Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Слог хороший, но действие ГГ на уровне детсада. ГГ -дурак дураком. Его квартиру ограбили, впустил явно преступников, сестру явно украли.
О преступниках явившихся под видом полиции не сообщает. Соглашается с полицией не писать заявление о пропаже сестры. Что есть запрет писать заявление ранее 3 дней? Мало ли, что кто-то не хочет работать, надо входить в их интерес? Есть прокуратура и т.д., что может заставить не желающих работать. Сестра не
подробнее ...
пришла домой и ГГ отправляется в общественную библиотеку, пялясь на баб. Если ГГ и думает, то головкой ниже пояса. Писатель с наслаждением описывает смену реакции на золотую карту аристо. Диалоги туповатые, на уровне ребёнка и аналогичным поведением. История драки в школе с кастетами и войнами не реально глупая. Обычно такие тупые деологи с полицией, когда один сознаётся в навете оканчивается реальным сроком. Когда в руки ГГ попали вымогатели с видео сестры, действия ГГ стали напоминать дешевый спектакль. Мне данный текст не понравился, сказочно глупый.
привлекает внимание прохожих…
Утешили меня Петергофом: какая красота, какая радость, как в сказке! И страх трехлетней девочки выбил, казалось, увиденное утром навсегда. Оно ушло куда-то глубоко-глубоко и, казалось, не должно было больше всплыть… Умерло там внизу, в подсознании.
«Медный всадник» учат в школе, какие-то куски я помню наизусть. Но никогда эта поэма не вызывала у меня тех ассоциаций, о которых я говорю сейчас. И когда взрослой я поехала в Ленинград в командировку, то была совершенно уверена, что увижу этот город впервые. И вдруг, и вдруг… Одна страница в книге Волкова все переворачивает в моем сознании.
Как избирательна наша память, каким толчкам, оказывается, она подвержена…
Через три недели после возвращения из Ленинграда меня отдали в немецкую группу. Ее водила по нашему двору Эльза Гаспаровна (кстати, она жила в особнячке, который несколько лет назад отдали под музей художника Шилова). Тогда там была коммунальная квартира. Во время войны Эльзу как немку выслали в Казахстан, и она, скорее всего, там и погибла. Умела ли она что-либо еще делать, кроме того, чтобы учить детей немецкому языку, не знаю.
Эльза водила нас по двору, моей парой была Леночка Левина, ее отец, писатель Борис Левин, погиб в Финскую войну, а мать, художница Ева Левина-Розенгольц, была сестрой наркома внешней торговли Розенгольца, они часто жили у него в нашем доме, пока его не расстреляли как «врага народа». Лену мы называли Елкой, я до сих пор ее так зову. Мы распевали какие-то немецкие песенки вроде: «Ах, мой милый Августин», заучивали немецкие пословицы: «Завтра, завтра, не сегодня — так лентяи говорят…» Часа через два таких гуляний все убегали домой, а я, несчастная, поднималась на лифте вместе с Эльзой Гаспаровной. Она оставалась у нас дома до вечера. Видимо, мама считала, что так я усвою язык быстрее и года через два-три смогу заниматься с фрау Ширвиндт — учительницей моих братьев. Это было уже на несколько ступеней выше. Ну, хорошо. Пусть Эльза учит меня языку, но зачем учить меня вышивать гладью и делать мережку?! «В портнихи ребенка готовит», — поджимала губы Анюта. «Бестолковая, бестолковая», — сердилась Эльза, если у меня неровно ложился шов, и при этих словах довольно больно крутила мне ухо. Разговаривала она со мной только по-немецки. К моей чести, я ни разу не сказала маме, что Эльза мне крутит ухо. Ябедничать, на мой взгляд, было стыдно.
Но два раза в неделю мама меня спасала — уводила в Дом ученых на занятия по ритмике и пластике. В хитонах и балетных туфельках мы должны были делать разные упражнения. Не могу сказать, что я была особенно ловкой. То я сбивалась в шаге, то никак не могла овладеть упражнением, лицо у педагога становилось скучным, когда она на меня глядела. Я это замечала. И оттого к ритмике и пластике у меня пропал интерес. Кто меня выручил? Отец. «Что ты ее мучаешь? — сказал он маме. — У ребенка нет и часа, чтобы просто поиграть. Достаточно ей немецкого». Читать по-немецки я научилась раньше, чем выучила русскую азбуку.
Анюта ходила мрачнее тучи — у нее отняли ее детище, то есть меня. Швыряла тарелки, подавая нам обедать. Но час расплаты все-таки наступил. Анюта вошла в мою комнату внезапно — принесла мне стакан морковного сока и увидела, что Эльза крутит мне ухо. «Ах ты, немчура проклятая, ты будешь нам ребенка уродовать?!» И кинулась Эльзу дубасить. Хорошо, мама была дома. «Прекратите сейчас же, Анюта! Эльза Гаспаровна, сядьте, успокойтесь, я вам принесу воды». И моя мама сказала Анюте, чтобы она подыскивала себе место (так говорилось тогда — не работу, а место), больше ее выходки она терпеть не намерена. Пока будет искать место, пусть живет у нас. Это был жестокий поступок и по отношению к Анюте, и по отношению ко мне.
Мамина сестра привезла Анюту из Саратова в Москву, когда мне было восемь месяцев. И с тех пор мы не расставались. У Анюты был очень тяжелый характер, я хлебнула это потом, когда она воспитывала мою Ирочку, но жить без Анюты я не могла. Это были слезы, слезы и слезы. Анюта нашла себе место у советского посла в Японии. И к нашему с ней везению, окна его квартиры глядели прямо в наши. Утром, проснувшись, я бежала к окну — у того окна уже стояла Анюта, ждала, когда я встану. Мы переговаривались с ней знаками, я посылала ей воздушные поцелуи… И все-таки, несмотря ни на что, мы не потеряли друг друга и так или иначе были рядом всю жизнь.
(Эпизод с морковным соком мы тоже вставили в книгу «Страх».)
После Анюты пошли у меня разные воспитательницы: Мария Ивановна, Мария Петровна, скорее всего, я путаю их имена — никого я не любила после Анюты и даже не могу восстановить в памяти их лица. Толстые какие-то, рыхлые…
Маме было почти сорок лет, когда она меня родила. По тем временам это казалось чудом. Профессор Сперанский, который выхаживал меня с рождения, потребовал, чтобы лет с четырех-пяти я жила на воздухе. Папа получил дачу на Сходне, там вместе со мной и воспитательницей жил Фадеев — он разошелся с женой и родители
Последние комментарии
16 часов 10 минут назад
1 день 10 минут назад
1 день 14 часов назад
1 день 18 часов назад
1 день 19 часов назад
1 день 19 часов назад