Год после чумы (СИ) [Linda Lotiel] (fb2) читать онлайн

========== Отличия магии от канонической ==========

Каноническая магия мира Гарри Поттера представлена в тексте с такими отличиями:

— Из HPMoR взято определение философского камня как камня перманентности, т.е. камня, закрепляющего результаты трансфигурации.

— Сама трансфигурация тоже гораздо ближе к HPMoR.

— Также из HPMoR взяты световые мечи (заклинание Луцис Гладиус) и заклинание Сомниум.

Остальные отличия (не по HPMoR):

— Заклинания могут накладываться с модификациями (подробнее — в тексте)

— Для того, чтобы сварить зелье, необходимо произнести словесную «формулу», зачастую поэтическую (подробнее — в тексте).

— Существует рунная магия

— Существует магия стихий

— Есть несколько не встречающихся в каноне заклинаний

— Важную роль играет сакральное время (Самайн, Белтайн, Имболк, Лугнасад, дни солнцестояний и равноденствий).

Кроме того

— в Хогвартсе работают и аппарация, и портоключи (но администрация может их запретить в исключительных случаях). Аппарация требует больше магических сил, чем использование портоключей, и количество затраченных усилий растёт пропорционально расстоянию.

— Магические животные в целом такие же, как в каноне, но у некоторых есть неожиданные особенности.

— в Хогвартсе учат латынь, но пока ещё не преподаются некоторые канонические предметы, например, маггловедение.

— «Защита от тёмных искусств» называется «Боевая магия», а «Уход за магическими животными» — «Бестиология».

— Пока ещё не изобретено зелье Феликс Фелицис и некоторые другие зелья и заклинания. Тайминг изобретений может не совпадать с каноном.

— Персонажи изобретают и совсем новые заклинания.

— Вокруг Хогвартса больше лесов и рощ, и ни один из них ещё никто не запретил для посещения.

========== Действие заклинаний, встречающихся в тексте ==========

1. Авис — вызывает одну или несколько птиц из палочки.

2. Акцио — приносит предмет (нужно его назвать, например, «Акцио метла»). Работает только с предметами (неживыми существами) в поле зрения или находящимися поблизости. Если предмет не видно, маг должен мысленно представлять себе, как он выглядит. Если на предмет наложены удерживающие его заклинания, Акцио не сработает. Если предмет прикреплен, привязан и т.д., может сработать, может и не сработать.

3. Агваменти — вызывает струю воды из палочки.

4. Апарециум — проявляет написанное невидимыми чернилами и другие спрятанные магическим путём тексты. Не действует на живые существа.

5. Апплико — прикрепляет предмет на какую-то поверхность (где ему будет самому удержаться трудно).

6. Вестигологум — накладывает эффект отслеживания на определённое слово. Когда это слово произносят, наложивший заклинание может найти этого человека (и если тот был под действием защитных заклинаний, они прекращают работать).

7. Вестигорем — накладывает эффект отслеживания на определённую вещь (не на живые объекты).

8. Вибро — заставляет предмет вибрировать.

9. Вингардиум Левиоса — позволяет левитировать предметы и живые существа.

10. Гелидо — позволяет защитить себя от обычного огня (вместо ожогов и боли возникает ощущение приятного покалывания).

11. Геминио — копирует объект. Получившаяся в результате копия не сохраняет волшебных свойств оригинала и исчезает через несколько часов.

12. Глиссео — превращает лестничный пролёт в скользкую горку.

13. Делетриус — стирает иллюзии (например, изображения, которые показывает заклинание «Приор Инкантато», огненные буквы воздухе и т.д.)

14. Дефодио — прорезает камень, дерево, металл.

15. Депримо — вызывает ветер из палочки.

16. Диффиндо — отделяет, отрезает, отрывает часть от предмета (например, отделает раму от картины)

17. Дуро — делает предмет твёрдым.

18. Импедимента — контратака на нападающего. Может сбить с ног, сделать неподвижным или другим способом задержать противника.

19. Импенетрабилис — защищает помещение от проникновения звука и предметов.

20. Импервиус — накладывается на объект, чтобы защитить его от внешних воздействий (например, дождя).

21. Империус (заклинание звучит «Империо!») — подавляет волю жертвы и вынуждает её выполнять любые команды применившего заклинание. Жертва может сопротивляться силой воли.

22. Инвизус — делает объект невидимым. Хорошо работает на неподвижных объектах, но при малейшем движении появляется небольшая видимость.

23. Инкарцерус — связывает объект верёвками.

24. Инферналус (заклинание звучит «Инфернало!») — вызывает «Адское пламя» (Fiendfyre), обладающее огромной разрушительной силой, тяжело контролируемое и принимающее форму дракона, химеры или другого опасного существа.

25. Инфрагилис — делает предмет неразбиваемым (например, склянку).

26. Инцендио — вызывает языки пламени из палочки.

27. Канто — заставляет жертву петь.

28. Капиллатус — делает волосы длиннее и гуще.

29. Квиритатио — накладывает на территорию «сигнализацию». Если кто-то заходит на неё, раздается громкий вопль.

30. Круциатус (заклинание звучит «Круцио!») — вызывает у жертвы сильнейшую боль.

31. Коллопортус — запирает двери.

32. Колоратус — меняет цвет объекта (нужно представить другой цвет в уме, произнося заклинание).

33. Конфринго — вызывает пламя, сносящее всё на своём пути.

34. Конфундо Верба — накладывается на текст. Буквы в словах хаотически перепутываются.

35. Конфундо Лекторем — накладывается на текст. Читающий его не понимает смысла прочитанного. При снятии нужно сосредоточиться на мысли, что у каждого текста должен быть смысл.

36. Конфундус (заклинание звучит «Конфундо!») — повергает человека в состояние растерянности, забывчивости и непонимания происходящего.

37. Коньюктивито — поражает глаза жертвы.

38. Лумос — вызывает луч света из палочки.

39. Луцис Гладиус — вызывает световой меч, который может отбивать заклинания, снимать защитные заклинания и поражать противника (не убивая его). Световой меч могут вызвать только представители Благородных и Древнейших Домов.

40. Мобилиарбус — передвигает дерево (срезанное) в то место, куда указывает палочка.

41. Мунитус — защищает территорию от аппарации и действия портоключей (входящей и исходящей).

42. Муффлиато — приглушает и делает неразборчивым разговор, чтобы его нельзя было подслушать.

43. Нокс — прекращает действие заклинания «Лумос».

44. Обливиатус (заклинание звучит «Обливиате!») — стирает память о каком-то событии в уме жертвы.

45. Обскуро — закрывает живому существу (или портрету) поле зрения.

46. Патронус (заклинание звучит «Экспекто Патронум!») — вызывает патронуса (серебристое животное-иллюзию). Защищает от дементоров и летифолда. Для вызова патронуса нужно сосредоточиться на счастливом воспоминании. Также патронусы используются для передачи сообщений друзьям.

47. Петрификус Тоталус — лишает живое существо возможности двигаться.

48. Портус — превращает предмет в портоключ. Нужно точно представить себе то место, куда перемещает портоключ. Чем дальше это место, тем больше силы нужно вложить в заклинание.

49. Протего — вызывает магический щит из палочки, отражающий заклинания.

50. Протего Тоталум — защищает от магических воздействий определённую площадь.

51. Протео — позволяет копиям объекта меняться, если изменился оригинал, который находится на расстоянии от них.

52. Пьертотум Локомотор — заставляет неживые объекты (например, статуи) двигаться и исполнять волю мага.

53. Реверто Верба — заставляет текст вернуться в исходное состояние после «Конфундо Верба».

54. Репаро — чинит поломанную вещь.

55. Реннервате — приводит живое существо в чувство (например, после обморока).

56. Репелло — устанавливает невидимый барьер, отталкивающий объекты.

57. Репелло Мугглетум — отваживает магглов от магических мест (они вспоминают про важные дела в другом месте и уходят).

58. Риддикулус — изгоняет боггарта. Нужно представить ту форму, которую принимает боггарт, в смешном виде.

59. Риктусемпра — вызывает у жертвы щекотку.

60. Сагитта — вызывает летящую стрелу из палочки.

61. Сенсибилитас — обостряет все пять чувств.

62. Септентрио — заставляет палочку указывать на север.

63. Силенсио — заставляет жертву замолчать либо заглушает неживой объект.

64. Сомниум — усыпляет живое существо.

65. Сонорус — делает голос очень громким.

66. Специалис Ревелио — помогает магу обнаружить магические свойства объекта.

67. Ступефай — лишает жертву сознания.

68. Таранталлегра — заставляет живое существо «пускаться в пляс» (совершать неконтролируемые движения ногами).

69. Тергео — очищает объект от тонкого налёта пыли, грязи и т.д.

70. Фантазма — вызывает полупрозрачную иллюзию, похожую на объект. Вызывается из изображения в книге, картины, портрета, фигурки и т.д.

71. Фервеско — вызывает струю горячего воздуха из палочки.

72. Ферула — создает перевязочный материал для ран или шину для фиксации сломанных частей тела.

73. Фините Инкантатем — прекращает действие другого заклинания. Срабатывает далеко не всегда.

74. Флаграте — вызывает огненные буквы (нужный текст следует проговорить вслух либо в мыслях)

75. Фригус — замораживает объект.

76. Фурнункулус — покрывает жертву фурункулами.

77. Хиларитус — повергает жертву в состояние крайней весёлости с приступами неконтролируемого смеха.

78. Хоменус Ревелио — помогает обнаружить людей, скрытых в непосредственной близости.

79. Эбуллио — создает пузырь с воздухом вокруг головы (для плавания под водой).

80. Эванеско — заставляет объект бесследно исчезнуть (в никуда). Работает только с небольшими неживыми объектами.

81. Экспеллиармус — обезоруживает противника.

82. Экспульсо — заставляет объект взрываться. Работает только с неживыми объектами.

83. Энгоргио — заставляет объект увеличиваться в размере.

84. Эписке — исцеляет незначительные ранения и повреждения живых организмов, останавливает небольшое кровотечение.

Заклинания, изобретённые персонажами по ходу действия

(Внимание, возможны спойлеры)

1. Игнис Мирабилис — заклинание «чудесного огня». Действие зависит от ситуации.

2. Нексус Ментиум — устанавливает ментальную связь между несколькими людьми, при помощи которой можно обмениваться мыслями и образами.

3. Флипендо — «опрокидывает» объект.

4. Экспекто Матронум — вариация заклинания «Экспекто Патронум». Действует так же.

5. Эмансипаре — освобождает объект от связанных и запутанных состояний.

========== О языках и переводах ==========

О языках

Поскольку действие происходит в Британии XIV века, персонажи говорят на английском, французском, гэльском (в двух вариантах, шотландском и ирландском), валлийском и латыни, причем в тех вариантах, которые актуальны для данного периода. Например, среднеанглийский (Middle English), ранний период среднефранцузского и так далее. Всё это представлено русским языком, но периодически встречаются вкрапления всех указанных языков (как правило, в их современных вариантах, но не всегда), иногда со сносками. Если сноски нет, то автор считает, что в данном случае не смеет оскорблять интеллект читателя переводом слишком уж очевидной фразы.

Поскольку в среднеанглийском, в отличие от современного английского, еще сохранялось различие между «ты» и «вы», персонажи могут в какой-то момент перейти с «вы» на «ты» в общении с другими персонажами.

О переводах

Поскольку с каноном я знакома преимущественно в оригинале, я использую максимально близкие к нему варианты перевода имен и названий. В числе всего прочего, «House» и «House Heads» я передаю как Дома и Главы Домов. Для обозначения года обучения в Хогвартсе применяются слова «курс» и «класс».

Фамилия «Goshawk» в современном английском правильно произносится как /ˈɡɒs.hɔːk/, что отражает происхождение слова: древнеангл. gōsheafoc, «goose-hawk» — ястреб-тетеревятник. Соответственно, на русском я использую транслитерацию «Госхок».

Иногда обыгрываются два разных перевода одного термина, например хоркрукс / крестраж.

Названия некоторых магических животных взяты из русскоязычного перевода книги «Fantastic Beast and Where to Find Them», найденного в сети. Также использовано несколько отрывков из этой книги в том же переводе. В приложениях дан список всех встречающихся в тексте названий животных вместе с оригинальными: если вы не узнали какого-либо зверя, загляните туда.

Перевод трактата Роджера Бэкона приводится по изданию 2005 года от «Издательства Францисканцев».

Поэзия

Фрагменты баллады про Томаса Рифмача приводятся в переводе С.Маршака, а баллады про Тома-волынщика — в переводе М.Бородицкой. Отрывки из поэзии вагантов даются по изданию БВЛ 1974 года (иногда в переделанном под Хогвартс виде).

Все остальные поэтические вставки сочинены автором.

Магические формулы придуманы автором, а также Мэгги, Айлин, Этьеном и Пивзом.

(Неполный) список других источников вдохновения

Средневековые история и легенды (мир Короля Артура, особенно легенды про Святой Грааль; Томас Лермонт, кельтская мифология и т.д.)

Поэзия средневековых труверов и вагантов

Неоязыческая кельтика, кельтский мистицизм, New Age

Творчество Уильяма Шекспира

Анна Коростелева «Школа в Кармартене»

Цикл про Дискомир Терри Пратчетта

Умберто Эко, особенно «Имя розы» и заметки автора к ней.

Стивен Хокинг «Краткая история времени», теория хаоса

Постмодернизм, метапроза.

========== ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ==========

Everything that was magical was just a way of

describing the world in words it couldn’t ignore.

(“Pyramids” by Terry Pratchett)

«И пламя сожжёт мне сердце,

И я говорю: спасибо за эту радость!

Я повторяю: спасибо за эту радость!»

(из песни «Пока цветёт иван-чай» Аквариума)

ПРОЛОГ

Пещера Морганы, XXI век

— Поведать-то я могу, да зачем тебе? Разве не написано об этом всём в пятистах научных трактатах, школьных учебниках да завравшихся романах без числа?

— Мне как исследователю истоков трансграальной метамагии хотелось бы получить достоверные сведения. А книги, как вы метко изволили выразиться, заврались.

— Ну, так и я заврусь. Как только начну историю слагать, так она меня понесёт и завертит.

— И, тем не менее, вы хотя бы знаете, как всё было на самом деле, и интересующие меня сведения будут фигурировать даже в «завертевшейся» истории. А из непосредственных участников событий в живых остались только вы.

Моргана расхохоталась, и гулкое эхо многократно отразилось от кристальных причуд пещеры.

— Призраку это лестно слышать.

— Я имел в виду сущности, которые в силу сохранённого после смерти сознания, способного к относительно рациональному мышлению, могут быть причислены к условно витальным.

— А вот тут призрак даже сам не знает, польщён он или обижен.

— Прошу прощения. Это всего лишь академическое определение. Так вы… поведаете?

— Да уж не откажу тебе, исследователю такому академическому. Нам, условно витальным и относительно рациональным сущностям, запертым в пещеру на целую вечность и ещё один день, дай только пару благодарных ушей.

— Я буду очень благодарен. И мои уши тоже.

— Так ты говоришь, что тебя интересуют события после запуска Конфигурации?

— Да, после известных майских событий 1347 года и до лета 1348 года.

— Тогда слушай. И не обессудь — я поведаю о том, что интересно мне, а ты уж извлекай свои «достоверные сведения», как можешь.

— Для этого разработана специальная метанарративная методика…

— Уж помолчи, а? В этой пещере ты — слушатель. Что? Да, хоть записывай, хоть зарисовывай — мне до того дела нет. Главное — слушай.

И в тёмной пещере зазвучали слова, которые постепенно сложились в очертания замка на берегу озера. Затем — деревни в излучине реки. Затем — ещё одного замка и ещё одной деревни. Затем из вихря слов вырос весь край, что зовётся Британия…

Из разговора исследователя трансграальной метамагии с его подругой-писательницей

— И как, узнал от Морганы, что хотел?

— Узнал, но уж наплела она столько всего лишнего, что уши чуть не завяли.

— Лишнее, говоришь?

— Да, причём в твоём вкусе.

— Так, с этого места поподробнее, пожалуйста.

— Ну, всё это трагическое недопонимание между людьми, исцеление психотравм, поиск любви…

— Дорогой мой друг, такими богатствами грех не поделиться. Будь добр, достань эти воспоминания из головы и сложи вот сюда, в этот замечательный пенсив[1].

— Как скажешь. Сюда так сюда. Мне всё равно ни к чему. Если напишешь что-нибудь, не забудь самой Моргане показать — она любит завравшиеся книги.

— Непременно, дорогой друг, непременно.

— Только ты не поленись исторические справки и сноски добавить. А то ведь никто не поймёт ничего.

— Да уж, какой может быть поиск любви без исторических справок!

— Серьёзно, я занесу тебе свои конспекты по истории и теории магии.

— Да, ладно тебе. У меня есть «Как стать великим магом». Она же XIV веком датируется и как раз около тех же событий вертится — зачем мне что-то ещё?

— Ты шутишь? Учёные вообще считают, что эта книга — более поздний подлог, сделанный группой авторов XVI или XVII веков.

— О, теория заговора. Отлично!

— Короче, я занесу конспекты. И парочку моих статей. Я отмечу самые главные моменты в них маркером.

— Так, я не поняла, мне завраться или истину искать?

— Всё равно ты будешь делать и то, и другое одновременно. Будто бы я твоих книг не читал.

— Ой, ну, неси уж, что хочешь. В котёл историй все ингредиенты сгодятся.

[1] Он же «омут памяти»

Из учебника «Истории магии» Батильды Бэгшот (опубликовано в 1947 году)

В XIV веке в Британии сложилась напряжённая геомагическая ситуация: постоянные конфликты между магглами-правителями Англии и Шотландии негативно отражались на благосостоянии магического населения, из-за чего многие маги пытались вмешиваться в политическое противостояние. В середине века влиятельные сестры Клэгг, одна из которых (Эльфрида) была главой Совета магов Британии, а другая (Уильфрида) — директрисой Хогвартса, последовательно придерживались политики нейтралитета и ограничения магического вмешательства в дела магглов. При этом давнее пророчество гласило, что в Хогвартсе скрывается истинный наследник шотландского престола, которому суждено внести гармонию в отношения между двумя странами.

В 1347 году магический мир острова также всколыхнули предсказания о Чёрном Море, который грядёт с континента. В этом же году профессор Хогвартса Гертруда (Гринграсс) Госхок написала трактат о магической конфигурации, за что была уволена, а само учение попало под запрет. Несмотря на это, оно нашло своих последователей в лице нескольких преподавателей и учеников Хогвартса, включая главу Рейвенкло, Кристину Кэррик (преподававшую зельеварение), главу Хаффлпаффа Айдана Макфасти (бестиология), главу Гриффиндора Тормода Маклеода (тренера по квиддичу) и приглашённую в Хогвартс известную наставницу по боевой магии Зореславу Ягу.

Суть теории конфигурации заключалась в том, что объединение нескольких магических артефактов многократно усиливает общую эффективность воздействия и при её помощи можно реализовывать глобальные планы и цели. После боёв с противниками, которые хотели использовать Конфигурацию в личных целях (Горгона Терция Блэк, сэр Ричард Гринграсс и их приспешники), в мае 1347 года Гертруде Госхок с единомышленниками удалось запустить Конфигурацию, собранную из Камня перманентности (также известного как Философский Камень), Скунского Камня, Чаши Небес (также известной как Святой Грааль), Чаши Истины (он же Кубок Огня) и Пояса Неуязвимости (он же пояс Зелёного Рыцаря).

Главные цели, вложенные в данную Конфигурацию, включали восстановление мира между Шотландией и Англией и защиту Британии от чумы. Но были и другие цели, о чём читайте подробнее в следующей главе. В ходе описанных событий также стало известно, что истинной наследницей шотландского престола является Кристина Кэррик, позже известная как королева Кристина I Шотландская. Среди учеников, принявших участие в Конфигурации, наиболее известны Этьен де Шатофор, Элиезер Макгаффин, Перенель Дюбуа, Захария Мампс, Мэри Гамильтон, Августа Лестранж, Эйриан Аспинуолл, Айлин Маккензи, Маргарет Лавгуд, Хизер Макфасти и Конал О’Бакшне (фамилии ведьм указаны в девичьем варианте — каковыми они были на момент Ритуала).

Из анонимной маггловской рукописи середины XIV века

«Будущее надвигалось на жителей Шотландии грозовой тучей. Страна была разорена непрекращающейся войной, король по-прежнему находился в плену, а чума подползала всё ближе к шотландской границе. На площадях кричали о конце света и втором пришествии. Но вот наступило лето 1347 года, непривычно тёплое для этого северного края, и принесло с собой не чёрную смерть и не всадников Апокалипсиса, а небывалые и обнадёживающие вести.

Чума внезапно оборвала наступление на север. Добравшись до Нортумберлэнда, она сдала позиции, и во все стороны поползли слухи и рассказы очевидцев о чудесных исцелениях. А шотландские бароны прекратили пререкания и выкупили короля из плена. Король Давид II вернулся из Лондона, недовольно кривясь: говорят, условия в Тауэре были получше иного шотландского замка. Но в родимом краю его ждал сюрприз — невесть откуда взявшаяся сестра, внебрачная дочь Роберта Брюса, Кристина из Кэррика. Оказалось, своему освобождению он обязан во многом ей. Более того, она привезла ко двору похищенную англичанами реликвию — Скунский камень. Позвольте, он разве не в Лондоне? Не более, чем вы, дорогой венценосный брат.

И полетели слухи о колдовстве. Говорят, что новообретённая сестра короля и на метле летает, и зельями от хворей исцеляет, и не дает брату-королю поссориться снова с баронами и английским королём. Говорят, что её бы саму на трон, и уж точно Шотландия б начала процветать. Что ж, отвечали люди, раз исцеляет и не даёт монарху глупости совершать, то пусть летает на помеле своем. Ведьма на троне? А хоть бы и ведьма! Так что пусть почаще прилетает ко двору, а то она подолгу пропадает в своём замке на юге Шотландии. Как там он называется, Хогвартс? Странно, что раньше не слыхивали про такой. Уж как ни верти, колдовство!»

========== Глава первая ==========

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

Из легендарной книги «Как стать великим магом», посвящённой достижениям Этьена де Шатофора и приписываемой авторству сестёр Фионы и Джулианы Уизли (написано ок. 1365 года). В книгу включены описания нескольких уроков в Хогвартсе в 1346-7 учебном году (о достоверности оных ведутся споры в среде специалистов по истории магии)

Отрывок из главы «Урок на тему «Зелье от чумы»

— А теперь приступим к делу. Рецепт перед вами. — Профессор Кэррик касается доски палочкой, и на ней появляются ингредиенты и инструкции. — Как видите, рецепт средней сложности, и вам он вполне по силам. А пока вы толчёте скорлупу драконьих яиц, повторим основы формульности. Что вкладывается в понятие «формула» в зельеварении, Элиезер?

— Это… устная, то есть как бы словесная, но всё равно устная…

— Пожалуйста, не спеши и сосредоточься. Ты это прекрасно знаешь.

— Это произнесённая устно словесная формулировка интенциональности зелья! — выпалил Макгаффин.

— Вот видишь, ты это знаешь. И своими словами мог бы сказать. Но ничего — и так тоже хорошо. И эта квинтэссенция зелья, выраженная словесно, должна быть произнесена…

— …до добавления последнего ингредиента!! — хором выпалил класс, не прекращая толочь скорлупу.

— Прекрасно, вы это помните. И не забыли, надеюсь, что формула — это лишь общая схема, которую содержанием наполняет тот, кто варит зелье. В некоторых случаях формулу может придумать и кто-то другой. Помнишь, Элиезер, как тебе отращивали кости в руках после того, как ты сам себе их случайно удалил?

Макгаффин усиленно кивает — всем очевидно, что он этого никогда не забудет.

— Формула для зелья «Скеле-гро» — это четверостишье про скелет. И в своём случае Элиезер, конечно, зелье не варил, но четверостишье придумал сам, и оно оказалось эффективным (хотя и слегка нестандартным). Напомни мне, пожалуйста, как оно звучало?

Макгаффин краснеет и, запинаясь, декламирует:

Мне так дорог мой скелет.

Без него мне жизни нет!

Он во всём моя опора…

И для рифмы — мандрагора.

Класс смеётся, а Конал хлопает Макгаффина по спине со словами «Да ты, брат, поэт!» Профессор Кэррик призывает класс к тишине.

— Как я сказала, несмотря на поэтические изыски Элиезера, зелье вышло эффективным. К тому же, сам того не зная, используя личные местоимения, он добавил зелью адресности, что дополнительно усилило его (и сделало при этом пригодным только для самого Элиезера). Впрочем, адресность зелий — это тема нашего следующего урока, а сейчас мы переходим к формуле зелья от чумы. Последний ингредиент в списке — сушёная крапива. Прежде, чем мы её добавим, нужно применить следующую формулу…

Айлин шепчет сидящей рядом Эйриан: «Хоть бы только не стихи!»

— …словесно персонифицировать и прогнать чуму. Всем понятно, что такое персонификация?

Из класса доносятся неуверенные «да». Айлин облегчённо выдыхает: «Уже легче».

— Тогда приведите мне примеры. Смерть?

— Мрачный жнец!

— Полная безысходность и страх?

— Дементор!

— Влюблённость?

— Упитанный крылатый мальчик с крыльями и луком!!

— Что ж, отлично. Тогда приступайте к разработке формулы для зелья и произнесите ее прежде, чем добавить крапиву. Помешивать три раза посолонь и один противосолонь.

Этьен бледнеет, но вскоре берет себя в руки и почти спокойно произносит:

— Безликий прокажённый взбирается на холм. Пусть низвергнется поток и смоет его без следа!

Профессор Кэррик внимательно проверила все формулы, получившиеся зелья и удовлетворённо кивнула. Почти все они удались.

— Что ж, я довольна результатами. Многие из вас сочинили неплохие стихи, хотя данная формула этого и не требовала. Но я считаю, что всегда полезно поупражняться в стихосложении, чтобы в нужный момент мы смогли прибегнуть к этому навыку. Всем, у кого вышли четверостишья, я добавляю по три дополнительных балла.

Потом профессор Кэррик подходит к каждому ученику и проверяет зелья. Этьену она говорит следующее:

— В принципе, зелье у тебя получилось, но едва-едва. Работай над афористичностью! Семь баллов Рейвенкло.

Седрик де Сен-Клер, сентябрь 1347 года

Солнце садилось над холмами у озера Грасмир, скользя косыми лучами по неприступным стенам Гринграсского замка, расположившегося на западном берегу. Облака выстраивали в небе свои собственные замки, и зеркальная гладь озера с готовностью отражала их причудливые башни. Небольшой островок посередине озера замер вечно дрейфующей лодкой. Седрик сидел на уступах хребта, который местные магглы назвали Лоуригг, а сам он окрестил «Спящим Спинорогом», а рядом с ним, прислонившись спиной к нагретому за день камню, расположилась его подруга Перенель Дюбуа. С закрытыми глазами и раскинутыми в стороны руками она ловила вечерний бриз. Из тугой прически выбивались светлые пряди, а на лице смешивались усталость и наслаждение. Седрик ждал, пока Перенель закончит общаться со стихией воздуха, и смотрел на замок. Несколько силуэтов людей на метлах оторвались от донжона и улетели на северо-восток. Несмотря на то, что Седрик сам только что покинул замок, проведя в нём напряжённый день, мысленно он был всё ещё там.

— Ох, ну и денёк выдался. — Перенель наконец-то открыла глаза и начала разговор.

— И не говори, — ответил Седрик, наслаждаясь возможностью перейти на французский. — Кажется, сегодня я полностью исчерпал свою фантазию по поводу того, как можно персонифицировать чуму. Завтра я не придумаю ни одной новой формулы, и меня вежливо попросят из замка.

— Ты же сочиняешь формулы на английском?

— Эмм… Ну да. Как в Хогвартсе научили, так я и делаю. Даже не задумывался.

— А ты задумайся. Язык зелью важен? Нет. Можно озвучить формулу на любом. А будет ли для зелья одинаковой формула на английском и французском? Тоже нет. Так что спокойно используй те же образы, что уже придумал, но переходи на французский. А потом и на латынь, если ты её ещё помнишь.

— Мерлин и молнии! А ведь логично! Как же я сам не додумался!

— Просто слово «логично» редко всплывает в лексиконе гриффиндорцев.

— Я тебя прошу, Нель, вот только не начинай! — вскинулся тут же Сердик. — Меня эти все раскладывания магов по четырём полочкам бесили ещё в школе. Может быть, британцы просты настолько, что их можно объяснить целиком и полностью словами «слизеринец» или «хаффлпаффка». Но мы, французы, явно устроены сложнее. Тебе ли не знать? К тому же, меня Шляпа могла с тем же успехом отправить и в Хаффлпафф, и в Рейвенкло.

— Но ты попросился в Гриффиндор? — с усмешкой спросила Перенель, совершенно не смущённая тирадой Седрика.

— Не просился я, мне уже тогда было всё равно!

— Скорее, просто ещё не знал, в чём разница, магглорождённый ты наш.

— Я и сейчас не знаю, ибо это не то знание, к которому я стремился.

— Да, ты очень сложно устроен, Седрик де Сен-Клер. Но вряд ли это связано с тем, что ты француз.

— Тут ты права, — ответил он, немного успокаиваясь. — Это связано лишь с тем, что я — это я.

Седрик поднялся и потянулся, разминая спину и затекшие ноги. Правая рука ныла после целого дня помешивания зелья, а запах скорлупы драконьих яиц и сушеной крапивы, казалось, въелся в кожу и разум. Ветер тут же подхватил его длинные рыжие волосы и начал сплетать их в воздушные косы.

— Как мы вообще очутились в Хогвартсе, Нель? — спросил Седрик подругу. — Почему не Бобатон?

— Насколько я знаю, между Советами магов Британии и Франции есть договор на этот счёт. Какая-то часть французских детей отправляется ежегодно в Хогвартс, а британских — в Бобатон. Родители-маги могут выбирать, в какую из двух школ направить чадо, а вот за магглов решают советы. Так что я оказалась в Хогвартсе, потому что мои родители считают, что там лучше учат — уж не знаю, почему они так решили. А вот ты попал, просто потому что попал.

— Понятно. И Серафина, видимо, тоже. А если бы попала в Бобатон, может, была бы жива…

— Не стоит, Седрик, — мягко сказала ему Перенель. — Бессмысленно. Прошлое не перепишешь.

— И снова ты права, — со вздохом ответил Седрик и усилием воли отогнал мысли о погибшей сестре.

Солнце всё ближе склонялось к горизонту, и воздушные замки переливались огненными оттенками розового и оранжевого. День выдался тёплым, но вечерняя прохлада накатывалась волнами, остужая жар разогретых камней. Перенель поёжилась.

— Не пора ли разводить огонь? — спросила она.

— Чуть позже. Когда сядет солнце.

— У тебя какие-то свои ритуалы, как я погляжу.

— За годы моего путешествия на Восток я многому научился опытным путём. Даже не уверен, что мне нужен наставник… стихии огня.

— Вот это новости! Зачем же ты просил меня замолвить за тебя слово у профессора Госхок? Или ты посмотрел на неё сегодня и передумал идти к ней в ученики?

— Сегодня я её не видел.

— Как так? Все ведь были в главном зале, когда она появилась. Не мог же ты пропустить общий совет по делам Конфигурации?!

— Мог. — Седрик отвечал понуро, пряча от Перенель глаза.

Перенель явно хотела спросить ещё что-то, но остановила сама себя. Наверное, почувствовала, что я не готов к откровениям, подумал Седрик. Но спустя несколько минут молчания она снова вернулась к этой теме:

— Так ты до сих пор не виделся с профессором Госхок?

— Почему же, виделся. То есть… видел. Я видел госпожу Конфигурацию, но она не видела меня.

— Как это тебе удалось?

— Я побывал в Хогвартсе и… зашёл на её урок. В смысле, дверь была приоткрыта, и…

— Ты подсматривал за ней, пока она вела урок!? И не подошёл познакомиться во время перемены?

— Ускользнул незамеченным.

И снова Перенель не стала спрашивать о причинах такого странного, как читалось из её взгляда, поведения Седрика. Солнце тем временем зашло, и Седрик немедленно развёл огонь. Теперь настала его очередь наслаждаться разговором со стихией. Перенель потянулась к огню, просто радуясь его теплу. Наконец он перевёл взгляд на подругу и заговорил.

— Как женщина может любить женщину?

— Седрик!!

— Ну, у кого же мне спросить, как не у тебя. Мне, правда, очень интересно.

— Я понимаю, что интересно, но что же тут ответить? Так же, как и мужчину. Или тебя волнует, как две женщины могут друг друга… удовлетворить?

— Нет, нет! Я не об этом, — перебил её Седрик. — То есть, это, конечно, тоже любопытно было бы узнать, но я спрашивал про любовь.

— Любовь, Седрик, неумолима. Она просто вспыхивает и всё. И кто-то становится тебе дорог. И я не могу это объяснить — это вне логики. Может, тебе поэтов почитать?

— Не хочу поэтов, я сам себе поэт.

— Ну да, конечно.

Они снова замолчали, глядя в пламя костра. Воздушные замки таяли, уступая дорогу сумеркам. Уже совсем скоро, как хорошо знал Седрик, Перенель прикоснётся к портоключу и перенесётся в избушку своей возлюбленной, Зореславы Яги, преподавательницы боевой магии в Хогвартсе. А он сам, не желая ночевать в замке, отправится на ночлег в деревню на восточном берегу озера.

— Пешком? — спросила Перенель, когда они начали собираться в путь. — Ты пойдёшь в деревню пешком?

Седрик гасил костёр, а Перенель стояла, закутавшись в плащ и приготовившись к перемещению.

— Да. Почему бы нет?

— Ты можешь сделать портоключ.

— Могу, но не хочу. Если всё время пользоваться портоключами, чего доброго ходить разучишься. Деревня рядом.

— Не так уж и рядом. И спуск с хребта довольно крутой. Скоро совсем стемнеет, а местность у подножия холма болотистая.

— Я справлюсь, Нель, — мягко сказал Седрик. — Я хочу пройтись.

— Как знаешь.

— Спокойной ночи и привет профессору Яге.

— До завтра, Седрик.

Перенель исчезла, а Седрик похлопал рукой по ребристому камню и со словами «И тебе спокойной ночи, Спинорожек!» начал долгий спуск вниз, в долину. Сначала он пытался напевать весёлую песню собственного сочинения, но потом незаметно для себя прервался, погрузившись в тишину, окаймленную криками ночных птиц и шорохом его быстрых шагов.

*

На следующее утро Седрик появился в замке, как обычно, в девять утра. По дороге к палатам, отведённым для зельеварения, он привычно остановился у парадного портрета сэра Ричарда Гринграсса, ныне покойного владельца замка, последнего из Древнейшего и Благородного Дома Гринграссов. Сэр Ричард смотрел на Седрика с непередаваемым презрением, заставляя его в который раз поражаться тому, насколько прививавшееся ему с детства высокомерие магглов-аристократов уступает по напору отборной спеси чистокровных магов. Сэр Ричард на портрете сузил глаза, и Седрик немедленно вывел вперёд свою ипостась по имени Храбрец, спрятав двух остальных за стеной огня. Глупо, тут же подумал он. «Нелогично», как сказала бы Нель. Портрет никак не способен на легилименцию. Сэр Ричард тем временем с напускным равнодушием перевёл взгляд на вид за окном. Седрик поспешил дальше, кляня себя за то, что не может спокойно пройти мимо этого невыносимого портрета.

Растирая в порошок скорлупу драконьих яиц, Седрик поймал себя на том, что мысленно переходит на английский. После семи лет обучения в Хогвартсе ему легче было говорить и даже думать обо всём, что касалось академической магии, на этом невыразительном языке. Зато свои песни Седрик всегда сочинял на французском, радуясь свободе, которую ощущал при этом.

Пока он готовил ингредиенты, Седрик заставил себя перейти на французский и начал обдумывать формулу. Слова пришли быстро и легко, а вместе с ними явился и мотив, так что формула превратилась в песню. Перед добавлением в зелье крапивы Седрик тихо пропел её, помешивая варево в такт.

Уходи, Союзник Смерти, ни к чему надменный взгляд!

Над тобой смеются дети: не берёт уж их твой яд.

Не боимся волчьей спеси, не дадим терзать наш край.

Словно в саван, в смрад и плесень облачись и прочь ступай.

Сочиняя и напевая формулу, Седрик представлял себе лицо сэра Ричарда Гринграсса. Когда госпожа Магенильда Эвери, член Совета, проверявшая приготовленные зелья, подошла к его котлу и произнесла «Специалис Ревелио», она одобрительно покачала головой:

— Делаете успехи, мсье де Сен-Клер.

На обратном пути Седрик весело подмигнул портрету сэра Ричарда, и тот проводил его мрачным взглядом, сведя брови на переносице.

В обеденном зале маги обсуждали новость дня: затевается приготовление того самого зелья против чумы, которое должно защищать от хвори заранее. В связи с этим вскоре в Гринграсский замок прибудет Кристина Кэррик («Как же нам её величать теперь — по-прежнему «профессором Кэррик» или «вашим высочеством»?» — громко интересовался кто-то из присутствующих.) И не только она: ждали ещё и профессора Ягу, поскольку чудотворные свойства растений, удобренных помётом лунного тельца, предполагалось закрепить Камнем перманентности. Седрик вопросительно взглянул на Перенель, и та кивнула в ответ. Быстро покончив с обедом, Седрик выскользнул из зала и отправился на кухню.

На кухне пылала огромная печь и клубились резкие ароматы, заставившие Седрика брезгливо поморщиться. Чёртова английская стряпня! подумал он. Если её ещё можно пережить на тарелке, то в месте её инфернального зарождения как бы не задохнуться! Он произнёс «Репелло!», уточняя заклинание так, чтобы отталкивались только запахи. Хлопотавшие на кухне эльфы-домовики заметили гостя, и тут же одна из них с заискиванием поинтересовалась, чем они могут служить господину.

— Я засмотрелся сегодня на портрет вашего бывшего хозяина, сэра Ричарда. Отменная работа.

— О да, господин, выполнена лучшим художником-чародеем.

— Я бы ещё взглянул на портрет вашей хозяйки. Но что-то не вижу его нигде. А ведь наверняка в замке он есть и не один.

— Бывшей хозяйки, — со странным выражением лица проговорила домовичка. Седрик догадался, что решение вдовы сэра Ричарда передать замок Совету магов не пришлось эльфам по душе.

— Да, госпожи Гринграсс. Где я могу его увидеть?

— В кабинете сэра Ричарда. Только нынче он заперт, и туда не пускают даже нас, прибраться, — обиженно сообщила домовичка.

Седрик хотел ещё узнать, где расположен этот кабинет, но осёкся. Вместо этого он сказал:

— Благодарю. Жаль, что его нельзя увидеть. Разрешите ли вы мне немного посидеть возле вашей замечательной печи? Сегодня дождливый день, и я что-то продрог.

— Как вам будет угодно, господин.

Домовичка раскланялась и удалилась, а двое других притащили к печи низкий табурет. Седрик сел на него и обратил взгляд к огню. Репелло по-прежнему не давало запахам кухни атаковать его ноздри, но жар огня в разбушевавшейся печи мгновенно наполнил его теплом. Седрик слегка прикрыл глаза и направил свои мысли вслед за дымом, что поднимался по широкому дымоходу к крыше. Рисунок огня, жар печи, движение дыма постепенно превратились в мысленную картину — портрет замка, а затем — в его карту, где тёплыми точками горели все камины: обеденный зал, зал совещаний, палаты зельеваренья… Сосредоточившись, Седрик «увидел» и погасшие камины, а также комнаты, в которых они располагались. Среди этих комнат несложно было узнать кабинет сэра Ричарда, превосходивший другие комнаты размерами и пышностью убранства. Второй этаж, галерея направо от лестницы, дверь в самом конце, мысленно повторил несколько разСедрик, скользя внутренним взором по дымной карте замка, а потом распустил, наблюдая, как она распадается на кольца и завитки. Ещё раз учтиво поблагодарив эльфов, Седрик покинул кухню и отправился на второй этаж замка.

Пробираясь к кабинету, Седрик снял Репелло и на всякий случай наложил Силенсио на свои шаги. Нужная дверь была заперта на Коллопортус, и вдобавок кто-то наложил на кабинет Квиритатио. Седрик знал, что ведёт себя глупо («Нелогично», вставила его ипостась по имени Мудрец) и что на снятие и повторное выставление этих заклинаний у него уйдут практически все силы, он, тем не менее, не собирался отказываться от своего плана. Запомнив как можно лучше уточнение Квиритатио, он снял его, затем разделался с Коллопортусом и вошёл в тёмный кабинет.

— Ну ты и наглец! — раздался незнакомый низкий голос.

Седрик быстро обернулся на звук голоса с палочкой наготове, безмолвно произнося «Лумос». Свет из палочки выхватил из тьмы ещё один портрет сэра Ричарда.

— Сомниум! — произнёс Седрик, и портрет погрузился в сон.

Темнота в комнате объяснялась тяжёлой портьерой, полностью закрывавшей окно. Впрочем, день тоже был далеко не солнечным: с улицы глухо доносился шум ветра и дождя. Оглядывая стены кабинета, Седрик не видел нужного ему портрета, хотя в свете, исходящем из его палочки, различил след на стене, где, судя по всему, раньше висело нечто подходящей формы. Теперь Седрик принялся осматривать всё подряд и, наконец, заметил портрет, прислонённый лицом к стене. Он быстро повернул его к себе и убедился в том, что именно его и искал, хотя он и не ожидал увидеть несколько глубоких царапин, разорвавших холст так, словно по нему полоснули острыми когтями.

— Репаро! — сказал Седрик, и прорехи затянулись.

Он ожидал, что портрет оживёт, но тот остался обычным изображением, какие взирают из позолоченных рам на гостей богатых маггловских домов. Видимо, магия портрета исчезла безвозвратно, когда кто-то с яростью нанёс ему повреждения. Впрочем, Седрик был даже рад такому повороту.

— Геминио! — произнёс он, мысленно уточнив, что копия должна быть гораздо меньше оригинала.

На его ладонь лёг миниатюрный портрет вдовы сэра Ричарда, которая предпочитала нынче называться своей девичьей фамилией — Госхок. Профессор Госхок, преподающая в Хогвартсе заклинания. Гертруда Госхок, создавшая Конфигурацию, о которой говорят все вокруг. И личным учеником которой Седрик не решается стать, потому что боится не оправдать её ожиданий. Или своих собственных? Зачем он вообще ввязался в это всё? Он прекрасно и сам справлялся со стихией огня. Но теперь, когда за него попросила Перенель, отступать было некуда. Госпожа Конфигурация, прошептал Сердик, а затем усилием воли оборвал поток мыслей и вернул портрет туда, где он стоял, лицом к стене. Выйдя из кабинета, он наложил на дверь Коллопортус и восстановил Квиритатио с исходным уточнением. На этом его магические силы действительно иссякли, и он снова поплёлся на кухню — ещё раз посидеть у печи и желательно с кружкой чего-нибудь бодрящего. И в этот раз придётся обойтись без спасительного Репелло.

Эль и жар огня делали своё дело, хотя не так быстро, как хотелось Седрику. Впрочем, как только на донышке его внутреннего сосуда заплескались магические силы, он сосредоточился на приятном воспоминании (полёт на метле с петлянием между причудливых скал-столбов из песчаника в горах Улинъюань) и вызвал патронуса. Серебристый дракон выпорхнул из его палочки и начал описывать круги в насыщенном запахами воздухе. «Передай Перенель», прошептал ему Седрик на французском, «что мне срочно нужно пять минут поговорить с профессором Ягой наедине». Дракон мгновенно исчез, а через минуту вместо него появилась серебристая цапля, патронус Перенель, и произнесла: «Мы на пути к палатам зельеваренья». Седрик вскочил, расплескав недопитый эль, и выбежал из кухни.

— А вот и твой пламенный друг, — хитро улыбаясь, сказала профессор Яга, когда Седрик нагнал её и Перенель у самых дверей палат. — Задумал что-то — ишь как глаза сверкают. Или это отблески выпитого эля?

— Добрый день, профессор, — проговорил Седрик. — И я тоже очень рад вас видеть.

— А нам эля отчего не принёс?

— В следующий раз буду расторопней.

— Я передам всем, что ты задерживаешься, — сказала профессору Яге Перенель и зашла в палаты.

— Муффлиато! — воскликнула Яга. — Ну? Чем удивишь в этот раз?

— Я тут подумал… Камень перманентности закрепляет результаты трансфигурации и особые свойства растений, — быстро начал Седрик.

— Ну, про растения мы скоро узнаем.

— Да, конечно. А как насчёт копий, созданных при помощи Геминио? Сделает ли он их перманентными? Может, это стоит проверить? У меня тут как раз есть одна копия…

— Вот так потеха: мы что же, займёмся важными магическими экспериментами в коридоре под пристальными взглядами пауков в паутинах?

Седрик покраснел, замерев с портретом в руках. Профессор Яга без церемоний взяла у него миниатюру и стала рассматривать. Потом с прищуром посмотрела на него самого.

— А отчего бы и нет, в самом деле? Протего Тоталум! Пусть уж пауки не обессудят…

Ведьма достала из кармана ярко-алый камень и положила его на портрет. Камень вспыхнул секундной вспышкой, и Седрику показалось, что женщина на портрете закрыла на это мгновение глаза. Яга спрятала камень и протянула портрет Седрику.

— Ну, проверяй.

Сказав «Специалис Ревелио», тот убедился, что действие Камня распространяется и на копии. Профессор Яга сняла тем временем оба защитных заклинания и взялась рукой за ручку двери.

— Ты… не болтай особо об этом.

— Не буду. Спасибо вам!

— Да было б за что. А вообще в жизни она повеселее будет, чем на этом портрете, Гертруда наша.

И она вошла в палаты зельеварения, оставив Седрика в коридоре с пауками и ставшим настоящим портретом Гертруды Госхок.

========== Глава вторая ==========

Из аннотации учебника «Основы модификаций заклинаний» Миранды Госхок (опубликовано в 1961 году)

В данном учебнике, предназначенном для учеников младших классов по стандартной программе, утверждённой Министерством Магии, изложены основы модификации самых распространённых заклинаний. В первой части в доступной форме описывается теория витальности, и даются практические задания для визуализации внутреннего сосуда с магической силой. Далее следуют упражнения для комплексного освоения усиления эффективности базовых заклинаний за счёт работы с внутренним сосудом. Во второй части пособия кратко рассматривается теоретическая база уточнения заклинаний, после чего приводится ряд заданий для самостоятельной работы по модификации простых чар. Пособие содержит обильные иллюстративные материалы, и на каждый экземпляр наложена магическая защита от большинства заклинаний, приводимых в учебнике.

Ида Макгаффин, август 1347 года

Мы брели по размытому после дождя берегу Твида по направлению к лесу. Солнце проглядывало сквозь тучи и даже немного пригревало, но я знала, что скоро будет снова гроза. Правда, когда я с братом, и буря не страшна. Наберём трав, как бабка велела, заодно и поговорим, наконец, по душам.

— Значит, если я правильно всё поняла, ты — хранитель святого Грааля…

— Просто Грааля. «Святым» его называют магглы.

— Хорошо, просто Грааля. И твоя наставница — будущая королева Шотландии, а твоя возлюбленная — ученица Бабы Яги…

— Профессора Яги!

— Да, извини, профессора Яги. И ты уверен, что с тебя сняли этот, как его…

— Конфундус.

— Точно, Конфундус. Ты теперь полностью в своём уме и ничего не путаешь?

— Вот видишь, Ида, — Элиезер обречённо вздохнул. — Если даже ты мне не веришь, как я могу рассказать об этом всём родителям?

Вообще-то я ему сразу поверила. Если бы у вас был такой старший брат, вы бы тоже поверили. Достаточно посмотреть ему в глаза. И насколько его взгляд изменился, если сравнивать с прошлым летом, и с позапрошлым, и со всеми остальными годами, когда он возвращался из Хогвартса домой на каникулы. Тогда, начиная с первого курса, из-за какого-то дурацкого пророчества, которое не имело к Эли ни малейшего отношения, на него накладывали Конфундус — и он постоянно всё путал и забывал. Правда, это происходило только во время учебного года — дома он снова становился самим собой, но даром это не проходило. Эли был замкнутым и печальным, и в глазах его стояли дождливые дни. Сейчас же они сияли! Я не всё поняла из его рассказа, но мне ужасно хотелось поблагодарить этого его друга, Этьена де Шатофора, который обнаружил наложенный на Эли Конфундус. И я злилась на родителей, которые ничего не замечали. И на учителей из Хогвартса. Тоже мне чародеи!

Конечно, родителей можно понять: во-первых, летом Эли был самим собой, а свои школьные неудачи он списывал на врождённые робость и неуклюжесть. Во-вторых, маме и папе хватало хлопот с Саймоном. Мой младший братец родился как раз тогда, когда Эли получил своё письмо из Хогвартса, и сразу же наша жизнь превратилась в сплошную безумную пляску вокруг этого младенца. Саймон от рождения оказался переполненным магией выше всякой меры, а от такого чада жди сюрпризов. Родители с ног сбивались, пытаясь не дать малышу погубить и себя, и всю семью, и, что ещё сложнее, пряча его невольные чудеса от магглов. Благо, живём мы в криохе, как его называет бабка Макгаффин: пастушьем хуторе на самой окраине деревни, и вокруг нас тут одни чародеи-овцеводы. Но магглы, что населяют саму деревню, — глазастый народ. Да и подозрительный. Мама и папа уж так набили руку в чарах, стирающих воспоминания, что могут и во сне их накладывать.

Сейчас Саймону уже пять лет, и он начинает сам потихоньку сдерживать рвущиеся из него чары. Но всё равно у нас ежедневно и овцы летают, и пауки увеличиваются до размера собаки, и овсянка превращается в коровьи лепёшки. А чуть только Саймон расстроится или наоборот, увлечётся чем-то, то искры из него так и сыплются. Порой я пытаюсь надоумить Саймона на что-то полезное, да всё без толку. Даже когда он сам этого искренне хочет и пытается сосредоточиться, выходит всё равно какая-нибудь несуразица. Мама лишь вздыхает и смотрит на меня с тоской — я-то сама родилась совсем без магии. Сквиб, как называют в семьях волшебников таких детей, как я. Но я не горюю по этому поводу. В Хогвартсе, может быть, бывает и весело, судя по рассказам Эли, но и у нас в Кардроне хорошо, и я могу стать здесь вполне счастливой. Где-то в глубине души я простая девчонка из Кардроны. Со временем переберусь в деревню к магглам: у меня там друзья и подружки. А там, глядишь, выйду замуж и буду как все. Как они все. Вот лишь бы только у меня не родился такой ребёнок, как Саймон.

Когда мы добрались до леса, начал накрапывать дождь. Мы дошли до зарослей крапивы, за которой меня послала бабка, и Эли выставил над нами заклинание под названием Репелло. Я натянула рукавицы и принялась за дело, а Эли начал транфигурировать рукавицы и для себя.

— Эй, ты бы лучше крапиву не собирал! Бабка Макгаффин научила меня особому способу, как её срывать, и попробуй только делать это иначе. Уж она задаст.

— Научи меня, как надо. А я потом и Эйриан покажу — ей должно быть это интересно.

— Хм, ну смотри.

Ох уж эта Эйриан — постоянно слышу про неё от брата. Так непривычно видеть его с этим светом в глазах да ещё и влюблённым по уши. А Эйриан, судя по рассказам, и в травах сильна, и магии земли обучается у самой Яги, и анимаг к тому же. И Грааль они добыли вместе, и жизнь спасли друг другу, и ещё что-то там спасли или кого-то. В голове спутались все эти россказни. Ну, будут у меня свои дети, начну из этих братовых историй сказки для них сплетать.

Вокруг дождь переходил в ливень, а нам всё нипочём — невидимый щит завис над нашими головами и всё растущими охапками крапивы. Её, как все знают, собирать-то лучше в сухую погоду, но в Шотландии и всё лето можно прождать ясного дня. Эли быстро уяснил, как бабка велит сжимать стебли да укладывать листья, и справлялся с работой почти так же ловко, как я. А затем вдруг остановился и посмотрел на меня серьёзно своими сверкающими глазищами.

— В общем, Ида, самое главное я тебе не рассказал ещё. Послушай.

Я уставилась на него, а сердце почему-то ушло в пятки. После всего, что он поведал, есть ещё нечто «самое главное»? Господи спаси и помилуй.

— Такое дело. Этьен вложил в Конфигурацию желание найти способ обращать магглов в волшебников. И он его ищет. Точнее, мы с ним вдвоём ищем, потому что мне кажется, что тут никак не обойтись без Грааля. Ида, ты понимаешь, к чему я веду?

Мысли в голове заскакали галопом, а руки сами начали обшмыгивать листья со стеблей крапивы. Это что же получается…

— Уж не собрался ли ты меня ведьмой сделать, братец?

— Именно это я и хочу осуществить, сестрёнка.

— И что, мне тогда придётся в Хогвартс отправляться?

— Тебе там понравится, вот увидишь. К тому же, тебе скоро одиннадцать. Долго ждать не придётся.

— И палочка у меня будет?

— Ну конечно.

— И метла?

— Непременно.

Моя «девчонка из Кардроны» представила себе все эти чудеса и прыснула. Вот это будет зрелище! А потом появилась новая мысль.

— А откуда учителя в Хогвартсе узнают, что есть такой-то ребёнок-волшебник? Родители им сообщают, когда он рождается?

— Нет, Ида, это же Хогвартс — а в нём знаешь сколько магии? Про Шляпу ты наслышана, а есть ещё и Перо, которое ведёт учёт детей с магическими способностями. Как только им исполняется одиннадцать, их имена появляются в списке, который создаёт Перо. Затем уже директриса пишет письмо с приглашением. И кстати, от Хогвартса можно отказаться: некоторые родители отправляют своих детей в Бобатон во Франции, а кое-кто и вовсе нанимает учителей и обучает чадо дома.

Бобатон во Франции — это уже и вовсе звучало, как то ли сказка, то ли страшилка.

— Но я ведь, если стану ведьмой, попаду к тебе, в Хогвартс?

— Конечно, Ида. Я буду рядом с тобой.

Мы продолжали собирать крапиву, и её охапки всё росли. Я пыталась представить себе совсем другую жизнь — полную чудес, происходящих в огромном замке. Какой он, интересно, замок Хогвартс? И каковы все эти люди, учителя и студенты, с которыми придётся там жить бок о бок?

— Эли, а маг может отличить волшебника от маггла?

— Да, может. Есть такое заклинание — Специалис Ревелио. При его помощи много чего можно увидеть, в том числе и наличие магических способностей. А иногда можно и без чар обойтись. Всё-таки маги и ведут себя иначе, и взгляд у них другой.

— А я, если превращусь? По мне будет ясно, что я родилась… не такой?

— Не думаю, — медленно произнёс Эли. — Но… понимаешь, раньше ведь таких превращений не случалось. Никто даже и не думал о том, что это возможно, пока такая мысль не пришла в голову Этьену. Так что сложно что-либо предвидеть. Но если… когда ты станешь ведьмой, ты наверняка будешь такой же, как все. То есть, особенной, конечно. Потому что каждый маг — особенный.

Ну вот, пойди его пойми — буду ли я такой же, как все, или особенной. Впрочем, меня уже начал тревожить другой вопрос.

— А как это произойдёт, превращение это?

— Я сам пока не знаю точно, но у меня есть одна идея. Понимаешь, у нас у всех есть запас витальности…

— Чего?

— Ну, как бы жизненной энергии, которую мы черпаем для магии. Чтобы делать это осознанно, мы представляем себе нашу витальность в виде внутреннего сосуда. У Эйриан, например, это оплетённая лозой глиняная бутыль, а у Этьена — бочонок.

— А у тебя?

— Чаша. И я никому не говорил этого раньше… но тебе скажу. Она очень похожу на Чашу Небес, и я начал её представлять себе именно так задолго до того, как увидал Грааль своими глазами.

Разбухший от дождя мох хлюпал под ногами, и я ощутила, что продрогла. Крапивы мы набрали достаточно — пора было возвращаться. Эли навёл палочку на охапки крапивы, и внезапно они исчезли. Хотя нет, не исчезли — превратились в монетку на его ладони.

— Что это ты с крапивой натворил?

— Трансфигурировал. Чтобы легче было нести. Пойдём.

И, положив монетку в карман, Эли взял меня за руку, собираясь идти домой.

— А ты не хочешь сделать портоключик? Мы же будем в грязи по колено, пока дойдём до криоха.

— Можно, конечно. Но я ещё не ответил тебе на твой вопрос. Расскажу по дороге. А ноги не промокнут: Импервиус!

От этого Импервиуса ногам стало всё равно, что вокруг мокро и грязно. Хорошо быть сестрёнкой Эли! Сам он, тем не менее, замолчал, и какое-то время шагал рядом, не произнося ни слова. Вскоре я сама не выдержала:

— Ты про внутренние чашки рассказывал. И бочонки. Так какое они отношение имеют к превращению в волшебника?

Эли глубоко вздохнул и заговорил:

Редактировать

— Я пытался установить связь своего внутреннего сосуда и Чаши Небес. Знаешь, как сосуды, которые соединяются — и тогда уровень жидкости в них становится одинаковым? И мне это удалось! Я смог наполнить Грааль частью своей витальности. И Кристина… то есть профессор Кэррик… то есть её высочество… сказала, что это может работать и в обратном направлении.

— Я запуталась — что значит в обратном направлении?

— То есть, вот эту мою магическую силу можно будет через Грааль передать кому-то ещё, если он сможет установить связь с внутренним сосудом. Понимаешь?

Я задумалась, да так сильно, что чуть не поскользнулась на склоне, по которому мы спускались от леса к криоху. Признаться, всё сказанное Эли меня немного пугало. «Внутренний сосуд» — это и само по себе уже сложно, а тут ещё и это «установить связь». Брат так говорил об этом, будто это всё само собой понятно. И как же тут сознаешься, что ничегошеньки тебе непонятно? В общем, буркнула я что-то неопределённое в ответ, а там уж мы и до дома добрели. Бабка Макгаффин появилась в дверном проёме, а её зычный голос, казалось, заполнил полнеба и даже разогнал пару туч.

— Так, и где ж моя крапива?

Эли достал монетку из кармана и протянул её бабке.

— Трансфигурировал, что ли? Не люблю, когда мои травы магичат до того, как они попадут в котёл! Потом то привкус не тот, то осадок противный. Ладно уж, заходите.

Знакомые запахи, звуки, среди которых привычно выделялись блеянье овец и нытьё Саймона, тепло от очага окружило нас с Эли, который вернул крапиве её исходный вид, и мне подумалось, что не хочу я ни в какой Хогвартс, странный и непонятный, с особенными магами. Я девчонка из Кардроны, такая же, как все тут, и хочу остаться ею на всю жизнь.

========== Глава третья ==========

Из научно-популярной статьи «Путешествие внутрь себя» Луны Лавгуд

(опубликовано в 2003 году в журнале «Магические горизонты»)

Общие принципы окклюменции не менялись много веков. Ещё со средневековья, в целях защиты от легилименции, маги практикуют эмоциональную и интеллектуальную дисциплину при помощи всем известных приёмов. Для начала, как правило, ещё в детском возрасте, маги упражняются в том, чтобы сосредоточиться и как можно дольше думать о конкретном предмете или явлении, а затем — не думать о нём же. Учатся также распознавать свои эмоции и контейнировать их (ранее этот процесс называли «создать жилище для эмоции»). На более продвинутом этапе начинается работа с внутренними личностями (субличностями, ипостасями или персонами в разных традициях), в количестве от 3 и до 7 штук (согласно последним исследованиям, наличие более семи внутренних личностей свидетельствует о серьёзных психомагических расстройствах). Каждая из таких субличностей получает имя и может вступать в диалог или полилог с остальными. Контейнированные эмоции, мысли и воспоминания распространяются между ними, а для скрытия определённого ментального материала следует упражняться в оперировании субличностями: вывод одних на первых план и скрытия других. Многие маги давно используют отточенную веками технику окклюменции не столько для защиты от легилиментов, сколько для путешествий по собственным внутренним ландшафтам и личных квестов в глубины магического сознания, что и является темой моей статьи.

Гертруда Госхок, сентябрь 1347 года

Я скучаю по Этьену, подумала Гертруда вечером после тяжёлого дня, глядя в огонь камина в своей комнате на шестом этаже замка Хогвартса. Всматриваясь в игру языков пламени и медленно пополняя свои запасы витальности, она настраивалась на обязательное вечернее занятие. Каждое утро начиналось для неё с рассветной прогулки к озеру, а вечер всегда завершался сеансом окклюменции. И вот пламя перед глазами расплылось, и вместо него предстал знакомый до последнего камня внутренний ландшафт.

— Я скучаю по Этьену, — сказала Молния, шагая по выжженному пространству посреди вересковой пустоши. Чёрный пепел разлетался под её ногами.

— Мы видели его сегодня, — отметил Профессор, сидевший за письменным столом, плавно переходящим в живой дуб с огромной кроной. Профессор постоянно что-то писал: стол был завален свитками, некоторые из которых падали с него на мощные корни дуба, из которого вырастал стол. — Он подходил, чтобы рассказать о своих новых открытиях в работе с кубком Огня.

— Конечно, мы его видели, как и каждый день в Хогвартсе. Но с тех пор, как он закончил ученичество и получил руну огня, оборвалась ментальная связь с ним. Мне не хватает этого. И того состояния, когда у тебя есть личный ученик, и все мысли направлены на него.

— Никогда все мысли не были направлены на него, — хмыкнул Профессор. — Их просто слишком много, этих мыслей.

Ещё несколько свитков свалилось со стола, и они покатились по спутанным корням дуба.

— Ну, я говорила образно, — отмахнулась от него Молния.

— Не очень-то это было образно — простая и скучная гипербола. Кристина тебе б посоветовала работать над афористичностью.

— Я всё ещё слышу его иногда, — раздался голос Жрицы из туманов, клубящихся возле скал, расположенных сразу за дубом. Жрица редко подавала голос и почти никогда не появлялась из туманов. Молния на мгновение остановилась, а Профессор поднял голову от свитков, замерев с пером в руке. Но Жрица молчала.

— Конечно, какой-то остаток от ментальной связи чувствуется, — стала размышлять Молния, зашагав ещё быстрее по сухому чёрному полю. — Если Этьен будет в опасности или ощутит сильный эмоциональный всплеск, наверняка мы это услышим.

— Этьен — сильный эмоциональный всплеск? — скептически произнёс Профессор, записывая что-то в очередном свитке.

— Допустим, очередная гениальная идея. Обычно их приход давал сильный резонанс, который мы тоже ощущали.

— Так вот по чему ты скучаешь?

— Да, но это скорее приятная эмоция. Ученичество прошло успешно, я горжусь тем, что сделала…

— Что мы сделали…

— Что мы сделали, и я ощущаю потребность и возможность повторить это с новым учеником. Так что я скучаю не по Этьену, а по насыщенному общению с тем, кто хочет учиться. Это приятная эмоция. — Молния закончила размышлять и на ходу превратила эмоцию в сгусток огня, переливающийся и сверкающий у неё в руках. Оглядев его критически, она придала ему форму феникса. Маленькая огненная птица взлетела в воздух и закружила над её головой.

— Это было достаточно афористично? — спросила Молния у Профессора, но тот только хмыкнул в ответ.

— Вспышка. — Снова голос Жрицы. Молния и Профессор замерли в ожидании. — Сегодня снова была вспышка.

— Когда? — хором выкрикнули Молния и Профессор, но Жрица, конечно, не ответила, и туманы заклубились ещё сильнее, наливаясь сиреневым. Родившаяся в летнее солнцестояние Гертруда иногда получала от мироздания внезапные озарения, но работать с ними она до сих пор не научилась: «вспышки» видела только её внутренняя «Жрица», которая ничего не объясняла и в длительные разговоры с другими не вступала.

— Так, придётся подумать. — Профессор отложил перо, встал и, ловко хватаясь за ветви дуба, забрался на платформу, скрытую в кроне. — Вспоминаем, что сегодня произошло необычного.

— Совет в замке у Грасмира.

— Ничего страшного не случится, если ты скажешь «Гринграсс».

Молния снова вызвала сгусток огня, смяла его в ком и метнула вдаль. Далёкий куст остролиста вспыхнул и сгорел дотла, а кружащий в воздухе феникс испуганно вскрикнул.

— Скоро тут сгорит совсем всё, — холодно отметил Профессор. — Впрочем, дело твоё. Итак, совет. Произошло ли что-то примечательное на этом совете?

— Всё прошло, как обычно. Магенильда Эвери говорила об успехах в заготовке обычного зелья от чумы, а также о приготовлении профилактического. Там всё идёт своим чередом, и Камень сработал, как предполагалось. Шотландский вопрос мы почти не обсуждали, но, судя по некоторым замечаниям, сёстры Клэгг вроде бы уже полностью смирились с тем, что политику нейтралитета нужно пересмотреть.

— Они всего лишь хотели мира, хотя бы для магов, и потому цеплялись за нейтралитет. Конфигурация работает на мир для всех в Британии. Странно было бы с этим не смириться.

— Люди цепляются за свои идеи, даже если сами видят их ошибочность. Далее, на совете появились несколько семей из Древнейших и Благородных Домов, которые были приспешниками Блэк и… Ричарда.

Профессор запустил в Молнию жёлудем с высоты дуба.

— Эй, перестань! Я почти не запнулась на этом имени. Так вот, там были Макмилланы с очень виноватыми лицами, Сэлвины и Нотты.

— Уж не сыграло ли тут роль назначение Ипполиты Нотт новой старостой Слизерина?

— Да-да, а Эмеральдина Сэлвин, кстати, — новый слизеринский ловец.

Профессор начал что-то строчить на свитке, который нашёлся на платформе. Молния подняла с земли его жёлудь, чтобы кинуть обратно, но замерла с ним в руках.

— Ипполита Нотт. Я же столкнулась с ней сегодня и другими слизеринцами в коридоре. Разняла драку с ней на пару, можно сказать. Они дразнили эту девочку-пятиклассницу с ужасным именем, Мелюзину Роул.

— Роулы, ещё один Древнейший и Благородный Дом, что с них взять. Дают детям такие имена, что невозможно их потом не дразнить.

— Миф о Мелюзине, полуженщине-полузмее, должен как раз нравиться слизеринцам — чего они её обижают? Что-то про её младшего брата кричали — кажется, у него тоже странное имя.

Профессор прокашлялся сверху на дубе.

— Тебе не кажется, что имена отпрысков Роулов — это никак не повод для вспышки? Вернёмся лучше к совету. Мэлфоев и Лестранжей, конечно, не было.

— Их не было, но слухи о них пожаловали. Говорят, что эти два Дома собираются породниться. Августа обручилась с Николасом Мэлфоем! Как в это ни сложно поверить.

— А что не так? Обычный династический брак. К тому же, Аполлина Нотт намекала, что у Лестранжей серьёзные финансовые затруднения. Возможно, родители Августы не оставили ей выбора.

— Есть, по крайней мере, десять причин, что тут не так. Из которых не последняя та, что Николас был сообщником Ричарда и Горгоны, и был готов убить любого из нас, включая и Августу. Принуждать её к такому браку бесчеловечно. Кроме того, он не интересуется женщинами.

— По-моему, это как раз последняя из причин, которая должна волновать нас. Пусть о продолжении рода Мэлфоев и Лестранжей пекутся они сами. — Молния, наконец, метнула жёлудь в Профессора, попав прямо в перо и выбив его из рук. Он невозмутимо поднял перо и, делая пометки в свитке, продолжил. — Впрочем, конечно же, стоит проверить Августу на Империус, Конфундус и Обливиатус, ибо помолвка с тем, кто готов был тебя убить, действительно вызывает вопросы. Если её принуждают магическим путём, этому надо положить конец.

— Логично. Хорошо, пойдём дальше. Из того, что поведал Этьен про Кубок, заслуживает ли что-либо особого внимания?

— Наверняка, каждое слово, — усмехнулся Профессор. — Хотя, признаться, новость о том, что Чаша Истины и другие артефакты содействуют нам нынче, только если их используют в целях Конфигурации, удивила.

— Что ж, тем лучше, что целей у нас много. А мы ещё сомневались, стоит ли подключать что-либо, кроме мира для Шотландии и борьбы с чумой!

— Этьена сильно увлекла выдуманная им самим цель превратить магглов в волшебников, — отметил Профессор.

— Ещё бы! — ответила Молния, поглядывая на кружащегося над ней феникса. — Мне стоит брать с него пример: я не уделяю должного внимания своей собственной цели.

— А что, урок по вызову патронусов у третьеклассников сегодня — это было не в рамках борьбы с глупостью? — ехидно спросил Профессор.

— Какое там… Я просто решила проэкспериментировать. Хизер Макфасти рассказывала, что во время их вылазки за Скунским Камнем в Лондон она оговорилась и вместо «Экспекто Патронум» сказала «Экспекто Матронум». Сегодня на занятии, когда у четвёртого подряд ученика не вышло вызвать патронуса, подумалось, а что если…

— «А что если» нужно испытывать вне класса и со специально подготовленными к эксперименту субъектами.

— Но ведь сработало! Большинство из тех, у кого не выходило с Экспекто Патронум, справились, когда попробовали другой вариант. Как же засияло лицо Гордона Прюэтта, когда он вызвал своего горного козла. Всё это нужно отдельно исследовать!

— Это само собой. Я уже набросал план действий.

Молния наклонилась и подняла горсть пепла, который тут же развеял лёгкий бриз.

— Там был сквозняк, я только сейчас это осознала, когда вспомнила горного козла Гордона. И чей-то взгляд. Приоткрытая дверь… За нами кто-то наблюдал!

Профессор взглянул в сторону туманов, но те клубились, как ни в чём не бывало.

— Вспоминай, видела ли что-то ещё.

— Возможно, показалось, но может… рыжие волосы?

— Этот твой Гордон Прюэтт засел у тебя в мыслях. Со своими горными козлами. Я думаю, что надо выпить зелье памяти. Вспышка того стоит.

Гертруда оторвала взгляд от огня и вызвала патронуса. Серебристая саламандра появилась перед ней и услыхала от Гертруды: «Спроси у Айлин, есть ли у неё готовое зелье памяти». Саламандра исчезла, а через минуту появился слоник-патронус Айлин с сообщением: «Есть готовое обычное, но если надо, я сварю для вас адресное». И снова саламандра ушла в путь со словами: «Сойдёт и обычное. Я буду у входа в Хаффлпафф через минуту».

Айлин Маккензи, ученица шестого класса и мастерица зельеваренья, выскочила из бочки, скрывающей вход в Хаффлпафф, и подошла к Гертруде, держа в руках флакон с зельем.

— Спасибо, Айлин. Из любопытства — чью кровь сосала пиявка?

— Так ведь традиционно, Этьенову.

— А формула?

— Мнемоническая фраза для цветов радуги, — отчеканила Айлин. — «Крапивный Ожог Живо Залечат Горячие Слёзы Феникса».

— Замечательно, Айлин. Добавила бы баллов Хаффлпаффу, да наверняка ты уже их получила за эту формулу.

— А как же! А зачем вам зелье? Что-то важное намечается? — спросила Айлин с нескрываемой надеждой в голосе.

— Что-то важное давно уже наметилось, — с улыбкой ответила Гертруда. — А зелье мне нужно, чтобы понять, что из важного я упускаю.

— Ну, удачи вам! Рада была помочь, — сказала Айлин, а затем добавила, доставая из кармана ещё один флакон. — И, если хотите, я отдам вам также зелье для обострения интеллекта — я приготовила его летом, а тут — такой сюрприз: его запретили использовать студентам для любых целей, связанных с учёбой.

— Оно тоже неадресное?

— Да, я ведь думала, что мне или кому-то из друзей пригодится — особенно на уроках боевой магии у профессора Яги.

Гертруда взяла и это зелье, поблагодарив Айлин. С этого семестра под запрет попало не только «зелье умников», как его называли студенты, но и несколько заклинаний — Конфундус, Ступефай, Обливиатус, Конфринго, Сагитта, Коньюктивито и Фурнункулус. Зореслава ворчала, что как же ей научить детей защищаться от этих чар, если их нельзя применять на уроках. Но память о злоключении Элиезера была свежа, так что никто не стал оспаривать решение директрисы.

Тем временем, поприветствовав появившегося в коридоре Толстого Монаха и постучав несколько раз по одной из бочек, Айлин вернулась в гостиную Хаффлпаффа. Гертруда же, подумав, что если спускаешься вечером к Хаффлпаффу, что так удачно расположен рядом с кухнями, то это неспроста, заскочила к домовикам и запаслась там яблоками и медовой настойкой, а потом поднялась снова в свою комнату. Раскупорив склянку и поморщившись от горьковатого запаха зелья, она выпила залпом одну треть и немедленно откусила немного от яблока. Вкус зелья памяти был невыносимо горьким. Когда он растаял под сладостью сентябрьского яблока, она наложила на себя Сенсибилитас с уточнением на зрение, слух и запах. «Ну, что, кровь Этьена и слёзы феникса, посмотрим, на что вы способны».

Занятие с третьеклассниками — на этом уроке присутствуют ученики из Гриффиндора и Рейвенкло. Гордон Прюэтт сидит, понурив рыжую голову. Доминика Орпингтон из Рейвенкло первая уверенно вызывает патронуса — серебристая росомаха переливается и крутится в воздухе. Затем возникают и другие — традиционно коты и собаки, а также несколько птиц, крыса, косуля, тигр, джарви и гиппогриф. Всех их Гертруда видит отчётливее, чем на занятии. Она слышит, как шёпотом переговариваются ученики, как всхлипнул кто-то (Гордон? Да, он), ощущает запахи в классе. Сквозняк, дверь… Она обернулась только на мгновенье, слишком занятая уроком, но на этот раз обострённое зрение чётко уловило движение, силуэт, рыжие волосы. Вот она объясняет про «Матронус», удивлённые взгляды, даже смешки. Но Гордон пробует сразу, и появляется его горный козёл, начинающий азартно гоняться за гиппогрифом. Очень тихий возглас, еле различимый среди шума, который подняли ученики. Но теперь она может его вычленить и разобрать — краткое бранное слово на французском, произнесённое с восхищением. И запах, принесённый с новым порывом сквозняка, — такой она часто ощущала в палатах зельеваренья в Гринграсском замке.

Гертруда вынырнула из воспоминаний и перевела взгляд на огонь. Она хотела снова перейти к окклюменции, но действие зелья памяти ещё не закончилось и, помимо её воли, оно вызвало воспоминания о другом дне из недавнего прошлого. Было это в самом начале сентября…

…когда после утренних занятий Гертруда сидела в своём кабинете, с головой погрузившись в составление упражнений и тестов для первоклассников. Она даже не сразу услыхала стук в дверь. Не поднимая глаз, Гертруда сказала «Войдите». На пороге появилась Перенель. Гертруда отложила перо и воскликнула:

— Как я рада тебя видеть!

— Я тоже, профессор Госхок.

— Называй меня Гертрудой! Ну, как твои дела, что нового?

— Да вот, провела август дома с родителями, пытаясь объяснить им, что в наши дни у ведьмы могут быть и другие интересы в жизни, кроме замужества. Очень рада снова быть здесь. Столько дел! А как вы?

Гертруда жестом показала на горы свитков на её столе.

— Вот как раз предаюсь другим интересам в жизни.

— У меня к вам одно дело, Гертруда.

— Я тебя слушаю.

— Этьен ведь уже закончил своё обучение?

— Да. И под конец его ученичества непонятно было, кто из нас кого учил…

Перенель усмехнулась и вытащила из кармана какой-то свиток.

— Вы помните брата Серафины?

— Брата Серафины? Я и не знала, что у неё был брат.

— Хм, да, пожалуй, вы и не могли его знать: он начал учиться в Хогвартсе как раз после того, как вы выпустились. А когда вы начали преподавать — он уже закончил обучение и отправился странствовать на восток.

— У родителей-магглов — два ребёнка-мага? Как интересно! А ещё братья или сёстры у них были?

— Насколько я знаю, были, но умерли в младенчестве. Так вот, Седрик де Сен-Клер написал мне после гибели сестры и попросил рассказать всё, что мне известно о событиях в Хогвартсе. Зная, как Серафина была близка с братом, я не могла не выполнить его просьбу. И вот он мне ответил.

Перенель протянула Гертруде письмо. Пока та с недоумением скользила глазами по строчкам написанного на французском письма, Перенель продолжала:

— Седрик всегда был «огненным» и давно хотел найти наставника. Он был гриффиндорцем, кстати. То есть, был и будет — такое не излечивается. Ой, простите!

Гертруда только усмехнулась в ответ.

— В общем, он вернулся с востока, где кроме всего прочего изучал повадки китайских огнешаров. Сейчас он дома и…

— …хочет приехать сюда, чтобы стать моим учеником?

— Да.

Гертруда задумалась.

— А каков он вообще? Кроме того, что гриффиндорец. Если, конечно, тут можно ещё что-то добавить.

— Ну, он похож внешне на Серафину — такие же длинные рыжие волосы, как были у неё. Пожалуй, даже длиннее…

— Перенель, я же не про внешность спрашиваю. Что мне его волосы и их длина?

— Ну… я не знаю, если понадобится вдруг вплетать цветы и ленты, даже Капиллатус не нужен. Это же ценное качество в учениках.

Гертруда рассмеялась.

— Этот венок из одуванчиков на голове Этьена в Хогвартсе, наверное, ещё три года будут вспоминать.

— Нет, трёх лет слишком мало, чтобы стереть это из памяти. А что касается Седрика, то, насколько я его помню, он бывает разным — и весёлым, и мрачным. Но он однозначно умён и талантлив, и очень хочет стать вашим учеником. Что мне ему ответить?

Гертруда задумалась и снова углубилась в письмо Седрика.

— Он тут пишет, что нашёл способ ловить и хранить пламя дракона… Интересно. Ага, а вот тут добавляет, что готов помогать нам во всех начинаниях, связанных с Конфигурацией, бороться и с чумой, и даже с глупостью, при условии, что ему не запретят отпускать периодически глупые шутки. Что ж, напиши ему, что я буду рада с ним познакомиться.

Воспоминание оборвалось, и Гертруда таки принялась за окклюменцию.

— Три недели! — закричала Молния. — Три недели назад я говорила с Перенель и дала своё согласие. Я забыла об этом через день, конечно, но теперь понятно. Он с Перенель в Замке Гринграсс, и судя по запаху, усердно варит зелье от чумы со всеми остальными.

— Что похвально, — отметил Профессор.

— Что ещё как похвально, но почему за это время он не явился со мной хотя бы познакомиться?

— Вот же, явился нынче…

— Подсматривать за моим уроком?!

— Боится, видать.

— Неизлечимый гриффиндорец — боится?

— Может, излечился от гриффиндорства во время странствий на востоке?

— И что мне делать с таким?

— Ну, ты же скучаешь по насыщенному общению с тем, кто хочет учиться.

— Незаметно, чтобы он горел желанием!

Огненный шар снова загорелся в руках у Молнии и улетел в сторону далёких холмов, заставив феникса сменить траекторию и кружить над безопасным дубом.

— Да, это было зажигательно, — прокомментировал Профессор. — Но вряд ли от этого загорится господин де Сен-Клер.

— Что ж, когда я буду снова в замке, я его найду сама и посмотрим, горит он или не горит.

— Так вспышка была из-за чудака Сен-Клера? — крикнул Профессор в сторону туманов.

Но они продолжали безмолвно клубиться и переливаться сиреневым.

— Провидение молчит на этот счёт, — вздохнула Молния, наблюдая за полётом феникса.

========== Глава четвёртая ==========

Из мемуаров французского мага Винсента Дюка де Трефл-Пика

(написано в конце XVIII века)

В старые добрые времена перед Революцией среди чародеев-аристократов снова обрело популярность забытое с Тёмных Веков заклинание Сенсибилитас, позволяющее повышать чувствительность всех пяти органов чувств. Поговаривали, что его вернул нам сам Джакомо Казанова, который раскопал его в описаниях Ритюэль Экосез 1347 года. Небезызвестный Этьен де Шатофор, в целях отслеживания всего пространства вокруг места, где происходил ритуал, отрастил себе волосы при помощи Капиллатуса и вплёл в них растения, являющиеся копиями тех, что росли вокруг, зачаровав их Протео. При помощи выпитого зелья, обостряющего интеллект, и усиленного Сенсибилитаса, он был в состоянии контролировать поток сведений, передаваемых ему копиями растений. Но Казанова, конечно, выдумал из тех же составляющих совсем другие варианты использования Сенсибилитаса. Дамы были в неизменном восторге. Эх, славные были времена — воспоминания о них согревают душу мою в проклятом изгнании…

Берна Макмиллан, сентябрь 1347 года

— У меня прозрение: нужно сходить в библиотеку и прочесть трактат про магические конфигурации, — бросила своим подругам Берна Макмиллан, шестиклассница из Слизерина, прославившаяся тем, что во время майских событий стала на сторону Горгоны Терции Блэк и Ричарда Гринграсса.

Вообще-то никакого прозрения у неё не случилось: просто нужно было побыть одной, а в это субботнее утро библиотека наверняка будетпустовать. Так что Берна быстро выбралась из слизеринского подземелья и направилась в сторону библиотечного коридора. В последнее время прозрения у неё случались нечасто, а вот необходимость побыть наедине со своими мыслями возникала постоянно.

В библиотеке из высоких окон струились косые лучи солнца, в которых плясала неистребимая книжная пыль, а архивариус, ветхий старик и, как теперь всем стало известно, бывший тамплиер Джон Бланкрадок, дремал в своём кресле. Берна ошиблась в том, что библиотека будет пустовать в этот час: один студент всё-таки уже сидел за столом рядом с внушительной стопкой фолиантов. Ну, конечно, Этьен де Шатофор, кто же ещё. Впрочем, Берна сделала вид, что не видит его, и он ответил ей тем же. Вежливо кашлянув, она привлекла внимание архивариуса и попросила трактат по конфигурациям. Господин Бланкрадок сонно выдал ей свиток с текстом, до недавнего времени находившегося в Хогвартсе под полным запретом. Хоть бы он там и оставался, угрюмо подумала Берна и уселась за ближайший стол, как можно дальше от Этьена.

Не хватает мне госпожи Блэк, эх, не хватает, думала Берна. Пусть она и зарвалась со своей попыткой подогнуть Конфигурацию под свои цели, но наставницей она была отличной. Слизерин при ней блистал, и она находила время для каждого студента. Не то, что этот сэр Тристан де Мимси-Порпингтон! Эх, ладно, что тут пишут, любопытно всё-таки.

Трактат о магических конфигурациях

Наблюдения за природой магических явлений неизменно наводят на мысль, что есть одна сфера воздействий, которая используется магами спонтанно и интуитивно. Между тем, потенциал её таков, что она требует скрупулёзного изучения, теоретического обоснования и проведения серии экспериментов для установления её практического значения. Цель данного трактата — обозначить данную проблему и собрать наблюдения, на основе которых можно будет строить дальнейшие выводы.

Берна зевнула. Ошибкой было читать такое с утра. Лучше было спросить у отца — он-то уж любит на пальцах всё объяснять. Но взгляд зацепился за «Смертельные реликвии» в следующем абзаце, и Берна продолжила читать.

Назовём это явление магической конфигурацией (далее — М.К.). Суть М.К. состоит в том, что объединение неких элементов в определённую систему позволяет создать магическое воздействие гораздо более высокого уровня, чем сумма её отдельно взятых элементов. Наиболее распространённой М.К., по моим наблюдениям, является артефактная конфигурация, основанная на магических числах (особенно три и четыре). В качестве примера можно привести так называемые Смертельные реликвии и Сокровища Туата де Дананн. Рассмотрим первый пример более подробно.

Про Смертельные реликвии в Слизерине порой рассказывали байки, а сказку про Трёх Братьев частенько ставили на Рождество, превращая её в полный фарс. Про Сокровища Туата де Дананн Берна и не слыхала. Может, попросить про них что-нибудь, подумала Берна, но, взглянув на гору книг рядом с Этьеном, передумала и продолжила читать свиток.

Смертельные реликвии, включающие Истинный Плащ Невидимости, Палочку из Бузины и Камень Воскрешения, представляют собой трёхчленную М.К., связь между элементами которой основана на легенде про Смерть и братьев Певерелл. Очевидно, что представления о Смерти как некоем живом существе являются целиком мифологическими, и было бы ошибочным воспринимать эту легенду буквально. Братья Певерелл, про которых нам известно очень мало, могли быть искусными мастерами, создавшими три артефакта лично, или же они только обнаружили то, что было сотворено неизвестными чародеями до них. Одно лишь неоспоримо: братья сумели объединить три артефакта в М.К., значительно увеличившую общую силу воздействия этих предметов. Соответственно, возникает вопрос: что является истинным связующим элементом между этими тремя артефактами? Достаточно ли было одной легенды, чтобы объединить их в М.К., или же необходим был также магический ритуал? Если верно последнее, то что представляет из себя этот ритуал?

Берна вздохнула. Нынче все шестиклассники, что принимали участие в Майском ритуале, стали знаменитостями. В Хаффлпаффе Айлин Маккензи и Эйриан Аспинуолл всегда окружены толпой друзей, которые порой даже скандируют их имена. Айлин в последнее время и вовсе задаётся, так как ей доверяют заменять профессора Кэррик на занятиях по зельеварению в младших классах, когда та отлучается по делам государственной важности. Перед Мэгги Лавгуд и Августой Лестранж все чуть ли не расступаются. Про Шатофора и Макгаффина и вовсе говорят шёпотом, будто от них сияние исходит. Ну, как же, один — искатель истины в Кубке Огня, другой — хранитель Грааля! А Конал О’Бакшне в Гриффиндоре слагает баллады о том, как он с Хизер Макфасти и другими гриффиндорцами доблестно похитил Скунский камень из Вестминстерского аббатства. Интересно, поёт ли он о том, что вместе с Камнем храбрецы принесли в замок лондонскую чуму, хмыкнула про себя Берна и продолжила читать.

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимы дальнейшие исследования и эксперименты. Кроме неоднократно использованных М.К., основанных на числах три и четыре, интересно было бы протестировать возможности пяти-, семи— и восьмичленной конфигурации. Кроме того, следует прояснить некоторые моменты, касающиеся природы магического артефакта как такового.

Как известно, магические заклинания, меняющие свойства предметов, и трансфигурация, меняющая сами предметы, не оказывают постоянного эффекта. Их действие со временем прекращается, и объекты возвращаются в исходное состояние. Тем не менее, наблюдения показывают, что существует ряд артефактов, созданных магическим путем, чьи свойства сохраняются веками. Известным примером является Шляпа Годрика Гриффиндора, распределяющая учеников Хогвартса по четырём Домам. Объяснения таких явлений, основывающиеся на мистических и легендарных парадигмах, следует считать предрассудками. Очевидно, что сами артефакты созданы на основе обычных заклинаний и частичной трансфигурации, однако магический эффект был закреплён каким-то способом. Одной руны целостности, при помощи которой мастера изготовляют мётлы и сумки-вместилища, недостаточно для создания могущественного и уникального артефакта. В качестве рабочей гипотезы предлагаю рассмотреть теорию жизненной энергии.

Берна тут же представила свой внутренний сосуд — фамильную серебряную супницу. Сейчас он был полон: выспалась она отлично и позавтракала не хуже, ни одного заклинания с утра не накладывала и пока не собиралась. Впрочем, сегодня вся эта энергия ей пригодится — хватило бы! Правда, не хотелось раньше времени переживать о том, что ей предстоит сделать сегодня и куда направиться, так что Берна снова углубилась в трактат:

Жизненная энергия, или же витальность, является ограниченным врождённым ресурсом каждого человека (волшебника или маггла). Кто-то от рождения имеет её больше, а кто-то — меньше. Можно пополнять запасы растраченной энергии, но не выше определённого уровня. Волшебники, в отличие от магглов, могут использовать эту энергию по аналогии с эликсиром, наполняющим кувшин. Они черпают оттуда энергию и вкладывают её в свои магические действия. Моя догадка заключается в том, что при создании магического артефакта чародей может вложить в него часть своей витальности, снизив таким образом её уровень в собственном теле. Впредь уровень, до которого он сможет пополнять свои ресурсы, будет ниже, чем до создания артефакта. Артефакты, созданные таким путём, сохраняют свои свойства на века (если не навечно), и чем больше маг вложил витальности, тем могущественнее артефакт.

Следует различать такие понятия, как витальность и душа. Витальность рассматривается как ресурс, а душа — как некий духовный комплекс, деление которого на части и вкладывание в объекты — крайне опасно и попадает в разряд Тёмной Магии.

Вот тут Берна впервые серьёзно задумалась над прочитанным. Это что же получается? Годрик Гриффиндор и остальные трое оторвали от себя с концами часть своей жизненной силы, чтобы создать Шляпу? Неужели не смогли найти другой способ распределять учеников, не требующий от них таких жертв? А ведь Шляпа явно ещё и легилименцией владеет — читает мысли любого, кто её напялит, словно в открытой книге. Берна даже замечталась на минуту о том, что создаст артефакт, который, подобно Шляпе, сможет заглядывать в чьи-то мысли да так, чтобы об этом и не догадывались. Невинный какой-то предмет — зеркальце, например. Взяла у тебя его подружка, погляделась, налюбовалась, а ты потом узнаёшь её секреты. Ведь не станет же она защищаться окклюменцией, глядя в зеркальце! Интересно, сколько витальности может уйти на создание такого артефакта?.. Оторвавшись от этой интересной идеи, Берна решила дочитать свиток, в котором оставался всего один абзац:

Таким образом, ещё одним актуальным вопросом исследования в данной сфере является установление взаимосвязи между витальностью и связующим элементом, использующимся при создании М.К. Предположительно, связующий элемент должен учитывать временные и пространственные факторы, укладывая артефакты в одну систему координат, а также «человеческий фактор», то есть личности тех, кто станет добытчиками или же хранителями данных артефактов.

Знаем мы теперь, что это за «человеческий фактор»: толпа безумцев с горящими взглядами, готовая спасать мир. И ведь спасают же, вынуждена была тут же признаться себе Берна. Чума быстро отступила от Шотландии, а после изобретения профилактического зелья и до исцеления всего Острова уже недолго. Порадуемся же за нас всех, мрачно думала Берна, отдавая свиток архивариусу и отметив краем глаза, что башня из книг возле Этьена ещё выросла, порадуемся. И вообще, я тоже прославилась, хоть и по-своему. И теперь меня ждёт то ли награда, то ли расплата.

Впрочем, час то ли награды, то ли расплаты пока не пробил — до обеда оставалось ещё два часа, а уж после обеда… Нет, ещё не время об этом переживать, твёрдо сказала себе Берна и отправилась к теплицам профессора гербологии Филлиды Спор, которая водила дружбу с её матерью и всегда была рада её видеть, несмотря ни на что. Пришлось тут Берне и поработать — профессору Спор как раз нужна была помощь в очищении грядок от гномов — но оказалось, это даже успокаивает нервы. К тому же, раскручивание гномов над головой можно сочетать с разработкой кистей обеих рук. Берна, хоть бы что она ни думала про «толпу безумцев» в целом и про Этьена де Шатофора в частности, введённую им моду на одновременное использование двух палочек подхватила и постоянно работала над совершенствованием техники.

В Главном зале за слизеринским столом все только и говорили, что о новом учителе зельеварения, некоем ирландце Меаллане О’Доноване, который должен был прибыть в Хогвартс со дня на день. Что ж, подумала Берна, по крайней мере, у Айлин будет на один повод зазнаваться меньше. К новому смотрителю Хогвартса, бородатому лысому весельчаку Теренсу Пиксу, за сентябрь ученики уже так привыкли, что казалось, он был тут всегда. Он подружился со всеми — даже нашёл общий язык с полтергейстом Пивзом. Раз нам так повезло со смотрителем, судачили ученики, профессор зельеваренья наверняка окажется мрачным тираном или психопатом. И снова Берна оказалась в гордом одиночестве, когда заявила, что скучает по бывшей смотрительнице, мадам Бертилак.

За другими столами, судя по косым взглядам на Августу, шептались ещё и о её помолвке с Николасом Мэлфоем. Берна вздохнула: об Августе всегда говорят. На первом курсе обсуждали её домовика Трембли, которому разрешили жить в Хогвартсе и прислуживать юной госпоже: о таком раньше никто не слыхивал. На третьем курсе Августа переселилась из общей спальни в отдельную, вызвав волну сплетен и зависти. На четвёртом у неё завелась питомица — змея Клеопатра, на фоне которой померкли привычные всем коты, совы и клубкопухи. Про пятый и говорить не хотелось: Августа стала одной из майских героинь. И вот на шестом — она ко всему ещё и невеста опального Мэлфоя!

За гриффиндорским столом о скандальной помолвке уже говорили в полный голос, так что отдельные фразы долетали до ушей Берны. Сёстры-близнецы Уизли явно пытались доказать другим, что тут не обошлось без Конфундуса. Берна вспомнила золотые локоны и пронзительный взгляд наследника Древнейшего и Благородного Дома Мэлфоев и вздохнула. Явно сестрицы что-то упускают во всей этой истории. А тут и сама Августа оказалась рядом с Берной и сказала: «Ты готова? Нам уже пора».

Берна обречённо кивнула. Деваться было некуда — надо идти. Если Августа это делала по собственному желанию — ей хотелось научиться управляться со стихией воды — то Берне не оставили выбора. Ей просто сообщили, что, если после своего проступка она хочет продолжать обучение в Хогвартсе и избежать при этом участи Мэлфоя, на которого наложили проклятие, то ей придётся пойти в ученицы к Моргане. Точнее, призраку Морганы, обитающему в Пещере недалеко от замка. И вот сегодня состоится первое занятие. Почему-то от этой мысли её бросало в дрожь.

У главного входа Берну и Августу догнала Мэгги Лавгуд, которая тоже направлялась к Моргане. Зачем мы ей все втроём одновременно, уныло думала Берна. С Мэгги из Рейвенкло, близкой подругой Этьена де Шатофора, которая тоже обучалась у Морганы по собственному желанию (она надеялась освоить магию времени), у них всегда были напряжённые отношения. И вот теперь, пожалуйста, не только общайся с ней, но ещё и изволь предстать пред самой Морганой плечом к плечу.

Впрочем, они выбрались из замка и вышли на дорогу, ведущую к Хогсмиду, без всякого общения. Каждая погрузилась в свои мысли, а Мэгги и вовсе беззвучно шевелила губами, словно вела разговор с кем-то в своей голове. Так и ведёт же наверняка, мрачно думала Берна. Ученичество у профессора Макфасти она ещё не закончила и руну земли не получила. Значит, ментальная связь у них по-прежнему поддерживается. Вот с ним и болтает постоянно. Надоела уже, видать, профессору, хуже болтливого джарви. И Берна, слегка поёжившись, бросила взгляд направо, в сторону желтеющей Рощи Фей, туда, где стояла хижина профессора Макфасти, преподавателя бестиологии и любимца многих девочек в Хогвартсе. И также всех джарви, и пикси, и докси, и грюмошмелей, и всех остальных тварей, которых он не даст в обиду, пока те не начнут пить из тебя последнюю каплю крови. Рука невольно потянулась к шраму от укуса докси. Что ж, он её тогда и спас, так что спасибо ему. И надо оказать ему ответную услугу — отвлечь от него Мэгги и дать человеку покой хоть на пять минут.

— И зачем мы нужны Моргане втроём одновременно? — медленно произнесла она. Мэгги и Августа также неспешно вынырнули из своих мыслей.

— Видимо, хочет сказать что-то, что нужно знать всем троим, а повторяться — лень, — предположила Мэгги.

— Что-то мне подсказывает, что Моргане никогда не лень повторить свои же слова, — задумчиво сказала Августа.

— Значит, она собирает из нас конфигурацию, — хмыкнула Мэгги и тут же, переведя взгляд на поле для квиддича, мимо которого они проходили, отвлекалась от разговора. — О, тренировка команды Рейвенкло. Ух ты, Захария! Эй, Захария, привет!!

Мэгги изо всех сил стала подпрыгивать и махать рукой Захарии Мампсу, выпускнику Хогвартса этого года и бывшему старосте Рейвенкло. Тот отвлёкся от бурных объяснений чего-то Адаму Трэверсу, ловцу и с этого семестра капитану команды Рейвенкло, и помахал ей в ответ.

— Наверное, заменяет Маклеода, пока тот сопровождает профессора Кэррик в её делах, — предположила Мэгги, когда они отправились дальше.

— Видимо, Хизер Макфасти тоже заменяет профессора Маклеода, — ехидно отметила Августа.

Берна не сразу заметила Хизер, но, оглянувшись ещё раз на поле для квиддича, она увидела, что та сидит неподалеку от Захарии и наблюдает то ли за игроками на мётлах, то ли за облаками в небе. Безразлично пожав плечами, она снова посмотрела вперёд на дорогу, ведущую мимо покрытых лиловым вереском холмов. Неизбежное надвигалось. Уже скоро им придётся свернуть с нахоженного тракта и пойти по петляющей тропе среди холмов, ведущей к водопаду.

Две тени упали на дорогу перед ними, и, подняв голову вверх, Берна увидала сестёр Уизли на мётлах. Они ловко приземлились, преградив им путь, и синхронно спрыгнули с мётел.

— Августа! Постой! Нам надо с тобой поговорить, — начали выкрикивать они, как обычно, наперебой. — Это важно!

Августа, Мэгги и Берна остановились. Августа, нисколько не удивлённая этим явлением, коротко сказала:

— Говорите.

— Может, лучше наедине? А то мало ли? — И сёстры многозначительно покосились на Берну.

— Я знаю, что вы хотите сказать, — устало ответила Августа. — Мы спешим в пещеру Морганы. Давайте покончим с этим как можно скорее.

— Как хочешь! Послушай нас, — прорвало Фиону и Джулиану. — Ты, это, правда, выходишь замуж за Мэлфоя? Ты с ума сошла? Ты, наверное, не с ума сошла, а просто на тебя наложили чего-нибудь! Ну, явно же Конфундус! Или ты зелья пила странные? Вспомни! Или тут ещё и Обливиатус? Мэлфой же сам и наложил, ну точно тебе говорим. Давай мы с ним разберёмся, а? Ну, нельзя вот так вдруг — и замуж за Мэлфоя!

— Слушайте меня внимательно! — прочеканила Августа. — Профессор Госхок лично проверила меня на наличие Конфундуса, Обливиатуса, Империуса, Амортенции и других магических воздействий, которые могли бы привести человека к такому трагическому исходу, как помолвка с Николасом Мэлфоем. И ничего не обнаружила! Кроме того, не забывайте, что на Николасе лежит проклятье Морганы, которое не даёт ему причинять кому-либо вред. Так что прошу вас понять и принять следующее: я это делаю, находясь в здравом уме и трезвой памяти, и только потому, что я сама этого хочу. Если вы мне дадите Веритасерум, то услышите то же самое. Вам всё понятно или повторить?

Близнецы только хмуро глядели на неё из-под своих шапок спутанных рыжих кудрей.

— Если понятно, то попрошу передать эти слова всем в Гриффиндоре. Да и вообще кому пожелаете. И на этом, надеюсь, разговор наш закончен. Или у вас есть ещё вопросы?

— Пожалуй, спросить нам больше нечего. Ну, удачи тогда. — Хмурые и озадаченные сёстры снова взобрались на мётлы и улетели.

— Премного благодарна, — вежливо сказал им вслед Августа. — Идём, что ли. Или сделаем портоключ сразу к входу в Пещеру? А то мало ли кто ещё решит спасти меня от Мэлфоя?

— Меня слегка мутит после использования портоключей, — пришлось признаться Берне. — Скорее бы уже нас научили аппарировать.

— От аппарации многих мутит не меньше, чем от портоключей, — сказала Августа. — Да и витальности, как говорят, на неё уходит больше…

— Да тут идти осталось всего четверть часа, — сказала Мэгги. — Прибавим шаг.

Тропинка и правда вскоре привела их к водопаду, за которым прятался вход в Пещеру. Августа, Мэгги и Берна осторожно прошли по узкому каменному порогу, скользя руками по влажной стене, и проникли в просторную пещеру с тремя уходящими вглубь горы проходами. Берна оказалась тут впервые, а Августа и Мэгги — героини майских приключений — не только бывали, но и совершали тут подвиги. Что ж, пойдём за героинями, буркнула сама себе Берна и поплелась за двумя другими, уверенно проследовавшими в средний проход. После длинного спуска по постоянно сужающемуся каменному коридору (в одном месте они с трудом протиснулись) девушки оказались в гроте с искривлённым пространством.

Про этот грот Берна была уже наслышана, но одно дело слышать, а другое — своими глазами созерцать. Мозг упрямо отказывался признавать то, что показывали ему глаза: уходящие в никуда переходы, каменные мосты над провалами, в которых терялись понятия «верх» и «низ», сталактиты, растущие сквозь самих себя, озеро на нескольких уровнях сразу, периодически бьющие струи гейзеров… Голова Берны закружилась, и она зажмурилась, но отражение грота всё ещё висело перед её внутренним взором, перевёрнутое и отражённое в огромных глазах Мэгги.

— Я тут подумала, — проговорила Берна. — Может, всё-таки портоключ?

— От магии Морганы тут всё наперекосяк, — ответила Мэгги. — Ни портоключи, ни аппарация не работают — так что грота не миновать.

— Ты Сенсибилитас раньше пробовала? — спросила у Берны Августа.

— Нет, — прошептала Берна.

— Тогда лучше проходить под «зельем умников». На, выпей.

— Так его же запрещено использовать!

— Для целей, связанных с обучением, — подмигнула ей Августа. — А у тебя цель — пройти этот грот и выжить.

— И это ещё что, — протянула Мэгги. — Раньше тут были также спонтанные струи пламени. После того, как расколдовали Зелёного Рыцаря и добыли Грааль, они исчезли, а также огненная стена сгинула. Только вот этот грот прижился. Помнишь огненную стену, Августа?

— Забудешь такое, как же.

Берна покорно выпила содержимое флакона, и ей показалось, что мысли, до этого хаотически носившиеся в голове, перекрикивая друг друга и постоянно спутываясь, внезапно перестроились в ровные ряды и выдвинули вперёд ту, что была нужна. Открой глаза и иди, ободряюще сказала эта мысль. Другие это проходили не раз, и ты пройдёшь. Берна распахнула глаза, и осознала, что искривление было иллюзией, на которую нужно только посмотреть с правильно подобранного ракурса. Быстро найдя этот ракурс, она ступила на первый из каменных мостиков. Услыхав, как Августа и Мэгги накладывают Сенсибилитас, Берна сделала мысленную пометку, что нужно разучить это заклинание и потренироваться в работе с ним в подходящей обстановке. Так, аккуратно выбирая ракурсы и точки опоры, отмечая закономерности в появлении гейзеров и просчитывая следующие их атаки, три студентки Хогвартса постепенно преодолели и странный грот, и проход, с текущим по его дну ручьем, и оказались, наконец, в кристальной пещере Морганы, где задумчиво журчала вода в потрескавшемся мраморном фонтане, и обитали, казалось, сотни разноголосых эхо.

Вечером того же дня, лежа в своей постели в девичьей спальне Слизерина, Берна ещё раз прокрутила в памяти весь этот поход. В голове снова зазвучал распадающийся на сотни эхо голос Морганы и её странные слова — об историях, которые сплетаются в узоры и снова расплетаются, если выдернуть нить, о времени, которое играет в прятки с людьми, о воде, которая течёт по руслу и без русла… И что-то ещё в том же духе, что воспринимать Берна уже не могла, потому что действие зелья интеллекта к тому моменту как раз закончилось, и она чувствовала себя особенно глупой. А потом Моргана дала задание каждой из них наедине и запретила рассказывать кому-либо ещё. Берна снова повторила задание, которая получила она, слово в слово. И ещё раз. Поверить в это было сложно, но не верить — нельзя. Надо делать. Но начинать уже завтра. И последняя мысль перед тем, как она заснула, мелькнула такая: так это всё-таки было прозрение?

========== Глава пятая ==========

Из личных заметок Бердока Малдуна, непутёвого главы Совета магов Британии, впоследствии преподавателя рунологии в Хогвартсе

Магия рун — древнее и почти забытое в наши времена искусство. Мы движемся к безличному и академическому волшебству, а руны — это отголосок того, какой магия была изначально: насквозь личной и творческой. Если надо было сварить зелье, действующее на кого-то, то раньше в него бросали волос или что-то аналогичное, нынче же в формулу вписывают «адресность». А рунная магия — адресная по своей природе, и чтобы делать «безличные» руны, надо вкладывать больше силы. Иначе руна ориентирована на того, кто её наносит. Чтобы создать сочетание из двух и больше рун, нужно снимать адресность с каждой и с их взаимодействия. Это очень сложный процесс, не каждому под силу. Казалось, просто нанести руну ножом или чернилами, можно хоть соком растений или мелом написать. Некоторые так и делают порой: начертали руну защиты или владения на предмете на скорую руку, и волшебство работает, пока не сотрётся. А ведь это целое искусство: как повысить эффективность, в какое время нанести руну (например, в полнолуние или сакральный день), сколько витальности вложить, как сочетать руны…

А уж что и говорить о руне стихий и мистическом поиске наставника? Многие ли готовы к этому в наши дни поспешности? Ведь нужно понять, к какой стихии ты предрасположен, найти наставника, пройти ученичество и принять ритуал с нанесением татуировки. А это значит связать свою жизнь с этой стихией навсегда.

Пожалуй, не стоит мне говорить об этом всём с такой обречённостью, будто наступает конец света, а то на мой факультатив по рунам опять никто не запишется.

Гертруда Госхок, 28 сентября 1347 года

Вылетать из окон Хогвартса на метле считалось дурным тоном, но Гертруда решила, что на рассвете её никто не заметит. Обычно она выходила на свои утренние прогулки как положено, через главные ворота, но сегодня у неё было особенное настроение и захотелось начать день с ощущения полёта. Вылетев из своего западного окна, она сразу ушла в глубокое пике, перейдя на горизонтальный полёт только уже у самой земли. После этого она набрала скорость и начала снова подниматься, подлетая к кромке Рощи Фей. Утренняя дымка обволакивала Рощу, радовавшую глаз оттенками жёлтого, зелёного и оранжевого, и Гертруда полетела чуть выше уровня деревьев, задевая порой ногами верхушки, а затем свернула налево, к озеру. Дымка скользила по его глади, переливаясь в лучах солнца, уже поднимающегося над горизонтом. Гертруда сделала круг над озером и приземлилась на северном берегу, откуда открывался отличный вид на рассвет.

Неожиданно со стороны озера послышался плеск. Гертруда приготовила палочку — скорее всего это были русалы, но всё же в озере водились и другие существа, встреча с которыми была чревата сюрпризами. Сквозь дымку проступили очертания кого-то плывущего по направлению к берегу, и постепенно пред Гертрудой престал в зыбких утренних лучах незнакомый ей и совершенно голый мужчина лет сорока. Он был крепкого телосложения с длинными спутанными черными волосами с проседью и небольшой бородой (или это небритость?) и, судя по всему, не испытывал ни смущения, ни холода (а Гертруда как раз отметила, что замёрзла в это прохладное утро, и неплохо бы развести огонь).

— От огня и я бы не отказался. Холодно тут у вас в Шотландии, — произнёс незнакомец с сильным ирландским акцентом, выходя на берег.

Гертруда вздрогнула от неожиданности: неужели он проник в её мысли вот так просто, обойдя её защиту и даже без палочки в руках? Невозможно в это поверить. Гертруда усилила защиту, прервала зрительный контакт и навела на мужчину палочку.

— Ну что вы так сразу, я в ваши мысли не лез, это они ко мне полезли. Просто я был в воде, а это на меня действует, как Сенсибилитас. Так что и ваш взгляд на меня, и лёгкую дрожь я отметил, и ещё один взгляд — короткий, в поиске подходящего места для костра. Так что всё быстро сложилось. Не думайте, я только в воде такой умный — сейчас обсохну, и снова стану как все.

Гертруда улыбнулась, ощутив полное доверие к этому ирландцу, и используя уже наведённую на него палочку, сказала «Фервеско». Струя тёплого воздуха окатила его мокрое тело, быстро высушивая влагу.

— О, как я вам благодарен! Ну вот, заодно и умные мысли улетучились. Но ещё кое-что, подсказанное водой, я всё-таки запомнил.

— Что же?

— Что здесь есть кто-то, кому нужен друг. Так что я готов им стать.

— Может, лучше сначала одеться?

— Тут вы правы, пожалуй.

Незнакомец нашёл свою одежду, лежавшую тут же неподалёку (Гертруда мысленно упрекнула себя за ненаблюдательность), и стал облачаться. Гертруда отвернулась, потом подумала, что поздно было проявлять тактичность, и снова посмотрела в его сторону. И тут наблюдательность всё-таки проснулась в ней: на правом предплечье незнакомца была татуировка с руной воды. Что ж, это многое объясняет. И тогда она спохватилась и занялась разведением костра.

— Так вот, я уже готов дружить, — сказал полностью одетый незнакомец, подходя к костру и согревая руки.

— Это похвально. А вода точно имела в виду меня, когда сообщала вам, что кто-то нуждается в друге? Это не мог быть… кто-то другой?

— Вода намекнула, что тут есть как минимум один человек, нуждающийся в друге. Не менее одного. Может, более.

— Вода всегда такая неконкретная в своих намёках?

— Ага. Ужасно расплывчатая субстанция.

— Ну что же, раз у нас нет чётких указаний от стихии, придётся поступать интуитивно.

— Отличная мысль. Интуиция мне подсказывает, что мне пора представиться. Меаллан О’Донован, к вашим услугам.

— Я уже догадалась. Вы наш новый преподаватель зельеваренья.

— Он самый. А вы…

— Гертруда Госхок.

— Та самая Гертруда Госхок? Ну конечно, я тоже мог бы догадаться. Впрочем, я и догадался.

— Вода подсказала?

— Нет, я и сам иногда умею думать. Преподавателя Хогвартса в вас видно за версту, Кристину Кэррик и госпожу Клэгг я уже знаю лично, а для преподавателя гербологии в вас слишком много огня. На Бабу Ягу вы тоже не похожи. Из женщин остаётся только преподавательница заклинаний…

— Профессора Ягу. И вообще-то, у нас ещё есть женщины-преподаватели: латынь читает Фабиана Дервент, а прорицание и нумерологию — Орсина Диггори.

— В самом деле? А я и не знал. Интересно, им тоже нужен друг?

— Завтра утром могу привести их сюда к вашему купанию — я ведь полагаю, это ежедневный ритуал — для выяснения этого вопроса. Без воды не разобраться.

— Гертруда, вы подшутили надо мной насчёт воды уже пять раз. Нам явно пора перейти на «ты».

*

Первые два урока в этот четверг у Гертруды были у семиклассников, и, работая над вариантами уточнения Репелло Мугглетум для разных ситуаций, она несколько раз возвращалась мысленно к утреннему знакомству с Меалланом. Ведь мне и правда нужен друг, подумала она. Кристине теперь не до меня, а Айдан замыкается в себе (потому что даже для него нынче у Кристины совсем мало времени). С Тормодом сложно поговорить по душам — слишком он недалёк, а Зореслава… С Зореславой у нас, возможно, и получится подружиться, но для этого нужно время. А к Меаллану симпатией она прониклась сразу. И она усмехнулась, вспоминая, как он произнёс «Ну конечно, я мог бы и догадаться. Впрочем, я и догадался» со своим смешным ирландским акцентом. Огненный феникс в её внутреннем ландшафте встрепенулся от её усмешки. Ах, да. Мне же теперь ещё необходим ученик для полного счастья, и сегодня как раз нужно появиться в Гринграсском замке. Ещё два урока у первоклассников — снова бесконечный Вингардиум Левиоса — и после обеда можно будет отправляться в путь.

За обеденным столом Меаллан сидел рядом с ней и рассказывал, как на своих первых уроках, с пяти— и шестиклассниками, он отправился на побережье слушать «песню моря». Гертруде тут же захотелось мысленно спросить у Этьена, что он думает по поводу этой вылазки, и в который раз она вынуждена себя остановить, вспомнив, что ментальная связь между ними уже прервалась. Со вздохом она бросила взгляд на стол с учениками Рейвенкло, где Этьен о чём-то оживлённо разговаривал с Элиезером. Меаллан проследил за её взглядом и сказал:

— Этот Этьен де Шатофор отличился сегодня на занятии.

— Не сомневаюсь.

— Он участвовал в Ритуале конфигурации, как я слышал?

— Да. Вложил в неё цель найти способ превращать магглов в волшебников.

— Однако. Теперь я поверю даже в то, что говорят о тебе.

— Что говорят обо мне?

— Что ты решила спасти мир от глупости.

— Не могла же я допустить, чтобы о цели моего ученика сплетничали больше, чем о моей собственной.

— Это правильно. Но всё равно я делаю ставку на глупость. Она окажется сильнее и победит.

— Профессор О’Донован, это только первый день вашего преподавания в Хогвартсе, а вы уже поёте оду глупости! Что же будет дальше?

— Кто поёт? Наш новый профессор, что ли? — вмешался в разговор сидевший справа рядом профессор Маклеод. — Так приходи сегодня вечером в «Три метлы» в Хогсмиде, это дело надо отметить! Там эль отменный.

— Отчего ж не прийти. Пить не буду, правда, но спеть пару песен с захмелевшими профессорами не откажусь.

— Это как же так, пить не будешь? Почему это?

— Я не могу пить хмельного после захода солнца. Гейс.

— Чего?!

— На тебя наложен гейс, Меаллан? — с удивлением спросила Гертруда.

— И не один, — со вздохом ответил тот. — Так что в своей борьбе с магической глупостью ты б посетила Ирландию как-нибудь, а?

После обеда Гертруда отправилась в Хогвартскую совятню, взяла там почтовую сову и вернулась с ней к себе в комнату. Там она развела огонь в камине и настроилась на стихию, чтобы пополнить запасы витальности. Пока она это делала, она перебирала в голове все залы и комнаты ненавистного ей Гринграсского замка. В бальном зале нынче палаты зельеваренья. Кабинет Ричарда опечатан, мой кабинет слишком наполнен дурными воспоминаниями, туда я не ступлю. Про спальни и говорить нечего, как и про подземелья. Гостиные могут подойти, хотя там, скорее всего, кто-то будет. Библиотека может пустовать. Да, пожалуй, библиотека подойдёт лучше всего.

Тогда она написала на чистом листе следующее: «Дорогая Магенильда! Мне срочно нужен свиток о свойствах драконьего рога из французской секции библиотеки сэра Ричарда. Будь добра, отправь за ним кого-нибудь, кто хорошо говорит по-французски: я не помню автора: лишь то, что трактат начинается с описания румынского длиннорога. Свиток перешли мне с совой. Премного благодарна, Гертруда». Свернув послание, она привязала его к лапке почтовой совы, но не выпустила её. Поискав глазами подходящий предмет, она остановилась на огарке свечи и достала палочку. Библиотеку она помнила во всех подробностях и знала, что начнётся при её появлении там, поэтому тщательно выбрала место для перемещения. Произнеся «Портус», она превратила свечу в портоключ, и, прижав к себе сову, прикоснулась к нему рукой. Её комната в Хогвартсе покачнулась и исчезла, и вокруг выросли аккуратные стеллажи и стрельчатые окна библиотеки. Перемещение заняло больше сил, чем она думала, поэтому несколько секунд всё плыло перед глазами, а портрет, перед которым она оказалась, уже узнал её и начал высказываться.

— Драгоценная Гертруда, моя дорогая невестка, какая радость, — одновременно ядовито и медоточиво заговорил портрет Розамунды Гринграсс. — Тяга к знанием снова возобладала в тебе над любовью к супругу?

Тут Гертруда уже полностью пришла в себя и кинула в портрет Силенсио. Надо бы уже сообщить госпоже Гринграсс, что любимый супруг, подобно своей матери, покинул наш мир, но при виде портрета и особенно при звуках его голоса Гертруда не могла сдержать порыв заткнуть ему рот. Потом она открыла одно из окон и выпустила сову, сказав «Магенильда Эвери, Гринграсский замок». Затем она осмотрелась. Стеллажи с французскими манускриптами находились в восточной части библиотеки, где она могла расположиться в кресле или на вершине лестницы-стремянки. Немного поразмыслив, она выбрала второе, забралась на лестницу и наложила на себя Инвизус. Затем принялась ждать. Могут прислать и кого-то другого, подумала она, например, Перенель или кого-то из аристократических домов — там все говорят на французском. Но скорее всего, сюда войдёт всё-таки Седрик де Сен-Клер.

Через минут пять скрипнула дверь, и в библиотеку ступил молодой человек с длинным рыжими волосами, собранными в косу, из чего Гертруда сделала вывод, что это именно тот, кого она ждала. Седрик замер на пороге, огляделся, а потом прошёл прямо к ближайшему креслу и упал в него со стоном. Потом подскочил, направил палочку на портрет госпожи Гринграсс, яростно сверкавшей глазами, и наложил на него Сомниум. Потом снова упал в кресло и достал из кармана небольшой предмет — Гертруде было плохо видно, что это, но она заключила, что это чей-то портрет-миниатюра. Посмотрев на него немного, Седрик спрятал его и достал из другого кармана лютню. Отлично, подумала Гертруда, потенциальный ученик вовсе не спешит искать так срочно понадобившийся ей свиток. Неужели он будет петь?

И Седрик запел, явно импровизируя, песню о том, как ему надоели, надоели зелья. Гертруда хорошо понимала французский и смогла оценить умение придумывать на ходу рифмы и образы. Афористично у него выходит, однако, отметила она, стараясь не хихикать, когда Седрик воспел чуму как самую занудную на свете профессоршу, которая борется с мировой глупостью, перебивая ей хребет скукой. Ещё одно зелье от чёрного мора, пел Седрик, и я полечу в те края, где чума ещё разгуливает по свету, и поцелую её в чёрные персонифицированные уста.

После этого он, наконец, поднялся и стал разглядывать книги в стеллажах. Вскоре он подошёл к французским манускриптам и лестнице, на которой сидела Гертруда. Что ж, пора начинать обучение, решила она. У Седрика в руках по-прежнему была лютня, а палочки не было видно — так что от неожиданности Ступефай в меня не метнет, надо полагать. И всё же…

Гертруда громко произнесла: «Отлично поёте, господин де Сен-Клер». Реакция была мгновенной: лютня в его руках сменилась палочкой с огромной ловкостью, и он пустил Экспеллиармус в то место, откуда раздался голос Гертруды. Но она была готова: перехватила заклинание Седрика своим Фините Инкантатем на лету и пустила в него Петрификус Тоталус второй палочкой. После этого она сняла с себя Инвизус.

— Урок Первый. Если вы подглядываете за кем-то, господин де Сен-Клер, используйте Инвизус. Урок Второй. Не подглядывайте ни за кем. Без крайней необходимости. Что о вас подумают потенциальные наставники?

Полностью лишённый возможности двигаться Седрик тем не менее вполне мог краснеть, что он и сделал.

— Профессор Госхок. Я так рад с вами познакомиться. Enchanté[1].

— Да уж, и в самом деле enchanté, — усмехнулась Гертруда, давая тем самым Седрику понять, что она не только хорошо говорит по-французски, но не пропускает игру слов.

— Я прошу прощения, профессор Госхок. Я… вёл себя недопустимо.

Гертруда сняла с него Петрификус Тоталус и спустилась с лестницы.

— Сильно надоело варить зелья, господин де Сен-Клер?

— Невыносимо, — сознался Седрик. — И, умоляю вас, называйте меня просто «Седрик». Просто я боюсь, что, если вы ещё раз скажете «господин де Сен-Клер», вам станет от этого имени так противно, что вы меня прогоните, даже не выслушав.

— Ну, конечно, прогоню. Я ведь оторвалась от борьбы с мировой глупостью, прилетела сюда, устроила вам тут ловушку только для того, чтобы пару раз произнести ваше изысканное имя и прогнать.

— Я прошу прощения, профессор Госхок.

— Ну, полно извиняться. Вы хотели что-то сказать мне, Седрик. Я вас слушаю.

— Я вот что давно хотел вам сказать. Я когда-то попросил Перенель замолвить за меня слово, чтобы вы взяли меня в свои ученики. Я действительно был бы очень рад, если бы вы меня обучали, это была бы такая честь для меня. Но я теперь осознаю, что обнаглел, и что у вас столько дел — мировая глупость и всё такое — да и я вообще-то упрямый и нерадивый, короче говоря, чтобы долго не морочить вам голову, я передумал. Но я очень благодарен за первый урок, который вы успели мне преподать. И за второй тоже. Я их не забуду. Разрешите теперь вас покинуть? Если вам, конечно, уже не нужен тот свиток, за которым меня послали.

Он стоял перед ней, высокий и стройный, сверкая своими ореховыми глазами, в которых светилось упрямство и ещё что-то, что Гертруда не смогла определить, с лютней и палочкой в руках. О Мерлин, я же его задела за живое! Упрямство зажглось и в ней самой: не дам я ему уйти просто так, решила она.

— Акцио трактат Бурро! — сказала она, и свиток тут же выпорхнул из шкафа и лёг ей в руку. — Пожалуйста, отнесите это Магенильде, а потом вернитесь, сославшись на то, что вы нашли в библиотеке интересный трактат о чуме и хотите его прочесть. Не думаю, что она станет возражать. Я буду вас ждать — у меня есть к вам несколько вопросов.

Седрик учтиво поклонился, взял свиток и ушёл. Когда он вернулся, Гертруда ждала его, забравшись с ногами на широкий подоконник высокого окна. Он немного помешкал и залез туда и сам, примостившись в противоположном его конце.

— Седрик, я хочу сказать вам вот что. Мой бывший ученик, Этьен де Шатофор, не доверял мне, поскольку совсем мало знал меня, и перед тем, как начать ученичество, он вызвал меня на разговор, перед которым мы оба выпили Веритасерум. Так что я не удивлюсь ничему! Я не предлагаю пить настойку правды, но я серьёзно вас спрашиваю и прошу ответить честно: что случилось? Почему вы передумали? Ваше письмо, которое показала мне Перенель, заинтересовало меня, и я была бы рада взять вас в ученики. Если я вас задела своей выходкой с Инвизусом, то прошу меня простить.

Он поднял на неё глаза, и внезапно ей очень захотелось проникнуть в его мысли, но она сдержала этот порыв. Седрик заговорил:

— Честно говоря, я и сам до конца не понимаю. Думаю, что я боюсь опозориться перед вами, профессор Госхок. О вашем гениальном Этьене столько всего рассказывают…

— Седрик, да я сама боялась перед ним опозориться. Вы не представляете, как нелегко было с таким учеником, начиная с того самого первого глотка Веритасерума. Я буду вам очень признательна, если вы окажетесь менее гениальным.

— А как же борьба с глупостью?

— Так с чего же её начинать, если не с нерадивыхучеников? И кстати, в том письме вы обещали глупые шутки.

— Ну, я сегодня вроде бы уже успел отличиться.

— Да, это верно. Мне очень понравилось. Жаль, что вы уже не учитесь в Хогвартсе, я бы вам дала десять баллов за афористичность в песне про зельеваренье.

— Если вы на меня не сердитесь за то подглядывание…

— Вот кстати о нём. Так почему вы не зашли и не представились тогда?

— Я был так поражён тем, что увидел. Изменить заклинание? И оно сработало! Невероятно.

— Да, я и сама не ожидала такого успеха.

— А как вы… Вы были так увлечены уроком — я был уверен, что вы меня не заметили, а если и заметили, то никак не могли узнать.

— У меня есть свои способы, — с улыбкой сказала Гертруда. — Своему ученику я обязательно рассказала бы.

Седрик спрыгнул с подоконника и стал рядом с ней, гордо подняв голову.

— Профессор Госхок. Я идиот, и морочу вам голову. Если, в целях борьбы со вселенским злом в виде этого идиотизма, вы согласны взять меня в ученики и терпеть все связанные с этим ужасы, я буду счастлив. Я буду очень стараться.

Гертруда тоже спрыгнула с подоконника и стала рядом с ним.

— Называй меня Гертрудой.

*

Покидая Гринграсский замок, Гертруда столкнулась в дверях с Зореславой.

— Здравствуй, Гертруда.

— Здравствуй, Зореслава.

— А я тебя разыскиваю. Ученика нового берёшь, говорят?

— Правду говорят.

— Тогда возьми вот.

— Что это?

— Трава это, Ивановой травой у нас кличут. У вас — огнетрав.

— Спасибо! А… зачем он нужен?

— Да ты просто пей отвар из него. Да что ж ты так смотришь на меня — думаешь, отраву я тебе даю?

— Конечно, я так не думаю, Зореслава, что ты!

— Ну, вот и пей тогда. Смешное растение, огнетрав: пустоши да земли погорелые он первый осваивает — прорастает. А как потянется к солнцу и зацветёт — залюбуешься. Больно уж красив. А отвар из него — просто сил придаёт, только и всего. Полезно пить, когда нового ученика берёшь. Они ж как пиявки присасываются. А то ты не знаешь!

— Да знаю, знаю. Как ты с тремя одновременно справлялась, не представляю.

— Ну, у меня-то три руны, с меня и спрашивать трижды надо. Сама уж нарвалась. Вот, кстати, огнетрав и помогал. Так что пей!

— Спасибо, Зореслава.

И вечером, после кружки с горячим отваром из огнетрава, во время занятия окклюменцией, когда огненный феникс растворился в закате над выжженной пустошью, Молния ощутила, как под её стопами сквозь пепел пробиваются крошечные тёплые ростки.

[1] Приятно познакомиться (фр.) Также означает «очарованный», «околдованный».

========== Глава шестая ==========

Из легендарной книги «Как стать великим магом»

Отрывки из главы «Урок на тему Адресные зелья»

Профессор Кэррик входит в класс, держа в руках банку, покрытую инеем.

— Сегодня мы поговорим с вами про адресность зелий. До этого вы учились готовить только обычные зелья — они действуют на любого, кто их примет. Адресность — это сложное и многостороннее уточнение зелья, которое ограничивает его действие на одного конкретного человека или на группу людей. Проще всего это объяснить на примере отворотного зелья. Сейчас как раз весна, и, как всегда, у всех обострение. Обычное отворотное зелье можно дать любому влюблённому и, если оно правильно приготовлено, оно сработает. Также оно является противоядием от Амортенции, приворотного зелья. И, конечно, если у вас возник вопрос, зачем вообще нужна адресность, раз уж и обычное зелье работает, то я вам отвечу. Любое магическое уточнение помогает достигнуть гораздо более тонких и существенных результатов. В случае с отворотным зельем возможности открываются очень интересные. И нам помогут их изучить две замечательные ученицы третьего курса Гриффиндора. Скоро они должны быть тут.

Вскоре дверь класса открывается, и мадам Бертилак заводит в класс двух юных девочек-близнецов, покрытых веснушками и рыжими кудряшками. Оставляет их в классе и уходит.

— Это Фиона и Джулиана Уизли. Они, как и многие в это время года, стали жертвами сезонных усилений чувств. Фиона, расскажи нам, в кого ты влюблена. И не стесняйся, пожалуйста, мы всё равно тебя от этого излечим.

Фиона шепчет ей на ухо.

— Ну, конечно. Господин Йодль и его занятия танцами неизменно собирают урожаи девичьих влюблённостей. А ты, Джулиана? Тоже в него?

Джулиана шепчет ей в другое ухо. Профессор Кэррик улыбается.

— Тоже неудивительно. Профессор Макфасти с его трогательной любовью ко всему живому вечно популярен. Что ж, прекрасные два случая для изучения адресных зелий.

Итак, отворотное зелье помогает как от влюблённости, так и от Амортенции. Это неслучайно. В обоих случаях естественным либо магическим путем создаётся не настоящая любовь, а её подобие, строящееся на иллюзиях. Очаровательный господин Йодль, музыка, апрельское солнце и круговая джига — и вот уже Фиона потеряла покой. Амортенция работает сильнее и грубее, но она аналогична по сути: в разуме жертвы образуется навязчивая идея, маскирующаяся под любовь. Если её разрушить обычным зельем, то иллюзия уже через пару дней сможет вырасти снова на новом материале. Если же жертва пьёт адресное зелье, то она научится различать саму эту иллюзию и освобождаться от неё. «Пациент» получает, таким образом, стойкую защиту от подобных неприятностей на будущее. Это не значит, конечно, что человек потеряет способность любить. Этого не отнять ничем. Но от глупых и частых влюблённостей — очень даже спасает.

Как готовить адресное зелье? Список ингредиентов — перед вами. Но главное — формула, так как уточнение происходит через неё. В случае с отворотным зельем у нас два адресата — тот, кто влюблён, и тот, в кого он влюблён. Для вписывания в формулу «пациента» достаточно упомянуть его имя в формуле. Конечно, нужно знать лично этого человека! Поэтому эти девочки сейчас перед вами. Нельзя варить адресные зелья для незнакомцев. Айлин, напомни нам общую формулу для отворотного зелья.

— Нужно метафоризировать конец любви! — выпаливает Айлин.

— Совершенно верно. Метафоризируя, просто обращайтесь к «пациенту» по имени. А вот со вторым адресатом — сложнее. Тут нужно ярко описать его недостаток. Причем неважно — настоящий или выдуманный. Для разрушения иллюзии достаточно совершенно любого неприятного свойства. Но описать недостаток надо метко и афористично и вплести его в общую формулу. А произнести её надо…

— …перед добавлением последнего ингредиента! — скандирует класс.

— Которым в данном случае является пиявка, насытившаяся свежей кровью. Этьен сегодня утром любезно напоил своей кровью всех наших пиявок, так что вам не придётся цеплять их себе на руки. Один нюанс: если готовится противоядие от Амортенции, обязательно нужно добавлять мандрагору. Как вы знаете, это компонент большинства противоядий. Но для снятия обычной влюблённости она необязательна. И ещё один нюанс: в данной формуле нельзя использовать личные местоимения «я, мой, меня», потому что вы тогда сделаете адресатом себя. Лучше всего обращаться к «пациенту» по имени, рассказывая ему про недостаток того, в кого он влюблён, и метафоризировать конец этого досадного состояния. Вопросы есть?

Профессор Кэррик раздаёт каждому по пиявке из банки, покрытой инеем.

*

Формула Этьена:

«Джули, прости за этот пошлый разговор, но помни: ещё не придут седины, отпустит морок сердце, прояснится взор, увидишь, что с ним быть не суждено. Айдан прекрасен — если б не одно: невыносимый запах псины!»

Джулиана осторожно подошла к котлу Этьена и принюхалась.

— Вообще-то я люблю запах собак. Но… не такой… не в такой…

— Не в такой концентрации, ты хочешь сказать? Да, тут Этьен постарался. Но, кажется, - продолжила профессор Кэррик, принюхиваясь, - кажется, ты добавил в формулу и похвалу, Этьен? У аромата очень изысканный шлейф. Тебе нравится профессор Макфасти, судя по всему. Восемь баллов и три дополнительных за поэтическую форму.

Этьен пробормотал себе что-то под нос про то, как сильно ему нравится Макфасти, а профессор Кэррик и Джулиана пошли дальше.

Ида Макгаффин, 13 октября 1347 года

Дождь или не дождь, а пятничную ярмарку в Кардроне не пропускают ни магглы, ни маги. Последние лишь снимают со вздохом свои Репелло и Импервиусы и мокнут, как положено простым смертным. Весь криох отправляется туда продавать овечий сыр и молоко, и, конечно, шерстяную ткань. Папа с мамой ушли с самого утра, оставив нас с бабкой Макгаффин присматривать за Саймоном. А это значит вот что: мы с ней встали чуть свет, пока братец ещё сладко сопел в родительской постели, куда перебрался посреди ночи, и начали варить умиротворяющее зелье. Толчёный лунный камень у нас заканчивался — скоро новым придётся запасаться. К счастью, порошка из иголок твердолобика в зелье шло совсем чуть-чуть, а толчёного рога единорога — и вовсе три крупинки, иначе мы бы давно разорились, сколько сыра ни продай. Зато уж синюхи мы с Эли летом набрали — мешок целый.

Как же я скучаю по Эли! И присматривать за Саймоном без него тягостно, когда родителей нет рядом. Я-то его догнать могу, коли убежит, но без магии ничего не исправить, когда натворит дел, а бабка Макгаффин уже еле ходит, да и угасающие чары старается беречь для своего любимого зельеваренья.

— Синюхой-то траву эту у нас кличут, на юге Шотландии. А в Хайленде брань-травою величают. В Англии она — одолень-трава, а в странах за морем — и вовсе валериана, — заводила бабка свою любимую песню, а я запоминала: всё потом перескажу Эли, а он — своей Эйриан, которой это ужасно интересно.

— А в Уэльсе как? — спросила я, вспомнив, что Эйриан родом из Уэльса.

— А в Уэльсе там поэты сплошь. Вот и называют траву эту красоткою или кумашницею.

— Баб, а ты там бывала? — спросила я, размельчая подушечками пальцев сухие соцветия.

— Да уж где я только не бывала, когда по молодости хотела все растения мира изучить. А потом встретила прадеда твоего Макгаффина да и осела в Кардроне на всю жизнь.

Хоть мы и кличем её «бабкой Макгаффин», она на самом деле моя прабабушка. Сколько ей лет — даже представить страшно. Расспрашивать её про молодые годы — любимое дело, правда, она лишь про травы да коренья с охотой рассказывает. А спросишь про странствия или про прадеда — так замолкает или быстро меняет тему.

Я вздохнула и засыпала измельченные соцветия в глиняную посудину, где бабка всегда хранила последний ингредиент, выставляя его на подоконник западного окна. Нравятся ей такие маленькие ритуалы. Мне, девчонке из Кардроны, доведётся ли отправиться в странствия? Разве что сестрёнке Эли подвернётся случай! А уж если он и правда сделает меня ведьмой? Но эта мысль пугала, так что я привычно её прогнала. Девчонка из Кардроны только ножкой топнет — и все такие мысли враз из головы убегают.

Бабка тем временем замешала в котле основные ингредиенты и засыпала толчёный лунный камень, отчего варево обрело серо-зелёный цвет. Подходил момент слагать формулу — успокоительную песню, снова какую-то новую. Формула ведь каждый раз должна быть свежей, с пылу с жару, а мы уже это зелье для Саймона варили дюжину раз, не меньше. Хорошо хоть одного котла хватает на много приёмов. Ещё его надо будет уговорить выпить, но это — потом. Сейчас нужно помогать бабке с формулой. Она уже затянула знакомую мне мелодию — слегка менявшуюся каждый раз, но всё равно узнаваемую и уже родную.

Шепчет вереск на горе:

Успокойся, Саймон, милый

Не спеши, не трать зря силы…

— Не толкай других в игре, — быстро подсказала я, и бабка вплела эту фразу в формулу. Потом она начала новый куплет:

Тихо плещется волна:

Не волнуйся, Саймон, милый

Увидев знакомое выражение на лице бабки, я подсказала:

— Чтобы светом напоила сон твой полная луна.

И тут же она пропела:

Чтобы светом напоила

Дух твой новая луна.

После этого она взяла с подоконника соцветья синюхи и добавила их в зелье. То заклубилось серебристым паром, потом зашипело и превратилось в привычную глазу бирюзовую жидкость с бьющим в нос запахом синюхи. Бабка Макгаффин принюхалась и, удовлетворённо кивнув и прикрыв его крышкой, оставила томиться на малом огне. Потом сказала мне:

— Ежели в зелье вплетать луну, то только в той фазе, что нынче на самом деле. Иначе пиши-пропало.

— Понятно. Но я же не знала, — виновато произнесла я в ответ. — А почему ты заменила «сон» на «дух»? Потому что это не сонное зелье?

— Догадалась, молодец. Мы ж не хотим, чтобы он успокоился только потому, что заснул посреди ясного дня. Что потом ночью будем с ним делать? И, кстати, не пора ли лежебоке уже вставать?

И только тогда мы с ней обнаружили, что Саймона и след простыл.

Несмотря на скользкий от дождя склон, я быстро вскарабкалась на гребень холма, отделяющего криох от деревни. Отсюда Кардрона — как на ладони: долина, излучина мелкой речки, несколько рядов домов, ярмарочная площадь, сейчас полностью забитая людьми, шпиль церкви, квадраты полей и за ними — лес, и снова склоны. Где сейчас Саймон — не понять, так что лучше бежать сразу за родителями на ярмарку, а они уж его как-нибудь разыщут. Я то ли сбежала, то ли съехала с холма и, решив, что делать крюк до моста у меня времени нет, я скинула башмаки, задрала юбки повыше и перебежала речку вброд. От холодной воды, мутной от дождя, ноги тут же онемели, но огорчаться по этому поводу времени не было. Натянув снова обувь и пожалев, что некому сказать «Фервеско», я поковыляла в сторону первого кольца домов. Уже собиралась проскочить между ближайшими двумя лачугами и по короткому пути направиться к ярмарке, как на глаза мне попался вдавленный чьей-то стопой в грязь каштан. И тут я поняла, где Саймон. Свернув налево, я побежала вдоль домов к лужайке, что раскинулась между деревней и берегом реки. Вскоре показались каштановые деревья и послышались громкие детские голоса.

Это безумие накрывало всех детишек Кардроны каждую осень, как только начинали созревать каштаны. Некоторых мальчишек так одолевало нетерпение, что они забирались на деревья за желанной добычей ещё до того, как та начинала сама падать им под ноги. Бабка Макгаффин рассказывала, что каштаны, такие привычные мне с детства, вообще-то в Британии не растут, а эти деревья возле лужайки она сама высадила и вырастила, когда перебралась в Кардрону, потому что во время путешествий по Европе, узнала, насколько они хороши в некоторых зельях. И вот уже несколько поколений местной детворы использовали каштаны в игре в «орешки». Раньше и правда играли орешками или даже ракушками, да только с каштанами куда веселее. Каждый каштан протыкают насквозь и просовывают верёвки, закрепляя узлом, чтобы не слетел. А потом лупят изо всех сил каштан противника, стараясь разнести его на куски. Называют игру по старой памяти «орешки».

Гвалт стоял немыслимый — казалось, вся малышня деревни собралась тут, чтобы выяснить в последний раз за сезон (ведь уже октябрь!), чей каштан окажется самым выносливым. Крики словно сталкивались друг с другом в воздухе: «Пять моих да ещё сверху четыре от разбитого!», «Шестой в яблочко!», «Ах ты, мазила!», «Прошлогодние — нечестно!», «Да я тебя самого сейчас закаштаню» и множество такого, что приличной сестрёнке Эли и не повторить вслух. Я стала высматривать русую голову Саймона и вскоре увидала его в толпе сорванцов, кричащих громче всех. Постепенно я начала понимать, что именно его обвиняли в использовании прошлогодних каштанов — правилами это строго запрещалось, потому что, пролежав год, они становились твёрже. Саймон, который держал в руках свой злополучный каштан и явно собирался наносить удар по каштану противника, верзилы Дугала, дрожал от ярости и орал, что каштан у него свежий. Кто-то сбоку толкнул его, он оступился и выронил каштан из рук. Дугал с победным возгласом изо всех сил наступил на упавший каштан ногой под общие крики «что упало, то пропало». Я поняла, что сейчас самое время вмешаться и утащить отсюда Саймона, но пробиться к нему сквозь толпу было нелегко. Пока я это делала, он успел выхватить у кого-то из рук другой каштан и начать раскручивать его, подняв руку вверх, над головами остальных. Когда я была уже совсем рядом и, схватив Саймона за руку, потянула его к себе, каштан уже начал дымится, и выпускать из острозубой пасти алые искры, а дети поблизости визжали и разбегались в разные стороны. И вот мне удалось схватить Саймона и сжать его крепко в объятьях, но прежде чем он выпустил из рук злополучный каштан, тот вцепился кривыми зубами в ногу верзилы Дугала…

Вечером того же ужасного дня, с ливнем, шумящим за окном, мы все сидели у нас дома: наша семья (Саймон, совершенно умиротворённый после двойной дозы зелья, гладил кошку и напевал что-то), Эли, которого родители позвали на помощь, когда поняли, что не справятся сами со всеми последствиями, и прибывший вместе с ним Этьен де Шатофор. Побывала у нас и Лавиния Олливандер, староста Рейвенкло, которая не захотела без надзора отпускать двух учеников, и поэтому явилась с ними вместе. Но она вернулась в Хогвартс, как только с исцелением и Обливиатусами было покончено.

Я смотрела во все глаза на Этьена, которого видела впервые. Как и мы с Эли и Саймоном, он наполовину еврей (у него отец — француз, тогда как у нас — шотландец), но только по нему это заметнее, чем по нам троим вместе взятым. Чёрные волосы, узкое лицо, длинный нос, острый взгляд из-под густых бровей вразлёт — и на мне этот взгляд останавливается время от времени тоже, прямо не знаю куда деваться. Но всё равно глядела и глядела. Бабка Макгаффин налила всем в чаши отвар из шиповника и добавила по несколько капель укрепляющего зелья. Я видела, что и она сильно устала за день: еле стоит на ногах. Оторвав взгляд от Этьена, я отправилась ей помогать. Когда я поднесла ему чашу с отваром, он навёл на неё палочку и произнёс «Специалис Ревелио», а только потом взял её у меня из рук и поблагодарил.

— Ещё раз вам огромное спасибо, милые мои, — сказала мама, глядя то на Эли, то на Этьена заплаканными глазами.

— Будет тебе, Сарра, — произнёс отец, — в седьмой раз уж благодаришь. А вот мне досадно, что мы не сообразили позвать кого-то из взрослых сразу. Хорошо, что вслед за Эли и Этьен с Лавинией потянулись, а то в этот раз могли и не справиться.

— Зато какая Ида молодец, — сказал Эли, и, подойдя ко мне, прижал к себе. — Не растерялась, захватила с собой кровоостанавливающее зелье!

— Я же сама виновата во всём — не доглядела с утра за Саймоном, — побормотала я смущённо в Элиных объятьях.

— Ну что ты, Ида, нет тут твоей вины. Ты делала всё, что могла. И бабушка тоже.

После этих слов все замолчали. И комната наполнилась звуками треска дров в очаге, шумом дождя за окном и ворчанием бабки Макгаффин. Саймон поднял голову и посмотрел на меня сонными глазами.

— А я и не спал вовсе, когда вы начали зелье варить. Я притворялся только и поджидал момент.

— А не пора ли тебе уже спать, Саймон? — со вздохом сказала мама и повела его в спальню.

Когда они ушли, Этьен, осторожно отхлебнув из чаши, сказал:

— Насколько мне известно, в данной части поселения обитают только маги. Как так вышло, что вы не попросили присмотреть кого-то из них за Саймоном и не прибегли к их помощи, когда случилось сегодняшнее происшествие?

— У нас в криохе и, правда, одни волшебники живут, — ответил ему отец. — Да только… не особо мы с ними ладим. Раньше легче было, но Саймон успел всем досадить. Боятся они его и, ежели честно, выжить нас пытаются.

— Нельзя не отметить, что переселение в другое место для вашей семьи кажется наиболее логичным шагом в сложившейся ситуации.

Бабка Макгаффин заворчала ещё сильнее, а отец только нахмурился. Мне показалось, или она поглядывает на Этьена с непонятным мне угрюмым выражением на лице? Давно я не видела её такой! Однако, Этьен продолжал, нисколько не смутившись:

— Вы ведь уже неоднократно вынуждены были накладывать изменяющие память чары на магглов, чтобы стереть воспоминания о странных происшествиях с Саймоном? Учитывая размах сегодняшнего события, можно предположить, что в будущем вам придётся делать это ещё чаще. Будете ли вы справляться? Сколько уйдёт времени прежде, чем коллективная память деревни сработает против вас вопреки всем чарам? Тем более что ваши соседи-маги вас не поддерживают и, как вы сами говорите, ещё и хотят выжить. Значит, кто-то из них готов будет вас предать.

Мама, которая на этих словах вернулась в комнату, вздрогнула и посмотрела со значением на отца. Тем временем заговорил Эли:

— Вот если бы вы, папа и мама, и Ида, конечно, согласились попробовать превратить Иду в мага… Она бы смогла гораздо лучше помогать заботиться о Саймоне.

— Извини, Эли, — ответил на это Этьен, — но, даже если это начинание завершится успехом, это вряд ли сильно поможет вам всем. Ида сама ещё ребенок, и даже став ведьмой, она не сможет вот так сразу помогать. Ей предстоят годы учёбы, и к тому же она большую часть времени будет в Хогвартсе. Я, конечно, не в праве вам советовать, но почему бы не рассмотреть переселение в Хогсмид? Вы будете рядом с Эли, и вокруг будут только маги, причём настроенные куда более дружелюбно.

— Я никуда отсюда не уеду! — отрезала бабка Макгаффин. — И таки твоих советов мы не просили.

— Ба! — с укоризной промолвил отец. — Не забывай, как сильно нам помог сегодня Этьен!

Бабка Макгаффин вернулась к своему ворчанию, а Эли обратился снова к Этьену.

— Послушай, ну скажи ты им, а? Насчёт Иды? А на какое-то время мама с Саймоном и Идой и правда могли бы поселиться в Хогсмиде. А папа с бабушкой остались бы здесь. Таких зелий, как она, никто тут не варит, так что ходить к ней будут и соседи, и магглы — без Саймона отношения быстро наладятся. А папа — один из лучших магов-овцеводов. А потом мы уже сможем вернуться все вместе — и Ида будет ведьмой!

— В сказанном Элиезером содержится рациональное зерно, — коротко отметил Этьен.

Мама подошла ко мне и взяла за руки.

— А ты как думаешь, Ида?

Неужели наконец-то обратили внимание и на меня, а не только на Этьена? Сестрёнка Эли хотела согласиться с ним во всём, а девчонка из Кардроны боялась перемен. Но кроме этого, был ещё один вопрос, который пришёл сам собой.

— Эли, ты сказал, что можешь передать мне витальность через Грааль?

— Да, если ты настроишься на него. Но у тебя точно получится, я даже не сомневаюсь!

— Но откуда она возьмется в Граале? Эта самая витальность?

Эли долго молчал, и все взгляды устремились на него. Наконец, за него ответил Этьен:

— Довольно очевидно, что Элиезер собирается отдать Иде часть своей собственной жизненной силы, причём это будет невосполнимая для него отдача.

— Эли, это так? — прошептала я.

— Да, Ида. Я хочу это сделать для тебя. Для всех нас.

Снова стало тихо — даже бабка перестала ворчать. Только шум огня и дождя. И мои собственные слова:

— Я никогда не соглашусь забрать у тебя твою силу!

========== Глава седьмая ==========

Из дневников Просперо Лансекура, мага эпохи Ренессанса, которому приписывают авторство знаменитых «Колдовских сонетов»

(исходя из астрономических вычислений, нижеприведенный отрывок датируют весной 1591 года)

Если мне всё-таки посчастливится стать наставником моего обожаемого и невыносимого У.Г., то нужно непременно выбрать самый подходящий день для заключения нашего с ним многообещающего союза. О, мне мало простого полнолуния — это лишь даст возможность установить ментальную связь между учеником и наставником! Я жажду большего: я хочу, чтобы мы с ним проросли в судьбы мира и магии, и я всё сделаю для этого. Вот если бы начать его ученичество в сакральное время, которое совпадает с полнолунием? В этом году полная луна воссияет в Самайн, но ведь это будет ещё через полгода! Как мучителен плен ожидания! И, ежели У.Г. даст своё долгожданное согласие, а до нужной даты будет оставаться ещё несколько месяцев, он, со своей капризной и ветреной натурой, ведь потом чего доброго передумает… Нет, тут нужно подойти ко всему этому с умом. Нужно добиться того, чтобы он упрашивал меня, а я сопротивлялся вплоть до приближения нужной даты, а там уж, под напором его страстных просьб и убедительных доводов, я, вопреки собственным сомнениям, снизошёл бы и принял его под своё крыло…

Седрик де Сен-Клер, октябрь 1347

Утро в Хогсмиде было, как всегда, шумным: лавки открывались рано, торговля шла оживлённо, по улицам носились дети и разная живность. Таверна, где Седрик снимал комнату, находилась, по его собственному определению, в злачном уголке Хогсмида — за небольшим садом виднелся задний двор трактира «Три Метлы», а прямо через дорогу пестрел свежеокрашенный фасад «Кабаньей головы». Прошлой ночью пьяные голоса орали ужасные (с точки зрения музыкальных вкусов Седрика) песни чуть ли не до утра. Когда Седрик, одетый в тёплый плащ из шотландской шерсти, вышел с метлой в руках из таверны, мимо него пробежал джарви, выкрикивая что-то в духе «занюханные-безмозглые-детишки-сами-вы-крысы-облезлые-чтоб-вас-всех-докси-закусали-где-бы-чего-украсть-поесть». Седрик вспомнил, как Полли, дочка его хозяев, Дугласа и Сюзан Фергюссон, тайно уронила нынче утром за завтраком куриную ножку на пол, и призвал её при помощи Акцио. Быстро поглотив предложенное лакомство, джарви убежал прочь с потоком благодарной ругани. «Пока, Блатеро[1]. Я рад, что ты не разделяешь наше с Полли отвращение к местной стряпне», крикнул ему вслед Седрик, который в последнее время так много читал на латыни, что даже прозвища всему вокруг начал давать на языке учёности.

Сегодня у Седрика был библиотечный день: с тех пор, как он стал учеником профессора Госхок, он прекратил варить зелья, а делами Конфигурации занимался через день, отправляясь с готовыми зельями в разные поражённые чумой места Британии. Он был в числе первых, кто опробовал на себе то самое профилактическое зелье, которое стало реальностью благодаря Конфигурации и Камню перманентности. Судя по всему, зелье работало отменно — чума не брала Седрика во время его пребывания в подверженных чёрному мору местах. С разрешения Совета он напоил зельем и своих родителей в Нормандии, от чего ему сразу стало спокойнее на душе.

Как правило, на следующий день после таких вылазок он полдня проводил в библиотеках — Хогвартской, Гринграсской или в частных собраниях магов из Благородных Домов. Во второй половине дня Седрик занимался с Гертрудой, и для удобства он перебрался в Хогсмид, отказавшись поселиться в Хогвартском замке, где госпожа Клэгг готова была выделить ему отдельную комнату.

И что она думает про меня, размышлял Седрик, имея в виду отнюдь не директрису. Особенно после того, как я отказался от ментальной связи. Поздоровавшись с Тэгвен, валлийской портретисткой, которая вышла из соседнего дома и направилась в сторону площади, он взобрался на метлу и полетел над домами Хогсмида на северо-восток, по направлению к Хогвартсу, наслаждаясь редким октябрьским солнцем. Чтобы продлить полёт, он повернул на северо-запад, в сторону Рощи Фей и Глухой Чащи, сверкающих в ослепительной желтизне. Медленно кружа над верхушками деревьев, он углубился в свой внутренний ландшафт.

— А какой был день замечательный! Тот самый, когда она подкараулила нас в библиотеке, — тут же завёл свой любимый разговор Певец. — Когда она появилась на верхушке стремянки, в своей выцветшей синей мантии и в ореоле растрёпанных каштановых локонов, словно бабочки заплясали внутри.

— Да-да, и потом эти твои бабочки долго не давали нам войти в библиотеку второй раз, когда мы уже знали, что она там нас поджидает, — ответил Храбрец.

— Но вошли ведь!

— Само собой, вошли. То было простое волнение, не о чем говорить.

— Но потом, в тот же самый прекрасный день, который был ещё и полнолунием, ты отказался немедленно начать ученичество, чтобы избежать ментальной связи! Чего, чего было бояться?

— Это не я, — хмуро буркнул Храбрец, — это всё он.

Мудрец, сидевший в это время на столбе из песчаника в позе «лотос», даже не открыл глаза. В последнее время он часто «медитировал», как только начинались споры между Певцом и Храбрецом.

— А вот если бы связь была установлена, я мог бы ей сейчас рассказать о том, как русалки в озере ловят осенние листья, приносимые ветром, — вдохновенно вещал Певец, проводя руками по струнам лютни.

— Ей, конечно, позарез нужно это слышать в голове, когда она объясняет пятиклассникам особенности действия Мобилиарбуса, — хмыкнул Храбрец.

— Как нам объяснили, при ментальной связи «принимающая» сторона ощущает, насколько срочно и важно то, что хотят передать, и соответственно, если это несрочно и неважно, или же откровенно глупо, как в случае с русалками, то она может закрыться. Заняться ментальной болтовней всегда можно позже, — вмешался в беседу Мудрец, не раскрывая глаз.

— Так чего же ты тогда был против? — воскликнул Певец.

— Потому что, и я удивляюсь, что я должен вообще это объяснять, сильные всплески эмоций, такие как, например, страх, передаются и воспринимаются сразу. А у нас тут последнее время так и плещутся разнообразные сильные эмоции, как радужная форель в ручье Золотая Плеть. Кстати, можно этих бабочек локализовать наконец? Они меня отвлекают.

Мудрец открыл глаза и спрыгнул со столба на землю, где стояли Певец и Храбрец. Обращаясь к последнему, Мудрец сказал:

— Давай вдвоём. Кстати, почему они сейчас здесь?

— Потому что кое-кто волнуется из-за сегодняшней встречи с Гертрудой, — ответил тот, со значением поглядывая на Певца. — Да. Давай вдвоём.

Оба вытащили палочки и направили на хаотически порхающих вокруг столбов и деревьев бабочек. Стремительный вихрь закружил их, сгоняя в воронку, и отнёс к Певцу. Тот со вздохом ухватил вихрь за «хвост», смотал в клубок и засунул за пояс.

— Это всё мне, надо полагать?

— Да, всё тебе. Можешь их воспевать и даже выводить на прогулки, но только не выпускать. И ты сам, когда рядом Гертруда, прячешься за стену огня и не высовываешься.

— Но я же…

— Иначе свяжем!

Так что, несколько часов спустя, когда Седрик встретился со своей наставницей, его ипостась Певец с вихрем бабочек за поясом находилась где-то в глубинах внутреннего ландшафта (и, вполне возможно, сочиняла там баллады). Зато Седрик, без тени волнения, вошёл в Круг Камней на плато одного из холмов, что расположены на полпути между Хогсмидом и Хогвартсом. Солнце к этому времени и вовсе разошлось: Седрик скинул свой плащ, оставшись в одной тунике и бриджах. Он заплёл свои длинные волосы в косу и подставил лицо солнцу. Пока он ждал появления Гертруды, он мысленно вернулся на две недели назад, когда ночью первого октября, при убывающей луне, в день без малейшего намёка на сакральность, в этом же месте она стояла перед ним, освещённая бликами костра и произносила ритуальные слова:

«Я, Гертруда, урождённая Госхок, беру тебя, Седрик де Сен-Клер, в ученики, чтобы поведать тебе о тайнах Огня, известных мне. Пока ты проходишь обучение, ты под моей защитой». После чего она сказала «Флаграте!» и прочертила в воздухе огненную половину руны партнёрства. Она не предупреждала заранее Седрика об этом, но он сразу понял, что от него ожидалось. «Я, Седрик де Сен-Клер, поступаю в ученичество и принимаю защиту от вас, Гертруда Госхок. Флаграте!» И он прочертил вторую половину руны в воздухе. Законченная руна вспыхнула, затем превратилась в крошечного огненного дракона (Седрик удивился тому, насколько он был похож на его патронуса) и рассыпалась каскадом искр. А потом его новоиспечённая наставница, стараясь сохранять загадочность и не хихикать при этом (Седрик уже знал, что профессор Госхок могла порой сорваться в ответственные моменты), озвучила три древних принципа постижении стихии. Голос наставницы зазвучал в его голове:

— Каждый день взывай к стихии своей. Смотри на неё, слушай, прикасайся к ней. Познай историю и тайны её, не будь равнодушен к её движению во времени и пространстве, читай узоры её. Касайся её своим волшебством и щедро отплатит она тебе.

Познавая историю и тайны огня в магических библиотеках Британии, Седрик читал про животных, связанных с огнём, трактаты о стихиях, сочинения о вулканах, хроники о великих пожарах и множество других вещей, которые удавалось найти в рукописях и книгах, написанных как чародеями, так и магглами. Пришлось подтянуть латынь — солидная часть интересующих его манускриптов была написана на ней. Недавно он жаловался Перенель, с которой обязательно находил время поболтать, когда наведывался в Гринграсский замок, что даже песни сочиняются теперь с припевами на латыни. Та ответила, что это ещё не повод переживать. Вот когда и куплеты скатятся в латынь…

— Daydreaming?[2]

Голос Гертруды мгновенно вернул Седрика в настоящее, и он немедленно выхватил палочку, но всё равно опоздал. Гертруда уже произнесла «Инкарцерус», и Седрика опутали верёвки. Сосредоточившись, он мысленно произнёс «Фините Инкантатем», но снять заклинание ему не удалось. Тогда он принялся рассматривать, чем же его связали. Верёвки переливались, как угли в костре, и даже испускали тепло — Седрик уже начинал ощущать его сквозь тонкую ткань туники. Кое-где, в местах, где они впивались туже, уже начал появляться дымок. Так, подумал Седрик, игнорируя дискомфорт от верёвок, какое же тут уточнение? Тлеющие угли? Потухающий костёр? Он взглянул на Гертруду, которая с улыбкой следила за ним. Ах вот как… Саламандра, её патронус. Представляя себе верёвку, по ощущениям напоминающую саламандру, он снова произнёс «Фините Инкантатем» и на этот раз ему удалось сбросить чары.

— Ненавижу быть связанным.

— Тем больше причин научиться быстро снимать Инкарцерус! Попробуем ещё раз?

— Сейчас, разберусь только со следами от ваших саламандровых верёвок. Репаро!

Работа с Фините Инкантатем была у них чем-то вроде магической разминки. Прервать свои чары при помощи этого заклинания было несложно: большинство магов легко справлялись с этой задачей, даже без палочки и безмолвно. Гораздо сложнее было «зафинитить», как говорили ученики Хогвартса, чужие чары, особенно модифицированные. Для этого нужно было понять характер уточнения. Для некоторых заклинаний имелись свои противочары, работавшие гораздо лучше, например, Нокс отменял Лумос, но таких пар существовало крайне мало. Для этого отвратительного Инкарцеруса надо бы придумать контрзаклинание, пришло в голову Седрику. А когда они закончили тренировать Фините Инкантатем, он решился на давно волновавший его вопрос.

— Гертруда, я всё хотел спросить…

— Спрашивай тогда.

— Вы изобрели новое заклинание, Нексус Ментиум. Как именно оно работает?

— Оно устанавливает ментальную связь между несколькими магами, позволяя им обмениваться идеями, визуальными образами — чем угодно, на самом деле.

— Но без легилименции?

— Да, в этом вся суть заклинания. Между людьми, объединёнными этим заклинанием, возникает своеобразная мысленная связь или скорее сеть, нексус, — любой образ или идею можно влить в неё, и все её увидят, но при этом никто не проникает в потаённые мысли других и не видит субличностей.

— Мне очень интересно, как произошло само изобретение. Вы единственный маг из ныне живущих, который изобрёл новое заклинание.

— Строго говоря, мы этого не знаем. Вполне возможно, что ещё кто-то что-то изобрёл, но по своим причинам держит новое заклинание в тайне. Кроме того, не забываем про Хизер и Экспекто Матронум.

— Согласен, что изобретатели могут и не спешить делиться с другими. А вот с Хизер — это же была случайность.

— Возможно, и случайность. А может, и закономерность — просто мы пока не видим, какая именно.

— Ну вот, значит важно узнать, какие условия нужны для изобретения заклинания. Вот вы, например…

— Я, например, в тот момент постоянно думала о грядущем Ритуале. Размышляла, как участники будут вкладывать свои идеи в Конфигурацию и передавать их другим. Боялась, что всё может испортить недоразумение или превратно понятая кем-то идея. Вот и пришли в нужный момент — утром перед Ритуалом — нужные слова.

— А ваше состояние в тот момент — вы были под каким-то магическим воздействием? Может, выпили зелье, обостряющее интеллект?

— Намекаешь, что с моим врождённым интеллектом я бы с такой задачей не справилась?

— Гертруда, ну что вы!

— Да я шучу! Ты задаёшь вполне логичные вопросы. И вообще, ты почти угадал. Я действительно выпила одно зелье в то утро, но вовсе не обостряющее интеллект. Однако, я не думаю, что между воздействием того зелья и изобретением заклинания была прямая связь. Разве что… в каком-то смысле то зелье даровало мне освобождение, и это могло способствовать тому, что мои мысли стали яснее.

— Могу я спросить, что это было за зелье?

— Спросить-то можешь. Но, пожалуй, я не отвечу.

— Я, кажется, догадываюсь.

— Ну вот. Наставник обязан говорить загадками с учеником — такова традиция (хотя у меня с этим всегда было плохо). Но вот ученик не должен так сразу все разгадывать!

— Не такой уж я и догадливый. Просто мне кое-что рассказала Перенель. Про вас. То, что она знает от Зореславы.

— Вот как, — вздохнула Гертруда. — Вот и нет у меня больше тайн. Как теперь напускать загадочность?

— Простите. Мне не следовало вообще говорить об этом.

— Ну, теперь уже поздно. А, начав такой разговор, его лучше закончить, чтобы не повисала в воздухе недосказанность грозовой тучей.

Седрик, которому и самому ужасно хотелось продолжить этот разговор, только виновато кивнул в ответ.

— Значит, Перенель рассказала тебе, что я была влюблена в профессора Ягу?

И снова он кивнул, надеясь, что и в этот раз выглядело достаточно виновато.

— Надо признать, это сильно мешало во время всего противостояния с Блэк и… Гринграссом, порой даже это чуть не стоило мне жизни, из-за того, что я не могла совладать с чувствами в момент, когда позарез нужен был холодный разум. Но сожалеть тут не о чем: любовь просто случается. Но когда я осознала, что Зореслава влюблена в Перенель и это взаимно, я, конечно, приняла решение выпить отворотное зелье. Сама Зореслава помогла мне в этом, за что я ей очень благодарна.

Седрик просто кивал, не решаясь прерывать её вопросами.

— И вот как раз после битвы в Хогвартсе и накануне Ритуала я улучила момент и приготовила отворотное. Представь себе — Зореслава явилась ко мне сама и рассказала о своих недостатках!

— У неё есть недостатки? — прошептал Седрик на французском. Спохватившись, он снова перешёл на английский. — It’s good to know.

— Если это можно так назвать — скорее, она просто импровизировала, чтобы меня утешить. Я думаю, Зореслава не будет против, если я тебе покажу этот разговор. Если ты хочешь, конечно.

Седрик резко выпрямился. «Покажу» могло означать только одно: Гертруда хочет впустить его в свои мысли. Когда-то он баловался легилименцией со своей сестрой Серафиной: они добровольно впускали друг друга в мысли и показывали разные события и фантазии. С Серафиной это делать было всегда весело и комфортно. Седрик нахмурился: он старался не вспоминать погибшую сестру в последнее время — ведь он часто теперь бывал среди магглов и видел, как легко вспыхивают среди них те же реакции, что заставили кого-то когда-то закричать «ведьма!», схватить его сестру и потащить к реке. При том, что она отбивала атаку дементоров от поражённого чумой поселения и помогала этим же людям…

— Тебе не нравится эта мысль? — Гертруда прочитала на его лице замешательство.

— Нет, нет. Я просто… вспомнил Серафину. Мы с ней часто показывали друг другу потаённые мысли и воспоминания. Но я не против. Наоборот. Если вы хотите мне это показать, то я готов.

Гертруда села напротив него так, что клонящееся к закату солнце оказалось от них справа. Ветер играл её растрепавшимися локонами, скользившими порой по глазам. Она полностью убрала волосы, затянув их на затылке в небрежный узел и закрепив своей второй палочкой. Седрик словно замер над пропастью в то мгновение, когда карие глаза Гертруды широко распахнулись, и она открыла перед ним воображаемую дверь. После долгого мига свободного падения, Храбрец уже стоял на выжженной земле пустоши. Во все стороны простирался холмистый ландшафт, над которым тянулись сиреневые тучи, а лёгкий ветер приносил запах пепла. Перед ним появилась ипостась Гертруды, которую звали, как он осознал, Молния. Молния взмахнула рукой, и всё вокруг изменилось, превращаясь в хорошо знакомый Храбрецу кабинет зельеварения в Хогвартсе.

Сидя за массивным столом в кабинете зельеварения, Гертруда невидящим взглядом смотрит на разложенные перед ней ингредиенты. Вода в котле начинает нагреваться. Выходя из транса, она берёт в руку ягоду белладонны.

В этот момент в класс заходит профессорЯга. Гертруда замирает с ягодой в руке.

— А я вот тебя разыскиваю везде. Хотела про конфигурацию поболтать. Вот ведь незадача — теперича как скажешь это слово, сразу хочется оглянуться — не пожаловал ли кто?[3]

Гертруда пытается что-то ответить, но не находит слов.

— А ты, как я погляжу, зелье варить затеяла? Что ж, дело хорошее, зелье-то. Сама я не особо в них сильна. Помню, когда девчонкой была, выворачивала порой целый котёл на пол из-за неуклюжести своей. «Ну, ты, Дуся, и корова!», молвит, бывало, мамаша и давай крапивой стегать. У неё всегда под рукой была крапива на такой случай. Да что там неуклюжесть! Вот когда до формул дошло, совсем туго стало. Не варят мозги у меня в плане слов мудрёных, хоть тресни. Да и ленива я была. Ужас как ленива! Чуть что не выходит — сразу на печь и лежать. Это, правда, у нас, славян, в крови. Завалиться и лежать, лежать, пока все бока не пролежишь. Ты и представить себе не можешь, что это за напасть. У тебя огонь в глазах, да и в душе. А мне себя пинать приходилось, чтобы добиться хоть чего-то. Вот представлю себе мамку с крапивой и говорю себе: «Ну, ты, Дуся, и корова. Вставай и делай что-нибудь!»

Гертруда начинает смеяться, а потом её смех переходит в рыдания. Зореслава подходит и прижимает её к себе. Гертруда долго плачет у неё на плече.

— Ну вот, разверзлись хляби. Я, правда, и сама такая: как начну рыдать, так всё, не подходи. А то ж могу и кочергой приласкать. Серьёзное ж дело — горевать!

Так она продолжает болтать, пока Гертруда постепенно не успокаивается.

— Вода вон закипела твоя, бросай уж ягодку лакомую. А я пойду, мешать не буду больше.

— Зореслава…

— Да?

— Хотела давно спросить про твоего боггарта.

— Чучело мое огненное? Да я просто огня боюсь. Я вообще страшная трусиха.

Гертруда хмыкает.

— Эге ж. И приврать могу. Как начну порой трепать языком…

— Ну, хватит уже! У меня уже достаточно твоих недостатков! Мне не надо больше!

— Точно хватит?

— Более чем!

— Вот и славно! Чего кипятишься, как вода твоя в котле? А боггарт-то, это демон огненный. История была с ним невесёлая, про мою первую любовь. Замуж её насильно выдали. Муж-то на войне потом погиб, да недолго длилось наше с ней счастье. Повадился демон окаянный к ней, который в наших краях к вдовам захаживает, да и сгубил её. Вот так оно бывает.

— Мне очень жаль.

Яга вздыхает.

— И можно ещё вопрос? Последний.

— Спрашивай, чего уж.

— Что означает твоё имя?

— Отец мне его дал, а он шибко на звёзды любил глядеть. Кабы не родился в глухом селе, астрономом бы стал, точно говорю. «Прославляющая звёзды» Зореслава означает. И знаешь, повезло мне с именем. Я когда на звёзды-то смотрела, силы появлялись и с ленью справляться, и с тоской, и из любой житейской трясины себя вытаскивать. Наплачешь болото — кажется, что всё, засосало. А глянешь на звёзды и вдруг разозлишься на себя и свои слабости, и пойдёшь, полетишь, понесёшься к ним навстречу.

— Спасибо, Зореслава.

— Тебе спасибо. И… удачи. С зельем-то.

Профессор Яга уходит, и Гертруда бросает ягоду в котёл.

И снова Храбрец стоит на выжженной пустоши. Молния говорит ему:

— Ты хотел узнать про то утро, когда я придумала заклинание. Что ж, я покажу тебе и его.

Ландшафт преображается в просторную комнату с гобеленом на стене — судя по мебели, тоже хогвартскую. Только это чья-то спальня. Чья же, если не Гертруды, осознает Храбрец.

Гертруда просыпается от того, что солнечный свет падает ей на лицо, и улыбается. Как прекрасно, когда в комнате есть окно, особенно с видом! Как здорово, что не нужно больше прозябать в Комнате по Требованию, где есть всё, что угодно, — но только не окна.

Она встаёт, распахивает окно своей новой спальни на шестом этаже замка и высовывается из него, насколько это возможно без риска выпасть. Утро прекрасно и безмятежно.

Гертруда берёт настоявшееся за ночь отворотное зелье и, не задумываясь, выпивает его. Несколько минут она стоит неподвижно, словно привыкая к новому состоянию внутреннего мира. Затем умывается холодной водой из кувшина, подготовленного эльфами. Жизнь кажется прекрасной и нисколько не обедневшей.

Снова упав на постель и закрыв глаза, Гертруда мысленно проверяет, проснулся ли уже Этьен. Тот проснулся и передаёт ей свой ночной разговор с Кубком Огня. Всё идёт так, как она ожидала. Всё будет зависеть от Ритуала.

Образ огненного узора заполняет её мысли, как только из них исчезает Этьен. Узор переливается и меняется. Гертруда чувствует, что совсем рядом — понимание чего-то важного. В её сознании нащупываются слова, в которых это нечто важное должно воплотиться.

Она представляет себе, как стоящих в кругу людей оплетает огненный узор, соединяя их в одно целое. Мысли перетекают по сверкающей ленте узора. Вот Айлин вкладывает в узор образ морковного зелья, и его моментально видят все. Вот Эли передаёт всем своё видение Грааля… Связь, установившаяся между всеми, кто стоит в кругу, позволяет передавать любую картину или слово от разума к разуму, не заходя в тайники субличностей и не заставляя никого прятаться.

Нужно лишь произнести заклинание и установить связь. Заклинание… Слова… Связь… Нексус… Нексус Ментиум!

Из палочки Гертруды вырывается огненный узор, а внутренняя вспышка на несколько мгновений чуть не лишает её сознания. Еле дыша, она произносит «Фините Инкантатем», и узор исчезает. В её мыслях слышится обеспокоенный голос Этьена: «Гертруда, что произошло? С вами всё в порядке?»

— Не знаю пока. Кажется, я изобрела новое заклинание!

Теперь Седрик оказался снова в Круге Камней, сидя напротив Гертруды и глядя ей в глаза. Снова мгновения зависания над пропастью, когда дверь в чужие мысли захлопывается. Поймав себя на желании не покидать странную выжженную пустошь и подавив полдюжины новых вопросов, Седрик проговорил:

— Спасибо. Спасибо за доверие.

— Я надеюсь, то, что ты узнал, принесёт тебе пользу.

— Я тоже. — Потом один из вопросов всё-таки прорвался сквозь его барьеры. — А как выглядел этот огненный демон профессора Яги?

— Как стремительно летящий огненный змей. Я тебе потому показала эту часть разговора, что это связано с огнём, а значит, может быть полезно.

— Спасибо, я никогда не слышал про такие существа.

— А я, тем временем, тоже хочу от тебя кое-что узнать про огонь.

— Всё, что угодно, — выпалил Седрик и тут же спохватился, что это как-то слишком.

— Перенель показывала мне твоё письмо — ты писал там, что нашёл способ ловить и хранить пламя дракона. Расскажи мне об этом.

Седрик облегчённо вздохнул. Про дракона и его пламя он и сам давно хотел рассказать всё, что знает. Похвастаться хотел, прозвучал голос Мудреца. А ежели и похвастаться, то что с того?

— Я нашёл этот способ во время моих странствий в Китае. Собственно, я туда и отправился, чтобы изучить повадки местных драконов — китайских огнешаров. Они такие красивые — ну просто как чистокровные маги из Древнейших и Благородных Домов на торжественных церемониях. Кожа у них насыщенного алого цвета, а чешуя — гладкая и сияет, словно её специально начищали. Морда при этом смешная, курносая такая, глазища огромные и на выкате, а вокруг морды — царственная кайма из золотых шипов. Когда он вылетает из своего логова и начинает кружиться среди столбов-песчаников, это завораживающее зрелище.

— Столбов-песчаников?

— Да. Это такая местность в Улинъюань: там — словно каменный лес из таких столбов. — И добавил, слегка помедлив. — Я могу вам показать.

И Храбрец покатал восхищённую Молнию на метле, петляя вокруг причудливых столбов. Мудрец тем временем следил, чтобы Певец и его бабочки были надёжно спрятаны за стеной огня. Когда Гертруда вынырнула из мыслей Седрика с горящими глазами, он воодушевлённо продолжил.

— Эти драконы дружелюбнее прочих — по отношению к другим драконам. Живут иногда парами или даже небольшими группами. А ещё к ним прилетают местные фениксы и купаются в их пламени.

— Никогда не слыхала о таком! — воскликнула Гертруда.

— Да, это потрясающе. И именно это зрелище навело меня на мысль попробовать поймать пламя. Я подумал: а вдруг пламя для фениксов — не такое смертельное, как обычное пламя драконов. Конечно, фениксы сами сродни огню, но всё-таки… В общем, я решил начать именно с такого пламени. И вот что я сделал.

Солнце тем временем уже рисовало вокруг свои собственные закатные фантазии на тему драконьего огня. Певец где-то глубоко внутри Седрика рвался наружу, но его надёжно сторожили двое остальных.

— Во-первых, прежде чем даже приступать ко всему этому, надо иметь при себе зелье для защиты от магического огня. Так что я сварил это зелье.

— Ты взял с собой в Китай волосины келпи?

— Не взял, к сожалению. Поэтому варить зелье пришлось по местному рецепту, что заняло несколько месяцев. То есть, не само зелье, а поиски волоса Байцзэ.

— Что за зверь такой?

— То ли лев рогатый, то ли буйвол с гривой — не пойми что. Но при этом умеет разговаривать и пугающе умён. Силой этот волос не возьмёшь: надо садиться и выслушивать его рассказы о 11 520 разновидностях нечистой силы, обитающей в горах, лесах, реках и озёрах Поднебесной. Не говоря уже о лирических отступлениях.

— Ого! Надеюсь, ты конспектировал? Профессору Макфасти было бы это всё очень интересно.

— Тогда пускай профессор Макфасти отправляется в Поднебесную, ищет на морском побережье мудрого зверя Байцзэ, а потом садится поудобнее и конспектирует. Надеюсь, у него достаточно для этого времени и терпения. А я сдался на второй сотне нечистой силы и первом десятке лирических отступлений и решил вернуться в Британию, чтобы охотиться на келпи. О чём честно и сознался Байцзэ, после чего тот подробно расспросил меня о келпи, подарил свой волос и пожелал удачи.

— Наверняка он теперь рассказывает о 11 521 разновидности нечистой силы…

— Не сомневаюсь. Так вот, зелье я сварил и бутыль для поимки огня подготовил.

— Инфрагилис усиливал?

— Конечно. И Фригус сверху. Не думал, что будет от него толк, но оказалось, что только замороженная бутылка справляется с задачей.

— И что дальше?

— Дальше самое сложное. Превратиться в феникса.

— Трансфигурация или оборотное?

— Оба варианта были сложны для меня. Сначала я склонялся к оборотному зелью, потому что под ним собственные ментальные процессы мага сохраняются лучше. При трансфигурации новая телесная оболочка может «засасывать» и мыслительные процессы.

— Как ты это установил? Экспериментировал на себе?

— На себе не решился. Но у меня в Китае завелась подруга-ведьма, которая была очень искусна в трансфигурации. Она согласилась помочь с этим экспериментом. Но она же убедила меня отказаться от идеи использовать два зелья одновременно.

— Это мудро. Я не уверена, что оба сработали бы, как должно.

— Да, вот и Мейфенг так сказала. Она же и подстраховывала меня во время вылазки за огнём. Ведь это могло закончиться как угодно — так что очень обнадёживало, что будет, по крайней мере, кому тебя похоронить. Ну, или хотя бы развеять оставшийся от меня пепел…

— Но, судя по тому, что мы сейчас разговариваем, всё прошло успешно?

— Да. Мейфенг под несколькими защитными чарами и Инвизусом расположилась на вершине одного из столбов, когда я принял зелье защиты от магического огня, а также натёр им метлу и палочку, а затем, сидя уже на метле и с подготовленной склянкой в руках, трансфигурировался в феникса.

— Даже и без двух зелий совмещение таких магических воздействий — очень опасно!

— Да, и мне потом несколько дней было очень плохо: Мейфенг меня отхаживала. Зато я справился с задачей: когда вокруг дракона закружили фениксы и начали купаться в его пламени, я присоединился к ним. Может, это моя фантазия, но пламя и правда становится иным, когда в него влетают фениксы. Огнешар может выдувать пламя из ноздрей и из пасти. Когда он зол — это всегда клубы из ноздрей. А для фениксов — это непременно пламя из пасти. И цвет у него иной — вот такой, как этот закат сейчас, с рубиновым отливом.

Гертруда засмотрелась на закат, а Седрик, глядя на удлиняющиеся тени от Стоящих Камней, быстро дорассказал самую главную часть своей истории:

— В общем, я волновался, что меня учует раньше времени дракон, но он как раз не обращал на меня внимания, но…

— Фениксы?

— Да, фениксы меня «вычислили», поскольку… Я сразу не сообразил, зачем они там летают в пламени дракона и не заметил самого очевидного: их всегда чётное количество. То есть, ну… в общем, у них купание в пламени дракона — это как бы прелюдия к процессу размножения. Как я потом уже проследил, после него самки откладывают яйца. И танцуют в пламени они парами. А я там был… один. И они стали плясать вокруг меня, словно задавая вопрос, где моя пара.

— Как же мало мы знаем про фениксов и их личную жизнь!

— Ну, это китайские фениксы — они могут и отличаться от западных. Но, конечно, стоит к ним приглядеться. В общем, они меня окружили, и я им явно не понравился, так что я недолго думая снял трансфигурацию с себя и, выделив один из языков пламени, трансфигурировал его в змею, которую поймал за хвост и засунул в бутыль. И смылся, когда дракон явно собрался меня атаковать. Фениксы исчезли, как только я преобразился, а дракон выдохнул новый поток пламени (из ноздрей), не на шутку разозлённый. Но пламя из ноздрей, к счастью, не такое манёвренное, и я от него увернулся и улетел. Мейфенг уже летела ко мне, в полной боевой готовности, но дракон не стал меня долго преследовать. Думаю потому, что он был сыт, или просто танцы фениксов действуют на него умиротворяюще.

— Да, повезло. Невероятно, что всё это сработало! Может, что-то ещё было, ко всему перечисленному?

— Ну, ещё руны защиты и огня я нанёс, причём в полнолуние. Вы мне не верите?

— Не обижайся, Седрик. Просто это потрясающая история — сжалься над теми, кто не может вот так сразу в неё поверить. Но я тебе верю, вне всяких сомнений.

— Спасибо. Да я понимаю — сам порой думаю, не приснилось ли. Но склянка с пламенем до сих пор у меня — я обновляю на ней заклинания ежедневно. Не знаю, что с ним делать, но, надеюсь, рано или поздно что-то придумаю. Так что всё-таки не пригрезилось.

— Спасибо тебе, что рассказал. И я прошу тебя эту историю поведать ещё раз — профессору Макфасти. Эх, если бы его феникс Стефания умела говорить! То мы бы уж…

— Задали ей парочку интимных вопросов?

Гертруда рассмеялась, поднимаясь на ноги и глядя вслед уже исчезающему солнцу.

— И нарвались бы потом на гнев какого-нибудь её знакомого дракона. Что ж, я думаю, на сегодня это всё. Увидимся через день, Седрик, летавший с фениксами.

Она сделала портоключ и исчезла, прикоснувшись к нему, так и не вынув из волос своей второй палочки. Седрик остался стоять в Круге Камней, вспоминая своё состояние после добывания пламени дракона, а также думая об отворотном зелье Гертруды, о заклинании Нексус Ментиум, о ментальной связи, которая была у его наставницы с её предыдущим учеником, и от которой он для себя отказался. Мысленно представив себе котёл с кипящей в нём водой, он снова оказался на вершине столба-песчаника. Мудрец стянул с неба пламенеющий закат, как занавесь, и бросил её в котёл. Но закинуть туда же и парящих вокруг фениксов ему не позволил Храбрец: он и сам полетал немного с ними, пока они не исчезли в никуда на одном из виражей. А Седрик тем временем набросил плащ, ощутив резкое похолодание, взобрался на метлу и полетел в Хогсмид, где в его тесной комнате на пыльном комоде стояла склянка с переливающимся, как огненная саламандра, рубиновым пламенем китайского огнешара.

[1] Блатеро от blaterō (лат. «Я болтаю, я несу чушь»)

[2] Daydreaming? (англ.) Предаёшься мечтам?

[3] Когда трактат Гертруды Госхок про магические конфигурации был под запретом в Хогвартсе, директриса наложила заклинание Вестигологум на само слово «конфигурация» и являлась каждый раз, когда его кто-то произносил.

========== Глава восьмая ==========

Из легендарной книги «Как стать великим магом»

Предисловие авторов к главе «Как овладеть двумя палочками»

Ныне владение двумя палочками — обычное явление, особенно среди боевых магов, и сложно представить себе, что каких-то пару десятилетий назад всё было иначе. Каждый школьник знает, кому мы обязаны этим нововведением. За последние годы палочковедение необычайно продвинулось, и многие приобретают нынче палочки, сверяясь с теорией Августы Мэлфой «О взаимном влиянии древесин и сердцевин двух палочек (с учётом особенностей личности мага)»

Интересный факт: Знали ли вы, какими были две первые палочки де Шатофора? Первая — из тиса с сердцевиной из пера феникса, а вторая — из остролиста с пером выпрыгунчика.

Берна Макмиллан, октябрь 1347 года

Берна плелась обратно в Хогвартс после урока по боевой магии, еле передвигая ноги. К счастью, этот урок был последним в расписании на сегодня — Берна не знала, кто составляет расписания школьных занятий, но явно этот человек был наделён прозорливостью и состраданием. После уроков боевой магии от профессора Яги хотелось лечь и не шевелиться несколько часов, а лучше — дней. Придётся сегодня обойтись без тренировки Сенсибилитаса, вздохнула про себя Берна.

На уроках боевой магии на пятом году Берниного обучения, когда профессор Яга только приступила к преподаванию в Хогвартсе, она постоянно устраивала «полосы препятствий»: разбивала учеников на группы и отправляла по маршруту, где нужно было проявлять не только хорошее владение заклинаниями и быструю реакцию, но и разбираться в магических животных, а также работать в команде. Как-то раз Берне довелось проходить «полосу» в одной четвёрке с Этьеном, Коналом и Элиезером. Не очень-то ей тогда хотелось работать с ними одной командой — наверняка ей перепадут самые идиотские задания. Так и вышло: приручать гиппогрифа выпало Коналу, а ведь Берне так хотелось полетать на нём! Берна со стыдом вспомнила, как уронила тогда палочку в озеро под конец урока. Что ж, по крайней мере, сейчас у неё две палочки, и обращается она уже ловко с обеими. А на уроках профессора Яги нынче приходится сражаться против команды противников, и Берна с удовлетворением подумала, что наконец-то она стала затыкать за пояс Августу, которая по-прежнему обходилась одной палочкой. Правда, сегодня это ей не помогло, когда и Августу, и её саму уложила Мэгги из команды противников двумя одновременными Сомниумами.

За обедом, поглядывая на затянутое пушистыми облаками небо на потолке Главного зала и рассеянно отправляя в рот еду, Берна с тоской подумала, что в библиотеке она наверняка столкнётся всё с теми же Августой и Мэгги, от которых, казалось, ей уже не избавиться никогда. Они также были сосланы в библиотеку: Августа — дабы постигать тайны магии воды, а Мэгги — читать всё, что когда-либо писали про время. Вот и торчат они теперь там часами — дольше них только де Шатофор засиживается. А ещё, как говорят, Седрик де Сен-Клер, новый ученик профессора Госхок, читает всё, что попадётся, про магию огня, но он бывает там только в первой половине дня, когда в Хогвартсе идут занятия, так что Берна видела его лишь мельком. Может, и мне завести когда-нибудь руну огня, подумала Берна, жуя пирожок с капустой. А потом вспомнила про задание Морганы и тяжело вздохнула.

В библиотеку и Августа, и Мэгги (нечего и говорить про Этьена) успели прийти раньше неё. Мэгги, как обычно, сидела рядом с де Шатофором и время от времени что-то у него спрашивала, а Августа расположилась в одиночестве в противоположном конце читального зала. Пожав плечами, Берна попросила у господина Бланкрадока трактат профессора Госхок о магических артефактах.

— Их уже два нынче — старый и новый. Тебе который?

— А чем они отличаются?

— Второй в два раза длиннее будет. Она туда добавила размышления про все артефакты, что вписались в Конфигурацию. Там даже про меня теперь есть, — добавил библиотекарь, заговорщицки подмигнув.

Что ж делать, придётся брать тот, что в два раз длиннее, решила Берна и вскоре направилась к ближайшему свободному столу со свитком, ещё пахнущим чернилами. «О природе магических артефактов, трактат Гертруды Госхок, дополненный и переработанный после Майской конфигурации 1347 года», прочла она, вздохнула и развернула принесённый с собой пергамент, чтобы конспектировать.

Каков принцип работы магических артефактов? Почему некоторые из них сохраняют удивительные свойства веками? Связано ли их создание с каким-то древним и неизвестным нам источником магической силы или их возникновение возможно и в наши дни? Чтобы хотя бы наметить направление, в котором следует искать ответы на эти вопросы, рассмотрим несколько известных магических артефактов, происхождение которых теряется в глубине веков.

Берна остановилась, попробовав представить себе древний и неизвестный источник магической силы. Откуда она вообще берётся, эта магическая сила? Её воображение немедленно нарисовало пещеру (после нескольких посещений Морганы образ жутковатой пещеры нередко кристаллизовался у неё перед глазами), из которой с противным писком ползут щупальца желтоватого тумана. Отогнав эту мысль, Берна продолжила читать.

Скунский Камень, известный также как Камень Судьбы, несколько веков находился в руках магглов, и многие маги отрицали то, что он вообще имеет какие-либо волшебные свойства. Однако свежие сведения дают основания полагать, что древние шотландские легенды небезосновательно сообщали, будто этот камень «издаёт радостный крик», когда к нему прикасается истинный монарх. «Истинный монарх» в данном контексте — необязательно законный наследник шотландской короны по крови и очерёдности наследования. Видимо, камень реагирует на искреннее желание и готовность служить верой и правдой своей стране. Соответственно, Камень не зря «молчал» столько веков во время маггловских коронаций, не говоря уже о его «плене» в Лондоне. Следует также отметить, что при контакте с истинным наследником Камень не «кричит», а скорее издаёт торжественную песнь, которую слышно на многие мили вокруг, а также активирует в будущем монархе способность к исцелению. По крайней мере, так это происходило с Кристиной Кэррик в мае 1347 года. Поскольку физическая сущность Скунского Камня — это созданный природой камень-песчаник, его, строго говоря, нельзя причислить к «артефактам». Возможно, создание этого магического комплекса (или же просто насыщение камня магической силой) произошло при особом стечении обстоятельств — например, природных, исторических и магических.

Берна хорошо помнила эту «торжественную песнь», пронзившую стены Хогвартса как-то майским вечером. Это случилось вскоре после битвы в Комнате по Требованию, и говорят, что профессор Кэррик тогда исцеляла раны, полученные Комнатой, прикосновениями рук. Затем она исцелила тех, кто находился в больничном крыле. Все тогда были поражены: давнее предсказание Томаса Лермонта, что истинный наследник шотландской короны найдётся в Хогвартсе, было общеизвестным, но почему-то все думали, что это какой-нибудь талантливый юноша, а не строгая красавица Кристина Кэррик, профессор по зельеварению и глава Рейвенкло. А всё потому, что она — женщина, мрачно подумала Берна. Как герой или наследник пафосный какой-нибудь — так сразу мужчину подавай. Охваченная мыслью о несправедливости мира, Берна какое-то время просидела, глядя в потолок, а потом продолжила читать.

Другой древний артефакт, Кубок Огня, находящийся с середины XIII века в замке Хогвартс, носит также название «Чаша Истины». Всем известно его свойство скреплять клятвы или же выбирать участников для какого-либо состязания. В случае если клятва будет нарушена или участник откажется от состязания, магия Кубка лишает этого человека всякой магической защиты. В каком-то смысле его действие сходно с предназначением Камня Судьбы (разве что Камень не карает отступников). Всё указывает на то, что этот артефакт был создан осознанно, а не благодаря стечению обстоятельств. Согласно свежим данным, «истина» в названии Кубка имеет решающее значение, а не дано «для красоты», как считалось ранее. Маг, хорошо владеющий стихией огня, может настроиться на работу с Кубком и получать у него ответы на свои вопросы, а точнее — узнавать, истинно ли что-либо или ложно. Работа с Кубком сложна, и обращение к нему целесообразно только в исключительных случаях.

Тут Берна, конечно, не могла не кинуть взгляд на Этьена де Шатофора. Вот интересно, он сам определяет, что случай — исключительный, или это решают на экстренном заседании Совета магов Британии. Ведь каждая новая идея Этьена — наверняка уникальна и ценна для государства. Так и представляю себе, думала Берна: вот взбрело Этьену на ум придумать новое уточнение для Сомниума — такое, что с его помощью мир хоть спасай, хоть завоёвывай. Осталось лишь у Кубка разрешения спросить — а то мало ли? Правда, говорят, что некоторые сны, навеянные Этьеном при помощи его уточнённых Сомниумов, действительно помогли парочке учеников быстрее поправиться, но Берна верить в это не собиралась. Слишком уж неправдоподобно! И уж себе навеивать сны она бы точно не позволила! Что там у нас дальше пишут?

Появление Кубка Огня в Хогвартсе произошло относительно недавно: выпускник школы 1237 года, Томас Лермонт, преподнёс её в дар alma mater в 1265 году (сопроводив дар пророчеством об истинном наследнике шотландской короны). Репутация Томаса Лермонта как прорицателя, барда и человека, «который всегда говорит правду», была в те времена сильна, и подпитывалась слухами о том, что эти качества появились у него после посещения Иного мира и любовной связи с Королевой Фейри. Сам Лермонт всячески поддерживал эти слухи и при вручении Кубка директору школы сослался на Иной мир, как источник данного артефакта. Подтвердить или опровергнуть эти сведения пока никому не удалось, хотя сам факт подобных контактов с миром Фейри неизменно вызывает сомнения в среде магов. Сам же Кубок и руны на нём представляют собой типичный образец работы гоблинов.

А что же они у самого Кубка не спросят о его происхождении? подумала Берна. Раз уж им попался такой правдивый артефакт, можно это использовать. Или Этьен задаёт только вопросы, связанные с целями Конфигурации? Вдруг Кубок отказывается отвечать на всё остальное? Берна стала придумывать обстоятельства, при которых приключения Томаса Лермонта в Ином мире могли бы обрести важность для целей Майского ритуала, но быстро отвлеклась на саму балладу о Томасе Рифмаче. Слова зазвенели в голове Берны мелодичными колокольчиками — ей всегда нравилась эта песня. Почему мы её не исполняем на репетициях хора, задумалась она. Может, стоит попросить профессора Дервент включить её в репертуар? А то песен на латыни становится всё больше, а в них — ни колокольчиков, ни крови по колено, как в этой балладе. Берна замечталась и представила себя в роли королевы Фейри в роскошном бархатном платье изумрудного цвета на белом жеребце. Вот у ручья лежит на траве Томас Лермонт — Берна представила его себе с внешностью старосты Рейвенкло, светловолосого Мартина Фитцпатрика, который тоже пел в хоре. Вот он поднимается на локте и завороженно смотрит на Берну своими ясными голубыми глазами. «А теперь на полтона выше», прогремел голос профессора Дервент, и фантазия оборвалась, как нить, вытянутая из шерстяного платья. Берна нехотя вернулась к рукописи.

Обращает на себя внимание важность идеи «истинности» для многих могущественных артефактов. Шляпа Гриффиндора, распределяющая учеников в Дома, тоже, видимо, ориентирована создателем на некий эталон «истинной принадлежности» к чему-либо. Среди трёх Смертельных Реликвий есть «истинный» плащ невидимости (хотя тут, возможно, подразумевается иное значение этого слова). Возможно, этот фактор следует учитывать при попытках создания новых артефактов.

Это что же, профессор Госхок собирается создавать новые артефакты? Берна хорошо помнила то, что прочла в другом её трактате: что для создания магического артефакта нужно вложить в него часть своей витальности, необратимо понизив её запас в своём собственном сосуде. Стоит ли того «истинность»? Или это всё ради любви к познанию? Берна сделала пометку про создание новых артефактов в своём пергаменте и принялась читать дальше.

Что касается Небесной Чаши, известной среди магглов как Святой Грааль, то тут отследить историю артефакта особенно сложно. Про него есть много легенд среди магглов: большинство из них трактует Грааль в свете христианской религии. Как выяснилось в ходе майских событий 1347 года, история артефакта действительно связана с орденом тамплиеров (среди которых были и магглы, и чародеи). Маги-тамплиеры вкладывали в понятие «небеса» не божественность, подобно обычным рыцарям-храмовникам, а «высокие устремления», утверждая, что Чаша помогает осуществлять именно их. Легенда о том, что Небесная Чаша сделана не из горного хрусталя, а из «замёрзшего дыхания дракона» является скорее красивой метафорой. В данный момент Чаша находится в Хогвартсе, и её использование контролируется Советом магов Британии.

Про «высокие устремления» в последнее время по Хогвартсу поползли весьма занятные слухи. Этьен вложил в Конфигурацию цель найти способ превращать магглов в волшебников, и вот Элиезер, как говорят, намеревается попробовать провернуть это при помощи Грааля. Мол, что может быть возвышеннее, чем стремление зажечь огонь магии в том, в ком его не потрудилась зажечь природа? Оказывается, младшая сестра Макгаффина — сквиб, и с неё-то он и хочет начать. Говорят, она с матерью уже перебралась в Хогсмид из своего захолустья, чтобы быть поближе к Элиезеру. А ещё говорят, что Элиезер собирается передать сестре часть своей собственной витальности (он явно читал тот трактат профессора Госхок и сделал далеко идущие выводы). И, что самое интересное, говорят, что Элиезер поссорился со своей Эйриан из-за этого всего. Она и слышать не хочет, чтобы её драгоценный Эли делился своей магической силой с кем бы то ни было. Даже с родной сестрой.

Берна попыталась вспомнить, как вели себя сегодня Эли и Эйриан на уроке боевой магии. Кажется, они были в разных командах, но друг в друга никакими заклинаниями не бросались. И о чём это говорит? Берна вздохнула: разве влюблённых поймёшь? Если они не в ссоре — стали бы друг в друга кидать чары или нет? Чужие отношения — загадка почище какой-то там возвышенной чаши. Берна вернулась к свитку.

Знаменитый Философский Камень, которым несколько столетий владела ирландская ведьма, известная нам сейчас под именем Моргана, является, по сути, Камнем перманентности, закрепляющим результаты трансфигурации. Если отбросить сомнительные гипотезы, связанные с алхимией и «философским яйцом», то о создании этого артефакта нам тоже ничего достоверно неведомо. В 1320 году камнем завладела ведьма из Руси, Зореслава Яга, вызвав Моргану на поединок на метаморфозах и победив в нём. При помощи Камня Зореслава избавила свою страну от ига Костеуса Бессмертного, создавшего себе хоркрукс для поддержания бессмертия. В 1347 году по доброй воле Зореслава присоединилась к Конфигурации, так что Камень, хоть и находится у неё, включён в общее действие пяти артефактов.

Тут для Берны было столько всего непонятного, что она законспектировала весь параграф. Отметила для себя, что нужно почитать что-то про Русь и про иго Костеуса Бессмертного, найти, что такое «хоркрукс», а также выяснить про поединки на метаморфозах. Не расспросить ли саму Моргану про это? Всё-таки она теперь её наставница, как ни как. Берна подняла глаза на Мэгги, которая, судя по всему, задавала очередной вопрос Этьену, а потом перевела взгляд на Августу. Именно эта троица сумела расколдовать саму Ягу, которую Моргана поймала в своей пещере в какую-то хитрую ловушку. Почему мне никто ничего не рассказывает? Потому что ты не спрашиваешь, услужливо подсказал внутренний голос. Берна выпрямила спину. Не спрашиваю, значит, время не пришло спрашивать. И вообще у меня много дел — вот свитки надо читать.

Артефакты, дающие магическую защиту владельцу, довольно распространены и являются, как правило, безадресными предметами и элементами одежды, призванными защищать от конкретных либо любых негативных воздействий. Таковым является Пояс Неуязвимости (он же просто Зелёный Пояс), находившийся во владении мадам Бертилак. После того, как в ходе Майских событий был расколдован господин Бертилак, он же Зелёный Рыцарь, артефакт в качестве благодарности был передан Конфигурации. Чета Бертилаков утверждает, что Пояс давно находился в роду Бертилаков и передавался по наследству из поколения в поколение. Маггловская версия их истории приняла вид поэмы «Сэр Гавейн и Зелёный рыцарь», пользующаяся, несмотря на многочисленные искажения событий, чрезвычайной популярностью. В данный момент Пояс находится в распоряжении Совета магов Британии.

Берна вспомнила, сколько денег она потратила на защитные амулеты в лавке в Хогсмиде, оказавшиеся совершенно бесполезными, и криво усмехнулась. И тут же вспомнила про хрустальный шар, купленный там же. Он и сейчас был с ней, в её сумке-вместилище. Работать с ним Берна пока ещё не научилась, хотя давно пора было уже овладеть этим умением. Ей, рождённой в Самайн и потому склонной к прозрениям, сам Мерлин велел. Да что там Мерлин — вон Моргана уже два раза намекала, что без шара Берне не справиться с её заданием. А профессор Спор, которой Берна пожаловалась, что не знает, как подступиться к шару, посоветовала обратиться к профессору Диггори за личными консультациями. Ох, как всё сложно, как всего много, жаловалась самой себе Берна, потирая синяки, полученные на занятии профессора Яги, и пытаясь вспомнить, в какой день у неё репетиция хора. В свитке же оставался всего один абзац, и Берна сосредоточила на нём остатки внимания.

Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что нет необходимости ждать особенного стечения обстоятельств для вложения магической силы в некий артефакт. Возможно, необходимые условия можно создать путём ритуальной магии или на основе личного магического творчества. Однако, если особые обстоятельства сами по себе образуются на момент создания артефакта, его сила может возрасти, а воздействие — видоизмениться. Нет причин полагать, что создание новых артефактов невозможно в наши дни.

Нет причин полагать, что умереть от переизбытка тайных и явных знаний невозможно в наши дни, пробормотала Берна и отнесла свиток обратно библиотекарю. Взяв ветхую книгу по магической истории восточной Европы, она вернулась за свой стол, несколько минут задумчиво посидела над ней, поглядывая, как Августа что-то быстро строчит на пергаменте. Зачарованно глядя, как Клеопатра, змея Августы, выползает из рукава хозяйки и сворачивается клубком на стопке фолиантов, Берна уронила голову на изображение трёхголового дракона в распахнутой перед ней книге и заснула.

========== Глава девятая ==========

Из книги «Квиддич сквозь века» Кеннилворти Виспа (издание восьмое, 2011 год)

Игра «Толкучка» была популярна в Девоне, Англия. Это примитивная форма бугурта, единственной целью которого является сбить как можно больше противников с мётел. Победителем становится тот, кто последним останется верхом на метле.

Записи на полях в экземпляре Джинни Поттер: В Средние века эта игра была распространена повсеместно и даже использовалась тренерами по квиддичу на занятиях в Хогвартсе. Тогда она называлась «Царь Метлы». Многие средневековые магические игры сейчас утеряны, но исследователи начали интересоваться ими и восстанавливать по сохранившимся упоминаниям. Пометка для себя: надо выяснить, как играли в «Птиц» и связано ли это с квиддичем.

Гертруда Госхок, 31 октября 1347 года

После занятий, когда весь Хогвартс гудел в предвкушении праздника, а привидения Гриффиндора, храбрый сэр Робин и его менестрели, распевали песни прямо в Главном зале, Гертруда сидела, погружённая в свои мысли, и поглядывала на затянутый тучами небосвод на потолке, невпопад отвечая на болтовню Меаллана, привычно устроившегося рядом. Обед подходил к концу, а она так и не приняла ещё решение. Шум и крики ненадолго отвлекли её: Пивз запустил в зал несколько парящих в воздухе арбузов с вырезанными в них устрашающими ликами, что привело студентов в неописуемый восторг, но когда один из них с треском упал под ноги сэра Тристана де Мимси-Порпингтона, заляпав липкой мякотью его праздничную мантию, начался скандал. Теренс Пикс, тем не менее, быстро всё уладил при помощи Тергео и парочки шуток, а арбузы продолжили парить в безопасных углах зала, изредка зловеще вспыхивая огнями в глазах. Посмеиваясь над арбузными выходками полтергейста, Меаллан сказал Гертруде:

— Так что, увидимся вечером у избушки Зореславы?

— Да, до вечера.

— Постараюсь напиться до заката, чтобы потом не страдать, когда на моих глазах будете напиваться вы.

— Неужели никак нельзя снять с тебя гейсы, Меаллан?

— Ты знаешь, пожалуй, я даже не буду пробовать. Смерть — это ещё не самое страшное, что мне обещано за игры с гейсами.

— Мне кажется, это предрассудки. Стоит поискать способ.

— Ты прямо сейчас собираешься провести эксперимент? Я ещё не написал завещание.

— Сейчас у меня другие планы. К тому же, я знаю только про один твой гейс. Есть же и другие? Их, как водится, три?

— Увы, три, — со вздохом согласился Меаллан. — Мы сегодня наверняка окажемся в хижине Айдана, не так ли?

— Более чем вероятно.

— Ну, тогда второй мой гейс мне уже не скрыть.

— Заинтриговал!

— Я старался!

— Тогда ещё раз до вечера. Не напивайся настолько, чтобы не дойти до места встречи.

— Не дойду, так доплыву!

Вернувшись в свою комнату, Гертруда оглядела её и поняла, впервые за несколько месяцев, что в ней нет зеркала. Надо будет попозже попросить эльфов принести ей настоящее, а сейчас обойдёмся и трансфигурированным. Превратив гобелен на стене, изображавший сцену из рыцарского романа, в зеркало, Гертруда критически оглядела своё отражение. Мантия, в которой она когда-то покинула замок супруга, сильно истрепалась, а сапоги были стоптаны. Плащ неоднократно был порван и починен при помощи Репаро, но и от магии вещи изнашиваются — порой даже быстрее, чем без неё. Откладывать больше некуда — либо она идёт в Хогсмид за покупками, либо отправляется в Гринграсский замок, где в её бывшей спальне всё ещё хранится довольно роскошный гардероб супруги сэра Ричарда Гринграсса. Для покупок в Хогсмиде нужны деньги, которых у неё сейчас не так уж много. Зато всё в той же спальне найдётся и сундук с золотыми монетами. На дела Конфигурации она отдала всё, что было в сокровищницах Ричарда, а в свою спальню она не заходила ни разу, и вряд ли кто-то туда ступал, кроме домовиков, бережно вытирающих пыль с многочисленных фигурных поверхностей, на которые щедра обстановка Гринграсского замка. Я не боюсь туда возвращаться, я не боюсь войти в эту спальную, сказала она себе. И приняла, наконец, решение.

В этот раз она предпочла бы полететь туда на метле, но за окном дул суровый северный ветер. Точно такой же, как в Самайн несколько лет назад, когда она ещё была законной и… горячо любимой супругой сэра Ричарда. Слишком горячо. «Дети, зачатые в канун Самайна, бесспорно, будут великими магами», раздался в её голове голос из прошлого. Молния привычно замахнулась сгустком огня, но приостановилась: то тут, то там среди выжженной пустоши зеленели молодые побеги, которые ей не хотелось задеть. Вода, произнёс голос Жрицы из тумана, тут не хватает воды. А сгусток пламени в руках Молнии тем временем погас сам собой. Я не боюсь посмотреть в лицо своим демонам, сказала Гертруда и сделала портоключ в библиотеку Гринграсского замка. С усмешкой вспомнив песню Седрика, сочинённую им в этой библиотеке, она прикоснулась к портоключу, и очертания её комнаты сменились стройными книжными стеллажами, где в абсолютном порядке располагались бесчисленные фолианты.

Наложив Сомниум на портрет госпожи Гринграсс, Гертруда вышла из библиотеки и отправилась к своей бывшей спальне, запоздало сообразив, что ей придётся пройти мимо парадного портрета Ричарда. Держа палочку наготове, она свернула в нужный коридор и столкнулась с Сивиллой Лонгботтом, одной из глав совета по делам Конфигурации.

— Профессор Госхок! Какая приятная неожиданность!

— Госпожа Лонгботтом. Извините, что не предупредила.

— Ну что вы, это же ваш замок!

— Я предпочитаю думать о нём теперь, как о замке Совета магов Британии.

— Да, конечно, я понимаю.

Ничего она не понимает, и никто этого не поймёт, подумала Гертруда. Впрочем, это и к лучшему.

— Мне нужно забрать кое-что из моей бывшей спальни.

— На неё мы наложили защиту, на всякий случай. Сейчас я отправлю кого-то ее снять.

— Буду признательна. И можно потом не накладывать её снова — нет нужды.

— Как скажете, профессор.

Госпожа Лонгботтом вытащила из набитой пергаментами сумки свиток, написала на нём несколько фраз и сказала«Вибро». Гертруда улыбнулась: придуманный Этьеном способ общения через копии свитков, на которые наложено Протео, явно всё больше входил в обиход среди магов. Вскоре свиток Сивиллы завибрировал, и та удовлетворённо кивнула.

— Все готово. Так что спальня в вашем распоряжении. И с праздником вас!

— Благодарю! И вас тоже!

Госпожа Лонгботтом свернула за угол, оставив Гертруду один на один с коридором, где висел портрет Ричарда. Она подавила желание поправить причёску и одернуть мантию. Из чувства противоречия, она свернула волосы в грубый узел, закрепив его своей яблоневой палочкой, и двинулась вперёд. Уже собираясь сказать «Сомниум», она внезапно передумала и остановилась перед портретом, посмотрев нарисованному Ричарду прямо в глаза. Демоны так демоны.

— Гертруда, — протянул низкий голос, от которого внутри неё всё похолодело. Но холод тут же сменился жаром сгустка огня, который зажёгся в руках у Молнии.

— Ричард, — ответила она как можно спокойнее.

— На что ты похожа, дорогая! Что за причёска? И на тебе Конфундус, судя по всему? Раз ты эти лохмотья принимаешь за мантию?

— Я слишком сильно занята, чтобы уделять внимание таким мелочам.

— Чем же ты была так занята? Ах, дай угадаю. Твоя смешная маленькая теория?

— Да, она. Говорят, она изменит судьбу смешной маленькой Британии.

— Гордыня, упрямство, ложные цели. Дорогая, придётся тебя наказать.

— Ты портрет, ты всего лишь портрет. Слабый отпечаток ныне уже не существующего разума, который так любил выдумывать наказания. Бессильный и, если быть полностью откровенными, смехотворный. Оставлю тебя с этой мыслью.

— Моё наказание догонит тебя, где бы ты ни была и что бы ни делала, дорогая. Ты это знаешь.

Молния запустила сгусток огня в затянутое мрачными тучами небо над пустошью, пробивая в них дыру, в которую тут же пролился свет закатного солнца. Гертруда послала портрету Ричарда непристойное ругательство и собралась идти дальше.

— Бессильный, говоришь. Ты в этом уверена, судя по всему. Но я всё ещё умею делать вот это. Тебе наверняка приятно будет это лицезреть. Ведь ты же соскучилась, признайся.

Вопреки внутреннему голосу (и это был голос Профессора), говорившему ей не оборачиваться, она всё же обернулась и увидала, как статный Ричард с его высокими скулами и густыми бровями превращается в волка с оскаленными зубами. Не успела она похолодеть, как Профессор заговорил быстро и уверенно: спокойствие, только спокойствие. Сейчас не полнолуние, но ведь и Ричард умел превращаться в волка в любую фазу луны — это был предмет его особой гордости. Соответственно, заказывая парадный портрет, он договорился с художником, что тот изобразит обе его ипостаси. Ранее портрет не демонстрировал эту способность — видимо, ждал подходящего случая. И вот сейчас он решил выпустить демона из сундука — ты же ведь хотела демонов? А Ричард всегда был особо чувствителен к твоим желаниям. Так что всё объяснимо и нет поводов устраивать очередной пожар.

— Невероятно приятно, Ричард. Что может быть приятнее ещё одной иллюстрации твоей смехотворности? Всего хорошего! — сказала она как можно спокойнее и ушла по направлению к своей спальне.

*

Через несколько часов Гертруда явилась перед избушкой на курьих ножках, расположенной у Старого Дуба на поляне неподалёку от Хогвартса. На ней была новая парадная мантия из дорогого сукна цвета шелковицы, с вышивкой по подолу и чёрными рукавами с дюжиной изящных пуговиц на каждом. У неё ушло немало времени, прежде чем она справилась с их застёгиванием. Впрочем, этого великолепия всё равно никто не видел, так как сверху на ней был серый бархатный плащ, подбитый черным мехом, а усиливающийся ветер заставил накинуть и капюшон, скрывая старательно расчёсанные и уложенные косами вокруг головы волосы. Всё это оказалось не так уж страшно: особенно если совершать эти приготовления по собственному желанию, а не из-за необходимости соответствовать чьим-то высоким запросам. Она протянула руки к костру, вокруг которого уже собирались остальные, и настроилась на разговор со стихией.

Айдан Макфасти, как и она сама, задумчиво смотрел в костёр и был печален. Тоскует по Кристине, конечно, — неизвестно, сможет ли она присоединиться сегодня к ним. Тормод Маклеод, как всегда громогласный и возвышающийся над всеми остальными, вовсю обсуждал квиддич с Захарией Мампсом, выпускником Рейвенкло этого года. Гертруда видела, что Захария чувствует себя неловко от того, что оказался в компании своих бывших преподавателей. Слегка сутулясь от этого смущения и ежеминутно поправляя рукой очки, Захария кивал своей покрытой мелкими чёрными кудрями головой, во всём соглашаясь с профессором Маклеодом и поглядывая изредка на Перенель Дюбуа.

Перенель же никакого смущения не испытывала, и Гертруда отметила, как изменились её взгляд и манера держать себя за последние месяцы. Из белокурого ангела она превратилась в уверенную в себе ведьму, у которой уже многое за плечами. Вспоминая печальную историю влюблённости Перенель в Николаса Мэлфоя и последующие события, Гертруда в который раз напомнила себе, что перед ней ведьма, которая могла бы стать самой большой злодейкой нашего времени, переплюнув даже Горгону Блэк. Философский камень был у неё в руках, и отследить её после побега было не под силу никому. Но Перенель всё-таки вернулась, и вот она среди нас. И к тому же она — возлюбленная Зореславы Яги, чему Гертруда была теперь только рада. Судя по всему, Захария, некогда неравнодушный к Перенель, тоже перестал переживать по поводу этой неожиданной для всех связи, — его взгляд был полон любопытства, но не ревности.

Насколько яснее всё это читается в других, когда стихия наполняет тебя теплом, подумала Гертруда и вспомнила обнажённого Меаллана в водах утреннего озера. И где же этот Меаллан? Неужели всё-таки напился до беспамятства? Солнце уже село, а сумерки, наполненные шумом ветра и шелестом кружащихся осенних листьев, мягко окутывали поляну. Гертруда уже собиралась послать ему патронуса, как в небе появилась сильно виляющая метла, и ветер донёс голос Меаллана, распевающего весёлую песню на ирландском. Пока он спускался и приземлялся, избушка с ворчливыми скрипом и многими охами развернулась, дверь распахнулась, и Зореслава Яга, выпрыгнув из своего дома, подошла к костру.

— Ну что же, друзья любезные, все ли тут? — произнесла она, оглядывая собравшихся. — А где же принцесса наша шотландская?

— Будет позже. Если сможет, — коротко сказал Айдан.

— Вот оно что! Ну, нелегки дела королевские, это и пню понятно.

— Как тяжко монархом быть — ясно и пню: в какую-то вечно ты втянут… — попытался пропеть Меаллан, но Зореслава его оборвала.

— Друг наш поющий, ты полагаешь, что для того на тебя гейс наложили, чтобы ты напивался поперед батька в пекло?

— Какой батько, какое пекло?

— Ай, неважно. Я к тому, что гейс на тебе потому, что пить тебе и вовсе не стоит. Поскольку, напившись, начинаешь ты нести всякую ахинею.

— Не надо мне пить — то понятно и пню: какую-то сразу несу я…

— Меаллан! — смеясь, одёрнула его Гертруда. — Может, тебе стоит окунуться в озеро?

— Ну, если ты настаиваешь. Но я так старался…

— Да оставьте вы парня в покое, ишь набросились, как докси! — прогремел Тормод. — Лучше давайте уже и сами начнём, чтобы побыстрее стать, как он.

— А где Мэри? — спросила у Тормода Гертруда.

— Не будет её, — немного огорчённо ответил тот. — Она в Лондоне застряла, по делам…

— …шотландской короны, то ясно и пню, — вклинился Меаллан, и на этот раз его осадил сам Тормод, пригрозив наложить Силенсио, особенно, когда Меаллан начал выяснять, действительно ли эта Мэри Гамильтон существует или же является плодом их всеобщей фантазии.

— Холодно тут, — промолвила Перенель. — Не перебраться ли нам в хижину профессора Макфасти?

— Да уж переберёмся, — ответила Зореслава. — Только сначала вот что.

Она достала палочку и сказала «Репелло» — ветер тут же утих, и костёр, со всеми собравшимися вокруг него, словно оказался под магическим куполом. Далее Зореслава вытащила из-под плаща пучок трав и бросила его в костёр. Пламя вспыхнуло разноцветными искрами, и аромат разнотравья разлился в воздухе. Вдохнув его, Гертруда почувствовала лёгкое головокружение, а затем мысли прояснились, и витальность в её внутренней можжевеловой чаше вдруг взялась пузырьками. Стало весело и легко. Она заметила, что и с другими происходит нечто подобное: Захария распрямил плечи и перестал поправлять очки. Какие благородные у него черты лица, подумала Гертруда. Лицо Перенель пылало румянцем, а Тормод усмехался во весь рот, Меаллан же, казалось, протрезвел и смотрел на пламя с чем-то похожим на вдохновенное безумие, и даже Айдан перестал выглядеть удручённым. Зореслава тем временем шла по кругу мимо костра и выдавала каждому пучок травы. Гертруда взяла протянутый ей и вдохнула знакомый запах вереска.

— Все знают, что за ночка перед нами. Мы-то напьёмся, конечно, но попозже. А сейчас время изгнать из себя хоть одного демона. Поднакопили уж небось бесов? То-то и оно. Представьте их себе в виде чего-то, что славно горит, — и в пламя! А вслед за ним — тот букет, что я вам вручила, иначе мы тут задохнёмся. Фантазма!

С этими словами полупрозрачный образ её пучка трав поднялся в воздух и постепенно трансформировался в соломенное чучело. Чучело полетело в костёр, который выбросил столб удушающего пепла, но Яга кинула вслед за иллюзией свои травы, и его вытеснил аромат шалфея. Далее по кругу это проделали все, превращая иллюзию то в свиток, то в вязанку дров, то в…

— И что это было, Меаллан?

— Как что? Aqua vita. Отлично горит. Это ясно и пню…

Когда пришёл черёд Гертруды, она представила себе Ричарда, говорящего про «наказание», и иллюзия её пучка травы, летящая в огонь, сама по себе превратилась в полупрозрачный портрет. Гертруде оставалось лишь надеяться, что окружающие не успели разобрать очертания волка на нём, но запах палёного меха быстро рассеялся от тёплой волны верескового аромата. Когда все закончили ритуал, наступило молчание. Вполне торжественное — вот умеет же Зореслава создать настроение.

— Ну шо, теперича можно уже? — промолвил Тормод, тише, чем обычно, и, счёв общее молчание согласием, пустил по кругу чашу с элем.

После этого Зореслава сняла Репелло, и ветер немедленно подхватил запахи костра и понёс их в сторону озера. Компания направилась по тропинке через Рощу Фей к хижине Айдана. Сам он по дороге обращался к феям и, применяя Колоратус, учтиво просил их осветить своей сказочной красотой их путь. Феи зажигались разными оттенками и зависали переливающимися гирляндами вдоль тропинки. А когда они дошли до хижины, в ней горел свет, а на пороге стояла Кристина Кэррик. Белый пёс Иниго с радостным лаем выскочил и бросился к хозяину, но тот увернулся от него и поспешил к Кристине. Не стесняясь присутствующих, он крепко прижал её к себе. Иниго тем временем подскочил к Меаллану и начал ластиться к нему и вилять хвостом.

— Эх, погладил бы я тебя, дружище, да не могу, — со вздохом сказал Меаллан.

— Только не говори, что это твой второй гейс! — воскликнула Гертруда.

— Не буду. Я просто чёрствый чурбан, который никогда не гладит животных.

— Вот так дела! — сказала Зореслава. — Уж постарался тот, кто на тебя гейсы накладывал. И что же, всех животных гладить нельзя?

— Нет, только питомцев других людей. И казалось бы — в чём тут беда? Да только почему-то любят меня эти питомцы — мочи нету. Ну, вот сами посмотрите.

Иниго и правда из всех собравшихся крутился только вокруг Меаллана: подпрыгивал, игриво лаял и продолжал изо всех сил ластиться.

— Ох, горе-горюшко. Ну, а третий гейс-то какой?

— А вот этого, дорогие друзья, я не скажу даже под пыткой.

— Не есть мясо птицы или что-то в этом духе? — предположила Перенель. — Это классический вариант.

— Или не сечь учеников розгами? — спросил Захария.

— Жестоко для учителя! — рассмеялась Зореслава. — Может, не бегать босиком по утренней росе?

— Жестоко для мага воды, — сказала Гертруда, но своего варианта не предложила. Она увидела, что Меаллан не шутит — рассказывать про третий гейс ему совершенно не хочется.

— Не мочиться в западном направлении? — прогремел Тормод, который весь путь к хижине прикладывался к бутыли с элем. Затем он добавил ещё одно предположение на гэльском, которое Гертруда не разобрала, плохо зная этот язык, а Меаллан замотал головой и зашёлся хохотом.

— Не стоять перед домом, в котором давно уже ждут, — крикнул Айдан из хижины. — Долго вы ещё будете во дворе топтаться? Заходите уже! Иниго, сюда. Ну, и чего ты привязался к Меаллану?

Все зашли в хижину, толкаясь и со смехом скидывая плащи. Гертруде в нарядной мантии было немного не по себе — друзья поглядывали на неё искоса, но ничего не говорили. В хижине полыхал камин, на полу был расстелен мех, а в центре комнаты стоял бочонок с вином.

— Гром и блудеры[1]! А это чудо откель? — радостно заревел Тормод.

— Из личных запасов шотландского короля. Красное вино из Бургундии, — сказала Кристина.

— Ну, твоё высочество, наливай!

— Дорогой Тормод, если ты и правда хочешь стать придворным магом и помогать мне в государственных делах, как ты не раз говорил, тебе таки придётся поучиться этикету, — с улыбкой произнесла Кристина, а Айдан принялся наполнять чаши вином из бочонка и передавать их собравшимся.

— Мерлин сохрани! Без этого, шо, никак? Развалите же Шотландию к чертям со своим этикетом.

— Боюсь, вам таки понадобится этикет при дворе, — вставил Захария.

— А я тут всё, знаете, Захарию нашего подбиваю взять на себя квиддич в Хогвартсе, ежели мне придётся при дворе этикетничать. А может, того, наоборот? Захарию тебе туды во дворцы-палаты, а я, старый пень, уже останусь тут молодежь на мётлах гонять, пока дуба не дам? А, Кристина?

— В этом предложении определённо есть рациональное зерно, дорогой Тормод. С Самайном вас всех, друзья мои! — и Кристина подняла свою чашу.

Гертруда сделала глоток вина, оказавшегося сладким и немного терпким, и ощутила, как её наполняет тепло и радость. Кристина смотрела на неё с любопытством.

— Ты выглядишь сегодня как-то иначе, Гертруда. Что с тобой происходит нынче?

— Это она причесалась впервые за полгода, — ответил за неё сильно повеселевший Айдан. — А происходит с ней новый ученик.

— Точно, я слыхала про него уже — как там его зовут? Какое-то пафосное французское имя…

— Гертруда берёт в ученики только носителей пафосных французских имён — это факт, — вставила Перенель. — Сначала был Этьен де Шатофор, а нынче…

— Седрик де Сен-Клер — хором сказало сразу несколько голосов.

— Ну, тогда мне ведомо, кто будет следующим, — сказала Зореслава. — Новый староста Слизерина — у него имечко такое, что язык только сломать. Пока я выпила немного, можно и рискнуть произнести: Анри де Руэль-Марсан!

— Точно! Как раз подходит, — возгласы с разных сторон. — Выпьем же французского вина за пафосных французов!

— Вот ведь зубоскалы, — проворчала Гертруда, выпивая ещё вина и ощущая, что хмелеет.

— Так, а почему его сюда не позвали? Этого Седрика? — Кристина тоже явно решила сегодня расслабиться и отдохнуть от этикета. — Я требую, чтобы его пригласили.

— Ого, она уже требует, — промолвил Айдан, целуя её в щёку. — Ну, давай, прикажи нам.

— Вот и прикажу. Гертруда, шепни ему, что у нас тут французское вино.

— Кристина, во-первых, у меня с ним нет ментальной связи.

— Что?? Как это? Почему? — посыпалось со всех сторон, и Гертруде пришлось объяснять, какой загадочный у неё ученик.

Пока она это делала, в окно влетела взъерошенная бурая сова, которая сделала круг по комнате и уселась на колени Меаллану. Тот вздохнул и спросил:

— А это что за явление?

— О, это Мерри, сова моей ученицы Мэгги. И хоть у нас с ней и есть ментальная связь, — Айдан со значением посмотрел на Гертруду, а та закатила глаза, — её новая сова порой ко мне залетает на огонёк: с посланиями или просто так, за печеньками.

— Что ж, и тебя я не могу погладить, Мерри, сова Мэгги, — печально вздохнул Меаллан, пока Айдан снимал птицу с его коленей и проверял, есть ли письмо. Послание на лапке совы действительно нашлось.

— Мэгги, а также Элиезер, Эйриан и Айлин поздравляют нас всех с Самайном и сообщают, что будут рисовать сегодня новые руны и их сочетания.

— Не ученики, а пряники медовые. Пока мы тут предаёмся пьянству, они руны будут рисовать! И их сочетания! — сказала Зореслава. — Ну, как не выпить за таких славных учеников?

Айдан разлил ещё вина из бочонка, и Гертруда уже понадеялась, что тему про Седрика поднимать не будут. Ей не хотелось звать его сюда — то ли стеснялась пить в присутствии ученика, то ли боялась, что он откажется — как отказался от ментальной связи или от жилья в Хогвартсе. Или смущал собственный праздничный наряд? Но надежды были напрасными:

— Так что там было во-вторых, Гертруда? И не пей вина больше, пока не вызовешь нам сюда Седрика де Сен-Кляра.

— Сен-Клера, Кристина. Это старший брат Серафины де Сен-Клер — не говори мне, что ты забыла эту фамилию. И во-вторых было то, что он мой ученик, и неэтично наставнику напиваться с оным. К тому же придётся загадками говорить — а у меня и на трезвую голову с этим плохо. Пусть лучше это…. руны рисует. И их сочетания.

— Не рисует он сейчас никакие руны! Разве что пальцами в лужах разлитого эля под столом в «Трёх мётлах», — сказал Меаллан. — Когда я уходил оттуда на заходе солнца, он как раз направлялся в трактир с лютней в боевой готовности.

— Так он что же, ещё и поёт? — воскликнула Кристина.

— Он прекрасно поёт, — ответила за Гертруду Перенель, — и к тому же на трёх языках.

— А ну-ка, — сказала Кристина, расплёскивая вино из чаши. — Подать мне сюда этого де Сен-Эклера. Да и загадками говорить после бургундского вина только легче становится.

Гертруда вышла на двор, и тут же на неё налетел порыв вечернего ветра. Тучи неслись по кутающемуся в сумерки небу с огромной скоростью. Седрик, конечно, — мой ученик, но он не ребёнок и не школьник, а испытавший многое мужчина, твёрдо сказала она себе. Уж наверняка он переживёт и попойку в нашем кругу. И я переживу его присутствие как-нибудь. И буду рада услышать его пение.

— Ты не обязана этого делать, если не хочешь, — сказал Меаллан, который тоже вышел и стал рядом с ней.

— Да хочу я, хочу.

— Тогда вперёд. Я тебя оставлю — мне тут нужно… пройтись.

Гертруда проглотила шутку насчёт западного направления и вызвала патронуса, представив себе запах того первого пучка травы, который Зореслава бросала сегодня в костёр. «Скажи Седрику, что мы будем рады разделить с ним французское вино, если он поспеет в хижину профессора Макфасти до того, как бочонок опустеет». Серебристая саламандра исчезла во тьме. Минута прошла, затем другая. Из хижины доносился громкий хохот. Ещё минута. Тормод рассказывал байки про квиддич — повествование про «Царя метлы» на уроке у третьеклассников вызывало приступы общего веселья. «А потом этот Прюэтт как шарахнет Экспульсо на лужу грязи…» Хохот. Меаллан тем временем вернулся и, взглянув на Гертруду, только ободряюще улыбнулся и зашёл обратно в хижину. Она уже и сама хотела вернуться туда, как в воздухе возник серебристый дракон Седрика: «Извините, я должен был допеть балладу про Робина Гуда и ведьму, а потом ещё и на бис исполнить её же. Сейчас буду». И ещё через минуту он действительно появился возле хижины и тут же прислонился к стене, приходя в себя после аппарации.

— Я успел на французское вино? — сказал он, наконец.

— Не знаю. Я стою тут уже минут десять, а их там много, а бочонок — всего один.

— Ну что ж, если они всё выпили, засуну нос в бочонок и буду наслаждаться запахом. После того, чем поят в «Трёх мётлах», и это будет блаженством.

— Тогда идём навстречу блаженству, Седрик. Предупреждаю, там тебя могут попросить о том, что, захмелев, делают с радостью, но иногда сожалеют, протрезвев.

— Что?!

— Это я пыталась загадками говорить, извини, — со вздохом объяснила Гертруда. — Кристина неправа: вовсе это не легче от бургундского.

— Это от сорта винограда зависит и от выдержки. Так что же вы имели в виду?

— Всего лишь то, что тебя попросят спеть.

— А, всего-то! Ну, я готов. Я всего два раза спел балладу про Робина Гуда, а про танцы русалок и вовсе один раз.

— Балладу про танцы русалок я не знаю.

— Это моего собственного сочинения.

— О, отлично. Я поклонница твоего таланта.

— С вашей стороны неэтично вот так напоминать ученику о его промахах.

— Так вот что неэтично? Я думала, неэтично с ним пить.

— Я так понял, что ещё немного разговоров и пить будет нечего?

— Вот именно. Пойдём.

Вина в бочонке осталось ещё, конечно, предостаточно, и Седрик, вопреки опасениям Гертруды, чувствовал себя среди собравшихся в хижине Айдана вполне уютно. Кристина была от его пения в восторге и просила повторить почти каждую песню на бис — балладу про танцы русалок подпевали уже все, включая и тех, кто не знал французского. А ближе к полуночи все высыпали на двор, чтобы сыграть в «Птиц».

— Повторяю ещё раз, — говорила Кристина, стараясь всех перекричать. — Да замолчите вы — не заставляйте меня использовать Сонорус. Так вот, правила игры.

— Во как командует — ну любо-дорого слушать же, — сообщил Тормод Айдану громогласным шёпотом, получив за это испепеляющий взгляд Кристины.

— Итак, ведущий подаёт команду — и все закрывают глаза. Только честно — а то зачарую Обскуро. Тогда ведущий выбирает кого-то одного и подаёт ему сигнал, чтобы другие не услышали, например…

— Агваменти за шиворот, — предложил Захария.

— Вот тебе так и сделаем! В общем, сами выбирайте, как подать сигнал. Этот игрок открывает глаза, а ведущий накладывает на него Муффлиато, чтобы по голосу не узнали. После этого выбранный игрок чарует уточнённый Авис. Ведущий снимает с него Муффлиато и сообщает всем, что можно открыть глаза. Далее игроки пытаются угадать, чья это птица.

— Или птицы, — уточнила Зореслава. — Коли захочется кому несколько вызвать.

— Да пожалуйста. Хоть стаю.

— Её высочество милостива сегодня, — хихикнул Айдан и получил пинок локтем вбок. — Но сурова.

— Тот, кто первый угадает, чьи птицы, становится следующим ведущим. А тот, кто выдаст неправильную версию, получает штраф.

— Ну, всё, мы сейчас все проштрафимся…

— Так вот, штраф назначает ведущий — это может быть что угодно: хоть песню спеть, хоть ответить правдиво на любой заданный ведущим вопрос.

— Если мне придётся петь про Робина Гуда в пятый раз сегодня, я и сам уйду в леса, — сказал Седрик.

— Споёшь как миленький! Ну что, все в этот раз всё услышали и осознали?

После многочисленных «осознали», «услыхали», «мы и с первого раза всё поняли» и «шо она сказала» все, наконец, угомонились и приготовились играть. Зореслава установила Репелло-купол, чтобы птицы не смогли сразу улететь. Кристина была первой ведущей и велела всем закрыть глаза. С закрытыми глазами Гертруда тут же оказалась в своём внутреннем ландшафте, над которым сейчас сияло солнце, а зелёные побеги прорастали просто на глазах. Ноздри защекотал запах весенней свежести — откуда он взялся в Самайн? Меж тем, Кристина дала команду открывать глаза. В ночном небе плавно кружился чёрный ворон, которого Кристина подсвечивала Лумосом из палочки.

— Ну, это глубоко и символично и так подходит к кануну Самайна, что это, несомненно, Тормод, — воскликнул Айдан и тут же получил штраф от Кристины: она велела ему отрастить себе волосы Капиллатусом и вплести в них цветы.

— Я давно мечтала об этом, — добавила она, когда Айдан со стонами и проклятиями в адрес майских ритуалов поплёлся исполнять её волю.

Гертруда же тем временем решила, что пора ей вступить в игру и сказала:

— Это ворон Зореславы!

— Угадала! — крикнула Зореслава и зафинитила ворона. — Води теперь!

— Закрывайте тогда глаза.

Все закрыли глаза, кроме Айдана, ругающегося на гэльском где-то за хижиной, но ему этот раунд явно не судилось играть. Гертруда невольно глянула на Седрика, стоявшего между Перенель и Захарией, — и ей захотелось выбрать именно его. Гертруда огляделась в поисках какого-то предмета. Айдан возвращался к ним с длинными волосами и с букетом чертополоха в руках. Безмолвно вытащив при помощи Акцио один цветок чертополоха у Айдана из рук, она начала аккуратно левитировать его к Седрику, но в последний момент передумала, направила его к Захарии и провела мохнатой головкой цветка по щеке юноши. Тот открыл глаза и посмотрел на неё. Она кивнула, наложила на него Муффлиато, и Захария сказал «Авис». Большая птица — ярко-зелёная с жёлтым — вырвалась из его палочки и стала носиться над ними по кругу, громко крича.

— Открывайте глаза, — сказала Гертруда, сняв Муффлиато с Захарии и подсвечивая плод его чар Лумосом. Все распахнули глаза и уставились на кричащую птицу, в которой Гертруда уже узнала африканского ревуна.

— Это Захария, — быстро произнесла Перенель. — Мы с ним учили ревунов к финальному экзамену по бестиологии.

— Эт хорошо, что ты такая шустрая, а то уже голова разболелась от евойного рёва, — сказала Зореслава. — А ну-ка, Захария, верни нам тишину.

Захария зафинитил ревуна, а Айдан тем временем предстал пред Кристиной во всём великолепии длинных русых волос и криво вплетённого в них чертополоха. Под всеобщее ликование он получил поцелуй от Кристины и присоединился к игре.

— Десять баллов Рейвенкло за отличного ревуна, — сказал он при этом. — Ах да, ты ж уже того, закончил школу.

— Всё равно спасибо, профессор Макфасти, — ответил Захария, с трудом подавляя хохот.

— И это, Гертруда только что использовала чертополох для привлечения внимания того, кому птиц вызывать. Идея хорошая — особенно для тех, кто после вина разучился думать. Держи, Перенель.

Перенель взяла цветок чертополоха и начала новый раунд. Когда все раскрыли глаза, в небе парила огромная огненная птица с длинным хвостом, как у павлина, и с не менее длинным хохолком.

— Борода Мерлина, это ещё что такое? — ужаснулся Тормод.

— Вот так мы и узнали, что это птица — не Макледовово творение, — с укоризной прокомментировала Кристина.

— Да я может того, блефую, — прогремел Тормод.

— Ну, это явно Айдан, — сказала Кристина. — Только цветы в волосах могли вдохновить на такое.

— Вы не угадали, — сказала Перенель, под ликование Тормода и Айдана — Мне придётся наложить штраф.

— Что ж, правила есть правила. Что мне сделать?

— Рассказать нам, что вы больше всего цените в профессоре Макфасти.

От неожиданности все замолкли, а Кристина широко распахнула глаза. Айдан начал было протестовать, но Кристина велела ему принести ей чашу вина и сделать это молча. Когда он вернулся, Кристина осушила чашу, взглянула на кружащую в ночном небе необыкновенную птицу, заливающую всё вокруг волшебным светом, и произнесла:

— Айдан умеет любить так, как любит сама земля. Он поддерживает, когда ты падаешь, и всегда рядом, даже когда ты далеко. И ещё он умеет любить как огонь — и тогда его любовь освещает всё вокруг, как эта диковинная птица. Я не только ценю эту его способность, но и завидую ей.

Айдан уткнулся ей в плечо, и Кристина стала громко жаловаться, что он колет её своим чертополохом, но Гертруда видела, как она сильнее прижала его к себе. Тем временем голос подал Меаллан:

— Это птица Зореславы!

— Ишь ты, угадал. Знал, что ли, что на Руси жар-птицы водятся?

— Про жар-птиц я никаких не знал, но вычислил тебя логическим путём.

— Эй, налейте-ка профессору О’Доновану! Он вычисляет нас логическим путём.

— На нём гейс! — закричали все хором, и Зореслава хлопнула себя по лбу. — Ну, тогда мне налейте, что ли.

Наливать бросились всем, попросив Зореславу не убирать пока жар-птицу, и пить стали все, кроме Меаллана, который подождал, пока все угомонятся и пока птицу всё-таки не зафинитят, и начал новый раунд. Когда Гертруда закрыла глаза, она почувствовала прикосновение чертополоха к щеке и открыла их снова. Меаллан улыбнулся ей и пощекотал слегка чертополохом её подбородок. Показав ему язык, она подождала, пока он наложит Муффлиато и сказала «Авис». Из палочки вылетел золотой сниджет.

— Ну, в этот раз точно Тормод! — выкрикнул Захария и заработал штраф: Меаллан велел ему выкрасить себе волосы в тон его ревуну, чтобы Айдану не было скучно одному с идиотской причёской.

— Это точно Айдан, — сказал Тормод, и тоже получил штраф: Меаллан вошёл во вкус, и Тормод вскоре предстал пред ними с волосами в виде шипящих змей ядовитого розового цвета.

— Уж не Седрик ли нам вызвал эту птицу? — спросила Зореслава, и по выражению лица Меаллана сразу поняла, что ошиблась. — Намёк я твой поняла, сейчас сделаем…

Ей не нужны были заклинания — будучи метаморфом, она могла поменять свою внешность как угодно. И вот её буйные кудри цвета вороного крыла заголубели и стали скручиваться во множество мелких косичек. При этом она сделала такое выражение лица, что все не выдержали и прыснули со смеху. И только Седрик, едва улыбаясь, сказал:

— Гертруда.

— Ну что ж ты так, Седрик? Зачем угадал так быстро? Мы не всех ещё преобразили!

— Ничего, успеем ещё, — сказал Седрик и начал раунд.

Пока Гертруда ждала команды открыть глаза, она слыхала, как Седрик тихо смеётся, и происходит какая-то возня. Наконец он велел открывать глаза — все тут же уставились на небо, но там никого не было. Седрик, продолжая посмеиваться, упрекнул их в невнимательности. Наконец-то игроки догадались посмотреть на землю, где прогуливался исключительно высокомерного вида петух.

— Кристина! — закричала Перенель, и, получив штраф, тут же добавила, — Я специально: я тоже хочу новую причёску. Седрик — на твоё усмотрение.

Седрик навел на неё палочку и сказал «Колоратус», перекрашивая её светлые локоны в лавандовый цвет. Затем он склонил голову набок и добавил Вингардиум Левиоса. Волосы Перенель начали невесомо парить над её головой.

— Красиво, — с одобрением сказала Зореслава, тряхнув голубыми косичками.

— Цель штрафов — карать, а не украшать! — строго сказала Кристина. — Вот снять бы баллов с Гриффиндора!

— Прошу прощения, — промолвил Седрик и произнёс «Авис». В расплывающихся во все стороны волосах Перенель тут же запуталось несколько выпрыгунчиков.

— Ой. Мою идею украли! — сказал Айдан. — Что теперь загадывать?

— Бывают не только магические птицы, дорогой. Одна из них — перед тобой. Угадай, чья она.

— Сама угадай.

— Уже угадала — Тормода!

— Верно! Как это ты догадалась? — спросил Тормод, шипя змеями на голове.

— Кому, как не тебе, возвращать нас на грешную землю? Что ж, я опять вожу.

Когда Гертруда снова открыла глаза, в воздухе кружились два феникса: один сине-зелёный, а другой — жёлто-красный. Они были не совсем обычной формы, но при этом узнаваемые фениксы. Две птицы приближались и отдалялись, словно танцуя, и порой издавали звуки, похожие на перезвон колокольчика. Все завороженно молчали, глядя на эту пару, а Гертруда перевела взгляд на Седрика. Он тоже посмотрел на неё и едва заметно улыбнулся.

— Это китайские фениксы, — прозвучал уверенный голос Перенель. — Кажется, Луань-няо и Фэн-хуан называются, так ведь, Седрик? Твои ведь птички?

— Мои, Нель.

— Нет, ну я отказываюсь играть с Рейвенкло, — простонал Айдан. — Это вредно для чувства собственного достоинства.

И пока все перешучивались, и перебранивались, и наливали ещё вина, и спорили про систему штрафов, и выпутывали выпрыгунчиков из волос Перенель, и орали, наткнувшись на петуха Тормода, которого забыли зафинитить, и смеялись, когда прилетела Тиффани и тут же отправилась ластиться к Меаллану, и снова наливали, Гертруда тихо ускользнула от них и переместилась на берег озера. Там она погрузилась в свои мысли, и долго смотрела, как над полностью покрытой зелёным пустошью её внутреннего ландшафта летали два феникса, и слушала, как эхо несло по холмам отзвуки серебристых колокольчиков. Прекрасно помня, что ментальной связи с Седриком у неё нет, она всё равно совершила привычное умственное усилие, наработанное за период ученичества Этьена, и протянула к Седрику нить мысленного разговора: «Твои фениксы такие красивые». И чуть не вскрикнула от неожиданности, когда услышала в голове его голос: «Спасибо. Я их вызвал для вас». Успокоившись немного и убедившись, насколько было возможно, что она не спит и не бредит, Гертруда попробовала ещё раз. По мысленной дороге покатился к Седрику вопрос: «Ты меня слышишь? Как это вышло?» Ответа долго не было, но потом его голос зазвучал снова: «То есть, вы хотите сказать, что я и правда сейчас разговариваю с вами мысленно, а не просто напился и галлюцинирую?» Гертруда немедленно ответила ему на это: «Либо мы галлюцинируем оба, либо между нами всё-таки возникла ментальная связь». «Интересно, почему?» спросил Седрик. «Видимо, ночь Самайна сыграла роль. И ещё какой-то фактор». Седрик ответил: «Ставлю всё-таки на сорт винограда». И добавил: «Вы… скоро вернётесь? Тут уже начинают беспокоиться».

Гертруда с сожалением оторвалась от созерцания фениксов и выскользнула из внутреннего ландшафта. Над внешним ландшафтом тем временем утих ветер, и убывающая луна выплыла из-за туч, освещая озеро, где танцевали русалки. «Скоро», передала она Седрику мысленно, наслаждаясь процессом ментального разговора. «Тут русалки танцуют — посмотрю и вернусь». В ответ она услышала: «Тут тоже сейчас затанцуют. В пятый раз за сегодня. Возвращайтесь». Улыбающийся голос, подумала Гертруда. Как может голос улыбаться? Наверное, действительно всё дело в сорте винограда.

[1] Блудер (blooder) — раннее название бладжеров.

========== Глава десятая ==========

Из легендарной книги «Как стать великим магом»

Отрывок из главы «Урок боевой магии: Боггарт»

— Радость и светлая сторона души могут стать ключом к ларцу с вашими скрытыми талантами. Но не менее важны и наши Тени. Поэтому сейчас я хочу познакомиться с вашими страхами. Для такого случая я поймала боггарта, как вы его называете. В наших краях мы зовём его «бабай».

Яга присвистнула и поманила рукой свою избушку. Она поднялась, сделала несколько шагов по направлению к центру поляны и снова села. Теперь дверь оказалась почти на уровне с землёй.

— Вообще-то прогнать его можно довольно просто и без заклинания Риддикулус. Надо плюнуть по дуге противосолонь и сказать древнее магическое слово «Пшолты!» Попробуйте.

Августа подняла руку и спросила:

— Как надо плюнуть, простите?

Яга вздохнула:

— То есть вас не учили плевать по дуге противосолонь? Ну, скажем, через левое плечо, — объяснила она и продемонстрировала. — Пробуйте!

Вокруг Макгаффина сразу образовалось пустое место. Студенты стали пробовать произвести убедительный плевок по указанной траектории, и через несколько минут профессор Яга громко хлопнула в ладони.

— Довольно! Вы меня убедили: будем упражняться в классическом Риддикулусе.

Ида Макгаффин, ноябрь 1347 года

В Хогсмиде мы живём уже три недели. Домик, в котором мы поселились, находится в конце боковой улочки и совсем рядом с озером — мама постоянно волнуется, что Саймон нарвётся на келпи или другое водяное чудище. Я успокаиваю её, напоминая, что я всё время рядом с ним и к воде не подпущу, и думаю про себя, что если Саймону захочется нарваться на неприятности, то он это сделает, в каком бы месте Хогсмида он ни жил.

Сам же Саймон в восторге от Хогсмида. Кажется, он уже запомнил имена всех его обитателей, а также изучил их привычки и причуды. Дня не проходит, чтобы он не оббежал все лавки на Главной улице и площади и не засунул свой нос в дела каждого волшебника. Хорошо, что тут заранее всех предупредили о его особенностях, заручившись согласием жителей Хогсмида держать глаз востро. Конечно, не всем это пришлось по душе, но поскольку мэр Хогсмида, Хамфри Дэрвиш, собрав горожан перед ратушей, зачитал обращение, подписанное самой Кристиной Кэррик, то деваться им некуда. Саймон пока ничего не понимает, но мне ужасно неловко порой под острыми взглядами продавцов в лавках и других местных жителей. Все они словно спрашивают — что такого особенного в этой семье, что все должны трястись над мальчонкой, из которого чары так и рвутся. Мне становится гораздо легче, когда рядом Эли — он посещает нас часто: с тех пор, как мы переехали, ему даже разрешили наведываться в Хогсмид посреди недели, тогда как другие ученики Хогвартса могут являться сюда только на выходных. И с Эйриан мы наконец-то познакомились. Когда они приходят вдвоём с Эли, такие взрослые и серьёзные в своих тёмных хогвартских мантиях с гербами их Домов, мне кажется, что я — не старше Саймона. Тогда я напоминаю себе, что я «сестрёнка Эли» — как знать, может, и мне доведётся надеть такую мантию? Но и по Кардроне скучаю, и по отцу, и особенно по бабке.

— Пойдём же, Ида! Пора бежать! — скулит Саймон и тянет меня за рукав.

— Куда пора бежать?

— Ну, ты что? В лавку Хэмиша!

— Какого из Хэмишей? — уточняю я. В Хогсмиде несколько торговцев по имени «Хэмиш», и я не могу сообразить, который из них так срочно понадобился Саймону.

— Ну что ты такая глупенькая? Хэмиш, который продаёт мётлы! — Саймон уже научился произносить «ш», но когда он говорит быстро, порой выходит «Хэмис». — Сегодня же к нему прилетает сам Боумен Райт! С новой партией мётел! Может, и золотой снитч привезёт!

Вон оно что! И как Саймону удаётся всё это упомнить? Совсем недавно он понятия не имел ни про лавку мётел, ни про Боумена Райта, первого в Британии мастера, ни про недавно изобретённый им золотой снитч, четвёртый мяч для квиддича. А нынче он лопочет об этом всём, будто бы родился на квиддичном поле. И я с ним заодно — мне-то уж что до мячей и мётел?

Я гляжу в окно и вижу, как первые снежинки начинают кружиться над озером. Ноябрь принёс похолодания, а сегодня в воздухе уже и вовсе пахнет зимой. Мама занята стряпней, и маленький домик быстро наполняется приятными запахами. Выходить не хочется, но Саймон в нетерпении притоптывает на месте, и мама смотрит на меня почти умоляюще. Что ж, раз уж дома удержать братца никак не получится, значит, нужно хоть одеть его потеплее.

— Ну-ка, иди ко мне. Ты знаешь, что Боумен Райт всегда тепло одевается, когда вылетает на метле на улицу?

Пройдя полностью длинную узкую улочку от нашего домика до пересечения с Главной, мы сворачиваем налево. Из трубы дома целителя Джона Броуди вьётся струя сизого дыма. «Это же он варит перечную настойку, как собирался», сообщает мне Саймон. Здороваемся с Сьюзан Фергюссон, которая содержит таверну. Она с дочкой Полли явно возвращается с рыночной площади: обе нагружены снедью в корзинах. Полли подмигивает мне — мы с ней уже успели подружиться, и она даже поделилась страшной тайной: что влюблена в их постояльца, француза по имени Седрик, так что, как только ей придёт письмо из Хогвартса и купят палочку, она сварит приворотное зелье. Саймон тем временем тянет меня к площади: ярморочный полдень уже минул, и последние покупатели расходятся от опустевших лотков с едой. Зато лавки тут будут торговать, как обычно, допоздна. Едва успевая здороваться со встречными, я залетаю вслед за неугомонным Саймоном в заведение Хэмиша Макдугала.

— Здравствуй, Саймон, здравствуй, Ида, — расплывается в улыбке господин Макдугал, но палочку при этом держит наготове. — А господина Райта вы не застали — был он тут да сплыл. Зато какие мётлы привёз — загляденье просто!

В глазах у Саймона появляются слёзы, и, заметив это, Макдугал начинает суетиться и показывать ему на мётлах клеймо Райта и нести всякую околесицу про квиддич. Конечно же, тут же переходит на рассказы про своего сына Алана — тот нынче учится в Хогвартсе и играет в команде Хаффлпаффа по квиддичу за ловца. Саймон постепенно успокаивается и спрашивает про золотой снитч.

— Так уж и быть, покажу тебе его. Только ты уж успокойся и сядь вот сюда, в уголочек, рядом с сестрой, — говорит торговец мётлами и поглядывает на меня.

Ловя его намёк, я вытаскиваю флакон с умиротворяющим зельем и даю Саймону выпить пару глотков. Он морщится, но покорно пьёт — ради золотого снитча он готов на всё. Макдугал устанавливает Репелло, открывает маленькую шкатулку, и сияющий мячик с крылышками вылетает из него и начинает кружиться по комнате. Саймон радостно хлопает в ладоши — зелье делает своё дело: для него это очень спокойнаяреакция на такое чудо. Представление заканчивается, когда в лавку заходят покупатели: Макдугал вежливо, но настойчиво выставляет нас с братом на улицу.

Площадь за это время уже опустела, зато появились Роджер и Роберт Фоксы, приятели Саймона. На площади расположена шикарная лавка мадам Амели, торгующей одеждой — преимущественно мантиями и плащами для особых случаев, а за углом, за непонятным мне заведением мадам Натали, находится лавка с одеждой попроще — там Гарри Фокс, отец Роджера и Роберта, торгует рубахами да плащами на все случаи жизни. Саймон восторженно рассказывает братьям по виденное им только что золотое чудо, а они тянут его к лавке Урсулы фон Бельц, торгующей перьями и чернилами. Фрау Урсула, кричат они, как раз спекла претцели — запах на всю Главную улицу, побежали! И она обязательно угостит, она же добрая. Еле поспеваю за ними.

Лавка фрау Урсулы стоит на углу Главной и улочки, на которой расположена «Кабанья голова» (куда мама не велит нам ходить). Запах от её кренделей-претцелей и правда весьма соблазнительный, и привлекает явно не только детей. Вон уже и кузнец Шон Смит выглядывает из своей мастерской, принюхивается и направляется туда же, куда и мы, вытирая руки о грязноватый рабочий фартук. Двери у фрау Урсулы гостеприимно распахнуты — мальчишки забегают туда, не долго думая, а потом заходит и господин Смит, а за ним следом и я. Хозяйка в строгом чепце выглядит слегка грозно, особенно когда начинает говорить со своим странным акцентом, но при этом она всех угощает и церемонно расспрашивает каждого про здоровье и дела. Я разглядываю перья и чернила в разноцветных склянках, поражаясь в который раз их разнообразию. Крендели у неё вкуснющие, и все их самозабвенно жуют, пока фрау Урсула педантично убирает падающие на пол крошки при помощи Эванеско. Оба взрослых поглядывают на Саймона.

После этой лавки мальчишки решают зайти в соседний дом, где Барти Грин торгует разнообразными питомцами. Я бы с бóльшим удовольствием прошлась чуть дальше по Главной и заглянула в лавку Хэмиша О’Брайана, где продается всё для зельеваренья. Там меня так и притягивают к себе ряды всевозможных склянок, пучков засушенных трав, мешочков и коробочек, аккуратно и подробно подписанных: что за ингредиент, откуда, когда собран или добыт. Хозяин приветлив и немного стеснителен: всегда мурлычет себе под нос песни, а в котле у него вечно что-то кипит — и я люблю угадывать, какое зелье он варит сегодня. Но для малышей, конечно, лавка с питомцами гораздо интереснее, и вот они уже бегут туда, кроша по дороге остатками кренделей. Благодарю фрау Урсулу и спешу за ними, оставляя её наедине с господином Смитом.

Запах в лавке с животными сразу бьёт в нос, не говоря уже о шуме: кто-то тут постоянно то ухает, то рычит, то шипит, то храпит. Храпит как раз хозяин лавки, откинувшись на спинку кресла-качалки, а в руках у него — урчащий клубкопух. Я громко приветствую господина Грина — мальчишки уже чуть ли не пальцы просовывают в клетки с яркоползами. Хозяин лавки просыпается и хмурится: мало того, что разбудили, так ещё и следи теперь за напастью в лице Саймона. Я пытаюсь заставить братца выпить ещё глоток зелья, но он наотрез отказывается. Господин Грин даёт ему подержать клубкопуха — из пасти зверька высовывается длинный розовый язычок и ловко слизывает крошки с одежды Саймона. Роберт и Роджер тут же подходят ближе, подставляя себя клубкопуху, и тот оправдывает их ожидания, вытягивая также какой-то хлам из карманов, к которому я стараюсь не присматриваться. Роберт и Роджер — погодки, и старшему из них, Робу, уже восемь, и он считает, что в Хогвартс он пойдёт если не сегодня, так уж завтра точно. Так что нынче он «выбирает» себе питомца — вот, например, такого славного крупа. Пёс, дремавший до этого, открывает янтарные глаза и внимательно смотрит на Роба, а затем начинает дружелюбно хлестать раздвоенным хвостом. Вся троица бросается его гладить. Но когда я подхожу поближе, круп начинает рычать. Хозяин лавки объясняет, что это порода выведена слегка зазнавшимися чистокровными волшебниками, и отсутствие магии в ком-то крупы воспринимают враждебно. Я вздыхаю и отхожу подальше.

Господин Грин тем временем расходится, описывая разных зверей, и даже упоминает, что ему недавно привезли крылатого коня.

— Гнедой красавец, а крылья — что твой аквамарин: огонь, а не конь! Продавать жалко — да только уход за ним больно дорог: придётся отдать, как только покупатель найдётся.

Мальчишки начинают умолять его показать им коня — ну хоть одним глазком. За домом Барти Грина расположены конюшни — одна принадлежит кузнецу Смиту, и там обычные лошади, а вторая часто принимает магических животных. Когда-то вместе с Эли мы ходили туда взглянуть на гиппогрифа.

— Да смотрите — отчего ж нет? Там защита стоит: вреда не причините ни вы лошадке, ни она — вам. Через щёлки в двери и разглядите: там их предостаточно.

Я прошу его сходить с нами, на всякий случай, но господин Грин ждёт важных покупателей и отлучиться никак не может.

— Да не волнуйся — всё будет отлично. Говорю ж, защита там.

А Роджер с Робом уже выбегают через заднюю дверь на двор, и Саймон с радостным криком спешит за ними. Мне остаётся только догонять. Обычную конюшню, откуда доносится фырканье и ржание, они оббегают справа, чтобы не увязнуть в неистребимой луже с роскошной грязью, хлюпающей между двумя сараями в любую погоду и норовящей забраться в пустующие нынче собачьи будки. Дети пропадают из моего поля зрения. Когда же я настигаю их, они уже приклеились к щелям в двери конюшни слева и испускают восхищённые вздохи. Мне и самой становится любопытно: я нахожу ещё одну щель между досками, из которых сколочена грубая дверь, и заглядываю внутрь. Лоснящийся конь каштанового цвета перетаптывается с ноги на ногу, а потом, под радостные крики мальчишек, расправляет огромные крылья и поднимается на задние ноги. Я представляю себе, каково это, — полетать на таком. Перед мысленным взором появляются холмы вокруг Кардроны и изгиб быстро текущего Твида, а затем — голубоватые силуэты далёких гор. Вот так вскочить на коня и взмыть вверх, облететь по кругу Кардрону, а затем — на восток, минуя знаменитые Эйлдонские холмы, добраться до Северного моря… Я отрываюсь от щели и смотрю на небо: снежинки уже не падают, но туч всё больше, и выглядят они зловеще. Несмотря на то, что ещё день, вокруг уже сгущается серость сумерек. И тогда я замечаю, что у двери остался только Роджер, а Роберта и Саймона — уже нет.

Я отбегаю от двери, ища взглядом Саймона, и вскоре нахожу его вместе с Робертом между двумя конюшнями, где они со смехом залазят в одну из пустых собачьих конур. Роб с трудом протискивается в одну из них, пока маленький Саймон легко залазит в соседнюю, и они перекрикиваются, изображая звериные вой и рычание. Уж не знаю, какими животными они себя воображают. Лезть в грязь не хочется, поэтому я зову Саймона, но он не обращает на меня внимания. Тем временем Роб забирается в следующую будку, и внезапно его поддельное рычание переходит в самый настоящий испуганный крик. Он вылетает из будки, откуда за ним молча показывается голова огромной змеи. Роб с воем отлетает в центр лужи, и Саймон, который тоже уже начал орать, оказывается прямо перед змеёй — но это уже не змея, а лошадь со спутанной зелёной гривой и целым лесом обнажённых острых зубов. Она почти уже выбралась из будки, оскаливая клыки, когда я тоже начинаю кричать и бежать по грязи к Саймону, но тут будки загораются, одна за другой, вспыхивая, как факелы. Лошадь с оскаленной пастью исчезает в одной из вспышек, и Саймон падает в грязь рядом с Робом. Огонь перекидывается с будок на конюшню, из которой слышно тревожное ржание крылатого коня. Я добираюсь до Роба и Саймона и пытаюсь оттащить их к другой конюшне — подальше от пламени, и вижу, как к нам приближаются кузнец и фрау Урсула вместе с плачущим Роджером. Они оба кричат какое-то заклинание вдвоём, и дверь сарая распахивается — крылатый конь тут же появляется на пороге, раскрывает крылья и вскоре исчезает за тучами. Затем появляется и Барти Грин, и другие маги, которые общими усилиями тушат пожар, и потом прибегает и мама, которая уводит нас домой. Последнее, что я вижу — это небольшое странное тельце, похожее на обгоревшую крысу, которое обступают волшебники. Оно лежит на том месте, где была будка, из которой выползла змея-лошадь.

*

Вечер казался бесконечным: люди приходили к нам и уходили: мэр Хогсмида долго говорил что-то матери и отцу, который прибыл сразу после того, как ему сообщили, что случилось; а потом слышно было, как на улице мэр препирается с Барти Грином. Заходили и фрау Урсула, и господин Смит, а потом и профессор Макфасти из Хогвартса. Из их разговоров я узнала, что Роб и Саймон столкнулись с боггартом, которого Саймон убил своей огненной вспышкой. Также профессору Макфасти при помощи его племянницы Хизер удалось поймать и вернуть крылатого коня. Эли, конечно, тоже прибыл, как только узнал, и он носился между мной и Саймоном, утешая нас и рассказывая смешные истории про боггартов и про то, как его одноклассники учились изгонять их при помощи Риддикулуса. Но мне было не до смеха, когда я вспомнила то, что от него осталось. Внезапно Эли останавливается на полуслове и замирает. Я догадываюсь, что он говорит в голове со своей наставницей — Кристиной Кэррик. Так и есть, Эли через несколько минут сказал, что госпожа Кэррик пожаловала в Хогсмид и после разговора с мэром она заглянет и к нам. Последние горожане уже ушли, и мама, взволнованная вестью, начинает суетливо носиться по комнате, пытаясь что-то прибрать.

— Успокойся, мама, — увещевает её Эли и уговаривает выпить, наконец, и самой глоток умиротворяющего зелья.

— Скоро мы всей семьей будем пить его вместо воды, — мрачно говорит отец, устало облокачиваясь на каминную полку.

Когда же в дверь стучат, и в дом входит госпожа Кэррик, я забываю о своих тревогах. Как же так — Эли мне столько рассказывал про неё, но ни разу не упомянул, какая она красивая. Я смотрю во все глаза на высокую стройную фигуру, на её прекрасное лицо в обрамлении тёмных кос, идеально уложенных на голове, — из моего угла мне виден только её профиль, а когда она здоровается и обводит всех взглядом, у меня перехватывает дыхание, когда она смотрит на меня.

— Ида! — говорит она мне. — Я рада с тобой познакомиться. Эли мне столько рассказывал про тебя. И про тебя тоже, Саймон.

Этот голос очаровывает меня ещё сильнее, чем её краса: он успокаивает и призывает к действию одновременно. От его звуков хочется стать лучше, чем ты есть. Саймон, который ещё минуту назад был сонным и нахмуренным, каким он обычно бывает после своих «приключений», тоже смотрит на неё широко распахнутыми глазами и даже пытается сказать что-то вроде вежливого приветствия. Госпожа Кэррик ободряюще улыбается ему в ответ. Я тоже пытаюсь пролепетать что-то подобающее случаю.

— Вообще-то я тут для того, чтобы поговорить с вами. Но это только если ваши папа и мама мне разрешат.

Госпожа Кэррик подходит к родителям и говорит им что-то вполголоса. Они смотрят на неё с удивлением, но при этом изо всех сил кивают головами. И вот они накидывают плащи и выходят на улицу, а мы втроём остаёмся с нашей необыкновенной гостьей.

— Элиезер, — обращается она к брату. — Уже поздно, и тебе пора возвращаться в Хогвартс. Завтра у нас будет с тобой занятие, как обычно. А сегодня спроси, пожалуйста, Этьена, готов ли он говорить нынче с Кубком. Возможно, я попрошу его чуть позже задать ему один вопрос.

— Да, конечно, Кристина, я вам сообщу, — отвечает Эли, прощается со мной и Саймоном и тоже уходит.

Госпожа Кэррик садится за стол и подзывает нас к себе. Я, вспоминая про законы гостеприимства, убегаю на кухню за горячим травяным отваром и овсяными лепёшками. Когда я возвращаюсь, на столе перед Саймоном появилась целая дюжина миниатюрных фигурок разных животных. Брат смотрит на них с восторгом, не решаясь прикоснуться. Госпожа Кэррик придвигает к нему единорога.

— Знаешь, кто это?

— Да, знаю! Это единорог! Вот у него один рог, — деловито показывает Саймон.

— Точно, а я и не заметила. Думала, это конь. А это кто?

— Это же дракон! — смеётся Саймон и поднимает фигурку над столом. — Рррррр!

Пока Саймон играет с драконом, госпожа Кэррик благодарит меня за угощение и надкусывает лепёшку.

— Я уже и не вспомню, когда я ела сегодня в последний раз.

— У вас, наверное, столько дел, а тут ещё и мы…

Госпожа Кэррик останавливает меня жестом, и я тут же замолкаю. Саймон тем временем уже сам начинает перебирать фигурки.

— Это джарви — мы их видели тут в Хогсмиде, а это пикси! Это кто такой? Бычок?

— Это лунный телец. Посмотри, какие у него выпученные глаза и большие копыта. Он страшно пугливый: выходит погулять только ночью и только при полной луне.

У Саймона и самого глаза, как у лунного тельца. Он аккуратно берёт фигурку и прячет её за глиняную миску с лепёшками.

— Там у него домик, — объясняет он гостье, а она кивает в ответ. — Сегодня луна полная?

— Нет, Саймон. Нынче луна растёт — до полнолуния ещё нескоро.

— Тогда пусть сидит в домике и не выходит.

— Правильно, пусть себе сидит.

Одна из фигурок сиротливо лежит на боку — Саймон не прикасается к ней. Я приглядываюсь и осознаю, что это келпи. Госпожа Кэррик берёт её и ставит на ноги.

— У нас в озере водятся келпи, — спокойно говорит она. — Мой друг профессор Макфасти не даёт им никого обижать. Они знают, что он дружит с драконами, и если келпи его ослушаются, то им несдобровать.

— Моя мама говорит, что меня украдёт келпи, если я подойду к озеру.

— Твоя мама права — келпи так любят делать, и самому к озеру ходить не надо. Но она, видимо, не знает про друзей профессора Макфасти, — госпожа Кэррик поднимает в воздух фигурку дракона и весьма убедительно рычит. Затем наша гостья вместе с драконом набрасываются на очередную лепёшку. Саймон начинает хихикать.

— А Эли рассказывал, как нужно прогонять боггарта?

— Да! — чуть ли не кричит Саймон. — Нужно сделать его смешным.

— Точно, — соглашается гостья. — Молодец, что запомнил. Вот интересно, как сделать смешным келпи?

— Может, перекрасить его в другой цвет? — не выдерживаю и вмешиваюсь в разговор я.

— Что ж, можно попробовать, — отвечает госпожа Кэррик, — Пьертотум Локомотор!

Фигурка келпи оживает и скалит зубы. Саймон отодвигается подальше, но я вижу, как горят его глаза, и даже начинаю слегка волноваться.

— В какой цвет его покрасить?

— В жёлтый! — кричит Саймон

— Колоратус!

Келпи желтеет и начинает подкрадываться к «домику» лунного тельца. Госпожа Кэррик качает головой.

— Что-то нужно ещё придумать.

— А если ему ножки свернуть, как претцели? — говорит вдруг Саймон.

— Как что? — удивляется гостья.

— Это крендельки такие, — объясняет ей брат. — Тут одна тётя такие печёт.

— Что ж, давай попробуем, — отвечает она и наводит палочку на келпи. Все четыре ноги фигурки сворачиваются круглыми кренделями и начинают вращаться, и келпи превращается в игрушечную повозку. Саймон хохочет и хлопает в ладоши, отчего в воздухе загорается маленькая искра. Госпожа Кэррик делает быстрое движение палочкой и заключает искру в прозрачный шар, сотканный из воздуха.

— Какая красивая! — говорит она, рассматривая искру. — Ты сможешь сделать ещё одну такую же?

Саймон, ободрённый её похвалой, снова хлопает в ладоши, и ещё одна искра появляется над столом с фигурками. Госпожа Кэррик оглядывает комнату и находит взглядом огарок свечи. Достав вторую палочку, она призывает свечу с помощью Акцио и направляет обе искры в её сторону. Свеча загорается.

— Вот так гораздо лучше! А то темновато было. Я прямо не могла рассмотреть ещё одну лепёшку. Спасибо, Саймон!

Мы пьём отвар из трав, и я замечаю, как гостья что-то добавляет в чашку Саймона, пока он играется с фигуркой келпи. Вскоре он начинает зевать, а потом кладёт голову на стол и засыпает. Мы с госпожой Кэррик переносим его в кровать.

— А теперь, — говорит она мне. — У меня есть что-то и для тебя.

С этими словами она достаёт небольшой мешочек и высыпает из него на стол целую горку разных камешков, ракушек и самоцветов. Они переливаются в свете камина и свечей — не оторвать взгляд.

— Не бойся, можешь брать в руки и рассматривать. Что они тебе напоминают?

Я прикасаюсь к иссиня-чёрному камню — он похож на уголёк. Потом трогаю ребристую ракушку и вспоминаю морщинки на руках бабки Макгаффин. Полупрозрачный серый камень напоминает мне глаза Эли, а зелёный самоцвет с разводами — совсем как лист папоротника. Янтарь сочного жёлтого цвета — точь-в-точь как глаза крупа в лавке питомцев. Я осознаю, что рассказываю это всё госпоже Кэррик вслух — а она слушает меня очень внимательно, потягивая отвар из чаши. Гладкий коричневый камень ложится в руку совсем как каштан — и тут меня словно прорывает. Сбиваясь и чуть не плача, я рассказываю ей всё-всё, что у меня на душе. Про нашу семью, про постоянные проблемы с Саймоном, про его выходку с каштанами, про бабку Макгаффин, оставленную в Кардроне, и её зелья, про криох, овец и нахмуренных соседей, про Эли и его идею с Граалем, про мёртвого боггарта и опалённые крылья улетающего коня. Когда слова заканчиваются, гостья берёт мою руку в свою и спрашивает.

— Значит, в тебе живёт «сестрёнка Эли» и «девчонка из Кардроны», правильно?

Я киваю в ответ, утирая слезы.

— И они разговаривают между собой?

— Да. Иногда и ругаются даже.

— Да, такое у всех бывает. Вот только не хватает кого-то, мне кажется.

— Кого не хватает? — не понимаю я. — Где?

— Внутри тебя не хватает. Я думаю, что самой Иды. Видишь ли, сестрёнка Эли — привязана к старшему брату. Это и понятно — у тебя замечательный брат. Оба твои брата замечательные. А девчонка из Кардроны — любит свою деревню, что тоже неудивительно. Я бы хотела там побывать и увидеть своими глазами после твоих рассказов и, конечно же, познакомиться с твоей бабушкой. Мне явно есть чему у неё поучиться. Но всё же, как мне кажется, должен же быть и твой собственный голос, который только твой, а не продолжение кого-то или чего-то другого.

Я никогда не задумывалась над этим. Я погружаюсь в мысли, а госпожа Кэррик тем временем тоже замирает — я догадываюсь, что она мысленно разговаривает с Эли. Она кивает чему-то в их неслышимом разговоре и снова обращает на меня взгляд её удивительно красивых карих глаз. Но я уже поняла, почему Эли не говорит о её красоте. Это настолько неважно по сравнению со всем остальным в ней. Мне очень хочется не разочаровать её, и я говорю:

— Наверное, вы правы. Но откуда взять этот голос?

— Возможно, он зазвучит, если у Элиезера получится сделать тебя ведьмой?

— Но ведь для этого ему придётся отдать часть своей… витальности. — Сказав это, я горжусь, что запомнила сложное слово. — Разве можно забрать часть волшебной силы у родного брата?

— Я думаю, что можно, если у брата её настолько много, что это вредит ему самому.

— Но разве у Эли её так уж много?

— Ида, я говорю про твоего другого брата.

Онемев от неожиданности, я перевожу взгляд на мирно спящего Саймона. Осознание того, сколько проблем это решило бы сразу, поднимает во мне волну надежды. И тут же волна отхлынула, наткнувшись на скалу.

— Но ведь… Саймон так мал! Разве он сможет участвовать в таком ритуале? Ведь всё должно происходить по доброй воле, как говорит Эли. Разве такое вообще возможно?

— Это хороший вопрос, Ида. Надеюсь, что прямо сейчас его задаёт Чаше Истины Этьен де Шатофор.

========== Глава одиннадцатая ==========

Из дневника Флоры Буканан, шотландской ведьмы (написано в середине XIX века)

Непостижима природа предсказаний, посещающих порой магов с предрасположенностью к прорицанию! Сколько бы ни возникало у нас подходящих интерпретаций, предсказание всё равно исполняется по-своему. Было ли такое, чтобы кто-то точно раскрутил запутанный клубок пророческих слов? А порою предсказание исполнялось сразу в нескольких вариантах, как, например, знаменитое пророчество 1347 года «Коль хочешь победить Чёрную Смерть, следуй за лунным тельцом». Как известно из недавно найденных мемуаров Айлин Маккензи, которыми я зачитываюсь в последнее время, многие тогда решили, что нужно собирать помёт лунного тельца и удобрять им растения, входящие в состав профилактического зелья от чумы. Так оно и случилось, но также лунные тельцы возле Хогвартса в те времена проделывали свой ночной путь всегда в одном и том же направлении — от своего логова до водопада на ручье. Так они указывали путь к пещере Морганы, сокрытой струями водопада. А пути героев, как известно из множества легенд, вели неизменно через эту пещеру.

Берна Макмиллан, ноябрь 1347 года

Магически усиленные звуки волынки сотрясали стены Хогвартса, возвещая о начале нового учебного дня. Длинного и холодного дня, добавила мысленно Берна, натягивая одеяло чуть ли не до глаз и решая поспать ещё хоть немного. Но что-то было особенное в Хогвартском сигнале подъёма — после чёртовых завываний волынки заснуть уже было невозможно. Тяжело вздохнув, Берна поднялась и поплелась умываться.

За завтраком директриса Клэгг, усилив голос Сонорусом, призвала всех к тишине, чтобы сделать важное объявление:

— Чуть больше месяца осталось до нашего традиционного Рождественского бала, и посему нас снова почтил своим присутствием хорошо знакомый всем вам господин Киприан Йодль!

Мэтр Йодль поднялся и, расплываясь в улыбке и игриво подкручивая усики, начал кланяться в разные стороны. Берна отметила, что он стал выглядеть ещё более экзотично в своей яркой мантии и с торчащими в разные стороны локонами. Без магии тут не обошлось, хмыкнула про себя Берна. Радостные возгласы, крики и заливистый свист прервали госпожу Клэгг, и она строго покачала своей палочкой, похожей на небольшую берёзовую дубинку. Все снова притихли.

— Это означает, что с сегодняшнего дня в расписание добавятся занятия по танцам, посещение которых является обязательным для всех!

На этот раз снова раздались свист, крики и возгласы, хотя уже чуть менее радостные.

— Также хотелось бы увидеть в честь праздника достойное представление. За посещения занятий по танцам, прилежание учеников во время оных и за подготовку спектакля лично отвечают старосты каждого Дома.

Анри де Руэль-Марсан справа от Берны резко поднял голову и нахмурился. Этого явно не радовала перспектива следить, как слизеринцы постигают танцевальные премудрости, подумала Берна. Ипполита Нотт, напротив, широко улыбнулась и бросила какую-то фразу (судя по всему, шутку) сидящей рядом Мелюзине Роул. Та покорно улыбнулась в ответ, но Берне показалось, что и её не сильно возбуждает новость о танцах или, скорее, о дополнительных занятиях в расписании. Саму Берну это тоже мало тешило: она лишь надеялась, что танцклассы не поставят им в один день с занятиями по боевой магии. Сегодня, к счастью, в расписании были только латынь, гербология и двойное зельеваренье: практически каникулы. Так что Берна собиралась наконец-то зайти на консультацию к профессору Диггори и начать работать с шаром.

На уроки латыни, где шестиклассники из Слизерина занимались вместе с гриффиндорцами, профессор Дервент, новая глава Рейвенкло и по совместительству хормейстер, по своему обыкновению выбрала для разбора странный древнеримский текст. Рождённая в семье магглов, причём у отца-священника, госпожа Фабиана Дервент частенько выдавала им отрывки из религиозных текстов или же сочинений древнеримских философов — сложно сказать, что было скучнее. Зато, по мнению преподавательницы, эти тексты отлично готовили их к написанным на латыни пространным магическим трактатам. Берна взглянула на пергамент: текст был озаглавлен двумя именами, судя по всему, мужским и женским. Неужели любовная история?

«De Pyramo et Thisbe»[1], произнесла профессор Дервент и велела Коналу читать вслух. Уже после третьей фразы Берна отвлеклась на свои мысли. Её вернул к реальности лишь смешок в классе, когда Конал с пафосным выражением лица продекламировал «Semper, male paries, amantes separas!»[2] Кажется, бессовестный ирландец разыгрывал с этим текстом комедию. А профессор Дервент вовсе не возражала: наоборот, подключила других гриффиндорцев: Хизер теперь читала реплики Пирама, а Конал писклявым голосом — за Фисбу. Берна снова настроилась на урок и вскоре узнала, что двух влюблённых разъединяла стена, и они общались через дыру в ней. Условившись встретиться ночью у гробницы, они разминулись, и лев запачкал кровью шаль Фисбы. За льва рычали уже все гриффиндорцы вместе — Берна слегка поморщилась и бросила взгляд на Августу — но та, если и не одобряла выходки весельчаков, то ничем своего недовольства не выказывала. Берна пожала плечами и снова углубилась в свои мысли, не интересуясь особо, чем закончится для влюблённых история со львом.

Гербология выдалась удивительно спокойная: вместе с хаффлпаффцами они ухаживали за побегами визгохапов: их нужно было ласково поглаживать по закрученным спиралями листьям, а когда те распрямлялись, можно было приступать к удобрению. Растения отличались чувствительностью: они реагировали на изменения погоды, тембр голоса и, как порой казалось Берне, на движения звёзд на небе, потому что предсказать, от чего они расстроятся в этот раз, было невозможно. Профессор Спор, правда, была убеждена, что нынче они приуныли от идущего уже несколько дней дождя и нуждались в особенной заботливости. Пока не пришёл черёд их удобрять, Берна решила воспользоваться случаем и наложить на себя Сенсибилитас: и тут же на неё обрушилась лавина звуков, цветов и запахов. В такой обстановке это было даже приятно: многие растения в теплицах приятно пахли, ученики не болтали друг с другом, потому что были сосредоточены на поглаживании визгохапов (многие при этом шептали им всякую ласковую чушь), а всевозможные оттенки зелёного вокруг радовали глаз слизеринки. Кажется, в шёпоте Эйриан проскакивало имя «Эли», но Берна не стала вслушиваться — что ей до лепета влюблённых? Поглаживать спиральные листья под Сенсибилитасом ей нравилось: заклинание давало ей возможность различать с десяток разных оттенков шероховатости. Получая удовольствие от прикосновений, листья распрямлялись с тихим упругим щелчком. Этот щелчок — зеленовато-рыжий, подумалось вдруг Берне. Повертев эту мысль так и сяк, она отменила заклинание, тем более что профессор Спор уже принесла драконий помёт для удобрения.

На сдвоенный урок зельеваренья собрался весь шестой класс. Гриффиндорцы всё ещё обсуждали «Пирама и Фисбу», споря, каким заклинанием лучше было бы проделывать дыру в стене. Берна, а за ней и другие слизеринцы, расположились от них подальше, но разнообразные и порой усиленные Сонорусом львиные рычания (в случае Конала — с музыкальными вставками) разносились эхом по всему подземелью, где находился просторный кабинет зельеваренья.

— Хорошо рычите, — сказал профессор О’Донован, заходя в класс, — прямо как громамонты в брачный период.

Рычание тут же прекратилось, и Берна с уважением посмотрела на профессора зельеваренья. Меаллан О’Донован, который обычно ходил с буйной гривой черных волос и в ярких нарядах, перед занятиями всегда собирал волосы в тугой хвост и надевал простую мантию из некрашеного льна. Берна невольно засмотрелась на него, когда он проходил между столами учеников к учительскому подиуму: у него была пружинящая походка, и Берна внезапно представила его себе с телом кентавра.

— Дорогие ученики, у меня для вас две новости — хорошая и очень хорошая. Во-первых, зельеварам в Гринграсском замке скоро понадобится новая порция трав, удобрённых помётом лунного тельца. А поскольку запасы у нас закончились, в ближайшую ночь полнолуния за ним будет отправлена группа студентов — скорее всего тех, кто заслужит к тому времени наказания.

Класс издал почти единодушный стон — особенно недавно рычавшая его часть. Берна мысленно присоединилась к этому крику души: собирать помёт лунного тельца было довольно сложно, и к тому же, по ночам она предпочитала спать. Впрочем, наказания она получала редко, так что этой участи намеревалась избежать.

— И это хорошо, так как у вас теперь есть мотивация вести себя даже лучше, чем обычно. А очень хорошая новость заключается в том, что, согласно предсказанию профессора Диггори и её авгура, ночь ноябрьского полнолуния будет особенно холодной. Это значит, что нам подвернулся прекрасный случай заняться приготовлением Согревающего зелья.

Профессор Диггори совсем недавно поймала авгура в Папоротниковом лесу, и теперь во время дождя его крики разносились по всему замку не хуже утренней волынки. Правда, сегодня дождь так и лил — а авгура не было слышно; видимо, кому-то сильно надоели его громкие страдания, и профессора попросили наложить на него Силенсио. Профессор О’Донован тем временем уже отобразил на доске список ингредиентов, в число которых входили, кроме всего прочего, жук-скарабей и половина замороженного яйца пеплозмея. В качестве формулы нужно было произнести скороговорку о тепле. Берна поёжилась — в подземелье было прохладно, и тепла явно не хватало. Впрочем, когда огонь загорится под несколькими десятками котлов, будет совсем другое дело.

За одним столом с ней работала Эмеральдина Сэлвин. Пока Берна разводила огонь, та сходила за яйцом пеплозмея — большая покрытая инеем корзина с ними парила в центре класса. Раздавать жуков-скарабеев поручили Мэгги Лавгуд: она ловко вытаскивала их из банки и левитировала на столы учеников. Затем она вернулась на своё рабочее место, которое делила с Этьеном де Шатофором. Все принялись за работу — пока закипала вода в котле, следовало разделить яйцо на две половины.

Берна вытянула из выдвижного ящика стола, где хранились разнообразные инструменты, длинный нож с резной рукояткой и попробовала сделать надрез, однако замороженное яйцо оказалось плотным, а пальцы сразу окоченели. Кто-то из хаффлпаффцев уже тянул руку, и профессор посоветовал надевать защитные рукавицы, а также использовать Фервеско при работе с ножом либо и вовсе попробовать разрезать яйцо при помощи Дефодио. Эмеральдина натянула перчатки и крепко держала яйцо, пока Берна осторожно применила режущее заклинание. Яйцо распалось на две аккуратные половины.

Далее особых сложностей не возникало: растолочь перец, поймать убегающего жука, размять сушеные цветы душицы и снова поймать жука… Судя по веселью в другом конце класса, у кого-то уже начались соревнования по жучьим бегам. За монотонными занятиями Берне снова удалось погрузиться в свои мысли и в который раз вернуться к заданию, которое ей дала Моргана. Растирая ароматные соцветия душицы, она перебирала в голове варианты его исполнения. Закинув душицу в зелье, от чего оно забурлило и стало кроваво-красным, Берна решительно наколола жука на булавку. Да, вариантов много — что ж, тем лучше. Берне есть где развернуться и показать, на что она способна. После тройного «плавно-настойчивого» помешивания зелья, Берна отправила в него жука.

Время произносить формулу приближалось, и во всех сторон слышалось бормотание учеников — они пытались придумать скороговорку, что оказалось нелёгкой задачей. Постоянно поднимались руки, задавались уточняющие вопросы, кто-то досадливо бил рукой о стол, отчаявшись подобрать необходимые слова.

— Если вам сложно, отталкивайтесь от идеи согревания. Подумайте, что может согреть человека, — подсказывал профессор О’Донован. — Это же может быть что угодно!

— Согревает всех веселье, — донеслось со стороны хаффлпаффцев. Берна прислушалась — ну конечно, Айлин справилась быстрее всех. — Эль, костёр, любовь и зелье!

— Отлично! — похвалил ее профессор, проверяя готовое зелье, от которого валил насыщенный малиновый пар с запахом перца — последнего ингредиента. — Десять баллов Хаффлпаффу. Чтобы скороговорка удалась, чередуйте словами с похожими звуками — «с» и «з» или «с» и «ш». Шутки и сутки, например.

— Кого шутками согревают, те сутками не остывают, — прозвучала формула Этьена. Затем он засыпал перец, от из его котла тоже повалил малиновый пар.

— Удачно! — сказал профессор и добавил. — К тому же, афористично. Семь баллов Рейвенкло.

— Тот тепло лишь обретёт, — произнесла Эйриан, — кто помёт тельца найдёт.

Многие засмеялись, включая и профессора, и далее формулы понеслись одна за другой — он едва успевал проверять зелья и выставлять баллы. Мэгги подняла руку, и Берна закатила глаза.

— Профессор, а что будет, если использовать в формуле какое-то имя? Не человека, которого ты знаешь лично, а просто имя? Если есть люди с таким именем, оно станет адресным для них?

— Нет, Мэгги. Чтобы зелье стало адресным, нужно не просто произнести имя человека, которого ты знаешь лично. Нужно представить себе адресатов и думать о том, что это зелье предназначено именно им. Так что смело используй просто имя.

Мэгги кивнула и произнесла:

— Седрик с счастьем распрощался — сидром щедро согревался.

— Бедный Седрик! — прокомментировал профессор, проверяя зелье. — Кстати, на господина де Сен-Клера, Мэгги, оно всё равно бы не подействовало, если ты уточняла насчёт него. Он француз, и ударение в его имени падает на второй слог.

— Профессор, можно и мне уточнить? — сказал Этьен. — Я в прошлом году варил зелье для Джулианы Уизли, назвав её «Джули». И оно сработало. Значит ли это, что уменьшительные от имён можно использовать?

— Хм, не думаю, что на это стоит полагаться.

— Джулиана тогда стояла в классе перед нами, — вставила Мэгги. — Это имеет значение?

— А вот это — ещё как имеет. Когда адресат перед вами, то эффективность зелья повышается. Так что можно рискнуть и назвать его прозвищем.

Тем временем в подземелье раздался всем знакомый голос, и ученики бросились на всякий случай прикрывать котлы с зельями.

— Седрик славно согревался: за шушугами гонялся, штырехвоста щекотал и чизпафлам досаждал! — продекламировал Пивз, пролетая над столом Берны и Эмеральдины. Берна держала наготове обе палочки, и, увидав это, Пивз изобразил оскорблённую невинность. Улетая из класса и задевая на лету котёл Элиезера Макгаффина (профессор О’Донован моментально остановил падение котла левитацией), Пивз распевал во весь голос, — Берна в бане пропотела, баня Берне надоела.

— Это ты всем надоел, — процедила Берна сквозь зубы и приготовилась произносить свою формулу. — Томный гном залез в дупло: душно, скучно, но тепло.

Засыпав толчёный перец в зелье, она с удовлетворением увидела малиновый пар. Эмеральдина тем временем тоже сочинила скороговорку:

— Под горой погребин злой ноги согревал золой, — сказала она и добавила перец. Подошедший к ним профессор одобрительно кивнул, проверив зелья, и поставил обеим по пять баллов.

— Кто такой погребин, Эмма? — спросила Берна у Эмеральдины. Та удивленно на неё посмотрела.

— Вчера же на бестиологии профессор Макфасти рассказывал. Какой-то демон из Руси, который тоску наводит. У нас таких нет — если профессор Яга с собой не привезла, конечно.

Берна прикусила язык и решила не спрашивать ни у кого, кто такие «шушуги» и «штырехвосты», тем более что Пивз наверняка их сам выдумал. Надо всё-таки меньше отвлекаться на уроках, решила она про себя. А то заслужу наказание и придется топать собирать помёт.

— Смотрит Жан на пожар, ощущая жизни жар, — произнесла Августа и, засыпав в котёл перец, добавила, — Жана я никакого не знаю, если что.

— Что ж, значит, твоё зелье согреет кого-то другого, — ответил профессор, проверяя её работу.

Тем временем со стороны гриффиндорцев снова донеслись звуки веселья.

— Случилось у Фисбы фиаско с Фервеско, — расслышала Берна голос Хизер. — Согрелась она, но зажглась занавеска.

Все гриффиндорцы смеялись — Берна решила, что уже одно упоминание «Пирама и Фисбы» способно довести их до истерики. А сейчас Конал явно выдаст что-то про согревание Пирама. Но тут она ошиблась:

— Меня девицы послали помыться, — продекламировал Конал. — Котлом огрели, костром согрели.

— Очень мило, — прокомментировал профессор О’Донован. — И теперь мы знаем одного студента, который точно пойдёт за помётом тельца.

— За что? — воскликнул Конал. — Что я сделал?

— Что он сделал, по-вашему? — обратился профессор к классу.

— Вплёл в формулу личное местоимение «меня», — ответил Элиезер. — Так что зелье наверняка вышло адресным и подействует только на Конала.

— Вот именно! Так что будем надеяться, что оно хорошо его согреет.

Конал стукнул себя ладонью по лбу под смешки своих однокашников, а Берна язвительно отметила про себя, что некоторых даже великая Конфигурация не берёт. Занятие тем временем подходило к концу — ученики убирали свои рабочие места и переливали зелья в склянки. Подписывая своё зелье скрипучим пером, Эмеральдина прошептала Берне:

— Интересно, какой всё-таки третий гейс у О’Донована? Ты как думаешь?

Берна глянула на их учителя. Вообще-то, от этих разговоров о третьем гейсе, которые велись сейчас между учениками постоянно, она только глаза закатывала. Но тут она осознала, что ей и правда интересно. Сам он сейчас помогал ученикам, которые всё ещё не могли придумать формулы, подсказывая идеи и рифмы — не торопил и не наказывал никого, только иногда подшучивал. Спору нет, госпожа Кэррик нашла себе достойную замену — пусть даже и не из Англии или Шотландии. Кроме смешного ирландского акцента у него просто… не было недостатков, подумала Берна и сама себе поразилась. Ей же никто не нравился — ни один мальчик или мужчина, и она этим гордилась. Она снова взглянула на профессора и почему-то опять представила его с обнажённым торсом и лошадиным телом.

— Он, наверное, не может поставить никому плохую оценку! Видишь, как помогает всем? Чуть ли ни сам формулы за каждого тупицу придумывает! — бросила она Эмеральдине, которая уже перестала ждать ответ на свой вопрос.

— Думаешь? Ну, с такими гейсами в учителя не идут. Свихнуться же можно.

И на этом обе они, покончив с уборкой и зельями, вышли из класса зельеваренья. При этом Берне удалось расслышать, как Хизер объясняла друзьям, что «штырехвосты» — это, конечно, клинохвосты, а шишугами на севере Англии иногда называют крупов. Облегчённо вздохнув, Берна поспешила на обед. Какое-то время, пока она поднималась по бесконечной винтовой лестнице, за ней летел Пивз и напевал «Берна баню пропотела, Берна бане надоела», но когда та добралась до первого этажа, он отстал, перекинувшись на группку малышни из Рейвенкло с целью показать им парочку «самых модных» танцевальных движений. Это напомнило Берне про грядущие танцклассы, и она мысленно взмолилась милостивому составителю расписания: только не сегодня, только не сегодня.

Возымела ли её немая мольба успех или просто повезло, но танцклассы начались в тот день только для учеников первого и второго классов. Так что после обеда Берна решительно направилась к кабинету профессора Диггори, находившемуся в Северной Башне. Преодолев несколько запутанных лестничных переходов, она добралась до седьмого этажа, где её учтиво поприветствовал портрет рыцаря в доспехах, восседающего на пони:

— Доброго тебе пути, прекрасная юная леди! Держись за перила на спиральной лестнице. Ежели что случится — сэр Кадоган всегда к твоим услугам!

Опять лестница, хмуро подумала Берна, вяло улыбнувшись сэру Кадогану. Пройдя коридор, она увидала ввинчивающуюся в башню крутую спираль лестницы и чуть было не передумала, но всё же упрямство взяло своё. Когда она через некоторое время стояла, пытаясь отдышаться, в кабинете профессора по прорицанию, вид у неё был ещё более хмурый.

— Берна Макмиллан, если я не ошибаюсь? — произнесла Орсина Диггори, направляя на Берну взгляд больших серых глаз. У неё были тонкие брови и губы, а длинными изящными пальцами она гладила взъерошенную птицу, сидевшую у неё на руках. Тот самый авгур, догадалась Берна.

— Да, профессор.

— У меня отменная память на лица. А я предчувствовала, что ко мне сегодня пожалует гостья из Слизерина. Так чем же могу служить представительнице Древнейшего и Благородного Дома Макмилланов?

— Профессор, вы не могли бы проконсультировать меня насчет хрустального шара? Моя наставница…

— Дух Морганы, надо полагать?

— Да, он самый. Моя наставница, дух Морганы, дала мне задание, для выполнения которого может пригодиться умение им пользоваться.

— Могу я узнать, что это за задание?

— К сожалению, я не могу вам рассказать, так как Моргана это мне запретила. Дух Морганы, в смысле.

— В таком случае, ты, конечно же, практикуешься в окклюменции?

Берна совершенно не практиковалась в окклюменции, но всё равно кивнула и понадеялась, что это выглядело убедительно.

— Работа с хрустальным шаром может хорошо вписываться в твои упражнения с субличностями. Неплохо было бы также согласовать это со знаком зодиака и персональным лунным циклом. Также стоит подключить нумерологию,чтобы просчитывать оптимальные даты для выхода в тонкий план бытия.

Берна ощутила новый прилив уныния. Ещё только зодиаков и циклов ей не хватало. Нумерология и прорицание были факультативными предметами, записываться на которые Берне не приходило в голову. Неужели теперь ей придётся вникать в эти премудрости?

— Когда ты родилась, Берна?

— Первого ноября, — ответила она со вздохом. Она уже поняла, что вляпалась.

— В Самайн? О, как чудесно, — возбуждённо сказала профессор Диггори и, посадив в клетку авгура, выглядевшего приблизительно так же уныло, как и Берна, взяла чистый свиток и начала что-то увлечённо чертить, иногда задавая Берне уточняющие вопросы.

Через час Берна вышла из кабинета профессора, держа в руках исчерченный сложными схемами и диаграммами свиток, чётко осознавая две вещи: во-первых, ей, несомненно, само мироздание велело стать великой прорицательницей, во-вторых, если Элиезеру удастся превратить свою сестру в мага, она попросит его проделать с ней тот же фокус наоборот — сделать её простым магглом, чтобы она могла прожить свой век без всех этих сложностей. Особенно без учёта персонального лунного цикла. Берна остановилась на полпути вниз по спиральной лестнице и долго стояла, затерявшись в путанице собственных мыслей. Затем быстро побежала вниз, внезапно повеселев, и даже кинула на ходу какую-то любезность сэру Кадогану, который вытянулся в струнку и поклялся убить ради неё любое чудовище или лучше два.

Вечером, пока большинство слизеринок сидели в гостиной и взахлёб обсуждали предстоящий бал, она уединилась в спальне, зажгла свечи и поставила перед собой хрустальный шар. Из всего потока сведений, обрушившегося на неё сегодня в кабинете профессора Диггори, она вычленила то, что показалось ей важным. Так, что там было? Во-первых, обращаться слишком часто к шару опасно. Что ж, тем лучше — не придётся каждый день вглядываться в его мутные глубины. Во-вторых, начинать нужно с простых вопросов и постепенно учиться находить с шаром общий язык. Не совсем понятно, но, по крайней мере, «простые вопросы» она осилит. В-третьих, время для шара значения не имеет, так что понять, настоящее он показывает, прошлое или будущее — это задача не из лёгких. Ну, как обычно. В-четвёртых, вопросы «да или нет?» сложно использовать в работе с шаром — разве что удастся наладить с ним отношения (и молчим, молчим про настройку шара по лунному циклу) — лучше пробовать вопросы «кто», «что», «где», «как» и так далее. Это шар сможет показать и, главное, его ответы на такие вопросы несложно будет понять. И наконец, многое спросить у него за раз не выйдет — шар быстро опустошает внутренний сосуд.

— Ну, поехали, — сказала Берна и всмотрелась в шар. В нём отразились её глаза, похожие в таком ракурсе на огромные глаза рыб и русалов, частенько подплывавших к окну гостиной Слизерина и с любопытством заглядывающих внутрь. Берна немного поигралась, глядя, как её и без того пухлые губы расплываются на полшара или ноздри становятся похожими на дупла в дереве, а потом собралась и настроилась, пытаясь проникнуть взглядом внутрь шара и вложить каплю магической силы.

Шар сразу отреагировал на её взгляд: внутри его закружились размытые образы, перетекающие один в другой. При этом даже поддержание этого контакта тянуло из фамильной Берниной супницы немалое количество витальности.

— Какой же ты прожорливый, — воскликнула Берна и перешла к делу. — Что самое простое? Ну, пусть будет родительский дом.

Видения в шаре преобразились в знакомые очертания массивного донжона родового замка Макмилланов. Берна спросила, чем занят её отец, и донжон распался на сотни крошечных кирпичиков, а потом снова собрался в целостную картинку: отец Берны, Теодорик Макмиллан, с его суровым взглядом из-под нависших бровей что-то говорил выстроенным в ряд эльфам-домовикам. Берна наблюдала такую картину не раз перед важными событиями — празднествами или визитами тётки. Может, это и есть картина из прошлого? Чувствуя, что силы подходят к концу, она спросила про мать, и тут же увидала её в постели, читающей что-то при свете свечей. Что она читает, подумала Берна, и ракурс изменился — теперь она смотрела на свиток с точки зрения своей мамы, видя её руки со знакомыми кольцами и… собственное письмо, отправленное домой со школьной совой вчера утром. «…хотя в целом, конечно, дорогая матушка, всё у меня в порядке, не подумай, что я жалуюсь…» успела прочесть Берна до того, как видения в шаре резко исчезли, а она сама ощутила полную опустошённость. Надо сварить себе зелье для пополнения сил, подумала она, убирая шар и чуть не выронив его из ослабевших рук. День таки был долгим и холодным — ну разве я не великая провидица, думала она, натягивая ночную сорочку и быстро забираясь под одеяло. А в бане попотеть было бы даже неплохо, мелькнула последняя мысль, и Берна провалилась в глубокий, как океаны неизведанного, и беспокойный, как бег по спиральной лестнице, сон.

[1] «Про Пирама и Фисбу» (лат.)

[2] «Всегда, злая стена, ты влюблённых разделяешь» (лат.)

========== Глава двенадцатая ==========

Из завещания Игнатии Уилдсмит (написано незадолго до её смерти, в 1340 году)

А детям моим, Орландо и Оливии, завещаю я труды мои, в коих среди всего прочего зашифрован рецепт создания порошка Флу, мною изобретённого. Не нажила я богатства, учёными исследованиями занимаясь, но возлагаю надежду на потомков моих: пускай порошок сей изготовляют и продают, а секрет создания — хранят в тайне, дабы потом передать его наследникам своим, по моему примеру.

Седрик де Сен-Клер, 24 ноября 1347 года

Седрик проснулся, когда часы на башне хогсмидской ратуши пробили десять. Слишком поздно, чтобы мысленно пожелать Гертруде доброго утра, вздохнул он: она уже на занятиях. Лежа в постели и ощущая утренние приливы жизненной силы, он подумал о предстоящем ему библиотечном дне, а потом его мысли перескочили на позавчерашнее занятие с наставницей. Нынче ей уже редко удавалось наложить на него Инкарцерус, а успехи с уточнениями Инцендио впечатляли даже его самого. Его вторая палочка, которую он завел в Китае просто потому, что захотелось попробовать работать с сердечной жилой китайского огнешара, оказалась очень кстати. Вовсе не потому, что почти все в Хогвартсе колдовали уже двумя, сказал он себе. Дело в другом: распределять витальность между двумя палочками при работе с Инцендио получалось гармонично, и опасность вложить слишком много энергии в заклинание сокращалась. Он привычно взял свою кленовую палочку с сердечной жилой венгерского рогохвоста в правую руку, а кедровую с огнешаром — в левую и безмолвно вызвал две огненные бабочки. За дверью кто-то ахнул. Седрик зафинитил бабочек и крикнул:

— Опять ты подглядываешь в замочную скважину, Прыткая Полли!

— И ничего я не подглядываю — я просто подошла позвать вас на завтрак!

— Ну, так и зови, а не зависай за дверью, как грюмошмель над крапивой.

— Вот я и зову.

— Полли, где ты там? А ну-ка ставь котелок, — раздался голос Сьюзан Фергюссон снизу, и Седрик услышал удаляющиеся звуки шагов. Что ж, придётся вставать и одеваться, пока Полли не явилась снова. И замочную скважину давно пора зачаровать.

После завтрака Седрик отправился в лавку Хэмиша О’Брайана, чтобы купить укрепляющее зелье — занятия с Гертрудой становились всё насыщеннее, и порой после них Седрик еле держался на ногах. Можно, конечно, было отправиться в Гринграсский замок и там сварить себе адресное, но от одной мысли о палатах зельеваренья его воротило. В лавке О’Брайана околачивался его сосед — Фердинанд Тибо, маг-винодел, который, завидев Седрика, тут же перешёл на французский и стал нахваливать свои вина.

— Ишь, завёлся, — проворчал Хэмиш, — не видишь, сударь за зельями пожаловали? Сначала магия, потом попойки.

— Одно другого не исключает, любезный сосед, — отвечал ему мсье Тибо. — Напротив, при правильно подобранном сочетании…

Седрик расплатился за зелье и оставил их спорить о таинствах вино-магических конфигураций. Теперь ему пора было отправляться в замок Роулов в графстве Дарем, в фамильной библиотеке которых ему позволили поработать, но он решил пройтись сначала к берегу озера и потому свернул с Главной в боковую улочку налево.

Ночь Самайна всплыла в его памяти — набитая людьми хижина Айдана Макфасти, Гертруда в неожиданно нарядной мантии, подсвеченные Лумосом волшебные птицы в ночном небе, бургундское вино и, как дракон среди ясного неба, зазвучавший в его голове голос наставницы. Не вернуться ли обратно и не расспросить господина Тибо про сорт и выдержку, усмехнулся про себя Седрик. И хорошо, что я не начал громко думать о том, что изысканная причёска ей идёт меньше, чем растрёпанный узел волос с торчащей из него палочкой. Впрочем, за почти месяц ментальной связи, Седрик уже полностью привык к ней и понял, как она работает — как и в реальном разговоре при помощи слов, передавать можно то, что хочешь сказать. Конечно, можно было что-то мысленно «сболтнуть», но ведь так и в простых разговорах случается. В тайники при помощи ментальной связи действительно было не забраться, хотя, несмотря на это, Мудрец всё равно настаивал, чтобы Певцу затыкали рот во время мысленных разговоров с Гертрудой.

— Как же мне надоели все ваши Инкарцерусы и кляпы! — стенал Певец, пользуясь вовсю тем, что сейчас ему дают говорить.

— Ничего, ничего, мы эту проблему скоро решим кардинально, — отвечал Мудрец, предаваясь медитации.

— Да, давно пора уже! Мы наложим Инкарцерус на Гертруду, и я буду петь ей баллады о любви до тех пор, пока её сердце…

— …не остановится от скуки, — хмыкнул Храбрец.

— Она откликнется, я это знаю! — вопил Певец.

— И отклик её будет звучать примерно так: «Седрик, ты всё перепутал. Мы сегодня собирались работать над магическим пламенем, а не любовным».

— Вы оба слишком много думаете о ней, — осадил их Мудрец. — Говорю же: это надо решить по сути. Я предлагаю отворотное зелье.

Храбрец и Певец вмиг замолкли. Потом вихрь бабочек вырвался из-за пояса Певца, и каждая из них увеличилась до размера феникса. Казалось, весь внутренний ландшафт скрылся в урагане, поднимаемом их гневным порханием.

— Нет, — произнёс Певец, — нет, ни за что!

— Подумай, — неожиданно мягко проговорил Мудрец, — влюблённость — это ведь тоже связанное состояние. Неужели ты не хочешь освободиться?

Храбрец вскинул голову.

— Гертруда изобрела свой Нексус Ментиум сразу после того, как выпила отворотное зелье, сказал он. — Что если и у нас выйдет так же?

— Вот именно, — сказал Мудрец. — Глупо было бы не использовать такой шанс. Наверняка, второго такого не будет.

— Возможно, сначала нужно сильнее разжечь пожар? — с надеждой произнёс Храбрец.

— Ты посмотри на этого, — усмехнулся Мудрец, кивая головой в сторону Певца, стоявшего в эпицентре бабочкового вихря. — Если его не сдерживать, то пожар тут будет отменный.

— Надо будет выпустить его как-нибудь. Во время встречи с Гертрудой.

— Думаю, обойдёмся без крайних мер. А сейчас точно убираем его — сегодня библиотечный день, так что никаких пожаров.

И Мудрец с Храбрецом занялись привычной им охотой на бабочек и локализацией их, с Певцом вместе, в дальних уголках ландшафта. Седрик вынырнул из мыслей и достал портрет Гертруды.

— Эх, госпожа Конфигурация, — произнёс Седрик, разглядывая миниатюрное изображение своей наставницы. — Придётся мне проверить ваш метод изобретения заклинаний. Надеюсь, у вас найдутся недостатки.

И тут её голос зазвучал в его голове:

— Доброе утро, Седрик. У меня перемена. Ты уже в библиотеке?

— Утро доброе, Гертруда. Нет ещё. Покупал укрепляющее.

— Послушай, замок Роулов, как я выяснила только что, подключён к сети Флу. Отправляйся в ратушу — там есть камин, через который ты сможешь попасть к ним.

— Хорошо, благодарю вас.

— С тобой всё в порядке сегодня, Седрик?

— Конечно. Почему вы спрашиваете?

— Не знаю. Это сложно объяснить. Твой мысленный голос не улыбается.

Седрик вздохнул — Мудрец прав, нужно пить отворотное, пока Гертруда не увидела его насквозь.

— Мне же сегодня предстоит читать сочинения Роджера Бэкона, монаха-францисканца. Какие уж тут улыбки?

— Что ж, желаю удачи. И — осторожно там. О лояльности Роулов нам ничего неизвестно.

— Спасибо! Ну, так даже веселее — Роджер Бэкон и сомнительные Роулы.

— Веселись. А мне пора. И, кстати, мне очень жаль, но занятие придётся отменить: у меня сегодня слишком много дел.

— Да, конечно. Я понимаю. Всего хорошего, Гертруда, — ответил он, без особой надежды пытаясь заставить голос «улыбаться».

Вернувшись с побережья на Главную, он дошёл до площади, где шумела обычная рыночная жизнь, и, здороваясь с обитателями Хогсмида, добрался до дверей ратуши. Причудливые магические часы на здании пробили одиннадцать — кроме времени они показывали дату и фазу луны (полнолуние наступит через три дня — и как раз тогда ему придётся навестить родительский замок в Нормандии), а в полдень ещё и распахивались фигурные дверцы, и по кругу проходила кукольная процессия великих магов прошлого. Впрочем, по полудням Седрик бывал постоянно где-то в иных местах, да и сейчас ему пора была поторопиться. Господин Дервиш приветствовал его и щедро отсыпал порошка Флу из муниципальных запасов в мешочек из кожи моко. Седрику уже приходилось путешествовать таким образом: недавно и кабинет директрисы Хогвартса, и главный зал Гринграссккого замка подключились к сети Флу, так что по настоянию Гертруды он опробовал на себе этот способ взаимодействия с огнём уже несколько раз. Взяв пригоршню порошка, Седрик ступил в камин и произнёс «Замок Роулов, графство Дарем». На секунду огонь закрутил его, как пойманную за хвост саламандру, а уши заложило. Потом отпустило снова, и он вышел из другого камина в незнакомой ему гостиной.

Невысокий мужчина хрупкого телосложения и в круглых очках на переносице, поднялся из тронообразного кресла и подошёл к Седрику.

— Надо полагать, мсье де Сен-Клер? — довольно дружелюбно сказал он. Седрик учтиво поклонился.

— Мортимер Роул, к вашим услугам. Рады вас приветствовать в Древнейшем и Благородном Доме Роулов, — сказал хозяин замка тоном, который показался Седрику немного извиняющимся, — а вот моя супруга, Элионора.

Госпожа Роул ответила на поклон Седрика небольшим кивком, не отрываясь от рукоделия. У Седрика даже отлегло от сердца — к надменности чистокровных магов он больше привык, чем к робкому дружелюбию.

— Крайне благодарен вам за возможность поработать в вашей библиотеке. — Как можно более церемонно начал Седрик. — Я начал изучать труды Роджера Бэкона, но поскольку доступные мне сочинения сплошь на латыни, продвигается это крайне медленно.

— О да, да! — возбуждённо отвечал господин Роул. — У нас есть редкая копия его сочинений на французском языке. Не полный перевод, конечно, — сами понимаете — Doctor Mirabilis[1] был плодовитым сочинителем. Магглам это свойственно.

«Магглам» он произнёс без всякого ехидства или высокомерия, отметил Седрик. Но всё-таки он решил расставить все точки над i.

— Я и сам рождён в семье магглов, так что пространные сочинения читать доводилось, пока мне не пришло приглашение в магическую школу.

— О, ну что я вам тогда объясняю! Давайте же я вас провожу.

Замок, в отличие от общительного хозяина, был самой противоположностью дружелюбия — каменные стены с совсем узкими окнами, портреты в тяжёлых рамах и с не менее тяжёлыми взглядами (хотя до сэра Ричарда им всё же далеко, подумал Седрик), не слишком расточительный свет свечей в канделябрах. В библиотеке, правда, окна оказались побольше, так что её заливал блеклый свет конца ноября. Седрик огляделся — библиотека поражала идеальным порядком. Неужели тут ещё и книги расставлены по алфавиту? Чудеса, так и есть!

Господин Роул тем временем провозгласил, что Роджер Бэкон, хоть и был магглом, многое знал из неизвестных источников об искусстве магии, отчего его труды бесспорно достойны изучения, и подвёл Седрика к нужному стеллажу.

— Что ж, оставляю вас черпать из кладезя мудрости. И извольте оказать честь — разделить с нами трапезу. Вы услышите колокол. Надеюсь, нападки господина Бэкона на магов раззадорят ваш аппетит.

Седрик поблагодарил его и взял в руки увесистую рукопись. Когда господин Роул вышел из библиотеки, Седрик на всякий случай достал палочку и проверил манускрипт при помощи Специалис Ревелио, обнаружив защитную руну — кому-то были дороги эти труды Удивительного Доктора. «Epistola fratris Rogeris Baconis de secretis operibus artis et naturae, et de nullitate magiae»[2], прочёл он на титульном листе знакомое латинское название, но внутри, к счастью, текст действительно был в переводе на французский. Загадочный Бэкон: описывая «ничтожество магии», он давал при этом немало ценных сведений о ней: волшебники только диву давались. Многие вдохновились его трудами на смелые эксперименты, а знаменитая зашифрованная часть его сочинения о порохе подсказала Игнатии Уилдсмит путь к созданию порошка Флу. О последнем Седрик знал от своей наставницы, но мысли о ней он немедленно прогнал из головы. Сейчас его задача — читать и выискивать интересные сведения про огонь.

Главу «О ложных явлениях и призывании духов» Седрик быстро пролистал — это он уже читал на латыни и ничего интересного тут не нашёл. Главу «О магических формулах, заклятиях и их использовании» он пробежал глазами и убедился, что автор противоречит сам себе, призывая то ли запретить магические формулы вовсе, то ли использовать их строго в надлежащее время сообразно небесным законам. В главе «О силе слова и опровержении магии» Доктор, уже вовсе не казавшийся Седрику Удивительным, продолжал ворчать в том же духе, а к главе «Об удивительных рукотворных инструментах» он перешёл на особо воодушевляющей ноте: «Итак, теперь я поведу речь во-первых об удивительных делах искусства и природы, чтобы затем указать их причины и способы осуществления, в которых нет ничего магического, для того чтобы стало ясно, что любые возможности магии ниже этих дел и недостойны». Как это прекрасно, подумал Седрик, отрываясь от текста и прикрывая глаза, давая им отдохнуть. В этот момент он услышал поблизости шорох и снова открыл глаза, держа наготове палочку. Что ж такое, теперь каждую библиотеку, которая кажется пустой, нужно проверять при помощи Хоменус Ревелио на тайных невидимых читателей?

Тем временем из-под стола поблизости показалась детская голова — мальчик лет девяти-десяти посмотрел на Седрика исподлобья, а затем снова скрылся.

— Эй, кто там? Я не разглядел — ты имп или квинтолап? — прокричал ему Седрик.

— Я Фильберт. А что такое квинтолап?

— Опасный зверь, который прячется под библиотечными столами. Так что ты извини, но я проверю, точно ли ты Фильберт, а не квинтолап. Специалис Ревелио! — Брови Седрика взлетели вверх. — Хм, странно.

— Что странного? — резко вскинул голову Фильберт.

— Странно, что ты не чудовище, — нашёлся он. — В прошлый раз, когда меня подкараулили в библиотеке, я попался в лапы ужасному чудищу.

— Правда? Какому?

— Ну, не могу рассказать. Ты ещё мал — извини. Но через пару лет — так уж и быть, поведаю. Только напиши мне письмо и напомни. Меня, кстати, зовут Седрик.

— Я знаю. Слыхал, как тебя обсуждали папа с мамой.

Интересно, что они такого обсуждали, подумал Седрик, но спрашивать не стал. Вместо этого он заглянул под стол и увидал там несколько книг, а также тарелку с надкусанными сладостями. Под столом было много крошек, а также подушка и свеча. Видимо, Фильберт проводит тут немало времени.

— Читаешь что-то интересное? — спросил Седрик.

— Картинки смотрю, — буркнул в ответ мальчик.

— Везёт тебе. А в моей книжке плохо с картинками. Хоть сам рисуй.

— А о чём там пишут?

— Да всё пишут, что маги ерундой какой-то занимаются.

— Я бы нарисовал пару картинок на эту тему, — пробормотал Фильберт и уполз обратно в своё логово.

Пожав плечами, Седрик вернулся к рукописи. В главе об инструментах, созданных без помощи магии, Бэкон писал о разных механических средствах передвижения, но не только: «Также можно легко создать инструмент, с помощью которого один человек сможет насильственно притянуть к себе тысячу людей вопреки их воле». Седрику вспомнилась легенда про крысолова, который увёл за собой детей из провинившегося перед ним города, и даже пофантазировал немного на тему подобного магического музыкального инструмента. Певец внутри от таких мыслей рвался из своих пут, так что Седрик усилием воли вернулся к чтению. Следующая глава, «Об оптических рукотворных опытах», пошла веселее: тут Бэкон писал о свойствах зеркал, при помощи которых он предлагал и иллюзии создавать, и увеличивать или уменьшать изображения предметов, и даже воспламенять объекты при помощи сконцентрированных в одну точку лучей. Упоминался даже эпизод с ядом василиска, который также удалось отвести при помощи зеркал. Теперь Седрик понимал, почему маги переводят и читают сии труды — идей у их сочинителя предостаточно. Бери и используй. Правда, Седрику пока пути их магического применения в голову не приходили.

Глава «Об удивительных опытах» повествовала о горючих смесях — и Седрик начал конспектировать. Про «греческий огонь» он уже читал ранее, но рецепт ему не попадался. У Бэкона его, правда, тоже не нашлось. Зато упоминались «постоянное освещение и неостывающие горячие ванны» (эх, было бы неплохо, подумал Седрик), а также вещества, не сгорающие в огне, например кожа саламандры (Седрик снова задвинул Певца поглубже) и некий «таль». Что такое «таль» он не знал, и переводчик, судя по всему, тоже, так как в скобках шло латинское «thale». Может, это один из секретных компонентов порошка Флу? Как раз далее в главе Бэкон восторгался действием пороха и приводил свою знаменитую анаграмму «Luru Vopo Vir Can Utriet», над которой Седрик решил не задумываться особо — раз уж всё ценное из неё и так извлечено госпожой Уилдсмит. «Но куда более значительным, нежели всё предшествующее, является то, что разумная душа, хотя она и не может быть с необходимостью принуждаема к чему-либо, поскольку наделена способностью свободного выбора, может, тем не менее», читал он, «по выбору другого действенным образом быть располагаема, побуждаема и влекома к тому, чтобы охотно изменить свои нравы, аффекты и желания. И это относится не только к отдельной личности, но и к целому войску, городу и народу определённой области». Что ж, Майская конфигурация именно над этим и работает — чтобы волшебники и магглы перестали, наконец, бояться и проклинать друг друга, а объединяли свои усилия и достигали общих целей. Я не могу не думать о вас, госпожа Конфигурация, не могу. Куда же мне деваться, если даже живший сто лет назад учёный монах пишет о вас и ваших идеях?..

Звуки колокола вывели его из поэтического транса, во время которого он незаметно для себя отложил рукопись и сочинил сходу два куплета баллады о том, как разумная душа становится неразумной, будучи оплетённой Инкарцерусом любви. Фильберт выбрался из своего убежища и выбежал из библиотеки, не сказав Седрику ни слова. За длинным обеденным столом в таком же мрачном зале, как и весь остальной замок, Седрика усадили как можно дальше от мальчика, и тот убедительно делал вид, будто гостя не существует. Госпожа Роул вела себя приблизительно так же, лишь изредка отпуская скупые фразы, приличествующие случаю. Зато господин Роул болтал, не замолкая, излучая живой интерес к занятиям Седрика, делам Конфигурации и магической жизни Британии в целом. К счастью для Седрика, который с трудом пытался пережевать жёсткую баранину, Мортимер Роул и сам мог ответить на большинство своих вопросов и делал это с превеликим удовольствием, так что на протяжении обеда в зале звучал в основном только его голос. А после трапезы Седрик с облегчением вернулся в библиотеку. Ну, чем ещё удивишь, Doctor Mirabilis?

Тот удивил главой «Об устранении акцидентальных причин старости и о продлении человеческой жизни». Неужели тут речь пойдёт об эликсире жизни? Так и есть! И этот автор выше призывал всех отбросить магические книги, а вот ведь, советует пить «напиток из восьми частей воды и девяти частей мёда» или же искать зарытые в полях золотые кувшины: «Крестьянин, вспахивая поле, обнаружил золотой сосуд с благородной жидкостью, и, посчитав, что это небесная роса, омыл лицо и испил, после чего помолодел телесно и духовно, обрёл благодать мудрости, а из крестьянина стал слугой правителя Сицилии». А далее шла горючая смесь из тайных свойств камней и растений, режима дня, квадратуры круга и возможности бессмертия. Насколько Седрику было известно, в последней главе должен был находиться рецепт «философского яйца», из которого вылупливается Философский камень. Он быстро заглянул в конец манускрипта — но этой главы как раз не нашлось. Ах да, господин Роул говорил что-то о том, что перевод неполный, и Седрик пожалел, что не хватает именно финальной главы. Вылупляющийся из яйца Философский камень? Наверное, это забавно и будет чем насмешить Гертруду. И снова он со вздохом прогнал мысли о ней.

В манускрипте оставалась лишь одна глава — «О сокрытии тайн природы и искусства», в которой Бэкон размышлял над способами скрывать тайны мудрецов от толпы. Семь способов зашифровать текст описывал автор, и Седрик так и представил себе толпу, осаждающую муниципальную библиотеку города Дарема и требующую выдать ей труды достопочтенного Бэкона. Просто, чтобы развлечься, он направил палочку на текст перед ним и сказал «Конфундо Верба». Аккуратно выписанные французские слова с завитками дрогнули, но, вопреки ожиданиям, не распались на полчища букв, готовых перепутаться в случайном порядке. Как же я забыл: защитная руна. Тогда Седрик наложил Конфундо Верба на свой конспект и удовлетворённо посмотрел на произведённый чарами эффект. Теперь его записи выглядели так же бессмысленно, как «пороховая» анаграмма Бэкона. Впрочем, в них и до этого было немного смысла. С этой мыслью он решительно захлопнул фолиант, вернул его на место и покинул библиотеку. После вежливого (и опять же бессмысленного) разговора с четой Роулов, во время которого Фильберт поглядывал на него из недр огромного кресла, он прибегнул к чудесному порошку Флу, который вернул его обратно в Хогсмид. Размышляя о том, как сильно можно утомиться от переизбытка бессмысленности, он вернулся в свою комнатку в таверне, наложил вокруг себя Импенетрабилис, чтобы не слышать ни пьяного пения из «Кабаньей головы» и «Трёх мётел», ни постоянной возни на первом этаже таверны, достал свою лютню и играл на ней до прихода ночи. И ждал, пока в его голове звучит голос наставницы.

— Седрик, как твои дела? Как рукопись Бэкона? — долгожданный голос зазвучал, после того как часы на ратуше пробили десять.

— Прекрасно: он убедил меня, что магией заниматься недостойно.

— Что ж, порой мне кажется, что он тут прав. — Голос Гертруды звучал устало, и Седрик перестал валять дурака.

— Извините, я опять морочу вам голову. Я прочёл французский перевод — там не было последней главы, о философском яйце. Из интересного было про зеркала и греческий огонь.

— Главу о яйце я читала — это полный бред, так что ты ничего не потерял. А как Роулы?

— Обычные весьма, разве что Мортимер Роул пугающе общителен и учтив. Не додали высокомерного хлада. Надо будет зайти в Гринграсский замок и пообщаться с портретом сэра Ричарда.

Гертруда молчала, и Седрик осознал, что сболтнул лишнего.

— Простите меня, Гертруда. Я совсем как джарви сегодня. Я замолкаю. Завтра меня острастит очередная встреча с чумой, а послезавтра я буду прилежным и молчаливым, вот увидите. Мы же увидимся послезавтра?

— Ты говорил, что направляешься в родительский замок в воскресенье.

— Да, но только к обеду. Что будет благословением после той баранины, которой меня сегодня накормили Роулы. Наверняка, родители велят подать на десерт бланманже.

— Тогда встретимся в воскресенье до бланманже. Спокойной ночи, Седрик.

Когда её голос умолк, он ощутил себя таким законченным идиотом, что все три ипостаси внутри разбрелись по разным закуткам лабиринта из столбов-песчаников, не говоря друг другу ни слова.

[1] Удивительный Доктор (лат.) — прозвище Роджера Бэкона.

[2] «Послание монаха Роджера Бэкона о тайных действиях искусства и природы и ничтожестве магии» (лат.)

========== Глава тринадцатая ==========

Из легендарной книги «Как стать великим магом»

Предисловие авторов к главе «Как стать повелителем сновидений»

Уточнённым Сомниумом, который вслед за уточнённым Репелло стал отличительным заклинанием Этьена де Шатофора, следует пользоваться осторожно, так как он может вызвать привыкание. О данных чарах давно ведётся диспут в магическом сообществе: сторонники «навеянных сновидений» подчёркивают их терапевтическую ценность и способность укреплять дружеские связи между людьми, а противники настаивают на том, что «реальность сновидений» может показаться магу привлекательнее настоящей жизни и погрузить его в пучину призрачных фантазий. Так что, юные друзья, если вы склонны убегать от реальности в мир своего воображения, не злоупотребляйте уточнённым Сомниумом!

Гертруда Госхок. 26 ноября 1347 года

Воскресным утром Гертруда проснулась поздно и долго не вставала с постели. Мысль об утренней прогулке на метле не казалась заманчивой, и даже запланированное на сегодня занятие с Седриком не наполняло её обычным энтузиазмом. Самой приятной мыслью было то, что сегодня — выходной, а значит, у неё нет уроков в Хогвартсе. Кажется, я переутомилась за прошедшую неделю, подумала она. Возможно, посещение танцклассов у неутомимого Киприана Йодля было лишним?

Тем не менее, освежить в памяти танцы казалось ей необходимым, чтобы не ударить в грязь лицом на рождественском балу. После Майской конфигурации она стала, ни дать ни взять, знаменитостью, и теперь на любом общественном сборище многие не сводили с неё пытливых глаз. Любой её промах не останется незамеченным, включая даже промах в джиге или кастарвате. К тому же, она просто любила танцевать. Образ Ричарда непрошенным гостем возник в её памяти — Ричард танцевал прекрасно, просто пугающе хорошо, и оказавшаяся с ним в паре дама неизменно попадала под его очарование, а её ноги покорно выделывали всё, что нужно, даже если она не знала этого танца…

Уточнённая Таранталлегра — вот что это было, твёрдо сказала себе Гертруда, резко поднимаясь с постели. Молния послала огненный шар так далеко, что он взорвался где-то за горизонтом. Гертруда умылась водой из кувшина, подготовленного домовиками, разбив на её поверхности тонкую корочку льда. Конец ноября был холодным — порой выпадал снег, но на следующий день он неизменно таял. Гертруда хотела развести огонь в камине, но, услыхав волынку, призывающую на завтрак, решила, что общение со стихией подождёт, а согреться можно и в Главном зале, где всегда тепло. Быстро одевшись перед зеркалом, которое наконец-то поселилось в её комнате, она направилась к парадной лестнице.

Когда она заходила в зал, совы как раз доставляли утреннюю почту, а в дверях Меаллан о чём-то оживлённо беседовал с Филлидой Спор. Когда Гертруда заняла своё место за учительским столом и принялась за овсянку (тоже без энтузиазма), он вскоре присоединился к ней и тут же по своему обыкновению завёл разговор.

— Что-то ты выглядишь уставшей, Гертруда.

— Ты прав, я сильно утомилась за неделю, — ответила она, перебирая письма. — Я думаю, что я зря так усердно взялась за танцы.

— Ну что ты, танцы — это святое. Судя по этой горе писем, ты переусердствовала с перепиской со всей Британией. Или в занятиях со своим учеником?

— Мне пишут желающие помочь в делах Конфигурации, Меаллан. А насчёт ученика ты, может быть, и прав.

— Так сделай с ним перерыв. К чему так часто с ним заниматься?

— Он делает успехи…

— Тем более — можно с чистой совестью сбавить темп.

— Уж не знаю. Я отменила пятничное занятие с ним, чтобы попасть на танцкласс. Но сегодня у меня и правда мало сил. Впрочем, можно же выпить укрепляющего.

— Гертруда, ну ты как дитё малое. Можно же и просто отдохнуть. А я помогу тебе.

— Да? Это ещё как?

— Не буду звать тебя сегодня ночью в поход за помётом лунного тельца.

— Что, тебя отправляют сегодня со студентами?

— Ну, не совсем. Отправляют профессора Спор, а она настояла, чтобы пошёл ещё хотя бы один преподаватель, и уговорила меня. И, видишь, я совершенно не пытаюсь уговорить тебя пойти с нами.

— Да уж, вижу, — рассмеялась в ответ Гертруда. — Так во сколько нужно быть готовыми?

— Нет-нет, я правда тебя не зову. Вот когда я пойду собирать дикий горный чабрец на благоуханных холмах в июльский полдень, я обязательно спрошу — пойдёшь ли ты со мной, Гертруда? А помёт лунного тельца холодной ноябрьской ночью — нет, мне бы и в голову не пришло тебя приглашать.

— Значит так, я отменю занятие с Седриком, высплюсь днём и вечером пойду с вами. Кто там из учеников провинился и отправляется сегодня на подвиги и во сколько выход?

— Через час после восхода луны. Как водится, идёт половина Гриффиндора, несколько хаффлпаффцев — сэр Тристан счёл их недостаточно прилежными в тонком искусстве трансфигурации, и, кажется, по одному игроку в квиддич от Слизерина и Рейвенкло, которые подрались во время совместной тренировки.

— Вот и отлично, значит, будет весело. Если честно, мне просто хотелось хоть раз последовать предсказанию «следуй за лунным тельцом» — в буквальном смысле. В метафорическом мы этот путь уже проделали, конечно. Но кто знает эти пророчества? Может, мне стоит хоть раз пройти его собственными ногами?

— Что ж, пройдёмся. И, благодаря нашим шестиклассникам, у нас отличные запасы согревающего зелья. Кстати, Седрик был популярным героем скороговорок про тепло. Чем только он не согревался…

— Они сварили для него адресное? — с удивлением сказала Гертруда.

— Нет, во-первых, они использовали английский вариант имени, во-вторых, его никто из них не знает лично. Ты же прячешь его от всех — разве что нескольким счастливцам в Самайн удалось лицезреть твоего пафосного француза.

— Даже не начинай! И вовсе я его не прячу. Вот хочешь, позову его с нами сегодня? Он, правда, откажется — ему сегодня зачем-то нужно в родительский замок. Но зато никто не будет мне говорить, что я его прячу.

— Гертруда, подожди…

Но она уже мысленно вышла на связь с Седриком.

— Доброе утро, Седрик. Прости меня — я так утомилась, что сегодня не наскребу сил на занятие. Но если ты настаиваешь, чтобы мы его провели, как планировали, я выпью укрепляющее и…

— Не надо, Гертруда. Не пейте укрепляющее. Я и сам… совсем устал. С радостью поленюсь и отправлюсь к родителям пораньше. И вообще не буду колдовать сегодня.

— Вот и правильно, отдохни. Я собираюсь поспать днём. А ночью меня зовут в поход за помётом лунного тельца. Я бы и тебя пригласила, но ты будешь во Франции.

— Я не собирался оставаться у родителей на ночь. Так что, если позовёте, я готов к вам присоединиться.

— Тогда я тебя зову. Выход из Хогвартса через час после восхода луны.

— Отлично, у меня будет достаточно времени вернуться из Нормандии и отдохнуть после перемещения. Тогда до вечера. То есть до ночи.

— Отличного дня в родительском доме, Седрик.

— Спасибо, Гертруда.

Когда Гертруда снова вернулась к овсянке (остывшей и уже совсем не съедобной) и Меаллану, он смотрел на неё с не совсем понятным ей выражением лица.

— Дай угадаю — Седрик согласился пойти с нами.

— Как ни странно, да. Видимо, привлекательность ночных походов за помётом гораздо сильнее очарования июльского чабреца.

— И в самом деле, необъяснимая загадка мироздания.

— Что ж, попробуем её разгадать сегодня. До восхода луны, Меаллан.

— Сладких дневных снов, Гертруда.

Сладких дневных снов, повторила Жрица где-то в глубинах своих лиловых туманов. Гертруда остановилась на полпути к выходу из зала. Внезапная мысль заставила её найти взглядом Этьена де Шатофора. С тех пор, как она начала заниматься с Седриком, ей ни разу не довелось больше ощутить, что она скучает по своему предыдущему ученику. Но сейчас ей захотелось поговорить с ним. Этьен всё ещё сидел за столом Рейвенкло, доедая завтрак, и Гертруда направилась к нему. Старосты Рейвенкло, Мартин Фитцпатрик и Лавиния Олливандер, тут же поднялись со своих мест и подошли к ней, с готовностью спрашивая, могут ли они чем-то ей помочь. Гертруда вздохнула про себя — новые старосты, наслышанные о подвигах своих предшественников, явно ждут от нее призыва к новым приключениям. И это только Рейвенкло — к гриффиндорцам и подходить страшно! Но подвигов у неё в рукаве сегодня не оказалось, так что она поблагодарила их и сказала, что всего лишь хочет переговорить с Этьеном.

— Зайдёшь ко мне после завтрака, Этьен?

Тот молча кивнул, и Гертруда направилась в свой кабинет. Портрет Игнатии Уилдсмит мирно дремал в своей раме — да, сегодня определённо сонный день. Спустя несколько минут в дверь постучал Этьен.

— Заходи, Этьен. Рада тебя видеть.

— Я тоже. Как ваши дела?

— Их, как всегда, слишком много. Чувствую себя уставшей. Собственно, поэтому тебя и позвала.

Этьен удивлённо поднял брови.

— Впрочем, об этом чуть позже. Расскажи о себе — что у тебя нового?

— Главную новость вам уже сообщили, я полагаю. Про мой разговор с Кубком по просьбе Кристины.

— Я знаю лишь о результате. Но с радостью услышу об этом от тебя со всеми подробностями.

— Что ж, дело было так. Кристина сама не знала, что именно спрашивать — ей пришла в голову мысль, что превратить Иду Макгаффин в ведьму можно, передав ей часть витальности младшего Макгаффина — Саймона, который, как мы знаем, переполнен магической силой выше всякой меры. Мысль логична, я бы даже сказал, очевидна, но что именно спросить у Чаши Истины? Вопросы о конкретных личностях не представлялись мне осмысленными, ибо сейчас это Ида и Саймон, но в будущем, надеюсь, будут и другие люди. Итак, надо было вычленить общий принцип и задавать вопрос соответственно. Про добровольность и бескорыстность как необходимые условия передачи витальности через Чашу мы уже знаем из предыдущих сессий, так что теперь я видел проблему следующего характера: насколько ребёнок, не осознающий происходящее во всей полноте, может участвовать в подобном ритуале. Но из этого выводился и более общий принцип — насколько вообще важна осознанность: ведь в будущем речь может идти не о ребёнке, а, допустим, о человеке с ограниченными умственными способностями или ещё какой-нибудь вариант. В общем, я пришёл к выводу, что нужно спрашивать об осознанности. Необходима ли полная осознанность происходящего со стороны отдающего? Ответ от Чаши был: нет. Но озарение через огонь подсказало мне, что нужно пойти дальше, и тогда я спросил, нужно ли что-то, что его заменяет. Ответ был: да. Сформировавшихся версий, что это может быть, у меня на тот момент не было, а сил хватало лишь на один вопрос, поэтому я спросил по огненному наитию, поможет ли «общая осознанность» всех, кто принимает участие в Ритуале. Ответ был: да. В следующий сеанс я, пожалуй, попробую проработать эту последнюю мысль детальнее.

— Прекрасно, Этьен. Я рада, что ты мне это рассказал — есть о чем задуматься. И сразу приходит в голову, что и этот ритуал нужно будет проводить при помощи Нексус Ментиум.

— Несомненно. Кристина сейчас работает с Саймоном и Идой — готовит их к ритуалу. Мы планируем его на зимнее солнцестояние. Накануне, 20 декабря, пройдёт инициация Элиезера, а затем, в Солнцестояние, — сам ритуал. Кстати, есть ли сведения про эффективность магических действий, произведённых в день рождения чародея? Она увеличивается, снижается или тут нет никакой связи?

— Насколько мне известно, экспериментально это никто не проверял. Но многие убеждены, что эффективность возрастает. По крайней мере, инициация для Эли в день его рождения звучит хорошей идеей.

— Мне тоже так кажется, но я осознаю, что это чисто интуитивное умозаключение, ничем не подкреплённое, кроме wishful thinking[1]. Так что я был бы рад, если бы кто-то проверил это на практике. И тогда я бы был спокоен насчёт моего собственного участия в ритуале с Идой. Моя роль, конечно, там не ведущая, но не хочется, чтобы из-за такой мелочи, как мой день рождения, что-то пошло не так.

— Ну, мой день рождения летом — на себе я этого не испытаю в срок. Да и чтобы установить тут истину, нужно брать близнецов — с одним проводить эксперимент в день рождения, а с другим — аналогичное действо в обычный день, и сравнить результаты. Право же, легче спросить у Кубка.

— Может быть, и легче. Но обращение к нему — это процесс сложный.

— Да, Этьен, конечно, я помню об этом. Я как раз хотела спросить — не возникает ли у тебя что-либо похоже на привыкание?

— О такой возможности я уже и сам подумал, так что слежу заэтим. Пока зависимости я не отмечаю, но характер работы с кубком постепенно меняется. Мне кажется, я начинаю лучше «понимать» его. Теперь я могу задавать более сложные и абстрактные вопросы, и ответы Кубка становятся чуть более конкретными, чем просто «да» или «нет». Это меня, конечно, радует, и, возможно, от этого желание «поговорить» с ним появляется чаще. И, кстати, помните, я говорил, что артефакты Конфигурации будут помогать только с её целями?

— Как же не помнить! Это было неожиданно.

— Так вот, свойство Кубка закреплять клятвы и выбирать участников состязаний можно по-прежнему использовать, вне зависимости от Конфигурации! Мне удалось это выяснить, когда я проинтерпретировал ответ «нет» как «не совсем».

— Уже легче! Ведь подходит время Триволшебного турнира — и как раз черёд Хогвартса принимать его у себя.

Этьен какое-то время молчал, словно обдумывая что-то. Затем произнёс:

— Впрочем, если по каким-то причинам турнир будет мешать целям Конфигурации… — он снова замолчал, а потом добавил, вздохнув, — В общем, есть о чём снова поговорить с Кубком.

— Чувствую, у тебя набирается материал для трактата о взаимодействии хранителя и артефакта, — усмехнулась Гертруда.

— Ну, только моих наблюдений как хранителя Кубка Огня будет мало для отслеживания общих моментов, — быстро ответил Этьен. — Но ведь можно подключить Эли…

— Значит, буду ждать трактат. А сама тем временем разузнаю, когда родились сёстры Уизли.

— Я тоже о них подумал. А теперь можно я спрошу о чём-то у вас?

— Конечно, Этьен.

— Как ваш новый ученик?

— О, у Седрика отлично идут дела. Он талантлив. Конечно, с тобой я сравнивать его не буду…

— Гертруда, я скорее о вас спрашиваю. Как вы? Довольны ли работой с ним? Вы сказали, что ощущаете усталость. Если он хоть вполовину настолько же дотошный, как я, то вам явно нужно сбавить обороты.

— Ты просто в один голос с профессором О’Донованом! И кстати, с Зореславой тоже — она мне велела пить укрепляющий отвар из огнетрава. Вы не сговорились все часом? Ох, лобалуговы мои мозги, я же забыла про этот отвар — уже где-то недели две не пью.

— Ну вот, забываете про отвар профессора Яги. И главное: вы сейчас сказали, что будете ждать трактат. Это меня и насторожило. От вас я ожидал скорее, что вы вытрясете из меня всё, что я знаю, и напишете его сами! Гертруда, похоже, вам таки надо отдохнуть!

— Я ведь, заметь, даже не спорю. Вот, собственно, о чём я хотела тебя попросить…

Вскоре Этьен и Гертруда перебрались из кабинета в её комнату на шестом этаже. За окном снова шёл мелкий снег, который наверняка таял, не долетая до земли. Гертруда развела огонь и приготовила отвар из огнетрава. Разливая его в две чаши, она вспомнила про бутыль медовой настойки, прихваченную ею когда-то на кухне Хогвартса. Как раз сейчас уместно будет, подумала она и добавила немного в свою чашу. Этьен от настойки отказался и, извинившись перед Гертрудой, проверил свой отвар при помощи Специалис Ревелио.

— Не извиняйся — к чему-чему, а уж к этому я привыкла. Самой бы тоже завести такую привычку… Но не выходит никак.

— Её, как и многие другие полезные привычки, легко выработать при соответствующем настрое. Constant vigilance[2]. Но поддерживать его тяжело, особенно тем, у кого нет подходящего склада ума. Можете себе представить постоянно бдительную Мэгги? — Этьен печально улыбнулся. — Наверное, хорошо, что у вас он другой.

— Наверное. Ну, что ж, я готова. А ты?

— Готов, конечно. Расскажите подробно, какое вы хотите уточнение.

— Мне Меаллан навеял уже заманчивые образы — лето, тёплый полдень, солнечный свет. И вот я иду собирать дикий горный чабрец — с друзьями. Пусть там будут и Айдан, и Кристина. И Меаллан тоже. Мы смеёмся и радуемся теплу и ароматам вокруг нас. Ну, в общем, что-то в этом пасторальном духе.

— И никаких учеников в поле зрения, я полагаю?

— Конечно, — рассмеялась Гертруда. — Это же счастливый сон учителя, а не очередной кошмар.

— Я понял. Я думаю, что справлюсь. От себя добавлять штрихи можно?

— Нужно, Этьен, нужно. Удиви меня.

— Постараюсь, — и через минуту он добавил. — Я готов.

Гертруда отставила пустую чашу, легла, не раздеваясь, на постель и закрыла глаза.

— Спасибо, Этьен.

— Я всегда рад вам помочь. Сладких снов. Сомниум!

Гертруда стояла на вершине небольшой горы и смотрела на вид — тянущиеся во все стороны гряды холмов. На севере прорисовывались силуэты высоких гор, тонущих в синеве. Солнечный свет обволакивал её магическим теплом, наполнял доверху её внутренний сосуд, глубокую резную чашу из можжевельника, веселил и опьянял, как разлитый в воздухе медовый отвар. По склону холма стелились чабрец и вереск, а кое-где поднимались пышные заросли огнетрава. С громким лаем к ней подбежал Иниго - она упала на колени и стала гладить его лохматые бока. Айдан и Кристина поднялись на холм, держась за руки, а за ними — Меаллан, несущий большую плетёную корзину. Упав в траву рядом с Гертрудой, он сказал «Ну, всё, теперь ты собирай чабрец» и стал гладить пса. «Тебе же нельзя его гладить! Гейс!» воскликнула Гертруда, но он со смехом ответил: «В твоём сне мне можно всё». «Точно, это же сон от Этьена», осознала Гертруда, подхватила корзину и бегом бросилась вниз с горы. Её ноги отрывались от земли на всё более длинные отрезки времени — она словно взлетала и, мягко пружиня, снова касалась земли. Да я и сама могу в этом сне всё, что угодно, поражённо сказала она сама себе и увидела, как её друзья машут с вершины руками. Она помахала им в ответ и принялась срывать мягкий, испускающий от каждого её прикосновения волны аромата чабрец. Внезапно её накрыла тень — она подняла голову и увидала пролетающего над ней огромного дракона. Он скользил по воздуху, отражая солнечный свет каждой сверкающей чешуйкой на великолепном теле и рассекая синеву, как огромный корабль — море. Дракон сделал круг вокруг её друзей на холме и улетел в сторону синеющих гор. Гертруда упала на покрытый чабрецом склон, подставив лицо солнцу. Её внутренняя чаша внезапно начала меняться — резной узор превратился в острые грани, а можжевельник стал прозрачным и постепенно обернулся горным хрусталём. Грааль внутри неё медленно наполнялся солнечным светом, пока она не превратилась в свет целиком — Гертруда исчезла, став примятым чабрецом и каплей росы на его соцветии, лохматым белым псом и ветром, глядящим его шерсть, ослепительным драконом и его тенью на земле, слезами, вызванными ярким светом, и губами, целующими щёку с этими слезами…

*

Через час после восхода полной луны Гертруда стояла у ворот Хогвартса в тёплом плаще и меховых печатках, и ей было жарко. Навеянный Этьеном сон, казалось, не только восстановил силы, но прогрел её на всю зиму вперёд. Она вызвала патронуса — серебристая саламандра появилась так быстро и так ярко засияла в ночном небе, что подходивший к ней Меаллан присвистнул. Гертруда сказала: «Передай Этьену спасибо за сон и спроси, его ли была идея с Граалем», после чего саламандра исчезла.

— Кажется, кто-то действительно хорошо выспался, — сказал Меаллан.

— Это всё Этьен — я попросила его наложить уточнённый Сомниум, который у него выходит с целительным эффектом, и он оправдал все мои ожидания.

— Боюсь спрашивать, что он тебе приснил.

— Не бойся — тем более, что это ты мне и подсказал идею: дикий горный чабрец.

Серебристый феникс возник перед Гертрудой и сказал: «Я добавил от себя только дракона. Если там был Грааль — то это уже вы сами».

Подробности Гертруда рассказывать Меаллану не хотела, и от этого её спасло появление Филлиды с полным комплектом всего необходимого для сбора помёта лунного тельца: вёдер, перчаток из шерсти полувидима, и главное, дюжины провинившихся учеников Хогвартса. Гертруда отметила про себя, что гриффиндорцев было, действительно, больше, чем всех остальных вместе взятых: тут были и сёстры Уизли, и Гордон Прюэтт, и Конал О’Бакшне и даже староста — Адриан Макгрегор. Группа не проявлявших рвение в трансфигурации хаффлпаффцев-пятиклассников держалась вместе, а отдельно от всех стояли Артур Рейнолдс, шестиклассник из Слизерина, вратарь команды по квидиччу, и Бенедикт Орпингтон, «охотник» из Рейвенкло. Видимо, это подравшиеся во время тренировки, решила Гертруда.

— А ты за что наказан, Адриан? — обратилась она к старосте Гриффиндора.

— Да ни за что! — воскликнул Адриан, расправляя плечи и проводя рукой по коротко стриженным волосам. — Героически предотвратил глобальную разборку между Гриффиндором и Слизерином, но при этом сам же и виноват оказался. А я ведь только немного Ступефаем этого Анри приложил, но тут Филиппа…

— Так, методы предотвращения разборки мне понятны — ты лучше скажи, из-за чего она началась.

Тут появился и Седрик, и все собравшиеся двинулись в сторону Папоротникового леса — Филлида Спор утверждала, что именно на его окраине нынче поселились лунные тельцы и, соответственно, там они и начнут свой танец: об этом ей сообщили кентавры, с которыми она поддерживала связь после Майского ритуала.

— Ну, как вам объяснить. Это всё из-за спектакля этого дурацкого, который нам надо поставить. Каждый год из-за него сплошные неприятности.

— Это всё потому, что нас заставляют его вместе делать, — вмешалась в разговор Фиона Уизли. — От каждого Дома должны быть участники. А это значит…

— …что разборки неизбежны, — закончила за неё Джулиана.

— Фи и Джу, меня спросили, вот я и объясню всё профессору Госхок! — строго сказал Макгрегор голосом Настоящего Старосты. — Так вот, на латыни профессор Дервент дала шестиклашкам текст про Пирама и Фисбу, и всем нашим эта история сильно пришлась по душе.

— Потому что там есть лев, — язвительно вставил Артур Рейнолдс.

— Слушай, молчи уж, — набросился на него Бенедикт. — Профессор Дервент подбирает отличные тексты.

— Я всё понял: скоро Рейвенкло перейдёт на латынь.

— Дайте же Адриану рассказать, — перебила их Гертруда, но все препирались ещё какое-то время, прежде чем Адриан снова завладел общим вниманием.

— А я был в твоём волшебном сне про душистый чабрец? — шепнул Гертруде Меаллан, явно надеясь, что в общем шуме его никто, кроме неё, не услышит. — В конце концов, это же я тебя туда звал.

— Не скажу, — прошептала она в ответ. — И ты меня звал только сюда. Так что не мешай наслаждаться.

— Так вот, мы уже чуть ли роли не распределили и всё такое, но тут выясняется, что Слизерину, видите ли, история показалось безвкусной. И для постановки она, дескать, совершенно непригодна. И вообще, понимаете ли, написана древнеримским магглом.

— Вот, с этого бы и начали, — тихо проговорил Седрик.

— А мы ж её не просто так ставить хотим — мы туда столько магии напихаем, что древним римлянам и не снилось! — продолжал Адриан. — Лев — это анимаг, конечно: коварный колдун, который решил разлучить Пирама и Фисбу, а стена между двумя поместьями — это родители специально намутили, чтобы дети тренировались в чарах и находили разные способы общаться, несмотря на эту стену.

— Кажется, эта история превращается в комедию, — отметил Меаллан.

— Ну, так само собой! Не рыдать же на Рождество. И в конце герои только инсценируют собственную смерть, чтобы вывести на чистую воду того злобного анимага!

— И собирают конфигурацию из Стены, Меча и Фисбиной окровавленной шали, — добавил Конал.

— Что? — вскричала Гертруда и начала хохотать, в чём её поддержали Меаллан и Седрик.

— А мне кажется, слизеринцы правы, — серьёзно сказала Филлида Спор. — В вашей истории ни логики, ни морали. Почему бы вам не взять что-то проверенное временем?

— Что же — сказку про Фонтан Фортуны, которую ставят из года в год? — хмуро спросил Адриан.

— Мерлин всемогущий, её до сих пор ставят? — поразился Седрик. — В мои годы в Хогвартсе её разыгрывали на Рождество постоянно: я сам играл сэра Неудачника дважды, и даже один раз Амату.

— Ставят и её, и повесть о Трёх Братьях, — подтвердила профессор Спор. — И я не вижу, почему бы не представить её ещё раз. Всё равно каждый раз выходит по-разному.

— Когда Фонтан Фортуны затопил весь Главный зал три года назад, было здорово, — подтвердили сёстры Уизли.

Тем временем они подошли к окраине Папоротникого леса. По небу летели быстрые тучи, и луна то появлялась, то скрывалась за очередным воздушным занавесом. Лунных тельцов не было видно — оставалось только ждать.

— Холодно же как! — произнесла Кэтрин Уайтхил из Хаффлпаффа, стуча зубами.

— Этому горю легко помочь, — сказал Меаллан. — Уж наши шестиклассники постарались — наварили согревающегося зелья. Конал, твоё персональное не забыл взять?

— Да я уж и выпил его! Мне тепло, как в котле с любовным зельем!

— Филлида, вот это для вас — его сварила Берна Макмиллан.

— Спасибо, Меаллан. А она мне рассказывала про ваш урок, кстати. Так вас хвалила.

От гриффиндорцев послышались многозначительные «уууу» и «аааа» и «сама Берна Макмиллан вас хвалила» от Конала. Проигнорировав их, Меаллан продолжил раздавать всем зелья. Многие сразу же откупоривали склянки и делали большие глотки.

— А для тебя я приберёг зелье Этьена, — сказал он, когда очередь дошла до Гертруды. — У него была самая афористичная формула.

— Да? Какая же?

— Кого шутками согревают, те сутками не остывают.

— Отлично. Но что-то мне пока совсем не холодно. Впрочем, давай, — Гертруда взяла у Меаллана склянку и обернулась к Седрику. — Может, ты выпьешь? Как ты после перемещения?

— Благодарю, но мне не нужно. Я уже пришёл в себя, и мне не холодно. А если что — буду шутками согреваться.

Гертруда не видела выражения его лица в темноте — луна вновь скрылась за тучей, но ей показалось, что он был чем-то огорчён. Всплески его эмоций она ощущала постоянно, но интерпретировать их даже не пыталась. Сейчас же она решила спросить напрямую:

— Что-то случилось? — отправила она мысленный вопрос Седрику.

— Со мной всё в порядке, не обращайте внимания, — прозвучал ответ. Луна снова залила всё светом, и Гертруда увидала, как ветер занёс прядь волос Седрика ему в лицо. Её рука непроизвольно протянулась, чтобы убрать её, но она быстро себя остановила. Ей вспомнилось вдруг, как он смотрел на чей-то миниатюрный портрет в библиотеке Гринграсского замка. Наверняка у него есть возлюбленная, подумалось ей. Возможно, кто-то из его родного города — и он виделся с ней сегодня, когда был у родителей. А теперь грустит. Оставлю-ка его в покое, решила она. А то лезу в чужую душу без приглашения. Тут тень грусти упала и на её собственный внутренний ландшафт, но она тут же вспомнила свой сон, и патронус чуть не сорвался с её палочки. Ночь была прекрасна, как и жизнь в целом — незачем поддаваться чарам чужой меланхолии.

— Расскажите нам, Меаллан, какую-нибудь ирландскую историю, — завела разговор Филлида. — Пока мы всё равно бездействуем. Вдруг найдётся что-то, что наши студенты смогут поставить на Рождество?

— Ну что вы, дорогая Филлида, ни в коем случае! Ирландские легенды совершенно безумны и напрочь лишены как логики, так и морали! Гриффиндорская версия истории Пирама и Фисбы по сравнению с ними покажется удивительно мудрой и последовательной.

И тут же все хором стали просить его рассказать безумную ирландскую историю. Меаллан сначала отнекивался, но когда Гертруда сказала ему строго «не ломайся!», он завёл рассказ.

— Как говорят у нас в Ирландии, есть три радости, за которыми всегда идёт тоска: радость влюблённого, радость вора и радость рассказчика историй. Так что извините, ежели я не сильно спешил кормить вас легендами. Но вы захотели этого сами. Так слушайте же. Жил когда-то в Ирландии некто Диармайд, который входил в круг фениев — воинов-соратников Финна Мак Кула. Жили они привольно в лесах и охотились, и, ежели король звал, шли воевать. Однажды ночевали они в лесу после битвы — ночь была холодная, а они — уставшими. И вдруг забрела в их лагерь ужасного вида женщина, одетая в грязные лохмотья. К каждому воину подходила она и просилась согреться под его одеялом, но все гнали её прочь. И только юный Диармайд сжалился над ней и пустил к себе под одеяло. Она поведала ему, что семь лет скиталась в одиночестве по свету, и он в ответ сказал, что она может спокойно почивать под его одеялом до утра — он не даст её в обиду. Под утро же она превратилась в невиданную красавицу. За его доброту она создала ему прекрасный дом на берегу моря.

— И они жили там долго и счастливо? — иронично спросил Бенедикт, на которого тут же зашикали хаффлпаффцы.

— Относительно счастливо, но совсем недолго, — продолжал Меаллан. — Она согласились жить с ним при одном условии — что он никогда не будет упоминать, как уродлива она была при их первой встрече. Но вскоре он стал отлучаться на охоту, а завистливые друзья заходили, пока его не было, и просили в подарок щенков его любимой гончей. Не могла она отказать друзьям Диармайда, а он всегда сердился, когда возвращался и не досчитывался щенков. И вот, когда она раздала их всех, он накинулся на неё с упреками: мол, он к ней со всей душою, когда она была уродиной, а она ему отплатила чёрной неблагодарностью. И, как и следовало ожидать, и дом исчез, и она вместе с ним.

— И любимая гончая подохла, — добавил Конал со вздохом. — В ирландских сагах оно всегда так.

— Само собой, подохла, — ответил Меаллан и продолжал. — И понял Диармайд, что он был немного неправ, и отправился на поиски своей прекрасной подруги. На корабле поплыл он через море в Иной мир, ибо где же ей быть, как не там? На чудесном острове, покрытом серебряными деревьями, он нашёл в густой траве три капли крови и бережно подобрал их. Король этого острова, как выяснилось, пребывал нынче в печали — его дочь вернулась после семи лет скитаний, но была смертельно больна. О, это моя леди, подумал Диармайд и отправился к ней. И воистину это была она — капли крови падали из её разбитого сердца каждый раз, когда она вспоминала Диармайда. А спасти её могла только Чаша Исцеления, которую стерёг Жадный Король с Дивной Равнины. И его многочисленная армия.

— И Диармайд добыл Чашу, героически разгромив всю эту армию? — спросили сёстры Уизли.

— Спасибо, что помогли мне сократить историю в два раза — я и сам от неё уже устал. Он именно так и сделал, а некий Красный мудрец, который ему помогал при этом, поведал, как исцелить возлюбленную при помощи Чаши. И предупредил, что по мере того, как она будет идти на поправку, его любовь к ней будет уменьшаться. Так оно и случилось: Диармайд исцелил дочь короля, но лишился любви. Тогда он распрощался с ней и вернулся к своим друзьям-фениям.

— А гончую она ему возродила на память о былой любви? — поинтересовался Конал.

— Само собой, возродила. Ну что, как вам ирландские истории про любовь?

— Я не поняла, это был счастливый конец или печальный? — робко спросила Констанция Рэбнотт из Хаффлпаффа.

— Это уж смотря для кого! — воскликнул староста Гриффиндора. — Для гончей уж точно счастливый!

— Да и для Диармайда — тоже, — сказал Седрик.

— Я бы так не сказал, — задумчиво ответил ему Меаллан. — Но я сужу по себе, а у тебя, видимо, иные представления о счастье.

— Спасибо вам, Меаллан, — прервала их Филлида. — Всем тут есть о чём задуматься. О, а вот и они! Смотрите, вон там.

Гертруде сначала показалось, что это призраки, но потом она поняла, что это поднявшиеся на задние лапы лунные тельцы. Их было семь или восемь — гладкие тела переливались в лунном свете и, казалось, их широкие копыта не касаются земли. Они перестукивались копытами, создавая какой-то свой ритм, и медленно двигались с завораживающей грациозностью.

— Как они держат ритм, — прошептал Седрик рядом с ней, — подобрать бы мелодию к их танцу.

Ученики восторженно охали, наблюдая за необычным зрелищем, а одна из сестёр Уизли даже выронила от восторга своё ведро, и оно с грохотом упало на землю. Пугливые тельцы опустились на четыре ноги и поскакали вдоль кромки леса на юг.

— Тише вы, — строго сказал Филлида. — Что ж, собираем, ежели что-то они успели оставить, и пойдём потихоньку за ними. Надевайте рукавицы.

Показав ученикам, как нужно поднимать в земли серебристый помёт, и оставив их за этим занятием, она подошла снова к Меаллану, Седрику и Гертруде.

— Что-то мне ваша история напомнила, Меаллан. Слыхала я как-то раз балладу, где тоже была отвратительная дама, да только там совсем иначе развивались события.

— Баллада о сэре Гавейне и леди Рагнель? — с улыбкой спросил Седрик. — Она популярна среди магглов.

— Точно, она! Вы её помните, господин де Сен-Клер?

— Наизусть не помню — спеть не смогу. Но я хорошо помню, что в ней происходит. Она меня сильно впечатлила когда-то.

— Петь сейчас и не стоит — а то опять вспугнём тельцов. Расскажите нам, сделайте одолжение.

Ученики тем временем вернулись, заверяя профессора Спор, что собрали всё, что было, вплоть до самой маленькой серебристой какашечки. Процессия с вёдрами медленно двинулась на юг, и Седрик начал рассказывать.

— Случилось это во времена короля Артура.

— О, вот эта история мне уже нравится, — вставил Артур Рейнолдс. — Слизерин согласен её поставить.

— Все, кто будет перебивать господина де Сен-Клера, заработают Силенсио, а также ещё одно наказание на будущее, — прошипела профессор Спор, и в наступившей тишине Седрик продолжил.

— Король Артур был тогда молод и беспечен. Однажды он отправился в Ингвудский лес охотиться на белого оленя и попал в засаду, которую устроил некий сэр Громер Сомер Жур.

— Ингвудский лес — это же в Камберленде, — тихо сказала Гертруда Меаллану.

— Заработаешь Силенсио и наказание, — прошептал ей Меаллан в ответ, и она закрыла себе рот рукой.

— Сэр Громер, не желая убивать короля Артура сразу, а растянуть удовольствие, дал ему отсрочку — через год тот должен явиться в условленное место и дать ответ на один вопрос. Если ответ окажется неправильным, то не сносить Артуру головы. Выхода у Артура не было — он согласился на условия сэра Громера. И вернулся в Карлайл в печали, ибо вопрос был такой, что сложнее не бывает. Знаете какой?

— Каков смысл жизни? — предположила Гертруда. А от учеников посыпались варианты «сколько звёзд на небе», «как готовить вересковый мёд», «как вырастить василиска» и «что едят лунные тельцы, чтобы достигнуть такого цвета помёта». Филлида же сказала:

— Кажется, я помню. Чего хотят женщины?

— Ваша память вас не подвела, профессор. Именно этот каверзный вопрос.

— Ну, всё, и тут не будет счастливой концовки, — покачал головой Меаллан. — Впрочем, у нас снова тельцы.

Все тут же замолкли, увидав впереди светящиеся в ночи силуэты. В этот раз все вели себя тихо, и тельцы свивали узор танца снова и снова, то колышась, как пламя серебристых свечей, то выстраивая своими телами призрачные мосты и арки. Минут через пятнадцать огромная туча скрыла луну, и они сорвались с места, поскакав дальше на юг. Ученики отправились собирать помёт, а за ними двинулись и остальные, слушая продолжение истории.

— Верный рыцарь круглого стола, сэр Гавейн, узнав о случившемся, ободрил короля, и они вместе отправились на поиски ответа на вопрос сэра Громера. Всех в королевстве вопрошали они — рыцарей, дам, слуг, кузнецов, стариков, детей… И все давали им разные ответы, но нужного среди них не находилось. Король Артур уже совсем отчаялся. Но тут ему подсказали пойти к ужасной старухе — в маггловской балладе её, конечно, называли ведьмой. Она, дескать, обладает тайным знанием и поможет Артуру, хотя и не задаром. Так он и поступил — отправился с сэром Гавейном к старухе, которая была и правда безобразна: бесформенна и покрыта бородавками, со спутанными волосами, не знавшими мыла и гребня, и с кривыми жёлтыми зубами во рту. Звали её леди Рагнель, и жила она в Ингвудском лесу, ибо приходилась сэру Громеру сестрой: так что ответ, который тот хотел услышать, она знала наверняка. Вот только в обмен на свою мудрость она пожелала стать женой сэра Гавейна. Благородный рыцарь внутренне ужаснулся, но недолго думая согласился — ради короля Артура и всего королевства он был готов пожертвовать своим счастьем. И тогда леди Рагнель дала ответ на вопрос сэра Громера. Конечно, это был правильный ответ. Как вы думаете, чего же хотят женщины?

— Я снова помню, так что молчу, — сказала Филлида, а остальные стали наперебой предлагать варианты: «выйти замуж», «никогда не выходить замуж», «выйти замуж за рыцаря круглого стола», «выйти замуж за наследника Древнейшего и Благородного Дома», «быть счастливой», «быть красивой», «быть любимой», «стать матерью», «всегда оказываться правой», «стать ловцом в команде по квиддичу»… Гертруда поймала на себе косой взгляд Седрика, но она молчала и ждала продолжения истории. Тогда его голос прозвучал в её голове: «А вы как думаете?» «Я не берусь отвечать за всех женщин», ответила она ему. И потом добавила: «Но мне когда-то довелось познать на своём опыте, что нет ничего хуже, чем потерять возможность решать за себя».

— Чтобы за ней было последнее слово, — несколько печально сказал Меаллан, и Филлида скомандовала всем двигаться дальше.

Поскольку они приближались к болоту, все наложили на ноги Импервиус, и взрослые приготовили палочки. Слева от них из чащи раздавались ночные крики птиц, а луна, висящая над лесом, продолжала играть в прятки с лохматыми тучами. Под ногами начало похлюпывать, и порой из трясины вырывались дагбоги, нападая на ноги идущих. Филлида, Меаллан, Седрик и Гертруда, разбив студентов на равные группы и приставив к каждой из них по одному взрослому, уверенно отбивали попытки дагбогов впиться зубами кому-нибудь в лодыжку.

— Так какой же ответ был правильным? — первым не выдержал Бенедикт, когда опасная зона миновала. Болото осталось за их спинами, а тельцы снова замелькали впереди — на поляне у подножья холмов.

— Во французской балладе ответ звучал как «sovereynté» — суверенность. То есть, право распоряжаться своей жизнью по своему усмотрению. Так что вы все не угадали. А теперь нам, кажется, снова пора замолчать.

Третий танец длился ещё дольше — но, уже привыкнув к этому зрелищу, студенты начали подавать признаки нетерпения. «Рассказывайте уже дальше», прошептала Фиона, но Филлида пригрозила ей палочкой. Так что Седрик снова принялся за рассказ, только когда тельцы встрепенулись и, испугавшись особенного громкого птичьего крика, понеслись на холмы.

— Пожалуй, это наш последний заход, — сказала Филлида. — Что ж, вперёд! Господин де Сен-Клер, мы все во внимании.

— Свадьба сэра Гавейна и леди Рагнель была пышной: туда собрался весь цвет рыцарства. А невеста показала всё, на что способна: она жадно хватала еду руками, смачно облизывала пальцы, разливала эль из кубка на себя и сидящих рядом, выдавала громоподобную отрыжку и другие непристойные звуки. Все были в ужасе и с содроганием провожали взглядом сэра Гавейна, когда тот повёл леди Рагнель в спальню для молодожёнов. Но он сам вошёл туда стойко, даже не дрогнув. Он был готов выполнить свой долг, ничем не выказав недовольства. Когда же он наклонился поцеловать свою невесту, пред ним предстала женщина необыкновенной красоты.

Некоторые ученики в этом месте даже перестали искать на поляне помёт, а Филлида и сама так заслушалась, что не вернула их к работе.

— Что с вами случилось, жена моя, спросил поражённый сэр Гавейн. И она объяснила, что его благородство по отношению к Артуру и учтивость по отношению к ней помогли снять с неё часть лежавшего на ней проклятья. Теперь она может быть снова красивой — правда, только полдня. Так пусть же её благородный супруг выбирает, когда ей быть красивой — днём, чтобы все вокруг могли видеть, как прекрасна его жена, либо же ночью, когда они будут уединяться в своей спальне. Что бы вы выбрали на его месте?

Все тут же отставили вёдра и начали оживлённо спорить. Филлида махнула на них рукой и обратилась к Меаллану:

— А что бы вы выбрали, коллега?

— Я бы спросил, где раздают такие проклятья, чтобы и себе раздобыть такое же. Быть красивыми вместе, а потом уродливыми вместе — веселее.

— Мало тебе гейсов! — фыркнула Гертруда.

— Ещё веселее — быть красивыми и уродливыми в противофазе, — сказал Седрик. — Эй, у них там уже драка.

Пока разнимали и успокаивали студентов и подбирали содержимое нескольких перевёрнутых вёдер, Гертруда снова услышала голос Седрика в голове: «Ваша версия?» Она тут же ответила: «Разве это не очевидно?» «Если это очевидно, то только вам. Я не слышу, чтобы кто-нибудь из присутствующих сказал это вслух». «И я не скажу вслух — это же твоя история. Вот ты и должен сразить всех концовкой. Но я бы на месте сэра Гавейна вспомнила то, чего хотят женщины». После небольшой паузы голос Седрика в её голове сказал: «Мужчины ведь тоже этого хотят. В нашем мире столько способов связать человека и лишить его возможности распоряжаться своей жизнью». «Да, Седрик. И маги, и магглы одинаково преуспели в этом». «А в Конфигурацию никто не вложил цели бороться с этим?» спросил он. «Увы, нет. Тебя же не было с нами».

Луна уже плыла в южной стороне над холмами, а уставшие и успевшие опять продрогнуть студенты допивали согревающее зелье и плелись в сторону Хогвартса. Взрослые левитировали вёдра тех, кто сильно утомился, а Седрик заканчивал свою историю.

— И тогда сэр Гавейн ответил: это ваша жизнь и только вы вправе распоряжаться ею. Выбирайте то, что вам удобнее, а я приму ваш выбор. И тогда леди Рагнель рассмеялась и сказала, что его ответ снял с неё проклятие полностью — и отныне она будет красивой и днём, и ночью. И жили они, как вы догадываетесь, долго и счастливо.

Все громко стали высказывать своё одобрение — даже гриффиндорцы признали, что эта история, если её немного подправить и добавить побольше магии, даже может стоять в одном ряду с Пирамом и Фисбой.

— А собаку в неё никак нельзя вставить? — уточнил, зевая, Конал. — Впрочем, в Пираме и Фисбе почему-то тоже нет собаки. Так что мне больше всего ирландская история понравилась. Давайте её поставим!

На это ему ответили, что за собакой дело не станет, а вот ему надо бы блеснуть в роли леди Рагнель — в её отвратительной ипостаси. Вот где простор для его таланта в трансфигурации. Когда же показались тёмные очертания Хогвартса, все студенты уже еле переставляли ноги. У ворот замка Гертруда задержалась, чтобы попрощаться с Седриком.

— Спасибо тебе, что ты выбрался с нами. Благодаря тебе и леди Рагнель, это был незабываемый поход.

— Спасибо вам, что позвали. Прямо то, что мне было нужно в этот день рождения.

— Сегодня твой день рождения?! Что же ты не сказал раньше?

— Зачем? Поздравлений мне хватило и в родительском замке.

— И всё же прими и моё тоже! Эх, поздно экспериментировать…

— О чём это вы?

— Потом объясню, — со смехом сказала Гертруда. — Сейчас нам всем пора спать.

— Я же не усну теперь — буду думать, какие возможности я упустил, скрыв свой день рождения.

— Ступай. Я расскажу тебе мысленно, пока мы оба добираемся до кроватей.

И они говорили и говорили, пока Седрик брёл в Хогсмид, а Гертруда поднималась по бесконечным лестницам, путаясь порой в переходах, сворачивая не в те коридоры и проходя мимо множества окон, в которые врывался неистовый лунный свет. И в какой-то момент патронус всё-таки сорвался с её палочки по своей собственной воле и протанцевал под потолком очередного коридора танец в стиле лунных тельцов. «И, кстати, приходи на занятия по танцам! Нечего отлынивать — скоро бал, куда тебя непременно пригласят», отправила она Седрику последнее в ту ночь мысленное послание. «Зачем это? На балах я бывал не раз — танцы помню хорошо». «Повторял их в Китае, гонясь за драконами?» «Ну ладно, зайду. Только если никто не будет за мной гоняться с вёдрами наперевес», ответил он, и голос его улыбался.

[1] Заблуждение, состоящее в выдавании желаемого за действительное (англ.)

[2] Постоянная бдительность (англ.)

========== Глава четырнадцатая ==========

Из ранее запрещённой книги «Колдовских сонетов», авторство которых приписывают Просперо Лансекуру (конец XVI — начало XVII века)

Из Дома древнего чистейшей крови

Ты, мой возлюбленный, явился в свет.

Подобен буре ты, когда нахмуришь брови,

Когда же в радости — тебя светлее нет.

Звучит твой смех заливисто и ясно,

Подобно жаворонку в облаках,

Но в гневе созерцать тебя — ужасно,

Когда сверкает меч в твоих руках.

Не обладаю я таким же родом,

И не чиста, увы мне, кровь моя.

Но в колдовском искусстве гордом

Оставить след навек сумею я.

Сверкай же гневом, меч свой вызывай!

Попробуй им отбить мой Ступефай!

Берна Макмиллан. Декабрь 1347 года

— И что же это у тебя такое?

— Разрешение от моей наставницы Морганы. Вы же мне без него не выдаёте манускрипты, о которых я прошу.

Джон Бланкрадок поправил очки в массивной деревянной оправе и уставился на протянутый Берной свиток, где вычурные буквы складывались в такие слова: «Тернисты тропы к познанию и полны загадок, отражённых в зрачках строгих сфинксов, охраняющих пути к нему. Не препятствуйте же ученице моей, Берне Макмиллан, стремящейся заглянуть в опасный омут, ибо готова она не потерять при этом светлости рассудка».

— Светлость рассудка — это, конечно, похвально, но достопочтенная Моргана, строго говоря, не является преподавателем нашей школы.

— Обратите, пожалуйста, внимание на приписку в конце.

Ниже, почерком куда более корявым, было приписано: «Ну, коли Моргана дозволяет Берне лезть в омут, то я за руки хватать не стану. Зореслава Яга». Библиотекарь внимательно изучил эту приписку и вздохнул:

— Что ж, раз так…

Получив заветный свиток, Берна огляделась: сегодня в библиотеке было людно. Целая группа шести— и семиклассников, включая большинство старост, оживлённо шептались, сгрудившись вокруг какой-то рукописи. Ипполита Нотт помахала ей рукой и снова углубилась в обсуждение. Видимо, нашли, наконец, письменную версию легенды про сэра Гавейна и леди Рагнель — после похода за помётом лунных тельцов только о ней и разговоры: все уши прожужжали. Собираются поставить её вместо «Пирама и Фисбы» — что ж, всё лучше, чем рычание Гриффиндора. Впрочем, Берну участвовать в спектакле никто не звал, а сама она не рвалась. Она отметила, что Этьен и Августа уже на своих обычных местах, хотя в этот раз без Мэгги, и заняла свой излюбленный столик подальше от них. Она развернула выданный ей трактат Венделин Любопытной о хокруксах и принялась читать.

Об этом виде тёмной магии известно уже несколько веков — маг Годелот в Х веке упоминает о них в своей «Наитемнейшей магии» по названию, хотя и отказывается объяснять, что это такое. В поисках сведений о хоркруксах мне пришлось много путешествовать по Европе, где меня сжигали на кострах не менее двадцати раз, и лишь в Нижней Саксонии мне удалось напасть на следы интересующих меня знаний. Из ветхого манускрипта, найденного мной в коллекции одного монаха-еретика, я вычитала, что изобретателем хоркрукса стал некто Герпо Ужасный из Древней Греции, который также выводил василисков (Метод выведения василиска с моими комментариями см. ниже).

Какая-то эта Венделин странная, а не просто любопытная, подумала Берна. Нравилось ей, что ли, на кострах гореть столько раз? Группа студентов во главе со старостами тем временем была изгнана господином Бланкрадоком из библиотеки, а Дороти Рассел, староста Хаффлпаффа, задержалась и долго извинялась перед ним за их шумное поведение. Наконец он отмахнулся от неё и велел за свитками, связанными с рождественскими постановками, приходить только по одному и с письменным разрешением главы Дома. Дороти Рассел усердно закивала головой, тряся своими тяжёлыми косами, и быстро покинула библиотеку. Пожав плечами, Берна продолжила читать, пропуская многочисленные отступления Венделин, в которых та описывала свои приключения в Европе. По сути вопроса в «трактате» (тоже мне трактат, возмущённо подумала Берна) нашёлся только следующий абзац:

Создание хоркрукса сводится к некоему ритуалу, в результате которого маг отрывает часть от своей души и помещает её в выбранный им заранее «сосуд» — как правило, какой-то артефакт. Проводится это с целью обеспечить магу бессмертие, ибо, пока существует «сосуд», вмещающий часть его души, сам маг тоже не может умереть. Страницы с описанием ритуала из книги были вырваны, но, судя по длинному списку артефактов, которые чародеи пытались использовать в таких целях (зачастую неудачно), особенной популярностью пользуются украшения, оружие и всевозможные чаши, хотя практикуется и применение живых объектов. Что касается ритуала, то он, по всей вероятности, включает человеческие жертвоприношения. Вспоминая некоторые ритуалы магглов из различных еретических сект…

Пробежав глазами то, что следовало далее, Берна решила, что маггловские еретические ритуалы никак не продвинут её на тернистом пути к познанию. Вот и стоило ради этого брать разрешение у Морганы, а затем ещё и к профессору Яге плестись. Чтоб они им всем приснились, эти полные загадок зрачки сфинкса! С другой стороны, осознала Берна, вполне можно уйти пораньше из библиотеки и использовать время, которое осталось до занятия по танцам, для тренировки работы двух палочек и Сенсибилитаса. Внутренний голос напомнил ей, что ещё следует начать заниматься окклюменцией, а также и с мечом неплохо было бы поупражняться. Берна вздохнула и нарекла этот внутренний голос «сэр Зануда». Поздравляю, Берна Макмиллан, вот и сделан твой первый шаг в сторону окклюменции, торжественно произнёс сэр Зануда.

Пока Берна дошла до квиддичного поля, где она собиралась оттачивать сегодня Сенсибилитас, у неё уже было две субличности: «сэр Зануда» и «леди Берна». Леди Берна отметила, что не пристало слизеринке являться на совместной тренировке Хаффлпаффа и Гриффиндора да ещё жевать при этом пирожок на глазах у всех, но сэр Зануда настоял, что раз решили практиковаться в этом месте, то так и поступим, кто бы там вокруг ни летал на мётлах. Пирожок магии не помеха, а о стиле думать необязательно.

День был ясный, маловетреный, но очень холодный, так что Берна, пристраиваясь на трибуне и кутаясь в подбитый мехом плащ, пожалела, что пришлось отдать сваренное ею согревающее зелье. Что ж, значит, самое время начать уточнять Сенсибилитас — если сейчас усилить телесные ощущения, то можно и окоченеть. Перебрав мысленно оставшиеся четыре органа чувств, она остановила выбор на зрении.

Берна оглядела поле и трибуны. Под крики профессора Маклеода игроки летали кругами, перестраиваясь по команде. Рядом с Маклеодом стоял Киприан Йодль в синем плаще — ну, конечно, он ведь у нас мастер на все руки, язвительно произнесла леди Берна. И танцор, и на дуде игрок, и на метле ездок. На трибунах народу было немного — полдюжины хаффлпаффцев и ещё меньше гриффиндорцев. Немного в стороне от всех сидели Хизер Макфасти и Захария Мампс. Это что же, у них теперь квиддич — место для романтических свиданий? снова защебетала леди Берна, но её прервал сэр Зануда. Надо сосредоточиться на заклинании и его уточнении, настойчиво сообщил он. Берна вздохнула и последовала этому указанию.

Для начала она закрыла глаза и поочередно обратилась к остальным четырём чувствам. Во рту всё ещё ощущался вкус печёных яблок из пирожка, замерзшие руки пахли можжевельником — этот запах был с ней постоянно благодаря её можжевеловой палочке с волосом единорога; телу было холодно и неуютно на грубо сбитой деревянной трибуне, также немного жали сапоги, из которых Берна уже вырастала. Её тонкий слух вынужден был сейчас выносить лишённые всякого благозвучия выкрики Маклеода и игроков, а также постоянные шушуканье и хохоток зрителей. Где-то каркали вороны. Мысленно Берна отвлеклась от всех этих ощущений, приглушила звуки и сосредоточилась на зрении. Концентрические круги и размытые пятна расплывались на внутренней стороне её закрытых глаз. Она сжала палочку, направила все мысли на зрение, произнесла «Сенсибилитас» и открыла глаза.

Свет ослепил её на несколько мгновений, а затем мир завертелся перед ней, щеголяя сочностью красок. Алые и жёлтые мантии игроков перестали сливаться в яркий калейдоскоп: теперь Берна выхватывала каждого из них, отмечая ловкость манёвров и даже выражения их лиц. Тренировочные полёты по кругу уже закончились, и пошла игра. Вот Алан Макдугал пытается отвлечь внимание гриффиндорских загонщиц — сестёр Уизли: выражение лица у него хитрое, и кажется, ему удаётся задуманное. Фиона хмуро оборачивается и кидает ему ответ, а Джулиана наводит палочку в его сторону, явно с угрозой. Берна видит каждую веснушку на лицах Уизли, и отмечает, что у Алана красивый зелёный оттенок глаз. Отблеск золота она видит раньше обоих ловцов: золотой снитч кружится рядом с Маклеодом иЙодлем, а затем поднимается немного выше. Сью Мейсон, ловец Гриффиндора, кидается к нему: её глаза сузились до щёлок, а через мгновение вслед за ней бросился и Алан, держась одной рукой за метлу, а вторую вытягивая вперёд. Бэзил Томпсон из Хаффлпаффа отправляет бладжер в сторону Сью. Полёт бладжера выглядит как вкус косточки, внезапно попавшей на зуб в вишнёвом пироге. Но Берна не смотрит, что происходит в игре дальше — её взгляд уже зацепился за развевающийся плащ Йодля. Насыщенный цвет индиго, а подбой — лиловый, ткань — не по сезону лёгкая, зато элегантно клубится при малейшем порыве ветра, открывая чёрную тунику с вышитой золотом каймой — всё это звучит, как разучивание нового латинского гимна Хогвартским хором. Волосы его тоже разлетаются во все стороны, а плащ на плече пристегнут изящной фибулой с соколом. А вот у стоящего рядом Маклеода, кажется, ничего не развевается — ни грубый плащ из бурой шерсти, ни длинный клетчатый килт, ни даже его рыжая шевелюра с проседью. Может, лёгкий бриз дует только персонально для Йодля и его плаща? Берна ещё немного рассматривает шершавые шерстинки и колючие нитки, торчащие из одежды тренера, а затем переводит взгляд на трибуны. Селину Брэгг и Констанцию Рэбнотт из Хаффлпаффа она видит в профиль — они о чём-то шепчутся, и Констанция наматывает на палец длинный локон её пышных волос тёплого медового цвета. Селина кутается в плащ, отороченный мехом — мех беличий, отмечает Берна с недовольством и смотрит в сторону Хизер и Захарии. Захария поправляет очки на носу и берёт Хизер за руку. Берне видна только копна медных волос Хизер, но когда та поворачивает немного голову в её сторону, она замечает румянец на её щеке, напоминающий ей звук скрипки. Что ж, надо отметить, что уточненный Сенсибилитас работает отлично, довольно говорит сэр Зануда, хотя и со странностями. Полёт бладжера — как вкус косточки, румянец — как звук скрипки… Что это вообще было? Ах, какая разница — было бы тут вообще на что смотреть ястребиным взором, отвечает ему леди Берна. Косточки со скрипками сильно картину не меняют.

А господин Йодль тем временем завёл спор о чём-то с профессором Маклеодом — о секретах подачи мячей, не иначе, продолжала ехидничать леди Берна, — и их связи с персональными лунными циклами игроков. Но скоро выяснилось, что Йодль забирает всех шести— и семиклассников с тренировки: подходит время его танцкласса, и ему там нужны абсолютно все! Помня наказ директрисы, Маклеод неохотно уступает — и вот Алан приземляется, а за ним Бэзил Томпсон и ещё несколько игроков, а с трибун поднимаются Селина Брэгг и Хизер Макфасти, и Берна, конечно, плетётся вслед за ними всеми. Она с сожалением снимает Сенсибилитас — и мир снова становится по-декабрьски серым. Лишь плащ господина Йодля впереди продолжает запускать по ветру синие поющие паруса.

*

На танцах господин Йодль начал со «Stella splendens» — демонстрировал по частям движения, а затем разбил всех на небольшие группы, которые поочерёдно замыкались в круг и пытались повторить показанное. Пока Берна ждала своей очереди, к ней подошла Ипполита Нотт и прошептала:

— Слушай, а какая Моргана вообще — внешне?

— Ну, понятно какая — полупрозрачная и словно из тумана вся. Призрак всё-таки.

— Это само собой, но черты лица разглядеть-то можно? — настойчиво шептала Ипполита. — Я на неё похожа хоть немного?

— Что? — опешила Берна. — К чему это ты вообще спрашиваешь?

— Да просто я пишу сценарий постановки про леди Рагнель. Мы решили, что введём туда Моргану — ну, чтобы побольше женских ролей было, да и в целом интереснее закрутим всё: будто бы Моргана изначально всё сама подстроила.

— Да уж, она могла, — хмыкнула Берна.

— Так вот, я хочу сама Моргану сыграть.

Берна бросила быстрый взгляд на Ипполиту: широкие плечи, внушительный рост, высокие скулы и узкие тёмные глаза. С Морганой ничего общего она во внешности Ипполиты не обнаружила. Мерлин всемогущий, да какая же мне разница, подумала Берна и сказала вслух:

— Пожалуй, ты на неё действительно похожа. Немного.

— Вот и я так подумала! Спасибо! А хочешь сыграть одну из леди в замке Артура?

Леди Берна встрепенулась, но сэр Зануда дотошно напомнил, сколько у них дел и каких именно, и Берна напустила на лицо полное безразличие. Ипполита пожала плечами, и Киприан Йодль потянул их группу в центр зала исполнять замысловатые движения танца.

— И не забывайте, что на балу нужно будет левитировать перед собой зажжённую свечу! Так что ноги должны запомнить свою партию идеально: вашим мозгам будет не до них!

За ужином Берне, которой не помогло даже выражение вселенского безразличия на лице и демонстративное разглядывание зажигающихся на потолке звёзд, пришлось узнать все подробности будущей постановки: короля Артура будет играть Адриан Макгрегор, а сэром Гавейном хотят сделать Криспина Оллертона из Гриффиндора, потому что выглядит он уж очень героически. Но некоторые побаиваются, что он будет играть, как бревно. Берна посмотрела в сторону гриффиндорского стола. И в самом деле — бревно бревном, пусть и героического вида. Конал взялся играть леди Рагнель в её уродливой ипостаси, а красивую сложно подобрать — одной красавице предложишь, все остальные обидятся. Да уж, подумала леди Берна, проблема века, куда там чуме. А сэра Громера согласился наш Анри играть — он славно умеет хмуриться и изображать злодеев. Добавили также и королеву Гвинивер — её сыграет Лавиния Олливандер, и Моргану — тут уж Ипполита Нотт покажет всем, как надо интриговать. Красавицам из Хаффлпаффа явно надо брать быка за рога, подумалось Берне. А то останется их Дом совсем без главных ролей.

После ужина Берне больше всего хотелось посидеть немного в теплицах с професором Спор, но сэр Зануда настоял на том, чтобы доделать уроки, а потом посвятить хоть немного времени тренировке с мечом. С того самого дня, когда Берна ясным апрельским утром выбралась с Августой на тренировку в Рощу Фей и не смогла отбиться от нападения докси, она ни разу не вызывала меч с целью поупражняться. Сама мысль о нём порождала внутреннюю волну стыда. Но сейчас леди Берна закатила глаза (эдакие дивные серо-голубые глаза с пушистыми ресницами) и поинтересовалась, чего им ещё стыдиться, после всего, что было в мае? И в самом деле, согласилась с ней Берна, заходя какое-то время спустя в пустой класс на первом этаже.

— Я, Берна Макмиллан из Древнейшего и Благородного Дома Макмилланов, призываю свой меч! Луцис Гладиус!

Из её можжевеловой палочки вырвался луч синеватого света, принявший очертания меча. Берна ощутила, как из внутренней фамильной супницы потекла к нему струйка энергии. Ну, ничего, за ужином она славно подкрепилась, пока другие тратили время на болтовню. Берна сделала несколько взмахов мечом, а затем — выпад вперёд. Всё это ей казалось непривычным — словно в первый раз. И главное, что тренировка в одиночестве была практически бесполезной. Мечом можно было отбивать летящие в тебя заклинания и наносить удары, равные по воздействию Ступефаю, а в пустом классе — лишь парты и несколько дремлющих на стенах портретов магов былых времён. Обязательно нужно обзавестись напарником для тренировок, сообщил ей сэр Зануда. А сейчас можно уже и заканчивать.

Легко сказать, обзавестись напарником. Представителей благородных Домов в Слизерине, конечно, хватает, но с Августой ей общаться не сильно хочется, а Иполлита Нотт сейчас будет полностью поглощена рождественской постановкой. Были, конечно, и другие, но ни с кем из них Берна не дружила. А вот не спросить ли мне у шара, с кем из благородных отпрысков стоит познакомиться поближе, мелькнула шальная мысль. На этой неделе я с ним ещё не занималась, а ведь пора.

В гостиной Слизерина большинство студентов толпилось вокруг Ипполиты Нотт, которая рассказывала всем о том, как она похожа на Моргану и какими хитросплетениями сюжета она наполнит сценарий. Анри де Руэль-Марсан уже раздобыл где-то доспех — или трансфигурировал? Берна добавила убийственного равнодушия в свой взгляд и чинно проследовала мимо всего этого балагана в спальню. Одно радовало: суета вокруг постановки давала ей достаточно возможностей для уединения. Берна зажгла свечи и достала шар. Супница была наполовину пуста, и как только Берна начала всматриваться в шар, видения ответили ей приветственным танцем, а энергия стала быстро улетучиваться.

«С кем из Слизерина мне стоит свести дружбу?» спросила она, и лица её однокашников завертелись в глубинах шара, сменяя друг друга. Потом хоровод из лиц замедлился, и постепенно на первый план выплыло слегка вытянутое лицо с близко посаженными глазами. Мелюзина Роул. Вот так я и знала, сказала себе Берна, не совсем осознавая, что именно она знала. Сэр Зануда поймал её на этом и призвал подумать, вдруг, мол, мы упускаем что-то важное. «Я упускаю что-то важное?» спросила Берна у шара, но в ответ видения в хрустале лишь завертелись и утратили ясность. Ах да, вопросы «да или нет» мы не используем. Как же это ещё спросить? А что если… «Покажи мне то, на что мне нужно обратить внимание». Образы завертелись ещё быстрее, затем перед Берной поплыл её сегодняшний сеанс созерцания тренировки по квиддичу усиленным зрением. Пузырящийся синий плащ Йодля, прищур Сью, очки Захарии и, наконец, замедлившись и увеличившись на весь шар, перед Берной завис бладжер, превращающийся в вишнёвую косточку. Крайне озадаченная и опустошённая, Берна разорвала контакт с шаром, но вишнёвая косточка ещё долго висела перед её внутренним взором, а во рту ощущался румяный привкус звуков скрипки.

========== Глава пятнадцатая ==========

Из книги «Фантастические звери и места их обитания» Ньюта Скамандера (опубликовано в 1927 году)

Рождение пеплозмея происходит, когда магическому огню (любой огонь, в который было добавлено магическое вещество, например порошок Флу, или огонь, вызванный магическим путём) позволяют свободно гореть слишком долгое время. Это тонкая бледно-серая змея со светящимися, как раскалённый металл, глазами. Она рождается в золе огня, оставленного без присмотра и уползает куда-нибудь, где потемнее, оставляя позади себя пепельный след. Пеплозмей живёт только час, и в течение этого времени ищет укромное местечко, где и откладывает яйца, после чего рассыпается в пыль. Яйца пеплозмея огненно-красные и излучают сильный жар. Если их не найти и не заморозить подходящим заклятьем, то за несколько минут они сожгут весь дом. Каждый волшебник, обнаруживший хотя бы одного живого пеплозмея, должен немедленно выследить его и найти место кладки яиц. Замороженные яйца представляют собой большую ценность и могут быть использованы для изготовления любовного зелья, а если такое яйцо съесть целиком, то можно излечиться от лихорадки.

Пеплозмей может появиться в любой точке мира.

Пометки на полях в экземпляре Миранды Госхок: в уцелевших листах из заметок моей легендарной прародительнцы указывается, что в её времена была традиция специально выводить пеплозмеев в кострах с первыми заморозками и снегопадами. Тогда их след легко можно было увидеть на снегу, а угроза пожара была незначительной.

Седрик де Сен-Клер, декабрь 1347 года

Ранние декабрьские сумерки обволакивали холм с Кругом Камней, покрытый тонким слоем снега. Мелкий густой снег продолжал идти с неторопливой настойчивостью хозяина, который вступает в права владения. Седрик стоял в центре Круга, закрыв глаза и сосредоточившись полностью на телесных ощущениях. Уточнённый Сенсибилитас позволял ему чувствовать прикосновение каждой снежинки к лицу и рукам. Камиза из тонкого батиста ласкала кожу тела и защищала от более грубых тканей котты и шерстяного плаща, хотя шее доставалась порция его шершавого прикосновения. Кленовая палочка впилась продольной резьбой в ладонь правой руки, а кедровая с её более плавными узорами приятно лежала в левой. Руки, однако, быстро замерзали, и кровь начинала отливать от лица. Немного побаливали мышцы ног в нескольких местах — последствие вчерашнего танцкласса. Волосы порой скользили по лицу — забыл вовремя заплести. Седрик отчётливо ощущал биение собственного сердца и другие внутренние процессы, но сосредоточился только на дыхании. Вдох морозного воздуха, горячий выдох. Если Гертруда сейчас появится и наложит традиционный Инкарцерус, он сможет распознать уточнение по фактуре касания и снять его без промедления.

Он одновременно услышал её прибытие и почувствовал его по ментальной связи: теперь ему уже иногда удавалось мысленно определять её местонахождение. Он напрягся в ожидании, отметив, как ускорилось сердцебиение, и почти сразу услыхал неизменный Инкарцерус. Путы крепко оплели его от шеи до ног, не давая пошевелиться. Удар сердца. Седрик сосредоточился на прикосновении пут к коже рук и шеи — что-то одновременно тугое и мягкое, неоднородное, шелковистое. Ещё удар. Волосы, однозначно волосы. Ещё удар. Заплетённые в косы! Фините Инкантатем. Путы исчезли, и Седрик открыл глаза, снимая Сенсибилитас. Гертруда стояла перед ним, кутаясь в серый плащ и протягивая к нему левую руку без палочки. Поймав его взгляд, она замерла, затем опустила руку и сказала:

— Угадал уточнение с закрытыми глазами? Впечатляюще. Сенсибилитас?

— А я думал сразить вас своей догадливостью, — со вздохом сказал Седрик. — Да, он.

— Тогда скорее разводим огонь — ты, наверное, совсем замёрз.

Костёр они всегда разводили с новым уточнением Инцендио. Пламя из палочки Седрика приняло форму похожего на крысу животного с лохматым наростом сзади. Огненный зверь метнулся к стопке хвороста и его нарост начал расти, охватывая пламенем каждую ветку и прутик. Гертруда направила в разгорающийся костёр Инцендио, закрученный спиралью. Седрик уже знал, что ей нравятся интересные формы и узоры — чем сложнее, тем лучше. Он ощутил прилив энергии от тепла пламени и от короткого соприкосновения их двух заклинаний. Тело, всё ещё напряжённое и чуткое после Сенсибилитаса, отчётливо просило прикосновения не только её магии, но и её самой. Ничего, недолго осталось терпеть, утешающе произнёс Мудрец. До полнолуния, когда мы сварим отворотное, всего несколько занятий.

И поэтому Седрик старался наслаждаться этими занятиями в полную силу: ведь после отворотного зелья ему не будет казаться особенным каждый их миг. Глядя на снежинки, падающие на капюшон плаща Гертруды, Седрик разогревал вино во внутреннем сосуде — ритуальном бронзовом котле на трёх ножках. Когда его наставница впервые узнала, что он именно так представляет своё вместилище витальности, она попросила описать его подробно, а когда слов не хватило, они запустили Нексус Ментиум, чтобы она смогла рассмотреть котёл своими глазами. Седрик хорошо запомнил её слова «дважды огненный сосуд: и для создания бронзы нужно пламя, и для ритуалов с таким котлом». Сама она тоже тогда показала ему образ своего сосуда — резную можжевеловую чашу, и посетовала, что она совсем не огненная. Зато такая ароматная, ответил тогда Седрик, которому по Нексус Ментиум передался и запах.

— Кузнец Зимы вовсю принялся за дело, — произнесла Гертруда, смахивая снег с плаща. — А значит, пора выводить пеплозмеев. Когда закончим работу с костром сегодня, попробуем этим заняться.

— Что добавим в пламя? У меня сегодня с собой моя склянка с пламенем дракона — хотел вам показать. Может, его?

— Его всё-таки жаль. Сойдёт и порошок Флу. А пламя показывай, конечно.

Седрик достал склянку из пахнущей кожей сумки-вместилища, которую завёл себе недавно: в его вылазках в места обитания чумы и походах в библиотеки требовалось носить с собой всё больше всякой всячины, особенно свитков-конспектов. Там больше поэтических сочинений, нежели почерпнутой из книг мудрости, ядовито отметил Мудрец. Певец даже не отреагировал на это — он смотрел во все глаза на Гертруду и готовился к мигу, когда рука Седрика протянет ей склянку. Прикоснётся ли она к его руке?

Но Гертруда аккуратно взяла склянку из его рук, не задев его даже рукавом. Усевшись на бревно возле костра, она стала рассматривать его в свете пламени, а вскоре добавила и Лумос. Затем сказала обязательное Специалис Ревелио.

— Ты говорил, что это пламя — не такое, как обычное дыхание дракона. Мне не хватает опыта, чтобы почувствовать нюансы, но сила в нём ощущается впечатляющая. Я могу сегодня обновить за тебя на склянке Фригус и Инфрагилис — я вижу, ты тратишь много энергии на их постоянное поддержание. Можно и рунами укрепить.

— Спасибо, но право же, незачем. Мои запасы это не истощает. А насчёт рун вы правы — я так и сделаю.

— Как хочешь. Но давай я хотя бы наложу на него Вестигорем — на всякий случай.

— Думаю, что это не помешает.

— Вестигорем! — сказала Гертруда, направив палочку на склянку. — У тебя есть идеи, как можно использовать это пламя?

Седрик, который снова ощутил приятное магическое покалывание от соприкосновения их чар, нехотя отвлёкся от переживания этого момента и начал разглагольствовать.

— Я много размышлял над этим и пришёл к выводу, что меня постепенно затянет ваша Конфигурация, и применение для пламени найдётся само собой. И потом, если понадобится ещё одна порция, я готов буду направиться за ней к дракону любой породы и в какое угодно место на земле.

— Почему ты решил, что Конфигурация тебя затянет?

— Разве она меня уже не затянула?

Разве можно быть с вами рядом и не затягиваться во всё, что вы творите, подумал, но не сказал он. Госпожа Конфигурация, вы же просто огненная трясина. Льдина? Лавина? Судьбина? — тут же начал подбирать рифмы Певец. Паутина, вставил Мудрец. В которой ты трепыхаешься, как пойманная муха. Но ничего, ничего. Недолго осталось. Тут он заметил, что Гертруда сидит неподвижно с широко распахнутыми глазами, а ментальная связь подсказывала ему, что с ней происходит что-то необычное. Но что? И даёт ли ему это право подойти к ней, взять за руку и спросить «Что с вами?» Однако, пока он колебался, Гертруда пришла в себя и закачала головой, словно не веря тому, что она сама говорит:

— С ума сойти…

— Что с вами? Что-то случилось?

— Твои слова внезапно вызвали одно воспоминание — из школьных времён. Я тогда бывала немного… непослушной.

— Почему я не удивлён?

— Неужели? Так вот, я порой подбивала друзей на проделки, и как-то раз, когда меня поймала Мервенна Фоли, преподававшая тогда заклинания, она назначила мне наказание, заключавшееся в какой-то особенно грязной уборке, и дала напутствие в духе, что «затягивать детей невинных, что правила не нарушают, в проказы неразумные — позорно». Моя ипостась по имени Руди сильно хохотала от этой фразы — остальные её еле уняли.

— Руди?!

— Да, так звали эту хулиганскую сущность. И её уже давно не было слышно — я думала, этой ипостаси у меня больше нет — что она ушла вместе с детством, но оказывается… оказывается, она по-прежнему тут. Она только что заговорила опять в моей голове.

— Ну, передайте ей, что я не дитя невинное, а проказы у вас теперь — сплошь разумные. Затягиваться в них — одно удовольствие.

— Вот ты смеёшься над бедной наставницей, а у меня в голове рождаются планы хулиганских выходок, — сказала она, но и сама смеялась при этом, а в глазах её действительно зажглось озорство.

Эх, Сен-Клер, осёл ты эдакий, сказал себе Седрик, подходя к костру, чтобы добавить в него веток. Иные мужчины пробуждают в женщинах огонь страсти, а ты что? Пробудил её давнюю страсть к хулиганству, молодец. Вот и довольствуйся теперь этим. И тут что-то холодное и рыхлое ударило его в щёку. Снежки?!

— Это привет от Руди, — спокойно сказала Гертруда, но в глазах её был вызов.

Их снежный бой происходил, конечно же, с участием магии — снежки левитировались, наталкивались на Репелло, трансфигурировались, таяли от Фервеско, разрывались от Экспульсо, угрожающе увеличивались в размере от Энгоргио и становились опасно твёрдыми от Дуро. И когда Седрик задумал хитрый манёвр, включающий снежковую атаку с двумя палочками и одним блефом, выяснилось, что Руди играет нечестно: Гертруда выкрикнула «Канто», и Седрик, не успев отбить заклинание, запел бодрую песню на латыни, потеряв возможность колдовать.

Ecce gratum

et optatum

Ver reducit gaudia.

purpuratum

floret pratum.

Sol serenat omnia.

iamiam cedant tristia!

Aestas redit,

nunc recedit

Hiemis saevitia[1].

Седрик успел пропеть треть песни, не всегда успешно уворачиваясь от снежков ухмыляющейся Гертруды, пока, наконец, не сообразил, что именно он поёт, и не настроился на Фините Инкантатем. Когда он запел второй куплет, то он уже был готов вставить заклинание в паузу перед убыстрением ритма:

Iam liquescit

et decrescit

grando, nix et cetera.

bruma fugit,

et iam sugit,

Ver Estatis ubera;

Finite Incantatem!

И, смахнув в лица снег, немедленно выкрикнул, направив на Гертруду обе палочки:

— Экспеллиармус!

В этот раз он успел опередить её и, используя секунды преимущества, связал её Инкарцерусом, уточнив его на золотые плети (спасибо Поднебесной за оригинальные названия ручьёв). Пока Гертруда справлялась с ним, в неё попали целых три его снежка, после чего он, наконец, заметил, что его внутренний сосуд почти пуст. Гертруда, видимо, тоже потратила почти всё, потому что, сбросив чары, она подняла свои палочки и, смеясь и вытряхивая снег из волос, направилась к костру. Можно, я помогу вам — так и не сказал ей Седрик и не притронулся к её волосам.

Пока они пополняли запасы витальности, костёр догорал, а снег падал всё сильнее. Гертруда достала мешочек с порошком Флу и забросила пригоршню в огонь. Пламя вспыхнуло зелёным, затем фиолетовым и почти сразу уменьшилось до нескольких крошечных язычков, которые горели ровно, но жара не давали. Седрик немедленно ощутил холод, а Гертруда поёжилась и вытянула из кармана склянку.

— Вот и пришло время для Этьенового согревающего зелья. Ты как — хлебнёшь или снова будешь шутками согреваться?

— Боюсь, что я столько не нашучу.

Они выпили зелье напополам, и магическое тепло тут же потекло по жилам. Чтобы пеплозмей появился, пепелище нужно было оставить без присмотра, поэтому они отошли за западный Камень и отвернулись, направив взгляды в сторону смутно видневшихся огней Хогсмида.

— Откуда вы знаете песни вагантов? — спросил Седрик.

— Чего только не услышишь, когда работаешь прислужницей в трактире.

— Что? — Седрик непонимающе уставился на неё. — Ваша Руди ещё и лапшу на уши невинным дитятям любит вешать, а не только забивать им глаза снегом?

— А, ты, должно быть, не слышал эту часть истории. Когда меня уволили из Хогвартса, я поняла, что, если вернусь в замок Ричарда, то мне уже оттуда не выйти. Тогда я пыталась инсценировать собственную смерть, и пока мне удавалось поддерживать этот обман, я пила оборотное, которое мне варила Кристина, и притворялась прислужницей в «Трёх мётлах». С тех пор я знаю очень много занятных песен. Например, про платан.

Седрик смотрел на неё, не отрывая глаз. А вот когда ты выпьешь зелье, сообщил ему Мудрец, ты перестанешь приходить в щенячий восторг от каждого её слова! Вот увидишь, так нам всем будет гораздо легче. Игнорируя его, Седрик подумал, уместно ли будет задать вопрос про Ричарда, но всё-таки не решился. А память в лице Певца услужливо подбросила слова не совсем пристойной песни про платан:

Так, в краю благоуханном,

не прикрыв себя кафтаном,

на ковре, природой тканном,

возлежал я под платаном.

Вдруг пастушка с дивным станом,

словно посланная Паном,

встала над рекою…

— Как там наш пеплозмеюшник, интересно, — сказала тем временем Гертруда, прервав его внутренний концерт. Она осторожно оглянулась на костёр, а Седрик, стараясь не выказывать смущения, последовал её примеру. Извивающаяся серая дорожка тянулась от зеленоватых тлеющих углей в сторону юго-восточного Камня.

— Пойдём! Лумос! — воскликнула Гертруда и, освещая путь палочкой, направилась вслед убегающему следу пеплозмея.

Серая полоска тянулась по самому каменистому и крутому спуску с холма, так что они постоянно рисковали поскользнуться и упасть. Седрик ждал, что Гертруда хотя бы покачнётся, чтобы подать ей руку, но она, как назло, твёрдо держалась на ногах. Если кто и покачивался — так только он сам. И слова несносной песни снова полезли в голову:

Я вскричал, как от ожога:

Не пугайся, ради бога!

Видишь ты не грапорога.

Ни к чему твоя тревога.

Дорогая недотрога,

нам с тобой — одна дорога!

Страсть тому виною!

Вам с ней одна дорога — за пеплозмеем. Так что смотри, пожалуйста, под ноги, проворчал Мудрец, когда Седрик покачнулся в очередной раз. Гертруда уже добралась до подножия холма, где след пеплозмея уходил в рощу остролиста, и Седрик прибавил шаг. Они забежали в заросли, где было сложнее различить след, но их захватил азарт, и они неслись со всей скоростью, не обращая внимание на хлещущие их порой ветви. После нескольких минут бега Седрик со всего размаху налетел на что-то твёрдое, потерял равновесие и рухнул на землю. Его пронзила резкая боль в ноге, сквозь которую он услыхал крик Гертруды «Ах ты ж!» и затем «Импедимента!» и сразу за ним «Репелло!». Вскоре перед ним оказалось её озабоченное лицо в свете Лумоса.

— Это был имп, я его прогнала. Но подножку тебе он подставить успел. Ты цел?

— Не уверен, — ответил Седрик сквозь зубы. — Кажется, что-то с ногой.

— Где болит? Сломана? — она села рядом с ним на корточки, рассматривая ногу. — Ну, это нестрашно — отправим тебя к доктору Лохрину, и завтра сможешь снова танцевать.

— Эх, нет спасения от танцев.

— Только смерть, да и то не во всех случаях. А пока не двигайся. Ферула!

Ну, вот теперь она точно прикоснётся ко мне, восторженно подумал он, забывая о боли, и Гертруда, конечно, так и сделала. Она принялась накладывать ему повязку, чтобы обездвижить ногу. Пока она с ним возилась, он жадно ловил ощущения от каждого прикосновения её рук. Его бросило в жар, и Мудрец с Храбрецом уже собрались было оттащить за стену огня Певца, но тут Седрик понял, что жар идёт извне.

— Кладка пеплозмея где-то рядом, Гертруда. Я ощущаю идущее от яиц тепло.

Закончив с перевязкой, Гертруда по наводке Седрика оглядела близлежащие заросли и действительно обнаружила кладку с пятью огненно-красными яйцами. Заморозив их Фригусом, она переложила их в сумку-вместилище Седрика.

— У тебя ведь есть укрепляющее? — проговорила Гертруда уставшим голосом, рассматривая содержимое сумки.

— Конечно. Вот оно, берите. Заниматься с вами без запаса этого зелья — опасно для жизни.

— Помолчи уж, а то запоёшь сейчас ещё что-нибудь из репертуара «Трёх мётел», — усмехнулась она, опустошая склянку с зельем, пополняющим магические силы. — Вот теперь другое дело — готовься к перемещению. Портус!

Алая ягода остролиста стала портоключом, который Гертруда левитировала перед Седриком. Затем она помогла ему подняться (он ощутил прикосновение её руки и плеча, и даже волосы на мгновение защекотали его щёку).

— Готов? На счёт три.

Полчаса спустя, в благословенном тепле больничного крыла, где Седрик лежал на койке с уже исцелённой ногой, а доктор Лохрин наливал ему в чашу какую-то резко пахнущую настойку, Гертруда сидела рядом на табурете и с улыбкой слушала болтовню Меаллана О’Донована. Какой же он вездесущий, этот профессор зельеваренья, с досадой думал Седрик. Твоё романтичное уединение с Гертрудой, а также импом и пеплозмеем на сегодня закончилось — смирись с этим, злорадствовал Мудрец. Скоро, совсем скоро.

— Что ж, раз ученика после занятия с наставницей доставляют в больничное крыло, значит, оно прошло успешно, — говорил Меаллан. — Как там в песне поётся, а, Седрик? «Если те профессора, что студентов учат, горемыку-школяра насмерть не замучат…»

— У нас сегодня просто день песен вагантов, — рассмеялась Гетруда. — А занятие прошло таки успешно. Ещё бы! Кроме всего прочего, мы раздобыли пять яиц пеплозмея, Меаллан. Вот, кстати, сразу забери их в кабинет зельеваренья.

— Пять в одной кладке? Повезло! Ах, сколько же любовных зелий можно теперь сварить. Может, тебе одно оставить, а Седрик? Пять яиц пеплозмеек, пять сердец чародеек, — пропел Меаллан, заставив Седрика поморщиться. — Что, не та нота?

— Ну что вы, профессор О’Донован, вы прекрасно поёте.

— Комплименты прибереги для дам на балу. Они пригодятся, когда те начнут наступать в танцах на больную ногу.

— Нога у него уже здоровая, — строго сказал доктор Лохрин, — хотя недельку без танцев всё же лучше обойтись.

Седрик издал радостный возглас, а Гертруда закатила глаза и сказала:

— К чему такие меры, доктор? Кость ведь срослась благополучно? Так отчего ему не танцевать? До бала осталось не так уж много танцклассов.

— Ну, пусть пляшет, если сильно приспичит, — ворчливо ответил доктор. — А вот сейчас пациенту не помешало бы отдохнуть и восстановить силы. Извольте закончить ваши беседы и покинуть больничное крыло.

— Конечно, конечно, почтеннейший доктор, — ответил Меаллан. — Пациент весь ваш, а мы уже уходим.

— Спокойной ночи, Седрик, — сказала Гертруда, глядя на него с озорством Руди в глазах. — Надеюсь, завтра ты уже забудешь об этом приключении.

— Не забуду — и внукам буду рассказывать, — ответил Седрик, лихорадочно придумывая, что бы ещё сказать, чтобы задержать её. Но шутки у него иссякли, да и спать действительно хотелось.

Меаллан и Гертруда ушли, а доктор Лохрин заставил его выпить горькую настойку и со строгим «а теперь спите, молодой человек» удалился, загасив свечи. Перебирая в памяти миг за мигом сегодняшние приключения и игнорируя «ничего, ничего, уже скоро. Вот прямо во время бала и сварим это зелье под шумок — как раз полнолуние будет» от Мудреца, Седрик через какое-то время начал засыпать, но тут в его голове зазвучал заветный голос: «Седрик, а хочешь уточнённый Сомниум?» «Конечно», ответил он. От неё — всё что угодно. Хоть уточнённый Ступефай.

Гертруда неслышно проникла обратно в больничное крыло и в темноте подошла к койке Седрика. А вдруг она сейчас наклонится и поцелует меня, думал он. Но она ничего такого не сделала, а лишь сказала:

— Есть какие-то особые пожелания?

Есть, есть, вы себе не представляете, сколько их и какие они все особые, простонал внутри него Певец.

— Нет, Гертруда, на ваше усмотрение.

— Тогда ты сам нарвался. Но, по моему опыту, накладывающий чары может только задать общую тему, а развивать её уже будет твой спящий разум. Так что если что, я не виновата.

— Я и мой почти-уже-спящий разум в предвкушении.

— Тогда сладких снов! Сомниум!

Седрик стоял в покрытом снегом Круге Камней в синеватых сумерках. Постепенно начало светлеть: на западе заалело небо, и солнце выкатилось из-за горизонта, поплыв через юг к востоку. Снег поднимался с земли и устремлялся вверх к тучам, и птицы пролетали мимо хвостом вперёд. Седрик стоял в эпицентре времени, пустившегося вспять — эта скачка всё набирала скорость. Сухие листья поднимались с земли, наполнялись красками и улетали к деревьям, дожди и снегопады забирались обратно в породившие их тучи, а солнце снова и снова всходило на западе и садилось на востоке, деля отрезки на веретене времени с постоянно меняющейся луной. Осень свернулась в клубок и укатилась в пахнущий вереском август, который за считанные минуты пророс в богатый на грозы июль и обернулся пышным июнем. Май накатился на мир с его томящими душу ароматами и сочной зеленью весенней травы. Смена картин вокруг Седрика снова стала замедляться, солнце торжественно село на востоке и над Кругом Камней поднялась полная луна в ореоле царственного света. Время замерло, словно затаив дыхание. Седрик вышел из Круга, остановившись снаружи у того Камня, где они недавно стояли с Гертрудой, карауля пеплозмея. Сейчас он тоже чего-то ждал — и тёплая майская ночь кутала его в плащ-невидимку, веля набраться терпения.

Вдруг вокруг Круга начали появляться люди — много силуэтов, движения, шёпота. В центр Круга ступила женщина — Гертруда — гудение голосов смолкло, и она громко объявила, что Ритуал начался. По доброй воле всех собравшихся и ради общих целей… долетали слова до Седрика. Пять групп людей ступило в Круг, каждая из которых левитировала какой-то предмет. Седрик различил свернувшийся в воздухе в круг зелёный пояс, маленький, пылающий алым камень, который ему уже доводилось видеть в руках Зореславы, огромный камень, похожий на валун, покрытый рунами кубок, из которого вырывался огонь, и полная струящегося света хрустальная чаша. Среди собравшихся мелькали знакомые ему лица — Зореслава была тут, и рядом ней — Перенель. Вот и Айдан и Кристина, Тормод и Захария. Также было много студентов, из которых он узнал только сестёр Уизли, Конала, стоявшего рядом с Тормодом у Скунского камня, и Этьена де Шатофора — его невозможно было не узнать из-за его магически удлинённой шевелюры, в которую были вплетены цветы и ленты.

«Нексус Ментиум» произнесла Гертруда, и из её палочки вырвался огненный узор, который протянул завитки ко всем стоящим в Кругу. Кто-то сказал «Репелло», и проходы между Камнями перекрыл золотистый барьер. Седрик, оставшийся снаружи, не видел уже происходящего, но тут к нему протянулся лепесток цветущего в воздухе огненного узора. Магическая сеть мыслей нашла и его разум.

Каждый, кто вкладывал цель в Конфигурацию, посылал другим образ через Нексус Ментиум. Свобода и процветание для Шотландии, долгие годы мира и благоденствия для магов и магглов — это пожелание влилось в Сеть с трепетом шотландского флага на ветру и пением Скунского камня. Победа над чумой прозвучала песенной формулой для зелья, в которой живой скелет распадался на груду костей. Седрик ощущал и телом, и разумом, как сплетаются мысли и магические потоки, рождая нечто новое — поднимающееся над Кругом Камней ввысь и растущее, готовое принять в свои объятья весь край. А то и весь остров, думал Седрик. Этьен вложил в Конфигурацию желание «зажечь в магглах огонь магии», и видение пустого внутреннего сосуда, в который льётся пенистый эликсир, пролетело по жилам огненного узора. Найти средство от каждой хвори — звучит очередное пожелание, и порождает образ котла, в котором закипает зелье морковного цвета, пахнущее разогретой на солнце хвоей. Больше любви в мире — это желание пронеслось, как биение гигантского сердца мира, а огненный узор натянулся пуповиной, связующей мать и дитя, и прозвенел криком влюблённых, что сплелись в экстазе. Познать тайны времени — и на секунду череда бесконечных вчера и завтра сложились в коридор зеркальных отражений друг друга, а затем свернулась циферблатом. И, наконец, прозвучало то, чего он ждал: научиться справляться с глупостью — и Гертруда запустила в Нексус образ, который Седрик прозвал про себя «озорным озарением»: чернильная клякса на пустом листе, которая трансформируется в быстро крутящееся колесо, от созерцания которого приходят в движение и собственные мысли.

Словно прикосновение невидимой руки к щеке — что это было? Тепло, нежность и настойчивость одновременно. Чернильное колесо раскрутилось перед глазами Седрика, и он ощутил биение огненного узора, прикасающегося к его разуму — взгляд, вопрос, толчок… Пусть люди научатся освобождаться от того, что спутывает их и не даёт двигаться дальше, вложил Седрик мысль в Нексус Ментиум и почувствовал отклик всех, кто был вплетён в эти чары. Образ стальных оков, что превращаются в лёд и тают под лучами весеннего солнца, насытил огненный узор — Скунский камень пропел высоко и протяжно, Философский камень отразил в себе падающую с неба звезду, Зелёный пояс свернулся знаком бесконечности, Кубок огня послал сноп искр в небеса, а Чаша Грааля наполнилась до краёв светом луны. Затем огненный узор погас, и все видения исчезли вместе с ним.

Седрик стоял в Круге Камней, покрытом снегом. Он наклонился, взял пригоршню снега, слепил снежок и долго смотрел, как он тает на его жаркой ладони.

[1] Песня из известного средневекового сборника «Carmina Burana», в которой говорится о приходе весны.

========== Глава шестнадцатая ==========

Из легендарной книги «Как стать великим магом»

Отрывок из главы «Как подружиться с джарви и поймать единорога»

Солнечным субботним утром профессор Макфасти ждёт пятикурсников возле своей хижины. Он сидит на земле, рядом с ним его белый пес, а в руках — что-то золотистое. Студенты, уже знающие, чего ожидать, рассаживаются на землю вокруг него. Они теперь видят, что в ладонях профессора — золотистый сниджет. Вокруг — цветы и пение птиц.

— Приветствую вас всех. Сегодня мы пойдём с вами убирать поляну и лес возле Старого Дуба. Но прежде я хотел бы вам сказать пару слов. Меня спрашивал недавно один из вас о любви к живым существам. Вот что я вам хочу сказать. Я не стану мешать волку охотиться на зайца, запрещать магглам ловить рыбу в озёрах, а магам — добывать ценные ингредиенты для зелья. Но вряд ли я смогу сдержать свой гнев, если увижу, что кто-то убивает или мучает забавы ради вот такое существо, как это.

Профессор осторожно выпускает сниджета из ладоней. Тот немного кружит над ним, а потом мгновенно исчезает в лесу. Где-то рядом раздаётся странный крик: «Приперлись-дубомозглые-какое-небо-синее-а-что-у-вас-есть-вкусного-багнюк-вам-лучший-друг». Профессор Макфасти вздыхает.

— Это был джарви, которого мне пришлось взять под свое покровительство после того, как Этьен де Шатофор наложил на него уточнённый Конфундус. Любые ментальные заклинания, направленные на существ с небольшими проблесками сознания, могут очень пагубно на них сказаться. У этого джарви исказились его охотничьи инстинкты, и теперь приходится кормить его с рук. Так что прошу вас, во время нашей уборки не спешите опрометчиво метать заклинаниями в невинных созданий. Ну, Иниго, пошли.

Ида Макгаффин, 21 декабря 1347 года

Рано утром мама привела нас с Саймоном в хижину профессора Макфасти, где нас уже ждала госпожа Кэррик. Мама долго не хотела уходить и вот уже в третий раз благодарила Кристину за заботу о её детях.

— Дорогая Сарра, — отвечала ей Кристина. — Моя вина перед вашей семьей глубока: мне никогда не забыть об этом. Пять лет я не замечала того, что творилось с Элиезером у меня под носом. Я не могу простить себя за это — как глава Рейвенкло я должна была заменить Элиезеру родителей и заботиться о нём, но я не справилась с задачей. Теперь я перед вашей семьей в вечном долгу. Прошу вас, не стоит больше говорить об этом.

— Не буду больше, госпожа Кэррик. Только вот одно скажу… вы и не могли заметить на нём Конфундус, потому что вам не с чем было сравнивать — на Эли его наложили ещё до первой встречи с вами. Так что не вините себя. К тому же… я всё чаще думаю, что не стал бы Эли хранителем Грааля, если бы с ним это не случилось. Сама не знаю, почему, но я в этом почти уверена. Так что всё к лучшему.

— Что ж, на этом и сойдёмся.

Распрощавшись с мамой, мы с Саймоном остались с госпожой Кэррик одни. Мы тут частенько бывали в последнее время, так что привыкли уже и к ковру из меха, на котором мы сидели во время наших занятий с Кристиной, и к лаю Иниго, и к смешной болтовне Силенсии — самочки джарви, которую когда-то неосторожно заколдовал Этьен. В окно залетела сова Мерри — Саймон радостно бросился проверять, нет ли послания на лапке.

— Кристина, письма нету, — деловито сообщил братец.

— Ну, значит, она просто за печенькой прилетела. Где тут у нашего профессора его любимые шортбреды?

Мне кажется порой, что Кристина знает лучше самого профессора Макфасти, что тут у него где, будто бы это её собственный дом. Сейчас он на занятиях, а она спокойненько заглядывает в горшки на полках, что-то достаёт и переставляет, смахивает откуда-то пыль…

— Ну-ка, Саймон, держи. Угости Мерри.

Пока он кормил сову печеньем, кроша и надкусывая его тайком, Кристина расставляла свечи и набирала в котёл воду из ведра. Я подбежала ей помочь. Руки у меня дрожали, и Кристина это заметила.

— Волнуешься, Ида?

— Ещё как.

— Я понимаю. Сама волнуюсь. А знаешь, как непривычно, что я не могу мысленно поговорить с Эли? Ты себе не представляешь.

Вчера у Эли был день рождения — да такой, что он теперь никогда не забудет. Его ученичество с Кристиной подошло к концу, а это значит, что ему пробил час пройти какой-то тайный обряд, чтобы получить руну воздуха. Это такой рисунок на коже, который делают иглами — я испугалась, когда услыхала, но Эли сказал, что его опоили зельем, благодаря которому боли он не ощутил. Зато теперь он настоящий маг воздуха! Руну он мне тоже показал: она у него на плече: синяя, слегка припухшая, немного похожая на букву N. Синий цвет даёт краска диковинного индийского растения индигоферы, а волшебный компонент, как объяснил Эли, — нечто, связанное со стихией. Маги воздуха обычно используют порошок из крыла какого-то летающего животного. У Эли это выпрыгунчик. Но вот мысленно общаться с Кристиной у него уже не выйдет: ведь она теперь больше не наставница.

— Зато мы друзья теперь с ним навсегда, — сказала Кристина. — Апоговорить можно и вживую.

Сегодня после занятий свои руны получат также Эйриан и Айлин — одна станет ведьмой земли, а другая — воды. Их наставница, профессор Яга, заходила познакомиться с нами и изрисовала все окна в хижине морозными узорами. Саймон немного испугался — ведь Баба Яга всё-таки — но она ему доверительно сказала, что таких, как он, худосочных, она не ест, и пообещала покатать в ступе. Ступа, мол, худосочных катать любит, и даже не сбрасывает их на полпути в озеро.

А нам сегодня, в то же самое время, когда Айлин и Эйриан будут получать свои руны, предстоит то, что заставляет сердце колотиться при одной мысли. Кажется, даже Саймон спокойнее меня — после занятий с Кристиной он словно повзрослел года на три. И вот осталось всего одно такое занятие — кажется, взрослые считают, что мы готовы. Но мне не верится. Но с другой стороны, если правду сказать, я никогда не буду по-настоящему готова. Так что хоть сегодня, хоть в любой другой день. Впрочем, когда Кристина смотрит мне в глаза и говорит, что всё получится — ей я верю. Ей невозможно не верить.

Саймон плюхается на ковёр, а я — напротив него. Между нами возвышается котёл с водой. Кристина садится рядом с ним и достаёт какой-то предмет. Я ощущаю сильный запах, который он издает.

— Ой, фу! — кривится Саймон. — Что это у тебя такое вонючее?

— Это кастильское мыло. Оно сделано на оливковом масле, а не из жира животных, как наши мыловары готовят, — мне один знакомый король подарил. Хотела вот попробовать, какие из него пузыри получатся: лучше или хуже, чем из обычного мыла.

Саймон широко открывает глаза при слове «пузыри» — я вижу, как в них загорается интерес. Кристина же смотрит только на своё мыло, задумчиво наморщив лоб.

— Вот только мне же нужна тёплая вода. А эта — холодная. И свечи бы зажечь.

— Можно, можно? — выкрикивает Саймон.

— Почему бы нет? Но только делаем всё аккуратно, как мы уже научились, хорошо?

Саймон кивает с очень серьёзным видом и напрягается. Я знаю, что он представляет внутренний сосуд: у него он принял облик кувшина с черничным морсом. Это сигнал для меня тоже: мысленно я вызываю в воображении и свой сосуд. У меня все просто — знакомый до последней царапины котёл бабки Макгаффин. Он представляется мне пустым — стоит себе и ждёт своего часа. А Саймон старается разогреть свой кувшин — да так, что искры летят. Кристина ловит их в прозрачные шары и левитирует к свечам. Я отмечаю, что Саймон контролирует свою магию уже гораздо лучше — многие искры попадают в свечи сами.

— Кристина, кувшин уже согрелся!

— Какой ты быстрый сегодня! Ну что ж, давай теперь греть воду в котле!

Я знаю, что Саймон должен мысленно сделать — он пытается передать тепло из своего кувшина стоящему перед ним котлу. Я в этот момент должна представлять себе, что вода из него переливается в мой собственный воображаемый котёл. Я изо всех сил стараюсь, но, честно говоря, не вижу, чтобы хоть что-то менялось. Кристина посылает мне тот самый её взгляд — всё получится. Я киваю и продолжаю стараться. Кристина касается воды кончиками пальцев.

— Ого, как она уже прогрелась! Попробуй, Ида.

Я запускаю руку в воду и ощущаю тепло. Стараюсь наполнить этим теплом котёл в моём воображении. А Кристина тем временем опускает в воду своё кастильское мыло и немного трёт его руками. Саймон смотрит на происходящее с любопытством. Кристина дует на воду, и вот из неё начинают подниматься вверх переливающиеся мыльные пузыри. Мы с братом смотрим на них завороженно, а Иниго, который сидел до этого у камина, с лаем подскакивает и пытается ухватить их зубами. Несколько пузырей лопается, и мы тянем руки к тем, что ещё остались.

— Иниго, место! — строго говорит ему Кристина и снова трёт мыло в воде. Новая стайка пузырей поднимается в воздух, и Кристина дует на них так, чтобы они летели в сторону Саймона или ко мне. Брат радостно визжит и лопает их ладошками, из которых вылетают новые искры.

— Свечи, Саймон, — напоминает ему Кристина, и голос её — как морозный узор на стёклах, только тёплый. Несколько искр Саймона сами долетают до свечей — без посторонней помощи.

— Если мы ещё так позанимаемся — месяц, например, ведь мы лучше подготовимся? — тихо говорю я, стараясь, чтобы это не звучало, как мольба.

— Возможно, — также тихо отвечает мне Кристина и смотрит на меня внимательно, пока Саймон играет с пузырями. — Ты считаешь, что ты не готова?

Мой котёл всё так же пуст. Но ведь он и через месяц будет пуст, говорит девчонка из Кардроны. Так зачем же откладывать неизбежное? Лучше уж одним махом с этим покончить и не тратить ничьё время зря. А сестрёнка Эли проникается уверенностью Кристины — ведь это наставница Эли, мага воздуха, её любимого брата! Если она считает, что пора, значит, так и есть. И становится интересно, что сказала бы сама Ида, если бы у неё был свой голос.

В это время раздаётся стук в дверь. Иниго бросается с лаем к входу, а Мерри, встрепенувшись, издаёт громкое уханье. Кристина открывает дверь, и на пороге оказывается профессор Яга. Здороваясь со всеми, она заходит в хижину, отряхивая снег с отороченных мехом сапогов.

— С Солнцеворотом вас! А вы что тут, стирку затеяли? — спросила она, разглядывая котёл, пузыри и свечи. — Что ж, дело хорошее. Тартан Айдана как раз перед балом простирнуть не мешало бы. А то ведь скоро и чизпафлы начнут сбегать отсюда.

— Хорошая мысль, Зореслава, — сказала Кристина. — Я ему передам.

— А я вот в замок собираюсь да думаю, зайду, спрошу — не подбросить ли вас? Таких сугробов намело, что только птицам-вьюжницам летать да медведям-шатунам шастать.

— Медведи зимой спят в берлогах, — заявил ей Саймон.

— Ишь, умный какой нашёлся! То обычные спят, а шатуны — шастают. Так как насчёт прокатиться с ветерком?

— Поместимся все? — спросила Кристина.

— Обижаешь, принцесса. Одевайтесь, что ли, коли готовы.

Кристина посмотрела на меня вопросительно, и я медленно кивнула ей в ответ. Что ж, будь что будет. Так что мы стали собираться и натягивать специально приготовленные одежды: белое атласное блио для Кристины, которое она прихватила на талии зелёным поясом, и для меня такое же платье, только льняное, а для Саймона — белая камиза из тонкой шерсти. Сверху мы надели тёплые плащи. И вот мы, нарядные и молчаливые (даже Саймон притих), отправились в Хогвартс на встречу с Граалем в летающей ступе профессора Яги.

Когда мы приземлились у входа в замок и направились к дверям по протоптанной в снегу множеством ног тропе, мы столкнулись с Эйриан, Айлин, Этьеном и Эли, выходившими из замка.

— Какие вы все светлые и праздничные, — сказал Эли, подходя к нам с Саймоном и беря нас за руки. Эйриан подошла вместе с ним и обняла Саймона.

— У всех нас сегодня случится сказка, — сказала она ему. — Расскажешь мне потом свою?

— Нет, не расскажу, — ответил он, прижимаясь к ней, таким тоном, который у него означал, что расскажет и не один раз.

Я расслышала, как Этьен желает удачи Айлин и говорит ей ещё что-то вполголоса, от чего та закатывает глаза. Затем Эли обнимает Эйриан и шепчет ей что-то на ухо.

— Коли все уже с милыми распрощались и перед прыжком в прорубь надышались, то нам с чаровницами моими уже пора.

— Они будут прыгать в прорубь? — восхищенно спрашивает Саймон. — А мне можно посмотреть?

— Будут, будут, а то как же? — со смехом отвечала Яга. — И на медведях-шатунах покатаются. Тебя бы взяли с собой, да у тебя там игры поинтереснее будут.

Кристина поблагодарила профессора Ягу и направилась в замок. Её тут же догнал и пошёл рядом Этьен, заводя серьёзный разговор. У Этьена все разговоры серьёзные. Мы же смотрели, как Айлин и Эйриан забираются в ступу к Яге и, вздымая маленькую вьюгу, поднимаются в воздух, а затем Эли взял нас за руки и повёл вслед за Кристиной и Этьеном.

Мы с Саймоном впервые были в Хогвартсе, да и вообще в замке, так что представляю, как мы смотрелись со стороны, когда шли по бесконечным коридорам и лестницам с открытыми ртами и благоговейно взирали вокруг. Рыцарские доспехи вытягивались в струнку, когда мимо них проходила Кристина, а нарисованные на портретах волшебники и ведьмы кланялись и почтительно приседали. Встречные студенты здоровались с Кристиной, расступались перед нашей процессией и тихо переговаривались между собой, глядя нам вслед. Саймон завопил от испуга и восторга, когда мимо пролетел полупрозрачный силуэт дамы в сером платье, и тогда Эли взял его за левую руку, а сам достал палочку и держал её наготове. Теперь Саймон шёл между мной и ним, порой останавливаясь, чтобы рассмотреть очередную диковинку. Так мы неспешно поднялись на седьмой этаж замка.

— Наша первая игра на сегодня — это найти волшебную комнату, — сказала Кристина, глядя то на меня, то на Саймона. — Она прячется где-то здесь, на седьмом этаже. Чтобы она распахнула нам свои двери, следует думать о том, что нам всем нужно уютное место для наших занятий. А ещё нужно три раза пройтись по этому коридору. Как вы думаете, мы справимся?

— Да, да, — возбуждённо ответил Саймон и хотел уже вырваться вперёд, но Кристина его остановила.

— Не спеши — возьми за руку Иду. Надо проследить, чтобы она прошла коридор ровно три раза: не больше и не меньше. Сможешь?

— Можете не сомневаться! — гордо ответил он ей и взял меня за руку.

От всего происходящего у меня голова шла кругом — полёт в ступе, огромный, полный чудес замок, казавшийся мне каким-то сказочным животным (я даже коснулась слегка рукой стены — чтобы погладить его). Сердце стучало, мысли путались, и я чуть было не забыла о том, что нужно думать об уютном месте. Но я быстро спохватилась и представила себе большую комнату с очагом и всех нас в ней, сидящих на мягких кушетках. Мой внутренний котёл хорошо вписался в эту воображаемую комнату, и я мысленно поставила его рядом с подставкой для дров.

Дверь в потайную комнату возникла прямо перед нашими глазами: высокая и гладкая, лишённая резьбы или украшений. Она сама распахнулась, когда мы подошли к ней, открывая вид на светлую комнату — словно засыпанную снегом. Но когда мы вошли, оказалось, что в ней тепло — очаг действительно был, и огонь в нём уже горел. А возле медной подставки для дров нашёлся и котёл — совсем как мой, только новый и блестящий. В комнате было огромное множество незажжённых свечей, а ещё больше — белизны: белым был ковёр из меха на полу, стены, кушетки и подушки, шкафы и стеллажи, уставленные всякой всячиной. Я разглядела много игрушек, и Саймон тут же подбежал к ним и стянул с одной из полок небольшой сундучок, который оказался музыкальным. Если повернуть ключ в его боку, начинала играть тихая мелодия, а в самом конце сундучок распахивался, и из него выскакивали игрушечные пикси на пружинах. Саймон игрался со своей находкой, пока остальные переговаривались между собой и вели какие-то приготовления. Я не заметила, откуда появилась Чаша Небес, но вот уже Эли стоял, держа её в руках — белизна комнаты отражалась и дробилась в её хрустальных гранях. Вот ты какой, Грааль.

Эли поставил его на подставку посередине ковра и сел рядом. Кристина стояла напротив него, а чуть подальше, за спиной Эли, на кушетке сидел Этьен. Кажется, я знаю, где места для нас, подумала я и взяла Саймона за руку. Я усадила его по одну сторону от Грааля, а сама села напротив, по другую сторону. Музыкальная шкатулка пела в руках брата свою незатейливую мелодию уже в третий раз.

— Здесь так много свечек! — с одобрением сказал Саймон. — А мы будем их зажигать?

— Мы можем попросить Этьена, — ответила ему Кристина, — он маг огня. Но было бы здорово, если бы ты ему помог — их и правда много.

Этьен поднялся и стал между Эли и Саймоном.

— И в самом деле, мне столько не зажечь, — сказал он. — Попробуем вместе?

— Давай!

Этьен, как мне говорил Эли, мог зажечь свечи безмолвно и иногда даже без палочки, но сейчас он использовал и обе свои палочки, и заклинание Инцендио — видимо, чтобы Саймону было интереснее. Порой пламя из его палочек принимало форму животных и предметов: корон, книг, чаш… Братец хлопал в ладоши и направлял свои искры к свечам. Я поразилась, как часто ему удаётся сделать это метко. А те, что летели мимо цели, перехватывали Кристина и Эли, заключая в привычные уже шары из воздуха. Вскоре вокруг нас заплясало целое войско зажжённых свечей.

— Вот теперь другое дело, — сказала Кристина. — Спасибо, Этьен, спасибо, Саймон. Теперь играть в игру с бочонками будет гораздо приятнее.

— А что это за игра? — спросил Саймон с любопытством в голосе.

— Это такая магическая игра, в которую играют при помощи одного чудесного заклинания. Когда Этьен его произнесёт, между нами всеми возникнет такой огненный мостик, по которому мы сможем передавать друг другу картинки.

— Какие картинки? — спросил Саймон.

— Какие захотим! Например, чтобы играть в бочонки, мы будем передавать картинки с нашими собственными бочонками и даже, если получится, делиться с другими тем, что в них налито.

— А у меня внутри не бочонок! — воскликнул Саймон.

— Как не бочонок? — вмешался Этьен. — Не может быть! Вот у меня — бочонок с пивом, например. А что же у тебя?

— Кувшинчик! — гордо сказал Самйон. — С черничным морсом.

— Так это же ещё лучше, — сказал Этьен. — Дашь попробовать? Нексус Ментиум!

Огненные струи вырвались из двух палочек Этьена и спелись в причудливый узор, похожий на дерево. Пять ветвей отделились от дерева и потянулись к каждому из нас. Эта ветвь словно проникала в мысли — я даже испугалась сначала. Но тут же Эли послал через дерево мысль о том, что страху тут нет места — она проскакала по ветвям дерева солнечным зайчиком, и мне стало весело, когда она добралась до меня. Я же сестрёнка Эли — и вот он рядом. Значит, бояться нечего.

— Смотри, Саймон, вот какой у меня бочонок.

Образ пузатого бочонка появился у меня в голове. Небольшой кран в боку открылся, и оттуда вытекло несколько капель пенящейся жидкости тёмно-жёлтого цвета. Затем возник образ драгоценного золотого кубка, наполненный чем-то прозрачным, который показала нам Кристина, и хрустальной чаши, которая, как я знала, была внутренним сосудом Эли. Чаша была полна родниковой воды.

— Покажешь нам свой кувшинчик? — тихо спросила Кристина. — Ида, может, и ты тоже?

Пошло несколько мгновений, и по огненной ветви прилетел образ кувшина, из которого выплёскивалась тёмная жидкость. Казалось, где-то внутри кувшина спрятан бьющий ключ — сколько бы её ни выливалось, уровень жидкости поднимался снова и снова, и морс вырывался наружу. Я сделала глубокий вдох и представила себе свой пустой котёл. Пусть его увидят другие, подумала я, и ветка словно всосала картинку из моей головы.

— Какой славный кувшинчик, — сказала Кристина.

— Котёл тоже отличный, — сказал Этьен. — Жаль, что пустой.

— Ну, это мы исправим, — произнёс Эли. — Смотри, Саймон, что нужно делать.

Чаша Эли наклонилась, и вода потекла по огненной ветке, пока не попала в чашу Кристины. Та тоже наклонилась, и жидкость из неё плавно перетекла по ветке к бочонку Этьена и забралась в него прямо через кран на боку. Сердце моё забилось, и я услыхала смех Саймона словно сквозь стену. Мне сложно было понимать, кто и что ему отвечает.

— Можно, можно, я попробую?

— Попробуй, конечно.

— Можно, я тоже вот так через краник залью Этьену в бочонок?

— Да, это же игра в бочонки. И вообще мы все хотим попробовать твой черничный морс. Только давай для начала совсем чуть-чуть.

Кувшину незачем было и наклоняться: фонтанчик морса выплеснулся из него и полетел по огненной ветке к бочонку Этьена. Там он внезапно превратился в змею и ловко заполз в кран бочонка.

— Вот это да! Кажется, у нас будет чемпион по игре в бочонки. А мне можно тоже змейку? — кажется, это был голос Эли.

— Нет, — смеялся Саймон. — Тебе будет лягушка!

И ещё один черничный ручеёк сорвался с поверхности кувшина и лягушкой зашлёпал к чаше Эли, куда он хлюпнулся, подняв фонтан брызг. Потом досталось и кубку Кристины — туда упала и тут же завертелась юркая рыбёшка.

— Невероятно! — пропел её волшебный голос. — Рыбок у меня в сосуде никогда не бывало. Интересно, что ты придумаешь для Иды. Только знаешь, если можно, отдай ей побольше морса. Видишь ли, у неё котёл совсем пустой, а если ты с ней поделишься сейчас — то мы сможем наполнить его так, что он уже никогда не будет пустовать. Но это только, если ты хочешь.

— Я хочу поделиться с Идой! — произнёс Саймон. — Я ведь смогу с ней тогда так играться?

— Сможешь, Саймон, — сказал голос Эли. — А ещё Ида сможет стать волшебницей. Только для этого нужно направить свою жидкость не напрямую, а через вот эту чашу. Смотри.

Я взглянула краем глаза на Эли — он закрыл глаза и стал творить что-то с огненным деревом. Оно завертелось в воздухе, и его ствол прошёл через стоящий между мной и Саймоном Грааль. Из чаши Эли в Грааль направилась около половина всей воды из его сосуда — и Чаша Небес, наполнившись, загорелась лучистым светом. Затем он опустел — вода снова оказалась в чаше Эли.

— Попробуй так, Саймон, — тихо проговорил Эли.

— А можно кто-то нарисует полную луну?

— Почему бы нет? — произнёс голос Кристины, и серебристый диск засиял в ветвях огненного дерева.

Время словно замерло для меня, потом медленно, очень медленно мгновения поползли, и я, не дыша, смотрела, как из кувшина робко выбирается лунный телец, сотворённый из черничного морса. Вот, шаг за шагом, он перебирает ногами на больших копытах и ускоряется, и вот уже с разбега запрыгивает в Грааль. Там он падает каскадом тёмных капель, и вот наполненная Чаша испускает целый сноп лучей.

— Ида, — шепчет мне Эли.

Я зову тельца к себе. Снова медленно, робко, он формируется из морса в чаше и выбирается из неё. Шаг за шагом, он переходит по ветке, ведущей ко мне. Ветвь наклоняется под его тяжестью — он скатывается, как по горке, и плюхается в мой котёл, снова превращаясь в обыкновенную жидкость. Нет, не обыкновенную, говорит новый голос. Жидкость начинает закипать и бурлить, затем от неё поднимается серебристый пар, а сама она приобретает яркий бирюзовый цвет. Это умиротворяющее зелье, говорит голос Ведьмы Иды. Ну, здравствуй, говорят ей девчонка из Кардроны и сестрёнка Эли.

Когда мы возвращались из белой комнаты, снова проходя десятки лестниц и коридоров, я тайком гладила стены замка и мысленно говорила ему «спасибо». Когда ко мне вернутся слова, я, конечно, скажу всё, что нужно сказать и Эли, и Этьену, и Кристине. И Саймону — этому малышу, который идёт рядом, сонно трёт глаза и запускает снова мелодию в сундучке, который он унёс из комнаты с собой. Или, быть может, Саймону я скажу всё позже, когда он подрастёт. И, наверняка, станет великим магом — я слышу, как Кристина и Этьен обсуждают то, как удивительно быстро он смог настроиться на работу с тем, что они называют между собой «сетью». А пока я молчу и слушаю, как плещется жидкость в моём внутреннем сосуде. Умиротворяющее зелье, которое мы столько раз варили с бабкой Макгаффин для Саймона. И мне становится удивительно спокойно на душе.

— С днём рождения, Этьен, — говорит Кристина на прощание. — Надеюсь, всё это можно считать подарком.

— Спасибо, госпожа Кэррик. Более чем. И для всех нас. Хотя лично мне досталась отличная змея. Одна из моих субличностей была просто в восторге.

И, оставляя в замке Этьена и Эли, у которого в глазах сверкают слёзы, мы выходим в снежную и торжественную ночь. Мне кажется, что я вижу в темноте кружащихся птиц-вьюжниц и ступающих по глубокому снегу загадочных медведей-шатунов. Этот мир прекрасен и полон волшебства.

========== Глава семнадцатая ==========

Из монографии «Танцевальная культура магов эпохи средневековья» сэра Гарольда Дарси, носителя ордена Мерлина первого класса (опубликовано в 1952 году)

Одним из самых известных танцев эпохи средневековья является «Flamma Vitae» (лат. «Огонь жизни»), торжественный танец, которым открывались балы. Это медленный круговой танец, исполнявшийся в парах. Благодаря помощи портретов в замке Хогвартс удалось полностью реконструировать технику исполнения танца: это был одинарный приставной шаг, чередующийся с двойным, как в открытой, так и закрытой парной позиции, с тройными пивотами в припеве. Магической особенностью танца являлся вызов дамами и кавалерами своих патронусов перед последней проходкой танца. Согласно принятому в те времена этикету на этот танец никогда не приглашали заранее, кроме исключительных случаев.

Гертруда Госхок, 25 — 26 декабря 1347 года

На улице вьюга намела огромные сугробы, а Хогвартс накрыло стихийное бедствие Рождества. Эльфы колдовали над праздничным пиром так, что от запахов из кухонь можно было упасть в обморок. Коллеги Гертруды носились по замку во всех направлениях с озабоченным видом, погружённые в бесконечные предпраздничные дела, мэтр Йодль орал, что при таком отношении к тройному шагу с подбивкой со стороны седьмого класса он вообще отказывается вести бал, а Теренс Пикс при помощи Пивза развешивал пышные кусты омелы в самых неожиданных местах. Разглядывая похожую на гнездо авгура омелу на голове одного из рыцарских доспехов у парадной лестницы, Гертруда вдруг осознала, что ей не поручили никаких особых рождественских заданий. Молния лишь пожала плечами — нам же легче, Профессор же подумал, что это всё-таки немного обидно, а Руди заявила, что это повод пойти и где-нибудь похулиганить.

В замке было необычайно тепло — за несколько дней до бала начали прогреваться находящиеся в подвалах купальни, куда загоняли поочерёдно каждый класс для предпраздничного мытья. Казалось, жаркий пар из бань просачивался сквозь стены и нагревал весь замок снизу доверху, не добираясь только до верхних этажей и башен. Гертруду несколько дней преследовал запах розовых лепестков и жасминовой настойки. Наконец она не выдержала и выбралась в Хогсмид, где купила немного притираний и ароматной воды. Теперь её комната благоухала, да и сама она, поддавшись всеобщему банному безумию, была до неприличия чиста, ароматна и идеально причёсана, натерев до блеска башмаки и даже свои палочки. Пока она слегка поражённо разглядывала своё преобразившееся отражение в зеркале, Руди настойчиво тянула её забраться в какой-нибудь пыльный и грязный коридор, однако она отправила свою давнюю школьную ипостась на вершину дуба, чтобы не путалась под ногами Молнии и Профессора.

Около полудня Гертруда решила зайти на последнюю репетицию «Свадьбы сэра Гавейна и леди Рагнель», как теперь официально называлась постановка учеников, тем более что её устроили в классе, где часто проводились уроки по заклинаниям. Этот кабинет был одним из самых просторных в школе, отчего актёры и облюбовали его. Если придётся что-то чинить, то лучше ей первой узнать об этом, решила Гертруда. Зайдя в класс, она увидала репетицию в полном разгаре: Адриан Макгрегор с короной на голове, выразительно жестикулируя, говорил о том, что никому не под силу ответить на такой каверзный вопрос, как «чего хотят женщины», так что всё пропало. Ипполита Нотт прервала его, и они начали о чём-то спорить. Гертруда огляделась и увидала одиноко сидящую за партой у стены Августу Лестранж. Подтянув к себе при помощи Акцио стул, она села рядом с ней.

— Ты тоже участвуешь в постановке, Августа?

— Нет, что вы, профессор. Я здесь из-за Трембли. Это он в ней участвует.

— Трембли, твой домовой эльф? Кого же он играет?

— Самого себя, судя по всему. У них там по сценарию сцена с пиром, и кому-то же надо прислуживать. А все хогвартские домовики сейчас сильно заняты на кухнях, так что без помощи эльфа Древнейшего и Благородного Дома Лестранжей — никак.

— Понятно, — усмехнулась Гертруда. — И как Трембли относится к своей роли?

— Как всегда, с крайним старанием. А также — с некоторым волнением. Всё-таки для него это актёрский дебют. Так что я тут для моральной поддержки.

Тем временем актёры начали репетировать сцену разговора Артура, сэра Гавейна и леди Рагнель. Конала было не узнать — его бородавки напоминали скорее архитектурные, нежели телесные элементы, а волосы торчали во все стороны, как иглы акулобраза. Он говорил дребезжащим старческим голосом, от которого стоящий рядом Мартин Фитцпатрик, главный певец школьного хора, страдальчески морщился.

— Так сэра Гавейна играет не Криспин? — удивилась Гертруда.

— Как выяснилось, Криспин играть не умеет, несмотря на свою куртуазную внешность, — объяснила ей Августа. — А на подвиг, заключающийся в заучивании текста в последний момент, был готов только староста Рейвенкло.

Гертруда бросила взгляд на Мартина: может, он и не был похож на рыцаря Круглого стола, сошедшего со старинного гобелена, как Криспин, но обаяния ему было не занимать. Сэр Гавейн у него выходил не столько беззаветно преданный и любезный, сколько сообразительный и быстро принимающий правильные решения. Ей вспомнилась та ночь, когда Седрик рассказывал эту историю на залитых лунным светом полянах, и почудился снова его голос в голове, задающий вопрос «Ваша версия?». Интересно, что он делает сейчас в родительском замке в Нормандии? Слушает рождественскую мессу в церкви с родителями или встречается со своей возлюбленной-магглом, чей портрет носит с собой? Она часто представляла себе эту версию с французской невестой — практически уже начала принимать это как данность. Она рисовала перед мысленным взором Седрика, сидящего на скамье в огромном соборе, где священник вещает что-то о младенце Христе и спасении мира. Вот он оглядывается и ищет взглядом заветное лицо. Какая она, интересно, эта юная француженка?

От этих размышлений её оторвал взрыв хохота и появление нового актёра — из-за длинной седой бороды она не сразу узнала Освальда Лонгботтома, старосту Хаффлпаффа. Он, с трудом подавляя смех, начал нести полную, с точки зрения Гертруды, ахинею о магии, женщинах и ещё что-то о единстве земли и короля.

— Борода Мерлина, а это кто ещё такой?

— Вот именно он и есть. Мерлин, — ответила Августа. — И его борода, во всей красе.

— Он-то что делает в этой истории?

— Сценаристы решили, что без него — никак. Поэтому он иногда появляется и произносит монологи о чём-то возвышенном. К счастью, после этого он быстро исчезает. В общем и целом, типичное для Мерлина поведение.

Далее следовала сцена с сэром Громером, которого весьма убедительно изображал Анри де Руэль-Марсан — тут Гертруда снова подумала о Седрике, вспомнив, как её дразнили друзья из-за «пафосных французов». Анри, впрочем, был в меру пафосным в своей роли и в меру грозным: казалось, королю Артуру так просто не отделаться. Но всё же властью сценария сэру Громеру пришлось отпустить его невредимым, а также и принять приглашение на свадьбу его сестры и сэра Гавейна. Далее актёры долго планировали сцену с пиром, споря, кто и где будет сидеть, пока Конал репетировал сам в сторонке художественную отрыжку.

— Как твоё обучение у Морганы? — спросила Гертруда Августу, пока актёры кричали и пытались командовать друг другом.

— Идёт своим чередом, — ответила та. — Конечно, непросто заниматься с призраком, который не может покинуть свою пещеру. Но Моргана прекрасно всё объясняет, так что мне достаточно просто потом проделывать все её задания, в точности следуя наставлениям. И всё выходит. Правда, немного завидую тем, у кого есть ментальная связь с их наставниками.

И снова мысли Гертруды перенеслись к её собственному ученику — сейчас, когда он во Франции, ментальная связь с ним пропала, ибо он находился слишком далеко. От этого ей было немного неспокойно на душе. И тут уж Профессор не выдержал. Можем мы, наконец, сосредоточиться на происходящем, а не улетать постоянно за пролив? Ученик никуда не денется и ничего с ним не стрясётся! Наестся бланманже в родительском доме и вернётся, как ни в чём не бывало. Придёт очередное занятие, вот тогда им и займёмся — а сейчас хватит уже! И Руди с вершины дуба добавила: и в снежки ещё поиграем с ним.

— Кстати, профессор Госхок. Хотела вас предупредить. Моргана постоянно выспрашивает о ваших делах всё, что мне известно. Хотя она и моя наставница, мне кажется, вам стоит знать об этом. Всё-таки это Моргана.

— Спасибо, Августа, я приму это к сведению, — ответила Гертруда, слегка опешив. Впрочем, ничего странного и тем более подозрительного тут нет, подумала она. Моргана больше всего любит интересные сюжеты. А к Гертруде эти сюжеты так и липнут. «Затягивать детей невинных…» прозвучало в её голове, и снова возник перед внутренним взором облик Седрика, но она отмахнулась от воспоминаний и от его навязчивого образа.

— А как дела у Мэгги и Берны? — спросила она, чтобы отвлечься от мыслей.

— Мне сложно сказать — думаю, вам лучше это узнать от них самих. Кажется, Мэгги сейчас так погрузилась в занятия с Морганой, что даже стала реже видеться с профессором Макфасти. Её инициацию перенесли на следующий год, как вы, наверное, знаете.

— Ты права, мне стоит поговорить с ними. Спасибо за то, чем ты поделилась. Да и вообще, хватит о занятиях! Бал ведь сегодня. А в Слизерине традиционно лучшие танцоры.

— Возможно, — сказала Августа и со вздохом добавила. — Но танцора лучше, чем сэр Ричард Гринграсс, мне встречать не доводилось. Ой, извините.

— Да ничего. К тому же, ты права. Он это умел.

На этом беседа как-то замялась, тем более что эпизод с пиром уже шёл полным ходом, и Трембли с необычайно торжественным видом явился на импровизированной сцене с подносом засахаренного имбиря. Далее, как Гертруда и предвидела, наполовину трансфигурированный, наполовину составленный из парт «Круглый стол» обрушился, и она помогла устранить последствия катастрофы. Когда же репетиция закончилась, и она направилась на обед, в кармане у неё был припрятан немного липкий кусочек имбиря. И зачем? спросил Профессор. Пригодится, ответила ему сверху Руди.

Обед, назначенный в этот день на два часа раньше, чем обычно, был совсем лёгким, так как домовики посчитали, что все силы учеников и преподавателей должны уйти на их шедевры во время праздничного ужина. Зал оказался полупустым: за хлопотами и приготовлениями многим было и вовсе не до еды. Но Меаллан уже сидел за столом и говорил о чём-то с Филлидой Спор. Судя по всему, оба они уже закончили обед, но никак не могли завершить обсуждения текущих дел. Филлида что-то торопливо объясняла Меаллану, который слушал её довольно рассеянно, затем похлопала его по руке и умчалась из зала. Гертруда присела рядом и притянула к себе сырный пирог.

— Сдружились вы с Филлидой, как я посмотрю, — сказала она Меаллану.

— От таких хлопот как не сдружиться. Замучила совсем — то там остролист повесить, то тут плющ наколдовать, то умиротворяющие зелья сварить, на всякий случай.

— Ты ей просто нравишься, Меаллан.

Сказав это, Гертруда с удивлением заметила, что её друг изменился в лице. Потом он пришёл в себя и серьёзно сказал ей:

— Гертруда, я прошу тебя. Станцуй сегодня со мной «Flamma Vitae».

Она чуть не подавилась от неожиданности. Он посмотрел на неё со странным выражением лица, которому она не смогла найти никакого объяснения. Кроме одного, пожалуй.

— Что такое, Меаллан? Это твой третий гейс? Тебе нельзя танцевать «Flamma Vitae» с профессорами по гербологии?

— Пожалуйста, не смейся над этим. Это невесело, поверь мне. И нет, ты не угадала.

— Извини, Меаллан. Я не хотела тебя обидеть. Но сам понимаешь — звучит это всё несколько странно.

— Да, я знаю. Поэтому прошу тебя, не откажи мне. Я всё тебе объясню… когда-нибудь.

— Хорошо, конечно. А какой у тебя патронус? Кажется, мне не доводилось ещё его видеть.

— Вот и увидишь как раз. В общем, благодарю вас, прекрасная леди, за оказанную честь. А сейчас побегу — меня ждёт остролист и прочие радости жизни. До вечера!

— До вечера, Меаллан.

И вечер наступил, и Гертруда, натянув свою парадную мантию цвета шелковицы, явилась в великолепно украшенный Главный зал, где вместе с госпожой Клэгг вынуждена была, путаясь в высокопарных выражениях, приветствовать прибывающих гостей — родителей учеников, членов Совета магов Британии, представителей Древнейших и Благородных домов, помощников в делах Конфигурации и прочих. Явилась и Кристина, ослепительная в серебряном платье и с жемчугом в волосах, а Зореслава, не стесняясь множества глаз, зашла под руку с Перенель. Только Седрика нигде не было видно.

Хор учеников исполнил гимн Хогвартса на латыни, которому нестройно подпевало большинство присутствующих. Начинался праздничный ужин, ради чего в зал втиснули ещё несколько столов, кроме обычных пяти, чтобы разместить всех гостей. Чудеса кулинарского мастерства от эльфов влетали на роскошных подносах: разнообразная дичь — запечённая с яблоками, фаршированная виноградом и сваренная в соусе «Русалочьи грёзы», гигантская щука с ашкелонским луком, груши в винном сиропе, горячие фланы с овечьим сыром, холодное миндальное молоко… Кто-то говорил речи, кто-то хлопал, хохотал и разливал на скатерть вино. Внезапно в мыслях возникла уверенность, что Седрик недалеко — Гертруда поняла, что он вернулся из Нормандии и находится сейчас, возможно, уже в замке — и тут же накатило облегчение. Впрочем, в Главном зале он пока не появился.

Затем господин Йодль деловито выбежал из зала и вернулся с целой толпой музыкантов — для них тут же приготовили место, а столы начали левитировать из зала, один за другим. Только два стола оставили у стен — со сладостями, элем и горячим вином. «Ты ведь не вздумал пропустить танцы?» не выдержав, спросила мысленно у Седрика Гертруда. «Я уже смирился с их неизбежностью. Скоро буду в зале», незамедлительно ответил он.

А к танцам уже всё было готово — музыканты разыгрывались, Йодль изящной трусцой носился между ними и старостами, которые по традиции должны были исполнять первый танец наряду с преподавателями. Меаллан, в парадной зелёной мантии, подошёл к Гертруде и, учтиво поклонившись, подал руку.

— Дамы и Господа, ученики и профессора Хогвартса, бал по случаю Рождества начался! По традиции, первый танец сегодня — «Flamma Vitae», который станцуют для вас преподаватели и старосты этой волшебнейшей из школ! Извольте занять позиции в кругу.

Господин Йодль подошёл к директрисе и пригласил её на танец с виртуозным изяществом. Меаллан повёл Гертруду в круг, где уже выстраивались Тормод с Фабианой, профессор Малдун с Орсиной Диггори и сэр Тристан с Зореславой. Краем глаза Гертруда увидала, что Филлиду пригласил Айдан и с облегчением вздохнула. Старосты уже тоже были готовы — они стояли в парах строго по своим Домам. Йодль подал сигнал музыкантам, и мелодия полилась, заставляя Гертруду забыть обо всём, кроме шагов и того, с кем ты танцуешь. В нужный момент все танцоры вызвали патронусов — её саламандра взвилась в воздух, где её тут же настиг и закружился вокруг серебристый тюлень.

— Так вот он какой, твой патронус. И танцует неплохо. Впрочем, как и ты.

— Ты удивлена?

— Скорее обрадована. Нет муки в танце хуже, чем неуклюжий партнёр.

— Бывает и хуже.

— Например?

— Неуклюжий и немытый партнёр.

— Вот тут ты прав.

— А как тебе мои пивоты?

— Отличные пивоты, хотя и чрезмерно лихие.

— Прекрасно, тогда добавим ещё лихости — знай ирландских танцоров!

Когда все пивоты были сделаны, и танец закончился, Меаллан отвёл её к столу с вином и подал чашу. Пока они пили и болтали, Гертруда разглядела в толпе рыжие волосы Седрика — он стоял рядом с Перенель и веселил её каким-то рассказом. Она хотела подойти к нему, но её тут же пригласил на следующий танец Теодорик Макмиллан, отец Берны, и пришлось отставить вино и отправляться плясать.

Рождественские балы в Хогвартсе обычно состояли из двух отделений, в перерыве между которыми разыгрывалась ученическая постановка. В первое отделение ставили танцы более торжественные и медленные, за исключением последнего — он, как правило, был какой-то озорной танцевальной игрой. Зато уж во втором отделении (на протяжении которого преподаватели по негласному правилу постепенно исчезали, так чтобы к концу бала в зале оставались уже только ученики) звучали сплошь джиги и рилы, выстраивались в длинные шеренги ирландские «ринке фада», закручивались бретонские цепочки и гремели флинги шотландских горцев. Если мне доведётся потанцевать с Седриком, то лучше уж в первом отделении, дабы не уронить достоинство, думала Гертруда, скрещивая церемонно руки с господином Макмилланом. Сам Седрик мелькнул справа от неё в паре с Перенель, но потом их загородил широкоплечий Захария, танцующий с Хизер. Теодорик Макмиллан, явно не умевший улыбаться, угрюмо вёл с ней настолько постную беседу, что Гертруда мысленно позволила Руди поразмышлять о том, куда ему лучше залепить засахаренный имбирь.

С облегчением раскланявшись с Макмилланом после танца, Гертруда решительно направилась к своей чаше с недопитым вином. Вскоре к ней подошёл Этьен, чему она обрадовалась — поговорить с ним после трансформации Иды ей ещё не удалось.

— Этьен! С праздником тебя!

— И вас, Гертруда!

— Ну, рассказывай, — сказала она с нетерпением, но тут забили барабаны, и музыканты заиграли вступление к «Stella splendens». — Или ты хочешь станцевать Стеллу?

— Я её с радостью пропущу — я уж столько свеч зажёг в Солнцестояние, что надолго хватит.

Хор учеников тем временем запел латинские слова «Stella splendens», а танцоры начали левитировать перед собой зажжённые свечи. Гертруда и Этьен переглянулись и выскользнули из зала, где стало слишком громко для разговоров. Гертруда перед тем, как покинуть зал, успела заметить, как Седрик танцует в цепочке рядом с Зореславой, ловко обращаясь со свечой, да и с ногами тоже справляясь вполне сносно. Ну, хоть краснеть за ученика не приходится, сказала Молния, а Профессор отметил, что его танцевальное мастерство совершенно не входит в её компетенцию.

— Мерлин и молнии, сколько же тут омелы! Негде стать, чтобы просто поговорить, — рассмеялась Гертруда в коридоре.

— Вот тут вполне безомельное место, — улыбнулся в ответ Этьен. — Вы, конечно, про Иду и Саймона хотите слышать?

— Ещё бы!

— Я думаю, главное, с чем нам повезло, так это с Кристиной — она провела много времени с детьми и нашла к ним подход. Саймон — явно будущий маг огня и, возможно, талантливый ментал, и она смогла это почувствовать и использовать. Общая осознанность, о которой я говорил, — это то, что возникает от взаимодействия Чаши Небес и Нексус Ментиум. Хотите, я вам просто покажу, как это было?

— О, давай!

Этьен выставил Протего Тоталум и Репелло вокруг них и пустил Гертруду в свои воспоминания о Ритуале. Она завороженно следила за переливаниями витальности из сосуда в сосуд, приходя в восторг от того, что творил маленький Саймон. Когда она вынырнула из мыслей Этьена, Гертруда спросила:

— Как это ощущалось — вливание чужой магической силы в твой сосуд?

— Щекотно в случае со змеёй, — усмехнулся Этьен. — А если серьёзно, то это странное чувство. Вполне возможно, что между нами пятерыми теперь есть некая особая связь. Надо будет это исследовать. А общий уровень витальности у Саймона, после того, как он отдал половину Иде, всё равно довольно высок.

— Удивительный ребёнок.

— Да. И нам следует помнить о том, что такие дети — редкость. Поэтому в будущем нужно будет искать и другие пути для превращения магглов в волшебников. Полагаю, надо работать над тем, чтобы они уже рождались с магическими способностями.

— Рождаться? Ну, у тебя и ход мыслей, Этьен! Кстати, как твой собственный день рождения — не помешал? — подмигнула ему Гертруда, когда они, сняв защитные заклинания, возвращались в зал.

— Судя по всему, нет. И, может быть, даже помог. В любом случае, ряд экспериментов на близнецах нам всё-таки не помешает.

Не успела Гертруда войти в зал, как к ней подскочил учтивый маг в очках и заискивающе затараторил.

— Позвольте представиться — Мортимер Роул. Не откажите в чести станцевать с вами следующий танец!

Деваться было некуда. Господин Мортимер оказался расторопным — в зале выстраивалась длинная шеренга на «Шпили Кентербери», рассчитываясь на первые и вторые пары, и она со своим партнёром оказалась во главе сета. Теперь им предстоит пройти его сверху вниз первой парой. Второй парой за ними стояли Айдан с Кристиной, а дальше виднелись Тормод и Мэри, Августа с Адамом Трэверсом, Эли и Эйриан, Берна с Мартином Фитцпатриком, Этьен и Мэгги… Где-то ближе к хвосту сета она увидала Седрика в паре с Филиппой де Монфор. Успею ли дойти до него до конца танца, подумала Гертруда, и музыка грянула.

— Позвольте мне запечатлеть своё почтение вашей идее Конфигурации, а также её триумфальному воплощению, — завёлся господин Роул, и Гертруда тут же перестала вслушиваться в его слова. К счастью, в этом танце больше приходилось взаимодействовать с контрпартнёрами, меняясь с ними местами за руки или делая dos-à-dos, так что потокизлияний её кавалера прерывался, давая ей возможность передохнуть от вежливости. Как Кристина это выносит, думала она, меняясь местами с Айданом. Уж ей-то в двадцать раз больше приходится сталкиваться с мортимерами роулами… Когда их пара спустилась ниже и танцевала с парой Этьена и Мэгги, ей показалось, что Мэгги выглядит немного подавленной. Надо будет и правда последовать совету Августы и поговорить с ней, мелькнуло в мыслях Гертруды. И с Айданом тоже — он и сам порой так грустит, что ничего вокруг себя не замечает.

— Также хотел бы отметить, что прилежание вашего ученика, мсье де Сен-Клера, показалось мне крайне похвальным, — тараторил господин Роул, и Гертруда невольно посмотрела в сторону пары Седрика и Филиппы, к которой они были уже гораздо ближе. На её ученике была белая камиза, а сверху — длинная гранатовая котта с золотой каймой. Маггловский фасон, отметила она: Седрик не боится вызвать надменные взгляды присутствующих тут чистокровных магов. Гертруда глянула на своего партнёра — его наряд был безупречен: по последней магической моде и даже с намёком на роскошь. Пожалуй, это не совсем вязалось с его заискивающей манерой держать себя. Ещё две проходки — и Седрик будет её контрпартнёром, с волнением подумала Гертруда. Но она ошиблась: и теперь ей не довелось потанцевать с ним — через одну проходку музыканты закончили мелодию, и господин Роул, рассыпаясь в благодарностях, увёл её к столу со сладостями. Не успела она дожевать кусочек марципана, как к ней подбежал Айдан и с восклицанием «тебя сегодня просто не поймать на танец» утащил плясать «Весёлого кентавра».

Так оно и вышло, что до конца первого отделения она не просто не смогла потанцевать с Седриком, но и не нашла минутки поговорить с ним даже в мыслях. А мэтр Йодль тем временем хлопал в ладоши, усиливая чарами звучание хлопков, и призывал всех выслушать правила танцевальной игры — последнего танца перед выступлением учеников. Впрочем, когда он произнёс слово «Ручеёк», зал заревел — его правила прекрасно знали все. Под быстрые звуки марша пары выстраивались в длинные колонны, поднимая соединённые руки арками, а те, кто оставался без пары, — забегал под лес рук и выхватывал кого-то одного, с кем становился в конец колонны. Гертруда, решив, что для профессора это не совсем подобающий танец, попыталась спрятаться у стола с вином и даже благополучно скрывалась там несколько заходов «Ручейка», но потом Тормод схватил её за руку и потащил в заново выстраивающуюся колонну, не слушая возражений. Не пришло и минуты, как её у Тормода выхватил Анри (где-то рядом хмыкнули Айдан и Зореслава), а потом кто-то забрал у неё Анри, и ей пришлось бежать в голову колонны и теперь уже и самой нырять под арки из рук. Марш играл всё быстрее — Гертруда схватила Мартина Фитцпатрика, стоявшего с Айлин, и ушла с ним в конец. Но Мартин был популярен — у неё старосту Рейвенкло быстро отобрала Хизер, и снова Гертруда вышла в начало колонны. Она заметила Седрика, держащего за руку красавицу Констанцию из Хаффлпаффа. Ну, всё, если не сейчас, то когда же? сказала она себе, но тут её взгляд перехватил Меаллан, стоявший с Филлидой Спор как раз перед Седриком и Констанцией. Секундный взгляд — но она прочла его мольбу и — делать нечего — забрала его у Филлиды. В этот момент музыканты сменили марш на медленную ирландскую мелодию, в которую вступила арфа. Это был сигнал начать танцевать в паре с тем, кто оказался рядом, и Гертруда закружилась с Меалланом.

— Извини, — сказал, он. — Ты ведь не меня хотела выбрать.

— Что уж теперь? Но с тебя подробные объяснения, что происходит с тобой и твоими гейсами.

— Расскажу, раз обещал. Но только не сегодня, пожалуйста. Давай просто танцевать.

И они просто танцевали под мелодию, медленно кружась и проворачиваясь под руками друг друга. Под мелодию, от которой в душе расцветал душистый чабрец, а зал и замок, да и зима вместе с ними, исчезали, уступая место холмам и берегам быстрых рек… Постепенно музыка стихла, Йодль объявил о конце первого отделения, и актёры с криками понеслись из зала, чтобы переодеваться и готовиться к выступлению. В зале начались перестановки — образовался ряд стульев для зрителей, выросла сцена, а целая группа учеников, толкаясь и суетясь, начала возводить пышные декорации. И снова ей не дали улизнуть: когда объявили о начале пьесы, сама директриса повела её занимать почётные места в первом ряду. Музыканты расположились рядом со сценой, чтобы подыгрывать по ходу спектакля, и одетый в праздничную наволочку Трембли с крайне торжественным видом с драматичным жестом отдёрнул занавесь, скрывающую сцену. Мерлин, сотрясая бородой до пола, на которую порой наступал худыми ногами, торчащими из-под немного короткой мантии, обратился к зрителям с пространным прологом.

Хихикая, Гертруда тайком оглянулась, чтобы посмотреть, как Седрик отреагировал на появление Мерлина в этой истории, но не смогла увидеть его среди зрителей. Тогда она послала вопрос по ментальной связи: «Как тебе Мерлин?» После длинной паузы раздался его ответ: «Какой Мерлин?» «В постановке про сэра Гавейна. Ты разве не смотришь?» «А, вот оно что. А я уж испугался, что на бал нагрянул сам Мерлин. Нет, я не смотрю. Я… мне нужно побыть немного одному». «Что ж, не буду тебе мешать». Седрик ничего не ответил на это, и Гертруда попыталась вернуться к спектаклю, но уже не могла на нём сосредоточиться. Внезапно она ощутила на себе чей-то взгляд. Оглянувшись, она увидала, что стоящий у стены Меаллан пристально смотрит на неё, а когда он заметил, что она обратила на него внимание, он сделал ей призывающий жест. Стараясь не привлекать к себе внимания, она соскользнула со своего стула и подошла к нему.

— Гертруда, я думаю, тебе стоит знать, — сказал он со вздохом.

— Что случилось?

— Он не хотел, чтобы ты знала, но всё же… твой ученик попросил разрешения воспользоваться сейчас кабинетом зельеваренья. Почему мне кажется, что тебе надо знать об этом, вопрос сложный. Но я уверен, что надо.

— Спасибо, Меаллан. Слушай, займи моё место среди зрителей, а? Я уже видела всё на репетиции, а сейчас мне хочется немного подышать воздухом. Хорошо?

— Конечно, почему бы нет, — ответил он с тем же странным выражением лица, которое она уже видела сегодня. Но сейчас ей было не до Меаллана и его тайн.

Выбежав из зала и спугнув парочку целующихся под омелой (Филиппа и Анри? Он не пропустит свой выход на сцену? Впрочем, какая разница!), Гертруда пошла быстрым шагом — чуть ли не бегом — к лестнице, ведущей в подземелье. Она хотела задать мысленно вопрос Седрику, но передумала. Все её субличности, кроме Жрицы, говорили что-то наперебой, но она не воспринимала их перепалку — она просто то ли шла, то ли бежала вниз по винтовой лестнице, боясь опоздать и боясь прийти вовремя.

Влажное тепло с ароматами мыла и розовых лепестков окутывало подземелье — Гертруде было жарко, и она вызвала из палочки струю воды, чтобы освежить лицо. Струя брызнула сильнее, чем она ожидала — магия так и хлестала из палочки. Она вытерла воду с лица и волос и остановилась перед дверью в кабинет зельеваренья. Та была закрыта Коллопортусом, но вместо того, чтобы вежливо постучать и попросить впустить её, она в нетерпении сорвала чары с такой лёгкостью, будто бы уточнение было написано перед ней на двери большими буквами. Сделав глубокий вдох и пытаясь успокоиться, она вошла в кабинет, где за тем же столом, где когда-то делала это она сама, стоял Седрик и помешивал зелье в котле. Он был в одной камизе — разгорячённый, с волосами, прилипающими ко лбу, а когда она влетела в кабинет, он замер, поражённо глядя на неё. Гертруде не нужно было смотреть на ингредиенты, чтобы понять, что он варит: присосавшаяся пиявка на его руке не оставляла сомнений. Она сглотнула слюну в пересохшем рту и сказала:

— Извини, что ворвалась. Мне нужно было пройтись немного… — она осеклась, осознав, как нелепо это звучало.

— Я… рад вас видеть, — ответил он, вытирая пот с лица. — Только тут очень жарко. Если вы хотели просто освежиться, может, вам пройтись где-то в более прохладном месте?

— Я мешаю тебе, прости. Я сейчас уйду. Только можно, один вопрос?

— Почему бы нет? Задавайте.

— Ты… уверен, что делаешь правильный выбор? Да, я сама когда-то поступила так же. Но у меня были веские основания.

— Я полагаю, что мои основания тоже достаточно веские, — ответил он, забрасывая в котёл шишки хмеля и тщательно помешивая варево.

Ещё три ингредиента, мысленно сказала себе Гертруда. Что мне делать? Оставить его в покое, отчётливо произнёс Профессор. Мы не имеем права вмешиваться в его личные дела. Но можно же просто поговорить, вскричала Молния. Я же не мешаю ему варить зелье! И Руди пробурчала на дереве что-то неразборчивое.

— У той… или того, кого ты любишь, есть кто-то другой?

— Нет, но это не имеет значения, — сказал он. И тихо добавил. — Она не любит меня — и этого достаточно.

— Ты это знаешь точно? Ты с ней объяснился?

Седрик молчал, доставая из банки деревянной ложкой патоку грюмошмелей. Патока была вязкой и издавала кисловатый запах. Длинная капля, которую Седрик пытался вылить из ложки в зелье, долго висела над котлом, пока, наконец, не оторвалась и не упала в бурое варево с тихим всплеском. Ещё два ингредиента.

— Я же не слепой, к чему объяснения? — сказал, наконец, Седрик. — Да она и не смогла бы любить такого, как я.

— Что ты за бред несёшь? — воскликнула Гертруда, глядя, как зелье меняет цвет на гранатовый, в тон котты Седрика, брошенной просто на пол. — Любого человека можно полюбить — а такого, как ты, и подавно.

— Вы, наверное, хотите меня утешить? — спросил он. — Я вам благодарен, но не стоит. Помните, что вы сказали тогда, когда мы говорили об изобретении заклинаний? «В каком-то смысле то зелье даровало мне освобождение». Вот и я ищу освобождения. Тот сон, что вы мне навеяли, убедил меня, что это не менее высокая цель, нежели борьба с чумой или глупостью.

Гертруда не знала, что ещё сказать. Кажется, она загнала себя в угол. Надо было уходить, но она упрямо продолжала стоять на месте, глядя на его руку, на которой пиявка набухала от крови.

— К тому же, я знаю, кого она может полюбить — только кого-то необычайного. Я видел тех, кому доводилось завладеть её сердцем. Это не заурядности, типа меня, а маги, из которых сила так и плещет. Видимо, это её и привлекает.

— Седрик, мало ли кого эта женщина любила раньше. Если ты не знаешь наверняка, тебе всё-таки лучше объясниться. Что, если ты заставишь страдать другого человека, когда выпьешь это зелье?

— А что, если я изобрету новое заклинание, когда выпью это зелье? Прямо как вы когда-то? Освобождение и магическое творчество — разве это не разумный выбор?

С силой раскрошив пальцами листья полыни, он забросил их в котёл и начал быстро помешивать зелье, которое теперь уже бурлило и пускало крупные пузыри. Версия с маггловской француженкой отпадала. А, может, это та китаянка, которая помогла ему поймать пламя дракона, Мейфенг? Один ингредиент остался. Пиявка.

— Седрик. Если она где-то далеко, в Китае, например, то это тоже ведь не повод — ты закончишь обучение и сможешь вернуться туда и побороться за свою любовь. Ждать, конечно, нелегко, но…

— Да здесь она, здесь. — Он снова вытер пот и закрыл на какой-то момент глаза руками. Руди сделала молниеносное движение и снова замерла на вершине дуба. А Седрик открыл глаза и, не глядя на Гертруду, стал говорить дальше. — Постоянно рядом — и это невыносимее, чем ждать. Она… она даже притронуться ко мне брезгует — я видел, как замирает порой её рука, и она не может себя пересилить. Избегает этого постоянно — вот и сегодня, могла меня выбрать в «Ручейке» — но не стала этого делать. И я уже не могу этого терпеть.

Он остановился и опустил голову, делая глубокий вдох. Гертруда же только говорила себе, не может быть, не может быть…

— Раз уж вы здесь, лучше помогите мне, Гертруда, как вам помогла когда-то Зореслава. Ведь сейчас время для формулы, а у меня, нерадивого ученика, как назло — никаких идей. Подбросьте хоть парочку. У вас же есть… недостатки?

Гертруда ощутила, как её сердце пустилось вскачь — но этого же не может быть! Чей же то был портрет?

— Я видела тебя тогда в библиотеке — с портретом в руках, — с трудом заговорила она. — Ты смотрел на него, я думала… ты влюблён в какую-то девушку в Нормандии и…

— Акцио портрет! — Из валявшейся на полу сумки Седрика вылетела миниатюра. Он поймал её и протянул Гертруде. — Вот, пожалуйста, смотрите на девушку из Нормандии.

Не веря глазам, Гертруда взяла в руки свой собственный портрет — такой же, как когда-то заказал Ричард…

— Но как?

— Я думаю, Руди уже знает, как. А сейчас, Гертруда, я вас умоляю, недостатки. Какие угодно — хоть выдуманные, хоть реальные. Я сам не могу… когда вы рядом.

— Только один: я полная идиотка, Седрик. Впрочем, как и ты. Посмотри мне в глаза.

И, прежде чем он успел ответить, она подошла к нему и поймала его взгляд, чуть ли не силой затягивая его в свои мысли.

Она ожидала увидеть его ипостась Храбрец, с которой уже была знакома, но его словно кто-то оттолкнул в последний момент, и в её внутреннем ландшафте появился Певец с лютней в руках. Он огляделся и присвистнул.

— Храбрец говорил, что ему удалось увидеть тут только сплошные выжженные просторы и тучи.

— Тут и были лишь выжженные просторы, Певец, — сказала Молния.

— Что было по-своему мило, — вставил Профессор. — А теперь тут, куда ни шагни, вот это.

Певец глянул на Профессора и воскликнул:

— Ты совсем как мой Мудрец! Вас надо познакомить. А вот это прекрасно! Что это за растение?

— Огнетрав, — ответила Молния. — Он начал прорастать в тот день, когда мы познакомились и вот, за четыре месяца, покрыл тут всё.

Под ласковыми руками бриза поля огнетрава колыхались волнами — они тянулись во все стороны, покрывая холмы до горизонта. Солнце сияло в предзакатном небе, и огнетрав переливался ярким пламенем всех оттенков алого и малинового, словно в каждом соцветии горел свой костёр.

— Потому что каждый раз, когда я думаю о тебе, прорастают и со временем начинают цвести новые побеги огнетрава. Но я только сейчас поняла, что это значит.

Вместо ответа Певец распахнул ворот своей рубахи, и оттуда вырвался вихрь из сотен огненных бабочек, которые начали порхать над алыми полями.

Гертруда ощутила, как Седрик покинул её мысли — он стоял перед ней, молча, с отблесками закатного солнца в глазах. Она осторожно сняла пиявку с него руки и заморозила её Фригусом.

— Пригодится для другого зелья, — сказала она, не сводя с него глаз. Потом она протянула руку к его горячему лбу и убрала налипшую прядь волос. — Я столько раз хотела это сделать, Седрик. Просто не решалась. Я же твоя наставница — я не могла себе позволить…

Седрик поймал её руку и прижал к губам. Она ощутила, что его губы пересохли так же, как и её собственные. Надо вернуться в зал и выпить воды, а лучше — вина и…

— А у меня тут омела, между прочим, — раздался язвительный голос сверху. Седрик и Гертруда одновременно вскинули вверх палочки и увидали Пивза, парящего над ними с огромным арбузом в руках.

— Пивз, по-моему, это не омела, — сказала ему Гертруда.

Полтергейст с выражением крайнего удивления на лице уставился на арбуз.

— Не может быть! Как я мог так ошибиться? Но ничего, ребята, не беда! Сейчас всё будет. Я быстро смотаюсь — только не целуйтесь тут без меня! Без омелы нельзя сегодня!

С этими словами он выпустил арбуз из рук и исчез. Седрик и Гертруда одновременно сказали «Вингардиум Левиоса», и арбуз застыл в воздухе над ними. Потом они аккуратно опустили его на стол рядом с котлом. Седрик перевёл палочку на недоваренное зелье и сказал:

— Эванеско!

Котёл тут же опустел, а из палочки Гертруды без её команды сорвался патронус и закружился вокруг Седрика.

— Ну что, подождём омелу? — спросила она, ощущая, как ускоряется её пульс.

— Je ne peux plus attendre[1], — проговорил Седрик и притянул её к себе.

Его губы были сухими и горячими, и его тело пахло, как и всё вокруг, мылом, лепестками цветов и жасминовой водой, но с примесью его собственного запаха, который она давно уже научилась узнавать. Она снова провела рукой по его волосам — этого не может быть, не может быть! Но это происходит.

— Седрик, ты ошибаешься, — прошептала она, с трудом отрываясь от него. — Ты себя называешь заурядным? Ты — самый необыкновенный из всех, кого я когда-либо любила.

И теперь патронус сорвался с его палочки — его серебристый дракон облетел вокруг неё и сел ей на ладонь. Глядя на патронуса Седрика и прислушиваясь к его всплескам эмоций, которые долетали по ментальной связи и становились теперь понятыми, она добавила:

— Как ты мог даже подумать иначе?

Она поцеловала его опять и потом сказала со вздохом:

— Нам нужно вернуться на бал, Седрик. Спектакль мы пропустили, но во втором отделении нужно хотя бы показаться.

Но он замотал головой:

— Нет, только не сейчас. Я просто не смогу вести себя, как подобает вашему ученику. Я начну вас целовать, как только окажусь рядом — просто не смогу остановиться.

— Ты разве не хочешь потанцевать со мной? Я всё первое отделение только об этом и мечтала, но ты меня игнорировал.

— А я о чём мечтал, как вы думаете — но с вами рядом постоянно кто-то был: вас приглашали, уводили, заговаривали вам зубы, а Этьен даже вывел из зала зачем-то.

— Ты следил за мной, что ли?

— Что мне оставалось? Перед тем, как сварить зелье, я сам хотел станцевать с вами хоть раз, но…

— Так вернёмся сейчас и станцуем.

— Нет-нет-нет. Как я сказал, это будет всё равно, что написать при помощи Флаграте огромными буквами на весь зал…

— Что написать?

— Вот это. Флаграте!

Огромные огненные буквы повисли в воздухе.

— Тут стоит кое-что исправить, — сказала Гертруда и навела на буквы свою палочку, но потом передумала и положила свою руку на руку Седрика. От соприкосновения их магии она и раньше ощущала душевный подъём, но сейчас это было как засасывающая воронка возбуждения. Направляя свою витальность сквозь его руку и палочку, она сказала:

— Делетриус! Флаграте!

И слово «vous» исчезло, а вместо него она написала «t’»[2].

— Вот так уже лучше, тебе не кажется?

— Да, гораздо. Но понадобится время, чтобы привыкнуть.

— Время у нас есть, я надеюсь. А сейчас я возвращаюсь — мне просто никак нельзя не появиться там: — директриса не поймёт. Но я, как и положено преподавателям во втором отделении, исчезну пораньше — одной из первых.

— Я буду ждать тебя тут.

— Здесь слишком жарко, как ты сам отметил. Портус! — Она направила палочку на арбуз и превратила его в портоключ.

— И куда я попаду?

— В мою комнату на шестом этаже. Туда банная жара не доходит — так что можно будет остынуть.

— Это вряд ли…

— Отправляйся и жди меня там.

— Je ne peux plus attendre, — повторил он свои слова и снова поцеловал её, долго не отпуская.

— Можешь и подождёшь, — сказала, наконец, она. — И там есть вода в кувшине, и если хочешь, медовая настойка. В общем, чувствуй там себя как дома.

— Приходи скорее, — сказал он, поднимая с пола свои вещи и пряча в сумку портрет, — медовая настойка — это, конечно, славно, но, может, скажешь госпоже Клэгг, что тебе нужно срочно спасти ученика от…

— Ступай уже, ученик. Я не задержусь.

Седрик прикоснулся к арбузу и исчез вместе с ним, а Гертруда покинула класс зельеваренья и побежала вверх по лестнице. В зал она вошла как раз к поклонам актёров на сцене и бурным аплодисментам, к которым она немедленно присоединилась. Найдя на столе простую воду, она стала жадно пить, пока не утолила, наконец, жажду. После этого она сделала небольшой глоток вина.

После представления все набросились на еду и питье, так что Гертруду окружила шумная, говорящая, хохочущая и жующая толпа.

— Как я был в роли короля, профессор Госхок? Великолепен, не правда ли? — прогремел ей на ухо Адриан Макгрегор.

— Великолепнее, чем настоящий король Артур, вне всяких сомнений, — ответила она, но он уже разговаривал с кем-то другим.

— Профессор Госхок пропустила всю забаву, — тихо произнёс голос рядом с ухом.

Гертруда обернулась и увидала рядом улыбающуюся Зореславу. Та подмигнула ей заговорщицки и добавила так же тихо, — Вот и славно: значит, нашла себе забаву поинтереснее.

— Ты хоть что-то пропускаешь из происходящего вокруг, Зореслава? Хоть иногда?

— Случается… А сейчас бы ты сходила поплясать, а то спалишь ещё что-нибудь своим взглядом.

Мэтр Йодль объявил начало второго отделения, и Гертруда, которую продолжали всё время приглашать, последовала совету Яги. Танцевала она словно в тумане, постоянно возвращаясь в мыслях в кабинет зельеваренья. Голос Седрика раздался в её голове: «А тут и правда холодно. Даже медовая настойка не спасает. Можно развести камин?» Еле сдерживая патронуса, рвущегося из палочки, она ответила: «Да, разводи. Можешь и со стихией заодно пообщаться». «Да, моя госпожа», ответил он. И голос его улыбался, и может быть, даже и хохотал.

Когда же Йодль объявил «Магический бранль», Гертруда заметила, что директриса покинула зал. Что ж, значит, и для неё это будет последний танец на сегодня. Она поискала глазами Меаллана — и обнаружила его в том же углу, где оставила его перед тем, как сбежать в подземелье, словно он и не двигался с места. Но её взгляд он тоже почувствовал, как и она — его, и подошёл к ней.

— Наверное, ты меня приглашаешь, раз смотришь так призывно.

— Что ж ещё делать на балу?

— Ну, тебе виднее. Ты надолго уходила… дышать воздухом.

— Просто воздух такой попался — сложно было оторваться. А у нас начинается бранль, между прочим.

Пары стали в круг, хор приготовился петь, и музыканты заиграли вступление. Меаллан стоял в кругу слева от неё, а справа был Айдан в паре с Айлин Маккензи. Прямо напротив них Гертруда увидала Зореславу, ставшую в танец за кавалера — рядом с ней была Перенель. В «Магическом бранле» после нескольких простых комбинаций из шагов по кругу кавалер левитировал даму, которая находилась от него справа, переставляя её по левую сторону. Обычно всё это сопровождалось девичьим визгом — кавалеры соревновались в том, кто сможет выше «подбросить» свою партнёршу. Впрочем, дама недолго оставалась «своей» — все они постоянно смещались налево, так что в припеве их левитировали каждый раз уже другие кавалеры. Гертруду охватило безотчётное веселье — и когда Меаллан лихо поднял её над собой, она выпустила на волю Руди — пусть повизжит вместе со всеми. Далее её «подбрасывали» Захария, Тормод, Эли и Конал, который тоже поинтересовался, был ли он великолепен в пьесе. А тогда она уж добралась по кругу и до Зореславы, которая, глядя на неё с хитрецой, сказала:

— Готова, что ли, на седьмое небо взлететь?

Та лишь кивнула в ответ, и, когда грянул припев, Гертруду закружило порывом ветра, унесло под потолок зала, где сияли грозди созвездий, а там время замерло. «Танцую последний танец», сказала она мысленно Седрику, зависая в безвременье. «Это хорошо», прозвучал его голос, пока она парила у самых звёзд над хогвартским балом, глядя на головы кавалеров внизу, на зависших в воздухе дам, на замерший с открытыми ртами хор, на красные ягоды остролиста и сияющих фей вокруг, на сотни парящих в воздухе свечей… «Потому что я точно уже не могу больше ждать», добавил голос Седрика, и тут она снова ощутила время и собственный вес, и плавно опустилась в объятия Зореславы. Музыка вскоре закончилась, и все взорвались аплодисментами. Осознавая, что она и сама уже не может ждать, Гертруда выскользнула из зала.

Когда она вошла в свою комнату, там пылал огонь в камине, возле которого сидел Седрик с лютней, наигрывая какой-то мотив. В полумраке ярко светились огненные буквы множества французских слов — они висели по всей комнате, мерцая и сплетаясь в длинные фразы, которые Гертруде было сложно разобрать.

— Что это? — спросила она, подойдя к камину и остановившись рядом с Седриком.

Он поднялся и обнял её сзади за плечи, не перекрывая вид на огненные слова.

— Это баллада о недоваренном зелье. А это — её мотив.

Он призвал лютню и стал наигрывать, а потом отложил снова и повернул Гертруду к себе, положив ей руку на талию.

— Вы позволите пригласить вас на танец?

— Ты уже начал говорить мне «ты», напоминаю.

— Точно. Это нелегко… ты позволишь? Если я ничего не путаю, ты говорила, что хотела потанцевать со мной.

— И всё ещё хочу.

Он стал напевать ей на ухо тот же мотив, и они медленно закружились по комнате, разгоняя сверкающие буквы. Это был удивительный танец, думала Гертруда. В его схеме нашлось место и для того, чтобы убрать прядь с лица Седрика, и стянуть с него камизу, и чтобы расстегнуть многочисленные пуговицы на её рукавах и распустить шнуровку на спине, после чего мантия упала на пол. А среди французских слов баллады случались паузы, чтобы говорить слова на английском, которые так и сыпались из неё. А когда они упали на её кровать, уже не скрывая своего нетерпения, танец продолжался, и мотив звучал в головах, и слова мерцали вокруг, отражаясь в таинственных глубинах зеркала. А затем настал тот миг, в который патронусы вырываются из магов без всяких палочек, и танец подошёл к концу, и мотив затих. Какое-то время Гертруда наблюдала за обрывками фраз, постепенно тающими в темноте комнаты, и шепнула на ухо лежащему в её объятьях Седрику, указывая на проплывающее мимо «la sangsue»:

— А это что значит? Не знаю этого слова.

— Пиявка.

— Конечно. Как я сама не догадалась?

— Думала о чём-то другом, наверное.

— Или вообще не думала… Кстати, ты забыл вставить в балладу фразу о том, что зелье не вышло бы, даже если бы ты его доварил.

— Это ещё почему? Думаешь, я так плох в зельеваренье?

— Вовсе нет. Потому что Руди, когда ты закрыл глаза, подбросила в котёл засахаренный имбирь.

*

На следующее утро Гертруда проснулась совсем рано и посмотрела на спящего Седрика в ореоле его разметавшихся по подушке рыжих волос, затем — на покрытое морозными узорами окно. За окном висел всё ещё видимый бледный силуэт полной луны. Гертруде было настолько тепло, что, казалось, снег на дворе растает от одного её появления. Может, это стоит проверить? Смеясь без видимой причины, она натянула свою старую мантию и накинула плащ, затем схватила метлу, распахнула окно и вылетела навстречу зимнему рассвету. Она направилась к озеру — интересно, купается ли Меаллан по утрам зимой? Вода в озере замерзала только в самые лютые морозы. И точно, на берегу лежала его одежда. По-прежнему не ощущая холода, она скинула с себя всё, забралась в воду и поплыла к нему навстречу. Только теперь она ощутила, наконец, что в мире зима.

— Глазам своим не верю — так это ты нагрела воду в озере так, что мы тут с русалами просто сваримся сейчас, как треска в похлёбке?

— Шутишь? Я уже начинаю замерзать, — со смехом ответила она, поднимая небольшие брызги.

— Тогда плывём к берегу. Не хватало мне ещё трупа окоченевшего профессора в озере.

— Хотела сказать тебе спасибо. За вчера. Думаю, ты догадываешься….

— Догадывался я вчера. А сегодня, когда ты, обнажённая телом и открытая душой, находишься в воде, я не просто догадываюсь — я всё знаю, причём в подробностях, которые ты, возможно, не собиралась мне рассказывать.

— Я бы покраснела, но мне так холодно, что придётся обойтись смертельной бледностью.

— В общем, я за тебя рад. Ты излучаешь радость. Несмотря на смертельную бледность.

Они выбрались на берег и высушили друг друга Фервеско. Гертруда натянула мантию и плащ и спросила у Меаллана.

— А ты мне когда расскажешь то, что обещал?

— Поверь мне, сейчас для этого не самый подходящий момент.

Тут Гертруда ощутила, что Седрик проснулся. Ещё через несколько минут в её голове словно прогремело что-то, а потом раздался его голос «Гертруда!!» Она встревоженно спросила «Что случилось?» Мысленный голос Седрика выдавал крайнее волнение: «Où es-tu?![3]» Гертруда ответила, что возле озера. «Возвращайся скорее!» Быстро попрощавшись с Меалланом, она запрыгнула на метлу и понеслась к своему окну. Ворвавшись в комнату с ветром и хлопьями снега, она закрыла снова окно и увидала стоящего посредине комнаты Седрика в одних штанах и с палочкой в руке. Глаза у него были широко раскрыты.

— Гертруда, свяжи меня, — сказал он, порывисто дыша. — Обычным Инкарцерусом.

— Что? — пыталась улыбнуться она, но увидала, что он говорит это без тени шутки. — Ну, ладно. Держись. Инкарцерус!

Верёвки рванулись из её палочки и туго оплели его тело. Облизав губы, он произнёс: «Эмансипаре», и разорванные путы упали на пол. Гертруда догадалась, что происходит и посмотрела на него с восторгом, а затем спросила:

— Теперь с уточнением?

Седрик кивнул в ответ, и она снова кинула в него Инкарцерус, уточняя его на виноградную лозу. И снова он легко скинул их при помощи заклинания «Эмансипаре», которого Гертруда никогда ранее не слыхала. Она подошла к нему и прижала к себе.

— Ты. Изобрёл. Новое. Заклинание.

— Да, парное к Инкарцерусу. Проснулся — и оно пришло мне в голову само!

— Вот видишь! И для этого не надо было пить отворотное зелье!

— Как ни странно.

— Я же говорила: оно ни при чём.

— Ну, в каком-то смысле я получил освобождение от того, что меня мучило, — просто не тем способом, которым собирался.

— Правда же, этот способ не хуже?

— Гораздо лучше. Просто несравненно! — и, приглядевшись к ней, добавил, — ты купалась, что ли? Кажется, тебя надо согреть.

И, сорвав с неё плащ и мантию, Седрик на руках отнёс её в постель, чтобы ещё раз убедиться в превосходстве такого способа освобождения. И Гертруда действительно согрелась очень быстро, а выпущенные на волю бабочки безмятежно порхали и над песчаными столбами в горах Улинъюань, и над бескрайними полями цветущего огнетрава.

[1] Я не могу больше ждать (фр.)

[2] «Vous» означает «вас», а «t’» — сокращенная форма от «тебя» (фр).

[3] «Где ты?» (фр.)

========== ЧАСТЬ ВТОРАЯ ==========

Интермедия

Из средневекового сборника песен магов-поэтов «Carmina Magi», датируемого концом XIV века

Баллада о недоваренном зелье неизвестного автора

(Перевод с французского)

Как майских дней пьянящий мёд,

Как жаркий феникса полёт,

Меня твой дерзкий взор манит

И вот любви огонь горит.

Но я в тебе не находил

Ответной страсти и грустил,

Затем отчаялся — и вот

Варю я зелье-отворот.

Я белладонну раздобыл,

Пиявку кровью напоил,

Котёл наполнил я водой,

И вдруг — стоишь ты предо мной.

Затрепетало всё внутри!

Но я сказал себе: вари!

Пусть хмель душистый упадёт

В котёл, где зелье-отворот.

Но всем сомненьям вопреки

Пиявку ты сняла с руки

И мне поведала, обняв,

Как прорастает огнетрав.

И вот стою и не дышу -

В полях твоей души брожу.

Так прочь же, зелье, из котла —

В костре любви сгорю дотла.

Из разговора исследователя трансграальной метамагии с его подругой-писательницей

— Прочёл половину твоего романа.

— И что скажешь?

— Это точно основано на том, что мне рассказала Моргана?

— Конечно. Разве не узнаёшь?

— Что-то узнаю, конечно. Но все эти подробности! Фантазия у тебя под стать Моргановской.

— Я засчитаю это как комплимент. К тому же, сам говорил, что нужно завраться. А как тебе научно-магические пассажи?

— Смотря какие. У тебя Берна, выходит, не знает, что она синестет?

— Как она может знать об этом, если она и слова такого никогда не слыхала?

— Я имею в виду, что она не замечала за собой этой особенности, пока не начала практиковаться в Сенсибилитасе.

— Она слишком слабо проявлялась, чтобы она могла заметить.

— Понятно. Авторство анонимной баллады о зелье ты приписала Сен-Клеру — интересный ход. Вывела из этого все эти рождественские страсти между ним и Гертрудой.

— Слишком уж хорошо ложилось. К тому же, у тебя есть доказательства, что не он автор баллады? Нету? Ну, вот и славно.

— Допустим. Но вот открытая лесбийская любовь в XIV веке — это перебор.

— Не для Зореславы Яги.

— Да они вообще у тебя как-то все, не особо стесняясь, проявляют свои чувства! Словно и не средневековье вовсе.

— Слушай, тогда люди и женились раньше, и любили смелее. Это сегодня у каждого — сплошные… issues.

— Ты хочешь сказать, тараканы,

— Они, родимые. К тому же, не все мои персонажи так уж открыты. Но они ещё раскроются.

— Посмотрим. И эротики уж добавь тогда, раз они раскрываться начнут.

— Думаешь, стоит? Может, я лучше потом эротические спин-оффы напишу? Есть парочка идей. А тут всё-таки речь о Граале…

— Я не вижу, почему Грааль не совместим с эротикой.

— Ну что ж, доверимся в этом вопросе исследователю трансграальной метамагии…

— Очень смешно. И добавь Айдана Макфасти побольше! Что-то он у тебя всё время за кадром остаётся? И драконов!

— Хорошо, только ради тебя, отправлю Макфасти к драконам на Гебриды.

— Отлично. Тогда не буду отвлекать тебя от драконов.

— Это мудро. Не стой между писательницей и её драконами. Увидимся!

— И конспектов я тебе донесу, а то матчасть у тебя провисает немного. Анахронизмы встречаются…

— Берегись, драконы уже просыпаются!

— Всё, ушёл.

========== Глава первая ==========

Из книги «Увлекательное драконоведение» Тилли Тоук, носительницы Ордена Мерлина первого класса (опубликовано в 1937 году)

Клан Макфасти, много столетий занимавшийся драконоводством на Гебридских островах, разделился со времён перехода этих территорий под власть Шотландии в XIII веке (до этого они принадлежали Норвегии) на Северных и Южных Макфасти. Северные Макфасти жили на острове Скай, а Южные — на Малле, деля между собой ответственность за обитающих на островах драконов. Чёрный гебридский дракон, будучи крупной и агрессивной породой, доставлял клану немало хлопот. Драконы не только перелетали с острова на остров в поисках добычи, но также порой совершали нападения на Шотландию и Ирландию. Таким образом, клан постоянно совершенствовался в техниках групповых полётов на мётлах и командной работы. Дружеские соревнования между Северным и Южным кланами происходили ежегодно летом и носили название «Драконьи Игрища».

Айдан Макфасти, январь 1348 года

Иниго снова убежал вперёд по заснеженному лесу и пропал из виду. Вскоре его лай стих, и я остался в зимней тишине один на один со своими думами. Мэгги ещё явно спала, так что её голос тоже не нарушал моего морозного утреннего уединения. Впрочем, она в последнее время была на своей волне — судя по всему, запущенной Морганой, — и задавала мне вопросы совсем редко. Я не знаю, стоит ли мне пытаться вернуть её к усиленному постижению магии земли или пусть всё идёт своим чередом. Правда, она специально осталась в Хогвартсе на каникулах, чтобы мы с ней позанимались, но всё как-то не складывалось. Вот, отметил Воин, ты в этом весь: дать событиям идти «своим чередом», а потом тосковать от того, что всё зашло не туда.

У многих ипостаси не меняются с юного возраста, как, например, у Кристины. Она говорит, что внутренняя «Королева» жила в ней, сколько она себя помнит. У меня же с каждой обретённой мною руной на теле возникал новый внутренний житель, который постепенно вбирал в себя несколько других. Так что сейчас у меня осталось ровно три обитателя моих островов души: Огонь, Земля и Воин. Последнего Кристина называет «Драчун» и советует мне выпускать его почаще на «прогулки». Но я уже дрался достаточно, так что хватит с меня шрамов на теле и на душе. Пусть уж лучше Воин просто ехидничает.

Патронус Гертруды появляется передо мной, напоминая, что этим утром я всё-таки не совсем один в лесу. Мы вышли сегодня на рассвете вчетвером — Гертруда, Седрик, я и Иниго — чтобы найти в чаще умирающего единорога. Я давно уже чувствовал его присутствие — ощущение пронзительной светлой печали — и сегодня, похоже, пришёл его час. «В западной стороне — ничего. Мы идём теперь на север», сказала серебристая саламандра и растворилась в воздухе. Я тоже держал курс на север, так что свистнул Иниго и свернул немного восточнее.

Руны на теле взаимодействуют у каждого по-разному. Руны земли, воды и воздуха у Зореславы делают её ходячим Сенсибилитасом — кажется, она замечает всё, что происходит с каждым, кто дышит с ней одним воздухом и ступает по той же земле. И что будет, когда она заполучит ещё и руну огня? Впрочем, она не спешит с этим. Я же ощущаю не столько других людей, сколько всё живое вокруг, устанавливая с ним контакт. Хотя, когда горит огонь и рядом с ним люди, они тоже порой становятся для меня почти прозрачными. Но если Зореслава может и вмешаться, то я предпочитаю… «дать всему идти своим чередом», закончил мысль Воин.

Иниго вернулся и потянул меня снова в северном направлении: похоже, он взял след. Так и есть: вскоре мы наткнулись на цепочку следов на снегу, серебрившихся в крошеве косых утренних лучей. Я подозвал пса к себе.

— Иниго, беги за Гертрудой и Седриком, веди их сюда. Давай, мой хороший.

Пёс умчался, а я остался ждать их, прислонившись спиной к сосне. Земля внутри меня распахнула глаза, потянулась и прислушалась к зимней песне полусонного дерева — тяжести снега на пушистых лапах, тягучему танцу сока под корой, тёплой темноте уходящих вглубь земли корней. Жизнь сосны — такая прозрачная, когда смотришь на неё глазами Земли. Впрочем, некоторых людей тоже можно читать, не разводя костры. Как Гертруду и её ученика, например. Я ещё с осени ощущал растущее между ними напряжение, но с тех пор, как они стали любовниками, из них обоих чуть ли ни искры сыплются. Кажется, магия бурлит и выливается из их сосудов — хоть чашу подставляй. А уж если их чары соприкасаются — то лучше в сторону отскакивай, вместе с чашей.

Хуже всего то, что они используют свою ментальную связь в личных целях! Сложно находиться в одном месте с двумя влюблёнными, между которыми постоянно идёт беззвучный разговор. Магглы бы на их месте уже давно поженились и отправились заводить детей, но не таковы чародеи, чьи головы полны безумных идей. Эти продолжают обучение и поиски магических истин, а сегодня — и поиски умирающих в зимних чащах единорогов. А вот и они сами.

Я оторвался от сосны, ступая навстречу несущемуся Иниго, за которым, немного отстав, шли разгорячённые Гертруда и Седрик. Я молча указал им на след и двинулся по цепочке следов. Важно было не опоздать — тело умершего единорога очень быстро начинает рассыпаться серебристым прахом, так что на сборы даров у нас будут считанные минуты. За спиной я услыхал тихий смех Гертруды.

— Как вы мне надоели! — проворчал я. — Говорите уже вслух или вовсе молчите, даже в мыслях.

— Хорошо, Айдан, — ответила она извиняющимся тоном. — Мы прекращаем болтовню.

— Это всё я виноват, — подал голос Седрик. — Поскольку сейчас каникулы, у меня неделя глупых шуток. Но при других я стесняюсь, так что приходится всё наставнице выносить.

— Просто помолчите, а? — сказал я, и вышло, кажется, довольно резко. Что это я, в самом деле? Гертруда мне как сестра, а Седрик — отличный малый. Если меня раздражает их любовь, то это явно мои проблемы, а не их. Так что сам помолчи, Макфасти.

Единорог, лежавший на поляне и казавшийся белее снега, ещё дышал. Иниго, мягко ступая по следам зверя, подошёл к нему и прижался к его едва вздымающемуся боку. Я тоже последовал за ним и присел рядом с головой единорога. Его глаза ещё сверкали — мне вспомнились слёзы Кристины, вызванные ярким июльским светом. У неё всегда слезились глаза от солнца. Единорог взглянул на меня, и я прочёл в угасающем взоре историю его долгой жизни. Земля внутри меня спросила у зверя, можно ли принять его дары, и получила ответ «да». Я услышал, как Гертруда нерешительно подошла сзади, затем присела рядом со мной и положила руку зверю на голову. Я подумал было, что она пытается продлить жизнь единорогу — что было бы уже бессмысленно — но она всего лишь делилась со зверем на прощание нежностью. Свет в его глазах ещё раз сверкнул, затем стал медленно меркнуть.

— А теперь быстро и точно так, как я вам объяснял, — скомандовал я, когда зверь перестал дышать, и принялся за дело.

Седрик занялся рогом — это была самая лёгкая из трёх задач. Он шустро справился ипереключился на волосы, которые уже срезала и собирала в приготовленный для этого мешочек Гертруда. Я же делал надрезы и нагревал тело единорога: собрать его кровь нужно было быстро, что зимой совсем непросто. А ведь где-то волшебники убивают единорогов, чтобы добывать ценные ингредиенты, подумалось мне, и Воин вскинул голову. Нет, я не буду охотиться на охотников, сказал я ему, заканчивая сборы крови и чуть ли не разливая её, но тут Гертруда переключилась на помощь мне, и всё удалось сохранить. Ещё немного — и тело зверя стало бледнеть и истончаться, а затем превратилось в облако серебристого праха. Можно было возвращаться.

— Айдан, — обратилась ко мне Гертруда на обратном пути. Она честно старалась не общаться с Седриком, отчего мне стало немного стыдно. — Послушай. Мэгги грустит в последнее время. И, если мне это не чудится, ты тоже.

— Уже и погрустить нельзя.

— Отчего же, грусти на здоровье. Но вот ученицу надо бы развеселить.

Я хотел было пошутить насчёт того, что не всем доступны такие способы веселить учеников, как ей, но сдержался. Что-то я и, правда, дёргаюсь без всякой причины.

— Ты на Гебридах когда был в последний раз? — продолжала Гертруда, и я осознал, что этот разговор она затеяла неслучайно.

— Давненько уж. Летом так и не выбрался — пропустил Игрища, отчего родители в ярости прислали мне Крикуна.

— Я так и думала. Почему бы не наведаться к ним на каникулах?

Почему бы нет? Нет причин, конечно, кроме… Огонь внутри вспыхнул и вздохнул. Гертруда права — самое время отправиться на Гебриды и полетать с драконами. Воин немедленно заявил, что лучше ничего и не придумать.

— Признаю, мысль хорошая, — сказал я вслух.

— Ещё бы, — ответила Гертруда. — А мы хотели напроситься с тобой. Седрику в Китае удалось поймать пламя огнешара. Неплохо было бы повторить эксперимент с гебридским чёрным — чтобы понять, насколько этот способ применим к разным видам.

— Так вот оно что! Не трогательная забота о друге, а магические эксперименты…

— Айдан, — серьёзно произнесла Гертруда, перебив меня.

— Извини, я не знаю, что на меня нашло.

— Зато я знаю. Отправляйся к родным, друг. И поскорее.

Голос сонной Мэгги раздался в голове: «Доброе утро, профессор Макфасти». Я мысленно поприветствовал её, а затем выслушал нытьё на тему, что заниматься с землёй слишком холодно и слишком снежно, и что у неё совсем нет сил, и можно ли перенести занятие… Я узнал голос её ипостаси Мелани. «А хочешь отправиться на каникулы на Гебриды, Мэгги?», спросил её я. «Когда?» Ответ был молниеносным и бодрым, и это уже была вовсе не Мелани. Явно Молли, любительница приключений.

— Когда вы будете готовы к вылазке на Острова? — спросил я Гертруду и Седрика. Они переглянулись и пожали плечами — хоть сегодня.

«Отправление после обеда» послал я Мэгги мысленный ответ и добавил «Но готовься к занятиям». «Но ведь Гебридские острова на севере. Разве там не холоднее, чем тут?» пришёл новый вопрос от ученицы. Во всех ипостасях Мэгги не разобраться — их не менее пяти — но дотошную «Этьену» я не могу не узнать. Как бы у нас всех от знакомства с Этьеном де Шатофором не завелась такая внутренняя личность.

— Ха! — сказал я и в мыслях, и вслух. — Там теплее, чем нынче во Франции. Драконы знают, где обустроиться.

Через несколько часов я уже был готов к отправлению и ждал в хижине своих спутников. А родителям сообщить? сказала внутри Земля. А точно надо? Может, лучше устроить сюрприз? ответил я, но всё же вызвал патронуса и попросил передать маме, что я скоро прибуду, а со мной — ещё и трое гостей. Вскоре передо мной возникла мамина серебристая выдра и проговорила: «Вспомнил таки про наше существование, мерзавец! Ждём и тебя, и гостей». Звуки гэльского наполнили душу радостью — давненько не приходилось ни с кем общаться на родном языке. Так и забудешь его, чего доброго. Меня даже нетерпение охватило — где уже там Седрик, Гертруда и Мэгги?

Тиффани, словно ощутив мой душевный подъём, сорвалась с каминной полки и сделала круг по комнате. Я подозвал её к себе и, поглаживая, тихо сказал:

— Нужна твоя помощь, Тиф. К родне на Острова собираемся. С Иниго только ты справишься. Что скажешь?

Тиффани ничего не сказала, а только заглянула мне в глаза, склонив свою золотисто-пунцовую голову набок. И что она там видит? Иногда этот её взгляд напоминает мне Стефанию, в честь которой мой феникс носит своё имя. Впрочем, это скорее фантазия, нежели воспоминание. Птица тем временем снова взлетает, делает ещё один круг по комнате, словно разгоняясь, затем стремительно подлетает к Иниго, который тут же подскакивает и поднимается на задние лапы, и оба исчезают в огненной вспышке. Наверняка, Тэм заметит их появление первым — и побежит обниматься с псом, а Тиффани полетит здороваться со своей любимицей Гленной. А там уж и другие дети прибегут — Энни, и все эти друзья Тэма, которых не упомнишь, но уж Рори и Дональд точно там будут, а за ними — и норвежец Лахланн увяжется. И Хизер, которая отправилась домой сразу после Рождества. Да они ведь и не дети уже (ну, кроме малышки Энни). Узнать бы всех да не попасть впросак! Это сколько же я их не видел, что в ипостасях Мэгги начал разбираться лучше, чем в юных Макфасти?

Раздался стук в дверь, и на пороге появились Седрик и Гертруда с мётлами в руках. В хижине сразу стало жарче, несмотря на то, что вместе с ними ворвался порыв холодного ветра. Нечего вздыхать, прошипел Воин, лучше готовься к отправлению. Мэгги уже на подходе. Я отправился заканчивать сборы и делать портоключ.

— Кому дать хлебнуть укрепляющего? Перемещение будет немалое, — спросил я у всех, когда Мэгги, наконец, появилась на пороге и начала отряхивать снег с сапогов. — И снег оставь на месте — там, куда мы собираемся, его, скорее всего, не будет, так что струсишь снежок с сапогов в подарок.

— Так может нам всем снежки слепить и по прибытии устроить общий залп? — спросил Седрик. — У нас с моей уважаемой наставницей большой опыт в снежных боях. Она меня на них тренирует.

Гертруда пнула его локтем в бок.

— Спасибо, но мне укрепляющего не нужно, — сказала она мне. — Седрику тоже. А вот Мэгги, думаю, стоит выпить.

Я не стал уточнять, чем они так пополнили запасы витальности, и протянул склянку Мэгги. Та выпила, оставив в покое снег и опустив на пол набитую вещами сумку. Я начал левитировать превращённый в портоключ черепок от разбитого недавно горшка.

— Что ж, если все готовы, то на счёт три.

— Подожди, Айдан, — сказала Гертруда. — Ты не хочешь нам хоть пару слов про свою семью рассказать? Чтобы мы хоть не сильно краснели, когда будем говорить «Айдан нам много про вас рассказывал»?

— Лично я собираюсь отделаться enchanté, — хмыкнул Седрик.

— Во-первых, не семья, а клан. Клан Северных Макфасти, живущий на острове Скай. На самом деле, по-гэльски это иначе звучит, но так вам будет привычнее. Во-вторых, Седрик, они не только не говорят по-французски — многие из них и английского не понимают. В-третьих… на месте разберётесь. Они вам сами про себя всё расскажут — как бы уши не отпали.

— Ну, хоть имена их скажи!

— Ладно. Мои родители — Фергюс и Майри. Мой старший брат Малкольм, главный драконовод, — отец Хизер и муж Коры, и у них есть ещё дочь Энни. Есть у меня также сестра Гленна и младший брат Тэм — он ровесник Хизер. Это мои ближайшие родственники, но остальные в клане считают, что прав у них не меньше, чем у моих братьев и сестры. И все они нас заждались, так как Тиффани и Иниго — уже там. Чем дольше мы тут болтаем, чем больше Макфасти подвалит сейчас к дому моих родителей, готовясь раскрывать нам объятия… Так что, на счёт три!

Я не преувеличивал — пока мы приходили в себя после перемещения на вытоптанной площадке перед таким знакомым домом с крышей из дёрна, меня уже успели затискать и отец, и мать, и Кора с Энни, а Гленна, стоя на пороге с Тиффани на плече и ухмыляясь во весь рот, подбадривала своих подруг, Мейзи и Кирсти, соревновавшихся в том, кто сильнее меня поцелует. Кажется, меня им не хватило — они перекинулись и на остолбеневшего Седрика, вызвав у него испуганное enchanté. Тэм — так и есть — уже носился где-то с Иниго, но Рори с Дональдом были тут, разглядывая во все глаза прибывших со мной гостей. К ним уже пристраивались и другие дети — я слышал, как Хизер объясняет им, кто есть кто. Лахланн, не отрываясь, смотрел на Мэгги, которую мне пришлось поддерживать, — несмотря на укрепляющее, перемещение далось ей нелегко.

Пока мать затаскивала нас в дом и усаживала сразу за стол, а Гленна возилась с Мэгги, к нам уже пожаловали и старик Тэвиш, учитель молодёжи, которая не захотела отправляться в Хогвартс, и целый отряд драконоводов: Финола, Рона, Фингал, Финдлей, Ранульф. Кора, заметил я, была беременна, а Энни вымахала так, что её уже и малышкой не назовёшь. Малкольма не видать — но нам тут же объяснили, что он сейчас на вылете, так что будет ближе к ночи. Вот тогда и будем пировать, а сейчас лишь немного эля и перекуса с дороги — вяленая треска, тюленье мясо, мидии, ржаной хлеб, мочёная брюква, овсяные лепёшки…

— Ну вот, а ты говорила, что мне тут несладко придётся — без паштета из утиной печени и бланманже, — прошептал Седрик Гертруде. — Ты посмотри, какая волшебная копчёная селёдка!

И только тут я сообразил, что мне нужно взять на себя роль переводчика — после чего клан Макфасти вытянул из гостей слово за словом истории их жизни, включая раннее детство и полную родословную. Я же спрятался за своей ролью — меня с расспросами теперь не так просто достать, а ежели кто и спросит о том, чем я не готов делиться, то я занят вяленой треской — сильно уж по ней соскучился, сами понимаете.

Вскоре всплыла идея с огнём дракона, и тут же среди драконоводов разгорелись споры — когда лучше за ним отправиться, каким составом и, главное, какого дракона выбрать.

— Сама идея, я так поняла, никого не смущает? — шепнула мне Гертруда.

— Да не особо Макфасти склонны к смущению. И тем более не задаются вопросами теории. Попробуют разок на деле — и сразу станет ясно, уважать или высмеивать вас за эту идею.

— Мне нравятся Макфасти, — тихо сказала она в ответ, но её услыхал говорящий с горем пополам по-английски отец и с раскатом повторил её слова по-гэльски, после чего все подняли чаши с элем. А Кора напомнила им, что обсуждать вылазки к драконам без Малкольма не стоит, и Макфасти немедленно вернулись к допросу гостей. Мэгги же дети утащили показывать окрестности.

Но, несмотря на предупреждения Коры, к вечеру Седрик и Гертруда уже знали про драконов Северных Макфасти всё. Самый крупный и воинственный из них, Хозяин, расположился на острове Скай — на юго-востоке, где холмов побольше. В скалах возле Лох Слапина любит озорничать, поясняли драконоводы, перебивая друг друга. Лох Слапин? Нет, не озеро, это морской залив. Ну, всё равно, что озеро, просто с солёной водой, что непонятного? Так вот, Хозяин там разгуливает среди скал и охотится на оленей, а порой и на пастбища залетает — по части коз и овец он тоже не промах. Других драконов даже близко к Скаю не подпускает.

На Уисте живёт Плутовка. Уист? Это два острова, северный и южный. Там с дичью-то не особо, на Уисте, так что драконица порой прилетает охотиться на Скай. Хозяин? А что Хозяин? Да, не подпускает. Но остров-то большой. А Плутовка — на то и Плутовка, чтобы Хозяину не попадаться.

Финн Мак Кул — самый старый из драконов. Почему так назван? Кто ж упомнит — он столько столетий тут обитает. Может, и правда как-то с легендарным ирландцем связан. Иные считают, что он помогал ему строить Тропу Великанов. Кто кому? Фин Мак Кул Фину Мак Кулу, что тут непонятного? Так вот он, Фин Мак Кул, который дракон, а не ирландец (хотя, может, и дракон — ирландец, кто ж его знает?) на острове Рам испокон веков живёт. Там у него пещера есть — он из неё появляется крайне редко. Его Макфасти и подкармливают порой. Пламя, наверняка, пустить ещё может, да только что уж старика трогать?

На Гаррисе поселилась Сердцеедка. Гаррис-то на самом деле не отдельный остров, а южная часть большого острова к северо-западу от Ская. Так что точнее говорить на «Льюисе и Гаррисе». Почему Сердцеедка? Да нет, не в прямом смысле. То есть, и в прямом, конечно, тоже. Что же ей, сердца оленей и коз выплёвывать, что ли? А Сердцеедка потому, что драконы-самцы сильно к ней неравнодушны. Сам Хозяин порой наведывается. И если она в настроении, он даже не получает хвостом по морде. А уж как-то раз явился из самой Норвегии ухажёр — спинорог тамошний. Ох и переполоху было, когда он прилетел, — Южный клан призвали на помощь, но ничего, обошлось. Ну, если не считать последствий. Главное последствие того визита — Бродяга. Помесь, стало быть, нашего гебридского чёрного и норвежского спинорога. Красавец — нечего сказать: чёрный с лиловыми глазищами, как у мамы, а на спине — целый частокол. И к тому же питается морскими животными — тюленями, моржами, дельфинами, даже на китов порой пикирует — горяч по молодости. Где живёт? Так в том-то и проблема, что нигде — Бродяга он и есть Бродяга. То он на Барре, то на Льюисе, то на Гаррисе — маму проведывает, так сказать. Да нет, не разделены они водой — говорю ж один остров, хоть Гаррис и отдельный — что непонятного? Может, налить ещё эля для просветления в уму?

На вечернем пиру у костра под открытым небом я наслаждался ощущением земли Островов. Тёплые океанские течения прогревают эти клочки суши, не давая им замёрзнуть зимой. Впрочем, летом на жару особо надеяться не стоит. Ходят тут в одном и том же тартане круглый год, снимая его для стирки, если всё-таки выдаётся жаркий летний денёк. Мне уже не приходилось переводить — Гертруду затянули в разговор драконоводы, и все, кто хоть сколько-нибудь говорил по-английски, бросались переводить для вернувшегося после вылета Малкольма, помогая себе обильными жестами. Седрик же подсел к нашим музыкантам. Отец взялся за волынку, Мейзи играла на дудке, Кирсти — на скрипке, а Финдлей набивал ритм на всём, что мог раздобыть — барабане, пустом бочонке или остове заброшенной лодки. Они сыграли джигу, которой Седрик подыграл на лютне, и теперь уже они уговаривали его спеть.

— Если балладу про Тэма Лина им сыграть — оценят? — озабоченно спросил меня француз. — Она хоть и на английском, но я могу её с шотландским акцентом спеть.

— Давай, с акцентом, — отвечал ему я со ртом, набитым треской, и кидая кусок Иниго. По крайней мере, некому морщить нос от запаха рыбы от нас двоих — Кристина нынче далеко…

Седрик спел свою балладу, вызвав у Макфасти восторг, затем они ещё раз вместе сыграли несколько джиг — молодежь принялась танцевать вокруг костра. Я заметил, как Лахланн с крайне серьёзным видом объясняет Мэгги что-то по-гэльски про круговой танец, а та озадаченно ему кивает в ответ. Малкольм подсел ко мне и без всяких обиняков стал расспрашивать, потянут ли мои друзья вылазку к драконам. Я убедил его, что за них беспокоиться нечего — сами по себе не промах, да к тому же собираются варить себе зелье защиты от магического огня. И поздравил брата с ожидающимся пополнением.

— Племянников у меня всё больше. А там, глядишь, Гленна замуж выскочит, и я собьюсь со счёта.

— Ты сам-то как? Давно уж пора обзавестись семьей.

Эх, не избежать мне этих разговоров. И готовился же — а всё равно не знаю, что сказать. Не про Кристину же ему, будущую королеву шотландскую, рассказывать.

— А то ведь Мейзи по тебе сохнет, сам знаешь. Да только она долго ждать не будет. К ней Фингал сватался — два раза отказала. В третий — таки согласится.

— Ну и на здоровье.

— А Финола…

— Что, тоже по мне сохнет?

— Да все они тут сохнут — как появишься. А с глаз долой — так они и забывают, сам понимаешь. Лучше селёдка в сети, чем дельфин в море. Так что ты действуй, пока ты тут. Или ты, как Ранульф, в селки влюбился?

Я пообещал брату действовать и поклялся, что селки меня совершенно не волнуют. Есть и похуже варианты, проворчал Воин, чем влюбиться в селки — с ними есть хоть какая-то надежда. А королевы рано или поздно заключат брак с королём или императором далёких земель и… А может и правда притвориться, что запал на селки? А то этот разговор мне ещё пережить и с матерью, и с Корой, и может даже с Гленной — но та скорее дразнить будет, нежели своих подруг сватать. А вот и она сама — сейчас и узнаем.

Но Гленна, к счастью, болтала о том и сём, не проявляя ни малейшего стремления меня немедленно на ком-то женить. Иниго разрывался от желания пристать ко всем сразу и перебегал от одного старого знакомого к другому, получая от каждого щедрую порцию ласки. Звёзды зажигались над шумным сборищем клана Макфасти в деревне Глэндейл, что на острове Скай, заглядываясь на необузданные танцы и заслушиваясь гэльскими песнями, в которые порой вливался голос их неожиданного гостя. Случается иногда вот так смотреть на мир с высоты полёта дракона и держать его на ладони, включая и миниатюрного себя самого, глядя, как и беды мои становятся крошечными и незначительными…

«А можно мне уже куда-нибудь от всех этих Макфасти спрятаться?» вернул меня на землю голос Мэгги в голове. «В смысле, спать очень хочется». Я подскочил и пошёл к матери, чтобы решить, куда определить гостей. Вскоре Мэгги ушла с Хизер — ночевать она будет у неё в комнате, а я подсел к Гертруде, которую драконоводы уже оставили в покое — она слушала поющих Макфасти, которым подыгрывал Седрик.

— Гертруда, тебя моя сестра Гленна возьмёт к себе на эти дни, а Седрика — старина Тэвиш.

— Хорошо, благодарю.

— Ты это… Если что, Тэвиш напивается чуть ли ни каждый день — ну, обучать магии наших сорванцов — задача не из лёгких, так что ему приходится искать утешение.

— Гм, я его осуждать вообще-то не собираюсь. Я и сама после уроков в Хогвартсе порой хочу напиться.

— Да я не об этом. Я к тому, что он потом спит беспробудным сном и ничего до утра не заметит — хоть джигу у него под носом танцуй. А уж храпит как…

— Это ты на что намекаешь?

— Да знаешь ты прекрасно, на что. Ну, и Гленна ни слова не скажет, если ты ночью вдруг исчезнешь ненадолго. Ну, или надолго…

— Айдан, может, ты ещё и свечи придёшь подержать? Раз уж старый Тэвиш будет явно не в состоянии?

— Ну, если надо, могу. Но я на рождественском балу отметил, что твой ученик отлично справляется с левитацией свечей, занимаясь при этом различными телодви…

— Канто!

И деваться некуда — пришлось мне запеть, как и положено члену клана Макфасти на подобном сборище, и длинна была баллада про морское чудище, которое повадилось пугать магглов. Так что пел я, как миленький, со всеми о том, как магглы пытались откупиться от чудища элем, а оно возьми да и пристрастись к нему… А Гертруда, тем временем, подмигнув мне, ушла вместе с Корой и Гленной устраиваться на ночлег.

*

Уж не знаю, левитировал ли кто свечи в ночи, но утром и Гертруда, и Седрик искрились своим огнём-на-двоих не менее, чем обычно. Впрочем, это им не мешало стараться изо всех сил на тренировке драконоводов. Вскоре они освоились с командами на гэльском, которые давали капитаны каждого «крыла», и с наложением совместных Сомниумов и Ступефаев проблем не возникло. Воздушную аппарацию на мётлах они тоже схватили быстро, но синхронно исчезать и появляться в другом месте одновременно со всем «крылом» за один раз никто бы не научился. После нескольких перестроений «крыло» Финолы, в котором летали я и Гертруда, отстававшая на групповых перемещениях, приземлилось, а затем вернулось на землю и «крыло» Малкольма, в котором тренировался Седрик.

— Несколько дней ещё помурыжимся, и можно будет взять вас на пробный вылет, — подвёл итог тренировки Малкольм. — А пока можете отдыхать и смотреть, как мы молодёжь гоняем.

Молодёжь уже нетерпеливо топталась рядом с мётлами в руках. Рори громко перебранивался с Тэмом насчёт того, кто будет капитаном «крыла», Хизер перешёптывалась с Энни, а Лахланн неподвижно стоял прямо, со взглядом, устремлённым в небеса, сжимая в руке метлу, как копьё. Мэгги держалась немного поодаль от остальных, не излучая энтузиазма. «Тебе вовсе необязательно участвовать в тренировке», сказал я ей мысленно. «Они уже пару раз подрались из-за того, кто будет со мной в одном «крыле». Придётся лететь», пришёл унылый ответ. А за ним вслед ещё один: «Профессор Яга грозится, что в новом семестре наши боевые уроки будут вестись на мётлах. Так что грех упускать возможность потренироваться». Я усмехнулся и пожелал ей удачи. День был немного пасмурный, но нехолодный, и запах моря разливался в воздухе, как ещё один старый знакомый. Эх, хорошо на Островах.

Ко мне подошла растрёпанная после полёта Гертруда.

— Ну что, определились уже драконоводы, к какому именно из ваших подопечных мы полетим на поклон? — спросила она.

— Старика Финна беспокоить не будем, конечно, — ответил за меня уловивший суть вопроса и тут же вмешавшийся в разговор Малкольм, оставив мне роль переводчика. — Хозяин слишком опасен, а Плутовку сложно выследить. Проще всего будет Сердцеедку посетить, хотя её остров и дальше от нас. Но если Бродяга появится поблизости, то это тоже вариант. У него по молодости ещё пламя не такое дальнобойное, как у остальных.

— Айдан, переведи, пожалуйста, что мы собираемся варить полиадресное зелье защиты от магического огня — и с нашими именами, и с именем дракона. Нам нужно будет познакомиться заранее именно с тем драконом, к которому мы потом полетим за огнём.

— Познакомиться? — удивился Малкольм, когда я передал ему мысль Гертруды. — Что ж, когда вы будете готовы к пробному вылету, устроим вам… знакомство.

После полудня сквозь тучи робко пробились лучи солнца, и я решил было пройтись вдоль берега моря (и, возможно, завести знакомство с селки для отвода глаз), как в голове раздалось: «Профессор Макфасти, так хочется позаниматься, что сил нет!» «Что, юные Макфасти тебя совсем замучили?» спросил я у Мэгги. «Они, конечно, очень милые, но…» протянула она, и я узнал язвительную ипостась по имени Мэган. «Можно не продолжать. Сегодня отличный день для постижения мудрости земли. Подходи к главным воротам».

Когда я сам добрался до ворот, там уже стояла хмурая Мэгги, окружённая всё той же ватагой. Заметив меня, Тэм бросился вперёд.

— Дядя Айдан, отпусти Мэгги с нами! — затараторил он по-гэльски. — Мы же хотели ей драконьи черепа показать!

— Успеете ещё. А сейчас нам заниматься надо, — ответил я, напуская на себя строгий вид.

— Да она же на каникулах, — голосил Рори, — посмотрите, до чего вы учёбой своей довели девчонку! Бледная и смурная какая-то!

— Что они такое говорят? — спросила у меня Мэгги.

— Говорят, что тебе учиться надо меньше.

— Да ну их! Хочу учиться.

— Мэгги с радостью присоединится к безделью и дураковалянию попозже. А сейчас она полна желания учиться, — перевёл я для них. И добавил для Мэгги, — Ну что, пойдём?

Тут голос подал Лахланн, тряхнув своими льняными волосами.

— Скажите Маргарет, что каждая минута рядом с ней дорога мне, и сердце летит к ней, как вепрь волн по лебединой тропе. Но священен путь к сокровищнице знаний, и не станет Хродвальд на нём.

— А этот что сказал?

— Эм, пожелал приятного урока, — ответил я и решительно ступил за ворота.

— Эээ, спасибо, Лахланн, — проговорила Мэгги по-гэльски и быстро зашагала рядом со мной.

Я повёл её было к побережью, но потом передумал. Есть на этом Острове место, где магия земли так и рвётся наружу. Так что я вызвал в памяти причудливые холмы Фейри-Глена, затем вспомнил тропу, что вела к ним, и сделал портоключ. Мы оказались к северу от Глена, и когда Мэгги пришла в себя, двинулись в путь. Осмелевшее солнце светило в глаза. В такие моменты можно было с лёгкостью представить себе, что на Островах — лето: снега нигде не было и в помине, зелёная трава, лишь местами прихваченная жухлой рыжиной, покрывала мягкие перекаты холмов, а лужи — что ж, лужи тут всегда.

Вскоре показались очертания Фейри-Глена, напоминавшие мне зелёные волны — словно земля закружилась в вихре шторма, а потом внезапно замерла. Мы свернули с тракта и начали подниматься по крутому склону. Мэгги заметила скалу-замок в центре Глена и ахнула.

— Это руины какого-то замка? — зачаровано спросила она.

— Нет, сейчас мы поднимемся, и ты увидишь, что это.

Мы взобрались на скалу-замок, и Мэгги провела рукой по каменным выступам на вершине, поросшим мхом и лишайником.

— Это сотворила природа?

— Да, Мэгги, это базальтовые столбы. Когда-то эти камни были лавой вулкана.

На вершине скалы было не так много места, но зато открывался прекрасный обзор на весь Фейри-Глен. На мягком зелёном «дне» были выложены многочисленные круги и спирали из небольших камней. Таким творчеством частенько занимались юные Макфасти: по легендам, правильно выложенные тропы в Глене помогут открыть дорогу в Иной Мир, который где-то совсем рядом. В обитателей Холмов уже мало кто верил, но глядя на подобные танцы земли, невольно сам начинаешь сказки рассказывать…

Мы спустились и начали бродить среди холмов и каменных спиралей. Я скинул обувь, чтобы лучше ощущать глубины земли под ногами.

— Как ты думаешь, чего у земли больше, чем у любой другой стихии?

Вопрос застал Мэгги врасплох — неужели я сегодня в ударе и говорю загадками? Моя ученица долго хлопала ресницами и морщила лоб. Затем тихо произнесла:

— Жизни? Хотя нет… в морях и океанах столько всего живого…

— Смотри, — начал подсказывать я. — Вот эти камни — это местная порода гнейса, камня-который-изменился. Метаморф.

Я провёл рукой по волнистым морщинам одного из камней, из которых кто-то выложил узор-трискеле.

— Может быть, надёжности? Другие стихии меняются гораздо быстрее.

— Да, надёжности у неё много. Но я сейчас о другом. Этот камень был когда-то совсем другим, но земля менялась — извергались вулканы, вода и пламя колдовали над обликом нашей планеты, переплавляя, дробя и склеивая, переиначивая всё, что казалось незыблемым. Так чего же ещё больше у земли?

Мэгги снова оглядела камни, один за другим.

— Кто, интересно, разломал гору, чтобы тут появилась эта россыпь камней? Великаны?

— Это было давно. Но есть способ проникнуть в воспоминания камней настолько глубоко, чтобы добраться до ответа на этот вопрос. Так чего же больше у земли, а, Мэгги? Я ведь тебе уже подсказал.

Мэгги снова наморщила лоб и выдала:

— Память?

— Именно! У огня её почти нет, у воздуха и воды — есть, но мало и очень сложно её «прочесть», а у земли памяти — много, просто немыслимо много — слой за слоем, отпечаток за отпечатком… И что такое память, если не отпечаток самого времени? Один из таких оттисков тут сильнее других — попробуй прочесть его в памяти земли.

Мэгги села на один из камней и закрыла глаза, и я последовал её примеру. По памяти гнейса или базальта я мог проходить до тех самых времён, когда они меняли своё обличье под воздействием немыслимой жары. Но то была история самих камней, запечатлённая в их твёрдых телах. Память же о том, что происходило вокруг них, теплилась едва заметным дыханием, которое ускользало, стоило лишь к нему потянуться. Но были способы удержать — нелёгкие и требующие кропотливой работы. Конечно, если пролить на них горячую кровь, они быстро взбодрятся и расскажут гораздо больше. Здесь это происходило не раз. Но я проливать её не стану. И всё же, иногда кровь стоит пролить ради продолжения жизни, произнёс внутри Воин, необычайно серьёзный. Это разговор загадками так на него подействовал? Огонь же горел ровно и спокойно, а Земля радовалась и наполняла силой мой глиняный сосуд. Я ощутил всплеск в эмоциях Мэгги и открыл глаза.

— Сюда упал камень с неба? — ошеломлённо произнесла Мэгги. — Это от его столкновения с землёй тут появилось это всё?

— Не всё, конечно, но метеорит сделал своё дело.

— Отпечаток самого времени, — проговорила Мэгги и подскочила с места. — Со временем разбросанных камней становится всё больше…

Явно охваченная какой-то мыслью, она быстро пошла вдоль одной из каменных спиралей. Я молча наблюдал за ней, а потом по внезапному наитию наклонился и прикоснулся к земле рукой. Внутренняя Земля напряглась, жидкость в сосуде закипела, и волна потекла сквозь руку в грунт. Лёгкая дрожь прошла по Глену, заставив Мэгги замереть на месте. Затем она двинулась дальше. Вот она остановилась, нагнулась, подняла что-то. Вот снова пошла вдоль выложенного из камней узора, набирая скорость. Вот снова резко остановилась…

Когда она вернулась, в её ладони лежал маленький каменный осколок. Она показала его мне, и я кивнул.

— Да, это осколок метеорита. Тебе повезло — их тут осталось уже немного.

— Камень прилетел оттуда, где время идёт иначе, — задумчиво говорила Мэгги. — Время замедлилось для него, когда он приближался к нашей земле. Земля и время и память… Кажется, я начинаю понимать кое-что из того, что говорила Моргана в своих загадках. Абсолютного времени не существует! Время летит стрелой, которая указывает нам, где прошлое, а где будущее, но можно изменить направление его полёта… А что если…

Мэгги запнулась и посмотрела на меня. Честно говоря, для меня всё это звучало полной бессмыслицей.

— Если с тобой случилось озарение, то запомни его.

— Да уж, не забуду! У меня теперь столько идей!

— Это же отлично. Но не спеши. Сейчас ещё раз попробуй погрузиться в память земли. Попробуй увидеть, чьи кости лежат поблизости.

— Так, от черепов мне сегодня всё-таки не отделаться.

Я усмехнулся и снова закрыл глаза, с благодарностью ощущая лучи зимнего солнца на коже. Здесь, на Островах, где земля, казалось, сдаёт позиции воде, её сила неожиданно окрыляет. Или обнадёживает — ведь Мэгги права. Надёжность земли. Надёжность и память… А «стрела времени» настигнет каждого, но мы ведь успеем до этого момента сделать то, для чего были рождены. Разве может быть иначе?

*

Четыре дня спустя Малкольм дал добро на пробный вылет. Гертруда и Седрик летели на этот раз в одном «крыле» со мной — капитаном у нас была Финола. Отправление пришлось на ясное утро — оставив солнце за спиной, мы вылетели из Глендейла, пронеслись над отвесной скалой над морем, с которой срывался рычащий водопад, и направились на запад, чтобы пролететь над Северным Уистом. Плутовки мы не увидели, зато показали гостям несколько её гнездовий.

— Плутовка-то реже с самцами гуляет, но порой бывает, — кричала Финола на лету. — Так что нет-нет, а яйца находим.

Тут и мне пришлось кричать против ветра, чтобы перевести это на английский. А «крыло» тем временем свернуло на север, держа курс на Гаррис. Впереди виднелось обогнавшее нас «крыло» Малкольма, а справа взметнулось искрящейся птицей солнце и залило море сиянием. Слева простирался бесконечный Океан. И что за земли лежат по ту его сторону? Маги-норвежцы говорят, что бывали там…

Изрезанная линия берега ушла правее, и мы подлетели к скалистому и почти лишённому растительности острову Тарансей, а затем повернули и понеслись над Гаррисом с его неровным рельефом. На нескольких покрытых травой полях паслись овцы. «Крылья» закружились над скалистой местностью под названием Клишам. Земля во мне прислушалась, и я ощутил близость дракона.

Прозвенела команда Финолы подняться выше и перегруппироваться — мы выполнили её молниеносно. «Крыло» Малкольма тоже уже зависло в боевой готовности. Я присмотрелся, а затем указал палочкой Гертруде и Седрику, куда нужно глядеть. Её сначала было плохо видно из-за тени от скалы, но постепенно длинное чёрное тело драконицы явилось во всей своей грозной красе. Сердцеедка звонко хлестнула лоснящимся хвостом со стреловидным кончиком, согнав со скал целую стаю испуганных тупиков, и расправила чёрные крылья.

Поначалу было похоже на то, что драконица направляется в сторону пастбищ овец, но затем она поменяла курс и стала наматывать круги на видимую только ей спираль. Вверх она взмыла резко и оказалась рядом за считанные секунды. По команде Финолы наше «крыло» переместилось при помощи аппарации, так что струя пламени ударила в пустоту и зацепила лишь неосторожную чайку. Настал момент «знакомства» — пока Сердцеедка не набралась сил для нового залпа, мы пролетели мимо — траекторию указывало «крыло» Малкольма. Солнце дробилось в огромных фиолетовых глазах драконицы, а в вертикальных зрачках залегла густая ночь. Земля во мне поприветствовала Сердцеедку, но та не отозвалась. Резкий удар хвостом — но «крылья» уже на безопасном расстоянии. Наслаждаюсь стуком сердца — да, мне не хватало этого. Внезапно рядом оказалась Тиффани — давно она тут, с нами? Паря на одном уровне со мной, феникс наслаждается полётом и не спешит выдавать свои тайны.

На обратном пути нам почудилось, что тень Бродяги скользнула под одним из нависающих над волнами утёсов, но приближаться при таком расположении было слишком опасно, а сам он выбираться из укрытия не спешил. Так что мы вернулись в деревню без приключений. Уже на земле Малкольм спросил Гертруду, как ей понравилось знакомство с Сердцеедкой.

— Переведи брату enchanté. Что ещё скажешь, когда перед тобой такие глаза?

— Смотри, не свари случайно приворотное вместо защитного, — бросил ей Седрик, и драконоводы, уловив его интонацию, тут же потребовали перевода, а потом долго смеялись и отпускали шутки, которые я не решился переводить на английский.

А когда Седрик и Гертруда отправились на кухню, где Гленна им разрешила предаваться зельеварению сколько душе угодно (только хату не спалите!), я увязался за ними — что-то и мне уже хотелось отдохнуть от глумливых родственников. Когда же в голове настойчиво зазвучала просьба о занятии, я не удивился. «Мэгги, заниматься будем сегодня позже. Но если тебе нужно снова укрытие, то оторвись от своих преследователей и забегай незаметно в дом Гленны». «Я попробую», неуверенно ответила Мэгги. «Вы же помните, что это дети людей, которые охотятся на драконов?» «Не охотятся, а всего лишь присматривают за ними. Ждём тебя на кухне».

Кухня Гленны пропиталась ароматом ржаного хлеба, который она, видимо, пекла с утра, и я, кряхтя от удовольствия, примостился на полу возле огромной печи. И снова появилась Тиффани — я ощущал узоры её настроения: насколько можно понять феникса, она находилась в приподнятом расположении духа.

— Так что они там такое весёлое несли? — спросил меня Седрик, располагаясь за широким кухонным столом и вытаскивая ингредиенты для зелья из сумки-вместилища.

— Да ну их, зубоскалов, — сказал я, пытаясь уйти от темы. — Им лишь бы языки почесать.

— А Финдлей, когда языком чесал, на тебя смотрел и глазами сверкал, — сказал Седрик Гертруде. С тех пор, как я бросил им тот упрёк, они в моём присутствии флиртовали уже вслух.

— Чего это ты стихами заговорил? Прибереги поэтический пыл для формулы, — хмыкнула Гертруда, наполняя водой два котла.

Финдлей и правда шутил о том, что он сварит приворотное для Гертруды, поскольку любит ведьм с огоньком. Но этого я говорить вслух не собирался.

— И вообще, я молчу о том, как тебе строят глазки Мейзи и Кирсти, — продолжала она, пока они с Седриком пристраивали котлы в очаге. — Как у тебя с рифмами для них?

— Мейзи и Кирсти, я раб ваших глаз, щедро рассыплю я рифмы для вас, — продекламировал Седрик, и Гертруда посмотрела на него, сузив глаза с притворным недовольством.

— Может, я вам мешаю… зелье варить? — подал я голос. — Или, может, старик Тэвиш недостаточно напился вчера — так я могу сегодня это исправить.

— Ты сейчас отгребёшь ещё одно Канто, Макфасти! — сказала мне Гертруда, и Седрик посмотрел на неё вопросительно. Она начала ему объяснять, но тут в кухню забежала запыхавшаяся Мэгги, и мы немедленно перешли на разговоры о зельеварении.

— Я тут просто тихонько посижу и не буду вам мешать, — пробормотала Мэгги.

— Это кто тебя так загонял? — спросил её Седрик, нарезая ягоды восковницы. — Драконыш, Горластый, Подлиза или Викинг?

Мэгги захихикала, а Гертруда, тоже занятая восковницей, закатила глаза.

— Когда ты успел дать им всем прозвища? — спросила она, но Седрик лишь усмехнулся.

— Да все они хороши! А «Викинг» — в особенности. Что остальные несут, понятно порой и без перевода — туда побежать, то посмотреть, туда залезть… А вот Лахланн молчит-молчит, а потом вдруг выдаёт тираду с торжественным видом, от чего Хизер давится смехом и говорит, что не может это перевести.

Да, подумал я, тут мы с племянницей похожи.

— Наверное, какая-то непереводимая игра слов, — предположил Седрик. — Тёмный скандинавский юмор. Откуда у вас вообще тут этот парень?

— Лахланн сам к нам прибился. Норвежцы порой сюда заплывают — в мирных целях, не то, что раньше, во времена набегов викингов. И вот лет шесть-семь назад, они, закончив торговые дела, уплыли, а Лахланн остался — сказал, что нечего ему больше делать на дороге китов. Макфасти приютили — не выгонять же — и вопросов не задавали. Так и живёт с кланом с тех пор. И «Лахланн» — это тоже прозвище, кстати. Означает «земля озёр» — так у нас зовут выходцев из Норвегии, поскольку выговорить их настоящие имена никто не может. Иные говорят «Лохланн», но мы почему-то привыкли к варианту «Лахланн». А настоящее его имя я не вспомню даже.

— Хродвальд, — медленно произнесла Мэгги.

— Слушай, точно! Как это ты запомнила?

— Он повторяет это в своих тирадах с чёрным скандинавским юмором. Я думала, может, ругательство какое-то.

Седрик и Гертруда запустили каждый в свой котёл по волосу келпи, от чего оба зелья угрожающе зашипели.

— А зачем вы варите два одинаковых зелья? — поинтересовалась Мэгги.

— Одно будет обычным — для защиты палочек, мётел и, если хватит, одежды. Это я варю. А второе попробуем трёхадресное сделать. Точнее, Седрик попробует, это его идея, — и она бросила на него быстрый взгляд. — Если все рифмы не растратил на юных дев.

Мне подумалось, что нужно их попросить снова вернуться к безмолвному варианту любовных перепалок. Я глянул на Мэгги, но та была уже в своих мыслях.

— Ты грустишь, Мэгги. Я думала, что тебе пребывание тут пойдёт на пользу, — обратилась Гертруда к Мэгги. — И тебе тоже, Айдан. Неужели я ошиблась?

Мы с ученицей одновременно вскинули головы. Гертруда переводила внимательный взгляд с меня на Мэгги и обратно. Они с Седриком уже разводили в уксусе толчёный драконий рог, который яростно шипел.

— Я грустила, это верно, — задумчиво проговорила Мэгги. — Но сейчас мне вроде бы уже лучше. Так что вы, пожалуй, были правы.

— А отчего грустила? — продолжала Гертруда.

— Да я… — она запнулась и перевела взгляд с Гертруды на Седрика, а потом на меня. Я ей ободряюще улыбнулся. Почему-то время для доверительных разговоров показалось мне удачным: то ли это кухня Гленны с запахом хлеба, то ли настроение Тиффани, то ли шипение зелья в котлах. И самому захотелось излить душу.

— Да я что-то поддалась меланхолии, словно жужжания грюмошмелей наслушалась, — выпалила Мэгги. — Мне казалось, что ничего у меня не выходит, что руну земли я никогда не получу — а Айлин и Эйриан ведь свои руны ещё в декабре заслужили. Что загадки Морганы не разгадаю…

— Загадки Морганы? — спросила Гертруда.

— Ну да. Она же только ими и говорит со мной. Но тут, на Гебридах, мне почему-то думается легче. Меня даже озарение посетило, в Фейри-Глен, куда мы с профессором Макфасти ходим заниматься. Кажется, я поняла, что такое Время.

— Здорово! Лично я не понимаю, что такое Время, — сказал Седрик. — Я бы у тебя спросил, но это ведь думать придётся, чтобы понять ответ, а мне наставница великодушно разрешила бездельничать, пока мы на Гебридах.

— Формулу пора сочинять, бездельник, — сказала Гертруда, разогревая берёзовый сок при помощи Фервеско. — А в Фейри-Глен надо будет сходить — раз уж там раздают озарения.

— Только магам земли, — вставил я. — Так что особо надежд не возлагайте.

— А какая нужна формула для этого зелья? — спросила Мэгги, и я ощутил, что в ней проснулся азарт.

— Четверостишье про магический огонь, — ответила Гертруда. — В таком духе:

Зелье это — как броня

От волшебного огня,

Порождённого драконом,

Песней моря окружённом.

Произнеся это, она залила в зелье берёзовый сок и помешала три раза посолонь. Зелье издало последнее едкое шипение, а затем успокоилось и обрело стальной оттенок. Седрик глянул на него и, прикусив губу, разогрел свою порцию берёзового сока. Вид у него был слегка растерянный — неужели таки истощил запас рифм? Внезапно Мэгги выдала:

— Эй, магический огонь!

Сёдня ты меня не тронь.

От тебя защита есть,

И тебе меня не съесть!

— Ай да Мэгги! — вскрикнул Седрик. — Мне как раз пары рифм не хватало — можно у тебя их позаимствовать?

— Конечно, господин де Сен-Клер. Хоть все.

— Уговорила, беру все. — И Седрик продекламировал:

Как жарок ты,магический огонь!

Но ты Гертруду и меня не тронь.

У нас защита-зелье есть:

И Сердцеедке нас не съесть.

Берёзовый сок отправился во второй котёл. После помешиваний и куда более громкого шипения, трёхадресное зелье превратилось в подобие жидкой стали. Седрик взглянул на Гертруду с крайне довольным видом. Та сдержанно кивнула, но при этом явно что-то передала ему мысленно — судя по смерчу искр, что пронёсся в его глазах, да и в её тоже. Перешли снова на безмолвные изъяснения — вот и славно. Слова им больше не скажу по этому поводу.

— А ты формулы сочиняешь прям в стиле клана Макфасти, Мэгги, — сказал я ученице. — Придётся тебя таки удочерить. Раз уж ты всё равно так сдружилась тут со всеми.

— Что угодно, только не это, — ухмыльнулась Мэгги. — Не пора ли нам уже на занятие, профессор?

*

Наступил день вылета за огнём дракона: он выдался пасмурным и ветреным. Свинцовые тучи затянули небо, обещая то ли дождь, то ли снег. Для вылазки Малкольм подготовил три «крыла» по пять человек в каждом — и все облачились в мантии из кожи драконов и грапорогов. Сразу видно — дело предстоит серьёзное. Я глянул на Гертруду и Седрика, тоже полностью закутанных в драконью кожу. Теперь они были в «крыле» самого Малкольма: оба выглядели напряжёнными и, кажется, даже не вели свои безмолвные игрища. Длинные волосы Седрика были заплетены в косу за спиной, а Гертруда накинула на голову кожаный капюшон. Бесполезно без Апплико, подумалось мне. И точно — ветер сорвал капюшон с её головы, как только «крыло» взмыло в серое зимнее небо.

На море гулял шторм — волны с яростью врезались в прибрежные утёсы и взлетали вверх фонтанами брызг, нарываясь на острые выступы скал. Западный океан и земли на его другом берегу вовсе не казались мне сегодня такими уж манящими. Но Воин внутри натянулся, как струна, и замер в предвкушении. По эту сторону Океана тоже найдутся приключения. Финола повернула направо, и всё наше «крыло» устремилось вслед за ней на север, к Гаррису.

Над островом пришлось долго кружить, прежде чем Сердцеедка удостоила нас вниманием. Но вот чёрная громадина выползла из своего логова и расправила крылья. Однако, вместо того, чтобы сразу атаковать нас, как в прошлый раз, она внезапно полетела на запад, в сторону открытого моря. Три наших «крыла» последовали за ней на безопасном расстоянии. Приводить в действие план можно было только над островом, так как, если нам придётся оглушить драконицу, под ней должна быть земля, а не штормящее море. Убивать Сердцеедку мы всё-таки не собирались.

Что ж, время для больших манёвров, которыми славятся Макфасти. Малкольм дал команду Седрику и Гертруде выйти из «крыла» и ждать нас над островом, и мы, перегруппировавшись, принялись за дело. Сердцеедка явно не хотела возвращаться на сушу и сопротивлялась нашим попыткам поменять её курс, но Малкольм знал своё дело. Слаженно исчезая и появляясь в новых местах, мы гнали драконицу обратно к Островам. Седрик и Гертруда, как было условлено ранее, следили за манёврами, наложив Сенсибилитас на зрение, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время.

Когда Тарансей был уже близко, Малкольм бросил команду, и наше «крыло» пустило в Сердцеедку Риктусемпру в то время, как третье крыло переместилось вперёд прямо по курсу полёта драконицы, оказавшись между ней и приближающимися Гертрудой с Седриком. Злое алое пламя вырвалось из пасти раздражённой Сердцеедки, «крыло» тут же исчезло с его пути, а далее дело было за ловцами огня. Седрик рванул к пламени под прикрытием Гертруды, но драконица ускорилась и понеслась вперёд, пока струя ещё дрожала в воздухе, и ловцам пришлось разлететься в разные стороны. Сердцеедка тем временем пересекла маленький остров и снова неслась над морем.

Что ж, первая попытка не удалась. Видимо, мало спровоцировать струю пламени в нужном направлении — стоит ещё и поменять курс драконицы сразу же после этого. Малкольм явно подумал о том же, поскольку подал «крыльям» новые команды. Сердцеедка уже достигла массива острова Гаррис — теперь у нас будет больше времени для манёвра. «Крылья» начали набирать скорость, а Седрик и Гертруда переместились вперёд, насколько могли, оставаясь в поле зрения. Драконица несколько раз пыталась сменить направление и ударить хвостом «крыло», но Макфасти гнали её вперёд. Свинцовое небо начало заливать нас дождём.

И вот снова повторяется манёвр с Риктусемпрой — второе «крыло» уходит от удара хвоста, третье становится ложным объектом для пламени, затем исчезает — и вдруг — вспышка — перед драконицей появляется… Тиффани?! Она-то что тут делает? Раздаётся пронзительный крик. Воин толкает меня вперёд, но пока я долетаю до Сердцеедки, та выпускает из ноздрей малиновое пламя, которое переливается фиолетовым по краям. Впрочем, это уже не струя, а скорее облако, и в него влетают Седрик и Гертруда. Я, не ожидая команды, несусь вперёд, не совсем понимая, что собрался делать, но Тиффани летит мне наперерез, заставляя свернуть в сторону. Она кричит — я осознаю, что это не крик, а скорее песня, от которой кровь перестаёт неистово стучать в висках, и я успокаиваюсь. Нечто подобное, судя по всему, происходит со всеми Макфасти — они парят вокруг, наблюдая, как в странном пламени медленно кружат Седрик и Гертруда. Затем они вылетают из облака, которое быстро рассеивается в дымке из дождя, и время словно срывается с места. Драконица снова выпускает пламя — на этот раз привычное алое, от которого едва спасается «крыло» Малкольма, затем мы получаем команду уходить. Тиффани летит рядом со мной золотистой кометой — что это было, а, Тиффани? Что это было?!

Этот вопрос у всех на устах, когда мы возвращаемся на Скай под дождём, переходящим в мокрый снег. Малкольм, Финола, Финдлей и другие задают вопросы наперебой — и мне, и ловцам пламени. Я еле успеваю отвечать и переводить, а Седрик просто показывает драконоводам склянку, внутри которой переливается малиновое пламя с фиолетовыми проблесками. Я вспоминаю то, что мне пересказывала Гертруда со слов Седрика про фениксов и китайского огнешара, но решаю пока промолчать об этом. Вокруг разгораются споры, но вскоре стихают — общим мнением Макфасти становится версия про «необъяснимую магию фениксов».

— Ты её надоумил? — спрашивает меня Финола.

— Да какое там — для меня это было такой же полной неожиданностью, как и для вас.

— Как и для Сердцеедки, судя по всему, — добавил Финдлей. — Оказывается, она у нас тоже с огоньком.

— Все драконы с огоньком, будто бы ты не знаешь, — осадил его Малкольм.

— Все, да не с таким! — продолжал Финдлей. — Слушай, Айдан, ты можешь попросить Тиффани ещё разок устроить такое представление?

И пока я клялся бородой Мерлина и другими частями тела знаменитых волшебников, что фениксы сами себе на уме, и их можно, конечно, о чём-то попросить, но это совершенно не значит, что они это сделают, Седрик и Гертруда ускользнули из нашей орущей толпы, унося с собой склянку с пламенем Сердцеедки.

*

В нашу последнюю ночь на Гебридах небеса преподнесли нам прощальный подарок: зелёно-лиловое танцующее сияние простиралось над западным горизонтом, властно притягивая к себе все взоры. Клан Макфасти расположился на длинном мысе, уходящем в море, подобно хвосту дракона. На мысе вспыхнули костры, и началась перекличка дудок и барабанов, полетел берущий за душу плач отцовской волынки, зазвенели крики и смех… Мы сидели немного в стороне от всех — Малкольм и Кора, Седрик, Гертруда и я. Мэгги была снова в толпе юных Макфасти, и, дракон подери, она уже вовсе не пыталась от них отделаться. Умеет наш клан прорастать в душе, как корни дерева сквозь камень.

— Мне неловко как-то, Малкольм, — говорила Гертруда, а я переводил. — Надеюсь, мы не сильно раздразнили драконов своими выходками?

— Наоборот, драконам нужно постоянно напоминать, что они тут не одни. Они любят возомнить себя хозяевами Островов.

— Как и мы, между прочим, — вставила Кора, поглаживая свой округлый живот, к которому прижимался сидящий рядом с ней Иниго. — Тут мы похожи.

— А сколько драконов на попечении у Южных Макфасти? — просил Седрик.

— У них четверо, — ответил мой брат. — Но, если учесть, что Бродяга забирается и к ним на юг, то можно, считать, что драконов у нас поровну. И это — многовато. Мы постоянно следим за появлением яиц в гнездах самок. Больше драконов, чем уже есть, нам не надо.

— Нам нужно больше Макфасти, — сказала Кора и поглядела на меня со значением.

Ну, конечно, как же без этого разговора, вздохнул я про себя. Но тут меня спасли Хизер и Энни, которые подбежали к своей матери и начали её о чём-то упрашивать. Та продержалась недолго — с радостными криками племянницы убежали к друзьям с вестью, что им разрешили показать Мэгги пещеру Фингала — красивое место с настоящими стенами из базальтовых столбов на одном из крошечных островов на территории Южных Макфасти. Я вызвался было их сопровождать, но Малкольм мне сказал «сиди» и поднялся сам. Так что я остался у костра и продолжил смотреть на волшебное зелёное сияние. Седрик достал лютню и начал тихо наигрывать мелодию, а потом вдруг остановился и указал в сторону моря.

— А это ещё что?

Я ощутил его присутствие раньше, чем смог разглядеть огромную тень под водой, движущуюся с большой скоростью. Молниеносная вспышка брызг, и в воздух из воды взвился дракон, несущий что-то в пасти. Дельфин? Морж?

— Бродяга! — крикнул кто-то, и клан, как один человек, приготовил палочки. Но Бродяга, занятый лишь своей добычей, пролетел мимо, не обращая на нас никакого внимания, и свернул в сторону Южного Уиста. Его гребень сверкнул мокрой зеленью в переливах Северного сияния, а с крыльев слетели водопады капель.

— И правда красавец, — восхищённо вздохнула Гертруда, а Бродяга удалялся, пока не исчез из виду. Мы продолжали смотреть ему вслед, пока нас не затянуло снова в созерцание пляшущих в небе огней.

— Aurora borealis, вот как они правильно называются! В учении — свет, это я вам точно говорю, — сообщил голос старины Тэвиша, который возник рядом. — А вот это — uisge beatha[1], или же, учёным языком, aqua vitae — не желаете ли отведать?

Он еле держался на ногах, а в руках у него дрожала чаша. Кора поднялась, сказав, что ей пора, и я направился за ней вслед, но и тут меня остановили.

— Останься, Айдан, — сказала Гертруда. — Седрик проведёт Кору. А ты посиди и отведай освещённой светом знаний aqua vitae.

Седрик и Кора ушли, а Тэвиш, покачиваясь и расплёскивая содержимое чаши, протянул мне заветную «воду».

— На севере переизбыток магии, между прочим, — продолжал он сеять семена мудрости, — вот и вырывается она в поднебесье. Вы такого в своём Лондоне не увидите, да.

— Не совсем в Лондоне, Тэвиш, — усмехнулся я и отхлебнул из чаши. Напиток обжог гортань, и слёзы выступили на глазах. — Мерлинова борода!

— Barba non facit Merlinum[2], — изрёк Тэвиш заплетающимся языком и побрёл к другому костру. Я протянул чашу Гертруде. Она сделала небольшой глоток и поморщилась.

— И как вы такое пьёте?

— Сам не понимаю. Наверное, дело в переизбытке северной магии.

— Айдан, я всё хотела с тобой поговорить.

Что ж такое, не сбежать от задушевных разговоров. Ты ведь и сам давно жаждешь излить душу, заметила Земля, Так изливай уж. И Огонь подтвердил её слова мягким сиянием.

— Тогда ещё глоток, и будем говорить.

Мы оба выпили по глотку из чаши, и Гертруда заговорила:

— Ну как тебе, полегчало от пребывания со своими?

— Полегчать-то полегчало, но…

— Понимаю.

— Думаешь, другого человека можно действительно понять?

— Можно попытаться.

— Тогда попытайся представить себе — каждый раз, когда мне намекают, что пора жениться или просто говорят о продолжении рода Макфасти, я думаю о Кристине, играющей с детьми. Ты видела её с младшими Макгаффинами? Особенно с Саймоном?

— Нет, мне не довелось застать их вместе.

— Ты многое пропустила. Для меня это было таким откровением. До этого я видал её лишь строгой учительницей, а с этими она была — как мать, нежная и заботливая. И с этим откровением пришло другое осознание — что я хочу, чтобы она вот так же играла с нашими с ней детьми. Но этому не суждено сбыться.

— Не всё так прозрачно в вашем с ней будущем, Айдан.

— Если Конфигурация, которую ты собрала своими руками…

— Там было много рук, Айдан.

— Уговорила. Если Конфигурация, которую ты собрала своими и многими другими руками, не распадётся, и Кристина станет королевой, ей придётся и замуж выйти за какого-нибудь монарха. Рано или поздно.

— Ты ведь можешь покинуть Хогвартс, стать придворным магом и…

— Не могу. Ты и сама это прекрасно знаешь. Я и в стенах Хогвартса-то жить не могу, какой уж там Эдинбург! Меня от одной мысли воротит. Мне нужно быть рядом с землёй. К тому же, ни придворный, ни политик из меня не выйдет.

— Да уж, тут ты прав.

— Так что выйдет она замуж, и будут у неё дети, наследники шотландского престола. Как же иначе?

— Наверное, никак.

— Вот. Представь, каково это всё осознавать. Ей уже двое титулованных особ предложили руку, между прочим.

— Но она ведь отказала?

— Пока отказала. Но рано или поздно…

— Айдан, я и правда понимаю, каково это. — Гертруда смотрела в пламя костра. — Но мне кажется, между вами уже заключён брак — как в древности между королём и самой землёй. Только в вашем союзе земля — это ты. Вот это всё вокруг — тёплые Острова с их драконами, горный Хайленд с его стремнинами и кручами, прекрасный Лоуленд с нашим Хогвартсом — это твои владения, которые ты даришь королеве, как и свою щедрую любовь. И неважно, что она может пойти под венец с каким-то там монархом ради политического союза. Ты с ней всегда, даже когда её нет рядом, и её дети будут твоими детьми. Помнишь, что она сказала в Самайн?

Не успела она договорить фразу, как передо мной возник серебристый единорог. Гертруда тут же набросила на нас с патронусом Кристины Муффлиато. «Макфасти, я заглянула к тебе по дороге из Эдинбурга в Лондон, но, увы, твой дом пуст. Отправляюсь в Лондон с тяжестью в сердце», проговорил единорог. Радость накрыла меня и ударила в голову хлеще «воды жизни». Патронус сам выскочил из палочки, и я сказал ему:

— Передай Кристине, что я сейчас на Гебридах, в лучах северного сияния, как истинный повелитель Шотландии, и что уже завтра я вернусь в Хогвартс. И посему, если она сочтёт возможным заглянуть ко мне по дороге из Лондона в Эдинбург, то я подарю ей свою любовь и всю Шотландию в придачу.

Патронус исчез, но вскоре передо мной снова возник единорог Кристины: «Макфасти, что ты там пьёшь?» Я снял Муффлиато и, глядя, как к костру возвращается Седрик и обнимает за плечи Гертруду, я прошептал своему серебристому дракону: «Aqua vitae, или же, языком истинных королей Шотландии, uisge beatha».

[1] Виски (шотл.гэльский)

[2] Борода не делает Мерлином (лат.)

========== Глава вторая ==========

Из легендарной книги «Как стать великим магом»

Отрывок из главы «Урок трансфигурации»

Студенты давно привыкли к напыщенному виду сэра Тристана де Мимси-Порпингтона, считавшего, что нет в магическом мире ничего важнее его предмета — трансфигурации. Но сегодня у него был особенно торжественный вид. Расправив пышные усы, профессор начал вещать.

— Трансфигурация — это таинство магического созидания. Год за годом мы с вами постигали непредсказуемость материи, мягкость твёрдости и квадратуру круга.

Несколько студентов недоумённо переглянулись — они явно не знали, что постигали что-либо из этого.

— Фигура речи, дорогие мои, фигура речи. Я хотел сказать, что мы работали над мастерством изменения свойств предметов: делали мягкое — твёрдым, например.

— И потом я много раз просыпался на каменной подушке, — прошептал Макгаффин.

— Так вот, друзья мои, пришло время вам приоткрыть завесу над ещё более удивительной тайной — непостижимым движением самой жизни, — поймав взгляды учеников, он раздражённо добавил, — я хотел сказать, что сегодня мы начнём превращать неживые предметы в живые.

Класс начинает возбуждённо гудеть, и профессор призывает всех к порядку.

— Общие принципы такие же, как и в трансфигурации неживого объекта в другой неживой объект. Во-первых, необходим контакт палочки с исходным объектом. Во-вторых, в голове нужно держать все последовательные стадии превращения исходного объекта в целевой. Над этим мы с вами достаточно уже работали и даже достигли определённых успехов.

Ученики вспоминают многочисленные успехи в создании шестипалых перчаток, безногих стульев, книг с одной буквой на каждой странице и в одном печальном случае кочерги из овсяной каши.

— Трансфигурация неживого в живое отличается одной важной особенностью. В процессе наложения мысленных картин всех стадий превращения нужно добавить «искру жизни». Иначе ваш кролик или ящерица выйдут неподвижными и, как вы догадываетесь, безжизненными. Эта «искра» — конечно же, тоже фигура речи. Черпать её нужно непосредственно из ваших внутренних источников жизненной силы и представлять в любом виде — тут вашей фантазии раздолье. Добавлять в мысленную череду стадий превращения её нужно где-то в середине всего процесса.

При этом профессор прикоснулся палочкой к чернильнице и превратил её в черепаху, которая медленно поползла по столу.

— Особенно тонким штрихом для мастеров трансфигурации является трансформация самой искры, — продолжил профессор. — Например, если вы представляете свой внутренний сосуд наполненным водой, то можно взять каплю воды и постепенно превратить её в язык пламени. И уже его встраивать в череду стадий превращения объекта. Если вам такое удастся, трансфигурация окажется более долговечной. Но в целом, конечно, способов закрепить обычную трансфигурацию надолго ещё не открыли. Если вы не являетесь счастливым обладателем Камня перманентности, рано или поздно ваш кролик или ящерица вернутся в исходное состояние. Так что не пытайтесь трансфигурировать гвозди в мышей и кормить ими сов — этим вы погубите невинных животных. Если вопросов у вас нет, то приступайте.

Берна Макмиллан, январь 1348 года

Звуки утренней волынки сотрясали стены Хогвартса и заплывали в сон Берны в аромате жареной на углях форели. «У Тома отец на волынке дудел», звенел голос в её ускользающем сне, пытаясь подстроиться под побудочную мелодию, «И Том с малолетства волынкой владел». Из кустов выскочила лиса и ловко выхватила зубами форель из костра. Берна рванулась за ней, пока музыкант беспечно напевал: «Одна у него была песня в ходу: вдали за холмами я счастье найду», но лиса фыркнула, не выпуская добычу из пасти, и исчезла в зарослях шиповника. «За теми холмами, где даль-синева, где носится ветер-сорвиголова», орал певец, волынка неумолимо гнала сон, и Берна, наконец, распахнула глаза. Каникулы закончились, бодро сообщил ей сэр Зануда, пора вставать и действовать. Берна застонала и перевернулась на другой бок, стараясь ухватить за хвост сбежавший сон. Мотив песни с ароматом форели ещё немного пощекотал её ноздри, а затем пропал без следа.

Пока Берна отдыхала на каникулах в замке Древнейшего и Благородного Дома Макмилланов, она приняла несколько важных решений. Одним из них было перестать изображать гордую самостоятельность и прямо задать Моргане все накопившиеся вопросы. Пойти в пещеру Берна намеревалась, как только хоть немного потеплеет. Может, даже и сегодня — если после уроков силы останутся, конечно. Впрочем, боевой магии нынче в расписании нет. Берна поднялась с постели, пытаясь напеть куплет про Тома, который с малолетства волынкой владел, и быстро оделась.

За завтраком слизеринский стол бурно обсуждал новости, накопившиеся за каникулы. Многие, побывав в родных местах по всему острову, заметили изменения в отношениях в магглами: после спада чумы многие уже не прочить завести дружбу с волшебниками. Некоторые возмущались по этому поводу, но Анри де Руэль-Марсан одёрнул их — мол, во Франции магглы по-прежнему готовы жечь ведьм на кострах и топить их в реках. Хочет кто-то пойти по стопам Серафины де Сен-Клер? Но спор не разгорелся: кто-то обронил, что, якобы, Мэгги Лавгуд летала с профессором Макфасти на Гебридские острова и там укрощала драконов, и все немедленно перекинулись на эту новость. Этого ещё не хватало, подумала Берна, глянув в сторону стола Рейвенкло. Мэгги о чём-то увлечённо рассказывала внимавшем ей друзьям — кажется, даже де Шатофор, заслушавшись, проносил ложку с овсянкой мимо рта. Что ж, надо будет усерднее тренироваться с двумя палочками, потому что драконов Мэгги пусть укрощает, конечно, а постоянно побеждать Берну на занятиях по боевой магии — это уже чересчур.

Впрочем, усердие от Берны потребовалось гораздо раньше: первым уроком шла трансфигурация, и сэр Тристан де Мимси-Порпингтон, не щадя студентов, которые только вернулись с каникул, приступил сразу же к новой теме. Слизеринцы, которые на этом уроке делили класс с хаффлпаффцами, верноподданнически заняли первые парты, отметила леди Берна, демонстративно садясь подальше. Айлин Маккензи по-дружески ей подмигнула, и Берна сдержанно кивнула в ответ. Даже не знаешь с ними всеми, кого обливать ледяным презрением в первую очередь, вздохнула леди Берна.

Как всегда парадно облачённый сэр Тристан торжественно вошёл в класс и обвёл собравшихся студентов серьёзным взглядом. Усы, подумала Берна, и точно: профессор расправил свои монументальные усы и начал урок. Ну, я ли не великая провидица? сказала себе Берна.

— Мои драгоценные ученики! В нашем обучении наступает важный момент, который станет, я надеюсь, достойным вызовом вашему прилежанию, — произнёс он, и слизеринцы расправили спины, а хаффлпаффцы, наоборот, попробовали за этими самыми спинами укрыться. — Мы с вами постигали искусство превращения неживых объектов в живые. Многие из вас так до конца и не прочувствовали нюансы зажигания искры жизни в трансфигурированном объекте, но, положа руку на сердце, отмечу, что не всем это дано. Однако все вы более-менее сносно научились превращать бытовые предметы в животных.

Берне вспомнилась её первая трансфигурация неживого в живое: она тогда превратила перо в змею и была крайне довольна собой, но порция заслуженного восхищения досталась тогда, конечно же, не ей, а Августе Лестранж, которая создала из стула телёнка. Образ телёнка услужливо всплыл в памяти Берны: большие влажные глаза и рыжеватая шёрстка, а на шее — синяя лента с маленьким серебряным колокольчиком. В голове послышался перезвон, и уже не в первый раз за последнее время мысленный хор затянул балладу о Томасе Рифмаче. Только теперь уже Берна представляла себе не Мартина в роли Томаса, к которому приближается великолепная Королева, а профессора О’Донована. Немедленно вернись к уроку, Берна, строго воззвал к ней сэр Зануда.

— Превращение одного живого объекта в другой сопряжено с опасностями, — говорил профессор де Мимси-Порпингтон, когда до Берны снова начал доходить смысл его слов. — Одна из них проистекает из принципа нарушения целостности. Напомните нам этот принцип, будьте столь любезны, госпожа Паркинсон.

— Он заключается в том, — отчеканила Камилла, — что, если трансфигурированный объект потеряет целостность и распадётся на две или более части, отделённые друг от друга достаточным расстоянием (как правило, длина руки мага), то после завершения действия трансфигурации исходный объект также потеряет целостность.

— Благодарю вас, можете садиться. Пять баллов Слизерину. Как вы помните, в ходе наших занятий такое случалось: птицы теряли перья, после чего исходные объекты обретали зазубрины или отколотые элементы. Однако, для бытовых предметов, с которыми мы работали, это не такая уж большая беда. А вот приступая к преобразованию одного живого объекта в другой, необходимо помнить об угрозе утраты целостности. Я думаю, уже ни для кого не секрет, что среди нас есть анимаг. Вы нам не подскажете, госпожа Аспинуолл, как эта проблема решается при превращении человека в животное — ведь вы это должны были освоить в совершенстве, прежде чем приступили к анимагическому ритуалу.

— Ну, тут главное, чтобы то, что легко может потеряться у животного, соответствовало менее ценному в исходном объекте, — неохотно сказала Эйриан. Отчего-то анимаги не любят делиться секретами, хмыкнула про себя Берна. Можно подумать, остальные не могут в библиотеке прочесть всё, что им вздумается, на эту тему. — Это легко решаемо, когда обращение происходит в одежде. Ну, оно так всегда и происходит… или почти всегда.

Класс захихикал — видимо им в головы полезли фантазии на тему, какая ситуация может заставить анимага обернуться в голом виде. Кажется, кто-то даже начал мяукать, послышалось Берне. А ведь это не Гриффиндор — вот как каникулы на всех подействовали. Профессор де Мимси-Порпингтон прервал веселье, строго постучав палочкой по столу, и велел Эйриан продолжать.

— Да я и не знаю, что добавить, — раздосадованно сказала Эйриан. — Ну, одежда становится перьями. Если потеряется перо — потом дыра на мантии появится. Только и всего.

— Премного благодарен, садитесь. То, что нам поведала госпожа Аспинуолл, носит в теории трансфигурации название принцип минимального расхождения. Записывайте, пожалуйста. — Он сделал паузу, и ученики обмакнули перья в чернила, приготовившись конспектировать. — Итак, данный принцип заключается в том, что при трансфигурации одного живого объекта в другой следует преобразовывать подобное в подобное, исходя из сходства внешнего вида, функциональности и важности для организма. В спорные моменты предпочтение отдаётся последнему. Поясните, как вы это поняли, госпожа Маккензи.

— Ну, например, конечности одного живого существа нужно трансфигурировать в конечности другого, — начала медленно говорить Айлин. — Внешние покровы одного — во внешние покровы другого, то есть, скажем, шерсть в перья. А вот из чего следует трансфигурировать хвост, когда у исходного существа его нет, я пока не придумала.

Класс захихикал, но профессор снова застучал палочкой по столу.

— Вот как раз хвосты и могут стать спорным моментом. А в целом верно, садитесь. Три балла Хаффлпаффу. У кого есть идеи насчёт хвоста?

Руку подняла Илария Кеттридж. Подумать только, вздохнула про себя Берна, все вокруг внезапно стали светилами анатомии. Профессор велел Иларии отвечать.

— Исходя из того, что вы сказали, про сходство внешнего вида, функциональность и важность для организма, хвост можно причислить к менее важным частям тела и трансфигурировать его из того же внешнего покрова исходного животного. Например, если нужно преобразовать ежа в хвостатое животное, допустим, в мышь, то иглы пойдут и на шерсть, и на хвост.

— Отлично, пять баллов Слизерину. И знания об анатомических особенностях животных, как я не раз уже подчёркивал, вам тут, несомненно, пригодятся. Так что не забываем про самостоятельную работу в библиотеке с бестиариями и анатомическими атласами.

Класс тихонько застонал, а сэр Тристан продолжил урок, не обращая на страдания учеников ни малейшего внимания.

— Мы начнём постигать сей принцип на обычных животных. Как, надеюсь, всем вам очевидно, работать с ними в целом проще. При трансфигурации волшебных существ нужно ясно представлять себе их магические особенности и учитывать их при преобразовании, используя для этого специальные формулы. Но до этого мы ещё с вами дойдём — может быть даже в этом семестре. А пока начнём с элементарного.

Профессор вытащил из-под стола большую корзину и направил её левитацией в сторону шестиклассников. Снова послышалось мяуканье, а когда ученики начали заглядывать в корзину, то у них вырывались возгласы умиления. Неужели там котята?

— Берите себе одного, решайте, каким заклинанием его обездвижить, если окажется сильно шустрым, и приступайте. Помните про принцип минимального расхождения.

Так и есть, котята! Класс уже вовсю выражал своё умиление, вытягивая котят из корзины, ссорясь из-за того, кому какой достанется, и придумывая им на ходу клички. Эмеральдина Сэлвин раздобыла себе полностью чёрного «Уголька» и принялась его гладить, вытянув губы и нашёптывая какую-то чушь. Берна, не глядя, схватила первого попавшегося котёнка и посадила его перед собой на парту. Воровато оглядевшись, серое в полоску существо попробовало улизнуть и получило от Берны Петрификус Тоталус.

Что ж, принцип несложен, думала Берна, присматриваясь к неподвижному котёнку, даже скорее наоборот — находка для ленивых. Глаза — в глаза, уши — в уши. Ну, или в уши и рога, добавила леди Берна, подумав о телёнке Августы. Рога — это жизненно важный орган? серьёзно задумался сэр Зануда. Берна вспомнила лохматых хайлендских коров с их острыми рогами и кокетливыми чёлками. Вот это было бы эффектно — если бы такая сейчас появилась на её столе. А, впрочем, к чему мне кому-то что-то доказывать? Леди Берна напомнила ей, что нужно отрабатывать «ленивый» принцип, а не устраивать тут выставки крупного рогатого скота. Берна подумала о куропатке, чучело которой она часто рассматривала в родительском замке, потому что ей нравились красные наросты над её глазами. Почему бы, собственно, и нет?

Берна прикоснулась палочкой к котёнку и мысленно начала менять его форму и окрас. Вытягивая ему шею и уменьшая голову, она перекрашивала их, а за ними — и всё тело в буровато-рыжий цвет, а затем преобразовала шерсть в перья. Серые глаза котёнка почернели, а уши превратились в ярко-красные «брови». Передние лапы она переделала в крылья, а задние превратила в белесые птичьи ножки. Со шпорами или без? Вот уж и не вспомню, мысленно пожала плечами Берна. Будут без шпор. Кошачий хвост распушился чёрными перьями. Картины мысленно наслоились одна на другую, плавно переходя от котёнка к куропатке, и Берна вложила в трансфигурацию немного жизненной силы из фамильной супницы. Надо бы наоборот, усмехнулась леди Берна: дичь — в супницу, да с розмарином… Она сняла Петрификус Тоталус, и куропатка тревожно закудахтала: крлык, крлык, крлык, а затем быстрее — чат-чат-чат-чат-чат. Берна огляделась и увидала, что куница на парте Августы уже готовилась к прыжку. Вот так всегда, вздохнула она, выставляя между куницей и куропаткой Репелло.

— У вас всех на устах, конечно же, вопрос, что будет, если кто-то из ваших трансфигурированных хищников поглотит менее удачливое животное. Что ж, последствия тут могут быть разные, и зависят они от множества факторов. Каждый из них мы с вами рассмотрим на будущих занятиях, а сейчас я проверю у каждого, насколько соблюдён принцип минимального расхождения.

Крайне дотошная проверка происходила до конца урока, и Берне приходилось защищать куропатку не только от куницы, но и от рыси, орла и лисицы, которая напомнила ей утренний сон и песенку про Тома-волынщика. Преследуют меня эти Томасы, проворчала Берна, убирая в который раз птичий помёт с парты при помощи Эванеско. Когда же проверка, в ходе которой слизеринцы получили гораздо больше баллов, чем хаффлпаффцы, закончилась, сэр Тристан задал горы домашнего задания и ещё раз призвал к изучению анатомии немагических тварей в библиотеке.

— А также учтите, что последствия неудачной трансфигурации как для животных, так и для людей могут быть печальными. С профессором О’Донованом вы начнёте сегодня изучать зелье, которое помогает справиться с такими неприятностями, но надеяться на него полностью не стоит. Только ваше прилежание и усердие…

Берна заглушила поток его слов, разрешив леди Берне напевать про Тома-волынщика во весь её зычный внутренний голос. Куропатка вновь стала котёнком, который отправился в корзину вместе с бывшими куницами и орлами. За теми холмами, где даль-синева, крлык, крлык, крлык, заливалась леди Берна. Пережить латынь — и можно будет расслабиться на зельеварении, представляя себе профессора О’Донована то кентавром, то Томасом Лермонтом. Выходя из класса, она услыхала, как Айлин и Эйриан перешёптываются, с недовольством обсуждая баллы от профессора. «Явно хочет взять реванш за прошлый год, когда в первенстве между домами победил Хаффлпафф», чуть ли не шипела Эйриан, а Айлин согласно кивала, нахмурив брови. Крлык, крлык, крлык, чат-чат-чат-чат-чат, ехидно пропела леди Берна.

На перемене перепало и болтовни от Рейвенкло, совместно с которыми слизеринцам предстояло терзать латынь: Мэгги продолжала рассказывать друзьям про свои приключения на Гебридских островах — она вообще останавливалась? Берна узнала, что там были, оказывается не только профессор Макфасти с Мэгги, но ещё и профессор Госхок с её учеником-французом. Мэгги красочно описывала, как обучается магии тамошняя молодёжь, которая отказывается от Хогвартса, и Берна снова запустила внутреннюю куропатку. А затем появилась профессор Дервент, и в классе воцарились тишина и латынь.

Долгожданный урок зельеваренья не разочаровал Берну: восстанавливающее зелье оказалось не слишком сложным в приготовлении, и, совершая все рутинные манипуляции с ингредиентами и поглядывая на профессора О’Донована, она спокойно предавалась фантазиям. Заставив сэра Зануду присматривать за зельем, леди Берна рисовала картины — одна другой краше. Вот профессор О’Донован неудачно превращает себя в коня, становясь кентавром-поневоле и в печали томится у ручья, не зная, что ему делать. И является к нему Берна в изумрудном платье со светящимся фиалом, в котором булькает целебное зелье. Вот он протягивает руки…

— Хвост тритона лучше нарезать продольно, — произнёс над ухом голос несостоявшегося кентавра. Мне это показалось, или он дольше задержался у моего котла, чем возле других? подумала Берна.

Формула для восстанавливающего зелья была и вовсе элементарной: образно описать радость возращения в привычный вид. Нигде не сказано про стихотворную форму — значит, можно и прозой. Куда уж проще? «Как неземная благодать, твоё явление, о дева, что исцеленье мне несёт», произнёс кентавр в её воображении. Может, пора уже настоящую формулу сочинить? укоризненно проговорил сэр Зануда.

— Подобен возвращению форели, украденной лисицей хитрой из костра, вернувшийся к тебе твой облик.

— Необычно, — сказал профессор, немного посмеиваясь. — Но где же в этой формуле радость?

— Радость там — везде, профессор, — ответила ему Берна, стараясь звучать таинственно и соблазнительно. — Видимо, у вас лисицы форель не воровали.

— Тут ты права, Берна: в смысле форели мне пока везло. Но если бы у меня её таки стянули, а потом добровольно вернули, я бы скорее насторожился. Специалис Ревелио! Гм, что ж, признаю, что радость там всё-таки была — по крайней мере, твоё зелье решило именно так. Десять баллов Слизерину.

«Побудь часок со мной вдвоём, да не робей, вставай с колен», весело напевала Берна уже вслух, выходя из кабинета зельеварения. «Но не целуй меня, мой Том, иль попадёшь надолго в плен». Эх, холодно или нет — а пойду сегодня к Моргане, решила она, окрылённая своей несомненной и решительной победой над сердцем профессора О’Донована.

После обеда Берна выбежала из замка, ощущая себя королевой зимы, фейри и тайных знаний, и, не в силах превозмочь нетерпение, сделала портоключ к водопаду. Ей пришлось долго приходить в себя после перемещения, медленно фокусируясь на каплях, слетающих с сосулек на ледяном каскаде, в который мороз превратил водопад. Лучи солнца, которое начало клониться к западу, исподволь царапали левые бока сосулек. Что ж, королева зимы и фейри, если ты налюбовалась, отправляйся в пещеру, подала голос леди Берна.

Осторожно пробравшись за ледяную стену, спустившись по длинному сужающемуся проходу, преодолев под Сенсибилитасом грот искривлённого пространства и пройдя по туннелю с подземной рекой, Берна наконец оказалась в наполненной тысячей эхо и журчанием фонтана пещере своей бестелесной наставницы. Сотканный из теней и отблесков невидимых огней образ Морганы возник перед ней, и хрустальный голос произнёс её имя.

— Берна Макмиллан.

Берна учтиво поклонилась и поприветствовала призрака Морганы.

— Рассказывай, какие тернии нынче возникают на пути Берны Макмиллан к звёздам.

И Берна, уже зная, что Моргане интересны все подробности, рассказала и про бал, и про каникулы, и про первый день учёбы, опуская, разве что, свои фантазии на тему Томаса Рифмача и профессора зельеваренья. Не дожидаясь наводящих вопросов, выложила также всё, что заметила или слыхала про профессора Госхок, включая и её вылазку на Гебриды. Очертания Морганы мигали огнями и перетекающими, как внутри хрустального шара, тенями.

— Как твои успехи с шаром? — спросил колкий голос, словно читая её мысли. Может, и читает — разве её поймёшь?

— Хорошо, — неуверенно ответила Берна. — Но я хотела вам задать вопрос насчёт того, что мне показал шар. Если можно.

— Задавай свой вопрос — ведь вопросы рождаются, когда разум покидает колыбель сна.

— Я попросила шар показать мне нечто важное, что я упускаю. И он мне показал вишнёвую косточку. Я не представляю, к чему это может быть. Вы мне не могли бы подсказать?

Моргана стала расспрашивать Берну про это видение во всех подробностях, и вскоре та уже поведала и про уточнённый Сенсибилитас, и про тренировку на квиддичном поле. Когда она закончила, в пещере повисло хрупкое молчание, а затем голос снова заскользил по кристальным перекатам.

— Ты порадовала меня, Берна. Я не ошиблась в выборе ученицы. Вот какую мудрость подарю я тебе сегодня: иди к видениям тропою звуков, цветы и ягоды неся в руках.

Настроение Берны тут же испортилось, несмотря на похвалу наставницы: только новых загадок ей и не хватало. Хоть и не задавай вовсе вопросов, раз толку всё равно никакого. Но кристаллы слов наступали:

— Есть ли у тебя ещё вопросы, Берна?

— Хотела ещё спросить про поединок на метаморфозах. Я в трактате прочла о нём, но не поняла, в чём он состоит.

— Что ж, присаживайся поудобнее, поведаю тебе об этом.

И снова я попала, тяжело вздохнула про себя Берна, скатывая подбитый мехом плащ в подобие сидения и устраиваясь на полу пещеры.

Моргана начала рассказ о некоей ведьме Керидвен, которая захотела сделать своего уродливого сына мудрецом, ибо с его внешним обликом ничего поделать не могла. Для этого она затеяла варить зелье, которое даровало бы и знания, и поэтическое вдохновение. Долго варилось то чудесное зелье, а помешивать его нужно было постоянно. И вот отлучилась Керидвен, а следить за котлом поручила мальчишке-слуге. Пока он его караулил да помешивал, три капли вырвались из котла и упали ему на палец. Он облизал палец и нежданно обрёл и мудрость, и поэтический дар, ибо только в этих каплях и заключалась сила зелья. Разгневанная Керидвен накинулась на мальчика, но тот обернулся зайцем и убежал. В борзую собаку превратилась тогда Керидвен и хотела схватить зайца, но тот обернулся рыбой и скрылся в реке. Тогда она стала выдрой и почти настигла рыбу, как мальчик обернулся пичугой и взлетел в небо. Керидвен же обернулась ястребом и взмыла вслед за ним.

Прямо как у нас на уроке трансфигурации сегодня, подумалось Берне. И почему этот обретший мудрость мальчишка сразу не превратился в кого-то хищного, поинтересовалась леди Берна, но перебивать Моргану она не решилась. Вспомнив свою запуганную куропатку, она даже посочувствовала непутёвому «мудрецу».

А Моргана тем временем поведала, как мальчик обернулся пшеничным зерном, и его немедленно склевала курица, в которую превратилась ведьма. После этого она забеременела и родила мальчика, да такого прекрасного, что не смогла она его погубить, несмотря на всю свою ярость. Вот так и последствия трансфигурации, прокомментировала леди Берна. А новорождённого мальчика Керидвен пустила в корзине по морю, и он прибился к берегам Уэльса, где вырос и стал великим бардом Талиесином.

— Надеюсь, ты уловила суть этой древней легенды, Берна Вишнёвой Косточки? Непредсказуемы дары мудрости, и порой приходится их вынашивать в себе и рожать в горьких муках сомнения и гнева. Душа же при этом претерпевает метаморфозы. Что, впрочем, к поединку, о котором ты прочла, прямого отношения не имеет.

Тут уж и сэр Зануда подал голос — так к чему же всё это было? — но Моргана ещё не закончила.

— И, тем не менее, поединки на метаморфозах ведутся со времён Керидвен. Противники оборачиваются различными животными или природными явлениями, стараясь опередить противника и лишить его возможности сопротивляться. Когда-то мне не было равных в этом виде магических дуэлей. Но бешеный волчок времени порою мстит тем, чья рука запустила его…

С нарастающим раздражением Берна поняла, что бешеный волчок времени — это уже предел того, что она может сегодня воспринять. Поблагодарив Моргану за бесценную мудрость, она поспешила покинуть этот чертог кристаллов и загадок. И когда она выбралась из пещеры и снова оказалась у замёрзшего водопада, дробящего исчезающие лучи солнца, она осознала, что вместе с хорошим настроением улетучились и почти все силы. Ну, ничего, до ужина как-нибудь дотянем, решили леди Берна и сэр Зануда, направив помрачневшую Берну обратно в сторону замка.

За ужином, к восторгу Берны, эльфы подали запечённуюфорель. Я ли не великая провидица? сказала себе Берна, уплетая рыбу за обе щеки и поглядывая на учительский стол. Настроение её начало стремительно налаживаться, а фамильная супница — наполняться энергией. Правда, профессор О’Донован, по мнению Берны, мог бы и поменьше разговаривать с профессором Госхок, но, видимо, он просто не может от неё отделаться, как Рейвенкло — от болтливой Мэгги. Рядом с Берной сидела Мелюзина Роул — что ж, не пора ли брать хайлендскую лохматую корову за рога? На всякий случай, Берна передала всё, что касается задания Морганы, сэру Зануде и велела ему не высовываться. Вести светскую беседу она поручила леди Берне.

— Как прошли каникулы, Мелюзина?

— Спасибо, отлично. А твои?

— Тоже превосходно.

Далее последовала пауза, во время которой леди Берна пыталась найти тему для беседы, достойной отпрысков двух Древнейших и Благородных Домов и способной заложить основания для долгой и насыщенной дружбы. Взгляд её упал на профессора Ягу, сидевшую за учительским столом по другую сторону от профессора О’Донована, и у неё само вырвалось:

— Эх, завтра у нас двойная боевая магия, да ещё с Гриффиндором.

— У нас сегодня была, с ними же, — ответила Мелюзина с тяжёлым вздохом, в котором Берна уже слышала отзвуки будущей крепкой дружбы.

— И как прошло?

Мелюзина пустилась в подробное описание позорного, по её мнению, сражения на уроке профессора Яги, и к подаче десерта, ежевичного пирога со сливками, обе слизеринки уже сошлись во мнениях насчёт неуместности Хиларитаса в качестве боевого заклинания, осудили квиддичные замашки гриффиндорцев и предали порицанию практику профессора Яги смешивать в командах учеников из разных Домов. Крайне осторожно Берна завела разговор о возможных тренировках на световых мечах, и Мелюзина не менее сдержанно ответила, что об этом непременно стоит подумать.

Разговор с шаром вечером вышел у Берны совсем нелепый. Отгоняя фантазии о Томасе и профессоре О’Доноване, которые назойливо лезли ей в голову, когда она пыталась сформулировать вопрос, Берна старалась увидеть, что за цветы и ягоды ей нужно держать в руках, но картины в хрустальных глубинах распадались быстрее, чем она могла разобрать, что перед ней. Разозлившись и махнув на него рукой, Берна упала на кровать и стала воображать поединок на метаморфозах с Мэгги. Вот Мэгги превращается в куропатку, а Берна прыгает на неё куницей, вот Мэгги улетает в небо ласточкой, а Берна догоняет её в обличии дракона, вот Мэгги ныряет в ручей форелью, а Берна ловит её и зажаривает на углях… И, уже падая в колодец сна, она увидала лисицу, выскакивающую из кустов и хватающую форель-Мэгги. Это славно, завертелся в засыпающем сознании кристальный голос. Не придётся есть Мэгги и рожать потом в муках какую-нибудь нелепейшую мудрость.

========== Глава третья ==========

Из учебника «Истории магии» Батильды Бэгшот

Изобретение бриттами первых заклинаний на основе латинского языка, получивших впоследствии всеобщее распространение в Европе, относится к V веку н.э. По мнению учёных, с тех пор западноевропейская магия вступила в филологический этап своего развития, что определило её специфику на столетия. После «золотого века» вербальных чар, пришедшегося на V — VII века, следующий период расцвета чаротворчества выпал на XIV век, когда были изобретены Экспекто Матронум, Нексус Ментиум, Эмансипаре, Игнис Мирабилис, Флипендо и многие другие заклинания. Единоличный вклад Просперо Лансекура, который создал в конце XVI века целую серию сложных заклинаний, построенных на многоуровневой метафоризации и запутанной игре слов, является кульминацией этого процесса, хотя практическое использование большинства его чар не представляется возможным. Несмотря на то, что уже осуществлено подробное теоретическое обоснование чаротворчества, изобретение новых заклинаний в наши дни является редкостью.

Седрик де Сен-Клер, январь 1348 года

Серый свет зимнего утра заливал комнатушку в таверне в Хогсмиде, когда Седрик проснулся и привычно потянулся в мыслях к Гертруде. Он бы с радостью потянулся к ней не только в мыслях, но накануне вечером она изгнала его в Хогсмид, сказав, что ей нужно хоть иногда оставаться в одиночестве, а также что им обоим неплохо было бы выспаться. И в самом деле, без назойливой хогвартской волынки, Седрик проспал, судя по свету за окном, часов восемь или девять. Гертруда явно уже была на уроках, но Седрик всё равно сообщил ей по ментальной связи о том, какими одинокими и холодными случаются пробуждения изгнанных учеников. «Огонь знаний согреет тебя сегодня — да здравствуют библиотечные дни!», пришёл её ответ несколько минут спустя. Совесть не позволила ему больше отвлекать её, так что он со вздохом поднялся и натянул рубаху. Да здравствуют, воистину, но только потому, что после томительных часов в библиотеке его ждёт занятие с наставницей. И уж посмотрим тогда, кто кого согреет.

Мысль о занятии вызвала в памяти строку, которая уже несколько дней вертелась у него в голове: «Когда сплетаются два заклинанья…» То потрясающее неуловимое чувство, которое охватывало Седрика, когда его магия соприкасалась с чарами Гертруды, пыталось обрасти рифмами. Певец внутри встрепенулся и стал подбирать мотив. Седрик взял лютню и снова упал на кровать, проведя руками по струнам. «Когда сплетаются два заклинанья, выходим мы за грань сознанья», пропел он, пробуя поочерёдно две разные мелодии. Часы на башне ратуши пробили десять — у Гертруды сейчас начнётся перемена. И точно. «Надеюсь, ты уже на пути к библиотеке», прозвучал в голове её голос. Седрик застонал и отложил лютню. «Вся моя жизнь — это сплошной путь к библиотеке», ответил он и встал с кровати во второй раз.

Сегодня этот нескончаемый путь вёл его в замок Древнейшего и Благородного Дома Ноттов, что в Дербишире. Гертруда разузнала, что в книжной коллекции Ноттов есть ценные экземпляры трудов по драконоведению, после чего намекнула, что полезно было бы поискать сведения о разновидностях драконьего пламени. «Чтобы понять, что произошло на Гебридах», добавила она. «Я ведь объяснял тебе, что произошло», твердил тогда Седрик, но она лишь улыбалась в ответ. «Твои объяснения хороши для баллад, мой огненный Певец. Но не для учёных трактатов», говорила её улыбка. И Мудрец соглашался с этой улыбкой, в то время как Храбрец и Певец закатывали глаза. Подавляя желание вновь взяться за лютню, а вместе с ним и порыв вовлечь Гертруду в учёный диспут на тему пламени драконов прямо сейчас (желательно похитив её с урока в Хогвартсе), Седрик снял защитные заклинания с двери и спустился на первый этаж. Чета Фергюссонов засуетилась вокруг своего постояльца, которого они так редко видели в последнее время, а Полли сразу же начала приставать с расспросами об Островах. После завтрака он направился к ратуше, где горсть порошка Флу забросила его в каминный зал замка Ноттов.

Там его приветствовала хозяйка замка, статная и пышно одетая госпожа Аполлина Нотт, которая витиевато извинялась за отсутствие супруга, при этом поглядывая на Седрика не без кокетства. Провожая его до дверей библиотеки, она оживлённо щебетала о рождественской постановке, в которой блистала её дочь Ипполита — ах, господин де Сен-Клер, вы, конечно же, отметили её игру? Седрик, который постановки, конечно, не видел, уже хотел было похвалить Ипполиту в роли леди Рагнель, но вовремя прикусил язык — оказалось, что наследница Дома Ноттов блистала в роли Морганы. Он ещё раз прикусил язык, чтобы не спросить, откуда там взялась Моргана, а затем отделался несколькими ничего не значащими учтивыми репликами по поводу пьесы, и тогда его оставили, наконец, наедине с книжной коллекцией.

«Хоменус Ревелио» произнёс Седрик для начала, но в этот раз в библиотеке никого не обнаружилось. Помещение было небольшим и заставленным всевозможным хламом, среди которого робко расположилось несколько книжных стеллажей. Со всех сторон на него смотрели античные статуи, чучела животных, бронзовые статуэтки ведьм и чародеев, шахматные фигуры из слоновой кости… Седрик засмотрелся на круглую модель земли, пытаясь найти на ней Китай: да, в домах магглов, чьи мудрецы до сих пор считают, что земля — плоская, такого чуда не увидишь. Когда он прошёл мимо огромной армиллярной сферы, то, не удержавшись, коснулся её рукой, от чего та сразу пришла в движение с мелодичным скрипом. Весело у них тут, подумал он и принялся рассматривать содержимое одного из стеллажей. В нём нашлось на удивление много маггловских рыцарских романов и сборников поэзии трубадуров и труверов, и Седрик немедленно погрузился в изучение одного из этих фолиантов.

Когда же Мудрецу удалось оторвать его от этого занятия, и Седрик с виноватым видом стал пробираться к следующему стеллажу, его плащ зацепился за грозного вида астролябию. Он попытался вытащить плащ руками, но ткань только глубже засела между «пауком» и тимпаном. Седрик задумался — неужели семь лет магического образования не подготовили его к вот такому столкновению с моделью мироздания? Что тут ему поможет? Диффиндо? Нет, оно скорее оторвёт от плаща застрявший кусок ткани, как его ни уточняй. А если Диффиндо вместе с Инфрагилисом? Или лучше трансфигурацией? Превратить застрявшую материю — во что? В воду? Но тогда она полетит вниз брызгами, и нарушится целостность. А если трансфигурировать астролябию? Седрик начал присматриваться к её сложной конструкции и подбирать подходящую форму для преображения. Но тут Храбрец подал идею: а что если…

— Эмансипаре!

Астролябия гулко отозвалась — словно клацнула зубами, ослабив на мгновение хватку, и выпустила невредимый плащ Седрика. Волна горячей радости накрыла его, как в тот миг, когда он впервые произнёс это заклинание. Так оно ещё и от немагических «связанных» состояний освобождает! Жажда эксперимента охватила его, и он заново оглядел нагромождение предметов вокруг себя. Где бы тут ещё запутаться? Библиотека Ноттов, надо признать, изобиловала подобными ловушками — попробуй не пойматься на клыки оскаленной головы вепря, висящей слишком низко на стене, или же не задеть стоящую прямо на полу статую Дионисия с кубком в одной руке и виноградными гроздьями в другой. Седрик сделал некий сложный пируэт, выученный им на танцклассах мэтра Йодля, и пожалуйста: его длинные волосы зацепились за свернутый спиралью хвост бронзовой мантикоры. Седрик выкрикнул «Эмансипаре», пожалуй, слишком воодушевлённо, случайно его усилив, и волосы выскользнули из ловушки, а статуэтка опасно покачнулась на своей не слишком надёжно висящей полке.

Пожалуй, тут экспериментировать не стоит, подумалось Седрику, а то разгромлю эту коллекцию прекрасного и удивительного, и никакое Репаро не спасёт. Он опустился на пол рядом с камином, в котором тлели поленья, едва разгоняя сырость. Седрик направил энергию к огню, заставляя его весело разгореться, и полетел мысленно вслед за дымом по трубе. Дым начал рисовать в его голове план замка — знакомый в общих чертах по десяткам других замков — и вскоре Седрик уже знал, где выход из кухни в сад во внутреннем дворе. Он встал и подошёл к окну — на улице всё обволакивал густой туман. Храбрец горел нетерпением — в сад, скорее в сад!

«Судя по вспышкам эмоций, труды по драконоведению доставляют тебе немало удовольствия», прозвучало в голове у Седрика, пробирающегося к чёрному выходу из замка. «Ты себе не представляешь! Потом расскажу», отозвался он. «Жду с нетерпением», ответила Гертруда и замолкла. Ментальная связь на расстоянии работала хуже — чем дальше, тем сложнее было разбирать и слова, и порывы души. Но эмоциональные состояния Седрика Гертруда улавливала так хорошо, что ему нужно было бы забраться гораздо дальше Дербишира, прежде чем они перестанут до неё долетать. И от этой мысли ему стало ещё веселее: не скрыться госпоже Конфигурации от эмоций её нерадивого ученика.

Сад Ноттов, насколько его можно было разглядеть в молочном тумане, не особо изобиловал разросшимися кустарниками. По стенам замка вился неизменный плющ, но запутаться в нём не представлялось возможным. Шагая по липкой слякоти, сотворённой сырой и тёплой погодой, Седрик побродил немного по саду в поисках подходящей растительности. Наконец ему попался куст шиповника, на котором всё ещё алели прошлогодние ягоды. Крупные капли влаги, ожерельем висевшие на ветках, разлетелись в разные стороны, когда Седрик попытался прорваться сквозь куст — и запутался, как следует: и плащом, и волосами. Эмансипаре — и цепкие лапы шиповника на мгновение отпустили пленника: почувствовав этот миг, Седрик рванулся вперёд и беспрепятственно отделился от куста. Плащу, конечно, досталось от шипов, но Репаро может подождать. Седрик нетерпеливо оглянулся в поисках ловушки посерьёзнее. Судя по силуэтам деревьев, проступающим сквозь клочья тумана, за оградой сада начинался лес. Заросли ежевичника — вот что нам нужно, воскликнул Храбрец, и Седрик зашагал к калитке.

Туман в лесу был почти непроглядный, поэтому Седрик на всякий случай сказал «Септентрио», и палочка указала на север. Выбрав восточное направление, он углубился в чащу, мягко ступая по рыхлому снегу. Вскоре на его пути обнаружились ежевичники в восхитительном сочетании с поваленными деревьями, и Седрик с энтузиазмом бросился запутываться и попадаться в природную ловушку. «Седрик, что происходит?» послышался в его голове встревоженный голос Гертруды, пока он левитировал бревно, чтобы прищемить им себе ногу, «я ощущаю, что тебе грозит опасность». «Не волнуйся, я просто немного экспериментирую», ответил он, засовывая руку в спутанный клубок присыпанных снегом ветвей. «В библиотеке?!» послышался вопрос. «Не совсем… ай! Потом объясню», невнятно ответил Седрик, чьи волосы больно ухватили цепкие пальцы — ежевики, как ему сначала показалось, но когда заострённые края этих пальцев попытались добраться до его глаз, он понял, что это ветвяник, и запустил в него Ступефай. Мудрец отметил, что это было несколько чрезмерно — можно было и заклинание погуманнее подобрать, да и вообще, ежели ты идёшь обниматься с деревьями, бери с собой мокриц, будь любезен.

После этого происществия Седрик ощутил, что действительно основательно запутался. Поза была крайне неудобной и, когда он попытался её поменять, и очередная колючая ветвь впилась в пальцы, палочка выпала из рук. Дотянуться до неё он не мог и тогда полез в карман за второй — что тоже оказалось непросто. Надо бы поскорее научиться использовать Эмансипаре без палочки, отметил Мудрец. Надеюсь, здесь всего один ветвяник, сказал Храбрец, и тут Седрик одновременно услышал три вещи: треск веток, глухое рычание чего-то быстро приближающегося к нему сквозь чащу и крик Гертруды в его голове: «Седрик! Где ты?!» Он попытался одновременно вытащить вторую палочку и послать Гертруде, которая, судя по отчетливости её крика, была совсем рядом, мысленную картину его местоположения по отношению к замку Ноттов. Он уже почти добрался до палочки, преодолевая боль от впивающихся в кожу шипов ежевики, как из тумана вылетела огромная туша тролля с болотно-зелёной кожей и космами спутанных волос. Тролль оскалил зубы, зарычал и рванулся к Седрику, замахиваясь дубинкой, из которой торчали клыки шипов, куда больше ежевичных.

Гертруда возникла чуть в стороне от Седрика, на которого уже опускалась дубинка тролля и прокричала «Импедимента!». Она слегка покачивалась после перемещения, и заклинание скользнуло по троллю, заставив его лишь промахнуться, — дубинка с грохотом обрушилась на ежевичник и валежник. Седрик ощутил, что его ловушка немного поддалась, и вытянул, наконец, вторую палочку. Его Эмансипаре прозвучало одновременно с Коньюктивито Гертруды, и, освободившись из западни, он подобрал первую палочку и подскочил к своей наставнице. Тролль рычал, слепо размахивая дубинкой и разнося в клочья заросли ежевичника.

— Вместе, — коротко бросила ему Гертруда, и он кивнул в ответ.

— Ступефай! — крикнули они вдвоём, используя обе свои палочки каждый, и тролль обмяк и с грохотом свалился на остатки седриковой ловушки.

— Какого чёрта… — начала Гертруда, но прервала сама себя и, притянув к себе Седрика, впилась губами в его губы.

— Я всё могу объяснить, — проговорил он между поцелуями, — но лучше не буду.

Неясная тревога заскреблась внутри, и Гертруда замерла, тоже прислушиваясь к внутренним ощущениям.

— Я снова чую угрожающую тебе опасность, — спокойно сказала она. — Этот тролль был не один. Готовься к аппарации.

Но сначала она вызвала патронуса, которому сказала: «Передай Айдану, что нужна помощь — нападение лесных троллей, сад поместья Ноттов в Дербишире. Пусть берёт с собой ещё кого-то». Шумное приближение нескольких троллей уже было отчётливо слышно, и Седрик с Гертрудой переместились в сад.

— Мы не укроемся в замке? — удивлённо спросил Седрик, прийдя в себя после аппарации.

— Если Айдан не подоспеет вовремя — ещё как укроемся. Но лучше отбивать атаку тут, чем в его стенах. А пока готовься. Как с витальностью?

— Ну… — потянул Седрик.

— Понятно. Тогда лучше тебе укрыться сразу.

Седрик вскинул голову, стараясь при этом не кривиться от боли, которую ему доставляли десятки кровоточащих царапин и ушибов на теле. Но произнести пафосную речь он не успел, так как приближение троллей было уже явственно слышно — они столкнулись с таким сложным явлением, как калитка в каменной стене, ограждавшей сад, и решили, что проще будет проломать дыру. Ощущение тревоги внутри нарастало — так, значит, не только наставница чует, что её ученик в опасности! Это работает в обе стороны. Что ж, тем лучше для нас. Седрик приготовил обе палочки.

Четыре тролля прорвались в сад: Седрик уже различал их громадные силуэты сквозь туман. Одновременно с ними в сад из чёрного хода выскочили Айдан Макфасти, Тормод Маклеод и Зореслава Яга, а за ними и хозяева замка: ставшая серьёзной и сосредоточенной Аполлина Нотт и её немного нервный супруг сэр Эдгар, которого Седрик смутно помнил по рождественскому балу, поскольку тот танцевал с Гертрудой.

— Вот так удача — а я как раз ломала голову, чем ученичков поразвлечь на уроках. Так что, поохотимся на троллей? — произнесла Зореслава, и как-то этой фразой она взяла на себя командование, которое все вокруг приняли беспрекословно.

Окинув молниеносным взглядом собравшихся бойцов, Зореслава наметила себе крупного тролля, несущегося на них первым, а второго за ним «передала» коротким приказом Айдану и Тормоду. Третий достался Гертруде и Седрику, а четвёртый — чете Ноттов. Седрик не успел заметить, что именно сделала Яга, но её тролль, испуганно взвыв, подлетел в воздух и вернулся на землю уже крепко связанным, сбивая с ног того тролля, которого должны были взять на себя он с Гертрудой. Они мысленно настроились на синхронность и снова запустили Ступефай из четырёх палочек. Второй к тому времени тоже уже был оглушён, а чета Ноттов, судя по всему, выставила перед своим троллем стену-Репелло, поскольку он яростно колотил дубинкой по воздуху, не приближаясь. Зореслава одним махом палочки убрала Репелло, и последний тролль, как и первый, вскоре свалился оглушённым и связанным на изящно украшенную камнями клумбу. Седрик огляделся: сад, насколько туман давал его увидеть, выглядел так, будто по нему прошлись… Впрочем, почему «будто»? язвительно отметил Мудрец. Вот именно тролли по нему и прошлись. Твоими стараниями.

— И кто же это троллей приманил? — поинтересовалась Зореслава Яга.

— Господин де Сен-Клер, вы же вроде бы собирались читать труды в библиотеке, а не прогуливаться по лесам, — подала голос Аполлина Нотт, и Седрик мысленно поёжился от кокетства, снова просочившегося в её манеры.

— Да, господин де Сен-Клер, — повернулась к нему Гертруда, с многозначительным взглядом. — Объясните нам, наконец, что случилось.

Седрик ощутил, как вспыхнули его щёки. Но деваться было некуда.

— Я… прошу прощения у всех. Я и представить себе не мог, что… В библиотеке было так душно, а труды трубадуров… то есть, я хотел сказать драконоведов, так заумны, что я просто хотел немного подышать воздухом… в саду.

— Воздухом в саду — то есть, в лесу, в Дербишире, на окраине Скалистого края, где водятся все три вида троллей, которые особенно агрессивны в этот сезон, — подытожил Айдан Макфасти. — В сырой и туманный день, когда лесные тролли лучше идут на запах жертвы и становятся более ловкими и, не побоюсь этого слова, сообразительными.

«Труды трубадуров», прозвучало у него в голове. «Я тебе потом устрою… труды трубадуров». Седрик повесил голову, изображая крайнее раскаяние — а что ему ещё оставалось?

— Коли человеку приспичило воздухом подышать, то он за этим воздухом хоть в пасть к дракону может полезть. Тоже мне невидаль, — сказала Зореслава. — Тролля я себе одного заберу, для учебных целей, а вот с остальными что делать будем?

— Понятно что. Отправим их поглубже в Скалистый Край да припугнём, чтобы близко к жилью не подходили более, — отозвался Тормод. — Насколько их мозгов хватит, чтобы запомнить. Может, пару месяцев и будут гулять подальше отседова.

— Вы ранены, господин де Сен-Клер? — с преувеличенной тревогой в голосе произнесла госпожа Нотт, глядя на кровоточащие царапины на руках Седрика. — Пойдёмте же поскорее в замок, мы вам поможем.

— Благодарю вас, но это всего лишь царапины, — попытался отделаться Седрик, но госпожа Нотт утащила его в замок, объясняя что-то на ходу супругу. «Да уж, пойди и отдохни немного, пока мы разберёмся тут с троллями», прозвучал в голове голос Гертруды. И добавил с усмешкой: «Трубадур».

*

В этот день Гертруда отменила их занятие, но, к радости Седрика, не изгнала его опять в Хогсмид. Поэтому вечером он устроился в своём излюбленном месте — на полу возле камина, держа в руках чашу с горячим отваром из огнетрава и глядя на свою наставницу. Она сидела за столом, заставленным горящими свечами, и писала что-то на пергаменте. Писала она уже давно — ему не терпелось подойти к ней и вытащить перо из рук, но он не смел. Как-то раз он уже прервал её таким образом, когда она работала над очередным трактатом, и поразился тому, как резко она застыла, меняясь в лице. Потом он понял, что задел болезненное воспоминание, застрявшее в ней занозой со времён её брака с Гринграссом. Седрику хотелось расспросить про то, что за призраки из прошлого тревожили её порой, но он боялся причинить боль. Вот бы направиться в Гринграсский замок и запустить Конфринго в надменный портрет сэра Ричарда! Возможно, в один прекрасный день он именно так и поступит.

Седрик отхлебнул из чаши и начал рассматривать зажившие царапины на руках. Какие-то из них оставят шрамы, подумал он. Зато теперь он столько нового знает про то, как работает Эмансипаре! И об этом ему тоже не терпелось поговорить с Гертрудой. Он снова взглянул на неё и увидел, с приливом жаркой радости, что она уже отложила перо и смотрит на него с улыбкой.

— Вообще, конечно же, стоило бы тебя высечь розгами, как мне посоветовала Зореслава, — произнесла она.

— Готов всё принять из рук госпожи души моей, — ответил Седрик, и тут Певец вцепился в эту фразу, как ветвяник в незадачливого мага, переделывая её и затягивая в балладу, которую сочинял с утра.

Седрик поднялся и подошёл к столу, скрывая, насколько мог, своё нетерпение. Но разве с ментальной связью такое скроешь? А рифмы тем временем тоже требовали его внимания, не менее настойчиво, чем желание обнять Гертруду.

— Но если госпожа сочтёт возможным, прежде чем высечь, одолжить мне перо, я буду признателен. И чистый лист, если можно.

Теперь был его черёд: он писал и писал, не давая рифмам сбежать и наклонившись над столом, опасно близко к свечам. Гертруда убрала упавшую на пергамент прядь волос и закинула ему за спину.

— Ты хоть что-нибудь прочёл про драконов, а? — спросила она, когда он закончил писать, покрыв весь лист кляксами и зачёркнутыми по многу раз фразами.

— Эээ, не успел. Зато я обнаружил, как ещё работает Эмансипаре! — наконец-то взялся он за желанную тему. — Оно действует не только, как противочары к Инкарцерусу!

Седрик принялся рассказывать, как он освобождался из плена грозной астролябии и кровожадных кустов. Гертруда провела пальцами по одной из его царапин, отчего он сбился с мысли и, перехватив её руку, поднёс к губам. Но тут в голову нагрянула новая мысль, и он замер.

— Возможно, и другие заклинания работают не только так, как нам известно? — сформулировал он, наконец, свой вопрос.

— Вполне возможно. Насколько я знаю, использование патронусов в качестве средства для передачи сообщений тем, кому ты доверяешь, было открыто совсем недавно. В начале нашего века.

— А сколько ещё вовсе не открытых заклинаний! — воскликнул Седрик. — И витают они где-то в магическом эмпирее, ожидая, пока кто-то не войдёт в изменённое ментальное состояние и не вытянет их оттуда.

— Ты так себе это представляешь? — с интересом спросила Гертруда, проводя рукой по его губам, а затем скользя ниже — по подбородку и шее.

— А как же ещё это может быть? — удивился Седрик, кровь у которого стучала в висках. — То есть, я не знаю, где именно они витают или хранятся, но достигнуть их можно явно в особом состоянии. Как это было с тобой и со мной.

— Насчёт особого состояния — спору нет, — ответила Гертруда, склонив голову набок и отрывая от Седрика руку. — Но почему ты считаешь, что они уже существуют в некоем готовом виде? Словно заданный заранее мир идей, с которого мы можем что-то «считать».

— Ну да, как-то так я это себе и представляю — все магические явления, чары и формулы уже существуют как часть мира, а нам остаётся лишь их открывать и использовать.

— Хотела спросить, не заглянул ли ты нынче случайно в труды Платона или Аристотеля, но вовремя вспомнила, что кое-кто, кроме трубадуров и прогулок на свежем воздухе, ничего не успел.

— Ну, высеки уж, только не издевайся больше, — воскликнул Седрик, и Гертруда поднялась со стула, подошла и прижалась к нему всем телом.

— Tu peux m’aider?[1] — прошептал он на французском, обнимая её одной рукой, а другой направляя палочку на свечи. Он хотел было загасить их, но потом передумал и поднял их в воздух, а за ними и пергаменты, перо и чернильницу. Гертруда тоже прошептала «Вингардиум Левиоса», и их чары переплелись, заставляя предметы в воздухе кружиться в хороводе. Седрик отложил палочку, поддерживая левитацию только мысленно и наслаждаясь возбуждающим соприкосновением их магии, и аккуратно усадил Гертруду на стол перед собой. Она хихикала и шептала ему на ухо о том, что говорил Айдан на Островах про левитацию свечей, пока он расстегивал уже хорошо знакомые пуговицы её рукавов — я скоро каждой из них дам имя, думал он, — снимал с неё мантию, нежно разводил её ноги, ощущая, как они обвиваются вокруг него — освобождался от собственной одежды, отмечая где-то на задворках сознания, что и тут можно опробовать Эмансипаре, — помолчи, Мудрец, а ещё лучше погрузись на время в медитацию — целуя, обнимая, проникая, соединяясь и сплетаясь, теряя способность поддерживать левитацию — и краем глаза отмечая, что пергаменты, перо и чернильница опускаются на пол, а свечи продолжают кружиться и плясать вокруг, набирая скорость, превращаясь в сплошную полосу света…

Когда бешеное кружение прекратилось, огарки свечей снова примостились на столе, а они сами перебрались на кровать. Приходя в себя, Седрик снова мысленно вернулся к своей балладе, прислушиваясь одновременно к дыханию Гертруды и отголоскам её эмоций.

— Возможно, ты и прав, и мир устроен именно так, как ты себе представляешь. Но я надеюсь, что магия работает иначе, — сказала она вдруг.

— Mais pourquoi? — на английский он перейдёт позже, не сейчас.

— Потому что это сильно ограничивает наши способности к магическому творчеству, дорогой мой трубадур. Если всё уже где-то существует — нам остаётся лишь открывать. А как насчёт сочинять? Творить?

— Ты думаешь, магия — как поэзия?

— А разве нет? Как бы мы могли иначе уточнять заклинания и сочинять формулы для зелья? А как же афористичность? Почему зелья с афористичной формулой работают лучше? А магические конфигурации? Ну, чем они не баллады?

— А артефакты?

— Артефакты — тем более, — говорила Гертруда, переворачиваясь на живот и подкладывая руки под голову. — Наверняка создание каждого из них — история, достойная пера трубадуров. Если бы только эти истории не терялись в чащах времени! Ну ничего, Этьен когда-нибудь выпытает у Кубка Огня, откуда он взялся на самом деле…

— Долго он будет выпытывать, если Кубок говорит только «да» и «нет»!

— Этьен, в отличие от некоторых, не сгорает постоянно от нетерпения на пути к познанию, — проговорила Гертруда с улыбкой.

— У нас с ним разные пути к познанию, к счастью, — ответил Седрик, проводя рукой по её обнажённой спине, привычно задерживаясь на руне огня под её левой лопаткой. — А вообще, мне нравится твоё видение магии. Если оно верно, мы можем создавать не только артефакты, но и миры…

— В заданных рамках, конечно, — сонно ответила Гертруда. — Но да, создавать миры… и купаться в пламени собственных идей.

И когда Седрик мысленно перевёл эти её слова на французский, последняя рифма стала на своё место, и Певец в восторге заиграл на внутренней лютне, и вихрь из бабочек сложился в очертания огромного пламенеющего феникса на фоне голубого неба.

[1] Ты мне поможешь? (фр.)

========== Глава четвёртая ==========

Из сборника песен магов-поэтов «Carmina Magi»

Отрывок из баллады неизвестного автора «Quand notre deux magiques se touchent…[1]»

(Перевод с французского)

Стихии страстное движение,

Чар пламенных прикосновенье

Миры рождают в россыпи огней,

О госпожа души моей.

Когда сплетаются два заклинанья,

Выходим мы за грань сознанья

И в пламени купаемся идей,

О госпожа мечты моей.

И огненные буквы проникают

В души чертог, где воспевают

Тебя и трубадур, и чародей,

О госпожа любви моей.

Ида Макгаффин, 1 — 2 февраля 1348 года

Имболк в Кардроне и весь февраль за ним — моё любимое время в году. Хотя нет — летом всё же привольнее и веселее, но что-то за душу берёт, когда начинается сезон рождения ягнят. Конечно, время это нелёгкое: маги в криохе сутками не отходят от овец и их требующего постоянной заботы приплода, но до чего же здорово наблюдать за появлением новой жизни и за её робкими попытками встать на ноги! Нынче зима стоит суровая, так что за каждую жизнь придётся бороться, но пока ещё на свет появилось всего несколько ягнят, так что сегодня, в праздник, можно перевести дух перед битвой.

Мы с мамой и Саймоном вернулись домой сразу после Рождества, и Эли провёл с нами в Кардроне почти все каникулы. Сегодня мы ждём его к нам на Имболк — как только закончатся уроки в Хогвартсе, он примчится сюда вместе с Эйриан. А вдруг с ними и Этьен наведается? думаю я. Он уже навещал нас два раза — расспрашивал меня подробно обо всём, что я ощущаю после «трансформации», как он её называет. Удивительное дело — я сама порой не знаю, что ощущаю, но от вопросов Этьена мысли текут яснее и находятся нужные слова. Но это если его не «заносит», как говорит Эли. Вопросы Этьена, которого «занесло», распугивают мысли, как кот стаю галок.

Нынче мы с мамой печём два баннока — один пресный, из ячменной и овсяной муки, а другой — сладкий, с мёдом и изюмом. Мама раскатывает лепёшку для пресного, выкладывает его на плоский камень с углублением внутри и делает восемь надрезов: каждому достанется по ломтю баннока, а восьмой — приношение для Старухи Калех, владычицы зимы. Говорят, сегодня она выберется собирать дрова для последнего зимнего костра. Если день будет ясным, значит, Калех понадобится много дров, и зима продлится ещё целый месяц. Я гляжу за окно — солнечный свет уже вовсю пробивается сквозь утренние тучи, быстро летящие по небу.

Саймон пытается стащить изюминки из теста, замешанного для сладкого баннока, а потом просится к своим друзьям-магглам. Те сегодня собираются на холмы и в окрестные рощи, чтобы смотреть, проснулись ли уже барсуки и змеи. Отпускать его самого играть с детьми из Кардроны уже не так опасно, но мы всё же проявляем осторожность. Я обещаю проводить его на холмы немного позже и помогаю маме с очагом. Котёл бабки Макгаффин сиротливо стоит рядом — она сильно сдала в последнее время, так что дни напролёт лежит и лишь изредка встаёт, чтобы сварить зелье. Формулы я придумываю для неё полностью сама — она лишь мешает и мешает варево в котле. Слёзы частенько наворачиваются на глаза, когда я смотрю на неё, но сегодня я спокойно думаю о неизбежном, а моё собственное внутреннее зелье переливается умиротворяющими оттенками бирюзового цвета.

Закончив помогать маме, я готовлюсь отвести Саймона в деревню, как обещала. Мама даёт нам по чаше тёплого молока, которое мы пьём, стоя у очага и глядя на раскалённые камни, на которых начинают подрумяниваться банноки. Братец ставит пустую чашку на пол возле очага и проводит рукой близко к огню — пламя на мгновение белеет и начинает немного искриться.

— Когда мы вернёмся в Хогсмид, мама? — в который раз спрашивает Саймон, но она лишь отмахивается от него с улыбкой. — Допивай уже, Ида! А то всё пропустим.

Когда мы взбираемся на холм между криохом и деревней, солнце заливает светом всю округу, словно весна уже вступила в свои права. Но мы-то знаем, что это лишь ради старухи Калех и её вязанки дров. На завтра опять грянет мороз, и всё тепло, какое смогут создать люди, нужно будет отдавать новорождённым ягнятам. Холм засыпан снегом: мы с криками скатываемся с противоположной стороны, перебегаем замёрзший Твид, который угрожающе трещит под ногами, и вот уже несёмся к центру Кардроны. Процессия из девочек и девушек, несущих соломенную фигуру святой Бригиты, идёт нам навстречу — мои подруги Лиззи и Мэри окликают меня и зовут присоединиться к ним, но я киваю на Саймона — мол, одного не оставить.

Жаль немного — Девчонке из Кардроны всегда нравился этот ход по деревне с соломенными фигурами, крестами и свечами. Одеваться нужно в белое, а если нет белого — хотя бы вплести белую ленту в волосы. И песни надо петь при этом — красивые и печальные. Ведьма Ида вспоминает «трансформацию» и сколько белизны было тогда, и мелодия из музыкального сундучка начинает звучать в голове. Надо будет попробовать добраться до Источника Желаний попозже — если повезёт, процессия заглянет туда же, и тогда можно будет спеть с ними пару песен.

Друзья Саймона уже ушли, так что мы пускаемся их догонять. Не успеваем мы даже запыхаться от бега и смеха, как настигаем их за первым же поворотом тропинки — там вовсю кипит потасовка в снегу. Оказывается, один из мальчишек решил напугать остальных россказнями про страшную Жёлтую Безрогую Козу, живущую на этом самом холме — а то где же ещё? Убедив всех, что Коза эта обитает, согласно легендам, в Россшире — далеко отсюда на севере, я разняла дерущихся, и мы поспешили к норам змей и барсуков. Конечно, ни тех, ни других мы не увидали, зато набегались и насмеялись все вдосталь — родители не напасутся сегодня банноков для своих отпрысков. На обратном пути мы сделали крюк и прошли мимо Источника Желаний, старый боярышник над которым весь увешан приношениями. Моё желание исполнилось сразу — процессия девушек добралась до Источника, и мы спели гимн Святой Бригите, прося её об исцелении тела и духа. Пока я пела вместе со всеми, я думала о бабке Макгаффин.

Когда мы вернулись с прогулки, все уже были в сборе: и отец вернулся от овец, и Эли с Эйриан прибыли из Хогвартса. Этьен в этот раз не наведался, что меня немного огорчило, но дел было так много, что некогда было грустить. Бабка поднялась с постели и даже пыталась помочь маме со стряпней, чего она не делала уже очень давно. Критически осмотрев банноки, она решила, что они «сойдут», и принялась замешивать сован, игнорируя мамины протесты и мольбы «лучше уж вы отдохните». «Сама уж сядь да отдохни», ворчливо отвечала ей бабка, энергично работая над месивом в горшке. Я заметила, что Эйриан с ужасом смотрит на сован — да уж, такой кашищи она явно не пробовала в своём Уэльсе. Впрочем, и не попробует: совану ещё два дня настаиваться. Так что, считай, повезло ей.

За суетой на кухне, едой и разговорами время пролетело быстро. Саймон требовал новостей о Хогвартсе и Кристине, по которой сильно скучал. Эйриан насмешила всех рассказами об их уроках трансфигурации, где какие только животные нынче не получались — и белки с павлиньими хвостами, и ежи с крыльями стрекозы. «Это ещё что», говорил Эли. «Вот на уроках боевой магии, если верить слухам, скоро придётся с троллем воевать!» Саймон широко распахнул глаза и захлопал в ладоши от восторга — я по привычке ожидала, что полетят искры, но этого не произошло. После Солнцеворота магия не брызгала из братца во все стороны, и к тому же он быстро уставал. Вот и сейчас он уже начинал зевать, несмотря на то, что требовал ещё и ещё рассказов про Хогвартс и Хогсмид. Меня, признаться, тоже тянуло поскорее вернуться туда, но и остаться хотелось не менее сильно. Так или иначе, а вернуться мы сможем только, когда ягнята подрастут. Сейчас мама никак не сможет оставить криох.

Соседи прибежали позвать родителей — пришёл срок для нескольких овец сразу. Отец ушёл немедленно, распрощавшись с Эли и Эйриан, а мама отправилась торопливо укладывать Саймона. Вскоре и она убежала к овцам, а бабка Макгаффин тоже ушла к себе, и мы остались втроём — Эли, Эйриан и я.

— А Мэгги сегодня получает свою руну земли, — сказала Эйриан. — Наконец-то.

— Знаешь, куда она отправилась для этого с профессором Макфасти, Ида? — обратился ко мне Эли. — Снова на Гебридские острова! Она говорит, что там место есть такое замечательное — долина Фейри или что-то в этом духе — где они занимались, когда гостили на Островах на каникулах. Ей так понравилось это место, что она упросила Макфасти и инициацию там устроить. Говорит, её там прозрение посетило. Про время!

— А что за прозрение? — спросила я.

— Да она нам пыталась объяснить, но никто ничего толком не понял. Эйриан, ты поняла что-то?

— Ну, там было что-то про время, которое идёт по спирали, и что можно открывать куда-то двери, и что витки спирали прибывают постепенно, как растущий стебель, поэтому в будущее дверь открыть нельзя, а вот в прошлое — можно. Она собирается найти способ это сделать, наша Мэгги.

— Только хочет подбить Этьена сначала спросить у Кубка Огня, точно ли это возможно, — добавил Эли. — Чтобы не тратить зря время на время.

Меня захватывал их азарт, когда они говорили о возможностях магии и своих поисках. Обрету ли я для себя то, что мне захочется искать? Вспомнились замок Хогвартс с его звериным дружелюбием и внимательный взгляд Кристины Кэррик. Пришла уверенность: Сестрёнка Эли найдёт себе занятие в мире магов, а уж Ведьма Ида — и подавно.

— День сегодня выдался ясный, — вздохнула Эйриан. — Значит, жди ещё зимы и мороза.

— Это верно, — ответила я. — Ни одного подснежника сегодня на холмах не видала. А ведь они уже порой расцветают в эту пору.

— Эйлдонские холмы наверняка сейчас полностью покрыты подснежниками.

Мы втроём оглянулись, как по команде. Бабка Макгаффин стояла в дверях со свечой в руках. Голос её прозвучал очень непривычно — я не могла понять почему — да и сама она выглядела странно: длинные седые волосы распущены — пушистыми волнами спускаются ниже пояса, а на теле — зелёная мантия, которой я не видела ранее.

— Ба, тебе нехорошо? — взволнованно проговорил Эли. — Сбегать за родителями?

— Вовсе нет, малыш, сиди, где сидишь. И родителям твоим стоит быть там, где они сейчас. А мне нынче и вовсе хорошо. Долгой была разлука, но подходит уже к концу.

— О чём это ты, ба?

Бабка Макгаффин подошла к очагу, поставила на каминную полку свечу и взяла свой котёл, погладила его по чугунному боку и вновь вернула на место. Затем тяжело опустилась на стул и долго молчала, глядя в ночь за окном. Мы следили за ней, еле дыша, ощущая, что происходит что-то необычное. Наконец, она заговорила.

— Когда годы превращают тебя в зимнюю старуху Калех, кто тебе поверит, что когда-то ты была девой-невестой, свежей, как сама Бригита в прозрачном покрывале? Кто станет слушать повесть о том, как ты когда-то бродила по холмам и встретила там свою любовь?

— Бабушка, мы тебя послушаем, если ты нам расскажешь, — прошептала я, ушам своим не веря. — Я ведь столько раз тебя спрашивала про прадеда Макгаффина.

— Да про него сказ-то короткий. Хороший был муж: добрый да заботливый. Жаль только, что любви с ним не получилось. Да только, коли нет её, — ничего тут не поделаешь. Приворотными зельями можно скрасить ночь-другую, но жизнь ими не скрасишь.

Мы смотрели на неё поражённо и ждали, что она скажет дальше.

— Другой мужчина повстречался мне как-то раз, когда я собирала в мае первоцвет на склонах Эйлдонских холмов. Вот он-то и зажёг во мне пламя. Но уж полвека прошло, как он покинул этот мир. Память про него живёт — прославиться он успел, да только никто так не помнит его, как я.

Мы переглянулись. Прославленный маг, умерший полвека назад, Эйлдонские холмы…

— Ба, ты хочешь сказать, что ты была знакома с Томасом Лермонтом? — медленно проговорил Эли.

— Знакома, ха! Ну, давай, что ли, назовём это так,малыш.

— Невероятно, — сказала Эйриан. — Это было до или после его встречи с королевой фейри?

Бабка Макгаффин рассмеялась — я чуть ли не подскочила от неожиданности, так молодо и заливисто прозвенел этот смех.

— Фейри обитали когда-то по всей Британии, и в Иной мир затягивали людей так часто, что певцы едва успевали слагать о том баллады. Да только времена их подходили к концу — не уживались они со смертными на одной земле. Со времён короля Артура это началось — Иной мир уходил всё глубже и дальше. Терялся во времени, прятался в полых холмах, уплывал на Острова за океаном… В Ирландии ещё, говорят, остались Двери в него — или тамошним певцам просто хочется в это верить? В Шотландии — уж не найти их, а в Англии — и подавно. Некоторые считают, что магия людей, которая стала обрастать заклинаниями на латыни и книжной мудростью, оттолкнула их. Несовместима с магией фейри, дескать. Как знать, может, так оно и есть. Так или иначе, а не сыщешь их более в наших краях. Я знаю, поскольку долго искала.

Бабка остановилась и пристально поглядела на нас, переводя взгляд с меня на Эли и затем на Эйриан.

— Я бы эту историю предпочла рассказать трём младшим в роду, да Саймон мал ещё, а времени у меня более нет. Дала сил сегодня Калех, как старуха — старухе, и на том спасибо. Так что, слушай, Эйриан, а потом Саймону перескажешь, как время придёт. Будешь мне как внучка сегодня.

Эйриан молча кивнула в ответ.

— Так вот, бродила я по белу свету — травы изучала да деревья, а в глубине души лелеяла мечту найти пути в Иной мир да с фейри свидеться. Каждый по молодости своим безумием болеет — так вот это было моим. Однако, как быстро грёзы рождаются, так и разочарование не медлит — не найдя того, что я искала, рассердилась я на весь мир и решила осесть да семьей обзавестись. Тут и парень подвернулся хороший — Том Макгаффин из Кардроны, на волынке славно дудел и на меня смотрел с обожанием. Ну, думаю, вот и славно. Вот и заживём припеваючи.

Бабка начала говорить нараспев, и картины сами появлялись у меня в голове: юная прабабушка — о Мерлин — я ведь даже имени её не знаю! — с длинными золотистыми волосами и рядом весёлый Том-волынщик, курносый и весь в веснушках.

— Да только не всё так сложилось, как мне хотелось, — скучно мне стало с Томом моим, да и детей у нас не было, хоть годы шли. Зелья я варила для себя по рецептам старинным — не помогали они. Думала, не дано мне новую жизнь зачать. Как не дано и с мужчиной испытать счастья. С Томом-то жили мирно, не ссорились. Но я грустила и томилась. И вот как-то отправилась я на Эйлдонские холмы собирать первоцвет и колокольчики — да и принялась за старое. Стала искать — нет ли где хода в Иной мир?

— И там ты повстречалась с Томасом Лермонтом? — не выдержала я.

— Да, милая, там и повстречалась.

— И на тебе было это самое платье?

— Это самое, всё так и есть. И, кажется, всё я позабыла, что знала, а эту встречу, помню, словно это было вчера.

У меня перед глазами вспыхнул первоцвет на склоне холма — а вот и молодая прабабушка в зелёном платье, с синей охапкой колокольчиков в руках. Идёт в задумчивости и оглядывает склон — нет ли тут потайной двери в Иной мир? А Томас, как в балладе поётся, лежит у ручья под деревом — задремал, наверное. Когда он откроет глаза, жизнь его изменится.

— Так всё и началось для нас. Нелегко это было: у меня муж, у него — невеста и сотня всевозможных дел, которые он взвалил на себя. Таким был Томас Лермонт — загорался идеями и хватался за всё подряд, а потом не мог справиться и уходил страдать да чуть ли не в реке не топиться. В такой момент я его и повстречала. И любовь между нами вспыхнула тогда, как сухой хворост от удара молнии. Скоро я поняла, что и счастье могу познать, и зачать новую жизнь тоже.

— Ба, ты хочешь сказать, что…

— Да, Эли, малыш. Сын мой, Уолтер, да будет ему земля пухом, был сыном Томаса, да не Макгаффина, а Лермонта.

— Тогда выходит, что мы…

— Да, хороший мой. Так оно и выходит, что ж тут поделаешь.

Эйриан взяла Эли за руку — я видела, что он крайне растерян, да и я сама не знала, что и думать. Бабка тем временем продолжала свой рассказ.

— Оба мы огненными магами были, и окрылённые любовью, хотели создать нечто необыкновенное. Силы из нас, когда мы были рядом, так и плескались, а уж когда чары творили, то, казалось, горы можем свернуть. Томас был одержим идеей истинности тогда: помнится, сетовал, что магам только Веритасерум и помогает истину искать — да только толку-то от такой «истины»? Ведь, выпив Веритасерум, человек говорил лишь то, что считает истинным, а не то, что на самом деле таковым является. Надо, мол, спасать человечество, и сотворить для него то, что поможет вопрошать у самого мироздания, что есть правда.

Томас мне представлялся с тёмными волосами и горящими глазами — глубокими и немного безумными. Воображение рисовало их тайные встречи на склонах Эйлдонских холмов, когда ночи озарялись снопами искр, рождаемых их любовью.

— Быстро мой сказ сказывается, да только год за годом искали мы с Томасом способ осуществить то, о чём он грезил. Маленький Уолтер подрастал, называя отцом Тома Макгаффина, а муж мой то ли не догадывался ни о чём, то ли не считал нужным об этом говорить. В сыне души не чаял, да и меня окружал заботой, как и прежде. А мы с Томасом Лермонтом тем временем жили своей волшебной любовью — словно и правда создали Иной мир для нас двоих. К тому же, я не давала ему распыляться и за семь дел хвататься сразу. Так что, направив помыслы в одно русло, затеяли мы артефакт создать — да вы, поди, догадались уже, к чему я веду.

— Ба, это уже слишком, — проговорил ошеломлённый Эли. — Ты хочешь сказать, что ты — создательница Кубка Огня?!

И снова заливистый смех.

— А ты не удивляйся так, а то обижусь и не буду рассказывать дальше. Все волшебные кубки да кольца — кто-нибудь да создал. И почему бы этому кому-нибудь не оказаться вашей дряхлой прабабкой?

— Извини, ба. Пожалуйста, продолжай!

— Да я, поди, к концу уж веду. Сам кубок — то гоблинов работа, а вот волшебное его наполнение — наше с Томасом творчество. Силу любви пускать на созидание боязно было, и оказалось, что неспроста я терзалась тревогой. Три вещи случились после того, как мы сотворили Чашу Истины. Оба мы изменились, и наша любовь тоже стала иной. У Тома открылся дар прорицания: и это было мучительно для него. Пророчества накатывали как приступы, от которых его потом сильно мутило. Сам он их, как водится, не воспринимал, будучи в трансе, так что сохранились только те, которые кто-то другой услышал. Я же изменилась иначе: стихия огня мне стала чужой с того дня, как я вложила свои силы в Чашу. После этого больше потянуло меня к воде и земле.

— А любовь? — прошептала Эйриан.

— А любовь, милая, — неуловимее Иного мира и всех прихотей фейри. Не понять, не ухватить, не приручить, не найти, коли сбежала. От нас с Томасом она не ушла, но стала в тягость: томила, заставляла ревновать и ранить друг друга. Превратилась из живительного пламени в разрушающее, которое не может более творить. После одной из ссор мы так крепко обиделись друг на друга, что Томас схватил Кубок и отнёс его в Хогвартс, снабдив легендой про королеву фей, а сам — исчез из моей жизни на долгие годы. Но довелось нам с ним снова свидеться — когда вернулся он в родные края, разочарованный и с подорванным здоровьем. Он был намного старше меня — так что молодость его давным-давно уже минула, да и моя тоже утонула в водах Твида. Тогда стал он молить простить его, и ещё несколько лет, до его смерти, мы виделись с ним и даже умудрялись греться у костра ещё тлеющей любви. А когда он умер, я принялась тосковать да варить зелья. Да вас, внуков-правнуков, растить. Наследие моё от Правдивого Томаса.

Я ощутила, что слёзы текут по моим щекам. Бабка поманила рукой меня и Эли, и мы подбежали, к ней уткнувшись в грудь, обтянутую древним бархатом зелёного платья. Сколько же лет моей прабабушке? И как её зовут?

— Как тебя зовут, ба?

И в третий раз за сегодня заливистый смех. Я слышала, как забилось её сердце.

— Эльвирой нарекли родители. «Эльви» называли все, кроме Томаса Лермонта. Тот имя моё переиначил и называл «Эльфи», а порой «королевой» или «первоцветом». Ведь был ко всему ещё и Рифмачом.

Бабка Макгаффин, Эльвира Лермонт, Эльфи… картины завертелись в голове, и я увидала двоих влюблённых с Кубком в руках. А затем их же — спорящими и кричащими друг другу обидные и ранящие слова. А потом посмотрела на Эйриан. Хоть бы они с Эли не вспугнули свою любовь! Надеюсь, Грааль им не даст этого сделать.

Бабка похлопала нас по спинам руками и мягко отстранила.

— Утомили меня рассказы эти. Дала сил Калех, да не чтобы лясы точить до рассвета. Пора мне, дорогие. Помогите до кровати дойти, поскольку у меня самой сил не хватит. Спокойной вам всем ночи. Уж простите за всё бабку. И помните, о чём я вам поведала. Не сгорите в своём же пламени. Впрочем, вы оба — не дети огня, так что спокойна я за вас. А вот Саймона — берегите! Похож он на прадеда своего, ох, похож…

И тогда она замолкла, а мы с Эли довели её до кровати и уложили, и накрыли тёплым шерстяным одеялом. Платье она снимать не захотела — так и уснула в нём, с распущенными волосами, волнами лежащими на подушке. И так её утром мы и нашли — бездыханную, умершую во сне. А вскоре ударили морозы, как предсказало солнце Имболка, и после похорон начались для жителей криоха тяжёлые дни и ночи, наполненные жалобным блеянием рождающихся один за другим ягнят.

[1] «Когда наши две магии соприкасаются…» (фр.)

========== Глава пятая ==========

Из книги «Колдовских сонетов»

Тебя назвать своим учеником я грезил,

И, Мерлину хвала, настал тот день!

Но отчего же снова я невесел?

Чьи крылья на меня бросают тень?

То неуёмные драконы нетерпенья,

Что жаждут обучить, постичь, познать.

Невыносимы им минуты промедленья —

Быть может, стоит копии создать?

Твою, мой ученик, чтобы беспечно

Ты продолжал бы в обществе блистать,

Мою, чтобы писал я бесконечно,

А мы с тобою — будем колдовать.

Пусть оставляют в мире двойники следы,

А мы — вкушаем магии плоды.

Гертруда Госхок, 18 — 19 февраля 1348 года

Вересковая пустошь к югу от Круга Камней превратилась в одно сплошное холмистое снежное поле. Пышные кустарники, одетые в белые шапки, смотрелись немного уныло — неужели они когда-нибудь снова вспыхнут зелёным и лиловым? Впрочем, Орсина и её авгур обещали весну не позднее, чем через неделю, так что скоро мы все поверим в реальность цветов и солнца. А сейчас — время тренировать Конфринго, не боясь поджечь всю пустошь, нетерпеливо произнесла внутри Молния, и Профессор с ней согласился: лирические отступления тут неуместны. Гертруда глянула на Седрика — тот задумчиво осматривал вересковые заросли.

— Только не говори мне, что ты собираешься заползать в заросли, чтобы запутаться и потренировать Эмансипаре.

— Эй, не подглядывай в мои мысли! — со смехом ответил Седрик. — Разве что, я тут подумал… На себе я это опробовал и знаю, что работает. Но возникает вопрос — будет ли заклинание работать у других так же?

— Почему же вдруг нет?

— Ну, не знаю. Вдруг у других получится только его основное действие — контрчары к Инкарцерусу, а освобождение от немагических пут — это уже мой личный «конёк», как создателя этого заклинания?

— Странные какие-то у тебя мысли возникают! С каких это пор у создателей заклинаний появляются личные «коньки»?

— А почему бы нет? Что мы вообще знаем о чаротворчестве? Пока мы не поэкспериментируем, мы не узнаем наверняка, сможет ли кто-то ещё использовать Эмансипаре, как это делаю я. Так вот, если бы ты…

— Дорогой мой, если ты думаешь, что я буду заползать в заросли ежевики…

— Вереск не такой колючий!

— …или в заросли вереска или ещё какого-либо растения, ты ошибаешься.

— А как же твой пламенный дух экспериментатора? Гертруда, я просто поражён.

Изображать, насколько он поражён, Седрик стал так артистично, что Гертруда расхохоталась, а потом притянула его к себе и поцеловала в «обиженные» губы.

— Ты же знаешь, сколько у меня дел. Давай я тебе для экспериментов пригоню неугомонных шестиклассников во главе с Этьеном?

— Я хотел это опробовать с тобой. Неужели ты не понимаешь?

— Понимаю. Ну, извини. Купи сегодня в Хогсмиде в лавке с утварью обычную верёвку, и мы попробуем на днях устроить Инкарцерус-без-магии. Или, ещё лучше, зайдём в Комнату по Требованию — пусть она нам придумает, где можно запутаться.

При упоминании Хогсмида Седрик вскинул голову.

— Только не Хогсмид. Только не сегодня.

— Седрик…

— Да я знаю, всё знаю: тебе нужно готовиться к урокам, писать трактаты о природе магии, отвечать на письма всех волшебников, которые предлагают свою помощь в делах Конфигурации…

— …а также разрабатывать эксперимент для близнецов — у сестёр Уизли совсем скоро день рождения.

— Я помогу тебе!

— Седрик!

— Давай сотворим твои копии при помощи Геминио, а? Одна будет писать трактаты, другая — на письма отвечать, третья — эксперименты сочинять. И мои тоже начаруем — пусть один Седрик отправляется закапываться в фолианты в библиотеках, другой — бодро загоняет шестиклассников в заросли ежевики, а третий — сочиняет баллады для своей прекрасной, но ужасно занятой дамы.

— И что же будут делать в это время оригиналы?

— Как что? — прошептал он, забираясь руками под её плащ, — ты сама прекрасно знаешь, что. Они будут экспериментировать с Эмансипаре, используя верёвку, купленную в лавке с утварью. Что же ещё?

Смеясь и мягко освобождаясь от ласкающих её рук, Гертруда провела рукой по волосам Седрика, которые ветер постоянно забрасывал ему на лицо.

— Знаешь, мысль о создании копий людей меня пугает, даже если это всего лишь шутка, — сказала она ему.

— Почему? Копия живёт недолго, да и она лишена магических способностей. Мир с их помощью не завоюешь.

— Но они не лишены чувств и разума. А насчёт завоевания мира — напомни мне, как именно ты обзавёлся копией моего портрета.

— Намёк понял. Да, я об этом не подумал.

— Ты не подумал, а кто-то обязательно подумает. И жутко развивать эту мысль дальше. Но я согласна: хочется порой раздвоиться, а то и растроиться, чтобы заняться всем и сразу.

— О да!

— Но вот прямо сейчас нам пора приниматься за Конфринго, и придётся обойтись без копий. А то, пока мы будем тут отвлекаться друг на друга, и весна наступит, а твоё обучение не продвинется ни на шаг.

— Давай будем отвлекаться! Я не хочу, чтобы моё ученичество продвигалось.

— Это что ещё за новая напасть? А впрочем, нет, не говори мне. Разговоры будут потом. Приготовься тренировать заклинание.

— Да, моя госпожа.

Седрик, снова с артистическим унынием, отошёл от Гертруды на несколько шагов и направил обе палочки на пустошь.

— Давай сначала одной палочкой и вполсилы. Не задевая вереск.

— Как вам будет угодно. Конфринго!

Струя пламени вырвалась из кленовой палочки Седрика и пронеслась над вереском, срывая и превращая в пар их снежные шапки.

— Теперь двумя, вполсилы.

Две струи пламени, сплетаясь, пронеслись над дрожащим вереском.

— А теперь…

— Погоди! Я придумал для него одно интересное уточнение! — воскликнул Седрик и призвал свою метлу. — Наперегонки, Руди?

— Ах ты ж… — начала Гертруда, запрыгивая на метлу, но Седрик уже стремительно поднимался вверх, и времени его ругать не оставалось.

Он взмывал всё выше, набирая скорость, и Гертруда с трудом его нагнала. Тучи висели низко, и они прорвались сквозь их влажные и холодные объятия к сияющему солнцу.

— Конфринго! — закричал Седрик, и тут же из его кедровой палочки вылетело малиновое пламя с фиолетовым ореолом. Оно приняло форму дракона, пролетело несколько ярдов, а затем рассыпалось на созвездия синих искр.

— А что если попробовать поймать пламя, вызванное Конфринго? — прокричал он Гертруде, подлетевшей к нему вплотную.

— Может, ещё и радугу попробуем поймать? Или ещё лучше — молнию!

— Да, давай! — ответил он, пытаясь поцеловать её на лету и чуть не падая с метлы. — Что угодно — хоть комету за хвост! Только не гони в Хогсмид сегодня!

— Точно Зореслава сказала — всю кровь высосут ученики…

— Это было «да»?

— Да!! А теперь вместе! Конфринго!

И два дракона рассекли малиновыми молниями залитое солнцем небо над тучами.

*

После ужина к Гертруде подошли Элиезер и Эйриан и попросили разрешения поговорить с ней наедине. Гертруда завела их в свой кабинет и выставила защитные заклинания.

— Профессор Госхок, мы хотели вам рассказать то, о чём узнали совсем недавно от моей прабабушки перед её смертью, — начал Элиезер.

— Твоя прабубашка умерла, Эли? Мне очень жаль.

— Да, она умерла в Имболк. Спасибо.

— Оказалось, она была создательницей Кубка Огня, — выпалила Эйриан.

Гертруда перевела взгляд с Элиезера на Эйриан. Эту девочку ей всегда было сложно понять. В отличие от её подруги Айлин, вечно открытой и жизнерадостной, Эйриан была скорее скрытной и резкой — как край, где порой случаются землетрясения. Гертруде давно хотелось разузнать побольше о том, как с ней занималась Зореслава и чему учила, но времени расспросить обеих никогда не находилось. А сейчас и вовсе было сложно поверить своим ушам. Создательница Кубка Огня? Неужели не придётся ждать, пока Этьен разузнает у Кубка историю его возникновения? Профессор мгновенно расстелил перед собой чистый свиток и обмакнул перо в свою неисчерпаемую чернильницу.

— Ну, она его создала не сама, а с Томасом Лермонтом, — произнёс Эли, пристально глядя на Гертруду своими удивительными серыми глазами. — И с гоблинами.

Профессор замер на секунду с пером в руках, Молния с Руди остановились как вкопанные, а Жрица сказала: «Вспышка». Затем Профессор стал быстро строчить что-то на пергаменте.

— Пожалуйста, расскажите мне всё, что поведала вам прабабушка, вплоть до мельчайших подробностей.

Когда они закончили свой рассказ, Гертруда задумчиво посмотрела на портрет Игнатии Уилдсмит, которая тоже внимательно слушала Эли и Эйриан, и спросила:

— Вы знали Томаса Лермонта, Игнатия?

— Увы, не довелось. Я была слишком мала и ещё не училась в Хогварсте, когда он явился сюда с Кубком, а потом — кто знает, где он странствовал долгие годы. Хотя, может его портрет знает?

— Точно! В замке же есть его портрет, — воскликнула Гертруда. — Спасибо, Игнатия. Я и позабыла о нём. Ну, что, Эли, пойдём посмотреть на твоего прадеда?

Элиезер заколебался, но Эйриан решительно поднялась и потянула его за собой. После нескольких лишних переходов, которые им пришлось совершить из-за разыгравшихся не на шутку лестниц, они поднялись на третий этаж и, пройдя мимо кабинета трансфигурации, добрались до самого конца коридора и выхода на очередной лестничный пролёт. Тут и висел портрет Томаса Лермонта в раме с лепниной, изображающей листья плюща. На нём легендарный пророк, молодой и загадочный в ореоле гладких волос медного цвета, обрамляющих бледное лицо, сидел, прислонившись спиной к ясеню на берегу ручья. Глаза его были закрыты. Эли и Эйриан переглянулись, и она кивком головы словно подтолкнула его выйти вперёд. Эли неуверенно подошёл к портрету, а затем развернулся и извиняющимся тоном сказал Эйриан и Гертруде:

— Я прошу прощения, что раньше не сказал, но… мне кажется, будет лучше, если для начала я попробую поговорить с ним наедине.

— Конечно, Эли! — ответила Гертруда и сказала Эйриан, — пойдём?

Та, кажется, была недовольна, но кивнула и развернулась, чтобы уйти. Прежде, чем Гертруда последовала за ней, она увидала, как портрет распахивает глаза — дивные серые глаза, точно такие же, как у Эли.

Когда они спускались вдвоём по лестнице, Эйриан задумчиво сказала ей:

— Не знаю, имеет ли это какое-либо значение, но скажу всё-таки. Если сочтёте, что ерунда, то прошу прощения заранее.

— Я слушаю тебя, Эйриан.

— Уже после того, как прабабушка Эли умерла, я вспомнила кое-что. Берна Макмиллан незадолго до этого напевала всё время балладу про Томаса Рифмача. На переменах я не раз слышала.

— Что ж, баллада популярная. Думаю, её не только Берна напевает. К тому же, она в хоре поёт. Может, они там репетировали её.

— Я спросила у своих друзей, которые тоже поют в хоре, — не пели они её в этом учебном году. И это ещё не всё. Она напевала и другую песню, мне незнакомую. Но засел в голове мотив и первые строки: «У Тома отец на волынке дудел, и Том с малолетства волынкой владел». Вам не кажется, что многовато совпадений?

— Хм, этой песни я не знаю.

— Да никто её не знает — я спрашивала. А также никто не знает, что там Берна делает у Морганы. Но мне, честно говоря, слегка жутковато становится, когда я об этом думаю.

— Спасибо, что поделилась, Эйриан. Я подумаю, что всё это может значить.

— Что ж, рада, если оказалась полезной. Побреду уже в хаффлпаффский подвал — поздно уже.

— Спокойной ночи, Эйриан! Удачи завтра на уроке боевой магии.

— Спасибо, — произнесла Эйриан с усмешкой. — Кажется, весь Хогвартс уже знает, что за сюрприз нам приготовила профессор Яга.

— Такие сюрпризы сложно скрывать, — улыбнулась в ответ Гертруда и отправилась снова в свой кабинет.

«Где же, где же моя коварная госпожа, которая не прогнала меня сегодня, но сама при этом решила куда-то исчезнуть?» зазвучал в голове голос Седрика. «Придётся тебе подождать ещё немного, мой милый», ответила она и услыхала в ответ его мысленный стон. Игнорируя и стон, и ещё несколько последующих вопросов, сочтя их риторическими, она зашла в свой кабинет и тут же засела за свитки — ей не терпелось записать всё, что поведали Эли с Эйриан про Томаса Лермонта, а затем переделать в очередной раз свой трактат про артефакты. Также пришлось себе сознаться, что услышанное про Берну встревожило её не на шутку. Чем же ты занимаешься, в самом деле, Берна Макмиллан? Чему тебя учит Моргана? Хотелось немедленно устроить сеанс окклюменции и проговорить как можно подробнее всю ситуацию с субличностями. А ведь ещё и эксперимент для близнецов нужно разработать! Всплеск эмоций Седрика долетел до неё — кажется, это была обида. Гертруда отбросила перо и вскочила со стула, принявшись беспокойно ходить по кабинету и зажигать безмолвно многочисленные свечи.

— Успокойся, Гертруда, — сказал ей портрет Игнатии. — Успокойся, составь список дел и выполняй их по пунктам. А вообще, конечно, в воскресный вечер могла бы и отдохнуть. Почему тебе о таких простых вещах должен напоминать дряхлый портрет твоей давно покойной наставницы?

— Спасибо, Игнатия. Всё сделаю, как вы сказали — и список, и отдых.

Когда она вернулась в свою комнату на шестом этаже, Седрик уже спал на её постели в обнимку с лютней. Она разделась, стараясь не шуметь, а затем попробовала, не будя своего ученика, вытащить из его рук инструмент, но, конечно, лютня издала жалобный стон — где-то она такой сегодня уже слышала — и Седрик проснулся. И сразу же раздался в ментальных просторах новый всплеск обиды.

— Ты меня простишь, когда я тебе расскажу то, что узнала сегодня, — сказала она ему, обнимая и пристраиваясь рядом на постели. — И вообще, я собиралась ещё поработать сегодня, но меня прогнала из кабинета Игнатия.

— Бывают же истинно мудрые наставницы, — проворчал он.

— Да, тут тебе не повезло, — ответила она и поцеловала в лоб. — Но вообще она прогнала меня отдыхать. Завтра тяжёлый день и у тебя, и у меня. Так что выслушай мой рассказ и будем спать.

— Если я тебе надоел, так и скажи. А чтобы я снова уснул, тебе придётся наложить на меня Сомниум. Уточнённый желательно. А ещё лучше — друг на друга, раз уж ты…

Теперь застонала Гертруда, не дослушивая его фразу, а случайно попавшаяся под руку лютня с готовностью добавила от себя трагический аккорд.

— Я же говорил, — прошептал ей Седрик, убирая лютню с кровати, а затем возвращаясь обратно и притягивая к себе Гертруду, — без копий нам не обойтись. Так что ты мне хотела рассказать?

Она стала пересказывать историю Томаса Лермонта и Эльвиры Макгаффин, но вскоре глаза начали непреодолимо слипаться, а накатившая зевота мешала говорить. А далее перед внутренним взором поплыл портрет в раме с плющом — плющ ожил и зазеленел, переползая на стену и покрывая её полностью. Мужчина на картине также ожил и одним прыжком выскочил из рамы, откидывая назад медные волосы. Только через миг они почернели, и это был уже не Лермонт, а Ричард Гринграсс, который властно схватил Гертруду за руку и потащил за собой. Она пыталась найти палочки, но их нигде не было, и голос застрял рыбьей костью в горле. Ужас накатывал волнами, а Ричард всё тащил и тащил её вдоль стен, увитых шевелящимся, как клубок зелёных змей, плющом, а затем коридор резко ушёл вниз, скатываясь сквозь марево чадящих факелов, освещающих стоптанные каменные ступени. Гертруда задыхалась — и от дыма, и от сужающегося пространства между двумя серыми стенами, но сил вырваться у неё не было. Когда же они, наконец, добрались до подземелья, Ричард швырнул её на холодный пол, об который она больно ударилась коленями. Плющ ворвался за ними следом и обвил её ноги, не давая встать, а Ричард тем временем вызвал из своей палочки кандалы с цепями и надел ей их на руки. Ледяная тяжесть сковала запястья, и металл впился в кожу, а по ногам заскользила чешуя змей. «Попробуй теперь потренировать Эмансипаре», процедил он сквозь зубы. «Ну же, давай! Или это слишком просто для госпожи Госхок? Так я могу усложнить задачу!» и он превратился в волка, разевая пасть — сейчас она сомкнётся на её шее…

Она проснулась от того, что Седрик тряс её за плечи и звал по имени. Придя в себя и окончательно осознав, где сон, а где явь, она прильнула к Седрику, охваченная волной облегчения. За окном небо только начинало сереть.

— Ну, слава Мерлину, а то я думал, придётся будить при помощи Реннервате. Ты кричала во сне, но не просыпалась.

— Ричард, — только и смогла произнести Гертруда и ощутила всплеск гнева Седрика.

— Кто его убил во время Майского ритуала? — спросил он. — Я попрошу этого человека поделиться воспоминаниями, чтобы я мог хоть мысленно убить его тоже.

— Когда он с остальными явился в волчьем обличии, чтобы сорвать ритуал, их присутствие отследил Этьен при помощи своего венка и Сенсибилитаса.

— Да, вот об этом я наслышан.

— Ну, а дальше уже всё произошло очень быстро.

— Чем его убили?

— Заклинанием Сагитта. Нескольким стрелами сразу.

— И он абсолютно точно мёртв?

— Вне всяких сомнений. Его тело — в фамильном склепе Гринграсского замка.

— Эх, жаль…

— И одна из этих стрел вылетела из моей палочки.

Седрик посмотрел на неё со смешанными чувствами, которые она в своём всё ещё изменённом кошмаром состоянии сознания не могла опознать. Хотела ещё что-то сказать, но поняла, что не может — и сменила тему.

— Вчера я тебе, кажется, не успела дорассказать про Лермонта.

— Да ты и начать едва успела — заснула посередине фразы. — Седрик нежно погладил её по волосам. — Я виноват: замучил тебя всё-таки. Прости. Я сегодня после возвращения из Кента отправлюсь сразу в Хогсмид, чтобы ты, наконец, выспалась. А вообще я же предлагал уточнённые Сомниумы — вот тогда уж точно бы никаких Ричардов в твоём сне не было.

— Что ж тогда б там было?

— Например, божественная мелодия храпа старого Тэвиша — помнишь эти несравненные звуки, превосходящие всякую колыбельную?

Гертруда улыбнулась, вспоминая их ночи на Гебридах, а Седрик продолжал тихо болтать в том же духе, пока они оба не задремали. Но ненадолго — неизменная волынка вытащила обоих из хрупких и тёплых снов, заставила подниматься и готовиться к очередному тяжёлому понедельнику. Седрику предстояла вылазка в Кент, где всё ещё шалил чёрный мор, а у Гертруды, кроме занятий с первым и вторым классом, был составленный вчера список дел — Профессор прикрепил его к стволу дуба, чтобы не потерялся.

— Эх, пока ты будешь в Кенте, ментальная связь совсем ослабеет. Я уже начинаю скучать, — говорила Гертруда, одеваясь и без особого успеха пытаясь расчесаться. — Но ты прав насчёт вечера — лучше нам обоим отдохнуть. Зато завтра — завтра я всё расскажу после нашего занятия, и, может, поможешь мне с экспериментами для сестёр Уизли. И… если время останется… Эмансипаре потренируем.

Седрик вскинул голову и посмотрел на неё, а затем вынул из её рук гребень и принялся расчёсывать её каштановые волосы. Пока он это делал, она собралась с духом и пересказала ему свой сон.

— Ну, раз Ричарда бесит Эмансипаре, — медленно произнёс он, — то это явно хорошее заклинание. Нужно срочно им заняться и научиться использовать без палочек, к тому же. Вот уж не думал, что буду за что-то благодарен господину Гринграссу. А то, знаешь, мне казалось, что для тебя важны только твои собственные дела и идеи. И это было самым обидным из всего. Выходило, что мои эксперименты для тебя мало что значат.

— Что ты! — воскликнула она, забирая гребень из его руки и проводя им по его блестящим волосам. — Скажешь тоже!

Она замолкла, не найдя слов для объяснения, и принялась заплетать его волосы в косу. Он, смеясь, вырывался, говоря, что она не умеет этого делать и что потом ему даже Эмансипаре не поможет. Она тоже рассмеялась, но при этом внезапно вспомнила, что и Ричард когда-то её обвинил в том, что свои собственные «безумные идеи» она ставит превыше всего, и от воспоминания сделалось холодно.

— Я рад, если ошибся. Так что до завтра обзаведусь верёвкой — эх, скорее бы наступило это завтра, завтра, завтра…

*

За завтраком Гертруда посмотрела на небо на потолке Главного зала: оно радовало глаз весенней голубизной. Прилетевшую со школьной совой почту она сгребла, не глядя. Пока она любовалась небом, в голове снова зазвучал голос Седрика: «Я всё ещё в Хогсмиде, а не в Кенте… Понадоедаю ещё чуть-чуть, пока есть возможность. Ты не спросила меня, почему я не хочу заканчивать обучение». Она вздохнула и ответила: «Я многого не спросила. Но это хороший вопрос — так почему же?» Голос Седрика был серьёзным: «А ты не догадываешься?» «Лучше ответь сам», ответила она, чувствуя себя загнанной в угол. «Ладно. Потому что я не знаю, как я смогу обойтись без ментальной связи с тобой. Ты разве не думала об этом?» Гертруда думала об этом не раз. «Патронусов будем слать. И заведём сов. Или же будем зачаровывать ежедневно чудо-свитки по рецепту Этьена». Седрик тут же ответил, что всё это совсем не то. «Не то, это правда. Если тебя это утешит, Зореслава говорит, что до сих пор ощущает, если Перенель в опасности, а также может чувствовать её место нахождения и сильные вспышки эмоций. Да и я ощущала ещё какое-то время остатки связи с Этьеном после окончания его ученичества». Седрик заверил её, что от этого ему не легче, и он безутешен. «Ну, что ж поделаешь? Такова цена получения руны», послала мысленный ответ Гертруда, на что её ученик заверил её, что будет отлынивать, бездельничать и тянуть время, чтобы обучаться у неё как можно дольше. «По крайней мере, пока чума не отступит, а там — там можно будет просто не расставаться». Гертруда замерла — что-то сжалось внутри, словно пытаясь спрятаться как можно глубже и не показываться наружу — и не нашла, что ответить. После затянувшейся паузы, по время которой она снова ощутила всплеск его обиды, Седрик сказал ей, что он уже в ратуше — с горстью порошка Флу в руке. «Счастливого пути!» ответила она с упавшим сердцем, и ощутила, как он стал намного дальше от неё.

— И как там в Ином мире? — прозвучал голос Меаллана рядом с ней. Гертруда вынырнула из своих мыслей.

— Там всё непросто, — ответила она со вздохом, возвращаясь к своему остывшему завтраку. К счастью, это была не овсянка, а луковый пирог, который и в холодном виде был съедобен.

— Что ж такое — везде всё непросто! — покачал головой Меаллан с улыбкой, но взгляд его был серьёзным. — Если что, ты же помнишь, что у тебя есть друг, который готов помочь?

— Спасибо, Меаллан. Я помню.

Он хотел сказать ещё что-то, но его подозвала к себе директриса для какого-то срочного разговора, и Гертруда, закончив с едой, выскользнула из зала, бросив ещё раз взгляд на потолок. Три урока — и она сможет вырваться на воздух, так как на четвёртом она задаст второклассникам письменную контрольную, где её присутствие будет необязательным — Сфинкс, которая раньше только стерегла артефакты в кабинете директрисы, изъявила желание помогать преподавателям. Теперь она следила, чтобы студенты не жульничали на контрольных и экзаменах. Оставив учеников в надёжных лапах Сфинкса, можно будет заглянуть на урок Зореславы, раз уж там намечается веселье.

Так она и поступила — выдав задания и поблагодарив Сфинкса, она накинула плащ и выбежала из замка. Оказавшись на улице, Гертруда присвистнула от неожиданности: от утренней голубизны неба не осталось и следа. Тучи сгрудились серым стадом заблудших овец, дул промозглый ветер, а сырость пробирала до костей. Гертруда пожалела, что у неё нет согревающего зелья — эдак и окоченеть можно, наблюдая за уроком Зореславы.

Дверь за её спиной скрипнула — она оглянулась и увидала Меаллана, выходящего из замка. Он тоже бросил взгляд на небо, но, в отличие от неё, удивлённым не выглядел.

— Если ты идёшь на урок к Зореславе, то нам по дороге, — сказал он. — Я буду ей помогать сегодня. И доктор Лохрин позже тоже.

— Почему ты? — удивлённо спросила Гертруда.

— Спасибо за доверие, — усмехнулся Меаллан. — Потому что Айдан немного застрял в Ирландии. Так что я вызвался заменить его и вернулся пораньше.

— Айдан — в Ирландии? Вы с ним были в Ирландии?

— Да, и если бы ты меньше пропадала в иных мирах, то ты бы заметила его отсутствие. Пойдём, расскажу по дороге.

— А согревающего у тебя случайно нет?

— Как не быть? Я же знал, к чему готовиться, да и в том, что у шестого класса будут зрители, не сомневался. Так что с четвероклашками наварили согревающего сегодня утром. Как тебе формула «Огромный угроб угодил в сугроб, угробом согрелся угрюмый сугроб»? Валлиец наш слизеринский придумал: Эдвин ап Дэвис.

— Кто такой «угроб»?

— По мнению Пивза, так должен зваться грапорог. Пивз, как тонкий ценитель скороговорок, не пропускает наши занятия по согревающему зелью.

В этот момент их нагнал Тормод, подлетевший на метле.

— Шо, не опаздываем ещё на представление? В смысле, я подумал, может, пособить надо будет.

— Время есть, — ответил Меаллан, усмехаясь. — Пока их разделят на команды, пока они выберут лидера, поругаются, подерутся и сочинят общую стратегию…

— Подождите! Я с вами!

Запыхавшись, их догнала и Филлида Спор.

— Ну и погода! — пожаловалась она. — Как мы вообще разглядим хоть что-то? Я хотела сказать, на тот случай, если помочь кому-то надо будет…

— Придётся Сенсибилитас на зрение накладывать, — сказала Гертруда. — А что, у вас всех нет четвёртого урока?

— Ну, я помогаю Зореславе официально, — усмехнулся Меаллан. — Так что пятиклассники колдуют над зельем от ожогов под присмотром Дороти Рассел.

— А меня Захария согласился подменить — а шо, ему оно только на пользу! — выпалил Тормод.

— А у меня третьеклассники с буботуберами справятся и сами, — пожала плечами Филлида. — Не маленькие уже.

— Ясно, — засмеялась Гертруда, глядя как туман змеится и ползёт с озера на берег. — Ну, вот мы и пришли. Ого!

Поляну перед избушкой Зореславы пересекала пополам высокая стена из снега и льда, тянувшаяся с севера на юг от Большого Дуба до берега озера. Перед стеной виднелись сгрудившиеся студенты в ярко-бирюзовых мантиях. Кто-то стоял в центре и что-то выкрикивал, вызывая периодически ответные крики у остальных. Гертруда пригляделась — неужели Мэгги? В это время рядом с ними появилась Перенель.

— Всех приветствую! Зореслава предвидела, что будут зрители, так что попросила меня помочь их куда-нибудь деть. Меаллан, а тебя мы давно ждём.

— Извини, как только проверил последние зелья, сразу прибежал.

— Да мы тоже ведь помочь хотим! — прогремел Тормод.

— Конечно! — смеясь, ответила Перенель. — Мы вас позовём, ежели что.

Перенель завела их под сень Рощи Фей и подняла левитацией с земли ветку.

— Зореслава приготовила на дубе платформу, которая послужит нам обзорной площадкой. Она сама, я и Меаллан расположимся пониже — ближе к месту действия, а вы, Гертруда, Тормод и Филлида — чуть выше: там будет всё хорошо видно по обе стороны стены. — А потом добавила с хитрой улыбкой. — И туман не помешает.

— Может, там ещё и подогрев, и угощения с напитками? — спросила её Филлида.

— Боюсь, что нет, — рассмеялась Перенель. — Но мысль хорошая — так можно начать взимать плату со зрителей! Портус! На счёт три!

Когда они переместились на платформу, Гертруда огляделась, дивясь её сходству с аналогичным местом в её внутреннем ландшафте. Поразительно, сказал Профессор. Это что же — ты читаешь мысли Зореславы или наоборот? Тем временем Меаллан отдал Гертруде склянку с согревающим зельем и спустился ниже с Перенель.

— Что ж, потом расскажу про Ирландию. Если у тебя время найдётся.

Гертруда осознала, что на задушевные беседы с Меалланом у неё очень давно не находилось времени, если не считать болтовни за едой в Главном зале. И тут же мысли перескочили на Седрика и его речь о копиях, отчего стало немного тревожно. Как он там сегодня в Кенте? Их последний разговор вышел странным, но пока ей не хотелось об этом думать. Может, он не станет долго обижаться — на юге Англии уже наверняка весна полным ходом, цветы и разлитое в воздухе тепло. И чума, напомнил ей Профессор. Тепло, цветы и чума. Ежели Седрику будет угодно впадать в тоску, лучше места для этого не найти. Гертруда вздохнула: что ж, сделать я сейчас ничего не могу, так что лучше отложить тяжёлые думы на потом. Она расположилась среди толстых веток дуба на платформе как можно удобнее.

С восточной стороны стены бирюзовая команда состояла, как она теперь могла рассмотреть, из почти всего шестого курса Рейвенкло: там были и Этьен, и Эли, и Мэгги, которая явно была избрана капитаном. Там же была Хизер и ещё трое гриффиндорцев, четверо из Хаффлпаффа, включая Эйриан, и несколько слизеринцев. Гертруда разглядела Артура, Берну и верзилу Бонифация Белби. Тревога снова охватила её: разговор с Берной она откладывала слишком давно — наверное, его нужно переместить вверх её списка Крайне Важных Дел. Как скажешь, сказал Профессор, чёркая пером по пергаменту. На западной стороне от стены сгрудилась команда в оранжевых мантиях. У каждой команды, как заметила Гертруда, было также по огромной груде шишек.

— А шишки к чему? — спросила она у остальных, но те лишь пожали плечами.

— Шишки надо закидывать на территорию противника, — раздался снизу голос Перенель. — Победит та команда, у которой будет меньше шишек в момент, когда падёт стена.

— Стена должна пасть?! — хором воскликнули Филлида и Гертруда.

— Ежели есть стена, то как ей не пасть? — послышался голос Зореславы. — Хотя жаль — я уж над ней потрудилась: заглядение, а не стена — отчего не похвалили? Хоть поэмы о ней пиши. Эпические.

— Отличная эпическая стена, Зореслава, — крикнула вниз Гертруда.

— Глядите-ка, — воскликнул Тормод, — у оранжевых шестеро гриффиндорцев — орлы как на подбор, Конал и тройка этих шальных: Эрик, Дуглас и Криспин, и девчонки не промах! И ловец Слизерина там — как бишь её? Эсмеральда?

— Эмеральдина Сэлвин, — сказала Филлида.

— Точно, она! Делаю ставку на рыжих!

— Тормод, ты шутишь? — ответила Гертруда. — Посмотри, восемь рейвенкловцев в бирюзовой команде! Включая Этьена. По-моему, ход игры уже предрешён.

— Да его сметут, пока он свои Репеллы уточнять засядет… Готов биться об заклад!

— О, Зореслава приготовила докси для этого урока, — сказала Филлида, присматриваясь к стене. — А это кто — зелёные в листьях? Не могу понять отсюда.

Гертруда тоже присмотрелась. На стене стояли большие песочные часы — песка в верхней половине оставалось уже мало: время для обсуждения стратегии истекало. Рядом чёрными пятнами на белом сидела в ожидании дюжина докси, а чуть поодаль от них — несколько небольших зелёных фигурок.

— Лепреконы! — поняла она, наконец. — Так вот зачем Меаллан с Айданом летали в Ирландию.

— Именно! — раздался голос Меаллана откуда-то снизу. — И если ты не принимаешь ставку Тормода, то яготов!

— По рукам, — заорал Тормод! — Проигравший угощает элем!

— Тогда готовься к посещению «Трёх мётел» до заката солнца!

— А я считаю, что бирюзовые выиграют, но тролля вынесет команда оранжевых! — произнесла Филлида.

— Так тролль точно будет? — новый голос раздался снизу, и вскоре на платформу поднялась Фабиана Дервент. Все стали двигаться на ветвях, освобождая место и для неё.

— Будет, будет. Иначе чего мы все тут сидим, как вороны на ветках? — сказала Филлида.

— Тогда ставлю, что тролля уложат бирюзовые — там же весь Рейвенкло, как я погляжу! — воскликнула Фабиана, присматриваясь к происходящему на поляне.

— По рукам! — прокричала Филлида.

— А что там латынь? — просила Гертруда у Фабианы, улыбаясь.

— А что с нею станется? Чай не ниффлер, в нору не спрячется, — ответила Фабиана. — Четвёртый курс читает Овидия под присмотром Мартина Фитцпатрика.

— Кабы я была директрисой, я бы такого, конечно, не допустила. Распустились преподаватели. То есть, мы с вами, — с притворным раскаянием произнесла Филлида.

— Кабы я была директрисой, я бы уроки профессора Яги ставила на вторую половину дня, — ответила Фабиана.

— Кабы я была директрисой, я бы отменила квиддич, и вместо него собирала бы всю школу на уроки Зореславы, — сказала Гертруда.

— Но-но! Скажешь тоже! — прорычал Тормод. — И не волнуйся, Фабиана, ежели тролля не будет, мы его сами наколдуем. Зря мы его ждали, что ли?

Ну, теперь уж недолго ждать, подумала Гертруда, глядя, как пустеет верхняя чаша песочных часов. Интересно, где его Зореслава прячет? А поляну тем временем пронзил вибрирующий звук гонга — внезапно до зрителей долетели крики команд: видимо, с участников были сняты чары Муффлиато, стая докси взмыла в воздух, и учебный бой начался.

========== Глава шестая ==========

Из книги Этьена де Шатофора «273 базовых способа уточнения Репелло»

(написано в 1350 году)

Создание при помощи Репелло стены, отталкивающей объекты с усилением, было впервые разработано для занятия по боевой магии в Хогварсте в 1348 году. Тогда полигон был разделён на две половины ледяной стеной, по обе стороны которой находились команды противников. Наша команда приняла решение выставить Репелло, уточнённое следующим образом: наклонная под углом 45 градусов стена, примыкающая к стене из снега и льда, проницаемая в одну сторону (от нас), а в другую — резко отбрасывающая любые пытающиеся проникнуть через неё объекты вперёд и вниз, на сторону противника. В силу непредвиденных обстоятельств Репелло описанной конфигурации не удалось опробовать на том же занятии, но дальнейшие эксперименты подтвердили его работоспособность и функциональность. Совместное наложение Репелло со сложным уточнением заметно облегчается, если передать другим магам образ предполагаемой конструкции при помощи заклинания Нексус Ментиум.

Берна Макмиллан, 19 — 20 февраля 1348 года

Берна лежала на койке в больничном крыле, прокручивая снова и снова в голове события урока боевой магии. Сзади на шее побаливал укус докси — второй! скрежетала зубами леди Берна, второй укус проклятых докси! — но состояние было не таким уж печальным. Напротив, Берна даже ощущала душевный подъём. На соседней койке неспокойно дремала Мэгги, порой мечась и вскрикивая во сне. Ничего, подумала леди Берна, скоро мой капитан проснётся и узнает, кто обеспечил победу её команде. Будет о чём поговорить. И Берна стала напевать под нос мелодию «Сонной Мэгги».

Койки с другой стороны были пусты — доктор Лохрин уже отпустил Эйриан и Эли, которых докси укусили не сильно, а на койке справа от Мэгги сидела Айлин, капитан команды «оранжевых», и писала что-то на пергаменте. Наверняка Айлин не тратила время на скандирование в духе «кто самый храбрый» и «кто самый упорный» и «мы победим, потому что мы лучшие», как это делала Мэгги с «бирюзовыми», думала Берна. Атака гриффиндорского авангарда «оранжевых» была молниеносной, несмотря на докси, напавших на них по пути. А что наша команда? А она всё ещё обсуждала стратегию и лихорадочно носилась, чтобы занять позиции согласно своим задачам. Неудивительно, что Этьена де Шатофора огорошили Хиларитусом в первую же минуту — никто не успел собраться, чтобы защитить его. А потом уже Мэгги кинулась возвращать хохочущего Этьена обратно в строй, а из-за этого звенья в цепи плана разорвались…

А план был хорош, надо отметить, произнёс сэр Зануда. Мэгги с Этьеном уж постарались и насочиняли — и Репелло какое-то хитроумное задумали выставить, и шишки связать Апплико в гирлянды, а затем, сделав их невидимыми, перебросить на оранжевую сторону при помощи портоключа. Идею самой Берны про то, что стену нужно ломать Экспульсо, Мэгги также внесла в план, но ведь Берна предлагала «стремительную победу» в первые же минуты боя: снести стену и одновременно с этим перебросить шишки. Этьен засомневался, что у команды хватит на это сил, и теперь Берна вынуждена была признать, что, даже если бы сил хватило, то всё равно профессор Яга не дала бы разрушить полностью стену до появления тролля.

Начало урока пронеслось снежной картиной в её голове: возвышающаяся над поляной ледяная стена, чёрные мантии шестиклассников, клочья серого тумана… Профессор Яга, в плаще сочного бордового цвета, объясняла, что им предстоит: «Зима подходит к концу, а мы с вами в снежные крепости не поигрались! Надо бы наверстать, пока весна не пожаловала. Две команды будут находиться по разные стороны от стены. У каждой команды — гора шишек. Нужно забросить их на территорию противника. Бой закончится, как только падёт стена». Берна критически оглядела стену и обречённо подумала, что кто-нибудь обязательно вспомнит Пирама и Фисбу.

«А стена должна пасть?» спросил Криспин Оллертон, который оглядывал её не менее критически, чем Берна. Он уже придумал стратегию, вздохнула про себя леди Берна. «Не то чтобы должна… Но что-то мне подсказывает, что она падёт», отвечала профессор Яга. «У кого меньше шишек останется — тот и молодец. Ну что, справитесь? Я вам тут помощничков припасла». Лепреконы, как потом выяснилось, — существа безвредные, разве что язык показывали и засыпали золотом, отвлекая самых нестойких соблазнительным блеском монет. А докси, вздохнула Берна, — это докси. В следующий раз, решила она, я варю доксицидное зелье и без него — никуда. «Ну, и ещё один помощник попозже подойдёт», добавила Яга. Насчёт тролля не сомневался никто.

«Что-то ярких цветов захотелось», промолвила профессор, расправляя складки на плаще. «Поделю-ка я вас на оранжевых и бирюзовых». И после жеребьёвки она окрасила их всех Колоратусом. Берна поморщилась, оказавшись в одной команде с почти полным составом Рейвенкло, а уж когда Мэгги с горящими глазами выскочила вперёд и выпустила на свободу свой внутренний Гриффиндор… Что она там выпила? Вроде бы зелье бодрости и что-то ещё сверху? Профессору Яге стоило бы запретить на своих уроках не только зелье, обостряющее интеллект, а вообще всё, что хоть как-то влияет на мозги. А то у некоторых они и так набекрень…

Берна вынырнула из своих мыслей, услыхав голос самой Зореславы Яги. Она подняла голову и увидала перед собой наставницу по боевой магии всё в том же бордовом плаще. К своему удивлению Берна отметила, что вид у неё был весьма утомлённый. Поймав взгляд Берны, та прищурила глаза, затем коротко кивнула и произнесла.

— Ты продержалась сегодня до конца, Берна Бирюзовая. С мечом уже управляешься так, что любо-дорого глядеть. Прям самой такой захотелось — да где уж нам, неродовитым! А уж как глянешь на тех, кто тебе не по нраву, так у них мурашки по коже! Это и вовсе в боевой магии самый главный приём. Двадцать баллов даю тебе сегодня за занятие.

— Спасибо, — пробормотала Берна, и остро пожалела, что её не слышит ни Мэгги, ни Августа. Последняя отделалась сегодня Сомниумом и полным опустошением внутреннего сосуда — так что она просто отсыпается в своей роскошной отдельной спальне.

Яга тем временем перешла к койке Айлин, которая отложила свой пергамент и, как заметила Берна, крайне напряглась. После долгого молчания профессор сложила руки перед собой и промолвила:

— Ну, что ж, Айлин Оранжевая. Говори, как есть, что там накипело на душе.

— Я… я просто понять не могу. Почему… так же нечестно! Несправедливо! У нас был план…

— Отличный у вас был план, — подтвердила Яга.

— Так почему же вы не дали нам его воплотить? Ведь это же вы? Не совпадение же?

— Это ты о чём?

— Мы с Августой пытались растопить стену при помощи магии воды — как вы меня сами учили со стихией работать. Где ж мне было это применять, как на этом самом уроке?

— Не кипятись! Думаешь, льда тебе жизнь не заморозит более да снега не наметёт?

Айлин после этих слов слегка успокоилась и продолжала свою тираду более размеренным тоном. Берна уселась на койке поудобнее.

— Может, и наметёт, но вот эту стену мы с Августой уже почти готовы были растопить. Почему те два докси напали в решающий момент именно на меня и Селину, уже готовую забросить наши шишки в тыл бирюзовым? Да, я ошиблась, вверив нашу защиту Камилле Паркинсон, но даже без неё и слизеринцев, которые вслед за ней полетели драться, у нас оставались защитники! Хотя бы Бенедикт! Докси смогли нас цапнуть только из-за тумана — а я сама рассеивала его до начала всей операции! Откуда он снова взялся?!

Берна украдкой глянула на Айлин — слёзы стояли у той в глазах. Да уж, обидно, что и говорить. А не надо было ставить Камиллу, которая и сама не прочь была покомандовать, на защиту, ехидно прошептала леди Берна. Но и в авангард её ставить было незачем, отметил сэр Зануда: лучше, чем шестеро лихих гриффиндорцев, атакующего отряда и не собрать. Тупиковая ситуация. Берна глянула теперь на профессора Ягу — что ж вы на это скажете? Та расцепила руки, присела на край кровати и тихо проговорила.

— Ну, прости, Айлин. Виновата я, напустила туману. Сама понимаешь — все тролля ждали, а вы уж были готовы победить в самом начале боя! У меня на дубе профессора засели, что твои грачи на ветке: профессор Маклеод уж точно бы мне на голову свалился жёлудем-переростком. Но вот докси я не подсказывала, кого им кусать, — веришь мне?

— Верю, — проговорила Айлин со вздохом, и Яга накрыла её руку своей.

— А проиграть порой бывает ещё полезнее, чем победить. Верно тебе говорю. Что ж касается укуса доски — то это тоже не беда. Кого в конце зимы укусит докси, тому в начале лета повезёт в любви.

Айлин хмыкнула, а Берна невольно потянулась рукой к своему собственному укусу, думая о профессоре О’Доноване. Мэгги пробормотала что-то, ворочаясь на своей койке. Профессор Яга сжала руку Айлин, затем отпустила и поднялась.

— Ну, ежели не серчаешь больше, пойду я. Замучили вы меня сегодня — не передать. Отсыпаться теперь буду — все бока отлежу. Да и Мэгги наша Бирюзовая скоро пробудится: лучше мне удрать, пока не поздно.

— Спасибо вам, Зореслава, — сказала Айлин, а Берна закатила глаза. Вот так всегда — только что злилась, а пару слов ей добрых сказали, и всё, уже улыбка до ушей. Уже мир снова полон добра и справедливости. А то, что и профессор Яга устаёт от уроков боевой магии, стало для Берны приятной новостью. Не проходят, значит, для низла незаметно мышкины слёзки!

Мэгги же действительно просыпалась — со стоном и бормотанием в духе «Этьен, не забудь Инвизус». Самой удрать, что ли, мелькнуло в голове у Берны. Но доктор Лохрин был уже тут как тут — он сунул какое-то пойло ей и Айлин, а сам присел рядом с Мэгги. Когда та проснулась и посмотрела на него мутным взглядом, он нащупал её пульс, заглянул в глаза, подняв веки, и с ворчанием ушёл. Вернулся почти сразу — двумя руками неся чашу, из которой валил пар. Поставив питьё на столик между койками, он велел пить маленькими глотками и отправился к другим пациентам. Мэгги ещё какое-то время смотрела в никуда, а затем молча взяла чашу и стала пить.

— Как ты себя чувствуешь, Мэгги? — озабоченно спросила Айлин.

— Как маринованный акнерыс, — проворчала Мэгги.

— А как себя чувствует маринованный акнерыс? — уточнила Айлин.

— Как я сейчас, — отрезала Мэгги. — Давай уж без лишней вежливости. Кто победил-то?

— Я и правда переживала за тебя, — сказала Айлин с укоризной. — А победила твоя команда. После того, как тебя увели с поля боя, командование взял на себя Адам. «Бирюзовые» ломали стену, которую держала одна только Августа, а Этьен успешно отбил все шишки у оранжевого десанта и отнёс их на нашу сторону.

— А что тролль?

— Тролля наши вынесли — сначала Обскуро, а потом совместным Сомниумом. Затем они же и всех ваших подрывателей стены Хиларитусами обработали. В общем, все повеселились.

— Если всех Хиларитусами, то как же наши стену доломали?

— Ну, это можно у Берны спросить. Она пришла в себя каким-то способом и доломала стену Экспульсо.

И они обе повернулись к Берне — ишь, уставились, как на рождественскую постановку, прошипела леди Берна. Хиларитусы, будь они неладны! Мэгги тем временем застонала и стала потягивать жидкость из чаши. Берна задумалась, рассказывать ли им о том, как они с Мелюзиной тренируются с мечами и ментальными заклинаниями. С тех пор, как шестиклассники из Гриффиндора повадились валить противников на уроках Яги Хиларитусом, от которого случаются изнурительные приступы смеха и бесконтрольного хихиканья, Берна старалась найти способ сопротивляться этому унизительному заклинанию, даже если им в тебя попали. С Мелюзиной они выяснили, что с мечом в руках легче сохранять ясность рассудка, даже если в тебя угождают ментальные чары. А про то, что сэр Зануда — сам по себе противоядие от Хиларитуса, если его вперёд выставить, даже Мелюзине знать не надо. А то все заведут себе внутреннего сэра Зануду.

— Я всегда находила гриффиндорское чувство юмора неотёсанным, — протянула Берна, пожимая плечами. — Так что несмешные у них Хиларитусы. И я уже молчу про то, что они орали «Пирам и Фисба» в качестве боевого клича.

— За что ты меня так не любишь, Берна? — спросила вдруг Мэгги, взгляд которой прояснился. Она смотрела Берне прямо в глаза и та немедленно вывела вперёд леди Берну.

— Потому что ведёте все себя, как Орден Посвящённых! Мол, мы, вершители Великой Конфигурации, лучше всех остальных! — вырвалось у Берны. — Можно подумать, звёзды освещают каждый ваш шаг. Вот и сегодня, обсуждая стратегию — так уж важно было обмениваться идеями мысленно — с Шатофором, Макгаффином и Эйриан? Ах, ну конечно, идеи эти были слишком сложны для понимания простыми смертными…

— А ты, когда тебя Горгона Блэк под себя подмяла, избранной себя не считала, нет? — прошипела в ответ Мэгги. — Понятно, что мы сплотились, пытаясь не дать смахнуть с пути всех недостойных, как пыль с сапогов…

— Мэгги, Берна, — прервала их Айлин. — Послушайте меня. Вам же нельзя ссориться.

— Почему это ещё? — спросила Мэгги.

— Опять нам кто-то что-то запретил? — поинтересовалась Берна.

— Ну как же — а древний закон учеников? Вам что, Моргана не рассказывала? Ученики одного наставника не должны предавать друг друга, злословить и даже ссориться, пока продолжается их ученичество. Иначе не будет удачи в их учении. Нам с Эйриан Зореслава Яга поведала, как только взяла в ученицы. Сказала, что это крайне важно. Мы, правда, и не ссорились бы, но всё же…

Мэгги и Берна замолчали, испепеляя друг друга взглядами. Затем Мэгги опустила голову на подушку, с тяжёлым вздохом.

— Что со мной вообще такое? — простонала она. — Что случилось во время боя?

— Доктор Лохрин говорил что-то про переизбыток магического воздействия. Ты кроме зелья бордости — что ещё пила-то?

Мэгги вытащила подушку из-под головы и положила её сверху себе на лицо.

— Мэгги, ты в порядке?

Из-под подушки донёсся слабый стон.

— Я не в порядке, я полная… — и подушка заглушила несколько эпитетов, которыми наградила себя Мэгги Бирюзовая.

— Да ладно тебе, ты же экспериментировала. Так что ты пила ещё?

— Зелье втирания в доверие.

— Зачем?

— Чтобы вызвать доверие у своей команды.

Берна прыснула, но Айлин строго на неё посмотрела. Ах, ну да. Наверняка древний закон учеников запрещает смеяться над другими учениками твоего наставника, даже когда те садятся в лужу.

— И руны что ли были, да? — продолжала Айлин. — Сколько, штуки три?

— Четыре, — донеслось из-под подушки. — Ну, или пять.

— Ну, ты даёшь! И при этом, судя по тому, что Берна сказала, легилименция и прочие чары?

— Угу…

— Тогда понятно, почему тебе стало так плохо от первого же попавшего в тебя Хиларитуса.

— Тут ты, Берна, права, — сказала Мэгги, выныривая снова на поверхность. — Несмешной он был совсем, этот Хиларитус.

А в палату тем временем ввалила целая толпа из Рейвенкло. Старосты Мартин Фитцпатрик и Лавиния Олливандер начали хвалить Мэгги за победу команды — игра принесла их Дому немало очков, а сама Мэгги, как капитан, — целых пятьдесят. Мэгги ворчала, что она их не заслуживает, но те лишь отмахивались и просили рассказать подробности. Остальные рейвенкловцы тоже обступили её койку, но Бенедикт Орпингтон подошёл к Айлин. Берна навострила уши.

— Ты извини меня, подвёл. Долго не мог Этьена вывести из строя, и из-за этого всё провалилось. Видимо, тебе стоило кого-то другого своим заместителем назначить.

— Ну что ты, Бенедикт! Мне ли не знать, как сложно справиться с Этьеном! Я уверена, что ты сделал, всё, что мог! И ведь попал же ты в него Хиларитусом в конце концов.

— Только когда он отвлёкся на Августу.

Берна потеряла интерес к этому разговору — скучные они! — а рейвенкловцы тем временем угощали Мэгги печеньем и рассказывали, как Этьен, который никак не мог отойти от последствий Хиларитуса, даже рассказал кому-то пошлый анекдот. Тоже мне, событие месяца, молвила леди Берна, а вслух сказала:

— Вы бы видели Флаграте, которым он себя окутывал для отвода глаз. Или ещё для чего — не знаю. Взгляд он точно не отводил, а притягивал, особенно некоторые весёленькие фразы, которые там проскакивали.

— Точно! — отозвался Бенедикт. — Я сам порой хихикать начинал, когда пытался пробить его защиту — там была фразочка про плимпа и про то, как ему связали в узел…

— Бенедикт! — строго сказала Лавиния.

— Да что такого? Шатофор раз в год пошутит — так весь Дом на ушах стоит, а мне нельзя уже и повторить?

Пока они пререкались, Мартин обернулся к Берне и спросил, как она себя чувствует.

— На занятие хора сможешь завтра прийти?

— Приду, пожалуй, — ответила Берна и повела плечами. — Можно подумать, меня докси раньше не кусали.

— Меня тоже как-то цапнули, — доверительно сказал ей Мартин и, закатав рукав, показал ей шрам чуть выше запястья. — Весёлая была история…

Но рассказать эту историю ему не удалось, потому что высокая худая фигура доктора Лохрина уже возвышалась над ними всеми — дескать, пора оставить больных в покое. Рейвенкловцы быстро распрощались с Мэгги и Айлин и ушли. Мартин кивнул напоследок и Берне, и та тоже кивнула, стараясь вложить в кивок своё самое изящное безразличие.

Мэгги молча жевала печенье, допивая остатки питья из чаши, периодически морщась. Затем спохватилась, протянула одно Айлин. Потом долго и медленно поворачивалась в другую сторону, и, словно преодолевая пропасть по шаткому мосту, предложила печенье и Берне. Та тоже выдержала достаточную паузу, прежде чем принять его. Древний закон учеников, будь он неладен. Как будто без него у Берны было мало проблем?

А в палату зашли ещё посетители — да что же это такое? Сказали бы, что нынче в больничном крыле приёмный день — Берна бы тогда парадную мантию натянула и причесалась. Она подняла глаза, и тут же сердце заколотилось — в этот раз к ним пожаловали профессор Макфасти, профессор Госхок и…

— Привет героиням! — воскликнул профессор О’Донован, и Берна, поправляя причёску, подумала, до чего красив ирландский акцент.

Профессор Госхок подошла к Айлин, а Макфасти, конечно, — к своей бывшей ученице, но Берна в этот раз даже не пыталась прислушиваться к их разговорам: рядом с её койкой стоял и улыбался учитель по зельеваренью.

— А ты просто воительница, Берна, — сказал он ей. — Только движения мечом я б, на твоём месте, подтянул. Ты спроси, кто из твоих однокашников магглорождён — особенно мальчишки. Их наверняка с детства обучали владению разным оружием. Они б тебе помогли, особенно с выпадами и защитой в нижней фазе. Ну, и стойка, опять же.

Берна в этот момент его просто обожала. Он наблюдал за ней во время боя! Смотрел на её движения мечом! Она попыталась увидеть себя его глазами — в развевающемся бирюзовом плаще с синим мечом, вытекающим из палочки и рассекающим клочья липнувшего к ней сизого тумана. Вне сомнения, сказала леди Берна, вне всякого сомнения, мы были великолепны, и сердце профессора трепетало. Но тут к профессору подошла Гертруда Госхок и положила ему руку на плечо, от чего Берна чуть не подскочила.

— Что там с зельем, которое изобрёл отец Этьена, Меаллан?

— Ты про гармонизатор? Пока ничего хорошего. Рецепт и формулу мсье де Шатофора я опробовал в точности, но полученное зелье не работает. Не гармонизирует и всё тут!

Оба они взглянули на Мэгги, отчего Берна в досаде прикусила губу. Какой ещё гармонизатор? Айлин же сказала:

— О, мне Этьен рассказывал про это зелье — я ещё хотела его опробовать, но там нужны редкие ингредиенты. Оно же гармонизирует воздействия различных магических факторов, — тут она сделала паузу и тоже посмотрела на Мэгги. — То есть, оно бы помогло Мэгги, когда она намагичила себя сегодня выше меры?

— Не только, — ответила профессор Госхок. — Оно могло бы сейчас ускорить её выздоровление. Но, к сожалению, запасы Этьена закончились, а сварить новое не выходит ни у наших лучших зельеваров, ни у самого Жака де Шатофора.

— О, как бы я хотела попробовать! — воскликнула Айлин. — Это же такое полезное зелье!

Внезапно перед Мэгги возник чей-то патронус — рыба? подумала сначала Берна. Да нет, это же дельфин. Серебристый дельфин проговорил длинную фразу на смутно знакомом Берне языке и исчез. Все уставились на Мэгги, которая густо покраснела.

— Красивый кеннинг, — произнёс профессор О’Донован, — если я его правильно понял.

Ну конечно, осознала Берна — это же шотландский гэльский. В родительском замке говорили только на английском. А О’Донован разобрал, что сказал патронус, потому что он знает ирландский гэльский, который не сильно отличается от шотландского. Да и что значит «знает»? Это его родной наверняка! Поэтому и говорит на английском с акцентом. Мэгги же вопросительно посмотрела на профессора Макфасти. Тот прокашлялся — или подавил смех? — и сказал:

— Лахланн пожелал тебе скорейшего выздоровления, Мэгги.

И снова над ними замаячил доктор Лохрин.

— Что ж, мы присоединяемся к пожеланию Лахланна, кем бы он ни был, — сказал профессор О’Донован, — и не отвлекаем вас больше от воспоминаний о боевых подвигах, которым вы тут наверняка предаётесь. Пойдём, Айдан, Гертруда?

Профессор Макфасти что-то ещё прошептал Мэгги на ухо, похлопал её ласково по руке и развернулся, чтобы уйти, но профессор Госхок, к Берниному удивлению, подошла к ней.

— Я наблюдала сегодня за тобой во время учебного боя, Берна, — сказала она, а Берна еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. Она, конечно, знала, что великолепна, но пары глаз профессора О’Донована ей было вполне достаточно для счастья.

— Ты делаешь успехи. Я давно хотела спросить тебя, как проходит твоё обучение с Морганой. Но сейчас, пожалуй, не время — ты не могла бы зайти завтра после обеда в мой кабинет?

Берна застыла на мгновение, а затем взяла себя в руки и кивнула. Что ей ещё оставалось делать? Учителя распрощались и вышли из палаты. Все какое-то время молчали, предаваясь каждая своим раздумьям, а затем Мэгги медленно произнесла:

— Кто-нибудь знает, что такое «кеннинг»?

Айлин ответила, что нет, а Берна лишь пожала плечами. Тогда Мэгги вздохнула, вызвала своего кота-патронуса и сказала: «Скажи Лахланну tapadh leat[1]». Патронус исчез, а Берна подумала, что, по крайней мере, это послание она поняла.

*

На следующий день с утра Берну отпустили из больничного крыла, но при этом доктор Лохрин освободил её от занятий на сегодня. Торжествуя, Берна направилась после завтрака в гостиную Слизерина, увидав там, к своему удивлению, Мелюзину. Та объяснила, что отпросилась у Маклеода с занятия по полётам на мётлах, сославшись на «персональный лунный цикл». Девушки так часто делали, заявляя, что в некоторые дни они совершенно неспособны сидеть на метле, и профессор никогда не брался с этим спорить. После красочного рассказа в ролях про вчерашний урок — да, да, «бирюзовые» победили исключительно благодаря мне, Мелюзина! — Берна предложила подруге использовать эту возможность и позаниматься с мечами.

— Я, наречённая Мелюзиной, из Древнейшего и Благородного Дома Роулов, призываю свой меч! Луцис Гладиус!

— Я, Берна Макмиллан из Древнейшего и Благородного Дома Макмилланов, призываю свой меч! Луцис Гладиус! — сказав это, Берна представила себе, как вокруг неё серебрится туман, а где-то за ним, невидимый глазу, ею восхищается профессор О’Донован.

— Хиларитус! — прокричала Мелюзина, и Берна отбила заклинание мечом, а второй палочкой отправила в подругу Канто, уточняя его мысленно на гимн Хогвартса. А когда Мелюзина отбила его, Берна уже пустила вслед второе Канто, и тут она уже попала.

— Хогвартс, в чарах преуспевший, — пропела Мелюзина, — безраздельно овладевший высшей мудростью веков, силой знания волшебной, восприми сей гимн хвалебный от своих учеников! Фините инкантатем! Ну, Берна!

— Что, ты хотела что-то другое спеть? Про платан? — и обе они захихикали, вспоминая развязную песенку.

Что там профессор говорил о стойке? думала Берна, отбивая заклинания Мелюзины и мурлыча про себя «вдруг пастушка с дивным станом, словно посланная Паном…» И кто у нас из «мальчишек», как профессор изволил выразиться, магглорождённый, но при этом достаточно аристократичный? Да, да, пропела леди Берна, если уж так низко падать, что просить помощи у потомков магглов, так хоть высшее сословие привлекать…

— Интересно, что будет, если мечом зацепить чужого патронуса? Он исчезнет? — задумчиво сказала Мелюзина во время паузы. Берна вздрогнула — мысль о том, что кто-то заденет мечом её патронуса, была неприятна. Но всё же, надо признать, произнёс сэр Зануда, что тут действительно стоит поэкспериментировать. Берна вздохнула, затем сосредоточилась на образе профессор О’Донована, хвалившего её зелье, и сказала:

— Экспекто Патронум!

Серебристая белка сорвалась с её палочки и закружилась в воздухе. Мелюзина сделала выпад, но белка увернулась и исчезла.

— Ну, Берна, подержи её подольше! И не давай ускользать.

— Ты думаешь, это легко сделать? Да и вообще, у меня уже силы заканчиваются — меч скоро не смогу поддерживать. Всё-таки я ранена в боях с троллем! Давай-ка ты вызовешь патронуса и не дашь ему ускользнуть.

— Ну ладно, попробуем, — сказала Мелюзина с сожалением. Она замерла, прикрыв свои большие близко посаженные глаза, а затем произнесла, — Экспекто Матронум!

Серебристая змейка стала извиваться прямо перед Берной — той даже пришлось отступить на шаг назад, чтобы замахнуться. Змейка скользнула от меча Берны, но всё же ей удалось зацепить её длинный хвост. Меч вспыхнул, патронус со вспышкой исчез, а Берна ощутила легкий прилив силы. Мелюзина вскрикнула и чуть не выронила палочку.

— Ничего себе! — проговорила Берна. — Осталось лишь найти способ приручить дементора, и можно будет завоёвывать мир.

Сказав это, она вдруг ощутила желание причинить боль Мелюзине — из тени вышла её ипостась, которая была тут уже давно, просто Берна только сейчас её заметила. Дементор — пусть её зовут так.

— Ты используешь Экспекто Матронум? — медленно произнесла она. — Говорят, Экспекто Патронум не работает у тех, кто не знал своего отца или же натерпелся от него всякого. Побои, например…

— Меня никогда не бил отец, — проговорила Мелюзина, чеканя слова. — Никогда. У нас с ним прекрасные отношения. У нас дружная семья.

Меч Мелюзины погас, а за ним — и меч Берны, которая почувствовала себя опустошённой. Дементор снова ушёл в тень, и Берна запоздало подумала, что дала своей третьей субличности не совсем удачное имя. Ведь она не такая — воительница Берна, разве нет?

— Просто… просто мама рисует хорошо, — вдруг заговорила Мелюзина совсем другим тоном — словно оправдываясь. — Мне так нравятся её картины. Часами могу смотреть на них. Особенно портреты меня с братом, которые она рисует с раннего нашего детства. У меня просто не выходил патронус, а при помощи Экспекто Матронум и мысли о картинах — у меня получается. Только и всего. А ты сразу — побои.

— Ну, извини. Я просто так спросила — всякое ведь бывает. Не обижайся. И, знаешь, на сегодня хватит, мне кажется. Я пойду в библиотеку. Мне нужно… к трансфигурации подготовиться на завтра — анатомические атласы животных просмотреть. А то после обеда у меня репетиция хора.

Мелюзина молча кивнула, а Берна спросила у себя, почему она не рассказала подруге, что ей предстоит ещё и разговор с профессором Госхок. Потому что ты его боишься, сообщила ей леди Берна. Пуще встречи с мантикорой.

В библиотеке, куда Берна направилась без всякого желания изучать анатомию обитателей лесов и полей Британии, а просто, чтобы побыть до обеда в одиночестве, она остановилась на пороге, как вкопанная. За её излюбленным столом у окна сидел молодой человек с длинными рыжими волосами. Это же этот француз — как же его? — господин де Сен-Клер, ученик профессора Госхок! Ну конечно — он же бывает порой в Хогвартской библиотеке, а также и в частных коллекциях постоянно околачивается: и Ипполита, и Мелюзина говорили, что он посещал их замки с этой целью. А тут он сидит только до обеда, но никогда — после. Видимо, избегает встреч с учениками — или ученицами, ехидно вставила леди Берна. Может, ему наставница это запрещает? Про них рассказывают много интересного…

Сен-Клер оглянулся и, увидев её, учтиво склонил голову. Берна кивнула в ответ и направилась к господину Бланкрадоку. Этот француз — ведь старший брат Серафины, погибшей весной от рук магглов-охотников на ведьм? Значит, магглорождённый, как и сестра, значит, аристократ. Берне пришла в голову вздорная мысль.

— А нет ли у вас чего-нибудь, написанного магглами, по оружию и способам владения оным? — поинтересовалась она у архивариуса.

Тот удивлённо глянул на неё поверх очков.

— Нечасто такое спрашивают! Надобно глянуть в секции маггловской литературы. Подождите немного, сударыня.

Бланкрадок зашаркал в сторону особо пыльных стеллажей с трудами, вышедшими из-под пера магглов, и вскоре исчез из вида. Краем глаза Берна следила за Сен-Клером — перед тем лежало несколько фолиантов в массивных кожаных переплётах, один из которых был стилизован под драконью чешую. А, может, и, правда, чешуя? Брат Серафины выписывал что-то в собственный свиток, а затем прервался и замер. Секунда, другая — и вот он уже строчит что-то на другом пергаменте, явно не скупясь на кляксы.

— Вот, извольте, госпожа Макмиллан, нашлось описание требушетов — подробнейшее, с чертежами. Подойдёт вам?

— Несомненно, — пробормотала она и взяла из рук архивариуса солидный фолиант, содержавший ценные сведения о неизвестных ей требушетах. Она выбрала столик через один от Сен-Клера, уселась, распахнула книгу и уставилась на диковинные чертежи, напомнившие ей графики профессора Диггори.

— Это вы к очередному бою у профессора Яги готовитесь? — тихо спросил её с улыбкой француз, отложив свои свитки и повернувшись к ней. — Будете уточнять Репелло? Думаю, до Репелло в виде требушета даже де Шатофор ещё не додумался. Седрик де Сен-Клер. К вашим услугам. Вы ведь — Берна Макмиллан?

Ирландский акцент куда соблазнительнее французского, подумала Берна, поморщившись и бросив Сен-Клеру надменный взгляд. Знать бы ещё, что такое этот требушет… Впрочем, её план пока работает — надо действовать дальше.

— Она самая. Приятно познакомиться, господин де Сен-Клер. А Репелло мне уточнять не надо — я и без него справляюсь. У меня есть меч Древнейшего и Благородного Дома Макмилланов.

— Конечно, прошу прощения за глупый вопрос, — он хотел было снова отвернуться, но Берна прошептала:

— Господин де Сен-Клер, вас учили в детстве владеть мечом?

— Как же без этого? Я же из семьи магглов, — ответил он с ударением на этом слове. — Правда, мечи были деревянные и совершенно без древней и благородной магии.

Берна прикусила губу. Чтобы продолжить разговор в том направлении, которое ей нужно, придётся сменить тон. Леди Берна хмыкнула, но Берна попросила её временно помолчать.

— Понимаете ли, магглы чаще обращаются с оружием, так что они наработали… некоторые приёмы. У меня не очень выходят выпады и…

— Госпожа Макмиллан, вам показать несколько финтов?

— О, я не хочу вас отвлекать…

Он посмотрел на неё с ухмылкой.

— Только не говорите моей наставнице сегодня — у вас же с ней разговор намечается.

Берна нахмурилась, вспомнив об этом, но её уже захватывало чувство приключения, отчего зачесался укус докси. Вместе с Седриком, как она уже называла его в голове, они сдали книги и вышли из библиотеки.

— Комната по Требованию? — спросил Седрик. — Вряд ли там сейчас кто-то есть. Или прогуливать нынче модно?

— У меня освобождение от доктора Лохрина, — гордо сказала Берна. — И да, можно попробовать Комнату по Требованию.

Пробираясь мимо классов, где шли занятия (и порой доносились крики и прочие шумы), они дошли до лестниц, которые явно дремали или просто копили силы для перемены. Комната по Требованию гостеприимно распахнула двери — внутри оказался ковёр с коротким ворсом на всю длину пола, а по краям стояли подставки для оружия с маггловскими мечами всех размеров, как деревянными, так и металлическими. Седрик подошёл к ним и стал вытаскивать один за другим, пробуя их баланс и делая финты.

— Отвык я уже от мечей — всё больше палочки и лютня бывают в руках.

— Вы играете на лютне? — удивилась Берна. — Надо же!

Он усмехнулся и протянул ей один из недлинных деревянных мечей.

— Попробуйте вот этот.

Берна взяла его в руку и ужаснулась: после невесомого ощущения меча, вылетающего из палочки, деревянное оружие казалось невыносимо тяжёлым и неудобным.

— Мерлин всемогущий, как этим вообще можно сражаться?

— Ну, тогда вызывайте свой меч.

Берна хотела это сделать, но ощутила, что фамильная супница после тренировки с Мелюзиной почти пуста — надолго её не хватит.

— Придётся для начала всё-таки с этим, — вздохнула она. — Сил маловато.

Седрик кивнул и показал ей фехтовальную стойку. Через минут десять у неё уже болела кисть руки, ныло тело, а в голове даже мелькнула отчаянная мысль о том, что доктора не просто так дают освобождения от занятий. Но всё-таки она отложила деревянный меч и вызвала световой — чтобы попробовать им пару выпадов и финтов, которые ей показал Седрик. Тот смотрел на него с большим интересом — неужели впервые видит? Да нет, не может быть. Наверняка уж перед магглорождённым за семь лет его обучения в Хогвартсе засветился кто-нибудь из Благородных Домов. Как же иначе? Внезапно Берне страстно захотелось произвести впечатление на ученика профессора Госхок.

— А я сегодня сделала открытие, между прочим. Хотите, покажу?

— Открытия я люблю — буду признателен.

— Тогда извольте вызвать патронуса.

Серебристый дракон сорвался с его палочки мгновенно и взмыл под потолок.

— Гм… а вы можете попросить его опустится пониже?

Седрик посмотрел на неё вопросительно, а дракон стал медленно спускаться вниз. Берна сделала резкий выпад, вынося правую ногу вперёд, как её только что научили, — и зацепила крыло патронуса. Тот погас и исчез, а Седрик вздрогнул и тут же навёл палочку на Берну, которая ощутила уже знакомый прилив сил и серебристый вкус во рту. С лица Сен-Клера сошла улыбка.

— Я не хотела ничего дурного — просто показала, что мечом можно рассеять чужого патронуса.

— И перетянуть при этом часть витальности, судя по всему, — произнёс Седрик, пристально глядя на неё. Берна дала мечу погаснуть и приняла виноватый вид. Что ж, ты его впечатлила, отметила леди Берна. Отменная работа.

— Я вовсе не хотела…

— Ничего страшного, госпожа Макмиллан. Это полезный урок. Я рад, что мы оба смогли чему-то научить друг друга. И мне жаль, что я не смогу вам больше помочь с фехтованием — я тут бываю нечасто и только во время уроков. Вы ведь не каждый день получаете ценное освобождение от занятий?

— Увы, только после укусов докси.

— Тогда разрешите откланяться, — сказал он с подчёркнутой учтивостью.

— Благодарю за урок и не смею больше отнимать ваше драгоценное время, — в тон ему ответила Берна.

Эх, а я бы послушала, как он играет на лютне, с тоской подумала Берна, глядя вслед Седрику, уходящему из Комнаты по Требованию. Ты бы ещё и спела с ним дуэтом, быть может? ехидно вставила леди Берна. Не пора ли нам на обед, спросил сэр Зануда? Занудство делало его порой особенно прожорливым.

*

В кабинете профессора Госхок горели свечи, несмотря на яркий солнечный свет, льющийся в окно. Сама профессор сидела на подоконнике, обхватив колени руками, глядя куда-то вдаль, пока Берна, наконец, не прокашлялась и не начала разговор сама. Что ж ей покойный сэр Ричард Гринграсс не привил хорошие манеры?

— Вы хотели поговорить со мной, профессор Госхок?

— Да, Берна, садись, пожалуйста.

Критически оглядев кабинет, Берна выбрала стул в углу — подальше от окна.

— Да притяни ты его ближе к свету — посмотри, какое голубое сегодня небо.

Разговоров о голубизне неба Берна не ожидала. Впрочем, на эту тему ей, по крайней мере, было что сказать.

— Вчера оно тоже было голубым — с утра.

— Да, обещания утреннего небосвода не сбылись, — с усмешкой ответила профессор. — А что твой укус?

— Чешется, — созналась Берна.

— Как твои занятия с Морганой, Берна? — спросила профессор Госхок, глядя на неё крайне серьёзно. Отлично, подумала Берна и вывела вперёд леди Берну. Что мне отвечать на это? Ничего — выкрутимся, сказала леди Берна.

— Превосходят все ожидания, — проговорила Берна.

— Вы с ней занимаетесь магией пространства?

— Почему вы так решили? — немного опешила Берна.

— Не знаю, — ответила та, — просто Моргана любит — как бы это назвать? — симметрию. Она учит Мэгги магии времени, вот я и решила, что для некоего равновесия, она решила обучить тебя чарам, связанным с пространством. Она же была в них крайне сильна. Да и до сих пор её тайны ведомы только ей.

Берна вспомнила грот с искривлённым пространством — всего лишь иллюзией, но при этом такой стойкой. Если бы меня Моргана и правда такому учила, вздохнула она.

— Я не могу вам сказать, чему она меня учит. Она строго запретила рассказывать кому-либо.

— И ты никому не рассказала?

— Конечно же, нет!

— Ни родителям, ни подругам?

— Никому!

— В таком случае, ты позволишь мне проверить тебя на следы Обливиатуса, Конфундуса и других ментальных заклинаний? На всякий случай?

После секундного колебания Берна кивнула, и профессор Госхок навела на неё палочку, сказав «Специалис Ревелио». Секунда шла за секундой — Берна увидала, как в глазах профессора что-то мелькнуло, она то ли вздрогнула, то ли пожала плечами.

— К счастью, следов ментальных чар не вижу. Не забывай практиковаться в окклюменции. Я надеюсь, Моргана знает, что делает.

— Если бы ещё я знала! — вырвалось вдруг у Берны. Посмотрев на профессора Госхок и встретив её пытливый взгляд, Берна вздохнула. — Просто она говорит всё время загадками. Пойди её пойми!

— Это так принято. Такая практика заставляет учеников задумываться и раскрывать свои скрытые потенциалы. Вот у меня туго с загадками.

— Тогда я завидую вашим ученикам! Потенциалы — это конечно, чудесно, но целыми днями ходить и думать, что значит «иди к видениям тропою звуков, цветы и ягоды неся в руках» — это уже перебор.

— Что это, загадка Морганы?

— Ну да! Когда я её попросила помочь мне понять видение в шаре, она мне выдала эту фразу.

— Ты занимаешься с шаром?

— Пытаюсь, — пришлось признаться Берне. Она выболтала слишком много? Похоже на то, отозвался сэр Зануда.

— Можно узнать, что за видение тебя озадачило?Если это не что-то личное, конечно.

— Не хватало, чтобы вишнёвые косточки были чем-то личным! — воскликнула Берна и рассказала профессору Госхок про её Сенсибилитас на квиддичном поле. Та задумчиво навела палочку на горящую свечу, поднимая её в воздух.

— Похоже на то, что под воздействием Сенсибилитаса у тебя происходит смешение ощущений, получаемых от органов чувств. А не под действием чар такое с тобой бывает?

Берна хотела уж было покачать головой, но тут во рту отчётливо появился вкус — вкус серебристого патронуса. А за ним — запах утренней волынки. Или то запах горелой на костре форели? Или просто свечи тут так пахнут?

— Мне… сложно сказать.

— Я испытывала нечто похожее, когда представляла себе вкус огня. Но это случалось только во время работы со стихией.

— Возможно, это происходило со мной и без чар. Кажется, припоминаю — но лишь отголоски таких ощущений.

— Но под Сенсибилитасом ты это явственно ощущаешь?

— Да. Ещё как!

— В загадке Морганы присутствуют все пять групп ощущений — зрительных (видения), звуковых — собственно слово «звуки», «цветы» представляют, судя по всему, запах, а «ягоды» — вкус. «Неся в руках» и «иди» — ощущения, которые даёт нам тело, прикасаясь к чему-либо или двигаясь.

— И что с этим всем делать?

— Видимо, объединять. А тебе это помогает делать Сенсибилитас. Возможно, суть в том, чтобы попробовать задействовать эту твою особенность во время сеансов с шаром.

— Шар и Сенсибилитас одновременно? Они же опустошат меня в два счёта.

— Да, это сильные воздействия. Но, возможно и результат окажется впечатляющим, и стоит ради него рискнуть? Впрочем, я только делаю предположение. Меня и саму смущают загадки Морганы.

— Наверное, вы правы. Стоит попробовать. Спасибо.

Профессор Госхок задумчиво молчала, глядя на свои парящие свечи.

— Э-э, если у вас больше нет ко мне вопросов…

— Пожалуй, пока нет, Берна. А сама ты мне ничего не хочешь сказать?

— Э-э, нет.

— Тогда спасибо, что зашла.

Выйдя из кабинета, Берна направилась к лестнице и чуть не столкнулась с поднимавшимся по ней Этьеном де Шатофором. К бывшей наставнице идёт вести заумные диспуты, не иначе. Увидев её, Этьен коротко кивнул и сказал:

— Отличный выдался бой вчера, Берна. Жаль, что прозевали начало и не успели выставить Репелло. Но ничего, справились. Спасибо за очень своевременный Экспульсо. Ты даже после Хиларитуса и укуса докси смогла его кинуть?

— После Хиларитуса и во время укуса докси.

— Окклюменция? — спросил он, прищурив один глаз, и не дождавшись ответа Берны, добавил: — Мне явно есть над чем задуматься.

И тут Берну что-то дёрнуло. Сейчас я ему дам над чем задуматься.

— А я сегодня, знаешь, в библиотеке изучала чертежи требушетов. Тебе не приходила в голову мысль уточнить Репелло как требушет?

Брови Этьена поползли наверх. Может, после этой фразы он влюбится в меня? замурлыкала внутри леди Берна. Через мой труп, пресекла эти мысли Берна. Ну, или через его.

— В общем, подумай над этим, а я очень спешу. У меня репетиция хора, — с этими словами крайне довольная собой Берна сбежала вниз по лестнице, вовремя перепрыгнув исчезнувшую предпоследнюю ступеньку.

*

Поздно вечером, лёжа в своей постели, Берна перебирала в голове события дня и возвращалась снова и снова к своему разговору с Мелюзиной. Что её тревожило? Но мысли перетекали друг в друга, путались и сливались в буйные хороводы. Замёрзшей и замершей перед внутренним взором картиной возник в памяти финал вчерашней игры. В пересказе Берны её последнее Экспульсо, которое она запустила по стене, несмотря на зубы докси, впивающиеся ей в шею, было апофеозом всей игры. Но в реальности всё было не так просто. Поле боя она помнила во всех деталях: храп насильно усыплённого лесного тролля, упавшего чётко вдоль стены и не разрушившего её остатков, последний ледяной кусок — к нему руками словно приросла Августа, не давая обрушиться. Бледное лицо, крайняя напряжённость, почти отчаяние — но Августа не сдаётся. Далее Этьен в коконе из огненных букв — один против нескольких «оранжевых» во главе с Бенедиктом. Вот шишки разлетаются во все стороны по полю противников, и Этьен подходит к Августе — её взгляд на него — его Сомниум. И тут же вслед за ним — Хиларитус в самого Этьена — наконец-то Бенедикт смог добраться до бирюзового героя. Кусочек стены готов растаять и пасть, но его замораживают Фригусом. Неужели устоит? «Оранжевые» собирают шишки при помощи Акцио — ещё немного и они перелетят на бирюзовую сторону. Ведь там больше сражаться некому. Некому — кроме Берны, которая видит это всё сквозь слёзы от смеха — до чего же смешное лицо было у Августы, когда она хватается за жалкий кусок стены, как за последнюю надежду! До чего нелеп героический Этьен с его болтливым Флаграте! А уж как забавен Бенедикт с шишками — невозможно не хохотать. Невозможно…

Возможно! Сэр Зануда говорит, что ничего смешного тут нет и что Берна — последний бирюзовый воин. Воительница! Такие не смеются из-за пустяков. Если сейчас не взорвать этот нелепый ледяной осколок — он ведь потом вечно будет торчать у тебя перед глазами. Давай же, Берна. Сейчас! Ай! Проклятые докси — до чего смешно, что меня кусают именно в этот драматичный момент! Прекрати смеяться! Сейчас же — Эскпульсо!

Стена рушится, когда шишки уже в воздухе — они летят на сторону «бирюзовых». И тут время для них замирает — профессор Яга выходит с двумя палочками в руках — все шишки зависают в воздухе причудливой стаей. Взмах — и они падают вниз. Целая куча оседает на бирюзовую сторону. Но на оранжевую — в два раза больше! Победа!!

С этой мыслью Берна достаёт шар и забирается с ним под одеяло. Лумос! Сил мало, очень мало, но внутренние докси Берны кружат и клацают зубами от нетерпения. Сенсибилитас! Свет палочки щекочет глаза, прикосновение одеяла мягко урчит, а шар — о! шар на вкус — как патока, замёрзшая в сосульку. Видения начинают свой танец, и Берна спрашивает — что же спросить? — Берна спрашивает, почему Августа выходит замуж за Николаса Мэлфоя. Из глубин шара выплывает очертание всё того же осколка стены — холод пронзает руки Берны, холод, доходящий до сердца — холод безнадёжности. Её взгляд на Этьена — жар, как Экспульсо, как серебристый вкус патронуса, как шёлковый крик в ночи! Но его ответ — бесстрастный, пахнущий шишками Сомниум.

Затем гаснет всё — видения, Лумос, Сенсибилитас. Берна падает на подушку — измученная, но счастливая. А ещё недоумевающая — ну, допустим, Августа, оказывается, безнадёжно влюблена в Этьена. Но зачем же замуж за другого выходить? Какой в этом смысл? Какая нам рааааазница, зевает внутри леди Берна, и сон накатывается волной видений, смешивая звуки и запахи и запрыгивая в корзину в руках Берны горстями спелых вишен.

[1] «Спасибо тебе» (шотл.гэльский)

========== Глава седьмая ==========

Из книги «Колдовских сонетов»

Неистов ты в исканиях своих,

И похвалив тебя неосторожно,

Заставил я поверить нас двоих

В мечту, что невозможное — возможно.

И вот ты пробуждаешь память там,

Где стёрты и следы воспоминаний,

И расставляешь думы по местам

В лесах дремучих мысленных скитаний.

И я не успеваю за тобой,

И я ревную к вспышкам озарения,

Хоть сам я покорён твоей мечтой

И стал уж частью твоего творенья.

К источнику идей устами я приник.

Ведь жажда — это ты, мой ученик.

Седрик де Сен-Клер, 23 марта 1348 года

-Придурки-кашемозглые-ослы-с-ушами-мрачными-оболтусы-упрелые-и-бандиманы-тощие-какое-небо-синее-любви-однако-хочется-и-что-нибудь-пожрать!

Отличный ритм, Блатеро, подумал Седрик, просыпаясь уже в который раз этой весной от криков джарви под окнами его таверны в Хогсмиде. Совсем ошалели от марта, отметил Мудрец, и как же я их понимаю, добавил Певец. Весна…

Весна захватила в плен юг Шотландии ещё месяц назад, сразу после февральского полнолуния. Под атакой солнечных лучей снег в испуге исчез за пару дней — словно и не бывало, а зелёные пальцы нетерпеливых растений хватались за эти лучи, чтобы быстрее выползти из земли. И вот уже пронеслось мимо время подснежников, которому наступало на пятки нашествие ветреницы, а ближе к воде нескромно распускали лиловые лепестки цветы, названия которых Седрик не знал. Терновник на зазеленевших холмах вокруг Круга Камней покрылся белыми благоухающими облаками, а птицы пели так, что он порой не мог сосредоточиться на заклинаниях во время тренировок. Впрочем, сколь бы он ни валял дурака и ни отвлекался на звуки весны, а время его инициации нагрянуло. Сегодня, сказал Храбрец, и сам себе не поверил. Сегодня.

«Сегодня тот самый день», прозвучал в его голове голос наставницы, и пришлось поверить. «Ты проснулся рано», добавила Гертруда. «Это всё джарви — снова орут под окнами о любви», ответил ей мысленно Седрик. «Наверное, это подросший приплод Силенсии. Обычно джарви просто ругаются, без всяких упоминаний о любви, даже в марте. Что ж, готовься. Как только соберёшься — дай мне знать». Седрик на всякий случай ещё раз попробовал убедить наставницу, что совершенно не готов, сколько ни собирайся, но она была неумолима. Если ему и удалось перенести дату с весеннего равноденствия на сегодня, мартовское полнолуние, то снова откладывать неизбежное Гертруда ему не позволит. Да и что тебе дали эти два дня отсрочки? поинтересовался Мудрец.

Очень многое дали, отвечал Певец. Ночь мартовского полнолуния выпадает на субботу — и теперь у нас с Гертрудой два выходных дня в полном распоряжении. И мне удалось её уговорить устроить нам испытание. Этот разговор сразу всплыл в памяти.

— Седрик, мой возмутительный ученик, в котором злостное отлынивание перемежается с приступами крайнего усердия, зачем тебе испытание? Оно же необязательно.

— Мне хочется его пройти.

— А если не пройдёшь? Испытания — штука непредсказуемая. А если завалишь?

— Не может такого быть! Я его пройду. Ты ведь меня не завалишь специально?

— Ты понимаешь, насколько это сложно?

— Не завалить меня специально?!

— Да нет, придумать такое испытание, чтобы оно одновременно было и нелёгким, и при этом выполнимым?

— Давай, сделай его невыполнимым! А я поспорю, что выполню то, что ты считаешь невозможным.

— Это ты невозможный! Слушай, у меня нету таланта Зореславы — вот ей удаются такие задания. Ну, и Моргане, конечно.

— Спорим, есть у тебя такой талант!

— Седрик, зачем? Зачем ты требуешь от меня этого? Ты хочешь что-то доказать мне?

— Скорее уж себе. Но и тебе нужна практика.

— Какая? Для чего?

— Как для чего — а Триволшебный турнир в следующем учебном году? Не сомневаюсь, что тебе поручат его организовывать.

Гертруда застонала, а Седрик посмотрел на неё с ухмылкой.

— Ты меня не обманешь — ты ведь уже начала придумывать для меня испытания. Я же вижу, как горят твои глаза. Я ощущаю твой азарт.

— То, что ты ощущаешь, — это желание тебя придушить, мой невероятно приставучий ученик. И вообще — убирайся из моих мыслей.

— Не могу! Я как раз хотел тебя попросить — пусти меня ещё раз посмотреть на твои поля…

— Седрик…

Но он уже шагнул к ней и заглянул в глаза, и она распахнула двери, впустив Певца в просторы, покрытые сплошным ковром огнетрава, — холм за холмом, сколько мог охватить взгляд. И его взгляд жадно охватывал, и скользил, и упивался, и ловко уворачивался от Руди, которая кидала в него желудями с платформы на дубе…

И вот сегодня тот самый день — и испытание, на котором он так настаивал, ждёт его: нужно встать и собраться. С мыслями, прежде всего. Так что можно пока не вставать — собираться с мыслями можно и лёжа.

Полгода — с того дня в сентябре и до сегодня, от полнолуния до полнолуния, — словно целая жизнь. Картины сменяли друг друга в его не желавших собираться мыслях — первые занятия с Гертрудой, возникшая в Самайн ментальная связь, его нарастающая страсть, томления в библиотеках, рождественский бал, Эмансипаре и полёты с драконами на Гебридах… Седрик посмотрел на пламя китайского огнешара, переливающееся в склянке на столе возле его кровати и обновил на нём все наложенные чары, кроме руны владения. Она всё время стиралась, и ему было лень её сейчас перерисовывать. Жаль, что пойманное ими пламя Сердцеедки хранится в Комнате по Требованию — на него он мог смотреть бесконечно. Гертруда хотела и эту склянку поместить туда же, но Седрик не согласился — туда ведь может проникнуть любой, да ещё заставив Комнату принять какой угодно вид. Неужели сложно сформулировать просьбу так, чтобы Комната преподнесла вору все спрятанные в ней артефакты? Но Гертруда убеждала его, что Кристина после исцеления Комнаты умеет с ней общаться, и все ценные предметы, хранящиеся в ней, она не отдаст никому, кроме их хранителей и участников Конфигурации.

Участники Конфигурации — словно некое тайное общество со своими секретами, думал Седрик. Являюсь ли я его частью? После изобретения Эмансипаре ему казалось, что является, но порой он в этом сомневался. Впрочем, он подружился уже почти со всеми, особенно с Айданом, а также с Коналом и Хизер за последний месяц — те помогали ему экспериментировать с Эмансипаре. Гертруда оказалась права — у Седрика не обнаружилось особых «привилегий»: и Хизер, и Конал прекрасно освобождались от пут, на которые не скупилась Комната по Требованию, и все они уже научились справляться с этим без палочек. «Самые непроходимые заросли малинника на берегах реки Шэннон, куда боятся сунуться даже сиды, побледнели бы, увидав это», ворчал Конал, запутываясь в цепких ветвях Грифоновой Купели, обвивавшей добрую половину Комнаты. «А профессор Спор знает о ботанических пристрастиях этой Комнаты?», со смехом спрашивала Хизер, чьи ноги с пугающей скоростью опутывали лианы с грозными жёлтыми шипами.

— Господин де Сен-Клер! — донеслось из-за двери. — Извольте на завтрак!

— Сплошные-остолопы-и-жадины-и-жмоты-не-кормят-животинку-как-сложен-путь-любви…

Я тебе что-нибудь прихвачу со стола, Блатеро, усмехнулся Седрик, поднимаясь с постели и натягивая штаны и камизу. Ты же почти поэт — с ритмом всё отлично, лишь только добавить рифмы. «Сплошные остолопы и жадины и»… хм. Будет чем насмешить Полли, если её мама выйдет на минуту из кухни, думал он, сочиняя в голове стишок и спускаясь вниз к гостиной. Он перешёл на выдумывание комических куплетов после завтрака, вернувшись в свою комнату и примостившись с лютней на незастеленной кровати.

«Дай угадаю — принялся сочинять балладу?», зазвучал в голове голос Гертруды. «Хорошая баллада никому ещё перед инициацией не помешала! Не подскажешь рифму к слову огонь?» Он в красках представил себе, как она закатывает глаза. «Поколения поэтов до тебя, мой дорогой рифмоплёт, задавались этим вопросом, и не сомневаюсь, что они перерифмовали с огнём всё, что только было возможно. Поэтому оставь огненную поэзию в покое и собирайся — путь неблизкий». Это было для Седрика неожиданностью. «Мы проведём ритуал не в Круге Камней?» Ответ Гертруды был полон загадок: «Я этого не сказала. Я лишь отметила, что нас ждёт путь. А Кругов Камней на острове Британия гораздо больше одного». «Хорошо. Я только приведу в порядок мысли и зайду в лавку за укрепляющим».

Седрик оглядел стол — что ему взять с собой? Лютня первой полетела в сумку-вместилище, а за ней отправилось пламя огнешара. Вслед за ними — портоключ в Хогвартс «на всякий случай» и портрет Гертруды. Седрик скептически оглядел ворох свитков — их он не разбирал после второго посещения библиотеки Ноттов. Его слегка передёрнуло от воспоминания о неуёмной любезности госпожи Аполлины Нотт, когда он явился наверстать упущенное и таки засесть за изучение трудов по драконоведению. Трудов оказалось немало, но вот толку от них — гуль наплакал: авторы описывали столкновения с драконами, вдаваясь в подробности своего героизма, а не анатомии самих животных. Порой даже сложно было понять, о каком виде идёт речь. Вот, например, дракон, описанный в латинском трактате про Восточную Европу. Обитал он в пещере возле некоего Вавеля (для Седрика так и осталось загадкой, город это или замок), и автор даже не счёл нужным упомянуть, железнобрюх это был или рогохвост. Зато подробно рассказывалось, как герои сгубили зверя, подсунув ему набитую серой корову. С горя Седрик даже в труды магглов заглянул — про Марко Поло писали, что он встречался на востоке с драконами и охотился на них. Он обрадовался поначалу, увидев французское название книги: «Livre des merveilles du monde»[1]. Да только какие же это драконы? В фолианте описывались скорее огромные змеи с двумя ногами. Может, последствия чьих-то экспериментов? И ни слова про пламя.

Только некто Торольд Блэквуд пытался объяснить в своём труде «Codex draconum», как возникает пламя драконов, и если Седрику правильно удалось разобрать его витиеватую латынь, то речь там шла о двух желудках, в которых образуются воспламеняющиеся газы. Однако упоминания о пламени разных цветов он и тут не нашёл. Два желудка, задумчиво произнёс Мудрец. А не говорили ли Макфасти на Гебридах про особые железы в пасти дракона и загадочный колчедан, помогающий воспламенять то, что эти железы выделяют? Допустим, два желудка — или же железы (как-то к сведениям Макфасти доверия больше, чем господину Блэквуду) - но как они меняют пламя? Быть может, уточняют, как маги — заклинания?

Седрик разделил свои свитки на две хрупкие башни — одна с конспектами, другая с балладами. А затем сгрёб опять всё вместе в одну кучу и запихнул как попало в сумку. Туда же отправилась его изрядно потрёпанная метла и тёплый плащ, пострадавший от множества шипов. Припасённый для джарви пирог с потрохами — всё равно это несъедобно — он положил рядом с сумкой. Не хватало ещё, чтобы его запах пропитал всё внутри. Затем Седрик быстро расчесал волосы и собрал их в хвост, а гребень также запихнул в сумку. Что ещё? Он огляделся — да больше и нечего. Осталось теперь только зайти за укрепляющим. Обойдя таверну, он обнаружил в зарослях дрока, на котором уже набухали бутоны, орущего джарви и кинул ему пирог. Тот разделался с ним и поблагодарил Седрика потоком брани без единого слова о любви. Так-то уже лучше, друг Блатеро.

По дороге в лавку Седрик с досадой подумал о том, что деньги у него заканчиваются, а отец намекнул в последний его визит, что пора бы ему осесть и обзавестись семьей. Такой намёк мог означать только одно: если в ближайшее время не сделает, как ему велено, снабжать серебром его перестанут. Надо искать свой собственный источник дохода, вздохнул он. Или просить руки Гертруды, сказал внутри Певец. Откажет ведь, буркнул про себя Седрик. Она же, вырвав у мироздания свою драгоценную свободу, теперь застывает, как ледяная статуя, стоит лишь только подойти к этой теме издалека. Гнев в который раз закипел внутри Седрика, когда он подумал о сэре Ричарде, и один из столбов-песчаников обрушился от внутреннего Экспульсо. Зачем она вообще вышла замуж за такого человека?

Он спрашивал её об этом не раз. Не всегда она хотела отвечать, но порой делилась воспоминаниями — скомкано и неохотно. Что-то не сказанное всегда стояло за каждым произнесённым словом. Седрик узнал, что она сама тоже родом из Камберленда — Озёрного края, где расположено родовое гнездо Гринграссов. Древнейший и Благородный Дом Гринграссов был самым заметным волшебным родом в тех краях, о чём они не давали забывать семьям магов попроще. Так что Гертруда и её старшая сестра Грейс знали Ричарда с детства. Грейс и Ричард были ровесниками, а Гертруда — двумя годами младше, так что, если им и приходилось встречаться до школы, то старшие играли вместе, изредка снисходя до «малышки». Ричард был всегда и во всём тем, кто смотрит на тебя свысока. Однако в школе он стал обращать внимание и на Гертруду, что ей льстило, но дружбу она водила с Кристиной и Горгоной, а позже к ним примкнул и Айдан, который был помладше. Горгона, впрочем, затянула со временем и Ричарда в их круг.

Спустя несколько лет после выпуска все были уверены, что Ричард женится на Горгоне Блэк, соединив два Древнейших и Благородных Дома, но, к огромному удивлению Гертруды, он сделал предложение ей. Она отказала ему сначала, но его это не смутило — он лишь продолжил добиваться своего с удвоенной силой. А добиваться своего сэр Ричард Гринграсс умел. Гертруда и заметить не успела, как была очарована, влюблена и замужем за Ричардом, а её мечта преподавать в Хогвартсе и заниматься магическими экспериментами уступила место необходимости обеспечить наследников Дому Гринграссов. Седрик вздохнул — в чём-чём, а в вопросе наследников благородные дома волшебников и магглов мыслят совершенно одинаково. Впрочем, если вспомнить вовсе не аристократический клан Макфасти и то, как они насели на Айдана всё с тем же «женись да плодись», то поневоле приходишь к выводу, что продолжение рода — единственная твоя обязательная миссия на земле. Всё остальное, включая драконов и чары, — второстепенно.

Миссия наследников Гринграссов, тем не менее, не желала исполняться — после нескольких выкидышей Гертруда отказалась пробовать снова и принялась сочинять трактаты о природе магии, а Ричард постепенно начал проявлять властность и чрезмерную требовательность к ней во всём — от внешнего вида до круга её общения. Его любовь к ней порой принимала такие формы, что Гертруда приходила в ужас и ощущала себя пойманной в ловушку. Она не говорила, что это были за формы, а Седрик не спрашивал, но его бурная фантазия рисовала мрачные картины. Сэр Ричард тем временем и сам углубился в исследования магии, особенно тёмной. Он бросил силы на то, чтобы обрести полный контроль над своей ликантропией, что ему в конце концов удалось, но характер его испортился окончательно. Гертруду спасало лишь общение с Кристиной, которая тогда уже преподавала в Хогвартсе. Гертруда ждала, когда появится возможность и для неё — покинув замок Ричарда под предлогом преподавания, она уже не собиралась возвращаться.

Интересно, смогла бы Гертруда выносить нашего с ней ребёнка, думал Седрик и сразу вспомнил, что ему сказал отец: «Ты бы женился на обычной девушке, не на ведьме какой-нибудь — да на француженке притом. Может быть, тогда и ребёнок у вас родился… нормальный». Нормальный, а не как вы с Серафиной, слышалось в этой фразе. Ну, что угодно может быть на свете, но у нас с Гертрудой сквиб не родился бы, воскликнул Храбрец, а Мудрец отметил, что это досужие мысли, которые сейчас не ко времени. И не к месту — уже третий круг по Хогсмиду делаем, проходя мимо нужной лавки. А Гертруда тем временем ждёт — не самый удачный способ убедить её совершить попытку осчастливить наследником благородный дом Сен-Клеров в Нормандии!

Что ж, сегодня тот самый день — так что и, правда, незачем предаваться мрачным мыслям. Все три ипостаси объединили усилия, чтобы собрать расползающийся чёрный туман этих дум в один ком и закатить его в пещеру у подножья одного из столбов. Выходя из лавки и пряча в сумку купленное зелье, Седрик пересчитал оставшиеся монеты и решил, что гулять так гулять — и купил бутылку французского вина в лавке господина Тибо. Выходя оттуда, он поднял глаза к небу, впервые заметив его сегодняшнюю голубизну и вдохнув полной грудью запахи весны. Его наставница и возлюбленная ждёт его — ждёт с испытанием, которое придумала специально для него, и только об этом и стоит думать сейчас. «Куда мне направляться?», спросил он её мысленно, ощущая, что сама она где-то недалеко — возможно, даже в Хогсмиде или же на берегу озера. «Лети строго на юг», ответила она и немедленно добавила: «Наперегонки?»

Вскоре он её увидал — удаляющийся силуэт на метле — и мысленно бросил ей «Нечестно! У тебя была фора». И тут же прилетел ответ: «Догоняй! Настраивайся на то, чтобы совершать невозможное!» Отлично, ухмыльнулся Седрик и прибавил скорости. Благоухающая весенняя земля неслась под ним, порой стыдливо прикрываясь тенями облаков, а солнце слепило глаза. Когда он нагнал Гертруду, они пролетали, судя по всему, над шотландской границей.

— Куда мы летим? — прокричал он. — В Озёрный край?

— Да, в мои родные места! — отвечала она, перекрикивая ветер и снова набирая скорость.

Они свернули немного на запад, чтобы не пролетать над Карлайлом, и их две тени показались внизу на земле, бесшумно скользя по полям и рекам. А затем поверхность земли начала морщиниться и подниматься к небу пиками холмов — они летели над Озёрным Краем Камберленда. Длинное озеро пронеслось справа от них, а вскоре показалось другое — сверкающее ослепительной голубизной и окруженное холмами со всех сторон. Седрик разглядел несколько заросших деревьями островов. Гертруда взяла левее и полетела к плато, виднеющемуся среди холмов, на склонах которых паслись овцы. В траве уже желтели первые нарциссы. Седрик и Гертруда приземлились на плато, оказавшись среди Круга Камней.

— Знакомься, это Каслригг, — сказала Гертруда. — Круг Камней, где я провела, наверное, половину своего детства.

— Enchanté, Каслригг, везучий Круг Камней.

Седрик соскочил с метлы и в два прыжка оказался рядом с наставницей, притягивая её к себе.

— Я соскучился.

— Мы расстались только вчера, Седрик.

— Вот именно, вчера!

— Седрик де Сен-Клер, твоё ученичество подходит к концу и сегодня тебе предстоит показать, что ты действительно чему-то научился. Ты готов?

— Нет, — ответил он, покрывая её лицо поцелуями. — Я сейчас немного занят.

— Ну и ладно, — со смехом ответила она. — Всё равно до восхода луны ещё далеко.

— А зачем ты меня тогда торопила?

— Не допускаешь, что я тоже соскучилась?

И они бродили целый день по склонам вокруг озера, взбираясь на скалы, где в трещинах и россыпях буйно цвела камнеломка, рассматривали виды с утёса Уолла-Крэг, покрытого зеленеющим вереском, спускались по огромным каменным ступеням, сделанным когда-то жившими тут великанами, в долину папоротников, где, разливаясь болотами, текла речушка, впадающая в озеро.

— На реке водопад под названием Лодор, — рассказывала Седрику Гертруда, — а недалеко от него деревня магов, где я родилась, — она тоже зовётся Лодор. Поселение магглов — на другом берегу озера, на севере. Называется оно Кезик.

— На карте же написано «Кезевик».

— Мало что на карте написали. Все его тут называют просто «Кезик».

— А озеро Дервент тоже называют иначе?

— Конечно. Магглы его, правда, таки Дервентом кличут, но у нас всегда было другое имя для него — Lady’s Lake, Озеро Госпожи.

— В честь владычицы Озера, которая вручила Артуру меч?

— Именно! И в детстве мы не раз играли с друзьями в Артура и Владычицу Озера. Был у меня друг детства, Дунстан, который чуть не утонул как-то раз во время таких игрищ.

— То есть, детей невинных в свои опасные забавы ты затягивала ещё до школы?

— Не было там ничего опасного — разве что парочка тихомолов, но они нас давно уже не трогали, зная, как ловко наша компания умеет обламывать их пальцы. Просто Дунстан решил изобразить водяного дракона, считая, что сможет применить Эбуллио. Кстати, ты не хочешь прокатиться по озеру на лодке?

— Если честно, то нет, — ответил Седрик, которому после смерти Серафины порой становилось не по себе, если приходилось приближаться к воде и тем более оказываться окружённым ею со всех сторон. — Наверняка, тихомолы уже успели забыть, что ты — гроза их пальцев.

Гертруда усмехнулась, но не стала настаивать, и они продолжали забираться на скалы — Ястребиную, Рассветную и ещё, и ещё, названия которых Седрик уже не запоминал, зато отмечал то фиалку, притаившуюся под обгрызенным ветрами камнем, то полёт хищной птицы над полями, где то и дело виднелись охваченные мартовским безумием зайцы.

— Это кто был — не ястреб ли?

— Ястреб-тетеревятник, Гос-хок[2]. Мой тёзка.

— Красивый. Ты не думала стать анимагом? Например, вот таким ястребом?

— Отчего же, думала. И займусь этим, как только будет просвет между учениками и конфигурациями. А ты?

— А у меня желания скромнее: я в дракона научусь оборачиваться.

И она рассмеялась, следя за тем, как ястреб парит над холмами.

— Надо будет держаться тогда от тебя подальше.

— Только попробуй!

На обед они расположились на камнях у водопада Лодор, под сенью усыпанного сиреневыми цветами волчеягодника, и Седрик сообразил, что даже не подумал про еду. Про вино зато подумал, усмехнулся внутри Мудрец, но Седрик от него отмахнулся — мол, твой час будет позже. Зато Гертруда захватила достаточно снеди, заботливо завернутой в дорогу домовиками хогвартского замка. Проголодавшись после прогулки, Седрик подумал, что даже ужасный утренний пирог с потрохами он бы сейчас съел, не задумываясь, но припасенная его наставницей еда была куда аппетитнее — свежевыпеченный хлеб, куриные ножки с золотистой корочкой, сыр в белой плесневой шкурке, имбирные коврижки, украшенные листьями самшита. Разламывая на две части мягкую буханку-кокит, на которой был вытеснен хогвартский герб, он сказал:

— Красивый край. Но когда-нибудь я покажу тебе свои родные места — побережье Нормандии и гору Сен-Мишель, и ты их полюбишь не меньше, чем эти холмы. И, ты не поверишь, мы там тоже играли в короля Артура!

— Давай угадаю — ты играл сэра Гавейна!

— Да всех я играл: от Ланселота с Гавейном до Мордреда и Красного Рыцаря, — отвечал Седрик, принимаясь за сыр. — Mon Dieu, неужели настоящий бри? Откуда?!

— Да уж не из Камелота.

— Это точно — там бри если и появился, то только вместе со святым Граалем.

— И тоже сразу исчез?

— Ну да — поэтому они и бросились его искать! Жизнь без сыра бри уже не имела смысла. А почему мы не отправились на обед в твою родную деревню? Мы туда вообще заглянем? Наверняка тебе есть кого там навестить.

— Завтра. А сегодня я хочу быть только с тобой одним.

Смотрели на закат они со скалы Уолла-Крэг — под звуки Седриковой лютни, ибо что за созерцание заката в Озёрном краю без баллады о любви? Затем вернулись в Каслригг и развели костёр в Круге Камней. Луна взошла рано — её сверкающий диск выплыл над восточными холмами ещё до наступления темноты. Гертруда поднялась с бревна, на котором сидела у огня, и заглянула Седрику в глаза.

— Так вот, я повторяю свой вопрос. Седрик де Сен-Клер, твоё ученичество подходит к концу и сегодня тебе предстоит показать, что ты действительно чему-то научился. Ты готов?

— Готов, — ответил он серьёзным тоном, глядя, как загораются азартом глаза наставницы, и ощущая своё собственное учащённое сердцебиение.

— Тогда держи, — сказала она и протянула ему свиток. — Удачи!

И тут же исчезла, оставив его одного со свитком в руках. Что ж, вперёд!

— Лумос! — произнёс Седрик и направил свет из палочки на пергамент. Перед ним была карта с подписями, но он совершенно не мог понять, что там изображено и написано. Ты спешишь, тут же оживился внутри Мудрец. Перед тобой же костёр — успокойся и пополни запасы витальности.

Седрик перебрался к костру и обратил мысли к огню. Он одновременно нагревал вино в своём внутреннем бронзовом котле и летел мысленно вслед за дымом. Его быстро наполняло силой — вино закипало и переливалось через края, а окружающий ландшафт проникал в его разум со всеми волнами и перепадами неровной поверхности. Он ощущал, как дышало Озеро Госпожи чуть ниже, на юго-восток от него, и знал, что его собственная прекрасная госпожа находится где-то на одной из восточных скал. Ястребиной? Да, там загорелся костёр — Седрик его не видел, но ощущал. Кажется, после прогулки по округе ему не особо нужна карта, но свиток всё же прочесть надо: наверняка на него просто наложено Конфундо Лекторем. У каждого текста есть смысл, даже у самого безумного, уверенно сказал он себе, а затем произёс Фините Инкантатем и снова глянул на пергамент. Чары рассеялись, и он увидал очертания озера, по берегам которого были отмечены четыре точки. В одной из них он находился сейчас — Каслригг. Далее — Ястребиная Скала, где была приписка: «Разгадай огненную загадку». Он быстро скользнул глазами по остальным двум заданиям — «сразись с магией огня», «сотвори с помощью магии огня». Ну, магия огня, держись, сейчас мы тебя и разгадаем, и сотворим, и сразим, и зарифмуем напоследок!

Хорошо помня Ястребиную Скалу, Седрик мог бы переместиться туда и аппарацией. Но ему хотелось, чтобы всё это длилось как можно дольше, так что он загасил костёр, запрыгнул на метлу и полетел к восточному берегу Озера, с полной луной за левым плечом. Костёр Гертруды расположился так, что его прикрывал с севера и востока утёс, но Седрик ощущал и её присутствие, и зов огня. Он спрыгнул с метлы на скалу, под которой в углублении скакало весёлое пламя. Гертруда находилась тут, но её не было видно. Инвизус? Он нашёл бы сейчас её и с закрытыми глазами, но лунный свет скользнул по валуну-великану и отделил от него полупрозрачный силуэт. Седрик улыбнулся ей и сказал:

— Могу ли я получить огненную загадку, о моя почти незримая наставница?

— Да, — ответила она, снимая чары. — Найди тут память об огне и возьми её с собой — она пригодится тебе сегодня.

С этими словами она снова исчезла. Седрик ощутил, что она переместилась на южный берег Озера. Он присел у разведённого Гертрудой костра и задумался.

— Память об огне? — сказал Храбрец. — Это может быть что угодно. Ожог на руке, подпаленный подол плаща, уголёк из костра.

— Ожог звучит вероятнее всего, — сказал Певец. — Это та память, которая останется надолго.

— Очень романтично, — хмыкнул Мудрец. — Но было сказано «найди тут», а не «сделай сам».

— И что у нас есть «тут»? — спросил Певец.

— Камни, цветы, костёр. Уголёк по-прежнему подходит, — сказал Храбрец. — И зола.

— Уголь — это скорее память о растениях, чем об огне.

— Тогда камни! Конечно же, камни — это память об огне. Ведь они тут вулканического происхождения?

— Да, наверняка метаморфы — так ведь их Мэгги называла, когда на Гебридах болтала о камнях после занятий с Айданом?

— Они самые! Берём камень — и вперёд.

Седрик хотел подобрать ближайший камень, что виднелся в трещине между скалами среди зарослей камнеломки, но потом передумал и ещё раз посмотрел на то место, где стояла Гертруда под Инвизусом. Он навёл палочку на скалу в том месте и сказал:

— Апарециум!

Светящиеся буквы появились на камне, которые складывались в надпись «Память должна быть давней и свежей».

— Час от часу не легче! — воскликнул Храбрец.

— Спокойно — это наверняка камень, который хранит давнюю память о вулканическом огне, но при этом с ним только что Гертруда тоже сотворила что-то огненное. Акцио камень!

Ближайший камень из россыпи подлетел к нему, и Седрик осмотрел его в свете Лумоса. Никаких следов недавнего огненного воздействия он не обнаружил.

— И мы так будем все камни тут осматривать?

— Если понадобится. Хотя… Сенсибилитас!

Седрик уточнил его на зрение и прикосновение и снова посмотрел вокруг. На вид близлежащие камни ничем не выделялись, но от одного из них — недалеко от той же россыпи с цветами — исходило тепло. Седрик призвал его и увидал на нём следы золы. Отменив Сенсибилитас и пополнив запасы витальности, он спрятал камень в сумку, загасил костёр и направился к следующей точке. Драка! восторженно кричал внутри Храбрец. Сейчас будет драка!

Блуждающие синие огоньки зажигались и гасли над болотом у южного побережья Озера Госпожи. Гертруда стояла, озарённая луной, с двумя палочками наготове — на чём? Кружа над полем грядущего боя, Седрик разглядел длинное широкое бревно, вдавленное в трясину. Он снял сумку и повесил её на ветку растущей у края болота ольхи. Что ж, по крайней мере, здесь неглубоко — не утонешь, а только лишь опозоришься, полетев лицом в грязь. Впрочем, Седрик не собирался позориться и слезать с метлы тоже. Кто сказал, что ему обязательно стоять на этом скользком бревне?

— Инкарцерус! — прокричала Гертруда, и верёвки вылетели из её палочки, обвивая метлу. Седрик, ожидая, что Инкарцерус достанется ему самому, и готовясь мгновенно снять чары Эмансипаре, потерял долю секунды. Его наставница рванула верёвки на себя, сбрасывая его с метлы.

— Вингардиум Левиоса! — и он затормозил в воздухе и изящно (как ему показалось) приземлился двумя ногами на бревно, держа наготове палочки. Защита или нападение? Нападение, крикнул Храбрец, и он послал в Гертруду двойной Инкарцерус, уточняя его на колючие ветви ежевики. Преодолев половину расстояния между ним и его противницей, они словно натолкнулись на невидимый барьер и плюхнулись в болото.

— Между нами Репелло, которое не задерживает только те объекты, в которых есть огонь в любом виде, — объяснила Гертруда, — а также двустороннее Протего, которое пропускает заклинания, опять же связанные с огнём.

— Ах вот как! А твой Инкарцерус?

— Он прошёл выше барьера — ты же был в воздухе. А сейчас мне уже придётся так: Инкарцерус!

Хорошо знакомые ему саламандровые путы вылетели из палочки и без препятствий проскочили сквозь барьеры, но Седрик зафинитил их прямо в полёте и запустил кедровой палочкой Репелло, уточнённое по форме на огненную сферу. Когда оно соприкоснулось с барьером Репелло, Седрик ощутил вибрацию — неужели они друг друга разорвут? — но нет, шар прорвался, и Гертруда увернулась от него, наклонившись и припав к бревну. Не поднимаясь, она запустила вверх Сагитту, и огненная стрела умчалась в небо, а затем развернулась наконечником вниз и полетела к Седрику, который немедленно выставил усиленное Репелло. Стрела угодила в его центр и отскочила, но тут его ноги обвили веревки, которые потянули его вниз. Эмансипаре тут же освободил его, но равновесие он потерял и, падая в грязь, успел лишь в последний момент прокричать «Вингардиум Левиоса». Эх, Гертруда ждать не будет — и верно: он всё ещё пытался вернуться на бревно, плохо справляясь с левитацией в таких условиях, как в него уже летело пламя Инцендио. Надо брать инициативу в свои руки! говорил Мудрец, пока Седрик гасил пламя при помощи Агваменти, всё ещё пытаясь встать на ноги. Сделай что-нибудь неожиданное! А от Гертруды уже летело второе Инцендио. Тогда Седрик вспомнил своё приключение с огнешаром и, перестав бороться с левитацией, собрал все силы воедино и трансфигурировал себя в феникса. Гертруда замерла, когда огненная птица пронеслась сквозь её Инцендио и прорвалась сквозь барьеры, стремительно приближаясь к ней самой. Феникс сбил её с ног и попробовал улететь, но в последний момент Гертруда вцепилась в его хвост. Зная, что долго ему трансфигурацию не продержать, Седрик взмахнул крыльями и понёс наставницу на ближайший утёс, где опустил её на край обрыва и снял трансфигурацию, используя инерцию полёта, чтобы подмять под себя Гертруду всем телом. Они одновременно сказали «Экспеллиармус».

Прижимая Гертруду к земле своим телом и хватая её опустевшие руки в свои — также без палочек — он прошептал ей на ухо:

— Я считаю, что я победил: мы оба обезоружены, но я сверху — и я сильнее.

— Думаешь?

— Уверен! — отвечал он и попытался поцеловать её, но она ловко отклонилась и перевернула их обоих, оказавшись сверху.

— Не шевелись, победитель, а то либо мы, либо наши палочки полетят с обрыва. Или все вместе.

Она аккуратно потянулась за палочкой, которая и правда лежала опасно близко к краю утёса. Это оказалась её яблоневая палочка и, завладев ею, она тут же призвала остальные три, забрав свою буковую и отдав две другие Седрику.

— Что ж, ты меня удивил, — призналась она и наклонилась к нему, но вместо прикосновения её губ Седрик встретил лишь воздух и внезапную пустоту — она опять исчезла. Седрик аппарировал к тому месту, где оставил сумку, о чём тут же пожалел — он потратил много витальности на трансфигурацию, и от перемещения его зашатало, отчего он чуть не угодил таки в грязь. Это было бы иронично — упасть лицом в трясину после боя, отметил Певец. А Седрик схватился за ольху и стоял так какое-то время, прижимаясь к её коре и приходя в себя. Затем он призвал свою метлу. Пришлось использовать Тергео — Гертруда, не церемонясь, кинула её прямо в грязь. Что ж, время пить укрепляющее! Опустошив склянку и наполняясь снова огнём магической силы и собственным нетерпением, Седрик увидал, как костёр загорелся на западном берегу — недалеко от кромки воды. Он забрался на метлу и полетел на его свет.

Луна теперь была через озеро от них — лунная дорожка мерцала на чёрном зеркале воды. Где-то ухнула сова. Костёр Гертруда развела под сенью высоких сосен — ночной воздух благоухал смолой и свежестью. Седрик опустился на землю возле огня и в ожидании посмотрел на наставницу.

— Что ж, время проверить, нашёл ли ты память про огонь.

Седрик молча достал из сумки подобранный им на Ястребиной скале камень и протянул Гертруде.

— Отлично, — сказала она. — Теперь твоё задание — сотворить из этого камня нечто при помощи магии огня.

— Что угодно? — уточнил он.

class="book">— Всё, что подскажет тебе фантазия.

Фантазия подбросила Седрику идею мгновенно — трансфигурировать камень в глину, придать ей форму, убирая лишнее на достаточное расстояние, чтобы нарушить целостность и не дать камню принять изначальную форму, а затем «выпечь» то, что получится при помощи уточнённого Инцендио. Или даже Конфринго, которое будет жарче. Так он и хотел поступить, но потом подумал о памяти камня. А что если эту память пробудить? Чтобы камень стал жидким и горячим — каким он был в незапамятные времена — и тогда уже придать ему форму без трансфигурации? Как же эту память разбудить? Это под силу, наверное, лишь магам земли… Может, вызвать сюда Айдана или Зореславу?

Седрик бросил быстрый взгляд на Гертруду — она сидела у костра, грея руки и поглядывая на Седрика. Что если в камне есть не только память про огонь, но и память самого огня, думал он, не сводя с наставницы глаз. Безумец, произнёс внутри Мудрец. Много ты понимаешь, закричал Певец и тронул струны лютни. А что если…

Седрик достал из сумки склянку с пламенем огнешара и снял с неё защитные заклинания. Это пламя — не может не помнить, воскликнул внутри Певец. Откупорив склянку самую малость, он трансфигурировал вырвавшуюся струйку пламени в каплю лавы, которую перенёс на камень. Помоги тому, давнему, огню вспомнить и заставить камень снова стать жидким и горячим. Затем он закрыл склянку и наложил защиту. Теперь всё его внимание было на камне — капля лавы зашипела и проникла вовнутрь. Седрик направил силу из своего внутреннего котла в камень, проникая вслед за лавой и разыскивая среди твёрдости и стабильности древний жар и изменчивость. У него всё поплыло перед глазами — он на секунду потерял связь с реальностью — затем вернулся и вынырнул из камня. Сгусток алой лавы переливался у него перед глазами. Он наложил на руки усиленный Фригус, уточнённый на форму перчаток, и опустил руку вовнутрь. Вынув из середины горсть расплавленного вещества, он отложил его в сторону на расстояние вытянутой руки, а затем начал левитировать камень, кружа его вокруг своей оси. Руками он касался сторон расплавленного камня, как делают гончары, создавая горшки и чаши. И вот вязкая алая чаша стояла перед ним — затем она стала гаснуть и остывать. Седрик замер, не дыша, — выйдет ли? Постепенно камень снова забыл о том, что был когда-то раскалённым и гибким, и обрёл твёрдость. Перед Седриком возникла каменная чаша с красными прожилками. Он поднял глаза на Гертруду. Она издала тихий возглас восхищения.

— Ты удивительный маг, Седрик де Сен-Клер, — сказала она и взяла в руки чашу, разглядывая её в свете костра. — Ты и правда порой совершаешь невозможное. Хотя бы потому, что не боишься попробовать. Ты достучался до памяти огня?

— Да — при помощи пламени дракона, как ты видела. Тебе нравится чаша?

— Ещё бы. Этих прожилок не было у исходного камня. Она прекрасна.

— Тогда она твоя. И, отметь мою прозорливость, — у меня есть, что в неё налить.

Он достал из сумки бутыль с вином, но Гертруда его остановила.

— Подожди — мне пока ещё нужна ясность разума: мне ведь предстоит нанести тебе руну на тело. А вот потом…

Седрик, у которого голова шла кругом от всего, совершенно забыл про руну — а ведь ради неё это всё и затевалось. Луна неистово светила над холмами и серебрила озеро, и ночной весенний воздух пьянил не хуже вина. Гертруда вернула ему чашу:

— Положи пока к себе — вручишь мне её потом. И вино в ней — тоже. А сейчас — вернёмся к камням.

Они загасили костёр, перелетели через озеро — на севере мерцали огни Кезика, а деревни магов на юге не было видно: видимо, её скрывал лес. Они приземлились в центре Круга Камней — загадочного и торжественного в свете луны — и разожгли костёр. Гертруда сняла с Седрика его плащ и расстелила на земле, трансфигурируя его в пушистый белый мех. Затем она стянула с него камизу.

— Где ты хочешь руну?

— Там же, где твоя, конечно. Под левой лопаткой.

— Хорошо. Ложись… хотя нет, подожди — дать тебе обезболивающее зелье?

— Вот ещё! После всех зарослей ежевики я твои иглы даже не почувствую.

— Как знаешь! Но согревающее однозначно надо выпить: тебе долго придётся лежать неподвижно. К тому же, у меня есть адресное — специально для тебя сварено.

— Ух ты! Сама варила?

— Ну, нет. Айлин Маккензи. — И с усмешкой добавила, — но я помогла ей с формулой.

— Страшно спрашивать!

— И не спрашивай — я всё равно не скажу: я ведь не поэтесса. Вот, пей.

Седрик выпил зелье и ощутил тепло, растекающееся по телу волнами. Ему даже показалось, что в нём прибыло витальности — вот что значит адресное зелье!

— А какой будет красящий элемент в татуировке? — спросил он у Гертруды, глядя, как она собирает свои волосы на затылке и закрепляет узел палочкой.

— Охра, как и у меня.

— А магический?

— Секрет.

— Ну, Гертруда, скажи! Вдруг мне не понравится?

— Пепел феникса. У Стефании недавно было перерождение, и Айдан собрал для тебя потом оставшиеся после этого крохи пепла. Как раз хватит для руны. Подходит тебе, мой привередливый ученик?

— Да, моя многомудрая наставница.

— Тогда лежи и, пока я буду наносить руну, не шевелись.

— А языком шевелить можно?

— Нужно! Такова традиция — пока я буду занята татуировкой, ты должен говорить о том, чему ты научился — просто подряд всё, что приходит в голову по этому поводу. И готовься говорить долго и вдохновенно — это займёт немало времени. Репелло! Протего Тоталум! Лумос!

Защитная стена выросла куполом над ними, и Седрик улёгся на мягкий мех, устраиваясь поудобнее. Он подложил себе руки под голову и вздрогнул, когда игла в руках Гертруды прикоснулись к его спине впервые. А затем, привыкнув и расслабившись, он почти забыл о том, что она делает, и начал говорить, не задумываясь и не останавливаясь.

— Огонь — сложная стихия. Все четыре могут разрушать, но три другие словно сами стремятся поддерживать, созидать и давать жизнь, а губят её — только когда разозлятся. Огонь же — наоборот. Он спешит разрушить и превратить всё в пепел, а чтобы он созидал — его нужно уговорить. Но люди научились это делать — они согреваются огнём и готовят на нём пищу, они освещают им свой путь… ай!

— Извини! Может, всё-таки зелье?

— Нет, не надо. Но если я несу бред — то лучше налить мне вина, и, возможно, меня переключит на баллады.

— Лежи уже. И продолжай нести свой бред.

И он говорил и говорил, удивляясь, сколько в нём накопилось невысказанных мыслей про огонь, — про изготовление сплавов и глиняной посуды, про трубы, по которым поднимается дым от очагов, и про наковальню кузнеца, про ожоги и погребальные обряды, про извержения вулканов и падения горячих камней с небес — всё то, о чём он читал в бесконечных фолиантах, и видел сам. Время шло — Седрик не представлял, сколько он уже так лежит, выдавая потоки слов, — минуту или час. Луна плыла к западу, а слова текли легко, опьяняя его самого идеями, которые рождались на ходу.

— А так называемый греческий огонь — это же просто Инферналус! — говорил Седрик. — Недаром его рецепта нигде нет: наверняка маги делали вид, что изготовляют некую смесь, а сами просто пускали в противника заклинание адского огня. И вот я что ещё подумал: изобретатель Инферналуса, кем бы он ни был, явно отталкивался от идеи уточнённого Конфринго.

— Уточнённого как именно?

— Уточнённого — не знаю — может, на причинение зла? На желание убивать и сжигать всё на своём пути, включая не только материю, но и дух? Какое уточнение может быть инфернальнее? То, что ты говорила мне сегодня про рифмы, помнишь? — что «огонь» срифмовали уже со всем, чем могли?

— Я говорила такое сегодня?

— Ну да, когда дразнилась утром. Так вот, ты права — огонь метафоризировали все, кто брал в руки перо. И это неспроста. Наши сильные чувства охватывают нас пламенем, которым сложно созидать, но разрушать оно готово сразу и всё. Чтобы созидать — тут пламя нужно покорить. Уточнить его на добро, понимаешь?

— Я пытаюсь, но мой мозг сосредоточен на другом. То, что я делаю, требует и ловкости рук, и магии одновременно. Так что я пока отвечу просто «угу» на твой вопрос.

— Хорошо, пусть будет «угу». Бывают ответы и похуже. Кстати, я думаю, что драконы уточняют пламя на добро. Например, когда в него влетают влюблённые фениксы. Или мы с тобой.

— Если Сердцеедка уточнила своё пламя — то лишь потому, что её уговорила Стефания. Нас с тобой она бы сожгла с большим удовольствием, как мне показалось.

— Могла бы просто сказать «угу».

— Угу.

— Вот так лучше! Так или иначе — мы поймали её уточнённое пламя. Мы явно можем сотворить с его помощью что-то необыкновенное. А ещё — почему бы нам не попробовать уточнить Конфринго на созидание?

— И что при его помощи созидать?

— Понятия не имею. Но можно ведь попробовать. И, как с Инферналусом, вложить эту идею в отдельное заклинание.

— Сегодня я не могу тебе возразить, дорогой маг огня без одной минуты. Ещё немного и — твоя руна будет готова.

Седрику вспомнился ещё один трактат Роджера Бэкона, который он прочёл недавно — про озарения. Может, именно озарения и сможет приносить чудотворный огонь? Чудотворный, чудесный, волшебный — слова зазвенели в голове — прозвище «Doctor Mirabilis» закружилось огненным Флаграте, слово «Doctor» оторвалось и улетело куда-то, а «Mirabilis» продолжило порхать искрящейся бабочкой перед глазами.

— Mirabilis… Какое из латинских названий огня с ним сочетается лучше?

— Подожди… секунду. Всё, готово! Что ты спрашивал? Огонь по-латыни? Ignis?

— Ignis Mirabilis!

Внутренняя вспышка накрыла их обоих, а из палочки Седрика вылетело малиновое пламя. Оно промчалось беспрепятственно сквозь защитный купол и рассыпалось над ним синими звёздами с фиолетовыми отблесками. Гертруда без сил упала рядом с Седриком на белый мех, глядя на небо и гаснущие в нём сполохи.

— Нет, ты всё-таки невозможный ученик. Что это ты сотворил?

— Я больше не ученик, дорогая бывшая наставница. Это было заклинание для чудесного огня, и мы сотворили его вместе! Понимаешь?!

— Пока нет.

— Кажется, время для вина пришло.

— Более подходящего времени для вина и не представить, — сказала Гертруда чуть ли не со стоном.

— Эй, Гертруда, поднимись на минуту. Смотри!

На склоне соседнего холма засветились хрупкие фигурки — из нор выбрались танцевать под светилом лунные тельцы. Гертруда перевернулась на живот и восхищенно вздохнула.

— Только мы ведь не побежим собирать их помёт, правда? — прошептал Седрик, наблюдая за хитросплетениями тельцовых танцев.

— Мы вообще никуда не побежим. Будем тут лежать, не двигаясь.

— Немного движений всё-таки придётся совершить.

Седрик, не поднимаясь, притянул к себе свою сумку и достал бутыль и каменную чашу с прожилками.

— Ты наполнила меня магией огня, как чашу — драгоценным вином, дорогая Гертруда. Спасибо, моя госпожа. Merci…

— Твоя чаша и так была не пуста, Седрик, — на самом деле, мы учили друг друга. Впрочем, наверное, так всегда и бывает. Так что спасибо тебе.

Поднявшись на локте, она пригубила вино, глядя, как лунные тельцы приближаются к Кругу Камней. Ещё раз внимательно рассмотрев чашу и проведя пальцами по красным прожилкам, она передала её Седрику.

— У меня тоже есть для тебя подарок. В честь твоей инициации, — и она достала из своей сумки бронзовую фибулу в виде дракона, крылья которого были искусно сработаны в виде переплетающихся кельтских узоров. Теперь пришёл черёд Седрика восхищаться и водить кончиками пальцев по мерцающему в свете луны предмету. Гертруда смотрела на него и вспоминала другую лунную ночь.

— Скажи, отчего ты грустил тогда — когда мы ходили в тот поход за помётом с Филлидой и остальными?

— Из-за чего же я мог грустить — как не из-за своей страсти, которую считал безответной и беспросветной? Ты отменила занятие в тот день, помнишь? К тому же, я услышал, как Меаллан спрашивал, не снился ли он тебе. Я подумал, что между вами что-то есть.

— Вот оно что…

— Но потом я увидал, как уверенно на него наступает Филлида, и решил, что, возможно не так уж всё безнадёжно. Впрочем, я в те дни много раз за день менял своё мнение о степени безнадёжности своей любви — как я вообще чему-то научился, непонятно — все мои желания порой сводились к тому, чтобы ты просто ко мне прикоснулась…

И она прервала его, прикоснувшись к нему и привычным жестом откинув с лица рыжую прядь. Затем она отставила каменную чашу с недопитым вином и сказала:

— Иди ко мне…

— Это будет четвёртым заданием, ведь правда? — прошептал он, скользя рукой по её телу. — Что-нибудь в духе «Люби свою наставницу с жаром магии огня». Почему ты сама не додумалась включить этот этап в испытание?

— Молчи уже. Как ты сам сказал, я больше тебе не наставница.

— Но жара это не отменяет… n’est-ce pas?

И они предались любви со всем жаром, на какой были способны после событий этого дня, и Седрику порой казалось, что они стали чудесным огнём, уточнённым самим мирозданием и плывущим в ночном небе среди звёзд и синих сполохов. А вокруг Круга Камней тем временем свили нить танца и убежали далее на юг неугомонные лунные тельцы, и луна продолжала заливать молочным светом весенние холмы Озёрного края.

[1] «Книга чудес мира» (фр.)

[2] Фамилия «Goshawk» означает «ястреб-тетеревятник».

========== Глава восьмая ==========

Из книги «Фантастические звери и места их обитания» Ньюта Скамандера

Твердолобик (Knarl)

Твердолобика (Северная Европа) магглы часто ошибочно путают с ежом. Различить их практически невозможно, за исключением одной важной отличительной черты в поведении этих особей: если оставить в саду еду для ежа, то он с удовольствием за неё примется; если же предложить еду твердолобику, то он предположит, что хозяин сада пытается заманить его в ловушку, и испортит садовые растения или украшения. Немало маггловских детей было обвинено в хулиганстве, в то время как истинным виновником являлся рассерженный твердолобик.

Пометки на полях в экземпляре Миранды Госхок: главное, отловить и локализовать своего внутреннего твердолобика как генератора паранойи.

Берна Макмиллан, март 1348 года

Любовь и квиддич, квиддич и любовь — эти две напасти охватывали Хогвартс по весне, что было, по мнению Берны, весьма прискорбным явлением. Точнее, так она считала ранее — например, год назад, когда к апрелю разговоры о влюблённостях внезапно вытеснили все другие темы, а профессор Кэррик начала разбирать на уроках отворотное зелье. Сейчас же Берна сама угодила в этот водоворот — как раз из-за профессора по зельеваренью. Она предавалась этим размышлением в Главном зале за обедом, уныло помешивая в глиняной миске шотландскую похлёбку — слишком густую, на её вкус, и с неаппетитными вкраплениями сомнительной лиловой фасоли.

А вот интересно, будет ли и О’Донован проходить с ними отворотное? Берна тут же нарисовала в воображении лирическую сцену: «Помочь тебе с формулой, Берна? — спрашивает её профессор. — В кого ты влюблена? В вас, конечно же, профессор, — спокойно отвечает она, не поведя бровью. — О, не вари тогда это зелье, Берна, дорогая! — молит её он. — Ты разобьёшь мне этим сердце! Нет, уважаемый учитель. Так надо! Это тема вашего урока — да быть тому!» Кх, кх, прокашлялся сэр Зануда, не лучше ли сварить его, в самом деле, раз уж настолько всё запущено? Берна закатила глаза — и остановила взгляд на потолке, где пролетали тучи и явно собирался дождь.

Зато тема квиддича её по-прежнему волновала мало — какое счастье, тянула леди Берна, — можно продолжать презрительно хмыкать, когда начинаются обсуждения матчей. Первая игра сезона — Слизерин против Рейвенкло — уже назначена на грядущую пятницу, и страсти по этому поводу накалялись. Артур умудрился снова подраться с Бенедиктом, за что оба получили наказание: их отправили собирать накопившуюся в подвалах слизь бандиманов. На перемене между трансфигурацией и заклинаниями Камилла Паркинсон и Илария Кеттридж язвительно обсуждали любовный треугольник ловцов — Адама Трэверса, гриффиндорки Сью и зеленоглазого Алана из Хаффлпаффа, а Эмеральдина накричала на них, что они ничего не понимают в квиддиче. Любовь и квиддич, квиддич и любовь…

Берна с трудом скрывала своё раздражение: после выходных, проведённых с родителями, настроение испортилось, как зелье, в которое тайком подбросили лишний ингредиент. А ведь она полетела в родительский замок на ветрах весны в таком приподнятом расположении духа! Её очищающее зелье заработало ей похвалу профессора О’Донована, а занятие по бестиологии — последний урок в пятницу — и вовсе был чудесен, так как профессор Макфасти отправился с шестиклассниками на восточное побережье. Их задание состояло в том, чтобы разыскивать яйца голубых гиппокампов, которые пришли на нерест к шотландским берегам. «И отчего им не сидится в Средиземном море? Там же тепло!» спрашивала Айлин, а профессор Макфасти лишь плечами пожимал: «Влечёт их на север, и всё тут». Да только приливы и отливы тут такие, что вода то поглощает полностью пляж, то снова убегает на полмили в море. После отлива на берегу остаются лужицы с морской водой, и порой в них можно углядеть полупрозрачное яйцо с голубоватым жерыбёнком внутри. Вот их-то следовало собирать, чтобы затем осторожно перенести в море у скал, где их точно не выкинет на берег. Конечно же, урок быстро превратился в весёлую беготню у моря, особенно когда Макфасти со своим псом, Хизер и ещё несколькими учениками ушли охотиться на акнерысов, чьи гребешки позарез нужны зельеварам. Солнце светило вовсю, отражаясь в сотне глазастых лужиц на берегу, и бриз приносил запах соли и рыбы. Беспечность и беспричинная радость одолели Берну, как и всех вокруг, — она носилась, прыгала через лужи и уклонялась от Канто, уточнённых на комические куплеты. Впрочем, нет, не все веселились — краем глаза Берна заметила, что Августа не бегает и не поёт, а продолжает молча искать яйца гиппокампов. А мы знаем её секрет, шептала внутри леди Берна.

И вот это морское настроение родители сумели испортить «взрослым» разговором о том, что у Берны скоро закончится шестой год обучения, а на седьмом — стоит уже и присмотреться к молодым людям, которые могут составить ей достойную партию. Лучше всего с представителем Древнейшего и Благородного Дома, конечно. С кем же — с Камиллой Паркинсон или с Эмеральдиной Сэлвин? язвительно поинтересовалась Берна. Или может быть — с Мелюзиной Роул?! Отец не оценил её сарказма и напомнил, что у Роулов есть ещё и сын. Но ему же десять лет, папа! Десять! Он ещё даже не учится в школе! Единственного наследника Мэлфоев уже успела захватить Августа Лестранж — может, Макмилланы как-нибудь позволят своей единственной дочери выбрать жениха по зову сердца? Но зова сердца отец тоже не оценил.

Интересно, Августе тоже пришлось выслушать подобное от своих родителей? Это бы многое объясняло, прошептала леди Берна. У Николаса Мэлфоя, как мы все догадывались, был роман с Уиллом Уилсоном, а после его гибели и провала плана Горгоны Блэк, Мэлфой покинул школу, не сдав выпускные экзамены и перестав бывать в обществе. Если Августе так хочется страдать от тайной любви к Шатофору, то почему бы это не делать, будучи замужем за человеком, которому всё равно, что там у неё на душе? И который, при этом, наследник Благородного и Древнейшего Дома. Нет, определённо в помолвке Августы проглядывает смысл.

А вот, к примеру, юный Макфейл, продолжали наступать на неё родители. Макфейлы — не такой известный Дом, конечно, но богатый и, в общем и целом, вполне достойный. Их сын, кажется, на твоём курсе, хоть и в Хаффлпаффе. Не идеальный вариант, конечно, но стоит и его рассмотреть. На безрыбье и бякоклешень — рыба. Тут Берна не выдержала. Эльвендорк Макфейл? Главный растяпа и остолоп среди шестиклассников? Даже Макгаффин в его бытность жертвой постоянных Конфундусов не совершал таких глупостей! Додумался недавно съесть полностью гребешок акнерыса перед уроком боевой магии, чтобы усилить сопротивляемость чарам, отчего из его ушей полезли фиолетовые волосы! Вы такого себе зятя хотите? Бякоклешень, вот уж воистину.

Берна отодвинула похлёбку и глянула в сторону стола Хаффлпаффа. Макфейл о чём-то говорил Освальду Лонгботтому — явно жаловался, поскольку тот вместо обычной жизнерадостности излучал обречённую скуку. Отправляя в рот ложку похлёбки, Макфейл поймал на себе взгляд Берны и тут же подавился и закашлялся — Освальд принялся стучать его по спине, пожалуй, сильнее, чем требовал того случай. Берна брезгливо отвернулась и сосредоточила взгляд на еде. Рисовый пудинг был сегодня двухцветным — жёлтым и зелёным. Чем это домовики его подкрасили? задумалась Берна, пододвигая к себе пудинг и принюхиваясь. Зелёная часть пахла петрушкой, что не вызывало аппетита, а вот жёлтая — шафраном. Берна взяла нож и стала аккуратно отделять жёлтую часть от зелёной и перекладывать себе в тарелку. Но затем ей как назло вздумалось соотнести зелёно-жёлтый пудинг с брачным союзом Слизерина и Хаффлпаффа, от чего аппетит пропал окончательно. Отодвинув от себя тарелку, Берна посмотрела на стол Рейвенкло — не наблюдает ли случайно за ней Мэгги, с которой они уже месяц поддерживали подчёркнуто вежливые отношения, согласно великому и ужасному «древнему закону учеников». Но Мэгги была занята разговором с Этьеном, а за Берной, кажется, наблюдал Мартин Фитцпатрик — он быстро отвёл глаза и обратился, как ни в чём не бывало, с вопросом к сидящему рядом Элиезеру. Мартин тоже из аристократичного дома, констатировала леди Берна, но маггловского. Зато наверняка он смог бы показать несколько финтов на мечах, возразил сэр Зануда. Наверняка он такой же занудный, как ты, только с придурью, фыркнула Берна, поднимаясь из-за стола и направляясь к выходу. Он же староста Рейвенкло! В голове у неё крутился стишок, придуманный Пивзом:

Рейвенкло — хоть сто раз умник -

В каждом притаился Урик.

Урик Чудаковатый был известным магом-выпускником Рейвенкло — он прославился странными выходками, к примеру, привычкой носить на голове медузу вместо шляпы. Когда ученики дурачились на побережье, и кто-то из Рейвенкло (Бенедикт, вроде бы) нашёл медузу и стал предлагать её другим в качестве шляпы в стиле Урика, Берна смеялась вместе со всеми. Но сейчас, когда её переполняло раздражение, воспоминание не показалось забавным. Все вокруг бякоклешни и Урики-придурики. Крики и взрывы хохота, донесшиеся от стола Гриффиндора, заставили её добавить: и джарви, конечно.

— Берна, позанимаемся? — спросила нагнавшая её у дверей Мелюзина.

— Давай вечером. Сейчас я в Пещеру собиралась, — ответила Берна, довольно резко.

— Тогда я тебя провожу до квиддичного поля — там будет тренировка Слизерина, — проговорила Мелюзина, игнорируя Бернину резкость. — Я хотела посмотреть, как наши играют. Думаешь, есть у них шансы победить Рейвенкло? И интересно, дойдут ли старосты до тренировки…

Берна вздохнула: Мелюзине нравился де Руэль-Марсан с его тяжёлым взглядом и романтичной копной чёрных волос. Но про него говорили, что он влюблён в Филиппу де Монфор: воистину трагический выбор для слизеринца! Не приглядеться ли к нему на тренировке? Эх, любовь и квиддич, квиддич и любовь…

— Ладно, пройдёмся вместе до поля. Но мне всё равно, кто там победит в пятницу. Хотя нет — я порадуюсь, если наши покажут этим Урикам-придурикам, где руноследы зимуют.

Поздравляю, отметил сэр Зануда. Теперь нашей Берне не чужды ни любовь, ни квиддич.

*

После того, как Мелюзина попрощалась с Берной у квиддичного поля, её нагнала Августа, которая также направлялась к пещере. Обеих перехватили по дороге промозглый ветер и дождь, но Августа взмахнула палочкой, и капли дождя начали пролетать мимо них.

— Что это, Репелло? — спросила Берна.

— Не совсем. Магия воды — одно из самых простых действий: отводить от себя дождь. Конечно, с ливнем это не так уж и легко, но с таким дождём — проще, чем обидеть твердолобика.

Образ обиженного ёжика-твердолобика всплыл в воображении Берны: кажется, и для слизеринцев нашлось новое прозвище. Бякоклешни, джарви, медуза Урика-Придурика и твердолобики — вот как нужно было подбирать животных для четырёх Домов на гербе Хогвартса! Основатели школы проявили чрезмерный оптимизм со своими львами и орлами, несомненно. Вслух же Берна сказала:

— А как ты получишь свою руну воды? Моргана же всё-таки призрак.

— Призрак, но с неисчерпаемой фантазией. Она будет использовать моего Трембли, в чей разум собирается проникнуть, чтобы нанести татуировку его руками. Это если я пройду испытание, конечно.

Берна резко остановилась, и пара капель дождя скользнула по её лицу.

— Испытание?

— Само собой. Это же Моргана.

Берна снова двинулась за Августой, ощущая, как её настроение портится окончательно. Сегодня Берна собиралась показать наставнице то, что она успела насочинять в рамках выданного ей ещё в сентябре задания. После разговора с профессором Госхок она значительно продвинулась: использование ощущений органов чувств оказалось находкой. Под Сенсибилитасом она уже умела управлять этим процессом, раскладывая звуки, в особенности ноты, по цветам радуги и оттенкам между ними и выстраивая соответствия имён и вкусов. Постепенно она училась отслеживать сцепления ощущений и без чар: особенно легко это выходило с запахами. Далее, цепляясь за какое-нибудь из сочетаний, она могла гораздо больше узнать от шара и лучше интерпретировать его видения. И у неё появились идеи о том, как это всё можно соотнести с заданием Морганы. Но то, что сказала Августа, выбило почву из-под ног. Это что же выходит — наградой за все Бернины труды будет какое-то испытание? И если Августа получит руну воды, то что достанется Берне?! Ипостась по имени Дементор, переименованная в Воительницу, мрачно вышла из тени.

— А когда вы втроём — ты, Мэгги и Этьен — спасали Ягу в мае, вам ведь тоже пришлось пройти какое-то испытание у Морганы? — спросила она у Августы. — Можешь рассказать, что это было?

— Это Мэгги тебе расскажет с удовольствием. Там всё упиралось во временной парадокс.

— А ты почему не расскажешь? — и внезапно захотелось задеть Августу за живое. — Про Этьена не хочешь лишний раз говорить?

На этот раз остановилась на месте Августа, и дождь обрушился на них обеих с полной силой. Они уже достигли холмов, покрытых свежей травой и мелкими белыми цветами. Да, это у неё серьёзно, отметила внутри леди Берна. Стоя неподвижно под дождём, Августа долго молчала. Её змея Клеопатра показалась из рукава мантии, но Августа быстрым жестом спрятала её обратно, а затем тихо произнесла:

— Что ты хочешь этим сказать, Берна?

— Да ничего особенного — чего ты так реагируешь? Все в кого-то влюблены — особенно весной. Не зря же нас учили отворотное варить…

— Откуда ты знаешь?

— Просто заметила… Ты ведь из-за этого выходишь замуж за Мэлфоя?

Августа снова замолчала, словно что-то просчитывая в голове. Обиженные твердолобики, произнесла леди Берна, — милые существа: они всего лишь цветы с корнем вырывают и мочатся на солнечные часы. А вот Августа тебя сейчас проклянёт, в лучшем случае. Воительница усмехнулась — пусть попробует — и приготовилась вызывать меч. Августа, однако, лишь сказала:

— Я, пожалуй, не стану спрашивать тебя больше, как и зачем — ты же ученица Морганы, и это многое объясняет. Я лишь попрошу тебя молчать об этом всём.

— Конечно, ведь мы обе ученицы Морганы, — ответила Берна, удивив этим саму себя. — Ты ведь знаешь про древний закон учеников?

— Что? Какой ещё закон? — сказала Августа с недоумением, и Берна передала ей слова Айлин.

— Что ж, в таком случае тебе не составит труда выполнить мою просьбу — поклянись на мече, что не станешь никому рассказывать об этом. Клятва на мече — нерушима, как ты, конечно, знаешь.

Берна не знала — что добавило раздражения в адрес её родителей: могли бы и рассказать! — но предпочла согласно кивнуть. Любопытство защекотало её беличьим хвостом: ещё одно использование меча! К тому же, ей стало немного стыдно за своё желание задеть Августу за живое. Нерушимость клятвы — это серьёзно, сказал сэр Зануда, но Берна отмахнулась и вызвала меч. Она и так не собиралась болтать об этом.

— Я, Берна Макмиллан, клянусь, что не раскрою другим известный мне секрет о чувствах Августы к Шатофору, — сказала она, а затем добавила: — Довольна?

Августа молча кивнула, а дождь снова начал обходить их стороной, и Берна зафинитила меч. Слова клятвы — каждое как вибрирующий удар гонга с его металлическим привкусом — вытянули немало сил из фамильной супницы. Сегодня вечером придётся обойтись либо без занятия с Мелюзиной, либо без работы с шаром, сообщил ей сэр Зануда. Да хоть без того и другого, огрызнулась Берна. Разорить пару клумб и завалиться спать — вот выбор рассерженного твердолобика. Остаток пути до пещеры они проделали в тишине, заполненной лишь унылым бормотанием дождя.

*

После ужина Берна, отделавшись от Мелюзины брошенной на лету фразой, что у неё болит голова, укрылась в спальне и забралась под одеяло. Берну трясло от гнева — как же её все достали! Теперь ещё и Моргана: из-за того, что клятва, принесённая Августе, не дала Берне поведать наставнице, что она узнала от шара, та засыпала её укорами. Кроме того, выясняется, вовсе не стоило тратить драгоценные сессии работы с шаром на вопросы про Августу! Ведь у Берны есть задание. И в свете всего потерялся и не получил заслуженной хвалы весь тот прогресс, которым гордилась Берна… Что ж: одна радость — возможно, Моргана оставит теперь Берну в покое и ей не придётся проходить испытание.

Охваченная яростью внутренняя Воительница взмахнула стальным мечом с рукоятью, усыпанной бирюзовыми самоцветами. Клумбы! Внутренний ландшафт Берны, часто принимавший очертания родительского замка, расстелился перед ней обширным садом с пышными клумбами — бесстыдные алые розы распускали бутоны на глазах у Воительницы, источая приторные ароматы; каскадами срывались с парапетов замка фиолетовые свечи глицинии, которые напомнили Берне волосы, торчащие из ушей Макфейла; а гортензия нагло завертела розовыми соцветиями. Воительница приняла боевую стойку — и меч засвистел в воздухе, срубая молящие о пощаде цветы и поднимая вихри дрожащих лепестков.

Немного успокоившись, Берна принюхалась к всё ещё ощутимому запаху роз, постепенно тающему в её внутренних просторах. Воительница гордо удалилась в тень, а вперёд вышла леди Берна, осматриваясь со скептическим выражением на лице, и спросила, не желает ли Воительница также что-нибудь сотворить с солнечными часами. Но та лишь презрительно хмыкнула из теней.

Вслед за запахом роз вспомнился их вкус — мама как-то поручила домовиками приготовить варенье из розовых лепестков, которое вышло приторно-сладким и хрустящим на зубах. Как имя «Мелюзина», подумалось Берне. Не очень-то сладостная наша Мелюзина Роул, усмехнулась леди Берна, но соединения ощущений уже начали свиваться в пышные грозди и свисать с парапетов, откуда Воительница смела всю глицинию.

Имя «Августа» отдавало привкусом петрушки в зелёной части рисового пудинга, хотя «Лестранж» на вкус было куда приятнее — в точь как шафран, но не в пудинге, а в пряном сиропе, в котором домовики иногда подавали в родительском замке мандарины. «Макфейл» — шотландская похлёбка, вроде той, что была сегодня на обед, только прокисшая. А если похлёбка с чесноком и с костлявой рыбой внутри — так это точно будет «Конал О’Бакшне». Имя «Мэгги» — даже пробовать не хочется. Хотя «Маргарет Лавгуд» — тут звуки рассыпаются на языке пригоршнями вкусов, как ни сопротивляйся. Тут и хруст яблока, не совсем спелого — какие падают с деревьев в середине лета, сменяющийся мягким месивом яблока, запечённого в утке, а на языке остаётся сладкий след с терпким привкусом. Марципан? Берна мысленно глотнула воды и смыла вкус с языка.

«Этьен» — что-то кислое и холодное, немного щекотное на языке: остывший поссет с элем и лимоном! Но с фамилией «де Шатофор» — совсем другое дело: жареная на огне оленина с розмарином и какой-то горчинкой. «Гертруда» — вот уж где горькое на вкус имя! Что там говорила профессор Госхок — что она ощущала вкус огня? Вот её имя — и есть вкус огня, сухой, горький и немного жгучий, как перец, но почему-то с приятным запахом можжевельника, невольно отметила Берна, потирая свою собственную можжевеловую палочку. И корица, и ещё что-то смутно знакомое, но тревожное. Берна снова представила себе глоток воды. «Седрик» — вот это уже вкуснее! Отогнав воспоминание о серебристом вкусе его патронуса, Берна ощутила привкус орехов — кедрового орешка, если быть точной. Её собственный патронус-белка навострил уши где-то внутри.

«Меаллан»… Разве может быть имя вкуснее? Мёд, чистый мёд летнего разнотравья — хотя нет, кажется, что-то ещё? Вино? Берне приходилось его пригубить лишь раз или два, так как отец этого не одобрял — не пристало, мол, юной барышне — но вкус его, раз попробовав, уже не забудешь. Берна покатала звуки на языке, как делал её отец, пробуя вино из очередной покрытой пылью бутыли, раздобытой в подвале. Отец ещё почёсывал при этом бороду и издавал разные звуки — одобрительное мычание или же недовольное «хм», чуть скривив губы. Берна тряхнула головой и снова сосредоточилась на имени. «Меаллан» начиналось, как скромный поцелуй с закрытыми губами, а заканчивалась страстным лобзанием — о котором, Берна, впрочем, знала только в теории. Фамилия «О’Донован» добавляла каплю дёгтя в мёд имени и звучала то ли как отказ, то ли упрёк. Берна решительно вылезла из-под одеяла и разыскала шар. Только для задания Морганы, завопил сэр Зануда, но Берна отправила его… пройтись по саду. С шаром в руках она снова забралась под одеяло, укрывшись с головой, — хоть так рано в спальню редко кто забредал, но рисковать и делиться с кем-то своими видениями Берна не собиралась.

Шар сразу отозвался и потянулся к ней, как клубкопух, учуявший заплесневевший сыр в карманах. Не отпуская свои вкусовые ассоциации, она сделала глубокий вдох — а, пусть горят драконьим пламенем все задания и испытания — и попросила шар показать ей три гейса профессора О’Донована.

Совсем юная версия её учителя возникла в шаре — она еле узнала его, совсем худого, с короткими волосами и без бороды. Отметив где-то для себя, что в молодости он совсем не такой интересный, как сейчас — а без бороды и вовсе чуть ли не бякоклешень, каковых тут полно в школьных коридорах, Берна сосредоточилась на ощущениях, и вкус вина, сильный и хмельной, с кислинкой, так резко появился на языке, что ей сделалось дурно. Преодолев тошноту, она стала смотреть, как юный Меаллан пьёт вино из драгоценного кубка, который ему подала… Кто это ещё? Ведьма была настоящей красавицей — рыжие волны волос, пунцовые губы, призывный, бесстрашный взгляд берилловых глаз. Красавица была зла — просто в ярости: Берна легко узнала металлический привкус во рту. Солнце закатилось в шаре, и кубок Меаллана опустел. Значит, так и есть: первый гейс — не пить после захода солнца, как сплетничают в Хогвартсе.

Про второй его гейс тоже как-то пробегал слух — вроде бы не гладить собак. Ведьма-красавица снова появилась в шаре — вот она скачет на чёрном коне, останавливается — рядом с ней юный Меаллан похлопывает скакуна по шее. Берна ощущает запах конского пота, тёплое прикосновение к мощному телу, шелковистость лошадиной кожи. Странное маленькое существо — лохматое и с длинным носом — появляется в шаре и уводит скакуна в конюшню: Меаллан и к нему протягивает руку, но оно шарахается в сторону. Меаллан смеётся и идёт за ведьмой, за которой также бежит борзая собака — огромная, с длинной мордой и маленькими ушами. Берна знает эту породу — ирландский волкодав. Меаллан тянется и к ней, и собака прыгает на него с радостью, позволяет трепать уши и гладить взъерошенную шерсть. Берна ощущает бархатистость изящных ушей и жёсткость шерсти на боках. Картина резко меняется — вспышка металлического гнева красавицы снова пронзает Берну — Меаллан отдёргивает руки от пса, а конь с громким ржанием поднимается на дыбы. Видимо, не только собак — никаких животных не гладить, отметила с удовлетворением Берна.

Про третий гейс никто достоверно не знал ничего, поэтому все, кому не лень было языком молоть, выдумывали всякую чушь: не есть мясо пятнистых животных, не открывать дверь левой рукой, не летать на метлах с клеймом Райта… Сейчас я узнаю, что там на самом деле, подумала Берна с азартом, сосредотачиваясь на ощущениях. Всё та же красавица выплыла из глубин шара в таком платье, которое отец бы в жизни не разрешил надеть Берне — ибо барышне не пристало. Но этой явно пристало, и платье смотрелось на ней, алое с золотой вышивкой, как на королеве фейри. Может, это она и есть? Ревность кольнула Берну раскалённой иглой, но она прогнала это чувство и вцепилась глазами в видение, ощущая, что сил остаётся опасно мало. Юный Меаллан сидел на полу с кубком в руках и гладя всё того же волкодава, когда красавица опустилась с ним рядом и, забрав кубок из рук, притянула его к себе.

Волна чужого вожделения охватила Берну, напугав её и чуть не загасив Лумос из палочки. Берна порой уже ощущала телесное влечение, но она понятия не имела, что это может быть настолько сильным и подчиняющим волю состоянием. Но Меаллан уклонился от поцелуя, освободил руки, поднялся. Вожделение ведьмы сменилось гневом — тем самым, что Берна ощущала раньше, но теперь она осознала, откуда он взялся. Пощёчина зазвенела в ушах, мир закачался — теперь Берна ощущала то же, что и Меаллан — три сжимающихся вокруг его горла кольца. Женские лица стали сменять друг друга — каждая со своей эмоцией — обидой, отчаянием, ревностью, а также мужские — гневные, поражённые, горящие желанием мести… Столько разочарования, которого можно было бы избежать, но он не мог — ибо его держало кольцо третьего гейса: он не мог отказать женщине, которая его желает.

Руки Берны дрожали, когда она ставила шар на место и забиралась в постель. Может, мне и правда не стоило лезть не в своё дело? думала она. Зачем я это увидела? Теперь уж не развидишь, сказала леди Берна без обычного ехидства, а во рту остался привкус мёда, горечи и металла, который не покинул её и во сне, в котором женские лица становились масками, липнущими к её перекошенному от страха и отвращения лицу.

========== Глава девятая ==========

Из поста «Точки магической бифуркации» Люка де Шатофора

(онлайн публикация 2016 года)

Спонтанные попытки магически отслеживать изменения систем в неравновесных состояниях неоднократно предпринимались волшебниками прошлых столетий, которые отталкивались от популярных со времён позднего средневековья представлений о знаковых полях. В наши дни для выявления закономерностей самоорганизации структур в разнородных системах (как немагических, так и содержащих волшебные элементы) используются синергетический подход и теория магического хаоса. Данные этих исследований послужили основой для недавнего эксперимента по построению фрактальных магических конфигураций, результатом которого оказались крайне интересные по своим свойствам и возможностям, но нестабильные системы. Целью моего исследования является обнаружение точек бифуркации в этих конфигурациях.

Гертруда Госхок, апрель 1348 года

Звуки побудочной волынки всё ещё завывали в голове Гертруды, когда она спускалась утром по парадной лестнице. Давненько мы не просыпались на рассвете и не выбирались на прогулку до завтрака, ворчала Молния, а ведь мало что сравнится с прелестью раннего апрельского утра. Но Гертруда с трудом поднялась даже от неумолимой волынки, и теперь больше всего хотелось вернуться обратно к себе на шестой этаж и забраться с головой под одеяло. Скользкие мраморные ступени сливались перед глазами — Гертруда пару раз чуть не споткнулась и теперь с досадой думала, не превратить ли их в горку с помощью Глиссео, чтобы попросту съехать вниз, как с ледяного склона.

За завтраком она без особого рвения взяла с блюда скон и налила в кружку молока. Совы влетели в Зал, неся утреннюю почту, и перед ней тут же выросла привычная гора писем. Гертруда быстро просмотрела их, и настроение тут же поднялось при виде почерка Кристины. Она немедленно распечатала письмо, сломав печать с единорогом, и принялась читать, похлёбывая молоко. Мелодия голоса Кристины зазвучала в её голове, изгоняя эхо утренней волынки.

Кристина писала о торжестве в Лондоне, при дворе Эдуарда Третьего, которое ей вскоре предстоит посетить вместе с братом, королём Давидом: «Ты себе не представляешь, Гертруда, как мне хочется нынче, чтобы ты отбросила все прочие занятия и принялась за воплощение твоей цели, вложенной в Конфигурацию, ибо количество глупости в мире порой ошеломляет. Вот послушай: уронила некая графиня Солсбери на балу подвязку с ноги — ты уж извини, что я тебе о таких мелочах пишу, но именно они порой служат кормом для глупости. И вот король Эдуард, дабы унять смех придворных, поднял её и заявил, что нечего стыдиться. Ну, нечего и нечего — казалось бы, инцидент исчерпан, но нет — король решаетпойти дальше и выдумывает рыцарский Орден Подвязки! И вот именно на бал по поводу учреждения этого Ордена, смысл которого непонятен никому, я и вынуждена отправляться в конце апреля. Надеюсь, что никому не придёт в голову требовать от всех присутствующих дам падения подвязок во время танцев!»

Гертруда улыбнулась и надкусила скон. Воистину, глупость — серьёзный противник, раз ей служат монархи и их рыцарские ордены. Она вернулась к письму: «А девиз у Ордена и вовсе прекрасен: Honi soit qui mal y pense[1]. Ты слышала что-либо более бессмысленное в своей жизни? Ну, кроме ответов некоторых учеников во время экзаменов, конечно. Впрочем, я цепляюсь к мелочам, что доказывает, что Глупость неизлечима даже в лучших из нас (но в тебя я верю). На самом деле, отношения с Англией у нас сейчас как нельзя лучше — наша победа над чумой по всей Британии немало этому способствовала. Евреев, которых не раз обвиняли в распространении заразы, оставили, наконец, в покое. А весть о том, что сейчас маги принимаются за следующую цель Конфигурации — поиски лекарств от всевозможных болезней, — взбудоражила Лондон: теперь уж никто не кричит, что ведьм нужно сжигать на костре. Напротив — знать ищет дружбы с волшебниками, и простой люд толпами валит смотреть на площадные кукольные забавы, в которых чародеи свершают немыслимые чудеса, а порой и обводят вокруг пальца священников и святых. Церковь, конечно, продолжает грозить всем анафемой и адскими муками, но авторитет её стремительно падает. Остаётся ждать от Папы Климента VI то ли буллы об отлучении английского короля от Церкви, то ли прошения о присоединении оной к Хогвартсу. И думается мне, Гертруда, что помощь магам в Европе, которую нам по силам будет им оказать, важнее сейчас всех прочих дел. Эх, вот так всегда — снова борьба с Глупостью откладывается до лучших времён. Разве что ты трактат напишешь о том, как покончить с ней раз и навсегда?»

— Не забывай про свой скон, Гертруда, — отвлёк её от чтения голос Меаллана, и она отложила письмо. Укусив ещё раз скон и запив его молоком, она взглянула на него и сказала:

— Письмо от Кристины читаю. В Лондоне дамы роняют подвязки, из чего возникают рыцарские ордены.

— Прямо из подвязок? А сэр Тристан знает об этих чудесах трансфигурации?

Гертруда усмехнулась и присмотрелась к Меаллану — что-то в нём изменилось, но она не могла понять, что именно. Сидевший рядом с ним Тормод оторвался от овсянки, которую он по своему обыкновению ел с копчёной селёдкой, и прищурил глаза, наблюдая за Гертрудой.

— Ага! Проиграешь ты пари, О’Донован, — воскликнул он.

— Что происходит? — спросила она. — Что за пари у вас?

— Так нечестно, — обернулся к Тормоду Меаллан. — Молчи, а не то подскажешь.

— А я шо? Я молчу! — огрызнулся Тормод, вынимая кость, запутавшуюся в его пышной рыжей бороде.

Гертруда переводила взгляд с одного на другого, пытаясь поймать ускользающую догадку. И ещё раз Тормод словно случайно провёл рукой по своей бороде, и только тогда её осенило.

— Меаллан, ты бороду сбрил, что ли?

— Ага! — радостно прогремел Тормод. — Проигрался!! Теперь ты мне ставишь выпивку.

— Нечестно! — повторил Меаллан, — если бы ты сейчас свою бороду не чесал, будто бы там чизпафлы гнездо устроили, она бы не заметила.

— Вы что же, поспорили, замечу ли я, что Меаллан побрился? — поразилась Гертруда.

— А то! — отвечал Тормод. — Вся школа три дня ему проходу не давала — даже вон некоторые старшеклассницы заявили, что теперича сварят отворотные зелья, поскольку без бороды не мил он им более. И только ты одна не замечала. Но я-то знал, что это временно.

— Вам двоим словно заняться больше нечем, — пожала плечами Гертруда. — А я, между прочим, пекусь о судьбах мира, так что некогда ваши бороды разглядывать. Пусть даже некоторые старшеклассницы и считают, что в них заключается вся суть существования.

— Вот это нас уели, а, Меаллан? По такому поводу сразу после занятий — в «Три метлы», чтобы залить элем нашу с тобой никчемность. За твои деньги, конечно, — проигрался, как ни крути.

После этого он обернулся к Филлиде и принялся пересказывать случившееся, а Гертруда спросила у Меаллана.

— Мне, наверное, надо спросить, почему ты решил сбрить бороду или что-то в этом духе?

— Не надо ничего спрашивать — ты ведь права насчёт несопоставимости бород с судьбами мира.

— И всё-таки?

— Как говорится в триадах, есть три достижения Ирландии: остроумное четверостишье, мелодия арфы и бритьё лица, — произнёс Меаллан, пожав плечами. — А вообще, просто весна. Захотелось перемен. Ну, и ещё одна причина.

Он хотел что-то добавить, но тут его прервала Филлида, которая прокричала Гертруде:

— Ты на репки заходи посмотреть. Уже есть чем полюбоваться!

— Спасибо, Филлида, зайду обязательно.

— Что за репки? — спросил её Меаллан. — Что-то связанное с судьбами мира?

— С чем же ещё? — усмехнулась она. — Это мой эксперимент с сёстрами Уизли. Идея была Зореславы — когда я упомянула, что не могу придумать, как проверить, усиливает ли день рождения силу ритуальной магии, она сказала: «а пусть репки сажают — да с ритуалами, песнями и плясками. А потом глянешь, чью репку придётся всем Гриффиндором вытаскивать».

— И что они посадили?

— Прыгучие луковицы, по совету Филлиды. Джули сажала свою партию в день рождения, а Фиона — через день после него.

— С песнями и плясками?

— С рунами плодородия. Хотя то, как сёстры обращаются с лопатами, вполне можно причислить к ритуальным пляскам.

— Что ж, расскажешь потом, чьи луковицы выше прыгают.

— Непременно! — и добавила тихо, поднимаясь из-за стола, — без бороды тебе тоже хорошо.

— Расскажи это некоторым старшеклассницам, — ответил он, тоже поднимаясь. — А насчёт дня рождения могла бы и у меня спросить.

— Правда? Тогда спрошу, но сейчас нам пора бежать.

И они вышли из Зала и поспешили каждый на свой урок. Поднимаясь чуть ли не бегом по лестнице, Гертруда попыталась мысленно рассказать Седрику про Орден Подвязки с его французским девизом, и в который раз её постигло разочарование. Вскоре после его инициации ментальная связь между ними почти пропала — они лишь смутно ощущали, где находится другой, и улавливали, как и ожидалось, сильные вспышки эмоций. Но ничего друг другу рассказать мысленно они уже не могли. К этому не привыкнуть, удручалась она, но Профессор заверил её, что привыкнет и даже очень быстро. А для радостей ментальной связи стоит взять нового ученика, причём не такого строптивого, добавил он. Например, Филиппа де Монфор чудесно себя проявляет в заклинаниях с огнём и остаётся после занятий, чтобы задавать вопросы — не менее чудесные. Да, определённо, Филиппа.

Перспектива взять нового ученика была соблазнительной, но Гертруда прекрасно понимала, что тогда она перестанет просыпаться по утрам даже от стенаний волынки. Список дел на стволе внутреннего дуба перешёл уже со свитка просто на кору. Стопка утренних писем в её руках была увесистой — а ведь она ещё не все вчерашние прочла. Три трактата лежат недописанные, а совет по Конфигурации не может никак принять решение о следующем этапе. И Седрик… Мысль о том, что Гертруда возьмёт нового ученика его невероятно раздражает, хоть он и пытается это скрывать. Но некоторые вспышки его эмоций так очевидны и без всякой ментальной связи. Хотя если она возьмёт девушку… Насмешила, произнёс Профессор, будто бы Седрик не знает, в кого ты влюбилась как раз год назад. Остановившись на мгновенье перед дверью класса, Гертруда встряхнула головой, прогоняя все мысли, кроме преподавания, и стремительно вошла в кабинет.

*

Лиловые луковицы размером с крупные груши скакали по упругому мху, покрывавшему один из участков в теплицах Филлиды Спор, сбивая друг друга и пытаясь запрыгнуть на ноги к Гертруде. Она со смехом отскакивала и слушала болтовню сестёр Уизли.

— Вот этот бокастый — это Конунг. Тот ещё увалень, — тараторила Фиона. — А эти три скакуньи — Гунн, Хильд и Скульд. Такие ловкие — хоть в квиддич их играть отправляй! Сигрюн — стеснительная, но если никто не смотрит, она выше других запрыгнуть может. А если на неё Джулины верзилы нападают — улепётывает со скоростью снитча.

Гертруда пыталась отслеживать, где чьи луковицы, но пока ей это не удавалось.

— Мои так вымахали совсем недавно: ещё неделю назад они все одинаковые были, но потом Мист и Христ начали запрыгивать мне прямо в руки, а за ними и Кеннинг, — подхватила рассказ Джулиана. — Хлёкк теперь уже и до плеча допрыгнуть может, а Гейрахёд — ещё и синяки оставляет такие, что будь здоров!

— Это откуда же вы такие имена для них раздобыли? — удивилась Гертруда, пытаясь уследить, где какая луковица, и потирая то место на ноге, куда ей только что влетела Гейрахёд.

— Так это Мэгги подсказала — она ж учит норвежский сейчас с профессором Малдуном. Это всё воительницы — валькирии, во! Ну, кроме мальчиков. Конунг — это король-воин по-ихнему, а кеннинг — тоже какой-то король. Кажется.

Гертруда наложила Петрификус Тоталус на всех луковиц разом.

— А ну-ка, разделите мне их на кеннингов и конунгов, а то перед глазами уже всё лиловое, включая мои синяки.

Сёстры живо разобрали своих подопечных на две команды, и тут же стало очевидно, что луковицы Джулианы действительно опережают Фиониных по размеру. Насчёт высоты прыжков Гертруда решила поверить на слово.

— Что ж, пока эксперимент подтверждает гипотезу о благоприятном действии дня рождения на ритуальную магию. Но посмотрим ещё, как они проявят себя в качестве ингредиентов.

— А это обязательно? — хмуро спросила Фиона, облачённая в рукавицы для работы с драконьим помётом.

— Вы привязались к ним?

Сёстры кивнули, и Джулиана с любовью погладила замершую в воздухе Хлёкк.

— Вы по-другому запоёте, когда они вымахают до размеров кабана, — вставила с усмешкой Филлида. — Сами тогда попросите, чтобы их в настойку бодрости отправили. Ну, или в зелье мерцания. А сейчас пора валькириям в горшки.

Сёстры гневно замотали головами, а Гертруда сняла заклинание с луковиц и быстро отправилась к выходу из теплиц.

— Спасибо вам всем и зовите, если понадобится помощь с вашими воительницами!

Покинув владения Филлиды, она направилась к входу в замок через внутренний двор, где в лучах апрельского солнца носились ученики младших классов, у которых уже закончились на сегодня занятия. Жёлтые головки одуванчиков пробивались сквозь щели между плитами, а детские крики звучали так жизнерадостно, что Гертруда решила задержаться во дворе ненадолго: у неё ещё было время до урока с пятиклассниками — отчего бы не посидеть на солнце и не почитать письма? Увернувшись от несущегося за кем-то Гордона Прюэтта, который чуть было не сбил её с ног, она опустилась на каменную скамью, украшенную двумя горгульями, и достала ворох почты за два дня.

— Отличный денёк, профессор, — прорычала горгулья слева.

— Да, чудесный, — вежливо ответила Гертруда.

— Только детишки всё портят, — проворчала правая горгулья.

Гертруда улыбнулась в ответ и принялась за письма. Сначала она дочитала лежащее сверху послание Кристины, а затем стала разбирать остальные. Среди всех прочих обнаружилось письмо от Роулов, содержащее предложение помощи Совету по Конфигурации. Не прошло и года, хмыкнул Профессор. Одно письмо отличалось от прочих роскошным внешним видом: на дорогой бумаге красовался чёрно-зелёный с серебром фамильный герб Древнейшего и Благородного Дома Мэлфоев. «Sanctimonia Vincet Semper»[2], прочла с усмешкой Гертруда, в который раз поразившись ироничной неуместности девиза Дома Мэлфоев, а затем распечатала письмо, ощущая холод внутри. Разговор с Зореславой про «репки» снова всплыл в её памяти. Пересказывая ей сказку про репку, которую вытягивали из земли незадачливые славянские магглы при помощи местных анимагов, Зореслава незаметно перешла на приключения Костеуса Бессмертного, а после упомянула, что Берна подходила к ней как-то подписывать разрешение на чтение свитка о крестражах в библиотеке. «О чём?» не поняла её Гертруда. «Так о крестражах же! Или как вы там их кличете на латинский манер? Слово какое-то непроизносимое! А, хоркруксы!» Весть о том, что Берна читала — наверняка с подачи Морганы — о хоркруксах встревожила Гертруду, и с тех пор она и сама перечитала о них всё, что нашла в библиотеке Хогвартса. Впрочем, там почти ничего содержательного не обнаружилось, так что она продолжила поиск в других библиотеках. Окольными путями удалось выяснить, что за такими сведениями стоит наведаться в поместье Мэлфоев: если где-то в Британии и есть такой манускрипт, так только у них. Гертруда долго сочиняла письмо с благовидным предлогом и ещё дольше не решалась его отправить — желания столкнуться с Николасом у неё не было ни малейшего. Но вот у неё руках ответ — и она ломает печать и читает послание. Пробежав глазами короткий текст, она вздохнула — что ж, сегодня после занятий ей предстоит оправиться в Уилтшир, где ей любезно распахнёт двери библиотека Мэлфоев.

— Плохие новости? — поинтересовалась левая горгулья.

— Скорее хорошие, — ответила Гертруда. — Зависит от того, как посмотреть.

— Рекомендую смотреть иногда на вещи вверх ногами — желательно зависнув на карнизе, — посоветовала ей правая. — Отлично прочищает мозги.

— Спасибо, я приму к сведению.

После обеда Гертруда зашла в свой кабинет и села за стол, привычно устраивая хаотическую левитацию свечей. Может, лучше повисим на карнизе? спросила внутри Руди. Гертруда нырнула во внутренний ландшафт, где над полями огнетрава пролетали тучи, иногда скрывавшие полуденное солнце. Вокруг верхушки дуба, где восседала Руди, порхало несколько огненных бабочек.

— И чем сейчас занят Седрик? — спросила Руди скучающим голосом.

— Видимо, ничем особенным, — ответил Профессор снизу. — Он собирался провести день в раздумьях о том, чем может зарабатывать себе на жизнь. Что, конечно, полезно, раз отец собирается лишить его наследства, но пока он занят делами Конфигурации, с голоду ему никто умереть не даст.

— Тот трактат, который мы начали писать с ним вместе, стоило бы закончить в первую очередь, — сказала Молния Профессору.

— Ты это мне говоришь? Я-то готов. А вот тебя зачем-то несёт к Мэлфоям. И Берна не даёт покоя.

— Когда мы её проверяли Специалис Ревелио, ощущение нависшего рока было слишком явным, чтобы его игнорировать. И касалось нас, хоть и непонятно, каким образом. Так что нужно проверить все зацепки.

— А отчего так потемнело всё тут, когда Седрик рассказал о проделке Берны с мечом и его патронусом? — спросила вдруг Руди, и тут же тучи в небе разрослись и приобрели свинцовый оттенок, а ветер усилился, унося яростным порывом бабочек. — Эй, что происходит?

— Ричард, — спокойно сказал Профессор. — Тут снова происходит Ричард.

Молния направила появившийся у неё в руках огненный шар в сплетение туч, разгоняя их и снова давая простор солнечным лучам. Гертруда вынырнула из мыслей и некоторое время молча следила за пламенем свечей. Затем она вспомнила о том закате, во время которого Седрик пел ей балладу на обрыве над озером Дервент, и вызвала патронуса.

— Скажи Седрику, что я отправляюсь в Уилтшир в поместье Мэлфоев. Если через два часа не дам о себе знать, пусть сообщит в Совет.

Саламандра исчезла, и вскоре появился серебристый дракон Седрика, который произнёс: «Да, моя госпожа. Только вряд ли damsel in distress[3] стоит рассчитывать на то, что я отдам кому-то другому шанс выручать её из беды». Гертруда вздохнула, загасила свечи и отправилась в кабинет директрисы, чтобы воспользоваться порошком Флу.

*

В роскошном каминном зале Гертруду сдержанно приветствовала леди Мэлфой, а её дочь Летиция, жеманная девочка лет десяти-одиннадцати, разглядывала гостью с нескрываемым любопытством. Судя по всему, скоро придётся принимать в Хогвартс на учёбу младшую сестру Николаса, в чьих глазах, кроме любопытства, светился хорошо знакомый Гертруде слизеринский факел амбиции. Самого Николаса, к счастью, в гостиной не оказалось: согласно формальным извинениям хозяйки дома, ему нездоровилось. Вот и отлично, подумала Гертруда, следуя за леди Мэлфой к библиотеке.

Вход в книгохранилище находился на втором этаже замка, и хозяйка оставила гостью перед высокой дверью, украшенной волютами. Испытывая небольшое волнение, как обычно перед посещением новой библиотеки, Гертруда отворила слегка скрипящую дверь и ступила внутрь. Перед ней открылась анфилада из нескольких узких комнат, переходящих одна в другую. Стены комнат сверху донизу были заставлены стеллажами с фолиантами. В лишённой окон анфиладе царил полусумрак, но в её конце виднелось более просторное и светлое помещение. Направляясь к этому залу, Гертруда внимательно осматривала тома на полках. Несмотря на то, что комнаты были обустроены с большим вкусом — каждая в своём цвете, который гармонировал с отделкой стен, ковров на полу и самих стеллажей — книги и манускрипты на полках располагались, судя по всему, без всякой системы. Гертруда наугад доставала с полок и листала гримуары по тёмной магии, которые спокойно соседствовали с бестиариями, трактатами по трансфигурации и даже детскими сказками. Такого она не ожидала — во всех библиотеках, которые ей довелось посетить, наблюдалось хоть какое-то подобие порядка, а уж в коллекции Ричарда всё было систематизировано и дважды каталогизировано домовиками, которым вверили книгохранилище. Сравниться с этим могла лишь библиотека Роулов, где, судя по рассказам Седрика, кроме тематической систематизации, книги на одной полке ещё и были расставлены по алфавиту.

Гертруда присмотрелась к цветам фолиантов — нет, увы, и тут полный хаос. Может быть, тут действует неизвестное ей заклинание, аналогичное Конфундо Вербум, только распространяющееся на всю библиотеку? Гертруда сказала «Специалис Ревелио», но не обнаружила ничего подобного — ощутила лишь общую магию библиотеки, которая всегда лежит плотным облаком на вместилищах волшебных книг. Она ступила в просторное помещение круглой формы со стенами нежного серо-зелёного цвета и множеством окон. И немедленно подняла руку с палочкой — в зале кто-то был. Этот человек сидел к ней спиной, и свет из окон превращал светлые кудри в чистое золото. Николас Мэлфой — кто же ещё. Он поднялся, развернулся к ней лицом и учтиво поклонился.

— Я напугал вас, госпожа Гринграсс? Простите, — произнёс он, раскатывая все «гр» ненавистной ей фамилии на языке. Гертруда с трудом подавила гнев.

— Зачем такие церемонии, Николас? Называй меня просто профессором Госхок.

— Как вам будет угодно, профессор. Что скажете о нашей библиотеке?

— Безупречный стиль, — проговорила она, разглядывая Николаса. Он был бледен и, похоже, потерял немало веса за время, что минуло с мая прошлого года. Гертруда вспомнила про Уилла Уилсона, и гнев её немного остыл. В конце концов, если взглянуть на неё глазами Мэлфоя, то можно увидеть виновницу смерти его возлюбленного. Не стоит смотреть на себя его глазами, тут же отметил Профессор.

— Какой тактичный ответ, я в восхищении, профессор, — усмехнулся Николас. — Да, мой пращур Арман Мэлфой, который перебрался из Нормандии сюда три столетия назад и выстроил замок, проявил чудеса вкуса, обустраивая эту библиотеку и переплетая заново книги. Жаль только, что последующие поколения заполняли эти полки, не сообразуясь с его задумками об упорядочивании книг по авторам и цветам.

— Цвета соответствовали первым буквам фамилии автора?

— Как банально! Нет, он выработал систему цветов для тем и идей, но никто не в силах был понять его планы, и тем более воплотить. Разве что установленную им цветовую гамму тут сохраняют даже при ремонте — но это, скорее, из сентиментальных побуждений. Так что добро пожаловать в царство радужного книжного хаоса, профессор Госхок. Кстати, может, вам помочь? Я для этого и зашёл сюда. Моя мать не склонна способствовать вам в ваших поисках — сами понимаете: из-за вас её муж в тюрьме, а сын…

— Лорд Мэлфой, как и остальные приспешники Горгоны Блэк, находится в тюрьме исключительно вследствие собственных действий, Николас. И про твоё проклятье я могу сказать то же самое.

— Ну, конечно. Что ещё может победитель сказать побеждённому, кроме как «ты сам нарвался».

— Николас, нам действительно необходима эта беседа?

— Вы правы, профессор, она нам совершенно ни к чему. Так что насчёт моего предложения помочь вам найти нужный манускрипт? Что вы разыскиваете такого, что не нашлось в Хогвартсе и в Гринграсском замке? Я, конечно, далеко не всё смогу тут найти — сами видите, что это мало кому под силу — но кое-что всё-таки прочёл и даже не забыл, куда потом поставил.

Любопытство, под стать его младшей сестре, навязчивое слизеринское стремление быть в курсе происходящего или что-то ещё? Ведь не искреннее желание помочь, в самом деле. Версия для такого случая у Гертруды была уже готова.

— Меня интересует не конкретная книга, Николас. Я просмотрю всё, что найду про пламя драконов. Наверняка, про драконов тут много всего — и в самых разных вариантах. Благодарю за предложение помощи, но мне она не понадобится.

— Само собой, драконы тут обитают, — сдержанно ответил Николас. — Но вам придётся их ловить по всей библиотеке. И извольте уж ставить их туда, где вы их обнаружите, а не упорядочивать — Мэлфоям дорог их фамильный хаос.

— Как скажешь, Николас.

— Не смею больше отнимать вашего времени, профессор, — произнёс наследник Дома Мэлфоев и направился к входу в анфиладу. Его шаги ещё какое-то время были слышны, а затем в отдалении заскрипела дверь и наступила полная тишина.

— Хоменус Ревелио! — сказала Гертруда на всякий случай, и, никого не обнаружив, оглядела круглый зал ещё раз.

Потолок был высок и украшен узором, который при внимательном рассмотрении оказался змеёй, опоясывающей голубой небосвод с солнечным диском в центре и кусающей себя за хвост. Зал был не слишком велик — он находился явно в круглом донжоне — но благодаря пропорциям, окнам и высоте потолка казался просторным. Между каждыми двумя оконными проёмами располагалась арочная ниша, заполненная полками с книгами. Изучение содержимого нескольких полок убедило Гертруду, что и тут царил «фамильный хаос» Мэлфоев.

— Акцио трактат о хоркруксах, — сказала она, не ожидая никакого эффекта, и, конечно же, ничего не произошло. Чтобы сработало Акцио, надо видеть тот предмет, что призывается, или хотя бы довольно точно представлять его себе. А данный трактат, если предположить, что он тут действительно есть, может оказаться и ветхим свитком, погрызенным мышами, и гримуаром в драконьей коже, усыпанной рубинами, и даже частью сборника, в котором несколько книг собраны в одном переплёте. Можно ещё понадеяться на удачу, ехидно отметил Профессор, и перебирать всё подряд. Учитывая количество книг вокруг, надеяться на удачу придётся особенно сильно. Можно также попытаться экстраполировать название трактата или книги. Но и тут вариантов бесконечно много.

— Что ж, тогда остаётся одно — выпить зелье, обостряющее интеллект, — решительно сказала Молния, к большому недовольству Профессора, который недолюбливал это зелье, видя в нём соперника.

— А своими мозгами обойтись не получится? — проворчал он.

— Может быть, и получится, — ответила Молния, — но времени на это может уйти слишком много. Мы хотим сделать визиты к Мэлфоям регулярными? Верно, этого мы совершенно не хотим.

Нельзя сказать, что Гертруда часто прибегала к «зелью умников» — как известно, после окончания его действия наступает крайне неприятный период, когда ощущаешь себя полным кретином и не можешь найти ответы на простейшие вопросы. Нередко оно одаривает сильной головной болью, но хуже всего то, что оно вызывает привыкание — печальные истории о магах, пристрастившихся к нему, отобьют охоту у кого угодно злоупотреблять этим коварным средством решить сложные задачи. Но несколько раз она всё-таки его пила — первый раз скорее из любопытства, ибо оно свойственно не только Мэлфоям, а потом ещё пару раз, чтобы найти ответы на хитроумные теоретические вопросы, сводившие её с ума. Действие зелья напоминало одновременно обострение памяти с некоторым оттенком Сенсибилитаса, но направленного не на ощущения как таковые, а их осмысление и выведение закономерностей. Чувство порядка в голове, накрывавшее выпившего зелье, мало с чем могло сравниться — казалось, само время начинало течь медленнее и каждое его мгновение становилось осмысленным. Гертруда достала зелье, которое ей отдала Айлин ещё в сентябре, и откупорила склянку. Как раз подходящий момент для интеллектуального сражения космоса и хаоса, подумала она, вдыхая приятный пряный запах с ноткой тимьяна. Ну, фамильный хаос, держись! Гертруда сделала глоток, наслаждаясь насыщенным вкусом, затем ещё один, и склянка опустела.

Хаос. Мысли перестроились и заключили идею Хаоса в круг — Гертруда воспринимала это зрительно в виде огненного узора. Мысли потекли хороводом вокруг Хаоса — действительно ли он является полной противоположностью Порядка и воплощением случайности, которую невозможно предвидеть? На секунду хоровод распался на сотни огненных бабочек, которые начали порхать без всякой видимой системы, а затем снова свился в цепь, постепенно усложняя элементы узора: отдельные его составляющие теперь напоминали общий рисунок. Хаос — это тоже система, думала Гертруда, подняв глаза к нарисованному на потолке небосводу. Облака — хаотичны, но при этом они подобны друг другу. Возможно, чтобы постичь систему Хаоса, нужно искать подобности и подсистемы.

Она достала с ближайшей полки книгу в болотно-зелёной обложке — ею оказались «Заклятия Мервина Зловредного». Портрет Мервина, мага с пепельным цветом лица и кривой палочкой, Гертруда помнила по Хогвартсу — он охранял один из тайных проходов в замке и не раз хвастался изобретением заклинания Фурнункулус. Гертруда полистала страницы — судя по всему, это было одним из самых невинных заклинаний Мервина. Рядом с ним на полке стояли «Метаморфозы» Овидия на латыни с французскими комментариями, написанными анонимным волшебником. Далее — один из ранних трудов по Трансфигурации, также на французском. Тут прослеживается некий мотив, говорили свивающие узоры мысли, но чтобы его отследить, придётся пересмотреть много книг. Гертруда поставила на место учебник по трансфигурации в алой коже, а затем и «Метаморфозы» в его выцветшем переплёте, напоминающем по цвету бледный нарцисс.

Вердигри, подкинула ей память словцо — вот какого цвета тут стены! Французское слово vert-de-gris — его использовал как-то Седрик. Не совсем цвет герба Мэлфоев, но где-то рядом. Новая мысль оторвалась от общего хоровода и свилась в волюту, подобную украшениями над входной дверью. Гертруда зашла в первую комнату анфилады — тут стены были цвета ириса, и этот же цветок использовался в орнаменте по краям стеллажей. Во второй комнате царил оранжевый цвет, но орнаменты напоминали скорее листья крапивы. Гертруда пошла дальше и определила следующий цвет как лесную землянику и только тут отметила, что и древесина полок в каждой комнате другая. В «земляничной» комнате она узнала породу ясеня. Следующее помещение было цвета лаврового листа, а украшениями служили узоры из плюща. Далее — белый, со сплетениями красных цветов, адонисов, по краям. Шестая, она же последняя, дразнила глаз желтизной и очередным орнаментов из листьев — тоже крапива? Нет, скорее мята. И оттенок жёлтого — как цветы сушёного зверобоя. Только под «зельем умников» возможна такая точность в определении оттенков, вздохнула Гертруда. Сенсибилитас поможет увидеть гораздо больше оттенков, но ты ведь будешь их переживать, а не осмыслять.

Осмыслить оттенки — что хотел ими сказать Арман Мэлфой? Впрочем, его цветофантазии не так важны, как то, что от них могло остаться после нескольких столетий беспорядочного использования библиотеки его потомками. Обострённый разум Гертруды улавливал также различные степени выцветания обоев и обложек книг — захотелось вычислить коэффициент выцветания. Возможно, придётся это сделать!

А вот насколько вероятно, что трактат о хоркруксах находится тут ещё со времён основания библиотеки в XI веке? Если это так, то постигнуть его систему и пути её разрушения было бы крайне полезным. А если нет — то нужно скорее искать знаковые подобия, которые создавали, сами того не ведая, читатели-Мэлфои. Первая задача кажется более осязаемой и решаемой в данных условиях, так что с неё и начнём.

Она вернулась в круглый зал и ещё раз посмотрела на змею — малахитовая зелень была словно переходом от лазури небес на потолке к вердигри стен и обивке мягких кушеток. Семь окон, шесть арочных ниш между ними. Нужно искать подобия. Шесть ниш — шесть цветных комнат. Гертруда снова зашла в анфиладу и осмотрела её строение. Похоже, что изначально это была просто галерея, предназначенная для портретов. Перегородки, создавшие череду комнат, судя по всему, установили тут позже — зачем? Перестало хватать места для книг в главном зале? Тогда принцип, который Арман заложил в исходное пространство, могли перенести на эти комнаты. Как же расшифровать эти оттенки и растительные мотивы? Слишком много возможных вариантов… И в какой момент попытки следовать системе были заброшены, уступая дорогу хаотичности?

И снова Гертруда стояла в круглом зале и рассматривала переплёты книг. Что если Арман разбил все книги по темам — шесть основных тем по количеству стеллажей между окнами — и каждой теме присвоил определённый цвет. Тогда он же либо его потомок уже взял именно эти цвета за образец, когда добавляли дополнительные стеллажи в шести комнатах.

Какого цвета первая комната? Жёлтая? Гертруда сосредоточилась только на жёлтом цвете, вертясь вокруг своей оси. В стеллаже, который находился справа от входа, было больше жёлтого цвета среди переплётов. Она подошла к нему и вытянула одну из жёлтых книг. «Ошибки французских алхимиков», прочла она название на латыни. Ещё одна жёлтая — «О первоистоках магии стихий». Для сравнения она взяла фолиант другого цвета — альмандинового, как подсказало ей «зелье умников», и обнаружила трактат о свойствах печени дракона. Да, Николас не обманул — драконы тут водятся.

Теперь хоровод мыслей помчался с такой скоростью, что Гертруда вытащила из сумки пергамент, перо и чернильницу и, расположившись за круглым столом в центре зала, принялась лихорадочно писать и чертить схему. Порой она отрывалась от записей и подходила к очередному стеллажу, проверяя несколько книг определённых цветов. Через четверть часа у неё на пергаменте уже был готов ключ к шифру цветов и тем в исходной библиотеке Армана (Библиотека А, назвала она её). Далее следовали вариант времён расширения (Библиотека B) и современный «хаотический» вариант (Библиотека С). Что ж, проверим Библиотеку А.

— Акцио трактат «Найтемнейшая магия» Годелота, — сказала она, представив себе древний манускрипт в белой обложке. Потрёпанный фолиант метнулся к ней из пятого стеллажа, и Гертруда удовлетворенно кивнула головой и поставила творение Годелота обратно. Светлые оттенки — для книг по тёмной магии: Арман любил парадоксы. Осталось лишь проверить наличие трудов по хоркруксам во всех трёх библиотеках. Эта темнейшая книга тоже будет белой, если она в А или В (и если нам повезёт, добавил Профессор), но ежели она в С, то она может оказаться любого цвета и находиться в любом месте, если её не засосёт подсистемой, которая тут ведёт свои цветовые игры с хаосом.

Проверка варианта А не дала результатов, а за ним провалилась и версия В. Гертруда вздохнула и отправилась в пятую, белую, комнату, украшенную красными адонисами, куда, по её расчётам, должны были переехать все книги по тёмной магии, но где-то в процессе, кто-то, видимо, умер, не передав тайны библиотеки наследникам. Или же наследники решили не морочить свои древнейшие и благородные головы такими сложностями. Но, возможно, именно кто-то из них раздобыл редкий экземпляр манускрипта о хоркруксах. Возможно, красные адонисы своим знаковым полем уговорили их поставить его именно сюда.

Около пяти сотен книг смотрели на Гертруду, которая пробегала глазами переплёт за переплётом, классифицируя и называя сложными названиями их оттенки и, конечно, учитывая коэффициент выцветания. Книг в белых обложках было значительно больше на верхних полках — тот, кто создавал Библиотеку В, был последователен и методичен. Эх, жаль, что его (или её) прервали. А куда бы поставил трактат с крайне опасными сведениями некто из его хаотичных потомков? Если он шёл от входа в библиотеку — слева или справа от прохода, выше или ниже уровня глаз? Гертруда попыталась пройти этот путь, перевоплощаясь в жившего когда-то тут Мэлфоя, думая, как он бы мог думать. Слева. Ниже уровня глаз — ближе к полу. Это был не самый приятный момент в использовании зелья — оно порой думало за тебя, не давая объяснений. Активировало интуицию? Гертруда нахмурилась, но отложила эти размышления на потом — Профессор усиленно строчил пером в свитках: знаковое поле, подсистемы, символические воронки… Ещё один недостаток зелья — слишком много идей: впору и заблудиться в их лесу. Вернёмся же к полкам.

Тут уже оставалось не так много книг — несколько десятков: можно было вполне просмотреть каждую. Но хоровод мыслей уже катился по проложенному пути, так быстро анализируя цвета, форму и расположение томов, что старому доброму методу простого перебора не на что было рассчитывать. Подобия и подсистемы выстраивались и перекликались между собой — она могла бы сейчас отловить всех драконов библиотеки за десять минут. Но сейчас ей нужны были не они.

Итак. На нижних полках было несколько книг в переплёте болотно-зелёного цвета, какой она уже наблюдала сегодня у труда Мервина Зловредного. И между ними — тоненький томик невыразительного серого цвета — цвета испуганной мыши — с тиснением на корешке. Гертруда вытянула его и увидала, что тиснение переходит на всю обложку — это змея, кусающая себя за хвост. Символ бесконечности? Бессмертия? Она раскрыла книгу и прочла её заглавие — «Тайны темнейших чар». Она пролистала несколько страниц и убедилась, что нашла то, что искала.

*

Вечером того же дня Гертруда сидела за столом в своей комнате, обхватив руками голову, раскалывающуюся от боли.

— Надеюсь, оно того стоило, — сказал примостившийся на полу у камина с лютней в руках Седрик, но она смогла лишь простонать в ответ. — Ты ложись, oh my damsel in distress, а я схожу к доктору Лохрину за настойкой от головной боли.

— Не поможет, — сказала Гертруда шёпотом, потому что говорить в полный голос было слишком больно. — Это же последствия зелья умников.

— Что, и невероятно глупой себя ощущаешь? — ласково спросил он.

— О да…

— А некоторые так всегда живут, — усмехнулся он, но услыхав очередной стон, спохватился. — Тогда, может быть, за медовой настойкой на кухню сбегать?

Гертруда только вздохнула в ответ, а Седрик отложил лютню и поднялся.

— Жди меня, благородный рыцарь уже в пути.

Гертруда добралась до кровати и рухнула на неё, не раздеваясь. Когда Седрик вернулся, в руках у него было две бутыли.

— Вот, раздобыл медовую настойку, но при этом наткнулся в коридоре на доктора Лохрина и, уж прости, рассказал о твоём недуге. Он велел вот это выпить — уж не знаю, что оно такое, но пахнет ужасно — значит, не может не помочь. И — чудо из чудес — он даже разрешил смешать с медовой.

Седрик взял с каминной полки каменную чашу с красными прожилками и вылил в неё микстуру от доктора Лохрина, а затем добавил медовую настойку. Гертруда следила за его движениями словно сквозь пелену — расплата за осмысление тайн оттенков была суровой. И то, что она прочла в книге, ради которой она всё это затеяла, добавило тёмных красок бытию. Седрик присел рядом с ней на кровать с чашей в руке.

— Лекарство от глупости, то есть, простите, от головной боли, подано.

— Спасибо, мой милый.

— Могу трансфигурировать запах в какой-нибудь более приятный аромат.

— Не стоит, — ответила она и тут же пожалела, потому что запах вызвал тошноту. Впрочем, она её преодолела и быстро опустошила чашу. Питьё оставило медовый привкус во рту.

— Самое смешное, что я ощущаю просто прилив гениальности сегодня, — сказал Седрик. — После целого дня тяжких раздумий и после жестокого разочарования в голову настойчиво лезут мысли о судьбах мира и магии в нём. Так бы и засел за трактат, который мы с тобой начали.

— Так пиши! А я прочту завтра то, что ты сочинишь. А что за разочарование?

— Ну как же? Не пришлось нестись и спасать тебя от Мэлфоев, это раз. Ты не дала мне почитать копию книги о хоркруксах, это два.

— Я оставила её пока у Зореславы. И чем меньше людей будут о ней знать, тем лучше.

— Главное, самим Мэлфоям не говорить. Почему ты не уничтожила их экземпляр? Наверняка, они бы и не заметили…

Гертруда посмотрела на него с укоризной, а затем её взор снова заволокло пеленой из-за нового приступа боли.

— Ну ладно, ладно. А хоть схему их библиотеки покажешь? Ты упомянула, что нарисовала её под диктовку зелья.

— Возьми на столе, — прошептала она в ответ.

Седрик налил себе медовой настойки и принялся рассматривать схему. Затем он схватил перо и начал добавлять какие-то надписи. Пелена перед глазами Гертруды постепенно рассосалась, а головная боль немного разжала хватку своих стальных челюстей.

— Эй, что ты там пишешь?

— То, что вы с зельем явно упустили из виду. Вот, смотри! — И снова спохватился, — если тебе сейчас до того, конечно.

— Показывай уже. Ты задел моё любопытство.

Седрик протянул ей пергамент — Гертруда долго рассматривала буквы и слова, которые он добавил у каждой из цветных комнат, а также напротив стеллажей в круглом зале. Наконец мысли откликнулись и завели медленный хоровод. Она застонала, но уже по другой причине.

— Как? Как я могла этого не увидеть? Я же догадывалась, что не зря их шесть! А почему I, а не Y?

— Думаю, что в одиннадцатом веке фамилия Армана звучала на французском «Malfoi», а «Malfoy» — это уже англицизированный вариант.

— Понятно. Но как? Для моих целей это было, конечно не столь важно, но обидно…

— Я бы мог сейчас начать гордиться собой и рассказывать всем, что я умнее самой Гертруды Госхок, выпившей зелье, обостряющее интеллект, но, увы, дело лишь в том, что французский — мой родной. А ты могла и не знать, допустим, как будет плющ по-французски. Ты и пиявку, помнится, не знала.

Гертруда закивала в ответ, отметив с облегчением, что это движение уже не вызывает желания немедленно умереть. Головная боль постепенно отступала.

— Это меня наводит на мысль… и ещё на одну мысль. И ещё… Гертруда, ты не будешь против, если я таки засяду за трактат? А ты, пользуясь этим удивительным стечением обстоятельств, выспишься, наконец?

— Вот, воистину гениальная мысль!

— Одна из многих, которые меня осаждают! Спокойной ночи, моя медовая госпожа.

И пока её не одолел сон, она смотрела, как Седрик исписывает страницу за страницей, оставляя кляксы и пачкая чернилами волосы, откидывая их с лица. А затем перед взором поплыли бесконечные анфилады комнат с кровавыми пятнами адонисов и бледными ликами дрожащих анемон. Змея, кусающаяся себя за хвост, оплела тугими кольцами стопки книг в болотно-зелёных переплётах, и узор на её чешуе бесконечно повторял эту же картину, и в каждой чешуйке на коже каждой змеи в узорах этот сюжет повторялся снова и снова, пока не исчезал в глазке скрученной спиралью волюты над дверью библиотеки.

[1] Позор тому, кто плохо об этом подумает (фр.)

[2] «Святость всегда побеждает» (лат.)

[3] Дама, оказавшаяся в беде (англ.)

========== Глава десятая ==========

Из книги «Палочкой и кистью» Оливера Картрайта, художника-чародея (опубликовано в 1910 году)

С приходом масляных красок в начале XV века закончилась эпоха замечательных портретов темперой, которые писали средневековые художники. Бесспорно, масляные краски и тканевые холсты открыли нам головокружительные перспективы, но есть некая прелесть в тех древних портретах, которые можно созерцать в Хогвартсе и старинных имениях. До сих пор непревзойдённым по цветопередаче и магическому психологизму считается портрет шотландской королевы Кристины Первой, находящийся в Эдинбурге. Эту картину неоднократно воспевали поэты-романтики, а Братство Прерафаэлитов включило её в свой художественный канон. Не менее уникален и шедевр того же периода, изображающий трёх детей, ставших впоследствии известными магами — Элиезера, Иду и Саймона Макгаффинов. Хотя Чаша Небес и не изображена на картине, многие утверждают, что, вспоминая её позже, они видят этот артефакт в руках у старшего брата. Некоторые после созерцания картины отмечают также необъяснимое, но настойчивое желание выражать свои мысли иносказательно.

Ида Макгаффин, 27 — 28 апреля 1348 года

— Ива, с волосом единорога, девять дюймов, гибкая, — произнёс Роуэн Олливандер, пожилой маг с остроконечнойбородкой, протягивая мне палочку.

— Ида, можно, можно я попробую? — чуть ли не подскакивая, закричал Саймон, но Кристина взяла его за руку.

— Ида должна испробовать палочку сама, мой милый, — сказала она своим волшебным голосом. — Иначе как нам узнать, подходят ли они друг другу? Лучше следи внимательно, что сейчас произойдёт.

Сердце заколотилось — а вдруг ничего не произойдёт? Но Ведьма Ида ступила вперёд и спокойно стала рядом с внутренним котлом, наполненным умиротворяющим зельем.

— Просто взмахни палочкой, Ида, — сказала мне Кристина.

Я крепко сжала её в ладони, которая тут же стала влажной, и сделала пробный взмах. Я ощутила, как зелье в котле вскипело, и сила полилась из него в палочку. Всё вокруг на мгновение заволокло золотистым туманом, который распался на сотни соцветий. Ворох первоцвета покрыл пол-лавки, а затем — исчез. Господин Олливандер одобрительно покачал головой, а Саймон восхищённо протянул «ооо».

— Что ж, Ида, я тебя поздравляю. И, как мы с твоей мамой договорились, заплачу я — это подарок на твой день рождения.

— Спасибо, Кристина, — прошептала я, всё ещё сжимая ивовую палочку в руках, не зная, что теперь с ней делать и куда деть.

— А мне подарок? — проговорил Саймон, широко распахнув глаза.

— А у кого день рождения в мае?

— У меня!

— Вот тогда и стоит ждать подарков.

— Но ведь это так не скоро! — простонал Саймон, но тут же забыл об этом, так как часы на ратуше начали бить двенадцать, и он выбежал на площадь, где уже собралась толпа зевак. Мы с Кристиной попрощались с господином Олливандером и вышли вслед за ним.

Кристина положила мою палочку к себе, сказав, что теперь мне нужна мантия со специальными карманами, и мы уставились вместе со всеми на часы в башне. Саймон, подпрыгивая от возбуждения, показывал пальцем на циферблат: хоть он и видел это зрелище не раз, когда мы жили в Хогсмиде, но после нескольких месяцев в Кардроне успел соскучиться. Да что там, я и сама соскучилась по весёлой суете деревни магов, особенно в выходной день, когда она полным-полна хогвартских студентов.

— Тебя поднять, малыш? — обратился к Саймону волшебник с длинными рыжими волосами, которого я, кажется, уже встречала раньше в Хогсмиде. — Добрый день, Кристина.

— Привет, Седрик. Познакомься, это мои большие друзья, Ида и Саймон Макгаффины. А это — Седрик де Сен-Клер.

К большой радости Саймона Седрик поднял его и усадил к себе на плечи.

— Сколько в Хогсмиде уже живу, а в полдень на площади я впервые, — сказал он. — Ты хоть знаешь, кто там живёт в этих часах?

— Конечно! — закричал Саймон, а дверцы часов тем временем распахнулись, и показалась первая фигурка. — Я тебе сейчас расскажу. Это Андрос!

— Ух ты! Ему не холодно в Шотландии в таком одеянии?

— Нееет, у него же огромный патронус!

— Он им согревается, что ли? — спросил Седрик, едва подавляя смех, но вслед за Андросом уже выкатилась ведьма, тоже одетая не по шотландской погоде, с поросёнком на руках.

— Это Цирцея! Она превращала всех в свиней!

— Мда, каждый согревается по-своему…

— А это Мерлин!

— Вот его я узнал — по бороде! А это кто?

— Клиодна! Она превращалась в альбатроса и пела песни. А это — Мейв, которая… забыл.

— Наверное, тоже в кого-то превращалась?

— Много в кого, — вставила Кристина. — В метаморфозах в своё время ей не было равных.

— Годрик Гриффиндор! Салазар Слизерин! — кричал тем временем Саймон.

— Как же ты «р» хорошо выговариваешь — даже уши заложило. Этих ребят я знаю. А это, должно быть, Хельга Хаффлпафф и Ровенна Рейвенкло?

— Ага! А это — Томас Лермонт! Он предсказал, что Кристина станет королевой. А это Урик Чудак!!! У него на голове — медуза!!

Толпа, как всегда, приветствовала появление Урика радостными возгласами и улюлюканьем. Я вздохнула: где там моему прадеду Томасу Лермонту до самого Урика, который мил уже тем, что над ним можно посмеяться. Впрочем, последнее явление неизменно вызывало ещё больше восторга.

— Хенгист! — объявил Саймон, когда фигурка рыжего толстяка выкатилась и подняла вверх кружку с элем. — Он основал Хогсмид! И «Три Метлы»!

— Вот это он правильно сделал, — сказал Седрик.

— Седрик, это всё твои Макгаффины или можно парочку похитить? — послышался голос профессора Макфасти, а вслед за ним — лай Иниго.

Седрик спустил на землю Саймона, который уже рвался обниматься с Иниго и его хозяином и не знал, с кого начать.

— Похищение Макгаффинов — только с моего разрешения, Макфасти. Ибо я уже похитила их у родителей, чтобы побыть с ними в эту замечательную солнечную субботу.

— Разве я посмею и шаг ступить по этой земле без вашего разрешения, госпожа Кэррик? — отвечал ей профессор Макфасти.

Я взглянула на них удивлённо — ссорятся? Но нет — оба глядели друг на друга с улыбкой и, кажется, с нежностью, что озадачило меня ещё больше. Но моя новая ипостась, родившаяся во мне с приходом весны, Эльфи, которая любила бегать босиком по траве и носить зелёное, рассмеялась и повторила тихо слова Айдана, немного меняя их: «Разве я посмею и шаг ступить по этой цветущей земле без вашего повеления, о моя госпожа?»

— Мне явно не светят Макгаффины, так что я пойду, — сказал Седрик. — Рад был знакомству, Саймон и Ида! Не знаю, как у вас, но у меня в эту солнечную субботу много дел.

— Надеюсь увидеть тебя в Белтайн, Седрик, — обратилась к нему Кристина. — И услышать твоё пение, конечно. Сочинил что-то новое?

— Слишком много всего, по мнению моей бывшей наставницы. Буду рад спеть что-нибудь для вас.

Мы попрощались с Седриком, а Кристина с профессором Макфасти стали решать, что делать дальше. Вскоре сошлись на том, что, если мы хотим, то можем пойти с Айданом и Иниго искать клинохвостов, а Кристина тем временем зайдёт к мэру Хогсмида. А после она снова займётся нами — сегодня мы собирались к портретистке Тэгвен, дочери Мадока. Я оглянулась, когда Кристина заходила в ратушу — её силуэт в платье брусничного цвета с расшитыми цветами рукавами, спускавшимися чуть ли не до земли, так и манил к себе взгляд. Я заметила, что и профессор Макфасти смотрит ей вслед. А когда она исчезла из виду, он обратился ко мне с Саймоном:

— Так вот, Барти Грин мне пожаловался, что в Хогсмиде появились клинохвосты. Знаете, кто это такие?

— Я знаю! — воскликнул Саймон. — У нас в Кардроне тоже завелись однажды. Они поросятами прикидываются!

— Вот именно, это демоны, так умело притворяющиеся поросятами, что настоящим поросятам не достаётся молока. Но, к счастью, у нас есть Иниго, который с ними быстро расправится.

— Съест? — спросил Саймон с ужасом и восторгом в голосе.

— Ну что ты! Просто найдёт их и прогонит из деревни.

И мы отправились на окраину Хогсмида, где несколько его обитателей держали коров и свиней, прогонять клинохвостов. Я смотрела на оживлённые улочки и здоровалась со знакомыми, любовалась цветущими фруктовыми садами и жёлтыми зарослями дрока и безумно радовалась тому, что нас отпустили на два выходных дня в Хогсмид. И не могла дождаться, когда у меня будет своя мантия с глубоким карманом для ивовой палочки длиной 9 дюймов, гибкой, с волосом единорога. И невольно я протянула руку к карману, который у меня уже имелся — неглубокий, но достаточно большой, чтобы вместить письмо с гербом Хогвартса, пришедшее неделю назад, вскоре после моего одиннадцатилетия. Письмо, в котором госпожа Клэгг приглашала меня стать ученицей Хогвартса в сентябре 1348 года. Моё письмо из Хогвартса. Письмо для Ведьмы Иды.

*

В доме Тэгвен царили непривычные моему носу запахи красок. Сама художница, полная и улыбчивая, с мягкими вьющимися волосами и пушистыми ресницами, постоянно что-то говорила, растирая при этом в мелкую труху древесину и смешивая её с красками. Она нараспев рассказывала про пигменты и их связывание, про основы и покрытия, про кисти и палитры. Эйриан и Эли начали помогать ей с разведением сухих порошков с водой, вином и яичными желтками, а я разглядывала портреты, которыми были увешаны стены просторной комнаты. Некоторые, незаконченные, были неподвижны, а готовые — отвечали на мои взгляды кивками или наоборот, равнодушно отводили глаза. Я увидала почти законченный портрет Лавинии Олливандер в синей парадной мантии, а другой портрет — с молодым человеком в мантии в цветах Хаффлпаффа — приветливо помахал мне рукой.

— Это Освальд Лонгботтом, староста Хаффлпаффа, — объяснил мне Эли, перехватив мой взгляд. — Многие заказывают свои портреты перед окончанием Хогвартса.

— Чтобы потом смотреть на себя и вздыхать «о, как молод я был тогда!» — сказал портрет Освальда.

— И портрет будет всё-всё помнить, что происходило с Освальдом в школе? — спросила я.

— Буду-буду, — заверил её нарисованный Освальд. — Но кое-что — никому не расскажу.

— Нет, конечно, — перебила его Тэгвен. — Портреты вообще мало что помнят. Мы, художники, создаём скорее характер — надменный человек будет таковым и на портрете, а дружелюбный, как вот Освальд, начнёт интересоваться, как твои дела, почему грустишь и как прошла охота на клинохвостов.

— Клинохвосты!? Расскажите! — воскликнул портрет, и все засмеялись.

— Мы с профессором Макфасти и Иниго нашли шестерых и выгнали их из Хогсмида, — сказала я Освальду. Интересно, в какой Дом отправит меня Шляпа, подумала я, глядя на синюю мантию Лавинии. Вот если бы в Рейвенкло, сказала сестрёнка Эли. Да-да, в Рейвенкло, прошептала Эльфи, ведь там Этьен.

Я покраснела и вскинула глаза на Тэгвен. Та была занята смешиванием красок на палитре и объяснениями Эли, куда ему садиться и как держать голову. Его она изобразит первым из трёх — Кристина захотела, чтобы у неё была картина, где нарисованы «трое юных Макгаффинов», но позировать мы будем по очереди. Сегодня Тэгвен собиралась нарисовать Эли и меня, а на Саймона, с которым придётся помучиться, потратить целое воскресенье. Так что младший братец пока гулял с Кристиной и профессором Макфасти. А мне было очень интересно глянуть, как рисует Тэгвен, так что я сразу осталась тут с Эли. Вот и гляжу. Заодно и мысли приведу в порядок и попытаюсь отправить Эльфи куда-нибудь… на дальние холмы, чтобы она не мешала, когда Тэгвен будет рисовать мой «характер».

— Будешь вертеться, наложу Петрификус Тоталус, — предупредила Эли художница. — Кстати, некоторым так даже удобнее — не нужно самому следить за своим телом.

— Ой, не надо. Я лучше сам замру.

— Что ж, тогда замирай. И думай о том, каков ты на самом деле. А также направляй витальность к портрету — совсем по чуть-чуть. На самом деле, на твоё усмотрение, сколько и как.

— Это сложнее, чем не двигаться! В смысле — понять, каков я.

— Ещё бы. Gorau adnabod, d’adnabod dy hun.[1] Так говорят в Уэльсе, правда, Эйриан?

Тэгвен принялась рисовать и вскоре затянула Эйриан в разговор на валлийском — судя по всему, возможность поболтать на родном языке её сильно обрадовала. Я зачарованно слушала музыку незнакомого языка, пытаясь понять, о чём они беседуют. Но он был настолько непохож на английский, что я не уловила ни слова. Интересно, понимает ли Эли хоть что-нибудь? И о чём он сейчас думает? Когда в потоке журчащих валлийских слов наступила пауза, я спросила:

— А можно как-то специально заполнить «память» портрета? Мне Эли рассказывал, что некоторые портреты в Хогвартсе очень много всего знают.

— Можно, коли захотеть, — отвечала Тэгвен, набирая кистью краску на палитре. — Только займёт работа над ним и времени много, и сил — и у мага, и у художника. Правда, некоторые чародеи могут и уже готовому портрету свои воспоминания передавать. Чтобы это стало возможным, вместо куриных яиц для красок нужно брать яйца выпрыгунчика — тогда будет основа для памяти. А что, ты хочешь себе такой, Ида? Много приятных воспоминаний накопилось?

Я замотала головой, а Эли задумчиво сказал:

— Кажется, я встречал один такой портрет.

— А ну-ка, головой не шевели! Тебе лучше пока помолчать.

— Только один вопрос задам, чтобы вы не изобразили Элиезера, измученного любопытством. А если нарисовать портрет волшебника, который уже умер, он будет двигаться и разговаривать?

— Нарисовать-то можно и двигаться он будет — это не сложно. А вот чтобы разговаривал, да к тому же имел свой характер — тут человек должен быть живым и перед художником сидеть. Как ты сейчас. Понял?

— Понял, — произнёс Эли со вздохом, а глаза его загорелись особым светом — упрямым и волшебным одновременно.

Что он задумал, мой братец? Ну, расспрошу его об этом потом, а сейчас остаётся лишь завороженно смотреть, как лицо Эли начинает проступать на белом фоне под быстрыми мазками кистей Тэгвен. Вот уже можно разглядеть черты лица и вихры русых волос. Интересно, поймает ли портретистка этот лучистый свет в глазах?

Я снова перевела взгляд на стены — кроме портретов тут ещё множество карт. Я подошла поближе, разглядывая загадочные очертания неведомых мне стран и пытаясь разобрать названия на них. На одной из карт мне попалось слово «Твид» возле тонкой голубой линии — значит, это карта Шотландии? Я смотрела, как лента тянется к морю — нарисованные волны еле заметно движутся, и вдруг из них выскакивает дельфин и снова ныряет в синеву. Я присмотрелась к карте и заметила там и других животных, а затем попыталась найти на берегу Твида Кардрону. Но, видимо, моя деревня слишком мала, чтобы заслуживать места на карте. Зато возле Эркельдуна появилось и снова исчезло изображение белого оленя.

— Скоро вернётся мой брат, Дилан, — сказала Тэгвен, заметив мой интерес к картам, — и я тогда новую карту нарисую по его наброскам. Он путешественник и картограф: вечно скитается где-то, измеряя высоту гор и глубину рек. Клянётся, что когда-нибудь переплывёт Западный океан. Мол, раздражают его пустые места на круглых моделях мира.

— Круглые модели мира? — произнесла я недоумевая.

— Я сейчас всё объясню, — вклинился портрет Освальда и завёл рассказ о том, что мир — это огромный шар. Я слушала его болтовню невнимательно, поглядывая, как Тэгвен раскрашивает мантию Эли. А когда пришёл мой черёд, и художница усадила меня перед собой, стало немного неловко — глаза у меня, пусть и такого же цвета, как и у брата, но небесным огнём не горят, а русые волосы и вовсе заплетены в две самые скучные на свете косы. Нет, я не смогу даже взглянуть на то, что выйдет. Хорошо, что Кристина заберёт этот портрет с собой.

А Эли тем временем размялся и принялся болтать. Пришлось сдерживаться, чтобы не захихикать, когда братец рассказывал про Мэгги: она учит нынче какой-то диковинный язык, чтобы объясняться со своим новым другом с Драконьих островов.

— Да ладно бы ещё язык, — вставила Эйриан. — Она же теперь порой на английском выражается, как эти её скальды.

— Вот именно! — воскликнул Эли. — Знаешь, как мы перепугались, когда впервые услыхали? Вот представьте, сидим мы как-то вечером в гостиной Рейвенкло, и вдруг Мэгги как выдаст, глядя на Этьена: «Хозяин сосуда погибели деревьев». Он в ответ «Что, прости?». А она ему пафосно так отвечает: «Отрада воронов, что средь бури клинков использует солнце домов!» Ну, Этьен решил, конечно, что на неё Конфундус наложили, и говорит «Фините Инкантатем». А она, как ни в чём не бывало, глядя на меня: «Древо клинка, что владеет силой дома братьев огня!» Ну, думаю, значит, опоили болтливым зельем нашу Мэгги — надо в больничное крыло вести. Засуетился, а она вдруг нос задрала и говорит: «Вам просто не понять поэзии древних скальдов! То есть воинов песен». И добавила: «Пойду к статуе Ровенны Рейвенкло и ей расскажу — она меня поймёт. И вам тоже начнёт кеннинги на входе в Дом выдавать, чтобы вы разгадывали». Вот когда мы по-настоящему перепугались! Но тут Кларисса печеньки достаёт из кармана и говорит: «А как про них кеннингом сказать?» Два часа мы спорили об этом, и никуда уже Мэгги не пошла.

Я улыбалась, слушая его, стараясь при этом не двигаться, а Тэгвен вдохновенно наносила мазки на основу, порой отправляя Эли и Эйриан смешать ещё красок с желтком. Как здорово, что они тут! Пусть Тэгвен нарисует Сестрёнку Эли: всё равно Ведьме Иде ещё расти и расти, пока она не поймёт, кто она такая и каков её характер. А когда Тэгвен попросила меня направлять в портрет витальность, я представила себе свой котёл и мысленно протянула от него к картине мерцающую ветку, как во время ритуала. Только она у меня вышла не огненной, а покрытой корой, как у настоящего дерева. И вот по ней, как сок в берёзе, медленно потекла струйка магической силы. Я уже не боялась её тратить, как поначалу: я ведь уже знала, что стоит мне поесть и отдохнуть, да ещё выспаться ночью как следует, и уровень зелья в котле снова пополнится. Берёзовая ветка набухла соком от этой мысли, и Тэгвен зацокала языком — не переусердствуй, мол. Интересно, в какое животное Саймон завтра превратит струйку черничного морса из своего кувшинчика…

*

Два дня в Хогсмиде пролетели незаметно, и скоро придётся возвращаться в Кардрону. Наш портрет уже готов — очень смешно слушать, как три изображения болтают друг с другом и хохочут. А поначалу было жутковато. Художница собрала нас всех под конец работы, чтобы мы не пропустили момент оживления картины. Мы замерли, не дыша: на холст лёг последний мазок, Тэгвен прикрыла глаза, беззвучно шевеля губами, и внезапно нарисованные существа задвигались и зажили своей непостижимой жизнью. Но мы быстро к этому привыкли.

Глаза у Эли на портрете светятся, как звёзды, — Тэгвен удалось это передать! Жаль, конечно, что он без Грааля в руках, но всё равно здорово. Зато мне чудится, что в его глазах отражается Эйриан, на которую он смотрел, пока его рисовали. Или мне так кажется, потому что вчера они мне рассказали про свою помолвку? Мне даже не верится: мой брат станет женатым мужчиной! Впрочем, случится это нескоро — в июне. До этого времени я успею свыкнуться с этой мыслью.

А Саймон на портрете вышел чуть старше, чем он есть. Братец словно удивлённо улыбается, и в руках у него — тот самый музыкальный сундучок. Он мне рассказал, что превращал внутренний черничный морс в маленьких драконов, отправляя их к портрету. «Как на той карте, где острова и драконы — видела её на стене? Они мне всё время подмигивали!» Своё изображение с двумя нелепыми косичками я боюсь пристально рассматривать, но Эли говорит, что у меня на нём взгляд — как у владычицы Весны, которая решает, какой холм покрыть подснежниками, а какой — колокольчиками. Скажет тоже… Но всё равно приятно было это услышать.

Пока Тэгвен рисовала вертлявого Саймона, ей помогала совладать с ним сначала я, а потом — Эли. Когда меня сменил брат, мы с Кристиной отправились за покупками: в роскошное заведение мадам Амели, а затем в лавку Хэмиша О’Брайана. Мерять новые мантии под пристальным взглядом Кристины и мадам было немного неловко, зато в лавке ингредиентов я чувствовала себя как дома. Кристина придирчиво выбирала необходимые ей ингредиенты, а господин О’Брайан метался между ней и ещё одной покупательницей — круглощёкой светловолосой ведьмой, дотошно расспрашивающей хозяина про места сбора трав и способы их хранения. Кристина поздоровалась с ней, как со старой знакомой, а когда мы покинули лавку, она мне объяснила, что это преподавательница гербологии, профессор Спор. Моя будущая учительница, подумала я и ощутила прилив робости, а вслед за ним — уверенности в себе. Про травы и методы их сбора я могу ей порассказать больше, чем заикавшийся и красневший под её взглядом господин О’Брайан.

Под вечер у Кристины нашлись ещё дела в Хогвартсе, и я попросилась с ней, а Саймон и Эли остались играть в хижине профессора Макфасти. В новой мантии непривычно. Мадам Амели назвала её цвет «жонкиль», то есть «нарцисс» — «самый модный цвет сезона». Но к счастью, кроме этого жонкиля, Кристина подобрала мне ещё и повседневную мантию из плотной тёмной ткани, «благородного оттенка египетского мускатного ореха», словами мадам Амели. Главное, что в обеих — карманы для палочек. Я нащупала в который раз свою палочку и не сдержала улыбки.

Вслед за Кристиной я зашла в замок через главный вход и мысленно поздоровалась с ним, погладив стену. Мне показалось, что он в хорошем настроении сегодня, словно разыгравшийся с малышами кот, — или это просто моё собственное веселье отражается от его стен? Мы направляемся к подземельям — Кристине нужно переговорить с профессором О’Донованом, и мне не терпится увидеть хогвартский кабинет зельеваренья. Я сильно соскучилась по закипающим в котлах чарам, меняющимся с каждым новым ингредиентом. Будет ли профессор что-то готовить? Я заволновалась перед встречей с ещё одним будущим преподавателем.

Кабинет оказался на удивление просторным — сколько же тут одновременно учеников могут варить зелья? Полки были уставлены всевозможными банками, жестяными коробками, мешочками и флаконами, а в небольшой каменный бассейн лилась вода из пасти горгульи. Мне показалось, что она глянула в мою сторону, и струя стала на миг сильнее. За столом на подиуме стояло двое мужчин: я узнала профессора О’Донована, которого встречала ранее в Хогсмиде. Рядом с ним стоял незнакомый мне маг — высокий и худощавый, с заострёнными чертами лица, кого-то смутно мне напоминающий…

— Кристина, Ида, мы вас уже заждались с господином де Шатофором.

— Госпожа Кэррик, рад вас видеть. Думаю, с вашей помощью мы быстро разрешим загадку моего строптивого зелья. Ребёнку не будет скучно?

Господин де Шатофор? Так это отец Этьена? Я уставилась на него — да, брови вразлёт и тонкие губы, совсем как у Этьена, но движения нервные — словно его дергают за невидимые нити, и взгляд жёсткий и неприятный. Ребёнок — это он про меня, что ли? Интересно, Этьен будет таким же, когда вырастет?

— Ида с детства жила в семье опытного зельевара — думаю, ей будет интересно, — холодно сказала Кристина. — Предлагаю приступить немедленно.

— Ну вот, список ингредиентов «гармонизатора» и всех действий с ними, — говорил профессор Кристине, — всё именно так, как мсье де Шатофор делал в первый раз.

— Насколько я смог вспомнить, — вставил тот. — Можно, конечно, выпить зелье памяти, чтобы повторить всё до нюансов. Самому ужасно досадно, что я что-то упускаю.

Я принялась ходить вдоль стен, разглядывая содержимое банок и читая надписи на коробках, сделанные дюжиной разных почерков. Вот эти изящные крупные буквы — наверняка почерк Кристины: тут таких надписей много. А косой почерк, сильно падающий направо, не разобрать — ну кто ж так подписывает? О, а этот почерк мне знаком — я достала из кармана письмо от директрисы и сравнила: да, точно: слово «пухозёрна» было написано той же рукой. Интересно, госпожа Клэгг тоже преподавала когда-то зельеваренье?

— Итак, давайте пройдём список по пунктам, — говорила тем временем Кристина. Я слушала их разговор в пол-уха. — Откуда был взят хоркламп, который вы использовали?

— Из нашего сада в Йоркшире.

— Там у вас растут магические растения? Или, возможно, они питались флобберами, а не обычными червями?

— Растения есть, но они отгорожены — хорклампы до них не доберутся. Сильно сомневаюсь насчёт флобберов, госпожа Кэррик. Но я привёз на всякий случай хорклампа из нашего сада.

— Хоркламп проглотит флоббера, и нам об этом не доложит, — проговорил профессор О’Донован. — Но попробуем — что нам остаётся? Далее, гребешок акнерыса.

— Вы мариновали его сами или покупали в лавке ингредиентов? — спросила Кристина.

Я снова отвлеклась от их разговора, поскольку дошла до вязанок сушёных растений, висевших на веревках, спускающихся с самого потолка. Много крапивы, зверобой, чабрец, душица… Я принюхивалась и вспоминала бабку Макгаффин. Эльвиру Лермонт. Каждый запах вызывал в памяти её жесты, её слова, вереницы названий трав: душинка, чабрик, пчёлолюб, лебёдка, душмянка, костоломная трава… И всё это — душица. И всё это — память о ней.

— …огнетрав собирался на пустоши в Йоркшире моей женой. И сушила она же, на окне летом и у очага в дождливые дни. Она — маггл, знаете ли. Так что это был самый простой сушёный огнетрав, какой можно себе приставить.

— Когда я готовил то неудавшееся зелье, я сушил траву при помощи Фервеско, конечно, — сказал О’Донован. — А так — тоже простой огнетрав.

— Моя бабка не любила, когда ингредиенты зелья магичили до использования, — вырвалось у меня, и звук моего голоса показался мне слишком громким в гулком помещении кабинета. Все трое оторвали головы от своего списка и посмотрели на меня.

— Извините, — пробормотала я.

— Зелье-гармонизатор снимает побочные эффекты при чрезмерном использовании магии, — задумчиво произнесла Кристина. — Логично было бы предположить, что излишняя магия при его приготовлении тоже неуместна. Спасибо тебе, Ида. Эту версию стоит проверить. Вы не захватили случайно с собой также самый обычный йоркширский огнетрав, господин де Шатофор?

— Отчего же, захватил. Не думаю, правда, что дело в этом…

Теперь я уже внимательно слушала всё, что они говорили. Кажется, идея с «излишней магией» не пришлась по вкусу отцу Этьена. Но, просматривая список ещё раз, ингредиент за ингредиентом, тройка зельеваров, кажется, всё больше убеждалась, что она вполне может быть причиной неудачи.

— А слеза феникса? Как вы её замораживали первый раз и второй?

— Первый — положил на лёд. Точнее, я её купил в лавке уже на осколке льда. — И с неохотой добавил. — А второй раз — Фригусом.

— Меаллан, а ты?

— Фригусом, само собой.

— Что ж, я считаю, что мы на верном пути, — сказала Кристина. — Меаллан, ты готов опробовать рецепт ещё раз, на этот раз без лишней магии?

— Попробовать можно.

— Тогда, Ида, пойдём — проводим господина де Шатофора. У меня есть ещё несколько вопросов к вам, если вы не против.

— Конечно, госпожа Кэррик. Профессор О’Донован, я был бы признателен, если о результатах вы сообщите незамедлительно.

— Считайте, что сова уже летит в Йоркшир — готовьте ей угощение.

— А можно я останусь тут и посмотрю, как профессор О’Донован будет готовить зелье? — и снова мой голос прозвучал слишком гулко, и снова все трое уставились на меня.

— Если профессор не возражает…

— Отчего же, я буду рад компании.

— Тогда я вернусь за тобой через час, Ида.

Когда отец Этьена вышел из кабинета, я вздохнула с облегчением: как-то сразу стало спокойнее на душе. Я подошла поближе к учительскому подиуму и спросила, могу ли я чем-то помочь.

— Расскажи, что ли, каким ещё премудростям твоя бабушка тебя научила, — сказал профессор О’Донован, набирая воду в котёл и разводя огонь.

— Она была моей прабабушкой, на самом деле. И зелье варила постоянно — я ей помогала, даже формулы сочиняла.

— Формулы — это отлично. У этого «гармонизатора» формула сложная. Я и в прошлый раз намучался с ней. Правда, для начала мне нужно совершить подвиг: сразиться с этим скользким и явно наевшимся флобберов хорклампом. Без магии, заметь.

Профессор О’Донован достал серебряный нож и принялся измельчать мясистый гриб, который явно норовил выскользнуть из его рук.

— А зубчатого ножа нет? — спросила я, глядя на его старания.

— Да вот сам подумал о том же! — ответил он и порылся в столе в поисках другого ножа. — Когда ты уже пойдёшь в школу? Ученики, которые подскажут учителю, временно впавшему в ступор, что ему делать, на дороге не валяются.

— С сентября! У меня уже и палочка есть. — И я гордо вытащила её из кармана.

— Ива? Отлично! У меня первая палочка из ясеня была — и столько лет думал, может, мне ива подойдёт больше. А завёл вторую — почему-то сосну выбрал. Точнее, она меня: не смог ей отказать, — добавил он со вздохом.

Так мы и продолжали болтать — с профессором О’Донованом слова так сами и выпрыгивали, даже захотелось рассказать пару своих секретов. Правда, он говорил порой непонятные мне вещи — словно с собой разговаривал, и мне показалось, что у него внутри живёт несколько совсем разных людей. А ещё я с тайной гордостью помогла ему с ингредиентами, зная порой лучше профессора, как можно их обработать без магии. Когда пришло время заморозить слезу единорога, я ахнула — набранную мной в чашу воду из фонтана он превратил в лёд, просто прикоснувшись к ней рукой, а затем отмерял каплю из флакона, подписанного приглянувшимся мне изящным почерком. Слеза обернулась крошкой льда и, упав в котёл, вызвала в нём маленькую снежную бурю, после которой зелье стало белоснежным, как молоко.

— А какая формула у зелья? — спросила я.

— Метафоризировать гармонию и воспеть её в гармоничной стихотворной форме, — ответил профессор. — И вот последний пункт самый сложный: как по мне, и обычное четверостишье гармонично. У нас в Ирландии не выдумывают формул, длиннее, чем в четыре строки.

— А формула господина де Шатофора у вас есть — первая, которая сработала?

— Есть: он оставил мне обе свои формулы. Да только они на французском. У тебя с ним как?

— Не очень хорошо. То есть… совсем никак.

— Ну, вот и у меня не намного лучше. Впрочем, посмотрим, в самом деле, что он там сочинил. — Не отрываясь от помешивания зелья в котле, он заглянул в свиток. — Что ж, одно можно сказать с определённостью: это четверостишия! Значит, для зелья они достаточно гармоничны — отлично.

— Кто рифмует гармонично, тот храпит во сне отлично! — прогремел голос над нашими головами, и я вскрикнула от неожиданности.

— Не волнуйся, Ида, это всего лишь Пивз, полтергейст. Тонкий ценитель стихотворных формул.

— Всего лишь Пивз? Всего лишь Пивз?! — с этими криками Пивз приземлился на голову горгульи и направил струю воды в профессора, но тот отвел её от котла с зельем небрежным взмахом руки с палочкой. Вторая струя воды попала прямо в меня.

— Пивз, угомонись! — строго сказал профессор, наводя на меня палочку и произнося «Фервеско». Тёплая струя воздуха высушила мои мокрые косички и мантию-жонкиль. — Нам пора уже формулу сочинять.

— Кто рифмует гармонично, тот смеётся истерично! — обиженно просопел Пивз и пролетел сквозь стену. Затем послышалось отдалённое «Кто рифмует истерично, тот икает гармонично», и наступила тишина.

— С чем бы ты сравнила гармонию, Ида?

— Я не уверена, что понимаю, что это такое…

— Думаю, этого до конца никто не понимает. Но сравнить её с чем-то можно. Я сравнивал с музыкой в своей прошлой формуле. Да, банально, я знаю. Надо что-то получше придумать. Вот если во вселенной наступает гармония — что происходит, по-твоему?

— Я не знаю… может быть, вселенная — улыбается?

— Ты — молодец, Ида.

Гармония — это улыбка вселенной,

В которой рождается новое чудо,

Ладонь её будет тёплой, покуда

Магией дышит она вдохновенной.

Произнеся формулу, он засыпал в котёл огнетрав. Глядя, как зелье пузырится и становится прозрачным, я внезапно ощутила, как меня словно засасывает то ли в воронку, то ли в белый вихрь, наполненный снежинками и пузырями. Кабинет поплыл перед глазами и исчез, затем наступила полная тишина, рухнувшая в колодец зыбкой пустоты.

*

— Реннервате! Ида! Очнись, Ида! Ну, слава Мерлину, пришла в себя. Выпей вот. Аккуратно… умница. Сможешь сесть? Ах ты, бедняга. Сейчас…

Кажется, профессор О’Донован уложил меня на что-то мягкое. Меня сильно трясло, и мысли путались в голове. Я хотела спросить, что произошло, но язык не желал ворочаться. Я закрыла глаза, пытаясь унять дрожь. Мохнатая ткань укутала меня, и стало немного легче. Но глаза открывать я пока не решалась. Дверь скрипнула, и я услыхала, что в кабинет кто-то вошёл.

— Меаллан, у меня плохие новости… что случилось с Идой?! — раздался голос Кристины.

— Муффлиате, — услыхала я его голос, и дальше ничего не смогла разобрать. Когда же их слова снова обрели смысл, Кристина говорила, что мне придётся переночевать в больничном крыле. Тревога билась в её голосе, тревога светилась в глазах Эли, когда он пришёл меня навестить и помог выпить зелье, принесённое строгим доктором. А затем была снова пустота и белизна, сквозь которые порой пробивались слова, сказанные одновременно мной и кем-то другим. Я разобрала только «война», «сто лет» и «грааль».

[1] Лучшее знание — это знание самого себя (валл.)

========== Глава одиннадцатая ==========

Из трактата Гертруды Госхок и Седрика де Сен-Клера «О природе магического творчества и принципах создания новых заклинаний»

Помимо создания новых заклинаний, безграничны возможности работы с теми, что уже изобретены. Кроме элементарного использования чар, магу подвластны их модификации, дающие простор для фантазии. Уточнения, позволяющие бесконечно видоизменять эффект заклинания, также разнятся по степени своей творческой природы. Всякий чародей справится с уточнением Колоратуса, придавая объекту различные оттенки — тут достаточно лишь представлять цвета, которые улавливает человеческий глаз. Совсем иное дело — метафоризация заклинаний. Тем же Колоратусом при её помощи можно раскрасить абстрактную сущность: например, чьё-то блеклое чувство юмора. А метафоризированным Фригусом можно «заморозить» на время чью-то боль, как физическую, как и душевную.

5 — 6 мая 1348 года

Айдан Макфасти, 2 часа ночи

Я уже успел заснуть, когда рядом оказалась Кристина. Она редко так поступала — появиться в моей хижине посреди ночи, без предупреждения, прямо на постели — это был не её стиль. Но я обожал, когда она так делала, и ещё толком не проснувшись, я повернулся, чтобы обнять её, ощутить её запах и тепло до того, как увижу её лицо и услышу голос. Земля во мне наполнилась весной и силой, а Огонь — радостью и страстью, и только Воин отметил, что Кристина так может поступить только, когда сильно из-за чего-то переживает. Поэтому я открыл наконец-то глаза, зажёг огарок свечи у кровати и посмотрел на неё. Так и есть, во взгляде — агония тревоги.

— Рассказывай, — сказал я.

— Сначала принеси мне муки и овсяных хлопьев.

— Что?

— Мне нужно испечь сконы.

— Сейчас?!

— Мне нужно подумать. Для этого неплохо было бы занять чем-то руки.

— Я могу тебе предложить одно прекрасное занятие…

— Предложишь, но потом. Мне нужно подумать, говорю же.

Я вздохнул, поднимаясь с постели.

— Мука, хлопья — что-то ещё?

— Молоко, масло, одно яйцо.

— Ты ведь понимаешь, что у меня нет всего этого тут?

— Понимаю. То, чего у тебя нет, наверняка найдётся на кухнях в Хогвартсе.

— Домовикам тоже нужно спать иногда.

— Айдан, я бы никого не тревожила, если бы это не было особым случаем. Поверь мне.

— Я верю, Кристина. Сейчас всё раздобуду.

Я оделся и переместился в подземелье — в коридор между входом в Хаффлпафф и кухнями. Привидение Кровавого Барона взвилось к потолку, а Толстый Монах схватился за грудь.

— Мерлиновы поджилки, ну вы даёте, профессор! Пугаете по ночам привидения, которые мирно беседуют о вечности и никого не трогают!

— Прошу прощения. Срочно понадобилось зайти на кухни.

— О, как я вам завидую, — с мечтательным выражением на лице произнёс Монах, поглаживая свой прозрачный живот. — При жизни подобные желания сильно скрашивали моё бренное существование…

Я отворил дверь, зашёл в тёмную кухню, полную ночных шорохов и множества запахов и сказал «Лумос». В свете палочки я разглядел спящего на ворохе полотенец домовика — ночного дежурного. Хогвартские эльфы никогда не оставляли кухни без присмотра. Делать нечего — придётся разбудить.

— Бэббли, это ты? Проснись.

Эльф мгновенно распахнул огромные глаза и подскочил.

— Прэттли к вашим услугам, господин.

— Точно, Прэттли. Извини, перепутал.

— Ну что вы, господин. Нас с братом никто не различает — даже другие домовики путают. Прэттли может вам чем-то помочь, господин?

— Прости, друг, что разбудил. Госпоже Кэррик срочно понадобилось всё для выпечки сконов. Мука, овсяные хлопья, молоко, что-то там ещё.

— Конечно! Прэттли немедленно соберёт. Масло вам ещё понадобится. И соль с сахаром. Или госпожа предпочитает мёд?

— Слушай, я и не знаю. Сахар и соль, да и мёд тоже, у меня найдутся — ты мне остальное собери.

— Сию секунду! Прэттли добавит вам изюма. И сушёной клюквы, пожалуй, тоже. Госпожа Кэррик её любит.

Надо же, а я и не знал, подумал я, глядя, как Прэттли заметался по кухне и защёлкал длинным пальцами. В считанные минуты передо мной появилась корзина с аккуратно уложенными в неё припасами. Поблагодарив домовика и пожелав ему приятного остатка ночи, я подхватил корзину и аппарировал обратно в хижину. Кристина уже развела огонь в очаге и сидела возле него, задумчиво гладя сонного Иниго. Она переоделась в одну из моих рубах и перевязала волосы платком. Я поставил корзину на стол и подошёл к камину, протягивая руки к пламени. Огонь ощутил тревогу Кристины — даже нечто больше, чем волнение. На сердце стало тяжело.

— Расскажешь теперь?

— Английская армия стоит под Пуатье, — сказала она, ополаскивая руки водой и принимаясь за сконы. Я смотрел, как она достаёт необходимую ей утварь и очищает при помощи Тергео глиняную миску, о существовании которой я уже и забыл. Лучше не думать, что у меня в ней могло храниться. Я бы и об английской армии под Пуатье с удовольствием забыл, но выбора не было. Воин во мне наполнился гневом, а Земля — памятью о погибшей когда-то из-за раздоров между королями девушки по имени Стефания.

— Ею снова командует принц Эдуард — тот, который показал себя при Кресси два года назад. Чёрный Принц.

— Тот, который сделал тебе предложение?

— Кто только мне его уже не сделал! Эдуард, между прочим — восемнадцатилетний мальчишка. И, как видишь, сегодня я здесь, с тобой.

Я вздохнул и спросил, что думает об этом всём её брат, король Давид.

— Мой брат тоже под Пуатье, с отрядом из пятисот шотландских рыцарей. Конечно, Франция кричит о предательстве Шотландии — мы ведь издавна были союзниками.

Мука полетела в миску, подняв белое облачко, пока Кристина просеивала её чарами — просто руками, без палочек и слов. За мукой последовали овсяные хлопья.

— Мама всегда пекла сконы, когда её навещал мой отец, — сказала вдруг Кристина совсем другим голосом. Я тут же представил себе легендарного короля Роберта Брюса в доме его возлюбленной в Кэррике и маленькую Кристину. Приходил ли он туда, когда становилось слишком тяжело, и нужны были безоговорочная любовь и поддержка? И сконы посреди ночи…

— Мы столько вложили труда в налаживание отношений с Англией, что забыли про Францию, Айдан, — вернулась она к настоящему, добавляя в миску соль и сахар, найденные на моих полках, и ещё что-то из маленького мешочка, приготовленного Прэттли.

— Я, может, не всегда внимательно слушал твои рассказы о политике, но помню, что Франция постоянно была одной из тем. Разве ты не говорила, что развязанная несколько лет назад война Англии против Франции не должна возобновиться?

— Мы двигались в этом направлении, но — как сейчас стало очевидно — слишком медленно. А теперь английская армия в десять тысяч воинов стоит под Пуатье, и Чёрный Принц с Давидом готовятся к бою. А это что?

— Сушёная клюква. Прэттли сказал, что ты её любишь. Я и забыл.

— Я и сама забыла. С этой политикой забудешь, как зелья варить, не то что свои любимые лакомства.

Я усмехнулся, а она засыпала в миску изюм и клюкву. Пока смесь в глиняной миске перемешивала сама себя, она взяла другую миску и разбила в неё яйцо. Горшочек с маслом, вытащенный из корзины, поплыл к очагу, а затем, быстро нагревшись, обратно в руки Кристины. Яйцо, масло и молоко тоже завертелись под её чарами.

— В Конфигурацию мы вложили цель — мир и процветание для Шотландии. И теперь этот мир нам будет стоить потери добрых отношений с Францией, Айдан. Совет магов Франции прислал мне гневное письмо. Обвиняют во всём на свете, включая чуму, конечно.

— Во Франции чума ещё свирепствует?

— Да. Мы помогали им, чем могли, но на всё нужно время. А теперь его совсем не стало.

Кристина сделала углубление в центре горки из муки и хлопьев и залила туда смесь яйца, молока и масла. Я следил за движениями её рук, месивших тесто, и ждал. Скоро она доберётся до главного. Она остановилась на миг, прикусив губу, задумавшись, затем разделила тесто на два куска.

— Послушай, разве английской армии не грозит опасность подхватить чёрный мор, пока они там воюют? — спросил я.

— Ещё как грозит!

— Но это же…

— Да, глупо. Поэтому мы и рассчитывали, что у нас есть время. Но король Эдуард решил иначе, а Чёрный Принц уверен в себе, несмотря на юность (или из-за неё) и полон решимости идти в бой — ни чума, ни армия в пять раз больше его непугают.

— Кристина, он что же — рассчитывает на твою помощь?!

— Да.

Вот она и сказала главное. Так вот оно что. От неё хотят, чтобы она выступила против Франции лично. Это значило бы, что французских учеников в Хогвартсе больше не будет, и два Совета рассорятся навсегда. И это ещё не самое худшее, что может произойти. Я достал плоские камни с углублениями, куда она выложила двумя лепёшками скользкое тесто и сделала на них ножом надрезы.

— И самое смешное, что я же могу остановить всё это безумие парой заклинаний. Один Конфундус — и Чёрный Принц отправляется к побережью, там садится в свои корабли и плывёт обратно к английским берегам.

— Но ты не сделаешь этого.

— Увы, не сделаю. Стоит лишь раз вмешаться в политику таким образом, и разрушится всё, что мы пытаемся создать.

— А что маги Франции?

— Требуют, чтобы волшебники не принимали участие в битве, если уж битвы не миновать. Ни с одной стороны.

— И сами они воздержатся от участия в бою, если такой договор будет заключён?

— Остаётся только надеяться.

— Кристина, если ты вдруг окажешься на поле битвы, я должен быть рядом с тобой.

— Милый мой, меня защищает Зелёный Пояс. Также рядом будут Тормод, Мэри и другие.

Я молча глядел на неё. Она снова и снова подравнивала сконы на камнях, а затем резко прекратила и посмотрела мне в глаза.

— Ты мне нужен живым, Макфасти, — проговорила она тихо.

— Ты говорила столько раз, что мне надо выпускать на свободу внутреннего Драчуна.

— А ты говорил столько раз, что навоевался вдосталь.

Я вздохнул, взял камни с тестом и разместил их в очаге, а затем подошёл к Кристине.

— Я ведь не думал, что в бой отправишься ты.

— А я не собираюсь кидаться в бой. Я попытаюсь его предотвратить. А если не выйдет, то хотя бы не допустить использования в бою магии. Собственно, заявления французских магов мне тут сильно на руку: я попробую убедить Чёрного Принца, что лично я не смогу ему помочь чарами, так как вызову гнев и ответные действия французских чародеев. Я сгущу краски — пусть побоится их немного. А без магии, возможно, численное превосходство армии короля Филиппа заставит его задуматься.

— Если он откажется от битвы завтра, то вступит в неё через неделю-другую.

— Да, но сколько всего можно успеть за неделю! Ведь есть же пророчество Иды! Ох, коза криворогая… Я же всё никак не расскажу о нём Гертруде!

— Её тоже разбудим прямо сейчас? — спросил я, прижимая к себе Кристину и ощущая тепло её разгорячённого от выпечки и жара комнаты тела. Я провёл ладонью по грубой ткани надетой на ней рубахи, стягивая её с одного плеча и обнажая синюю руну воздуха. Я начал целовать её шею и плечи.

— Эх, я бы предпочла поведать ей это лично, но, видимо, придётся написать. Есть ещё несколько вещей, которые мне надо ей сказать. Дашь мне пергамент и перо?

Я вздохнул, отрываясь от неё, и призвал при помощи Акцио письменные принадлежности. Хижина наполнялась запахом сконов, и я подошёл к очагу, чтобы повернуть камни. Кристина села за стол и начала писать. Я опустился на стул напротив, глядя на неё, и не заметил, в какой момент уронил голову на руки и заснул. Проснулся я, во второй раз за эту ночь, от того, что она оказалась рядом — её рука коснулась моей головы. Пока я протирал глаза, Кристина выставляла на стол готовые сконы. Запах, наверное, добрался уже до избушки у Старого дуба — того и гляди, явится Зореслава собственной персоной посмотреть, что за лакомство тут пекут. Рука сама потянулась за сконом.

Кристина села за стол и впилась в меня глазами, подперев подбородок руками.

— Что мне делать, Айдан?

— Ты ведь уже вроде бы решила…

— Нет, я — в общем. Что делать? Когда приходится выбирать или…или?

— Между Францией и Англией? — не понял я спросонья. Ведь она не имеет в виду меня и…

— Нет. Я же говорю — в теории. Когда вопрос жизни и смерти. Как выбирать?

— Ну ты спросила, — ответил я с набитым ртом. — Если бы я знал! Обратиться к рациональности Рейвенкло и выбрать наименьшее зло? Спросить у Кубка Огня? Этьена мы ещё не будили по ночам. Послушать прорицателей? Или применить любимый способ шотландских принцесс: нагрянуть среди ночи к старине Макфасти, разбудить, послать за мукой и клюквой, замучить его вопросами жизни и смерти, а потом…

— Что потом?

— Потом снять с себя, наконец, эту ужасную рубаху и затащить его в постель, где обоим давно пора уже быть, и дать ему возможность избавить тебя на время от всех этих вопросов…

— Эх, уговорил.

И она стянула через голову рубаху, оставшись в одном только Зелёном Поясе и косынке на голове, которую я немедленно с неё снял, любуясь рассыпающимся по плечам тёмными локонами. А затем она взяла меня за руку, пробуждая снова весеннюю Землю и радостный Огонь, и повела к кровати. Когда мы оказались в постели, небо за окном уже начинало сереть. Перед тем, как обвить меня руками и привычно прикрыть глаза, Кристина сказала:

— Останься в Хогвартсе, милый. И, пожалуйста, присмотри за Гертрудой — я боюсь за неё.

Гертруда Госхок, утро

Утро воскресенья было серым и ветреным. Ветер не стихал с вечера последнего дня апреля, когда разразилась настоящая буря, сломавшая немало деревьев в Роще Фей и Папортниковом лесу, а также похоронившая надежды на празднование Белтайна с традиционными кострами на берегу озера. Нельзя сказать, что бурные гуляния с плясками вокруг майских шестов были бы уместны после всех вестей, свалившихся на Хогвартс в конце апреля, но всё же собраться вокруг костра с друзьями и Седриком Гертруда бы не отказалась. И если бы мы это сделали, сказала Молния, то не произошло бы той ужасной ссоры. Если бы, если бы, ответил Профессор. Какой теперь смысл говорить «если бы»?

Гертруда стояла у своего западного окна и глядела на свинцовые тучи, летящие над лесом и сизой поверхностью озера. Она забыла, когда в последний раз выбиралась на рассветную прогулку. Когда же из её жизни улетучился покой, и стала недоступной простая радость вырваться рано утром из замка и понестись на метле сквозь жмурящуюся от первых лучей солнца дымку? В нашей жизни был покой? спросил Профессор. Правда?

Она потянулась мысленно к Седрику, с которым не виделась с той самой злополучной ночи. Остатки ментальной связи казались ей оборванным флагом на сломанной башне, терзаемым хищным ветром. Она ощутила, что он не спит и находится не очень далеко — в Хогсмиде, конечно, где же ещё. Но потом наверняка отправится в Гринграсский замок, как он делал всю предыдущую неделю, с тех пор как там стали созывать ежедневные советы. Она ждала, что он со дня на день сорвётся во Францию, и боялась этого. Ведь он не уедет, не поговорив с ней? Не помирившись?

Можно хоть сейчас переместиться в Хогсмид, сказала Руди, забежать в его комнату на втором этаже таверны, запустить руки в его рыжие волосы и попросить прощения — или заставить его попросить — или вообще не говорить ничего, а просто наколдовать вдвоём Флаграте, уточнив его на совместный поток двух сознаний, и, прильнув к Седрику, смотреть, как слова зажигаются, и кричат, и шипят, и истекают пламенем боли и обиды, и превращаются, неизменно превращаются в пылкие слова любви. Ну вот, испортили ребёнка метафоризацией своей, прокомментировал Профессор фантазии Руди. Не уточнить так Флаграте, при всём желании. Если нужно выяснить отношения, придётся говорить настоящими словами.

Гертруда натянула свою повседневную мантию и замерла перед зеркалом. Осунувшееся лицо с кругами под глазами, нелепая причёска, потертая мантия с закатанными рукавами… Глядя на ветер за окном, она накинула сверху плащ и машинально нащупала внутри на подкладке вышитую ею в Белтайн руну защиты. Такую же она вышила на плаще Седрика, а он нанёс стойкими чернилами руны силы на её буковую и свою кленовую палочки, а руны движения — на её яблоневую и свою кедровую. Это была его идея заняться рунами в Белтайн: он давно хотел поупражняться в снятии адресности при их нанесении на чужие предметы. Гертруда же предпочла бы наносить руны на свои палочки сама. Эх, раз уж она всё равно разрешила ему сделать это, зачем было говорить потом, что её смущают чужие руны на палочках?

— Чужие руны? — произнёс он тогда, и в её голове пронёсся ураган его обиды. — Чужие? Прикосновение моей магии — чужое для тебя?

— Я не это имела в виду, Седрик, - отвечала она, но после каждого произнесённого ею слова понимала, что делает только хуже. — Я хотела сказать, что ощущаю движение магии иначе с этими рунами. Может, просто надо привыкнуть.

— Мне кажется, что ты никогда не привыкнешь ни ко мне, ни к моей магии. Ни к ходу моих мыслей. Как ты сказала про ту фразу в трактате? «Эту мысль можно было выразить одним предложением, а не целым абзацем». Меня слишком много для тебя, да? Сплошные абзацы там, где достаточно двух слов?

— Седрик, что ты несёшь? Я говорила только о рунах. К тебе я привыкла. А ход твоих мыслей порой поражает — и поэтому с тобой нескучно.

— Настолько нескучно, что порой от меня нужно избавиться, отправив ночевать в Хогсмид? Что ты делаешь, когда меня тут нет? Занимаешься магией, в которую не суют свой нос чужие? Пишешь глубокомысленные трактаты из пяти слов?

— Ты знаешь, что я делаю. Пытаюсь выспаться.

— Ну, извини. Прости, что краду твой сон и простоту твоей жизни. Видимо, сегодня опробовать метафоризацию заклинаний ты тоже не захочешь? Несмотря на благоприятное время…

— Почему же? Давай попробуем. Только на чём-то простом, для начала.

— Да, конечно, простота прежде всего…

— Седрик, что на тебя нашло? Что случилось? Почему ты так зол на меня?

Пока он молчал, вертя в руках кедровую палочку, Гертруда слушала гневное завывание бури за окном.

— Извини, - на этот раз, судя по голосу, он и, правда, просил прощения. — Извини. Я не злюсь. Я… не знаю, что происходит. Когда я был твоим учеником, всё было понятнее между нами. А сейчас… И эта чёртова ментальная связь! Я постоянно пытаюсь сказать тебе что-то в мыслях и бешусь от того, что не могу. Пытаюсь запомнить, чтобы высказать всё при встрече, но забываю и бешусь ещё больше. А ты…

— Что я? — спросила она, ободряюще, как ей показалось. Но он дёрнулся, словно уклоняясь от заклинания.

— Ты тоже — словно прожила за день целую жизнь, от которой мне достаются лишь обрывки.

— Я даю тебе всё, что могу, Седрик. И даже больше.

— Почему же тогда мне кажется, что мне почти ничего не достаётся?

— Может, потому что ты поразительно ненасытный — кто не дал мне пойти с остальными в хижину к Айдану сегодня?

— А когда у меня ещё была бы возможность заняться с тобой рунами в сакральное время? Или просто поговорить, наконец?

— А кто пропадает на советах в Гринграсском замке целыми днями?

— А что делать, если в моей стране война? Которую ты развязала…

— Что?! — его слова были словно укол Круциатуса.

— Если бы не Конфигурация, разве бы она началась?

— Она началась несколько лет назад!

— И остановилась из-за чумы!

— Ты хочешь сказать, что нам не стоило спасать Британию от чумы, чтобы Англия не пошла снова войной на Францию? Зачем же ты тогда сам сварил столько зелий от чёрного мора?

— Потому что прилетел, как бабочка на огонь, к тебе и твоей Конфигурации! Лучше бы ты не брала меня в ученики! Лучше бы я ограничился твоим первым уроком — про Инвизус! Наложил бы его на себя, метафорически, и подглядывал за твоей жизнью — издалека, не входя в неё и оставаясь для тебя невидимым.

— Седрик, остановись! - молила она.

— А второй урок был и того лучше! Не подглядывать вообще! — продолжал он выливать на неё свою боль. - Исчезнуть! Вот, что надо было сделать! Зачем ты меня затянула? А потом ещё и не дала сварить отворотное зелье. Лучше бы я выпил его тогда! Лучше бы я убил эту любовь, лишающую меня сил и свободы!

Гертруда вынырнула из мучительных воспоминаний и отошла от зеркала, смахивая с глаз слёзы. По замку прокатился сигнал волынки, призывающий на завтрак. Есть не хотелось, но спуститься в Главный зал придётся — хотя бы за письмами и новостями. При мысли о парадной лестнице стало дурно — и она сделала портоключ к её последнему пролёту на первом этаже. Пивз как раз пролетал мимо, напевая что-то о гармонии зевающей с утра вселенной, и замер было при виде Гертруды — но так ничего и не сказал в её адрес и помчался дразнить портреты в галерее.

За учительским столом в Главном зале не было Тормода и Айдана, а остальные тревожно переговаривались. Напряжение вокруг ощущалось, словно сеть натянутых нитей, а небосвод на потолке хмурился постоянно меняющимися гримасами серых туч. Гертруде вспомнился благоухающий майский день год назад и ночь полнолуния после него. Ошиблись ли они тогда, формулируя цели для Конфигурации? Не было ли их слишком много? Не оказались ли они недостаточно конкретными? Насколько она виновата в том, что происходит сейчас? И, главное, что она упускает из виду?

Когда она заняла своё место за столом, директриса поднялась и призвала всех в Зале к молчанию. Усиленный Сонорусом голос госпожи Клэгг больно резанул по ушам.

— Дорогие учителя и ученики Хогвартса, — начала директриса с крайне серьёзным видом. Нити напряжения и тревоги натянулись до предела. — Вы все прекрасно знаете, что Англия сейчас ведёт военные действия против Франции. К сожалению, маги Британии за прошедший год отступили от линии нейтралитета по отношению к делам магглов. Вы можете соглашаться с их действиями или оспаривать, но напомню, что у вас всех стоит первоочерёдная задача — учиться или же, в случае преподавателей, учить. Поэтому я прошу, нет, требую от всех вас помнить об этом ежеминутно и направлять свои усилия и порывы души в это русло.

По залу пробежала волна шёпотов и, как показалось Гертруде, несогласия со словами директрисы. Она вспомнила, как часто раньше случались стычки между английскими и шотландскими учениками в Хогвартсе, особенно магглорождёнными. После Майского ритуала они сошли на нет. Но за последнюю неделю, с тех пор, как стало известно о том, что английские корабли вошли в гавань Ла-Рошели, начались ссоры между англичанами и французами. Да и шотландцы не оставались в стороне — и прозвища «предателей» многие из них уже успели заслужить и от тех, и от других. Гертруда вздохнула и посмотрела в сторону Этьена. Он француз лишь наполовину и родился в Англии — что он думает по этому поводу? И не думать, не думать о словах Седрика…

— Поэтому с прискорбием вынуждена сообщить вам следующее. Двое учеников нашей школы сочли возможным самовольно покинуть стены Хогвартса, чтобы присоединиться к событиям во Франции. Надеюсь, у них всё же хватит ума не вступать в сражения и вернуться туда, где им положено быть, — в школу. Речь идёт о старостах Слизерина и Гриффиндора Анри де Руэль-Марсане и Филиппе де Монфор. Новыми старостами временно назначаются Сильвестр Гойл и Джейн Макадамс. Также, поскольку профессор Маклеод снова отсутствует, отвечать за Гриффиндор я поручаю профессору Спор, а тренировки по квиддичу любезно согласился проводить Захария Мампс.

Гертруда глянула на гриффиндорский стол, где место Филиппы пустовало, а остальные вели себя на удивление тихо. Надо было уделить ей больше внимания, нахлынула очередная волна вины, надо было взять её в ученицы ещё в апреле. Прекрати это, скомандовал внутренний Профессор, просто прекрати. Послушай лучше, что ещё говорит директриса.

— В связи с поступком Анри и Филиппы администрация школы и совет попечителей приняли решение о принятии строгих мер по ограничению свободы передвижений учеников. Отныне все, кому не исполнилось 19 лет, не смогут использовать аппарацию и портоключи, находясь на территории Хогвартса и его окрестностей. Ворота будут открыты с 8 утра и до 8 вечера, но выходить из школы можно только в сопровождении учителя или работника Хогвартса, а также старост. Что касается самих старост, то тут будут приняты отдельные меры — даже не пытайтесь их обойти! Посещение Хогсмида временно отменяется для всех учеников школы.

Тут уже стоны и возгласы негодования раздались за всеми столами, и госпожа Клэгг несколько раз хлопнула в ладоши с такой силой, что Гертруда еле сдержалась, чтобы не закрыть уши руками.

— Я понимаю ваши чувства. Но кроме чувств нужно подключать ещё и разум, что, к моему глубокому сожалению, научились далеко не все из вас! Поэтому сосредоточьтесь на учёбе, особенно седьмой класс — выпускные экзамены не за горами. А шестой и пятый пойдёт сегодня с профессором Макфасти и профессором Спор убирать созданные бурей завалы в окрестностях школы. Их будут также сопровождать все старосты. Как сообщает мне профессор Диггори, погода должна, наконец, наладиться. Благодарю вас за внимание и надеюсь, что вы все проявите себя с лучшей стороны в эти сложные времена.

Когда директриса закончила свою речь, в зале воцарился привычный гул, к которому вскоре добавился шум множества крыльев — совы принесли почту. Гертруда стала быстро пересматривать письма, оказавшиеся перед ней. Может, Седрик хотя бы напишет ей? Но послания от него в стопке не нашлось.

— Ты знаешь, Гертруда, времена ведь и правда сложные, — сказал сидящий рядом Меаллан. — Может, стоит немного осторожнее с письмами? Мало ли что на них наложили.

И хотя он был совершенно прав, в Гертруде поднялся вихрь гнева, и Молния запустила вдаль огненный шар. Не в состоянии сдержать себя, она произнесла:

— Хватит уже меня опекать, Меаллан. Я разберусь сама.

И тут же она открыла рот, чтобы извиниться, но её остановил его взгляд — он длился долю секунды, но его хватило, чтобы она сбилась с мысли и засомневалась, знает ли она этого человека. А в самом деле, что она знает про него? Но его большие серо-голубые глаза поменяли выражение, и это снова был добрый малый Меаллан. Он тоже собирался что-то сказать, но тут к Гертруде подлетела растрёпанная сова Мэгги и уселась перед ней на стол.

— Привет, Мерри. Что это тут у тебя?

Она сняла с лапки послание и протянула Мерри печенье: сова мгновенно распотрошила угощение клювом и улетела к столу Рейвенкло. Увидев почерк Кристины, Гертруда быстро развернула письмо и принялась читать.

«Дорогая Гертруда, время истекает, поэтому пишу кратко. Чёрный Принц с войском стоит под Пуатье, и я сегодня отправляюсь во Францию, чтобы попытаться предотвратить битву. Даже если мне это удастся, будут другие битвы — видимо, такова цена нашего мира с Англией. Если я когда-нибудь снова заговорю о глупости с тоном превосходства, напомни мне о той непростительной наивности, которую я проявила по отношению к Ордену Подвязки. Уже тогда король Эдуард знал, что вторгнется во Францию. Honi soit qui mal y pense — позор тому, кто подумает об этом плохо: это вовсе не про дурацкую подвязку, а про притязания английской короны на французский престол. Это был вызов нам, дорогая Гертруда. И что теперь с этим делать?

Возможно, ты уже думаешь о том же, о чём и я: ещё одна Конфигурация, но уже для Франции. Но вопросов тут возникает больше, чем я в состоянии найти ответов. Так что рассчитываю на помощь твоего огненного разума. А также на поддержку Этьена, Седрика, Перенель, Зореславы — всех, кто не сочтёт возможным остаться в стороне. Нам нужно сейчас объединить усилия и найти ответы на эти вопросы. Поэтому донеси до них то, что я тебе напишу сейчас. Мне стоило сказать тебе об этом в тот же день, но слишком быстро всё тогда для меня завертелось, и я не осознавала ценности каждой минуты. Так вот, неделю назад Ида Макгаффин произнесла пророчество про войну с Францией. Это случилось в присутствии Меаллана — так что попроси его сказать тебе его точный текст. Надеюсь, что мы сможем поговорить обо всём в ближайшем будущем. Мысленно с тобой,

Кристина.

P.S. И будь осторожна! По моей просьбе Эйриан вчера заглянула в хрустальный шар с целью увидеть, не угрожает ли опасность кому-либо из нас. Такой запрос был сложноват для неё, конечно, но Эйриан была полна решимости. Так вот, она ощутила тревогу в отношении тебя, Гертруда, - увидела тебя в незнакомом ей месте, без сознания, в бреду. Береги себя, будь рядом с кем-то — пусть Седрик от тебя не отходит. Обнимаю».

С отчаянной мыслью «если бы только она мне рассказала об этом раньше» Гертруда оторвала взгляд от письма и перевела его на Меаллана.

Меаллан О’Донован, утро

Я наблюдал за ней исподтишка, пока она читала письмо. Она заметно похудела за последнее время — и сейчас за завтраком ничего не ела. Но сказать об этом вслух я не решался. «Хватит уже меня опекать, Меаллан. Я разберусь сама» — эти слова прозвучали, как удары хлыста. Но я, как ни странно, был им рад. Если у меня не хватает сил или смелости сломать свои иллюзии, так пусть уж она это сделает за меня.

— Но ей же надо помочь! Особенно сейчас, разве это не очевидно? — воскликнула моя внутренняя Сестра, шагая по берегу вдоль бушующего моря.

— Как ты это предлагаешь делать — насильно? — подал тут же голос Конла Проклятый, сидящий на камне, где его периодически окатывали волны. — Может, связать и накормить, например?

— Я попытаюсь с ней поговорить, — сказал Друг Меаллан, идущий рядом с Сестрой.

— Ты пытаешься поговорить с ней ещё с декабря! — закричал Конла и подскочил, когда огромная волна нацелилась смыть его с камня. За два прыжка он добрался до ближайшей скалы и укрылся за ней.

— Мананнан, убери пока этого куда-нибудь, — взмолилась Сестра, обращаясь к морю. — Желательно на далёкие острова.

— А я что пытаюсь сделать? — ответил низкий голос волн и шторма. — Просто он увёртливый.

— Между прочим, она на нас смотрит, — прокричал из-за скалы Конла, и волна с яростью попыталась его достать оттуда, но не преуспела в этом.

Гертруда подняла глаза от письма и посмотрела на меня — совсем другим взглядом. Я подумал о том, что видел этот взгляд слишком давно — может, и вовсе только в тот первый день знакомства, когда она возникла на берегу озера в утренней дымке, как дева с Острова Яблок. А когда она в последний раз выбиралась утром на прогулку? После её возвращения с Гебридских островов это случалось ещё довольно часто, а потом в феврале — всё реже. Наверное, последний раз я видел, как она пролетала на метле над озером в день моего рождения, 29 февраля. Но она тогда не спустилась на берег. И лучше не вспоминать, как я напился тогда в одиночестве, чуть не пропустив заход солнца.

— Меаллан, Кристина мне написала про Иду, — тихо сказала Гертруда. — Когда ты сможешь мне рассказать, что произошло?

— Когда захочешь. Могу прямо сейчас. Или ты всё-таки что-то съешь?

Она помотала головой и поднялась из-за стола, сгребая охапку своих писем и запихивая их, как попало, в сумку. Сколько там уже писем, интересно? Я последовал за ней по коридорам и лестницам, и мы добрались до её кабинета. Мне не доводилось бывать тут раньше, и я огляделся: и здесь слишком много писем, свитков и книг, а также целая армия огарков свечей. На стене дремал портрет немолодой ведьмы в пунцовой мантии. Гертруда забралась на широкий подоконник, свесив с него ноги и зажигая безмолвно несколько свечей — я в который раз подивился её стремлению занять самое неожиданное место в пространстве. Кажется, ей всегда хотелось быть не в центре происходящего, а лишь наблюдать за ним со стороны. Что ж, вряд ли ей тут есть на что рассчитывать — как же воронкам событий её не затягивать, если она сама их создаёт? Я подошёл к ней, и она повернула ко мне голову. Вот так всегда — теперь её лицо в тени, а моё — освещается светом из окна. Я попытался стать так, чтобы на меня хотя бы падала её тень. «Да, пусть тень её падёт!» прокричал где-то внутри Конла, и Мананнан мак Лир наконец-то добрался до него и утянул отливом в открытое море. Как раз вовремя, потому что Гертруда сказала:

— Ты можешь мне показать, как это было?

— Конечно, — ответил я и встретил её пристальный взгляд, распахивая мысленные двери.

Мананнан немного притих, когда на усеянном мокрыми камнями берегу оказалась ипостась Гертруды по имени Молния. Сестра тут же заботливо взяла Молнию за руку, а Друг Меаллан взмахнул палочкой, и ландшафт преобразился в кабинет зельеваренья. Я показал ей всё, что было связано с Идой, — как она восторженно рассматривала ингредиенты на полках и читала надписи, как подбросила нам идею, которую развила Кристина, как старательно она помогала мне потом с зельем. И вот настал момент, когда последний ингредиент полетел в котёл, и Ида засмотрелась на пузырящуюся жидкость, а потом внезапно откинула голову назад и заговорила чужим голосом. Слова пророчества, врезавшиеся мне в память, прозвучали, как воззвание друида к Морриган: «ВОЙНА ЧЕРЕЗ ПРОЛИВ ПРОДЛИТСЯ СТО ЛЕТ, КОЛЬ ПЛАМЯ И КРУГ НЕВИННЫХ СЕРДЕЦ НЕ ВЫРАСТЯТ НОВЫЙ ГРААЛЬ». Потом ещё показал обморок Иды и её состояние, когда я пытался привести её в чувство. Затем кабинет растаял, и мы снова стояли на побережье. Не задерживаясь ни секунды, Гертруда разорвала контакт.

— Как она?

— Провела ночь в больничном крыле, а на следующий день уже чувствовала себя отлично.

— В прадеда пошла, — задумчиво произнесла Гертруда, глядя в окно. Прадеда? удивился я, но вслух не спросил и тоже глянул в окно. Предсказание Орсины про хорошую погоду явно сбывалось — солнце вышло из-за туч, которые перестали уже нестись по небу, будто за ними гналась стая волков.

— А как зелье? Получилось?

— Да. Только оно ещё настаивается — ему ровно неделю нужно стоять. Так что сегодня к вечеру будет полностью готово.

— Интересно вышло с зельем, — задумчиво сказала Гертруда, — возможно, раз оно гармонизирует разные волшебные воздействия, повышая тем самым общее количество магии, которое сможет задействовать чародей, то при его приготовлении количество магии нужно, наоборот сокращать. Вытекает ли из этого, что здесь работает некий неизвестный нам закон баланса магии? Применим ли он к другим зельям и к чарам в целом?

Меня это всегда в ней завораживало: идея зацепилась за идею, и мысли побежали в новом направлении, забыв о том, с чего они начали. Я видел свет её глаз даже в тени, а также выражение на лице, словно она уже не здесь. Что она делает в своём внутреннем ландшафте? Покрывает строками свиток за свитком или парит в облаках?

— Гертруда, я думал, тебя интересовало пророчество Иды.

— Оно меня, безусловно, интересует, Меаллан. Спасибо, что показал. Но к нему и не подступиться просто так. Поэтому нужно сначала справиться с остальными мыслями — менее важными — чтобы убрать их с дороги. А ты что думаешь по этому поводу?

— Я думаю, что это предсказание проще понять, чем «следуй за лунным тельцом», но сложнее сделать. Круг невинных сердец? Вырастить новый Грааль? Ты права — как подступиться к такой задаче?

— Через пламя, судя по всему. Значит, как пишет Кристина, — это задача в первую очередь для меня. И Этьена, — сказала она. И добавила чуть сдавленно после паузы. — И Седрика.

Явно что-то случилось между ней и Седриком — самое время ей сказать, что я готов её выслушать и помочь. Или хотя бы поддержать. «Хватит уже меня опекать, Меаллан. Я разберусь сама», донёсся издалека голос Конлы Проклятого, передразнивающий Гертруду. «Ясно же тебе сказали. И ты уже сделал то, что ей надо было от тебя. Передал пророчество. Теперь уходи». Но я тянул время и не уходил — ждал малейшей зацепки, чтобы предложить свою помощь — взгляда, слова, жеста. Но Гертруда молчала, и пауза затягивалась. Видимо, ничего не остаётся — только уйти.

— Что ж, не буду тебя больше отвлекать.

Она только кивнула в ответ, и я пошёл к двери. Выходя, я ещё раз взглянул на тёмный силуэт на фоне окна и на парящие вокруг свечи. Гертруда забралась на подоконник с ногами, подтянув их к себе и обхватив руками. И снова она показалась мне нуждающейся в защите и излучающей неуверенность. Даже страх. Или это мой собственный страх? Вот именно, завопил Конла, страх! — и с этим криком в душе я вышел из её кабинета и беззвучно прикрыл дверь, а внутри меня снова разыгрался шторм, и белая пена полетела из бороды Мананнана на истерзанный волнами берег. Я ещё немного помедлил рядом с дверью, прислонившись спиной к стене, а затем отправился в кабинет зельеваренья.

Берна Макмиллан, день

До выхода на уборку территорий оставался ещё час, и нужно было чем-то себя занять. Сидя в гостиной своего Дома и слушая в пол-уха, как слизеринцы обсуждают последние новости, Берна достала свои записи, над которыми работала теперь ежедневно. Скоро Моргане придётся смириться с тем, что Берну не в чем будет упрекнуть.

— Из-за этой войны теперь, того и гляди, отменят Триволшебный турнир на следующий год, — с сожалением протянул Бонифаций Белби.

— Главное, чтобы квиддич не отменили, — ответил ему Артур, и Берна мысленно закатила глаза.

— Ты что, не знаешь? — язвительно сказала Ипполита Нотт. — Если в Хогвартсе будут проводить Триволшебный турнир, то с чемпионатом по квиддичу можешь на год распрощаться.

Артур начал проклинать жестокую судьбу, ибо он собирался в свой последний год в Хогвартсе любой ценой обеспечить победу Слизерина в чемпионате. А нынче их команда в отборочных матчах разгромила только Хаффлпафф, так что в финал она не прошла. Победа в чемпионате достанется теперь либо Рейвенкло, либо Гриффиндору.

— А при таком раскладе лучше бы они отменили финал в этом сезоне, — буркнул Артур, — всё равно рейвы сыграли нечестно…

Берна перестала вслушиваться в разговор и занялась своими записями. Предметом её тайной гордости были многочисленные схемы и таблицы, которые она составила, вдохновляясь загадочными чертежами профессора Диггори. Только в её случае, подумала Берна, каждый элемент имел смысл, хоть и понятный только ей одной. Вот тут — ноты в нескольких октавах, расписанные по оттенкам. А вот это — запахи лунных фаз. Звуки английского языка и латыни во вкусовых градациях Берна считала венцом своих творений, и поэтому она собиралась освоить в ближайшее время ещё французский и, может быть, гэльский, чтобы расписать и их. Ирландский гэльский? педантично уточнил сэр Зануда, но Берна лишь тряхнула головой. С тех пор, как она узнала секрет профессора О’Донована, её влюблённость испарилась, как роса на солнцепёке. Её передёргивало от воспоминаний показанной шаром истории — иногда чуть ли не до судорог. А уж стоило профессору сбрить бороду, как он стал особенно похож на того юношу, что когда-то отказал жаждавшей его любви ведьме в алом с золотом платье. А не вернуться ли нам к схемам? сказал сэр Зануда. Сам спросил про ирландский гэльский, язвительно заметила леди Берна.

Берна развернула густо исписанный свиток с множеством зачёркнутых фраз и руной плодородия в углу и любовно погладила рукой написанное сверху заглавие «Извращение магических идей». Моргана называла это «искажение», но леди Берна считала, что данное слово недостаточно точно отражает суть. Исказить идею — это по части какого-нибудь Макфейла. Мы же их — сознательно извращаем. Воительница, переименованная недавно Берной в «Горгону Терцию», торжественно произнесла «Десять баллов Слизерину! Нет, все пятнадцать». Берна пробежалась глазами по свитку.

1. Зелёный Пояс. Идея: защита тела жизни. — Теневая идея: смертельная опасность для жизни. Варианты: Чёрный Пояс, Проклятое Ожерелье, Отравленный Плащ, Губительная Корона, Роковой Медальон.

2. Философский камень. Идея: закрепление трансфигурации чар. — Теневая идея: разрушение любых чар. Варианты: Камень разрушения чар, Камень магической нестабильности, Антимагический ледник, Пожирающая магию горгулья, Пожиратель магии.

3. Скунский камень. Идея: наследник трона, признание истинного короля Шотландии. — Теневая идея: раздор среди наследников шотландского трона. Варианты: Камень Раздора, Скала Предателей, Холм Макбета. (Макбет не был предателем!), Холм Джона де Ментейса[1].

4. Кубок Огня. Идея: заверение засвидетельствование клятв, отслеживание состязаний, признание истинности, установление истины. — Теневая идея: обман, клятвоотступничество, создание иллюзий и ложных идей. Варианты: Чаша Лжи, Горшок Графин Кувшин Иллюзий, Кубок Клятвоотступников.

5. Чаша Небес. Идея: высокие устремления. — Теневая идея: низменные желания, достижение корыстных целей за счёт других людей. Варианты: Теневой Грааль, Грааль-Хоркрукс.

Вопреки ожиданиям Берны, проще всего оказалось проверить потенциал целой теневой конфигурации, и, получив результат, она решила, что задание уже выполнено. Но Моргана отправила её проверять теперь каждый элемент по отдельности и, в случае успеха, генерировать все возможные детали его реализации. Вот тогда-то она и стала запускать в ход свои схемы, и работа с шаром превращалась в магическое путешествие, которое не хотелось заканчивать. Иногда шар сам вырывался из её рук и поднимался в воздух, медленно вертясь вокруг своей оси и испуская лёгкое сияние — на вкус совсем как патронус. Сложнее всего было не дать себе заниматься с шаром каждый день — но слишком уж убедительно профессор Диггори описала ей, чем это грозит. Но всё-таки раз в неделю — это нестерпимо мало. Берна не выдерживала и бралась за него раз в пять дней. Сегодня как раз подошёл черёд Теневого Грааля, самого сложного пункта. Нужно ещё раз продумать возможные детали, сразу включился сэр Зануда, и Берна принялась чёркать пером по пергаменту.

— Повезло Августе, — с завистью в голосе проговорила Илария Кеттридж, и Берна подняла глаза от свитка. — Её родители забрали на выходные — до того, как директриса устроила нам тут тюремный режим.

— Мелюзину тоже, — сказала Берна, которой леди Берна нашептала, что пора внести лепту в светский разговор. — Придётся теперь получить удовольствие от уборки под руководством Макфасти, чтобы потом с чистой совестью рассказать им, как много они потеряли.

— Августу точно родители забрали, а не жених умыкнул? — едко произнесла Эмма. — Может, ему не терпится уже с ней… уединиться?

Все вокруг захохотали, и Берна для виду тоже изобразила улыбку на лице, но внутри неё Воительница-Горгона рассекла пополам деревце с цветущими рододендронами. Нашли над чем смеяться, прошипела леди Берна. Подождите, вам всем родители скоро предложат брачные игры с бякоклешнями — посмотрим тогда, как засмеётесь.

— Шестой и пятый классы, на выход! — произнесла командным тоном кудрявая голова Сильвестра Гойла, заглянувшая в гостиную и тут же исчезнувшая снова.

И дня не пробыл старостой, а уже Юлий Цезарь, хмыкнула леди Берна. Спрятав свои свитки в сумку, она направилась вместе с остальными к выходу из подземелья, а Воительница-Горгона ещё пару раз лихо прошлась мечом по кусту, в точности повторяя те выпады, которым научил её когда-то Седрик де Сен-Клер.

Седрик де Сен-Клер, день

Ветер дул теперь, как скулящий щенок. Не то что ночью, когда он завывал стаей голодных волков… «Как ты, спинорожек?» прошептал Седрик, гладя рукой по отрогам скалы, напоминавшей ему хребет спящего дракона. «Надеюсь, не тоскуешь, как я». По озеру пробегала серебристая рябь, а над холмом, усыпанным первоцветом, возвышалась привычная взгляду громада Гринграсского замка, от вида которого волки в душе у Седрика завыли все разом.

— Волков нам тут только и не хватало, — отметил Мудрец, когда один из них клацнул зубами на пролетающую мимо огненную бабочку.

— Надо помириться с Гертрудой, и они вмиг исчезнут, — воскликнул Певец, пытаясь трасфигурировать одного из волков в щенка. Чёрный щенок пару раз моргнул большими зелёными глазами и немедленно снова превратился в матёрого зверя.

— Надо, — сказал Храбрец. — Но сильно стыдно за сказанное. Я пытался написать ей письмо…

— Да уж, — прервал его Мудрец. — Полночи заснуть не давал своими разглагольствованиями.

— Просто надо было всё точно выразить, а слова, как назло, разбегались.

— Я спать и вовсе не могу! И слова меня не слушаются, и рифмы не складываются, — стенал Певец, — я не могу больше вынести и дня этой пытки. Нужно отправиться к ней — немедленно, сейчас!

— Отправиться нам стоит во Францию, — твёрдо произнёс Храбрец. — Вот только написать ей — и сразу туда.

— С какой именно целью, позволь узнать? — спросил Мудрец. — На совете сказали, что магии в бою не место. Думаешь, от тебя будет прок во французской пехоте? Или в кавалерии? Твои успехи в боевом искусстве магглов за последние годы свелись к паре взмахов мечом перед носом Берны Макмиллан. Надо было давным-давно заняться фехтованием с профессором Маклеодом, раз ты жаждал боевой славы. И я уже молчу о том, что на английской стороне — шотландский король, брат Кристины Кэррик.

С лёгким хлопком рядом с Седриком появилась Перенель, и он вынырнул из своих мыслей. Как маг воздуха, его подруга переносила перемещения без всяких осложнений, так что она сразу же повернулась к Седрику и сложила перед собой руки.

— Ну, рассказывай, что стряслось. Судя по твоему посланию, конец света, по меньшей мере.

— Спасибо, что пришла, Нель. Всё ещё хуже, чем конец света, — сказал Седрик, а затем выпалил скороговоркой. — Я повёл себя, как полный идиот, поссорился с Гертрудой — обидел её сильно, теперь она не захочет и знать меня, а я с ума схожу, у меня внутри воет стая волков, а также я собираюсь отправиться во Францию, под Пуатье.

— Так, я осознала масштаб катастрофы, — сказала она твёрдо. — Сядь и успокойся.

Он сел, прислонившись спиной к камню, а Перенель порылась в сумке и достала флакон с бирюзовым зельем.

— Выпей глоток успокаивающего, Седрик. Вид у тебя неважный, прямо скажем. И не вздумай кривиться — я его сама варила.

Она внимательно следила за ним, пока он раскупоривал флакон и пил зелье. А ведь заметь, отметил Мудрец, эта девушка тебя на девять лет младше — ведь она ровесница Серафины. А кто ведёт себя, как ребёнок, как плаксивый братец, хватающий за руки старшую сестру с криком «караул»? Он глубоко вздохнул, ощущая, как зелье делает своё дело, и отчаянье медленно разжимает тиски. Перенель следила за изменениями на его лице, удовлетворённо кивая. Вот, сейчас она скажет, что твоё поведение нелогично, ухмыльнулся Мудрец.

— Вот так уже лучше, — сказала Перенель. — Теперь, наверное, уже безопасно сообщить тебе, что твоё поведение нелогично.

— Надо же! Никогда бы не подумал, — ответил Седрик с неким подобием улыбки. И подруга улыбнулась ему в ответ.

— Давай начнём с Франции. Что тебе делать под Пуатье?

— Франция же для тебя не пустой звук, Нель. К чему эти вопросы?

— К тому, Седрик, что я выросла в семье, где к войнам между государствами относились приблизительно, как к матчу по квиддичу между Хогвартсом и Бобатоном. То есть, нет, матч — это уже серьёзно. А война — «это дела магглов, до которых нам дела нет». Я не говорю, что согласна с ними в этом, но всё же от тебя хотела бы услышать: почему ты рвёшься в этот бой? Только честно.

— Мои родители, будучи магглами, конечно, такого не говорили. И речи о величии Франции слышать приходилось не раз. Но, если честно, когда два года назад английская армия вторглась в Нормандию, они тут же присягнули на верность королю Эдуарду. Я их не осуждаю, но…

— Но что?

— Но если я… — Седрик осёкся, а потом выпалил, — если я скажу Гертруде, что отправляюсь в бой, она ведь простит меня?

— Для начала расскажи мне, за что она должна тебя простить, — тихо сказала Перенель, положив ему руку на плечо.

Как вообще это передать? Во внутреннем ландшафте под воздействием зелья воцарился желтоватый предзакатный свет, а волки исчезли из поля зрения, хотя и не ушли совсем. Певец прекратил биться в истерике, а Храбрец поднялся в воздух на метле, глядя на пейзаж сверху и отмечая, как много тут разрушено столбов-песчаников. Теперь уже слова начинают появляться, но всё равно — как выразить это нарастающее чувство неуёмной жажды обмена идей на равных и жаркого соприкосновения магии? Как объяснить Перенель то гнетущее состояние, когда всего сказанного и сделанного Гертрудой кажется невыносимо мало? Когда прикосновение ощущается недостаточно нежным, а его собственное имя, произнесённое её устами, вдруг становится пустым звуком, не наполненным огнём. Когда вдруг другие имена, слетающие с её губ, звучат так, будто в них сокрыты недоступные ему тайны? Когда её мир словно подталкивает его к краю утёса, шепча «тебе тут не место», а он старается цепляться за любой корень, чтобы не свалиться в пропасть?

— Мне всё время не хватает её. Она слишком часто бывает погружена в себя или в свои дела, — сказал он вслух. — Меня это обижает. Я не чувствую себя частью её мира, её Конфигурации. И, кажется, я немного сорвался, когда пытался ей это объяснить. И ещё я немного… слишком резко покинул её. В ночь Белтайна.

— И с тех пор молчал?

— Да. Пять долгих, невыносимых дней.

Перенель вздохнула.

— Что я могу тут сказать? Если ты хочешь быть частью её мира — иди и помогай в её делах, а не становись между ними и нею, в надежде затмить всё вокруг. Ты ведь не хочешь превратиться для неё во второго Ричарда, я надеюсь?

Седрик дёрнулся от этих слов, как от пощёчины, и сказал:

class="book">— Лучше уж во французскую пехоту, чем это. Может, лучшее, что я могу сделать для Гертруды, — это оставить её в покое? Хватит уже с неё… волков.

— Французская пехота как-нибудь обойдётся, Седрик. А Гертруде без тебя наверняка очень плохо.

— Ты правда так думаешь?

— Я же видела вас вместе. Слушай, может, ты на самом деле полный идиот?

— Вот, я об этом давно всем говорю — наконец-то мне хоть кто-то начинает верить!

— Так вот, отправляйся к ней и проси прощения. Скажи, что волки станут овечками и будут с покорным блеянием ходить по лужайкам её вселенной и собирать одуванчики в конфигурации.

— А если они не станут, Нель? Ходить и блеять?

— Да ясно, что не станут! Уж не за овечек она тебя любит, в конце концов. Но волков хотя бы усмирить надо, так или иначе.

— А если не усмирю? Что делать, если они… если она меня простит, а я снова сорвусь?

— Ну, Седрик, тогда тебя ждёт французская пехота.

Он усмехнулся и обнял её, и она похлопала его по спине. А потом отстранилась и добавила:

— И кстати, насчёт Франции. Ты как полагаешь — Гертруда станет бездействовать? Готова поспорить — у неё уже есть план! И наверняка ей нужна помощь — твоя, прежде всего. Хочешь помочь Франции? Иди и проси прощения у Гертруды!

— Я… кроме всего прочего, обвинил её в том, что эта война — из-за неё.

Перенель снова вздохнула и покачала головой.

— Вот это было зря.

— Я знаю, — сокрушённо ответил он. — Я знаю.

— Короче говоря, возвращаемся в замок — она тоже скоро там будет. Вот тебе ещё глоток зелья, и готовься посыпать пеплом свои рыжие локоны.

— Спасибо, Нель.

Вернувшись в Гринграсский замок, Седрик расстался с Перенель, которая направилась в палаты зельеваренья, и, сделав лишний крюк, добрался до библиотеки, не заходя в коридор, где висел парадный портрет сэра Ричарда. Вот уж чей лик я созерцать сейчас не в силах, процедил сквозь зубы Храбрец, хоть бочонок умиротворяющего зелья выпей. Перед дубовой дверью, ведущей в библиотеку, он замер, вспоминая, как стоял на этом же месте в тот волшебный сентябрьский день, когда бабочки впервые защекотали его изнутри. Внутренние волки, поджав хвосты, забились ещё дальше в тени и пещеры в горах Улинъюань. Нетерпение объясниться с Гертрудой накрыло его жарким дыханием дракона, и он вызвал патронуса. «Скажи Гертруде, что я хочу извиниться перед ней — когда она прибудет в Гринграсский замок, я буду ждать её в библиотеке». Серебристый дракон исчез, и Седрик зашёл, наконец, внутрь.

К его огромной досаде в библиотеке уже кто-то был — Мерлинова борода, неужели Мортимер Роул? Он-то что тут забыл? И как от него отделаться поскорее?!

— О, господин де Сен-Клер, какая приятная неожиданность!

Седрик кивнул в ответ, лихорадочно прикидывая, как ему поступить — самому уйти, пока не прилетел патронус с ответом Гертруды (а то и она сама!) или попытаться изгнать отсюда Роула под благовидным предлогом. Но что ему выдумать?

— А я, знаете ли, пока великомудрое собрание разошлось на перерыв, не могу отказать себе в удовольствии проникнуть в эту, так сказать, сокровищницу знаний! — затараторил Роул, у которого в руках было несколько увесистых фолиантов. — До чего же приятно видеть, в каком идеальном порядке тут всё хранится: нужный манускрипт находится быстрее, чем успеваешь возжелать его прочесть. А вы, кстати, видели, что тут даже есть та самая книжица господина Бэкона, что вас так интересовала? Припоминаете? Да на французском, да с последней главой! Не то что мой горемычный экземпляр. Да вы сами взгляните — вон она на столе, я как раз с мыслью про вас отложил — а тут вы и сами пожаловали. Иллюстрации философского яйца прелюбопынейшие!

Седрик с раздражением слушал болтовню Роула, одновременно радуясь, что патронус Гертруды не появился, и переживая — а вдруг она вовсе не ответит? Машинально он потянулся рукой к книге Бэкона, лежащей на низком столике. Слишком поздно он заметил на себе странный взгляд Роула, а когда его пальцы коснулись серого переплёта, библиотека дёрнулась и исчезла. Он уже выхватывал палочки, оказавшись в незнакомом ему помещении — чьей-то спальне — но, увы, к его появлению тут явно были готовы. Он услышал «Ступефай» и, перед тем, как потерять сознание, успел заметить появление серебристой саламандры. Но посланных ему Гертрудой слов он уже не разобрал.

Гертруда Госхок, день

Ощутив, наконец, голод, Гертруда спустилась к кухням и попросила у домовиков хлеба с сыром и яблок. Выйдя во внутренний дворик и развернув собранный эльфами свёрток, она чуть не разрыдалась при виде буханки-кокита с гербом школы. Так и сидела с ним в руках на каменной скамье с горгульями, не в силах ничего есть.

— Что там, таракана запекли? — поинтересовалась левая горгулья.

— Тараканы в совятне больно хороши, — доверительным тоном сообщила правая, — если этого в подземельях поймали — лучше не ешьте. Совершенно не те ощущения.

Гертруда вздохнула, поблагодарила горгулью за ценный совет и, спрятав еду в сумку, отправилась обратно в замок. По дороге она послала патронус Этьену и, узнав, что он выполняет самостоятельную работу в кабинете по трансфигурации, направилась туда. Не теряя времени, она показала Этьену письмо Кристины — тот присвистнул и переписал себе слово в слово пророчество Иды.

— Если будут идеи, сообщай мне сразу, Этьен.

— Тогда предлагаю сделать вибросвиток — так будет удобнее делиться идеями в течение дня.

— Отличная мысль — давай.

Они сделали копию чистого свитка и наложили на неё Протео, после чего Этьен спрятал оригинал и вернулся к своей трансфигурации. Гертруда положила в сумку копию и направилась было к парадной лестнице, но потом передумала и свернула в противоположную сторону. Одна мысль не давала ей покоя уже несколько дней, и раз уж она оказалась совсем рядом…

В этот раз портрет Томаса Лермонта не спал — его цепкий взгляд сразу метнулся к Гертруде, когда она подошла к чему.

— Приветствую, — произнёс мелодичный голос. — Неужели ко мне? Что-то я популярен в последнее время.

— День добрый. А кто ещё приходил? Кроме Элиезера?

— Элиезер заходит частенько, а разок привёл и сестру свою, Иду. Этьен де Шатофор захаживал. А ты…

— Гертруда Госхок.

— Вот оно что. Наслышан. Тоже про Кубок услышать желаешь?

— Про Кубок, безусловно, тоже — но я могу узнать у Эли и Этьена то, что ты им рассказал. Сейчас у меня другой вопрос.

— Я весь внимание.

Гертруда сделала глубокий вдох.

— Элиезер пересказал мне историю вашей любви с Эльвирой.

— О да, это была огненная любовь. Хочешь услышать про неё из первых уст?

— Мне скорее интересно… Из-за чего вы стали ссориться?

Томас на портрете прислонился спиной к ясеню и слегка прикрыл глаза.

— Тебя, видать, обидел пламенный возлюбленный, раз такие вопросы задаёшь?

Гертруда кивнула в ответ.

— Это бывает. Что ж, поведаю тебе кое-что — не совсем про нас с Эльвирой. Точнее, не только про нас. Не мы же с ней изобрели ссоры влюблённых, в конце концов. Мы лишь достигли в них завидных высот. Огненные маги стремятся превзойти иных в своих достижениях — тебе так не кажется?

— Возможно, — пожала плечами Гертруда, которую раздражал тон Томаса. Она уже начала жалеть, что завела этот разговор.

— Когда в тебе пламя, ты легко можешь обидеть других, — продолжал он, и речь его становилась всё напористее. — Женщины влекут тебя, особенно когда в них есть огонь и талант и желание создавать миры — ты, судя по всему, как раз из таких. Но стоит твоей женщине чем-то увлечься, стоит тебе лишь заподозрить, что она не додаёт тебе душевного жара… и всё, пиши-пропало. Тебя охватывает одно желание — покорить. Забрать всё себе. Не дать ей ни малейшего шанса распыляться. Да, ты хочешь служить ей — своей королеве Фейри, подчиняться её воле, но лишь при условии — и в этом вся суть — при условии, что она будет желать того, что ты сам желаешь. Ты ждёшь, что она прикажет тебе, по сути, повелевать ею!

— Ужасно, — прошептала Гертруда.

— Да, ужасно — а я и не говорю, что это хорошо, — голос его теперь звучал пронзительней утренней волынки. — Просто я, Правдивый Томас, рассказываю тебе, как это бывает. Когда это чувство охватывает — сопротивляться ему невозможно. Пусть ты и видишь, как задыхается и гибнет любовь. А если женщина ещё начинает указывать тебе на твои ошибки…

— Можно подумать, мужчины не указывают на ошибки.

— А я и не говорю, что только мужчина может пасть в пучину этой пагубной страсти. Может и женщина. Может и мужчина, который любит другого мужчину — я видал таких. И, кстати, предсказал, что такой родится снова и оставит память о себе в веках. Но память — это одно, а твоя собственная жизнь — совсем другое. Так что, ежели ты попалась такому пламенному любовнику — лучше спасайся, пусть и лишишь сочинителей драматического сюжета!

Гертруда лишь вздохнула в ответ — его слова задели что-то в ней. Нестерпимо хотелось помириться с Седриком — но что, если Томас прав, и что ей скорее нужно спасаться, пока есть возможность? А фраза про сюжет тут же напомнила ей о Моргане. Не плетёт ли она сеть вокруг неё, Гертруды, — ради своего собственного удовольствия?

— Знавал одного я пламенного итальянца, — продолжал Томас, чуть приглушая голос. — Во время странствий я познакомился с ним в Венеции. Вот уж был затейник: создал себе хоркруксы с одной лишь целью — не оставлять в покое юную жену, которую боготворил, ежели он умрёт первым. Три раза возвращался он к ней, приходящей всё в больший ужас, с того света — мол, отчего не ждёшь, почему не рада? Ну, к третьему-то разу она уже ждала: разобралась, что к чему и кто ему помогает, да устроила горячую встречу. Это я к тому, что такие безумцы с огнём в глазах на выдумку хитры. Достанут тебя порой и с того света. Вроде магглов, которые пишут завещания, — мол, без гроша жену оставлю, если снова замуж выйдет.

Мысли Гертруды заскакали от Морганы к Берне — к хоркруксам — к Ричарду. «Моё наказание догонит тебя, где бы ты ни была и что бы ни делала, дорогая. Ты это знаешь», вспомнила она слова портрета Ричарда. Мог ли он… оставить хоркрукс? Мысль была настолько отвратительной, что она вызвала головокружение и тошноту. Возьми себя в руки, крикнул Профессор, ведь это только предположение, основанное скорее на страхах, чем на фактах. Есть хоть один факт, подтверждающий такую возможность? Надо узнать у Морганы, почему она послала Берну читать про хоркруксы, сказала Молния.

— Вижу, что задел за живое, — сказал ей портрет. — Ты не спеши с выводами только. Это вечное моё проклятье — говорю людям правду, а они её так криво воспринимают — просто всё равно, что соврал. Может, он и не такой вовсе, возлюбленный твой. Может, уже спешит извиниться за содеянное и усыпать лепестками твой путь.

— Возлюбленный, может быть, и не такой, — тихо проговорила Гертруда. — Но вот покойный муж…

— Что, ещё и муж покойный отличился? Где ты их берёшь таких?

— Сама не знаю, — невесело усмехнулась Гертруда. — Притягиваю я их, видимо.

— Тогда, может, стоит по сторонам оглядеться и притянуть кого-нибудь поспокойнее?

— Мне сейчас только не хватало притянуть ещё кого-нибудь! Что ж, спасибо тебе, Томас, за разговор, — и добавила немного погодя. — Мне нужно навестить сегодня ещё одну легенду. Моргану.

— Поосторожнее там с ней. Она тоже не сахар.

— А кто сахар, Томас?

Тот развёл руками.

— Уж не знаю. Не те, кто легендами становятся, — это я тебе точно говорю. Кстати, прежде чем умрёшь и станешь легендой, похлопочи, чтобы твой портрет появился где-то тут поблизости. Всегда приятно скрасить вечерок разговором о тяготах пламенной любви.

— Спасибо, Томас. Я постараюсь. А сейчас мне пора.

Ощущая странное возбуждение, она добралась до лестницы, но спускаться по ней сил не было, поэтому она отыскала в сумке обломок пера и превратила его в портоключ, используя буковую палочку. Надо отметить, что руну силы Седрик наложил отменно, и витальности на Портус она потратила совсем мало. Перемещение, однако, прошло хуже, чем обычно, и Профессор внутри взревел, что надо, наконец, поесть. Да поем я, огрызнулась Гертруда, подходя к водопаду и зачерпывая в ладони воду, чтобы утолить жажду. Сразу после пещеры Морганы! Сегодня нужно обязательно попасть на послеобеденный совет в Гринграсский замок — Магенильда очень настаивала, продолжал Профессор. Да знаю я, но, если Ричард таки оставил хоркрукс, и его собираются возродить (Кто? Зачем? — вопросы возникали, словно хорклампы после дождя), то действовать нужно как можно быстрее. В любом случае, время до совета ещё есть. Ветер принёс запах цветущей черемухи, и сердце заныло — что сейчас делает Седрик? Она ощущала, что он находится уже дальше, чем утром. Скорее всего — в Гринграсском замке. Отправляйся туда прямо сейчас, шепнула ей Руди. Ну её, эту Моргану. И с Ричардом разберёмся, ежели вдруг пожалует с того света. Гертруда тряхнула головой, заставив всех внутри замолчать, и стала пробираться за стену воды.

Сенсибилитас, необходимый для преодоления грота искривлённого пространства, она наложила тоже буковой палочкой, ощущая, как постепенно пустеет её внутренняя можжевеловая чаша. Хватит ли на обратный путь или придётся пить укрепляющее? Благо, им она запаслась — как и зельем памяти, в этот раз адресным. Айлин, помня о разговоре в сентябре, сама спросила, не пригодится ли Гертруде такое зелье, и она поспешила воспользоваться её стремлением помочь. Как она его сможет применить — Мерлин только знает, но если её противник — Ричард, то оружие против него стоит искать именно в глубинах памяти. Куда, конечно, совершенно не хочется соваться — как и в пещеру Морганы, если быть честной. Гертруда терпеть не могла пещеры и подземелья. И поэтому мы сейчас тут, в пещере, под Сенсибилитасом, ощущая всю полноту удушающей тяжести этих стен, со вздохом отметил Профессор.

Чары всё ещё держались, когда Гертруда прошла длинный грот с текущим по его дну ручьем и добралась до фонтана, где он брал начало. Шёпот его струй наполнил её новым ощущением жажды — не такой, какую она недавно утолила, а иной — непонятной, символической. Интересно, можно ли метафоризировать Агваменти так, чтобы удовлетворить символическую жажду, подумала она, и мысли завертелись пойманным в ловушку зверем вокруг Седрика и его идей, и его желаний, и их недописанного трактата, и их несложившегося Белтайна. Символическую жажду удовлетворяют после реального голода, начал было упрекать её Профессор, но тут его заглушили перекаты гулкого эха, на крыльях которого до Гертруды долетел голос Морганы.

— Подумать только, кто меня удостоил визитом. Милости прошу, профессор Госхок.

— Приветствую, Моргана. Я пришла поговорить про Берну Макмиллан.

Берна Макмиллан, день — вечер

Перед тем, как войти в Рощу Фей, ученикам велели побрызгать друг друга доксицидным зельем и набрать мокриц на тот случай, если на сломанных бурей ветках найдутся ветвяники. Доксицид шестиклассники варили на минувшей неделе, так что они стали наперебой хвастаться своими формулами. Поскольку все слова в них должны были начинаться на «д», складываясь при этом в осмысленную фразу про докси, адресный вариант могли приготовить всего несколько учеников — например, Дуглас Маккормак из Гриффиндора. Вот он и кричал сейчас громче всех:

— Дерзкому Дугласу докси друзья!

Остальные же традиционно сочиняли про некоего «Дадли», который давно стал героем доксицидного фольклора. Ученика с таким именем в Хогварсте никогда не бывало, даже на памяти сэра Робина и его музыкантов, самых древних призраков замка. Но его подвиги воспевались в каждой новой формуле. Почти каждой, уточнила про себя Берна. Исключительно из чувства противоречия она сочинила в этот раз формулу не про Дадли: «Душа дубравы дарует докси дивные дрёмы». Она вспомнила, как профессор О’Донован похвалил её зелье, а она угрюмо промолчала в ответ, не поднимая глаз на его бритое лицо.

— Душка-Дадли доигрался: докси дикому достался, — похвасталась своей формулой Камилла Паркинсон, и слизеринцы-пятиклассники одобрительно захлопали.

— Джигу докси доплясал, Дадли докси докусал, — выпалил Эльвендорк Макфейл, вызвав пару слабых возгласов одобрения у хаффлпаффцев и гриффиндорцев.

— Кто кого покусал, простите? — ядовито уточнила Камилла, и Эльвендорк тут же стушевался.

— А у Мэгги формула — с кеннингами, — сказала Айлин, отвлекая внимание толпы от Эльвендорка. — Как там оно было, Мэгги?

— Докси дум дремучих долетел до дверей доверия дорогой дракона, — произнесла Мэгги, задумчиво наклоняя голову набок. После того, как Мэгги начала учить норвежский, уже весь шестой курс знал, что такое «кеннинг».

— Э-э, а это точно осмысленная фраза? — спросила Камилла, изображая на лице крайнюю озадаченность.

— Да уж осмысленнее твоей будет, — громко сказала Берна, и Камилла с Мэгги глянули на неё поражённо.

— Если все уже доксицидом облились, то приступайте к сбору мокриц, — послышался жизнерадостный голос профессора Спор, — вот тут под камнями их должно быть много.

Берна глянула краем глаза на преподавательницу гербологии, отметив уже в который раз, что та пребывает в приподнятом настроении в последнее время. Что это с ней происходит? Профессор Макфасти, напротив, был сегодня напряжён и немногословен — стоял в стороне со своим псом, тоже на удивление притихшим, и ждал, пока все приготовятся к походу. Дороти Рассел подбежала к нему — видимо, уточнить что-то, и он выдал краткий ответ, даже не поднимая глаз. Берна, мысленно пожав плечами, перевернула краем башмака камень и брезгливо глянула на копошащихся под ним мокриц. Когда она со вздохом протянула к ним руку, на неё упала чья-то тень. Берна подняла голову и увидала Мэгги.

— А ты правда поняла мою формулу, Берна? — спросила она, ловко загоняя мокриц в склянку при помощи уточнённого Репелло.

— А что там сложного? — ответила Берна, принимаясь за мокриц и собирая их медленно и методично, чтобы потянуть время.

— Ну, не знаю, — протянула Мэгги. — Этьен, например, не всегда может раскусить мои кеннинги.

Берна стала лихорадочно перебирать варианты. Докси дум дремучих, воистину.

— Ну, думы всегда дремучие, а когда среди них докси — это мысль, которая тебе не даёт покоя, — сказала она, наконец. — Навязчивая идея — в духе, если ты её тщательно не продумаешь, покусает и ядом наполнит. Двери доверия — дружба, наверное. А если туда летишь дорогой дракона — значит, сердишься на кого-то, бесишься, но всё-таки летишь к нему. В общем, выходит так: если тебе приспичило подружиться с кем-то, к кому тебя тянет, то перебесишься, побрыкаешься и подружишься, наконец.

Когда она всё это выдала, она замерла, осознав, как может воспринять это Мэгги. Леди Берна внутри медленно и подчёркнуто захлопала в ладоши. Мэгги же почесала затылок, а потом сказала.

— Дааа… Вот это нам Моргана мозги переехала.

— И не говори, — ответила Берна, испытав мгновенное облегчение.

— Этот самый древний закон учеников должен включать и пункт защиты от наставника. То есть, если он начинает зарываться, ученики объединяют усилия и возвращают его в нужное русло.

— Ты полагаешь, Моргана делает что-то не так?

— Да вроде бы нет, но всё же нам надо быть с ней начеку.

— Согласна.

Они обе замолчали, закупоривая склянки с мокрицами, а Мартин Фитцпатрик тем временем подозвал их, чтобы включить в свою группу по уборке Рощи — ему досталась восточная её часть. Заходя в Рощу, Берна невольно издала возглас восхищения — полог леса был покрыт сплошным ковром синих пролесок. Мартин перекрашивал подлетающих к ним фей в синий (ультрамарин, нота «до» второй октавы, прошептала Берна), и они с самодовольным видом зависали над тропинкой, вибрируя прозрачными крыльями и ловя ими солнечные блики. Берна поколебалась с минуту, а потом пошла рядом с Мэгги.

— Расскажи мне про загадку Морганы — которую вы разгадали с Августой и Этьеном год назад, — попросила она, решив, что пора уже лететь к дверям доверия. На всякий случай она сказала Муффлиато. — Августа сказала, что она была связана со временем?

— Ну да. Эта загадка меня и подтолкнула вложить в Конфигурацию цель узнать секреты времени. Моргане-то его тайны известны, но она свои знания только на свой грот и на загадки пускает. А я хочу придумать способ, который смогут волшебники использовать — когда позарез нужно вернуться в прошлое и там что-то исправить.

— Ничего себе! Это не опасно?

— Ну, вот я и думаю над тем, как бы это провернуть, так чтобы толк был, а не ещё больше неприятностей. А загадка Морганы была такая: написать три раза слово «время», не повторив не единого знака. И давала она на это считанные секунды — мы одновременно должны были писать. Хоть позволила это обсудить сначала, на что дала немного времени: эдакие увесистые песочные часы, а внутри песчинок — низл наплакал. До сих пор мне снятся.

Они добрались до первого завала и принялись его разбирать, проверяя сначала, нет ли в буреломе ветвяников. Хизер Макфасти обнаружила на поваленной осине гнездо сниджета, в котором уцелело пару яиц, и убежала с ним к дяде. Скармливая попавшемуся ей ветвянику с длинными цепкими пальцами мокриц, Берна думала про слово «время». Кроме английского варианта она также вспомнила латинское «tempus» и французское «le temps» — и, как назло, во всех трёх встречались одинаковые знаки. Ну вот, я же говорю, сказала она всем своим ипостасям: непременно надо учить другие языки.

— Так что же вы написали тогда? — спросила она у Мэгги, когда группа во главе с Мартином справилась с завалом и двинулась дальше.

— «Время» на английском, а ещё его же — но гоблинскими рунами и письменами эльфов-домовиков.

— Откуда вы их знаете?

— Письмена гоблинов можно выучить на факультативе у профессора Малдуна — тот какие только языки и письмена не знает! Но Этьен их сам освоил, без всякого факультатива, — нашёл как-то поеденный крысами свиток с гоблинскими рунами и расшифровал его для собственного удовольствия. А уж когда он стал хранителем Кубка Огня, то и язык гоблинов выучил: наверное, не мог вынести перед глазами надпись, которую не понимает. А писать эльфийскими буквами Августа научилась у своего домовика Трембли. Ну, я их тоже немного знала — мне всегда нравилось, как они выглядят. А уж после майских событий я выучила и эльфийские, и гоблинские. Ходили с Августой на факультатив в первом семестре.

— Ну всё, я иду записываться на следующий год к Малдуну, — проговорила Берна вполголоса.

— Но это была самая лёгкая часть задания, вообще-то. А перья-рыбы, которыми нужно было писать «время», — вот где мы головы чуть не сломали!

— Перья-рыбы?!

— Угу! Представь себе: Августе было прозрение — ой, как же оно звучало-то? «Река, в которой рыбы-перья, в прошлое течёт», как-то так. И вот, проходя мимо того ручья, что вытекает из фонтана, мы вылавливаем три пера. Берём с собой, конечно. А когда мы уже в пещере, объясняет нам Моргана задание, запуская свои жуткие песочные часы, и вынимает при этом три пера из той воронки, в которую профессора Ягу заточила. Точно такие же, как мы выловили! Мол, чтобы писать «трижды время, не единого знака не повторив», нужно кое-что с перьями сотворить! И тут те перья, что мы выловили, начинают исчезать прямо в руках! Такие красивые, серебристые — разве что рыбой пахнут — и просто тают в руках! Мы стоим, как громом поражённые, — не понимаем, что происходит и что нужно делать. Вот ты бы как поступила?

Шагая по тропинке мимо зеленеющих деревьев и цветущих кустов шиповника, Берна перенеслась мысленно из тёплого майского дня в гулкую прохладу пещеры Морганы. Память сразу выдала ей журчание фонтана, жемчужно-серое и сумрачное, и образ текущей по дну грота воды. В прошлое течёт? Запах рыбы? Мысленно схватившись за этот запах и представив себе, что она видит всё происходящее сквозь хрустальный шар, Берна ощутила, как в руках исчезает перо, которым тебе позарез нужно написать слово… Августа говорила, что задание основано на временном парадоксе. Река, что в прошлое течёт!

— Наверное, те вторые перья нужно было бросить в реку, что в прошлое течёт, — предположила Берна. — Они бы поплыли туда, где вы их ранее выловили, — наверное, как раз к нужному моменту бы успели.

Мэгги посмотрела на Берну с недоверием.

— Тебе что, Моргана рассказала об этом?

— Если бы она мне рассказала, стала бы я тебя расспрашивать! — ответила Берна обиженным тоном. — Это моя собственная догадка, ясно?

— Не дуйся, Берна, — быстро сказала Мэгги. — Тебе древний закон учеников запрещает на меня дуться, ага?

Наверное, это и есть дорога дракона, подумала Берна. До дверей доверия.

— Да я не дуюсь.

— Вот и здорово. Так вот, ты права! Просто мы втроём еле додумались — а ведь учти, среди нас был Этьен! Мы забросили эти вонючие перья в ручей в самый последний момент. А ты раз — и раскусила!

Берна вспыхнула от гордости и тут же попыталась напустить на себя равнодушие. Если ты считаешь, что напускное равнодушие совместимо с такой широкой улыбкой, сообщила ей леди Берна, то можешь продолжать в том же духе.

— Временной парадокс — вот что это было! — сообщила ей Мэгги со значением. — Ладно, пойдём разгребать завал.

Когда уже начинало темнеть, и они возвращались после уборки, настроение у Берны было великолепное. Даже унылое жужжание грюмошмелей над зарослями молодой крапивы показалось ей трогательным и музыкальным. Внезапно захотелось петь.

— Эх, крапива родимая, — сказал бредущий следом за Мэгги и Берной Конал, — сколько же мы её прошлым летом насобирали — пол-Ирландии засыпать можно было. Хоть этим-то летом не придётся снова обниматься с крапивными рощами?

— Я бы на это не рассчитывал, Конал, — донёсся голос Мартина, и Берна оглянулась. Староста Рейвенкло догнал Конала и пошёл с ним рядом. — Что бы там с Францией ни придумали, а лечить её от чумы придётся, рано или поздно. Всех пошлют нас за крапивкой, хочешь-не-хочешь, а пошлют.

— Ой, хорошо ты сказал, друг: «Всех пошлют нас за крапивкой, хочешь-не-хочешь, а пошлют». Ритм — прямо как в той песне, что мы на хоре пели недавно! Как же там было? — сказав это, Конал стал напевать мотив.

— Сейчас вспомню… там что-то про шаги и ноги было, — ответил Мартин, подпевая Коналу, произнося вместо слов «ла-ла-ла».

— Step it out Mary, my fine daughter, step it out Mary if you can[2], — подсказала им Берна. Эта песня ей хорошо запомнилась — ещё бы! В ней отец пытался выдать свою дочь Мэри насильно за какого-то молодчика на белом коне и призывал её станцевать для него и «показать ножки», а она была влюблена в бедного солдата, с которым и утопилась в реке под конец песни. Профессор Дервент дала им эту балладу, чтобы хор тренировался петь по партиям — фразы отца там чередовались с фразами дочери, а также вкраплялись слова молодчика на коне и «рассказчика». Про себя Берна перекрутила слова припева на «растопчи, Мэри, бякоклешня, растопчи, Мэри, до крови», а молодчик шёл в результате топиться вместе с отцом девицы и конём. Нет, коня, пожалуй, оставим в живых. На нём Мэри с солдатом поскачут в закат.

— Точно! Спасибо, Берна, — сказал Мартин и тут же запел припев песни:

Step it out, Mary, my fine daughter

Step it out, Mary, if you can

Step it out, Mary, my fine daughter

Show your legs to the countryman

Конал стал отбивать ногами ритм, демонстрируя всем, какой именно шаг отец требовал от Мэри со словами «step it out» (у нас в Коннемаре это так танцуют!) а затем подхватил с Мартином куплет. Берна подсказывала им, когда они забывали слова, а потом не выдержала и вступила сама, когда пришёл черёд Мэри высказываться по поводу бякоклешней. Войдя во вкус, Берна стала перекручивать слова на свой лад и поменяла песне концовку. Все, кто был рядом, захлопали им, когда они закончили петь, а Мэгги одобрительно ухнула. Берна заметила, как улыбается Мартин, повторяя про себя тихо новый вариант песни.

Слова песни продолжали звучать у Берны в голове, когда она возвращались в замок. Step it out, Step it out, Step it out — ритм набирал хрустальные обороты, впитывая в себя голоса, слова и пение птиц из Рощи Фей. Вскоре Берна уже не могла просто идти: она сорвалась и побежала вниз по лестнице в подземелье, отбивая ногами ритм и перескакивая через две ступеньки за раз. Она залетела в гостиную Слизерина, пробежала её, игнорируя удивлённые взгляды тех, кто там сидел, и ворвалась в спальню. Никого! Отлично.

Берна достала шар, сгорая от нетерпения, и сказала «Сенсибилитас», сосредоточившись на чувстве ритма. Во всём происходящем вокруг есть свой ритм. Сейчас ей нужно вытянуть из этого общего клубка один-единственный — связанный с Теневым Граалем. Шар откликнулся с особым рвением — словно только этого и ждал. Видения в нём завертелись, заиграли красками и застучали ритмами. Берна увидала в шаре себя же, стоящую на спиральной лестнице, а затем спираль стала свиваться в пружину и на каждом витке были люди, ритм действий которых становился Берне понятным. События, наконец, укладывались в одну историю. Раскручиваясь и сияя, шар поднялся в воздух и наполнился на мгновение зловещим рубиновым пламенем. Когда же он потух и медленно опустился к Берне в дрожащие руки, она уже точно знала, что такое Теневой Грааль и что за опасность угрожает бывшему ученику Гертруды Госхок.

Гертруда, день — вечер

— Тени, Гертруда, тени, — говорила Моргана, медленно скользя среди сталактитов и кристаллов грота. — Тебе бы следовало подумать о них самой, но для таких мыслей, видимо, нужно иметь особый склад ума. А Берна… О, Берна обладает настоящим талантом!

— Каким талантом, Моргана? Видеть тени? Я не твоя ученица — не могли бы мы обойтись без загадок?

— Ты полагаешь, я создаю загадки просто так, для собственного удовольствия? — прозвенел колкий голос, заставляя Гертруду, всё ещё отходящую от Сенсибилитаса, болезненно поморщиться. — Ты осознаешь, сколько загадок порождает любое новое знание, любая идея? Да они обрастают ими, как холмы огнетравом после обильных дождей.

Гертруда вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.

— Я лишь свиваю из них узоры и перенаправляю их тем, чей разум сможет с ними разобраться, — продолжала Моргана. — Или не сможет… Я ведь тоже могу ошибиться.

— К чему Берна читала про хоркруксы, Моргана? Хоть это ты можешь мне сказать? Какие загадки тут свивают узор? Это связано с Ричардом Гринграссом?

Призрак замер на мгновение, а затем стал скользить вокруг Гертруды ещё быстрее. Его прозрачность и расплывчатость словно подчёркивали давящий вес окружающих стен пещеры. Скорее бы выбраться отсюда, бормотала Молния.

— Ты словно не слышишь меня, Гертруда Госхок — или же, как следовало бы тебя величать, госпожа Гринграсс. У меня есть загадки — а разгадки ищет Берна. Но, возможно, разгадки уже есть у тебя? Кому как ни тебе знать, что может быть связано с Ричардом Гринграссом? Хоркрукс Ричарда… Вот это сюжет что надо, спору нет! Прекрасная вдова, не успев, как подобает, оплакать мужа (к гибели которого она приложила палочку, безусловно), заводит себе пылкого любовника, а тут верный слуга покойного супруга находит оставленный им хоркрукс и возвращает его к жизни в самый интересный момент! Что там нужно для ритуала, не знаешь?

— Знаю, — мрачно сказала Гертруда, вспоминая прочитанное в библиотеке Мэлфоев. — Тело покойного, кость его предка, плоть его слуги, добровольно пожертвованная, и кровь его врага, силой взятая.

— Прелестно! И главное, вполне выполнимо — при условии, что найдётся такой прыткий слуга. Тут уж ты мне скажи — был ли таковой у Ричарда?

Гертруда уже думала об этом. Горгону Блэк, которая сразу приходила в голову, назвать слугой Ричарда нельзя было при всём желании, да она, как и все остальные её приспешники, находилась в заключении — Гертруда это проверила недавно лично. Николас Мэлфой, из-за наложенного на него проклятия, замирает, как только собирается причинить кому-либо вред. Да и он Ричарду слугой не приходится, как и никто другой из Благородных Домов. Нотты были дружны с Ричардом, а также Дома Розье и Фоли, но он отстранился от них всех в последние годы своей жизни. Холод пробрал её при этих мыслях. Не эльфы-домовики же, в конце концов. Но только их и можно назвать его слугами. Ей вспомнилась Шерли, которая отвечала за библиотеку и гордилась её безупречным порядком. Гертруде приходилось несколько раз видеть ярость в её глазах, когда замок был уже во владении Совета, и многие волшебники посещали библиотеку в поисках различных манускриптов. Нет, невозможно…

— Не эльфы-домовики же, — сказала она вслух.

— Не эльфы, — повторила Моргана. — Хотя… как знать.

И тут перед Гертрудой появился серебристый дракон. Сердце забилось — это же патронус Седрика! «Я хочу извиниться перед тобой. Когда прибудешь в Гринграсский замок, я буду ждать тебя в библиотеке», произнёс дракон и исчез. И одновременно с этим на неё навалилось тошнотворное чувство тревоги за него. Седрику грозит опасность!

— Моргана, — проговорила она, до боли сжимая в руке палочку. — Моргана, есть ли способ выбраться из твоей пещеры мгновенно? Ты можешь снять барьер против портоключей и аппарации? Хоть на минуту?

— Что произошло? — заструился, зажурчал призрачный голос.

— Мой… бывший ученик в опасности. Мне нужно немедленно оказаться в Гринграсском замке. Пожалуйста, Моргана!

— Снять барьер мне не под силу. Магия, которую я вложила ещё при жизни в саму душу этой пещеры, впиталась глубоко. Тебе придётся выбираться отсюда так же, как ты пришла.

Чувство опасности и тревоги нарастало, и Гертруда ощутила нахлынувшую на неё панику. Успокойся! прокричал Профессор. Успокойся, думай! Для начала, предупреди его — пусть убирается из библиотеки немедленно. Пусть коснётся своего портоключа и переместится в Хогвартс. Огромным усилием воли она заставила себя сделать глубокий вдох и вызвать патронуса.

— Скажи Седрику, чтобы немедленно переместился в Хогвартс и нашёл Айдана! — сказала она, и саламандра унеслась с посланием. Она сразу же ощутила, как что-то произошло с Седриком — что-то нехорошее: паника снова подступила к ней волной. Она теряет время в этой проклятой пещере.

— Моргана! Должен же быть способ выбраться отсюда быстро!

— Есть один способ. Уж не знаю, по нраву ли он тебе.

— У меня нет времени на эти рассуждения — пожалуйста, помоги мне!

— Нету времени? Хорошо, я дам тебе время. Но не даром.

— Чего ты хочешь?

— Да ничего особенного, — голос пульсировал и дрожал. — Расскажешь мне историю. Потом, когда всё закончится.

Гертруда лишь молча кивнула, не давая чувству тревоги взять над ней верх.

— Мне понадобится фиал, — произнёс голос Морганы, и Гертруда призвала обломок сталактита с пола грота, трансфигурируя его в небольшую склянку.

— Что нужно сделать?

— Подойди к фонтану.

Гертруда ступила на небольшую платформу, на которой располагался мраморный фонтан. Призрак Морганы перетёк туда же, становясь более плотным и словно затягивая в себя переливы и мерцания кристального грота. Руки в длинных клубящихся рукавах коснулись поверхности воды в чаше фонтана, отчего та завертелась воронкой. Постепенно от воронки отделилась одна сверкающая круглая капля. Моргана указала на склянку, и Гертруда подставила её под каплю, которая тут же скатилась в неё, но не растеклась по дну, а зависла, переливаясь, внутри фиала.

— Вот теперь у тебя есть время, — сказала Моргана, снова становясь полупрозрачной. — Ступай к выходу, а когда доберёшься до водопада, открой склянку и выпей эту каплю. Ты перенесёшься на час назад во времени, но останешься в том же месте. Учти: тебя никто не должен видеть в этот момент.

— Спасибо, Моргана. Прощай.

— До новых встреч. Надеюсь, ты осознаёшь, насколько это сильная магия. Поэтому больше часа не даю — с таким не совладаешь с непривычки.

— Я догадалась. Надеюсь, часа мне хватит, — ответила Гертруда и зачаровала склянку Инфрагилисом. Затем она достала свиток Этьена, сделала на нём несколько торопливых записей, наложила на него Вибро и покинула пещеру, слыша вслед «И помни, что ты мне должна…»

Чтобы преодолеть грот искривлённого пространства, снова пришлось наложить Сенсибилитас, от чего засасывающая её тревога тоже стала ощущаться острее. В какой-то момент её чуть не сбила внезапная струя гейзера — она пропустила нужный переход из-за того, что ощущение опасности усилилось, а сам Седрик при этом переместился дальше, чем Гринграсский замок. Гертруда в ужасе осознала, что не может даже приблизительно понять, в каком направлении теперь искать его. Отслеживание! Он же всегда носит с собой пламя огнешара, а она накладывала на него Вестигорем… и не обновляла его с той самой ночи Белтайна. Она потянулась мысленно к склянке с пламенем — и не ощутила ничего. Отчаяние нахлынуло волной, но она отгородилась от него стенами из огнетрава выше её роста и направила все мысли на прохождение сложного участка её пути. По крайней мере, он в Британии — значит, всё не так уж плохо. Ничего, у неё будет время всё наверстать. У неё с собой целый лишний час времени!

Когда она добралась, наконец, до водопада, с огромным облегчением покинув пещеру, и глянула на солнце, клонившееся к закату, она подумала, что прошло, наверное, уже часа три, но быстро успокоила себя, что вся дорога, включая искривлённое пространство, не могла занять больше полутора часов. Она достала сначала свиток Этьена и быстро пробежала глазами то, что там появилось. Затем, убедившись, что рядом никого нет, она вытащила склянку с каплей из фонтана Морганы и, не теряя ни секунды, опрокинула её в рот. Вкус капли на языке показался ей крошечной молнией, но как только она её проглотила, внутри взорвался уже нешуточный гром, и мир словно дрогнул и отбросил её назад, в прошлое, одной гигантской пощёчиной. Придя в себя, она прислушалась к ощущениям: тревога за Седрика стала чуть меньше — такой, как она была, когда прощалась с Морганой, а сам он был, судя по всему, ещё в Гринграсском замке. Она немедленно переместилась в библиотеку сэра Ричарда. И чуть ли не потеряла сознание. Когда она пришла в себя, он сосредоточилась на своих ощущениях — Седрик был рядом, в замке, но где именно — она не могла понять.

— Отмечу в который раз, что голод в сочетании с сильной магией и не менее сильными переживаниями — не самый прямой путь к саморазрушению, но всё-таки довольно надёжный, — произнёс Профессор.

— Нам нужен гармонизатор, — ответила на это Молния, и Гертруда снова вытащила свиток Этьена, чтобы добавить там одну фразу. Но дверь скрипнула, в библиотеку ворвался Айдан, и она отложила свиток.

— Гертруда! — воскликнул он. — С тобой всё в порядке? Мне Этьен передал, что Седрик в опасности и что нужно обыскать замок, а также проверить всех домовиков. Я передал это Магенильде. Что происходит?

— Айдан, Седрика похитили и явно оглушили, но он ещё в замке. У нас есть считанные минуты, чтобы его найти.

— У тебя есть отслеживание на него? Ты чувствуешь, где именно он находится?

— Увы.

— Что будем делать?

— Огонь, — только и смогла произнести она. И послала Ступефай в портрет госпожи Гринграсс, которая уже раскрывала рот для тирады.

Они молниеносно развели огонь в камине библиотеки, и Гертруда чуть ли не со стоном стала пополнять внутренний сосуд, рисуя дымную карту замка, как это не раз делал Седрик. При этом она пыталась накладывать на неё свои ощущения того, где он находится — дымные контуры свивались в очертания комнат и залов, сила медленно наполняла её и вот уже она почти подобралась мысленно к нужной ей точке.

— Слушай, даже если ты найдёшь, где он, это место может быть защищено от аппарации, — сказал Айдан. — Давай наложим Мунитус на весь замок, пока Седрик тут. Он точно ещё тут?

— Да. И я почти его нашла. У тебя хватит сил наложить Мунитус самому?

— Хватит, — ответил Айдан и приготовил обе палочки. В это время Гертруду накрыло новой волной тревоги: то, что она ощутила посреди грота искривлённого пространства, повторилось: Седрик переместился. Слёзы выступили у неё на глазах, и она тихо сказала.

— Поздно, Айдан. Мне не везёт сегодня. Зато я теперь знаю, где он был.

— Гертруда, что…

— Айдан, нет времени объяснять. Послушай. Я отправлюсь туда, где он был, и попытаюсь выяснить всё, что смогу. Если что — это моя бывшая спальня. Ступай в подземелье — в усыпальницы. Проверь, не исчезло ли оттуда тело Ричарда. Если исчезло — сразу сообщи мне, а также привлекай всех, кого можешь, к поискам. Если нет — наложи защиту, отслеживание — всё, что угодно, и тогда уже иди к Магенильде, чтобы опрашивать эльфов — среди них могут быть соучастники. Я же попытаюсь найти причастных к похищению Седрика другим способом.

Сказав это всё и лишь покачав головой на попытки Айдана ещё что-то спросить, она переместилась в свою бывшую спальню. В этот раз, несмотря на то, что онауспела немного пополнить запасы витальности, Гертруда таки потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, оставалось лишь надеяться, что времени утекло немного. Эх, заветная капля Морганы… Была бы она хоть на минуту больше! Тёмные очертания до боли знакомой комнаты проступали вокруг. Ощущения про Седрика были теми же, что и раньше — сводящее с ума чувство опасности, грозящей ему, и смутное осознание того, что он далеко. Что теперь? Для начала — огонь, сказала Молния. Вряд ли ты сейчас сможешь даже думать без него.

Инцендио! В камине вспыхнули дрова, и красные отблески поскакали по стенам, выхватывая молчаливые гримасы вычурной мебели и громоздких украшений. «Нет, отсюда нельзя убрать этот канделябр, дорогая, он уже несколько столетий стоит тут. Прояви уважение к изысканной древности», всплыли в голове слова Ричарда, сказанные много лет назад. Волна гнева поднялась и собралась в огромный огненный шар внутри неё. Нет, я не дам ему вернуться с того света, сказала Молния, запуская шар ввысь. Тяжёлые тучи на миг расступились, но потом затянули её внутренние небеса снова.

По крайней мере, изящная древность вмещает много свечей, отметил Профессор, и Гертруда зажгла их все. Осмотрев комнату, она обнаружила некоторый беспорядок на письменном столе, а под ним — свиток. Она подняла его и стала рассматривать в свете Лумоса (дискомфорт от использования палочки с руной силы нарастал, и она сказала «Нокс» и вызвала свет из другой палочки). Покрытый кляксами и зачёркнутыми фразами свиток оказался черновиком одной из баллад Седрика — сердце сжалось, и тревога усилилась. Видимо, тут перерыли все его вещи. Наверняка проверяли все предметы на отслеживание, чтобы не навести её на то место, куда они переместились. Гертруда спрятала свиток в свою сумку и достала оттуда зелье памяти. Опустившись на пол возле камина, она задумалась.

Слуга или предмет? Что искать в колодце памяти (куда не хочется нырять, но других зацепок у неё нет) в первую очередь? Того, кто готов помочь Ричарду вернуться из мёртвых, или тот предмет, который он мог превратить в хоркрукс? Если Седрика схватили для того, чтобы использовать в ритуале, то искать надо слугу. Хоркруксы людей не похищают. Горький вкус зелья памяти вызвал тошноту — и Гертруда вцепилась зубами в выкатившееся из сумки яблоко, чтобы перебить его. Неужели? проговорил Профессор. Неужели ты хоть что-то съешь за сегодня?

Гертруда быстрыми шагами шла по галерее, радуясь пробивающемуся сквозь витражи августовскому солнцу и жуя на ходу яблоко. Надо будет выбраться сегодня на волю — лета осталось совсем мало. Фасси появилась на её пути с подносом в руках и резко остановилась. Взгляд домовички был полон укоризны.

— Что? — спросила её Гертруда. — Что не так на этот раз?

— Господин не любит, когда едят где-либо в замке, кроме обеденного зала, - произнесла Фасси со смесью почтения и раздражения в голосе. Мол, такие элементарные вещи — ещё и объяснять надо.

— А как господин относится к поеданию яблок на лесных полянах и берегах озёр, Фасси? Не возражает?

— Фасси не имела чести узнать мнение господина по этому вопросу.

— Что ж, тогда установим это экспериментальным путём. Соберёшь мне корзинку со снедью, Фасси?

— Как вам будет угодно, госпожа.

Картина сменилась на другую — кажется, более позднюю.

Промозглым октябрьским днём Гертруда сидела на подоконнике в библиотеке, закутавшись в плед и читая сочинение об основателях Хогвартса. Она так увлеклась, что не заметила, как рядом с ней оказался Ричард.

— Твоя бесшумность порой просто поразительна.

— Люблю тебя удивлять, дорогая. Почему ты сидишь на окне? Чем тебе не угодили кресла?

— Мне и тут хорошо, Ричард.

Тем временем он подозвал к себе Крофти. Гертруде всегда казалось, что этот эльф — себе на уме. Когда он медленно проходил по библиотеке со стопкой фолиантов в руках, глядя на неё искоса и что-то бормоча под нос, ей становилось слегка не по себе.

— Вот несколько новых книг, Крофти. Пусть Шерли впишет их в оба каталога, а ты — подберёшь для них место и отчитаешься мне. Я проверю.

— Да, господин. Крофти всё сделает в лучшем виде, мой господин.

Новое воспоминание. Опоздав в очередной раз после утренней прогулки на завтрак, Гертруда забралась на кухню, чтобы перехватить что-то поесть. Старый домовик Уиспи протянул ей ломоть рыбного пирога — в отличие от других, он воспринимал её как данность и никогда не демонстрировал недовольства её поведением. Она принялась за пирог, но тут в кухню заплыла её свекровь, Розамунда Гринграсс, и Гертруда замерла на месте. Аппарировать отсюда? Нет, уже поздно. Остаётся сидеть и жевать.

— Фасси, милая, — заворковала госпожа Гринграсс медовым голосом, — заварной крем был восхитительный, ласточка моя. Что бы мы без тебя делали? Подкрась его только в следующий раз лучше.

— Непременно, непременно, госпожа, - затараторила Фасси.

— Уэйли — это ты начищал серебро, сокровище моё?

— Уэйли очень старался, госпожа, — ответил тот, и Гертруда услышала, что голос его задрожал.

— Похвально, Уэйли, что ты старался, - после этих слов последовала многозначительная пауза, и Уэйли разразился рыданиями.

— А ты, Уиспи, драгоценный наш, чем занят?

— Уиспи прибирается, госпожа. Уиспи чистит котлы. Уиспи никогда не отлынивает.

— Уиспи, наш бесценный слуга, что-то слишком много говорит — стареет, не иначе. Впрочем, такова жизнь, не правда ли, Уиспи? Возможно, наша чудесная коллекция голов домовиков скоро украсится ещё одним экземпляром.

Гертруда чуть не подавилась при этом — вдоль той стены, где висели в ряд отрубленные головы эльфов, служивших нескольким поколениям Гринграссов, она старалась лишний раз не проходить, но при этом всё равно не осознавала, что она может пополниться новым «трофеем» вот так просто — потому что госпожа Гринграсс решила, что пора. Свекровь бросила презрительный взгляд в её сторону, но ничего не сказала.

Очертания кухни сменились кабинетом Ричарда. Гертруда разглядывала причудливо украшенный пенсив, который Ричард недавно купил за огромные деньги, и рассеянно слушала, как супруг говорит ей про свои планы на неделю.

— И, конечно, главное, что завтра прибывает из Лондона господин Уолш. Будь готова. Он начнёт с тебя.

— Господин Уолш? Это ещё кто? Что он начнёт?

— Гертруда, ты, должно быть, издеваешься? — произнёс Ричард ядовитым тоном. — Я говорил тебе дважды, если не трижды, что пригласил художника, чтобы он написал наши портреты. Лучшего мастера в Британии.

— Ричард, ты мне ничего не говорил про портреты! — ошеломлённо ответила Гертруда. Она бывала порой рассеяна, но не настолько!

— Тебе стоит внимательнее относиться к своему супругу, дорогая. Я начинаю думать, что я для тебя играю роль, сходную с мебелью в этом замке.

Гертруда прогнала воспоминание, но зелье зацепилось за тему портретов. Она увидала себя в коридоре возле бального зала, который господин Уолш облюбовал для работы из-за отменного освещения. Портрет Гертруды уже был готов — ей показалось, что он вышел чересчур напыщенным, но вслух она этого не сказала, ибо художник явно считал, что написал шедевр. А сейчас Ричард стоял перед дверью зала, и к нему подошла Шерли, держа что-то в руке.

— Спасибо, Шерли. Отлично. Вот видишь — а ты боялась, что разобьёшь. Тебе — хоть жизнь доверить можно, не то, что это.

И Ричард зашёл в зал, где провёл потом весь день в обществе художника, а Шерли стояла у дверей и не пускала никого внутрь.

Ещё одно воспоминание: день, когда голова старого Уиспи всё-таки перекочевала на стену замка. Гертруда хотела сбежать на день и не видеть этого всего, но Ричард настоял, чтобы она участвовала в церемонии. И вот госпожа Гринграсс торжественно водружает на стену доску из красного дерева, в центре которой прикреплена сморщенная голова Уиспи с потухшими, бессмысленными глазами. Гертруда отводит взгляд и смотрит на эльфов, стоящих в ряд и следящих за каждым движением хозяйки замка. Уэйли весь в слезах, Фасси перебирает длинными пальцами бахрому на парадной наволочке, в которую она нарядилась, юная Рози, совсем ещё ребёнок, распахнула глаза и округлила рот. Крофти что-то бормочет под нос и снова искоса смотрит на Гертруду — как же он надоел! Шерли же выглядит вдохновенной и сверкает глазами. Но она смотрит не на голову Уиспи, а на Ричарда — с обожанием.

Гертруда ощутила, что у неё начинает кружиться голова, и она поднесла обе руки к пламени. Рисунок огня перед глазами стал распадаться на соцветия узоров, каждый из которых вызывал краткие воспоминания, тут же сгоравшие и рассыпающиеся искрами. Сосредоточься, говорила она себе. Интересно, признают ли её эльфы хозяйкой замка после того, как она передала его совету Конфигурации? Она не пробовала давать им команды с тех пор. Ничего, сейчас узнаем. В конце концов, она тоже член совета, так что ослушаться её прямого приказа они не смогут. Преодолевая тошноту и головокружение, она поднялась и направилась к двери — и столкнулась там с Айданом.

— Гертруда, усыпальница Ричарда никем не тронута — я наложил защиту. Магенильда не может заниматься эльфами, потому что она на совете — там много всего происходит сейчас. Я с Перенель сам их собрал — всех, кроме…

— Шерли?

— Да, кроме неё.

— Айдан, мне нужен гармонизатор, который сварил Меаллан. Ты можешь за ним отправиться?

— Давай вызовем Меаллана сюда с ним — так быстрее будет.

— Мне кажется, он тут не бывал и не сможет переместиться. Надёжнее будет, если за ним отправишься ты.

— Хорошо, Гертруда. Пожалуйста, жди меня тут и ничего не предпринимай.

Когда он исчез, Гертруда громко сказала в пустоту замка.

— Шерли! Явись сюда немедленно.

После небольшой паузы, домовичка возникла перед ней и подняла на неё наполненные злобой глаза.

— Рассказывай, где находится Седрик де Сен-Клер, немедленно.

Шерли оскалилась, но при этом начала говорить. Тут в коридоре послышались шаги, Шерли зажала себе рот обеими руками, а Гертруда обернулась и увидала Августу Лестранж. Та спешила к ней — с каким-то фиалом в руках. И кажется, со слезами на глазах.

— Профессор Госхок, — проговорила она в крайнем волнении, протягивая ей фиал. — Скорее, выпейте. Это гармонизатор. Его передал вам Этьен.

— Августа, откуда… — впрочем, терять время было незачем, решила Гертруда и навела палочку на фиал. Специалис Ревелио дался ей мучительно, но ещё хуже было то, что она увидала при его помощи. Она подняла палочку на Августу, но та была быстрее.

— Конфундо!

Мир завертелся перед глазами — облик Августы, на чьем лице появилась лёгкая улыбка, наложился на заострённые черты Шерли, фиал ожил и запорхал перед ней, как красующаяся фея, а коридор пополз под её ногами огромной змеёй. Где-то далеко чувство опасности распахнуло огромные крылья и взмыло в тёмное небо, и раздался крик Седрика, зовущего её по имени, озаряя пылающим фениксом наваливающуюся на неё ночь.

Седрик де Сен-Клер, вечер

Он очнулся с шумом в голове и с целым костром эмоций, которые накладывались одна на другую. Прежде всего, где он? В помещении, где он находился, царил полумрак, но он разглядел высокий полоток прямо над собой. Он лежал на чём-то мягком, но повернуться и рассмотреть помещение он не смог. Он вообще не смог двинуть и пальцем. Петрификус Тоталус? Видимо, он. Палочек в руках не было. И, судя по ощущениям, он был без плаща и связан. Гнев вырвался из костра эмоций, но потом его накрыла другая — Гертруда в опасности! Тревога и страх завертелись в одном хороводе с невыносимым бессилием. Ну уж нет, сказал Храбрец. Не бессилие. И Петрификус, и верёвки я смогу скинуть при помощи Эмансипаре без палочек и без слов. Вот только, что дальше? Аппарировать без палочек он не пробовал, но это не ощущается невозможным. Но где он, в конце концов?

— Дорогой господин де Сен-Клер, вы, как я вижу, пришли в себя? — услыхал он голос Мортимера Роула, и гнев снова накрыл все остальные эмоции, а внутренние волки вышли из своих укрытый. — Тысяча извинений за причинённые неудобства. Мне право же, очень жаль, но я смею вас заверить, что всё уже очень скоро закончится. Особенно если вы будете нам содействовать.

— Что вам от меня надо? — проговорил Седрик, ощущая, как гнев превращается в огонь внутри него — он сейчас вполне может сбросить с себя чары. Дождись хотя бы его ответа, сказал Мудрец. Надо понимать, что происходит.

— Одной малости: вы очень скоро всё поймёте. Но для начала — не угодно ли вам будет снять защитные заклинания с вот этой чудесной склянки? Я для этого сниму с вас Петрификус Тоталус, конечно же, — вы уж простите меня за него. Но заверяю вас: вы не сможете аппарировать отсюда — кабинет защищён Мунитусом. И, смею надеяться, вам, как магу крайне благоразумному, не придёт в голову совершать разные глупости — к примеру, нападать на нас? Поверьте, это будет напрасной тратой ваших драгоценных сил. Фините Инкантатем.

Седрик почувствовал, что может снова шевелиться, и поднялся — связана была только верхняя часть тела, так что он смог сесть на диване, на котором он находился и оглядеться. Кабинет господина Роула, судя по всему. На стенах — множество картин, и на большинстве из них — семейство Роулов или же просто их дети, Мелюзина и сын, — как же его звали? Впрочем, неважно. Что им нужно от него? На длинном столе лежали его вещи, вынутые из сумки-вместилища, а также обе его палочки. Седрик прикинул расстояние.

— Очень не советую вам что-либо предпринимать, — сказал Мортимер Роул, наведя палочку на Седрика. — Просто снимите заклинания со склянки с пламенем.

Пламя китайского огнешара переливалось рубиновым огнём в своём сосуде. Вестигорем Гертруды! подумал Седрик и тут же вспомнил, что она не обновляла его больше пяти дней. Его собственные чары — Инфрагилис, Фригус, уточнённое Репелло и руна владения — он обновил сегодня утром.

— Что вы хотите с ним сделать? — спросил Седрик.

— Нечто весьма занимательное, — начал было господин Роул, но его оборвал другой голос.

— Наложи на него Империус, — тихо произнесла госпожа Роул. — И достаточно болтовни. Время не ждёт.

— Империо!

Заклинание ворвалось в его внутренний ландшафт как нежный летний бриз, несущий спокойствие и облегчение. Впустить его — и не нужно будет ни о чём переживать, и не придётся слышать этот ужасающий рокот опасности, угрожающей где-то Гертруде. Впустить — и расслабиться, как от глотка вина, вырваться из плена гнева, страха и отчаянья. Впустить… Нет, не впустим — и внутренние волки оскалили клыки с глухим рычанием. Бриз затрепыхался пойманной в силки птицей, и волки окружили её со всех сторон. Храбрец наконец собрал свой гнев в огромный огненный шар и метнул в шипящий и пытающийся вырваться бриз. Вспышка осветила всё вокруг рубиновым светом, и вторжение в его разум прекратилось.

— Боюсь, дорогая, наш гость не хочет нам содействовать, — проговорил Мортимер Роул, тяжело дыша, и голос его потерял остатки дружелюбия. — Он сопротивляется Империо. Не так ли, любезный господин де Сен-Клер? Вы не внимаете голосу разума и чините препятствия. Право же, вы делаете только хуже и нам, и себе. Вы ведь понимаете, что вы в нашей власти, и мы сможем сделать с вами, что угодно, как, например… вот с этим чудесным инструментом. Вингардиум Левиоса!

Лютня Седрика, лежавшая на столе среди прочих его вещей, поднялась в воздух и медленно поплыла в дальний угол комнаты. Затем прозвучало Экспульсо, и с жалобным аккордом лютня разорвалась на сотни обломков. Седрик ощутил новую волну гнева и велел Храбрецу готовить из неё следующий снаряд.

— До чего жаль… Но инструмент, конечно, можно завести и новый. Но вот если сломать, к примеру, пальцы, да так, что потом кости заново уже не собрать и не срастить…

Дверь скрипнула, и в кабинет проскользнула Августа Лестранж. Она подошла к госпоже Роул и проговорила тихо:

— Мама, ты же обещала, что мы ему не причиним вреда…

— Да, милая, конечно. Папа всего лишь шутит. Мы лишь сделаем то, что собирались, и никто, никто не пострадает. Как мы и обещали. Всем будет только лучше. Жаль, что господин де Сен-Клер этого пока не осознал…

Седрик недоумённо смотрел на Августу — что тут происходит? Лишь бы это не наложенный на него Конфундус, ибо тогда уже совсем непонятно, что делать. На всякий случай Храбрец распустил огненный шар туманом, который начал обволакивать внутренний ландшафт, сжигая всё лишнее, а Певец прошептал «Игнис Мирабилис», от которого волки спряталась в тени и пещеры. Вот это зря, сказал Мудрец. Волки ещё могут пригодиться, судя по всему. Пусть будут наготове.

— Придётся нам снять защиту самим, Мортимер, — произнесла госпожа Роул.

— На это уйдёт много сил, Элианора.

— Ничего, укрепляющим мы запаслись. К тому же, почему бы это не сделать Мелюзине? Давай, милая, усиленное Фините на всё, кроме Инфрагилиса — нам он не мешает, а руну придётся стереть усиленным и уточнённым Тергео. И не волнуйся — у тебя всё получится, а после этого — выпьешь укрепляющее.

Пока они это обсуждали, Седрик снова ушёл в свои мысли. А если вызвать патронуса? закричал Певец. Это возможно и без палочки, если напрячь воображение изо всех сил. Ведь случались с нами патронусы без палочек и слов? Случались, признал Мудрец, но ты и правда думаешь, что в таких условиях ты сможешь достичь необходимого эмоционального состояния? После ссоры с Гертрудой? Когда она в опасности, и ты не можешь ей помочь, будучи в плену у этих психопатов, которые непонятно что задумали, и сломали твою лютню? Спасибо, что напомнил, прошептал Певец. И всё же стоит попробовать. Если послать — то кому? Не Гертруде — ведь непонятно, что с ней сейчас, — а Айдану. Допустим, всего два слова, чтобы сказать, где я. И план Роулов, какой бы он ни был, сорвётся. А стоит мне вырваться отсюда, я смогу помочь Гертруде! Вот об этом я и буду думать. Образ Гертруды, живой и невредимой, обнимающей его, благодарящей за спасение и говорящей, что теперь она его от себя не отпустит ни на шаг, заполнил его мысли — он добавлял ещё слов и эмоций в эту сцену, пока не забыл, где он находится, и что происходит вокруг. Серебристый дракон возник перед ним…

— Скажи Айдану, что…

— Я, Мортимер Роул из Благородного рода Роулов, вызываю свой древний меч, Луцис Гладиус! — невероятно, как быстро можно это сказать.

— …я нахожусь в замке Роулов, — договорил Седрик, но господин Роул взмахнул светящимся мечом и зацепил крыло патронуса. Седрик ощутил уже знакомое ему жалящее чувство, и патронус потух. Роул наложил на него Силенсио и Петрификус Тоталус, и Седрик чуть не захлебнулся нахлынувшим отчаянием, а Элианора Роул подошла к склянке с огнём, с которой уже заканчивала возиться Августа. Нет, не Августа — черты её расплылись и преобразились, тёмные волосы сменились рыжеватыми, и постепенно девочка превратилась в Мелюзину Роул — каких здесь десятки на картинах. Госпожа Роул обняла её и сказала:

— Ты молодец! Что бы мы без тебя делали!

Элианора Роул, вечер

Детям в любом случае придётся стереть память об этом всём — это само собой. Мне это было ясно с самого начала. Но если возникнет необходимость прибегнуть к крутым мерам, лучше их всё-таки избавить от неприятных зрелищ. Пощадить бы и себя да закрыться в мастерской на часок-другой с кистями и красками… Ничего, скоро я доберусь до своей отрады, а пока нужно завершить начатое.

Глянуть бы в шар, чтобы посмотреть, как там яд действует на Гертруду Госхок, но с этим тоже пока придётся повременить. Сейчас главное — создать Чашу. Жаль, конечно, что такой удивительный артефакт проживёт совсем недолго, но нам он и нужен всего на один раз. Прославимся как создатели новых чудес как-нибудь в другой раз. Или, ещё лучше, дети прославятся. Ради них мы это всё и затеваем, как-никак. Что ж, Мелюзина сняла защиту со склянки — теперь за дело.

Я глянула на Мортимера и кивнула в ответ на его немой вопрос. Он откупорил склянку, и рубиновое пламя поползло из своего плена на волю. Я усмехнулась воспоминанию о том, что Сен-Клер не нашёл рукописи о пламени драконов в библиотеке Ноттов. Ещё бы! В первое своё посещение он предпочёл стычки с троллями, а во второе — рукописи там уже не было. Апполина, конечно, удивилась, что я внезапно проявила интерес к её скудному собранию книг, но что мне до её удивления? Зато теперь только нам с супругом и известно, что Грааль сделан из замёрзшего пламени дракона — и это никакая не метафора, что бы там госпожа Госхок ни думала. И сквозь Чашу из такого пламени можно передать то, что передать иначе никак невозможно. Уж не знаю, что сделали с Чашей Небес её создатели, чтобы обеспечить всю эту «добровольность» и «высокие устремления»: наверное, их же и вложили в момент творения, и витальности сверху залили целую бадью. Нам же это ни к чему. Добровольно Сен-Клер всё равно не отдаст то, что мы хотим у него забрать, — это совершенно очевидно.

Я направила палочку на пламя дракона и начала трансфигурировать его в чашу. Задача Мортимера — наложить усиленный Фригус, как только я закончу, а затем Чашу придётся окунуть в кровь единорога, которой понадобится немало. Стоила она, конечно, целое состояние: из долгов нам долго придётся выбираться. Но это, право же, мелочи. И вот уже мерцающая Чаша парит в воздухе — она прекрасна! Такая же, как мне показал Шар. Или, может быть, ещё краше: не зря же я художница! Определённо жаль, что ей не суждено дожить до завтрашнего утра. Ну, ничего, я всё запомню — а там уж кисти и краски помогут мне запечатлеть сотворённое нами чудо.

От Фригуса грани Чаши заостряются и покрываются инеем, а после погружения в жемчужную гущу крови единорога она приобретает, наконец, необходимую прочность. Мелюзина смотрит на Чашу во все глаза — смотри, доченька, учись. Надеюсь, ты всем им ещё покажешь, что такое магическое творчество. Ты и твой брат. Совсем немного уже осталось до желанного мига.

Тревожно, конечно, использовать для переливания этого француза — он опасно близок к госпоже Госхок, а за ней стоит весь Совет магов. Но если всё пойдёт по плану, то у них не будет зацепок, чтобы выйти на нас. Письмо с отслеживанием Мелюзина забрала из сумки Гертруды после того, как наложила Конфундус, а Шерли будет молчать. К тому же, Сен-Клер сам нарвался и фактически не оставил нам выбора. Поразительно, что столько лет — с самого рождения Фильберта — нам удавалось скрывать ото всех его… недостаток, чтобы в один прекрасный день какой-то наглый француз просто взял и сказал «Специалис Ревелио», когда нас не было рядом. Хорошо ещё, что Фильберт додумался нам рассказать об этом, хоть и недели спустя! Страшно подумать, что наша тайна была на грани раскрытия, а мы и не ведали о том!

Досадно, что француз так яро сопротивляется Империусу. Впрочем, шар на это намекал — как я сейчас понимаю. Видимо, оскаленные волки, смысла которых я не могла понять, — это было его сопротивление. Что ж, план с ядом был запущен для подстраховки, но теперь придётся разыгрывать именно эту карту. А потом ещё и решать, что делать с обещанием, данным Шерли. Ну, об этом можно подумать и потом. Сейчас главная задача — переливание.

— Мелюзина, милая, принеси сюда мой шар — будь очень аккуратна.

— Да, мама, сейчас.

— Мортимер, мне кажется, пора объяснить господину де Сен-Клеру, что ему предстоит. Надеюсь, в этот раз ты сумеешь донести до него мысль, что сопротивление всего лишь сделает неизбежное более болезненным для него.

И ещё я надеюсь, что он сумеет донести эту мысль, пока Мелюзины нет в комнате. Супруг начинает оживлённо говорить — тут он на своём коньке. Я же настраиваюсь на работу с Чашей. Мою витальность она принимает радостно — я бы даже сказала жадно — и неохотно отдает её обратно. Кажется, я влюбляюсь в этот артефакт. Может, всё-таки стоило попытаться похитить Камень перманентности у Яги? Но тогда, стоит признать, шансов на успех было бы совсем мало. Мы бы и тут не справились, если бы не так удачно подвернувшаяся война и не менее удачная тоска Шерли по её хозяину. Ну что там, объяснил уже Мортимер Сен-Клеру, что ему придётся передать всю его витальность Фильберту через Чашу? Мысль о том, что этот магглорождённый знает, что наш сын — сквиб, режет ножом по сердцу. Ну, ничего. Ему память, конечно, тоже придётся стереть. А затем — отправить в Нормандию к родителям-магглам на радость, чтобы женился на грязнокровке и заводил таких же детей. А детям чистокровных волшебников — положено быть магами. Так что мы всего лишь восстанавливаем гармонию мира, которая так досадно пошатнулась.

Мелюзина возвращается в кабинет, осторожно неся перед собой шар. Неприятно, конечно, что придётся показать французу пару видений в нём, но иначе упрямца мы не убедим. С другой стороны, насколько же легче, когда шар рядом. Новосотворённая Чаша отражается в его глубинах, и рубиновые огни пляшут по стенам и портретам нашей семьи.

Скоро, скоро я смогу написать семейный портрет, где все будут магами! И Фильберт получит своё письмо из Хогвартса! Или послать его в Бобатон, подальше от всех этих безумцев с конфигурациями? Посмотрим, как ляжет карта с этой войной.

— Что ж, Мелюзина, приведи брата, пожалуйста. Время пришло. Мортимер, как наш гость?

— Искренне надеюсь, что готов.

— Шерли?

— Шерли готова, госпожа Роул.

В руках у домовички фиал с противоядием — она его нежно поглаживает и забирается на стол. Если Сен-Клер опять вздумает бунтовать, она тоже сможет помочь. Мелюзина возвращается с Фильбертом. Я обнимаю его, а потом смотрю в глаза.

— Мама тебе обещала, что ты будешь магом, не правда ли?

Фильберт кивает в ответ, не произнося ни слова. Я ощущаю, как он волнуется. Мама-то обещала, думаю я, но пока безумцы не провели обряд с Макгаффинами, я и понятия не имела, как это осуществить, да ещё до одиннадцатилетия Фильберта. Но сын и сам подбросил главную идею — когда он гулял с Мелюзиной в Хогсмиде, то разговорился с какой-то болтливой девчонкой Полли, а та рассказала ему, что у их постояльца есть склянка с огнём дракона. Сын начал расспрашивать нас про этот огонь, и вскоре мне и самой стало интересно. А дальше, при помощи шара, всё быстро сложилось в одну цепочку. И вот он, долгожданный миг.

— Я снимаю с вас Петрификус, любезный господин де Сен-Клер. Тут дети — так что прошу вас, ведите себя прилично. Помните, что и я, и моя супруга держим вас постоянно на прицеле, а ещё нам помогает вот эта милейшая домовичка. У неё в руках, кстати, противоядие, которое может спасти вашу бывшую наставницу, достопочтенного профессора Госхок. И она направится с ним в Гринграсский замок, как только вы выполните то, о чём я вам рассказал. Не правда ли, Шерли?

— Да, господин. Шерли сделает всё именно так. Шерли не терпится спасти любимую супругу её господина, — говорит она. — Покойного, но не забытого господина.

— Яд, прошу заметить, редкий, и безоар от него не спасёт. Только вот это противоядие. Сварить ваши друзья такое же могут, бесспорно, но на это уйдёт время, коего у них, как вы понимаете, нет. Вы, судя по вашему взгляду, не верите нам? Тогда извольте взглянуть своими глазами.

Я нетерпеливо настраиваюсь на работу с шаром — когда же я это делала в последний раз? Сегодня утром? Как давно это было! Я представляю себе палитру и развожу на ней краски. Мысленно разбивая яйцо, я примешиваю его к своим любимым цветам — розовому, зелёному и жемчужно-серому. Шар откликается, радуется мне, тянется к моим мыслям, как младенец к груди, наполненной молоком. Видения в нём наливаются цветом, и я прошу показать Гертруду Госхок. Шар медленно вращается и поднимается в воздух, и образ лежащей на постели женщины появляется в его глубинах, постепенно увеличиваясь. Рядом с ней кто-то есть — кажется, это хогвартский профессор по зельеваренью. Прошу шар показать его лицо — тревога на нём читается отчётливо, а затем требую от шара лицо самой Госхок крупным планом. Мой милый шар справляется отлично: и бледность, и боль, и безумный взгляд — всё вытягивает он из зрелища, а я щедро добавляю штрихи видимой лишь мне кистью. Смотрю на Сен-Клера, и с радостью отмечаю, что от него ничего не ускользнуло. Благодарю шар, но оставляю его парить в воздухе — на тот случай, если у кое-кого внезапно начнёт пропадать желание содействовать в превращении Фильберта Роула в волшебника.

— Нексус Ментиум, — произнесла я, предвкушая то, что должно произойти дальше.

Меаллан О’Донован, вечер

Что же ты наделала с собой, Гертруда? Такой сильной магической интоксикации, как сказал доктор Лохрин, ему давно не приходилось видеть. Плащ с руной мы сняли, палочки убрали подальше. Обе с рунами — эх, Гертруда! Какие ты зелья пила и что ещё творила сегодня? Одно радует: яд в склянке, с которой тебя нашёл Айдан, ты не выпила, несмотря на то, что наложивший Конфундус добивался явно этого. Но, видимо, не учли того, что ты уже успеешь сама себя довести до невменяемого состояния и физически не сможешь выпить яд.

Ни малейшего магического воздействия — даже Специалис Ревелио больше не говорить на неё, строго сказал доктор Лохрин и отправился в палаты зельеваренья, чтобы приготовить немагическую успокоительную настойку. Я проверил в который раз гармонизатор — единственное волшебное средство, которое может и должно ей помочь. Ему бы ещё час постоять. Полчаса хотя бы. Я мерил шагами спальню в Гринграсском замке, куда перенесли Гертруду: перемещение в Хогвартс было бы сейчас опасно для её жизни… Она металась на постели и бредила, а порой стонала, словно от боли. Надеюсь, Айдан с Зореславой и Перенель быстро справятся со своей миссией по спасению Седрика — пока он в опасности, кто знает, как это действует на Гертруду.

Наконец-то доктор Лохрин вернулся с настойкой, и с большим трудом нам удалось напоить им Гертруду.

— Как там зелье-гармонизатор?

— Совсем немного осталось до полной готовности, — ответил я.

— Что ж, она должна сейчас немного успокоиться — хоть на сильный эффект рассчитывать не стоит. И тогда вы сможете напоить её зельем. Справитесь сами?

— Конечно.

— Тогда я отправляюсь обратно в Хогвартс — боюсь, что не только профессору Госхок сегодня понадобится помощь.

— Спасибо вам, доктор.

Когда он ушёл, я наложил на дверь защиту, на всякий случай, и подошёл к постели. Гертруда, показалось мне, стала меньше метаться и стонать, и я приложил ладонь к её лбу. Но он был по-прежнему жарким, а лицо её при этом — смертельно бледным. Я сел рядом с ней на кровать.

— Седрик!

Её голос выдернул меня из задумчивости. Снова бредит? Я взглянул на неё и к своему ужасу увидел, что она смотрит на меня безумным, но пристальным взглядом.

— Седрик, наконец-то ты пришёл, — сказала она, глядя на меня.

Бежать! завопил Конла Проклятый внутри. Немедленно — вызвать кого-то другого, чтобы смотрел за ней, и бежать. Без оглядки.

— Что же ты молчишь? — произнесла Гертруда с болью в голосе.

Если мы ей ответим, она услышит наши реальные слова, или её пойманный в ловушку разум преобразит их в то, что она захочет услышать? спросил Друг Меаллан. Да ответь ей хоть что-то — ей же плохо, ты не видишь? проговорила Сестра.

— Гертруда, — с трудом сказал я вслух. — Я… так переживал за тебя.

По крайней мере, это была правда.

— Я тоже, — ответила она с заметным облегчением. — Как я рада, что ты здесь!

С этими словами она закрыла глаза и застонала, а я подскочил и направился к двери.

— Не уходи, Седрик!

Бежаааать! зашёлся криком Конла, а Мананнан пришпорил коня шторма.

— Не уходи! Ты всё ещё обижен на меня? Твой патронус сказал, что ты хотел извиниться. Не надо! Просто обними меня.

Нет, нет, только не это, только не так! Только не с ней! Я чуть не захлебнулся внутренним штормом, а Друг Меаллан внутри заговорил, цепляясь за последнюю надежду: это не попадает под гейс — не может попадать! Она же принимает меня за другого: я могу уйти, я могу сказать «нет» — ей нужен не я!! Но кольцо гейса неумолимо сжалось вокруг шеи, а на побережье появилась фигура женщины. Я сцепил зубы, увидев вспышку знакомого алого платья с золотом.

— До чего же это прекрасно, ты не находишь? — произнёс ненавистный голос. Мейв улыбалась и подставляла лицо ветру, давая рыжим локонам разлетаться во все стороны и ловить в свои сети пену прибоя. — Штормишь?

— Сколько раз я должна убивать тебя? — произнесла Сестра, направляясь к Мейв.

— Сколько душе твоей угодно! Всё равно я буду тут жить, пока живы гейсы — а с ними что станется?

Мейв хохотала, наслаждаясь происходящим, а Конла стал серьёзным и сказал Сестре:

— Погоди. Пусть хохочет. Гертруда просит лишь обнять её. Это ещё ничего не значит.

— Конечно, — упивалась своим торжеством Мейв. — Ничего не значит! А потом попросит её поцеловать — и это тоже ничего не значит. Да, Меаллан, бояться нечего, право слово. Дружеская беседа, не более…

— Седрик, — позвала Гертруда с мольбой в голосе. — Не бросай меня сейчас.

— Ну что же ты, Меаллан? — говорила Мейв. — Можно подумать, ты не мечтал о ней всё это время? Не желал её? Кого обманул твой «Друг Меаллан»? Может, всех остальных, но не тебя же самого, в самом деле? И при этом ты своими руками подтолкнул её к другому! Так вот твой шанс, наконец! Чего же ты ждёшь? Ты же не можешь отказать женщине, которой нужна твоя любовь. Так вперёд!

Сестра вытянула палочку и навела её на Мейв, но та превратилась в гарпию и взмыла вверх, выпуская длинные когти. Сестра закричала «Сагитта», и похожая на молнию стрела слетела с её палочки и пронзила гарпию. С хохотом, переходящим в крик, она упала в бушующее море.

— Обними её, — сказала Сестра Другу Меаллану со слезами на глазах. — Ей же плохо. Просто обними. Возможно, на этом всё и закончится.

Я подошёл к кровати и наклонился, но Гертруда с неожиданной силой притянула меня к себе, прижимаясь всем телом. Я ещё могу вырваться, не нарушив гейс. Я могу послать кому-то патронуса — пусть меня оттащат силой, оглушат, убьют — что угодно. Что угодно — но не это, не так. Не с ней.

— Седрик, мне так жаль, что у нас не вышла ночь Белтайна. Что на нас нашло, милый?

— Я не знаю, — проговорил я. И это тоже была правда.

— Давай её устроим прямо сейчас! Мне это очень нужно.

Ну всё, слишком поздно.

— Конла, тебе придётся сделать это, — сказал Друг Меаллан.

— Нет, — сказал Конла. — Я не могу. Лучше принять яд, который не выпила она.

— Нарушение гейса означает смерть.

— Значит, так тому и быть.

— Вы не понимаете, что ли? — закричала Сестра. — Гейс или не гейс — это неважно сейчас! Не о себе сейчас надо думать и не о своих страданиях или принципах! Ей это нужно — значит надо это сделать. Возможно, ей от этого станет легче и она быстрее поправится. Что если она совсем не поправится, если её сейчас оттолкнуть? Что если отказ её погубит?

— Я. Не. Могу. — проговорил Конла сдавленным голосом. — Я её слишком люблю для этого. Я не могу — так.

Гертруда обнимала меня, шепча что-то неразборчивое. Её рука коснулась моих волос. Вот, значит, каким кошмаром может обернуться исполнение заветного желания. Если я выживу, то просто разучусь желать. Если я выживу…

— Я сделаю это, — сказал Мананнан мак Лир, и шторм немедленно затих, а Сестра бросилась к нему и обняла его сотканное из морской воды тело с длинной пенной бородой.

— Будь с ней нежен, — прошептала она.

Айдан Макфасти, вечер

Время ускользало из рук. Я отогнал мысли от Кристины во Франции — по крайней мере, вернувшаяся оттуда Зореслава сказала, что она жива, как и Тормод с Мэри. Но всё ещё далеко не закончено: король Давид пал в бою, а судьба Анри и Филиппы — неизвестна. Возможно, нам снова придётся хоронить учеников Хогвартса. Однако, сейчас моя задача — спасти того, кого я могу спасти. Хочется верить, что ещё не поздно.

Оставив Гертруду с доктором Лохрином и Меалланом, я хотел немедленно рвануть в замок Роулов, но, во-первых, я ни разу там не был, а во-вторых, даже Воин сейчас признавал, что отправляться туда в одиночку было бы опрометчиво. Удары сердца отсчитывали ускользающие секунды. Мне нужны помощники и мне нужен способ добраться до Роулов. Порошок Флу? Я вызвал патронуса и отправил его Перенель с просьбой срочно явиться в каминный зал и позвать Зореславу. Через минуту мы все уже были там, а Перенель успела раздобыть ещё и Захарию. Тем лучше!

— Времени нет, так что я кратко: Гертруда сейчас без сознания: у неё сильная магическая интоксикация. Также её пытались отравить, но яд она не выпила. Седрика похитили Роулы, чтобы провести обряд: они хотят забрать его витальность для своего сына-сквиба. Скорее всего, именно сейчас это и происходит.

— Я их убью, — спокойно сказала Перенель. — Всех. Почему мы ещё здесь?

— Кто-то из вас бывал в их замке?

Они покачали головами.

— Тогда попробуем порошок Флу — их замок может быть подключён к сети.

— Они могли и отключиться на время своего ритуала, — сказал Захария. — Надо проверить.

Он подошёл к камину и какое-то время возился там, а Зореслава спросила меня:

— Откуда же ты разведал про Роулов?

— Берна Макмиллан. Оказывается, она давно отслеживала всех, кто пытается использовать идеи Конфигурации в своих собственных интересах. И вот сегодня она отследила Роулов — и передала всё, что узнала, Этьену, а он уже — Гертруде, а когда та не ответила — мне.

Захария вернулся и покачал головой. Значит, нужен кто-то, кто бывал в замке.

— Апполина Нотт! Она с ними в родстве, — сказала Перенель. — Собрание закончилось совсем недавно — она может ещё быть в замке. Она любит задержаться, чтобы поболтать с кем-то.

— Где она может быть?

Перенель перечислила возможные места, и мы тут же отправились туда. Через минуту мы снова были в каминном зале, и к нам присоединилась недоумевающая госпожа Нотт. Перенель кратко ввела её в курс дела, и та широко распахнула глаза.

— Господин де Сен-Клер?? Роулы? Мерлин всемогущий! Так вот почему Элианора…

— Нам нельзя медлить. Вы можете сделать для нас портоключ в кабинет Мортимера Роула? Берна Макмиллан утверждает, что всё происходит именно там.

— Да я б с радостью, но в кабинете я не бывала. Каминный зал, впрочем, помню хорошо — наверняка это рядом.

— Давайте!

Госпожа Нотт сосредоточилась и произнесла «Портус», наведя палочку на ближайший подсвечник. Но когда мы все прикоснулись к нему, ничего не произошло.

— Я клянусь, я… — начала госпожа Нотт, но её прервала Зореслава.

— Да не клянись, верим. Мунитус там — ни аппарировать, ни с портоключом забраться. Наверняка на весь замок наложили — я бы сама так сделала, коли собралась тёмные дела вершить. Сад их помнишь или что у них там вокруг замка?

— Сад есть, да. Сейчас, — проговорила Апполина и было заметно, как она нервничает. Моё сердце тоже болезненно отсчитывало мгновения. — Портус! Я с вами отправлюсь, я готова поклясться, что…

— Спасибо, Апполина. Да, давайте с нами, — сказал я, ясно ощущая, что она действительно хочет помочь. Но на Зореславу всё-таки глянул, и она кивнула в ответ.

На этот раз портоключ сработал. Мы оказались в тёмном саду, наполненном запахом цветущих деревьев. Апполина жестом позвала нас за собой.

— Предлагаю снять с замка Мунитус, — сказала Зореслава, когда мы добрались до ворот. — Уж справимся как-то все вместе. А там Апполина нам сделает портоключ в каминный зал. Так быстрее будет, чем по лестницам носиться.

— Постой, — сказал я. — Они же почувствуют, что Мунитус снят — это всё равно, что предупредить их о нашем приходе.

— Да не учуют. Я со временем поиграюсь: отсрочу чуток их осознание. Но надолго не смогу — минут на пять. Так что уж не зевайте, как в замке окажемся. Специалис Ревелио! Нексус Ментиум!

Золотые ленты протянулись к нам всем из палочки Зореславы, а по ним прилетели очертания замка и границы наложенного на него заклинания. По команде Зореславы мы все навели палочки на невидимый вибрирующий колпак и произнесли «Фините Инкантатем». После этого Апполина сделала новый портоключ, и мы перенеслись в просторную гостиную.

— Ну, тут уж легко их найти: я чую, где тут магия творится.

Я тоже это ощущал довольно явственно, и тревога забилась в груди. Что если не успеем? Как смотреть потом в глаза Гертруде? Да и Кристине тоже — она же просила… Как она там сейчас во Франции? Эти мысли — потом, сказал Воин. Сейчас есть первоочерёдная задача.

Мы уже шли по коридору, и Зореслава кратко выдавала всем поручения.

— Апполина — ты у дверей снаружи останешься. Мало ли кто наведается ещё. Айдан — тебе господин Роул, Перенель — тебе супруга его, а тебе, Захария, — Мелюзина, коли она там будет. А не будет — поможешь по обстоятельствам Айдану или Перенель. Седрик и младший Роул — этих я возьму на себя, и вы, коли справитесь со своими, помогайте мне, да только осторожно, чтобы, не разобравшись, не наломать дров. А вот и двери — тут они все.

—Ты время не сможешь остановить минут на пять, Зореслава? — прошептала ей Перенель.

— Коли могла б, голубка моя, так и разговор был бы иной. Но сегодня во Франции я почти исчерпала свои запасы фокусов. А те крохи, что ещё остались, приберегу пока. Посмотрим сначала, что там за дверью…

Апполина осталась в коридоре, Зореслава и Перенель слажено сняли с двери защиту, и мы ворвались в кабинет Мортимера Роула, выставляя перед собой щиты Протего. Глаз выхватил золотой узор Нексус Ментиум с четырьмя ветвями и рубиновый кубок в его центре. Он сиял и переливался, наполненный до краёв жутковатым светом. Я заметил связанного Седрика, скользнул глазами по остальным и направил палочку на Мортимера Роула.

— Ступефай!

Одновременно с моим криком раздались Ступефай Перенель, Сомниум Захарии, отчаянный крик «Фильберт! Давай!», ещё один Ступефай (кажется, Мелюзины) и Сагитта (это был господин Роул), и вслед за ним Репелло Зореславы. Ещё через мгновение все Роулы повалились на пол, кроме мальчика, который рванулся было из комнаты, но тут Зореслава сказала «Петрификус Тоталус» и «Нексус Ментиум». Гаснущий узор загорелся снова, обвивая Фильберта, Седрика и алую чашу.

— Ну-ка, Седрик, забирай то, что принадлежит тебе, а ты, малыш, помогай ему — чтобы не прослыть вором, — сказала Зореслава. — Да быстрее — эта чаша не признаёт меня за хозяйку, так что долго мне с ней не совладать.

Тут раздался яростный крик — и я увидал эльфа-домовичку с фиалом в руках. Мы с Перенель и Захарией одновременно навели на неё палочки, а она сжала фиал в длинных пальцах, и послышался хруст стекла. Краем глаза я увидел, как пламя из чаши перетекло по золотой ветви к Седрику, как он сбросил с себя путы и исчез, вновь появившись рядом со столом, где схватил две палочки и направил их на эльфа.

— Репаро!!

— Сомниум! — воскликнула Зореслава, и Фильберт сполз на пол, а я обездвижил эльфа, у которого в руках мелькнул снова целый фиал.

В это время я обращаю внимание на ещё один предмет, который не замечал до этого. Хрустальный шар медленно вращается в воздухе чуть выше наших голов. Он начинает светиться одновременно с тем, как на полу постанывает госпожа Роул. Мы наводим на неё палочки — не могла же она так быстро прийти в себя от Ступефая? А в шаре мелькают видения, невольно притягивающие взгляд. Я смотрю на них и постепенно осознаю, кого я вижу, но не могу поверить своим глазам. В ужасе я перевожу взгляд на Седрика, который также смотрит на шар.

— В фиале противоядие, — произносит он странным голосом, не отводя глаз от шара. Затем сгребает со стола вещи в сумку и надевает плащ. — Передайте его… ей.

— Что это ты задумал? — говорит ему Зореслава. — Куда собрался? Постой-ка… Ступефай!

Зореслава посылает заклинание в Седрика, но тот мгновенно выставляет щит.

— Сними, — кричит Зореслава Перенель, но та мешкает — я вижу, что она, как и я, слишком потрясена.

— Фините Инкантатем! Вестигорем! — кричит Зореслава, но Седрик исчезает из кабинета. Зореслава бросает Перенель какой-то предмет и исчезает вслед за Седриком.

Шар медленно гаснет и опускается на пол, где его прижимает к себе вернувшаяся в сознание госпожа Роул. Захария запускает в неё Сомниум, а мы с Перенель смотрим друг на друга, не находя слов. Серебристый единорог появляется передо мной и говорит: «Айдан, нужна твоя помощь. Найди Зореславу — у неё есть портоключ в наш лагерь».

— Ты чувствуешь, где сейчас Зореслава, Перенель?

— Уже нет, — подавленно отвечает та. — Она за пределами Британии.

— А что она тебе бросила? — спрашивает Захария. — Может, это и есть тот портоключ?

Перенель смотрит, наконец, на небольшой завернутый в платок предмет, который держит в руках.

— Специалис Ревелио! — произносит она. А затем добавляет. — Так и есть, это он.

— Вы справитесь тут сами? — спрашиваю я. — Нужно будет передать Роулов Совету. И эльфа. А вот дети…

В кабинет заглядывает Апполина Нотт.

— Я не подслушиваю, но случайно услыхала про детей. Они мои троюродные племянники, как-никак. Я заберу их к себе.

Перенель и Захария уверяют меня, что справятся, и мы смотрим на мерцающую чашу, стоящую на полу. Апполина заходит и оглядывается по сторонам. Перенель бросает ей несколько фраз, объясняя, что произошло. Про видения в шаре она не говорит ни слова.

— С ней что делать? — спрашивает Захария, указывая на чашу.

— Тоже в Совет, — отвечаю я. — Что ж, мне пора.

И я отправляюсь помогать Кристине, стараясь не думать о том, что увидел в хрустальном шаре, и прогоняя все до одной мысли о будущем. Земля во мне забирает себе боль, а Огонь передаёт свой гнев Воину. Тот молча принимает его, готовясь к бою.

Гертруда Госхок, рассвет

Свет едва брезжил, пробиваясь в щель между тяжёлой портьерой и оконной рамой. Несколько раз Гертруда открывала глаза и закрывала их снова, пока не убедилась, что уже не спит и не бредит. Ей знакомы и цвет этих портьер, и их удушающая пыльная тяжесть. Неужели она по-прежнему в Гринграсском замке, в своей старой спальне? Провела тут ночь? Гертруда попыталась вспомнить, что с ней произошло, но мысли распадались на груды перепутанных фрагментов мозаики. Пещеру Морганы она помнила чётко, а дальше, после того, как она проглотила каплю с часом времени, воспоминания начинали дробиться и наслаиваться друг на друга, а порой и вовсе расплываться, как только она пыталась за них ухватиться — словно сон, который стараешься вспомнить и от прилагаемых усилий только быстрее его забываешь.

Седрик! Что с ним, где он? Она прислушалась к своим ощущениям — и не уловила ничего. Полная тишина внутри — там, где обычно бился потрёпанный флаг отголосков ментальной связи. Внутри всё похолодело, но потом Профессор скомандовал не паниковать: просто он слишком далеко, только и всего. За пределами Британии. Вот и не слышно его совсем — так ведь бывало, когда он отправлялся во Францию. Сейчас он наверняка там. Но ведь… разве он не был тут с ней — этой ночью? Разве они не помирились и не… Или это был сон?

Гертруда услыхала чьё-то дыхание и с трудом приподнялась на кровати, чтобы осмотреться. Да, рядом кто-то был — сидел на полу у кровати, уронив голову на постель, и, кажется, спал. Лица Гертруда не могла разглядеть, но, судя по тёмным спутанным волосам, это был Меаллан. На столе неподалёку стояли кувшин с водой и две склянки — одна полная и одна пустая. Лицо Августы Лестранж выплыло из омута памяти. Августа наложила на неё Конфундус! Что же всё-таки произошло? Она ощущала огромную слабость — вряд ли сможет сейчас и палочку удержать в руке. Надо разбудить Меаллана и расспросить его.

— Меаллан, — позвала она, и он поднял голову. Его взгляд напугал её, но не успела она задать и первый вопрос, как в комнату кто-то зашёл.

Айдан замер на пороге, глядя на Меаллана, затем, к огромному удивлению Гертруды, налетел на него и ударил по лицу. Тот упал на пол, а Айдан набросился на него, продолжая наносить удар за ударом. Меаллан совершенно не пытался сопротивляться. Гертруда поискала глазами свои палочки, но не нашла их. Тут в спальне появилась Зореслава. Увидав происходящее, она постояла немного, бездействуя, а потом, словно нехотя, направила на обоих мужчин палочку и сказала «Агваменти». Мощная струя воды окатила их, и Айдан, наконец, остановился, а Меаллан подобрался к стене и сел у неё, закрыв руками окровавленное лицо.

— Легче стало? — спросила Зореслава у Айдана, но тот отвернулся к окну, тяжело дыша. Хоть бы шторы кто-то додумался распахнуть, подумала Гертруда. Хоть бы кто-то уже что-то ей объяснил, закричал внутри голос Молнии.

Зореслава тем временем навела палочку на Меаллана и сказала «Эписке», останавливая кровотечение. И вслед за ним — Экспеллиармус, от чего обе его палочки выскользнули из карманов мантии и покатились по полу. Зореслава призвала их при помощи Акцио и спрятала.

— Я бы и сам их отдал, — глухо сказал Меаллан. — Я вообще не собираюсь сопротивляться или что-либо предпринимать. Делайте, что считаете нужным.

Зореслава долго смотрела на него, не произнося ни слова, а затем обратилась к Айдану.

— Я портоключ сделаю в свою избушку. Там Перенель — передай ей Меаллана из рук в руки. А сам отправляйся-ка к себе, спать. Я поговорю с Гертрудой и разберусь, что дальше делать.

— Его нужно сразу в Совет магов передать, — резко ответил Айдан. — Пусть его судят, как и Роулов.

— Нет, — сказала твёрдо Зореслава. — Его только один человек на всём свете может теперь судить. Вот она уж и решит, какова его судьба дальнейшая. Когда будет в состоянии. Так что отправь его ко мне, а я уж прослежу, чтобы он никуда не делся.

— Я никуда не денусь, как сказал, — произнёс Меаллан. — Гертруда, я…

— Не смей с ней говорить, — закричал Айдан, обрывая его. — Не смей!

Зореслава подошла к Айдану, и они долго смотрели друг другу в глаза. Затем он сдался и сказал.

— Хорошо. Пусть будет по-твоему.

Гертруда заметила, какими уставшими и измученными выглядят они оба. На Меаллана она смотреть не решалась, не представляя себе, в чём его вина, и отказываясь думать об этом. Наконец, Айдан с Меалланом исчезли. Зореслава подошла к ней, села рядом и взяла за руку.

— Прости меня, дорогая. Не догнала я его.

— Кого? — спросила Гертруда. И сразу же поняла. — Седрик? Что с ним?!

— Не знаю. Пыталась остановить, но где там. Прыток слишком. Обучила уж ты его славно, что и говорить.

— Зореслава, я тебя прошу, — чуть ли не простонала Гертруда. — Сначала и по порядку.

— Ох, голова моя дубовая. Такой день выдался, да и ночка ему под стать, что ничего уже не соображаю. Конечно, ты же про Роулов ничего не знаешь.

— Роулы?

— Они самые. Это они Седрика похитили, чтобы его магическую силу перелить своему сынку. Сквиб он у них, как оказалось. Да ты не бледней так, куда ж тебе ещё бледнеть-то? Не удалось им это! Подоспели мы вовремя. Берна Макмиллан навела на Роулов. Так что мы, хоть и в последний момент, но успели. Так что чародей он по-прежнему, Седрик твой.

Гертруда сделала выдох и откинулась на подушку, переводя дыхание. Голова кружилась, и мысли снова путались.

— Но ты сказала, что он сбежал? Почему? Когда? Ведь он же был тут ночью — со мной!

— Не был, милая. С тобой тут был только Меаллан. И уж не знаю, что тут да как, а только шар Элианоры Роул возьми да и покажи нам тебя в объятьях Меаллана. Увидав это, Седрик и пустился в бегство, а я — за ним. Три раза догоняла при помощи отслеживания и магии времени, чтобы не отстать, но он отбивался и уходил снова, всё дальше на восток. Я ему Вестигорем накладывала на волосы первые три раза, а в четвёртый промахнулась — на плащ попала. И не сработало. Руна, видать, там была. Вот он и ушёл.

Мир завертелся перед Гертрудой — ей показалось, что всё вокруг неё горит и рушится. Запах дыма защекотал ноздри. Она ощутила, что Зореслава прижимает её к себе.

— Прости меня. Но кто ж поймает комету за хвост? Но он вернётся — вот увидишь. Перебесится, может, драконов парочку поймает в Китае своём или ещё кого, и вернётся. Непременно. Ты, главное, сил набирайся — вон до чего довела себя!

И так она продолжала говорить и говорить, пока Гертруду трясло и вертело в воронке отчаянья, а мир вокруг неё догорал и превращался в пепел. Когда же она смогла снова говорить, она сказала:

— Пожалуйста, забери меня отсюда в Хогвартс.

— Да рано тебе пока перемещаться-то!

— Зореслава, я тебя прошу. Я с ума тут сойду.

— Ну что ж с тобой поделать? Готовься тогда. Да погоди — ты ела-то когда в последний раз?

— Не помню. Позавчера. Нет, вчера — яблоко.

— Это что ли? — и Зореслава указала на яблоко, лежавшее на столе рядом с сумкой Гертруды. На нём виднелся единственный укус. — Эх, выпороть. Крапивой. На вот, съешь. И не спорь, а не то оставлю тебя тут.

И она протянула Гертруде слегка помятый скон, а затем трансфигурировала из пустой склянки чашу и налила в неё воды из кувшина. Гертруда жевала скон, не ощущая его вкуса — только гарь, только дым и пепел. Но когда на языке оказалась клюква, её вкус вдруг напомнил о Кристине, и она словно услыхала её голос в голове: «Держись! Мы все с тобой». Когда они покидали ненавистную Гертруде спальню, она попыталась оставить в ней и сгоревший дотла мир. Когда я окажусь в Хогвартсе, я буду готова ко всему и переживу всё, что мне выпадет, сказал она себе, стряхивая с души пепел. И эта мысль фениксом поднялась вверх над её внутренним ландшафтом, покрытым сплошной пеленой удушающего дыма.

[1] Джон де Ментейс, шотландский рыцарь, предавший Уильяма Уоллеса.

[2] «Танцуй, Мэри, моя славная дочь, танцуй, если можешь». “Step it out” дословно означает «вышагивай, стучи ногами»

========== Глава двенадцатая ==========

Из сочинения «Магические артефакты в руках магглов» немецкого чародея-историка Корнелия Агриппы (написано в 1520 году)

Не менее примечательна и история Орифламмы, знаменитого штандарта французских королей. Сей магический артефакт, сотворённый с целью обеспечить слаженность действий армии и вселить огонь храбрости в сердца воинов, попал в руки магглов ещё в XI веке, и, как того и следовало ожидать, использовали они его вовсе не так, как задумали создатели. Поднимая Орифламму на копье, они объявляли, что врагу пощады не будет — то есть подавали сигнал бойцам милосердия не проявлять и пленных не брать. Этим они пытались устрашать врага, да только без толку: французская армия с Орифламмой терпела поражение за поражением.

Всё изменилось во время великой битвы под Пуатье в 1348 году, в которой французы, во главе с королём Филиппом VI и его сыном, принцем Иоанном, сошлись в бою с англичанами и шотландцами, коими командовал Эдуард, Чёрный Принц. Французская армия была в несколько раз больше британской, да только царила в ней путаница, и первые атаки увенчались провалом. Неведомо, предпринимала ли что-либо шотландская принцесса-ведьма Кристина, которая присутствовала в британском лагере: о том сохранились противоречивые сведения. Однако известно, что схлестнуться двум армиям в тот день нередко мешали то туман, то ветер.

Впрочем, на стороне британцев были меткие английские и валлийские стрелки, которые не раз уже обеспечивали Англии победу в боях. Горькой была бы участь Франции в этой битве, если бы не двое отчаянных учеников Хогвартса — Анри де Руэль-Марсан и Филиппа де Монфор, которые самовольно вступили в битву, несмотря на то, что французские и британские маги договорились не вмешиваться. Дерзко похитив французского короля Филиппа и его хоругвеносца Жоффруа де Шарни, Анри и Филиппа перевоплотились в них при помощи оборотного зелья и повели за собой французскую армию, выпив зелье, заставляющее яснее мыслить. Находясь под действием этого зелья, Филиппа, принявшая облик Жоффруа, разгадала тайну Орифламмы и запустила действие артефакта. Мощным был удар французов по врагу, и король шотландский Давид II пал под их натиском. Лишь яростный Чёрный Принц смог сдержать этот напор, пленить короля и ранить принца. Филиппа в облике Жоффруа также получила тяжёлое ранение.

Немало написано о перипетиях этой битвы во французских летописях, я же отмечу лишь одно: я не сомневаюсь, что Орифламма могла бы принести в тот день победу французам, несмотря на пленение короля и ранение принца. Но всем известно, какой выбор сделал в решающий момент Анри де Руэль-Морсан. Не все тогда были склонны благодарить его за это, но, как показала история, это был правильный выбор.

Гертруда Госхок, май 1348

Первым, кто это предложил, был Этьен. Или всё-таки Кристина? Гертруда задумалась об этом уже потом, когда смогла более-менее спокойно перебрать в голове события того страшного дня. На копии свитка Этьена среди надписей, касавшихся спасения Седрика, появилась также короткая фраза, на которую она тогда просто не обратила внимания: «Конечно, конфигурация». Теперь же, когда к ней без конца подходили один за другим коллеги и ученики, сообщая, что им пришла в голову гениальная мысль о том, как остановить войну Англии и Франции, она кивала в ответ и мысленно усмехалась. Кристина была первой, кто это предложил. Или Этьен?

— Заметьте, — говорил ей Артур Рейнолдс как-то на перемене после урока заклинаний. — Я ведь заинтересован в том, чтобы война продолжалась! Ведь если её остановить, то Хогвартс будет принимать Триволшебный турнир. А в мои планы это не входит! Так вот, несмотря на это, считаю своим долгом сообщить: я придумал, как остановить войну! Надо собрать новую конфигурацию! Есть у них там во Франции какие-то подходящие артефакты?

А Этьен тем временем уже составил в библиотеке список таких артефактов и начал продумывать возможные цели конфигурации. Когда Гертруда получила письмо от господина Улисса Буассара, директора Бобатона, с аналогичным списком, то она с гордостью подумала, что подборка Этьена куда более основательна. Все эти мысли помогали ей прожить день за днём, от рассвета до ночи, не задыхаясь в едком дыме отчаяния. От Седрика не было никаких вестей. И невозможно было не ждать их каждую минуту и не прислушиваться к малейшим изменениям на волнах ментальной связи. Но там царила полная тишина. Невыносимая, убийственная тишина.

Вытесняя эту тишину, она часто возвращалась к разговору с Тормодом, который первым поведал ей про битву под Пуатье. От него она узнала, что Кристина, обещав не вмешиваться в бой, решила, что ничто не мешает ей попытаться не дать этому бою разразиться. Для этого она попросила помощи Зореславы, с которой вместе они срывали манёвры обеих армий ветром и туманом. «Да только ветры-с-туманами не шибко напужают вояков, которые рвутся разорвать друг дружке глотку», говорил ей Тормод. «Французы как назло сами лезли под стрелы — вот шо ты будешь делать? Мэри, бедняга, из сил выбилась, прикрывая Кристину, пока та гоняла тучи. Ты ж знаешь, что она давненько уже при ней фрейлиной прикидывается — в плане этикета-то она сильна — а на самом деле морочит головы магглам, когда Кристина магичит. Но через часа два утомились уж и французы, и англичане — и заслал Эдуард к противникам парламентёров. Вскоре те вернулись в ужасе: караул, мол, король Филипп в ударе, все предложения отверг и идёт в новую атаку, куда более слаженную, чем предыдущие. И Орифламму поднимают — мол, пощады не будет».

Гертруда пыталась представить себе штандарт, реющий над головами скачущей в атаку кавалерии. Хаос битвы, смертоносные стрелы, которые могут унести любую жизнь в любой момент, безумный водоворот из людей, коней, оружия, боли и смерти… И тут — яркое пятно флага, который берёт на себя роль маяка и не даёт воинам терять ориентацию в сумятице боя. Она вспомнила своё состояние, когда находилась под воздействием зелья умников: вьющиеся в голове узоры, расщепляющие саму идею хаоса на составляющие. Не это ли основное в магии — да и в любом творчестве — найти и зацепиться за некий центр, который поможет увидеть связи в бессвязности и порядок в хаосе? Этот центр может оказаться и флагом, и узором, и маяком — каждый находит своё средство. И тут же память подбросила ей образ Седрика, пишущего трактат о магическом творчестве, пока она лежала в постели с головной болью. Не отвлекаться на это… Гертруда заставила себя вернуться к размышлениям о битве под Пуатье.

«Атаку французов Эдуард-то отбил, но какой ценой это далось! Зато короля Филиппа захватили в плен — ну, думаем, тут-то и битве конец! Но стоило пленённому королю глянуть на Кристину, как она поняла: дело нечисто. Там уж и выяснилось, что никакой это не Филипп, а, здравствуйте-пожалуйста, Анри наш слизеринский! Ну, Кристина под прикрытием Мэри всё из него вытрясла. И уж потом сразу Зореславу отправила настоящего короля разыскивать, а меня попросила Филиппу в битве защитить, коли выйдет. Я как раз с шотландским отрядом в бой шёл — французы даже после пленения короля не успокоились! Так и ломились в атаку, теперь уж под командованием принца ихнего, Иоанна, да с Орифламмой в руках Филиппы — как мы теперь уже знали. Ну, я в бою до неё и добрался, как только смог, и пришлось исподтишка Репелло вставлять, иначе смёл бы её король Давид. Да только сильно опешил он, натолкнувшись на невидимый барьер. А там его принц Иоанн и зарубил с криком «предатель!». Вот оно как вышло, Гертруда. Нас теснили сильно, так что я уж с королём-то раненым и рванул назад — думал, спасти его ещё можно. Но не успел. Умер он от ран. По моей вине».

Гертруда убеждала его, что ему не в чем себя винить. Поступок Анри и Филиппы всех застал врасплох, да и в любом случае — судьба воинов в битве непредсказуема. Кто угодно мог пасть, включая и его, Тормода. И кто ж его осудит за то, что он защищал ученицу своего Дома, даже если она сражалась на стороне противников? По крайней мере, Гертруда точно не посмеет. И она старалась не представлять себе ситуацию, в которой она с Седриком оказалась бы в разных армиях во время боя. Или с любым из своих учеников…

Мысли об Орифламме, которая, конечно же, фигурировала в списках артефактов для французской конфигурации, навели её на размышления о пророчестве Иды. Эли уже поведал ей то, что он узнал от портрета Томаса Лермонта. Его версия создания Кубка Огня не во всём совпадала с тем, что рассказала Эльвира Макгаффин. Лермонт был несколько точнее в своих формулировках: вложенная в чашу гоблинской работы витальность была, по его словам, «избытком, рождённым огненной любовью». Изначально Эльвира и Томас не собирались делать чашу Кубком Огня — перманентность своему творению они хотели придать именно этим самым «избытком», а основным её магическим назначением должен был стать поиск истины. Однако Эльвира каким-то образом вложила в артефакт свою связь со стихией огня, после чего утратила её сама. Чаша вобрала её дар в себя, и теперь на работу с ней могут настроиться только маги огня. «Столько возможностей!» восклицал Эли. «И пророчество Иды, конечно, гласит о том, что нужно создать новый Грааль, чтобы остановить войну. Видимо, он должен стать одним из элементов новой конфигурации!» Глаза Эли горели, когда он говорил об этом всём, а Гертруда призывала все свои силы, чтобы спрятать боль. Где ты, Седрик? Где наш с тобой избыток огненной любви, при помощи которого мы могли бы сотворить новый Грааль? Быть может, это всё ещё реально? Почему ты не возвращаешься?

Всем в Хогвартсе уже было известно про похищение Седрика всё, за исключением того, что показал шар Элианоры Роул под конец. Об этом Айдан, Зореслава, Перенель и Захария обещали молчать, а исчезновение Седрика после несложившегося ритуала официально объяснили тем, что он временно вернулся к родителям в Нормандию, чтобы прийти в себя. С Меаллана же Зореслава взяла тем же утром нерушимую клятву не покидать Хогвартс и не использовать магию, кроме как в учебных целях на своих уроках, до тех пор, пока Гертруда не примет решение, как с ним поступить. А Гертруде, чтобы принять это решение, надо было поговорить с ним, наконец, но она откладывала и откладывала этот разговор. В Главном зале он теперь появлялся редко, никогда не сидел с ней рядом и почти ни с кем не разговаривал. Однажды она услышала краем уха, как Филлида выпытывает у него, почему он так невесел, а Меаллан отвечал ей какой-то расплывчатой несуразицей. Надо уже покончить с этим, говорила Молния, и Профессор с ней соглашался. Жрица же молчала, уйдя ещё глубже в туманы, а Руди пропала с того самого утра, когда она проснулась в Гринграсском замке, и больше не появлялась.

С Берной Макмиллан Гертруда поговорила при первой же возможности, поблагодарив за всё и попросив прощения за недоверие. Так вот что за тени будоражили призрака Морганы! Задание Берны — продумывать всевозможные варианты искажения идей конфигурации и отслеживать по различным признакам, не приходят ли такие же мысли в голову кому-то ещё и не начинают ли они воплощать их в жизнь. Вот откуда взялось ощущение «рока», которое Гертруда увидела при помощи Специалис Ревелио. Не погубить, а спасти обещал этот рок. Если бы она это тогда поняла…

Гертруда печально думала о том, сколько она совершила ошибок и чего они ей стоили. Если бы она больше доверяла Моргане и Берне, она бы не отправилась в пещеру, где застряла в самый неподходящий момент; если бы она меньше думала о Ричарде, она бы не пошла по ложному пути хоркрукса, если бы она научилась понимать свои вспышки озарения, если бы, если бы… Если бы она поела тогда с утра, добавил Профессор. И сейчас, между прочим, время обеда. Волынку слышишь?

Настойчивый зов волынки она действительно слышала. Гертруда глянула на себя в зеркало — нерадостный вид, прямо скажем. Она перестала беспокойно ходить по комнате — сколько она уже так прошагала за сегодня? — оправила причёску и мантию, а затем вышла в коридор. Гулкий звук её шагов по каменному полу немного успокаивал — вот она идёт, вот у неё есть цель — простая и осязаемая: поесть и набраться сил, чтобы потом поставить новую цель, а за ней — ещё одну. Она сбежала по мраморным ступеням парадной лестницы, отбивая ритм, — Берна ей рассказала, как именно ритм стал для неё основой для нанизывания других ощущений, которые помогли раскрутить клубок видений, ведущий к теневому граалю.

Гертруда уже не застала этот артефакт, так как он не дожил до утра, несмотря на всю потраченную на него кровь единорога. Однако Зореслава ей потом показала, как он выглядел. Что ж, замёрзшее дыхание дракона — это не метафора. И мы теперь знаем, из чего сделать новый грааль, о котором гласит пророчество. Она бежала вниз, и стук её шагов складывался в узор, помогавший думать. Но потом ритм стал отстукивать неумолимое седрик, седрик, седрик, и мысли снова спутались и затянулись пеленой дыма.

Пока она шла по галерее, за ней летел Пивз и тараторил всё на ту же тему:

— Я тут поразмыслил, что пора вас всех спасать. И вас, и французишек. А то что же — если тут их больше не будет, кого я буду дразнить за дурацкий акцент? — дальше Пивз пытался говорить с французским акцентом. — Так вот, собрала б ты эту, ля фигурасьон! Там у них в Бобатоне, говорят, есть горшок райских видений — ну или что-то в этом духе.

Когда она уже входила в зал, Теренс Пикс нежно отругал Пивза за то, что он надоедает профессорам, и отправил его поболтать со статуями на пролётах лестницы в Западной Башне — совсем, мол, заскучали горемычные. Гертруда подняла глаза на потолок — небо было голубым и без единой тучи. Почему от этого только тяжелее на душе? Она добрела до учительского стола и села с самого края, рядом с Зореславой. И хотя она совершенно не смотрела в его сторону, она ощущала присутствие Меаллана, как ощущают внезапный обрыв, притаившийся за поворотом. Надо, надо с этим кончать. Быть может, сегодня? Сколько уже дней ты говоришь это «может, сегодня»? произнёс Профессор. Не мешай мне есть, буркнула она и взялась за похлёбку. Почему у всей еды в последнее время вкус пепла?

После обеда она снова долго говорила с Этьеном, который уже успел выяснить, как именно Филиппе удалось активировать Орифламму. Затем выслушала сестёр Уизли и все их предложения по новой конфигурации, а также сводку новостей из теплиц, где луковицы-валькирии достигли небывалых высот в прыжках. После этого она подумала, что пора бы сделать табличку на дверях в духе «Всем спасибо: идея о конфигурации уже поступила», но засела вместо этого за письмо Кристине, с которым она провозилась до самого ужина. При этом её словно жгло присутствие другого письма — здесь, рядом, в её сумке. Тот свиток, который она подобрала на полу в своей бывшей спальне и приняла за черновик баллады, оказался письмом, которое Седрик пытался написать ей накануне тех событий, но так и не закончил. Она хотела его прочесть, но это было слишком больно, и после двух-трёх фраз она откладывала покрытый кляксами пергамент. Но сейчас она собралась с духом и вытащила его из сумки. До какой строки она дочитала в прошлый раз?

«Я слишком хорошо знаю, что порой надо остановиться. Я чувствую этот момент прекрасно — как бег вниз с горы: понимаю, что если сейчас увеличить скорость, то велика опасность упасть и сломать себе ноги. Но этот бег слишком захватывает — и я хочу увеличить скорость намеренно, назло всему, и тебя заставить бежать быстрее, схватив за руку, даже если ты её вырываешь — ведь меня охватывает порыв — разве он может при этом не охватывать тебя? И даже если мы покатимся кубарем под откос, разве мы не будем держать в объятьях друг друга, крича от полноты бытия? Боже, что за чушь я пишу… Гертруда. Гертруда, ты — и бег, и порыв, и необходимость остановиться, и причина, по которой я не могу этого сделать…»

Она прекратила читать, уронила голову на руки и пролежала так до ночи, не обращая внимания ни на стук в дверь, ни на волынку, ни на укоры Профессора, ни на пытающиеся достучаться до неё мысли об артефактах. А потом заставила себя дойти до совятни и отправить Кристине письмо, после чего поднялась к себе на шестой этаж и забылась тревожным сном, в котором ей шептала что-то чаша, наполненная зловещим рубиновым светом.

*

Утренняя волынка издавала свой жизнерадостный вопль, и Гертруда, распахнув глаза, внезапно решила прислушаться к ней. Что это — какая-то новая нота? Что-то не так в её звуке. Сегодня Гертруда собиралась «взять себя в руки» — пожалуй, уже можно начинать. Она поднялась и долго плескалась, обливая себя водой из кувшина, убрав затем лужи Эванеско. После умывания она натянула старую мантию, взяла в руки метлу и решительно направилась к выходу. Взять себя в руки, можно лишь взяв метлу в руки и возобновив утренние прогулки, сказала она себе твёрдо. Мантия, однако, казалась непривычной, нижняя сорочка под ней словно натирала, и метла в ладони ощущалась «как-то не так». Это меня подменили за ночь или мир вокруг? Выйдя из замка, она закружила над квиддичным полем и направилась в сторону Папоротникового Леса. Утренний майский мир выглядел совершенно обычным, да и у неё внутри было всё то же, что и вчера. И всё-таки что-то было иначе. Гертруда сцепила зубы и увеличила скорость. Намеренно, назло. Кубарем…

Но она не свалилась кубарем с метлы и вернулась к завтраку вовремя, отмечая, правда, что шум голосов в Главном зале тоже звучит как-то не так. Голубизна неба, обещающая ещё один великолепный день, которым она не сможет насладиться, резала глаз. Утренние совы завалили её почтой, которую она немедленно проверила на наличие подозрительной магии, а потом сгребла в сумку, чтобы разобраться с ней позже. Надо было прислушаться к словам Меаллана и давно завести привычку проверять свою почту — как выяснилось на допросах Роулов, они ей прислали письмо с отслеживанием, которое забрала потом Августа. Не Августа, а Мелюзина, выпившая оборотное зелье, поправил её Профессор. Да, именно так, согласилась она и прогнала из головы образ Августы Лестранж с фиалом в руках.

После завтрака Гертруда отправилась на занятия, во время которых самые обычные заклинания звучали странно, и магия имела незнакомый привкус. Не выдержав, после обеда она развела огонь в своём кабинете и настроилась на работу со стихией. Сосредоточившись на преследующем её с раннего утра ощущении, она растворилась в огненных узорах, ища свой маяк в сумятице шторма. Когда же она вынырнула из медитации, её сердце стучало, мешая думать. Мир не изменился — источник странности был в ней самой. Ментальная связь с Седриком — она снова звучала, но тихо и непривычно, словно ускользающий писк комара, в существовании которого ты сомневаешься. И, тем не менее, это именно она. И, если на неё настроиться, то становится ясно, что он — в Британии. Близко. Хогсмид?

Порыв немедленно перенестись туда погас, как только появилась следующая мысль: это началось с раннего утра! Если он тут с утра — почему не нашёл её? Не дал о себе знать? Ты знаешь, почему, сказала Молния. Взять себя и метлу в руки — и вперёд.

Полёт дал время собраться с мыслями. Что сказать ему прежде всего? То, что она объясняла ему в своём воображении ежедневно, много раз, каждый раз подбирая слова всё убедительнее. Про ту ночь. Но не может же она с этого начать? Где ты был? Почему так долго? Или просто — ты жив! Может, этого будет достаточно? Ты жив… Пролетая недалеко от Круга Камней и держа курс на Хогсмид, она внезапно осознала, что Седрик совсем рядом. Она развернулась и увидала его, стоящего в центре Круга. Ощущая, как все мысли разлетаются стаей перепуганных чаек, она приземлилась и спрыгнула с метлы. Замерла в нерешительности — что сделает он?

Он не делал ничего — просто стоял и смотрел на неё. На секунду мир снова стал непривычным и чужим, но Гертруда уже знала, как вернуть его на место. Непривычным стал Седрик, а не мир. Как и угасающий звук ментальной связи с ним — он стал другим. Преодолевая страх перед этой неизвестностью, она подошла к нему и сказала.

— Седрик. Ты жив. Ты вернулся.

Он посмотрел на неё непривычным, странным взглядом, затем глубоко вздохнул и произнёс.

— Да, я жив. Я рад тебя видеть. В моей комнате в Хогсмиде я нашёл письмо, оставленное мне там Перенель. Она рассказала мне всё, что сама знала, про тот день и ту ночь. Так что я знаю, что у тебя была магическая интоксикация. И про Конфундус я знаю. Тебе ничего не нужно объяснять.

Ужас нарастал внутри Гертруды от каждого его слова. Не может быть. Этого не может быть. Но это происходит…

— Поэтому мне осталось сделать только одну вещь, и это надо сделать прямо сейчас. Только я не знаю, как лучше…

Она уже знала и летела с этим знанием под откос. Вспомнился тот водопад над обрывом на Гебридских островах — срывающаяся с высокого утёса стена воды, падающая в море. Она сейчас падала точно так же, разбиваясь с каждой каплей, но надо было выстоять и выслушать его.

— Пожалуй, лучше будет просто показать. Если ты не против.

Собирая всю свою храбрость для этого шага, она подошла к нему вплотную — его запах был прежним, его рыжие волосы были так близко — лишь протянуть руку и отбросить прядь. Подаренная ею фибула в виде дракона, скалывающая плащ. А под камизой, на спине, под левой лопаткой — нанесённая её рукой руна огня, сокрытая от неё сейчас, но горящая перед внутренним взором. Всё тот же Седрик… Но его ореховые глаза были другими. То есть, такими же, но взгляд… Гертруда встретила этот взгляд, как встречают стрелу, летящую в грудь. И провалилась сквозь открытую дверь.

Быстро отметив, как много тут разрушенных столбов, у подножья одного из которых сидел Храбрец, и заметив волчьи следы на земле, она посмотрела на стоящего перед ней Мудреца. Он взмахнул рукой, и ландшафт сменился на такой же, но уже без разрушений и без следов. Да, он действительно был в Китае, куда перенёсся после того, как оторвался от преследования Зореславы. Боль от того, что он увидал в шаре, жгла его невыносимо. На него навалилось всё — и их ссора, и все накопившиеся обиды, и его не находящая полного выхода страсть, и неудовлетворённая жажда совместного творчества, и сомнения, и страхи, и снова — невыносимое видение в шаре. Гертруде Мудрец показывал лишь отголоски этих эмоций, но она легко узнавала каждую из них. Вот он соединяет всё это вместе, вот он представляет себя связанным этими эмоциями, как жгущими верёвками из кожи саламандры, вот он собирает весь остаток своих магических сил — всё, что есть, до капли, и кричит «Эмансипаре». И всё исчезает. Гертруда разорвала контакт и закрыла глаза.

— Мне очень жаль, Гертруда. Правда. Я всё-таки полный идиот.

И только после этой фразы она ощутила, что вот-вот расплачется, потому что услыхала наконец голос того Седрика, которого она любила. И который больше не любил её. Зато мы теперь знаем, как далеко можно зайти с метафоризацией заклинаний, отметил Профессор. И пожалуйста, добавил он, возьми в руки себя и метлу. И лети отсюда. Что она и сделала, оставив его стоять одного в центре Круга Камней среди благоухающего и тёплого майского дня.

*

Вечером она сидела в своём кабинете и разбирала полученные утром письма в надежде, что её разум зацепится хоть за что-то, и она перестанет падать вместе с водопадом со скалы. Письма от Кристины не было, а остальное было слишком незначительным, чтобы отвлечь её хоть на минуту. Но одно послание — не письмо, а просто сложенный пополам лист — всё-таки завладел её вниманием. Косым, плохо разборчивым почерком на нём был написана всего одна фраза: «Ожидание казни хуже, чем сама казнь». Подписи не было, но Гертруда поняла, кто написал эти слова. Что ж, значит, сегодня. Хуже уже не будет.

Она вышла из кабинета и направилась к директрисе: только у неё можно было раздобыть то, что ей было нужно для предстоящего разговора. Гертруда надеялась, что та не станет спрашивать, зачем. Сказав нахмуренной горгулье пароль — берёзовый сок — и отогнав воспоминания о трёхадресном зелье защиты от магического огня, она поднялась по каменной лестнице в круглый кабинет директрисы. Госпожа Клэгг задала множество вопросов про новую конфигурацию и предложила несколько своих идей, а затем выдала Гертруде то, за чем она пришла, и не стала больше задерживать. По дороге обратно Гертруда перехватила в коридоре Констанцию Рэбнотт и попросила её передать профессору О’Доновану, что она ждёт его в своём кабинете, чтобы обсудить программу экзаменов. При словах «программа экзаменов» Констанция сделала большие глаза и быстро закивала, а затем шустро убежала. Послать Меаллану патронуса Гертруда не могла. Пожалуй, я просто не смогу сейчас вызвать патронуса, призналась она себе.

Вернувшись в свой кабинет, она поставила на стол склянку, развела снова огонь в камине, а сама забралась на подоконник и закуталась в плащ. Несколько свечей поднялись в воздух и медленно поплыли перед ней, но и это вызывало болезненные воспоминания, так что Гертруда загасила их и вернула на стол. Струйки дыма потянулись от огарков к потолку, и пока она бездумно следила за ними, дверь скрипнула, и на пороге появился Меаллан.

— Можно?

— Да, заходи.

— Я думаю, программу экзаменов обсуждать не будем?

Она подняла на него глаза. Нет, он не издевался и не пытался шутить. На его лице не было и тени улыбки, а во взгляде она прочла отражение такой же боли, какую испытывала сейчас она сама. Сочувствие шевельнулось в ней, но быстро закралось поглубже, вспугнутое другими эмоциями.

— Там на столе склянка. Выпей, пожалуйста.

— Что в ней? Я выпью в любом случае, но просто хотелось бы знать, к чему готовиться.

— Это Веритасерум, конечно.

Меаллан молча кивнул, затем сделал глубокий вдох и взял со стола склянку. Откупоривая её, он произнёс.

— Я прошу тебя, Гертруда. Прежде чем задать те вопросы, которые ты собралась задать, спроси про гейсы. Пожалуйста. Так… будет проще.

Сказав это, он опустошил склянку и сел на стул. И тут же поднялся, подошёл к ней ближе и прислонился спиной к той стене, в которой было окно.

— Что ж, расскажи мне про свои гейсы, Меаллан, — сказала, наконец, Гертруда, надеясь, что он не заметил дрожь в её голосе. Может, всё-таки не стоило сегодня? Впрочем, отступать поздно. — Ты давно собирался.

— Да, и виню себя за то, что так и не сделал этого раньше. В общем, история такова. Когда я был молод и глуп — лет двадцать назад — была в моём родном селении, на юге Ирландии, одна женщина. Мейв её звали — в честь той известной Мейв, которая прославилась победами в метаморфозах. Мейв из моего селения, однако, гордилась другими победами — над мужчинами, чьи сердца она разбивала, как иные разбивают яйца над сковородкой. Конечно, она была и красива, и умна, и искусна в магии — в общем, сопротивление было бесполезно. Но я был, как уже сказал, молод и глуп и, что хуже всего, уверен в своих силах. И вот, когда она намечала очередную цель, её взгляд остановился на мне. Недолго думая, она принялась меня обольщать, а я решил, что проучу её. Если бы я просто отказался с самого начала от встреч и общения с ней, всё могло бы быть иначе, но я на первых порах делал вид, что увлечён. То есть, я и был увлечён ею — Веритасерум не даст соврать — сложно было не попасть под её очарование. Но я не любил её и в решающий момент собирался её оттолкнуть. Так оно и случилось: настал день, когда она вернулась с охоты и пригласила меня отпраздновать с ней удачный лов. И я пришёл к ней после захода солнца, и слушал её речи, и пил её вино, и гладил её пса, и дождался момента, когда она прильнула ко мне, чтобы, наконец, сказать, что не желаю быть с ней. Мейв пришла в ярость и немедленно наложила на меня три гейса. Первый ты знаешь и второй тоже. А третий был таков: не отказывать женщине, которая меня возжелает.

Гертруда подняла на него глаза. Он оторвался от стены и начал ходить по кабинету. Она ощутила, что ему, как и ей сегодня, нигде не найти удобной позы или просто капли уюта в мире. Она сильнее закуталась в плащ, а он продолжил свой рассказ.

— Я рассмеялся тогда — мол, что за ерунда? Подумаешь, не пить после захода солнца! Можно и днём напиться! Не гладить чужих питомцев — ну, обидно слегка, потому что я любил их потрепать за ухом, но не смертельно. А уж третий-то и вовсе забавный — вот уж будет повод наслаждаться любовью женщин. Но мой смех разозлил её ещё больше, и последнее слово было за ней. Не слово, а настоящее проклятье, утверждавшее, что не сладость, а горечь принесёт мне третий гейс. А уж самой горькой будет та любовь, кричала Мейв в яростном вдохновении, о которой попросит тебя женщина, которую ты искренне полюбишь. Я не представлял себе, как это может случиться, но тогда я многого ещё себе не представлял.

Гертруда вновь зажгла свечи, и они завертелись между ней и Меалланом. Он продолжал говорить.

— А потом её предсказание начало сбываться — на всю мою жизнь бросал свою горькую тень третий гейс. Впрочем, как выяснилось, что и первых два — вовсе не мёд. Первый меня часто оставлял вне круга друзей — точнее, тех, с кем я пытался подружиться. Второй порой лишал меня доверия тех, чьих животных я отказывался гладить. А уж третий… Горечь следовала за мной по пятам, и не складывались раз за разом мои любовные дела, а за ними рушилось и то, чем я занимался и что создавал. Так покидал я разные места, где находил пристанище, — меня прогоняли из-за гнева, мести или ревности. Иногда я уходил сам до того, как они успевали разразиться. Постепенно я научился обходить гейс на поворотах, становясь всем другом и выбивая у влюблённостей почву из-под ног. И, конечно, храня гейс в строгой тайне. Бывало, год-другой проходил без каких-либо приключений, но рано или поздно гейс делал своё дело. И вот я покинул Ирландию — надеялся, видимо, оставить там своё проклятье. Но оно тянулось за мной верной тенью, и вот я привёз его сюда. Думал, что в Хогвартсе я начну с чистого листа и в этот раз приложу все усилия, чтобы избегать любви какой бы то ни было — своей ли, чужой ли — чтобы не было гейсу поживы. Дружить — со всеми, любить — никого, и никому не дать полюбить меня. Таков был мой план. Как он тебе?

— Он был обречён на провал, потому что ты своими руками создал вокруг себя сеть истории, как сказала бы Моргана. Не могла она не затянуть кого-то в плен.

— Он был обречён, Гертруда, потому что я встретил тебя. И полюбил с первого же дня. Надо было сбежать тогда же, но мне не хватило смелости. К тому же, я наивно полагал, что справлюсь. Я ведь к моменту встречи с тобой уже накопил ворох опыта. Я научился распознавать не просто любовь, а самые первые её позывы. Овладел стихией воды, чтобы чувствовать людей лучше — вода ведь везде, включая и нас самих. А ещё вода есть в зельях, так что я не боялся, нанимаясь на работу в школу, что какое-нибудь невинное существо тринадцати лет от роду явится ко мне как-то ночью и потребует любви. Стоило моим ученицам хотя бы немного погрузиться в подобные грёзы, я уже знал и принимал меры.

— Какие меры?

— У меня есть несколько способов. Возможно, ты их не одобришь, но в моём случае лучше прибегнуть к ним, чем потом расхлёбывать. Вода, зелье и капля легилименции — и вот я уже знаю, что именно во мне понравилось студентке, и о чём она замечталась. Немного усилий — и её иллюзия рассыпается: лишь надо знать, куда щёлкнуть. Но я больше люблю другой способ: старое доброе сводничество. Ведь для каждой девчонки найдётся где-то влюблённый в неё парнишка. Остаётся его найти и подтолкнуть её незаметно в его сторону. А если такого нету — найти подходящего и подсказать ему мысль, что есть, мол, такая славная девчушка. С Берной, правда, пришлось мне помучиться. Отчего-то она упрямо не замечала влюблённого в неё Мартина и продолжала смотреть на меня томными глазами.

— Берна Макмиллан?!

— Она самая. Пришлось прибегнуть к первому способу и поискать, куда щёлкнуть. Так я сбрил бороду, ибо почему-то это было местом разрыва. И сработало это как-то пугающе хорошо: Берна теперь на меня смотрит, как на слизь бандимана. Зато Мартина заметила наконец — а я уж как-нибудь переживу её отвращение.

— А что было тогда с Филлидой?

— С Филлидой чуть не вышел прокол, потому что я слишком много смотрел на тебя и не замечал её. Она же ведь не ученица; зелья в моём классе не варила. Если бы ты сама мне тогда не указала на очевидное, мог бы и пропустить. Тогда я немного поддался панике и потому попросил тебя о помощи на балу. То есть, я, конечно, хотел танцевать с тобой — ещё бы мне этого не хотеть. Поверь, всё, что касается тебя, слишком непросто для меня — слов нужных не найти, хоть Веритасерум и не даёт замолкнуть.

— И как, помогли эти танцы?

— Танцы дали мне необходимую отсрочку, а потом я уже взялся за ум и быстро нашёл для Филлиды ухажёра. Мне, конечно, понадобился тут сообщник, с которым я сплетничал вслух, дескать, некто влюблён в Филлиду и страдает, чтобы она смогла случайно подслушать.

— И кто же этот влюблённый?

— Хэмиш О’Брайан. Ну, он не совсем догадывался, что он влюблён, пока мы с сообщником не перебросились парой слов о сердечных муках Филлиды в дверях его лавки. Гертруда, ну не смотри на меня так! Хэмишу Филлида нравилась давно — я, знаю, я заглядывал в его зелья, которые он постоянно варит. Просто он себе и представить не мог, что преподаватель Хогвартса посмотрит в его сторону. Порой людей нужно подталкивать — совсем немного — чтобы они увидели своё счастье.

— Счастье, говоришь… А сообщник-то кто?

— Теренс Пикс, наш уважаемый смотритель. Прирождённый талант в таких делах. Да и Пивз помогал немного. В общем, удачно получилось: Филлида выходит за Хэмиша в июне, как ты, наверное, знаешь.

— Теперь знаю. Если так, то я рада за них. Но твои методы, несмотря на это, кажутся мне сомнительными. Ты мне всё назвал?

— Ну, нет. Есть ещё и третий, не менее сомнительный, но при этом классический метод. Отворотное зелье. Всегда его с собой ношу, для критических случаев. Как правило, трансфигурированный в печенье.

Гертруда долго молчала, а потом задала новый вопрос.

— Меаллан, почему ты сам не выпил отворотное?

— Гертруда, — вздохнул он, — жестоко спрашивать такое человека под Веритасерумом. Но ты в своём праве после того, что случилось. Поэтому слушай. Как я сказал, с тобой всё непросто. Ты женщина из предсказания Мейв — та, кого я искренне полюбил. Я долго не мог решить, как мне быть. В общем, если кратко, то я решил стать тебе другом и заботиться о тебе, а любовь свою хотел сохранить, чтобы делать это с большим старанием. Но при этом, я не мог не надеяться. Твоя любовь к Седрику…

Гертруда сжалась от этих слов, но ничего не сказала, а он продолжал.

— …была прекрасна: такая огненная и неистовая. Я был рад за вас, правда. Но и переживал за тебя: мне казалось, что эта любовь тебя изматывает и лишает сил. Эгоистичная часть меня ждала — ждала, когда ты совсем устанешь от него, когда ваша любовь перегорит. Гертруда… Мне казалось, что я мог ждать, сколько понадобится, и не уставать от ожидания. И, конечно, никоим образом не вмешиваться в ваши отношения. Но случилось то, что случилось. Этого я никак не мог предвидеть.

— Расскажи мне, что именно случилось, — сказала она тихо.

— Ты была без сознания, бредила. Я ждал, пока настоится гармонизатор, чтобы дать его тебе. И вдруг ты смотришь на меня — почти осознанно, я обрадовался было — но тут ты говоришь: Седрик. Я не могу тебе передать, что я пережил тогда. Я хотел сбежать немедленно, но как я мог тебя оставить? А ты, принимая меня за него, говорила, звала, молила… Я чуть не выпил тот яд, который не приняла ты, чтобы вырваться из этого кошмара. Ты говорила что-то про ночь Белтайна, которая у вас с Седриком не задалась. Ты хотела этот Белтайн с ним и просила о нём.

— То есть, твой гейс работает даже, если тебя принимают за другого?

— Увы, да, как я сам только тогда и узнал. Я ощущаю гейсы как кольца вокруг шеи. Как только я приближаюсь к нарушению гейса, одно из колец начинает сжиматься. Не так, чтобы помешать мне нарушить — я вполне могу это сделать, а просто как предупреждение.

— Но если бы ты его нарушил — то это привело бы к твоей смерти?

— Все известные нарушения гейсов именно так и заканчивались.

— Тогда мне не в чем тебя винить, Меаллан.

— Гертруда, послушай. Я не всё рассказал. Поверь, я был готов нарушить гейс. Для меня то, что я сделал, — Меаллан набрал побольше воздуха и проговорил, — а именно, овладел тобой без твоего ведома и согласия — ужасное преступление. Лучше было бы умереть. Никакая моя любовь к тебе и никакой гейс не оправдывают меня в моих глазах. Но… но ты, когда говорила, с воображаемым Седриком, мне показалось, что для тебя крайне важно, чтобы он тебя не оттолкнул. Мне казалось, что такой отказ мог бы сильно на тебе сказаться — в том состоянии, в котором ты была. Я не знаю, ошибся ли я тогда. Но я сделал этот выбор сознательно, а не потому, что меня охватила страсть либо грозил гейс. Со страстью я бы справился, а смерти — не боялся. Я сделал то, что, как мне казалось, было лучше для тебя. Поверь.

Гертруда молчала, охваченная противоречивыми чувствами и переживая всё ещё раз — за себя, за Седрика, за Меаллана. Могу ли я осудить его? думала она, перекрикивая своё отчаянье. Нет, не могу. Могу ли я простить его? Не знаю. Не сейчас. Сейчас я злюсь просто из-за того, что он есть, — с его глупыми гейсами, с его ужасной историей, с его любовью, которую давно стоило утопить в отворотном зелье. Почему он этого не сделал? Почему всё произошло так нелепо? И Ричард выплыл из памяти с его фразой про наказание. Может, Ричард наложил на меня проклятье, как Мейв на Меаллана? Свечи вспыхнули и упали на пол и стол, и огонь из них быстро перекинулся на свитки и фолианты. Меаллан стянул с себя плащ и набросил на пламя, а Гертруда соскочила с подоконника и вызвала из палочки Агваменти.

— Прости меня, Гертруда, — проговорил Меаллан, когда пламя было потушено. — Мне надо было поговорить с тобой раньше, или же уйти, просто исчезнуть. Поверь, я уже наказан — чаша горечи полна до краёв. Но я жду твоего приговора. Что ты скажешь — тому и быть. Хоть выпить яд, хоть покинуть Хогвартс сегодня же. Хоть выпить отворотное. Но вот этого мне особенно не хочется, Гертруда. Чёртов Веритасерум — как это ни ужасно, но я продолжаю надеяться.

— Какой ты хочешь услышать от меня приговор, Меаллан?

— Такой, о котором ты сама не пожалеешь. Только и всего.

Гертруда навела на него палочку. Он напрягся, но не двинулся с места.

— Специалис Ревелио!

И она увидала три кольца вокруг его шеи — переливающиеся, алые с золотом, жадные, наполненные тёмной магией, как бочки вином. Было больно даже смотреть на них, и их мстительные чары словно пытались проникнуть через палочку в её душу. Гертруда ощутила прилив ярости. Отлично, вот этот гнев я и использую сейчас, подумала она и сосредоточилась.

— Нет, Гертруда, даже не пытайся, — закричал Меаллан и подскочил к ней, отводя рукой её палочку в сторону. Гертруда отшатнулась от него.

— Извини, — проговорил он и отступил на шаг назад. — Но прошу, не пытайся снять их. Это слишком опасно — для тебя в первую очередь! Даже если ты снимешь хоть один гейс — в чём я сильно сомневаюсь — у тебя уйдёт на это слишком много силы, и, что хуже всего, его тёмные чары могут переползти на тебя. А ещё я полагаю, что они связаны между собой: если снимать, так все сразу, но где столько силы взять? Мейв наложила эти гейсы в день своего рождения — помнишь, я говорил тебе, что точно знаю про усиление магии в такой день? В общем, не пытайся, я умоляю. За себя я не боюсь, но не хватало ещё на тебе проклятия.

— Какая мне уже разница? — проговорила она с горечью в голосе. — На мне и так уже проклятье. Седрик вернулся сегодня, ты знаешь об этом?

— Он вернулся? Нет, я не знал. Как он, что с ним?

— Всё с ним хорошо, просто замечательно, — чуть ли не кричала она. — Только меня он больше не любит: избавился от этого неудобства при помощи Эмансипаре.

Меаллан замер на месте, затем словно захотел шагнуть к ней, но сдержался.

— Гертруда, это ужасно. Поверь…

Ощущая, как рыдания подступают к горлу, она закричала:

— Уходи! Не говори ничего и уходи!

Он молча пошёл к двери, но она усилием воли подавила желание разрыдаться и окликнула его.

— Меаллан, погоди. Прости. Я не виню тебя за твой поступок. Просто мне сейчас очень плохо, и мне не стоит принимать никакие решения. Оставайся пока в Хогвартсе — по крайней мере, до конца семестра и экзаменов. И… спасибо за гармонизатор.

— Не за что. Так мы… поговорим про программу экзаменов в другой раз? — проговорил он тихо и долго смотрел на неё, ожидая ответа. Но она опустила голову, не желая встречать его взгляд и отвечать на его вопрос.

Услышав, как скрипнула дверь, Гертруда безвольно опустилась на пол, вдыхая запахи гари, дыма и пепла. Избавлюсь ли я когда-нибудь от них теперь? думала она, глядя на следы огня на резной ножке стола. Прорастёт ли ещё когда-нибудь на моих полях огнетрав? Гертруда попыталась вызвать внутреннего феникса, как она это сделала в спальне в Гринграсском замке, но у неё ничего не вышло. Она не знала, за что зацепиться теперь и как заставить себя хотя бы подняться с пола.

Звук, похожий на перезвон колокольчиков, внезапно заполнил пространство вокруг неё. Он нарастал и переходил в пение, и вот ниоткуда появилась сияющая птица, покрытая жёлтыми перьями с оранжевыми и красными разводами. Птица кружила над ней, издавая необыкновенное пение, от которого Гертруда внезапно нашла силы глянуть на себя со стороны и усмехнуться. Профессор Хогвартса, сидящий беспомощно на полу своего кабинета над горстью пепла своих нелепых страстей! Не пора ли вставать?

Она поднялась и стала разглядывать чудесную птицу. Ну, хорошо, я такое уже видела, сказала она себе. Это китайский феникс. И откуда же?

— Откуда ты взялся, красавец?

Феникс сделал ещё круг и опустился на стол перед ней, вытянув вперёд лапу. Гертруда увидала привязанный к ней свиток.

— Так ты ещё и почту доставляешь? Чем бы тебя угостить?

Но феникс уже сам усмотрел на каминной полке слегка сморщенное яблоко и за два взмаха крыльями и одно элегантное движение клювом он присвоил его себе как законное вознаграждение. Затем птица уселась на каминную полку и уставилась на Гертруду, склонив голову набок.

— Что ж, посмотрим, что за послание ты мне принёс.

Гертруда развернула письмо и, с трудом разбирая сильно изменившийся, но всё-таки узнаваемый почерк, принялась читать.

«Гертруда. Дорогая Гертруда.

Извини, что тревожу. Я остановился на том, что я идиот, но это не всё, что я хотел сказать.

Быть причиной твоей боли невыносимо, так что я надеюсь, что ты сваришь как можно быстрее сама-знаешь-какое зелье и положишь этому конец. Свои недостатки напоминать тебе не буду — уверен, что ты их не успела позабыть. Главное, не повторяй мою ошибку и не используй Эмансипаре.

Когда я это сделал, мой опустошённый внутренний сосуд мучительно долго не наполнялся вновь. Я уже решил было, что сумел добиться того, что не удалось достопочтенным Роулам — лишил себя магической силы. Это было бы логично, как сказала бы Нель, ведь моя любовь к тебе была настолько завязана на магию, что вырвать это можно было только вместе. Пока я находился в этом плачевном состоянии, на меня напал рэйем — уж не знаю, чем я ему не угодил. Вообще-то эти животные довольно мирные. Не имея возможности защищаться чарами, я отбивался голыми руками — вот руки и пострадали. Правую руку он глубоко рассёк своим рогом, и я думал, что всё, пришёл мне конец — если не от пустоты внутри погибну, так уж от потери крови точно.

Вот тут меня и нашёл он, этот феникс. Остановил кровотечение своими слезами. Под воздействием его песен и магия начала постепенно ко мне возвращаться. Но её во мне стало меньше — и уныние накрывало меня: впору было целоваться с дементорами. Но неутомимый феникс напомнил мне, что в жизни есть ещё пара вещей, ради которых стоит куда-то идти и что-то делать. Не спрашивай, как он мне внушил эту мысль. Я и сам не знаю. Но, тем не менее, он меня постепенно вытащил из этой трясины. И, кажется, он теперь лично собирается убедиться, что я больше не буду глупить — вернулся со мной в Британию, как видишь. Так что теперь у меня есть питомец. Ну, или я у него есть. Кстати, я назвал его Руди. Надеюсь, ты не против. Он просто чем-то похож на неё.

В общем, я не собираюсь досаждать тебе своим видом, так что я только увижусь с Перенель и с Айданом, и ещё, пожалуй, с Берной — надо сказать ей спасибо. А там уж отправлюсь, куда глаза глядят — может, вернусь на восток и буду добывать яйца окками, зарабатывая себе этим на хлеб. Но наведаюсь во Францию сначала, конечно. Там явно что-то намечается, и моя помощь может пригодиться. Палочку я могу пока держать только в левой руке, но это лучше, чем ничего. Играть я вряд ли смогу когда-нибудь — так что Мортимер Роул неспроста разнёс мою лютню вдребезги. Да и мой внутренний Певец исчез бесследно после того Эмансипаре. Это ещё одна причина, Гертруда, по которой тебе не стоит его использовать. Только старое доброе проверенное зелье — как знать, может, та пиявка, замороженная тобой на Рождество, ещё не угодила в чьё-то зелье и ждёт тебя?

Как бы там ни было, ты была самым прекрасным, что случилось со мной в этой жизни. Если ты хочешь что-то мне сказать, напиши и отдай Руди. Он подождёт. Если нет — я знаю, что я не заслуживаю больше твоих слов — то просто скажи ему, чтобы летел обратно. Он почему-то всё хорошо понимает — даже как-то слишком хорошо.

Ну вот, теперь я сказал всё.

Седрик»

— Ты всё понимаешь, да? — обратилась к птице Гертруда, вытирая слезы со щёк. Руди встрепенулся и снова зашёлся пением, и она печально улыбнулась. — У Седрика всё равно есть Певец, так или иначе.

Затем она взяла чистый лист, обмакнула слегка подгоревшее перо в чернила и быстро написала несколько фраз. Закончив, она подсушила пергамент Фервеско, свернула его и привязала к ноге птицы.

— Удачи вам, Руди. Тебе и твоему питомцу.

И, задев её щёку своим роскошным жёлто-оранжевым хвостом, Руди взлетел и немедленно исчез, оставляя за собой отзвуки колокольного перезвона.

========== Глава тринадцатая ==========

Из трагедии «Седрик и Гертруда» Просперо Лансекура

(впервые поставлена в Лондоне около 1600 года)

Краткое содержание трагедии:

Юная ведьма Гертруда сбегает от своего мужа, кровавого тирана, горбуна и оборотня сэра Ричарда. Укрывшись во Франции, в замке Сен-Клеров, куда она нанимается простой учительницей заклинаний, она знакомится с сыном хозяев замка, молодым и талантливым Седриком. Между ними вспыхивает страсть, но она не соглашается выйти за него замуж, так как у неё уже есть муж (что она, впрочем, скрывает). Тем временем, сэр Ричард разыскивает её, а когда он узнает про её любовь к Седрику, то решает проучить их обоих. Обернувшись волком, он нападает на хозяина замка и убивает его, подстроив так, что подозрение падает на Седрика. Его хотят казнить, и пока он томится в темнице, сэр Ричард накладывает Конфундус на Гертруду: она думает, что перед ней Седрик и предаётся любви с ним, считая, что это их последний шанс перед его казнью. Сэр Ричард подстраивает всё так, что Седрик узнаёт про то, что у Гертруды есть муж и про то, что она была с ним близка, пока он находился в темнице. Узнав об этом, Гертруда в гневе убивает сэра Ричарда, но Седрик, будучи оправданным и выйдя из темницы, решает, после всего, что он узнал, разлюбить её. Он избавляется от своей любви при помощи метафоризации Эмансипаре, а Гертруда от горя лишает себя жизни. Не в силах вынести накатившую на него пустоту и бессмысленность существования, Седрик также накладывает на себя руки.

Монолог Седрика (Акт 5. Сцена 6)

Любить иль не любить — вот в чём вопрос

Того, в чьих силах разорвать любви

Тугие путы. К чему терпеть страстей

Заклятье и сносить Конфундус страсти,

И ревности проклятой Круциатус,

Когда освобожденья можешь ты

Достигнуть вмиг одним лишь заклинаньем?

Забыть, остыть, залить водой огонь —

Как о таком финале не грезить? Разлюбить

Навек… и мантикору наважденья,

Как сон, навеянный помимо воли,

Отринуть, в пепел превратив мечту.

Забыть её… Но что со мной случится,

Когда из сердца вырву искру я?

Какие сны приснятся в пустоте,

И чем заполнить я смогу зияние?

О чём мне петь, кому слагать баллады,

С кем пламени дракона жар делить?

Но нет, сомненья эти ни к чему!

Всех предаёт любовь, как предавала

Она вовек, нас разума лишая.

Прощай, любовь моя! Прощай, затменье

Рассудка и безумная мечта!

Прощай, Гертруда, навсегда! Эмансипаре!

Берна Макмиллан, 5 — 6 июня 1348

«Кого укусит докси в конце зимы, тому повезёт в любви в начале лета», проговорила про себя Берна, слушая, как Айлин и Бенедикт обсуждают морковное зелье, рецепт которого Айлин мечтала сочинить. Все они сидели на скамье с горгульями во внутреннем дворе, наслаждаясь июньским теплом во время большой перемены.

— Понимаешь, я ведь мечтала найти панацею — от всех болезней снадобье, — говорила Айлин Бенедикту.

— Ничего себе! Думаешь, такое возможно? Болезни же очень разные бывают.

— Ну вот, и мне в мае прошлого года перед запуском Конфигурации сказали то же самое, — вздохнула Айлин. — Мол, надо цель иначе сформулировать: не одно средство от всех болезней, а найти снадобье для каждой.

— Это уже логичнее звучит, — согласился Бен. — Только искать придётся долго.

— Вот и славно: значит, цели в жизни не переведутся, ­— отвечала ему Айлин. — Но морковное зелье я всё равно придумаю — не от всех хворей мира, так хоть от некоторых оно обязательно спасёт!

— Почему именно морковное?

— Я бы рекомендовал плесень, а не морковь, — вставила левая горгулья.

— Ну… Почему бы и нет? — ответила Бену Айлин, игнорируя горгулью. — Могут же и у меня быть прозрения, в конце концов. Правда, Берна?

Берна лениво открыла глаза и посмотрела на голубое небо над головой. Мимо неё пролетела большая белая бабочка.

— Прозрения могут быть у всех, особенно если задействовать свои индивидуальные особенности, — изрекла она. Да, да, подтвердила леди Берна, именно «изрекла».

— Что? — спросили одновременно Бен и Айлин.

— Это мне профессор Госхок поведала. Она, выслушав мою историю, сразу вывела из неё целую теорию.

— Ну-ка, расскажи, — с любопытством в голосе попросил Бен.

— Да лень мне — она наверняка настрочит на эту тему очередной трактат. Через пару дней в библиотеке появится, могу поспорить.

— Ну, Берна, хоть в двух словах! — попросила Айлин.

— Давайте лучше я изложу, — изрекла правая горгулья. — Хотя где вам, детишкам, понять…

— Ладно, слушайте, — сказала Берна, задетая «детишками». — В общем, магические действия получаются лучше, если совершать их в системе со своими особенностями.

— Это как?

— Ну как-как. Вот у меня, например, накладываются ощущения: звуки на вкус и так далее — это моя особенность такая. И когда я изучила все её закономерности — то есть систему вывела, ясно? — я начала её подключать к работе с шаром, и сразу начались успехи. А мамаша Мелюзины, оказывается, шибко талантлива в плане рисования, ну и она тоже привязала это к работе с шаром. Но, как мне профессор Госхок объяснила, она меры не знала, работала с шаром всё чаще и с катушек слетела. Чуть ли не своим третьим ребёнком его представляла и силу в него вбухивала, как имбирь в коврижки. Она как бы рисовала видения в шаре, чтобы больше узнать, но перестала распознавать, где её фантазии, а где то, что показывает шар. Поэтому она и была так уверена, что всё у них сработает: нарисовала красочное будущее для деток и поверила в него.

— Спасибо, что рассказала, Берна, — сказала Айлин. — Эх, бедная Мелюзина! Что теперь с ней будет? И с её братом…

— Не знаю, — буркнула Берна. — Звонят, нам пора на латынь.

— А у меня тоже есть особенность: я голубей взглядом убивать умею, — крикнула им вслед левая горгулья.

— Это потому что ты косишь, — буркнула ей в ответ правая. — Они с ума сходят, пытаясь понять, куда ты смотришь, и врезаются в стены.

Берна не ведала, что будет с Мелюзиной, но она хорошо знала, что с ней происходит сейчас. Она жила с братом у Ноттов, которые приходились им родственниками, а родители их сидели, само собой, в тюрьме чародеев (эх, как там госпожа Блэк?) Говорили, что им предоставили выбор: если кто-то из них решится отдать через Грааль всю свою витальность Фильберту, то сможет выйти на свободу и вернуться с детьми в замок. Берна не знала, согласился ли на это кто-то из четы Роулов. Интересно, что бы сделала она сама, окажись она в таком положении. Отдала бы свою магическую силу ребёнку? А Мелюзину ей было жаль: она хорошо знала по своему опыту, что та может сейчас переживать.

Берна, Айлин и Бенедикт забежали в кабинет латыни за минуту до профессора Дервент и расселись по своим местам. Доставая перо и чернила, Берна увидела, что Эйриан и Эли так погружены в обсуждение чего-то крайне важного, что даже не заметили появления профессора. Ну, конечно, последние приготовления перед свадьбой. Сегодня они расстанутся после обеда и увидятся уже только завтра, на самой церемонии. Да что там жених и невеста — весь Хогвартс сегодня после уроков начнёт носиться, как муравейник перед дождём: школьные свадьбы обычно проходят с затеями и забавами, которые сами студенты и устраивают. А Эйриан наверняка сегодня соберёт девичник. Вот если бы меня позвали, подумала Берна, записывая правила употребления accusativus cum infinitivo.

Пока профессор Дервент терпеливо объясняла эти правила Эльвендорку на примерах, Берна мысленно вернулась к разговору с профессором Госхок. Если с теорией про индивидуальные особенности всё было более-менее ясно, то вторая идея, которая родилась у профессора прямо у Берны на глазах, была куда мудрёнее. Расспросив Берну подробно про две песни, которые у той когда-то постоянно вертелись в голове (откуда она узнала-то? подслушивала, что ли, что Берна себе под нос мурлычет?), профессор Госхок тут же назвала это «настройкой на знаковое поле ситуации». Мол, некая происходящая ситуация, особенно магически насыщенная, создаёт своё знаковое поле, которое другие могут почувствовать и «прочитать». Вот Берна, как особо чувствительная, сама того не ведая, «настроилась» и читала. Что я такое читала? поражалась Берна, но спросить не решилась. Что ж, подождём трактата и на эту тему, сказал сэр Зануда. И Берна с удивлением отметила, что она ждёт этого даже с некоторым нетерпением.

— Thales docebat ex aqua constare omina[1], — медленно произнесла профессор Дервент. — Давай, Эльвендорк, найди тут accusativus cum infinitive.

Ага, найдёт он его, как же, хмыкнула про себя Берна. Разве что этот аккузативус сам ему ручкой помашет. Но Эльвендорк, к её удивлению, всё же справился, и профессор с облегчением перешла к чтению текстов. Опять epistula от кого-то нудного кому-то напыщенному, вздохнула Берна, но тут к ней на парту опустилась крошечная сова, сложенная из пергамента. Быстро глянув на учительницу и убедившись, что та на неё не смотрит, Берна развернула послание и пробежала его глазами. Вот это эпистула уже мне по вкусу, подумала она, стараясь не выглядеть слишком уж довольной. И обернувшись в сторону Эйриан, она сделала едва заметный кивок головой.

*

— Так вот, старинная валлийская игра «расплескалка», — сказала Эйриан. — Не могу сказать, чтобы в неё играли именно на девичниках перед свадьбами — там всё больше гадания всякие. Хочет кто-то погадать на женихов?

— Нет! Ну их! — послышались возгласы ото всех вокруг костра, и Берна к ним немедленно присоединилась.

— Вот и славно. Тогда играем в расплескалку. Как там наше вино, Айлин?

— Подходит уже, — ответила та, помешивая вино со специями в большом котле, стоящем прямо в костре. Запах из него вырывался необыкновенный — Берна в нетерпении облизала губы, и леди Берна призвала её вести себя прилично. Да тут все свои, отмахнулась от неё Берна.

— Итак, мы просто болтаем про всё на свете и попиваем вино. При этом роемся в своей памяти — ищем там шокирующие откровения про себя или других. Прежде, чем поделиться откровением, наблюдаем за другими — произнести его желательно, когда кто-то пьёт вино. А ещё лучше выбирать момент, когда пьёт та, кого откровение больше всего должно зацепить или поразить. До такой степени, чтобы расплескать вино изо рта. Ясно, в чем суть?

— Ну, вы меня не проберёте, — уверенно сказала Мэгги. — Не собираюсь я вином разбрызгиваться только потому, что кто-то из вас раскроет сердечную тайну.

— Это мы ещё посмотрим, — ответила Эйриан с хитрой улыбкой. — Победит та, кому удастся заставить большее количество игроков расплескать вино.

— А если кто-то… как бы это сказать, расплещет в другом направлении? — уточнила Августа.

— Это ты что имеешь в виду?!

— Ну, успеет проглотить вино, но закашляется, услыхав откровение. Или через нос польётся.

— Или уши, — вставила Хизер.

— А, ну это тоже считается! — сказала Эйриан. — Ну что, разливаем?

Все стали протягивать Айлин чаши, и та наливала в них деревянным черпачком горячее вино. Берне казалось, что она спит и видит сказочный сон — поляна в ночном лесу, освещённая жарким костром, пение ночных птиц, огоньки светлячков, загорающиеся вокруг них… И главное, её позвали на девичник Эйриан! Она подняла голову вверх и посмотрела на усыпанное звёздами ночное небо. День завтра будет прекрасный, без всяких дождей, а сейчас у неё в руках чаша с ароматным вином. Надо будет потом как-то ненавязчиво сказать Мэгги спасибо — Берна была уверена, что и она, и Августа очутились здесь благодаря ей. Ну и, конечно, благодаря недавним заслугам самой Берны. Она расправила плечи и смело отхлебнула из чаши.

— Я, конечно, подлила в котёл немного зелья эйфории, так что готовьтесь, — сказала Айлин.

И Берна одновременно с Мэгги выпустили фонтаном вино из ртов, а Эйриан сказала:

— Начало положено. Так держать, Айлин! Только в следующий раз говори правду, а не разыгрывай — суть игры в том, чтобы делиться сокровенным, а не подшучивать.

— Да кто ж разыгрывает? Я и правда добавила, — сказала она, и тут прыснула Хизер.

— А мы не того, не захмелеем? Вино, да ещё с эйфорией! — сказала она, вытирая рот.

— Да я же развела вино водой и сока ягодного добавила. А зелья эйфории — пару капель — для настроения. Дайте я хоть сама попробую, что вышло.

— А Бенедикт, между прочим, говорил, что собирается попроситься в ученики к Яге, — сказала Мэгги, и Айлин закашлялась, подавившись вином.

— Ух ты! — воскликнула Хизер. — А по какой стихии?

— Воздух, — сказала Мэгги, а потом обратилась к Айлин с Эйриан. — Думаете, возьмёт она его?

— Кто ж её предугадать может? — пожала плечами Эйриан.

— Если возьмёт, то не пожалеет, — тихо произнесла Айлин.

— Что, прошла твоя влюблённость в Этьена, как я погляжу? — с улыбкой сказала ей Эйриан, и тут все услышали, как зашлась кашлем Августа.

— Я случайно подавилась — меня Клёпа неожиданно щекотнула хвостом! — сказала она, когда смогла снова говорить.

— Конечно, случайно! — сказала Эйриан. — Но балл я себе засчитываю — таковы уж правила, не обижайся.

Берна глянула на Августу, которая аккуратно промокала рот кружевным платком, опустив глаза. Её змея Клеопатра неподвижно лежала на её шее, словно ожерелье. Эх, что ж она так выдаёт себя постоянно? подумала Берна и стала вспоминать, что бы ей такого сказать, чтобы все вокруг превратились в фонтаны. Про гейс профессора О’Донована? Да, это было бы в яблочко, но, пожалуй, об этом лучше никому не говорить вообще. Про Мартина Фитцпатрика? Берна ощутила приятное тепло внутри, подумав о нём и о том, как он попрощался несколько дней назад, перед отправлением во Францию. «Твой голос — самый красивый в нашем хоре, Берна». Хоть и магглорождённый, а смелый и благородный, сказала леди Берна. И из богатой семьи, добавила Воительница-Горгона-Терция, она же с некоторых пор Великая Прорицательница. Нет, пока не скажу им про Мартина. Про что же тогда?

— Я и сама не заметила, как это случилось, — рассказывала тем временем Айлин, подливая всем вина в чаши, — но таки прошла. А я ещё волновалась тогда, год назад, и думала зелье варить отворотное. А потом передумала всё-таки.

— А чего передумала? — спросила её Хизер. — Если бы я влюбилась в Этьена, я бы в тот же день побежала зелье варить.

— Если бы я влюбилась в Этьена, я бы побежала проверяться на предмет тяжёлого случая Конфундуса, — проворчала Мэгги.

— Ну, я не знаю, как это бывает у других, — стала сбивчиво объяснять Айлин, — а я чувствовала тогда, как будто у меня внутри зажглось ещё одно солнце. Конечно, больно было понимать, что нет надежды разделить этот свет с тем, кто его зажёг. Но представьте себе, что солнце исчезнет! И я подумала: если оно не настоящее, то очень быстро погаснет само, без всяких зелий. А если настоящее, то его нельзя гасить! Это же как убить часть своей души — и мне показалось, что жить всю жизнь с чёрной дырой в душе, это ещё хуже, чем с неразделённым светом…

Берна исподтишка наблюдала за Августой по время этой тирады. Интересно, для неё тоже Этьен — вот такое солнце?

— Так выпьем же за то, что Этьен оказался для Айлин ненастоящим солнцем, — сказала Мэгги, и все принялись пить.

— Только профессор Госхок мне сказала тогда, что опасно так думать, — добавила Айлин. — Она ведь и сама собиралась отворотное варить, и мы с ней разговорились об этом всём.

Брызги вина вырвались у Эйриан изо рта.

— Что? Профессор Госхок? Отворотное?! В кого это она была влюблена?!

— Ну, мне было неловко спрашивать, сами понимаете. Я тогда ещё подумала — может, бывшего мужа всё ещё любит? Правда, зачем тогда было сбегать от него…

— Я могу ошибаться, конечно, — сказала Августа, — но мне во время боя в пещере показалось, что она что-то испытывала по отношению к профессору Яге.

Мэгги, Айлин, Эйриан и Хизер одновременно предались расплескиванию, разбрызгиванию и покашливанию.

— Шутишь, что ли? — пробормотала Мэгги, вытирая рот.

— Говорю же, мне так показалось. Да и Моргана потом что-то такое говорила про них загадочное — ты не помнишь разве?

— Да у Морганы всё такое загадочное! Её послушать, так и про себя много нового узнаешь…

— Так что там опасного увидела профессор Госхок в том, чтобы думать про любовь как про солнце? — вернулась к теме Эйриан.

— Ну, она сказала что-то в духе: «То, какие образы мы выбираем для сравнений, накладывает отпечаток на наши мысли и поступки».

— Чего?

— Ну, то есть, «солнце» — это чересчур, — попыталась объяснить Айлин. — Она сказала: «Это слишком сильный образ, особенно если представлять его исчезновение. Ты превращаешь любовь в центр своей собственной вселенной. Я не уверена, что стоит это делать».

— Так ведь ей сколько? Тридцать? А то и больше, — сказала Хизер. — Это же старость практически. Что она уже может понимать в любви?

Все засмеялись, а Берне вспомнилась ведьма в алом с золотом платье, которую она видела в шаре. Понимала ли она что-то в любви? А что понимает сама Берна? Может, Анри де Руэль-Марсан что-то в ней понял, раз сбежал от Кристины Кэррик и Яги, когда его заменили в плену настоящим французским королём, и вернулся на поле боя разыскивать Филиппу? Их история теперь у всех на устах. Говорят, истекающая кровью Филиппа просила его взять у неё Орифламму и оправиться в бой вместо неё, но он поступил иначе. Флаг передал ближайшему воину, а сам утащил Филиппу магией с поля боя, чем спас ей жизнь. Говорят, что теперь песни будут слагать об их романтичной истории. Да уж, их ведь таки исключили из Хогвартса — куда уж романтичнее!

И вдруг ей стало весело. Мало ли, у кого какие любовные истории! У Берны будет своя собственная! И история, и песня в придачу! Имя «Мартин Фитцпатрик» на вкус — как персик, подумалось ни с того, ни с сего. Такой немного мохнатый и чуточку недоспелый, от чего он хрустит, когда его кусаешь, а косточка, когда ощутишь её на языке, — ребристая и смешная. Смешная косточка, передразнил её сэр Зануда, и Берна глотнула ещё вина.

— Ну, она мне своё мнение не навязывала, просто предложила подумать об этом, — защищала тем временем профессора Госхок Айлин. — Говорила, мол, такие размышления помогают нам познать себя.

— Хорошо, наверное, её ученикам было, раз она такая ненавязчивая, — сказала Берна. — Не то, что некоторым.

— Эх, как бы это мне познать себя и выбрать, к кому бы пойти в ученики? — задумчиво протянула Хизер. — Как это у вас всех ловко так вышло определиться да наставника найти?

— Ну, — сказала Берна, — не то, чтобы я сама определилась…

— Да, точно, — хмыкнула Хизер. — Я и забыла. Но я и со стихией пока не могу разобраться.

— Понимаю, — сказала Айлин. — Я и сама сомневалась, пока профессор Яга не помогла. У меня ко всем стихиям одинаковая тяга, и в таких случаях лучше, как она считает, начинать с воды.

— Может, и мне тогда с воды? — задумчиво произнесла Хизер. — Хотя, после того землетрясения на уроке боевой магии, что устроили недавно Эйриан и Мэгги, я чуть было не побежала к дяде за руной земли.

— Да оно ж маленькое было совсем, — отмахнулась Эйриан. — Даже с ног никого толком не сбили. Работать ещё и работать.

— А я уже получила руну воды, кстати, — заявила вдруг Августа и подсветила Лумосом руну воды за левым ухом. Мэгги выпустила изо рта брызги, полетевшие прямо в костёр.

— Ты что? — закричала она. — И молчала? А как же древний закон учеников?

Все рассматривали и хвалили красиво выполненную руну, а Августа рассказывала, что Моргана нанесла её ловкими руками домовика Трембли.

— Кстати, — сказала Айлин, разлив вина по новой и дождавшись, пока все пригубят из своей чаши. — Я давно вам признаться хочу. Я же его выдумала. Нету никакого древнего закона учеников.

Берна подавилась вином, затем как-то неудачно вдохнула и к своему ужасу ощутила, что оно пытается пролиться через нос. Она убежала в кусты, слыша при этом, что Августа и Мэгги тоже «расплескались», а Мэгги потом начала что-то эмоционально говорить Айлин.

— Да, Айлин, — говорила Эйриан, когда Берна вернулась к костру. — Хорошо ты играешь в расплескалку. Прям не знаю, что и сказать после этого. Налей, что ли, всем ещё раз.

И когда все снова пили, Эйриан сказала:

— А мой жених, между прочим, правнук Томаса Лермонта.

И Берна снова унеслась в кусты, слыша, как прокашливается Айлин. Надо скорее придумать что-то, лихорадочно думала она и решила немного пройтись, обдумывая варианты. А то ведь мы всё вино так расплещем, а я не успею никого зацепить. И что там Эйриан сказала про Лермонта?! Шутила она, что ли? Но когда она вернулась, Эйриан уже говорила про грядущую свадьбу.

— …а потом мы отправимся в Уэльс, к родичам по маме. Они ж магглы, так что наших гуляний лучше им не видеть. Хотя сама мама прибудет завтра с отцом и Тедди, в смысле с моим дядей. Она уже такого насмотрелась, будучи замужем за волшебником, что ей море по колено. Оставит братика бабушке и примчится.

— Смелые вы с Эли, всё-таки. Хоть и не остаётесь в Хогвартсе на брачную ночь, — хихикала Хизер. — Когда женятся два ученика, это же просто дым коромыслом. Вам завтра такое устроят… Я бы не решилась ни за что. Мне дядя рассказывал, что в его время в Хогвартсе была одна такая свадьба. Когда невесту умыкнули — а невесту обязательно должны украсть, так что готовься, Эйриан, — так вот, когда невесту умыкнули, жених с товарищами её три дня искал. А когда нашёл, она уже была другому невеста — ведь её не где-нибудь спрятали, а на наших Островах. А там у нас быстро с этим, правда, Мэгги?

Мэгги подавилась вином, но на этот раз несильно, без эффектных брызг.

— Да ну, — сказала Берна. — Ты серьёзно, Хизер?

— Конечно, серьёзно, — ответила та. — Это ж была моя мама. Так она с моим отцом познакомилась.

Берна, наконец, сообразила, что ей сказать. Осталось лишь улучить момент.

— Да уж как-нибудь я постараюсь к Эли вернуться, после всех хогвартских испытаний, — сказала Эйриан. — Даже если меня затянут на ваши любвеобильные острова.

— Не затянут — Клэгг же запретила выходить со свадебными играми за пределы территорий Хогвартса, — напомнила Мэгги.

— Хорошо, что вообще не заставила в замке всё делать! — воскликнула Хизер. — Лето же!

— Да уж, — ответила Айлин. — Во время тюремного режима было несладко.

Берна подняла глаза на звёздное июньское небо над головой и ощутила, как её переполняет радость. А ещё — желание немедленно сделать что-то прекрасное. Подожди, осадил её сэр Зануда. Прежде надо выдать вовремя заготовленную фразу.

— Как там твоя сестрёнка, Хизер? Сколько ей уже? — спросила Айлин.

— Три месяца — она в марте родилась, как и братец Эйриан! И такая смешная, сил нет. Я проведывала их всех недавно. Вот, кстати, Мэгги, тебе Лахланн подарок передал — совсем из головы вылетело!

В этот раз Мэгги расплескала вино эффектнее, а сидящая рядом Эйриан, вытирая с себя брызги, сказала:

— Сознайся, Мэгги, ты это специально делаешь. Тренируешься в чём-то хитроумном или всё-таки эйфория сделала своё дело?

Мэгги замотала головой, вытирая рот рукавом.

— Просто я недооценила эту твою расплескалку. Надо поговорить об этом со своими субличностями на досуге.

— А вот если бы вы с Эли проходили испытания на Островах, то в Эли бы швыряли селёдочным жиром, — сказала Хизер.

Эйриан закашлялась и потом спросила,зачем.

— Чтобы проверить, честный ли он парень, конечно. Если жир стекает по телу ровными струями, значит, он говорит правду, ну а если кривыми…

— Подумать только, — сказала Берна, — в мире, где есть жир селёдки, некоторые до сих пор обходятся какими-то кубками в поисках истины.

И все закашлялись, но уже от смеха, а не удивления. Берна дождалась, когда они все наполнят снова чаши и тогда выдала заготовленное заранее, стараясь звучать крайне убедительно:

— А меня родители заставляют соблазнить Макфейла.

И с удовлетворением считала потом, сколько расплескавшихся реакций она получила. Четыре! Айлин не догнать, но хоть не на последнем месте. Ну и, конечно, ей пришлось долго объяснять, что она имела в виду, рассмешив при этом подруг своей альтернативной подборкой животных для четырёх Домов. А когда они все вновь наполнили чаши, Августа сказала:

— Вы знаете, это, бесспорно, чудеснейшая игра, но у меня возникло предложение. Давайте хоть раз просто выпьем вина, не разливая его и не посылая брызги во все стороны.

Все дружно согласились, что это прекрасная идея, поняли вверх чаши, приветствуя лето, любовь и магию, и начали пить. В это время на их полянку из чащи выскочил кентавр и громогласно произнёс:

— Да запомнится вам эта встреча под звёздами, о юные девы!

И все шестеро, как один, пустили фонтан брызг, а кентавр исчез с поляны, и они услыхали удаляющийся топот копыт и фразу, произнесённую тем же голосом:

— Ну, что я тебе говорил, Ураниус? Все шестеро одним махом.

— Глупости, Эльмер! — произнёс другой голос. — Надо ж было откровение. А ты их просто напугал.

— От моих откровений, они, глядишь, похуже расплескались бы!

— Пожалуй. Надо всем стадом в это сыграть как-нибудь…

Далее разговор кентавров уже не был слышен, и на поляне зависла тишина, наполненная треском сучьев в костре и пением соловьёв.

— А я ведь смутно ощущала, что рядом есть кто-то живой, но не человек, — сказала Мэгги. — Ладно, запомню это ощущение.

— Если накануне свадьбы тебе встречаются кентавры, это к чему вообще? — спросила Эйриан. — Наверняка, это какое-то предзнаменование!

— Это к тому, — твёрдо сказала Берна, — что в замужней жизни незачем кричать о своих секретах на весь лес ночью.

— Так выпьем же и за это тоже, — подвела итог Айлин.

*

Терция, я буду называть тебя просто Терция, весело сообщила Берна своей субличности Воительнице-Горгоне-Терции-Великой-Прорицательнице, спускаясь вместе с Августой в слизеринское подземелье после девичника. Её поочередно охватывали необъяснимый энтузиазм, жажда деятельности и приступы хихиканья. Идущая рядом Августа тоже улыбалась и даже отпускала шутки насчёт завтрашней свадьбы. Терция — всего лишь значит «третья», немного обиженно ответила субличность. Ну, так ты и есть третья, что, по мнению глубокоуважаемого профессора Диггори, крайне благоприятное число для рождённых в Самайн. Не говоря уже о том, что терция — это ещё и музыкальный термин. И звучит она, как…

— Как ты думаешь, кто завтра будет похищать Эйриан? — прервала её размышления Августа.

— Так наверняка же Гриффиндор, — ответила та. — Вроде бы за безобразия отвечает тот курс, с которого жених. А у нас и жених, и невеста с шестого, так что компания Криспин-Дуглас-Эрик, думаю, будут в первых рядах. Может, пойти и предложить им своё чуткое руководство?

Берна и Августа засмеялись, подходя к дверям слизеринской гостиной, но тут Берне пришла в голову мысль. Точнее, её запустила Терция. А что если немного традицию извратить?

— Вот почему, интересно, — сказала она вслух, — именно невесту всегда похищают?

— Ну, принято так. Женщину спасают мужчины, — ответила Августа, поглаживая змею, свернувшуюся у неё на ладони.

— Вот и странно, что так принято! — воскликнула Берна, ощущая прилив вдохновения. — Можно подумать, женщинам никогда не приходится спасать мужчин! Можно подумать, мужчин не похищают! Что было бы с Сен-Клером, если бы не я, например?

— Что-то в этом есть, Берна, — согласилась Августа. — Мужчины как-то чаще вляпываются.

— Скажи мне, Августа, — торжественно произнесла Берна, у которой в голове уже был план, и план этот приводил её в неописуемый восторг. — Любишь ли ты симметрию, как её любит Моргана?

*

Утром Берна чувствовала себя отлично, несмотря на то, что проспала от силы часа три. Не поднимаясь с постели, она притянула к себе созданный ночью при помощи Геминио свиток для связи с Августой и другими посвященными в План, и деловито написала несколько фраз. Она произнесла «Вибро», с удовлетворением представляя себе, как одновременно с её пергаментом завибрировали ещё пять. Правильно, нечего спать! Сегодня нас ждут великие дела. Умывшись и приведя в себя в порядок, она убежала в теплицы профессора Спор, а после них заскочила на завтрак. Эйриан, конечно, за хаффлпаффским столом не было, а за столом Рейвенкло происходил не завтрак, а, скорее, военный совет, с Эли и Этьеном во главе. Они выстраивали какие-то сложные конструкции из посуды и печенья, явно продумывая стратегии на все случаи жизни. Сердце Берны ёкнуло, когда она увидала Мартина — он вернулся! Ещё бы он не вернулся сегодня, сказала леди Берна. Ведь есть же вещи поважнее французской конфигурации! Например, спеть в хогвартском хоре, когда он будет приветствовать молодожёнов. Мартин заметил её взгляд и улыбнулся, и Берна ответила ему тем же, а затем набросилась на еду, ощущая прилив энергии и звериного аппетита.

Переглядывания, перешептывания, перемигивания происходили за всеми столами Домов и между ними. Берна глянула на учительский стол — там тоже гудят, как улей? А там, конечно же, уже появился неизменный Киприан Йодль — кроме танцев и квиддича, он ведь ещё и брачные союзы скрепляет. Мэтр Йодль нынче превзошёл самого себя по роскошности одеяний и буйности шевелюры, отметила леди Берна. А Терция шепнула: профессор О’Донован снова молчалив. Раньше болтал с профессором Госхок постоянно, а нынче они даже не сидят рядом. Вон он, слушает рассеяно профессора Спор: она и сама скоро замуж выходит и наверняка своим коллегам выкладывает подробностей не меньше, чем Берне, когда та заходит в теплицы. И про жениха своего, господина О’Брайана, и в каком доме в Хогсмиде они будут жить, и что там нужно побелить и покрасить, и про лавку будущего супруга, и про его подходы к заготовке трав, и что именно в них нужно будет поменять. Берна глянула на профессора Госхок, которая сидела с краю стола, рядом с профессором Ягой, и молча водила ложкой по тарелке с овсянкой. Какая-то мысль мелькнула в голове Берны, но она тут же отвлеклась на возню за столом Рейвенкло: привидения Храброго сэра Робина и его менестрелей окружили Эли и пели в его честь балладу о чародее с волосатым сердцем. Это они его испытывают, или снова удар наносит тонкое гриффиндорское чувство юмора?

Покончив с едой, Берна с Августой побежали в подземелье, но не слизеринское, а хаффлпаффское. У входа их уже ждала Айлин: завидев слизеринок, она постучала по нужной бочке. Они быстро залезли в отворившийся проход и пробрались в заставленную цветами и растениями в горшках гостиную Хаффлпаффа, а оттуда — сразу в девичью спальню, поздоровавшись на бегу с Хизер и Мэгги, которые сидели на диванах в гостиной вместе с профессором Макфасти. Девушки плели венки, а профессор просто молча глядел себе под ноги. Макфасти выглядит таким напряжённым, словно это он сегодня женится, хмыкнула леди Берна. В спальне вокруг Эйриан порхали, как бабочки над цветком, Кэтрин Уайтхил и Констанция Рэбнотт, расчёсывая её светлые волосы и вплетая в них цветы. Селина Брэгг критически наблюдала за процессом, отпуская комментарии, а завидев Айлин с Августой и Берной, она велела им сделать себе венки из охапок цветов, наваленных просто на пол. На Эйриан было жёлтое платье с чёрными узорами — если студенты Хогвартса женились до окончания школы, они традиционно надевали цвета своих Домов.

— И барсука не забудьте!! — раздался скрипучий голос сверху.

От неожиданности Берна чуть не выронила из рук венок. Пивз возник над их головами, держа в руках пыльное и, судя по всему, слегка поеденное то ли молью, то ли крысами, чучело барсука.

— Без барсука — никак! — орал Пивз. — Традиция! Со времён Хельги Хаффлпафф!

— Что я должна с ним сделать, по-твоему? — поинтересовалась Эйриан.

— Я бы рекомендовал вплести в причёску, — ответил он тоном, который напомнил Берне мадам Амели из лавки в Хогсмиде. — Но на пояс прицепить тоже можно. Просто и элегантно.

Когда же от Пивза и барсука удалось избавиться, и вокруг Эйриан закончили порхать подруги, все водрузили венки на головы и вышли из спальни, представ перед профессором Макфасти. Берна отметила, что на нём парадный тартан — тоже в цветах Дома. Хизер уже была в венке, а Мэгги доплела свой и осмотрела его с сомнением на лице.

— А венок вообще обязательно надевать?

— Если не хочешь венок, то можем вернуть Пивза и предложить тебе барсука, — сказала ей Селина, и Мэгги, хмыкнув, нацепила венок на голову.

— Ну что, все готовы? — спросил профессор Макфасти, которому явно не терпелось покончить со своей частью в сегодняшнем действе. Когда Эйриан кивнула, он взял её под руку. Его роль состояла в том, чтобы торжественно вывести невесту из её Дома и передать родителям, ожидавшим внизу у выхода из замка. Далее уже отец Эйриан должен был довести её до места, где ждал жених. Всем было понятно, что так просто это всё не случится. Ха, всё будет ещё сложнее, подумала Берна в предвкушении.

— Э-э, — сказала Эйриан. — Мы так не пролезем сквозь бочки, профессор. Давайте уж потом… возьмёмся под руки.

Макфасти хлопнул себя рукой по голове и отпустил Эйриан, и все стали по очереди протискиваться по проходу в бочках. Толстый Монах парил над выходом из Хаффлпаффа, счастливо улыбаясь и игнорируя жалобы Пивза на то, что невеста отказалась от барсука (ну хоть ты ей скажи!) Монах, игнорируя полтергейста, начал сыпать благословениями и пожеланиями, и торжественная процессия двинулась в путь. Берна подгадала момент, чтобы стать рядом с Хизер, и они с ней тайком переглянулись. Хизер еле заметно кивнула на немой вопрос Берны, и она мысленно вздохнула с облегчением: главный козырь у нас в кармане. Поскорее бы уж, подумала она. Но всему своё время — момент для симметрии должен вызреть.

Когда они поднялись из подвалов на первый этаж, вокруг начали появляться студенты, махавшие руками и порой вызывавшие из палочек имена «Эйриан» и «Элиезер» при помощи Флаграте. Портреты на стенах не отставали: они приветствовали процессию, размахивали руками и запускали из палочек цветы, звёзды и искры, которые оставались, правда, внутри портретов и исчезали через пару секунд. Берна отметила, что даже портрет Салазара Слизерина изобразил на надменном лице некое подобие улыбки и прошипел что-то неразборчивое — видимо, то ли поздравил, то ли проклял Эйриан на змеином. Парселоречь, поправил сэр Зануда. Вот бы и её разучить, эту змеиную парселоречь, мечтательно сказала Терция.

Группа встречающих во главе с родителями Эйриан уже показалась впереди: празднично облачённый господин Аспинуолл переминался с ноги на ногу, а рядом стояла, улыбаясь во весь рот его жена, светловолосая валлийка, — до чего же Эйриан на неё похожа! подумала Берна. С ними был ещё маг помоложе — видимо, это и есть Тедди, дядя Эйриан. Однако дойти до них процессии не довелось — портрет Цирцеи под радостное хрюканье изображённых на нём поросят распахнулся, открывая тайный проход, и оттуда высыпала ватага во главе с Криспином Оллертоном. Они навели палочки на процессию, и Криспин торжественно произнёс:

— Сопротивление бесполезно. Если вы даже попробуете вытащить палочки, мы вынуждены будем превратить вас в жаб.

— Да я вообще забыл сегодня палочки! В другом тартане остались, — виновато протянул профессор Макфасти, и Берна выпустила вперёд сэра Зануду, чтобы не захохотать.

Криспин и Дуглас выхватили у него Эйриан и утащили её в проход, и портрет эффектно захлопнулся за ними.

— В жаб? — с недовольством произнесла Цирцея. — Никакого чувства стиля!

— А мы что теперь должны делать? — прошептала Мэгги, поправляя съезжающий ей на уши венок.

— Ну как что, — сказал профессор Макфасти. — Заберём родичей Эйриан и отправимся на поляну у Старого Дуба. Надеюсь, гости там уже собираются, а эльфы похлопотали об угощении!

— Ура! — прокричали подружки невесты, а Берна ощутила, как вибрирует в кармане свиток. И в самом деле, ура!

*

Низкие деревянные столики с угощением расположились по краям поляны, и вокруг них толпились учителя Хогвартса (которые, по традиции, не вмешивались в происходящее на студенческой свадьбе, кроме крайних случаев, а лишь наедались и напивались на ней), ученики, родители и другие приглашённые. Гости прибывали, и поляна заполнялась смехом и криками, а потом под всеобщие возгласы одобрения профессор Яга и Перенель вышли из рощи, ведя за собой вереницы фей, подкрашенных в жёлтый и синий цвета и переливающихся в ярких солнечных лучах. Берна подставила лицо солнцу: день был идеальным — солнечным, но не жарким. По небу медленно плыли пушистые белые облака. Но расслабляться было рано: из сообщения, появившегося на свитке, Берна знала, что похищенную невесту разыщут очень быстро.

И вот с южной стороны к поляне прилетела целая стая студентов на мётлах: Берна разглядела похитителей, к которым присоединился почти весь Гриффиндор, а также Эли и его товарищей. Берна отметила, что команда поддержки жениха, как и он сам, были в венках — и она уже знала, что это вовсе не для красоты, а для отслеживания всех окрестностей замка, как Этьен делал год назад во время Майского ритуала. Понятно, что невесту нашли за считанные минуты. Тем временем все новоприбывшие приземлились, а Криспин подлетел к мэтру Йодлю, чей плащ, гиацинтовый в этот раз, снова клубился подобно туманам на границе миров. Затем над поляной прозвенел его усиленный Сонорусом голос.

— Дорогие гости! Прошу вашего внимания! — орал Йодль. — Несмотря на то, что жених быстро разыскал украденную у него невесту, так просто он её назад не получит. Уважаемые похитители желают проверить, достоин ли он нашей дорогой Эйриан, а посему прямо сейчас, на этой поляне, ему придётся пройти сложнейшие испытания! Поприветствуем же наших отважных героев!

Поляна взорвалась возгласами и хлопками, и тонкий слух Берны уловил в общей какофонии звонкий детский голос, перекрикивающий другие своим воодушевлённым «Эли!!». Она пригляделась и увидала мальчика лет пяти-шести, который подпрыгивал и размахивал руками, а рядом с ним стояла девочка постарше, которая что-то шептала малышу на ухо. Так вот они какие, легендарные младшие Макгаффины, прошептала Берна и пробралась сквозь толпу поближе к ним, чтобы рассмотреть. Мальчик показался ей просто неприлично миловидным с его большими светлыми глазами, подчёркнутыми чёрными ресницами, и розовыми губами. Он был похож на Эли, хоть его русые волосы были немного темнее, но при этом выглядел куда ярче и… Берна поискала слово, и Терция услужливо ей его подбросила: напористее. А вот его сестра, наоборот, показалась Берне невзрачной, а её косички с вплетёнными в них цветами — слишком детскими и нелепыми. И, тем не менее, этот ребёнок выдал пророчество, которое нынче у всех на устах. Кроме, пожалуй, мэтра Йодля. Его уста заняты другим.

— Первое испытание — перетягивание каната, — кричал Йодль, у которого в руках появился похожий на огромную змею канат. — Напомню собравшимся правила: на нашем чудесном канате есть три отметины — одна по центру и ещё две на равных расстояниях от неё.

Йодль навёл палочку на один из одуванчиков под своими ногами и увеличил его до трёх футов в высоту, а затем наложил Дуро, превратив цветок в стража центра поляны.

— Главную отметину я располагаю вот тут, по центру, а нашим героям нужно будет тянуть канат на себя до тех пор, пока отметина противников не окажется над одуванчиком. Подвергать магии канат и центр поляны — нельзя! Отпускать полностью канат нельзя — хотя бы одна рука должна быть на нём!

Бедный Этьен, подумала Берна. Колдовать одной палочкой? Как он это переживёт? Она нашла взглядом товарищей жениха: конечно же, они уже сгрудились, обсуждая стратегию. Этьен уже чертил что-то пером на пергаменте, в который слегка озадаченно смотрели Конал и Бэзил. Эли, Бенедикт и Адам, напротив, выглядели вполне уверенно и перебрасывались коротким фразами. Эли отлично смотрелся в синем с бронзой килте и в венке, снисходительно отметила леди Берна, а затем перевела взгляд на уже выстраивающихся возле каната похитителей. Героический Криспин, само собой, Дуглас и Эрик, куда же без них. Коренастая фигура Артура с широко расставленными ногами и сложенными впереди руками излучала уверенность. За ним стояли слегка смущённый Кольберт Тутхил из Хаффлпаффа и возвышающийся над всеми ними Бонифаций Белби. Этого явно из-за роста и веса взяли, хмыкнула Берна. Он ведь один — как Эли, Дуглас и Эрик вместе взятые. Вот только поможет ли это похитителям?

По команде Йодля противники подошли к канату и взялись за него обеими руками. Берна обратила внимание, что Конал, Адам и Бэзил расположились в самом конце, а Эли — перед ними. Что же они задумали? Бенедикт и Этьен, напротив, были в цепочке первыми. У противников первыми ухватилась за канат гриффиндорская тройка, а в самом конце маячил Бонифаций. Йодль выкрикнул «Поехали!», и Берна навострила уши, чтобы не пропустить заклинания, которые сейчас, несомненно, полетят с обеих сторон. И они полетели!

Хиларитусы сорвались с палочек первыми и полетели явно в Этьена — кто бы сомневался! Берна высказалась бы по этому поводу, если бы рядом стояла Мелюзина, но её, конечно, на свадьбе да и вообще в Хогвартсе не было. Берна вздохнула и принялась наблюдать за перетягиванием дальше: чары гриффиндорцев натолкнулись на защиту, выставленную Беном, а Этьен, судя по всему, попал по Криспину Таранталлегрой, поскольку тот выделывал что-то невообразимое ногами, с трудом держась за канат. Центральная отметина поползла в сторону Эли и товарищей. Но тут что-то начало происходить с Бонифацием, в которого целились палочками Артур и Кольберт: теперь он уже не просто возвышался над всеми, а превращался в великана. Энгоргио, догадалась Берна и глянула на отметину: теперь она уже ползла в сторону похитителей, и опасный рубеж приближался довольно быстро. Поляна ревела, и возгласы, подбадривающие жениха с товарищами, слышались со всех сторон. Что они себе думают? заволновалась Берна. Не могли и сами сделать из кого-нибудь тролля — хоть бы из Конала?

Но Конал явно не бездействовал: его рубаха меняла очертания и увеличивалась в размере, становясь похожей на… урики-придурики, на что же это похоже? Рубахи Адама и Бэзила тоже менялись на глазах, хотя и не так быстро, как у Конала. Паруса! осознала Берна и услыхала крик Эли, развернувшегося, насколько мог, в сторону хвоста каната: «Депримо!» Ветер вырвался из его палочки и наполнил три паруса потоками воздуха. Этьен и Бен продолжали перекидываться заклинаниями с гриффиндорцами, и среди всего этого шума слух Берны уловил синхронный Вингардиум Левиоса. Отметина со стороны жениха замерла почти уже у цветка, затем рванула в обратном направлении, и под ликование зрителей товарищи жениха полетели прочь от центра поляны, словно поймали за хвост дракона. Огромный Бонифаций, напрягаясь изо всех сил, тянул канат в свою сторону, а Артур с Кольбертом пытались снять левитацию с гриффиндорцев, но ветер, вызванный Эли, оказался сильнее и дотянул всю цепочку противников до самой середины поляны, где ноги Бонифация смели на своём пути несчастный одуванчик.

Все вокруг восторженно зааплодировали, и команды разошлись, чтобы вернуть себя и свою одежду в прежний вид. Йодль тем временем поручил старостам унести канат и привести поляну в порядок перед следующим испытанием. Берна смотрела, как Мартин убирает палочкой борозды, оставленные ногами Бонифация, пока Йодль опрокидывает в себя кружку с элем, поднесённую Дороти Рассел. Он вообще будет в состоянии поженить Эли и Эйриан, когда придёт время? В смысле, если оно придёт, ухмыльнулась внутри Терция, а Берна непроизвольно погладила рукой сумку, где лежал заветный свиток.

— Второе испытание представит нам ученица из Слизерина, достопочтенная Камилла Паркинсон! — закричал с новыми силами Йодль, и Камилла, ухмыляясь, вышла вперёд с большим чёрным мешком в руках.

— Элиезер Макгаффин, — сказала она, тоже усиливая голос. — Сейчас ты должен будешь доказать, что не зря носишь килт и что в тебе течёт шотландская кровь!

— Ну, не только шотландская, — смущённо проговорил Эли.

— Мы будем проверять шотландскую, — грозно сказала Камилла и выставила вперёд руку с мешком. — Так вот, тут находится тот предмет шотландской гордости, который больше всего не любят студенты Хогвартса. Что это, по-твоему?

— Хаггис! — закричал кто-то из зрителей. — Макгаффин сейчас будет есть хаггис!

Эли задумчиво посмотрел на мешок, и Берна тоже пригляделась, отмечая, что внутри находится какой-то большой предмет странной формы. Неужели это…

— Побудочная волынка? — предположил Эли. — Вообще-то, мне её песни нравятся.

Зрители заревели, когда Камилла вытащила из мешка пузатую волынку, с торчащими из неё трубками, одна из которых явно была сработана из чистого серебра. Камилла подняла её над головой, прямо как Персей — голову Медузы Горгоны, подумалось Берне, но Терция не одобрила эту ассоциацию. Камилла тем временем продолжала.

— Каждый истинный шотландец должен уметь танцевать под звуки волынки. Вот твоё задание, Элиезер. Пока играет волынка, я и мои подруги будем показывать движения, которые кто-то из твоей команды должен немедленно повторить. Тот, кто ошибся, выбывает. Если команда замешкалась дольше, чем на восемь тактов, и никто не начал повторять, один из команды выбывает. Твоя же задача — продержаться до конца мелодии. Всё понятно?

Берна глянула на Эли и прыснула — на его лице ясно читался ужас. Также какая-то суматоха происходила в команде его товарищей — не Этьен ли это пытается позорно сбежать с поля боя? Вот и аукнется ему сейчас та Таранталлегра, которой он зачаровал Криспина! А за Камиллой уже выстраивались Эмеральдина Сэлвин, Илария Кеттриддж, Роберта Флинн, Грайне Долан и Элизабет Грин — все, как одна, с улыбками до ушей и настроенные затанцевать противников до смерти. Давно они готовили движения, интересно? Берна глянула на товарищей жениха: они и правда выходили с такими лицами, как будто им предстоит пасть в этом бою. Последним вышел Этьен, а когда он занял позицию, Камилла прикоснулась палочкой к волынке, и та плавно поднялась в воздух над их головами. Мелодия полилась сначала медленно, а потом всё быстрее, свиваясь в музыкальный узор джиги — Берна стала непроизвольно отбивать ногой ритм. Камилла ступила вперёд, подняв обе руки над головой, и приняла стойку для хайленд-флинга. И началось…

— Ущипни меня, Берна, я сплю и вижу сон, — сказала подошедшая к Берне Мэгги. — Спорим, что Этьен вылетит первым.

— Не успели, — ответила Берна, глядя, как Этьен уходит с поляны после ошибки во флинге. — Тебе придётся наложить на него Обливиатус, чтобы сей позор не мучал его до конца дней.

— Ладно, тогда спорим, что Конал продержится до конца. И Эли, конечно, тоже.

— Ставлю на Бенедикта, — послышался голос Айлин. — Он, между прочим, отлично танцует.

— Сейчас посмотрим, — сказала Берна. — Я ставлю на Адама.

Но Адам вылетел вторым, хотя и не из-за неудачного движения, а потому, что ирландка Грайне Долан выдала такой замысловатый танец, что команда замешкалась, и никто не решился даже попытаться это повторить. Мелодия волынки сотрясала поляну — многие хлопали в такт, и краем глаза Берна увидала, что профессор Тормод пустился в пляс с профессором Дервент. Учителя уже начали пить за здоровье молодых, несомненно.

— Что я говорила! — радостно воскликнула Айлин, когда Бенедикт ловко повторил связку шагов Элизабет, и поляна взорвалась аплодисментами. Мэтр Йодль суетился вокруг только что прибывших музыкантов, и вскоре те взялись за инструменты и начали подыгрывать волынке.

— Отлично! — сказала Мэгги, когда Конал не менее искусно повторил танец Роберты. Теперь вперёд вышли Илария и Эмма и переглянулись.

— Что, они вдвоём будут танцевать? Ничего себе! — сказала Айлин.

Их парный танец, однако, оказался совсем несложным — такое все плясали не раз на балах — но под конец Илария выпустила что-то из руки — золотой снитч? — а Эмма подпрыгнула и ловко поймала его одной рукой. Затем она подошла к растерявшимся противникам и вложила снитч в ладонь Бенедикта. Конал и Бенедикт пришли в себя и пустились в пляс, и под конец Бен разжал ладонь. Снитч метнулся вверх, Конал прыгнул, а Эли и Бен выхватили палочки и подняли его ещё выше при помощи Вингардиум Левиоса, но снитч в этот раз оказался увёртливее, и рука Конала сомкнулась на пустоте

— Эх, нечестно, — проговорила Айлин, глядя, как Бен и Конал уходят с поляны. Вперёд снова вышла Камилла. Берна с удивлением отметила, что у неё забилось сердце, и она переживает за Эли. Хоть бы справился…

Музыканты почувствовали момент, и все инструменты затихли, кроме барабанов. Под их грозный бой и под триумфальные перекаты волынки, Камилла вытащила обе палочки и снова отбила ногами флинг, выбросив в конце в воздух огненные буквы при помощи Флаграте. Слова «Draco Dormiens» завертелись над её головой, и после секундной паузы Эли пустился в пляс. Толпа заревела, осознав, что он танцует не хуже Камиллы и повторяет её движения в точности, а в конце, под уже затихающие аккорды музыки, он выпустил из своих двух палочек слова «Nunquam Titillandus», которые прицепились к словам Камиллы в нужном месте, и огненный девиз Хогвартса засиял над поляной. Берна, не стесняясь, закричала «Макгаффин!» вместе со всеми вокруг и захлопала в ладоши.

— Он истинный шотландец, как и истинный студент Хогвартса, — орал мэтр Йодль. — Осталось одно испытание — посмотрим, сможет ли Элиезер узнать свою невесту среди семерых одинаковых девушек.

И семь Эйриан в жёлтых платьях появились на поляне. Все смолкли, пытаясь разглядеть их и найти хоть какие-то отличия, но девушки были точными копиями друг друга, вплоть до последней маргаритки в венках. Эли направился было к ним, но Йодль его остановил:

— Во избежание слишком лёгких путей, например, легилименции, жених не должен приближаться к невестам ближе, чем на десять футов. Также девушки не смогут ответить на его вопросы — на них наложили Силенсио.

— Мне хоть говорить можно? — спросил Эли.

— Тебе — можно, — подтвердил мэтр Йодль, и Эли тут же спросил:

— Кто из вас Эйриан?

Все семеро немедленно подняли руки, а некоторые ещё и стали подмигивать и делать разнообразные жесты.

— Я так и знал, — сказал Эли. — У меня есть время подумать?

— Отчего же нет? — сказал мэтр Йодль и щёлкнул пальцами. Со стороны профессора Яги на поляну поплыли уже знакомые всем песочные часы. Берна услыхала, как Мэгги рядом с ней вздохнула, а песчинки в часах начали сыпаться в нижнюю чашу.

Девушки хихикали и подмигивали Эли, который погрузился в раздумья, а Берна тем временем потихоньку отошла от Мэгги и Айлин и спряталась за ближайшим деревом. Там она достала свиток, написала «всем на позиции» и сказала «Вибро». Когда она вернулась к зрителям, Эли был уже занят чем-то непонятным — он подошёл к линии, за которую ему нельзя было заходить, и что-то творил палочкой в траве. Наконец, Берна поняла, что он делает — трансфигурирует травинки в пышные ростки крапивы. Затем он обратился к стоящей неподалёку профессору Спор.

— Я, конечно, могу трансфигурировать, но у вас ведь найдутся перчатки для сбора трав?

— Ха, кто ж ходит на свадьбы без вороха перчаток для сбора трав, — сказала она под общий хохот, но все ученики прекрасно знали, что она действительно носит с собой всегда с дюжину пар из разных материалов. Ведь никогда не знаешь, не раз твердила им она, на какое растение наткнёшься во время романтических прогулок по окрестностям.

Профессор выдала Эли перчатки, и он аккуратно положил одну пару возле каждого куста крапивы. Затем он глянул на часы — песок уже почти весь выбежал, и отошёл на десять футов назад.

— Я попрошу девушек надеть перчатки и сорвать крапиву, только и всего, — сказал он. Последние песчинки упали на дно, и невесты двинулись к линии.

— А, я поняла! — восхищённо сказала Айлин. — Его бабка научила каким-то особенным образом крапиву срывать, а он показал Эйриан. Только бы она не забыла!

— Эйриан такое не забывает, — проговорила Мэгги, и все они уставились на девушек, натягивающих перчатки и срывающих крапиву. Берна увидала, что большинство из них, как сделала бы и она сама, просто потянули её за стебель и вырвали с корнем — кто-то одним махом, рассыпая землю с корней, кто-то аккуратно и медленно. И только одна из них — помедлила, затем провела рукой по стеблю, прижимая к нему листья, а затем согнула стебель почти у земли и отломала его. Эли указал на неё и сказал:

— Это моя Эйриан. И научила нас срывать так крапиву моя прабабушка, Эльвира Макгаффин.

Эйриан вышла вперёд, а остальные девушки стянули перчатки и захлопали в ладоши, давая понять всем остальным, что он не ошибся. Поляна снова загремела, а музыканты заиграли марш. Сердце Берны заколотилось. Может, отменить всё, пока не поздно? Она перевела взгляд на Августу (крайняя Эйриан слева) и увидала, что она делает с перчатками, мысленно поаплодировав её находчивости. Что ж, у Августы готов портоключ, так что отступать поздно. Она встретилась взглядами с Августой и кивнула.

— В какие тяжёлые времена мы живём, — орал Йодль тем временем, — раз узнать свою невесту можно лишь по тому, как она срывает крапиву! Воистину любовь во время чумы! Но, так или иначе, да здравствует любовь! Элиезер Макгаффин прошёл испытания и теперь…

— И теперь их должна пройти его невеста! — услышала Берна свой собственный голос, многократно усиленный Сонорусом и перекрывающий все остальные звуки на поляне. Она ощутила на себе взгляды сотни глаз.

— Это ещё почему? — спросил её растерявшийся Йодль.

— Потому что мы похитили жениха и не отдадим его, пока она этого не сделает! — ответила Берна, и только тогда все заметили, что Эли на поляне уже нет. Она услыхала чей-то испуганный возглас — сестра Макгаффина? — и решительно вышла вперёд. Музыканты замолкли, а затем барабанщик стал набивать тревожный ритм. Что ж, игра начинается.

— Ах вот как! — заорал подхвативший игру Йодль. — Испытание должна пройти и невеста! И правильно — это же Хогвартс, дорогие гости! Тут и не такое бывало. Так что же она должна сделать, уважаемая Берна Макмиллан?

— Сначала пусть Эйриан выберет себе команду поддержки, — сказала Берна и увидела, как ложные невесты становятся снова самими собой, а Августа, чья миссия уже выполнена, потихоньку отрывается от них и уходит в сторону.

— Ну, Берна, держись, — сказала Эйриан и огляделась. — Айлин Маккензи и Мэгги Лавгуд!

Обе девушки подошли к ней немедленно. Эйриан поискала кого-то глазами в толпе — наверняка она высматривает Хизер и Августу, но их тут уже и следа не было. Тогда Эйриан назвала ещё три имени:

— Кларисса Картер! Селина Брэгг! Констанция Рэбнотт!

Трое названных подошли к ней, и теперь все уставились на Берну в ожидании. Та кивнула и достала из сумки свиток.

— Эйриан Аспинуолл! Ты выходишь замуж за студента из Рейвенкло. Ты уверена, что готова к такому шагу? Вот тебе свиток, расшифровав который ты узнаешь, где спрятан Эли. Желаю тебе удачи.

Йодль заглянул в свиток, который Берна протянула Эйриан, и присвистнул.

— Дорогие гости, — восторженно закричал он. — Нелёгкое испытание выпало на долю Эйриан! Я вижу тут и загадочные письмена, и мудрёные схемы! Думаю, им понадобится время, чтобы это раскусить. Отчего бы нам с вами пока не потешить себя танцами?

Музыканты по его команде грянули, и поляна начала заполняться танцующими парами. Команда Эйриан со свитком отошли в сторону, а Берна последовала за ними. Вдруг подсказывать придётся? Она поискала в толпе Мартина и заметила, что он пошёл танцевать с Лавинией. Хм, не слишком ли сложной она сделала загадку? Вспомнив с гордостью, как вдохновенно они с Августой сочиняли её полночи, Берна отогнала все прочие мысли. Пусть уж пораскинут мозгами.

— Мерлинова борода, что это вообще такое? — воскликнула Констанция, рассматривая свиток.

— Ну, вот это гоблинские руны, — сказала Мэгги, и Берна заметила, как в её глазах зажёгся азарт. — А вот это — эльфово письмо. А вот это — Берна, которая потом получит за всё сполна, поскольку никакой древний закон её уже не защищает.

И она погрозила палочкой в сторону Берны, которая только усмехнулась в ответ.

— Вот это я знаю, что такое, — сказала Селина. — Я была на факультативе у профессора Диггори. В этой схеме надо просчитать положение планет. Как же оно было? Так, Меркурий в Овне, а Юпитер…

Пока они просчитывали и расшифровали, Берна увидала, как профессор О’Донован стоит с чашей в руках, прислонившись спиной к дубу. Надо же, не танцует, удивилась она, вспоминая, как лихо он отплясывал на рождественском балу. Она прислушалась к себе — никаких сильных эмоций его вид уже не вызывал: ни восхищения, ни отвращения. Так-то уже лучше, отметил сэр Зануда. Может, пойти его пригласить? А то Мартин как-то слишком веселится с Лавинией.

— Берна, ты чудовище! — отвлёк её голос Эйриан несколько танцев спустя. — Мы всё расшифровали. И что мы получаем за наши труды? Сие дивное послание: «Хранитель вместилища дороги лебедей находится там, где гроза райского сородича хлеба из обители друзей загадок год назад лежала на черепахе глаза земли, уносимой вдаль подругами души арфы».

Берна снова ощутила прилив гордости за свою работу, а Айлин недоумённо глянула на текст.

— Что это значит? Кеннинги, что ли?

— Да, Берна славно поигралась с кеннингами, — сказала Мэгги. — И хранитель вместилища дороги лебедей — это Эли, конечно. Но вот что такое райский сородич хлеба? Пирог какой-нибудь?

— Уж скорее печенька, — сказала Кларисса. — Помнишь, у нас был почти такой же вариант, когда мы придумывали кеннинги для печенья? В общем, выходит, что — гроза печенек из обители друзей загадок, то есть из Рейвенкло, — это ты, Мэгги!

— Да?! Ничего себе! — и Мэгги быстро глянула на Берну. — И где же это я лежала год назад? Что за черепаха?

— Может, глаз земли — это озеро? — спросила робко Констанция, которая до этого молчала. — Озёра мне иногда напоминают глаза, когда я лечу на метле и смотрю на них сверху вниз.

— Мэгги, может, это про тот урок боевой магии год назад, — прокричала Айлин. — Помнишь? Ты на плоту лежала, и его утаскивали русалки, а нам надо было тебя спасать?!

— Подруги души арфы — подруги музыки, что ли? Ну да! Им Конал спел тогда, и они заслушались.

— Так Эли на плоту на озере? — воскликнула Эйриан. — Берна?!

Та пожала плечами и сказала, поглядывая на озеро:

— Надеюсь, вы все в музыкальном настроении сегодня.

— Мы, конечно, в музыкальном настроении, — ухмыльнулась Мэгги, — но если твой тонкий слух пострадает от моего пения, ты сама будешь в этом виновата.

Берна, делая вид, что не слышит её, помахала рукой мэтру Йодлю. Он подбежал к ней, выслушал краткую сводку и заорал на всю поляну.

— Дорогие гости, наша невеста и её славные подруги расшифровали таинственные письмена и узнали, что Элиезер находится на плоту на озере, под охраной русалок. Чтобы освободить его, героиням придётся спеть. Всё внимание на них!

Эйриан с остальными пошла к берегу озера, где уже стояли Августа и Хизер с палочками, наведёнными на воду. Гости потянулись за ними, а вслед и музыканты: барабан уже начал отстукивать бодрый ритм. Никакого плота на озере не было видно.

— И где же? — спросила Эйриан у Берны.

— Вы пойте, а там видно будет, — ответила Берна.

Эйриан сделала глубокий вдох и запела балладу про Тэма Лина. Её подруги тотчас подхватили. Музыканты начали тихо подыгрывать, и вскоре вода в озере забурлила. Берна почувствовала, что на неё кто-то смотрит и оглянулась. Мартин стоял неподалёку, и когда она встретилась с ним взглядом, он сделал жест, который она сразу поняла. С нового куплета Мартин и Берна запели вместе с девушками, а уж за ними песню подхватил весь хогвартский хор:

Похитили Тэм Лина —

Нас разлучить хотят.

Но я верну любимого,

Не побоюсь преград.

Пусть в змея превратят его —

Я удержу в руках.

Пусть волком обернут его -

Я одолею страх.

Пусть плавят как свинец его -

Не дрогну я от мук.

Тэм Лина я любимого

Не выпущу из рук.

Музыканты грянули уже громче, и из-под воды показался плот, который держала дюжина русалов и русалок. На плоту лежал привязанный к нему Эли, зачарованный Эбуллио. Русалы отпустили плот, заслушавшись пением, и Августа с Хизер тут же призвали его при помощи Акцио и зафинитили Эбуллио. Но когда Эйриан попыталась подойти к Эли, они преградили ей путь. Пение закончилось, и Берна снова вышла вперёд.

— Когда наших любимых похищают, их редко отдают без боя. Так что нужно быть готовой ко всему, Эйриан. В том числе и к полным неожиданностям.

Берна глянула по сторонам — сёстры Уизли со своими армиями были уже тут: с двух сторон они подошли к вытащенному на берег плоту и стали рядом с Хизер и Августой. Вслед за ними, как утята за мамой-уткой, под всеобщие возгласы удивления прискакал десяток огромных лиловых луковиц. Луковицы неистово скакали, поднимаясь порой выше человеческого роста, и близнецы выставили стену-Репелло, не давая им разбежаться в разные стороны. Другие гриффиндорцы притащили несколько вместительных горшков с землей.

— Ничего себе, как они вымахали! — поражённо сказала Эйриан. — Никогда таких не видела! Надеюсь, что они по-прежнему становятся смирными, если их опрокинуть!

— Вот и проверим, — сказала Айлин, направляя на них палочки. Её примеру последовали остальные, а барабанщик только этого и ждал, чтобы начать настукивать ритм. Августа и Хизер тем временем выставили непрозрачную стену между берегом и плотом, на котором был Эли.

— Ну, Берна Бирюзовая, отправишь ты меня на пенсию, коли будешь продолжать в том же духе, — раздался голос за её спиной. Берна обернулась, чтобы вежливо улыбнуться профессору Яге.

— Да, ваша школа, профессор Яга, — с гордостью сказала она.

— Что и говорить, Зореслава, ты научила их работать в командах, — раздался голос Кристины Кэррик. Берна впервые её увидала сегодня — видимо, она только что появилась на свадьбе. — И много я весёлого пропустила?

— Ты себе даже не представляешь, принцесса, — сказала ей Зореслава.

— А меня тоже украдёшь? — спросил у Берны стоявший рядом с ними профессор Маклеод.

— А вы что, тоже женитесь? — уточнила Берна.

— Эх, женюсь, женюсь.

— Да что ж ты с такой тоской в голосе об этом молвишь? — просила его Яга.

— Вот именно, Тормод, — сказала госпожа Кэрик. — Хорошо, что Мэри этого не слышит.

— Дык ведь когда женюсь, из Хогвартса уйду да в Эдинбург переберусь, ко двору твоему с этикетом. Как же вы тут все без меня? — профессор потёр кулаком глаза.

— Зато Мэри будет рядом! — отвечала Яга. — И вообще, чего раскис? Смотри, как скачут репки-то! Куда там твоему квиддичу!

Луковицы-валькирии и правда скакали чудесно, но команда Эйриан не спешила загонять луковицы в горшки уточнёнными Репелло и левитацией, как ожидала Берна. Они явно замышляли что-то другое: Эйриан и Мэгги сидели на земле, закрыв глаза, а остальные стояли вокруг с палочками наготове. Затем стоявшие также опустились на землю. Неужели они собрались снова…

— А ну-ка, зрители дорогие, — прозвучал усиленный голос профессора Яги, — садитесь и вы все. Иначе, того гляди, земля уйдёт из-под ног.

Берна оглянулась, увидев, как зрители опускаются на землю, камни и прибрежный песок, а затем снова перевела взгляд на команду невесты. Из любопытства она решила остаться на ногах и тут же ощутила первый толчок. Он был довольно слабый — словно великан слегка топнул ногой. Тем временем Айлин, Констанция, Кларисса и Селина установили Репелло-крышу над луковицами, не позволяющую им оторваться от земли. И тогда невидимый великан топнул второй раз: Берна покачнулась, но устояла, отметив, что и луковицы не собираются падать. Что ж, придётся им всё-таки использовать что попроще. Но тут землю сотряс третий толчок, и Берна упала навзничь, еле удержавшись, чтобы не закричать. Однако от толпы донеслось немало визгов и возгласов, а когда Берна поднялась, то увидела, что все луковицы смирно лежат на гладких лиловых боках. Команда Эйриан принялась левитировать их в горшки, и вскоре путь к плоту был свободен. Зрители бешено зааплодировали, поднимаясь на ноги. Но когда Августа и Хизер убрали преграду, на плоту уже был не один, а семеро Элиезеров.Все они были мокрыми с ног до головы, но при этом смеялись и общались друг с другом жестами.

— И последнее испытание на сегодня, — заорал Йодль, а потом вдруг запнулся и глянул на Берну, которая пыталась незаметно стряхнуть песок с одежды. — Оно же последнее, госпожа Макмиллан?

Та моментально прекратила возиться с песком и важно кивнула головой.

— Последнее испытание! — продолжил орать Йодль. — Сможет ли Эйриан узнать Элиезера среди этих семерых молодых людей?

— Условия те же, — добавила Берна. — Близко не подходить и вопросов не задавать. На них Силенсио.

Музыканты на этот раз заиграли медленную и берущую за душу мелодию. Солнце уже клонилось к закату, и озеро сверкало миллионами бликов. Эйриан сделала несколько шагов вперёд и остановилась. Она присмотрелась к сидящим на плоту мокрым Элиезерам (Берна поняла, что все они упали в воду во время землетрясения). Затем Эйриан поставила руки в боки и выдала фразу на неизвестном Берне языке — валлийский? Конечно, он. Один из Эли закрыл рот руками, а потом не выдержал и захохотал. Ещё пару человек захохотало в толпе — Берна оглянулась и увидала, что это были мама Эйриан и валлиец Эдвин, четвероклашка из Слизерина. Отлично, вот у него потом и узнаем, что тут за шутка.

— Этот — мой, — сказала Эйриан. — И я рада, что купание с русалками и землятресение не отшибли ему чувство юмора.

Эли соскочил с плота и подбежал к Эйриан. Киприан Йодль, ставший внезапно серьёзным, подошёл к ним и велел взять друг друга за руки. Когда они это сделали, он проверил каждого при помощи Специалис Ревелио и высушил Эли Фервеско.

— О чудо, дорогие гости, это действительно они! В здравом уме, причём, несмотря на все испытания!

После чего он спросил у них, согласны ли они взять друг друга в супруги, и, получив два «да» в ответ, перевязал им руки красной лентой. Музыканты затихли, Берна снова переглянулась с Мартином, и тот дал команду, по которой весь хогвартский хор вышел на пару шагов вперёд из толпы и запел для Эйриан и Элиезера Макгаффинов безупречно отрепетированный свадебный гимн. Лента, скрепляющая две руки, вспыхнула алым огнём и рассыпалась ворохом крошечных звёзд.

— Что она ему сказала? — прошептала Айлин Мэгги, когда пение закончилось, и Йодль закричал, что объявляет их мужем и женой и что пора целовать невесту, пока никто никого не похищает. — Ты же вроде знаешь валлийский немного.

— Да не уловила я, — прошептала та в ответ. — Что-то про паруса и истинного шотландца. Не знаю, как ты, Айлин, но я замуж выходить в школе не буду. А может и вовсе пока Берна жива.

— Ты знаешь, ты так можешь никогда замуж не выйти, — продолжала шептать Айлин.

— Думаешь, она долго протянет, с такими-то замашками?

Берна хмыкнула и пообещала себе, что будет жить долго. И, по возможности, счастливо.

— А впрочем, пусть живёт долго, — великодушно решила Мэгги, стаскивая с головы помятый венок. — Можно ведь это снять, наконец? У меня уши опухли. Так вот, пусть живёт и сама замуж выходит, а мы нагрянем к ней на свадьбу и сделаем её незабываемой. Как вам эта мысль?

Айлин и остальные бурно её поддержали. Под общее ликование воздух наполнился каскадами цветов и огненными буквами. Берна увидала, как к молодожёнам бегут их родственники — младшие Макгаффины быстрее всех. Подружки невесты и товарищи жениха тоже бросились обнимать Эли и Эйриан, а потом, следуя примеру Мэгги, стащили с голов венки и бросили в озеро. Музыканты уже играли мелодию для танца «Валлийский круг», и гости возвращались обратно на поляну, где Йодль орал про возобновление танцев. Берна медлила на берегу.

— Твой голос красив, даже когда он гремит от Соноруса так, что уши закладывает, — сказал Мартин за её спиной. — Можно пригласить тебя на танец?

Берна ещё раз глянула, как русалки подхватывают венки на сверкающей поверхности воды и перебрасывают их друг другу, пытаясь поймать их хвостом или головой, а затем повернулась к Мартину и кивнула. Не добавить ли ледяного равнодушия? уточнила внутри леди Берна. Пожалуй, отложим его на потом, сказала Берна и убежала за руку с Мартином на поляну, над которой уже показался тонкий серп новорождённой луны.

[1] Фалес учил, что всё состоит из воды (лат.)

========== Глава четырнадцатая ==========

Из памфлета Бальфура Блейна, основателя комитета по экспериментальным чарам (написано в 1610 году)

Как хорошо известно досточтимым чародеям, заклинание Специалис Ревелио позволяет определять магические воздействия, которым подвергается объект. Дабы распознать чары или руны, нужно прежде досконально их изучить — невозможно узнать, к примеру, Конфундус, коли сам ты его ни разу не накладывал. Сильные чары, такие как проклятия, легко учуять при помощи Специалис Ревелио, да не каждому удастся осознать, что за тёмное колдовство тут разгулялось. Экспериментируя с заклинанием, добился я немалых успехов, задействуя свою личную особенность, согласно известному средневековому трактату. С детства я умел отлично насвистывать мелодии, а уж как по молодости выбили мне в драке один из передних зубов, так в художественном свисте мне не стало равных. Многие поражались, отчего я себе не отращу новый зуб, но одно дело красота телесная, а совсем другое — невыразимая краса наших чар. Четырнадцать различных типов свистов вывел я для сочетания их с чарами, и выяснил, что для Специалис Ревелио особенно хорош восьмой тип с гальярдным ритмом: с ним мне подвластно распознание даже тёмных заклинаний, которые в жизни сам не накладывал!

Гертруда Госхок, 20 июня 1348

Гертруда проснулась очень рано, но заря уже занималась. Два длинных, долгожданных летних дня, казалось, протягивали к ней руки через окно, стаскивая с неё одеяло сна. Ощущая прилив сил, она вскочила с постели, подошла к окну и распахнула его, впуская в комнату утреннюю свежесть. От прохлады мурашки побежали по коже её обнажённого тела, но ощущение было приятным. Не терпелось выбраться на прогулку — их Гертруда возобновила ещё в мае и теперь уже не пропускала, что бы там ни было. Иногда приходилось пить особое укрепляющее зелье, которое она покупала у мадам Натали в Хогсмиде, но сегодня в нём явно нет нужды.

Умываясь, она с улыбкой вспомнила, как Орсина Диггори впала в праведный гнев, высчитывая по её просьбе точное время наступления июньских полнолуния и солнцестояния. «Каждый уважающий себя маг должен уметь делать эти элементарные вычисления хоть во сне», говорила она, покрывая пергамент схемами и цифрами. «Когда уже в Хогвартсе введут астрономию, скажи мне, дорогая коллега. А мои предметы долго ещё будут факультативными? Или ты тоже считаешь, что они не столь важны?» Гертруда заверяла её, что она лично похлопочет о введении в Хогвартсе как можно большего числа новых дисциплин — ибо все знания важны, а с глупостью можно бороться лишь образованием. Раз уж розги не дают желанных результатов. Орсина фыркнула в ответ: мол, в Хогвартсе преподаватели постыдно расслабились и о розгах нынче только шутят. Когда тут вообще секли студента в последний раз, я тебя спрашиваю, Гертруда? А ведь если со знанием дела подойти к этому проверенному временем наказанию, да с учётом гороскопов и персональных лунных циклов как наказуемого, так и карателя…

За всеми эти разговорами, а также паузами на кормёжку разволновавшегося от присутствия Гертруды авгура, вычисления продвигались не так уж быстро, но постепенно пергамент был исписан полностью. Согласно подсчётам Орсины, полнолуние выпадало на ночь с 19 на 20 июня, ближе к полуночи, так что его сакральное влияние распространялось поровну на обе эти даты. Солнцестояние же наступало в ночь с 20 на 21 июня, за час до рассвета. Так что 20 июня, как ни крути,— самое подходящее время в этом году для обоих ритуалов, подумала Гертруда. Да и сама она родилась в ночь Солнцестояния, так что тот ритуал, в котором она будет принимать участие, не сорвётся от недостатка сил.

Витальность переполняла её можжевеловую чашу и норовила пролиться через край — не в силах откладывать полёт, Гертруда оделась и вырвалась на метле прямо из окна. Обогнув замок и совершив лихой вираж над башней Рейвенкло, она полетела на восток, навстречу восходящему солнцу.

Время размышлений, споров и поисков истекло — сегодня день, посланный мирозданием, чтобы вершить великие дела, думала она, набирая скорость. Все прозрения уже собраны, все видения в шарах проанализированы, все подсказки стихий сведены воедино, чтобы сделать пророчество явью. Пламя, из которого родится новый грааль, — это пойманное ею и Седриком дыхание Сердцеедки. Гертруда вспомнила то ощущение, которое охватило её, когда они влетели в чудесное малиновое облако: прикосновение к волшебству такой силы, что может стереть тебя в порошок. Но в один прекрасный миг — ты с ним на равных. Доведётся ли пережить такое вновь?

Всё могло быть иначе, шепчет внутри серый пепел: вы могли бы вырастить этот грааль вдвоём с Седриком, как Томас и Эльвира когда-то, насыщая его своей любовью. Гертруда распустила пепел по ветру и сказала себе, в который раз: нет, так не могло случиться. А если бы и случилось, то принесло бы им, наверняка, не меньше горечи, чем Кубок Огня — своим создателям. А новый грааль — дело для Круга невинных сердец. Для учеников Хогвартса, которые согласны вложить в него часть своей витальности и свою юную веру в то, что высокие цели — достижимы. Желающих нашлось немало — недаром же ещё с мая прошлого года они ждали возможности приобщиться к кипящим вокруг событиям не только сбором крапивы. И это прекрасно, что их много, — каждому понадобится оторвать от себя совсем немного силы для вложения её в новый артефакт.

Она развернулась и полетела обратно, глядя издалека на стены замка, освещённые рассветными лучами. Сколько сердец бьётся в нём сейчас в предвкушении чуда? Она представила себе тайное, незримое сердце самого замка, биение которого резонирует и попадает в такт со всеми сердцами из плоти и крови. Эх, пламя Сердцеедки, ты ведь и правда поглотишь их в каком-то смысле, как поглотила когда-то два других, наполненных жаждой и… Нет, думать об этом уже почти не больно. Ещё немного работы над собой — и воспоминания будут лишь в радость. Но лучше оставить это занятие для вечерней окклюменции, а сейчас — просто полёт. А сердца в замке бьются, добавил Профессор, скорее в предвкушении завтрашнего финала по квиддичу, и, конечно же, конца семестра. И тебе бы не мешало по этому поводу испытывать восторг — это я тебе как Профессор профессору говорю.

Жаль, конечно, что мне не доведётся увидеть всё это своими глазами, думала Гертруда, подлетая снова к замку и огибая его на этот раз с северной стороны — Башне Гриффиндора тоже полагается вираж. Но указания стихий были неумолимы: как можно меньше взрослых! Познавшим разочарования в жизни в ритуале не место, ибо именно из-за них теряется невинность души. И в результате было принято решение, что взрослых будет только двое: Кристина, которая выпустит пламя из его вместилища и создаст Нексус Ментиум, и портретистка Тэгвен, задание которой будет состоять в трансфигурации огня в чашу при помощи её художественного дара. Эли, конечно, будет там с Чашей Небес, через которую студенты направят свою витальность и помыслы к новому граалю.

Не обойдётся без Эли и во втором ритуале, вечернем. При мысли о нём Гертруду охватили, уже в который раз, противоречивые чувства. Она надеялась на гнев, который она испытывала ранее. Он пригодился бы ей для выполнения задачи, но почему-то он больше не приходил. Ну, ничего, думала она, возвращаясь в свою комнату. В нужный момент он наверняка явится.

После завтрака она направилась в хижину Айдана, куда вскоре пришли также Зореслава и Перенель. Айдан, явно только проснувшийся, стоял у камина с чашей чего-то горячего в руках и поглаживал Тиффани, дремавшую на каминной полке, а Кристина, одетая в белое, уже готовилась уходить. Гертруда не выдержала и обняла её, прошептав ей на ухо пожелания удачи. Та улыбнулась ей и начала говорить что-то в ответ, когда их прервал стук в дверь.

— Кого ещё принесло? — проворчал Айдан и направился к двери. Вскоре в хижину зашли слегка смущённые сёстры Уизли. Айдан удивлённо глянул на них и спросил. — Вы ко мне?

— К вам, но раз тут ещё и профессор Госхок, то и к ней тоже, — заговорили наперебой сёстры. — Мы её потом разыскивать собирались. Профессор Макфасти… нет, лучше начать не с этого, профессор Госхок, вот вам зелье мерцания!

— Да уж, давненько я не мерцала, — проговорила ошеломлённая Гертруда.

— Да вы не поняли! Это ж эксперимент ваш! С луковицами, — и Фиона шмыгнула носом. — Пришёл их час.

— Они же в состав нескольких зелий входят — например, настойка бодрости! — продолжила Джулиана. — Но мы подумали — как её потом мерять, бодрость эту, ежели двоим дать выпить? Иной на метле прокатился — и тут же бодрее стал. А вот кто больше мерцает — запросто разглядишь.

И Фиона протянула Гертруде две склянки.

— Вот это зелье с моей Сигрюн, — торжественно заявила она. — Помните же её?

Гертруда взяла склянку и пробормотала что-то неразборчивое. Фиона тем временем протягивала другую.

— А это — из Хлёкк: она из Джулиных валькирий. Я тут пометку сделала.

— Варили-то сами? — спросила Зореслава.

— Ну, нет, варил оба зелья профессор О’Донован на уроке недавно — для чистоты эксперимента! Ну, чтобы все остальные факторы совпадали, как он объяснил. В общем, это всё вам.

— А мне вы что хотели сказать? — спросил Айдан.

Они немного потоптались на местах и потом Джулиана выпалила.

— У вас же есть руна «Воин», профессор? Возьмите нас в ученицы, а? Мы будем очень стараться. Мы даже новое заклинание боевое выдумали! Флипендо! Только им луковиц, когда они вымахали, можно было опрокинуть — а когда они опрокинутся, то теряют сразу прыгучесть. На людей тоже действует — мы проверяли! Хотите, покажем?

Айдан, подавившись во время этой тирады горячим отваром, зашёлся кашлем, а потом долго вытирал слёзы с глаз и махал руками, давая понять, что немедленная демонстрация Флипендо не обязательна. Кристина смотрела на него с еле заметной улыбкой.

— Вы же участвуете в Ритуале сегодня, Джулиана, Фиона? — спросила она их.

— А то как же! — ответили они хором. — Как же без нас?!

— Тогда нам с вами пора, иначе рискуем опоздать. А профессор Макфасти придёт в себя от столь радостной неожиданности и ответит вам позже. Идём?

— Спасибо за зелья! — крикнула им вслед Гертруда, когда они выходили из хижины, а как только дверь захлопнулась, Перенель с Зореславой расхохотались.

— Сначала Мэгги, теперь сёстры Уизли! — сказала Перенель. — Айдан, вам достаются лучшие!

— Да, я сам себе порой завидую, — сказал он, опускаясь на стул.

— А ты там чего зелья зажимаешь? — обратилась к Гертруде Зореслава. — Сама, что ли, мерцать собираешься? Нет уж, делись, для чистоты эксперимента. Ну-ка, глянем, что там наш профессор О’Донован наварил.

— Да берите всё на здоровье — я не горю желанием мерцать.

— Ты ведь ему уже сказала про сегодня? — просил у Гертруды Айдан.

Гертруда собиралась это сделать уже раз десять, но так и не решилась. Айдан понял это по её глазам и посмотрел с укоризной.

— Может, ты скажешь? — тихо произнесла она. — Кажется, ты уже наладил с ним отношения?

— Ну, после того, как ты всё объяснила, я пошёл извиняться, конечно.

— И что он сказал?

— Ну, что он мог сказать? Что сам на моём месте отделал бы себя до состояния арбуза Пивза, скатившегося с парадной лестницы.

Гертруда молча кивнула. После разговора с Меалланом она на следующий же день передала всё основное из него Айдану и Зореславе. Сложно было делиться с другими его сокровенными тайнами, но как иначе можно было объяснить им, что он не чудовище? Зореслава, она была уверена, передаст всё и Перенель, так что она сразу попросила, чтобы та поговорила и с Захарией. И, конечно, чтобы дальше это не шло. А затем засела за письмо Кристине. Почему-то ей рассказать обо всём было тяжелее всего — преследовало чувство вины за то, что она каким-то образом подвела Кристину. И это была лишь толика её смешанных чувств, которые охватывали её каждый раз, когда она думала про Меаллана. После вечернего ритуала станет легче, твёрдо сказала она себе. Правда, нужно сначала сообщить о нём Меаллану.

— Могу и я, конечно. Хотя и странно это — я ведь даже участвовать в ритуале не буду. Было бы лучше тебе, как ни крути. Это ведь твоя затея.

— А мы ему письмо сейчас напишем — все вместе, чтобы Гертруду не мучить, а она лишь припишет, что это её решение и веление — мол, не отвертеться ему. А ну-ка, голубка, давай я тебя мерцанием оболью.

И Зореслава щедро обрызгала лазурную мантию Перенель из первой склянки. Затем полила и свою собственную тёмно-зелёную. Мерцание моментально охватило их одежду искрящими переливами, словно на них напала стая светлячков. Зореслава поманила Гертруду.

— Ну уж нет, — сказала та, поглядывая на свою лёгкую летнюю мантию из тонкого льна, окрашенного в аметистовый цвет. Она и так казалась ей слишком броской и привлекающей к себе внимание.

— А как же чистота эксперимента? — сказала Зореслава, откупоривая вторую склянку. — А ну-ка, подставляй наряд под дивные струи!

И прежде, чем Гертруда успела увернуться, зелье вылетело из склянки и фонтаном окатило ей мантию, которая тут же бессовестно замерцала.

— Айдан? — спросила Зореслава.

— Пощади! — взмолился он. — Я и так сегодня уже получил удар от мироздания. Мерцание — это уже слишком.

— Ладно, мы для принцессы прибережём остаток, а ты сиди скучный и бесцветный… То есть не сиди, а выдай нам пергамент — письмо сочинять будем.

— Вы же справитесь без меня? — быстро сказала Гертруда и направилась к выходу. — Я пройдусь немного.

— Пройдись, померцай, — ответила Зореслава. — Мы скоро управимся.

Гертруда вышла из хижины и заглянула к Силенсии, а затем просто пошла по усыпанной одуванчиками поляне, иногда кружась на месте и тайно наслаждаясь скачками волшебных светлячков по развевающемуся подолу мантии. А ведь никакой разницы между действием обоих зелий не наблюдается — неужели магия дня рождения Джулианы ушла в высоту прыжков бравых луковиц? Обойдя всю поляну, Гертруда решила, что пора возвращаться.

Когда она зашла в хижину, то увидала, что Перенель, всхлипывая, сползает под стол, а Айдан хохочет, безвольно уронив голову на руки. Зореслава же деловито пишет, прикусив губу. Записка, как заметила Гертруда, выходила уже довольно длинная. Что это они там понаписывали? Она подошла к Зореславе и принялась читать через плечо.

«Меаллан, болван ты эдакий. Чего развёл вообще со своими гейсами тут драму? Объясняю, как их обходить надо.

Не пить после заката? Тоже мне беда. Облюбовал бы себе местечко — островок в западном океане. Тир-на-Ног, к примеру, или Остров Блаженства, или Яблок или чего там ещё ирландские барды воспевают? Главное, чтобы солнце там ещё висело над горизонтом, когда в Ирландии да Британии — уже закатилось. Надо выпить? Переместился туда, хлебнул — и тут же обратно. Портоключик, понятно, делай себе, пока ещё трезв, чтобы потом не искали тебя годами по морям-океанам.

Далее, не гладить зверят? Ой, ну я не могу. Приходишь в гости к другу, а там кот на тебя прыгает и мурлычет, как сумасшедший — гладь, мол, а не то глаза выцарапаю. Ну, а ты хозяину кота — подари мне тварюгу, уж больно хороша. А друг скумекает, что к чему и подарит, на время. Погладишь, почешешь за ухом, затем дашь под зад ногой, чтоб мышей ловить бежал — а тогда уж дари обратно его другу. (Ну, и на остров сразу давай, коли друг на радостях тебе нальёт. Не каждый же день тебе твоего кота дарят)

Что там третье-то было? А, ну да. Не говорить бабам «нет». Слушай, тут без гейсов порой не знаешь, как им отказать — как набросятся, как начнут сами с себя мантии срывать и орать, хочу, мол, любви твоей, мочи нет. Гм. То есть. Ну. Не то чтобы часто со мной это происходило. То есть, совсем не происходит, если честно. Я к чему веду? Есть способ один. Всё просто: надобно перейти на мужиков. Нет, ну я серьёзно. А чем мы не хороши?

Понимаешь, я совсем один, Меаллан. Давно на тебя заглядываюсь. Борода у тебя такая… Шелковистая. Была в смысле. Ты отрастишь её снова? В общем, люб ты мне. Но я не о себе пекусь! Тут главное то, что как только бабы прознают, что ты того, так тут же у них всякое желание пропадёт на тебя по ночам с криками набрасываться. Точно говорю.

Приходи, в общем, Меаллан, на сеновал сегодня ночью.

А если не убедил тебя, то всё равно приходи — не пожалеешь. Только не на сеновал, а в хижину Макфасти (нет, я не Макфасти. Макфасти попросил очень чётко тут написать, что автор этого послания — не он). Но в хижину-то приходи. Но не ночью. К вечеру будь, после ужина. Ждать тебя будут. И с гейсами твоими разберутся, раз и навсегда, ежели тебе мои способы их обходить не по душе. Так велела сама Гертруда, а с ней, сам понимаешь, шутки плохи».

Зореслава дописала в конце «Твой тайный поклонник», потом зачеркнула слово «поклонник» и написала «друг». Затем она с гордостью посмотрела на письмо и перевела взгляд на Гертруду.

— Ну? Как тебе послание?

— Вы что тут все с ума посходили? — воскликнула она, вырывая письмо у Зореславы. — Дайте я это сожгу.

— Не надо, — всхлипывая, проговорила Перенель, выползая из-под стола. — Сохраните хоть на память.

— На память о чём? — бушевала Гертруда. — О том, что у вас от собственного мерцания мозги съехали набекрень, и вы потешаетесь над тем, что человеку жизнь испортило?!

— Ишь как разъярилась! — сказала Зореслава, выхватывая у неё письмо безмолвными чарами. — Да он парень с юмором, он оценит.

— Он не оценит, потому что не увидит эту вашу писанину! — чуть ли не закричала Гертруда, посылая в письмо Инцендио, но струя воды из палочки Зореславы легко его загасила.

— Да ты не кипятись. Не отправим, коли ты против. Всё равно толку от него без твоей подписи! Но вообще порою полезно посмеяться даже и над тем, что тебе жизнь испортило. А то ходит Меаллан с мая мрачный, что твой грюмошмель. А этим мы ему дали бы понять, что не серчает уж никто, и что сумрак весь пора оставить в прошлом.

— Айдан! — повернулась к нему Гертруда. — Ну, а ты чего молчишь? Скажи ей, или ты тоже считаешь, что сумрак можно разгонять таким образом?!

— Я… я… я не могу с вами серьёзно разговаривать, когда вы все на меня мерцаете, — выдавил из себя он и снова принялся хохотать.

— Какие же вы все невыносимые! — закричала Гертруда, чуть ли не топая ногами от раздражения. — Дети невинные там грааль создают, а вы тут…

«Затягивать детей невинных в проказы неразумные — позорно», произнёс внутри весёлый детский голос. Руди?! Гертруда осеклась и снова выскочила из хижины. Где же ты была?! И вдруг ей тоже захотелось расхохотаться и расправиться парочкой шуток со всем, что прокралось, как червь-древоточец, в ствол её жизни. Например, решить одним махом проблему портрета, давно стоящего на полу в её кабинете. Внезапное озарение накрыло её тенью дракона в полнеба. А что если…

— Я буду позже, — крикнула она оставшимся в хижине. — Не вздумайте отправлять это письмо: с Гертрудой шутки плохи! Я сама скажу Меаллану про вечер. За обедом. А сейчас мне пора.

После этого она переместилась в свой кабинет в Хогвартсе.

*

В середине мая, на одном из последних допросов перед вынесением приговора Совета магов, Мортимер Роул сознался, что помощь домовички Шерли они получили в обмен на обещание оказать ответную услугу: помочь ей возродить покойного хозяина. Когда об этом сообщили Гертруде, она почувствовала одновременно облегчение и новую тревогу: с одной стороны, она не совсем сглупила в тот ужасный день, и не такой уж ложный был путь, по которому она пошла. Но с другой стороны, что делать с хоркруксом Ричарда? И где этот хоркрукс? Роулы об этом ничего не знали, а Шерли молчала, отказываясь пить Веритасерум. Прямой приказ тут тоже не срабатывал: что ж, если Ричард сам дал ей прямой приказ никому не говорить об этом, и она всё ещё считает его своим хозяином, способным вернуться к жизни, то неудивительно, что приказы других ей удаётся игнорировать. Её хотели бросить в темницу, но Гертруда настояла на том, чтобы Шерли оставили в замке, обеспечив безопасность несколькими заклинаниями. Применять Империус она тоже не сочла нужным. В конце концов, не знала ли она Ричарда лучше, чем даже беззаветно преданная домовичка? Ответ на вопрос просто смотрел ей в лицо — и делал это давно.

Не так уж и давно, отметил Профессор. И двух лет нет ещё: ведь Ричард заказал свой парадный портрет осенью 1346 года, не так ли? Как раз в канун Самайна. Теперь понятно, почему он выбрал именно эту дату. Как только всё это выстроилось в голове Гертруды, она отправилась вместе с Зореславой в Гринграсский замок: смотреть на портрет при помощи Специалис Ревелио. Зореслава, долго разглядывая портрет под чарами, сказала, что без тёмной магии тут явно не обошлось, но вот хоркрукс ли это, сказать сложно.

— Вот что я скажу тебе. Кощеюшка затейник был: крестажик свой иглой сделал, а иглу засунул в утку, а утку — в зайца, ну и так далее, и запрятал это всё, понятное дело, за тридевять земель. Разнесла я всю эту живность, когда добралась до неё, не жалеючи. Чарами проверила сначала — а как же? Что ж я, невинных уток буду потрошить? Помню, каково оно было. Не такой вкус у магии портрета твоего супруга покойного, хоть и похож. В том ли дело, что без зайцев обошлось — не знаю. Не обессудь.

Гертруда забрала тогда портрет в Хогвартс, и с тех пор он стоял тут лицом к стене. После аппарации в свой кабинет из хижины Айдана, она перевела дух, отметив с радостью, что перемещение далось ей легко, и быстро написала короткое послание. Выйдя в коридор, она поймала первого попавшегося студента и отправила его с письмом в совятню. Теперь — портрет.

Гертруда сделала глубокий вдох, вспомнила строки написанного Зореславой дурацкого письма (теперь, когда никто не видит, можно и похихикать над ним) и развернула портрет к себе лицом. Оскаленная волчья пасть чуть ли не вырвалась из рамы, и разъярённое рычание заполнило пространство вокруг неё.

— Ух, здорово! — воскликнула Руди, которую Гертруда выпустила вперёд. — Ты можешь так ещё раз сделать?

Волк замер, а затем обернулся Ричардом. Его брови сошлись на переносице. Гертруда ощутила знакомый гнев, но сейчас ей удивительно легко удалось с ним справиться. «Ну, а ты хозяину кота — подари мне тварюгу, уж больно хороша», повторила она про себя, как заклинание. Ты осознаёшь, что ты делаешь? уточнил Профессор. Ещё бы! Как никогда.

— Гертруда, — произнёс наконец Ричард. — Ты вся мерцаешь.

— Ричард, — ответила она, улыбаясь. Ей даже не пришлось вымучивать эту улыбку. — Я же готовилась ко встрече с тобой.

Изображение Ричарда снова замерло, и в его взгляде читалось напряжение.

— Сегодня прекрасный день, Ричард, — снова заговорила она. — Он мне напомнил другой день — помнишь, когда-то в конце августа мы выбрались с тобой на пикник на островок посредине озера Грасмир?

— Отчего же, помню. Ты жаловалась в тот день на эльфов.

— Я не жаловалась — я сказала, что Фасси не дала мне спокойно съесть яблоко в галерее, и это меня натолкнуло на мысль выбраться с тобой на тот островок — я давно на него смотрела из окон замка — и насладиться уходящим летним теплом. Разве не волшебным выдался тот день?

Портрет молчал.

— Настолько волшебным, дорогой Ричард, что я бы его повторила. Тебя уже нет в живых — увы, но хотя бы этот портрет остался. А на нём ты — как живой! Удивительно просто. Ты готов к приключениям?

Изображение дёрнулось, но Гертруда наложила на него Петрификус Тоталус.

— Ну, пожалуйста, Ричард. Я знаю, что ты можешь сбежать в свой другой портрет — тот, что остался в твоём кабинете. Но это тебя сегодня не спасёт от моего общества — просто доставит мне лишних хлопот. Так что пикник для тебя — неизбежен. Смирись с тем, что роли поменялись: теперь ты в моей власти. И — как ты там говорил? — попробуй получить от этого удовольствие.

Портрет был выше её роста и к тому же в громоздкой раме, так что Гертруде пришлось его трансфигурировать для перемещения. И снова, несмотря на то, что расстояние в этот раз было куда большим, она совершенно не ощутила головокружения или других побочных эффектов. От этого ей стало ещё веселее. Она огляделась — островок был таким же крошечным и уютным, каким он ей показался годы назад, во время того памятного пикника. Замок высился громадой на западном берегу. Она вытащила из сумки тяжёлую бронзовую фигуру волка и поставила её возле растущей на небольшом пригорке сосны. В этот момент на островке появилась Магенильда Эвери и с ней рядом — Шерли с корзинкой в руках и выражением ненависти на лице.

— Ты уже тут, Гертруда! Получила твоё послание — ты уверена?…

— Магенильда, спасибо, что так быстро всё сделала. Да, я уверена. Но, если тебе будет так спокойнее, можешь наблюдать за моими действиями из замка.

— Что ж, не буду тогда мешать.

И она исчезла, оставив Шерли с Гертрудой на острове. Домовичка стояла на месте, не двигаясь, глядя себе под ноги.

— Привет, Шерли. Да ты располагайся! У нас тут пикник. Что ты там приготовила — можно я загляну?

Гертруда начала доставать из корзины еду, проверяя её Специалис Ревелио и выкладывая на траву.

— До чего всё вкусно выглядит! — сказала она, наливая мёд на лепёшку. — Ой, разлила! Ну, ничего, мы же не в замке. Тут можно! Даже сэр Ричард не стал бы спорить с этим. Кстати, как же я забыла!

И она сняла трансфигурацию: фигурка волка начала расти, и Шерли ахнула, когда у сосны возник парадный портрет её покойного хозяина.

— Жаль, что не могу предложить тебе угощение, Ричард, — воскликнула Гертруда. — Но ты ведь не против, если я поделюсь с Шерли? Держи!

Шерли не стала ловить брошенное ей яблоко, и оно укатилось в траву.

— Может, хватит уже? — произнёс Ричард. — Что ты задумала? Я отлично знаю этот блеск в глазах.

— Может, я просто хотела вспомнить прекрасный день, Ричард? Тот день, когда я не сомневалась, что люблю тебя? Ты помнишь, как ты капнул мёдом на мою лепёшку, и он стёк мне на руку, а ты…

— Я помню.

— А помнишь те дни, когда ты заставил меня сомневаться? Помнишь, как вырывал перо у меня из рук и не давал писать? Как не выпускал из замка? Помнишь, как заставил меня бояться тебя? Как убил световым мечом моего патронуса, которого я хотела отправить Кристине? Как, несмотря на мои мольбы, превращался в волка, когда…

— Я помню.

— Для портрета ты слишком много помнишь. Впрочем, Шерли ведь добыла яйцо выпрыгунчика в тот день, когда господин Уолш писал свой шедевр, не так ли? Художник домешал его в краски — и хорошая память портрету была обеспечена. Вы тогда провели вместе целый день за закрытыми дверями. И я не помню, чтобы художник вечером попрощался со мной, а на следующий день ты сообщил мне, что он уже отбыл. Скажи мне, Ричард, ты убил его, чтобы создать хоркрукс?

Шерли издала гневный визг и подняла руки, но Гертруда наложила на неё Петрификус Тоталус.

— Шерли, я знаю, что ты любила сэра Ричарда. Я прекрасно тебя понимаю. Но не на всё можно пойти ради любви. Не на всё. Преступления остаются преступлениями, даже если совершаешь их, чтобы обеспечить бессмертие тому, кто тебе дорог.

— Я не убивал Уолша, — сказал вдруг портрет Ричарда. — Да, я собирался это сделать, но не смог. Я не был таким чудовищем, как ты считала, даже когда ты будила его во мне своими выходками.

— А тёмная магия портрета? — спросила Гертруда, пропуская мимо ушей его слова про «выходки». Неужели всё-таки не хоркрукс, шевельнулась внутри мысль: одновременно обнадеживающая и болезненная.

— Я сказал, что не убивал Уолша, — повторил Ричард. — Но я не сказал, что совсем никого не убивал.

— Кто же тогда?

— Подумай. Ты же так гордишься своим умом и ставишь его превыше всего. Неудивительно, что ты доводила меня своим высокомерием до крайностей…

Не слушая его тираду, Гертруда стала думать — кто же тогда? Шерли тяжело дышала под чарами, замок нависал над озером — казалось, он стал ещё больше — а летний полдень выдавался жарким, как печь на кухне, где она когда-то сидела и ела рыбный пирог, поданный сердобольным Уиспи. Старый Уиспи, чья голова украшала нынче зловещую галерею замка. Уиспи — когда именно ему отрубили голову? Уиспи…

— Ты использовал для создания хоркрукса Уиспи, Ричард?

— Что такое жизнь домовика? — ответил ей портрет. — Ему стоит гордиться, что может служить хозяину после смерти.

— Уиспи был добрым и милым эльфом, Ричард. Он жил бы и до сих пор, прислуживая в замке и угощая исподтишка тех, кто посмел опоздать на завтрак.

— Ты говоришь о том сброде, который ты допустила в родовое гнездо Гринграссов? Уиспи должен быть счастлив, что не видит этого.

Гертруда закрыла глаза, чтобы разобраться с гневом, который снова прорвался сквозь все стены. Я любила этого человека, говорила она себе. Он не был воплощением абсолютного зла. Он просто не смог справиться с волком в себе. Она успокоилась и сосредоточилась. Зореслава сказала, что уничтожила хоркрукс Костеуса при помощи некоего священного меча, сложное славянское название которого она не запомнила. В Хогвартсе ходили легенды о таинственном мече Гриффиндора, спрятанном в замке, но Гертруде не довелось ещё проверить истинность этих слухов. Пламя дракона и яд василиска, исходя из написанного в «Тайнах темнейших чар», также убивают хоркрукс, разрушая при этом полностью и сам объект. Так же действует и заклинание Инферналус. Уточнённое на зло пламя, как назвал его Седрик. Уточнённое пламя… Я любила этого человека. Гертруда навела на портрет обе палочки. Шерли закричала, а Ричард снова обернулся оскаленным волком, готовым к прыжку.

— Игнис Мирабилис!

Малиновое пламя с фиолетовыми отблесками вырвалось из её палочек и охватило портрет. Как только волшебный огонь его коснулся, пламя поменяло цвет на синий. Сначала сапфирная волна омыла раму, а затем перекинулась на изображение. Облик волка растянулся, затем поменялся на человеческий и тут же снова на волка, завертевшегося вокруг своей оси. После ещё нескольких метаморфоз он преобразился в Ричарда, который заискрился, словно его облили двойной дозой зелья мерцания. Синее пламя взлетело вверх по стволу сосны и вспыхнуло гигантской свечкой, рассыпавшись в небе малиновыми искрами. Невредимый портрет стоял, прислонившись к почерневшему стволу сосны, и человек на нём медленно поднялся на ноги и хмуро посмотрел на Гертруду.

— Специалис Ревелио!

Самый обычный магический портрет. Гертруда сняла чары с Шерли, которая, тем не менее, продолжила стоять неподвижно, глядя на своего покойного хозяина.

— Шерли, ты бы съела что-нибудь, а? Но если ты не голодна, возвращайся в замок. И можешь забрать туда портрет и вернуть его на законное место. Никто не справится с этой задачей лучше тебя.

— Он был так сладок, — сказал вдруг Ричард усталым голосом. — Тот мёд на твоих пальцах. И я согласен с тобой: тот августовский день был божественно прекрасен.

— Да, Ричард, — ответила Гертруда, ощущая ком в горле. — Именно его я и буду вспоминать, если в моих мыслях снова появишься ты. А сейчас — прощай.

*

После ужина Гертруда вышла из замка и направилась к хижине Макфасти, глядя на всё ещё светлое небо. День казался бесконечным. Из-за своего пикника с портретом Ричарда она пропустила обед и разговор с Меалланом отложила до ужина. Однако на ужине не было самого Меаллана, так что сейчас стоило что-то предпринять по этому поводу. Но она медлила. Сегодня весь день полосы нетерпения и бешеной энергии чередовались у Гертруды с моментами, когда она могла только смотреть на небо и медлить. Она вспомнила, как кружась перед зеркалом в своей спальне и любуясь мерцанием мантии, она увидала перед собой серебристого единорога. Кристина звала её в Комнату по Требованию — взглянуть на новый грааль. Она медлила, пока шла к Комнате, не спешила мысленно взывать к ней, замирая в знакомом коридоре на седьмом этаже, и, наконец, когда дверь распахнулась перед ней, и она ступила туда, где было светло, как в заснеженном лесу — и как это Комнате удаётся без окон? — она медлила, прежде чем взглянуть на новую хрустальную чашу…

— Чашу? — с улыбкой сказала тогда Кристина. — Ты ожидала увидеть чашу?

— Признаться, да, — отвечала Гертруда, глядя по все глаза на то, что стояло перед ней. — Что это?

— То, что вырастил круг невинных сердец. Видимо, Тэгвен восприняла слово «вырастить» буквально.

— А этот шар — это то, что думаю?

— Скорее всего. Один из наших юных творцов, Гордон Прюэтт, назвал его «Мировым Яблоком».

— У мальчика талант давать имена. Это нужно запомнить.

Если ты хочешь, чтобы вечерний ритуал состоялся, нужно найти Меаллана уже сейчас, напомнил ей Профессор. Гертруда с трудом оторвалась от мыслей о граале-который-оказался-не-чашей и о голосе Кристины, рассказывающей ей о ритуале. Надо будет ещё раз побыть с ним — уже наедине — чтобы нырнуть в шелест крыльев и песню ветра, которые хрустальное дерево, поддерживающее Мировое Яблоко, прятало в своих листьях. И тогда уже дать волю эмоциям и оплакать всё несбывшееся, окончательно простившись с ним. Она могла это сделать и при Кристине, но сегодня — не тот день. Не день слёз. Она сделает это завтра — до того, как Кристина отправится с граалем во Францию, чтобы передать его Улиссу Буассару. Пусть ей даже придётся пропустить для этого финальный матч по квиддичу. Ты тянешь время, напомнил ей Профессор.

Но Гертруда уже добралась до хижины, так что она отворила дверь и ступила внутрь. Тиффани подлетела к ней и села на плечо — такое случалось нечасто, и Гертруда с благодарностью провела рукой по её сверкающим крыльям. Зореслава и Айдан сидели за столом: Айдан кормил сову Мерри шортбредами из миски. Увидав Гертруду, оба переглянулись.

— А ты ведь мерцаешь, как и утром! — сказала Зореслава. — А глянь-ка на меня.

Она взмахнула рукавом мантии, и Гертруда с трудом различила остатки утреннего мерцания — то тут, то там робко мигали последние светлячки. Затем появилась и Кристина, и Зореслава немедленно вылила зелье из второй склянки на её белое блио. Остатками она освежила свою мантию, отчего светлячки запрыгали с новой силой. Кристина критично оглядела себя и остальных.

— Мы же будем гейсы снимать, а не заманивать его в Иной мир, я надеюсь?

— Ну, это уж как пойдёт, — ответила Зореслава.

— Где он сам, кстати?

И тут Гертруда в который раз вспомнила, что так и не сообщила Меаллану про ритуал. А дверь снова скрипнула, и в хижину вошёл Элиезер. Он замер на пороге, переводя поражённый взгляд с Кристины на Зореславу и на Гертруду.

— Что, хороши? — спросила Зореслава. — Да ты только не заглядывайся особо — ты теперь мужчина женатый.

Эли покраснел и сел на ближайший стул, и Айдан подвинул к нему миску с печеньем. Гертруда помедлила ещё самую малость, а затем обратилась к собравшимся.

— Знаете… в общем, я сегодня немного увлеклась разными делами, и с Меалланом так и не поговорила.

— Вот ведь незадача! — воскликнула Зореслава, и Гертруду сразу что-то насторожило в её тоне.

— Кто вызовет патронуса? — спросила Кристина, но тут в дверь застучали.

Айдан отворил дверь, и сердце Гертруды понеслось вскачь: на пороге стоял Меаллан. Иниго рванул к нему с радостным лаем.

— А я тут проходил мимо и подумал, — произнёс Меаллан. — Ты мне не подаришь своего пса, Айдан?

Сердце Гертруды пропустило удар. Она посмотрела на Зореславу — так вот к чему был этот тон!

— Ты всё-таки отправила то письмо! Как ты могла?!

— Что за письмо? — спросила Кристина, пока Айдан суетился вокруг Меаллана и оттягивал от него Иниго.

— Шедевр эпистолярного жанра, — ответил Меаллан, доставая свиток из кармана. — Хочешь прочесть, Кристина?

В этот раз Гертруда опередила Зореславу — отведя её Акцио, она выхватила письмо у Меаллана и отправила его в камин.

— И что же, мне теперь мучиться от любопытства? — сказала Кристина.

— Да мы там его всего лишь в гости позвали! — воскликнула Зореслава. — Ну, пошутили немного про гейсы…

— Извини, Меаллан, — сказала Гертруда. — Поверь, я им не разрешала это посылать.

— Жаль, — вздохнул он. — Весёлое было письмо. А ещё там меня вроде бы приглашали на какое-то действо, ссылаясь на твою волю. Ну, раз это не с твоего разрешения, то я пойду.

— Уж оставайся, раз пришёл, — сказала Зореслава. — А ты бы наконец объяснила всё человеку, Гертруда. А то я сейчас ещё одно письмо напишу!

Я же впервые с ним разговариваю после той беседы под Веритасерумом, осознала Гертруда. То есть, репликами по работе они порой обменивались, но не более того. Она сделала вдох и подняла на него глаза. И смотрит она на него вот так прямо впервые. Меаллан стоял у стола и смотрел на неё, не отрываясь. Мерлин всемогущий,подумала она, я же ещё и мерцаю ко всему. И Молния сжала эту мысль в руках, пока она не превратилась в камешек, и забросила в воды внутреннего озера. Озеро?! Соберись, крикнул Профессор. Сколько можно его изводить, в самом деле.

— Меаллан, — сказала она, наконец. — Я приняла решение. Извини, что тебе пришлось ждать так долго. Ты хотел приговор, и мой приговор таков: мы снимем с тебя сегодня гейсы, а далее — ты волен поступать, как считаешь нужным.

— Я говорил тебе, это опасно.

— Да, говорил. Но нас трое — я, Кристина и Зореслава. Каждая снимет по одному гейсу. А чтобы проклятие не переметнулось на нас — ты упоминал, что такое возможно — мы это совершим через Грааль при помощи Эли.

— Я не хотел бы, чтобы кто-то из вас пострадал…

— Я уже сказала, что решила. А все остальные участвуют добровольно. Ты же обещал принять любое моё решение. Поэтому хватит разговоров. Готовься.

— Да ты прям как викинг перед битвой! — сказала Зореслава. — Раскрасу только боевого на лице не хватает. Хотя нет: мерцание заместо него будет. Да присядь уже, Меаллан. Мне пока ещё разговоров не хватило.

Меаллан, не говоря ни слова, опустился на последний свободный стул. Иниго снова подбежал к нему ластиться, и он положил руки на стол, чтобы не погладить его ненароком.

— Не приласкать Иниго — это просто что-то запредельное. Нет, ну как можно его не погладить? — сказала Кристина, потянувшись к псу рукой, под которую он немедленно подставил лохматую голову. — Я сниму именно этот гейс, если никто не против.

— А я тогда займусь тем, что пить ему не даёт после заката, — сказала Зореслава. — А то меня раздражают трезвые головы, когда я сама хмелею. Коли Гертруда не против, конечно. Ты, кстати, отчего не наливаешь, хозяин?

Айдан отправился за чашами и элем, а Гертруда вспомнила, как Кристина несколько дней назад предложила ей подключить к ритуалу Эли с Граалем. Но ведь Грааль помогает нам, как и Кубок Огня, только если мы совершаем действия для целей Конфигурации, удивилась тогда Гертруда. Кристина улыбнулась и ответила: «Ментальная связь с Эли у меня давно уже исчезла, но сейчас он говорит во мне. И вот что он просит тебе передать: открой глаза, Гертруда. Ты не забываешь ли всё время про одну из целей Конфигурации?»

— А что, жива ли та ведьма, что наложила на тебя эти прелести? — спросила у Меаллана Зореслава.

— Насколько я знаю, Мейв умерла лет пять назад. Только гейсы не исчезают после смерти того, кто их наложил.

— А то я не знаю! Я потому спрашиваю, что, коли она жива была б, ты мог бы разыскать её и полюбовно всё решить.

— Не думаю, что это было бы возможно. Но в любом случае, уже поздно.

— Теперича уже да. Выпей вот — сегодня день долгий, и солнце ещё не село.

Меаллан пригубил чашу с элем, и вслед за ним выпили Зореслава, Кристина, Айдан и Эли. Гертруда же не стала пить, а поднялась и прошлась по комнате. Тиффани снова подлетела к ней и села на плечо. Гертруда думала о Мейв, чтобы вызвать гнев, но он не приходил. Она гладила Тиффани и вспоминала последние слова портрета Ричарда. Мейв, должно быть, тоже любила Меаллана по-своему. И тоже считала, что всё зло, которое она выплеснула, он сам разбудил и потому полностью заслужил наказание. «Моё наказание найдёт тебя…» Больше уже не найдёт. Но и гнев куда-то спрятался. Что ж, будем использовать то, что есть.

— Начнём? — спросила Кристина, поглядывая на Гертруду. — Айдан, прогуляйтесь с Иниго немного.

— Как сказала бы моя сестра, только хату не спалите, — ответил он и, позвав пса, вышел из хижины.

Гертруда подошла к камину и стала пополнять запасы витальности. А перед Эли уже стоял Грааль — откуда он его успел достать? Интересно, смогли бы мы использовать Мировое Яблоко для этого ритуала? Возможно, сказал Профессор, строча что-то в свитке, но ведь у него пока нет хранителя. Так что не думай о нём сейчас. Гертруда сосредоточилась. Цели Конфигурации — в тех образах, в которых они предстали перед ней в Круге Камней когда-то — выплывали из огненных узоров и растворялись в её внутренней чаше. «Ты не забыла ли про одну из целей Конфигурации?» Третий гейс Меаллана. Да, Гертруда была рада, что подруги оставили эту задачу ей.

— Нексус Ментиум! — воскликнула она, когда все заняли позиции, и огненный узор полился из её палочки, потянувшись ко всем вокруг. Чаша в руках Эли вспыхнула и заискрилась.

— Специалис Ревелио! — сказала Кристина и передала увиденное всем остальным. Гертруда глядела, как уже знакомые ей кольца пульсируют и переливаются тёмной силой. Третье, нижнее, словно смотрело прямо ей в душу: оно говорило с ней, шептало, опутывало ментальной паутиной, вызывало перед внутренним взором искажённые видения. Вот еле узнаваемый Седрик зовёт её, пытаясь скинуть с себя Инкарцерус, а затем выкрикивает проклятия; вот Меаллан с похотливой улыбкой на лице отталкивает Седрика ногой и властно притягивает к себе Гертруду; вот она сама — распахивающая на себе мантию, обнажая грудь… Она сделала волевое усилие и загнала лживые образы обратно в кольцо, не давая им снова выбраться наружу. Кольцо теперь начало шипеть, посылая ей угрозы и проклятия. Она видела, что Кристина и Зореслава ведут похожую борьбу каждая с выбранным кольцом — что они видят, интересно? Профессор шепнул, что всё это надо будет потом записать и проанализировать.

Напряжение, любопытство, азарт, растущая уверенность в том, что она совладает с кольцом, — всё это испытывала Гертруда, но гнева среди череды эмоций по-прежнему не было. Перед ней всего лишь чья-то боль, искусно вложенная в чары. Чьё-то неумение сдержать внутреннего волка. Она мысленно потянулась, чтобы погладить этого волка и сказать: «я понимаю, я знаю, что бывает больно. Но не стоит выплёскивать это на других. Так ты не освободишься». Внутренняя Жрица коснулась руками вод озера. «Готовы?» пришёл вопрос Эли, стоящего в центре золотого узора с Граалем в руках. И три ответа «да» потекли к нему по искрящимся веткам. «Тогда — сейчас!»

— Эмансипаре!

— Эмансипаре!

— Эмансипаре!

Гертруда направила своё заклинание к Меаланну, к его третьему гейсу, через Грааль и ощутила, как оно слилось в сверкающей Чаше с двумя другими. Она успела отличить воздушную, прозрачную магию Кристины и терпкие, душистые чары Зореславы за секунду до того, как все три струи соединились в одну и ударили по кольцам. Те также сплелись, подобно змеям, образуя одно тугое кольцо, казавшееся непробиваемым. Но тройная стрела Эмансипаре вибрировала от вложенных в неё чар, и пронзённое ею кольцо рассыпалось на сотни крошечных криков, проклятий и обид, которые начали гаснуть один за другим. Несколько из них понеслись обратно по золотым ветвям, но их засосала воронка, вылетевшая из Грааля, превращая осколки колец в серебристую пыль. От происходящего покатились во все стороны магические волны, и Гертруда закачалась от их напора, но устояла. Волны долго ещё набегали, и Жрица ловила их, направляя в озеро, где появлялись и расходились по всей поверхности воды круги. Гертруда бросила взгляд на остальных — Кристина побледнела, но тоже держалась на ногах, Эли осел на пол, тяжело дыша и держа Грааль двумя руками, засыпанными серебряной пылью, а Зореслава ухмылялась и уже тянулась к чаше с элем. И, наконец, она перевела взгляд на Меаллана. Он стоял, немного покачиваясь, с широко распахнутыми глазами. Серо-голубыми, подумала вдруг Гертруда. Тиффани сорвалась с каминной полки и с пением полетела к нему, усевшись на плечо. Выйдя из оцепенения, он осторожно прикоснулся к ней одной рукой и — словно смахивая снежинки со щеки ребёнка — погладил по оперению, переливающемуся в закатном свете, которое мягко лилось в окно.

========== Глава пятнадцатая ==========

Из раздела «Трансграальная метамагия» в «Краткой энциклопедии магических терминов» (опубликовано в 2000 году)

Направление в метамагии (см. МЕТАМАГИЯ), зародившееся в середине XIV века в Британии. Трансграальными называют такие ритуальные метамагические действия, которые совершаются при помощи гармонизирующих артефактов-фокализаторов (см. ГАФ, ГРААЛЬ). Различают интервитальные, маледиктальные, креационные и конгениальные трансграальные действия. Трансграальные ритуалы проводятся, как правило, при помощи заклинания «Нексус Ментиум» (см. НЕКСУС МЕНТИУМ) в сакральное время при соблюдении принципов общей осознанности, добровольности и креативной интенциональности. Обязательным является участие в ритуале хранителя такого артефакта (см. ХРАНИТЕЛЬ).

Ида Макгаффин, 21 июня 1348

С утра шёл дождь, и поле для квиддича было покрыто небольшими лужами. Деревянные сиденья выглядели сырыми, но Эли постелил свой плащ, и мы втроём с удобством на нём расположились — Эли, Эйриан и я. Рядом уселись Айлин и Мэгги, а за ними — Этьен. У Айлин и Мэгги в руках были клубкопухи, покрашенные в синий и бронзовый цвета, и Мэгги периодически подбрасывала своего в воздух, выкрикивая «Рейвенкло!». Я глянула исподтишка на Этьена — как он на это смотрит. Но он, казалось, взирал на энтузиазм Мэгги со спокойным равнодушием. Я поискала глазами Саймона: он сидел в первом ряду среди учителей, на коленях у профессора Макфасти, которого, конечно же, о чём-то спрашивал: его звонкий голос легко прорывался сквозь шум всё растущей толпы. Братец так ждал этого дня, что заснул вчера вечером только после сонного зелья, а сегодня утром перед перемещением так хлопал в ладоши, что даже искры полетели! Я уже и забыла, когда видела их в последний раз. Но я теперь уже умею вызывать воду своей ивовой палочкой, так что искры потушила быстрее, чем мама успела вытащить свою.

Мне самой тоже интересно посмотреть матч по квиддичу, но гораздо больше меня обрадовала возможность снова увидеть всех тех, с кем я познакомилась на свадьбе у Эли и Эйриан. Кажется, я знаю уже всех шестиклассников из Рейвенкло и Хаффлпаффа! Они такие разные, но при этом все такие умные и взрослые. Неужели и я такой стану когда-нибудь? Впрочем, и на меня многие поглядывают. На свадьбе я не знала поначалу, куда деваться, а потом привыкла. Я ведь прославилась своим предсказанием про новый грааль. И вот вчера этот грааль создали студенты Хогвартса! Увидеть бы его одним глазком, пока не отдали французам. Когда Эли мне его описывал, вспомнилась формула профессора О’Донована про улыбку вселенной и рождение нового чуда. Наверное, и гармония прячется где-то тут рядом. Вот бы разглядеть! Но под крики студентов на поле появились команды, и я принялась разглядывать игроков, оставляя поиски гармонии на потом.

— Та команда, которая победит сегодня, — говорит мне Эли, — получит и кубок в первенстве Домов. Пока по набранным за учебный год баллам впереди Хаффлпафф, но в финал они не вышли, а разрыв в баллах — невелик. Так что кубок достанется либо нам, либо Гриффиндору.

— И так всегда, — вставляет Эйриан. — Мы пахали больше всех целый год, а кубок отдадут тому Дому, чей ловец окажется шустрее.

— И этим ловцом окажется Адам, — закричала Мэгги. — Рейвенкло!!

— Гриффиндор!! — заорали сзади, и, оглянувшись, я увидала нескольких гриффиндорок, включая Хизер Макфасти, которая весело мне подмигнула.

— Я бы не сказал, что «так всегда», Эйриан, — донёсся голос Этьена. — Хаффлпафф побеждал в первенстве Домов уже несколько лет подряд, набирая столько баллов за год, что даже победы других Домов в квиддиче их не спасали. Но я согласен с тобой, что как-то слишком много зависит от фактора поимки снитча.

— Сью поймает снитч! Сью поймает снитч! — начали скандировать сзади, и Этьен прервал свою речь, закатив глаза.

Сью в красной мантии плавно кружила над полем, а Эйриан и Айлин нашептали мне о том, что в неё влюблён и Адам, ловец Рейвенкло, и Алан, ловец Хаффлпаффа. Я вспоминаю лавку Хэмиша Макдугала, отца Алана, и тот день, когда Саймон погубил боггарта. Мы тогда познакомились с Кристиной — при мысли о ней я сразу начинаю искать её глазами. Она уже появилась в первом ряду и устроилась рядом с профессором Макфасти, а подле неё расположились профессор Маклеод и его невеста Мэри Гамильтон. Я поражаюсь, насколько они разные: огромный, похожий на медведя Тормод Маклеод с рыжей бородой и таким хохотом, что испугаться можно с непривычки, и стройная темноволосая Мэри с тихим голосом, всего год назад закончившая Хогвартс. Про них мне рассказали, что она предстала перед Маклеодом, когда тот с другими гриффиндорцами собирался в Лондон добывать Скунский камень, и попросила взять её с собой. Эли уверен, что без этой тихой слизеринки они не справились бы. А теперь она — правая рука Кристины и невеста профессора Маклеода. И они оба участвовали в битве под Пуатье — правда, я так и не поняла, какова была их роль. Стоит кому-то завести речь о битве, как сразу переходят на Анри с Филиппой и Орифламму.

— Эх, до меня только сейчас дошло: для профессора Маклеода — это же последний матч его Дома, — печально сказала Айлин. — И последний шанс для него увидеть кубок у своих подопечных в руках. Пожалуй, я буду болеть за Гриффиндор.

— Ты с ума сошла? — сказала ей Мэгги. — А как же Бенедикт?

— Бенедикт всё поймёт, — твёрдо сказала Айлин и перекрасила клубкопуха в цвета Гриффиндора.

— Рейвенкло! — грозно закричала Мэгги. — Бенедикт!!

Бенедикт и двое других охотников Рейвенкло, которых я не знала по именам, перебрасывались для разминки квоффлом. Этим же были заняты гриффиндорские охотники, среди которых я узнала Эрика и Дугласа, похитителей Эйриан. Я так переживала во время всех этих свадебных испытаний — смешно вспомнить. А уж когда Берна Макмиллан вмешалась и похитила Эли, я и вовсе так перепугалась, что родители и даже Саймон принялись успокаивать. Я посмотрела в сторону рядов, где сидели слизеринцы, и разглядела профиль Берны: вздёрнутый нос и слегка надутые губы. Она смотрела не на поле, а выше, на небо, откидывая назад каштановые пряди. Непроизвольно и я взглянула на него: солнце снова пряталось за тучами. Неужели опять пойдёт дождь? Тем временем Киприан Йодль, который на этом матче выступал судьей, подал сигнал, и финальный матч начался.

— Бенедикт!! — закричала снова Мэгги, когда тот забил первый гол.

— Да уж, пусть Бен постарается, — проворчал Этьен. — А то столько баллов потеряли из-за его драк с Артуром.

И Бенедикт явно старался, но и противники не отставали. Я еле успевала следить за квоффлом, который перелетал из рук в руки с огромной скоростью. Сёстры Уизли, гриффиндорские загонщицы, казалось, были вдвое меньше семиклассников-загонщиков Рейвенкло, но при этом вдвое быстрее и ловчее. Атаки Бенедикта через раз срывались из-за меткого попадания бладжером. И всё же голы Рейвенкло забивал! Я поняла, что тайно болею за Дом Эли, хотя меня и зацепило то, что сказала Айлин. Что-то там произошло, во время битвы с Филиппой де Монфор, отчего профессор Маклеод невесел, да и расставание с Хогвартсом на носу.

Зато он женится: их с Мэри свадьба назначена на июль. Эли сказал, что она состоится в Эдинбурге: придворные магглы должны это видеть. А когда с торжественной частью будет покончено, они переберутся в Хогсмид, а там уж начнётся настоящее веселье. Свадьбу профессора Спор и Хэмиша О’Брайана отпраздновали через неделю после Элиной: рассказывают, что весь Хогсмид гулял три дня. Нас с Саймоном туда не отпустили — но, может, хотя бы к профессору Маклеоду разрешат заглянуть?

— Адам! — закричала Мэгги, и я перевела взгляд с загонщиков на ловцов, пытаясь разглядеть снитч. Сью и Адам стремительно носились по полю, но я нигде не могла усмотреть крошечный золотой мячик, за которым пришлось прыгать Коналу во время танцевального испытания. К тому же, начал накрапывать дождь, и господин Йодль объявил перерыв, во время которого игроки наложили Импервиус на свои мётлы и мантии. Эли выставил над нашими головами невидимую преграду, и я услыхала, как Мэгги с Этьеном спорят об уточнении Репелло. Я нащупала в кармане свою палочку и представила себе внутренний котёл. Зелье в котле переливалось бирюзовым, и мне вдруг ужасно захотелось направить его силу в палочку и сотворить что-то чудесное — чтобы сидящие рядом восхищённо захлопали в ладоши… Эх, я когда-нибудь тоже научусь уточнять заклинания. Уже совсем скоро — на уроках профессора Госхок. Что-то её не видно сейчас среди зрителей, но я пригляделась к ней на свадьбе Эли, и она мне сразу понравилась. Конечно же, прошептала Эльфи, она ведь бывшая наставница Этьена, и он о ней так хорошо отзывался.

Мне вспомнились слова Этьена, сказанные под елью во время свадьбы. Эльфи внутри встрепенулась от этого воспоминания и закружилась вокруг ёлки, пружиня босыми ногами на пышном ковре из мха. Разговор этот случился, когда уже начинало темнеть, а танцы на поляне становились всё более буйными. Этьен подошёл ко мне и попросил показать мою палочку, а чтобы нас никто не сбил с ног, пока он её разглядывает, он повёл меня к разлапистой ёлке, что росла в лесу недалеко от поляны. Под елью лежала, подложив руки под голову, Мэгги, которая сообщила, что «отдыхает от вида веселящейся Берны Макмиллан». Она поделилась с нами утащенными со столов угощениями, и мне очень хотелось расспросить её про землетрясение, которое они устроили с Эйриан. Но моим вниманием завладел Этьен: удобно примостившись под пахучими ветвями, он принялся рассматривать палочку. Он долго расспрашивал меня про то, как я работаю с внутренним сосудом, а затем сказал, что лучше бы было с самого начала учиться обращаться с двумя палочками. Мои родители, оправдывалась я, считают, что хотя бы к одной надо привыкнуть сначала. Этьен вздохнул, а потом выдал следующее: «Тебе ужасно повезло, Ида. Ты будешь учиться в совсем другом Хогвартсе — не таком, в каком мы с Мэгги когда-то очутились. С сентября введут много новых предметов, и обязательных, и факультативных. Гертруда об этом позаботилась — каков удар по глупости! А французские маги обязательно соберут свою конфигурацию — и, судя по тому, как всё складывается, Бобатон тоже станет на путь магического познания. Будет с кем соревноваться! И кстати о соревнованиях. Хогвартс ведь будет принимать Триволшебный турнир! И главное… Главное, Ида, заключается в том…» Я помню, как замерла тогда, а Мэгги перестала жевать. Что же может быть важнее всего того, что он уже перечислил?! «Главное, что меня назначат старостой Рейвенкло, и я уж не дам никому обойти нас по количеству баллов за год! Так что, если ты попадёшь в Рейвенкло, Ида, готовься учиться до потери сознания!» У меня дух перехватило — неужели он это серьёзно? — но Мэгги безудержно захохотала и потянула меня обратно на поляну. Этьен пошёл за нами, и, оглянувшись на него, я увидала, как он улыбается.

Дождь словно раззадорил игроков — голы посыпались чаще, а бладжер близнецов сбил с метлы одного из загонщиков Рейвенкло, который упал прямо в лужу. Ловцы кружили вокруг сестёр Уизли, и я вскоре поняла, почему: снитч словно играл с их бладжером в догонялки. Второй загонщик Рейвенкло направил бладжер в Сью, но та легко увернулась, припав к метле и сделав крутой вираж, встряхивая на лету мокрой шевелюрой. Гриффиндорки за нашими спинами закричали с новой силой. Эли шептал что-то на ухо Эйриан, и они тихо хихикали, а сестрёнка Эли задалась вопросом, почему Этьен решил, что старостой в новом учебном году назначат его — в Рейвенкло же учится мой брат! Эльфи вскинула голову, но спорить с Сестрёнкой не стала. Я посмотрела на Эли и его жену — оба они сейчас светились, как мой брат в тот день, когда он позировал для Тэгвен. Эли мне рассказал потом, что он задумал тогда. Только ему такое и могло прийти в голову.

«Вот если бы художник-чародей нарисовал портрет нашей прабабушки, Ида! Да такой, как она была в молодости! Если мы и наши родители поделимся воспоминаниями о ней, а портрет Томаса Лермонта опишет, какой она была тогда, то художник ведь сможет прочувствовать, какой она была, и уловить это в портрете! Тэгвен точно смогла бы! А там уж осталось использовать Грааль…» Но Эли тут слишком замечтался, как он мне потом объяснил. Грааль помогает лишь с целями Конфигурации, а создание портрета прабабушки, как ни крути, к ним не относится. «Хотя если подумать», никак не мог успокоиться мой брат. «Разве такой портрет не стал бы своеобразной победой над временем?» Вот и как такого Эли не сделать старостой Рейвенкло? Хотя, вставила девчонка из Кардроны, возможно старостами выбирают не мечтателей, а тех, кто может прикрикнуть на малышню. Может Эли прикрикнуть? Нет, этого я себе представить не могла.

— О нет, — услыхала я голос Айлин и посмотрела снова на игроков. Дуглас и Эрик преследовали Бенедикта, у которого был в руках квоффл, и, нагнав его, сжали с двух сторон.

— Ты же за Гриффиндор болеешь, — напомнила ей Мэгги. — Так что твоя реплика: «о да!»

Бенедикт тем временем словно рухнул вниз, вырываясь из «объятий» гриффиндорцев, и уронил квоффл, который подхватил другой охотник из Рейвенкло, летевший ниже. Ещё несколько стремительных перебрасываний — и квоффл снова у Бенедикта, и он забивает гол.

— О да, — тихо проговорила Айлин, а потом громко закричала «Гриффиндор, вперёд!» вместе с Хизер и её подругами.

— Если так пойдёт и дальше, то Рейвенкло наберёт достаточно очков, чтобы победить и без снитча, — сказал Этьен.

Но дальше всё пошло не так успешно для Рейвенкло: сёстры Уизли сбили и второго загонщика, а Сью с Адамом помчались за снитчем, что снова завертелся возле бладжера.

— Что у них там такое, у этого снитча с бладжером, — тоже роман? — проговорила Эйриан. — Эли, когда мы вкладывали цель увеличить количество любви в мире, мы случайно про квиддич не думали?

Сёстры Уизли принялись теперь гоняться за Адамом, лишая его возможности приблизиться к бладжеру. Он ловко уклонялся и умудрялся нагонять Сью, отталкивая её от снитча, но и она не уступала ему в проворности. И вот одна из близняшек — уж не знаю, какая именно — ударила по бладжеру, и он взмыл вверх, и за ним рванул золотой мячик. Сью находилась в этот момент выше в воздухе, чем Адам, и она уверенно полетела вверх. Адам же начал набирать скорость так стремительно, что я ахнула! Догонит?! Все вокруг взревели, и я услыхала, как профессор Маклеод кричит громче всех — «Гриффиндор!» И Сью опережает Адама на долю секунды, сжимая в кулаке снитч! Усиленный голос господина Йодля заорал о победе Гриффиндора, а от визга за спиной я чуть не оглохла. Затем со всех сторон начали вскакивать и бежать к профессору Маклеоду гриффиндорцы — они набрасывались на него с объятиями, восторженно крича. В воздухе завертелось несколько серебристых патронусов — словно просвет возник в затянутом тучами небе — и я подумала о том, каким будет мой патронус. Или матронус? Может, я тихонько опробую оба заклинания сегодня вечером?

Но вечером, лёжа в постели и сжимая в руке палочку, я всё-таки не решилась шепнуть волшебные слова. Зато, вспоминая события дня, я набрала несколько моментов, которые наполняли меня радостью, — и счастливый вид профессора Маклеода на праздничном обеде, когда ему вручили кубок первенства Домов, и смущённая улыбка Бенедикта, которому Айлин сказала, что таких красивых голов ей не доводилось видеть с тех пор, как Хогвартс закончила Мерида Маккормак, и всеобщее ликование учеников, для которых наступили летние каникулы. Видимо, студенткой Хогварста стоило стать лишь для того, чтобы переживать в конце каждого учебного года такие взрывы эмоций — от которых сам замок, этот огромный ласковый зверь, кажется, хотел упасть на спину и дать мне пощекотать себе живот. Только где у него спина и где живот? Я просто погладила тайком его стены и представила, как он щурится от удовольствия. Его что же — никто не гладит кроме меня?

А после обеда Кристина повела меня в Комнату по Требованию, чтобы показать новый грааль. Когда мы добрались до нужного коридора и прошлись по нему три раза, дверь возникла не сразу. Кристина даже замерла сначала в нерешительности, а потом попросила меня немного подождать в коридоре. Я принялась гладить стены замка, но она вскоре вышла за мной, объяснив, что в Комнате был некто, кому нужно было побыть в одиночестве, а теперь уже можно заходить. Внутри я ощутила отголосок чьей-то грусти — или это был всего лишь шум дождя снаружи?

Сон затягивал меня, когда я пыталась вспомнить Мировое Яблоко — удивительный прозрачный шар из хрусталя, похожего на корочку льда в Источнике желаний под старым боярышником. Хрустальное дерево, что поддерживает шар, нежно оплетая его до середины ветвями, не мешая свободно крутиться во все стороны. На поверхности шара — очертания морей и стран, и волшебный свет скользит по ним золотой полосой. На той части шара, где нет золотого света, зажигается менее яркий серебряный. Я смотрю на Западный океан, залитый золотым светом, и касаюсь его рукой.

Корочка хрустального льда от прикосновения тёплой ладони сразу трескается, и на поверхности появляется вода. Я наливаю воду в поильник для овец. Маленькие ягнята выбегают на лужайку перед стойлом и начинают скакать по молодой траве. Я скидываю надоевшие за зиму сапоги и ступаю по тёплой земле — шаг за шагом, пока не ощущаю под ногами мох. Он пружинит и подбрасывает меня вверх — я лечу и пытаюсь поймать золотой снитч, но он выскальзывает из рук, смеётся и манит за собой. Пока я его догоняю, снитч превращается в сверкающее золотое яблоко, а затем — в мерцающее серебряное. Яблоко катится по небу, оставляя за собой огненные буквы — я собираю их в чашу, стараясь не упустить ни одной. Начинает накрапывать ласковый дождь. Наполненная буквами чаша превращается в шар, вспыхивает малиновым огнём с фиолетовыми отблесками и падает в Источник желаний под старым боярышником. Я слышу шелест и оглядываюсь. Среди деревьев сияют два белоснежных силуэта — олень и олениха. Они зовут меня за ними, но я медлю, и они исчезают в окутанной сумерками чаще.

========== Глава шестнадцатая ==========

Отрывок из письма, адресованного Просперо Лансекуру (из архива фонда «Наследие Лансекура»). Датируется началом XVII века

«Кроме того, ты просто великолепен в гневе, дорогой Просперо, что и говорить. Я бы изменил тебе ещё раз только для того, чтобы снова лицезреть это поистине впечатляющее зрелище. Но, как мы оба прекрасно знаем, наша Смуглая Дама уже покинула Лондон. Я так и не разгадал её тайну — думал даже броситься за ней вслед, но потом вспомнил, что приглашён на бал-маскарад у графини Пемброк, и оставил эту затею. Надеюсь, твоя изощрённая ревность найдёт отражение в сонетах — давно они уже не выходили из-под твоего пера! Уже предвкушаю первую строку — «Мешать соединению ваших чар я не намерен…» Впрочем, не буду отбирать у тебя хлеб.

А в перерывах между стихосложением и постановками трагедий (третья трагедия подряд, Просперо? С тобой не напасёшься кружевных платков) отчего бы тебе не задуматься о рунах? Ты когда-то пытался выяснить, по каким признакам можно понять, что маг уже готов для прохождения нового ученичества и получения следующей руны. Так вот, я снова обошёл тебя на поворотах, дорогой мой бывший наставник (это всё трагедии — отнимают они у тебя запал для постижения тайн магии). Каждая новая руна, кроме самой первой, требует жертв (да-да, мой дорогой властитель дум, не только зрители требуют, чтобы лев на сцене растерзал девственницу). Чтобы выйти на новый виток своего чародейства, нужно пережить личную трагедию и лишиться чего-то важного для тебя. По-настоящему важного: тут не срежешь путь и не найдёшь лёгкой дороги. Так что, коль хочешь новую руну, изволь разыскать в себе девственницу, сорвать с неё покровы и выдать льву на растерзание. Я серьёзен, как никогда, дорогой Просперо.

Так что если я когда-нибудь тебя всё-таки брошу, утешайся мыслью, что это ради стихии воздуха. Или земли — я ещё не решил. Ибо ты мне неимоверно дорог, пусть и утверждают твои сонеты, что я умею любить только себя самого. Поэтому я и делюсь с тобой этой тайной. И разделю с тобой также бутыль хереса, ежели ты волею судеб окажешься в Сассексе на грядущей неделе. Я соскучился, чёрт тебя подери.

Искренне (или около того) твой,

У.Г.»

Июль 1348

Меаллан О’Донован

Какая же ты непоседа всё-таки! Разбросала всё, до чего смогла добраться. Может, так тебя и назвать, Непоседой? Что, даже записку чуть не съела? Я же кормлю тебя пять раз в день. Может, надо шесть? Ну, иди сюда, чудовище, поглажу.

Хорошо, что я помню эту записку наизусть. Я и то первое письмо от «тайного друга» помню — которое Гертруда сожгла. Перечитал его тогда, наверное, несколько десятков раз, даже ужин пропустил: сидел на берегу озера и читал. Не потому, что оно меня так уж позабавило, а затем, чтобы после всего словоблудия добраться до фразы «Так велела сама Гертруда, а с ней, сам понимаешь, шутки плохи». Эй, ну и когти у тебя! Обязательно их в меня запускать, когда я тебя глажу?

А записка, с которой мне тебя подкинули, была короткая: «Ты, как я погляжу, разучился за долгие годы чужих питомцев гладить. Вот тебе твой собственный — тренируйся. Твой тайный поклонник друг (не Макфасти). P.S. Так как насчёт бороды?» Похоже, снова Зореслава и компания повеселились, но мне хочется думать, что и Гертруда была с ними. И что это она тебя выбрала такую красивую. И когтистую.

Да, красивая — что смотришь так подозрительно глазами своими изумрудными? Разве низлы бывают некрасивыми? Шерсть одна чего стоит с её разводами: золотистыми, рыжими, коричневыми! А кисточка на кончике хвоста? Просто львица, а не низл! Назвать тебя Львицей? Лео? Леонида? Леонарда? Нравится тебе такое имя? Ай! Судя по всему, не очень. Эписке! Хорошо хоть, что могу снова пользоваться магией не только на уроках, а то из-за царапин я уже и палочки в руках держать не смог бы.

А вот палочку грызть не стоит, вот честно. Нет, вторую тоже не надо. Если тебе древесина сосны пришлась по вкусу, я тебе в лесу подберу прутьев и принесу, чтобы грызла сколько захочешь. Знаешь, что про владельцев сосновых палочек говорят? Что жить они будут долго. И ещё то, что они часто бывают одиноки. Печальное сочетание, не правда ли? Впрочем, у меня теперь есть ты, неугомонное создание, и одиночество уже не так пугает. Куда же нам с тобой направиться? Мир велик.

Может, в Африку, за рогами и хвостами громамонта? Зельеварам в Британии вечно их недостаёт. Только не будет ли тебе там жарко, пушистой такой? Может, наоборот, на север — в Норвегию, а то и вовсе в те края, откуда Зореслава родом. Она говорит, там леса бескрайние, которые зимой на месяца четыре, а то и пять, укутываются в снега. А ещё там жар-птицы водятся, которые немного на фениксов похожи. Может, тебя жар-кошкой назвать? Жаркошка… Что, опять не то? И не устраивайся тут, это моя постель. Заснула. Что ж, пойду тогда прогуляться — на дворе снова дождь, уже который день подряд. И авгур Орсины всё воет и воет. А когда замок обволакивает пелена дождя, мне кажется порой, что я слышу биение сердец каждого, кто сейчас в нём есть.

Сейчас в нём совсем мало обитателей: все студенты разъехались на каникулы, сэр Тристан отправился в замок своего сына и не вернётся до сентября, Фабиана гостит у родичей, Филлида переехала в Хогсмид к мужу, а Тормод нынче перебрался в Эдинбург. Вовремя с меня сняли гейсы — свадьба у него с Мэри выдалась особенно весёлой — так что я напился так, что ничего утром не помнил. Мне рассказывали, что, соревнуясь с кем-то в метании хаггиса, я попал оным по часам на Ратуше, но я полагаю, что меня просто разыгрывают. Зореслава и Айдан пуще других стараются дать мне понять, что я снова «один из них», и я им за это благодарен. Но не вернуть всё, как было, хоть бочку эля выпей после заката и добрось хаггис до луны.

Дождь льёт как из ведра, но я выхожу из замка, чтобы не прислушиваться и не слышать то одно сердцебиение, которое не даёт мне покоя, пока я в одних с ним стенах. Что-то с ним не так, и я не могу понять что. Раз ты решил покинуть Хогвартс в скором времени, мягко говорит Сестра, то незачем уже и пытаться прислушиваться. И Мананнан мак Лир, чьи волны сейчас набегают на мой внутренний берег с тихим плеском, согласно кивает. Друг Меаллан вздыхает, а Конла спрашивает у Мейв, что думает она.

Мейв. Теперь она уже не та молодая ведьма в расцвете сил, каковой она была все эти годы. После ритуала эта субличность изменилась: стала выглядеть так, какой могла бы стать сама Мейв в свои сорок пять, если бы не умерла. В рыжих кудрях засеребрилась седина, вокруг глаз появились морщинки, уголки губ опустились. Я вспоминаю вечер в хижине Айдана — и вспоминать буду, наверное, до смерти. Даже если впаду в старческий маразм и забуду собственное имя, я буду помнить этих трёх женщин, неистово мерцающих и направляющих на меня палочки. И одна из них, ожившее аметистовое пламя, от которого я не могу оторвать глаз, целится прямо в Мейв, словно видит её своими глазами. Я отмечаю, ни с того, ни с сего, что она выбрала свою яблоневую палочку для ритуала, и зачем-то цепляюсь за эту мысль. Внутренняя Сестра тоже, конечно, метит в Мейв, исходящую яростью и сыплющую проклятьями. Сестра готовится сказать «Сагитта» — в последний раз. Мейв-чудовище, Мейв-гарпия, Мейв, сломавшая мне жизнь. И тут к ней мысленно тянется Гертруда — но не с намерением убить. «Я понимаю, я знаю…» И Сестра опускает палочку, а Мейв, опешив, перестаёт кричать и замирает. И тогда я говорю ей: «Прости. Мне не стоило тогда вести себя так. Я обидел тебя и жалею об этом». И после этого Эмансипаре взорвало всё вокруг, и волны Мананнана окатили мой мир от края до края. И вот теперь Конла спрашивает у Мейв, что она думает, и она отвечает, прикоснувшись обнажённой стопой к россыпи мокрой гальки:

— Она ведь не гонит тебя.

— Но она и не даёт понять, что хочет, чтобы я остался. Или хотя бы, что она не против.

— Она ведь дала тебе свободу выбора после ритуала. Значит, выбор остаться у тебя тоже есть.

— Есть, но правильный выбор — уехать.

— Тогда уезжай и не думай, что не так в её сердцебиении.

Так я и поступлю, думаю я, шагая по лужам на пустоши, не пытаясь отвести от себя дождь. Вереск ещё не цветёт, а асфодели уже осыпаются. Кусты дрока перестали дразнить глаз желтизной. Зато чабрец пахнет даже под дождём, и кое-где виднеется примула, у которой началось второе цветение. Что ж, осталось дождаться, когда директриса вернётся в замок, и заявить об уходе. Конечно, та не обрадуется — ей и так нужно разыскать с полдюжины новых преподавателей до начала нового учебного года. Этим она сейчас и занимается. А в замке остались только Орсина, Бердок, Теренс и эльфы-домовики, которые вовсю принялись за заготовки на зиму. И Гертруда, конечно. В начале июля она отправилась гостить у сестры, которая живёт в Йорке, но к свадьбе Тормода и Мэри вернулась в Хогвартс. Я хорошо помню пустоту замка, пока её не было — словно взрослые задули ребёнку свечу, при которой он тайком читал по ночам. Но если я уеду, эту пустоту придётся взять с собой.

— И всё-таки ты говоришь «если», — сказала Мейв.

— Я имел в виду «когда».

Друг Меаллан вздыхает снова: только тут, в Хогвартсе, он и смог ощутить, что действительно приходится кому-то другом. Бедный Седрик так старался быть частью происходящего здесь, что не видел, как ломился в открытую дверь. Кто знает, как у них так выходит, но двери тут распахнуты. Наверное, надо уметь это чувствовать. Я смотрю в сторону Хогвартса и вижу, как небо над замком рассекает золотой узор молнии, и представляю себе незримый Нексус Ментиум, опутывающий замок. Наверное, не слышу я на самом деле никакого сердцебиения, а просто представляю его себе — или образ приходит по невидимой артерии, в которой струится кровь сердца этого удивительного места. Места, которое мне вскоре предстоит покинуть. Вот только дождусь возвращения директрисы.

Под далёкие раскаты грома я поворачиваю и направляюсь обратно к замку в сгущающихся сумерках. Сталкиваюсь с Теренсом у парадной лестницы и останавливаюсь поболтать. Он спрашивает, не свести ли нам ещё два одиноких сердца — Орсину и Бердока, но я убеждаю его, что эти двое вполне довольны своим одиночеством. «А что профессор Госхок?» спрашивает Теренс с хитрым прищуром. Она, мол, не похожа на тех, кто предпочитает тишину и уединение. «Кто бы мог её осчастливить, а, Меаллан? Может, я ей приглянусь, как думаешь?» И Теренс расправляет плечи и творит что-то с бровями: наверное, эта пантомима означает «я — орёл-мужчина». Я хлопаю его по плечу и советую метить выше — почему бы саму директрису не попробовать осчастливить? Мы хохочем, и я отправляюсь в свою комнату на третьем этаже. «А авгур-то перестал стенать», кричит мне вслед Теренс, «Видать, завтра дождь наконец-то прекратится».

Низл так и спит, уютно свернувшись калачиком посередине кровати. Я развожу огонь в камине и начинаю сушить промокшую одежду. Не хочется использовать чары, и жар огня постепенно справляется с работой. Меня наполняет тепло, но оно не прогоняет грусть. Несмотря на молчание авгура, за окном по-прежнему бушует гроза, и сверкают нексусы молний, а я думаю о том, что корзинка с низлом и запиской появилась под моей дверью после того, как Гертруда вернулась из Йорка. Могу же я потешить себя фантазией, что этот подарок — и от неё тоже? Может, тебя так и назвать — Подарок? Я говорю тихо на гэльском — féirín. Зверёк открывает один глаз и поднимает голову. Неужели тебя устраивает? Что ж, будешь Фейрин. И подвинься, Подарок, — такая маленькая, а заняла полпостели! Может, ты знаешь, что происходит с сердцебиением в этом замке? Ладно, спи, Фейрин, сладких снов. Кто знает, где мы окажемся завтра, и будут ли там комнаты с кроватями и каминами…

Гертруда Госхок

Этот сон стал тревожить её, когда она гостила у Грейс в Йорке. Ей снилась пещера, в которой царил хрустальный голос, шептавший ей одни и те же слова: «Помни, за тобой должок. Ты обещала мне историю». Она просыпалась и говорила себе, что Моргана может и подождать: историю-то она обещала, но не к определённому сроку. И тогда ей начали сниться хрустальные часы, в верхней чаше которых находился не песок, а огненные буквы, которые плавно перетекали в нижнюю чашу. Ну, хорошо, хорошо, закричала Гертруда один раз, проснувшись среди ночи и напугав сестру. Как только я вернусь!

Она знала, что Моргане понравится эта история, и знала, что рассказывать её будет нелегко, но когда она начала свивать нить из слов в гулкой пещере, нежданно пришло вдохновение. Оказалось, в этой истории, кроме боли, был ещё и некий смысл, и от попытки его передать он становился всё яснее ей самой. Призрак Морганы медленно перетекал от кристалла к кристаллу, отражаясь в раздробленных поверхностях и гранях, и Гертруде казалось, что тайные смыслы кристаллизируются, становясь осязаемыми. Она мысленно раскладывала их на столе перед Профессором, который отложил перо и просто смотрел, как на стол падают капли дождя. Во внутреннем ландшафте уже который день шёл дождь.

— И что же, с тех пор вы с ним больше не виделись? — зазвенел колкий голос.

— Нет. Но он пишет мне иногда, рассказывая о французской конфигурации. Он сумел разыскать и добыть меч Дюрандаль, спрятанный в скале в Пиренеях.

— Наверняка не обошлось без Эмансипаре.

— Конечно. Кроме того, во время Июльского ритуала созданный в Хогвартсе грааль откликнулся именно на призыв Седрика.

— То есть, он ещё и стал хранителем Мирового Яблока?

— Не совсем. Он сам считает, что Яблоко признало его «по старой памяти», но быть его хранителем он недостоин.

— Но при этом, как ты сказала, он остаётся в Бобатоне, где хранятся все пять артефактов французской конфигурации.

— Именно так. Будет преподавать там заклинания.

— Ты так спокойно говоришь об этом всём, — пожаловалась Моргана. — Должна отметить, что это сильно портит всё впечатление.

— Ну прости.

— Повезло ему, — вздохнула Моргана. — «Дюрандаль» рифмуется со словом «Грааль». Какая находка для баллады!

— Он не поёт больше, — тихо произнесла Гертруда, стараясь, чтобы это тоже прозвучало спокойно, но Моргану провести ей не удалось.

— Вот так уже лучше! Ты всё-таки страдаешь, — зажурчал её довольный голос. — Но ведь ты сказала, что Зореслава исцелила ему руку.

— Да. Но не всё поддаётся исцелению.

— О, как это глубоко и символично! Я в восхищении!

Гертруда молчала, не разделяя восхищения Морганы. Из всего, что произошло, утрата Седриком его тяги к музыке ранила её особенно сильно. Как иронично, думала она, ведь я его упрекала, что он тратит на баллады слишком много времени…

— Кстати, о символах, — прервала её размышления Моргана. — В свой последний приход перед каникулами моя талантливая ученица Берна Макмиллан упоминала что-то о теории знаковых полей и сети символов. Она сказала, что ничего не поняла, и попросила меня объяснить.

— Воистину талантлива Берна Макмиллан. Она и меня, помнится, заставила объяснить ей то, что ей было неясно в твоих словах, Моргана.

Хрустальный смех Морганы поскакал наперегонки с эхо.

— В таком случае, я ещё больше ею горжусь. Так всё-таки… Что там с полями?

— Меня натолкнула на эту мысль сама Берна — она пела две песни, которые перекликались с событиями вокруг создания Кубка Огня. Он возник благодаря отношениям двух огненных магов. В это время в Хогвартсе происходила история, о которой я тебе сегодня рассказала. Тоже два огненных мага и тоже новый артефакт в конце. Вокруг неё и создалось сильное «знаковое поле», на которое, не ведая того, реагировали склонные к прозрениям маги, в первую очередь, Берна. Я подозреваю, что если это делать осознанно, то можно «считать» с поля гораздо больше. Кроме того, если любые важные события создают такие поля, то при их помощи можно находить закономерности там, где всё кажется хаотичным.

— Не так уж этои далеко от того, что я поручила делать Берне.

— Конечно. Это явления одного порядка. К тому же, Берна ощутила и угрозу, которая нависала над Седриком задолго до её видения в шаре. Просто она не смогла распознать этот символ. Она часто вспоминала «вкус его патронуса», как она это назвала. Но при прикосновении к патронусу световым мечом крадётся часть витальности мага. Таким образом, этот вкус и был предупреждением. Бесспорно, магам стоит работать над расшифровкой преследующих их символов.

На несколько минут в гроте воцарилась гулкая тишина, нарушаемая лишь плеском воды в мраморном фонтане. Затем Моргана сказала:

— А у тебя-то самой как с расшифровкой? Твоих личных символов?

— Я работаю над этим, — усмехнулась Гертруда.

— Хм. И всё-таки что-то ты от меня утаила! Что-то невероятно символичное.

— Я рассказала тебе историю, как обещала. Ты ведь довольна ею?

— О да! Но почему-то мне кажется, что она не закончена.

— Истории нужно обрывать в каком-то месте. Иначе горе рассказчику.

— Что? Ты решила уесть меня афористичностью? Так вот, оборвать историю не в том месте — всё равно, что в разгар страсти оттолкнуть любовника, который ещё не излил семя.

— Что ж, тогда горе любовнику. И я с тобой не буду соревноваться, Моргана. Пусть последний афоризм будет за тобой.

— Залить горечь незавершённости истории сладостью последнего слова? Ну, пусть пока будет так. Но мы увидимся снова, Гертруда Госхок.

— Этого я и боялась, — вздохнула Гертруда. — Прощай, Моргана.

И пока она выбиралась из пещеры, преодолевая слишком хорошо знакомые препятствия, Гертруда ощущала, как дождь в её внутреннем ландшафте, смывающий пепел и дым, постепенно прекращается, оставляя после себя бесчисленные лужи на полях. Молния быстро шагала по склону холма, отмечая, что далеко не весь огнетрав превратился в пепел, а на некоторых выгоревших местах уже пробиваются новые ростки. Кусты вереска дрожали в россыпи дождевых капель. С холмов сбегали появившиеся во время ливня ручьи, стекающие в озеро, возникшее здесь в канун солнцестояния. Стол, растущий из дуба, не тронут пламенем — Профессор сидит за ним и перебирает горсть сияющих кристаллов. Руди быстро спускается с платформы на вершине дуба и бежит к холмам — навстречу ей является огромный волк, которого она гладит по голове, а затем они вдвоём начинают носиться по лужам, поднимая фонтаны брызг. У берега озера сидит Жрица — она чем-то напоминает Зореславу. От этой мысли внутреннее небо темнеет, и на нём зажигаются звёзды.

Выбравшись из-за стены водопада, Гертруда развела костёр на берегу ручья и села возле него, закрыв глаза. Да, Жрица определённо похожа на Зореславу. Поэтому, когда рядом зазвучал знакомый голос, Гертруда не сразу поняла, кто с ней говорит — её ипостась или настоящая Зореслава Яга. Но она распахнула глаза — и вот, пожалуйста, Зореслава стоит перед ней, собственной персоной, с охапкой трав в руках.

— Зореслава!

— Гертруда! Не напугала я тебя?

— Нет, всего лишь подарила мистическое переживание.

— А, ну это дело полезное, — ответила та, опускаясь на землю возле костра Гертруды. — А я травы собираю, пока дожди не грянули.

— А что, они грянут? Неплохо было бы. А то неделя в Йорке была такая жаркая, что я только внутренними дождями и спасалась.

— Непременно грянут — за завтраком сегодня уже было слышно, как авгур затянул свою песню тоскливую. А ты что же — вернулась и сразу к Моргане на поклон? К нам не заглянув?

— Я дала ей обещание, которое надо было срочно выполнить. Она уже и во сне мне являлась.

— Да, это она умеет. Небось историю с тебя потребовала?

— Угу.

И, встретившись с Зореславой взглядами, Гертруда сама не заметила, как распахнула двери и впустила её внутрь.

— А что, всегда у тебя тут ночь звёздная?

— Нет, только когда я думаю о тебе.

— Ишь ты. И вижу, не шутила ты насчёт дождей.

— Да уж, какие тут шутки. Всё залило.

— Озеро славное. Да туманы клубятся.

— Озеро появилось недавно, а в туманах — Жрица. Она похожа на тебя.

— Волк этот, надеюсь, на меня не похож?

— Не очень.

— И на том спасибо.

Зореслава провела рукой по стеблю огнетрава.

— А зелье-то не выпила снова. Отчего же?

— Я поняла, что одного раза хватает на всю жизнь. Одно-единственное отворотное зелье учит видеть, что любовь — всегда создание нашего разума, а не внешнее вторжение. А когда это разглядишь, то сможешь достойно встретить любое её проявление.

— Достойно, говоришь? Звёзды, волк, огнетрав… всё это себе оставишь?

Молния кивнула и сказала:

— Все они мне дóроги — пусть будут тут. Лишь бы не затмевали всё вокруг.

Молния огляделась. Последняя тайна, которую удалось скрыть от Морганы, была повсюду: в каждой звезде и каждой луже. Точнее, две последние тайны, хотя Гертруда сама не могла понять, где заканчивается одна и начинается другая. Её гостья медленно ступала по мокрой земле, прислушиваясь к шепоту ветра и хлюпанью воды под ногами. Порой она опускалась на колени и смотрела на свежие ростки. Конечно, она почувствует. Зореслава вынырнула из мыслей Гертруды и взяла её за руку.

— Да какая там тайна. Я с июня уже знаю. Что делать-то будешь?

*

Гертруда стояла у окна, держа в руках чашу с красными прожилками, и слушала звуки грозы. Дожди шли уже неделю, но сегодня завывания авгура наконец-то прекратились, так что есть надежда на солнечный день. Она сделала большой глоток горячего отвара, а ночное небо в это время рассекла ветвистая стрела молнии.

Директриса должна вернуться на днях — скорее бы: очень уж любопытно, кто будет преподавать в Хогвартсе новые предметы. Место Тормода, конечно, займёт Захария, но насчёт остальных не известно ничего. Астрономия, с необходимостью введения которой директриса согласилась сразу; маггловедение, на котором настояла Кристина; история магии, на которой настояла Гертруда. Она хотела назвать её «теория и история», но «теорию» пришлось убрать — коль сильно желаешь, можешь по теории факультатив устроить, твёрдо сказала госпожа Клэгг. Но проводить его будешь только, если запишется ещё хоть кто-то, кроме Шатофора!

О целесообразности введения математики и нескольких языков спорили долго, и в результате вопрос передали попечителям школы и Совету магов Британии. Решение так до сих пор и не приняли. И это я ещё не заикалась о рисовании и игре на музыкальных инструментах, усмехнулась Гертруда. Впрочем, это может оказаться легче математики: достаточно лишь напомнить про хогвартский хор, в необходимости которого не сомневается никто. Она уже слышала, как госпожа Клэгг возмущается, сотрясая своей берёзовой палочкой-дубинкой: где мне столько преподавателей взять? И как им всем платить? И как совладать со студентами, когда они начнут все поголовно ныть и жаловаться на непомерные нагрузки? Да они будут ныть, даже если оставить в расписании одни только чары да зельеваренье, думала Гертруда. Зельеваренье…

Раскаты грома гремели подобно самому торжественному из латинских гимнов. Ведь директрисе придётся искать и нового учителя зельеваренья, если Меаллан решит покинуть Хогвартс. А то, что он собирается это сделать, — очевидно. По крайней мере, Айдан в этом убеждён. Несмотря на все попытки включить его в их круг, он держится в стороне, словно уже начал прощаться. Айдан позвал его с собой на Гебриды в августе — посмотреть на Драконьи Игрища, которые устраивают ежегодно Северный и Южный кланы, но тот отказался. Надеюсь, ему понравился низл, вздохнула Гертруда, которая привезла его из Йорка. Если ты хотела, чтобы он знал, что это твой подарок, надо было отдать из рук в руки, а не подбрасывать с дурацкой запиской от Зореславы, отметил Профессор, перебирая лежащие перед ним на столе кристаллы.

«Что делать-то будешь?» прозвучал снова в голове вопрос Зореславы, и Молния взяла в руки один из мерцающих кристаллов. Любовь — всегда создание нашего разума, а не внешнее вторжение. Не напасть и не стихийное бедствие, во власти которой ты оказываешься, не имея сил сопротивляться, а то, что ты растишь в себе, день за днём, совершая выбор за выбором. И можно поместить то, что ты растишь, в центр своей вселенной, создав себе солнце, как говорила когда-то Айлин, а потом прозябать в темноте, если оно погаснет. Или же наоборот, сгореть, разрешив этому солнцу излучать слишком много жара. Каждый растит свою любовь, как умеет, но не каждый замечает, что именно он делает и как. Отворотное зелье учит это замечать. Жаль, что она не сразу это поняла, — слишком долго была занята чем-то другим, вместо того, чтобы подумать о самой непостижимой цели Конфигурации.

«Что делать-то будешь?» Растить то, что начало прорастать, совершая выбор за выбором. Мы порой говорим себе «я понял, что я люблю», но на самом деле мы в этот момент выбираем. «Я выбираю любить», вот что мы говорим себе, сознаём мы это или нет. Гертруда сделала ещё один глоток, вспоминая, как она испугалась тогда, во время ритуала, осознав, что прорастает внутри неё. Но увидев возможность выбирать, она ощутила свободу — свободу от страха. Как смешно потом было думать про изначальный испуг. «Пусть люди научатся освобождаться от того, что спутывает их и не даёт двигаться дальше».

Но как об этом всём сказать ему? думала она, слушая дождь. Как раскрыть одну тайну, плавно переходящую в другую? Снова медлить, как в канун солнцестояния, она себе позволить уже не может. Если это так сложно, сказала Молния, достаточно просто зайти в воду рядом с ним — и он всё почувствует сам. От этой мысли её сердце забилось быстрее. Может, достаточно просто попасть с ним под один дождь? И гроза за окном ответила ей на это очередным раскатом грома.

*

Утро было таким спокойным, что вчерашняя гроза казалась отдалённым сном. Гертруда, проснувшись на рассвете, ощутила такой подъём сил, что он заставил её рассмеяться. Умывшись и одевшись, она взяла метлу и без малейших сомнений вылетела в окно. Пока студентов нет (да и директрисы тоже), незачем задумываться о приличиях. Ты, конечно, в иное время только о них и думаешь, проворчал Профессор.

Замок окутывал густой туман, и она быстро потеряла ощущение направления, отлетев от него на небольшое расстояние. Достав палочку и сказав «Септентрио», Гертруда понеслась на запад. Впрочем, чтобы не заблудиться, пришлось сбавить скорость и начать прислушиваться. Вскоре она уловила знакомый запах озёрной воды и постепенно спустилась вниз. Она медленно летела вдоль берега, безуспешно пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь туман. Наложить Сенсибилитас? Или просто войти в воду?

Гертруда приземлилась и разделась. Стопы ощутили мягкость влажного песка, а туман заскользил по телу прохладными пальцами, но, войдя в воду, Гертруда быстро привыкла и даже согрелась. Когда она зашла уже почти по плечи, послышался тихий плеск. Она всмотрелась в дымку, стелящуюся над поверхностью воды. Очертания постепенно стали яснее, и она увидела плывущего к ней Меаллана. Он остановился на небольшом расстоянии от неё и замер со странным выражением на лице. Прислушивался к ощущениям? Как, интересно, маги воды понимают, что им говорит стихия? Сквозь дымку начали пробиваться лучи солнца. Да, сегодня будет тёплый июльский день.

— Доброе утро, Меаллан.

— Так вот оно что, — сказал он, словно не слыша её. — Их просто два.

— Кого два?

— Сердцебиения. Я долго понять не мог, а сейчас, наконец, уловил.

Ну вот, сказала Молния. Как я и говорила — достаточно войти в воду.

— Ты ждёшь ребёнка, Гертруда, — сказал он тихо. Это был не вопрос.

Она лишь кивнула в ответ. Он опустил глаза, затем снова посмотрел на неё — на этот раз взглядом, полным боли.

— Прости меня. Это всё моя вина. Я навлёк это на тебя…

— Меаллан, перестань, — оборвала его Гертруда. — Я уже говорила, что не виню тебя ни в чём.

Он стоял, глядя на неё, не отрываясь. Мимо проплывали клочья тумана, золотящиеся в лучах наступающего на мир солнца.

— Кроме того, я не знаю точно, кто отец этого ребёнка.

Меаллан хотел что-то сказать на это, но промолчал. Гертруда же продолжала.

— Но я не горюю по этому поводу. Какая теперь разница? Я собираюсь выносить его и родить и выжить при этом.

— Раз не горюешь, я рад за тебя, — сказал Меаллан. — Ты, конечно же, выживешь. И твой ребёнок тоже. И я готов…

Он осёкся, но Гертруда немедленно спросила:

— Что ты хотел сказать? Пожалуйста, продолжай.

— Хотел сказать, что готов помогать и заботиться. Но вспомнил, как ты сказала: «Хватит уже меня опекать. Я разберусь сама». Сейчас, наверное, ты моей заботы тем более не захочешь.

От этих слов её пульс убыстрился — он ведь это тоже чувствует. Что он думает сейчас? Ощутил ли, как одна тайна переливается в другую?

— Ну, ты спешишь с выводами, — медленно ответила она, проводя рукой по воде. — Ты извини меня — я тогда была не в себе. Я думаю, ничего страшного не случится, если ты будешь порой проявлять заботу. Говорят, что у беременных женщин не всегда мозги соображают. Так что иногда полезно услышать от друга намёк, что ты совершаешь глупость. Всё-таки, цель конфигурации…

— Если ты этого действительно хочешь, то можешь на меня рассчитывать. Ты и цель конфигурации.

— Да, я этого хочу.

И она сразу отвернулась от него и пошла к берегу, где туман уже становился прозрачным — словно сотканным из света. Она подняла свой плащ с земли и закуталась в него. Ткань тут же промокла и прилипла к телу. Меаллан помедлил немного и тоже вышел на берег.

— Буду благодарен, если призовёшь мои вещи и палочки. Я заходил в воду где-то немного севернее.

Гертруда достала палочку и выполнила его просьбу. Пока он одевался, она села на лежащее на берегу бревно и принялась разглядывать кусты чертополоха, только начинающего цвести. Остановиться на этом или пройти ещё несколько шагов? А может сказать прямо? предложила Молния. Нет, произнесла Жрица, некоторые ростки надо бережно поливать и долго выращивать. Но можно же полить немного прямо сейчас? прошептала Руди.

— Меаллан, — начала она, и он поднял на неё свои большие серо-голубые глаза. Сейчас они казались совсем голубыми — таким, наверное, сегодня будет июльское небо над пустошами. -

Ты мне задал когда-то вопрос, на который я не ответила. Ты помнишь, какой?

В голубых глазах появилось недоумение. Гертруда притворно вздохнула, а Руди внутри чуть улыбнулась.

— Ну вот, забыл. А ещё ты меня пригласил однажды — помнишь куда? Я ведь и на это приглашение тоже не отозвалась.

Он лишь смотрел на неё, и она уже не могла понять, что за эмоции отражаются в его взгляде. Ну что ж, сказав «Вингардиум», нужно говорить и «Левиоса».

— Это было в ноябре, перед походом за помётом лунных тельцов. Ты спросил меня, был ли ты в моём сне. В том сне, который мне навеял Этьен. Вспомнил?

— Да. Твой патронус тогда сиял очень ярко, — сказал он, и Гертруде показалось, что он затаил дыхание. Или это она его затаила?

— Так вот, ты был в том сне. И ты гладил Иниго, говоря: «в твоём сне мне можно всё». А я потом превратилась в Грааль, а затем… не знаю, как это описать — слилась со вселенной?

Меаллан молчал, не сводя с неё глаз.

— И, конечно, в тот же день ты приглашал меня собирать чабрец жарким июльским полднем, — продолжала она, поднимая глаза вверх и глядя на светлеющее небо. — Сегодня, я думаю, полдень будет достаточно жарким — подсушит чабрец на холмах. Впору идти его собирать. Так что, если твоё приглашение всё ещё в силе…

— Гертруда, — заговорил он, наконец. — Если ты меня разыгрываешь… Если ты сейчас наложила на меня уточнённый Сомниум, и всё это мне снится, пока я храплю где-нибудь в камышах…

— Если…если… Я что-то не понимаю, профессор О’Донован, это да или нет? — сказала она с улыбкой, а потом добавила совсем другим тоном. — Ты можешь просто сказать «нет», Меаллан. Ты ведь помнишь об этом?

— Да, могу, — ответил он. И после паузы тихо произнёс. — Но не тебе. Только не тебе.

И ей показалось, что радость засияла в тумане рассветными лучами — его радость. Или её? Интересно, могут ли маги воды ощущать эмоции других людей через туман? Как же хочется это выяснить! А я ведь давно уже говорила, произнесла Жрица, набирая полные ладони воды из внутреннего озера, что нам нужна вода. Руна воды.

========== Эпилог ==========

Из учебника «Истории магии» Батильды Бэгшот

Возобновление военных действий Англии против Франции в 1348 году застало шотландских магов врасплох. Усилия Совета магов Британии были направлены, прежде всего, на борьбу с чумой и поддержание мира между Англией и Шотландией, из-за чего Франция казалась не самой насущной проблемой. Но битва под Пуатье, которая состоялась 5 мая 1348 года, показала, что Англия не собирается отказываться от своих притязаний на французскую корону. Однако неожиданное развитие событий на поле боя привело к переговорам магов Британии и Франции, состоявшимся ночью после сражения. Кристине Кэррик удалось убедить магов Франции сделать ставку на конфигурацию, в создании которой она обещала помощь со своей стороны.

Французская конфигурация была запущена 19 июля 1348 года. В неё были включены четыре французские артефакта: Орифламма, рог Олифант, меч Дюрандаль и Фонтан Видений в саду Бобатона. Британские маги подарили Франции пятый артефакт: Чашу Мира, известную также как «Мировое Яблоко», созданную учениками Хогвартса. Цели данной Конфигурации включали непобедимость французской армии на своей земле, победу над чумой и установление гармоничных отношений между волшебниками и магглами. Благодаря этим целям, война с Англией была завершена в считанные месяцы. Кроме того, французские маги вложили в Конфигурацию ещё две цели, речь о которых пойдёт в следующей главе.

Вследствие гибели шотландского короля Давида II в битве под Пуатье королевой Шотландии стала Кристина Первая. Её коронация состоялась в августе 1348 года.

Из разговора писательницы и исследователя

— Ну, я прочёл.

— И что скажет исследователь трансграальной магии?

— Метамагии.

— Ах да, прости. Мета. Я вообще знаю разницу, честно.

— Точно? А то могу на пальцах объяснить.

— Не надо! Ты мне скажи, что ты про мой роман думаешь.

— В целом, было интересно, но обидно за Седрика немного. Он же, как первый, кто применил метафоризированный вариант Эмансипаре, не мог знать, что чары в таких случаях редко необратимы.

— Отлично, ты мне подал идею для сиквела! Не сходишь снова к Моргане за историями?

— Знаешь что, в этот раз иди сама: мне её грот до сих пор снится! Да и вообще, судя по всем этим упоминаниям Триволшебного турнира и разговорам «кто будет старостой», сиквел ты и так уже задумала.

— Что ж делать: я так привыкла к ним всем! Я словно переселилась в средневековый Хогвартс. Даже расписание полнолуний на 1348 год уже знаю лучше, чем на наш текущий.

— События 5 — 6 мая выпали на новолуние?

— Конечно.

— А Ида попадёт в Рейвенкло?

— Вот не знаю — не уточняла ещё, куда её Шляпа запихнула. Хотя мне интереснее, каким будет её патронус.

— Слушай, я про патронусы хотел спросить кое-что… А это так действительно бывает с патронусами… ну, когда… Ну, ты понимаешь, о чём я?

— С тобой такого не бывало, что ли?

— Кажется, мы оба уже ответили на вопросы друг друга.

— И в самом деле. А я тоже хотела тебя спросить кое о чём. В «Яблоке» ставят «Анри и Филиппу» — ты как? Не хочешь составить компанию?

— Я бы с радостью, но Лансекур мне тяжело идёт. Не говоря уже о том, что он перевирает любые события хуже самой Морганы. В его версии битвы при Пуатье, кажется, Чёрного Принца постоянно сопровождает какой-то шут?

— Ну да, есть такое. Зато какую речь Принц произносит перед битвой!

— Да уж, представляю себе…

— Ну, ладно, Мерлин с ним. А в кино? На «Историю Жанны Д’Арк», которая шуму наделала?

— Это про что вообще?

— Всё про то же. Там две фишки: мир-без-магии и альтернативная история. Раз нет магии, то, соответственно, не было никаких конфигураций, и война между Англией и Францией не закончилась в 1348 году. Само собой, в их версии она длится сто лет — даже больше — и завершается только, когда появляется героическая девушка по имени Жанна Д’Арк, вдохновляющая французов на победу. И самое смешное, что её сжигают на костре как ведьму — упс, извини за спойлер!

— Звучит как полный бред. Какое у них вообще логическое обоснование для мира без магии?

— Как положено Голливуду — никакого. Зато есть спецэффекты, костюмы и пробирающая до слёз актёрская игра. Но я вижу, что ты желанием не горишь, так что не пристаю больше.

— Да я… Я не отказываюсь, просто… В общем, я хочу с тобой пойти куда-то. Только без пафосных речей, альтернативных историй и пробирания до слёз.

— Вообще-то в альтернативных историях есть глубокий смысл — магопсихологи пишут, что нам нужен порой когнитивный стресс. Но можно и в «Три метлы» сходить, конечно, и бездарно напиться.

— О, вот так бы и сразу!

-Только предупреждаю: у них там сейчас фестиваль — тысячелетие со дня основания паба и самого Хогсмида. Нужно приходить в костюмах известных магов в истории.

— Час от часу не легче!

— Так у тебя же есть килт? Надень его и будешь своим любимым Макфасти!

— От себя в образе Макфасти я точно получу когнитивный стресс. А ты кем собираешься нарядиться?

— А мне Зореславой хотелось бы себя видеть, но где мне до неё! Зато была где-то мантия в цветах Рейвенкло, стилизированная под средневековье. Как ты думаешь, пойдёт мне корона?

— Есть только один способ узнать.

— Это точно. Тогда до вечера.

— Да, до неизбежного когнитивного стресса в процессе бездарного напивания.

========== Список персонажей ==========

Обитатели Хогвартса в 1347 — 48-ом учебном году

(упоминающиеся в тексте)

Директриса

Уильфрида Клэгг. Англичанка англосаксонского происхождения, чистокровная ведьма. Сестра Эльфриды Клэгг, главы Совета Магов Британии. До Майской конфигурации 1347 года была верна политике нейтралитета и терпимости и старалась поддерживать равное количество англичан и шотландцев среди учительского состава. Строго пресекала разжигание распри на национальной почве. (Иногда она пресекала их непосредственно своей знаменитой палочкой, похожей скорее на маленькую березовую дубинку).

Главы Домов

Гриффиндор: Тормод Маклеод из клана Маклеодов (или Маклаудов, если вам так больше нравится), полукровка. Преподает полёты на метле. Тренер по квиддичу. Владеет боевым искусством магглов. Участник Майской конфигурации, организовавший похищение Скунского камня из Вестминстерского аббатства в Лондоне.

Рейвенкло: Фабиана Дервент, преподавательница латыни. Рождена в семье магглов на севере Англии (отец — священник). Руководит хогвартским хором.

До сентября 1347 года главой Рейвенкло была Кристина Кэррик, преподававшая зельеваренье. Внебрачная дочь ведьмы из Кэррика и шотландского короля Роберта Брюса. Участница Майской конфигурации. Скунский камень признал её истинной наследницей шотландского престола. Маг воздуха.

Слизерин: сэр Тристан де Мимси-Порпингтон, чистокровный маг, преподаватель трансфигурации. Вдовец, имеет сына.

До мая 1347 года главой Слизерина была Горгона Терция Блэк, чистокровная ведьма из Благородного и Древнейшего Дома Блэков. Преподавала заклинания. Маг воды. Пыталась сорвать планы Гертруды Госхок и использовать артефакты Конфигурации в личных целях. Находится в заточении.

Хаффлпафф: Айдан Макфасти из клана драконоводов с Гебридских островов. Чистокровный маг. Преподает бестилогию, живёт в хижине у Рощи Фей. Маг земли и огня. Имеет также руну «воин». Участник Майской конфигурации. Питомцы: феникс Стефания (Тиффани), названная в честь его погибшей возлюбленной, белый пёс Иниго и джарви Силенсия.

Другие учителя и сотрудники Хогвартса

Филлида Спор, рождённая в семье магглов-знахарей. Преподает гербологию. Знает свойства тысячи волшебных и обычных растений и собирается написать о них монументальный труд.

Джон Бланкрадок, ветхий старик, библиотекарь и архивариус. В прошлом — магистр ордена тамплиеров в Шотландии.

Гертруда (Гринграсс) Госхок. Чистокровная ведьма родом из Камберленда. В 1347 году начала преподавать боевую магию в Хогвартсе, но была уволена несколько месяцев спустя за распространение учения, показавшегося директрисе подозрительным. Тогда же сбежала от склонного к насилию мужа, сэра Ричарда Гринграсса из Древнейшего и Благородного Дома Гринграссов, и инсценировала собственную смерть. Идейная вдохновительница и участница Майской конфигурации. С сентября 1347 года преподает заклинания. Маг огня (наставница Игнатия Уилдсмит).

Орсина Диггори, чистокровная ведьма-англичанка. Ведёт факультативы по прорицаниям и нумерологии. Питомец: авгур.

Меаллан О’Донован, чистокровный маг из Ирландии. Преподает зельеварение с сентября 1347 года. Маг воды.

Доктор Лохрин, полукровка. Настоятель больничного крыла.

Бердок Малдун, чистокровный маг, в прошлом глава Совета магов Британии (проявивший себя на этом посту не лучшим образом). Ведёт факультатив по рунологии. Владеет многими языками.

Теренс Пикс, полукровка, смотритель Хогвартса с сентября 1347 года. До него смотрительницей была Клотильда Бертилак, француженка, чистокровная ведьма. В ходе майских событий был расколдован её супруг, господин Бертилак, он же Зелёный Рыцарь, и в качестве благодарности она подарила участникам Конфигурации Зелёный Пояс.

Киприан Йодль, полукровка родом из Норфолка, путешественник и «мастер на все руки»: он играет в квиддич, судит матчи, играет на музыкальных инструментах, танцует и исполняет обязанности мастера церемоний. В Хогвартс его часто приглашают незадолго до какого-нибудь важного события или праздника, давать уроки танцев. Любимец молодёжи и особенно юных дев.

Зореслава Яга, прославленная ведьма с Руси, приглашённая в Хогвартс преподавать боевую магию. До этого долго жила в Ирландии и победила Моргану в поединке на метаморфозах. Работает в Хогвартсе с весны 1347 года. Участница Майской конфигурации. Хранительница Камня перманентности. Маг воды, земли и воздуха. Метаморф.

Старосты (Head Boys and Girls) с сентября 1347

Гриффиндор:

Адриан Макгрегор, шотландец-полукровка.

Филиппа де Монфор, француженка-полукровка.

Рейвенкло:

Мартин Фитцпатрик, магглорождённый, из аристократической семьи. Поёт в школьном хоре.

Лавиния Олливандер, из Древнейшего и Благородного Дома Олливандеров. Дочь Роуэна Олливандера, изготовителя и продавца палочек из Хогсмида.

Слизерин:

Анри де Руэль-Марсан, чистокровный маг-француз

Ипполита Нотт, из Древнейшего и Благородного Дома Ноттов

Хаффлпафф:

Освальд Лонгботтом, из Древнейшего и Благородного Дома Лонгботтомов. Сын Сивиллы Лонгботтом

Дороти Рассел, магглорождённая

(Все они учатся на седьмом курсе. Кроме них упоминаются двое семиклассников: Сильвестр Гойл из Слизерина и Джейн Макадамс из Гриффиндора)

Шестой курс

Гриффиндор:

Элизабет Грин. Племянница Барти Грина, продавца питомцев из Хогсмида

Эрик Дейвис

Грайне Долан

Дуглас Маккормак. Младший брат Мериды Маккормак

Хизер Макфасти, чистокровная ведьма из клана Макфасти. Участница Майской конфигурации. Племянница профессора Макфасти

Конал О’Бакшне, чистокровный маг. Участник Майской конфигурации

Криспин Оллертон

Роберта Флинн

Рейвенкло:

Кларисса Картер

Маргарет (Мэгги) Лавгуд, полукровка. Участница Майской конфигурации. Ученица профессора Макфасти (стихия земли). Питомица: сова Мерри

Элиезер (Эли) Макгаффин, чистокровный маг. Участник Майской конфигурации. Ученик Кристины Кэррик (стихия воздуха). Хранитель Грааля (вместе с Эйриан Аспинуолл).

Бенедикт Орпингтон, охотник команды Рейвенкло

Адам Трэверс, ловец и капитан команды Рейвенкло

Этьен де Шатофор, полукровка. Участник Майской конфигурации. Маг огня (наставница — Гертруда Госхок). Хранитель Кубка Огня

Слизерин:

Августа Лестранж из Древнейшего и Благородного Дома Лестранжей. Участница Майской конфигурации 1347 года. Питомица: змея Клеопатра. Также ей прислуживает эльф из поместья Лестранжей, Трембли

Берна Макмиллан. Из Древнейшего и Благородного Дома Макмилланов

Артур Рейнолдс, вратарь команды по квиддичу

Эмеральдина (Эмма) Сэлвин, ловец команды по квиддичу. Из Древнейшего и Благородного Дома Сэлвинов

Камилла Паркинсон. Из Древнейшего и Благородного Дома Паркинсонов.

Илария Кеттридж

Бонифаций Белби

Хаффлпафф:

Эйриан Аспинуолл, полукровка. Участница Майской конфигурации. Ученица профессора Яги (стихия земли). Хранительница Грааля (вместе с Элиезером Макгаффином)

Селина Брэгг

Айлин Маккензи, участница Майской конфигурации. Ученица профессора Яги (стихия воды)

Эльвендорк Макфейл

Бэзил Томпсон, загонщик из команды Хаффлпаффа по квиддичу

Кольберт Тутхил

Пятый курс:

Сьюзан (Сью) Мейсон из Гриффиндора. Ловец из команды по квиддичу

Мелюзина Роул из Слизерина. Из Древнейшего и Благородного Дома Роулов.

Констанция Рэбнотт из Хаффлпаффа

Кэтрин Уайтхил из Хаффлпаффа

Четвертый курс:

Эдвин ап Дэвис ап Гриффид из Слизерина

Алан Макдугал из Хаффлпаффа, ловец из команды по квиддичу. Сын Хэмиша Макдугала, продавца мётел в Хогсмиде

Сёстры-близнецы Фиона и Джулиана Уизли из Гриффиндора. Из Древнейшего и Благородного Дома Уизли. Загонщицы из команды по квиддичу. Участницы Майской конфигурации

Третий курс:

Гордон Прюэтт из Гриффиндора. Из Древнейшего и Благородного Дома Прюэттов

Доминика Орпингтон из Рейвенкло

Привидения Домов:

Кровавый Барон (Слизерин), Серая Леди (Рейвенкло), Толстый Монах (Хаффлпафф), Храбрый сэр Робин и его музыканты (Гриффиндор)

Пивз, полтергейст

Прэттли, эльф-домовик

Горгульи

Портреты

Портрет сэра Кадогана

Портрет Игнатии Уилдсмит, изобретательницы порошка Флу

Портрет Томаса Лермонта

Портрет Цирцеи

Портрет Салазара Слизерина

Потрет Мервина Зловредного

Старосты в прошлом (1346-7) учебном году, принимавшие активное участие в майских событиях:

Мерида Маккормак. Была капитаном Гриффиндора по квиддичу. Участница Майской конфигурации

Захария Мампс. Был капитаном команды Рейвенкло по квиддичу. Маг воздуха (наставница Кристина Кэррик). Участник Майской конфигурации.

Перенель Дюбуа. Рейвенкло. Маг воздуха (наставница Зореслава Яга). Была влюблена в Николаса Мэлфоя и под его влиянием чуть не стала союзницей Горгоны Блэк. Участница Майской конфигурации. Ныне возлюбленная Зореславы Яги.

Николас Мэлфой. Слизерин. Наследник Благородного и Древнейшего Дома Мэлфоев. Приспешник Горгоны Терции Блэк.

Мэри Гамильтон. Чистокровная ведьма. Участница Майской конфигурации.

Серафина де Сен-Клер, француженка, родилась в аристократичной семье магглов. Близкая подруга Перенель Дюбуа. Погибла от рук магглов-французов, когда пыталась защитить их от нападения дементоров в разгар чумы.

Хогсмид (Шотландия)

Хамфри Дэрвиш, мэр Хогсмида

Дуглас и Сьюзан Фергюссон, хозяева таверны

Полли Фергюссон, их дочь

Тэгвен, валлийка. Портретистка

Хэмиш Макдугал, торговец мётлами

Мадам Амели, хозяйка роскошной лавки одежды.

Гарри Фокс, продавец одежды попроще

Роджер и Роберт Фоксы, его сыновья

Урсула фон Бельц, немка. Продавщица канцелярских принадлежностей

Барти Грин. Владелец лавки питомцев

Хэмиш О’Брайан, продавец ингредиентов для зелий

Мадам Натали, хозяйка заведения, о назначении которого ученики Хогвартса начинают догадываться где-то с четвёртого класса (а в старших классах порой начинают наведываться)

Шон Смит, кузнец

Джон Броуди, целитель

Фердинанд Тибо, маг-винодел

Блатеро, болтливый джарви

Кардрона (Шотландия)

Кеннет Макгаффин, чистокровный маг, овцевод, отец Элиезера Макгаффина

Сарра Макгаффин, еврейка, чистокровная ведьма, мать Элиезера Макгаффина

Бабка Макгаффин, чистокровная ведьма, травница, прабабушка Элиезера

Ида Макгаффин, сквиб, младшая сестра Элиезера

Саймон Макгаффин, младший брат Элиезера

Дугал, мальчик-маггл

Лиззи и Мэри, подруги Иды. Магглы

Гринграсский замок (Камберленд)

портрет сэра Ричарда Гринграсса, покойного мужа Гертруды Госхок

портрет Розамунды Гринграсс, покойной матери сэра Ричарда

домовики Фасси, Крофти, Шерли, Уиспи (ныне покойный), Уэйли, Рози

Магенильда Эвери, член Совета по делам конфигурации. Из Благородного и Древнейшего Дома Эвери

Сивилла Лонгботтом, член Совета по делам конфигурации. Из Благородного и Древнейшего Дома Лонгботтомов. Мать Освальда Лонгботтома

Седрик де Сен-Клер, старший брат Серафины де Сен-Клер. Магглорождённый из аристократической семьи в Нормандии. Путешествовал на востоке. Помогает Совету по делам конфигурации

Замок Роулов (графство Дарем)

Мортимер Роул, отец Мелюзины Роул, глава Благородного и Древнейшего Дома Роулов

Элианора Роул, мать Мелюзины Роул, художница

Фильберт Роул, младший брат Мелюзины

Замок Ноттов (Дербишир)

сэр Эдгар Нотт, отец Иппотиты Нотт, глава Благородного и Древнейшего Дома Ноттов.

Аполлина Нотт, мать Иппотиты Нотт

Замок Мэлфоев (Уилтшир)

леди Мэлфой, мать Николаса Мэлфоя

Николас Мэлфой, бывший староста Слизерина и приспешник Горгоны Блэк

Летиция, младшая сестра Николаса

Клан Северных Макфасти

Фергюс и Майри, родители Айдана Макфасти

Малкольм, старший брат Айдана, главный драконовод, отец Хизер

Гленна, младшая сестра Айдана

Тэм, младший брат Айдана

Кора, жена Малкольма

Энни, младшая сестра Хизер

Мейзи и Кирсти, подруги Гленны

Рори и Дональд, друзья Тэма.

Хродвальд (Лахланн), норвежец, друг Тэма

Финола, Рона, Фингал, Финдлей, Ранульф — драконоводы

Старый Тэвиш, учитель молодёжи

Драконы Северных Макфасти: Хозяин (о.Скай), Плутовка (о.Уист), Финн Мак Кул (о.Рам), Сердцеедка (о.Гаррис) и Бродяга

Исторические личности

Эдуард III, король Англии

Эдуард, Принц Уэльский, также известный как Чёрный Принц, его сын

Давид II, король Шотландии

Филипп VI де Валуа, король Франции

Принц Иоанн, его сын

Другие персонажи

Моргана, в прошлом известная ведьма и обладательница Камня перманентности. Владела магией времени и пространства, которую вложила в пещеру возле Хогвартса. Ныне в ней обитает её призрак

Теодорик Макмиллан, отец Берны Макмиллан. Глава Благородного и Древнейшего Дома Мамилланов

Нортгар Аспинуолл, чистокровный маг, англичанин. Отец Эйриан Аспинуолл

Дэлит Аспинуолл, маггл. Мать Эйриан Аспинуолл

Тедди, дядя Эйриан, брат Нортгара

Грейс, старшая сестра Гертруды Госхок. Вышла замуж за маггла и обитает в Йорке

Дунстан, друг детства Гертруды

Мервенна Фоли, из Благородного и Древнейшего Дома Фоли. Преподавала заклинания в Хогвартсе, когда там учились Гертруда, Кристина и Горгона

Мейв, ведьма из Ирландии

Улисс Буассар, директор Бобатона

Боумен Райт, лучший в Британии мастер по изготовлению магических изделий из металла и мётел. Изобретатель золотого снитча

Господин Уолш, известный магический художник-портретист.

Кентавры Ураниус и Эльмер.

А также многочисленные писатели и исследователи, от средневековья до XXI века, чьи труды цитируются в произведении. Среди них самым известным является Просперо Лансекур, маг, исследователь, драматург и поэт эпохи Ренессанса.

========== Список магических животных с их оригинальными названиями ==========

(только те, что встречаются в тексте)

Авгур (Augerey)

Акнерыс (Murtlap)

Акулобраз (Shrake)

Бандиман (Bundimun)

Василиск (Basilisk)

Ветвяник (Bowtruckle)

Выпрыгунчик (Jobberknoll)

Гиппогриф (Hippogriff)

Гиппокамп (Hippocampus)

Гном (Gnome)

Грапорог / Угроб (Graphorn)

Грифон (Griffin)

Громамонт (Erumpent)

Грюмошмель (Glumbumble)

Гуль (Ghoul)

Дагбог (Dugbog)

Джарви (Jarvey)

Докси (Doxy)

Дракон (Dragon)

Единорог (Unicorn)

Имп (Imp)

Квинтолап (Quintaped)

Келпи (Kelpie)

Кентавр (Centaur)

Клинохвост / Штырехвост (Nogtail)

Клубкопух (Puffskein)

Кляксовый Бякоклешень (Mackled Malaclaw)

Круп / Шушуга (Crup)

Крылатый конь (Winged Horse)

Лепрекон (Leprechaun)

Лобалуг (Lobalug)

Лунный телец (Moon Calf)

Мантикора (Manticore)

Моко (Moke)

Низл (Kneazle)

Ниффлер (Niffler)

Оборотень (Werewolf)

Окками (Occamy)

Пеплозмей (Ashwinder)

Пикси (Pixie)

Плимп (Plimpy)

Погребин (Pogrebin)

Полувидим (Demiguise)

Порлок (Porlock) (в тексте встречается, но без названия)

Ревун (Fwooper)

Рунослед (Runespoor)

Русалы / Русалки (Merpeople)

Рэйем (Re’em)

Саламандра (Salamander)

Селки (Selkies)