Чудеса на седьмом этаже [Эппле Гриин] (fb2) читать онлайн

Эппле Гриин Чудеса на седьмом этаже

1. Мой новый юный друг

Привет! Меня зовут Аня. И я хочу рассказать вам одну историю… Хотя нет. Историй будет гораздо больше, но, надеюсь, они все придутся вам по душе. Знаете, иногда так бывает в жизни, что в какой-то пороговый момент ты думаешь о том, что застряла в тупике и где выход — непонятно. И в этот момент хочется поверить в чудо, ма-а-аленькое такое чудо, которое поможет тебе вернуть оптимизм.

Так вот, теперь я точно знаю — чудеса случаются. Постоянно. Каждый день. Их просто нужно увидеть. И научиться дарить. И самое грандиозное из них — любовь. У меня нет волшебной палочки, но есть другое — слово, и с его помощью я расскажу вам о том, как изменилась моя жизнь, стоило мне только заделаться в волшебницы и начать творить чудеса.

Чудеса на седьмом этаже.

***

— Ну что? Что ты еще хочешь от меня услышать? — раздраженно бросаю в трубку, выходя из машины и громко хлопая дверцей. — Ты считаешь, что я во всем виновата — ладно, хорошо! Я уже пять раз с тобой согласилась! — щелкаю сигнализацией и медленно иду с парковки к подъезду дома. Господи, как же меня утомили эти разборки! Зачем названивать каждый час и пытаться докопаться до сути, если уже всё решено? Бумаги на развод поданы, имущество поделено, что еще? ЧТО?

Ищу ключи в бездонной сумке.

— Миша, оставь меня в покое! — взрываюсь после очередной мозговыносящей сентенции бывшего мужа. — Я неблагодарная тварь, безразличная сволочь, плохая жена, отвратительная хозяйка, я никогда тебя не любила и не ценила… Признаю, всё так! Ты был идеальным мужчиной, а я профукала свое счастье. Приду и буду рыдать в подушку. Или хочешь, чтобы я вены вскрыла? Может, мне с пятнадцатого этажа выброситься? Или обзвонить всех твоих друзей и рассказать им, каким ты был хорошим, я дурой неблагодарной? — блин, да где долбанные ключи? Беспомощно озираюсь. Неужели в машине оставила? Но отвлекаюсь от поисков:

— Пфф… Конечно, это сарказм! — восклицаю. — Потому что… — уже ору, — ты меня достал! Последний раз повторяю — иди к черту! Мы чужие люди! Ты мне ничего не должен, но и я тебе ничего не должна!!! — отрубаю мобильный. Номер телефона, что ли, сменить? А впрочем… Бесполезно. Пока у Мишки не откипит — не отстанет. И почему нельзя разойтись по-человечески — к чему эти драмы?

Пять лет полностью не оправдавшего себя брака и именно в значении изначально неудачного союза.

Вздыхаю. И тут вспоминаю, что ключи в кармане пальто. Открываю входную дверь, забираю корреспонденцию — счета, поздравления с 8 Марта от моего издательства и извещение о заказном письме — видимо, тот самый договор на продление контракта пришел. Только… Ох. Засовываю пачку бумажек в сумку. Было б из-за чего его продлевать… Если уж накрывает, то по всем фронтам и сразу. И кризис в личной жизни точнехонько пришелся на полный творческий тупик.

Нажимаю кнопку вызова лифта. Ладно, надо прийти домой, набрать горячую ванну — расслабиться. И подумать… В какой черной дыре растворилось мое вдохновение? И почему из всего многочисленного набора сюжетов в моей голове ни один из них меня не устраивает? Всё не то!

— Эй, леди! — слышу оклик. Оборачиваюсь. — Придержите лифт!

Ко мне несется парнишка лет шестнадцати, хотя, может, и старше. Черт его знает: сейчас такая молодежь пошла — сплошные акселераты. Вот и этот: на голову меня выше, а я — метр семьдесят пять буду, рослый, с нахальной улыбкой от уха до уха и вроде такой взрослый-взрослый. Только глаза да абсолютно гладкая кожа на лице, еще не знавшая бритвы, выдают нежный подростковый возраст.

Влетает вместе со мной в кабинку и бросает: «Пасиб!». Едет на десятый этаж. Лифт у нас долгоиграющий, поэтому от нечего делать рассматриваю юношу, который стоит с независимым видом напротив меня, естественно, заткнув уши наушниками и в такт музыке подергивая головой. Лицо незнакомое, хотя… Дом сдан недавно — новые соседи всё еще заселяются. Смешной такой: модная стрижка с косой челкой и забритыми висками, дутая куртка нараспашку, объемный свитшот с разноцветным принтом, красные джинсики… Маловаты ему, по-моему — уж больно узкие и короткие. Хотя, это ж мода сейчас такая. Симпатичный — темненький, глазюки карие и щенячьи, ямочки на щеках.

На своем этаже парень выходит, буркнув: «Свиданья…». Киваю. И переключаюсь мыслями на насущные проблемы.

Елки! Как же хорошо, что квартира куплена в складчину с родителями, оформлена на маму, и муженек мой бывший не имеет на нее никаких прав! Я бы не вынесла еще одного переезда. Этот-то с трудом дался.

Я вообще в бытовом плане сложный человек — трудная на подъем, не люблю перемен, привыкаю к одной обстановке, и даже разложенные иначе вещи на моем столе могут вывести меня из равновесия.

Захожу домой, кидаю ключи на комод и с облегчением стягиваю туфли на каблуке — сегодня пришлось при полном параде ехать на интервью. Наши местные издания стабильно раз в три месяца вспоминают, что в их городе живет Писатель! Настоящий. Живой. И засыпают предложениями — то дать интервью, то написать авторскую колонку, то высказать мнение по тому или иному вопросу.

Я редко соглашаюсь. И не из гордости или звездного снобизма — просто не считаю себя такой уж интересной персоной. То, что пришлось моему издательству по душе, очень четко вписывается в рамки легкого бульварного романа для женщин. Одноразового чтива. Вот и кропаю… А всё, чем я могла бы гордиться, по-прежнему попадает у них под определение неформат и «денег на этом не заработаешь». Наверное, на этой почве кризисом-то меня и накрыло. Тошнит уже от эпичных историй, где главная героиня — непременно идиотка со стажем, но если уж ей попадется мужик — то обязательно брутальный мачо, готовый терпеть эту дуру несносную годами.

И как я докатилась до жизни такой?

Очень просто: хотелось уйти из журналистики и сделать своей профессией писательство. Рассылала свои первые работы по издательствам — меня заметили: понравился стиль, простой язык, юмор, а вот сюжеты и характеры героев — нет. Предложили попробовать написать что-то попроще, типа иронического детектива, и примеры прислали для ознакомления. Я полистала, качнула головой, пожала плечами и хотела было отказаться. Но Мишаня влез: мол, ты чего? Такая возможность для тебя! Подумаешь, сейчас помучаешься, зато раскрутишься и сможешь уже издавать то, что хочется. Ага, конечно!

Болотом всё оказалось, в котором я увязла по уши. Есть работающая схема, есть раскрученный псевдоним, а все мои измышлизмы «А давайте рискнем» вежливо спускали на тормоза.

В итоге я хорошо зарабатываю, но творчество лишилось для меня той прекрасной составляющей, ради которой я могла до утра сидеть за ноутбуком и писать. И вот уже третий месяц подряд я не могу ни строчки выродить. А на подходе — дед-лайн! Который я уже переносила два раза. По семейным обстоятельствам.

Пока набирается ванна, рассматриваю себя в зеркало. Выгляжу, конечно, не очень: в возрасте под тридцатник все неурядицы и бессонные ночи на лице отражаются. Мешки под глазами, всё какое-то опухшее… Надо бы фото глянуть перед тем, как сегодняшнее интервью запустят в печать. А еще лучше — пусть из старых что-то возьмут.

Провожу рукой по коротким темным волосам, убирая удлиненные пряди с лица. До сих пор не могу привыкнуть к новой прическе. До развода с Мишей я всю жизнь ходила с длинными волосами. Решение поменять имидж было спонтанным, и мой стилист Сережка долго сопротивлялся, отказываясь стричь, но я пообещала сделать его геем и вывести под реальным именем в своем новом романе, если он меня немедленно не преобразит. На Сережу угроза подействовала незамедлительно: он одним махом отрезал хвост и принялся выстригать что-то креативное на моей голове. Теперь у меня короткий аккуратный затылок и распадающаяся на ровный пробор челка до подбородка. Смотрится веселенько.

Хотя… Я по поводу своей внешности особенно не заморачиваюсь: у меня есть свои достоинства — к примеру, темные выразительные глаза, красивая форма губ, фигура нормальная, есть недостатки — немного оттопыренные уши, резковатые черты лица, широкие плечи — в школе плаваньем занималась. Но в целом у меня принцип такой: всем не понравишься, а кому глянусь — с любой прической и в любой одежде оценят.

С наслаждением погружаюсь в теплую воду и прикрываю глаза. Я по жизни оптимистка, но сейчас даже меня одолевает нечто, похожее на депрессию.

С Мишей я познакомилась пять с половиной лет назад на вечеринке в клубе, и все как-то у нас быстро случилось. Любовь с первого взгляда. Поженились буквально через пару месяцев после знакомства. Страсть же кипела! И мой рационализм на тот момент отказал мне. Если бы мы перед тем, как подать заявление в ЗАГС, вместе пожили… Может, разбежались бы сразу через полгодика, когда буря первых эмоций улеглась. Но нет! Почему-то нам обоим причудилось, что наша встреча судьбоносная, и жить мы вместе будем долго и счастливо.

Как бы не так… Поначалу мы обосновались в Мишиной квартире вместе с его мамой. И это был сущий кошмар! Две хозяйки в доме — взрывоопасное сочетание, а еще вкупе с принципом: «Мой сына лучше всех!» — вообще убийственное. Но это полбеды. Главная проблема заключалась в том, что мы с Мишей разные. Во всем. И так и не смогли найти общих точек соприкосновения. У нас разные биоритмы, разные представления о совместном отдыхе и времяпрепровождении, разное отношение к быту.

Миша постоянно донимал меня бесконечными придирками: «Не ставь чашку на столик без подставки», «Не ешь в гостиной», «Выключай за собой свет», «Не оставляй свои книги где не попадя» и прочее-прочее-прочее. Спать ложиться после двенадцати нельзя, вставать нужно не позже девяти даже в выходные, каждый день приготовь стопяцот новых блюд на ужин, в субботу — генеральная уборка. И еще его мама подливала масла в огонь!

Он не понимал моего желания остаться хотя бы какое-то время наедине с собой — всё нужно делать вместе! «Ну посиди со мной…» — извечное нытье. А если я не хочу пялиться в телек? Не хочу тащиться в бар на посиделки с его друзьями? Не хочу тратить время на шопинг в воскресенье и три часа выбирать продукты на рынке?

Эх. После двух лет совместной жизни я уже взвыть была готова.

Переехали на съемную квартиру подальше от его мамы — стало чуть легче, но ненадолго. Я как раз решила рискнуть и распрощаться с журналистикой. Мне требовалось время для творчества, но Миша этого никак не мог понять и принять, бесконечно раздражая своим присутствием. Господи, доходило до того, что я пряталась от него в ванной комнате с ноутом, а он стучал в дверь каждые пять минут с вопросом: «Ты скоро?»

Когда со мной подписали первый договор на издательство моего романа, Миша чуть подуспокоился, но в корне это уже ничего не меняло. Я точно знала, что рано или поздно мы расстанемся. Поэтому не хотела заводить детей и мучительно выискивала повод для развода. Но муж не хотел мне его предоставлять — по всем внешним показателям он был образцовым супругом: при достойной работе, не изменяет, хозяйственный, на все праздники — шикарные подарки… Я решила плыть по течению. Подумаешь, чувств нет, и все постельные игры для меня превратились в обязательную повинность. Зато он надежный и вроде как любит меня.

Тем более страстей мне хватало в собственных романах. Иллюзорный мир был заманчив, поэтому реальный перестал меня волновать. Вскоре мы отдалились друг от друга настолько, что я порой даже не понимала, о чем Миша мне говорит.

Если вдуматься — конечно, я виновата перед ним. Надо было сразу рвать отношения, если будущего я в них не видела. В результате всё пришло к тому, что мы, проживая в одной квартире, существовали в параллельных вселенных.

Так протянули еще три года.

Кардинальные перемены начались с того, что мои родители настояли на том, чтобы сложить мои гонорары за первые изданные книги с их накоплениями и купить нам наконец собственную квартиру. Причем для них не было секретом, что я категорически несчастлива в браке, поэтому мама предложила ее оформить на себя, чтобы подстраховать меня. Я согласилась, даже не думая о том, что мне предстоит пережить в ближайшие несколько месяцев.

Время скандалов и истерик с Мишиной стороны, который настаивал на обратном — совместной покупке недвижимости на равных условиях. Потом влезла его мама, настаивая на том, что всё вообще должно быть оформлено на сына. В общем, квартирный вопрос сделал свое черное, но не могу не отметить, благоприятное для меня дело: мы подали на развод.

Причем, я человек по натуре спокойный, в разборках предпочитаю не участвовать, поэтому молча выслушивала всё, что хотел мне высказать Миша. А накопилось у него, видимо, много, поэтому за месяц узнала всю правду о себе: о том, какая я бесчувственная, бессердечная, непутевая, нехозяйственная и далее по списку.

Пусть так. Мне было всё равно.

Когда же он заявил, что хочет развестись, новость приняла со счастливой улыбкой. Буквально. Что выбесило экс-мужа окончательно. Он орал, бил посуду и грозился испортить мне жизнь.

Я по-прежнему молчала. И собирала вещи, чтобы переехать в новую квартиру. Мою. Где уже не будет и следов его присутствия. Эгоистично — я знаю. Но укоров совести не ощущала. Просто хотелось быстрее остаться в одиночестве. Может, я человек такой — не приспособлена для семейной жизни. Мое творчество мне дороже, а для него нужны время и покой. Наверное, я просто одиночка по жизни. Если вспомнить мои былые увлечения — я всегда уходила первой, потому что в какой-то момент ощущала острую необходимость закрыться от всего мира и остаться наедине с собой. А какой мужик вытерпит вечно витающую в облаках жену?

Мы с Мишей развелись. Я терпеливо отвечала на его настойчивые звонки с продолжением обвинений и сорвалась, пожалуй, сегодня в первый раз. Но, думаю, скоро его отпустит. Найдет себе новую бабу и успокоится. На самом деле, я ему искренне желаю счастья. И надеюсь, что рано или поздно он меня, если и не простит, то хотя бы забудет.

Но вот что меня действительно тревожило — это моя творческая беспомощность. А если всё? Исписалась?

Сижу перед подъездом на лавочке, вытянув ноги, и курю. Сегодня солнечно и удивительно тепло для марта. Рядом громоздятся пакеты с продуктами. Разглядываю проходящих мимо меня соседей. Кутаюсь в бесформенную парку и натягиваю на уши вязаную шапку. Настроение выровнялось. В голове мелькают какие-то обрывки фраз.

Вчера я писала почти до пяти утра, решив наплевать на гордость и амбиции и доделать обещанный роман. Но на этом баста. Контракт подпишу только при условии, что к печати примут то, что я хочу. А нет… Поищу другое издательство или буду и дальше выкладываться на сайтах. В журналистику мне никто не мешает вернуться — вот и деньги. В общем, выкручусь. Нос вешать рано.

— Здрасте! — рядом со мной на скамейку падает тот самый парнишка из лифта и вытаскивает наушники из ушей, с любопытством меня разглядывая. Сегодня он в коротеньком пальто, обмотанном в несколько рядов вокруг шеи шарфом, черных костюмных брюках и с рюкзаком через плечо. Видимо, со школы возвращается.

— Привет! — отвечаю, покосившись на него.

— Вы же Ника Лазарева? Писательница? — спрашивает он. — Я вас узнал. Фотку в газете видел.

— Она самая, — киваю. — Только меня Аней на самом деле зовут, — улыбаюсь.

— Аней? — парнишка окидывает меня оценивающим взглядом.

— Ну ладно, Анной Витальевной, — сдаюсь с усмешкой.

— Не, Аня лучше, больше подходит, — заявляет недоросль. — А я Ярик. Ярослав.

— Очень приятно, товарищ Ярик, — и уточняю, кивая на рюкзак:

— Со школы топаешь?

— Ага, — вздыхает. — Одиннадцатый класс. Выпускной. Грузят по полной программе.

— Ничего, потерпишь, — хмыкаю. — Куда собираешься поступать?

— На инженера. Факультет «Инженерный бизнес и менеджмент». Мне вообще всё равно, куда, но папа думает, что так лучше будет: и профессия готовая, и управленческий опыт. Сразу смогу к нему в компанию на работу устроиться. Он сам у меня технарь и вообще очень умный.

— А мама?

— А мамы у меня нет, — пожимает плечами Ярик.

— Эммм… Сочувствую, — говорю осторожно. Умерла, что ли?

— А, не стоит. С ней всё хорошо, — бросает беспечно Ярослав. — Она второй раз замужем. Сейчас вот второго ребенка с новым мужем ждут. Мы неплохо общаемся, но я сам с папой захотел остаться.

— Понятно.

— А про что вы пишете? — интересуется парнишка. — Я просто ничего из вашего не читал… Я вообще мало читаю, — виновато добавляет он.

— Бабскую ерунду всякую. Ты ничего не потерял, — хмыкаю.

— И вам нравится? — пристает Ярик дальше с расспросами.

— Как тебе сказать… — пожимаю плечами. — Уже не очень.

Докуриваю сигарету и тушу бычок.

— Ладно, товарищ Ярик, я, пожалуй, пойду, — и собираюсь подхватить пакеты, но Ярослав их уже подхватил со словами:

— Я помогу!

Добираемся до моей квартиры, но попрощаться опять не выходит: Ярик вваливается в коридор, моментально скидывает ботинки и заглядывает в гостиную.

— Ой… — замечает он. — А я думал, у вас тут шикарная библиотека. И вообще… Все такое особенное.

— Нет, — качаю головой. — Все как у всех.

А Ярик тем временем раздевается и относит пакеты на кухню, уже засунув туда любопытный нос.

— А что вы готовить будете?

— Тебе домой не надо? — интересуюсь.

— Не-а, — Ярик мотает отрицательно головой. — Чего там делать? Папа домой приходит поздно… И почти сразу спать ложится — ему вставать в шесть утра, — выкладывает он подробности семейной жизни, забираясь с ногами на стул. — Уроков нам не задали. За компом сидеть надоело.

— Друзья, приятели, подружки? — предлагаю вариант, разбирая продукты.

— С ними скучно, — выдает Ярик. — Мне вообще больше нравится общаться с людьми старше себя.

— То есть ты намерен остаться на ужин? — фыркаю от смеха. Простой как валенок. Сидит, глазюками хлопает, улыбается в тридцать два зуба.

— А можно? — оживляется парнишка.

— Ну… — вздыхаю. — Видимо, вариантов у меня нет.

— Класс! — радуется это чучело. — Я могу чем-нибудь помочь! Я правда готовить не умею.

— И чем же ты питаешься, если отец всё время на работе?

— Он мне денег дает на кафе, — объясняет Ярик. — А вечером что-нибудь сам готовит на скорую руку.

— И тебе не стыдно? — спрашиваю. — Вроде уже не маленький. Мог бы и научиться.

— А вы меня научите? — и преданными глазами на меня.

— Слушай, ты уверен, что я подходящая компания? — хмыкаю. — Мне уже почти тридцатник. Как-то я не уверена, что тебе стоит тратить свое время на взрослую тетку.

— Вы не похожи на тетку, — пылко выдает Ярик.

— Ладно. Вот тебе нож, вот тебе картошка — чисти, — командую, а сама диву даюсь: свалился на мою голову. — И давай тогда уже на «ты».

— Согласен, — откликается парнишка, неумело срезая со шкуркой полкартофелины.

— Ну что ты делаешь? — восклицаю, отбирая у него нож. — Смотри, как нужно!

Пока я готовила, Ярик путался у меня под ногами и развлекал бесконечной болтовней. Я уже знала всё о его семье: родители развелись семь лет назад, когда ему было десять, папа очень переживал, так как любил маму. Он сам тоже любит маму, но папу больше, поэтому после длительных истерик и скандалов остался под опекой отца. Папу, кстати, зовут Николаем Валентиновичем, он работает техническим директором в самой крупной мебельной компании нашего города и настолько крут, что без него предприятие, конечно же, одним махом загнется.

Ярик вообще через каждое слово приводил папу в пример, и я так поняла, что ему очень не хватает общения с вечно работающим отцом, потому что тот нередко и в выходные торчит на производстве. С мамой отношения непростые — простить ее за предательство было трудно, но время всё расставляет на свои места. И сейчас общение с ней пришло в относительную норму. Но в гости к ней Ярик ходить не любит и сводного брата недолюбливает.

Потом он мне рассказал обо всех своих друзьях и приятелях, затем переключился на пересказ популярного американского сериала, потом снова вернулся к отцу….

В общем, когда я поставила перед Яриком тарелку с жареной картошкой и куском мяса — пришлось нормальную еду приготовить по такому поводу, и он наконец замолчал, с энтузиазмом тыкая вилкой в тарелку, я выдохнула. Вот же болтушка!

Но мне его отчего-то стало жалко: видно, что Ярик еще ребенок по сути — открытый, жизнерадостный, во многом домашний, а семейного тепла и заботы ему явно не хватает. И выговориться некому — обширный круг школьных и дворовых приятелей не компенсировал недостатка общения с родителями.

— Тебе домой не пора? — смотрю на часы — восемь.

— Пора, наверное, — вздыхает Ярик, неохотно допивая чай. Третью кружку. Все пирожные слопал, паршивец.

— Давай, топай, — выпроваживаю его. — Мне еще поработать надо.

— Можно я завтра зайду? — спрашивает малолетнее чудовище.

— Зачем? — интересуюсь.

— С тобой весело, — пожимает Ярик плечами.

Дергаю себя за прядь волос… Вот бы никогда не подумала! И от неожиданной характеристики бормочу:

— Ну… Заходи.

2. Сынуля-аккупант и первые чудеса

Честно говоря, понятия не имею, как так получилось, что в моей квартире неожиданно обосновался семнадцатилетний юноша по имени Ярик. То есть, он буквально целыми днями торчал у меня в гостях.

Придет со школы и ко мне! Я ему пару раз пыталась доходчиво объяснить, что как бы… эмм, это несколько неуместно, и мне работать надо, и вообще!

Без толку.

— Я тебе не буду мешать! — клялся Ярослав, разуваясь с порога. — А что на обед? — тут же вопрошал он, залезая с головой в холодильник.

В выходные — еще хуже. Ярик заявлялся ко мне, едва продрав глаза, и отсутствовал редкие воскресенья, когда у отца был выходной. Всё остальное время я никак не могла от него избавиться.

Причем он держал свое слово и, когда я работала, действительно не мешал. Завалится на полу в гостиной с планшетом и переписывается с кем-то в соцсетях. В итоге я ему поставила ультиматум: нечем заняться — читай! И составила список книг. Иначе — вали к себе домой в ВК всякую фигню кропать.

Думала, сработает.

Ага!

Засел за книги.

— Мне скучно, — как-то ляпнул Ярик, заглядывая в мой кабинет.

— Иди полы помой, если скучно, — отмахнулась я от него.

— Э, хорошо, — согласился он. — А где у тебя пылесос и ведро со шваброй?

— В кладовке, — бросила я, возвращаясь к экрану монитора. И через пару минут услышала, что он и правда принялся за уборку. Воды налил… Грязь развел страшнючую! Пришлось учить его мытью полов. А потом, как правильно стирать. И готовить. И еще проверять его сочинения и домашнюю работу по русскому языку и литературе. И ругать за неопрятный вид. И запрещать смотреть какие-то идиотские матерные сериалы.

Короче, нежданно-негаданно я обзавелась взрослым сыном. Нагло оккупировавшим мою территорию.

— Можно я у тебя ночевать останусь? — спрашивает Ярик, выходя ко мне на балкон, где я дымлю в приоткрытое окно лоджии.

— А чего тебе дома не спится? — уточняю.

— Папа в командировке, — пожимает плечами парнишка. — Не хочу домой… В пустую квартиру.

— Не борзей, а? — кошусь на него.

— Ну Ань… — тянет он. — Плиз-плиз-плиз. У тебя дома так клево!

— И чем же?

— Не знаю. Просто клево.

— Оставайся, — сдаюсь. Выкидываю бычок и тру лицо руками. Что-то не идет роман. Застопорился на середине. И ни туда, и ни сюда. Все возможные сюжетные ходы я уже раньше использовала — нового ничего в голову не приходит.

— Проблемы? — участливо спрашивает Ярик.

— Да так, — вздыхаю. — Не пишется. Идей нет.

— Слушай, — он повисает на перилах, — а я вот все хотел тебе предложить…

— Ммм, хочешь дать совет? — усмехаюсь.

— Ну да, — кивает Ярик. — В нашем доме столько разных людей. И некоторые из них выглядят не совсем счастливыми. Придумай им истории с хэппи-эндом.

— Мне бы кто придумал, — тяну.

— Нет, ну правда! — восклицает азартно Яр и тыкает пальцем в выходящую из подъезда бледную девушку лет двадцати с несчастным выражением на лице. — Вон, смотри! Это Снежанна! Я ее почти каждый день утром вижу, и она никогда не улыбается. Мне кажется, у нее несчастная любовь.

— И что?

— А то! Сочини рассказ, где у нее всё в итоге хорошо складывается. Вдруг сбудется? — бросает Ярик.

— Хм… — вглядываюсь в девицу: тоненькая, белокожая и невзрачная блондинка с огромными печальными глазами. — Не знаю, — задумчиво произношу. Но идея Ярика мне нравится. Может, правда отложить роман и отвлечься на коротенькую историю?

Итак… Отчего вы так грустны, милая Снежанна?

***

Анины истории

Не в ту дверь

«Ты… Кареглазо-теплоокий, величаво-прекрасный, гордо-недоступный.

Далекий, чуждый, проживающий на планете Независимость.

Люблю тебя? Наверное, но страдаю наверняка. Молчу, когда тебя вижу, краснею, когда ты на меня смотришь. Мечтаю, когда тебя нет, живу, когда ты снишься. Пишу стихи в сладкой меланхолии, а наслаждаюсь чтением классиков. Мой мир призрачен, воздушен, но он мне дорог, ведь там я могу уединиться с тобой.

И не знала я только одного о тебе, самого важного: ты утопил романтику в толчке с первыми и последними слезами отчаявшейся первой любви, растоптанной каблучками туфелек, обнимающих благословенные ножки, принадлежащие не мне, а той, что раннею весною сказала тебе: «Прощай, я ухожу. Давай останемся друзьями». Тебе было шестнадцать, ты смотрел ей вслед и думал, что вот здесь, на этом самом месте твоя жизнь остановилась и то, что будет дальше, будет происходить не с тобой, а с кем-то чужим, кому ты подаришь свою обессмыслившуюся судьбу.

Ты решил, что это конец.

Была она, и ты ее любил со свойственной только юности пылкостью, и жил мгновениями встреч, и заходил каждый раз в мечтах так далеко, что распаленная фантазия стонала, задыхаясь под давлением немыслимых переживаний, и боялся лишний раз ее поцеловать в действительности, сбиваясь с мысли от одной ее улыбки. А она, пленившись сладкоголосым певцом, нашла его подобие в реальной жизни, и ты ей стал неинтересен.

Что было дальше?

Банальная история. Мучительная ревность, невыплаканная боль, ничтожные попытки ее вернуть, горькое унижение от осознания собственной нечтожности. Ты пытался бунтовать, заглушая ее равнодушие дешевыми спиртными напитками (на дорогие денег не было), скандалил с родителями, дрался с друзьями и взахлеб читал всё, что под руку подвернется.

Ты взрослел, закрыв свое сердце для наивных увлечений и сделав частью натуры саркастический цинизм и злое неприятие веры в светлое будущее. Тебе трудно дались уроки первой разбитой мечты. Ты так и не избавился до конца от глубоко проросших в твоей душе ростков нигилизма. Едкая горечь проскальзывала в твоих суждениях о людях, и ты не смог избавиться от привычки смотреть на всех девушек свысока.

Каждый раз, когда ты находился в своих фантазиях на сцене в свете прожекторов и ловил на себе влюбленные взгляды множества безликих поклонниц, то думал только об одном: что бы сказала она? Как часто ты прокручивал эту сцену в распаленном обидой воображении! Вот ты спускаешься в зал после концерта с видом небожителя, зашедшего почтить своим присутствием простых смертных, и видишь ее. Она робко и виновато улыбается тебе, она хочет что-то сказать, но молчит, понимая, что миг упущен. А ты, скользнув по ней взглядом, даже не здороваешься. Так и должно быть. Никаких слов. Момент истины. Восстановление справедливости. Ты будешь жить долго и счастливо, а она всю оставшуюся жизнь проклинать свою легкомысленность и страдать, проливая горькие слезы, глядя на твою фотографию.

О, наивность ослепленного бессмысленной местью человека!

Ты так зациклился на ней, что не сумел понять одну простую истину: сердцу не прикажешь, и хотя первая любовь всегда останется первой, но жизнь-то продолжается. Все проходит, и это тоже пройдет. Многовековая мудрость Соломона, а ты ее забыл или не знал. За это поплатился, ведь дважды войти в одну и ту же реку нельзя.

Что было дальше?

Ты ее встретил. Именно в том клубе, где и должна была разыграться античная трагедия. Только вот обстоятельства сложились не по сценарию. Концерта и поклонниц не было, вид небожителя тоже не задался в виду отсутствия первых двух звездных составляющих. Плюс ко всему ты был пьян. Ее увидел издалека, долго не мог решиться подойти. Она тебя заметила сама, приветливо поздоровалась, спросила, как дела, и, не дождавшись ответа, ушла. Все. И не обернулась. Ты так и остался для нее никем, тенью из прошлого.

Я тоже была там, наблюдала за тобой и думала о том, что ты никогда не пригласишь меня на медленный танец, не станешь шептать милые пошлости на ухо и не попросишь номер моего телефона. Мы знакомы уже восемь лет. Столкнувшись со мной случайно на улице, ты долго не можешь вспомнить моего имени, называя меня то Леной, то Катей, иногда Ольгой.

Меня зовут Снежанна.

Это имя не подходит мне. Я знаю. Я слишком невзрачна для него, я слишком обычна и для тебя. Стоит мне только вновь назвать себя, ты начинаешь вглядываться в мое лицо, морщить лоб и припоминать, что мы вроде бы раньше проводили время в одной компании. Ты со смехом рассказываешь какие-то забавные эпизоды, которые происходили с нами, хлопаешь меня по плечу, словно своего хорошего приятеля, обещаешь как-нибудь позвонить и пригласить на кружку пива. И уходишь, вздохнув с видимым облегчением на прощанье. И совсем не помнишь о том, что…

…в музыкальной школе, на предмете сольфеджио, ты сидел рядом с худой, тихой девочкой весьма болезненного вида, которую все звали Жанна, а ты обзывал «Жанкой-пижамкой». Ты провожал ее после занятий до дома, угощал конфетами и дарил бездомных щенков и котят.

Я никогда не напоминаю тебе об этом. Зачем?

В тот вечер ты упал за мой столик, едва спросив разрешения. Предложил угостить «Мартини». Вернувшись с бокалами, ты сел напротив. Потом вдруг выдохнул: «Жанка-пижамка». От неожиданности я едва не поперхнулась.

«Сколько лет, сколько зим», — было твоей следующей фразой. Ты выпил залпом «Мартини» и без пауз, без остановок рассказал мне всю свою такую трагичную и такую банальную историю несчастной любви. Ты почти не смотрел в мою сторону, тебе все равно было, кому изливать душу. Ты нуждался в исповеди, и я приняла ее, ни одним словом, ни одним нечаянным движением не выдав своих подлинных чувств. Я молчала, хотя мне хотелось схватить тебя за плечи, как следует встряхнуть и крикнуть: «Какой же ты идиот!»

Вот я перед тобою. Увы, я не она. Но мне и не нужно быть кем-то, чтобы любить тебя. Я помню, как ты вдохновенно играл на фортепиано, какое у тебя при этом было выражение лица. Ты подавал большие надежды. Но ты их променял на звездную мишуру, став третьесортным музыкантом в местечковой группе, у которой популярности может чуть больше, чем у других таких же «звезд». И все равно я тебя люблю.

Мне нравится твоя манера одеваться, я знаю все твои излюбленные жесты. Мне дороги твоя улыбка и едва заметные морщинки-лучики у глаз. Как в песне, я тебя узнаю по походке, а еще в любой толпе различу тебя по аромату туалетной воды. Мне приятно звучание твоего имени: Александр, Саша, Шура.

До вчерашнего вечера я не теряла надежды. Сегодня все иначе. Я устала от твоего равнодушия.

Ты и я. Мы слишком похожи: оба цепляемся за призрачный фантом идеальной любви, за вымышленные нашим воображением образы, чуждые реальности. Разница заключается лишь в одном: ты живешь воспоминаниями прошедшей любви, а я — несостоявшейся. Всю ночь я сидела на кухне, пила чай и думала о том, что множество романтических историй так и не случилось со мной только потому, что я ни на секунду не допускала мысли об их возможности.

И я решилась. Хватит. Я возвращаю тебе в этом письме твою историю, рассказанную мне в клубе. Она только твоя и не может принадлежать мне, сам храни ее, а я постараюсь просто забыть обо всем. Также на этом листе бумаги я оставляю свою многолетнюю, безнадежную и бессмысленную любовь к тебе, дарю тебе свои пролитые слезы, бессонные ночи, потерянные навсегда бесценные минуты несбывшегося счастья. Ты можешь скомкать письмо и выбросить его в мусорную корзину — я не прошу сохранить его на память. Более того, забудь о нем сразу после прочтения, как о недостойной внимания мелочи. В наслаждении собственным эгоистическим страданием и самоистязанием тебе ни к чему другие заботы.

Прощай».

Сергей сложил слегка помятые листы и убрал их в конверт, найденный им только что под дверью. И тяжело вздохнул.

Он не был кареглазым и тем более теплооким, его не звали Александром, и у него никогда не было знакомой по имени Снежанна или Жанна.

Загадочная незнакомка, подложившая под дверь его квартиры письмо, ошиблась адресом.

Внизу хлопнула подъездная дверь. Сергей вскинул голову и по наитию, не отдавая отчета своим действиям, кинулся вниз. Выскочил на улицу и сразу приметил медленно бредущую в сторону остановки невысокую худенькую девушку с огромными голубыми глазами. В ней не было ничего особенного — просто и скромно одета, немного сутулая, не сказать что красавица, но почему-то его сердце екнуло.

— Эй, подожди! — сжимая письмо, он бросился вслед за незнакомкой. — Ты Снежанна? — спросил обернувшуюся к нему девушку.

— Д-да, — неуверенно ответила она.

— Я… — Сергей бросил взгляд на ее письмо — Снежанна стремительно покраснела. — Случайно прочитал. Думал, это мне… Но ошибся. Я не хотел! — пылко закончил он.

Девушка молчала, пытаясь удержать набежавшие на глаза слезы, а потом тихо проговорила:

— Извини… Боже, как глупо!

— Нет! — вдруг воскликнул Сергей. — Совсем не глупо! — он еще раз посмотрел на письмо и порывисто порвал его на мелкие части. — К черту его, правда?

Снежанна слабо улыбнулась в ответ. Сергей выдохнул, набрался смелости и произнес:

— А что ты делаешь сегодня вечером?..»

— Ну как? — спрашиваю у Ярика, который утром, проспав в моей гостиной почти до одиннадцати, первым делом вытребовал прочитать написанное ночью.

— А они поженятся? — уточняет он, отрываясь от монитора.

— Понятия не имею, — пожимаю плечами.

— Ну вроде ничего так, — рецензирует парнишка. — Я, кстати, тоже как-то был безнадежно влюблен. В первом классе. В Олю.

— И что?

— Ничего. Во втором мне уже нравилась Маша, — и широко улыбается.

— Балбес! — смеюсь, отвесив ему легкий подзатыльник. — Ладно, собирайся! Пошли в магазин за продуктами, — предлагаю. — Да и вообще, неплохо бы подышать свежим воздухом.

На обратном пути с нами в лифт заходит Снежанна — я ее сразу узнала. Ярик толкает меня в бок и делает большие глаза. Я цокаю на него. Но потом понимаю, на что он пытается обратить мое внимание.

Девушка улыбалась.

3. О сложностях отношений и немишленовских макаронах

— Нет. Я не думаю, что нам стоит встречаться, — повторяю в пятый раз в телефон, стоя у окна и уперевшись лбом в холодное стекло. Вот уже третий день подряд Михаила одолевает новая навязчивая идея: наш развод был ошибкой, это лишь временные трудности — у многих пар такое случается, но все еще можно исправить… Нам надо обязательно встретиться и поговорить! — Не надо ко мне приезжать. Миш, я не знаю, кто там и чего тебе насоветовал… Зачем возвращаться к прошлому? Мне это не нужно.

— Ань! — орет с кухни Ярик. — Что делать, если макароны слипаются? А то, кажется, у меня сейчас пудинг получится!

Фыркаю от смеха и выглядываю в коридор, прикрыв трубку рукой, кричу:

— Холодной водой промой! И масла оливкового добавь.

— Ага! — отзывается мой юный кулинар, затеявший сегодня лично приготовить спагетти болоньезе. Боюсь представить, чем нам в итоге придется ужинать, но пущай тренируется.

— Миша, да е-мое! — восклицаю, вернувшись к разговору с бывшим мужем. — Ну что ты несешь? Да это мои проблемы — выйду я снова замуж или нет! — в этот момент он вдруг скатывается к смешным угрозам, напирая на то, что я очень сильно рискую остаться одна на всю оставшуюся жизнь, особенно с моим характером и отношением к супружеским обязанностям, а ведь мне уже не двадцать и не такая уж я красавица, чтобы воротить носом от человека, который готов терпеть все мои недостатки. Офигенный аргумент! Я сразу вдохновилась. — Иди в жопу! — срываюсь. — О себе лучше подумай! Раз ты такой идеальный мужчина, так найди себе, блин, такую же идеальную женщину! На хрен я-то тебе сдалась?

В мой кабинет заглядывает встревоженный Ярик. Собственно, он тоже уже третий день подряд слушает мои ведущие в никуда препирательства с Михаилом, а потом наблюдает за тем, как я нервно курю на балконе и тихо матерюсь. Слава богу, хоть с комментариями не лезет — ума хватает.

Машу ему рукой, мол, иди, тебя не касается, но Яр, не сводя с меня насупленного взгляда, качает недовольно головой, цокает языком и вдруг…

— Зая, я тебя еще долго буду ждать? — громко произносит он басовитым голосом, приблизившись ко мне. — Я уже соскучился! Хватит болтать с подружками! — игриво так.

У меня вытягивается лицо… И Мишин словесный поток тоже прерывается.

Пауза.

— Так вот почему мы расстались, — произносит наконец бывший муж. — Ты, оказывается, уже… И давно? Ты из-за него меня бросила? Поэтому не хотела совместно квартиру покупать? С ним жить планировала? — несет Мишу. — Сука ты! И дрянь! А я-то! — и короткие гудки.

Молчу, хлопая глазами. Откладываю телефон на стол. Нормальный поворот событий. Оборачиваюсь к Ярику.

— Какого лешего? — спрашиваю. — Ты что творишь?

— Ань, — Яр виновато трет кончик носа. — Слушай… Ну а чего он тебя достает?

— Не твое дело! — бросаю. — Ты как вообще додумался до такого?

— Никак. Случайно получилось, — пожимает плечами Ярик. — Блин, ну прости. Но, может… — запинается, — этот твой бывший муж отстанет теперь от тебя.

Кидаю взгляд на телефон.

— Может, и отстанет, — успокаиваюсь. — Но на будущее — без твоих идиотских спектаклей обойдусь. Такие вещи… — замолкаю, вздохнув, — только двое между собой решать должны.

— Ну я же твой друг. Я переживал, — тихо произносит Ярик.

— Друг, — качаю головой с усмешкой. — Ладно, друг… Что там с твоими макаронами?

— Я сам! — подрывается Ярик на кухню. — С ними все в порядке!

Складываю руки на груди и погружаюсь в задумчивость. Как же порой сложно отпустить прошлое и отказаться от иллюзорной стабильности. Искать чувства там, где их уже нет. Играть… Постоянно играть в трагедию, в итоге превращая ее в фарс.

Сидим с Яриком на балконе, распахнув створки окон лоджии, наблюдаем за подростками, тусующимися на лавочке возле подъезда, и ужинаем его подобием спагетти.

— Ну как? — интересуется мой юный кулинар.

— На мишленовские пять звезд, конечно, не тянет, но в принципе, ничего, съедобно, — одобрительно киваю. — Какая девчонка симпатичная, — замечаю, ткнув вилкой в компанию молодежи, где по центру скамейки сидит длинноволосая брюнеточка.

— Это Агата, — сообщает Ярик.

— Ты всех девочек в округе по именам знаешь? — смеюсь.

— Нет, — внезапно смущается дружочек мой новоявленный и прячет взгляд в тарелке. — Это… Она просто училась раньше в моей школе. На два года старше. Сейчас уже на втором курсе в университете. Вроде на юридическом.

— А чего ты так покраснел, а? Яр! — толкаю его в бок. — Она тебе нравится, да? Признавайся!

— Нет, — упрямо мотнув головой, отвечает Ярик и отворачивается.

— Оно и видно, — возвращаюсь взглядом к девице. Хм… Нет, определение «симпатичная» ее никак не характеризует. На самом деле, у нее очень интересная внешность — выразительная, с изюминкой: густые темные волосы, достающие до середины предплечий, расчесаны на пробор и подчеркивают правильный овал лица. Невероятные глаза: большие — даже с седьмого этажа видно, смуглая ровная кожа, красивые губы. Худенькая, в тонком черном пальто, но вокруг шеи намотан ярко-розовый шарф, розовые же колготки в тон обтягивают жеребячьи ноги с острыми коленками, тяжеловесные полусапоги с цепями. Ее обнимает за плечи высокий парень в смешной шапочке, из-под которой торчат светлые кудри, и что-то ей говорит. Она слабо улыбается, но я замечаю, как девушка почти незаметно передергивает плечами. Словно ей неприятно.

Кошусь на Ярика, который жадным взором следит за Агатой.

— Вы общаетесь? — интересуюсь.

— Нет, — вздыхает Яр. — Она… Ай! — взмахивает рукой и возвращается к спагетти — сидит и бездумно накручивает их на вилку.

— А не пробовал познакомиться? — допытываюсь.

— Зачем? — вскидывает голову Ярик. — Знаешь, сколько вокруг нее парней крутится? Вон этот… что ее обнимает — это типа ее официальный бойфренд — Дима. А вот тот, Артем… — он показывает на стоящего чуть поодаль парня с короткой стрижкой, прищуренными глазами и насмешливой полуулыбкой на губах. — Я как-то видел, как они целовались.

— Как-то видел, — бормочу. — Понятно. Не одобряешь ее, значит? — внимательно рассматриваю нахмурившегося Яра, на лице которого с легкостью можно прочитать все эмоции. Боже, да мы по уши влюблены в эту девицу! Занятно.

— Ань, — он снова смотрит на Агату. — Просто я не понимаю… Если ты кого-то любишь, зачем тогда… Это неправильно.

— А если она не любит? — задаю провокационный вопрос. И невольно сравниваю Ярослава с теми ребятами во дворе, оценивая его шансы. Хм, а мой оккупант поинтереснее персонаж будет. Внешне — так точно.

— Тогда зачем она с ним? — вспыхивает Ярик, отбросив вилку.

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Давай я тебе рассказ напишу. Про то, как иногда бывает.

— Напиши, — кивает он. И выходит с балкона, прихватив пустые тарелки. Мыть! Его папаня определенно должен мне как минимум «спасибо» сказать — сын на глазах превращается во взрослого, самостоятельного парня.

Хотя… Конечно, это не моя заслуга. Просто заняться им некому, а так он, наверное, все-таки правильно воспитан. Не думаю, что любой юный недоросль с энтузиазмом будет заниматься уборкой.

Снова смотрю на Агату… В этот момент она встает со скамейки и прощается с компанией. Дима порывается ее проводить, но она опять едва уловимо передергивает плечами и отказывается. Уходит в гордом одиночестве, провожаемая двумя пристальными взглядами. И одни из них принадлежит Артему.

Значит, Агата. А что если…

***

Анины истории

Чужие игры

«— Знаешь, а я, пожалуй, тебя любила. Одно короткое мгновение. Но любила. Больше ты этого от меня никогда не услышишь, — произнесла Агата и, развернувшись, зашагала понаправлению к костру, разбрасывающему отблески в темноте. Со стороны дачи доносились тихие надрывы гитары, громкий хохот, обрывки разговоров и чье-то невнятное пение.

«Время перемен, — обожгло сознание девушки одной внезапно кристально честной мыслью. — Пора ставить точку. Давно пора. Оборвать все связи».

— Стой, Агата! — услышала она неуверенный оклик Артема, чувствуя затылком его взгляд. Но, к сожалению, уже не обещающий ей будущего. Она на секунду прикрыла глаза, избавляясь от томительных картинок жарких объятий в теплой озерной воде под звездным небом. Соприкосновение тел, переплетенные пальцы, его горящие, почти черные глаза. Ее умоляющее: «Скажи… Скажи, что любишь». И его молчание в ответ, молчание, в мгновение ока разрушившее очарование момента. Как глупо, как наивно!

— Где вы пропадали? Вас не было почти два часа! — сердитый вопль лучшей подруги и по совместительству сестры Артема — Женьки, выскользнувшей из-за поворота проселочной дороги, убегающей в лес, к небольшому озеру. Откуда так долго, так мучительно долго возвращались Агата и Тема.

— Купались, — поспешил задорно ответить Артем, демонстрируя в доказательство мокрые, коротко стриженные и оттого стоящие торчком волосы. — Ну что, Евгения, еще алкогольный экстаз не наступил? — беспечная белозубая улыбка уверенного в себе по жизни нахала.

Будто ничего и не было. Агата качнула головой: а он и есть нахал — влез в ее жизнь, перевернул все с ног на голову, покорив харизмой таланта, злого остроумия и этими наглыми, постоянно хитро прищуренными глазами.

— На себя посмотри! — отмахнулась с фырканьем Женька. И уже подруге:

— Агата, слушай, там тебя Дима обыскался.

— Да, хорошо. Иду, — отозвалась тихо девушка, бросив быстрый взгляд исподлобья на Артема. Свое странное дьявольское наваждение. Которое пришло время вычеркнуть из памяти, вырезать ножом из сердца.

Тема подхватил под руку сопротивляющуюся сестру и с раскатистым смехом потащил ее за собой.

Агата какое-то время стояла одна во мраке бескрайней ночи среди шорохов волнующегося высокой травой поля. Глядя на теряющие очертания тени брата и сестры. Она касалась пальцами своих губ, которые горели, словно после ожога, недавними поцелуями, и бормотала чуть слышно: «Обман. Все вокруг сплошной обман. Ничего не было. Глупый фарс».

***

Артем лишь один раз обернулся в сторону Агаты, насмешливо окинув ее взглядом. Он выиграл. Получил то, что хотел. Она готова на все ради него! Даже на предательство, измену. Мило! Правда, очень-очень мило. Особенно ее признание в любви… Такое чувственное, страстное.

Артем знал, что именно сейчас Агата уязвима. Любое его слово будет воспринято, как удар по едва живому самолюбию. Ему это льстило. Она красива, умна, привлекательна, блестяща, восхитительна, необыкновенна. Да, это все она. Была. Полгода назад в его разыгравшемся воображении. Сейчас Агата превратилась в обыкновенную девушку с неуемным желанием быть любимой всеми. Слишком банально. Больше всего Тема ненавидел ординарность.

Только что была разыграна финальная сцена с последующим выходом актеров на поклон. Игра закончена. Больше эта девушка ему не интересна.

***

Агата прошла к дачному домику. Веселый пикник в дружеской компании подходил к своему логическому завершению: кто хотел достигнуть полного единения с природой путем длительной медитации через вливание в себя n-ного количества спиртного — тот уже это сделал.

Дима сидел на ступеньках домика и курил. Встретил ее пристальным тяжелым взглядом, который так не вязался с его обычно добрым, расслабленным выражением лица и ангельскими пшеничными кудрями до плеч.

— Ну? И где ты была? — спросил он тоном, предвещавшим хороший скандал. Впрочем, вполне заслуженный.

— Купалась, — равнодушно ответила Агата, присаживаясь рядом.

— Вдвоем с Темой? На протяжении двух часов? — Дима нервно затянулся и толчками выпустил из легких сигаретный дым, моментально растворившийся в летнем воздухе.

— Ну и что? — Агата потерла висок и забрала у него из рук сигарету. Она себя чувствовала стервой, но угрызений совести по этому поводу не было.

— Мы сегодня курим? — хмыкнул Дима, разглядывая подругу.

Агата не ответила и сделала глубокую затяжку.

— Что между вами произошло? Или происходит? — разозлился он. Она заметила, как сжались его кулаки.

Агата внимательно посмотрела на свой маникюр, еще раз затянулась и равнодушно соврала:

— Ничего между нами не было. И нет. Мы просто купались.

Дима должен был дать ей пощечину или как следует ее встряхнуть, схватив за плечи! Он должен был хоть что-то сделать после такой наглой лжи и показного безразличия! И, может быть, тогда… Агата ощутила бы чувство вины. И ей стало легче.

Дима встал. Пнул со всей силы дверной косяк.

— Я тебе не верю, — прошипел он. — Не верю! — запустил руки в волосы и, откинув голову назад, замер, уставившись в небо.

— Если ты мне не веришь — твое право. Сегодня здесь много девушек — флиртуй с кем хочешь и наслаждайся местью. Если ты мне не веришь, — Агата сделала значительную паузу. — А если веришь, то я…

Она медленно вдохнула дым и, почувствовав с непривычки легкое головокружение, выпустила его.

— То я жду тебя наверху.

Агата затушила сигарету и поднялась по скрипучей, пахнущей деревом лестницы на второй этаж, где им заботливая Женька уже приготовила кровать. Она была уверена, что Дима максимум через полчаса придет к ней и, скорее всего, начнет извиняться, а взамен Агата не почувствует ни малейшего дискомфорта со стороны сопротивляющейся совести, потому что никакого сопротивления не будет. Нечестно так поступать по отношению к человеку, с которым провела вместе почти два года, но она вынуждена так поступить. Из-за Темы. Это его правила игры. Он строил по собственному сценарию историю первой настоящей трагической любви, поэтому упрощенные варианты с хорошим концом не принимались.

— Не приходи, — мысленно попросила Диму Агата. — Пожалуйста, не приходи. Не верь мне, брось.

Агата скинула кроссовки и упала на постель, утонув в пуховом одеяле. Подложила руки под голову и задумалась, глядя в потолок.

Игрушкой… Забавой — вот кем она была для Артема. Актрисой погорелого театра в чужой пьесе. Итак…

Главная героиня — очаровательная девица Агата Николаева, лучшая подруга сестры главного героя, принадлежит навек другому, недоступна и недосягаема, как Луна на небосводе.

Главный герой — амбициозный юноша Артем Верещагин, испорченный проницательным умом и циничным чувством юмора. Никогда не воспринимался всерьез гордыми и сексуальными подружками сестры, так как находился на положении младшего брата.

Краткое содержание пьесы: он влюбляется в нее, она поначалу не обращает на него внимания, но вскоре его красота и обаяние берут свое, и девушка постепенно сдается, но они не могут быть вместе, потому что… потому что… Да черт его знает, почему! Остановимся на том, что главная героиня не может бросить своего прежнего возлюбленного, а главный герой не имеет права предать друга. А почему бы Диме и не быть Артему лучшим другом? Все-таки в одной компании время проводят.

Но в реальности все складывалось совсем иначе.

Полугодовая прелюдия, в течение которой Агата старалась не обращать внимание на не по годам умного брата подруги, вылилась в навязчивое безумие. Но его красота и обаяние абсолютно ее не впечатлили.

Задело за живое другое… Как-то Женя вывалила ворох исписанных бумаг перед Агатой, произнеся: «Прочти». Это были стихи, обрывки несвязного повествования, фрагменты каких-то пьес.

— Что это? — заинтересовалась Агата.

— Творчество моего братца. И он собирается это выкинуть. Представляешь?

Агата просматривала белоснежные листы, исписанные неровным, прыгающим почерком, аккуратно раскладывая их в разные стопки, и не знала, что сказать.

— Он очень талантлив, — пробормотала она в конце концов. — Сохрани это, не выбрасывай.

Вот тогда-то все и изменилось.

Артем плюхнулся на продавленное кресло возле костра — царское ложе, закинул ногу на ногу и уставился на огонь.

«Выпить, что ли?» — мелькнуло у него. Оглядел импровизированный стол, заваленный мусором, в поисках водки. Но на глаза попадались лишь пластиковые стаканчики и полупустые бутылки с лимонадом. Тоска… А догнаться точно не помешало бы. И, может, потом пробраться в комнату к Наташке и… Она с начала вечера на него недвусмысленно посматривала. Почему бы и не трахнуться? Без обязательств.

Он заметил Диму, стоящего на крыльце дачного домика. Встретился с ним взглядом. Широко улыбнулся и отсалютовал. Тот качнул головой, сплюнул, показал средний палец и вошел внутрь. Пфф, кретин! Наивный, доверчивый ублюдок! Наверняка, сейчас полезет к своей Агате Великолепной, не желая ничего замечать вокруг себя. Любовь слепа.

Pretty lover. Наверняка, во время оргазма утирает слезы, бормоча: «О милая, спасибо! Спасибо!» В голове отчетливо нарисовалась картинка, как этот придурок именно в этот самый момент лезет в постель к Агате…

Артем поморщился от резкой боли в сердце. Схватился за грудную клетку. Что за…

Стиснул зубы.

«Зачем? Зачем она призналась?» — зло, с ненавистью.

Да к черту эту парочку! Пусть милуются!

Артем приметил Агату сразу. Как только она впервые пришла в гости к сестре в компании однокурсниц. Он помнил странное чувство, вспышкой радости озарившее все его нутро: «Это она! Моя главная героиня!»

Ему уже давно хотелось пережить удивительную историю любви, выстроенную по его собственному сценарию. Особенную. Сложную, противоречивую — разыгранную на троих. Где ему отводилась бы особая роль — того, кто, участвуя, при этом остается сторонним наблюдателем чужих изломанных эмоций. Влезть, разрушить, присвоить, но не владеть. Серьезные отношения? Нет, увольте, ему всего восемнадцать. Только игра!

Но Агата, кажется, и правда влюбленная в своего умилительно, до тошноты красивого Димочку, которому разве крылышек за спиной не хватало (херувим хренов), полностью его игнорировала.

Полгода Тема всеми способами пытался привлечь внимание Агаты. Без толку. Она распаляла его воображение до состояния полубреда, в котором он строчил стихи-признания, наутро в ярости сминая листы бумаги и разбрасывая их вокруг письменного стола.

Артем и подумать не мог, что в итоге ему подыграет сестра. Оказывается, Агата — тонко чувствующая натура! Кто бы знал, что она поведется на его стихи. Чушь сентиментальную!

Все чаще и чаще он ловил на себе ее задумчивые взгляды, вздрагивал от ее случайных прикосновений, млел от заманчивой недосказанности и ждал. Ждал новых и новых встреч, чтобы продолжать эту игру. Которая никак не хотела получать дальнейшее развитие.

Может, положение дел так бы никогда и не изменилось, если бы не Женин день рождения.

Агата крупно поссорилась с Димой прямо перед празднованием этого знаменательного события и к Жене приехала одна и не в духе. На Артема она за весь вечер ни разу не взглянула, хотя они сидели рядом за столом, что весьма его задело.

Он наблюдал за как-то невесело смеющейся девушкой и изнывал от нестерпимого томления. До него долетал запах туалетной воды Агаты, иногда ее дыхание обжигало его щеку, а ее голос волновал странной вибрацией. Тема терялся от разрушавших его душевное спокойствие чувств и понимал, что первоначальный сценарий распадается на куски у него на глазах. Он скользил взглядом по ее телу и страдал оттого, что не может, не имеет права даже дотронуться до нежного овала лица, до чувственной впадинки у ключицы, провести рукой по игриво обнаженной линии ее спины.

Ночевать Агата осталась у Жени — веселье затянулось до пяти утра. Так и не перекинувшись с Темой за весь вечер и словом, она ушла спать в комнату сестры, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Артем помнил, как с кем-то целовался в темном коридоре, кому-то признавался в любви, кого-то провожал до подъезда, а потом страстно прижимал к грязной стене и что-то неразборчиво шептал на ухо, пытаясь расстегнуть ширинку. Наверное, читал стихи. С ним случалось.

Вернулся домой в шесть — в квартире стояла тишина. На ходу стаскивая с себя рубашку, прошел в свою комнату. Замер… Пьяно мотнул головой и стремительно ворвался к сестре. На ее кровати спала Агата. Ему были видны разметавшиеся по подушке волосы и обнаженная спина, незащищенная дерзким одеялом.

Случайное прикосновение? Конечно, нет. Артем осторожно лег рядом с девушкой и в тишине отдыхающей от шумного веселья квартиры нарушил все рамки приличия. Он оставил поцелуй на ее шее, позволив бесстыжим рукам пробраться под одеяло и стиснуть ее талию, прижав к себе.

***

Агата не спала. Она ждала, что Артем, осознав свою оплошность, просто уйдет, и тогда у нее будет повод как следует выплакаться в чужую подушку, подарив ей свою незаконную ревность. Потому что осознала, что не может видеть его с другими девушками. Просто не может. Поэтому старательно избегала брата подруги весь вечер.

Он не ушел.

Он запер комнату на ключ.

Утром они отчаянно делали вид, что между ними ничего не произошло.

Сумасшествие продолжалось в течение месяца. Оставаясь наедине с Агатой, Артем с ненормальным блеском в глазах преподносил на ладони всю свою вывернутую наизнанку душу, изливаясь стихами и вроде бы ничего не требуя взамен. Лишь самую малость. Ему нужна была ее страстность, вся пылкость физической любви.

Агата слишком поздно поняла, на каком топливе полыхает необузданная Темина страсть и что служит для нее стимулом. Все рухнуло в одно мгновение. Стоило ей только произнести: «Давай прекратим эту игру в прятки. Мы же просто можем быть вместе. Меня больше ничего не удерживает рядом с Димой».

Пылкость их взаимного влечения растаяла в одночасье, и уже не было вспышек творческого безумия и мгновенных стихотворений, набросанных абы как, наспех, на случайных листках. Очарование тайны превратилось в пошлый обман. Тема был великим манипулятором, трагиком и комедиантом в одном лице, победителем и страдальцем по собственному желанию, и при этом всегда — сторонним наблюдателем.

И вот теперь, услышав ненужную, выпадающую из контекста пьесы фразу Агаты, Артем решил, что игра закончена.

Агата смотрела в потолок и думала в каком-то поэтическом бреду о том, что…

«Теперь я для него пройденный этап, перевернутая страничка: ни я, ни моя жизнь его больше не интересуют. А что делать мне? Как справиться с зияющей дырой в сердце, пробитой осколком ледяного равнодушия»?

Скрип ступенек. Чье-то дыхание.

Дима.

— Агата, прости меня, — прошептал он, присаживаясь рядом с ней на кровать.

Девушка почувствовала, что ее сейчас вытошнит. Происходящее утомляло своей предсказуемостью.

— Давай забудем все эти глупости, — тихо говорил Дима, гладя ее по плечу. Агата вдруг осознала, что если сейчас она ничего не предпримет для того, чтобы прекратить эту невероятно бестолковую мелодраму, то все закончится тем, что она наверняка расплачется, уткнувшись в Димино плечо. Слезы плавно перетекут в объятия, затем постельная сцена в знак примирения, а утром она будет себя чувствовать еще отвратительней, чем сейчас.

— Все будет хорошо, — продолжал успокаивать сам себя Дима.

— Ты действительно в это веришь? — вспыхнула Агата, откидывая его руку и садясь. — Ну сколько можно обманывать себя? Неужели ты не замечаешь, что нас со всех сторон окружает ложь?

Дима молчал, отвернувшись с упрямым выражением. Агата видела по его лицу — он знает, что она ему скажет. Давно ждал этих окончательных слов, готовился к ним и все равно не хотел их услышать.

— Я ухожу, — произнесла Агата, подскочив с кровати и в спешке натягивая кроссовки. Сломала ноготь на мизинце. Чертыхнулась.

— Значит, это правда? — спросил неживым голосом Дима.

— Что? — отрывисто.

— Ты и Тема?

— Какое это имеет значение? Тема, Вася, Петя… Все равно кто. Это просто должно было произойти! — воскликнула она.

Агата замолчала, просветленная только что высказанной мыслью. Ведь в самом деле… Все равно. Она купилась на Темину талантливость? Чушь. Ей просто необходимо было почувствовать себя заново влюбленной и любимой. Потому что сердце еще искало того, кому отдаться в бессрочное пользование. Но ни Дима, ни Артем не обладали силой… способностью… удержать его.

Все еще впереди. Да. Безусловно.

Все еще впереди.

— Почему ты сразу не сказала? — услышала она Димин вопрос.

— Не знаю. Ты всегда повторял: «Все будет хорошо», и я тебе верила. Но это ложь… Плохо. Между нами уже давно все было, есть и будет очень плохо! Мы только и делаем, что лжем друг другу, — тихо проговорила Агата, на секунду замерев в дверном проеме. Бросила последний взгляд на Диму.

Никаких сожалений.

Она вышла. И Дима не пытался ее удержать. Больше незачем.

Светало. Звезды погасли, уступив место восходящему солнцу. Природа дышала свежестью и призывала к продолжению жизни.

Агата заглянула в комнату на первом этаже. Почти все спали. Девушка вытащила свой рюкзак и куртку из сваленного в кучу барахла.

— Ты куда? — сонным голосом спросила Женя.

— Домой.

— Одна? Спятила? Еще рано. Автобусы не ходят, — подруга села ровно и с беспокойством окинула взглядом Агату.

— Пешком пройдусь. Доберусь, не маленькая. Только не останавливай меня, ладно? — она нахмурилась. — Лучше спи.

Женька вздохнула, пожала плечами и снова легла.

— У тебя все в порядке? — спросила она.

— Да, — кивнула твердо Агата.

Идти было легко. События минувшей ночи с каждым шагом оставались все дальше в прошлом. Стыд, растерянность, беспокойство, отвращение растворялись в запахе сена, в шелесте листвы, в солнечных лучах, в бодром пении птиц.

Она найдет свою любовь. Еще найдет. Обязательно.

***

Артем смотрел вслед удаляющейся фигурке Агаты.

Она его не заметила. Шла, глядя прямо перед собой, и улыбалась. Слегка. И улыбка ее была хуже пощечины.

Тема подумал неожиданно о том, что жизненные линии их судеб больше не пересекутся и что, быть может, он совсем не выиграл, а проиграл. Впрочем, это уже неважно теперь. В голове крутились последние слова Агаты: «Ты все-таки еще очень глуп, несмотря на всю свою разумность».

Артем горько усмехнулся — кажется, он получил свою первую трагическую любовь и не по-игрушечному, а по-настоящему разбитое сердце».

Ярик закрывает файл с рассказом и без комментариев кладет голову на стол.

— И где счастливый конец? — спрашивает он, выдержав паузу.

— А разве он не очевиден? — улыбаюсь. — Эти трое еще так молоды. Как и ты. И у них вся жизнь впереди. И еще будет столько самых разных историй о любви. Это лишь первая. Как опыт, как урок… Иногда мы становимся заложниками чьей-то чужой игры, поддерживая и подогревая не свои иллюзии. Но как бы ни было трудно, страшно и больно — лучше обрывать связи, которые никому не принесут счастья.

— Ты о своем бывшем муже? — проницательно интересуется Яр.

— И о нем тоже, — соглашаюсь. — Но, дружочек, я не только об этом хотела сказать тебе в этом рассказе.

— А о чем еще? — хмурится Ярик, все так же глядя на меня, прижавшись щекой к столешнице.

— О том, что нельзя судить со стороны об истинных отношениях между людьми. На поверхности все может выглядеть иначе, — многозначительно на него смотрю.

— На что ты намекаешь? — Яр садится ровно в кресле.

— А вдруг Агата — действительно тонко чувствующая, красивая, умная, привлекательная, блестящая, восхитительная, необыкновенная девушка, — склоняю голову набок, — и ждет именно тебя?

— Пфф… Чепуха! — Ярик встает и потягивается. — Я пошел домой. Папа вот-вот должен вернуться с работы.

— Трус, — говорю ему беззвучно. Одними губами.

Он не отвечает, трет кончик носа и сбегает.

Вздыхаю.

Как же я ему завидую! Это восхитительное томление первой любви. Пускай безнадежной и безответной. Но чувства еще так сильны, глубоки, беспокойны… Прекрасны. Лишены рутины и бытовых разборок. Когда всё замыкается на одном человеке, и вселенная вдруг получает его имя.

И нет жизненного опыта, выработанного годами цинизма и недоверия. Нет разочарования.

Мне уже так не влюбиться.

4. Переводы с албанского и доказательства магии

— Яр! — кричу из кабинета. — Ярик!

— Чего? — топает чудовище из гостиной, в которой он, по-моему, окончательно решил прописаться. Интересно, а вот его папашу не волнует, где целыми днями пропадает его сынище? Он в курсе, что тот пасется у мадам, на двенадцать лет его старше?

В дверном проеме появляется улыбчивая физиономия моего дружочка, и я мгновенно отгоняю прочь непотребные мысли в сторону.

На самом деле, Ярик, наверное, один из тех немногих молодых людей, которые в корне не испорчены навязываемой с экранов телевизоров и страниц интернет-сайтов похабщиной. Нет, безусловно, ромашкой невинной его не назовешь, и порой он выдает такие перлы, что мне лишь переспрашивать остается, откуда сие ему известно. Но у него сформированы близкие моему пониманию, скажем так, правильные ориентиры и понятия о том, что есть хорошо, а что не очень. Как у Маяковского, точно. Видимо, его родители — неплохие люди. Пусть у них и не сложилась совместная семейная жизнь.

Миша ведь тоже, если вдуматься, отличный парень, но не легла карта. Можно долго предъявлять друг другу претензии, но если изначально нет взаимопонимания, магического притяжения… Любви как привычки, без которой не дышится воздухом, то с этим трудно что-то сделать.

И, думаю, главные принципы все-таки в Ярика заложил отец. Я не совсем одобряю несколько невнимательное отношение Николая Валентиновича к сыну, который его явно боготворит, но понимаю. Очень хорошо понимаю его желание обеспечить ребенку достойное будущее, дать все самое лучшее — я же по одежде и карманным деньгам вижу, что он сына балует. И это правильно, это задача настоящего мужчины — зарабатывать деньги. Я так считаю… Мой папа такой же.

Но по Ярику видно, что он все шмотки и дорогие гаджеты не задумываясь отдал бы за возможность чаще проводить время в компании отца. Он даже слово «папа» как-то по-особенному произносит — так, что мне сразу хочется позвонить своим родителям и узнать, как у них дела. Любопытно, я-то вообще когда-нибудь познакомлюсь с Николаем Валентиновичем? Очень хочется на него взглянуть. Хотя бы со стороны.

Потому что я уже знаю о нем ВСЕ! И что в молодости он был очень красивым (со слов Ярика, конечно), играл на гитаре в группе и до сих пор иногда играет. Много стажировался за границей на крупных предприятиях, на работе непререкаемый авторитет — безусловно. Еще у него «потрясное» чувство юмора. А когда получается — они с сыном обязательно ездят за границу не просто отдыхать, а на рок-концерты, потому что в душе «папа — тот еще старый рокер». Любит отдых на даче или с палатками на природе. Умеет хорошо готовить! И вообще он самый крутой, добрый, умный, честный… Поэтому до сих пор не самый богатый. А так обязательно был бы еще и миллиардером!

Понятно, что Ярик преувеличивает, но любопытство правда разбирает. Мне почему-то его отец видится этаким солидным высоким мужчиной (судя по росту сына), с легкой проседью в темных волосах — я так понимаю, ему около сорока, с суровым лицом, правильными чертами и в строгом костюме. Наверняка у Яра есть фотки папы в телефоне, но как-то неудобно просить его показать их мне. А сам он не предлагал, несмотря на то, что все уши об отце прожужжал.

Ладно, это я так, отвлеклась.

— Чего? — переспрашивает Ярик, падая на диванчик рядом с моим рабочим столом.

— Слушай, мне тут отзыв на сайте оставили… Не могу врубиться, что вообще сказать хотели… Обругали али как? — разворачиваю ноут экраном к нему. На одном из популярных сайтов для интернет-авторов я выкладываю как раз те произведения, которые хотела бы опубликовать. А иногда что-то, что вообще ни в какой формат не втиснуть — просто для души написанное. — Вот что значит «блооооо» и «ска»? И еще это — «кавайный»? — вздыхаю. Первый признак того, что ты давно не девочка, это когда перестаешь понимать сленг молодежи.

— Аахахаха! — заходится в приступе хохота Ярик. — Отсталая ты женщина, Анна Витальевна!

— Ну-ну, — кошусь на него.

— Короче, этот комментатор хотел сказать, что ржал с произведения, как угорелый. «Блооо» — это от ЛОЛ.

— Чего? — поджимаю губы.

— Ну, — Яр берет бумажку и пишет. — «ЛОЛ» — это от английского «Laugh at loud» (смеяться во весь голос), сокращенно — «LOL», то бишь, «ЛОЛ», а отсюда уже «блооо».

— Мм-м-м, — тяну. — Занимательное языкознание.

— «Ска — это… ну… «сука». Типа, эмоциональное дополнение к отзыву. Вроде: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» — поясняет Ярик.

— О как! — удивленно вскидываю брови. — Понятно. А «кавайный»?

— Милый, няшный.

— Какой-какой? — вот сейчас я себя на пятьдесят чувствую, честное слово.

— Короче! — Ярик хлопает в ладоши, призывая меня сконцентрироваться. — Комментатору твои персонажи понравились, с его точки зрения они милые до розовых соплей. Это из японского манги пошло… Сейчас все ею зачитываются, — добавляет он.

— Правда, что ли? — столько открытий за пять минут!

— Ну да, — кивает Яр. — Ты не знаешь, что ли?

— Слышала, но не знакома, — пожимаю плечами.

— Я тебе покажу один сайт, — загадочно улыбается Ярик. — Мои одноклассницы все там пасутся, в разделе «Яой».

— Прости? — непонимающе морщусь. — Это что еще за зверь такой?

— Яой? О-о-о-о! — фыркает от смеха мой просветитель. — Это очень глубокомысленные комиксы про то, как мальчики любят… мальчиков.

— А с девочками уже не катит? — интересуюсь.

— Девочкам, видимо, не катит, — ржет Ярик. — Им больше нравится читать про влюбленных друг в друга мальчиков.

— Надо же… А не смущает, что если все мальчики будут любить только мальчиков, они без мужей останутся?

— Анна Витальевна! — качает головой Яр. — Ну чего ты все всерьез воспринимаешь! Это ж так, типа мода, что ли.

— И ты тоже читаешь этот «яой»? — спрашиваю осторожно.

— Я? Нет уж, спасибо! Мне как-то такое не вштыривает от слова «вообще». Да и сама манга тоже. Мне вот понравился Оскар Уайльд. Из того, что ты мне написала прочитать. И еще Лермонтов… Как-то на уроках не так читалось, а когда ты по-другому его преподнесла… И Веллер с Довлатовым. Вообще класс!

— Правда? — улыбаюсь. Нет, ну до чего славный мальчишка!

— Ага. Да ты не обращай внимания на эти комментарии. В смысле обращай, но не придирайся. Это просто интернет-сленг.

— Да это ясно. Просто… Надо ж как-то в тренде быть, — хмыкаю. — Ох, — потягиваюсь. Спина болит, ноги-руки затекли — с самого утра сижу за ноутбуком. — Пошли, прогуляемся, что ли?

— Куда? — оживляется Яр.

— А не знаю. Да хоть во дворе просто посидим. Стены давят, — хмурюсь, вспомнив, что мне еще сегодня как-то надо три финальные главы успеть дописать. Ладно, сделаю. Не в первой.

— Как там твой роман? Идет? — переживает Ярик.

— Идет. Хромая, спотыкаясь… Но куда-то идет, — киваю. — Пошли?

В лифт вместе с нами заходит парнишка лет пятнадцати-шестнадцати, но помладше Ярика точно. Он через пару квартир от меня живет — Славка. Вежливо здоровается со мной и Яром и замирает, опустив глаза долу.

Я с его родителями в первый день переезда познакомилась — симпатичная пара. Она работает в банке в отделе консультирования клиентов, а он держит шиномонтажку. Обычные люди, без пафоса, всегда расспрашивают о моих делах, если встречаемся в лифте.

Славка такой же простой и спокойный мальчик, как и его родители. На маму похож — светловолосый, сероглазый, с россыпью веснушек на аккуратном носике. Не то чтобы красивый, без особых акцентных черт лица, но приятный. Одет не по молодежному, а как-то взросло: строгое пальто классического кроя, брючки, модельные туфли. В руках футляр с саксофоном. Я иногда слышу — звукоизоляция-то выше всех похвал — как он играет. И, между прочим, хорошо это делает, поэтому звуки сакса не раздражают.

На пятом этаже в кабинку заходит еще один персонаж — девчонка вырви-глаз! Даже Ярик рот от изумления открыл: ярко-красные короткие волосы торчком, утыканные гвоздиками уши, зеленый свитер, поверх которого натянута дутая темно-синяя жилетка, из-под нее торчит… ммм, я бы назвала это балетной пачкой, кислотно-розовая причем, зеленые колготки и огромные брутальные ботинки. На запястьях — множество фенечек, за спиной тряпичный рюкзак, весь в булавках.

Тем не менее, в таком пестром наряде она смотрится гармонично. И девчонка сама, надо признать, симпатичная. Косметики, конечно, многовато на лице, и нос слегка длинноват, но живые карие глаза и полные губы компенсируют этот нюанс с лихвой.

Я ее раньше не видела, Ярик, похоже, тоже, судя по тому, как он ее разглядывает. Но девица, видимо, привыкла к вниманию, поэтому лишь бросила на нас независимый взгляд и уставилась на Славку. Исподлобья, с ярко-выраженной ненавистью в глазах.

— Чего уставилась? — неожиданно грубо выдает тихий Славочка, насупившись.

— Щито бля? — восклицает девица, мгновенно окрысившись. — Ты мне еще поговори!

— Да хули с тобой говорить! — продолжает удивлять меня милый отрок-сосед. — Уже все вконтаче сказала.

— Нет, еще не все, — девица ставит руки в боки. — Самого главного не услышал…

— Эээ, — вмешивается Ярик. — Ребят, тут, между прочим, другие люди есть.

— Извините, — виновато выдыхают оба, но продолжают поедать друг друга злобными взглядами. Искрит прямо. Надо же — сколько огненных чувств!

Мы все вместе выходим из лифта. Славка с этой девицей толкаются, обкладывают друг друга очень экспрессивными выражениями, половины из которых я не поняла, и вываливаются на улицу.

— Господи, сколько ненависти! — поражаюсь я. — Чего это они?

— Обычное дело, — хмыкает Ярик. — Небось в соцсетях по какой-нибудь теме сцепились — вот и задирают друг друга. Я иногда как начну просматривать какие-нибудь группы, к примеру, в ВК, увлекаюсь чтением комментариев под постами… и вообще забываю, зачем туда зашел. Такое пишут! — качает он головой.

— И из-за чего ссорятся?

— Да по любому поводу. Любимый музыкант сменил прическу — срач, фанаты одного главного героя в сериале чмырят фанатов другого, один выложил свою фотку — другому она не понравилась… Есть люди, у которых это смысл жизни — хейтеры. Им, по-моему, по фигу, кого и что ненавидеть.

— Ты знаешь… Врубилась, — соображаю. — У нас тоже нечто подобное было в детстве. Типа фанаты группы «Агата Кристи» воевали с фанатами «Алисы». В чем суть конфликта — до сих пор так и не поняла, но тем не менее разборки были крупные. Еще поклонники рока постоянно цепляли рэпперов. Сериалов не было, а драться, кто круче — Боярский или Харатьян — до такого не додумались. Зато воевали школами или районами. В общем, ясно: кипящие гормоны, подростковая агрессия. «Я такой весь непонятый — сейчас вам расскажу!» Только в осовремененном варианте. И с большим количеством поводов для стычек.

— Анна Витальевна, да ты прямо молодец! — ехидничает Ярик. — Снова в теме!

— Спасибо, — кланяюсь. — Слушай, а тебе не кажется, что эти двое… Мм-м-м, типа, от ненависти до любви один шаг?

— Аня, опять сочиняешь на ходу? — интересуется приятель.

— Ага.

Мы смотрим вслед разошедшейся в разные стороны парочке. Слава вдруг останавливается и бросает взгляд в сторону девушки, перехватывает удобнее футляр с саксофоном и торопливо продолжает путь. И теперь на его спину смотрит… она.

— Пф… Блин, а может, ты и права, — замечает с усмешкой Ярик. — Короче, пиши!

— Слушаюсь! — отзываюсь. — Куда пойдем-то?

— Пошли до набережной, — предлагает Ярик. — Позырим на скейтеров.

— Давай, — соглашаюсь.

И пока гуляем, я все думаю о Славе и этой чудной девице. Допустим, ее зовут…

***

Анины истории

Ненавижу тебя!

«Юля. Ее зовут Юля, — прошептал про себя Слава, украдкой наблюдавший из окна за новой соседкой. Она с мамой переехала в этот дом на пару недель позже, чем он с родителями.

Слава сразу ее заметил, потому что не заметить такую девушку было невозможно: ярко-красные волосы ежиком, короткое черное платье, высокие фиолетовые сапоги-чулки, меховая курточка кислотно-зеленого цвета. Яркая — аж в глазах рябит, вызывающая, шумная, но ему именно это и понравилось в ней. Потому что сам он…

Славка бросил взгляд на приготовленный к завтрашнему концерту в филармонии костюм и вздохнул.

Сам он был хорошим во всех отношениях мальчиком: почти отличник, ходит в музыкальную школу, посещает курсы английского языка, занимается плаваньем. Нет, его все устраивало — он и правда таким был: ему нравилось учиться — особенно любил уроки физики, с удовольствием играл на саксофоне и немного на гитаре, плаваньем занялся, чтобы осанку выровнять, но постепенно втянулся — и сейчас мог часами бултыхаться в бассейне. Английский, конечно, напрягал — учитель уж больно занудный попался, но понимал, что надо.

У Славы никогда не было конфликтов с родителями — а какой повод? Они его ни в чем не ограничивали, за провалы в учебе, которые случались, не ругали, да и на музыкалке не настаивали — Славка просто обожал музыку, поэтому и занимался.

Да, пожалуй, музыка действительно была его главной страстью — он слушал все подряд: любые стили и направления, и если его тонкий слух улавливал особенную, цепляющую за душу мелодию, то мог и русские народные песни нон-стопом гонять в плейере. Но главной его страстью оставался джаз. Из-за импровизации.

Импровизация… Да, пожалуй, именно этим Слава жил — свободный полет мысли и фантазии, которым он уносился в свои придуманные миры. Он смотрел на мир широко открытыми глазами, и каждая мелочь заставляла буйным цветом работать его воображение, а фоном в голове постоянно звучала самая разная музыка.

И иногда… Иногда Славке хотелось показать одноклассникам, что он не такой скучный, каким может показаться на первый взгляд. Что ему понятны все их увлечения, и он может поддержать разговор на любую тему. Но вылезти из раковины и раскрыться, довериться, показать свой характер, темперамент, интеллект… Словно открыть самый большой секрет. И кто знает, как его воспримут? Быть отвергнутым, непонятым — этого Славка боялся больше всего. Поэтому держался особняком: он ни с кем не конфликтовал, со многими одноклассниками нормально общался, но сблизиться с ними не решался.

Когда же одиночество чересчур давило — спасал интернет. Там Слава чувствовал себя, как рыба в воде. Придумал себе псевдоним, сделал фейковую страничку, обзавелся друзьями со всего мира и жил некой вымышленной жизнью.

Все его спокойное, размеренное существование закончилось с появлением Юли, в которую Славка отчаянно влюбился с первого взгляда. Она не боялась эпатировать внешним видом, заявляя свои права на возможность быть уникальной, громко разговаривала и задорно смеялась. Нахально смотрела на окружающих и излучала фантастическую энергетику.

Глядя на Юлю, Славка думал о том, что рядом с ней он мог бы стать самим собой. Рядом с ней — нестрашно.

Каждый день Слава ловил возможность случайно встретиться с Юлей: возле подъезда, в лифте, в магазине около дома. Она, конечно, не обращала на него никакого внимания. Что понятно: чем он мог ее привлечь?

Ничем.

Единственное…

Славка нашел ее профиль в ВК и решил, что, может, так получится познакомиться? Хотя бы виртуально?

Долго ждал подходящего случая, жадно наблюдая за ее общением в сети. И надо сказать, был несколько им обескуражен. Юля оказалась, мягко говоря, бойкой и злой на язык, настоящей задирой и воевала везде, куда только могла сунуть свой длинный нос. С какой-то тоской в душе Славка отметил, что и это ему в ней нравится. Она бурлила, как гейзеровский источник, фонтанировала словами и эмоциями — в ней чувствовалась Жизнь!

И однажды он заметил, как Юля у себя на стене в профиле вывесила карандашный рисунок — она себя причисляла к фанатам так называемого «эшелона» и частенько закидывала стену фотками Джареда Лето. Вот его и изобразила с лаконичной припиской «Мое».

Славка долго вглядывался в рисунок и решился! Достойный повод завязать разговор. Он прикидывал, что бы написать… Откровенная лесть? Нет, не то, тем более, имелись недостатки. Нужно дать понять, что ему понравилось и он серьезно отнесся к ее работе, поэтому желает поддержать и указать на мелкие недочеты.

Точно. Так будет правильно!

И Славка написал:

«Очень неплохо для непрофессионала. Но, мне кажется, пропорции не соблюдены. Руки слишком крупные. И обводка маркером лишняя».

Ответ пришел незамедлительно:

«Слушай, ты, мимопроходящий, делай то, что и делал до этого — МИМО ПРОХОДИ. Еще твоего косого мнения не хватало!»

Славка аж откатился от стола и несколько раз изумленно хлопнул глазами. Почесал затылок. Вроде ж ничего такого ужасного не написал. Может, ну его… Не писать больше ничего? Перечитал еще раз Юлин комментарий и вдруг настрочил:

«А зачем вывешивать рисунок в общий доступ, если не готова принимать критику? И че вообще за реакция? Откуда такая агрессия?»

Нет, правда интересно. Но Юля сдаваться без боя не собиралась!

«А откуда познания в искусстве? Или ты решил выпендриться здесь? У тебя не получилось, только буквы зря потратил».

Славка потер кончик носа. Вот же злюка! Ну ладно! Он тоже не лыком шит! И постарается ответить АРГУМЕНТИРОВАННО!

«Познаний нет, но это и так видно. Сама посмотри! А еще лучше — почитай, что такое пропорция в рисунке».

Но у Юлии имелись свои аргументы.

«А ты почитай в Вики, что такое мозги. Загугли, где их можно приобрести, а то, видно, совсем плохо тебе без них. Чепуху всякую несешь — _-»

Ах так? Чепуху, значит? Славка уже начинал злиться по-настоящему!

«Я-то загуглю. Тебе прихватить? У тебя, кстати, с ними тоже плоховато будет».

«Да ладно, серьезно, что ль? Да ты прям баянист. Музыкант, что ль? Такие шуточки дебильные. Прям сразу видно, что человек беден на серое вещество. Укутай свой пыл в пустую коробочку и отвали».

Славка стукнул ладонями по столу. Зараза какая! И как он вообще в нее влюбиться мог?

«Понятно. Типа самая умная… Короч, ясно все. С тобой говорить — что в дерьме ковыряться. Вони много, а толку нет».

Он с довольным видом откинулся на спинку кресла — вот тебе!

«Вот про вонь ты прям в тему сказал, я как раз пыталась вспомнить, что хотела тебе посоветовать. ОДЕКОЛОНА ЛИТР ВЫЛЕЙ НА СЕБЯ, А ТО ОТ ТЕБЯ НЕСЕТ ТРЫНДОБОЛЬНЫМ НЕДОДЕЛКОМ!»

Что-о-о? Слава понял, что в этот момент рыцарь в нем сдох окончательно. Это война!

«А ты поменьше на себя барахла пяль, а то бомж выглядит посолиднее, чем ты в своем вечном прикиде. И косметики на тебе, хоть лопатой рой. Так что, поменьше выпендрежа».

И с удовлетворением отметил, что Юлька отключилась от сети. В шапке загорелся значок «оффлайн». С видом победителя Славка цокнул: «Так-то!» и захлопнул ноутбук. Все в нем кипело от злости… Познакомился, ага! Да ну ее…

Он снова открыл ноут и уставился на Юлькину аватарку в профиле, где красовалась сама девушка в очередном безумном наряде. Вздохнул.

И все равно она… клевая.

Одно успокаивало — Юля понятия не имела, что сцепилась в сети со своим соседом. Это вселяло еще какую-то надежду.

Правда, недолго. Видимо, перепалка задела Юлию за живое, потому что она мгновенно вычислила Славку. Он даже не подумал о том, что кого-то всерьез может интересовать его личность и местоположение, поэтому оставил включенной геолокацию. А еще в его профиле стояла фотография, где он сидит, закрыв лицо руками, на запястье — браслет… С хорошо читаемой гравировкой: «Don’t stop Music». Подарок родителей на шестнадцатилетие — сделан на заказ по его просьбе. Любимая вещь, которую Славка носил не снимая. Его скромный намек миру, что он не так уж и прост.

Юля припечатала Славу буквально на следующий день, в лифте. Впервые обратив на него внимание, девушка долго изучающе его рассматривала, застряла взглядом на браслете и, подняв злые глаза, проорала на весь лифт:

— Ах ты, сраный ботаник!

— Чего? — вжался в стенку Славка.

— Ничего! Критик-мимопроходил! — сверкала глазами Юлька.

Слава почувствовал, как зарделись его щеки.

— Не понимаю, о чем ты, — буркнул он, отвернувшись.

— Вот об этом! — дернула его за браслет девица. — «Мистер Сакс»!

«Ну да, ник не очень», — поморщился Славка.

— Отвяжись! — бросил он, выскакивая из лифта. Ему вслед донеслось: «Козел!»

Ну вот и познакомились.

Славка шел, пиная перед собой все, что под ногу попадется. Надо ж так облажаться! Теперь ему точно ничего не светит. Хотя… А вообще светило-то? Вон как Юлька смотрела на него! С таким презрением и ненавистью.

Ну и ладно! Ну и пусть!

С самого начала вся эта любовь — лишь его беспочвенные фантазии.

Впрочем, как обычно.

Но вечером Слава на автомате полез в Юлькин профиль и первым делом увидел следующий перепост с хэйтер-паблика:

«У каждого есть такой человек, которому при встрече хочется врезать». С ее дополнением: «Особенно, если этот человек — сосед».

Славка с шумом вдохнул воздух, чувствуя, как раздуваются ноздри и бешено заколотилось сердце. Значит так, да? Не успокоишься никак? Ну, посмотрим, кто кого! Может, он и ботаник, но спуску какой-то там разукрашенной девке не даст!

«Ты обо мне штоле?» — задиристо написал он.

Юля, кажется, только его и ждала, потому что ответ появился в ту же секунду:

«Слишком много чести для одного недоноска».

Славка фыркнул. Тц, девочка…

«Ага, так ты со всеми соседями не дружишь? Ну, это понятно… С таким-то личиком!»

«Девочка» тоже была в ударе:

«Ну да, мое личико получше будет, чем твоя рыбья морда».

Слава качнул головой… Тоже мне, леди.

«Какое сомнение! С чего бы вдруг?» — настрочил он.

«Да на тебя без жалости не посмотришь! Так и хочется: либо врезать, либо закопать», — издевалась Юлия.

Ну-ну. Ладно.

«А чего ты в лифте тогда на меня пялилась?» — Славка дернул себя за мочку уха. М-м-м, это не похоже на флирт?

Нет, Юлия не посчитала это заигрыванием.

«Мысленно решала: сразу в челюсть дать или заставить тебя помучаться?»

«Испугался ащще прост!», — Слава решил больше не миндальничать. С азартом придвинул ноутбук к себе ближе: блин, а весело!

«Так вот почему постоянно от тебя такая вонь, — ехидничала Юлька. — Тогда это все объясняет!»

Ой, ну оригинально — сил нет. Слава задумался. Так, как отбить?

«Это твои дрянь-духи так ужасно пахнут. В лифте воздух не успевает выветриваться от этого запаха, и когда ты заходишь внего снова — ощущаешь эту вонь от своей же дешевой туалетной воды. Меня лично всегда чуть ли не рвет от этого едкого запаха».

Юля выдержала паузу и ответила:

«Так а че ты едешь со мной в лифте? Токсикоман?»

Славка потер лицо руками… Бред какой-то. Уже оба несли. Пора сворачиваться.

«Да пошла ты… Было бы два лифта — ни разу б не поехал».

Юлька то ли обиделась, то ли отвлеклась на другую грызню — в общем, слилась из разговора. Слава задумчиво посмотрел на монитор… Замечательное развитие отношений. Теперь она еще больше ненавидит его. Прелестно!

Но почему-то не мог воздержаться от едких комментариев. Впервые кто-то пробуждал в нем такую бурю эмоций… То ли по стенке размазать, то ли упасть на колени и признаться в любви.

Сложно.

Это было только началом. Каждый вечер Славка на всех парах летел к ноутбуку и с замиранием сердца проверял, в онлайне ли его «враг». Это превратилось уже в своего рода навязчивую идею: весь день он мысленно готовился к новой словесной битве, придумывая колкости.

Они до посинения препирались в сети по любому поводу, засиживаясь до полуночи. Юля даже статус в профиле сменила на «Ненавижу тебя!». И Слава точно знал, кому адресован этот посыл.

Ему.

Если сталкивались в лифте (а сталкивались с подозрительным постоянством), то пожирали друг друга злобными взглядами и не забывали напоследок как следует приложить красным словцом.

Но при этом Слава не без внутреннего удовлетворения отмечал, что на самом деле у них много общего: Юлька тоже слушала много всякой разной музыки, не зацикливаясь на чем-то одном, они смотрели одни и те же фильмы и сериалы и независимо друг от друга оставляли похожие на них рецензии, оба много читали фэнтази и рубились в «доту». И частенько в своих разборках так увлекались беседой, что забывали, по какому-то поводу в этот раз сцепились, и уже взахлеб обсуждали новый альбом любимой группы или стебались над свежей серией сериала.

И, кажется, оба не могли прожить и дня без ежевечернего сеанса связи… Находясь друг от друга на расстоянии пары этажей высотного дома.

Тайные надежды Славы на то, что рано или поздно они забудут про дурацкие стычки и наконец-то начнут нормально общаться, рухнули в одночасье, одним дождливым вечером.

Ему повезло выступить на классном концерте. И не в филармонии, а в рок-клубе! Знакомым музыкантам — взрослым и состоявшимся — срочно потребовался саксофонист на замену, и они позвали его. Сыграть с ними!

Ох, как это было офигенно: стоять на сцене, играть настоящий рок и смотреть на веселящуюся под их музыку публику! Славка даже фото у себя на стене в профиле вывесил — так ему хотелось похвастаться этим событием Юльке. Почему-то ему подумалось, что она обязательно оценит! Правда, на фото он стоял в отдалении, и лица не было видно, но общая атмосфера концерта понятна — драйв!

Но Юлия не оценила, прислав ему сообщение в личку:

«Дерьмовая роль тебе досталась. Где-то в самом углу подвываешь на своей трубе ржавой».

Слава несколько раз перечитал послание, ощутив внезапную пустоту в сердце. Несмотря на всю агрессию в переписках, ему казалось, что это просто игра такая. Что, возможно, он все-таки интересует Юльку, раз она с таким усердием тратит на него свое остроумие. Да и вообще… У них же столько общего! Но, похоже, ошибался. Славка действительно ее раздражает, и ничего особенного Юля в нем не видит. Для нее он и вправду лох, которого можно троллить в сети. Этакая развлекуха. И никакие рок-концерты этого не отменят.

Славка не стал отвечать.

Удалил к черту профиль с ВК и закрыл ноутбук.

Хватит. И так больно.

Юля уже час безуспешно проверяла информацию о новых сообщениях. Их не было. Более того… Мистер Сакс исчез из сети. И следа не осталось.

Она поджала губы и побарабанила пальцами по столу.

Дурак.

И надо ж было влюбиться в такого идиота!

Тихий мальчик-сосед в строгом пальто и с вечным футляром в руках сразу понравился Юльке. Она сама не знала, почему. Возможно, потому, что все парни, которые обращали на нее внимание, были полнейшими придурками. Козлами озабоченными. Если она так одевается — это еще не значит, что к ней можно подкатывать с предложениями «трахнуться».

Да сейчас! Разбежались!

Юлька-то еще и не целовалась ни с кем — не было такого желания. Ей хотелось познакомиться с таким парнем, который не смотрел бы на ее внешность. С которым просто было бы весело и интересно проводить время. Умного, продвинутого. Можно симпатичного, но это необязательно. И который понял бы, что ее привычка носить яркую одежду — это не вызов и эпатаж. Она просто любит так одеваться и не понимает, почему должны быть какие-то для этого определения: вот этак можно, а иначе — неприлично. Это же всего лишь одежда. Так почему бы ей не быть такой же жизнерадостной, как и Юлькины мысли поутру?

Юля с мамой жили вдвоем — папу она вообще не знала, поэтому где-то на подкорке подсознания ей хотелось подружиться с кем-то надежным и верным. Но липли одни уроды! Да и вообще… Даже взрослые люди с трудом ее воспринимали — нет-нет, кто-нибудь обязательно сделает замечание, мол, ты же девочка, а так выглядишь… Одна мама ее поддерживает. Поэтому приходилось защищаться — кусаться, бодаться, огрызаться, и это уже вошло в привычку.

Впрочем, Юльке всего шестнадцать, и она не отчаивалась — еще встретит хорошего парня. Обязательно встретит! А если нет… То лучше останется в гордом одиночестве!

И когда Юля увидела Славу… Ей очень захотелось с ним познакомиться, тем более, они часто встречались то в подъезде, то в лифте, но парень обычно молча смотрел в пол, полностью ее игнорируя.

Каково же было Юлькино удивление, когда она обнаружила, что придурок, раскритиковавший ее картину, на которую, между прочим, было потрачено два дня (!), и есть ее сосед.

Поначалу Юля жутко обозлилась на него. Вот тебе и невинная ромашка, но потом… Славка оказался классным! Кто бы мог подумать, что этот тихоня так хорошо разбирается в современной музыке, да и за словом в карман не полезет.

Она каждый вечер ждала его в сети, чтобы продолжить эту интригующую войну! Пикироваться с ним — сплошное удовольствие: Славка не сливался, не делал ей поблажек. Но порой они оба забывались и уже беседовали, как друзья. И Юля вынуждена была признать, что, кажется, впервые в жизни влюбилась.

И какой черт ее дернул послать ему в личку это дурацкое сообщение? На самом деле, ей понравилась фотка, и Славка там был… совсем другим. Таким красивым. Но не скажешь же это впрямую, особенно после нескольких месяцев военных действий. Юлька написала первое, что пришло в голову, чтобы вытащить Славу на разговор, но уже в личке, а не прилюдно, в пабликах. Она не сомневалась, что он ответит как-нибудь заковыристо, они немного позлословят… А потом будет как обычно, и Юлька найдет удобный повод заставить Славку пригласить себя на концерт. Из серии, ну ладно, докажи, что ты не лох!

Вместо этого Слава прекратил вообще все общение.

Дурак.

И как назло они перестали встречаться в лифте.

Юля возвращалась домой из супермаркета, загруженная несколькими тяжелеными пакетами с продуктами. Несколько раз останавливалась передохнуть. Плохо, конечно, что у них нет машины. И вообще помочь некому. Всегда со всеми проблемами мама разбирается сама. С мужиками ей категорически не везло. Может, это семейное? Проклятье какое-нибудь? И они обе — магниты для кретинов безруких и безответственных?

Юля вздохнула, встряхнула затекшими руками и потерла ладони. Ладно, последний рывок — дом уже виден.

— Подожди! — услышала она тихий окрик. Обернулась. И замерла. К ней спешил Слава — с насупленным выражением на лице, неожиданно взъерошенный, в куртке нараспашку, за плечом висит футляр с саксофоном.

— Чего надо? — буркнула Юлька, сузив глаза.

— Ничего, — ответил Слава и подхватил ее пакеты. — Идем.

— И без тебя справлюсь! — огрызнулась Юля, пытаясь отобрать ношу.

— Иди уже! — прикрикнул на нее властно Славка. — Ты же девочка! Тебе нельзя таскать тяжести! — и он зашагал вперед, передернув плечами.

Юля оторопело посмотрела ему вслед и глупо улыбнулась. Бросилась за Славкой. Догнала и покосилась на него. Заметила на его носу веснушки. И родинку возле уха. И еще он нес пакеты без видимого напряжения. И вообще весь подтянутый. Выпрямилась — сама она часто сутулилась.

— Слушай, — Юлька замялась, — извини меня за то сообщение, — едва слышно проговорила она. — Я не хотела тебя обидеть. Просто ты все неправильно понял.

— Ну-ну, — отозвался Славка. — Дура, — но как-то беззлобно, мягко.

— Ботаник, — счастливо ответила Юлька.

Уже перед дверью ее квартиры Славка, пряча взгляд, спросил:

— Не хочешь… вечером прогуляться?

— Ты меня на свидание, что ли, приглашаешь? — язвительно фыркнула Юля и мысленно отвесила себе подзатыльник. Но Слава решительно поднял на нее глаза и твердо ответил:

— Да.

— Я согласна, — выдохнула Юлька».

— Такие няшные получились! — Ярик в этот раз заставил меня прочитать ему вслух рассказ. — И ты знаешь… Думаю, если половину подростков вытащить из сети и столкнуть лоб в лоб друг с другом… Многие бы из них из хейтеров превратились бы в друзей.

— Думаешь?

— Угу, — кивает Яр. — В сети много придуманного. В реальности все становится гораздо проще. Наверное, — он замолкает, задумавшись.

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Но мне бы хотелось в это верить.

На следующий день мы вышли с Яриком на ежедневную прогулку — это уже стало традицией.

Во дворе пристраиваемся на лавочке возле детской площадки. Я шарю в карманах в поисках сигарет, но замечаю малышню, играющую в песочнице, и решаю воздержаться.

На улице хорошо — середина апреля: солнышко припекает, тепло, воздух вкусно пахнет просыпающейся ото сна зеленью — хочется вдыхать его полной грудью и строить грандиозные планы.

— Яр…

— М? — мой приятель сидит, вытянув ноги и всунув один наушник в ухо.

— А чего-то ты правда с друзьями не тусуешься?

— Не знаю, — пожимает он плечами. — У них все разговоры только о том, кто, блин, до какого уровня прошел в очередной онлайн-игрушке. Да и вообще… Фиг вытащишь из-за компа. В футбол погонять не с кем.

— Печаль, — соглашаюсь. — Что слушаешь?

— Muse, — отвечает Ярик и сует мне в ухо наушник. — Знаешь?

— А то! — фыркаю, прислушиваясь. — «Hysteria»?

— Угу. Одна из любимых папиных групп. Мы даже на их концерте были.

— Ясно, — замолкаю. — Хочешь я с тобой в футбол сыграю?

— Ты? — Яр недоверчиво окидывает меня взглядом.

— Ну да. Я в детстве с пацанами часто мячик гоняла, — и не только, кстати. Мы с улицы не вылезали: какие-то шалаши строили в рощице за домом, в «Казаки-разбойники» на стройке играли, «Классики», «Квадрат», резиночки… Сейчас вообще дети так развлекаются? Я недавно парочку видела — парня с девушкой: так они сидели в кафе за столиком, уткнувшись в свои мобильные. Чудное общение! Не удивлюсь, если они в этот момент друг с другом в соцсетях флиртовали.

— Блин, давай! — оживляется Ярик. — Сейчас сбегаю за мячом.

Стоило нам с Яром сделать пару пробежек по полю с мячом, я мгновенно взмокла и скинула куртку. Но весело! Мы толкались, отбирая друг у друга мяч, Ярик орал, что «ты играешь нечестно!», потому что в счете вела я. Мухлевать тоже надо уметь. Хе-хе!

Буквально через полчаса к нам напросилась в компанию ребятня лет двенадцати, и у нас уже развернулась форменная баталия на футбольной поле. И даже появились зрители…

Ребята возраста Ярика с ближайших домов, среди которых я узнала пару товарищей из тусовки Агаты. Похоже, наш двор, как новый, чистый и свежий, — место их постоянной сходки. Правда, самой героини романтических грез моего приятеля не было, и я отметила тень разочарования, проскользнувшую по лицу Яра, когда он смотрел в их сторону.

Зато…

— Ань, смотри! — восклицает Яр.

Я оборачиваюсь и замечаю на самой дальней скамейке Славу и крашеную девицу, которой самовольно дала имя Юля. Парнишка как будто внешне преобразившийся — хотя одет точно так же, сидит, вытянув ноги, и о чем-то увлеченно говорит. «Юля» лежит, пристроив голову у него на коленях, и влюбленно смотрит на него. Иногда он невесомо поглаживает ее по щеке, а девушка перехватывает его пальцы и крепко их сжимает. Они ничего и никого не замечают вокруг.

— Аня! — восторженно шепчет мне на ухо Ярик. — Кажется, твои истории сбываются.

5. Стеклянные колпаки и волшебство на заказ

— Ань! — Ярик переступает порог моей квартиры с загадочным видом.

— Да? — в тон ему отзываюсь, закалывая перед зеркалом челку невидимками. Достала — сил нет! Второй час не могу ни строчки написать, потому что то и дело нервно дергаю головой, откидывая волосню с глаз. Дебильная стрижка — надо было мне до такой додуматься! Пришлось сходить в магазин за заколками.

— Это… — Яр замирает, разглядывая меня. — А у тебя глаза красивые, — неожиданно выдает он.

— Эммм… Спасибо, — киваю и возвращаюсь в комнату. К ненавистному роману. — Я занята. Поэтому все сам. И чтобы тебя не слышно было!

— Подожди, — он хватает меня за руку. — У меня для тебя героиня рассказа есть.

— Мне некогда! — отрывисто бросаю, усаживаясь за рабочий стол.

— Аня… — тянет Ярик, хвостиком следуя за мной. — Ей очень нужна сказка со счастливым концом, — облокачивается на спинку кресла. Задираю голову — он смотрит на меня сверху вниз и улыбается.

— Слушай, — пытаюсь принять серьезный вид, но его физиономия при таком ракурсе меня веселит, — я тебе фея-крестная, что ли? — смеюсь.

— Но ведь работает же! — Ярик раскручивает меня на кресле, разворачивая к себе, и присаживается на корточки передо мной.

— Это просто совпадения, — отмахиваюсь.

— Нет, — упрямо качает головой он. — Не просто. Все сбывается! — говорит с такой искренностью, что я уже готова пойти у него на поводу. А фиг с ним! Сроки сдачи я и так прошлепала — хуже не будет.

— Что за героиня? — интересуюсь.

— Таня. С третьего этажа. У папы на предприятии секретарем работает. И отец ее иногда до дома подвозит, — объясняет Яр, вставая и присаживаясь на диван рядом с рабочим столом.

— Даже так? — почему-то новость о том, что Николай Валентинович кого-то там куда-то подвозит меня неожиданно раздражает. Хотя мы даже до сих пор не знакомы.

— Ну да, они ж там, кто из руководства, порой допоздна торчат. Особенно если новую линию производства запускают. И Таня должна вместе с ними работать — кофе подавать, все за всеми записывать… А папа мой никогда не позволит молоденькой девушке возвращаться домой без присмотра, тем более, если уже стемнело, — с гордостью заканчивает Ярик.

— Молоденькой? — зачем-то уточняю.

— Ей то ли двадцать три, то ли двадцать четыре года, — пожимает плечами мой приятель.

— Ну-ну, — свожу брови к переносице. Понятно. Таких девочек-то, конечно, приятно подвозить до дома. Это ж не какая-нибудь там Зинаида Ивановна пятидесяти лет от роду. И отец Ярослава благодаря моей буйной фантазии вдруг превращается в этакого тайного ловеласа — любителя секретарш, чем жутко меня разочаровывает. Я уже привыкла думать о нем, как об исключительно положительном персонаже.

— Папа не только ее подвозит, — добавляет Яр. — А еще и бухгалтершу, и завскладом, и начальницу отдела маркетинга, — перечисляет он.

— И всем по двадцать три или двадцать четыре года? — с независимым видом кидаю взгляд в окно. Типа мне все равно. Правда, мне действительно должно быть все равно. Но я без всякого логического обоснования злюсь.

— П-почему? — растерянно уточняет Ярик. — Я бы сказал, что это уже тети со стажем, всем за сорок… Просто мой папа — порядочный человек, — заканчивает он снова с нотками гордости.

— Это хорошо, — киваю, чувствуя облегчение. Мне очень важно, чтобы Николай Валентинович оставался в моей иерархии героев положительным. Что плохого в том, если одинокий мужчина приударит за молоденькой девушкой, непонятно, но… Нет. Нельзя. Пусть вон… Ярика воспитывает.

— Я тебя с ним обязательно познакомлю! — вдруг с воодушевлением выдает Яр. — у него скоро отпуск! — счастливо выдыхает.

— Зачем? — настороженно спрашиваю.

— Как зачем? — удивляется он. — Папа клевый. Ты тоже клевая.

— Так, стопэ, тормозни! Ты что задумал? — свожу брови к переносице.

— Ничего, — с независимым видом пожимает плечами Ярослав. — Просто хочу вас познакомить.

Прищуриваю глаза, пристально на него глядя. Интересно, а когда отпуск у папы-то? Встряхиваю головой. Так, не о том думаю.

— Что там с этой Таней? — напоминаю

— А, да! — восклицает Ярик. — Короче… Она очень долго встречалась с парнем. Вроде любовь там, все дела. Но они расстались. Вообще непонятно из-за чего. Таня сказала, что из-за… — он напряг лоб, — стеклянного колпака, — почесал с недоумевающим видом затылок. — Мол, перестали слышать друг друга.

— Такое часто бывает, — вздыхаю. — А ты откуда знаешь?

— Мы с ней как-то раз пиво… эммм, чай вместе пили, — и виновато прячет глаза.

— Понятно, чай. Ага. И что?

— Ну и болтали. Я к ней за документами ходил для папы. А она заплаканная сидела. Разговорились. И вот. Она правда все время так странно говорит… Такими заумными, длинными фразами. А тут я ее недавно опять встретил — все несчастная ходит. По-прежнему его любит.

Задумчиво смотрю на Ярика — хороший он все-таки парень. Сострадательный. Чуткий. Редкие качества.

— Ладно. Напишу, — согласно киваю.

Ярослав широко улыбается и приподнимает брови.

— Только чтоб все хорошо закончилось! — последнее напутствие.

— Да уж понятно.

Таня… В моем воображении она рисуется романтично-ранимой барышней, очень много думающей. «Стеклянный колпак». Обычная девушка не определила бы так причину расставания.

Отчуждение. Есть любовь, но нет нужных слов, чтобы сказать об этом.

***

Анины истории

Зона отчуждения

«Неясные предчувствия, внутреннее томление, разбегающиеся мысли и невозможность облечь их в слова. Что-то зреет во мне, доставляя бесконечное беспокойство, но я никак не могу подобрать нужный код к тайникам моего подсознания. Что-то останавливает меня. Страх оказаться несостоятельной? Возможно, вполне возможно.

Ты дарил мне розы: оранжевые (мои самые любимые), кроваво-красные, бархатисто-бордовые, нежно-розовые, болезненно-белые, ревниво-желтые. Дарил сказочно-волшебные, безумные по цене, чувственные орхидеи, которые не увядали бесподобно долго. Дарил гвоздики, гладиолусы, пионы, астры, нарциссы, хризантемы, тюльпаны, сирень. А однажды подарил случайно по дороге купленный букет из желтых полевых ромашек и радующих глаз васильков. Такое вот сочетание: пронзительная синева неба и золото солнечных лучей. Гениальная простота. Никакой вычурности, никаких элитных ароматов, только запах заболоченного бескрайнего поля. Я долго сжимала в руке букет, чувствуя влажность связанных вместе стебельков.

Цветы почти неделю украшали мой журнальный столик. Потом их постигла участь тех, кто навсегда потерял свои корни: они завяли, превратившись в мусор. Вместе с ними, кажется, увяла и вся романтика наших отношений. Период цветов закончился.

Недавно просматривала свои старые дневниковые записи. Была у меня такая привычка в нежном возрасте — записывать важнейшие события дня. Иногда их не было — лишь одни эмоции, ощущения, переживания. Листала истрепанные листы и удивлялась себе. Боже, сколько энергии, энтузиазма, сколько плещущей через край страницы жизненной радости, предвкушения большого будущего, ожидания чудесно-неизвестного и обязательно прекрасного! Какой наивный, надуманный пессимизм, едва прикрывающий ненастоящими страданиями всеобъемлющее желание быть цветущей и счастливой! Где же теперь мои романтические грезы, кому они принадлежат? Почему я больше не испытываю трепетного волнения только от одного случайного взгляда симпатичного мальчишки, почему не придумываю головокружительных историй на ночь, рассказывая их самой себе, спрятав счастливое лицо в подушку? Неужели очерствела душа, или просто я взрослею, оставляя где-то далеко в прошлом зыбкие иллюзии?

«Что в имени тебе моем, прекрасный небожитель? Ты ждешь, что я уйду, но я останусь. Только на мгновение. Меня чарует взор, мне дорога твоя улыбка, в меня вдохнул ты жизнь, о, маг и чародей… Постой, мой призрак, подожди, услышать смех хочу волшебный, сыграй на лире, и я покорно голову склоню перед твоим талантом. Твой лик суров, тебе мое присутствие лишь в тягость, но я уйду. Клянусь, уйду и больше докучать не стану, ты только подари мне час блаженства, тогда я воспарю, и этим мигом буду жизнь в своих таких простых воспоминаниях. Ты бог искусства Аполлон, ты гений, вечности синоним. Я ноль, земная пустота, без формы и без содержания. Так забери меня скорей, впитай в себя и уничтожь. Зачем нужна сама себе я?»

Кому же были посвящены эти почти стихотворные строки в дневнике, какой очередной химере? Не помню. Но в них была вся я. Готовность идеализировать выбранную избалованным воображением жертву, превратить ее в идол для поклонения. Отдать свое «я» взамен нескольких мгновений счастья и пару ничего не значащих поцелуев. Меня это устраивало. Без постоянного чувства влюбленности в неясного избранника мое существование теряло обоснованность, поступки лишались смысла, исчезала потребность в исполнении придуманной мною роли в непрекращающемся спектакле. Приходилось быть собой. А это скучно.

С возрастом все изменилось. Романтизм должен был уступить реализму.

Горько разрушать воздушный замок призрачной мечты, но жить в нем тоже невозможно. Действительность окружающая не даст. Заест. И не подавится. Подавишься ты. Своими же мечтами.

Главное не просто подобрать вовремя правильные, нужные слова, но еще их отважиться произнести, переборов, возможно, свою гордость или глупость, тут уж с какой стороны посмотреть.

Мы не смогли найти друг для друга душеспасительных, точных и единственных слов прощения, оставшись каждый в своем отчаянии. Не прошло и пяти минут, как вместо нашей общей судьбы образовались две параллельные, не соприкасающиеся друг с другом линии одиночества.

Порой я пытаюсь в своем уставшем от бесплодных мечтаний воображении смоделировать иную ситуацию, в которой ты во всем виноват, и я могу свалить вину нашего расставания на тебя. Но, увы! Ты не флиртовал с другими девушками, никогда не повышал на меня голоса, уважал мои интересы, любил меня… Как свою самую необходимую привычку. Я, кажется, тоже. Наверное, отсутствие похороненной где-то глубоко в душе романтики нас и сгубило.

Неприятный, горьковатый привкус того последнего разговора, когда мы наговорили друг другу множество злых, несправедливых слов, я до сих пор чувствую на кончике языка. Он мешает мне просто обо всем забыть.

Вечер. Душно. Я вышла на балкон. В руках зажигалка. Щелк. Огонь. Щелк. Огонь. Завораживает. Достаю припасенную именно на такой случай сигарету. Прикуриваю. Где-то прогрохотало, и сверкнула молния, осветив на мгновение пустырь. На улице ни души. Обстановка напоминает экспозицию третьесортного фильма ужасов. Впрочем, она сейчас под стать моему алкогольно-меланхолическому настроению.

Начинается дождь. Огромные капли разбиваются о задыхающийся асфальт сотнями брызг. Тусклый свет фонарей раскраивает темноту ночи. Выпускаю дым в пространство свежего грозового воздуха. Грызу мизинец левой руки. Думаю о тебе. О них. О разных людях. Из комнаты доносится музыка. Чей-то голос из динамиков сообщает о том, что осталась 31 секунда. Пытаюсь понять, почему именно 31, но мысли напоминают мне некую размягченную, вязкую, липкую массу.

Хочется с кем-нибудь поговорить, тем более, сигарета подошла к своему логическому концу. Выкидываю бычок. Приятно кружится голова. В какой-то момент времени мне начинает казаться, что я сейчас войду в комнату, подойду к телефону, наберу нужный номер и услышу твой заспанный голос. Да, в два часа ночи ты бы уже спал. Простая и одновременно невыполнимая операция. И вот мне приходит в голову одна-единственная, почти трезвая и ясная мысль: а вдруг тебя вообще не было?

Я остаюсь стоять на балконе, вытирая одинокую, заблудившуюся слезу. Что ж, ты уехал искать лучшей жизни. Скатертью дорога.

Мы рассматривали картинки в детском журнале. Забавные рисунки со смешными рожицами и добрыми, наивными подписями. Я смеялась почти над всеми, а ты недоуменно поглядывал на меня и только задумчиво качал головой.

— Ты еще такой ребенок, — услышала я твое бормотание.

— Ну и что? — удивилась я. — Куда торопиться с взрослой жизнью?

Неожиданно ты ткнул пальцем в какую-то картинку и произнес:

— Вот ты. Вот такая ты на самом деле.

С журнальной страницы на меня смотрела маленькая, испуганная девчушка с вздернутым носиком и двумя торчащими косичками. Она нерешительно разглядывала свое будущее, не зная, какая дорога принадлежит ей.

— Остался последний семестр и все, — неожиданно вырвалось у меня. Я помешиваю глинтвейн, наблюдая за плавающими в стакане кусочками лимона.

Разговор затих — возникает недоуменная пауза.

— Ты чего это? — спрашивает Ульяна.

— Да так, — пожимаю плечами. — Закончим университет, отгуляем выпускные, а дальше — разбежимся кто куда. Другие компании, новые друзья…

— Давайте сейчас об этом не будем думать. Мы же конец семестра хотели отметить, — бросает неуверенно Надя.

— А, по-моему, за нашу дружбу стоит выпить, — предлагает Наташа, — чтобы мы и после универа продолжали общаться, а?

Мы традиционно чокаемся стаканами с привычным для зимнего времени напитком. Но каждая из нас в глубине души уже знает: еще полгода, и нити, связывающие нас, постепенно перетрутся, не выдержав натяжения времени. Общность интересов исчезнет, и все мы будем вовлечены в поток жизни, где друг для друга не останется места.

— О! Я анекдот вспомнила, — восклицает Надя, прервав ненужное, пугающее молчание.

Шумный, полный ненормального, истерического хохота разговор вспыхивает с новой силой. Я чувствую, что именно сейчас и здесь, в тесном пространстве Надиной кухни, мы все еще одно целое, а что будет потом — неважно. Видимо, обжигающий глинтвейн оказал прогревающее сознание действие, и окружающая действительность начала незаметно розоветь.

Точно не помню, в какой именно момент хронологичность событий начала от меня ускользать: то ли после твердо принятого решения напиться до потери сознательности, то ли после возникшей на столе, словно по мановению волшебной палочки, пятой бутылки красного вина. Впечатления и воспоминания от проведенного вечера, плавно перетекшего в ночь, напоминают собой разорванный, лишенный запятых и точек текст постмодерниста, страдающего отсутствием гармонии в своем мироощущении. Фрагменты, несвязные картины, сменяющиеся в темпе вальса фоны, обрывки разговоров и куски нелепых мелодий.

Кажется, все началось с того, что я позвонила домой и заявила бодрым голосом, что останусь ночевать у Нади, так как нам очень весело и домой ехать не хочется. И положила трубку, не успев выслушать возражения мамы.

…идет снег. В ушах стоит оглушительный визг. Ульяна голосует на дороге. Мы кидаемся снежками, то и дело попадая в проходящих мимо людей. «Дуры великовозрастные», — ругнулся проходивший мимо уставший от жизни дедок.

…неон. Мелькающие вокруг лица, которые выхватывает из интимной темноты танцпола стробоскоп. Я вижу перед собой только дергающуюся под однообразную, неживую музыку Наташу с застывшей, бессмысленной улыбкой. И знаю, что выгляжу так же нелепо, как и она, и все эти бьющиеся в едином ритуальном танце люди.

За столиком сидят Ульяна и Надя в компании богатеньких недорослей и пьют текилу. От их вида меня начинает тошнить.

Сижу в холле одна и слушаю, как наверху звучит та самая песня. Мне становится горько от мысли, что я слышу ее. Закрываю на секунду глаза и теряю связь времен… Я снова танцую с тобой, прижавшись к тебе всем телом, и шепчу нежные непристойности, едва касаясь губами твоего уха. Ты смущен, но не растерян. Ты удивлен, что я могу быть и такой. Но тебе это нравится…

Кто-то меня сильно встряхивает. В следующее мгновение вижу перед собой Ульяну. Понимаю, что та самая песня уже давно не звучит, тот первый наш танец был почти три года назад, а я сплю, сидя в холле модного клуба.

На меня натягивают шубу и ведут на улицу. Мы «убегаем» от надоедливых кавалеров Ульяны и Нади. Динамим. Мне все равно. Я в состоянии полной прострации. Где-то в районе солнечного сплетения комом стоят слезы, невыплаканные после нашего расставания. Я их чувствую там. Наверное, путаю с накатывающейся волнами тошнотой.

…мороз. Каждый шаг сопровождается скрипом.

— Да здравствует снег! — кричу, опрокидывая подружек в сугроб. Девчонки тянут меня за собой. Мы валяемся в снегу, смотрим на далекое звездное небо и смеемся. Это неправильный смех, ненастоящий, лживый. И я начинаю всхлипывать. Тихо, почти не слышно.

— Надо ехать домой, — слышу Надин голос. — У Таньки истерика.

…открывается дверь. На пороге стоит Улькин брат, Антон, в семейках и, усмехаясь, смотрит на нас.

— Допились, — бормочет он, стараясь удержать меня от неотвратимого падения на пол. Ульяна молчит. Ее лицо плавает перед моими мутными глазами.

— А где Надя? — спрашиваю, не разжимая губ.

На каком-то неясном телепатическом уровне Ульяна меня понимает.

— Они остались у Наташи ночевать.

…утро. Сижу на кухне в длиннющей футболке, подобрав под себя колени. Жутко болит голова. Напротив расположился Антон. Он пьет утренний кофе и рассказывает какую-то забавную историю. Я изображаю из себя слушателя, но все мои мысли сосредоточены на стакане с грейпфрутовым соком. Я почти уверена, что именно в этой жидкости кроется спасение от всех моих неприятностей.

В соседней комнате спит, слегка похрапывая, Ульяна.

Неожиданно меня охватывает непреодолимое чувство отвращения к себе.

Иногда мне кажется, что я знаю, в какой момент все стало распадаться на куски, словно неправильно сложенная мозаика. И почему однажды жарким летним днем я решила, что если бы не ты, то моя жизнь была бы гораздо привлекательней.

Причина в стеклянном колпаке. В стеклянном колпаке равнодушия.

У тебя началась черная полоса неудач и бесконечных проблем, а мой путь просветлел настолько, что я порой переставала верить в происходящее. Мне хотелось петь, дышать во все легкие и делиться своей радостью с тобой. Ты не мог принять мой щедрый дар. За каждой твоей случайной улыбкой стояли новые неприятности. Мы стали избегать частых встреч… Точнее, я стала избегать, прячась за какими-то выдуманными делами, которые на самом деле представляли собой сладкое ничегонеделание.

Ты прекрасно понимал, что происходит, но у тебя не было сил для того, чтобы хоть как-то удержать меня рядом. Ты ждал поддержки с моей стороны, ведь я всегда безропотно принимала на себя груз твоих переживаний. И лодка моего душевного равновесия не выдержала. Несколько раз мы крупно скандалили, но такой выплеск отрицательных эмоций плохо повлиял на мои нервы.

Тогда я нашла выход. Каждый раз, как только я слышала давящий, безрадостный звук твоего голоса, мысленно огораживалась от тебя огромным стеклянным колпаком. Я переставала тебя слышать и думала о своем, чувствуя себя полностью защищенной. Постепенно я утратила ощущение близости и родственности твоей души — ты превратился для меня в чужого. Впрочем, хуже всего было то, что ты так этого и не заметил.

Потом ты попал в автокатастрофу. Виноват был солдатик, вылетевший на «уазике» с второстепенной полосы. Никто не пострадал. Только твоя машина в одно мгновение превратилась в набор запчастей. Ты стоял под дождем, смотрел, как эвакуатор оттаскивает ее с места аварии, и сжимал от злости кулаки. Казалось, хуже уже не будет. Это предел. Предстоял суд, но возмещения ущерба можно было ждать так же, как манну небесную. Без машины — нет той работы, что приносила нормальные деньги. Нет работы — нужно съезжать со съемной квартиры и возвращаться к маме. С которой ты не общался очень долгое время. А ты так мечтал о том, что я наконец-то решусь покинуть родительский дом, чтобы мы могли жить вместе…

Не сказать чтобы трудности были неразрешимыми, но их было много и сразу.

Ты все оставшееся лето пролежал дома на диване. Общение со мной тебе давалось трудно. Мы тяготились друг другом.

Я выплакала всю душу в те дни, оставив ее на подушке. Я считала себя виноватой перед тобой. Незадолго до аварии в город вернулся мой старый знакомый, принадлежащий к далекой, светлой, детской части моего прошлого. Того самого безоблачного, дневникового прошлого. Он лишил меня сна и способности логически думать. Он привез мне любовь, чтобы в очередной раз ее подарить, вновь надеясь на взаимность. И я не устояла, так как была уверена, что мы с тобой давно не принадлежим друг другу.

Прошло лето, и ты почти выздоровел, смог преодолеть тоску, переступить через проблемы. Стояли первые дни сентября. Угасающее лето. Мы сидели в уличном кафе друг напротив друга и молчали. В тот день ты решил, что нам лучше расстаться.

— Скажи, ты меня уже не любишь? — спросила я.

— Люблю, — просто ответил ты.

— Тогда зачем этот разговор?

Если бы ты сказал «нет», то все было бы гораздо проще. Но ты… Я смотрела в твои глаза, и мне до ломоты в пальцах хотелось дотронуться до твоей небритой щеки, оставить след на твоих губах.

— А ты любишь меня? — услышала я вместо ответа.

Я молчала. Знала, что нельзя молчать, что повиснувшая тяжкая пауза непозволительна, и все равно молчала. Не могла соврать, а ответа у меня не было. Ты просто встал и ушел.

Мы еще виделись несколько раз. Каждая встреча напоминала собой дурацкую игру в благородство и заканчивалась ссорой с высказыванием злых, несправедливых взаимных упреков и претензий, накопившихся за три года. Наверное, именно тогда ты укрепился в намерении уехать из родного города. Теперь тебя здесь ничто не держало.

В последнее время не могу разговаривать с людьми и смотреть им при этом в глаза. Простота душевного разговора стала мне недоступной.

Каждый раз, когда мой взгляд цепляется за внешность собеседника и задерживается на отблеске чужих глаз, я чувствую необъяснимое беспокойство. У меня начинает жутко зудеть именно то место над переносицей, где должен находиться пресловутый третий глаз. Нет, глубины познания всего сущего мне не открылись, и, скорее всего, к лучшему. Не излишки знания мешают мне нормально общаться с окружающими меня людьми — нечто другое.

То, что я обозвала стеклянным колпаком, точнее, та стена равнодушия и апатии, которой я отгородилась сначала от любимого мной человека, а потом, по инерции, от всех, ставших мне безразличными друзей и знакомых. Теперь, дабы не растирать лоб до красноты, я, словно заправский иезуит, упираюсь взглядом в переносицу своему визави при беседе, чем приношу ему ощутимое неудобство, но ничего не могу с собой поделать. Иногда, если человек мне действительно симпатичен, я стараюсь смотреть в сторону, притворяясь, что разглядываю находящиеся по соседству предметы.

Первого сентября иду на торжественную линейку в школу в роли деловитой молодой учительницы, не лишенной дара преподавания и обладающей превосходными знаниями русского языка и литературы. Такую скромную характеристику мне дала директор школы в надежде, что я проникнусь пафосом просветительской деятельности и задержусь надолго.

Познакомилась с 11-м «Г» классом, гуманитарным, который на ближайший год должен был перейти под мое чуткое руководство.

Считается, литературе отведено особое место среди прочих предметов: она должна благотворно влиять на неокрепшие души юных отроков, воспитывать их с необходимой строгостью и пробуждать в них только самые светлые и лучшие чувства. Приблизительно такого характера мысли блуждали в моей голове, спотыкаясь одна о другую, в ясный, погожий денек, с которого начинаются девятимесячные мучения жаждущих призрачной свободы подростков.

Разглядываю лица своих подопечных, пытаясь их запомнить, и мечтаю о том, какими увлекательными буду делать уроки. Долой рутину, да здравствует свобода мышления и независимость мысли!

Как там говорится? Святая простота?

Через неделю занятий я вдруг поняла, что все мои попытки сеять «разумное, доброе вечное» просто смешны. Я видела перед собой абсолютно равнодушные, незаинтересованные лица.

Что я только ни делала, лишь бы уловить в атмосфере тотальной апатии хоть искру жизни. Ссылалась на социальные сети, проводила параллели с модными современными писателями. Пыталась с ними обсуждать сериалы, модные ток-шоу и дешевые детективы. Делала сравнения с лирикой современных музыкантов, распиналась о новых театральных постановках и беседовала о статьях в молодежных журналах.

Ноль реакции.

Пусто по всем направлениям. Их НИЧТО не интересовало. Никакой надежды. Нет ни желаний, ни стремлений, ни собственного мнения. Метать бисер перед свиньями? Пожалуй, в этом занятии было больше смысла, чем в моем стремлении пробудить этих ребят к жизни.

В классе постоянно работало только несколько человек, причем поднимали руки по собственному желанию редко. Ждали, чтобы я сама пригласила к ответу. Это снимало с них проблему ответственности и права выбора. Я была указующим перстом судьбы, волеизъявление которой они принимали как должное. Остальные отмалчивались. На уроках вели себя тихо, дисциплинированно. Никто не болтал, не смеялся, не шушукался. И это было совсем ненормально. Где радость жизни, где непоседливость и энергия?

Позже я поняла, в чем дело. Эти дети просто отгородились от меня и моего кипучего энтузиазма стеклянным колпаком, тем самым, под которым я пряталась от тебя. Они не видели смысла в литературе, мои размышления звучали для них пустотой, поэтому даже не старались прислушаться к моим словам. Другие интересы.

Я — временное явление в их жизни. Они считали, что я и сама не верю в то, что говорю, потому что взрослые в основном только и делают, что врут. Этот горький опыт ими был уже усвоен, они не доверяли жизни, как одряхлевшие старики.

При всем при этом они лучше, чем я.

Эта истина далась мне тяжело. Они скрылись под стеклянным колпаком равнодушия от чужого человека, который вряд ли сыграет в их жизни хоть какую-то роль. А я? Я допустила равнодушие по отношению к тебе — возможно, единственному близкому мне и по-настоящему любимому человеку.

Я честно доработала этот год в школе и уволилась, выбрав путь секретарши.

И очень устала за это время.

А еще… В первый раз задумалась над тем, во что верю. И кто я есть.

Болезнь свалила меня неожиданно, как опытный охотник давно отлавливаемого зверя.

Еще утром, отправляясь по магазинам за новогодними подарками, я чувствовала себя прекрасно. В кошельке у меня приятно томилась приличная сумма денег, которой должно было хватить не только на дорогие знаки внимания родным, мелкие и радующие глаз безделушки друзьям, но и на что-нибудь ненавязчивое для самой себя любимой. В первый раз у меня появилась возможность просто тратить деньги, наполняя покупками красочные пакеты с логотипами супермаркетов и знать, что транжирю я свои собственные копейки.

Я была счастлива, как бывают счастливы дети в предвкушении долгожданного праздника, пахнущего хвоей и мандаринами, ожидающие с нетерпением возможности не спать всю ночь напролет и радоваться полной вседозволенности, предоставляемой им только раз в году.

Стою перед стендом с книгами. Мне всегда доставляли радость две вещи: книги и новые наряды. Слияние двух сущностей моего характера: филолога, обращенного всем своим духом к Слову, и все-таки женщины, легкомысленно застывающей перед витринами с красивой и модной одеждой. И уже знаю, какие шедевры мировой литературы перейдут с полок магазина в мою библиотеку, но продолжаю скользить взглядом по нарядным обложкам. Мне нравится вдыхать запах книжного закутка, пропитанного типографской краской и древесным духом. В эти минуты я забываю о существовании мира, находящегося за пределами этого помещения.

Я уже расплачивалась за книги, как внезапно у меня потемнело в глазах, и закружилась голова. В следующее мгновение я падаю в секундной бессознательности в чьи-то услужливо подхватившие меня руки.

— Девушка, с вами все в порядке? — надо мной склоняется молоденькая продавщица, участливо вглядываясь в мое лицо. Рядом толпятся любопытные покупатели. — Вызвать такси?

— Да, пожалуй.

Меня усаживают на стул. Смотрю прямо перед собой, стараясь пропускать мимо себя изучающие взгляды случайных людей.

Дома меня подхватывает в свои жаркие объятия лихорадка: моим подарком на Новый год стал грипп.

31-го декабря лежу на диване в гостиной, которая считается моей комнатой, с температурой не ниже 38 градусов, и не имею сил даже расстраиваться по поводу болезни. Прямо перед моими глазами на журнальном столике возвышается искусственная, разукрашенная до неприличия новогодняя елка. Она раздражает голубоватым, усиливающим ее неестественность, оттенком ненастоящей хвои и символизирует обманчивость человеческих надежд на то, что именно в новом году все изменится в лучшую сторону.

Целый день беспрестанно трезвонит телефон. Равнодушно выслушиваю поздравления от друзей и знакомых, отгородившись безразличием от их радостного настроения, чересчур жизнелюбивого веселья и двусмысленного сочувствия, за которым мне чудится одна и та же фраза: «Хорошо, что я не болею!»

Возможно, я не права, но уж слишком отчетливо воображение рисует мне картину будущего праздника, на котором меня не будет. Надя, наверное, сейчас во всю занята приготовлениями салатов и прочей праздничной снеди: у нее собирается вся наша честная компания.

Родители из-за меня отказались от ресторана и уехали за продуктами. Сестра тоже осталась дома. Предстоял семейный праздник перед разноцветным экраном телевизора. Хотелось плакать, но не было слез.

Думаю о том, что вот уже год и три месяца ты живешь в Питере. За это время ты ни разу не позвонил мне. Значит, действительно смог жить без меня.

А я все чаще страдаю от одиночества. И тоскую. И, кажется, появись у меня хотя бы один шанс, плюнула бы на свою придуманную гордость. Только бы вернуть ту начальную прелесть нашего знакомства, робость первых объятий и волнение телесного общения. Почувствовать снова необъяснимое влечение при одном только взгляде на тебя и задыхаться от наплыва эмоций при одном только твоем прикосновении ко мне.

Но ты теперь далеко. Вне моей досягаемости. И ничего не изменить.

Не могусмотреть на твои фотографии…

Сестра сидит рядом и просматривает фотоальбом, без конца со смехом показывая мне то одну, то другую фотографию. Вроде как пытается отвлечь от печальных раздумий.

— Оставь меня в покое, — прошу ее, пряча лицо в подушку. Галя, пожав плечами, захлопывает альбом именно на той фотографии, где мы стоим вместе на фоне неясного рекламного плаката. Ты почему-то, лукаво улыбаясь, смотришь в сторону, а я, зажмурив от солнца один глаз, ослепляю улыбкой объектив фотоаппарата. На мне красуется яркая цветастая майка, и в руках я сжимаю огромный букет из красно-желтых тюльпанов. Мы счастливы оттого, что вместе, и что за кадром нас ждут друзья, и что на улице Первое мая, а значит — весна. Что же нам помешало и дальше быть такими же безоблачно счастливыми?

Увы, я знаю, знаю ответ на этот вопрос, но снова и снова задаю его себе. Равнодушие, недопустимое равнодушие сгубило нас. Как только ты уехал, все потеряло смысл. Я так и не ответила тебе тогда, в кафе. Сейчас я уверена в своем ответе, но сказать мне об этом некому.

Через два с половиной часа стрелки наших домашних курантов замрут на двенадцати, и я загадаю желание, самое заветное. Главное, избавиться от уверенности в том, что оно никогда не исполнится.

— Таня? — твой хриплый голос в трубке мобильного.

— Денис? — подскакиваю с дивана и выхожу из гостиной.

— Таня! Я… в городе, — ты заметно нервничаешь, как и я. — Мы… могли бы встретиться?

— Да! Да! — поспешно отвечаю, прислоняясь к стене в темной детской, — пытаюсь взять себя в руки, так как пальцы заметно начинают дрожать.

— Тогда… открой дверь, пожалуйста.

Кажется, мое заветное желание сбылось».

Ярик внимательно дослушивает рассказ до конца. Он теперь отказывается их сам читать — ему нравится, когда я это делаю. Вслух и с выражением.

«С авторскими эмоциями», — как говорит Ярик. Лентяй!

— Он приехал к ней, да? — с надеждой спрашивает Яр.

— Думаю, даже не к ней, а за ней, — поясняю.

— Эх… — он подпирает щеку рукой. — Ну что? Будем ждать новостей?

Хмыкаю, качая головой. Вот ведь романтик!

Через два дня Ярослав врывается ко мне поздно вечером с выпученными глазами и орет с порога:

— Аня! Таня уволилась!

— Чего? — вообще не понимаю, о чем он.

— Ну, Таня. Секретарша папина. Она уволилась с работы. Вчера!

— И что? — но вообще любопытно, что произошло.

— Она уезжает. Правда, не в Питер, а в Москву. Со своим тем парнем. Аня, он приехал за ней!!!

Я медленно опускаюсь на банкетку в коридоре и растерянно хлопаю глазами. Яр опускается возле меня на корточки и спрашивает:

— Это волшебство?

6. Незолотое молчание и гештальты прошлого

У нас с Яриком шопинг. Ага, докатилась совсем: все подружки по домам с мужьями и детьми время проводят, незамужние — в активном поиске, а я… А моя компания — непристроенное детище семнадцати лет от роду, которое таскается со мной повсюду.

После женских бутиков, где Ярослав пытался проявить познания в высокой моде, за что едва не получил от меня по тыковке, мы пообедали в пиццерии (!) и теперь стоим в сетевом магазине косметики и парфюмерии — выбираем мне духи. Ладно, я и сама знаю, как все запущено.

— Может, вот эти? — Яр с деловым видом сует мне под нос литровый бутылек, воняющий ацетоном.

— Это жидкость для снятия лака. Будь добр, поставь на место, — я уже почти не реагирую. До этого меня периодически пробивало на хохот.

— Да? — мой приятель озадаченно дергает себя за челку, принюхивается, морщится и ставит флакон на полку. — Ты права, пхнет не очень.

Качаю головой, пряча улыбку. Если честно, я не устаю умиляться Ярику, и иногда мне и правда хочется, чтобы эта дитятка долговязая в объемном свитшоте с изображением Барта Симпсона и узких штанишках кирпичного цвета была моим настоящим сыном. Вздыхаю. Вспоминаю подругу, у которой подрастает отпрыск — ему сейчас десять лет, сама она в разводе, но сын уже за любой кипиш, кроме голодовки, и они вместе отлично проводят время. Я ей немного завидую… Как же хочется свою ляльку! Дочку или сына — неважно, но это будет часть меня, и, наверное, мое самое главное достижение.

— Ой, смотри! — Яр внезапно дергает меня за руку и тянет вниз, указывая на ряд бутыльков. Мы присаживаемся на корточки, и я с недоумением смотрю на разнообразный выбор дешевого мужского одеколона.

— Может, это? — мой спутник как-то странно жмется ко мне, нагибаясь все ниже и ниже, почти уткнувшись носом в мои колени. Протягивает первый попавшийся флакон с резким, удушливым запахом — таким обычно любят мужики пот маскировать или перегар.

— Думаешь, мне это подойдет? — спрашиваю не без сарказма.

— Ну… Может, тогда этот? — бормочет Ярик, пригибаясь еще ниже.

— Тебе, случаем, не плохо? — уточняю и пытаюсь встать, утянув его за собой.

— Нет! — резко отвечает мой приятель и крепко удерживает меня за руку, с наигранной увлеченностью рассматривая духи. — Вот вроде ничего.

Я смотрю на него с недоумением и бросаю случайный взгляд в сторону… И тут несколько неадекватное поведение Яра получает вполне понятное объяснение: чуть поодаль от нас стоит Агата — я первым делом замечаю ее жеребячьи острые коленки в ярко-розовых колготках. Причем девушка пристально и выжидающе разглядывает Ярика. Нерешительно переминается с ноги на ноги, словно раздумывая, что делать: дождаться, пока Яр прекратит ползать по полу и поздоровается, или уже не ждать. Потому что это чучело гороховое приветствовать Агату точно не собирается. Он уже носом зарылся в мои колени, при этом отчаянно покраснев.

— Ты идиот или как? — интересуюсь.

— Это еще почему? — бурчит Ярик.

— Встань и поздоровайся. Девушка ждет, — шиплю на него.

— Нет, — упрямо мотает головой Яр. — С какой это радости?

— А! То есть, молча вздыхать и пялиться на нее тайком лучше? — спрашиваю шепотом.

— Вот еще! — фыркает он возмущенно. — Не пялюсь я на нее! Мне вообще по фигу, — и передергивает плечами.

— Тогда тем более встань и поздоровайся, — настаиваю.

— Нет, — сопротивляется Ярик и становится уже не красным, а пунцовым от смущения.

Кошусь на Агату… Девушка чуть хмурится, поджимает губы и выходит стремительно из магазина. И на ее лице легко читается разочарование. Опа! А девица-то сама неровно дышит к моему приятелю. Хотя это понятно, думаю с гордостью, Ярик-то у меня — парень видный, симпатичный… Так. Стоп! У кого это у меня? Эх.

— Она ушла, — говорю, дергая Яра за собой. — Придурок ты! Упустил шанс наладить общение. Она явно не просто так минут пять за нами на месте топталась!

— Не хочу я ничего с ней налаживать, — Ярик отворачивается от меня, насупившись.

— Охохо, — качаю головой. — Трус ты.

Яр сердито сопит, но ничего не отвечает. Мы медленно покидаем парфюмерно-косметическую лавочку, так мне ничего не выбрав.

— Знаешь, что? — беру Ярика под локоть. — Напишу я тебе, пожалуй, один рассказ.

— Какой? — он сосредоточенно смотрит прямо перед собой.

— Не про соседей. И трудно даже сказать, какой у этой истории конец: счастливый или банальный.

— И о чем он будет?

Я задумываюсь, погружаясь на мгновения в воспоминания прошлого. Своего прошлого.

— О невысказанном. Об упущенном. О том, что молчание — не всегда золото.

***

Анины истории

Невысказанное

«— Илюш! — парень лет двадцати пяти вздрогнул и обернулся.

Лия.

Илья как обычно при звуке ее голоса почувствовал легкое волнение в сердце.

— Привет, дорогой! — девушка с радостной улыбкой спускалась по лестнице к нему навстречу, но на последней ступеньке замерла прямо перед ним, уравняв таким образом их разницу в росте. Подставила щеку с наигранно кокетливым выражением. Илья усмехнулся, качнул головой и осторожно дотронулся до нежной, вкусно пахнущей кожи губами. От знакомого аромата ее духов и запаха волос с оттенком персика закружилась голова… Как обычно. Так Лия на него действовала.

— Черт, так рада тебя видеть! — Лия вдруг стерла с лица все наигранное и, выдохнув, обвила его шею руками, прижимаясь к нему всем телом. Он подхватил ее за талию, чуть приподнимая, и на несколько секунд позволил себе так замереть, спрятав лицо в ее длинных светло-русых волосах.

— Я тоже, — наконец произнес он, отпуская ее.

— Давно приехал?

Они стояли на лестничной площадке здания крупнейшего в городе медиа-холдинга, где оба работали: Лия — журналистом в модном женском журнале, он — фотокорреспондентом в общественно-политической газете. Илья часто разъезжал по командировкам, иногда довольно длительным. Вот из одной такой — по городам и весям России — только что вернулся. Пару часов потратил на то, чтобы слить отснятый материал для обзорной статьи, которую планировалось растянуть на десяток номеров. И теперь собирался домой — отоспаться с дороги. Специально к выходу пошел в обход редакции Лии, чтобы не столкнуться с ней, но…

Не то чтобы Илья избегал Лию, но видеть ее в последнее время было трудно. Недавно Лия между делом сообщила, что Максим — ее парень — сделал ей предложение. И она согласилась — теперь пребывала в предсвадебных заботах. А это означало одно — вскоре даже с мечтами о ней можно распрощаться.

И как так вышло, что зная ее вот уже шесть лет, будучи влюбленным в нее вот уже шесть лет, он так и не признался ей. А теперь и смысла нет. Поздно.

Лия была старше Ильи на пару лет, и познакомились они, когда ему только-только исполнилось девятнадцать, а ей — двадцать один год. Она училась на журналистике и уже работала в молодежном журнальчике, он же маялся дурью на физико-математическом, понимая, что поступил туда не по велению сердца, а по настоянию родителей, и оттого томился, кое-как сдавая зачеты и экзамены. Илья фотографировал, наверное, лет с десяти, и отчаянно мечтал сделать фотографию своей профессией. Причем его привлекали именно репортажные съемки. И наткнувшись в киоске на первый городской молодежный журнал, рискнул предложить главному редактору свои услуги. Так и познакомился с Лией.

Воспоминания о ней распадались на куски. На отдельные обрывочные эпизоды.

— Всем привет! — Илья вошел в офис, разделенный перегородками, и смело поздоровался с не особо заинтересованными в новом коллеге сотрудниками редакции. — Где я могу найти Лию?

— Там, — махнула рукой куда-то в сторону девушка-дизайнер, не отрывая напряженного взгляда от экрана компьютера. «Видимо, верстает что-то срочное», — подумал он, взглянув мимоходом на монитор — там «висели» открытый пасьянс «Паук» и переписка в скайпе. Илья хмыкнул и прошел в указанном направлении.

Сначала он увидел аккуратные босые ступни с ярко-розовым маникюром, лежащие на столе, затем стройные ноги и только потом — лукаво прищуренные глаза, следящие за его удивленным взором, и чуть насмешливую улыбку на крупных губах.

— Ты новый фотограф? — раздался веселый голос.

Илья кивнул, растерявшись. Лия не била наповал красотой: широкоскулое лицо, светлые, всего на тон темнее волос брови, нос с горбинкой, но глаза… Серо-голубые, миндалевидные, живые — через них словно транслировался безудержный источник космической энергии. И сама вся маленькая — не больше метра шестидесяти, как будто игрушечная. Она была одета в широкую цветастую майку, сползающую на одно плечо, и защитного цвета коротенькие шорты — стоял неожиданно жаркий июнь.

Стол Лии был завален распечатками статей, журналами и в целом находился в полном беспорядке, на экране монитора с загадочным выражением на лице красовался Гари Олдман, а у нее за спиной на стене висел большой плакат из «Бешеных псов».

— Ну, пошли кофейку, что ли, выпьем? — резво соскочила со стула Лия, вдела ноги в шлепки, схватила объемную сумку и стремительно направилась на выход. Илья поплелся следом за ней.

Около двух часов они просидели на летней веранде кафе неподалеку от редакции, выпив, наверное, пять чашек кофе… Болтали. Обо всем на свете. Захлебываясь словами, перескакивая с темы на тему, давясь смехом и обмениваясь понимающими взглядами. Лия была своей в доску — интересы сходились, буквально, по каждому важному для Ильи пункту. При этом она нисколько не кокетничала, не флиртовала, вела себя просто и естественно, как будто они уже сто лет знакомы, и секретов и запретных тем между ними быть не может.

Потом Илья долго провожал Лию до дома: они останавливались то посреди проспекта, то возле набережной озера, то перед витриной магазина. И никак не могли разойтись, стоя перед ее подъездом. Обменялись номерами телефонов, обсудили план совместной работы на ближайшие дни.

Назад Илья шел словно в тумане. Все вокруг казалось смазанным, расплывчатым — не в фокусе. Лия вскружила ему голову, лишив ясности рассудка. И то чувство, которое мгновенно вспыхнуло в его сердце, было отличным от тех, что он раньше испытывал к девушкам: Илья не мечтал затащить ее в постель или присвоить себе. Его грела лишь одна мысль о том, что она есть. И теперь они вместе работают. Торопиться некуда — можно смаковать общение с Лией в предвкушении чего-то большего.

Одного Илья не учел… Что Лия может уже с кем-то встречаться. И даже больше… Что даже с кем-то встречаясь, она магнитом постоянно может притягивать к себе множество заинтересованных в ней парней.

Харизма… Кажется, так это называется.

Саши, Сережи, Васи, Вани, Миши, Кириллы, Максимы… Куча парней-приятелей, которые без конца звонили ей, куда-то звали, приходили в редакцию. Лия никого из них не выделяла, со всеми общалась чисто по-дружески, будучи на редкость какой-то правильной. Но легче от этого не становилось, потому что Илья стал частью всех этих вечно роем вьющихся рядом с ней ребят.

Один из многих, к кому Лия относилась ровно положительно. С улыбкой, с человеческим интересом, без двусмысленности.

Любовь Ильи к Лии постепенно переросла в некую молчаливую одержимость.

Слишком много мучительных моментов, когда она, к примеру, в толпе народа на фестивале хватала его за руку, чтобы не потеряться, клала голову на плечо и дремала на каком-нибудь скучном мероприятии, стояла, облокотившись сверху на спинку кресла и почти соприкасалась с ним щекой, комментируя отбор фото. Достаточно чуть повернуть голову и можно коснуться ее губ. Так близки и недостижимо далеко.

Илья не без облегчения выдохнул, когда журнал обанкротился, штат распустили и вроде как их пути-дороги должны были после этого разойтись.

Не разошлись. Лия позвонила ему через пару дней и предложила вместе сходить на собеседование в холдинг: там постоянно шел набор штатных сотрудников в многочисленные и разные по профилю издания. Илья согласился. Оказалось, что не видеть ее гораздо труднее, чем видеть.

Их приняли: Лию с распростертыми объятиями взяли на должность ведущего журналиста и выпускающего редактора, Илью — штатником-фотокорром на несколько газет. Теперь они значительно меньше проводили времени вдвоем, но зато в традицию вошли каждодневные совместные обеды и бесцельные прогулки после работы.

Как будто между ними существовала некая прочная нить, которую никак не удавалось перерезать.

Иногда в минуты полного отчаяния, изнывая от тоски, Илья оставлял на стене ее профиля в ВК откровенные песни с почти прямым признанием в любви.

«Что ты этим хочешь сказать, ммм?» — писала ему Лия и смайлик с подмигиванием.

«Ничего, просто отличная вещь», — обычно отвечал он, как всегда испуганно пряча сердце под замок, потому что стать одним из числа многочисленных поклонников не хотел. Не хотел услышать отказ и потерять возможность быть с ней рядом. Хотя бы в качества верного приятеля. Собачки на поводке, готовой броситься по любому зову хозяйки хоть на край света.

Френдзона — смиренно принимал он свое положение и отшучивался с независимым видом от неудобных вопросов близкого друга Андрюхи, который удрученно качал головой, наблюдая за его метаниями, и бурчал: «Да просто переспи с ней и успокойся!»

Однажды Лия потащила его с собой в какой-то «классный» стоковый магазинчик в маленьком подвальчике. Вместо обеда.

Набрала кучу барахла на примерку и скрылась за шторкой, которая оставляла существенную щель. Илья всеми силами старался не подглядывать, но глаза сами возвращались к отрезку предательского зеркала, где девушка, стоя к нему лицом, разглядывала свое отражение в очередном платье. Потом решительно стягивала его, обнажая грудь без бюстгальтера — она их редко носила, со смехом признаваясь, что это невероятная пытка. Илья видел ее нагую спину, белые трусики и поджимал губы, чувствуя, как неуютно становится в области паха, когда натыкался взглядом на небольшую упругую грудь.

Это видение сводило с ума ночами, и ни одна случайная подружка на раз не могла его перебить, стереть, уничтожить. Как же часто Илья представлял, что заходит в тот день в примерочную, обнимает Лию со спины, целует за ухом, скользит руками по ее плоскому животику, выше — стискивает, мнет… А она разворачивается к нему, смотрит своими озорными серо-голубыми глазами и шепчет: «Давай прямо здесь!»

Давай, конечно, давай! И кончал в сжатый кулак, презирая себя за эту слабость.

Два года назад перед новогодним корпоративом Лия заглянула к нему в редакцию, поманила пальцем и спросила, когда они обменялись опять-таки традиционными поцелуями в щеку:

— Будешь моим кавалером?

— А как же твой парень? — усмехнулся Илья, внутренне замирая.

— Он не может, — она поморщилась. — Мы поссорились. И вообще… Не знаю, похоже, это конец.

— Буду, — с улыбкой произнес Илья.

Волшебный вечер.

Илья ждал Лию у подъезда, где жили ее родители. Девушка вылетела в светлой шубке, из-под которой виднелась пышная юбка коктейльного платья нежно-синего цвета, с красиво уложенными в локоны волосами, при полном мейк-апе. Распространяющая дурманящий аромат цветочно-фруктовых духов.

— Привет! — Илья наклонился к ней для стандартного невинного касания губами щеки, но Лия, широко улыбнувшись, обхватила его за подбородок наманикюренными пальцами и чмокнула в уголок рта. Вроде в шутку, вроде не всерьез. Но он успел прихватить ее нижнюю губу и удержать на мгновение.

— Вау! — Лия без смущения отстранилась от него. — Кораблев, ты чего это?

Илья пожал плечами, подставляя локоть.

Лия, когда они вошли в холл ресторана, где проходил корпоратив, сжала его ладонь и, не обращая на многозначительные взгляды коллег в их сторону, больше ее не выпускала. Они сидели за банкетным столом вместе, пили, ели, смеялись, даже несколько раз станцевали, приняли участие в дурацких, но смешных конкурсах. И все это время Илья чувствовал ладонь Лии в своей руке. Перебирал ее пальцы, гладил их, и эти нежные прикосновения были самым большим секретом, который таковым не являлся — все было написано на счастливых лицах.

Идиллия закончилась на выходе из ресторана. Илья мечтал о том, как сейчас предложит Лии поехать к нему, и больше не будет тянуть — очевидно же, что она в его руках. И между ними уже искрит!

Но на стоянке такси Лию ждал ее парень Максим с букетом роз и покаянным видом. Она мгновенно растерялась, выпустив руку Ильи и сделав шаг в сторону. Будто они не вместе, а так — случайно оба решили пойти домой.

— Подожди меня, — с виноватым видом бросила Лия и подошла к Максу. Илья выдержал минут пятнадцать. На большее его не хватило: видеть, как лицо Лии теряет решительность под уговорами ее бойфренда, как она беспомощно оглядывается на него, словно не зная, что ей делать, как поступить. Если бы Илья был ей нужен — Лия не сомневалась бы.

В ту ночь Илья просидел до утра, сжав виски ладонями. Голова пульсировала от беспокойной, ноющей боли, к горлу поднималась тошнота, а сердце снова смирялось с позорным поражением.

Судьба сжалилась над ним. Главный редактор ведущей общественно-политической газеты холдинга оценил снимки молодого фотокорреспондента и предложил перейти к нему в штат на постоянку, но предупредил, что с этого момента о покое можно забыть: выдернуть и отправить в любую точку страны и за ее пределы могут даже ночью.

Илья с облегчением согласился: это движение, это новая жизнь, опыт и возможность избавиться от навязчивых чувств к Лии.

Их встречи сократились до минимума. Иногда Илья не видел Лию месяцами. И пока не видел — разум очищался. У него даже появилась постоянная девушка — Соня, милое круглоглазое создание восемнадцати лет.

Но невыстраданное, невысказанное не давало покоя, стоило Илье встретиться с Лией в коридоре холдинга. Наваждение возвращалось с утроенной силой.

И кульминация…

2-го января Илья валялся на диване в полудреме у Андрюхи в загородном доме его родителей. Новый год отметили в таком кураже, что сейчас Илья вряд ли вспомнил бы свою фамилию. Благо, никто не спрашивал.

К вечеру ожидались новые непонятные гости, половины из которых — Илья был уверен — его друг сам не знает. Приятели приятелей, знакомые знакомых. В соседней комнате на первом этаже глухими битами гукала музыка, слышался ленивый Андрюхин бас. Кажется, хлопнула входная дверь. Значит, заявилась компания.

У Ильи не было сил хотя бы один глаз открыть — не то чтобы встать и поздороваться.

— Ты живой? — неожиданно услышал он знакомый веселый голос над собой.

Лия!

— Привет, — удивленно выдохнул Илья. — А ты что здесь делаешь?

— Без понятия! — фыркнула Лия. — Серьезно, не знаю. Мы с Максом с 30-го декабря не просыхаем. Как твои делища, комрад? — она присела на край дивана.

— В порядке? А твои? — Илья всматривался в ее лицо, прислушался к себе. И отметил, что спокоен.

— Хорошо. Вроде все хорошо, — но Лия почему-то поморщилась. — Соскучилась по тебе… Дико, — тихо добавила она.

— И я, — пробормотал Илья. Сердце сбилось с ровного ритма — рано обрадовался. Все еще по уши в нее влюблен.

— О, вы здесь? — в гостиную заглянул Андрюха. — Народ, давайте здесь тусить.

И через мгновение вечеринка набрала обороты, заполнив шумом гудящих голосов комнату. Илья прикрыл глаза — ничего не хотелось: ни общаться, ни пить. Только одно удерживало его здесь: пристроившаяся поверх его ног Лия, которая время от времени словно невзначай, незаметно поглаживала его руку, переплетаясь с ним пальцами.

Илья то и дело проваливался в невнятное забытье, забывая о том, что вокруг есть сторонние люди. И среди них — его девушка Соня и парень Лии Макс. И не заметил, как все закончилось и в гостиной погас свет. То ли все разъехались, то ли ушли на побережье пускать фейерверки.

Илья, боясь разрушить морок, лишь чувствовал горячие губы Лии, ее руки, медленно раздевающие его.

— Люблю тебя! — наконец не выдержав, прорычал Илья и перевернул девушку под себя. — Так давно и сильно люблю.

— Я тебя тоже, Илюша, — голос Сони. Илья резко открыл глаза и едва сдержал разочарованный выдох. Не она… Это не она его целовала.

А после новогодних праздников Лия чужим, неживым голосом, не глядя в его глаза, сообщила, что Макс сделал ей предложение, и она согласилась. Событие назначено на середину июля.

— Я не прошу тебя стать нашим фотографом на свадьбе, — произнесла Лия в конце, — но буду рада видеть тебя в качестве гостя.

— Я буду вас фотографировать, — с мазохистским удовлетворением бросил Илья. А про себя подумал: «Хуже уже не станет».

Лия не знала, зачем она согласилась на предложение Макса. Наверное, от безысходности. Шесть лет ждать человека… Устала.

От его нерешительности, от его жадных взглядов, нелепых признаний через музыку и очередного молчания в ответ на, казалось бы, прямой вопрос.

Может, ничего и нет между ними. И Лия сама себе нафантазировала ту моментально вспыхнувшею в летнем кафе любовь, когда смотришь на человека и понимаешь, что вот оно… Твое.

Еще в редакции, издалека приметив идущего к ней высокого, чуть сутуловатого темно-русого парня со смешным, чуть буратинистым носом и большим ртом, прищуренными зелеными глазами и милой ямочкой на подбородке Лия замерла в предвкушении чуда. Ей понравилась его клетчатая рубашка с короткими рукавами, обычные джинсы, белые, поношенные «конверсы» и перекинутая через плечо сумка. Он выглядел простым и понятным в этом несложном наряде.

А имя — Илья — прокатилось медом по языку.

Классным, Илья был классным во всех отношениях парнем. И Лия верила, что рано или поздно они будут вместе.

Очень долго верила. Но почему-то не Илья предлагал ей встречаться, приглашал на свидания и оказывал настоящие знаки внимания. Илья был сдержан и каждый раз немного дергался, когда она в очередной раз пыталась дать ему понять через прикосновения, взгляды, что очень ждет его.

Лия держала Илью, не упуская из виду. Изнемогала от его холодности и недосказанности во всем. Зачем отвечать своему приятелю в «Живом Журнале» на его предложение пригласить вечером в компанию «свою журналисточку» безнадежным: «Если бы она была моей», но при этом, когда она в лоб спрашивает: «Ты занят вечером?», пряча глаза, бросать: «Да». Зачем?

Лия его не понимала, ведь ясно же, что их тянет друг к другу. В холдинге поначалу их все считали парочкой, пока с удивлением не увидели Лию с Максом — настойчивым, нахрапистым парнем, который год пробивал стену ее равнодушия. Лия сдалась под его напором, потому что томиться в одиночестве больше не было сил.

Как отреагировал Илья? Да никак. Принял ее нового парня как очередного приятеля.

Лишь однажды на корпоративе Лии показалось, что дело сдвинулось с мертвой точки. И сейчас они обязательно объяснятся и проведут ночь вместе, а наутро не расстанутся, признав свои чувства. Но… Чертов Макс!

Лия порвала с ним накануне, но он не собирался просто так отступаться. И пока они объяснялись — Лия пыталась растолковать этому козлу твердолобому, что не любит его — Илья ушел. Не дождался, несмотря на то, что она просила не оставлять ее.

Глядя на пустое место, где только что стоял Илья, Лия внезапно разрыдалась. Слезы рекой катились из глаз, тушь щипала, разъедала — она растирала ее по лицу и понимала, что это истерика. Макс увез ее к себе домой, отпоил чаем, долго успокаивал, убеждая, что все у них будет хорошо.

Лия снова приняла его любовь.

Потом у Ильи появилась Соня — беспардонно хорошенькая, смазливая девчушка с черными, отливающими глянцем волосами, большими наивными глазами и капризными пухлыми губками. Полная противоположность Лии.

И она не без облегчения смирилась с тем фактом, что последнее время они видятся с Ильей крайне редко. Потому что при встрече хотелось отвесить ему пощечину.

Только любовь к Илье не проходила, не остывала, не забывалась. Он часто ей снился, и в этих снах они были вместе. Причем атмосфера и все происходящее там было настолько реальным, что Лия порой начинала думать о том, а где на самом деле ее подлинная жизнь?

Лия никак не ожидала, что 2-го января, подорвавшись в гости «к какому-то чуваку», попадет в итоге на вечеринку к лучшему другу Ильи — Андрюхе. Тоска придавила резко — один взгляд на уставшего, притулившегося на диване парня, чьи отросшие волосы скрывали пол-лица.

«К черту все, к черту! Надо поговорить. Хотя бы раз. Просто поставить точку, если это все — мои безумные фантазии!» — бормотала себе под нос Лия, сбежав с пляжа, где они шумной толпой пускали фейерверки. Илья не пошел, кажется, крепко заснув. Но весь вечер он отвечал на ее тайные рукопожатия. Лия должна с ним поговорить! Уже не до гордости. Пусть скажет прямо ей в лицо, как относится к ней, что чувствует…

Но на пороге комнаты Лия замерла, с трудом принимая то, что видит: Илья ласкал свою Соню и шептал ей, как сильно и давно ее любит.

Лия выскочила, как ошпаренная, в холл, прислонилась к стене. Медленно сползла вниз, закрывая лицо руками. Ох, какой только что глупости ей удалось избежать! Дурочка, как она же дурочка!

— Да, — ответила Лия на пылкое предложение Макса прекратить уже бегать от судьбы и пожениться. Ей двадцать семь. Чего еще ждать? Есть человек, который ее любит, а то, что она всего лишь привыкла к нему… Может, и к лучшему. Разве любовь принесла ей радость?

И, пытаясь не выдать своих чувств, не глядя в глаза, пригласила при встрече Илью на свадьбу. Хуже уже не станет, а проигнорировать человека, который шесть лет был другом, малодушно.

Свадьбу отгуляли на славу — весело, не без приколов и нелепых накладок.

Лия без конца растерянно улыбалась, не веря происходящему. Смотрела в объектив фотокамеры Ильи и делала вид, что счастлива. Хотя хотелось подойти к нему, тряхануть за плечи и бросить в спокойное лицо: «Да пошел ты! Пошел ты!»

Тесной компанией друзей остались на второй день в загородном отеле. Ранним утром Лия, с развалившейся прической, кутаясь в старую растянутую кофту, в свободных джинсах сидела в беседке и, сжимая в руках кружку с горячим чаем, смотрела бездумно на цветущие кусты роз.

«Все образуется, — уговаривала она себя. — Стерпится-слюбится», — услужливо подсовывала память мамино любимое выражение.

— Не спишь? — рядом с ней присел Илья, достал пачку с сигаретами.

— Не сплю, — согласно качнула головой Лия.

— Все хорошо? — он слабо улыбнулся.

Лия обернулась к нему, поджала губы и кивнула. Илья вдруг отложил в сторону пачку, обхватил ее подбородок пальцами и стремительно поцеловал — очень нежно, чисто, чуть лаская губами. Первый поцелуй… Наутро после брачной ночи с другим человеком.

— Что… Что ты делаешь? — болезненно поморщившись, почти задыхаясь, спросила Лия.

— Прощаюсь с тобой, — тихо произнес Илья. Он прислонился своим лбом к ее, прошелся ладонью вдоль ее шеи. — Извини за это несвоевременное и уже ненужное признание. Знаю, что для тебя я всегда был только другом, но… Лия, я люблю тебя. Прости, — он отстранился и, не дав ей опомниться, покинул беседку.

— Мать твою… Илья… — Лия закрыла лицо руками, застыв. И в следующий момент расхохоталась. — Да пошел ты… к черту, — слез больше не было.

Оставалось только смеяться».

— Это плохой рассказ, — Ярик сердито смотрит на меня. — Что это вообще? Зачем ты его мне написала?

— А ты не понял? — поднимаю на него глаза.

— Я? Я все понял! — Яр подскакивает с дивана. — Но, Аня, я боюсь, — он подходит к окну. — Она слишком красивая.

— Дружочек, не в красоте дело, — качаю головой. — Важно, как бы сказать, единение душ. Но если ты хотя бы не начнешь общаться с Агатой, то никогда не узнаешь, возможно ли оно между вами. В следующий раз просто поздоровайся и сам увидишь, что будет, — улыбаюсь, вспоминая переминающуюся с ноги на ногу девушку в розовых колготках, которая с надеждой не сводила глаз с Ярослава.

— Ладно, — решительно кивает головой мой приятель. — Хорошо. Ань… Скажи честно, этот рассказ… Он о тебе?

Я ерошу волосы на затылке, усмехаюсь:

— Нет. Эта та история, которая со мной так и не произошла.

— Ты до сих пор его любишь? — каким-то ревнивым голосом интересуется Ярик.

— Аахахаха… Яр, боже! Это всего лишь рассказ!

— А, ну ладно, — успокаивается мой приятель. — А то… Скоро же отпуск, — бормочет он себе под нос и выскакивает из комнаты.

Вздыхаю.

Илья…

Любовь, которая так и не случилась. А сейчас он живет в столице, женат на Соне, воспитывает двухлетнего сына, разъезжает по всему миру. И, наверное, уже и думать забыл обо мне.

Что хорошо. Прошлое нужно оставлять позади.

7. Папа моей мечты и работа над ошибками

Мы с Яриком на пару висим на балконных перилах и разглядываем прохожих внизу. Скоро я у него, кажется, все привычки позаимствую.

А, хотя ладно. У меня сегодня отличное настроение — я наконец-то дописала несчастный роман, давшийся мне потом и кровью, но, к сожалению, не теми, что у Булгакова, скорее, сейчас Донцова икает, перебирая тех, кто может ее так долго вспоминать добрым словом. Дописала, отправила в издательство вместе с прощальным письмом и неподписанным договором.

Не знаю, какое они примут решение — пойдут на мои условия или пошлют куда подальше, но у меня на душе как-то бесшабашно хорошо и спокойно. Словно удавку с шеи сорвала и теперь могу свободно дышать. Будущее выглядит туманным и расплывчатым и оттого неожиданно прекрасным. Давно я себя так не чувствовала — будто и правда начала жизнь с чистого листа.

— Вот теперь я наглядно вижу демонстрацию выражения: «Сиять, как начищенный пятак», — замечает с довольной улыбкой Ярик, жмуря глаза от солнца. Погода стоит великолепная — в такую на моря, конечно, надо ехать или озера! Что несколько удивительно: обычно начало июня у нас бывает дождливым.

— Да… — тяну. — Жизнь хороша и жить хорошо! Эй, смотри! — киваю ему на высокого парня под тридцать с сигаретой в руках, показавшегося на балконе противоположного нашему дома-близнеца.

— Ну? — насупился Яр. — И что?

— Подожди, — не обращаю внимание на его ревнивые нотки в голосе — Ярик в последнее время блюдет меня, аки Цербер на посту в царство Аида. Меня это забавляет: все к встрече с папой готовит, Купидон недоделанный.

Я, конечно, не против, но как человек взрослый и все-таки кое с каким опытом за плечами понимаю, что это, скорее, останется неким шапочным знакомством: из серии… Честно говоря, понятия не имею, из какой серии, потому что: «А я да, я дружу с вашим сыном» звучит как-то стремно. И если Ярик считает меня клевой, то Николай Валентинович может иметь свои представления о «клевости», и вряд ли в них впишется разведенная бабенка без работы, одевающаяся, как подросток, которая к тому же курит и любит до утра сидеть за компьютером в полной оторванности от реальности. Плюс ко всему, он все-таки мужчина в статусе, хорошо зарабатывает… Думаю, и без меня найдутся претендентки — помоложе, посимпатичнее и понахрапистее. Мне хоть и интересно взглянуть на него и пообщаться, но притворяться идеальной женщиной — лень. Пройденный этап.

В корне неверная позиция, гарантирующая мне веселую одинокую старость, но… Не знаю, может, я еще просто от развода с Мишаней и его мозговыноса не отошла.

— А теперь смотри! — киваю на соседний от меня балкон, куда вышла девушка лет двадцати пяти с кружкой кофе. Она опирается на перила, замечает нас, кивает, здороваясь, и переводит взгляд на парня из соседнего дома. Тот, увидев ее, вдруг улыбается и салютует. Ее губы тоже расплываются в улыбке — она показывает ему кружку с кофе. Парень — отставленный большой палец, мол, класс! И так они стоят некоторое время, обмениваясь смешливыми взглядами, после чего девушка пожимает плечами, мол, пора идти. Ее визави прощально вскидывает руку и тоже покидает балкон.

— И что это была за пантомима? — интересуется Яр.

— Не знаю, — усмехаюсь, — но я наблюдаю такую картинку едва ли не каждый день. Они выходят каждый на свой балкон, вот так вот молчаливо общаются и расходятся. Все. И, похоже, даже не знакомы.

— Так напиши рассказ, где они познакомятся, и дело с концом, — зевая, подает идею Ярик.

У него началась пора выпускных, а затем — сразу вступительные в университет, и он жутко не высыпается — готовится. Поэтому, в отличие от меня, сильно не в духе последние дни. Нервничает — боится отца подвести и провалиться. И вроде по-прежнему целыми днями торчит у меня, но, как правило, сидит в гостиной на полу, обложенный учебниками и конспектами, и отвлекается только на поесть. Я-то ему ничем помочь не могу — разве что по русскому языку и литературе поднатаскать да морально поддержать — в точных науках не сильна, а на них у него упор идет. И жалко мне мою дитятку великовозрастную, но понимаю, что это важный этап становления его как личности, и ему все равно надо пройти через него.

— Какой смысл в этих «гляделках»? — спрашивает Ярик скептически.

— Романтика? — предлагаю свой вариант. — Познакомятся и выяснится, что они друг другу не интересны, а так… Каждый день начинается со сказки!

— Кто-то меня поучал, что недосказанность — это плохо, — напоминает Яр.

— А кто-то обещал заговорить с Агатой, — шпилю его в ответ.

— Я заговорю… Я вчера… почти поздоровался с ней, — бормочет он, мило покраснев.

— Почти — это как? — ехидничаю.

— Ну… Она шла навстречу, и я ей… кивнул.

— Кивнул с сердитой мордой, засунув руки в карманы, и, небось, еще и ускакал сразу бешеным мустангом в туман, не дождавшись ответа? М? — уточняю, толкая его вбок.

— Что-то вроде того, — признается виновато Ярик.

— Ладно, будем считать — первый блин комом, — обнимаю его за плечи. — Ты главное пробуй, пробуй! В следующий раз рискни улыбнуться там, открыть рот и сказать: «Привет, Агата!»

— Да хватит тебе издеваться! — бурчит мой приятель, а я смеюсь. — Слышь, а что это там такое? — он указывает пальцем на набережную реки, где недавно открылось новое летнее кафе. — Бассейн, что ли?

— Да, — киваю. — Надо же, — присматриваюсь, — и лежаки с зонтиками!

— Пойдем, а? Пойдем? — принимается скулить Яр. — Купаться-купаться-купаться! А то я с ума сойду от этой учебы!

— Коктейль под зонтиком… — выдыхаю. — Пошли! Тебе и правда не помешает немного отвлечься.

Кафешка оказалась фантастической: вдоль набережной стоят ротанговые столики с плетеными креслами и льняными циновками на них, под парусиновыми навесами, по центру — два бассейна: для взрослых и малышни с небольшими водяными горками, джакузи, вокруг — лежаки с зонтиками и низкими столиками с подставками под стаканы и бокалы… Официанты бегают, с кухни пахнет чем-то вкусно жаренным на гриле, чисто, опрятно, а территория огорожена не забором, а цветущими кустарниками. Красота!

— Шашлык будешь? — спрашиваю у мгновенно повеселевшего Ярика.

— Да! — хрюкает от вожделения Яр, уже стягивая с себя футболку и переминаясь с ноги на ногу перед заманчиво голубой, прохладной водичкой. Я невольно окидываю взглядом его стройное, поджарое тело, но еще с подростковыми угловатостями. Если распускать себя не будет — вскоре превратится в очень красивого мужчину.

— Нам две порции шашлыка из свинины, один безалкогольный «Мохито», а второй… алкогольный! — тощенький официантик в симпатичной форме понимающе кивает, улыбается и исчезает.

Яр встает на изготовку, чтобы занырнуть в бассейн, как вдруг начинает трезвонить его мобильный.

— Да, пап! Привет! — его голос теплеет. — Нет, я рядом. В окно выгляни! Видишь, кафе с бассейном? Мы с тут с Аней! Придешь, да, придешь? — разве что виляющего хвостика не хватает. Фыркаю, качнув головой, разоблачаюсь до купальника, но тут же заматываюсь на манер греческой туники в парео.

— Прикинь! Папа официально в отпуске! — радостно заявляет Ярик. — Будет помогать мне с поступлением! Специально подгадал!

— Это хорошо, — киваю, укладывая свою стонущую от наслаждения тушку на лежак.

— Он сейчас придет к нам! — возбужденно добавляет мой приятель.

— Угу, — киваю… И вдруг сажусь ровно. — Что, значит, сейчас придет?

— Ну, с нами посидеть… Надо ему тоже шашлык заказать! — и машет, паршивец, рукой официанту, а я растерянно поправляю оранжевую панамку с широкими полями. Нет, ну кто так делает! Я без макияжа — даже ресницы не накрашены, купальник у меня — так себе, средней паршивости, парео это… идиотское. Панамку лучше вообще не снимать — на голове полный бардак. Я же из дома вышла по принципу: «В тапочках на босу ногу до ближайшей помойки»!

Яру-то моих душевных мук не понять — вон, бултыхается в бассейне как ни в чем не бывало… Сволочь малолетняя! Ладно, чего уж теперь… Замираю на лежаке в картинной позе, спрятав глаза под солнечными очками.

Жду! Николая Валентиновича!

— Па! — орет Ярик, неожиданно вылезая из бассейна и вприпрыжку бросаясь к…

Ээээ… Ммммм… Н-да.

Я даже про позу красивую забыла и очки от удивления приспустила, приподнявшись с лежака, потому что… Кхм, этот «Николай Валентинович» максимум тянет на Николая без всяких отчеств, и рослым породистым мужчиной в дорогом костюме там не пахнет вообще!

К нам навстречу подпрыгивающей походкой, чуть косолапя (зуб даю!), идет нечто с каштановыми, как у Яра (и на этом их сходство заканчивается), волосами, почти достигающими плеч, заложенными за уши, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, из-под которой виднеется черная растянутая футболка с изображением — вот сейчас сядьте — Дарта Вейдера с подписью на русском языке (!): «Люк, ай эм ёр фазер!» и в узких (у сына, что ли, одолжил?) темных джинсах, сплошь облепленных опилками. Ах да, еще он в кедах. Со звездочками. И этому мужчине за сорок??? Он директор???

— Пап, знакомься, это Аня! — представляет меня Яр своему отцу. — Аня, это мой папа Коля!

Мы замираем с «папой Колей» друг напротив друга, вперившись изучающими взглядами, и вот благожелательности от человека напротив я не ощущаю. Скорее, наоборот — меня сканируют с откровенным недовольством. Что меня задевает, поэтому я также бесцеремонно смотрю в упор на него.

В общем… Папа Яра, скажем так, ростом не вышел — глаза у нас на одном уровне оказались, с косой саженью в плечах тоже не задалось — телосложением он чуть крупнее меня. И сын на него мало похож. Видимо, в маму уродился. Ибо Ярик, может, и не красивый, как модель с обложки, но определенно хорошенький: с правильными чертами лица, глазюки большие, темные, резко очерченные брови, ровный нос, губы аккуратные, у Николая же внешность — сложная.

Широкие татарские скулы, брови вразлет, нос как будто высокомерно задран и при этом слегка… ммм, крючковат, тонкие поджатые губы, глаза… Пожалуй, выдающиеся: чистого лазоревого цвета и пронзительные. Под их прицелом мне как-то сразу неуютно становится. Я даже на секунду отвожу взор, но тут же возвращаюсь к ним. Гипнотизируют, если честно. Наверное, вот ими он и способен покорить. Если бы не смотрел на меня сейчас с молчаливым осуждением.

А я что? А я ничего. Сам тоже… не Дэвид Бэкхем. Поправляю на автомате парео, но оно предательски скатывается вниз. «Папа Коля» ползет по мне взглядом вслед за поганой тряпкой, застревая где-то в области груди. Ну… Она у меня есть, для интересующихся — размер второй, полноценный.

— Добрый день! — наконец решаюсь прервать затянувшуюся паузу. — Приятно познакомиться, — и протягиваю руку.

— Ну вы тут общайтесь! Я купаться! — бросает Ярик и снова плюхается в бассейн.

— Что вам нужно от моего сына? — неожиданно приятным баритоном задает отец Ярослава не совсем понятный мне вопрос.

— То есть? — отступаю на шаг назад и тянусь за парео. Что-то мне не нравится его тон.

— Он еще мальчик, а вы — взрослая женщина! Вам сколько? Тридцать пять? Тридцать шесть лет? Неужели нельзя было постарше кого-нибудь себе найти! — проговаривает Николай тихим голосом с нотками едва сдерживаемого бешенства. А я от такого хамства хлопаю растерянно глазами? Тридцать пять??? Мне?

— Вообще-то, — отвечаю ему,злясь, — мне двадцать семь! — вот зачем вру, а? — И ничего мне от вашего сына не нужно! — соображаю, что возраст — фигня, а вот то, что он мне предъявляет…

— Значит так, давайте, я вам дам денег, и вы отстанете от Ярослава. Навсегда, — несет дальше ужасающую ахинею Николай.

— А давайте я вам денег дам! — вспыхиваю. — И вы на эти деньги ко врачу сходите — голову подлечить! Вы, вообще, соображаете, что несете? — ставлю руки в боки. — В отличие от вас, Ярик — нормальный, здоровый парень с правильными ориентирами по жизни. И мы с ним просто дружим, потому что вам, видимо, до него дела нет! А пацан, вон, без вас все время скучает!

— Да что вы можете знать о наших с сыном взаимоотношениях? — вдруг морщится отец Яра, словно от сильнейшей боли.

— Я? Я все знаю! Потому что он только о вас и трындит целыми днями, а вы… вы… такое… про него думаете! — я аж захлебываюсь и словами, и эмоциями.

— Да что это за дружба такая — между мальчиком и… вами? — продолжает гнуть свою линию Николай.

— Обычная! А если вас это так сильно беспокоит — что ж вы раньше не озаботились, а?

— Аня… Папа… Все в порядке? — к нам подходит мокрый Ярик и озадаченно смотрит на наши разъяренные лица.

— Да, Яр, все в порядке, — отвечаю. — Вы тут отдыхайте с папой, а я пошла. Не буду вам мешать! — и зыркаю гневно из-под очков на Николая. Подбираю парео, натягиваю шорты и майку и удаляюсь с гордо поднятой головой под слабые возражения расстроенного Ярика.

— Дебил! Придурок! Кретин! — бормочу себе под нос, а у самой слезы на глаза наворачиваются. Познакомилась, блин…

Но чем ближе подхожу к дому, тем острее осознаю, что, в общем, Николая тоже понять можно. Наверное, наша дружба с Яром и правда со стороны выглядит странной. Но как вот объяснить ему, что ребенок его чудесный от одиночества у меня спасается. И между нами никогда не было и нет никакой двусмысленной недосказанности: ну что я, не различу, когда ко мне личность противоположного пола интерес сексуального характера испытывает?

Бред. И по ходу Ярика я не скоро увижу. Если вообще увижу. А ведь привыкла к нему, оккупанту. Но в данном случае лучше пусть с папой общается. Во всех смыслах полезнее.

Вздыхаю. А день так хорошо начинался!

Настроение писать рассказ про влюбленных на балконе пропадает. Извините, ребята, сегодня мне не до роли вершителя судеб. И почему в моей жизни все не как у людей? Вечно наперекосяк.

И ведь… Вспоминаю Николая и его смешную футболку… Потом глаза. И понимаю, что он мне понравился. Очень. Видно же, что человек не без чувства юмора, без претензий и пафосных замашек и в душе, наверное, действительно «тот еще рок-н-ролльщик». Ведь классно же, что дядька в его возрасте и статусе может позволить себе выглядеть так прикольно. Я и сама такая: никогда не понимала, почему, взрослея, обязательно нужно обряжаться в бабские тряпки! Если в душе мне семнадцать!

Зря я, конечно, тему его отношений с сыном затронула — явно по больному прошлась. Ведь если бы все было плохо, разве бы Ярик его боготворил, обожал так?

Тоска.

Зачем-то лезу в папку на рабочем столе с названием: «Письма». Иногда я их перечитываю. Они обращены к парню, которого я когда-то любила. Как раз, когда мне исполнилось семнадцать. С ним вот тоже не сложилось с самого начала и стремительно покатилось под откос.

А что если все исправить?

С азартом копирую письма и формирую их в рассказ, переделывая. Вдруг, исправив прошлое на листе бумаге, я хоть немного подправлю свое настоящее. Не хочется мне, чтобы знакомство с Николаем закончилось таким образом.

Просто не хочется.

***

Анины истории

Письма

Первое

«Когда думаю о тебе — сердце сжимается. Я начинаю чувствовать странную тоску и необъяснимое беспокойство человека с нарушенной психикой. Мне кажется, что нечто очень важное проходит мимо меня, и вся моя жизнь после расставания с тобой — это жалкая попытка совершить хоть один решительный шаг.

Уже три лета подряд я не нахожу себе места оттого, что где-то поблизости есть ты. Да, ты приезжаешь и вновь переворачиваешь всю мою почти упорядоченную жизнь с ног на голову. Господи, ты уже давным-давно отвел мне в своем сердце скромную роль приятельницы, которую нужно по приезде в родной город навестить, отдав тем самым дань романтическому прошлому. Конечно, когда-то, в другой, уже нереальной жизни, я была оправданием твоего существования. Но та пьеса закончилась, на сцене идет новая, где мне кто-то по ошибке или из насмешки отдал твою роль — роль страдающей от неразделенной любви героини.

Какая чушь! Прости, что смею писать подобное. Я не имею такого права, но все-таки пишу, потому что ты — единственная доступная мне мечта, остальные мне не по силам. В моей жизни осталось так мало романтики, что любое, самое мимолетное общение с тобой, уже спасение, пускай и на короткое время.

Я пишу от отчаяния.

Раньше ты искал встреч со мной, в каждой увиденной девушке надеясь найти меня. Теперь я, безошибочно различая тебя издалека в толпе, понимаю, что ты меня не замечаешь, не видишь. Если бы ты только знал, сколько раз ты проходил рядом со мной, почти обдавая меня своим парфюмом, и не чувствовал моего присутствия, не слышал учащенного биения моего сердца, не видел моей заблудившейся в пустоте улыбки.

«Почему же ты с другим?» — спросишь ты. Потому что боюсь. Боюсь остаться одна. Вот и цепляюсь за сложившиеся отношения с человеком, который всем меня представляет как свою будущую жену. Ведь ты приехал и уехал, а я по-прежнему здесь. Да и нужна ли я тебе? Знаешь, как глупо сидеть и тщательно продумывать то, что я тебе скажу по телефону, ловить мгновения, когда можно увидеться с тобой… Ненавижу это, но поделать с собой ничего не могу.

А ты мне не звонишь.

Уезжай поскорее и оставь мою больную душу в покое, освободи мое израненное бесплодными мечтами воображение!

В свое время я причинила тебе много боли и страданий, но ты мне уже отомстил. Поверь, нет ничего хуже на свете, чем быть развенчанным идолом».

Второе

«Перед тобой то самое письмо, которое я тебе обещала когда-нибудь отослать. Если, прочитав его, ты захочешь остаться тем, к кому обращен монолог, то оно по-прежнему останется письмом. Если же тебе все равно, то считай, я тебе прислала рассказ.

Кто-то из известных сказал, что события — это не документальные факты, не то, что имело место быть на самом деле, а то, что спустя какое-то время останется в памяти, то, что чувствуешь при попытке воспроизвести произошедшее, то, что останется на бумаге, то, что воспримет потом прочитавший написанное. Конечно, это не цитата, а ее вольное воспроизведение, а доказательством пусть служит монолог Ники, изучающей узоры на потолке…

Я рисую картину. Некоторые используют в качестве инструмента краски, карандаши, чернила, тушь, угольные стержни и даже собственные испражнения. Все зависит от мастера, от творца, от его видения. Я могу воспользоваться одним инструментом — словом, поэтому буду рисовать сочетанием букв и звуков. Эту картину, твой портрет, я дарю тебе.

Темные, взъерошенные волосы, зеленые… Зеленые? Нет, карие. Да, должны быть карими глаза. Черт побери, оказывается, я никогда внимательно не смотрела в твои глаза, потому что не помню или не знаю, какого они цвета. Наверное, боялась. Прости меня. При следующей нашей встрече, а она обязательно будет, иначе нельзя, иначе прощай, мечта, я изучу их с усердием дотошного исследователя.

Я отвлеклась. Продолжаю.

Упрямая лента сердитых губ, но в уголках притаилась улыбка. Ты не поверишь. Посмотри сам. Уголки твоих губ приподняты вверх в любом, даже самом депрессивном настроении, а значит, тебе больше нравится смеяться, чем тосковать… Но я знаю, какими могут быть твои губы еще. Мягкими, нежными, сексуальными, возбуждающе-волнующими, податливыми, умопомрачительными, влажно-теплыми… И самое важное — моими.

Не знаю, что ты чувствуешь, когда я прикасаюсь к ним. Увы, эти моменты в нашей общей истории так мимолетны — они остались в прошлом. Возможно, навсегда, превращаясь в обрывки прекрасного, но уже растворившегося в реальности сновидения. Да, не знаю. Но зато знаю, что каждое прикосновение твоих губ заставляет мое тело… трепетать? О, нет! Пошлый романный штамп. Мое тело начинает жить по своим законам, не подчиняясь разумному контролю. Оно требует других прикосновений, жаждет быть целиком и полностью в твоей власти. И только одна мысль отрезвляет меня и возвращает к жизни.

Это вопрос: хочешь ли этого ты?

Палящее солнце. Море. Соленый ветер. Музыка медноволосой почти тезки в ушах, в захлебывающемся от переполняющей душу романтики сердце, во всем разнеженном июнем теле. И ты. Рядом. Такой близкий. И недоступный. Ведь так? Ведь ты не хотел или боялся лишний раз притронуться ко мне… Наверное, из принципа, или… Да я не хочу знать!

Какое путаное повествование! Извини. Мысли перескакивают с одной на другую, сама едва успеваю следить за ними. Впрочем, такой уж подарок получается, поэтому можешь с каждой мыслью разбираться отдельно, а можешь, не читая, выбросить их все в мусорную корзину.

На чем я остановилась? Губы. Хорошо. Продолжим постепенное воссоздание тебя.

Открою тебе секрет из тех, за которые не лишают жизни под пытками. Если дотронуться слегка кончиком языка до мочки моего уха (любого, какое больше нравится), то мои ноги сразу же покрываются мурашками. Ты же знаешь это, да? Я чувствительная и… чувственная. А ты? Что будет с тобой, если прикоснуться губами к твоей шее?

Увы, мне кажется иногда, что ты знаешь обо мне все, а я…

Вторник. Идет дождь. Уже почти сутки вода льется беспросветным душем с неба, вызывая зависть интенсивностью напора, который дома не так часто увидишь в ванной. Холодно. Хмуро. А мне, несмотря на безобразие раскапризничавшейся погоды, все равно радостно. Я еду к тебе в гости. Но автобус еле-еле ползет, застревая, благодаря не очень-то расторопному водителю, во всех возможных пробках.

Нервничаю. Вдруг ты решишь, что я уже не приеду и уйдешь? Да еще, как назло, чем медленнее идет автобус — тем быстрее передвигаются стрелки на циферблате, сокращая мгновения нашего свидания. Я боялась, что ты уйдешь с остановки, так как в этом случае не знала, куда идти: мне неизвестны название твоей улицы, номер твоей квартиры и местоположение твоей комнаты… Я ведь ни разу не была в доме твоих родителей.

Ты ждал.

У тебя очень красивое тело… Без изъянов, без излишностей. Оно мне знакомо. Но сейчас я могу его только угадывать. А это вредно для здоровья. Отвлекает от чтения, просмотра сериала и раскладывания пасьянса.

Твоя комната. Шампанское почти выпито, конфеты почти нетронуты. В голове — легкий хмель и желание сделать глупость, о которой потом не буду жалеть.

Помнишь, ты как-то спрашивал о глупостях, которые я могу совершить в нетрезвом состоянии? Надеюсь, сейчас ты догадаешься, о чем я… Ты устроился на кровати, подперев щеку рукой. Я стараюсь на тебя не смотреть. У меня это не получается. Глаза предательски возвращаются к бесстыжему оцениванию твоей внешности и цепляются за одну деталь: майка на тебе немного задралась, оставив незащищенными от моих нескромных глаз несколько сантиметров твоего загорелого торса. Такая плавная, чувственная линия, ограниченная с одной стороны ремнем джинсов, а с другой — изнаночной каймой майки…

Да, еще я могу быть такой… Ведь я помню, помню жар телесных объятий! Наши ночи. Прости, я не должна об этом вспоминать.

Ты удивлен такому откровению? Но я не могла тебе этого сказать при встрече или по телефону. Я могу тебе это только подарить на бумаге. Остальных возможностей я лишена. Ты — не мой, ты — независим, ты — вне пределов моей досягаемости. Ты — на территории моей мечты. Ты волен оставаться там, сколько угодно.

Прости за эти метафоры.

У тебя стремительная походка человека, который не любит ходить медленно. У тебя упрямый подбородок, свидетельствующий о твоем нежелании принимать компромиссы. У тебя внешность западного человека, не вписывающегося в ландшафт провинциального города. Даже в толпе друзей у тебя одинокий вид.

Ты можешь быть разным, выбрав себе любую роль: Дон Жуана, меняющего несколько девушек за вечер, фотографа, принимающего рамки только безрамочного творчества, сумасшедшего шахтера, хорошего друга, страстного влюбленного, поклонника группы «Magic stars», приятеля всех детей, задумчивого созерцателя, шизофреника с раздвоением личности, человека, у которого замерзли ноги и который может в течение нескольких часов без устали слушать мою болтовню… Но единственная роль тебе не по зубам — роль простого серого обывателя.

Теперь ты отвергаешь любовь, как явление, и я, возможно, тому виной. Вероятно, я для тебя являюсь просто фикцией, плодом твоего воображения. Ты живешь в городе моей мечты (боже, как пафосно это звучит, но я не изменю слов), у тебя там своя, совсем отдельная от меня жизнь, о которой я опять-таки ничего не знаю, так же, как и у меня здесь — далекое от тебя существование, заеденное бытом.

Но где-то в твоем/моем сознании живет мой/твой образ, иногда всплывающий на поверхность и заставляющий тебя/меня чувствовать что-то иное и думать совсем о другом.

Не знаю, чем все это закончится».

Третье

«Пока ты был здесь, то подарил мне надежду. А теперь ты уехал, и вместе с твоим отъездом жизнь для меня остановилась. И мне больше не за что зацепиться, ведь на мои письма ты не отвечаешь так, как мне бы того хотелось. Ты вообще не отвечаешь.

Который день хожу в состоянии полной растерянности. С ним я рассталась. Не испытываю к нему даже сочувствия. Как и к себе. Нет на это никаких сил.

Костя, извиняться я больше не буду — нет смысла. Ты знаешь все сам. У нас нет будущего. Наша история любви свершилась. Я все испортила сама. Это я тоже знаю.

Недавно я сидела на скамеечке напротив дома твоих родителей, где мы провели вместе не одну ночь…

Я живу прошлым.

Знаешь, и я… Больше не могу.

Ведь ты приедешь летом?»

Четвертое

«Приеду.

И останусь».

Я откатилась на кресле от рабочего стола, уставившись в окно. Забавно, как много в моей жизни упущенных возможностей, людей, к которым я испытывала пылкие, искренние чувства, ощущала с ними особую близость, но проводила время с другими. Жила с другим… Пять лет.

В чем проблема? Что за несносное несовпадение желаний и возможностей?

Ладно, к чему теперь эти изыскания? Пусть хоть в этих письмах влюбленная Ника получит своего Костю, который с железобетонной выдержкой дождался, когда у его дамы сердца встанут мозги на место!

Утром просыпаюсь от настойчивого звонка в дверь. Подскакиваю на кровати.

Неужели Ярик? Только он может так усердно жать на кнопку!

Накидываю халат и выскакиваю в коридор. И как он с папой, интересно, решил проблему? Может, не все так плохо?

Распахиваю дверь и замираю с открытым ртом.

На пороге стоит Николай. Коротко постриженный (!), начисто выбритый, в белой футболке с треугольным вырезом, отлично сидящих на нем, немного неформальных брюках, правда, в тех же кедах. Со звездочками, но с букетом роз в руках и растерянным выражением на лице.

— Доброе… утро, — бормочу, запахивая плотнее халат.

— Д-доброе, — кивает Николай и резко сует мне под нос цветы. Затем, помявшись, добавляет:

— Я пришел… извиниться.

8. Мой новый главный герой

— Очень… неожиданно, — бормочу в ответ на последнюю фразу Николая про извинения, пряча растерянный взгляд в букете из роз — красивом, кстати. И тяжелом. Это вам не пучок мелких цветочков по пять рублей сотня. А этакая сборка из метровых шипастых гигантов с белоснежными бутонами, в которых голубоватые прожилки просвечивают. Подобными розами и их количеством можно силу извинения измерить? Если да — Николай, я бы сказала, раскаивается!

Впрочем, больше, чем цветы, меня волнует его внезапное преображение: это тоже ради меня? Возвращаюсь взором к застывшему на пороге мужчине — уровень «черт побери, мне он правда-правда нравится» достигает отметки…

— Не хотите ли выпить кофе? — озвучиваю вслух мысли, кивая на кухню и приглашая его в конце концов переступить через порог моей квартиры.

— Я? — удивляется Николай так, будто за его спиной еще отряд мужиков с цветами стоит, чтобы полюбоваться моей заспанной физиономией, а я прямо вот даже и не знаю, кого выбрать!

— Вы, — подтверждаю.

— Не помешаю? — все еще интеллигентничает Николай, но заходит внутрь. Я поспешно захлопываю за ним дверь и на всякий случай ключ на два оборота поворачиваю. И высовываю. И на автомате прячу в карман халата. Вероятно, чтобы не сбежал.

— Нет, не помешаете. Я как раз, — откидываю челку со лба, — умываться собиралась.

— Вы простите, что без предупреждения и так рано… — мы оба косимся на циферблат его часов, где стрелки ехидно фиксируют, что «рано» — это уже полдень. А я в ударе!

— Все в порядке, — машу рукой. — Я привыкла, — улыбаюсь, вспомнив Ярика, который и в восемь утра ввалиться мог. — Я, в общем, не всегда так поздно встаю, — и почти не вру, потому что обычно могу встать еще позже, и даже мой приятель мне не помеха. Он припрется — а я открою дверь и дальше досыпать. — Просто вчера засиделась допоздна… Работала, — объясняю ему подробности моей увлекательной личной жизни.

— Да, сын говорил, что вы известная писательница, — кивает понимающе Николай, разуваясь.

— Ну как, известная… — смущаюсь. — Так. Не очень, — торопливо иду на кухню — поставить букет в вазу.

— Послушайте, Анна, — Николай вдруг хватает меня за локоть и разворачивает к себе. Вау! У меня аж мурашки пробежали по телу и от его пронзительного взгляда, и от этого по-тургеневски пылкого и мужского: «Послушайте, Анна!»

— Да? — господибожемой, кажется, я пятнами красными пошла! Вот правда говорят, что в мужчине главное — харизма и некая внутренняя сила характера, а не внешность. Хотя сейчас я между Бэкхемом и Николаем без раздумий выбрала бы последнего. С тем первым пусть Виктория мается. Ну какие ж глаза у него: незамутненная чистая лазурь! Удивительные.

— Мы вчера с Ярославом очень долго разговаривали — он мне многое про вас рассказал, про то, что вы для него сделали и как опекали его все это время…

— Да я не… — снова рассматриваю цветы.

— Нет, подождите, дослушайте, — останавливает меня Николай, нервно ероша волосы, которые из тщательно уложенных распадаются в небрежно торчащие. Еще раз… Вау! — Понимаете, я привык доверять сыну, я знаю, что у меня растет не в пример многим отличный парень. И для меня он… — запинается, — да в общем, ради него и живу, скажем прямо. Просто… У нас соседка есть на лестничной площадке — Тамара Иванна, их тех, кому до всех есть дело. Мало ей дочки, сбежавшей от нее жить в другой город, так она и в дела посторонних активно сует свой нос, — он передергивает плечами. — В общем, конечно, глупо слушать сплетницу, но она мне второй месяц противным голосом докладывает, что видит Ярослава повсюду с подозрительной дамочкой и что он у нее проводит все свое время, а тут, мол, они чуть ли не целовались на виду у всех в каком-то парфюмерном магазине, кажется, — замолкает, отводя взгляд в сторону.

— Что?! — округляю глаза.

— Я ее не слушал, советовал полы на лестничной площадке помыть — раз ей заняться нечем, — продолжает Николай. — А потом что-то разнервничался: передачу дебильную краем глаза зацепил по телеку, пока готовил, про неравные союзы: мол, сейчас состоявшиеся в жизни женщины все чаще предпочитают выбирать себе мужей из юных мальчиков. И воспитать под себя можно, и…

— Николай, я вам настоятельно советую — слушайте музыку по радио, когда готовите, — смеюсь. — Могу хорошую радиоволну подсказать.

— Извините еще раз: надо было сразу с сыном поговорить, а не спускать на вас всех собак. Но тема неловкая… А вчера я еще как вас увидел такую… в купальнике… эффектную, — последние слова Николай произносит так тихо, что я, как локаторная станция, развешиваю уши, подаваясь к нему. Между делом, отмечаю ненавязчивый приятный аромат его парфюма. На слове «эффектная» резко отстраняюсь назад и усиленно ищу взглядом вазу. Понимаю, что отраднее комплимента для своих ушей я еще в жизни не слышала. И как-то приосаниваюсь: да, я знойная брюнетка! Эффектная! Могу еще себе позволить юного любовника, хотя предпочла бы вот того, что постарше, который отчаянно пытается пригладить торчащие во все стороны волосы руками.

— А сколько вам лет, Николай? — невпопад спрашиваю, наконец пристроив розы. И сразу переключаюсь на приготовление кофе.

— Мне? Сорок один, — отвечает он, присаживаясь за стол.

Клаа-а-сс! Да я рядом с ним сама могу быть девочкой… Юной. Вообще, выглядит он, конечно, моложе. В нем мальчишеского много, особенно это заметно, когда Николай улыбается.

— Я отойду на пару минут? — ставлю перед ним кружку с кофе. — Может, вам завтракать приготовить?

— Нет-нет, спасибо, — качает он головой. — Делайте, что нужно. Не обращайте на меня внимания.

Одна кровь с сыном. Тот тоже придет, оккупирует гостиную, мол, я же мешать не буду! Правда, Яр, в отличие от папы, никогда от еды не отказывается. Скрываюсь в ванной и со скоростью бешеной белки привожу себя в порядок, переодеваюсь в простенькое, но симпатичное платье. Возвращаюсь на кухню.

Николай сидит, перекручивая кружку с кофе в руках, скромно убрав ноги под стул. И очень органично вписывается в интерьер моей кухни. Вот не отнять, не прибавить. И по шкале моей к нему симпатии стрелка двигается к отметке…

— Может, перейдем на «ты»? — предлагаю.

— С удовольствием, — выдыхает с облегчением Николай. — Меня это формальное «выканье» жутко напрягает. На работе каждый раз не могу понять, к кому обращаются, когда меня зовут по имени и отчеству.

— Значит, тогда просто Коля? — улыбаюсь.

— И Аня? — киваю согласно.

— Приятно познакомиться, — он привстает и протягивает руку через стол. — Начнем, пожалуй, заново?

— Я только «за», — пожимаю горячую, сухую ладонь, ощущая шероховатые мозолистые подушечки его пальцев. Нехотя их выпускаю. Да и Коля не торопится убрать руку, и жест становится интимно-откровенным.

— Ох, я же забыл! — Коля опускается на стул и лезет в задний карман джинсов. — Цветы — это так… Вот же главное! — и он протягивает мне небольшой конверт.

— Что это? — настороженно принимаю его в руки.

— Открой! — подначивает Коля.

Я обнаруживаю билеты в театр, а вчитавшись, понимаю, что это абонемент на двоих на предстоящий в августе фестиваль, когда в наш город привезут нашумевшие спектакли. И стоит он немало! Но дело не в этом, а… Я обожаю театр!

— Я решил, что ты оценишь, — произносит Николай. — Можешь пригласить, кого пожелаешь, — он с неожиданным интересом рассматривает дно пустой кружки.

— А дарителя можно? — иду ва-банк, но этот мужчина, проявляющий сейчас неловкую застенчивость, демонстрирующий деликатную манеру общения, совсем не похожий на себя вчерашнего, меня интригует.

— Если честно, на это и был расчет, — вскидывает Коля смеющиеся глаза. У нас, кажется, появились долгоиграющие планы, потому что до фестиваля — еще два месяца. Так, уровень поднимается до…

— Может, посидим на балконе? — обозначаю его. Поясню: это место — моя приватная любимая зона с удобными стульчиками, столиком и потрясающим видом на город и речку. Она только для избранных.

— Давай.

Я наливаю нам еще кофе, и мы перемещаемся на балкон. На улице сегодня облачно, ветрено, но все равно тепло.

— Ты куришь? — Коля указывает глазами на пепельницу. Пожимаю плечами. Смысл отпираться? — Тогда не против, если я закурю?

— Нет, — выдыхаю с улыбкой. И никакого осуждения на лице. Обычно мужики сразу любят из себя праведников строить: мол, им можно, а женщинам — нет, нельзя! Миша мне все пять лет мозг выносил, требуя бросить. Но а если я не хочу? Будет повод — брошу. Пока его не было.

— Как там Ярик-то? — решаюсь спросить о том, что меня беспокоит со вчерашнего вечера.

— По алгебре билеты учит, — отвечает Коля, с наслаждением затягиваясь и откидываясь на спинку венского стула. — Он мне, конечно, вчера устроил разбор полетов. В первый раз его таким видел. Отчитал как мальчика. А сегодня разбудил с утра пораньше и отправил стричься.

— Да ладно? — смеюсь.

— Ага, — кивает Николай. — Я, если честно, никакого значения не придаю внешнему виду. Всегда раздолбаем оставался в этом плане. Пока женат был — еще как-то следил за собой, а потом… — он хмурится. — На работе я чаще всего в цехе торчу, а там…

— Коль, ты меня тоже извини. Я не имела права говорить про твои отношения с сыном, — исправляю свой косяк, чтобы уж не было недоговоренностей.

— Да я сам понимаю, что не так много времени уделяю сыну, — проговаривает Николай, глядя задумчиво на реку. — Но у меня вариантов нет. Наше предприятие развивается динамично, а на мне — вся техническая часть, — без хвастовства, скорее, с усталостью поясняет он. — И в выходные иной раз срываюсь. Но выбирать не приходится — такую должность и с такой зарплатой в качестве наемного сотрудника в нашем небольшом городе не найдешь на раз-два. А Яру скоро восемнадцать — нужно его и жильем обеспечить, и обучение оплатить в университете. Он хоть и сообразительный у меня, и учится хорошо, но бесплатным сейчас только сыр в мышеловке бывает. Да и вообще… Не хочу, чтобы он хоть в чем-то себя обделенным чувствовал. Ему и так досталось в детстве, когда я с женой разводился.

— Представляю, — и сейчас всем существом сочувствую им обоим. Я хоть и из благополучной в этом плане семьи, но подруг, переживших развод родителей в детстве, хватает.

— Ты знаешь, я очень боялся, что развод на его психике отразится, — продолжает Коля. — Мать его, когда объявила мне, что нашла другого мужчину, естественно, Ярика с собой забрать хотела. Ему десять лет всего было. И вот представляешь, эта мелочь пузатая… — его голос теплеет, играя нотками нежности, — стоит, руки в боки и орет: «Не хочу другого папу. Тебе надо — вот и иди!» Упрямый… Марина его уговаривала, что-то объясняла, а он ни в какую — сбегу от тебя и все тут. Спасибо маме моей — вмешалась тогда в этот бесконечный поток скандалов: Марина же считала, что это я сына настраиваю против нее. А мне тогда все равно было, хоть и стыдно в этом сейчас признаться, но когда жизнь в одночасье рушится…

Я внимательно слушаю, понимая, что Николай не жалуется, просто рассказывает о том, что, видимо, в себе семь лет держал. И, в общем, не удивляюсь этому: по какой-то причине мне порой вообще незнакомые люди начинают о наболевшем рассказывать. Лицо у меня, наверное, предрасполагающее. И я не против, кстати. Чужие истории — это знакомство с разными жизненными ситуациями, очень помогает в обосновании психологической мотивации героев в работе над очередным произведением.

А в данном случае я и так в курсе — Ярик все рассказал. Но точка зрения Николая мне важна — хочется узнать его ближе.

— Мама по-человечески поговорила с Мариной: мол, ты все равно новую жизнь строить будешь с другим человеком, свои дети пойдут, общаться с сыном тебе никто не запрещает, но раз сама уходишь — оставь Ярика Николаю. Я ему помогу, не переживай, — Коля помолчал. — И вот знаешь, когда мы остались с сыном вдвоем, я вдруг понял, что все у меня хорошо. Есть работа, друзья, понимающая мать… А главное — есть замечательный сын. А с личной жизнь потом как-нибудь разберусь — на ноги его поставлю сначала.

— Это большая редкость, кстати, — замечаю. — Обычно, если мужчина расходится с женщиной, то дети от нее его редко волнуют.

— А что еще меня должно волновать? Сам виноват — раз жену не удержал, а сын-то тут причем? И если ему со мной хорошо… — Николай поджимает губы.

— Ну, я могу сказать, что «насчет не удержал» — это сложный вопрос, — рука тянется за сигаретой. — Я ведь тоже в разводе. Правда, детей не нажили. Фактически развод я инициировала, правда, запасных аэродромов у меня не было. Просто… Если не ладится — разбитую тарелку сколько не склеивай, все равно на куски развалится, — откровенность за откровенность.

— Я Марину ни в чем не виню — отболело уже, — пожимает плечами Коля. — И в какой-то мере благодарен ей за то, что она сына оставила мне. Благодаря этому на рефлексию и душевные страдания времени не было. Сейчас даже вполне сносно общаемся… — он вдруг хлопает ладонями по столу и качает головой со смешком. — Черт! Вот, что называется, семь лет прожить холостяком! Пришел к понравившейся девушке и сижу, как в том фильме, про свою бывшую рассказываю. Осталось только перечислить все свои болячки, недостатки и пожаловаться на бессонницу! Показать, так сказать, товар лицом!

— Мне нравится это лицо, — смотрю с улыбкой на Николая, который отвечает не менее пристальным взглядом.

— То есть… Я могу попробовать пригласить тебя на свидание? — уточняет он.

— Попробуй, — киваю.

— Завтра обещают средиземноморские +25. Можем, прокатиться на побережье.

— С преогромным удовольствием, — соглашаюсь.

— Я рад, — Николай снова одаривает меня взглядом лазоревого цвета глаз.

Ох, а как я рада! Если это был хитроумный план Ярика — свести нас, то он внезапно на сто процентов сработал!

— Мне сын, кстати, вчера показывал твой сайт с произведениями, — произносит Коля.

— Эмм… Мое творчество, наверное, все-таки больше на женщин рассчитано, — тру пальцем поверхность стола.

— Ну, я прочитал несколько рассказов. Скажем так, сразу чувствуется, что писала женщина, но в целом, мне понравилось. Любопытно узнать, что о нас, мужчинах, думает противоположный пол. Как будто подглядеть в замочную скважину.

— Надеюсь, это было ценное подглядывание, а не пустая трата времени, — смеюсь.

— Собственно, один из рассказов и подсказал мне купить билеты в театр, — мягко улыбается Николай.

Мы опять переглядываемся. Я уже балдею и от его широких скул, и от странного носа, и подбородок — симпатичный… Но что более важно — в его компании легко. Обычно я уже после пяти, максимум десяти минут общения с мужчинами чувствую некоторый напряг — что-нибудь да не нравится. Время-то розовых очков позади, и сейчас высматриваешь не достоинства, а сразу ищешь косяки. Мой внутренний сканер их пока не обнаружил.

А тем временем на соседнем балконе появляется соседка, та, которая общается посредством жестов с парнем из противоположного дома. Киваю на нее Николаю и рассказываю о нашей затее с Яриком — писать истории со счастливым концом.

— И где же Ромео? — интересуется Коля.

— А они только по утрам флиртуют, — объясняю. — Около девяти.

— Интересно… Он возвращается с ночной работы и ложится спать, а она как раз собирается на дневную? — предполагает мой гость. — Поэтому и не пересекаются в реальной жизни?

— Хм… А почему бы и нет? — поддерживаю.

— Он может работать, к примеру, ди-джеем в ночном клубе, — вдруг предлагает Николай.

— А она… — кошусь на скромную шатенку с убранными в пучок волосами и практически полным отсутствием макияжа, — а что если она — бухгалтер в крупной компании?

— И кому-то надо сделать первый шаг, чтобы встречи на балконе получили свое логичное продолжение, — фантазирует дальше Коля.

— Но обоих мучают сомнения, нужен ли этот шаг? Не проще ли оставить все как есть… Так, я за ноутбуком, — подскакиваю со стула, потому что в голове нарисовалась история. Коротенькая, незамысловатая, но романтичная.

— Может, мне уйти? — встает вслед за мной Николай.

— Зачем? — удивляюсь. — А… или… — смущаюсь. — Первый день отпуска — наверное, дел по горло?

— Нет, вообще-то нет. Ярик собирался до вечера зубрить. И если я не помешаю, то останусь.

Прикрываю глаза, сотрясаясь в тихом смехе. «Не мешать» — это точно у них с сыном семейное. Мы возвращаемся на балкон, и пока я клацаю по клавиатуре ноутбука, Николай в расслабленной позе, как будто даже задремав, с умиротворенным выражением на лице, сидит рядом.

***

Анины истории

На балконе

«Вероника в одних трусах и майке скакала с щеткой для волос по квартире, представляя себя с микрофоном в руках, на сцене, перед беснующейся толпой… И энергично выкидывая босые ступни вперед, дергаясь из стороны в сторону, голосила:

Она обожала «Убийц» и Брэндона Флаверса в частности, мечтала, что когда-нибудь попадет на их концерт и увидит кумира вживую. А еще о том, что коротко пострижется и, к примеру, выкрасит волосы в умопомрачительный синий цвет, или… или… вообще в розовый! И вырядится в безбожно откровенную майку, драные джинсы и лихо отпляшет на танцполе в модном клубе!

Песня закончилась, а вместе с ней и все смелые мечты как по команде замерли на «паузе». Вместе с желанием познакомиться с веселым, оторванным, в меру авантюрным парнем, которому ей хватило бы смелости наконец-то продемонстрировать свою истинную натуру — живой продвинутой девчонки с очень разносторонними интересами.

Вероника недовольно качнула головой.

Девчонка… Да уж, была ею лет десять назад, и все эти чудеса тогда же творить нужно было, а в двадцать семь… Собрала волосы в тугой пучок на голове, натянула белую блузку и черные брюки. Вернулась к привычному образу «синего чулка».

Потому что в двадцать семь нужно каждое утро вставать и топать на однообразную, хоть и неплохо оплачиваемую работу — помощником главного бухгалтера в серьезной логистически-продуктовой компании. И думать о том, как бы не наляпать ошибок в отчете, не просрочить с выплатой ипотеки, что приготовить себе на ужин и не забыть позвонить маме, терпеливо выслушивая ее упреки: «И чем тебя Сергей не устроил?»

Всем не устроил. Зануда потому что. И все мужики, которые к ней липнут, скучные, ограниченные скучными шаблонами мещанской жизни и скучно одетые… При одном взгляде на них зевать хочется.

Вероника все свои мечты и желания под замок заперла, и время, кажется, упущено. Сначала отчаянно готовилась к поступлению на правильный факультет, потом так же усиленно училась, потому что: «Женщина должна уметь себя обеспечивать сама» — так твердила мама, в гордом одиночестве растившая дочь. И вроде все на потом — успеется.

Что в итоге? Только и остается, что скакать перед зеркалом, изображая из себя рок-звезду. В реальности своим исключительно добропорядочным видом Вероника притягивала к себе внимание таких же добропорядочных (читай — надоедливых и неинтересных) мужчин, обитающих в пределах их фирмы.

И кроме работы и дома других развлечений нет. Не с кем. И некогда.

Рутина.

Вероника вышла на балкон.

Помимо секретных танцев в трусах и майке у нее была еще одна маленькая тайна — улыбчивый сосед из дома напротив. Симпатичный высокий парень, кажется, приблизительно ее возраста, который каждое утро приветствовал ее коротким взмахом руки. У него были темные, по-модному выстриженные волосы с высветленной белой прядью на челке, открытый взгляд наглых карих глаз, всегда одет в футболки с забавными рисунками и жутко узкие цветные джинсы… Веронику забавляло общаться с ним посредством смешных жестов — сообщать таким образом, что она только что причесалась, кофе вот остыл и уже невкусный, спать хочется или погода отличная… Он курил, а она сжимала в руках неизменную кружку. Милые беседы ни о чем и никуда не ведущие.

Иначе бы уже, наверное, познакомились. Но первой напрашиваться на встречу не хотелось, а парень инициативы не проявлял. Видимо, ему это не нужно. Вероника часто видела мелькающих за окном его балкона полуголых девушек модельного вида — ей с ними не тягаться. Да и вообще, сосед, похоже, не озадачивался серьезными отношениями, вел какой-то странный образ жизни — она точно знала, что сейчас он отправится спать, потому что недавно вернулся предположительно с работы. Он в целом похож на человека, который работает в сфере развлечений.

Этот парень ей очень нравился, потому что… От него веяло праздником и жизнью. И что-то особенное было в выражении его лица, улыбке. Как будто выдававшее в нем в общем-то хорошего человека, даже несмотря на беспорядочную личную жизнь. Хотя… Может, это ее фантазии. Мечтать-то больше не о ком было.

Иногда тоска донимала настолько, что хотелось рискнуть и просто махнуть ему рукой, мол, давай сходим на свидание. И пусть продолжения не будет, но хотя бы один день и одну ночь провести в компании именно такого парня… Который ЕЙ нравился.

Вероника вышла, поздоровалась с женщиной на соседнем балконе, которая часто здесь сидела и что-то писала, уткнувшись лицом в монитор ноутбука, и принялась ждать.

***

Павел вел тот образ жизни, который его полностью устраивал. Работал звукорежиссером на различных мероприятиях, числился в резидентах самого модного в городе ночного клуба, неплохо зарабатывал, постоянно мотался в Берлин или Амстердам — отыграть пару диджей-сетов или просто потусоваться. Лучшие вечеринки, лучшие девчонки, полгорода — в приятелях.

Планы на будущее не строил — жил сегодняшним днем. Точнее, ночью. Бесконечная карусель событий и людей. И он — в центре удивительно солнечной и праздничной жизни. Все проблемы решал с улыбкой на лице, будучи неисправимым оптимистом. На недовольство родителей его бесшабашным отношением к себе и миру не обращал внимания. И не считал нужным к ним прислушиваться: сейчас такое время… Это раньше нужно было по окончанию ВУЗа обязательно устроиться на работу, обзавестись семьей и следовать общепринятым правилам, чтобы все как у всех. Но это уже не актуально. Деньги можно зарабатывать щелчком кнопки мышки, не выходя из дома, специфика престижных профессий тоже поменялась, а институт брака… все усложняет. К чему обязательства, если они ограничивают свободу?

Мир меняется со скоростью света, поэтому девиз: «Здесь и сейчас» оправдывал все действия.

Но чем ближе маячил рубеж тридцати лет, тем назойливее доставало чувство некой неудовлетворенности. Паша затруднялся обозначить, в чем конкретно оно выражается и что не устраивает. Вроде ему по-прежнему нравилась работа — музыка без конца звучала в голове, никогда не надоедая. Он с энтузиазмом принимал предложения друзей: «А давай махнем…» и далее следовало место, куда именно. Да и отсутствием внимания девушек не страдал. Но почему-то… Почему-то чувство легкости бытия пропадало.

Незаметно. Почти не ощутимо. Но однажды он проснулся часов в семь вечера с дикой головной болью, в отвратительном настроении, с ощущением вселенской усталости во всем теле и мыслью: «Как же меня все достало!»

Но сколько бы Паша ни анализировал ситуацию — в чем корень зла не понял. Решил, что, вероятно, пресловутый кризис подступающего тридцатника накрывает. А значит, его просто надо пережить. Как? Может, каким-нибудь экстремальным видом спорта заняться?

С такими мыслями Павел стоял на следующее утро на балконе, только-только вернувшись из ночного клуба, где вечеринка затянулась до семи утра. Приехал один, внезапно грубо отшив Лиду или Лизу… Не помнил. Он вдруг впервые со всей четкостью изображения увидел, какие именно бабы западают на него — бестолковые курицы в поисках модного мальчика.

Ага, мальчика! Вечного.

Да что ж такое… Павел взъерошил волосы и закурил, бездумно вглядываясь в окна соседнего дома. И внезапно приметил танцующую в одном нижнем белье девчонку: она прыгала по комнате, трясла волосами, заворачивалась в штору, вскакивала на диван, хохотала…

Это выглядело одновременно мило, наивно и как-то по-детски, что ли. Затем она исчезла в пространстве квартиры, а Паша продолжал зачарованно смотреть на ее окна. И минут десять спустя девушка — уже в строгом наряде, с убранным волосами и отчего-то кислым выражением на лице — снова показалась на балконе.

Ничего особенного в ее внешности не было — серая мышка. Паша пожал плечами и отправился спать. Но образ танцующей соседки навязчиво крутился в голове, медленно растворяясь в поступающем сне.

И на следующее утро Паша открыл глаза с непонятным ему желанием — увидеть ее снова.

Увидел и… приветственно помахал ей рукой. Девушка его заметила, удивленно вскинула брови, улыбнулась, сразу невообразимо похорошев, и ответно поздоровалась. На следующее утро Паша ее уже ждал… Показал пальцем на сияющее на небе солнце — мол, надо же, весна все-таки наступила. Соседка поежилась, изображая уныние, мол, так не хочется на работу.

Общение продолжилось. И через день, и через месяц. И постепенно вошло в необходимую привычку. Паша никак не оценивал его, не считал нужным развивать в нечто большее, потому что иначе… Вот это волшебство пропадет. Стабильные отношения его все так же не привлекали, девиц на ночь хватало.

Но однажды девушка исчезла. На целую неделю. Зашторенные наглухо окна, пустующий балкон. И все это время Павел тонул в раздражении, пугая коллег по работе и приятелей хмурой физиономией.

И когда она вновь появилась, на пальцах объяснив, что уезжала в командировку, Паша с облегчением выдохнул. Но отпустило ненадолго: ворочаясь в кровати, он задал себе один простой вопрос: а что если она уедет навсегда? Или, что еще хуже, рядом с ней на балконе появится мужчина? И игра в гляделки закончится.

Ну и ладно. Это же не может продолжаться вечно?

Не может.

Паша сел ровно, сдавив виски руками, потому что к горлу подступила тошнота. Мысль о ком-то, кто мог забрать эти утренние встречи у него, неожиданно взбесила.

Еще несколько дней Павел ходил, как в тумане. Диагноз с точностью снайпера поставил администратор клуба Сергей Александрович, пригвоздив его буквально к полу: «Паш, ты влюбился, что ли? Месяц чумным ходишь!»

Все Пашкино нутро воспротивилось дурацкому предположению. Но уже под утро, когда он в очередной раз отшил очередную девицу и, возвращаясь домой на такси, глядя на расцветающее розовым небо, представил себе, как просыпается в воскресенье, сжимая в объятиях теплое тело девушки с балкона, отщелкнуло. Воображение нарисовало совместный неторопливый завтрак, нежные поцелуи и шутливые тисканья в ванной, поездку на море, тихий вечер за сериалом… Ничего выдающегося — все, как у всех, все, как у обычных влюбленных парочек.

Павел мог бы, в принципе, отказаться от постоянной работы в клубе и остаться там в качестве приглашаемого гостя — да и вообще на корпоративах и свадьбах больше можно денег заработать, согласиться на постоянку в качестве звукорежиссера в ивент-агентстве приятеля… Тогда режим дня поменяется, и он сможет ночи проводить дома. А как было бы здорово вместе с ней поехать в Берлин!

Паша тряхнул головой, пытаясь отогнатьприторные фантазии, но не получалось. Он хотел, чтобы они стали реальностью.

***

Вероника, отчаявшись дождаться соседа, хотела было покинуть балкон — на работу опоздает. Но не успела — в ее сторону один за другим полетели бумажные самолетики. Она округлила глаза и поймала смеющийся взгляд веселых карих глаз — парень из дома напротив запускал их в небо, с досадой вскидывал руки вверх, когда сложенные из листов «птички», не долетая, обваливались вниз, но продолжал отправлять к ней посланников.

И один, спикировав вверх, приземлился рядом с ней.

— Йу-ху! — услышала Вероника радостный вопль, подбирая самолетик, подергивающимися от нетерпения руками развернула его и прочитала:

«Ты свободна сегодня в восемь вечера? Хочу пригласить тебя на танец! Паша».

Вероника вскинула голову, покраснела, осознав, что ее секрет раскрыт, и рассмеялась.

— Ну? — прокричал ей парень с балкона.

— Да! — ответила Вероника».

Как только я ставлю точку в конце последнего предложения, в дверь раздается требовательный звонок. Я вдруг замечаю, что Коли нет рядом — зато слышу грохот посуды на кухне. Боже, что он там делает?

Но первым делом иду в коридор, ни секунды не сомневаясь в том, кто это вдруг нагрянул в гости.

— Ань… Я устал, — жалобно тянет Ярик, переступая порог моей квартиры, и шмыгает носом. — Есть хочу, — он принюхивается, и я тоже… Потому что с кухни доносятся крайне вдохновляющие желудок ароматы.

— А… па… до сих пор у тебя? — изумленно спрашивает Ярослав.

— Ага, — киваю.

— О! Ярик! — Николай, вытирая руки полотенцем, выходит из кухни. — Я как раз за тобой хотел спуститься. Давайте ужинать.

— Давайте, конечно! — развожу руками в стороны, слегка офигевая. Чего уж теперь!

И мы не только поужинали — мы еще и какой-то супер-пупер боевик по телеку все вместе посмотрели. Кажется, теперь вместо одного оккупанта у меня их двое… Просочились же!

Но, лежа на полу в компании двух во всех отношениях приятных мне мужчин и глядя на мелькающие взрывами и оторванными частями тела картинки на экране, мне вдруг захотелось, чтобы этот вечер стал первым, но далеко не последним в моей внезапно заигравшей новыми красками жизни.

9. Слабости сильных женщин и полевые ромашки

— Так, кожа вроде свежая… Глаза… Не слишком ли ярко накрашены? — оценивающе себя разглядываю. — Пожалуй, для прогулки на море тени лишние, — и снова в ванную. — Черт… Дурацкая челка! — снова хватаюсь за плойку.

Да, я та идиотка, которая уже полтора часа носится по всей квартире в попытках привести себя в порядок. Получается плохо: то мне не нравится выбранный сарафан, то волосы лежат не так, как надо, а как надо — понятия не имею! Поэтому укладываю их то на одну сторону, то на другую, то зачешу назад. В итоге вообще мелким барашком накрутилась… Вздыхаю: никогда бы не подумала, что могу так нервничать перед свиданием.

Казалось бы, Коля меня видел в моем привычном виде, оценил, зачем этот цирк? Но мне очень-очень важно показать ему, какой сногсшибательно красивой я умею быть. Чтобы у него даже мысли в голове не возникло передумать.

Вчера вечером закрыв за Яриком и Николаем входную дверь, я вернулась в гостиную, и она мне вдруг показалась жутко пустой и неуютной без них. Полночи не могла заснуть, а на утро проснулась с одной простой и до ужаса очевидной мыслью…

…я влюбилась.

Как будто в первый раз. Те же ощущения и эмоции. И даже левый глаз начал дергаться.

В это трудно поверить, но в моей душе всколыхнулось нечто, давно похороненное и забытое, описываемое в ярких красках только в моих рассказах. И это нечто можно назвать твердой уверенностью в том, что я наконец-то встретила своего мужчину.

Все, как в моих придуманных историях.

И чем больше я думала о Николае, пытаясь заснуть, тем он с каждой минутой становился идеальнее и идеальнее. Я перебирала в памяти все, что мне рассказывал о нем Ярик, сопоставляла с тем, что увидела и услышала сама, и пришла к выводу, что ради Коли я готова даже поменять режим дня. И вообще стать примерной и заботливой женой, потому что для него такой стать именно хочется! И четко разделить между собой жизнь реальную и мои фантазии.

Вот почему в данный момент я снова лезу в шкаф за новым платьем…

В дверь раздается звонок. Вернув на тело предыдущий сарафан в пол из нежнейшего шелка, попавший по сиюминутной прихоти в опалу по принципу: «А не чересчур ли?», иду открывать. Уже какая есть — такая есть. Буду изображать из себя голливудскую диву на Лазурном берегу.

На пороге стоит Коля и счастливо улыбающийся в тридцать два зуба Яр.

— Он с нами напросился, — виновато поясняет Николай, одетый в обычную светлую рубашку с короткими рукавами и серые льняные брюки, а я глаз от него отвести не могу. В общем, контрольный в голову. Для меня он сейчас выглядит круче всех известных рок-звезд и актеров скопом, вместе взятых. Между делом подмечаю, что у него на сто процентов красивое (по моим меркам) тело. Да-да-да, потому что оно угадывается через ткань свободного кроя рубашки. И вспоминаю, что мне вообще-то всегда нравились невысокие парни без намеков на широкоплечесть. И смазливых я тоже терпеть не могла. Всегда требовалась изюминка во внешности. А у Николая их… Подвисаю на его глазах.

— Ань! — зовет меня Ярик. — А мы… то есть, папа… тебе опять цветы принес! — и сует букет полевых васильков. — Это я купил! Специально к мини-рынку за ними бегал! — хвастается.

— Спасибо, дорогой, — киваю.

— Ничего, что у нас не совсем обычное свидание будет? — уточняет шепотом Коля в то время, как Яр закидывает на плечо мою пляжную сумку.

— Ну, я так полагаю, без деятельного участия этого купидончика нам не обойтись, — улыбаюсь.

— Кстати… Ты сегодня очень красивая. Такое шикарное платье! — Николай запинается. — Мне даже как-то неловко рядом с тобой. Я по-простому. Может, мне переодеться?

— Нет, нет, — машу руками. — Мне нравится. Если тебя смущает мой наряд, давай лучше я… Перестаралась, видимо, — бормочу. Вот же… Надо было в самом первом сарафане остаться, в образе барышни-крестьянки!

— Нет, нет! — Коля хватает меня за руку. — Пусть мне все завидуют!

Отворачиваюсь, пряча улыбку. Вот это ощущения: когда мужчина, который тебя одним своим присутствием с ума сводит, одаривает искренним комплиментом! У меня, кажется, плечи сами собой расправились, спина выпрямилась и грудь на размер увеличилась.

— Ну, мы идем? — нетерпеливо вопрошает Ярик, с ехидной лыбой все это время наблюдавший за нами.

Возле подъезда, на скамейке я замечаю Агату, которая сидит на спинке и с убитым лицом смотрит прямо перед собой. Ее волосы убраны в тугой хвост на макушке, отчего темные глаза выглядят еще больше. На ней простые майка и шорты, без рисунков или кричащих деталей, как будто она в чем дома ходила — в том и выскочила на улицу. С родителями поссорилась, что ли?

Ярослав, конечно, тоже ее видит, но опять вместо того, чтобы поздороваться, бросается впереди отца к машине и суетливо начинает закидывать вещи в багажник. Девушка провожает его разочарованным взглядом. А может, она его ждала? Ведь сидит и глаз с него не сводит.

Так, все. Мне это надоело. Как можно быть таким оболтусом?

Решительно подхожу к красавице и здороваюсь.

— Тебя ведь Агата зовут?

— Да, — девушка непонимающе смотрит на меня.

— Я Аня. Подруга Яр… папы Ярослава. Слушай, мы сейчас отправляемся на море — загорать, гулять. Поехали с нами? А то, понимаешь ли, у Ярика нашего никогда духу не хватит пригласить тебя хотя бы мультики вместе посмотреть! — и кидаю сердитый взгляд на побелевшего от неожиданности моего поступка дружочка.

— Я… А я не помешаю? Мне неудобно, — Агата говорит это мне, а сама смотрит в упор на Ярика, который стремительно начинает покрываться красными пятнами.

— Конечно, не помешаешь. Да, Коля? — выразительно на него смотрю. Потому что это шанс избавиться от назойливого внимания амурчика нашего. И пообщаться без дополнительной пары ушей.

— Да о чем речь? — улыбается Николай, угадав мои мысли. — Места в машине предостаточно! К тому же, вам вдвоем веселее будет. Это твоя подруга, да? — он оборачивается к сыну, который уже с ненавистью пялится на нас.

— Я не… — беспомощно бормочет Ярослав, переводя несчастный взор на Агату.

— Ярик, ты не сходишь со мной за купальником? — внезапно предлагает девушка.

— Схожу! — восклицает Ярик и вихрем срывается вслед за ней.

— Вау! Что это сейчас было? — смеется Николай. Мы закуриваем, пока ждем нашу парочку. — Неужели это та самая Агата?

— Ты о ней знаешь? — удивляюсь.

— Знаю, — кивает Коля. — Я, может, и не так много провожу времени с сыном, как хотел бы, но слушать его умею. Он же болтает без умолку! И вроде о всяких разных мелочах: как день провел, что в школе делал, с кем гулял… Так вот имя этой девочки я слышу очень часто. Причем в таком контексте: «Мы в волейбол играли на площадке. Потом наши еще подтянулись. И с соседнего двора ребята пришли. С ними Агата была. Она тоже с нами играла… Она, кстати, классно играет в волейбол». И так далее. А на лице все огромными буквами написано.

— И в кого же он тогда такой нерешительный? — кошусь на Николая.

— Наверное, в меня, — пожимает он плечами. — Мне тоже очень трудно решиться сделать первый шаг. В этот раз, если бы не Ярик…

— Ох уж этот Ярик! — улыбаюсь. — Будем считать, что мы ему оказали встречную услугу.

— Кстати, да! — соглашается Николай. — Потому он нам потом еще припомнит эту выходку.

— Вряд ли, — смешливо морщу нос. Судя по тому, как ребята долго ходят за купальником… Счет времени явно потеряли, получив возможность наконец-то пообщаться.

Коля оборачивается ко мне и закидывает руку на спинку скамейки в приглашающем жесте. Я кладу голову на нее и прикрываю глаза. Хорошо!

— Ань, — зовет меня Николай.

— Да? — открываю глаза и встречаюсь с его мягким взглядом.

— Извини, что как сын лезу со своими предложениями… Но вон там, видишь, идет молодая женщина? — он кивает в сторону.

Поднимаю голову и замечаю размашисто вышагивающую эффектную девицу в деловом костюме, с черным портфелем в руках и в очках. С неприступно-воинственным выражением на лице.

— Кто это? — немного ревнивым голосом интересуюсь.

— Не знаю, как зовут, — пожимает плечами Коля. — Просто очень часто встречаю ее в лифте, когда меня в субботу на предприятие вызывают. Похоже, у нее кроме работы личной жизни нет. И знаешь, счастливой она не выглядит. Может…

— Придумать ей историю? — заканчиваю за ним.

— Как вариант, — кивает Коля. — Все-таки женщины не должны все свое время тратить на карьеру — можно главное упустить.

— И что же? — склоняю голову набок, разглядывая его посерьезневшее лицо.

— Обыкновенное семейное счастье, — просто отвечает Николай. — Может, я консерватор, и феминистки бы меня закидали тухлыми яйцами, но я всегда считал, что для женщины работа должна быть этаким хобби… Любимым увлечением. Да, она может достигнуть больших успехов, но не зацикливаться на этом. То есть… Я не к тому, что удел женщины — сидеть дома, борщи варить и детей воспитывать. Но, честно говоря, мало встречал я дамочек из категории карьеристок, которые на самом деле были бы счастливы. Точнее, вообще не встречал. Если копнуть глубже — всегда обнаружится житейская драма. И недовольство собой. И жизнью.

— Ну, многим вообще-то приходится вкалывать, чтобы обеспечить себя, — замечаю.

— И это еще хуже! — качает головой Коля. — Мужчина должен обеспечивать, а женщина… Думать о себе, о детях, о доме. Оставаться желанной и дарить праздник своим любимым. Мне всегда так мама говорила.

— Да где ж взять-то тех, кто обеспечивать будет? Сейчас чаще встречаются те, кто хочет, чтобы баба и зарабатывала сама, и выглядела отменно, и еще хозяйство вела! А самому желательно вообще ничего не делать. Себя баловать, — бурчу.

— Ну, не все же такие… — Коля передергивает плечами. — И женщины тоже во многом виноваты в сложившейся ситуации. Это, думаю, двусторонний процесс.

— Не буду спорить. Не хотят сегодня люди идти навстречу друг другу — тут я, пожалуй, с тобой соглашусь. Проще в одиночестве, для себя жить, чем отношения выстраивать, — хмурюсь. — Слушай, какая-то тема у нас… грустная. Я напишу рассказ. Про сильную женщину, которой в душе хочется быть слабой.

— Напиши. С удовольствием прочитаю, — замечает Николай, погладив меня по плечу.

День прошел в чарующе волшебной атмосфере. Мы позагорали, Коля с Ярославом даже рискнули искупаться, хотя вода была ледяной! Потом долго гуляли по променаду: Яр с Агатой шли чуть впереди, мы с Колей — за ними… Держась, как и наши юные влюбленные, за руки, и опять много разговаривали. И, в общем, я, наверное, ничем не отличалась от восторженно смотрящей на Ярика Агаты. Кстати, очень милой и воспитанной девушки. Приятной в общении. Уж не знаю, сложится у них с Яром или нет — все-таки еще очень они молоды, но сейчас это не имеет значения. Пусть наслаждаются обществом друг друга.

Я же уже точно знала: судьба решила мне подарить шанс — снова влюбиться, снова попытать счастья, и в этот раз я его не собиралась упускать! Не буду притворяться идеальной женщиной, но ведь если люди подходят друг другу, то и притворяться не нужно.

Мне очень хотелось верить, что мы подходим. Я так чувствовала.

Впервые. Честное слово.

Коля провожает меня до двери и замирает на пороге.

— Я очень рад, что мы познакомились, — вдруг произносит он, чуть коснувшись моей щеки пальцами.

— Я тоже, — отвечаю тихо.

— Значит, завтра я опять приглашу тебя на свидание?

— Обязательно, — киваю.

Николай сжимает мою ладонь, целует деликатно в щеку на прощание и уходит к лифту. Чувствую легкое разочарование, но понимаю, что все правильно. Переспать — легко и просто, а вот сделать так, чтобы желание уже переполняло, и секс стал чем-то большим, чем обычное удовлетворение естественных потребностей…

Подожду.

А пока сяду-ка я править судьбу встреченной утром карьеристки!

***

Анины истории

Карьеристка

«— Григорьев! Ты отчеты перепечатал? — из своего кабинета выглянула Алла Леонидовна — подтянутая, в строгом деловом костюме, в наглухо застегнутой до подбородка белой блузке — и смерила подчиненного грозным взглядом.

— Почти, — отозвался Алексей, не отрывая глаз от монитора и продолжая быстро клацать по клавиатуре.

— Я жду! — сурово бросила коммерческий директор, за которой, безусловно, должно остаться последнее слово.

— Лешик! Макет для баннеров готов? — это уже из своего кабинета высунул начисто выбритую морду лица Сергей Дмитриевич, начальник рекламного отдела.

— Да. На согласовании, — бросил Леша, не оборачиваясь в сторону второго руководителя.

— Будь добр, ускорь процесс. К вечеру макет ждут в типографию. Ладушки?

— Я помню, — монотонно произнес Алексей, никак не реагируя на подбадривающие интонации в голосе Сергея Дмитриевича.

Н-да, такая вот затейливая ситуация: на одного несчастного подчиненного целых два начальника… Которые еще и страстно друг друга ненавидят. Кидаться папками с документами на планерках, брызгая при этом во все стороны слюной и выпучив гневные глаза, для них обычное дело.

Леша вздохнул. А он — как то яблоко раздора: постоянно между двух огней.

Григорьев покосился на дверь Аллы Леонидовны Угольниковой… Авторитарной командирши, работающей в торговой сети «Сатурн» почти восемь лет, и за это время заслужившей немало ласковых прозвищ, самым мягким и нежным из которых было «Сука недотраханная». Хотя ей только месяц назад исполнилось всего двадцать девять лет, но по ее манерам и поведению казалось, что Угольниковой прилично за сорок. Не внешне.

Внешне коммерческий директор выглядела убойно: высокая, стройная, ноги от ушей, роскошные русые волосы, красивое лицо с правильными чертами и пронзительными серыми глазами, которые она представительно прятала за очками в золотой оправе. Но больная на голову трудоголичка без намека на личную жизнь, всю свою нерастраченную энергию тратящая на склоки с начальником рекламного отдела.

Сергей Дмитриевич Круглов — полная противоположность Алле Леонидовне: бабник, гуляка, рубаха-парень, балагур, отец, брат и крестный дядя для своих подчиненных, душка и типа все понимающий человек. Статный, рослый мужчина тридцати пяти лет от роду, щеголяющий в костюмах от Армани, поблескивающий стеклом дорогих часов, ослепляющий белозубой улыбкой. И тоже словно с обложки журнала сошел: темные волосы с первой элегантной проседью на висках, глаза голубые, легкая небритость, выдающий подбородок.

Главный оппонент Угольниковой куда не ткни: потому что задача одной сэкономить бабки, задача другого — их вытребовать. По мнению Аллы, рекламный отдел — тунеядцы и бездельники, по мнению Сергея, коммерческий отдел — банда злостных беспредельщиков, тормозящих процесс продвижения компании на рынке.

А Леша Григорьев — всего лишь мелкая сошка, тихий неприметный парень, постоянно невольно участвующий в их разборках. Как так вышло, что он оказался подчиненным у обоих начальников?

По несчастливому для него стечению обстоятельств: он пришел в «Сатурн» по объявлению на должность дизайнера-верстальщика рекламных материалов. Его взяли и посадили в огромном, разделенном перегородками офисе, где трудилось еще десять таких же специалистов. Половина из них подчинялись коммерческому директору, чей кабинет находился по левую сторону, остальные — начальнику рекламного отдела, который сидел в «стекляшке» по правую сторону.

Работал себе и работал. Зарплата — нормальная, работа — не предел мечтаний, но стабильная.

И тут грянул кризис. Начались массовые сокращения. И под горячую руку разогнали к чертовой бабушке всех сидящих в этом офисе сотрудников. Кроме Леши. Потому что, как выяснилось, он мог один делать работу пяти человек рекламного отдела. А из экономистов достаточно было и одной Угольниковой. Правда, кому-то требовалось возиться с бумажками, что-то вроде функций офис-менеджера выполнять. За дополнительную плату предложили Григорьеву.

Лешка согласился. Живет он один, девушки нет, шумных посиделок с друзьями не любит, выходные предпочитает проводить дома, и жизнь его пока тоже зациклилась на офисе торговой компании «Сатурн».

Вот и делят его начальники, каждый пытаясь доказать свою значимость. Попеременно высовываются из кабинетов, отдавая распоряжения, а Григорьев сидит себе по центру пустого офиса на десять человек и любит их. Обоих.

Леша, по мере возможности, не обращал на их разборки внимания, старательно выполнял поручения своих руководителей и мысленно злорадно желал им когда-нибудь пожениться. Отличная пара выйдет… Карьеристы чертовы. Вынесли друг другу мозг на работе — продолжили дома. Класс, да?

И, в общем, неизвестно, как бы долго царила подобная ситуация, насколько бы еще хватило Лешку и его терпения, но однажды все изменилось настолько резко, что Григорьев и сам не понял, как такое произошло…

Как он мог влюбиться в Угольникову!

День не задался с самого утра: коммерческий директор с начальником рекламного отдела затеяли битву титанов посреди офиса — орали, как оглашенные.

— Какой выхлоп от твоих дурацких баннеров, а? Какой? — распиналась Алла Леонидовна. — Продажи не выросли ни на один процент!

— А от них и не должен быть прямой рост! — рычал Сергей Дмитриевич. — Это имидж, Аллочка, имидж, понимаешь? Мы заявляем о том, что мы есть на этом рынке, дела у нас идут хорошо и кризис нам нипочем! Приходите в наши супермаркеты за продуктами! Вот информационный посыл!

— Ты на этот гребаный посыл израсходовал триста тысяч! Триста, мать его, тысяч! На месяц! В самых дебильных местах города! — орала Угольникова.

— Места нормальные! А были бы еще лучше, если бы кое-кто не урезал мне бюджет в начале года! Хорошо, что эти места вообще были! Потому что из-за твоей чертовой экономии я еле выбил нам хоть какие-то щиты!

— Ой, да ладно заливать! На Центральной площади, где самая большая проходимость, пустой щит стоит!

— Но я же следовал вашему указанию искать бюджетные варианты! — ерничал Круглов.

— Разрешите… — пробормотал Леша, пытаясь пробраться к своему рабочему столу.

— Григорьев, зайди ко мне! — моментально среагировала Алла Леонидовна.

— Григорьев, зайди ко мне! — само собой тут же бросил Сергей Дмитриевич.

— Поканайтесь еще, — непроизвольно вырвалось у насупившегося Алексея.

— Что? — оба начальника обернулись к нему.

— Погода сегодня хорошая, — пожал плечами Григорьев и, игнорируя руководителей, отправился за кофе.

По выработанной им собственной стратегии поведения в случае подобной ситуации Григорьев сначала неторопливо выкурил сигаретку в компании Мишки из логистического отдела, затем спокойно выпил кофе вместе с секретарем Марией и не спеша вернулся в офис. Принялся за работу — дел у него, как всегда, по горло. А эти… остынут и сами потом скажут, что им опять двоим от одного его бренного тела нужно.

В обед Григорьев, перед тем как отправиться в кафетерий, завернул в туалет, умылся холодной водой и завис перед зеркалом, разглядывая себя. Ему двадцать семь, а он уже пять лет торчит в этой конторе без надежды на какое-то продвижение. Пора бы отсюда валить. Лешка давно подумывал о том, что неплохо бы открыть собственное небольшое рекламное агентство, прикупить кое-какое простейшее оборудование и заняться производством полиграфической продукции небольших тиражей. Опыта работы с невменяемыми у него предостаточно, дизайнер он довольно сильный, а ваять макетики с акциями: «Только с 1 по 9 июня в сети супермаркетов «Сатурн» колбаса «Докторская» по 209 рублей за 1 кг!» надоело до тошноты.

Пригладил взъерошенные, непослушные волосы, которые светлыми прядями вились на кончиках и оттого вечно путались, потер уставшие глаза. Эх, был бы он красавчиком или уродом откровенным… А так — взглянешь и не запомнишь. Глаза серые, нос ровный, прямой, губы… как губы, подбородок… Да много таких подбородков. Никакой изюминки, кроме пореза на левой щеке от поспешного бритья. Нет, определенно что-то нужно менять в своей жизни. Причем кардинально. Может, в рыжий перекраситься или татуировку набить? А то скучный он какой-то, обычный.

— Поаккуратнее можешь? — услышал он тихий, рассерженный шепот. Дернулся и обернулся, только сейчас заметив, что в туалете есть кто-то, кроме него. Пробежался взглядом по кабинкам и замер, едва не охнув вслух. Из одной доносились весьма характерные звуки и шорох одежды. И чем там занимаются — можно сразу догадаться. Только Лешку в ступор ввело другое: знакомые лодочки на высоченные каблуках и лаковые пижонские туфли.

Григорьев выскочил из туалета, как ошпаренный. То есть… Аллочка и Сереженька того? Вместе? Или… А как же их обоюдная ненависть? Как же пылающие желанием порвать друг друга на запчасти глаза?

Вот, видимо, и рвут… Лешка хмыкнул и качнул головой. Занятное открытие. Лицемеры. А ну их, к черту! Нет, точно надо уходить. Иначе они его со света сживут.

Пролетела еще неделя. Руководители воевали все с тем же пылом, но теперь Григорьев замечал, что иногда они уходят с работы вдвоем. И порой многозначительно переглядываются. Но особого значения этому не предавал — не его дело.

В пятницу вечером в шесть часов Григорьев, наплевав на все дед-лайны, вышел из-за стола и направился на выход. Ему за просиживание штанов до десяти практически ежедневно никто не доплачивает и даже «спасибо» не говорит.

Дома, приготовив ужин, он уже хотел было включить любимый сериал и расслабиться, как вспомнил, что обещал позвонить маме. Только телефон никак не желал находиться. Мать вашу… На работе оставил. Придется вернуться, иначе матушка посреди ночи заявится к нему с полицией, скорой помощью и МЧС для подстраховки.

— Зашибись, — вздохнул Лешка, заметив свет из кабинета Аллы Леонидовны. — Только ее не хватало.

Но Угольникова никак не отреагировала на его приход. Григорьев схватил телефон и намылился бежать, но застрял на пороге. Как-то подозрительно все это. А где визгливое: «Григорьев! Ты почему финансовые ведомости не перепечатал?» Что-то случилось?

Сам не понимая, почему такой идиот, Лешка осторожно постучал в кабинет Аллы Леонидовны. В ответ услышал надрывный всхлип.

— Ну е-мое, — поморщился Алексей, но собственная сострадательность не позволила ему ретироваться, пока еще не поздно. Он приоткрыл дверь кабинета и заглянул.

Коммерческий директор сидела на подоконнике и со съехавшей набок прической рыдала, размазывая тушь под глазами перед опустошенной наполовину бутылкой коньяка. Из подвешенной на стене плазмы завывала Алла Борисовна: «Сильная женщина плачет у окна…» В другой момент Григорьев несомненно оценил бы комичность ситуации и поржал, но сейчас ему почему-то стало жаль Угольникову. Не любил он, когда слабый пол плачет. Сердце сразу сжималось, хотелось сказать что-то успокаивающее, лишь бы не видеть женских слез.

— Алла Леонидовна, у вас все в порядке? — тихо спросил он, прикрывая за собой дверь кабинета и приближаясь к начальнице.

— Леша? — удивленно всхлипнула Угольникова, наверное, впервые назвав его по имени. — Ты что здесь делаешь? — она снова шмыгнула покрасневшим носом.

— Я телефон забыл на работе, — объяснил Григорьев. — У вас что-то случилось?

— У меня? — Алла грустно усмехнулась. — У меня трындец приключился. Тотальный.

Леша не мог не заметить, что она сейчас какая-то другая. Без своей брони из очков и идеально уложенных волос, с заплаканными, близоруко прищуренными глазами и испорченным макияжем, в выправленной неряшливо из строгой юбки белой блузки и без лодочек, раскиданных по полу… Как будто простая, доступная и понятная.

— Я могу чем-то помочь? — Леша присел в ее рабочее кресло.

— Ты? Вряд ли. Сама дура, — она опять всхлипнула. Затем икнула, и Григорьев сообразил, что Алла Леонидовна в хламину. Впрочем, если с ее комплекцией она в гордом одиночестве всосала полбутылки коньяка — это неудивительно.

— Чертов ублюдок Круглов! — простонала вдруг Угольникова. — Сука… Скотина… Как же он меня подставил!

— Что? — расширил глаза Леша. — Он? Вас?

— Я такая дура… Целый год он мне мозги компостировал, любовь разыгрывал… А я повелась, идиотка! И что? Что в итоге?

— Вы как-то не сильно похожи на влюбленных, — осторожно заметил Алексей, умалчивая об увиденном недавно в туалете.

— Да цирк все это, показуха… Типа, служебные романы не приветствуются, особенно в нашем случае. Сразу проверки начнутся! А если начнутся, то знаешь, сколько всего интересного обнаружится? — воскликнула Алла.

— А зачем вы мне сейчас это рассказываете? — уточнил Леша.

— Потому что мне конец! — взмахнула руками с досадой Угольникова. — Все равно по статье светит вылететь с работы. Если не хуже, — она закрыла лицо руками. — И ведь все только рады будут! Это у нас Круглов — всеми любимый душка-начальник… А я? Железная, мать вашу, леди! Думаешь, я не знаю, как вы все меня за спиной зовете? — и вскинула на него страдальческие глаза.

— Я вас зову Аллой Леонидовной, — спокойно проговорил Алексей. — И в лицо, и за спиной.

— Потому что ты хороший, Леша. Добрый и ответственный. Порядочный, — пробормотала она, повесив понуро голову. — Милый парень.

Алексей от неожиданного признания откинулся на спинку кресла и несколько раз сморгнул. Потер нервно запястье и решительно произнес:

— Алла Леонидовна, пойдемте-ка! — он встал и подхватил ее под локоток.

— Куда? — не двигаясь с места, спросила Угольникова.

— Я вас домой провожу.

— Не хочу я домой. Там нет никого. Даже гребаного кота.

— Хм… Тогда… Пойдемте ко мне домой, — предложил Леша. Оставлять в таком состоянии начальницу точно не стоило… Еще натворит дел.

— Пойдем, — покорно кивнула Алла Леонидовна, сползая с подоконника. Леша помог ей обуться, оттер платочком размазанную по лицу косметику, накинул на нее пиджак. Сейчас главное мимо охраны пройти, не привлекая лишнего внимания.

В такси Угольникова размякла. Алексей, поддерживая ее за талию, помог подняться на третий этаж. Нашел ключи, открыл входную дверь, пропуская начальницу вперед.

— Только у меня все просто, — предупредил Леша. — Это съемная однушка, никаких дизайнерских ремонтов и прочих изысков.

— Как у тебя уютно… и чисто, — не обратив внимания на его слова, произнесла Алла, оглядываясь. — Не то что у меня. Никогда руки до уборки не доходят… Вечно бардак.

Леша ничего не ответил. Порядок в доме — это то, что помогало ему мириться с неотремонтированной, снимаемой по дешевке квартирой. Да и вообще… Хаос ему не по нервам — где-то же должно быть свое убежище.

— У тебя есть выпить? — спросила Угольникова и, чуть пошатываясь, направилась на кухню.

— Нет. Но вам и не стоит больше. Давайте лучше поужинаем, — предложил Алексей.

— Ты готовишь? Сам? — удивилась Алла. — А я не умею. Я вообще… неумеха. Непутевая, — присела за стол. — Давай, кстати, на «ты». Не на работе.

— Давай, — согласился Леша, раскладывая жареную картошку с луком по тарелкам.

— Меня папа Алей зовет, — зачем-то добавила она.

— Хорошо. Аля так Аля, — кивнул Леша, усаживаясь напротив Угольниковой. — Так что там у вас произошло?

— Ай! — она качнула головой. Глянула на свою блузку и спросила:

— Дай какую-нибудь футболку. Надоел до ручки этот дресс-код. И умыться можно?

— Конечно.

Через пятнадцать минут Алла вернулась на кухню, и Леша оторопел от очередного открытия: без макияжа, в простой растянутой футболке и шортах, которые у Лешки остались со времен школы, она выглядела милой. От образа стервозной начальницы не осталось и следа. Леша приметил россыпь веснушек на, оказывается, чуть вздернутом носике, застрял взглядом на длинных, стройных ногах с острыми коленками. Из неприступной красотки-небожительницы Алла действительно превратилась в Алю, хрупкую и изящную девушку, как будто даже моложе его на пару лет. Которую теперь хотелось искренне обнять и пожалеть.

— Понимаешь, я так устала… Все время одна. А Круглов… Как танк пер. Ну я и сдалась. Потому что… А что с меня взять? Все время провожу на работе, хозяйка из меня хреновая, характер — паршивый… Вроде на внешность ведутся мужики, да такие козлы — один другого краше, — в путанном монологе делилась наболевшим Аля. — Ну терпеть я не могу, когда мной руководят и жизни учат. Нет у меня женской мудрости! Казалось бы, ну смолчи ты: он мужик, пусть главного из себя строит, а меня аж наизнанку выворачивает! Пыталась с мальчиками попроще, помоложе встречаться… Еще хуже. Им, таким, по жизни ничего не нужно: ни работать, ни учиться не хотят. Нашли, типа, богатую тетю и рады… Тупик какой-то. И ведь сама в этом виновата, сама! — она вздохнула. — Создала себе идеал целеустремленной сильной бабы, следовала ему. Что в итоге? И рядом никого, и на работе терпеть меня никто не может. Как, блин, Ленину на день рождения букет из красных гвоздик вручили! А мне полевые ромашки нравятся! Кто-нибудь об этом знает? А подарок??? Мраморная подставка под ручки!.. Я, знаешь, стояла недавно на балконе, конфеты ела — стресс, типа, заедала… И вдруг подавилась. Не вздохнуть, не выдохнуть… Стою, руками машу, на глаза слезы навернулись, задыхаюсь, а сделать ничего не могу. Думала, так и сдохну, подавившись конфеткой, — девушка поморщилась.

Алексей заварил крепкого чаю и поставил кружку перед Алей. Та благодарно взглянула на него и слабо улыбнулась.

— Круглов, можно сказать, подловил меня в самый неподходящий момент… Я совсем расклеилась. Ухаживал красиво. Я, в общем, знаю, что он бабник и сволочь редкая, но так приятно было, что в тебе хоть кто-то женщину увидел. А он… Господи, ну как можно быть такой дурой?! — воскликнула Аля. — Точно от недотраха одним местом думала.

— Долю-то хоть с откатов отстегнул? — спросил Алексей. Соображал он быстро и прекрасно понимал, как Круглов мог подставить Угольникову, вполне себе законно вытянув деньги из бюджета компании себе на карман. И бумажками все прикрыто будет со всех сторон — не подкопаешься, если в деле еще и коммерческий директор.

— Да, — кивнула Алла, даже не стараясь изобразить из себя оскорбленную невинность.

— А чего вдруг распереживалась? — поинтересовался Лешка.

— Потому что хватанул он лишнего! Утроба ненасытная! Четыре лимона оприходовал. А кому отвечать? Мне. Круглов решил, что трахнет меня качественно, очередную лапшу на уши навешает, и Аллочка выкрутится! Только совесть иметь надо, хоть немного, и не зажимать при мне секретаршу в этот же день! — взорвалась Угольникова. — Но покаяться — не судьба. Хоть бы соврал что-нибудь для приличия. Знаешь, что он мне сказал? Что сексом со мной заниматься — все равно, что бревно долбить. Типа, отмороженная я. И у него-то все в ажуре. А как я выпутываться буду — не его проблемы. А если слить его пожелаю, то он выкрутится, потому что я же сама все и сделала чисто — не прикопаться к нему. Короче, влипла по самое «не хочу». И уволиться не могу, пока не объясню, куда из бюджета деньги ушли за моей подписью, на какие такие нужды!

Лешка подпер щеку рукой, разглядывая Аллу. В другой бы раз позлорадствовал — честно, но сейчас… Ему реально было ее очень-очень жалко, потому что сидела перед ним обманутая, несчастная баба, которая от безысходности повелась на беспринципного, жадного урода.

— Аль, есть варианты решить проблему? — спросил он деловито.

— Да. Есть, — кивнула Алла. — Но, понимаешь, что обидно: он-то тоже сухим из воды выйдет. Как обычно. И ему по фигу: будет и дальше работать, а я там уже остаться не смогу. На рожу его самодовольную смотреть… Восемь лет — коту под хвост. Ты, может, не поверишь, но мне нравится здесь работать… Я сразу после универа в «Сатурн» пришла. Меня владелец, как родную, принял. Карьеру сделала. И, даже несмотря на отношение подчиненных, не хотела бы куда-то уходить. Мне же с ними не дружить. Я так, как Круглов, не умею: и вашим, и нашим за рубль спляшем. Или делай свое дело, или иди на все четыре стороны. Поэтому меня не любят, а его обожают.

— Кроме меня, — пожал плечами Алексей, который всегда чувствовал фальшь в поведении начальника рекламного отдела. И если честно, равнодушно-требовательное отношение Угольниковой ему больше импонировало, чем запанибратское «Лешенька» Круглова. Фамильярности он не любил. Не друзья и не родственники.

— Я заметила, — кивнула Аля. — Я же говорю, ты вообще другой. Не из этой песочницы. Девушка-то у тебя есть?

— Нет, — качнул головой Лешка.

— Почему? — искренне удивилась Аля.

— Не знаю. Не сложилось пока, — сухо бросил Алексей.

— А я думала, что ты вот-вот придешь и объявишь, что женишься, — улыбнулась Аля. Лешка, впервые увидев такую улыбку на ее губах, завис. Никогда бы не подумал, что эта молодая и высокомерная женщина может быть такой… Даже сердце ускорило бег.

— Я собирался прийти и вот-вот объявить, что увольняюсь, — заметил Алексей. — Достали вы меня оба, если честно. Хочу сам на себя работать.

— Резонно, — кивнула Аля. — Что ты мне посоветуешь? — внезапно спросила она, вперившись в него знакомым пронзительным взглядом.

— Воевать, — ответил Алексей. — Подставить Круглова, чтоб катился колбаской по Малой Спасской, и остаться работать там, где нравится. И не крысятничать больше у людей, которые помогли тебе стать профессионалом, — жестко добавил он.

— Это будет нелегко, — задумчиво протянула Угольникова.

— Но возможно? — уточнил Леша.

— Если откинуть в сторону сантименты, угрызения совести и запоздалое раскаянье, то да. Возможно, — хищно оскалилась Аля, мгновенно превращаясь в Аллу Леонидовну.

— Так действуй, — произнес спокойно Алексей, вставая и убирая со стола пустые тарелки и кружки.

— Леш… А тебя можно попросить не увольняться до тех пор, пока я не разберусь со всем этим дерьмом? — тихо проговорила Алла.

— Да, — не оборачиваясь, ответил Леша. — Можешь рассчитывать на меня.

— Спасибо, — с чувством произнесла Аля. — И вообще… Просто спасибо. Извини, что вывалила на тебя все это. Я, наверное, домой поеду. Завтра на работу, — и выжидательная пауза.

— Я тебе такси вызову, — отозвался Алексей.

— Такси… — с нотками разочарования пробормотала Аля. — Да, конечно, такси, — она решительно встала из-за стола. — Пойду, переоденусь.

Когда она уехала, Леша долго сидел на диване и задумчиво смотрел прямо перед собой.

Конечно, он сразу понял, что Аля, видимо, была не против остаться. Но он так не хотел. Потому что она не в себе, потому что изрядно под градусом, хоть и протрезвела немного после ужина, потому что ей отчаянно хотелось поддержки и в данном случае все равно, у кого ее искать. А потом все устаканится, нормализуется (он не сомневался в том, что Угольникова прижмет Круглова — бабой она на редкость умной была), и такой, как Леша Григорьев, ей снова будет не нужен.

Ибо, может, Аля и изливалась тут потоком, что страдает от одиночества, но ничего особенного он ей предложить не мог: внешностью не блистал, на свое жилье и даже на машину не заработал, собственный бизнес пока еще в планах, да и не того масштаба, чтобы в миллионеры одним махом заделаться — не было у него таких запросов, мужской харизмой и умением плести словеса не отличался. Если ему и влюбляться, то в кого-то поскромнее и с меньшими амбициями.

Только вот разумом можно многое по полочкам разложить, к правильным выводам прийти и для себя все решить, а сердцем…

Образ милой Али намертво застрял в голове — хоть об стенку бейся, чтобы его оттуда выкинуть.

Военно-подпольные действия, в ходе которых Угольникова готовила компромат на Круглова, длились около месяца, в течение которых они бодались не театрально, а по-настоящему.

— Задавлю, сука! — цедил сквозь зубы внезапно представший в истинном облике Сергей Дмитриевич.

— Попробуй! Кишка тонка, — с усмешкой отбивала Алла Леонидовна.

Она на работе вела с Алексеем себя по-прежнему, ничем не выдав того, что между ними был тот разговор. И только изредка Лешка ловил на себе ее быстрые взгляды, как будто Аля подпитывалась от его вида решительностью довести до конца задуманное. Он никак на них не реагировал: один раз пообещав, что поддержит, от своих слов не отказался. И если требовалось, помогал ей — до утра сидел в ее шикарной квартире, разбираясь в документации, пока Алла выстраивала новую стратегию.

И это были самые странные и волнующие ночи в его жизни. С одной стороны ему приходилось с утомительной дотошностью ковыряться в бумажках, а с другой…

Дома Алла становилась Алей. Пыталась суетиться на кухне, заботливо варила размокшие пельмени и готовила отвратительный кофе. Когда же Леша, давясь несъедобным ужином, предложил встать у плиты, крутилась вокруг него, бросалась мыть посуду и с расстроенным видом извинялась за свою никчемность.

Но Григорьеву она нравилась именно такой: его нисколько не беспокоила ее нехозяйственность, потому что дело это наживное. Он, когда начал жить самостоятельно, тоже ни черта делать не умел. А у нее повода учиться готовить кулинарные изыски не было — не для кого. Да и вообще. Разве это проблема?

И Леша погружался в причудливые мечты, в которых он уже открыл собственное агентство, прилично зарабатывал, приоделся… И однажды пригласил Алю на свидание, и она согласилась. Потом романтический ужин. Он бы даже мог сам его приготовить.

Сначала робкие, потом страстные поцелуи, тихий шепот, смятая постель… Лешка был уверен, что в его объятиях Аля извивалась бы змейкой, а он целовал бы ее ступни, тонкие лодыжки.

В реальности Леша отводил каждый раз взгляд, когда Аля смотрела на него чуть дольше положенного. И практически не разговаривал. Только по существу. И поспешно сбегал, если она предлагала заночевать у себя.

Аля — потрясающая девушка, пусть она и утверждает обратное, но Леша слишком остро это осознавал… И все также считал, что ему нечего ей предложить.

Глупый.

Закончилась война молниеносно: самонадеянный Круглов, не подозревавший о том, что все это время Алла не просто бросалась словами, а готовила на него облаву, пришел однажды утром на работу и прямиком угодил под каток. Ему припомнили все его грехи разной степени значимости. И на каждый из них у Угольниковой был пакет документов. Предложили разойтись по-хорошему: вернуть деньги компании и исчезнуть с делового горизонта города. Иначе светит ему не только статья, но и «уголовка» за воровство и мошенничество.

Перед этим Алла поступила честно: добровольно покаялась начальству, вернула на счета фирмы так называемые откаты и предложила владельцу — Петру Васильевичу — по поводу ее дальнейшей судьбы принять решение на свое усмотрение, не давя на жалость.

Выслушать пришлось много, но хозяин компании уволиться не позволил, места не лишил и даже более того — качнув головой, бросил:

— Засиделась ты, Алка, на одном месте. Пора бы тебя дальше двигать.

И назначил исполнительным директором, фактически своим замом, внеся существенные изменения в оплату ее труда: теперь зарплата Угольниковой напрямую зависела от чистой прибыли и прозрачного ведения документации. Посадил ее, так сказать, по другую сторону баррикад, потому что выставить на улицу специалиста, конечно, можно, но лучше иметь толкового управленца, выращенного собственноручно, подле себя, чем отдать его конкурентам, затем искать нового человека и тратить время на удвоенный контроль.

Подписав назначение, Петр Васильевич добавил:

— Ты бы нормального мужика нашла себе, а? Не твой уровень с уродами моральными путаться.

— Уже нашла, — сообщила радостно Алла.

Все эти подробности Алексей услышал за ужином в ресторане, куда его пару дней спустя после масштабных перестановок в кадрах пригласила Угольникова. Она сияла от осознания того, что победила, что не зря потратила восемь лет на эту компанию, что теперь перед ней открылись новые горизонты. И, вероятно, оттого, что кого-то встретила. Это Лешку подкосило. Когда успела?

— Может, останешься? — между прочим спросила Аля, протягивая руку и дотрагиваясь до пальцев Алексея. — Место начальника рекламного отдела вакантно. Ты более чем достоин.

— Нет, — качнул головой Леша. — Хочу попробовать свое дело открыть.

— Ну… Ты если что, обращайся, — проговорила тихо Алла, всматриваясь с надеждой в его глаза.

— Это вряд ли, — улыбнулся грустно Леша. А чего он ждал? Обычно так и бывает: все и сразу. И в душе он постарался запихнуть разочарование и ревность куда подальше и искреннепорадоваться за Алю.

На следующее утро Алексей забрал трудовую книжку, завизировал ее в отделе кадров и вернулся в офис. Достал из-под стола припрятанный там букетик ромашек и заглянул в кабинет к Алле.

— Привет, Леша! — поприветствовала она, светло улыбнувшись. — Уже в курсе. Подпись поставила, — добавила она.

— Я… — он вошел. — Я просто… Это тебе, — протянул простенький букет, перевязанный веревочкой. По дороге увидел бабульку и спонтанно решил купить на прощание обычные ромашки, наверное, такие же, как и он сам. Но Аля говорила, что любит их.

— С-спасибо, — выдохнула Алла, принимая цветы. — Мне никто не дарил таких.

— Да ничего особенного. Просто… Ладно, удачи тебе! — бросил смутившийся Алексей и опрометью выскочил из кабинета. А то сейчас с потрохами выдаст себя… Как бы он себя ни уговаривал образумиться, а выкинуть из головы блистательную и яркую Аллу, которая может быть милой и нежной Алей, смешной, не приспособленной к домашнему хозяйству, уютной, робко заглядывающей в глаза, не получилось. Лучше уйти побыстрее, отдышаться, успокоиться… Принять как данность, что о ней даже мечтать не стоит.

Стремительно зашагал по территории компании, оглянулся, сам себе кивнул и вышел за ворота. Все хорошо. Оставит здесь все эти страсти и начнет новую самостоятельную жизнь.

— Леша! — услышал он окрик. Обернулся. К нему бежала Алла — споткнулась на каблуках, чертыхнулась, скинула туфли — и подлетела к нему. — Погоди! — переводя дыхание, бросила она.

— Что-то случилось? — Алексей подхватил ее под локоть.

— Конечно, случилось! — она всплеснула руками. — Неужели я тебе совсем не нравлюсь? — спросила в лоб.

— Ч-что? — переспросил Григорьев.

— Леша, я… Ну да, ну непутевая я, тебе, конечно же, нужна другая — домашняя, хозяйственная, но я могу постараться. Честное слово!

— Ч-что? — опять глупо повторил Алексей, хлопнув растерянно глазами.

— Григорьев, ты идиот? Сколько мне уже намекать можно? — воскликнула Алла. — Я тебе в любви признаюсь! Раз уж ты сам… не хочешь.

— Ч-что? — Лешка чуть на асфальт не сел.

— Да ничего! — разозлилась Аля и, схватив его за подбородок, притянула к себе. Медленно прикоснулась к его губам, прикрыв глаза. — Можем мы хотя бы попробовать? — прошептала она сквозь поцелуй.

— Аля… Я… — Леша приобнял ее неловко за талию, все еще не веря в происходящее. — Я не хочу пробовать.

— Понятно, — Аля убрала руки и попыталась отстраниться от него.

— Ты не поняла, — он улыбнулся. — Зачем пробовать? Давай просто встречаться.

— Правда? — Аля радостно распахнула глаза. — Ты серьезно?

— Вообще-то… Я уже давно… Как только увидел тебя тогда, в кабинете… плачущей… влюбился. И ты мне нравишься вот такая вот. И ты очень путевая. Самая путевая из всех путевых на свете, — пробормотал он форменную чушь.

— Леша, — счастливо выдохнула Аля, снова прикасаясь к его губам. На этот раз поцелуй вышел откровенным и распаляющим — у обоих щеки запылали румянцем.

— Я встречу тебя вечером, — пообещал Алексей.

— Я уйду ровно в шесть! — воскликнула Аля, натягивая туфли. — Ровно в шесть!»

Закрываю крышку ноутбука. Потираю покрасневшие глаза. Бросаю взгляд на экран мобильного — два часа ночи. Пора спать.

Замечаю одно непрочитанное сообщение. От Коли!

«Весь вечер слушал про Агату… И думал о тебе. И о том, какое у тебя красивое имя… Анна».

10. Сексуальные вибрации и постельный юмор

Традиционный звонок в дверь. Только теперь на пороге я лицезрею вместо привычного Ярика с сияющей улыбкой еще и его папу — с не менее лучезарным лицом. Точнее, не так. Теперь, в основном я вижу Николая и иногда вместе с ним — Ярика.

У нашего дитятки жизнь кипит: осталось сдать последний экзамен, повеселиться на выпускном балу и снова за учебники — готовиться к поступлению в университет. А тут еще любовь! Да какая! С нами ему теперь время проводить не так интересно, я бы даже сказала, вообще неинтересно. Типа, mission complete, дальше — сами!

Мы намедни с Колей, пока душевно курили на балконе, в моей приватной чилл-аут зоне, за Яром и Агатой наблюдали… Ну да, подсматривать нехорошо, но а как не подсмотреть? Значит, стоят они перед подъездом, за руки держатся, глаза в глаза друг другу смотрят, молчат, а лица… Мама дорогая, подобной страсти и Ромео с Джульеттой не знали! У нас еще фоном радио играло, а там как раз душещипательная песенка звучала… Из серии: «Я тебя никогда не забуду… Я тебя никогда не увижу!». Еще опадающих с неба лепестков роз не хватало. Если бы дом рядом рухнул — не заметили бы.

Самое интересное, что выяснилось-то: оказывается, Ярослав нравился Агате еще со школы! Но он же никогда не обращал на девушку внимания (!!!), поэтому она, считай, года три как без конца о нем думает, потому что он классный, не такой, как все, умный и с ним есть, о чем поговорить. Еще красивый. Очень. Очень-очень-очень красивый, просто фантастически, безупречно красивый (чьи это слова, я надеюсь, понятно). Первой подойти и заговорить не осмеливалась, потому что у оболтуса нашего рожа-то всегда кирпичом и вид — гордо-неприступный.

Поэтому сейчас они влюблены без памяти и, конечно же, на всю жизнь, потому что даже мысли друг друга читают. И почти дату свадьбы назначили и количество будущих детей обсудили.

Откуда я знаю подробности? М-м-м, ну, Яр рассказал «папе Коле», потому что молчать о таком вообще не умеет, а «папа Коля» — мне. Потому что на месте «сыночки» великовозрастной в моей квартире прочно обосновался мужчина постарше, чему я безмерно рада. И, в общем, очень много времени мы вдвоем проводим. Точнее, все время вдвоем проводим. И спим теперь вместе.

Долго изображать из себя разумных взрослых не сложилось.

Собственно, на следующий день после морского вояжа приключился наш первый раз…

Погода испортилась, и мы с Колей решили сходить в кино на свидание. Фильм — так себе: зрелищный, конечно, минус — без серьезной смысловой нагрузки, но сидеть в темном зале и тихо переговариваться, держась за руки… А Коля еще словно невзначай касался губами мочки моего уха, потом шеи… Концовку не помню — мы целовались.

Поужинали в ресторане. Вышли на улицу, а там — ливень. Николай оставил меня под козырьком крыльца, сам выбежал поймать такси. Я кинулась за ним — романтика момента обуяла меня. Поймала его за руку и притянула к себе. Он сначала удивленно на меня посмотрел, а потом…

Вы когда-нибудь целовались под проливным дождем? Когда струи воды стекают по лицу, волосы налипают мокрыми прядями, одежда — насквозь. Мимо проезжают по проспекту автомобили с включенным фарами, люди под зонтиками торопятся домой, а вы стоите и не можете оторваться друг от друга. Глаза прикрыты, его руки держат твое лицо в прохладных ладонях, а губы — горячие-горячие…

Домой приехали вымокшие до нижнего белья. Поднялись ко мне. И с порога — раздеваться. Торопливо, стягивая друг с друга одежду, уже не совсем соображая, с какой целью мы это делаем: необходимо срочно облачиться в сухое, или…

Или.

В глазах потемнело, в сознании вспыхнули миллиарды звезд, сердце бешено колотилось, а тело… Тело требовало прекратить над ним издеваться, играть в благородство и, в конце концов, уже… того.

Добрались до моей кровати. И тут мелодрама медленно, но верно скатилась по сюжету в комедию. Не знаю, что там у Николая было с личной жизнью… Я так поняла, дела обстояли хуже моих, но у меня в последние годы замужества секс был обязательно-принудительной повинностью. Желания ноль, страсти — еще меньше. А в этот вечер меня целовал, да еще как целовал, мужчина, который внезапно пробудил во мне сонм эротический буйных фантазий. И просто в миссионерской позе… Это же первый раз — я должна быть на высоте!

Поэтому с видом уверенной в себе, роковой женщины толкнула Николая на спину, одним… тремя рывками стянула с него брюки, потянулась к резинке его боксеров… Понятия не имею, насколько я сильна в оральных ласках (блин, звучит-то как!) — практики давно не имелось, но с Колей… для Коли… С ним я хочу все!

— Ты что делаешь? — несколько испуганно поинтересовался мой мужчина, чуть отползая назад.

— Как что? — я приподняла голову. — Это! — соблазнительно провела языком по губам и выразительно посмотрела на его приподнятое во всех смыслах настроение. Но почему-то сообщить, что я сейчас планирую не «это», а «минет», язык не повернулся.

— То есть… так сразу? — его вопрос поставил меня в тупик.

— А что, сразу нельзя? — удивилась я. — А когда можно? — нет, ну может, я правда тороплю события. Может, сначала стриптиз требовалось станцевать. Я была готова! Но вообще мне казалось, что ни один мужик от такого «сразу» не откажется.

— Ну… Я думал, что мы… — откровенно засмущался Николай, но при этом пожирал меня недвусмысленным взглядом.

— Коля, тебе сорок один год. Это я так, уточняю. Ты сейчас стесняешься? — а сама неосознанно гладила руками по его бедрам. Я. По мужским волосатым бедрам. Очень сексуальным. Гладила. Кайф! И сантиметр за сантиметром стягивала с него боксеры.

— Нет, конечно, не стесняюсь, — пустился в сбивчивые объяснения Коля, не особенно сопротивляясь тому, что вот-вот останется без трусов (пардон, что рушу всю романтику описываемого эпизода, но это было действительно очень комично). — Просто это несколько неуважительно по отношению к тебе. Может, я начну?

— Так, пошла за вином, — резюмировала я. — А то мы так еще пару часов вообще ничего не начнем! — мне лично в этот момент стало близко и понятно выражение: «В одном месте свербит». И еще вот это: «Тело пожарищем полыхает». И… Вы там сами у себя в голове все штампы из порнографической прозы переберите — все в тему будет. Отвечаю.

Вино подействовало расслабляюще: после каждого глотка мы целовались, моя свободная от бокала рука так и тянулась к заветному месту, Колина — тоже не теряла времени даром: пыталась бюстгальтер на мне расстегнуть. И когда он полностью отвлекся на дурацкие крючки, я молниеносно отставила вино в сторону, откинула одеяло, под которое успел скрыть свое достоинство Николай, и, заняв удобную позицию, отрубающую пути к бегству, приступила к решительным действиям.

— Японский городовой! — судорожно всхлипнул Коля, резко откидываясь на спинку кровати, нащупывая рукой столик и с грохотом ставя на него бокал. При этом он так неловко повернулся, что я неожиданно скатилась с кровати и шмякнулась на пол.

— Ты… как? — он нагнулся и посмотрел на меня сверху вниз.

— В порядке, — кивнула я и, пытаясь вернуть изящность себе и ситуации в целом, изобразила из себя грациозную пантеру. То бишь, на четвереньках вскарабкалась обратно на кровать. Зацепилась рукой за сбитое в кучу одеяло, потеряла равновесие и уткнулась лицом… Метко, в общем, попала.

— Ох… — простонал от неожиданности Коля, получив ощутимый тычок в причинное место. Мое воображение тут же услужливо нарисовало картинку, как это выглядит со стороны… Я затряслась от смеха.

— Черт, — Николай засмеялся вслед за мной.

— Так, все, тихо! — скомандовала я, подняв руку вверх. — Еще раз. Попытка номер два! — желание, несмотря ни на что, лишь нарастало, поэтому вернулась к начатому.

— Ну как? — уточнила я, оторвавшись от своего занятия на секунду.

— Хорошо! — воскликнул Николай, вцепившись побелевшими от напряжения костяшками пальцев в простыню. Ох, а как мне хорошо было: не знала, что слышать стоны наслаждения любимого мужчины, распыляющегося на атомы, может доставлять такое удовольствие.

— Подожди-подожди-подожди! — пробормотал Коля, подтягивая меня к себе и целуя.

— Что не так? — жадно ответила я на поцелуй.

— Ты с ума меня свести решила? У меня очень долго никого не было.

— И что? — с невинным видом продолжила ласкать его рукой. — Где первый раз, там и второй. И можно третий.

Коля затуманенным взором проследил за моими действиями, а потом невнятно проговорил:

— Надо бы Ярику позвонить… Предупредить, что ночевать я не приду.

— Секс-марафон на всю ночь? — улыбнулась я, прикусив губу.

— Аня, ты… Ох!

За ту ночь я поняла две вещи: первая — в физическом плане мы совместимы, вторая — когда совместимы, и мужчина думает не только о себе, а опыт есть, и позы можно перебирать с неиссякаемым энтузиазмом, сексом (сантименты про любовь откинем в сторону, это был секс) реально можно заниматься всю ночь. Ну, ладно, не всю, но до трех утра точно.

И нет слаще момента, чем провалиться в сон, пристроившись головой на груди своего мужчины, в его нежных объятиях (вот здесь снова начинается мелодрама).

Так, вернемся к звонку в дверь.

Коля. С порога — поцелуй вместо приветствия. Этой ночью он оставался дома, так как у Яра сегодня экзамен — они готовились.

— И я тоже рада тебя видеть, — замечаю, повисая на шее у Николая. Он подхватывает меня под бедра и несет в гостиную.

— Как у тебя дела? — спрашивает Коля, улыбаясь.

— Отлично, — отвечаю, покрывая его лицо россыпью поцелуев. — Соскучилась.

— Я тоже.

Он садится на диван, а я удобнее устраиваюсь на его бедрах.

— Слушай, у меня к тебе важное дело, — говорит Николай, нежно поглаживая по спине.

— Какое? — провожу кончиками пальцев по сеточке морщинок-лучиков у его глаз — нравятся до умиления.

— У Ярика 5-го июля день рождения. Семнадцать лет исполняется, — сообщает он.

— Да ты что? А я думала, ему уже семнадцать, — прикидываю в уме. — А нет, все верно.

— Ань, ну уж сколько лет моему сыну, я знаю, — с легкой укоризной произносит Николай. — В общем, я подумал, что было бы здорово совместить его день рождения с празднованием окончания школы и устроить ему вечеринку.

— Мм-м, клево! — соглашаюсь. — А где?

— У мамы моей дача есть. Причем именно дача: двухэтажный скромный домик, яблонево-грушевый сад, беседка, мангал, лужайка с зеленой травкой. Можно там: замаринуем шашлыка, отдохнем все вместе. Ярик своих друзей пригласит.

— Здорово! — киваю.

— Я тебя со своей мамой познакомлю, — добавляет Коля тише.

— Что? — я как-то сразу ерзать на нем нервно начинаю. С мамой? Уже? Я не хочу так сразу с мамой, я боюсь… А вдруг я ей не понравлюсь?

Коля, заметив проскользнувший на моем лице отчетливый испуг, успокаивающе продолжает гладить меня по спине:

— Ань, ты ей понравишься.

— Думаешь?

— Слушай, я семь лет ни с кем не встречался. Так, одноразовые романы случались: вроде настроишься всерьез, пригласишь девушку на свидание и через пять минут понимаешь, что… Нет, не то, не хочу. А с тобой…

— Мы всего три недели знакомы, — замечаю.

— А разве это имеет значение, сколько? — спрашивает Коля. — Мы уже взрослые люди: оба знаем, чего хотим от жизни и от человека рядом.

— Нет, — прислушиваюсь к себе. — Наверное, не имеет. А чего ты хочешь от человека рядом? — добавляю.

— Хочу… — он замолкает. — Ничего особенного я не хочу. Хочу, чтобы вот то, что сейчас есть между нами, никуда не исчезло. Ты не исчезла, — Коля морщится, подумав, видимо, о чем-то болезненном и неприятном.

— Думаю, мне это по силам, — улыбаюсь. — Только время от времени можно я к своим уходить буду? — киваю на ноутбук.

— Можно, главное — возвращайся, — он зарывается носом в мою шею.

— К тебе вернусь, — обещаю. — Но с мамой твоей все равно боязно знакомиться.

— Знаешь, моя мама — исключительной рациональности и деликатности человек. И в мою личную жизнь не лезет и советов не дает. Тогда, с Мариной — единственный раз, когда она вмешалась, и то только потому, что защищала Ярика. Она его обожает. А Яр обожает тебя. Значит, ты ей понравишься, — улыбается Коля.

— Логично, — киваю. — Хорошо. Если ты этого хочешь…

— Очень хочу… Похвастаться, — смеется он.

— Коля… — тяну. — Ты такой замечательный.

Он прикасается в ответ к моим губам, и тема с днем рождения Ярика на время отходит на второй план.

Лежим в обнимку на диване: тесно, но очень уютно. Коля устроился на спине, подложив под голову подушку, я — на нем, пристроив подбородок ему на грудь.

— Слушай, а ты, кстати, насчет первого раза и возможных последствий с Яриком по душам беседовал? — между прочим интересуюсь у Николая.

— Эм… Нет, — качает он головой. — Я ему просто презервативы кладу. В карман джинсов.

— Это так по-взрослому, — подкалываю.

— Ань, ну что я ему нового расскажу? Они сейчас такие все продвинутые. Как бы он сам мне чего интересного в этом плане не сообщил.

— Может, и продвинутые, а все равно глупые, — говорю. — И вроде сами все знают, а царя-то в голове нет. Я бы все-таки на твоем месте поговорила с ним. Это важно, мне кажется. Даже не с той точки зрения, чтобы прочитать ему мораль, а как мужчина с мужчиной. Не знаю… Показать, что ты к нему всерьез относишься и не считаешь ребенком. Что-то в этом роде.

- Я об этом думал, но… Надо момент подходящий поймать. Но вообще ты права, конечно, — задумчиво произносит Коля.

— А если не секрет… У тебя как это было в первый раз? — спрашиваю с улыбкой.

— Быстро. Очень, — улыбается Коля. — И нелепо. У нас в школе с друзьями своя группа была, мечтали стать известными рок-музыкантами. Репетировали часами, в школе выступали, в местных клубах… Естественно, были свои поклонницы. Ну вот как-то после концерта одна из таких фанаток затащила меня в туалет — на приватный разговор. Я опомниться не успел, как она с меня штаны стянула и… Я еще выпивши был прилично, поэтому, честно говоря, вообще ничего не понял. Без презерватива, наспех. Слава богу, без последствий обошлось. Но Ярик, мне кажется, в этом плане гораздо разумнее меня, — замечает он со смешком.

— А по-настоящему?

— По-настоящему уже в университете, на первом курсе. Ее звали Варя, мы долго встречались… И вот тогда уже все, конечно, по-другому было. А у тебя? — Коля приподнимает брови.

— Ох… Это была эпопея! Но знаешь, что… Давай я лучше рассказ напишу. Так мне легче рассказать. Может, и для беседы с Яром пригодится. Только помни — это все-таки вымысел: что-то правда, а что-то суммированный опыт моих подружек.

— Понял, — отзывается Коля.

— Но не надейся — эротики там будет мало, — прикрываю глаза руками и трясусь от смеха.

***

Анины истории

Первый раз

«Даня с того самого момента, как впервые поцеловал Лину, знал, что она будет той самой девушкой, с которой он рискнет и наконец-то расстанется с девственностью. И не потому, что почти все его приятели уже сделали ЭТО и теперь подначивали его, подсмеиваясь, и не только потому, что утром, днем, вечером и особенно перед сном все мысли в итоге сводились к одному, а исключительно из-за того, что Лина — особенная. Как и его чувства к ней — первые, сильные, настоящие.

Они встречались уже полгода, а Даня до сих пор яркой вспышкой помнил захлестнувшую его радость, когда на школьной дискотеке Лина осмелилась первой подойти к нему и пригласить на медленный танец. Даня неловко прижимал ее в танце к себе, невзначай касался губами ее лба, вдыхал сладкий цветочный аромат ее парфюма и дивился тому, какая она маленькая, хрупкая и милая. И ей не нужно было быть первой красавицей школы, чтобы украсть его сердце: потому что в обход всем шаблонам он уже давно засматривался украдкой на часто и весело смеющуюся девушку из параллельного класса с россыпью веснушек на чистой белой коже, обладательницу рыжевато-золотистых волос, круглых зеленых глаз и вздернутого носика.

До знакомства с Линой Даня по-настоящему ни с кем не встречался: кроме жалких обтираний с одноклассницами на школьных посиделках и девчонками со двора на скамейке возле подъезда дальше дело не шло. Ему постоянно что-нибудь не нравилось в липнущих к нему подружках, а поддаваться общему настрою: «Да это просто секс!» не хотел.

Внешне Даня считал себя довольно обычным парнем: роста выше среднего, светло-русые прямые, очень густые волосы, подстриженные, как по линейке, в тяжеловесное каре, ореховые глаза, прямой нос, тонкие губы, строгий овал лица. Хотя девушки постоянно обращали на него внимание, но их привлекала, в большей мере, его сдержанность, за которой чудилась загадочность.

Даня по характеру был довольно замкнутым и закрытым парнем, не любил трепаться о пустом, имел ряд твердых жизненных принципов, которые иногда мешали проще относиться к жизни, но с другой стороны они же помогали ему уважать в первую очередь себя. Поэтому у него было несколько хороших друзей, много приятелей, потому что «Даня — реальный чел». Только вот из-за этих же правил не получалось переступить через себя и просто с кем-нибудь переспать.

Хотелось романтики и страсти, взаимной увлеченности друг другом. Вот таким он был индивидом с отсталыми взглядами на теорию отношений.

После той дискотеки Даня проводил Лину до дома, робко поцеловал, едва коснувшись ее губ, и с надеждой спросил:

— Ты ведь не сделаешь завтра вид, что ничего не было? — такое тоже случалось.

— Зачем? — округлила глаза девушка. — Ты мне вообще-то нравишься, — и убрала тонкими пальчиками с его лица прядь выпавших из-за ушей волос.

— Ты мне тоже, — выдохнул Даня. И по дороге домой понял, что влюбился. Вот так просто: без особых знаков на небе, без долголетних мучительных страданий, без всяких сомнений.

Лина в противовес ему была очень эмоциональной, открытой, не умеющей долго сидеть на одном месте. Она бесцеремонно вторгалась в его личное пространство, на ходу меняла планы, не позволяя по привычке сидеть на кухне с чаем, сигаретой и книжкой, жарко спорила по любому поводу и порой доводила до белого каления, когда Даня едва зубами не скрипел от злости. Но именно разница в темпераментах заставляла его с каждым новым днем влюбляться в нее еще сильнее.

Но до близости дело пока не доходило: хотелось до искр в глазах, а на деле оба, учащенно дыша и глядя друг на друга мутными глазами после бешеных поцелуев, от которых шея и ключицы пестрели засосами, смущенно стопорились, нервничая и не рискуя даже руками зайти дальше.

В конечном итоге Даня решил сделать шаг навстречу первым. Купил вина, чтобы расслабиться, сделал подборку «эротической» музыки, то бишь нарезку из любимых песен Depeche Mode, поменял постельное белье.

Лина сразу угадала его порыв, вино пила смело и большими глотками, отчего ей поплохело буквально через пятнадцать минут. В итоге она отлеживалась у него, чтобы в более-менее трезвом виде вернуться домой. Мимо!

Алкоголь Даня вычеркнул, остальные два пункта оставил. Одного не учел — внезапного возвращения мамы с работы. А они уже практически успели раздеться… Даня никогда не забудет маминого лица, когда она заглянула к нему в комнату поздороваться с Линой и застряла взглядом на его одетой наизнанку футболке и покрасневшей до состояния помидора девушке. После такого фейла вполне ожидаемо последовал Серьезный Разговор о том, что им еще нет восемнадцати, и… «Не рановато ли вам еще?».

Не рановато! В следующий раз Даня предусмотрел все непредвиденные ситуации: время, место, обстановка, музыка… Учел все мелочи и даже презервативы под подушку положил. Правда, не подумал о том, что, когда до дела дойдет, без опыта и практики дрожащие от нетерпения руки его подведут. Ну не надевалась проклятая резинка, хоть ты тресни! Все три штуки порвал. Более того, пока пыжился, от настроя и следа не осталось. Сидел, опустив голову перед Линой, и мечтал сдохнуть от позора. Но недаром он выбрал именно эту девушку: Лина со всей чуткостью и деликатностью успокаивающе его погладила, мягко поцеловала и прошептала:

— Ты такой красивый… Я так тебя люблю. Куда нам торопиться?

Они уже не раз обменивались признаниями, но это прозвучало по-особенному. И целоваться, лаская друг друга руками, оказалось не так уж плохо. Наоборот, очень даже неплохо!

Даня решил больше не заморачиваться по этому поводу — пусть идет своим чередом. Между делом изучал теорию вопроса в интернете, на форумах, но вместо ценного чужого опыта начитался страшилок в исполнении девушек об ужасных «первых разах». По всему выходило, что удовольствия они от этого не получили, а у многих еще и желание пропало на долгие месяцы вперед. И расставались чуть ли не сразу.

Даня этого категорически не хотел!!!

Поразмыслив еще немного, обратился за помощью к старшей сестре. Ей недавно исполнилось двадцать пять лет, у нее уже имелся обширный опыт, и она, как взрослая, давно жила отдельно от родителей со своим парнем.

Выслушав брата, Катька долго ржала. Да так, что время от времени слезы с глаз утирала. Даня, пошедший пятнами, сидел на диване, зло на нее смотрел и тихо ненавидел. Ему и так пришлось преодолеть себя, свою гордость и смущение в равных долях, чтобы посоветоваться с ней.

Навеселившись вволю, сестра вдруг спросила:

— А ты в курсе, кстати, что девушки от «всунул-высунул» не кончают?

— А… от чего… кончают? — удивленно спросил Даня.

— Щас я тебе расскажу! — подмигнула Катька. — И зарисую!

Следующие полчаса Даня горел щеками, ушами и даже пятками от стыда, вжимался все больше в диван и пару раз икнул. Сестра делилась хитрыми премудростями, в подробностях описывая: «А еще можно так…». Каждое такое предложение она заканчивала словами: «И это фантастический кайф! Я тебе говорю — попробуйте!»

Честно говоря, Даня не мог себе вообразить, что может сотворить с Линой хотя бы сотую часть из посоветованного по-родственному Катькой. Ночью спал плохо — одолевали эротические кошмары: снилась сестра, которая черт знает чем занималась со своим парнем и при этом приговаривала, явно обращаясь к нему: «Поза улетная — пронимает до…» И дальше — сплошная нецензурщина.

На то, чтобы переварить и усвоить информацию, Дане потребовалась неделя. Еще кое-что почитал в интернете, суммировал с Катькиной лекцией и как настоящий аналитик резюмировал: «Мужик в любом случае свое получит. У девушек все сложно. И чтобы не было все сложно, чтобы хотелось и дальше, надо постараться!» И даже выучил заветное слово: «Куннилингус»!

Час Х Даня назначил на вечер после выпускного — все в лучших традициях: Лина отпросилась у родителей на ночь, якобы, останется у подруги. Маринка — ее близкая приятельница — была проинструктирована на случай внезапной проверки. Домашние Дани уехали с ночевкой на дачу. Насчет «надеть и снять» презерватив — потренировался.

Во время бала старались не пить. Много танцевали, веселились и обменивались таинственными взглядами.

При выключенном свете, в полной темноте, пробиваемой лишь тусклыми отсветами уличных фонарей, долго целовались, неторопливо раздевая друг друга. А потом… Даня применил полученные им знания на практике!

Такой Лину он еще не видел: оторвав его от себя, она с взлохмаченными волосами, искусав все губы, притянула его к себе и потребовала:

— Давай! Хватит издеваться!

Второй раз Даню просить не потребовалось… Взведенная Лина, кажется, вообще не заметила, что только что лишилась девственности — чуть-чуть поморщилась, но когда он выжидающе замер, вглядываясь в ее распаленное желанием лицо, прошипела:

— Я тебя хочу!

Обнимая спящую девушку, Даня подумал о том, что не торопиться — это хорошо. Мысленно сам себе пожал руку и сладко зевнул: что там еще сестра советовала?»

— И долго ты встречалась с этим Даней? — спрашивает меня Коля, когда я ему дочитала рассказ.

— Фуф… Ну, во-первых, его звали Денис, во-вторых, как я говорила, это не совсем обо мне — просто вспомнились рассказы подружек. Но то, что это произошло после выпускного и с первым моим настоящим парнем, правда. И мы действительно долго встречались в школе и где-то года два после, — поясняю.

— И почему расстались?

— Не знаю, если честно. Наверное, чувства ослабли: вокруг было много других соблазнов, мы учились в разных университетах, в чем-то разница характеров сказалась, начали интересы расходиться, — пожимаю плечами. — На самом деле, у нас с ним, наверное, тот редкий случай, когда расстались по-доброму. Потом еще долго дружили. Да и сейчас иногда общаемся, с праздниками друг друга поздравляем… Так, не смотри на меня с подозрением: Денис давно женат и очень счастлив в браке, двух девчонок воспитывает, — замечаю, а то Коля, кажется, занервничал немного. Ревнует… Приятно.

— Тогда ладно, — успокаивается Николай. — И с сыном я поговорю. Приблизительная тематика мне ясна. Ну чего ты смеешься?

— Слушай, мне пришла в голову одна идея! — мы на кухне в четыре руки готовим праздничный ужин — Ярик сдал экзамен с лучшим результатом в классе. Есть повод пригласить еще Агату и поужинать вчетвером.

— Ну? — Коля, обнимая меня за талию, отодвигает в сторону — тянется за специями.

— Праздник на природе, шашлыки, музыка — это все отлично, но скучно. Тем более, это подростки: по любому начнут шухериться, чтобы что-нибудь покрепче лимонада хлебнуть.

— И что ты предлагаешь? — он переворачивает скворчащие на сковороде куски мяса.

— Устроить им экшн. Типа, игры «Ночной дозор». Дается задание, когда его выполняешь — находишь следующее, и так далее. До победного. Поделим по парам, велики в зубы или на своих двоих, и пусть по окрестностям побегают в поисках отгадок. А чтобы заинтересовать — выставим на кон крутой приз.

— Какой?

— Ну… О! Билеты. На какой-нибудь концерт. У нас тут в августе, вроде какой-то крутой рок-фестиваль на три дня намечается. М-м?

— Давай, — поддерживает меня с энтузиазмом Коля.

— Яру-то мы все равно их подарим, даже если он не выиграет, — добавляю.

— Можем, кстати, и сами присоединиться к нему, — Коля вопросительно на меня смотрит.

— Да! — киваю. — Дададада! — и висну у него на шее: боже, как классно наконец-то встречаться с человеком, у которого нет занудных ограничений в плане: «Ну, это уже не для нас» — и на диван с пивом.

— Договорились, — отвечает Николай, подхватывая меня за талию и целуя. — Так, — ставит на место, — сейчас наши Ромео с Джульеттой прилетят. Надо ускориться.

— Есть, шеф! — киваю.

Вечером сидим вчетвером за одним столом, ужинаем, общаемся. Так душевно, просто, тепло. И от полноты бытия хочется петь. Душой. Вслух-то я пою только в дУше, чтобы никто не слышал.

11. Знакомство с мамой и поломанные шаблоны

— Ань, а детское шампанское взяли? — орет мне Коля через весь двор с парковки, как только я показываюсь из подъезда с охапкой пледов. Сегодня важный день — день рождения Ярослава, и мы дружной толпой через пятнадцать минут собираемся выехать с ночевкой на дачу.

— ПА! ТЫ ИЗДЕВАЕШЬСЯ? — яростный вопль Ярика в ответ.

Из-за машины показывается ехидно-прищуренное лицо Николая. Он мне подмигивает, а я, едва сдерживая смех, кричу:

— Да! Три ящика хватит? А на закуску — батончики «Мишка Барни»!

— АНЯ! — снова разъяренный вопль, но уже адресованный мне.

В последние пару дней важный «взрослый» Яр с умным видом разглагольствовал о том, что ему пора становиться по-настоящему самостоятельным. На что он намекал, мы с Колей сразу сообразили: типа «хочу жить один, а не переехать ли вам, любезный Николай Валентинович, к Анне Витальевне насовсем, раз уж вас и так дома почти не бывает». В общем, мы и без его подсказок об этом подумывали, но потроллить мелкого из серии: «Сыночка, давай мы сами разберемся, что к чему» — святое дело. Вот и развлекаемся. Немного. Но Яра любые подколки на тему: «Вообще-то, тебе исполняется всего лишь семнадцать» задевают всерьез. А нам весело. Он правда становится жутко милым, когда злится.

Но, если честно, за показушным весельем я скрываю довольно сильную нервозность.

Сколько я знаю примеров из жизни — все они подтверждают один факт: анекдотические истории противостояния тещи и зятя в реале встречаются редко, а вот бойни не на жизнь, а на смерть «невестка VS свекровь» — куда более частое явление. В общем, я жутко боюсь знакомства с Колиной мамой. Тем более, мой предыдущий опыт не вселял радужных надежд.

— Аня… — Коля обнимает меня за талию и притягивает к себе, мгновенно меня раскусив. — Расслабься. Тебе же не жить с моей мамой, в конце концов.

— Кто его знает, — пожимаю плечами, сгружая пледы в багажник.

— Слушай, она даже с моей бывшей женой умудрилась сохранить нормальные отношения. И это после всего, что было, — Коля ловит мой нахмуренный взгляд. — Так, все, извини. Никаких бывших!

— То-то же, — улыбаюсь. Мне нравится, что мы с Колей вышли на тот уровень общения, когда начали понимать друг друга с полуслова… С одного взгляда. Это вдохновляет. Я всегда мечтала именно о таком взаимопонимании — когда не нужно тратиться на объяснения, когда сразу чувствуешь настроение любимого человека. Ни с кем до Коли ничего подобного не было.

Иной раз я гадаю, что бывшую жену Коли не устроило в нем? Золотой же мужик! Да, мы встречаемся чуть больше месяца, возможно, сейчас я в розовых очках и вся в конфетно-букетном периоде, только сердцем знаю — ерунда это.

Как бы объяснить: я не чувствую той бешеной эйфории, которая охватывала меня в юном возрасте при созерцании своей Большой Любви — когда не видишь недостатков, когда не можешь ни о чем думать кроме как о предмете страсти, когда с утра предвкушаешь встречу, и все повседневные дела — лишь утомительный фон в ожидании. Ничего этого нет. Есть спокойное, уверенное, глубокое чувство, когда жизнь идет своим чередом, есть планы, дела, рутинные заботы… Я всерьез задумалась о будущем: чем же заняться дальше, потому что издательство по-прежнему молчит. Но при этом…

Жизнь приобрела другой оттенок — тихого счастья и твердой убежденности, что теперь я не одна, и рядом со мной есть Он. Человек, с которым комфортно даже молчать, чье присутствие не напрягает, не мешает, не раздражает. К которому хочется лишний раз прикоснуться, прижаться телом. На которого смотришь и понимаешь, что ни одна черта его внешности не надоест. И как бы нелепо ни звучало… С ним весело в постели.

Буквально: каждый раз, когда нас накрывает — а сейчас это происходит очень часто, мы без конца, казалось бы, утопая в страсти, находим повод посмеяться. Я вдруг поняла, что именно этой легкости в сексе мне всегда не хватало — осознания того, что это не некое священное таинство, не ритуал, не обязанность… Нет, это важная часть общения двух любящих друг друга людей, когда как раз не нужно играть и притворяться, а именно и в первую очередь в такие моменты близости можно побыть собой, максимально открыться, не бояться быть не понятой.

Коля — абсолютно самодостаточный мужчина: ему не требуется постоянное восхищенное заглядывание в рот в качестве доказательства того, что он мужик, самец. У него есть свои устоявшиеся привычки, особенности характера, но они идеально накладываются на мои собственные. Если без компании Яра, то мы с удовольствием завтракаем и ужинаем в кровати, любим неспешно подымитт в моей чилл-аут зоне на балконе, не заморачиваемся на соблюдении идеального порядка, игнорируем телевизор, предпочитая его беседам, оба легкие на подъем… А еще у нас биоритмы совпадают: мы просыпаемся в одно и то же время.

Наверное, все же это истина: для каждого человека существует его идеальная пара… И как же хорошо, что нашлась моя.

После дня рождения Яра у Николая заканчивается отпуск, и он предупредил меня, что, как ни крути, работа для него важна и он действительно трудоголик. Я лишь пожала плечами: мужчина, не увлеченный делом, надоедливый зануда. Тем более, мне самой нужно личное время. Держать на привязи — не мое. И когда мы поговорили на тему дальнейшего совместного времяпрепровождения, как-то само собой решился вопрос, что да, надо бы просто жить вместе. Тогда вечера, ночи и выходные станут нашими на законном основании, если можно так выразиться.

И лучше Коле переехать ко мне, а Яр действительно пусть приучается к самостоятельной жизни. Под нашим близким неусыпным контролем! Но мы ему об этом пока не сказали: наблюдать за Яриком и слушать его громкие рассуждения о том, какой он взрослый… Еще немного повеселимся!

— Ань, смотри! — выдергивает меня из моих размышлений Коля, указывая на вышедшую из машины пару: ту самую бизнес-вумен и ее спутника. Я хлопаю глазами от изумления и оборачиваюсь к Николаю с тихим выдохом: «Надо же».

Потому что непробиваемая железная леди, карьеристка «Аля» (оставим имена из рассказа) на себя не похожа: перед нами самая настоящая девчонка, без малейшего намека на макияж, с растрепанными локонами, в воздушном, легкомысленном платье. Она подхватывает под руку и виснет на своем кавалере — обычном парне, без особых примечательных деталей во внешности. Но то, с каким обожанием «Аля» смотрит на него, заставляет приглядеться к парню и отметить, что ему и не надо быть каким-то необыкновенным красавцем — этот «Леша» привлекателен своей простотой и открытостью взгляда.

— Слушай, я уже начинаю верить, что ты своими рассказами корректируешь судьбы, — замечает Николай с улыбкой.

— Я тоже, — бормочу.

— Эй! — вклинивается Ярик, прислушавшись к нашему разговору. — А почему я ничего не знаю?

— Потому что, морда любопытная, — отвечаю, — у тебя своя история есть.

Ярик строит недовольную физиономию и бурчит себе под нос:

— Ясно. Секретики от меня, да? Между прочим, это моя идея была!

— Солнышко, я тебе посвящение сделаю, когда закончу этот сборник, — говорю с улыбкой.

— Ладно, — кивает согласно Ярослав. И тут же переключается вниманием на идущую к нему Агату, позабыв про обидки.

— Ну что, поехали? — спрашивает Николай, захлопывая багажник.

— Поехали, — киваю.

Мария Андреевна — Колина мама — встречает нас у ворот дачи с радушной улыбкой. Подтянутая, сохранившая черты былой привлекательности, невысокая женщина с красиво уложенными в прическу седыми волосами, в простой светлой блузе навыпуск и льняных брюках, она тут же протягивает мне руку со словами:

— Значит, вот как выглядит женщина, из-за которой мой сын превратился в подростка-переростка. Мария Андреевна, мама и бабушка этих двух оболтусов!

— Мам, ну… — Коля неожиданно смущается. На самом деле, забавно наблюдать за тем, как взрослые люди в присутствии своих родителей, чей авторитет не утратил силу с годами, меняются — появляются нотки: «Мам, пап, я же не ребенок!» Хотя по себе знаю: для них — все еще ребенок, будь ты хоть пяти, хоть сорока лет от роду.

— Очень приятно. Аня, — сжимаю сухую узкую ладонь Марии Андреевны, отметив, что Коля очень похож на маму. Особенно ясными лазоревыми глазами.

— И мне приятно, Анечка, — произносит Колина мама с мягкими интонациями в голосе, от которых я сразу расслабляюсь. И предшествующая знакомству нервозность исчезает. В Марии Андреевне чувствуется сила характера и некоторая авторитарность, но в то же время присутствует интеллигентная деликатность воспитанного и тактичного человека. Мне она нравится.

— Ба! — из машины с воплями вылетает Ярик и, как игривый щенок, скачет вокруг пожилой женщины, лезет целоваться и обниматься.

— Ярочка, с днем рождения тебя, мальчик! И с окончанием школы! — взгляд Марии Андреевны становится ласковым и нежным. И ясно, что внук — это ее самая большая слабость. Она сочно целует его в обе щеки, треплет по волосам и любовно разглядывает.

— Ба, это Агата! — Ярослав выталкивает перед собой чуть покрасневшую девушку.

— Очень приятно, — также мягко, как и со мной, здоровается с подругой Ярика Мария Андреевна. — Так, детишки, — произносит она уже деловито, — я вам все подготовила — отдыхайте.

— А ты? — удивляются одновременно Яр и Коля.

— А я поеду домой, — строго заявляет Мария Андреевна. — Надеюсь, Николай Валентинович, у вас хватит мозгов присмотреть за компанией подростков. Хотя нет… — она безнадежно машет рукой. — Аня, полагаюсь полностью на вас! — и подмигивает мне.

— Ну мам… — опять тянет Коля, а я смеюсь.

— И вот так всю жизнь, — качает головой Мария Андреевна с хитрой улыбкой. — «Ну ма-а-ам…» — передразнивает сына.

Николай поджимает губы и, гордо вздернув голову, идет доставать вещи из багажника.

— Может, все-таки останетесь? — предлагаю.

— Нет, нет, нет, — бросает Мария Андреевна. — Я знаю наперед все, что вы мне сейчас скажете. Но еще знаю, что если я в вас не ошиблась, то мы успеем пообщаться. А сегодня обойдетесь и без моей компании. Повеселитесь как следует.

Ее слова звучат для меня полнейшим одобрением моей кандидатуры в качестве любимой женщины сына, и я расплываюсь в глупой счастливой улыбке.

— У тебя мировая мама! — шепчу Коле на ухо.

— Я знаю, — кивает он. — И она не просто мама… Она мой лучший друг, — добавляет задумчиво.

— Это здорово, — замечаю, про себя принимая еще одну неожиданную для себя новость: кажется, теперь я готова сделать все возможное, чтобы так и остаться в глазах Марии Андреевны «подходящей кандидатурой». Вот такие метаморфозы сознания, когда встречаешь правильных людей.

Кидаю взгляд на шумного Ярика, который в предвкушении праздника устанавливает мангал. Он косится на меня и подмигивает. Хитрая морда… Все продумал, да, мелкий?

Праздник был в самом разгаре, когда мы с Колей объявили, что наступает главная часть мероприятия — охота за подарком. Пока Яр возился с шашлыками, мы с Колей объехали окрестности дачи, пряча бумажки с подсказками-загадками. Одноклассники и приятели со двора Ярика, как и он сам, сначала в недоумении пыхтели, но стоило нам озвучить, какой приз на кону, ребятишек как ветром сдуло. А то! Билеты на трехдневный рок-фестиваль — это вам не песни под гитару на ступеньках подъезда.

И мы неожиданно остаемся вдвоем с Николаем во внезапно наступившей тишине: слышен только шелест яблонь, чириканье птиц и отдаленный шум города.

Сидим и некоторое время в растерянности смотрим друг на друга. Коля пересаживается ко мне на плед, обнимает за плечи и зарывается носом в шею, сдергивая с меня панамку. Его губы находят мои… Целуемся, постепенно забываясь и теряя сдержанность. От него пахнет дымом костра, парфюмом с древесными нотками и своим неповторимым запахом — чуть терпким, будоражащим мое либидо.

— Как ты думаешь, сколько у нас есть времени? — хрипло шепчет Николай, запустив руки под мою свободного кроя клетчатую рубашку.

— Часа полтора точно, — отвечаю, правильно уловив его намек.

— Там на втором этаже есть маленькая уютная комнатка, — Николай вопросительно заглядывает в мои глаза.

— Да? — улыбаюсь. — Там, наверняка, интересный дизайн?

— Очень, — кивает Коля. — Этакий шик советского разлива!

— Любопытно ознакомиться, — бормочу, прихватывая его нижнюю губу, легонько кусаю.

Коля моментально подрывается и утягивает меня за собой в дом. Застреваем на каждой ступеньке, благоразумно стараясь по ходу не растерять одежду. Мансарда и правда миленькая: покатый потолок,отделанный деревом, небольшая кровать, тумбочка и склад каких-то журналов — больше там ничего нет. А! Еще красный расписной коврик на стене.

Но мне не до изысков дизайна — я занята тем, что, чертыхаясь, пытаюсь распутать завязки на спортивных брюках Николая и побыстрее избавиться от них. Он горит, обдавая меня жаром желания. Поэтому никак не могу справиться с простой задачей — руки отвлекаются и гладят самую интересную мне сейчас часть его тела. Коля, периодически зависая затуманенным взглядом на ласкающих его через ткань пальцах, с шумом выталкивает воздух. Он уже успешно освободил меня от рубашки и стянул шорты. И его руки под аккомпанемент одобрительных тихих стонов с моей стороны ползают изучающе по моему телу.

— Аня… — с придыханием бросает Николай, оставив россыпь поцелуев на моей груди. — Что ж так… Давай поженимся! — и дергает за крючки бюстгальтера.

Я замираю в комичной позе — спустив наконец-то с Коли брюки до колен и вцепившись жадно в его ягодицы. Смотрю на его пупок и темную дорожку волос на довольно подтянутом животе. Всхлипываю от короткого смешка.

— Черт… Я вообще не так хотел это сделать, — бормочет с виноватой улыбкой Николай и при этом продолжает снимать с меня бюстгальтер. Вот у нас всегда так! Ни одного раза не припомню в романтично-сосредоточенном порыве.

— Ты серьезно? — поднимаю на него смешливые глаза.

— Да, — он ловит мои губы, освобождая меня от ненужной одежды и прижимая в запале к себе.

— И когда? — падаем на кровать в тесном объятии.

— Если в понедельник подадим заявление, то можно в начале сентября. Говорят, это самое удачное время, — Коля переворачивает меня под себя — я выгибаюсь ему навстречу. Боже, какой же это кайф… Вот эти первые секунды, когда чувствуешь всем телом желанного мужчину.

— Я согласна, — подставляю шею под его поцелуи. — Только давай без помпезности. В белом платье я уже ходила.

— Ты читаешь мои мысли, — бормочет Коля, рвано дыша. — Небольшой семейный праздник? А потом куда-нибудь съездим. Куда захочешь.

— Ох… Хорошо! — выдыхаю, обхватывая его ногами. Николай ускоряет темп, его поцелуи прерываются полузадушенными стонами. Он торопливо скользит рукой между нашими телами, чтобы сначала нежными, чуть шершавыми подушечками пальцев довести меня до предела… И уже на пике слышу страстное:

— Я люблю тебя.

— Коля… — утыкаюсь ему лицом в шею, пытаясь отдышаться и не рассмеяться в голос. — Ты нахрен все шаблоны поломал!

Он ложится рядом со мной, подперев щеку рукой, гладит по щеке и с недоуменной улыбкой спрашивает:

— Почему?

— Начнем с того, что вообще-то я должна была познакомиться с тобой и только потом — с твоим сыном. Мы должны были сходить на несколько свиданий, признаться в том, что нравимся друг другу, потом романтика, любовь, секс. Предложение руки и сердца, знакомство с мамой, живем вместе… Как-то так. А у нас? Свел нас Ярик, ты сразу чуть не прописался в моей квартире вслед за своим сыном, свидания вышли странными, потому что… Куда ж без Яра! Первый поцелуй сразу перетек в первый раз. Тут же мама одобрила наш союз. Пока занимались сексом — ты сделал мне предложение и лишь в конце признался в любви! — меня уже распирает от хохота.

— Вышло не очень? — Николай смеется вслед за мной.

— О, нет! К черту шаблоны! — устраиваюсь на его груди. — Пусть и дальше у нас все будет не так, как принято. И… Коля, я без ума от тебя. Честное слово.

— Чувствую себя крутым, — произносит он с наигранным бахвальством. — Влюбил в себя чудесную женщину. Да я еще ничего!

— Аахаха!

— Кажется, у меня появилась идея рассказа, — мы лежим в обнимку, не торопясь одеться. Я вожу пальцами по груди Николая, а он лениво наблюдает за мной одним глазом.

— Ну? Поделись.

— О превратностях судьбы. И о том, что иногда и в зрелом возрасте любовь может быть свежей и искренней. И если искать… Искать и ждать, то чудо непременно произойдет, и случай встретить свою вторую половину обязательно подвернется. Дважды. И что порой не нужно время, чтобы понять: именно этот человек — твой.

Договорить я не успеваю. Со двора доносится радостный вопль Ярика:

— Я победил! Я выиграл! Где мой приз?!

В этот момент надо было видеть наши с Колей испуганные лица. Мы, как ошпаренные, подскакиваем с кровати. Я принимаюсь натягивать на Николая футболку, он, мешая мне, как-то совсем не изящно возвращает мне на место трусики, затем шорты.

— Подожди, подожди! — останавливаю его. — Давай каждый сам себя оденет.

Коля кивает и ищет глазами свои штаны. Я с матюками надеваю рубашку… Какого ж лешего тут так много пуговиц!

— Пап! Аня! — орет Яр, топая по лестнице. — Вы где?

— Наверху! — кричу ему, приглаживая волосы Коле.

— А что вы тут делаете? — Ярик заглядывает в мансарду, подозрительно нас разглядывая. А мы сидим на кровати с невозмутимыми лицами, как именинники на празднике.

— Ничего, — пожимает плечами Коля. — Я тут Ане подшивку старых журналов хотел показать, — объясняет он сыну, дергая из пачки первый попавшийся. — Раритетные же… Вот, например, 1977-го года издания, Аня, — это он мне с умным видом. — «Сельское хозяйство и свиноводство в СССР», — зачитывает заголовок, и его брови ползут вверх. Потому что в этот момент видит то, что уже вижу я — мой ярко-розовый бюстгальтер, растянувшийся картинно по полу.

— Журналы, значит, — тянет Ярик ехидно и тыкает пальцем в лифчик. — Ань, и давно ты интересуешься свиноводством?

— Так, зараза мелкая! — восклицаю. — Где доказательство твоей победы?

— Вот! — он протягивает игрушечный кубок, который мы спрятали в расщелине старого дуба у реки, призванный символизировать конец игры. — Где мой приз?

— Держи, — Коля достает из кармана брюк конверт с билетами. — Поздравляю! И с днем рождения, и с окончанием школы, и с победой! — он улыбается.

— Спасибо! — важно отвечает Яр. — Ну, я пошел… Па, а вы с Аней здесь с ночевкой планируете остаться? — невинным тоном интересуется он.

— По ходу, нам деликатно предлагают свалить, — хмыкаю.

— Нет, да я не в этом смысле… — мнется Ярик.

Мы с Колей переглядываемся и решаем: да пусть порезвятся детишки!

— Только дачу не разнесите по кирпичику, — просит Николай.

— А-а-а-а! Спасибо, пап! — орет Яр. — Спасибо! — и тихо:

— Слышь, ты это… ширинку застегни.

Коля округляет глаза и смотрит вниз. Я падаю на кровать с хохотом, потому что на Коле спортивные штаны без каких-либо ширинок, а Яр победно восклицает:

— Попался! Короче, как журналы дочитаете — спускайтесь! — и с шумом, перескакивая через ступеньки, спускается во двор.

— Попалились, — произносит Николай и оборачивается ко мне.

— Причем, по полной, — киваю, подбирая бюстгальтер.

— Ладно, потом ему объясню, что мои намерения чисты, и я, как порядочный джентльмен, хочу на тебе жениться, — вздыхает Коля.

— «Сельское хозяйство и свиноводство» — качаю головой. — Это эпик-фейл!

— Эпик, — соглашается Николай. И мы снова смеемся.

А вечером возвращаемся домой, и я сразу же сажусь за новый рассказ.

***

Анины истории

Сказочная ночь

«Кислицын без интереса скользил взглядом по толпе отдыхающих в ночном клубе: молодняк трется у бара, на танцопле в групповых плясках извиваются девы, демонстрируя свои тела — словно на продажу выставляются перед оценивающими товар мужиками за VIP-столиками. Грохочет бодрая музыка, юркие официанты скользят с подносами, бармены развлекают гостей избитыми трюками с подкидыванием бутылок. Над ухом тарахтит лучший друг и компаньон Макс, который, собственно, и вытащил его всеми правдами и неправдами в этот пятничный вечер «развеяться».

Но Кислицыну было скучно. Хотелось домой. Завалиться на кровать перед телевизором, выпить неторопливо бутылочку пива под трескотню спортивного канала, погонять в голове незначительные мысли и отрубиться. И проспать часов до двенадцати. Или до двух. Или вообще не вылезать весь день из постели! Хронический недосып утомлял: в свои тридцать семь лет состоятельный и состоявший мужчина Виталий Сергеевич Кислицын, владелец известного в городе центра эстетической медицины и ведущий пластический хирург, мечтал только об одном — выспаться.

— Ух, какая! — прокомментировал достоинства девушки, прошедшей походкой от бедра мимо их столика, Макс, к слову, отличный анестезиолог и верный ассистент во время всех операций Кислицына.

«Контурная пластика лица… Ботокс — лоб, носогубные складки, гиалуроновая кислота — губы… Маммопластика — эндопротезирование груди», — мысленно, по-своему, оценил красоты девушки Виталий Сергеевич и тут же потерял к ней тот минимальный всплеск интереса, что обозначился у него как у профессионала. Единственное, еще прикинул, у кого она все это делала — не их клиентка. Случаем, не у Котельникова ли? Это он любит «разводить» юных дев на программу тотальнейшего омоложения, когда в первую очередь стоило бы объяснить недовольной своей внешностью двадцатилетней девчонке, что ей мозги для начала не мешало бы прокачать.

Впрочем, дело тут не в этике, а в самих девицах — переубедить некоторых не издеваться над естественной, природной красотой порой не представлялось возможным. В таких случаях Кислицын отрешенно брался за дело — лучше уж у него, чем кустарным способом с использованием непонятных препаратов у «хорошего косметолога» в подозрительном во всех смыслах кабинете без таблички.

Гребаный, мать его, культ совершенства! А что в итоге? Смотришь на кукольных красавиц и запомнить не можешь — все на одно лицо.

Нет, Виталий Сергеевич не был ханжой, иначе не выбрал бы такую профессию: иногда инвазивное вмешательство просто необходимо, да и почему бы не пользоваться современными достижениями индустрии красоты, если они есть? Но всему же должно быть свое время! И мотивированность реальной потребностью, но не…

Ай! Ну его! Опять о работе думает. Кислицын сделал глоток из бокала с коньяком и вздохнул.

Конечно, с одной стороны, ему уже хотелось обзавестись семьей, но выработанная годами циничность и потребительское отношение к нему и самим себе того круга общения женщин, в котором он вращался, охлаждали пыл. Озабоченные деньгами и собственной внешностью охотницы за сладкой жизнью его не волновали. Даже ради банального перепиха на ночь. Наверное, это раньше надо было сделать, когда сердце билось горячее, но молодость потрачена на кропотливое изучение медицины и становления себя как профессионала. А сейчас…

В расцвете сил, будучи зрелым мужчиной и «завидным женихом», Виталий Сергеевич не мог банальный роман закрутить, как тот же Макс. Неинтересно. Может, конечно, стоило список требований уменьшить к предполагаемой второй половине, но Кислицын не видел в этом смысла: ничего запредельного он не хотел. Рядом с собой ему виделась живая девушка — образованная, не без чувства юмора, с индивидуальной изюминкой во внешности, необязательно хозяйственная: жена-хозяйка — устаревший стереотип, вполне можно и домработницу нанять. Но главное — чтобы она видела в Кислицыне мужчину со всеми его слабостями и недостатками, а не ходячий бездонный кошелек на ножках, который после первой проведенной ночи сразу облагодетельствовал бы машиной, квартирой, дорогими шмотками и драгоценными побрякушками.

Кислицыну тут же вспомнилась первая мимолетная любовь… Девушка, чьего имени он даже не успел спросить. Они познакомились на курсирующем всю ночь по реке теплоходе «Виктория», где он с друзьями таким образом решил отпраздновать университетский выпускной. А она там была с подружками. На три года младше, училась еще на втором курсе журфака — тоненькая, звонко смеющаяся, с ямочками на щеках, россыпью веснушек и озорными серо-зелеными глазами. Кислицыну она тогда показалась идеальной!

Они провели всю ночь, непринужденно болтая, любуясь на степенно сменяющиеся городские пейзажи ночного города, танцуя… Вит, как тогда звали его друзья, был ею настолько очарован, увлечен, что забыл… Просто забыл спросить ее имя. Он — безымянный юноша, она — таинственная незнакомка… Романтика! Время пролетело незаметно, и уже у берега Кислицын наконец вспомнил о том, что надо бы познакомиться по правилам и обменяться номерами телефонов. Но в суете покидающей теплоход подзагулявшей молодежи Вит потерял ее из виду.

Наверное, он мог бы разыскать незнакомку — журфак в городе имелся только в одном университете, но через два дня Кислицын уезжал стажироваться в известную клинику пластической хирургии в Москву… Не до того было. А трезво поразмыслив, решил, что, может, так даже лучше: ему сейчас не до романов. Пусть та девушка останется приятным воспоминанием о выпускном. Еще найдет свою суженую!

Какая самонадеянность.

— Я отойду, — бросил Виталий Сергеевич Максу.

— Вит, только не вздумай сбежать! — моментально среагировал друг, по привычке называя его студенческим прозвищем.

— Отлить можно? — уточнил Кислицын.

— Валяй, — благодушно разрешил Макс. — Но я бдю!

— Бди, — вздохнул Виталий Сергеевич. Приятель считал, что ему сегодня необходимо как минимум нажраться, как максимум — еще и затащить телочку в постель и от души потрахаться. «А то у тебя на лице все признаки хронического сперматоксикоза!» — издевался приятель.

Виталий Сергеевич прошел в совмещенный туалет: вот еще новомодная тенденция — не делить уборные на женские и мужские. Это вообще было вне границ его разумения.

Выйдя из кабинки, он застыл перед зеркалом, откуда на него смотрел уставший мужчина с первой проседью в смоляных, коротко стриженных волосах. Высокий, чуть сутуловатый, обычного телосложения, но без изысков, вроде пивного пузика — за собой следил в рамках разумного. Равнодушные темно-карие глаза, волевой подбородок, тонкая линия изогнутых губ, легкая небритость — лень было с утра с бритвой возиться. Свою внешность Кислицын никак не оценивал: он всегда считал, что в мужчине главное не красота, а его умение выстоять и не спасовать перед любыми обстоятельствами — некий твердый внутренний стержень.

Хлопнула входная дверь. Виталий Сергеевич вздрогнул и обернулся: в туалетную комнату зашла девушка… Нет, наверное, молодая женщина лет тридцати. Отчего-то хохотнув, видимо, тоже проникнувшись двусмысленностью обстановки, она мотнула пышными золотистыми локонами и весело бросила:

— ЧуднО, не правда ли?

— Да уж, — пробурчал Виталий Сергеевич и собирался было ретироваться, но застрял.

В девушке ему что-то смутно показалось знакомым. Цепким взглядом он отсканировал ее с головы до ног — нет, не клиентка. Незнакомка отличалась пышностью форм — не полная, не толстая, а именно пышная: покатые плечи, высокая грудь, выдающиеся бедра, но при этом тонкая талия — очень женственная фигура, редкая. Сейчас все стремятся довести себя до состояния анорексичного супового набора. Невысокого роста. Чистая молочная кожа — тоже редкость: солярий — наше все. Лицо узкое с правильными чертами, но не без занятных деталей: смешливый взгляд глаз непонятного от местного освещения цвета, с сеточками-лучиками мимических морщинок, выразительные губы — свои, натуральные, следы от ямочек на щеках, веснушки.

Опять царапнуло. Но нет, нет, вряд ли.

Шикарные волосы. Просто шикарные! И не сказать, чтобы визитерша отличалась сногсшибательной красотой, но в ней было главное — индивидуальность, та, которой так не хватало Кислицыну. Он откровенно на нее засмотрелся.

Девушка — пусть будет девушка — подошла к умывальнику, ответила лукавым взором из-под опущенных ресниц и вдруг выдала:

— Мы с вами — как муж и жена по утру в одной ванной!

— Что? — не понял Виталий Сергеевич.

— Ну знаете, вы, я, одно зеркало и один умывальник на двоих. А… Еще один туалет! Милый, подай полотенце! — рассмеялась незнакомка.

— А… Да, — кивнул растерянно Кислицын.

— Виталина Веселова, — девушка протянула пухлую ладошку с аккуратным бледно-розовым маникюром. — Можно просто Вита.

— Виталий, — пробормотал Кислицын. — Можно просто…. Виталий Сергеевич.

— Аахахаха! — заразительно расхохоталась Вита. — Но это забавно, не находите? Виталий и Виталина.

— Вероятно, — уклончиво произнес Кислицын. Открытость девушки его несколько насторожила: в чем подвох?

— Я вообще в таких заведениях лет сто не была, — доверчиво сообщила Вита. — Но сегодня особый случай — гуляем на девичнике. Еще одна подруга выходит замуж, — несколько грустно добавила она.

— Вы так говорите, как будто это плохо, — заметил Кислицын.

— Нет, это просто замечательно, — отозвалась девушка с улыбкой. — Особенно по любви и за подходящего тебе человека. Наверное, я ей просто немного завидую… Или много, — он опять улыбнулась.

— Вы не замужем? — у Виталия Сергеевича против воли в голосе обозначилась легкая насмешка. По его мнению, незамужняя женщина старше тридцати — это уже диагноз. К мужчинам не относится. Несправедливо, конечно, но в его голове еще упрямо гнездились некоторые мамины стереотипы.

— В разводе, — пожала плечами Вита. — А вы? Женаты? — в ее глазах промелькнул неподдельный интерес. Кислицын хмыкнул про себя: понятно — мадам присматривает себе кандидатуру.

— Нет, и пока не собираюсь, — бросил Виталий Сергеевич.

— Убежденный холостяк? — добродушно улыбнулась Вита — на ее лице обозначились глубокие ямочки, и Кислицын невольно залюбовался девушкой. В ней опять угадывалось что-то смутно знакомое, словно когда-то они были знакомы. Он пригляделся — да нет же, вроде нет.

— Возможно, — произнес Виталий Сергеевич, привыкший на любые вопросы, которые его могли вывести на нежелательные разговоры, отвечать расплывчато и кратко.

— Ну что ж, желаю вам как следует повеселиться — вам не помешает, — проговорила Вита.

— Почему? — зачем-то спросил Кислицын.

— У вас вид утомленного жизнью человека, — ответила прямо Вита и, еще раз улыбнувшись, вышла из туалета.

Кислицын задумался, еще раз глянул на себя в зеркало… И вдруг почувствовал острое желание развить случайное знакомство в обстоятельное. Вообще, он уже приготовился, что Вита сейчас произнесет что-то вроде: «Не угостите ли даму вином?» или тому подобную пошлость — девушки всех мастей и возрастов всегда сами делали первый шаг ему навстречу. И в данном случае ему показалось, что и Виталина нацелилась провести оставшийся вечер в компании — Кислицын снова глянул на себя в зеркало — в компании дорого одетого, стильного мужчины в самом расцвете сил и явно при деньгах. Как-то так.

Но она просто ушла.

Вернувшись за столик, Кислицын обвел зал глазами и тут же выцепил компанию шумных, веселых девиц, среди которых уже заливисто над чем-то смеялась Вита.

— Как тебе вон та девушка? — Виталий Сергеевич обратился к приятелю, кивая в сторону «цветника». — С копной роскошных волос.

— Никак, — отреагировал Макс, всмотревшись в указанную кандидатуру. — Простовата. Толстовата. Лоска нет.

— Надо брать, — пробормотал себе под нос Кислицын. Если Максу Вита не понравилась — значит, стоящий экземпляр. У друга отвратительный вкус: он всегда выбирает себе в подружки девиц, которые всем своим существом раздражали Кислицына.

Но Виталий Сергеевич не успел выработать стратегический план — компания празднующих девичник шумной стайкой покинула свой столик. И Вита ни разу даже не попыталась найти его взглядом… Самолюбие было задето.

Кислицын решительно встал, кинул деньги на стол за выпивку и произнес:

— Я ухожу.

— Вит, ну е-мое… Куда? Еще часа ночи нет! — возмутился Макс.

— Я не домой, — лаконично ответил Виталий Сергеевич.

— Ты реально на эту пышку повелся? — удивился приятель.

— Она не пышка, — Кислицын еще раз оценивающе скользнул взглядом по аппетитным, своим (!), формам девушки. — Она… — воображение подкинуло пикантную картинку, в которой он с наслаждением на ощупь проверяет натуральность всех выпуклостей Виталины. И тут же про себя смутился: эк его… Как престарелый эротоман, честное слово. — Она самая настоящая Даная, — закончил он.

— Чертов эстет. Я с тобой, — подорвался Макс. — Любопытно посмотреть, как ты ее будешь очаровывать.

Виталину Кислицын поймал под локоток уже на выходе и под удивленно-вопросительные взоры хмельных подружек спросил:

— Уезжаете?

— А, Виталий Сергеевич! — улыбнулась Вита. — Да, скучновато здесь. Мы решили поехать в караоке-клуб. Душа поет, — смешливо добавила она.

— Можно я и мой приятель составим вам компанию? — предложил Кислицын, выгнув бровь. Поражаясь себе: прямо ощутил, как в нем проснулся этакий разбиватель женских сердец. Виталина действовала на него загадочным образом — потянуло на подвиги.

— Эмм… — Вита поймала радостные многозначительные кивки согласия подруг. — Можно.

— Отлично, — Виталий Сергеевич подставил локоть. Вита сморгнула, пожала плечами и сжала его, оперевшись. До обострившегося обоняния Кислицына донесся легкий аромат ее духов, от которого по телу пробежалось электрическим всполохом ощутимое возбуждение. Надо же…

По дороге в караоке-клуб, в такси, Виталий Сергеевич узнал, что Вита сейчас временно не работает: пару месяцев назад, как она сама выразилась, пережила «кризис жанра» — продолжать делать карьеру на ниве маркетинга расхотелось, а чем заняться дальше — пока не придумала.

— Может, вернусь в журналистику, — закончила Вита. — Туда, откуда начала. В общем, не знаю еще: в тридцать три года я неожиданно поняла, что меня в моей жизни не устраивает все. Поэтому сейчас занимаюсь тем, что меняю мировоззрение… Ищу путь к себе, — девушка говорила легко, с иронией, но видно было, что тема для нее настолько болезненна, что проще обратить все в шутку.

— Глобально, — качнул головой Кислицын.

— Я бы сказала — жалко, — пожала плечами Вита. — Поздновато я о просветлении задумалась.

— Все мы переживаем некие пороговые моменты в жизни, когда назревает необходимость провести ревизию и переоценить некоторые ценности, — произнес философски Виталий Сергеевич, отогнав в сторону мысли о собственной личной непристроенности в тридцать семь лет.

— Подходящая тема для пятничной ночи, — усмехнулась Вита.

— Вы правы — сменим, — согласился Кислицын.

Вита принялась расспрашивать его о том, чем он занимается. Его работа ее впечатлила, специфика искренне заинтересовала.

— Вы с таким энтузиазмом задаете вопросы, что возникает подозрение: тоже чем-то недовольны в своей внешности? — осторожно уточнил Виталий Сергеевич.

— Нет, — протянула Вита, качая головой. — На идеал красоты не претендую, но комплексами по этому поводу не страдаю. Каждому — свое. И на мои прелести находятся обожатели, — хохотнула она.

— И… И много их? — дернул ревниво подбородком Кислицын, удивляясь своим эмоциям: вроде прав не имеет, но почему-то мысль, что кто-то еще может разглядеть прелесть этой дивной а-ля натурель фигуры Данаи, задела.

— Хватает, но… — Вита вздохнула, — я бы всех скопом на одного поменяла.

— Единственного? — хмыкнул Виталий Сергеевич.

— Единственного, — кивнула согласно Вита, и прозвучало это так невероятно серьезно, что Кислицыну захотелось ее поцеловать. Желательно, чтобы после она не сомневалась — он вполне подходит на эту роль. Чудеса, однако.

Виталий Сергеевич не сводил глаз с профиля Виты, ощущая себя тем двадцатидвухлетним юношей, которой мог страстно влюбиться в девушку с первого взгляда на теплоходе, бороздящем мерные, тихие воды реки.

— Давай на «ты», — тихо предложил он.

— С удовольствием, — улыбнулась Вита.

В караоке все закрутилось каруселью безудержного веселья: подруги Виты оказались террористками-камикадзе без тормозов! Особенно будущая невеста, без пяти минут любящая жена Мария.

Макс с легким испугом балдел, наблюдая за тем, как они пьют, что и в каких количествах, общаются и без стеснения завывают в микрофоны. Его, как куклу, тискали, лапали, приглашали на танцы. Активность в качестве кавалера никто не позволял проявить — оставалось только покорно подчиняться женскому доминированию. Правда, Кислицын не сказал бы, что друг не доволен: кажется, его вполне устраивала роль одинокого мужчины в женской компании, потому что Виталия и Виталину сразу списали со счетов.

Они сидели вроде вместе со всеми, но при этом сами по себе — увлеченно разговаривая, неспешно потягивая вино. Виталий вдруг забыл про то, что он Сергеевич, и даже вспомнил, что раньше для друзей был просто Витом.

Кислицын с трудом рассказал бы, о чем именно они говорили: в пространстве караоке-клуба больше было поводов для смеха, чем для серьезных бесед. И Вит старательно смешил Виту остроумными комментариями, потому что ее смех… Ох, заразительный, звонкий, открытый. Искренний, без жеманства. В этой девушке вообще все было искренним и настоящим.

Вит окончательно расслабился в ее обществе и строил какие-то смутные планы на завтрашнее свидание, потому что как истинный джентльмен сегодня, под градусом, в постель не потащит, хотя очень хотелось, но это пошло, неправильно… И Вита — не девица на одну ночь. Он фантазировал об обстоятельном ухаживании по всем законам жанра. Уже представил, в какой ресторан ее пригласит, какие цветы подарит.

Замечтавшись, не сразу сообразил, почему Виталина на него выжидающе смотрит… Как и все ее подруги. Как и подозрительно хихикающий Макс. Хихикающий!

— Что? — не понял Кислицын.

— Участвуем? — глаза Виталины таинственно и маняще поблескивали — многообещающе.

— Да! — решительно кивнул Вит, тем самым внезапно подписавшись под парное участие в конкурсе от караоке-клуба. Где надо было петь, танцевать и идиотничать всеми возможными способами. Как только Вит врубился — почти мгновенно протрезвел. Ну не с руки известному пластическому хирургу…

Глянул на Виту — девушка аж дрожала в предвкушении.

— Не думал, что ты такая авантюристка, — пробормотал он.

— Да это ж весело! — отозвалась Вита, уже вставая из-за стола и утягивая Кислицына за собой, на сцену.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь сказал Виталию Сергеевичу Кислицыну, что он будет практически трезвым скакать вприсядку, как заправский Ванька, по сцене, бодро выкидывая коленца и размахивая в стороны руками под Rammstein, распевая низким басом: «Ду… Ду харст…», он посоветовал бы этому человеку обратиться к психиатру. Но он скакал. Вокруг Виты, которая в этот момент высоким, чистым голосом, приложив указательный палец, аки Аленушка, к щеке, вытягивала: «Во поле березка стояла…». Так они решили отыграть первое задание — оригинальное исполнение известной песни. В лотерее им выпал Rammstein. Ничего себе известный хит? Оказывается, здесь ее любят частенько заказывать.

Вторым заданием были танцы. Виталию с Виталиной досталось танго. Девушка не растерялась и выпросила скатерть, при помощи которой соорудила юбку, гордо кружилась на месте, выстукивала ножкой и полностью вошла в образ Кармен. Кислицын, зажав в зубах искусственный цветок, типа ромашка, изображал быка.

Им аплодировали. Стоя, сидя, лежа от хохота.

На третьем задании, последнем, Вит должен был доказать своей партнерше, что он — настоящий мужчина. Другие участники орали стихи, подкидывали на руки, громогласно признавались в любви… Кислицын же, обхватив Виталину за талию и притянув к себе, просто ее поцеловал — нежно, чувственно, вдохновенно. Глядя в широко распахнутые, изумленные глаза. И пока целовал… вспомнил!

— Теплоход «Виктория», 5-е июля, пятнадцать лет назад, — прошептал Вит, оторвавшись от губ девушки.

— Все-таки вспомнил? — улыбнулась она.

— Вспомнил, — кивнул Кислицын, почувствовав, что задыхается от счастья.

— А я думала, не узнаешь во мне ту тощенькую девчушку, — усмехнулась Вита.

— Узнал. Узнал и уже не потеряю, — сообщил уверенным тоном Вит.

— Мы, кстати, выиграли, — заметила Виталина.

— А кто бы сомневался? — самодовольно хмыкнул Кислицын и между делом подумал о том, что они теперь все время будут выигрывать. С такой-то женой он и на укулеле играть научится, если она попросит».

— Прочитал бы такой рассказ пару месяцев назад — посмеялся бы над бурной женской фантазией писательницы, умеющей складные сказки сочинять, — произносит Коля, дочитав историю.

— Что изменилось? — сажусь к нему на колени. Три часа ночи — мой мужчина ждал меня все это время: чтобы прочитать, чтобы поцеловать, чтобы еще час просидеть на кухне за чаепитием. Завтра будем валяться в кровати весь день! Думается, раньше вечера Ярика и сотоварищей не дождемся.

— Сам стал героем женской сказки, — улыбается Николай.

— Тебя это беспокоит? — задаю вопрос голосом профессионального психотерапевта.

— Мне это льстит, — пожал плечами Коля. Улыбаюсь.

— Пойдем спать?

12. Чудеса на седьмом этаже

— Подожди, не торопись! — Коля выскакивает из машины и стремительно обегает ее, распахивает дверцу и подает мне руку. Я с трудом встаю и неповоротливо вылезаю из салона, тяжко охая. Девятый месяц. Николай, будущий папочка и любимый муж, заботливо поддерживая за талию, помогает мне подняться по ступенькам подъезда.

Мы расписались в сентябре. Как и планировали — тихо, скромно, по-семейному. Съездили вдвоем на Сицилию — Ярик упрямо отказался, проявив в кои-то веки деликатность. А в декабре я забеременела. Не внезапно. Запланированно — я наконец-то нашла повод бросить курить и даже занялась спортом, готовясь к материнству. Не думали, что получится так быстро, но, видимо, мы на всех уровнях подходили с Колей друг другу и очень хотели общего ребенка.

Я наслаждалась каждой минутой своего нового состояния, потому что меня баловали, надо мной тряслись, оберегая. И Коля, и Ярик срывались ко мне по первой просьбе. И вообще… Чудесное состояние, правда. Ешь, сколько влезет, бездельничай от души, наслаждайся всеобщим вниманием. Организм иногда давал сбои, но в целом беременность протекала ровно, без эксцессов.

Некоторое время я еще не понимала, что вскоре стану мамой, пока мы не сходили на УЗИ. Накрыло до слез, когда на экране монитора появилось крохотное существо, и врач нам радостно сообщил, что будет девочка.

Девочка Олечка. С именем определились сразу.

Я рыдала от счастья, Коля растроганно поджимал губы, Ярик плясал!

Я очень переживала за Яра, не зная, как наше великовозрастное дитятко воспримет новость о том, что он теперь будет не единственным любимым чадом у своего отца. И тут же осознала, как было глупо подозревать его в ревности подобного характера. Это же Ярик — славный, добрый и открытый. Разумный и понимающий, как нужен нам всем троим этот ребенок — склеить, сплотить, объединить окончательно в полноценную семью.

Отношения между нами не изменились, оставаясь такими же дружески-доверительными. Яр по-прежнему звал меня «Аней» и, возвращаясь домой с учебы, с удовольствием проводил со мной время до прихода отца. Со мной, потому что…

…в феврале наш мальчик пережил личную трагедию — расстался с Агатой. Долго не рассказывал, что произошло. Потом признался, что застукал ее с тем самым Артемом — они целовались в подъезде. Я ждала укоров с его стороны — сама же подтолкнула к отношениям. Но Ярик, как будто в одночасье повзрослев, заявил, что ни о чем не жалеет. И да, ему больно, он все еще ее любит, и выть иногда хочется волком, но…

Но! В мае у нас уже появилась Катя. Через два месяца — Вера. Потом Настя. Мы с Николаем посмеялись, с облегчением выдохнув. Пусть ищет свою единственную. Восемнадцать лет — благодатный для этого возраст. А Ярик по секрету мне сообщил, что знает, кого ищет… Такую же, как я. Потому что ему нравится, какие у нас с «папой Колей» классные отношения. От признания сжалось благодарно сердце.

— Найдешь, — пообещала я ему. — Не такую же — еще лучше.

— Ох, скорее бы родить, — пыхчу я, останавливаясь у двери подъезда, чтобы перевести дыхание.

— Раньше срока не надо, — встревоженно замечает Николай.

Улыбаюсь. Коля ищет ключи, пряча взгляд. Он крайне взвинчен эти дни — по ночам просыпается, прислушиваясь к моему дыханию, реагируя на каждое мое движение. Переживает. А я спокойна, как танк. Недаром говорят, что у беременных другое восприятие реальности: страха нет — только легкая озабоченность.

Возле ступенек подъезда замечаю темноволосого, скромно одетого парнишку, который мнется, оглядывая окна высотного дома. Входная дверь распахивается, и из нее, оставляя шлейф жасминовых духов, царственно выходит молодая женщина, где-то моего возраста. Холеная брюнетка с гордо вздернутым острым подбородком и насмешливым прищуром карих, восточного разреза глаз на скуластом смуглом лице. Яркая, впечатляющая. Кидает презрительный взгляд на внезапно ссутулившегося юношу, медленно спускается, цокая каблуками, обходит его стороной и направляется к машине.

— Каро! — зовет парнишка.

— Оставь. Меня. В покое, — бросает брюнетка, не оборачиваясь. И резво выезжает с парковки. Юноша прислоняется спиной к перилам, уныло провожая автомобиль потухшим взором.

— Фигасе… сценка, — бормочу, толкая Колю в бок. Мне почему-то до слез жалко влюбленного в равнодушную богиню мальчика. Елки, а воображение-то заработало!

— Ну, у тебя есть еще время, чтобы закончить свою книгу «Чудеса на седьмом этаже», — замечает Николай, пропуская меня вперед. Мы поднимаемся на лифте.

Да, я почти дописала этот спонтанно возникший сборник рассказов — год корпела над ним, дорабатывая, вычищая. Отвлекалась на другие произведения, потому что для финала этого не хватало последней, ударно-щемящей истории. Но все не подворачивался достойный сюжет, и вот — пожалуйста.

— Пиши, — понимающе произносит муж. — Потом ведь какое-то время не до того будет.

— Угу, — киваю. — Не до того.

***

Анины истории

Мальчик

«Мальчик был ясно-голубоглазым, взъерошенно-темноволосым, улыбчиво-белозубым с миленькими детскими ямочками на щеках. В смешной футболке с Бартом Симпсоном, драных джинсах, болтающихся гораздо ниже талии, и красных конверсах. В одном ухе торчал наушник, за плечом висел рюкзак с нашивками. Он рассматривал застрявшие в пробке автомобили, слегка притоптывал ногой в такт песни, и, кажется, абсолютно не напрягался от утомительного ожидания хоть какого-нибудь транспорта, также скорбно застрявшего в общем потоке.

Каро рассеянно рассматривала его сквозь защитные стекла стильных солнечных очков, погрузившись мыслями в задумчивую электронику исландцев GusGus. Приятные ассоциации — с чем-то давно ушедшим и похороненным в глубине души, с первой любовью, со странным парнишкой Антоном, в которого до беспамятства была влюблена… Похож чем-то. Этот, голубоглазенький, на остановке. Как же было сладко, больно, безнадежно-безответно. И всего один поцелуй, но какой! Потом он уехал, а Каро плакала. Дня два. И вскоре снова влюбилась — в Макса. В том возрасте просто было влюбляться! И объект обожания каждый раз казался принцем, идеалом, самым лучшим парнем на земле.

Это сейчас, после семи лет брака, который взрастил в сердце цинизм буйным чертополохом, после развода с некрасивой, мелочной дележкой имущества вплоть до столовых ложек и финальным: «Это тебе нужен был ребенок — вот сама его и расти» хочется любому мужику плюнуть в рожу и ядовито прошипеть змеей: «Ты себя в зеркало видел, чмо самодовольное?» Нет, нет, нет, всем спасибо, все свободны. Ну, если попадется ничего, то трах на ночь и давай, до свиданья. Наелась романтики по самое «не хочу». И спасибо себе любимой, хотя бы раз не послушавшей маму и ее вечного: «Негоже женщине жить одной!»

Очень даже гоже, потому что послушалась бы — до сих пор беспомощной курицей барахталась бы в несчастливом замужестве. А так: есть своя хорошая квартира, есть не такая новая, но во всех смыслах комфортная машина, есть бизнес — риэлтерское агентство, поднятое с нуля потом, кровью и разборками с конкурентами. Есть связи, подвязки, нужные контакты в телефоне, наглый адвокат с акульими зубами, который в тонкий блинчик раскатает того, кому неймется. Ибо Каро Башарова — сука, стерва, дрянь. И гордится этим, потому что в этом сучьем, стервозном, дрянном мире по-другому нельзя.

А что одна? Да кому нужен институт брака, если ее хороший друг, почти идеальный мужчина — гей? Так и живем.

Зато у ее принцессы, ее драгоценной девочки счастливое детство… Уж насчет этого Каро Башарова не переживала — все усилия приложила, чтобы Машутка ни в чем себя ущемленным ребенком не чувствовала: элитный детский сад, кружки, ночевки у бабушки, феерические дни рождения, море игрушек, нарядные платья и засыпание в обнимку под тихий шепот: «Пупсик мой сладкий, котеночек».

Застопорившееся из-за нелепой аварии на светофоре движение Каро не сильно волновало — она иной раз любила, откинувшись на спинку сиденья любимого «Мерса», никуда не торопиться, побыть наедине с собой и спокойно послушать в эти моменты музыку. Напряженный рабочий график, бесконечное мотыляние по клиентам, в которое необходимо было вклинить бальные танцы, рисовалки-обучалки и плаванье дочери, порой утомляли. Хорошо хоть для домашних дел и готовки она наконец-то решилась нанять расторопную девицу Настю, вновь вопреки укорам мамы, иначе… Чего скрывать, крыша бы поехала.

Впрочем, далеко не уехала бы — Каро виртуозно научилась ее ловить и возвращать на место. Безвыходных ситуаций не бывает: надо всего лишь откричаться-отплакаться, сесть, успокоиться и подумать. И решение — на ладони. Главное — помнить: выхода нет только из могилы, остальное… Прорвемся! Вон, солнце светит яркое, небо чистое, впереди заслуженный отпуск. Можно и постоять в пробке, любуясь симпатичным мальчишкой. Сколько, интересно, ему? Семнадцать-восемнадцать? Эх, где ее семнадцать лет? Когда из всех забот — сдать сессию да выпросить денег у родителей на тусовку!

Каро улыбнулась, на автомате глянула на себя в зеркало: не молодеет — да, но для тридцати одного года — отменно хороша. И скромность оставим убогим и закомплексованным. Кожа на смуглом лице — гладкая, свежая, губы свои — крупные, вызывающие, на зависть дамочкам из силиконовой долины, глаза — шоколадные, раскосые, скулы — татарские, высокие. Ни разу не крашенные, богатого каштанового оттенка волосы густой копной ниспадают ниже плеч. Тело стройное, подтянутое спортзалом и массажем, все женские выпуклости на месте — не выдающихся объемов, зато а-ля натурель и крепенькие — что попа, что грудь. Может, и не красавица, но кто устанавливал стандарты? Себе Каро нравилась, и даже бывший муж не отнял у нее уверенности в собственном девизе: «Я красива, а кому не нравится — не мои проблемы».

И можно смело смотреть на мальчика в смешной футболке, угадывать его, наверняка еще угловатое, не до конца оформившееся тело под ней и расслабленно витать в облаках. А кто запретит? Правильно, некому. Себя же Каро в фантазиях не ограничивала: если есть стоп-кран — не будет достижения поставленной цели. Тоже золотое правило.

Мальчик, как будто почувствовав заинтересованный взгляд, вдруг пробежался по ряду машин и метко уставился на сидящую за рулем представительного авто Каро. Оторопело сглотнул, облизал пухлые губы и широко улыбнулся, не сводя с нее голубых, широко распахнутых глаз. Зачем-то пригладил волосы, которые еще больше растанцевались на его голове в разные стороны. Каро усмехнулась, приспустила очки и подмигнула. А нехай, настроение отличное — можно невинно пофлиртовать. Милый же! В этом возрасте все милые.

Парнишка переступил с ноги на ногу, поправил рюкзак, снова облизнул нервно губы и на всякий случай оглянулся. Каро расхохоталась.

— Да тебе, тебе подмигиваю, — пробормотала она, натягивая свою самую очаровательную улыбку.

Мальчик явно прифигел… Того и гляди опадет осенним листиком на тротуар. Машины впереди тронулись, Каро отпустила ногу с тормоза и плавно продвинулась на несколько метров вперед. Голубоглазый невольно вслед за машиной сделал несколько шагов. Жадно скользнул по свободному сиденью рядом с водительским.

— Даже не думай, нахаленок, — хмыкнула Каро. Мальчишка словно услышал ее и чуть нахмурился, но затем снова белозубо улыбнулся. Потер подбородок, подтянул джинсы и сделал шаг навстречу машине. Неосознанно, словно увлекаемый собственными расхрабрившимися мыслями.

— Паршивец маленький… Прыткий какой! — Каро перевела взгляд на дорогу: с виновниками аварии разобрались, пробка потихоньку начала рассасываться.

— Ну, пока, малыш, — бросила она и ловко перестроилась в более шустро идущий ряд. В зеркало заднего обзора зацепила разочарованное выражение на лице пацана. Настроение с метки «Отличное» перескочило на «Превосходное».

Собственно, на этом история и должна была закончиться.

Но у провидения имелись свои планы на этот счет.

На следующее утро, по дороге из детского сада, куда Машутку пришлось вести с уговорами, обещаниями купить золотую живую рыбку и шаманскими танцами под бубен, так как лето и хотелось с мамой на море, а не в душную группу, Каро торопливо шагала к парковке, выискивая в сумке ключи от машины. Споткнулась, тихо матюкнулась и вздрогнула, расторопно подхватываемая кем-то под локоток.

Кем-то с робкими голубыми глазами. Послышалось тихо-заботливое: «Осторожно». Каро вскинула голову и замерла от неожиданности — мальчик. Тот самый. С остановки.

— Спасибо, — сухо поблагодарила она, про себя охнув: вблизи парнишка оказался еще симпатичнее. И что особенно зацепило: кажется, сам мальчик не осознавал своей привлекательности. Во взгляде отсутствовала блядская самоуверенность знающего себе цену самца. Не избалован вниманием — это точно. Потому что девочки в этом возрасте на другое смотрят и им еще не понять, что вот такие скромные мальчики со временем превращаются в по-настоящему красивых мужчин. А яркая показная смазливость порой может обернуться ранним облысением, мешками под глазами и пивным пузом.

Но медлить не стала — коротко кивнула и поспешила на парковку. Мальчик мог понять ее превратно: одно дело флиртовать из окна авто на безопасном расстоянии, другое — засмотреться недолжным образом на пацана, столкнувшись с ним лоб в лоб.

Со шлейфами вылетела со стоянки, расстроенно дернула подбородком, заметив так и застрявшего на полпути парня, провожающего жадным взглядом ее «Мерседес».

Запоздалое удивление: «А что он вообще делал в ее дворе и что это за странные случайности?» пришло лишь перед сном, когда образ мальчика смутным видением прокрался в воспоминания об ушедшем дне.

«Ничего это не значит», — фыркнула Каро, пряча лицо в подушку.

Ошибалась. Значило. И многое.

Мальчик, видимо, жил где-то неподалеку, потому что теперь она его встречала с завидным постоянством: в магазине, на парковке, возле детского сада. Парнишка каждый раз смотрел на нее в упор, но не нахально, а все с тем же робким восхищением.

А потом появились цветы. Букетики васильков, подброшенные на капот машины. Такие же наивные, прекрасные и синие, как глаза мальчика. Каро попыталась их выбросить в первый раз, но вместо этого зарылась в них носом, вдохнула аромат поля и реки и отнесла домой. И не успевал увянуть один скромный букетик, как его сменял другой.

При этом мальчик не пытался сблизиться, даже не здоровался — растерянно замирал при встрече и млел, не сводя серьезных глаз.

Каро злилась, но отшить безмолвного поклонника не хватало решимости. Как и сделать шаг навстречу.

Гнойным нарывом ее сердцу не давали покоя воспоминания о прошлом.

Каро вышла замуж в двадцать три года, буквально, через две недели после знакомства. Казалось, что ждать незачем — вот он, парень ее мечты. Любовь вспыхнула фейерверком, с первого взгляда. Сергей был воплощенным идеалом! Ухаживал красиво, стихи писал, под балконом серенады пел… Каро млела и таяла. Каро умирала и жить не хотела без него.

Только вот семейная жизнь оказалась далеко не раем в шалаше, а фарсом в одной отдельно взятой двухкомнатной квартире. Пока любила — все терпела: и вечные придирки, что недосолено-недоубрано, и воспитательный процесс мужа своей жены, который сводился к бесконечному неодобрению любых ее действий, и его подозрительное скупердяйство, и «друзьям надо помогать», что на деле означало шляться черт-знает-где до часа ночи, и беспредметную ревность.

— Притретесь, — мудро вещала мама. — Ребенка заведете, и все уляжется.

Потому что ну не отгулял еще свое, но ведь зарабатывает хорошо, умный и «правильно, что деньги не позволяет на всякую ерунду тратить — вам копить надо». И хорошо, что никуда не пускает — ты же замужняя теперь.

Но появление Машутки не спасло — стало хуже. Сергей считал, что заниматься ребенком — исключительно бабское дело, поэтому даже в салон красоты выбраться не получалось. После родов Каро поправилась, подурнела. Муж не только не поддерживал, но еще и загулял. Были смс от любовниц, унизительный запах чужих прикосновений на теле. А любые истерики обрывал насмешливой фразой: «А ты себя-то в зеркало видела? Распустилась же, обабилась — смотреть противно». Но денег на «красоту» не давал, более того — еще и тупо на памперсы с боем их выбивать приходилось.

Уже тогда хотелось уйти. Только идти некуда было: мама убежденно вещала, что семья — это святое, что она должна взяться за себя, за мужа и сделать так, чтобы он не смотрел по сторонам. Что просто так ничего не бывает, и семейное счастье дается не сразу.

Каро злилась: на собственную беспомощность, на мать с ее советами, на Сергея, который по факту оказался эгоистичной себялюбивой сволочью. На себя, что допустила подобное. Об одном не жалела: у нее была Машутка! И ради нее, ради своей принцессы…

Каро, как тот солдат Джейн, в военно-полевых условиях, то есть дома и собственными силами, взялась за себя. Похудела, занялась спортом, влезла в студенческие платья. Одухотворенная целью стать независимой, похорошела. Как-то одномоментно. Глаза засияли, в голосе появился азарт. Значит, никчемная, значит, на шее сижу? Как бы ни так.

Зря, что ли, вышку получала, зря, что ли, со скрипом в декрет отпустили? До родов-то у нее вполне неплохо получалось в крупном агентстве недвижимости риелтором пахать — продажи шли, план всегда выполняла. Муж пожал плечами: мол, дело твое, работай, но помогать не буду. Да и не надо! У Каро был план: заработать на свою квартиру и подать на развод. Будущего за этой семьей она не видела. И Сергея разлюбила.

Приходилось крутиться: Машутку отвозила к маме и — на работу. Сначала своими ногами, потом прикупила на первые отложенные деньги раздолбанную машину, затем кризис сыграл ей на руку — она вдруг резко взлетела до должности генерального директора. Учредитель считал, что агентство сдохнет, поэтому отдал место девчонке, по его мнению, чтобы вскоре прикрыть лавочку.

Щас!

Каро набиралась опыта стремительнее сверхзвукового самолета, умела убеждать — мягко или жестко, нежно или агрессивно, когда надо — шла по головам и напролом, потому что обиженной женщине палец в рот не клади. Мужиков не боялась — подминала танком, только кости хрустели. И наработав базу, сколотив преданный штат сотрудников (а когда деньгами не обижаешь — все преданные до усрачки), определившись с приоритетными направлениями в недвижке — ушла. Открыла свое агентство.

Прежний работодатель бесновался и грозился уничтожить, но Каро была не из пугливых: по всем фронтам подстраховалась. И юристы-адвокаты имелись, и нужные люди в полиции, и весомый компромат, если еще раз пасть откроет. На войне как на войне.

Одна больная оскомина… Сергей.

Почувствовав перемены в жене, утратив над ней власть, он внезапно осознал себя любящим мужем и отцом. Только любовь как-то странно доказывал — закатывал скандалы, бил посуду, пугал до слез Машутку и что-то предъявлял. Что именно — Каро понять не могла. И не хотела. Она нашла квартиру и собиралась туда в скором времени переехать. Брак давно уже был номинальным — каждый жил своей жизнью.

Но тут вмешалась мама… Опять со своими увещеваниями, что внучке нужна полноценная семья: и мама, и папа. И что Каро совсем свихнулась на своей работе. Приезжала, разговаривала, убеждала. Сергей винился, клялся в любви… На нее наседали. Машутка ревела, разжалобленная папашиными обещаниями.

Каро медлила. И дождалась.

Приехала однажды к матери с разбитым в кровь лицом, с нервно всхлипывающей Машкой на руках, позвонила в дверь родительского дома и с порога спросила:

— Что? И это терпеть?

И вот тут впервые вмешался отец… Без слов уехал, забрал все вещи дочери и внучки, а Сергею на память оставил сломанный нос. Мать причитала, но больше о полноценной семье не заикалась.

Каро выдохнула. Выдохнула и поняла, что ей вообще не нужен никакой пресловутый муж. У нее есть все, что нужно: обожаемая дочь, ради которой сдвигались дела в рабочем графике, есть работа, жилье и возможность ни в чем себе не отказывать. Нет любви. Да и нахрен бы она сдалась? Не девочка — переживет.

Мама покаянно забирала внучку с пятницы на субботу к себе каждую неделю в надежде, что дочь еще устроит свою личную жизнь, а Каро тратила это время на кратковременные романы, даже не помышляя искать Мужчину! Ибо нет их, и точка. Есть жалкие подобия.

И мальчик несомненно из той же породы. Пока наивен и не испорчен, но дайте ход времени, и все необратимо встанет на свои места.

Забыть и не думать о нем!

Каро встретилась с подругами-одногодками в ресторане — текила, закусочки-салатики, караоке, хохот, циничное общение на уровне: «Ду на нах… У него член маленький!» Подруги — годами заработанные, временем проверенные: такие же проженные, злые, незамужние разведенки. Кто в активном поиске, кто, как и Каро, себе на уме, на своей одиноко-распутной волне, без планов строить семью и заводить серьезные отношения. Были за тем мужем, знаем, хватило! Дети есть — считай, состоялись по жизни. В плане финансов — у всех по-разному, но бедствующих не имелось. И можно говорить что вздумается — никаких косых взглядов и надутых презрительно губ.

Машутка сегодня у бабушки — можно расслабиться.

А расслабиться хотелось по полной программе, потому что мысли о мальчике в конец вымотали. Поэтому хмельной глаз оценивающе скользил по представителям противоположного пола. Тухляк! Видимо, после ресторана будет ночной клуб.

Соседний столик заняла компания парней: модненьких, хорошеньких, беспонтовых. Студенты. Не мажоры и не золотые мальчики — Каро по одежде прочитала, сколько у них наличности в кармане. Будут пить дешевое пиво, обсуждать какую-нибудь свою, типа, взрослую фигню, без конца пялиться в телефоны — контачиться, флиртовать с официантками и, скорее всего, выискивать, с кем поразвлечься. Смешно, компании, статус, возраст — разные, а цель у всех на пятничную ночь — одна.

Каро почти потеряла интерес к ребятам, почти отвернулась, как вдруг наткнулась на ясно-голубые, пронзительные глаза, радостно поблескивающие в приглушенном свете ресторанного пространства.

Это был он. Мальчик с остановки. Смотрел, не отводя наивно-восхищенного взгляда… И выглядел немного взрослее в белой обтягивающей футболке и серых джинсах-скинни.

Не просто хорошенький — красивый. Юный, упругий, как мячик, худощавенький, без обрюзглости и обвислых мышц на руках. Может, не восемнадцать? Иначе кто б ему алкоголь продал. Но не старше двадцати, точно.

Каро задорно тряхнула волосами, бросила подружкам, что ей нужно «попудрить носик», и под пошлые смешки встала из-за стола. Демонстрируя секси-мини-платье, призванное гордо обтянуть и показать все, что можно и нельзя. Изящной походкой грациозной кошки в загуле продефилировала мимо столика на секунду замолкших студентиков. А то! Это вам не девочки в пинетках. Это, пардон, женщина в соку. И не то чтобы хотелось сразить наповал, но слегка покрасоваться… К чему ей влюбленная малолетка? Решила уже все для себя.

Но как же смотрит, как смотрит! Не грязно, не оценивающе-похабно, не раскладывая на первой попавшейся поверхности… А словно на богиню. Даже про пиво забыл и телефон в сторону отложил. И на друзей не реагирует. Каким-то безумно-щенячьим, преданным взором смотрит… Так на нее в последний раз смотрел Антон, когда выяснилось, что дураки оба, а время упущено: он уезжает, а Каро остается. И на мгновение стало грустно от той забытой, упущенной первой любви. И подумалось про букетики васильков.

Вернулась, подкрасив губы. Включилась снова в разговор с подругами, каждой клеткой тела ощущая светлый взгляд мальчика на себе. Ощущая и отвечая не менее пристально.

— Я тя умоляю… — вдруг фыркнула ей на ухо Мариша, уловив забавную игру Каро с ясноглазым. — На детей потянуло?

— Ну прелесть же, — хохотнула Каро.

— Ага, прелесть. Сидит и пасет добрую мамочку, которая заплатит за выпивку и новый айфончик подарит, — ехидно бросила подруга.

Ее слова отрезвили, как пощечину отвесили. Краем глаза заметила, как мальчика пихает под столом приятель в бок и тоже что-то нашептывает, косясь насмешливо на Каро.

— Может, в клуб? — спохватилась Каро. — Сколько уже жрать можно?

— Тема, — поддержала Мариша.

Расплатились, оставили щедрые чаевые, с шумом покинули ресторан и весело загрузились в такси. Каро больше ни разу не оглянулась на столик ребятни.

Глухой, гулкий бит, пульсирующий по венам, толпа народу, пытающего урвать свой праздник жизни в стенах порочно-отвязного заведения. Дым сигарет в лаунж-зоне, кальян, красное вино на столе, танцы-танцы-танцы…

Каро распирало изнутри: тело подрагивало от громкой музыки, глаза влажно-мутно-пьяно блестели, подруги казались расчудесными блядями, с которыми и в разведку не страшно пойти. После очередного глотка рубиновой жидкости потянуло в зал, в самый центр, под перекрещивающиеся огни. Устроить им всем тут кузькину мать: вот как танцевать надо, по принципу: «Один раз живем»! А то что наутро едва с постели встанет… Так то завтра будет.

Каро его не видела — кожей почувствовала тот же чистый, искренне-восторженный взгляд. И вдруг занервничала: как? Он здесь зачем? Зачем маленьким мальчикам смотреть на пьяных теток в кураже?

— Можно… Можно угостить тебя коктейлем? — услышала Каро робкий голос, когда запал внезапно пропал — захотелось пойти в туалет, подправить боевой раскрас, снять первого попавшегося, более или менее пристойного парня и смыться домой. Подальше от мальчика. И чтобы грязно, похабно, до тошноты. Чтобы мерзко потом было. И романтический порыв сдох, увянув, как букет васильков.

— Может, это я тебя угощу? — усмехнулась Каро, оборачиваясь. Парнишка храбрился, но был испуган собственной наглостью до чертиков. В его несчастных глазах цвела безысходность от осознания, что отошьют ведь сейчас, грубо и позорно.

— Н-нет, меня не надо, — качнул головой мальчик и растерянно улыбнулся, на щеках обозначились ямочки. И Каро обожгло, накрыло, вмяло. Такой свежий, такой изумительный и наверняка сладкий. И пахнет небось стиральным порошком, недорогими духами и юностью. И на ощупь — горячий, гладкий, бархатный.

— Идем, — решилась Каро и подхватила его за руку. Плевать на подруг, плевать на то, что дура, на все плевать! Пусть будет одна ночь… С тем, кто волнует, будоражит, тревожит. С кем хочется целоваться до одури, сминая мягкие, полные губы. Вспомнить о том, что когда-то и ей было семнадцать, и розовые очки на глазах, и все планы на будущее — солнечные. Просто остаться наедине с мальчиком, который напоминает о первой любви. Тогда… с ним… ничего так и не случилось. Может, получится урвать сейчас? Одну ночь.

Его ладонь была сухой и теплой, он торопливо лавировал за ней среди отдыхающих и, перекрикивая музыку, сбивчиво объяснял:

— Меня Вася зовут. Мы с друзьями… А там ты… Я на остановке автобус ждал. В музыкальный колледж. Я на звукорежиссера учусь. И тут снова… И опять… Я очень хотел… Эти цветы, но боялся… Поехал наугад и нашел… Ведь ты…

— Сколько тебе лет, Вася? — насмешливо поинтересовалась Каро, когда они вышли на улицу. Она полезла в мизерную сумочку за сигаретами. Закурила, пытаясь немного прийти в себя. В упор посмотрела на мальчика.

— Двадцать… три… два… Двадцать два, — смутился, — будет. В следующем году.

Трындец! Десять лет разницы. Замечательно. Докатилась.

— А тебе? Двадцать пять? — наивно спросил мальчик.

— Угу, двадцать пять, — хмыкнула Каро.

— А как тебя зовут?

— Каро.

— Каро? Каролина? Или?

— Просто Каро, — пожала плечами она. — Так и чего ты хочешь, Вася? — любопытно, спасует или нет?

— Я… Я… — парнишка опустил глаза, покраснел и нервно потер тыльной стороной ладони запястье. И у Каро приключилось затмение разума: сигаретный дым она уже выпускала в легкие мгновенно ответившего на поцелуй Васи. Его губы на вкус были еще лучше, чем представлялось. Он целовался немного неумело, но пылко. От его тела исходил жар, окончательно оплавивший мозги.

Каро не дала мальчику опомниться и осмотреться — нечего изучать и исследовать ее личное пространство, квартиру. Ему незачем знать о ней больше, чем он узнает этой ночью.

Просто секс.

Она прижала его к стенке, с порога увлекая в поцелуй, начавшийся возле клуба и продолжившийся в такси. Вася, задыхаясь, шарил лихорадочно руками по ее спине в поисках опоры, откидывал голову назад, подставляя шею, подбородок под ее ненасытные губы… Хотелось испить его до дна, распробовать, убедиться, что мальчик — морок, ее глупая тоска по несбывшемуся, что он не опытен, не интересен и жалок. Хотелось, чтобы с ним все вышло смешно и нелепо, и без сожалений выставить его наутро из дома. Забыть и успокоиться. И жить дальше в своей прочной стальной броне цинизма, презрения и сарказма.

Вася целовался, прикрыв глаза, забывая, как правильно дышать, с короткими всхлипами и тихими стонами. Прижимаясь упругим, разгоряченным телом, возбужденный до предела. Он то ловил ладонями ее лицо, то обхватывал за шею, то сжимал талию и неуверенно поглаживал пальцами ее ягодицы, как будто проверяя, имеет ли право на подобное безумие. Каро забавлялась его робостью, в ответ энергично терлась об него, как кошка в загуле, сжимала его крепкую, как орех, задницу, пробравшись под ремень джинсов, и без намеков утверждала: «Бери. Сегодня можно все».

— Я… кеды сниму? — прерывисто, невнятно спросил Вася, распахивая помутневшие от страсти глаза.

Каро изумленно охнула, разглядывая посиневшую до цвета разбушевавшегося моря радужку, расширившиеся словно под влиянием наркотика зрачки. Мальчик растворился — ее желал мужчина. Усмехнулась. Надо же.

— Сними, — благодушно разрешила она, отстраняясь от него. Вася присел, расшнуровал конверсы, а затем потянулся к ступням Каро и деликатно помог разуться ей. И стягивая туфли с ее ног, трепетно, невесомо коснулся губами лодыжек, дорожкой влажных следов прошелся наверх, забираясь руками под платье, стискивая до синяков ее бедра. Задрал голову и замер, как рыцарь перед своей прекрасной дамой: на одном колене, преданно ожидая разрешения встать.

— Ну и чего ты ждешь? — хмыкнула Каро.

Вася сглотнул, встал.

— Мне… наверное… надо в ванную, — пробормотал он, смущаясь.

— Ну раз надо… — она подтолкнула его в нужном направлении, включила свет, заставивший обоих зажмуриться.

Вася завороженно наблюдал за тем, как она стягивает с себя короткое платье. С шумом вобрал воздух, прослеживая изгибы ее тела, застряв взглядом на тонком, кружевном нижнем белье. Забавно покраснел.

— Ты… — хрипло, — очень красивая.

— Знаю, — самоуверенно тряхнула волосами Каро и принялась расстегивать болты на его джинсах. Вася растерянно наблюдал за ее движениями, затем судорожно сдернул с себя футболку.

Каро оценивающе окинула его взглядом: обычное тело, никаких выдающихся рельефов и косой сажени в плечах. Трогательно приподнятые плечи, острые ключицы, розовые ореолы сосков, безволосая грудь, впалый живот, выступающие тазобедренные косточки, темная дорожка волос, убегающая под ремень. Не тощий, но слишком много еще юношеского. А молочная кожа на ощупь — так и есть: приятная, нежная. И родинки… Много родинок. И пахнет… Нет, не парфюмом и стиральным порошком, а чем-то знакомым, словно Каро уже встречала этот аромат раньше — едва уловимый, терпкий, раздражающий рецепторы, заставляющий жадно его вдыхать. И тут она впервые сама растерялась, поймав себя на том, что обнимает мальчика, пряча лицо у основания его шеи, просто обнимает, вдыхая этот запах, касаясь губами, впитывая его в себя.

И застыть бы, застрять в этом мгновении, чтобы не думать ни о чем, не знать никого, кто был до него, чтобы с чистого листа, как в первый раз… Невинно, неопытно.

Вася услышал ее, подхватил за подбородок, коснулся ласково губ… Одной рукой раздвинул дверки душевой, нащупал кран и включил воду — прохладную и почему-то распаляющую еще больше.

Под больно бьющими струями Вася исследовал руками ее тело — вычерчивал узоры пальцами и жадно смотрел, смотрел, смотрел, что-то запоминая, выискивая. Каро подставлялась, выгибалась и не понимала, почему-то так хорошо от простой ласки.

Не хотелось вести — хотелось отдаться. Не играя, не соблазняя, не изводя притворными прелюдиями. А еще больше желалось доставить ему пронзительное удовольствие, чтобы увидеть, как исказится судорогой его лицо, как затрепещут густые ресницы, как вздрогнет тело.

— Мальчик… Мой мальчик, — бормотала Каро, опьяненная Васиной отзывчивостью: стоило только вобрать губами напряженную плоть, как Вася вжался в стенку кабинки, царапая ее беспомощно ногтями, пару раз толкнулся вперед и удивленно разрядился, испуганно глядя на Каро.

— Прости… — занервничал Вася. — Я просто… Это так…

— Молчи, — она прижалась к его губам, целуя глубоко, настойчиво. Про себя улыбаясь. Мальчик горяч, свеж. Ему не нужен перерыв, не нужна дополнительная стимуляция. Не прошло и пару секунд, а он вновь горит, заведясь от простого поцелуя, от ощущения собственного же вкуса на своих губах.

— Пойдем, — Каро увлекла его за собой.

Наспех вытерла Васю махровым полотенцем и босыми мокрыми ступнями проследовала в спальню. С ее волос капало, по телу сбегали струйки воды. Вася пару секунд наблюдал за ее вальяжной проходкой… И вдруг сорвался, догнал, неожиданно впился в шею зубами, что-то пошлое прорычал на ухо и повалил нетерпеливо на кровать. Как будто сам для себя снял барьеры, как будто забыл, что гость, а не хозяин, как будто перешагнул через свой возраст и снова решил, что мужчина.

Капельки воды сменились капельками пота, зрачки расширились от удивленного восторга, сладкого наслаждения… Вася был неутомим, торопясь опробовать все и сразу. Вдавливал в кровать, переворачивал на живот, налегая сверху, приваливался сбоку… И целовал — почти грубо, кусаясь, норовя оставить метки. Каро плавилась в его руках, чувствуя себя растекающейся ртутью, гибкой ивой.

Вася захлебывался словами, убеждая, что у него никого и никогда… Что она — это навсегда, что он сейчас сойдет с ума, что не отпустит и не отдаст. И Каро ему верила. Верила в то, что и у нее до него ни с кем и никогда… И еще хотела верить, что, может, и правда навсегда? Что с ним вечно будет семнадцать.

И проваливаясь в сон в его искренних объятиях, утомленная и расслабленная, с безысходной горечью в одной-единственной мысли признала… Все-таки влюбилась.

Зачем? За что?

Бестолково это и не нужно. Разве удержишь такого мальчика? Разве хватит ее поздней беспощадной любви, чтобы уберечься от неизбежного расставания? Ведь это он сейчас кипит, а когда отгорит, когда вспомнит, что молод и все его увлечения еще впереди? Что будет делать она?

Зачем? За что?

Под утро Каро проснулась оттого, что под боком было нестерпимо жарко. Открыла один глаз и наткнулась на по-хозяйски пристроенную на ее груди ладонь. Вася дышал в шею, уютно зарывшись в нее носом. Но не мешал… Грел. И хотелось продлить это мгновение: вжиматься в него телом, чувствовать чистое дыхание, смотреть на трепещущие во сне густые темные ресницы.

Каро чертыхнулась… Твою ж, вот влипла! Она осторожно высвободилась из Васиных объятий и выскользнула из кровати.

— Мм-м-м… — недовольно замычал Вася и потянулся вслед за ней. Проснулся. — Ты куда? — испуганно спросил он.

— Пописать! — отозвалась Каро. — И это… Мне за дочерью скоро надо ехать, так что… — возвращать с небес на землю — так резко. Рубить — так с плеча. Пока не одолела снова слабость.

— За дочерью? — непонимающе переспросил Вася, садясь в постели. Его взъерошенные волосы стояли торчком, лицо заспанное.

— Да, Вася, да! Мне далеко не двадцать пять. А тридцать один и не в следующем году будет, а сейчас. И у меня есть шестилетняя дочь, которой не стоит видеть в постели мамы маленьких мальчиков, — Каро резко отдернула одеяло, приглашая покинуть не только кровать, но и квартиру.

— И муж есть? — упавшим голосом уточнил Вася, не обращая внимания на говорящий жест. Взгляд — снова растерянно-несчастный, и в сочетании с бесстыдной, возбуждающей наготой — просто убойный.

— Хм… Нет, мужа нет, — фыркнула презрительно Каро, отвернувшись — лишь бы сейчас не поддаться, не повестись повторно. — Так что, давай, вставай. Позавтракаем, так уж и быть, и свободен! — равнодушно. Но ведь дала слабину — к чему завтрак? А к тому, что до дрожи в пальцах хотелось полюбоваться напоследок мальчиком в лучах утреннего солнца за столом кухни. Как будто он принадлежит ей, как будто возможна такая гармония.

— А… А с тобой можно? За дочерью? — ошарашил внезапным вопросом Вася, нехотя выбираясь из теплой постели.

— Это еще зачем? — удивилась Каро.

— Познакомиться, — с честными, ясными глазами цвета июльского неба.

— Ты спятил? — Каро напряглась, внимательно в него вглядываясь. — Или… Ты что там вообще себе придумал?

— Я люблю тебя, — выдохнул Вася, потянулся к ней, обнял за талию и уткнулся лбом в живот.

— Вася, ты фантазер, — Каро попыталась отодвинуть от себя чудовище, но оно сопротивлялось, крепче сжимая ладони, жарко дышало в пупок и, кажется, требовало продолжения страстной ночи. Причем, доказательство уже упиралось ей в коленку. Молодость, да. — Послушай, — она схватила его за вихрь на затылке и силой дернула вверх — от замутненного желанием взгляда кипятком ошпарило. Предательским спазмом скрутило низ живота. — Мы… — облизала пересохшие губы, — мы всего лишь славно трахнулись. Причем тут любовь?

— Мы не… Мы не трахнулись, — прошептал Вася. — Я же честно… Влюбился.

— Вася, — Каро сглотнула, — ты в своем уме? — а губы уже оставляли россыпь поцелуев на его лбу, счастливо зажмуренных веках.

— Да. Или нет, — мальчик вдруг снова проявил себя мужчиной и ловко повалил ее на кровать, лег сверху и… Выгнать успеет, ага. Потом.

— Хочешь, я тебе кофе сварю? Я умею, — Вася в одной футболке и трусах, по-прежнему взъерошенный, но свеже умытый и бодрый ходил за ней хвостиком по кухне, неловко пытаясь помочь.

— Свари, — махнула рукой Каро, усаживаясь за стол. И пока молча завтракали, мучительно решала, что делать с внезапным Ромео. Вот сидит напротив нее мальчик Вася и признается в любви. Но ночные страхи туманили мозг, пробегаясь дрожью по телу. Лучше сейчас оборвать, закончить. Лучше одной.

И снова хочется выставить его вон, но почему-то рот не открывается и слова застревают на полпути, глядя на эту святую простоту, уминающую третий бутерброд с колбасой.

— И все-таки ты сейчас пойдешь домой, — решила наконец Каро. — Если хочешь… Можем встретиться в следующую пятницу.

— А можно я завтра зайду? — русского языка Вася, видимо, не понимал.

— Воскресенье я провожу с дочерью, — отрубила Каро.

— А где? — наивно спросил Вася.

— Не знаю… В парк вроде собирались пойти, — зачем-то рассказала Каро.

— На карусели? Можно я с вами? — не унимался Вася. — Я не буду мешать. Со мной весело.

— Василий, вы идиот? — уточнила еще раз Каро, удивляясь непробиваемости мальчика.

— Нет… Да… Не знаю, — проговорил парнишка. — Просто… Я же скучать буду. И мне очень хочется познакомиться с твоей дочкой.

— За. Чем? — отчеканила Каро.

— Ну… А как же? Если мы собираемся встречаться и жить вместе… — выдал Вася, недоуменно хлопнув ресницами.

— Что?! — Каро чуть кофе не подавилась. — Не слишком ли ты резкий? Ты вообще реально соображаешь, что происходит? Кто ты? И кто я? У нас вообще нет ничего общего! И нет будущего. Никакого! Да ты просто пацан! Смазливая моська и ничего больше! Все, на что ты можешь рассчитывать, пятница, вечер. И не вздумай лезть в мою жизнь! А уж твоя мне — и подавно не нужна! Ты мне не нужен, понятно? — сорвавшись, орала она в бессильной истерике.

— Ах так! — вскипел Вася. — Ты мне не веришь, считаешь малолеткой, придурком, а мы поженимся, ясно? Вот увидишь! Мы поженимся! — воскликнул он, подрываясь из-за стола. Выскочил в коридор, запыхтел, натягивая кеды.

— Ты без штанов пойдешь? — уточнила, успокоившись, Каро, прислоняясь к стенке и складывая руки на груди.

— А? — Вася поднял голову, оценил свой вид, осознал, что кой-какой детали гардероба все-таки не хватает, выпрямился и замер — в футболке, трусах и одном кеде на босу ногу.

— Ахахаха! — задохнулась от хохота Каро. — Откуда ж ты свалился на мою голову?

— Из Питера, — ответил Вася.

— А чего тебе там не училось? — хмыкнула Каро.

— Там родители погибли. В автокатастрофе. А здесь… бабушка есть, — тихо произнес мальчик. Просто так, спокойно, а у Каро сердце сжалось, и руки сами потянулось обнять чудовище, погладить по спине, вдохнуть его свежий юный запах тела.

— Можно я останусь? — попросил Вася.

— Оставайся, — вздохнула Каро.

Каро еще не знала, что тогда, на остановке, встретила не просто мальчика, а будущего мужа. Того, кто не уйдет, а будет любить нежно, крепко, до самой ранней смерти в возрасте всего-то пятидесяти одного года. Что будут они ссориться и мириться, отстаивая каждый свое, что мальчик окажется упрямым и с твердым стержнем характера. Что постепенно Каро оттает, сдастся, признав безоговорочную Васину победу над собой. И слаще этого знания не будет в ее жизни. Что «папа Вася» станет любимым отцом Машутки, и что будет у них еще одна любимая общая доченька — Валерия. Что ради него Каро изменит всем своим привычкам, что будет держать себя в тонусе, до старости оставаясь в душе молодой и живой. Что в какой-то период бизнес Каро начнет загибаться, не выдержав очередного кризиса, но Вася уже к тому времени встанет на ноги, организует свою фирму, купит оборудование, откроет звукозаписывающую студию. Что больше Каро не придется никому и ничего доказывать, и будет она помогать мужу в его делах, растить дочерей и наконец-то почувствует себя самодостаточной в семье, в любви к детям и к своему мужчине.

Что, похоронив мужа, каждый день Каро будет ездить к нему на могилу, рассказывать о дочках, внуках и благодарить бога и его за то, что было в ее жизни настоящее, и это настоящее подарил ей Вася, Василек, Васенька.

Она еще не знала, но уже чувствовала. Поэтому гладила, обнимала, целовала. И тонула во влюбленных ясно-голубых глазах».

— Это… хорошо, — выдыхает Коля, дослушав рассказ и нежно улыбаясь. — Все верно.

— Не слишком ли наивно? Все «Чудеса»?

— Нам всем не хватает немного наивности и веры. В себя, в любимого человека, в то, что семья лучше гордого одиночества. Нет в нем свободы. Нет, — пожимает плечами Коля. — А счастье никогда не дается просто. Жизнь не дается просто. Все всегда сложно. Все всегда трудно. И этого нельзя бояться. Иначе всю жизнь можно просидеть в скорлупе из собственных страхов.

— Хм… Думаешь, отправить ее в издательство? — спрашиваю неуверенно.

— Отправь, — твердо. — Проникнутся или нет — их дело. Главное, ты писала от души.

— Хорошо, — улыбаюсь. Потягиваюсь, вновь обращая внимания на странные прострелы в области поясницы и тянущую боль, и тут…

— Коля! — вскрикиваю.

— Что? — муж подскакивает с дивана.

— ВОды… Кажется, воды отошли… Я… — удивленно, — я рожаю!

— Рожаешь? — Коля охает. — Рожаешь? Так… Что мы сейчас делаем? Где «тревожный чемоданчик»? Блин, надо Яру позвонить! Или… Где документы? «Скорую» же нужно вызвать! — мечется бестолково по квартире муж, а я стою посреди комнаты и вообще перестаю что-либо соображать. Подумав, вспоминаю, что не мешало бы причесаться.

Ситуацию спасает Ярослав. Примчавшись по звонку и оценив с лету состояние двух невменяемых взрослых, он решительно набирает «Скорую», подхватывает заранее приготовленные для роддома вещи, находит документы, командует следовать за ним, и мы покидаем квартиру.

В приемной пожилой врач — умудренная опытом завотделения Нина Михайловна — уточняет мои данные, проверяет состояние и вызывает медсестру, отдав ей распоряжение готовить родильный зал. Я встаю, бросаю последний взгляд на дверь, за стеклом которой виден напряженный и побледневший от волнения Коля и пританцовывающий на месте от перевозбуждения Яр.

— Твои? — насмешливо спрашивает Нина Михайловна, кивая в сторону двери.

— Мои, — счастливо выдыхаю и широко улыбаюсь. — Самые любимые.

Конец

Оглавление

1. Мой новый юный друг

2. Сынуля-аккупант и первые чудеса

3. О сложностях отношений и немишленовских макаронах

4. Переводы с албанского и доказательства магии

5. Стеклянные колпаки и волшебство на заказ

6. Незолотое молчание и гештальты прошлого

7. Папа моей мечты и работа над ошибками

8. Мой новый главный герой

9. Слабости сильных женщин и полевые ромашки

10. Сексуальные вибрации и постельный юмор

11. Знакомство с мамой и поломанные шаблоны

12. Чудеса на седьмом этаже