Тайный агент. На взгляд Запада [Джозеф Конрад] (fb2) читать постранично, страница - 3

простор соленых вод, зеркало небес и хмурых, и ясных, отражатель мирового света. Потом возникло видение огромного города — чудовищного города, более населенного, чем иные материки, и в своей рукотворной мощи безразличного и к хмурому, и к ясному небу; жестокого поглотителя мирового света. В этом городе вполне хватало места для любых историй, глубины — для любых страстей, разнообразия — для любой обстановки, и темноты — чтобы укрыть пять миллионов жизней.

Город стал властно задавать тон — и сделался фоном, на котором у меня происходил углубленный внутренний поиск. Бесконечные перспективы открывались передо мною во всех направлениях. Правильный путь можно искать годами! Казалось, что долгие годы поиски и займут. Но медленно, как озаряющее пламя, убежденность в материнской сути привязанности миссис Верлок стала возрастать между мною и этим городским фоном, окрашивая его своим тайным пылом и получая взамен кое-что от его собственного сумрачного колорита. Наконец история Уинни Верлок предстала предо мной в целостном виде, с дней ее детства до самого конца. История эта еще не приобрела должных пропорций, оставалась пока только эскизом, но с ней уже можно было работать. На это ушло около трех дней.

Эта книга и есть та история, сжатая до удобных размеров и сосредоточенная вокруг того, что послужило для нее отправной точкой, — абсурдной жестокости взрыва в Гринвич-парке. Передо мной стояла задача не скажу чтобы очень уж трудная, но, в любом случае, требовавшая всех моих сил. Ее непременно следовало выполнить. В этом была необходимость. Персонажи, сгруппированные вокруг миссис Верлок и прямо или косвенно подтверждающие ее трагическое предположение о том, что «не стоит слишком пристально всматриваться в жизнь», — суть порождение той самой необходимости. Лично я никогда не сомневался в подлинности истории миссис Верлок; но и ее нужно было вытащить из небытия, увидеть в громадном городе, ее нужно было сделать достоверной — в отношении не столько души, сколько обстановки, не столько психологии, сколько человеческой стороны дела. Что касается обстановки, то тут было достаточно указаний. Мне приходилось даже вести борьбу с моими воспоминаниями об одиноких ночных прогулках по Лондону в дни моей юности^[10] — из-за того, что воспоминания эти, нахлынув, попросту затопили бы страницы повести, когда те возникали одна за другой, диктуемые чувствами и мыслями столь же серьезными, как и в других моих вещах. В этом отношении я действительно считаю «Тайного агента» истинно достоверным произведением. Даже чисто художественный прием — ироническое отношение к столь серьезной теме — я использовал осмотрительно и в искреннем убеждении, что только ирония позволит мне выразить все, что требовалось высказать как из презрения, так и из жалости. И то, что я, как мне кажется, сумел выдержать этот настрой до последней строки, — один из тех моментов, что приносят известное удовлетворение мне как писателю. Что же до персонажей, которых абсолютная необходимость изложить историю — историю миссис Верлок — выхватила из смутной неразличимости лондонского фона, то каждый из них также принес мне скромное удовлетворение, которое на самом деле не так уж и несущественно, учитывая, сколькими гнетущими сомнениями сопровождается любая попытка творческого труда. Например, мне было приятно услышать, как один искушенный светский человек сказал по поводу мистера Владимира^[11] (законной добычи карикатуриста): «Конрад, наверное, был как-то связан с этой сферой или же обладает великолепной интуицией», поскольку, дескать, мистер Владимир «не только правдоподобен в деталях, но совершенно верно изображен по существу». А приехавший из Америки гость сообщил мне, что самого разного толка революционеры, проживающие в эмиграции в Нью-Йорке, считают, что книга написана человеком, хорошо знакомым с их средой. Это было для меня весьма лестным отзывом, ведь, по правде говоря, я знаком с людьми такого рода еще меньше, чем мой всеведущий друг, подсказавший мне идею романа. Не сомневаюсь, однако, что при написании книги случались моменты, когда я становился крайним революционером — едва ли более убежденным, чем они, но уж точно более целеустремленным, чем на протяжении всей своей жизни. Я говорю это не из хвастовства. Я просто делал свое дело. С полной самоотдачей, как и во всех своих книгах. И это тоже я говорю не хвастовства ради. Я не мог иначе. Мне попросту было бы слишком скучно притворяться.

Черты некоторых персонажей в моем повествовании, как законопослушных, так и преступающих закон, заимствованы из разных реальных источников; кое-какие из оных, возможно, будут угаданы читателем — источники эти не относятся к числу труднодоступных. Но я не собираюсь сейчас защищать реальность своих персонажей, как не собираюсь отстаивать свое общее представление об эмоциональных реакциях преступника и полицейского;