Смерть на вилле [Эпигон] (fb2) читать постранично, страница - 42

управляемого, удивительное, непередаваемое чувство, когда

все противоречия собираются в одном месте и вдруг перестают друг другу

противоречить. Я мнился себе волной, чье движение задано, но свободно; свободно, но задано.

В конце коридора, между стенами, перед приоткрытой кованой дверью

лежало тело Тимблтона. Остекленевшие глаза, застывшая челюсть

открытого рта, сглаженный тканью сюртука неподвижный силуэт пробудил

во мне отозвавшиеся содроганием, как от созерцания мерзости, образы

людей – то, во что они теперь превратились из живых и осмысленных:

полностью утратившие свое значение модели и конструкции, низведенные

до уровня дизайна.

Я перешагнул через труп и прошел в дверь, – за ней была еще одна крутая

винтовая лестница. По тому, как она через некоторое время расширилась, я

предположил, что, спрятанная на первом этаже, она затем переходила в

эркер, не тот, который показал мне Базиль, а другой. Поднявшись еще

немного, я стал слышать какие-то отзвуки, и чем выше я забирался, тем

яснее становилось, что это голоса, голос, голос Базиля. Лестница

закончилась узким арочным входом на четвертый этаж. Я осторожно

выглянул из него и увидел их всех.

3.

Базиль и Авесоль стояли друг против друга перед алтарем, на котором

лежала навзничь вся окровавленная Кассандра. Ее голова и ноги

свешивались с высокой круглой тумбы. Авесоль стояла спокойно и прямо,

свободно опустив руки, укутанная бледно-лиловым одеянием все того же

странного фасона. Я видел ее невозмутимое лицо, ее пугающе-

неподвижные огромные глаза были чуть прикрыты веками. Мне

показалось, что она смотрит не то чтобы мимо Базиля, но как-то сквозь

него.

Базиль говорил. Его голос летел по залу, отражаясь от колонн, от стен и

предметов, звуки двоились, троились, и я не сразу приноровился разбирать

его речь.

Вот, говорил Базиль, я принес жертвы твоим богам, Авесоль. Я исправил

твои ошибки, потому что нельзя ведь совершать жертвоприношение вне

стен святилища, разве ты не могла сама сообразить этого?

Жертвоприношение за пределами храма – банальное убийство. Или само-

убийство. Оно может привлечь внимание общественности, но не богов.

Богов мало занимает то, что творится в море людей, они замечают лишь

происходящее в особых местах особым образом. Ну недостаточно же

сложить на алтарь череп, как можно было допускать такое недомыслие?

только живая кровь, текущая и одурманивающая своим густым запахом,

может разбудить интерес наивысших. Как их может привлечь кто-то,

повесившийся посреди мегаполиса, неважно, что он перед этим извел

тонны краски или поставил десяток спектаклей с особым извращением?

Почему он должен привлечь их? Твой ритуал, Авесоль, он выхолощенный,

он лишен жизни, он мертвый, ты приносишь в жертву мертвецов, ты

предлагаешь смерти – смерть, ей это не нужно, не интересно, это

неправильный обмен, смерти нужно предлагать жизнь, теплую,

трепещущую, чтобы ей было, на что посмотреть! Ведь право же, в этих

людях нет никакой иной ценности, кроме самой жизни, боговдохновенного

элемента, жизнь – самоценность, которую они ничем не приукрасили,

никак. Не считаешь же ты, в самом деле, что есть хоть какой-то смысл в их

занятиях, что кто-то из них талантлив и мог бы, помимо жизни, жертвовать

еще и энергию своей одаренности? Я понимаю, почему ты приказала Хорхе

убить себя именно сейчас: ты, кажется, надеялась, что при создании своей

последней, лучшей, работы, он аккумулировал какую-то часть энергии,

которую принято называть вдохновением? Ты надеялась, совершив свой

ритуал, забрать эту энергию и приумножить ее в ком-то другом? Это вы

зовете прикосновением? на это все рассчитывали? Это ваше прикосновение

– оно как печать при совершении договора, если обмен состоялся, да?

Обмен, это когда ты им жертву, они тебе благословение. Выгодный обмен –

это когда ты им никчемную жизнь, они тебе способность творить истинное

искусство, так? Но столько попыток... Сколько же их было, Авесоль? Все

твое святое поместье набито черепами, и что же, ни одного отклика, ни

одного шевеления, по-прежнему все инсталляции да арт-объекты, все

глубже и глубже в трясину