Чеченские дороги 2 [Эдуард Павлович Петрушко] (fb2) читать постранично, страница - 2

велась агрессивно и была построена на ненависти к России и русским. «Коварнее и подлее нет народа», – поют чеченские барды, вспоминая походы ермоловских батальонов и проецируя былую, ненависть на сегодняшний день. В современной идеологической войне, чеченской пропагандой активно эксплуатируется сталинское выселение 1944 года. И сатанеет простой народ, припоминая прошлые обиды и невзгоды. Наслушавшись говорливых вербовщиков и местных политиков, простые рабочие и крестьяне, мужчины и юноши бросают семьи, берут в руки оружие и уходят в горы. Правду гласит чеченская поговорка: «Ружьё убило одного, а язык – тысячу».

В Чечне 23 февраля объявлен комендантский час, никаких передвижений и массовых мероприятий. А мы едем с напарником Димой Рыжковым, ответственным и добросовестным офицером, по пустынным дорогам Республики. Наша белая Волга как яркая мишень и для своих и для боевиков. Дима, напряженный до предела сжимает руль до белизны пальцев, я вспотевшими ладонями тискаю автомат.

Дима зачем-то постоянно моет Волгу перед нашими выездами в Чечню, чем меня немного раздражает. Его опрятность и пунктуальность кажется обострилась на фоне постоянных стрессов и нервов. Вот и сегодня перед въездом из Владикавказа он загнал машину на мойку. Причем мойка полная с ковриками и салоном, как будто на свидание едем, а не на войну. У нас своя война, не окопная, не войсковая. Некоторые назовут ее пижонством или работой в белых перчатках. Но шансов словить пулю боевиков, быть преданными агентурой и захваченными в плен, подорваться на фугасе или быть случайно расстрелянными своими – предостаточно.

Сегодня наша дорога лежит в тюрьму или правильней – СИЗО Чернокозово, где у нас есть важная задача, которую никак не перенести на 24 февраля. Перед выездом доложили в Центр о необходимости выезда, оттуда: «будьте осторожны, комендантский час». Без лишних слов и напутствий, да что нам объяснять, мы с Димой не в первый раз лезем черту в попу.

Летим как птицы в надежде, что если будут палить, то скорость помешает точной стрельбе. Дорога относительно ровна только время от времени попадаются воронки, Рыжков «ловит» одну, я клацнул зубами аж искры полетели и ударился подбородком о пламегаситель АК. Из рассеченной ранки капнула кровь. Лучше так, чем налететь на прицельную очередь.

– Небоевые ранение, – пытаюсь шутить я. Дима ничего не отвечает, сморит прямо, не отводя взгляда от дороги. Ранее утро, все вокруг замерло и посерело.

Впереди первый блок пост. Из далека, кажется, что на нем никого нет, но мы задолго до него притормаживаем, чтобы бойцы не жахнули по одинокой машине. Мало ли отмечают праздник, а тут мишень – побаловаться… И им (стрелявшим) собственно ничего не будет, если они кого – то ранят или застрелят, скажут что машина шла на скорости, появилась угроза теракта, вот и открыли огонь. Иногда своих боимся, больше, чем боевиков.

Выходят два автоматчика, стволы направлены прямо на машину. Осторожно открываем двери и идем в блок посту. Я пытаюсь шутить:

– Свои – славяне, не стреляйте, – и спотыкаюсь о большой булыжник. Где – то противно каркнула ворона, будто предвещая чт0 – то нехорошее.

– Славяне все по домам сидят и водку пьют, – отвечает один из них, высокий, рыжеволосый, с тонкими губами и оттопыренными ушами. Далеко не эталон красоты, но крепок в плечах, такой запросто может шею сломать. Здороваюсь с обеими за руку, вроде все трезвые. Рыжий представился просто:

– Серега, челябинский омон, – и поправил разгрузку набитую магазинами.

– Здорово, – отвечаю я, – а мы бродяги, – и показываю удостоверение. Удостоверение прикрытия на другую фамилию и с другими установочными данными, но они даже на него не смотрят. Порядки на блок постах разные, где-то нас записывают в журналы и ругаются, что шлемся в комендантский час, где-то просто пофигистически пропускают дальше. Рыжков идет к старшему блок поста, договариваться о проезде, я остаюсь с ребятами.

К нам неспешно подходит немецкая овчарка со свалявшейся шерстью и начинает меня осторожно обнюхивать. Напрягаюсь.

– Спокойно, – говорит Сергей. Она наших от чеченцев легко отличает. Вижу на боку у собаки плешь, присматриваюсь – недавнее ранение, длинный шрам сантиметров 7 – 8 – мь, слегка заросший редкой шерстью.

– Да, да, боевая собачка, – поясняет омоновец, видя мой интерес к овчарке. Тут целая история с ней. Она в нашей «Брестской крепости», так омоновцы называют блок пост, как ангел хранитель. Все видит и слышит, радар на лапах. Один раз боевики со стороны зеленки зашли, далеко до них было, а она учуяла, лай подняла, отбились без потерь. Любим мы ее и бережем, ну вот. Месяц назад рядом с ней разорвалась граната из подствольника, ее контузило и слегка зацепило. Я присел глажу собаку, которая удивительно умными глазами сморит на меня, как будто сканирует, не