25 августа 1983 года [Хорхе Луис Борхес] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
Хорхе Луис Борхес 25 августа 1983 года
Часы на маленькой станции показывали одиннадцать вчерашней ночи. Я направился к гостинице. Как бывало не раз, я ощущал здесь умиротворение и покой, чувства, которые испытываешь, оказавшись в давно знакомых местах. Широкие ворота были распахнуты, усадьба утонула в сумерках. Я вошел в холл, где туманные зеркала зыбко отражали цветы и детали интерьера. Удивительно, но хозяин не узнал меня. Он протянул регистрационную книгу. Я взял ручку, обмакнул перо в бронзовую чернильницу и, склонившись над раскрытыми страницами, столкнулся с первой из множества неожиданностей, которые подстерегали меня этой ночью. Мое имя, Хорхе Луис Борхес, было начертано в книге, и чернила еще не успели высохнуть. Хозяин сказал мне: – Мне казалось, вы уже поднялись… – но присмотревшись внимательнее, извинился: – Простите, сеньор. Тот, другой, очень на вас похож, но вы моложе. – Какой у него номер? – спросил я. – Он попросил девятнадцатый, – был ответ. Этого я и боялся. Я бросил ручку на конторку и бегом поднялся по ступенькам. Девятнадцатый номер находился на втором этаже, с окнами на внутренний дворик, жалкий и заброшенный, обнесенный балюстрадой; где, как помнилось мне, стояла пляжная скамейка. Это была самая большая комната в гостинице. Я толкнул дверь, она поддалась. Под потолком горела люстра. В ее безжалостном свете я узнал себя. На узкой железной кровати лежал я, постаревший и обрюзгший, и разглядывал лепнину на потолке. Я услышал голос. Не совсем мой – без обертонов, неприятный, похожий на магнитофонную запись. – Удивительно, – сказал он, – нас двое и мы одно. Впрочем, во сне ничто не способно вызвать удивление. Я робко спросил: – Значит, все это сон? – Причем последний сон. – Жестом он показал на пустой пузырек, стоявший на мраморной крышке ночного столика. – Тебе придется, наверное, увидеть множество снов, прежде чем доберешься до этой ночи. Какое сегодня число по твоему календарю? – Точно не знаю, – ошеломленно ответил я. – Но вчера мне исполнился шестьдесят один год. – Когда бессонница приведет тебя к этой ночи, тебе исполнится восемьдесят четыре. Сегодня двадцать пятое августа 1983 года. – Как долго ждать… – прошептал я. – А мне не осталось почти ничего, – сказал он резко. – Смерть может наступить в любой момент, и я затеряюсь в неведомом, где ждут иные сны. Неотвязная мысль, навеянная зеркалами и Стивенсоном. Упоминание о Стивенсоне прозвучало для меня прощанием, а не призывом к беседе. Я был человеком, лежащим на кровати, и понимал его. Чтобы стать Шекспиром и написать незабываемые строки, недостаточно одних трагических моментов. Чтобы отвлечь его, я сказал: – Я знал, что с тобой это случится. Как раз здесь, много лет назад, в одной из комнат первого этажа мы набросали черновик истории подобного самоубийства. – Да, – подтвердил он задумчиво, как бы погрузившись в воспоминания. – Но я не вижу связи. В том наброске я брал билет до Адроге и в гостинице «Лае Делисьяс» поднимался в девятнадцатый номер, самый дальний. И там кончал счеты с жизнью. – Поэтому я здесь, – сказал я. – Здесь? Мы всегда здесь. Здесь я вижу тебя во сне в доме на улице Манну. Здесь я хожу по комнате, которая принадлежала матери. – В комнате, которая принадлежала матери, – повторил я, не стараясь понять. – Я вижу тебя во сне в девятнадцатом номере, расположенном над внутренним двориком. – Кто кому снится? Я знаю, что ты снишься мне, но не знаю, снюсь ли я тебе. Гостиницу в Адроге давно сломали. То ли двадцать, то ли тридцать лет назад. – Это я вижу сон, – произнес я с вызовом. – Ты не представляешь, как это важно выяснить – один ли человек видит сон или двое снятся друг другу. – Я – Борхес, который увидел твое имя в книге постояльцев и поднялся сюда. – Борхес – я, и я убил себя на улице Манну. Помолчав, тот, другой, добавил: – Давай проверим. Что было самое ужасное в нашей жизни? Я склонился к нему, и мы начали говорить одновременно. Я знал, что мы оба лжем. Легкая улыбка осветила постаревшее лицо. Я чувствовал, что его улыбка – отражение моей. – Мы лжем, – заметил он, – потому что чувствуем себя двумя разными людьми, а не одним. На самом деле мы – и один человек, и двое. Мне наскучила беседа, и я откровенно сознался в этом. И добавил: – Неужели тебе в 1983 году нечего рассказать о тех годах, которые предстоит прожить мне? – Что же сказать тебе, бедняга Борхес? На тебя будут продолжать сыпаться беды, к чему ты уже привык. Ты останешься один в доме. Будешь перебирать книги без букв и касаться барельефа с профилем Сведенборга и деревянного блюдца, на котором лежит орден Креста. Слепота – это не тьма, это род одиночества. Ты вновь окажешься в Исландии. – В Исландии! В Исландии среди морей! – В Риме ты станешь твердить строки Китса, чье имя, как и все прочие имена, недолговечно. – Я никогда не был в Риме. – Еще многое случится. Ты напишешь наше лучшее стихотворение,- 1
- 2
Последние комментарии
12 часов 31 минут назад
12 часов 31 минут назад
17 часов 50 минут назад
21 часов 32 минут назад
21 часов 52 минут назад
22 часов 47 минут назад