Время сказать (СИ) [lReine / Reinneke] (fb2) читать постранично, страница - 4

будут шипеть вслед «наркоман».

— Не вставай, я захлопну.

Шаркая, тащится к входной двери, по дороге разматывая наушники.

Хлестко щелкает замок, как будто ставит точку. Воцаряется тишина. Мне страшно, и руки трясутся как у законченного алкоголика. Паши нет уже несколько дней. Он говорил, что будет занят. Кроме меня в квартире никого, но паника не проходит. Я сижу сгорбившись, не в силах оторвать взгляд от белой столешницы, а по щекам катятся слезы. Меня трясет от страха, что обо мне никто не вспомнит. Рядом пустота. Она садится напротив и смотрит в упор. Пустота внутри. Во мне. В мыслях. В легких. Пустотой нельзя дышать, мне нужен воздух. Рука сама тянется к телефону. Надо лишь набрать номер — не может же быть Паша все время занят, должен же ответить. Надо только позвонить первому. Рискнуть окликнуть и попросить прийти…

«Исчезни, Кирилл. Сдохни, если хочешь. Только отстань. Надоел. Че лезешь, как бездомный».

Люди не любят, когда им мешают. Люди не любят обузу. Уж это мне пора бы выучить.

Телефон выскальзывает из онемевших пальцев и падает на пол, корпус разлетается пополам, батарея отлетает в угол. Я решаю, что это знак судьбы. Прекрасный повод оставить все как есть.

***

Осенью мысли блаженнее и слабость не кажется грехом.

Дворник сгребает опавшие листья в огромные кучи, но из-за сырости не развести костер, и их судьба — медленно гнить под проливными дождями. Осенью не стыдно признаться в бессилии. Огонь, согревший нас двоих в это промозглое время-без-бога, медленно угасает. У меня не получается его поддержать. Я могу только стоять и смотреть, как мир вокруг медленно рассыпается прахом. Глупо пытаться помешать. Смерть — закон природы.

У Паши все продумано. Он не может бросить жену, потому что в мире финансов хорошая репутация на вес золота. Но он любит меня и ни за что не собирается прекращать наши встречи, просто вынужден «разграничивать разные аспекты своей жизни». По его же уверению, это вполне нормально. Новый год Паша планирует провести с семьей, а уже на Рождество, взять недельный отпуск — уехать со мной в горы, кататься на лыжах. В этих планах нет ни одного моего слова. Они просто сыпятся на меня, как сухие листья при порыве ветра.

— Не люблю лыжи.

Паша рад стараться.

— А куда хочешь?

Я хочу к нему в душу. Узнать, почему он до сих пор живет с человеком, которого не любит. Почему не останется у меня навсегда. И будь это возможно, будь у меня время — где бы я очутился через год. В его доме или на задворках памяти, как призрак, мелькнувший в жизни черным пятном в жизни, которого не хочется вспоминать.

— Никуда.

И опять злость. Я уже не знаю, чего между нами больше: любви или плохо сдерживаемой горькой злости.

— Опять ты, как всегда. Вечно молчишь. Если тебе это ничего не нужно, так и скажи. Надоело думать за нас обоих.

Я мог бы сказать, что открой я рот, и Паша не обрадуется. Что в планах, которые он так мастерски преподносит как заботу о нас, на самом деле первое место отводится его собственному спокойствию. Чтобы не было — ни скандалов в семье, ни пересудов на работе. И моя роль во время наших ссор проста — молчать и играть роль плохого парня, виновника разлада и не поддаваться на провокации сказать, чего хочу. Потому что какие жаркие слова не звучали бы, на самом деле, меньше всего на свете Паше хочется, чтобы нечто или некто нарушил его идеальный удобный план.

Примирение проходит не менее жарко, но каждый из нас знает, как бы сильно наши тела не вжимались друг в друга, мы остаёмся порознь.

А потом, в тщетной попытке сблизиться, Паша обнимает меня за плечи, прижимается щекой к виску, по привычке невесомо гладит кончиком пальца тонкие белые шрамы на моих запястьях.

— Отчего это, Кир?

Как будто и так не ясно.

— Это я пытался докричаться до Бога.

— И как?

— Никак. Я тогда еще не знал — Бог не слышит воплей и криков. До него долетает только звучная сладостная молитва. Всегда ценится красивая подача.

К счастью, Паша не требует подробностей. Может, ему скучно слушать мои откровения. А я все равно не знаю, как описать то чувство отчаянья и облегчения, которое разливается в душе, когда водишь лезвием по венам. И кажется, вот он — выход — рукой подать. Единственно правильный и такой желанный. А в ванне с кровавой водой сидеть холодно и мерзко. И все время, пока умираешь, думаешь: «Я ведь не ошибся»? Благословение, если решишь, что нет. А я так и не решил. Вроде бы несчастная любовь — она у всех одинаковая. И история стара как мир — он тебе нравится, ты ему нет. Да и не тебя, а женщин любит. А все что ты себе выдумал, так это только твои проблемы. Нечего их на других вешать. Ты к нему с любовью, он тебе