Переписанная Википедия в области оружия, изредка перемежающаяся рассказами о том, как ГГ в одиночку, а потом вдвоем :) громил немецкие дивизии, попутно дирижируя случайно оказавшимися в кустах симфоническими оркестрами.
Автор несёт полную чушь. От его рассуждений уши вянут, логики ноль. Ленин был отличным экономистом и умел признавать свои ошибки. Его экономическим творчеством стал НЭП. Китайцы привязали НЭП к новым условиям - уничтожения свободного рынка на основе золота и серебра и существование спекулятивного на основе фантиков МВФ. И поимели все технологии мира в придачу к ввозу промышленности. Сталин частично разрушил Ленинский НЭП, добил его
подробнее ...
Хрущёв. Всё стало дефицитом и система рухнула. Шумейко с Геращенко разваравали все средства ЦБ и Сбербанка по торговому договору с МИД Польши. Нотой правительства Польши о нанесение ущерба в 18 млрд. долларов были шантожированы и завербованы ЦРУ Горбачёв с Ельциным. С 1992 года Чубайс ввёл в правительство ЦРУ. Ельцин отказался от программы "500 дней", и ввел через Гайдара колониальную программу МВФ, по которой и живём. Всё просто, а автор несёт чушь, аж уши вянут. Мне надоели стоны автора о его 49 годах, тем более без почвенные. Мне 63 года но я не чувствую себя стариком, пока не взгляну в зеркало. У человека есть душа и подсознание тела. Душа при выходе из тела теряет все хотелки и привычки подсознание тела. И душе в принципе наплевать почти на всё, кроме любви и отношений к другим людям. Только это может повлиять на поступки души. У ГГ молодое тело с гармонами и оно требует своего. Если вы не прислушиваетесь к подсознанию своего тела, то оно начинает мстить, тряской рук, адреналином, вплоть да расслабления мочевого пузыря и заднего прохода. В принципе нельзя чувствовать себя старше тела. В общем у автора логики в написанном нет, одни дурные эмоции расстройства психики. Дельного сказать не может,а выговорится хочется.
Читать не интересно. Стиль написания - тягомотина и небывальщина. Как вы представляете 16 летнего пацана за 180, худого, болезненного, с больным сердцем, недоедающего, работающего по 12 часов в цеху по сборке танков, при этом имеющий силы вставать пораньше и заниматься спортом и тренировкой. Тут и здоровый человек сдохнет. Как всегда автор пишет о чём не имеет представление. Я лично общался с рабочим на заводе Свердлова, производившего
подробнее ...
авиадвигатели во время войны. Так вот будучи не совершеннолетним после училища опоздал на 15 минут в первый день выхода на работу, получил 1 год Гулага. А тут ГГ с другом опаздывают и даже не приходят на работу на танкостроительный завод? Там не с кем не нянчились, особисты с НКВД на фронт не хотели даже в заградотряды и зверствовали по любому поводу и без. У него танки собирают на конвейере. Да такого и сейчас никто не додумался. Вы представляете вес танка и сколько корпусов должен тащить такой конвейер? Где вы видели в СССР краны, позволяющие сбрасывать груз с крюка по кнопке? Я был на многих заводах с кранбалками и не разу не видал такой конструкции. Сколько тон поднимает кран и какой величины и мощности должно быть реле, что бы сместить задвижку под такой нагрузкой? Более того инструкции техника безопасности по работе в цехах не предусматривают такой возможности в принципе. Да и сами подумайте, электро выбрасыватель на крюке, значит нужны провода с барабаном. А кабеля не любят перегибов и даже гибкие. Кто возьмётся в своём уме даже проектировать такое устройство на кранбалке в цеху. Перестрелка ГГ с 5 ворами вообще дебильная. Имея вальтер, стрельбу в упор, ГГ стреляет так медленно, что пьяные в хлам воры успевают гораздо больше, чем ГГ жмет пальцем на курок. Дважды выстрелить из обреза, опрокинуть стол, метнуть нож. И ГГ якобы был воином и остаётся отличным стрелком. Воры с обрезами в городе - это вообще анекдот и вышка при любых ситуациях в те годы. А человеченка в кастрюле при наличии кучи денег? У автора очень странное воображение. Я вообще то не представляю как можно в открытую держать воющую женщину в сарае зимой в населённом пункте? Зачем сжигать дом людоедов, если есть свидетель? Ну убил людоедов - хорошо. Сжёг дом с уликами - другая статья. Глупость во всём полная. "Сунул спичку в бак". Я люблю фантастику и фентази, но не дурацкую писанину. Стиль написания далёк от художественного, всё герои выражаются в одном стиле, больше похожий на официальный язык прожжённого офисного бюрократа. Одни и те же словарные обороты. Так пишут боты.
Написано хорошо. Но сама тема не моя. Становление мафиози! Не люблю ворьё. Вор на воре сидит и вором погоняет и о ворах книжки сочиняет! Любой вор всегда себя считает жертвой обстоятельств, мол не сам, а жизнь такая! А жизнь кругом такая, потому, что сам ты такой! С арифметикой у автора тоже всё печально, как и у ГГ. Простая задачка. Есть игроки, сдающие определённую сумму для участия в игре и получающие определённое количество фишек. Если в
подробнее ...
полуфинале на кону стояло 5000, то финалист выиграл 20 000, а в банке воры взяли чуть больше 7 тысяч. А где деньги? При этом игрок заявил, что его денег, которые надо вернуть 4000, а не на порядок меньше. Сравните с сумой полуфинала. Да уж если ГГ присутствовал на игре, то не мог знать сумму фишек для участия. ГГ полный лох.Тем более его как лоха разводят за чужие грехи, типо играл один, а отвечают свидетели. Тащить на ограбление женщину с открытым лицом? Сравним с дебилизмом террористов крокуса, которым спланировали идеально время нападения,но их заставили приехать на своей машине, стрелять с открытыми лицами, записывать на видео своих преступлений для следователя, уезжать на засвеченной машине по дальнему маршруту до границы, обеспечивая полную базу доказательств своих преступлений и все условия для поимки. Даже группу Игил организовали, взявшую на себя данное преступление. Я понимаю, что у нас народ поглупел, но не на столько же!? Если кто-то считает, что интернет не отслеживает трафик прохождения сообщения, то пусть ознакомится с протоколами данной связи. Если кто-то передаёт через чужой прокси сервер, то сравнить исходящящйю с чужого адреса с входящим на чужой адрес с вашего реального адреса технически не сложно для специалистов. Все официальные анонимные серверы и сайты "террористов" давно под контролем спецслужб, а скорей всего ими и организованы, как оффшорные зоны для лохов, поревевших в банковские тайны. А то что аффшорные зоны как правило своёй твёрдой валюты в золоте не имеют и мировой банковской сети связи - тоже. Украл, вывел рубли в доллары в оффшорную зону и ты на крючке у хозяев фантиков МВФ. Хочешь ими попользоваться - служи хозяевам МВФ. И так любой воришка или взяточник превращаеится агента МВФ. Как сейчас любят клеить ярлыки -иноогенты, а такими являются все банки в России и все, кто переводит рубли в иную валюту (вывоз капиталов и превращение фантиков МВФ в реальные деньги). Дебилизм в нашей стране зашкаливает! Например - Биткоины, являются деньгами, пока лохи готовы отдавать за них реальные деньги! Все равно, что я завтра начну в интернете толкать свои фантики, но кто мне даст без "крыши". Книги о том как отжимать деньги мне интересны с начала 90х лишь как опыт не быть жертвой. Потому я сравнительно легко отличаю схему реально рабочего развода мошенников, от выдуманного авторами. Мне конечно попадались дебилы по разводам в жизни, но они как правило сами становились жертвами своих разводов. Мошенничество = это актерское искусство на 99%, большая часть которого относится к пониманию психологии жертвы и контроля поведения. Нет универсальных способов разводов, действующих на всех. Меня как то пытались развести на деньги за вход с товаром на Казанский вокзал, а вместо этого я их с ходу огорошил, всучил им в руки груз и они добровольно бежали и грузили в пассажирский поезд за спасибо. При отходе поезда, они разве что не ржали в голос над собой с ответом на вопрос, а что это было. Всего то надо было срисовать их психопрофиль,выругаться матом, всучить им в руки сумки и крикнуть бежать за мной, не пытаясь их слушать и не давать им думать, подбадривая командами быстрей, опоздаем. А я действительно опаздывал и садился в двигающийся вагон с двумя системными блоками с мониторами. Браткам спасибо за помощь. И таких приключений у меня в Москве были почти раз в неделю до 1995 года. И не разу я никому ничего не платил и взяток не давал. Имея мозги и 2 годичный опыт нештаного КРСника, на улице всегда можно найти выход из любой ситуации. КРС - это проверка билетов и посажирского автотранспорта. Через год по реакции пассажира на вас, вы чувствуете не только безбилетника, но и примерно сколько денег у того в карманах. Вы представьте какой опыт приобретает продавец, мент или вор? При этом получив такой опыт, вы можете своей мимикой стать не видимым для опыта подобных лиц. Контролёры вас не замечают, кассиры по 3 раза пытаются вам сдать сдачу. Менты к вам не подходят, а воры не видят в вас жертву и т.д. Важен опыт работы с людьми и вы всегда увидите в толпе прохожих тех, кто ищет себе жертву. Как правило хищники друг друга не едят, если не требуется делить добычу. Строите рожу по ситуации и вас не трогают или не видят, а бывает и прогибаются под вас - опыт КРС по отъёму денег у не желающих платить разной категории людей - хороший опыт, если сумеешь вовремя бросить это адреналиновое занятие, так как развитие этой работы приводит часто к мошенничеству. Опыт хищника в меру полезен. Без меры - вас просто уничтожают конкуренты. Может по этому многие рассуждения и примеры авторов мне представляются глупостью и по жизни не работают даже на беглый взгляд на ситуацию, а это очень портит впечатление о книге. Вроде получил созвучие души читателя с ГГ, а тут ляп автора опускающий ГГ на два уровня ниже плинтуса вашего восприятия ГГ и пипец всем впечатлениям и все шишки автору.
Месяца 3-4 назад прочел (а вернее прослушал в аудиоверсии) данную книгу - а руки (прокомментировать ее) все никак не доходили)) Ну а вот на выходных, появилось время - за сим, я наконец-таки сподобился это сделать))
С одной стороны - казалось бы вполне «знакомая и местами изьезженная» тема (чуть не сказал - пластинка)) С другой же, именно нюансы порой позволяют отличить очередной «шаблон», от действительно интересной вещи...
В начале
подробнее ...
(терпеливого читателя) ждет некая интрига в стиле фильма «Обратная сторона Луны» (битый жизнью опер и кровавый маньяк, случайная раборка и раз!!! и ты уже в прошлом)). Далее... ОЧЕНЬ ДОЛГАЯ (и местами яб таки сказал немного нудная) инфильтрация героя (который с большим для себя удивлением узнает, что стать рядовым бойцом милиции ему просто не светит — при том что «опыта у него как у дурака махорки»))
Далее начинается (ох как) не простая инфильтрация и поиски выхода «на нужное решение». Параллельно с этим — появляется некий «криминальный Дон» местного разлива (с которым у ГГ разумеется сразу начинаются «терки»))
Вообще-то сразу хочу предупредить — если Вы ищете чего-то «светлого» в стиле «Квинт Лециний» (Королюка) или «Спортсменки, комсомолки» (Арсеньева), то «это Вам не здесь»)) Нет... определенная атмосфера того времени разумеется «имеет место быть», однако (матерая) личность ГГ мгновенно перевешивает все эти «розовые нюни в стиле — снова в школу, УРА товариСчи!!!)) ГГ же «сходу» начинает путь вверх (что впрочем все же не влечет молниеносного взлета как в Поселягинском «Дитё»)), да и описание криминального мира (того времени) преподнесено явно на уровне.
С другой же стороны, именно «данная отмороженность» позволит понравиться именно «настоящим знатокам» милицейской тематики — ее то автор раскрыл почти на отлично)) Правда меня (как и героя данной книги) немного удивила сложность выбора данной профессии (в то время) и все требуемые (к этому) «ингридиенты» (прям конкурс не на должность рядового ПэПса или опера, а вдумчивый отбор на космонавта покорителя Луны)) Впрочем — автору вероятно виднее...
В остальном — каждая новая часть напоминает «дело №» - в котором ГГ (в очередной раз) проявляет себя (приобретая авторитет и статус) решая ту или иную «задачу на повестке дня»
P.S Да и если есть выбор между аудиоверсией и книгой, советую именно аудиоверсию)) Книгу то я прочел дня за 2, а аудиоверсию слушал недели две)) А так и восприятие лучше и плотность изложения... А то прочитал так часть третью (в отсутсвии аудиоверсии на тот момент), а теперь хочу прослушать заново (уже по ней)) Но это все же - субьективно)) Как говорится — кому как))
Под тяжелыми шагами стонет пол — женщина слушает, — шаги приближаются к стене, удаляются, выходят в коридор, к двери, замирают, ждут и снова возвращаются и продолжают свой разговор.
— Да. Нет. Да. Нет.
Над ветхой жакеткой, над быстрым швом хмурится лицо, стежок, кивок головой, лицо прояснилось, морщины на лбу разгладились, дымка недавней мысли разошлась, но тут же пришла новая мысль; лицо снова потемнело, сжалось, набежали морщины.
Шаги в другой комнате рождают эти мысли, одну, другую, третью; они расчленены на непрерывные утверждения и отрицания, сегодня то же, что и вчера и позавчера, уже многие месяцы.
Прогибается пол, глухо отзывается под тяжелыми шагами, правда, стука каблуков не слышно — человек ступает на всю ступню, по-спортивному оттягивает носок, но теперь это лишь привычка.
Где-то свистнул пароход, загудел, с верхней улицы откликнулся осел.
Шаги оборвались.
— Бесполезно, братец ты мой, — шепнула женщина, проворней заработав иглой. — Знаю, бесполезно.
Звякнула тарелка в буфете со скудной посудой.
Человек встал в открытых дверях комнаты. Серые глаза в подушечках век весело сверкнули, чуть-чуть искривились губы: он презирал сомнение.
— Все в порядке, — с усилием произнес он глубоким рокочущим басом.
— Что в порядке? — вздрогнув, сердито спросила женщина.
— Все, матушка. — Он беззаботно понизил голос: — Все в полном порядке.
— Иди-и-и-ка к черту. — Она опустила голову, огорченная собственным жестокосердием, и углубилась в шитье.
На этом он счел разговор оконченным.
И наклонился к вазе в углу, где стояли трости. Взгляд его привлекла трость эбенового дерева с набалдашником из слоновой кости в виде головы перепелки, подарок тестя из Новой Зеландии. С такими тростями прохаживаются по базару, по набережным ценители длинноногих прелестниц, созерцатели далеких, медленно проплывающих кораблей. Не спеша двумя пальцами поднял он драгоценный сувенир, близоруко поднес к глазам и поставил на место: испугался иллюзий.
Входя в комнату, рассеянно вспомнил былое время. Подошел к окну.
— Пойду погляжу, есть ли рыба, — пробасил он.
— Иди, кто тебе запрещает, — ответила женщина, подумав про себя: «Всякий раз оправдывается». Она прекрасно знала все его дороги. А вообще ее больше не интересовало, куда и зачем он идет. Состарился уже, пятьдесят седьмой пошел; разве что утаит стаканчик-другой вина. — Зайди к сапожнику, спроси, когда он отдаст туфли!
— Ладно… Кому нужны твои туфли!
Всю свою жизнь он ничему не придавал значения, никогда не проявляя любопытства, считая это недостойным человека с твердым характером. С лица его не сходила маска высокомерия.
И сейчас он с деланным равнодушием глядел на освещенную солнцем часть площади, фонтан, кусок берега под окном, крестьянский катерок, который медленно разгружали два матроса в потрепанных синих робах. Они относили в шайках голубоватый песок и выбрасывали его размеренными движениями на кучу за тротуаром. Мальчик и девочка замерли на бегу, рядом, и, подняв плечи, затаив дыхание, целую секунду наблюдали за работой: а что будет потом? Чуть поодаль желтая собака с опаской нагнулась и, вытянув шею, пыталась заглянуть в неведомую синеву. Еще дальше, у пристани, в дымке подпрыгивал на волнах пароходик; порт отдыхал от боевых ранений, не раскрывая пока своих объятий далекому миру. Но на берег уже сходило все больше людей. Народ сновал перед ярко освещенными фасадами домов, у стен старинного дворца.
Он закрыл глаза. И покачнулся, едва не упав навзничь. Поднял веки и, не поворачивая головы, перевел взгляд на портрет, висевший над японским бамбуковым столиком у окна.
Юноша с продолговатым умным лицом, волнистыми волосами спокойно и пристально смотрел на него, губы сжаты самонадеянно и чуть-чуть горько.
С неизменной храбростью он встречал этот взгляд: «Я живу по-своему, а ты, сынок, по-своему, но не друг без друга!» По его лицу словно внезапно пробежала смешинка, и он сказал про себя: «Не удалось сбить с панталыку старого прожигателя жизни, ха, ха, ха…»
Сын любил музыку, играл на виолончели, сам сочинял, изучал архитектуру. «Мечтал об огромных дворцах, где тысячи людей будут смотреть и слушать, наслаждаясь искусством. Он был, хо, хо, хо, мой дорогой…» Он устремил взгляд в окно. «Разве это может исчезнуть! Все его мысли, желания, его глаза? Это так много. Разве все это может исчезнуть?»
А глаза на портрете уверяли его со знакомым озорным выражением: «Я жив. Я приду». Человек улыбнулся: «Не смог ты меня сбить с панталыку, а?»
— А зачем меня сбивать? Ведь все принадлежит жизни!
— Что ты говоришь? — спросила жена.
— Ничего.
— Конечно, ничего. Ты стал разговаривать сам с собой. — Ее голос странно задрожал.
— Пусть будет как будет. Верно? — Он подмигнул портрету.
А глаза на портрете продолжали утверждать: «Я жив. Я приду».
— Что? — переспросила жена.
— Я немного задержусь. Схожу в комитет, — спокойно ответил он. — Внизу, у залива будут строить большой завод.
Женщина промолчала.
— До свиданья, старая.
— Ступай, ступай, молодой.
Она иронически сжала губы. Она ведь тоже любила жизнь, все ждала каких-то неведомых возможностей, какого-то грандиозного парада с бесконечными разукрашенными площадями и неисчерпаемым запасом времени, когда, в восторге и упоении, наступит и ее выход, но… «быстры, как волны»…
Порт оживал. Появлялись мелкие суда, потом они уходили или затихали под берегом. Жизнь пробуждалась медленно, неудержимо. Солнечный свет утвердился на старых домах и развалинах словно бы для того, чтобы ярче запечатлеть наступивший мир.
И развалины, целые кварталы развалин, разбитая набережная, затопленные корабли, среди них даже крохотные рыбацкие боты, отдыхали, будто после большой работы.
— Так, так! Цивилизация! Культура! — произнес он по привычке вслух.
Шаг его, направленный к определенной цели, был по-прежнему ровен. Продолговатое, изрезанное крупными морщинами лицо, как у какого-нибудь знаменитого актера, оставалось невозмутимым. В жизни его было многое, много женщин, много удовольствий, много денег. Но все уходило. Уходило. И это прошло. Нет больше войск. На небе нет самолетов. В порту нет миноносцев и эсминцев. Нет опасных зеленых мундиров.
Уходило, уходило.
Внезапно он вспыхнул:
— Ты видишь, что они способны натворить, а?!
— Разговаривает дядюшка сам с собою, — бросил мимоходом, ни к кому не обращаясь, парень.
— Да, да, — огрызнулся он, — разговариваю.
Вот идут люди, дети бегут в школу, юноши беззаботно гуляют и обсуждают сегодняшние события. Настоящее, настоящее! Но эти люди и даже одежда на них принадлежат тому времени. Неужели сына здесь нет?
Появлялись его друзья. Юноши, которые сидели с ним за одной партой, катались в море, купались, играли в оркестре. Они приходили с вестью, будто им кто-то сказал со слов кого-то третьего, что его сына видели в Италии. Кто-то видел наших ребят в Германии. Ведь свидетеля его гибели не было. Последний раз его видели во время пятого наступления. Он ехал на кляче, в наброшенной на плечи куртке, босой (башмаки отдал тому, кто шел пешком), у него были больные почки, и он весь отек от бесконечных переходов и голода. «Вперед, товарищи, все будет хорошо», — повторял он непрерывно. Он не жаловался. Они пробирались и пробивались сквозь неприятельские обручи. Проходили дни, ночи. И неожиданно он исчез.
«Он мог просто забраться в кусты и умереть в одиночестве, только чтоб никому не быть в тягость», — подумал отец. И это было ему понятно.
— Он принес себя в жертву, — произнес он и вздрогнул, увидев возле себя молодую пару. — Гуляем, да? Гуляем?
— А что вам угодно, дядюшка? — добродушно спросил парень.
— Ничего, ничего, гуляйте, пожалуйста. Я ничего против не имею. Вперед! Только вперед, юноша.
Многое осталось у них за плечами. Теперь ждут нового. Плывут корабли. Идут поезда.
На вокзал он пришел вовремя. Пройдя через развалины, оказался на залитой солнцем платформе. Ждали поезд из Загреба, из северных краев. У полотна, словно возле воображаемой границы, как в детской игре, стояли с цветами в веселом настроении юноши, девушки, мужчины, женщины. Люди, как всегда, разговаривали. Ничего необычного. Кто-то встречал кого-то, сообщившего о себе заранее. Каждый встречал своего. Не было причины волноваться.
Двое курносых мальчишек, сунув руки в карманы, шныряли в толпе. Перемигнулись, увидев букет цветов в руках суетливо-радостной девушки. Ясно, эти пришли без дела. Только посмотреть.
— Вы кого ждете? — спросил он их.
— Никого, — растерялся один.
— Кого надо, — ответил другой.
— Что вам тогда здесь делать? Ступайте-ка, ребятки, отсюда, чтоб дома не беспокоились. Лучше будет.
Мальчишки улыбнулись друг дружке с насмешливым удивлением и отправились дальше искать развлечений, тут же позабыв об остановившем их человеке.
Он вынул портсигар, осмотрел его, постучал по нему пальцем. Потом опустил взгляд в землю. И вновь постучал по крышке. Открыл ее. Долго выбирал сигарету. Пусть идет время, пусть оно уходит, пусть приближаются события.
Всюду, где-то на далеких концах рельсов стоят города. Рельсы опутывают землю, они пересекают границы, проникают в утробу разных стран, подвозят к большим станциям. Туда спешат люди. В сутолоке подходит и взволнованный молодой человек, он едет домой! Там у него много дел. На нем висят лохмотья униформы, на лице и на руках следы тюремного мрака, голода, непосильной работы, побоев. Он идет словно во сне, не веря себе, горящими глазами ищет свой вагон, в котором заключена необходимая ему сила. Осторожно поднимается по ступенькам. Отыскивает свое место. И поезд трогается. Долго стучат колеса. Громыхают на стрелках, мелькают села, города, а он все смотрит в окно и ждет появления знакомых примет… Вот они! Он видит их. Видит море. Видит город.
Издали донесся свисток. На полотне за мостом показалось облачко пара. Загудели рельсы.
Человек медленно зажег сигарету. Наклонил голову, выпуская дым. Щелчком далеко в сторону отбросил спичку. Он втягивал, всасывал, вдыхал, выпускал дым и носом, и ртом, как бы испытывая подлинное наслаждение.
Локомотив выскочил из-под моста. Он мчится вперед, шипит, давит на рельсы (они податливо прогибаются). Земля тихонько содрогается под тяжестью могучей машины. Головы встречающих повернуты в его сторону. Глаза на перроне ищут знакомые глаза в окнах вагонов. На лицах радость и счастье встречи и возвращения.
А он одиноко стоит в сторонке. Он никому не желает навязывать своих бед.
Поезд остановился, устало переводя дыхание.
А человек не двигается с места. Небрежно оглядывает двери вагонов. Они открываются. Пассажиры выходят с чемоданами, выходят осторожно, не спеша, оберегая себя после пережитого, задерживая идущих следом и рождая у них нетерпение. Кое-кто выскакивает быстро, точно стремясь освободить кого-то другого, позади себя, кто должен поскорее коснуться этой земли.
Поезд мгновенно опустел.
Он бросил сигарету. Широким жестом. Выпустил последнее облачко дыма, покачнулся на носках, выпрямился, уронил руки, разжав пальцы. Не спеша пошел следом за последними пассажирами, а те разлетались, как сон. Они не замечали, что среди них кого-то не хватало.
С вокзала он направился к берегу. Какой ясный день, какое чистое голубое море! По водной глади идет пароход. С острова. Человек однако замедлил шаг, вытащил портсигар, постучал по нему пальцем, откашлялся.
Белый пароход идет прямо к нему. Высокий, лихо накренившийся на одну сторону, пароход небрежно вспенивает воду, чуть-чуть дымит, двигаясь словно бы нехотя, с легкостью, как будто ничего не стоит бороздить мир вдоль и поперек. Глаза с парусами слезинок озорно прищуриваются навстречу, даже подмигивают, словно предвкушая вознаграждение за длительное ожидание.
— Эй, дядюшка, встречаете кого? — добродушно спросил у него носильщик.
— Пароход, братец, пароход встречаю, — протянул он.
— Ну да, пароход, ясное дело что пароход.
— А нельзя разве встречать пароход?
— Ну отчего нельзя… Встречайте, встречайте, кто вам не велит.
— Я подумал, тебе обидно.
— Нет, нет, чего мне обижаться, хоть два парохода встречайте.
— Хватит с меня одного.
Пароход пристал. Сошли пассажиры. А он зашагал по берегу обратно в город. Вынырнул из узкой улочки на крохотную площадь за башней. Площадь окружали каменные фасады домов, пустые витрины магазинов, посередине стоял памятник, и горячее пятно солнца скользило по северной его стороне. Много народу проходило мимо. На углу болтали две женщины. Мальчонка лет трех оторвался от матери и отправился к витрине поглядеть на великолепие победы. Большой красно-бело-голубой флаг по ту сторону площади притягивал его к себе, и вот малыш застрочил ножками и озабоченно выкатил глаза, направившись в такую даль.
— А ты, герой, куда путь держишь? Ну-ка, дружок, давай руку. Давай руку! Вот флаг, флаг, большой флаг, вот картинка, видишь… А теперь пошли к маме. Вон тебя мама ищет, видишь! Мама ищет тебя, мальчуган.
Ребенок, не мигая, глядел на него.
— Ну идем. — Голос мужчины напоминал далекий раскат грома или рычанье льва.
Ребенок протянул руку этому бархатному громкому человеку, гордо выпрямился, победоносно подошел к матери. И тут, бросив руку, которая привела его, вцепился в юбку и из этого убежища улыбнулся своему громадному другу.
— Славный мальчуган, смотрите за ним.
— Да, да, — серьезно ответила женщина. — Если снова убежишь, тебе влетит от дяди.
— Ну нет. Я тебе ничего не сделаю. Славный ты, жучок мой маленький. Пускай радуется, пускай. Берегите его. За таких вот малышей люди гибли.
«Для него и тепло это, и свет», — сказал он про себя.
В темном рукаве улицы навстречу ему попался паренек лет десяти — двенадцати: одна рука в кармане, другой водит по стене; сосредоточенно куда-то шагает, проверяя по пути какую-то свою выдумку.
— Эй, паренек, ты куда это один направился, а? Что у тебя, никого дома нет?
Мальчик, словно проснувшись, мельком поглядел на него, обошел и двинулся дальше.
— Ну-ка, сынок, ступай домой, — загудел человек. Но тут же сник, будто сказал что-то лишнее, и ускорил шаг.
А солнце уже целиком захватило большую площадь, как следует нагрев плиты. Он шел, не поворачивая головы в ту сторону, где в тени перед кафе сидели его ровесники да и пенсионеры помоложе. Твердым и сильным шагом, мерно размахивая рукой со сжатыми пальцами, с привычно-иронической маской на лице, возвысившись и над самим собой, у всех на глазах он миновал площадь и, вступив в тень узенькой улочки, нырнул в поток хозяек и хозяев с сумками и кошелками в руках.
— Эй, рыба летит! — крикнул он о чем-то судачившим женщинам, загородившим проход.
— Что вы говорите, приятель? — Густой бас заинтересовал кумушек.
— Рыба летит, говорю.
— Ловите же ее, раз летит.
Рокочущий бас, продолговатое белокожее лицо с резкими чертами, небольшие серые глаза с суровым выражением, твердый шаг спортсмена, скупой взмах рук со сжатыми в кулак пальцами — все выдавало человека, которого ничем не удивишь. Женщины со все возрастающим любопытством оглядывали его, и каждая отмечала его выправку, его прямую спину. Одна замотала головой, точно борясь с ознобом, и, чуть улыбнувшись, сказала:
— Шутит дядя.
— Шутит, шутит, — механически повторила другая, все еще изучая его задумчивым взглядом.
Запахи моря. Шум людских голосов. Эхо под высокими сводами. Кучки людей у прилавков. Толчеи нет, рыбы много, больше всего сардин. Он хочет сперва насладиться запахом моря, рассмотреть морских животных. В глаза ему бросается выражение деловитости на лице продавца-рыбака: да, они кормят народ и требуют признания.
— Труженики, труженики, — говорит он.
Рыбак хмурится, опершись руками о стол, приподняв плечи, безучастно смотрит прямо перед собой.
— Думает, я насмехаюсь. Да не насмехаюсь я, сынок. Люди за это гибли. Знаю, я знаю.
И торопясь уйти, поскорей купил рыбы.
Сейчас придет почта. На высокой колокольне как раз пробило девять. Это серьезное напоминание. Тоненьким голоском вторил колокол с белой каменной церковки на берегу. Звон его сверлил уши, заставлял людей думать о смерти (то есть о попах), он завывал, как сельская дворняга, бесконечно, днем и ночью, не заботясь ни о чьих нервах.
Подгоняемый страхом, человек поспешил дальше.
«Погиб. Погиб или умер, это ясно. Погиб мой малыш. Не было случая, чтоб кто-нибудь вышел живым и здоровым и об этом никто бы не узнал. Погиб ты, сынок, знаю я. Знаю очень хорошо», — думал он, потихоньку отпирая квартиру.
И по-спортивному оттягивая носок, чуть наклоняясь вперед и равномерно распределяя тяжесть тела на обе ступни, обычной своей походкой он дошел до кухни.
Жена не обернулась. Она гладила жакетку — изношенную тряпицу, одну из немногих вещей, уцелевших во время оккупации. Она собиралась выйти в город.
— Вот продукты. — Он опустил сардины на стол. — Вот продукты, — повторил он спокойным голосом, точно все шло, как надо.
Она продолжала гладить, пережидая, пока пройдут первые минуты, схлынет приступ жестокой ярости, неожиданно стиснувшей грудь.
Снаружи под окном звонко щебетали ласточки. Солнце заливало кухню.
Она подошла к окну, опустила жалюзи, потом немного подняла их, движения ее были порывисты.
Ласточки продолжали нежно щебетать над домом.
— Лето началось, — выглянув во двор, безмятежно сказала она. И тут же пожалела о своих словах, с преувеличенным вниманием нагнулась над утюгом. «Не будет больше грести мой малыш», — добавила она про себя. Она отчетливо видела, как, покрытый курткой, он стынет и умирает на тощей кляче. — Я схожу сейчас на развалины, — вслух произнесла она.
Он постучал пальцем по портсигару.
— А, развалины, развалины, — загудел он. — Ребенок под каждым облаком, — добавил он тише.
— Что под каждым облаком?
— Так говорят в наших местах, когда братья делятся: я тоже, дескать, хочу иметь под каждым облаком земли, то есть побольше иметь.
— Не говори глупостей.
— Глупости, да.
Развалины, по крайней мере, принадлежали всем. Здесь она сможет услышать и о тех, кто возвращается из плена, из лагерей, из Германии, Италии да и из Англии, Америки, Франции, — куда только не заносила людей война.
— Рыба недорогая, — сказал он и направился в ванную мыть руки. Потом прошел в спальню и прислонился к окну: хотел узнать, что произошло на улице, пока его не было.
Мимо окна уходила вниз каменная лестница из верхнего города, где были маленькие старинные дома из камня, а внизу, увеличиваясь и расширяясь вместе с лестницей и улицей, красовались здания повыше и побольше.
Четырехлетний мальчик медленно спускался по лестнице, топоча ножками и озабоченно поглядывая вниз на широкое пространство между домами, где было море.
— Малыш! Эй, малыш!
Ребенок остановился, испуганно прижал ручонки к груди и поднял к окну большие глаза.
— Ты куда это путь держишь, а?
— Я?
— Да, ты, а кто ж еще. Ты куда шагаешь?
— Я иду… иду… на берег.
— Нельзя тебе на берег. Домой иди, к маме.
Мальчик нерешительно посмотрел вниз на площадь, потом вверх — на окно; он моргал глазами и сопел. Ослушаться у него не хватало решимости.
— Иди, мой милый, домой, иди.
Мальчик отчаянно сморщился. После стольких усилий, стольких трудов — он так мечтал о море, — и вот все кончено.
— Подожди немного, подожди, малыш, — ласково сказал человек в окне.
Мальчик успокоился, стал ждать. В своих штанишках ниже колен, заплатанной рубашонке и ветхих тапочках он походил на промокшего птенца.
— Не бойся, ничего не бойся, — затрубил человек, подходя к ребенку. — Давай руку, дружок.
Ребенок протянул ему руку, и они вместе зашагали вниз, к морю.
Последние комментарии
13 часов 35 минут назад
15 часов 52 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 6 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 15 часов назад