решением проблем со своими престарелыми родителями, для современного поколения УЖЕ является помещение их в дом престарелых, чтобы они не докучали им и не мешали искать бесконечный Fun и секс, то есть иметь промискуитет. А в случае, даже намека на неизлечимое заболевание своего родственника, есть «прекрасное» решение – эвтаназия. «[…] эвтаназия принудительная и добровольная; последняя получала все более широкое распространение»[254]. Разрушение традиционного уважения к старшим, происходит в результате поклонения культу молодости, так как именно молодость может дать возможность насладиться полностью Fun и сексом, когда как культура, стремление к красоте, справедливости и т.д. не нуждается лишь в молодом поколении. Но современного человека не интересует культура, справедливость и даже любовь, безграничное желание наслаждения захлестывает его на виражах и ускоряет на коротких прямых его жизненного пути. «Жизнь становится похожа на комедию, начатую людьми и доигрываемую автоматами, одетыми в их платье»[255], как метко по этому поводу писал Шопенгауэр, в эпоху, когда человек старел и утрачивал свою телесную возможность непрестанно развлекаться и предаваться сексуальным утехам. В романе Уэльбека меняется сама сущность человека, в результате научных разработок секты Элохимизма, человек перестает стареть в принципе. Значит, он завладевает безлимитным телесным ресурсом, который позволит ему Fun и секс, следовательно, для чего взрослеть в принципе, человек просто остается вечным kids, в дальнейшем Fun kids. Тем самым Уэльбек подводит читателя к мысли о том; не является ли лишение сентиментальности и любви сексуального акта (что происходит и сегодня в результате утилитарного удовлетворения себя, в результате просмотра порнографии), крахом человечества как такового. Да именно данный факт, то есть именно появление Fun kids, рисует большую вероятность исчезновения человека, как такового в результате потери им духовных качеств, моральных норм и традиционных ценностей. По сравнению с таким концом человечества, обычное истребление общества, в результате ядерной войны или допустим попадания огромного астероида в планету, то есть физическое исчезновение, а не духовное, кажется нам менее вероятным, потому что современное общество своими тенденциями показывает, что мы движемся именно к первому сценарию, а именно появлению Fun kids.После прочтения сжечь («Эстетика»[256] Г. Гегель)
DANGER – это рецензия в чистом виде философская. Если не интересно, лучше пропустить[257]Г. Гегель в своем труде «Эстетика» открывает перед нами величественные образы мировой культуры, освещая и проникая глубоко внутрь искусства. Своей мыслью он препарирует нутро, освобождая искусство от всяких предрассудков и суждений, показывает объективный взгляд на культуру в целом. Гегель считает неблагоприятным исторический период своей эпохи для понимания искусства. Со временем как мы видим, в нашем современном мире понятие и развитие искусства претерпевает еще больший кризис, связанный с онаучиванием во всех сферах деятельности человека, глобальными проблемами современности и прочим. «Мысль и рефлексия (в восприятии произведений искусства) обогнали художественное творчество, по этому наше время по своему общему состоянию неблагоприятно для искусства»[258]. Показывая в своем труде культуру во всей ее широте Гегель отступает от научной строгости ее исследования, обосновывая это тем, что искусство содержит помимо объективного, внутреннюю природу, достойную и необходимую для изучения и понимания. «Но задача философии искусства – не предписывать художникам, как им творить, а выяснить, что такое прекрасное и как оно появилось в существующих произведениях искусства; она не имеет никакого желания давать правила для художников».[259] Гегель создает собственную символику, основанную на понятиях идеи, абсолютного духа, истины и идеала, характеризуя всю культуру, именно как «идею прекрасного». Он берет за основу «Платоновскую идею», расширяя и освобождая ее от абстракции. Гегель осуществляет исследование идеи, как исходного пункта прекрасного и искусства в целом, он совершает объединение эмпирического подхода к искусству с точки зрения идей. Рассуждая о мотивах, заставляющих человека творить и создаватьхудожественные произведения, он выделяет главную идею, которая является объективной для всех временных этапов развития человечества, рассматривая ее, как присущую индивиду изначально: «Человек делает это для того, что бы в качестве свободного субъекта лишить этот мир неподатливой чуждости…».[260] Человек творит изначально внутри, но его творение необходимо выплеснуть наружу, то есть превратить в объект. Одним из помощников, ведущих к этому выражению, есть истина, которой необходимо вырваться из субъекта и воплотить себя в объект. Конечно, соответствие внутренней мысли лишь ради воплощения внешнего объекта ограничено с некоторой стороны, но такой взгляд на истину необходим, ведь благодаря такому подходу мы откидываем мифологические представления и встаем на путь научного прогресса. «Наша физическая жизнь и в еще большей мере мир наших духовных целей и интересов покоится на требовании, что бы мы объективно воплотили то, что сначала существует лишь объективно и внутренне, и что бы лишь в этом полном существовании мы нашли свое удовлетворение. Так содержание интересов и целей сначала существует лишь в односторонней форме субъективно, а односторонность есть ограничивающий предел, то этот недостаток обнаруживается как некое беспокойство, как боль, как нечто отрицательное, которое в качестве отрицательного должно снять с себя и тем самым устранить ощущаемый недостаток, преступить знаемый, мыслимый субъектом предел»[261]. Исследуя искусство, Гегель огромную роль уделяет идеалу, не идиллии, а именно идеалу в полном и самом высоком его проявлении, он приводит примеры. В искусстве голландских художников средних веков изображены люди, внешний вид которых непосредственно говорит об их тяжелой судьбе и жизненном пути, но они в этих картинах совершают абсолютно обыденный действия с чистой душой, которая просвечивается через их глаза. «Субъект остается верным самому себе: он отказывается от того чего его лишают; ему не только не дают достигнуть, преследуемых им целей, но он и сам отказывается от них и благодаря этому не теряет самого себя. Человек, потерпевший поражение от судьбы, может потерять свою жизнь, но не свободу. Эта внутренняя независимость и делает возможным для трагического героя сохранять и проявлять безмятежную ясность даже в самом страдании»[262]. Анализируя проблему «века героев», Гегель затрагивает проблематичные струны нашего современного общества, показывая отсутствие ответственности человека за общие поступки. Человек в современном обществе старается скинуть с себя как можно больше ответственности, оставляя себе лишь принцип, каждый сам за себя. Характеризуя настоящее искусство, Гегель говорит о том изобилии разных внешних факторов для творчества, но малом количестве настоящих душевных драм, именно в их раскрытии стоит главная задача творца: «Главным является не внешний ход и смена событий, которые в качестве событий и историй исчерпывали бы собой содержание художественного произведения, а нравственное и духовное формирование и те великие движения души и характера, которые развиваются и развертываются через этот процесс формирования»[263]. Зачем тут Гегель, спросите вы? Я отвечу. Во-первых, книга «Эстетика» давно стояла на моей полке, раз так, нужно же было ее прочитать. Во-вторых в жизни всегда необходима некоторая доля абсурда, таким образом, и закралось совершенно философское произведение между литературных. А если быть откровенным до конца, то хотелось бы сказать, что, по моему мнению, Гегель – самый зубодробительный философ в истории человечества, в то же время самый гениальный (единственный философ, который представил абсолютно законченное учение). Видимо от того и гениальный, что понятный лишь единицам, поэтому если уж и читать Гегеля, то лучше с докторской степенью по философии и на немецком☺.
Последние комментарии
36 минут 35 секунд назад
2 часов 55 минут назад
4 часов 44 минут назад
10 часов 30 минут назад
10 часов 35 минут назад
10 часов 39 минут назад