Сумерки Мемфиса (СИ) [MadameD] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

========== Глава 1 ==========


- Отец и учитель, - проговорил Филомен, - почему нам запрещается записывать твои речения?

При звуке этого смелого молодого голоса остальные юноши и молодые мужчины, сидевшие на ступеньках храма Нейт вокруг философа, в изумлении повернулись к нарушителю сумеречной молитвенной тишины. Прозвучало несколько взволнованных восклицаний. Но все тотчас стихло, когда сам Пифагор обратил пристальный взгляд на ученика.

Он не выговорил Филомену и не прогнал, хотя пифагорейцам, - как их все называли и как они сами называли себя, - строго воспрещалось задавать учителю вопросы во время занятий. Пифагор несколько мгновений молчал, поглаживая темную кудреватую бороду… а потом вдруг повернулся и показал вверх, в направлении бронзовых дверей храма, теперь запертых изнутри и затененных. Все ученики разом повернулись туда, куда указывал самосский мыслитель.

- Вы видите, как далеки мы от святилища богини, - мы, которых сейчас могут видеть все, кто проходит мимо? – звучно и властно вопросил Пифагор. – То, что истинно боговдохновенно, не может быть общедоступно. Народ, в отличие от жрецов-хранителей, переменчив, и переменчивы ныне как никогда наши судьбы… запомни это крепко, Филомен.

Он положил юноше руку на плечо; тому казалось, что философ уже забыл о нем, вещая всем, и Филомен вздрогнул от страха и радости, вызванных вниманием божественного учителя.

- Особенно сейчас помните это, - повторил философ с ударением, обводя взглядом всех учеников. – Нам кажется, что мы нашли успокоение и надежное пристанище для нашей мудрости: но мудрость не может иметь последнего пристанища, как не имеет она родины. Фараон ныне благоволит эллинам, но долго ли это продлится? Как повернутся умы людей, когда задует ветер из Персии, - не в противоположную ли сторону? Может быть, это произойдет уже завтра?*

Сорокалетний философ вздохнул и понурился; голова склонилась к коленям, и темные от загара сухие руки замерли в складках белого льна. Филомен забыл о своем вопросе и вместе с товарищами взирал на наставника открыв рот.

- Того, что нужно народу в обычной жизни, не записать и не объединить… это простые вещи, но каждый день разные, - тихо проговорил Пифагор. – А высокой жреческой науке египтян наша мудрость чужда, как я, к несчастью, убедился. Если мое учение сохранится здесь в свитках, оно будет неизбежно искажено и причинит гораздо больше вреда, чем пользы… особенно если пойдет в народ.

Он поднял голову и взглянул на учеников большими и светлыми, как у Афининой птицы, глазами.

- Ничто так не ярит толпу, как слишком высокая для нее мудрость. Или мудрость вчерашнего дня, чьи хранители и толкователи навеки ушли.

Пифагор опять замолчал, и ученики безмолствовали с ним, ожидая продолжения; но наконец эллины почувствовали, что наставник занят собственными размышлениями и отдалился от них. Может быть, Филомен своим дерзким вопросом заставил прославленного самосца задуматься о чем-то, что тому не приходило в голову прежде.

Вдруг, точно вспомнив о собравшихся, философ отпустил их жестом; ученики, до этого разрешения не двигавшиеся и ничего больше не говорившие, проворно начали вставать со ступенек, кланяясь учителю и поправляя свои простые хитоны и гиматии. Теперь младшие оживленно заговорили между собой, но Пифагор их уже не слышал.

Филомен, однако, ни с кем из товарищей не заговаривая, сразу отделился от них и, спустившись по ступенькам храма великой богини мудрости и многознания, быстро пошел прочь.

Отойдя от храма Нейт, юноша приостановился и бросил на обиталище богини взгляд через плечо… Филомен, как и другие юные пифагорейцы, побаивался этой египетской Афины, сидя на ступеньках храма, но почти переставал верить в ее могущество, когда удалялся от дома богини. Особенно здесь, в столице Египта, куда Нейт была перенесена из Саиса, где обитала и царствовала издревле.*

“Будь эта богиня так сильна, как когда-то… будь она так сильна здесь… разве иноземные варвары допустили бы нас устраивать свои собрания почти в самом храме? – размышлял эллин, быстро шагая по темной узкой улице между глинобитных стен. – Даже то, что учитель – жрец, принявший посвящение в Мемфисе, не делает его своим для египтян… они высокомерны, как всегда были, но их боги теперь слабы, и учитель тоже это понимает”.

Впрочем, идти Филомену было недалеко, и размышления его поневоле прервались, когда он остановился у калитки, проделанной в стене. Калитка была приотворена, но посторонний человек пропустил бы ее в темноте.

Немного помедлив, эллин пригнулся и скользнул внутрь; он затворил калитку за собой. По тропинке, проложенной между сикоморами, гранатовыми деревьями и персидскими яблонями, Филомен дошел до простого белого кирпичного дома, в окне которого светился