You, salvation (СИ) [Smalta] (fb2) читать онлайн

========== Лето ==========

Лето

Он просыпается на рассвете. Через ржавые покосившиеся жалюзи виден опустевший дом на противоположной стороне улицы, стены которого кажутся еще более грязными и обшарпанными, как только на них попадает солнечный свет. Мужчина с тихим выдохом садится, и старый диван, обитый болотно-зеленым сукном, нещадно скрипит под тяжелым, грузным телом. Он замирает и беспокойно оборачивается – с не менее старой кровати, расположенной справа от входа, продолжает доноситься тихое посапывание. Он еще какое-то время сидит, низко склонив гудящую голову, потом зарывается пальцами в отросшие волосы, откидывает их с лица, небрежно проводит рукой по заросшему подбородку, рассеянно отмечая, что пора побриться, и поднимается. Тяжело припадает на левую ногу, но все равно бесшумно добирается до двери – не хочет разбудить. Уже собирается выскользнуть из комнаты, как из темноты левого угла слышится шепот:

– Сегодня была тяжелая ночка, а, Джеймс?

Мужчина молча выходит и плотно прикрывает за собой дверь.

***

Он заканчивает бриться, когда в треснувшем зеркале, которое висит в помещении, гордо именуемом ими кухней, мелькает копна рыжих волос. Худое, но сильное тело прижимается к нему со спины.

– М-м-м, ты наконец-то встретился со своей англичанкой? – руки обвиваются вокруг его талии.

Мужчина неразборчиво бурчит что-то, что, должно быть, означает согласие, и еще раз оглядывает свое лицо в мутном зеркале, чтобы проверить, нет ли где пропущенного островка темных волос. Остается более-менее доволен результатом и промывает лезвие в едва теплой мыльной воде. Хотя, мыла там не так, что бы уж очень много. Мыло приходится экономить. А что не приходится?

За спиной слышатся звуки льющейся воды и тихое звяканье посуды.

– Надо было разбудить меня, я бы тебя побрила.

Они сидят за шатким столом с поцарапанной и выщербленной столешницей. В жестяных тарелках нечто жидкое, отдаленно напоминающее кашу, по вкусу и цвету больше походит на клейстер.

– Ты и так мало спала, – он поднимает взгляд от тарелки. – Не хотел тебя будить раньше времени.

– Англичанка сегодня была не очень-то благодушна к тебе, – Наташа красноречиво смотрит на мелкие порезы на щеках Барнса.

Тот в ответ коротко усмехается, не переставая хмурить брови, и пожимает плечами.

– Она уже стара… – тянет он.

– Прямо как ты, – ехидничает Нат.

Уловка срабатывает: девушке удается увидеть быструю, мелькнувшую на долю секунды, улыбку.

Джеймс редко бреется. Нет времени, а еще достаточного количества мыла, чтобы позволить себе каждодневное бритье. Ну, или хотя бы бритье дважды в неделю. Поэтому он ограничивается одним разом. В две-три недели. Обычно его бреет Наташа, если, конечно, в этот момент она не на дежурстве или не на задании. Романова довольно ловко научилась справляться со старой, но все еще строптивой клинковой бритвой, цитаделью производства которых когда-то давным-давно был английский город Шеффилд. Барнс уже и не помнил, как она попала ему в руки. Вроде бы это было во время вылазок за пределы карантинной зоны. Они с отрядом обследовали заброшенные дома и в одном из них он на нее и наткнулся. Лезвие тогда было блестящее, острое. На нем отчетливо темнела надпись «hollow finest ground». Сейчас сталь совсем затупилась и по всей длине лезвия расползлась ржавчина. Жалкое зрелище. Наташа права: есть между Барнсом и его старой английской бритвой что-то общее.

***

Они подходят к складам, которые находятся около южных ворот в город, и даже с расстояния в пару десятков метров, Барнс замечает суматоху, которая царит среди людей.

– Чего это они? – удивленно вскидывает бровь девушка. – Договаривались же, после получения партии быть тише воды.

– Возможно, партия так и не доехала до конечного пункта, – мрачно бросает мужчина и ускоряет шаг.

И он оказывается прав. По спутанному, сбивчивому рассказу своих людей, Барнс узнает, что половина из партии оружия, которая должна была прибыть прошлой ночью, не доехала до склада. Машина была остановлена. Перехвачена, если быть точнее.

– Кто? – отрывисто спрашивает Барнс.

– Солдаты Фьюри, – запинаясь и бледнея от страха, выдавливает из себя горе-охранник, благополучно позволивший увести у себя из под носа несколько ящиков с огнестрельным оружием.

Барнс мрачнеет на глазах. Наташа моментально выходит из себя, и, не стесняясь в выражениях, оповещает всех, что именно она думает об этой ситуации. Джеймс сдерживает растущее раздражение и начинает думать, как же так получилось, что Щ.И.Т. нарушил уговор? Ведь он – Джеймс, лично говорил и пришел к соглашению с лидером антиправительственной организации, правящей на всем восточном побережье. Что должно было произойти, чтобы партнерские отношения, выгодные для обеих сторон, длившиеся уже почти пять лет, были поставлены под угрозу?

– Нам нужны эти пушки, Джеймс, – его безрадостные размышления прерывает встревоженный голос Нат. – Мы уже получили за них деньги от ребят с севера. И мы должны отдать товар.

– Знаю.

– Что будем делать?

– Пойдем в гости, – Джеймс прячет нож за голенищем правого ботинка.

– Приличные люди в гости по утрам не ходят, – Романова вытаскивает пистолет из-за пояса – при входе их могут обыскать и отобрать оружие, и тоже прячет за голенищем пару тычковых ножей.

– Приличные люди и контрабандой не занимаются, – резонно замечает Барнс, выходя со склада и двигаясь в противоположную сторону от их с Наташей норы.

–Тоже верно, – девушка бодро шагает рядом.

– Как думаешь, – спустя продолжительное время прерывает молчание она, – что нашло на Фьюри? Или это сделано без его ведома?

Джеймс косится на нее, ловит взволнованный взгляд, и пытается успокоить:

– Нет, мимо хитрого лиса и мышь не проскочит, ты же знаешь. Думаю, что-то затевается.

– Ты о недавних протестах?

Мужчина согласно кивает.

На прошлой неделе правительство вновь сократило норму продовольственного пайка. Суточная норма хлеба стала просто смехотворной. Конечно, люди оказались недовольны. И это недовольство вылилось во всеобщие волнения. Последние дни у правительственной армии было, чем заняться. И пока общество, точнее, жалкие его остатки, негодует, Фьюри вовсе не на руку терять одного из союзников.

– Сейчас Щ.И.Т. поддерживают, потому что их пропаганда обещает золотые горы. Уверен, Ник и его люди заняты вербовкой новых членов организации.

– На словах он лев могучий, а на деле…

– Наташа. – Барнс хмыкает и качает головой.

– Что? Еще скажи, что это не так. По сути, он делает то же, что и правительство – льет в уши обычным людям всякое дерьмо. Одни обещания, а в действительности ничего не меняется.

Забавно, думается Барнсу, мир может перевернуться, развалиться к чертям собачьим, но суть власти не меняется даже в таких условиях. Вот уж где стоит искать самых живучих, цепких крыс – среди тех, кто стремится к верхушке.

– Не нашего ума дело, – говорит он вслух, – нужно вернуть оружие, и узнать, что задумал Фьюри.

Романова порывается ответить, но они уже подходят к штаб-квартире Щ.И.Т.а. Она располагается на восточной окраине города. Низкие обшарпанные дома стоят плотно друг к другу, образуя своеобразный лабиринт из узких проходов, закутков и подворотен. Если не знаешь точного места, непременно заблудишься. Барнс подходит к ничем непримечательной, абсолютно не выделяющейся двери. Вскидывает кулак, чтобы постучать, и замирает.

– Ты чего? – Наташа перестает внимательно оглядывать улочку и поворачивается к нему. – Давай я, – она оттесняет Джеймса в сторону, и тот закрывает ее широкой спиной.

Трет левый висок немеющей рукой, пока девушка отстукивает кодовый шифр. Три коротких стука. Пауза. Четыре коротких. Пауза. Два коротких. Пауза. Один короткий. Пауза. Короткий, длинный, два коротких. Пауза. И, наконец, длинный и два коротких.

– Только идиот мог такое придумать, – фыркает она, – может лучше сразу «Лунную сонату» им тут оттарабанить?

За дверью слышатся шаги, поворачивается замок, звякает цепь и дверь с тихим скрипом открывается. Рамлоу бросает на них насмешливый взгляд и молча отступает в сторону, давая пройти.

– Мы к Фьюри, – переходит сразу к делу Джеймс, когда дверь за ними захлопывается и один из приближенных Ника вопросительно, но не менее ехидно, смотрит на прибывших гостей.

– Что-то случилось? – с наигранным волнением интересуется Рамлоу. – Что-то потеряли?

– Моя бы воля, – скучающе произносит Наташа, поглядывая на выцветшие обои с некогда веселым узорчиком, – ты бы потерял язык, но как ты тогда будешь лизать зад своему боссу?

В другое время Джеймс бы насладился Наташиными упражнениями в красноречии, но сейчас неподходящий случай. Он действительно хочет знать, что произошло ночью с их товаром. Поэтому Барнс нетерпящим возражения тоном прерывает ощетинившегося мужчину, встает между ним и своей спутницей, и терпеливо повторяет:

– Мы к Фьюри. Нам срочно нужно увидеться с Ником.

Рамлоу не успевает ответить, как около двери, ведущей в один из коридоров, раздается голос:

– А, Джеймс! Рад видеть. Признаться, ждал тебя не раньше десяти.

Фьюри подходит к гостям, протягивает руку Джеймсу, после слегка кланяется Наташе.

– Мисс Романова.

Девушка широко, но фальшиво улыбается в ответ, и делает реверанс. Ник довольно посмеивается и вновь возвращается к Барнсу:

– Пойдем, Джеймс, поговорим с глазу на глаз.

Фьюри по-приятельски похлопывает его по плечу, а сам мужчина едва ли не физически чувствует, как тяжело Наташе сдержаться, во-первых, от возмущения, хотя в нем нет никакого смысла – Барнс все равно потом перескажет ей весь разговор, а во-вторых, от каламбура типа «да, идите, поговорите с пары глаз на глаз». Они скрываются в дверном проеме, оставляя девушку наедине с Рамлоу. Что же, Наташе хотя бы будет, чем занять свой острый язык, который порой доставляет серьезные проблемы им с Джеймсом.

Фьюри ведет его по коридору, они несколько раз сворачивают налево, поднимаются на второй этаж, и оказываются в комнате, которая считается кабинетом главы Щ.И.Т.а. В ней всегда темно: плотные шторы никогда не открывают, массивный стол, с почти черной столешницей, и пара громоздких стульев с прямыми жесткими спинками. Какая-то вычурная лампа, непонятно как вообще затесавшаяся в этот интерьер, и ящики вдоль стен. Их содержимое мало интересует Барнса.

– Что произошло сегодня ночью, Ник? – Мужчина падает на стул, даже не предпринимая попыток уместиться удобней. На этих грубо обтесанных деревяшках сидеть так же комфортно, как на камнях.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Джеймс? Из тебя никакой дипломат, вечно ты бежишь впереди паровоза, – хозяин кабинета усаживается напротив, пристраивает переплетенные в замок пальцы у себя на животе, и миролюбиво взирает на собеседника.

Пока что в голове у мужчины никак не вяжутся между собой действия Фьюри и его благожелательный настрой. Кажется, у них с Наташей намечаются крупные проблемы.

– Делу время, Ник.

– И деньги, – охотно подхватывает мужчина, согласно кивая. – К слову о деньгах, ваша сделка с группировкой с севера едва не оказалась сорвана из-за вмешательства моих ребят.

Из кого, из кого, а из Ника Фьюри бы получился первоклассный дипломат, петляет все вокруг да около, пыль в глаза пускает.

– Так значит, это была ошибка, и мы сейчас получим наше оружие обратно? – ну нет, конечно же. И Джеймс прекрасно понимает, что ответ «нет».

– Не совсем, – вновь увиливает от объяснений босс. – Видишь ли, Джеймс, мне нужно было срочно с тобой увидеться и поговорить…

– Для этого необязательно было перехватывать наш товар, достаточно было лишь отправить ко мне кого-то из своих людей. Всего одного человека, а не целый отряд вооруженных до зубов солдат. – Барнс знает, что без благосклонности и поддержки Фьюри им будет сложно остаться на плаву, но лебезить и пресмыкаться он тоже не намерен.

– Безусловно, – мужчина без промедлений соглашается. – Но ты не дослушал, – мягко пеняет он и покачивает головой, – мне нужно было увидеться с тобой, поговорить, и сделать предложение, от которого, я уверен, ты не сможешь отказаться.

Джеймс едва сдерживает рвущийся наружу смешок. С одной стороны, его правда забавит торопливый, несколько топорный ход Ника, который раскрывает практически все карты, но с другой стороны, Барнс всерьез задается вопросом – что же такое произошло, что Ник вынужден действовать так прямолинейно, открыто просить о помощи. Хотя, «помощь» это сильно сказано. Для них с Наташей это будет скорее благотворительная акция в добровольно-принудительном порядке. А в том, что Наташа тоже примет участие, мужчина даже не сомневается. И Ник, видимо, тоже.

– Вижу, ты улавливаешь суть, – от былого дружеского тона и настроения не остается и следа. Фьюри сосредоточен и наконец-то готов перейти к делу, а не тратить время на демонстрацию своих актерских талантов. – Если коротко и по делу, как ты любишь, то мне нужно кое-что доставить кое-куда.

– И, судя по всему, это «кое-что» явно не пирожки для твоей любимой бабули. А жаль, у Наташи есть красная накидка.

– Уверен, красный цвет тебе к лицу, – парирует Фьюри, – но в этот раз я бы хотел, чтобы вы привлекали как можно меньше внимания, потому что это «кое-что» не должно попасть в руки правительства. Они даже узнать об этом «кое-чем» не должны.

Барнс заинтригован. Совсем чуть-чуть, самую малость.

– И что же это за таинственное «кое-что»? – долгие разговоры утомляют его. Джеймс предпочитает слушать, а не говорить. А если и говорить, то быстро и по существу, но уж никак не ходить вокруг да около.

– Один человек.

Мужчина вскидывает брови. Подловил, старый лис, подловил. Такого Барнс не ожидал. Думал, это будет оружие, ну или, на худой конец, какие-нибудь антиправительственные брошюры или издания. Любит порой Ник воображать себя великим диссидентом, что уж теперь.

– Человек, – повторяет Барнс, разглядывая мужчину напротив. – Что это за человек такой, раз о нем не должен никто узнать? Единственный и неповторимый? – насмешливо хмыкает он, но не ожидает ответной реакции, которая следует дальше.

– Именно так. Единственный в своем роде, – Фьюри тычет указательным пальцем в стол, акцентируя внимание на слове «единственный». Он захвачен тем, что говорит. Барнсу даже на секунду кажется, что он видит фанатичный огонек во взгляде мужчины.

Но для Джеймса вся интрига и интерес почти мгновенно пропадают, потому что он реально смотрит на вещи, и понимает, что они с Наташей действительно попали в очень затруднительное положение.

– Мы помогаем добраться этому человеку из пункта А в пункт В, и ты возвращаешь наше оружие, в этом ведь заключается твое предложение?

– Именно. – Ник вновь откидывается на спинку и выглядит чуть менее напряженным.

– Пушки вернутся к нам сегодня, потому что уже сегодня ночью мы их перебрасываем на перевалочный пункт, таковы условия договора с севером, – и прежде, чем Фьюри успевает возразить, Барнс твердо добавляет, открыто глядя в лицо собеседника, – я свое слово держу. Как только я сбываю оружие, а это, повторюсь, произойдет сегодня ночью, мы с Наташей готовы выдвигаться.

– Половину, – мужчина все же озвучивает свои условия. Перестраховывается. – С северянами я уже договорился, сегодня вы отдадите им только половину.

Барнс в который раз подавляет раздражение. Ему не нравится, что кто-то, пусть даже этот «кто-то» сам Фьюри, вмешивается в его дела, да еще и у него за спиной. Но Джеймсу ничего не остается, кроме как развести руками, признавая мужчину победителем в данной ситуации.

– Не хочешь узнать, кого будете сопровождать?

Ник весь светится от предвкушения: он уверен, что ответ поразит Барнса, изумит и вообще лишит дара речи. Хотя тот и так не то чтобы очень болтливый.

– Хочу, – вопрос с оружием более-менее улажен, теперь стоит подумать о деталях предстоящего дела.

– Он тот, у кого есть иммунитет.

Фьюри выпаливает эти слова и замирает, ожидая каких-то неописуемых восторгов и восклицаний, ну, по крайней мере, Барнс истолковывает его взгляд именно так. И судя по тому, какое разочарование и досада появляются на лице Ника через несколько мгновений, ни на грамм не изменившееся выражение лица Джеймса – это совсем не то, чего ожидал Фьюри после оглашения столь умопомрачительной новости.

– Лет семь назад ходили подобные слухи, – мужчина даже не пытается сделать вид, что ему интересно. – Будто нашлась девчонка с иммунитетом. И что? На деле это оказалась история для отвода глаз, когда среди «Цикад» началась грызня.

– Не важно, что было семь лет назад, Джеймс. Важно то, что сейчас у нас на руках есть человек, на которого не действует вирус.

Барнс раздраженно выдыхает.

– Не то чтобы я не верю тебе, Ник, но с каких пор ты ставишь на столь сомнительное…

– Я видел его, – прерывает Фьюри резко. Наклоняется вперед и сверлит единственным глазом. – Я его знаю. С момента укуса прошло больше десяти дней. Вирус не действует.

Джеймс откидывается на спинку стула, складывает руки в замок и задумывается. Им нужно оружие и еще продовольствие, а вот враг в лице Щ.И.Т.а не нужен вовсе. После, прямо сказать, неожиданного падения «Цикад», которые на тот момент являлись крупнейшей террористической группировкой, на пьедестал взошел один из бывших соратников Марлин – Ник Фьюри. Человеком он был расчетливым и опасным, злопамятным и очень, очень скрытным. Барнс, в общем-то, был сам по себе, но надо понимать, что в подобных условиях главный тот, у кого обширнее инфраструктура, больше связей и, конечно, оружия. Джеймс прекрасно осознавал, что в плюсе от этой «сделки» не окажется точно, несмотря на все заверения главы Щ.И.Т.а, но и отказаться был не в силах. Не в том они положении, чтобы наживать себе неприятности еще и здесь.

– Соглашайся, Джеймс, – прерывает его размышления мужчина. Знает, что у Барнса нет выбора. – Серьезно, ты только доставь его до нужного места. Вернешься обратно и получишь вторую половину.

««Если вернешься обратно», что же ты не договариваешь, Фьюри?» – хочется ответить Барнсу, но он молчит.

– Что это за место?

– О, – Фьюри беззаботно улыбается, – его нужно проводить до Эс-Эл-Си.

– Ты шутишь, да? – Барнс даже успевает хохотнуть, но при взгляде на довольное лицо мужчины, понимает – ни черта он не шутит. – Ник, ты предлагаешь мне провести «кое-кого» через всю страну? Из Нью-Йорка в Юту?

– Джеймс, я бы не стал тебя просить об этом, если бы не был уверен, что ты лучший. Кто кроме тебя сможет незаметно пройти мимо вооруженной охраны, мимо зараженных, и остаться целым и невредимым?

Барнс досадливо морщится. Если бы он не знал Фьюри, то подумал бы, что тот в самом деле верит в его таланты и возможности. На деле же Ник тонко намекал Барнсу на случай, что свел их. Тогда, четыре с небольшим года назад, Джеймсу срочно понадобилось опять же оружие, и он предпринял попытку влезть на склад Щ.И.Т.а. И действительно, смог пройти и мимо зараженных, и мимо охраны, но попался уже на самом выходе. Отпираться и пытаться убедить солдат Фьюри, что забрел сюда случайно, смысла не было. Тем более что сумка, перекинутая через плечо, была набита патронами, а в руках он держал малокалиберную винтовку, которая, если верить маркировке на рукояти, уж никак не могла принадлежать Джеймсу.

– Хорошо, Ник. Я понял тебя. Я согласен.

– Я знал, что мы сумеем договориться, – собеседник расплывается в улыбке, в которой искренности не больше, чем в консервах – мяса.

Он протягивает руку и Барнсу не остается ничего другого, кроме как скрепить их «договор» рукопожатием.

– В Солт-Лейк-Сити есть старый госпиталь. «Элизий», – Барнс весело усмехается. Фьюри, чертов сукин сын, иногда умеет пошутить, – там вас будут ждать наши ученые.

– Думаешь, они найдут вакцину?

– Я очень хочу в это верить, – Фьюри мечтательно смотрит в пространство. – Это наш шанс. Вернем старые добрые времена, когда люди были хозяевами этого мира, а не чертовы грибы.

– Кордицепс прорастает в головном мозге, насколько мне известно, что и приводит к мутации. Твои врачи вскроют парня и изучат его извилины?

– Приходится чем-то жертвовать, Джеймс, – Ник даже удосуживается сыграть огорчение, скорбно поджимая губы, – но что значит жизнь одного по сравнению с жизнью миллионов? Так что да, тут ты прав, придется вскрыть его черепную коробку и основательно порыться в мозгах.

– Ладно. – Барнс пожимает плечами и поднимается на ноги. В голове уже начинают прокручиваться варианты наиболее подходящего маршрута. – Завтра в четыре. – Бросает он напоследок, и не попрощавшись, выходит из душной комнатки.

Судя по тому, каким взбешенным выглядит Рамлоу, и как блаженно улыбается Наташа, она не в пустую провела время наедине с бывшим сослуживцем Джеймса.

Брок Рамлоу и в лучшие-то годы не отличался терпением и самоконтролем, поэтому порой Барнс всерьез опасался, как бы этот приспешник Фьюри однажды не всадил в Наташу всю обойму из автомата. Романова же подобным увещеваниям и предупреждениям со стороны мужчины не придавала должного значения.

– Нагнетаешь, Барнс, – беззаботно усмехалась она и дальше продолжала выводить Рамлоу из себя колкими, ехидными шутками и замечаниями.

Джеймс проходит мимо разъяренного мужчины, открывает входную дверь и пропускает девушку вперед.

– Пока, Брок, – ласково щебечет она и посылает ему на прощание воздушный поцелуй.

Барнс готов поклясться, что у бедного Рамлоу начинает дергаться глаз. Но Джеймсу не особо его жаль. Он закрывает за собой дверь и тут же забывает про бывшего камрада.

– Ничего не вышло, да? – Романова перестает веселиться и обеспокоенно смотрит на хмурого мужчину.

– Потом. – Он оглядывается по сторонам и торопливо удаляется от штаб-квартиры.

Девушка понятливо кивает и молча следует за ним.

– Вот это дааа, – удивленно тянет Нат, когда они добираются до дома и Джеймс вводит ее в курс дела. – И ты веришь Фьюри?

– Не знаю, – мужчина пожимает плечами. – С одной стороны, какой смысл ему во все это ввязываться, если он не уверен? С другой… кто знает, что у него на уме?

– Довести до Солт-Лейк-Сити! Это же чертовски далеко. Будет просто нелепо протащиться такое расстояние впустую, если все это окажется неправдой.

– Кажется, около трех тысяч километров, – Джеймс не особо вслушивается в сетования Наташи. Сейчас его больше волнует предстоящий путь. Он внимательно разглядывает старые, потрепанные карты, оставшиеся еще со времен службы.

Барнс знает, что за то время, как он покинул ряды правительственных войск, многое изменилось. Исчезли две большие карантинные зоны в районе Питтсбурга и Индиаполиса. Зато в самих городах появились банды, сдерживать которые теперь, когда войска правительства ушли, некому. Значит, от крупных мегаполисов стоит держаться подальше.

– Сегодня разбираемся с севером, – решает он в итоге. – Завтра днем собираем все необходимое, я еще раз проверяю и дорабатываю маршрут, к трем приходим к Фьюри, забираем «кое-что» и в четыре выдвигаемся.

– Поняла, – Наташа кивает, – встречусь с должниками, в пути все пригодится.

– Да, – Барнс кивает и сворачивает карты, – а я…

– А ты сегодня выспишься, – прерывает его Романова, и видя, что мужчина собирается возразить, не позволяет ему вставить и слова, – сколько дней ты уже толком не спал? Сегодня ты забыл кодовый стук. Я видела, Джеймс. И твоя рука…

– Хорошо, хорошо, я понял, – спорить с ней в данном случае совершенно бессмысленно. – Я посплю, – Наташа сверлит его подозрительным взглядом. – Обещаю.

– Так-то лучше, – она важно кивает, но почти сразу же смягчается. – Все будет нормально, Джеймс. Отведем этого супергероя–надежду–всего–человечества до нужного места, вернемся и перебросим вторую половину партии законным владельцам.

Джеймс молча кивает, но не особо верит в сказанное. Червь сомнения гложет его. Барнс нутром чует – что-то тут не чисто, есть какой-то подвох, слишком гладко все складывается, а это, как известно, в итоге ни к чему хорошему не приводит.

Девушка касается его плеча на прощание, подхватывает пистолет и уходит.

Мужчина, после того, как хлопает дверь, сидит, вслушиваясь в окружающую тишину. Убедившись, что Наташа не решит вернуться, устало откидывается на надрывно скрипящую спинку дивана. Закрывает лицо ладонями и замирает в таком положении. Вроде бы начинает дремать, как из угла раздается шорох.

– Мне нужно поспать, – он действительно вымотан и напряжение, скопившееся в нем за этот нескончаемый день, дает о себе знать.

– Спи. Я побуду здесь, – слышится в ответ.

Джеймс хрипло выдыхает, трет глаза, в которые будто песок насыпали, и поднимается на ноги.

Он убирает карты со стола, прячет их в выемку в стене, скрытую за покосившейся картиной. Кажется, это не особо удачная репродукция одной из работ Караваджо. Барнс бросает на нее мимолетный взгляд. Он никогда не был ценителем искусства, но видел оригинал, который когда-то давно хранился в Дублине. На подлиннике лица двух главных действующих фигур выделялись светлыми пятнами, привлекали внимание. А тут какая-то блеклая, тусклая толпа. И нет никого, кто заставил бы остановиться, разглядеть что-то скрытое.

Джеймс хмурится, ругая себя за отвлеченные мысли, отворачивается от картины, проверяет на месте ли оружие, и выходит, негромко закрывая за собой дверь.

***

Ночь и следующий день выдаются суматошными и вызывают кучу головной боли не только у Джеймса, но и у Наташи. Барнс не любит суету и беспорядок, поэтому беготня и некая паника, намечающаяся среди его людей, вызывает в мужчине глухое раздражение и чувство досады. «Они же тут все просрут, пока нас не будет», – озвучивает его мысли Наташа. На данное утверждение Джеймсу, увы, нечего ответить, потому что единственный человек, на которого он может положиться, уходит вместе с ним. Он лишь надеется, что парни, на которых он все оставляет, не совсем идиоты, но особых надежд все же не питает.

Почти до трех часов ночи Барнс занимается передачей оружия. Глава севера – Тони Старк, весьма и весьма недоволен тем, как складываются дела, несмотря на то, что Фьюри действительно с ним поговорил и что-то там наплел про испарившуюся половину партии. Барнс его понимает. Он не любит нарушать договоренности и подводить людей, и окажись сам в такой ситуации, тоже вряд ли бы обрадовался. Поэтому то, что, в конце концов, ему удается расстаться со Старком почти добрыми и почти друзьями – сродни чуду.

Джеймс возвращается домой ближе к пяти утра, погружается в тревожный короткий сон, и просыпается, когда за Наташей, ушедшей собирать оброк с должников, закрывается дверь. Голова привычно тяжело гудит, мышцы левой руки тянет и выкручивает, но Барнсу хотя бы можно вдоволь хромать по всему периметру их небольшой берлоги, пока нет Романовой – из комнаты в кухню и обратно. Он быстро расправляется с тарелкой склизкой, пресной каши, которая оседает камнем на дне желудка, и садится за карты. Нужно доработать маршрут.

В середине дня возвращается Наташа. Ее появление заставляет Джеймса оторваться от пожелтевших листов. Он разгибает затекшую спину, трет уставшие глаза и вопросительно смотрит на девушку. Судя по всему, у нее хорошие новости.

– Смотри, Джеймс! Фьюри выделил нам… – она держит паузу, – пять кусков мыла, а еще две плитки шоколада!

Барнс давно не видел Наташу такой счастливой.

– Оно даже пахнет мылом! – девушка сияет от счастья и никак не может оторваться от прямоугольного бруска, завернутого в бумагу. – Вот, понюхай! Да за такое богатство жизнь отдать не жалко.

Она протягивает сверток. Мужчина послушно склоняется над ним и принюхивается. И правда, пахнет мылом, а не как обычно – чем-то средним между перетопленным на десятый раз протухшим жиром забитого скота и экскрементами.

– Да, здорово.

Он чувствует себя виноватым. Сам Барнс как-то научился довольствоваться тем, что они теперь имеют: скудная малокалорийная пища, топорная одежда военного покроя – к тому же, почти вся коричнево-зеленого или серого оттенка. И отвратительные по качеству средства личной гигиены: зубную пасту практически невозможно достать, поэтому чаще всего приходится использовать либо соду, либо зубной порошок, который потом еще долго скрипит на зубах, как песок; мыло почти не пенится, оставляя после себя не только мерзкий запах, но и ощущение жирной пленки на коже. Те вещи, которые всегда имелись в достатке, которыми пользовались ежедневно, о наличии которых ни один человек никогда особо не задумывался, вдруг стали цениться на вес золота. Так вот Барнс смирился с таким течением дел довольно легко. Во времена службы тоже особо не шиковали, хотя военным, само собой, доставалось больше, чем гражданским. Но каждый раз, когда Наташа с трудом прочесывала тусклые, остриженные под каре волосы, которые когда-то давно струились огненно-рыжими прядями по спине, или когда она безотчетно дотрагивалась до обветренной, высушенной кожи рук и лица – в такие моменты Барнс всегда испытывал чувство вины. Он не мог объяснить, но понимал, что Наташе не хватает простых мелочей, которые могли бы ее порадовать. За пределами карантинной зоны Джеймс как-то нашел гребень для волос. На нем тускло поблескивали голубые и синие камешки – гребешок венчали пять цветков-фиалок.

– Очень красиво, – пробасил тогда Барнс, неуклюже переминаясь с ноги на ногу, не зная, куда деть руки, когда Наташа заколола волосы и сияющими глазами смотрела на мужчину, ожидая вердикта.

С тех пор украшение она надевала по особым случаям. За минувшие восемь лет таких можно было насчитать от силы штуки три-четыре.

– Я была у Ника, – продолжает девушка. Джеймс кивает, это он уже понял. – Кроме мыла и шоколада он передал еще кое-что из одежды, медикаменты, сухпайки. Ночью будет оружие. Кстати, я выбила патроны для ЗИГ Зауэра у должников.

– Молодец, – он не знает, как бы все успел без Наташи. – Спасибо.

– Как дела с маршрутом? – Романова облокачивается на спинку дивана и смотрит через плечо мужчины на разложенные по всему столу карты.

– Больше четырех тысяч километров, – Джеймс откидывается назад и усмехается, когда видит выражение лица Наташи.

– Пока мы дойдем до Эс-Эл-Си, незараженных людей вообще не останется!

– Может, найдем какой транспорт по пути.

– Ага, какой-нибудь добряк непременно согласится подбросить нас до ближайшей лесополосы.

– Необязательно, – качает головой Барнс, – можно оставить прямо на дороге, к чему эта возня?

– Действительно, – Наташа округляет глаза и даже не пытается скрыть сарказм в голосе.

– К Индиаполису приближаться не стоит, поэтому будем двигаться севернее, – мужчина становится серьезным. – До конечного пункта будет три крупных города, около которых мы пройдем, – он указывает на выделенные точки, – Питтсбург, Линкольн, Шайенн.

– Питтсбург тоже неплохо было бы обойти стороной, – девушка внимательно смотрит на карту, задумчиво кусая губу.

– Да, но тогда придется делать крюк.

– Хорошо, в таком случае просто не будем заходить в сам город.

Барнс согласно кивает и сверяет все еще раз.

Он думает, что зря не узнал больше подробностей о том, кого они будут сопровождать. Если бы в пути были только они с Наташей, то за день легко можно было бы преодолеть километров двадцать-двадцать пять, им двоим под силу такой темп. Джеймс не особо верит, что у кого-то из солдат Фьюри вдруг чудесным образом появился иммунитет, но рассуждая логически – раз этот «кто-то» знаком с Ником, то, скорее всего, так или иначе человек связан с той сферой, в которой они все вращаются. Подобные предположения позволяют Джеймсу надеяться, что «кто-то» – весьма и весьма подготовленный и физически выносливый человек.

Ожидания, основанные на пустых надеждах и умозаключения, неподкрепленные фактами – бич всего человечества. А Джеймс Барнс по-прежнему часть этого самого человечества.

***

Осторожно продвигаясь в сторону назначенного места, мужчина чувствует себя довольно бодро. Во многом это заслуга Наташи, которая едва ли не силой уложила его вечером спать.

Они петляют, плутают, идут в обход. Барнс не думает, что за ними следят, но осторожность не помешает. Признаться, он весьма смутно представляет себе тот район, в котором они оказываются. Поэтому когда перед ними вырастает мрачное двухэтажное здание с темной табличкой на фасаде, мужчина ощущает настойчивое беспокойство, скребущее где-то под ребрами.

– Приют? – удивление слышится и в голосе Наташи. – Не переборщил ли Ник с конспирацией?

Джеймс хмурится и не позволяет самым безумным догадкам развиться в полноценную паранойю, поэтому просто молча идет к черному входу, замок на двери которого красноречиво болтается на ручке.

Он пропускает Наташу вперед, прикрывает за собой тяжелую металлическую дверь, и они тихо двигаются по тускло освещенному коридору. Останавливаются около потемневшей от времени деревянной лестницы, лихо закручивающейся вправо, и в полумраке закутка замечают Ника.

– Вы как всегда пунктуальны, – Фьюри подходит ближе и довольно улыбается.

– Consuetudo altera natura, – нараспев отвечает Наташа, открыто оглядываясь и пытаясь рассмотреть помещение. – Где же восьмое чудо света?

– Он сейчас спустится, – Ник на удивление спокоен, но по языку тела, по выражению лица и глаз Барнс понимает, что глава Щ.И.Т.а в предвкушении. Джеймс надеется, что эта эмоция относится к самому факту путешествия и будущим перспективам, которыми этот тернистый путь должен, в итоге, закончиться. – Уложит кое-какие вещи и вы познакомитесь.

Мужчина замечает быструю ухмылку, скользнувшую змеей по лицу Фьюри. Что он задумал? Против воли Джеймс начинает нервничать все больше и больше. Он не думает, что это ловушка. Приют точно нет, а вот вся эта затея, в которую они с Наташей так неосмотрительно ввязались – безусловно. Но он пока не понимает, в чем заключается главный подвох.

Барнс только собирается прямо спросить, что происходит, как сверху слышится шум, кто-то громко топает и лестница нещадно скрипит под ногами спускающегося. Джеймс усмехается, опуская голову и сжимая переносицу между большим и указательным пальцами. Шаги не настолько тяжелые, чтобы принадлежать взрослому мужчине. А топот такой громкий скорее потому, что обувь на пару размеров больше, чем требуется.

– А вот и Стив, – слышится приторно-радостный голос Фьюри.

Барнс поднимает взгляд и… «Что это? Что это, блять, такое?». Теперь веселье Фьюри становится понятно, да и в чем подвох тоже ясно. Только вот Барнсу почему-то не смешно.

– Хэй, Стив, – Романова первой берет себя в руки, но по напряженной фигуре и голосу Джеймс видит, что она весьма удивлена, если, конечно, это состояние можно назвать удивлением. – Я Наташа, а это Джеймс, мы будем твоими проводниками.

– Стив Роджерс, – мальчик протягивает худющую, костлявую руку и улыбается от уха до уха, – очень приятно с вами познакомиться.

Мужчина смотрит на него во все глаза и внутри все звенит от злости. Не вечные вопросы интересуют Барнса, а лишь один простой, насущный вопрос – как, как это недоразумение должно добраться до Юты и не рухнуть без сил на первом же пригорке?!

Он не знает, откуда в нем столько раздражения и ярости по отношению к абсолютно незнакомому человеку. Но Джеймс смотрит на невысокую субтильную фигурку, хиленькие птичьи ручки и ножки, которые того и гляди переломятся, стоит только ветру подуть чуть сильнее, на скуластое бледное лицо с яркой синевой глаз, которые кажутся непропорционально огромными, на тоненькую шейку, которую мужчина может свернуть не прилагая особых усилий, и честно, от всего этого великолепия Барнс просто теряет дар речи. Чувство досады ядом разливается в крови, отравляя организм.

– И мы рады, – Наташа нервничает и косится на остолбеневшего мужчину. – Джеймс, – она поворачивается к Барнсу, ища поддержки, – мы ведь рады, скажи?..

Будь ситуация другой, его бы даже, наверное, позабавило растерянное, обескураженное лицо девушки.

– Безумно, – удается выдавить ему из себя.

Фьюри веселится от души, стоя за спиной у виновника встречи. И судя по тому, как перекашивается лицо Ника от едва сдерживаемого смеха, взгляд Барнса сейчас поистине убийственный, но вместе с тем очумелый.

– Ник, можно тебя на пару слов?

– Да-да, конечно.

Глава группировки рукой указывает в каком направлении двигаться. Барнс проходит мимо мальчика и тот опускает глаза, встречаясь с буравящим, темным взглядом.

– Какого хрена, Ник? – хрипит Барнс, как только за ним закрывается дверь одной из комнат.

Фьюри проходит следом, сложив руки за спиной, и посмеивается.

– Это, блять, не смешно, – Джеймс редко ругается. Вслух, по крайней мере. Но сейчас он взбешен. – Мы с Наташей не нанимались няньками.

– Джеймс… – Фьюри пытается вставить хоть слово, но Барнс не собирается молчать.

– Этот хлюпик не дойдет и до границы штата, – он тычет пальцем в дверь, давая понять, о каком именно хлюпике идет речь, – ты…ты видел его? Он болеет всем, кроме родильной лихорадки, да? Сколько вообще ему лет?

– Конечно, я его видел, – невозмутимости этого мужчины можно только позавидовать, – если у меня один глаз, это не значит, что я не замечаю очевидных вещей. Стиву шестнадцать. Он довольно…болезненный мальчик, тут ты прав, – в ответ на данное утверждение Барнс лишь хмыкает. А то он не заметил.

– Ник, – Джеймс берет себя в руки, – ты же понимаешь, что он не дойдет. Я проложил маршрут, там больше четырех тысяч километров. Даже, даже если нам повезет и мы где-то найдем машину на ходу, до этой машины еще надо добраться, а делать это нужно на своих двоих. А зараженные? А люди? Он ведь наверняка понятия не имеет, как защищаться.

– Ты не только проводник, но и телохранитель, – напоминает мужчина, опираясь бедром о столешницу.

Барнс видит, что Фьюри не переубедить. И он не понимает, почему мужчина так настойчив. Ник ведь знает особенности дальних походов, знает, что и в обычной жизни это не так легко и просто, а уж в существующих реалиях да с таким прицепом – самоубийство чистой воды.

Но эта ситуация в который раз помогает Джеймсу убедиться в продуманности и хитрости Фьюри. Все-то у этого старого лиса схвачено – и сопровождение, которое не в силах отказаться быть таковым, и сам сопровождаемый. Кого никто не будет искать, на кого мало обращают внимания, и кого не хватятся? Правильно, сироту. Ловкий, ловкий сукин сын.

– Хорошо, – Джеймс откидывает волосы с лица, – хорошо, я понял.

– Я уверен, что все будет отлично, Джеймс, – Ник идет к двери, – ты недооцениваешь свои возможности и возможности Стива, он хороший парень, ты еще успеешь в этом убедиться.

Этот хороший парень потянет их на дно при первой же встрече с зараженными, зло думает Барнс, но молча выходит вслед за Фьюри и видит Наташу, которая возится с оружием, и что-то объясняет мальчишке, который внимательно ее слушает.

– Спасибо за оружие, Ник, – девушка передает Барнсу Винчестер, у нее за спиной уже висит Калашников, по бокам в кобуре пара пистолетов.

– Не за что, – Фьюри машет рукой, ну один в один добрый дядюшка, с умилением глядящий на своих племянников. – Ты все собрал, Стив? Ничего не забыл?

– Да, все взял, – Роджерс легко улыбается. У него спокойный, ровный голос. А вот взгляд нетерпеливый.

– Мы отвлечем войска. Думаю, у вас будет что-то около часа, чтобы покинуть карантинную зону, – они выходят на улицу. Фьюри вновь поворачивается к молчаливому и по-прежнему напряженному мужчине, – не теряйте головы. Удачной дороги. Встретимся в Солт-Лейк-Сити.

– До свидания, мистер Фьюри, – мальчишка поправляет лямки рюкзака и окидывает взглядом приют. Он, вроде как, прощается с домом. И тут у Барнса мелькает мысль: знает ли Роджерс, что прощается навсегда?

– Пока, Ник, – Наташа приободрилась. Видимо, пока Джеймс с Фьюри отсутствовали, она нашла общий язык с мальчиком.

– До встречи, – Барнс жмет протянутую руку, и чувство у него такое, что он самолично только что затянул петлю на своей шее.

Они торопливо удаляются все дальше, углубляются в хитросплетения улочек, стараясь держаться в тени от света редких фонарей.

– Почему у нас только час? – вдруг подает голос мальчик. Он запыхался и дышит довольно тяжело.

– Очевидно, Щ.И.Т. приготовил подарок для армии, – усмехается Наташа, оборачиваясь через плечо и подмигиваяСтиву.

– Подарок? – Роджерс обеспокоенно хмурится. – Но никто ведь не пострадает?

Романова смотрит на него с улыбкой, явно умиляясь чужой наивности, а Барнс удивляется про себя – ну что за тепличный цветок им попался? Однако суть мальчишка улавливает быстро, понимает какие подарки и сюрпризы можно ожидать от Щ.И.Т.а.

Аккурат к тому времени, как они добираются до западной границы зоны, с северо-запада раздается громкий взрыв, вслед за ним еще два.

– Склады?

– Склады, – кивает мужчина, внимательно из-за угла здания проверяя, есть ли поблизости солдаты. На самом деле он почему-то уверен, первый взрыв – склады правительства, а вот два последующих – скорее всего учебка правительственных войск. Фьюри и отвлек внимание от выхода из зоны, и сократил число противников.

– Склады с оружием, – поясняет Наташа, глядя на встревоженного мальчишку.

И Барнс не совсем понимает, что сподвигает их ко лжи. Его мало волнует душевное спокойствие этой хилой надежды человечества, так почему он не высказал свое предположение, а согласился с девушкой? Сейчас не время думать об этом, нужно незаметно выйти за пределы карантинной зоны.

Они продвигаются к скрытой лазейке. На пути им попадается одинокий, отошедший на приличное расстояние от наблюдательного пункта солдат. Джеймс жестом приказывает оставаться на месте, а сам тихо подбирается ближе. Он не видит смысла убивать, в этом нет никакой необходимости, поэтому Барнс бесшумно вырастает за спиной очень невнимательного вояки и пережимает тому шею, пока солдат не теряет сознание. Джеймс аккуратно опускает его на землю, попутно обшаривая карманы, патроны лишними не будут.

– Быстрее, – тихо командует мужчина, когда Наташа и Стив появляются рядом.

Он ныряет в узкий проход между обшарпанной стеной и железным забором, там дальше, метрах в двух, металлическими листами прикрыта криво вырезанная дыра. Джеймс отодвигает их, в который раз удивляясь, как этот проход не обнаружили, и ждет, пока девушка и мальчик пролезут. Наташа быстро, а главное тихо оказывается по ту сторону, Роджерс же сначала запинается о металлические листы, шум от которых не услышит только глухой, а потом умудряется зацепиться то ли рукавом, то ли рюкзаком за острый край.

– Аккуратно, Стив, – шепчет Романова, помогая ему перелезть.

Море. Наташа советовала представлять себе море, чтобы успокоиться. Джеймс перебирается последним, загораживает проход, и продолжает путь, представляя голубые спокойные волны, в которых он хочет утопить это ходячее недоразумение. Это бы однозначно помогло ему стать спокойнее.

Ладно, пусть карантинную зону они и смогли покинуть очень и очень легко, но это было самым простым отрезком пути – дальше нужно выйти из самого города. Зона не распространяется на весь Нью-Йорк. Так что впереди лежит целый заброшенный мегаполис, кишащий зараженными.

***

К тому моменту, как совсем рассвело, они продвинулись вглубь города километра на два-три, не больше. Приходилось быть очень внимательными, не только вглядываться, но и вслушиваться во все, что их окружает. Останавливаться, проверять, пережидать. Такими перебежками далеко не уйдешь.

Город представлял собой торжество природы над цивилизацией. Опустевшие, заброшенные дома, выцветшие от времени и солнца, дождя и снега. Чернеющие проемы окон и витрин, как пустые, незрячие глазницы. Кучи мусора: бумага, банки, пакеты, брошенный транспорт на обочинах, дорогах, тротуарах. И по-прежнему возвышающиеся над городом небоскребы. В некоторых все еще сохранились окна, стеклянные переходы, но большинство – проржавевшие скелеты, обнажившие стальные внутренности. И кругом один цвет – зеленый. Яркая, насыщенная зелень везде. Трава, деревья, вьюны, оплетающие здания, тянущиеся ввысь, медленно покрывающие и уничтожающие все, что когда-то создал человек, стирающие последние следы пребывания людей.

И тишина. Очень-очень тихо. В детстве мама привозила Джеймса в Нью-Йорк, они гуляли по паркам, улицам, и кругом сновали люди, гул не смолкал ни на минуту. А теперь только крик редкой птицы мог нарушить безмолвие. Да скрип каркасов зданий, нависающих над головами.

Стив озирался по сторонам, распахнув изумленные и сияющие глаза. Он еще ни разу не видел столько простора, таких зданий, буйства красок и столько свободы.

– Осторожней! – Наташа успевает подхватить его под локоть, когда мальчик, в очередной раз засмотревшись на поблекшую, почти нечитаемую рекламу, растянутую по стене дома, запинается и едва не проезжается носом по треснувшему асфальту.

– Извини, – Стив смущенно улыбается, – никогда не видел ничего подобного.

– Вот выйдем из города, там будет настоящая красота, – девушка понимающе кивает.

Роджерс ей нравится, она вообще редко проникается к людям, но с мальчиком сразу оказалась на одной волне. И Джеймс почему-то не в восторге от этого наблюдения.

– Тише, – прерывает он начавшийся разговор. Каждый звук кажется громче, чем он есть на самом деле, а Барнс не хочет, чтобы их услышали.

Романова тут же кивает и прикладывает палец к губам, подмигивая мальчику. Стив согласно улыбается, но улыбка тут же пропадает с его лица, когда он переводит взгляд на своего проводника.

Он понимает, что не понравился Барнсу. Он слышал о любви с первого взгляда, в его же жизни безотказно работало правило нелюбви с оного. Стив видел, с каким выражением смотрел на него мужчина в приюте, и его взгляд, полный суровости, раздражения, разочарования и презрительной брезгливости видел тоже. Роджерс не в обиде. На него, за его неполные семнадцать лет, многие так смотрели. И дети – другие обитатели приюта, и взрослые – воспитатели и жители зоны. Так что Стив не питает каких-то иллюзий, касательно собственной персоны, он прекрасно понимает, что не лучший кандидат в спутники, но он дал себе слово, что будет стараться изо всех сил быть полезным и не быть обузой. И пока, судя по всему, у него не очень получается. Барнс явно им недоволен.

Мужчина идет впереди, мальчик следует за ним, стараясь двигаться бесшумно, удивляясь про себя, как такому огромному, неповоротливому на вид Барнсу, удается так беззвучно ступать. Романова замыкает шествие. Вообще, Стив замечает, что Барнс и Наташа действуют, как отрегулированный, хорошо слаженный механизм. Они знают, что делать, как и куда идти, и для этого им не надо переговариваться, они будто читают мысли друг друга. Он еще не знает, что это сказываются долгие годы плечом к плечу, воз и маленькая тележка передряг, в которых приходилось оказываться на пару, и выручать друг друга из, казалось бы, абсолютно безвыходных ситуаций. Так что да, Джеймсу и Наташе не нужны слова, чтобы быть уверенными, что спина прикрыта, и прикрыта надежно.

Они идут уже около восьми часов. Солнце почти в зените, хорошо, что есть тень от деревьев и зданий. Барнс чувствует, как рубаха прилипает к мокрой спине и пот по шее стекает за ворот, неприятно щекоча кожу. Он слышит тяжелое и усталое дыхание за спиной. Мальчишка явно старается сопеть и пыхтеть потише, но у него не особо получается. Барнсу его не жаль. Никто не обещал легкий путь, и вообще сейчас не время для отдыха, нужно как можно быстрее уйти из города.

– Джеймс, – негромко зовет его Наташа.

Мужчина останавливается, оборачивается и смотрит поверх головы Роджерса на Романову.

– Давай остановимся, передохнем.

Он знает, что она делает это для мальчишки. И она знает, что он знает.

– Пять минут, не больше, – Наташа видит, как напрягается подбородок мужчины и поджимаются губы. Это означает укор. Но глаза спокойные, хоть и уставшие, да и брови не нахмурены. Она ловит его взгляд и видит, что он согласен.

– Пять минут, – повторяет она и только собирается скинуть рюкзак со спины, как вдруг мужчина замирает, явно прислушиваясь к чему-то, а потом резко вскидывает руку, приказывая замереть.

Стив не понимает, что происходит и только собирается спросить, но тут Наташа тоже меняется в лице, подлетает к нему, зажимает рот рукой и толкает за ближайшую машину, заставляя пригнуться.

Мальчик чувствует, как у него душа уходит в пятки и сердце пропускает удар, когда он слышит это. Тихие щелчки и потрескивания. Он знает этот звук. И судя по напряженному взгляду девушки, которая все еще зажимает его рот ладонью, ей он тоже хорошо знаком. Она снова прикладывает палец к своим губам, напоминая о том, что нужно быть тихим, и Стив кивает. Наташа убирает руку от его лица и достает из-за пояса нож, выглядывает из-за машины, пытаясь точно определить откуда идет звук. Роджерс оглядывается и с удивлением обнаруживает, что Барнса нигде нет, он будто испарился в воздухе, а ведь Стив даже не заметил, как и когда мужчина исчез.

Джеймс прячется за машиной, которая стоит чуть ближе к обочине, около самого угла очередного дома, из-за которого и раздаются приближающиеся потрескивания. Он глубоко, медленно дышит, прислушиваясь и пытаясь определить, как их много. Судя по шаркающим, нетвердым шагам – всего один, но не факт, что где-то поблизости не поджидает целая группа.

Барнс бесшумно огибает машину, касаясь кончиками пальцев ржавого, покореженного борта, в правой руке сжимая нож, заранее вытянутый из ножен. Он пригибается ниже, когда из-за поворота наконец появляется щелкун, шаркая широко расставленными ногами и нелепо размахивая руками. Зараженный останавливается на месте, покачиваясь и не переставая стрекотать и вертеть головой. Джеймс подбирается еще ближе. Он хочет подойти почти вплотную, чтобы была возможность сделать все максимально тихо, потому что он уверен – щелкун здесь не один, а значит, надо быстрее с ним расправиться и уносить ноги. Зараженный делает пару неуверенных шагов вперед и резкий, пронзительный звук, похожий на поросячий визг, замирает у него где-то в глотке, не успевая сорваться с зубастой, осклабленной пасти, когда ему точно в темечко, с треском, по самую рукоять входит нож. Барнс держит конвульсивно подергивающегося щелкуна за шею и с силой дергает нож на себя, ломая при этом края наростов. Тело падает на землю и мужчина отходит, внимательно озираясь по сторонам, нет ли поблизости еще кого-то.

– Ты почти, как Чернобог, – шутит Наташа, подходя ближе, – только у того был молот и скот, а у тебя нож и зараженные.

– Ты мне льстишь, – мужчина быстро обтирает лезвие о штанину и прячет оружие в ножны, – и не было у него никакого молота.

Он проходит мимо замершего мальчика, который широко раскрытыми глазами смотрит на распластанное по земле тело.

– Пойдем, Стив, – Наташа кладет руку ему на плечо и мягко подталкивает вслед за Барнсом.

Роджерс, послушно разворачиваясь, еще раз оглядывается и кидает взгляд на тело, на то, что когда-то было лицом, а теперь превратилось в некое подобие панциря, состоящее из твердых наростов. Около головы уже скопилась лужица крови и одинокая струйка стекает под вывернутую грязную руку. Стив гадает, сколько еще таких безликих зараженных им придется встретить на своем пути.

Они продолжают идти без перерыва. Стиву тяжело, он обливается потом, легкие жжет, и кроссовки, которые больше на полтора размера, умудряются натирать ноги, но он ни за что не попросит остановиться. Он обещал себе быть сильным, а значит, будет таким. К тому же, его проводник явно не в духе, а как Стив уже успел понять, болтовня и внеплановые привалы раздражают Барнса.

Напряжение витает в воздухе: они трижды, считая утреннего одинокого щелкуна, столкнулись с зараженными. Второй раз случился уже после полудня, когда солнце ушло из зенита. Барнс, как и утром, незаметно исчез из поля зрения, а потом, умудрившись обойти двух щелкунов со спины, быстрыми, отработанными движениями насадил их головы на торчащие из земли арматурины. Третьего взяла на себя Наташа. Сначала она с силой приложилась прикладом по челюсти зараженного, и судя по оглушительному треску, сломала кости, а после, пока щелкун был дезориентирован, проломила ему затылок.

Роджерс, которому приказано было оставаться на месте, прячущимся за очередной машиной, с изумлением наблюдал за тем, как быстро, синхронно и без промедлений действуют Барнс с Романовой. Наташа тенью скользнула вперед, взметнув рыжими волосами, и быстро, ловко уворачиваясь от ударов, атаковала. Но больше всего Стива поразил Барнс. И Стив не знает, что его завораживает больше: сила, с которой мужчина обрушается на противника или та неизбежная неотвратимость, неумолимый рок, с которым он надвигается на цель. Роджерс вдруг как-то сразу понимает, что если Джеймс Барнс решил тебя убить, то ничто и никто тебя не спасет. Понимает и успокаивается, потому что становится ясно – пока Барнс его защитник, ему ничего не угрожает.

После непродолжительной борьбы они на ходу переводят дух и стремительно движутся к черте города. И уже почти покидают Нью-Йорк, когда им встречаются бегуны. На этой стадии зараженные не быстрее щелкунов, двигаются прерывисто и их конечности периодически судорожно подергиваются, но они видят. Судя по всему не так хорошо и четко, но они полагаются не только на слух, и их больше, поэтому приходится сложнее. Барнс успевает получить по лицу и один из зараженных выбивает нож у него из рук. Звук выстрела звучит оглушительно. Автоматная очередь, которая следует после, кладет всех бегунов.

– С почином, – Наташа убирает автомат, поднимает нож с земли и протягивает его мужчине.

Барнс молча принимает оружие, все еще тяжело дыша. Он злится на себя, так глупо и неумело пропустить удар, неужели за те годы, что оставил службу, умудрился потерять хватку?

– Идем. – Бросает он.

Наташа даже не предлагает обработать разбитую губу, кровь с которой мужчина стирает быстрым, полным досады движением.

Стив без лишних слов встает за спину Барнса и с тревогой наблюдает за сгорбленной фигурой, ссутуленными плечами и нервно подергивающимися пальцами левой руки. Мальчик старается даже дышать как можно тише. Он не знает, как может повести себя его проводник, когда не в духе, но на всякий случай не хочет привлекать к себе лишнее внимание, мало ли.

Позже они все же делают привал. Быстро едят, Стив отдыхает, а Наташа с Барнсом проверяют оружие. После опять пускаются в дорогу.

Часов в шесть Романова напоминает мужчине, который, кажется, пребывает полностью в своих мыслях и слабо реагирует на окружающее, что пора искать место для ночлега. Они как раз подходят к небольшому городку, осторожно пробираются между двухэтажными домиками, которые когда-то были окружены палисадниками и выбирают один на самой окраине, наиболее подходящий с точки зрения Джеймса. Метрах в десяти от их временного пристанища протекает речушка, которая, если верить руслу, раньше была полноводной, но теперь заметно высохла.

Наташа разводит огонь, Барнс таскает воду, а Роджерсу поручено подготовить что-нибудь к ужину и заодно проверить запасы. За весь день мальчик не ощущает голода, он взбудоражен и взволнован тем, как поменялась его жизнь, тем, что его сейчас окружает, поэтому не до еды. Тем более что в приюте тоже сильно не пировали, так что чувство, будто живот прилипает к спине – для него довольно привычное. Но все же после тяжелого дня Стиву кажется, что тушенка с крупой, приготовленная на костре – самое вкусное и сытное блюдо, какое он только пробовал.

– Ну, а теперь десерт, – неожиданно заявляет Наташа, когда с основным блюдом покончено.

Она заговорщицки поглядывает на мужскую часть их небольшой группы и с видом фокусника выуживает из своего рюкзака сверток из плотной бумаги.

– Шоколад! – девушка торопливо вскрывает упаковку и глубоко вдыхает запах заветной сладости. – Кусочек мне, кусочек тебе, – она бережно отламывает вторую клеточку и протягивает ее мальчику, – и кусочек тебе. – Последний квадратик предназначается Барнсу.

– Не хочу, – Джеймс качает головой, – съешьте сами.

У Стива глаза лезут на лоб: кто в здравом уме откажется от шоколада?!

– Как хочешь, – Наташа не выглядит особо удивленной. Барнс никогда не был сладкоежкой, – тогда вот тебе еще половина. – Она достает складной нож и делит долю мужчины на две равные части, одну из которых передает Стиву.

– Спасибо, – у мальчика такое чувство, будто на его ладони умещается несметное богатство.

Он неторопливо смакует редкое яство, откусывает маленькие кусочки, запивает крепким чаем, в насыщенной бордово-коричневой воде которого иногда попадаются чаинки и тоненькие веточки. Стив даже глаза прикрывает от удовольствия, когда горьковатый вкус растекается плотной массой по языку, оставляя после себя сладкую нотку. Этот шоколад, что выдал им Фьюри, оказывается на удивление качественным, он не вязкий и не маслянистый по субстанции. В общем, шоколад по качеству хорош так же, как и мыло, полученное по блату.

Пока Наташа и Стив наслаждаются десертом, Барнс смотрит на костер и молча пьет пустой чай. Как только с ужином окончательно покончено, он собирает грязную посуду и идет к реке, оставляя девушку и Роджерса прибирать все, что осталось.

– Не бойся его.

– Что? – Стив поднимает взгляд от огня и смотрит на девушку, которая внимательно наблюдает за ним.

– Не бойся Джеймса, – повторяет Наташа, шевеля угли, – он не сделает тебе ничего плохого.

– Да я не боюсь, – не особо убедительно бормочет мальчик, – просто он…ну, выглядит немного…суровым. – Слово удается подобрать с видимым трудом.

– Есть такое, – усмехается Наташа в ответ, – но он лучше, чем хочет казаться. И мягче. Просто дай ему время, ладно?

Стив не успевает ответить, рядом раздаются шаги и в поле зрения появляется Барнс, все такой же хмурый, молчаливый и суровый, да.

Когда все помыто и убрано, настает очередь и им освежиться перед сном. Стив с довольным вздохом стягивает пыльные кроссовки, несвежие носки, закатывает штанины джинс и заходит в воду по щиколотку. Подворачивает рукава футболки и слегка ежится, когда прохладная вода касается плеч.

– Мыло сильно не тратим! – напоминает Наташа, оттирая шею от въевшейся грязи, стараясь при этом не намочить майку.

Они быстро моются, простирывают вещи и возвращаются к дому. Решено разместиться на втором этаже в большой комнате. Барнс расстилает свой спальник ближе к двери, правее от него ложится девушка и уже у самой стенки Стив.

– Что ты делаешь? – спрашивает Наташа, когда слышит из угла тихое шуршание.

– Это мой словарь, – мальчик кажется смущенным. Он неуверенно протягивает небольшую книжицу девушке, бросает беглый взгляд на Джеймса, и тут же отводит, когда видит, что мужчина смотрит в ответ.

– Толковый словарь? – Наташа аккуратно берет старый, потрепанный карманный словарик. Оксфордское издание, когда-то такие ценились. – Где ты его взял?

– Нашел, – Стив пожимает плечами и осторожно принимает томик обратно. – Каждый вечер перед сном читаю. Хочешь выбрать букву?

– П. – Решает девушка.

Мальчик находит букву П, а после перелистывает несколько страниц и наугад ведет пальцем по столбику слов.

– «Пертурбация», – наконец озвучивает он, – беспокойство, психическое расстройство. Или вот еще: внезапное изменение, осложнение в обычном ходе чего-нибудь, вносящее беспорядок.

– Символично, – усмехается Наташа.

– Да, – на лице Стива появляется робкая улыбка. – Все. Один день – одно слово. Завтра снова можешь выбрать букву.

Он бережно убирает словарь в рюкзак.

– Хорошо. Всем спокойной ночи, приятных снов. – Романова кладет рядом автомат.

– Спокойной ночи, – отвечает Роджерс, устало растягиваясь на своем месте.

У него гудит все тело. Стиву кажется, что ноет каждая косточка. Особенно тянет ноги и еще неприятная тяжесть давит на грудь. Он надеется, что это просто с непривычки от больших нагрузок, что все обойдется. Мальчику кажется, что он долго не сможет уснуть, но как только его голова касается комковатой подушки, его сразу же будто вырубает.

Джеймс лежит какое-то время с закрытыми глазами. За прошедший день он устал. Не столько физически, сколько морально. Сначала эта подстава от Ника, потом его собственный промах с зараженными. Он понимает, что не уснет, а вертеться и мешать спать Наташе и мальчишке не хочет. Поэтому Барнс тихо поднимается и выходит из комнаты, спускается на первый этаж и идет на улицу. Во дворе дома почти у самой двери лежит ствол поваленного дерева, потемневший от времени и влаги. На нем мужчина и устраивается, по привычке вслушиваясь в окружающие звуки, подняв голову вверх. Скользит взглядом по ясному ночному небу и находит Волопас. Джеймс знает, что там – на расстоянии примерно сорока двух световых лет – находится тройная звезда. Главный компонент в системе – 44 Волопаса А – по многим характеристикам схож с Солнцем. Два остальных компонента представляют собой тесную пару, настолько близко расположенную друг к другу, что ее поверхности соприкасаются. 44 Волопаса В и 44 Волопаса С являются нестабильной системой, постоянно обменивающейся материалом и порождающую мощнейшие взрывы. 44 Волопаса С изучена меньше всего.

– Может, обработаем рану? – Наташа неслышно подходит сзади и останавливается за спиной, прерывая поток мыслей.

– Лишняя трата медикаментов, – Джеймс уже и забыл про разбитую губу, – сама заживет.

– Угу, до свадьбы, – девушка устраивается рядом и потирает озябшие ладони друг о друга.

– Мы сегодня хорошо продвинулись, – продолжает она, видя, что мужчина не собирается поддерживать беседу.

Барнс неопределенно пожимает плечами. Да, они ушли из города, но в целом прошли не так уж и много. Вдвоем с Наташей они бы смогли больше.

– Неплохой темп, – упрямо стоит на своем Романова, – и Стив молодец, отлично держался.

Джеймс едва заметно поджимает губы. Из-за отросшей щетины это движение почти неуловимо, но Наташа знает Барнса, знает его характер и то, как скупо мужчина проявляет свои эмоции.

– Нам нужно чаще делать привалы, Джеймс, – твердо произносит девушка. – Все-таки Стив не так хорошо подготовлен физически, поэтому стоит сделать небольшую поблажку. Нет никакого смысла гнать во весь опор, тем более что Фьюри не обозначил четкие временные рамки, в которые мы должны уложиться.

Барнс не прерывает напарницу, лишь берет ее замерзшие ладони в свои руки, согревает и слушает дальше.

– В общем, – подводит итог Наташа, по всему телу которой разливается тепло, – мы не летим со скоростью света, а спокойно, ровно и уверенно продвигаемся к нужному месту. Пока что продовольствия и оружия хватает, потом придумаем что-нибудь. Хорошо, Джеймс?

Не знай она Барнса, подумала бы, что тот вообще ее не слушал.

– Двадцать семь лет жили без вакцины и еще несколько месяцев протянем, – отвечает Джеймс.

– Спасибо, – девушка благодарно улыбается. Она готовилась к долгому спору с Барнсом, думала, что он не пойдет ни на какие уступки ради мальчика.

– Тебе нужно отдохнуть, – он поворачивается к Наташе и окидывает уставшее лицо коротким, но пристальным взглядом. – Иди спать.

– А ты?

– Скоро подойду, – убеждает мужчина, – не жди меня, иди.

Наташа пытается скрыть тревогу, которая охватывает ее. Джеймс не любит, когда над ним трясутся, но порой она ничего не может с собой поделать. Иногда ей кажется, что Барнс совершенно не в состоянии позаботиться о себе и своем здоровье.

– Хорошо, – в этот раз она решает не перечить, – спокойной ночи.

Он не отвечает, лишь чуть наклоняет голову, и девушка оставляет легкий поцелуй на виске, после поднимается на ноги и так же тихо уходит, оставляя мужчину одного.

Ему не нравится мальчишка, это правда. И пока Джеймс не может объяснить, что именно отталкивает его в Роджерсе. Но вместе с тем Джеймс понимает, что личное предвзятое отношение никоим образом не должно сказаться на – ему хочется верить – успешном исходе всей задумки. Поэтому тут правильно согласиться с Наташей и сбавить обороты. Сколько бы Барнс не использовал сослагательное наклонение, ситуацию это не исправит никак, поэтому нужно подстраиваться под складывающиеся обстоятельства.

Наутро Стив чувствует себя больше мертвым, чем живым. Он с трудом поднимается со своего спального места, в раскоряку спускается вниз, стараясь не сгибать ноги, и чуть ли не со скрипом склоняется над водой, когда умывается.

Когда они снова идут, становится вроде бы полегче и Роджерс надеется, что это не временный эффект.

На этот раз Наташа впереди и она задает темп всей веренице путешественников. С одной стороны, Стив рад. У девушки не такой широкий и стремительный шаг, как у Джеймса, да и в целом двигается она не так быстро. Так что такая скорость дается мальчику легче. Но с другой стороны, ему не особо комфортно от ощущения, что Барнс за спиной. Стив правда не боится мужчину, но его несколько напрягает и смущает то, что теперь проводник неотрывно смотрит ему в спину. Хотя может Роджерс просто надумывает себе все. Но в любом случае он предпочел бы держать Барнса в поле зрения.

***

Июль выдается жарким. Они держатся главной дороги, но при этом не выходят на нее. Городки сменяются городками, небольшие деревушки другими деревушками, и везде одна и та же картина – исчезающие следы пребывания человечества. Дороги, дома, мосты, дамбы – все разрушается. Иногда растительность погребает под собой все без остатка, иногда еще видны очертания строений и жилищ. Стиву трудно представить, что когда-то тут были люди. Много людей. Целые города, целые семьи, родители с детьми, парочки, друзья. И все эти люди жили…совсем не так, как живут те, кто остался. Стиву интересно, о чем тогда мечтали, чего хотели, к чему стремились. Ему кажется, что каждый человек совершал что-то великое, проживал каждый день ярко, незабываемо. Он делится своими догадками с Наташей. Ну, точнее, Барнс сидит в этот момент рядом, но Стив уверен, что мужчина никогда его не слушает. На губах Наташи появляется легкая улыбка, а в глазах мелькает печаль.

– Все не совсем так, Стив, – она вертит в руках нож и задумчиво хмурится. – Люди жили довольно обычно, большинство, по крайней мере. Работали и учились. Учились и снова работали.

– Я не понимаю, – честно признается Роджерс. – Вам же не нужно было выживать. Только жить. Вы могли заниматься всем, ВСЕМ чем захотите.

– И мы занимались, по мере своих возможностей. Видишь ли, тогда, если ты хотел жить хорошо, позволять себе некоторые вещи – хороший отдых, например, – нужно было работать и работать много. Если у тебя были деньги, то ты мог обеспечить себя, свою семью, позволить себе разные вещи, товары, услуги…как-то так.

– Звучит не… ну, не так, будто каждый день был неповторим. Я представлял себе все как-то более ярко, красочно. Будто, будто… – он пытается подобрать слова так, чтобы не обидеть Наташу.

– Будто был смысл.

– Д-да, – Стив неуверенно кивает и даже немного пугается, когда в разговор вступает Джеймс. Это первый раз, когда мужчина присоединяется к их с Наташей беседам, и первый раз, когда он подсказывает Стиву, помогает сформулировать мысль. Роджерс надеется, что не последний.

– Понимаю, – кивает девушка и даже выглядит немного виноватой, – но деньги тогда играли очень важную роль в жизни людей. Да и сейчас играют. Хотя, валюта все же несколько изменилась. Наши вот с Джеймсом услуги оплатили мылом и шоколадом, – пытается свести все в шутку Романова. О махинациях с оружием она предпочитает умолчать.

– Полцарства за мыло, – поддерживает Барнс. Скрытую насмешку слышит только Наташа.

– Оно бесценно, – важно отвечает девушка, – бесценней только дружба. Хотя кого я обманываю? – усмехается Романова. – Я бы продала каждого из вас не задумываясь. И меньше, чем за тридцать сребреников, – добавляет она и смеется.

Барнс ухмыляется в ответ и из его горла доносится какой-то хриплый, клокочущий звук. Стив определяет его для себя как смех. А еще Стив в очередной раз чувствует себя дураком, потому что не понимает, что смешного в том, что сказала Наташа. «Ну, допустим, что сребреники – это деньги», – думает он, – «и это очень мало? Или что?».

– А… а что это значит? – робко спрашивает он, когда смех стихает.

– Ты не знаешь про тридцать сребреников? – Наташа удивленно смотрит на него, но это не высокомерное удивление, которое Стиву часто приходилось видеть со стороны старших детей. Мальчик вертит головой.

– Раньше, еще до того, как произошло это… все, – Романова красноречиво взмахивает руками, и Стив кивает, давая понять, что ему ясно, что она имеет в виду под этим «всем», – так вот раньше существовала книга, в которой…

– В которой накатали сказок на несколько сотен страниц, – перебивает ее Барнс, подкидывая еще тонких веточек в костер. Дерево начинает весело потрескивать.

– Джеймс! – пеняет она ему, но не выглядит особо недовольной.

– Что?

– И эти сказки читали детям? – Стив не хочет, чтобы началась очередная перепалка между Наташей и Барнсом, тем более, если ее темой станет то, о чем Роджерс никогда не слышал.

– Нет, их читали взрослые, а потом заливали всю эту чушь в уши своим отпрыскам, взращивая их на этом.

– Это называлось религией, Стив, – Наташа поджимает губы и только этим дает понять свое отношение к реплике Джеймса. – Люди верили, что есть нечто такое, что создало всех нас, создало этот мир. Некое… высшее существо. Не знаю, как объяснить.

– Бог? – Стив имеет весьма поверхностные знания, касающиеся этой темы.

– Да, – девушка кивает, – было много религий. Существовали разные течения этих верований и каждая религия по-своему называла бога. У него было много имен. И существовали священные книги, в которых были записаны истории возникновения мира, истории о том, какой путь прошло человечество… Я не очень хорошо знакома с этим, Стив. Моя семья не была особо религиозной.

– Мистер Фьюри как-то рассказывал мне нечто подобное, – Роджерс кусает губу, – он говорил, что все мы – создания божьи и…

– … и он любит нас всех? – снова вклинивается Барнс.

– Да, – Стив удивлен, – а откуда ты?..

– А про то, что на все воля божья, мистер Фьюри тебе говорил?

– Говорил. – Роджерсу почему-то становится стыдно, и он чувствует, как краснеет при виде того, как едко ухмыляется мужчина.

Он ждет очередной колкости, но дальнейшие слова Барнса заставляют его удивленно вскинуть брови.

– Помни об этом, – Джеймс серьезно смотрит ему в глаза. Поднимает вверх правую руку и будто кому-то грозит указательным пальцем, – помни об этом, что бы ни случилось.

– Барнс, прекрати! – теперь Наташа выглядит действительно рассерженно. Она шлепает ладонью по все еще поднятой руке, и Барнс снова растягивает губы в усмешке. – Не слушай его, Стив.

– Да, не слушай меня, – поддакивает мужчина, – слушай бога, он-то точно поможет тебе дойти до города.

– Джеймс Барнс, я советую тебе заткнуться.

– Не я начал эту тему, – бурчит он, но дальше продолжать разговор и еще больше злить Наташу не решается.

На этом разговор прерывается. Наташа сердится, Барнс хмурится и старается не издавать вообще никаких звуков, чтобы не навлечь на себя гнев девушки, а Стив с грустью думает, что так и не узнал, что это за история про тридцать сребреников.

***

В течение всего пути он присматривается к Джеймсу, пытается понять, что же тот из себя представляет. Барнс очень закрытый человек. Иногда Стив даже подозревает, что это и не человек вовсе, а какой-нибудь киборг (это такие роботы, которых пытались изобрести люди, Стив знает, он читал о них в старых журналах, и пока что Джеймс Барнс идеально подходит под описание бесчувственной, безэмоциональной машины). Роджерсу кажется, что мужчина действует по четкому алгоритму действий, конечная цель которых – довести его, Стива, до заданной точки. Больше Барнса не интересует ничего. Главное выполнить поставленную задачу. Мужчина двигается, ест, спит, чистит и затачивает свой неизменный нож, прокладывает путь вперед, сметая с этого самого пути тех, кто решается преградить дорогу. И делает все это автоматически, без капли эмоций на лице. В глазах лишь твердая сосредоточенность. Взгляд меняется лишь в те моменты, когда Барнсу на глаза попадается сам Стив. Это опять же выглядит так, будто мужчина фокусируется на объекте, отстраненно просчитывает что-то в уме и…что дальше происходит в извилинах Джеймса – для Стива тайна за семью печатями и он не особо надеется, что когда-нибудь эта тайна перестанет быть для него таковой.

Он беспрерывно следит за ним. Во-первых, удивляется тому, что Роджерс, судя по всему, умудряется этого не заметить, а во-вторых, так и не может понять, кто же Стив Роджерс такой. Джеймс чувствует глухое раздражение и недоверие. Но в то же время видит и понимает, что мальчишка оказывается сильнее и крепче, и этого от него мужчина совсем не ожидал.

Барнс не понимает, как относиться к Роджерсу. Он совершенно точно отдает себе отчет в том, что старается отгородиться от общения с мальчиком, контактировать как можно реже. Джеймсу кажется, что после одного из вечерних разговоров Стива и Наташи он находит ответ. Роджерс не знает, на что идет. Не знает, что он никакой не великий спаситель человечества (хотя сам Стив ни капли не позиционирует себя так), а обычная разменная пешка. Не знает, что Барнс ведет его как ягненка на убой. И ведь тогда Джеймс задался правильным вопросом и уже, пожалуй, догадывался, какой будет ответ – Стив не знал, что прощался с приютом навсегда.

Джеймс Барнс не хочет целенаправленно вести на смерть кого-то, кто дорог ему. Джеймс Барнс не может позволить себе привязываться или питать симпатию. Не к Стиву Роджерсу точно. Поэтому мужчина выбирает равнодушие. Но выбирать и придерживаться – разные вещи.

– Только взгляни на него, – цедит сквозь зубы Барнс в один из вечеров, прищурившись глядя на мальчишку.

Наташа отрывается от карты, которая лежит у нее на коленях, и поднимает голову. Стив сидит к ним вполоборота и, судя по всему, с головой погружен в чтение словаря. Что он делает? Ищет новые слова? Хочет узнать точное значение уже знакомых?

– Джеймс… – она вздыхает и смотрит на мужчину. Барнс знает этот взгляд, он означает что-то вроде «ах, Джеймс, бедный-бедный, ничего не понимающий Джеймс». – Ты постоянно цепляешься к нему. Это был не его выбор – родиться с иммунитетом. Или родиться таким, какой он есть. Просто… просто постарайся быть чуть менее предвзятым, ладно?

Он ничего не отвечает. Наташа качает головой и возвращается к изучению карты.

Ладно, хорошо. У Барнса совсем не получается быть равнодушным или хотя бы объективным, когда речь заходит о Роджерсе. Он бы рад так же безразлично относиться к мальчишке, как тот относится к нему, но не выходит, не получается. Барнс постоянно срывается: либо рявкает, либо цедит сквозь зубы, стоит только Стиву спросить у него что-нибудь. Третьего варианта не дано. Неудивительно, что мальчик старается держаться Наташи. На его месте Джеймс бы поступил точно так же.

Девушка почему-то искренне уверена, что дело в наличии иммунитета. Но Барнс не завидует. Он просто не понимает. Почему Роджерс? Почему у какого-то дохляка, который того и гляди испустит дух от слишком быстрой ходьбы, есть иммунитет? Почему он? Почему не кто-то сильный, смелый, более достойный? Почему Роджерс? Джеймс не может найти ответы на все те вопросы, что вихрем носятся у него в голове. Джеймс видит в этом некую глумливую насмешку. И его это раздражает, делает озлобленным и нервным. Барнс чувствует себя неврастеником и истеричкой. И снова злится – и на себя, и на мальчишку. И так по кругу.

К концу июля Стив даже не сомневается в том, что Барнс его на дух не переносит. Поэтому старается сократить общение до минимума, не навязываться. Все чаще мальчик задается вопросом, который ему неловко озвучивать, ведь, в конце концов, это не его дело и он не хочет совать нос в чужие отношения. Но Наташа всегда очень терпеливо и доброжелательно относится и к его нескончаемым «почему», и к его любопытству. Он дожидается конца ужина и пока Барнс отойдет, оставив их с девушкой одних.

– А… – Стив замолкает, но в итоге все же решается, – а вы с Джеймсом, ну…вы муж и жена?

Наташа отрывается от чистки автомата, смотрит на мальчика округлившимися глазами, а потом неожиданно громко и весело смеется.

– Мне не настолько нравится раздражать его, чтобы становиться его женой, – она хихикает, глядя на Стива, который явно удивлен таким ответом.

– Эй, Джеймс, – она обращается к мужчине, который неожиданно появляется за спиной Роджерса, – ты бы женился на мне?

Барнс замирает и недоуменно смотрит на девушку.

– Нет, – размыкает он плотно сжатые губы, – ты не так много грешишь, чтобы словить подобное наказание.

– Видишь, он еще иногда и шутить пытается, – Наташа посмеивается, но скорее над обескураженным лицом мальчишки, который плохо понимает, какие отношения связывают его проводников.

Джеймс со спокойной невозмутимостью воспринимает те моменты, когда Наташа начинает донимать его провокационными или двусмысленными вопросами. Надо же ей как-то веселиться в его компании, поэтому он – по мере своих не самых выдающихся юмористических способностей – пытается ей подыграть.

***

В то августовское утро она выходит из очередной лачуги, повстречавшейся им на пути и послужившей ночлегом, когда утренний туман еще стелется над полем, а воздух наполнен влагой и прохладной чистотой.

– Что?

– Что «что»? – переспрашивает Джеймс, отводя взгляд от украшения в волосах девушки.

– Что «что «что»»? Давай, теперь твоя очередь, – в ответ Барнс хмыкает и снимает котелок с огня.

– Просто захотелось надеть, – она пожимает плечами, будто оправдываясь, и греет руки о жестяную кружку, которую ей передает мужчина, – он красивый.

– Да. – Джеймс не мастер делать комплименты, ничего лучше «ты тоже красивая» в голову не приходит, поэтому он просто соглашается с Наташей.

Девушка отхлебывает горячий чай, блуждает рассеянным взглядом вокруг и вдруг ее лицо приобретает сосредоточенное выражение.

– Знаешь… – она вскидывает голову и внимательно смотрит на мужчину, но договорить не успевает.

– Доброе утро. – Стив подходит к ним, на ходу застегивая легкую куртку. Опускается рядом с Наташей.

– Доброе, – она улыбается, но Джеймс видит, что уголки губ все равно опущены. Сам он ограничивается едва заметным кивком.

Наливает чай в кружку мальчика и думает, что вечером, во время отдыха, нужно вернуться к прерванному разговору.

Днем они пересекают границу с Огайо. Джеймс замечает, что Наташа несколько раз будто неосознанно касается пальцами гребешка, камни которого искрятся в мягких лучах солнца.

Он собирается предложить сделать остановку, но когда они сворачивают на улочку очередного безымянного городка, на их головы сыплются стекла. Из окна второго этажа одного из домов вываливается бегун и с шумом падает на дорогу. Он барахтается на спине, как жук, не может перевернуться и встать. Первые мгновения и Барнс, и Наташа оказываются в ступоре, все происходит как-то неожиданно, но девушка быстро приходит в себя и стреляет. Звуки привлекают новых зараженных. Кажется, будто они лезут из всех щелей: из домов, каких-то закутков, подворотен, проржавевших машин.

– Отходим! – Барнс прикрывает отступающих Наташу и Стива.

Он отстреливается, но понимает, что та дюжина зараженных, которая уже мертва, не сильно уменьшила количество преследователей.

Они сворачивают несколько раз наугад и наконец выбегают на улицу, которая идет перпендикулярно к предыдущей дороге, и мужчина понимает, что они смогут оторваться, если успеют добежать до забора, который разрезает проулок на две части.

– Быстрее!

Он хватает мальчишку за шкирку и практически перекидывает его через плотную железную сетку.

– Наташа! – Барнс оборачивается к девушке, которая стреляет по сжимающемуся вокруг них кольцу. – Давай же!

Он оттесняет ее ближе к забору, сам открывая огонь. С боков прорываются несколько зараженных. Барнс подпускает их ближе: голову одного рассекает сильным ударом о кирпичную стену, а второму вгоняет нож в висок. Романова отталкивает от себя щелкуна, который оказался более стойким и одной пули не хватило, а Джеймс сворачивает ему шею.

– Давай, я подсажу, – он помогает Наташе зацепиться за верхний край и подталкивает.

Сам немного разбегается и подтягивается на руках, но за ногу успевает зацепиться зараженный.

Барнс зло матерится и пытается сбросить его, но ничего не выходит. С другой стороны забора раздается выстрел и бегун падает на землю – Наташа, тяжело дыша, перехватывает автомат удобнее.

Джеймс окончательно перелезает, спрыгивает на ноги и они все вместе вновь бегут.

– Думаешь… думаешь, оторвались? – он с трудом переводит дыхание, когда спустя минут десять они сворачивают в какой-то переулок.

Стив обессиленоприслоняется к стене дома, сгибаясь пополам, в боку и легких колет, и дышать больно.

Наташа дрожащей рукой откидывает с лица мокрые от пота волосы, только собирается ответить, но вдруг прямо над ее головой свистит пуля.

– Какого?!.

Джеймс снова хватает мальчишку за шкирку, валит на землю и закрывает собой. Град пуль обрушивается на то место, где секунду назад стоял Роджерс. Вокруг летит крошка и пыль от изрешеченной стены.

Мужчина приподнимает голову, и, прищурившись, пытается понять, что делать и куда бежать. Впереди – метрах в двадцати – виднеется большое здание. Если двери закрыты, то можно выбить окно.

– Наташа! – он оглядывается и видит, как девушка прижимается к стене соседнего дома, прикрывая голову. Он быстро указывает ей на здание, и она понятливо кивает.

И они снова бегут. Ненадолго стрельба стихает и становится слышен звук работающих моторов. Уже находясь около дверей, замок с которых Барнс сбивает ударом приклада, он оглядывается и видит подъезжающие машины с правительственным логотипом на кузове. Джеймс абсолютно сбит с толку, он не понимает, что происходит и как их нашли, но сейчас не это главное. Нужно уходить. Срочно.

Он захлопывает за собой массивную деревянную дверь, озирается по сторонам, в поисках того, чем можно ее подпереть.

– Держи! – Стив всовывает ему в руки какой-то обрезок железной трубы.

Барнс блокирует ручки, пробегает глубже в помещение и начинает быстро озираться. Над головой высокий потолок, который венчает купол, украшенный поблекшей мозаикой, впереди лестница, ведущая на второй этаж.

Мысли мечутся из стороны в сторону, но Джеймс пытается найти решение. Нужно спрятать Роджерса, тут наверняка должен быть подвал. Мальчишку уведет Наташа, а он возьмет все оставшееся оружие и…это глупо и почти стопроцентное самоубийство, но выбора нет.

– Прячьтесь, – он перезаряжает ружье и не отводит взгляда от дверей, за которыми слышится приближающийся шум. Нужно выиграть как можно больше времени, чтобы Наташа с Роджерсом успели скрыться.

– Забирай Стива и уходи, – вдруг слышит он.

– Наташа… – Сейчас не время спорить, Джеймс на взводе и не готов обсуждать с девушкой все плюсы и минусы своего плана.

– Я остаюсь, Джеймс. Я заражена.

Сначала до него даже не доходит, что она говорит. Потом на секунду его охватывает злость – сейчас правда не время для дурацких шуток! Он резко поворачивается к ней, чтобы сказать об этом, но застывает, когда видит опустошенный, потухший взгляд.

– Что? – как-то беспомощно и жалко переспрашивает он.

Наташа подтягивает рукав рубашки и Барнс пялится на глубокий укус. Джеймс с трудом сглатывает вязкую слюну и смотрит девушке в глаза.

– Я остаюсь, – твердо повторяет она, не позволяя мужчине сказать те слова, которые написаны на его бледном, застывшем лице, – сделай то, что должен. Иди. Стив, уводи его.

Дверь прошивает выстрелами и щепки летят во все стороны. Джеймс не двигается и, кажется, даже не замечает, как Наташа тянет его за рукав и что-то твердит, пытаясь перекричать дробный шум.

Романова толкает его в плечо, оттесняя от двери все дальше и дальше, в сторону лестницы.

– Иди, Барнс, мать твою! Пошел прочь! – ее лицо искажается от ужаса и горя, которое она больше не в силах скрывать.

Мужчина будто выныривает из-под толщи воды. Он судорожно захлебывается воздухом и снова чувствует руки, ноги, тяжесть оружия. Он последний раз смотрит на Наташу.

– Уходим. – Отрывисто бросает Барнс, подталкивая Стива в спину, заставляя двигаться быстрее.

Он напряженно вслушивается в окружающий шум: выкрики солдат, их шаги, короткие автоматные очереди. Для нее это лучше, убеждает себя он. Так будет лучше для них всех.

– Мы не можем уйти… – Стив как пригвожденный стоит на месте и не сводит широко распахнутых глаз с Наташи, которая замерла напротив главных дверей, высоко вскинув голову. Словно вросла в землю, готовясь навсегда остаться на этом последнем – для нее – рубеже. – Не можем. – Он переводит взгляд на Джеймса и почему-то вздрагивает.

Барнс не говорит ни слова, лишь с силой сжимает пальцы вокруг худенького плеча Роджерса, заставляет его развернуться, и снова – на этот раз грубее – толкает в спину.

Он нервно вскидывает ружье, когда откуда-то слева слышится звон стекла: солдаты начинают штурм здания. И тут же, на бессознательном уровне, еще до того, как это происходит, улавливает щелчок затвора. Наташа уверенно поднимает автомат.

Он бегом преодолевает лестничный пролет, ни на секунду не теряя Роджерса из поля зрения.

– Прощай, Джеймс, – слышит он в спину.

Барнс крепко сжимает зубы и, не оборачиваясь, скрывается в коридоре второго этажа.

Им просто повезло, чертовски повезло, и он прекрасно это понимает. Какое-то ненормально, неправдоподобное везение. Им удалось уйти через черный ход, хоть и пришлось отстреливаться при переходе в восточное крыло. Джеймс истратил почти все патроны, срочно нужно найти еще. Патроны, медикаменты… еды должно хватить еще на несколько дней. Он думает об этом, когда крадучись забирается в дом, стоящий немного в стороне от главной дороги. Чутко прислушивается, стараясь уловить малейший скрип или шорох. На первом этаже точно никого нет. Он бесшумно проходит на кухню, оставляя за собой следы на толстом слое пыли. Начинает искать что-нибудь полезное. Любая тряпка, любая мелочь может пригодиться.

– Останемся сегодня здесь.

Барнс впервые за день открывает рот. Солнце уже почти село, и последние лучи пытаются пробраться в комнату на втором этаже через окно, заляпанное грязью и багряно-коричневыми каплями.

Джеймс перетаскивает туда старый, потрепанный, но целый матрас, найденный в одной из комнат внизу, которая, судя по всему, когда-то была детской. В дальней комнате находит пару пропахших сыростью и затхлостью тонких одеял. Кидает все это около мальчика, который стоит в углу комнаты. Неровная полоска света из окна ложится около его дырявых кроссовок. В этих последних лучах уходящего дня видно, как кружатся пылинки, медленно оседая на пол.

– Сделай из этого себе постель. Подушки нет, кинешь под голову рюкзак.

Стив по-прежнему молчит, опустив глаза на кучу тряпья у ног. Барнс не хочет признаваться даже самому себе, что ему неуютно от этого молчания. Что-то назревает. Роджерс будто ведет внутренний монолог с самим собой, копит что-то в себе. И это непонятное, чуждое «что-то» скоро вырвется наружу, набросится на Барнса, накроет его, погребет под своей тяжестью.

– Можешь открыть консервы, – предпринимает последнюю попытку мужчина, надеясь хоть на какую-то ответную реакцию. Мальчик остается безмолвен.

– Буду на первом этаже. Подежурю.

Джеймс слышит свой холодный, равнодушный голос. Чувствует, как внутри закипает злость и раздражение, но не понимает отчего.

– Ты бросил ее.

Он замирает в дверном проеме, вцепившись в потрескавшуюся, облупленную ручку. Низко опускает голову, чувствуя, как застывает лицо и каменеют желваки.

– Что? – будто не расслышал с первого раза.

– Ты ее бросил, – громче повторяет Стив, делая шаг вперед.

Теперь оранжевые краски падают на его лицо, одежду. Светлые пряди горят яркими всполохами.

Джеймс грузно поворачивается к нему и смотрит пристально, склонив голову вбок, будто увидел перед собой редкую букашку. Увидел и теперь раздумывает, что с ней делать: дать уползти или раздавить тяжелым ботинком.

Роджерс смотрит в ответ сухими злыми глазами. Его волнение выдает только частое, поверхностное дыхание, от которого худая грудь ходит ходуном под тонкой, изношенной футболкой.

– Ты даже не оглянулся. Она попрощалась с тобой, а ты даже не взглянул на нее. Оставил ее там умирать. Одинокую, раненную, напуганную.

На секунду Джеймсу кажется, что Стив говорит про кого-то другого. Та женщина, которую он описывает, просто не может быть Наташей. Это не та Наташа, которую он знал, вовсе нет. Это кто-то чужой, незнакомый.

– Заткнись, – он снова слышит себя будто со стороны.

Стив презрительно поджимает губы и, кажется, порывается сказать еще что-то, но Джеймс его прерывает:

– Она умерла из-за тебя. Если бы не ты, ничего бы не случилось.

Губы растягиваются в злорадном оскале, когда он видит, как Роджерс отшатывается назад и бледнеет настолько, что разводы грязи на его лице кажутся почти черными.

– Да, – Барнс не знает, кого он пытается убедить в правдивости произнесенных слов: мальчишку или себя, – это все твоя вина.

– Ты… – У Стива дрожат губы. На лице остаются только две краски: белая – все цвета ушли, и черная – грязные пятна да непроницаемые глаза. – Ты – больное зверье.

Джеймс заливается смехом. Откидывает голову назад и смеется. Выходит из комнаты, оставив замершего, съежившегося Роджерса одного, спускается по скрипучей лестнице вниз и смеется. Садится около окна, сложив ружье на колени, и смеется.

Стиву кажется, что проходит вечность до того момента, когда он, наконец, может выдохнуть. От показного спокойствия и холодности не осталось и следа, его начинает трясти. Он поворачивается спиной в закрытой двери и приближается к окну.

– Не осталось никого, кто заплакал бы по тебе, – Стив слепо смотрит сквозь грязное стекло на алое, опускающееся за горизонт солнце, и в глазах все расплывается от слез, – никто не заплачет по тебе, Барнс.

Ровно на этом же месте, на первом этаже, Джеймс сидит на полуразвалившемся стуле и смотрит вперед незрячими глазами. Из горла вырываются хриплые, задушенные смешки. Он кусает сухие губы и быстро, будто кто увидит, утирает покрасневшие глаза засаленным рукавом.

========== Осень ==========

Комментарий к Осень

Postumus (лат.) – посмертный

Осень

Первая половина сентября выдается теплой. Солнце мягко согревает землю, проливаясь золотистыми лучами сквозь белоснежные облака.

Они продвигаются медленно. Раздражающе медленно, считает Барнс. И почти не разговаривают. Обмениваются парой тройкой фраз в сутки, в лучшем случае. «Привал», «подъем», «отбой» – основные реплики мужчины, и большего от него не дождешься. Он постоянно на взводе, постоянно раздражен и стоит ему только услышать от Роджерса хоть слово, как он тут же начинает накручивать себя еще больше.

Конечно, он зол. У него есть причины для этого: они потеряли часть оружия, часть продовольствия, большую аптечку и карту одного из штатов. Они потеряли Наташу. По Джеймсу это бьет сильнее, чем он мог подумать. Теперь некому прикрыть его спину, он потерял компаньона, опытного проводника, сильного и выносливого бойца. Он потерял друга. Наташа была с ним на протяжении долгого времени. Терпела его заскоки, проблемы со сном, проблемы со здоровьем, его нудное бурчание и не менее нудное молчание. Несмотря на то, что зачастую Барнс был абсолютно невыносим, она все равно была рядом, верно, неотступно следовала, стояла плечом к плечу. Джеймс вдруг осознает, как много она для него значила и как много делала, никогда не жалуясь, не высказывая недовольства. И как мало он ее ценил. Джеймс скучает по Наташе. По той Наташе, которая всегда держала все под контролем, знала, как постоять за себя, как постоять за дело, которому посвятила почти всю свою жизнь. По той Наташе, жизнь которой, в итоге, стоила пары кусков мыла.

Он знает, что не смог защитить ее, не смог уберечь. И знает, что те слова, сказанные мальчиком, были правдой. Барнс чувствует себя предателем, Барнс чувствует себя никчемным, растоптанным, брошенным. Он думает, что у него не осталось никого.

Мрачные, депрессивные мысли и настроения не могут долго таиться внутри, вскоре они дают о себе знать. Во время редких встреч с зараженными – городки и поселения встречаются не так часто – Барнса охватывает какая-то адреналиновая, первобытная ярость, которая застилает глаза и почти не дает здраво мыслить. Джеймс знает, сохранять ясный ум во время драки – одно из самых важных условий, но все реже вспоминает об этом. Он больше не выжидает, не старается подкрасться тихо или же вообще незаметно уйти, если есть такая возможность. Он первым вступает в бой, агрессивно продавливает путь вперед, поражает врага – как и прежде – одним точным, вымеренным ударом, но большую часть сил тратит на абсолютно ненужные, по сути лишние телодвижения. Стив – как и прежде – наблюдает со стороны. И каждый раз он снова и снова убеждается – ничто, черт возьми, не как прежде. Барнс не замечает, Барнс не понимает, Барнс теряет контроль над собой, не отдает себе отчет, что не имеет никакого смысла вспарывать очередного щелкуна, которому за секунду до этого размозжил голову о стену дома. Точно так же не имеет смысла отрубать конечности у пары зараженных, которым Джеймс сносит покрытые пластинами головы. И втыкать с чавкающим звуком нож по самую рукоять в уже развороченное брюхо, из которого хлещет почти черная кровь и начинают вываливаться сгнившие внутренности, при этом второй рукой крепко вцепившись в свернутую шею – это тоже бессмысленно.

Стиву страшно за Барнса, а вот за себя почему-то нет. Ему придется плохо в том случае, если медленно съезжающий с катушек Джеймс окажется заражен.

Роджерс смотрит на очередную кровавую бойню, разворачивающуюся перед ним, привычно отмечает уверенные, быстрые атаки и удары, а потом отводит глаза, когда мужчина не останавливается и продолжает рубить без разбора валяющиеся вокруг тела. За сколько он положил группу из пяти зараженных? Мальчику кажется, что прошло меньше двух-трех минут. Он отворачивается, но закрыть уши, чтобы не слышать звуки, с которыми лезвие проникает в плоть, не может. Стиву кажется, что в этот раз он не сможет сдержать болезненный стон, рвущийся из горла, когда Барнс выпрямляется, и тяжело дыша, откидывает волосы с лица, которое забрызгано чужой кровью.

***

Вечером быстро темнеет. Они сидят около полуразвалившейся хижины и ждут, пока догорит костер. В синеве сумерек лицо мужчины кажется особенно осунувшимся и уставшим. Барнс мало спит. Стив как-то особо остро обращает на это внимание только после того, как Наташа уходит. Он думает, что это связано еще и с тем, что Джеймс не доверяет ему, думает, что Роджерс ни на что не годен в плане защиты и охраны. Будто стоит только Барнсу сомкнуть глаза, как тут же нападет орда зараженных, а Стив их просто не заметит.

Мальчик все еще зол и обижен. Сначала ему кажется, что он ненавидит своего проводника за те слова, что Барнс говорит ему в том доме, на втором этаже.

Потом Стив едва может оторвать ноги от земли, потому что чувство вины ложится многотонной плитой на его тщедушные плечи.

Позже он чувствует презрение к себе, потому что из-за него правда одни проблемы, и он не может защитить не то что близких и друзей, он даже за себя постоять не в состоянии.

А потом возникает презрение к Барнсу – тот не хочет признать, что его вина тут тоже есть, ведь они оба не смогли уберечь Наташу, они оба подставили и предали ее.

В конце концов, в душе Стива рождается сочувствие к Джеймсу, потому что до Роджерса доходит одна простая вещь, и после пришедшего понимания он больше не может смотреть на мужчину как прежде, теперь он видит все его действия под определенным углом. Теперь все, что творит Барнс, буквально кричит о том, что этому упрямому, упертому мужику нужна помощь. А ведь сначала Стив верил, что Джеймс сам увидит то, что лежит на поверхности и позволит Роджерсу помочь, но то ли мужчина слишком боится показаться хоть немного человечным, то ли все гораздо хуже, чем предполагал мальчик, и Барнс уже с головой погрузился в черное, удушающее самоистязание.

– Отбой, – бросает мужчина, когда остается несколько едва тлеющих угольков.

Он поднимается, тушит остатки костра землей и первым идет к покосившемуся домику. Стив послушно поднимается и заходит следом. Они молча готовят спальники. Роджерс все поглядывает, как ему кажется незаметно, в сторону Барнса, думает, как лучше начать разговор, и буквально кожей чувствует волны раздражения, идущие от мужчины. Барнс умудряется невербально дать понять, что закрыт и глух к любым проявлениям общения. Стив глубоко вдыхает и, наконец, решается. Только открывает рот, чтобы начать, как мужчина едва заметно качает головой.

– Отбой.

Пожалуй то, что приходится повторять дважды одно и то же, делает настроение Барнса еще хуже, но Стив сам медленно начинает закипать.

– Если я однажды выведу тебя из себя, ты так же быстро расправишься со мной, как и с зараженными?

Мальчик совсем не так планировал начать, правда, но слова сами вырываются, он просто не успевает сдержаться.

С одной стороны, он весь замирает от ужаса – Барнс, стоя к нему боком, каменеет и в звенящей тишине словно наяву слышится отсчет последних секунд мира. С другой же стороны, где-то в районе груди зарождается предвкушение грядущего и ожидание неизбежного – если Барнс слетит с катушек, то Роджерс почему-то не сомневается, что размажет и разорвет на куски их обоих, а не только его – самонадеянного и болтливого не в меру.

– Еще немного и узнаешь.

Стиву интересно, сколько внутренних сил нужно, чтобы так долго сдерживать себя. А ведь мужчину уже заметно потряхивает, и челюсти стискиваются с такой силой, что скрипят зубы.

– Я не боюсь тебя, Барнс, – и Стив не врет. Он почему-то абсолютно уверен в том, что никогда мужчина не обрушит на него ни единого удара, не причинит умышленного вреда. – Предлагаю перестать ругаться, это глупо. Мы ведем себя, как идиоты.

Мужчина как-то странно булькает и сипит, склоняет голову чуть вперед и вбок, будто ослышался.

– Заткнись, – удается выдавить ему из себя.

Джеймс в бешенстве. И стоящий напротив мальчишка даже не представляет, насколько тяжело сдерживаться из последних сил, чтобы не разнести тут все. Разнести так, чтобы этого неугомонного дурака, находящегося в эпицентре, не задело.

– Просто заткнись, Роджерс, – он с трудом проталкивает слова через сжимающееся пересохшее горло.

Собирается выйти из комнаты, но Стив загораживает ему проход.

– Я знаю, почему ты злишься, – мальчик смотрит ему в глаза, упрямо нахмурив брови.

– Да неужели? Может потому, что я должен рисковать своей жизнью ради какого-то сопляка? А может потому, что теряю своих людей? А может быть потому, что вся эта херня, в которую Фьюри так верит, на деле просто его больные фантазии и пустые надежды? А? Скажи же мне, какой из этих вариантов верен? Давай, просвети меня.

Джеймс чувствует, что его сейчас прорвет и он опять наговорит кучу гадостей и ужасных вещей, за которые ему потом будет стыдно, но сил, чтобы извиниться и признать свою неправоту, он не найдет.

– Тебе страшно, – мальчишка не позволяет Барнсу сбить себя с мысли, не ведется на его резкий тон, – ты тоже боишься, просто хочешь скрыть свой страх за агрессией.

Мужчина замирает, крепко сжав зубы, и сверлит Роджерса ледяным взглядом. Ему хочется ударить его. Заставить отвести глаза. Заставить взять свои слова обратно. А еще вдруг Барнс чувствует себя невероятно беспомощным и смешным, потому что Стив прав. И смеет говорить эту правду ему – Барнсу – в лицо.

– Да-да, я заткнусь, – продолжает Роджерс, не отступая, – но сначала до тебя должно дойти, что это не делает тебя слабым или глупым, или каким-то неправильным. Ты не бесчувственная машина для убийств, Барнс! Ты всего лишь человек, и именно поэтому абсолютно нормально злиться и делать вид, что ненавидишь всех и вся, когда тебе больно и горько от того, что ты теряешь тех, кого любишь. Никто не может отобрать у тебя право тосковать по Наташе и оплакивать ее, поэтому не надо притворяться тем, кем ты не являешься, ты не должен стыдиться того, что чувствуешь. И скрывать это не должен тоже.

Стив быстро тяжело дышит и сверкает глазами. За все то время, что он говорит, он не отводит глаз от лица Джеймса. И будто впервые видит его. У Барнса самое живое, самое выразительное лицо, которое приходилось видеть Роджерсу. Ведь теперь Стив различает каждую эмоцию и каждое настроение. Но мужчина по привычке ощетинивается, прячет нежное, беззащитное нутро, потому что боится, что заденут, ранят прицельно, и Роджерс ведь, черти бы его побрали, именно это и делает.

– Я сейчас расплачусь, – высокомерно цедит Барнс, не оставляя жалкие потуги доиграть до конца. Сам ведь понимает, что ведет себя, как капризный, взбалмошный мальчишка.

– Хорошо, – кивает Стив, на которого теперь это бездарное представление не оказывает никакого эффекта, – у меня как раз остался один чистый платок. И лучше не плачь, лежа на спине, – добавляет он, забираясь в спальный мешок, – слезы в уши попадают, неприятно. Спокойной ночи.

Барнс стоит, замерев посреди комнаты, и понимает, что этот мелкий засранец уделал его. Но он не чувствует злости и ненависти. Признаться, ненависти по отношению к мальчишке у него не было никогда, лишь раздражение и непонимание, но сейчас отступают и они. Джеймс не знает, как и что теперь делать, но камень в груди становится легче, и дышится свободнее. Он откидывает волосы с лица, трет лоб, переминается еще какое-то время с ноги на ногу, и, наконец, подходит к своему месту. Устраиваясь в спальнике, какое-то время лежит на спине, пялясь широко раскрытыми глазами в потолок, ощущая непривычную пустоту в голове, потом вспоминает, что сказал ему Стив, и переворачивается на бок. Впервые с момента смерти Наташи Джеймс чувствует себя спокойнее.

– Доброе утро, – Роджерс выходит из домика, на ходу запихивая вещи в рюкзак.

– Доброе, – слышит он в ответ после непродолжительного молчания.

Вот, так уже неплохо, думает про себя Стив, когда они вновь идут, а он снова оказывается у Барнса за спиной. Надо приучать (или приручать?) Джеймса постепенно, не давить и возможно когда-нибудь они смогут с ним мирно сосуществовать.

Джеймс старается, правда. Он усмиряет себя, когда внутри начинает закипать раздражение или недовольство, держит эмоции под контролем и изо всех сил пытается общаться. Нельзя сказать, что тот вечерний разговор перевернул между ними все с ног на голову и теперь они лучшие друзья, вовсе нет. Но теперь Джеймсу правда чуть легче, проще находиться рядом со Стивом. Хотя бы то, что он начал называть мальчишку по имени (пусть пока только про себя) – уже о чем-то да говорит. Сам Роджерс тоже вроде как приободрился. Барнс вдруг ловит себя на мысли, что ни на секунду не задумался о том, каково было Стиву, когда они потеряли Наташу. Они сблизились с девушкой за тот недолгий период, что провели вместе, но мальчик ни разу не дал слабину. Джеймсу становится стыдно, что он вел себя как последний мудак и эгоистичный хрен. И еще Барнсу стыдно за то, что мальчишка, который младше его на добрых два десятка, понял все быстрее и нашел в себе силы, чтобы сделать первый шаг навстречу. Мужчина не хочет возвращаться к тому состоянию, в котором они находились совсем недавно, поэтому прилагает максимум усилий со своей стороны.

***

– Нужно осмотреть дом.

Место, в котором они находятся, сложно назвать хотя бы деревней. Скорее это был какой-то перевалочный лагерь. В округе не больше десятка домиков. Сначала они наблюдают издалека: нет ли зараженных или других людей. Потом подходят ближе, осматривают строения, выбирают подходящее и еще какое-то время наблюдают за небольшим одноэтажным домиком с пристройкой.

Барнс осторожно крадется, замирает на месте, прислушивается. Обходит здание по периметру, заглядывает в окна. Стив осторожно движется следом. Он восхищается тем, как тихо все умудряется проделывать мужчина. Восхищается и запинается о какую-то железяку, едва не растягиваясь во весь рост на земле.

Море. Джеймс вспоминает о море, когда оборачивается и смотрит на мальчишку, неодобрительно поджав губы. Стив отвечает виноватой улыбкой и неловко пожимает плечами.

Скрываться теперь смысла особого нет, поэтому Барнс подходит к двери и дергает за ручку. Проходит внутрь, держа оружие наготове, вновь замирает на месте и прислушивается. Все, что удается расслышать – сопение Стива за спиной. Джеймс вздыхает и проходит дальше по недлинному коридорчику. Обои висят лоскутами и вымазаны чем-то зеленым, пол скрипит, а плинтуса вырваны с мясом. Роджерс открывает рот, чтобы что-то спросить или сказать, но Барнс шикает, приказывая хранить молчание. Сначала надо убедиться, что они здесь одни, а уже потом говорить.

Впереди три двери. Джеймс открывает первую и за ней оказывается небольшая кухня, если судить по наполовину разломанному гарнитуру. На полу валяется мусор вперемешку с какими-то вещами. Кухня проходная, поэтому мужчина двигается по направлению к соседней комнате. Гостиная. Тоже вся развороченная и захламленная. Зато сохранился диван, почти приличный на вид.

Барнс вновь выходит в коридор, придерживая дверь, чтобы Стив вышел следом.

Мальчик не совсем понимает, что толкает его на тот поступок, который он совершает далее. Роджерс подходит к последней двери и распахивает ее. Напротив него, в паре метров, стоит человек. Точнее, он раньше был человеком. Мальчик впадает в ступор и пялится на зараженного, который почему-то не торопится нападать, стоит на месте, едва заметно покачиваясь. Стив делает шаг назад, половица под его ногой скрипит, и зараженный резко вскидывается от громкого звука.

– Ой, – успевает выдать Роджерс, прежде чем захлопнуть дверь. В нее с той стороны врезается зараженный.

Все это занимает от силы несколько секунд. Джеймс даже не успевает среагировать и отдернуть мальчишку, чтобы тот не лез впереди него. Стив обычно вообще держится у Барнса за спиной, поэтому проблем не возникает, а тут…

– «Ой»? Серьезно? Серьезно, блять? – спрашивает Джеймс, вновь открывая дверь, одной рукой вцепляется в шею ринувшемуся вперед бегуну, а второй вгоняет нож в темечко. Кости противно хрустят, что-то хлюпает, зараженный сдавленно сипит и валится на пол, когда Барнс его отпускает.

Мужчина поворачивается к Роджерсу и с осуждением смотрит на него.

– Язык.

– Чего?

– Не выражайся, – поясняет Стив, опирается на дверной косяк и заглядывает в комнату.

Барнс не находит, что ответить. Он несколько обескуражен поведением мальчишки, да и ситуацией в целом.

– Какая это стадия? Первая? – спрашивает Роджерс, когда Джеймс роется в куче мусора, сваленной у окна.

– Первая, – подтверждает мужчина, оборачиваясь через плечо, бросая взгляд на мальчика, который присел около тела и внимательно разглядывает зараженного, – бегун.

– Почему он не напал сразу? – Стив отмечает потрепанный вид, грязную одежду, кожу лица и рук. Около рта и носа размазаны кровавые дорожки. Вообще, на этой стадии зараженный мало отличается внешне от обычного человека.

– Зачастую они пассивны. Скорее всего, их организм еще борется с грибком, а такое состояние нечто вроде сна. И в такие моменты они реагируют лишь на шум неподалеку.

– Почему тогда «бегун»?

– Обычно они держатся в группах, – поясняет Барнс, отворачиваясь от кучи барахла, в которой нет ничего мало-мальски полезного, – окружая жертву они становятся довольно быстрыми и ловкими.

– А щелкуны?

– Третья стадия. Вторая – между бегунами и щелкунами – сталкеры. Зрение и скорость развита, как у бегунов, но уже начинает развиваться эхолокация, как у щелкунов.

– Я не знал о сталкерах, – признается Стив, отходя от зараженного и устраиваясь в полуразвалившемся кресле.

– Их редко можно встретить, нападают из-за укрытия. Если нам повезет спуститься в какой-нибудь подвал или катакомбы, то там, скорее всего, именно с ними мы и проведем незабываемые часы.

– Не знаю, что меня сейчас поразило больше: новая информация или то, что ты, оказывается, знаешь так много слов.

– Ха-ха. – Барнс с совершенно бесстрастным лицом смотрит на Стива.

Джеймс ни за что не признается, что это засчитано. Чертов Роджерс.

– Надо проверить пристрой, – переводит он тему и выходит из комнаты.

Оказавшись спиной к мальчишке, Барнс позволяет короткой, быстрой ухмылке скользнуть по губам.

***

В конце сентября заряжают дожди. Идти в такую погоду не имеет смысла: видимость почти нулевая, дороги размыты, да и подходящей одежды у Стива нет. Не хватало еще, чтобы мальчишка заболел.

Больше недели они почти безвылазно сидят на месте. Мужчина, куртка которого довольно плотная, совершает короткие, не особо успешные набеги на близлежащие дома очередного небольшого городка, в котором они с мальчиком останавливаются.

Стив не любит оставаться один. И дело не в том, что он боится, а в том, что когда Барнса нет рядом, Роджерс начинает волноваться. Вроде бы Джеймс немного приходит в себя и теперь не лезет на рожон, но Стив все равно испытывает беспокойство: мало ли во что ввяжется мужчина. Мальчик предпочитает не выпускать его из-под своего чуткого контроля. Узнай Барнс, как для себя все это формулирует Стив, удивился бы, наверное.

– Можно пойти с тобой?

Джеймс понимает, что сидеть в четырех стенах который день подряд – не особо весело, но взять мальчишку с собой не может. Нужно найти для него теплую одежду. Барнс ругает себя за то, что раньше не подумал об этом.

– Я ненадолго, – коротко отвечает он. Оставляет на тумбе нож и выходит из комнаты, слыша за спиной тяжелый вздох.

Стив закрывает за ним дверь на защелку, берет в руки нож, который мужчина теперь оставляет, когда уходит, и снова садится на стул, подтягивает колени к груди и терпеливо ждет возвращения Джеймса.

Барнс старается не уходить дольше, чем на час-полтора. Ему не нравится оставлять мальчишку одного. Почему-то Джеймсу постоянно кажется, что стоит ему только выпустить Стива из поля зрения, как Роджерс тут же найдет, во что вляпаться. Вроде бы мальчик и сидит за закрытыми дверями, не привлекая к себе внимание никоим образом, вроде бы Барнс и объяснил ему, как пользоваться ножом и обороняться в случае чего, но на душе все равно неспокойно, когда Стив не сопит за спиной. Надо найти одежду, переждать непогоду и они смогут двинуться дальше, все будет нормально.

В этот раз он отходит дальше. Все близлежащие дома уже осмотрены и нужно проверить другие. Это все отнимает достаточно много времени, на самом деле. Сначала нужно убедиться, что поблизости нет людей или зараженных, а если и есть, то либо уйти, либо… Барнс не хочет ввязываться в драку ни с теми, ни с другими. Пыл действительно поостыл. После нужно какое-то время следить за выбранным домом, потом проверить все этажи и помещения, и только затем обыскивать.

На этот раз Барнсу везет. Почти сразу он находит рубашку, у нее оторваны все пуговицы и на рукаве слева небольшая дырка. Все равно пригодится, ночами становится холоднее и Стиву не помешает дополнительный слой одежды.

В следующих двух домах нет ничего, что можно было бы прихватить для Роджерса. Зато Джеймс находит тазик и небольшую кастрюльку.

Подходя к пятому дому, Барнс прикидывает, сколько времени уже прошло с его ухода. Выходит прилично и он решает, что этот дом будет последним. На первом этаже нет ничего, кроме голых грязных стен и мусора. Под лестницей по полу тянется засохшая кровавая дорожка, обрываясь у двери, которая, видимо, ведет в подвал. Мужчина уныло думает, что именно так и начинались низкосортные фильмы ужасов. Поэтому решает поступить умнее и идет на второй этаж. В спальне находит более-менее целую простынь, а в гардеробной – о чудо – пару ботинок. Джеймс подозревает, что Стиву они будут великоваты, но это все же лучше чем тряпичные кеды. В кладовой только пыльные пустые банки да металлическая тарелка с какой-то плесенью. В уборной сломанный унитаз и грязная, забитая ванна со стоячей водой. Остается последняя комната. И Барнс не особо надеется что-то там найти. Но удача сегодня улыбается Джеймсу, если и не во все тридцать два, то в двадцать восемь уж точно, и под сломанной кроватью он находит шапку. Светлая шапка с помпоном. Только вот сбоку запачкана чем-то бурым. Мужчина смотрит на головной убор в своей руке, прикидывая что-то, после прячет его в карман куртки и торопливо сбегает по лестнице вниз. Накидывает капюшон и выходит под проливной дождь.

Обратный путь кажется короче. Перед входом в дом Джеймс оставляет найденный тазик. Капли тут же звонко начинают биться о железо, довольно быстро заполняя посудину.

Барнс заходит внутрь, скидывая на ходу капюшон, и подходит к двери. Быстро отстукивает незамысловатый ритм, о котором они со Стивом договорились, и слышит, как с той стороны раздаются торопливые шаги. Мальчик отпирает дверь и отходит, пропуская мужчину, который сбрасывает рюкзак на пол и начинает стягивать влажную куртку.

– Ты сегодня долго, – Стив все это время сидел на стуле, глядя на запертую дверь. И ждал, – все нормально?

Джеймс кивает в ответ и начинает доставать найденные вещи.

– Ого, спасибо! – Роджерс берет протянутые ему ботинки, плюхается на стул и торопливо стягивает рваные кеды.

Он аккуратно отставляет поношенную обувь в сторону и надевает ботинки, затягивает шнурки и встает на ноги. Проходится вперед-назад.

– Как влитые. Ну, почти, – он поднимает взгляд на Барнса и благодарно улыбается, – спасибо, Джеймс.

Слышать, как мальчик обращается к нему по имени, непривычно. В груди у Барнса что-то смутно и тревожно ёкает.

– Пожалуйста, – он плотно сжимает губы и хмурится.

Улыбка на лице Стива гаснет. Он не совсем понимает, почему мужчина отстраняется. Что он опять сделал не так?

– Пора ужинать, – Барнс всегда торопится перевести тему, когда чувствует, что между ним и мальчиком повисают неуютные паузы.

– Хорошо, – Роджерс возвращается к стулу и принимается расшнуровывать ботинки, низко склонив голову.

Шапка, найденная Джеймсом, так и остается лежать в кармане куртки.

Поздно вечером, когда Стив засыпает, Джеймс тихо выходит из комнаты, прихватив с собой заранее приготовленный фонарик и кусок мыла. Накидывает толком не просохшую куртку и выходит под мелкий, моросящий дождь. Тазик наполнен до краев, через которые переливается дождевая вода, не впитывающаяся в чернозем. Барнс старается не наступать в чавкающую жидкую грязь. Он поднимает таз и торопливо идет под покосившийся навес. От пронизывающего ветра там не спастись, но хоть дождь не так донимает. Джеймс ставит тазик на перила, стараясь придать посудине как можно более устойчивое положение, зажимает включенный фонарик между зубов, и достает из кармана мыло и шапку. Внимательно осматривает вещицу, повертев в руках, и, наконец, опускает в холодную воду. Джеймс не особо надеется, что от багрового пятна удастся избавиться полностью, но хотя бы немного отстирать шапку попытаться все же стоит. Он хорошенько намыливает пятно, одной рукой придерживая мокрую, потяжелевшую ткань, а второй усиленно втирает мыло. Смотрит на то, что получилось, откладывает заметно уменьшившейся кусок обратно на бумагу, в которую тот был завернут, и вынимает фонарик изо рта. Еще раз светит на шапку, чтобы убедиться, что все пятно находится под довольно плотным мыльным слоем, и гасит свет, чтобы не расходовать батарейки.

Барнс будто со стороны видит себя: стоит, обдуваемый стылым ветром, сгорбившись, немеющими руками продолжая в ледяной воде стирать какую-то дурацкую шапку с помпоном, который мотается из стороны в сторону и разбрызгивает вокруг мыльную воду, которая попадает на и без того мокрую куртку.

В какой-то момент Джеймса пробирает смех, ну не идиотская ли ситуация? Во что он вообще ввязался? Что он делает? Еще какие-то три месяца назад Барнс никак не мог представить, что будет задаваться философскими вопросами стоя посреди ночи черте где, черте с кем и черте чем занимаясь. Настроение странно приподнятое, будто он всю жизнь только и мечтал отстирывать по ночам шапки от заскорузлых кровавых пятен.

– Что я делаю? – задает Джеймс вопрос в пространство. Слова тут же уносит свистящий ветер. – Бред какой-то.

Он обреченно качает головой, шмыгает покрасневшим носом и с силой продолжает шоркать ткань. Костяшки его пальцев иногда трутся друг о друга, но руки настолько задубели, что он этого не чувствует. Через какое-то время Барнс нащупывает непослушными пальцами фонарик, долго возится с кнопкой, включает его, и, прищурившись, пытается разглядеть насколько удачной вышла стирка. Пятно заметно поблекло, да и в целом шапка стала выглядеть более прилично. Джеймс довольно усмехается в бороду, хорошенько выжимает ткань, откладывает аккуратно вещь в сторону и идет набирать новый тазик воды – полоскание никто не отменял.

К тому времени, как Барнс возвращается в дом, он весь мокрый и продрогший. Мужчина торопливо и неловко раскидывает куртку, чтобы та хоть чуть-чуть подсохла к утру, рядом кладет злополучную шапку. Доползает до своего места, прячет окоченевшие кисти рук подмышками, все никак не может согреться. Он лежит, вслушиваясь в завывания ветра за окном, в шум вновь разошедшегося дождя, в тихий, надсадный скрип дома, который будто надрывисто стонет под натиском непогоды. И так и засыпает – толком не согревшись, но с губ почему-то все никак не хочет сходить едва заметная улыбка.

Наутро Стив трет припухшие со сна глаза, зябко ежится под тонким одеялом и натягивает рукава «новой» рубахи на самые кончики пальцев. Он всегда удивляется во сколько встает Джеймс. К тому времени, как сам Роджерс просыпается, чай уже закипает, а нехитрый завтрак дожидается в тарелке.

– Доброе утро, – мальчик садится по-турецки и чешет щеку, на которой остался след от подушки. От рюкзака, который служит подушкой.

– Доброе, – Барнс заходит в комнату, перетрясая свою куртку.

Пытается пристроить ее поближе к скудному теплу горелки, но толку от этого мало, конечно.

– В тазике вода, – он кивает куда-то себе за спину.

Стив кивает и поднимается. «Умывальник» стоит в соседней комнате на подоконнике. Рядом дожидается алюминиевая кружка, из которой валит пар. Роджерс радостно охает и смешивает воду в так же заранее пристроенной рядом косушке. Неторопливо, тщательно чистит зубы, глядя в окно. Пейзаж размытый, унылого бело-серого цвета. От одного вида хочется передернуть плечами и вернуться под одеяло. Мальчик заканчивает умываться, аккуратно отставляет все в сторону, убирает щетку и на глаза ему попадается кусок мыла. Барнс всегда говорит держать его завернутым в бумагу, поэтому Стив берет обкатанный брусочек в руки и только начинает шуршать клочком бумаги, как вдруг замечает на светлой поверхности прилипшие волоски, напоминающие шерсть. Неужели, пока он спал, Барнс еще успел что-то постирать? Все-таки Роджерс не понимает, как мужчина умудряется делать все так быстро, незаметно и тихо. Он кладет плотно завернутое мыло обратно и возвращается в комнату.

Джеймс никогда не начинает завтракать без него, хотя, очевидно, встает намного раньше. Стив зарывается обратно под одеяло и маленькими глотками пьет чай, грея руки о горячие бока кружки. Барнс тоже прихлебывает чай, и когда привычным жестом откидывает волосы с лица, Роджерс замечает покрасневшую кожу рук, покрытую цыпками. Вопрос вертится на языке, но даже если Стив и задаст его, Барнс вряд ли снизойдет до того, чтобы ответить. Поэтому мальчик проглатывает этот самый вопрос вместе с очередным глотком.

– Надо найти куртку, – вдруг подает голос мужчина.

– А… да, – несколько заторможено реагирует Роджерс. Ему все еще как-то неловко при общении с Джеймсом. – Мы пойдем дальше, когда дождь закончится? – Спрашивает он, чтобы как-то продлить разговор.

Джеймс согласно кивает, и только Стив с огорчением успевает подумать, что не будет никакого разговора, как вдруг Барнс тянется куда-то за свой рюкзак и что-то достает.

– Вчера нашел. Забыл отдать, – он протягивает вещь Стиву, и тот сжимает в худых пальцах шапку.

Роджерс разглядывает ее, и, честно признаться, он в восторге и от помпона, и от жестковатого, чуть колючего материала, и от цвета. Шапка светло-светло-фиолетовая. По сравнению с их остальной одеждой она выглядит невероятно чистой, будто… Стив вскидывает голову и потрясенно смотрит на Барнса. Тот сидит, отводя глаза в сторону и вниз, около переносицы морщинки становятся глубже – неуверенность и беспокойство. С приоткрытых губ мальчика скрывается легкий вздох. Хорошо, ему совсем не сложно сделать вид, будто он ничего не понял.

– Спасибо, – в носу вдруг начинает щипать, а пальцы все еще сжимающие шапку, подрагивают.

Джеймс кивает, с облегчением отмечая, как внутреннее напряжение спадает. Не хватало еще, чтобы мальчишка подумал, что… Что? Барнс сам толком не знает.

Стив тем временем торопливо надевает обновку. Шапка немного туговата, но еще растянется, зато очень теплая и, что удивительно, совсем не колется.

– Хорошо?

– Да, хорошо, – Барнс смотрит на Стива.

После переводит взгляд на головной убор. Пятно совсем не видно.

Они весь день сидят в доме. Заокном бушует шквальный ветер и дождь льет непроницаемой стеной. Стив то и дело берет в руки шапку, то просто держит ее, то надевает. Джеймс, честно говоря, рад, что Роджерсу она так нравится.

Вечером Стив предлагает Барнсу выбрать букву.

– А. – Не особо мудрствует мужчина.

– «Амбивалентный», – озвучивает слово мальчик, – двойственный, противоречивый, характеризующийся одновременным проявлением противоположных качеств. Например, амбивалентный объект вызывает у человека одновременно противоположные чувства.

Укладываясь спать, Джеймс все думает. Стив для него – амбивалентный объект? А он для Стива?

Даже сквозь закрытые веки глазам больно от яркого света. Джеймс заслоняет лицо ладонью, пытается понять, где он вообще и что происходит. Оглядывается и не может разглядеть стены, двери или окна: все размыто в плотной дымке.

– Эй, Джеймс.

Мужчина вздрагивает и оборачивается. Как он вообще умудрился не заметить металлический стол в кругу слепящего света?

– Стив?!

Мертвенно-бледный, практически прозрачный мальчик сидит на этом столе, свесив тоненькие ноги, и серьезными, печальными глазами смотрит на Барнса.

– Почему ты… Слезай, ты же простудишься, – Джеймс несет какой-то бред, но сейчас ему кажется самым важным заставить Роджерса встать с холодной даже на вид поверхности.

Мальчик передергивает худыми плечами, и Барнсу видно, как ходят косточки под тонкой светлой тканью медицинской робы.

– Забери шапку, Джеймс.

– Что? Стив, хватит, вставай, нам нужно идти…

– Я не могу, – отвечает Роджерс, снова ведет плечами, будто пытается сбросить с себя что-то. – Забери, пожалуйста, шапку, чтобы я ее не запачкал.

Он откуда-то сбоку достает головной убор и с обреченным видом протягивает его мужчине.

– Стив… – Барнс не понимает, что происходит, не может выдавить из себя ничего кроме имени мальчика.

– Держи.

Джеймс делает неуверенный шаг вперед и протягивает руку, но худые пальцы вдруг разжимаются и шапка падает на пол. Стив тяжело, как-то устало вздыхает, и закидывает ноги на стол, собираясь, видимо, лечь на гладкую поверхность. Он оказывается боком к Барнсу, и мужчина с ужасом понимает, что у Стива отсутствует затылочная часть головы. Там просто… пусто. Будто кто-то вскрыл голову мальчика и вынул часть мозга. Шею и рубаху на спине заливает кровью. Откуда ее столько? Джеймс с силой сжимает зубы, борясь с тошнотой, которая подступает к горлу. Роджерс укладывается на спину, поворачивается скорбным личиком к мужчине, последний раз глубоко вздыхает, прикрывает веками остекленевшие глаза и замирает. Он будто выточен из белоснежного мрамора: заострившиеся черты лица, ключицы, ребра, локти и коленки. Весь какой-то угловатый, колкий.

– Стив… – снова зовет его Джеймс, но уже понимает, что мальчик не отзовется.

Он хочет подойти ближе, взять Роджерса на руки и унести отсюда. Это, наверное, глупо и нелепо, но Барнсу кажется, что Стиву холодно и неудобно лежать на этом столе, в этой тонкой рубахе, которая едва прикрывает синюшные бедра. Нужно, необходимо взять его на руки и согреть. Растереть хрупкие пальцы, закутать в одежду, прижать ближе, чтобы поделиться теплом. И найти уже чертову куртку. Пока мужчина думает обо всем этом, под головой Стива успевает образоваться густая темно-красная лужа крови. Она растекается все больше, глянцево отражая яркие блики от ламп, и начинает стекать с железного угла. Капли гулко разбиваются о каменный пол, и Барнс смотрит на тонкие, юркие, почти черные струйки. Дробный стук становится все громче, бьет по барабанным перепонкам, заставляя закрыть уши и съежиться, лишь бы скрыться от этого оглушающего звука. Джеймс зажмуривается и…

И просыпается. Он тяжело дышит, лоб покрывает испарина. Барнс облизывает пересохшие губы и сглатывает вязкую слюну. С трудом приходит в себя и приподнимается на локте: Стив тихо, привычно сопит, забравшись с носом под одеяло. Все нормально, это был просто сон.

– Просто сон. Хорошо, – шепчет Джеймс, укладываясь обратно.

Он лежит на спине, закрыв глаза, пытается снова уснуть. Только вот сердце никак не хочет успокаиваться и биться в привычном ритме. Джеймс понимает, что сон по-настоящему напугал его. И еще он понимает, что Стива, скорее всего, и ждет то, что Барнс видел. Он гонит от себя эти мысли. Его дело – довести мальчика до конечной точки. Что будет дальше – Барнса не касается. Мужчина уговаривает себя поверить в это. Только вот с каждым разом подобные слова начинают звучать все более лживо и жалко. Он просто хочет избавиться от ответственности, умыть руки… Трусливо сбежать, как и привык делать.

Он начинает засыпать под убаюкивающий звук дождя. И вдруг, уже сквозь сон, отмечает, что стук раздается как-то подозрительно близко. Не за пределами дома, а в самой комнате. Джеймс резко распахивает глаза и напряженно вслушивается. Сначала ему кажется, что, возможно, протекает крыша и вода просачивается сквозь потолок, но это другой звук. Он тяжелее, более вымеренный, более четкий. Будто кто-то отстукивает ритм кончиками пальцев по деревянной поверхности. Короткий, три длинных. Два коротких, один длинный. Длинный, два коротких. Короткий, длинный…

– Пошел ты, – шипит Барнс, зло косясь в тот угол, где стоит деревянный шкаф.

В ответ раздается тихий, ехидный смешок и, напоследок, – три коротких удара.

– Пошел к черту, – повторяет Джеймс, растирая ноющие виски.

Он понимает, что больше не уснет. Остаток ночи Барнс проводит, сидя на крыльце. Мужчина надеется, что ветер унесет сторонние мысли из головы, облегчит и очистит разум. Встречая холодный осенний рассвет, Джеймс понимает, что никак не может избавиться от образа мертвого Стива перед глазами.

***

– Ого! – Роджерс собирается перелезть через покореженный автомобиль, который перегораживает дорогу. – Это магазин! Джеймс!

– Стив, – Барнс движется следом и тревожно оглядывается по сторонам, – не кричи.

– Извини, – тут же присмиряет мальчик, смущенно потирая нос.

Джеймс слегка дергает его за капюшон куртки, окантованный свалявшимся мехом, заставляя спрятаться за машиной.

Они какое-то время сидят, наблюдая за выбранным объектом. Точнее, наблюдает Барнс, а Роджерс нетерпеливо сопит рядом.

– Так… – наконец решает Джеймс.

– Неа, – не дает ему договорить Стив, – я знаю, какой у тебя план, – поясняет он, поворачиваясь к мужчине, – оставить меня в безопасном месте, – на слове «безопасном» мальчик изображает кавычки в воздухе, – а самому пойти туда. Мы или идем вместе, или вообще не идем.

– А чего это ты раскомандовался? – Барнс негодует. Роджерс вконец распоясался: указывает ему, что и как делать.

– Ничего я не раскомандовался, – продолжает спорить мальчишка, – мы не будем разделяться. Я не собираюсь оставлять тебя.

Джеймс испытывает смешанные чувства: уже привычное и почти неощутимое недовольство от того, что Роджерс все делает поперек, и хмурое веселье – мальчишка не так прост, как кажется.

«Я не собираюсь оставлять тебя». Ну надо же.

– Помнишь, что нужно делать? – решает уточнить мужчина, прежде чем пойти.

Роджерс активно кивает, вытаскивая нож.

– Хорошо. – Барнс тоже кивает и идет по направлению к выломанным дверям.

В помещении стоит полумрак. Кругом все захламлено и сантиметровые слои пыли. Стеллажи, полки, сломанные шкафы и тумбы. Джеймс нервно думает, что тут небезопасно – рассадник для зараженных. Но он обещал Стиву, что они обязательно зайдут в какой-нибудь магазин, чтобы «просто посмотреть, Джеймс, вдруг найдем что-нибудь интересное». И вот теперь Роджерс петляет между порушенным инвентарем, изредка задумчиво вжикая молнией на куртке.

Судя по выцветшим плакатам – когда-то это был супермаркет. Теперь здесь, как и везде, не осталось ничего кроме мусора и ненужного хлама.

Но Джеймс обещал мальчику, что они посмотрят, и он держит свое обещание.

– Не отходи далеко, – негромко произносит Барнс, глядя на то, с каким неуемным любопытством Стив озирается по сторонам.

– Хорошо, – кивает мальчишка, кажется даже толком не услышав, что ему сказали: настолько он увлечен.

Они расходятся в разные стороны, двигаясь параллельно друг другу среди сломанных вещей. Джеймс краем глаза следит за Роджерсом. Барнсу непривычно ощущать тревогу и нервозность, которые возникают, стоит только мальчишке оказаться от него дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Да, он начал учить Стива обращаться с оружием, чтобы тот, в случае чего, мог защитить себя. И если с ножом мальчик поладил довольно быстро, то пистолет ему никак не давался. Не давался настолько, что Барнс вообще запретил приближаться к пушке после того, как Стив чуть не прострелил ему руку.

– Ты скорее пристрелишь меня или себя, но не врага, – заключил Джеймс, нервно приподнимая плечо, и забирая пистолет из дрожащих пальцев.

Ножа вполне хватит, чтобы обороняться непродолжительное время. А то, что длительная оборона Стиву не понадобится, в этом он уверен. Он же всегда рядом, он защищает мальчика. Именно так мужчина и говорит Роджерсу, который выглядит расстроенным. Приходится воспользоваться последним, самым весомым аргументом – у них нет достаточного количества патронов, чтобы тратить их на обучение.

– Тогда ты научишь меня потом? – и продолжает мысль в ответ на недоуменный взгляд мужчины. – Ну, когда мы дойдем до Солт-Лейк-Сити? Может быть мистер Фьюри выделит нам немного патронов и ты научишь меня стрелять?

– Хорошо, – Джеймс кивает.

Им не нужны будут патроны, когда они дойдут. Но ведь нет ничего проще, чем давать пустые обещания.

– Впереди ступенька, – Барнс отвлекается от своих мыслей и заставляет Стива посмотреть под ноги.

Они доходят до арки, которая, очевидно, когда-то вела в следующий отдел магазина. Вдоль стен все еще стоят стеллажи, а весь пол усеян мусором, среди которого много стекла и жестяных банок. Джеймс внимательно оглядывается и подходит к заляпанной стойке. Его что-то беспокоит. В помещении тихо, но тишина будто давит на уши, хотя, может он себе все выдумывает, потому что Стив вовсе не выглядит встревоженным чем-то. Мужчина оглядывает пустую пыльную стойку и двигается дальше.

Приблизившись к следующему переходу, Барнс принюхивается и обеспокоенно вскидывает голову. Наташа называла это postumus амбре. Сладковатый, удушливый запах, особенно тяжелый в спертом помещении, Джеймс не перепутал бы его ни с чем другим. Мужчина с тревогой оглядывается на Роджерса, который медленно идет вдоль стен и разглядывает старые рекламные плакаты, скользя по ним кончиками пальцев.

Он не хочет, чтобы Стив видел тело. То, что это человек, Джеймс не сомневается: зараженные пахнут по другому. Барнс еще раз оглядывается на мальчика и быстро проскальзывает в соседнее помещение. Оно представляет собой комнату-пенал, раньше здесь, должно быть, располагалось складское помещение. Запах становится отчетливей. Джеймс осматривается, напрягая глаза. Свет из окна, расположенного почти под потолком, мало помогает, поэтому Барнс включает фонарик. Он откидывает сбитым носком ботинка попадающийся под ногами мусор и идет к дальнему углу. Джеймс дышит через раз и недоуменно вскидывает бровь. Здесь тупик, откуда тогда идет запах? Мужчина опускается на корточки и оглядывает пол, хмыкает, когда через какое-то время замечает угол железного листа, выглядывающий из-под горы мусора.

Он разгребает завал, приседает и берется за металлический край.

– Джеймс! – голос Стива раздается около входа в помещение.

Барнс чертыхается про себя, не надо мальчишке видеть то, что спрятано под этим листом. Он оборачивается и смотрит на Роджерса, который с любопытством взирает в ответ.

– Что ты делаешь? – мальчик подходит ближе, принюхивается и морщится.

Барнс внимательно наблюдает за тем, как брезгливое выражение сменяется на ошарашенное, а потом и напуганное. Все-таки этот запах ни с чем не спутаешь.

– Здесь… здесь где-то труп? – чуть ли не шепотом спрашивает Стив, серьезно глядя на мужчину.

Джеймс вздыхает. Ну вот что ему делать с этим мальчишкой? С одной стороны, пора отрезвить Роджерса, окунуть его с головой в реальный мир, если он еще не все хлебнул, но с другой, Барнсу почему-то совсем не хочется, чтобы Стив видел вещи, которые не только подросткам, но и взрослым лучше не видеть. Барнсу совсем не хочется пугать Стива.

– Да, – наконец произносит он, – тебе лучше уйти.

Роджерс переминается с ноги на ногу, хмурясь и нервно закусывая губу.

– Нет, – решается он, упрямо мотнув головой, – я останусь.

Джеймс и так постоянно берет все самое сложное и страшное на себя, а его, Стива, считает слабым и глупым ребенком. Это отличный шанс доказать Барнсу, что он уже совсем взрослый и может выдержать все-все.

Упрямый Роджерс, думает мужчина, поднимая металлический лист. Густой запах бьет в лицо и Джеймс отворачивается, сморщившись. Под листом оказывается что-то вроде прямоугольного погреба. Барнс, немного привыкнув к запаху, поворачивается и внимательно начинает разглядывать тело, скрюченное на бетонном полу. Мальчик, тем временем, подходит ближе и заглядывает Джеймсу через плечо. И охает, зажимая рот ладонью. Стив никогда не видел мертвых людей так близко. Он испытывает какой-то сакральный ужас, глубинный страх перед смертью, будто мертвец сейчас разогнет свои скрюченные пальцы и поднимется из «могилы». Но вместе с тем, Роджерсом движет и любопытство. Он склоняется ниже, зажимает нос и разглядывает покойника.

– Подержи, – вдруг произносит Джеймс, кивком головы указывая на металлический лист.

Стив хватается за острый край и смотрит на то, как Барнс, вытащив нож, спрыгивает в погреб.

– Что ты собираешься делать?

– Обыскать его, – будничным тоном отзывается Джеймс. Он исподволь наблюдает за мальчиком, но тот, вроде бы, не собирается терять сознание от увиденного.

Он светит фонариком в лицо с искаженными чертами и остатками кровавой пены у рта, скользит лучом света по рукам, по телу, быстро оглядывает пол.

– Следи за входом, – напоминает Барнс, обшаривая карманы грязной куртки.

Стив удобнее перехватывает лист и поворачивает голову к входу в помещение; пока все спокойно. О чем он и торопится сообщить Барнсу.

– Что у него с кожей? – почему-то шепотом спрашивает мальчик, украдкой то и дело поглядывая на Джеймса, который пристроил фонарик на полу и двумя руками обследует карманы незнакомца.

– Кровь сворачивается и поэтому кожа приобретает такой цвет, – поясняет мужчина, приподнимая вялую руку, чтобы удобнее было подобраться к боковому карману.

Трупное окоченение уже прошло и это немного облегчает задачу. У незнакомца с собой ничего нет. Ничего полезного, по крайней мере. Несколько пустых гильз, какие-то обертки и сломанная зажигалка. Зачем его тогда спрятали? Убили, обчистили и скинули в эту яму? Зачем столько возни? У Джеймса пока только куча вопросов и ни одного ответа, к сожалению.

Стив нервно переминается с ноги на ногу, руки начинают подрагивать от напряжения и – пусть и небольшого – веса, который он удерживает довольно продолжительное время. Он крепче вцепляется в металл слабеющими пальцами и чувствует, как потеют ладони, но внимательно продолжает следить за входом, пока Барнс копошится внизу. Слышится звук расстегивающейся молнии, шуршание ткани, а дальше отчетливое бульканье. Роджерс оборачивается и изумленно вскидывает светлые брови, когда видит, как ловко Барнс переливает какую-то коричневую жидкость из грязной, заляпанной бутылки в свою фляжку.

– Что? – Барнс невозмутимо взирает в ответ.

– Ничего, – бросает мальчик, неодобрительно поджав губы, – ты уверен, что это безопасно?

– Это виски, – мужчина аккуратно возвращает опустевшую бутылку на прежнее место – во внутренний карман мертвеца, – алкоголь не портится, знаешь ли.

– Надеюсь, – Стив понятия не имеет, есть ли у его проводника проблемы с высокоградусными напитками, но очень хочет верить, что нет.

Джеймс тем временем убирает флягу обратно в нагрудный карман, прячет нож, подхватывает фонарик и ловко выбирается наверх. Берется за металлический лист и аккуратно кладет его на место, закидывает мусором, прикрывая «могильник», отряхивает руки и поворачивается к мальчику, который несколько недоуменно смотрит на все это действо.

– Я не понимаю, – честно признается Стив, вскинув вопросительно брови.

– Это человек, – поясняет мужчина, – не зараженный. Кто-то его убил, забрал с собой все его вещи, спрятал труп здесь, и…

– И этот кто-то может вернуться, и ему лучше не знать, что тут был кто-то еще?

– Именно так, – Джеймс кивает, чувствуя ровное довольство от того, что мальчишка понял суть, – идем, – подгоняет он Роджерса, стремительно направляясь к выходу.

Они проделывают обратный путь через все отделы и уже около выхода, где сквозь снесенные двери внутрь беспрепятственно просачивается белесый свет, Барнс вдруг резко отталкивает Стива за поваленный стеллаж и ныряет следом, прижимая Роджерса ближе к пахнущему старостью и плесенью дереву.

Он напряженно вслушивается в приближающийся шум и внутри у него все холодеет – к ним приближаются люди. Джеймс задерживает дыхание и если судить по шагам и голосам – два человека. Барнс скидывает с плеч рюкзак, который стесняет его в движениях, прикладывает палец к губам, напоминая Стиву, что тот должен быть максимально тихим и незаметным, и, дождавшись послушного кивка, выскальзывает из укрытия.

Так и есть: два довольно крупных мужика, в грязной одежде, с заросшими лицами. У одного обрез, у второго в руках двустволка, и наверняка при них еще ножи. Джеймс нервничает. Больше всего он не хотел встретиться с бандами, которые оккупируют покинутые города похлеще, чем зараженные. И проблем от них больше, потому что от людей не знаешь, что ожидать. Но точно ничего хорошего. Всего два человека, но ведь снаружи могут быть еще. Что делать? У Джеймса нет особого выбора.

Бандиты говорят громко, не таятся: уверены, что тут никого кроме них нет. Они идут в сторону помещения, в котором лежит труп. Джеймс ждет и не зря: один из них останавливается и бросает в спину отошедшему приятелю:

– Сейчас отолью и приду!

– Можешь поссать на могилу этого уебка, – слышится в ответ довольный ржач.

Мужик сбрасывает с плеча ружье, а сам пристраивается очень удачно – спиной к выжидающему Барнсу.

Подбираясь к цели, беззаботно насвистывающей какой-то мотивчик, Джеймс едва сдерживает ухмылку. В конце концов, нет ничего веселого в том, чтобы быть задушенным с собственным хером в руках. Вот и сама цель, видимо, думает точно так же, потому что когда Барнс появляется за спиной и предплечьем левой руки сдавливает шею, цель начинает сопротивляться. Джеймс делает шаг назад, чтобы уйти от удара локтем, но с силой продолжает пережимать горло, а правой рукой вцепляется в нижнюю челюсть противника и резко, с силой поворачивает голову до хруста, сворачивая шею. Мужик обмякает и Джеймс, удерживая его еще несколько секунд, наконец отпускает тело и с тревогой оглядывается – не услышал ли их второй нежданный гость. Все тихо, но это еще ничего не значит, вполне возможно, что другой противник просто затаился и ждет.

Джеймс бесшумно продвигается в сторону перехода, старясь постоянно находиться за укрытием, но при этом не терять из вида сам проход. Можно было бы незаметно уйти сейчас, но он, Джеймс, вовсе не уверен, что эти двое пришли одни. Поэтому Барнс подбирается ближе и уже собирается нырнуть в арку, как вдруг рядом с ним в стену попадает пуля. Все-таки заметил.

Джеймс прижимается спиной к стене и слышит, как мужик идет в его сторону. Он вынимает пистолет, потому что не лучший вариант – идти против обреза с ножом. Патроны и правда слишком ценная вещь, поэтому выстрелов больше не раздается, приходится ввязаться в рукопашную борьбу. В какой-то момент пистолет Джеймса летит в сторону, а сам он едва уворачивается от удара прикладом, но оказывается в захвате противника. Мужик виснет на нем всей своей немаленькой массой и, судя по всему, намеревается свернуть ему шею точно так же, как Барнс свернул ее первому незнакомцу несколько минут назад. Джеймс старается ослабить хватку – легкие горят, а второй рукой дотянуться до ножа, который висит на поясе, но ничего не выходит, левая рука отказывается слушаться. Он чувствует, как темнеет перед глазами. И вдруг – буквально в паре сантиметров от его головы – свистит пуля, а следом за ней еще одна. Обе попадают куда-то за спины сцепившихся мужчин, рикошетят в разные стороны. Но как бы там ни было, фактор внезапности срабатывает – захват становится слабее и Джемсу удается ударить затылком в лицо противника, тот отшатывается и Барнс окончательно уходит из захвата.

Все заканчивается неправдоподобно быстро: Джеймс выхватывает нож и резким движением выкидывает его вперед. Лезвие с коротким звуком входит в горло и противник валится на спину, задушено сипит и захлебывается кровью. Предсмертные хрипы быстро обрываются, и вокруг становится тихо до жути, только прерывистое дыхание Джеймса нарушает безмолвие. Он тяжелыми шагами доходит до тела, несколько заторможено наклоняется и выдергивает нож из горла. Медленно поворачивается и смотрит на Стива, который широко распахнутыми глазами следит за темными каплями крови, срывающимися с испачканного лезвия. Подходит к белому, как простыня мальчику, и забирает из дрожащих рук свой пистолет. Им нужно как можно быстрее уходить из этого города.

Джеймс чувствует, как его накрывает.

Они даже не возвращаются за спальниками, которые непредусмотрительно оставили в своем временном пристанище. И только когда город остается за их спинами, мужчина дает волю эмоциям.

Барнс злой как черт. Он мечется из стороны в сторону, будто зверь, загнанный в угол. Крылья носа нервно подрагивают, красные губы крепко сжаты в тонкую линию. Барнс рассекает пространство опушки стремительными шагами: три шага влево, три вправо. Голова при этом у него наклонена вперед, плечи приподняты в напряжении, и вся его крепкая, литая фигура похожа на снаряд, который вот-вот смертоносным ударом поразит цель. Стиву даже начинает казаться, что сейчас у мужчины из ноздрей повалит дым. Мальчишке бы испугаться, и он действительно пугается, но как обычно не за себя – за Барнса.

– Послушай… – осторожно начинает Роджерс.

– Нет, это ты послушай, – ярость клокочет у него в груди. Джеймс с трудом справляется с голосом: он осипший, но хотя бы не дрожит. Дрожь не удается унять только в левой руке, – ты не будешь убивать, ты понял?

– Но я же… – Стив вскидывает брови в изумлении. – Я ведь хотел помочь! Я спас тебя!

Мужчина замирает напротив, дышит тяжело и сверлит мальчишку долгим взглядом. Ничего он не понял, с досадой осознает Барнс.

– Я запрещаю тебе убивать людей. Запрещаю! – мужчина резким, но несколько дерганым движением рассекает воздух ребром ладони. Как отрезает.

«Это не обсуждается. Мы больше не возвращаемся к этому разговору», – Джеймсу не нужно проговаривать это вслух, Стив и так улавливает то, что не сказано.

– Я понял, – мальчик кивает, серьезно глядя на все еще взвинченного мужчину.

Барнс прекращает сверлить его пронизывающим взглядом, медленно выдыхает.

– Хорошо, – он тоже кивает и его лицо становится менее напряженным и хмурым. – Хорошо.

Джеймс подбирает с земли свой рюкзак и рюкзак Стива. Протягивает его Роджерсу, мальчишка перехватывает лямку и задевает пальцами руку Барнса. И она ледяная. Стив едва удерживается от того, чтобы не вскинуть встревоженный взгляд на мужчину.

Барнс больше не произносит ни слова, молча разворачивается и продолжает путь.

– Я понял, – повторяет Стив и облизывает пересохшие губы.

«Я не хочу, чтобы ты становился убийцей». Стив слышит то, о чем Джеймс молчит.

Успокоившись, Джеймс сбавляет скорость, намеренно замедляет шаг, чтобы мальчик поравнялся с ним. Он чувствует вину за свою вспышку, Стив ведь и правда хотел помочь, и, скорее всего, действительно спас ему жизнь. Да и мужчина в первую очередь должен был думать об их безопасности, а не идти на поводу у мальчика. Джеймс длинно выдыхает и незаметно косится на профиль Роджерса.

Мальчишка решительно смотрит прямо перед собой, но чувствует чужой взгляд, брошенный украдкой. Он надеется, что Джеймс больше не злится на него. Он знает, чувствует, что все сделал правильно. И Стив все еще будто ощущает тяжесть оружия, которое сохранило тепло руки Барнса. Помнит, как резко сузился мир до одной единственной цели – защитить Джеймса. И точно знает, случись подобное снова – он, Стив, поступит точно так же.

========== Зима ==========

Комментарий к Зима

Ацетаминофен – в западных странах под этим названием известен знакомый нам всем парацетамол;

Октагон – восьмиугольный ринг.

Зима

Он вздрагивает от холода, который медленно поднимается выше и сковывает все тело. Бурлящая вода пенится и шумит кругом, волны подталкивают в спину, заставляя идти вперед, не оглядываться.

– Джеймс.

Барнс едва может различить тихий голос за шумом воды. Он все-таки находит в себе силы повернуться и его взгляд натыкается на Стива, которого разбушевавшаяся стихия едва не сбивает с ног, тянет за собой.

– Ты куда, Джеймс? – мальчик смотрит на Барнса темными напуганными глазами, с трудом держится на поверхности.

У Барнса ком в горле и губы удается разлепить с трудом, чтобы прохрипеть:

– Идем, Стив, – мужчина хочет подчиниться бесконтрольному желанию отдаться кипящему водовороту.

– Но Джеймс… – Роджерс съеживается от злости, которая звучит в голосе Барнса.

– Я сказал – идем! – несдержанно рявкает Барнс, быстро сокращает расстояние между ними и грубо хватает мальчика за потяжелевший от воды рукав.

– Нет, Джеймс! Что ты делаешь?! Джеймс, остановись! Пожалуйста… Джеймс! – Стив тщетно пытается вырваться из стальной хватки, захлебывается собственным криком и рыданиями.

Безотчетная ярость застилает Барнсу глаза. Он с силой дергает мальчика так, что у того голова резко мотается в сторону. Джеймс больше не отдает себе отчет в том, что делает. Он снова дергает Роджерса за руку, в этот раз на себя, и когда мальчик виснет безвольной куклой, вцепляется ему в тонкую шею. Смыкает скованные холодом пальцы на бледной коже и хрипит, глядя в обезумившие от ужаса глаза:

– Ты идешь со мной. Я веду тебя…

– Куда? Куда ты меня ведешь? – вдруг вкрадчиво спрашивает Стив, пристально глядя в почти прозрачные глаза напротив. – Что ты делаешь, Джеймс? Что ты?..

Роджерс не успевает договорить. Барнс топит его; воет, как от боли, но продолжает удерживать вырывающегося из последних сил мальчишку под водой. Стив пытается дотянуться до лица мужчины, оттолкнуть его руки, но ничего не получается. Джеймс склоняется над водой и видит, как мутнеют глаза, чувствует, как спазматически сжимается горло под одеревеневшими пальцами. Руки мальчика с громким плеском безвольно падают в воду, которая тут же обнимает худое тело и скрывает в бездонной глубине.

– Стив? Стив! – Джеймс не знает, что делать. Он вцепляется в свои волосы, задыхается от ужаса.– Сейчас, сейчас, подожди… – Шепчет потерянно в пустоту.

Шум воды оглушает. Джеймс оглядывается и видит, что течение меняет свое направление. Волны все выше и выше, все сильнее. Джеймс больше не может и не хочет сопротивляться. Он отдается на волю стихии. Очередная волна, как дикий зверь набрасывается на Джеймса, и погребает его под собой.

***

– Чтобы развести костер, используй еловые ветки, которые растут у самого ствола. Там они всегда сухие. Наломай, длиной примерно с карандаш, и свяжи в пучок. Поджечь можно от сухой бересты. А когда пламя разгорится, можно добавить еще веток.

– Понял, – кивает Стив и подкидывает еще дерева в костер, над которыми жарится большой кусок оленины.

Джеймс снегом смывает с рук красные разводы. Глубоко вдыхает морозный воздух и выдыхает облачко пара в медленно темнеющее чистое небо.

Стив присаживается около огня и принюхивается к пленительному запаху жареного мяса. У него рот наполняется слюной и живот предательски урчит.

– Скоро будет готово, – Барнс переворачивает ветку с остро выточенным концом, чтобы мясо равномерно прожарилось со всех сторон.

Они молча едят. Стив голодно впивается зубами в нежно-розовое мясо с хрустящей, поджаренной корочкой. Обжигает язык, но продолжает отрывать большие сочные куски, торопливо пережевывает, прикрыв глаза от удовольствия.

– Жаль, соли нет, – невнятно сетует Джеймс, утирая жир с губ.

– Все равно очень вкусно, – облизывая пальцы отвечает Роджерс, сыто приваливаясь к плечу мужчины.

– Сходить к реке, набрать воды? – ледостав только начался, у берега еще можно увидеть темную, почти черную воду.

– Нет, – Джеймс напрягается. Он не хочет, чтобы Стив приближался к большой воде. Чтобы они со Стивом приближались, – уже темнеет. Наберем снега.

– Хорошо, – мальчик пожимает плечами, поднимается, нехотя отлипая от чужого крепкого плеча, и принимается собирать посуду.

***

Барнс вообще не замечает, в какой именно момент это происходит. Они просто сокращают расстояние между друг другом. То есть, если сначала мужчина занимает самую выгодную позицию с точки зрения наблюдения и охраны, и за всю ночь спит от силы часа три-четыре, да и те с частыми беспокойными пробуждениями, то со временем расстояние становится все меньше.

В середине осени они спят метрах в двух друг от друга, Джеймс размещается лицом к двери, Стиву велит укладываться у дальней стены, у себя за спиной. К концу осени, когда заметно холодает, они устраиваются по соседству – буквально на расстоянии вытянутой руки. Зимой, когда декабрьские ночи особенно холодны, они лежат, прижавшись друг к другу спинами. С тех пор спят рядом. Все ради того, чтобы сохранить тепло, уверен Барнс.

В самом начале их пути, после отбоя Джеймс сразу же начинал нести дежурство: обходил еще раз место, в котором они устроили очередной привал, из окон внимательно осматривал прилегающую местность – нет ли кого чужого, а после патрулировал близлежащую территорию. Подобная привычка была продиктована не только безопасностью, но осталась с далеких времен, когда Барнс служил. Тогда он часто дежурил в ночь.

Убедившись, что все тихо, мужчина позволял себе несколько часов прерывистого сна. Но благодаря частым пробуждениям, он мог еще несколько раз за ночь проверять все ли спокойно. В общем, подобный порядок действий был заведен с первого же дня, но однажды Барнс отправляет мальчишку спать, а сам устраивается неподалеку, проверяет ножи и количество припасов. Стив все ворочается и сопит.

– Мешаю? – наконец отрывается от своего дела мужчина.

– Да нет, – Роджерс подкладывает под щеку ладонь и с интересом наблюдает за ловкими движениями не особо-то проворных на вид рук.

– Почему не спишь?

– Не знаю.

Барнс что-то неразборчиво бормочет себе под нос и замолкает.

– Знаешь, какое сегодня слово я вычитал? – Стив вновь подает голос, когда Джеймс заканчивает с оружием, раскладывает его по местам, приближается к своей лежанке и прячет под «подушку» нож.

Вряд ли Барнсу действительно интересно, но он садится лицом к мальчику и молча ждет продолжения.

– «Ностальгия», – Стив по памяти выразительно диктует значение слова. Вопросительно смотрит на мужчину, ожидая реакции.

– Здорово.

– Ты скучаешь по тем временам, ну, которые были «до»?

Роджерс не знает, что заставляет его задать этот вопрос. Сначала он жалеет, что вообще спросил, потому что уверен – Барнс не будет обсуждать с ним ничего подобного, а после Стиву становится немного грустно – он бы хотел узнать чуть больше об этом самом «до».

Джеймс, готовый уже было встать и отправиться на проверку, принимает прежнюю позу, задумывается на несколько секунд, а после неопределенно пожимает плечами:

– Вряд ли. Я был ребенком, когда все началось. Не особо много успел увидеть.

– Сколько тебе было лет? – Стив по-детски любопытен. Пока у его проводника хорошее настроение, нужно пользоваться.

– Одиннадцать, – помедлив, отвечает Барнс.

– Ты такой ста…взрослый? – в последний момент Роджерс успевает проглотить слово, готовое сорваться с языка.

– Да, я такой старый, Стив, – лицо мужчины абсолютно непроницаемо. Он поднимается на ноги и идет к двери, – отбой.

– Спокойной ночи, – лепечет смущенно мальчишка, ему неловко, но он почему-то уверен, что Джеймс не обиделся.

С того дня, Стив каждый вечер сначала делится с Барнсом словом, которое прочитал в своем словаре, а потом пытается разговорить мужчину. Барнс тот еще молчун, поэтому чаще всего Роджерсу приходится наслаждаться звуками своего голоса. Он рассказывает о жизни в приюте, о своих немногочисленных друзьях, точнее, всего об одном друге.

– Его звали Сэм. Он был отважным, смелым и самоотверженным. Представляешь, однажды мы с ним…

Барнс не спрашивает про это «был», во-первых, он не дурак и прекрасно все понимает, а во-вторых, что-то ему подсказывает, что придет время и об этом Стив тоже расскажет.

Больше Роджерсу вспоминать особо нечего. Из его историй Джеймс узнает, что в приюте мальчику жилось не очень-то сладко. Другим обитателям этого места нужен был кто-то вроде козла отпущения. И в силу своих физических данных, а еще, видимо, в силу врожденного чувства справедливости и невозможности мириться с угнетением слабых, Стив только и делал, что страдал за весь род людской. Не это удивляет мужчину, это, скорее, даже то, что он ожидает услышать. Нет, его поражает то, как обо всех этих вещах говорит Роджерс: он не жалуется, не сетует на судьбу, не винит и не проклинает тех, кто его обижал или издевался над ним. Стив спокойно воспринимает то, что случилось, пытается анализировать произошедшее, оценить свои поступки с разных сторон, понять, что сделал не так, и как вообще стоило поступить.

С одной стороны, Барнс думает, что Роджерс тот еще наивный дурак и терпила, но с другой, он понимает, что в Стиве есть стержень, есть принципы, которые для мальчика первостепенны и непоколебимы. Джеймс вроде как с неохотой признает, что начинает смотреть на Роджерса, щуплого, слабенького, но только физически слабенького Роджерса, с уважением.

Потом Стив переходит на пересказ того, с чем их знакомили во время «школьного обучения». Информации опять же кот наплакал. Сам мальчик оказывается любознательным и ищет любой способ узнать что-то новое вне учебного процесса. Стив умудряется находить какие-то старые газеты, брошюры, журналы, книги. Как-то раз ему попадается в руки учебник по квантовой физике. Откуда он взялся в их приюте, Роджерс понятия не имеет.

– Я вообще не понял, о чем там речь, – искренне признается он, сияя честными глазами.

Барнс в ответ хмыкает. Общение между ними сложно назвать диалогом. Стив говорит и говорит, а Джеймс слушает и изредка вставляет какие-нибудь междометия, вроде «хм», «мда», «ну и ну», и тому подобное. Но Роджерсу этого достаточно, он уверен, что Барнс слушает, а не делает вид. Джеймс ненавязчиво поправляет его, когда Стив говорит что-то неправильно, бывает, что объясняет какой-то момент или какое-то событие, о котором у мальчика сложилось ложное впечатление или если он что-то недопонял. Даже с таким молчаливым собеседником Роджерс узнает много нового.

О себе Барнс предпочитает не распространяться. Но Стив не требует от него какой-то подноготной. Роджерс вообще не признается, что последнее время затевает подобные посиделки не столько для того, чтобы выговориться, сколько для того, чтобы мужчина выспался.

Джеймс устраивается на своей скромной «постели» около мальчика, закидывает руку за голову, уставившись в потолок, изредка поглядывая на Стива, который восседает на своем ложе и увлеченно вещает о чем-то, размахивая руками. Барнс правда слушает. Он помнит все истории про лучшего друга Роджерса, может назвать имена и фамилии всех преподавателей и обитателей приюта. А про себя до сих пор посмеивается над случаем, когда мальчишка впервые узнал про гороскопы, но каким-то образом упустил из виду, что лев, как знак зодиака, и лев, как представитель семейства кошачьих – это два разных слова. Стив тогда с жаром доказывал Сэму, что он «лев… ну лев! Это большая кошка! С гривой! Что же тут непонятного, Сэм?! Он рычит!». Какое отношение он имеет к рычащим большим кошкам, Сэм тогда так и не понял. Джеймс и это объясняет Роджерсу, тот в ответ краснеет и смеется над собой.

– Глупо получилось, – говорит он, с улыбкой глядя на мужчину.

Только вот в качестве благодарного слушателя Барнса хватает ненадолго. Голос Стива усыпляет его. Джеймс следит за ходом повествования очередной истории примерно полчаса или даже минут сорок, а потом и сам не замечает, как начинает дремать. Мальчик замолкает, обращая внимание, что глаза Барнса закрыты.

– Нет-нет, я не сплю, – хрипловато спешит заверить его мужчина, тут же просыпаясь, как только голос Стива затихает, – я слушаю, рассказывай дальше.

И Роджерс снова принимается за свои истории. Вскоре он улавливает закономерность: Джеймс, после начала их вечерних разговоров, бодрствует минут двадцать-тридцать, а потом начинает проваливаться в сон. За этот промежуток времени, Стив делится той информацией, которую действительно хочет, чтобы мужчина услышал и запомнил, в этот же период Барнс дополняет некоторые его изречения, а порой и высказывает свое мнение по поводу некоторых вопросов. В общем, эти бесценные минуты целиком и полностью принадлежат Стиву. Все остальное время он говорит только для того, чтобы дать Джеймсу поспать. Роджерс давно заметил, что у мужчины проблемы со сном. Он поздно ложится, долго ворочается, не может уснуть, хоть и устает за день. Потом, наконец заснув, опять же ерзает, вертится с боку на бок, иногда бормочет что-то неразборчиво. И вскоре просыпается. Сидит несколько минут на постели, не шевелясь, потом поднимается и тихо выходит из комнаты. Несколько раз Стив просыпался ночами, поэтому знает, что происходит с Джеймсом. Точнее, хоть он и видит, что что-то не так, но помочь ничем не может, ведь мальчик даже заговорить об этом не имеет права. Он уверен, стоит ему только открыть рот по этому поводу, как Барнс тут же спрячется в свою раковину, отгородится, и это зыбкое, только начавшее зарождаться между ними общение вновь сойдет на нет. Стив дорожит этими крохами, поэтому молчит и пытается помогать хотя бы таким образом – забалтывать мужчину пока тот не уснет.

Одну ночь Роджерс специально не спит. Лишь притворяется, когда Барнс возвращается с проверки. Мальчик слушает, как тот пытается устроиться на твердой лежанке, потом внимательно считает, сколько же Джеймс пребывает в царстве Морфея. Стив насчитывает две тысячи сто семнадцать секунд, то есть тридцать пять – почти тридцать шесть – минут. Через тридцать пять минут Джеймс просыпается, какое-то время лежит, глубоко дыша, потом тяжело встает, и Стив уже готов к тому, что Барнс привычно покинет комнату, но тот вдруг замирает по пути к двери и смотрит куда-то в левый угол. Стоит неподвижно, вглядываясь в темноту, качает головой, чертыхается тихо и выходит из комнаты. Роджерсу страшно, но не за себя, а за Джеймса. Что с ним происходит и как ему помочь? У мальчика нет ответа ни на один из этих вопросов.

***

По занесенной снегом дороге идти не так легко и на морозном воздухе дышится тяжелее. Джеймс в какой-то момент отвлекается на размеренный, успокаивающий скрип снега под ногами и не замечает, что Стив перемещается к нему за спину и немного отстает. А потом Барнсу в плечо летит снежок. Джеймс вздрагивает скорее от неожиданности, чем от того, что мелкие комочки от разлетевшегося в разные стороны шарика попадают за шиворот. Вздрагивает и по привычке тянется к оружию.

– Стив… – он сдерживает ругательство, – Стив.

Смотрит строго на улыбающегося мальчишку, который в уже покрасневших от холода ладонях катает следующий снежный снаряд.

– Прости, я целился в спину, – у Роджерса совсем не виноватый вид.

Он улыбается от уха до уха, шмыгает красным носом и прищуривается, когда солнце, стоящее в зените, ярко отражается от белого полотна, которое укрывает всю землю.

Мужчина поводит плечами, поджимает губы и недоуменно хмурится. Он не будет играть с мальчишкой. Еще чего.

– Идем, – бросает он и снова поворачивается спиной к Стиву.

На этот раз Роджерс попадает точно в цель. Снежок опять разлетается в разные стороны, стоит ему только встретиться с крепким телом, а Барнс фырчит и отряхивается, как большой пес.

– Стив, – грозно тянет мужчина, оборачивается и успевает заметить, какРоджерс быстро загребает снег и снова скатывает шарик, – даже не думай, я…

Договорить он не успевает. Мальчик прицеливается, прищурив один глаз и высунув кончик языка, и бросает снежок. Довольно метко, признает Барнс, отряхивая с груди остатки белой пыли.

Роджерс в ответ на негодующий взгляд лишь весело пофыркивает и сверкает голубыми глазами. Шумно выдыхает облачко белого пара, упирает руки в боки и ждет ответного хода. Джеймс, конечно же, делать ничего не собирается. Тогда Стив пожимает плечами, сдвигает шапку с помпоном на затылок и с вполне ясными намерениями наклоняется всем корпусом вперед.

– Нет, – качает головой мужчина, – не глупи, Стив…

Он даже не покачивается, когда Роджерс врезается в него. Смотрит сверху вниз на пыхтящего мальчишку, который упирается острым даже сквозь несколько слоев одежды плечом ему куда-то под ребра, перебирает ногами по земле, но никак не может сдвинуть Барнса с места.

Джеймсу вдруг становится смешно. Этот Стив такой упрямый, вечно что-нибудь выдумывает, лезет на рожон и попадает в неловкие ситуации. Вот и сейчас продолжает уперто делать свое. Джеймс в который раз качает головой, едва удерживаясь от того, чтобы не возвести обреченно глаза к небу, а потом приподнимает Роджерса за шкирку, как нашкодившего котенка. Стив ойкает от неожиданности, когда ноги теряют опору, вскидывает голову и смотрит снизу вверх на мужчину, между бровями которого по-прежнему пролегает глубокая складка, но глаза насмешливо блестят, и губы Джеймс поджимает скорее для того, чтобы скрыть улыбку, проглядывающую в самых уголках яркого, почти вишневого рта.

– Я предупреждал, мелкий, – он отпускает мальчишку, и пока тот стоит, не понимая, что происходит, делает подсечку.

Стив не успевает отреагировать ни на вновь обретенную землю под ногами, ни на новое обращение со стороны Барнса, ни уж тем более на этот прием из арсенала мужчины.

Джеймс придерживает его за куртку, чтобы он не плюхнулся со всей силы в сугроб. Вхождение получается почти нежным. Стив валяется на спине, утонув в пушистом снегу.

– Так нечестно, Барнс! – он стряхивает с лица колкие снежинки и заливисто смеется, счастливо глядя на стоящего рядом мужчину.

– Атаковать со спины тоже нечестно, – парирует Джеймс, усмехаясь уголком рта. Протягивает руку и подгоняет мальчика, – давай, поднимайся. Не лежи долго на снегу.

Стив цепляется за протянутую ладонь и Барнс выдергивает его из белого плена, рывком ставя на ноги.

– Руки ледяные, – бормочет мужчина, неодобрительно качая головой, – не хватало еще, чтобы заболел.

Он быстро отряхивает спину мальчика от прилипшего снега, одергивает на нем куртку и бросает на худую фигурку обеспокоенный взгляд.

– Все нормально, Джеймс, – восклицает Стив, всплеснув покрасневшими руками, – я совсем не замерз.

– Да ну, – Барнс подбирает хворост, за которым они вообще-то и ходили, и который он выпустил из рук, когда на мальчишку напало игривое настроение.

– Ну да, – Роджерс поправляет шапку и прячет ладони в карманы.

– Небо такое чистое, – замечает он спустя какое-то время.

Джеймс тоже поднимает голову и смотрит на высокое небо, кажущееся особенно ярким на фоне белеющих, заиндевевших верхушек елей и сосен. У Барнса появляется одна идея. Главное, чтобы к вечеру небосклон не затянуло облаками.

После ужина Стив привычно тянется к словарю, и когда в комнату заходит Джеймс с чистой посудой в руках, собирается спросить у него букву, но мужчина не дает ему заговорить:

– Одевайся, – и в ответ на удивленный взгляд поясняет, – хочу показать кое-что.

Роджерс проворно вскакивает с места и с любопытством смотрит на Барнса, который накидывает куртку, и ждет, пока мальчик будет готов.

– Что мы будем делать, Джеймс? – Стиву не терпится узнать, что задумал мужчина.

Они выходят на улицу. Кругом довольно светло за счет белеющих сугробов и мягкого – будто даже мистического – лунного света.

– Знаешь сказку «Гензель и Гретель»?

– Нет, – Стив все больше и больше удивляется. Барнс сегодня на себя не похож.

– Жаль.

Он замолкает и обходит дом, будучи полностью уверенным, что мальчик пойдет следом. Стив и идет, все больше и больше сгорая от нетерпения и любопытства.

– Мы полезем на крышу?!

– Да, мы полезем на крышу.

Как только они остановились в этом доме, Джеймс сразу заприметил довольно шаткую на вид, старую деревянную лестницу, которую, видимо, использовали для починки кровли.

– Ты уверен, что…

– Нет, я не уверен, что это безопасно. Но если лестница и крыша выдержали меня, то и тебя они выдержат тоже.

С этими словами Барнс уверенно, но аккуратно начинает взбираться по скрипящей лестнице. Залезает, достает фонарик и светит вниз – на нетерпеливо переминающегося с ноги на ногу Роджерса.

– Осторожней с седьмой перекладиной, не посади занозу.

Стив довольно проворно взбирается наверх. Джеймс помогает ему подняться на ноги.

– Будем надеяться, что каркас не окончательно прогнил, – «подбадривает» Барнс, светя под ноги.

Роджерс в ответ только хмыкает и потихоньку двигается следом за мужчиной.

– И зачем мы здесь? – спрашивает он.

Барнс молча указывает куда-то наверх, Стив послушно задирает голову и замирает, изумленно охнув.

– Созвездие Орион, – тихо начинает рассказывать Барнс, ведя пальцем по звездному небу, – если соединить между собой все звезды, которые входят в это созвездие, ну, и подключить немного фантазии, то можно разглядеть скрытую фигуру охотника. С юго-востока он указывает на Сириус – самую яркую звезду, видишь? – Стив кивает, заворожено глядя на небо и внимательно слушая мужчину, – а с северо-запада на Альдебаран. Имя этой звезде дали арабы, оно переводится как «последователь» или «идущий вслед за…».

Джеймс неторопливо продолжает рассказ. Он удивлен, что все еще что-то помнит.

– Наташе больше всего нравилась Кассиопея, – вдруг добавляет мужчина в конце, – это созвездие никогда не заходит за горизонт, представляет собой букву «W», ну или «M», зависит от того, как на него смотришь. Сейчас его не так хорошо видно, – Джеймс вглядывается в россыпь мигающих огоньков на небе, – лучше за ним наблюдать осенью, когда созвездие почти упирается в зенит.

Он замолкает, и они проводят какое-то время в тишине. Даже ветер, кажется, перестает играть с верхушками деревьев.

– Ты правда не веришь, что там кто-то есть? – все же спрашивает Стив.

– Правда, – отвечает, помедлив, Джеймс.

– И значит, не веришь, что после смерти попадешь в рай?

Барнс хмыкает и насмешливо смотрит на мальчика:

– Конечно нет, Стив. Никакого рая.

– А что тогда? – Роджерс не отступает. Он пристально вглядывается в лицо мужчины.

– Ничего. Ты просто умираешь и все. Больше ничего нет.

– То есть, ты скорее поверишь в мифы и гороскопы, и в черт еще знает что, но не в бога?

– Язык, – беззлобно передразнивает Джеймс, – и да, я скорее поверю в гороскопы, чем в сказки о мужике, который сидит на небушке и внимательно бдит за сыновьями своими.

– Но это глупо, Джеймс! – Стив не понимает. Очень хочет, но не может понять Барнса.

– Согласен, гороскопы тоже та еще херня, – покладисто отвечает мужчина, – но вот они, – он указывает пальцем на небо, сам безотрывно глядя на мальчика, – все эти звезды, планеты, галактики – они все существовали задолго до нас, до наших религий и богов. И они переживут нас всех. И всех «бессмертных» богов переживут тоже, потому что боги были созданы людьми и живы только до тех пор, пока люди в них верят. Так что я лучше действительно соглашусь с тем, что Близнецы несовместимы с Девами, чем с тем, что кто-то когда-то создал нас по образу и подобию своему.

– Хотя, – неожиданно продолжает мужчина, когда они уже возвращаются в дом и готовятся отойти ко сну, – если, если, – выделяет он интонацией, – бог все же есть и он правда создал людей по своему подобию, то это многое бы объяснило.

– Что ты имеешь в виду? – Стив, до этого лежащий на спине, поворачивается лицом к Барнсу.

– Только лишь то, что бог – тот еще мудак.

– Язык, Барнс, – устало тянет Роджерс.

Он подкладывает озябшие ладони под щеку и хмуро думает о сказанных Джеймсом вещах.

– Ты не можешь знать точно, – вдруг произносит мальчик.

Барнс думал, что Стив уже давно спит. Он покашливает, прочищая горло, но голос все равно хриплый от долгого молчания:

– Не могу. Но…

– А я не могу заставить тебя верить в то, во что верю я, – Роджерс открывает глаза и смотрит в темноту, пытаясь разглядеть очертания мужчины, – да и смысла в этом нет. Думай как хочешь, Джеймс, но придет время и мы посмотрим, кто был прав.

Мозг Барнса медленно фильтрует слова и не сразу воспринимает посыл. А когда до сонного мужчины доходит, он лишь насмешливо хмыкает:

– Посмотрим, Стив.

«Было бы только на что смотреть».

– Но вот… – мальчик больше не хочет спать, – все же, во что ты веришь? Я имею в виду… даже если мы говорим не о жизни после смерти и всем таком, а просто о… о чем-то… в общем? – глаза Стива сверкают в темноте.

– Не знаю. Ни во что, – Джеймс как-то неуверенно пожимает плечами и Роджерсу не нужно видеть, чтобы знать, что он кривит губы, – сейчас не те времена, чтобы верить, мелкий. Главное выжить, а там… неважно, что дальше.

У Роджерса радостно екает сердце, когда он слышит это хрипловатое «мелкий». И Джеймс благодарен, что Стив не задает никаких вопросов и вообще не акцентирует внимание на этом – вырвавшемся в первый раз случайно – «мелком». Барнс тогда сам не успел понять, как слово, которое в его сознании накрепко привязалось к мальчишке, сорвалось с губ.

– Но разве тебе не нужно что-то, ради чего ты выживаешь? Ты же борешься за что-то каждый раз, – мальчик подпирает голову рукой.

Барнс не знает, как объяснить. Борьба за жизнь – это инстинкт, он делает это каждый раз рефлекторно, как само собой разумеющееся, просто потому что не хочет умирать. Но если начать задумываться, то выходит, что ответа на главный вопрос «зачем я так цепляюсь за жизнь, для чего?», у него нет.

– У меня есть привычка все откладывать. Я просто откладываю свою смерть. Хочу получше подготовиться к встрече, – мужчина пытается свести все в шутку, но понимает, что делает это не особо удачно.

Стив хмыкает, но Барнс видит, что тот не верит ни единому слову.

– Вру, конечно, – вдруг признается он, – к ней нельзя быть готовым, она просто приходит и все. Ты не знаешь, когда это произойдет, но надеешься, что не скоро.

– Хотел бы я знать, когда кто умрет, и помогать людям избежать этого, – Стив как всегда наивен и преисполнен благими намерениями.

– Мне кажется, что все происходит тогда, когда должно произойти. На все свои причины.

– Терять близких ужасно, поэтому нужно использовать любую возможность, каждый шанс, чтобы это предотвратить.

– Всему свое время, – убежденно повторяет Барнс, – если тебе суждено жить долго и счастливо, а это, конечно, маловероятно, то ты будешь жить долго и счастливо. Ну, а если тебе суждено умереть в самом расцвете сил, то ничего ты с этим не поделаешь. К чему грусть? Жив – хорошо, а мертв – поздновато спохватился и грустить уже бессмысленно.

– Ты ужасен, Джеймс Барнс, – Стив обреченно качает головой, но в голосе слышится смех.

В этой грубой, простецкой, даже несколько примитивной правде, Роджерс теперь видит некий смысл. Такой же жестокий и неотвратимый, как сама жизнь, как тот мир, в котором они вынуждены выживать изо дня в день. Выживать, но вместе с тем – жить.

– Какой есть, – Джеймс усмехается в бороду и садится, – обойду все еще раз, проверю.

– А…

– Мелкий…

– …заткнись? – прерывает на полуслове и продолжает за него Стив.

– Да, – носогубная складка становится не такой жесткой. Барнс почти улыбается. – Заткнись и засыпай.

– Хорошо, – Стив послушно кивает, укладывается на спину и натягивает тонкий плед до подбородка, – возвращайся скорее.

– Спи.

Барнс быстрым движением подтыкает края пледа под бок мальчика, поднимается на ноги и бесшумно выскальзывает из комнаты.

***

– Это как? – пораженно спрашивает Джеймс на утро.

– Вот так, – неловко пожимает плечами Стив, разводит руками и бросает виноватый взгляд на мужчину. И шмыгает заложенным носом.

Барнс несколько растерянно проводит рукой по спутанным волосам и с тревогой смотрит на мальчишку, который зябко кутается в плед. Еще с вечера все было в порядке, а на утро Стив проснулся с кашлем и температурой.

Мужчина молча протягивает свой плед Роджерсу, а сам лезет в рюкзак за аптечкой.

– Вот, запей большим количеством воды, – Барнс кладет на протянутую ладонь белую таблетку и наливает в кружку кипяченую воду.

– Что это? – сипло спрашивает Стив, послушно запивая препарат.

– Ацетаминофен, – Джеймс торопливо надевает куртку.

– Ты куда? – мальчик порывается встать, но Барнс останавливает его.

– Лежи. Скоро вернусь.

Роджерс больными глазами смотрит вслед широкой спине, укладывается обратно на свое место и с едким разочарованием думает о том, что от него одни проблемы.

Барнс быстро отходит от дома, останавливается и нервным жестом запускает пальцы в волосы.

– Блять, блять, блять, – зло выплевывает он, стремительно направляясь к ближайшим еловым деревьям.

Как он умудрился допустить, чтобы Стив заболел? Ну конечно, додумался кидать мальчишку в снег, а потом еще и ночью в холод потащил его на крышу, любоваться на звезды.

– Романтик сраный, – желчно бормочет себе под нос Барнс, ножом ловко срезая молодые еловые веточки.

Он злится на себя и собственную глупость. А если Стив окончательно разболеется? Если это начало чего-то серьезного? Барнс загоняется и понимает, что так недалеко и до паранойи.

Торопливо возвращается обратно, но сбавляет темп, когда заходит в дом – не разбудить, если мальчик уснул.

Роджерс не спит. Приподнимает голову и лихорадочно блестящими глазами смотрит на мужчину, который наскоро ставит воду над горелкой и принимается отделять хвою от веток.

– Народные средства, – отвечает Барнс на немой вопрос, старательно сдерживая дрожь в руках.

Стив лишь кивает и вяло наблюдает за тем, как мужчина добавляет хвою в кипящую воду. Минут через двадцать снимает отвар с огня, сливает часть темной воды в кружку и осторожно подает ее Роджерсу, который неловко приподнимается с постели.

– Фу, – морщится мальчик, сделав небольшой глоток.

– Знаю, – Джеймс подсаживается ближе, – но надо выпить все, Стив.

Роджерс хрипло вздыхает и послушно пьет терпкую, горьковатую жидкость, которая вкусно и свежо пахнет елью.

– Молодец, – хвалит Барнс, забирая опустевшую кружку из слабых рук, – остальное выпьешь в течение дня. И еще таблетки, – напоминает он.

– Хорошо, – покладисто кивает мальчик, устало опускаясь обратно. Внутри разливается согревающее тепло, и горло вроде саднит не так сильно.

Он довольно быстро засыпает, а Джеймс сидит рядом и тревожно вслушивается в тяжелое дыхание.

Через несколько часов Стив просыпается и Барнс чуть ли не силой впихивает в него еду.

– Но я не голодный, Джеймс, – отнекивается мальчик, растирая ноющую грудь холодной ладонью.

– Надо поесть, – не терпящим возражений тоном настаивает мужчина.

Роджерс полусонно жует кусок оленины, глотает протянутую таблетку, снова пьет еловый отвар и опять засыпает.

Ночью, когда Стив сопит забитым носом и изредка кашляет, Джеймс выбирается из дома и срывает еще веток, чтобы наутро приготовить свежее питье. Возвращается, внимательно оглядывает Роджерса, накрывает его двумя пледами, которые мальчик сбил в ноги, и ложится рядом, натягивая рукава куртки на замерзшие ладони.

Следующий день проходит точно в таком же режиме. Еще через день Стиву легче. Нос почти дышит, а горло, если верить словам мальчика, не так скребет и глотать вроде бы не больно. Барнс снова готовит хвойный отвар, следит за тем, чтобы Роджерс вовремя его пил, не забывал про таблетки и еду. К вечеру температура если и есть, то совсем не высокая. Стив выглядит более оживленным и к нему возвращается привычная болтливость, так что Джеймс успевает вздремнуть перед ночным обходом.

Когда он возвращается, Стив уже спит. Барнс бесшумно проходит и укладывается рядом. Он слушает тихое сопение мальчика и тоже пытается уснуть. Что-то терзает его. Мужчина не привык копаться в себе, разбирать собственные чувства и эмоции. На это просто нет времени. Да и желания особого, откровенно говоря, тоже нет. Потому что Барнс знает – стоит только раз углубиться в собственное сознание, тут же увязнешь среди прошлого, а потом только и останется, что сожалеть. Поэтому он заставляет себя не думать. Абстрагироваться от всего. Барнс шумно вздыхает и замирает в напряжении, когда Роджерс начинает поворачиваться. Сначала Джеймс думает, что разбудил его, но Стив просто вертится во сне. Сбивает плед в ноги и замирает, прижавшись к Барнсу.

Джеймс напряжен. Он ждет чего-то, но сам толком не знает чего. В комнате темно, но они лежат совсем близко, и Барнс может разглядеть непослушные вихры на затылке, гладкий высокий лоб и даже подрагивающие длинные ресницы.

Вдруг мужчина поддается какому-то необъяснимому внутреннему порыву и прижимается губами ко лбу мальчишки. Прикосновение длится всего несколько мгновений, пару секунд, но для Барнса они бесконечны. Он касается прохладной кожи своими обветренными горячими губами, колет жесткой отросшей щетиной. И даже в этом «не поцелуе» видна вся разница между огрубевшим, черствым Барнсом и мягким, юным, полном жизни Роджерсом. И именно Барнс ведет Стива туда, где его жизнь оборвется. Знает ведь, что ведет на гибель, и продолжает вести. А Роджерс продолжает идти за ним. Мужчина гонит от себя сравнения, приходящие на ум. Стив не святой, нет. Но Барнс не может отделаться от мысли, что повторяет сюжет, который уже был разыгран когда-то.

Он просыпается среди ночи, но пробуждение непривычно. На этот раз он не чувствует себя так, будто во сне его перемололи, пропустили через мясорубку очередного кошмара, в котором вновь и вновь ему дробят кости с левой стороны тела. Голове непривычно легко, но рука все равно гудит. Только это не выкручивающая кости, сухожилия и суставы застарелая боль, это Стив уснул на его левой руке, отчего та затекла. Барнс не двигается. Вся ситуация в целом для него непривычна. Он не помнит, когда последний раз просыпался с ощущением чужого тепла рядом, и – что наиболее важно – чужое присутствие не раздражает. Мужчина слегка морщится и подумывает, как лучше убрать руку, но мальчишка вдруг начинает возиться и Барнс слышит, как он недовольно хныкает, когда своеобразную «подушку» пытаются вытащить из-под головы. Джеймс замирает и ждет, затаив дыхание, пока Стив перестанет ворочаться. Наконец Роджерс успокаивается и около уха вновь раздается безмятежное сопение. Джеймс еще какое-то время лежит, уставившись в потолок. Смиряется с участью «подушки», натягивает плед Стиву на плечи и вскоре снова засыпает.

***

– Но Джеймс, ты же обещал! – Стив стоит в криво надетой шапке и с укором смотрит на мужчину, который закидывает ружье на плечо и ни в какую не хочет поддаваться на уговоры Роджерса.

– Я обещал, что возьму тебя с собой, если будет не очень холодно, – напоминает Барнс, серьезно глядя на сердито сверкающего глазами больного.

– Но…

– Стив, – не терпящим возражений тоном, прерывает его мужчина, – на улице мороз, ты только перестал кашлять, еще позавчера у тебя была температура. Улавливаешь?

– Да, – буркает Роджерс, стягивая шапку.

– Отлично. Нож? – мальчишка послушно демонстрирует холодное оружие, заботливо заточенное Барнсом накануне. – Пистолет? – Роджерс вытаскивает из-за пояса Кольт. – Хорошо, но это…

– На крайний случай, – заученно повторяет Стив.

– Верно, – Джеймс доволен, – скоро вернусь.

– Ага.

Головой Стив понимает, что Барнс прав: рано ему еще идти с ним на охоту, все равно придется провести на улице довольно продолжительное время, а он только более-менее поправился. Но на душе неспокойно. И Роджерс не понимает почему. Не в первый раз ведь остается один.

Уже на выходе Джеймс вдруг останавливается и будто неуверенно смотрит на мальчишку. Можно было бы назвать это волнением, но Барнсу слишком хорошо знакомо это чувство – почти животное чутье. Что-то будет.

– Я правда быстро, – он не хочет, чтобы Стив волновался. Не из-за чего. Перебрасывать свою паранойю и подозрительность на него не стоит.

– Знаю, – если мальчик и удивлен, то не подает виду, – буду ждать тебя, – тихо бормочет он себе под нос, когда Джеймс уходит.

Он все никак не может сосредоточиться. Выслеживает не очень крупного молодого оленя, но мыслями пребывает не здесь. Ожидание выматывает сильнее, чем обычно, и Джеймс неосознанно начинает постукивать пальцем по холодному металлу оружия.

Он следит за добычей из густо заросшей низины. Летом, когда все кругом цветет, тут, должно быть, вообще не пройти, но сейчас крепкие, переплетенные между собой ветви, припорошенные снегом – хороший наблюдательный пункт.

Спустя довольно продолжительное время Барнс, наконец, выпрямляется и поднимает ружье. Вдруг над его головой с резким трубным криком в серое низкое небо взмывает птица. Мужчина наклоняет голову, чтобы в лицо не попал снег, упавший с потревоженных ветвей, ругается беззвучно. Вновь выпрямляется, удобнее перехватывает оружие и замирает, глядя на вскинувшего голову и смотрящего прямо на него зверя. Олени плохо видят, но у них отлично развиты слух и обоняние. Барнс почему-то не может избавиться от ощущения, что темные влажные глаза следят за ним. Он длинно выдыхает и с силой трясет ближайшую ветку. Снег осыпается на землю, деревья начинают шуметь, а олень тут же срывается с места, длинными прыжками увеличивая расстояние между собой и неудавшимся охотником.

– К черту. – Джеймс торопливо выбирается из низины.

Его будто силком кто-то тянет обратно. Нервное волнение становится физически ощутимым – в районе солнечного сплетения собирается тугой комок и Джеймса начинает мутить. Барнс с торопливого шага переходит почти на бег. Он слышит, как скрипит снег под ногами, как вздыхают и постанывают заиндевевшие деревья, слышит свое прерывистое дыхание и учащенное сердцебиение. Вот Стив посмеется, когда Барнс примчится словно бесами гонимый. Встревоженный, обеспокоенный…да что там обеспокоенный? Напуганный. Еще и с пустыми руками. Ладно, это не страшно: у них есть запас мяса, на пару дней хватит. А послезавтра они уже вместе со Стивом пойдут охотиться. Джеймс ему еще раз объяснит и покажет, как выслеживать добычу, как подстреливать и как свежевать.

Ему почти удается успокоить себя, но когда он уже совсем близко, так, что видно крышу их дома, Джеймс сразу понимает – что-то не так. Он понимает это спинным мозгом, самым нутром. Тем самым пресловутым звериным чутьем, которое столько раз спасало ему жизнь. У него сердце пропускает удар и холодные руки спазматически сводит при мысли, что он опоздал и со Стивом что-то случилось.

Барнс срывается с места, ни секунды не думая о том, что окажется как на ладони, станет почти идеальной мишенью.

Он подбегает к дому, успевая заметить, как в двери мелькает силуэт. А потом внутри раздаются выстрелы.

У Джеймса в ушах будто белый шум, а в голове ни единой мысли – только одно имя бьется набатом в висках.

Барнс залетает в дом, на ходу подстреливая первого человека. Словно в замедленной съемке видит, как тело начинает оседать на пол бесформенным мешком, но резко дергает его на себя и прикрывается, как щитом. В труп тут же летят пули, предназначенные Барнсу. Джеймс с холодной яростью и расчетом пережидает, и когда наступает пауза, он резко отталкивает изрешеченное тело от себя и твердой рукой стреляет несколько раз во врага, который опрометчиво показывается из укрытия.

– Стив!!! – он и так нарушил все правила. Теперь уже ничто не важно. Он должен услышать Стива. Убедиться, что не опоздал.

– Джеймс! – слышится со второго этажа ломкий, напуганный голос.

Барнс подлетает к лестнице, когда вдруг ему на затылок обрушивается удар. Джеймс дезориентирован, он теряется на какое-то мгновение, а в следующую секунду чувствует толчок такой силы, что перехватывает дыхание и судорогой сводит легкие, а потом наступает странное онемение.

Его ведет в сторону, и следующая пуля, которая, очевидно, должна была быть контрольной, попадает в голову чужаку, находящемуся у него за спиной.

Джеймс не слышит, как зло матерится тот, кто стоит на лестнице. Джеймс будто видит все со стороны и будто все звуки выключены. Он с трудом сглатывает вязкую слюну, которая скребет по пересохшему горлу, а потом неуверенной рукой, почти не целясь, выпускает сразу три пули в того, который снова вскидывает пистолет.

Кто-то резко выворачивает звук на полную. Барнс глохнет от громоподобного шума, с которым тело летит с лестницы, и глохнет от чудовищной, страшной боли, которая вдруг резко, бесконтрольно распространяется по всему телу. От пробитого затылка до ватных ног.

Джеймс хватается рукой за стену, инстинктивно пытаясь опереться на что-нибудь, слышит торопливые шаги наверху и из последних сил порывается поднять пистолет. На площадке второго этажа появляется Стив. Он замирает на мгновение, увидев внизу распластанные тела, а потом, когда переводит взгляд на Барнса, ползущего вдоль стены, глаза на его бескровном лице становятся неправдоподобно огромными и темными. Мальчик кубарем скатывается вниз.

Он заваливается в комнату, выбивая дверь плечом, и падает на пол.

– Джеймс! – Стив залетает следом, отбрасывает пистолет в сторону и бросается к мужчине.

– Я в порядке, в порядке, – спешит успокоить его Барнс, зажимая рану слабеющей рукой.

– Тебя ранили! – испуганное лицо Стива маячит над ним.

– Да? А я-то думал, что это?.. – Джеймс пытается шутить, впрочем, неудачно, как и всегда.

Поначалу он даже не почувствовал боли, наверное, дело в адреналине или еще чем-то таком. Но сейчас, оказавшись пусть и в относительной, но все же безопасности, Барнс чувствует, как она накатывает волнами и медленно, но верно подчиняет себе сознание.

– Сейчас, подожди, – мальчишка уже вскочил на ноги и суетится рядом, – давай, я помогу.

Он начинает стягивать с мужчины тяжелую куртку. Стив старается все делать медленно и предельно аккуратно, но Джеймсу все равно больно. Он стонет сквозь стиснутые зубы.

– Прости! Прости, Джеймс!

– Ничего, все нормально, – Барнсу душно, и еще ему вдруг кажется, что в правом боку проворачивают нож. Он пытается дышать медленней. И вдруг до него доходит, он беспокойно вскидывает голову и пытается поймать взгляд Стива. – А ты? Ты не ранен?

Мальчик смотрит на него, как на помешанного, видимо думает, что это горячка на подходе.

– Нет, – он отрицательно мотает головой и вновь начинает тараторить, – ты должен лечь. Нужно тебя осмотреть.

Стив быстро освобождает место у ближайшей стены, перетаскивает туда потрепанный матрас, на котором спал эти дни, и подходит к Барнсу:

– Сейчас я тебя перенесу, потерпи чуть-чуть, хорошо?

– Все нормально, я сам, – Барнс напоказ беспечно машет свободной рукой и с видимым трудом подползает ближе к матрасу.

Стив все же помогает, вновь опускается рядом с мужчиной, и Барнс вдруг с удивлением отмечает, что бледное, объятое страхом лицо мальчика расплывается перед глазами.

– Откуда ты… ты знаешь, как оказывать первую помощь? – еще и язык начинает заплетаться.

– Были курсы в приюте, – коротко бросает Стив, приподнимая рубашку и начиная осматривать место ранения.

Вместо ножа в бок загоняют раскаленный гвоздь.

– Джеймс, – спустя время произносит Роджерс. Ему кажется, что у него дрожит все: голос, руки, ноги. Да у него зуб на зуб не попадает. – Есть две новости, хорошая и плохая.

Барнса тоже трясет, он с трудом фокусирует взгляд на лице мальчишки и разжимает побелевшие губы:

– Хорошая.

– Пуля прошла навылет, – Стив даже пытается улыбнуться, только вот получившаяся гримаса не вселяет особой надежды на лучшее.

– Плохая?

– Если задело кишечник, то ты умрешь, – Роджерс с трудом выдавливает из себя эти слова, губы совсем не слушаются.

– Охеренная новость, просто охеренная. Спасибо, мелкий.

Мужчина откидывает голову назад и тихо хрипло стонет.

– Джеймс, – Стив чувствует себя беспомощным ребенком, – я не знаю, что делать. Что мне делать?!

Он жалко всхлипывает и испуганно пялится на свои испачканные руки – все до запястий в крови Барнса. Роджерс бессильно кусает губы и продолжает зажимать рану.

– Стив, послушай, – Барнс захлебывается словами, пытается справиться со сковывающей все тело болью, – ты все знаешь, только…не паникуй. Успокойся. Это же не тебе продырявили брюхо.

Из груди Роджерса вырывается истеричный смешок.

– Мелкий, – Джеймс едва шевелит пепельно-серыми губами, – возьми себя в руки. Все будет хорошо, только не бойся, ладно?

Стив кивает в такт словам, смотрит перепуганными глазами и того и гляди заплачет. Мужчина порывается еще что-то сказать, но с губ не слетает ни звука, его поддернутые болью глаза закатываются, а голова безвольно падает набок.

Роджерс остается совсем один. Осознание этого сковывает его, он сидит и широко открытыми, застывшими глазами смотрит, как сквозь пальцы течет густая темная кровь. Он даже не дышит, будто это в его теле остановились все процессы, будто это действительно он – Стив Роджерс, получил смертельное ранения.

«Приди в себя, черт возьми!», – вдруг отчетливо звучит у него в голове твердый, ровный голос Барнса, каким он обычно объясняет ему элементарные вещи – «хватит сидеть и любоваться, чего ты прижимаешь к этой дыре свои ладошки? От этого кровь не перестанет хлестать, знаешь ли». Стив вскидывает голову и изумленно смотрит на бессознательного мужчину.

– Я идиот, Джеймс. Сейчас, подожди, я все сделаю.

Он наконец-то берет себя в руки. В голове вдруг все встает на свои места, появляется четко упорядоченный план действий.

Пальцы почти не дрожат, когда Роджерс осторожно, но быстро поднимает рубашку и прижимает к ране кусок ткани, который несколько секунд назад был его футболкой. До того, как Стив разрезал ее ножом на несколько продольных полос.

– Так, хорошо. Сейчас… сейчас нужно найти аптечку.

Он встает и хватает рюкзак Барнса.

– Прости, Джеймс, я не хочу рыться в твоих вещах, но так нужно.

Он перерывает все вверх дном, вытряхивает содержимое на пол и начинает быстро перебирать вещи в поисках аптечки.

– Да где же она, черт бы тебя побрал, Барнс!

Ему попадается все, кроме того, что нужно. Запасная одежда, жестяные банки с едой, коробки со спичками, пара коробок с патронами, нож и отмычка, карты, помятая фляга.

– Алкоголь! – восклицает мальчик.

Это пригодится для того, чтобы обеззаразить инструменты, которыми Стив будет обрабатывать рану, и которых у него пока что нет.

– Да где же аптечка?!

Еще коробок со спичками, кусок мыла, завернутый в бумагу, бритва. Еще один пистолет. Стив быстро отбрасывает от себя все эти ненужные мелочи. И, наконец, натыкается на небольшую железную прямоугольную коробочку, хватает ее и торопливо пытается открыть, ломая ногти о плотно прилегающий край крышки.

– Барнс, это ты чертов идиот! – рявкает мальчишка, когда железо все-таки поддается. – Ты называешь это аптечкой?!

Внутри жалкие крохи: четыре упаковки стерильных бинтов, несколько ампул с пенициллином, вата, фурацилин и пара тройка таблеток анальгина. И…зеленка?

– Знаешь, что? – Стив хватает все, что есть и находит среди раскиданных вещей складной нож. – Я сейчас спасу тебя только для того, чтобы потом убить. Научить собирать нормальные аптечки и убить.

Он возвращается к мужчине. Аккуратно разрезает ткань рубашки, чтобы та не мешалась, убирает в сторону уже пропитавшийся кровью лоскут, тут же зажимает кожу рукой, быстро берет новый кусок ткани и плотно прикладывает к ране.

– Так, – сердце бешено колотится, но сознание абсолютно ясное, не замутненное паникой. Барнс прав, сейчас не время истерить, – нужно остановить кровь, ты и так какой-то бледный. Это все нехватка витамина D.

Роджерс чувствует себя спокойнее, когда озвучивает свои действия вслух, проговаривает шаг за шагом. Его голос звучит решительно. Будто он и правда уверен в том, что делает.

Стив торопливо собирает переносную горелку. Ставит над огнем алюминиевую кастрюльку, наливает туда воду. Ждет, пока она станет теплой, после кидает в нее две таблетки фурацилина и начинает быстро перемешивать.

– Вроде бы раствор должен настояться, а еще его нужно процедить, но у нас нет на это времени, извини, – он кидает виноватый взгляд на Джеймса. Того вряд ли сейчас волнуют подобные нюансы.

Мальчик макает кусок ткани в получившийся желтый раствор, слегка дует, чтобы было не сильно горячо, и осторожно, едва дыша, начинает обрабатывать кожу вокруг раны. Входное отверстие от пули совсем небольшое, Роджерс бы даже сказал – аккуратное. В общем, ему кажется, что все выглядит не так плохо. Если не смотреть на землисто-серое лицо Барнса, конечно. И не брать во внимание, как тяжело он дышит. И как конвульсивно порой подрагивает его левая рука.

– Все нормально, – преувеличенно бодрым тоном произносит мальчик, – мы промыли рану, теперь ее нужно прижечь.

Он отбрасывает окровавленные тряпки, отставляет посудину с раствором и берет в руки складной нож.

– Я тут подумал, и решил оставить твой виски в покое. Вообще, было бы лучше засыпать в рану порох и поджечь его, это не только бы помогло обеззаразить ее, но и сразу бы остановило кровотечение… Но я не знаю, как достать порох из пули, – извиняющимся тоном признается Стив, – поэтому прижгу края ножом.

Он с волнением облизывает пересыхающие губы, пока смотрит, как над огнем раскаляется лезвие. Когда Роджерсу кажется, что сталь достаточно накалилась, он подползает ближе к мужчине.

– Сейчас будет немного больно, Джеймс, – он касается бледной щеки дрожащими пальцами, оставляет кровавые следы, – прости, пожалуйста.

Барнс крупно вздрагивает и вымученно стонет, когда обжигающий металл оставляет на воспаленной коже ожог.

– Прости, прости, прости меня, – умоляюще шепчет Стив, придерживая мужчину за плечо, не девая ему сильно шевелиться, и твердой рукой продолжает прижигать края ран.

Барнс на какое-то мгновение открывает стеклянные, абсолютно невменяемые глаза, с его губ срываются тяжелые хрипы, и он сильнее начинает метаться под рукой мальчика.

– Мы почти закончили! – Стив откладывает нож, он пока не нужен. – Ты молодец, Джеймс. Все хорошо. Правда, ты отлично держишься.

Ему хочется верить, что Барнс слышит его и так переносить боль чуточку легче. И еще Стив хочет верить, что делает все правильно, потому что чем ближе он приближается к тому, чтобы наложить повязку, тем больше ему кажется, что он делает все совсем не так, и вообще убивает Джеймса своими действиями, а не спасает его.

Но Роджерс гонит от себя подобные мысли. Он снова обрабатывает раны раствором. После подтягивает к себе чистые полоски ткани, немного неуклюже сворачивает их и прикладывает первый кусок к входному отверстию. Лоскут довольно быстро промокает, а Барнс вновь надорвано стонет. Мальчик замирает на мгновение, после вскидывается и с надеждой и затаенным страхом вглядывается в лицо мужчины. Джеймс снова без сознания.

Стив, упрямо сжав зубы, вновь принимается за работу.

– Так-так-так, – бормочет он, когда и входное и выходное отверстия оказываются накрыты чистой тканью. – Осталось только замотать все бинтом, и считай, что мы закончили!

Стив берет упаковку стерильных бинтов в дрожащие от усталости и нервов руки. Эта дрожь не унимается все то время, пока Роджерс обрабатывает выходное отверстие. Наконец, он старательно заматывает все бинтом. Действует осторожно, пытаясь как можно мягче касаться измученного мужчины, который обливается потом и почти неслышно дышит.

– Вот и все, Джеймс. Все закончилось. Ты молодец.

Он аккуратно приподнимает голову мужчины, чтобы удобнее пристроить ее, но тут его пальцы ощущают какую-то влагу на затылке. Стив испуганно замирает, перемещается и с ужасом смотрит на рану из которой уже медленно сочится кровь.

Стиснув зубы, Роджерс обрабатывает ее, аккуратно убирая слипшиеся от крови волосы, после забинтовывает голову.

Стив подкладывает Джеймсу под голову свой рюкзак, предварительно вытащив оттуда все необходимое, накрывает двумя пледами, а сверху еще пристраивает куртку, потому что Барнс холодный, как ледышка, и плюхается около него на колени.

– Вот и все, – бормочет мальчик, не отрывая глаз от изможденного лица, – вот и все…

Он продолжает что-то бессвязно шептать себе под нос, покачиваясь из стороны в сторону. Переводит затравленный взгляд на свои руки в засохшей крови и чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Он вскакивает, и, спотыкаясь, выбегает из комнаты. Хватается за стены в коридоре, но ноги не держат. Стив падает на колени и тело сотрясает спазматическая дрожь. Его рвет желчью. Он надсадно кашляет, ощущая отвратительный привкус во рту, бессильно валится набок. Лежит, пытаясь справиться с дыханием. Утирает рот и тут же чувствует запах чужой крови на своей коже.

Стив перестает бороться с собой. Он подтягивает колени к груди и исступленно рыдает от страха, прижимая перепачканные ладони к глазам, чтобы не видеть остывающие и коченеющие тела, разбросанные по всему дому.

***

Следующие дни Стив не отходит от Барнса. Позволяет себе отлучиться только для того, чтобы набрать снег. Он растапливает его над огнем горелки, остужает и переливает в бутылки. Осторожно приподнимает голову Джеймса и тонкой струйкой вливает кипяченую воду между пересохших губ. Снова и снова обрабатывает раны, меняет повязки. После таких перевязок, все еще находящийся без сознания Барнс начинает стонать и метаться. Роджерс бережно придерживает его, боясь, что мужчина нанесет себе вред.

Наконец, агония сходит на нет; Стив нагревает воду, растворяет в ней таблетку анальгина и вновь поит Джеймса, надеясь, что это принесет хоть немного облегчения. Когда Барнс временно успокаивается, Роджерс садится на колени рядом с ним, кладет прохладный компресс на лихорадочно пылающий лоб, и берет мужчину за сухую горячую ладонь. Стив кусает губы и неистово молится. Правда, не знает кому. Не то чтобы он особо верит. А уж Джеймс в бога не верит и подавно. Стив же обещает этому самому богу, который якобы вершит их судьбы и знает все наперед, что если Барнс неверующий выкарабкается, то Стив Роджерс навсегда останется в долгу перед всевышним. Он не уверен, что возносит молитвы правильно, и что сделки с богом заключаются именно так, да и заключаются ли вообще? Но в одну вещь Стив верит яростно и безудержно: даже если бог решит не внимать его просьбам, а Джеймс окажется сломлен борьбой, то Стив Роджерс один будет биться за его жизнь, вырвет этого упрямого мужика из рук старухи с косой, если понадобится. Но уж точно никому не позволит забрать Барнса у себя.

Такие воинственные настроения сменяются апатией и усталостью. Через четыре дня после ранения жар не спадает. Компрессы почти мгновенно высыхают, стоит только приложить их к горячей коже. Порой мальчику хочется плакать от бессилия и своей бесполезности, но он не может позволить себе быть слабым. Сейчас он должен оставаться сильным ради Джеймса. Кто знает, сколько времени потребуется Барнсу для полного восстановления? Тем более что за эти дни он потерял в весе. Вообще, Стиву кажется, что Джеймс тает на глазах, но в действительности потеря веса не критична и не опасна, это естественный процесс при серьезных ранениях.

Еще через два дня температура наконец-то спадает. Стив радуется, как ребенок, несмелая улыбка появляется на его губах, когда целая ночь проходит спокойно. Он думает, что самое страшное позади, что теперь начнется период выздоровления. На седьмой день Барнс начинает бредить.

– Стив… Стив! – Барнс мечется. То едва слышно шепчет имя Роджерса, то кричит.

– Я здесь, Джеймс, все хорошо, – у мальчишки напуганные глаза. Он только было подумал, что Барнсу стало легче, но спустянесколько часов жар вернулся.

Он мягко гладит его по спутанным грязным волосам, утирает тряпкой пот со лба и кладет прохладную ладонь на лихорадочно пылающую кожу. Он думает, что готов отдать все словари в этом мире, лишь бы Джеймс выкарабкался.

– Стив.

Роджерс отвлекается от своих мыслей и внимательно смотрит на притихшего мужчину.

– Что, Джеймс? – он наклоняется ниже, чтобы не пропустить ни единого слова.

Мужчина тянется к нему навстречу, крепко стискивает тонкое запястье дрожащими пальцами, быстро проходится распухшим языком по бледным губам, сухо сглатывает, и на секунду мальчику кажется, что острый кадык разорвет кожу изнутри. Роджерс только хочет сказать что-то успокаивающее и снова промокнуть лоб, но Барнс вдруг нервно дергается, нерешительно и с тревогой косится в левый угол. Тянет Стива за руку ближе.

– Не отдавай меня ему.

– Ч-что? – мальчик не замечает стальной хватки. Страх и мольба в голосе Джеймса оттесняют все на задний план.

– Не отдавай меня ему, – повторяет мужчина. Смотрит серьезно в глаза, только вот в этом взгляде нет ни грамма осмысленности.

– Джеймс…

– Он пришел за мной, – Барнс твердо кивает и, не мигая, смотрит на дальний угол комнаты, – ждет меня.

Стив чувствует, как к горлу подступает истерический смех. Все дело в лихорадке, мало ли что там привиделось Барнсу? Это все жар, твердит себе мальчик. Все из-за температуры.

– Тут никого нет, Джеймс. В комнате только мы с тобой, – он медленно проговаривает эти слова, чтобы убедить не только мужчину, но и себя.

Джеймс всегда видел и замечал больше, чем Стив. Так кто знает, что пропустил Роджерс, выпустил из виду? Не обратил внимания. Он не знает, что там – в голове у Барнса. Что он видит? Стив не знает, как защитить Джеймса от того, чего нет. От того, что существует только в сознании мужчины.

– Он уже здесь. Он всегда здесь, – повторяет Джеймс, – не дай ему забрать меня.

– Никто не заберет тебя, Барнс, – Стив кладет ладонь на покрытый испариной лоб, – я никому не позволю забрать тебя. Все хорошо, тшш…

Он гладит прохладными пальцами кожу, ведет самыми кончиками вдоль глубоких морщин, будто хочет разгладить их, стереть с лица печать, оставленную временем, но по большей части лишениями и болью.

Барнс, наконец, успокаивается, затихает под хрупкой ладонью.

– Вот так, – шепчет Роджерс, продолжая успокаивающе оглаживать лицо мужчины, – здесь только мы с тобой. Остались только мы, и никого больше.

И правдивость сказанных слов вдруг наваливается на него со всей силы, придавливает к земле, потому что Стив знает – он говорит не только об этой комнате. Во всем изуродованном, перевернутом мире у Стива есть только Джеймс, а у Джеймса – Стив, и никого больше.

***

Когда он в очередной раз приходит в себя, мальчика нет рядом.

– С-Стив?.. – мужчина хрипит и закашливается, тут же застонав – правый бок, а затем и всю брюшную полость обжигает болью. – Стив? – Снова слабо завет он спустя какое-то время.

– Он ушел.

Барнс замирает и, не мигая, смотрит на обшарпанный, местами обсыпавшийся потолок. Закрывает воспаленные глаза и пытается дышать медленно, чувствует, как бешено колотится сердце.

Из угла раздаются тяжелые, шаркающие шаги – кто-то подволакивает ногу и медленно, но неотвратимо приближается к мужчине. Замирает около матраса, на котором пластом лежит Барнс, неуклюже опускается рядом. Джеймс обостренным слухом улавливает подозрительный хруст и как о деревянный пол что-то скребет. Какое-то время рядом еще раздается шебуршание, шорохи, хрипы и, наконец, лица Барнса касается затхлое, смрадное дыхание разлагающейся, гниющей плоти. Он дергается, пытается отползти в сторону, но тут же глухо вскрикивает от резкой, острой боли, и не чувствует ничего, кроме нее. Не чувствует, что под бинтами становится мокро, и не замечает, как по серой материи расползаются алые пятна. Вдруг на место сковывающей боли приходит не менее беспощадная, титаническая слабость. Смена ощущений происходит так быстро и так внезапно, что у Барнса не остается сил сопротивляться. Он обессилено обмякает и так и остается лежать – наполовину съехав с матраса на пол, неудобно подвернув под себя руку. Дышит загнанно и поверхностно, обливается потом, вымученно выдыхает сквозь зубы.

– Не стоило тебе двигаться, – булькающие, невнятные слова раздаются над самым ухом, – твой мальчишка потратил много времени, чтобы остановить кровотечение.

Барнс отворачивается и зажмуривается. Ему хочется орать от страха и беспомощности. Ему страшно, потому что Он никогда раньше не выходил из темноты, не приближался, не находился настолько близко – руку протяни и коснешься.

– Тебя нет, – затравленно шепчет мужчина, – ты ненастоящий. Тебя здесь нет.

– Как это нет? – собеседник искренне удивлен. – Здесь только мы с тобой. Остались только мы, и никого больше, Баки.

Джеймс вздрагивает, когда слышит свое имя. Имя, которым его звали много-много лет назад. Когда он еще был другим человеком. Кем-то, кто не убивал друзей.

– Посмотри на меня. Мы так давно не виделись.

Барнс собирает все силы и все остатки былого мужества в кулак, поворачивается и медленно открывает глаза.

На секунду ему кажется, что он не сможет сдержать испуганный вопль полный отвращения, но он крепко стискивает зубы, так, что те начинают скрежетать, и старается дышать через раз.

Капитан когда-то был очень красивым. Но теперь – спустя десяток лет – от былой красоты ничего не осталось. Изодранная форма висит лохмотьями точно так же, как и изорванная в лоскуты кожа, покрытая трупными пятнами. Тело, некогда сильное, полное жизни тело, разлагается, и полуистлевшие мышцы развороченной щеки открывают взгляду челюсть с правой стороны лица. Зубы на фоне темного мяса кажутся кипенно-белыми. На верхней челюсти не хватает клыка, на нижней – коренных зубов. Сквозь получившиеся дыры виден почерневший язык. Барнс пялится на представшие перед ним зрелище и не может выдавить из себя ни звука, ком в горле становится все больше.

– Зубы выбило при падении, – верно истолковывает его остекленевший взгляд Капитан.

Что же, теперь Джеймсу понятно, почему слова старого друга звучали так шепеляво и нечетко. «Ага, дело только в недостающих зубах», – думает про себя Барнс.

– Ну, как тебе? – снова обращает на себя внимание гость. Хотя все внимание Джеймса и так сосредоточенно на нем и только на нем.

Мужчина опускает взгляд ниже, старательно избегая смотреть в белесые, покрытые пленкой глаза, останавливается на шее и груди. В принципе, Барнс никогда не был особым любителем анатомии, поэтому вполне мог бы обойтись и без того, чтобы в нескольких сантиметрах от себя увидеть вены, сухожилия, мышцы и сломанную ключицу, прорвавшую кожу. Он вновь опускает глаза и понимает, что за скрежет и царапанье слышал: левая нога вывернута под неправильным углом и малоберцовая кость (если скудные знания Джеймса его не подводят) острым осколком упирается в пол.

Это нелепо, безумно, но именно эти гладкие белые кости, виднеющиеся то тут, то там, кажутся Барнсу очень интимной картиной, тем, что нужно скрыть от чужих глаз. И именно эта деталь заставляет его смутиться, потупить взгляд. И, пожалуй, вот тут-то Джеймс и понимает, что окончательно поехал крышей.

– Выглядишь стремно, – признает он, все же набравшись смелости и взглянув в незрячие глаза напротив, – и от тебя воняет.

– От тебя тоже, – невозмутимо парирует собеседник. Голос сдавленный, звучит будто из бочки, – но я-то мертв, уже одиннадцатый год пошел, а ты живой… вроде как.

– Давно не мылся, – поясняет Джеймс и вновь думает, что сошел с ума.

Он разговаривает со своим больным воображением. И его подлое, нездоровое сознание услужливо воссоздает для него образ лучшего друга, которого Барнс последний раз видел десятилетие назад. И которого убил, чтобы спастись самому. Кинул в лапы зараженных, чтобы успеть унести ноги. Вот такой Джеймс «Баки» Барнс друг.

Капитан кивает, будто соглашаясь с чем-то, и удобней устраивается рядом с лежанкой раненого. Все никак не может уложить изувеченную ногу, кость то и дело шкрябает об пол.

– Это тоже при падении? – вдруг спрашивает Барнс, не в силах отвести глаза.

– А, да, – Кэп растерянно оглядывает свою конечность, будто впервые видит. – Переломало меня, с приличной высоты упал.

– Знаю, я тоже, – Джеймс неуклюже пытается вытащить левую руку из-под собственного ватного, непослушного тела.

Она затекла и внутри неприятно покалывает, да и около старых переломов опять все ноет и тянет. Барнс чувствует себя настоящей развалиной, когда на то, чтобы вскарабкаться обратно на постель, ему – судя по ощущениям – требуется не меньше пяти минут. Пятно крови на бинтах становится больше и боль от раны стремительно распространяется по всему телу. В затылке пульсирует тупая боль. Джеймс устало откидывает голову на подушку, облизывает распухшим языком бледные губы, и вновь поворачивается к терпеливо ждущему гостю.

– Когда нас нашли, никого не удивило, что мы оказались разбросаны по разным частям цеха? Я – около котлов, ты – в безопасном месте за решеткой, где тебя не могли достать зараженные.

– Не знаю, – мужчина пожимает плечами, – вопросов как-то особо не задавали. Тогда из всего отряда остались только мы с Рамлоу.

– И ни один не спросил, как это так вышло, что неразлучные друзья, да что там друзья? Практически братья! На этот раз не разделили одну участь на двоих?

– Я соврал, – Джеймс давится кашлем, – у меня было много времени в госпитале, чтобы все продумать, чтобы история звучала складно.

– И какова легенда? Уверен, это что-то выдающееся. Помню, как красиво ты лил сахарный сироп в уши своим многочисленным обожателям.

– Мы отступали. Ты прикрывал меня, пока я искал выход из окружения. Но, в конце концов, когда ты понял, что зараженных слишком много и сдержать их не получится, а значит, вдвоем нам не уйти, ты решил пожертвовать собой: заманил их на мост между платформами, и подорвал его, рухнув со всей этой сворой вниз.

– Я такой благородный, Баки, с ума сойти, – бывший друг пораженно качает головой, прижимая истлевшую руку к небьющемуся сердцу.

– Самый настоящий герой, – подтверждает Барнс.

– Умер, но дал шанс выжить лучшему другу.

– Да, так все и было.

– Нет, не было.

– Не было, – снова соглашается мужчина.

Грызущее чувство вины, ненависти и презрения к самому себе бьет Барнса под дых.

– Это я подорвал тот чертов мост, пока ты еще был на нем. Я мог спасти тебя, вытащить, ты же успел зацепиться за перекладину, висел там – над этой пропастью. Но я сбежал. Увидел, что из четвертого сектора появляются новые зараженные, и сбежал, пока коридор был еще чист.

Джеймс судорожно хватает ртом воздух, сознание медленно заволакивает густым туманом. Боль в животе отголосками звучит где-то на самом краю, вдалеке, помогает цепляться за реальность.

– Но… второй мост, который вел к… к выходу, он был проржавевший. Не выдержал меня, тоже рухнул. И я вместе с ним. Только я выжил… Выжил, но как жить с этим, не знаю.

Джеймс Барнс давится слезами и горечью, отчаяньем и стыдом. Захлебывается облегчением, потому что впервые за долгие годы он говорит о том, что произошло. И будто с каждым произнесенным словом из него вытаскивают шипы, иглы, которые намертво вросли в него, из-за которых Джеймс все это время гнил изнутри.

– Я приходил за правдой, Баки, – капитан поднимает лишенные зрения и цвета глаза, – и я рад, что наконец-то ее услышал.

Он склоняется над мелко дрожащим, судорожно сжимающим кулаки мужчиной. Их глаза встречаются в последний раз; Джеймс замирает, смотрит куда-то сквозь молочно-белое бельмо.

– Мне страшно. Где Стив? Где же он? – мужчина порывается сесть, но ледяные истлевшие пальцы касаются лба, удерживают на месте.

– Он совсем рядом, не бойся, – голос звучит почти нежно. Будто мать уговаривает больное дитя успокоиться.

Джеймс пытается еще что-то сказать, его губы лихорадочно дергаются, но тут стылая рука ложится на глаза, закрывает их. Барнс последний раз спазматически вздыхает и его тело, наконец, обмякает.

Призрак прошлого неторопливо поднимается, и медленно, подволакивая искалеченную ногу, бредет к двери. Останавливается напротив худой, угловатой фигурки, замершей в проеме. Смотрит сверху вниз на того, чьей воле теперь подчинена вся дальнейшая жизнь Барнса. Проходит сквозь Роджерса и навсегда покидает эти стены.

***

– Эй, поднимайся. Слышишь? Вставай, блять, разлегся тут.

Джеймс морщится от громкого голоса, который звоном отзывается в гудящей голове.

– Ну?!

Щеку обжигает коротким, но хлестким, хорошо поставленным ударом.

– Какого?.. – Джеймс никак не может прийти в себя.

Он с трудом открывает глаза и в висках тут же будто разрывается бомба. Барнс прижимает ладони к лицу и хрипло стонет.

– Да ты вообще никакой.

Джеймс знает этот голос.

– Какого хрена? – он все же открывает глаза и фокусирует взгляд на человеке, склонившемся над ним.

Уголок рта, приподнятый вверх шрамом, ползет еще выше.

– Не ожидал? – хмыкает в своей привычной ехидной манере Рамлоу.

– Нет, – честно признается Джеймс и пытается оглядеться.

Вокруг ничего не видно, все затянуто плотной черной пеленой.

– Вот и я не ожидал, что ты окажешься таким слабаком.

– Рамлоу… – «Иди нахуй».

Отношения с сослуживцем у него не складывались. Рамлоу был тем еще сукиным сыном, но – надо отдать ему должное – хорошим наставником и тренером. Он многому научил Барнса, пусть и передавал знания с излишней жестокостью и жесткостью.

– Я здесь не для того, чтобы учить тебя. И так кучу времени потратил на такого неблагодарного мудозвона, как ты.

– Я… я вообще ничего не помню. Не понимаю. Где мы? Откуда ты здесь? Где… Я должен сопровождать одного… одного человека.

– Ага, – Брок с колючей насмешкой смотрит на распластанного мужчину, – но я здесь не для того, чтобы выслушивать все это.

– А для чего? – Джеймсу хочется спать. Голова гудит и кружится, во рту сухо, и все тело сковывает неприятная, болезненная слабость. Сил на то, чтобы перепираться с языкастым Рамлоу, у него совсем нет.

– Для напоминания, – улыбка, больше похожая на оскал, становится шире.

Лицо, левая половина которого перекошена шрамами от ожогов, приобретает холодное, почти хищное выражение.

– Послушай…

– Тебе пора вернуться в клетку.

– Что?

– Пора возвращаться в клетку.

– Я не… – Джеймс не понимает.

Если Рамлоу решил вдруг вспомнить старые времена, когда тренировал его, Барнса, в октагоне, то сейчас не подходящий момент. Джеймс порывается сказать об этом, но сильный удар в лицо не дает ему этого сделать. Прежде, чем окончательно потерять сознание, Джеймс видит охваченного пламенем Рамлоу.

***

– Эй-эй-эй, все хорошо, Джеймс! Это я!

Барнс вскидывается от собственного крика и тошнотворной боли в районе живота.

– С-стив? – он неосознанно хватается за хрупкую руку, будто эта рука – единственное, что способно удержать его от стремительно поглощающего безумия.

– Да, Джеймс, – медленно и терпеливо проговаривает мальчик, на которого мужчина – впервые за последние дней десять – смотрит вполне осмысленно. – Все хорошо, не бойся.

У него уже почти не остается сил. Вообще ни на что. И он едва сдерживает судорожные всхлипы, которые того и гляди вырвутся из груди, когда Барнс приходит в себя.

Джеймс прибывает в ступоре. Он приподнимает гудящую голову, и, поморщившись, пытается разглядеть себя. Неуверенно ощупывает лицо, будто все еще чувствует боль от удара Рамлоу. Внимательно изучает руки, так привычно исполосованные царапинами, белеющими шрамами на костяшках. Опускает взгляд на свое тело, укрытое пледами. Барнс сухо сглатывает и с едва заметной дрожью стаскивает ткань в сторону, несгибающимися пальцами поднимает рубаху и без единой мысли, абсолютно бездумно пялится на перевязанный серыми разлезшимися бинтами живот. Поднимает растерянный, почти напуганный взгляд на Стива, который внимательно наблюдает за действиями мужчины, готовый в любой момент остановить его, если вдруг что-то пойдет не так.

– Почти ничего не помню, – хрипит Джеймс.

Его больной взгляд мечется по лицу Роджерса. Барнс на автомате отмечает заострившиеся черты, бледную, почти синюшную кожу, темные круги и уставшие, воспаленные глаза.

– Они пришли, когда тебя не было, – Стив не уверен, что сейчас нужно говорить об этом, но рано или поздно придется все рассказать. – Не знаю, кто это, Джеймс. Я потом обыскал их карманы и сумки, при них было только оружие, кое-какая еда, немного вещей…да и все, пожалуй. Бандиты, наверное. Не знаю.

Он измождено пожимает плечами и с беспокойством продолжает следить за мужчиной. Он так хочет верить, что Джеймс вернулся. Вменяемый, привычный. Его Джеймс, по которому он так соскучился, истосковался.

– Я их сначала услышал. Они особо не скрывались. Знаешь, так странно. Будто были уверены, что тут никого нет, а если и есть, то им ничто не угрожает, – Стив скользит по мужчине растерянным взглядом, поправляет одежду, накрывает пледами и привычно – абсолютно машинально – кладет узкую ладонь поверх ткани. Будто успокаивая. – Я взял оружие и спрятался на втором этаже. Думал, может они пройдут мимо. Глупо, конечно, – он усмехается уголком рта и виновато смотрит на Барнса.

– Нет, все правильно, – Джеймс почти не дышит, внимательно слушает Стива. – Если есть возможность…

– Уйти от драки, то ее нужно использовать, – кивает мальчик.

Чувствует, как внутри ослабевает узел, который сдавливал грудь. Его Джеймс точно вернулся.

– Но не вышло, – заключает мужчина. Опавшее лицо становится замкнутым, мрачным.

– Не вышло. Но ты… ты… если бы не ты… – Стив кусает губу, хмурится и его пальцы нервно, хаотично скользят по ткани пледа.

– Я боялся, что опоздал, – вдруг признается Джеймс. Стискивает зубы, но заставляет себя продолжить, – думал, что эти четверо добрались до тебя, – он невесело усмехается, вспоминая, как один из них пристрелил своего же, – Стив, я… прости, что оставил тебя одного. Я не должен был.

Мальчик отводит глаза и нервно трет шею, синяки с которой уже успели сойти.

Джеймс не узнает, что их было пятеро. Он не собирается перекладывать еще и этот груз на мужчину, который на своих плечах тащит непомерное чувство вины за ошибки прошлого. Хватит с Барнса собственных демонов и призраков, с которыми, Стив хочет верить, он справился. Поэтому вовсе необязательно Джеймсу знать о том, что первые два выстрела сделал Стив, убив человека, который загнал его в угол и пытался задушить.

– Все нормально. Правда, Джеймс, – настаивает Роджерс, когда Барнс с сомнением хмыкает, – мы в порядке. И это я больше не оставлю тебя одного. – Пытается свести он все в шутку.

Барнс задумывается о чем-то на мгновение, качает головой, а потом говорит:

– Остаемся или уходим вместе? – и будто смущенно смотрит на мальчика.

– Да, – ни секунды не сомневаясь, кивает Стив, – остаемся или уходим вместе.

Они какое-то время сидят в тишине. Роджерс с упоением вслушивается в спокойное, размеренное дыхание мужчины, а сам Барнс неосознанно, интуитивно накрывает чужую ладонь своей все еще слабой рукой, будто в поисках опоры и покоя.

– Тебе надо поесть, – Стив аккуратно высвобождает свою руку, напоследок успокаивающе проведя пальцами по шероховатой коже, – а потом спать. Пора идти на поправку, Джеймс.

Мужчина съедает жестковатую холодную зайчатину и быстро засыпает, чувствуя выматывающую, тупую боль во всем теле.

***

– Она такая себе, я знаю, – смущенно оправдывается мальчик, поднося ко рту Джеймса очередной кусок темного мяса.

– Зайчатина всегда жесткая и довольно сухая, – успокаивает его Барнс, неторопливо жуя, – а так, курица курицей. Спасибо, Стив.

Вообще, Джеймс может и сам поесть, но мальчик настаивает на том, чтобы помочь. В мозгу Барнса возникают какие-то едва уловимые, мимолетные ассоциации, когда Стив кормит его с рук, но он как-то не особо на этом зацикливается.

Ему хочется уже быстрее встать на ноги, он залежался, но Стив, стоит Барнсу про это заикнуться, меряет его таким суровым взглядом, что Джеймс благоразумно решает еще пару дней побыть послушным пациентом.

Вот и получается, что все, что делает Барнс – ест и спит. Роджерс даже менять повязки самостоятельно ему не разрешает. Сам возится с износившимися, почти прозрачными бинтами, которые все это время кипятил и снова пускал в дело, потому что больше перевязочного материала нет.

– Вроде бы нормально заживает, – задумчиво бормочет мальчик, аккуратно опуская голову Барнса после осмотра обратно на свои колени, – думаю, у тебя сотрясение. Это, по крайней мере, объясняет, почему ты так долго находился в отключке.

Мужчина издает какой-то нечленораздельный звук, чтобы дать понять, что он услышал, но говорить о том, что видел, когда был без сознания, Джеймс пока не готов.

Он какое-то время лежит, закрыв глаза, и его грудь размеренно поднимается и опадает под ладонью Стива. Вдруг Барнс начинает возиться, задирает голову, чтобы видеть лицо Роджерса и неожиданно спрашивает:

– Где ты спал?

– А? – Стив жутко тормозит и сначала не понимает, о чем вообще речь.

– Пока я был в отключке, – терпеливо поясняет Джеймс, – где ты спал? Где твой матрас?

Он вертит головой, оглядывая комнату, будто ожидает увидеть внезапно материализовавшееся из воздуха спальное место.

– А… – Роджерс пожимает плечами и его худенькая физиономия вдруг становится виноватой. – Я спал около тебя.

Барнс еще раз оглядывается, потом осматривает свое ложе, и судя по тому, как вальяжно он раскинулся по всему периметру матраса, для Стива места нет и не было за все то время, что они здесь.

– Постой-ка. Стив…

– Что? – мальчишка с замиранием сердца вслушивается во вкрадчивые нотки в голосе мужчины, и гадает, как сильно Джеймс недоволен.

– Ты… – Барнс проглатывает слово, готовое сорваться с губ, – дурачок?

– Нет, – старательно пытаясь сохранить серьезную мину, отвечает Роджерс.

Мужчина сам понимает, как нелепо и бестолково прозвучал его вопрос, но он правда растерян и немного сердит на мальчишку за то, что тот совсем не думает о себе.

– Ты же мог снова простыть, – продолжает мужчина. – Почему ничего не подстелил? Что ты вообще ел, пока я тут валялся? И что…

– Джеймс, – останавливает поток вопросов Стив, – все нормально, серьезно. Я ел, спал, дышал свежим воздухом, в общем, прекрасно проводил время. Находился и нахожусь в добром здравии, в отличие от некоторых.

Барнс поджимает губы и одним только взглядом дает понять, что думает о попытках свести все в шутку.

– Я тоже в добром здравии, – бурчит он в итоге, потому что Роджерс остается абсолютно равнодушен к безмолвным посылам мужчины.

– Да, я так и понял, – мальчишка кивает и машинально, на автомате поглаживает Барнса по спутанным волосам, будто заставляет расшалившегося пса присмиреть.

Джеймс зависает на какое-то время. Вроде как, он был тут главным и все такое… И вдруг Роджерс командует парадом. Наверное, Барнсу не мешало бы сделать…что? Возмущаться, что-то там выяснять и о расстановке каких-то там сил говорить не то что не хочется, а вообще не имеет никакого смысла. Джеймс с удивлением обнаруживает в себе невесть откуда взявшееся смирение и покладистость. Поэтому он молча сдвигается ближе к краю матраса и хлопает ладонью по освободившемуся месту.

– Прошу, – он выжидающе смотрит на замершего мальчика, который все еще сидит, затаив дыхание от своего опрометчивого поступка, – пора спать.

Стив неуверенно косится на мужчину, будто ждет, что тот скажет, что это была шутка, но Барнс не двигается до того момента, пока Роджерс осторожно не устраивается рядом. Накидывает на затихшего мальчика плед, ложится удобнее, стараясь не тревожить рану. Стив лежит ни жив, ни мертв, и боится пошевелиться лишний раз – вдруг заденет Джеймса. Мужчина скептически смотрит на «статую», пристроившеюся с краю, которая, кажется, даже дышит через раз, перекидывает через заметно похудевшее тело правую руку, и подтягивает мальчишку ближе к середине. Роджерс ойкает и оглядывается через плечо.

– Спокойной ночи, – невозмутимо произносит Барнс, поправляя плед на остром плече.

– Спокойной ночи, – шепчет Стив, все еще пребывая в изумлении.

Он уже начал забывать, как тепло рядом с Джеймсом, как спокойно и уютно засыпать, когда прижимаешься к сильному телу. Только надо быть осторожней, чтобы не задеть бок, успевает подумать Стив, быстро проваливаясь в крепкий, безмятежный сон.

***

– Тебе бы побриться. Да и подстричься не мешало бы, – Стив оглядывает нетвердо стоящего на ногах мужчину.

– Да, – Джеймс касается жесткой бороды, ощупывает похудевшее лицо. Он никогда так не зарастал. Ну, разве что в госпитале, тогда, десять лет назад. – У нас осталось мыло?

– Совсем немного, но думаю, тебе хватит побриться несколько раз.

Джеймс, несмотря на протесты Стива и его увещевания, сам идет на улицу, набирает снег и вопросительно, с мягкой насмешкой смотрит на мальчика, замершего в дверях, и сложившего руки на груди. Роджерс не хочет вести себя, как истеричная женушка, но Барнс вообще не думает о своем здоровье в той мере, в которой следовало бы.

– Вообще-то, было бы неплохо, придерживайся ты постельного режима, а не рассекай тут толком не одетый, – ворчит Стив, пропуская мужчину в дом и идя за ним следом.

– Да ладно тебе, мелкий, – Джеймса с едва сдерживаемой улыбкой смотрит на возмущенного мальчишку, – все нормально, я как новенький. Благодаря тебе, кстати.

Он усмехается в бороду, когда Стив вздыхает, но больше ничего не говорит, лишь подготавливает горелку, чтобы мужчина мог разогреть воду для бритья.

Когда вода готова, Барнс осторожно опускается на квадратную покосившуюся тумбу, которую они используют вместо стула, а Роджерс встает напротив него, держа на уровне лица Джеймса небольшое карманное зеркальце.

– Может ее надо почаще затачивать? – Стив не может сдержать иронию в голосе после того, как на лице Барнса появляется третий порез.

– Мофет пыть, – невнятно отвечает мужчина, пальцами левой руки натягивая кожу под челюстью, медленно ведя бритвой сверху вниз.

Джеймс никогда не отличался особой сноровкой в этом деле, а сейчас еще и в руках едва ощутимая слабость и дрожь, поэтому времени на бритье уходит достаточно.

– Нормально? – он отклоняется назад, снова меняя позу. Рана не дает долго находиться в одном положении.

– Ага, – Стив выпускает зеркало из затекших рук.

Видеть Джеймса без бороды или хотя бы щетины довольно… непривычно. У него мягкая форма подбородка, которая визуально кажется более округлой из-за бороды. И милая ямочка. Хотя, наверное, только Роджерсу в голову могло прийти слово «милый», когда речь идет о Барнсе. И яркие, почти алые губы. Пухлая нижняя и четко очерченная более тонкая верхняя. Глупо, конечно, но именно по губам Стив определяет самочувствие мужчины. В самый тяжелый период они были бледные, посиневшие, будто иссохшие. А сейчас, когда Барнс более-менее пришел в себя, они снова приобрели насыщенный оттенок. Абсолютно бесстыдные губы, думает вдруг с замиранием сердца Роджерс. Взволнованно вздрагивает от этой мысли и торопливо отводит глаза. Не замечает, как горестная складка у рта становится глубже, когда Джеймс замечает эту – кажущуюся ему странной – реакцию.

– Подстричь тебя? – вдруг спрашивает он, после того, как срезает свои отросшие волосы, которые уже касались плеч, сантиметров на пять. – С ножом я управляюсь уверенней, да и заточен он лучше, чем бритва.

И правда, со стрижкой Джеймс справился за считанные минуты.

– Ну, – неуверенно пожимает плечами Стив, касаясь рукой довольно длинных вихров, – хорошо, давай, – все же решается он, занимая место на тумбочке.

Его ноги не достают до пола и он болтает ими в воздухе. Хотя это скорее проявление нервозности, чем беззаботности. Ему все еще неловко и стыдно за ту непрошенную мысль.

– Не дергайся, мелкий, – говорит Барнс и кладет горячую ладонь на основание шеи, удерживая Роджерса в неподвижном состоянии.

Стив застывает и задерживает дыхание. У него по загривку – прямо от грубоватой, тяжелой ладони – бегут мурашки, и в животе что-то с волнением ухает вниз.

– Знаешь, не особо ровно, но вроде… сойдет, – констатирует мужчина через какое-то время, сосредоточенно колдуя над светлыми, не особо чистыми волосами. – Сейчас, челка осталась.

Он обходит тумбу и встает напротив мальчика, который сидит, сгорбив плечи и зажав ладони между коленей.

– Приподними голову, мелкий, – Джеймс поглядывает на съежившегося Роджерса и с глухой тревогой думает, что сделал что-то не так. Почему Стив закрывается?

Он ждет, пока мальчик робко вскинет подбородок, при этом отводя растерянные глаза. Стив старается не смотреть на мужчину, но взгляд то и дело скользит по увитым венами рукам, которые действительно гораздо более ловко и умело обращаются с остро заточенным ножом, чем с бритвой. В конце концов, Рожерс упирается взглядом в грязную рубашку, от которой пахнет потом, кровью и лекарствами.

– Готово, – негромко оповещает его Барнс, быстрым движением стряхивая оставшиеся волоски с плеч мальчика.

Стив проводит рукой по остриженным волосам. Если верить прикосновениям, то действительно получилось не очень ровно, но так правда удобнее – пряди не мешаются, не щекочут шею и челка больше не лезет в глаза.

– Спасибо, Джеймс, – как-то смущенно бормочет мальчик, – я тут все уберу.

Он коротко смотрит мужчине в лицо, облизывает пересохшие губы и дарит Барнсу сдержанную улыбку.

– Хорошо, – тянет Джеймс, пристально глядя на мальчика, который торопливо начинает прибираться.

Ему вдруг отчего-то становится неловко, почти стыдно. Барнс надеется, что у них со Стивом не развивается парное помешательство.

***

– Перед выходом надо бы нормально помыться, – говорит Джеймс, обгладывая косточку.

– Надо бы, – соглашается Стив, прямо глядя на мужчину.

К вечеру его вроде бы отпускает. Дневной инцидент, которого, если так подумать, даже и не было, кажется смехотворным. Просто психика Роджерса была немного перегружена за последние несколько недель. Вот и чудится всякое. Глупости разные.

– От меня несет так, будто я все-таки умер и разлагаюсь.

– Барнс, – мальчик закатывает глаза, – я бы, конечно, приготовил для тебя джакузи, но чего не имеем, того не имеем. Увы.

– Увы, – согласно хмыкает мужчина.

Он знает, что пока был не в себе, Стив делал для него все возможное. И ему неловко, что он взвалил все это на мальчика. По сути, оставил его одного почти на две недели. Храбрый, отважный Роджерс. Бесстрашный мелкий, с внезапной нежностью думает Барнс. И тут же стыдит себя за – как ему кажется – абсолютно неправильное чувство. Он ведь обещал себе, обещал держать все под контролем. И отношение к мальчику тоже.

– Нужно проверить припасы, оружие, и насчет одежды…

– Я все проверил, Джеймс, – торопливо отвечает Стив. – Взял у них все, что было возможно.

У одного, которого Барнс использовал как живой щит, Роджерс из сумки вытащил майку и кофту с длинным рукавом. Стянул с них куртки, чтобы когда Джеймс очнется, мог посмотреть – подойдет ему что-нибудь или нет. Все незнакомцы оказались гораздо крупнее Стива, что, в общем-то, было вполне ожидаемо. Поэтому для себя он взял две рубашки и пару носков, которые на вид были худо-бедно чистыми, хотя один из них оказался дырявым.

Забрал оружие, небольшое количество патронов. Всю еду, что была в банках. Нашел кусок мяса, завернутый в бумагу, но его брать не стал. Вспомнил слова Джеймса:

– Не ешь незнакомое мясо, – в один из вечеров сказал ему мужчина.

– Потому что оно может быть отравлено?

– Потому что ты не знаешь чье это мясо, – невесело усмехнувшись, пояснил Барнс.

Стив понял и зарубил это правило себе на носу.

Мальчик не хочет вспоминать, как обшаривал карманы мертвецов. Он снова чувствовал это – диссонанс между тем, что диктует разум и между тем, что заполошно бьется в груди. Головой понимает, что они все мертвые, закоченевшие уже, но дотрагиваться до них страшно, и спиной поворачиваться страшно. Глупо, но Стив ничего не может поделать с этим иррациональным страхом, никак не может побороть это в себе.

И как каждого, по очереди, за ноги вытаскивал из дома, тоже вспоминать не хочет. Выбиваясь из сил, потому что каждый мужик, судя по ощущениям, весил как здоровенный боров. На последнем дыхании тянул за измызганные, заскорузлые штанины, которые то и дело выскальзывали из напряженных, сведенных судорогой пальцев.

И как вдруг Стив не выдержал, разрыдался все же, хоть и давал себе обещание не плакать, когда дотащил того – со второго этажа – до лестницы и столкнул его вниз. Тело, напоминающее ростовую неуклюжую куклу, с душераздирающим грохотом скатилось по ступенькам, и уже почти в самом низу что-то оглушающее хрустнуло. Стив стоял на верхней площадке и беззвучно плакал, зажмурившись и прижав ладони к губам. Он сам едва не свалился с лестницы, пока спускался вниз, безуспешно стараясь не смотреть на мертвеца, который, неестественно вывернув шею, будто следил за каждым его движением. Роджерс, переборов себя, подхватил его за ноги и поволок по полу, на котором остались бурые пятна крови, как единственное напоминание о той бойне, что произошла в этих стенах, которые, кстати, тоже были в крови.

Когда все пять тел оказались вытащены на улицу и разложены в шеренгу, Стив, обливаясь холодным потом и сдирая обмороженную кожу на руках, перетащил каждого поочередно за дом, сложил друг на друга. У него мелькнула мысль, что надо их или предать земле, или сжечь. Но сил больше не было, да и необходимого инвентаря тоже: ни лопаты, ни спичек и бензина, которые мальчик мог бы так необдуманно тратить.

Поэтому он оставил все, как есть, но каждый раз, проходя мимо окна, которое выходило на задний двор, отводил глаза от объемного сугроба. Природа сама создала ледяную гробницу для этих людей.

– Там не на что больше смотреть, – настаивает Стив, – не стоит тратить время.

– Хорошо, как скажешь, – Барнс не хочет спорить.

Он виноват перед Стивом. И он понимает, что для мальчика это было нелегко. Рожерс отказался рассказывать ему подробности, ограничился коротким: «Я убрал тела из дома». Джеймс понимает, и Джеймс винит себя в том, что не смог уберечь Стива от всей этой грязи. Но Барнс утешает себя мыслью, что Стив не замарал руки кровью – он ведь никого не убил.

Стив не соврал, когда решил утаить некоторые вещи от Джеймса, он всего лишь не дал ему страдать еще больше.

– И еще кое-что, Джеймс, я… – Мальчик мнется и не торопится продолжить, но раз уж разговор зашел о неприятном, то самое время признаться.

– Что? – мужчина обеспокоенно вскидывает голову.

Это все последствия ранения и сотрясения, спешит убедить себя Барнс, вся эта нервозность из-за них.

– Я потратил почти все патроны для ружья, – признается, наконец, Стив. Нервно теребит в руках какую-то тряпку и не смеет поднять взгляд.

– Это ничего, мелкий, – Барнс облегченно выдыхает. Он уже было подумал, что мальчик заболел или поранился. – У нас есть патроны для пистолета. Дойдем до города, может, найдем что-нибудь.

– Просто я никак не мог попасть в зайца… и в оленя. Вообще ни в кого не мог попасть.

У него будто из головы вылетело все, чему Джеймс его учил. Он просто палил по цели. Подстрелил, правда, одного довольно крупного оленя, но попал не в шею или голову, как говорил ему Барнс, а в живот. И про то, что нужно выждать время, а не гнаться тут же за раненным зверем, потому что, чувствуя погоню, он убежит дальше, – про это тоже забыл. Бродил потом какое-то время, отыскивая следы ярко-красной крови, но вскоре понял, что сам заблудится, а подстреленного оленя, который умирал в муках, не найдет.

Потом все же приноровился, и несколько раз удалось достать зайцев и белок.

Стиву еще учиться и учиться. Не ровня он Джеймсу. Ни в чем не ровня.

– Я понял. Не переживай, – Барнс не хочет, чтобы мальчик расстраивался.

Нехватка патронов – в этом, конечно, нет ничего хорошего, но они что-нибудь придумают.

– Извини, – все же бормочет Стив, пряча глаза, хоть Барнс и не выглядит недовольным.

Джеймс не говорит ничего, просто треплет его по светлым вихрам. На губах Роджерса появляется несмелая улыбка.

– Я тут… – Стив вдруг подскакивает, вспомнив что-то, и начинает рыться в рюкзаке, – кое-что припас, так, мелочь, но все же.

Вытаскивает небольшой сверток и протягивает Джеймсу.

Барнс отставляет кружку с кипятком, берет кулек и разворачивает.

– Почему, кхм, – в горле отчего-то начинает першить, – почему сам не съел?

– Подумал, что вдруг ты тоже все же захочешь, – мальчишка пожимает плечами и неуверенно косится на мужчину.

Барнс аккуратно берет дрожащими пальцами гладкий квадратик шоколада. Джеймс думает, что этот шоколад, заботливо оставленный Стивом, – самое вкусное, что он когда-либо ел.

========== Весна ==========

Весна

– А что это за сказка?

– Какая сказка?

По тающему снегу, который днем превращается в кашу, а за ночь замерзает култышками, идти тяжело.

– Ну, «Ганзель и Гретта» или как там, – Стив перекладывает подстреленного зайца, уши которого волокутся по земле, в другую руку. Поправляет пистолет, болтающийся на поясе.

Джеймс отдал ему пушку насовсем. И нож, конечно. Стив так гордится собой – он заслужил доверие Джеймса.

– Ааа, – Барнс ведет плечами, на которые давят лямки рюкзака, скребет пальцами по небритой щеке и косится на мальчика, – это сказка о том, что родители отвели своих детей в лес и оставили там, а дети…

– Постой-ка, – перебивает Роджерс, останавливаясь на месте и поворачиваясь к мужчине, – ты что, хотел тогда пошутить про то, что заведешь меня в лес и оставишь одного?

– Ну… да? – он старательно пытается придать голосу нотки раскаяния.

– Просто заметь, Барнс, – Стив фыркает, но его глаза насмешливо сверкают, когда он, продолжая путь, поглядывает на мужчину, – мы с тобой вместе уже больше полугода, и за это время ты ни разу не пошутил смешно.

Джеймс лишь покаянно кивает и хмыкает себе под нос, соглашаясь с данным утверждением.

– Там суть не в этом, – признается он, – вечером с меня – сказка, с тебя – слово, идет?

– Идет, – обрадовано отзывается мальчик.

– Давай понесу, – меняет тему Барнс, показывая на тушку, которой Стив то и дело неосторожно бьет себя по ноге.

– Нет, я сам, – упрямится Роджерс, ни за что не соглашаясь на предложенную помощь.

Он уже в который раз меняет руки, потому что заяц оказывается не таким уж и легким, и тащить его не особо удобно, но Стив не хочет нагружать Джеймса дополнительным весом.

Джеймс быстро устает. Ни за что, конечно, не признается, но Стив все прекрасно видит и понимает. Он специально просит мужчину делать остановки и привалы чаще, хотя за те месяцы, что они с Барнсом путешествуют, действительно привыкает к темпу, который задает Джеймс.

И Джеймс знает, что Стив делает это для него. И Стив знает, что он знает.

И в который раз Барнс не может найти слов, которые смогли бы описать, насколько он благодарен Стиву. За все.

Ранение заживает. Может, не так быстро, как хотелось бы (тут Роджерс мог бы многое добавить от себя по поводу того, что Барнс абсолютно халатно относится к собственному здоровью), но жизни мужчины точно ничего не угрожает.

– Лечить тебя больше нечем, – замечает мальчик, демонстрируя Барнсу пустую жестяную коробку, – так что постарайся больше не делать из себя живой щит, ладно?

– Приложишь подорожник, если что, – отшучивается в своей манере мужчина.

Стив вскидывает брови и с наигранной пытливостью оглядывается по сторонам, даже ладонь козырьком ко лбу прикладывает – выискивает подорожник среди сугробов. Поворачивается к мужчине, разводит изумленно руками:

– Ни одного не нашел, – удивленно хлопает глазами он. – Видимо, не сезон.

class="book">Барнс в ответ на этот спектакль закатывает глаза и отворачивается, якобы для того, чтобы убрать пустую аптечку в рюкзак.

Стив успевает заметить, как губы Джеймса растягиваются в улыбке.

***

– Откуда она взяла столько пряников? – серьезно спрашивает Стив, удивленно глядя на мужчину.

– Стив, – из груди Барнса вырывается смешок, – это сказка. Старуха же была ведьмой, наколдовала, наверное.

– Это какая-то очень злая сказка, – наконец произносит мальчик, хмурясь. – В жизни и так много горя и бед, сказки должны быть веселыми.

– Сюжеты многих сказок берут свои истоки в тяжелые времена. Эту историю зачастую связывали с Великим голодом, который погубил большое количество людей. Многие родители бросали своих детей на произвол судьбы, ходят слухи, что и каннибализм был широко распространен. Не знаю, насколько они правдивы, но думаю, что так и было.

– Я думал, у вас было много еды.

– Великий голод случился задолго до эпидемии и задолго до моего рождения. Несколько столетий назад.

– Хорошо, что дети выжили, – помолчав, говорит Стив, натягивая плед повыше. – А пряничный домик – это очень круто.

Джеймс понимает, почему жестокость взрослых к своим детям и людоедство не так сильно поразили мальчика, как домик из сладостей. «Homo homini lupus est», – часто повторяла Наташа. Так и есть. Особенно сейчас.

– Теперь слово, мы договаривались, – напоминает Барнс.

– Ага, – Стив кивает и вытаскивает из рюкзака разваливающийся словарь. – Выберешь букву?

– Давай наугад. Девятое сверху.

Мальчик открывает первую попавшуюся страницу:

– «Преданность» – верность и непоколебимая приверженность, основанная на любви и проявляемая даже в трудных обстоятельствах.

Джеймс молчит.

– Вот, – мальчик откладывает словарь. Он хочет знать, о чем думает Барнс, но решает не спрашивать. Сейчас еще не время. – Спать?

– Да, – мужчина отвлекается от своих мыслей, – укладываемся.

Он осторожно ложится на спину, почти не обращая внимания на тянущую боль.

– Спокойной ночи, – Стив устраивается под боком и упирается лбом в плечо Джеймса.

– Спокойной, мелкий.

Барнс, дождавшись пока Роджерс уснет, открывает глаза и вглядывается в левый угол. Там пусто. Джеймс хочет верить, что у него еще будет возможность доказать Стиву свою преданность. Ведь у него еще есть время. Ведь есть же?

***

– Джеймс, может, попробуем поймать рыбу?

Стив стоит у самой кромки и водит какой-то палкой по спокойной, не отошедшей еще от зимнего сна воде. Носком ботинка пытается дотянуться до ближайшей прозрачной льдины.

К середине марта резко теплеет. Когда Джеймс со Стивом переходят границу Вайоминга, на реках начинается ледоход.

Они обходят Шайенн – столицу штата, и двигаются дальше, на запад, к округу Джексон.

– Стив, не подходи к воде, – Барнс мягко тянет мальчика за плечо, заставляя отойти подальше. – Если хочешь, то мы порыбачим, но позже, когда лед окончательно сойдет.

– Хорошо, – Роджерс послушно отступает назад, прижимаясь спиной к мужчине.

Ему не хватает Джеймса. За то время, пока мужчина был без сознания, и пока Роджерс выхаживал его, он так привык постоянно прикасаться к Барнсу. Сейчас надобности в этих прикосновениях нет. Точнее, нет ее для Джеймса, уверен Стив. Ему самому же порой до зудящего покалывания на кончиках пальцев хочется коснуться мужчины. Сжать горячую широкую ладонь, огладить испещренный морщинами лоб. Джеймс не поймет. Ведь он не нуждается в Стиве так, как мальчик нуждается в нем. Постоянно, беспрерывно, нестерпимо.

– Сейчас правда не лучшее время. Для зимней рыбалки больше всего подошли бы ветки можжевельника, но его здесь нет. Потеплеет, сделаем удочки и порыбачим, идет?

Барнс несильно сжимает ладонь на хрупком плече и с уже привычной глухой тоской опускает руку, когда Стив уходит от прикосновения и отстраняется от мужчины.

Он понимает, не дурак ведь. Видит, что мальчишка пытается вести себя как обычно, но отодвигается смущенно, поспешно каждый раз, когда Джеймс притрагивается к нему. Барнс понимает, что осточертел Стиву. Еще бы, провалялся ползимы беспомощный и слабый. Еще и скулил, как побитая собака. Неудивительно, что Роджерс теперь его презирает. Как только вообще терпит его, Барнса, присутствие.

– Пойдем обратно?

– Идем, – мальчик криво улыбается и торопливо направляется к их ночлежке.

Барнс плетется следом, опустив глаза, как провинившийся пес.

***

– Лучше тебя самого за твоим оружием не присмотрит никто, – Джеймс сосредоточенно наблюдает за тем, как Стив, высунув кончик языка от усердия, затачивает нож.

– Потом научишь меня точить нож о другой нож?

– Научу, – кивает Барнс, принимая из рук Роджерса оружие.

Внимательно осматривает, быстро исправляет пару недочетов, но в целом Стив отлично справляется.

– А об ремень?

– У меня не особо хорошо получается, – признается мужчина, возвращая нож мальчику, – но можно попробовать.

Роджерс аккуратно, почти любовно убирает оружие в ножны.

– У нас осталось мало патронов, – говорит Джеймс, опирается спиной на стену, по колену постукивает пальцами левой руки.

– А… а тот пистолет заряжен? – Стив поднимает неуверенный взгляд на мужчину.

– Какой? – Барнс не сразу понимает, о каком пистолете речь.

– Кажется, тоже Кольт, – ему неловко, – я не разглядывал особо. Прости, Джеймс, я увидел его, когда искал аптечку в твоем рюкзаке, и он просто выпал вместе с остальными вещами, вот я и…

Мальчик замолкает, тревожно облизывает губы и виновато смотрит на затихшего Барнса.

Джеймс сидит, нервно жуя губы, будто не знает, что сказать.

– Там осталось два патрона, – бесцветным голосом отвечает он. Голосом, который никак не вяжется с пристальным, пронзительным взглядом. – Этот пистолет не для зараженных, Стив, и не для других людей.

– Для кого тогда? – мальчик в упор смотрит на мужчину. И по его тоскливым глазам Барнс понимает, что он уже знает ответ.

– Он для меня, – Роджерс молча кивает. – Этот пистолет со мной давно…

– Со времен службы, – Стив не спрашивает, утверждает. – В тот раз он был с тобой? Поэтому ты его оставил?

Барнс двумя руками медленно откидывает волосы с лица. Просто, чтобы дать себе хоть немного времени, просто чтобы хоть на мгновение закрыться. Кусает губы, но все равно не может сдержать хриплый смешок. Прикрывает горящие глаза, чувствуя, как в левой руке просыпается так хорошо знакомая боль.

– Много я тогда наговорил, а? – улыбка, широко растягивающая губы, не касается заледеневших глаз.

– Много, – подтверждает Роджерс, спокойно выдерживая тяжелый, давящий взгляд.

Джеймс ненавидит себя в этот момент. Он только и делает, что разрушает все: и свою жизнь, и жизни других людей. Тотальное разрушение и уничтожение всего, к чему прикоснется. Вот и теперь, вместо того, чтобы оправдаться (хотя как тут оправдаешься?), вместо того, чтобы попытаться объяснить, он лишь ощетинивается, готовый броситься в атаку в любую секунду.

– Все нормально, Джеймс, – говорит вдруг Стив.

И Барнс замирает. Он никогда не слышал у Стива такого голоса, и такого выражения лица не видел. Только сейчас он понимает, насколько Роджерс тоже изувеченный и израненный. Насколько уже не ребенок, которым Джеймс так привык его видеть.

– Правда, – он не мигая продолжает вглядываться в лицо мужчины, – это… то с чем нам приходится жить. И – откровение за откровение, Джеймс – я тоже убил своего друга, так что не такие уж мы с тобой и разные.

– Что? – неверяще выдыхает мужчина.

– В приюте надо мной часто посмеивались, что я лишь на словах смелый, а на деле ничего не могу. Старшие парни по ночам сбегали – за нами особо не следили, потому что всем, по большому счету, было плевать – и забирались на старую обувную фабрику у самой границы карантинной зоны.

Джеймс коротко кивает, давая понять, что знает, о какой фабрике идет речь. Заброшенное здание, сложенное из красного кирпича, с высоченной трубой, которая как монумент возвышалась над близлежащими строениями. Все оборудование давным-давно было вывезено, то, что осталось – расхищено.

– Они лазили туда, чтобы… ну, просто чтобы казаться крутыми. Говорили, что там еще остались зараженные. Якобы, военные не всех перебили. И… после одной из ночей, мальчишки, вернувшиеся оттуда, хвастались, что провели там всю ночь, и видели топляка, и выбрались живыми. Все смотрели на них, как на героев, – Стив говорит все быстрее и быстрее. Уголки рта подрагивают, опускаются вниз, а глаза блестят лихорадочно, почти безумно. – А потом один из них – Александр Пирс – заметил меня среди других детей. Он всегда меня задирал, – Джеймс помнит, Стив ему рассказывал об этом парне, – и в этот раз тоже начал. Говорил, что я сопляк, ни на что не способен, а он целую ночь продержался среди зараженных.

Барнс качает головой. Даже сейчас он понимает, что этот Пирс врал, как дышал. Скорее всего, отсиделся где-нибудь недалеко от приюта, а к фабрике и близко не подходил. Но в то же время Джеймс понимает и Стива, который повелся на эти россказни. Случись такое с ним, с Барнсом, в его шестнадцать, он бы тоже что-нибудь учудил, только бы продемонстрировать окружающим, какой он крутой.

– И тогда я сказал, что этой ночью тоже пойду на фабрику, и в качестве доказательства принесу что-нибудь. Какой-нибудь трофей, чтобы все видели какой я…какой смелый, – голос Стива срывается. – Сэм отговаривал меня, говорил, что это идиотская затея и я никому ничего не должен доказывать. Что умнее будет игнорировать всех этих задир и болтунов, что… – он судорожно втягивает в легкие воздух и продолжает, – я поругался с ним, сказал, что он ничего не понимает, и вообще я пойду один, а он мне не нужен. Но ночью, когда я все-таки сбежал из приюта, он увязался за мной. Шел на расстоянии, будто бы я его не заметил, а по пути к фабрике если бы не он, то меня бы арестовал патруль. Сэм увидел их раньше, и мы успели спрятаться. И потом, на фабрике… там в подвалах правда оказались зараженные, – мальчик вздрагивает, вспоминая все, что пришлось пережить, и судорожно вцепляется побелевшими пальцами в правое плечо. Туда, очевидно, пришелся укус. – Мы побежали, а я споткнулся и упал, и Сэм стал поднимать меня, и тогда, и тогда…

Роджерс заикается и замолкает. Дышит глубоко, пытаясь успокоиться. А Джеймс в это время думает о том, что никогда ему еще не было так больно и страшно за кого-то.

– Мы даже не сразу заметили, – продолжает мальчик глухим голосом, – выбрались оттуда, осмотрели себя – вроде целые, а уже потом, когда вернулись в приют… Мы… мы думали, что умрем вместе. А умер только Сэм, и это произошло из-за меня. Если бы я его тогда послушал, то ничего бы не произошло. Это я убил его! Убил, а сам остался жив!

Стив поднимает голову и на Джеймса смотрят полные слез и ужаса глаза.

Он так пытался казаться взрослым, надеялся, что сможет рассказать эту историю с напускным равнодушием и цинизмом, будто ему все нипочем, а сам разревелся на глазах у Барнса. Мужчина только начал воспринимать его серьезно, а он, Роджерс, тут же умудрился все испортить, сломать. Как обычно. Стив так зол на себя, так разочарован.

– Эй, – Джеймс больше не медлит. Поднимается со своего места, опускается рядом с мальчиком и притягивает его к себе, – никого ты не убивал, – он ласково гладит его по голове, по вздрагивающим плечам, – это… просто так случилось, и я знаю, что это тяжело и слова ничего не меняют, но ты правда не виноват.

Он не знает, что нужно говорить в таких случаях, поэтому просто крепче обнимает мальчика, прижимается колючей щекой к виску и продолжает шептать что-то ласковое, успокаивающее. Стив дрожит, уткнувшись заплаканным лицом в грудь Джеймса, крепко обхватив его руками поперек туловища, судорожно сжимая рубашку на спине в кулак.

Через какое-то время он перестает плакать и только изредка всхлипывает, все еще доверчиво прижимаясь к сильному телу. Барнс молчит, лишь поглаживает большим пальцем висок Стива, обхватив мальчика широкой ладонью за затылок.

Вдруг Роджерс отстраняется, шмыгает носом и поднимает зареванные, покрасневшие глаза:

– Мне было очень страшно без тебя, – признается бесхитростно, – я думал, что ты тоже умрешь по моей вине.

– Нет, мелкий, ну что ты, – тихо говорит Барнс, стирая влагу с пылающих щек, – никуда я от тебя не денусь, даже не надейся.

Он усмехается, заглядывая Стиву в глаза, и мальчик улыбается все еще подрагивающими губами.

Он так и засыпает, привалившись к Джеймсу, изредка тяжело вздыхая во сне. А сам Барнс, дремля вполглаза, продолжает поглаживать Стива по волосам.

На следующее утро, когда они продолжают путь, Стив молчалив. Его лицо выглядит уставшим и осунувшимся. Это изможденность того рода, которую испытываешь после изматывающих и опустошающих истерик. Джеймс не пытается завести разговор и напомнить о вчерашнем. Он, конечно, понимает, что их ситуации абсолютно разные, но не собирается сейчас что-то доказывать мальчику или поучать его. Стиву нужно вовсе не это.

– Прости меня, – вдруг говорит мужчина.

– За что? – Роджерс, в который раз соприкасаясь с ним рукавами курток, поворачивается и вопросительно смотрит на Барнса.

– За то, что оставил тебя одного, взвалил все это на тебя, за то, что подставился, за то, что в самом начале вел себя как идиот, за то, что тебе пришлось выслушивать весь тот бред, что я нес. За все прости, Стив, – Джеймс сглатывает нервный комок в горле и серьезно смотрит на мальчика.

– А ты прости меня за вчера, – Роджерс несмело касается холодными пальцами чуть шершавой, грубоватой ладони.

– Тебе не за что извиняться, – невесело улыбается мужчина, поджимая губы, – слушай, я понимаю, что после всего, что ты узнал обо мне, у тебя нет причин доверять мне, но… я правда не собираюсь уходить и бросать тебя, хорошо?

– Я знаю, Джеймс. Я верю, – Стив смелее сжимает чужую ладонь.

И Стив не врет. То, что Джеймс делает для него и ради него, говорит больше, чем слова Барнса о его прошлом. И об их будущем.

***

Стив медленно идет по поваленному дереву. Просчитывает каждый шаг, твердо ставит ногу, балансирует руками. На взгляд Барнса, мальчишка упорно движется к тому, чтобы свалиться – ствол мокрый и скользкий. Сам Джеймс идет рядом по земле, хлюпает ботинками по жиже, которую кое-где разбавляет еще не растаявший снег.

– Ты меня отвлекаешь, – негромко говорит Роджерс, не отрывая сосредоточенного взгляда от своих ног.

– Чем это? – Барнс как сжатая пружина: в любое мгновение готов подхватить мальчишку, если тот все же поскользнется и начнет падать.

– Своим напряжением, – бормочет себе под нос Стив.

В этот момент он оступается, нога соскальзывает со ствола, Роджерс неуклюже взмахивает руками и заваливается набок.

– Стив… – Джеймс всегда так крепко сжимает губы, когда старается не ругаться.

Мальчишка опасливо приоткрывает зажмуренные в полете глаза и поворачивает голову. И почти утыкается носом в щеку Барнса. Тот успел подхватить его со спины, и теперь одной рукой крепко держит поперек груди, а второй – под коленями.

– Стив, пожалуйста, – медленно произносит он, тяжелым взглядом скользя по замершему лицу Роджерса.

– Извини, – успевает пискнуть мальчик, и торопливо принимается высвобождаться из крепких рук.

Джеймс ставит его на землю, поправляет рюкзак за спиной и поводит плечами. Рану начинает неприятно тянуть.

– Идем?

– Идем, – кивает низко склоненной головой Роджерс.

Его щеки заливает румянец. Он всегда краснеет, когда пугается. Вот и сейчас он просто неожиданно чуть не упал, поэтому и такая реакция, убеждает себя Стив.

Минут через десять лес начинает редеть и они выходят на поляну. Здесь, вне тени деревьев, весеннее солнце, высоко стоящее в небе, слепит глаза и пригревает довольно сильно.

– Скоро будет совсем тепло, – довольно тянет Стив, задирая голову вверх и щурясь, глядя на небо с редкими пуховыми облаками.

Барнс только хочет ответить что-то по поводу того, что воздух все равно холодный, а земля и вовсе не так быстро прогреется, но тут – на противоположной стороне поляны, к которой они и направляются – из-за густо сплетенных голых кустов появляется вооруженный человек.

Джеймс одним движением оказывается перед Стивом, становясь между ним и угрозой.

– Не высовывайся, – Барнс вскидывает пистолет и смотрит в глаза человеку, который стоит напротив.

Джеймс молниеносно оценивает ситуацию. Он моложе, но ранен. У него тоже есть ружье, но времени на то, чтобы менять оружие, нет. Солнце слепит их, но они оба достаточно близко друг от друга – не промахнутся. За спиной лес, до него около десятка метров, успеет ли Стив добежать до деревьев? Джеймсу не нравится старик. Он не может определить его возраст так сразу, но седина и исполосованное морщинами лицо не могут его обмануть. Видно, что у мужчины хорошо развита мускулатура, оружие держит уверенно, и твердо стоит на ногах, и Барнс готов поклясться, что мысленно незнакомец тоже уже просчитал все преимущества и недостатки сложившейся ситуации. На несколько секунд Джеймс отводит взгляд от лица мужчины: бегло осматривает деревья и кусты за спиной врага. То, что мужик не кто иной, как враг, Барнс почему-то не сомневается. Он не замечает никакого движения или постороннего присутствия. Откровенно говоря, Джеймс не помнит, когда в последний раз у него так были натянуты нервы. Он понимает, что не успеет выстрелить и при этом уйти от чужой пули. И понимает, что вряд ли сможет выдержать еще одно огнестрельное ранение. Ему срочно необходимо придумать какой-то план. Как спасти Стива? Обезопасить его? Барнсу кажется, что из ушей начинает валить пар – шестеренки в его мозгу крутятся с бешеной скоростью и того и гляди слетят к чертям.

Есть что-то еще, вдруг доходит до него. Он не видит всей картины. Что-то еще, что связано с этим мужиком. Барнс нутром чует, но не может объяснить. Что его так напрягает и…смущает в этом незнакомце? Тут есть кто-то. Вот оно. Это как озарение. Старик здесь не один. Там – у него за спиной – тоже кто-то есть.

Барнс пытается отогнать тупую, ноющую боль в боку, сосредоточиться только на том, что видит и слышит. Сосредоточиться на окружении. И, наконец, буквально физически чувствует, как область сердца горит от чьего-то пристального взгляда. Если бы это был только взгляд, Барнс вряд ли бы расстроился, но он уверен – припекает у него далеко не от лучей ненависти, посылаемых неизвестным. На него направлен или пистолет, или ружье. Ситуация складывается дерьмовая.

Он слышит, как судорожно выдыхает за его спиной Стив.

– Все нормально, – спешит успокоить его Джеймс, стараясь как можно незаметнее шевелить губами, – все хорошо.

Роджерс ничего не отвечает, но Барнсу не надо видеть, чтобы знать, что мальчишка доверчиво кивает.

– Ситуация патовая!

От неожиданности Джеймс нервно вздрагивает и едва не жмет на курок. Старик не дергается, но неодобрительно качает головой и вздыхает, при этом не забывая держать Барнса на прицеле. Ветки кустов за его спиной начинают трещать – кто-то прокладывает себе путь. То ли Барнс совсем потерял хватку, то ли все еще не оправился от ранения, но он не может сдержать удивленного выражения лица, когда на поляну выходит девчонка. И, черт бы ее побрал, целится в Джеймса из лука.

– Я же сказал тебе не высовываться, – не оборачиваясь, бормочет старик.

– Но ситуация-то патовая, – повторяет она и с интересом разглядывает замершего на месте Барнса.

– У меня затекла рука, – она равняется с мужиком и добавляет, – предлагаю сложить оружие.

– Не думаю, что это хорошая идея, – нет, этот старик совершенно точно не нравится Барнсу.

– Да брось, – она опускает лук и беспечно машет рукой, которой секунду назад уверенно натягивала тетиву, – они здесь одни. Если что, успеем их убить.

Она тоже не вызывает особой симпатии у Джеймса, но он не может отрицать, что рассуждает она верно.

Старик еще несколько секунд стоит, будто сомневаясь, стоит ли слушать девчонку, но, в конце концов, тоже опускает оружие. Поворачивается к своей даме и неодобрительно качает головой.

– Ой, да перестань кукситься! – она улыбается и пихает его локтем в бок.

Барнс перестает целиться в мужчину. Опускает пистолет, но продолжает крепко сжимать его в руке. Он не верит этим людям.

– Извините, что побеспокоили вас, – Стив выныривает у него из-за спины и делает несколько неуверенных шагов вперед.

Джеймс пытается оттеснить его назад, спрятать от чужих глаз, но девчонка вдруг тычет в Роджерса пальцем и обращается к своему спутнику:

– Я же говорила, что это они! Я видела тебя около реки, – она поворачивается к Стиву и, не обращая внимания на старика, который пробует перехватить ее руку и притянуть ближе к себе, уверенно направляется к мальчику. – Ты что-то шерудил там палкой.

Стивен робко улыбается и уже увереннее идет навстречу к незнакомке. Барнсу хочется закатить глаза и устало взвыть: Роджерс так и остался наивным пареньком, готовым жать руку каждому встречному, хоть Джеймс и бубнил постоянно о том, что протянутую руку могут отхватить по локоть.

– Стив Роджерс, – он приветливо улыбается, когда чужие пальцы обхватывают его протянутую ладонь.

– Элли. Просто Элли, – губы девчонки растягиваются в ответной улыбке.

– Элли… – ее спутник заметно нервничает. Его пристальный, подозрительный взгляд сканирует сначала Джеймса, оценив его, видимо, как главную угрозу, а потом Стива, который вообще не видит надобности опасаться и держать дистанцию с потенциальными врагами.

– Это Джоэл, – она оглядывается себе за спину и делает страшные глаза. Джоэл вновь с видимым неодобрением качает головой, но подходит ближе.

– А это?.. – она переводит выразительный взгляд на Барнса, который как-то незаметно перетекает вплотную к Стиву.

– Это Джеймс, – Роджерс оглядывается через плечо, смотрит на мужчину, который всем своим видом излучает недоверие, а палец на курке ясно дает понять, что владелец Беретты готов применить оружие в любой момент.

– Стив, представляться незнакомцам – не лучшая идея, – он сверлит старика взглядом. Старик отвечает ему тем же.

– Какие же мы незнакомцы? – удивленно вскидывает брови девчонка, насмешливо глядя на Джеймса, – мы же только что познакомились, забыл?

– Вы здесь одни? – Барнс решает больше не тянуть. Он уже пробежал глазами по кустам и деревьям за спинами их новоявленных знакомых, но это ни о чем не говорит. Девчонку же он тоже сначала не заметил.

– Может сразу рассказать тебе, сколько у меня с собой стрел, а у Джоэла патронов в ружье? – Элли задиристо фыркает. – Одни мы, одни, – все же отвечает она. – И вообще, повторюсь, если бы мы хотели вас убить, то давно сделали бы это. Позавчера, например, когда вы остановились в нашем домике на ночлег.

– Вы там живете? – Стив незаметно прислоняется к руке Джеймса. И Барнсу становится немного спокойнее.

– Нет, – Элли пристраивает лук за спину, – мы проверяем территорию, а там останавливаемся время от времени.

– Элли, – снова вмешивается Джоэл, до этого терпеливо пережидающий разговор, – не думаю, что лучшая идея…

– Может, пойдете с нами? – судя по тому, как перекашивается лицо старика, Элли умеет делать необдуманные предложения.

– А куда? – с любопытством спрашивает Стив.

Эти двое отлично спелись. Судя по всему, их вообще мало волнует, что там думают Джеймс и Джоэл.

– У нас тут – в двух километрах отсюда – община. Вы не подумайте, мы приличные люди.

– Ага, – хмыкает Барнс, скептически вскидывая бровь, – как же иначе.

– Я серьезно, – девчонка хмурит брови, правая из которых рассечена шрамом, – я понимаю, что это все подозрительно, и никому сейчас нельзя доверять, но вы – куда бы вы там не шли – могли бы остановиться у нас.

– Это, конечно, очень мило с вашей стороны, – мужчина и старик синхронно фыркают, услышав слова Стива, и тут же смеряют друг друга тяжелыми взглядами, – но… как Джеймс скажет. – Роджерс поворачивает голову и смотрит на Барнса.

И Джеймс просто ненавидит такие моменты, когда Стив смотрит на него вот так – просительно вздернув светлые брови и умоляя одним только взглядом. Сколько раз они уже попадали в переделки, когда он, Джеймс, шел у Роджерса на поводу? А что случалось, когда все же отказывал просьбам мальчика?

– Я не отдам оружие, – твердо говорит Барнс, разрывая зрительный контакт со Стивом, – не знаю, какие у вас там правила, но…

– Мы все носим оружие при себе, – пожимает плечами девочка, – поэтому не буду врать, если решишь причинить кому-нибудь вред – тебя пристрелят или зарежут, что более вероятно, ну, знаешь, чтобы патроны не тратить.

– Если вы точно не против, – осторожно подводит итог Стив, неуверенно косясь в сторону молчаливого и хмурого старика, – то мы были бы очень благодарны вам за то, что приютите нас.

– Мы совсем не против, да, Джоэл? – Элли берет старика под руку и с сияющей улыбкой смотрит на него.

– С Марией и Томми будешь разбираться сама, – устало прикрывает глаза он.

– Без проблем, – девчонка поворачивается к Стиву и Джеймсу, – ну, пойдемте?

Элли со Стивом идут впереди, а Джеймс с Джоэлом замыкают шествие. Барнс на физическом уровне ощущает напряжение, исходящее от старика, который, к тому же, красноречиво держит руку на ружье. С одной стороны, Джеймс чувствует себя будто в какой-то комедии абсурда: встретить посреди леса черт пойми кого, но согласиться пойти с ними в – возможно даже не существующую – общину. С другой, девчонка говорит правильные вещи: у нее действительно была возможность убить их с Роджерсом, но она ей не воспользовалась. Да и, откровенно говоря, то самое чутье не дает о себе знать, молчит. Поэтому Барнс не знает, что и думать.

– Когда мы только пришли, в общине было двадцать семей, – тараторит Элли без передышки, – Томми – брат Джоэла, и Мария – жена Томми, урегулировали там все, сделали как надо. А за последние семь лет нас стало почти тридцать семей. Ребятам удалось запустить генератор, так что у нас есть электричество и вода. А так, кругом леса, реки и горы. Всего хватает. От бандитов, правда, приходится постоянно отбиваться, ну и от зараженных, а так все хорошо.

– Вы проверяли, нет ли на территории кого постороннего? – мальчик с интересом слушает Элли. Если все действительно так, как она говорит, то это очень-очень здорово. У Джеймса наконец-то появится нормальная возможность восстановиться после ранения. У них будет время передохнуть.

– Ага, – девочка кивает, поправляет лук, болтающийся за спиной, и откидывает с лица надоедливую прядь, которая выбилась из пучка на макушке, собранного из части остриженных по плечи волос. – Мало ли, бандиты опять снуют или бегуны с щелкунами. В прошлом году даже один топляк был, но его встретили ближе к городу.

Они как раз выходят из леса и перед ними открывается вид на ворота и стену. Джеймс удивлен. Судя по всему, община и вправду довольна большая. Возможно, это одно из крупнейших самостоятельных поселений.

– Это восточные ворота, – продолжает Элли, – я вам потом все покажу и расскажу.

Они останавливаются около железных дверей. Девочка поворачивается к новым знакомым:

– На вас будут сначала косо смотреть, вы даже не сомневайтесь, но постарайтесь не обращать внимания. У нас все хорошие ребята, обычные работяги. Уверена, вы быстро вольетесь. Только это, – она смотрит на Барнса, который по-прежнему хмур и напряжен, – Цербер, постарайся не пугать людей своим выражением лица, у нас уже есть Джоэл, который наводит ужас одним только мрачным взглядом.

И прежде, чем Джеймс успевает отреагировать на новую кличку, а старик в который раз поджать губы, Элли отстукивает какой-то ритм, за дверью слышится возня, а затем металлический скрип.

– Проходите, – девочка переступает порог и кивком приглашает Барнса и Роджерса проследовать за ней. Джоэл заходит последним и закрывает за собой двери.

– Это еще кто такие? – тут же слышится удивленный мужской голос.

– А, привет, Томми, – Элли коротко машет рукой приближающемуся мужчине.

Ему на вид лет сорок-сорок пять, в руках какие-то инструменты. И да, сходство с Джоэлом заметно сразу, та же форма бровей, носа и губ. Только морщин меньше и волосы не такие седые.

– Это Стив и Джеймс, мы нашли их в лесу, они идут в…

– В Солт-Лейк-Сити, – вступает в разговор Барнс.

Все смотрят на него удивленно. Даже Стив. Он думал, что Джеймс не захочет делиться даже минимальными сведениями о них.

– В Эс-Эл-Си, – кивает девочка, отводя недоуменный взгляд от мужчины, – и мы позвали их с собой, знаешь, вообще все так сложилось…

– Идите уже, – бормочет старик, обходя сбившихся в кучку путников, – Томми, я сейчас все объясню. – Проходя мимо девочки, он ненадолго задерживает руку на ее плече, а потом подходит к брату.

– Интересно тебя послушать, – тянет Томми, продолжая разглядывать грязных и чувствующих себя не в своей тарелке гостей.

– До встречи, – Элли благодарно смотрит на старика, а потом машет рукой мальчику и мужчине, предлагая следовать за собой.

– Я вам все покажу завтра, – снова принимается болтать она, – сегодня помоетесь, отдохнете, а завтра познакомлю вас со всеми.

Они идут по улице и около некоторых домов стоят люди. И, как и говорила девочка, провожают группу из трех человек пристальными взглядами.

– Вот наш с Джоэлом дом, – они останавливаются около небольшого двухэтажного дома с серым шифером на крыше. – На втором этаже есть две свободные комнаты. На самом деле их три, – она заходит внутрь и придерживает дверь для гостей, – но третья необжитая. Бросайте вещи здесь. Оружие можешь взять с собой, – закатывает она глаза, когда видит, как каменеет лицо мужчины. – Обувь снимите, на ней тонна грязи.

– Здесь у нас кухня, – проводит быструю экскурсию Элли, рукой указывая направо от прихожей, – там дальше по коридору моя комната и комната Джоэла, и еще кладовка есть, – они поднимаются на второй этаж по лестнице с широкими ступенями, – вот тут будете жить, – она распахивает первую дверь.

Джеймс пропускает Стива перед собой и проходит следом, половица около порога скрипит под ногой. Комнатка небольшая. Напротив двери окно с узорчатыми занавесками, под окном массивная тумбочка из светлого лакированного дерева со светильником на ней, справа от тумбочки кровать с железной спинкой и лоскутным покрывалом. Справа от двери вешалка, прибитая к стене.

– Вау, тут классно! – Стив переводит восхищенный взгляд на Элли, которая сияет от гордости.

– Ага, видал, какой абажур? Этот светильник был просто убитый в хлам, когда мы с Джоэлом его нашли, но стоило над ним немного поколдовать и – вуаля! – красота неописуемая.

– Думаю, эта комната больше подойдет тебе, Цербер, – она поворачивается к Барнсу, и еле заметно усмехается, когда видит, как задумчиво мужчина осматривает помещение, – пошли, Стив, покажу, где ты будешь жить.

Они идут в соседнюю комнату. Она такая же по размеру; окно с длинными шторами, деревянная кровать, тоже накрытая лоскутным покрывалом («Мария их шьет», – поясняет девочка), бронзовый напольный торшер, напротив кровати небольшой прямоугольный столик и справа от двери невысокий комод.

– Оставалась только такая краска, – пожимает плечами Элли на удивленные взгляды при виде нежно-фиалковой мебели, – по большей части то, что мы находим, в пиздецки прискорбном состоянии и требует починки.

Джеймс переводит взгляд на Стива и не может сдержать усмешку, когда видит, как взлетают брови и каким растерянным становится взгляд мальчика.

– Эээ… я что-то не так сказала? – заметив реакцию гостей, притормаживает хозяйка.

– Стив не любит, когда выражаются, – объясняет мужчина, потрепав по плечу борца за чистоту речи.

– Оу, в таком случае, прошу простить меня за столь вопиющее непотребство, – она смешно округляет серо-зеленые глаза и морщит нос, усыпанный веснушками, – впредь постараюсь следить за своим французским, – она посмеивается над смущенно улыбающимся Стивом и выходит из комнаты, взмахом руки предлагая следовать за ней.

– Еще одна комната, – она машет в сторону закрытой двери, – там всякий хлам, никак руки не доходят разобрать. Ну а тут, – она выдерживает торжественную паузу, когда они обходят лестницу и на противоположной стороне площадки останавливаются перед закрытыми дверями, – тут у нас ванная комната.

Раковина, шкафчик с зеркалом над ней и душевая кабина. Точнее, поддон, достаточно высокий, чтобы вода не лилась на пол, и светло-голубая шторка.

– Вот, – привалившись плечом к косяку, с мягкой улыбкой вздыхает девочка, – скромненько, но все необходимое есть. А, самое главное – стиральная машинка на первом этаже. Туалет тоже там, около кладовки. Не спрашивайте, почему так, просто примите как данность.

– У вас есть стиральная машина?! – не перестает восхищаться Роджерс. Да они с Джеймсом словно в рай попали.

В приюте тоже были стиральные машины, стояли в подвале. Громоздкие, допотопные. Такие шумные, что когда их включали, то всю субботу – хозяйственный день – стены ходили ходуном от грохота.

– Есть, но иногда она рвет одежду… иногда не прополаскивает или не отжимает вещи. Но стирает же. Так, в общем, идите в душ, одежду чистую я вам выдам, – она скептически оглядывает Барнса с ног до головы, – ты пошире Джоэла, но, думаю, в его футболку влезешь. Тебе, Стив, тоже что-нибудь подберем.

С этими словами она спускается по лестнице, оставляя их наедине.

– Джеймс, – шепчет взбудоражено Роджерс, сверкая глазами, – это же невероятно круто! Слышал, у них тут даже стиральная машинка есть, а еще когда мы шли, я видел около одного дома куриц! А нормальная кровать в комнате? Видел? Ты представляешь, как нам повезло?

– Согласен, мелкий, – глупо было бы отрицать очевидные вещи, – но все равно держи ухо востро, ладно? Мы о них ничего не знаем и…

– Вот чистые вещи, – громко оповещает Элли о своем присутствии, преодолевая последние ступени, – свои закинете в стирку, я покажу, как включать машинку. Развешиваете тоже сами – во дворе есть веревки – я вам тут не прислуга.

С этими словами она вручает стопки с одеждой Барнсу и Роджерсу, и бросает напоследок:

– Все необходимое на полке около душа. Воду используем разумно, сильно не экономим, но и долго не плещемся. Хотя, в честь первого раза так и быть, можете отмокать подольше. Буду ждать вас внизу.

– Иди первый, – говорит Джеймс.

Стив, благодарно улыбнувшись, тут же скрывается в ванной.

Он стоит посреди комнаты, глядя через окно на двор, где на противоположной стороне над каким-то металлоломом колдует незнакомый мужчина. Краем уха Барнс слышит звуки льющейся воды и пытается убедить себя, что поступил правильно, согласившись прийти сюда.

– Я все, Джеймс! – слышит он через несколько минут.

– Хорошо, – Барнс стягивает с себя заскорузлую от пота рубаху, куртку он снял еще в прихожей, берет чистые вещи, выданные Элли, и идет в душ.

Дверь в комнату Стива закрыта, за ней слышатся шаги и возня.

Он заходит в ванную, пристраивает вещи на невысокой табуретке около умывальника. Пока снимает оставшуюся одежду, скользит взглядом по запотевшему зеркалу. Встает под душ, и вдруг ловит себя на том, что в груди ворочается нечто, напоминающее радостное – почти детское – нетерпеливое ожидание – он сейчас помоется в горячей воде. И для этого ее даже не надо нагревать в ведрах или тазах, нужно просто повернуть вентиль, что мужчина торопливо и делает.

Вода обрушивается на макушку и Джеймс замирает, испытывая неподдельное наслаждение от того, как горячие струи бегут по телу, смывая слои грязи, пота и крови. Он с тихим стоном подставляет лицо под поток, зажмуривается и проводит руками по отросшим волосам. Волосы сначала даже не пропитываются водой – настолько они грязные. Поэтому, чтобы намочить их и намылить, приходится приложить усилия. Светлое мыло хорошо пенится и вообще не имеет запаха. Тело начинает приятно покалывать от почти обжигающей воды. Джеймс позволяет себе еще немного постоять под душем, в конце осторожно моет рану, смывая засохшие кровавые корочки, и выходит из душа. Вытирается полотенцем, которое Элли не забыла положить к одежде, и натягивает чистые вещи. Темно-серая футболка и правда узковата в плечах, но в целом сидит хорошо. Старые спортивные штаны с заплаткой на колене немного коротки. Барнс собирает грязные вещи, заходит в комнату, чтобы повесить полотенце, отмечая, что соседняя дверь открыта, а комната пуста.

Он спускается по лестнице и слышит голоса внизу. Заходит на кухню и взглядом сразу же ищет Стива. Мальчик сидит на деревянном стуле, обхватив одну ногу за колено, и с интересом слушает девчонку. Он вскидывает голову и внимательно, с легким беспокойством оглядывает мужчину. Убедившись, что все нормально, мягко улыбается. Джеймс тоже скользит по нему цепким взглядом – все ли хорошо? Отмечает посветлевшие волосы, после того, как с них смыли грязь, и чистую кожу лица, по которой разлился легкий румянец. Стив… прекрасен. Барнс слегка нервно ведет левым плечом, но его взгляд смягчается при виде вполне довольного жизнью мальчика.

– Кто успел, тот и закинул свои вещи стираться, – Элли замечает в руках мужчины ворох грязной одежды.

Машинка, втиснутая в кухонный гарнитур, уже тарахтит.

– Положи их пока на пол, – девочка отрывается от шкафчика, на который опиралась бедром, и подходит к плите, на которой в кастрюле что-то разогревается, распространяя вокруг запах, от которого у Джеймса голодно сводит желудок.

– Мое коронное блюдо, – говорит она, довольно улыбаясь, когда Барнс с Роджерсом уплетают за обе щеки наваристый куриный суп с домашней лапшой.

– Очень-очень вкусно, Элли, – заверяет ее Стив, отправляя в рот очередную ложку золотистого бульона.

– Да, спасибо, – кивает головой Джеймс, подтверждая слова мальчика.

– Ага, Джоэлу тоже нравится, – она сияет, как новенький цент.

После еды Роджерс вызывается помыть посуду. Джеймс, сидя за столом, смотрит на него. Футболка, тоже, видимо, принадлежащая Джоэлу, больше размера на два-три, висит на мальчишке, рукава ниже локтей. Вытертые джинсы затянуты ремнем, чтобы не свалились. Барнс только было немного откормил Стива за осень и первую половину зимы, но потом мальчик опять резко похудел, и из-за недоедания, и из-за нервов.

– Так вы, значит, идете в Солт-Лейк-Сити? – прерывает его размышления Элли.

Мужчина переводит на нее взгляд и усмехается про себя. Элли расслабленно сидит на стуле во главе стола и беззаботно покачивается, откидываясь на задние ножки, но Барнс видит, что за напускным любопытством скрывается сосредоточенное внимание. У этой девчонки хватка, как у бульдога, уверен он.

– Да, слышали, что там организовали новую карантинную зону. Думали попытать счастье.

Стив закрывает воду и начинает протирать тарелки. Он делает вид, что совершенно не вслушивается в разговор, но на самом же деле ловит каждое слово Джеймса, чтобы – в случае чего – их версии совпадали.

Барнс не собирается придумывать целую легенду. И так уже заврался по самое не хочу. Чем больше выдумываешь, тем больше вероятность быть пойманным. Поэтому он решает говорить частичную, но все же правду. В конце концов, никто ведь не запрещал ходить от города к городу. Многие из тех, кто все еще живы и все еще не заражены, так и делают.

– Новая карантинная зона? – удивленно тянет Элли. А в глазах насмешка. – Думаю, вас кто-то дезинформировал. Последние семь лет со стороны Эс-Эл-Си до нас доходят только зараженные и всякое мудачье. Извиняюсь.

– Что же, – не собирается спорить мужчина, – возможно, так и есть. Но проверить-то можно.

– Конечно можно, – согласно кивает она, – если ты бессмертный. Но судя по тому, что ты чуть было не откинулся, хоть и такой здоровый, то все же имеешь малоприятную особенность умирать.

Джеймс переводит взгляд на Стива, который виновато опускает глаза.

– Я в полном порядке, – твердо говорит он.

– Кто спорит, – Элли пожимает плечами, – мне просто надо знать в какой ты физической форме. Какой работой тебя нагружать, чтобы ты не отъехал?

– Любой, я справлюсь.

– Вы, мужики, вечно берете на себя слишком много, – раздраженно закатывая глаза, произносит она, – но раз ты так в себе уверен, то будешь работать наравне со всеми. Подростки у нас, – переводит взгляд на Роджерса, – занимаются восновном хозяйством. Взрослые мужчины строят, чинят, охотятся. В общем, красота и раздолье.

– Звучит неплохо, – соглашается Барнс. Физическая работа никогда его не пугала.

– Ага, поэтому сегодня еще отдыхайте, а завтра начинаем трудиться на благо общества.

С этими словами Элли поднимется, давая понять, что разговор окончен, и начинает разбирать посуду по местам.

Вечер наступает как-то слишком быстро. Сначала они ждут, пока постираются вещи, развешивают их на улице, потом Барнс сидит, краем уха слушая болтовню Элли и Стива ни о чем, а потом темнеет и они поднимаются к себе.

– Спокойной ночи, – говорит Стив, останавливаясь у своей двери.

– Спокойной, мелкий, – мужчина треплет его по мягким волосам. Ощущения непривычно приятные. – Завтра надо попросить у Элли ножницы, подстричься.

– Ага, – Роджерс на секунду прикрывает глаза и подается под прикосновение. – До завтра. – Он разрывает контакт и скрывается в комнате.

Джеймс закрывает за собой дверь, подходит к тумбочке и включает лампу. Комнатку заливает неяркий теплый свет. Мужчина пока не знает людей, живущих в этом месте, но дом, в котором они оказались, на редкость уютный и гостеприимный. Барнс и подумать не мог, что такое возможно, что где-то еще есть такие места. Хотя, не стоит радоваться раньше времени.

Он достает из-за пояса нож и кладет его под твердую подушку. Из рюкзака, пристроенного около кровати, вынимает пистолет, проверяет патроны – все на месте. Джеймс чувствует себя параноиком в какой-то мере, но лучше проявить бдительность, чем довериться, а в итоге оказаться выебанным во все щели, как говорил Рамлоу. Одна из его многочисленных жизненных мудростей.

Он выключает свет и устраивается на кровати. Думает, что та будет скрипеть, но не раздается ни звука. Джеймс трет ладонью уставшие глаза и вслушивается в окружающий шум. Где-то на улице слышны отдаленные голоса, которые время от времени заглушает свистящий ветер, внизу Элли что-то с грохотом роняет – судя по звуку что-то железное, за стеной слышится чихание. Барнс хмурится. Он надеется, что Стив не подхватил простуду и не заболеет. Джеймс шумно вздыхает и закрывает глаза.

***

– Что делаешь, малышка?

Элли бережно откладывает гитару и смотрит на мужчину, который стоит в дверном проеме, оперевшись плечом на косяк.

– Да вот, настраивала старушку. Или ты в целом о жизни?

Джоэл устало проходит в комнату, опускается на цветастое покрывало, аккуратно сшитое из кусочков.

– Где ты был весь день? – Элли ложится щекой на крепкое – несмотря на возраст – плечо.

– Сначала разбирался с Томми, не радуйся, тебе завтра объясняться с Марией, потом возились с одним из генераторов, опять барахлит. Потом думали, что делать с домом. В общем, все как обычно, – он прижимается небритой щекой к шелковистой макушке.

– Ну давай, спрашивай уже, – через какое-то время говорит девочка, почти успев окунуться в теплую дремоту.

– Уже спросил и жду ответа, – бормочет старик, с неохотой поднимая голову.

– Лишних рук не бывает, ты же знаешь.

– Зато бывают лишние рты.

– Не в этом случае, – она несогласно качает головой. – Вот увидишь, Цербер еще себя покажет. Не стоит разбрасываться такими ресурсами.

– Ну, допустим. А его мальчишка? Цыпленок.

– Джоэл, – Элли фыркает, – этот цыпленок вытащил Цербера с того света. Ага, – кивает она, когда старик недоверчиво косится на нее, – Барнса подстрелили и Стив вывозил один.

– Это он тебе сказал?

– Если бы, когда я заикнулась о ранении, Цербер не выглядел таким недовольным, то можно было бы поставить слова Стива под сомнение, но выходит, что так все и было.

– И зачем нам тогда раненый мужик? – упорствует Джоэл.

– Он говорит, что уже в полном порядке. Вряд ли, конечно, но тут быстрее придет в себя.

– Ладно, как скажешь, – поднимает он руки, сдаваясь.

– Вот правда, Джоэл, – вдруг твердо говорит девочка, упираясь острым подбородком в чужое плечо, – они вольются. Можешь мне не верить, но этот Барнс не такой уж и мудак, хоть и производит соответствующее впечатление, а Стива все недооценивают из-за того, что он не здоровенный и не накаченный. Если бы они ничего собой не представляли, то не пережили бы и половину зимы.

– Время покажет, – дипломатично заканчивает разговор старик.

Элли благодарно улыбается:

– Я там оставила тебе суп в тарелке. С бедрышком, как ты любишь.

– Не подлизывайся, я серьезно, если с Томми мы все уладили, то Мария недовольна, и говорить с ней будешь ты.

– Да поняла я, поняла, – девчонка хитро сверкает глазами и ласково чмокает старика в щеку.

– Ты меня услышала, – ворчит Джоэл для вида, поскольку никогда не умел быть по-настоящему строгим с Элли.

– Услышала, конечно, – она обвивает его руку и напоследок крепко сжимает в полном любви объятии.

– Ладно, пойду помоюсь и спать. – Старик гладит ее ладошку своей мозолистой, грубой рукой и поднимается на ноги.

– А как же суп?

– Поздно уже, надо следить за фигурой.

– Джоэл, – Элли тихо смеется, глядя на усмехающегося старика. – Убери тогда в холодильник, пожалуйста. И спокойной ночи.

– Хорошо. Спокойной ночи, малышка, – он, прихрамывая, выходит из комнаты.

***

Утром Джеймс спускается вниз и, зайдя в кухню, с тревогой осматривается.

– Он с Элли во дворе, – Джоэл поднимается из-за стола, задвигает за собой стул, берет посуду и окидывает мужчину цепким взглядом. Ни слова не говорит про свою одежду.

– Хорошо… спасибо, – Джеймс не знает, как относиться к старику. Пока что Джоэл не вызывает в нем ничего кроме здравого чувства опасения и подозрения.

– Остались лепешки. Чайник недавно вскипел, – судя по всему, он тоже не особо болтливый. – И еще, – старик обходит Барнса и открыто, но без агрессии смотрит в глаза, – никто не собирается трогать твоего мальчишку, не обязательно сторожить у его двери.

С вечера Джеймс так и не смог уснуть. Возился долго, вслушивался в то, что происходит вокруг, слышал, как – судя по тяжелым шагам – Джоэл пошел в душ, потом снова вертелся с боку на бок. Думал, что делает Стив, быстро ли уснул. Опять, наверное, сбил все одеяло в ноги и теперь мерзнет.

А что, если они ждут, пока Барнс и Роджерс заснут? И тогда… что?

Он ненавидит свою паранойю, но это сильнее него. Джеймс достает из-под подушки нож, из-под матраса Беретту и выскальзывает из комнаты, предусмотрительно перешагнув через скрипящую половицу около двери.

Он сидит у комнаты Стива всю ночь. По правую руку кладет пистолет, по левую – нож. И сидит, уперевшись спиной и затылком в деревянную обшивку. В свою комнату возвращается уже утром, когда за окном светает. Спит пару часов. Еще нет восьми, когда он спускается вниз.

Что ответить на слова старика, он не знает. Это странное чувство, когда кто-то идет тебе навстречу, протягивает руку помощи, а ты скалишься и в любой момент готов эту самую руку укусить. Вот именно так сейчас себя чувствует Джеймс, хотя в словах Джоэла нет ни грамма разочарования или осуждения.

– Завтракай, потом Элли скажет, что делать, – напоследок говорит хозяин дома. Надевает куртку и выходит, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Джеймс зависает на секунду, а потом через заднюю дверь выходит во двор. Справа располагаются балки, между которых натянуты веревки, на которых и сушится одежда. Бо́льшая часть двора обнесена забором, за которым построен курятник.

Барнс подходит к веревкам и проверяет высохла ли его куртка.

– Ты чего в одной футболке? – он поворачивается и видит Элли, за ней из сарайчика появляется Стив.

– Куртка еще не просохла, – мужчина натягивает на себя рубашку, у которой немного влажные манжеты.

– В прихожей висит куртка Джоэла, возьми пока ее, – девочка откидывает прядку в лица.

– Доброе утро, – Роджерс торопливо подходит к мужчине и привычно приваливается к левому боку.

– Доброе, – впервые – начиная со вчерашнего вечера – Джеймсу спокойно. Стив рядом.

– Ты позавтракал? – на ходу спрашивает Элли.

– Еще нет, – возвращаясь за ней в дом, отвечает Барнс.

– Тогда пока завтракаешь, я отведу Стива к остальным, – и, глядя на вскинувшегося мужчину, поясняет, – к остальным подросткам, пора присоединиться к нашему дружному коллективу. Это называется интеграция, Цербер.

– Все нормально, Джеймс, – Стив ставит перед ним большую кружку с чаем, – не волнуйся, пожалуйста.

Барнс встречается с успокаивающим взглядом голубых глаз. Белки немного покрасневшие. У Роджерса всегда так, когда он мало или плохо спит. Мужчина снова начинает себя накручивать. Ладно, окей, он понимает, как это выглядит со стороны – типа он чокнутый параноик, который ни на шаг не может отпустить от себя мальчишку, но он правда не находит себе места, когда Стива нет рядом. Это, должно быть, ненормально, но уж как есть.

– Завтракай, я скоро за тобой вернусь. Каждый после себя моет посуду, я вам не посудомойка, – Элли идет к двери, смотрит на напряженного мужчину и на неуверенно замершего мальчика. – Стив, я жду тебя снаружи, не задерживайся сильно, пожалуйста.

Как только за ней закрывается дверь, Барнс вскакивает со своего места и подходит вплотную к Роджерсу.

– Ты что, не спал? – он быстро оглядывает его, вдруг что-то пропустил.

– П-почему ты так решил? – мальчик немного сбит с толку и смущен, ничего-то от Барнса не скроешь. Ну, почти ничего.

– Глаза красные, – поясняет Джеймс.

Боже, он даже думать не хочет, как сейчас все это выглядит. Он готов вцепиться в Стива и не отпускать никуда.

– Не мог уснуть долго, – неловко пожимает плечами мальчик, сконфуженно опустив взгляд, – непривычная обстановка и все такое.

Джеймс лишь кивает, продолжая встревожено вглядываться в бледное лицо.

– Стив, – он понижает голос и наклоняется ближе. Роджерс поднимет голову и они почти сталкиваются носами, – если вдруг что-то пойдет не так…

– Нож, – мальчишка рукой дотрагивается до оружия, спрятанного под рубашкой. Той самой, которую Барнс нашел еще осенью, – и пистолет.

– Да, хорошо, – мужчина находит в себе силы криво улыбнуться, – где ты будешь?

– Элли сказала, что тут через пару тройку домов хлев, там свинки и все такое…

– Пару тройку домов, – Джеймс прикидывает расстояние. Услышит ли он выстрелы, если что-то случится?

– Джеймс, послушай, – Стив вдруг берет его за левую руку, сжимает успокаивающе в своей прохладной ладони, – я думаю, все будет нормально, не переживай, пожалуйста. Если бы они хотели что-то сделать, то могли бы сделать это, пока мы спали, так?

Он опять смотрит этим своим умоляющим взглядом и Барнс сдается.

– Да, так. Иди.

– Аккуратнее с раной, – не забывает напомнить Роджерс, – до вечера, Джеймс.

– До вечера, – дверь за мальчишкой закрывается, и мужчина опускается обратно на стул.

– Все нормально? – спрашивает Элли, дожидаясь Стива у крыльца и пиная какой-то камушек.

– Да, – Роджерс улыбается. Элли нравится ему, они сразу находят точки соприкосновения. В них двоих есть что-то общее, что роднит их. – Прости, я понимаю, что мы доставляем много хлопот…

– Пустое, Стив, все хорошо, – девочка ободряюще подмигивает, – твой Цербер немного нервный, но это нормально, правда. Я бы тоже не доверяла людям, с которыми знакома второй день. Это как лотерея – тебе либо везет и попадаются не совсем конченные засранцы, либо не везет – но в этом случае ты, скорее всего, откинешься быстрее, чем успеешь это понять.

– Да, так и есть, – Роджерс старается не обращать внимания на грубые словечки, встречающиеся в лексиконе Элли.

– Так вот, мы относимся к первой категории, думаю, со временем Барнс это поймет и успокоится. Идем?

Джеймс заканчивает убирать посуду по местам, когда Элли возвращается.

– Готов? – она шмыгает немного покрасневшим носом. – Сегодня прохладно, бери куртку.

– Куда мы идем? – они сворачивают налево и идут мимо домов.

Люди, которые встречаются им на пути, здороваются и с любопытством косятся на Барнса.

– Раз ты точно уверен, что здоров как бык, то будешь работать с остальными мужиками. Знаешь, как управляться с инструментами?

– Мы будем что-то строить?

– Сначала ломать, – усмехается девчонка, – там Джоэл, он тебе все объяснит, расскажет и покажет.

Они еще раз сворачивают и вскоре останавливаются перед трехэтажным домом. На фоне соседних домов он кажется довольно большим. Фасад почти весь обгорел.

– Пожар? – Джеймс косится на Элли, которая смотрит на все это, скептически поджав губы.

– Один долбаеб, прежде чем вздернуться, решил устроить Ночь костров. Вовремя потушить хоть успели. Тут же кругом все из дерева, вспыхнуло бы мгновенно.

– Слетел с катушек?

– Видимо, – девочка раздраженно дергает плечом.

– Видел много дерьма? – но это скорее не вопрос.

– Мы все видели много дерьма, Цербер, – получилось резче, чем планировала, – извини, просто… ты либо живешь здесь и взаимодействуешь со всеми, либо вылетаешь из обоймы, раньше ведь у вас тоже так было, нет?

– Да, – Барнс косится на посерьезневшую девчонку, – в общем и целом так.

– Ну вот и все, правила особо не изменились. Просто не надо гадить ближнему своему и все будет восхитительно, разве это так сложно? Не будь конченным мудаком и тебе воздастся.

Джеймс усмехается. Подобный оптимизм редко встретишь в такое время.

– Усмехайся, усмехайся, Цербер, – кивает она, но взгляд становится мягче, – вон Джоэл, – старик выворачивает из-за угла сгоревшего дома и направляется к ним, – я заберу вас со Стивом сегодня пораньше, покажу тут все. Наслаждайтесь, мальчики.

Она машет на прощание, разворачивается, ныряет куда-то между домов и исчезает из поля зрения.

– Что делать? – Джеймс переводит взгляд на старика.

– Гвоздодер в руках держал?

***

– Ну, в общем, вот это – Стив, а это – Джеймс, – Элли пихает Барнса локтем в бок.

– Здравствуйте, мэм, – он осторожно пожимает руку женщине с уставшим лицом.

– Никаких «мэм», – тут же твердо отрезает она, – просто Мария.

Откидывается на спинку стула, придерживая еще не слишком большой живот, и задумчиво проводит рукой по светлым волосам.

– Слышала, вы идете в Эс-Эл-Си?

Сарафанное радио в действии. Джеймса сегодня только ленивый не спросил про это. Стива, наверное, тоже донимали вопросами. Они с мальчиком еще не успели поговорить. Элли, как и обещала, забрала их и повела к Марии – официально представить главе общины.

– Да. Спасибо, что позволили остановиться здесь. И… – Стив едва заметно подвигается ближе и теперь касается руки Барнса.

– Странная затея, – раскосые серо-голубые глаза скользят по гостям, – но… Элли вам уже все показала?

– Да, – Джеймс кивает. Ему спокойней, когда Роджерс находится у него за плечом. – То, что вы сделали… впечатляет.

Община действительно поражает своими масштабами, которые для самостоятельного поселения весьма и весьма внушительны. Нужно иметь в некоторой степени талант, чтобы так все устроить.

– Время и труд, – она переводит взгляд на девочку, которая сжимает ладонью кончики пальцев, – если вы трудитесь наравне со всеми, не нарушаете правила, то… мы никого не гоним и никого не держим тут насильно. Все на добровольных началах.

– Мы понимаем, – снова кивает мужчина.

– Они уже сегодня работали, – вклинивается в разговор Элли, – Стив вместе с остальными подростками, а Джеймс был с Джоэлом.

– О, – скуластое лицо не меняет своего выражения, но, кажется, Мария приятно удивлена, – хорошо. Все при деле, так?

«Так точно, мэм», – хочется ответить Барнсу, но сейчас не время и не место для его сомнительного юмора.

– Именно, – заключает девочка, – ну, мы пойдем?

– Идите, – женщина опускает голову и начинает изучать какие-то бумаги, лежащие перед ней на столе.

– Ну вот, я же говорила, что все пройдет нормально, – Элли шаркает ногами по дороге и мелкие камушки разлетаются в разные стороны из-под ее кед.

– Нет. Не говорила, – поясняет Барнс в ответ на недоуменный взгляд.

– Это было что-то вроде шутки? Он умеет шутить? – она поворачивается к Стиву, изумленно распахнув глаза.

– Пытается, – мальчик не отходит от Джеймса ни на шаг, и когда мужчина хмыкает, услышав эту реплику, Роджерс улыбается.

– Цербер, – Элли закатывает глаза, – юмор – не твое, просто попытайся быть более дружелюбным и… – она смотрит на нахмуренные брови и крепко сжатые губы в окружении темной жесткой щетины, – а, неважно, забудь, – безнадежно машет рукой девочка.

– Раз уж мы сегодня с вами освободились пораньше, то приготовим ужин, – Элли снует около плиты. – Сегодня еще раз сварим суп, лапша как раз осталась, а завтра что-нибудь другое, хорошо?

Стив и Джеймс только «за».

– Цербер, – Барнс смотрит на девчонку, которая оглядывается через плечо и следит за его реакцией, – поточишь мне нож?

Он поднимается со своего места, подходит к ней и молча протягивает руку. Она вкладывает в его ладонь нож и слегка откидывает голову назад, глаза насмешливо блестят, но Джеймс отчетливо видит в них вызов. Возвращается, и прежде, чем сесть на стул, достает из-за пояса свой нож.

– Это что, был какой-то тест? – Стив переводит растерянный взгляд с мужчины на девочку и обратно.

– Типа того, – хмыкает Элли и с интересом смотрит на то, как быстро и умело Барнс затачивает лезвие.

Когда шелест металла стихает, Джеймс подушечкой большого пальца проверяет остроту лезвия и, убедившись, что все готово, протягивает нож рукоятью вперед.

– Благодарю, – Элли улыбается и ополаскивает лезвие под струей холодной воды. – Ну что, как прошел ваш первый день в нашей скромной обители?

– О, – вскидывает голову мальчик, которому доверили чистить картошку, – сегодня было столько всего! Я познакомился с ребятами, они очень хорошо приняли меня, сначала показали все, потом мы убирали в хлеву, потом кормили свиней. Джеймс, там такие забавные хрюшки! Я впервые в жизни увидел живых поросят! – Глаза Стива сияют и широкая лучезарная улыбка освещает его лицо, даже щеки нежно розовеют от удовольствия.

Барнс едва сдерживает от того, чтобы не улыбнуться в ответ. На такого воодушевленного и счастливого Стива он мог бы смотреть вечно.

– А один мальчик – Говард – обещал показать мне поилку, которая сама через определенное время наливает воду в корыта!

– О, Говард у нас изобретатель, – Элли даже спиной умудряется выражать одобрение и удовлетворение от рассказа мальчика, – много разных нужных штук придумал.

– Он такой умный, – нож, которым Джеймс режет очищенную картошку, замирает над очередным пластиком. Ему показалось или в голосе Стива проскользнуло восхищение?

– Есть такое, – девочка обтирает руки о полотенце и поворачивается к Роджерсу и Барнсу, – вы закончили с картошкой? О, да это чертов – прости, Стив, – шедевр.

Она забирает тарелку с аккуратными кубиками и заливает все это водой.

– Ну, а ты? – Элли коротко оглядывается на мужчину, – как тебе наши парни?

– Хорошо.

Мужики и правда на редкость адекватные. Пока, понятно, присматриваются к нему, Джеймсу, но в целом день прошел мирно и продуктивно.

– Вы сработались?

– Да.

– Джоэл тебе все объяснил, разъяснил?

– Да.

– Ты всегда так односложно отвечаешь? – девочка поворачивается к нему, опирается бедром на каменную столешницу гарнитура и складывает руки на груди.

– По большей части.

Она закатывает глаза и пропускает воздух через губы с характерным звуком, тем самым, должно быть, выражая скуку.

– Джеймс не особо разговорчивый, – вступается за него Стив, подходя ближе к мужчине, будто готовясь встать между ним и девочкой, если понадобится.

– То есть, в вашей паре ты отвечаешь за коммуникацию с людьми, да?

Мальчик не успевает ответить, дверь открывается и в прихожей что-то шумно падает на пол, судя по звуку – какие-то железяки.

– Джоэл?! – Элли вытягивает шею и вслушивается в шебуршания.

– Да, малышка, – слышится хрипловатый голос в ответ.

На кухню заходит старик, на ходу отряхивая пыль с рубашки. Оглядывает присутствующих, кивает Барнсу и Роджерсу, и переводит взгляд на девочку, стоящую около плиты.

– Готовите?

– Ага, скоро будем ужинать. Сегодня опять суп.

– Отлично, – Джоэл коротко, но тепло улыбается ей, отчего морщинки вокруг глаз становятся глубже, – все нормально?

– Замечательно, – бойко отвечает она, подмигивая своим новоявленным соседям.

– Хорошо, – он неловкими пальцами возится с застежкой на манжете.

– Давай я, – Элли подходит к нему и высвобождает пуговицу из петли, – до ужина еще есть время, можете отдохнуть, господа. – Обращается она и к старику, и к мужчине, и к мальчику.

До ужина, убедившись, что Элли точно не нужна помощь, Стив и Джеймс сидят в комнате Роджерса, и Барнс с искренним интересом и неугасающим вниманием еще раз слушает подробный рассказ мальчика о первом дне пребывания в общине.

– В общем, все было очень-очень круто, Джеймс, – Стив устраивается на кровати по-турецки, слегка наклонив корпус вперед, подаваясь ближе к мужчине, который сидит, откинувшись на спинку. – И все ребята очень хорошие, приняли меня так дружелюбно, – тут он закусывает губу и опускает глаза, и Барнсу становится понятно, что Стив волновался и переживал о том, как коллектив его примет.

Он соскучился по мальчишке за день. С удивлением понимает, что для него абсолютно непривычно, когда Роджерса нет рядом, когда никто не болтает без умолку (Элли, пару раз появляющуюся около него, он в расчет не берет), никто ничего не рассказывает и не спрашивает. Не дергает его легко за рукав, чтобы обратить внимание Джеймса на какое-нибудь особенное дерево или птицу, или на необычную форму облака. Барнс вдруг чувствует, что чего-то, а точнее кого-то, не хватает. Кого-то очень важного и неотъемлемого, кого-то, кто стал его частью.

– Эй, Джеймс, – Стив с легкой тревогой смотрит на мужчину.

– Прости, задумался, – Джеймс виновато улыбается уголком рта и заглядывает в голубые искрящиеся глаза, – что ты спрашивал?

– Как прошел твой день? – Роджерс чувствует, как на физическом уровне ему становится легче и спокойнее рядом с мужчиной.

Он так соскучился по Джеймсу за день, будто они несколько недель не виделись, а не несколько часов.

– Хорошо, – Барнс ерзает, устраиваясь повыше. – Разбирали один дом, он сгорел, – решает не вдаваться в подробности, – Джоэл все контролирует, работяги его уважают и беспрекословно слушаются. В общем, рабочий процесс налажен.

– Как твоя рана?

– Все нормально, мелкий, – он усмехается, когда слышит это привычное, сказанное крайне серьезным тоном «рана», – я же сказал, что все уже хорошо.

– Ну ладно, – решает не спорить Роджерс. В этот раз.

– Эй! Спускайтесь ужинать! – раздается с лестницы громкий голос Элли.

После ужина они все убирают, по очереди идут в душ, а потом девочка зовет всех пить чай. За окном уже темно, и лампа, висящая над кухонным столом, мягко освещает помещение чуть тусклым светом. Атмосфера какая-то особенно уютная, даже Барнс проникается, отпивая душистый чай, в котором плавают листья мяты и смородины, засушенные девочкой с осени.

Стив с Элли болтают, и это выглядит так естественно, так правильно, будто они не первый год коротают весенние вечера подобным образом. Джоэл, отсев от стола под более яркий свет настенного светильника, возится с пружиной на ржавых плоскогубцах. А Джеймс, опустив взгляд, слушает рассказ девочки о ком-то из жителей общины. Элли вообще кладезь знаний и нужной информации, самой важной она торопится поделиться со Стивом.

В какой-то момент Барнс отвлекается на свои мысли и теряет нить разговора. Он медленно сжимает и разжимает кулак левой руки, которую после горячего душа начинает выкручивать, кости опять ноют.

– А вы откуда? – ловко перепрыгивает с темы на тему девочка.

– Из Кариота, – вдруг решает пошутить Джеймс, возвращаясь в реальность.

Судя по недоуменному взгляду Элли и Стива – шутка не зашла.

– Забавно, – раздается из угла, где сидит старик.

Они обмениваются с Барнсом пристальными, оценивающими взглядами. Но Джеймс видит, что в глазах Джоэла мелькает насмешка. Ну хоть кто-то оценил шутку.

– А мы из Бостона, – торопливо вклинивается Элли, чувствуя напряжение, витающее между мужчинами.

– Это неважно, малышка, – снова подает голос Джоэл, – наш новоиспеченный друг прав: сейчас почти все пришли из того города, который он назвал.

– Ага, там битком. Не продохнуть, – кивает Джеймс.

– Мы, вообще-то, из Нью-Йорка, – все еще удивленно косясь на мужчину, говорит Роджерс.

– Это, видать, их старческие шутки, которые понять в состоянии только тот, кто видел динозавров, – машет рукой Элли и вновь непринужденно уводит разговор в другую сторону.

Барнс усмехается в бороду и с прищуром смотрит на старика. Да уж, что есть, то есть. Все они – в большей или меньшей степени – пришли оттуда.

Он вертится с боку на бок. Сначала ему кажется, что кровать непривычно мягкая. Потом кажется, что подушка слишком твердая, потом, что матрас кочками. На этом Барнс плюет на все, стаскивает одеяло на пол и ложится около кровати. Так, сначала кажется ему, гораздо удобнее. Но и на полу он никак не может уснуть. Крутится, лежит, уставившись в потолок, и с неудовольствием понимает, что не может уснуть без сопящего Роджерса под боком. Мужчина не собирается идти к нему, он не хочет будить мальчишку, который вымотался за день, и нести караул всю ночь у его двери тоже не планирует. Так проходит еще часа полтора-два. Наконец, Джеймс решает, что только заглянет к Стиву, убедится, что тот спокойно спит, и уйдет обратно к себе.

Он поднимается, идет к двери и уже собирается взяться за ручку, но тут его слух улавливает едва слышный скрип. Половица с той стороны. Барнс замирает, все тело тут же привычно напрягается, готовое отражать удары и атаковать в ответ. Джеймс бесшумно отходит в сторону, чтобы оказаться за дверью, когда та откроется. Он выжидает, и с запоздалой досадой отмечает, что зря оставил нож у постели. От этой мысли его отвлекает опускающаяся ручка. Дверь медленно открывается и Барнс вжимается корпусом в стену. Его глаза привыкли к темноте, поэтому, когда ночной гость заходит в комнату, Джеймс тут же узнает его.

– Стив?

Роджерс подпрыгивает на месте от неожиданности, но Барнс успевает закрыть его рот широкой ладонью прежде, чем мальчик вскрикнет.

– Ты чего? – Джеймс почему-то не торопится отстраниться, так и стоит – прижав Роджерса к своей груди.

– Это ты чего?! – шепотом возмущается Стив, убирая чужую ладонь и поворачиваясь к мужчине лицом.

– Не спится, – коротко отвечает Барнс, неохотно отпускает мальчишку, и идет закрывать за ним дверь.

– Мне тоже, – слышит в ответ, – на полу удобнее? – Спрашивает Стив, когда замечает белеющее одеяло под ногами.

– Не особо, но места больше, – Барнс обходит его и бросает одеяло обратно на кровать.

Роджерс топчется рядом, Джеймс вглядывается в его лицо, но в темноте не может разглядеть выражение. Вдруг он чувствует, что становится сонным. Устраивается на постели и приподнимает уголок одеяла.

Стив тут же, без вопросов и лишних слов, ныряет на предложенное место. Джеймс подтаскивает мальчишку ближе к себе, и тот сразу же довольно начинает сопеть ему куда-то в бок. Барнс привычно закидывает руку за голову, наконец-то чувствует, что полностью расслабляется, и засыпает.

***

Две недели пролетают так быстро, что Барнс со Стивом не успевают и глазом моргнуть.

Джеймс от постоянной физической работы и простой, но сытной еды быстро набирает килограммы, потерянные за зиму, и еще больше раздается в плечах. Ему нравится такой уклад: тяжелый, выматывающий – в хорошем смысле выматывающий – физический труд, ночные дежурства по очереди с Джоэлом и другими мужчинами, живущими в общине, охота, возня по хозяйству и мирные, спокойные вечера. По ночам можно спать не вполглаза, не опасаться, что в любой момент могут напасть зараженные или бандиты (хотя вероятность нападения присутствует и здесь, но все же это ощущается не столь явно). Появляется некое чувство стабильности – Барнс знает, что их со Стивом ждет завтра, чем они будут заниматься в течение дня. Со Стивом…

Мальчик и правда является проводником между мужчиной и другими обитателями общины. Нет, Джеймс не сторонится людей, но он по-прежнему со здравым чувством осмотрительности общается с ними, в отличие от Роджерса, который тут же становится душой компании среди сверстников и без особого труда завоевывает симпатию среди старших жителей.

– Это все из-за твоего зверского выражения лица, ты себя в зеркало видел, Цербер? – как-то говорит Элли, когда Джеймс по ее просьбе зарезает курицу для ужина, а потом стоит во дворе и отмывает руки. Мимо проходят две соседки и с подозрением косятся в его сторону. – Да и твои габариты не внушают особого доверия. Кто знает, где ты вывозился в крови? Убил курицу или голыми руками вырвал чье-то сердце?

Барнс в ответ закатывает глаза, как он обычно и привык делать, чтобы показать девчонке, что думает о ее чувстве юмора.

Они со Стивом отдаляются. Мальчик, впервые дружелюбно принятый в коллектив сверстников, проводит с новыми приятелями все больше и больше времени. Особенно с Говардом. Этот выскочка не нравится Барнсу. Парень старше Стива лет на пять, он высокий и жилистый, его фигура выглядит все еще по-подростковому вытянутой и несуразной. У него высокий широкий лоб, темные волосы, завивающиеся лихим локоном на лбу, дурацкие щегольские усики, и непомерно насмешливый, ершистый взгляд из-под выразительных бровей.

Мужчина в один из вечеров идет за Стивом, который даже ужин пропустил, потому что «Говард обещал показать мне радиоприемник, он сам собрал его!». Говард выходит на крыльцо, чтобы проводить Роджерса, который находится в радостном возбуждении от чудо-техники. И Барнс вдруг с изумлением понимает, что ревнует, когда видит, как при прощании Старк (а видимо все Старки, попадающиеся Барнсу на жизненном пути, оказываются самовлюбленными засранцами с непомерно высоким чувством собственной важности) задерживает ладонь на плече Стива чуть дольше, чем нужно.

– Познакомься, Говард, – Роджерс, кажется, не замечает ничего необычного, а вот Джемс все больше мрачнеет, когда слышит, с какой интонацией мальчишка произносит имя Старка, – это Джеймс.

– Наслышан, – губы парня изгибаются в ернической ухмылке, когда Барнс сжимает протянутую руку немного сильнее, чем того требуют приличия, совсем чуть-чуть.

Кажется, что взаимную неприязнь, накаляющую воздух между ними, можно пощупать, но Стив то ли притворяется, что ничего не понимает, то ли правда настолько наивен и слеп, что когда они с Джеймсом идут к дому, он ведет себя как обычно и беспрерывно рассказывает Барнсу о «гениальном Говарде».

Ладно, хорошо, Джеймс прекрасно осознает, что Стиву гораздо интересней со своими сверстниками, чем с ним, и это абсолютно нормально. Но если головой он это понимает и, в целом, согласен с тем, что так и должно быть, то в его душе темная, удушливая ревность пускает свои корни все глубже и глубже с каждым днем. Барнс мрачнеет, замыкается в себе, становится еще более молчаливым. Даже Джоэл странно косится на него, не говоря уже об Элли, которую хлебом не корми, дай только побыть психологом. Мужчина понимает, что она искренне хочет помочь, а не лезет к нему с расспросами из праздного любопытства или желания разжиться новыми сплетнями, но он не привык с кем-то откровенничать и говорить о том, что его тревожит, поэтому просто уходит от разговора.

Еще через несколько дней и сам Стив начинает чувствовать напряжение, исходящее от мужчины. Он не понимает, почему Джеймс односложно отвечает на его вопросы и вообще при общении с ним отводит глаза. Кто-то будто стальным кулаком бьет его в грудь, когда до мальчика доходит – Барнс от него устал, Стив ему больше не нужен. Видимо, до того момента, как они снова двинутся в путь, Джеймс просто хочет отдохнуть от него, назойливого и докучливого. Без проблем, Стив больше не будет обременять мужчину своим присутствием.

Когда очередным вечером Стив не приходит к нему спать, Джеймс лежит на кровати, раскинув руки в стороны, с ощущением, будто ему пробили грудину кувалдой.

– Вы что, поругались с Цербером? – Элли быстро и умело разрыхляет землю.

«В следующем месяце будем сажать картофель! Пора готовиться к столь важному мероприятию».

– Что? Нет, – Стив теряется на мгновение, – нет. С чего ты взяла?

– Ни с чего, – девочка пожимает плечами и пытается сдуть прядь волос с лица. – Просто…

– Просто мне кажется, что я… вроде как обуза для него. И слишком… доставучий, – Роджерс перебивает и выпаливает то, о чем думает последние несколько дней.

Элли фыркает, закатывает глаза и выдает какое-то длинное, замысловатое ругательство.

– Ерунда, – убежденно произносит она наконец, – твой Барнс без ума от тебя.

– Без ума от меня? – мальчишка стремительно поворачивается к ней и жадно ловит каждое слово.

Он не верит в то, что говорит Элли, но он так хочет поверить.

– Ну да, – она смотрит на него, как на самого недогадливого человека во вселенной. – Он же только о тебе и говорит. Да, все те скудные крохи своих слов, которыми он балует нас, связаны, так или иначе, только с тобой. Да и смотрит он только на тебя. Поэтому прекрати выделываться, Стив.

С этими словами она подхватывает небольшую лопатку и продвигается дальше. Роджерс чувствует, как вдруг бешено – с надеждой – заколотилось сердце, и решает вечером, когда Джеймс с Джоэлом вернутся со стройки, поговорить с мужчиной.

– Ты куда-то уходишь? – мямлит он, глядя на то, как Барнс, приняв душ и переодевшись из рабочего, идет к двери.

– Да.

– И куда же, интересно? – спрашивает Элли. И ее голос холодный, как лед.

– К Марго, – не оборачиваясь, бросает мужчина.

– Зачем? – она вскидывает брови и обеспокоенно косится на Стива, который смотрит прямо перед собой стеклянными глазами. На его лбу появляется совершенно незнакомая напряженная складка.

– Она заходила днем, – Джеймс по-прежнему не оборачивается, ему вдруг становится неловко и хочется начать оправдываться, – искала Джоэла. Ей нужно помочь привесить полки или… что-то такое.

– Оу, – многозначительно тянет девчонка, – что же, удачи с забиванием гвоздей.

Барнс ничего не отвечает на это полное яда пожелание. Выходит, тихо прикрыв за собой дверь.

– Он не поужинал, – тусклым голосом говорит вдруг Стив.

Он сидит, низко склонив голову, и пытается справиться с дыханием. По его лицу расплываются некрасивые, будто горячечные пятна, а в горле вдруг встает комок. Он стискивает кулаки в бессильной попытке усмирить злость и смущение. В этот момент, сидя здесь – на кухне, ощущая на себе сочувствующий взгляд Элли и недоумевающий Джоэла, ему хочется убить Барнса за то, что тот имеет такую власть над ним, Стивом, и может одним своим действием вывести его из равновесия.

– Она живет на соседней улице, – произносит Джоэл, – в прошлом году у нее умер отец, и я иногда помогаю ей с кое-чем по дому. Она еще вчера говорила про эти полки, видимо заходила днем, чтобы напомнить и… вот. – Торопливо заканчивает он, поймав суровый взгляд девочки.

– Пойду к себе, – Роджерс поднимается и торопливо направляется к лестнице.

– А как же ужин, Стив? – Элли выглядит по-настоящему расстроенной, но как помочь мальчику и как вправить мозги Барнсу, она не знает.

– Спасибо, я не голоден, – Роджерс скрывается на втором этаже.

– Знаешь, – через какое-то время говорит Элли, когда они с Джоэлом сидят за столом и заканчивают ужинать, – все-таки вы – мужчины – уродливая половина человечества. И я сейчас не про внешность.

– Я понял, малышка, – старик не поднимает глаза от тарелки.

Лучше не лезть на рожон, когда Элли не в духе. Он знает, что она близко к сердцу принимает чужие проблемы и чужую боль, искренне привязывается к людям и хочет помочь, поэтому спокойно относится к резкостям, которые девочка может выпалить, будучи на эмоциях.

***

– Спасибо большое, не знаю, что бы я делала без вашей помощи.

– Пожалуйста, – коротко отвечает Джеймс, возвращая отвертку к остальным инструментам в ящике.

Он правда познакомился с Марго сегодня днем, когда забежал домой, чтобы прихватить рулетку, оставленную Джоэлом в кладовке, и застирать рубашку, которую испачкал кровью, порезав утром ладонь.

Барнс наспех обработал порез и поторопился отстирать уже засохшую кровь. Натянув футболку, сбежал по лестнице вниз, и принялся рыться в кладовке в поисках рулетки, когда в дверь постучали. Он выглянул в прихожую, стук повторился. Решив, что может кто-то из своих вернулся пораньше, повернул ручку. На пороге стояла невысокая девушка, и ей пришлось поднять голову, чтобы взглянуть мужчине в лицо.

– Простите, – она смущенно улыбнулась, продемонстрировав ямочки на щеках, – а Джоэла нет дома?

– Нет, – Джеймс удивленно посмотрел на нее. Он думал, все знают, что старик дома бывает только вечерами, да и то не всегда.

– Просто мы вчера договаривались… Извините, я не представилась, – совсем уж стушевалась незнакомка, – меня зовут Марго, живу тут недалеко, около Макэвена.

Джеймс кивнул. С шумным, темпераментным шотландцем он познакомился почти в самом начале их пребывания здесь.

– Я Джеймс, – запоздало отреагировал он, неуклюже пожав чужую руку. – Что-то передать Джоэлу?

– Да нет, я тогда сама его найду, – она махнула ладонью и растерянно огляделась, – он обещал мне помочь подвесить полки на кухне, вот и…

– Может быть, я смогу помочь? – Барнс вспомнил слова Элли о том, что люди его чураются из-за мрачного вида, и решил проявить некое подобие дружелюбия. – Вечером могу зайти, если вас это устроит.

– Если только вас это не затруднит, – Марго встрепенулась и ее щеки слегка порозовели.

– Нисколько, – заверил ее мужчина. На том и попрощались.

И вот, вечером, как и обещал, Барнс пришел и повесил эти чертовы полки, из-за которых Элли прожигала его затылок яростным взглядом. Что он опять сделал не так?

– Если что-то понадобится, говорите, – он даже почти улыбается. Но сквозь бороду это не особо видно. Выглядит скорее так, будто он что-то жует.

– Еще раз спасибо, – Марго очень милая и приветливая. Она слегка нервно комкает подол длинной юбки в пальцах и спрашивает, – может, попьете чай? Неловко отпускать вас без всего.

– Нет-нет, спасибо большое, – Барнс планирует заглянуть к рыжему Макэвену, – я пойду, до свидания.

– До свидания, – девушка еще раз благодарно улыбается и закрывает за ним дверь.

Ну, и чем Элли была недовольна?

***

Почти каждый свободный вечер Джеймс проводит в компании шотландца. Этот дородный мужик с лихо закрученными усами вызывает у Барнса искреннюю симпатию. Он старше Джеймса лет на пять, так что им есть, что вспомнить из времен «до». Подобные посиделки заставляют его немного отвлечься от самоедства. И помогают почти не пересекаться со Стивом. Барнс надеется, Роджерс счастлив, что мужчина избавил его от необходимости видеть его небритую рожу каждый день.

Как-то ночью, когда Джеймс возвращается от своего нового приятеля, они сталкиваются с мальчиком. Мужчина тихо заходит в дом и быстро идет в сторону лестницы, начинает подниматься и сначала улавливает на верхней площадке какое-то движение. Прищуривается, вглядываясь в темный силуэт, хотя надобности в этом абсолютно никакой – он узнает Стива всегда и везде. Мальчик замирает на ступеньках, видимо, испугавшись, а Барнс сжимает зубы, едва сдержавшись от того, чтобы привычно не пробормотать: «Это я, мелкий», и протянуть руку, чтобы поддержать Роджерса, он ведь в темноте и с лестницы скатиться может, с него станется.

Вместо всего этого Джеймс поднимается и останавливается перед все еще замершим на верхней ступеньке Стивом. Роджерс теребит пальцами длинный подол спальной футболки и молча отходит в сторону,пропуская Барнса.

Закрывая за собой дверь в комнату, мужчина не чувствует ничего, кроме непроходимой, безнадежной тоски. Кажется, он что-то упустил, а вот что, так и не понял.

***

– Дай-ка угадаю, – саркастично произносит Элли, что-то со скоростью миксера перемешивая в глубокой чашке, – ты идешь вешать полки, чинить двери, достраивать навес… ммм, что-нибудь еще?

– Чинить кран, – спокойно поправляет Джеймс, доставая из кладовки ящик с инструментами.

У Марго протекает кран на кухне, а разводного ключа нет. Барнс обещал, что заглянет к ней сегодня. Хотя Элли права, за последние полторы недели у девушки произошло еще две поломки.

– Ааа, понятно, – девочка растягивает губы в широкой улыбке, которая не достигает холодно поблескивающих глаз.

– Слушай, – вдруг говорит она, когда Джеймс берет все необходимое и собирается уходить, – хочешь слово дня?

Ах, да. Теперь никаких слов дня для Барнса. Не заслужил, видимо. Все слова достаются Элли и, наверное, этому манерному мудаку Говарду.

Вслух он не произносит ничего, лишь поворачивается к девчонке и с напускным равнодушием смотрит на темнеющую лицом Элли.

– «Самолюбивый чувырло», как тебе?

– Чего? – Джеймс удивленно таращится на нее.

– Чегоооо, – передразнивает его девчонка, – того. Не припомню точного определения, но это что-то вроде эгоистичного долбаеба, который предает близких и разбивает их сердца, ясно тебе?

– Элли, – он искренне обескуражен и не понимает, почему девочка набрасывается на него, – ты о чем?

– Не притворяйся, будто не знаешь. Иди чинить кровать своей Марго, – Элли резким движением откидывает прядь волос с лица, раскрасневшегося от праведного гнева.

– Ты… – до Барнса вдруг доходит, – да ты не так все поняла, – ему становится смешно от того, как штамповано и заезжено звучит эта фраза.

– Ага, конечно, – презрительно поджимает губы она, – ходишь к ней каждый вечер, «помогать по дому», – она показывает кавычки в воздухе, – все трубы уже прочистили?

– Элли, – твердо говорит Джеймс, посерьезнев, – во-первых, не оскорбляй Марго, – и, не дав перебить себя, продолжает, – во-вторых, по вечерам я или на дежурстве, или у Бернарда. У Марго я был два раза за последние полторы недели. – Он разводит руками, как бы говоря «какие претензии?».

– Погоди, – теперь девочка выглядит ошарашенной, – так вы что, не трахаетесь?

– Чего?! Элли, ты вообще в своем уме?

Джеймсу все это напоминает разговор глухого со слепым – он ей одно, а она ему – совершенно другое.

– Я думала, что вы с ней спите, – шепчет девочка, прикрыв рот ладонью, – прости меня, Цербер, – виновато стонет она.

– Бывает, – у него голова идет кругом от произошедшей сцены, – теперь, когда мы разобрались, я могу пойти? Я обещал ей, что починю кран. Кран, Элли, это такая штука, из которой течет вода, это ясно?

– Ясно, – быстро-быстро кивает головой девчонка, у которой отчего-то ярко сияют глаза, – удачи.

– Спасибо, – бурчит мужчина, закрывая за собой дверь.

Что это вообще было?

– Привет, – Марго открывает дверь после первого стука, будто ждала.

– Привет, – Джеймс заходит в темную прохожую, стягивает ботинки, чтобы не пачкать полы, и проходит в кухню.

У девушки уютный и очень чистый дом.

– Тут дел минут на десять, – говорит он, внимательно осмотрев кран, – сейчас все сделаю.

– Хорошо, тебе помочь с чем-нибудь? – она теребит мочку уха и улыбается немного робко.

– Нет, я справлюсь, – Барнс улыбается в ответ. Ну, в своей привычной манере.

Он возится с краном и тут до него доходит. Доходит с такой отдачей, что ощущения сродни тем, когда зимой он получил по голове. Говорит, что помогает девушке, пропадает вечерами, приходит поздно ночью, а потом удивляется, что Стив с ним не разговаривает даже. Но тогда получается, что Роджерсу вовсе не плевать? То есть…

– Идиот, блять, – шипит он себе под нос. Ну как можно быть таким слепым идиотом?

Неудивительно, что Стив выбрал Говарда, у того-то, наверное, хватило бы мозгов так не чудить.

– Что-то случилось? – слышится взволнованный голос.

Марго стоит у него за спиной и смотрит на мужчину, который с минуту стоит, вцепившись в разводной ключ, и не двигается.

– Нет, все нормально, – заверяет ее Барнс, и торопится быстрее закончить. Ему срочно нужно домой.

И тут до него доходит второй раз за вечер. Марго тоже не так поняла. Джеймс искренне хотел помочь ей, но в этом жесте с его стороны не было никакого подтекста, ничего кроме вежливости и демонстрации добрососедских отношений. У него перед глазами мелькают сцены их общения с девушкой, ее робкое, смущенное поведение, ее слова, взгляды. Не удивительно, что Элли все не так поняла. И Стив все не так понял. Барнсу хочется ударить себя еще раз. Как можно быть таким слепым и тупым?

– Я закончил, – говорит он, проверяет, как работает кран, моет руки и поворачивается к девушке.

Она стоит в дверном проеме и смотрит на него, заведя руки за спину.

Вдруг Джеймс отчетливо понимает – он может взять ее, прямо сейчас. Стоит только сделать шаг, она ему не откажет. Он видит это по зеленым глазам, смотрящим на него робко, но просительно. По тому, как она опирается на косяк двери, безотчетно изгибаясь, демонстрируя аппетитные бедра, обтянутые тканью юбки. По тому, как слегка подается корпусом вперед, открывая взгляду пышную грудь, ложбинка которой выглядывает из разреза кофты. Ее дыхание учащается, когда она замечает, что Барнс скользит пристальным взглядом по ее фигуре. Она инстинктивно пробегается кончиком языка по пухлым губам и взволнованно, явно нервничая, поправляет светло-русый локон, который падает на плечо.

Джеймс чувствует… сожаление. Сожаление того рода, когда тебе приходится разочаровывать приятного человека. Приятного во всех отношениях.

– Я закончил, – повторяет он, забирая разводной ключ и отвертку.

Сначала она выглядит растерянно, но быстро справляется с собой, и если бы Джеймс не знал дальнейшую реакцию, то и не заметил бы мелькнувшее сначала непонимание, обиду, а потом смущение.

Он никогда не понимал, почему женщины стыдятся своих желаний и чувствуют себя виноватыми за них. То есть, понимал, конечно, в чем заключалась подоплека, но искренне сочувствовал прекрасным созданиям, которых общество загоняло в рамки.

– Извини меня, я должен идти, – все же произносит эти слова Барнс.

Он проскальзывает мимо нее и выходит на улицу. Уже стемнело и среди редких просветов между тучами мигают звездочки.

Джеймс свободно выдыхает и торопливо идет в сторону дома. Его ждет Стив. Точнее, Барнс хочет верить, что еще не все просрал, и Стив все еще ждет.

Он залетает в дом, бросает инструменты на кухне.

– Я уберу, – обещает он старику, который выразительно смотрит на него. Джоэл терпеть не может беспорядок.

– До него дошло, – облегченно стонет Элли, вскидывая руки, когда Барнс стремительно исчезает на втором этаже.

Старик хмыкает, забирает кружку с чаем и уходит к себе в комнату. Джоэла не интересуют чужие драмы. Можно было бы обвинить его в черствости, но ему в жизни хватило своих.

Когда Джеймс замирает перед закрытыми дверями в комнату Стива, он волнуется совсем как подросток: до дрожащих рук и трясущихся коленей. Он не знает, что будет говорить. Вообще не уверен, что Стив будет его слушать, но тут кругом и полностью только его вина и ничья больше, поэтому и разгребать ему. Джеймс, переведя дыхание, стучит.

Слышится глухое «войдите», и Барнс толкает дверь.

Мальчик сидит спиной к входу, забравшись с ногами на кровать. Видимо что-то читает, потому что голова склонена, и вся фигура в целом выражает погруженность в какой-то процесс.

Джеймс смотрит на светлый затылок и не может выдавить из себя ни звука. Он умудрился истосковаться по мальчику, находясь от него через стенку. Ну не идиот ли?

Стив поднимает голову и недоуменно оборачивается. Его глаза расширяются и на лице друг друга сменяют выражения: испуг, удивление, почти неконтролируемая радость, надежда, снова испуг и, наконец, догоревшая тоска. Губы сначала шевелятся, будто он собирается что-то сказать, но в последний момент успевает сдержать себя, а потом уголки ползут вниз, придавая лицу потерянное выражение.

– Стив, – севшим голосом зовет Барнс, – мелкий, – выходит умоляюще.

Роджерс вздрагивает и его кадык нервно дергается, когда он сглатывает вязкую слюну. Его мутит от волнения, ладони потеют и дрожат так сильно, что приходится с силой стиснуть кулаки, чтобы хоть немного унять дрожь.

– Что? – больше похоже на какой-то писк.

Мальчик выглядит настолько напуганным и скованным, что Джеймсу хочется протянуть руку, показать, что он не причинит вреда.

– Ты… – Барнс быстро облизывает пересохшие от волнения губы.

Стив полностью разворачивается к нему, оставаясь сидеть на коленях. Он терпеливо ждет, с трудом сдерживая себя от того, чтобы не вскочить, не броситься к мужчине и не уткнуться Джеймсу лицом куда-нибудь в шею, крепко обхватив его руками, чтобы Барнс больше никуда не ушел.

– Ты все не так понял, мелкий, – он кашляет, чтобы скрыть дрожь в голосе, – а я, дурак, вместо того, чтобы объясниться, все окончательно запутал и испортил. Я… прости меня, Стив.

Он переминается с ноги на ногу, жует губы и избегает смотреть на мальчишку. Барнс просто сгорает со стыда.

Вдруг он слышит звук, который заставляет его вскинуться. Стив, опустив глаза, хлопает ладонью по покрывалу рядом с собой. Зовет к себе. Разрешает снова быть рядом. Принимает обратно.

У Джеймса будто внутри что-то с треском расходится, ломается, когда он торопливо подходит к кровати и опускается около мальчика. И, наконец, притягивает его к себе. А Стив, как и мечтал долгими одинокими ночами без Джеймса, утыкается мужчине в шею, и крепко обнимает в ответ.

– Стив. Стив. Стиви. – Как мантру шепчет беспрерывно Барнс, запуская непослушные пальцы в светлые волосы на затылке.

Роджерс вздрагивает под его рукой, когда слышит это зовущее «Стиви».

– Джеймс. Барнс. Идиот.

Барнс хрипло смеется, прижимаясь губами к виску, чувствуя на своей шее теплое дыхание.

– Я покажу тебе весенние созвездия, хорошо? – тихо спрашивает он, перебирая волосы Роджерса, уткнувшегося ему в подмышку. – Ты таких еще не видел.

Стив кивает, не поднимая головы, только жмется ближе к Джеймсу.

– Спи, мелкий, – Барнс удерживает себя от того, чтобы еще раз поцеловать мальчика в висок.

– Только не уходи, – неразборчиво бормочет Стив.

– Нет, не уйду. Я здесь, – успокаивает его мужчина, удобней устраиваясь на подушке Роджерса.

Тянется свободной рукой к лампе и гасит свет.

Джеймсу снится что-то странное: какие-то расплывчатые силуэты, мелькающие отрывки из прошлого, но сон не тягостный, он не оставляет осадка и горечи после себя. И вдруг – по-прежнему пребывая во сне – мужчина чувствует на себе взгляд. Он немедленно просыпается, но остается лежать неподвижно. Что-то подсказывает ему, что опасности нет. Вокруг тихо, на левом плече привычно ощущается тяжесть чужого тела. Стив смотрит на него, доходит до Барнса. Он физически чувствует изучающий, пристальный взгляд. Мальчик лежит рядом, устроившись под боком, положив руку на грудь мужчины, и смотрит ему в лицо. Сначала у Джеймса мелькает мысль, что, возможно, он что-то говорил во сне, тем самым разбудив Стива, и тот мог испугаться, подумав, что у Барнса опять галлюцинации или что-то вроде того. Но мальчишка вдруг наклоняется ближе, так, что Джеймс чувствует дыхание на щеке. И дальше ничего не происходит. Стив замирает в паре сантиметров и смотрит на губы мужчины. Барнс едва сдерживается от того, чтобы не пройтись по ним языком. Он ждет, замерев, и не знает, чего хочет больше: чтобы Роджерс скорее отстранился или чтобы все-таки поцеловал. Стив еще какое-то время ничего не делает, а потом осторожно, неуловимо проводит пальцами по щетине, задевает самый уголок губ. Вздыхает, отстраняется и сворачивается калачиком у Джеймса под боком. И вскоре вновь засыпает.

Барнс лежит, плотно сомкнув глаза, и не знает, что чувствует в большей мере – облегчение или досаду. Он боится признаться себе, что хотел бы, чтобы Стив все же решился.

Утром он просыпается раньше. В рассветных лучах солнца, пробивающихся через незадернутые шторы, внимательно рассматривает Стива. Мальчишка бледный почти до синевы, с темными кругами под глазами. И худющий. Барнс снова корит себя за то, что думал только о себе.

Он аккуратно убирает светлую челку с лица, чтобы не мешала, поправляет задравшийся рукав футболки на той руке, на которой у Стива укус, натягивает плед ему на плечи, и тихо встает. Поднимает свою рубашку, торопливо стянутую вчера и кинутую на пол, идет к двери и уже берется за ручку, когда за спиной раздается голос мальчика:

– Ты куда, Джеймс? – он еще даже толком не проснулся, шарит с закрытыми глазами по той части кровати, которая еще хранит тепло чужого тела.

– Работать, – Барнс возвращается обратно и не может удержаться от того, чтобы не провести по светлым волосам еще раз, – Джоэл уже, наверное, встал и ждет. Я зайду за тобой вечером на ферму, дождись меня, хорошо?

– Угу, – Роджерс приоткрывает сонные глаза, трется щекой о ладонь Джеймса, и переворачивается на живот, – я буду ждать.

Мужчина выходит из комнаты, мысленно подгоняя время.

***

Проведя весь день на стройке, то и дело поглядывая на часы, Барнс не может думать ни о чем, кроме того момента, когда заберет Стива. Ему все равно как это выглядит со стороны, он больше не ошибется и будет держаться за мальчика изо всех сил.

Когда он, не успевший даже заскочить домой, чтобы помыться и переодеться, стоит около фермы и ждет Стива, ему на глаза попадается Говард, неспешно выплывающий из дверей хлева. Парень окидывает мужчину насмешливым взглядом, но ничего не говорит, проходит мимо.

– Джеймс!

Внимание Барнса тут же переключается на мальчика, который торопливо идет к нему, на ходу надевая рубашку без пуговиц, и улыбается. Джеймс чувствует себя неприлично счастливым.

Они весь вечер проводят вместе, совсем как раньше. За ужином Элли довольно поглядывает на них, но ничего не говорит. Лишь изредка бросает на Джеймса подозрительные взгляды, видимо, все еще не до конца доверяет после случившегося. Потом они расходятся, Джеймс принимает душ, идет к себе и терпеливо ждет Стива.

Барнс устало растягивается на кровати. Закидывает руку за голову и потягивается. Мышцы гудят, а раненый бок неприятно ноет. Мужчина отстраненно отмечает, что в дождливую погоду это ранение тоже даст знать о себе, как и старые переломы. Он выключает лампу, прикрывает глаза рукой и пытается расслабиться. Ему кажется, что все мышцы спазматически сжаты, он весь как пружина – настолько он напряжен. И вдруг на смену приходит следующая мысль – сейчас бы притянуть Роджерса к себе, уткнуться носом в волосы на затылке, и спокойно проспать хотя бы пару часов. Джеймс не знает, почему именно это его успокоит и даст такой долгожданный отдых. Не знает, но уверен, тело его не обманывает.

Мужчина только задумывается, стоит ли пойти, посмотреть, как там Стив, но не успевает и пальцем пошевелить – кто-то тихонько скребется в дверь.

– Джеймс, – мальчишка бесшумно проскальзывает внутрь. Не иначе, как научился у Барнса. – Ты еще не спишь?

Он неуверенно топчется у порога, вглядывается в темноту комнаты.

– Нет, мелкий, – мужчина включает свет. – Проходи.

Он пододвигается к краю, освобождая место, и Роджерс плюхается рядом. Они какое-то время сидят в тишине. Между ними до сих пор есть некая неловкость и напряжение. Вроде они обо всем поговорили, но… есть что-то еще.

– Знаешь, горячая вода – это лучшее, что вообще может быть. – Довольно тянет Роджерс.

После душа его кожа, кажется, светится изнутри, вкусно пахнет свежестью и мылом. Волосы становятся светлее, влажная челка падает на глаза.

Мужчина согласно хмыкает, продолжая из-под полуприкрытых век наблюдать за ним. Джеймс не настроен на разговор, но мальчик уже научился различать, когда молчание Барнса недовольное или обеспокоенное, а когда просто ленивое. Сейчас именно тот случай. Расслабленный лоб, ненапряженные брови и мягкая, почти нежная линия губ – все эти знаки дают Стиву понять, что Джеймс находится в крайне благостном расположении духа.

Стив хочет еще что-то сказать, но Барнс вдруг вздрагивает, когда мальчик неосторожно задевает его бок ногой, которую решил подогнуть под себя.

– Прости! Прости, Джеймс! – восклицает Стив и виновато смотрит на мужчину.

– Все нормально, – спешит убедить его Барнс, но на всякий случай отодвигается подальше от острого колена.

– Дай я посмотрю, – Роджерс уверенно тянется к чужой футболке и берется за край.

– Все правда хорошо, Стив, перестань, – Барнс пытается перехватить его руку, но мальчишка оказывается на удивление проворным.

Приподнимает ткань и внимательно смотрит на заживающую рану. Каждый раз, когда он думает о ранении Джеймса, ему становится дурно от мысли, что было бы, если бы он не смог обработать все должным образом, если бы Барнс оказался не настолько сильным, чтобы выжить. Роджерс бы просто свихнулся.

– Смотри-ка, – довольно произносит он, – хорошо заживает.

– Да уж, – Барнс смотрит куда-то в сторону, между бровей у него пролегает напряженная складка. – Как на собаке.

Стив ничего не отвечает и продолжает разглядывать бок мужчины. Отпускает край футболки, и только Барнс готовится спокойно выдохнуть, как вдруг мальчишка дотрагивается пальцами до кожи. Джеймс вновь вздрагивает.

– Больно? – брови Стива обеспокоенно взлетают вверх. Он подается вперед и теперь сидит, плотно прижавшись к бедру Барнса.

– Нет, – мужчина сжимает губы и пытается отползти подальше.

– Тут кожа горячее, – шепчет Стив, низко склонившись над мужчиной, продолжая невесомо порхать по животу тонкими пальцами. – Может, ты все же сходишь к мистеру Хиллу? Он настоящий врач, вдруг что-то идет не так?

– Все уже почти зажило, – сипит Барнс, все еще пытаясь незаметно отползти в сторону.

Роджерс бросает на него пристальный взгляд. Зависает на несколько мгновений, будто обдумывая что-то, а потом снова склоняется над мужчиной и проводит языком по рубцующейся ране.

Барнс едва не сваливается с кровати – так старательно пытался отодвинуться от мальчишки, что незаметно даже для себя оказался на самом краю.

– Стив… – он замирает, когда горячий влажный язык скользит по тонкой, чувствительной коже. – Стив, что ты… постой. Подожди, не…

Роджерс сжимает его бедра, обтянутые тканью штанов, и настойчиво притягивает ближе к себе. Барнс переворачивается на спину, и, вцепившись в покрывало, тяжело дыша, смотрит, как мальчишка вылизывает рубцы.

Он зализывает рану, как это делают животные – широко и мокро проходится языком по изувеченной коже. Острым кончиком оставляет короткие быстрые мазки. Медленно-медленно ведет вверх, прижимается губами к грубым краям, а прохладными ладонями несмело поглаживает напряженные бедра.

Барнс, откинувшись на подушку, позволяет себе раствориться в ощущениях. Чувствует ли он голод? Безусловно. Напряжение и физическое желание копятся в нем, но он понимает, что не должен поддаваться слабости и использовать Стива таким образом. Да, чертовски хочется подмять хрупкое, тонкое тело под себя, навалиться сверху и раствориться в тугом жаре. До зубного скрежета и трясущихся рук хочется. Еще до ранения хотелось, но Джеймс понимает, что нельзя терять голову.

– Стив, слышишь, постой. Подожди. Не надо, Стив, – он все же находит в себе силы приподняться. Касается ладонью щеки мальчика и заставляет того отстраниться.

Досадно лишь то, что единственное, что в этот момент действительно интересует Барнса – так же ярко горели бы губы и щеки Стива, окажись он под Джеймсом? А шея и грудь? На них бы тоже спустился алый цвет? Или кожа на груди и животе оставалась бы бледной, отчего метки, жадно оставленные Барнсом, были бы еще заметнее? Мужчина едва не взвывает от подобных мыслей, которые вихрем носятся в голове, вообще никак не помогая найти выход из сложившейся ситуации.

– Почему не надо, Джеймс? – Роджерс сидит на коленях, облизывая губы. – У тебя же… ну, у тебя стоит. – Последнее слово он произносит практически неслышно, отводит стыдливо глаза и полыхает румянцем еще сильнее.

«Да, точно, Стив, пять баллов тебе за наблюдательность», – хочется съязвить Барнсу.

– Потому что это неправильно, – Джеймс окончательно принимает сидячее положение, одергивает футболку, и протягивает руки ладонями вверх – открытый жест, чтобы не оттолкнуть мальчика еще больше, а успокоить.

– Ты несешь какую-то чушь, – Роджерс хмурится и уголок его губ сердито дергается. – Пусть я кажусь тебе неопытным малолеткой, но я не дурак, я же вижу, что… – он теряется и взмахивает руками, пытаясь таким образом выразить обуревающие его чувства.

– Послушай, Стив, – осторожно начинает Барнс. Ему меньше всего хочется обидеть парня. – Иногда нам кажется, что мы испытываем те или иные чувства к тому или иному человеку, но в действительности же…

Боже, если бы его сейчас – мямлящего и невразумительно что-то бормочущего себе под нос, тщетно пытающегося прикрыть член, натягивающий ткань штанов – увидела Наташа, она смеялась бы до слез. Барнс и сам не ожидал, что ему, дожившему почти до пятого десятка, придется не только возбуждаться при виде подростка, но и пытаться образумить, отговаривать его от поспешных, необдуманных поступков.

– В общем, Стив, я не мастер воспитательных речей и подобных вещей, – упрямо продолжает он, опустив взгляд и сцепив перед собой руки в замок, не оставляя попыток прикрыться, – не надо делать то, о чем потом можешь пожалеть. О чем мы будем жалеть. Не стоит.

Он уверен, что с горем пополам, но донес до Стива правильные мысли, и при этом не задел чувства мальчика. Барнс поднимает голову и с надеждой смотрит на Рожерса: правильно ли тот все понял, не обиделся ли. Мальчишка сидит, упрямо сжав губы, и все то время, что Барнс толкает просветительские речи, кивает головой в такт словам.

– Ну… в общем, надеюсь, что между нами не осталось недопонимания, – заканчивает свой монолог мужчина и замолкает.

Стив тоже молчит. Сидит на месте, переплетая тонкие бледные пальцы, и задумчиво проходится языком по губам. «Уходи, уходи скорее, мелкий, пока я держу себя в руках», – мысленно молит его Барнс. В его ближайших планах как раз и есть мысль подержать себя в руках. В руке. Да, в компании собственной руки он и скрасит этот напряженный вечерок. Отличная идея. Нужно только, чтобы Стив ушел к себе в комнату, а завтра утром они уже и не вспомнят, с чего начался весь сыр-бор.

Роджерс наконец-то перестает изображать истукана, и на долю секунды Джеймс искренне уверен, что все – проблема миновала. Он свято верит в собственную ложь до того самого момента, пока Стив вдруг не подается вперед.

– Нет-нет-нет, – шепчет Барнс, накрывая рукой дрожащую ладонь Роджерса на своей щеке.

– Скажи, что не хочешь, и я уйду, – Стив вздрагивает.

– Я не… – Джеймс шумно сглатывает и смотрит в ярко горящие глаза напротив.

– Ты не… что? Ну же, – на самом деле у Роджерса все внутренности скручивает от страха и волнения. Он вовсе не уверен, что Барнс не выкинет его за шкирку из комнаты. Он ставит на кон все и надеется выиграть.

– Я не… – Джеймс не помнит, что хотел сказать.

Что он вообще должен говорить, когда Стив так близко? В голове у Барнса не остается ни одного слова, ни одной мысли, когда Роджерс склоняет голову вбок, замирая в каких-то жалких паре сантиметрах от губ мужчины.

«Нельзя, надо остановиться», – стучит у Джеймса в висках, когда он прижимается к напряженному рту. Мальчишка крупно вздрагивает и тут же замирает, когда Джеймс целует его. У Барнса горячие губы и жесткая, колючая щетина. Стив никогда не чувствовал ничего подобного. Мужчина мягко прихватывает нижнюю губу, ласкает едва ощутимо, ни на чем не настаивая, не давя. Когда Джеймс отстраняется, Стив несколько секунд так и остается сидеть – закрыв глаза, тяжело дыша сквозь приоткрытые губы. Будто боится, что это все сон, что Джеймс только что не целовал его, а ему это все показалось. Он открывает глаза, поначалу избегая смотреть на мужчину, но все же находит в себе смелость поднять взгляд.

Барнс тоже тяжело дышит. Стискивает кулаки, с трудом сдерживаясь от того, чтобы не наброситься на мальчишку. Это же Стив, с ним так нельзя, с ним нужно быть нежным, заботливым, нужно сделать все правильно.

Пока мужчина усмиряет себя, Роджерс со стоном-всхлипом впивается в чувственные губы. Жадно, но неумело целует, крепко прижимаясь к чужому рту. Пока дают, пока позволяют. Он уже не знает, отчего дрожит: от страха, что Джеймс все же одумается и оттолкнет его или от бешеного восторга, который опьяняюще кружит голову.

Мужчина кладет ему руку на затылок, успокаивающе массирую кожу, а потом слегка оттягивает пряди волос, заставляя разорвать поцелуй-укус.

Стив смотрит на влажный, припухший рот и ловит себя на том, что вернись однажды Джеймс домой с такими вот зацелованными губами, Роджерс бы свихнулся от ревности. При одной только мысли, что кто-то другой может дотрагиваться или целовать Барнса кроме него, Стиву становится дурно и волна злости поднимается в груди. Взгляд становится колючим, ревностным.

Барнс улавливает изменения в настроении и усмехается мягко, будто точно зная, о чем думает мальчишка. Он решает не тратить время на слова, а просто томительно и тягуче целует Стива, тем самым обещая, отдавая себя. Они ведь и так уже нарушили все правила, верно?

В этот вечер они просто целуются. Сначала так и остаются сидеть на кровати напротив друг друга. Обмениваются медленными, мягкими, неглубокими поцелуями. Джеймс обхватывает Стива за загривок, ведет ладонью выше и зарывается пальцами в отросшие волосы на затылке. Тянет мальчишку ближе к себе, и тот, избегая взгляда мужчины, неловко устраивается на его бедрах. Несмело гладит широкие плечи и обнимает за шею. Барнс опирается на спинку кровати и прижимает Стива к себе.

– Ну, как тебе? – мужчина оглаживает бока и спину мальчишки, не торопится спуститься ниже.

– Что как? – заторможено и хрипло спрашивает Роджерс, медленно целуя подбородок и щеки, заросшие щетиной.

– Целоваться со стариком, – припоминает слова мальчика Джеймс и усмехается в горячие губы.

– Заткнись, Барнс, – фырчит Стив, сцеловывая усмешку, прижимаясь к покрасневшему и припухшему рту.

Джеймс ведет руками ниже; медленно, будто давая время одуматься. Опускает широкие горячие ладони сначала на бедра, а потом несильно сжимает пальцы на округлой ягодице, которая идеально ложится в ладонь. Барнс хрипло выдыхает в губы Роджерса, который охает и отстраняется. Стив скользит истомленным взглядом по лицу мужчины, а потом, зарывшись лицом ему в шею, чтобы скрыть лихорадочный румянец, подается бедрами назад, к рукам Джеймса.

– Я не сделаю ничего против твоей воли, – низким голосом успокаивает Барнс, касаясь губами алеющего уха. – Все будет так, как ты скажешь и как захочешь.

– Я хочу всего, – запальчиво шепчет мальчишка, преисполненный показной уверенностью.

«Всего тебя», – оставляет он недосказанным.

– Я и так весь твой, – просто отвечает мужчина. – Не торопись, Стиви.

Роджерс вскидывается от той ласки, которая слышится в голосе Барнса.

– Не нужно торопиться, – повторяет Барнс ровным тоном, который вовсе не вяжется с его требовательными губами и сильными руками, которые беспрерывно скользят по худенькому, хрупкому телу подростка.

И, если откровенно, то он не знает, кому из них больше нужно это время. Стиву, чтобы одуматься и отступить в случае чего, или самому Барнсу, чтобы привыкнуть к мысли, что он действительно влюбился в мальчишку, который младше него в два раза.

***

С этого момента Джеймс не может думать ни о чем и ни о ком другом. Стив, Стив, Стив. Вся жизнь Барнса вращается вокруг мальчишки. Он живет только теми мимолетными вечерними и ночными часами, которые они с Роджерсом проводят за закрытыми дверями.

Только наедине со Стивом Джеймс может позволить себе забыть обо всем: о прошлом, от которого так и не смог избавиться, и простить за которое себя тоже не смог, о настоящем, в котором за стенами общины мир истерзан и сломлен, и, конечно, о будущем, о котором Барнс вообще не хочет думать.

Рядом со Стивом Барнс вспоминает, что он человек, и что он может позволить себе быть человеком.

И если бы он мог, то навсегда остался бы в этой небольшой комнатушке, которая становится для него убежищем, персональным раем.

Роджерс напоминает ему солнце, и мужчина исступленно тянется к этому светилу, понимая, что может обжечься, сгореть дотла, но его это не пугает. Он уже слишком – безвозвратно и неизбежно – заворожен и покорен Стивом, который, кажется, не осознает вовсе, насколько большую власть имеет над мужчиной.

Все, что нужно самому Роджерсу – быть рядом с Джеймсом. Больше он не помышляет и не мечтает ни о чем, потому что все его самые потаенные мечты и желания стали реальностью. Джеймс его заметил, Джеймс его принял, Джеймс дарит ему заботу, ласку и любовь. Что Стиву еще может быть нужно? Рядом с Барнсом он убеждается, что смысл есть, что они здесь не просто так, что все это было предначертано.

***

Мужчина заходит в комнату, на ходу вытирая мокрые волосы полотенцем. Поднимает голову и видит на кровати мальчика, который тут же подрывается, на коленях подползает к спинке, опирается на нее руками и нетерпеливо всем телом тянется вперед – к Джеймсу.

Это какое-то безумие, им постоянно хочется дотрагиваться друг до друга. Они оба изголодались до прикосновений, до тактильного контакта, поэтому для них абсолютно нормально – лежать, медленно поглаживая друг друга, просто прикасаться или держаться за руки, переплетая пальцы.

– Соскучился, – то ли спрашивает, то ли утверждает Барнс, отбрасывая полотенце, и привычно притягивая к себе мальчишку, который разве что не поскуливает, когда Джеймс целует его.

Стив виснет на шее Барнса и отвечает на поцелуй, прикрывая сияющие глаза подрагивающими ресницами. Он тянется одной рукой к низу футболки, но Джеймс тут же делает шаг назад, когда Роджерс пытается задрать ткань выше.

– Стив, – он облизывает влажные от слюны губы, – ты…

– Мы не торопимся, я помню, – мальчишка переводит дыхание, – но я готов, Джеймс, я… Я хочу на тебя посмотреть, – произносит он едва слышно, краснея до корней волос, но глаза не опускает, смотрит уверенно, требовательно.

Да, он видел Барнса, когда выхаживал его зимой. Менял повязки, переодевал, обтирал мокрыми тряпками, но тогда главным было спасти мужчину, поэтому он, ну, не разглядывал его… так, в этом смысле. А сейчас Роджерсу до дрожи хочется посмотреть на Барнса без одежды, дотронуться до него, общупать всего.

– Ты уверен? – Джеймс напряжен. Он не хочет давить или к чему-то принуждать Стива. Да, у него каменный стояк после поцелуев и объятий, и он уже все руки сдрочил, но он готов узлом завязаться и ждать, пока мальчик будет готов.

– Да, – Роджерс ни на секунду не задумывается над ответом.

– Хорошо, – Барнс кивает и кусает губы.

Он немного нервничает. Ладно, не немного. Стив у него первый за последние восемь лет, не считая рук, конечно. Последний раз у Джеймса был, когда он уже ушел из правительственной армии и занялся контрабандой. Они тогда случайно пересеклись с Рамлоу, который уже работал на Фьюри. И… им просто нужно было снять напряжение, вот и вспомнили старые времена, когда во время службы прятались по темным углам, торопливо отсасывая друг другу или ограничиваясь дрочкой. Потрахаться, в полном смысле этого слова, удавалось редко. В такие моменты они с Броком мало походили на людей, даже за пределами клетки оставаясь голодным, озлобленным зверьем (Стив тогда, летом, правильно его назвал), только ярость выплескивали не в спарринге, а в быстром, жадном сексе, после которого все тело болело, а следы не сходили несколько дней.

И теперь вот ему нужно как-то подстроить свои скудные знания и умения под сложившуюся ситуацию. Джеймс решает действовать интуитивно, будет поступать так, как чувствует.

Стив смотрит на него, нетерпеливо ерзая на коленях, и, кажется, перестает дышать, когда Барнс быстро стягивает с себя футболку. Он откидывает вещь куда-то в сторону и немного разводит руки в стороны, открытыми ладонями вверх. Ему неловко под немигающим взглядом. И совсем чуть-чуть стыдно, потому что он не привык демонстрировать свои шрамы, уродующие левую руку от самого предплечья. Особенно сильно тогда досталось плечу, поэтому там самые безобразные следы. Но во взгляде мальчика нет ни капли брезгливости, Роджерс даже рот приоткрывает, когда видит Барнса без футболки.

– Ты такой красивый, Джеймс, – он скользит восхищенным взглядом по крепкому торсу, порывистым жестом сжимает ворот футболки, как будто воздуха не хватает. – Иди сюда.

Джеймс вдруг смущается. Что в нем красивого? Грубый, неотесанный мужик. Красивый. Стив скажет тоже.

– А штаны? – Роджерс требовательно кивает на нижнюю часть тела, когда Барнс делает торопливый шаг по направлению к кровати.

Он, немного помедлив, стаскивает и их, оставаясь в нижнем белье, которое не скрывает полувозбужденный член.

– Иди сюда, – повторяет Стив, хлопая рукой рядом с собой.

Он быстро и часто облизывает губы, которые тут же пересыхают, хотя сам Стив наоборот весь взмокает и его кожа горит от возбуждения и волнения.

Мужчина опускается на кровать и ждет дальнейших указаний, он не хочет напугать мальчика какими-то своими действиями, надо держать себя в руках.

– Ложись, – Стив поднимается, чтобы Барнс мог вытянуться во весь рост.

– А ты? – вдруг спрашивает Джеймс, послушно укладываясь на спину, и кивая на одежду мальчика.

Роджерс все еще в футболке и штанах.

– Я… – Стив теряется. Он не хочет раздеваться. Джеймсу не понравится. – Лучше не надо. – Мямлит он, растеряв всю свою напускную уверенность.

– Стив, – серьезно зовет его мужчина, приподнимаясь на локте и протягивая руку к мальчику. Он не слишком-то разбирается в людских эмоциях, но сейчас ясно видит, как Роджерс зажимается и стыдится себя. – Я хочу тебя. Безумно. Хочу ласкать, целовать и трогать тебя. Позволь мне. Пожалуйста.

Он не мастер красивых речей. Он прямолинеен и честен. И его хрипловатый от возбуждения голос и тяжелый, будто пьяный взгляд говорят за себя.

– Иди ко мне, – теперь Барнс зовет мальчишку. – Иди сюда, Стиви.

Ласка действует безотказно. Роджерс сухо сглатывает, переминается с ноги на ногу, но все же берется дрожащими от волнения пальцами за кромку футболки. Опускает глаза и медленно стягивает вещь, и тут же прикрывается этой злосчастной футболкой.

– Дальше, – мужчина ругает себя за нетерпение, проскальзывающее в голосе.

Стив, по-прежнему не глядя на Барнса, все же выпускает ткань из рук, но теперь обхватывает себя крест-накрест за худые плечи.

Джеймс садится на постели и медленно, чтобы не спугнуть, тянет мальчика к себе.

– Все хорошо, Стиви, – он успокаивающе гладит его руки своей широкой ладонью, заставляя расслабиться и поддаться.

– Ты… – у Барнса во рту пересыхает и в груди что-то ухает. – Ты охеренный, Стив.

Роджерс изумленно вскидывает голову и видит, каким взглядом на него смотрит Джеймс. Мальчик вздрагивает и торопливо закусывает губу, когда Барнс обхватывает его за талию и целует молочно-белую кожу живота. Стиву кажется, что у него сердце разорвется от переизбытка ощущений, оно и так уже стучит где-то в горле, набатом отдаваясь в ушах. Он не может сдержать какой-то жалобный, задушенный полустон-полувсхлип, когда Джеймс широко и мокро лижет кожу около пупка, а руками скользит по спине с выступающими позвонками.

У Барнса дрожат руки, когда он обнимает Стива за такую тонкую талию, что кажется, будто он может переломить мальчика, сжав чуть сильнее. А когда утыкается носом ему в живот, у Барнса рот наполняется слюной – Стив пахнет так… правильно. Мылом и чем-то свежим, как будто яблоком и хвоей. Волнующий и словно прохладный запах. И это совсем не так, как пахнет сам Барнс. Он всегда как бы пропитан дыханием раскаленного металла и пороха, застарелой кровью. Очень тяжелый, удушливый и прогорклый запах.

– Стиви, – зовет мужчина, прижимаясь губами к нежной коже над поясом штанов, – я сниму их?

Роджерс торопливо кивает, зарываясь пальцами во все еще влажные темные волосы. Барнс аккуратно подцепляет резинку и, отвлекая мальчика поцелуями бедренных косточек, стягивает штаны. Стив переступает через ткань, собравшуюся у ступней, и встает вплотную к мужчине, который горячими руками проводит по худым, но сильным ногам. Он не торопится коснуться сразу же паха или ягодиц, еще рано. Вместо этого Джеймс отстраняется и снова ложится на кровать, потянув за собой Роджерса, тоже оставшегося в нижнем белье.

Стив поддается и седлает его бедра.

– Можно я… можно мне?.. – он выглядит и растерянным, и смущенным, и немного напуганным. Он не знает, что ему позволено делать с Джеймсом, можно ли вообще его трогать, а если можно, то где и как? Вдруг Барнсу не понравится и он больше никогда не разрешит Роджерсу притронуться к нему?

Мужчина в ответ оглаживает лицо мальчишки, скользит пальцами по горящим, лихорадочно пылающим губам – Стив успевает прихватить грубые подушечки зубами – спускается на длинную шею, аккуратно обхватывает ладонью и заставляет наклониться.

– Можно, – низким голосом тянет Барнс, соприкасаясь с чужими губами.

Ему самому становится интересно, как далеко они со Стивом могут зайти. На что решится мальчишка и где будет та грань, за которую Барнс не позволит переступить ни себе, ни ему. Существует ли она вообще?

Роджерс обвивает его шею руками, прижимается грудью, распластывается всем телом сверху и порывисто, жадно целует Джеймса. Он похож на неловкого, неумелого щенка, который дорвался до такой желанной кости и теперь никак не может оторваться. Стив трется о Барнса, напрочь забыв о том, что собирался быть осторожным и не задевать заживающую рану. Дрожащими тонкими пальцами гладит шею, плечи, грудь, целует, покусывает, вылизывает губы и рот Джеймса, и при всем этом не перестает тихонько постанывать, шептать что-то.

Мужчина не особо вслушивается в едва разборчивые слова. Он откидывает голову назад, открывая крепкую шею, и Стив благодарно прижимается губами к щетинистому подбородку, целует, щекотно и широко проходится языком по дернувшемуся кадыку, на что Барнс усмехается и призывно облизывает губы. Мальчишка удивительно понятливый: тут же целует, посасывает нижнюю губу Джеймса, прикусывает и послушно позволяет Барнсу скользнуть языком в рот. Неопытность Роджерса чувствуется в каждом движении, в каждом поцелуе, но он так откровенно, отзывчиво реагирует на каждую ласку, каждое прикосновение, что нехватка практики не имеет никакого значения. Барнс вообще не помнит, чтобы кто-то так сильно хотел его, так доверчиво отдавался, и чтобы сам мужчина был так заведен в ответ.

Стив разрывает поцелуй и спускается ниже. Кончиком языка проходится по ямочке между ключицами, тычется носом в мускулистую грудь, покрытую темными волосками, и с довольным тихим урчанием трется щекой и губами о кожу. Неуверенно прикусывает правый сосок, тут же зализывая укус, и в ответ слышит одобрительный стон Барнса. По телу Роджерса пробегается дрожь восторга при мысли, что Джеймсу хорошо, Джеймсу нравится, он, Стив, все делает правильно. Мальчик гладит плечи мужчины, кожа под пальцами горячая, гладкая, мышцы перекатываются под худыми тонкими пальцами, и утыкается носом в подмышку, жадно вдыхает запах свежего пота. У Роджерса мурашки бегут по загривку, и внизу живота все сжимается, ему просто сносит крышу от естественного запаха Барнса.

– Джеймс, – протяжно хнычет мальчишка, когда чужие широкие ладони ложатся на его ягодицы, обтянутые хлопковой тканью трусов.

– Что? Что, Стиви? – он толкается бедрами и Роджерс округляет припухший рот, когда их члены трутся друг о друга сквозь белье.

Стиви в ответ стонет на выдохе и послушно подстраивается под темп, который задает мужчина. Джеймс забирается огрубевшими ладонями под ткань и сжимает упругую задницу. Ну вот, а Роджерс сетовал, что им часто приходилось взбираться в гору, а результат-то стоит того. Стив прогибается в пояснице сильнее, и не знает, в какую сторону ему лучше податься: ближе прижаться к горячим, как печка,животу и груди Джеймса, быстрее двигать бедрами, потираясь членом, или подставляться под широкие ласковые ладони. Барнс скользит одной рукой по влажной от пота худой спине, сжимает пальцы на загривке и заставляет Стива поднять голову, чтобы снова поцеловать. Роджерс нетерпеливо набрасывается на рот мужчины, но тот усмехается и хватка на шее становится крепче, он держит мальчишку и смотрит ему в глаза:

– Открой рот, – сипло произносит Джеймс, с удовлетворением наблюдая, как затуманивается взгляд напротив.

Роджерс облизывает губы и послушно подчиняется. Мужчина скользит двумя пальцами внутрь, где горячо и влажно. Поглаживает язык, бархатистую изнанку щек, и довольно урчит, когда Стив начинает неумело насаживаться ртом на пальцы, посасывать, скользить языком. Он вылизывает их, быстро и поверхностно дыша через нос, и слюны так много, что она стекает по ладони, и мокрые дорожки щекочут кожу.

– Вот так, хорошо, давай же, Стиви, давай…

У Барнса гудят яйца и темнеет в глазах при виде заломленных бровей, трепещущих ресниц и красных губ, которые плотно обхватывают его пальцы. И Джеймсу до нетерпеливого рыка хочется сделать две вещи: растянуть этот алый рот вокруг своего члена и вогнать влажные от слюны пальцы в тугую, узкую дырку, нащупать простату и заставить мальчишку кончать так, как он, наверняка, никогда не кончал.

Но это пока только его желания, на деле же он сильнее притискивает мальчишку к себе, и только хочет вытащить пальцы из обжигающего рта, как друг Стив замирает, а потом крупно вздрагивает, прикусывая пальцы Джеймса, и несколько раз рвано двинув бедрами, кончает, даже не притронувшись к своему члену.

Барнс тихо выдыхает, когда мальчик валится ему на грудь, тут же слепо ища губы. Джеймс затягивает поскуливающего Роджерса в долгий поцелуй, а сам спускает резинку своих трусов под яйца, и крепко сжимает напряженный до боли член в кулаке. Размазывает смазку с головки по всему стволу и ему хватает нескольких движений, чтобы кончить с тихим, едва слышным стоном.

Стив вздрагивает и отрывается ото рта Джеймса, который увлеченно вылизывал, когда чувствует на бедре влагу. Проводит рукой, собирая белесые капли, смотрит на испачканные пальцы, а потом с искренним любопытством отправляет их в рот.

– Стив, что ты… – Барнс открывает зажмуренные во время оргазма глаза, откидывает волосы с потного лба и смотрит на то, как мальчишка посасывает собственные пальцы.

– Пробую тебя на вкус, – Роджерс отрывается от столько увлекательного занятия и снова тянется к губам мужчины.

– Хочу тебе отсосать, – признается Джеймс, раз уж они пустились во все тяжкие.

И чувствует бедром вновь напрягающийся член Стива, когда перекладывает Роджерса спиной на кровать, а сам опускается ниже.

Осталось только вспомнить уроки Брока Рамлоу, который когда-то научил его принимать до горла.

***

– Чем это так в… вкусно пахнет? – успевает переформулировать Джеймс, поймав предостерегающий взгляд Джоэла и почти напуганный – Стива.

– Элли приготовила лазанью, – старик покашливает и едва заметно хмурится.

– Ого, – все, что удается выдавить Барнсу, вернувшемуся с ночного дежурства, и подумавшему сначала, что у них в доме кто-то оставил протухшие яйца.

– Мой руки и садись, – девочка достает третью тарелку и принимается выскребать что-то из керамической посудины.

От одного этого скребущего звука Джеймса пробирает дрожь. И судя по печальному взгляду Джоэла – не зря.

– Интересно выглядит, малышка, – преувеличенно бодро говорит старик, когда перед ними оказываются тарелки с какой-то коричневой кашей. Подгорелой в некоторых местах.

– А как на вкус? – спрашивает Элли, в упор глядя на Барнса, который крепко сжимает вилку в руке и не решается попробовать.

Вообще-то, он надеялся, что Элли простила его за ту ситуацию с Марго и за глупое поведение по отношению к Стиву, но судя по сверкающим металлическим блеском глазам – нет.

– Очень… – кажется, у него на висках выступают капли пота, – очень пряный вкус, чувствуется… своеобразный букет. Ты добавила специи?

– Перец и еще что-то. Нашла в шкафчике. Правда нормально получилось? – она с надеждой смотрит на мужскую часть этого дома.

– Да, послевкусие весьма пикантное, – уверяет Джоэл, а Стив и Джеймс синхронно кивают, пережевывая очередную порцию.

– Оу, – на лице Элли появляется удивленно-радостное выражение, – здорово, но в следующий раз надо будет добавить поменьше соли. Не забудьте убрать все за собой. – Наказывает она, поправляя рукава рубашки.

– А ты не будешь есть с нами? – Джеймс делает вид, что ищет более аппетитный кусок… чего-то, чем бы это ни было.

– Нет, обещала Марии прийти пораньше. Так что приятного аппетита, мальчики, – она чмокает Джоэла в щеку, машет Роджерсу и Барнсу рукой, и идет в прихожую.

– Меня сейчас стошнит, – виновато говорит бледный Стив, когда за девочкой закрывается входная дверь.

– Элли очень старалась, – слабым голосом отвечает старик, смаргивая навернувшиеся слезы.

– Убить нас? – Джеймс торопливо откладывает вилку, – Стив, не ешь это.

– Она учится готовить. Суп ведь очень вкусный, – не сдается Джоэл, продолжая отстаивать кулинарные способности девочки.

– То есть, он не всегда был такой? – Стив с сочувствием смотрит на старика, который отрицательно качает головой. – Ладно, давайте я отнесу это свинкам, а на вечер приготовлю что-нибудь другое? У нас осталась оленина?

– Есть еще немного, – отвечает он, – скоро надо будет идти на охоту. Только не говорите Элли про то, что мы отнесли все приготовленное свиньям.

– Ни слова не скажем, – обещает Барнс и принимается убирать со стола. – Я посплю немного и присоединюсь, хорошо?

– Раньше двенадцати можешь не приходить, – кивает Джоэл, накидывая рубашку, и исчезая в прихожей.

– Ты в порядке? – Джеймс склоняется над сидящим на стуле Стивом и мягко касается губ.

– Да, все нормально, – Роджерс запрокидывает голову и обнимает Барнса за шею, заставляя углубить поцелуй. – Но надо быстрее от этого избавиться и проветрить кухню.

– Что будет на ужин? – у него слипаются глаза, ночь выдалась беспокойная. Пятеро зараженных. Пришли со стороны города.

– Запеченное мясо? – мальчик пожимает плечами и массирует голову мужчины.

– Звучит хорошо, – Барнс расслабленно выдыхает, когда проворные пальцы спускаются к шее.

– Иди, отдохни немного, – Стив ерошит темные волосы напоследок и скользит губами по почти гладкому подбородку. Барнс в кои-то веки побрился.

– Уложишь меня? – Джеймс со спины обнимает поднявшегося на ноги мальчишку. Тут же запускает шершавые ладони под футболку, дразняще задевает соски.

– Н-нет, – Роджерс с видимым трудом отстраняется, зардевшись лицом, – я должен идти. Вечером.

И его взгляд такой многообещающий, но в то же время взволнованный, что Барнс против воли чувствует, как начинает возбуждаться. Реагирует и ведется, как влюбленный мальчишка, в самом-то деле.

– Вечером, – тянет мужчина, насмешливо поглядывая на вспыхнувшего Стива, – хорошо. Вечером так вечером.

– Барнс, – негодующе фыркает Роджерс, но не может сдержать улыбку, – все, я ушел.

Он привстает на носочки и коротко целует мужчину, не позволяя продлить поцелуй, потому что тогда это точно затянется надолго.

– Ладно, иди уже, – Барнс на прощание гладит щеку мальчика и с улыбкой смотрит, как он вприпрыжку выскакивает из дома, не забыв прихватить емкость с тем, что Элли назвала лазаньей.

***

Он с некоторым мандражом ждет вечера, но Стив, когда они встречаются за ужином, даже почти не смотрит в его сторону. То ли, чтобы не провоцировать мужчину, то ли, чтобы не провоцировать самого себя. Барнс сидит, уткнувшись в тарелку с мясом, и мстительно думает, что сегодня будет отсасывать Роджерсу особенно долго, не давая кончить и не разрешая прикасаться к себе. Мальчишка будет знать, как играть с ним.

Барнс сидит на краю кровати, потирая шею. Только собирается подняться и развесить мокрое полотенце на спинке кровати, как дверь открывается и заходит Стив. Закрывает за собой дверь, молча подходит, устало шаркая ногами, и так же молча опускается на пол около ног мужчины. Обхватывает его колено руками, утыкается лбом в бедро и замирает, сгорбившись.

Джеймс запускает пятерню в пушащиеся на затылке волосы. Массирует кожу, почесывает за ухом и разминает шею. Мальчишка отзывается благодарным стоном, жмется еще ближе, обнимает крепче руками. Барнс приподнимает уголки губ, жмурится довольно и продолжает гладить широкой ладонью, сильными пальцами нажимая на какие-то точки, от которых по всему телу бегут мурашки. Запал прошел и сейчас – поглаживая сидящего у ног Стива – он понимает, что мучить мальчишку точно не сможет.

– Хорошооо… – тянет Стив, поворачивая голову и косясь на мужчину, когда тот кладет горячую ладонь у основания шеи.

– Полегче? – спрашивает Барнс, расслабленно опираясь второй рукой на кровать.

Ему лень шевелить языком, вообще любой частью тела лень шевелить. Роджерс умудряется расслабить и успокоить его, даже толком ничего не делая. То ли Барнс правда стареет, то ли так и выглядит спокойная, размеренная, да чего уж там – счастливая жизнь с кем-то, кто понимает тебя и явно благотворно влияет на дерьмовый характер.

– Угу, – мальчишка довольно, сыто улыбается, прогибается в спине, как заласканный кот, потягивается и снова укладывается головой на бедро Джеймса.

Мужчина хочет что-то спросить, но проворные пальцы вдруг пробегаются по внутренней стороне бедра, царапают легонько кожу, а потом Роджерс уже двумя руками ведет снизу вверх – от щиколоток к коленям и выше.

Барнс ждет, что будет дальше. Вечер обещает быть интересным. Вечер и часть ночи, скорее всего. Стив быстро учится, и учится усердно, с желанием. Так что да, Джеймсу очень любопытно, что именно мальчику захочется узнать сегодня. До этого они ограничивались взаимной дрочкой и отсосами со стороны Барнса, который довольно быстро вспомнил проникновенные уроки Рамлоу. Мастерство не пропьешь, в конце концов.

Стив тем временем устраивается между ног мужчины, щекотно проходится поцелуями по животу – Джеймс вздрагивает и фыркает. Роджерс хихикает, сверкая глазами, поднимается к груди, проворным, быстрым и горячим языком поочередно вылизывает соски. Барнс предательски быстро возбуждается, совсем как подросток, у которого гормоны бьют не только в голову, но и в другие части тела. Запускает пальцы в светлые волосы на затылке и заставляет мальчика потянуться наверх. Они долго со вкусом целуются. Стив ласкает язык Джеймса, посасывает его, прикусывает губы, вылизывает шею, выдыхает и стонет, когда Барнс наклоняется вперед, подхватывает его под ягодицы и хочет усадить на себя.

– Нет-нет-нет, Джеймс, подожди, – шепчет Роджерс зацелованными губами, упирается ладонями в крепкую грудь, покрытую темной порослью.

– Что? – мужчина тут же убирает руки, когда мальчик ведет плечами, будто хочет высвободиться из объятий. – Что-то не так?

– Я… хочу кое-что, – Стив сползает ниже, отводит блестящие глаза, смущенно трется носом о чужое колено. – Хочу кое-что попробовать.

Он неуверенное кладет ладонь на возбужденный член Джеймса, натягивающий ткань белья, и красноречиво облизывает губы. При этом у Роджерса щеки и даже уши полыхают от смущения, шея тоже краснеет.

Барнс снова наклоняется, чтобы еще раз поцеловать, затем отстраняется и опирается на руки.

– Уверен? – все же спрашивает он, получая в ответ короткое «да».

Он следит тяжелым, внимательным взглядом, как Стив едва заметно дрожащими пальцами ныряет под резинку трусов, спускает их – Барнс приподнимает бедра, помогая избавиться от белья – и нервно сглатывает. Член мажет головкой по животу и тяжело ложится на бедро.

– Ты только говори, если что-то не так, ладно? – Роджерс очень сильно нервничает, но дождавшись согласного кивка Джеймса, кажется, немного успокаивается.

Мальчик обхватывает ствол ладонью, несколько раз скользит по всей длине. Все никак не может решиться прикоснуться губами, очень переживает, что у него ничего не получится и Джеймсу вообще не понравится.

– Погоди, – вдруг подает голос Барнс, – приподнимись.

Он тянется за своей подушкой и бросает ее под колени Стива.

– Так будет удобнее, – поясняет мужчина в ответ на удивленный взгляд.

Ему хочется поскорее увидеть мальчишку со своим членом во рту, почувствовать, как плотно он будет обхватывать головку губами, но торопить Роджерса не решается, терпеливо ждет, пока тот будет готов.

Наконец Стив склоняется над пахом и несмело, едва ощутимо проводит самым кончиком языка по влажной головке. Он придерживает член у основания и снова проходится языком по бархатистой коже. На языке остается солоноватый, чуть терпкий вкус, он кажется необычным, но Стиву нравится. Он усерднее начинает вылизывать головку, снимая губами прозрачные капли смазки, сильнее сжимает ствол и ведет кулаком по всей длине. Барнс напрягает мышцы живота и старательно пытается не двигать бедрами навстречу теплому, влажному рту. Джеймс непроизвольно задерживает дыхание, когда Стив скользит языком до основания, оставляя влажный след, возвращается назад и берет головку в рот. Мужчина не может сдержать тихий грудной стон. Во рту Роджерса охуенно. Мальчишка плотно сжимает губы, старательно работает языком, вылизывая уздечку, и не забывает про то, что с зубами стоит быть осторожнее.

Наверное, это звучит нелепо, но когда Стив берет в рот, он как-то сразу перестает нервничать, может так на него действует рука Барнса, массирующая кожу на затылке, или тяжелое дыхание мужчины, но Роджерс правда успокаивается и начинает получать удовольствие от того, что делает, хоть челюсть и устает довольно быстро.

Он вспоминает, как это делает сам Барнс: усердно посасывает яркую головку, глубоко заглатывает аккуратный, небольшой член, и с утробным, довольным урчанием вылизывает и берет в рот яйца. Стиву, конечно, до таких вершин пока что далеко, но он старается.

У Джеймса не слишком длинный член, довольно толстый, с яркой от приливающей крови головкой. И эта крупная головка приятно ложится на язык, заполняет собой почти весь рот, и Стив стонет и тоненько скулит, стараясь взять глубже, получить больше. Он не успевает сглатывать слюну и она стекает по подбородку, оставляет после себя влажные дорожки. Сначала Роджерс действует неуверенно, медленно двигает головой и явно старается не издавать никаких звуков, стесняется их, но постепенно находит нужный ритм, плотно обхватывает головку, втягивает щеки и надрачивает влажный от слюны ствол. Вспоминает, опять же, как и что делал Барнс, и пытается повторить.

Мужчина сжимает волосы на затылке крепче, тянет слегка, когда Стив пытается заглотить, но рвотный рефлекс мешает, горло спазматически сжимается.

– Не бери слишком глубоко, – сипло говорит он, заставляя мальчишку убрать руку от члена, сам обхватывает его и вынимает изо рта Стива с громким хлопком.

Роджерс краснеет, хотя куда уж больше, и высовывает язык. Барнс довольно скалится, дразнит, позволяя касаться головки, но тут же убирает член, обводит красные, натруженные губы, и Стив скулит, бросает просящий взгляд слезящихся глаз. И вообще выглядит настолько порочно, что мужчина с трудом сдерживается от того, чтобы не насадить этот восхитительный горячий рот на член до самого основания, растянуть губы вокруг ствола и спустить глубоко в горло. Не сегодня. Он сделает это как-нибудь в следующий раз, когда мальчишка привыкнет к размерам и будет принимать легче. Пока Барнс аккуратно толкается внутрь, упирается в щеку, и смотрит в опьяненные, поддернутые поволокой глаза.

– Хороший мальчик, – низко шепчет он, поглаживая пальцем щеку Роджерса, туго натянутую изнутри. – Ты же хороший мальчик, м, Стиви?

Бедный мальчишка всхлипывает, жалобно заламывает брови и пытается поймать губами головку, когда Барнс с влажным хлопком в очередной раз заставляет выпустить член изо рта.

– Так что, Стиви? – Джеймс проводит им по щеке Роджерса, оставляя блестящий след от слюны и смазки. – Ты хороший мальчик? – Повторяет он свой вопрос, переводя дыхание, чтобы не кончить.

– Да-да-да, – сипит мальчишка, обхватывая ладонью член мужчины, прижимается к нему лицом и трется, постанывая на выдохе, – я хороший мальчик, пожалуйста, Джеймс!..

Ему нестерпимо хочется снова почувствовать на языке бархатистую тяжесть, вылизать каждую венку, заполнить рот, принять глубоко, чтобы, чтобы… чтобы Барнс сделал уже что-нибудь с ним, со Стивом, потому что еще немного и Роджерс позорно кончит в трусы, даже не коснувшись себя.

– О, черт… Стиви, – Барнсу сносит крышу от того, какой мальчишка послушный, какой податливый.

Он кончает с задушенным стоном. Тугие белесые струи попадают на раскрасневшиеся щеки, влажные от слез ресницы и припухшие губы. Роджерс высовывает язык и жадно ловит последние капли, тут же растирая их по ребристому небу, сглатывает и стонет, когда Барнс наклоняется, языком подцепляет густую каплю со щеки мальчишки, и тут же целует Стива, трахая уже языком. Роджерс дрожит, вцепляется сильнее в плечи мужчины, жарко дышит ему в губы, и кончает, так и не притронувшись к себе.

Джеймс ждет, пока мальчик перестанет дрожать, тянет его на себя и откидывается на спину, укладывает поверх часто вздымающийся груди.

Он чувствует себя хорошо оттраханным. Тело сковывает приятная послеоргазменная истома. Барнс медленно поглаживает Роджерса по взмокшей спине, и пялится в потолок, счастливо улыбаясь, как дурак.

– Ну, нормально получилось, да? – неуверенно спрашивает Стив, приподнимая голову с груди мужчины, и с трудом переводя дыхание.

– Да, было охренительно, – Джеймс переводит взгляд на него, гладит по запачканному лицу и чмокает в нос.

– Язык, – привычно напоминает Роджерс, и вдруг опять начинает краснеть. – У тебя тут это…

– Что?

Стив тянется к лицу мужчины, наклоняется и проходится языком по подбородку, слизывая следы спермы.

– Уже ничего, – утыкается носом в шею, пряча пылающее лицо.

Барнс усмехается, чмокает его в макушку, крепче обхватывает руками и прижимает ближе к себе.

***

– Господи, блять, боже! Это что, улыбка?!

Громкий голос отвлекает Барнса от мыслей о Стиве. Конечно, о ком же еще. Последние пару недель Джеймс вообще словно в прострации: работает, ест, пьет, говорит на автомате, а собой становится только наедине с Роджерсом.

Мужчина поднимает взгляд от тарелки с завтраком и недоуменно смотрит на Элли, замершую напротив него.

– Ты что, – она склоняется над столом и шокировано смотрит на мужчину, – умеешь улыбаться?

Барнс с непроницаемым выражением лица отправляет в рот очередную порцию яичницы.

– Ты полон сюрпризов, Цербер, – девчонка насмешливо блестит глазами и вновь принимается активно натирать кастрюльку небольшим кухонным полотенцем.

Джеймс хмыкает про себя. Элли та еще заноза в заднице, а эти ее шутки, которые она считает смешными, конечно же… Вообще-то иногда они и правда забавные, стоит признать.

– И о чем же ты таком думал, интересно? – она убирает кастрюлю на полку, полотенце развешивает на дверце шкафа и вновь поворачивается к мужчине. Складывает на груди руки и прищуривается. Мисс Марпл в юности, ни дать ни взять.

– О периоде полураспада атома плутония, – хрипловато отвечает он.

– У этой шутки борода длиннее, чем у тебя и Джоэла вместе взятых. Тебя что, возбуждают радиоактивные элементы?

– Я не возбужден.

– Ага, конечно, – она фыркает. – О, чуть не забыла! Сегодня ночью мы с Джоэлом будем на дежурстве.

Элли произносит эту фразу и многозначительно смотрит на Барнса, даже не пытаясь скрыть шкодливое выражение лица и веселых чертиков в глазах. Он делает вид, что откидывает с лица выбившиеся из пучка пряди, но на самом деле пытается прикрыть улыбку, расползающуюся по губам. Ну до чего же беспардонная девчонка. Пожалуй, только Наташа могла бы потягаться с ней в прямолинейности и умении подшучивать. Хотя, тут, конечно, больше подошло бы другое слово.

– Спасибо за завтрак, – Джеймс поднимается, подходит к раковине и ставит на дно тарелку с кружкой.

– Иди уж, – Элли отталкивает бедром от столешницы, на которую опиралась все это время, и подходит к мужчине, – я помою.

– Спасибо, – снова благодарит Барнс, уступая место девочке.

– И еще кое-что, – уже у двери окликает она его, прекращая насвистывать какую-то мелодию.

Джеймс поворачивается и вопросительно смотрит в ответ. Элли мокрой рукой заправляет за ухо прядь каштановых волос, морщит веснушчатый нос, когда капли с ладони капают на него, и продолжает:

– Вазелин в шкафчике в ванной.

Кажется, Джеймс все же краснеет, потому что ему в спину летит задорный смех.

***

Ему даже как-то стыдно и неловко за свое счастье. Вроде как сейчас вообще не время быть счастливым или влюбленным… последние двадцать семь лет – не время. Джеймс словно дорвался до чего-то бесценного. Будто бы нашел свою персональную вакцину, которая исцеляет его, и чем больше ему дают, тем больше ему хочется. Он становится абсолютно ненасытным, жадным. И сегодня он окончательно сделает Стива своим, пометит его, присвоит. У Барнса все в паху горит от едва сдерживаемого желания. Нужно только дождаться вечера.

– Ты в порядке? – Стив закрывает дверь за девочкой и стариком, слегка недоумевая по поводу того, как заговорщически Элли подмигивает ему на прощание, и возвращается на кухню.

Джеймс весь вечер какой-то напряженный: смотрит прямо перед собой, плотно сжав губы, нахмурив брови, и в один момент Роджерс даже начинает переживать, как бы мужчина не погнул вилку – с такой силой он стискивает столовый прибор в руке.

Барнс поднимается из-за стола, молча убирает в раковину грязную посуду, оставшуюся после ужина.

– Джеймс? – снова зовет Стив, беспокойно переминаясь с ноги на ногу, растерянно разглядывая широкую спину.

Мужчина поворачивается и Стив едва не отшатывается, когда ловит его взгляд. Барнс смотрит так, будто уже разложил его, широко раздвинув худые ноги – как он обычно и делает – и поимел, во всех позах, долго и изматывающее, до сорванного голоса. Именно так, как и фантазирует Роджерс, кончая каждый раз в рот или кулак мужчины.

– В душ, – чуть ли не хрипит Барнс. – Я заканчиваю с посудой, тоже моюсь, а ты, к тому времени, как я выйду, ждешь меня в кровати, понятно?

И от этого обманчиво-спокойного тона и абсолютно бесстыдного взгляда, Стив готов тут же рухнуть к Джеймсу под ноги, прогнуться в пояснице и умолять, чтобы… но вместо этого он быстро кивает, чувствуя, что сначала бледнеет, а потом краснеет так, что уши начинают полыхать, как фонарики. Роджерс едва не поскуливает от предвкушения, когда взлетает по лестнице на второй этаж и мчится в душ. Он ведь хороший мальчик, нужно сделать все так, как сказал Джеймс.

Сам Барнс в это время заставляет себя немного успокоиться, снизить градус. Он моет посуду, едва не разбивая пару тарелок, которые валятся из трясущихся рук, и когда заканчивает, медленно поднимается наверх. Останавливается у двери в свою комнату, за которой уже шебуршится Роджерс, голодно, нетерпеливо скалится, и идет в душ.

В комнату он заходит в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер, которое не скрывает, что мужчина уже возбужден. Джеймсу большого труда стоило не начать дрочить в душе, поэтому сейчас его немного потряхивает от скопившегося желания.

Стив, когда дверь открывается, тут же подскакивает на кровати и, тяжело дыша, безотрывно следит за Джеймсом, который с какой-то звериной, завораживающей грацией приближается к кровати. Барнс сдергивает с мальчишки одеяло, которым тот прикрывает наготу, и, прищурившись, скользит хозяйским взглядом по худенькому телу с выступающими косточками. Стив весь такой гладенький, чистенький, что Джеймс просто не может себе позволить запятнать синяками его угловатое, но очень гибкое и пластичное тело.

– Нет, – твердо говорит он, когда мальчишка приподнимается, подползает к краю на коленях и утыкается горящим лицом мужчине в пах.

Стонет протестующе, когда Барнс стаскивает с бедер полотенце, но не разрешает притронуться к налитому кровью члену.

Вместо этого Джеймс резко опрокидывает Стива на спину и заставляет перевернуться, подхватывает его под живот и тянет на себя. Роджерс оказывается в коленно-локтевой позе. Он тут же начинает ерзать и нервничать, потому что только в своих фантазиях мальчишка разнуздан и несдержан, а на деле сразу же краснеет и закрывается, стоит только Джеймсу посмотреть на него. И да, краснеет Стив совсем так, как и представлял себе Барнс – ярко, горячечно, до самой груди, даже соски наливаются алым.

Больше мужчина не медлит: сильными руками ведет от шеи до копчика, оглаживая бока и острые позвонки.

– Нет, Джеймс! Не надо!.. – Роджерс вертится и пытается сбросить с себя чужие ладони.

– Что не надо? – интересуется Барнс, надавливая между лопаток, заставляя мальчишку уткнуться лицом в подушку и сильнее прогнуться в пояснице.

– Смотреть. Не смотри, – шепчет покрасневший до бордовых пятен Стив.

Мужчина ничего не произносит в ответ, лишь скользит горячими пальцами от коленей выше, гладит внутреннюю сторону бедра и, наконец, накрывает ладонями светлые ягодицы. Роджерс тут же сжимается, снова пробует уйти от прикосновений, но Барнс держит крепко, поглаживает бархатистую, прохладную кожу, сжимает, мнет, а потом разводит округлые половинки в стороны.

– Нет, Джеймс! – мальчишка умудряется кричать шепотом. Он порывается свести коленки и тянется рукой, чтобы прикрыть уже возбужденный член и потяжелевшие яйца, но Барнс оказывается проворнее и убирает его руку, в наказание легко, без оттяга хлопая по вскинутой заднице.

Стив скулит в подушку, дрожит весь и ведет острыми лопатками. А член становится еще тверже.

Джеймс довольно хмыкает и снова возвращает ладони на ладную, притягательную задницу. Опять гладит круговыми движениями, растирая алое пятно, тут же появившееся на коже от шлепка, наклоняется и целует. С поясницы слизывает капельки пота, а ребром ладони проводит по расселине, скользит ниже – к яйцам и члену. Пару раз проводит по всей длине и сжимает у основания. Но сейчас его все же интересует немного другое. Барнс опять возвращается выше, оставляет еще пару поцелуев поочередно на левой и правой ягодице, а после вновь разводит их в стороны. И смотрит. У него рот наполняется слюной при виде туго сжатой дырки. Он потирает темнеющий вход пальцем, на что Роджерс скулит громче и начинает дышать тяжелее. Барнс дуреет при мысли, что ни перед кем еще мальчишка не открывался настолько, никому не позволял трогать себя так. Джеймс облизывает губы и трется щетинистой щекой о ягодицы, едва покрытые светлым пушком, спускается ниже и приникает к дырочке. Медленно целует, тихо выдыхая и прикрывая глаза, а после дразняще скользит острым кончиком языка по складочкам.

Стив зажимает себе рот рукой и глухо верещит, утыкаясь полыхающим лицом в злосчастную подушку. У него сердце бешено колотится в груди, того и гляди выскочит, а внизу живота и в паху все горит. Роджерс считает безумием то, что сейчас с ним делает Барнс, как он вообще на это решился? Коленки будто сами собой разъезжаются в стороны, а поясница прогибается сильнее, давая еще больше доступа.

Джеймс внимательно следит за реакцией и внутренней борьбой мальчишки, продолжая поглаживать большим пальцем все еще напряженный вход. Роджерс так быстро ведется, так ярко реагирует, что Барнс просто не может оторваться от него. Он принимается быстро и широко вылизывать дырку. Очень скоро все вокруг блестит от слюны, которая стекает на яйца. Джеймс еще раз целует, а после проникает внутрь самым кончиком языка. Стив крупно вздрагивает и мертвой хваткой вцепляется в простынь.

– Ох, Джеймс, Джеймс, Джеймс… Джеймс! – вскрикивает жарко мальчишка, приподнимаясь на локтях и оглядываясь назад.

Он тянет руку к мужчине и хнычет просительно, когда Барнс почти ложится на него сверху, обхватывает за подбородок, заставляя сильнее повернуть голову, и целует приоткрытые, искусанные губы.

– Стиви, – он одной рукой упирается в кровать, а второй поглаживает низ живота мальчика, дразняще касаясь мокрого от смазки члена, – теперь мне можно смотреть?

Барнс прикусывает кожу под лопаткой и хрипло посмеивается, когда Роджерс вскидывается и просит:

– Можно, только… только сделай так еще раз, языком.

Он всхлипывает, когда Джеймс спускается поцелуями по взмокшей от пота спине, и снова принимается вылизывать его там, внизу. Роджерс совсем плывет, когда вместо языка в расслабленную дырку проникает палец. Мальчик охает от неожиданности и вздрагивает, выгибаясь от непривычного ощущения.

– Тшш, все хорошо, Стиви, вот так, да, – Барнс вылизывает и целует сжимающуюся вокруг пальца дырку. Он проникает всего лишь на две фаланги, но Стив такой тугой и узкий, что этого пока достаточно, чтобы не причинить боль.

– Джеймс, я… – Стив не успевает договорить, но мужчина понятливо кивает.

Он выскальзывает из дырки и принимается мягко массировать нежную кожу между мошонкой и входом, а сам опускается еще ниже и берет возбужденный член в рот. Собирается принять глубже, но нескольких движений языка хватает для того, чтобы мальчик, дрожа всем телом и сильнее подаваясь назад – к рукам и губам мужчины – обильно кончил.

Барнс переворачивает все еще подрагивающего мальчишку на спину, целует опадающий член, нежную кожу внизу живота, тазовую косточку и скользит вверх. Стив запускает пальцы в темные волосы, гладит виски и затылок.

– Ох, Джеймс, – выдыхает он в губы мужчины, крепче обвивая шею руками.

Барнс улыбается в поцелуе и гладит широкой ладонью худые бока, быстро опадающую грудь.

– Иди сюда, – Роджерс тянет его выше.

Мужчина садится на колени и притягивает Стива к своим бедрам. Мальчишка проводит языком по лобку и тычется носом в пах.

– Стив, черт… не дразни, – Джеймс толкается вперед.

Крупная влажная головка упирается в алые губы и Роджерс послушно берет ее в рот, ласкает языком и бросает покорный взгляд блестящих глаз из-под длинных ресниц.

Барнс гладит его шею и размеренно толкается бедрами, жадно глядя на то, как губы Роджерса растягиваются вокруг его члена, как с тихими стонами мальчишка сосет, прикрывая глаза от удовольствия. Когда мужчина откидывает голову назад и дыхание становится совсем тяжелым и хриплым, Стив сильнее втягивает щеки и интенсивней начинает работать языком.

Барнс долго отходит от оргазма. Лежит, раскинув руки в стороны, грудь тяжело поднимается и опускается. Роджерс лежит под боком, устроившись на животе, и целует кожу на внутренней стороне плеча, поглаживает шрамы.

– Ложись на меня, – Джеймс хочет быть как можно ближе к Стиву, всегда.

Роджерс тут же укладывается сверху, быстро целует сосок, довольно растягивается во весь рост и кладет острый подбородок на крепкую, уже мерно вздымающуюся грудь.

Барнс гладит его по волосам, открытому чистому лбу, скулам и мягким, ласковым губам.

– Вообще-то я хотел… – «трахнуть тебя» тут явно не подходит.

– Заняться со мной сексом? – подсказывает мальчик, сыто улыбаясь и лукаво поблескивая глазами.

– Мы им и так занимаемся, разве нет? – усмехается Джеймс, убирая влажную светлую челку со лба.

– Это не считается, – уверенно мотает головой мальчишка, покачивая ногой.

– Вот как, – посмеивается мужчина, закидывая руку за голову. – И что же мы тогда с тобой тут делаем ночи напролет?

– Ну… – Стив задумывается на секунду, – готовимся к… – он трется вновь розовеющей щекой о мускулистое плечо, – к большому сексу?

– А, так вот как это называется. Буду знать, – у Барнса в груди будто раскаленный шар, который распирает его изнутри, свет того и гляди хлынет ослепляющими потоками. Он действительно до безобразия счастлив.

Мужчина свободной рукой оттягивает светлую ягодицу и касается чуть шершавыми кончиками пальцев все еще влажной и расслабленной дырки.

– Так ты как, готов к «большому сексу»? – дразнит он, потирая нежные края.

– Барнс, – Роджерс шлепает его ладонью по плечу.

Сам он даже не приподнимается, наоборот плотнее прижимаясь к горячему крепкому торсу. Виляет бедрами и прислушивается к новым ощущениям.

– Если будет больно, говори, хорошо? – Джеймс находит губы Роджерса.

– Угу, – Стив утыкается носом в щеку мужчины и подается назад, – давай уже, хочу.

Барнс дотягивается рукой до тумбочки и достает из ящика банку с вазелином, которую принес из ванной еще перед ужином.

– Куда ты хочешь кончить? – мужчина вздрагивает, когда Роджерс сильнее прогибается в пояснице, настойчивее подаваясь на скользкие пальцы.

И вот еще одна особенность – когда Стив возбужден, он совершенно не стыдится говорить все, что думает. Только в самом начале строит из себя скромнягу.

– Я… – у Барнса уже плохо работает мозг. Он сосредоточен лишь на пальцах, точнее пока только на одном, которым сначала оглаживает сжатый вход по кругу, а потом проникает внутрь на одну фалангу. – Не знаю, в кулак, наверное.

– В к-кулак? – Стив прижимается к груди Джеймса и слышит, как бешено колотится сердце мужчины. – Я думал, ты захочешь кончить на меня… или в меня.

– Блять, Стив, – этот тихоня его до инфаркта доведет. – Да, я хочу кончить на тебя или в тебя, но…

– Давай на задницу? Или на лицо? – Роджерс все же приподнимается и влажно целует мужчину. – Так необычно, – шепчет он запальчиво, прикрывая глаза и неумело вращая бедрами, – не больно, но… странно, как будто уже так много. Какой я внутри?

Он распахивает бездонные, мерцающие глаза и скользит маслянистым взглядом по возбужденному Барнсу, который, тяжело дыша, пытается не сорваться и медленно двигает пальцами.

– Очень… – Джеймс переводит дыхание, – очень узкий, даже два пальца входят с трудом, чувствуешь? – И дождавшись торопливого кивка, продолжает, – такой шелковистый, гладкий… Жаркий.

Его голос срывается и он утыкается лицом в шею мальчика.

– Давай, Джеймс, – скулит Роджерс, насаживаясь на пальцы. Внизу уже все хлюпает от влаги, Барнс добавил еще вазелина.

– Рано, – хрипит мужчина, одной рукой передавливая свой член у основания.

– Давай, – настойчиво тянет мальчишка, соскальзывая с пальцев и сильнее приподнимая бедра, – хочу тебя в себе.

Джеймс плюет на все. Смотрит широко распахнутыми глазами на Стива, который, упираясь руками ему в грудь, слегка покачивается вперед-назад и замирает, когда входа касается влажная головка.

Они стонут в унисон: Барнс от того, как его тут же сжимают едва ли не до боли, а Роджерс от того, что принять в себя довольно толстый член оказывается не так-то просто.

– Он… он такой большой, Джеймс, – хнычет мальчишка, облизывая по-блядски красные и припухшие губы, – так много, – он всхлипывает, жалобно заламывает брови, но его член не падает.

– Ох, блять, Стиви, – сипит мужчина. Ему охуительно горячо и тесно, до алых кругов перед глазами, – охренеть можно, какой ты узкий.

Он хватает воздух ртом и еще немного приподнимает бедра вверх, придерживая Стива за талию, помогая опускаться ниже.

Когда Роджерс принимает полностью, он еще какое-то время привыкает к чувству заполненности. Это так необычно, но в то же время правильно – ощущать распирающий член в заднице, под завязку, крепкие бедра Барнса снизу и его сильные руки, сжимающие талию.

– Так хорошо, Джеймс, – выдыхает мальчишка, начиная медленно, неуверенно двигаться.

Ноги быстро устают, но Барнс придерживает Стива и помогает подниматься и опускаться.

Роджерс устраивается удобней, притирается, опирается руками на грудь мужчины и начинает двигаться сам. Он низко постанывает и иногда вскрикивает, когда Джеймс делает более резкие толчки навстречу. Крупная головка так правильно, так возбуждающе проходится по простате, что Стив просто теряется в ощущениях.

– Потрогай меня, – просит мальчик, наклоняясь ниже и коротко целуя Барнса.

Мужчина без слов обхватывает член Стива, зажатый между их телами, и начинает ласкать.

– Быстрее, – Роджерс зажмуривается и рвано двигает бедрами.

Он кончает Джеймсу на живот и тут же обессилено валится кулем на грудь мужчины. Барнс, которого Стив сжимает в себе, выдаивает почти что, прикусывает мальчишку за плечо и кончает следом – Роджерсу на задницу, как тот и хотел.

– Бляять… – хрипло тянет Барнс, переводя дыхание.

– Язык, – тут же начинает ерзать на нем сверху Стив. Нецензурщину от Барнса он терпит только во время секса.

– Подожди, не возись, надо вытереться, – мужчина аккуратно перекладывает Роджерса на кровать, а сам нагибается и подбирает полотенце с пола.

Обтирает свой живот, ягодицы и поясницу Стива, на которую тоже попали белесые капли.

– Все, иди сюда, – отбрасывает полотенце и укладывается на влажную простынь.

Роджерс мурлычит что-то, привычно закидывая ногу на Барнса.

– Большой секс удался?

– Удался, – хихикает Стив, чмокая мужчину в щеку.

Джеймс опускает руку и дотрагивается до все еще раскрытой, расслабленной дырки.

– Ммм, – дергает бедрами Роджерс.

– Я проверить, – объясняет Барнс, – вдруг порвал.

– Немного дискомфортно, – признается мальчик, – но это стоит того, – и улыбается довольно.

Мальчишка такой красивый, что у Джеймса сердце пропускает удар каждый раз, когда он видит, как Стив улыбается. Он верит, что так Роджерс улыбается только ему, и смотрит так тоже только на него. Он не умеет нежничать, просто не знает, как показать или хотя бы сказать о том, что чувствует. Все, что остается Барнсу – неуклюже, грубовато ласкать Стива, только бы тот не подумал, что ему, Джеймсу, плевать.

– Ты думаешь о какой-то ерунде, – подозрительно прищурившись говорит вдруг Роджерс.

– Чего это вдруг? – мужчина удивленно смотрит на глазастого и догадливого мальчишку.

– Просто знаю, – Стив гладит заросшие жесткой щетиной щеки.

Ох уж этот Барнс, думает мальчик, только одно виноватое выражение лица, будто мужчину поймали на месте преступления, уже говорит само за себя.

– Ты восхитительный, Джеймс. Просто восхитительный, запомни это, ладно?

Вообще, Стив стесняется говорить такие вещи. Он много чего стесняется. Себя в первую очередь. И своей тщедушной, убогой внешности, и своих всепоглощающих, нелепых – как ему кажется – чувств. Серьезно, он не понимает двух вещей: как вся эта щемящая нежность и любовь помещается в его худосочном тельце, и как же так сошлись звезды, что Джеймс ответил на его чувства. Ну разве Стив не счастливчик? Стоило пройти через все то дерьмо, что они прошли, стоило пережить все те потери, которые они пережили, чтобы теперь быть вместе, здесь и сейчас.

Джеймс смотрит, как затуманивается взгляд мальчика, приобретая мечтательное выражение, и как нежно розовеют щеки. О чем он думает? Барнс надеется, что не о будущем, потому что у него самого внутри все холодеет при одной мысли о том, что должно случиться. Он ведь так и не сказал Стиву правду. И не собирается говорить. Мужчина уверен, что Роджерс не простит такого предательства, поэтому нужно что-то придумать, и придумать срочно. Почти каждую ночь он лежит и исступленно пытается найти выход, распутать этот моток лжи, но для этого вновь придется обманывать, увиливать и обводить вокруг пальца. Джеймс боится запутаться еще больше, завраться окончательно. Что же делать? Как спасти Стива? Барнс не знает. Пока не знает.

– Ерунда, Стиви, – наконец отвечает он, целуя раскрасневшиеся щеки.

«Это ты восхитительный, мелкий», – хочется добавить ему, но Джеймсу кажется, что это будет звучать топорно и уж тем более не сможет передать и капли того, что на самом деле думает и чувствует Барнс.

Роджерс фыркает на это, бодает мужчину лбом и тихо смеется, когда Джеймс в ответ кусает его за кончик носа, а потом привычным движением переворачивает, подминая под себя, и целует. Стив подставляет шею под горячие губы и нетерпеливо постанывает, когда Барнс колет щетиной и оглаживает худенькие бока.

Уже глубокой ночью, когда вымотанный, заласканный мальчик спит, уткнувшись лбом в плечо Джеймса, сам мужчина лежит, прикрыв глаза, снова и снова обдумывая, что теперь ему делать.

***

Он как раз заканчивает возиться со своими ножами, когда Стив выходит на задний двор, где Барнсрасположился на ступеньках. Вторая половина мая выдается теплая и солнечная. Элли все переживала, что дожди, почти беспрерывно идущие всю прошлую неделю, зальют только посаженную картошку.

– Ты куда? – мужчина вскидывает голову, когда мальчик останавливается рядом с ним.

– Мы собираемся у Говарда.

Ага, Старк собирает у себя подростков почти каждую неделю. Они сидят у костра и травят разные байки. Развлекаются как могут.

– Я приду за тобой, – Джеймс больше не ревнует. Ну, почти. Но это не значит, что он доверяет или симпатизирует этому Говарду.

– Хорошо.

Стив мягко улыбается и успокаивающе запускает пальцы в отросшие волосы, которые Барнс иногда собирает в неаккуратный пучок или хвостик. Элли дала ему резинку. Ярко-желтую. Роджерс коротко массирует кожу головы и почесывает за ухом. Джеймс чувствует, как расслабляется спина и по шее разливается тепло, он довольно щурится, как заласканный кот.

– Я ушел, – прощается Стив, задерживая руку на плече мужчины.

Машет девочке, которая делает обход среди картошки, и скрывается из виду.

Барнс провожает его взглядом, а потом возвращается к своим ножам. Джоэлу они понравились. Джеймс вообще заметил, что старик разбирается в оружии. Особенно ему по вкусу пришлась Беретта, любимица Барнса.

Ни Стив, ни Элли не разделяли подобной любви к оружию. Роджерс, что к огнестрелу, что к ножам относился, как к чему-то необходимому, но скрытой красоты и изящества не видел ни в том, ни в другом. Элли же вообще предпочитала свой лук, но опять же расценивала его, как средство первой необходимости в сложившихся обстоятельствах.

– Цербер стал совсем ручным, а? – Барнс отвлекается от своих мыслей, поднимает голову и смотрит на девочку, которая стоит недалеко от него, разглядывает пристально.

Он ничего не отвечает. Это странное ощущение. Смесь смущения за демонстрацию чувств при ком-то, но в то же время глухое, спокойное удовлетворение, практически граничащее с равнодушием. Ему все равно кто что думает по поводу них со Стивом.

– Почему не пошла к Говарду вместе со всеми? – спрашивает он, оставляя ее реплику без комментариев.

– Я не подросток, – Элли пожимает плечами и теребит кончики пальцев. Барнс давно приметил этот жест – она делает так, когда переживает или волнуется.

– А кто ты? – он безобидно усмехается.

– Мне, вообще-то, больше восемнадцати, – звучит важно.

– Девятнадцать? – хмыкает мужчина. Элли выглядит юной. Обычный подросток, если бы не взгляд.

– Двадцать один, – признается она.

А Джеймс вдруг думает, что у нее, наверное, и детства-то не было толком. Какое тут детство? Она родилась уже в таком мире. Элли вообще из тех людей, которые скрывают боль от потерь за напускным веселым нравом, потому что когда играешь, наступает момент, когда сам начинаешь верить, что ты тот, кем притворяешься.

И вот еще принципиальная разница между ним, Джеймсом, и Элли со Стивом: он не хочет знать о чужом горе, не столько из-за равнодушия, сколько из-за собственного груза прошлого и мук от содеянного, он просто не в силах тащить на себе еще что-то, чьи-то прегрешения. А эти двое костьми готовы лечь ради того, чтобы спасти хоть одну заблудшую душонку.

– Двадцать один – это прилично, – в шутку замечает Барнс.

– Ага, Джоэлу вот тоже слегка за восемнадцать, – фыркает девчонка.

– Едва-едва, – соглашается мужчина. Барнс порой ощущает себя старой развалиной, каково приходится старику он даже думать не хочет.

– На самом деле я рада, что у тебя есть возможность быть тем, кем ты и был бы изначально, если бы не вынужденная жестокость.

Джеймс замирает. Он не знает, что ответить на это. И не хочет, чтобы о нем думали лучше, чем он есть на самом деле.

– Это все Стив, – наконец формулирует Барнс, надеясь, что Элли поймет, что он имеет в виду.

И она действительно понимает.

– Береги его. Таких, как Роджерс осталось мало. Такие, как он – последние из нас.

Она криво улыбается Джеймсу, проходит мимо него, похлопав по плечу, и скрывается в доме.

Он сидит на крыльце, наблюдая, как медленно темнеет небо. Когда на чернильном куполе ярко горят звезды, Барнс поднимается, собирает оружие, и идет за Стивом.

По дороге домой мальчишка задумчив и молчалив. Он подхватывает Джеймса под руку и смотрит себе под ноги. Барнс не торопится нарушить тишину, лишь подстраивается под шаг Стива.

– Мы сегодня кое о чем говорили, – наконец произносит он, поднимая голову к чистому небу.

– О чем же? – тихо спрашивает мужчина, сжимая прохладные пальцы в своей ладони.

– Говард рассказывал историю, ну, наверное, это больше выдумка, миф… в общем, Говард рассказывал о том, что уже находили человека с иммунитетом.

Джеймс какое-то время молчит.

– И что это был за человек?

– Девочка-подросток, моего возраста…

– Младше, – качает головой Барнс, – лет четырнадцати-пятнадцати.

Эта байка сродни россказням про Бугимена и подобной чепухе: все пересказывают ее друг другу, но никто ничего не видел и толком ничего не знает. И с каждым разом эта сказка обрастает все новыми и новыми подробностями.

– Ты знаешь эту историю? – мальчик прижимается к нему ближе.

– Слышал, но это неправда, Стив.

– Расскажи мне.

Барнс вздыхает. Снимает с себя рубашку и накидывает на плечи Роджерса, который заметно ежится, а сам остается в футболке.

– Нечего особо рассказывать. Этой истории лет семь. Якобы нашлась девчонка с иммунитетом. И вот, ее сопровождал какой-то супер-крутой мужик. Они шли из Бостона, кажется (хотя тут версии рознятся), и направлялись в Солт-Лейк-Сити. Да, – Джеймс кивает, невесело усмехаясь, – ты же знаешь, что раньше существовала террористическая организация, которая называлась «Цикады». И якобы их лидер – Марлин – нашла эту девчонку, а в городе был госпиталь, в котором было возможно создать вакцину. И «Цикады» ждали, пока девчонку приведут в большом секрете от правительства, словно она была каким-то контрабандным товаром. – Тут Барнс смеется про себя. Вот это ирония. – Но видимо что-то пошло не так, и в итоге эта уникальная девочка и ее спутник исчезли. Перебили всех «Цикад» в том госпитале и испарились. Конец.

– И ты не веришь в то, что это правда? – Стив поворачивает голову и смотрит на мужчину.

– Гипотетически, вполне может быть, что когда-то где-то еще появится человек с иммунитетом, почему нет? Но в данном случае… Я думаю, что «Цикады» решали внутренние конфликты. Борьба за власть и все в таком духе. И, в конце концов, просто перебили друг друга. А это история для отвода глаз. И вообще, сложно, должно быть, создать вакцину от того, что даже спустя столько лет толком не изучено. Известно, что гриб поражает центральную нервную систему и ткани тела, но почему это происходит – неизвестно.

– Понятно, – вздыхает Роджерс и снова принимается смотреть себе под ноги, хотя ничего уже не разглядеть, на улице совсем темно.

– Это совпадает с тем, что вам рассказал Говард?

– Да, в общих чертах вполне.

– Ну вот видишь, все говорят примерно одно и то же.

– Ага. Только Говард говорил, что девочку сопровождал не мужик, а старик. Ну, ему было лет пятьдесят.

– Может быть, – Джеймс пожимает плечами.

Они как раз подходят к дому, и этот разговор сходит на нет.

Барнс уже почти засыпает, когда Стив вдруг начинает вертеться у него под боком и тихонько тыкает его в плечо.

Мужчина приоткрывает один глаз и вопросительно вскидывает бровь.

– Слушай, Джеймс, – Роджерс подползает на животе ближе, смотрит серьезно в лицо и шепчет, – кого ты спасал тогда? В Огайо?

Сначала Барнс думает, что ослышался, но почти сразу до него доходит суть вопроса. Он прикрывает глаза, вздыхает глубоко, а после смотрит на обеспокоенное лицо мальчика, который жадно следит за ним. После этой истории про несуществующую девчонку с иммунитетом Стив какой-то взбудораженный.

– Единственного человека, у которого есть иммунитет.

Он тогда рефлекторно дернул Роджерса под себя, когда по ним открыли огонь. Когда мальчишка был для него просто “единственным человеком, у которого есть иммунитет”.

– А зимой? В доме?

Стив топорно и неумело пытается завуалировать, перефразировать вопрос, который вертится у него на языке. Ему почему-то кажется, что спроси он Джеймса прямо – Барнс либо увильнет, либо вообще промолчит. А Стиву нужно услышать правду. Убедиться.

– Стива Роджерса, – слышит он, наконец, ответ. – Я спасал тебя, мелкий.

Джеймс понимает. И если мальчик хочет слышать некоторые вещи, то ему, Барнсу, несложно сказать их. Если это заставит Стива убедиться в чем-то и успокоиться, то Джеймс признается, никаких проблем.

– Хорошо, – помолчав, произносит Роджерс, и кивает.

Он целует мужчину в плечо и снова устраивается у Барнса под боком. Тяжелая рука тут же притягивает его ближе и остается лежать поперек талии. Стива распирает от счастья, даже, кажется, глаза слезятся. Он довольно сопит, накрыв чужую руку своей ладошкой, а Джеймс за его спиной мягко усмехается и закрывает глаза.

***

Через пару дней снова начинаются дожди. Только теперь к ним добавляется шквалистый ветер. Приходится почти безвылазно сидеть дома, но и так работы хватает. Джеймсу это напоминает их первую осень со Стивом. Становится как-то тоскливо.

Роджерс вроде бы забывает про все эти истории о девочке и старике. По крайней мере, вопросов больше не задает.

Они много времени проводят вчетвером. У Элли находится старая, потрепанная колода карт. Вечерами играют в покер. Старик весьма и весьма неплох в этом.

– Просто хорошо притворяюсь и вру, – отшучивается он.

– Еще разок? – спрашивает девочка, тасуя карты.

Ее пальцы ловко перебирают карточки с потертым изображением. Рукава рубашки закатаны, что редкость, и на правой руке виднеется татуировка. На тыльной стороне предплечья – ветка папоротника, если Джеймс не ошибается, а на внутренней – бабочка, расправившая крылья. Видно, что линии грубоваты, где-то тоньше, где-то толще. Да и краска не особо яркая.

– Ошибки молодости, – поясняет Элли, поймав взгляд мужчины, направленный на рисунок.

– Не самая плохая ошибка, – пожимает плечами Барнс.

В армии парни тоже набивали себе татуировки. Он еще удивлялся тогда, как эти придурки не умирали от заражения крови или еще какого дерьма, ведь все это происходило в условиях антисанитарии.

– Очень красиво, Элли, – заверяет ее Стив, тоже разглядывая рисунок.

У него закрадывается мысль, что с помощью подобного фокуса можно скрыть некоторые вещи. Например, следы от укусов. Нужно будет обсудить эту идею с Джеймсом. Может он и эскиз придумает.

– Спасибо, – девочка улыбается.

Старик разглядывает свои карты и никак не участвует в разговоре. Может, не одобряет то, что Элли сделала татуировку. Или может ему не нравится сам рисунок. Кто знает.

Барнс же вообще почти сразу теряет интерес к подобной теме – каждый волен делать со своим телом то, что вздумается. Его больше занимают другие мысли.

Джеймс, сколько себя помнил, сравнивал людей с животными. Он не особо задумывался, откуда это пошло. Наташа была для него лаской: притягательная внешне, но на деле ловкая, проворная, смелая, а порой и агрессивная, опасная для врагов. Самого себя Барнс относил скорее к кошкам. Лев, пожалуй. В детстве у него была энциклопедия про животных, подаренная мамой на день рождения. Там, на многочисленных страницах, были изображены величавые, грозные животные. Тогда-то Барнс и решил, что будет таким же большим, сильным и отважным как лев. На деле же, благородный и смелый царь зверей из него вышел так себе. И вот сейчас – сидя напротив Джоэла – он отчетливо понял, кто он есть на самом деле. Что он, что Джоэл – они оба собаки. Два верных, преданных пса, готовых служить своим хозяевам. В этом старике Барнс вдруг ясно увидел свое будущее – он привязан к Стиву, связан с ним точно так же, как и Джоэл связан с девочкой. Что-то крепкое, неразрывное, не позволяющее отойти, отступить. Барнс вздохнул, опять же как усталый пес, усмехнулся своим же мыслям и решил, что такой жизненный сценарий его вполне устраивает.

***

– Ебучий случай.

– Элли, – с мягким укором напоминает Стив.

– Однако, досадно, – исправляется девочка, скрестив руки на груди и скептически рассматривая дерево, поваленное ночной бурей.

– Хорошо хоть на курятник не свалилось, – Джоэл устало трет переносицу. Работы прибавилось.

– Или на картошку, – у Элли своя головная боль.

– Есть топор или пила? – Барнс прикидывает с чего лучше начать.

– Топор. Пила затупилась, – старик идет в дом и возвращается с инструментом в руке. – Возьму еще один у соседей.

– Не надо, – качает головой Джеймс, – сам справлюсь.

– Уверен?

– Конечно, – он кивает и начинает закатывать рукава рубашки.

– Я тогда пойду, мне нужно к Томми.

– А я обещала сегодня помочь Марии.

– А я постараюсь закончить пораньше на ферме и помогу тебе, – Стив улыбается и ласково смотрит на мужчину.

– Не торопись сильно, – Джеймс позволяет себе ненадолго прижаться к мальчишке.

Когда все расходятся по своим делам, Барнс, стараясь не сильно вывозиться во влажной земле, подходит к вишне, вырванной практически с корнем, и поднимает топор.

– Эй, Джеймс, – Стив тихо появляется за спиной минут через сорок. Барнс вздрагивает от неожиданности. – Прости, не хотел пугать тебя, – фыркает он, сверкнув глазами.

– Не напугал, – усмехается мужчина, срывая с губ быстрый поцелуй, – не подходи близко, я весь грязный и потный.

– Как будто это что-то новое, – поддевает мальчишка. Джеймс лишь качает головой и согласно хмыкает. – Я отпросился ненадолго. Чем тебе помочь?

– Ничем, можешь просто посидеть рядом, отдохнуть.

Стив пожимает плечами и устраивается на крыльце, наблюдая за тем, как работает мужчина.

– Джеймс, – громко зовет он через какое-то время, чтобы Барнс услышал его за ударами топора о дерево.

– Что, Стиви? – не отрываясь от дела.

– Когда мы пойдем дальше? В Солт-Лейк-Сити? – он думает над этим вопросом уже несколько дней и решает задать его, пока они с Барнсом наедине.

– Мы не пойдем дальше, – наконец отвечает мужчина.

Он поворачивается к ничего непонимающему Стиву, с размаху вгоняет топор в ствол и начинает вытирать потные ладони тряпкой, заткнутой за пояс штанов.

– То есть, как это не пойдем? – мальчику кажется, что он ослышался. Он думает, что, возможно, не так понял слова Барнса. – Ты имеешь в виду, мы еще на какое-то время задержимся здесь, чтобы ты окончательно восстановился, а потом уже продолжим путь?

Джеймс складывает руки на груди и по его лицу нельзя ничего понять.

– Нет, Стиви, – интонация мягкая. – Дальше я пойду один.

– Чего?! – Роджерс вскакивает с крыльца и сокращает расстояние между ними. – Джеймс, ты что, перегрелся на солнце?

Мальчик тянется ладонью ко лбу Барнса, чтобы убедиться, что у него нет температуры, иначе как объяснить тот бред, что он несет? Джеймс перехватывает ладонь и прижимается к прохладной коже губами, прикрывает глаза и оставляет короткие поцелуи на запястье. Стиву нравится разница между тем, как жесткая щетина колет кожу, и как мягко и бережно Джеймс целует его. Роджерс не отстраняется, лишь запускает вторую руку в темные волосы. Пропускает отросшие пряди сквозь пальцы, гладит склоненную голову. Приподнимается на носочки и ласково целует в лоб, привычно гладит морщинку между бровей. Барнс благодарен за то, что Стиву не нужны слова. Роджерсу хватает взглядов и коротких, порой едва ощутимых прикосновений. Вот и сейчас мужчина берет в свои грубые, мозолистые руки чужую ладошку, и прижимает их переплетенные пальцы к груди. И по тому, как сияют глаза мальчишки, Барнс в который раз убеждается, что его понимают.

– Тебя отпустило? – тихо спрашивает Стив, утыкаясь носом в заросшую щеку.

– Меня и не прихватывало, – мужчина отстраняется и с едва заметной улыбкой смотрит на мальчика. – Я говорил абсолютно серьезно.

На самом деле у него нет плана. И это тоже ему несвойственно. Джеймс привык просчитывать все наперед. Единственное, что он знает точно и в чем он уверен, так это в том, что Стив не пойдет ни в какой Солт-Лейк-Сити. Барнс не позволит препарировать мальчишку, как крысу.

Мужчина не задумывается, насколько его поступки правильны с точки зрения морали, вопросов нравственности, долга и подобных вещей. Да, это эгоистично. Он ставит жизнь одного человека выше всех остальных жизней. Вот только ему нет дела до других. Ему все равно. Наличие иммунитета у Стива значит лишь одно – мальчик не погибнет от вируса, не станет одним из зараженных. Это главное. От всего остального Барнс сможет его защитить.

Что собирается делать сам Джеймс? Вот он-то как раз и пойдет туда. Дойдет до пункта В, до конечной точки. И что там случится? Этого мужчина не знает. Как вариант, можно появиться перед людьми Фьюри и сказать, что он потерял мальчишку. «Погиб смертью храбрых». Джеймс прекрасно понимает, что этот вариант – никакой не вариант вовсе. Значит, придется делать то, что у Барнса получается лучше всего. То, чем он занимался почти всю свою жизнь. Лгать и убивать.

Он не знает, сколько там людей: как много врачей, есть ли солдаты, а если есть, то сколько? Было бы неплохо разжиться схемами госпиталя, но это вряд ли возможно. Барнс не знает как, но избавится от всех, кто может добраться до Стива, причинить ему вред. Стив останется с Джеймсом, никто не заберет мальчика у него. Никто.

– Договор с Фьюри был таков – сначала в город прихожу только я. Ты должен был остаться с Наташей. А я должен был убедиться, что все в порядке – ученые на месте, готовы встретить тебя и начать работать над получением вакцины. Если все складывалось именно так, то я возвращался за вами, и мы вместе шли в госпиталь. Если нет, то я либо возвращался, и мы двигались обратно – в Нью-Йорк, либо не возвращался, в силу различных обстоятельств, и тогда вы с Наташей уходили одни. Вот и все. Мы следуем договору, Стив.

– Я не знал этого, – Роджерс удивленно смотрит на него. – Мистер Фьюри не говорил мне ничего подобного.

– Конечно, – соглашается Барнс, ничем не выдавая то напряжение, которое охватывает его изнутри, – об этом знают два человека – я и сам Ник. Даже Наташа была не в курсе.

Мальчик доверчиво смотрит ему в глаза и Джеймс видит, что ему верят. Ложь выдала себя за правду. В который раз.

– То есть, я остаюсь здесь, а ты отправляешься в город? Встречаешься с врачами, а потом возвращаешься за мной? – еще раз уточняет мальчик.

– Да, все так.

– Ты не можешь пойти один. Это опасно.

– Мелкий, – Джеймс усмехается и треплет Роджерса по волосам, – не о чем переживать, этот план обсуждался мной и Ником. Я знаю, что делаю. Все просчитано.

– Словить пулю – это тоже было просчитано?

– Нагнетаешь, – коротко бросает Барнс.

Легко задевает согнутым пальцем кончик носа мальчика. Стив тут же перестает хмуриться и расплывается в улыбке.

– Мы еще поговорим об этом.

– Угу, – мужчина вновь берет топор в руки и поворачивается к Роджерсу спиной. – Аккуратнее. Смотри по сторонам. – Говорит он на прощание.

Стив на мгновение прижимает ладонь к широкой крепкой спине, гладит между лопаток, разворачивается и идет в сторону фермы.

***

Он входит одним плавным, слитным движением в расслабленную, узкую дырку. Стив тут же привычно сжимается вокруг него. Мужчина медленно толкается бедрами, практически не выходя. Джеймс с грубоватой нежностью прижимает мальчика ближе к себе так, что между ними вообще не остается никакого расстояния. Роджерс облизывает вишневого цвета губы, сверкает прозрачными глазами из-под трепещущих ресниц и на выдохе целует Барнса. Они обмениваются короткими ласковыми поцелуями, жарким дыханием.

– Стив. Стиви, – зовет он, прижимаясь губами ко лбу, векам и щекам мальчишки.

– Глубже, Джеймс, вот так, дааа… – Роджерс откидывает голову назад, подставляя шею под поцелуи.

Он вжимается в Барнса, потирается о него, крепко обнимает за шею. Ему нравится, когда Джеймс грубоватый, берет его быстро и резко, придерживая зубами за холку, как щенка, вдавливает своим весом в кровать. Но такой Джеймс – неторопливый, тягуче-нежный и плавный – нравится ему еще больше.

– Вместе, Стиви, хорошо? – шепчет через какое-то время Барнс, не переставая гладить тело мальчика и целовать его лицо.

Роджерс лишь кивает, не разрывая поцелуй. И мелко дрожит, всхлипывая, когда чувствует непривычную пустоту. Джеймс выскальзывает из него и сжимает оба члена в руке.

Они кончают, прижимаясь друг к другу, размазывая по животам смешавшуюся сперму.

– До конца весны два дня, – вдруг говорит Стив, когда Барнс одной рукой мягко перебирает его волосы, а другой невесомо поглаживает твердые наросты, которыми покрыты следы от зубов на внутренней стороне правого плеча.

– Уже один, – поправляет мужчина. – За полночь.

– Ты обещал показать мне созвездия. Весенние, – напоминает Роджерс, прижимаясь губами к шрамам на левой руке.

– Черт, точно, – Джеймс совсем забыл про это. – Сегодня вечером, хорошо?

– Когда вернешься с охоты?

– Да. Пойдешь со мной? – вдруг спрашивает он.

Первые два раза он ходил с Джоэлом. Старик знакомил его с местностью. У Барнса никогда не было проблем с ориентированием, так что теперь можно пойти с мальчиком, как раньше.

– Пойду, – Роджерс радостно кивает.

– Тогда спи. Выходим рано утром, – он целует Стива в висок и ждет, пока мальчик удобно уляжется у него под боком.

***

Джеймс вдыхает полной грудью легкий, свежий аромат полевых цветов. Солнце только встает и мягкие, пастельные цвета ложатся на фиалки, будто нарисованные акварелью. Он хочет наклониться и провести рукой по бархатистым влажным от росы лепесткам.

– Как красиво.

Он оборачивается и замирает.

– Наташа?

Девушка счастливо улыбается ему. Так, как улыбаются только старым друзьям после многолетней разлуки.

– Ты… – он жадно разглядывает ее, – ты очень…

«Красивая».

Барнс помнит ее такой только на фотографии. Старая, потертая по краям фотокарточка, где Наташа еще сохранила детскую мягкость в чертах лица, и где даже поблекшие от времени краски не смогли скрыть яркую, слепящую рыжину длинных локонов.

– А ты помолодел, – и такого смеха, словно колокольчик звенит, он тоже не застал.

– Я скучал, Нат, – признается он, накрывая ее прохладную мягкую ладошку на своей щеке.

– И я скучала, Джеймс, – она заглядывает ему в глаза своими чистыми, сияющими глазами.

– Что ты тут делаешь? – он немного растерян.

Они стоят посреди фиалкового поля, вдалеке виднеется темный густой лес. Дубы, вроде. Небо, как натянутый тент. И все кругом безмолвно и неподвижно, ни единого дуновения ветра.

– Плету венок, – отвечает она. И в ее глазах мелькают искорки смеха.

Джеймс опускает взгляд и правда замечает в ее руках почти законченный венок. Фиалки и еще какие-то мелкие цветочки.

– Что это? – Джеймс осторожно показывает пальцем на длинную веточку, которую тоже украшают фиолетовые бутончики.

– Розмарин. Ты что, не узнал? – Наташа удивленно вскидывает брови, когда мужчина отрицательно качает головой. – А это барвинок, – она указывает на мелкие цветочки. – Нравится?

– Да.

В ответ девушка кивает и продолжает плести венок. Джеймс терпеливо ждет, стоя неподвижно напротив Наташи, которая быстро и ловко переплетает стебли, создавая причудливый узор. Под ее пальцами будто из воздуха появляются все новые и новые цветы.

– Готово, – через какое-то время говорит она.

Приподнимается на носочках и Джеймс послушно склоняет голову, чтобы Наташа смогла надеть на него венок.

– Вот так хорошо, – она бросает ласковый, но почему-то погрустневший взгляд на мужчину. Поправляет свое творение, гладит Джеймса по волосам и отступает на шаг.

– Нам пора возвращаться, – она смотрит куда-то ему за спину, – хорошо, когда есть куда возвращаться, правда, Джеймс?

– Правда, – вновь соглашается Барнс. Венок словно ничего не весит.

– Идем, – Наташа берет его за руку и заставляет развернуться.

Над лесом поднимается кроваво-красное солнце.

***

В начале седьмого за ними закрывают ворота.

– Ух, – Стив поправляет лямки рюкзака и довольно, но несколько нервно смотрит на мужчину, – давно я не был за пределами общины.

Он немного волнуется, но это приятное волнение. Что-то вроде чувства, когда оказываешься на свободе, вырываешься на волю.

– Готов? – Джеймс поглядывает на Роджерса.

– Да, – мальчик уверенно кивает и делает первый шаг по направлению к лесу.

***

– Как твой бок?

Они двигаются к юго-востоку. Проходит не больше часа.

– Мелкий, – Барнс качает головой и с ласковой насмешкой смотрит на Роджерса, – ты и через год будешь меня спрашивать?

– И через два, если понадобится, – Стив морщит нос и легко касается руки Джеймса.

Мужчина коротко сжимает тонкие пальцы и какое-то время держит ладонь мальчика в своей ладони.

Вроде бы все нормально, как обычно, но Стив смотрит на Джеймса и видит, что тот о чем-то думает.

Еще минут через двадцать они выходят на поляну.

– Это не та, где мы встретились с Элли и Джоэлом? – мальчик щурится от солнечного света.

Кругом поют птицы и будто вся природа замерла в ожидании лета.

– Нет, – Барнс качает головой, – ту мы прошли, она была немного южнее.

– О, ну ладно, – он озирается и поводит плечами.

Ему как-то некомфортно и это странное ощущение, будто кто-то наблюдает за ним со стороны.

– Джеймс, – Стив зовет мужчину, который уходит вперед на пару метров.

«Что, Стиви?», – хочет спросить тот, но его отвлекает шелест веток.

– Стреляем…

– … только в крайнем случае, – заканчивает Роджерс, выхватывая нож.

Из-за кустов вслед за первым зараженным появляются еще двое.

– Джеймс! – Стив отпинывает от себя тело последнего щелкуна и убирает пистолет за пояс.

Их оказалось около десятка. Основную массу взял на себя Барнс.

Роджерс чувствует, как в крови все еще играет адреналин, но сердце стучит спокойней.

– Можно мне посмотреть, что в карманах куртки? Джеймс?

Он еще какое-то время ждет ответа, но, так и не услышав ничего, недоуменно оборачивается. Барнс стоит в паре тройке метров от него, ссутулив широкие плечи и все еще держа в руке пистолет.

Стиву не нужно быть медиком или еще кем-то, чтобы по быстрому, неровному дыханию и по тому, как мужчина стоит, перенеся весь вес на левую ногу, понять, что Джеймсу больно.

– Что такое? – Роджерс тут же забывает про тело, валяющееся неподалеку. – Шрам разошелся?

Он делает несколько быстрых шагов по направлению к Барнсу, но тот вдруг вскидывает руку в предостерегающем жесте.

– Джеймс, что такое… – Стив беспокойно хмурится.

Ему не нравится то, как полусогнувшись стоит мужчина, как тяжело хватает воздух ртом, как на лбу выступает испарина. И вдруг видит, что рука, в которой зажат пистолет, начинает мелко дрожать. Роджерс с изумлением отмечает, что это походит на паническую атаку. Но у Джеймса не бывает панических атак. Что, черт возьми, происходит?

– Стив… – с губ Барнса срывается хриплый, протяжный, какой-то свистящий выдох. Он выпрямляется было, но тут же крупно вздрагивает и его ведет в сторону.

Роджерс без раздумий бросается вперед, чтобы подхватить его. О том, как он удержит взрослого тяжелого мужчину, Стив, конечно, не задумывается. Но Барнс, в последний момент сохранив равновесие, на этот раз сам отступает назад, не позволяя мальчику приблизиться.

– Да что с тобой?! – Роджерс откровенно напуган и даже не пытается этого скрыть. – Дай мне посмотреть, рана только начала рубцеваться, ты не можешь…

Он не договаривает, потому что Барнс перестает пятиться, останавливается, поднимает голову и смотрит на Стива, крепко стиснув зубы.

– Нет… нет, нет, нет… – как заговоренный шепчет мальчишка.

Господи, нет, только не это. Пожалуйста, только не это. Стив заходится в подступающей панике, потому что он знает этот взгляд. Он видел его. У Сэма, у Наташи, у тех людей, которых расстреливали в карантинной зоне. Он видел этот взгляд в зеркале первые сутки после укуса.

– Господи, Джеймс, пожалуйста… пожалуйста! – он срывается на крик и зажимает себе рот трясущейся рукой.

Роджерсу кажется, что его сейчас вывернет наизнанку, ему дурно от удушающего, ни с чем несравнимого страха, который окутывает с ног до головы, парализует.

– Просто… тебе просто показалось, Джеймс, просто показалось, – заведенно твердит Стив, быстро-быстро кивая головой. – Точно. Ты просто поранился во время драки, это всего лишь царапина, это…

Он заламывает руки и рыдает. Воет от ужаса, когда Барнс отгибает воротник рубашки и слева – чуть выше ключицы – виднеется полукруглый след от зубов. Ранки уже воспалились и из них тонкими струйками бежит кровь.

У Стива заплетаются ноги, когда он слепо бредет к Джеймсу. Доходит до него и хватается за рубашку деревянными, сведенными в судороге пальцами так, что ткань начинает трещать. Барнс прижимает его ближе к себе, тоже вцепляется мертвой хваткой. Стив беззвучно плачет, уткнувшись лицом в чужую грудь, вздрагивает мелко под сильной, широкой, родной ладонью.

– Прости меня, – голос Барнса звучит умоляюще. – Пожалуйста, прости меня, Стиви.

Ему страшно. Нужно успеть отвести Стива обратно в лагерь, убедиться, что он в безопасности, что ему ничего не угрожает. Нужно успеть, пока… пока что? Джеймс не знает, как это происходит. Знает лишь, что у него не больше двадцати четырех часов.

– Ну-нужно что-то сделать, – мальчик заикается, поднимает лицо с заплаканными, выцветшими вдруг глазами. – Мы что-нибудь придумаем, Джеймс, вот увидишь. В-вернемся д-домой и там что-нибудь придумаем. Возьмем у меня к-кровь и…

– Тихо, тихо, Стиви, успокойся, – Барнс берет его бледное лицо в свои ладони. – Все будет хорошо, не волнуйся за меня, сейчас мы вернемся в общину и там о тебе позаботятся…

– Нет! Нет, Джеймс, мы останемся вдвоем! Остаемся или уходим вместе!

– Хорошо, хорошо, – он успокаивающе проводит ладонью по светлым волосам, гладит, и чувствует, как дрожат пальцы. И он никак не может унять эту дрожь. – Только давай вернемся, и тогда решим, что делать. Пожалуйста, Стив, ты должен быть в безопасности.

«Ты должен быть в безопасности», – это единственное, о чем думает Барнс, крепко сжимая в ладони ледяные пальцы, когда они быстро двигаются в сторону общины.

Когда перед ними открывают ворота, мужчина едва не спотыкается, переступая порог.

Это странные ощущения. Чем-то напоминают огнестрельное ранение. Только боли нет, а вот то в жар, то в холод бросает абсолютно точно так же.

– Позови Джоэла, – хрипло просит он очередного дежурного.

Кажется, они с этим парнем работали вместе на стройке. Он пытается вспомнить его имя, но не может, мысли путаются.

– Джеймс, – он концентрирует внимание на дрожащем голосе.

– Стиви? – почему-то выходит вопросительно.

«Что мне делать теперь?!», – хочется закричать Роджерсу, потому что он понимает, что уже слишком поздно. Это не ножевое, не огнестрельное. Да пусть бы хоть это было десять огнестрельных. Стив готов был бы зубами доставать, выгрызать пули из тела Барнса.

– Что происходит? – к ним быстро идет Джоэл, бросая хмурый взгляд на Джеймса, оперевшегося на стену, и на Стива, который стоит сгорбившись, безвольно опустив руки. – Вот же блять, – зло ругается старик, когда Барнс поднимает голову.

Он быстро выхватывает пистолет и, ни секунды не сомневаясь, наставляет его на мужчину, по бледному лицу которого градом стекает пот.

– Нет! – Роджерс закрывает собой согнувшегося будто от боли Джеймса. – Подожди, Джоэл!

– Стив, не… не подставляйся, – у Джеймса такое чувство, что он сейчас выкашляет свои легкие.

Это почему-то смешит.

– Глупо получилось, – он неловко пожимает плечами, глядя на старика, уверенно держащего его на прицеле.

– Ты должен уйти, – Джоэл непреклонен. Он научился справляться с жалостью в такие моменты. – Стив, ты ранен? – Он переводит взгляд на мальчика, но пистолет не опускает.

– Нет, он… – Джеймс снова кашляет, – он не заражен, Джоэл, разрешите ему остаться.

Пусть лучше секрет раскроется, если Стива решат проверить на наличие укуса. Только пусть он будет в безопасности.

– Я не останусь без тебя, – тихо и абсолютно спокойно говорит вдруг Стив.

– Что тут… – из-за спины старика появляется Элли. И тут же замолкает.

Смотрит на заплаканное, перепуганное лицо мальчика, на мертвенно-бледное лицо мужчины, по которому вокруг глаз расползаются темные бугристые вены, и вздрагивает.

– Ох, Джеймс, – тускло произносит она, потерянно глядя на Барнса.

Это первый раз, когда она обращается к нему по имени. И эта интонация так похожа на Наташину, когда Джеймс чем-то огорчал или расстраивал девушку.

– Элли, тебе лучше уйти, – Джоэл закрывает ей обзор, смещаясь в сторону. И снова смотрит в упор на Барнса. – Не имеет смысла медлить, ты уже заражен.

Он взводит курок.

– Нет! – вдруг рявкает Стив, все еще стоящий между мужчиной и стариком. – Я сам это сделаю.

– Что?! – Джоэл изумленно смотрит на него.

– Нет, Стив, послушай, – Джеймс с трудом переводит дыхание, – ты не должен, нельзя, ты…

– Я сейчас схожу за твоим Кольтом, тем самым, который ты сохранил, помнишь? – Роджерс подходит к мужчине и обхватывает его лицо своими ладонями.

Ладонями, которые с такой любовью всегда касаются Джеймса. Любовью, которую он не заслуживает. И умереть от рук Стива он не заслуживает тоже.

– Я возьму его, мы пойдем с тобой на ту самую поляну, и я все сделаю, хорошо? Ты веришь мне, Джеймс? – мальчик прижимается лбом ко лбу мужчины. – Просто верь мне, я обещаю, я клянусь, что все сделаю.

Барнс будто ребенок верит каждому слову Стива, кивает и тянет к нему руки, когда Роджерс отходит.

– Мне нужно взять оружие, – твердо говорит Роджерс, со сталью в глазах глядя на старика, – если не веришь, пусть со мной кто-нибудь пойдет.

– У тебя пять минут, – Джоэл не смотрит ему в глаза. – Не двигайся. – Он нервно стискивает пистолет, когда Барнс тянется рукой под куртку.

– Эй, все нормально, я просто… вот, держи, – он медленно, чтобы не провоцировать, достает Беретту. Протягивает свою любимицу старику.

Лицо Джоэла каменеет, но он не берет оружие. Тогда Барнс бросает его на землю и подталкивает ногой в сторону старика.

А сам стаскивает рюкзак с плеч (ружье скинул в самом начале), достает еще один пистолет из-за пояса, потом достает ножи, один из которых заляпан еще свежей кровью, и хрипит в ответ на пристальный, но непонимающий взгляд:

– Я больше не могу защищать Стива, боюсь, что стану для него угрозой, если оставлю оружие.

– Ты и так для него угроза, – Джоэл качает головой. И в его взгляде мелькает печаль.

Ему жаль и он не может ничего с собой поделать.

– Все, Джеймс, я здесь, – раздается громкий голос.

Стив, тяжело дыша, подбегает к Барнсу, который тут же тянется к нему, как раненный пес тянется к своему хозяину.

Роджерс осторожно берет мужчину за руку и пятится к воротам. Его взгляд мечется от Джоэла, который уже опустил пистолет, к Элли, которая вообще не поднимает глаза от земли.

– Мы уходим, – говорит Стив. – Простите.

– Не тяни, – слышит он слова старика прежде, чем закрыть за собой ворота. – Не надо.

***

Стив смотрит на заходящее солнце.

Пылающие оттенки слепят глаза, а может вовсе и не в ярких красках дело. Может это все застилающие глаза слезы.

– Я люблю тебя.

Стив так много раз говорил эти слова. И впервые – вслух.

Он думал, что они будут звучать беспомощно, жалко, умоляюще. Так, как они каждый раз звучали у него в голове или когда он еле слышно шептал их, оставаясь наедине с собой.

На самом деле это самые уверенные, самые правдивые и самые искренние слова, которые он когда-либо произносил.

Он не может видеть лица Джеймса, низко склонившего голову, и он не хочет его видеть. Но он чувствует, как потрескавшиеся, пересохшие губы беззвучно произносят ответ.

Стив дышит прерывисто и улыбается через силу. Он помнит, что сказал тогда, на втором этаже. И ему хочется смеяться оттого, как же сильно он был не прав. Но он не подведет Джеймса, нет.

В конце концов, для них это достойное прощание.

***

Уже совсем темно, когда среди деревьев, обступающих поляну, мелькают два приближающихся огонька. Элли идет впереди, в ее руке едва слышно поскрипывает фонарь. Вслед за ней бесшумно, будто тень, появляется Джоэл, тоже с фонарем в руке.

Девочка тихо подходит к сгорбленной фигуре, сидящей на земле, и осторожно касается плеча:

– Эй, Стив, – она замолкает и не знает даже, как продолжить. – Послушай, не стоит сидеть на земле, ты простынешь.

Мальчик молчит и прячет лицо от света.

– Хорошо, – Эли убирает руку и отступает на несколько шагов, – я сейчас разведу костер, ладно?

И, не дождавшись ответа, начинает торопливо, нервно собирать хворост.

Джоэл проходит мимо, не проронив ни слова. Останавливается на самом краю поляны, пристраивает фонарь на низко висящей ветке молодого деревца. Стив вздрагивает, когда слышит первый удар лопаты о землю. Элли начинает громче трещать сухими ветками, когда складывает их в кучку, в бесплодной попытке заглушить звуки, исходящие с края поляны.

Они сидят у костра. Дерево весело потрескивает, искры взмывают в воздух и растворяются в высоком темном ночном небе. Спустя час, а может и несколько часов – время теперь мало волнует Роджерса – к ним подходит Джоэл. Он держится в темноте, и кажется, что густая чернота окутывает его еще плотнее, когда мужчина взваливает себе на плечо грузное, массивное тело. Стив безотрывно смотрит на огонь, и где-то на периферии сознания отстраненно отмечает как глухо и утробно в могилу падают комья земли.

Проходит еще несколько… часов? Джоэл возвращается. Он тяжело дышит и утирает пот со лба рукавом рубашки.

– Пора возвращаться, – старик удобней перехватывает рукоять лопаты, окидывает сосредоточенным взглядом поляну, девочку, Стива и медленно затухающие, тлеющие угли.

– Да, – Элли послушно поднимается. – Пойдем, Стив.

– Я не могу вернуться, – Роджерс с видимым трудом размыкает пересохшие губы. Голос сиплый, заторможенный.

– Стив, – она склоняется к нему, и на ее лице написана неподдельная мука. – Послушай, я понимаю, это…

– Я заражен, – мальчик прерывает ее, и серьезно смотрит в испуганные глаза. Закатывает рукав куртки и демонстрирует свежий укус.

Элли замирает и прижимает ладонь к губам, будто хочет сдержать стон или крик. Джоэл подходит ближе, смотрит на Роджерса, и тихо чертыхается сквозь стиснутые зубы.

Стив с трудом поднимается. Роется в кармане куртки и вытаскивает пистолет.

– Последняя пуля, – тихо говорит он, зачем-то проверяя магазин Кольта.

Протягивает оружие мужчине.

– Извини, надо было сразу сказать. Не пришлось бы дважды делать одно и то же, – он кивает в сторону свежего холма земли.

Джоэл выпускает лопату из рук и молча берет пистолет. Элли плотнее кутается в ткань кофты, ее плечи подрагивают, а заглушенные всхлипы прорываются сквозь ладонь, которой девочка все еще зажимает рот. Стив мягко, утешающее гладит ее по руке, напоследок благодарно улыбается Джоэлу, и поворачивается лицом к востоку, где только зарождается свет.

Именно оттуда, если верить священному писанию, придет спасение. И Стив хочет верить, что именно там его будет ждать Джеймс, и он будет первым, кого Роджерс увидит.

Снова увидеть Джеймса – это последнее, о чем успевает подумать Стив.

Комментарий к Весна

class="book">Небольшой экскурс в символику:

1) Розмарин. Греки и римляне считали розмарин священным. Он символизировал любовь и смерть. А на языке цветов розмарин означает верность.

2) Барвинок – символ молодости, неувядающий любви, памяти, верности и вечности.