Жить воспрещается [Илья Исакович Каменкович] (fb2) читать постранично, страница - 2
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (48) »
ДЕТИ ИЗ «ТОГО БАРАКА»
Доброта — бесхитростна, Но как изобретательна жестокость!Мария осторожно пробиралась между рядами трехъярусных нар. Натыкаясь в темноте на деревянные башмаки, замирала. Шум мог провалить все. В бараке прислушивались к каждому ее шагу. — В добрый час, Мария! Храни тебя матка бозка! — Ариведерчи, Мария! — Будь осторожна, Мария! Возбужденным шепотом напутствовали подругу одни. Без слов пожимали руку другие… Мария должна оставить теплый барак и уйти, может быть, под пули часовых. И кто знает, что принесет она оттуда! Хотелось верить, что Мария вернется, и окажется, что ничего страшного там нет. Приходил как-то в барак немецкий врач. — Мы есть великий национ! Мы любим детки ви блюмен, как цветики! Гитлеровец вынул из бумажника фотографию: «Битте, смотреть!» Карточка переходила из рук в руки. Узницы увидели трех гладко причесанных мальчиков. Чинно стояли они возле миловидной полной женщины. — Это есть майн фрау и детки. Двайка и еще одна мальшик, — объяснил врач. За стеклами его очков спокойные голубые глаза. Робко постучалась надежда. «Семейный. Любит детей. К тому же врач!» Немец кладет бумажник в карман мундира. Над карманом полоска цветных орденских планок и железный крест. Тусклым серебром отсвечивает орел, распластавший крылья. В когтях зажата свастика. Глаза узниц тускнеют. Снова их охватывает отчаяние «Что мы видели здесь человеческого? Чем этот фашист лучше тех, которые сортировали эшелон, отправляя старого и малого на газ»… Дрожало раскаленное небо над трубой крематория. Валил черный, жирный дым. Жизнь металась между отчаянием и надеждой…
* * *
То, что готовилось давно, произошло в эту холодную безжалостно дождливую, но поэтому спасительную ночь. Мария ушла, чтобы пробраться к тому бараку. Он вроде не отличался от других. Но для узниц тот барак — дворец. Ведь в нем их дети. Самые прекрасные и умные. Те, которых они хотели видеть сильными, счастливыми. Опорой и защитой. Это не обычные дети. Это — близнецы. Именно близнецов почему-то отбирали эсэсовцы и отводили в тот барак. Стоит произнести леденящее «эс-эс» — и дворца нет. Там тюрьма. Оттуда нет вестей. Стены того барака в броне безмолвия. Рвутся к нему материнские сердца, но разбиваются, как волны о камни… Женщины понимали: «Мы живы, пока там наши дети… Коса «селекции» только поэтому и обходит нас». Живы… Жизнь… Искрой вспыхивали эти слова и тут же угасали. В концлагере бушевала Смерть… …Марию предложила послать в тот барак Евгения Лазаревна, «мама». Евгения единственная в бараке не имела в лагере своих детей. И когда Юрек и Арон остались одни на этом поле смерти, Евгения сказала: «Это — мои». И пошла с ними. Бесстрашная — она больше всего боялась, чтобы страх не поселился в бараке, не одолел и ее. Почему должна пойти Мария? Маленькая, худенькая, Мария, казалось, была соткана из мужества. На том злосчастном аппеле,[1] когда все отказались забрать чужие посылки, она была первая, к кому подошла ауфзеерка.[2] Взглядом в упор встретила она эсэсовку, когда та подняла на нее руку. Не отвела глаз и после второй пощечины. Злосчастным был тот аппель. В тот барак увели и ее двух сыновей. Старший (он родился на час раньше брата) в 14 лет уже выступал с концертами. Слушая его, люди забывали обо всем. — И откуда у них такая звериная жестокость? — спросила как-то полька Ядвига. — Только доброта — бесхитростна, — ни к кому не обращаясь сказала Мария. — А жестокость — изобретательна! С молоком матери сколько доброго получает человек! Но в какие руки он потом попадает — вот в чем дело…
* * *
«Рейхсфюреру СС Гиммлеру. Берлин. Отбор для работ по плану «Аненэрбе» закончен. Одиннадцать пар заключено в барак «патология». Приступаем к эксперименту. Хайль Гитлер!»
* * *
Под верхнюю лагерную одежду Мария надела свитер (сберегла его после смерти подруги), теплые носки, косынку и брюки, «организованные» кем-то в «Мексике».[3] Наступила минута, когда Евгения Лазаревна выдохнула в темень барака короткое: «Ушла».
* * *
Дождь, казалось, только и ждал, чтобы обрушиться на эту одинокую фигурку, Мария решительно шагнула в дождь. Касаясь рукой стены барака, пошла к подстриженной изгороди кустарников. Так можно незаметно пробраться к центральной лагерной улице — Лагерштрассе, а это уже больше половины пути. За последним бараком «зоны А» Марию подхватил такой порыв ветра, что она едва устояла на ногах. До смены постов
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (48) »
Последние комментарии
6 часов 50 минут назад
9 часов 23 минут назад
9 часов 52 минут назад
9 часов 59 минут назад
4 часов 14 минут назад
13 часов 1 минута назад