40° по Валентину (СИ) [Влада Багрянцева] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Взяли на «слабо»
Валентину, названному в честь своего деда, сотрудника НИИ и совершившего не одно научное открытие в области прикладной химии, грех было не знать ее — аналитическую, квантовую, коллоидную, физическую, органическую и неорганическую, а также ознакомиться крайне близко с высокомолекулярными соединениями и кристаллохимией, ведь учился он по собственному желанию и завету родителей и учителей на химико-биологическом факультете. Впрочем, если папа на своего Валечку никак не мог нарадоваться, то мама начинала испытывать переживания, свойственные женщинам с половозрелыми сыновьями, которые домой приводят не девочек, а мальчиков, и то только затем, чтоб с пеной у рта спорить о каких-то там полимерах и сушить на подоконнике неведомую обычной учительнице литературы ерунду.
— Мама, аккуратно, это аммоний фосфорнокислый однозамещенный, — пояснил Валик, а та, двигая бумажку с ерундой, чтобы не натекла вода с цветочного поддона, уже не спрашивала, что это и зачем это нужно.
— Валик, я тебя вчера видела с девочкой у остановки, — кося голубым глазом из-за толстого стекла очков, как бы невзначай заметила она. — Почему ты ее домой не позвал? Не стесняйся, Валюш, мы с папой никогда не были против.
— Мам, это Антон был, он с юридического, я с ним в библиотеку шел, — сказал Валик, кося в ответ таким же голубым глазом из-за таких же круглых очков — разве что у него был минус, а не плюс, как у мамы. — Просто волосы распустил.
— А, — только и ответила мама, вспоминая, видимо, задницу Антона с юридического в джинсах-дудочках.
Мама переживала — ее можно было понять, ведь Валик за свои девятнадцать лет ни разу не привел в дом кого-то, у которого бы не болталось ничего между ног. Попросту не тянуло его на девочек. И на мальчиков, и если можно было бы жениться на шкафчиках с редкими реактивами, он бы женился. Ему во сто крат интереснее было полировать предметные стекла для микроскопа и перегонные колбы, пока его сверстники полировали… ну, как говорил тот же Антон с юридического, «фундук» какой-нибудь Олечки-третьекурсницы. Еще он называл предварительные ласки и петтинг «теребонить кукурузку» или «тормошить тыковку».
— Сразу видно, что аграрник! — хмыкал Валик, поправляя съезжающие с переносицы очки. — Хоть и на юридическом.
— Пора бы и тебе уже свой початочек пристроить, — хмыкал в ответ Антон. — Долго будешь целибат нести во благо науки?
Валик пожимал плечами — что он мог ответить? Что о девочках знал только то, что в среднем в их теле содержится шестнадцать килограммов углерода, а кислорода достаточно, чтобы заполнить объем, эквивалентный шести слонам. И кроме того, что водорода в их теле хватит, чтобы заполнить объем, эквивалентный одному синему киту, а азота столько же, сколько содержится в четырехстах литрах мочи… Только вот вряд ли это помогло бы ему снять с кого-нибудь трусы. Да и девочки на Валика не сильно внимание обращали. Да, высокий, симпатичный даже, глазюки небесного цвета умные-преумные, вроде не дрыщ, жилистый просто, не сколиозный, зубы ровные, белые — брекеты сняли перед выпускным. Но, опять же, это не помогло бы снять чьи-то трусики, да и пропуск в них Валик уже приучился ежедневно сбривать, отчего его абсолютно гладкое лицо выглядело моложе и беззащитней.
Девочки смотрели на таких, как Ванька со второго курса — местный красавчик с бицухой, как у физрука, или Серега, внук завкафедрой, типичный сын маминой подруги, или как Макар с турфака — девочки вообще тащились по таким отбитым, это не он первый заметил.
А Валик — он домашний, сентиментальный, любящий пересматривать «Титаник» не затем, чтобы обозвать Розу коровой, которая могла бы подвинуть свою сраку и спасти парня, а чтобы проникнуться вновь самой атмосферой и полюбоваться сценами, и даже та ладошка на запотевшем стекле вызывала какое-то смутное шевеление в душе. Не в штанах, потому что там все было сложно, ведь дрочил Валик не на порно, а на звуки из него, закрывая глаза еще в начале ролика, — заводили его все эти стоны, хлюпающие шлепки, поскрипывания матрасов и страстная возня. Домашний Валик мог искренне сочувствовать Розе, потерявшей любимого, Гарольду Голдфарбу, наркоману, и соседу дяде Мише, которому жена не давала на опохмел и ему приходилось грустить на балконе с кружкой рассола. В учебном процессе и на людях Валик был настоящий долбаный грильяж — карамель алмазной твердости с орехами. С орешками, да, они у него, несмотря на вечные подъебы Макара, цеплявшегося ко всем членам кружка «Менделеевцы», в коем имел счастье состоять Валентин, имелись.
Впрочем, от подъебов кавээнщиков и придурков, систематически прогуливающих пары, Валик не слишком страдал. Макар, например, вообще был элементом с переменной валентностью и имел свойство то придираться ко всему подряд, то неделями ходить шелковым, хоть стеклянную палочку о него натирай, тем более в их огромном студгородке всегда легко получалось скрыться из виду или незамеченным просочиться в нужный корпус.
«Менделеевцы» собирались каждый вечер среды в выделенном им студсоветом кабинете медпункта, переоборудованном под мини-лабораторию — тут уже имелась вытяжка и санузел даже не пришлось организовывать. Только притащили вымоленную у декана — ма-а-аленькую — центрифугу, колбонагреватели, выигранные на олимпиаде, а испаритель и дистиллятор отдала сама кафедра без особых истерик, наверное, потому, что бюджет позволил приобрести ей новые.
В научном кружке числилось поначалу пятнадцать человек: десять с факультета Валентина и еще четверо залетных биологов, прискакавших на клич завкафедрой, который сказал, что участие может положительно сказаться на получении зачета.
Пятнадцатым был и оставался Антон с юридического, который приперся из любопытства да так и осел, несмотря на то, что ветром перемен сдуло всех биологов и половину Валиных товарищей. Потому вечера обычно проходили в компании самого Валика, Антона, двух девочек из параллельной группы, крайне ботанистого вида, Маши и Раисы, а также одногруппников — Славы, Димы и Калмыка. Последний был казахом, но кличка прилепилась с первого курса и менять национальность было поздно.
Председателем кружка, конечно, был Валик — лучший студент курса, будущий краснодипломник, и здесь он отдыхал душой и уже сейчас собирал материал опытным путем для своей дипломной по сложным эфирам. По-настоящему интересно было, возможно, ему одному, ведь Антон приходил клеиться к Раисе, девчонки не понимали иногда и половины того, что Валик нес, а одногруппники проебывали последние пары.
В тот вечер Антон, щупающий коленку Раи под столом и мешающий изучению очередного хитровымудренного процесса, вызвал в Валике брожение.
— Антон, если тебе неинтересно, то сиди молча! Не мешай другим.
Антон, которому сегодня не засчитали лабу, находился тоже в брожении, потому ответил вопросом:
— А кому интересно смотреть на очередную фигню? Ну получим мы синий порошок вместо белого, и что? Пользы никакой! Слушай, Хайзенберг, давай ты нам намутишь что-нибудь поинтереснее вот этого вот говна в колбе?
— Например? — вздохнул Валик, готовый выставить всех членов кружка за двери.
— Что-то, что можно сожрать, — сказал Антон, и Калмык поднял голову от столешницы.
— Или выпить, — подсказал он.
Антон хлопнул в ладоши:
— Точно! Ты гений, мой узкоглазый друг, дитя степей. Только не кумыс и не айран!
— Водку? — несмело улыбнулась Маша, и по лицу Антона можно было понять, что он жалеет о том, что выбрал не ее, а ее подругу.
Википедия, в которую он зачем-то полез, сообщила, что в середине тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года Менделеев дошел в своих расчетах удельного веса растворов спирта в воде до трехсот шестидесяти. От водки (оптимальных четырехсот) его отделяло всего сорок, он был на пороге нового открытия.
— «Он проникает в тайны водки, установив, как сильно меняются качества водно-спиртовых растворов в зависимости от достижения определенной градусности, и к концу ноября шестьдесят четвертого эти выводы выливаются в диссертацию», — зачитал Антон вслух. — Охуеть, ребята, вот бы мне такую диссертацию! «По мнению Вэ Вэ Похлебкина, Менделеев обнаружил, что сорокаградусный раствор спирта в воде обладает необычными физико-химическими, биохимическими и физиологическими свойствами…» Ха, удивил! Это мы и так знаем.
— Тогда не знали, — осадил Валик, вытаскивая из шкафчика бутыль с этиловым спиртом, полученным на открытых уроках известного профессора путем гидратации. — Чего смотрите? Несите воду, будем дистиллировать.
Макар задумчиво пинал хуи. Настроение было в ноль, поэтому все вокруг сейчас имело такую четкую фаллическую форму, даже горстки грязного рыхлого снега, в который он остервенело вдалбливал мысок своего кроссовка. Хоть бы одна падла ему напомнила, что сегодня зачет, но нет, закрысились молча, пожалели понимающими взглядами, одногруппнички хреновы. Спасибо Лёхе, что разбудил к первой, как знал, что звонить Макару нужно не на будильник, а в дверь. А лучше стучать, причем по голове. Потому что если бы Макар не успел, если бы не послал потом Журавлевой воздушный поцелуйчик, раздобыв за это шпоры на вопросы из своего билета, то послал бы его уже отец, а заодно и настучал бы — по все той же голове. И они бы срались целый вечер из-за пересдачи, орали друг на друга, потом пришла бы мамка и с порога наорала бы уже на них. Яблоко от яблони недалеко ябнулось — так считал Макар. Все равно отец его в итоге пихнет в свой «Евротур», ведь сам он когда-то окончил только колледж, а остального добился благодаря «связям с общественностью», крепкому характеру и слову. Ах да. И изнурительному ежедневному честному труду. Какие-то там зачеты, пары-хуяры Макар считал необходимым злом, а появляться на них зачастую необходимым не считал. Ну, на иняз ходил исправно, потому что говорить на английском нужно уметь не со словарем, а с людьми, да и титечки у англичанки зачетные, жаль, за такие высокие оценки своих филей зачеты она не рисовала.
— Ну чё там, скоро он? Десятая пара сейчас или сто пятидесятая? Я ебал тут торчать.
— Вот и иди тогда, хули, — ответил Лёха, пихнув Макара в плечо. — Свой сон досмотришь. Там что-то было про стояки вроде бы.
— Слышь!
Скользя кроссовками по подтаявшему декабрьскому снегу, Макар, воображая себя Месси, ловкой проходочкой обогнул Лёху и влепил ему поджопник смачным финтом с ноги.
— Н-на! Видал? В девяточку.
— Пацаны, ну вы чего? — подал голос Тихий, отлипая от переписки со своей «заей». — Детский сад вчера кончали?
— Бля, Макар, хорош, больно!
— Больно, когда хер в жопе!
— У тебя, что ли? — заржал Лёха и вернул Макару сдачу кроссовком под колено. — О, гляди!
Пока они ждали Игоря, который обещал кальян и приставку с пивасом, потому что родаки свалили на неделю, на улице уже успело стемнеть. Столовка давно закрылась, а в «Обжорке» поблизости от универа вечером собирались чуркобесы, и торчать там особого желания не было ни у Лёхи, ни тем более у Макара. Поэтому они зависли на лавочке перед шестым корпусом химфака, где горел единственный исправный и не раздражающий своим миганием фонарь. Лёха показал в сторону пятого корпуса на приближающийся к ним силуэт в пальто.
— Ну давай, Макар, спорим, продинамит?
— На чё спорим?
— На желание, как на чё.
— Лёх, я же выиграю. Не ссышь? Я тебе нажелаю — охренеешь.
— Ага, посмотрим.
Девушка шла уже совсем недалеко, старательно отводя взгляд от мутной компании. Хотя Макар, на минуточку, недостатка в женском внимании никогда не испытывал, как и неуверенности в своем феерическом очаровании. Спасибо мамке, поколдовала над патлами. Шесть часов в парикмахерском кресле плюс квадратная жопа и вуаля — бэдбой с идеальным пепельным блондом, в набитых рукавах с наглядной живописью собственной жизни и в кожанке не по сезону, словно из влажных бабьих мечт, готов был сожрать любое сердце в прожарке медиум. Точнее, сначала прожарить как следует, а потом сожрать.
— Девушка! — бодро начал Макар, улыбаясь, как учила его жизнь в старших классах. — А ваши родители, случайно, не химики?
— Нет, — смутилась девушка, качая головой и пряча легкий румянец.
— Тогда откуда у меня на вас такая бурная реакция?
Пацаны на лавочке заржали, и девушка ускорила шаг, но Макар, не отставая, поплелся за ней.
— Ну, девушка! Стой, стой, лапа, ну куда ты?..
— У меня парень есть! — чуть громче, словно оправдываясь, бросила она, удаляясь.
— Чё, дед Макар, улыбок тебе.
— Я те сейчас улыбку сделаю с промежутками.
— Да ладно, подумаешь, проиграл желание, с кем не бывает! — Лёха явно выглядел довольным и коварным.
Макар плюхнулся на лавку рядом с Тихим, заглянул к нему в открытое окно переписки в сине-белой и поморщился от пестроты сердечек и смайликов.
— Тихий, ну ты ваще, романтик, блин! Смотри, Лёх, там уже баклажаны в ход пошли!
— Отвали, Макар! Лёх, загадай ему желание, чтобы он заткнулся.
Лёха стоял к ним спиной, хлопая руками перед собой и всматриваясь куда-то в сторону окон шестого корпуса, одиноко горящих в фиолетовых сумерках.
— Ка-ароче! — протянул он наконец, оборачиваясь. — Следующего пациента, кто пойдет мимо нас, ты должен поцеловать.
— Охренел?
— А то. Имею право.
— А если дед пойдет?
— Ну чё поделать, поцелуешь его… Прямо в деда.
— Фу, Лёх, это уже перебор, давай другое.
— Твой тридцатидюймовый моноблок на месяц и стрижку в салоне у теть Марины.
— Бля.
Если на стрижку Макар уломал бы мамку без базара, то вот с компом на целый месяц расставаться особо не горел. Тем более там были кое-какие секретные папки, которые не для Лёхиных глаз месяцами — и даже годами — наполнялись.
— Ладно, куда целовать-то, скажи? Было бы кого.
— А вон как раз кто-то с шестого чешет, гляди.
— Нет, ты не Хайзенберг — слишком просто. Ты теперь Большой Вэл, — проговорил Антон, закручивая бутыль. — А глюкоза зачем?
— Для улучшения вкусовых качеств.
Спирт Валик разводил впервые — он и водки-то не пил — и отнесся к процессу со всей серьезностью, отыскав таблицу Фертмана. Когда спирт влили в очищенную и охлажденную воду, когда Калмык, затаив дыхание, размешал божественный нектар и Антон достал мерные стаканчики, за окнами было уже темно.
— Это не опасно? — поинтересовалась Раиса, и по лицу Антона снова стало видно, как она теряет первые позиции в его личном списке сосочек-писечек.
— Это же не метил, — сказал Валик, рассматривая жидкость на свет, затем взболтал ее и убедился, что осадка нет.
— Как слеза младенца! — заметил оживший Слава, а Дима, протянув руку за стаканчиком, произнес:
— Ну, за науку!
Выпили. Закусывать было нечем, кроме глюкозы, потому обошлись обычным матом и занюхиванием рукавов халатов. Антон, заметив, что Валик только на язык попробовал свое творение, подскочил, весь такой воодушевленный, и обхватил пальцами руку Валика, поднимая ее вместе со стаканом.
— Я не пью! — возмутился Валик, расплескивая «слезу» на стол, но Антон взревел чайкой:
— Ты что, очкуешь, профессор? Нас отравить хочешь, а сам?..
Вторая пошла легче, как по маслу, тем более на голодный желудок — а ведь мама ждала к ужину, а там котлетки, суп с фрикадельками… Валик удивился, как быстро все мысли из него выдуло и сделалось так смешно и красочно, как в ебучих мультфильмах про фей и сказочных принцесс. А затем Калмык позвал Раю на танец, хотя никакой музыки не было, дотанцевал ее до кушетки, и они прилегли отдохнуть. Дима потом сказал, что они там умудрились сосаться, но Рая этот факт отрицала. Дима уронил голову на сложенные руки, Слава разливал «слезу» уже на троих, поскольку Маша сказала, что ей хватит, а Антон заявил, что Большой Вэл должен закрепить свое прозвище боевым крещением.
— Что. Ты. Несешь? — четко выговаривая, чтобы не сбиться, каждое слово, поинтересовался Валик.
— Нужно сделать то, что никогда бы не сделал! — ткнул в него пальцем Антон.
— Разрушить границы, — подсказала Маша.
— Да! — обрадовался ее сообразительности Антон. — Пройти обряд инциани… инициниализации. Или ты не мужик, Валя, а так, хуй лабола… раторный?
Валик помотал головой, отрицая, что он хуй, хотя как раз таки именно с помощью последнего он, как решили, должен был доказать, что мужик. У Маши было одолжено пальто, у Раи — шарф, и Валик, сразу протрезвевший на стаканчик, вышел с заднего хода корпуса, придерживая на груди и животе незастегнутое пальто и пряча нос в шарф. Очки он, чтобы совсем не спалиться в случае чего, отдал шедшему рядом Антону.
— Смотри, вон Надежда Дмитриевна, давай к ней? — завидев вдалеке фигуру уборщицы, сказал Антон, но Калмык, решивший тоже контролировать процесс, возразил:
— Ты чё, совсем? У нее память как у вороны, и через десять лет вспомнит, кто в нее камнем кинул. Не, нельзя. И к девчонкам тоже — визжать будут и скажут, что пытался изнасиловать.
— Я?! — дрожа всем телом, спросил Валик.
— Ну, они так скажут. Шурыгины одни вокруг, подкатить страшно. Надо еще, чтоб людей меньше было.
Свернули к шестому корпусу, где в сырости небольшого сквера обретались две заплеванные лавки. Щурясь, Валик рассмотрел на них несколько подозрительно знакомых силуэтов, узнал блондинистую макушку и протрезвел еще на полстаканчика.
— Не, к ним я не пойду, вы гоните?
Попытался шагнуть назад, но Антон, развернув его к себе лицом, дыхнул так, что полстаканчика трезвости канули в небытие.
— Вэл, ты мужик! Мужичище! Нужно смотреть страхам в лицо!
— Потом сразу беги в сквер, мы тебя ждать будем у беседки, — сказал Калмык, включая камеру на телефоне.
Валик шел к лавочкам, чувствуя, как встают волоски на голых ногах. И, к большому его ужасу, не только волоски. Он слышал раньше, что у мужиков от выброса адреналина может случиться эрекция, во время драки, к примеру, вон, показывают же борцов в трико… Но только вот сейчас этот стояк был совсем не к месту, и ему не помешал даже дубак, а мягкая подкладка Машиного пальто, касаясь лобка, вызывала странно-приятные, бодрящие ощущения.
Пирсинг в головке проснувшегося члена напомнил о том, что Валика, похоже, легко взять на слабо, ведь то был его первый безбашенный поступок — он согласился пойти с двоюродной сестрой в салон, перед тем, как та уехала жить за границу. Было это год назад.
— Валюнчик, — сказала сеструха, потрепав его за щеку. — Я хочу, чтобы у тебя память осталась обо мне, и ты мне потом еще спасибо скажешь — многие девочки ссутся от таких штучек.
Сама она работала тату-мастером и затащила Валика в салон своего друга почти насильно. Валик предполагал, что ему проколют бровь или нос, и готов был отстаивать свою позицию в том, что такие свободные радикалы ему точно не нужны, но сеструхин друг, здоровый мужик, похожий на Скалу Джонсона, натягивая перчатки, сказал:
— Не боись, чел. Это не больно.
— А можно мне где-нибудь, где не будет видно? — поправил очки Валик, и мужик хмыкнул понимающе:
— А я так и собирался.
Уговор был уговор, и Валик, так же дрожа, как сейчас, потянулся к ремню на брюках.
В тот день он стал обладателем колечка рядом с уретрой и почти сразу после этого начал ухаживать за своей «клумбой», подстригая, где нужно, и убирая растительность там, где не нужно вовсе, потому что, как ни крути, а пирсинг обязывал следить за гигиеной с двойным рвением. Главное, что не на лице проколол, иначе мама бы сильно огорчилась и упрекала его дедом, мол, был бы дед жив, он бы слег с инфарктом. И летом было приятнее ходить в шортах, и зимой в тесных джинсах — одни плюсы. К колечку Валик привык и почти не замечал его. До этого момента.
Подходя к лавочкам, Валик жмурил один глаз, прислушивался к прокуренному перханию знакомой всему студгородку компании и только потом сообразил, что курс взял прямо на Макара, который, если бы не охуел в момент распахивания пальто, точно выдернул бы ему ноги. Отчего-то парни, заприметив его издали, заржали, сам Макар поднялся, одернул кожанку и, быстро затянувшись, выбросил окурок в грязный снег и поднял голову, точно собирался что-то сказать. В этот момент Валик, приблизившись на пару шагов, зажмурил второй глаз, глубоко вдохнул, дернул края пальто в стороны, храбро демонстрируя пацанам на лавочке всю мужественность Большого Вэла, и принялся считать про себя, как советовал Антон.
Гей-эксгибиционист
На «раз» Макар моргнул и уставился на направленный на него причиндал с амуницией в виде пирсинга. На «два» Тихий со словами «ебтвоюмать» выронил свой окурок. На «три» голый долбоеб, который стоял как вкопанный и зачем-то громко считал это вслух, сорвался с места, видимо растеряв все градусы и остатки храбрости, и побежал, перескакивая через подернувшиеся ледком лужи в обратном направлении.
— Это чё сейчас было? — пробормотал Лёха, который, кажется, проглотил свою сигу вместе с фильтром. — Охренеть, извращенец. Видел, как его трясло?
— Видел, ага, — мрачно подтвердил Макар.
Причем рассмотреть успел как следует. Под ярким фонарем причиндал чувака аж сиял на морозе, как ебучая новогодняя игрушка. И только на «два» Макар понял, что смотрит на блестящую серьгу на стояке, словно протянутом к нему в бодром приветствии. Членопожатиями с пацанами он еще не здоровался и не сказать, чтобы собирался. В ступоре Макар так и замер напротив неизвестного элемента, посмевшего махать перед ним своим нехилым елдаком, успел даже отметить ровный подтянутый живот и аккуратно подстриженный лобок, а чуть ниже — жилистые ноги с острыми коленками и имбецильные кеды, как у Рональда Макдональда.
— Ну чё, по ходу, завтра заеду к тебе за компом, — заржал Лёха, а Тихий, лишь подняв голову от экрана смартфона, саркастически фыркнул.
— Ага, щаз. Разбежался.
— Тогда сам беги, догоняй нашего шизика и целуй. Можно и ниже пупка, раз он за шарфом рожу спрятал.
— Ну, Лёх, ты кукухой-то думай, что говоришь! Каким макаром я его теперь найду?
Макар плюхнулся обратно на лавку, раздражаясь, что торчало у шизика, а упало у него. Настроение. А в джинсах заинтересованно приподнялось и уперлось в ширинку его второе «я». Вот только бегать по гололеду за обладателем «Принца Альберта» ему вообще не уперлось.
— Да местный он, — подал голос Тихий. — На нем пальто женское было и больше ничего. Где, по-вашему, он раздевался?
— Кто раздевался? — послышался гнусавый голос Игоря, незаметно подошедшего к ним от пятого корпуса.
— Ты, Игорян! Я тебя сейчас лично раздену и снега в трусы затолкаю, если мы еще хоть на минуту здесь останемся!
Макар, обрадовавшись, что наконец-то они свалят с этой обледенелой лавки в теплую хату к Игоряну, закажут пиццу и порубятся в «Фифу», подскочив, резко натянул ему шапку до самого подбородка, запрыгнув при этом на спину, так что тот едва удержался на ногах. А нехрен было тормозить, и так уже просрали кучу времени, да еще и городского сумасшедшего словили.
Затусив у Игоря до полуночи, Макар вызвал жоповозку и поехал к себе. Весь оставшийся вечер Лёха в красках рассказывал Игорю о перфомансе, устроенном чуваком в пальто, а тот своим гундосым смехом бесил Макара, перечисляя места, куда шизика надо будет целовать на спор.
— Ты еще контурную карту мне нарисуй, — огрызнулся Макар, на что Игорь хохотнул:
— Ага, прям в его продолговатое княжество Монако и засосешь, там как раз сейчас правитель принц Альбер Второй, кажется.
Лёха заржал, но заткнулся, когда в него полетела коробка из-под «Сицилии», а Игорь был едва не придушен. Потом взбешенный Макар уделал их обоих в быстрых матчах по три раза подряд. И только Тихий снисходительно вздыхал и закатывал глаза, словно его оставили присмотреть за пиздюками на продленке.
Когда Макар приехал домой, был почти час ночи. Мать уже спала, отец сидел на кухне, жрал пельмени и смотрел, как люди в костюмах политиков орут друг на друга.
— Зачет сдал, — успел сказать Макар быстрее, чем отец дожевал пельмень, закусывая соленым огурцом.
— А?..
— У Игоря. И я не пьяный.
— Ну все, вопросов нет! — проговорил отец с набитым ртом, пожимая Макару руку. — Голодный? Там в холодильнике гуляш, мать готовила, тебе оставили.
— Да не, спасибо, мы пиццу хавали. Я утром им позавтракаю тогда.
Макар плеснул себе крепкого черного пойла из кофеварки, сыпанул сахара, с глухим стуком ложкой устроил в кружке мини-Харибду, взял в плен печеньки из вазочки и, кивнув отцу, удалился к себе в комнату. В голове крутилась неприлично дерзкая и провокационная картинка. Идеально ровный ствол, немного рельефный от вен, проступивших под тонкой нежной кожей — хуй знает, почему Макар решил, что она там нежная, но хотя как иначе? Крупная головка с маленькой дырочкой сверху, в которую неплохо было бы вдавить кончик языка, и до кучи этот блядский пирсинг выбили его из колеи на весь оставшийся вечер. Еще и Лёха подливал масла в мотор, чтобы у Макара полыхнуло наверняка. У Лёхи же память как у могилы — никому не расскажет лишнего, но зафиксирует навечно, так что либо выполнять ему условия спора, либо расставаться на месяц со своей коллекцией порнухи.
А коллекция у Макара была зачетная. Горячие фотки с «Патреона», сохраненки с «Твиттера», выкачанные из кэша видосы с дрочкой руками, минеты и камшоты составляли большую часть его стратегических запасов. В принципе, найти девчонку для приятного секси-тайма проблемой никогда не было, но пока еще Макар не встретил тот единственный и неповторимый рот, который бы унес его на небеса. Его первый раз был еще в школе, с одиннадцатиклассницей. Макару тогда было всего пятнадцать, но отец гонял его в зал на кроссфит вместе с собой, благодаря чему даже практикантка по русскому как-то раз недвусмысленно ему подмигнула на перемене, и в тот год он понял, что своей большой и привлекательной харизмой надо пользоваться. Та девчонка, имени которой он даже почти и не помнил, то ли Алина, то ли Альбина, вертела им весь учебный год, мелкий был, тупой, чё. Но зато научила его, где и как искать ту самую кнопку пальцами, нежно гладить и все время при этом заглядывать девчонкам в глаза, целовать шею и нести какую-нибудь ласковую хуйню, вот тогда их можно уломать на все, что угодно.
Макар сел за комп и открыл свои архивы с отсосами. Да, все они дрочат под порно, даже скидывали как-то друг другу горячие видосы, но Лёхе все равно лучше не знать, каким сюжетом Макар планировал вдохновляться этим вечером. Он открыл папку «Милфы», куда запрятал свой любимый сорокаминутный ролик, в котором не было привычных весело торчащих титечек, только не менее весело выпрыгивающие из «келвин кляйнов» члены двух парней. Их Макар нашел случайно, пресытившись вертлявыми телочками с силиконовыми мячами, и полюбопытствовал, так сказать, одним глазком заглянув в гей-порно. И то, с каким отчаянным старанием, естественным лицом и совершенно охренительными движениями языком и губами один пацан делал минет другому, Макар еще долго не мог перестать вспоминать. И решил, что, в общем-то, можно и не забывать.
Он знал, что никто к нему не зайдет — научил-таки родаков уважать личное пространство. Надел наушники, положил ладонь на член и расслабился, спуская напряжение в тесный хват кулака. То, что он гонял шершавого, думая о долбоебе в бабском пальто, его почему-то совсем не напрягало — воспоминания о члене извращенца океаном возбуждения затопили в голове последние островки здравого смысла. Этот неизвестный долбоеб еще не знал, что Макар и сам такой же долбоеб, и он обязательно его найдет, ибо нехуй было на него пальто распахивать.
Как добрался домой, Валик не помнил — яйца и мозги сдавило от пережитого, но Антон с Калмыком доставили его к подъезду уже одетым.
— Прости, Вэл, — сказал Антон, вдавливая кнопку звонка, — но мы не хотим получить от твоей мамки.
Как только в замке зашерудил ключ с другой стороны, оба провожатых с грохотом сбежали по лестнице, словно нашкодившие пятиклашки, и замерли на пролет ниже — видать, решили проследить, вставит ли ему мамка пиздюлин с порога или впустит для начала в дом.
— Валечка, почему ты так… — мама, обычная интеллигентная женщина, которую почему-то боялись все его друзья, осеклась, разглядывая криво намотанный шарф сына и порозовевшие от мороза уши, — …поздно?
— Немножечко задержался в лабр… — Валик, заходя в прихожую и отворачиваясь к вешалке, чтобы снять шарф и куртку, слово «лаборатория» сказать так и не осмелился. — На кружке.
Антон сказал: «Главное — не дыши в сторону родаков». И Валик не дышал, деловито разуваясь и укладывая кроссовки на полочку.
— Кушать будешь? — спросила мать, и он возликовал — значит, не заметила, но вышедший в этот момент из туалета отец, сопровождаемый звуком смыва, протянул:
— У-у-у, где ж вы, батенька, набубенились?
— А? — спросил Валик, моргая за стеклами очков, и мама, прикрыв рот ладонью, ахнула:
— Валентин!
Все, пизда — его назвали полным именем.
— Налей ему чая горячего, — сказал отец. — Пусть выпьет и проспится, утром расскажет о своих приключениях. Вот те на!
Валик посмотрел на него с благодарностью, хотя и знал, что утром отец непременно вспомнит плохую наследственность, второго деда-алкоголика, а мать будет охать и смотреть на него так, будто он уже сейчас ворует деньги из кармана и пропивает ее золотые кольца из шкатулки. Однако кара его сегодня миновала: он прошел в комнату, вылакал горячий чай, что принесла ему пятилетняя сестра Варвара, и завалился на кровать.
— Возьми Ыбку, — сказала Варя, сунув ему под мышку свою игрушку — плюшевую русалку с облезлым хвостом. — Она меня успокаивает, когда мне плохо.
— Неужели я так погано выгляжу? — хмыкнул Валик, и сестра сморщила нос:
— От тебя воняет, как от дяденьки с балкона. Только не умийай, папа сказал, что ты набубенился.
Варя убежала, а Валик, прижав к боку облезлую русалку, зачем-то оттянул ее лифон-ракушки и заглянул под них, убеждаясь, что плюшевых сисек там нет. В мозгу трепыхалась какая-то мысль, и Валик напрягся, пытаясь ее поймать. Спустя пару минут ему это удалось, и она звучала так: «Хорошо, что сегодня не надел теплые кроссы с желтыми шнурками». Иначе б его точно узнали. Мама заказала их через интернет в комплекте с обычными, но пришли почему-то с желтыми, причем уже вшитыми, и выдирать их было жалко, потому пришлось носить. Засыпая, Валик не видел, как мама, фыркая с осуждением, несет те самые, с желтыми шнурками, кроссы, запачканные землей, в ванную — ее всегда бесила обувь, оставленная на полке невымытой.
Лососни тунца.
Заглотни хуйца.
Сполосни яйца.
Что же все-таки он услышал сквозь ватный шум в тяжелой голове?
— Валя, ты меня слышишь? Подогреть, говорю, голубца? — вновь появляясь на пороге комнаты, спросила мама.
Валик, промычав сначала не шибко разборчиво, приподнялся в кровати и проговорил:
— Мам, на завтрак — голубцы?
— Пятый час уже, я уроки закончила и в магазин зайти успела. Вставай, тебе горячего надо.
Валик уронил голову на подушку. Ощущение было такое, будто он частично помер. По крайней мере, желудок признаков жизни не подавал, свернувшись в обозленный на его вчерашнюю дурость комок. Ладно, ужрались они водярой собственного производства, но на кой он согласился пугать людей своими тощими телесами? А вдруг его запомнили?
Вспомнив, перед кем именно он светил своим джедайским — с апгрейдом, правда — мечом, Валик застонал от досады: охуевшие абсолютно глаза, как глаза кота, в миску которого вместо корма положили кусок морковки, запомнились четче всего. И хорошо, что Макар его не идентифицировал, ведь на лицо он, отвлеченный пирсингованным перформансом, так вроде и не посмотрел. Валик сел — заштормило с удвоенной силой, потом встал и дополз по коридору до табурета на кухне. Отец был на работе, сестра в саду, и это значило, что ничто не отвлечет мать от нотаций.
— Ты первый раз за три года прогулял пары, — начала она, опуская перед ним усыпанный петрушкой голубец, от запаха которого желудок скукожился до размера косточки авокадо. — Староста твой звонил мне на телефон, вся группа переволновалась — думали, раз ты не пришел, то попал под машину. Или умер.
— Что ты ответила? — поинтересовался Валик, почесывая вилкой распаренный капустный бок того, что должен был съесть.
— Что заболел. До понедельника как раз отлежишься. — Мама села напротив, уложила локти на стол. — Ну вот, настало время, когда я прикрываю прогулы собственного сына.
— Мам, — Валик жалостливо посмотрел на нее, и мама, поняв все, вздохнула и переложила его голубец к себе на тарелку, а затем, достав из холодильника кефир, налила ему.
От кефира слегка полегчало, но головная боль усилилась, и Валик слушал мамин бубнеж, морщась на любое повышение тона. А он попытался, когда мама описывала достижения деда на научном поприще, напоминая, что тот чуть не вылетел на первом курсе из вуза потому, что спутался с плохой компанией. Напомнила, что сам Валик окончил школу экстерном в шестнадцать лет и сейчас тоже подает большие надежды. Что все подружки мамы ей завидуют — такого сына вырастила, умного, ответственного, красивого…
— Мам, — произнес Валик, прикладывая ко лбу прохладный стакан, и она, взяв с него слово, что больше пить он не будет, по крайней мере не так, чтоб его приводили домой и без предупреждения, отстала.
Пора было забирать сестру, и Валик вызвался сам — нужно было проветриться. Переодевшись, он вышел из дома, отваживаясь по пути достать телефон.
Проигнорировав пропущенные от старосты, он сразу открыл чат в вотсапе и ощутил каждым волоском — не только на голове — как седеет. Группа обсуждала неизвестного маньяка, который прошлым вечером тряс своими причиндалами в сквере у шестого корпуса. Правда, шедшая мимо Олька так и не разглядела, кто это был, но поняла одно — мужик был в женском пальто.
«А чего он к пацанам полез, а не к бабам? Голубой, что ли?» — спрашивали в чате, и коллективный вердикт был таков: в универе завелся гей-эксгибиционист.
«Почему сразу в универе? Может, залетный?» — напечатал Валик замерзающими пальцами, и девчонки подхватили, предположив, что это даже и не студент, а препод. И если случай повторится — точно маньяк.
Валик выдохнул — след запутывался, и это радовало.
Антон, с которым Валик встретился на следующий день в перерыве между парами, выглядел как живая реклама «рэдбула», который окрыляет. Во время разговора Валик узнал причину окрыления — Антону дала Маша.
— Так у тебя же девушка была вроде, — сказал Валик, поудобнее перехватывая рюкзак.
— Какая? — задумался Антон. — Мы с Раей не встречались.
— Я про ту, белобрысую.
— Которую еще все звали Катя с ебанцой? Так она с ебанцой! Не моя тема. Пошли пожрем, пока в столовке еще сосиски в тесте есть.
При упоминании сосисок в тесте Валик поморщился, и Антон истолковал это по-своему:
— Да не парься ты, Вэл, никто тебя не узнал! Темно уже было, и пальто Машкино, и половина лица в шарфе. Не очкуй, Макар и его пацаны тебя точно не запомнили, только если у тебя на животе нет пятна в форме Австралии. Или еще каких-то запоминающихся примет, типа раскрашенного под леопарда лобка.
— А тебя такое заводит? — хмыкнул Валик, расслабляясь.
— Не, в сафари я точно не рвусь, меня и Машкины родные просторы устраивают.
До столовки дошли быстро и на лайте, Антон трещал о Машкином идеальном пупке — он был фетишист, — пригретые солнцем синички трещали о том, как хорошо живется, когда в жопу не дует декабрьским ебучим ветром, проходящие мимо девчонки трещали о предстоящем новогоднем карнавале, где физрук опять наденет костюм медведя и уснет в подсобке, а Валик понемногу убеждал себя, что его в самом деле никто не узнал и не запомнил. Тем более если б Макар его узнал, то Валя бы уже вчера прикладывал лед к разбитому носу. Хотя — ну вот с чего бы он узнал? Они никогда особо не пересекались, так, издалека компания этой татуированной причины мокрых снов всех первокурсниц подъебывала «менделеевцев», но ближе чем на метр никто не подходил.
В столовой Валик, заняв очередь, заметил эту компанию за привычным местом у окна, только вот самой причины мокрых снов не наблюдалось. Видимо, смотрел он слишком пристально, потому что один из четких пацанов это заметил и сощурился на него явно недоброжелательно. Валик, отвернувшись слишком поспешно, столкнулся со стоящим сзади, и отчетливое «блядь» и пепельную макушку узнал с замиранием сердца. Макушка гуляла в районе его пупка, а ее обладатель явно пытался что-то подобрать с пола. Прямо под ногами у Валика. Макар не поднимался подозрительно долго, но потом все же подцепил возле Валькиного кроссовка с желтыми шнурками упорхнувшую купюру и уставился на Валика как тогда, в сквере — с крайней степенью охуевания. Валик, разглядев его вблизи, подумал, что недаром за ним девки бегают. Анька вон, тоже с турфака, со второго курса, в прошлом году орала, что вены вскроет, потому что Макар ее за сиськи помацал и свалил к бывшей, а тот только плечами пожал, мол, что теперь, петтинг приравнивается к дефлорации?
Макар смотрел с таким странным выражением, что Валик успел струхнуть — похоже, узнал.
— Чё пыришь, очкастый? — произнес Макар, и Валик вздохнул облегченно.
Пробубнил в ответ что-то, что не разобрал бы и сам, и шагнул вперед, разворачиваясь спиной, однако взгляд стоящего сзади чувствовал затылком, а оттуда — мертвым хватом и леденящим холодком вниз по шейным позвонкам. А в районе желудка все сжалось от предчувствия, что как-то уж слишком легко он отделался.
Желтые шнурочки — кудесники науки
Очкастый ботан глянул на Макара из-за луп, как Папа Римский на порнуху с трансами, промямлив заклинание:
— Ангидрид твою перекись марганца! — И ватным тампоном проплыл мимо куда-то вглубь столовки.
Дебил какой-то. Ну, хотя бы не стремный дебил. На такого даже быковать как-то смысла нет, подобные фиалочки глаза делают как у тюленика и выть начинают примерно так же. А Макара учили, что братьев меньших обижать нехорошо, поэтому до зайчат в круглых очочках он особо не докапывался. Так, стебал иногда со скуки. Почему-то Макару подумалось, что вот отправить бы этого ботана к мамке в салон, она там наколдует ему солнечные блики-зайчики в волосах, подрихтует кончики, научит причесон с утра ставить, как надо, и все, можно продавать за границу в какой-нибудь «Вог». Еще бы переодеть его в нормальный шмот, особенно надо сменить эти странные вырвизглазные кеды с желтыми шнурками.
— Ебаный насос! — почти выкрикнул он прямо в лицо кассирше, и та запричитала в ответ на повышенно-возмущенном.
Макар удрученно вздохнул, натянул свою улыбку самца-искусителя и сердечно извинился, прикладывая руку к груди, мол, вспомнил, что забыл конспекты. Кассирша понимающе закивала и рассчитала его таким участливым тоном, что родная мать бы позавидовала.
Повертел головой в поисках очкастого, но того уже нигде не наблюдалось. Когда Макар вернулся к столику, Лёха, подняв на него глаза, хитро хмыкнул и выдал:
— Как называется секс с отцом своей жены?
Макар куснул краешек сосиски в тесте, пожевал, потом выдал раздраженное «блядь» и принялся запихивать в рот Лёхе оставшуюся часть, чтобы он тоже этот секс попробовал. Лёха отбивался, вереща, что после Макара он уже это есть не согласен. Как же Макара задолбали Лёхины шутки про члены, сосиски, сосну без шишки, а также подколки о том, что повстречалась ему не иначе как королевская особа и если он этого принца поцелует, то снимет с компа Лёхино проклятье. Принцесса, блядь. Точно, Золушок-петушок. По туфельке нашел…
Увидев, как Макар мрачно плюхнулся на свободное место рядом и не влепил ему ни одного леща, Лёха даже в лице поменялся:
— Ты чё так грузанулся-то, Мак? Опять пары проебать собрался?
— Да не.
Макар отпил чая темно-говняного цвета из тонкого пластикового стаканчика, шипя из-за кипятка, обжигающего пальцы, умял остатки булки и с набитым ртом хмуро пробубнил:
— Нашел его, по ходу.
— Кого?
— Извращенца-гея-эксгибициониста.
Тут даже Тихий снова заинтересовался. В конце прошлой недели только ленивый не обсусолил эту новость, которая, сделав почетный круг по всем факультетам, вернулась к ним с интересными подробностями: искать нужно было декана факультета физической культуры и спорта — двухметрового лысеющего дядьку с куцей бородкой — который похитил пальто уборщицы и приставал к школьникам в аллее возле универа. На лавку, где они тусили в тот день, теперь ежедневно кто-то приходил выслеживать декана, чтобысфоткать его, по слухам, огромный елдак в поясе верности.
Смех смехом, но Макару было не до шуточек. Окажись это правда физкультурник, хрен бы он его прижал. Хотя тот кудесник с волшебной палочкой качком не был, но и совсем уж дрыщом тоже. Может, он легкоатлет какой? Бегун из него точно хороший — посверкал сначала хуем, а потом и пятками. А если еще и декан, то все, можно брать билет в один конец до Рейкьявика, чтобы там в одиночестве посыпать себе голову пеплом и следом отдаться жерлу вулкана с концами. Одним словом, полный Эйяфьядлайёкюдль.
— И кто это?
— В душе не ебу. Очкастый сыч какой-то. Принц эльфов, на хуй. Видел, он передо мной в очереди стоял?
— А-а, — протянул Лёха, — такой серенький додик, он еще так вылупился на меня. Я его помню, он с бурятом тусует.
— Химики они, — послышался голос Тихого. — Если это он, то я его знаю. У Кристинки подружка с ним учится.
— У твоей заи? — заинтересованно оживился Макар.
— Да, она же с биологии, а та с химфака. Школьная подружка, какая-то Машка, они вместе поступали. Пишет мне тут, что хочет к ней на предновогодний тусач на этих выходных. Двинем?
— Куда? — возник за спиной Макара запыхавшийся Игорь.
— В жопу труда, блин!
Макар не особо любил левые тусовки, потому что, не имея конкретной цели, он тупо терся по предметам мебели, а вокруг него терлись готовые к приключениям дамы, для которых, по большому счету, путевка на «сказочное Бали» у Макара не всегда была под настроение готова. Но он уже так измучился, вглядываясь в каждое песочное пальто, что песочило его глаза, и на вечеринку решено было идти в полном составе и боевой готовности.
Зачеты были сданы, допуски к сессии получены, и Машка за неделю до Нового года сообщила, что завтра у нее вечеринка — родаки умотали к еще более древнему поколению в селуху, и до конца декабря хата свободна. Антон, все еще окрыленный вспыхнувшими чувствами, вызвался навести шмон, приволок после пар Валика с Калмыком, и все вместе они развешивали гирлянды, резные фонари из фольги, переставляли елку в угол, где ее трудно было завалить, а Машка мыла полы и окна.
— Все равно заблюют, — сказал Антон, а Машка фыркнула:
— Да щаз! Кстати, надо закуску достать, на балконе мамины помидоры и огурцы.
Вместе с Калмыком Валик выудил из ящика банки с соленьями и доставил их на кухню, где голодный Антон немедленно вскрыл одну и полез вилкой, пытаясь вытянуть самый большой огурец. Вилка со звяком ушла в рассол, и Калмык сказал:
— Ты так до ишачей Пасхи доставать будешь. Рукой надо. Дай сюда.
— У тебя ж ручища как конячья нога, морда ты чингисханская, — произнес Антон с сомнением. — Куда ты ее пихать собрался? Это тебе не очко, по локоть не залезет.
— Фу, — сказал Валик и больше не успел, потому что рука Калмыка со сложенными горсткой пальцами пролезла в горлышко, а затем ухватила огурец.
На моменте, когда она должна была покинуть рассол, Калмык напряженно запыхтел, помотал огурцом, скрипя по стеклу и распихивая огурцы поменьше, и посмотрел на Валика.
— Застрял? — спросил тот.
— Ну ты и уебок, дитя степей, — прокомментировал Антон. — Придется разбивать.
— Я вам щаз разобью! — возмутилась появившаяся на кухне Машка. — У мамы каждая такая банка наперечет, они ей от бабки достались, больше таких нет. Я и так у нее выклянчила эту вечеринку, а после банки хер мне больше приводить кого разрешат. Давайте вытаскивайте!
Запястье Калмыка щедро смазали кремом, это не сильно помогло, поэтому добавили масла. Под ноги подстелили тряпку, и Антон, взявшись за банку, потянул ее на себя.
Предполагалось, что все пройдет спокойно, но банка снялась с громким чпоком, Антон шлепнулся на задницу, и рассолом окатило мельтешащую под ногами комнатную собачонку Боню, которая и так тряслась от любого громкого звука. Боня с визгом забилась под стол, Машка заорала, что она только что помыла полы, а Антон заржал, сказав, что красный след на запястье Калмыка — первая боевая отметина и неважно, что фистинг произошел не с человеком, а с банкой.
Машка пошла мыть собаку, а Антону вручили швабру. Трофейный огурец достали из-под батареи и унесли в мусорное ведро.
На вечеринку Валик идти не собирался, но Антон его уломал. Когда они пришли, было еще сравнительно прилично — все выпивали, но понемногу, музыка не орала, кто-то рубился в приставку, кто-то играл в фанты, а потом в дверь позвонили, и вместе с девочками из общаги в прихожую завалились Макар со своими друганами. Один представился Лёхой, а второй просто молча кивнул и, ухватив девчонку с биофака, утек с ней на кресло.
— А мы мальчиков позвали с турфака! — сообщила одна из девочек таким тоном, чтоб сразу стало понятно, что раз пригласили их они, то и «танцуют» их тоже они, и никакие сучки с химфака или аграрницы им не конкурентки.
Валик переглянулся с Антоном, и тот сказал:
— И отлично! Щас бабы напрыгнут на Макара, как на блоховозку, и нам же лучше. Побухаем нормально. А то все вино да вино.
— Я ж не пью, — произнес Валик.
Однако Антон так не думал, да и вечеринка с приходом новых гостей стала в разы громче: Леха подкрутил басы в колонках, парни резко решили сходить за виски с колой — конечно, за паленым, ибо в «стекляшке» другого бы и не нашлось, — девчонки полирнули вино шампанским, и их унесло, не удивительно, что на тот же диван, где расселся Макар.
Ему, чтоб быть местным Аленом Делоном, ничего и делать было не нужно, сиди себе, отхлебывай пиво из банки и зыркай на баб из-под упавшей на глаза челки.
— Ой, бля! — заметил Антон, с которым Валик, Калмык и еще пара девчонок резались в карты, пока Машка раскладывала закуски по вазочкам. — Смотри, еще минут двадцать, и телки с дивана начнут соскальзывать.
— Не завидуй, — сказал Валик, который не мог избавиться от ощущения, что Макар пялится ему в спину.
— Кто завидует? — осип от возмущения Антон. — Я? Да я…
Валик, как обычно, пропустил мимо ушей россказни о том, как за Антоном бегала Катя с ебанцой, а до нее Анжела, а до Анжелы была еще Софья… Измерение ментальных хуев и похвальба сомнительными подвигами его не интересовала никогда, и он триста раз пожалел, что согласился прийти сегодня сюда. Лучше б к экзаменам начал готовиться, маме помог сушилку для белья починить, пока папа на работе. А с Варей мультики смотреть и то интереснее, чем сидеть в душной квартире, набитой кучей нетрезвых людей. Тем более что вечеринка катилась туда, где мигалками маячили вызванные соседями полицейские: большая часть народу дергалась под музыку в середине зала, Машка уже орала на прыгающего на диване Леху, кто-то сосался за елкой, судя по торчащим ногам. На кухне тоже орали — парни разбавили виски. Антон принес оттуда два стакана с бурой жидкостью и вручил один Валику:
— Вэл, надо. В честь уходящего года.
Валик вздохнул и выпил. Он уже и не сопротивлялся, потому что напряжение его не покидало с тех пор, как в одном с ним помещении появился Макар. Чувство, что за ним наблюдают, преследовало, куда бы он ни пошел, и алкоголь помог забыться — Валик снова оказался в стране радужных единорогов, которые унесли его тоже под елку, поднимать завалившегося Деда Мороза. Вернув фигурку на место, Валик убедился, что крупные колючие блестки обычным трением о брюки не удаляются, потому пришлось пробираться сквозь столпившихся в коридорчике парней в ванную. Споткнувшись о коврик, он шагнул к раковине и долго тер пальцы с мылом, но блестки ни в какую не смывались, а только прилипали еще хуже. А потом, подняв голову, Валик вдруг увидел Макара, который, опираясь задницей о тумбу и сложив на груди руки, рассматривал его с тщательностью следователя на допросе.
— Это ты был, — сказал Макар, и Валик искренне заморгал:
— Где?
— В пизде, блядь! В сквере тогда.
— Когда?
Макар заморгал тоже искренне и с таким негодованием, отчего Валику даже показалось, что ему сейчас прилетит в челюсть. Потому он снял очки — стекла делались на заказ, их было жалко, однако вместо челюсти рука Макара, твердая и горячая, оказалась вдруг у него между ног. Надавила на яйца, перебралась выше, нащупала сквозь тонкую ткань штанов головку и железку в ней.
— Точно ты, — хмыкнул Макар торжествующе.
— Ну, допустим, я. И что? — осмелел Валик.
Почему-то именно эта рука на его набухшем с готовностью члене придавала храбрости. Макар смотрел, наоборот, несколько заторможенно — видимо, сам не знал, что делать дальше, ведь Валик не стал отпираться. На брови у него виднелся белесый шрам и такая же белесая точка под губой — не так давно он еще таскал пирсинг. На этом шрамике Валик залип, как наркоман, и ему внезапно захотелось, как и сами губы, потрогать языком манящую точку под ними. Макар произнес ожидаемое «бля», но невнятно, потому что уже Валику в губы. Целоваться Валик не умел, то есть умел, но немного, настолько, насколько может человек, учившийся ставить засосы на собственной коленке. Такой фигней он страдал еще в школе, когда сестра дразнила его, а потом всерьез влюбился в химию и переболел.
Пальцы, вцепившиеся в его стояк, не исчезли, наоборот, сжались сильнее, и Валик издал жалобный звук, подаваясь им навстречу. Макар усмехнулся как-то плотоядно и, перехватив инициативу, надавил языком сильнее и нагло раздвинул его сжатые губы. Свободной рукой, той, что не была занята исследованием пирсинга, Макар плотно притянул Валика за шею, отняв любое желание сбежать, и увлек в самые ебеня радужно-алкогольной страны. В какой-то момент пальцы Макара перестали гладить его член, но Валику было уже все равно, лишь бы Макар не останавливался и продолжал творить это волшебство своим языком.
В этот миг незапертая дверь распахнулась, и в нее ввалилась запыхавшаяся Машка. Валик отскочил прежде, чем она успела бы что-то понять, хотя она и так бы не сообразила, чего это они там вдвоем мнутся, — тоже была навеселе.
— Елка! Горит! — сообщила Машка, сунув ведро под кран.
Выяснилось, что кто-то больно умный воткнул бенгальский огонь в искусственные ветви, и всю квартиру заволокло вонючим дымом. Слово «горит» применить к ситуации было сложно, поскольку ничего не горело, только воняло, и даже когда на подпаленный пластик вылили воду, вонять продолжало. В суматохе Валику удалось незаметно выскользнуть в прихожую, одеться и выскочить из подъезда на свежий воздух. Ноги сами несли его домой. В голове было столько вопросов, что начинало давить на мозжечок, но главным оставался даже не тот, почему он полез целоваться с чуваком, а тот, почему этот чувак сначала ухватил его за член, а потом еще сунул язык ему в рот. Тоже пирсинг искал?
И хотя Валина душа была продана Антуану Лорану Лавуазье, который дал жизнь химии как науке, иногда одной ее было недостаточно, чтобы дать определение каким-то действиям или событиям в окружающем мире. Размышляя о Макаре и причинно-следственной связи его телодвижений, Валик решил, что это можно отнести только к квантовой механике, поскольку только там все настолько не поддавалось логике видимого мира и законы макромира там не работали. Только там фотон мог быть одновременно и волной, и частицей. Только так Валик мог принять мысль, что Макар может быть и гомофобом, и латентным геем одновременно, потому что язык назвать его пидором не повернулся бы все равно. И себя — не повернулся. Какой из него пидор? А все Антон со своим бухлом, гад, второй раз уже…
Валик, с тоской поглядев на проезжающий мимо автобус, двинулся дальше. Прошлый урок многому его научил, и нужно было протрезветь, прежде чем заявляться домой.
Вот твердила жизнь Макару: запирай двери, чувак, если не хочешь, чтобы тебе обломали всю малину в самый ответственный момент. Но кто ж знал, что этот дебилоид полезет к нему целоваться? Да еще и так активно, отчаянно. У Макара член затвердел почти так же, как тот, что он трогал в штанах пацана с сюрпризом, но вовсе не киндером — уже дважды убедился. В какой-то момент Макар даже забыл, зачем он к нему подошел. Спохватился как раз вовремя — успел сделать фото доказательства поцелуя за какие-то секунды до того, как в ванную ворвалась девчонка, едва не сшибла ботана, схватила ведро и пустила в него воду. А ботан пустился во все тяжкие — видимо, что-то там у него в голове выпало в осадок, и он технично слился реактивом. Или реактором — хрен их, химиков, разберешь. Потратив пару минут на оценку обстановки, Макар понял, что его новый товарищ по страстным поцелуям нигде не валяется, значит, свалил. В прихожей среди черных куч желтых шнурков не наблюдалось. Макар быстро влез в кроссовки, сдернул с вешалки свою куртку, вытащил из рукава колючую пушистую хуйню — успели же засунуть! — и бросился в подъезд следом, когда услышал, что внизу как раз пикнул домофон.
Зачем он тащился за этим пацаном, сам не знал. Просто что-то подсказывало, что они еще не договорили. Или не доцеловались. До логического конца, о котором Макар думал не переставая. Теперь еще и губы добавились — и как он неожиданно потрогал и то, и другое и охренел от своей реакции. Тело их обладателя, пошатываясь, шло по заснеженной улице метрах в ста впереди, то и дело спотыкалось и поскальзывалось, и Макар просто тупо чесал за ним. На мгновение сердечко ёкнуло, когда объект застопорился возле остановки, но лишь проводил взглядом автобус и поплелся дальше. Расстояние между ними сократилось — Макар бы догнал его всего в несколько шагов, и он, собственно, так и сделал, буквально подлетев к пацану, когда тот внезапно резко дернулся в сторону сугробов и согнулся в приступе рвоты.
— Пиздец тебе! — подытожил Макар, придержав его под локоть.
Пацан потянулся было снимать очки, но Макар перехватил его руку, достал из заднего кармана болтавшуюся там влажную салфетку из KFC, оторвал зубами край упаковки, усмехаясь — будто резинку открывал, — и принялся вытирать покерфейс бледного, как моль, ботана. Тот глядел на него ошарашенно из-за своих окуляров, вцепившись в рукав его куртки.
— Домой тебе не пора? Мамка, поди, волнуется.
— У меня телефон сел.
Понятное дело, зачем он это сказал — у Макара сиим вечером фейские дела творились просто охуенно, а этот чудила смотрел на него, такой пьяный, но писец деловой.
— Живешь где?
— А на хрена?
— Такси тебе вызову.
— Не-не-не, мне нельзя, в таком виде… Мне нужно вызвать… реакцию нейтраха-лизацца.
Макар хмыкнул, подумав, что у всех ученых двойные фамилии всегда такие смешные. Он подхватил чудилу под мышки, закинув его руку себе на плечо, и потащил к перекрестку — в паре кварталов был макдак.
Прогулка на свежем воздухе определенно сделала из этого человека прямоходящего и вполне разумного. Ввалившись в почти пустой зал, гомо сапиенс, почуяв запах еды, вдруг выдал:
— Биг мак хочу! Большо-ой! — И зыркнул поверх запотевших очков, съехавших на нос, на Макара, как будто размер булки зависел от него прямо пропорционально.
— Ага, а двойной не хочешь? — хохотнул Макар, удивленный такой непосредственностью.
— По моим расчетам, двойной сейчас не влезет.
Пиздец. Почему такие обычные вещи, вылетая из его рта на раскрасневшемся фейсе, звучали так похабно? Рожа невинная-невинная, а взгляд хоть и в расфокусе слегка, но четко в Макара, как будто он тут не фея-крестная, по доброте душевной помогающая, а мышь лабораторная.
— Чё пыришь, очкастый? — буркнул Макар, поспешно отвернувшись от розовощекого табло к табло самообслуживания, и натыкал для него горячий крепкий чай, себе — черный кофе, два маффина и никаких биг маков. Не хватало еще потом специальный соус, сыр, огурцы, салат и лук с курток оттирать.
Пацан в два счета выдул огромный стакан чая, умял кекс и через несколько минут неловкого молчания и гляделок в окно удалился в сортир. Пока его не было, Макар сидел, задумавшись. Позвонил Лёхе, только тот не ответил. Но и не сбросил — значит, не слышит, падла, по-любому же нашел себе развлекалово на той хате. Хотя у Макара вечер тоже выдался довольно затейливым. И стало еще веселее, когда очкарик-бухарик вернулся обратно с видом мастера над похмельем и потащил Макара на выход.
Когда они отошли от макдака в сторону, чудик расстегнул куртку и достал из-за пазухи огромный моток туалетной бумаги:
— Видал, какой я мужик? Мужичище!
— Хуище! На хрена ты ее упер? — орнул Макар, но не мог перестать лыбиться на чудика, держащего в руках рулон размером примерно с его голову.
— Пригодится в хозяйстве, — довольно заключил пацан, как ребенка прижимая трофей к груди.
— Бля, откуда ты только такой взялся, чудик? — усмехнулся Макар, натягивая ему капюшон на голову — этот дебилоид был без шапки, а внезапно начавшегося снега намело уже прилично.
— Сам ты чудик, ебанат, — ответил тот и вдруг, ухватив Макара за меховой край куртки, тоже надел ему капюшон.
Макар от такой наглости просто опешил. Хмыкнул, разглядывая лицо под круглыми стеклами очков, будто они только сейчас впервые встретились.
— Как тебя зовут-то?
— Меня не зовут, я сам прихожу.
— Ну естессно, — вздохнул Макар, вспоминая перфоманс в пальто, и достал смартфон. — Адрес диктуй.
— Мой?
— Нет, блядь, мой.
— А ты со мной поедешь? — Глаза удивленно захлопали из-за очков.
— А надо? Да не ссы, я за Лёхой пойду, пока у него там ноги от алкашки не отказали еще. Сам доедешь?
— Так точно.
Макар вбил в приложуху какой-то там проезд и дом номер одиннадцать, через три минуты и одну сижку впихнул в салон «ланоса» уже чуть менее поплывшего пацана и всю свою обратную дорогу до студенческой хаты отслеживал с экрана его маршрут.
В коридоре он поймал Лёху, зажавшего у стены пьяненькую девицу. Проверив даму на наличие явного согласия, он заодно стрельнул у нее номер этого странного ботана, которого, кажется, тут знали почти все. Валентин, значит. И Макару теперь ох как хотелось познакомиться с этим Валентином поближе, но только когда градусов в нем будет немного поменьше.
Разрисованный дядька
О членах Валик не думал. Вот ровно до того момента, пока не почувствовал руку Макара на своем причиндале. Теперь он думал об этом утром, разогревая кашу для сестры, с которой сидел, пока родители работали, в обед, загружая вещи в стиралку, вечером у телика. И даже в своей комнате, усевшись за учебник с целью повторить материал, хотя знал его наизусть, Валик думал о членах. Весь гребаный день, каждую гребаную минуту, потому что вчера, хоть это и случилось опять под градусом, он запомнил все в таких подробностях, от которых горели теперь уши и щеки. Как елку тушили, как до дома добрался — не помнил, а это — нате, получайте. Еще и, проснувшись утром, обнаружил, что спит головой не на подушке, а на огромном рулоне не пойми откуда взявшейся туалетки. И вспомнилось — макдак, Макар, такси. Пиздец!
До Нового года оставалось всего ничего, и Валик подозревал, что натуралом в него точно не войдет — ну не может обычный, нормальный пацан мечтать о чьих-то цепучих, как репьи, руках у себя между ног. Должен только морщить лоб от воспоминаний, сплевывать сквозь зубы и говорить, что это было самое мерзкое, что произошло в его жизни. Но тут же он вспоминал, что сам, дерзкий, как Мэрилин Мэнсон в католическом храме, стал инициатором того, что Антон называл «сосаться в десны». То есть ему хотелось самому. То есть он засосал парня. У него с этим парнем произошла химия, не иначе, бурная реакция, как если бы Валик был алюминиевой пудрой, Макар — йодом, а алкоголь — теми несколькими каплями воды, которые при попадании на смесь превращают ее в фиолетовое пламя. Алкоголь явно стал катализатором, но только тут дело не в химии, определенно не в химии, потому что так не бывает, не может быть, чтобы ходил-ходил обычный мальчик Валя, а потом бац — и педераст. Скорее всего, он был к этому предрасположен, просто не замечал. Но как же его вштырило от касания губами…
Зацепившись за эту мысль, Валик занырнул в интернет. Там писали, что желание получения удовольствия именно этим путем может быть зависимостью.
«Чаще всего мы встречаем людей с оральным типом зависимостей: к ним относятся люди, страдающие курением и алкоголизмом, перееданием, грызущие авторучки и ногти, сюда также можно отнести чрезмерную болтливость и жевание жевательной резинки», — прочитал он и посмотрел на карандаш, который грыз все это время, но не думал об этом.
Дальше — хуже. Писали, что если ребенка слишком рано или слишком поздно отлучить от груди, то это может повлиять на становление сексуальности. Отложив истерзанный карандаш, Валик поднялся и прошел в кухню, где отец с мамой, уложив Варю спать, сидели за поздним чаем.
— Мам, — Валик поправил очки, а затем и вовсе их снял, — это, конечно, странный вопрос, но мне надо знать: как долго ты кормила меня грудью?
Отец, потерев нос, повернулся к зависшей матери:
— Сиську он твою до скольки лет сосал?
— Да как и все дети, не помню точно… — ответила мать, не замечая, как кусок печенья, размокнув, падает в кружку. — Но до четырех лет ты у нас с соской ходил. Без соски не ел и не спал, истерики закатывал, и папина бабушка плакала вместе с тобой, когда мы пустышку отбирали. От этого у тебя неправильный прикус и развился, скобы тебе ставили потом… А почему ты спрашиваешь?
— Тест прохожу, — буркнул Валик, наливая в кружку любимый мамой каркаде. — Психологический.
Вот оно, оказывается, как бывает — прососал соску до четырех лет, вот, получай теперь. Так и виделось, как он входит на кухню за ручку с Макаром и говорит: «Дорогие мама и папа. Это мой парень, и с этого момента он будет жить с нами, а виноваты вы, потому что вовремя не отобрали соску у своего пиздюка, и теперь ваш сын — гей».
Валик, привыкший рассматривать все с точки зрения науки, сразу вспомнил 2-фенилэтиламин, который синтезируется в мозге и вызывает эмоциональный и энергетический подъем, возбуждение, симпатию, сексуальность и легко разрушается моноаминоксигеназой. Он также читал, что 2-фенилэтиламин синтезируется в организме на начальном этапе возникновения чувства любви…
— Стоп! — возмутился вслух Валик. — Какой, на хер, этап?
Все нормально. Просто надо меньше пить. Не пил — и не стоило начинать, может, у него либидо в состоянии опьянения возрастает в разы и появляются сексуальные аппетиты, а Макар просто оба раза оказался рядом.
Валя. Валечка. Валентин. Макар крутил в мыслях это имя, как необычный вкус конфетки, которую он никогда раньше не пробовал. Как-то язык даже не повернулся бы назвать этого придурка Валечкой… Раз триста уже Макар открывал фотку в галерее, пялился на нее несколько секунд и закрывал. Лёхе и Тихому он показал фото той же ночью и всего лишь раз, чтобы эти имбецилы убедились, что базара больше нет, и отстали от него. Никуда, естественно, не слил, но и удалять не стал. Не хотелось. Макар, приоткрыв рот, задумчиво водил указательным пальцем по нижней губе, размышляя, чего же ему тогда хотелось. Позвонил Лёха, едва ворочая языком с похмелья, и все-таки успел задолбать его шутками про путешествие на Эге-гейское море, «итс окей ту би гей» и «не сердись, Сердючка». Макар не выдержал, наорал на Лёху, сбросил вызов и швырнул телефон на тумбу, даже забыв, что на экране все еще открыта та гребаная фотка. Где отчетливо можно было во всех деталях рассмотреть, как происходит процесс обмена слюной «изо рта в рот» у двух половозрелых самцов.
— Что случилось? — раздалось со спины. — Что ты там смотришь?
— Да так, ничего.
Пока он перебивал Лёхины выебоны, совсем и думать забыл, что мать торчит сзади, колдуя над его патлами. Он почувствовал, что движения кисточкой по его макушке замедлились, но мать не торопилась набирать из миски новую порцию этой вонючей фиолетовой херни.
— Ну давай, не томи, мам, я слышу, как громко ты думаешь.
— Макась, — вкрадчиво начала она, немного помолчав, — ты мне ничего сказать не хочешь?
— Не-а. А чё?
— Да ничего. — Она цыкнула, возвращая голову Макара в удобное ей положение. — Да можешь ты перестать вертеться! У тебя все нормально?
Просто заебись, хотелось ответить Макару, но он промолчал. Нет, мам, я не пидор, просто в трусах немного тесно стало, когда с пацаном целовался, а так все норм. Может, у отца совета спросить? Он-то уже привык, насмотрелся по специфике работы на счастливые однополые парочки, летящие на крыльях голубой любви на какой-нибудь Тенерифе. Да только как-то пиздюлин получать неохота. В другой раз, пожалуй. Пока сам не разобрался. Благодарный матери за тактичное молчание, Макар со вздохом откинулся на спинку стула, закрыл глаза и попытался вспомнить вкус губ «Валечки». Блядь! Взял телефон и снова глянул на фото. Воспоминания о губах были, но расплывчатые. Четко он помнил только одно: они были пизже всех тех, что он когда-либо пробовал.
Успокоив себя и решив завтра аккуратно подобраться к Макару и сказать — успеть сказать, — что он был пьян и не отдавал отчет своим действиям, Валик и лег спать. Спустя пару минут, глянув на экран пиликнувшего телефона, Валик почувствовал, как щеки начинают гореть вновь.
«Хочу еще. Завтра в курилке после третьей пары».
За сообщением шло фото, как они с Макаром занимаются именно тем, что Антон называл «сосаться в десны». Собственная комната, квартира и город в целом перестали вдруг быть безопасными и уютными, когда у Макара было фото, на котором они сосутся. И Макар был из тех, кто мог сказать: «Да, сосались, и чо?» — а вот Валик… Валик оказался в жопе.
Конечно, после такого спокойный сон и не снился, и Валик, обняв подушку, размышлял, что мог сделать Макар с этим фото. Показать друзьям? Так они сами его, поди, зачморят. Замазать свое лицо и разослать по чатам? Так его любая телка узнает по татухе на шее и губам, а они у него, кстати, охуенные, хоть и горькие на вкус после сигарет, перебиваемых фруктовой жвачкой. Вранье это про курящих и облизывание пепельницы — когда стояк размером с Эйфелеву башню, то уже не до размышлений, как-то похуй, что там какого вкуса, когда оно уже во рту.
Валик перевернулся на бок, по-прежнему тиская подушку и отхватывая такие флешбэки, что пришлось закусить губу и подтянуть колени к груди, хотя стояк это делать мешал.
Нет, конечно, он дрочил и раньше, но опытным путем выяснилось, что круче это делать не на абстрактную картинку с пошлыми шлепками и скрипами, а на собственные ощущения, прокуренный приглушенный голос и запах жвачки с ароматом «клубника-банан», чем-то похожим на изоамилацетат, что он описывал в лабораторных по своим сложным эфирам. Только в голове в этот момент теперь всплывала не наука, а язык Макара, которым он чуть было не затолкал эту жвачку Валику за щеку. Мастурбировать, думая об этом, теперь было круче всего. Вот так бы взять да и схватиться за пепельные патлы… За неимением желаемого пришлось комкать подушку и кончать в кулак.
— Блядь, — сказал Валик, открывая глаза.
Он сходил в ванную, сполоснул под краном лицо и руки, нашарил у раковины мамины салфетки для «деликатного очищения», которые стоили как полугодовой запас шампуня для всей семьи, и использовал их не по назначению. Ну ничего, пару салфеток с лихвой компенсирует рулонище, что он каким-то макаром притащил по пьяни. В зеркало смотреть он не отважился, будто растрепанный чувак из отражения мог цокнуть и обозвать его больным ублюдком.
Следующим утром, когда Валик чистил зубы в ванной, мама что-то крикнула из кухни, но он не разобрал, а вернувшись, увидел ее такой довольной, что даже растерялся.
— Валечка, почему ты не сказал нам, что завел девочку? — спросила она, и Валик покосился на потухший экран оставленного на столе мобильника. Нажав на него, он увидел: «Доброе утро». Без улыбочек, скобочек, смайликов, даже точки не было — «Доброе утро». И все.
— Мам, я никого не завел, — сказал Валик, печатая ответное: «Иди на хуй».
— Значит, она тебя, — хмыкнул отец.
От мамы удалось отбиться довольно быстро, переведя тему, а вот отец еще продолжал хмыкать. Спустя некоторое время пришло ожидаемое: «На хуй не идут, а садятся» — и Валик ничего не стал писать, чтоб не нарваться на приглашение.
Первая пара прошла нормально, вторая — тревожно, а третью Валик проерзал на стуле, изгрыз новый карандаш и растянул ворот кашемирового свитера, над которым так тряслась мама, стирая его только «Лаской». О полимерах и эфирах Валик не думал, просчитывая все варианты исхода встречи, и ни один из них в его представлении не заканчивался хорошо, потому он, выходя из корпуса, снял очки и положил их во внутренний карман куртки.
Курилка представляла собой глухой тупик за баскетбольной площадкой, между стеной общаги с пожарной лестницей и пятым корпусом. Сюда притащили лавку, стоявшую ранее у входа в женскую общагу, на которой теперь, расставив ноги, сидел Макар. Валик мельком глянул на его ухмыляющуюся физиономию и голые коленки в прорехах джинсов — в декабре-то, ебанат — и собрался с духом:
— Если ты меня позвал, чтобы шантажировать, то можешь обломаться — не получится. Я скажу, что ты меня заставил, и мне поверят, потому что все знают, какой ты отбитый.
Макар выдохнул дым, затушил сигарету о подошву кроссовка и повернулся к Валику, кивком указывая на место на лавке рядом с собой. Валик сел, отгородившись снятым рюкзаком.
— Тебя ж вроде Валентином звать, умник? — спросил Макар, отчего Валик сразу подобрался:
— Какой я тебе умник?
— Ну ты ж типа лучший студент курса, все дела. Забей, короче. На хуя мне тебя шантажировать?
— Я откуда знаю? — нахмурился Валик.
Макар крутил в пальцах зажигалку, постукивая ею о голое колено, потом спрятал ее в карман куртки, развернулся к нему и оперся локтем о спинку лавки, уменьшая безопасное расстояние.
— Чё ты вот нудный такой, умник? — сказал Макар. — Пьяный ты мне больше нравишься — то хуищем своим машешь, то сосаться лезешь, а так… — Он замолчал, разглядывая его вмиг краснеющие уши. — Хотя не, так тоже ничего.
— Тебе что от меня нужно? — произнес Валик твердым голосом, очень надеясь, что не похож сейчас на злого щенка хаски.
— Мне? — отозвался Макар с таким выражением, точно сам не знал ответа на этот вопрос. — Я ж написал вчера. Еще хочу. Поцелуешь меня — и удалю фотку.
Валик почему-то вспомнил мемчик из ВК, где нарисованная телка снимает трусы, только мысленно дописал: «А ты точно удалишь фотку?» И поинтересовался, не охуел ли Макар.
— Да чё ты выебываешься! — воскликнул тот, хватая его за воротник и прижимая к скамье.
Валик замычал. Горящие щеки лизнуло морозом, а потом стало тепло, потому что их коснулся мех на куртке и пригладили костяшки согнутых пальцев Макара, а потом вообще горячо, потому что Валика затянуло незнакомыми ощущениями и желаниями на дно. На днище просто — он, Валентин, внук известного не только в узких кругах человека, средь бела дня устраивал разнузданное гейство с местным секс-символом, за которого девчонки, если узнают, повыдергивают ему всю растительность там, где он ее еще не сбривал. И очки сломают.
— Золушка ебучая! — отстраняясь, выдохнул Макар и присосался к его губам снова, поймав их приоткрытыми на вдохе.
Валик мычал уже без прежнего сопротивления, пока Макар демонстрировал ему опыт в поцелуях с языком, и даже в каком-то странном, пугающем порыве энтузиазма вдруг стал отвечать. И вот когда это произошло, Макар схватил его за ворот свитера под расстегнутой курткой и потянул на себя, подлез пальцами под горловину, дотронулся до горячей шеи. В этот момент окружающая действительность для Валика просто перестала существовать. Большим пальцем Макар гладил линии его челюсти так нежно и даже как-то заботливо, что Валик приоткрыл глаза, чтобы убедиться, точно ли перед ним тот самый Макар, отбитый который. Их взгляды встретились, Макар немного отстранился, все еще дыша Валику в рот, оглядел его затуманенным взглядом и сделал странное движение языком, словно слизывал с Валиных губ что-то очень вкусное.
Валик попробовал сделать то же самое и случайно поймал язык Макара губами, отчего тот явно впал в ступор, предоставив Валику активничать самому, но все еще продолжая мять его шею и край бедного кашемирового свитера, тихо и хрипло постанывая ему в рот, пока Валик то посасывал его нижнюю губу, то снова ловил язык. Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем они отлипли друг от друга, и Макар, посмотрев на Валика с уже знакомым охуеванием, сказал:
— Всё. Пиздуй. Затейник, бля.
— Ага, — ответил Валик, облизывая саднящие губы. — Пойду.
— Пиздуй-пиздуй.
— А ты точно…
— Всё, удалил, видишь? Нету фото.
Когда Валик не повернул, а практически сбежал за угол, Макар крикнул:
— Напишу тебе!
— На хуй ты пойдешь, — проговорил Валик хрипло.
Хорошо, что пара уже началась и никто не блуждал по территории студгородка, никто не видел его пылающего лица и идиотской ухмылки.
Опомнился Валик только в маршрутке, под песню Бузовой, которая открывала мир других мужчин. Подумал, что недалеко от нее ушел, вздохнул и вышел на остановку раньше, чтобы привести мысли в порядок, но выяснилось, что это невозможно, если думать не головой. То есть не думалось вообще — только ощущалось, как простой мир, состоящий из атомов, вдруг стал каким-то другим, ведь Валик думал не головой, а тем, что так стремился помять Макар.
И мир, точно в насмешку, начал подкидывать ему романтическую ебанину. На остановке, где он выбрался, двое школьников пубертатного периода держались за ручки, слушали музыку через одни наушники и хихикали — тоже, видать, открыли для себя поцелуи и тисканья, судя по хитрым мордам. Проходя мимо местной «стекляшки», Валик, услышав воркование, поднял голову и увидел сидящих на козырьке ларька голубей, жмущихся друг к другу и издающих влюбленные звуки.
— Курлык, курлык! — передразнил их Валик, сворачивая к аптеке — от переизбытка впечатлений разболелась голова.
В аптеке стоящий в очереди перед ним парень разговаривал по телефону.
— Какие брать? С клубникой или бананом? — спрашивал он, и можно было подумать, что собирался купить аскорбинки, но, подойдя к кассе, громко и четко, чтоб бабки позади него сморщились вместе со своими мопсами, проговорил: — Дайте, пожалуйста, «Дюрекс», банановые. Две пачки.
Воспоминание о злоебучем вкусе банана во рту и так не покидало Валика, потому он поморщился вместе с бабками, но сердце томительно сжалось — того гляди скоро екать начнет, мозги совсем откажут, и Валик забудет формулу кислорода.
Макар написал спустя час. Потом еще через час, в духе «как дела», а потом перед сном: «Ты меня, типа, игноришь, умник?» Хотелось ответить: «Типа да», но это было уже слишком очевидно, потому Валик просто лег спать с мантрой «я мужик, я мужик, мне похуй на все и я не ведусь на провокации».
Утром староста написал, что пар сегодня не будет, вместо них всех отправляют на конференцию с каким-то иностранным профессором, присутствие обязательно для не сдавших зачеты и мечтающих их получить, а для остальных, то есть для Валика, желательно, но не принудительно.
Мама с отцом были дома — начались каникулы в школе, — и Валик под предлогом прогулки вместе с сестрой отправился за подарками, ведь стипендия так и лежала на карте нетронутой.
— Что ты хочешь, чтобы Дед Мороз положил под елку? — спросил Валик, крепко держа сестру за руку и шагая с ней по торговому центру.
— Ничего, — ответила она, и Валик за мгновение понял всю бессмысленность бытия. — Папа сказал, что Деда Молоза нет. Это для малышей. А я уже большая, мне подалки кладут под елку мама с папой.
— Э-э-э… Да? — растерялся Валик, но это было вполне в папином стиле — говорить сразу правду, чтоб потом не рушить детских надежд. — Ладно, что ты хочешь, чтобы тебе положили под елку?
В «Детском мире» Варя выбрала себе не куклу, не коляску, не летающую фею нового поколения — у них уже была такая, в прошлом году, сестра поигралась с ней ровно один день, а потом игрался папа, атакуя маму и люстру, — не динозавра и не домик, а конструктор «Лего Техник» с движущимися деталями.
— Это же для детей постарше, — заметил Валик, смотря на маркировку.
— Хочу его, — сказала Варя, и пришлось идти на кассу.
В отделе с парфюмерией выбрали подарок для мамы, в книжном — для папы, а в «Все для дома» — для бабушек. Вроде бы и закупились самым необходимым, но потом Варя увидела гирлянду с оленями, а Валик строгий ежедневник с отрывными листочками, как раз для заметок, которые он собирал для предстоящей олимпиады по химии, и три пакета превратились в десять. Хозяйственная, как и вся их семья, Варвара, догнав улетевшего от входа в ТЦ надувного снеговика, сказала, что он им очень нужен дома, и несла его, никакой помощи в доставке пакетов не оказывая.
И даже если бы Валик видел, кто звонит ему все это время, пока они бродили по торговому центру и шли домой, то все равно не взял бы трубку, а то и вовсе закинул бы номер в черный список. Звонил Макар.
— Лазлисованный дядька! — сообщила Варвара, когда они вошли во двор и направились к подъезду.
— Кто? Где? — замотал головой Валик и едва не застонал вслух, когда от заборчика возле клумбы отлепился Макар, тот самый дядька с закатанными рукавами тонкой куртки, и принялся отбирать у него пакеты:
— Давай сюда, донесу.
— С ху… Зачем? Я сам! — возмутился Валик, но Варю вдруг начало уносить порывом ветра месте с надувным снеговиком, и пришлось все-таки практически всунуть пакеты Макару, чтобы освободить руки.
— Квартира? — спросил Макар, заходя в подъезд, предварительно выпустив собачника.
— Шысят девять! — радостно воскликнула Варя, и Макар ухмыльнулся, нажимая кнопку лифта.
Лифт был еще советский, будто созданный для уменьшения личного пространства и, соответственно, повышения демографии — в таком впереди или позади кого-то особо не встанешь, только рядом, вплотную, а Макар, который имел свойство занимать все видимое пространство, не прилагая для этого усилий, еще и расправил плечи. Варя с восхищением смотрела на него снизу — видимо, страсть к плохим парням передавалась девчонкам с молоком матери. Макар головы не поворачивал, молча жевал жвачку, потом лопнул пузырем, и Валика окатило злоебучим «банан-клубника».
— Чё? — спросил Макар, заметив, как он дернулся.
— Ничё.
— Ну и всё тогда.
На выходе из лифта Валик попытался отвоевать пакеты, но не вышло, потому что Макар с ухмылкой не разжимал пальцы, пока Варя звонила в дверь, допрыгивая до кнопки.
— Долго же вы! — произнесла мама, открывая и наблюдая за Валиными трепыханиями. — Валечка, ты с другом? Почему не предупредил, я бы чайник поставила.
— Да он… — начал Валик, но был оттиснут входящим Макаром.
— Ничего, я все равно надолго, мне Валечка, — на последнем слове он сделал явный акцент — видимо, это извращение имени ему понравилось, — обещал с одной темой разобраться. По химии пояснить, короче. Пестики-тычинки типа, с точки зрения какого-то там ученого.
— Как вас зовут? — спросила мама, поправляя очки и изучая рисунки на руках Макара, когда он снял куртку и предстал в одной футболке с короткими рукавами — в декабре-то, ебанат.
— Макар, — улыбнулся тот, и Валик воспользовался моментом, чтобы проскользнуть в комнату и сунуть пакеты в шкаф — с Варей они договорились, что подарки не достаются хотя бы до завтра.
Быстро оглядел спальню, пнул под кровать книжки с таблицами и Варину русалку, а затем вышел на кухню. В углу уже маячил Варин снеговик. Макар, сидя напротив отца, размешивал кофе с громким стуком. Мама, поджав губы, выкладывала на блюдце шоколадные конфеты и мандарины.
— А вы, Макар, тоже с Валентином учитесь? — спросил отец, так же, как мама, рассматривая татуировки.
Валик, сообразив, что место осталось только одно, опустился на табурет рядом с Макаром.
— Не, я с турфака, — ответил тот. — Международные гостиничные технологии.
— Зачем же вам химия? — спросила мама, щурясь на изображение вороны, клюющей кровоточащее сердце, у его локтя.
— У них она тоже есть, — торопливо сказал Валик, опасаясь, что Макар придумает вранье поядернее. — Не профильная просто.
Варя, расположившись с противоположной стороны, болтала ногами и рассматривала цепочку из черепов на другой руке «дядьки». Потом, вытянув из общей массы свою любимую конфету с белым шоколадом, положила рядом с его кружкой. Валик насупился — все было против него. Хорошо хоть мама смотрела на Макара со скрытым опасением, что он может втянуть сына в плохую компанию.
— Вы в университете познакомились? — спросила мама, и Макар ответил раньше, чем Валик открыл рот:
— На кружке. К Валентину вот хожу, он там самый главный.
— Да, он у нас совсем в науку подался, как дед, — вздохнула мама, и Валик напрягся. — Мы с отцом боялись, что он вообще ничем не интересуется, но какхорошо, что у Валечки наконец появилась девочка!
— Какая девочка? — воскликнул Валик в один голос с Макаром, а мама поправила очки.
— Хорошая девочка. Вон, эсэмэски ему по утрам шлет и…
— Мама, я же говорил, нет никакой девочки, — едва не простонал Валик.
— Ладно, не отпирайся, Валечка, — фыркнул Макар, и Валик весь сжался, ощутив его ступню поверх своей под столом. — Твоя мама прошаренная, сразу раскусила. Есть у него девочка, он стесняется пока что.
— Вы ее знаете? — воспряла мама, и отец тоже заинтересованно почесал нос.
— Да, такая приличная. Из хорошей семьи. Очень умная, даже Австрию от Австралии отличить может. Но это он вам сам потом расскажет, спасибо за кофе, пора уже химией заниматься.
Мама потянулась за пустой кружкой, но Макар, покачав головой, поднялся и понес ее в раковину, открыл воду, помыл и положил на сушилку — донышком вверх, как делала сама мама. Это ее, конечно же, расположило к новому Валиному «другу» мгновенно, и Валик совершенно отчаялся.
Войдя в его комнату, Макар осмотрелся и хмыкнул:
— Я думал, что у тебя над кроватью плакат с Менделеевым висит и ты на него наяриваешь каждый день.
— Ты меня как нашел? — спросил Валик почти шепотом, поскольку стены были тонкие и голоса с кухни слышались так же замечательно, как и громкий голос Макара.
— Я ж тебе такси вызывал, умник. Ты на звонки не отвечал, что мне было делать?
— Снимать трусы и бегать, — проворчал Валик, сразу жалея об этом, поскольку Макар сказал:
— Пф! Как два пальца об яйца!
И шагнул к нему.
Валечка
— Макар…
Валик впервые назвал его по имени, отчего у Макара дернулась рука и с Валиного плеча сразу переехала на предплечье.
— Ты зачем вообще пришел? — спросил Валик полушепотом, вглядываясь в хищные серо-голубые глаза напротив и стараясь не моргать.
— Я же сказал.
Макар прошагал вглубь комнаты, оттесняя Валика к балконной двери, спрятал их обоих за шторой и с гулким стуком впечатал Валино тело спиной в стеклопакет.
— Химию мне объясни, вот эту. Валечка.
На «Валечке» Валик нервно сглотнул и открыл рот, чтобы набрать побольше воздуха, и по нижней губе тут же скользнул шершавый палец Макара, оставляя на коже привкус табака. Снова почувствовав его ладонь на своей шее, Валик судорожно попытался взять себя в руки и вспомнить курс биохимии о работе гормонов и витаминов в теле человека.
— Понимаешь, когда тестостерон запускает в организме механизмы первичного влечения… На данной стадии в дело вступает группа нейромедиаторов из группы моноаминов, таких как дофамин, который отвечает за удовольствие…
— Ага, продолжай, я заинтригован, — прохрипел Макар ему в шею, оставляя на коже ощущение лихорадочного жара.
— М-м-м… Потом вырабатывается норадреналин, от него сердце как бешеное бьется в груди и ладони потеют.
— Точно, у меня вот сейчас очень сильно вспотели, а у тебя?
Макар схватил Валину руку и сжал в своей, переплетая пальцы и будто взвешивая, оценивая ее размер.
— Не один я тут долбоеб с потными ладошками, — Макар удовлетворенно констатировал сей факт тотального пиздеца и вдруг притерся пахом к Валику внизу живота. — А дальше чё?
А дальше серотонин, то есть гормон счастья, хотел было продолжить Валик, но руки сработали вперед здравого смысла, обхватывая Макара вокруг шеи и притягивая его к своим губам.
До сегодняшнего дня Валик не знал, что он умеет скулить, почти так же, как Машкина Боня. Главное, держать себя в руках и не надуть под себя, что в данный момент было весьма вероятно, так как Валик с уверенностью мог сказать, что каждой клеточкой почувствовал, как мозг выработал эти самые гормоны и, кажется, вопреки законам биохимии, все сразу. Основная выработка пришлась почему-то в область пупка и члена, а еще у Валика затряслись руки, потому что он наконец-то зарылся пальцами в серебристые патлы Макара, оттянул его голову слегка назад, чтобы снова заглянуть в глаза и убедиться, что Макар словил тот же дофаминовый приход, который иногда сравнивают с наркотическим эффектом.
Впервые Валик ощутил в этом взгляде, что в глаз ему теперь точно не дадут, но очень хотят дать что-то другое. Будто в подтверждение этих мыслей, Макар снова присосался к нему, уже не так захлебываясь от жадности, словно вспомнив, как получать максимальное удовольствие от процесса. Прикусывал Валины губы, втягивал его язык, а потом грубо затыкал своим, а руками в это время активно исследовал Валин живот под свитером, спускаясь по знакомому маршруту к члену. И там, к Валиному стыду, его уже с готовностью ждали.
— Окей, я понял, как это работает. Типа. Чё делать-то будем, Валь? Только не говори мне про трусы опять, а то я их прямо тут и сниму. — Отлепившись, Макар, красный до ушей, уставился на него. — Причем с тебя.
— Я… ничего с этим делать не собираюсь, — подобрался Валик, старательно игнорируя ноющее чувство внизу живота. — Ты сам до меня докопался.
— Естественно, — хмыкнул Макар и быстро чмокнул его в губы. — И буду продолжать докапываться, когда ты такой. Горячий сорокаградусный долбоеб, блядь.
Снова чмокнул, и еще, и потом уже, не останавливаясь, увлек в новый поцелуй, и Валик вдруг как-то поплыл, беспокойство о том, что в соседней комнате мама гремит посудой и Варя громко смотрит мультики, как-то отошло на задний план, растворило его в новых ощущениях и сделало смелее. Количество серого вещества окончательно перекочевало из мозга вниз, заставляя Валика вцепиться Макару туда же, где сейчас трогали его самого.
— Бля, — вздрогнул Макар, промычав ему в губы что-то матерное, мазнул языком по щеке и поймал мочку уха, отчего у Валика перед глазами мелким песком поплыли формулы. — Чем ты так пахнешь, на хуй?
Сопение возле уха постепенно переходило в тяжелое дыхание. Валик вспомнил, как накануне помылся детским гелем Вари, потому что все остальное резко кончилось, мамины пузырьки он трогать больше не осмеливался, а ядреный папин «Акс Эффект» терпеть не мог, и кислотно-розовая бутылочка с нарисованными бананами и надписью «Сладкие мечты» всплыла перед глазами, как приговор.
— «Принцессой», кажется, — промычал он.
— Точно, блядь, принцессой.
Макар водил носом по Валиной шее, руками уже потрогал у него спереди все, что можно, отметив, что, в принципе, ничего не упало ни у него, ни у этого умника, а только сильнее напряглось, и в целом тискать пацана ему понравилось. Хотелось еще по привычке за зад помацать, он полез руками под Валины булки, но в этот момент ручка межкомнатной двери, как назло, щелкнула, и Валик резко дернул балконную дверь, впуская в комнату поток прохладного воздуха.
— Ку-ку… курить можно тут! — И пулей выскочил из-под рук Макара, столкнувшись с мелкой.
— Валя! Дай мне подалок!
— Ну мы же с тобой договорились, что до завтра подождем, — вздохнул Валик. — Варь, давай ты нам не будешь мешать пока, ладно?
— А что вы делаете? Можно мне тоже? Я хочу лего.
— Чё, мелкая, может, хочешь со мной покурить? Бл… блин, Валечка, принесешь сиги? В куртке оставил.
Макар поправил задравшуюся футболку, хмыкнул, глядя на Валика, который и сам выглядел как ходячая реклама терафлю.
— Варь, на балкон не ходи, там холодно. А ты, — умник посмотрел на Макара, будто хотел сказать что-то другое, — ничего больше не трогай. — И добавил: — Аккуратнее, там реактивы лежат.
Когда он вернулся с пачкой и зажигалкой, Макар глядел в окно, спиной чувствуя изучающий взгляд мелкой. Она крутилась сзади, заворачиваясь в занавеску и напевая что-то по-принцесски. Глазищи у нее были такие же, как у Валечки, только не охуевшие.
— На вот, а то простудишься, — сказал Валик, уронив на пол резиновые шлепки-абибасы.
— У, какие мы заботливые, — хмыкнул Макар, просовывая в них ноги. — Дверь закрой, а то мелкая надышится. Слышь, мелочь, не дыши тут!
Макар открыл фрамугу и зажег сижку. Дымить ему сейчас особо не хотелось, но Валик стоял рядом, поэтому он решил покурить подольше. На улице уже почти стемнело — в декабре самые короткие световые дни. Сквозь окно комнаты на балкон проникал приглушенный занавеской свет, окрашивая эти сумерки в какой-то желто-фиолетовый, а обстановку превращая в пиздец романтичную. Макар выдул сизый дым в щель и покосился на Валю: тот явно его разглядывал украдкой, хотя делал вид, что ему совершенно похер. Ага, как же! Уши у него до сих пор красные, а кадык подрагивал каждый раз, как Макар делал затяжку. Тишина стояла такая, что было слышно, как с шипением прогорает табак.
Очень кстати Варю позвала мама — убирать разбросанные игрушки на кухне, и она, прекратив вымучивать занавеску, убежала. Дверь в комнате хлопнула, и из зала донеслось, как отец щелкает пультом, выбирая каналы, а мама бубнит на Варю и ее снеговика. Не зная, куда деть руки, Валик снял очки и, хмурясь, принялся протирать стекла краем майки.
— Посмотри на меня, — сказал Макар, и Валик поднял голову. — Ебать, ты без очков на человека похож даже, а не на портрет из лаборатории.
Без очков Валик, как и любой человек, их носящий, чувствовал себя беззащитным, потому поспешил протереть и второе стекло, но надеть их ему не дали: Макар, бросив окурок в первую попавшуюся пустую банку из-под кофе, которые Валик бережно мыл и сушил на застекленном балконе, используя потом в качестве тары, быстро оглянулся, ухватил его за плечи и шагнул за старый кухонный шкафчик, сосланный на балкон мамой.
— Да что ты, блядь, делаешь? — возмутился Валик, как никогда остро чувствуя сейчас, что он младше Макара.
— Тебе вот все надо знать? Заткнись и кайфуй.
По уверенным движениям, с какими Макар лез под пояс его джинсов, Валик понял, что настроен он решительно. В комнате пока было тихо, но это не означало, что там нет вездесущей Вари, поэтому руки Макара Валик отпихивал молча, но безуспешно, потому что горячие пальцы сжали обе его ягодицы под джинсой, а сердце у Валика, судя по ощущениям, тоже курлыкнуло, как тот ебучий влюбленный голубь у ларька.
Макар дернул его на себя и издал знакомый звук, примерно такой же, как издавали мужики в порнухе, когда отвешивали смачный шлепок ладонью по чьей-то заднице.
— Охуеть! — сказал Макар. — У тебя типа попа сердечком? Как у настоящих принцесс?
— Ты ебанулся? — спросил Валик, но, разумеется, риторически, потому что его собственная рука уже лежала у Макара на животе. Твердом и горячем, тоже под футболкой. Макар весь был горячий, стоять с ним рядом было жарко и дышать трудно, и, видимо, поэтому губы у Вали пересыхали, и он их облизывал чаще, чем мог бы.
И когда казалось, что Макар снова отключит его мозг одним касанием к ним, раздалось перхание и приглушенный мат соседа, выползающего на балкон. Очень вовремя, поскольку скрипнула дверь в комнату и Варя громко сообщила, что хочет собрать конструктор.
Из распотрошенной коробки на пол уже сыпались прозрачные пакетики с деталями и брошюры.
— Варя, я же просил не мешать, — сказал Валик, выходя в комнату. — Давай вечером соберем, хорошо?
— Не прессуй ребенка, — натягивая край футболки ниже, чтобы не было заметно, какой именно «химией» они занимались, буркнул Макар. — Давай соберем, тут на полчаса работы… Так. Электромеханический конструктор. Гоночный автомобиль, значит.
Варя с готовностью раздербанила пакеты. Сегодня ей перепало достаточно внимания со стороны Валика, но сейчас ее явно интересовал не он, а необычный «дядька», заметно отличающийся от всех тех, кого брат приводил раньше. Как и ожидалось, конструктор ей наскучил через четверть часа, и она просто сидела, разрисовывая брошюры маркером, а Макар, сосредоточенно подсоединяя проводки, заглядывал иногда в список деталей.
— Здесь красная должна быть, — сказал Валик.
— А это какая? — покрутил детальку Макар.
— Это бордовая. Деталь номер четыре. Вот пятая и гнездо для батареек.
— Это третья. Вот, нарисовано для таких, как ты.
— Это пятая! Шесть шишечек!
— Какого, нах… — Макар покосился на Варю, — Херсонеса, шишечек? Геморроя, что ли? Смотри, это четвертая! То есть пятая! Ты шифруешься, ты гуманитарий?
На голубом пушистом коврике в Валиной комнате Макар казался инопланетным элементом: и ноги у него были слишком длинные, и голос громкий, а еще страннее было касаться его случайно локтем или коленом. Точно чувствуя этот Валин раздрай, Макар намеренно подставлял острые локти и прижимался бедром.
Когда они собрали гоночный болид и протестировали его вместе с Варей, Макар сказал, что ему пора, попрощался со всеми и уселся на тумбу в прихожке — обуваться. Выбившиеся из челки пряди лезли ему в глаза, и Валик поймал себя на мысли, что чуть было не стал поправлять их собственной рукой.
— Смотри, умник, не ты обронил? — спросил Макар, глядя себе под ноги, и стоило Валику наклониться, как он быстро и метко чмокнул его в губы, добавляя громко: — Не, кажется, не ты.
— Долбоеб! — произнес Валик шепотом, подавляя желание закрыть лицо руками.
— Я напишу, — сказал Макар, выходя на лестничную площадку. — Мы же так и не закончили с… химией. Давай, пока, Валечка.
— Пока, — буркнул Валик.
Закрывая дверь, он подумал, что хочет, как в романтических мелодрамах, прижаться спиной с обратной ее стороны, сползти на корточки и уткнуться носом в колени от пережитых эмоций. Но то было в фильмах, чтоб красиво, а Валик был дома, где мама жарила рыбу на кухне, папа смотрел новую серию сериала «След», а Варя бегала по коридору с собранной из кучи деталек машинкой.
— Вроде неплохой парень, — сказала мама, когда Валик вошел на кухню. — Только вот выглядит как…
— Мам, так модно сейчас, — отозвался Валик, набирая в стакан холодной воды и внимательно изучая ее реакции. Вроде мама была такая же, как и всегда, но теперь ему казалось, что она точно что-то заметила. Возможно, даже проходила по коридору в зал, когда Макар его чмокнул. Скосив на нее глаза, Валик всмотрелся в привычные морщинки в уголках рта и у носа — нет, похоже, все в порядке.
— Наверное, я что-то не понимаю в современной моде, где мальчики выглядят ухоженнее многих девочек… Кстати, о девочках!
Валик поморщился и выдал рандомную характеристику:
— Вероника, первый курс, биофак, играет на скрипке, ходит в бассейн.
— Можешь пригласить ее завтра на ужин, пока мы не уехали к бабушке и…
— Она не местная. Тоже уехала к родителям. Как-нибудь потом, мам.
Варя в этот момент, просочившись между столом и стеной, протянула маме нечто блестящее со словами:
— Мам, отклой конфетку!
Мама, поправив очки, сощурилась на квадратик из фольги, знакомый Валику только из сцен взрослых фильмов и витрин аптек.
— Где ты это нашла? — спросила мама.
— В пихожке. На полу. Мам, отклой!
— Это не конфетка, милая, это просто блестящая бумажка, видишь? Возьми лучше печенье.
Схватив печенье, мелкая убежала, а Валик, отведя взгляд от растерянной мамы, вспомнил, как искал сиги в кармане куртки Макара и ему показалось, что что-то выпало. Не показалось.
— Валентин, — произнесла мама, и он подумал — все, пизда. — Мне кажется, вы с твоей девочкой немного торопитесь.
— Блин, мам, — протянул он, убирая стакан на полку. — Потом, ладно? Я пойду к олимпиаде готовиться, разберу пару примеров.
В комнате Валик, не включая свет, сел на кровать, тронул языком нижнюю губу и со стоном упал набок — стоило только вспомнить, как Макар зажимал его на балконе, и снова стало жарко.
Когда Макар приехал, родители ждали его на кухне. Как обычно бывало при серьезных монологах, мамкина рука на отцовом плече и каменные, типа до хуя умные лица. Макар вспомнил, что по тупости, кажется, спалил матери их с Валей фотку. Конечно, блядь, он ее не удалил! И не собирался так-то, когда у этого умника даже на аве в ватсапе стоит не лицо, а кусок глаза какой-то. Макар даже в такси на обратном пути из его хаты все разглядывал Валину шею, завитки волос внизу затылка и красное ухо, почему-то стремаясь глядеть на стык между губами. То есть в то самое место, где кончался рот Макара и начинался рот Валентина.
— Сын, нам надо поговорить с тобой, пока мы не уехали, — начал отец. — Ты же помнишь, у нас завтра уже самолет?
— Помню, — буркнул Макар, падая на стул напротив и складывая руки на груди.
Выяснять отношения прямо сейчас, после такого неожиданно кайфового вечера дома у Валечки, ему совершенно не хотелось. Естественно, он не забыл об отпуске. Как тут забудешь, когда мать целый месяц складывает чемодан, восхищаясь, что двадцать три года брака — это вам не это, все время вслух интересуясь, какая погода будет на Муйне и где все-таки лучше, во Вьетнаме или в Таиланде. В Тайку-то родители мотались каждый год, причем почему-то обязательно зимой, как-то Макар летал с ними, но ему не очень понравилось. С предками было скучно. Один раз по незнанию случайно подцепил в клубе трансуху, хорошо, от испуга слился еще на этапе петтинга, когда неожиданно у девчонки в трусах обнаружился крепкий хуй. Странно, что с Валей он такой паники не испытал. Точнее, в груди-то все трепыхалось, но по другой причине. И руками шариться он полез сам, уже целенаправленно, типа заранее знал, что Валя парень, и у него там есть этот пресловутый хуй, и Макар его даже уже видал. Да что там, даже дрочил на него разок.
— Сын, мы тут с папой подумали… — издалека начала мать. — В связи с недавними новостями…
— Ну что такое, ну?
— Мать не перебивай, послушай хоть пять минут, — встрял отец.
Макар поднял на него тяжелый взгляд, но угрозы в отцовском не было — можно было расслабиться.
— Тебя к сессии допустили, зачеты сдал, умничка. Мы же уедем, вот и волнуемся, как ты будешь экзамены сдавать, сынок.
— Кверху каком!
— Макар! — рявкнул отец, но потом чуть мягче добавил: — Да хоть через жопу, но чтобы сдал, понятно?! И пока нас нет, квартиру тут смотри не разъеби!
— Серёжа! — с ужасом воскликнула мать, и Макар усмехнулся — уж кто-кто, а отец мог бы быть спецом по разъебыванию квартир, благо что с бухлом все-таки завязал.
На некоторых деловых встречах не пить было нельзя, и склонность к синьке у отца приобрелась довольно быстро. Все переживали, что это наследственное. Потом в полтос он слег в предынфарктном состоянии, и больше к нему никто из партнеров не приставал. Отец даже курить бросил.
— Сынок, папа просто переживает, чтобы ты нормально учился, ты же знаешь, как он в свое время всего добивался, конец девяностых, кризис, дефолт, непростое время было.
— Да-да, — протянул Макар, зная эту историю наизусть.
— Короче говоря, Макарка, — примирительно подытожил отец свою, видимо, очень развернутую мысль в голове, — сдашь сессию, не спалишь хату — сделаем тебе после Нового года подарок.
— Ха? Купите мне слона, что ли?
— Ну почти, — улыбнулся отец и положил на стол ключи: — Считай, заработаешь на первый автомобиль себе. Как раз весной тебе двадцать один, на права ты в этом году сдал, и мы решили, что пора.
Макару подумалось, что так они типа извинялись за то, что свою очередную годовщину решили провести без него и даже не сильно страдали по этому поводу. Хотя мамка то и дело последние несколько дней спрашивала, все ли у него в порядке.
Да ясен пень, они б так и так ему авто купили или отец свое бы отдал, а себе — какой-нибудь новый кроссовер, типа «Фольксваген Туарег», взял бы.
— Окей, я в деле. Считайте, здесь уже музей, а не хата. И вообще, может, я у Игоря тусить буду.
— Да нет, почему, ты и сюда можешь друзей позвать, Новый год все-таки, — заботливо проворковала мать.
— Главное — ничего не разъеби, я понял, — хмыкнул Макар, подмигивая ей, и отец, хмыкнув вместе с ним, добавил:
— И себя тоже, пожалуйста.
«Вечер в хату», — отправил Макар своему новому избранному контакту и поперся чистить зубы. Про авто он даже спрашивать не стал — судя по ключам, это был «Ауди», и Макару очень хотелось думать, что рестайлинговый А3, который они с отцом не раз обсуждали под пиво. В ванной, пока он стоял под струями «тропического душа», рука сама скользнула вниз, нащупала тяжелые яйца и член. Макар закрыл глаза и вспомнил, как на балконе его схватил за причиндалы то ли испуганный, то ли перевозбужденный Валя. Как уже довольно сносно отвечал на его поцелуи и молча возмущался, а в глазах у него горел огонь вовсе не протеста.
— Валечка ты ебучий… Бля-а… — протянул Макар, работая рукой так быстро и неистово, что член мог бы и загореться, если бы на него сейчас не лилась вода. — Валить тебя, Валечка… Валить и трахать!
И с этим именем на языке Макар кончил, уперся ладонями в кафель, закрыл глаза и попытался унять сердцебиение глубокими медленными выдохами и вдохами.
Выйдя из ванной, он, конечно, первым делом проверил сообщения и довольным котом рухнул спиной в кровать, читая ответ: «Часик в радость». Шуткует, дебилоид.
«А что у нас тогда в сладость? — решил уточнить Макар, но тут же настрочил второе: — Давай ты».
«Тебе чего опять надо?» — пришло буквально сразу.
«Да так. Хочу сделать тебе одно предложение. Руки и сердца и члена, — написал Макар, а после члена в скобках дописал: — Шутка, но нет».
Валя молчал. Ну, в чс не добавил, и то хорошо.
«Придешь ко мне тусить на Новый год?»
По ходу, это серьезно
«Придешь ко мне тусить на Новый год?»
Валик вздохнул, снял очки и убрал их на краешек тумбы, чтобы легко было дотянуться в случае необходимости. На последнее сообщение он тоже не ответил, посчитав, что Макар может втянуть его в переписку, а сам он может выболтать ненужные подробности.
Обязательно спросит, что Валик считает по поводу произошедшего, а Валик может проговориться, что он действительно считает по этому поводу. И обратного пути уже не будет. Хотя… Его и так уже нет. Валик и так ведет себя как пидовка: ломается, на звонки не отвечает, «дам — не дам» и все дела. И как же хочется при этом снова пережить, что сегодня произошло, чтоб его так же расщепило на молекулы.
Экран на телефоне засветился — пришло сообщение. Потом еще одно. На третьем Валик скрепя сердце отвернулся к стене, но спустя несколько минут потянулся за мобильником и открыл чат.
«Придешь или нет? Хочу Новый год с тобой».
«Ты что там, спишь уже?»
«Алё, умник».
Листнув еще ниже, Валик охуел настолько, что пришлось вновь надевать очки, чтоб во всех подробностях рассмотреть непропорционально утолщенный к основанию член, торчащий из буйных зарослей темных кудрей.
«Ты сос вем уже?» — написал Валик, не попадая в буквы.
«Ага, значит, не спишь. Нравится?»
«Нет», — ответил Валик искренне, потому что член, не в пример Макарову фейсу, был страшненьким. Такой и людям стыдно показать. Не член, а грибочек. Еще к тому же и неаккуратный.
«Круто, что нет. Потому что это не мой. Он c инета. Если не ответишь, придешь или нет на тусу, пришлю свой».
Валик откинул голову в негодовании, стукнулся затылком об стену и вновь глянул на экран. Написал, что не может прийти, потому что едет с родителями к бабушке. Стер. Подумал, это больше похоже на детские оправдашки, написал просто: «Не смогу, извини». Стер «извини», посидел, пялясь на аватарку с ухмыляющейся рожей, стер все остальное.
«Что ты там пишешь три часа? Все, я высылаю».
«Я приду!»
Он едва успел напечатать этот ответ, как через несколько секунд телефон пиликнул, и Валик зажмурился. Но потом пересилил себя и посмотрел. Этот ебанат прислал ему фото большого спелого банана.
«Завтра напишу. Сладких снов, принцесса».
И стикер — огромное бьющееся сердце.
— Да на хуй ты пойдёшь! — воскликнул Валик обреченно.
Сдернул очки, бросил телефон на пол и отвернулся к стене.
Мама разбудила его в шесть утра.
— Валёчек, вставай, умывайся! Ты вещи сложил? — собирая волосы в пучок на ходу, спросила она, щелкая выключателем.
Валик ненавидел не так много вещей в своей жизни, но больше всего он не переносил громких голосов и электрического света в шесть утра. Он искренне завидовал людям, которые просыпались налегке и через десять минут уже были готовы к жизни и общению с другими людьми. Валик же просыпался поэтапно — сначала выключал будильник, затем еще полчаса лежал в кровати, смотря в окно и шевеля пальцами на ногах, потом еще минут десять сидел, зевая, и только после этого шел умываться. Полностью просыпался он все равно после чашки кофе, а окончательно уже в общественном транспорте, потому любой звук до звонка будильника воспринимался им как раздражитель.
— Я не поеду, — проговорил Валик в подушку.
— Что? — мама подошла ближе.
— Я не поеду. Я уже пообещал Антону, что приду.
— А как же бабушка? Она так ждет!
— Второго января приеду на первом автобусе.
Мама поджала губы в своей любимой манере, собираясь сказать что-то, но потом ее осенило:
— Ты меня обманул! Ты ведь к своей девочке идешь, да? У вас романтический вечер, да?
Валик оторвался от подушки:
— Чего?
— Я понимаю, с кем Новый год встретишь, как говорится… Только одно прошу, Валечка, — она понизила голос и перешла на доверительные интонации: — Не торопитесь, ладно? Всегда успеется, вы еще молодые, нужно изучить друг друга подольше, осознать, готовы ли вы воспитывать ребенка, если случится то, чего мы с папой опасаемся…
— Мам, не волнуйся, — произнес Валик, лишь бы она поскорей отстала. — Обещаю, что тебе не будет за меня стыдно.
«В этом году», — чуть было не добавил он, вспоминая руки Макара на своем животе.
Уехали родители на час позже, чем планировалось, поскольку Варя капризничала, не хотела надевать теплый комбинезон, и папа некстати потерял на кухне ключи от машины, которые нашлись на холодильнике, когда мама начала терять терпение. Как только за ними закрылась дверь, Валик залез под одеяло, досыпать, и лучше б этого не делал. Сны под утро и так всегда наскакивали дурные, а тут еще, наложившись на эмоции и подавленные желания, расцветились всеми оттенками голубого. Сюжета там, как в стандартных мокрых пубертатных видениях, не имелось, зато ощущений было с лихвой, хоть про запас на подрочить откладывай: руки, губы, языки. Всё вместе и по отдельности, почти то же, что случилось вчера, но похабнее и откровеннее. Там Макар все же добрался до его члена, и когда это случилось, Валик со всхлипом кончил. В боксеры. Без рук. Раньше, чем проснулся.
— Охуеть теперь, — произнес он тем же тоном, каким послал вчера Макара на сон грядущий.
Трусы отправились в стирку вместе с пижамой и лишними мыслями — сегодняшний день Валик мог посвятить целиком себе. Он не спеша принял душ, не спеша позавтракал, пропылесосил квартиру, сходил в ларек у дома, стараясь не смотреть на голубей, которые курлыкались под ногами, купил там вредную фигню в виде сырных кукурузных шариков и колы, нашел на компе видео с «Титаником», удобно устроился на диване и щелкнул мышкой. Он обещал себе, что не посмотрит в телефон, если тот пикнет, но все равно разблокировал экран, когда высветилось сообщение.
«Чо делаешь умник?»
На экране ноутбука Джек рисовал Розу. Смотреть на это Валику всегда было неловко, потому что Роза краснела очень правдоподобно, поэтому он напечатал, предугадывая вопросы: «Смотрю фильм. Титаник. Да, старый».
«Это там, где ебались в машине, а потом тот чел утонул?»
«Он самый. Только там не об этом».
Макар, видимо воодушевившись, что отвечает Валик сообщениями по нескольку слов за раз, написал: «Ну да, не про это. А про то, как чел утонул».
«Только не говори, что эта жирная корова могла подвинуться».
«При чем тут корова. Кто у нее разрешения спрашивал? Захотел бы — залез. Не утопли бы. Хуйло, а не мужик».
Валик задумался — а и правда, не утопли бы. Наверное.
«Смотри свои пиздострадания, умник. Не буду отвлекать. Соскучишься — пиши», — настрочил Макар и вышел из сети.
Отложив телефон, Валик сполз ниже и полез за сырными шариками, ловя себя на мысли, что уже не слишком-то интересно смотреть фильм в одиночестве.
С наступлением темноты пробудилось еще более древнее зло, чем Макар, — приперся Антон, которому Валик обрадовался больше, чем обычно, ведь оставаться наедине со своими мыслями он больше не мог. Его распирало изнутри новыми переживаниями, а Антон всегда умел делать такое участливое выражение морды, что поток красноречия начинался сам собой. Только в этот раз Валик не знал, с чего начать. Антон помог ему, споткнувшись о забытую на кухне Варей машинку из деталек лего.
— Вот это тачила! — восхитился Антон, по привычке тряхнув головой, будто отбрасывая с лица патлы, хотя мама недавно загнала его к парихмахерше, и та отстригла ему все лишнее.
Валик промотал в уме шутку в духе «хорошо, что только на голове, хотя какая разница, если все равно отстригли только то, что было длиннее пяти сантиметров», и произнес:
— Варя выпросила на Новый год.
— Вы с ней собирали? Или с батей?
Сам боженька — гейский точно — велел признаться, и потому Валик сказал:
— С Макаром.
Антон снова тряхнул башкой:
— Чё за Макар? Я только одного знаю, с турфака который, но если ты с ним собирал, значит я Саша Грей в Диснейленде.
— Значит, ты Саша Грей, — поворачиваясь спиной и доставая кружки с полки, вздохнул Валик. — Слушай, Тош… Как бы ты отреагировал, если б узнал, что твой друг гей?
— Не знаю, но пить бы с ним точно не стал. Что за намеки? — Антон сел за стол и колупнул ногтем кожицу мандарина, лежащего в вазочке. — Валёк, ты сейчас пургу гонишь, отвечаю. Я тоже поначалу думал, что он того, особенно после того, как он меня веником отхлестал по сраке с таким удовольствием, но они с Раей…
— Ты что несешь? — обернулся Валик, держа кружки с чаем.
— Ты же про Калмыка разговор завел? — заморгал Антон, перестал колупать мандарин.
— Какого, на хер, Калмыка, — Валик поставил кружки, снял очки, чтоб было не так страшно смотреть на охуевание Антона, когда тот увидит то, что Валик собирался ему показать. — Я про себя.
Открыл переписку и положил перед ним. Антон наклонил голову, смотря в окошко чата одним глазом, как ворона, ткнул в фото, увеличивая.
— Это кто? Ты?
— Нет, мамка твоя! — возмутился Валик. — Тоже в фан-клуб к Макару записалась.
— Да не, вряд ли, она батю любит, — сказал Антон задумчиво. — Это настоящее, не фотожоп?
Валик, смотря в кружку, рассказал Антону все, начиная с того, как Макар его узнал, и заканчивая вчерашними обжиманиями. Даже про сегодняшние сны рассказал, отчего стало легче, но не совсем, потому что Антон молчал и неясно было, какие процессы происходят в его черепной коробке.
— М-да, — произнес Антон, когда он закончил. — Не ожидал от тебя, Валёк. Ну… Что я могу сказать. Вы хорошо смотритесь вместе. Подарю тебе на энгэ перцовый баллончик, чтоб от поклонниц его отбиваться.
— Я тебе как другу рассказал, а ты стебешься!
— А какой я друг, если не постебусь? Валёк, не бери в голову, бери в рот, как завещали предки! Тебе как, понравилось? Письку-то теребонькал потом или так, висячок?
— Фу, блядь, Антон!
Антон ржал, захлебываясь от восторга, что так удачно пошутил, потом сделал почти серьезное лицо и выдал:
— Кор-роче. Это твой выбор, Валёк, и скажу честно, Макар — это хорошо. В сравнении с бубонной чумой, к примеру, или нашей деканшей. Пока ты не носишь розовые футболки с блестками и не завел «Тик-ток» — все заебись. Встречайся с кем хочешь, главное, мне не рассказывай больше, как вы там… Ну, письки дрочите или трусы друг другу дарите на двадцать третье февраля.
— Антон! Что ты гонишь-то? — Валик, содрав кожуру с мандарина, бросил ее на стол. — Какое «встречаться»? Какой Макар?
— С турфака который.
— Я не понимаю, что со мной происходит и что делать, а ты…
— Снимать трусы и бегать! Ладно, плохая шутка, соглашусь, тем более так ты уже делал. Это ж что он там у тебя увидел, что влюбился с первого взгляда…
Мандарин полетел в Антона, отскочил и упал в кружку, обдав его брызгами. После более продуктивной беседы Антон пришел к выводу, что если очень хочется, то зачем себя ограничивать. Мало ли кому что нравится. Кто-то, вон, подушки с анимешными тянками с алика выписывает, кто-то с подворотами в морозы ходит, кто-то АУЕшные посты в телеге пилит, типа «брат, братан, братишка», а кто-то с мужиками сосется.
— Не запаривайся так, Вэл. Мы с Калмыком за тебя любому пасть порвем, если кто-то косо посмотрит. И если этот Макар с турфака тебя обидит…
— Ты стебешься надо мной! — воскликнул Валик, но Антон, похоже, говорил всерьез:
— …то мы и ему ебало разобьем. Понял? Потому что ты наш дружбан. И это мы тебя, как бы, тогда в сквер выпихнули. Типа мы в ответе за последствия. Ага. Пошли лучше в контру порубимся, я к тебе зря с ночевкой отправился, что ли?
В контре они зависли допоздна, и за все это время телефон Вали мигал несколько раз, намекая на пропущенные вызовы. Это была точно не мама, она могла позвонить и на домашний, но она и так уже звонила, и, кроме Макара, было некому. Антон все это время ухмылялся, но ничего не говорил, не выдержав уже за полночь, когда Валик раскладывал ему кресло.
— Так и не ответишь?
— И не собираюсь. Может, отстанет.
— Хочешь, чтоб отстал?
— Не знаю, правда, — ответил Валик, отправляясь в ванную.
Стоя у зеркала с зубной щеткой, он осмотрел себя с точки зрения привлекательности, но ничего такого особенного не нашел, хотя все тетушки на семейных сборах липли к нему как пчелы на мед, щипали за щеки и умилялись его глазкам. Но и тем же розовощеким младенцам, племянникам и племянницам, слюнявящим погремушки, они так же умилялись, а ведь красавцами те не были. Странно это все было.
Вернувшись в комнату, он застал Антона за разговором по телефону с его первой леди — Машей, и не удивился, что тот слился в зал для продолжения приватной беседы. Телефон снова светился, лежа на кровати, и Валик, сдавшись, открыл чат.
«Ты живой, умник?»
«Не пишешь ни хуя. Не соскучился по мне?»
«Валечка ебучий».
«Спокойной ночи».
И ладно, этого стоило ожидать, но ответ, отправленный от своего имени, Валик увидеть точно был не готов: «Спокойной». Макар ответил тремя улыбающимися скобками, и это пугало больше, чем все его предыдущие сообщения.
— Антон! — крикнул Валик, забывая, что на дворе ночь. — Ты охуел?!
Антон успел защелкнуть дверь прежде, чем Валик схватился за ручку, и продолжил трепаться с Машкой.
— Сука ты, Антон, — произнес Валик.
Всё было против него.
За два дня до Нового года Макар с Лёхой и Игоряном отправились в гипер закупаться перед вечеринкой. Договорились, что с пацанов будет бухло, а с остальных приглашенных (особенно с девчонок) — хавчик. Тихий же просто скинулся в общак и завис у своей бабы, но предварительно прислал им скриншот из таблицы в «Экселе» с расчетом стоимости и всеми ценами на алкоголь, чтобы эти придурки точно купили все, что нужно, и в достаточном количестве. Ведь, как показывала практика, алкоголя никогда не бывало много.
Пока Лёха с Игорем срались, решая, какой «Бакарди» купить — «Карта Негра» или «Карта Оро», Макар залипал в телефоне, повиснув на тележке и перечитывая вчерашнее сообщение от Валечки — «Спокойной». Ни от одной девчонки он так не ждал ответа, как от этого гребаного умника. Сначала Макару казалось, что Валя просто выебывается: ну не бывало ни разу, чтобы он кого-то сам, лично закидывал сообщениями с утра до ночи и пас у подъезда. Думал, этот умник поломается немного, типа как Анька в прошлом году, а потом будет за ним бегать собакой Павлова и смотреть как на десерт Павлова. Но нет, этот химик такой, блин, непрошибаемый, и пока, кроме поцелуев, дело дальше не шло. И каждые три-четыре слова в ответах их переписки почему-то грели Макару то, что у него до этого особого участия в романтическом общении не принимало, — его пацанское сердце.
— Если ты любишь негров, Игорян, это не значит, что все их любят!
— Да при чем тут негры?! — гнусавил тот в ответ. — Темный ром лучше, он пряный, сладкий, он с колой зачетно идет! Или ты чистый будешь пить? Ты один и будешь! Девчонки любят помягче, послаще! А ты бери тогда себе бутылку светлого, и все. А остальные возьмем «Карта Негра»!
— В жопе у негра! Он еще и дороже, в таблицу смотри! Тихонов ее для кого писал?!
Макар, не выдержав этого затянувшегося спора ни о чем, решил вмешаться:
— Вы задолбали уже! Берем три таких, три таких. Девчонки, может, и не будут это пить. Нам еще апероль, вино, вермут и шампанское надо взять.
— Да все они будут, — усмехнулся Лёха. — И там уже все равно будет, хоть негра, хоть кого.
— Хоть тебя, — заржал Макар.
— Ага, смейся, — скривился Лёха, складывая в тележку звонкие бутылки. — Понравилось, как с ботаном сосались?
— Ну сосались, и чо? — Макар сделал лицо кирпичом.
— Да ничё. Ты вообще на парней перешел, я смотрю.
— Не ревнуй, Лёх, — хмыкнул Макар. — Тебе же больше счастья перепадет. Трон свободен, — затем язвительно склонился, будто в глубоком реверансе.
— Ага, фаянсовый, блядь, трон. Это ж надо было тебе так нажраться в тот вечер, чтобы пацана засосать.
— Да чё ты упертый какой? Тебе вот какая разница? Хочешь, я и тебя засосу, иди сюда!
— Нет, отвали, дебил!
Лёха пнул тележку и побежал вдоль рядов с алкоголем, лавируя между цокающими на них людьми, а Макар почти несся следом. Поймал друга у турникета неработающей кассы и сграбастал его в объятия, пытаясь дотянуться губами до его рожи. Игорь неспешно подкатил тележку, не переставая ржать над ними двумя.
— Иди сюда, любимый, я тебя поцелую!
— Отвали, Мак, придурок!
— Ну чего ты, просто два лучших друга чилят, а ведь могли бы и поцеловаться!
— Нет!
— Ну могли бы! — Макар уже был в сантиметре от Лёхиного лица.
— Нет! Иди своего Валечку целуй, на хуй, блядь!
— Разрешаешь, Лёх? Точно? А то, может, ты за него?
— Всё, откисни.
Макар слез с Лёхи под гогот Игоря, который без палева успел поменять все Лёхины бутылки золотого рома на темный.
Затем они набрали разного пива в огромных упаковках по двадцать четыре банки, а в отделе с соками Макар опять завис, и Лёха ткнул его в плечо:
— Ты где летаешь весь день?
— Да так.
— Чё, позвал его, да? Я от Тихого слышал, что с химфака кто-то будет.
— Да, позвал. Сказал, придет.
— Кто? — встрял Игорь.
— Хуй в пальто.
— А, этот, что ли, пирсингованный принц Альберт? Ржачный чел? Хоть посмотрю на него! — обрадовался Игорь.
— Особо не поглазеешь, если в табло не хочешь получить, да, Мак?
Макар перестал улыбаться, и лица пацанов вдруг тоже стали какими-то серьезными. Он отвернулся к полке с соками, пытаясь экстренно решить, какой лучше: мультифрукт с клубникой или мультифрукт с бананами.
— В смысле рилли? — охреневший голос Игоря вдруг перестал быть гнусавым. — Я думал, вы стебетесь.
— Ага, пиздец, — тихо подытожил Лёха.
— А я думал, вы типа мои друзья, — низким голосом проговорил Макар, не оборачиваясь.
Он затылком чувствовал, что парни переглядываются в неловком молчании. Вздохнул, развернулся и уставился на Лёху.
— И чё, ничё не скажешь больше?
— А чё говорить? Я тебя знаю, ну поугораешь немного, чё такого.
— Лёх, что-то мне кажется, Макар не угорает, — осторожно проговорил Игорь.
— Бля, ну нет, Макар!
— Да.
— Не-е-ет! Ну а как же наши тусы, ну? Как же теперь девчонки, ты же не пойдешь к ним со своим… этим… Ты на Тихого посмотри, в какую он вафлю превратился! Бля, ты чё, еще и член чужой собрался трогать?!
— Я уже потрогал.
— Фу, бля.
Лёха дергано развернулся и в приступе злости быстро зашагал к выходу.
— Не парься, — сказал Игорь, хлопнув Макара по плечу. — Он же типа ваша фея-крестная. Сваха-Лёха, ха-ха! Переживает, что тебя у него уводят из-под носа.
— Спасибо, Игорян. Хоть ты не говнишься, как чмошник.
Игорь пожал плечами и загадочно проговорил куда-то в сторону, будто не о себе:
— Подумаешь, член чужой трогать. Хуй он и в Африке хуй.
— Слушай, Игорян. Вот как бы ты человека к себе расположил?
— Так ты же уже вроде сам справляешься, не?
— Не… В трусы залезть не проблема. А вот, ну, чтобы ему больше понравиться?
— Бля, Макар, ты только мозги не теряй, лады? А то мне тоже страшно.
— Ничё я не теряю, ну так что?
— Ну… Хрен его знает. Представь, что это твой деловой партнер или… О! Что это высокопоставленный гость.
— Ага, принц, бля.
— Типа. Вот что тут главное? Да и вообще, между нами, грубо говоря?
Кассирша заинтересованно слушала их треп, но сзади уже раздались недовольные просьбы пошевелиться, и парни продвинулись, выложив последние товары на ленту, а затем принялись складировать пробитые бутылки обратно в тележку. Расплатившись, Макар вернулся к своему вопросу, который почему-то свербил в мозгу.
— Так, ну чего, что там главное? Я улыбаться могу обворожительно.
— Дебил ты! — протянул Игорь, закатив глаза.
— Слышь, не быкуй, я по-человечески спрашиваю. По-пацански, бля.
— Вот именно! По-пацански! И что тут главное, Макар? Давай, думай.
— Бля… Ну уважение, хули, — проговорил он с легким сомнением в голосе.
— Ну! Уважать надо партнеров и товарищей своих. Вот как ты Лёхе подогнал все конспекты, когда он с пневмонией провалялся. Я охренел, как ты знатно нашу историчку окучивал, чтобы она ему зачет нарисовала. А когда Тихий с родаками разосрался? Помнишь, он у нас по очереди жил весь семестр. А меня на стажировку к своему бате пихнул, вот я понимаю — по-пацански. Короче, какие интересы у чувака, какие проблемы, может, чё помочь, как поддержать.
— Все ясно, сенкьюрити, Игорян. Да хэзэ, нет у него проблем, как по мне. Я его проблема.
Макар, глубоко задумавшись, плюхнулся на холодное переднее сиденье его машины. Ждавший их у выхода Лёха молча сел сзади, стараясь не пересекаться с ним взглядами. Игорь включил плеер, и в салоне стало пободрее, но до дома Макара с Лёхой они больше так и не разговаривали. Он помог затащить покупки в квартиру и, не раздеваясь, собрался на выход.
— Лёх, я тебя послезавтра жду.
Тот нехотя посмотрел на него, Макару показалось, даже виновато, но только кивнул и вышел, а следом ушел и Игорь, который подбрасывал Лёху по пути к себе.
Как-то внезапно все стало пиздец сложно. Макар плюхнулся на диван в гостиной, устало потер глаза руками и принялся бесцельно щелкать каналы. Хотелось чего-то, но он стремался писать Вале слишком часто, хотя если уж начинал, то его несло. Поэтому засунул телефон под подушку и открыл на телике приложение с фильмами. Нарыл там ретро-пиздострадания, снятые в те времена, когда он, по всей видимости, был еще в проекте, и нажал на «плей». Через три часа, ковыряясь в глазу, как имбецил, Макар решил, что утопнуть тот чел должен был в любом случае. Иначе бы концовка не была такой жесткой и раздирающей. А история любви, в которой двое людей из совершенно разных слоев общества никак не могут быть вместе, не тронула бы их с Валечкой сердечки. Макар не смог пересилить себя, открыл сообщения в ватсап и написал:
«Ну, допустим, тот мужик был не хуйло».
«Ок)» — пришло через десять минут, когда Макар уже почти уснул с телефоном в руке.
Пошла жара
— Ты фрикадельки погрел? Там еще картошка запеченная в фольге и фасоль…
— Мам, я нормально питаюсь.
— Знаю я, как ты питаешься, опять своей фигни с глюкаматом набрал.
Валик покосился на пустые пакеты, торчащие из мусорного ведра.
— Глутамат, мам. Мононатриевая соль глутаминовой кислоты, — поправил он по привычке. — Фрикадельки погрею, обещаю, не переживайте. Как бабуля?
Разговором о бабуле и ее засоленных подосиновиках маму удалось нейтрализовать — Валик чувствовал, что назревает опять беседа о выдуманной впопыхах Веронике, потому вежливо слушал эпопею, когда надо «дакая» и хмыкая. Потом маму позвали чистить снег с крыльца, она наказала Валику следить за комнатными цветами и отключилась. Валик, отняв телефон от уха, с опасением — и, блядь, надеждой — посмотрел на экран. Пустой — ни оповещений, ни пропущенных, ни сообщений. Макар молчал со вчерашнего вечера, и вроде бы это должно было радовать, но ничего, кроме беспокойства и досады, Валик не чувствовал.
Может, Макар, увидев вчерашний ответ, натыканный Антоновым перстом судьбы, подумал, что Валик дал слабину и можно теперь осадить? Типа выждать, что он сам напишет? Типа первый?
А вот хуище. Такой же непропорциональный и неаккуратный, какой ему прислал Макар.
Раньше Валик в себе этой ноты стервозности не замечал и мнительности тоже, может, потому, что с реактивами, колбами и микроскопами не нужно было взаимодействовать на эмоциональном уровне. Все просто — определенное вещество или смесь веществ вызывает определенную реакцию, не нужно задумываться, почему это происходит и с какой целью. А друзья у Валика всегда были сами с прибабахом, их действия предугадывать было бесполезно — взять того же Калмыка, который летом на отдыхе у деда заблудился в степи — в степи! — приперся на чью-то кошару, и там его чуть не порвали чабанские собаки.
— Они не гавкают, — рассказывал потом Калмык, поднимая штанину и демонстрируя шрам на ноге. — Даже не рычат. Короче, предупреждения не было, ребят.
Хозяйская дочка отогнала собак, перевязала его и накормила высушенным на солнце и немного засиженным мухами сыром из овечьего молока и лепешками.
— Мухи там еблись на этом сыре, а ты жрал! — скривился Антон.
— Я думал, точечки такие черные — это специи, — ответил Калмык. — И жрать хотелось, вот и жрал!
После этого за ним и закрепилось погоняло «дитя степей», и Калмык точно понял бы Валика, как и Антон. Но пока ему все равно лучше не рассказывать.
Валик полил цветы, перемыл посуду после того, как к обеду свалил Антон, подумал и вяло вбил в поисковик волшебные слова, открывающие мир силиконовых доек и загорелых попок. Подпер рукой подбородок и принялся прокручивать колесико мышки, листая ниже и ниже, без энтузиазма наблюдая в перемотке, как «блондинка сосет большой член байкера в подъезде» и «кончил по второму кругу на пухлый пирожок секретарши». От одних названий веяло половой дисфункцией, и Валик вспомнил, почему никогда не читал описаний к порнухе. Учитывая, что и смотрел ее от случая к случаю, а ведь у того же Антона имелась любовно собранная видеобиблиотека на компе, спрятанная в скрытой папке, на случай если мама решит посидеть в «Одноклассниках».
Так и не вдохновившись, Валик закрыл ноут, взялся за справочник с таблицами, чтобы рассчитать формулу, которую давно собирался приложить к своему опыту с эфирами, но быстро понял, что не может понять ни строчки. Когда экран телефона загорелся сообщением, Валик дернулся, как последний идиот.
— Вы издеваетесь! — протянул он вслух, прочитав сообщение от оператора о том, сколько у него осталось бесплатных минут.
На улице вечерело. Валик вспомнил, что хотел купить молока, оделся и вышел из подъезда, смотря себе под ноги и пиная крышку от фанты. Настроение было на нуле или еще ниже. Обратно он шел в свете фонарей, выхватывающих пятнами остатки снега. Зима в этом году случилась поганая, снег шел часто, но не держался и двух дней, превращаясь в кашу, и оставалось только надеяться, что на Новый год выпадет нормальный, настоящий снег.
Вспомнив про Макара и его приглашение, Валик фыркнул — тот, наверное, уже и не помнит, что ляпнул.
И все равно мысли лезли сами по себе. Занятый ими, Валик не сразу увидел пришедшее сообщение, а увидев, снял очки и перечитал: «Ну, допустим, тот мужик был не хуйло».
Валик хотел спросить, о каком мужике Макар сделал этот великолепный в своей ясности вывод, но вспомнил «Титаник». Макар что, смотрел эту древность? Не похоже на него. А что тогда похоже? Валик о нем и не знал толком ничего, может, Макар еще тот романтик и соплежуй.
Настроение потеплело сразу на несколько градусов, но Валик себе в этом не признался, и некогда было — по телику крутили что-то вполне годное, по крайней мере документалку о способах измерения сейсмической активности Валик мог смотреть с удовольствием.
С Антоном договорились встретиться тридцать первого в шесть — тот, как всегда, покупал подарки в последний момент и попросил сходить с ним в ювелирку.
— Ты только джинсы черные надень, ладно? И свитер с оленями, — сказал друг по телефону, пока Валик копался в шкафу.
— Тебе принципиально, во что я буду одет? — удивился Валик.
— Нет, но доверься моему опыту — лучше черные джинсы, потому что все диваны потом становятся липкие от какой-нибудь разлитой мурни, а на черном не слишком видно будет, во что ты сел. А свитер с оленями — ну это классика, Вэл. Не в рубашке ж ты попрешься с жилеткой.
Придерживая телефон плечом, Валик перевесил рубашку и жилет в ромбик в дальний угол и нащупал рукав очередного кашемирового свитера с белыми оленями на груди, который обожала мама. Валик его тоже любил — он пах чем-то приятным и его было приятно трогать, он был тонкий, но довольно теплый.
После ювелирки они с Антоном должны были пойти к Машиной подруге, которая снимала квартиру с одногруппницами, и «тусить», как сообщил Антон, до утра. И Валик думал, что так оно и будет, хотя написал Макару, что придет к нему. Но Макар не писал весь вчерашний день, и это был отличный повод соскочить с темы, но Валик до сих пор не знал, как поступить. Заявиться к Макару, потому что пригласили, отметиться и уйти, чтобы тот потом не доебывался — а ведь мог — после курантов и не портил праздник. Или написать самому с вопросом, ждут ли его, или забить на все и отмечать как положено: танцуй как бабочка, жаль… жаль, что недолго, потому что намешал коньяк с вином.
Пока Валик ждал у торгового центра Антона, вокруг стало тихо и начал падать снег — крупными пушистыми хлопьями, именно такой, какой был сейчас нужен. Валик снял перчатку и подставил ладонь, ловя колючую снежинку, по сути всего-навсего агрегатное состояние воды, только вот все равно происходящее — и снег, и хохот прохожих, и музыка, льющаяся из колонок магазина напротив, и развешанные на деревьях гирлянды — казалось чем-то сказочно-необычным. Не таким, как всегда, и внезапно Валик подумал, что точно пойдет к Макару. Зачем — неясно, хотя подсознательно знал ответ на этот вопрос, но пойдет. Пообещал же. Он же не пиздабол какой-то?
— Ты чего тут стоишь, как фея, ладошками своими светишь? — подкравшийся со спины Антон хлопнул его по плечу. — Надо ртом ловить, смари!
— Закрой кормяк! — хохотнул Калмык, подходя с другого бока. — Надеюсь, у меня не будет жены с такой пастью, я ж ее не прокормлю.
— Лошадь у тебя будет жена, ты ж казах! — воскликнул Антон, поскальзываясь и повисая на Валике. — Бля, надо было другие ботинки надевать…
— Мгновенная карма! — снова заржал Калмык.
В ювелирке Антон проторчал до семи, выбирая серебряный кулон для своей пассии, и по тому, что оставил он за покупку сумму не такую уж и символическую, Валик понял, что друг влип в Машу на полном серьезе, ведь раньше своим девушкам тот дороже билета в кино ничего не дарил. Когда они вышли из магазина, Калмык снял шапку, потер красный след на лбу от резинки и спросил:
— А чё лягушка-то?
— На удачу, — ответил Антон, доставая из пакета красную коробочку с кулоном и любуясь на свое приобретение. — Красивая, скажите?
— Охуенная, — подтвердил Калмык, и Валик угукнул. — А что у нее с лапкой?
— А что у нее с лапкой? — Антон нахмурился, шагнул к свету от фонаря, поскользнулся снова и схватился за рукав Валиной куртки, но футляр, захлопнувшись, упал куда-то в снег у бордюра, и Антон заорал так, что прохожие стали оборачиваться: — Ебаный ты, сука, чингисханский ушлепок!
— Я те виноват, что у тебя руки из жопы? — возмутился Калмык, наклоняясь и высматривая возможную траекторию падения. — Здесь где-то твоя жаба, не ссы…
— Если только… — Валик замолчал и указал на решетку стока.
Антон принялся аккуратно отгребать снег от бордюра, пока Валик включал фонарик на телефоне и изучал следы от обуви — вдруг кто-то успел втоптать коробочку вглубь. Поиски увенчались сомнительным успехом — футляр нашли, но не там, где хотелось бы.
— Вэл, давай ты, — вздохнул Антон, глядя на висящую на нитке от бирки красную коробочку между прутьями решетки. — У тебя пальцы тонкие. Калмык уже сношался с банкой, хватило.
Валик, опустившись на одно колено, протянул руку к решетке, и в этот момент в кармане Антона начал надрываться мобильник. Антон нажал на сброс, Валик просунул пальцы между прутьями и едва не выпустил бирку вместе с футляром, когда звонок раздался опять.
— Да, блядь, что? — Антон глянул на экран, нажал кнопку и произнес в телефон: — Да, зай. Скоро придем. Да. Да. Горошек я купил. Да. И я тебя, — отключился, потряс рукой с мобилой и воскликнул: — Ебанутая! «Купи горох, купи горох»! Кто этот салат будет жрать, когда все уже бухие будут в очке… В очко то есть. О, давай, Валёк, красава, душевно в душу, братан!
— Можно не надо! — скривился Валик, отпихивая его от себя и отдавая футляр. — Оставь для Маши нежности.
Пришли они в разгар гогота, визга и селфи у елки. Правда, Машка, забрав банку с горохом, крикнула, чтоб они не раздевались, потому что Кристинка вот-вот придет и все они, всей кодлой, перебазируются на хату к пацанам.
— У них там светомузыка и настоящая барная стойка на кухне! — произнесла она с воодушевлением.
— Что за пацаны еще? — насупился Антон.
— Вы их знаете, с турфака!
Антон сложил губы бантиком и покосился на Валика, на лице которого застыло странное выражение.
— Бля, хорошо, что я носки новые надел, — сказал Калмык, и Антон загоготал.
Накануне тусы Макар весь день провел в уборке. Так-то хата блестела чистотой после отъезда матери, а он старался ничего особо не засирать — ел из одной тарелки и мыл ее сразу же вместе с чашкой по привычке. Но из доступа неосторожных рукожопов решено было убрать все хрупкое, поэтому он тщательно собрал все мамины статуэтки из путешествий, лишнюю технику и предметы из зала и сложил в шкаф в спальне родителей. Немного подумав, из своей спальни тоже убрал все лишнее и застелил кровать огромным плотным пледом — мало ли, кому вздумается уединиться тут по пьяни. На родительскую дверь он скотчем прикрепил листок «Не влезай — убью», где нарисовал злую женщину с острыми зубами. Когда он закончил, был уже вечер. Приехал Игорь, затащил коробки с пиротехникой, установил в углу комнаты шар со светомузыкой, включил, довольно хмыкнул, потом окинул взглядом слишком пустую хату и выдал:
— Ну бля, уныло как-то, Мак. Хоть огоньков добавь, что ли.
Мамка накануне только кухонную зону украсила, а в зале, кроме ежегодной традиционной искусственной елки, у них и так все было в ебаных папуасах, тарелочках и венецианских масках, правда, чуть менее ярких, чем вечно отваливающиеся с холодильника магниты.
— Поехали купим гирлянд, — предложил Игорь. — Я же как раз на колесах.
Из гипера они вернулись за полночь — и как сразу не взяли все за одну катку? Дебилы, за идиотскими спорами вообще об этом не подумали.
— Если Лёха завтра придет, поставим его диджеем, — решил Макар, и Игорян одобрительно закивал.
Потом еще час потратили, чтобы все развесить, протянуть удлинители до розеток, и Игорь укатил отсыпаться перед тусой, пожелав Макару забить на все и тоже хорошенько выспаться.
Тридцать первого, поднявшись с кровати ближе к обеду, Макар долго стоял под душем, сначала хотел было подрочить, но настроение упало. Вроде праздник, а ему как-то погано. Валечка, само собой, ничего ему первым не писал, и это бесило неимоверно. Взяв яйца в кулак, правда, в переносном смысле, Макар решил, что тоже не будет дергать его до самого праздника, пусть сам решает, приходить или нет. А если не придет, пофиг. Макар просто тупо попрется к нему. Или пойдет искать его у той Машки, где они встретились неделю назад.
Народ начал подтягиваться после восьми, как договаривались. Первыми приехали две девчонки из их группы, которых пригласил Игорь, стали хозяйничать на кухне, пританцовывая под веселенькие новогодние ремиксы. Макар долго смотрел на их задницы в мини-шортах, надетых поверх сетчатых колготок, и думал, а на фига они вообще натянули эти снасти? Чтобы типа у пацанов пальцы там запутались по пути в… Блядь. После того, как он помял на той тусе сквозь джинсы крепкий Валечкин хуй, на округлые и мягкие на вид бабьи жопки, к сожалению, даже не привставало. Вздохнув, Макар поперся подключать к ноуту стереосистему, усмехаясь над мыслью, что их музло сегодня отобьет бошки всем его соседям, благо половина из них свалила праздновать в Эмираты или куда подальше.
Лёха приехал вместе с Игорем, потом заявился Тихий, сказав, что осталось дождаться только химиков и биологов, и Макар немножечко, совсем чуть-чуть, буквально на полшишечки, понадеялся на новогоднее чудо. В дебильных очках и с охуевшим взглядом за ними.
В дверь позвонили около девяти, но в трубке домофона Макар расслышал только гребаную кашу из голосов, так и не поняв, кто конкретно пришел-то. Когда прогремели двери лифта и в прихожую ввалилась небольшая толпа из племени краснощеких, он, к своей неожиданной — да что там, конечно, долгожданной — радости, увидел позади бурятского парня своего Валечку. Валечка смущенно снял куртку, не зная, куда ее деть, потому что все остальные уже успели завесить крючки в прихожей так, что его куртка соскальзывала.
— Давай сюда, пойду кину в комнате, — Макар выхватил ее у него из рук.
— Спасибо.
— Чё спасибо-то.
Тебе спасибо, что приперся, долбоёб в дебильных оленях, хотел сказать Макар, но не сказал. Вместо этого перезнакомил всех со всеми, показал, где сортир, и пошел складывать Валину куртку к себе в комнату. Потом немного подумал и кинул ее на кровать в спальне родителей.
Через полчаса стол с разнообразной жратвой и какая-то камедиклабная туфта по телику объединили этот разношерстный сброд во вполне единую могучую кучку. Лёха деловито накидал на ноуте годный плейлист и периодически отходил его контролировать, девчонки танцевали с бокалами в центре гостиной, а парни тусовались на диване. Макар то и дело палил Валю, скромно сидящего среди своих друзей, и не знал, как и когда лучше к нему подойти и вообще стоило ли, особенно при Лёхе и вечно цепляющихся девчонках.
— Играем в «Я никогда не»! — объявила Кристинка, кажется решив взять на себя роль тамады на свадьбе и изобретать все более идиотские конкурсы. — По очереди говорим, что вы никогда не делали, те, кто делал, должны пить. Поехали, я первая! Я никогда не купалась голышом!
Выпили почти все, и Кристина ошарашенно рассмеялась, потому что кроме нее к бокалам не притронулись только одна из одногруппниц Макара с турфака и Валя.
— Что, правда, народ? Зай, и ты тоже? — обратилась она к Тихому. — Ты мне не рассказывал!
— А ты и не спрашивала, — улыбнулся Тихий, приобнял ее сзади и стал что-то шептать на ухо, видимо, чтобы избежать выяснений при всех.
Следующее загадывал уже он:
— Я никогда не… не пел в караоке.
Вот хитрый же лис, подумалось Макару. Хорошая тактика, чтобы побыстрее споить девчонок. Макар тоже отпил — он сам пел не раз, точнее, пытался на не вполне трезвую голову, но всегда выбирал одну и ту же песню — «Твои глаза» Лободы — и всегда считал это дико веселым. Задумавшись над репертуаром, Макар не сразу вдуплил, что Валечка тоже сделал глоток. Ну надо же. Оральное пение в микрофон. Интересно, а как насчет дуэта?
— О, сейчас я загадаю то, что вы точно «никогда не»! — подхватила подружка Кристины, стоявшая рядом, кажется, Яна с биофака. — Я никогда не прыгала с парашютом!
— О-о-о! — заорали все, а выпил только Лёха.
— Лёш, ты что, прыгал, что ли?! Офигеть, расскажи! — завелась Яна, пихая его локтем в бок.
— Да чё расскажи, с батей в прошлом году подрядились по придури. У него у друга инструктор знакомый. Пиздец это, мне хватило, я чуть не насерил прямо в небе, — мрачно пробубнил он. — А батя ногу сломал, когда мы приземлялись. Не помню, он сам серил или нет, там уже не до того было…
Яна восхищенно заметила, какой он все-таки крутой, и Лёха слегка расслабился. Когда подошла его очередь, он терпеливо дождался, пока все, кто пил, снова наполнят свои бокалы. Бурят с химфака старался быть полезным и бегал между девчонками и парнями, подливая им рома из большой бутылки, а сверху финишируя колой. Кто-то обслуживал себя сам, мешая сок с джином или аперолем. Этот чувак даже к Лёхе подошел, сощурился на него в хитрой улыбке и плеснул в его бокал новую порцию алкашки.
— Ну чё, готовы? — усмехнулся Лёха, громко призывая народ ко вниманию, а затем вперил взгляд в Макара и демонстративно опустил свой стакан на стол. — Я никогда не. Не влюблялся в парней.
Торжествующий взгляд Лёхи отсвечивал аж с другого конца стола, и, несмотря на то, что в зале было темно и лишь мигали развешанные по стенам гирлянды, Макар, скользнув по всем остальным, нашел глазами Валю и уставился на него. И почти синхронно вместе с женской половиной стал медленно отпивать свою мешанину. Девчонки, пригубив по глотку, с крайней степенью охуевоза наблюдали за ним, а Макар смотрел на Валю, которого будто злобным петухом клюнуло в зад. Он вертел в руке свое пиво в нерешительности, но потом все же поставил его на стол и отвел глаза. Блядство! Осушив бокал до дна, Макар втиснулся между Лёхой и следующим участником, громко объявив, что раз он спалился, как девчонка, теперь его очередь загадывать.
— Стой, Мак! — окликнул его кто-то. — А чё за тема, ты реально в парня влюблялся? Ты что, бишка?
— Хуишка. Фильм смотрел, там актер симпотный был. Еще такой же добрый и отзывчивый, прям как я. Правда, он утонул в конце. Я так рыдал, всю подушку насквозь промочил.
— Ага, ну конечно! — фыркнула Кристинка. — Шутки твои не смешные, блин! Мы-то подумали.
— Кто чё подумал, тот то и подумал, — заключил Макар, подтянул стоявший в углу табурет и придвинулся поближе к Вале — тот сидел на стуле сбоку от дивана.
После дебильной фразы от Лёхи народ стал загадывать вещи абсолютно идиотские: я никогда не писался в штаны, я никогда не аскал на проезд, не тырил жвачки в магазине, не целовался с незнакомцами… Пили все. Пили и ржали, и Валя тоже немного улыбался, но, когда кто-то громко объявил: «Я никогда не делал пирсинг или тату», Макар, склонившись ближе к Вале, прямо за спиной, дыхнул ему в затылок и тихо проговорил:
— И чего это мы не пьем? Пей.
— У меня пиво кончилось, — Валя поднял банку вверх и поболтал в воздухе, показывая, что там даже не наполовину, а абсолютно пусто.
— И чё, принести тебе еще, принцесса? — улыбнулся Макар. — Ашдваошку? Или тутти-фрутти и цэдва ашпять оашку?
— Ты прям знаешь разницу, — фыркнул Валя, поправив очки.
— А то. Школу я как-то же окончил. Правда, это все, что я помню. Ну еще там что-то было про дружелюбные друг к другу полимеры, которые держатся за ручки.
— Понятно.
Валя старался собрать рот обратно в маску строгости, но по подрагивающим уголкам губ и розовым щекам Макар сделал вывод, что сердце Кая не такое уж ледяное.
— Чё нести-то? Чивас, пивас, ганджубас?
— Ну давай еще пиво. Крепкого мне в прошлый раз хватило.
— Ага, я помню. На биг мак пока не тянет? — проговорил Макар прямо ему в покрасневшее ухо, ловя такой кайф от этой близости, что едва не куснул за мочку.
В зале было слишком темно и шумно, и никто не обратил на них внимания, потому что в этот момент раздался громкий бабий голос.
— Я никогда не танцевала на барной стойке! — радостно прокричала пьяненькая Рая, и ребята тут же сделали музыку погромче и потащили ее к кухонной зоне, практически запихали на стойку и заставили изображать Сальму Хайек из «От заката до рассвета».
Бурят крутился рядом, и в итоге Рая, раздевшись до лифчика, наклонилась и подтянула его к себе за шиворот футболки, выхватила у него из рук бутылку и, сделав глоток, влила ему алкоголь через поцелуй. Народ дружно зааплодировал, разгорячившись от бухла, провокационных вопросов и жарких сцен. У Макара тоже кровь почти превратилась в горячее топливо — с трудом заставив себя отойти от вжавшегося в стул Вали, он наблюдал концовку этого зрелища уже со стороны балкона, где складировались все напитки, кроме вина.
— Давай помогу, — проговорил высокий пацан с серьезным еблом, делая странное движение головой, как в рекламе шампуня. — Я Антон.
— Ага, точно, — кивнул Макар, хотя напрочь забыл, как его зовут. — Ты с Валей учишься?
Антон подхватил большую упаковку с пивом за другой конец и попятился на выход с балкона.
— Не, я аграрник. Но Вэл — мой хороший друг. Очень хороший друг, — сказал он голосом на тон ниже.
— Я понял, — кивнул Макар. — Считай, что Валечка, — тут он тоже сделал особый акцент, — теперь и мой хороший типа друг.
— Это ты у него лучше спроси, — заржал Антон, и Макар, плюхнув вместе с ним упаковку на кухне, выцепил оттуда одну банку и пошел искать Валю, которого почему-то в зале не оказалось.
До момента, пока дверь в квартиру Макара не открылась, все было не так уж… чересчур. То есть как бы сравнительно нормально. Без излишков. Но дверь открылась, и с порога на Валика нахлынули запахи, цвета и ощущения. Захотелось развернуться, пока такая возможность еще была, и свалить куда подальше. Но Макар, отбирая куртку, глянул на него так странно, что Валик совсем запутался в мыслях и долго еще, после того как вылезли из-за стола, сидя вместе со всеми с банкой пива, которое ему всунули на ходу, приходил в себя, пытаясь мыслить отстраненно. Ну, допустим, у них с Макаром, ебать ее в рот, химия, которую в мамином романе, куда он однажды заглянул по чистой случайности, обзывали «потрясающей отдачей» с кучей последующих мокрых описуев. Валик прежде считал, что такое только в романчиках и бывает, чтоб взглядом платье снимали, убеждал себя, что до такого точно не докатится. Только когда Макар какого-то хрена сел так близко, что шея Валика, куда, склонив к нему голову, дышал Макар, покрылась ретивыми мурашками, как и в их первый близкий контакт у Машки дома. Валик ни слова не понял, что ему сказали. Ответил на автомате, только потом сообразив, что именно. Несмотря на то, что в комнате было шумно и полно народу, до жути захотелось тоже повернуть голову, посмотреть в наверняка прищуренные глаза и слизать с губ Макара ухмылку. Выпил Валик в этот раз немного, но и без лишнего градуса все равно бы захотелось. Потому что ебаная химия.
У большого, занавешенного шторами до пола окна стояла модная белая елка с красными шарами. Из-под нее, мигая диодом, выполз робот-пылесос, деловито объехал оставленную на полу бутылку и взялся собирать крошки.
За то время, пока Макар ходил за пивом, Валик успел продумать все возможные варианты окончания тусы, и со всех сторон выходило, что лучше держать себя в руках. Поскольку мыслить адекватно он мог только на расстоянии от хозяина квартиры, и лучше бы было и впредь держаться от того подальше, ведь положение ухудшилось — пиво ожидаемо, хоть и с опозданием, дало в голову, и контролировать себя получалось хуже.
— Что за хуйня?! — заорал вдруг один из друганов Макара, Лёха, кажется, спотыкаясь о таблетку-пылесос. Половина содержимого его стакана тут же выплеснулась на Валин свитер, окрашивая белоснежных оленей в желтый. — Блядь, чувак, сорян!
Язык у него уже заплетался.
— Ничего, не кровь же, — сказал Валик и, заметив напрягшееся Лёхино лицо, пояснил: — Она плохо отстирывается, как и трава.
— Ты дуешь? — еще больше нахмурился собеседник.
— Что? А, нет, конечно нет. Я имел в виду свежую траву. На газоне которая. Короче, забей.
— Какой газон в декабре, ты чё, совсем бухой, что ли? — хмыкнул Лёха, огибая его по пути к барной стойке.
В коридоре Валик столкнулся с Калмыком.
— Где тут ванная, помнишь? — спросил он.
— Там вроде. Как в музее, блин, — махнул рукой тот. — А ты куда? Ого, а чего олень пожелтел? Гепатит? Вот это его перекосоебило! Давай не висни долго, Машка предложила в «Крокодила» сыграть.
— Ладно, — бросил Валик на ходу, старательно обходя свежее пятно на ковролине.
В ванной, расстроенно попялившись на себя в большое круглое зеркало с диодной подсветкой, которое четко высвечивало красочную палитру на его свитере, Валик включил воду и попробовал замыть пятно, как учила мама. Свитер намок почти полностью и стал пахнуть очень странно, а под ним у Валика была только тонкая белая маечка, но деваться было некуда.
— Так и знал, где тебя искать.
В зеркале позади него выросла фигура в татухах. Освещение ванной и относительная близость позволили Валику в деталях рассмотреть «рукав» и узоры на плече, уходящие под футболку.
— Не ссы, я просто пиво принес. Вот, — Макар поставил банку в капельках конденсата на край мраморной столешницы возле раковины.
Валику подумалось, что он сейчас точь-в-точь как эта банка — покрылся такими же капельками в замкнутом теплом пространстве наедине с этим ебанатом, который сегодня смотрел на него не как зверь на добычу, а как если бы мама разрешила десятилетнему Валику завести черного лабрадора. Хотя в случае Макара, скорее всего, добермана.
— Спасибо, Макар.
— Ебануться сиськи мнутся, ты мое имя помнишь! Это прогресс? У нас все серьезно, да, Валь?
— Не смешно, — процедил Валик, отвернувшись и отчаянно пытаясь свести пятно со своей одежды.
Да, пятно. Пятно сейчас важнее каких-то выяснений, в чем конкретно у них там прогресс.
— Чё за фигня со свитером?
— Твой друг на него что-то подозрительное пролил. А это мамин любимый.
— Все мамы в мире любят мохер, мохер, — напел Макар какую-то смутно знакомую песню, и Валик саркастически закатил глаза. — Снимай давай своих оленей. Не хочу, чтобы твоя прошаренная мама расстроилась. Ща мы тебе в ручном режиме все сделаем по красоте. Кидай сюда, — он открыл дверцу стиралки, нажал несколько кнопок, и Валику ничего не оставалось, как подчиниться. — Отжимать потом тоже ручками придется.
Когда Валик затолкал свитер в стиралку, Макар запустил деликатный режим и, дружелюбно взяв ладонь Валика, потянул в дверь напротив, где щелкнул выключателем, и Валик увидел, что они оказались в небольшой спальне, обставленной в почти спартанском стиле. Валик-то думал, у Макара в комнате повсюду будут развешаны плакаты с металлюжными группами или сисястыми бабами, но в комнате было минималистично и чисто. Пока он разглядывал детские фотки на комоде, в него прилетело что-то большое и мягкое:
— На, дарю. Ну типа не подарок, а просто бери. А то простынешь еще, как я тебя потом сопливого целовать буду?
— А ты собрался только в рот целовать? — озвучил Валик свою дикую мысль прежде, чем мозг ее отфильтровал.
Макар удивленно хохотнул, закрыл шкаф и уже хотел было шагнуть к нему. Валик, вертевший в руках черный свитшот с флисовой подкладкой, кинул на Макара сомневающийся взгляд, убедился, что тот вроде бы не собирается швырять его на кровать или зажимать по углам, и со вздохом аккуратно просунул голову в горловину и натянул вещь на себя. То, что это была вещь Макара, пахла стиральным порошком и немного самим Макаром, было странно и почему-то перебивало дыхание. А потом этот ебанат, стоявший у шкафа возле двери, вдруг защелкнул замок изнутри, подпер ее спиной и, сложив руки на груди, с хитровыебанным лицом проговорил:
— А где мое спасибо? Не выпущу теперь, пока не поцелуешь.
Салюты
С тех самых пор, как окулист выписал ему очки и уточнил, для особо одаренных, что они для постоянного ношения, Валик снимал их только в трех случаях: когда мылся, ложился спать и когда нужно было успокоиться. Стоило снять очки, как он оказывался Алисой в стране Пиздец — все вокруг теряло формы и очертания, дальние объекты превращались в пятна, а ближние казались дружелюбнее. Сложно не поддаваться эмоциям, если видишь каждое движение мысли на лице собеседника, потому Валик, стащив с носа очки, сложил их и сунул в задний карман джинсов, хотя сделать это было не так просто, ведь купленные прошлым летом джинсы обтягивали его зад не хуже, чем у девчонок. Тогда они выбирались по фигуре, но с прошлого лета Валик немного поправился, что привело в еще больший восторг всех теток, которые прежде допрашивали маму, почему она не кормит ребенка.
— Там сейчас в «Крокодила» будут играть, — сказал Валик, подходя к двери.
— Обожаю кривляться под ржач бухого народа.
— Будут нас искать.
— Подождут.
Макар стоял без движения, всем своим видом показывая, что не отойдет, пока не получит то, чего хочет. Прямо здесь и сейчас, и его абсолютно не волнует, что думает об этом Валик. То есть варианта два — сделать так, как он хочет, или выеживаться, а потом все равно сделать так, как он хочет. Валик подумал о третьем варианте, усмехнулся своим мыслям и подошел еще ближе. Когда взгляд Макара ожидаемо опустился на его губы, Валик облизнул их, но не специально, а скорее, инстинктивно.
— Давай я тебя лучше в новом году поцелую, лады? — спросил он, почти касаясь его своими губами.
— В этом тоже лишним не будет, — произнес Макар и поднял бровь, когда левая Валина рука, нащупав молнию на его ширинке, потянула язычок вниз. Вместе с громким «вжик» его ноздри дрогнули и раздулись — проняло, значит.
Раньше Валик таким до хуя смелым никогда не был, у него и в момент нащупывания полувозбужденного члена под тканью белья сердце бахало в такт басам за стенкой и снова вспотели ладони, но ему было интересно — азарт он испытывал не меньший, как если бы сложный опыт вот-вот должен был получиться.
— Хуясе ты… дерзкий, — проговорил Макар, и стало слышно, что голос просел.
— Просто любопытный.
Продолжая пялиться в его глаза, по которым было видно, в каком ахуе он пребывает, Валик продолжал свои исследования в незнакомой области, и ощущение твердой плоти под пальцами ему нравилось. В состояние полноценной эрекции Макарово достоинство — а в процессе ощупывания выяснилось, что гордиться тут вполне есть чем, — пришло буквально на раз-два, и тогда Валик, дотянувшись до ручки правой рукой и щелкнув ею, дернул дверь на себя, выскальзывая в образовавшийся проем раньше, чем не слишком любезно отодвинутый Макар очнется.
— Ребята, ребята! — орала в зале Машка. — Давайте уже разделимся на команды!
— Где ты ходишь? — выцепил Валика на входе Антон. — Мы тут начинаем, а ты ходишь и ходишь!
Если бы он был чуть менее пьян, то заметил бы, что Валик лишился главного новогоднего атрибута, по его мнению, — свитера с оленями, но Антон был в состоянии между «хорошо» и «очень хорошо», за которым обычно следует «плохо» и «очень плохо», в зависимости от объема принятого внутрь. Впереди была еще целая ночь, а у Валика уже складывалось впечатление, что он проживает маленькую, отличающуюся от прежней жизнь.
Макар вернулся, когда почти поделились на команды, вполне собранный, серьезный даже, присоединился к Лёхе с девчонками, так же, как и Валик, усевшись в середине дивана.
— Команда «Похотливые колбаски» против команды «Стринги в жопе» — начинаем! — провозгласила Машка и хлопнула конфетти.
Валика круглыми блестяшками завалило, как и соседок по дивану. Очки он достал из кармана, только чтобы переложить в передний — он и без прямого взгляда чувствовал, как Макар сверлит его своим. Не хватало еще начать краснеть.
Договорились выходить в коридор, чтобы загадывать слово. Первыми пошли Антон с Лёхой, который, входя обратно, снова споткнулся о пылесос, упал в пуфик башкой и матерился туда до тех пор, пока его не подняли. Антон, встав в середину комнаты, потрогал волосы, потом помахал руками снизу, будто взбивал тесто.
— Перхоть? — спросила одна из сокомандниц Валика. — Перхоть сыпется? Старик?
Антон замотал головой, трогая патлы, активно бултыхая руками у ног, а потом поднимаясь и делая бедрами движение, которое обозначало половой акт.
— Секс? Кто-то занимается сексом? — спросила Машка. — Старый человек занимается сексом? Извращенец? Похотливый старик?
Антон даже замычал от возмущения, снова трогая себя за патлы и потом трогая воздух и промежность. Лёха заржал, расплескивая пиво уже на себя, и Макар, наградив его снисходительным взглядом, сказал, что он девиант.
— Волосы? — прищурился Валик, и Антон радостно закивал. — Кудрявые волосы? Внизу? В… паху?
— Папуас? — встряла Машка. — Нет?.. Так, волосы, кудрявые, в паху, как на члене… Чего киваешь? На члене… Член, что ли?
— Точно! — хлопнул ладонь в ладонь Антон и выдохнул, а один из друзей Макара, тот, что наблюдал за ними с ухмылкой, прогундосил:
— Бля, Лёх, ну ты в своем репертуаре! Охуеть как сложно было догадаться!
Одна из девчонок в микрошортах, непозволительно долго пробывшая с Макаром в коридоре и вышедшая оттуда тигрицей, видимо, сильно озадачила своего оппонента, потому что появившийся следом хмурый Макар улегся на пол и принялся изображать не то тюленя, не то червяка, не то пьяную русалку.
— Рыба? — наконец выкрикнул Валик, давясь от смеха, и Макар посмотрел на него с мрачной благодарностью, закатив глаза, потом поднялся и пальцами показал «два».
Вторую часть своей идиотской пантомимы, над которой ржали все, он завершил с чьим-то пальто на одном плече, кривляясь и открывая рот в немом крике.
— Аквамэн? Ариэль? Какая-то рыба в пальто? — выкрикивал народ, пока Валика снова не осенило.
— Селедка под шубой же!
Макар просиял и, садясь обратно, пихнул его кулаком в плечо, отчего Валик почувствовал странную радость.
Следующим загадали водолаза и трактор, а когда очередь дошла до Вали, загадывал ему Макар, хотя вроде бы должна была одна из девчонок. Когда они оба оказались в коридоре, рядом с дверью, Макар, не касаясь Валика, густым прокуренным голосом, будто смолил одну за одной предыдущие пятнадцать минут, а не сидел со всеми, произнес на ухо:
— Покажи мне принца.
Валик, разумеется, сначала подумал не то, и Макар этого и добивался, хмыкнув:
— Не Альберта. Этого ты мне потом покажешь, я в прошлый раз плохо рассмотрел. Обычного.
Валик фыркнул, собираясь выбираться из эпицентра близости, но Макар не сдвинулся ни на сантиметр. Поднял руку, провел пальцем по его носу и верхней губе.
— Блестки. Как будто фея села тебе на лицо.
— Какие интересные фантазии.
— Я еще не начинал.
Несмотря на простоту образа, Валину пантомиму отгадывали долго, а потом время пошло еще быстрее и незаметнее, потому что до полуночи оставалось меньше часа.
— Ребят, ребят, включите телик, плиз, — засуетилась Рая, а вместе с ней все девчонки, почти синхронно доставшие зеркальца и помады, зажгли верхний свет и стали спешно приводить себя в порядок.
Пока президент рассказывал россиянам о том, что год был пиздецки трудным, Макар с ним мысленно соглашался, усмехаясь, что грядущий уж точно легче не будет — не с такими желаниями, которые он собрался загадывать через пять минут под бой курантов. Загадать принца было отличной идеей — Валя, пунцовый, как дитя заката, страдал перед пьяными зрителями, а Макар смаковал каждую минуту, когда можно было на него вот так запросто и вполне оправданно попялиться.
— Макар, где бокалы под шампанское? Маш, помой стаканы, тут на всех не хватит! — Кристинка деловито вертелась в кухонной зоне, пока ребята собирались у экрана.
— Макар, дай зажигалку, плиз! — просила одногруппница.
— Макар, ты сам шампанское будешь? — уточняла вторая.
Когда от их чириканья Макара начало передергивать, подошедший к нему покачивающийся Игорян протянул хрустальный фужер из мамкиной коллекции и подмигнул, кивая на Валю, скромно сидевшего на диване с таким же, — мол, совет да любовь, голубки.
— Мы живем в противоречивое время, — вещал из телевизора главный голос страны.
Еще какое, бля, противоречивое, думал Макар, разглядывая скучковавшиеся парочки. Сначала глянул на лучшего другана в окружении двух девиц из их группы — после того как Макар отшил одну в процессе игры в «Крокодил», она переключилась на Лёху. А вторая… Со второй он немного помутил еще пару лет назад, но не серьезно, потом они разбежались, и вспоминать об этом сейчас не хотелось совершенно. Тихий, сидя на пуфике, самозабвенно сосался со своей заей. Яна с биофака задумчиво пялилась теперь уже на Игоря, пришедшие друзья Вали пьяно обжимались по парам, и только сам Валя в этом реалити-шоу в стиле «мы строим любовь» смотрелсянемного чужеродно. Вид своей одежды на нем будоражил Макара. В отданном свитшоте этот чертов умник выглядел таким совсем своим. Казалось, они типа уже все, сошлись, притерлись, казалось, что Валечка уже его. Макару вдруг тоже захотелось сладких обнимашек с Валей под бой курантов и дебильных ванильных поцелуйчиков после. От одной только мысли об этом ладони реально вспотели и во рту наступил дичайший сушняк. «Это ты у него лучше спроси», — всплыл в голове голос Антона.
Очнулся Макар только на заключительных словах про атмосферу добра и заботы, когда лицо президента сменилось видом Спасской башни и народ затих, прислушиваясь к началу новогоднего отсчета. Вскарабкавшись на диван со стороны спинки, Макар соскользнул задницей на соседнее свободное место рядом с Валей, придвинулся к нему, ткнувшись плечом, и молча сидел, касаясь коленом, в то время как шебутные бабы жгли свои гребаные бумажки, сыпали горелые огрызки в бокалы и пытались успеть выпить это, пока часы двенадцать бьют. Пьяные Лёха с Игорем, обнявшись, громко отсчитывали удары в обратном порядке, а на последних пяти к ним присоединились и девчонки. Под всеобщий ор Макар наклонился к Вале, чокнулся с ним своим фужером и вполголоса проговорил:
— С Новым годом, умник.
— Ага, и тебя. Ебанат.
— Еще раз, как ты меня там называешь? — поднял брови Макар в охуевании, стараясь не ржать.
— Ебанат, — повторил Валя медленнее и вдруг улыбнулся: — Ну ладно, Макар.
Макар залип на его губах и не успел ничего ответить, потому что в этот момент их поглотило и унесло людьми в общую вакханалию под торжественные звуки гимна: все чокались, обнимались, целовались и поздравлялись (спасибо, что хотя бы не ебались), и спустя минут пять этого цирка они с Валей вдруг снова впечатались друг в друга.
— Желание загадал? — спросил Макар, пожимая Валину руку и ловя флешбэки, как эта рука пару часов назад пробралась к нему за ширинку.
— Так точно.
— И какое же?
— Чтобы ты отстал.
— Вот бля… беда, Валь, оно не сбудется, — разочарованно проговорил Макар, и Валя озадаченно переспросил:
— Что? Почему это?
— Потому что ты его вслух сказал, умник! — усмехнулся Макар и на мгновение под всеобщие радостные визги и сэлфи сграбастал Валю в объятия. — С Новым годом, бля!
Когда закончились фотосессии у елки, Игорь позвал всех запускать фейерверки. Разгоряченный народ, обрадовавшись возможности подышать свежим воздухом и побеситься во дворе, высыпал на улицу. В квартире остались только Тихий с Кристинкой, а две «сетчатые», покривившись, но поддавшись уговорам Лёхи, все же натянули свои теплые штаны поверх шортиков ради пяти минут этого детского сада.
Макар деловито сходил в родительскую спальню и притащил умнику его куртку, за что получил скромное спасибо и Валины красные уши — явно от воспоминаний.
— Услышу от кого-то еще одну шутку про прошлогодний снег, и я его в этот снег закопаю! — лыбясь, угрожал Лёха, наминая в ладонях огромный белый шар.
— А шутки про прошлогодний мозг не хочешь? — крикнул ему в ответ Макар, слепив ком не меньше Лёхиного.
— Чё, Мак, решил шарами помериться? — усмехнулся тот и сдвинул свою гондонку на макушку.
Естессно, Лёха перед бабами рисовался, и Макар решил ему подыграть. Чё он, не товарищ, что ли. Тем более Игорь с чингисханским потомком и его другом-дылдой возились чуть поодаль, устанавливая фейерверки в специально заготовленные сугробы — Игорь хотел, чтобы запускалось почти без остановок — подбежал, поджег, убежал.
— Ну допустим, у тебя больше! — крикнул Макар, замахиваясь. — Зато у меня толще и попадает точно в цель! — и запустил снежок прямо Лёхе в голову.
— Неправильные цели ты выбираешь, брат!
Ответочкой от Лёхи больно прилетело снегом в плечо. Девчонки стояли немного поодаль, звонко хихикали и о чем-то явно шептались.
— Какие хочубля, такие и берубля! Давай, мастер-класс от Лёхи, ну-ка, я весь внимание.
— Да чё ну-ка, вон, смари, какие целки, бля, то есть цели! У меня ракета сама наводится, — пьяно усмехнулся Лёха, подскочил к одной из девчонок и утянул ее под визги в сугроб, наваливаясь сверху.
Вторая подружка побежала спасать первую, Макар хотел было отдернуть ее, схватив за край куртки, но не удержался и, поскользнувшись, повалился сверху. Завидев сбоку от себя Макара, Лёха хапнул снега и почти затолкал ему за шиворот. Когда одна из «целей» попыталась сбежать, Макар очень вовремя уронил ее на них с Лёхой, подставив даме джентельменскую подножку, потом перекатился, начал подниматься, опираясь на колени, и тут прямо в тактическом месте между булок его внезапно прошиб больнючий удар.
— Какого ху… — обернулся он, решив, что это поджопник от Игоряна, но за спиной никого не увидел.
Только хихикающие девчонки у лавочки и красный и злой как черт Валя. Валечка. Отряхивал руки от снега.
— Валечка! — рявкнул Макар и, спотыкаясь и разгоняясь с низкого старта, полетел на него.
Бежали они недолго — видно, у алкогольного топлива октановое число быстро проседало. Едва обогнув детскую площадку, Макар скакнул на Валю и завалил его в сугроб за припаркованной машиной, перекатился на спину и зажал в захвате, не давая подняться. Валя протестующе кряхтел и барахтал ногами, как опрокинувшийся вверх пузом жук.
— Пусти.
— Не пустю.
— Ебанат с турфака, иди бегай за своими бабами!
— Не-а. Мне за тобой больше нравится.
— А если я не хочу?
— Все ты хочешь. Знаешь, как больно по жопе таким снежком получить? Все, остынь, сейчас будут фейерверки.
Умник перестал брыкаться, видимо поняв, что сопротивление бесполезно, откинул голову затылком на плечо Макару и затих.
— Кайф, скажи? Я на снегу не валялся с шестого класса. Ну и еще в прошлом году наебнулся на катке, копчик отбил. И ты мне такую подлянку устроил, прям туда зарядил! Валя, Валя. Я вот тебе чё, ни капли не нравлюсь? — Макар плотнее сжал руки.
— Я дышать не могу.
— Я тоже, прикинь! Вот смотрю на тебя, и давит везде!
— Ты меня сейчас задушишь, дебил! Макар!
Дернувшись от своего имени, озвученного Валиным ртом, Макар разжал захват, но умник с него вскакивать не торопился, просто сдвинулся на снег, устроившись сбоку как раз в тот момент, когда просвистел первый хлопок и по черному рассыпало разноцветные мигалки. Эти искры, оказывается, очень красиво отражались в голубых глазах.
— Вот вроде бы ничего особенного. Просто уголь, нитрат калия, сера, порох, инертное связующее, например, декстрин, бертолетова соль, всякие мелкие металлические стружки типа меди, магния и стронция… — задумчиво проговорил вдруг Валя.
— Чё?
— Фейерверки, говорю, мне нравятся. Такие простые, а все равно красиво.
— А мне ты нравишься.
Макар приподнялся на локте и быстро чмокнул Валю в губы, улучив момент, пока тот не шелохнулся.
— Ты подумай над этим, Валентин Батькович. Я просто так такое не говорю.
— Угу, — послышалось из-под ворота куртки, куда Валя спрятался с головой, и досматривать салюты пришлось молча.
— Ладно, валим обратно, а то обе почки сейчас тут с тобой отморозим. Ну только если у тебя их случайно не три, — хмыкнул Макар, отряхиваясь от снега и протягивая Вале руку.
После шампанского, после того, как все обзвонились родне и сам Валик выслушал бабулин монолог, что раньше было лучше и оливье вкуснее, ответив со всей вежливостью на пожелание скорей взяться за ум и рожать внуков, началось очередное безумство в виде совместных фото и танцев под дикие треки, которые ставил Лёха. А потом выяснилось, что у подъезда забыли Калмыка, который отошел поссать за угол, потому что до квартиры бы не дотерпел. Калмык, оставивший телефон на диване, звонил в домофон, только его никто не слышал, и ему пришлось трезвонить в квартиры наугад с просьбой пустить его.
— Ты когда выйти успел? — удивился Макар, открывая дверь, когда в нее начали колотить с другой стороны.
— Я и не заходил, — буркнул тот, входя. — Просто отошел на секунду, а тут хоба — никого.
— Хорошо, что у тебя коня нет! — вручая ему стакан с бухлом, сообщил Антон громко. — А то ты б и его проебал!
Успевшие проголодаться загребали салаты в выданную индивидуально посуду, и заботливая Рая, отрезав Калмыку собственноручно испеченного по случаю Нового года печеночного торта, поставила перед ним тарелку. Валик, пробыв за столом с проголодавшимися недолго, вернулся на диван, где Машка отыскала в караоке «Шальную императрицу» и выдавала перед экраном такие телодвижения с подключенным микрофоном, что парни заняли пункт наблюдения прямо за ее спиной.
— Моя баба, — указывая на ее виляющий зад в зеленой юбке, пояснил Антон и отхлебнул из своего стакана.
— Мы поняли, — отозвался Макар, сидевший между ним и Валей. — Никто не претендует, у нас свои… бабы.
Валя полыхал ушами, потому что рука Макара вот уже несколько минут поглаживала его поясницу под майкой, отчего становилось все жарче и жарче. Когда Макара кто-то позвал на кухню, он вздохнул с облегчением.
— Ты чё красный такой, как пирожок из печки? — заметил Антон.
— Ты свой еблет видел? — спросил в ответ Валик.
— А чё я-то? Жарко просто…
Спустя несколько часов прыганья по квартире, ржача и альбома Шнурова в караоке, начались первые зевки и проклюнулись первые засыпающие, прикорнувшие кто в кресле, кто на стуле прямо за стойкой на кухне, кто на диване. Пылесос, не справляющийся со срачем не виданных прежде размеров, уехал в свое гнездо в прихожей — на подзарядку. К шести утра кое-кто разошелся по домам, Калмык с Раей уснули в обнимку у пуфика прямо на полу — благо с подогревом, Лёха дрых, уткнувшись лицом в колени своего гнусавого товарища, а Антон обжимался с Машей на балконе, и Валик не сомневался, что это надолго.
— Только не говори, что ты домой сваливаешь, — тоже зевая, произнес вдруг рядом Макар, и Валик едва не выронил собранные с журнального столика у елки бутылки.
— Я еще хотел прибраться помочь, — сказал он. — А потом домой.
— Положи, — сказал Макар. — Потом соберем.
Дождался, пока Валик поставит свою стеклотару обратно на столешницу, и почти потащил его за собой, впихивая затем в свою комнату. Включив свет и увидев на кровати мирно спящими двух своих одногруппниц, Макар выдал разочарованное «бля» и юркнул вместе с Валиком в соседнюю спальню. Нашарил кнопку гирлянды на полу, и в шторах замелькали огоньки.
— Все. Заебал ты меня, — сказал Макар, толкая его на кровать.
Валик наткнулся рукой на капюшон собственной куртки, отпихнул ее, чтоб не мешала, и… И все. Новый год начался по-новому, с Макаром, навалившимся сверху, с его языком во рту у Валика и приспущенными затем джинсами. Паника возникла, но на миг, потому что Макар, оторвавшись от его губ, схватился за горловину свитшота и вместе с майкой натянул его Валику на голову.
— Ты… Ты, блядь! — возмутился Валик, охуевая во флисовую подкладку.
Дышать стало невыносимо — то ли из-за подкладки, то ли из-за Макара, который лизнул его живот, а потом прошелся языком по верхушке соска. Валик перестал мычать в свитшот и всхлипнул.
— Ух ты, какие мы сразу послушные становимся, — сказал Макар и вобрал сосок в рот полностью.
Валик поднял руки и обхватил ими его голову, хотя собирался сначала вообще приподнять задницу и натянуть на нее джинсы, только все это стало бессмысленным, когда нестерпимо потянуло внизу живота, налилось тяжестью, и Макар вдруг носом задел то, что из трусов выскочило без участия Валика.
— Валечка ты ебучий, — Макар снова чмокнул его в живот, касаясь пальцами головки с металлом пирсинга.
Возможно, ему показалось, что на секунду ее коснулись не только пальцы, но терпеть сил больше не было, потому Валик высвободился из свитшота с майкой, полностью стащив их через голову, рывком сел и притянул Макара за ворот, умудряясь делать два дела одновременно: целовать его, как сумасшедший, и расстегивать ширинку на его джинсах.
— Ну хоть сейчас ты не убежишь, Валь? — хрипло прошептал Макар ему в губы.
— Теперь уже поздно, процесс необратимый, — тоже прошептал в ответ Валик и вытащил из-под резинки трусов его член.
Макар издал глухой стон, тяжело выдыхая, и, проведя холодным кончиком носа по Валиной щеке, уткнулся ему в волосы, пока сам Валик пальцами аккуратно исследовал его стояк.
Дрочить другой, не свой член было непривычно, будто левой рукой, но все равно кайфово — Макар присосался к ложбинке за ухом и хрипло постанывал, не забывая и о своих руках. Он сжимал Валика в кулаке, поглаживая головку с пирсингом большим пальцем, и каждый раз, когда нащупывал ямку уретры, издавал такое нетерпеливое мычание, что в конце концов Валик не выдержал, и они вместе с Макаром завалились набок, не переставая жадно лапать друг друга. В какой-то момент, когда Валика уже конкретно вело и он, наглаживая член Макара, ускорил темп, тот резко отвел бедра назад, высвобождаясь из его ладони.
— Блядь, Валь, я сейчас… Черт…
Но Валик протестующе замычал и закинул ногу ему на бедро, заставляя снова придвинуться ближе. Ему было жарко и не хватало дыхания, но тело в этот момент решило все за хозяина — в диком желании ощутить на себе вес Макара потребовало, чтобы этот ебанат вообще залез сверху и вжал его в кровать. Испугаться этого желания Валик не успел, потому что накопившееся тянущее чувство в паху в буквальном смысле выплеснулось, принося странную легкость от разрядки.
Оргазм не стал взрывом сверхновой и райским экстазом тоже, как любили сочинять ушлые авторши маминых романчиков, — Валик замер на долгие несколько секунд, переживая нечто охренительное, с чем могла сравниться только холодная кола после адского солнцепека, и это охренительное не шло ни в какое сравнение с тем, как он доводил себя до разрядки сам. Зажмурившись, кончая в кулак Макара, он четко ощутил, как в собственную ладонь потекло теплое и липкое, а сам Макар, так же загнанно дыша, поймал ртом его губы и не разрывал поцелуя до последнего спазма.
Когда они немного отдышались, лежа словно в оцепенении, Макар приподнялся, вытер свою руку о пожалованный Валику свитшот, а Валик с недоумением покосился на свою, не решаясь сделать то же самое.
— Про оленей-то забыли, — улыбнулся Макар. — И похуй. Давай поспим, а утром разберемся.
— С тобой? — Валик сел на кровати, поискал глазами салфетки или хоть что-то, что помешало бы ему свинячить, но не нашел и тоже вытер ладонь о свитшот. Смяв его в комок, он вытащил оттуда майку, которую снова надел на свое все еще горевшее жаром тело, подтянул джинсы и вздохнул.
— Со мной. Давай не умничай, заебал, ну!
Макар поднял руку, щелкнул его по носу, затем плюхнулся на спину и вытащил из-под покрывала две подушки, и Валик, чувствуя, как накатывает усталость, упал на живот лицом в одну из подушек рядом с ним. Повернул голову и тоже улыбнулся.
— Ты чё лыбишься, умник?
— Ничё.
— Ну и все. Спи.
В комнате с задернутыми шторами спалось сладко, но не исключено, что потому, что перед этим так же сладко подрочилось. Валик распахнул глаза на адреналине — в коридоре кто-то споткнулся и долбанулся о дверь, но Макара это не разбудило, он так и продолжал лежать без движения рядом, закинув на него руку. Валик поморгал, пытаясь определить, спит еще или уже нет, и прислушиваясь к ощущениям. Голова была тяжелая, не своя, в районе почек неприятно тянуло и во рту будто филиал Сахары открылся, однако в целом все было не так уж плохо. В коридоре точно банда енотов топталась, выискивая что-то и портя предметы мебели ежесекундным открыванием ящиков и створок. Валик ждал, когда раздражающая возня прекратится, рассматривая ровный нос Макара и брови. На закрытые веки не смотрел, опасаясь, что еще минута, и ничто не удержит его от пошлых восторгов ресничками. А от ресничек до романтической ебли у камина, как сказал Антон, три шага.
— Машка мне недавно пересказала фанфик один, — протянул Антон вчера, когда они вышли подышать. — Это такие истории разной степени дичи, если ты не знал. Фанаты пишут про то, как Гарри Поттер со Снейпом или там, допустим, Чубакка с Ханом Соло…
— Что? — поинтересовался Валик.
— Что, что! Наивная ты калмыцкая девушка! Ебуцца, вот что. Гомосексом занимаются. Так вот там, в этом фанфике, тоже такой вот неприступный синий чулок, как ты, типа натурал, все свою жопу берег-берег, а потом загляделся на мужицкие реснички, и все.
— Что — все? — спросил Валик почему-то шепотом.
— Все! Натянули его, короче. При свечах, у камина, после клубники и белого вина. Понял? Не смотри на реснички, береги жопу, Вэл!
— Да иди ты, Тоша…
Вчера Валик не предполагал, какая чудовищная правда кроется в словах пьяного друга, поскольку сейчас он именно тем и занимался, что пялился на спящего Макара и удивлялся, откуда у него такие черные ресницы. Наверняка пиздец какой брюнет, а так и не скажешь по нему.
Подняв руку, Валик осторожно потрогал спутанные пепельные пряди — мягкие, чего он тоже не замечал, не успевал заметить, ведь обычно в этот момент — касания — уже сосался с ним. Как вчера.
— Ты меня балуешь, Валь, — не открывая глаз, произнес Макар, и Валик отдернул руку. — Можешь мне даже сюсюкать, тебе можно.
— Ага, щас.
— Щас точно можно.
Макар сгреб его в охапку, прижал к себе так плотно, что Валику пришлось просунуть ногу между его ног. Так было теплее и уютнее, вставать не хотелось, выходить не хотелось, только лежать хоть вечность с задернутыми шторами и с ладонями Макара на спине под задравшейся майкой.
— Бля, все равно вставать придется, — выдохнул Макар ему в шею. — Сушняк — пиздец. Подыхаю. Давай я первый пойду, потом ты.
Перед тем, как подняться, Макар нашел губами свое, похоже, уже любимое местечко за ухом у Валика и сказал:
— Майку только переодень. Задом наперед она, умник.
Потом чмокнул в шею ниже, у плеча, а Валик запустил пальцы в его патлы и потянул голову вверх, к губам.
— Ма-ак! Сукаблядь! — заорал под дверью Лёха. — Твой ебучий пылесос, говна кусок, мой паспорт засосал!
Макар вздохнул и прижался к Валиной шее лбом.
— Он не мог его засосать, он умнее тебя, Лёх. Ищи, где проебал! — крикнул в ответ.
Вышел он, как и сказал, первым, а Валик следом, дождавшись, пока шум из коридора переберется на кухню. Стоящего за дверью Калмыка Валик сразу не увидел.
— Ты что это, с Макаром спал? — От удивления его глаза сделались непривычно большие, и Валик замялся:
— Нет, ну…
— Сочувствую! То еще счастье. Блин, пришел бы к нам, мы там у пуфика нехило задрыхли, спина только болит теперь. Го оливье прошлогоднее жрать, там казан целый, и нарезки!
Ты попал
На кухне девчонки, наспех стерев с щек осыпавшуюся тушь, мыли посуду, пока мужская половина собравшихся опохмелялась и вяло таскала с тарелок заветрившийся сервелат и сыр. Валику опохмеляться было не нужно, выпил он меньше любого из них, поэтому он заварил себе чай, поставил его остывать и взялся помогать девчонкам убирать вымытые фужеры и вазочки.
— Блядь, — очень выразительно сказал Лёха, прикладывая к виску холодную банку пива, и Калмык, повторяя его движение, произнес:
— Угу.
— Зато вы вчера самые веселые были, — хихикнула Яна, передавая Валику вазочки.
Макар прошел за спиной, коснувшись его плечом, молча кинул ему очередную свою толстовку — на этот раз серую — сел за стол, щелкая язычком банки с пивом, отпил и произнес:
— Зачетно потусили, не нудите. Щас будем мусор собирать.
После его слов все ожидаемо заторопились по домам. Лёха нашел свой паспорт под елкой и свалил первым, после него по такси распределились девчонки, а последним уходили Калмык с Антоном.
— А ты не с нами? — спросил Калмык, обуваясь и замечая, что Валик стоит рядом и точно никуда не спешит.
— Я прибраться обещал.
Калмык прищурился — или, возможно, его глаза просто заплыли от вчерашней попойки — и продолжил натягивать ботинки. Попрощавшись с хозяином квартиры, наблюдающим за ними из дверного проема ванной, он вышел на лестничную площадку, а Антон, наклонившись к Валику и завязывая шарф, шепотом поинтересовался:
— Ну что?
— Что? — спросил Валик со вздохом.
— Ну вы там вчера… — Антон покосился на Макара.
— Иди ты на хуй, Антон. Вали, позвоню вечером.
— Только не смотри на реснички! — бросил тот, выходя. — Пока, Мак, клево посидели!
А некоторые и полежали, добавил Валик про себя, поворачиваясь к Макару. Тот молчал и ухмылялся, и если бы на Валике имелось платье, то оно бы снялось от этого взгляда точно. Или бы прожглось.
— Ведро, — произнес Валик. — Мне нужно ведро, средство для чистки ковров и щетка.
— Прям вот так, сразу? — отозвался Макар. — Точно Золушка. Щас будет. Твой свитер я на сушилку повесил, олени не пострадали. Слышь чо, Валечка.
— Ну?
— А как ты, такой весь домашняя зая, кольцо на хер прицепил?
Валик, догадывавшийся, что рано или поздно этот вопрос прозвучит, помедлил, собирая разбросанные в коридоре пакеты, и ответил:
— На спор.
— Я так и думал. Но ты не парься, мне нравится, — Макар, отдавая ему ведро и щетку, подмигнул, и Валик ощутил, как краска заливает лицо и сползает на шею. — Ну чего ты сразу краснеешь, Валечка, я ж серьезно.
Валик, сунув ему в ответ охапку шелестящих бумажек, нашел пятно, которое заметил на светлом ковролине еще вчера, и начал тереть его щеткой с особым рвением. Макар в это время гремел в зале банками, складывая их в мусорный пакет, выпнул туда же пылесос, чтоб собирал мелкие крошки.
— Милая моя, — услышал Валик, вытирая лоб мокрой рукой, — Валечка ебу-учий…
Валик фыркнул:
— Ебанат.
— Я все слышу!
— Я тоже. Мог бы и поновее что-то петь.
— Фантазер — ты меня называла? Или… О, сейчас Светулю накрутим.
— Какую Светулю?
— Лободу же.
Макар перестал греметь, и Валик, выплеснув воду в унитаз, поставил ведро рядом со стиралкой, вышел в коридор и придирчиво осмотрел мокрое, но чистое, как бы это ни звучало, пятно на ковролине. В этот момент из колонок полилась знакомая мелодия, он цокнул и повернулся к оказавшемуся рядом Макару.
— Прям про тебя, Валь, — проговорил тот, хватая его за задницу и прижимаясь пахом. — Бля, как я утром тебя за булки не догадался потискать! Но это можно исправить, да?
— Песня про глаза, вообще-то, — заметил Валик, с разбега ныряя в уже знакомое состояние, которое пережил этим утром.
— Глаза у тебя тоже красивые. Как у кошака ангорского. У меня в детстве был, все ебало мне расцарапал как-то.
— А тебе нравится?
— Когда царапают? Очень. Только если спину.
Валик и не заметил, что тоже лапает его задницу, и с удивлением признал, что это заводит. Пиздец как заводит, потому что он не нашел иного выхода, как закрыть глаза и позволить себя целовать: медленно, с блуждающими под майкой руками и застывшими в горле стонами. Стояли так, может, минут пять, а может, и пятнадцать, и простояли б еще больше, если бы в кармане Макара не завибрировал мобильник.
— Тётька моя, — пояснил он, взглянув на экран, и Валик, оставив его разговаривать с родственницей, ушел в зал.
Макар появился почти следом.
— Поздравила, сообщила, что заедет через полчаса, я ж ее любимый племянник, не может не заглянуть, — сказал, доставая из-за дивана чьи-то носки. — Но, конечно, это мамка накапала — боится, что я тут хату сжег или мы тут обкурились до смерти. Надо, короче, быстрее этот срач убирать. Блядь, всю романтику мне…
— Макар, — произнес Валик, не в силах заткнуться. — У тебя есть камин?
Макар бросил носки в мусорный пакет и хмыкнул:
— Зачем тебе камин? Если надо, будет.
— Нет-нет, я просто спросил! — ответил Валик поспешно. — Как раз его и не надо.
Зал убрали быстро: пока Макар выносил мусор, Валик протер все поверхности до блеска, открыл окна для проветривания и поправил панорамные картины на стене. Потом они вместе привели в порядок балкон и кухню, и когда родственница должна была быть на подлете, Валик уже натягивал высохший свитер с оленями.
— Придешь ко мне завтра? — спросил Макар, наблюдая, как он сует руки в рукава куртки.
— Не могу, я бабушке обещал приехать. Дней на пять, — сказал Валик, и Макар заметно посмурнел.
— Но писать-то можно тебе?
— Там связь не всегда ловит. — Валик поправил съехавшие очки и добавил: — Но можно. Я пошел.
— Пиздуй, — Макар щелкнул замком. — Я напишу. Эй, умник, стой, куда, бля! — прижался к и так саднящим уже губам и только после этого открыл дверь. — Теперь точно пиздуй.
Выходя из подъезда, Валик тронул языком губу, ее тут же лизнуло морозом, и он поморщился — завтра вскочит герпес. Телефон пиликнул сообщением, и Валик уставился на номер и марку машины.
«Карета подана».
Сняв перчатку, он быстро напечатал в ответ:
«Это что? Такси? Больше так не делай».
«Первое число, Валечка. И больше не буду. Только если ты ночевать не останешься в следующий раз».
Хотелось спросить — в какой, блин, следующий? Но все вокруг стало таким непредсказуемым, что Валик только отмахнулся от неуместных сейчас размышлений и направился к мигающей фарами машине.
Когда такси выехало со двора, Макар зашел обратно в зал и захлопнул балконную дверь. Хоть балкон и был застеклен, почти как и дома у Вали, все равно он задубел — пробыл там слишком долго, пока умника провожал. Плюс выкурил две сижки, и теперь его потряхивало. Прежде чем башку просверлило трелью дверного звонка, он успел кинуть в стиралку свитшот с пятнами от спермы и ебануть большую чашку крепкого кофе. Пьяный угар закончился еще под утро, а у Макара до сих пор мысли тараканами разбегались в ахуе от того, что они с Валечкой учудили. Не, ну Игорян ему по дороге в гипер накануне тусы признался, что в период своего пубертата они с одноклассником втихушку на порнуху родительскую подрачивали. А один раз они типа устроили, как там его, голландский штурвал. Макар тогда еще дико проржался над названием. Только у них-то с Валей не просто штурвал был, а чистый и светлый, как слеза принцессы, взаимный петтинг. У Макара подобных ощущений со школы не было. Да что там, вообще не было — это ж мужской половой хуй! Горячий, упругий, с колечком в уретре, блядь! Помимо очевидного, в груди тянуло от воспоминаний о поцелуях, и хотелось еще, хотелось прижать крепкое Валино тело к себе, такое не похожее на девичье, угловатое, с жесткими плечами и маленькими сосками, которые Макар с удовольствием облизал этой ночью. А днем, стоило только глянуть на раскрасневшиеся от уборки щеки и уши, в висках начинало стучать, как после норматива по бегу стометровки на время. И особенно Макар охреневал, когда Валя вдруг резко становился жадным и дерзким. Про Валину задницу он пока старался не думать, а то, что другой пацан так же резво лапал за жопу его самого, Макара как-то не смущало, потому что кайфа от обжиманий вдвоем в пустой квартире он получил столько, что сразу для себя все понял-принял. Вот таким подарочком под елкой осознание нагрянуло первого января вместе с похмельем. Так что пох, решил Макар. Он хотел Валю, и точка. Как там в мамкином старом фильме новогоднем говорилось — вижу цель, верю в себя, не замечаю препятствий. Только, проснувшись от того, что почувствовал ласковые касания на макушке, он понял, что цель у него — не просто потрахаться, как, наверное, до сих пор виделось Лёхе, и это пугало больше всего.
И все же, пытаясь успокоиться, Макар заварил кофе и допивал его, как раз когда в дверь позвонили.
— Здарова, шкет мой любименький! — врезалось громко в его правое ухо вместе с радостным смехом и поцелуями в обе щеки.
— Жанка, не ори, башка же болит! Привет.
Тетей он ее не называл — разница в десять с небольшим лет не располагала к таким вольностям. Когда бесила, называл тётькой по приколу. Жанка сняла чебураший рыжий полушубок, сшитый будто из старой советской игрушки, и тряхнула черными кудрями вчерашней укладки — если бы делала ей мамка, по совместительству старшая сестра, прическа еще бы день прожила как пить дать.
— Ну как ты тут, пиздюк мой? Не умер с голоду? Квартира, смотрю, целая.
— Ты охерела? И тебя с Новым годом.
Сели за барную стойку. Макар без вопросов поставил перед Жанкой банку пива и достал остатки печеночного торта из холодильника.
— Кто готовил? — сразу с наскока начала она.
— Да кто-то из девчонок притащил, я не помню.
— Ой, так вас тут много было? Я думала, вдвоем с кем-то отмечали.
Глаз у нее был наметан, как у хищной птицы. По ходу, сразу приметила и вымытую посуду, и чистый пол, и отсутствие какой-либо блевотины, и даже ровно расставленную мебель.
— И как зовут счастливицу-красавицу?
— Валя.
— Хорошее имя, доброе, — улыбнулась Жанка и выдула полбанки одним залпом. — А мою — Лёля.
— Пиздец тебе.
Жанка на его комментарий не обратила внимания, как будто ее личная жизнь никого тут не касалась. Да только вся родня любила посмаковать любые подробности: ко-ко-ко, как так, тридцать четыре, часики тикают, стакан воды кто будет подносить, и так далее, и тому подобное. У Макара уже самого глаза непроизвольно закатывались, стоило кому-то из родственников начать телегу: «А что там у Жанночки-то, после развода так и никого?» Трещала о красотах Праги Жанка не затыкаясь, спасибо, что хоть не на ультразвуке, но все равно громко, на эмоциях. Рассказывала о своем волшебном отпуске с этой самой Лёлей, как они мотались туда на католическое Рождество, а Новый год пришлось встречать в воздухе — из-за снегопадлы их рейс задержали. Листала фотки ночного праздничного города, селфаки со своей вполне даже симпотной бабцой, и Макару тоже хотелось поделиться впечатлениями, но он молча ковырялся в тарелке.
— Ты чего, шкет? Расстроился, что Деда Мороза нет?
А когда Макар поднял на нее взгляд, из ее голоса все смехуечки мигом улетучились.
— Ек-макарек! Ну-ка колись, чего там у тебя?
— По ходу, это серьезно, Жан.
— Ну-ка, пошли покурим тогда.
На балконе, стоя как цапля на одной ноге из-за холодного пола, она покосилась на Макара и спросила:
— Что, бабочки в животе? По глазам вижу.
— Ну допустим.
— Маме говорил про Валю? Вот Маринка-то обрадуется! А то все шляешься не пойми где, как мелочь.
Макар хотел было возразить, мол, а ты-то прям совсем взрослая тётька-мотька, но промолчал. Курил какую-то там по счету сигарету, выдувая дым в окно, потом вмял окурок в металлическую пепельницу и вперился серьезным взглядом в Жанку:
— Не обрадуется. Потому что Валечка не совсем девочка. Точнее, совсем не девочка.
Чтобы снять вообще все вопросы, Макар разблокировал смартфон и показал Жанке фотку из ватсапа, с которой голубыми глазищами Бэмби на них взирало серьезное Валечкино лицо.
— У-у, — протянула тетка, даже не вернув ему его же фразочку, брошенную пятнадцатью минутами ранее. — Ну что сказать… Велкам ту зе клаб, Макар Сергеич.
— И что?
— И все.
— Вот прям… все? — Антон засопел в трубку.
Валик застегнул молнию на сумке и ответил нехотя:
— Подрочили. Друг другу.
— Да ну на хуй! — Стало слышно, как Антон садится на скрипящий диван у себя на лоджии. — Ахуеть, Вэл, это не просто пообжиматься, знаешь, это уже серьезно. Поздравляю, чо, ты попал.
— Попал, — вздохнул Валик.
Антон еще понудел и поужасался происходящему, но быстро свыкся с мыслью, что его друг обзавелся столь нетривиальными предпочтениями. Выспросил, как оно вообще, понравилось ли ему, а потом Валик сказал, что ему пора, и отключился.
Во второй день января проснулся Валик рано, хотя первый автобус в ебеня был после полудня, до вокзала добрался вовремя, купил билет и занял место в последнем ряду у окна. Макар еще не писал, но Валик подозревал, что тот, ведя богемный образ жизни, еще спит и признаки жизни начнет подавать к вечеру. Так и случилось: сообщение пришло, стоило автобусу выехать на трассу. Полупустой салон к этому времени прогрелся, Валик расстегнул куртку и устроился с комфортом.
«Доброе утро, умник».
Валик закатил глаза.
«И тебе. Дня. Через пару часов пропадет связь».
«Звучит как "наконец ты отъебешься". И не думай))»
«(((»
«Не расстраивайся, Валечка, сейчас я тебе настроение подниму».
Валик ожидал очередного дебильного фото с бананом в сгущенке или пальцем в дырке пончика, но Макар прислал аудиозапись, где Лобода пела про чистые как небо глаза. Флешбэк он от одного названия поймал такой, что пересохло во рту и засбоило сердце, но на лице помимо воли растянулась улыбка.
«Поднялось настроение? У меня тоже. Хорошая баба эта Светуля. Сиськи — зачет».
«Я сейчас тебя кину в чс».
«Но ты все равно лучше любых сисек, Валечка. Тоже везде упругий».
Валик снял куртку и оттянул горловину свитера, вспотев сразу тоже везде. Послав в ответ подходящую картинку с пожеланием счастливого пути, он откинулся в кресле и уставился на мелькающие за окном деревья.
«Доедешь — напиши», — пришло через пару минут.
И Валик, удивляясь сам себе, написал: «Хорошо».
Зашибись! Еще немного, и он превратится в Антона, который звонил своей зае, как говорила бабуля, с утра не сравши. То есть мог продрать глаза и болтать с ней еще час, прежде чем встать с кровати. Валика подобное начинало беспокоить, но и греть душу осознанием того, что кто-то в данный момент сидит и думает, как он там. Не холодно ли ему, спит ли он или бездумно смотрит в окно. Или тоже думает об этом ком-то.
Любовь и голуби, блядь.
Помнится, мама рассказывала, как ее чуть не отбил у папы одноклассник Вася.
— Я в него почти влюбилась, — поведала она мечтательным тоном. — Такой веселый был, модный, джинсы-клеш, кудри изумительные, как у болгарина.
— Ага, пудель плешивый, — фыркнул тогда папа.
— Красавец был…
— Ага, а я вроде как урод.
— Ну дура была, ну! — оскорбилась и за себя, и за отца мать. — Ухаживал еще так красиво, розы дарил, на дискотеке лучше всех танцевал. Чуть реально замуж не выскочила!
— И что тебя остановило? — спросил Валик.
— Постригся он, налысо. Уши торчат, как у Чебурашка, шея длинная, тонкая — кукушонок. Как раз в зиму, еще и шапку дурацкую ему мать из Польши привезла, заграничную, но такую страшную, Валёчек. Бог уберег.
Вспоминая этот разговор, Валик представил Макара стриженным под ноль. Выходило вполне неплохо, брутально, нечто среднее между гопником и дворовым пацаном. Джинсы-клеш, возможно, смогли бы заставить его задуматься, но думать не моглось, и Валик, подсоединив наушники к телефону, прислонился лбом к стеклу.
В ебенях его встретил отец на машине. На заднем сиденье прыгала Варя, которая, стоило ему сесть в салон, повисла на нем, а потом чуть не залезла на голову. С отцом поговорили о том о сем, и по его настрою Валик понял, что те несколько дней, что он находился на одной площади с тещей, дались ему с огромным трудом.
— Бабуля опять грузила тебя своими подосиновиками? — поинтересовался Валик, снимая Варю с плеч.
В зеркале заднего вида отразился вымученный отцовский взор.
— Она летом надумала пасеку завести. Хочет выписать оборудование из «Магазина на диване».
Валик хмыкнул — бабушка в свои семьдесят пять оставалась очень деятельной.
В машине Валик отправил обещанное: «Приехал» — и больше в телефон не смотрел: сначала детище российского автопрома заглохло на подъеме и пришлось толкать, потом, дома, на него насела бабуля под мамины вздохи, с упреками в духе «почему ребенок такой бледный», а после ужина Варя потащила его в хлев знакомиться с Борькой, бабулиным свином. Свин потерся о Валины руки влажным пятаком, похрюкал, развернулся задом и ушел дальше спать.
— У него седечко на попе, — сообщила Варя.
— Прелестно, — ответил Валик, выключая фонарь.
После дороги и вчерашней полубессоной ночи его вырубило рано.
— Валя, — толкнула его, засыпающего, сестра. — Я хочу поигать в шалики.
— Играй, играй, — пробормотал Валик, накрывая голову подушкой.
Родители спорили с бабушкой на кухне по поводу пасеки, что Варе, конечно же, интересно не было, поэтому она, перехватив поперек живота толстого флегматичного кота, ушла вместе с телефоном брата в отведенную им с мамой комнату, залезла с ногами в кресло и включила игру, где нужно было лопать подходящие по цвету шарики. Кот, развалившись на ее коленях, лизал лапу, Варя тыкала в шарики и нахмурилась, когда они исчезли и на экране всплыл один большой шарик с лицом того интересного дядьки, который собирал с братом конструктор. Будучи девочкой умной, Варя уже знала, как принимать видеозвонки, и потому потянула иконку вверх пальцем.
— Пливет!
Стоящий в этот момент на балконе Макар поперхнулся дымом от сигареты.
— Привет, малая, — сказал он, кашлянув. — А где умник?
— Валя спит. Мы ходили смотлеть Болю, у него седечко на попе.
— Борю? — улыбнулся Макар. — Кто это?
— Это свиня. Живет у бабули.
— М-м, ясно. Сердечко, значит. Весело у вас там.
— Еще кот есть, вот, — Варя нажала на значок камеры и переключилась с фронтальной на обычную, демонстрируя ему половину морды с усами и глаз.
— Ты прям соображаешь, малая, — удивился Макар. — А можешь умника показать?
— Да чего там смотлеть, — изрекла Варя глубокомысленно, слезла с кресла и затопала.
На экране мелькнуло светлое пятно от ночника, потом ее ноги, потом показалось Валино лицо, вернее, верхняя его часть — Валя спал, обнимая подушку и уткнувшись в нее носом. Прежде чем Варя затопала обратно, Макар успел подумать, что ебучий Валечка рвет ему душу своей ебучей беззащитностью, когда спит носом в подушку.
— Спасибо, малая, с меня шоколадка, — сказал он, когда мелкая вернулась к себе.
— Я люблю малмелад, — ответила она, улыбаясь.
— Значит, малмелад. Пока, малая.
Отключившись, Макар стряхнул пепел в приоткрытое окно и поднял голову, щурясь на редкие звезды. Валя появился сравнительно недавно, но без него теперь было скучно.
Перед этим ему позвонили родители, которые жили на четыре часа в будущем, поэтому общались за эти дни они довольно мало — сам Новый год у них наступил раньше, и когда в полночь все ребята кинулись поздравлять своих бабуль и дедуль, предки Макара уже дрыхли, и он просто скинул им какую-то слащавую картинку из инета, понадеявшись, что они не станут трезвонить ему с утра пораньше, когда у них самих уже будет обед. Так и случилось. Вместо этого ему прислали Жанку, а второе января Макар вообще провел в одиночестве. Натянул черный постиранный свитшот и таскал его весь день, не зная, куда себя деть, потому не вытерпел и все же вечером набрал умнику, хоть на его сплюшный фейс поглядел.
— Ой, сынок, ты у меня такой умница, мы с папой прям так рады! Жанна сказала, у вас там все прилично было, а не как в прошлый раз. И девочки что-то приготовили, и ребята с уборкой помогли, — щебетала мать, довольная явно благодаря Жанкиным стараниям.
Макар поддакивал, бездумно щелкая каналы на телике, и очнулся только на мамкиных словах про экзамены. Вспомнил, что еще перед зачетами они с Лёхой договаривались готовиться вместе, и заставил себя лечь спать пораньше, беря пример с умника, чтобы к обеду следующего дня завалиться к Лёхе. Но перед тем, как блаженно уткнуться мордой в подушку, Макар включил комп и открыл свое любимое видео про двух пидоров. Ни один из них не был похож на Валечку: просмотрев весь процесс на перемотке, Макар решил, что нравились ему в этом видео не парни, а их эмоции, и, мысленно нарисовав вместо них себя и умника, сразу весь напрягся. Представить Валю вместо вот этого худощавого гибкого пацана с красными ушами, призывно выставившего зад на камеру и пальцами растягивавшего себе очко, глядя через плечо, как его партнер облизывается на вид чуть припухлой растянутой дырки, было дико. Во-первых, потому, что трахались два парня, а это, простите, уже немного пиздец. Во-вторых, потому, что, несмотря на пиздец, это дико возбуждало. Сколько почек нужно продать, чтобы Валечка встал перед ним вот так же? Чтобы смотрел на него таким же влажным взглядом с поволокой и в болезненном удовольствии закусывал губы, когда членс разгона входит по самые яйца. Макар закрыл глаза, засунул руку в трусы и вспомнил свои ощущения, когда они с Валей валялись на кровати в родительской спальне. Трогали друг друга за члены. Уж запрещеннее некуда… От переизбытка эмоций и флешбэков он кончил так быстро, что даже сначала не понял, что кончил, да это и не принесло особого удовлетворения, кроме физической разрядки. Хотелось той самой химии, хотелось сдавить Валечку крепче, вжать в себя или в подушку, заполнить собой и никуда не отпускать.
— Подготовка обещает быть веселой, — хмыкнул Макар, перетаскивая этот многострадальный видос в облако, куда затем зашел с телефона и сохранил себе в галерею.
Подготовка
— Мама, у Вали вавка! — громко сообщила Варя, хватая блин двумя руками и засовывая его в рот с крайне довольным видом.
Валик продолжал писать ответы для Антона — тот сумел протащить на экзамен телефон и теперь трясся где-то на задних рядах, пока друг рылся в учебнике, — и, не поднимая головы, чувствовал, как мама смотрит на него сквозь толстые стекла очков.
— Это что у тебя? — спросила она, аккуратно поднимая его голову за подбородок. Валик с досадой сжал губы — на нижней, в месте, где он тронул ее, выходя из дома Макара, и где ее укусил мороз, теперь образовался герпес. — Только не вздумай чесать, занесешь еще что грязными руками! И откуда только взялась?
Сосался на морозе — вот откуда, подумалось. Ну почти на морозе.
— Надо серой помазать, ушной, — встряла бабуля, которая заворачивала в готовые блины творог с вареньем. — Хочешь, поделюсь, Валёчек, у меня ее много! Сразу пройдет, дед всегда так делал.
— Спасибо, бабуль, я сам как-нибудь.
Он с утра был хмурым по многим причинам: в деревне интернет хорошо ловил только на кухне и в маминой комнате, Макар ему еще ни разу ничего не прислал и Валик злился, что его это задевает. Даже не столько то, что Макар был занят настолько, что забыл заебывать его, а то, что Валино настроение теперь зависело от него. Бесило до чертиков. Он должен был готовиться к олимпиаде, недаром же притащил с собой книг больше, чем вещей, а вместо этого сидит и думает, куда пропал ебанат с турфака. Может, ебанат с турфака на самом-то деле о нем и не думает. Есть варик пообжиматься — чо и нет? Мальчик, девочка, какая, в жопу, разница. Тем более как раз без разницы, если в жопу.
— Чаю налить? Блинов положить? Масла… — закудахтала мама, и Валик, которого она отвлекала от подсказок Антону наравне с собственными хаотичными мыслями, нахмурился:
— Мам, я и так уже тонну съел, не надо, спасибо.
Пришлось идти в комнату и писать Антону там. Когда загорелся значок сообщения в ватсапе, от сердца немного отлегло, но ненадолго, потому что сообщение было от Калмыка и какое-то трешовое — надпись «Помним, любим, скорбим» на фото свечи.
«Жду на похороны, брат», — написал Калмык, и Валик похолодевшими пальцами спросил, что случилось.
«На похороны твоей гетерасексуальнасти», — ответил тот и добавил целую строчку ржущих смайликов.
Калмык сказал, что Антон проболтался об «интересных» отношениях с Макаром и что ему, Калмыку, поебать на это. Потому что ему вообще поебать на секс в целом, ему интереснее в приставку порубиться или пожрать вкусно. И плевать, какие там у кого отношения.
«ДА НЕТ У МЕНЯ НИКАКИХ ОТНОШЕНИЙ», — напечатал Валик.
«Чо орешь? Если надо обсудить, подруженька, горячий казах к твоим услугам».
Валик поймал себя на мысли что да, блин, хочет. Но не будет, потому что… Ну он же мужик. Это же тупо. Вся ситуация в целом — это тупо. Поэтому, как только Антон вышел с экзамена, с трудом наотвечав на «удовл», Валик достал книги, включил лампу и погрузился в мир сложных эфиров и полимеров.
Лёха встретил Макара не как обычно — взъерошенным и помятым. Обычно он был жаворонком и всегда вставал первым, успевал даже заехать за Макаром накануне важных дел, зная, что тот будет дрыхнуть до последнего.
— Ты чё? Здорово, — кивнул Макар, протягивая руку.
— Через порог переступи, — буркнул Лёха и пожал руку, только когда Макар завалился внутрь квартиры. — Да поздно лег вчера.
— В батлу задрачивал?
— Не… Помнишь Янку? С биофака которая, на тусе еще все восторгалась, что я с парашютом прыгнул.
— Э-э… — Разуваясь, Макар постарался припомнить ее лицо, но всплыли только буфера. — Ну типа. Мелкая и с кудрями? А что с ней?
— В кино ходили вчера, потом зависли у нее дома. Я к себе под утро только приехал…
— Лёха, Лёха, Алексей! Кошмар какой. Ты тоже превращаешься в вафлю!
— Иди ты. Клевая она, оказывается.
— Ага, — согласился Макар. — Сиськи зачетные.
— Прости, что? — заржал Лёха, ставя чайник, когда они оказались на кухне. — Макар сказал «сиськи»?
— Пиздец, Лёх. Я не знал, что ты у нас, оказывается, докторскую по сарказму защитил.
— Ха-ха.
— Точно говорю — защитил! Колбасу свою!
— Хотя бы не сосиску в тесте.
— Слышь! — Макар пихнул его в плечо. — Кофе есть у тебя?
Лёха поставил перед ним банку растворимого нескафе, и Макар поморщился, но насыпал себе две ложки. Если заварить его покрепче, то норм.
— А чё там твоя принцесса? Видал его ебало с утра после пьянки? Как будто коту докторской колбасы перепало.
— Это у тебя ебало. А у Вали — лицо. И я там много чё уже видал.
— Да мы все в тот день у шестого корпуса много чего видали. Бля, Мак, я, конечно, виноват, что пихнул тебя в эту хуйню с желанием и все такое. Но кто же думал, что тебя так заклинит. Чё, он прям лучше девчонки, что ли?
— Не знаю, — вздохнул Макар, делая большой глоток горького и жженого на вкус пойла. — Он просто другой какой-то. Нравится он мне, короче, и если тебя это напрягает, ну извини, чувак.
— Ага, я подумаю. Спорим, максимум месяц, и тебе надоест?
— Опять спорим? А ты сам с этой Янкой сколько мутить собираешься? Не, я пас.
— Пасс — в смысле снизу? — снова заржал Лёха, и Макар едва не уебал его, но тот увернулся.
— Иди ты!
— В жопу?
— Нет, блядь, в ресурсоведение! Список вопросов там пиздец просто.
Традиция готовиться вместе зародилась у них с Лёхой еще со школы. Было в этом что-то драйвовое. Единственное, что Макару нравилось в экзаменах, — забуриться к кому-нибудь накануне и зубрить билеты до ночи, рассказывая их друг другу по очереди, а потом на рассвете поспать пару часов, выдуть по энергетику и притащиться на экзамен как зомбяки. В этот раз решили готовиться у Лёхи, потому что в квартире Макара все всегда отвлекало и легко можно было проебаться, зависнув на фигне. В экстренных ситуациях мозг порой выдавал такие умные мысли, которые Макар сам от себя не ожидал, хотя так же быстро они улетучивались, когда после сданного на честный трояк экзамена он благополучно «засыпал» все полученные знания. Но что-то, конечно, в голове оставалось. Иногда.
На двадцатом билете, спустя четыре часа, пока Лёха «заседал» в сортире, Макар в очередной раз вышел покурить в подъезд — балкона у того на съемной хате не было — и решил, что сообщения писать он уже не в состоянии, надо попробовать снова дозвониться до своего ебучего голубоглазого умника, без помощи ватсапа. И очень сильно удивился, когда трубку взяли с третьего гудка.
— Привет, — поздоровался он первым, спешно забычковывая сигарету.
— Привет.
— Не думал, что ты возьмешь, да еще и так вот сразу, если честно.
— Я телефон в руках держал, к олимпиаде готовлюсь.
— Понятно все с тобой, умник, — улыбнулся Макар.
Ну конечно, чем же еще он мог заниматься. Стоя в афиге от того, что ему перепало сразу столько внимания, Макар не сразу отреагировал на следующий вопрос, прозвучавший от Вали:
— А ты что делаешь?
— Кто? Я?
— Нет, блин, головка от хуя!
Вместо ответа Макар хохотнул, переложил трубку под другое ухо, поудобнее, и, прислонившись к облупленной крашеной стене подъезда, загадочно сказал:
— Ну раз ты меня бросил одного, я к Лёхе поехал. А что? Скучаешь, Валечка?
— Еще чего, — пробубнила трубка. — И вы там вдвоем?
— Ага. А сейчас я вообще один, только с тобой. Вспоминаю тут, как ты меня за зад позавчера лапал, аж все напрягается.
— Ну конечно. Смотри не перенапрягись.
— Да что ты в этом понимаешь, умник! Мы тут страдаем, экзамен завтра поставили прям с ранья. Ненавижу это ресурсоведение, оценка рельефа, климатические условия, туфта, короче. А ты сам, наверное, все автоматом сдал?
— Ну да, почти.
Показалось, что Валя в трубке улыбнулся.
— Валь.
— Что?
— У тебя голос такой весьма нихуевый для пацана. Не слишком высокий, но когда стонешь, прям сладкий. Ты, случаем, петь не пробовал, там, караоке?
— Это что, такой комплимент?
— Допустим, да.
В подъезде с металлическим грохотом хлопнула чья-то дверь и послышался звук закрывающегося замка. Макар вжал трубку в ухо и прикрыл рот ладонью:
— Расскажи мне что-нибудь, Валь. Хочу еще послушать тебя.
— Что рассказать? — тоже понизив голос, сглотнул Валя в трубке.
— Ну, что-нибудь хорошее, приятное. Чтоб я завтра утром проснулся и на позитиве в универ поехал.
— Чтобы проснуться на позитиве, просто ложись спать пораньше, Макар.
— Еще.
— Что еще? — вздохнул Валя в трубке.
— Скажи что-нибудь. Не хочу прощаться.
В телефоне замолчали, и Макару вдруг самому стало как-то неловко. Но звонок не сбросили.
— Да я даже не знаю. У меня только учебник перед глазами.
— И что ты там читаешь?
— Свойства тел в различных агрегатных состояниях.
— Типа лежачее, сидячее, состояние нестояния?
— Ты все-таки ебанат, ты это знаешь?
— Ага, спасибо, что держишь меня в курсе, Валечка. Ну и чё там эти тела?
Он услышал шелестение бумаги, и следом Валя деловым голосом зачитал:
— Кислород в окружающем нас воздухе представляет собой газ. Но при охлаждении до минус сто девяносто три градуса по Цельсию он превращается в жидкость. Снизив температуру этой жидкости еще до минус двести девятнадцать градусов, получают твердый кислород. И наоборот, в обычных условиях железо твердое. Однако при температуре тысяча пятьсот тридцать пять градусов железо плавится и превращается в жидкость. Над расплавленным железом будет находиться газ — пар из атомов железа. При нагревании свыше пяти тысяч градусов железо полностью перейдет в газообразное состояние.
— То есть когда мы с тобой будем трахаться, у тебя кольцо на члене может расплавиться?
— Оно не расплавится, оно сублимируется. А во-вторых, оно из титана, а не из железа, — поправил Валя и после короткой паузы ошарашенно прошипел: — Стоп, чего, блядь?
— Хорошо, что не расплавится, — хмыкнул Макар. — Ну готовься тогда, умник. Я тоже пошел, нам еще половину вопросов с Лёхой надо осилить. Не скучай там без меня.
Дождавшись, пока Валечка еле слышно скажет ему скромное «пока», Макар докурил сигарету и с хитрой мордой скинул Вале одно короткое, но емкое сообщение. Затем вернулся в квартиру, где Лёха уже вовсю сопел над следующим билетом.
— Ты чего такой радостный? — подняв глаза от ксерокопий чужих лекций, кисло поинтересовался он.
— Да так. Позвонить выходил.
— Ясно все, — друг закатил глаза, удрученно вздохнул и протянул Макару стопку листков: — А теперь давай другой своей головой подумай, плиз.
Когда Макар сказал: «Ну готовься тогда, умник», Валик подумал, что он имел в виду олимпиаду. А оказалось, что речь шла о психологическом равновесии самого Валика. Потому что спустя пять минут после звонка от Макара пришло сообщение с видеофайлом, который он, по дурости своей, открыл, ожидая очередной прикол. И едва успел нажать на паузу, когда хриплый мужской голос нарушил девственную тишину маминой комнаты, где он сидел у лампы за столом, громким стоном.
— Валёчек, ты что-то сказал? — крикнула из кухни мать, и Валик, нащупав наушники под учебниками, ответил:
— Нет, мам, тебе показалось.
Поднялся, закрыл дверь плотнее — щеколда все равно была сломана — и сел в кресло, оттеснив кота. Первым порывом было набрать Макара, спросить, на хуя он шлет порнуху без предупреждения — на хуя он вообще ее шлет! — и потом внести наконец его в черный список, но видео уже воспроизвелось, и Валик, как последнее малолетнее ебанько, впервые оставшееся с компьютером наедине, уставился в экран, где два обычных на вид парня сначала сосались, а потом начали друг друга раздевать. На моменте, когда в узкую ладонь одного из них лег член, у Валика сладко заныло в паху — он эти ощущения запомнил прекрасно, и возбуждение нахлынуло резкое и сильное, в основном от мысли, что раз ебанат с турфака прислал ему такое, значит, оно ему понравилось. Значит, он его смотрел. Значит, он на него, если быть совсем честным, передернул. Второй приход, еще хлеще первого, Валик поймал, когда один пацан на видео вставил второму, причем лица у них обоих были в этот момент такие, что «кончил на пухлый пирожок секретарши» и рядом не валялся. Стоны были искренними хотя бы потому, что у парня, которого натягивали, член бился головкой о живот при каждом толчке и опадать не собирался. Валик закусил губу.
— Валёчек, ты ботинки помыл? — входя, спросила мама, и он едва успел прикрыть стояк, который домашние штаны совсем не скрывали, перетащенным на колени котом.
— Сейчас, мам, Антону отвечу.
— Все ты в телефоне. — Мать порылась на полке, быстро отыскивая коробку с берушами. — Деревня же, сходил бы погулял. Или бабушку на санках покатал с Варей.
— В прошлом году бабуля укатилась со склона прямо в свинарник, не помнишь, мам? Я лучше в шашки с ней завтра поиграю.
Мама, цокая, ушла, и Валик смог досмотреть ролик до конца, благо длинным тот не был. И когда пацан, что был снизу, с каким-то щенячьим скулежом забрызгал простынь спермой, Валик почувствовал, что сам готов спустить от одного движения. Кот к этому времени уже был согнан обратно в кресло, Валик вскочил, заперся в соединенной с туалетом ванной и под шум воды из открытого крана кончил буквально за секунды, сидя на бабулином унитазе с вязаной салфеткой на бачке.
То, что он вздрочнул на гейскую порнуху, было не так хуево: возбудился-то он на нее, а кончил оттого, что представил руку Макара на своем члене. То, как он дышит в шею и прихватывает зубами мочку уха, — вот это было хуево.
Это было ненормально. А как они вдвоем дрочили — типа нормально? Да он за последний год столько не дрочил, сколько за последний месяц!
— На хер, — сказал Валик своему отражению в зеркале, держа руки под холодной водой.
Такими темпами он первое место на предстоящем соревновании умов для универа не возьмет, а второе или третье его бы не устроило. Нужно было сосредоточиться на подготовке, а он что? Дрочит по туалетам и мечтает о руках ебаната на своей заднице?
— Валёчек, у тебя что, кровь из носа шла? — спросила мама, когда он проходил мимо в комнату. — Давление?
— Не, мам, нормально все.
Ага, давление, подумалось. Только не в голове.
В ту же ночь, лежа в кровати и прислушиваясь к тиканью бабулиных часов с кукушкой, Валик поймал себя на мысли, что ему скучно. Не просто скучно, а скучно по конкретному человеку. Мозг защелкал мыслями: все просто и объясняется окситоцином — оргазм у них с Макаром недавно случился совместный, а при оргазме в организм выбрасывается окситоцин, который вызывает чувство доверия к партнеру и заставляет по нему скучать. Ладно, с одним, допустим, он разобрался. А желание само по себе?
Возбуждение возникает в ответ на стимул — визуальный или тактильный. На запахи — тоже. По запаху и физической привлекательности партнера люди отдают предпочтение тем, у кого гены, отвечающие за работу иммунной системы, максимально отличаются от их генов. То есть природа стремится к разнообразию и минимизирует риск смешения похожих организмов, чтобы «брака» рождалось как можно меньше. То есть Валин организм тянулся к организму Макара с конкретными репродуктивными намерениями — склонить к коитусу с целью продолжения рода. Только вот факт, что их генитальный контакт ничем, кроме довольной Макаровой морды, не завершится, он во внимание не принимал. А Валик принимал, как и тот факт, что хочет не столько этого самого генитального контакта или совсем даже не его, а обычных тисканий, как тогда, утром. Потому что ебанат с турфака оказался не быдлом, плюющим в урну с трех метров, а ласковым теленком.
Валик вспомнил, что этого ему как раз всегда и не хватало: родители его любили, но считали, что личное пространство должно иметься у каждого. И времени для сюсек-пусек не было ни у них, пропадающих на работе, ни у него, записанного в развивающие кружки. Это уже Варю они нянчили и баловали без меры, а Валик рос гордостью семьи и за каждую четверку стыдился так, точно предал Родину. Хвалили его всегда, но скупо, чтоб не зазнавался, мама могла поцеловать в щеку и погладить по голове, но обнимать его вот так постоянно никто не обнимал.
Валик посмотрел на смартфон: цифры на экране показывали уже почти полночь, а ебанат ему больше так ничего и не писал. Вздохнув, он со странным щемящим чувством в груди отправил Макару: «Удачи на экзамене» — и потом грустно смотрел в стену, пока не уснул. А проснувшись к обеду после позднего отбоя, в ответ на сообщение Макара с привычным уже «добрым утром», набрал его сам.
— Дай догадаюсь — случайно жопой на телефон сел? Или мелкая нажала? — спросил Макар удивленно.
— Нет, хотел попросить больше не слать мне порнуху, — сказал Валик, опуская ногу на пол и отыскивая под кроватью тапок. — Варя могла случайно открыть, она может утащить телефон, потому что играет в шарики и…
— Иглает в шалики, я понял, — сказал Макар. — Умник, ты прямо принцесса-волшебница, вот пожелал вчера удачи, и у меня все получилось!
«Все получилось» для Валика прочно ассоциировалось с Варей и приучением ее к горшку — мама всегда хвалила сестру, когда та успевала снять трусы до того, как сесть на него. Иногда не успевала, и мама огорчалась, что в этот раз не получилось.
— Сдал? — зевнул Валик, отыскивая второй тапок.
— На четверку! У меня их с первого курса не было, я как охуел с утра, так до сих пор и охуеваю.
— Круто.
— И все? Даже не скажешь, какой я молодец?
Валик хмыкнул:
— Молодец, возьми из банки леденец.
— Это намек? — произнес Макар, и стало слышно, как чиркает колесико зажигалки.
— Ну не знаю. — Валик сощурился на бьющее сквозь кисейные шторы яркое солнце, и ему представилось, как Макар, стоя у себя на балконе, тоже щурится. — Если сдашь следующий экзамен на пятерку, то, может, и намек.
Макар молчал, и Валик ждал, сдерживая ухмылку.
— Я ж не сдам, — прозвучало вместе с автомобильным гудком на фоне.
— А ты постарайся, — сказал Валик и добавил, не сразу поняв смысл своей фразы: — Языком ты умеешь работать.
— Языком, — голос в трубке сделался на тон ниже. — Валечка, а ты та еще сучка.
— Да блин, я не про то! — воскликнул Валик, выбираясь из одеяла. — Я про…
— Короче. Будет тебе пятерка, на хуй. Полируй свой леденец. Пока, Валечка, я готовиться.
Валик глянул на телефон со смесью досады, стыда и ощущения пиздеца. Потом подумал, что на отлично Макар не натянет никогда, и успокоился. Зато займется полезным делом, а Валик сможет оставшиеся несколько дней в деревне посвятить своей подготовке к олимпиаде так, как планировал изначально — полностью.
Прости, Лёха, но отчаянные времена требуют отчаянных мер, думал Макар, отправляя другу сообщение, что к инязу им придется готовиться раздельно. Емкий вопрос о его психическом состоянии возник тут же:
«А не охуел ли ты часом?»
«У меня важная миссия, Лёх, сорри. Почти как у того агента из «Кингсман», который должен спасти мир».
«Не надо подробностей», — прилетело в ответ вместе с болезным смайликом.
«Можшь променял меняна Игоряна», — быстро натыкал ему Макар, второй рукой складывая вещи в рюкзак, а через полчаса под лай какой-то собаки уже трезвонил в квартиру Жанки.
Тетка работала старшим менеджером по закупкам в местной торговой сети, переписывалась с китайцами и американцами и, еще когда ее «любименький шкет» учился в школе, натаскивала его по инглишу и очень этим гордилась, потому что остальное у Макара, естественно, до старших классов безбожно хромало.
— Ты бы еще за пять минут позвонил. В дверь, — пробубнила Жанка, поправляя сползающий с плеча вязаный кардиган и отпихивая ногой косматое нечто, чей лай, видимо, Макар и слышал за дверью.
— Сама же любишь всю малину за полчаса обломать! — взвился Макар, но появившаяся в коридоре сонная блондинка с Жанкиных фоток приветливо улыбнулась, и Макар перестал беситься. — А ты та самая Лёля. Я Мак. Макар типа.
— Я знаю, — засмеялась блонди.
— Макарошка! — встряла Жанка и, встав на цыпочки, потрепала его по серым патлам.
— Она о тебе болтает так же часто, как о своей дурацкой работе. Я даже знаю, какая у тебя татуха на заднице набита.
У Макара не было татухи на заднице, но, зная Жанку, полупопия зачесались, требуя проверить это немедленно.
— Не рассказывай, я люблю сюрпризы, — хмыкнул он, скидывая кроссовки.
В ладонь ему тыкнулся мокрый нос любопытного пёселя.
— Это кто тут такой слюнявый?
— Это Зайка, Лёлькина.
— Прикольная, — Макар осторожно положил руку на собакину бошку. — Эй-эй, не жуй меня, слышь? Кто хулиганит? Зайка? Сучка, чуть палец не отгрызла!
— Гав! — возмутилась сучка.
— Чё за порода, Лёль? Глаза как у хаски, а вся какая-то лохматая.
— Не узнаешь? — хихикнула Жанка. — Вы с ней одной породы, шкет!
Макар закатил глаза, цыкнув на дурацкие тётькины шуточки, и потрепал за ухом уже немного привыкшую к нему Зайку.
— Признала в тебе своего, — улыбнулась Лёля. — Это австралийская овчарка.
— Давай, вещай, чего приперся. Свою квартиру сжег, пришел нашу палить? — саркастическим тоном громко допрашивала Жанка уже с кухни, ставя чайник.
Макар прочесал за ней и плюхнулся на табурет.
— Мне кофе.
Она посмотрела на него почти таким же взглядом, как мамка, когда он, будучи мелким, любил залезть в самую серединку кухонного уголка и просил налить ему чай, дать сахар, варенье и все, до чего не мог дотянуться, но ленился вставать. Макар улыбнулся и выудил из рюкзака огромную плитку шоколада в фиолетовой упаковке.
— Жан, поможешь мне, плиз? Мне надо сдать английский на отлично.
Обе девушки уставились на него, как на радужный флаг, вывешенный на здании мэрии Москвы. Макар не стал пускаться в долгие объяснения, зачем оно ему. Просто сказал, что надо, и все.
— Блин, Макар, мы с Лёлькой, конечно, красотки, но никаких противозаконных вещей с твоим преподом или завкафедрой делать не подпишемся.
— Очень смешно, я ща со стула упаду! — буркнул Макар. — Вообще-то, я хотел попросить тебя со мной позаниматься. Два дня до экзамена.
— О! — Жанкины глазищи округлились. — Тогда ты по адресу. Обломал нам с Лёлькой каток, ну да ладно. Я смотрю, рюкзак собрал, ночевать тут будешь. Вот это прям серьезный подход, Макарка.
— Да там уж серьезнее некуда, по ходу.
— Не переживай, Лёля у нас как раз переводчик.
— На темную сторону, да? — хихикнула блондинка и обняла Жанку за плечи.
— Не, — улыбнулась та в ответ, — на темную он без нас уже справился.
За эти пару дней дома у Жанны Макар, кажется, поседел. Грамматика у него немного хромала, в основном проблемы были с согласованием времен, как определила Лёля, поэтому некоторые фразы пришлось буквально заучивать. Но лексику Макар знал неплохо — визуальная память и шароебство по интернетам и игровым сервакам с пацанами, оказывается, нехило его поднатаскали. Проблема была в том, что вопросы в билетах были профильные, и под конец в пепельной башке у него уже реально бурлил вулкан. Лёлька гоняла нещадно, даже притащила откуда-то маркерную доску и писала на ней тезисы для билетов. Спасала только лохматая Зайка, проникшаяся к Макару особой любовью, видимо, как к единственному мужику в бабском царстве. Вечером накануне экзамена, устраиваясь поудобнее с собакой на диване в зале, Макар поймал себя на мысли, что они с Валечкой не виделись уже почти пять дней и его это дико бесит. Зайка лизнула ему щеку и улеглась в ногах. Желать умнику доброго утра и доброй ночи уже стало традицией, но все это время они больше не созванивались. Пусть Валя и отвечал ему в своей фирменной односложной манере, у Макара внутри уже все чесалось.
«Привет, олимпийский чемпион, чего делаешь?» — написал он, откинувшись на мягкую подушку и подавляя зевок.
«Играю с Варей в лего».
«Привет малой передай. Скажи, я ей малмелад принесу, когда мы с тобой увидимся».
«Когда экзамен?» — пришло через пять минут, Макар уже думал, что Валя не ответит.
«Завтра. Пожелай мне удачи, Валь».
«Ты готовишься?»
«Не, я уже спать ложусь. Пораньше. По совету одного умника. Валяюсь тут с Зайкой», — написал Макар, гладя твердый лоб довольной собачьей морды.
«Это одногруппница?»
Макар улыбнулся. Сначала хотел написать, что да и их тут десять, а презик всего один, мол, посоветуй, как быть: методом научного тыка или считалочкой выбрать. Но потом вспомнил, что Валя не Лёха, вдруг не догонит. Подполз к собаке и щелкнул себя камерой в зеркальном отражении шкафа-купе напротив.
«Это австралийская овчарка».
«А где это ты?»
«Я у тётьки. Хочешь, украду тебе сучку?»
«Нет) — тут же ответил Валя. — Я в детстве очень хотел лабрадора. Но сейчас мне уже хватает одного ебалая».
«Ты имел в виду алабая?»
«Я имел в виду ебалая. Спокойной ночи. Удачи завтра».
«И тебе))) Удачи, Валечка. Ты бы тоже там получше подготовился».
Суббота выдалась безумно тяжелой, голова раскалывалась, но когда Макар ласточкой выпорхнул из стен универа, его не бесили даже скользкие раскатанные дорожки, на которых он, летя обратно к тётьке, едва не наебнулся на свой многострадальный копчик. Завалившись к Жанке, сгреб их с Лёлей в охапку, выдохнув «спасибо», сфоткал свою зачетку, отправил умнику и рухнул досыпать. Там среди прочих «удов» в гордом одиночестве красовались три заветных буквы — «отл».
Ебануться
Ебануться. Просто взять и ебануться. Головой об стену. Наверное, в лесу сдохло что-то ну очень большое, раз ебанат с турфака сдал на отлично экзамен. Вполне возможно, что не без бабла, но Валик почему-то был уверен, что без него. Ему казалось, что Макар из тех людей, которым процесс достижения результата важен не меньше самого результата.
И что там Валик говорил про леденцы?..
Зачем он это, блядь, сказал?
Весь день он проходил в подвешенном состоянии — чувство было такое, будто пообещал Антону сходить на концерт корейцев, а потом осознал всю глубину понятия «бойз-бенд» и теперь сливается, оправдываясь, что у него заболела сестра и ее не с кем оставить. Собственно говоря, так оно в прошлом году и случилось, и Антон пошел на концерт с Калмыком, который потом спросил: «Мож, хуйнем мне тоже волосы в мятный цвет?» Антон поржал и сказал, что он и так секси и мятный к его казахской морде точно не подойдет. Только оранжевый.
— Там телки в обмороки падали, — сообщил Калмык ошарашенно после концерта. — Антон тоже в штаны сыкнул от радости.
— Не пизди! — заорал тот в ответ. — На меня лимонад пролила какая-то малолетка. Сам прыгал как козел алтайский, еще выебывается!
Макар позвонил ближе к вечеру, но Валик не ответил, и тогда он написал:
«Слышь чё, умник».
«Ну?» — отправил Валик со вздохом.
«Чего не отвечаешь?»
«Я готовлюсь. На следующей неделе всероссийская олимпиада по химии, а я еще не все вопросы проработал».
«А у меня родаки только послезавтра прилетают».
«И?»
«И)))»
В голове тут же всплыли слова Макара о том, какой у него сладкий голос, когда он стонет, и Валик облизнул пересохшие губы.
«Я правда очень занят. Давай ты после олимпиады ко мне подкатишь, ок?»
Макар сообщение прочитал, но ничего пока не писал. Ответил спустя минут пять:
«Не ок. Валечка, я ж не отъебусь».
«Тогда извини», — быстро напечатал Валик и выключил телефон.
На месте не сиделось, потому он помог Варе сложить игрушки, потом постоял под холодным душем, пытаясь прийти в себя и собрать разбегающиеся мысли. Но и спустя час сосредоточиться хоть на чем-то не удалось, и он сидел, тупо пялясь в книгу.
— Валёчек, вынесешь мусор? — заглянула в комнату мать, и он с готовностью подскочил.
Накинул куртку и, как был, спустился в лифте. Только выходя из подъезда, заметил, что идет по снегу в домашних тапках. Мусорные баки стояли на выезде из двора, недалеко, но по пути он едва не растянулся раза три. Обратно в подъезд входил быстро, но кто-то успел шагнуть следом в закрывающуюся дверь, а потом Валика в сырой темноте — опять выкрутили лампочку — прижали к почтовым ящикам. На пол посыпались рекламные листовки, он успел пощупать обхватившие его шею руки и унюхать запах сигарет.
— Валечка ты ебучий. — Макар, вместо того чтоб дать ответить, вжал его в ящики спиной до скрежета державшейся на соплях дверцы одного из них, впился в губы своими, горькими от никотина, но со сладким привкусом фруктовой жвачки. — Ты охуел совсем, телефоны отключать?
— Ты же, — Валик понял, что давится от жадности слюной и старается прихватить его нижнюю губу зубами тоже по этой же причине, — сказал, что не отъебешься!
— Я и не отъебался, ехать пришлось. Думал, щас докурю у подъезда и буду в домофон звонить, а тут ты чешешь весь такой модный в тапках.
Валик притянул его за ворот куртки ближе, щекам стало щекотно от меха — спасибо, что не в кожанке, но куртка была расстегнута, и свободной рукой он убедился, что, кроме тонкой футболки, под ней ничего нет больше.
— Там мороз, блядь, ебанат, — пробубнил Валик, разрывая поцелуй, только когда стало не хватать воздуха. — Хочешь с воспалением легких загреметь после экзаменов?
— Сказал долбоеб в домашних тапках. Хочу. — Макар поймал его руку и сунул ее себе под футболку, на голый горячий живот. — Тогда, может, приходить будешь. Домой же ко мне отказываешься.
— Что там делать у тебя?
— Чай пить, с леденцами. Кино смотреть. Отдохнешь от своей химии.
— Если только чай пить, — сказал Валик тихо и отстранился — в лифте кто-то спускался. — Пошли. Тапки переобую только.
В освободившейся кабинке лифта Валик испытал жесткое чувство дежавю, украдкой косясь на красные щеки этого ебаната напротив. Макар, заметив, что на него смотрят, снова вжал Валика в стену, перегородив собой путь к выходу, и перекрыл доступ кислорода. Хотя занят у Валика был только рот, казалось, что воздуха в замкнутом пространстве не хватает в принципе. Где-то внизу холодные пальцы Макара пробрались Валику под куртку, и тело прошибла дрожь, когда они прикоснулись к его горячей спине.
— Пять дней тебя не целовал, Валечка, — выдохнул Макар, потираясь своим носом о нос Валика. — Чуть с ума не сошел.
— От спермотоксикоза?
— Все-то ты знаешь, умник.
Грохот дверей лифта сообщил, что они приехали, и Макар отлип. Входя обратно в свою квартиру, Валик злился, что все опять становится непредсказуемым и, как бы он ни старался отвертеться, ничего не выходило. Злился, что не предполагал никогда такого поворота событий, как если бы в совершенно неподходящих для этого условиях из неорганических веществ под воздействием неведомого катализатора синтезировалось новое, не изведанное ранее органическое вещество. И больше всего Валик злился на себя, потому что ему это нравилось. Волновало. Что-то тянуло в области солнечного сплетения, стоило подумать, что сзади него в дверях прихожки топчется этот ебанат в наколках. С кухни слышались громкие голоса актеров какого-то маминого сериала. Папа, скорее всего, дремал в зале на диване, так что прибежать могла только Варя.
— Тут сиди, я сейчас, — сказал Валик, снимая куртку.
— Ага. — Макар, плюхнувшись на тумбочку сбоку, смотрел на него какими-то подозрительно веселыми глазами.
— Валёчек, а ты телефон выключил, что ли? Я тебе звонила, хотела за хлебом попросить заскочить. Ой, здравствуйте, Макар!
Мама уставилась на Макара в легком удивлении, но без того охуевания, с каким встретил его сам Валик.
— Здрасьте! Именно, отключил! — улыбнулся Макар. — Пришлось вот в гости к вам ехать. Можно мне вашего Валёчка украсть погулять? А еще он мне обещал кое-что по химии рассказать, про агрегатные состояния.
Валик не знал, кому из двух кидать злые взгляды, и еще сильнее дернулся, когда в углу нарисовалось любопытное лицо Вари. Всю семью собрал в коридоре, не хватало только папы.
— А у вас разве не сессия сейчас? — поинтересовалась мама, поправляя очки, и Валик мысленно ее поблагодарил.
— Сессия, я сегодня утром на отлично сдал английский, во, зацените! — обрадовался Макар, распахнул рюкзак и достал оттуда потрепанную зачетку. — Выходные же, суббота. Один день-то можно и расслабиться, да, Валь?
Валик уже видел эту страничку на фото, там все было настолько прилично, что даже не верилось, и мама, само собой, добродушно похвалила Макара и, перед тем как уйти обратно к своему сериалу, сказала:
— И правда, заберите его, а то он все праздники в деревне у бабушки дома просидел, в книжках своих да в телефоне. Валя, ты только предупреди, если будешь поздно, чтобы не как с Антоном в прошлый раз, хорошо?
— Хорошо, — буркнул Валик, чувствуя, как тело покрывается мурашками под пожирающим его взглядом Макара.
— Кстати, малая, смотри, чё тебе разрисованный дядька притащил, — сказал тот и достал из рюкзака большую упаковку мармеладок. — С твоими любимыми свинями.
— Свинка Пеппа! — обрадовалась Варя, забирая пакет, но потом снова протянула его Макару: — Отклой мне.
Наблюдать за этими двумя из детского сада было выше его сил, и Валик проскользнул в комнату, чтобы переодеться, остаться наедине с собой и хотя бы немного успокоиться. Там он долго стоял перед шкафом, думая, что бы ему надеть — мамины любимые свитера портить больше не хотелось, и ему тем более было дико думать, что еще там Макар может сегодня растянуть своими требовательными пальцами. От этой мысли почему-то сладко заныло в паху. Валик спешно сдернул с себя домашнюю флисовую кофту, стянул старую майку и принялся рыться в шкафу в поисках чистой и желательно совсем новой, потом немного подумал и решил и белье сменить на свежее тоже.
— А ты знал, что у тебя родинка на попе? — раздался за спиной хриплый голос, и Валик едва не протаранил головой потолок.
— Блядь! — вскрикнул умник.
— Не, я Макар. Ты же вроде бы уже хорошо выучил. Или еще напомнить? — усмехнулся Макар и дернулся, стараясь унять в себе желание помять Валины булки прямо сейчас.
Хорошо, что мелкая усвистала хвастаться своим «малмеладом» маме, — Макар быстро скинул куртку и кроссы и незаметно просочился в комнату к умнику как раз весьма вовремя. Валечкина задница заманчиво сияла в полумраке, и Макар прищурился, чтобы получше разглядеть, не в форме ли сердечка там эта родинка — на правом полупопии, ближе к впадинке, разделяющей его небольшую, ровно очерченную жопку на две половинки. Самое то место для поцелуев. Блядство. От мысли о поцелуях туда у Макара едва пар из ушей не пошел, а волоски на предплечьях приподнялись вместе с членом.
— Тебе вот все везде надо, да? — вздохнул умник, натягивая черные плавки.
— А то.
Валя обернулся через плечо и зыркнул на него очень странным взглядом, будто совсем не стремался светить пятой точкой, и Макару это понравилось. Привыкает, значит. Пока он жрал глазами обтянутые черным трикотажем булки, в лицо ему прилетело что-то колючее.
— На, теперь ты надевай.
— О! Валечка включил мамулечку. Мне нравится.
— Это чтобы ты на жалость мне не давил, если заболеешь.
— Ясно, — усмехнулся Макар, надевая тесный свитер. — А чё не с дебильными оленями?
— Ты что-то имеешь против моих оленей? — буркнул Валя из-за спины, натягивая джинсы.
Макар подошел к нему сзади, просунул руки под майку и погладил по дрогнувшему животу.
— Мне нравятся твои олени. Особенно когда они в стиралке.
А затем, пользуясь тем, что умник временно обездвижен, присосался ртом к шее, глубоко вдыхая его запах — чистый кайф. Обхватил вокруг груди крепче и вжался ширинкой в межбулочное пространство, отчего Валя внезапно расслабился и обмяк, оседая на него.
— Хочу тебя, — шепнул Макар, шаря руками по Валиным ребрам. — Ох, Валечка, какой же ты сладкий.
Он даже не сопротивлялся, только тихо постанывал, и эти звуки были лучше любого ответа. Макар нащупал его маленькие соски, зажав их между пальцами, продолжал целовать Валю в шею и прижиматься к нему сзади, а когда умник поднял руки и завел их назад, за голову, чтобы схватить Макара за волосы, он едва не кончил.
— Бля-а-адь! Пошли уже, хватит копаться! — прорычал Макар, сдавив Валю напоследок, кажется, слишком сильно, и тот зашипел в ответ.
Досматривать, как Валечка собирается, было тяжко. Макар вышел обратно в коридор, где был пойман Варей, пихнувшей ему маркер:
— Налисуй лисунок мне!
— Ну давай, бумажку тащи, — улыбнулся он.
— Нет, не на листке, на луке, — помотав головой, Варя протянула ему свою тоненькую ручонку ладонью вверх. — Хочу селце и птицу, как у тебя.
— А мама не будет ругаться?
— А мы ей не покажем, — засмеялась мелкая.
— Тогда ладно.
Молодец, мелкая, идет против системы, бунтаркой вырастет, поди. Макар нафигачил ей большое красивое черное сердце со стрелой внутри — почти в лучших традициях олдскула, а вместо вороны уже доделывал ласточку, когда с прискорбием заметил надпись на маркере — «перманентный». Валя как раз вышел из комнаты, такой весь прилизанно-причесанный, что захотелось поскорее его растрепать, и Макар, подмигнув малой, быстро засобирался, надеясь, что они успеют свалить до того, как получат пиздюлей от его мамы.
Валик, выходя из подъезда, подумал, что мамин новый каркаде, который он попробовал час назад, либо не совсем каркаде, либо рос рядом с полем марихуаны и успел научиться плохому, потому что чувство было такое, будто ему определенно что-то подсыпали. Что-то изменяющее сознание. Приходы он ловил раз за разом, как только Макар к нему прилипал, точно со всех сторон, и становился при этом сам какой-то гуттаперчевый, как говорила бабуля про своего первого мужа, который носил ей завтраки в постель. Напирать напирал, но вело его еще хлеще, чем самого Валика, который сохранял остатки самообладания.
Когда они вышли на мороз и Валик встретился с сумасшедшими блестящими глазами Макара, он вспомнил кошку, которая была у него в детстве, Муську. Наслушавшись по телевизору Дроздова, маленький Валик добыл из маминой аптечки пузырек валерьянки и скормил ей пять штук желтых таблеток. Поначалу все было прилично — Муська помявкала и только, а потом ее вштырило, и она каталась на спине и терлась обо все, сверкая глазищами, полными шального счастья. Такими глазами смотрел сейчас Макар, и Валик всерьез забеспокоился, что его разложат на ближайшей лавке с целью удушить от переизбытка чувств. Валик, наклонившись, зачерпнул снега у клумбы и с размаху пихнул его за шиворот Макара, который не сразу понял, что произошло, потому что вытряхивать его не спешил.
— Ты, я смотрю, сегодня смелый, да, Валечка? — произнес, вытряхивая наконец, и по интонации Валик понял, что его точно удушат.
— Остынь. Тебе полезно.
Неслись они до самого парка — целый квартал — как два школьника. Валика заносило иногда, потому что скользили кроссы, Макар сшиб какую-то бабку, помог ей подняться, пока его облаивал пудель и сама бабка, но все равно догнал и тоже сыпанул снега за ворот.
— Я стометровку бегаю быстрее тебя, умник, — согнувшись и опираясь руками о колени, прохрипел Макар.
— Ты все делаешь быстрее остальных? — фыркнул Валик, откашлявшись и придерживаясь за бок, где екало после быстрого бега.
— Почти.
— Нашел чем гордиться. Тут плакать надо.
— Ты у меня будешь плакать, блядь. От счастья, когда утром уходитьбудешь… Смотри, «Камикадзе» еще работает! Пошли? Я приглашаю, Валечка, в честь сданного экзамена. Ты не можешь мне отказать.
Валик подумал: еще как могу. И следом — не могу. Потому что не хочется, когда этот ебанат так лыбится на всю улицу, что глазам больно смотреть. На свою явно больную голову Валик согласился, испытал небольшой ужас, когда щелкнули ремни, прикрепившие его тело к сиденью, а потом большой ужас, когда земля ушла из-под ног и мозг будто завалился в район затылка.
— Ну у тебя и лицо, умник! — услышал он сквозь визг девчонок за спиной, а потом заорал сам, перекрывая прочий шум, и вцепился в руку Макара.
Связно мыслить он начал, когда перестало все прыгать перед глазами и ощущение, что он все еще висит вниз головой, пропало. Они с Макаром стояли у автомата с попкорном, Макар лыбился совсем нескромно, а сам Валик держался за его рукав как за мамкину юбку.
— Да ладно, я привык уже, чего ты, — произнес Макар, когда он разжал пальцы. — Все равно девчонки из ларька с игрушками напротив успели нас три раза поженить, пока мы тут тремся.
— А чего мы тут тремся?
— Как чего? Попкорн же!
Попкорна оказалось много — остатки потом скормили голубям у закрытого на зиму фонтана. Обошли все аллеи, а у самых дальних ворот, где парк плавно переходил в небольшую рощу, Макар натыкал адрес в приложении такси и выщелкнул из пачки сигарету, но так и не закурил — прижался со спины и сунул руки в карманы куртки Валика. Нащупал его пальцы своими ледяными и уперся подбородком в его плечо.
— Ой, ну пиздец теперь, — сказал Валик недовольно, хотя у него опять заекало под ребрами, но уже не от бега. — Давай еще начни опять заливать, какие у меня глаза красивые. Чтоб совсем романтично.
— Они у тебя правда красивые, не выебывайся.
Такси приехало быстро — и пообжиматься толком не успели. Макар, видимо решив дать ему передохнуть или дать остыть себе, плюхнулся на переднее сиденье, но как только они вышли у его дома, снова глянул так странно, что у Валика мысли сбились в клубок. Он только подумал, что, наверное, сделает много глупостей сегодня. И ему это понравится.
После парка Валин свитер уже не просто приятно согревал, а шпарил так, что Макар взмок во всех, даже труднодоступных местах. На удивление, тусоваться с умником ему было по кайфу, хотя не совсем так, как с пацанами — ни хуйней не пострадаешь, ни с девчонками особо не познакомишься. А у Макара на такие вещи глаз был хорошо натренирован, и не только он. Если есть такое понятие, как баборадар, то работал он у Макара даже лучше, чем у Лёхи. Пока шлялись в парке и зависали на аттракционах, видел он несколько весьма живописных взглядов в свою сторону. И не только в свою. Часть из них была адресована умнику, который вообще в ус не дул — и слава яйцам, потому что Макара одна только мысль, что Вале может нравиться кто-то другой, кроме него, химии и таблицы Менделеева, приводила в состояние перманентного рычания и желания сделать агрессивный гав в сторону этих взглядов и собственнический кусь в Валечкину булку. Впрочем, второе было вполне выполнимо, когда они, взмыленные после гуляний, завалились в его хату.
— Снимай, блядь, все это на хуй, — ныл Макар, бесясь оттого, что на Валиной куртке заела молния, когда он резко ее дернул.
— А как же чай с леденцами? — слабо протестовал Валя, сдерживая глупую улыбку.
— Сначала леденцы, потом чай.
Еле дотерпев, пока умник снимет свои смешные кроссы с желтыми, мать их, шнурками, Макар дошагал с ним до дивана в гостиной и рухнул, даже не включив свет. Хотя потом дополз до торшера и щелкнул диммером, потому что глаза чесались рассмотреть во всех подробностях, где еще у Вали есть родинки и куда еще Макар будет ставить сегодня свои метки. Установка «поспешишь — людей насмешишь» не помогала. Как стащили друг с друга одежду, как стянули трусы, оставшись в одних носках, — Макар уже не вспомнил, стоило лизнуть Валины соски, чуть сползая, проехаться пузом по его полувставшему члену.
— Холодно! — зашипел Валя, растирая мокрый сосок.
— Ничё, щас привыкнешь. Руки убери, — Макар отпихнул его и накрыл соски своими пальцами, продолжая медленно массировать их и целовать Валю в живот.
Его внушительный опыт в сексе не помогал ни хрена по одной простой причине, которая уже стояла колом, заманчиво поблескивая пирсингом в тусклом свете торшерной лампы. Да, он представлял себе, что там делать, чтобы было приятно максимально, но никогда еще у него самого сердце так не колошматило — особенно после того, как он сомкнул губы на головке Валиного члена. Валя всхлипнул, судорожно хватая ртом воздух, Макар тоже чуть не задохнулся — его голову прижали к лобку, и он резко взял в рот почти целиком. Горло сдавило спазмом, пришлось выпустить член обратно, но оторваться было уже сложно: Макару нравилось водить по стволу языком и губами, играть с колечком в уретре, слегка посасывая его, потом резко надеваться ртом снова. Это было какое-то блядское безумие. Валя извивался и стонал, выгибаясь, и Макару было не совсем понятно местами, хочет ли он выбраться или придвинуться еще плотнее.
— Сука, реально леденец! — выдохнул он, подползая обратно выше к Валиным губам.
Место рта заняла рука, и Макару вдруг захотелось скользнуть под его яйца, нащупать там какую-нибудь дырку (блядь, ну понятное дело, какую именно) — привычка работать пальцами, погружая средний во влажное нутро, никуда не исчезла. Смазка — всплыло в мозгу, и Макар застонал от отчаяния, решив отложить эти эксперименты на потом, тем более что Валя все же умудрился тоже схватить его за хер, не отрываясь от поцелуя. С ним было все по-другому, не так, как с девчонками, — он не пытался выбрать наиболее соблазнительную позу, чтоб показать разом все свои достоинства и спрятать при этом существующую только в его воображении складку на животе, как они. Да и что делать с членом, представлял в разы лучше, и можно было не переживать, что на самом пике удовольствия он вдруг замедлится или неудачно дернет рукой.
Тереться друг с другом кончиками языков было просто бомбически охуенно, каждый раз Макара будто удар прошибал, мозг уже не соображал, и единственное, что гормоны ему скомандовали, — срочно залезть сверху, потереться еще и членами, что Макар и сделал, взяв Валины руки и зажав их над головой. С удовольствием отметив, что длинные ноги под ним разъехались в стороны и слегка прихватили его бока, Макар тягуче задвигал бедрами, проезжаясь своим членом по Валиному, прижимая их к животам друг друга, но умник вдруг заерзал.
— Стой, погоди. — Ухо обожгло горячим вздохом. — Макар!
Он остановился и глянул на Валино лицо: красные щеки, расширенные зрачки, взгляд пустой, но блестящий, ресницы дрожат — все как надо. Макар обхватил его голову ладонями и медленно и нежно поцеловал, почти как девчонку, такое всегда на них хорошо действовало.
— Мне надо отлить… Это все мамин каркаде.
— Бля, ну пиздуй. — Макар сполз с него набок, давая выбраться, и проводил взглядом, подперев голову рукой. — Только не забудь, что я тут голый и со стояком тебя жду! — крикнул он, когда умник исчез в коридоре.
Не было Вали подозрительно долго, хотя из туалета он вроде бы вышел быстро, но судя по звукам и шуму воды, застрял в ванной.
— Валечка! — позвал Макар. — Хорош ссать, иди сюда. Я тебя укушу только совсем чуть-чуть.
Потом приоткрыл дверь и увидел в отражении зеркала мокрый фейс своего умника, который тут же перетянул внимание с его голой задницы наверх, к глазам.
— Ты чего, Валь? Все норм?
— Да, мне просто нужно сделать кое-какие расчеты.
Макар хохотнул, шагнул к нему и приобнял, прижавшись сзади, кайфуя от ощущения Валиных булок на своем члене. Валя перестал опираться на столешницу и выпрямился, встретившись с ним взглядом в зеркале.
— Ну чё ты? Круто же было, ну!
— Вот по курсу биохимии мы проходили, что благодаря психогенным реакциям и нейрогенным механизмам происходит увеличение объема полового члена за счет наполнения его кровью…
— Стой, ты чего несешь?
— Хуй, говорю, встает. Был маленький, а стал большой — как оно происходит, это мне понятно.
— Ну допустим. И чё?
— А вот как твой большой и вставший хуй войдет в маленькое отверстие ануса…
— Чего, блядь?
Валя повернулся лицом к Макару, заглянул своими писец какими соблазнительными и невинными глазами, особенно когда остался без очков, ему прямо в душу и спросил:
— Как он в меня войдет?
— Как он в тебя войдет. Ты надо мной издеваешься, да, Валь? — прохрипел Макар.
Дышать ему стало трудно, в ванной уже порядком набралось пару, зеркало запотело, и Макар только сейчас, когда сжал в ладонях округлости умника, заметил, что там подозрительно мокро.
— Ты чем тут занимался вообще?
— Мне надо было протестировать…
— Ничего тебе не надо! Со мной будешь тестировать, понятно? Идем, я сам еще ни хуя не изучил.
У Макара почти натурально текли слюни при виде Валечкиной беззащитности и невинности. Изнутри что-то скреблось, клокотало там, пытаясь вырваться наружу, желало завалить Валю на любую горизонтальную поверхность и поскорее вогнать в него изнывающий уже член, но он сдерживался, как мог. Ясен пень, Валечку ему предстояло распаковывать, как новогодний подарок, эксклюзив ручной работы, который даже в магазе не болтался и никто его не щупал еще, кажись, прямиком с завода. Заводило это жестко. Макар-то думал, ну пацан с пацаном, че там больно расшаркиваться — труханы сняли, руками поработали, жопу смазали и вперёд, как в тачке: поршни и цилиндры, масло, свечи зажигания. Только эта картинка никак не вязалась с понятиями взаимного уважения, о котором они под Новый год базарили с Игоряном. Интересно, насколько высоким считается показатель взаимного уважения, если вы друг другу в рот кончаете? Макар утянул Валю в свою комнату, где было более интимно и комфортно, а постель, на которой он ни с кем тут еще не трахался, была такой же свежей и девственной, как и Валя.
— Иди сюда, — сказал Макар, сев на край кровати. — Ничей хуй мы сегодня вставлять не будем, ясно? Но кое-что в тебя засунуть я бы не отказался.
— Только попробуй, — хрипнул Валя, и Макар расслышал в голосе смесь угрозы и сладкого ожидания.
А затем он, усмехнувшись, притянул Валю за бедра к себе и медленно взял его член в рот. Никогда б не подумал, что спустя всего месяц он будет заниматься всем тем, на что еще недавно подрачивал под порнушку, сидя за компом.
— Блядь, Валь, когда ты меня по голове так гладишь, я ж натурально кончить могу!
— Потому что ты ебанат.
— Еще какой! — залыбился Макар в ответ, облизывая головку с пирсингом, погладил место предполагаемой родинки на попе и наконец скользнул мокрым от слюны пальцем между Валиных булок.
Переклинило Валика ненадолго, но конкретно, когда он понял, что лежит с раздвинутыми ногами на диване в квартире Макара. Что в ней, кроме их двоих, голых и возбужденных до предела, никого нет, и Макар, настойчиво вдавливающий его в мягкую обивку всем своим весом, явно не просто целоваться собрался и обычной дрочкой, возможно, уже не обойтись.
Путем нехитрых манипуляций в ванной Валику удалось выяснить, что даже собственные пальцы входят в него с трудом, что уж говорить о более крупных… объемах. Но Макар, внушив ему странную уверенность, что паниковать не стоит и ничего сверхъестественного точно происходить не будет, гладил его там же, где он пытался только что сам, и это по ощущениям было приятнее. Наверное, потому, что происходило это вместе с кружащим по головке члена языком. Пепельная макушка в районе его бедер смотрелась как сцена из хорошего порно, Валик перебирал растрепанные пряди, иногда оттягивая голову явно кайфующего от этого процесса не меньше его самого Макара и чувствовал, что вот-вот кончит, как бы ни хотелось растянуть этот процесс подольше. Интересно, а как сам Валик выглядел в этот миг?
В пустой голове мелькнула мысль: это ведь не экзамен. Никто не оценивает со стороны правильность или неправильность его действий, как он стоит, что делает, как говорит, как выглядит.
Валик, отстранившись и успев поймать недоумение на лице Макара, перекинул ногу через его ноги и сел на колени к нему, решив, что изучать там, между булок, теперь удобнее. В этой позе целоваться тоже было удобно, Макар заткнул его рот своим, и Валик, отвлекшись на его язык, на секунды забыл о пальцах, а когда почувствовал один из них внутри, на всю фалангу, застонал от удивления — как раз этого чувства наполненности ему и не доставало.
— Блядь, — произнес Макар.
Сложно было понять, что он имел в виду, но Валику стало не до этого, потому что Макар задвигал рукой, то плотно прижимая кисть к чувствительной, как выяснилось, коже, то почти убирая ее.
— Давай еще, — проговорил Валик, вцепившись в его плечи и уставившись поплывшим взглядом.
Макар понял без объяснений: добавил слюны и еще один палец. От чувства распирания Валику стало жарко во всем теле разом, он сначала кусал свои губы, а потом, забывшись, и шею Макара, который тоже издал в ответ звук, полный одобрения его инициативы. Обнял его — или как еще назвать это действие, когда прижимают к себе, впившись пятерней в ягодицу, — опрокинул на кровать и, лизнув твердый, помеченный рядом свежим засосом сосок, навис сверху.
— Валь, — Макар глянул вниз, на свой торчащий член и свои пальцы в его, как оказалось, способной на многое заднице. — Валечка…
От его хриплого «Валечка» выгнуло в предоргазменной судороге. Валик нащупал около бока подушку, накрыл ею голову и застонал в нее, кончая в кулак. Судя по мокрому и горячему, что расползлось по его бедру и стекло под яйца, Макар кончил тоже.
— Ты что в подушку-то орал, умник? — хохотнул Макар, падая на спину рядом с ним.
Валик вытянул ноги. Спихнул подушку дальше, за голову, провел языком по приятно горячим губам.
— Не знаю. Надо ж было куда-то орать.
— Так кроме нас никого. Прикольный ты, умник. С ебанцой.
Макар повернул голову в его сторону, как тогда, после их экспериментов в ночь на первое января, и Валик подумал, что он ляпнет очередную романтическую хуйню, но он сказал:
— Пошли пожрем. Только там еще надо найти, чё можно пожрать.
Валик моргнул, а потом расхохотался.
— Чё ты ржешь? Умник, слышь? — Макар уже тоже улыбался, потом схватил его, быстро чмокнул в губы, шлепнул по ноге и встал, потягиваясь, а Валик, не замечая того, мысленно облапал его спину с узорами на лопатках.
— Хотя, по-хорошему, в душ бы сначала, — продолжил Макар, и Валик вдруг сказал:
— Вали. Я что-нибудь придумаю.
Макар повернулся к нему с таким видом, будто Валик только что сообщил, что он девочка, а хуй у него ненастоящий.
— В смысле? Приготовишь, что ли?
— Ну, утку по-пекински не обещаю, но найду, что там у тебя еще плесенью не покрылось в холодильнике. Вали уже.
Макар, порывшись в ящике комода, достал чистые полотенца — швырнул одно вместе с трусами ему, забрал одно себе, помялся, видимо собираясь предложить пойти вместе, но потом понял, что тогда «пожрать» откладывается, и ушел. Валик с сомнением посмотрел на белые боксеры — снобизм, ей-богу, еще бы носки белые выдал, — но надел их и отправился на кухню, отметив по пути, что разбросанные вещи из зала исчезли. Видать, Макар их тоже утащил в стиралку. После их забега и шатаний по парку как раз самое то. На кухне Валик нашел салфетки, вытер с живота результат последствий этих шатаний и потянул на себя дверцу холодильника.
В двухкамерном шкафу еды было столько, что существовать в закрытой квартире можно было еще месяц, но, с точки зрения мамы Валика, он был пустым — овощи, полуфабрикаты, какие-то малознакомые субстанции в баночках, соусы, нарезки. На нижних полках имелось что-то еще в закрытых контейнерах, но туда Валик заглядывать не решился, потому что опасался, что оно могло стоять здесь еще с прошлого года.
Когда Макар появился на кухне, Валик перекладывал на тарелку омлет с овощами и беконом.
— Ты что там нахуевертил, умник? Язык щас проглочу от одного запаха, — произнес он, и Валик обернулся.
От взгляда на его довольную морду и мокрые, падающие на лоб волосы захотелось обратно в постель, и Макар эту эмоцию каким-то своим блядским чувством уловил, потому что, шагнув ближе, прижал его задницей к столу и заглянул в глаза. Хитро и понимающе.
— Ты жрать будешь или так и будем стоять? — вздохнул Валик.
— Буду. Спасибо, Валечка, цены тебе нет. А ты что, типа не при делах?
— Я не голодный.
В ванной, где еще пахло гелем для душа и самим Макаром — Валик этот запах запомнил, когда кусал его за шею и тыкался носом за ухо, — он прижался лбом к кафелю и стоял без единой мысли. Было так хорошо, что он бы и не смог думать, как-то космически, с переизбытком, точно он вышел из кинотеатра после двух часов охрененного блокбастера с 3D-эффектом. Вешая полотенце обратно на крючок, Валик похолодел, осознав, что не помнит, сколько сейчас времени.
— Ты чего там носишься? — крикнул Макар с балкона, услышав его возню. — Телефон твой я у телика положил.
От мамы было три пропущенных — еще не паника, но почти. Отбив сообщение, что они с Макаром немножко «увлеклись» и засиделись допоздна и он остается у него, потому что уже поздно, Валик бросил телефон на диван и подошел к балконной двери.
— Ты прям хозяюшка, я с первого января нормально не жрал, на пельменях выживаю, — проговорил Макар. — Мож, будешь приходить готовить мне? Мамка все равно диетическую хуйню свою пихает вечно нам с отцом.
Валик подошел со спины и, повинуясь, вероятно, злоебучему окситоцину, который вынуждал людей испытывать доверие к партнеру после оргазма, обнял его, обхватив руками поперек живота. Макар выдохнул дым через нос и произнес тихо:
— Твою ж… Умник, ты меня балуешь сегодня.
Валик ткнулся носом в мокрые волосы за его ухом.
— Сам себе готовь, ебанат. Там просто все, не развалишься.
Если что, в вк у меня можно посмотреть комикс по этой истории
Дирижабль и вазелин
Часы оттикали двенадцать — и хорошо, что Валик предупредил маму о том, что останется с ночевкой, иначе бы в тыкву превратилась голова Макара, когда мама утром бы звонила — а она бы звонила — и отчитывала за распиздяйство. Если быть совсем точным, голова Макара и так будто превратилась в тыкву — Валик спрашивал его в третий раз, что они решили смотреть, потому что приглашали Валика изначально именно «смотреть кино», но Макар глядел на него с дурацкой улыбкой. Точно из мешка Деда Мороза, откуда все достают конфеты с чупа-чупсами, он вытащил ролики. Или вертолет на радиоуправлении.
Они сидели на разложенном в зале диване, где Макар постелил им свежие простыни и притащил свои подушки и одеяло, потому что кровать и экран монитора в его комнате были не такими широкими. В отличие от его дебильной улыбки. Валик с серьезным видом листал галерею фильмов в приложении телика, а Макар пялился и иногда поддакивал. Валику вдруг подумалось, что он совершенно не знает, какие фильмы могут нравиться такому, как Макар. То есть именно Макару. Что они не добавили друг друга в друзья ни в одной из социальных сетей и, кроме шуточек и незначительной ерунды в парке, пока ничего еще не обсуждали. Но если не считать полета где-то глубоко в груди и тянущего ощущения в заднице — то ли он все еще чувствовал там пальцы Макара, то ли хотел их почувствовать снова, — Валику рядом с ним сиделось вполне спокойно. Как-то комфортно. Как бы ни было парадоксально, он уже примерно знал, каких неожиданностей можно ожидать от ебаната. С той же Машкой или Раисой, пока их не растащили друзья, да и с другими девчонками Валику всегда было немного не по себе. Они вечно смотрели на него так, словно он совсем не будущий научный работник, а какой-то сказочно-загадочный кристалл сульфата меди, запиханный под их микроскопы. Макар тоже смотрел на него, но не изучающе. Он как раз был похож на тот самый кристалл сульфата меди с предметного стекла, которому вдруг открылось все устройство его Вселенной и что он голубой.
— Медный купорос, — пробормотал Валик, перелистывая карусель из обложек.
— Я такой не смотрел. Интересный?
— Очень. Это фэнтези.
С тобой в главной роли, хотел сострить Валик, но почему-то промолчал. Вместо этого зачем-то привалился к Макару плечом, и тот сразу же просунул руку под его спину, притягивая к себе еще ближе. Гребаный окситоцин, кажется, никак не унимался. Валик пытался сосредоточиться на экране, но теплая ладонь на его боку с большим пальцем под резинкой трусов была куда волнительнее каких-то там картинок, что он бездумно щелкал.
— Я как-то по всяким властелинам всяких там колец не очень, может, Гая Ричи глянем? — предложил Макар.
— Это который снял стимпанкового Шерлока? — нахмурился Валик, припоминая, как папа смотрел его по телику.
— А ты шаришь!
Валик улыбнулся, потому что у Макара в этот момент брови резко взметнулись вверх, и добавил:
— И этих… как их там… про два ствола.
— Точно.
Макар потянулся к нему второй рукой, видимо желая рассказать поподробнее про те самые стволы. Опасаясь, что кино закончится так и не начавшись, Валик спешно перехватил его за запястье, едва не вызвав у Макара приступ жадности, задержал его ладонь в своей, переплетая пальцы, и вопросительно затараторил, заглядывая в глаза:
— А Та-та-тарантино ты любишь?
— Ну так, не все, частично. Нравится «От заката до рассвета», там баба со змеей танцует на столе, прям вообще огонь.
— Кто бы сомневался, — фыркнул Валик, пытаясь теперь высвободить пальцы, но Макар сжал их и добавил:
— «Джанго» мне понравился, смотрел? «Бесславные ублюдки». Я вообще историческое кино люблю иногда глянуть, типа про Вторую мировую там. Это отец меня подсадил. «Перл Харбор», «Дюнкерк», «Спасти рядового Райана».
— А, теперь понятно, откуда в тебе столько внезапности. Молниеносная война — твоя любимая стратегия.
— Во-первых, — хмыкнул Макар, — может, не война, а любовь. Любовь страшнее войны, знаешь ли.
— Ага. — Валику вдруг стал жутко интересен палец Макара, по которому он водил ногтем своего.
— А во-вторых, — Макар приподнялся и, нависнув над ним, тронул другой рукой за подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза, — по стратегической маскировке и развертыванию польт в тылу врага у нас парадом командуешь ты, Валентин Батькович. А я так, типа тихо стоял курил в сторонке.
— Пальто, а не польт.
— Слышь чё, умник.
— Я Валентин Степанович.
— Очень приятно, — хмыкнул Макар, приподнимая в воздухе и пожимая его руку, которую и так держал. — А мать твою как зовут? Мировая женщина.
— Елена… Тетя Лена.
— Супер, скажу ей потом типа спасибо за сына. А мои — Серёжа и Марина. Надо будет вас познакомить. Как-нибудь. О, с Жанкой, с Жанкой и Лёлей надо тоже! И с собакой ихней.
— Их.
— Отстань. Короче, всё, давай кино смотреть.
Макар выхватил пульт, не отпуская руку Валика, стал щелкать другой быстро-быстро, а Валик снова завис, вспоминая его пальцы. Покосился на Макара и вдруг даже на секунду задержал дыхание, когда в приглушенном свете торшера разглядел на его щеках легкий, почти не уловимый румянец.
В итоге они выбрали супергеройский боевик того самого Гая про двух спецагентов, которые, конечно же, спасали ретромир от ядерной угрозы в лице элегантной роковой злодейки, и Валику фильм даже вполне понравился. Но до титров Макар ожидаемо не дотерпел: рассеянные поглаживания по ноге плавно перешли в настойчивые, когда у Валика зачастило сердце и появился стояк, и непонятно, что из этого раньше. Макар выключил телик, пульт куда-то делся за секунды, а сам Макар оказался сверху, так по-хозяйски раздвигая ноги Валика своим коленом, что от одного этого движения стояк сделался еще крепче. Хоть эльфийскую крепость тарань. После этого с высокой долей вероятности можно было ждать того же, что произошло на этом же диване, а затем на кровати несколькими часами ранее, но Валику вдруг перепало столько нежностей, сколько не перепадало за все время притираний с этим ебанатом. А Валику было уже мало неторопливых касаний одними губами, и он потянулся было руками вниз, но их перехватили и придавили к постели по обе стороны от головы.
— Валь, не провоцируй, — сказал Макар, прижимаясь своим стояком к его паху. — Я ж пообещал ни в кого сегодня хуи не совать. Будешь ерзать — передумаю.
Валику захотелось поерзать, тем более что тело отвечало само, на уровне рефлексов, прижимаясь плотнее к другому телу, но он подумал, что человек с растянутой чьим-то причиндалом задницей может думать только о растянутой заднице, а завтра у этого человека сборы перед олимпиадой и выезд на следующий день, поэтому мысль эту он загнал поглубже. Макар нацеловал его на месяц вперед, что аж жевательные мышцы прочувствовались, в громкой тишине — Валик не понимал, чье сердце стучит настолько громко, его или Макара, — и эти звуки заводили еще больше. Это было мучительно и невыносимо, ведь целовали его неторопливо, до капанья с конца. И в этот раз они оба были снова голые, но уже под одеялом, прямо как любовнички в маминых мелодрамах, никуда не спешили, и никто не мог позвонить или завалиться в комнату и помешать. Валик нащупал ямочки у Макара на пояснице, отметил, что Макар охуенно низко рычит, если их гладить, захватывая ягодицы. Если провести ногтями по позвоночнику снизу до шеи — вообще кончает.
Ко всему прочему Валик теперь уже не мысленно облапал всю его спину и выяснил для себя, что сам готов кончить, если его кусают за шею рядом с челюстью. Когда так и случилось, он закинул ноги на поясницу Макара, прижимаясь к нему еще плотнее, и спустя пару минут и движений бедрами действительно это сделал.
С забавно сопящим Макаром они лежали в темноте еще несколько минут, пока Валик не сообразил, что сопит тот потому, что уснул. Хмыкнув, Валик закрыл глаза и провалился в сон без сна — он выспался, но не помнил, как заснул.
Утро началось с момента, когда Макар, поворачиваясь, засадил ему локтем в бок, но не успел Валик возмутиться, как оказался прижат к нему. Стало жарко.
Валик вздохнул и сказал вслух:
— Заебись.
— Бу-бу-бу, — услышал он сонное. — Не успел глаза продрать, уже бубнишь чё-то.
— Температура тела, говорю, повышается к утру.
— Не умничай. А то в ухо поцелую.
Валик хотел спросить, что ужасного в поцелуях в уши, но Макар опять засопел.
За окном кто-то гудел — может, на парковке или еще дальше. Валик и не прочь был полежать под теплым одеялом, да еще с прижимающимся горячим Макаром, но отлить было уже жизненно необходимо.
— Лежать, блядь, хули ты ерзаешь! — сказал Макар довольно четко и, не успел Валик охуеть от такой предъявы и тона, добавил: — Зайка, сука…
Валик все равно охуел — зайкой Макар его точно не называл и не собирался. Потом вспомнил фотку с собакой и успокоился, но какое-то странное чувство, возникшее при мысли о том, что зайкой могли назвать не собаку, а вполне конкретную сучку, все равно неприятно царапнуло его по нервам, как бумажный порез — вроде ерунда и не видно, но чувствуется. Выбравшись из-под одеяла и справившись с первоочередной задачей, Валик стащил с сушилки свои вещи, оделся и, ожидая увидеть внутри запечатанные зубные щетки и мыло, открыл верхний ящик тумбы под раковиной. Хмыкнул, потому что там в самом деле лежали щетки, мыло и коробки с салфетками.
Казалось, Макара придется распихивать и применять некоторое насилие, чтобы разбудить, но он выполз сам на кухню, когда Валик размешивал сахар в кружке с кофе. Кофе был растворимый, но из красивой стеклянной банки и пах как настоящий. От вида помятого растрепанного ебаната у Валика зачесалось в пальцах, до жути захотелось потрогать его спутанные волосы, убрать их со лба, а потом сунуть руку под резинку трусов. И неважно, что сам Валик при этом стоял у плиты, как ебучая домохозяюшка, и ждал, когда гренки поджарятся с одной стороны, чтобы перевернуть их на другую. Макар, заметив, чем он занимается, перестал зевать.
— Умник, давай ты ко мне переедешь, я мамке скажу, что тебя родаки из дома выгнали и тебе жить негде, а я тебя, по-братски типа, не могу оставить в сложной ситуации.
Он потянулся к тарелке, где лежали уже готовые, подрумяненные гренки, но отдернул руку и посмотрел на Валика с удивлением, поскольку тот отодвинул тарелку лопаткой:
— Сначала умой свое лицо. У вас, кстати, все как в гостинице?
Макар как-то даже без возмущений отправился в ванную и крикнул уже оттуда:
— Ты про мыльно-рыльные? Я тебе сам хотел сказать, забыл. К нам часто батины партнеры раньше приезжали, иногда поздно. А иногда они бухали так, что вырубались и до гостиницы не доезжали. С тех времен и осталась привычка у мамки — на случай непредвиденных гостей.
Валик угукнул и перевернул гренку. Потом вторую и третью, замечая, что дискомфорта или неловкости он не испытывает в этом положении — стоя у плиты не в своей квартире.
— На хуй ты оделся, умник, — произнес Макар, прижимаясь к нему сзади — похоже, это входило у него в привычку, и Валик едва не выронил лопатку. — Так хорошо вчера было, шлялся голый туда-сюда, жопенью своей светил, как солнышко, прямо в ебало.
— Это была однодневная акция, — ответил Валик.
— Ты чё краснеешь опять, Валечка?
— Я у плиты, если ты не заметил. Тут жарко.
— Я заметил. Чё эт тебя так торкнуло? Вчера, сегодня.
— Вчера тебя, ебаната, пожалел. А сегодня сам жрать хочу.
— Бу-бу-бу.
По животу под майкой снова гуляли ладони Макара, Валик отвлекся и спалил вторую партию гренок, которые Макар все равно съел. Позвонила мама Валика, спросила, когда он будет дома, потому что им с отцом надо уехать, а Варя одна остаться никак не может, и пришлось собираться, допивая кофе на ходу.
— Я напишу, — сказал Макар, привалившись плечом к углу шкафа-купе.
— Ну конечно, — проговорил Валик, обуваясь. — Я и не ждал, что ты отъебешься.
Он выпрямился, Макар щелкнул замком и уставился выжидающе, наклонив голову.
— Что? — спросил Валик.
Макар молчал, и тогда Валик, вздохнув, обнял его за шею и быстро чмокнул в губы. То есть хотел быстро, но получилось так, что сосались они еще долго, пока в кармане Валика вновь не завибрировал телефон.
— Да, мам, — он выскользнул за дверь и двинулся к лифту, — выхожу, выхожу.
Валик выслушал мамины возмущения по поводу Вари, которая что-то опять учудила, стащив у папы маркер, вышел из подъезда и завершил звонок. Отошел он на десяток метров, потом его догнал голос Макара:
— Умник, стой! Кому говорю!
Макар, в кроссах без носков, не застегнутых джинсах и в одной толстовке, подбежал к нему, скользя подошвами по снегу, и сунул в руки нечто в черной продолговатой коробке.
— Забыл отдать, — шумно дыша, сказал он.
Валик опустил глаза на коробку:
— Это что?
— Подарок твой. На энгэ. Лучше поздно, чем никогда. Все, пиздуй теперь.
— Ну, эм…
— Не за что. Дома откроешь. Тебе понравится. Пиздуй-пиздуй.
Валик поглядел на его лыбу до ушей, произнес растерянное «спасибо» и зашагал к выходу из двора.
Дома оказалось, что Варя, помимо охудожествления себя, нарисовала на лбу спящего папы кривой, но трогательный в своей детской непосредственности цветочек.
— А нам ехать сейчас к теть Тане на именины, — всплеснула руками мама, успевшая накраситься, пока отчитывала Варю. Варя, сидя в своей комнате, хлюпала оттуда носом.
— Все равно в шапке, не видно, — сказал Валик, сдерживая смех при виде растертого до красноты папиного лба с побледневшим до серости, но так и не отмытым до конца рисунком.
— За стол — тоже в шапке? — заметил тот обреченно.
— У меня вроде оставалось немного изопропилового спирта, — осенило Валика, и он пошел шерстить свои шкафчики.
Но спирта не оказалось, на что папа весело хрюкнул, потирая лоб:
— Пропили, да, батенька?
— Вообще-то его нельзя пить, — проворчал Валик, а в голове вдруг пронеслось ехидное ебанатское: «Бу-бу-бу».
В итоге мама, еще раз сказав Варе, что она наказана и сладкого ей не дадут еще и завтра, замазала папу тональником, и они уехали. Как только Валик закрыл дверь, Варя, надутая, вышла из комнаты.
— Покажи, что там, — сказал Валик. — Что это такое?
— Селдечко, — ответила она не без гордости.
— Ты сама рисовала? — Валик быстро сравнил в уме кривой цветочек и ровное, выебистое даже, сердце и понял, что сама она такой прорыв в области живописи не осилила бы.
— Сама.
— Варя.
Варя надулась еще сильнее и засопела:
— Сама.
— Макар помогал? Не бойся, я его ругать не буду, — пообещал Валик. — Ладно, вот руку вы изрисовали, а папу ты зачем нам испортила? Ему ж на праздник ехать.
— Я думала, ему понлавится, — вздохнула Варя.
Взяв с нее слово больше так не делать, Валик, несмотря на запрет, отрезал ей кусок орехового рулета и включил «Свинку Пеппу». В своей комнате он сел за стол, некоторое время смотрел на матовый черный картон без единого намека на то, что может скрываться внутри, потом осторожно открыл, глядя на продолговатый носик чего-то не менее продолговатого. Однако то, что по форме было похоже на большую, очень большую анальную пробку или дирижабль, по факту оказалось лавовой лампой. Включив ее, Валик залип на перетекающих внутри пузырьках.
— Вау! — сказала Варя, оказавшись рядом, как всегда, бесшумно.
Они залипали еще вместе, прежде чем Валик выключил лампу и отправил Варю обратно.
«Спасибо за дирижабль. Прикольный. Только я тебе ничего не подарил», — написал он Макару, который ответил почти сразу: «Ты сделал подарок своими руками».
За этим следовало пояснение — смайлики в виде указывающего на сложенные кольцом пальцы и сообщение: «Не за что, умник, и тебе спасибо за твои нежные руки. Каким кремом ты пользуешься? Посоветуй мне тоже, а то скоро мозоли натру. Ты ж уматываешь опять».
«Купи вазелин».
«Это типа предложение?»
«Это типа иди на хер) Мне собираться надо, пока».
Макар наслал ему на прощанье целую отару разноцветных сердечек, будто восторженная семиклассница. Валик, скрепя сердце, тыкнул в ответ одно, но большое, сам с себя охренел и быстро удалил сообщение.
«Это типа посмотрел и хватит?))» — отреагировал Макар.
«Ага. Чтоб не привыкал».
Валик отложил телефон, включил лампу и принялся убирать со стола книги. Сегодня еще нужно было сходить на общий сбор вечером, а послезавтра — выезд. И Валик пока не знал, как вести себя во время отъезда, если уезжать не хочется.
Было в жизни две вещи, которые Макар совершенно точно мог делать с легкостью: болтать с любым, даже незнакомым человеком и покупать гондоны. Везде, где бы они ни продавались. Даже если в аптеке сзади него стоят дети в очереди за аскорбинками или если это понтовый интим-магазин с огромной неоново-красной вывеской. Макар вот совершенно не понимал тех людей, которые стесняются это делать, которые в маршрутке не могут громко и четко назвать свою остановку или стоят возле кассы молча, терпеливо дожидаясь, пока кассирша добазарит со своей близняшкой с соседнего окошка. А писю в писю совать они как тогда умудряются, в темноте под одеялом? Да блин, он даже как-то раз Жанке за прокладками бегал в магаз и выжил. Потому что, как говорится, партия сказала — надо, комсомол ответил — есть. Надо купить вазелин — пошел и купил вазелин. Ну или более приличное смазло, за которое пришлось выложить аж полтора косаря и подмигнуть консультантке, уточнив, что оно надо для анала. Прямо так и сказал: «Девушка, дайте мне нормальную анальную смазку». Чуть не добавил: «На ваш вкус» — и не сдержал улыбки. Улыбаться ему поводов было ой как до хуя: Валечка оттаял, а теплый и отзывчивый Валечка был в разы кайфовее, что Макар, к своему стыду, под конец даже уснул прямо на нем. Почему-то все утро именно это парило его больше всего. Но он тут же вспоминал их вечер в парке и горячие обжимашки, и это придавало ему такой энергии, что почему-то хотелось еще разок пробежаться вдвоем по улице и влететь в какой-нибудь сугроб. На обратном пути из секс-шопа Макар изо всех сил старался не идти вприпрыжку.
Родители прилетали утром следующего дня, поэтому остаток воскресенья он потратил на уборку: выпнул пылесос, помыл унитаз и даже зачем-то душевую кабину — когда подумал о том, как в ней вчера и сегодня стоял голый умник, подрочил и как-то сам собой начал мыть. Кинул белье в стиралку и сел готовиться к следующему экзамену — последний, как назло, был самым серьезным, и даже Жанка с Лёлей тут уже были бессильны. Правда, хватило Макара всего часа на полтора, потом мозг скукожился и заныл, пришлось отвлечься на спасительный интернет и мемасы.
Спустя час Макар обнаружил себя шарящим по странице Вали в сине-белой — только когда отлайкал все его полторы фотки профиля и штук десять репостов на стене со смешными животными и какими-то типа интересными фотками природы. Ну это и не удивительно: нейромонах Валентин, видимо, образ жизни вел аскетичный и непубличный. Кроме того, у Макара и так уже была мини-галерея из целых двух совместных фоток, вторую они щелкнули перед просмотром кино и за секунду до того, как Макар стянул с Валечки свою худи и уронил умника на диван.
Посмотрел, когда у Вали дэрэ. Кинул запрос в друзья, но умник в сети так и не появился. В списке у него было всего около сотки человек, в то время как сам Макар добавлял всех подряд, и число его друзей-подписчиков уже перевалило за пятьсот. Из них от силы актуальных там было человек пятьдесят — пацаны и бывшие одноклассники вроде Лёхи, народ с универа, дети папиных друзей, с которыми они пару раз в детстве отмечали совместный Новый год на чьей-то даче, сын маминой подруги, друг подруги телки брата… Остальные были лишь потенциальными или бывшими девчонками для секси-тайма. И среди них всех вверху списка Макар больше всего хотел видеть круглую аватарку умника. Полистав еще немного скупую инфу о пользователе, Макар вернулся к билетам экзамена и пыхтел над ними до самой ночи, пока глаза не начали слипаться от столь обильной информации.
«Спокойной ночи», — пришло в ватсап, как раз когда он дожирал заныканную холодную гренку мейд бай Валечка виз лав.
«Добавь меня в друзья в вк», — написал Макар и продолжал сверлить экран ожидающим взглядом.
«Зачем?»
«А хули нет? Потому что так надо».
«Ладно».
Когда мишн был комплит и уведомление сообщило, что пользователь принял его заявку, Макар удовлетворенно улыбнулся, щелкнул свою влажную покупку и скинул фотку с подписью: «Мы будем ждать тебя, Валечка».
А потом хохотнул в голос, когда спустя пару минут умник прислал ему: «Бу-бу-бу)». Что именно это означало, Макар так и не понял, но от скобочки в конце сообщения прям потеплело в душе, и, довольный, он лег наконец спать.
— Хлоп!
Словно сквозь толщу воды, Макар различил приглушенную возню и хлопанье дверьми. Сел на кровати, все еще держа глаза закрытыми и пытаясь вспомнить, какой сейчас год. Что-то ему снилось то ли про природу, которую он вечером налайкал на странице умника, то ли про походы, вместе с Валей, естественно, — трусы натянулись упругой палаткой. Глянул одним глазом в смартфон — тот показывал половину десятого. Зная, что вряд ли ему дадут поспать еще, Макар решил, что встал как раз вовремя, сфоткал свое «доброе утро» и отправил Валечке, которому завтра предстояло уныло трястись в вагоне-купе по дороге на сворачивание олимпийских гор. У Макара в этот день как раз намечался последний экзамен. А в поезде ведь совсем нечем заняться… Хорошо, если у Вали будут с собой какие-нибудь интересные картинки на смартфоне. Или стоило отправить ему еще одно видео? Правда, Макару больше не хотелось слать ему чужие члены и задницы. Один раз посмотрел, так сказать, прикинул хуй к носу, понял, что к чему, и хватит. Стоило лишь допустить, что Валя посмотрит на другие члены теперь, после их выходных вдвоем, и у Макара начинал пульсировать висок. В ответ он ждал что-то в стиле «хватит слать мне всякую порнуху из инета», но телефон молчал. Макар вздохнул, подумал об экзамене и вредной преподше, чтобы стояк побыстрее спал, и, одевшись, вышел навстречу новому дню.
— Ой, ты так рано, сынок! — Мамины брови грозились соприкоснуться с линией роста волос.
Она была загорелой и выглядела отдохнувшей, несмотря на долгий перелет, Макару показалось, что она сейчас особенно красивая. Мама как раз только вышла из соседней спальни, поцеловала его в щеку, и вместе они дошли до гостиной, где за барной стойкой отец уже привычно щелкал пультом, все еще не переодевшись с дороги.
— Свозвращением, — буркнул Макар и потащился к шкафчику с кофе. — Как съездили?
История переписки в телефоне уже была забита их фотками, где мама в комментах с помощью смайлов пыталась передать весь спектр своих эмоций.
— Да неплохо. Зря не захотел с нами, мы на кайтах с парашютом катались, — проговорил отец ему в спину.
Забыл, что ли? Не особо они и зазывали, только для галочки спросили разок, а Макар припомнил свои экзамены, из-за которых брони перенести было ну никак не возможно, на этом горячее предложение и закончилось. Хотя он даже почти не расстроился, что в этот Новый год во Вьетнаме не прошло ни одного тайфуна. Потом вспомнил Валины голубые, как прибрежные воды южных морей, глаза и расслабил челюсти — если бы уехал, наверное, хрен он бы с умником так сблизился. Не притерся б точно. А так Новый год в его компании официально можно было бы считать лучшим из последней десятки.
— Что делал? — спросил отец, придирчиво осматривая гостиную.
Кажется, за благополучие маминых статуэток и чистоту стен он переживал даже больше, чем она сама.
— Да так, к экзаменам готовился. Гулял, фильмы смотрел.
— С девушкой? — спросила мама.
Макар налил себе кофе, достал из холодильника запечатанную мясную нарезку и два ломтика зернового из хлебницы — мама приучила покупать только такой. Сел напротив отца за высокий столик и, только набив рот бутербродом, ответил:
— С другом.
Да какая им разница, подумалось Макару, ведь все, что парило родителей, — чтобы свадьба не по залету. Чтобы доучился сначала хотя бы. Поэтому с девчонками дома он не терся, чтобы не нервировать лишний раз и не выслушивать тонны вопросов о своей личной жизни.
— А, с Лёшкой твоим закадычным. Как там у него дела?
— У Лёхи шикардос, девушку завел, на Новый год как раз они и познакомились.
Макар не знал, как сказать родителям про Валю. Пацаны появились как-то сами собой: Лёха еще со школы, Ярик Тихонов, которого за вечную манеру искусно молчать с саркастическим ебалом прозвали Тихим, и Игорь присосались уже на первом курсе. Просто припирались время от времени в гости без расшаркиваний, как само собой. Презентацию со слайдами Макар никому из них не делал и Вале тоже не сказать, чтоб собирался.
— Его зовут Валя, он с химфака.
— Кого? — спросила мама.
— Друга моего. С которым я тусил на праздниках.
И сосался, пришло в голову внезапно, а щеки какого-то хрена опасно загорелись. Мать с отцом переглянулись, думая, что незаметно. Это у них была фишка такая — мамкина рука на отцовом плече, телепатическое общение. Макар тоже мысли читать умел, но перехваченное зашифрованное сообщение ему не понравилось, и он быстро спросил:
— Чё там, слона мне купили?
— Купили-купили! — всплеснула руками мама и побежала обратно в спальню шуршать пакетами, а отец, потирая подбородок, добавил:
— Только в самолет он не поместился. Поэтому мы привезли Копи-Лювак. Знаешь, его добывают из какашек маленьких вьетнамских зверьков.
То, что отец пытался в странные шутки, изображая кривую недоулыбку, немного настораживало.
— Да это ж мой любимый сорт, — усмехнулся Макар, наливая себе еще одну чашку обычного, но все же не настолько говняного кофе.
Поезда
Напоминаю, что все визуалы и скрины в альбоме в вк - ссылка на альбом в шапке книжки. Ну и на фб главы выходят раньше, кто не хочет ждать - вэлкам)
— Ты мне привези оттуда сувенир какой-нибудь. Не магнитик сраный, знаю я тебя, нормальное что-нибудь, чтоб сожрать можно было.
— Эчпочмак или кыстыбыи? Они не доедут.
Антон в телефоне помолчал, потом произнес:
— Ну привези то, что доедет. Хоть цветочек аленькай, только не магнитик, его мне Калмык обещал.
— Калмык? Он тоже едет в Казань?
— Бля, Вэл, иди, ты на поезд опаздываешь, а мне за Машкиной Боней миску мыть. Давай, удачи, порви там все, кроме своей жопы.
На платформе Валик обнаружил вышеупомянутого Калмыка в синем спортивном костюме с логотипом универа и команду пловцов, в которой тот состоял.
— Ты все равно занят был своими книшками-хуишками, сурпрайз тебе! — Лицо Калмыка, и так всегда довольное, засияло, как смазанный маслом эчпочмак. — Два дня в поезде, Валюха, никакой общаги, никаких тебе родаков! Пива вечером…
— Пива? — рявкнула за его спиной тренерша, сопровождающая университетскую сборную, и сочный эчпочмак превратился в трехдневный баурсак. — Ахметов, ты что там сказал только что?
— Ничего, Мария Евгеньна, говорю, как нажрутся все вечером пива, не продохнуть будет, плацкарт же, — ответил Калмык, и Валик, дождавшись, когда тренерша начнет втирать что-то с заумным видом другому парню в спортивном костюме, сказал:
— Ты, я так понял, не на олимпиаду.
— Не, — мотнул башкой Калмык. — Казань же спортивная столица России, у нас соревнования всероссийские по плаванию и водным видам спорта. Пошли, регистрация началась, двадцать сорок уже.
Калмык определился в четвертый вагон, Валик с преподавателями и еще тремя участниками олимпиады — в пятый, но расстались они ненадолго, потому что поезд только отъехал от станции, а Калмык уже приперся знакомиться с соседями Валика, которых пока не оказалось.
— Сядут на следующей остановке, скорее всего, — пояснил Валик, отправляя маме сообщение, что выехал.
Помедлил и отправил еще одно, с таким же содержанием, Макару, с которым говорили они по телефону о всякой ерунде не больше часа назад: Макар рассказывал про родаков, Валик про папу, который против воли стал «на стиле».
— Ха, молодец, малая! Да и чё там его отмыть, мыло и пять минут, — сказал Макар, и Валик закатил глаза:
— Вообще-то, клееподобный полимер, обеспечивающий адгезию красящего вещества к маркируемой поверхности после испарения растворителя из чернил…
— Валечка, от твоего «вообще-то» у меня хуй увеличивается. Как представлю, как ты глаза закатываешь, м-м…
Сообщение отправилось, но висело непрочитанным около получаса, и это было немного странно, ведь Макар отвечал всегда сразу, будто ждал, что он напишет.
— Ты пожрать взял? — прервал мыслительный процесс Валика Калмык. — У меня дошики, сыр «Ташлянский» и какая-то херня в пакете, типа бутеры, из ларька вокзального.
— Там, в сумке посмотри, мама что-то засовывала, — сказал Валик рассеянно, продолжая смотреть на погаснувший экран.
— Ого! Тут на весь вагон хватит, пирожки, курица, колбаса, нормальные бутеры! — обрадовался Калмык.
— С ветчиной, — повернулся к нему Валик. — А зачем тебе сыр «Ташлянский»?
— В дошики же, — уже с набитым ртом пояснил Калмык. — Еще мазик туда, кетчуп, сосиски можно.
Калмык еще рассказал, как варить пельмени в электрическом чайнике, хотя никто и не спрашивал, и Валик кивал все так же рассеянно.
— У тебя была девушка когда-нибудь?
— Ну да. Три точно. Насчет четвертой — хэзэ, мы тогда пьяные были.
— Я про постоянную девушку, — уточнил Валик, и Калмык, перестав жевать, сдвинул брови:
— А! Ну да. Айгуль. Мы с ней два месяца встречались.
— Тебя не парило, если она не пишет долго?
— Не-а. — Калмык сощурился. — Это про Ма… — Валик шикнул, косясь на появившегося у соседней полки попутчика. — Про Ма-арину свою? Да мало ли, какие у нее дела. В сортире, может, или набухалась и блюет. Ты, как по мне, загоняешься.
Рассудив, что Калмык прав во всем, Валик сунул телефон под подушку, потом снова вытащил, сходил к проводнице за бельем, выставил Калмыка в его вагон, переоделся и лег спать, прокручивая в голове формулы пополам со сценами в квартире Макара.
В три ночи Макар обнаружил, что уснул за столом мордой в конспектах. До подъема оставалось четыре часа, а сна у него уже не было ни в одном глазу, даже в том, где шило. К Лёхе в этот раз не поехал — тот ещё не остыл после обиды за инглиш. Потрещав с умником, Макар снова засел за подготовку — хотелось соответствовать и понтануться нормальной сессией перед родителями и, конечно, перед Валей. Макар довольно быстро смирился, что тот снова свалил, не прошло и недели, — Макара очень радовало, что Валечка живет наукой и не трется по мутным хатам. Потому что сам он столько по ним терся, что представлять там Валю ему бы не хотелось. Туса у этой его Машки с подпаленной елкой была самая приличная из всех. А уж энгэ у самого Макара — так вообще батюшка на воскресной службе бы им позавидовал. Ну, не считая того, за что необходимо было исповедоваться. Хотя и там бы тоже позавидовал, улыбнулся Макар.
Постоял на балконе в темноте, залез в холодильник, не зная, куда еще себя деть, глянул в ватсап — Вали в сети не было. Макар решил, что, пока умник будет писать эту свою олимпиаду, отвлекать его лишний раз не стоит, а то приедет с повышенным уровнем вредности, хрен выцепишь. Пусть лучше думает о разных колбах и количестве вещества у себя в голове, а не в трусах. Да и спит он уже стопудово, дитя жаворонков. В итоге Макар и сам поперся досыпать — за последний экзамен грядущим утром предки ему обещали большой куш, карты, деньги… Оставалось только терпеливо дождаться, когда вернется из Казани второй ствол.
— Все, мать, нет у тебя больше сына! — заявил Макар, впорхнув в ее салон по пути из универа и лыбясь так, что казалось, щеки вот-вот треснут.
— Ты чего несешь-то, Макась? — она улыбнулась, привычно раскладывая по местам свою парикмахерскую фигню, словно и не уезжала.
Не успели родаки вернуться, а уже оба на работу побежали. Отец-то, понятно, чтобы не страдать дома от нихуянеделания, а мамка свой салон и правда любила. Пока Макар был мелкий, она долго сидела дома в декрете, потом у отца в фирме ассистировала, но им вместе работалось не очень — буханка в те времена у папки от водки сильно барахлила, и морально доставалось всем. У Макара от его перепадов тоже крышу рвало пару раз, особенно в тот день, когда отца на скорой увозили с предынфарктом. Мать несколько дней чуть ли не ночевала в больнице, а Макар… В общем, дома он не появлялся целую неделю, а под конец и самого его едва в больницу не положили: интоксикация, сломанный нос, отбитые костяшки и синяки по мелочи, а еще пара очень недовольных родителей пары очень обиженных телок. С тех пор они с отцом негласно пасли друг друга, хотя Макара иногда и подбешивал его шутливый тон, будто отец состоял в союзе юмористов. А за серьезный базар в семье всегда мамка отвечала.
Макар протянул ей зачетку. Технологии продаж у него сильно проседали весь семестр, и все же оценку он с трудом, но натянул. Преподша была вредная, с противно звенящим голосом и пучком, похожим на пончик или что еще похуже — мамка такие называла бубликами, Макар же мог придумать еще пару называний. Он решил брать бублики измором — пришел раньше всех, завалился самый первый, в сияющей улыбке и наглаженной мамой рубашке, твердой рукой положил зачетку и подмигнул преподше, попросив ее выбрать для него билет. Пусть думает, что он все знает на отлично, хотя он и половины не знал на удовлетворительно. Но все же его получил.
— Ну ты даешь! Кто ты и что сделал с моим сыном? — Кажется, в союзе юмористов снова открыли набор.
— Пока вас не было, меня тут типа апгрейднули. Макар версия два-ноль, короче.
— Ага… хорошо… — рассеянно кивнула она. — Что бы это ни значило. Отцу позвони, а то он ключи от твоей новой машины с собой второй день носит.
— Ок! Только сегодня буду поздно, мы с пацанами у Игоря собираемся зависнуть. Типа отпразднуем сессию, все дела. Ключи завтра подарите. — Макар поцеловал мать в щеку и уже на пороге крикнул: — Я даже пить не буду! То есть обещаю не нажираться!
В поезде связь пропадала постоянно, Валик дергался: дозвониться ни до кого было нельзя толком, а сообщения отправлялись и приходили с такими промежутками, что в перерывах можно было прочесть главу учебника, который Валик держал на коленях. Макар появился и писал, как всегда, шустро и какую-то хуйню, посылая мемчики из сети, но Валику его тон, как бы выразилась мама, не нравился.
«Экзамен сдал?» — поинтересовался он, на что Макар ответил картинкой с «Добби свободен» и фразой: «Куннилингус преподше считается изменой?»
«Только если тебе понравилось. Ты ей весь день лизал, поэтому пропал?»
«Я старательный, не хотел, чтоб мой трояк был незаслуженным».
Мемчиков стало больше, когда Валик спросил напрямую, куда Макар вчера пропал, и, проведя параллель, понял, ответ «вырубился рано», не котируется. Валику, привыкшему — весь в маму — контролировать все процессы в своей жизни, этот вывод тоже не понравился, но устраивать Макару допрос с пристрастием, как бы ни хотелось, он не стал.
На следующий день на вокзале в Казани Калмык ускакал со своими плывунами вперед, болтая по телефону, потом вернулся обратно, к Валику, пихнул ему в руку телефон:
— На, срочно!
Валик, прижимая к плечу ухом свой телефон, попрощался с мамой, и ответил:
— Да!
— Пизда! — ответил Антон. — Хули ты вопишь?
— Я с мамой разговаривал, чего тебе?
— Я придумал, что ты мне купишь — чак-чак! Он не пропадет в дороге. И фигурку с конем.
— Ради этого ты меня оторвал от другого разговора?
— Блядь, Вэл, пиздец ты нудный, — застонал в трубку Антон. — Как этот… ну, с турфака который, тебя терпит? Ему ж что не так, так сразу в ебало.
— Не сочиняй.
— Я не сочиняю. Я сам видел.
Когда Антон рассказал о драке, Валик сначала не поверил, а потом сложил два и два и получил объяснение отсутствия недавнишним вечером Макара и его странного поведения последующие дни. Отдал Калмыку телефон, а сам еще долго размышлял, что такого мог сказать друг Макара, чтоб тот прописал ему в ебало. Конечно, понятно, что именно, и Валик в этом был косвенно виноват, потому что в принципе существовал. Полбеды с ебалом Макарового дружбана — самому ебанату ведь тоже перепало. Захотелось набрать Антона и спросить, насколько сильно, но автобус, отправленный универом, где проходила олимпиада, привез их к студобщаге, и стало не до этого — нужно было заселяться. Преподы, ясное дело, хоть и на одну ночь, но свалили в гостиницу, а Валику, уставшему от поезда, даже такая убитая кровать, но с нормальным матрасом показалась даром судьбы. Макару он отослал привычное уже «спокойной ночи» и сел повторять материал, который и так знал наизусть.
Спал плохо — в голову лезли дурацкие мысли, не поддающиеся логике, злость на Макара, что он свалил на какую-то тусу, где наверняка терлись телки, которые на него вешались как голодные клещи на заблудившегося туриста, злость на себя, что думает об этом и изводится, вместо того чтобы выспаться. Вот с какого хуя ебанат поперся туда и ничего ему не сказал? Опять же — а должен был? Валик ему кто? Вот именно — кто, если поперся и даже не посчитал нужным предупредить. Или не захотел, чтобы знал в принципе, вдруг это был, так сказать, прощальный заплыв в привычную гавань, и Макар не хотел, чтоб Валик знал о сиськах, которые он там тискал. А может, и не только тискал. И не сиськи совсем. И не руками.
Валик накрыл голову подушкой и засопел.
С другой стороны: почему его так ебет, что Макар кого-то ебет? Они что, уже планировали совместную жизнь, детей, цветы, собаку? Ну подарил ему ебанат дирижабль, так он, наверное, всем своим телкам тоже что-то дарил, никто ж не знает, у него и параллельная с Валиком телка возможна. Типа девочки по средам, мальчики по субботам. Вот сука!
Хотя ебанат же подрался — стал бы он это делать, если б Валик ему был только «по субботам». И то, что кто-то думает о его ориентации не так, как есть на самом деле. А из-за чего еще могли сцепиться? И приложил ли Макар к носу, если его разбили, лед, потому что появится отек и он будет мучиться.
Да и вообще, какого хрена он думает об этом?
Валик скинул подушку на пол и так и остался лежать, упираясь лбом в сложенные руки. Уснул часам к трем.
Олимпиада проходила в два этапа — первый, теоретический, и второй, практический, в лаборатории, где нужно было получить заданное вещество или, наоборот, описать процесс получения заданного вещества. И если с первой частью проблем не возникло никаких, потому что Валик, даже далекий в мыслях от списка вопросов, писал ответы автоматически, то вторая часть грозила обернуться провалом. Вчера он точно перенервничал — переживания по поводу ебаната наложились на вечные переживания, что в этот раз он честь универа не отстоит, деду там, с того света, будет стыдно за такого внука, а мама с папой будут до конца его учебы говорить всем: «Валечка бы тогда тоже занял первое место, но просто сильно перенервничал». Внимание концентрировалось с трудом, а в лаборатории, где любой процесс должен происходить секунда в секунду, отсутствие собранности было плохим знаком. А у него была всего одна попытка и уже подожженный фитиль той бомбы, что взорвалась, когда Макар отправил очередной ободряющий мемчик с котиками. Валик, стоящий в этот момент у окна в одном из коридоров универа и ожидающий, когда все напишут, чтобы перейти ко второму этапу — он-то сдал работу одним из первых, — нажал на кнопку вызова.
— Опа, я думал, ты занят! — удивился Макар.
— Я был занят, — произнес Валик и хотел сказать еще что-то, но его прорвало: — А ты чем занят? Шлешь фото стояка всем телкам, с которыми обжимался у друга своего на хате?
— Чё?
— Ничё! Сука, как ты меня бесишь, я из-за тебя сосредоточиться не могу, уебка!
— Валь, подожди, ты чё несешь-то? — неожиданно спокойно, даже каким-то довольным голосом, произнес Макар. — Какие телки? Кто тебе сказал, что там телки были? Антон? Так я и ему в морду дам за пиздабольство. Там, кроме Машки и еще двух ее подружек, никого не было. Ты чего взъелся, Валечка? Ревну…
— Кстати, о мордах, — сказал Валик поспешно. — Что случилось?
— Ничего не случилось.
Валик со стоном прижался лбом к холодному стеклу окна, и Макар добавил:
— Не поняли друг друга с Тихим. Он меня, я его. Бывает.
— Это так называется теперь?
— Валь, а ты чего так напрягаешься? Чего дерзкий такой, мозги мне полируешь? Давай сними напряжение, как тогда на диване…
— Заткнись! — зашипел Валик, оглядываясь на толпящихся позади студентов. — Ты специально? Во-первых, не уводи от темы.
— Во-вторых, ты не хочешь светить стояком в общественных местах, я понял. Так пиздуй туда, где никого нет. В сортир, например. Расслабься, Валечка, я вот уже начал.
— В смысле? — спросил Валик тихо.
— В прямом. В очень прямом. Твои бы нежные руки сейчас, Валечка, а если б не только руки…
— Да блядь! — Валик дошел до конца коридора, толкнул дверь в туалет, с облегчением выдохнул — пусто.
— Валь, я не слышу, что ты расслабляешься, — произнес Макар ниже, чем обычно, и Валик, закрыв за собой дверь последней кабинки, потянулся к молнии на джинсах:
— Могут зайти.
— Тогда говори тише. Скучно без меня, да? Я тут представил, что мы будем делать, когда приедешь. Мы же не закончили. Встречу тебя и выебу, да? Ты тоже это представлял, не выделывайся.
— Не представлял. — Валик коснулся высвобожденного из ширинки члена, закусил губу и привалился спиной к перегородке между кабинками.
Макар хрипло усмехнулся:
— Представлял. Я вот сто раз с тех пор, как ты свалил: то на кровати, то на столе, а еще так классно стоя. Развернуть тебя, Валечка, прижать к стене и вставить.
Валик закрыл глаза, провел ладонью до лобка, потом снова к головке, чтобы придавить пальцем пирсинг, который ощущался сейчас сильнее.
— И трахать тебя, умника, пока ноги не разъедутся. А еще хочу, чтоб ты мне…
— Отсосал?
В телефоне стало тихо на миг, затем последовал резкий вдох, и Валик, входя в раж и увеличивая скорость движений рукой, сказал шепотом, потому что дверца первой кабинки открылась:
— Да. Хочу.
— Валечка ты ебучий, — сорванно прохрипел Макар и издал тот самый низкий звук, который Валик слышал, когда проводил ногтями по его спине.
От воспоминаний о горячей коже под пальцами сладко заныло везде, где только могло, кто-то включил воду, и Валик, с трудом сдерживаясь от оргазма «вслух», задержал дыхание.
— Полегчало? — спросил Макар спустя минуту, тоже уже на лайте, когда услышал, как Валик борется с дозатором мыла у раковины.
— Ты ебанат, Макар.
— Ага. Тебе это на пользу.
— Я в лабораторию, пока.
— Пока, Валечка. А я курить. Ты же умник, ты там всех сделаешь.
Перед отъездом все разбрелись покупать сувениры. Валик, конечно, взял первое место, индивидуальный приз в виде навороченного микроскопа и приз для универа в виде хорошей денежной суммы на покупку нового оборудования.
— Третье командное и четвертое в одиночном! — радостно сообщил Калмык, с которым они встретились после объявления результатов в зале, где еще около часа закрывали программу народными плясками и песнями. — Подарили каждому по сертификату в «Спортмастер», как раз кроссы нормальные куплю. Пошли магнитики покупать?
Вместе с Калмыком они шарахались до темноты, накупили ерунды вроде сладостей, половину которых Калмык сожрал в поезде, магнитиков, фигурок. Маме с папой Валик нашел диск с песнями татарской эстрады и чувяки, Варе — плюшевого коня, как и Антону, а Макару долго думал, что привезти. Образ татуированного ебаната никак с чувяками, татарской эстрадой и конями не вязался, и только за полчаса до поезда Валик нашел в сувенирной лавке футболку с Рудольфом Нуриевым.
— Это кто? — уставился на лицо вдохновленного мужика Калмык.
— Танцор, ты что, не знал?
— Не-а. Тебе виднее, кто там, я пока по танцоршам.
К Нуриеву легла толстовка «Татарлэнд», Валик еще раз оглядел магазин и зацепился взглядом за часы.
— Мы опаздываем, блин!
На поезд успели, но Калмык все равно остался недоволен:
— Я пиалу еще купить хотел, для Антохи. Чтоб чай хлебал. Ладно, из кружки попьет.
Ебало первый день не болело, заболело на второй. Макар ибупрофены пачками жрал и мазал фейс какой-то херней, которую ему мамка купила. Подрался, конечно, громко сказано — скорее посрался. Ярика, обычно тихого, получилось заткнуть только с помощью правой руки. А сначала все шло неплохо, не считая того, что они с Лёхой притащили своих баб, а с ними приперлись и Машка с Антоном, который успел на новогодней тусе скорешиться с Игоряном.
Пока парни привычно рубились в «Фифу», девчонки что-то там хихикали о своем, неподвластном пониманию, но когда Макар вышел покурить, Тихий тоже вышел и был уже какой-то взвинченный.
— Ты чё, транквилизаторы свои забыл принять? — хмыкнул Макар, прикуривая ему зажигалкой.
— Да блядь, тут, по ходу, транки всем не помешали бы. Остановите, блядь, планету, я сойду.
— Да тебе-то чем планета не угодила, Ярик? — удивился Макар.
Тихий затянулся, цыкнул уголком рта и кивнул в сторону девчонок:
— Знаешь, чё они там обсуждают?
— Ваще без понятия. Три-дэ наращивание?
— Чё?
— Ну это когда ресницы за километр видать. У мамки на такое телки толпами ходят. И еще брови себе новые рисуют. И ногти наклеивают, прикинь.
Макар посмотрел на свои руки и подумал, что Валины нормальные короткие ногти его вполне устраивают. Особенно когда он ими по спине водит…
— Да не, — махнул рукой Тихий, скривившись. — Кристинка уже вторую неделю в телефоне залипает. Хуету какую-то читает.
— А тебя ебет, чё она читает?
— Вообще-то да. — Тихий сплюнул в окно и сделал большую затяжку. — С тех пор, как они с Машкой тащатся по корейцам, которые друг друга в жопу трахают, я, знаешь ли, не сказать что в восторге.
— Ну блядь, — усмехнулся Макар, — у каждого свои недостатки. Чё, парит, что сама по такому тащится, а тебя в Нальчик так и не пустила?
— Какой еще Нальчик, на хуй? Ты чё несешь вообще, Мак? Смотри, а то понабрался всякой херни от пидора в пальто.
После резонного уточняющего смысл вопроса ответом была недолгая речь Тихого о Валиной ориентации — недолгая, потому что кулак у Макара проснулся раньше головы, в которой в этот момент произошла, как бы наверняка сказал Валя, реакция мгновенного разложения. Тихий тоже в долгу не остался — после его ответочки в лицо на узком балконе можно было разве что сцепиться и кататься по стенам, пиная друг друга в бока, пока прискакавшие на шум Игорь с Лёхой их не разняли.
Так Макар узнал, что его друг — пидор, и даже без пальто, а все остальные в квартире Игоря узнали, что за неправильные слова насчет умника и их отношений Макар с удовольствием готов поправить любую конечность.
Родаки, конечно, не обрадовались.
Мамка так вообще, увидев его с утра, допытывалась деталей, долго орала, потом всплакнула, но Макар заверил ее, что до свадьбы точно заживет. Отец терпеливо ждал, пока у главы семьи закончится топливо, и вышел к Макару на балкон, но курить не стал — человек слова собственной персоной, хотя мог бы и пыхнуть без шума и пыли, пока мать трещала с Жанкой, расписывая ей во всех подробностях цветистый фейс сына.
— За дело хоть? — спустя пару минут молчания спросил отец.
— Ну допустим.
— Ярика я знаю, жил же у нас как-то. Чего не поделили-то?
— Мнение не поделили, пап.
Старая привычка — как ездить на велике. Даже спустя пять-шесть лет навыки сохраняются. А Макар их со средней школы оттачивал — так было проще всего справляться с эмоциями. Видимо, отец хотел спросить еще что-то, и Макар уже ждал очередной шуточки, но он сказал:
— Интересно, в чем же вы так не сошлись, раз ты за это готов другу вмазать.
— Ну, — Макар дотянул окурок и выкинул его в окно, — может, как-нибудь расскажу.
— Ты только мать больше не пугай так. Все, что угодно, только не связанное с больницами, хорошо?
— Да вообще не вопрос.
С пацанами Макар с того дня пока больше не виделся, а когда сладко вздрочнул дуэтом с Валей по телефону, обезболивающие как-то отошли на второй план. И пока умник мчался из Татарии обратно в родные ебеня, Макар не упускал момента, чтобы пообщаться с ним. Созванивались почти на каждой стоянке, где ловило. Жаль, в поезде было не подрочить — Валя нудел про ужасные сортиры и антисанитарию в вагоне.
— Я думал, ты в купехе, — удивился Макар.
Оказалось, что Валя действительно ехал в купе, но только в компании яжмамки и двух ее орущих дитяток. Вале даже пришлось уступить им нижнюю полку, а сам он всю дорогу почти не слезал с верхней. Поэтому до самой ночи трещал Макару о городе, местной кухне и том, что никуда так далеко еще не ездил, а Макар рассказывал ему о своих путешествиях и о том, что ему было бы веселее, поехай они вместе. Следующим днем Валя почти не появлялся в сети — снова ловило плохо, и Макар натурально не знал, куда себя деть.
«Валь, кинь фотку, я соскучился», — отправил он ближе к вечеру.
«Я же приеду уже через три часа», — ответил Валя спустя час.
«Какой поезд, вагон? Я тебя встречу».
Вместо ожидаемой информации Валя прислал фото, и Макар сначала охуел, потом обрадовался, а потом взбесился.
«Да не члена, а лица твоего! Так, а какого хрена у тебя стоит???»
Мало того, что стояло, призывно направив пирсинг в камеру, так еще и прямо в постели. Едет он с детьми, как же! Но на фоне прошлым вечером и правда слышался детский ор и сверху — ор взрослого, не совсем адекватного человека, судя по голосу, еще и курильщика. До самого вечера телефон молчал, Макара штормило, при взгляде на фотку ныло все и везде, а больше всего ныл язык, и Макар, глянув расписание поездов, сложил в уме дважды два — Валя упомянул, что приедет почти во столько же, во сколько выехал, — и к нужному времени отправился на вокзал, решив, что вычислит там умника и без вагона.
— Хорошо, что эта семейка свалила раньше, — улыбался Калмык, потирая руки над ванночкой лапши. — Чё ты меня сразу не позвал? Целое купе на двоих, а! Мазик будешь? Кепчук?
Валик снова витал в прострации и слушал его вполуха.
— С Макаром базарил, что ли? — сощурился Калмык.
— Просто спал тут в тишине один.
Валик посмотрел на свое отражение в окне и подумал, что вряд ли Калмык ему поверил, потому что лицо было слишком красное для человека, который честно «просто спал».
В город прибыли уже совсем поздно вечером. Валик не хотел дергать папу после работы и написал родителям, что доедет с Калмыком на такси. Но когда они дотащились с перрона к выходу с путей, что-то резко выдернуло его из толпы и прижало к себе. Всего на мгновение — но этого хватило, чтобы у Валика от знакомого запаха и щекотного меха на куртке привычно заныло у пупка.
— Макар…
— О, привет, Мак! — Лицо Калмыка расплавилось в улыбке, как сыр «Ташлянский». — Ну я это, пойду тогда, давай, Валь, спишемся.
— Стой, — окликнул его Макар, все так же крепко держа Валика за рукав куртки. — Тебе куда? Я на колесах.
На парковке Макар пикнул сигналкой черной иномарки — судя по колечкам на решетке, это была какая-то «Ауди», но по виду не из новых, какие папа любил дома полистать в обзорах на компьютере.
— Ты что, угнал машину? — поинтересовался Валик у Макара, глядя на ссадины на брови и щеке.
— Не, я тачки не угоняю, — усмехнулся тот, хищно улыбнувшись. — Я похищаю людей.
Валику показалось, что в этот момент садившийся на заднее сиденье Калмык громко сглотнул.
И хотя Калмык жил дальше Валика, они сделали крюк по городу, завезли его и к дому подъехали на целых полчаса позже запланированного.
— С победой тебя сейчас поздравить или потом? — запарковавшись, Макар повернулся к нему с хитрой улыбкой.
— Потом, — выпалил Валик, когда пальцы Макара сжали его ногу в опасной близости от ширинки.
— Да я смотрю, ты уже в поезде сам отпраздновал, да, Валь? Напряжение снимал? — Рука легла на ширинку. — Скажи, а то я прямо здесь тебя распакую.
— Да, я подрочил, доволен?
— Очень. Главное, чтобы ты был доволен.
— На твою фотку с добрым утром, — добавил Валик, наслаждаясь, как лицо ебаната вытягивается от еще большего охуевания.
А рука не убиралась, только крепче сжала его, и Валик уже начал ерзать. Макар смотрел испытующе, так долго, что Валик успел пересчитать его ссадины и две мелких болячки на губе, которые тот облизывал кончиком языка.
— Ты хоть мазью их помазал?
— А как же антисанитария, Валь?
— Это что, допрос?
— Это мне для фантазий. Я тут чуть не умер во всех смыслах, пока тебя ждал.
— И нигде не терся?
— Не-а. Два дня дома торчал. Даже ел с трудом поначалу.
— Мог бы и поосторожнее быть! Мало ли, кто что сказал, — фыркнул Валик и дотронулся до его ссадины на лбу. — А вдруг тебе бы сломали чего?
— Чё? Да я не об этом.
Макар схватил Валика за ворот, как тогда, на лавочке, и окружение перестало существовать — его губы, теплые, желанные, прижатые к губам Валика, на мгновение вообще заставили забыть, что он двое суток трясся в поезде и даже почти не мылся, а в голову все время лезло всякое, особенно когда в купе он остался один. Не выдержал. И сейчас тоже — схватил Макара за волосы, облапал всю голову, шею, целуя, как бешеный. Кажется, даже тачка немного раскачивалась, когда Макар в ответ барахтался на сиденье, тоже пытаясь потрогать Валика как можно больше. И в этом порыве Валик не сразу заметил, что поцелуй у ебаната какой-то не такой.
— Все, Валь, не могу.
Макар отстранился и высунул кончик языка до того места, где в нем блеснуло два шарика — один снизу, а один сверху, и ухмыльнулся:
— Мы теперь с тобой прям как парочка, да?
— Ага, парочка долбаных пирсингованных педиков, — буркнул Валик под вибрацию в джинсах — мама звонила уже второй раз.
Он выскочил из машины и шагнул к багажнику — тот щелкнул, приоткрываясь, — вытащил чемодан и подошел к Макару.
— Я напишу, — сказал Валик, быстро, пока во дворе никого не было, чмокнул ебаната в его разбитую губу и зашагал в сторону подъезда.
А позже, когда закончил с приветствиями и сел разбирать чемодан, написал: «Я подрочил в презерватив». А следом сразу же еще одно, чтобы ебанат не доебывался: «Который выпал из твоей куртки».
Тут же прилетел ответ: «О, я польщен, что ты им так дорожил. Ну ничего, Валечка. У меня дома есть еще десять».
Подарки, которые подарки
Привычное воскресное нихуянеделание нарушил звонок от тётьки. Не мемчики в ватсапе, которыми они с ней регулярно перекидывались, а целый настоящий телефонный звонок — Валя и тот звонил Макару чаще. Пришлось брать.
— Шкет, ты чего делаешь эту неделю?
— Жанка, двенадцать утра, воскресенье, я пока делаю ничего!
— Ну, значит, я тебя арендую, ладно? Поможешь мне, а? Вопрос жизни и смерти.
Ох уж эти вопросы жизни и смерти.
— Чё там, куски тел прятать?
— Или откапывать, — хихикнула Жанка.
Через три часа Макар сел в тачку и поехал к ней. Тётьке отказать он не мог. Тем более что с мамкой она уже обо всем успела договориться, и грядущую неделю Макару снова предстояло испытывать свое терпение на прочность. Только в этот раз у терпения хотя бы была милая мордаха.
Пока Макар ехал, позвонил Лёха, и пришлось включить за рулем громкую связь, потому что с непривычки забыл наушники.
— Чё, в кино идем завтра? — начал Лёха сразу с дела. — Договаривались вроде как твой этот приедет.
— Не-а, не пойду. Буду сучку выгуливать.
— Чего-о?! — протяжно охуели в телефоне. — А как же Валечка?! Ты мне прям щас душу рвешь, Мак. Сам же у меня на кухне в любви до гроба клялся.
Макар живо представил Лёхин фейс, и почему-то даже не показалось, что тот снова стебется.
— Валечка в порядке, не кипишуй. Про Тихого слышно что-нибудь? — Макар дотронулся до заживающей губы.
Злость прошла, осталось лишь раздражение, что ссадины как минимум будут мешать ему целоваться и делать другие влажные делишки.
— А-а, — неопределенно ответил Лёха. — Притих чё-то. Он со своей заей поссорился тоже, сразу как ты ушел. Она еще слово такое сказала… Как там… гомофил… гомофоб, во.
— Прям новое слово для тебя, — фыркнул Макар, отвлекшись на светофор.
— Да похер, проехали. — Лёха помолчал и потом добавил: — Я тебе не военкомат, чтобы пригодность определять.
— За это у нас Тихонов, видимо, отвечал. Ну и хрен с ним, перебесится — нормально, а нет — так и не надо. Как будто я из-за него теперь должен Валю перестать… ну, это самое.
Макар вдруг замялся, не зная, как назвать то, что он, кажется, уже совсем конкретно загнался по умнику с пирсингом. Выручил Лёха:
— А твой ботан в целом вроде ничё такой, не слишком задрот. На тусе чё было, не очень помню, но вроде не бесил. Янка говорит, он тут на днях чё-то выиграл.
— Ага, — улыбнулся Макар. — Всероссийскую олимпиаду по химии, прикинь. Умник, хули.
Вместе с улыбкой внутри приятным теплом растеклось какое-то новое охуенное чувство гордости.
— Правда, свой приз я ему еще как следует не…
— Ой, все! — завопил Лёха. — Связь пропадает, я пошел, давай! Надумаете в кино, сигнализируй. Педик хренов.
— Сам такой, — пробубнил Макар, но бить Лёхе ебало руки даже не чесались.
Потом были долгие и нудные цэ-у от тётьки, словно уезжали они не на пару дней, а на пару месяцев, а стоявшая рядом Лёлька только улыбалась и кивала.
— Со стола ей ничего не давать. Кормить только этим. И выгуливать два раза в день минимум, но лучше побольше, она очень активная, прыгает как горный козел, справишься? — наставляла Жанка, складывая в огромную сумку собакины приблуды, игрушки и шуршащую пачку корма.
— Утащит тебя в кусты с поводком, — хихикнула Лёля.
— Да я сам кого хошь утащу! — возразил Макар. — Чё, не веришь? Иди сюда!
И, не дав Лёле отскочить, подхватил ее под колени, закинул себе на шею и стал кружить, а потом делать приседы.
— Сколько кэгэ? Пятьдесят? А Зайка легче раза в два минимум!
Лёлька смеялась, визжала, пока ее не вернули обратно на землю, а Жанка по-мамски покачала головой:
— Ты бы завязывал с такими перформансами, пиздюк. А то Валечка не поймет.
— У тебя что, девушка есть? — воодушевилась Лёля.
— Не, у меня Валечка. А он лучше любой бабы, без обид, девчат.
— Гав! — возмутилось лохматое существо под ногами, до этого спавшее на лежанке в углу.
Макар усмехнулся и потрепал Зайку за ухом.
— Ой, бля, извините, ваше королевишное собачество. Вы не в счет.
Варя коню обрадовалась, но не тому, что ей предназначался: фигурку, которую Валик приобретал для Антона, она сцапала сразу, а зубастую помесь крокодила и бегемота коричневого цвета оставила без внимания, потому плюшевое животное пришлось отдать Антону.
Друг явился на следующий день, но заходить не стал — опаздывал к Машке, вместе с ней они собирались на концерт. Коня Валик скинул ему с балкона, вместе с коробкой чак-чака.
Папа надел чувяки и уснул в них, мама болтала с бабулей о том, какой Валик молодец и снова всех уделал, а значит, поедет на международную олимпиаду в этом году, а сам Валик вытащил из сумки «Татарлэнд» и Нуриева и позвонил Макару.
— Ты свой подарок не хочешь забрать? — спросил, слушая пыхтение в телефоне.
— Прямо сейчас, Валечка? Тогда я домой, в душ, а потом сразу к тебе, так сказать, бери, пока дают!
— Я про подарки, которые подарки, а не про то, что ты подумал. Ты куда-то идешь?
— Сначала хотел домой, но теперь к тебе. Я буду не один, а с девочкой.
— С какой еще, на хер, девочкой?
— С очень хорошей! Твои порадуются, скоро будем!
Валику это заявление не понравилось, но он все равно стянул домашнюю футболку и, бросив ее в корзину для белья, надел вытащенную из шкафа и пахнущую альпийской свежестью — кондиционера мама не жалела. «Хорошая девочка», с которой явился вскоре Макар, покорила всех разом, особенно Варю, и неясно было, кто намочит от радости коврик у двери, затянись приветствие, — собака или Варя, которая на ней повисла.
— Зайка не кусается! — предупредил Макар, видя, как мама собирается что-то сказать. — Она добрая и любит детей. Прям как я.
— И слюнявая, — не удержался Валик, вытирая Варе лицо, пока Макар вытирал собаке лапы.
— Прям как ты, — скинув обувь, усмехнулся Макар. — А это вам, — сунул маме коробку конфет, глянул на убежавшую следом за хохочущей Варей собаку и добавил: — Ставьте чайник, тёть Лен, Валечка мне сейчас презентует свои татарские сувениры, и придем.
При виде довольной мамы, упорхнувшей в кухню, Валик хмыкнул: Макар, похоже, легко находил подход к женщинам любого возраста, даже если это кто-то вроде мамы или младшей сестры. С его появлением в доме стало шумно и оживленно, как перед праздником, и папа, согнанный с дивана скачущей Варей, за которой Зайка бегала как скаковой конь, тоже выполз на кухню, пожал Макару руку и зашуршал пленкой от коробки с конфетами.
Валик вошел в комнату первым, но его перехватили поперек живота и стиснули.
— Макар! — воскликнул Валик, преодолевая желание повиснуть на сжавших его бока руках.
— Можешь и наоборот мое имя читать, все равно хорошо прозвучит, как предложение прямо, — Макар чмокнул его в шею и отпустил, но вряд ли бы это произошло так скоро, если б по коридору мимо не пронеслась Варя. — Что ты там мне привез? Труханы с портретом народного артиста? О, почти угадал! Давай сюда!
— Ты прям щас будешь примерять? — спросил Валик, у которого зачесалось в ладонях, когда Макар стянул через голову футболку.
— Конечно, — тот подмигнул, и зачесалось уже везде. — Вдруг не по размеру.
Цепочка на шее Макара перекрутилась, Валик потянулся поправить, но руки с жадностью вцепились затем в его плечи, и Макар, замычавший ему в губы, шагнул назад, споткнулся о Варины кубики, в которые она играла в комнате брата утром, и завалился в кресло. Валик, оказавшийся сидящим у него на коленях, еще раз быстро прижался к губам, в этот раз аккуратно, вспомнив о ссадинах, и слез. Растрепанный Макар сдул со лба волосы.
— Я думал, ты решил родителям признаться. Типа случайно. Типа заходит такая твоя мама, а тут я полуголый со стояком: «Тёть Лен, смотрите!» — и ты на мне ёрзаешь.
— Когда-нибудь — может быть, но точно не сейчас, — фыркнул Валик.
В дверь с обратной стороны что-то ударилось — судя по звуку, голова Вари, а потом влетела она сама, с хохотом добежала до балкона, убегая от догоняющейее Зайки, которая пыталась отобрать плюшевое нечто, бывшее ранее игрушкой, ломанулась обратно, но Макар, поймав Варю на бегу, усадил на колено.
— Пусти! — завозилась она, а собака, вывалив язык, упала рядом на пол.
— Волшебное слово! Скажи: пожалуйста, Макар — и отпущу.
— Макал, пусти!
— Макар-р-р, — прорычал он, и Валя вспомнил его ямочки на пояснице. Стало жарко, он наклонился, поднимая футболку с Нуриевым. — Скажи: Варя. Вар-ря.
— Валя!
— Вар-р-ря. Смотри, язык надо поднять и упереться кончиком вот сюда, видишь? — Варя, конечно, не видела, как хитро Макар зыркнул в его сторону, высовывая язык, а Валик видел и закатил глаза. — Давай, малая, ну ты чё! Давай со мной: расстегнуть рубашку.
— Ластегнуть…
— Макар! — возмутился Валик.
— Видишь, Валя у нас может «р-р-р» говорить, — продолжил тот. — Варя, скажи: ректор.
— Лектор.
— Язык вверх поднимай, вот сюда, смотри: рек-тор. Р-р. Ну?
— Лектор. Макал, а вы гулять? А я с вами хочу!
— Ректор, Варя. Рек-тор.
— Лектор.
— Ректальный.
— Ректальный.
Валик открыл рот, не в силах ничего произнести, Макар сглотнул:
— Валя, тьфу ты, Варя, скажи: ректор.
— Лектор.
— Вар-ря?
— Валя.
— Макар?
— Макал.
— Ректальный?
— Ректальный.
— Так, иди надевай колготки, — Валик поднял ее на ноги и повел к двери, обходя крутящуюся под ногами Зайку. — Погуляем немного, а потом купаться и спать.
— Еще лано!
— Не рано! Иди, Варь, мне тоже надо одеться.
Как только она вышла, Валик повернулся к Макару:
— Ты, блин, что наделал? Мне пиздец теперь от мамы, если она услышит!
— Так она «р» сказала, Валечка, ты меня целовать должен, а ты нудишь опять! — Макар наконец напялил футболку, погладил Нуриева на груди и повел плечами, расправляя ткань.
— Так я поцелую, — подходя вплотную и вручая ему толстовку, проговорил Валик. — Если доживу до завтра. Меня мама четвертует, ебанат.
— Нитего стласного, собелём!
Ебанат, как он есть, вздохнул Валик, закатывая глаза и качая головой. На кухню они вошли вместе с Варей и собакой, Варя залезла на колени к папе, а Зайка, сев в ногах у Макара, вертела головой, следя, как мама ставит перед ним чай и идет за следующей чашкой, для Валика. Мама, разумеется, с ходу насела на Макара с вопросами об учебе, родителях, уже не так осуждающе поглядывая на его забитые руки, потом осторожно уточнила, что у него с лицом, и Валику пришлось быстро выдумать историю о том, что Макар пробовал бокс, но ему не понравилось. Мама согласно покивала и вполне ожидаемо завершила расспрос фразой:
— Ты приходи чаще в гости, Валечка у нас такой домашний совсем, на улицу не вытащишь. Вот, с тобой только и гуляет.
— Спасибо, тёть Лен! А гулять мы любим, — расплылся в лыбе Макар. — Парки особенно всякие, скверы. С девочкой его пару раз тоже виделись, ага.
Валик пнул его под столом ногой, но мама уже заглотила крючок с наживкой:
— Когда же он нас с ней познакомит?
— Может, несерьезно у них пока, — озвучил разумную мысль папа, и Валик закивал.
— Да вроде серьезно, — покосился на него Макар. — Там такая любовь, вы не представляете!
Валик пнул сильнее, до звяка чашек на столе, и Варя вставила свое:
— Мама, купи мне собаку! Я хочу собаку!
— А я дом на Кипре, — проворчала та. — Варя, ну какая собака? Это же не игрушка, за ней следить надо, ухаживать, выгуливать.
— Купите мопса, — дернул плечом Макар. — Он маленький, неприхотливый. Правда, ест много и смешно пукает.
— Прямо как ты? — повернулся к нему Валик, и папа хохотнул, а Варя залилась смехом не потому, что поняла что-то, а потому, что все засмеялись, даже Зайка задорно тявкнула.
Макар закатил глаза, сказав что-то про детсадовские шутейки, Валик, нащупав его ступню под столом, накрыл своей, жалея, что не сделал этого раньше, — так было теплее.
Гуляние, слава яйцам, не затянулось, потому что мелкая набегалась с Зайкой в парке и быстро устала. Хорошая штука это пухлое кольцо — кидай себе подальше в сугроб и жди, когда принесут.
— Значит, тебе собаку на целую неделю доверили? — улыбался Валя, сидя рядом с Макаром на парковой лавочке и иногда почесывая мокрую от снега башку подбегающей Зайки.
— Жанке командировку подкинули, а Лёлька за компанию — они ж как две неразлучницы. Собаку в прошлый раз на передержку сдавали, она там выла от тоски. Ну а я типа хату не спалил, собаку уж точно не спалю. Видишь, Валь, я надежный.
— Я бы сказал, вечный.
Макар выдул дым, выкинул сижку и придвинулся к нему ближе, как бы невзначай положив руку на спинку лавочки.
— Вечный типа как вечный двигатель? — усмехнулся, чувствуя, как в паху все напряглось. Валя повернулся и вдруг посмотрел на него с таким нескрываемым желанием, что Макар бы точно накинулся на него, будь они одни.
— Как тот, кто никогда не отъебется.
— Никогда. Даже и не мечтай. Может, прям сегодня ночью и не отъебусь, а?
— Я подумаю, — Валя отвел глаза, высматривая на детской площадке скачущую Варю.
— Да чё тут думать, у тебя там думалка еще не подтекает?
Подбежала мелкая, заявившая, что хочет чай и писать, за ней примчалась Зайка, тяжело дыша и едва не сшибая ее хвостом, и было решено тащиться обратно домой. По пути Макар диктовал Варе все подряд слова с буквами «р», какие мог придумать, и очень скоро Варя уже вполне сносно трещала на картавом, до самого дома выкрикивая: «На дровах братва, у братвы трава».
— Если тётя Лена захочет твоей крови, то смело вали все на меня.
— Ну, может, завтра. День у нас еще точно в запасе есть, — улыбнулся умник, и в штанах у Макара на траве выступила роса, а дрова стали тверже. — Я сегодня буду ночевать не дома.
Очень грустно было бы словить штраф за превышение скорости на пятый день за рулем, и Макар постоянно одергивал себя, чтобы не втопить домой. Как оказалось, и правильно — дома уже торчали родители, пришедшие с работы пораньше, хотя у мамки в воскресенье обычно бывало полно клиентов.
— Мам, пап, это Валя, а это собака, и с этого момента они будут жить с нами, — с порога заявил Макар.
Валя и Зайка фыркнули почти синхронно. Валя поздоровался, явно немного охренев, но держался молодцом, потому что родители Макара, в общем-то, к ночевкам его друзей и партнеров отца были уже привычные. Батя пожал плечами, одновременно пожимая Вале руку, а мамка, оглядев его каким-то задумчивым, но добродушным взглядом, переключилась на собаку, предоставив их с Макаром самим себе. Как только за спиной Макара захлопнулась дверь его комнаты, он притянул Валю, выдохнув ему в рот какое-то мычание, сжал бока и провел руками по заднице.
— Валь, скажи: тр-р-рахни меня, Макар.
— Иди на хуй.
— На вот этот? — Макар сдавил его спереди, а затем скользнул по животу, оттягивая джинсы, пока в ладонь не лег его внезапно разбуженный член.
— У тебя руки грязные!
— Я помыл, после того, как собаке лапы протирал.
— Родители за стенкой.
— Мы будем вести себя очень тихо.
— Это подозрительно…
Макар почувствовал, как член в его руке привстал и повернулся в сторону свободы, потому что в джинсах с появлением там пальцев стало тесно. Второй рукой Макар попытался расстегнуть Вале ширинку, но его остановили.
— А если зайдет кто-то?
— Не зайдет.
Макару уже не терпелось лизнуть его живот, поиграть языком с сережкой на члене и послушать, как Валечка будет тяжело дышать, прикрывая сгибом локтя свой рот и красные щеки. Он продолжал медленно мять его, уже потянулся снимать с Вали его ебучие очки, но тот вдруг сделал шаг назад, вытаскивая ладонь Макара из джинсов, а свои сложил на груди:
— И сколько их тут уже было?
— Бля, я чё, помню, что ли? Ну, человек десять-пятнадцать, может, за год.
— И все с ночевкой? Прямо тут? — Валя сел на кровать и попружинил на ней, вызывая у Макара брожение в мыслях.
— Да нет, конечно, с хуя им в моей комнате ночевать? Они в зале спали. Храпели писец, я аж отсюда слышал. Даже Тихий, кто бы мог подумать.
— Значит, ты к ним в зал приходил потрахаться?
— Фу, Валь, ты чё несешь? — Макар упал рядом, опрокинул умника на спину и придавил, положив сверху ногу, чтоб не убежал. — А! Ты про телок подумал, что ли? Нет, радость моя, я сюда никого не водил, — шепнул он Вале на ухо.
Обычно в девчонках Макара это ревнивое поведение дико выбешивало, но взвинченный Валя возбуждал нереально. Он был такой натуральный и естественный, закусывал свою губу и старательно прятал лицо, вздернув подбородок и таращась мимо Макара в потолок. Так и хотелось накинуться, рыча сорвать одежду и вдолбить умнику такие простые истины, которые у Макара, кажется, выпирали уже отовсюду. Но, конечно, он при родаках подобную дичь творить бы не стал. Просто хотел тихо-мирно подрочить друг другу хотя бы. Пока все дома. А Валечка будто провоцировал. Он что, специально это делал? Лежал неподвижной статуей со стояком, пыхтел обиженно, когда Макар начал целовать его под ухом, медленно, кусая линию челюсти до подбородка, на который надавил большим пальцем, чтобы умник открыл рот. Повернул его лицом к себе и заговорил прямо в губы, перемешивая слова с поцелуями:
— Да ты, Валь, кажется, вообще не представляешь, какие у меня чувства к тебе. Хуйня какая-то, хожу и места себе не нахожу — как ты там один в сраном поезде трясешься. Я в следующий раз с тобой поеду, понятно. Я, блядь, веришь или нет, ни одну девчонку еще так не любил. Тебе вот не по херу, сколько их там было? Я даже не помню, как кого зовут, Валь. Не, ну одну вроде помню, неважно, короче. У меня от тебя пиздец в голове, понимаешь?
— Ты говоришь так, будто это что-то плохое.
— Это очень, очень хороший и кайфовый пиздец, Валь. Ясно?
— Да, — выдохнул Валя и лизнул его губы, а потом и вообще присосался так, что у Макара легкие едва не сжались в вакууме. — Значит, никого еще так не любил, да, Макар?
Валик ухватил губами кончик его языка, не давая ответить, как тогда, в первую их встречу с тисканьями на лавке в курилке, только в этот раз было еще прикольнее, потому что в языке была штанга. Шарики были гладкие и горячие, и Валик подумал, что это ощущение инородного предмета в горячей плоти нехило заводит. Хотя его и так всегда нехило заводило все, что было связано с Макаром. Период, когда это удивляло, прошел, теорию он выучил, хотелось больше практики.
— Сядь, — сказал Валик, отстраняясь и сползая на пол с другой стороны кровати.
— Зачем? — захлопал глазами Макар, но сделал, как он хотел.
— И ноги раздвинь.
Коврик оказался мягким, и стоять на нем коленями было вполне удобно. Валик расстегнул джинсы Макара, сжал качнувшийся перед лицом член у головки и скользнул пальцами ниже, убеждаясь, что выглядит он очень даже маняще. Тем более, вспоминая свои собственные ощущения, Валик примерно знал, что нужно с ним делать.
— Валь, — Макар усмехнулся, как показалось, немного нервно. — Ты его можешь не гладить, все равно не укусит. Что ты смотришь-то на него? Валь?
Валик деловито снял очки свободной рукой, убрал на кровать подальше и глянул снизу на Макара, который, уложив руку на его голову, притянул к паху. Валик подумал — действительно. Чего смотреть, и так уже все тут видел, щупал и тискал. Закрыл глаза и аккуратно дотронулся губами, лизнул по кругу головку, и Макар где-то вверху матерно попросил не останавливаться. От прикосновения к языку горячей гладкой головки у самого внизу все напряглось до невозможного, но он пока не трогал себя, сосредоточившись на процессе и исследуя новую область, которая ему определенно уже нравилась. Точнее, даже не сам процесс, а реакция Макара на него, то, как он, убрав руки и вцепившись в край кровати, смотрел сверху и кусал и так пострадавшую губу. И без очков было видно, как пульсирует венка на виске, такая же, какая ощущалась языком. Валик впился ногтями в ноги Макара, расслабил горло — попытался, по крайней мере, — впуская его глубже, и Макар произнес со стоном:
— Валечка, блядь, сука, блядь, сука-а…
Валик и так понял, что он уже на грани, но отодвинуться спустя несколько минут не успел — часть результата его, Валечкиных, стараний, попала в горло и на лицо. Валик моргал еще ошарашенно, а Макар, опомнившись, стянул со спинки кровати висевшую там футболку. Когда Макар успел ее с себя снять, Валик не вспомнил.
— Дай морду тебе вытру, затейник, — проговорил Макар, используя изнанку футболки из уважения к Нуриеву. — Я не специально тебя обкончал, ты не думай!
— Ой, блядь, ну конечно, — Валик отпихнул его руку, полез целоваться — сам ведь был на пределе, и потребовал извинений руками.
Макар извинялся так же, как косячил — со всей душой, и последующий вечер в его компании Валик провел расслабленно, как после сеанса хорошего массажа. Фильм в этот раз смотрели на компе, сидя на кровати, Зайка, вычесанная мамой Макара и накормленная сухой премиум-фигней из пакета, улеглась у них в ногах и дрыхла, будто так оно всегда и было. Валик сидел с Макаром плечом к плечу, ржал вместе с ним над придурками из комедии, пока не начал зевать.
— Спать? — спросил Макар. — Мама там в зале уже постелила.
— Не, я досмотрю.
Проснулся Валик оттого, что Зайка ткнулась мокрым носом ему в пятку, а потом спрыгнула на пол и легла на коврике у кровати. Макар спал рядом у бока, закинув на Валика ногу. Валик выключил экран компа, положил свой телефон рядом на тумбу, а сам сполз ниже и снова зевнул. Думал полежать еще немного и пилить в гостиную, но тоже отключился, сунув руку под футболку Макара.
Утро наступило уже по традиции вместе с локтем в бок. Затем Макар перевернулся, притиснул его к себе и засопел на ухо. Валик в этот раз точно бы еще полежал, но Зайка крутилась у двери и поскуливала, просясь наружу.
— Ты уже уходишь? Я думала, ты на завтрак хотя бы останешься, — удивилась мама Макара, выходя на шум в прихожую. — А-а, собака…
Всю прелесть собакообладания Валик ощутил, трясясь на утреннем морозе во дворе и ожидая, пока Зайка сделает все свои дела. Но, надо отдать ей должное, собака она была умная, поводок ей не требовался, и слова «нельзя», «ко мне» и «ты заебала, пошли домой» она знала, потому мучился он не так долго, как мог бы. В квартире Зайка, пока он вытирал ей лапы влажными салфетками, благодарно лизала его щеки, и Валик забыл и о подъеме в семь утра, и о морозе, и о таскании по двору с замерзшими лужами. Когда он вернулся и постучал в дверь, чтоб никого не тревожить звонком, отец Макара уже уходил, с ним Валик попрощался в дверях.
— Ну, успехов тебе, Валентин, еще увидимся, — сказал отец, пожал его руку и направился к лифту.
Мама Макара возилась на кухне, что-то роняя, вынимая что-то из холодильника и попутно застегивая браслет-часы.
— Давайте помогу, — сказал Валик, появляясь рядом. Бабушка научила его простой истине: тот, кто хочет помочь, никогда не говорит: «Тебе помочь?» — потому что любой вежливый человек всегда откажется.
— Спасибо, — улыбнулась она. — Можешь пока кофе достать, а я сэндвичи успею сделать. Мы с отцом уже позавтракали, осталось вам приготовить.
— Вы езжайте, я сделаю, — сказал Валик, доставая с полки кружку, из которой Макар пил в прошлый раз.
Для Макаровой мамы выбор кружки незамеченным не остался, в лице ее появилось что-то хитрое, и в этот момент они с сыном стали похожи. Щурилась она точно так же, как и Макар.
— Я диван не буду складывать, сами уберете, хорошо?
— Хорошо, — произнес Валик, полыхая ушами.
— Валечка, пока! — донеслось из прихожей, звякнули ключи. — Мы с отцом приедем вечером. Часам к семи. Если что.
Дверь захлопнулась, и Валик, глядя на Зайку, сказал:
— Пиздец.
Зайка в ответ заскулила, застучала хвостом и мотнула башкой в сторону пакета с кормом.
Макар проснулся спустя полчаса по будильнику, который на какой-то хрен поставил с вечера.
— Хотел раньше тебя встать, собаку выгулять и смотаться за пиццей, но смотрю, уже не надо, — сказал он, пошумел в ванной, затем подошел со спины и прижал Валика к столу, на котором тот резал помидоры для горячих бутеров. — Валь.
Валик, узнавая интонацию, отложил нож и вздохнул:
— Что?
— Мы одни.
— Не одни, еще Зайка.
— Две зайки и один Макар.
Ебанат Валика
Валик уже хотел было возмутиться, чтобы его ни в коем случае не называли заей, но в этот момент по грудной клетке прошлась ладонь Макара и приятным теплом легла на горло. Валик почувствовал на своих губах его большой палец, приоткрыл их и взял его в рот. Макар, тесно прижавшись к нему сзади, издал низкий стон и куснул в шею за ухом, отчего тело тут же покрылось уже знакомыми мурашками, и Валик схватился за стол, ощутив слабость в ногах.
— Хочешь меня там?
Валик вдруг вспомнил температуру плавления железа и тяжело засопел, втягивая губами палец Макара как можно глубже, четко представляя, что уже хочется, чтобы язык во рту гладил кое-что покрупнее и погорячее одной фаланги. Тысяча пятьсот тридцать пять градусов, повторял он в уме, чтобы не думать о том, как болезненно член трется о ширинку. Макар, будто поняв его без слов, тут же засунул ему в рот вместо большого указательный и средний и стал медленно водить ими по языку туда-сюда, собирая на пальцах его слюну и одновременно второй рукой расстегивая и приспуская его джинсы вместе с бельем.
Когда Валик лег животом на столешницу, едва не смахнув на пол банку из-под кофе, Макар ругнулся и потащил его к барной стойке. Приподнял, усадил голой задницей прямо на гладкую прохладную поверхность и, матерясь, стянул джинсы до щиколоток, которые скомкались и застряли у ступней. Разобравшись с одеждой, Макар притянул Валика к себе за бедра, поднял на него мутный от похоти взгляд, и Валик пропал. Растворился в ощущениях, положил руки ему на плечи, склонился, потому что собственная голова оказалась намного выше макушки Макара, и стал целовать. Макар мычал, сдавливал его бедра, подсовывая пальцы под задницу, а Валику лишь еще сильнее хотелось разводить колени в стороны. Что он и сделал, стоило Макару, задрав Валину футболку, спуститься поцелуями ниже к его соскам, пока они не стали красными, мокрыми и набухшими под его языком, затем — еще ниже, к пупку, вокруг которого Макар покружил губами, игнорируя вставший член и покрывая поцелуями все вокруг него, лишь изредка, как будто случайно, задевая щекой головку.
— Макар, м-м-м…
— Что, радость моя? — Дыхание возле пупка обожгло желанием.
— Возьми его. Я хочу.
Пришлось облокотиться о столешницу, откинувшись спиной немного назад, насколько позволяла ширина барной стойки, когда Макар подхватил Валика под колени, заставил поднять ноги и упереться в нее стопами. Валик зажмурился, потому что никогда еще он не был настолько открыт, и это пугало.
— Расслабься.
Макар снова скользнул двумя пальцами в его рот, и Валика действительно немного отпустило, когда он орально зафиксировался на однообразных движениях шершавых теплых пальцев и почти не заметил, как Макар своим ртом уже медленно насадился на его член. Как же хорошо было ни о чем не думать, ничего не планировать, не следить за процессом и реакциями, а просто отдаться его умелым действиям. Ловя какой-то запредельный кайф, Валик начал легонько толкаться бедрами навстречу. Макар свободной рукой мягко сжал в горсть его яйца, оттянул их и дотронулся большим пальцем до ануса. Вторая рука с влажными от слюны пальцами переместилась в промежность и погладила сжавшийся вход.
— Бля-адь. Смазка, резинки, все в спальне, — заныл Макар, но все равно медленно и аккуратно ввел пальцы внутрь, и Валик застонал в ответ.
— Мака-ар. Может, пое-е-е… поедим сначала?
Ноль реакции. Валик посмотрел на перекатывающиеся мышцы под узорами татух на его спине и сразу же отмел эту глупую мысль, лишь порадовавшись, что утром уже был в душе, потому что пальцы Макара надавили на что-то внутри, и задницу от копчика и выше прошибло тем самым тягучим чувством удовольствия.
Макар сосал и понимал, что сосет член, да уже и не в первый раз, но его это лишь больше возбуждало. Это казалось таким правильным и естественным, как сама природа вещей. Вообще все реакции, что происходили на его кухне этим утром, как и в предыдущие дни наедине с умником, даже когда прошла новизна ощущений, лишь еще сильнее вдалбливались в мозг мощными волнами удовольствия. Чё там про эндорфины умник ему вещал? Вот они были настолько охренительные, когда он чувствовал собственный пирсинг, зажимая его между языком и членом, забавно звякающий, стоило задеть им сережку на члене Валечки, из-за чего Валечка дергался и судорожно выдыхал каждый раз, когда это происходило. Пальцы внутри уже жили своей жизнью, там было узко и горячо, и Макару очень хотелось большего, поэтому у него сердце от радости подскочило, когда Валя подался вперед, потянул его голову за волосы наверх, обхватил ногами за талию и скомандовал прямо в губы:
— Идем в спальню.
Порадовался, потому что еще немного, и сам бы кончил от трения члена о барную стойку, или случайно задев ногу или, кажется, даже просто чихнув. Подхватив Валю под бедра, он потащил его в комнату, отпихивая ногами собаку.
— Фу, уйди, зараза, не до тебя!
Плюхнул умника на все еще не заправленную кровать и залез коленями следом, вытащил из тумбы заготовленные смазло и пачку резинок, чувствуя, как уже капает с конца от вида перевозбужденного Валечки в мятой футболке и с налитым желанием, блестящим от слюны стояком.
— Чего ты возишься, ебанат, вставляй уже, блядь, Макар.
Макар рвал прозрачную пленку на коробке, бесясь, что не сделал этого раньше. Пока он ковырялся, Валя дотянулся до флакона и, выдавив немного смазки, повернулся на бок и стал медленно водить мокрым пальцем между булок с таким блядским лицом, что Макар едва не спустил все свои эндорфины только от этого вида.
— Ты охуел, умник?
— Да тебя хрен дождешься.
— Валечка ты ебучий! — прорычал Макар, раскатывая наконец гондон на члене. — Не на босу пису же трахаться!
— Придурок.
— Долбоеб.
— Иди сюда.
— Бля-адь, Валь, как узко, не сжимай так.
— Я не сжимаю, я виноват, что он такой большой?!
— Сука-а…
Макар кончил слишком быстро, уткнувшись мордой Вале в плечо, затем виновато вышел, не тратя время на резинку, сразу взял его член, погладил пирсинг на сочной головке и за несколько плавных, заботливых движений заставил кончить.
— Бля, кажется, у меня по химии кол, да, Валь? Тебе хоть было хорошо?
— Ну… — отдышавшись, хрипло ответил умник, — в целях чистоты эксперимента его повторяют столько раз, сколько нужно до получения удовлетворительного результата.
— Все понятно. Ща покурю, и по второму кругу.
— Может, теперь поедим? Твоя мама сказала, что придет в семь.
— Значит, у нас примерно восемь часов.
— Как будто тебе не хватит, — саркастически фыркнул Валя, садясь на кровати.
— Не издевайся, слышь. Щас получишь Макара два-ноль. Хотя, может, еще и в кино вечером успеем.
Макар курил вторую. Валик стоял рядом, смотрел на него, и думал, что, в принципе, мир не перевернулся оттого, что один пацан засунул в другого член. Он, конечно, ждал большего, что, например, будет все болеть или случится катаклизм похуже, но на практике это было как сходить на рентген — сначала непонятно, потом не совсем приятно, потом ждешь чего-то голый, а потом — всё. Можете одеваться. Правда, свой кайф он все равно получил в конце, когда ему подрочили.
Зайка, которой стало скучно сидеть, смоталась в зал, вернулась и напрыгнула на голого Макара со спины, толкая лапами. Тот от неожиданности уронил сигарету:
— Ебал твою собачью мать!
— Вот почувствуй себя в моей шкуре, — воскликнул Валик. — Так же на меня заскакиваешь.
— Я еще не заскакивал, это так, пробный был.
— Ага.
— Чё ага? Я те щас!
Макар, присев, вдруг схватил его, перекинул через плечо, просунув руку между ног, дотащил до комнаты и плюхнулся вместе с ним на кровать. В этот раз Макар явно был настроен на победу с фейерверками, потому от одного вида, как он раскатывает презик по уже готовому к подвигам члену и выдавливает смазку, у Валика тоже встало. Вспомнив то видео, которое он прислал и которое так и хранилось в памяти телефона и его собственной, Валик развернулся, подгреб под грудь подушку и подумал, что уже похуй. Макар тоже там все видел.
— Валечка, а я точно у тебя первый? — хохотнул тот довольно, и Валик проворчал:
— Я у тебя последний стану, если не заткнешься.
— Ты у меня и так теперь единственный, Валь.
Валик хотел спросить, всем ли он это говорил, натягивая на свой хуй, но сам заткнулся, поскольку нужно было опять расслабиться. По растянутому вошло быстрее и легче, приятнее, а то, как Макар начал гладить его спину и задницу, помогло забыться окончательно. И только спустя несколько минут, привыкнув, Валик внезапно осознал, почему все так тащатся по этому. До этого обычная дрочка показалась еще даже приятнее и интереснее, как-то комфортнее, что ли, и продолжало казаться, пока Макар, подняв его задницу вверх и надавив на поясницу, вынуждая прогнуться, не поймал драйв. Валик, не слыша себя, замычал в подушку, и где-то на этом моменте его унесло. В ебеня, какие Калмыку с его аулами в степях и не снились.
— Вале-ечка, — протянул Макар удивленно, когда он начал подмахивать.
Валик и сам был удивлен. Если б его спросили, что он чувствовал в этот момент, он бы сказал, что был в ахуе от всего, особенно от своих поскуливаний и движений задницей, которая хлюпала от смазки, когда Макар ее добавил. Чтоб, на хер, как по маслу, сказал Макар потом, но конкретно в тот миг этой смазкой, что была внутри и снаружи, можно было затопить соседей снизу. Однако выпачкали только кровать и себя, Валика словно переключили с режима энергосбережения в полную мощность, и он забыл о том, что у него, так-то, еще есть и член, пока Макар его не тронул — всё теперь ощущалось другим местом. Тем, куда его сейчас трахали.
Кончил он до Макара, от того, как тот ему дрочил и натягивал на себя одновременно, а как кончил сам Макар — почувствовал задницей, потому что в ней дернулось и запульсировало.
Валик лежал на животе, подтянув ногу, и смотрел, как Макар берет с тумбочки сигареты и уходит. Потом приходит, забирает забытую зажигалку и снова уходит. В голове тоже все пульсировало, в переносице давило, точно вот-вот пойдет кровь, а все, что ниже пояса, не ощущалось вообще. Но было хорошо.
— Макар! — позвал Валик, услышав как в зале что-то упало. — Макар! Ты там не убился?
— Я нормально! — крикнул тот с балкона. — А ты?
— Я тоже, — сказал Валик тихо, встал, натянул трусы и выглянул в зал, где Зайка, взобравшись на диван, жевала цветные перья. — Макар! Ебанат, блядь, собака что-то жрет!
Макар, закашлявшись, выбросил сижку и прибежал на зов, хватаясь за голову:
— Зайка, собачья жопа!
Собака, как оказалось, сшибла с подставки рядом с книжной полкой венецианскую маску, откусила пару стразин и потрепала перья. Оторванные и обслюнявленные Макар с матами мыл в раковине, а Валик советовал надеть хотя бы трусы, потому что Зайка могла среагировать на «палку» и войти в немилость бесповоротно и окончательно. Перья они вместе после стирки сушили феном и аккуратно приклеивали на место.
— Вроде не видно, что камней нет, — сказал Валик, устанавливая маску обратно.
— На полу их тоже нет, — заметил Макар. — Жанке сюрприз будет, когда она ее выгуливать пойдет. Чё ты лыбишься, Валечка?
— Нельзя?
— Ты сначала меня накорми, потом улыбайся сколько влезет.
— Ты охуел?
— Ну, Валечка…
Валик подумал, что если они еще и мыться вместе пойдут, то точно пожрут только к вечеру, поэтому выпихнул Макара в душ, поставил бутеры в микроволновку и пошел перестилать белье в спальне. Где его взять, он уже знал.
Пока сверху лилась теплая вода, остужая его все еще горячее тело, Макар стоял в привычной позе, упершись ладонями в стену, и слушал, как в мыслях происходит очередной сферический пиздец в вакууме. Его проняло буквально все: Валин взгляд, красные уши, нереально заводящие стоны, сначала низкие, потом все выше и выше, все эти честные реакции, которые невозможно скрыть или симулировать. Член вставать пока не собирался — отдыхал, но в грудине что-то дико щемило. Макар оставил воду включенной и, не вытираясь, прошлепал мокрыми ногами в поисках умника сначала в зал с кухней, где его встретило только лохматое чудо в остатках перьев под звуки пикающей микроволновки, и в итоге нашел Валечку в комнате, жопой ко входу ползающего по постели с простынкой в руках. Подкрался, заполз на кровать и куснул его в булку.
— Совсем ебанько?!
— Золушок-петушок, хорош загоняться, иди сюда.
— Макар, ты мокрый! — забрыкался Валя неожиданно сильно, двинул Макару локтем под дых, а затылком едва не зарядил в челюсть.
Пришлось стиснуть покрепче, чтобы успокоился.
— Это поправимо, — хмыкнул Макар и потащил его в ванную, благо дверь была напротив.
Пихнул под душ прямо в трусах, которые тут же намокли, и Вале пришлось их снять.
— Я по третьему кругу не готов пока.
— Я тоже, не ссы, Валь. Давай постоим так немного. Я тебе голову намылю.
— А я тебе шею.
— А я — задницу.
— Придурок, — почти шепотом выдал Валя уже без возмущения, притягивая Макара к себе.
Макар обнял его за плечи. Так было уютно и кайфово, словно недостающая деталька пазла встала на место. Особенно хорошо стало, когда Валечкины руки прошлись по пояснице и поползли вверх по мокрой спине, размазывая ароматный гель для душа в мыльную пену.
— М-м-м, Валь, поделай так еще, а? Руками по спине покарябай.
— Так вот зачем ты меня притащил, спину тебе чесать!
— Ну!
— Иди собаку позови, она лучше справится.
— А сосаться мне тоже тогда с собакой?
— Я бы поглядел, — хмыкнул умник, сверкая ослепляющее наивной улыбкой так, что Макар даже не понял, вода ли это у него на щеке или слеза умиления.
Зажав Валю между собой и кафельной стеной, он поймал его улыбку, наткнулся кончиком языка на его язык, затем прилип губами к губам и так и стоял, медленно, со вкусом целуя, одновременно водя пальцами по его шее, пока сам Валя гладил Макара по спине.
— Кстати, что там было после всяких потных ладошек?
— Где? — выдохнул Валя, облизывая распухшие губы.
— В химии твоей. Адреналины чё-то там.
— Дофамин, серотонин, окситоцин… Много всего.
— А они чё делают?
— Они делают из отбитого ебаната счастливого ебаната. Пошли уже поедим, а?
Вытираясь, Макар опять глянул на Валю, натягивавшего на аппетитный зад выданные чистые боксеры, шлепнул по булкам и тихо пробормотал:
— Короче, ты мой личный сорт дофамина, Валь.
— Просто ты особый вид ебаната.
— Ебанат Валика, да? — хмыкнул Макар.
Тот явно смутился, буркнув под нос что-то вредное, и Макар оживленно засобирался на кухню, переключаясь с неловкости на голодные мысли о нетронутом хавчике. Поздний завтрак плавно перетек в обед заказанной пиццей, затем в спонтанный просмотр видосов, рубилово вдвоем на приставке, выгул Зайки и еще один отличный трах, начавшийся в дверях балкона. Так кайфово Макару еще не было, хотелось, чтобы теперь эта химия между ними никогда не кончалась и так было каждый день.
Валик хорошо знал ее — аналитическую, квантовую, коллоидную, физическую, органическую и неорганическую, любую, написанную в учебнике, но до этого Нового года понятия не имел о самой клевой и сложной химии в жизни — вот этой вот. Когда даже спустя месяц после приезда с олимпиады его вело от одного только хриплого голоса в телефоне. Сладко дрочилось наедине на конкретные фотки и ощущения, а спалось крепче прижатым к горячему телу рядом — каждый раз. И хотелось сказать еще что-то, но мысли улетучивались, как эфиры, оставляя в голове белый шум, особенно когда Макар с Валиком что-то делал, и тело отвечало бурными реакциями, которые Валик до сих пор плохо контролировал — сам тянул его к себе, целовал в ответ, просовывал руку в трусы, стоило остаться вдвоем. Да Макар и в универе не стеснялся его зажимать по углам, не особо парясь, что кто-то его узнает, потому что, когда вернулись после каникул, слухи о драке расползлись аж до магистратуры.
Напрямую никто не спрашивал и ничего не говорил, поэтому Валина жизнь кардинально не изменилась, в ней по-прежнему была только химия, разве что теперь двух видов — химия как наука и химия как Макар, который с Тихим пока не помирился полностью, но в одной компании так и остался. Компашка разрослась, вобрав в себя элементы в виде Валиных друзей, и Антон, заявившись в начале февраля на общую такую тусу, поставил на стол две бутылки вискаря и сказал:
— Ребята, я в жопе.
— И ты тоже? — громко, чтоб слышали все, съязвил Лёха. — Бля, это заразно!
— На хуй иди, — спокойно отозвался Макар из комнаты, где сидел с Игоряном за приставкой, пока Валик с Лёхой терлись на кухне у Игоря — Валик ждал, пока закипит чайник, Лёха доставал кружки.
— В полной. — Антон сел на стул. — Машка типа… Ну, это.
— Что — это? — спросил Макар, появляясь в дверях. — Бросила тебя?
— Уже и не бросит, потому что беременная.
Калмык, который, разувшись наконец, приперся на кухню, сел за стол и заулыбался так довольно, что сомнений в его радости не осталось. Правда, все равно Валик был уверен: радуется он прежде всего тому, что у него самого постоянной девушки нет. Тем более беременной.
— Ебаный насос, — произнес Макар, хлопая Антона по плечу. — Ты что, не знал, что от этого бывают дети? Какой срок?
— Никакой, она ж совершеннолетняя, — отозвался тот заторможенно под всеобщий гогот. — А, блин, второй месяц.
— Короче, отметили Новый год. Когда свадьба?
— Машкина мама сказала, что в марте.
— У-у-у, — гнусаво скривился Игорь, тоже вышедший на гоготание. — Теща. Поздравляю, ты попал.
В тот вечер Антон плакал у Валика на плече, прощаясь со свободой, но потом смирился и даже начал искренне радоваться, говоря, что назовет пиздюка в честь него.
— А если девочка?
— Тоже в честь тебя. Валюха.
Мама Валика, узнав о свадьбе, перекрестилась:
— Валёчек, ну вы же с вашей девочкой там…
— Мам, по этому поводу можешь не беспокоиться, — заверил ее Валик. — У меня все под контролем.
Он не обманывал — Макар точно был. После олимпиады Валику предложили практику в фармацевтической компании, времени стало меньше, но и Макар без дела не остался, согласился на работу в отцовский фирме и устроился на подработку в клуб. Барменом.
— Пахнешь как сутенер, — медленно, почти по слогам говорил Валик, встречаясь с ним после смены, утром, когда тот доползал до универа. — Бабами.
— Ты прямо знаешь, как сутенеры пахнут, Валечка? — Макар собственническим движением закидывал ему руку на шею, но Валик ее сбрасывал и шел рядом с недовольным видом. — Да не кислячь ты, ну, они ж рядом все, за стойкой сидят, вот и налипает.
— Налипает.
— Валечка, я на них даже не смотрю. Чуть-чуть совсем, когда сиськи мелькают перед мордой, но…
— Иди ты на хуй, ебанат!
— Ну, Валечка!
Валик не мог понять, зачем ему еще и подработка, если ему и так на все хватает, но Макар говорил, что так надо и что он потом все сам увидит. Хотя, учитывая, что Валик собирался летом на единственную в мире Международную олимпиаду для студентов по химии, которая проходила каждый год в Иране, а Макар собирался лететь с ним, все вставало на места.
На парах Макар спал, но явку ему засчитывали, а лекции за него иногда переписывал Валик, сжалившись над упертым бараном. Который, взяв отгул, пригласил его погулять в парк.
— В парк? — удивился Валик. — Может, в кино все-таки?
— Да там народу щас, я ебал. Пошли погуляем. Воздухом подышим. Я по дороге уже проветрился и не пахну бабами.
— Счастье какое.
Собираясь, Валик думал: с хера ли в кино народу много? В вечер вторника-то? Потом глянул на время, на дату на компе и все понял — четырнадцатое февраля. Значит, Макар его тоже не просто так позвал, может, опять что-то подарит — в его стиле, а сам Валик, который о таких датах и не думал никогда, — ничего. Да и поздно уже было что-то придумывать, разве что как обычно, своими руками…
Фыркнув, Валик открыл шкаф и раздвинул вешалки со свитерами, вытаскивая из недр вещь, которую почти никогда не надевал.
Таксист, который его довез до парка, глянул в зеркало, но промолчал, хотя по лицу его и так было видно, что он думает по поводу весенних обострений. Подходя к лавочке, на которой сидел Макар, залипающий в телефоне, Валик трясся не только от холода, хотя и не такого, как в декабре, но и от предвкушения, ловя флешбэки от трения жесткой подкладки тонкого пальто о пирсинг. Решившись, он шагнул к лавочке и зажмурился.
Макар сначала посмотрел на кроссовки с желтыми шнурками, потом поднял глаза и ухмыльнулся.
— Ты так в маршрутке ехал? — Встал, нащупал его задницу горячими руками и прижал к себе, отчего Валик перестал дрожать, но легче не стало, потому что член, зажатый между телами, требовал еще больше внимания. — Короче, сегодня точно не погуляем, а я хотел чтоб прям романтика, все дела… Пошли в машину, замерзнешь, блядь, придурок. На хер ты приперся так… как…
— Как кто?
— Валёк в пальто!
— Тебе не понравилось?
— Понравилось. Сейчас увидишь, насколько.
На заднем сиденье машины Валик быстро согрелся, потому что его облапали абсолютно везде, но в середине затяжного мозгодробящего поцелуя, Макар вдруг отстранился, хлопая себя по карманам:
— Блядь, чуть не потерял!
— Что это?
— Эрекционное кольцо. Наденем щас на тебя, похуй, что в десять раз меньше. Валь, ну чё ты тупишь, ну? Что это может быть? Палец свой суй давай.
Валик, приняв вертикальное положение, уставился на безымянный палец — на цепочку ДНК на нем, свернутую в кольцо.
— Из латуни. За сотку у цыган урвал, — хмыкнул Макар.
Валик мог отличить белое золото от латуни не только по весу, но и по виду, но даже если бы оно было сделано из проволоки, это все равно не имело значения.
— Макар, ты ебанат.
— Пожалуйста, Валечка, не проеби только.
— Не проебу.
— Потому что… — Макар явно собирался ввернуть очередную шутку, но Валик сказал:
— Потому что ты подарил.
Хотелось еще услышать, откуда он узнал размер пальца, но это можно было сделать и потом. Конкретно в этот момент Валик ни о чем, кроме своих ладоней у Макара под футболкой, думать не мог.
— Ты опять без свитера, ебанат!
— Бу-бу-бу.
Последние комментарии