Нооходцы: Cupri Dies (СИ) [Хель Шмакова] (fb2) читать онлайн

Нооходцы: Cupri Dies

Пролог. 27 октября 1982 года, 01:55, час Луны

«Дьявол начинается с пены на губах ангела,

вступившего в бой за святое дело».

Г. Померанц

— Нетус! Нетус, ты здесь?!

Окрик хлестнул меня промеж лопаток, ноющих от долгого напряжения, и я непроизвольно выпрямился. Почему-то заболели глаза и нос. Настольная лампа, спущенная мною на пол удобства ради, затрещала и несколько раз мигнула, а в стёкла с грохотом ударила белая вспышка — будто молния сверкнула в каком-нибудь ярде от окна.

— Ах, вот ты где. Почему ты не отвечал? Что ты здесь делаешь?

Я обернулся — медленно и с трудом. От долгого недосыпания тело казалось мне очень тяжёлым, а разум, грубо вырванный из уютного мира таблиц и умных слов, отчаянно сопротивлялся необходимости придумывать ответы.

— Готовлюсь, — наконец отозвался я. — До Инициации осталось три дня. Я хочу чувствовать себя уверенно.

Туманная картинка, которую посылали мозгу утомлённые глаза, обрела чёткость, и я узнал собеседника. Сэр Вайн Файндрекс, мой наставник, вполне справился бы с ролью библиотекаря-убийцы в каком-нибудь сложном кино: вечно насупленные брови на остром лице, пронзительные чёрные глаза и длинные седые пряди в полном беспорядке.

«Мятежный дух» Ассоциации Зар Шел Врадим, мастер проклятий и второй по силе из Октинимосов — Высших практиков. Всем сохранять спокойствие: пока по общежитию ночами бродит сэр Вайн, сюда закрыт вход любым пакостям.

— Что-то случилось? — спросил я наставника, который сверлил меня взглядом так, словно надеялся найти во мне нефть.

— Нетус, ты слишком беспокоишься о своём посвящении, — процедил тот. — Никто и не думает сильно мучить внука леди Вендевы. Ты зря тратишь столько сил.

— Разве плохо хотеть быть ценным за что-то большее, чем родство с главой Ассоциации? — тупо удивился я.

До меня постепенно начало доходить, что дело принимает странный оборот. Во-первых, никого раньше не волновали мои занятия в библиотеке допоздна — да и почему, собственно, должны? Во-вторых, сэр Файндрекс слишком уж нехорошо на меня смотрел. Под таким взглядом начинаешь вспоминать все свои прегрешения вплоть до возраста, когда гадил в пелёнки, а не в чужие души, и пытаешься определить, за какое именно из них тебя сейчас будут пытать.

Разумеется, невинная мордашка была лишь маской. Грешков у меня хватало. Счастье, что в нашем роду талант заметать следы — черта фамильная. Да и сэр Файндрекс по моему поводу обманывается не более, чем бабушка Вендева, которая знает меня, как облупленного.

Что куратор хочет сказать там, где молчит глава Ассоциации?

— Ты беспокоишься слишком сильно, — с нажимом повторил сэр Файндрекс. — Я хочу, чтобы ты не посещал библиотеку в оставшиеся три дня.

Я потёр переносицу. Мозаика в голове упорно отказывалась складываться, осмыслить ситуацию не получалось; инстинкты цеплялись за какие-то слова, повисшие в воздухе, но так и не прозвучавшие.

Наставник смотрел на меня в упор, почти не моргая.

— Ты понял, Нетус? Пообещай мне.

— Пообещать вам — что?

— Не переступать порога библиотеки до самой Инициации. И не открывать ни одной книги даже, если тебя будут об этом просить.

Я засмеялся:

— Да что вы, в самом деле, сэр Вайн!

— Нетус, слушай меня внимательно. Я хочу, чтобы до экзамена ты не прочёл ни одного слова. Ни в бульварном детективе, ни в газете, ни в записке от возлюбленной.

Я поднялся. Теперь наши взгляды находились на одном уровне, и я не мог не заметить, что лицо наставника осунулось и постарело. Он и так был в весьма почтенном возрасте — ему недавно исполнилось шестьдесят пять — а теперь выглядел и вовсе… немощным.

— Сэр Вайн, что случилось? — Я постарался продемонстрировать ему свою серьёзность, насколько был способен после двух бессонных ночей.

— Ничего, — резко ответил Файндрекс. Будто гавкнул. — Весь этот месяц я руководил тобой, и ты подчинялся. Считай это таким же заданием, как и предыдущие.

— И чего вы от меня хотите? Чтобы я три дня сидел дома и смотрел музыкальные каналы по телевизору?

— Да. И не заостряй внимания на рекламных объявлениях. Представь, что буквы тебя обжигают.

— Ладно, как скажете.

Пребывая в полнейшем недоумении, я прошёл мимо сэра Файндрекса, пытаясь собрать в кучку расползающиеся мозги.

— Только пообещайте, что потом объясните мне, зачем это понадобилось, — сказал я, остановившись в дверях библиотеки.

Наставник коротко кивнул и что-то пробурчал, а в стекла снова ударила ослепительно-белая вспышка. Лампа, которую я оставил на полу, внезапно погасла.

— Спокойной ночи, сэр Вайн.

На этот раз меня не удостоили даже прощальным жестом. В горле родилось что-то вроде липкой тошноты, а по позвоночнику пробежал колючий холод, но я затруднился определить, дурные это предчувствия или очередной симптом переутомления.

Когда я спускался по лестнице, внизу пробили старые часы. Два пополуночи, уже?..

Я машинально вскинул к глазам правую руку — дрожащая стрелка на планетарном циферблате теперь указывала на символ Сатурна.

Хорошее время для уединения, но весьма скверное для внезапных тайн. Сатурн очень редко прячет под своим крылом добрые вести.

Тянуло сыростью и сквозняком. Одеяло, подушка, наконец-то я сдамся на вашу милость… Глупо будет упускать такую возможность выспаться.

Глава первая. 3 октября 1985 года, 15:00, час Марса

Тяжёлый том «Антологии проклятий» за авторством сэра Вайна Файндрекса терпел невиданное унижение. Мрачная таинственность и зловещее достоинство тома не помешали Леви сладко уснуть на нём пару часов назад. Способность погружаться в учёбу с головой никогда небыла её сильной стороной — слишком отвлекали размышления и мечты. В них она, постигшая все тайны этого тома, подчиняла себе мощнейшие силы и безжалостно громила врагов Ассоциации Зар Шел Врадим. Прекрасный образ, который так ярко рисовали фантазии, не имел ни одного недостатка — кроме, пожалуй, излишнего великолепия — и реальная Леви, послушница Ассоциации по прозвищу Мальва, отправилась досматривать её приключения в страну снов, упокоив щёку на книге.

Таким образом, единственный след, который мрачный том имел власть оставить здесь и сейчас, был следом от жёсткой, шероховатой обложки на этой самой щеке.

Неизвестно, сколько ещё времени Леви провела бы наедине со своими фантазиями, но тут в дверь её комнаты раздался стук. Сначала вежливый, затем настойчивый.

— Леви! Открой, пожалуйста!

Очередная порция стука разбудила Леви. Она вздрогнула, подскочила, быстро вытерла с «Антологии проклятий» пятнышко слюны и метнулась к двери, закрытой на засов изнутри. Со сна пальцы её плохо слушались, поэтому она провозилась с полминуты.

На пороге действительно стояла Нирити Клинг — наставница, с которой Леви должна была провести весь ближайший месяц и впитать долю знания, необходимую для посвящения.

— Что это у тебя с лицом? — спросила мисс Клинг.

Юная послушница дёрнула плечами, отступая на шаг назад и бросая взгляд в большое настенное зеркало в деревянной раме. Левая щека действительно была точно молью побита.

Леви поморщилась и начала тереть её ладонью, пытаясь устранить следы своего перерыва на сон, а Нирити Клинг стремительной походкой прошла в комнату. Изящная, будто скрипка Страдивари, наставница вызывала у Леви чувство глубокой неполноценности. Тонкие черты лица и огромные глаза-изумруды так и просились на холст какого-нибудь великого мастера, а умение пользоваться косметикой делало прелесть мисс Клинг мерцающе совершенной. Она носила глухо застёгнутую под самым горлом блузку, отливающую жемчугом, и длинную юбку графитного оттенка, подчёркивающую бедра, но свободную ниже колен — несмотря на сдержанность, этот наряд выглядел обещанием. Тёмные блестящие волосы наставница собрала в строгий, но элегантный узел на затылке, а в изящных ушках светились крупные серьги из меди, отделанные перламутром.

— Отлично выглядите, мисс Клинг, — сказала Леви, не сумев сдержать зевка.

— Спасибо, — улыбнулась наставница. — Собственно, я пришла напомнить, что и тебе неплохо бы подготовиться: до встречи в «Алхимии» остался всего час.

— На неё точно нужно идти?..

— Конечно! Это первое собрание Ассоциации в нынешнем году, пусть и неформальное. Да, многие ещё не приехали, но тебе было бы полезно познакомиться с коллегами твоей матери.

— Но мне, если честно, и идти-то не в чем. У меня нет вечерних платьев.

Нирити Клинг рассмеялась:

— Врёшь, птенчик. Я же видела в твоём шкафу как минимум одно подходящее — то жемчужно-розовое, разве нет? Оно потрясающее. Хочешь, я сделаю тебе макияж?

— Давайте, — немедленно согласилась Леви. Мастерские стрелки на веках наставницы весьма вдохновляли.

— Тогда я отлучусь на пару минут за косметичкой. А ты пока оденься.

…Бар «Алхимия» располагался на уютной узенькой улочке Синего Плюща, в старой части Трипл Спайкс. День выдался прохладный, но Нирити Клинг вызвала такси, и Леви не успела слишком пострадать от контакта своих лёгких туфель с сырыми тротуарами.

Следуя за уверенной и стремительной мисс Клинг, она миновала глухие деревянные двери и оказалась в небольшом помещении, которое служило чем-то вроде гардеробной, судя по вешалкам и огромному зеркалу ровно напротив них. Леви сняла пальто, передала его низенькому рыжему парню, который сидел неподалёку от входа с очень скучающим видом, и уставилась на своё отражение.

Нет, зеркало в её комнате определённо было добрей. Да и феи из неё так и не получилось.

Леви в очередной раз подумала, что надевать это шелковое недоразумение не стоило. Оно замечательно смотрелось бы на высокой, аристократически хрупкой мисс Клинг, а маленькую, округлую послушницу Ассоциации оно полнило. Тонкие бретельки невыгодно подчёркивалилинию плеч, делая её грубой. Леви поморщилась от недовольства собственным видом, а потом тут же рассмеялась — круглое личико с остреньким подбородком куксилось слишком забавно, а крошечный рот, выглядевший совсем детским, от тёмной помады будто стал ещё меньше.

Подумав несколько секунд, послушница избавилась от заколки, позаимствованной ради этой встречи у мисс Клинг, и встряхнула головой. Густые каштановые волосы упали на шею мягкой тенью; это изменение в образе не стало последним — Леви достала из сумочки платок и аккуратно стёрла помаду. Результат ей понравился: теперь рот не казался странной движущейся щёлочкой, и заодно перестал отвлекать внимание от больших ореховых глаз.

От макияжа почти ничего не осталось, и Леви увидела, как мисс Клинг за её спиной неодобрительно качает головой.

— Зря, — сказала наставница. — Эта помада, знаешь ли, очень стильная.

Леви пожала плечами:

— Наверное, я просто не привыкла к таким оттенкам.

— Брови выщипывать ты, видимо, тоже не привыкла, — язвительно хмыкнула Нирити, будто задетая тем, что её усилия пошли прахом. — Они же у тебя толщиной с палец. И твои лавандовые духи давным-давно не в моде. Знаешь, тебе следует научиться ухаживать за собой, если ты планируешь занять достойное место в Ассоциации

— Я попробую. — Леви кивнула. Не вполне уверенная, как отнестись к этому выпаду, она решила вообще на него не отвечать. Изменения в облике хотя бы частично вернули ей ощущение комфорта, и она считала это вполне достаточной победой.

Из-за двустворчатых дверей, ведущих в бар, доносился приглушённый джаз и многоголосые разговоры с частыми всплесками смеха. Мисс Клинг посмотрела на циферблат и сказала:

— Уже четыре. Теперь час Солнца, птенчик, и будь добра — постарайся воспользоваться его возможностями. Ты же помнишь силу часов Солнца?

— Покровительство новым встречам и знакомствам, особенно связанным с продвижениями в карьере? — предположила Леви, вспоминая конспект.

—Именно. — На лице мисс Клинг, ещё недавно искажённом усмешкой, мигом расцвела гордая улыбка. — Молодец. Первым делом я представлю тебя мистеру Тансерду. После Инициации именно он определит твою будущую область деятельности в Ассоциации. Ну, и если кто-то заинтересует — спрашивай, не стесняйся.

Джаз оказался вовсе не записью в автомате — в углу бара, на маленькой сцене, разместился небольшой ансамбль, идеально выдерживавший такую громкость музыки, чтобы создавать атмосферу и при этом не мешать разговорам гостей.

Кофейные оттенки интерьера выглядели благородно, а столешницы напоминали большие шахматные доски. Когда Леви подняла голову, то выяснилось, что потолок — это ещё одна доска, причём на ней уже долго разыгрывается партия — фигур осталось совсем немного. Пешка, защищённая ладьёй, угрожала королю шахом, а беспомощный ферзь лежал чуть поодаль.

Композиция на потолке слегка обескуражила молодую послушницу, и она не сразу поняла, что под шахматные фигуры замаскированы самые обыкновенные лампы.

«Какая прелесть, — подумала Леви, озираясь вокруг уже в полном восхищении. — Вот это действительно уютное местечко».

Народу в баре хватало, но было очевидно, что это едва ли десятая часть всех практиков. Нирити Клинг уверенно лавировала между группами беседующих людей, щедро отвешивая приветственные кивки. Леви шла за ней, улыбаясь тем, кто обращал на неё внимание и чувствуя себя всё более уверенно из-за ответных улыбок.

Мисс Клинг направлялась в сторону джазового ансамбля, и Леви вытянула голову, пытаясь понять, куда именно они идут. На секунду замешкавшись, споткнулась — и неожиданно почувствовала, что теряет равновесие.

Коротко взмахнув руками в попытке его сохранить, послушница невольно ухватилась за первое, что попалось под руку — чей-то свитер.

— Эй! — Хозяин свитера отпрянул назад. В руке он держал бокал с тёмной жидкостью, и от резкого движения эта жидкость выплеснулась.

— Извините, — сказала Леви несчастно, глядя, как по её платью расползается противное пятно. — Я не хотела.

— Смотрела бы, куда идёшь, — буркнул хозяин свитера. Леви подняла глаза, изрядно удивлённая грубостью.

Бокал — теперь полупустой — принадлежал чисто выбритому молодой человек с очень светлыми, зачёсанными назад волосами и колючими глазами чернильного цвета, неприятно блестевшими из-за квадратных очков. Его одежду нельзя было назвать праздничной — несчастный свитер выглядел старым и растянутым, да и свободные серые джинсы едва ли годились для вечеринки. И без того крупный и плечистый, в этой мешковатой одежде он выглядел, как медвежонок. Леви невольно отметила два хронометра у него на руках — обычный на левой и планетарный — на правой, как и у неё самой. Да, он определённо имел отношение к Зар Шел Врадим, но выглядел почему-то совсем не таким довольным, как прочие гости бара «Алхимия».

— И ещё раз извините. — Леви зачем-то сделала реверанс, пытаясь попутно вычислить местонахождение уборной.

— Эй, что-то я тебя не узнаю. — В глазах незнакомца вдруг вспыхнул интерес. — Новенькая? Это не у тебя Инициация через месяц?

— Да, конечно. — Леви высмотрела заветную табличку с женским силуэтом. — Простите, пожалуйста, я спешу.

— Да погоди ты! — Незнакомец бесцеремонно перехватил её за правый локоть. — Как, говоришь, тебя зовут?

Какая наглость! Послушница без колебаний отняла руку у незнакомца. Конечно, ссориться с кем-то из Ассоциации, едва переступив порог бара, было довольно опрометчиво, но допускать подобное обращение? Нет уж!

Смеясь, молодой человек бросил ей в спину что-то вроде «Не больно-то и хотелось», но Леви не обернулась. Она постаралась как можно быстрей добраться до уборной, где направила все усилия на то, чтобы извести с подола противное, пахнущее коньяком пятно. На светлом платье такое украшение выглядело совершенно неуместным.

Ничего, однако, не вышло. Пятно стало пахнуть слабей, но зато увеличилось и ещё сильнее испортило вид. Это расстроило Леви: час Марса, предшествовавший часу Солнца, неблагоприятен для любых начинаний, и уж точно не стоило впервые надевать эту неудобную тряпку именно в него.

— А-а-а, ну наконец-то! — Нирити Клинг возникла за спиной Леви будто бы из ниоткуда. — А я тебя потеряла! Что случилось?

— Да вот, — сказала Леви беспомощно, демонстрируя наставнице понесённый урон. — Неудачная встреча. Прямо и не знаю, что теперь делать.

— Ох, нашла, о чем печалиться! — Мисс Клинг широко улыбнулась. — Это мы сейчас поправим. А ну-ка, подставь бедро. Да не стесняйся!

Узкая ладонь наставницы простёрлась над пятном. Леви ощутила лёгкое покалывание кожи под платьем, и спустя пару секунд все кончилось. Пятно исчезло, будто его и не было, а Нирити Клинг подняла руку и показала послушнице колеблющийся, точно в невесомости, тёмный пузырёк — смесь коньяка и воды из-под крана.

— Просто вытянула всю лишнюю жидкость, — ровным тоном сообщила наставница, стряхивая пузырёк в раковину. — Тебе как раз предстоит завтра заняться теорией общения с элементальными духами. Если будешь с ними достаточно вежлива, сможешь так же. Правда, не сразу.

— Практично. — Леви, не сдержавшись, присвистнула.

— А ты думала! — хохотнула мисс Клинг. — Кому была бы нужна вся эта магия, если бы польза в быту, а? Пойдём, мистер Тансерд нас уже ждёт.

Они вышли из уборной и снова направились в сторону маленькой сцены.

— А кто это тебя облил, скажи на милость? — спросила мисс Клинг. — Хоть извинились?

— Ну, я не дала ему возможности, если честно, — отозвалась Леви, — только я и не уверена, что он вообще собирался.

— Он? Кто именно?

— Не знаю. Такой высокий блондин в квадратных очках… Да вот же он!

Незнакомец обретался теперь у стойки бара спиной к девушкам, и Леви ткнула пальцем в его сторону, нимало не заботясь о вежливости.

Лицо мисс Клинг внезапно окаменело.

— Этот? Нетус Бельторн, что ли?

— Наверное, — Леви пожала плечами. — Я не спросила, как его зовут, хоть он и пытался узнать моё имя.

— И правильно сделала, — наставница покачала головой с плохо скрываемым отвращением. — Я бы на твоём месте держалась от него как можно дальше.

— Да? Почему?

— Мерзкая личность. Внук леди Вендевы Бельторн, если ты помнишь, кто это — и, пожалуй, только поэтому его терпят в Трипл Спайкс. Между прочим, он должен был получить Инициацию ещё три года назад, но за два дня до неё его наставника, сэра Вайна Файндрекса, нашли мёртвым.

По спине Леви пробежал странный холодок.

— Сэр Вайн Файндрекс — это же тот, кто написал «Антологию Проклятий»?

— Именно.

— Но ведь он был сильным практиком?..

Мисс Клинг фыркнула.

— Его убили не с помощью магии. Ха! Не родился ещё такой гений! Нет, к нему просто подошли сзади и проломили голову чем-то тяжёлым, когда он не ожидал никакого нападения. Ночью, в библиотеке общежития. А подле него нашли платок с фамильным гербом Бельторнов. Спрашивается, кто бы это мог быть, если леди Вендева навещает нас очень редко, а из живых потомков остался только её внук?

— Но… — Леви схватилась за щеку, точно у неё заболел зуб, — почему же он тогда на свободе? Его что, никто не наказал?

— Леди Вендева не пошла до конца, — процедила наставница. — Разумеется, он всё отрицал: якобы сам Вайн Файндрекс запретил ему посещать библиотеку. Память предметов же оказалась испорчена, и Октинимосы не смогли восстановить картину. Впрочем, улик и так хватает.

— Но… разве память предметов можно уничтожить без магии? Как же он мог сделать это, если его не посвящали?..

Мисс Клинг мрачно улыбнулась:

— Ты начинаешь понимать, в чём было всё дело. Помнишь, какое главное условие воспитания будущего члена Ассоциации?

— Хм. — Леви наморщила лоб. — Кажется, никакой практики до Инициации?

—Да, и если станет известно, что кандидат нарушил правило, ему откажут в посвящении. А про Нетуса всегда ходили слухи… — мисс Клинг пошевелила в воздухе пальцами, будто пытаясь вспомнить какое-то слово, — что ему на все эти запреты, скажем так, наплевать. Возможно, Вайн Файндрекс знал точно и хотел раскрыть правду. Он один не боялся гнева леди Вендевы. А Нетус — изрядная сволочь. Он наверняка всерьёз обозлился, когда понял, что может не получить доступа к Высшей практике. Но его Инициацию всё равно отложили из-за расследования. А раз вердикт так и не был вынесен, к этой стараются просто не возвращаться, что не мешает Бельторну приезжать сюда каждый год и мозолить всем глаза.

— А что же леди Вендева говорит?

— Она не хочет его видеть. Вайн Файндрекс был её самым близким другом и соратником. С тех пор она делает вид, будто Нетуса не существует.

— Ну и ну… — Леви поёжилась. Спина Нетуса Бельторна теперь внушала ей ещё большую неприязнь.

— Вот и имей в виду, птенчик. Ты первый кандидат с тех пор, и незачем мараться подобным знакомством. Это даже хорошо, что у меня появился повод тебя предупредить насчёт него.

— Какой ужас… Убить своего учителя, да ещё и так глупо…

— Всем воздаётся по заслугам. Этот хлыщ хотел иметь преимущество в силе, чтобы сразу перейти к Высшей практике, но нарушение наших главных правил ни для кого даром не проходит. Ладно, поболтали — да и пойдём. Мистер Тансерд уже заждался, пожалуй.

Леви представляла, что мистер Тансерд — это грозный человек с сумрачным взглядом, хранящим отблески молний, и голос у него низкий и хрипловатый, а носит он тёмный плащ до пят, который никогда не снимает. Как ещё может выглядеть человек, подчиняющий себе самые мощные и таинственные силы из всех, что существуют в подлунном мире?

Однако Второй Октинимос Зар Шел Врадим не оправдал её ожиданий. Когда Леви и мисс Клинг миновали сцену, из самого укромного уголка в баре им замахал широко улыбающийся плотный мужчина в ярко-зелёной рубашке и броском шейном платке с пунцовыми розами. Шапка кудрей придавала его облику обаятельную беспечность. Рядом сидела красавица с тщательно уложенными платиновыми волосами, глазами-бриллиантами и улыбкой настолько глупой, что Леви невольно хихикнула.

— Джеффри Тансерд, — представился мужчина, когда девушки устроились на втором диванчике у его столика. — Рад вас приветствовать в «Алхимии», мисс Дим. А это моя жена, Лидия Стэпфорд.

Платиновая дама кивнула. Её выражение лица никак не изменилось, когда она протянула Леви руку для пожатия.

— Здравствуйте, — сказала Леви. — Я рада с вами познакомиться.

Джеффри Тансерд засмеялся, отчего его круглое лицо стало ещё шире:

— Да вы стесняетесь! Прелесть! Подумать только, ведь и я когда-то был таким же смешным и растерянным. Как птичка, не правда ли, мисс Клинг?

— Именно так, — наставница кивнула. — Я её и зову птенчиком.

Мистер Тансерд жестом подозвал официанта и заказал белого вина на всех, не переставая при этом ласково улыбаться юной послушнице, которой всё ещё хотелось стать незаметной.

— Ваше стеснение и неуверенность в себе вполне понятны, милая Леви, — сказал он. — Но в них нет никакого смысла. Вы так похожи на мать, нашу дорогую Рэйен, что просто не сможете нас подвести. Она не могла бы.

Леви попыталась улыбнуться и отчётливо почувствовала, что улыбка вышла кривой. Ей бы очень хотелось поверить мистеру Тансерду: к внешнему и внутреннему сходству с матерью она стремилась всю жизнь, но безуспешно.

Когда полтора года назад Рэйен Дим погибла в очередной экспедиции Ассоциации, её дочь долго не могла это принять. Лавандовые духи, так жёстко раскритикованные мисс Клинг, оставались для Леви последней связью с матерью — именно этим ароматом Рэйен пользовалась всю жизнь, и передала его по наследству, сама того не подозревая.

Хотя Леви запах лаванды тоже никогда не нравился. Но недостатки — это очень важная часть любимых людей.

— Уверенность — дело наживное, Джеффри. — Голос Лидии Стэпфорд звучал, точно тибетская поющая чаша: мелодично, но на одной ноте. — Дай ей время.

— Не дам. — Мистер Тансерд шутливо погрозил Леви пальцем. — Мы — её семья, и чем скорей она поймёт это, тем лучше. Только вместе мы сможем выстоять против хаоса, которым наполнен мир, верно? — он подмигнул.

— Вы правы, сэр, — сказала Леви и улыбнулась неожиданно для себя.

Джеффри расхохотался, откинув голову на спинку дивана:

— Слышишь, Лидия, она зовёт меня «сэр», как тебе?

— Чудесно.

Отсмеявшись, мистер Тансерд наклонился над столом и заглянул Леви прямо в глаза. В этот момент принесли вино.

— Никто не обращается ко мне «сэр», дорогая Леви, — сказал он, двигая к послушнице один из бокалов. — Я вообще не привык к этим формальностям. До «Джеффри» мы с тобой ещё дойдём, а пока — мистер Тансерд. Ассоциация — не армия Соединённых Штатов, чёрт возьми! Хотя мы и имеем с ней некоторые общие дела. — он снова подмигнул и засмеялся.

Леви отхлебнула вина и почувствовала, как расслабляется. В мистере Тансерде не было той внушительности, которую она ожидала увидеть, но не было и враждебности. В «Алхимии» царили спокойствие и радость.

Что ж, возможно, Зар Шел Врадим — это действительно та среда, которая её не отторгнет?

— За Леви! — Мистер Тансерд поднял бокал.

— За Леви, — согласилась его жена.

Мисс Клинг улыбнулась и похлопала Леви по руке:

— За тебя, птенчик.

Музыканты за их спинами прервались на несколько секунд, а затем заиграли новую мелодию, полную нежной грусти. Так могло бы звучать тёплое воспоминание о чём-то давно утраченном.

Леви обернулась, чтобы взглянуть на музыкантов, но увидела Нетуса Бельторна, который в этот момент отходил от сцены с полным бокалом в руке.

Глава вторая. 4 октября 1985 года, 9:05, час Луны

Леви сбила подушкой истерично надрывающийся будильник с прикроватной тумбочки.

Пол под голыми пятками был холодным, а тапочки опять уползли под кровать. Утро встречало юную послушницу неприветливой сыростью и странным шумом где-то над головой. Интересно, кто живёт на третьем этаже… и не ходит ли этот кто-то на высоких каблуках по паркету ранним утром.

Ещё не вполне проснувшись, Леви подошла к окну и рывком отдёрнула тяжёлые занавеси из плотной ткани. В комнату проник серебристый свет, вспыхнули мелкими искорками пылинки в медленном и тяжёлом воздухе. Послушница открыла окно, впуская холодный осенний ветер и подставляя его пальцам своё обнажённое плечо со сползшей розовой футболкой.

Какое-то время она стояла, зажмурившись и глубоко вдыхая пряный аромат палых листьев — общежитие располагалось неподалёку от густого парка, одетого сейчас в алый шёлк и золотой вельвет — а затем, не открывая глаз, потянулась к радио и включила его. В комнате появился ещё один гость — тихая мелодия какого-то скрипичного концерта с лёгким шипением.

Только несколько минут спустя неподвижная фигура в розовой футболке, молочно-серебристая в утреннем свете, пошевелилась и встряхнула волосами. Мелодия скрипичного концерта оборвалась на протяжной низкой ноте, и началась передача новостей.

Но их Леви слушать уже не собиралась. Она не любила ни кинофильмы, ни аудиоспектакли — ей казалось, что человеческую речь она может и на улице послушать, а вот хорошей музыки в мире должно быть гораздо больше, чем есть сейчас.

Натягивая бордовые колготки в розовую полоску, Леви с тоской подумала об оставленной дома скрипке. Не будь она дочерью Рэйен Дим, ответственного специалиста Ассоциации, она стала бы музыкантом. Но людей с абсолютным слухом предостаточно, а вот со способностями, необходимыми для оккультных практик — намного меньше, и раз уж она одна из них, то её долг…

Широкая плиссированная юбка тёмно-синего цвета, свободный бордовый свитер, тёплые кожаные ботинки, джинсовая куртка. Утро прохладное, а на простуды у неё сейчас времени нет. Позавтракать в кафе, которое ей позавчера показала мисс Клинг, обдумать вчерашний вечер, вернуться в комнату и начать заниматься. В одиннадцать утра, в час Юпитера, придёт наставница. Сегодняшняя тема — остановка внутреннего диалога, без этого никак не обойтись в практиках, требующих большой сосредоточенности.

Послушница надела на левую руку обычный хронометр и уже привычно потянулась за планетарным, но пальцы вдруг ухватились за пустоту.

Уютный поток мыслей мгновенно прервался. Леви внимательно осмотрела тумбу, на которой до этого лежали оба хронометра. Залезла под неё, затем под кровать. Под столом расчихалась от пыли, в шкафу нашла чьего-то плюшевого медведя, а в кармане своего единственного комбинезона — мятую десятку.

Десятка, разумеется, была приятной находкой, но вот планетарный хронометр исчез бесследно. Сжав купюру в кулачке, послушница уселась на незаправленную кровать и нахмурилась, прокручивая в голове события вчерашнего вечера. Следовало понять, был ли на ней хронометр, когда она вернулась домой.

Встреча с этим Бельторном… Затем знакомство с мистером Тансердом… В целом, вечер прошёл замечательно, а в бар «Алхимия» хотелось возвращаться снова и снова. Леви всегда с трудом шла на контакт с новыми людьми, но там любое общение казалось таким простым и естественным…

Но когда же она умудрилась потерять хронометр? Они с мисс Клинг почти весь вечер провели с мистером Тансердом и его женой Лидией, даже не вставая…

Стоп!

Леви жгнуло воспоминание. Отражение в зеркале уборной, когда она набирала воды в ладони, чтобы попытаться очистить платье… Отражение с только одним хронометром — обычным! В тот момент, когда мисс Клинг привела в порядок её наряд, хронометра на ней уже не было!

Значит, она потеряла его ещё раньше…

Возможно, имело смысл съездить в бар «Алхимия» прямо сейчас и узнать, не нашли ли его при уборке. Без него Леви ощущала досаду и беспокойство — хронометр был своего рода знаком отличия, и ей начало казаться, что, раз она не сберегла его, то не сможет оправдать возложенных на неё надежд.

Леви встряхнула головой, схватила с письменного стола ключи и выбежала из комнаты, бросив мимолётный взгляд на настенные часы. Девять с четвертью — она ещё может успеть найти хронометр и вернуться сюда до прихода мисс Клинг.

Десятка оказалась очень кстати, чтобы расплатиться с таксистом. Всю дорогу до бара Леви ощущала на себе неодобрительный взгляд пожилого водителя в зеркало заднего вида. Что ж, для посещения бара было и самом деле рановато… Но у послушницы не было ни времени, ни желания что-то объяснять незнакомому человеку.

Покинула автомобиль перед баром, она подбежала к дверям и потянула одну из них на себя за массивную ручку. Закрыто!

— Вот такого я что-то не предполагала, — вслух сказала Леви, озадаченно накручивая на палец прядь волос. Затем постучала. Не может же быть, чтобы внутри совсем никого не было — хотя бы уборщик…

Тишина. Двери оставались мрачными и непоколебимыми.

Леви беспомощно огляделась. Тротуар пустовал — в это время жители Трипл Спайкс обыкновенно уже были на работе — и поэтому даже пристать с вопросами было совершенно не к кому. Внезапно ей подумалось, что у бара наверняка должен быть второй вход — тот, которым пользуется персонал. И вот у него есть все шансы быть открытым. Нужно только его найти…

Молодая послушница обошла здание. Позади начинались проулки, до которых уборщики, как видно, не добирались уже давно. Несколько мусорных баков, чья-то грязная ветровка, что-то вроде деревянного поддона с заляпанным матрацем…

Поёжившись, Леви направилась вдоль по проулку. Она миновала лежанку, задержав дыхание. Её шаги звучали гулко, а беспокойство царапало все ощутимей: где ж ещё могут ждать неприятности, если не в грязных закутках, дышащих чем-то затхлым?

Дальше на стене обнаружилось бледное и неразборчивое граффити, а сразу за ним — маленькая тёмная дверь. Пожалуй, именно так в представлении Леви и должен был выглядеть чёрный ход в бар. Она подёргала ржавую ручку.

Надежды не сбылись: эта дверь тоже оказалась запертой.

— Эй! — С другой стороны переулка послышались шаги. — Новенькая, это ты, что ли?

Леви отпрянула от двери и вздрогнула. К ней приближался Нетус Бельторн. У него была размашистая походка, руки он держал в карманах, но создавалось ощущение, будто за этой разболтанностью он что-то прячет.

И судя по тому, что Леви вчера о нём услышала, вряд ли что-то хорошее.

— Что ты тут делаешь? — Глаза Бельторна за очками превратились в две тёмные ехидные щёлочки. — Неужели ты вчера так набралась, что уже ищешь немного бренди для прояснения рассудка?

Леви покраснела от мгновенно овладевшего ею гнева. Никогда в жизни с ней никто так не разговаривал!

— Нет… Я… Да как ты… вы смеете!

— А что такого я смею? — удивился Нетус вполне искренне. — Бытовая ситуация. Заслуживает сочувствия и понимания. Только вот бар закрыт до трёх часов, так что здесь тебе не помогут.

— Я… Да я тут не за этим совсем!

— А зачем, скажи пожалуйста?

Леви показалось, что она сейчас взорвётся. Но ей не хотелось терять лицо перед этим человеком, и поэтому она просто повернулась к нему спиной и пошла прочь из переулка.

— Эй, да что я тебе сделал?! — долетел до неё полный изумления возглас.

Послушница уже успела пройти мимо мусорных баков, когда Нетус нагнал её и положил ей руку на плечо. Это было уже настолько чересчур, что Леви зашипела и стряхнула её, оставив на ней следы своих ногтей.

— Ты же понимаешь, что это не очень-то вежливо, да? — сказал Нетус, внимательно рассматривая набухающие красные полоски на ладонях.

— Отстань от меня, или я закричу, — предупредила Леви, скрежеща зубами.

— Могу я хотя бы узнать, чем вызвана такая недружелюбность? Мы же, вроде бы, одно дело делаем?

— Я знаю, кто ты такой.

Нетус фыркнул и закатил глаза.

— О, Яхве! Тебе уже успели меня прорекламировать?

— Если ты это так называешь, то да.

— Что б ты знала, моя вина не доказана. Иначе стали бы меня тут терпеть хотя бы один месяц в году?

— Все равно. Даже десятой доли того, что я слышала, вполне достаточно, чтобы не хотеть иметь с тобой ничего общего.

Глаза Нетуса расширились. Он медленно опустил руку и усмехнулся с неожиданной горечью.

— Ничего себе. На меня тут, конечно, косятся, но вот такой приём я встречаю впервые. У меня такое ощущение, что год от года к моей истории добавляется все больше подробностей, а я ни сном, ни духом.

Леви пожала плечами.

— Прости, у меня совсем нет времени.

Она снова развернулась, чтобы уйти, и даже сделала несколько шагов, но её снова догнал оклик Нетуса — на сей раз спокойный и полный яда:

— Ну, что ж, раз тебе так нравится заочно считать меня сволочью, то и вести я себя буду соответственно. Разве ты не хочешь получить вот это обратно?

Послушница стремительно обернулась. В расцарапанной руке Нетус держал её планетарный хронометр и слегка им помахивал.

— Откуда он у тебя? — Леви задохнулась от удивления и нового приступа гнева.

— Оттуда. — На лице Бельторна играла нехорошая усмешка. — Было у меня ощущение, что ты меня слушать не захочешь, вот я и прихватил заложника. Не зря, как видишь.

— Отдай!

— С удовольствием. Но только, если ты сделаешь то, что я скажу.

— С какой стати я должна что-то для тебя делать?!

— Можешь отказаться. Но тогда я его и не отдам.

На глаза Леви навернулись слезы.

— Я не собираюсь поддаваться на твой шантаж! Обещаю, моя наставница об этом узнает!

Лицо Бельторна снова переменилось — на сей раз и он удивился. Он открыл рот, попытался что-то сказать, но Леви уже не стала ждать следующей реплики. Чувствуя, как пылает её лицо, она вылетела из переулка и побежала на другую сторону улицы, оглядываясь в поисках очередного такси.

…Спустя примерно полчаса она уже сидела за своим письменным столом и пыталась читать «Танец в пантакле», а заодно репетировала в голове объяснение для мисс Клинг. Вины за собой она не чувствовала — судя по всему, Нетус стащил хронометр, когда схватил её за руку в баре. Неужели подобная наглость вкупе с хамством должна была расположить её к нему? Фу!

Леви не сдержалась, фыркнула и перевернула страницу, не запомнив ни слова из предыдущей.

Внезапно в дверь постучали. Послушница удивлённо посмотрела на часы. Двадцать минут одиннадцатого — рановато для мисс Клинг. Стук не повторялся, но она всё-таки решила выглянуть.

В коридоре никого не было — только пятна от осеннего солнца на паркетном полу. Но прямо около её порога лежали маленькая, наспех перевязанная золотистой ленточкой коробочка и… белая роза.

В коробочке оказался планетарный хронометр Леви и записка с одним-единственным словом. «Извини». Никакой подписи — автор записки справедливо полагал, что она здесь ни к чему.

— Это ещё что такое? — вслух сказала сама себе Леви, стоя посреди комнаты с розой в руке.

В комнате не нашлось вазы, но нашёлся высокий стеклянный стакан, и роза заняла место на шкафу — там, куда мисс Клинг вряд ли стала бы смотреть. Вопросов Леви не хотелось — наверняка пришлось бы соврать.

Выбросить бы этот цветок, и дело с концом…

Но так сложилось, что Леви питала слабость именно к белым розам.

Глава третья. 4 октября 1985 года, 16:10, час Сатурна

…Я надорвал прозрачную блестящую обёртку на свежей пачке L&M и сунул в зубы сигарету. Собирался было закурить, но меня остановило хриплое покашливание с претензией на деликатность.

Продавец смотрел на меня очень внимательно, приподняв мохнатую седую бровь и всем видом намекая, что у него тут не фонд помощи страдающим от табачной зависимости.

— Ах, да, — сказал я, поправляя на носу очки, — простите. Секундочку.

Продавец попытался выжечь мне глазные яблоки уничижительным взглядом, а мне только того и надо было. Сунув левую руку в карман, будто бы за кошельком, я удержал его глаза на одной линии со своими. Оправа очков привычно потеплела, по стёклам изнутри пробежали еле заметные искорки, и через секунду киоскёр отвернулся о меня, потянувшись за измятым журнальчиком и упав на раскладной стул, будто перед ним и не стоит никакого покупателя.

Я жутко скупой от рождения. Подозреваю, что это у нас тоже семейное. И если за хороший кофе и вкусный сочный бургер мне не жаль нескольких долларов, то отдавать деньги за вонючие изделия табачной промышленности мне принципы не позволяют. А бросить курить при моём образе жизни ну никак не получается.

На улицу Прикл-Айви солнце проникало с трудом. Высокие красные дома смотрели друг на друга в упор, будто готовясь стукнуться лбами; узенькая мощёная мостовая словно была родом совсем из другого времени. Нет, нравится мне всё-таки этот городок: местные жители очень берегут всяческие красоты, делающие его неповторимым. Да и Ассоциация об этом очень заботится.

Как же я так опростоволосился с девчонкой? Ей ведь не могли окончательно загадить мозги страшными сказками об убийце Нетусе Бельторне… или могли? Что ей про меня наговорили? Судя по её поведению, ничего хорошего — и беседовала она с кем-то, кто ко мне отнюдь не нейтрален.

А я этим трюком с её хронометром только усугубил ситуацию. Наверное, стоило сначала с ней просто поговорить.

Было около трёх пополудни. Ноги сами несли меня в «Алхимию». Где-то на границе сознания шевелилась неприятная мыслишка, что для ром-колы ещё рановато, да и вообще заливать свои пустые будни алкоголем — не самая лучшая идея.

А с другой стороны, чем мне ещё заниматься? Прошло уже три года с тех пор, как мою Инициацию отменили. Мне никто не присылает приглашений на ежегодные встречи Ассоциации, и всё-таки я приезжаю, хожу в «Алхимию», здороваюсь с гостями, ловлю на себе косые взгляды, прислушиваюсь к шепоткам за своей спиной. «Что, ему разрешили здесь находиться?», «Разве на его посвящение нет запрета?». Запрета, ага. Три года назад этого слова и в помине не было, а теперь, значит, уже запрет. Прекрасно.

В первый раз, не получив ни приглашений, ни ответов на мои письма от бабушки Вендевы, я приехал с полыхающей задницей, полный настоявшегося за год праведного гнева и уверенный, что я непременно открою и разоблачу настоящего убийцу бедного сэра Файндрекса. И что же я выяснил?

А ничего.

Кроме, пожалуй, того, что в программу подготовки новичков к Инициации вносятся изменения… Что теперь они получат минимум практических сведений, но будут почти по-монашески проводить часы и дни в медитациях, откажутся от мяса, алкоголя и даже чая. Дескать, это все для того, чтобы допуск в Ассоциацию получали только по-настоящему чистые душой и телом кандидаты…

А не этот насквозь прокуренный «золотой мальчик», да. Примерно таким тоном мне об этом и рассказывали.

Я стиснул зубы так сильно, что откусил сигаретный фильтр и чуть было его не проглотил. До «Алхимии» оставалось ещё минут пятнадцать ходу пешим шагом, и я постарался отключить свои мысли на какое-то время, но получалось худо. В последнее время на меня слишком часто стала накатывать противоестественная для меня безысходность.

Чёрт, я ведь не какой-нибудь гений. У меня неплохо работает голова, и я умею рационально пользоваться теми немногими силами, что находятся в моём распоряжении. Но я не сыщик и, уж тем более, не дипломат, я вообще больше привык смотреть в книги, чем в окна.

И я уж точно никогда не хотел вникать в хитросплетения политических тонкостей и интриг Ассоциации. Всю жизнь надеялся, что как-нибудь уберегусь от них, но не вышло. Я не был готов к тому, что случилось — как и к тому, что последовало дальше. Я не гожусь для всего этого, я непременно проиграю…

Нет, нельзя поддаваться. Я не имею на это права, ведь тот, кто убил сэра Файндрекса — тоже член Ассоциации. Он сделал это с определённой целью, он хотел что-то скрыть, или, может, ослабить позицию бабушки… Эта версия кажется особенно хорошей, если подумать о том, что, подставив меня, они избавились от ещё одного безоговорочно верного ей человека.

Умные твари. Бабушка прекрасно знала о том, что я уже давно лишился магической невинности в нарушение всех правил, и её это полностью устраивало. Это не та информация, которую они могли бы использовать, чтобы настроить её против меня. А вот убийство её лучшего друга и бывшего возлюбленного…

Если бы только я смог понять, что мне пытался сказать сэр Файндрекс тогда, за день до своей смерти. Помню каждое его слово, но смысл по-прежнему от меня ускользает. А в библиотеку меня не пускают, точно тот его запрет все ещё действует.

Бар «Алхимия» — заколдованное место. Место, кудаврагов приводят выпить. Здесь легко разговориться, легко выболтать самые сокровенные тайны и даже не заметить этого. Легко сдать себя с потрохами, легко провалить все явки и собственными руками отдать Мюллеру список со всеми паролями.

Насколько я знаю, бабушка лично участвовала в тонком, специально разработанном ритуале по настройке этого места на определённый лад — именно поэтому я не пропущу ни одной встречи из тех, что здесь ещё будут. Раз у меня нет доступа к библиотеке — буду пользоваться теми источниками, которые у меня остались.

Я открыл дверь бара пинком. За сведениями я приду сюда ещё не раз, но сейчас мне нужен стакан ром-колы.

Зал пустовал. Только Марбас, чернокожий одноглазый бармен с неправдоподобно-золотистой копной волос, мерцающей в интимном полумраке «Алхимии», плавными движениями протирал стаканы и любовался игрой бликов. На мои шаги он обернулся быстро и с грацией, которую никак не ожидаешь увидеть в таком массивном и уже довольно пожилом мужчине.

— Юный Бельторн, — осклабился Марбас, глядя, как я взбираюсь на барный стул. — Пришел подкинуть мне работы.

— Одну ром-колу, будь добр, — сказал я. — И заткнись, если тебе нетрудно.

В единственном глазу Марбаса зажглось какое-то совершенно неуместное веселье:

— Ты забавляешь меня, Бельторн. Но я тебе не слуга.

— Да. Ты бармен, человек-функция. Пожалуйста, не действуй мне на нервы.

— Тебя будто не научили вежливости, юный Бельторн, — Марбас покачал своей гривой, смешивая мой коктейль. Запах лайма щекотал мне ноздри. — Тебе нужно заняться своими манерами. Октинимосу не подобает так выражаться.

— Три года назад у меня были как раз подходящие манеры. Вот только я что-то до сих пор не Октинимос.

Марбас неприятно ухмыльнулся, обнажив острые белоснежные зубы. Он явно любил уколоть собеседника — и чем больнее, тем лучше.

— Ты даже лофиэлем не станешь, если не начнёшь работать над собой, юный Бельторн.

С этими словами он поставил передо мной стакан с ром-колой, и я предпочёл заняться напитком. Его последняя фраза слишком уж походила на провокацию.

Нет ли у него задания вывести меня на чистую воду перед всем Ассоциацией?

Лофиэлями в Ассоциации называли тех, кто прошёл Инициацию, и уже способен красть у духов-Стихиалиев так называемый lumen naturae(1) — чистую элементальную энергию. Она годилась для простой магии, вроде вроде тех чар, что я наложил на свои очки. Октинимосы или, как их ещё называли, Высшие практики, призывали уже гораздо более опасные и разумные силы, с которыми нужно было уметь договориться. Мне так и не удалось добраться до списка Герцогов, с которыми контактировала Ассоциация.

Но, хоть меня и не называли лофиэлем официально, едва ли я уступал в силе Низшим практикам, зарегистрированным Ассоциацией. К тому же, я не такой идиот, чтобы заглотить наживку Марбаса и начать хвастаться своими навыками тут, где на каждый дюйм стены по уху.

— И как тебе коктейль? — полюбопытствовал Марбас, наблюдая за мной.

— Восхитительно, как всегда, — сказал я. — Ты настоящий мастер.

— Вот! — На лице бармена засияла клыкастая треугольная улыбка, и он стал похож на большого черно-жёлтого кота. — Вот такую речь мне приятно слышать, юный Бельторн. Отчего ты, разумный юноша, так редко прибегаешь к вежливости — зная, что она всегда вознаграждается лучше злобы?

— Затем, что мои запасы вежливости не бесконечны, а «вознаградить» меня за неё желает что-то очень мало народу, — буркнул я.

— Ну, с этой новенькой ты, к примеру, мог бы попытаться поговорить вежливо, — Марбас наклонился ко мне очень близко, — вместо того, чтобы делать глупости.

Я вздрогнул, но не стал спрашивать, откуда ему было это известно. На самом деле, осведомлённость Марбаса в моих делах была довольно пугающей, но я постарался не подать виду.

— Предположим, мог бы. Но глупостей я уже наделал. Поэтому вежливость мне теперь вряд ли поможет.

— Её зовут Леви Дим, ей девятнадцать лет, она дочь Октинимоса Рэйен Дим, которая погибла в экспедиции полтора года тому назад. Ей нравятся оладьи с мёдом, какао и сиреневый цвет — поэтому мать называла её Мальвой… кроме того, она очень любит музыку, и у неёесть скрипка. И как удивительно чуждо для неё всякое честолюбие… — Марбас на секунду задумался. — А завтра её наставница отменит занятие из-за плохого самочувствия, и Мальва отправится на прогулку в парк Меокуэни. В полдень она будет сидеть на скамейке около озера Уонэгиска и мечтать о своей скрипке и чашке кофе. И да, у неё будет болеть голова.

— И что мне со всем этим делать? — тупо спросил я, зачем-то сунув палец в стакан с коктейлем.

— Как это — что? — Марбас выпрямился и оскалился. — Тебе нужны союзники или нет, отвечай? Или старый Марбас что-то перепутал, и это не ты третий год ищешь в этом баре хоть кого-то непредвзятого и справедливого?!

— Нужны конечно, но…

— Так действуй!

— …но, прости, откуда ты знаешь, что все так и будет?

— Не твоего ума дело, юный Бельторн. Теперь у тебя есть все, чтобы получить несколько минут её внимания — а дальше все зависит от тебя. Будь вежлив — и тогда, возможно, тебе не придётся по-глупому шантажировать её хронометром, чтобы она согласилась принести тебе несколько книг из библиотеки.

— Откуда ты все это знаешь, Марбас? — Я испугался уже не на шутку и почему-то силился вспомнить, всегда ли за стойкой бара «Алхимия» стоял этот странный, изящный и зловещий человек. Казалось, что да — но, в то же время…

— Моя юрисдикция — все, что скрыто, юный Бельторн. И я никогда не вру о чужих секретах.

Усмешка Марбаса вдруг превратилась в сияющую трещину, из которой хлынул ослепительный свет. Я вскочил, отпрянул назад, выронил стакан и…

И проснулся, треснувшись задницей о тротуар при падении со скамейки.

На улицу Прикл-Айви легла розовая предвечерняя тень. Прохожие косились на меня с подозрением. Неподалёку по мостовой скакали упитанные и радостные до зубовного скрежета дети. Я встал со скамейки и сделал несколько шагов в их сторону, ещё не до конца придя в себя. Встряхнул головой, чуть не уронив очки. Проверил карманы.

В баре «Алхимия» никогда не работал бармен по имени Марбас. По крайней мере, на моей памяти. Но во сне нам всегда и всё кажется истинным.

Я посмотрел на детей. Затем — в небо. Затем — ещё раз на детей. Секунду подумал и выругался — как можно длинней, грязней и громче. Чтоб дети точно услышали.

И запомнили, да.

________________________

(1) Cвет бытия

Глава четвёртая. 5 октября 1985 года, 12:06, час Меркурия

Серебряный октябрь рассеяно изучал своё отражение в водах озера Уонэгиска, писал на них неразборчивые стихи воздушными пальцами и швырял в ленивую воду яркие кленовые листья.

Озёрная гладь дышала прохладой. Сумрачная осенняя суббота придерживала тёмный полог туч на западной стороне неба, будто давая жителям Трипл Спайкс последнюю возможность насладиться солнечными лучами перед затяжным дождём. И люди вовсю пользовались ею: в полуденном парке было много народу.

Но в парке Меокуэни царили законы буддийского монастыря. Огромные клёны-монахи в шафрановых кашаях тщательно следили, чтобы ни одно слово в человеческом разговоре не оказалось громче ветра и шелеста палой листвы. Эти гиганты щадили только один звук из мира людей — звук китайских колокольчиков, подвешенных в парке невесть кем, невесть где и невесть когда.

Леви сидела на скамейке, откинув голову назад и закрыв глаза. Удовольствие от прогулки портила разболевшаяся голова. Это не было похоже на начинающуюся простуду, от которой уже слегла мисс Клинг, но все равно скверно действовало на настроение.

Мысли в голове ворочались с трудом, и Леви всецело сосредоточилась на звучании колокольчиков и сладком запахе выпечки из маленького кафе, уютно расположившегося неподалёку от озера. Она с удовольствием отправилась бы туда и заказала себе чашку кофе с душистой пенкой, но, как назло, оставила кошелёк дома. Досада какая…

Боль то собиралась в тугой пульсирующий комок в центре лба, то разбегалась по вискам, стучась в них изнутри. Это становилось все неприятней, и Леви уже всерьёз думала о том, чтобы отправиться домой.

— Добрый день, мисс Дим.

Матерь божья. Почему клёны позволяют звучать этому голосу? Разумеется, Леви узнала его и, о да, именно этого ей сейчас недоставало.

Кажется, пора домой.

— Добрый день, мистер Бельторн, — сказала молодая послушница, не открывая глаз. — Прежде, чем я уйду, могу я попросить перестать ходить за мной следом? Мне кажется слишком странным, что вы второй день подряд оказываетесь там же, где и я.

— Прежде, чем вы уйдёте, мисс Дим, я хотел бы предложить вам стаканчик кофе.

Леви открыла один глаз и скосила его в сторону Бельторна. Нетус сегодня выглядел, как самый прилежный студент в мире — серая рубашка, тёмно-синий пуловер и очки производили очень выгодное впечатление. Но больше всего её поразили бумажные стаканчики, которые он держал в руках.

— Кофе, — сказал Нетус. — Я подумал — погода ветреная… стоит выпить чего-нибудь тёплого.

— Пожалуй, — пробормотала Леви, глядя на него уже обоими глазами и пытаясь понять, в чем причина этой внезапной обходительности.

— Так хотите или нет? Там очередь была, между прочим.

В голосе Нетуса прорезались уже знакомые послушнице нетерпеливые нотки, и от этого почему-то стало смешно.

— Что вам от меня нужно, мистер Бельторн? — спросила она чуть мягче. — Знаете, мне нехорошо, поэтому не тяните с ответом, если можно. Кажется, вы от меня не отделаетесь, если я вас не выслушаю.

Глаза Нетуса за очками расширились, и он сделал резкий вдох, будто от удивления. Затем он медленно выдохнул и улыбнулся. Эта улыбка Леви неожиданно понравилась, и ей стало не по себе. Будто мисс Клинг рассказывала ей о ком-то совсем другом…

Что все это значит? Может, он просто хочет усыпить её бдительность?

— Спасибо, мисс Дим, — сказал Нетус и присел рядом. — На самом деле, у меня к вам совсем маленькая просьба. Не думаю, что она сильно вас затруднит.

— Ближе к делу, пожалуйста, — попросила Леви, а сама подумала, что не называла ему своего имени. Странно…

— Видите ли, по некоторым причинам — и они вам уже известны — я не имею доступа к библиотеке Ассоциации. — На короткий миг губы Нетуса болезненно скривились. — Но мне очень нужно получить несколько книг, которые остались только там — я долго искал хотя бы фрагменты из них в других местах, но безуспешно. И я был бы очень вам благодарен, мисс Дим, если бы вы поискали их для меня.

— Зачем? — осведомилась Леви, поднимая бровь. Этот жест своей матери она перенимала долго и старательно. — Если я правильно понимаю, практиковать вам запрещено. Значит, книги Ассоциации не могут принести вам пользы. А если вы всё-таки собираетесь их использовать, то почему я должна помочь вам снова нарушить закон?

Нетус скрипнул зубами и опустил голову.

— Я не думал, что вам так быстро обо мне расскажут, — глухо сказал он. — Если честно, я… я надеялся поговорить хоть с кем-то из Ассоциации, кто ещё не считает меня полной мразью.

— И поэтому вы украли мой хронометр?

У Нетуса загорелись уши:

— Я действительно сделал ужасную глупость.

— Да, это не добавило мне желания вас слушать.

— Простите меня, мисс Дим.

— Считайте, что простила, раз никому не рассказала.

— Но… на вашу помощь я все равно не могу надеяться?

— Нет, не можете.

С этими словам Леви встала и кивнула Бельторну, который из пунцового стал совсем белым. Он смотрел на неё во все глаза, и удивительным было их выражение — будто они вот-вот наполнятся слезами. Но этого не случилось: у молодого Бельторна лишь дрогнули скулы, опустились уголки губ, а следом — и острый тёмный взгляд.

Леви развернулась и пошла прочь от озера. Ей хотелось уйти как можно скорее — и не только потому, что общение с Нетусом могло бы плохо сказаться на её репутации, но и потому, что…

Чем дольше она с ним разговаривала, тем меньше его образ сочетался с услышанной ею историей. Разве хладнокровный убийца стал бы просить помощи у такой, как она? Что, злостный нарушитель устава Ассоциации не нашёл бы других способов добиться своего? Или он хочет, чтобы она думала именно так? Усомнилась в словах мисс Клинг и мистера Тансерда, полностью их подтвердившего?

Как бы то ни было, лучше ей держаться от него подальше.

— Мисс Дим, подождите!

Леви обернулась. Нетус Бельторн догонял её.

— Кофе, — сказал он, протягивая ей стаканчик. — Ещё тёплый. Вы ведь хотели.

Мисс Дим вздохнула и протянула руку за кофе, который, действительно, ещё не успел остыть. На пенке был нарисован расплывающийся кленовый лист.

— Спасибо.

— Мисс Дим, я… Скажите, я похож на человека, который таскает с собой гербовые платки?

Эта странная реплика заставила Леви удивлённо вскинуть голову. Нетус смотрел на неё так, точно хотел дыру в её воротнике прожечь.

— Я вас не понимаю.

— Я хоть немного похож на идиота, который испытывает необходимость размазывать сопли исключительно по геральдической салфеточке?

— Я слишком мало вас знаю, чтобы разбираться в ваших пристрастиях. — Леви не удержалась от шпильки. — Что вы пытаетесь мне этим сказать?

— Да то же самое, что и всей Ассоциации последние три года. Я не убивал сэра Вайна.

Повисла пауза. В кронах над их головами путался ветер и явно чувствовал себя лишним. Только колокольчики продолжали петь тихо, нежно и невозмутимо.

— Ну, посмотрите на меня внимательно, — не выдержал Нетус. — Я не какой-нибудь чёртов аристократ с золотой прищепкой на носу. Я даже не помню, знал ли я, что у Бельторнов есть герб. И тут такая улика прямо под телом сэра Вайна — какая удача, не правда ли? И лучший наставник Ассоциации больше никого не беспокоит, и его убийца нашёлся сразу же — сплошная выгода для всех!

— Выгода? — Леви отступила на шаг. — Мне сказали, что выгода могла быть только у вас.

Нетус издал хриплый смешок.

— Конечно. Просто гениально с моей стороны. Убить своего наставника за два дня до Инициации — это же самый лучший способ её приблизить, вы это хотите сказать?

— Насколько я понимаю, ваш наставник мог сделать так, чтобы она не состоялась.

— Мог, но зачем бы ему это делать?

— Значит, устав Ассоциации вы тоже не нарушали?

Нетус как-то резко втянул носом воздух и опустил голову.

— Я же… должен быть честным, чтобы ты мне поверила, да?

— Именно так. — Леви кивнула. Настала её очередь сверлить собеседника взглядом.

Но получилось плохо. Затихшая на время боль снова атаковала виски. Молодая послушница непроизвольно вскинула руку к голове, надеясь унять недомогание прохладой от пальцев.

— Голова ещё болит? — спросил Бельторн.

— Да, немного. Но это неважно. Ну, так что?

Вместо ответа Нетус зачем-то сократил расстояние между ними до полутора шагов, на ходу встряхивая правой рукой. Прежде, чем Леви успела отпрянуть, он ультимативным жестом вручил ей второй стакан с кофе и велел:

— Стой спокойно.

Леви повиновалась. Она заметила, что из-под его правого рукава выскользнула какая-то цепочка — вроде бы, медная. Нетус увидел, как она скосила взгляд, и раздражённо сказал:

— И глаза тоже закрой, пожалуйста. Мешаешь.

Послушница закрыла глаза, испытывая странную смесь из страха и любопытства. Бежать, разумеется, было уже слишком поздно, остаётся только ждать…

И тут мелодия ветра в её ушах изменилась. Леви показалось, будто воздух запускает пальцы в её волосы, надевает обруч из своих потоков на её голову… и проникает внутрь, превращаясь в прохладные серые искры на обратной стороне века. Красные вспышки боли становятся слабей, а в висках отворяются маленькие двери, через которые она уходит вместе с ветром…

— Всё, — сказал воздух голосом Нетуса, и слабый запах хвойного одеколона, который Леви заметила только сейчас, отдалился. — Можешь открывать глаза. Легче стало?

— Да… — Послушница кивнула, непроизвольно касаясь лба. — Спасибо…

— Не за что. И считай это ответом на свой вопрос.

Несколько секунд Леви глуповато таращилась на Бельторна, не понимая, что тот имеет в виду. А потом ахнула:

— Так это правда! Ты начал практиковать до Инициации!

— Да. Но тебе не кажется, что от того, что я только что с тобой сделал, далековато до убийства собственного наставника?

— Какая разница! У тебя была причина!

— О, Яхве! — Нетус закатил глаза. — Да, мисс Дим, я нарушил чёртов устав! Он всегда казался мне страшной глупостью, а ещё я немножко учил историю Ассоциации и знаю, что этот закон достаточно нов, Ассоциация прекрасно без него обходилась много сотен лет. Но почему из моей готовности нарушить одно жалкое правило обязательно следует готовность кого-то убивать?! Такое чувство, что ты — вы все, чистоплюи из Ассоциации — ставите знак равенства между первым и вторым!

— Разве дело не в том, что сэр Файндрекс поймал тебя с поличным? — Леви старалась не отпускать его глаза, пытаясь разглядеть в них признаки лжи.

— Ох, мисс Дим! — Бельторн мрачно засмеялся. — Сэр Вайн меня не подозревал. Он знал точно. С первого же дня подготовки. Или ты думаешь, что такое можно скрыть от наставника? Да у путаны в первую брачную ночь будет больше шансов сойти за девственницу, чем у меня — за зелёного новичка.

Леви почувствовала унизительный жар, приливающий к щекам.

— Не выражайся так!

— Ох. Прости. Не хотел обидеть.

— Что тебе от меня нужно?!

— Я уже сказал. Помоги мне найти несколько книг.

— Зачем?!

— О, Яхве, я почему-то решил, что ты умней. Как зачем? Я хочу доказать, что я невиновен.

— Но тебе все равно не дадут Инициации, если ты ими воспользуешься.

— Да плевать я на неё хотел! Мне и сейчас неплохо живётся, я знаю свои силы, да и на Ассоциации свет клином не сошёлся. Но репутация нарушителя правил и репутация убийцы, который подло бьёт в спину — это разные вещи, ты не находишь?

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Нетус скрестил руки на груди, а Леви так и стояла, держа в руках оба стаканчика с кофе, к которому никто из них не притронулся.

— Всего лишь книги, мисс Дим. Всего лишь книги из библиотеки, от этого никто не пострадает. Я поклянусь, если хочешь — и на чём хочешь.

— А если кто-то в Ассоциации узнает, что я тебе помогла?

— Уж точно не от меня, это я тебе могу обещать. Если только ты сама с кем-то захочешь поделиться.

Внезапно Нетус уставился куда-то за спину Леви и присвистнул:

— Ох! Ладно, мисс Дим, пора мне. Там мистер Тансерд в конце аллеи, и ты точно не хочешь, чтобы он видел тебя со мной. Приходи послезавтра в семь пополудни в «Джейлбрейк», это на улице Линча. Таксисты обычно знают.

— Не приду, — буркнула Леви.

— Ну, может, ещё передумаешь. До скорого, мисс Дим!

Глядя вслед стремительно уходящему Бельторну, Леви подумала о том, что теперь-то кофе уж точно полностью остыл. Но зато у неё две порции вместо одной. Может, он будет не так уж плох в холодном виде?

Глава пятая. 5 октября 1985 года, 13:05, час Луны

…Выход из парка — большие кованые ворота, увитые чёрными розами с устрашающе огромными шипами — уже маячил впереди. Летом здесь очень много живых роз, но сейчас они почти отцвели.

Я посмотрел на небо. Кажется, сегодня меня ждёт крепкий и здоровый сон под звуки ливня. Отлично, потому что вопли страсти из соседней комнаты в мотеле уже достали порядком. Интересно, это одна и та же парочка, или его просто каждый день сдают разным людям, желающим уединиться? Скорее всего… Но что они делают друг с другом для таких стонов? Завидно, чёрт подери. Хоть третьим вписывайся.

Привычная горечь от плохого табака наполнила рот. Пустая пачка полетела в урну.

Странная она, эта мисс Дим. Молочная пенка, пушок вдоль щеки, духи эти цветочные… и смотрела на меня снизу вверх, как ребёнок. Всё хотелось по голове потрепать, чтобы успокоилась — еле удержался, а не то точно по роже бы получил… Короче, птенец птенцом. Говорит — как щебечет.

Но слушать умеет, вот что. А это редкий навык — я уж и не помню, когда в последний раз на мои доводы кому-нибудь было не наплевать. Глаза такие взрослые, спокойные… и солнечные. Надеюсь, она придёт.

Лишь бы мистер Тансерд меня не видел, а то ей точно влетит. В прошлом году при виде Нетуса Бельторна все просто морщились, а в этом старательно не замечают. Если дело не выгорит — исчезну с концами, и пошло всё к чёрту, включая бабушку.

Вот только зачем я это милое существо в «Джейлбрейк» позвал, а? Там же одна выпивка, и та скверная — даже перекусить особенно нечем. Да и что это за место для молодой девушки? «Джейлбрейк» — не «Алхимия», где и президент Рейган мог бы обойтись без охраны. Ляпнул, не подумав…

Ладно, встречу у входа и отведу в какое-нибудь место потише. «Джейлбрейк», безусловно, хорош тем, что никто из Ассоциации туда не ходит, но и заставлять мисс Дим терпеть компанию проституток и бывших заключённых — идея отвратительная.

Решётка парка осталась позади и пропала за поворотом. Широкая и светлая улица, ведущая к центру города, манила продолжить прогулку, но я всё-таки свернул в направлении своего мотеля. Желудок настойчиво напоминал, что я сегодня пропустил завтрак, а там хватает дешёвых закусочных, где я могу со спокойной душой обедать бесплатно. Я вообще считаю, что это карма — кладёшь в гамбургеры кошатину, будь готов увидеть за прилавком меня. Мне-то плевать, зато кто-то другой не отдаст за дерьмо свои кровные.

Какая-то девушка, идущая навстречу, окинула меня пристальным взглядом и улыбнулась. Игриво, будто заманивая. Я смотрел на её лицо с долю секунды — гораздо сильней было машинальное желание проверить количество циферблатов на её руках — но она явно решила, что меня интересует нечто иное. Нечто иное, кстати, выглядело вполне аппетитно — приятные округлости, умеренный вырез, изящные ключицы и лебединая шея. Первое впечатление — нарочито небрежный образ, созданный за каких-нибудь четыре часа у зеркала.

Обмен взглядами длился несколько секунд, пока расстояние между нами сокращалось. И вот мы совсем близко, я различаю оттенок её помады, а она предсказуемо роняет сумочку. Я принимаю правила игры, наклоняюсь, а она точно рассчитывает время так, чтобы на чёрном кожаном ремешке наши руки встретились. Следом за ними окончательно встречаются и глаза. Интересно, сколько карат в этих двух изумрудах?

— Спасибо. — Девушка улыбается мне.

Я смотрю на её ресницы, а потом — на медные серьги с перламутром. Чёрт, в ней есть что-то знакомое, но вспомнить не получается…

— Мы встречались раньше? — говорю, что думаю. У меня с чувством такта везде одинаково плохо, флирт — не исключение.

Девушка слегка отстраняется и смеётся.

— Все возможно. Но я бы вас запомнила, так что вряд ли.

О, Яхве, как банально. Но с каждой секундой её лицо выглядит всё более знакомым, а память подводит… Я щурюсь, и её глаза вдруг становятся ближе. Какая зелень! Непроизвольно сглатываю и чувствую, как начинают сказываться последствия воздержания. Чёрт, неловко.

Я её видел, это точно, но где же… Где…

— Как вас зовут, галантный джентльмен? — Зелень искрится смехом.

Я открываю рот, и тут по очкам бежит тепло, а медная цепочка под рубашкой врезается в тело так внезапно и остро, что я не успеваю среагировать и чертыхаюсь.

— Всё в порядке? — На лице незнакомки изображается очень искреннее беспокойство, она тянет руку к моей щеке, и за пару мгновений по мере приближения её пальцев металлическая оправа очков раскаляется до состояния пыточного прута.

— Ох, простите… — Я улыбаюсь и медленно, очень медленно отвожу её руку. — Мне нужно идти. Вспомнил о срочных делах.

На мгновение в глазах становится темно, я почти падаю, но со стороны этого незаметно — я привык. Моё тело меня не подведёт, чары не смогут полностью отключить сознание. Спасибо за тренировки, бабушка. Спасибо…

Я обнаруживаю себя идущим по тротуару быстрым шагом. Борюсь с желанием оглянуться. Она там, и я ощущаю, как увеличивается расстояние между нами — по угасанию тепла в амулетах. Я точно где-то её видел, но подумаю об этом, когда буду в мотеле — там есть кое-какая дополнительная защита.

И она специально сняла хронометры. Чёрт возьми, так со мной в этом городе обращаться ещё не пытались. Что ей было нужно?

Сейчас она ничего не будет делать. Не дура, наверное — поняла, что я её раскусил. Но, значит, теперь те, кто её послал, поймут, что голыми руками меня не взять. Может, этого они и хотели — прощупать Нетуса, оценить, на что он способен?

Тротуар под моими ногами летел все быстрее. Я чувствовал, как проясняется мой атакованный чарами мозг, как холодеет медь на теле… И как занимается в груди острое, яростное торжество.

Три года без единой зацепки. Уйма времени, потраченного впустую. Но я всё-таки им надоел. Надоел достаточно, чтобы они перешли от игнорирования к действиям. И это значит, что я рано или поздно смогу до них добраться. А пока подожду их следующего хода.

Когда знаешь, чего ждать, ожидание даётся гораздо легче.

Глава шестая. 7 октября 1985 года, 18:47, час Венеры

Вечер выдался сырой и до краёв наполненный густым туманом. Весь день шёл дождь, и Леви сильно промочила ноги, вылезая из такси: водитель неудачно остановился прямо у обширной лужи, а потом ещё и окатил её, уезжая. Прекрасное завершение и без того нервного понедельника: мисс Клинг была сегодня в таком чёрном настроении, что рычала на Леви весь день.

Молодая послушница огляделась, ёжась и дрожа. Водитель отказался высаживать её у самого бара, и теперь становилось ясно, почему: на освещение улицы Линча градостроители поскупились. С каждой секундой она выцветала и погружалась в зловещий сумрак, который яркая вывеска «Джейлбрейка» только усиливала. Леви всерьёз засомневалась, что сумеет поймать такси до общежития после встречи с Бельторном.

И что только заставило её приехать? Она ведь отказала ему тогда, в парке. Должно быть, Нетус и не ждёт, а значит, ей предстоит в одиночестве бродить среди тёмных переулков и обшарпанных кирпичных стен…

Из «Джейлбрейка» доносился низкий, рокочущий шум, который никак не добавлял желания приближаться к бару. Почему именно здесь? Неужели в этом заведении удобно вести серьёзные разговоры?

Злясь одновременно на беспечного Нетуса и своё любопытство, Леви направилась в сторону резко мерцающей вывески. От чередования кислотно-зелёных и болезненно-красных вспышек заслезились глаза. Как же хорошо, что улица пуста, и никто не может увидеть её в таком жутком месте. Если бы она сейчас попалась на глаза и без того разозлённой наставнице…

Слева от бара тянулось молчаливое двухэтажное здание, выглядевшее заброшенным, а справа из-за покосившихся домов сквозь мглу тумана проглядывал лес. Леви осознала, что находится на самой окраине Трипл Спайкс, и от этого ей стало ещё холоднее. И почему она забыла о пальто? Джинсовая курточка совсем не грела…

По мере её приближения к бару шум нарастал, и она уже различала в нём смех и голоса — то визгливые, то низкие и злые, а то и всё вместе. Неужели ей придётся войти внутрь?

— Мисс Дим! — Нетус окликнул её слева. Послушница различила его силуэт под одним из мёртвых фонарей у двухэтажки. Это была первая их встреча, которой она обрадовалась: уж лучше сомнительная компания, чем полное одиночество в таком месте.

— Мы вроде перешли на «ты», — нервно напомнила Леви, когда они поравнялись друг с другом. — Будь, пожалуйста, последователен.

Нетус тихо рассмеялся. Его смех, резко контрастировавший с окружившей их мрачностью, звучал приятно, и послушница едва не улыбнулась в ответ, одёрнув себя в последнюю секунду.

— Как скажешь. Спасибо, что пришла. И извини, я не включил голову вовремя: здесь тебе делать нечего. Пойдём отсюда, поищем какое-нибудь кафе потеплей.

— Это хорошая идея, — пробормотала Леви, стуча зубами. Несмотря на то, что её ноги уже серьёзно мёрзли, «Джейлбрейк» не стал казаться привлекательней.

Нетус окинул её насмешливым взглядом:

— Ну, ты б ещё купальник надела в такую-то погоду.

Леви мгновенно вспыхнула, но сочла за лучшее промолчать. Ужасно хотелось придумать какой-нибудь колкий ответ, но этим умением послушница никогда не владела.

Они направились прочь от резкого мерцания «Джейлбрейка» в сторону соседней улицы, и послушница с облегчением увидела за углом двухэтажки первый работающий фонарь. Почему-то свет прочно ассоциировался у неё с ощущением безопасности и спокойствием, будто все неприятности в мире — только от вампиров, сгорающих в его лучах.

— Так что за книги тебе нужны? — спросила Леви у Бельторна, который напоминал большого встревоженного хорька. — Ты уверен, что у меня будет к ним доступ?

— Когда я готовился к Инициации, — ответил Нетус, озираясь, — это не было особенной проблемой. Видишь ли, Ассоциация совершенно справедливо уверена, что зелёный новичок ни черта не поймёт в них, даже если и откроет случайно. Ты же знаешь легенду про запретный плод?

— Допустим.

— Ну вот. Зачем давать неопытным ученикам лишний повод для интереса к потаённым вещам? В нашей среде запрет чаще всего означает что-то стоящее, — на этих словах Бельторн не сдержал усмешки.

— Не для всех, — буркнула Леви. — Мне бы и в голову не пришло.

— Правда? Тогда как ты тут очутилась?

Леви открыла рот, чтобы ответить, но тут Нетус резко шикнул на неё и сделал знак молчать, а сам принялся всматриваться в совсем уже сгустившийся сумрак. Послушнице вдруг показалось, что на его очках играют странные отблески.

— Так, — тихо проговорил Бельторн спустя несколько секунд, — идём. Живо.

Они быстро двинулись к освещённому переулку, но надежды Леви на безопасность блёкли с каждым шагом. Фонарь оказался предателем: подманил их к себе и выпустил в свой серо-жёлтый конус два широких тёмных силуэта. Леви глупо ахнула, а Нетус стремительно развернулся и выругался сквозь зубы: шаги уже слышались и позади них.

— Здорово, малышня. — Ближайший к ним силуэт стал чётче и превратился в очень крупного мужчину с резким голосом и ярко-красной повязкой на лбу. — Куда идёте одни? В такой холодный вечер — и без тёплой компании?

Во рту у него тускло посвёркивал золотой зуб. Леви ощутила тошноту и страх.

— Куда надо. — Поправляя очки, Нетус сделал шаг вперёд, и послушница оказалась заслонённой от мерзкого золотозубого человека высоким плечом спутника. — Ты тоже иди, куда шёл, и друзей с собой захватить не забудь.

Леви ясно различила искры, заплясавшие на дужке очков Бельторна, и почувствовала облегчение: магия! Что эти грабители могут противопоставить способностям лофиэля?

Но мужчина только издал гнусавый смешок, и одновременно с этим их окружил низкий, утробный гогот остальных.

— Думал, всё так просто, малыш? Не в этот раз.

— Что вам нужно? — Голос Нетуса стал хриплым от звеневшего в нем напряжения.

— Сообщение тебе передать.

— От кого?

— А вот это уже неважно, малыш. Важно то, что ты на… опасном пути. — Золотозубый издал рычащий смешок. — И, раз уж ты за себя не боишься, оставь в покое посторонних.

Леви вздрогнула. Впрочем, Нетус тоже. А кольцо вокруг них начало медленно сужаться.

— Ты понял, щенок? — Тон бандита стал резче. — Или мне повторить?

Бельторн молчал, а Леви видела, как медная цепочка покидает его рукав — звено за звеном.

— Ну, раз ты оглох, выскажусь яснее: ещё подойдёшь к этой девке — и вам обоим почки отстегнут! Или, может, нам её прямо сейчас порадовать, при тебе, чтобы дошло получше?!

— Нет, — сказал Нетус голосом ломким и сухим, точно осенний лист, — я понял, всё понял. Дайте ей уйти.

Бандит заржал.

— Точно понял?

— Дайте ей уйти!

— Но у нас к тебе ещё пара слов есть…

— Девушку отпустите, уроды, и будем с вами трепаться дальше.

Золотозубый хмыкнул:

— Окей, парни, дайте пройти девке. Ей, небось, уже трусишки-то менять давно пора, не задерживайте.

— Уходи, — едва слышно шепнул Нетус, не оборачиваясь.

Леви вдруг почудилось, что вода в ботинках отяжелела и не даёт ей ступить ни шагу. Горло сдавили слёзы страха и унижения, а пальцы с зажатой в них тканью куртки Бельторна совершенно заледенели.

— Эй, ты! Чего встала? Сказано ж тебе, можешь домой топать!

— Леви, — это был дрожащий шёпот Нетуса, — пожалуйста. Уходи.

От звука собственного имени послушница вздрогнула. Сделала шаг. Потом ещё один. Споткнулась.

Громилы мерзко хихикали и переговаривались но Леви не разбирала слов. Приближаясь к границе страшного кольца, она будто выходила из оцепенения, и обрывки мыслей в голове звучали всё громче и громче, заглушая остальной мир.

Бандиты. Подосланы. Кем? Неужели Ассоциацией? Но зачем?

Золотозубый отодвинулся, давая ей дорогу. Леви прошла через кольцо, ощутив резкий запах пота, табака и алкоголя.

— Беги быстрей, детка, — алчно просипел сосед золотозубого, — сейчас тут будет совсем некрасиво, хе-хе-хе.

Послушница миновала фонарь-предатель и медленно направилась в сторону какой-то большой улицы. Сзади снова загремел гогот.

— Ну, теперь можно и по-мужски поговорить! Иди-ка сюда, сучонок, распишусь на твоей морде!

— Леви, беги отсюда, беги!!

Шум. Туман. Надо, в самом деле, бежать, но ноги будто из ваты, и так хочется оглянуться…

Леви снова споткнулась, зашаталась и не выдержала. Она оглянулась в тот момент, когда Нетус взмахнул рукой, точно сжимая в ней хлыст.

Трое нападавших сложились разом, на выдохе. Бельторн молниеносно развернул тело, и невидимая плеть воздуха настигла ещё двоих бандитов, пытавшихся подобраться к нему сзади.

Леви следила за тем, как они отлетают на добрых три ярда, будто бы это была картинка на киноэкране.

— Ах ты, тварь!

От рыка золотозубого туман словно взорвался. Бандит кинулся на Нетуса, и Леви увидела, как на асфальт под фонарём падают очки, вспыхивают голубыми искрами и гибнут под ступней зашатавшегося хозяина.

Кровь на его лице. Туман бурлит.

Леви обнаружила, что с душераздирающим визгом кидается вперёд, виснет на плечах главаря бандитов и вцепляется зубами в его ухо. Отвратительный вкус, будто прогорклое сало.

— Сучка! — глухо заорал золотозубый, пытаясь содрать руки Леви с лица. Но со страху послушница стиснула его голову и шею так сильно, что он захлебнулся криком и начал терять равновесие.

Секунда — и он упал, придавив Леви всем своим весом. В правом колене и рёбрах взорвалась боль.

— Мелкая стерва! Ну, сейчас я тебе покажу…

— Сначала мне, урод!

Громкий хлопок прямо над Леви, глухой вскрик, сильный порыв ветра и удар где-то позади. Кто-то с силой дёргает её за воротник куртки, тянет вверх, но открывать глаза страшно, и она просто вскрикивает, пытаясь отбиваться.

Бесполезно: её ставят на ноги, толкают к ближайшей стене, и она вдруг оказывается крепко зажата между сырой кирпичной кладкой и чьей-то горячей спиной, пахнущей не застарелым потом, а лёгким хвойным одеколоном.

— Не… не трогайте её! — Нетус тяжело дышит. — Я вас понял, понял!

— А нам уже насрать, — отвечает ему главарь бандитов, и его поддерживает согласный ропот. — Тебе я руки сломаю, а девку твою со своим хером познакомлю поближе.

— Фред, нам же сказали, что её нельзя и пальцем…

— А я не пальцем, мать твою. Заткни хлебало, Мочёный. Отсосёт — не растает.

При этих словах сознание Леви наконец восстало из кучки пепла, которую представляло собой последние минут пять, и она заорала из-за плеча Нетуса:

— В помойке будешь потом свой причиндал искать, сукин сын!

Бельторн охнул, и даже бандиты будто на миг притихли.

— Мужик, — сказал один из них, потирая голову, — вот теперь лучше просто уйди. Фред того… строптивых баб не любит.

— И ты заткнись, Винни. Слышь, щенок, не отвалишь — будешь сосать у меня первым.

— А пошёл ты. — Нетусу явно тяжело говорить, но голос звучит неожиданно спокойно. — Всех вас я, может, и не уложу, но вот лично ты, сука, дышать перестанешь навсегда. Ты же видел, что я могу, да?

— Фред, да оставь ты его…

— Молчать, мрази!

Тут со стороны «Джейлбрейка» послышался шум — взволнованные голоса и топот. Нетус выругался — видимо, прикидывал, как отбиваться от неожиданного подкрепления. Но и лица бандитов разом поскучнели.

— Эй, мать вашу! — послышался из темноты женский голос. — Вы кто такие? Вы что за дерьмо устроили на нашей улице?!

— Фред, это же Милли Макферсон…

— Заткнись, Винни!

Спустя несколько секунд людей в переулке стало ещё больше. Новоприбывшие не слишком-то отличались внешне от громил золотозубого Фреда, а возглавляла их толстая блондинка с дважды проколотой бровью. Несмотря на небольшой рост, в её праве руководить почему-то не возникало ни малейшего сомнения.

— Повторяю для совсем тупых, — помахивая ярко-красной бейсбольной битой, блондинка окинула переулок цепким взглядом, — что здесь происходит? Кто вы такие и кой хрен дал вам разрешение грабить людей на моей сраной улице?

— Кто это? — шёпотом спросила Леви у Нетуса.

— Хозяйка «Джейлбрейка», — отозвался тот.

— Милли, — начал золотозубый Фред, и его голос стал сладким, как патока. — Давай не будем мешать друг другу. У тебя свои заказы, у меня — свои.

— А, Фредди-маргаритка, — Милли недружелюбно ощерилась, — прости, не признала.

— Разойдемся миром?

— Ха-ха-ха! Дай мне хоть одну причину, Фредди. Я годы потратила на то, чтобы копы перестали мешать вести бизнес на улице Линча, и мне не нужен здесь мусор вроде тебя.

С этими словами Милли смачно плюнула в сторону Фреда и мельком зацепилась взглядом за Нетуса и Леви, всё так же жавшихся к стене.

— Да я смотрю, ты играешь по-крупному, Фредди. Много уже взял с детишек за проход по твоему мосту?

— Не вмешивайся! — крикнул золотозубый, багровея. — Ты даже не знаешь, кто это…

— Зато я знаю, кто ты, — фыркнула Милли. — Мелкая рыбёшка, которой по зубам только школьники. Вот что: или тебя сдувает отсюда ближайшим ветром, или ты мило общаешься с моими ребятами. Слышите, мальчики? Кто выбьет у Фредди его зуб, пьёт сегодня бесплатно!

Её спутники обрадованно зашумели, некоторые из них начали закатывать рукава и хрустеть костяшками: предложение пришлось им по вкусу. Громилы Фреда медленно попятились.

— Правильно, правильно! Валите к чёртовой матери, и чтоб я вас не видела здесь больше! — прикрикнула на них Милли, и они затрусили прочь, испуганно оглядываясь.

Золотозубый беспомощно смотрел то на хозяйку «Джейлбрейка», то на ухмыляющиеся рожи её соратников.

— Тебе повторить, Фредди? Хорошо.

Милли приблизилась к Фреду, ткнула его битой в грудь и припечатала, глядя на него снизу вверх:

— Исчезни.

Когда Фред пропал из поля зрения, хозяйка «Джейлбрейка» наконец уделила Нетусу и Леви более пристальный взгляд. Её льдистые светло-голубые глаза слегка потеплели.

Однако спина Нетуса все ещё была напряжена: отходить в сторону он явно не собирался.

— Да не зыркай так, парень, — сказала Милли. — Больно вы нам нужны-то. Пошли ко мне лучше.

— Зачем это? — Голос Бельторна сделался совсем гнусавым.

— Надо, чёрт возьми! — рявкнула хозяйка «Джейлбрейка». — Только мне и не хватало, чтоб твою разбитую рожу копы увидали по дороге отсюда! Пошли, хоть умоешься! И девчонке твоей бурбона плесну для нервов — гляди, какие зенки стеклянные!

— Мне ещё нельзя, — робко подала голос Леви.

— Мы никому не скажем. Пошли, мать вашу!

Нетус вдруг прерывисто вздохнул и начал падать. Леви вскрикнула и попыталась подхватить его. Голова Бельторна запрокинулась, и послушница увидела стремительно чернеющие синяки под глазами. Нижняя половина лица и часть шеи были в крови.

— Ого, — сказала Милли, — кажется, крепко приложили. Ребята, помогите! Парнишке, видать, мозг растрясли.

Направляясь вместе с Милли Макферсон и её клиентами к красно-зелёному полыханию «Джейлбрейка», Леви оглянулась на оставленный ими переулок. Фонарь по-прежнему топил лучи в клубах сырого тумана и будто бы совсем не чувствовал себя виноватым за свою отвратительную ложь.

Мысль, мучившая послушницу, казалась отчаянно глупой, но это не помогало от неё избавиться. Почему люди из неонового ада были лучше тех, кого Леви повстречала под таким спокойным и привычным светом?

Кто навёл этих мерзких бандитов на Нетуса? На золотозубого Фреда не действовала магия, а значит… нет, этого не может быть, это страшно произносить даже мысленно…

Вывеска «Джейлбрейка» вдруг полыхнула особенно ярко, и Леви зажмурилась.

Глава седьмая. 7 октября 1985 года, 20:22, час Луны

…Поднимите мне веки, чёрт возьми. Давненько так голова не трещала.

Реальность без очков, как и всегда, выглядела зыбкой. Я потянулся за ними к тумбочке, но её не оказалось на привычном месте. Что за чёрт? И почему лицо вдребезги? Впрочем, без влажного компресса на носу явно было бы хуже. Судя по всему, перелом…

Меня окружал глуховатый рокот, и я не мог понять, звучит он в моей голове или где-то далеко за дверью.

Чёрт подери, во что я влип?

— …нельзя так, — донёсся до меня чей-то голос. — Надо уметь защищаться, на каждую принцессу вроде тебя рыцарей не напасёшься. Лучше б ты просто убежала.

— Как же… — Второй голос. Его я узнал мгновенно, это была Леви. — Я не могу… нельзя людей бросать…

— Не может она! Сильно ты там ему помогла! Ты вообще хоть кого-нибудь в своей жизни ударила до сегодняшнего дня?

Молчание, всхлип.

— Я так и думала. Садовый цветочек, да? Что, давно с ним, раз сердечко болит?

— Да я… вообще нет! С чего вы только взяли?!

Ух ты, взвилась. Я улыбнулся и тут же пожалел об этом: скулы противно заныли.

Собеседница Леви засмеялась:

— Ну и ладно, не говори. Не моё дело. Ещё налить?

Возникла заминка, и я не преминул ей воспользоваться, чтобы оглядеться и хотя бы частично вспомнить, что же со мной произошло.

Полумрак. Шкафы какие-то — кажется, с полотенцами. Я лежу на чем-то вроде дивана, и под головой у меня как раз парочка этих самых полотенец. На губах лёгкий привкус крови, а вместо носа — одно сплошное мучение. Стало быть, я получил в морду, и неплохо так — привычки падать в обморок по пустякам у меня никогда не водилось.

Из пыльных уголков моейопустевшей черепной коробки нехотя принялись выползать обрывочные воспоминания. Разговор за дверью продолжался, но я уже не особенно прислушивался.

Потрясающе. Я, конечно, ждал следующего хода Ассоциации с нетерпением, но никак не мог предположить такого скотства. Мерзко, но как эффективно!

Они знали, где нас искать — следовательно, кто-то из нас, если не оба, у них под колпаком. Они снабдили эту скотину Фреда средством против моей магии. И сообщение было чётким: если я не угомонюсь, пострадают непричастные, а этого я действительно никак не мог допустить. Кто бы у них там ни разрабатывал план, он неплохо меня изучил.

Что ж, сообщение получено и принято к сведению. Я оставлю мисс Дим в покое. Наверное, она будет счастлива, особенно после сегодняшнего. Жаль… Но не думают же они совсем меня отпугнуть?

Если думают, то придётся показать им, что они переоценивают мой инстинкт самосохранения.

Скрипнула дверь моего временного алькова. Мне не хватило сил поднять гудящую от боли и мыслей голову, так что я просто разлепил пересохшие губы и прогнусил:

— Я жив.

Леви — а это была она — ахнула и подбежала ко мне. С трудом разглядев в полумраке её силуэт, я особенно остро пожалел об очках.

Она склонилась надо мной, потянуло влагой и чем-то цветочным. Лаванда, нет? Уф, я в этом не разбираюсь…

— Как ты себя чувствуешь?

Мягкое мерцание её глаз приблизилось. Скудное освещение делало их совсем чёрными, но для меня сейчас казалось очень важным помнить их настоящий золотисто-ореховый цвет.

— Нетус?

— Бывало и хуже, — выдавил я, соображая, что впервые услышал, как звучит моё имя в её устах. За три года она одна произнесла его с сочувствием.

Перехватило дыхание. Я сглотнул, пытаясь освободить горло от внезапной обузы, но не вышло. Остро защипало в ослабевших глазах. Только этого мне и не хватало, чёрт, чёрт, чёрт!

Невыносимо тёплые пальцы Леви очень осторожно коснулись моей ноющей щеки:

— Сильно болит?

— Нет, — соврал я. Если я сейчас позволю ей себя жалеть, то от меня ничего не останется, кроме вонючей лужицы талой воды, будто бы я чёртов снеговик, застигнутый весной посреди сурового января.

Живое сострадание в её голосе жгло меня хуже защитной меди в минуту атаки. Я, сукин сын, подверг её опасности. Как я мог? Кто дал мне право ставить её под удар ради моих целей?

Я должен сказать ей, чтобы она шла домой. Чтобы даже не оборачивалась по пути. Чтобы навсегда забыла мою просьбу, а заодно и моё имя. Но её рука согревает мой лоб и проводит по волосам так, будто я хрустальный, а я пялюсь на неё, как дурак, и больше всего мечтаю получить мои очки обратно, чтобы рассмотреть и запомнить каждую деталь.

Чёрт побери, я просто… просто хочу сохранить в памяти лицо человека, который не отвернулся от меня в трудную минуту. Плевать, что это было потрясающе глупо. Близорукость сейчас злит гораздо сильней, и так хочется дотронуться её светлой щеки, провести пальцами по губам, чтобы запомнить их форму…

Её руки… будто тёплый ветер гуляет в волосах. Это нечестно… я тоже хочу тебя коснуться.

Не выдержав, я накрыл её ладонь своей и остановил.

— Слушай…

— Не надо говорить, если трудно. — Леви покачала головой. — Скажи только, если хочешь чего-нибудь.

— Да, я хочу… чтобы ты ушла.

Её пальцы дрогнули. Нет, только не отнимай, прошу!

— Знаешь… Я бы проводил тебя, но рядом со мной ты…

— Но ведь мы так и не поговорили?

— …не в безопасности. Лучше просто забудь.

— Почему?!

Я попытался улыбнуться, но вышло на редкость худо. Странно — я, кажется, всегда неплохо умел врать.

— У тебя скоро Инициация. Я не настолько свинья, чтобы мешать.

С пару минут Леви молча смотрела на меня, а я испытывал панику оттого, что не мог разобрать выражение её лица. Затем она отстранилась и всплеснула руками:

— Значит, ты поддался!

— Чему?..

— Им! Их запугиванию!

— Ну, да, — не стал возражать я. — Они могут… себя поздравить. Но, Леви… это не твоё дело.

— Но ведь их точно прислала Ассоциация…

— Это… ничего не значит. Внутренние связи и интриги в Ассоциации гораздо… сложней, чем ты можешь представить. И тебе рано погружаться в этот… мрак.

— Но сейчас я сама хочу помочь!

Одна отчаянно выпаленная фраза добила меня окончательно. Я. Хочу. Помочь. Ещё вчера я бы отдал пару пальцев за эти слова.

— Рад… что ты не трусиха. Но, Леви… — чтобы договорить, мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, — теперь я этого не хочу.

От её оглушительного молчания я чуть не взвыл. Но дело следовало довести до конца, и я присовокупил:

— Ты меня больше не увидишь. Прости за всё это.

— То есть, сначала ты ходишь за мной по пятам, — Леви стиснула кулачки, — чуть ли не требуешь помощи, а теперь, когда я готова это для тебя сделать, ты отказываешься?

— Да, именно.

Она порывисто вскочила, и каштановая шапочка волос смешно всколыхнулась. Милый маленький Йеллоустоун.

— Ты… ты непоследовательный хам, Нетус Бельторн!

— Что ж… Запомни меня таким.

«Только запомни, пожалуйста», — добавил незнакомый голос, пока я смотрел на дверь, закрывающуюся за спиной мисс Леви Дим, а моё сердце перекручивалось и завязывалось в болезненно стучащий морской узел.

Да уж, старина Нетус. Не за этим ты ехал в Трипл Спайкс, не за этим…

Очень сильно хотелось плакать.

Глава восьмая. 8 октября 1985 года, 6:15, час Юпитера

Город за окном медленно и неохотно становился из чёрного серым. Небо рыдало уже несколько часов, и чистый дождь размывал залитый тушью пейзаж, оставляя акварельные разводы по ту сторону оконной рамы.

Леви сидела на подоконнике, дышала на стекло и рисовала на нём кривых туманных медуз, стискивая в другой руке розу Нетуса, которая уже начала увядать. После возвращения из «Джейлбрейка» с ней случилась парочка истерик и один приступ вроде астматического — какой уж тут сон?

Милли Макферсон страшно взбеленилась, увидев, что Леви уходит одна, и пообещала «добавить синяков» Нетусу, которого явно сочла её кавалером, несмотря на все попытки переубеждения. Заодно боевитая хозяйка бара отрядила с послушницей парочку своих клиентов, которые молча проводили её до улицы, где она смогла поймать такси.

Уже оказавшись в тёплой машине, Леви дала волю слезам и проревела всю обратную дорогу — причин хватает, выбирай любую!

Теперь, глядя на угасающие огни Трипл Спайкс, она продолжала размышлять о том, какая из сегодняшних неприятностей была противней других. Дурно пахнущие бандиты, угрожавшие её изнасиловать? Или то, что к нападению явно причастен кто-то из Ассоциации — той самой Ассоциации, которой ещё прошлым утром послушница доверяла безгранично? Сам факт того, что это возможно в кругу верных соратников и самоотверженных исследователей, каким Ассоциация виделась ей по рассказам матери, попросту сводил с ума.

И на что они рассчитывали? Напугать неопытную глупышку Леви Дим так, что она не сочтёт этот случай лучшим доказательством невиновности Нетуса Бельторна? Тут ведь никакой адвокат не нужен!

А он… он тоже хорош! Просто взял и решил всё за неё, будто у него есть такое право!

Вспоминая разбитое лицо и кривую улыбку Бельторна, Леви снова разрыдалась, и медузы расплылись. Почему за сегодня она дважды услышала, что ей лучше бежать? Нетус, конечно, был не так резок, как Милли, но ведь по сути говорил то же самое!

Беги. Одному мне будет проще отбиться. Беги и забудь о несправедливости, которая творится за твоей спиной. Беги, потому что мне и так трудно, я не могу тратить силы на твою защиту.

Всё настолько понятно, правильно и… мучительно, что хочется рыдать в голос, как от физической боли, которую никогда не получалось терпеть.

Беги. Ты ничего не можешь сделать, так хотя бы… не мешай.

Шип розы сильно врезался в большой палец, и от этого стало ещё обидней. Да, мысли о Нетусе определённо ранили больше всего.

Леви прижала к губам розу, пытаясь ощутить следы аромата того безымянного одеколона. Не получилось. Цветок простоял в её комнате уже четверо суток, и на нём остались только здешние запахи.

Почему всё должно быть… вот так? Почему ещё вчера утром фраза «Ты меня больше не увидишь» обрадовала бы Леви до визга, а сегодня от этих слов у неё внутри выходят из берегов реки и бушуют солёные океаны?

Навязчивый и не особенно приятный тип с сомнительным прошлым вдруг стал просто одиноким человеком, попавшим в беду. И этот человек закрывал её собственным телом, защищая от шестерых наёмных громил, а потом предпочёл остаться один, нежели подвергать её опасности. А ещё у него прохладная кожа, удивительно мягкие волосы и изящные пальцы.

Вечер-катастрофа. Противно ныло колено, да и на боку под рёбрами постепенно проявлялись ноющие жёлто-синие пятна. От оскорблений и угроз золотозубого Фреда Леви вполне могло бы стошнить, и интересно, что это на неё нашло, когда она принялась отвечать ему в том же духе? В компании Милли Макферсон послушница впервые попробовала бурбон, и его жгучий вкус до сих пор стоял в горле вместе со слезами.

Но всё это перечёркивалось одним-единственным моментом: «Ты меня больше не увидишь». Стоило Леви в очередной раз вспомнить лицо, тон и взгляд Нетуса, когда он произносил эти слова, и у неё внутри прорывался ещё один водопровод.

Имей она чуть больше терпения и мозгов — и можно было бы убедить Бельторна не отказываться от помощи. Будь он чуть небрежнее, оброни он хоть мимолётный намёк на то, что ему нужно в библиотеке, и послушница сегодня же приступила бы к поискам. Не будь она такой унизительно беззащитной, «садовым цветочком», смогла бы постоять за себя, и в чём тогда вообще была бы проблема?!

За рыданиями и самоедством Леви как-то упустила тот момент, когда дождь закончился, а небо за окном стало совсем уже светлым. Часы показывали семь двадцать утра.

Нет, нельзя допустить, чтобы всё так и закончилось. Нужно найти Бельторна и доказать, что она вовсе не та бесполезная дурочка, какой он её считает. Следует выяснить, где он живёт… и навестить, даже если это место вроде улицы Линча.

Может, кто-то в баре «Алхимия» знает?..

Тут в дверь её комнаты постучали.

— Леви! — послышался голос мисс Клинг. — Леви, ты уже проснулась?

Послушница бросила ещё один взгляд на часы. Да, всего семь. Рановато для занятий. И что это подняло наставницу ни свет ни заря?

Стук повторился. Леви слезла с подоконника и посмотрела на себя в зеркало. Опухшее лицо, растрёпанные волосы, глубоко запавшие глаза и пижама, надетая наизнанку. Притвориться спящей?

— Леви Дим!

Картинно зевая (хотя к чему прикидываться, если даже кровать не расправлена?), послушница отворила дверь. Мисс Клинг, разумеется, выглядела идеальна, несмотря на ранний час. Колючие глаза наставницы мгновенно остановились на розе, которую Леви забыла спрятать.

— Кгм. — Мисс Клинг зачем-то приложила пальцы к губам. — Я вчера упустила из виду кое-что важное.

— Что же?

—С сегодняшнего дня начинается Очищение. К порогу Инициации ты должна подойти неосквернённой. Перевожу: никакого мяса, кофе, сигарет, травки и, конечно же, — мисс Клинг ядовито ухмыльнулась, что не шло к её лицу, — никакого секса. Надеюсь, я успела… вовремя?

Леви нечего было стыдиться, но это не помешало её щекам в одно мгновение стать сухими и горячими.

—Впрочем, это не так уж и важно, — мисс Клинг вроде бы смягчилась, но в воздухе витал запах притворства и тайного удовлетворения. — У тебя всё равно больше не появится возможности. Начало Очищения означает, что ты всё твоё время займёт медитация, а покидать общежитие ты будешь только со мной. Это, прости уж, вынужденная мера предосторожности: мы не можем рисковать тем, что при виде жирных гамбургеров в тебе проснётся бунтарский дух. Я вижу к подобному достаточно предпосылок.

Отпустив этот туманный, но определённо обидный комментарий, мисс Клинг кивнула Леви и пошла прочь, остро цокая каблуками по паркету. Правда, через несколько секунд она обернулась:

— Можешь пока спать. Я вернусь в девять, и начнём. И да, Леви… хочу намекнуть — ради твоего же блага — что тобой не совсем довольны. Ты, наверное, сама знаешь, почему, хм?

Некоторое время оцепеневшая послушница просто смотрела в удаляющуюся перламутровую спину наставницы, а потом медленно закрыла дверь. Немного подумав, она пнула несчастный кусок полированной древесины, содрала с кровати одеяло, ничком бросилась на прохладную постель и впервые в своей жизни принялась сквернословить — глухо, неуклюже, но очень яростно.

Глава девятая. 8 октября 1985 года, 08:01, час Солнца

Очков на тумбочке снова не оказалось. Но хотя бы сама тумбочка присутствовала.

Старательно обходя мыслями вчерашние события, я позволил себе раскатисто зевнуть, не открывая глаз. Мой нос был на месте — роскошь, которая стоила мне почти всех запасов энергии. Медь нужно будет заряжать дней семь, но зато я смогу выйти из мотеля без этих потрясающе стильных синяков в пол-лица. Увы, отсидеться не вариант — мне же нужны новые окуляры?

В их отсутствие мир выглядел слишком уж неуютным местом. Хотя сейчас, сев на кровати, я даже порадовался этому: унылая комната в дешёвом мотеле «Хот-дог и подушка» приобретала таким образом приятный флёр загадочности.

Я спустил ноги на пол и ощупью нашёл у изголовья початую пачку L&M. Хороший же борец за правду из того, кто не может почувствовать себя человеком, не причинив немного вреда своему здоровью. Есть в этом что-то от самоистязания великих подвижников.

Щёлкнув зажигалкой и затянувшись, я открыл окно. На меня обрушилась волна утренних запахов теневого Трипл Спайкс — собачье дерьмо, бензин, близкая свалка и так далее. Тысяча и один оттенок оптимизма, чтоб его.

Нет уж, лучше табак, пусть и плохой.

— А может, ром-колы прямо с утра? — послышался за моей спиной бархатистый голос, от которого я чуть не съел сигарету целиком.

— Так. Я же на самом деле не проснулся, да?

— А ты быстро схватываешь, юный Бельторн.

— О, Яхве.

— Не суесловь. Он тебя не слышит. Он уже давно никого не слышит, — эта реплика сопровождалась чем-то вроде горькой усмешки.

Я обернулся. Марбас и его треугольная улыбка с удобством разместились в кресле, которого в моей комнате никогда раньше не было. Но почему бы и нет, если уж приличной мебели в «Хот-доге и подушке» не водится?

— И где я теперь валяюсь?

— На этот раз всё нормально. — Марбас поднял чёрную ладонь в успокаивающем жесте. — В своей кровати.

— И на том спасибо. Зачем я тебе снова понадобился? И, если уж на то пошло, то кто ты вообще такой?

Марбас хохотнул, тряхнув своей золотистой гривой:

— Я думал, что ты во мне нуждаешься несколько больше. Но не буду лгать, я тоже заинтересован.

— Так кто ты?

— Бармен. Тебе же понравился коктейль в моём исполнении.

— Мне и твоё чувство юмора нравится.

— Я польщён.

— Но это же не причина считать тебя, например, клоуном?

— Неважно, кем ты меня считаешь, юный Бельторн. Сделай мне приятное, уважь моё… инкогнито. В нём нет никакого вреда.

— Я должен просто взять и поверить?

— Ты так уже однажды поступил, разве жалеешь?

Я стиснул зубы и кулаки. Воспоминания о вчерашнем накатывали неумолимо, как ни старался я от них отмахиваться.

— Да.

— Прости? — Брови Марбаса, убийственно яркие на фоне тёмного лица, взмыли вверх. Я поймал себя на том, что вижу его фигуру ясно и чётко, как если бы был в очках.

— Нет, знаешь, к тебе я действительно не в претензии. Спасибо, наверное. — Я развёл руками и поклонился как можно театральней. — Но всё плохо кончилось, и надеюсь, что только для меня.

— Кончилось? — От удивления с лица Марбаса даже сползла его фирменная улыбка и потерялась где-то под креслом. — Да ещё и плохо? Юный Бельторн, ты не путаешь ли чего? Мне вот кажется, что всё прошло прекрасно.

— Может, мы с тобой вкладываем в слово «прекрасно» разный смысл. — Я пожал плечами.

— О, я действительно нахожу в этом повод для радости, который ты едва ли поймёшь.

— Ну, поделись. Я попробую.

— Спасибо. — Улыбка выползла из-под кресла и медленно забралась на своё законное место. — Так вот, меня крайне радует то, что ты не сможешь послать Ассоциацию к… кому-нибудь из моих друзей. Теперь тебе всё-таки придётся с ней сразиться.

С минуту я молча жевал потухшую сигарету и рассматривал облачение своего собеседника, за неимением лучшего занятия для мозга. Интересно, почему Марбас одет в пурпурный костюм-тройку с искрой?

— Всё-таки не понимаешь, да?

— Нет, смысл-то до меня, вроде, дошёл. Но почему ты так решил и что тебе вообще за дело?

— На что отвечать в первую очередь?

— Выбирай сам.

Марбас коснулся своих губ, будто пряча их за длинными обсидиановыми пальцами, сплошь унизанными перстнями с неизвестными мне самоцветами — неяркими, но притягательными. Они не мерцали, не фосфоресцировали и вообще вели себя очень скромно, но у меня появилось отчётливое подозрение, что они и держат всю эту сцену. Я с трудом оторвался от них и посмотрел прямо в единственный глаз своего гостя.

— Ты кривишь душой, юный Бельторн, — сказал наконец Марбас.

— Попросту говоря, лгу?

— Возможно. Но не мне. В любом случае, я начну с рассказа — быть может, потом первый вопрос отпадёт сам собой.

— Валяй.

Марбас поднялся с кресла, оставив на нём улыбку. Лицо его приобрело задумчивое и отстранённое выражение, словно он к чему-то прислушивался.

— Сегодня утром мисс Леви Дим вошла в фазу Очищения. Теперь Ассоциация будет контролировать каждый её шаг, она больше не принадлежит себе. И не будет принадлежать никогда, если ты ничего не сделаешь.

— Что? Очищение? Чушь какая-то. — От новой информации мне стало сильно не по себе. Интересно, могут ли во сне у человека вспотеть ладони. — Не припомню ничего подобного.

— Разумеется, юный Бельторн. — Марбас нахмурился. — Этот обряд разработали всего год назад. И если бы ты представлял, чем он может кончиться для мисс Дим…

Вцепившись в его воротник, я осознал, что он на полголовы выше. С самоконтролем у меня сегодня всё было очень худо.

— Эй, Бельторн! — Дыхание Марбаса пахнуло дымом и чёрным перцем. — Окстись!

— Что они хотят сделать с Леви? — От моего голоса осталось только шипение. — Говори!

Улыбка скользнула Марбасу на плечо и снова воцарилась на хозяйском лице.

— Вот именно это я и подразумевал, мой юный друг.

Спустя секунду я осознал, что держусь за воздух, потерял равновесие и рухнул прямо в кресло «бармена», чей бархатный, почти мурлыкающий смех звучал теперь за моей спиной.

— Осторожней! Твой нос заслуживает более бережного отношения.

— Говори, — снова потребовал я, пытаясь собрать себя в кучу.

— Должен предупредить: я могу сообщить гораздо меньше, чем знаю. Я тоже не совсем… свободен. То, что я для тебя делаю, я делаю в обход величайшего множества запретов, которые меня сковывают.

В моей голове точно включили свет. Может, я начал, наконец, приспосабливаться к условиям сна? Обычно я соображаю быстрее.

И должен был сообразить ещё в первый раз.

— Ты — один из Герцогов, да?

Улыбка Марбаса из язвительной стала спокойной:

— Я не ошибся в тебе, юный Бельторн. Ты догадался сам, и, значит, ни одно правило не нарушено.

Герцоги. Семьдесят две Сущности, к которым Высшие практики имели власть обращаться. Только Октинимосы могли носить их личные печати, гаранты покорности этих своенравных созданий.

Общение с Герцогами требует большой силы, большого терпения и большого ума. Ни тем, ни другим, ни третьим я не отличался, но видел в этом свой единственный выход — если Ассоциация по какой-то причине не может привлечь их, чтобы вывести убийцу сэра Вайна на чистую воду, это должен сделать я.

И вот один из них у меня во сне. По своей воле. Наблюдает за моим лицом и ждёт, когда я закончу осознавать всю степень собственного помешательства.

— Лофиэль Нетус Бельторн, я не смогу ответить на те вопросы, которые ты собираешься задать. — Марбас стал очень серьёзен. — Для этого ты должен призвать меня по всем правилам, только тогда мои обязательства перед тобой возобладают над нынешними. Я даже не могу прямо сказать, что ждёт Леви. Но и теперь мои руки не пусты.

— Зачем это тебе, Герцогу?!

— А разве не ясно?! Затем, что у меня есть свои собственные интересы, и планы Ассоциации с ними резко расходятся!

— Хорошо, хорошо. Я слушаю.

— Да будет тебе известно, юный Бельторн, что некогда меня призывали, дабы обрести способность к превращениям. С тех пор законы магии сильно изменились, но я и сейчас могу дарить людям возможность красть чужой облик. И тем самым, — острый, точно скальпель, взгляд Герцога сосредоточился на моём лице, — я освобожу тебя от наблюдения Ассоциации, под которым ты пребываешь постоянно.

— Как это?

Марбас гулко расхохотался. Его грива переливалась таким ослепительным золотом, что мне чудились блики на стенах.

— А как ты думаешь, кто им это наблюдение обеспечивает? Единственные щиты, сквозь которые я не могу видеть — мои собственные!

Я уронил челюсть, но постарался подобрать её сразу же: наверняка морда у меня и без того была идиотская.

— А если они спросят, — осторожно начал я, — куда это старина Нетус делся со всех радаров, что ты им ответишь? Разве ты будешь иметь право солгать?

— Я никогда не вру о чужих секретах. Но вот о своих я сообщать не обязан. Подойди.

Я покорился.

— Ты исчезнешь, как ты выразился, с радаров сию же секунду, — сказал Марбас, стаскивая одно из своих колец — платиновое, с крупным дымчато-фиолетовым камнем. — И если тебе захочется, чтобы вместо твоего лица видели любое другое — просто сосредоточься и мысленно подмени свой облик чужим.

С этими словами он надел кольцо на мой указательный палец. Не совсем веря глазам, я принялся глупо рассматривать собственную руку.

— Это — дар Герцога, юный Бельторн. Немногие из Октинимосов смогут разгадать его тайну. Поэтому действуй!

Последнее слово отдалось в моих ушах настолько сильным эхом, что я зажмурился и ощутил жуткое головокружение.

— Ищи мою печать, лофиэль! Я ожидаю нашей встречи с нетерпением!

— Я тоже, — шепнул я и проснулся.

Казалось, что утро повторяется снова. Тот же холодный пол, то же амбре из окна, та же дешёвая сигарета. Но странная тёмная полоса, проступившая на указательном пальце, придавала миру новый смысл. Если один из Герцогов называет меня лофиэлем, то не пошла бы вся эта история с Инициацией к чёртовой матери?

Нужно наведаться к общежитию Зар Шел Врадим. До сих пор я старался там не появляться, но сегодня это будет неплохим поводом испытать Дар.

Заодно, быть может, получится хоть мельком увидеть Леви. Если Марбас не солгал, если они собираются ей навредить, я…

«Что — ты? Ты её видел-то три раза», — вскинулся здравый смысл.

Заткнись, тварь. У меня против Ассоциации шансов гораздо больше, чем было у неё против Фредди-маргаритки.

И если она вчера не повернулась ко мне спиной…

Глава десятая. 8 октября 1985 года, 12:10, час Сатурна

— Неплохо. — Улыбнулась мисс Клинг, когда Леви открыла глаза. — Ты хорошо освоила остановку внутреннего диалога, раз смогла находиться в медитации почти тридцать минут. Я думала, ты на десятой собьёшься.

— Спасибо. — Послушница соскочила с кровати. За полчаса неподвижности у неё затекли ноги, и она несколько раз прошлась по комнате, стараясь скрыть от наставницы лёгкую хромоту из-за боли в рёбрах и колене.

—Нужно постепенно увеличивать время погружения. Что-нибудь виделось в процессе? Нет? Ну, это и не обязательно. Собирайся, пойдём завтракать. — Мисс Клинг грациозно поднялась, оправляя складки на юбке и оборачиваясь к зеркалу. Сегодня её глаза были подчёркнуты особенно ярко, и Леви казалось, что такой макияж делает лицо наставницы похожим на венецианскую маску.

Молодая послушница искренне обрадовалась уроку медитации — он неожиданно помог ей справиться с тем хаосом, в который её вверг вчерашний вечер. Но целительная опустошённость мигом покинула её разум, как только она вспомнила об основном условии Очищения.

Да уж, потрясающий месяц её ждёт. Никакой свободы и постоянная компания этой колючей, как дикобраз, красавицы. Дурочка, ещё собиралась доказывать Нетусу, что он в тебе ошибся, что ты не бесполезна… Съела, да?

— Мисс Клинг, — Леви остановила свои блуждания у окна, на котором ещё виднелась размытая медуза, — а что я такого сделала?

— Прости?..

— Почему мной недовольны?

Губы наставницы странно дёрнулись, словно от горечи, и она застыла рядом с креслом. Леви следила за ней краем глаза, притворяясь, будто смотрит в окно. Что это, растерянность?

—Если хочешь знать, мне за тебя сильно влетело, — сообщила мисс Клинг, со вздохом опускаясь обратно в кресло. — Мистер Тансерд был страшно зол. Он… мной он недоволен больше, конечно. Но разве я могла подумать, что после наших предупреждений ты всё-таки решишь завязать знакомство с этим Бельторном?

— Как он узнал? — изумилась Леви и тут же мысленно обругала себя за необдуманный вопрос.

Но наставница лишь пожала плечами:

— Видел вас вместе в парке прошлой субботой. Твоё легкомыслие уже просто бесит, Леви! Ведь я же говорила, что это за человек!

— Но… вдруг он и в самом деле ни в чём не виноват, а Ассоциация совершает страшную ошибку?

— Что?! — Лицо мисс Клинг перекосилось, и она хлестнула ладонью по подлокотнику кресла. — Что ты сейчас сказала?!

— Просто… может, нам стоило бы его выслушать, и…

— Леви Дим! Стыдись! Тебе предстоит вести дела с могущественными созданиями, мастерами интриг и обмана! Как ты собираешься этим заниматься, если такая сволочь, как Бельторн, способна купить тебя одной-единственной розой?!

Слова били сильней пощёчин, и Леви сжалась. Мисс Клинг почувствовала слабину и усилила напор:

— С того дела прошло три года! Неужели ты считаешь, что в Ассоциации работают одни идиоты? Думаешь, только ты здесь умная? К несчастью, у тебя гораздо меньше мозгов, чем мне бы хотелось!

— Но ведь его не осудили?.. Вы же говорили, что вину не смогли доказать…

— О боже, Леви! Да в ней не сомневается ни один практик, знавший Бельторна в те времена, когда он был золотым мальчиком! Просто делу не дали хода, чтобы не ранить сердце бедной леди Вендевы ещё сильней!

— А вы? — быстро спросила послушница. — Вы его знали?

— Я… — Мисс Клинг захлебнулась речью и вскочила, уронив заколку. — Какая разница? Я доверяю мнению Октинимосов! А ты позволяешь ему пудрить себе мозги!

— Но ведь если допустить, хоть на секундочку, что он прав — значит кто-то в Ассоциации…

— …получит по заднице моим крокодиловым ремнём, если ещё раз упомянет Нетуса Бельторна!

— Но, мисс Клинг, вчера…

И тут Леви остановилась. Она собиралась рассказать наставнице о произошедшем на улице Линча, о золотозубом Фреде… Предостеречь.

— Что опять случилось, Леви? Ты… ты что, снова виделась с ним?!

— Нет, — сказала послушница, опустив голову. — Нет, я… Вчера я просто много думала об этом. И то, что он говорил, было не совсем… не совсем лишено…

— Леви, он Бельторн, а они — первые Октинимосы в Ассоциации. Ты же помнишь, кто это такие? Думаешь, человек, способный договориться с бессмертными, не сможет придумать связную историю, чтобы разжалобить маленькую девочку?

Несмотря на растерянность, юная послушница едва сдержала нервный смешок. Грубоватый Нетус настолько не походил на образ, нарисованный мисс Клинг, что Леви на секунду усомнилась: действительно ли речь идёт об одном и том же человеке?

Или… или его игра намного сложнее, чем может представить маленькая девочка?..

Брось. Он же отослал тебя вчера. Зачем ему трудиться, плести целую паутину ради такого результата?

Да, вот только пару дней назад ты не знала, как отделаться назойливого проходимца, а сегодня утром чуть не сбежала к нему босиком. Случайность ли это? А мистер Тансерд и мисс Клинг вынуждены следить за тобой и беречь, потому что ты не послушалась и позволила беспринципному интригану и манипулятору поселить в тебе сомнения. А хороший же получится Октинимос из такой наивной дурочки!

Мисс Клинг смотрела на Леви в упор, играя своим медным браслетом и ожидая ответа. Поднимая глаза, послушница видела в зеркале за спинкой кресла своё собственное отражение, растерянное и нелепое в потёртом комбинезоне. Особенно комичным оно казалось рядом с наставницей, восхитительно раскрасневшейся и прелестной даже в гневе.

Но сейчас оно изменилось — странно и неуловимо, будто растрёпанные волосы Леви вдруг оказались тщательно уложенными, и острые пряди подчеркнули овал лица, сделав его изящней. Вместо растянувшейся полосатой майки оно носило белый пиджак.

Рэйен Дим внимательно смотрела на свою дочь, приподняв бровь. Два взгляда скрещивались на зеркальном рубеже, один — полный обиды и затаённого страха, другой — спокойный и искристый.

«Замечательно. Давайте рассмотрим задачу детальней, моя будущая коллега. Примем в качестве данности, что одно из утверждений — ложь, и попробуем выяснить, какое. Предположим, что мы имеем дело с искуснейшим интриганом и великолепным актёром, которому место в Голливуде, а не в Ассоциации. Неужели самая верная точка приложения сил для такого человека — твоя глупая головка, милая коллега? Но ладно, давай пойдём ещё дальше. Примем за аксиому и это, и тогда выходит, что он ради тебя поставил целый спектакль: сам нанял бандитов, снабдил их средством против магии и заработал сотрясение мозга исключительно собственными усилиями. Ведь кровь-то была настоящая, это ты своими глазами видела, не так ли? А мисс Макферсон и её люди тоже прибежали по его свистку? Без их помощи вряд ли всё закончилось бы так легко. А теперь спроси себя, милая коллега: на кой чёрт гениальному манипулятору сдалась ты?».

Значит, мисс Клинг врёт?

«Необязательно. Она может искренне верить в свои слова. Но что это меняет?».

— Если я ещё хоть раз услышу от тебя его имя, я буду настаивать, чтобы твою Инициацию отложили на год! — Тон мисс Клинг не терпел возражений. — Эта наивность пугает меня, Леви! Я не уверена, что тебя можно допускать до практики!

— Да, — пробормотала Леви еле слышно. — Я тоже.

В этот момент её разобрала смертная тоска по скрипке, оставшейся в квартире матери. И почему только она не догадалась захватить её с собой? Сейчас, во время этого чёртова (боже, ругань Бельторна заразительна!) Очищения инструмент пригодился бы. Несколько мелодий проветривают голову лучше любой медитации…

Плетясь за мисс Клинг по гравиевой дорожке, ведущей вниз с холма, на котором находилось общежитие, Леви пыталась вслушиваться в болтовню наставницы, но смысл этих речей упорно от неё ускользал. Октябрьский ветер не давал покоя сырой листве, кружил в воздухе запахи земли и бесцеремонно подсовывал молодой послушнице совсем неуместные мысли.

Интересно, чем сейчас занят Нетус? Как чувствует себя после этого кошмара, добрался ли до дома? Что он теперь придумает?

А если он вообще уедет? Нет, он так не поступит. Если у него хватило терпения на три года, он не может, просто не может сейчас всё бросить…

Что же ему требовалось в библиотеке? Очевидно, он уже достаточно опытен, чтобы направлять lumen naturae. Очевидно, он умеет его добывать и сохранять. Скорей всего, Нетус не слабей лофиэлей из Ассоциации, и вряд ли он искал что-то, связанное со Стихиалиями. Значит… ему нужны сведения о Высшей практике?

Впрочем, чего она ещё ожидала?

— Леви, ты меня слушаешь?

— А? — Послушница встрепенулась. — Что такое, мисс Клинг?

— «Что такое», — передразнила наставница голосом, который больно резанул по музыкальному слуху Леви. — Надеюсь, ты думала о сеансе медитации, а не о пирожных. Вот урна, выброси эту гадкую розу, наконец!

Леви сжала в руке несчастный белый цветок, а затем выпустила. Роза с тихим стуком исчезла в урне, а послушнице неожиданно захотелось плакать.

«Ты меня больше не увидишь».

— Вот и славно. — Мисс Клинг улыбнулась ей. Это даже походило на попытку ободрить, но Леви не обратила внимания. — Пойдём. Тут через улицу есть ресторан, очень удобно…

Болтовня наставницы снова деградировала до бессмысленного шума, и голова вдруг оказалась совершенно пуста. Зачем это всё?.. Может, уехать домой?

— Мэм, прошу прощения! — крикнула мисс Клинг, обращаясь к кому-то другому.

Леви вскинула голову и увидела, что наставница смотрит на маленькую подслеповатую старушку, взбирающуюся к общежитию.

— Вы не ошиблись улицей? Это частная территория. Может, вас проводить куда-нибудь?

Всё ещё щурясь, гостья вздёрнула голову. Её мутные за очками глаза со странной живостью обшарили фигуру мисс Клинг и перебежали к послушнице.

В этот момент они резко расширились, сверкнули, и старушка распрямила согбенную спину неожиданным движением, которое совершенно не вязалось с её хрупким обликом.

— Да я, деточки, магазин оптики искала… — произнесла она спокойным и чистым голосом, без малейшего шамкания. — А то мои-то очки уж совсем подводят. Мне говорили , где-то в этом районе…

— Нет. — Мисс Клинг отрицательно качнула головой. — Мне очень жаль, но вам сказали неправду. Магазин оптики действительно есть неподалёку, но он находится в другой стороне от парка. Мы можем показать.

— Нет уж, спасибо, — пробурчала старушка. — Ещё не хватало таких симпатичных девчушек от дел отвлекать. Сама дойду.

С этими словами пожилая леди поправила очки, и Леви почувствовала такую дурноту, что ей пришлось опереться о фонарный столб.

Жест. Этот жест выглядел слишком знакомо. Глаза были другими — не чёрными, а голубовато-серыми — но их выражение, этот напряжённый, слегка колючий прищур…

— Я помогу вам спуститься. — Мисс Клинг подошла к старушке и протянула ей руку. — Хватайтесь.

— Не стоит. — Та ловко отстранилась. — Спасибо, мисс. Я ещё крепка, хе-хе. Пройдусь, разомну ноги старые…

«Да я просто помешалась, — думала Леви, ошеломлённо провожая глазами пожилую леди. — Разве такое вообще возможно? Надо выбросить его из головы, это похоже на болезнь…».

Завтракая с наставницей в ресторанчике на Саффрон Роуд — он носил имя «Шафрановый поцелуй» — Леви приободрилась. Выдержанный в светлых тонах интерьер, стены и потолок, увитые искусственным плющом, и небольшие люстры, напоминающие по форме кусты роз. Тёплые оттенки мебели и приглушённого освещения создавали приятный контраст с пасмурным днём, оставшимся за порогом «Шафранового поцелуя».

Душистый травяной чай и оладьи оказались вполне приличными, и внутренний маятник Леви постепенно прекращал раскачиваться. Тревога стихала.

— Скажите, мисс Клинг, а леди Вендева скоро приедет? — спросила послушница, когда им принесли второй чайник. — Она ведь будет присутствовать на моей Инициации?

— Разумеется, — отозвалась наставница, вытирая пальцы узорной салфеткой фисташкового цвета. — Но она не любит приезжать на весь месяц, так что, скорей всего, её стоит ждать дня за три-четыре до церемонии. А почему ты спрашиваешь, птенчик?

— Просто так. — Леви пожала плечами. — Я столько о ней слышала… очень хочется познакомиться, вот я и…

—Неудивительно. — Мисс Клинг усмехнулась. — Да, леди Вендева — личность потрясающая. И для своих лет она весьма… крепкая дама. Неприятности — если ты понимаешь, о чём я — подкосили её гораздо меньше, чем мы боялись. Печально только, что у неё нет преёмников. Род Бельторн управлял Ассоциацией три столетия, но на ней эта традиция, скорее всего, прервётся. Но, в конце концов, мы живём в двадцатом веке. Она сама выбрала мистера Тансерда своим наследником. Я… я даже завидую стальному характеру леди Вендевы. Не уверена, что у меня хватило бы твёрдости на её месте.

Ясно: поговорить с главой Ассоциации получится вряд ли, а если и получится — то смысла в этом не будет.

Чтобы объявить своим преемником другого человека, она должна твёрдо верить в вину Нетуса.

Леви прикусила губу от досады и поспешила скрыть эмоции от наставницы за другой фисташковой салфеткой. Да здесь и впрямь сложные интриги, и Нетус был совершенно прав, отослав её. Она лишь послушница, которая не умеет даже чувствовать lumen naturae…

И не существует ни малейшей вероятности, что она научится этому в ближайшее время. А жаль… Возможно, если бы ей оставили хоть возможность посещать библиотеку без присмотра…

— Я отойду на минутку. — Наставница поднялась, тщательно проверяя каждую складку на юбке.

Леви кивнула ей, почти не обратив внимания — так её поразила эта неожиданная мысль. Да как она может об этом думать! Любая практика до Инициации гибельна для послушников… если её поймают, о посвящении можно будет забыть навсегда…

Да она с ума сошла! Только недавно её возмущало, что правила Ассоциации нарушил кто-то другой, а сегодня она сама почти готова это сделать! Может быть, Нетус как-то воздействовал на неё своей магией, может, он изменил её…

Сдержанный смешок, очень похожий на материнский, звякнул над ухом настолько ясно, что послушница невольно оглянулась — не стоит ли Рэйен за спиной. Но там, конечно же, никого не было, а голос матери, голос отражения из зеркала, снова заговорил где-то глубоко в её собственной душе:

«Воздействие, дорогая коллега, несомненно имело место. И изменения, вызванные им, мы можем зафиксировать с полной уверенностью в их происхождении. Вот только магия имеет к ним весьма малое отношение, хоть люди и пытаются называть волшебством совершенно естественное межчеловеческое влечение».

От этих мыслей у Леви запылали щеки, да так сильно, что она оставила столик без присмотра и метнулась следом за наставницей в уборную, где намочила ладони холодной водой и приложила их к лицу.

Она должна — нет, просто обязана — перестать думать о Нетусе Бельторне. Это так… не вовремя, так бессмысленно и опасно, и ему сейчас совершенно не до неё, а она никак не может помочь, и значит, не должна путаться под ногами…

Молодая послушница сунула голову под кран целиком, вызвав этим возглас изумления у мисс Клинг, появившейся из ближней кабинки.

…Наставница разрешила Леви побыть наедине с собой только вечером, после двух сеансов медитаций и очередного повторения планетарных влияний. Город за окном уже потемнел и замерцал разноцветными искрами, ветер стучался в стёкла и предвещал ухудшение погоды, а послушница чувствовала себя выжатой, как лимон. Сказывалась предыдущая бессонная ночь.

Нет, с такими переживаниями ей медитации не помогут… Но вот поспать действительно необходимо. Иначе завтра она будет совсем нервной…

Леви переоделась и спряталась в кровати. Зарывшись лицом в подушку, она ощутила, как тепло медленно, но верно прогоняет напряжение из её уставшего тела. Одеяло будто бы защищало её, отгоняя неприятности, дурные мысли и тревогу…

Сон почти завладел послушницей, когда раздался тихий стук в дверь. Сперва Леви показалось, что это начало сновидения, но стук повторился, прогнав остатки дрёмы.

Ох. Неужели мисс Клинг? Да уж, вполне возможно. Она, похоже, любит «забывать» о важных вещах, чтобы сообщить их потом. Наверное, ей кажется, что так выходит эффектней.

Леви спрыгнула на пол, босиком подошла к двери и открыла её. Но на пороге никого не было, если не считать…

Как это возможно?

Сердцу вдруг стало очень тесно в грудной клетке. Белая роза, ещё не распустившаяся до конца — юная сестра той, увядшей…

На сей раз цветок сопровождала только записка. Леви аккуратно подняла с порога и то, и другое, краем глаза успев заметить тень у лестницы. Вернувшись в комнату и развернув чуть помятый листок, она прочла: «Ты была чем-то расстроена. Улыбнёшься?».

Снова без подписи…

Леви подошла к окну и распахнула его, питая слабую надежду увидеть хотя бы спину Нетуса. Неужели днём это всё-таки был он? Но как?..

Двор молчал, молчали огни улицы внизу, молчала светлая гравиевая дорожка. Только деревья танцевали с собственными тенями да острые осенние звёзды таращились сквозь рваные тучи.

Из общежития вышел человек и направился вниз по холму. Серая куртка, светлые волосы, размашистая походка. «Оглянись», — мысленно попросила Леви, но Нетус Бельторн её не услышал.

Он спешит. Он будет действовать, будет добиваться своего, восстанавливать справедливость. А она… она остаётся ждать, словно принцесса в башне.

Ожидание и беспомощность — разве плохая идея для девиза некоей мисс Дим, дурочки, которая не может довести что-либо до конца: ни целиком предаться Очищению, ни встать на сторону того, кого считает правым?

Когда Леви вновь укладывалась в постель, от неудачного движения заныли бок и колено — да так противно, что она всхлипнула. Мало ей, да? А ведь это не всё, чем её могла бы удивить улица Линча, если бы не Нетус.

И всё-таки, случись это снова, она поступила бы так же. Что бы ни говорила Милли Макферсон.

А интересно, знает ли Нетус, кто займёт место леди Вендевы? И если нет, то как бы ему об этом сообщить?..

Глава одиннадцатая. 9 октября 1985 года, 0:32, час Луны

Стрелка на планетарном хронометре сдвинулась, сообщая, что время Меркурия окончилось. Право силы переходило к Луне, которая в этот момент натужно тащила сияющий зад вверх по небосклону и сражалась с тучами. Мы с ней друг друга не интересовали, но её свет весьма благоприятно влияет на сделки и общение с женщинами, а сейчас мне предстоит всё сразу.

Дополнительный круг Дантова ада для слишком зорких начинался примерно на середине улицы Линча: от мерцания вывески «Джейлбрейка» даже у меня слезились глаза. Должно быть, Милли изобрела её для самых поддатых клиентов — чтоб уж точно мимо не прошли.

Последние несколько ярдов до дверей я преодолел, жмурясь. Пнул хлипкую заляпанную створку, сделал ещё шаг и погрузился в полное густого шума пространство.

Вообще говоря, я так себе похож на типичного посетителя подобных заведений, но неприятности ко мне не липнут. И дело вовсе не в том, что направленный через медь lumen naturae отведёт глаза подвыпившим громилам, просто такие бары любят Нетуса Бельторна не меньше, чем он их. Есть между нами что-то родственное.

Милый моей душе грохот, замешанный на смехе, визгах и тяжёлом роке, способенвыбить дерьмо из головы лучше любой медитации. Года полтора назад я и сам с удовольствием барабанил в одном подвальчике в Провиденсе, но в последние месяца четыре от меня осталась лишь жалкая тень. Если б только я мог выбросить из головы Ассоциацию и бабушку…

Вечер вторника — не самое популярное время для барных приключений, и я вполне мог выбирать себе такие тропы сквозь зал, чтобы никак не пересекаться с группами расслабляющихся клиентов Милли Макферсон. Сама царица «Джейлбрейка» в это время с хмурым видом протирала пивные кружки за стойкой, хотя могла бы, я уверен, вообще не появляться в зале — стричь барыши при её статусе можно без дополнительных усилий.

И, судя по тому, что стулья перед стойкой были пусты, Милли сегодня не в духе и отшила уже всех претендентов на её внимание. Окей, так даже лучше: никто не помешает.

Я добрался до стойки, занял местечко потеплей и заговорил со спиной хозяйки:

— Мадам, не плеснёте ли немного скотча усталому путнику?

— Чего? — Милли обернулась так стремительно, что я вздрогнул. — Как ты меня сейчас назвал…

Она смолкла, не окончив фразу, и пристально вгляделась в моё лицо. Затем отвернулась. Поставила на полку свежевытертый стакан. Снова скосила на меня глаза.

— Прости, парень. У тебя, наверное, брат-близнец есть?

— Не-а. К чему вопрос, мадам?

Милли фыркнула:

— У меня тут валялся бедолага в подсобке вчера, так вас будто в одной форме отливали. Но ты — точно не он, сломанный нос за сутки не лечится.

— Уже позавчера, — поправил я её. — Половина первого ночи, однако. Спасибо, что приютили.

Глаза Милли округлились, она торопливо вытерла лоб своей тряпицей и снова уставилась на меня.

— Срань господня, парень, какой пудрой ты пользуешься? Мне срочно нужна эта марка.

Я рассмеялся:

— Семейный секрет, мадам.

— Ну уж и мадам, — проворчала Милли, теплея взглядом. — Почём тебе знать, может, я ещё мадемуазель?

— Не допускаю и мысли. При ваших достоинствах…

Милли Макферсон засмеялась, и смех у неё был удивительно журчащий. Хороший сегодня день, много приятных воспоминаний останется.

— Так чего тебе надо-то? — спросила царица «Джейлбрейка», пряча, наконец, свою тряпку куда-то под стойку.

— Скотча. Для начала.

— Для начала, значит. — Милли Макферсон хмыкнула. — Предупреждаю, у меня не бутик французских вин.

— Я ко всякому привычен.

Передо мной появился стакан, а в нём, спустя секунду — благословенный скотч. Не то чтобы я в самом деле обожал этот напиток, но он, по моим наблюдениям, одинаково приличный почти везде, хоть с ром-колой от Марбаса и не сравнится.

— Ты узнал, как там твоя девка-то? — спросила Милли, наблюдая за мной. — Я помню, ты бухтел сквозь кровавые сопли — мол, с тобой она в опасности, но я всё равно не поняла ни шиша.

— Узнал, — выдавил я, приканчивая стакан залпом. — Вроде бы в порядке. Пока.

Если не считать того, что её наставница — та самая дрянь, пытавшаяся взять меня чарами в ту субботу, близ парка. Чёрт, если Леви теперь находится под властью или влиянием тех, кто убил сэра Вайна, то я свалял страшного дурака, отослав её.

— Не нравится мне это твоё «пока». — Милли снова хмыкнула. — И то, что ты сюда вернулся, тоже не нравится, прости за откровенность. Хоть Фредди-маргаритка и не агент Интерпола, но если за тобой и в самом деле какая беда ходит, то мне проблемы не нужны.

— Бросьте, мадам. — Настала моя очередь фыркать. — Вряд ли я — самый страшный преступник из тех, кто находит здесь приют и отдых.

— Положим, что и нет. Но ты сюда явно не скотч пить пришёл… как тебя там, говоришь?

— Нетус, мадам. Нетус Бельторн.

— Как? Звучит не по-местному. Иностранец, что ли?

— Никак нет. Имя старое, фамильное. Нашему роду сотен пять лет точно наберётся, и моих тёзок в генеалогическом дереве пруд пруди.

— И чего ты хочешь, Нетус?

— Информации, мадам.

Глаза Милли резко сузились и превратились в два острых блика на голубоватой стали:

— Информация недёшева.

— Это само собой.

— И ты готов за неё заплатить хрустящим баксом?

— Зависит от конкретной цены. А прочие варианты оплаты рассматриваются?

— Какие же это?

— Услуга за услугу, например.

Милли уселась по другую сторону стойки и подпёрла щеку небольшим кулачком, цепко исследуя моё лицо на предмет подвоха.

— Какую, интересно, услугу ты можешь мне оказать?

— Зависит от того, что вам нужно. Подумайте, мадам. В конце концов, я смог вылечить свой разбитый нос меньше, чем за сутки. Хотите потрогать? Это не грим. Могу даже очки снять.

— До сих пор глазам не верю. Что за трюк такой, в самом деле?

— Один из многих, которым я обучен.

Хозяйка «Джейлбрейка» щёлкнула языком с оттенком восхищения:

— Знаешь, если бы я сама не накладывала компресс на твою рожу, я бы решила, что ты меня дуришь. Ладно, Копперфильд, что ты хочешь узнать?

— Например, кто в Трипл Спайкс нынче самый наглый вор и сможет выкрасть парочку пыльных книг из хорошо охраняемого дома в ближайшее время.

Милли усмехнулась:

— А твои личные… таланты в эту область, значит, не простираются?

— Простираются. Даже очень. Вот только у меня будет другая работа, от которой я никак не смогу отмахнуться, а книжки мне нужны срочно.

— Где хранятся?

— В общежитии Ассоциации Исследователей Трипл Спайкс. Знаете его, мадам?

Хозяйка «Джейлбрейка» присвистнула, в её взгляде блеснул откровенный интерес:

— Ассоциация Исследователей, значит? Ты с ней связан как-то?

— Меня из неё вышвырнули.

Серёжки в брови моей собеседницы ярко заблестели, а её выражение лица изменилось. Я никак не мог истолковать её новую гримасу, и мне стало не по себе.

— Вот оно что. Следовало догадаться сразу.

Милли Макферсон достала из-под стойки бутылку со скотчем и обновила мою порцию:

— Прости, Нетус, с Ассоциацией Исследователей из моих знакомых дела никто иметь не будет. К нам несколько раз поступали заказы… знаешь, на предметы… старины… которые якобы находятся в этом самом общежитии. Посылали туда лучших домушников, а вернулся только один. Сейчас он в психиатрической клинике в Бостоне.

По моей спине пробежал лёгкий озноб.

— Чёрт. И вы, мадам, конечно, не расскажете мне, о каких «предметах старины» речь?

— Почему же. — Милли пожала плечами. — Это тоже информация на продажу, но ты бы лишний раз подумал, нужна ли она тебе. Ты, наверное, не хуже меня знаешь эти ответы.

— Совсем в городе отчаянных не осталось? Я могу гарантировать, что исполнитель вернётся живым и в своём уме.

— Закончились. Это товар и так редкий, а репутация у твоей Ассоциации Исследователей дерьмовая. И если судить по тебе, то дым точно не без огня, так что даже не рассчитывай.

Я горестно уткнулся в скотч своим никчёмным носом, а Милли погладила меня по плечу жестом доброй тётушки. Любопытно, сколько ж ей лет.

— Слушай, парень, это не моё дело, но… на кой чёрт тебе сдалась Ассоциация? Вышвырнули и вышвырнули, неужто сам не проживёшь?

— Можно было бы. Но меня слишком многое с ней связывает.

На лице Милли возникла понимающая улыбка:

— Та наивная милашка, которой ещё рано пить бурбон? Чего от вас хотел Фредди-маргаритка?

— Чтобы я от неё отвалил.

Милли охнула:

— И ты повёлся?!

— За общение со мной её вполне могут исключить. — Я пожал плечами.

— Странные методы для сборища очкариков. Ох, прости…

— Да ничего. К этому я тоже привык.

— Я бы на её месте не сдалась так легко.

— Любовь тут ни при чём, мадам. Моим неприятностям с Ассоциацией уже три года, а она — просто ещё один человек, у которого я искал помощи. И почти нашёл, но… — мой стакан опустел, и я просительно пододвинул его к хозяйке, — но вы ж видели, какая она. Думайте что хотите, а я не могу. Пусть на меня все шишки валятся, я…

Хотелось в третий раз сказать «привык», но я решил, что это прозвучит по-идиотски, и смолчал. В глазах Милли блестело сочувствие. О, Яхве. Дерьмо собачье. Ненавижу это выражение на чужих лицах.

— Ты выглядишь, как человек с большими проблемами, Нетус Бельторн. Но для человека с большими проблемами ты много думаешь о других. Я бы сказала, чересчур.

— А что вы мне предлагаете? — Кажется, я оскалился. — Использовать Леви, несмотря на опасность?

— Да, если от этого зависит твоя жизнь. Уверена, дело обстоит именно так.

— Не могу. Не могу и не стану!

— Успокойся!

— Это не мой метод — использовать других, как вещи. Я бы стал очень похож на…

— С ума сойти. — Милли Макферсон усмехнулась. — Настоящий рыцарь у меня в баре. С такими убеждениями тебе не победить, с кем бы ты там ни дрался.

— Возможно. Но ею я рисковать не буду, это я уже решил.

— Втюрился всё-таки?

Я отхлебнул ещё скотча:

— Не знаю. Мы едва знакомы, но мне и правда не всё равно.

Милли наклонилась, и я почувствовал запах её парфюма. Очень резкий и, кажется, мужской.

— Так молчи об этом. Стисни зубы и молчи, — сказала она едва слышно, но внятно. — Не выдавай даже во сне. Я немногое знаю об Ассоциации Исследователей, но мне слишком хорошо известно, как используют против человека самые лучшие его чувства.

— Это всего лишь беспокойство, — слабо возразил я и закашлялся от жжения в глотке. — Мне просто не хочется, чтобы она пострадала.

— Дело твоё. Но вот что, Нетус Бельторн: мне кажется, ты довольно крут. Во всяком случае, гораздо круче, чем выглядишь. И принципы — это твоя слабость. Они придуманы мразями, чтобы у них был хоть призрачный шанс против таких, как ты. Насколько высоки твои ставки?

— Очень.

— Тогда ты запачкаешь руки, и лучше смириться с этим сразу! Тебе придётся кого-то использовать, и я бы советовала заранее выбрать жертву. Пока ты ещё можешь.

— Интересная идея. — Я хохотнул. — Вот только я со всем этим дерьмом наедине, мадам.

— Опасная иллюзия, парень. Включай голову побыстрей, лучше мучиться совестью, чем… — Милли запнулась, одним махом извлекла ещё один стакан и плеснула в него скотча, — потерять кого-то, кто тебе дорог, потому что поезд ушёл. Аминь.

Она тронула мой стакан своим и припечатала:

— Кстати, за эту информацию ты мне ничего не должен. Утешительный приз, раз я не могу помочь тебе с кражей.

Глава двенадцатая. 9 октября 1985 года, 09:30, час Сатурна

Этим утром Леви поняла, что ненавидит отведённую ей комнату.

Отчаянная злость поджидала её прямо у постели и нахлынула одновременно со звоном будильника. Леви вцепилась зубами в край подушки и зажмурилась в попытке остановить внутренний диалог или переключить сознание на что-нибудь другое.

Получалось плохо. Конечно, комната была ни в чём не виновата, но мысль о том, что сегодняшний день пройдёт в этих четырёх стенах наедине с мисс Клинг, приводила юную послушницу в бешенство, и ей хотелось крушить всё, до чего удастся дотянуться. Наглухо зашторенная, пахнущая чьим-то пережаренным кофе реальность Зар Шел Врадим сегодня будто бы не имела ничего общего с тайными магическими знаниями, столь притягательными… издалека.

Послушница откинула одеяло, утратившее защитные свойства, и спрыгнула с постели. Отражение в зеркале она узнала не сразу — лицо выглядело заострившимся и каким-то злым.

—Господи, почему всё складывается так по-дурацки, — вслух сказала Леви, потянувшись и бросив быстрый взгляд в сторону розы, притаившейся на шкафу. Мисс Клинг не будет туда смотреть, у неё слишком много забот — беречь своё совершенство, отпускать шуточки в адрес послушницы… это требует времени и сил. Где ж наставнице быть внимательной.

Леви распахнула шторы и включила радио. Через полчаса её одолеет тоска, но хотя бы утро она оставит себе, пусть даже такое серое.

Парк медленно, но верно терял свои краски под напором дождя и ветра, в пейзаже Трипл Спайкс преобладали бурые оттенки, а в утреннем концерте по радио — издевательски-весёлая музыка для аэробики. Циферблат на стене показывал половину десятого утра, а планетарный хронометр — час Сатурна.

Не время для новых дел, не время для бунта! Сатурн однозначен. Молчи, размышляй. Остановись. Подумай хорошенько — вместо того, чтобы бродить из угла в угол в одной пижаме, рискуя подхватить простуду. Заболеешь в час Сатурна — лечиться будешь не меньше месяца, и какая уж тут Инициация?

Леви плюхнулась на кровать, столкнула на пол одеяло и швырнула подушкой в радио. Мимо: снаряд оказался в пыльном закутке между столом и подоконником, а приёмник продолжил сверлить мозг послушницы своим неуместным оптимизмом, усиливая злость.

А нужна ли ей вообще эта инициация? Разве Леви когда-нибудь действительно этого хотела? Что там, долг? А перед кем — может, перед Рэйен Дим, которая наверняка одобрила бы любой выбор своей дочери? Или перед Ассоциацией, которая в собственных делах, похоже, разобраться не может?

И что скажет мистер Тансерд, если она соберёт вещи и уедет, не прощаясь?

«Ведь именно так и поступают действительно сильные люди: сбегают от трудностей. Бросишь всё из-за мисс Клинг, да?» — упрекнул её внутренний голос.

«Причём здесь мисс Клинг? Я просто не хочу тут находиться. И никогда не хотела!».

«Ну-ну. Посмотрим, хватит ли у тебя пороха».

Ха! Да ведь это очень легко проверить — скоро Сатурн сменится Юпитером, придёт наставница, а дальше… а дальше — вопрос смелости. Леви всегда думала, что этого качества ей не досталось, но…

Но в последние несколько дней она себя уже не раз удивила.

Ждать оставалось не больше пятнадцати минут по обоим часам, и Леви воспользовалась этим временем, чтобы скрыть следы собственных душевных метаний. Беспощадному апломбу мисс Клинг нужно было противопоставить хоть что-то: такие битвы не ведутся в одной пижаме.

Стрелки обоих хронометров уже пересекли очередное деление, послушница успела одеться, прибраться в комнате и несколько раз отрепетировать перед зеркалом речь.

—Мисс Клинг, я много думала и поняла, что абсолютно не соответствую требованиям Ассоциации. Мне кажется, будет лучше, если я прерву подготовку к Инициации и вернусь домой, — выпалила Леви в пятый раз, обращаясь к собственному отражению, которое выражало крайнюю степень скепсиса. — Простите, что отняла столько времени. Я была бы очень вам благодарна, если бы вы сообщили это мистеру Тансерду.

«Может, ещё подумаешь?» — Отражение подняло бровь и еле заметно улыбнулось краем рта. Рэйен Дим делала так, задавая каверзные вопросы, и это всегда казалось пугающим

Я владею информацией, которой нет у тебя. Я вижу то, чего ты не видишь.

Опознав на собственном лице точно такое же выражение, молодая послушница почувствовала, как вверх по позвоночнику ползёт унизительный холод страха, который хочется немедленно смыть под горячим душем. Нет, в последние несколько дней её нервы действительно пошатнулись, если она разговаривает с зеркалом и пугается этих бесед. И такое точно не пристало будущему Октинимосу…

Её решение правильное. Иначе и быть не может.

А мисс Клинг опаздывала уже на целых пятнадцать минут. Интересно, что могло её задержать? Должно быть, она не жаждет провести ещё один совершенно пустой день в компании послушницы, и поэтому оттягивает его начало.

Наверное, она тоже обрадуется…

Леви едва успела закончить про себя эту мысль, когда в дверь всё-таки постучали.

В груди новорождённым драконом заворочался ужас, и послушница не сразу справилась с защёлками, пытаясь успокоить дрожь в руках. Липкие от холодного пота и совершенно ватные пальцы потеряли способность гнуться, заставив её дважды уронить ключи.

— Леви Дим! — раздражённо донеслось из-за двери. — Только не говори, что ты снова проспала!

— Нет-нет, мисс Клинг, — крикнула Леви в ответ и ужаснулась звуку собственного голоса — хриплого, ломкого, будто бы мальчишеского. — Минуточку.

Дверь наконец прекратила издевательства над обеими девушками. Мисс Клинг вошла в комнату обычной летящей походкой, но вид у неё был усталый и даже несколько осунувшийся, словно она этой ночью мучилась бессонницей вместо Леви. В руках наставница держала свёрток полотна, перевязанный грубой ниткой.

— Доброго утра, птенчик, — сказала она, бросив его в кресло и остановившись около зеркала. — Как ты себя чувствуешь?

— Я в порядке, мисс Клинг. — Леви попыталась придать голосу твёрдости, но на этот раз он получился простуженным. — Знаете, я хотела с вами поговорить.

—Непременно, птенчик. — Мисс Клинг закрыла глаза и поднесла руку ко лбу плавным, лебединым жестом. — Но сначала я, потому что я тороплюсь: у нас сегодня важные дела с мистером Тансердом. Точней, у меня, а ты остаёшься здесь, пока я не вернусь. Я распоряжусь, чтобы тебе прислали завтрак. Жди к часу пополудни.

— Но…

— Помни, пожалуйста, об условиях Очищения. Извлеки пользу из этого времени. Мистер Тансерд считает, что ты заслуживаешь доверия, не огорчай его. Иначе в следующий раз я тебя запру, когда-то с послушниками так и поступали.

— Мисс Клинг…

— Да не перебивай же! — Наставница скривилась, не открывая глаз. — Я и без твоей болтовни чувствую себя неважно. Так вот, проведи время с пользой. Возьми-ка эту штуку из кресла и разверни.

Леви повиновалась. На ощупь свёрток оказался плотным и мягким. Нить никак не желала поддаваться, но одного щелчка ножниц хватило, чтоб из-под полотна проглянула другая ткань — тёмно-синяя с серебристым отливом, прочная, но гладкая. От неё сильно пахло лавандой, и у молодой послушницы слегка закружилась голова.

—Что это, мисс Клинг? — поражённо спросила она, извлекая из свёртка рубашку свободного кроя с длинными рукавами и большими пуговицами из металла, похожего на медь. Они тускло блестели посреди сумрачной комнаты, и на них виднелись странные, неразборчивые и разномастные узоры.

— Очищение заключается не только в медитациях и вегетарианстве, птенчик. — Наставница лукаво улыбнулась, будто речь шла об удачном подарке на день рождения. — Эта вещь принадлежала твоей матери. Обрати внимание на пуговицы: как тебе известно, мы используем медь, чтобы накапливать и сохранять lumen naturae, но каждый из нас делает это по-своему. Перед тобой рабочая одежда Октинимоса Рэйен Дим и её собственные резервуары силы.

Послушница открыла было рот, но все слова сбились в колючий ком где-то в горле, а разум совершенно опустел. Решения, принятые в час Сатурна…

— Ассоциация сохраняет резервуары специалистов, у которых остались дети. Тебе пора уже настраиваться на lumen naturae, и лучший помощник — вещь человека, чьи способности ты унаследовала.

— Если только я их и в самом деле унаследовала, — вырвалось у Леви.

— Что за чушь? — Брови мисс Клинг взмыли вверх. — Чтобы я этого больше не слышала! Твоё поведение меня тревожит!

— Простите…

— Начинай медитировать прямо сейчас. Скорей всего, у тебя будут видения — ты расскажешь мне о них, когда я вернусь. Если нет — ничего страшного, это лишь вопрос времени.

— Но если они так и не придут?..

— Это невозможно, Леви! Твоя мать была одним из самых сильных и уважаемых практиков Ассоциации, ты не могла не получить её способностей! Заканчивай уже с глупыми вопросами. Что ты там хотела сказать мне, когда я вошла?

Гладкая ткань в пальцах, блеск меди и лаванда… По запястьям струится ток, проникает в вены, и едва начавшийся дождь за окном вдруг обретает голос. Он беседует с обнажившимися деревьями, которые отвечают ему согласным шёпотом, они никогда не спорят — ни с ним, ни друг с другом — но что он говорит им, что?..

— Леви?! Кажется, я ясно выразилась!

— Ничего, мисс Клинг. — Собственный голос слышится будто со стороны, мир распадается на чёрно-белый эскиз и акварельные реки, но спустя миг приходит в норму. — Простите, я позабыла… Если вспомню, то скажу, когда вы вернётесь.

Скорей бы она ушла…

— Ну, ладно. — Тяжёлый вздох. — Приступай к медитации, Леви. Завтрак будет через полчаса или чуть раньше.

— Хорошо, мисс Клинг.

Хлопает дверь. Надо бы её закрыть на ключ…

Решения, принятые в час Сатурна, не живут долго. Особенно, когда им на пятки наступает такой деятельный Юпитер со своими сюрпризами.

Леви встряхнула головой, сбрасывая лавандовые цепи. Мир вернулся на привычную ось вращения, и шум дождя больше не казался послушнице экзотическим языком, который ей по какой-то причине очень нужно понять.

Неужели вот так и ощущается lumen naturae?.. Трудно винить Нетуса в том, что он не захотел ждать Инициации… ведь от него наверняка ничего не скрывали, как от Леви…

Послушница надела рубашку, чтобы оценить, насколько одежда матери будет ей впору. Рукава оказались слегка длинноваты, но, в общем, сложением мать и дочь отличались явно меньше, чем всегда думала последняя.

Отражение в зеркале теперь улыбалось совсем уж знакомо. Но на этот раз Леви не вздрогнула.

Глава тринадцатая. 9 октября 1985 года, 10:50, час Марса

Я никогда в жизни не пользовался зонтами, и вот сейчас сильно об этом жалел.

И разошедшийся ливень, который барабанил по черепу упорней бабушкиных наставлений в годы моей туманной юности, был тому причиной лишь отчасти: я обычно не возражаю слегка промокнуть, а простуда меня не берёт. Но, уходя сегодня утром из мотеля, я украл обликдовольно симпатичной жительницы соседнего номера, и витрины магазинов теперь отражали образ весьма печальный. Моя маска вела себя именно так, как и предполагали погодные условия — я уже разглядел растёкшуюся тушь на своих персиковых щёчках. Чертовски странно, даже если умолчать о той каше, которая вскипает в голове от вида женского лица там, где всегда была твоя собственная угрюмая рожа.

Я решил забрать себе облик первого же более-менее подходящего встречного, но улицы, как назло, уже пустовали — проснулся я сегодня поздновато. Так я и доковылял до самого общежития Зар Шел Врадим в образе типичной девы в беде, пытаясь не слишком громко ржать над мокрой феей в отражениях. Марбас очень щедр: от одних только впечатлений настроение поднимается.

Теперь я сидел на скамейке близ входа в общежитие и ждал, пока из него кто-нибудь выйдет. Меня, конечно же, попросят уйти, но не беда: я, как и положено послушной девочке, покину частную территорию, а потом приму облик бедолаги и вернусь сюда с как можно более уверенным выражением лица. А пока никто не запрещает таращиться на окошко Леви, я хорошо его запомнил. Жаль, оно сейчас закрыто…

О, двери! Итак, честь послужить мне маскировкой достаётся мистеру…

Чёрт. И почему, во имя Марбаса и всех его друзей, это должна быть она?

Наставница Леви встала под козырьком и раскрыла изящный зонтик-трость. Ещё бы: небось, на причёску не меньше пары часов потратила…

Да, хороша. Даже в сегодняшнем сыром сумраке изумруды сияют ярко, а под каблучками как будто паркет вместо скользкой гальки. Был бы я и в самом деле девчонкой — под землю бы сейчас мечтал провалиться. Интересно, как Леви себя рядом с ней чувствует?

Красотка поравнялась со скамейкой, на которой сидел я, изящным жестом поправила свой лазурный шарф и заговорила со мной:

— Мисс, с вами всё в порядке?

— Да, спасибо, — сказал я в ответ, глядя ей прямо в глаза — миндалевидные, чуточку раскосые и глубокие, как пьяная философия сэра Файндрекса. Нет, что-то в этот раз внутри совсем ничего не дрожит, хотя карат меньше не стало.

— Тогда я вынуждена попросить вас покинуть это место. — Красотка пожала плечами. — Сюда нельзя посторонним, и, к тому же, здесь нет никакой защиты от дождя. Вы же не хотите промокнуть ещё сильней?

— У вас самые удобные скамейки в городе, — вяло сострил я.

— Я очень рада. Но…

— Нет-нет, я понимаю. Уже ухожу.

Надо перестать попадаться ей на глаза. Второй день подряд одно и то же, и опять она меня выпроваживает. Я бы на её месте что-то заподозрил, хотя чёрт знает, как у неё с головой…

Впрочем, выглядит она очень молодо — а смотри-ка, уже наставница. Дуре такое не поручат, это ж, типа, залог будущего Ассоциации… Сил у неё, может, и немного — меня она не одолела — но мозги присутствовать обязаны.

Мы спустились к воротам. Н-да, на месте тех, кто сейчас принимает решения в Ассоциации, я бы отдал, наконец, распоряжение их запирать, раз уж это закрытая территория. А то ходят тут всякие…

Плохой расклад, однозначно. Несмотря на красоту, облик этой мисс мне претил на уровне инстинктов; я отчётливо понимал, что он не годится для моего плана, хоть и не мог объяснить, почему. Но меня всегда учили не игнорировать такие вещи. Особенно, если твоя медь совершенно пуста, и тебе нечем будет ответить на внезапные претензии судьбы.

И время я выбрал неподходящее, если уж совсем честно. В час Марса хорошо только по дантистам ходить — они, говорят, находятся под его покровительством, что лично меня не удивляет: в искусстве причинения боли с ними мало кто сравнится. Но усидеть в мотеле я просто не смог.

Красотка грациозно огибала лужи на пути к ближайшей стоянке такси. Интересно, и куда она собралась? Разве по условиям этого странного Очищения ей не положено находиться при послушнице круглые сутки?

При мысли о том, что Леви сейчас одна, я едва не рванул обратно к общежитию. Нашёл время, чёрт подери. Мало мне было вчера дурацкого риска с этой запиской, ага.

— Мистер, эй, мистер! — Красотка махнула таксомотору, который выехал из-за поворота. — Вы свободны? Мне нужно к бару «Алхимия»…

Ещё интересней. Для вечеринки рановато — значит, у неё там встреча с кем-то из Ассоциации. С кем-то важным, если она пренебрегла обязанностями. Не составить ли ей компанию? Может, удастся выведать что-то интересное?

Таксомотор проехал мимо, вспоров колесом глубокую лужу. Джинсы мгновенно оказались испоганены брызгами. Ещё одна причина поскорей найти себе другой облик: маска наверняка пострадала. Я вскинул к глазам планетарный хронометр: час Марса окончится примерно через сорок минут.

И кому может потребоваться встреча в такое время? Все собрания Ассоциации традиционно назначаются на час Солнца. Он, конечно, следует сразу за Марсом, но до бара «Алхимия» ехать минут десять от силы, и красотка явно торопилась — будто опаздывала.

Я понёсся к стоянке такси вприпрыжку, прямо по лужам — джинсам, как и этой маске, теперь наплевать. Убью двух зайцев одним выстрелом: получу и транспорт, и новый облик. Правда, придётся расплатиться: на убывающую Луну заряжать резервуары очень тяжело. Неделя честной жизни. И угораздило же меня…

Ладно, пусть это будет самой большой моей проблемой. Ну, пожалуйста…

Через некоторое время я стоял перед глухими дверями «Алхимии» и соображал, может ли пропустить там стаканчик седой мужчина семи футов росту, одетый в жестоко вытертую кожаную куртку. Заведение считается, э… фешенебельным, но вытолкать взашей посетителя такого калибра им будет сложновато.

Ладно, была не была. Я толкнул двери и прошёл через тёмную пустующую гардеробную. В самом баре царила тишина, ручной магический мрак уютно клубился по углам и вёл себя вполне дружелюбно. В низвержённом ферзе нервно мерцала лампочка — видимо, готовилась перегореть.

За стойкой бара я заметил девушку с короткими русыми волосами. Она окинула меня ничего не выражающим взглядом и принялась протирать стойку такими плавными, медитативными движениями, что я невольно засмотрелся. В другой ситуации можно было и познакомиться.

Зеленоглазая красотка сидела поодаль, за столиком с кожаными диванчиками. Очень мне всегда нравились эти диванчики, на них так и тянет развалиться, но наставница Леви, видимо, моего мнения не разделяла. Она сидела прямо, точно палку проглотив, и её очаровательная спина казалась попросту каменной.

Напротив неё устроилась ещё одна леди с изумительными локонами, будто отлитыми из платины. Её лицо напомнило мне статуи Рафаэля Монти: красота совершенная и… непроницаемая. Роль вуали в её случае играло олимпийское спокойствие — с такой доброжелательной улыбкой можно и с Пасхой поздравлять, и приговор зачитывать.

И если судить по тому, как тревожно вздрогнула только что наставница Леви, сейчас ситуация ближе ко второму варианту.

Я невпопад заказал у барменши кофе с коньяком, чем немало её удивил. Но меня это не особенно волновало, я и так чуть не пританцовывал у стойки от нетерпения: дамы вели разговор вполголоса, а я всем нутром ощущал, насколько важно для меня его услышать. Любопытно, кстати, точно ли маски отображают эмоции того, кто их носит?

Получив свой заказ, я пришвартовался за соседним столиком. Дамы не обратили на меня ни малейшего внимания. Их голоса звучали невыносимо тихо, и я напряг слух.

— …так рано? Но почему? — Это наставница Леви.

— Неизвестно. Возможно, она захочет увидеть девчонку, чтобы оценить твою работу.

— Но… но что я могу сказать?.. Я только сегодня передала ей резервуары, разве пяти дней хватит?

— Для пробуждения — нет, но потенциал вполне может наметиться достаточно, чтобы леди Вендева могла сделать выводы.

Бабушка! Чёрт возьми, неужели она приедет в Трипл Спайкс заранее? Она ведь давно перестала принимать участие во встречах Ассоциации. Уже лет семь или восемь первый Октинимос появляется здесь только затем, чтобы инициировать послушников — если таковые имеются…

— Она может нам помешать, леди Лидия?

Леди Лидия, значит… Лидия… я слышал это имя, но она не из числа сильных Октинимосов, это точно…

Воспоминание стукнуло мне по лбу так резко, что я поперхнулся кофе и закашлялся. Лидия Стэпфорд! Жена мистера Тансерда… Вот это да.

Но, погодите-ка… Я ведь помню её, точно. Она не обладает значимой силой, она едва превосходит какого-нибудь младшего лофиэля, и рядом с мистером Тансердом всегда прикидывается этакой красивой куклой. Оттеняет супруга, так сказать. Разве статус жены второго Октинимоса даёт какие-то привилегии? Почему наставница Леви — гораздо более сильный практик, если судить по порученной ей работе — трясётся перед ней, точно канарейка на морозе?

Что за дрянь вообще происходит в Ассоциации этой осенью?..

За своё неуместное удивление я поплатился: дамы снизили тон разговора, и я совсем перестал их слышать. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем они снова расслабились, и до меня начали долетать их реплики.

— Ну, я настоятельно советую тебе самой рассказать, чего нам ожидать, Нирити.

Так, а Нирити — это, значит, красотка. Запомним. Кажется, родовое имя какой-то старой линии крови. Вириам? Или Клинг?..

— Я… я всё делаю, как вы сказали. Но она… считает, что могла не унаследовать силу матери, и я начинаю сомневаться…

— Такого не может быть, Нирити.

— А если и в самом деле?..

— Мы не выбрали бы её, если бы не были уверены. Дим — это новая линия крови, шесть поколений сильных Октинимосов один за другим. Всё идёт так, как мы и задумали. Её сила должна пребывать в спокойствии до самого ритуала.

— А не поспешила ли я с резервуарами, в таком случае?.. Ведь это может подтолкнуть процесс.

— Нет. Если бы мы затянули, у леди Вендевы возникли бы вопросы, которые нам совершенно не нужны. Без Маятника Эмоций, практики Рикод-Тиса и Вечной Лестницы её состояние не изменится.

В голосе леди Лидии звучало удовлетворение, а я всё больше терял нить их беседы. Почему самые главные вехи подготовки к Инициации должны обойти Леви стороной?

По Вечной Лестнице, например, я сам прошёл, когда мне было тринадцать. Под руководством бабушки, разумеется, а как иначе? Самостоятельно перемещаться между семью уровнями сознания — семью ступенями этой Лестницы — и бесконечно встречать свои худшие страхи на каждой из них может быть гибельно для послушника, за которым никто не наблюдает. Возвращаться приходится неоднократно, и при разум погружается то в кипящую лаву, то в ледяной Коцит, то в могилу. Вечная Лестница убивает тебя, пока ты не начнёшь драться с собственными кошмарами, обнаруживая свою настоящую силу. Так ты находишь родную тебе стихию.

И они хотят сказать, что Леви не ведут этим путём?.. А если она и в самом деле пробудится раньше, как она справится с силой? Её ждёт участь игрушки Стихиалиев, которые беспощадны к тем, в ком не чувствуют воли…

От этих мыслей меня мало-помалу начало трясти, а удивление перерастало в гнев. Спокойно, старина, держи себя в руках, чёрт побери… Вот Маятник Эмоций ты не практиковал, и совершенно зря. Глядишь, сейчас у тебя был бы хоть какой-то самоконтроль.

А разговор, тем временем, продолжался.

— …она защищала его, представляете! Что-то толковала мне об ошибке Ассоциации…

— И что же тебя здесь смущает, Нирити? Она застенчива, но отнюдь не глупа.

И до моих косточек добрались, сплетницы. Давайте-давайте, я внимательно слушаю.

— Но не промыл ли он ей мозги?..

От серебристого смеха леди Лидии у меня заворочался в кишках утренний гамбургер. Я почему-то вообще не ожидал, что она может смеяться.

— Джеффри говорил, помнится… Старая лисица Вендева так боялась вырастить копию сына-предателя, что воспитала лисёнка простаком. У него нет фамильной хитрости. Достаточно было один раз надавить на его неуместное благородство, чтобы он сбежал.

Что, простите?

— Неужели?.. — Нирити явно разделяла моё изумление.

— Так утверждает Пятый Герцог, и нет причин ему не верить. Всё вышло, как мы и думали: мальчик рос на добрых книжках, разве он допустит, чтобы беззащитная малютка пострадала из-за него? Это даже трогательно. Мне его немного жаль.

Я так сильно заскрежетал зубами, что чуть не откусил край своей чашки. Из огромного множества желаний, которые мной овладели, расчленение заживо после долгой пытки маятником выделялось особенно ярко.

— Конечно, мы бы никогда не позволили причинить вред нашей драгоценной носительнице, но откуда это было знать лисёнку? Ладно, Нирити, я думаю, что мы с тобой всё уже обсудили. К приезду леди Вендевы девчонка должна выглядеть так, будто вот-вот пробудится. Поработай с этим, постарайся создать видимость.

— Я вас поняла, леди Лидия.

— Хорошо. Пойдём, я провожу тебя до общежития, у меня есть дела там.

Дамы зашуршали юбками и верхней одеждой. Спустя несколько секунд они прошли мимо моего стола, оставив за собой запах парфюма и мокрых зонтов. Я машинально взглянул на хронометр. Час Солнца наступил минуту назад. Можно выдохнуть, всё сложилось неплохо.

Что же это творится, а? В какой улей я, идиот несчастный, тычу палкой? Почему Леви называют носительницей?

Я залпом опрокинул чашку, но она оказалась пустой. Немного подсохшей кофейной гущи просыпалось мне за воротник.

Чёрт подери. Кажется, надо утроить усилия. Нужно узнать, в чьих руках находится печать Марбаса, но без lumen naturae мне не прочитать ни строчки в архивах Зар Шел Врадим — со старыми очками я легко разобрался бы в шифрах, но новые ещё только требуется зачаровать.

Помощи ждать неоткуда. Времени мало. Значит, наполнение меди следует ускорить, и, кажется, я знаю, зачем мне завтра понадобится библиотека.

Глава четырнадцатая. 9 октября 1985 года, 21:25, час Луны

Из распахнутого окна дул неожиданно тёплый ветер. Он пах ирисами и мокрой листвой одновременно, смеша Леви своей неуместностью и пуская волну странного озноба по её уставшему телу.

К ужину, состоявшему из овощного бульона и запечённых грибов, молодая послушница так и не притронулась, несмотря на аппетитный вид и аромат блюд. После целого дня медитаций её одолевала настолько тошнотворная слабость, что она уже начала сомневаться, правильно ли поступила, солгав мисс Клинг.

Впрочем, ложью это не назовёшь. Наставница спрашивала Леви о видениях, образах — но никаких образов и не пришло. А больше ей вопросов и не задавали, так кто виноват?

Чья вина, что мисс Клинг не заметила происходящего ни утром, ни днём?

Леви сидела на письменном столе, поджав ноги под себя и не обращая ни малейшего внимания на то, что воздух становится всё прохладней. Дорожка у общежития, от которой она не отводила взгляда уже с полчаса, пустовала — если не считать маленькой гибкой тени какого-то кота.

Глупо надеяться, что Нетус придёт сегодня. И почему, собственно, должен? Сама думай, как с ним связаться, никто за тебя ноги переставлять не будет.

Вот только справиться бы с этим непрекращающимся головокружением…

После сегодняшних медитаций Леви чудилось, что в её жилах вместо крови текут лавандовые духи. Первая же попытка сосредоточиться и дождаться видений принесла хаос: каждая вещь в комнате вдруг обрела голос. Окружающий мир превратился в кипучее варево звуков, какофонию шёпотов и мелодий, которые никак не могли зазвучать в унисон и сводили, сводили, сводили её с ума. Каждый отдельный голос пытался что-то сказать Леви, каждый голос стремился завладеть её вниманием.

Стремясь упорядочить растерзанную симфонию, послушница едва не потеряла контроль. В какой-то момент она почти ощутила, как её собственное «я» разлетается мириадами бессмысленных нот, чтобы обратиться в пыльное эхо, которое просуществует не дольше мгновения. Леви не могла отделаться от чувства, что оттащила себя от этой кромки чуть ли не за волосы, чему и радовалась весь оставшийся день.

Следующие попытки она посвятила тому, чтобы научиться отделять самое себя от водоворота звуков. Лучшим её другом неожиданно оказалась тишина — останавливая внутренний диалог, Леви будто превращалась в пузырёк воздуха, легко скользящий в бурном потоке. Голос течения по-прежнему оставался неразборчив и сумбурен, но крошечный сосуд пустоты теперь не боялся разбиться и с каждым последующим погружением вслушивался в хаос всё внимательней.

К вечеру послушница устала так сильно, что уже не могла сосредоточиться ни на чём. Мисс Клинг настойчиво требовала от неё жмуриться и ждать картин и символов, но это казалось таким бесполезным, что Леви ощущала всё большее разочарование.

Хотя, может, стоило рассказать о звуках и головокружении…

Очередной приступ качнул комнату в глазах Леви, и она на всякий случай вцепилась в столешницу. Господи, опять всё плывёт…

Ещё один порыв неестественно тёплого ветра прямо в лицо, колючий сноп сероватых искр на обратной стороне века… И что это за тепло такое, от которого пробирает хуже, чем от рождественских морозов…

Дорожка продолжала пустовать, а стрелки на часах близились к полуночи. Леви почувствовала, что в ней просыпается совершенно детская обида на Бельторна, который так и не появился в поле её зрения — ведь она его ждала, несмотря на тошноту и усталость! И неважно, что у него не было ни одной причины приходить, просто…

Просто изоляцию Очищения становилось всё трудней выносить.

Избавляясь от назойливых искр, Леви тряхнула головой и слезла со стола. Перед тем, как свернуться калачиком в постели, она затворила окно и, немного подумав, сдвинула шторы — потоки уличного воздуха начали казаться ей тяжёлыми и даже слегка болезненными.

От любого плохого настроения можно спастись под одеялом. И сновидений никаких не надо — такой… странной действительности вполне достаточно.

Глухой мрак, в который погрузилась комната, совсем успокоил Леви, и она быстро задремала. Однако, дальше дело не шло — настоящий сон не приходил.

Мутное забытьё наполняло разум тёмным туманом, поглотившим всё: и воспоминания, и мысли, и само чувство реальности. Поэтому послушница не могла определить, сколько времени прошло перед тем, как в её комнате раздалось умопомрачительно-музыкальное:

— Рэйен?

«Начало сна», — решила Леви, плотней кутаясь в одеяло.

— Рэйен, это ты?..

Реплика звучала слишком необычно даже для сновидений, которые у послушницы никогда не отличались особой яркостью. Говоривший будто пел каждое слово, и его низкий голос вибрировал, точно долгая нота, взятая на виолончели.

Леви разлепила веки и слабо поудивлялась неестественному мерцанию, которое струилось по полу. Потирая ноющие глаза, она спустила ноги на пол и ойкнула, почувствовав под пятками… волосы.

Да, это слабое серебристое свечение источали невероятные пряди волос, стелившиеся по полу вместо ковра. Леви ойкнула повторно и поджала ноги, только после этого окинув комнату уже совсем проснувшимся взглядом.

Хозяин волос сидел в кресле под зеркалом, и оно жадно ловило его свет, превратившись в ровную сияющую поверхность. Леви поймала себя на мысли, что так оно кажется гораздо менее опасным, удивилась и только потом испугалась — незнакомец выглядел… чужеродно, хоть фигура его и была совершенно человеческой, а носил он тёмную рубашку с закатанными рукавами и что-то вроде свободных джинс.

Но его кожа имела тот же нездешний серебристый оттенок, что и волосы. На остром и неподвижном лице мерцали огромные лимонно-жёлтые глаза с антрацитовыми белками. Из-под рукавов рубашки по худым предплечьям разбегались чёрные линии, напоминавшие не то трещины, не то молнии.

В кресле чужак раскинулся так привычно, будто был знаком с ним очень давно.

— Ты — не Рэйен, — произнёс он, внимательно рассматривая послушницу своими жуткими глазами.

— Точно, — согласилась Леви, машинально натягивая на себя одеяло. При всех своих странностях её гость оставался мужчиной, и беседовать с ним в пижаме казалось ей неприличным.

— Но ты на неё похожа. Возможно, я знаю и тебя.

— Рэйен — моя мама. Вы её… друг?

Слово «друг» крайне плохо сочеталось с этой несколько безумной картиной, но более подходящего Леви не нашла. Чужак слегка улыбнулся, не размыкая губ:

— Что-то вроде. Да, я действительно знаю тебя, Леви. Я рад нашей встрече.

Послушнице стало нехорошо. Светящаяся фигура в кресле должна была вызывать страх, но вызывала только спокойствие и уверенность в безопасности.

— Кто вы?

Чужак перекинул одну ногу на другую и ещё глубже утоп в кресле.

— Я — Кроцелл, сорок девятый Герцог, и ты владеешь моей печатью по праву наследства.

— Простите, я вас не понимаю…

— Но разве Рэйен не объяснила тебе назначение печати, когда передавала её в твои руки?..

— Она ничего не передавала мне. — Леви замялась на секунду. — Может, вы не знаете, но мама ведь умерла. Полтора года назад.

— Что?!

Кроцелл вскочил с кресла, и его волосы заколыхались по всей комнате. Тёмными мешками вздулись шторы, распахнулось окно.

— О, Яхве-молчаливый! Так вот почему она не призывала меня! Как это случилось?

— На самом деле, я… не знаю. Она не вернулась из экспедиции, и мне почтиничего не рассказали.

— Хорошо. — Кроцелл потёр свой острый подбородок, опускаясь обратно. — Но моя печать попала к тебе только сейчас. Интересно, как же?

— Я… на самом деле, даже не видела ничего такого. Я лишь послушница…

— Твои руки касались её сегодня. Я думал, что это руки Рэйен, и поэтому пришёл.

— Мне только вручили мамины резервуары энергии, они вон там. — Леви указала в сторону стула, на котором в постыдном беспорядке валялись её вещи.

— А, вот оно что! — Прядь волос Кроцелла взметнулась с пола упругой лианой и дотронулась до поблескивающей меди на рубашке Рэйен Дим. — Это… странно. Как же тебе, послушнице, позволили такое? Или ваша Ассоциация вовсе перестала вас беречь?

Прядь обшарила каждую из медных пуговиц, пока не остановилась на одной из них.

— Остроумно. — Кроцелл снова улыбнулся, щурясь, как кот. — Рэйен, похоже, спрятала мою печать среди своих резервуаров! Если я сам не сразу её почувствовал, то, возможно, твои наставники просто не ведали, что отдают. Но я рад: это показывает, насколько серьёзно она относилась к обещаниям, но не делает наше положение проще. Герцог явился к послушнице — знаешь ли ты, чем обычно такое заканчивается?

— Нет…

— Ну, например, я мог бы закусить твоей крошечной, но весьма чистой душой прямо сейчас. Знаешь, какая это редкость? Нас призывают искушённые маги, погрязшие во грехах, — Герцог сморщился, — и несёт от них гнилью и разложением. Твой же дух ещё не успел испортиться, а меня не сковывают ни Циркум, ни Триангулум, ни Долг Гостя. И чего я, спрашивается, медлю?..

Леви стёрла со лба первые капли холодного пота. Страха по-прежнему не было: в гранитном лице Кроцелла таилось что-то противоречивое, что-то… человеческое, и поэтому его слова звучали, как…

Шутка?

Волосы Герцога замерцали в ритме музыкального смеха, наполнившего комнату.

— Прости. Нам не так уж часто удаётся побеседовать с людьми вне ритуалов, я не смог отказать себе в удовольствии, — проговорил Кроцелл, отсмеявшись. — Впрочем, я вообще стараюсь держаться подальше как от вас, так и от других Герцогов.

— Зачем же вы пришли? — Осмелев, Леви выползла из-под одеяла.

— Затем, что с Рэйен меня связывает договор. — Герцог тяжело вздохнул, вызвав очередное колыхание света. — Да, ты не ослышалась: всё ещё связывает, несмотря на её смерть, и я вижу теперь, сколь дальновидным было это решение. Она выполнила свою часть, моя же служба… видимо, только начинается.

— Мама что-то сделала для… вас? Герцога?

— Да. Но не волнуйся, я не принуждал её пачкать руки. Хотя я думаю, что и это её не остановило бы — вы, смертные, так привязаны к собственному потомству…

Леви вздрогнула и обхватила себя руками, почувствовав резкий озноб:

— В смысле, ваша сделка с мамой касалась меня?..

— Напрямую, Леви. Твоя мать владела моей печатью, и я служил ей, как обязывает Соломонова Правда. Но я не уверен, что она не переступила этим никаких законов вашей Ассоциации — моя печать так и осталась у неё, хотя подобные находки полагается передавать старшим коллегам.

Ох… Значит, мама тоже нарушила устав. В Ассоциации столько правил, и все они написаны кровью, но почему же тогда ими пренебрегают? И если Нетус просто упрям и нетерпелив, то чего ради сделала это опытная и уважаемая Рэйен Дим?..

— Таково было моё условие, Леви.

— Что?..

— Прости уж. Ты такая молчунья, что мне приходится читать в твоих мыслях, иначе ты запутаешься. Мы заключили договор: она бережёт меня от странных амбиций ваших Октинимосов, а я защищаю её дочь тогда, когда этого уже не сможет сделать она. И я вижу, что мне пора приступать.

Леви попыталась улыбнуться:

— Но меня не от чего защищать. Ассоциация заботится обо мне, я готовлюсь к посвящению. Я буду учиться.

— А разве ты не учишься сейчас? Я помню времена, когда практики начинали учёбу ещё детьми. — Кроцелл снова поскрёб подбородок.

Послушница пожала плечами:

— До Инициации касаться магии запрещено, так что…

— Но… но ты же пробуждаешься. — Герцог недоверчиво хмыкнул. — Совсем скоро любой Стихиалий сможет играть твоим разумом, как мячиком. Что они собираются с этим делать?

— Не знаю.

— Тогда чем же ты, во имя Света Невозвращённого, занимаешься целыми днями?

— Медитирую… изучаю влияние планет. — Леви загнула два пальца и задумалась. — Уже целую неделю.

— Неделю?! А когда у тебя Инициация?

— В конце месяца…

Кроцелл хмыкнул:

— Я вижу множество противоречий в методах, избранных твоими наставниками. Я не знаю ваших правил, но я знаю мир. Странно, что дочь Рэйен в таком возрасте едва коснулась силы, и, возможно, мне следует понаблюдать за тобой в ближайшее время.

— Зачем?

— Чтобы убедиться, в твоей безопасности. Рэйен никогда и ничего не делала без причин. И если она считала, что тебя нужно будет защищать… Словом, я лишь исполняю договор.

Леви стиснула в нервных объятиях подвернувшуюся подушку:

— За мной и так постоянно наблюдают, будто я себе больше не принадлежу. Вряд ли что-то может случиться под надзором. Вы точно хотите стать ещё одним моим сторожем?

Герцог расхохотался:

— О, Леви, я рад, что тебя заботит моя свобода воли! Я и сам её весьма ценю, она дорого мне досталась. Но, видишь ли, я согласился на сделку с твоей матерью, и должен подчиняться её условиям. У тебя есть власть расторгнуть этот договор по праву наследства, но ты не владеешь Словами Приглашения. Значит, пока нам обоим придётся смириться.

Леви неожиданно захотелось разреветься и швырнуть чем-нибудь в светящееся зеркало. В глазах противно защипало.

— Я не так назойлив, как другие твои… сторожа, — голос Кроцелла смягчился, — у меня нет намерения из раза в раз вызывать это печальное выражение.

— Тогда уходите, — пробормотала послушница, давясь подступающими слезами. — Мне и так шагу не ступить… позвольте хотя бы уснуть в одиночестве.

— Ха, да ведь ты и сейчас спишь! — Кроцелл снова засмеялся. — Нам нет дороги на физический план, Леви. Герцог может прийти либо в Триангулум по воле практика, либо в его сон по собственной! И не смотри так. У меня есть свои причины не желать слёз на глазах дочери Рэйен.

Леви быстро вытерла влажную дорожку, уже проложенную по её щеке непрошеной каплей, и уставилась на Герцога с изумлением: в его руках, откуда ни возьмись, возникла скрипка — невероятный, почти призрачный инструмент, будто изготовленный из глыбы льда.

— Я позову парочку светлых снов к твоей постели.

Инструмент запел.

И Леви готова была поклясться: именно этой мелодии не хватало, чтобы упорядочить тошнотворную какофонию её медитаций.

Глава пятнадцатая. 10 октября 1985 года, 11:03, час Меркурия

Тихая обстановка библиотеки Общежития, пахнущая бумагой и зелёным чаем, действовала на меня так умиротворяюще, что я моментами забывал, скольких усилий мне стоил этот визит. Очень хотелось устроиться где-нибудь на полу, закрыть глаза и сделать вид, будто эти три года мне приснились по страшной пьяни.

Однако благообразный мистер с большой и пушистой бородой, чей облик я украл на самом пороге общежития, вряд ли смотрелся бы естественно в таком положении. Да и кого бы я этим обманул?

Буду надеяться, что интерес этого мистера к реестру «мест света» — точек на карте, где сила по какой-то причине скапливается, как вода в запруде — не выглядит слишком уж подозрительно. В конце концов, парочка внезапных причин опустошить резервуары на убывающую луну найдётся у каждого практика. К тому же, портфель, который я захватил, чтобы спрятать свои находки, отлично сочетался с ботинками моей маски.

Так, и что у нас тут? Порядковые номера, географические координаты, степень опасности…

Несколько страниц я пропустил, даже не глядя: мне нужно было одно конкретное место, и я примерно знал, где его следовало искать. Это из интереса к нему Ассоциация когда-то использовала своё влияние, чтобы заложить город Трипл Спайкс, но добывать из него lumen naturae в промышленных масштабах мы так и не смогли, несмотря на всю… глубину источника.

Вот и оно. Степень опасности — «красная», самая высокая. Да уж, шутки ради я бы туда не полез, но до ближайшей «зелёной» точки мне придётся лететь самолётом.

Я вернулся к стеллажам. Папки с подшивками исследований по каждой известной аномалии теснились вдоль стены трёхцветными рядами. Меж красных и зелёных папок зловещими провалами зияли чёрные — «иссякшие».

После того, как наши опыты уничтожили несколько десятков «мест света», ими запрещено было пользоваться без особой санкции. Всенепременно обойду каждого из высших Октинимосов, чтобы получить их подписи перед процедурой.

Постфактум. Когда-нибудь. Если вспомню.

Мой палец остановился на корешке довольно потрёпанной алой папки. Цифры координат полностью совпадали с теми, которые я выписал на случайный клочок бумажки несколько минут назад. Странно, я ожидал, что она будет объёмней.

Привет, красавица. Кажется, ты идёшь со мной. Отказы не принимаются. Надеюсь, тебе понравится в моём портфеле.

Библиотекарша, мисс Тиффани Хален, по-лебяжьи склонила голову над неким увесистым фолиантом, а я уселся на диван в читальном зале. Эта пожилая, но всё ещё прекрасная леди переворачивала тяжёлые, негнущиеся страницы так, будто играла на музыкальном инструменте, и я не мог понять, что больше притягивает мой взгляд: изящные движения её пальцев или обилие медных браслетов на узких запястьях.

Ястребиный лик мисс Хален пугал меня ещё со времён моей неудавшейся Инициации, и я предпочёл бы не нарываться на него лишний раз. К счастью, она не обращала на меня внимания. Подожду минут десять: если кто-нибудь спустится и займёт её, всё станет просто, если же нет — подумаю над другим выходом.

Впрочем, чем скорей я уйду, тем лучше: голова не на месте с самого утра, а ещё никак не сладить с дрожью в руках, которая то пропадает, то усиливается. Утром я даже стаканчик с кофе удержать не мог.

Но мне не пришлось ничего изобретать. Спустя минуты три мимо моего дивана прошла коротко стриженая девушка в свободном пурпурном свитере, а к намеченному моменту по залу разбрелось несколько групп, и одна из них принялась пытать мисс Хален вопросами насчёт неизвестной мне книги. По обрывкам реплик я сделал вывод, что это было частью некоего спора, но суть от меня ускользнула: я прошёл мимо них так быстро, как только позволяли габариты моей маски.

Оказавшись за тяжёлой дверью библиотеки, я набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул. Теперь осталось покинуть само здание, но за этим дело не станет, это проще…

Я спустился по лестнице, миновал часы, которые показывали уже без двадцати минут полдень, и очутился в холле. Интересно, насколько общежитие загружено в этот сезон? Октинимосы стараются в нём не жить, они предпочитают дома в городе, чтобы сохранить статус-кво…

— Сегодня продолжаешь медитации, Леви. Твои чувства должны пробудиться, иначе всё будет бессмысленно…

Звук этого голоса словно вбил меня в мраморный пол посреди холла. Я медленно поднял голову и посмотрел на противоположную лестницу, ведущую к спальням практиков.

Да, так и есть. На площадке появилась красотка Нирити, яркий росчерк ядовитой зелени на сдержанном холсте, а следом за ней — Леви, плавная сиреневая тень.

Цокая каблучками по мрамору, юная наставница спустилась в холл. Грациозно вышагнула по мрамору, убрала за ухо непослушную прядку и наткнулась взглядом на меня. Я было вздрогнул, но она, разумеется, ничего не заподозрила, только каблучки зацокали быстрей, а улыбка заблистала ярче.

— Мистер Глорвайт, я так рада вас видеть! Когда вы приехали?

— Вчера, — уверенно соврал я. — Доброго дня. Как поживаете?

— Неплохо, благодарю вас. — Нирити расправила плечики. — Вот, познакомьтесь, моя первая ученица. Я надеюсь вырастить из неё достойного члена нашей Ассоциации.

Леви, по-детски пряча руки за спиной, шагнула вперёд, но головы не подняла. Почему она такая бледная?

— Это мистер Фарер Глорвайт, птенчик.

Фарер Глорвайт, четвёртый Октинимос. Н-да. Час Меркурия — время, когда дуракам везёт. По сути, я мог взять эту папку, положить себе на голову и станцевать танго прямо на столе у мисс Хален — никто мне и слова не скажет.

— Леви Дим, — Леви говорила очень тихо по сравнению с наставницей… и всё же именно в этот момент я почувствовал, как в мою грудную клетку постучались изнутри.

— Рад с вами встретиться. — Я протянул ей руку для пожатия. Она в ответ подала свою — очень робко, с опаской. Какая крошечная у неё всё-таки ладошка…

От соприкосновения наших пальцев она вздрогнула и — наконец-то! — подняла глаза. Они напоминали английские чашечки с душистым чаем.

Погодите-ка… почему она так смотрит? И тогда, на дорожке, и сейчас… Она ведь не видит меня насквозь, правда?

Что ж, если она что-то подозревает, пусть лучше знает точно. Я наклонился и поцеловал её руку.

— Ох, мистер Глорвайт! Галантны, как всегда, — журчаще засмеялась Нирити.

Выпрямиться оказалось трудно. Дрожь в руках усилилась настолько, что я едва не выронил портфель.

Впрочем, ладонь Леви, так и оставшаяся протянутой, тоже чуть заметно вздрагивала. Медленно, будто сомневаясь в реальности происходящего, «птенчик» прижал её к груди и сменил цвет с бледно-землистого на пунцовый, а затем снова вперился в меня своим пытливым, слегка испуганным взглядом.

— Вы всё правильно поняли, мисс Дим, — я ходил по тонкому льду, но бороться с этим сумасшествием было уже поздно, — во мне нет ничего страшного.

Губы Леви дрогнули, и она сделала такой жест, точно хотела зажать себе рот, но удержалась. Выражение её глаз изменилось. Я вдруг понял, что не могу найти для него объяснения… по крайней мере, такого, в которое можно было бы поверить.

— Хорошо, сэр. Я… тоже очень рада с вами встретиться.

Ну, слава Яхве, новый оттенок в голосе! Какая же она скованная в компании этой Нирити, даже переступает так, словно ноги в колодках. Я ведь совсем другое помню…

Стало больно. Я уже видел на её лице грусть, злость и даже гнев, но всё это расстроило бы меня не так сильно, как глухой страх.

— Я надеюсь, вы начали процедуры Пробуждения, уважаемая Нирити? Через какие практики вы её уже провели?

Чёрт, знать бы ещё твою фамилию, мразь.

Но удар попал в цель. Наставница явно смешалась от этого вопроса, и её рука метнулась к горлу, на котором вздрагивало кружевное жабо.

Ну, давай же, сделай это. Сочини ложь, способную убедить четвёртого Октинимоса, дай мне причину думать, что ты занимаешь свой пост не благодаря сексуальной магии.

— У-у меня есть распоряжения от мистера Тансерда, сэр… Он считает, что будет полезно… увеличить время подготовки, и я… начну их через несколько дней, да.

О, fallacem hominum spem!.. (2) Я ждал от тебя большего, дорогуша.

— Хорошо. Я надеюсь оценить результат на Инициации. А сейчас мне пора.

Я кивнул наставнице и улыбнулся Леви. Она продолжала смотреть на меня широко распахнутыми глазами, отчего бубен в моей груди набрал силу. Ох, старина, умеешь ты испортить себе жизнь…

Развернувшись, я направился к выходу. Будет очень неприятно, если я столкнусь с оригиналом моей маски в дверях, а шансы на это повышались с каждой лишней минутой.

И Фарер Глорвайт определённо из тех, кто имеет власть видеть сквозь дар Герцога, если хорошенько присмотрится…

— Сэр…

От звука голоса Леви у меня снова затряслись ладони. Да что ж это такое со мной сегодня…

— Да, мисс Дим? — Я обернулся к ней, постаравшись скрыть свой адский тремор.

— Скажите, вы не могли бы… — Леви сглотнула, к ещё щекам снова прилила пунцовая волна, моментально отхлынув к прежней меловой бледности, — вы не могли бы… дать мне пару уроков?

— Леви, это что ещё за чушь?! — мгновенно взвилась Нирити. — Как тебе не стыдно! Ты считаешь, то у мистера Глорвайта есть время на мышиную возню?! Попроси прощения, немедленно!

Не смотри на меня так, пожалуйста, я ведь и без того едва держу себя в руках…

— Простите, мистер Глорвайт! Нам тоже пора, и мы уже уходим. Сейчас же!

Истерично-заискивающие интонации в голосе наставницы заставили меня поморщиться.

— Вы напрасно извиняетесь, — сказал я, глядя прямо в глаза Леви. — Не уверен насчёт уроков, но думаю, мы встретимся в ближайшее время.

Неужели это… улыбка?

Что ж ты делаешь, скотина, ведь ты же ей обещал… и ей, и себе… куда ты несёшься, зачем?

— Я буду ждать, сэр.

О, Яхве, я… краснею? Кроме шуток, очень надеюсь, что на маске это не отражается, иначе картина выходит совершенно абсурдная.

До самых ворот общежития я почти бежал. Слишком, слишком сильные эмоции для одного маленького и очень усталого меня. Я их не вмещаю.

Только близ парка, когда мне в лицо ударил прохладный и немного колючий ветер с запахом озера и палой листвы, я смог угомонить чёртов тремор, который вызывал уже серьёзное беспокойство. По крайней мере, должен был вызывать, со мной никогда такого раньше не случалось…

Но я стоял и, как идиот, улыбался чугунной решётке и печальному клёну, росшему сразу за ней. В этот почти бесцветный и пасмурный день я казался себе сгустком солнечного света, обронённого далёким августом. Что-то жаркое внутри неудержимо посылало в мир невидимые, но тёплые лучи, делая осень чуть менее серой.

Она хочет меня видеть. Она… она не злится.

Нетус Бельторн, какой же ты дурак. Набитый дурак, и гильотина тебе доктор.

____________________________

(2) О, призрачные надежды людские!..

Глава шестнадцатая. 10 октября 1985 года, 12:32, час Сатурна

Мисс Клинг устроила такую истерику, что Леви серьёзно засомневалась в её уровне самоконтроля. Перекошенное и пунцовое лицо наставницы впервые перестало выглядеть красивым, и это пугало бы…

Если бы смысл слов, покидающих искажённый в крике рот, доходил до Леви. Время будто остановилось для неё в тот момент, когда слегка сонное лицо сэра Глорвайта уступило место вечной полуухмылке Нетуса Бельторна.

Первый звонок тревоги послушница ощутила, подав ему руку. Его ладонь выглядела морщинистой и шершавой… но на ощупь оказалась гладкой. А вместо вялых, коротких сосисок у Октинимоса почему-то были длинные и подвижные пальцы.

И этот абсурдный поцелуй! Она же видела, как её руки коснулась окладистая борода, но не почувствовала. И взгляд сразу напомнил о безобидной старушке, перепутавшей общежитие с магазином оптики… Что это за магия? И почему для мисс Клинг ничего не изменилось?

Когда Нетус подтвердил подозрения Леви, его ложный облик развеялся, как дым от порыва ветра. Но наставница этого не увидела. Перед ней по-прежнему стоял сэр Фарер Глорвайт, за непочтительность к которому она теперь распекала послушницу.

— Ты здесь вообще?!

— Да. — Леви будто очнулась. — Да, разумеется.

— А ну, повтори мою последнюю фразу!!!

— Вы сказали… что… что…

Ладонь мисс Клинг взвилась в замахе, будто она хотела ударить послушницу, но ничего не произошло. Вместо этого наставница скрестила руки на груди и заходила по комнате.

— Я хочу, чтобы ты до самой Инициации не смела открывать рот без моего разрешения! Всё равно слова умного не дождёшься! Ты попросту позоришь меня! Хочешь, чтобы твоя глупость привела к неприятностям?!

— Я всё ещё не понимаю, что я такого сказала.

— Не понимаешь?!!

— Нет.

— Ты посмела заикаться о каких-то там уроках, посмела… ты ещё lumen naturae не ощущаешь, а просишь Октинимоса тебя учить! Что он подумает обо мне? Что я не объяснила будущей коллеге, как следует разговаривать с такими людьми? Или, ещё хуже, что ты недовольна своей наставницей?

Леви подавила зевок, украдкой касаясь ладони, которая словно до сих пор хранила тепло от пожатия.

— Или, может, тебя и в самом деле что-то не устраивает?! Ты говори! Я могу попросить мистера Тансерда подобрать другого преподавателя! Не знаю, правда, кто захочет возиться с настолько тупой бездарностью! Лично я уже устала терпеть!

— А сэр Глорвайт, вроде бы, и не обиделся… — сказала Леви. Скандал начал её забавлять, едва она осознала всю беспочвенность страхов наставницы. Что подумает сэр Глорвайт? Да ничего. Он в этот момент, наверное, кофе пил где-нибудь.

— Дура! Слишком много было бы чести, если бы он на тебя обиделся! А со мной он не попрощался, ты понимаешь?! Понимаешь, нет?! Он на меня даже не посмотрел! Он… стоит ему захотеть, и я буду в опале уже завтра — а всё по твоей милости!

— Извините, мисс Клинг. Я не хотела навредить, я просто…

— Ты «просто» не думаешь, что говоришь! — Наставница постепенно белела. — От тебя слишком много проблем! Я всё ещё помню о твоих милых беседах с Бельторном, если хочешь знать!

Это была воистину роковая минута. Услышав имя Нетуса, Леви, неожиданно для себя, улыбнулась… быстро, всего лишь на секунду, но мисс Клинг это заметила.

В её пощёчине оказалось столько силы, что Леви не удержалась на стуле.

Лёжа вниз лицом и чувствуя отвратительную дрожь унижения, пробирающую от кончиков пальцев до корней волос, послушница разрыдалась. После того, как подобное позволил себе её отчим, мама с ним развелась.

Здесь же Леви никто не защищал.

— Хлеб. Хлеб и вода, — прошипела мисс Клинг. — Этим ты будешь питаться всю ближайшую неделю. Может быть. Или я решу, что ты и без хлеба обойдёшься. Престиж Ассоциации не должен пострадать из-за таких слабовольных толстых идиоток, как ты.

Сквозь рыдания Леви услышала грохот двери и скрежет ключа. К глубокой, жгучей обиде мигом добавилась такая же жгучая и глубокая ярость.

Послушница никогда не предполагала, что способна ненавидеть так сильно.

Вскочив с пола, она почти взлетела на стол, пинком сбросила ни в чём не повинную лампу и открыла окно, едва не оторвав ручку. Вид улицы с третьего этажа её отрезвил: вряд ли получится спрыгнуть, ничего не сломав. Архитектура здания не обнадёживала: ни колонн, ни уступов, по которым можно было бы попробовать спуститься безболезненно…

Да и куда она пойдёт? Понимает это мисс Клинг или нет, но дар её ученицы пробуждается. И она знает — причём снова не стараниями наставницы! — что ей грозит, если дар не взять под контроль.

Нетус?.. Ему и самому трудно приходится, да и он ей ничем не обязан, в конце концов. Хотя об уроках Леви спросила вполне серьёзно: этот опальный практик уж точно знает о пробуждении больше, чем она сама, и мог бы подсказать, как себя вести, как сдержать музыку, всё громче звучащую в ушах…

Что же делать?

Леви закрыла окно, спрыгнула со стола и подошла к зеркалу. Щека горела алым, волосы торчали, одежда очутилась в полном беспорядке. Ох, если бы она попалась на глаза Нетусу в таком виде, он точно взял бы назад своё обещание.

Сегодня он смотрел на неё так, будто очень рад их встрече. Словно… соскучился. И это именно то, что она хотела бы увидеть в следующий раз. Не жалость. Не отвращение. Не тревогу.

У него должен быть повод для улыбки, а не для очередного беспокойства. Ради этого стоит что-то сделать самой.

Леви достала гребешок и принялась судорожно расчёсывать волосы. Это её несколько успокоило, и она забралась на кровать с ногами, полностью остановив внутренний диалог. Вместе с бурей разума словно улеглись и все внешние: комната показалась послушнице тихой и совершенно пустой, будто десять минут назад здесь не звенели оскорбления и пощёчины.

Если бы только мама была жива, всё складывалось бы иначе. Рэйен Дим бы не допустила подобного обращения со своей дочерью.

Стоп. А что, если…

От внезапной тревоги Леви буквально похолодела. Почему мама заключила такой договор с Герцогом? Почему Рэйен Дим считала, что в Ассоциации её дочери может угрожать опасность? И, всё-таки, что же с ней случилось полтора года назад?..

Едва не упав с кровати, послушница рванулась к шкафу. Рубашку матери она спрятала среди прочей одежды, чтобы не рассыпаться трезвучиями при виде переполненных силой резервуаров. Сейчас же, выбросив прямо на пол несколько вешалок со свитерами, она извлекла электриковый шёлк на свет и впилась взглядом в тусклую, изрезанную странными символами медь.

Которая же из них?.. Леви пыталась вспомнить, какой именно пуговицы коснулась прядь Кроцелла. Они все походили друг на друга и пахли озоном, как воздух перед грозой…

Метнув быстрый взгляд в сторону двери, послушница вернулась на кровать с рубашкой в руках. От резьбы на пуговицах глазам становилось больно, а уши заполнял тревожный, неразборчивый шёпот. Леви собрала волю в кулак, подавляя ежесекундное желание отвести взгляд, и принялась рассматривать резервуары по очереди. Она не знала, что именно ищет, но должна же печать выделяться хоть как-то…

Пожалуй, самым странным в этих кусочках меди выглядело то, что каждый из них больше напоминал часть мозаики, чем нечто самостоятельное. Кусая губы от неприятной щекотки в пальцах, послушница дотрагивалась до каждой из них, выискивая хоть какую-нибудь зацепку.

Кто-то прошёл мимо двери, громко топая. Леви вздрогнула, на секунду отвлеклась и почувствовала сильное головокружение. Не опасно ли то, что она делает?

О, Яхве, конечно же, это опасно. Сомнений быть не может. А потому возьми себя в руки и продолжай, дурёха.

Спустя несколько минут у Леви возникло отчётливое ощущение, что с резервуарами что-то неладно. Эта враждебность, болезненные прикосновения с лёгким призвуком безумия — так ли они должны взаимодействовать с дочерью их создательницы? Из рассказов мисс Клинг следовало, что нет.

Ну и куда тебе-то? Сам хозяин печати не сразу её почувствовал. А до того она полтора года находилась в руках людей намного опытней тебя — и они не смогли обнаружить один несчастный кусок металла среди двенадцати схожих.

— Кроцелл, — позвала Леви голосом, который ей самой показался до отвращения жалобным. — Мне… нужна помощь. Очень.

Шёлк остался мёртвым, а медь — враждебной. Вчера Герцог узнал, что она касалась его печати — следовательно, должен узнать и сегодня. Но раньше наступления ночи проверить не получится…

Леви вздохнула, выпустила рубашку из рук и позволила ей свободно соскользнуть на пол. Пуговицы еле слышно звякнули друг о друга, и эта короткая нота будто повисла в воздухе, уцепилась за ворвавшийся сквозняк и несколько раз отразилась от стен. Можно протянуть руку и сжать пальцы, заставить этот звук метаться в них, как пойманную птицу…

Наваждение исчезло раньше, чем Леви ему поддалась. Стрелки на хронометре показывали без четырёх минут два. Что ж, пожалуй, стоит заняться единственным полезным делом, которое возможно в создавшейся ситуации — медитацией. Других идей всё равно нет.

Конечно, мисс Клинг могла вернуться в любой момент, но что ещё она может сделать — наказать послушницу за прилежание?

А ведь с неё станется… ох, да и чёрт с ней.

— Пошла она, в самом деле, — произнесла Леви вслух и почувствовала облегчение. Как сохранить чистоту речи при таком образе жизни, а?

Откинуться назад, закрыть глаза и втянуть носом прохладный воздух. Услышать просыпающиеся голоса. Каждый предмет в комнате тихо напевает собственную мелодию, и присутствие таких понятных и живых эмоций в них сводит с ума.

А внутри — тишина, будто в оке бури. Звуки пусть беснуются — слушай, но не погружайся… обозначь границы урагана. А затем воскреси в памяти то, что должно его подчинить.

Музыка Кроцелла пришла мгновенно, будто была не сложнейшим произведением, а простой колыбельной. Впрочем… так ли велика разница, если…

Если какофония вихря и в самом деле успокаивается, а звуковой ад с каждой минутой медитации становится всё больше похож на оркестр. И как легко, как естественно выходит скользить по ласковым волнам новорождённой сюиты, роняя недостающие ноты на её поверхность… Метроном дыхания держит ритм: вдох-выдох, снова и снова, много минут подряд.

Музыка Кроцелла, точно сияющий ключ, настраивает окружающее пространство, но вдруг стихает сама по себе. Она больше не нужна, и она понимает это. Голоса оркестра обретают свою собственную силу и гармонию, которая насыщает воздух запахом озона.

И тогда каждый вдох становится глотком пьянящей, густой, дистиллированной силы.

Глаза Леви распахнулись, но она не увидела ничего, кроме острого, болезненного света, будто выжигающего самую сетчатку — такого страшного, что она закричала, но лёгкие взорвались колючей болью, и крик перешёл в кашель. Вспыхнули ладони, и пламя устремилось по рукам вглубь её существа, будто в самый центр ока бури ударило несколько молний разом.

Пытаясь звать на помощь и глотая жгучий воздух, Леви упала лицом в подушку. Но спасти её было некому, кроме её собственного обморока.

Впрочем, послушнице показалось, что это самая настоящая смерть.

Глава семнадцатая. 10 октября 1985 года, 14:03, час Марса

В моей комнате не убирались уже с неделю. Неудивительно, чаевых я не оставляю, так чего ради стараться-то? Не уверен, что я сам согласился бы выгребать из-под кровати собственные грязные носки, зная, что за это никто не заплатит. Непременно приведу её в порядок сам, когда в моём плотном расписании найдётся время для перерыва. А сейчас меня ждут отчёты Октинимосов, и пусть от них будет хоть немного пользы, ну пожалуйста!

Уже по списку имён тех, кто контактировал с аномалией, можно было понять, что задача стоит непростая: одни только высшие Октинимосы с первой по десятого включительно. Начнём по порядку.

О, эта идеальная каллиграфия леди Бельторн! Бабушка, как обычно, выражалась иносказательно и называла «место света» Белым Танцором. Манера, свойственная всем Октинимосам её поколения, которые предпочитали не запрещать, а играть в загадки. Считалось, что если послушнику попались на глаза подобные записи, и он сумел их разгадать, а потом — справиться с доставшимися ему силами, то он заслужил, и его следует оставить в покое.

Подход, который близок и мне.

Белый танцор, одетый в красное… что бы это могло значить? Сердце Танцора спрятано на обратной стороне зеркала, и следует войти в собственное отражение, чтобы увидеть путь к этому самому сердцу. Чёрт, кажется, я немного завидую сэру Файндрексу: по молодости бабушка точно писала ему неплохие стихи.

Кроме странной метафорической записи про зеркало, глава Ассоциации коротко рассказывала о своём общении с Танцором, описывая его как нечто враждебное и мстительное, но согласное на беседу, «если ветер за тебя попросит». Но она явно подразумевала что-то иное, ведь он должен был «принести с собой запах мира и согласия», тот ветер, с которым я знаком, от мира и согласия обычно далёк.

Дочитав заметку, я не без отчаяния подумал о том, что это, возможно, самая содержательная из имеющихся.

Так, идём дальше… запись Фарера Глорвайта, надо же. Лаконичней некуда: «В контакт с Танцором войти не удалось, 1963 г.». Оливия Мерсье, третий Октинимос — кажется, умерла в семьдесят девятом… «Враждебность объекта исключает возможность изучения, настаиваю на изоляции, 1966 г.».

Если всё так и продолжится, то я вернусь в библиотеку и поищу другие аномалии. Куда мне поперёк сильнейших в пекло? Ещё несколько подобных записей… О, а вот эта свежая совсем, помечена восемьдесят четвёртым годом.

Джеффри Тансерд, второй Октинимос.

«Я в ужасе от того, насколько сильно мы успели восстановить стража против себя за последние десять лет, коллеги. Мы говорим с ним с позиции силы, как с Герцогами, которые служат нам в согласии с Соломоновой правдой, но страж не слабей многих из них, и при этом ничем не связан; это сущность, у которой мы не можем требовать покорности. По результатам нескольких попыток контакта могу сказать, что мне удалось вызвать у стража определённое доверие, и поэтому нахожу возможным настаивать на том, чтобы практики обращались к нему с предельной почтительностью.

В конце концов, у него действительно есть причины ненавидеть нас, и отрицать это значило бы серьёзно грешить против истории.

Рекомендации: делайте всё, что он скажет. Если он захочет, чтобы вы хлебнули воды из Уонэгиска — вперёд, Соломон вас побери! Если он захочет, чтобы вы перерезали себе горло — расчехляйте атам и будьте как можно более убедительны (он всё равно остановит вас в последний момент, он ненавидит кровь).

И не прекословьте. Какую бы чушь он ни нёс, не возражайте ни словом, ни выражением лица! Глаза в пол и молчать! Можете даже согласиться, если гордость позволит. Когда он закончит обливать вас помоями (запаситесь терпением, это надолго), то спросит, зачем вы пришли, и я лично обещаю массу проблем тому, кто вякнет про lumen naturae или про силу в принципе. Страж понимает только конкретные цели. Вы можете убедить его помочь вам, если ему понравится ваша цель, но он никогда не поделится силой просто так.

И если вы с ним договоритесь, то можете рассчитывать на то, что он позволит вам нырнуть к пещере. Но ведите себя прилично — если он хотя бы на секунду в вас усомнится, пока вы будете на дне… что ж, мы будем скорбеть».

Я ощутил почти любовь к старине Тансерду. Вот кто умеет приносить настоящую пользу делу! Неудивительно, что он стал вторым Октинимосом раньше, чем поседел. Бобр Глорвайт, как я слышал, изрядно злился по этому поводу. Оно и понятно: мало приятного, когда тебя обходит почти мальчишка, да ещё и «самородок» — ни к одной из старых линий крови Тансерд не принадлежал.

Да, талантливый мужик. Очень талантливый.

Вспомнив разговор Нирити и Лидии Стэпфорд, подслушанный мной в «Алхимии», я вздрогнул. Сомневаюсь, что жена Тансерда действует без его ведома, но если он как-то во всём этом замешан, то мои дела плохи.

Но зачем это сэру Джеффри, он же и так второй Октинимос и один из самых уважаемых практиков? Что ещё ему нужно?

Я поёжился от налетевшего сквозняка и чихнул. Заметка Джеффри Тансерда взлетела и приземлилась на пол обратной стороной. Там тоже было что-то написано — чуть менее разборчиво и аккуратно, но я всё же решил прочесть.

«От кинникинника поначалу страшно тошнит, но держите себя в руках, если не хотите провалить всё дело. И не забудьте добавить гармалу, по какой-то причине на неё он реагирует быстрее».

Ох, Тансерд. А ведь бабушка старалась, зашифровывала… Неизвестно, сколько бы я провозился с её загадкой, если бы не твои подсказки. Благодаря тебе я знаю место и знаю, что за ветер мира она подразумевала.

Озеро Уонэгиска, значит. Видно, его страж относится к людям неплохо. Может быть, даже бережёт, если судить по тому, что в парке ни разу не случилось ни одного завалящего ограбления… но нас, практиков, ненавидит. И заговорит со мной только в том случае, если я приду к озеру с трубкой мира, набью её кинникинником и выкурю — то есть, выражу свои добрые намерения понятным для него способом.

Зная всё это, не так уж трудно догадаться, какими обвинениями меня будет осыпать Белый Танцор, Одетый В Красное. Что он такое — эхо верований живших здесь племён, обрётшее собственное сознание? Обезумевший Стихиалий, выпивший душу могущественного шамана? Или, быть может, сотворённый сторож?..

Что ж, у меня появился шанс узнать. Но для этого нужно раздобыть кинникинник. Табак я, положим, найду; с гармалой тоже сложностей не будет. Вот только я слышал, что смесь должна содержать не меньше пяти ингредиентов, иначе духи тебя даже не почуют…

Кажется, мне нужен соответствующий эксперт.

Я вложил заметку обратно в папку и поднялся. В этот момент в голове возникло ощущение странной пустоты, а комната поплыла перед глазами, и я понял, что падаю. Слава Яхве, стул из-под меня никуда не делся — только скрипнул как-то особенно жалостливо, когда на него с размаху опустилась моя не самая лёгкая туша.

Чувствуя глубокую благодарность к уставшему от меня предмету мебели, я ошалело наблюдал, как покачивается пол комнаты — будто я нахожусь внутри крутящейся юлы. Резко пересохло в горле, и я потянулся к бутылке с содовой, стоявшей около папки, но не смог удержать её в руке — дрожь была настолько сильной, что пальцы мне почти не повиновались.

Так, постойте-ка, а когда я в последний раз ел? С моей привычкой пропускать завтрак это не очень-то удивляет… Надо выбраться из мотеля, перекусить…

Но голода я не испытывал — скорей тошноту от одновременного вращения окружающего пространства и содержимого моей черепной коробки. Эта тошнота из неприятного призрака стала ещё одной проблемой, причём так быстро, что я непроизвольно зажал себе рот. Разваливаюсь, не иначе.

Набравшись терпения, я дождался, пока мир вокруг меня придёт в норму. Когда от всей этой вакханалии уцелела только лёгкая ломота в висках, я залпом проглотил оставшуюся содовую, оделся и выбежал из номера.

Всю дорогу до ближайшего фастфуда я прислушивался к стуку своего собственного сердца, которое тикало так громко, будто могло этим что-то изменить. Как ни крути, лечение при помощи lumen naturae — штука спорная, и если моё тело начнёт после него вести себя странно, никто из опытных практиков не удивится.

Я играл в эту лотерею не впервые, и обычно мне везло. Но, кажется, на сей раз меня приложили крепче, чем я думал. Это был один из тех сюрпризов, что мешали широкому использованию магии в медицине — проблемы, которые настигли меня через год-два после той драки и которые я мог за это время предотвратить, появились сейчас, и разбираться с ними придётся в ближайшем будущем. Плата за ускоренное восстановление.

Мрачно вгрызаясь в хот-дог за высоким столиком безымянной забегаловки, я молился про себя, чтобы эти самые последствия ограничились тремором и головокружениями, а не подкинули мне, к примеру, ухудшение моего и без того не орлиного зрения. От дешёвого кофе —сахара в нём хватило бы, чтобы убить парочку диабетиков — ко мне вернулась тошнота, и я запрокинул голову, глубоко вдыхая сырой воздух с запахом бензина. Одновременно с этим какой-то человек за соседним столиком вздрогнул и низко наклонился к своему гамбургеру, будто застеснялся.

Это движение меня насторожило, но я постарался не подать виду. Расправляясь с остатками хот-дога, я краем глаза наблюдал за этим парнем. Ничего примечательного, на первый взгляд — кожаная куртка, джинсы, русый полубокс на голове. Однако за те несколько минут, что я за ним следил, он ни разу не прикоснулся к своей еде. И в этом не было бы ничего странного — мало ли какие мысли могут внезапно одолеть человека за обедом — но когда он воровато оглянулся и царапнул моё лицо напряжённым бесцветным взглядом, я вспомнил, что уже видел его. У входа в мотель.

Так. И что это такое, я вас спрашиваю? Очередное проявление нежной заботы Ассоциации?

Версия была бы хорошей — если б только они не были уверены, что я исчез из города от безысходности. Отсутствие хронометров на руках моего неожиданного спутника само по себе ни о чём не говорило, но слежку со стороны опытного практика я бы никогда в жизни не заметил, особенно с пустой медью.

Следовательно, передо мной обычный, не слишком смекалистый «хвост». Интересно бы знать, чей.

Я закончил обедать, оставив на столике недопитый кофе, и пошёл прочь — но не в сторону мотеля, а в противоположную, по улице, ведущей к центру города. Спустя несколько минут, на углу кирпичной трёхэтажки, я обернулся: «хвост» предсказуемо маячил на некотором расстоянии, подняв воротник куртки и глядя под ноги. Ухмыльнувшись про себя, я свернул за угол и подменил собственное лицо обликом небритого парня в бежевом пальто, который исчез за дверью магазинчика напротив. Оставалось только закурить и напустить на себя вид побеспечней.

«Хвост» вылетел из-за угла буквально через пару секунд и принялся озираться с выражением крайнего недоумения на простоватом лице типичного «быка»: я не мог успеть сбежать, все повороты и открытые двери находились слишком далеко. Конечно, он не знал, что егоцель подпирает собой стену в каких-нибудь трёх шагах от него, и потому буквально выжигал взглядом улицу в поисках решения внезапной головоломки. Вскоре глаза «хвоста» округлились до полного сходства с блюдцами, он зло харкнул на землю и зашагал к телефонной будке, расположившейся неподалёку.

Ага, любопытно, кому ты позвонишь, друг. Жаль, я не смогу тебя подслушать. Впрочем, легко догадаться: сначала ты пожалуешься на то, что упустил цель, затем получишь инструкции…

И куда же ты после этого пойдёшь?

Сквозь замызганные стёкла будки я видел, как «хвост» угрюмо кивает. Махнуться с ним ролями, что ли? Но куда меня может завести такая слежка, особенно теперь, когда мне нечем себя защитить? С другой стороны, этот парень знает, где я живу. Можно, конечно, перенести базу, но если меня нашли в «Хот-доге и подушке», то найдут и потом. Следовательно, нужно что-то придумать прямо сейчас — просто исчезнуть не получится.

Из проулка близ магазинчика выпорхнула стайка смеющихся девиц. Леди были одеты предельно откровенно, и от вида целой галереи умопомрачительных декольте я чуть не забыл, что я тут делаю. И одновременно с этим у меня родилась идея, которую в здравом уме я счёл бы бредовой, но сейчас мой разум был отравлен — поддельной сосиской в хот-доге, приторным кофе из пакетика, головокружениями, библиотекой Ассоциации и этим городом в целом. Поэтому я дождался, пока девушки пройдут рядом, запоминая облик самой яркой из них, и украл его, как только они завернули за угол.

«Хвост» же продолжал одиноко кивать неслышному голосу, точно пластиковая собачка на приборной панели авто. Я взял курс на его будку, стараясь выглядеть уверенно. Чёрт, и ни одной витрины, в которой можно было бы увидеть отражение.

Ждать пришлось ещё около минуты. Если всё получится, надо бы узнать, о чём они беседовали так долго…

— Эй, красавчик, — позвал я, когда «хвост» уныло выполз из будки. — Как дела?

Красавчик неохотно оторвал взгляд от собственных ботинок и перевёл его на меня. Глаза мгновенно затуманились и стали как-то нехорошо поблёскивать. Разумеется, моё лицо интересовало горе-шпиона гораздо меньше, чем то, что владелица этого образа так щедро выставляла напоказ чуть ниже.

— Ку-ку, детка, — хрипло сказал он, приобретая сходство с умственно отсталым бульдогом — разве что слюни за воротник не потекли. Чёрт возьми, если я становлюсь хоть чуточку похож на него при виде чьих-то прелестей, то имеет смысл уйти в монастырь, причём срочно.

— Ты какой-то грустный, — сказал я, судорожно соображая, надо ли улыбнуться. — Интересует компания?

— Ох, малышка, я бы и рад… — «Хвост», кажетсяоблизнулся, но я понадеялся, что это всего лишь воображение разыгралось. — Но я на работе, ждут меня…

— А я тебя надолго и не задержу. Только подумай: лучшие пять минут твоей жизни всего за двадцать баксов.

Последняя фраза была цитатой. Когда-то примерно таким же способом одна жрица любви домогалась и моего кошелька, поэтому от едва сдерживаемого гомерического хохота мне стало почти плохо. Чтобы не дать ему прорваться, я закусил губу; судя по изменившемуся лицу «хвоста», на маске это выглядело соблазнительно.

— Я и дольше могу, — похвалился он.

Спасибо, что поделился, мать твою. Даже и не знаю, как бы я жил без этих сведений.

— Вот и проверим, дорогуша. — Я выдал что-то вроде истерической гримасы в качестве замены чарующей улыбки. — Можешь не платить, если побьёшь рекорд.

Ха, да у меня талант импровизатора, наверное. А вообще, почему люди так охотно клюют на всевозможные скидки?

— Ну, ладно. — «Хвост» ощерился довольной улыбкой. — Давай, покажи, что умеешь.

— Прямо здесь? — Я нервно хихикнул. — Может, поищем какой-нибудь уголок потише?

— Я весь твой, маленькая скромница. Веди. — Мой новообретённый клиент сделал попытку ухватить меня за руку, но я уклонился и погрозил ему пальцем. Мою ладонь с женской никак не спутаешь.

Натянув на лицо идиотский оскал, я шмыгнул в тот же проулок, из которого перед этим вышли девушки. Он был сквозным, и я даже видел машины, шуршавшие по асфальту на соседней улице. Впрочем, ближе к середине проулка обнаружилась лестница, ведущая в подвал.

Мы с «хвостом» разделили одну и ту же мысль.

— А вот и местечко для траха, сладкая, — прогнусил «клиент», явно пытаясь звучать сексуально. Уж не знаю, чем это кончится, но парочку комплексов на всю оставшуюся жизнь я точно заработал.

Видимо, теперь я всегда буду сравнивать себя с этим похотливым уродом и надеяться на лучшее.

— Читаешь мои мысли, — защебетал я, ныряя вниз по ступенькам. — Ну же, скорей… жеребец.

Из незапертого подвала тянуло чем-то непривлекательным. Но места на площадке перед входом вполне хватало для двоих. Не успел я обернуться, как «хвост» буквально нахлынул на меня со страстью быка-производителя, к которому подвели невесту. Оглушённый резкой вонью пота и грязной одежды, я отпрянул; действительность перед моим лицом сейчас представляла собой мглу, и единственным живым объектом в ней были омерзительно масленые глаза «хвоста» с их мутным блеском. О, Яхве, я в облике дамы всего десять минут, и уже хочу обратно. Как же остальные справляются?

Когда я ударил «клиента» в самую чувствительную и незащищённую точку тела, мне почудилось, что я мщу за всех проституток, измученных улицей.

«Хвост», ожидавший куда более нежного обращения со своим достоинством, хрипло взвыл и согнулся. Не теряя времени, я изо всех сил двинул ему по ушам; икнув, он свалился мне под ноги. Куртка задралась и обнажила пистолет за ремнём. Пока её хозяин тряс головой, сопротивляясь обмороку, я завладел оружием и перепрыгнул через вздрагивающую спину, оказавшись на ступеньках. Конечно, «хвост» был слишком крепок, чтобы потерять сознание от такого удара, но и нынешний результат меня вполне устроил.

— Пятью минутами и правда не обойдёмся, так что деньги оставь себе, — сказал я, снимая пистолет с предохранителя и присаживаясь на ступеньки. Стрелок из меня, разумеется, неважный, но расстояние на моей стороне.

— Ты… тварь, — выдавил «хвост», постепенно разгибаясь, — сучка… я тебе устрою сладкую жизнь, погоди только…

— Не мельтеши. — Я усмехнулся. — Повернись ко мне передом. Для начала.

Кряхтя, «хвост» завозился на заплёванном цементном полу. Выглядел он теперь довольно жалко: плохо выбритое бледное лицо, кривой нос и обида в глубоко запавших серых глазах.

— Что тебе нужно?!

Я коснулся своего лба, расставаясь с маской и мысленно извиняясь перед её хозяйкой. Надеюсь, этот экспромт не испортит ей жизнь.

Глаза «хвоста» расширились, он издал что-то вроде сдавленного вскрика и попытался отползти от меня к стене. Надо сказать, без особого успеха: кажется, врезал я ему и в самом деле здорово, так что его лицо ежесекундно искажалось болью.

— Т-ты!..

— Ага. — Я позволил себе улыбнуться. — Знаешь меня?

— Опусти пистолет, мужик! — «Хвост» поднял руку, будто пытаясь демонстрировать дружелюбие. — Я тебе не враг!

— Разреши усомниться. Моих друзей в этом городе можно по пальцам одной руки пересчитать, и я их знаю лично. А вот тебя вижу впервые.

— Я… я просто хотел убедиться, что ты… ну, понимаешь, что ты — тот, кто нужен…

— Правда? И кому же?

Глаза «хвоста» на секунду заволокло пеленой страха, но он тряхнул головой.

— Опусти пистолет. Я бы всё равно с тобой заговорил, я просто не был уверен, что ты… ну, понимаешь, связан со всей этой… чертовщиной.

— Связан с чертовщиной? — Я расхохотался. — Как, скажи на милость, ты собирался в этом убедиться? Подождал бы, пока я принесу в жертву кошку?

— Но ведь я же убедился, — резонно возразил «хвост». — Ты — тот, кого исключили из Ассоциации Исследователей, и мой наниматель ищет именно тебя.

— Откуда твой наниматель обо мне знает?

— Да чего ты спрашиваешь-то! Мне тебя описали и сказали, где искать — вот и всё моё дело!

— Хорошо, допустим. К кому мне тогда обращаться с вопросами?

— Да я тебе адрес скажу! И телефонный номер, если захочешь, только опусти пистолет!

— Не дождёшься. Мне почему-то кажется, что эта штука неплохо помогает нам договариваться. Ну?

«Хвост» прерывисто вздохнул, запустил руку под куртку и извлёк оттуда визитку, которую бросил мне на колени. Я сунул трофей в карман и поднялся.

— Мужик, ну отдай пистолет-то, — жалобно попросил мой несостоявшийся клиент. — Мне ж не заплатят, если я сознаюсь, что ты меня, э… развёл… как девочку.

— Понятия не имею, почему это должно меня волновать, — хмыкнул я. — Ты вообще уверен, что ты для такой работы подходишь?

— Нет. Но жрать-то хочется.

— Ох, ладно. Часы у тебя есть?

«Хвост» закивал весьма энергично — видимо, боль и унижение схлынули.

— Славно. Тогда посиди тут ещё минут пять, а потом ищи свою игрушку в урне перед магазином — тем, что у телефонной будки, помнишь?

— Помню. Мужик, не рассказывай, как всё было, а?

Я пожал плечами:

— Посмотрим. И на твоё поведение в том числе. Ну, бывай — видимо, встретимся ещё.

— Уж я надеюсь, — буркнул «хвост». — Если не встретимся, то мне всё равно не заплатят.

Я рассмеялся, махнул ему рукой и выскочил из подвала.

Глава восемнадцатая. 10 октября 1985 года, 14:10, час Марса

Когда Леви разлепила веки, комната оказалась наполнена тёплым сиянием какого-то странного, совершенно не октябрьского заката. Окно было распахнуто настежь, но это сделал? Точно не она, утро-то выдалось жутко сырым и промозглым…

Шторы трепетали на лёгком ветру так изящно, будто хотели стать крыльями, и Леви на вдруг показалось, что вся комната куда-то летит. Бледно-золотые лучи живо перебегали по стенам, целуя каждый предмет мебели, словно их испускал какой-то очень подвижный прожектор. Послушница спрыгнула с измятой постели и направилась было к окну, чувствуя себя непривычно лёгкой, но…

— Ты звала меня. — Глубокий голос Кроцелла загудел будто бы отовсюду разом.

Леви вздрогнула и огляделась, но никого не увидела. Прозвучал музыкальный смешок, от которого качнулась люстра, и Герцог шагнул из зеркала прямо в кресло. Его фантастическая коса, точно впитывающая густой солнечный свет, уходила в отражение и расцвечивала стекло янтарной рябью.

— Я рад тебя видеть, дочь Рэйен, — сказал Кроцелл и улыбнулся, хотя на самом деле на его лице не дрогнул ни один мускул: эту улыбку Леви скорее ощутила, чем увидела. Эмоция Герцога была реальна, она существовала как блик — чуть более светлый, чем остальные — или лёгкое движение воздуха, принёсшее запах нагретой солнцем земли.

Оглушённая и немного напуганная послушница не придумала ничего лучше, чем присесть в реверансе, и улыбка превратилась в смех; комната вся замерцала, словно авантюрин на солнце, а шторы заколыхались ещё сильней.

— Я тоже рада вас видеть, — не без труда выдавила Леви, испытывая тошнотворную робость. — Хорошо, что вы услышали…

— Как будто у меня был выбор! Мне пришлось бы прийти, даже если бы ты не позвала. Но я рад, что смогу тебя поздравить раньше всех.

— С чем это?

— С пробуждением, разумеется! Первая магия, сотворённая сознательно, навсегда закрывает дверь в прошлую жизнь.

— Нет! Я же не умею! И мне запрещено, ведь если я сделаю такое до Инициации, меня не примут в Ассоциацию…

— Ничего себе. — Кроцелл поднял бровь, обретая, наконец, сходство с живым человеком. — «Не умею» — говорит мне та, что украла мелодию Герцога и спела её собственному жилищу. Я, между прочим, очень берегу тайну моей музыки от вас, алчных магов! И мог ли я ожидать, что ты так легко её запомнишь? Кто же подготовил к ней твой разум, хотел бы я знать?

— Не сердитесь на меня, — сказала Леви, чувствуя себя очень несчастной. — Я просто… я тоже музыкант… Мне это несложно, на самом деле, и я подумала, что если вспомнить мелодию во время медитации, будет легче… Она вчера очень помогла мне заснуть.

— Я не сержусь, я лишь полон интереса. Моя музыка и раньше звучала среди смертных, и последствия всегда бывали… разными. Вы действительно можете многое из неё извлечь. Даже больше, чем я сам, ибо — знаешь ты или нет — Герцоги лишены власти над материальным миром.

— И что же… что именно я сделала?

— Создала место силы. Эта мелодия очищает и упорядочивает пространство вокруг своего источника, а ещё прокладывает путь для того, что вы зовёте lumen naturae. Твоей милостью здесь родится озеро силы, и ты сможешь черпать из него столько, сколько способна воспринять.

Леви зажала себе рот обеими руками, но это не помогло: внезапные рыдания разодрали ей горло изнутри, смешиваясь с кашлем.

— Но что мне теперь делать… у меня даже меди нет, я совсем не знаю, как управлять силой…

— Положим, без меди можно и обойтись. — При этих словах зрачки Кроцелла ярко блеснули. — Это изобретение ваших практиков на многие тысячи лет младше, чем сама магия.

— Но если кто-то узнает, что я… я ведь не хотела такого… — Леви опустилась прямо на пол: ей становилось по-настоящему дурно.

— Не понимаю твоих терзаний. — Герцог расщедрился на пожатие плечами. — Как будто в этом есть твоя вина. Наставники Ассоциации выбрали такой странный метод обучения, им и пожинать его плоды.

— Ассоциация уже исключала тех, кто нарушил правила…

— Так зачем она тебе?

Тут свершилось то, что казалось Леви невозможным: Кроцелл поднялся с кресла и подошёл к ней. Коса продолжала тянуться за ним из сияющего зеркала.

— Зачем она? — повторил он, наклоняясь и протягивая ей узкую руку. — Я не могу управлять материальным миром, но могу найти гораздо более мудрых учителей, если ты захочешь. И я просто обязан это сделать по условиям договора с Рэйен. Почему Ассоциация так важна для вас обеих, не понимаю?..

Леви приняла руку и ощутила на своём запястье крепкую хватку прохладных, чуть наэлектризованных пальцев Герцога. Тот легко поднял её и подсадил на стол — совсем как ребёнка, нуждающегося в утешении. Вблизи лицо Кроцелла утратило большую часть своей пугающей неподвижности и могло бы сойти за человеческое, если бы не чёрно-синие глаза безо всякого намёка на зрачки.

Странно, послушница помнила их жёлтыми…

— Как же ты похожа на мать, Леви. — Пространство еле слышно звенело, отзываясь на улыбку Герцога. — Я хочу помочь, и сделал бы это, даже если бы договора не существовало. Если бы другие… из моего племени узнали, они бы здорово посмеялись.

— А маме вы тоже… помогали?

— Да. Но она отказалась покинуть вашу Ассоциацию, хотя я… — Кроцелл отвёл взгляд от Леви, затем сделал несколько шагов назад и скрестил руки на груди, — хотя я просил её об этом.

Происходящее окончательно привело послушницу в недоумение. Герцог явно умалчивал о многом, но она не чувствовала ни малейшей тревоги.

— Почему она отказалась?

— Не знаю. Думаю, что она… верила в Ассоциацию больше, чем это сборище того заслуживает. А у меня не было и нет права настаивать. — Кроцелл усмехнулся и вытянул прядь из своей тугой косы, попутно извлекая из воздуха очень тонкий нож, похожий на скальпель.

Леви зачарованно наблюдала за тем, как острый свет лезвия соприкасается с мягким мерцанием локона. Отделив от сияющего снопа один-единственный золотой луч, Герцог опять подошёл к ней.

— Протяни руку.

Послушница повиновалась, и прядь обвилась вокруг её запястья, будто тёплая ящерица.

— Чтобы ни хаос, ни видения не могли обрести власть над твоим разумом, — Леви показалось, что голос Герцога при этих словах чуть дрогнул, — чтобы твою волю не могли подчинить ни люди, ни духи… прими от меня этот Дар. Он позволит тебе отличать ложь от правды, даже если сам говорящий был обманут. Ты не будешь игрушкой для хитрецов.

— Спасибо…

— Поблагодаришь, когда тебе это действительно поможет.

Кроцелл вернулся в кресло и с невинным видом достал из-под него свою скрипку, словно привык прятать её именно там.

— А теперь — запоминай хорошенько. Это мелодия талых вод, она скрывала мою печать от глаз магов. Призови её в своё жилище, когда проснёшься, и она рассеет лишнюю силу.

Меркнущее свечение в воздухе смешалось с журчащей музыкой и устремилось прямо в сердце, нежно врачуя следы от ледяных молний. Послушница закрыла глаза, позволив мелодии свободно струиться по телу, и время растворилось вместе с окружающей реальностью, этой зыбкой реальностью ещё одного сна.

Глава девятнадцатая. 11 октября 1985 года, 10:25, час Сатурна

Трофейная визитка мне, пожалуй, нравилась. Красивая: золотое тиснение на синем картоне, бархатистом на ощупь. Воплощение эдакой добротности, уверенности её владельца в собственном богатстве и праве располагать чужим временем.

Я читал имя этого типа раз в пятый, но не мог запомнить ни буквы. Мысли разбредались. Хотелось нормального кофе и выспаться, а не очередных странных знакомств. В конце концов, кто бы мной не интересовался, он прислал ко мне не курьера с письмом, а мордоворота с пушкой, и я был бы совершенным идиотом, если бы ожидал встречи с дрожью восторженного нетерпения.

Впрочем, игнорировать такие знаки внимания ничуть не умней. Особенно на убывающую Луну, когда у них наверняка есть стволы и биты, а у меня — ничего.

С шестой попытки я всё-таки смог удержать в памяти золочёное имя. Фредерик де Вриз. Кажется, где-то я это имя уже слышал, но краешком уха… Может быть, мелькало в новостях по радио?

По барабану. Позвонить ему, да и дело с концом.

Я подтащил поближе к себе табуретку, которая играла роль прикроватной тумбочки в моём номере. Как ни странно, роскошные апартаменты мотеля были оснащены телефоном, хотя за эту цену кое-где и туалета не случается — в конце концов, зачем? Нужду можно и улице справлять.

Сняв трубку и прижав её плечом к уху, я набрал номер и стал ждать. Спустя секунд двадцать хриплые гудки заткнулись и сменились музыкальным женским голосом:

— Приёмная мистера де Вриза. Здравствуйте! Чем могу помочь?

— Э-э-э… — протянул я, злясь на себя за то, что не спланировал разговор заранее. — Здравствуйте. Меня зовут Нетус Бельторн, и мне сказали… мистер де Вриз хотел со мной поговорить.

— Да, мистер Бельторн, — подтвердил женский голос. — Меня предупредили о вашем звонке. Мистер де Вриз велел передать вам, — она произнесла это «вам» так, что я почувствовал себя действительно важной птицей, — что ждёт встречи с нетерпением. В какое время вам будет удобно посетить нас?

— В смысле?..

Кажется, девушка на том конце провода не слишком удивилась моей тупости. Или уже привыкла к идиотам.

— Мистер де Вриз освободит для вас любой удобный промежуток времени.

Ух ты.

Я покосился на планетарный хронометр. В час Сатурна сделки рождаются мёртвыми по определению, но до Юпитера остаётся всего несколько минут, а вот он как раз любит выводить нас на верный путь.

Особенно, если дело касается благосклонности сильных мира сего.

— Мистер Бельторн?.. — хрустально прозвенело в моём ухе.

— Да, я здесь, — сказал я в трубку. — На самом деле, я свободен прямо сейчас, но не знаю, приемлемо ли это для мистера де Вриза.

В трубке воцарилась тишина, нарушаемая только страдальческими всхлипами помех: должно быть, девушка сверялась с расписанием своего шефа.

— Это подходит, — сказала она спустя какое-то время. — Мистер де Вриз может принять вас. Его вилла расположена за городом, поэтому я посоветовала бы вам взять такси. Записываете адрес? Лексингтон-роуд, тридцать четыре…

Я мысленно прикинул. Вообще говоря, я мог бы добраться пешком, пусть это и займёт около часа — у меня ж каждый доллар на счету. Но тогда в силу войдёт старина Марс, и я скорей новых врагов наживу. Придётся поторопиться…

— Спасибо, мисс. Скоро буду.

— Вас проводят к мистеру де Вризу. До свидания, мистер Бельторн.

Повесив трубку, я откинулся на подушку и ещё раз всё обдумал.

Кому эта встреча нужней — мне или этому де Вризу? Скорей уж ему: пусть его имя и кажется знакомым, я всё равно не могу вспомнить о нём ни черта. Как следует себя вести? Со всей возможной осторожностью и рассудительностью, конечно.

На этом моменте я заржал, как полный идиот. Нет, стратега из меня не выйдет, придётся снова импровизировать. Но всё же есть два вопроса, на выяснении которых мне следует сосредоточиться: что от меня потребовалось человеку с такой шикарной визиткой… и как он вообще меня вычислил.

Всё это любопытно, весьма любопытно…

…Настолько любопытно, что я не стал даже пытаться экономить на транспорте.

В таксомоторе слегка пахло бензином, а из приоткрытого окна — дождём, хоть погода и оставалась ясной. У меня кончились сигареты, и я страдал; а безжалостный шофёр дымил папиросой, даже не подумав спросить моего разрешения.

На Лексингтон-роуд не очень много домов, в основном — виллы. Они пустуют большую часть года — особенно те, что принадлежат Октинимосам из первой десятки.. В конце концов, Трипл Спайкс — не курортный городок, чтобы привлекать расслабляющихся толстосумов, пусть здесь и мило.

На фоне золотистых холмов, за которыми начинается лес, архитектурный разнобой производил достаточно странное впечатление. Пара домов в тосканском стиле с броскими светильниками на стенах и арочными окнами, немного греческого возрождения с этими пошлыми колоннами, сдержанный колониализм… Октинимосы от безденежья страдают редко, вот и развлекаются как могут.

Интересующий меня особняк располагался у самой черты города, неподалёку от берега медленной речушки. Я бы ни за что не принял его за дом кого-то из наших: слишком уж плохо состоятельный народ из Ассоциации относится к готической архитектуре. Так сложилось: сначала она ассоциировалась у практиков с давним врагом — церковью — а потом стала атрибутом дешёвых мистических триллеров, и с ними нам тоже не хочется иметь ничего общего.

Таксомотор оставил меня близ участка, засаженного ильмами и клёнами не хуже парка Меокуэни. От больших кованых ворот разбегались мощёные тропинки, которые прилагали массу усилий, чтобы выглядеть заброшенными. Изысканная мрачность ландшафта явно была результатом работы настоящего мастера… Кажется, мистер де Вриз не обижает своего садовника платой.

— Мистер Бельторн? — окликнули меня из-за ворот.

Я увидел высокого, плечистого мужчину лет сорока, носившего очень типичную армейскую стрижку — охранника, разумеется. Он смотрел жёстко, будто ощупывая глазами моё лицо и одежду — а ну как под курткой прячется фунт тротила?

Глупо хихикнув, я кивнул:

— Ага.

— Меня предупредили о вашем визите. — Не изменившись в лице, охранник принялся звенеть замком на воротах. Закончив, он приоткрыл их ровно настолько, чтобы я смог пройти. — Добро пожаловать.

И все-то меня знают, и всех-то обо мне предупредили…

Поравнявшись с ним, я зацепился взглядом за длинный, раздражающе аккуратный шрам на его шее. Будто от сабли, но кто, скажите на милость, развлекается подобным в наше-то время? Чёрт, судя по виду пореза, удар даже вполсилы отправил бы этого парня на личную встречу с апостолом Петром. И, тем не менее…

Брр.

Чувству вкуса мистера де Вриза — или чувству вкуса его архитектора — следовало отдать должное. Особняк прикидывался резиденцией массачусетского Влада Цепеша весьма умело — никакой кричащей роскоши, только каменные стены, изящная тёмно-красная крыша и сдержанные витражи — но для меня это была разница между растёкшейся тушью на лице печальной девочки-подростка и тщательно выстроенным образом готической дивы из Бэткейва.

А суть одна — показуха. Но, чёрт побери, красиво. И дорого, очень дорого.

Отворив дверь, охранник пропустил меня перед собой, и я оказался в графитно-матовом интерьере холла. Судя по всему, этот интимный полумрак царил здесь вне зависимости от погоды и времени суток: лампы на стенах очень убедительно притворялись свечами и наполняли помещение дрожащими оранжевыми отблесками. За массивным столом из тёмного дерева, покрытым резьбой — судя по всему, антикварным — сидела брюнетка лет двадцати с несколько отталкивающим бледным лицом.

Подняв на меня глаза, она улыбнулась и встала, протягивая мне руку для пожатия. Резкость этого жеста в сочетании с чёрной блузой, свободными тканевыми брюками и простой, но строгой причёской определённо указывали на то, что леди здесь не работает не украшением и не кофеваркой. Похоже, у мистера де Вриза нет привычки платить за красивые глазки.

Хотя вот глаза у неё были вполне ничего: большие и серые, как утреннее небо перед самым рассветом. Я принял её ладонь — твёрдую, будто мужскую. Она явно была способна на крепкое рукопожатие, но едва стиснула мои пальцы, точно желая показаться слабой.

— Добрый день, мистер Бельторн. Присаживайтесь, пожалуйста. У мистера де Вриза сейчас несколько срочных звонков, и вам придётся немного подождать.

— Откуда вы знаете, что это я?

Вопрос прозвучал по-дурацки, но я не удержался: здешние обитатели всячески пытались произвести на меня впечатление всеведущих, и им это вполне удавалось. А я тут как раз успел заработать аллергию на чужое всеведение, особенно обо мне.

— Вас очень подробно описали. — Леди пожала плечами. — Кроме того, вы ведь предупредили о своём прибытии, и сейчас мистер де Вриз больше никого не ждёт.

И в самом деле. Но, чёрт, она могла бы хоть уточнить моё имя.

Успокойся, старина, ты просто не в себе… И очень может быть, что тебя намеренно вводят в это состояние. Кто знает, не выгодней ли мистеру де Вризу сделать так, чтобы ты земли под собой не чуял, когда войдёшь в его кабинет?

Я огляделся, скучая по своим старым очкам. Будь они со мной, я бы уже обшаривал дом на предмет магии, но сейчас я бессилен. И даже дар Марбаса едва ли поможет.

Леди что-то строчила, словно утратив ко мне всякий интерес. Я занял место на самом краю большого дивана, обтянутого чёрной кожей. Тут же захотелось спать, причём смертельно: слишком уж выгодно красавец отличался от моего ложа в мотеле. Вообразив, как неуместно я буду смотреться, я едва сдержал очередной приступ нервного хихиканья.

Прямо на противоположной стене висело огромное зеркало в грандиозной раме, стоившей явно дороже годовой ренты за комнату в «Хот-доге и подушке». Оно прекрасно давало понять, насколько серьёзную ошибку я совершил, не взяв напрокат костюм. То, что казалось вполне приличным человеком в холле мотеля, здесь имело вид нищего панка, страдающего от похмелья. Отведя взгляд от своего отражения, я встретился глазами с леди-секретаршей и заметил на её лице интерес вроде такого, что испытывают к зверушке в зоопарке — любопытство пополам с жалостью и желанием швырнуть немного хлебушка.

Зазвонил телефон. Сняв трубку и выслушав указания, леди окликнула меня:

— Вас ждут, мистер Бельторн. Прямо до лестницы, затем поднимайтесь на второй этаж и входите в двустворчатые двери. Он скоро будет, сэр. — Последнее было сказано в трубку.

— Спасибо. — Я кивнул ей и встал.

Направляясь к лестнице, я заметил, что одна из моих кроссовок вот-вот запросит каши. Здешняя обстановка делала всё, чтобы я чувствовал себя дерьмом, но, к счастью, она не могла справиться лучше, чем мой собственный синдром самозванца.

А потому мне было, в общем, по барабану.

На отделку лестницы я почти не обратил внимания — запомнил только броские серебристые узоры на перилах. Двери, встретившие меня на втором этаже, выглядели некоторым перебором: резьба на них представляла собой адскую и бессмысленную смесь кельтского орнамента, каббалистических символов, полинезийских мотивов и ангельских силуэтов по всей поверхности. Для полной картины не хватало только какой-нибудь надписи в стиле «Оставь надежду всяк сюда входящий» или «Arbeit macht frei», на худой конец.

Нет, с балансом у них всё-таки не вышло. Весь этот готический ансамбль вдруг показался мне скучным до духоты и мгновенно утратил власть над моим уставшим разумом. Широко ухмыльнувшись и вдохнув полной грудью, я постучал.

— Входите! — глухо донеслось изнутри.

Я толкнул дверь, перешагнул через порог и застыл. Не знаю, чего я ожидал — наверное, типичного толстосума в костюме за пару тысяч баксов. Ну, или благообразного старичка в элегантном домашнем халате, вроде тех, что носят британцы в классических фильмах.

Ничего похожего.

Меня встретил полностью лысый мужчина средних лет, одетый в светлую робу до пола и что-то вроде мантии поверх. Руки он держал сомкнутыми на животе, и ладони прятал в широких рукавах. Мистер де Вриз слегка поклонился мне, и в этом движении было столько пафоса и церемонности, что я чуть не заорал. А потом вспомнил, как сильно мне хочется курить.

— Добрый день, мистер Бельторн, — сказал хозяин.

— Да пребудет с вами Сила, — невпопад ляпнул я.

На лице мистера де Вриза отобразилось удивление: одна из его мохнатых бровей высоко взлетела вверх.

— Присаживайтесь, пожалуйста. — Он извлёк правую ладонь из рукава и махнул ею в сторону одного из массивных кресел. Я не сразу смог отвести взгляд: по количеству перстней на фалангу мистер де Вриз уделывал даже Марбаса.

Я утоп в кресле, не забывая оценивать обстановку. Кабинет был светлей, чем холл и лестница; высокие витражные окна придавали солнечным лучам всевозможные оттенки и акварельно сходили с ума на паркетном полу.

— Прежде всего, я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы приняли моё приглашение, — начал мистер де Вриз, возвращаясь за свой монументальный стол. — Для меня честь принимать в моей скромной обители Истинно Одарённого.

Скромной обители? Вот ведь дешёвое кокетство.

Постойте-ка… Истинно Одарённого? И как ты, скажи на милость, умудрился произнести эти слова с больших букв?

— И я благодарен вам за приглашение, — ответил я, стараясь скрыть удивление. Впрочем, вид у меня и без того был ошалелый. — Чем я могу помочь?

— Сразу переходите к делу, да? — Мистер де Вриз ухмыльнулся, и эта гримаса показалась мне слегка… плотоядной. — Заслуживает уважения.

Я уставился в пол, чтобы избежать прямого контакта глазами, которого этот тип искал весьма настойчиво. Его лицо мне решительно не нравилось, не нравился прищуренный взгляд зеленовато-серых глаз, не нравилась манера скрещивать пальцы, будто срисованная с Эрнста Ставро Блофельда.

Проще говоря, от мистера де Вриза, его кабинета и всей усадьбы разило крепкой, первосортной фальшью. Такое знакомство обещало проблемы куда скорей, чем выгоду.

Что ж, прикинусь блаженным. Уж это-то я умею.

Нацепив улыбку клинического идиота и округлив глаза до младенческой наивности, я поднял голову.

— Спасибо. Приятно слышать.

— Не буду ходить вокруг да около. — Мистер де Вриз откинулся на спинку своего кресла. — Но разговор нам предстоит долгий — быть может, немного кофе?

Пожав плечами, я кивнул:

— Почему бы и нет.

— Мисс Джексон, принесите нам два кофе, будьте добры, — сказал в трубку мой гостеприимный хозяин. — Сахару, мистер Бельторн? Нет? Что ж, наши вкусы совпадают. Хорошее начало. Надеюсь, дальнейшая беседа обнаружит и другие сходства.

Чёрт тебя побери, ты ж не хотел долгих вступлений, ситх ты недорезанный.

— Очень может быть, — вежливо ответил я, не переставая улыбаться.

Он старше тебя. Он во много раз богаче. Он привык управлять. Сейчас он уверен, что полностью владеет ситуацией — хоть и знает прекрасно, кто ты такой. Ему от тебя что-то нужно, и он ни секунды не сомневается, что сможет это получить.

Поэтому подыгрывай, старина, подыгрывай. С этим течением тебе не справиться на одном упрямстве.

— Нам не так часто удаётся встретиться с кем-то из тех, кто владеет даром магии по праву рождения. — Мистер де Вриз смотрел на меня с лёгкой ухмылкой, которая спорила с его уважительными интонациями. — По правде говоря, мы — я и мои соратники — много ожидаем от вас, мистер Бельторн. Невероятное единство братства… практиков — кажется, так вы предпочитаете себя называть? — прекрасно хранит его тайны. Однако, строгость ваших правил не могла не породить раскола, и мы видим в этом великое благо для мира.

От широкой улыбки у меня заболели щёки. Думаешь, что перед тобой ренегат? Чудненько.

— Вы прекрасно осведомлены, сэр. Я поражён.

А если я не разучился ездить по ушам, ты чуть позже ещё и выложишь, кто тебе меня сдал.

— Преимущества мирской власти. — Мистер де Вриз склонил голову, улыбаясь, словно моя реплика доставила ему удовольствие. — Порой она может дать не меньше магии. А вы когда-нибудь задумывались, на что был бы способен человек, у которого есть и то, и другое?

— Завидное сочетание. — Я пожал плечами. — Но у нас хорошим тоном считается умеренное отношение к мирским благам.

— Неудивительно. Искушения, которым подвергается человеческая душа на пути к богатству… наверняка они могут сделать мага опасным — не только для других, но и для него самого, не правда ли?

— Точно. — Я кивнул. Мой собеседник явно наслаждался разговором, в то время как я до сих пор не видел в нём особенного смысла.

— Но если речь о душе, уже прошедшей долгий путь… — Мистер де Вриз снова скрестил пальцы. Мне захотелось взять кочергу, которая как раз стояла около небольшого камина, и сломать их. — Если мы говорим о душе, очищенной испытаниями и жертвами, о душе, доказавшей свою цельность… неужели она не заслужила права на дар, который позволил бы ей принести в мир ещё больше благ?

В дверь глухо постучали, затем она отворилась, и молчаливая мисс Джексон внесла кофе, стараясь не смотреть в мою сторону. Спектакль начал производить впечатление затянувшегося.

— Думаю, сэр, — сказал я, едва секретарша вышла, — что всё зависит от того, кого вы спросите. Мои учителя ответили бы, что дар не может быть заслужен. А если душа справляется и без него, то она в нём не нуждается.

— А вы? — Мистер де Вриз поймал-таки мой взгляд, и я почувствовал странную дрожь во всём теле. — Что ответите вы?

Так-так, старина. За этим он тебя и позвал. И ответа ждёт вполне определённого. Промахнёшься — ниточка оборвётся, и последствия предсказать трудновато. В конце концов, если он сейчас достанет из-под своей мантии револьвер и разрядит его в тебя, поспорить не получится.

Выдерживая глазной контакт с собеседником, что стоило мне немалых усилий, я сказал:

— Я думаю, этот дар не нужен большинству практиков. Они не знают ему цены. И понятия не имеют, что с ним делать. Будь он не наследием, а наградой, было бы гораздо справедливей.

Лицо мистера де Вриза расслабилось:

— Значит, я в вас не ошибся, мистер Бельторн. Поздравляю нас обоих с удачным знакомством.

Ну и горазд же ты врать, старина.

Я скосил глаза на планетарный хронометр. Час Юпитера ещё длился.

— Пейте кофе, — предложил де Вриз. — Мисс Джексон прекрасно его варит. Вы, как я понимаю, ценитель?

— А этого вы обо мне не разузнали? — усмехнулся я, подтягивая к себе чашку.

— За эту информацию о вас я платить не стал. Решил, что лучше спросить самому.

— И где же лежит такой товар, если не секрет?

— В Трипл Спайкс живут люди, мимо которых не проскользнёт незамеченной и тень. Да и может ли быть иначе в городе, выстроенном вокруг тайны, как вы думаете?

Неужели Милли Макферсон? Мысль об этом оказалась… неприятной. Конечно, информация обо мне «тоже на продажу», почему нет…

И всё же настроение у меня здорово испортилось.

Я отхлебнул кофе. От голода и никотиновой ломки мои руки начали дрожать, и я чудом не расплескал содержимое своей чашки. Де Вриз в этот момент отвлёкся на какие-то записи и ничего не заметил. На лысине поселился ультрамариновый солнечный зайчик.

— Что ж, раз мы с вами друг друга в некоторой степени поняли, настало время поговорить о деле, — сказал он, поднимая голову.

Ну, наконец-то.

— Слушаю, сэр.

— Я пригласил вас, мистер Бельторн, как Истинно Одарённого, который разочаровался в порядках и методах вашей… Ассоциации Исследователей — ведь так они себя называют для мирян, верно? Рано или поздно она должна была исторгнуть кого-то вроде вас, и мы ждали этого с нетерпением.

— А кто это «мы»?

— Мы — узкий круг… влиятельных персон, полагающих своей целью найти путь к магическому искусству для тех, кто не был рождён с этим даром. Вы ведь не хуже меня знаете, что люди — как бы яростно они не отрицали невидимый мир — чувствуют присутствие этих сил, страшатся их, и потому ненавидят вас. Эта ненависть принесла Истинно Одарённым по всему миру множество бед, верно?

— Было дело, чего уж там. — Я пожал плечами, стараясь не меняться в лице.

— Но мы не испытываем зависти к вашему дару. Мы изучали великое множество древних текстов, мы проникали в запретные области и раскрывали старые тайны, а потому мы знаем, — это «знаем» де Вриз произнёс с таким апломбом, что я не осмелился возразить даже про себя, — что путь к магической силе для обыкновенного смертного существует, и мы намерены его пройти.

Чёрт побери, дорогой сэр, если только в твоих соображениях имеется что-то дельное, тебе нужен не я, а бабушка Вендева, или хотя бы Джеффри Тансерд. Ассоциация экспериментирует с возможностью пробудить дар в обычных людях с самого начала, и ничего не добилось по сей день, если не считать открытий вроде ЛСД.

— И зачем вам я?

Вместо ответа де Вриз встал из-за стола и подошёл к окну, сцепив руки за спиной. Театральность его образа и движений сводила меня с ума.

— Буду с вами откровенен, мистер Бельторн. Несмотря на то, что мы обладаем подлинными сведениями о ритуалах, способных дать доступ к магическим сокровищницам, наши практические занятия до сих пор не принесли результатов. Значит, мы допускаем какую-то ошибку, которую не в состоянии увидеть. Мы рассчитываем, что вы поможете нам найти её и исправить.

Я снова скосил глаза на часы. О, Яхве, как же долго это длится.

— А что взамен, сэр?

Де Вриз удивлённо поднял брови — на сей раз обе:

— Очевидно, мистер Бельторн. Вы отвержены братством, воспитавшим вас, и разве вы не ищете способа восстановить своё доброе имя?

Ох, Милли. Теперь я уверен, что это она. Надеюсь, ей хорошо за меня заплатили.

— Предположим, так. И что с того?

— Зачем вам тратить силы впустую? Помогите нам обрести Дар — и на вашей стороне будут люди стократ более могущественные, чем те, у кого не хватило ума иначе распорядиться талантами молодого поколения.

Я вздрогнул, и мне стало холодно.

— Почему вы считаете, что помочь вам — в моих силах?

— Разумеется, уверенности у нас нет. — Де Вриз пожал плечами. — Но мы умеем быть благодарными, поверьте. Если вы приложите все усилия, мы этого не забудем.

По-видимому, я утратил власть над лицом — и как раз в то время, когда мой собеседник наблюдал за мной очень пристально. Де Вриз вернулся за стол и сделал вид, что крайне занят кофе, хотя его жёсткие, глубоко запавшие глаза неотступно следили за каждым моим движением.

— Я не требую ответа прямо сейчас, мистер Бельторн. У вас ведь осталась моя визитка, не правда ли?

— Конечно, сэр.

— Так позвоните мне на этой неделе — скажем, дня через два. Или раньше, если вам будет угодно принять решение.

Опустошив чашку одним глотком, де Вриз добавил:

— Не смею вас больше задерживать.

Я кивнул ему, встал и направился к выходу. Едва коснувшись дверной ручки, я услышал:

— Но я думаю, мистер Бельторн, что ваш ответ мне уже известен. Ведь вы пришли в час Юпитера — значит, надеялись на плодотворную сделку.

Последовавший за этим смешок продрал меня до самых костей. Я не хотел доставлять де Вризу удовольствие видеть моё смятение, и поэтому вышел, не оглядываясь.

Глава двадцатая. 11 октября 1985 года, 12:30, час Солнца

— Ну и что у тебя с лицом с самого утра? — мрачно поинтересовалась мисс Клинг, наблюдая, как Леви безучастно поглощает обед. — Нельзя ли поменьше уныния?

— Прошу прощения, мисс Клинг. — Леви попыталась улыбнуться. В зеркале было видно, что улыбка вышла кривой и виноватой одновременно.

— В конце концов, твоё наказание не очень-то и долгое. — Наставница вздохнула. — Всего лишь неделю. И ты должна понимать, что это ради твоего же блага. Каждому практику время от времени приходится смирять своё тело и дух — иначе кто знает, куда его заведут страсти и гордыня?

Последняя фраза показалась Леви очень книжной, и ей захотелось спросить мисс Клинг, как давно она сама смиряла у себя хоть что-нибудь. Впрочем, усугублять свою собственную участь было бы глупо, и послушница сделала вид, будто крошечная порция хлеба со стаканом воды поглощают всё её внимание.

Мисс Клинг снова вздохнула и нервно заёрзала в кресле. Видимо, вчерашний скандал уже казался лишним даже ей самой, но за десять дней своего ученичества Леви узнала наставницу достаточно хорошо, чтобы понимать: отменить наказание для неё значило бы сильно подмочить собственный авторитет.

— Мистер Тансерд не простит мне, если я не уделю достаточного внимания твоему духовному облику. Ассоциация ведь не зря сосредотачивается на том, чтобы научить послушников противостоять искушениям. Твоя мать была одним из лучших практиков, и от тебя мы ждём таких же значительных достижений.

Леви не успела собраться с мыслями, чтобы ответить. Её запястье — на том самом месте, где незримо покоилась прядь волос Кроцелла — вдруг похолодело и будто наэлектризовалось. Ледяное биение длилось чуть дольше мгновения, но этого было достаточно, чтобы понять: мисс Клинг лжёт.

И чему здесь удивляться? Вспышка произошла в тот момент, когда наставница говорила о своих ожиданиях, но для них обеих ясно, что ничего она от послушницы не ждёт. Может быть, сочла бездарностью с самого начала, разве теперь узнаешь?..

Послушница подняла руку и всмотрелась в своё запястье внимательней. Ничего необычного, если не считать тёмной линии толщиной с волос — сразу и не разглядишь… Ничего, что могло бы привлечь внимание собеседника. Лжецы не узнают о разоблачении. Эх, если бы она обладала этим Даром, когда только встретила Нетуса Бельторна…

Или со дня приезда в Трипл Спайкс. Может быть, она избежала бы того, что слишком напоминает ловушку — и с каждым днём всё больше.

— Леви, где твои мысли вообще? — возмутилась мисс Клинг, поднимаясь из кресла. — Я дождусь сегодня ответа, или нет?!

— Простите, мисс Клинг, — отозвалась послушница, вздрогнув и сжавшись. — Я виновата.

Звук голоса наставницы словно будил какую-то рептилию, угнездившуюся меж рёбер — она начинала шипеть, скрежетать и рваться прочь, наружу. Леви предполагала, что именно так ощущается ненависть. Присутствие мисс Клинг делалось всё более невыносимым, и беспокойная рептилия превращала необходимость сохранять лицо в настоящее испытание.

Господи, пусть она замолчит, пожалуйста, хоть на время…

Мисс Клинг подошла к послушнице и нависла над ней, будто пахнущая Шанелью ива.

— Твоё поведение может создать нам массу проблем, понимаешь ты это или нет?

— Понимаю, мисс, — прошептала Леви, опуская глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом.

— Если ты так и будешь вести себя, как напуганный бурундук, дело не пойдёт дальше. Наказания следует принимать со смирением и открывать сердце для новых уроков, как иначе ты постигнешь душу магии? Мне в своё время тоже доставалось, знаешь ли.

Ледяная вспышка над линией пульса.

Леви сжалась. Ей очень хотелось отодвинуться подальше от наставницы и её удушливой Шанели — господи, почему Шанель, почему в таком количестве? — но высокая спинка стула этого не позволяла.

— Можно подумать, я тебя тут избиваю каждый день, — сказала мисс Клинг уже раздражённо и отошла обратно к креслу.

Стараясь унять нервную дрожь, послушница сосредоточилась. Пространство комнаты еле слышно звенело, откликаясь на перемены в её чувствах. Мелодия талых вод лишь скрывала случайно созданный резонанс; ручьи звуков под её покровом продолжали крепнуть и переплетаться между собой, окружая Леви чистой, упругой силой.

Поначалу послушнице казалось, что бесконечная цепь трезвучий на самой грани слуха сведёт её с ума, но за прошедшие часы она, как ни странно, успела привыкнуть. Мир, полностью изменившийся за ночь, будто бы уже стал для неё родным; как и сказал Кроцелл, первая сотворённая магия закрыла дверь в прошлую жизнь.

Мир пульсировал, струился и пел вокруг Леви. Может, этот нескончаемый ритм и был тем, что практики называли lumen naturae — она непременно спросила бы мисс Клинг…

Если бы мисс Клинг не походила сейчас на полицейского, который стоит посреди места преступления, окружённый трупами, и пытается оштрафовать убийцу за переход на красный свет.

— Ты хочешь просидеть эту неделю взаперти, как я понимаю? — Тон наставницы звучал так, словно мог заморозить всю воду в общежитии. — Это легко устроить. Мистер Тансерд всегда приветствует желание послушников предаться полной аскезе.

Леви снова не ответила. Да что там, даже взгляд в сторону мисс Клинг показался ей лишней тратой сил.

— Ты и впрямь чувствуешь себя готовой к семи дням полной изоляции? Подумай ещё раз, дорогуша. Когда ты запросишь пощадычерез пару суток, у меня не будет права дать тебе поблажку!

Собравшись с духом, Леви подняла голову, чтобы посмотреть на наставницу, но слова опять застряли у неё в горле: впервые за всё время своей учёбы послушница обратила внимание на медные украшения, казавшиеся лишь элегантным дополнением к наряду мисс Клинг, но на деле — как это стало заметно теперь — обладавшие собственным голосом и ритмом.

Резервуары Силы — кажется, так их называют?

— Упрямая девчонка, — процедила наставница сквозь зубы. — Пожалуй, я расценю твоё молчание как знак согласия! Но не думай, что я не доложу мистеру Тансерду о неуважении, которое ты так опрометчиво проявляешь. Как бы тебе не припомнили это на Инициации!

Новая пульсация дара Кроцелла.

Леви мысленно сосчитала. За одну беседу мисс Клинг солгала ей три раза. А сколько лгала прежде? И стоит ли жалеть о потере её расположения?

Закрываясь, дверь комнаты громыхнула так, что эхо разнеслось по всему этажу. Ключ в замке проворачивался со злобным, рокочущим треском; затем, когда нервно-ритмичное постукивание каблуков удалилось прочь, всё стихло.

Приоткрыв окно, Леви набрала полную грудь холодного, пахнущего близким дождём воздуха и решила, что жалеть не о чем. Мир, полный восхитительного музыкального хаоса, нежился в серебристых лучах октябрьского солнца и был готов составить ей компанию в любой момент.

Главное, как и предупреждал Кроцелл, соблюдать предельную осторожность.

Глава двадцать первая. 11 октября 1985 года, 22:30, час Луны

Тёмный квадрат окна постепенно загорался оранжевыми лучами уличных фонарей. Из-за неплотно прикрытой двери в мой номер проникали сквозняк и ядрёный запах лапши быстрого приготовления. Я, в общем, так и не перекусил за весь день; остатки здравого смысла не одобряли моё поведение, но меня настолько тошнило от собственного запутавшегося бытия, что о еде и речи не шло.

Попытки собрать в кучу все гадости, случившиеся за последнее время, не принесли особенного результата. Чем упорнее я пытался думать, тем хуже мне это удавалось. Когда из соседнего номера донеслись стоны очередной влюблённой парочки, у меня возникло чувство, будто я пытаюсь построить дом, не имея фундамента.

Окончательно сдавшись, я плюнул на пол, встал из-за стола и отполз в холодную постель, пропахшую моим одеколоном. Надо завтра намекнуть администраторше, что бельё требует замены…

Глаза ныли. Мозги тоже. Следовало уделить внимание миллиону вещей сразу, но я до смерти устал — настолько, что забыл снять очки и едва не сломал их, поворачиваясь на другой бок. Стащив с лица несчастные стёкла и погасив, наконец, лампу, я полностью отдался во власть сонного эскапизма.

Под одеялом не было места для мыслей о странных богачах, жаждущих магической силы — кстати, зачем она им вообще? — и об убийцах, интригующих против Ассоциации, которой я всё ещё хранил верность.

Спихнув две основные проблемы на прикроватный коврик, я неожиданно понял, что могу думать только об одном. Точнее, об одной.

Леви…

В туманном мире дремоты мысль о ней — странная, не до конца сформировавшаяся, будто состоящая из одних лишь эмоций — походила на светлячка. Тёмные, тревожащие образы не имели силы последовать за мной в сны, но светлячок кружил рядом — сперва на самой грани восприятия, а затем мало-помалу подчиняя себе мой разум.

Я не мог сопротивляться, хоть и понимал, что глупая мечта может измучить меня гораздо сильнее привычного уже страха.

Кленовые листья, удивительно лёгкие и яркие в мире фантазий, рассыпаются вокруг меня золотистой пылью, пока я смотрю в большие и тёплые глаза будущего Октинимоса — мисс Леви Дим — и втайне улыбаюсь чрезмерной серьёзности её детского лица. Впрочем, даже во сне я помню, что у неё есть право быть такой настороженной, есть право на недоверие и опаску. Она глядит на меня исподлобья, и на её лице читается вопрос: «Что этому человеку на самом деле от меня нужно?».

А я даже и не помню, зачем тогда приходил. Единственное, чего мне хочется сейчас — просто стоять и молчать вместе, пока пение далёких колокольчиков настраивает нас на единый лад. Листья кружатся так медленно, как не допустит ни один мало-мальски уважающий себя ветерок.

Невидимая рука поворачивает круг сцены, и вот я вижу нас двоих уже со стороны. Я — то есть, не совсем я, а тот плохо воспитанный кретин из реальности — подходит к Леви почти вплотную, дотрагивается пальцами до её висков и делает это так нагло, как я уже не осмелюсь.

Пожалуйста, докажи, что сохранил хоть каплю мозгов. Пожалуйста, помни, с кем имеешь дело — твои противники хитры и опасны. Попрощайся с мисс Дим и уходи, не усложняй всё…

Ещё один поворот сцены, напрочь сметающий уютные декорации парка Меокуэни.

Бар «Алхимия». Две светлых фигуры за столом, и это не мы: меня сон поместил у стойки, а Леви неподвижно застыла у самого входа. Лидия Стэпфорд и странная наставница; я не слышу их сейчас, но помню ту беседу.

Носительница — так они называют Леви. Они пытаются сдержать её силы. Её ждёт не Инициация…

Леви наблюдает за ними, но едва ли понимает, о чём они говорят. Она идёт вперёд, и в этот момент одна из ламп, спрятанных в шахматных фигурах на потолке, гаснет; Лидия Стэпфорд поднимает узкую руку, манит Леви к себе, и та ускоряет шаг.

Свет в баре начинает резко мерцать, будто электрическая сеть не в порядке. Я тоже трогаюсь с места и понимаю, что сейчас я не зритель — я полноправный участник действия. В то же момент наставница Леви странно дёргает плечом, затем встаёт, и в её руках нервно вспыхивает лезвие атама — жертвенного кинжала.

Что это за ритуал? Ведь атам — лишь наследие прошлых веков, символ положения Октинимоса, его уже давно не используют по назначению, так что же она будет с ним делать?..

Я должен подойти ближе…

Сероватые лучи неисправных светильников упали на открытую шею Леви, и её наставница занесла нож.

До этого момента я прекрасно осознавал, что сплю, но тут мой здравый смысл выбросил на ринг полотенце, и я рванулся к женщинам, чтобы оттолкнуть Леви. Чёрт возьми, я даже почти успел, но за долю мгновения перед тем все лампы разом ослепительно полыхнули и погасли уже насовсем, погрузив зал в непроглядную тьму.

Пальцы ухватились за пустоту. На сцене не осталось никого, кроме меня и странного куска ткани, неизвестно откуда взявшегося под моей ступнёй. Я наклонился, схватил его, и в постепенно возвращающемся свете разглядел, что это шёлковый платок с узором из болезненно ярких роз.

…Меня разбудил грохот тела, упавшего где-то близко от моей двери. Чёрт, я забыл её прикрыть. Прошлёпав босиком по холодному полу, я исправил это упущение и остался в темноте, которая живо напоминала о едва покинутом сне. Сердце колотилось так, что я начал опасаться за целостность своих рёбер.

Когда-то бабушка лично руководила исследованиями в области предсказания будущего, и ни одна система не оказалась работоспособной. На вещих снах Октинимосы поставили крест едва ли не в первую очередь.

Всё увиденное было лишь эхом моих собственных мыслей, не больше. Но… и не меньше.

Уличный фонарь за окном неожиданно впал в истерику: замерцал чередой коротких вспышек, издал громкий треск, потух, а затем снова включился. Так это ты, дружище, спонсировал фантасмагорию в моём сне…

Я добрёл до постели, упал на неё и зарылся лицом в подушку, бессильно вгрызаясь в ткань, чтобы не сорваться на постыдный скулёж.

Стоя на автобусной станции Трипл Спайкс первого октября, я думал о справедливости, репутации и своей семье в лице бабки — странной, суровой, но уж какой есть. Да о чём говорить? Меня уже три года считают изгоем, а я до сих пор мыслю себя частью Ассоциации, пытаюсь заботиться о её благе… и боюсь за леди Вендеву. Мне так и не удалось придумать себе другую жизнь. Прав был Тансерд — лисёнка вырастили простаком.

А теперь ещё и это. Мне худо-бедно удалось собрать себя по частям после смерти сэра Вайна, но если что-то случится с Леви, моё сердце разобьётся снова. Я и рад бы чувствовать иначе, но не могу.

Как бы то ни было, это моя последняя осень в Трипл Спайкс. Всё должно закончиться — либо для меня, либо для сволочей из Ассоциации.

Первое, конечно, вероятнее. Ну, что же, тогда мы с ними встретимся в аду.

Глава двадцать вторая. 11 октября 1985 года, 22:35, час Луны

День тянулся долго, но всё плохое имеет свойство заканчиваться. Когда густая и совершенно беззвёздная ночь окутала общежитие Зар Шел Врадим, Леви почувствовала себя лучше: темнота будто приглушила часть беспорядочных звуков, которые долетали извне и страшно утомляли.

Пожалуй, неделя изоляции действительно не выглядела приятной перспективой. Послушница уже успела несколько пожалеть о своём поведении — что, если нытьё мисс Клинг привлечёт внимание мистера Тансерда? Наставницу-то, кажется, обмануть нетрудно, но второй Октинимос наверняка сможет развеять первую в жизни магию какой-то послушницы.

Если только то, что она научилась этому Герцога, не имеет особенного значения, о котором прочитанные книги умолчали.

Кутаясь во все имеющиеся в комнате одеяла и подставляя лицо холодным, электризующим кожу потокам воздуха из распахнутого окна, она продолжала напевать мелодию талых вод вслух. Музыка комнаты стала тише, но к уже звучащим в ней голосам добавлялись новые — это означало, что процесс формирования личного Озера ещё не завершён, и за ним лучше следить. Взаимодействие мелодий представало перед внутренним взором послушницы, как партии на нотном стане.

Закончив очередной музыкальный круг, она откинулась на подушки и порадовалась, что хотя бы уроки медитации с мисс Клинг пригодились: с миром, состоящим из звуков, могла справиться только Тишина, и Леви была ею.

Часы показывали без пяти одиннадцать. А любопытно, придёт ли наставница поутру, или возможность выспаться — то, за что эту изоляцию следует благодарить?

Уронив одну из своих подушек и подметая пол одеялами, Леви добралась до окна, чтобы закрыть его. С исчезновением ветра в комнате стало почти тихо.

Пора спать. Кроцелл ждёт по ту сторону.

Сквозь щели в ставнях проникали обрывки нот — короткие и беспорядочные, будто кто-то забавы ради дул в свирель. Посреди наступающей тишины всё громче звучали шаги снов, крадущихся по коридорам. Засыпая, Леви вдруг поразилась тому, как сильно может шуметь множество людей, мыслящих одновременно, и как разительно это отличается от покоя, который приходит в мир рука об руку с ночью.

— Взгляни на это с другой стороны: дерево легче спрятать в лесу, человека — в толпе, а крошечный источник Света — там, где и так достаточно магии. — В голосе Герцога крылась беззлобная насмешка.

Леви села в постели. Сейчас комната ничем не отличалась от той, в которой она уснула, но это её больше не обманывало. Ткань сна имела свою музыку — низкую вибрацию одной-единственной ноты, беспрестанно звучащую на самой грани слуха.

— Что вы имеете в виду?

— Ты чересчур переживаешь, что твоё Озеро могут обнаружить. Но на это место уже было наложено столько чар…

Кроцелл уютно расположился в кресле. Его волосы, заплетённые сегодня в несколько кос, падали вниз и уползали в тень, походя на призрачных змей. Он выглядел… усталым — может быть, из-за потускневших золотых глаз или щёк, будто испачканных углём.

— Что-то случилось? — Вопрос вырвался у Леви прежде, чем она успела его осмыслить.

— Прости?.. — Тон голоса Герцога предполагал, что он качнёт головой или хотя бы поднимет брови, но ничего не произошло. — Нет. Почему ты спрашиваешь?

На запястье послушницы мигом проступил блестящий иней. Содрогнувшись, она вскинула руку к глазам и уставилась на неё, не до конца соображая, что происходит; одновременно с этим со стороны кресла раздалось полное досады восклицание на незнакомом языке.

— Что случилось? — медленно повторила Леви, поразившись своему спокойствию.

Рука Кроцелла матово мерцала во мраке. Он потёр лоб, и неподвижность его лица улетучилась: в уголках глаз прорезались тёмные морщины, а золотые огни погасли. Герцог утоп в кресле ещё глубже и откинул голову на спинку. Мгновение назад он выглядел лишь слегка утомлённым, но теперь Леви увидела, что он совершенно обессилен.

— Я совсем забыл… Извини. И не беспокойся, прошу тебя. У меня есть… цели, и я столкнулся с препятствием, которое не могу преодолеть.

— Вам нужна помощь?..

Кроцелл отнял руку от лба и усмехнулся — совсем по-человечески.

— Нужна. Но ты не в силах её оказать. Даже будь ты опытней, я не посмел бы втянуть тебя в опасность: это значило бы пойти против договора. Поэтому давай-ка отвлечёмся от моих проблем и займёмся его исполнением.

Леви выбралась из-под толстого слоя одеял и, свесив ноги с кровати, ахнула: её ступни не достали до пола.

Его попросту не было.

Вместо общежития её комната оказалась где-то высоко в небе, и внизу расстилался ночной город, в котором послушница сперва не смогла с уверенностью опознать Трипл Спайкс. Страх не пришёл: в конце концов, если кровать, кресло, стол и даже тапочки могут парить в воздухе, почему должна упасть она сама?

Кроцелл, видимо, ждал более сильных эмоций, и поэтому вздохнул с явным разочарованием. Одновременно с этим в комнату ворвался ветер и принёс с собой дикие, ничем не упорядоченные звуки; перед тем, как зажать уши, Леви услышала что-то вроде звонкого и залихватского клича.

Гулкая тишина ладоней, впрочем, не спасла её от зрелища разгрома письменного стола. Взбесившиеся потоки воздуха перевернули его содержимое вверх дном: кипа толстых тетрадей, напоминая стаю неповоротливых, откормленных голубей, ухнула в ночную бездну, а следом ветер отправил парочку книг и шарф мисс Клинг, который та недавно забыла. Сперва Леви наблюдала за их полётом с досадой и думала, как объяснить отсутствие вещей наставнице, но затем вспомнила, что это всего лишь сон.

— Близко, — сказал голос Кроцелла прямо внутри её собственного разума. — Но не совсем то.

— Где мы? — спросила послушница, с опаской убирая руки от головы.

— Смертные зовут это место по-разному. Самое понятное, возможно — мир духов. Однако, это не отражает ни сути, ни предназначения. Мы зовём его Ноо.

Запустив пальцы в растрепавшиеся волосы, Леви уставилась вниз — на острые огоньки города, мелькающие в разрывах туч.

— Мне казалось, что духи существуют вместе с нами… в том же мире. Ну, так в наших учебниках написано…

Поднявшись из кресла и потягиваясь, будто разминая затёкшие мышцы, Кроцелл усмехнулся:

— Оттого твой друг ветер и проявил к ним такое почтение. Впрочем, это не совсем ложь. Для Стихиалиев нет разницы между Ноо и материальным планом, они свободно проникают всюду. Мы, Герцоги — нет. Ноо — единственный дом, который нам оставлен.

Нотки горечи, неожиданно проступившие в голосе Кроцелла, поразили послушницу; даже знание о жестокости и коварстве большинства Герцогов, почерпнутое из глоссариев и рассказов мисс Клинг, не смогло подавить приступ острой жалости.

— Но почему?..

— Доверия, Леви, заслуживают лишь добрые слуги, а мы его утратили. Кое-кто из нас сильно об этом сожалеет.

Косы Герцога попались в загребущие лапы ветра, и тот в несколько мгновений расплёл их до половины. Наблюдая за серебристыми прядями, слабо мерцающими над тёмно-синим пологом туч, Кроцелл добавил:

— Но только не я.

Откинув голову назад, Герцог закрыл глаза и судорожно повёл плечами. Через секунду Леви вскрикнула и едва не свалилась с кровати прямо в гудящую пустоту: за спиной Кроцелла развернулась пара огромных крыл, чёрных и блестящих, будто вырезанных из цельного куска оникса. Легко ступая босыми ногами по невидимой грани между комнатой и небом, Герцог приблизился к послушнице и улыбнулся:

— Мне нужно тебя кое с кем познакомить, но для этого придётся вылезти из постели.

— Но ведь я-то летать не умею…

— Вопрос времени.

Кроцелл протянул послушнице руку и помог ей спуститься с кровати. Воздушный пол трепетал, покалывал ступни и, кажется, готовился вот-вот пропасть; на секунду Леви ощутила страх и желание забиться обратно под слой одеял, но живой мрамор руки Герцога вселял в неё что-то вроде уверенности.

— Мы отправимся, как только ты будешь готова, — сказал Кроцелл. — Просто кивни.

Леви глубоко вздохнула, зажмурилась и утвердительно дёрнула подбородком.

В следующий миг её слух наполнился яростным свистом ветра, который был теперь повсюду, окутывал её тело жёсткими и холодными лентами. Всякая опора, кроме рук Кроцелла, исчезла; казалось, что мысли и чувства не успевают за послушницей, оставаясь кружить бесполезными пушинками где-то наверху. Решившись открыть глаза, она увидела, как на чёрных перьях Герцога лунный свет танцует с отблесками звёзд, а её комната, кажущаяся издали лишь хрупким домиком из облачных карт, растворяется и бесследно исчезает.

Ещё несколько секунд полёта — и чёрные крылья Кроцелла вспарывают поверхность туч. Послушница прячет лицо, пытаясь увернуться от острых кристалликов льда, и перья смыкаются вокруг неё, подобно щитам. Герцог падает камнем, и густое, звенящее пространство лопается перед ним; нижняя кромка облаков рвётся, и крылья распахиваются вновь, выбрасывая в воздух тающие и шепчущие осколки.

Свист ветра чуть стихает; Леви открывает глаза.

Внизу мерно дышит спящий город. Парк Меокуэни — тёмное яблоко с яркой, зеркальной сердцевиной: озеро Уонэгиска, будто бдительный страж, следит за бегом туч. Воздух над улицами чуть позолочен светом фонарей, который здесь, в Ноо, кажется ненастоящим и враждебным, незваным гостем из соседнего мира. Земля медленно, но верно приближается: растут дома, только что казавшиеся лишь смешными игрушками, дороги становятся шире.

Ещё треть минуты — и можно различить крыши. Общежитие стоит на холме в молчаливой отчуждённости; его окна мертвы, а на стенах пляшут изломанные силуэты. Кроцелл слегка набирает высоту, а Леви пытается понять, что же не так с этим Трипл Спайкс.

Внизу мелькает ещё несколько улиц. Понимание приходит неожиданно: город совершенно пуст. Или, во всяком случае, кажется пустым.

Время не позднее, но на тротуарах никого нет, а чувство странного присутствия всё усиливается по мере снижения. Перья Кроцелла трепещут; он описывает круг за кругом, спускаясь по спирали. Над парком Меокуэни звучит тихая и почти нежная песня, исполняемая согласным множеством голосов; полуобнажённые ветви клёнов мерно покачиваются в такт мелодии.

Спуск замедляется и становится всё более плавным. Верхушки деревьев проносятся так близко, что на них можно спрыгнуть, и в темноте прорисовывается ограда парка. На крылья Герцога падают антрацитовые тени.

Земля совсем рядом.

— Почти на месте, — сказал Кроцелл, спуская Леви на асфальт у ворот парка и без единого звука складывая крылья. — Пройдёмся до озера.

— Почему мы не спустились прямо около него? — полюбопытствовала послушница. Её голос звучал глуше и тише, чем в реальности — будто её присутствие здесь только терпели.

— А тебе бы понравилось, если бы гости — особенно незваные — влезли в твоё окно?

Из темноты парка по-прежнему слышалось пение, сопровождаемое чем-то вроде флейт — Леви не могла с уверенностью сказать, что это был за инструмент. Но где же певцы?..

— Там кто-то живёт?..

— Хозяин этого места жил здесь задолго до появления парка и даже города. В сердце озера, — Кроцелл кивнул в сторону толпящихся клёнов, — могут находиться только те, кому он позволит. Если повезёт, мы побеседуем с ним.

— А если нет? — Леви ощутила противный холодок на спине и разозлилась на себя за испуг. Хорошая же из неё исследовательница, если душа уходит в пятки, когда ничего ещё не случилось…

— Никакой жестокости. Нас просто вышвырнут, и мне придётся искать другие пути. Хозяин не убивает смертных, так что не беспокойся.

Кроцелл встряхнулся, словно большой пёс, и крылья за его спиной пропали. Сделав шаг к воротам, он протянул Леви руку:

— Если хочешь — хватайся. И запомни, страх — не то, чего следует стыдиться. Если тебе страшно, это верный знак, что ты ещё жива. Когда нет причин бояться — нет и причин жить.

Леви приняла ладонь Герцога и кивнула, на самом деле не чувствуя согласия с его мыслью. Следовало обдумать её позже — когда над головой не будут нависать громады слишком живых деревьев…

О, Яхве. Приди в себя, идиотка… сказано ведь, что опасности нет…

Кроцелл тихо усмехнулся и бережно потянул её к воротам.

Только миновав их, послушница поняла, что кованые розы на решётке не цветут, а смотрят в землю, повесив увядшие головки.

Аллеи парка зябко кутались в туман, отливающий сталью и аметистом, а воздух пах костром. Деревья тонули в беспросветной мгле. Только странные тени с тусклыми огоньками на месте глаз пристально следили за путниками из-за тёмных стволов. Некоторые из них отдалённо походили на людей, иные — особенно те, что свешивались с ветвей и смотрели из кустов — напоминали птиц и животных.

Клубящиеся очертания их силуэтов вызвали в памяти Леви некогда виденные фото наскальных изображений из Найн-Майл-Каньона. Безмолвная слежка пугала её едва ли не сильней таинственного Хозяина, который ждал где-то возле озера.

Кроцелл шёл неторопливо, а его шаги не производили ни малейшего шума. Волосы Герцога потеряли свою устрашающую длину — теперь они спускались всего-навсего до талии. Так мог бы выглядеть обычный человек — если бы обычные люди имели привычку прогуливаться босиком по ночному парку, наполненному духами и древним волшебством.

Впереди появилось слабое, но тёплое мерцание. Кроцелл уверенно вёл Леви к нему. Несмотря на твёрдое решение спокойно реагировать на неожиданности, послушница едва успела подавить вскрик при виде двух рослых индейцев.

Стражи держали копья, украшенные яркими перьями, и эти перья выглядели единственным, что было настоящего в их полупрозрачных фигурах. Присутствие чужаков не вызвало ни протеста, ни дружелюбия. Несколько копьеносцев, прогуливавшихся невдалеке, вообще не подали вида, что знают о гостях; их скуластые лица казались послушнице ещё более каменными, чем лицо Герцога при их первой встрече.

— Доброе предвестье, — сказал Кроцелл. Его голос тоже стал звучать глуше. — Хозяин знает, что мы здесь, и не возражает. Во всяком случае, пока.

Тёплый свет приблизился и оказался, действительно, костром. Его окружила целая группа индейцев, занятых неслышной беседой; в небольшом отдалении сидел юноша, казавшийся слабей и гибче соплеменников. Он играл на массивной двойной флейте, украшенной кожаными шнурами и бисером; когда свет падал на инструмент, бусинки вспыхивали яркими радужными искорками.

От этого зрелища Леви ощутила необъяснимую, острую радость. Ей захотелось подойти к костру и поздороваться с людьми, особенно — с музыкантом, но затаившийся страх держал крепко, и она не решилась даже замедлить шаг, чтобы полюбоваться игрой цветов.

Чем дальше они шли, тем светлее становилось вокруг. Костры мягко сияли то здесь, то там; призрачное племя собиралось около них и неслышно беседовало, по-прежнему не обращая на Леви и Кроцелла никакого внимания.

Вот клёны, наконец, расступились, и путники вышли на берег недремлющего озера Уонэгиска. Над стальными водами плыл синеватый дым, а над парком — мелодия флейты. Несмотря на весь страх, пережитый Леви за время ночного путешествия, она не могла не отметить всепоглощающее чувство покоя, владевшее этим местом.

— Мы пришли? — спросила она.

— Да. — Герцог кивнул. — Остаётся только ждать. Если Хозяин покажется…

— …то что, Бунтарь среди бунтарей?

Голос, обратившийся к ним, будто принадлежал мальчишке. Не до конца веря в происходящее, послушница обернулась и увидела, как к ним приближается тот самый музыкант, что был у первого костра — тонкий, невысокий юноша с несколькими кругами блестящих бус, лежащих поверх светлой рубашки с яркой вышивкой. С его плеча спускалось тёмно-красное одеяло, а в чёрных волосах, туго стянутых бисерными шнурами, беспорядочно торчали перья. Смуглое лицо музыканта отличала удивительная живость черт — под впечатлением от других обитателей парка Леви успела вообразить Хозяина таким же бесстрастным, как они.

Но реальность снова обманула её ожидания.

— Вот я появился, — продолжал музыкант, с вызовом и усмешкой глядя прямо в лицо Герцога, — и что же ты скажешь мне? О чём попросишь?

Вместо ответа Кроцелл отпустил руку Леви и глубоко вздохнул. Затем, сделав шаг вперёд, он упал на одно колено и склонил голову:

— Приветствую тебя, Белый Танцор.

— И я приветствую тебя. Но встань! Я никогда не кланялся сам и не требую этого от других. Мы оба дети Вакан-Танки, ты и я, поэтому мы равны. Зачем ты здесь, Бунтарь?

— Я нуждаюсь в твоей помощи, Танцор. Это душа, — Кроцелл обернулся к послушнице, — которую я поклялся защищать, и не могу допустить, чтобы чужая глупость ей навредила. Она из тех, кто танцует с духами, и если у неё не будет достойного учителя…

— Ты лжёшь, — проворчал Танцор, подходя ближе. — О них давно так не говорят. Это племя хлипкое и трусливое, оно отреклось от Танца и сажает духов в металл, чтобы использовать их силу, не давая ничего взамен.

— Она — чистый лист. Ты сможешь показать ей другой путь.

— Он не для слабых. Ты говоришь, что поклялся защищать её, но разве тебе неведомо, как жесток Танец? Его дар — свобода, но неподготовленного ждёт смерть.

— Так подготовь её, как должно.

Белый Танцор скрестил руки на груди, и его усмешка стала колючей, а глаза сузились:

— Ты хитрец, Бунтарь. Почему ты сам не обучаешь её?

— Мы не можем учить смертных, и тебе это известно.

— Однако я вижу на ней следы твоей песни.

— Потому, что она её запомнила.

Взгляд Танцора обратился, наконец, к Леви. Ожидания снова обманули: ей казалось, что она почувствует смущение, тревогу или даже страх… но ничего не случилось. Хозяин парка сделал ещё несколько шагов и оказался совсем близко. Ростом он почти не превосходил послушницу; Кроцелл возвышался над ними обоими, точно серебряная башня.

— Здравствуй, девушка, — звонко сказал Танцор, улыбнувшись с неожиданной мягкостью. — Мои владения страшат тебя?

— Да… сэр, — выдавила Леви и тут же устыдилась этого «сэр», прозвучавшего крайне неуместно.

— Что ж, значит, ты не глупа. По словам Бунтаря, ты нуждаешься в учителе и не сможешь без него обойтись. Правда ли это?

— Я не знаю… Наверное. Меня учили, что духи сводят с ума таких, как я…

— И это верно. Знаешь ли ты, как спасается твоё племя?

— Нет…

— Становится глухим и слепым. Как только вы начинаете видеть истинное лицо мира, вам закрывают глаза — вместо того, чтобы научить вас смотреть, не отводя взгляд. Вам предлагают всю жизнь хлебать жалкие крохи силы из медных плошек вместо того, чтобы научить свободно дышать светом Вакан-Танки. Жив ли среди вас ещё хоть кто-то, кто помнит, как это делается?

— Она не виновата, Танцор, — сердито проговорил Кроцелл.

— А, не вмешивайся, — бросил хозяин парка, не повернув головы. — Зачем ты здесь, девушка? В тебе нет уверенности, нет решительности, да и храбрости совсем немного. Если бы я предложил тебе освобождение от мира духов, скажи, неужели бы ты не приняла бы его?

— Что… что вы имеете в виду?..

— Не каждый из тех, кому мир духов открывал свои двери, умел выдержать ритм Танца — и мы просто освобождали их от песен, которые причиняли им боль. Я мог бы сделать это и для тебя, если ты захочешь.

Над озером проснулся ветер, и спокойствие воды нарушилось лёгкой рябью волн. Помолчав немного, Танцор покосился в сторону Кроцелла и добавил:

— И именно об этом должен просить Бунтарь, если он действительно стремится защитить тебя.

Леви взглянула на Герцога, ожидая возражений, но тот лишь покачал головой:

— Я не думал о таком. Если Танцор знает, как избавить тебя от Дара, и ты выберешь этот путь, я не буду препятствовать.

— Да и зачем? — Хозяин парка язвительно ухмыльнулся. — Ты влип в сделку со смертным, и это явно облегчит тебе работу, разве нет?

Слова, которые показались Леви не более обидными, чем большая часть сказанного Танцором прежде, произвели на Кроцелла странное действие: его глаза сузились и ярко сверкнули, а лицо исказилось гримасой, в которой послушница с глухим удивлением опознала гнев.

— Я здесь не затем, чтобы терпеть твои насмешки, Танцор.

— А я здесь не затем, чтобы насмехаться над тобой. — Хозяин парка стал неожиданно серьёзен: даже из глаз улыбка бесследно пропала. — Мне известна Правда, которая велит таким, как ты, служить смертным; мне известна ваша мучительная жажда свободы; и, наконец, мне известно, что ты сам избегал ярма не одно столетие. Почему ты всё же подчинился, Бунтарь? Что ты получил взамен?

— Довольно!

— И впрямь. Я не ищу ссоры.

Вернув своё внимание Леви, Танцор снова скрестил руки на груди. Ветер дотянулся полупрозрачными пальцами до его волос, и свет Луны, освобождённой от туч, причудливо заиграл на бисерных шнурах.

— Что скажешь, девушка? Примешь моё предложение? Соглашайся, и все твои тревоги останутся позади.

— Нет.

Послушница сказала это очень тихо, но, кажется, её услышал весь парк. Деревья мгновенно прекратили перешёптываться, с поверхности озера исчезла рябь, и даже ветер будто споткнулся о собственный хвост.

— Нет? — Танцор вопросительно изогнул бровь. — Ты уверена? И почему же?

— Я не хочу этого. Не теперь.

Больше всего Леви боялась, что хозяин парка начнёт задавать вопросы. Он мастерски находил уязвимые места собеседников и поддевал их, будто сдирая свежую коросту с недавней ссадины; а причины, которые побудили послушницу отказаться, звучали бы отчаянно глупо…

Что открыть ему в первую очередь? То ли, что без постоянной симфонии окружающего мира она почувствовала бы себя лишённой слуха? Или, может быть, то, что лишь сейчас она начала ощущать своё сходство с великолепной Рэйен, которая не никогда одобрила бы трусливого бегства? Или о Бельторне, которому не верит, может быть, никто — только Леви?

— Не теперь? — На лицо Танцора вернулась мальчишеская усмешка. — Хорошо. Я ошибся: храбрости у тебя, пожалуй, достанет. Ты знаешь свои причины; беда в том, что я пока не знаю моих. Зачем мне браться за это дело?

— Я могу заплатить за её обучение, — вмешался Кроцелл.

— О, нет. — Танцор покачал головой. — От тебя я ничего не приму. За силу, предназначенную ей, она должна расплатиться сама. Что ты можешь мне предложить, девушка?

— Я… не знаю. — Послушница растерялась. — Что вам нужно?

— Очень многое. — Хозяин парка потёр подбородок. — Мне нужен помощник. Нужен спутник. Нужен тот, кто разделит мои цели. Я согласен посадить и возделывать злак, но я желаю получить долю от урожая, понимаешь?

— Кажется, да…

— Я хочу того же самого, чего хотят от своих послушников колдуны, угнездившиеся в этом городе и выпрашивающие у меня капли силы. Я хочу твоей верности и службы, Леви Дим, прозванная Мальвой.

При звуке собственного имени Леви почувствовала сильную дрожь во всём теле. Она обхватила свои плечи руками, чтобы справиться с этим приступом. Ветер менялся, и вместе с ним странным образом менялся её путь.

— Ты можешь отказаться. — Кроцелл мягко коснулся её спины. — Есть другие способы.

Послушница вскинула голову и посмотрела прямо в глаза Танцору. Чувство безбрежного спокойствия, испытанное ею в первые минуты у озера, вернулось, и страх окончательно сдал позиции.

— Можно вас кое о чём попросить? Научите меня заодно играть на вашей флейте.

Танцор тяжело вздохнул:

— Это пимак.

Глава двадцать третья. 12 октября 1985 года, 17:25, час Венеры

Настроение у меня было фантастически скверным.

Не то, чтобы для этого имелись какие-то конкретные причины. Или, сказать точней, я мог насчитать их столько, что вместе они составляли всю мою жизнь без остатка. В хорошем расположении духа я последний раз находился очень давно — наверное, ещё до приезда в Трипл Спайкс — поэтому невелика беда, но прямо сейчас бытие казалось мне совсем уж невыносимым. Может, следовало винить мои внезапные проблемы со сном. Или мучительное до воя желание хоть мельком повидать Леви и убедиться, что с ней всё в порядке — стыдно сознаваться, но блеск атама её наставницы до сих пор стоял перед глазами.

Или встреча с Милли Макферсон, которая ждала меня с минуты на минуту.

Я, конечно, никак не успел бы забыть, что если кто и мог продать меня де Вризу — это она. Но, с другой стороны, я нуждался в помощи, и куда ещё мне за ней идти? Разумеется, у Ассоциации есть запас ингредиентов для кинникинника, если хорошо пошарить в закромах, вот только пока я до тех закромов доберусь…

Подавив вздох, я пнул дверь «Джейлбрейка». Крепкий, застоявшийся запах разномастных сигарет ударил мне в лицо будто бы сковородой и напомнил, что я сам до табачного киоска так и не дошёл. Резко затошнило. Справившись с приступом дурноты, я направился к пустой барной стойке.

Для наплыва посетителей было ещё слишком рано. Никого; только худенькая девушка в грязном переднике старательно натирала пол под бильярдным столом. Её взгляд безучастно скользнул по мне и упёрся в переполненное ведро. Хоть бы окна открыла, что ли, дышать же совершенно невозможно…

— О, явился, посмотрите-ка на него.

Я обернулся на голос Милли, выглядывающую из подсобки с полотенцами в руках. Подумалось, уж не та ли это самая стопка, которую она подложила мне под голову в памятный денёк, лишивший меня любимых очков. Удивительно, как эта заботливость в ней совмещается с её образом жизни…

— Добрый вечер, мадам.

— Кому вечер, а у нас тут ещё не рассвело. Закрыт бар, вообще-то.

— Так я и не за скотчем.

Милли фыркнула и вышла из подсобки, захлопнув дверь мощным пинком. Проследовав мимо меня за барную стойку, она извлекла пару стаканов и прохладно блестящую бутылку.

— Тебе со льдом?

— Не стоит. — Я отрицательно покачал головой. — В смысле, вообще.

— Это почему?

— Ну, я…

Открыв рот для ответа, я вздрогнул и закрыл его обратно. В Милли определённо было что-то, заставляющее язык развязываться безо всякой выпивки — вот зачем мне сообщать ей, что я в последний раз ел утром, и скотч на голодный желудок — затея скверная? И вот, погляди ж ты, чуть не ляпнул… Тьфу.

Ты здесь по делу, старина. И каждое твоё слово имеет цену — для Милли буквально. Возьми себя в руки.

Хозяйка «Джейлбрейка» бесстрастно смотрела на меня, чуть приподняв светлые брови. Совершенно нечитаемое выражение лица. Через несколько секунд она резким кивком указала на один из стульев:

— Ну, присаживайся, излагай.

Я не стал ходить вокруг да около:

— Мадам, вы знаете, что такое кинникинник?

— Положим, — проворчала Милли. — Отдалённо представляю. Смесь, которую индейцы в трубки набивают, если не ошибаюсь.

— Верно. А знаете кого-нибудь, кто представляет лучше? В пределах досягаемости, разумеется?

В одном из стаканов забулькал скотч. Пригубив напиток, Милли хмыкнула и, похоже, задумалась, но ненадолго.

— Ну, есть парочка человек, кто может знать. Но научных работ по этому делу они не защищали, чтобы ты понимал.

— Мне этого и не нужно. Мне нужно, чтобы они либо изготовили для меня кинникинник, либо помогли с ингредиентами, особенно с…

— Весёлой травкой, ага. Ну и запросы же у тебя, парень.

— Сколько мне это будет стоить?

— С ними — как договоришься.

— А с вами, мадам?

Милли, отхлебнувшая в этот момент скотча, поперхнулась и размашисто прижала ко рту ладонь.

— Мне-то за что?

— За информацию, конечно.

— А если бы ты у меня дорогу до автостанции спросил, тоже за бумажником бы полез?

— Как знать.

Льдистые глаза Милли сощурились, и она хищно наклонилась над стойкой. Я отметил про себя некую особую характерность этого движения для неё — несмотря на массивность её габаритов, в этой повадке было что-то от змеи.

— Ну-ка, выкладывай, парень. Задницей чую: ты мне пакость какую-то шьёшь.

— Да причём здесь пакость? — слабо запротестовал я.

— Не финти. Не такого обращения я от тебя заслуживаю, а?

Я нервно сглотнул, не зная, куда деться от пронзительного взгляда хозяйки «Джейлбрейка». Если я стал так отвратно лгать, мои дела плохи. А ведь я действительно стал… Расклеиваюсь. Твою мать, я ж только вчера соловьём свистел у де Вриза в кабинете, почему сейчас-то не выходит?

— На меня вышли люди, которые знают обо мне подозрительно много. — Мой голос звучал неожиданно грустно, и я попытался исправить это улыбкой. Кажется, только усугубил.

— Та-ак, — протянула Милли с угрозой. — Я начинаю понимать. Ты это серьёзно?

— А почему бы и нет?

Напряжение вокруг стойки скакнуло вверх так резко, что от него зазвенел воздух, а у меня даже волосы наэлектризовались. Или просто дыбом встали от вида внезапной ярости в глазах хозяйки «Джейлбрейка». Было абсолютно ясно, что я сейчас получу по морде пустым стаканом без суда и следствия.

Когда я уже мысленно смирился с потерей ещё одной пары очков, Милли вдруг безнадёжно покачала головой и отвернулась к рядам бутылок, бросив через плечо:

— Придурок.

— Прошу прощения?..

— С мозгами у тебя не всё в порядке, говорю.

— Да чего вы так завелись-то, мадам? — Осознав свой примирительный тон, я удивился сам себе. — Я бы понял, вообще-то. Все зарабатывают, как могут, один я баклуши бью.

— Две причины. — Милли снова развернулась ко мне. — Во-первых, информацией об Ассоциации Исследователей уже пару лет не торгую. Вообще. С тобой про это говорить — одно, ты вроде знаешь, что делаешь, да и про саму Ассоциацию в курсе получше меня. А с кем левым, особенно не из местных — упаси Иисус, я не хочу ни в гроб, ни в психушку. Во-вторых, мне самой до смерти интересно, кому такой балбес, как ты, вообще мог понадобиться! У меня, во всяком случае, никто о тебе не спрашивал.

Обхватив голову руками, я ткнулся лбом в стойку. В правдивости хозяйки бара у меня почему-то не возникало ни малейших сомнений, и виски загудели от крушения единственной понятной мне связи между событиями.

— Может, всё-таки скотча? — спросил голос Милли у меня над ухом.

— Нет, — пробубнил я. — На пустой желудок нельзя.

— Сразу бы сказал.

Оторвав лицо от прохладной столешницы спустя пару минут, я увидел плоскую тарелку с двумя вполне симпатичными сэндвичами на ней. Хозяйка «Джейлбрейка» снова пристально и бесстрастно смотрела на меня.

— Мадам, почему? — устало осведомился я. — Вернее, зачем это всё?

— Затем, что я могу себе это позволить, — ответила Милли, даже не став уточнять, что я имею в виду. — Ты с моим бизнесом пересекаешься примерно никак, заруби это себе на носу, так что делового интереса у меня нет. На ваши тёмные делишки мне плевать с тех пор, как я поняла, что они дорого обходятся и мало приносят. Теперь слежу постольку-поскольку, чтобы знать, где обойти, ясно?

Я подтянул к себе сэндвич и вцепился в него зубами, почти не ощущая вкуса. Наблюдая за тем, как я уныло шевелю челюстью, хозяйка бара добавила:

— Мне тоже случалось бодаться с кучей проблем в одиночку, и у меня тоже были времена, когда я хотела убить человека за половинку этой вот дряни. Хоть сейчас по мне и не скажешь, хе. Синди, эй, Синди! — Это относилось к девчонке с ведром. — Сходи-ка в кабинет и принеси мне телефонную книгу.

Проглотив первый сэндвич, я вгрызся во второй. Он показался вкуснее — кажется, ко мне вернулась способность получать удовольствие. Я даже почувствовал что-то вроде аппетита, а мир стал более приятным и дружелюбным местом.

Вот что значит своевременный перекус.

Синди молча принесла телефонную книгу и ускользнула обратно к уборке. За окнами постепенно темнело, двери бара уже несколько раз стукнули — это пришли официантки. Пока я ел, Милли шарила в длинных, убористых столбцах с цифрами и именами. Любопытно, её ли это почерк — такой ровный и аккуратный, словно у преподавательницы.

— Вот. — Хозяйка «Джейлбрейка» развернула книгу ко мне и отчеркнула ногтем один из номеров. — Есть на чём записать? Погоди, я сама. Этот парень вырос в резервации, хоть и бел, как снежинка. Он сможет помочь.

— Спасибо.

— Было бы за что. Расскажи лучше, как там твоя девчонка?

Едва угомонившиеся кошки снова повыползали изо всех щелей и яростно заголосили, вонзая когти в и без того ноющее сердце. По рукам ударил тремор, о котором я уже почти успел забыть, и мой сэндвич едва не улетел на пол, покрытый засохшими следами подошв.

— У-у. — Милли присвистнула. — Спокойней, парень, спокойней. Мама тебя не учила, что с едой играть не следует, а?

Чувствуя невнятную и не особенно уместную злость, я буркнул:

— Когда бы ей успеть, интересно. Я с ней, в общем-то, даже не знаком: разминулись в дверях этого мира.

— Ох. Прости.

— Да ничего.

Хозяйка «Джейлбрейка» опустила подбородок на скрещенные ладони. С остатками сэндвича я расправлялся в молчании; едва последний кусок был проглочен, Милли наполнила-таки скотчем и мой стакан.

— Не могу не спросить, — в её голосе появилась неожиданная задумчивость, — а что насчёт отца?

Я усмехнулся, придвигая напиток к себе:

— Похожая история. Он, говорят, до сих пор жив. А ещё говорят, что я такой же козёл, как и он. Но у меня не было случая проверить.

— Он бросил твою мать?

— Не совсем. Когда она забеременела, отослал её к моей бабке — мол, если желаете видеть наследника рода, так вот он, а меня оставьте в покое.

— Ясно. — Милли выпрямилась и тронула мой стакан своим. — Не знаю, нужно ли тебе моё сочувствие, но, если что…

— Бабке нужней. Из меня тоже наследника не вышло.

— Хочешь об этом поговорить?

У входа раздался взрыв смеха: явились первые посетители. В тот же момент зажглись лампы, и кто-то принялся возиться с колонками. Я осушил стакан залпом и покачал головой:

— Нет, мадам, не хочу.

Глава двадцать четвёртая. 12 октября 1985 года, 20:20, час Сатурна

Леви стояла перед зеркалом и прислушивалась, закрыв глаза. По сравнению с утомительным шумом реальности ткань сна звучала ярче и чище; её мелодии казались более простыми и податливыми. Стоило погрузиться лишь немного глубже, отдать им больше пространствавнутри — и можно будет плести из них длинные, замысловатые узоры. Корни сновидений, из которых вырастут новые миры…

Осторожно коснувшись разумом клубка мелодий, Леви ощутила, как по телу — или тому, что служило ей телом здесь — проходит волна дрожи, затихая на самых кончиках пальцев. Не открывая глаз, послушница подняла руку: ей казалось, что на каждом её ногте сидит бабочка. Шаг вперёд, ладонь ощущает гладкую и холодную поверхность; бабочки разом взлетают, и чувствительный воздух трепещет от взмахов их крошечных крыльев.

Время открыть глаза. Комната не изменилась, но в зеркале больше нет её отражения. Вместо знакомых тёмных декораций спальни на Леви смотрит умопомрачительно-синяя бездна, полная дрожащих звёзд. Приходят воспоминания о бессонных ночах, которые Рэйен проводила с дочерью в Аппалачах: подержанный телескоп был их небесным кораблём.

Странно…

Прищурившись, Леви отняла руку от зеркала: оно не отражало ни одного знакомого созвездия.

— Будь осторожна. — На сей раз мягкий голос Кроцелла не застал послушницу врасплох. — В Ноо легко заблудиться.

— И что случится, если я потеряюсь?

На сей раз Герцог устроился не в кресле, как обычно, а на письменном столе Леви. Отметив про себя его привычку красоваться, послушница невольно усмехнулась: каждая встреча с Герцогом открывала в нём новую грань человечности.

— Твоё тело проснётся без тебя. — Кроцелл пожал плечами.

— А мне будет не всё равно? — Леви снова оглянулась на зеркало. Чужое небо исчезло, и в стекле отражалась только её собственная физиономия, более лукавая, чем обычно.

— Мне нравится то, что я слышу сегодня в твоих мыслях. — Герцог улыбнулся и легко спрыгнул со стола. Серебряные пряди его волос заколыхались, размётываясь по полу, будто струи воды с эскизов да Винчи. — Гораздо меньше страха.

— Я начинаю привыкать.

— Но помни о бдительности. Забредёшь слишком далеко — и станешь щепкой в потоке снов. Покинутое тело вскоре увянет, и вместе с ним твой дух распадётся безвозвратно. Вы очень хрупки, Леви: стоит лишь сердцу перестать биться — и вы навсегда возвращаетесь к праху, из которого были созданы.

Голос Кроцелла дрогнул, словно какая-то нота в нём дала трещину. Занавеси всколыхнулись от внезапного порыва хлёсткого, почти леденящего ветра, и послушница поёжилась, не до конца понимая, отчего на самом деле её пробрал озноб.

— Странно… там, в парке, было столько людей. Разве все они ещё живы?..

— В парке нет никого, кроме Танцора и его воспоминаний. Он хорошо помнит лица, но те, кто их носил, давно растворились в Ноо. Сны уже взрастили новые души из почвы, которую они собой наполнили.

— Но ведь сам Танцор тоже должен был?..

Кроцелл приблизился к Леви почти вплотную, загородив её плечом от взбесившегося ночного воздуха.

Ястребиный поворот головы, резкий блик неведомого света на острой скуле, презрительный взгляд — и ветер будто отшатывается прочь, за оконную раму… Лёгкое, почти незаметное изменение в музыкальном рисунке.

— Стихиалии уже заинтересовались тобой. — Кроцелл вдруг посерьёзнел. — Не будем терять времени.

— Подождите! — Неожиданно для себя послушница схватила Герцога за край рубашки. — Что всё это значит? Кто такой Танцор на самом деле? Вы, могущественное и сильное существо, склонились перед ним…

Кроцелл усмехнулся и мягким движением высвободил ткань; Леви почувствовала, как прохладные пальцы ласково касаются её лба, и едва пробудившаяся тревога затихает. Прикосновение Герцога обладало почти той же силой, что и прикосновение Рэйен Дим — и она почти так же гладила маленькую дочь по волосам, когда та просыпалась после страшного сна.

— Дело в уважении, Леви. Да, я бессмертен. И, в твоём понимании, конечно, могущественен. Вот только мне это ничего не стоило — я был создан таким. Танцор таким стал сам, и его сила — не дар, но заслуга. Мир требует очень многого от тех, кто хочет уберечь свой дух и память от распада за чертой смерти… а от тех, кому это удалось, он требует ещё больше.

— Значит, смерть — не всегда конец?

Ожидая ответа, Леви подняла глаза и встретилась взглядом с Герцогом. Приглушённый свет, постоянный обитатель его зрачков, внезапно погас, и Кроцелл опустил голову — так, что несколько серебряных прядей упали на лоб послушницы.

— Не всегда. Но таких, как Танцор, очень мало… к моему большому горю.

Он отстранился, и в его глаза вернулись неоново-синие огни. Леви ощутила в воздухе беззвучную и неприятную вибрацию; кажется, Герцог тоже. Бросив быстрый взгляд на окно, Кроцелл чуть прищурился:

— Сегодня в вашем общежитии что-то происходит.

— Как будто кто-то царапает стекло, — Послушница поёжилась, пытаясь стряхнуть с себя липкую пыль, которой странная вибрация оседала на её коже.

— Эхо какого-то ритуала. Может быть, призвали одного из нас. — Кроцелл фыркнул, и по его лицу скользнула тень пренебрежения. — Насколько я знаю, Ассоциация хранит с десяток Печатей, так что выбор велик. Впрочем, нам действительно пора.

— Мы снова полетим?

— Если пожелаешь. Но существуют и более короткие пути — в Ноо дороги плетутся иначе. Их нужно только нащупать

— Можно попробовать?.. — вырвалось у Леви.

Она и сама не ожидала собственного вопроса, а потому была уверена, что ей откажут. Однако Герцог лишь пожал плечами:

— Думаю, да. Во всяком случае, пока я здесь.

Оградив свой разум от посторонних мыслей плотной стеной тишины, Леви вызвала в памяти мелодию, которая звучала на берегу ночного озера. Конечно, первые ноты, пришедшие ей на ум, принадлежали пимаку Танцора; на их живой, колышущийся шёлк лёгкими перьями опускались призвуки ветра и дыхания спящих деревьев. Песня её комнаты звучала тише и проще, но это были две равноправные, стоящие друг друга партии. Следовало соединить их между собой переходом, который одинаково гармонировал бы с обеими.

Не хватало лишь инструмента. Расстроенно шмыгнув носом, послушница повернулась к Кроцеллу… и ахнула: тот протягивал ей скрипку. Не свою, точно родившуюся цельной из певучих айсбергов Ледовитого океана, но вполне человеческую — простую и слегка шероховатую с одного бока. Лунный свет чуть серебрил матовый корпус и тёмный гриф, ярко высвечивая струны.

Леви знала каждую царапину на поверхности этой милой и скромной скрипки — за годы учёбы их случилось немало. Не веря глазам, она протянула руку и приняла неожиданный дар, который взволновал её едва ли не сильней всего, что случилось за последние дни. Кроцелл молча улыбнулся и отошёл к креслу, как бы освобождая место.

Глубоко вдохнув и закрыв глаза, послушница выпрямилась и ощутила, как с прикосновением полированного дерева к ключице душа наполняется уже почти забытым чувством уверенности в себе. Движение смычка; пальцы чуть дрожат, слишком долго без практики… но струны с готовностью отзываются.

Их голос чуть хрипловат, как бывает после длительного молчания, но всё плохое однажды заканчивается. Словно капли воды, падающие на свежую акварель, ноты смешиваются с пространством, и контуры мира постепенно растворяются.

— Молодец, — мягкий голос Герцога не спорит с музыкой, а сопровождает её, точно птица. — Продолжай…

Мелодия требует крещендо — медленного, но уверенного — и Леви повинуется. На обратной стороне века пробегают огоньки, которые напоминают отдалённое мерцание уличных фонарей, если лететь очень быстро; густой запах дождя наполняет лёгкие до краёв, и пятнадцать ударов сердца спустя воздух резко холодеет.

Чувствуя пальцами ног влажную траву, послушница подумала о том, что в следующий раз лучше всё-таки обуться. Можно ли подхватить в Ноо простуду?

— Едва ли. — Тихий, но насмешливый голос слышится откуда-то из-за спины.

Открывать глаза не хотелось. Леви ощутила приступ робости: куда-то её в действительности занесло? Рядом ли ещё Кроцелл?

Опустив скрипку и стиснув смычок в кулаке, послушница решилась разомкнуть веки. Герцог был здесь: стоял на всё том же расстоянии от неё, скрестив руки на груди. Его лицо не выражало совершенно ничего, и он смотрел куда-то поверх головы Леви. В очертании аллей за его спиной угадывался знакомый парк, и по левую руку раскинулась всё та же тихая набережная. Музыка вывела их к нужному месту.

— Вы медлили, — продолжал тот же голос, — и почему же?

Этот голос не принадлежал Танцору. Медленно развернувшись, Леви сперва не поверила глазам, а потом разинула рот предельно невежливым образом.

По зеркальной глади озера к ним шла женщина, едва ли уступающая ростом Кроцеллу. На её длинных, совершенно прямых волосах цвета воронова крыла не было ни единого блика, и казалось, будто самый мрак обнимает незнакомку за плечи. Контрастные очертания смуглой фигуры намертво приковывали взгляд; обнажённая грудь — упругая, с крупными, тёмными сосками — спокойно вздымалась под множеством ожерелий из бисера, когтей и перьев. Всю одежду незнакомки составляло багряное одеяло на бёдрах, усеянное грубоватой вышивкой.

Когда она приблизилась, Леви смогла рассмотреть её лицо — резкое, но с гармоничными и подвижными чертами. Тонкие, чётко очерченные губы незнакомки изгибались в довольной улыбке. Чуть раскосые глаза блестели, точно два одушевлённых агата. По её животу вился прихотливый узор, уходивший за ткань, вниз; проследив глазами его контур, Леви сглотнула и почувствовала себя очень странно.

Женщина ступила на землю, и по берегу пронёсся порыв ветра, точно приветствие.

— Я хотел дать Леви возможность самой отыскать дорогу сюда, — сказал Кроцелл. — Она справилась, поэтому время не потрачено впустую.

— Зачем этот лёд в голосе, Бунтарь? — Женщина звонко засмеялась. — Неужели мой нынешний облик неприятен тебе?

— Вы… и есть Танцор? — Задав вопрос, Леви ощутила вину за то, что вмешалась, но было поздно.

Женщина лишь улыбнулась — мягко и немного лукаво:

— Тебе ещё только предстоит узнать, как мало общего тела и лица имеют с истинным обличием наших душ.

Смахивая со лба пряди волос, Танцор — Танцовщица? — быстрым движением откинула голову, и послушница вздрогнула, увидев лунный блик в ямке между её ключицами.

— Впрочем, — продолжала хозяйка парка, — если тебе будет легче видеть меня в том же облике, что и при первой встрече, я могу позволить эту поблажку. Но ненадолго. Мне нужно, чтобы видимость перестала иметь для тебя значение.

— Нет-нет, — торопливо отозвалась Леви, отводя взгляд и непроизвольно сжимая запястья в полузабытом детском жесте волнения. — Я лучше буду привыкать сразу.

Танцовщица тихо усмехнулась и перевела мерцающий взор на Кроцелла, так и оставшегося стоять чуть поодаль. Встретившись глазами с хозяйкой парка, Герцог с лёгким вызовом приподнял брови.

— Ты верно всё понимаешь, Бунтарь. — Танцовщица кивнула. — Уходи.

— Это вряд ли. — Кроцелл покачал головой и улыбнулся. — Я отвечаю за Леви, и поэтому остаюсь. Я должен наблюдать.

— Твоя верность трогательна, но неуместна.

— Я так не думаю.

Бесшумно ступая по траве, Танцовщица отстранила Леви и на секунду сжала её плечо, будто ободрив. Затем она как-то внезапно оказалась рядом с Кроцеллом и коснулась его груди; дрогнув, Герцог попытался отступить, но ничего не вышло.

Резким движением Танцовщица погрузила ладонь в его тело по самое запястье.

— Для одного из Старших Духов ты слишком любишь воображать себя человеком, — произнесла хозяйка парка. — Так тщательно перенимаешь их повадки, что даже слабые места у тебя теперь те же. Прости, но от твоих чувств сегодня слишком много шума.

Хрипловатое меццо-сопрано Танцовщицы ничем не напоминало звонкий голос мальчишки-шамана, которым она была при знакомстве с Леви, но интонации — спокойные, уверенные, чуть насмешливые — остались теми же. Кроцелл опустил неоновый взгляд на руку хозяйки парка и, кажется, выругался сквозь зубы.

Один поворот запястья — и Герцог растаял в воздухе. Края пространства мгновенно стянулись, и быстрая цепочка искр сшила их между собой. Хозяйка парка тихо засмеялась, и волосы разгулялись по её обнажённой спине, точно буйные тени камыша по глади озера. Медленно поведя плечами, она развернулась к Леви. Её жесты плавно перетекали один в другой, и это действительно выглядело, как танец.

Леви поёжилась от неожиданного холодка между лопаток: отсутствие Кроцелла её не напугало, но бродить в глубинах Ноо без привычного сопровождения…

— Не волнуйся. — Танцовщица подошла ближе. Игривость соскользнула с неё, словно шаль. — Вернёшься домой к утру, как и следует.

— А вам же нравится это, да? — спросила Леви и поразилась собственной наглости.

— Что именно? — Танцовщица подняла бровь.

— Ну… возможность становиться, кем захочется. Это же так свобода и выглядит?..

— Едва ли кто-то из живущих под звёздами может быть уверен в том, что знает свободу в лицо. Даже Бунтарь, пусть ему и приятно думать иначе.

Танцовщица остановилась у самой кромки воды, и неожиданная волна поцеловала её ступни. Леви подумала, что эта картина останется с ней навсегда.

— Мир духов меняется каждое мгновение, даже если ты этого не замечаешь. Здесь никого не удивить новым лицом, а меня когда-то учили, что беседовать с духами дважды в одном обличии — оскорбление для них. Существа стихий считают нас угрозой: подумай только, ведь мы создаём порядок из того, что его отрицает! Они желают победить человеческий разум, сделать его частью постоянно движущегося пространства. Мы и они — враги от самой первой зари.

Хозяйка парка обернулась к Леви и поманила её за собой, а затем сделала несколько шагов по водной глади. Вокруг её стоп замерцали серебристые дуги, и лик озера подёрнулся рябью, будто смущённым румянцем.

Послушница последовала за Танцовщицей к самому краю берега, но шагнуть в воду не решилась. Ветер мягко подталкивал её в спину, и она обхватила себя руками, чувствуя, что зябнет.

— Именно наша вражда, — снова заговорила хозяйка парка, поднимая лицо к луне, — становится душой того, что вы называете магией. Мир наполнен светом, который служит духам пищей, они берегут его и взращивают, а мы отнимаем, чтобы получить власть. Твои люди крадут свет в те ночи, когда луна растёт — и духи не замечают ваших хитростей в изобильное время. Мои наставники сочли бы вас трусами — мы никогда не прятались.

— Как же вы поступали?..

— Существа стихий, Мальва, понимают лишь один язык. Никто из них не посмеет помешать тебе взять столько света, сколько ты пожелаешь, если ты проявишь… силу.

— Неужели с ними нужно драться? Я не могу, я никогда в жизни ни с кем не…

— Во-первых, не лги. — Глаза Танцовщицы блеснули острым укором. — Ты не просто можешь, ты способна ввязаться в безнадёжный для тебя бой, и было такое совсем недавно, разве нет?

Леви прикусила язык и уставилась на свои босые ноги.

— Во-вторых, дело не только в этом. Духа нужно впустить в себя и удерживать до тех пор, пока он не откроет своё имя. Кто-то сражался, но кто-то приручал. Обладая именем духа, ты можешь призвать его и впустить снова, чтобы его свет стал твоим.

Помолчав с минуту, хозяйка парка недобро улыбнулась и добавила:

— Многие из твоего племени назвали бы это самоубийственной глупостью. Но ты её уже совершила, когда украла музыку Бунтаря, и тебе повезло. Остерегись повторять, пока я не разрешу: без умения обращаться со светом ты сгоришь, как мотылёк.

— Мне и тогда казалось, что я умираю, — тихо созналась Леви.

— Ничего не изменится. Это всегда похоже на смерть, и почти так же опасно, покуда у твоей души нет иной опоры, кроме тела.

Танцовщица замолчала и усмехнулась одними губами, склонив голову и глядя на послушницу исподлобья. Расслабленно повела плечами, развела руки в стороны, затем сцепила их за спиной — так, что под бусами и перьями ярко обозначились ключицы.

— Скажи мне, Мальва, кто ты?

— Простите?..

— В твоём языке должны быть слова, которые ты можешь произнести, чтобы описать себя. Сделай это.

— Я… — Леви запустила обе руки в волосы и только теперь заметила, как сильно они растрёпаны, — наверное, прежде всего, я — человек… девушка…

— Достаточно.

Хозяйка парка топнула ногой, и в сторону берега понеслась нефритовая волна огромной высоты. Послушница вскрикнула, отбегая, но скользкая от росы трава подвела её. В локтях расцвела боль, а спустя несколько секунд дымчатая пелена воды напрочь смыла окружающий мир.

Первым делом что-то стряслось со зрением. Его стало… слишком много, хотя озеро словно исчезло: было ясно, что оно по-прежнему находится впереди, но гораздо больше внимания теперь привлекал удивительно разросшийся вид набережной и рощи за ней. Каждое движение ветки или травинки мгновенно становилось новым фокусом взгляда, мешая в кучу мысли и вызывая что-то вроде слабой паники. Послушница попыталась отыскать хозяйку парка, и для этого ей пришлось едва ли не вывернуть шею; Танцовщица стояла всё там же, ярдах в семи от берега, и пристально смотрела на неё.

— Что вы со мной сделали?! — выкрикнула Леви и мгновенно проиграла борьбу с испугом: вместо знакомой речи из её горла вырвалось низкое, хрипловатое… кряканье.

Тело казалось ей совсем маленьким и обтекаемым, точно каноэ. Схватиться за голову не вышло: вместо рук обнаружилась пара крыльев с узкими серовато-коричневыми перьями. Послушница заметалась по берегу, отмечая наличие двух тонких перепончатых лап, и ей захотелось взять у Нетуса пару уроков сквернословия — просто ради того, чтобы иметь возможность описать свои чувства в подобных ситуациях.

— Не суетись. — Хозяйка парка поманила её. — Уж сейчас-то тебе нечего бояться воды, правда? Плыви сюда. И подумай вот о чём: теперь ты не человек и не девушка. Что это меняет?

Обманчиво-спокойная вода коснулась перьев на груди; лапы почти не чувствовали холода. Дальняя кромка деревьев сливалась с небом, но звёзды как будто сияли ярче и острее, а лунный зигзаг в озёрной ряби и вовсе превратился в нить бледного огня.

В отличие от девушки, носившей фамилию Дим, утка не имела плеч, на которые могла бы пасть тяжесть удручающей повседневности молодого адепта. Только сейчас, когда этого груза не стало, Леви осознала, как он ей надоел; пусть это и не свобода, но пока хватит и такого.

— Нравится? — усмехнувшись, поинтересовалась Танцовщица..

Послушница расправила крылья, пытаясь рассмотреть своё отражение в воде. Вид тёмно-жёлтого клюва её рассмешил, и она радостно закрякала. Глупая картина.

Но кого это сейчас заботило?

Глава двадцать пятая. 13 октября 1985 года, 13:30, час Солнца

От благовоний меня тошнило.

Быть свидетелем ритуала из Высшей Практики мне случилось лишь однажды, и я тогда едва научился чувствовать lumen naturae. Как и полагается своенравному ребёнку из высокопоставленной семьи, подсмотрел в замочную скважину. Никто не говорил мне, где расположен ритуальный зал — я нашёл его сам. По запаху.

И кабинет мистера де Вриза сейчас напоминал о том случае. В наглухо зашторенном помещении ладанового дыма было больше, чем воздуха, и мне жутко хотелось закурить, чтобы хоть как-то перебить этот густой аромат возвышенного смирения. Честно говоря, для меня вся эта роскошь выглядела такой же архаичной и бесполезной, как и атамы, хотя кому-то действительно так легче настраиваться…

Но с де Вризом всё ясно. Просто ещё один способ поиграть в магию. Интересно, знает ли он вообще, зачем практикам енохианский алфавит, символы из которого так щедро и со вкусом разбросаны по здешним стенам? Хозяин кабинета мог бы с тем же успехом и уровнем осмысленности разрисовать его алгебраическими формулами.

Очень хотелось спросить вслух, но я не мог по нескольким причинам. Во-первых, это было бы страшно грубо по отношению к столь таинственному джентльмену. Во-вторых, сам себе в подобной ситуации я бы правды никогда не сказал.

В-третьих, де Вриз отсутствовал. Физически.

Ожидая хозяина в тёмном, точно отрезанном от всего мира помещении, я мало-помалу терял связь с реальностью и цеплялся за сардоническую злость, чтобы сохранить хоть какую-то способность мыслить. На мой утренний звонок ответили, мне назначили встречу, и что теперь? Я сижу и потихоньку мумифицируюсь уже по меньшей мере час.

Чёрт побери! Если де Вриз думает, что мне можно вывернуть мозги такими дешёвыми трюками…

Спокойно, старина, спокойно.

В итоге я не выдержал. Вежливость вежливостью, но если он меня вышвырнет, пускай — хоть жив останусь.

Толстая чёрно-фиолетовая штора поддалась не сразу, и в её глуховатом шорохе мне послышались смешки. Серебристый занавес оказался более сговорчивым, но само окно — высокое, с массивной рамой и угнетающими витражами — едва не лишило меня последней надежды. На то, чтобы разомкнуть его тяжёлые ставни, ушло минут пять — даже пришлось влезть на широкий подоконник.

Когда мне в лицо хлынул поток свежего воздуха, пахнущего дождём, я едва не свалился. На гладкой древесине обнаружились грязные следы моих подошв.

Ну и плевать. Боже праведный, какое счастье-то…

— Добрый день, мистер Бельторн! Прошу меня простить, неотложные дела…

Де Вриз прервался на полуслове, споткнувшись глазами о мою монументальную фигуру. Удивлённая нота в его голосе прозвучала так фальшиво, что я едва сдержал смех. Голова всё ещё немного шла кругом от передозировки благовониями, и лучшее, что мне удалось придумать — это плюхнуться на изгаженный подоконник собственной задницей. Джинсам всё равно, они и не такое видали.

— Вы в порядке?..

— Теперь да. — Я не сдержал глупой ухмылки.

Де Вриз прошествовал к столу, глядя прямо перед собой. Его лысина имела слегка обескураженный вид. Как притворяться кардиналом Ришелье, если посетитель не ёжится в затенённом кресле где-то у пола, а смотрит на хозяина сверху вниз, болтая ногами на одном уровне с роскошной столешницей?

Впрочем, следовало отдать де Вризу должное: он и бровью не повёл, словно моё поведение было совершенно нормальным для этого кабинета. Тщательно выстроенная гармония оттенков пала под натиском будничного света, отняв у хозяина всю напускную таинственность — его лицо стало блёклым, одутловатым и странно порочным.

— Я тоже должен извиниться за… вольное поведение, мистер де Вриз.

— Мисс Джексон хватила лишнего с ладаном, верно?

— Есть немного.

— Жаль, что вам пришлось просидеть так долго в духоте, мистер Бельторн.

Чёрта с два тебе жаль.

— Я действительно рад, что вы здесь, — медленно проговорил де Вриз, не глядя на меня. Его руки, искрящиеся драгоценными камнями, нашли какие-то бумаги и нежно их погладили. — Полагаю, ваш звонок означает, что вы готовы работать с нами?

— Вы считаете?..

— А зачем перезванивать в случае отказа?

— Разве это было бы вежливо?

Хозяин кабинета взглянул на меня и улыбнулся. Странный обмен вопросами завершился.

— Если вам удобно на подоконнике, можете остаться там, мистер Бельторн. Здесь даже для меня сейчас не слишком комфортно. Так что? Согласны ли вы нам помочь?

Грубее, чем в прошлый раз. Де Вриз не оставлял мне пространства для манёвра. Было с чего взбеситься, но не сегодня: уворачиваться я и не собирался. Много ли на самом деле этот парень и его компания знают об Ассоциации? Насколько эти люди опасны? С кем ещё из наших они поддерживают связь? Есть ли в их разработках что-то ценное?

Может быть, я и не самый умный лофиэль в Ассоциации. Но других здесь нет.

— Да, согласен. Если, конечно, вы считаете, что мне можно доверять.

— Дорогой мистер Бельторн, я прекрасно понимаю, что в эти игры всегда играют двое. — Де Вриз задумчиво скрестил пальцы. — Доверием не награждают за пару коротких встреч. Вам ещё предстоит доказать своё право на него… и мне тоже.

Чёрт, как идеально он выдержал эту паузу! С таким талантом ему бы на Бродвей, а не в практику.

— Тогда давайте приступим, сэр. Чем быстрее мы с вами договоримся, тем больше пользы друг другу принесём, так?

— Разумеется.

Де Вриз развернулся ко мне, и свет упал на его выбритую макушку. Создалось впечатление, что на этом лице способны двигаться только брови и губы, словно жившие отдельной жизнью.

— Но вы сделали шаг навстречу нам, мистер Бельторн, и заслуживаете ответного. У вас наверняка возникли вопросы, так задайте же их — я отвечу с удовольствием.

Его светло-серые глаза показались мне искусственными. Хозяин кабинета смотрел не на меня, а как будто сквозь. Старый, но всегда работающий трюк уличных гадалок… жаль, я его не освоил.

Что ж, де Вриз сам предложил эту игру. Очень скоро у меня будет возможность проверить, насколько честно он сыграл.

— Как вы узнали об Ассоциации, сэр?

— Это… долгая история. Вы ведь знаете, что Десять Высших сотрудничают с правительством Штатов, так? И если тайной владеют двое…

Де Вриз улыбнулся, сместив фокус своих глаз к моему лицу. Он ожидал, что фразу закончат, и я пошёл на поводу:

— То для третьего место точно найдётся?

— Именно.

— И вы не попробовали обратиться к самой Ассоциации?

— Разумеется, пробовал, мистер Бельторн. Я лично был готов спонсировать исследования — с очевидным условием. Но ответы Высших меня не устроили.

Отпустив эту туманную реплику, де Вриз стащил с пальца одно из колец и полюбовался огромным бриллиантом. Это движение выглядело полностью бессмысленным, и я ощутил внезапное раздражение: казалось, он искусственно замедляет темп разговора.

Факт: де Вризу нравится заставлять собеседников нервничать. Не одним способом, так другим. Подумать только, мы поговорили едва ли десять минут, а я уже устал, как ездовая собака.

— Что-нибудь ещё, мистер Бельторн?

— Сколько вас, сэр? Тех, кто хочет приобрести способности?

— Дара взыскует тринадцать Избранных.

Ответ прозвучал так вычурно, что я не сразу осознал его смысл. Ставлю свои очки, что число выбрано не случайно. Ох, тяжело мне придётся в ближайшее время…

Де Вриз, видимо, решил, что сведений мне пока хватит. Он с глухим шорохом выдвинул один из ящиков стола и достал из неё небольшую шкатулку из тёмного дерева. На её лакированной поверхности ломаными тенями обозначался странно знакомый рисунок. Я напряг глаза, но это не особенно помогло.

Драгоценные камни в перстнях хозяина кабинета превращали мягкие лучи осеннего дня в злые и болезненные искры. Их цепочка пробежала по крышке, когда та откинулась назад.

С моего уютного подоконника я мог видеть только слой зелёного бархата. Отвратительное зрение не позволяло мне разглядеть содержимое шкатулки, но этого и не требовалось. Никакая близорукость не смогла бы скрыть от меня густой, терпкий и почти мускусный запах магии — сильной, древней… и своенравной.

Очень своенравной. Той самой, к которой Ассоциация не допускает никого, кроме Октинимосов.

Де Вриз убрал от шкатулки свою бледную длань, и тусклая медь одной из Печатей Соломона — ключа к власти над кем-то из Герцогов — улыбнулась дневному свету.

— Что скажете, мистер Бельторн?

Я присвистнул, цепляясь за образ блаженного дурачка. От того, что во всём этом паноптикуме подделок возникло нечто живое и настоящее, мне полегчало.

— Как зовут духа, привязанного к этой Печати?

— К сожалению, мы не знаем. Это предстоит выяснить вам.

Де Вриз снова коснулся стопки, которую поглаживал несколькими минутами ранее, отделил верхний лист и положил его на край стола. Мне пришлось-таки слезть с подоконника, чтобы добраться до рисунка; кто-то весьма скрупулёзно перенёс узор Печати на бумагу в более крупном масштабе.

— Мы очень давно мечтаем пообщаться с демоном. — Губы де Вриза дрогнули, будто он подавил улыбку. — Нас не смущает ни возможная сделка, ни цена, которую он запросит.

— Если у меня получится…

— Не «если», мистер Бельторн. «Когда».

— …когда у меня получится, лучше не называйте его демоном. Это может испортить всё дело.

Глаза де Вриза сузились, рука метнулась к подбородку. Видимо, он не ожидал этого услышать.

— Я учту. Должен сказать, меня это удивляет, ведь так их называют почти все известные мне источники…

— Верно. Но слово «демон» оскорбительно для большинства Герцогов, сэр.

— Странно. Разве оно не описывает могущественное создание, для которого нет ни добра, ни зла, ни достойного противника? Разве в этом слове нет опасной силы, что пугает и смертных, и бессмертных?

— Точно, мистер де Вриз. И далеко не всем из них такая репутация льстит.

Хозяин кабинета замолчал. Солнечные лучи пунктирно рвались на подушечках его пальцев, когда те соприкасались. Повисла тишина; на улице загудел ветер. Ставни окна чуть заскрипели, и комната превратилась в акварельную палитру из-за скользящих по ней цветных пятен.

Я спрыгнул с подоконника, став на шаг ближе к ладановому аду.

— У вас будут ко мне ещё какие-то поручения, сэр?

— Нет, мистер Бельторн.

— Сколько у меня времени?

— Предположим, неделя. — Де Вриз улыбнулся, и в этой улыбке мне почудилось что-то ободряющее. — Вам ведь хватит недели?

Библиотека Ассоциации… Если мой план сработает, достанет и пары дней. Я кивнул.

Ловко, как фокусник, де Вриз извлёк из-под столешницы бумажник и положил его рядом со шкатулкой.

— На расходы, мистер Бельторн. Разница ваша. Уверен, вы не пожалеете о нашем сотрудничестве.

Надеюсь, чёрт подери.

Я с трудом помнил, как выбрался из дома и прошёл по саду. Сознание вернулось ко мне, когда под ногами оказался тротуар, а над головой — высокое, молчаливое небо. Ветер, трава, бензин… земля, напитанная дождём — всё было лучше, чем покинутая мной духота.

Впрочем, с учётом прибыли грех жаловаться. Нужно поскорее вернуться в мотель, расплатиться… и хорошенько выспаться.

Ночь предстоит долгая.

Глава двадцать шестая. 13 октября 1985 года, 21:20, час Венеры

Небо то бросалось навстречу, то вертелось штопором, и тогда Леви теряла всякое чувство направления. Мир представлялся ей отражениями в гранях огромного изумруда, который невозможно было полностью охватить взглядом. Ночные тени, расцвеченные оттенками зелёного, утратили мрак и глубину.

Человеческий глаз не нашёл бы просвета в пасмурной темноте, но взгляд совы видел лишь тонкую пелену сумерек. Парк содержал в себе столько движения, шелеста и голосов, что мог оглушить, но изменившийся слух Леви не позволял звукам сливаться в гомон.

Плотный занавес туч не пускал в мир ни звёзды, ни истончившуюся луну. Единственным, что сегодня мерцало на берегу озера Уонэгиска, были белоснежные перья в головном уборе старого индейца с лицом, похожим на необработанную яшму. Его узловатые руки с длинными, острыми пальцами то и дело подносили ко рту продолговатую трубку, пока он следил за полётом совы; на вдохе губы индейца чуть шевелились.

Густой дым, покидавший его ноздри, быстро становился частью тумана. Озеро уютно куталось в серебристый покров, точно готовясь отойти ко сну.

Леви чувствовала себя так, словно появилась на свет с этим маленьким крылатым тельцем, припорошенным осенней рыжиной на кончиках перьев. Дневная жизнь казалась далёкой, фальшивой и почти несовместимой с тем, что послушница испытывала сейчас.

Озёрная гладь пошла рябью, и птичья тень мгновенно растворилась в мелких волнах. Индеец отложил трубку и медленно поднял худую руку; мягкая, но неумолимая сила окутала Леви и потянула к нему.

— Так мало пережитых зим, и уже устала от самой себя, Мальва? — скрипуче спросил Танцор, когда послушница в облике совы опустилась на его палец. — Или то место, которое ты занимаешь в мире пробуждения, так сильно не соответствует твоим устремлениям?

Леви хотела пожать плечами, но крылья были не очень-то приспособлены для такого жеста. Её устремления? Их не существовало — только судьба, утверждённая и заверенная наследственными способностями практиков из рода Дим. Иной путь? Возможность выбирать?..

Рэйен Дим никогда не принудила бы дочь следовать дорогой, которая вызвала бы у той отвращение. Вот только Леви не задавалась вопросом, на что её жизнь в действительности должна походить.

Сова не могла говорить, но Танцору этого и не требовалось. Он пристально смотрел на послушницу, и каждая мысль Леви отражалась в зрачках шамана, словно в зеркале.

— Всё в порядке, — сказал он, и его голос дрогнул от затаённой усмешки. — Ничего необычного не происходит. Надев сотню лиц, ты соскучишься по своему собственному и поймёшь, что именно делает тебя тобой. А пока — наслаждайся, только не улетай далеко.

Ветер чуть проредил туман. Плеск волн стал громче всех прочих звуков; вода поднялась и лизнула ноги Танцора, будто ласкающийся пёс. Шаман порывисто встал, и Леви расправила крылья, чтобы удержаться на его пальце.

Тёмный профиль Танцора обратился к деревьям. Глаза шамана — живые агаты, мерцающие в глубоких трещинах на древней скале — наполнились угрозой.

— Надо же. Кто-то твоего племени ступил на мою землю в мире пробуждения. Они уже давно на это не отваживались…

Здесь практик Ассоциации?! Неужели они что-то узнали? Может быть, ищут её? Что теперь будет?! Леви стало страшно, но Танцор тихо засмеялся:

— Не волнуйся. Они увидят только то, что я им позволю, а позволю я немного. Эти люди ведут себя так, будто сам Вакан-Танка дал им власть распоряжаться моей силой. Трусливые почитатели меди избалованы подчинением Старших Духов… Чего бы они стоили без своей Соломоновой Правды? Что они смогут, если отнять у них незаслуженный дар Великого Отца?

Деревья тревожно шумели, откуда-то из парка донёсся предупреждающий звук флейты — звонкая трель, потом ещё и ещё. На берегу взвихрилась палая листва. Ночь беспокоилась, но Танцор коротко свистнул, и мир сразу затих.

— Как ты думаешь, Мальва, стоит ли нам взглянуть на этого гостя? Мне любопытно: я слышу биение его сердце, но ритма подобного не припоминаю. Что скажешь?

Леви очень хотелось ответить «нет», но шаман явно принял иное решение. Кроме того, чего она боится? Какие у неё причины сомневаться в словах Танцора? До этой минуты ни единый лист в парке не шевельнулся так, чтобы шаман не узнал. Он здесь хозяин. Кто из Ассоциации может сравниться с ним?

Тем временем воздух расцвёл серебром. Танцор поднял свободную руку, описал ею полукруг — будто сдвигая невидимый полог — и пространство закипело светом. Леви едва успела слабо удивиться тому, как мало её чувствительные глаза страдают от этого сияния, и вдруг всё прекратилось.

Парк переменился. Слегка обескураженная послушница завертела головой, пытаясь осознать разницу: то же озеро, та же ночь, заключённая в изумруд… вот только в Ноо здесь не было ни фонарей, ни пустой скамьи с забытым под ней зонтом.

Танцор стоял так же прямо и непоколебимо, как и мгновение назад, а его перья по-прежнему испускали всё тот же мягкий свет. В дальнем конце главной аллеи возникла стремительно движущаяся фигура, и Леви ощутила слабый запах чужих эмоций. Всего понемногу: капелька страха, злости, отчаяния… и надежды.

Тот, кто приближался к озеру Уонэгиска, искал помощи и нуждался в ней очень, очень сильно. О чём бы он ни собирался просить Танцора, это было вопросом жизни и смерти.

Шаман протяжно хмыкнул, но ничего не сказал. Фигура преодолела половину пути, и Леви смогла рассмотреть детали: размашистая походка, просторная серая куртка и светлые волосы, гладко зачёсанные назад.

Её сердце забилось так сильно, что она едва не скатилась с руки шамана. Кажется, птичье тело не приспособлено для трудных переживаний…

— О, интересно. — Каменное лицо Танцора чуть смягчилось. — Так ты его знаешь, и даже рада видеть? Стало быть, это не одна из тех раздувшихся жаб, что требовали от меня склониться?

Нетус Бельторн стремительно вышел из-под кленовой сени на набережную. На его плече висела объёмистая спортивная сумка, которую он аккуратно сбросил в траву, приблизившись к самой кромке воды. Едва успев опуститься на землю и скрестить ноги, он вдруг повёл плечами и развернулся в сторону Танцора и замершей Леви; его напряжённый взгляд обшарил то место, где они находились, но без толку. Лицо Бельторна скривилось: пустота не показалась ему убедительной. Рука вскинулась было к очкам, но замерла на полпути и безнадёжно опустилась; Нетус что-то прошипел — кажется, ругательство — и полез в сумку. Запахло досадой.

— Вспыльчивый птенец, — усмехнулся Танцор.

Леви старалась дышать ровнее. До сих пор Нетус Бельторн всегда знал о её присутствии, и у него была возможность разыгрывать спектакль для наивной послушницы. Что он скажет сейчас, наедине с могущественным духом, которому нельзя лгать? Как поведёт себя?

Странно… но сегодня она не беспомощна: с ней обострённые чувства из мира Ноо, Дар Кроцелла и взгляд совы…

В эту ночь они равны.

Нетус извлёк из сумки трубку и принялся набивать её густой и пахучей смесью из газетного свёртка. Танцор наблюдал за его действиями молча, и Леви не могла понять, что он о них думает: мысленная связь шамана и послушницы была односторонней. Бельторн щёлкнул зажигалкой, затянулся и откинул голову назад, глядя в небо; через мгновение его окутали спокойствие и отрешённость.

Поднявшись, он выпустил дым в четыре стороны света, а затем медленно поклонился озеру. Налетевший ветер растрепал его волосы и бросил пригоршню сухих листьев на плечи. Под клёнами заскользили крылатые и рогатые тени со светящимися глазами, а на траву опустилось несколько призрачных птиц с длинными, растворяющимися в тумане перьями. Рослые веретенообразные фигуры, слегка напоминающие людей, встали из земли чуть поодаль от Нетуса и застыли, мерцая искрами на лицах. Берег полнился мыслями, и Леви улавливала их обрывки — странные, неясные… нечеловеческие.

— Великие духи, я обращаюсь к вам как гость, — тихо и мягко произнёс Бельторн. — Прошу, разделите со мной дым мира и будьте свидетелями моей чести.

Звук его голоса…

Леви едва не сгорела со стыда, осознав, что Танцор чувствует каждое движение её души, которая сейчас рвалась к человеку на набережной. Боже, а если она узнает что-то страшное? Что он лгал ей, манипулировал, пытался использовать?.. Как потом смотреть в глаза шаману и собственному отражению?

Танцор по-прежнему молчал. Бельторн снова опустился на землю, втянул ещё дыма и выдохнул сизое облако в сторону воды.

— Белый Танцор, Одетый в Красное, я прошу о встрече. В присутствии духов я клянусь в том, что не попытаюсь обмануть тебя или причинить вред.

— Да если б ты мог. — Губы шамана сломались в ухмылке.

Леви с любопытством ждала продолжения, но Нетус встрепенулся и снова обернулся к ним. Его глаза расширились, и он выронил трубку.

Танцор больше не прятался. Он шагнул вперёд, мягким жестом усадив Леви на своё плечо, а Бельторн в растерянности дёрнул себя за воротник куртки и снова поклонился. Похоже, он предполагал, что ритуал будет развиваться иначе.

— Если бы кто-то из узников меди мог навредить этому месту, ни один из вас сюда бы не вошёл, — произнёс шаман. — Что тебе нужно, вор?

Вор?.. Почему именно это слово?

— Я ничего не крал, — ответил Бельторн, хмурясь. — Во всяком случае, не у вас.

— Ваша порода только этим и занимается. Узникам меди не хватает смелости поднять глаза на духов, вот вы и крадёте у них жалкие капли силы.

Кровь бросилась в лицо Нетусу.

— На вас не так страшно смотреть, как вы думаете.

Духи заволновались, и над озером пахнуло смехом, но Танцор не улыбнулся.

— И всё же ты боишься. Клянёшься не лгать и тут же нарушаешь клятву? Почему бы мне не вышвырнуть тебя прямо сейчас?

— Я не соврал. Вы правы, только чёрт знает, какая доля моего страха относится к вам.

— Наглец. Со Старшими Духами ты разговариваешь так же грубо?

— Когда мне удаётся с ними поговорить, мы что-нибудь пьём. Какие уж там манеры.

Леви мысленно ахнула. Выходит, Нетус только что сознался в Высшей Практике, которая ему запрещена?.. Или кто-то общается с ним, как Кроцелл общается с ней?

Глаза Танцора остро светились, и Бельторн вдруг ссутулился, обхватив себя руками. С него в одно мгновение слетела вся бравада.

— Простите. Я… действительно проявил неуважение.

— А тебя легко задеть, вор.

Лицо Нетуса стало совсем несчастным. Шаман наклонился, подобрал свою трубку и сократил расстояние между ними ещё на несколько шагов.

— Сядь. По крайней мере, ты знаешь, что такое дым мира. Понимаешь ли — иной вопрос.

Пожалуйста, не лги ему… Он видит тебя насквозь. Ты сможешь с ним договориться, только не лги…

Нетус сел и неловко уставился на свои скрещенные ноги. Джинса на его левом колене треснула. Танцор затянулся из трубки, которая, по-видимому, даже не нуждалась в содержимом, и выпустил дым в сторону гостя.

— Твои клятвы приняты. Зачем пришёл?

— За помощью.

У Леви возникло чувство, что Танцор зорко следит за её мыслями. Без сомнения, шаман знал о Даре Кроцелла и мог использовать связь, чтобы распознавать ложь с его помощью. Но разве он в этом нуждался?

— И что же тебя тревожит?

— Меня обвинили в убийстве, которого я не совершал.

До этой секунды послушница не понимала, как сильно боится ощутить ледяное биение Дара. Миг… следующий… ещё один…

Ничего. Дар хранил молчание, и это значило, что Нетус не лгал.

Он был невиновен.

Леви права, а вся Ассоциация заблуждается. Хватило краткого мгновения, чтобы устрашающая непогрешимость Октинимосов рухнула, словно карточный домик.

Танцор издал хриплый смешок, не разжимая губ:

— И причём здесь я?

— Для того, чтобы очистить своё имя и выяснить, кто на самом деле убил моего наставника, мне нужно… больше силы, чем у меня сейчас есть. Я всё истратил.

— Так подожди. Ещё немного, и Луна начнёт расти, вот и воруй тогда столько, сколько влезет в твою жалкую медь.

— У меня нет времени.

— Ждал три года, но не можешь подождать три дня?

Нетус вспыхнул и тяжело сглотнул. Воздух задрожал от его смятения, и привкус страха усилился.

— Мог бы, если бы дело было только во мне.

— Ты мутишь воду, вор. Говори прямо.

Очки Бельторна блеснули, когда он вскинул голову. Несмотря на кипящие вокруг эмоции, он стал очень серьёзен и собран.

— Уж куда прямее. Мне нужны аргументы против суровых ребят с очень грязными методами — они убивают одних, подставляют других, и угрызения совести их, кажется, не мучат. Может пострадатькуда больше народу.

— Я не верю вашему племени. Отчего ты считаешь, что сможешь меня разжалобить?

— Моё «племя» не слишком-то доверяет мне. По правде говоря, не доверяет вообще. Я подумал, вдруг это даст пару очков вперёд.

Ох, его не исправить.

— Что тебе за дело до узников меди? Вы друг в друге не нуждаетесь. Твоей семьи больше нет. Почему не повернуться спиной? Что тебя здесь держит, вор?

— Чёрт! — Нетус снова уставился в землю, кусая губы. — Зачем вы задаёте вопросы, вы же давно всё из меня вытащили?!

— Откуда тебе это знать? — хмыкнул Танцор, сжимая в зубах трубку. — Что, если я вижу лишь обрывки и пускаю пыль в глаза?

— Вы просто издеваетесь!

— Ты знал, к кому обращаешься. Честность — или никакой помощи.

Варево эмоций в воздухе настолько загустело, что утратило для Леви всякий смысл. Шаман точно не нуждается в долгой беседе, чтобы принять решение. Для чего этот допрос?

Бельторн неожиданно хватил кулаком по земле, и его глаза отчаянно сверкнули за стёклами очков.

— Ну, хорошо. Я влюбился и притворяюсь героем, который обязательно всё исправит. Идея так себе, сами видите, но мне никуда не деться, пока остаётся хоть какой-то шанс.

Что?..

— Спасибо, вор. — Танцор опустил трубку и улыбнулся. — По правде говоря, мне просто приятен запах человеческой искренности. Вряд ли ты способен осознать, сколько в ней на самом деле силы, но для меня это сокровище.

Нетус упорно смотрел в сторону, ничем не показав, что расслышал последние слова шамана. Будто вот-вот расплачется…

Леви едва цеплялась за ткань одежды Танцора, почти утратив чувство собственного тела. Нужно держать себя в руках… она просто взорвётся, если издаст хоть звук или вдохнёт слишком глубоко.

— Скоро в городе соберутся все высшие практики, — чуть гнусаво произнёс Нетус, по-прежнему не поворачивая головы. — Против них мне даже полной меди не хватит. Счёт на дни.

— Что ж, вор…

Танцор поднялся, указал чубуком трубки на тёмную воду, и она тут же вспыхнула яркой лазурью. Мгновение — и ветер принёс знакомый аромат нездешней грозы, обжигающий ноздри.

Озеро Силы. Похожее на то, что Леви сотворила для себя, но во множество раз сильнее.

Нетус ахнул и медленно выставил перед собой руку, погрузив кончики пальцев в голубые лучи.

— Всего тебе не выпить, и не пытайся. Но ты ведь знаешь, что делать?

— Да… да, я знаю.

— Так чего ты ждёшь?

Бельторн порывисто кивнул. С громким шорохом расстегнув сумку, он извлёк из неё старинный кувшин, устроился на траве, плотно стиснул его коленями и зажмурился. Сияние играло на лице Нетуса, высвечивая каждую чёрточку; Леви осознала, что не может отвести взгляд.

— Он думал, придётся труднее, — еле слышно произнёс шаман, усмехаясь одними глазами. — Что ты собираешься делать теперь, Мальва? Ты просила его прийти, и он придёт.

— Не знаю, — всхлипнула Леви, не сразу осознав, что к ней вернулась речь. — Я не могу поверить…

— Зачем нужна вера, когда есть знание? Впрочем, ты ещё успеешь подумать.

Мерцающий воздух клубился вокруг Нетуса, и тот вдыхал его полной грудью. На старом кувшине вспыхивали мягкие, хаотичные блики, когда Бельторн наклонялся, чтобы выдохнуть Свет внутрь горлышка.

Резервуары, догадалась Леви. Так он сохраняет запасы lumen naturae.

— Просто помни, что ты можешь прийти к моему озеру откуда угодно, — задумчиво сказал Танцор, наблюдая игрой лучей. — Будь ты хоть за морем, известная дорога всегда коротка. А если и понадобится провожатый, разве Бунтарь не согласится?

Первый кувшин наполнился, и Нетус достал второй. Голубой свет разорвал покров туч над озером, обнажив мерцающую фантасмагорию перед любопытными звёздами.

Глава двадцать седьмая. 14 октября 1985 года, 19:30, час Меркурия

Вендева Бельторн должна прибыть в город к завтрашнему полудню — это мне удалось расслышать в холле общежития. Даже удивительно: что послужило достаточно весомым для Первого Октинимоса поводом оторваться от кресла-качалки и потратить целых две будущих недели на ничтожную Ассоциацию?

Лофиэли, наверное, в щенячьем восторге. Я когда-то тоже от одного её имени по стенке сползал — даром, что любимый внук. Теперь с душевным подъёмом как-то не клеится.

Что я о ней в действительности думаю? Самому бы знать…

Хоть я и должен был унаследовать первенство в Ассоциации, бабушка всегда старалась оградить меня от общения с будущими коллегами. Но кое-какие слухи просочились: мол, леди Вендева так затиранила своего сына ответственностью перед всем миром сразу, что тот сбежал аж за море, и в это легко поверить. Со мной она взяла другой тон — видимо, опасалась повторения истории — и к обязанностям её преемника я оказался подготовлен ещё меньше. Например, в шестнадцать мне здорово досталось на орехи, когда я самовольно устроился подрабатывать в книжную лавку и собрался задержаться там надолго…

Отец бунтовал из-за отсутствия выбора и мечтал быть кем угодно, только не Первым Октинимосом. Я питал иллюзию, что этот выбор у меня есть, и… делал ровно то же самое. Факт: лидеров бабушка выращивать не умела.

Честно говоря, Ассоциации пойдёт на пользу разрушение идиотской традиции с передачей главенства. Чёрт, да эти странные ребята, которым очень нужна власть в нашем маленьком мирке, могли бы просто попросить меня отойти. Какое бабушке дело?

Порой возникает ощущение, что её подкосила не смерть сэра Файндрекса и даже не то, что я в этом замешан. Просто всё снова пошло не по плану. Сильнее всего на свете леди Вендева любила свои планы.

С тех самых пор она их, кажется, и не строит. Наверное, я был настоящим разочарованием, если она так легко поверила в мою вину… или это стало чудным поводом замести неудавшегося наследника под ковёр.

— Эй, Диего! — окликнул меня незнакомый лофиэль с русыми волосами. — Мы в «Алхимию», ты как?

Отлично, теперь я знаю имя моей сегодняшней маски.

— Может быть, присоединюсь позже. Нужно зайти в библиотеку, так что идите без меня.

— Да брось! Леди Хален ушла десять минут назад, библиотека уже закрыта.

Разумеется, чёрт подери. Мне того и надо.

— Я проверю, на всякий случай.

К счастью, мой внезапный собеседник оказался ненавязчивым. Он рассмеялся, покрутил пальцем у виска и направился к выходу из общежития, зацепив талию симпатичной девушки в бордовом свитере. У меня задрожали руки, и я даже не сразу осознал, почему.

Наверное, в миллионах параллельных линий времени существует одна такая, где меня три года назад успешно инициировали, и этой осенью я познакомился с кареглазой послушницей, которая любит латте и оладьи с мёдом…

Прекрати, идиот. Топай в библиотеку, тебя уже заждался так называемый «художественный отдел».

Мои шаги гудели под сводами широкого коридора, что вёл к высоким створкам из лакированного дуба. Они выглядели ещё темнее под мягким светом ламп-получаш, расположенных у самого потолка.

Оглянувшись, я коснулся оправы очков. Привычно теплеющий металл сообщил мне чувство странного успокоения. Твою-то мать, как же я соскучился…

Дуб вспыхнул ровными, солнечными линиями защитного контура. Дверной замок — не преграда для приличного лофиэля, и мне хватило бы пары капель света, чтобы от неё избавиться. Никто в Ассоциации не стал бы всерьёз надеяться на подобные вещи, поэтому придётся поднапрячься.

Округлые золотистые блики прихотливо скользили по дверям с разной скоростью, вспыхивая чуть сильнее там, где линии пересекались. Не слишком-то и трудная схема: едва леди Хален покидает библиотеку, контур замыкается и приходит в движение. Он совершенно не мешает кому бы то ни было открыть двери, вот только в тот момент, когда незваный гость это сделает, контур будет нарушен, импульс передан на связующий артефакт леди Хален, а лампам-получашам хватит мгновения, чтобы запомнить уникальный отпечаток моего света. Дар Марбаса здесь не поможет.

Каждый час рисунок контура менялся.

Я мог бы прийти днём, но неизвестно, сколько мне потребуется времени; нельзя рисковать тем, что леди Хален заметит чей-то отнюдь не праздный интерес к зашифрованным документам. Единственный способ скрыть мой визит — поддержать движение контура, замкнув его на внешний источник.

И lumen naturae на это требуется гораздо больше, чем обычно дозволяется иметь средней руки лофиэлю вроде меня. Если бы прошлой ночью Белый Танцор упёрся рогом, сегодня я смог бы разве что дверной косяк поцеловать.

Достав из куртки внешний резервуар — медную черепашку чуть меньше моей ладони — я устроился рядом и в последний раз огляделся. По-прежнему никого. Ну, да поможет мне…

Кто? Марбас нёс какую-то пургу про то, что небеса нас давно не слышат… А, по барабану.

Я коснулся черепашки кончиками пальцев, и её поверхность мгновенно налилась теплом. Закрыть глаза, сохраняя вид контура на обратной стороне века, освободить чувства и позволить им хлынуть наружу…

Моё сознание будто рассыпалось на десяток любопытных хорьков, и они бросились вперёд — обнюхивать и ощупывать пульсирующую магией структуру. Стройные золотые линии, ни единого лишнего узла, ни единой уязвимости… Совместное творчество леди Хален и Вендевы Бельторн. Безупречные Октинимосы, безупречная магия — и сейчас мне нужно дополнить её собственной. Так, чтобы меня сочли своим.

Ещё один вдох. Хорьки стали световыми пятнами, и в голове на мгновение зарябило. Подделать чужой магический контур — эта задача того же порядка, что и скопировать чужую подпись; то, что я пытаюсь провернуть, сродни попытке закончить письмо, написанное кем-то другим.

Для начала нужно хотя бы найти чернила того же оттенка. Я напряг волю, чтобы заставить кипящую внутри меня радугу успокоиться и повторить безмятежный цвет магических нитей. На это ушло секунд пятнадцать; как только цель была достигнута, я отделил часть своего разума и вынес её во внешний мир вместе со зрением и вниманием.

Больно. В этот момент всегда рискуешь засыпаться. Твоё тело чувствует ледяной холод, панику и покрывается таким количеством пота, что можно им захлебнуться, но тебя это волновать не должно.

Со стороны всё выглядело так, будто я уснул со статуэткой в руках, свесив голову; но одновременно с этим мне были видны подрагивающие магические связи, постепенно возникающие между резервуаром, моим разумом и защитным контуром.

Когда нити, тянущиеся через нос и выходящие изо лба, стали достаточно прочны, я послал импульс золотистым бликам, сообщая им новое направление и вытягивая из резервуара ещё одну порцию света. Когда они пронеслись через фокус моего внимания, я отпечатал их путь в энергии, будто в воске, создавая то самое недостающее звено контура. Одновременно с этим моё тело резко выдохнуло и открыло глаза.

Голова сильно кружилась. Я устроил черепашку на полу. Пока защитный контур идёт по ней, можно входить и выходить, сколько заблагорассудится. Lumen naturae в ней точно хватит на ночь.

Капля силы из медной печатки — и замок приветливо щёлкнул. Раз плюнуть по сравнению с тем, что я проделал несколько секунд назад. Напомните, почему я не обношу квартиры где-нибудь в Лос-Анджелесе?

А, ну да, воспитание…

В библиотеке было темно и потрясающе тихо. Я выбрал себе место за столом в дальнем углу, включил настольную лампу и отправился туда, где под потолком синели буквы «Художественная литература». Стройные ряды корешков — вот американская классика, вот русская, вот полное собрание Фенимора Купера… было дело, я его отсюда таскал. И не понимал, почему бабушка запрещает мне выносить эти книги из зала. О, «Фауст»… кто-то ошибся полкой.

Вот и Стендаль, вся библиография. Выдернув «Красное и чёрное», я развернул его на середине и дотронулся до дужки очков. По стёклам пробежала искристая сеть, и строки расплылись, точно их залили чернилами. Мгновение спустя они составились в совсем иной текст.

«15 июня 1979 года, 19:10, час Юпитера.

Х.В.: Герцог Агарес, вас приветствует Высший Круг Зар Шел Врадим. Осведомлены ли вы о долге Соломоновой Правды по отношению к призвавшим вас?

2: Да, да. Никаких новостей, снова никаких новостей. Я слышу это постоянно, я вижу это постоянно, что вы опять собираетесь мне рассказать? Заперт, заперт… Что значат твои жалкие речи по сравнению с небесными затворами?».

Чудно. Вот они, протоколы ритуалов Высшей Практики. На редкость интересное чтение, когда располагаешь временем.

«Х.В.: Герцог Агарес, осведомлены ли вы о том, кто является новым владельцем вашей печати?

2: Брошены, забыты, оставлены гнить без памяти, без прощения! Что значат оковы печатей перед оковами вашего пропахшего плотью мира? Что вы значите для Него, жалкие комья праха?

Х.В.: <повторяет вопрос>.

2: Что тебе нужно, труп?

Х.В.: Как владелица вашей печати, я желаю ответов, Великий Герцог.

2: А я желаю сокрушить каждый атом вашего омерзительного бытия!».

Бр-р. Что-то там болтали о Втором Герцоге Агаресе ещё до моей неудавшейся Инициации… но ничего хорошего. Вроде как его пытались разговорить трое Октинимосов один за другим, но безуспешно.

И если каждый ритуал проходил вот так, то удивляться нечему. Я поёжился и открыл книгу чуть ближе к концу.

«25 сентября 1981 года, 17:40, час Юпитера.

Д.Т.: Великий Герцог Агарес! Понимаешь ли ты, где находишься?

2: Да. В самом холодном и мучительном из пространств.

Д.Т.: Я должен сообщить, что ты заключён в Триангулум и находишься под властью Правды Соломона.

2: Снова, снова одно и тоже, ничего нового, здесь ничего не меняется!

Д.Т.: Таковы правила. Извини. Хочешь, я перестану это повторять при каждом вызове?

2: И что ты этим изменишь, труп? Заставишь ваш мир шевелиться? <смех>.

Д.Т.: Мир и без моих усилий справляется. Ты ошибаешься насчёт него.

2: <смех>.

Д.Т.: Не понимаю, что смешного я сказал.

2: Ты так веришь в собственные слова.

Д.Т.: Я могу это доказать. Смотри, я принёс с собой сводку новостей. Спорим, что она сумеет удивить даже тебя?

2: <молчит>.

Д.Т.: Ты меня слышишь, Великий Герцог Агарес?

2: Слышу, но не понимаю. Ты не тот. Мою печать держал другой труп.

Д.Т.: Леди Харна Вириам отказалась от неё. Теперь с тобой буду беседовать я. Привыкай. Ну, что, готов слушать?

2: Как твоё имя?

Д.Т.: Я Джеффри Тансерд. Рад познакомиться».

Отлично, сэр Тансерд. Кто, если не вы. А год в записи совпадает с тем, в который вас повысили до Второго Октинимоса через головы сразу нескольких страждущих — и вот, значит, за что. Нет, уж я-то не протестую: всё честно.

И это пугает. Самую малость.

«Красное и чёрное» снова заняло место на полке. Будь у меня допуск и много свободных ночей, можно было бы зарыться в эти протоколы, но сейчас мне нужен реестр хранителей печатей, который должен стоять где-то рядом. С Тансердом всё ясно, у него на поводке Второй Герцог, но кто общается с Марбасом?

Этот список не слишком длинный. Уверен, он будет где-то в незаконченных произведениях… ага, вот и «Ламьель», стоит проверить…

Бинго, чёрт подери!

Я бросил взгляд на планетарный хронометр, не до конца веря глазам. Только 20:05, старина Меркурий ещё держится и покровительствует авантюристам. Смешная штука с этими часами: по-настоящему управлять жизнью они неспособны, но с каждой сменой планеты в мире чуть повышается вероятность того или иного события. Это как с метеорологическим прогнозом: обещанный дождь может и не пойти, но лучше захватить с собой зонт, чем вымокнуть до печёнок.

И я, кстати, не так уж уверен, что идеальное время для ритуалов Высшей Практики — часы Юпитера. Этот покровитель сделок и переговоров с сильными мира сего как бы намекает Герцогам, что от них здесь чего-то очень хотят. Я бы обиделся.

«Тара Фейербах — Маракс, Герцог 21.

Также известен как Звездочёт. Знает всё о положении небесных светил в любой момент времени и о космосе в целом, охотно отвечает на правильно заданные вопросы. Тяготеет к осколкам метеоритов;

Фарер Глорвайт — Сиире, Герцог 70.

Также известен как Король-Гончая. Способен находить украденные или потерянные вещи. Склонен жестоко наказывать воров;

Джеффри Тансерд — Агарес, Герцог 2…».

Погодите, что? Я на секунду отвёл глаза: в висках заломило, и зрение слегка помутилось. Возможно, именно это послужило причиной моей ошибки, сейчас перечитаю, и там будет стоять другое имя…

«Джеффри Тансерд — Агарес, Герцог 2.

Также известен как Разлом. Повелевает землетрясениями, способен провоцировать и гасить их, может пробуждать и усыплять вулканы. Во время вызова рекомендуется иметь при себе газету со сводкой последних новостей.

Джеффри Тансерд — Марбас, Герцог 5».

Да быть этого не может! Один Октинимос не должен держать сразу две печати, никогда в истории Ассоциации не дозволялось иного! И эти люди запрещали мне ковыряться в носу?! Да все мои нарушения просто меркнут в сравнении!

Я отошёл к столу, швырнул на него реестр и долго тёр щёки, чтобы прийти в себя. Тансерд что, смерти ищет? Каким бы невероятным гением Высшей Практики он не был, он всё ещё человек. И для Герцогов существует только один способ появиться в физическом мире: пройти через разум хранителя печати. Спору нет, были ребята, которые пускали в свои мозги всех подряд, пополняя мировую статистику инсультов, но Ассоциация к таким достижениям никогда не стремилась.

Печать — не дар и не привилегия. Одна — груз, но терпимый. Относительно. Две… ох, мужик, не бережёшь ты себя. Чего ради весь этот риск, мать твою? Как бабушка вообще допустила такое?!

За что ты готов умереть, Джеффри Тансерд?..

Глава двадцать восьмая. 14 октября 1985 года, 20:25, час Луны

Стук в дверь выбил Леви из дремоты. Она оторвалась от столешницы, чувствуя лёгкое онемение в шее: поза была неудобной. Сначала ей почудилось, что незнакомый ритм пришёл из сна, но деликатная дробь по косяку повторилась.

Странно. Мисс Клинг стучит не так.

— Извините, я не могу вам открыть, — громко сказала Леви. — Пожалуйста, обратитесь к моей наставнице.

За дверью охнули, что-то зазвенело, и в скважине повернулся ключ. Послушница вскочила, окинула комнату взглядом и прислушалась к тихому пению своего источника. Сформировавшись, он стал звучать гораздо спокойней, а покров музыки Герцога помог ему слиться с общей мелодией здания, наполненного магией…

Бояться было нечего, но сердце Леви всё равно дрожало, будто птенец на самом краю гнезда.

Дверь отворилась. На пороге стоял Джеффри Тансерд. Этим вечером Второй Октинимос надел светлый костюм с шоколадной рубашкой; из воспоминаний Леви на нём уцелели только шейный платок с пунцовыми розами и шапка смешных кудрей. Зелёные глаза чуть улыбались на совершенно бесстрастном лице.

Послушница напрягла слух, но мелодии сэра Тансерда звучали так далеко, что прочесть их оказалось невозможным.

— Я могу войти? — спросил Второй Октинимос.

Немного растерявшись, Леви кивнула и убрала с лица спутавшиеся пряди. Тансерд переступил через порог, слегка поклонился и вопросительно поднял брови, глядя на пустое кресло.

— Добрый вечер, сэр… Садитесь, пожалуйста. Очень рада вас видеть.

— Спасибо. Не беспокойся, я отвлеку тебя совсем ненадолго. Сегодня мы готовимся к прибытию леди Вендевы, и я нужен в «Алхимии».

— Конечно… как вам удобно.

Сэр Тансерд обвёл взглядом комнату, и Леви похолодела. Кроцелл обещал, что никто ничего не заметит, но чутьё шептало ей: если у Второго Октинимоса возникнут подозрения, он непременно докопается до правды. И даже вида не подаст.

— Как идёт твоё Очищение, Леви?

— Н-неплохо, сэр.

Скорее всего, мисс Клинг всё время жаловалась на послушницу. Тансерд должен знать подробности. Но что отвечать на такие вопросы?

— Кажется, ты неплохо переносишь аскезу. Это хорошо. Веришь ли, — Второй Октинимос подмигнул Леви, жестом предлагая ей занять стул, — я сам иногда разгружаю себе голову изоляцией.

Не зная, что сказать, послушница благодарно улыбнулась. Запутавшись от волнения в собственных руках, она сцепила их на коленях и слишком сильно сжала пальцы, вдавив ногти в кожу запястий. От небольшой боли тревога ослабла.

— Но, знаешь, мне хотелось бы убедиться, что твоё желание практиковать этот путь обусловлено смирением, а не гневом. Скажи мне, Леви, что ты думаешь о нашей организации?

— Я… ещё ничего не сделала для неё, сэр.

Тансерд засмеялся:

— А ты патриотка, да? В Белом Доме этому ответу бы аплодировали. И я тоже: звучит он восхитительно. И абсолютно бессодержательно, но это другая история.

— Но я ведь ещё ни с кем не работала, не занималась исследованиями и даже не практиковала…

Послушница спохватилась: последнее утверждение было однозначной ложью, которой она хотела избежать. Но Тансерд, по-видимому, не обладал зоркостью Танцора или Кроцелла; он смотрел на Леви, спокойно ожидая продолжения.

— …поэтому я пока не знаю, что думать.

— Честный ответ. — Второй Октинимос усмехнулся и откинулся назад. — Я бы встревожился, если ты начала петь нам дифирамбы. Мы — серые ребята, Леви: не хорошие и не плохие. Ассоциации есть, чем гордиться… и хватает поводов для стыда.

— А разве по-другому бывает? — Послушница нашла в себе силы вскинуть голову и посмотреть прямо в глаза сэру Тансерду.

— Не-а. — Тот потряс кудрями, улыбаясь и легко выдерживая её взгляд. — Я думаю, что никто в это и не верит по-настоящему, хотя многие мои коллеги смотрели бы на меня косо, если бы узнали, что я говорю с тобой о таких вещах. Им хочется, чтобы юные практики надеялись на торжество добра и справедливости. Если тебя это прельщает, скажи — я могу попробовать солгать.

Леви невольно улыбнулась:

— Нет, сэр, зачем?

— И это прекрасно. Молодёжь умнеет и не так нуждается в приятных иллюзиях, как мы. Впрочем, выходит, что моя позиция тоже… небезупречна.

Повисла недолгая пауза. Второй Октинимос потёр лоб и снова наклонился вперёд:

— Назначая мисс Клинг твоей наставницей, я надеялся, что ваша небольшая разница в возрасте будет на руку вам обеим. Мне нужен был дуэт характеров, а не… то, что получилось.

Жарко покраснев, Леви снова уткнулась взглядом в колени и стиснула зубы. Сэр Тансерд истолковал это по-своему:

— Не нужно казнить себя. Нет ссор, в которых был бы только один виновный, а в отношениях ученика и учителя большая часть ответственности всегда лежит на последнем. И на мне тоже: это я принял решение, которое доставило вам обеим столько неудобств.

К чему он ведёт?.. Несмотря на тепло, исходившее от сэра Тансерда, с каждым его словом послушница всё больше холодела от странного предчувствия.

— Как ты знаешь, Леви, мы не можем позволить себе разбрасываться талантами. Я зашёл поговорить с тобой, пока не стало слишком поздно. Будет очень обидно потерять тебя из-за конфликта с мисс Клинг. Скажи, есть ли у Ассоциации шансы вернуть твоё расположение?

Оцарапав себе запястье, Леви постаралась собраться с мыслями. Гладкая речь Тансерда текла, словно молоко, и могла бы служить колыбельной для человека с застарелой бессонницей. Дружелюбный, искренний тон обволакивал и вызывал желание соглашаться со всем, что утверждает Второй Октинимос; зелёные глаза смотрели так прямо и честно, что расстроить их обладателя казалось худшим из возможных грехов.

А любопытно, сколько ему лет?.. Да, он моложе всех Высших Практиков, но ведь ненамного… А сейчас выглядит чуть ли не ровесником Нетуса!

— Мама всегда говорила мне, что если и существуют в мире по-настоящему важные дела, то все они здесь, — сказала наконец Леви, заставив себя разжать руки. — Я… не собираюсь сдаваться легко, сэр.

— Великолепная Рэйен! — Тансерд вздохнул с явным облегчением. — Она не могла воспитать тебя иначе. Нам всем не хватает её после того несчастного случая.

Запястье Леви вспыхнуло льдом раньше, чем Второй Октинимос закончил фразу.

— П-простите, сэр? Я не расслышала…

— Хм? Я знаю, что тебе не сообщили подробностей…

По лицу Тансерда пробежала едва заметная тень. Послушница следила за ним, позабыв обо всём: только бы он повторил фразу, только бы он раскрылся…

— И сейчас не время. Гибель Рэйен — трагическая случайность, которую мы пытались предотвратить… и не смогли. Думаю, мы ещё поговорим об этом после твоего посвящения.

Три холодных пульсации одна за другой. Собрав в кулак всю оставшуюся концентрацию, послушница упорядочила свои наблюдения.

Смерть Рэйен Дим не была случайностью, Ассоциация не пыталась её предотвратить, и никто не собирается рассказывать Леви правду после Инициации.

Для того, чтобы точнее описать эту ситуацию, требовались познания Нетуса Бельторна…

— Леви, ты в порядке?

— Да… да, сэр. Просто очень волнуюсь. Окажусь ли я достойной посвящения?

Тансерд соединил ладони и усмехнулся:

— Конечно, дорогая, какие могут быть сомнения?

Ледяное биение. Снова. Господи, как хочется закричать…

— Надеюсь, я немного успокоил тебя?

Леви сделала несколько вдохов и выходов, сосредотачиваясь на мелодиях комнаты и кутая в них уставший мозг. Это помогло.

— Ещё как, сэр. Спасибо. Правда, спасибо. Теперь мне стало намного лучше.

Глава двадцать девятая. 14 октября 1985 года, 21:18, час Сатурна

Приглушённый свет холла отозвался болью в моих уставших глазах. Голова сильно гудела, а руки сводило тремором, но я старался об этом не думать.

Здание казалось совершенно пустым. Кто-то забыл очки в яркой оправе на столике неподалёку от входа, и они выглядели тоскливо, несмотря на солнечные цвета. Я остановился под аркой на выходе из библиотечного коридора и прислушался, не идёт ли кто. Странных встреч со знакомыми лофиэля Диего мне сейчас не хотелось.

Ага, кто-то спускается по большой лестнице…

Чуть отступив в спасительный полумрак, я прижался к стене. Послышались тихие голоса — мужской и женский, причём первый звучал спокойно, а вот второй паниковал.

Слов не разобрать. Досада…

Голоса приблизились, и беседующая пара вступила в поле моего зрения. Ничего себе, а Тансерду идёт этот костюм.

Тонкая и дрожащая наставница Леви — Нирити, кажется — выглядела довольно жалко, несмотря на идеальную укладку и лакированные сапожки, которые разве что бликами стены не расцвечивали. Руки в кожаных перчатках с раструбами нервно сжимали лазурный зонт. Кажется, она бледна, хотя сквозь такой макияж и не разглядишь.

Тансерд остановился, мягко положил руки ей на плечи и заговорил почти неслышно — его выдавали только движущиеся губы. Лицо наставницы скривилось, и она опустила голову. Интересно, что он ей втолковывает?

Зря я не позаботился об артефакте, который помог бы мне обострять слух в нужные моменты… Кажется, Нирити сейчас получает на орехи. Очень любопытно было бы узнать, за что.

Второй Октинимос договорил, чуть улыбнулся и развернул юную наставницу лицом ко входу, слегка подтолкнув в спину. Нирити топнула ногой и зацокала к дверям, птичьими движениями смахивая слезинки, а Тансерд неторопливо последовал за ней. Спустя несколько секунд гулкий стук известил меня о том, что они покинули общежитие.

В «Алхимии», видимо, сегодня слёт. И это значит…

Мгновение подумав, я вызвал в памяти изящный облик Нирити и привычно натянул его на себя. Мне не хотелось долго размышлять о своей затее: причины дать задний ход и отправиться молчаливо страдать в «Хот-дог и подушку» найдутся очень быстро.

Я только хочу убедиться, что она в порядке.

Лестница очень скоро осталась позади. На третьем этаже мне попался какой-то сонный практик, застрявший у собственной двери и не обративший на меня никакого внимания, зевая во весь рот. Когда я подошёл к знакомой комнате, парень скрылся у себя, и этаж опустел.

Побарабанив костяшками по древесине, я позвал:

— Леви, ты спишь?

Ответа не было. Чёрт, а ведь час поздний. Вдруг она и в самом деле уже легла, и я зря здесь ошиваюсь?

— Леви?..

Из-за двери донёсся едва слышный вздох, и у меня отлегло от сердца.

— Нет, мисс, я не сплю. Входите, пожалуйста.

Тронув печаткой замочную скважину, я устранил единственную преграду между собой и ледяной прорубью.

Дверь тихо отворилась и впустила меня в прохладную темноту, пахнущую лавандой. Давящая роскошь особняка де Вриза пугала меньше, намного меньше… Спокойно, дурень, ты же обещал прийти!

На столе зажглась лампа. Леви Дим — слегка растрёпанная, уютная и волнующе нежная в клетчатой фланелевой пижаме — убрала руку от абажура и посмотрела на меня. Её лицо не выражало ничего, кроме глубокого утомления: брови нахмурены, губы сжаты, а под глазами залегли тени ничуть не лучше моих собственных. Босые ноги лежали поверх скомканного одеяла, а рубашка была застёгнута как-то странно, будто Леви пропустила парочку верхних пуговиц. Воротник из-за этого перекосился, открывая плечо.

Я мгновенно прирос к нему взглядом и едва не прокусил губу.

— От меня что-то нужно, мисс? — сухо спросила Леви, не дождавшись ни единого слова. — Я… уже дремала. Хочу лечь, если вы не против.

Так, ну и что ты собираешься делать, умник? Хватит у тебя духу просто снять чужое лицо?

— Тут прохладно, — выдавил я, ничуть при этом не солгав: по комнате и в самом деле гулял сквозняк. — Не закроешь окно?

Безразлично дёрнув плечами, Леви поднялась на кровати во весь свой небольшой рост, аккуратно переступила на стол и повернулась ко мне спиной, чтобы проверить шпингалеты. Я кожей чувствовал её раздражение: наставница была последним человеком на планете, которого маленькая мисс Дим хотела видеть.

Засмотревшись на движения её рук, я едва не упустил момент. За секунду до того, как Леви вернула мне своё внимание, маска распалась.

По комнате пронёсся тёплый вихрь, едва не сбив меня с ног. Руки Леви обвились вокруг моей шеи; не схватись я за очень кстати подвернувшееся кресло, мы оказались бы на полу. Мисс Дим спрятала лицо у меня на груди, и её запах заглушил оставшиеся мысли. Что она делает, я ведь не железный…

Держи себя в руках, придурок! Всё это ещё ничего не значит, слышишь?!

Ага, ещё бы своему телу это объяснить — на крепко прижавшуюся ко мне Леви оно реагировало вполне однозначно. Молясь, чтобы она ничего не успела почувствовать, я мягко — мягче, ещё мягче, твою мать! — выпутался из её объятий и отступил на целый шаг. Подвиг, достойный Геракла.

Но она бережно взяла мои дрожащие руки в свои и улыбнулась так светло и радостно, что последние баррикады внутри меня рухнули под канонаду пульса в висках.

— Привет. Здорово, что ты пришёл.

— Чёрт, я так рад тебя видеть, — сипло признался я, полыхая не хуже рождественской ёлки.

Маленькая мисс Дим испустила тяжкий вздох, встала на цыпочки и прищурилась. О, нет, она ведь сейчас что-то скажет, а я не услышу за грохотом собственного сердца…

Впрочем, разговоры Леви сочла излишними. Она просто усмехнулась, поцеловала меня — чуточку неловко, но, о Яхве, как нежно! — и всё стало правильно.

Сферы бытия пришли в равновесие, по стёклам перестал барабанить ледяной дождь, а я больше не был один. Твою мать, если это очередной сон, то меня ждёт самое грустное утро в жизни.

Но будильник не звенел. Когда мисс Дим соизволила вернуть мне возможность дышать, её глаза сияли так остро, что настольная лампа померкла в сравнении. Меня колотило, но я ничего не мог поделать.

— Как у тебя это получается? — спросила Леви, продолжая щуриться. — В смысле, превращения. Хочу так же.

— Увы, через слюну это не передаётся, — сморозил я и прикусил язык.

— Жаль. Мне казалось, я придумала хороший план.

— А вот это без сомнений. Мне нравится.

Душистый жар её тела трепетал под моими пальцами. Ткань пижамы едва скрывала от них мягкий изгиб талии. Будь я проклят! Какая же эта фланель на самом деле тонкая…

Губы Леви ткнулись в мою шею:

— Ну и здорово.

Я сглотнул, чувствуя, как вены превращаются в высоковольтные провода. К счастью, мисс Дим оторвалась от меня и вернулась к своей постели, по-детски пряча ладони в рукавах.

— А на самом деле? Как это работает?

— Трюк из тех, которым нельзя обучиться. Только выпросить или родиться удачливым засранцем вроде меня.

Глаза Леви расширились:

— Ты всегда так мог?

— Нет, эта штука появилась недавно. Якобы в виде подарка, но, думаю, однажды за неё придётся платить.

И чего Марбас в действительности хочет? Как я должен избавить Джеффри Тансерда от печати Пятого Герцога? Не уверен, что это вообще возможно…

Нет, всё-таки я не сплю. Во сне мы точно нашли бы другую тему для беседы.

— Лучше рассказывай, как ты тут, — пробормотал я, стараясь отогнать тревожные мысли.

Леви фыркнула и плюхнулась на кровать, с нешуточной злостью глядя прямо перед собой.

— Мерзко. Кажется, я скоро подожгу эту комнату. Или общежитие сразу. А может, сделаю что-то ещё, о чём пожалею. Если бы ты только знал, как мне всё это надоело!

При последних словах её лицо исказилось, а рука, стиснувшая край одеяла, побелела от напряжения.

— Уж кто-то, а я, наверное, знаю.

— Они думают, я тут страдаю, раз меня заперли одну, а я счастлива, что никого из них не вижу. Интересно, хоть кто-нибудь в Ассоциации не держит меня за круглую дуру? Хоть один человек, а? Чтоб их всех!..

Мне показалось таким естественным подойти и сесть рядом, что я не раздумывал. Её холодные пальцы переплелись с моими. Захотелось подышать на них, чтобы согреть. Сейчас в глазах мисс Дим дрожали слёзы, и от этого мне было почти физически больно.

— Нетус, — шмыгнув носом, Леви подняла голову, — ты встречал мою маму? Рэйен Дим?

— Слышал. Как и о большинстве практиков, мельком.

— Ты что-нибудь знаешь о её смерти?

Я покачал головой:

— Нет. Прости.

Леви закусила губу, явно сдерживаясь, но одна слезинка всё-таки сорвалась с ресниц и замерла на щеке.

— Мне сказали, что это произошло случайно… в экспедиции. Но это неправда. Нетус, мне кажется, её убили.

Несмотря на то, что в комнате стало гораздо теплее, меня прошиб холодный пот:

— Погоди. Откуда у тебя такие сведения?

В это мгновение плотина рухнула. Леви зарыдала — глухо, судорожно и очень страшно. Прижимая её к себе и чувствуя, как она сотрясается, я ощутил ледяной ужас от неожиданной уверенности в её правоте. Если всё так, если Рэйен Дим убили, а Ассоциация это скрывает, значит…

Ох, было бы очень наивно думать, что это никак не связано с моими проблемами.

— Леви, поговори со мной, пожалуйста, — взмолился я, пытаясь укутать её в одеяло и страдая от своей беспомощности. — Как ты узнала?

Мисс Дим вытерла пальцем покрасневший нос и криво улыбнулась сквозь слёзы:

— Трюк, которому нельзя обучиться.

Кажется, изумление на моём лице показалось ей смешным.

— Не повторяй шутку, если не знаешь контекста, — пробормотал я, пытаясь собрать мозги в кучу.

— А если знаю? — Теперь Леви чеканила слова, будто монеты. — Связался с кем-то из Герцогов, да? Так вот, я тоже. Не считай меня ребёнком хоть ты!

Твою-то мать.

— Леви, ты… нарушила правила Инициации?

— А что мне оставалось делать?

— О, Яхве, во что я тебя втянул…

— Не льсти себе. Это бы произошло и так.

— Кто-нибудь в Ассоциации знает?

— Пока нет.

Повисло молчание. Судя по сведённым бровям, в Леви всё ещё бурлила злость, но она не делала попыток вырваться из моих рук, и я был согласен просидеть так ближайшую вечность.

— Расскажешь, почему?

— Нет, не сейчас. Сама ещё не всё понимаю.

Я не стал спорить. Сухо всхлипнув в последний раз, мисс Дим расслабилась и устроила голову на моём плече. Сильнее всего мне сейчас хотелось зарыться лицом в её волосы, а не говорить о том, в каком дерьме мы оба застряли.

— Что планируешь делать теперь?

— Не знаю, Нетус. Совсем не знаю. Что я против них могу, скажи? И зачем им я, если они вот так поступили с мамой?

— Хороший вопрос. — Вспомнив беседу, подслушанную в «Алхимии», я вздрогнул. — Леви, только не пугайся, но, кажется, они не собираются тебя инициировать.

— Не собираются, ага. Дошло уже. Но при этом мне запретили всё, кроме воздуха и воды. — Мисс Дим с горечью усмехнулась. — Называют это Очищением и пытаются следить, чтобы я соблюдала пост. Особенно советовали исключить травку и секс — что, это в самом деле как-то портит практику?

— Полная чушь, по-моему, — честно ответил я. — Мне… э, ну, никогда не мешало ни то, ни другое.

Дыхание Леви выровнялось, и её пальцы пробежали по моей талии, будто солнечные зайчики. Я закрыл глаза, чувствуя, как маятник страха и беспокойства внутри меня постепенно замедляет ход, а затем стихает совсем. Чёрт, её так приятно обнимать…

Теперь всё станет сложнее. Но я подумаю об этом… не сейчас.

Несколько волшебных минут мы просто сидели в тишине, а потом маленькая мисс Дим мягко высвободилась и направилась к зеркалу, где взяла расчёску и начала приводить в порядок спутавшиеся волосы.

Я тоже поднялся и подошёл к окну, отодвинув тяжёлую штору. Холодный свет фонарей разливался в спустившемся тумане, будто молоко; казалось что Трипл Спайкс мерцает сильнее обычного, но то была лишь иллюзия.

Если сейчас выйти в октябрьский холод, фонари и туман заключат против тебя союз. Ты всё равно не увидишь ничего дальше своей руки. А ведь мне ещё возвращаться на окраину…

— Эй, — тихо позвала Леви, и я обернулся к ней.

Так. Одно из трёх: я пьян, в трипе или благополучно сдох, вот и мерещится всякое.

Фланелевая пижама одиноко свесилась с подлокотника кресла, а Леви шагнула вперёд, сияя жарким румянцем на лице, шее и обнажённой груди. Нет, она ни в коем случае не была уверена в своих действиях, это легко читалось по тому, как вздрагивали её руки. Ей хотелось отмотать всё назад и притвориться, что ничего не произошло, но, в то же время, некая сила толкала её ко мне. На мгновение я запаниковал, поняв, что не способен ни пошевелиться, ни отвести взгляд.

— Я бы проверила, — едва слышно прошептала Леви, оказавшись в шаге от меня. — Знаешь, я нарушила много правил… но не это.

Всё моё существо голосовало «за», здесь не могло быть двух мнений. Она приникла ко мне, и тёплые ладони скользнули под свитер; даже попытайся я изобразить равнодушие, у меня ничего не вышло бы — кожа загоралась, точно газетная бумага, яростное возбуждение пульсировало вдоль всего позвоночника, и лицом я сейчас определённо походил на не философа.

Некий просвет в моей голове случился в тот миг, когда Леви уже почти стащила с меня нижнюю майку.

— Постой, постой, — выдохнул я, заключая её лицо в свои ладони, — ты… в самом деле этого хочешь?

Мгновение поразмыслив, она кивнула — так серьёзно, словно речь шла об учёбе.

— А ты нет?

— Я просто… не хочу, чтобы это оказалось тем, о чём ты потом пожалеешь.

Леви пожала плечами:

— Ну, тут всё зависит от нас самих, ведь так?

Минута просветления подошла к концу. Латте и лаванда стали моей единственной реальностью, а всё прочее отступило во мрак.

Глава тридцатая. 15 октября 1985 года, 06:57, час Марса

Сигареты Бельторна пахли очень резко. Сделав пару безуспешных попыток впустить едкий дым в лёгкие, Леви сдалась и лишь слегка пробовала его языком. Тот быстро стал шероховатым и нечувствительным, как бывает, если обжечься чаем.

Из настежь распахнутого окна струился утренний холод; низкая и тёмная пелена небес едва начала бледнеть. Нетус свернулся в клубочек под двумя одеялами, хмурясь во сне; его расслабленные губы чуть шевелились. Теневые впадинки от очков на его переносице вызывали в Леви глубокую нежность — так иногда чувствуешь себя, ложась спать ненастным осенним вечером и просыпаясь в безмятежном мире первого снега.

Спрыгнув со стола, она швырнула свой последний акт протеста — недокуренную сигарету — в окно, вернулась к кровати и осторожно коснулась лба спящего Бельторна. Тот дёрнулся, пытаясь зарыться лицом в её ладонь. Его дыхание трепетало в горсти, словно живое существо. Невольно улыбнувшись, послушница запустила пальцы в волосы Бельторна. Забавно, некоторое время ей казалось, что он их красит — в природное сочетание чёрных глаз и платиновой шевелюры верилось с трудом. Но брови и ресницы у него имели точно такой же оттенок.

Когда она начала считать его красивым?.. Вспомнить не получалось. Да и неважно, в конце концов.

Быстро наклонившись, Леви поцеловала Бельторна в щёку и кинулась к своему шкафу. Где-то в его недрах притаился старый рюкзак, в котором она привезла несколько любимых книг; опустошив его, послушница сгребла в охапку своё бельё, пару свитеров и джинсы. Кроме этого, следовало обязательно захватить мамину рубашку с резервуарами, и Леви выгребла всю одежду с той полки, где прятала свою единственную драгоценность.

Медные пуговицы привычно гудели, источая лёгкий запах озона.

Со стороны кровати послышался шорох. Послушница обернулась и увидела, что Бельторн поднялся на локте и трёт кулаком глаза. Сначала он, кажется, не осознавал, где находится; дотянувшись до своих очков, он криво нахлобучил их на нос и, наконец, сфокусировал взгляд на Леви.

Нетус улыбнулся и густо покраснел. Если бы не его поразительная способность всё время меняться в лице, он походил бы на белого призрака.

— Доброе утро. Э… собираешься куда-то?..

— Да. Меня тошнит от этого города.

О, Яхве, как легко было это сказать.

Бельторн издал что-то невнятное вроде «а, ясно», и беспокойная мелодия его эмоций разом заглушила согласное звучание комнаты. Аккуратно складывая вещи, Леви краем глаза наблюдала за ним: покосившись на один из своих хронометров, он тихо ругнулся сквозь зубы.

— Леви, тебе есть куда идти?

— Сначала просто вернусь домой, а там посмотрим. Ты же сможешь меня выпустить из комнаты, раз вошёл вчера?

Туго набитый рюкзак глухо стукнулся об пол. Нетус спрыгнул с кровати и подобрал свои джинсы. От сочетания испуга и смущения на его посеревшем лице каменное спокойствие Леви затрещало по швам. Бельторна мучили вопросы, но задать их он не решался.

— Смогу. И… обязательно провожу тебя до автобусной станции, если захочешь.

— Давай уедем вместе.

Выпалив эти слова, Леви ощутила резкий жар румянца на своих щеках. Глупо, как глупо… будто после минувшей ночи ещё остались причины стесняться.

— Пожалуйста. Чёрт с ней, с Ассоциацией, пусть сгорит! Зачем она тебе?

Бельторнсмотрел на неё широко раскрытыми глазами, натянув майку только до половины. Лохматый, мёрзнущий явно сильнее послушницы, с болезненно вздрагивающими руками, он выглядел хрупким, несмотря на своё сходство с медвежонком. Чуть не споткнувшись, Леви бросилась к нему и крепко обняла, заставив наклониться.

— Мы можем просто сбежать и забыть о них, — отчаянно зашептала она. — Навсегда. Не только магия Ассоциации имеет настоящую силу! Неужели мы не найдём, чем заняться?

На лице Нетуса отразилась жестокая борьба, и он стиснул руку Леви, прижимая её к своей груди:

— Не надо, пожалуйста. Я сейчас разревусь, и мне будет очень стыдно.

— Пусть делают, что хотят, ты им не нужен!

— Я не могу… у меня есть обязательства.

— К дьяволу их! Не надоело рисковать шкурой во имя репутации?! Какая разница, что они думают? Статус тебя не интересует, ведь так?

— Но смерти практиков… Леви, разве ты не хотела бы заставить убийцу твоей матери страдать?

— Нет, не хотела бы.

Бельторн вздрогнул и слегка расслабился в объятиях послушницы, будто ответ его обескуражил.

— Не хотела бы, — упрямо повторила Леви, — и такой строки точно не было в её завещании, понимаешь?

— А если умрёт кто-то ещё?

— Они плюют тебе в лицо, и ты всё равно пытаешься решить их проблемы?!

— Но в опасности те, кто ни в чём не виноват! Неужели ты можешь закрыть на это глаза?!

— Представь себе, могу.

Леви отстранилась и заходила по комнате, бессильно пиная рюкзак, когда тот подворачивался на пути.

— Мне плевать. И я даже не собираюсь извиняться. Мою мать умоляли бросить Ассоциацию, но она осталась, и что произошло? Кто-нибудь оценил её верность? Думаешь, кто-нибудь оценит твою?!

Бельторн растерянно улыбнулся, скручивая толстый жгут из собственного свитера:

— Ты… странная, мисс Дим.

— Да. Пойдём со мной. Хочешь успокоить совесть — оставь записку на лестнице.

— Тебе плевать на Ассоциацию, но на меня — нет, почему?

Ага, вот он и спросил. Но как объяснить? По сути… по сути, они едва знакомы. Правда будет звучать донельзя глупо и наивно.

— Ты действительно не видишь разницы?

— Может, и вижу. Только не уверен, что она мне не чудится.

Фыркнув, Леви подхватила со стула свою одежду:

— Отвернись, я должна собраться.

— А, то есть, теперь мне нельзя смотреть?

— Выбирай. Или ты едешь со мной, и мы продолжаем то, что начали вчера — тогда смотри, сколько хочешь — или всё это было… попыткой утешить друг друга на одну ночь. Мы разбегаемся каждый к своим проблемам, и ты смотришь на кого-то ещё.

Нетус нервно закусил губу.

— Это что, шантаж?

— И притом откровенный. Не нравится — выбирай второй вариант и вздохни свободнее.

Леви поняла, что эта фраза прозвучала совсем не так жёстко и уверенно, как ей бы хотелось. На последних словах её голос почти сорвался, и Бельторн это, без сомнения, услышал.

Быстро натянув многострадальный свитер, он вмиг оказался рядом с послушницей и сгрёб её в охапку:

— Чёрта с два.

— Тогда перестань тратить наше время, а не то мы пропустим все автобусы.

…Город просыпался с трудом — ворочался, кряхтел и бормотал, будто ему снился мучительный кошмар, а рассвет не мог прорваться сквозь тучи, клокочущие и стонущие, несущие тяжёлый дождь в своих чревах. Леви не помнила, захватила ли она зонт.

Бельторн стремительно вышагивал чуть впереди неё, постоянно окидывая взглядом улицы. Его резервуары необходимо было забрать — lumen naturae, полученный от Танцора, мог стать их единственным шансом сбить Ассоциацию со следа. В том, что их не отпустят просто так, Леви не сомневалась ни секунды.

Маршрут свернул вправо и ушёл вниз. Несколько капель упали на асфальт, но дождь так и не начался. Фонари дружно вздохнули и погасли, как бы говоря: «Больше ничем помочь на можем». На сужающейся, замусоренной дороге воцарился холодный полумрак; наступление утра показалось Леви далёким и невозможным.

— Ох, чёрт, — глухо проговорил Нетус, останавливаясь, — мне не хочется ни тащить тебя туда, ни оставлять здесь.

— Меня не нужно тащить, я дойду своими ногами.

— Ты просто не представляешь, что это за дыра. Вонючий тупик.

— Из самой большой дыры в Трипл Спайкс мы выбрались полчаса назад.

Бельторн тихо засмеялся, поправил очки и двинулся вперёд. За углом — на улице, которую они покинули — зашуршали шины какого-то автомобиля. Позади осталось несколько мусорных баков, изрисованных неразборчивыми надписями, и сквозь дымку проступило слабое свечение вывески над мотелем. Пахло плесенью и дерьмом; с душераздирающим мяуканьем из-за баков вылетел пёстрый клубок дерущихся котов и укатился в темноту, рассыпавшись на три юрких тени.

От резких и громких звуков Леви бросило в дрожь, и Нетус это заметил. Коснувшись её плеча, он мягко притянул послушницу к себе.

— Боишься?

Безымянная улица тревожно жужжала. Её звуки не складывались в музыку: между крышами не перелетали сны, по стенам не скользили призрачные фигуры маленьких ежедневных надежд и страхов. Здесь было слишком мало людей, способных напитать асфальт и камни нотами эмоций — и, значит, поблизости никто не ждал ни Леви, ни Нетуса.

Впереди бродило лишь эхо, но позади… что это за колючая, обречённая цепочка трелей?..

Леви обернулась, настороженно вслушиваясь в каждый оттенок новой мелодии.

— За нами идут.

Бледный свет ручного фонаря пронзил туман у самого поворота, освобождая место для плотного силуэта в объёмистом чёрном дождевике. За несколько мгновений до того, как новоприбывший снял капюшон, послушница узнала ритм.

От злости и нового, тяжёлого чувства безысходности ей захотелось расплакаться.

— Доброе утро, мисс Дим, — сказал сэр Тансерд, поднимая брови и слегка улыбаясь. — Мистер Бельторн, какая встреча. Я не ожидал вас здесь увидеть, и, как вы понимаете, с моей стороны это комплимент.

Лицо Нетуса напряглось; он стиснул зубы, нервно выдохнул и шагнул вперёд, загораживая Леви собой. Она нашла его руку и крепко сжала, несмотря на чудовищную дрожь, сотрясавшую его пальцы.

— А я-то недоумевал: что заставило мисс Дим идти в эту часть города? — продолжал Второй Октинимос. — Теперь ситуация прояснилась. Ума не приложу, как вы ухитрились спрятаться, но удивляться нечему. В конце концов, вас ведь учил сэр Файндрекс, как и меня.

— Не знал, сэр. — Голос Бельторна звучал ровно и спокойно. Кому-то, неспособному услышать мелодию его эмоций, могло бы показаться, что он не испытывает ни малейшей паники, но Леви знала правду: ему было очень страшно. — Интересно. Наверное, вам его не хватает, как и мне?

— Да.

— И так же сильно хотели бы узнать правду о его смерти?

— Она мне известна. Я скорблю о нём глубже, чем вы можете себе представить, и уважаю его настолько, что предлагаю вам скрыться с глаз моих немедленно.

— Прошу прощения, сэр?

Тансерд скрестил руки на груди и тряхнул головой.

— Вы об этом, конечно, не знали, мистер Бельторн, но сэр Файндрекс умер, чтобы жили вы. Если он был вам дорог, уезжайте и не возвращайтесь. Но мисс Дим придётся пойти со мной. У неё большие перспективы в Ассоциации.

— Кто его убил?

— Мистер Бельторн…

— Кто это сделал?

— …вас это не касается. Вам отказано в Инициации. Вы никогда не станете Октинимосом, и поэтому не можете иметь отношения к нашим внутренним делам. Ступайте.

— Это были вы, да? Это вы убили его?! — Нетус дёрнулся вперёд, и Леви вцепилась в его куртку, чтобы удержать.

— Не продолжайте. — Тансерд горько покачал головой. — Не нужно. Бегите.

— Вы владеете печатью Марбаса. Это вы не позволили никому узнать правду. Вы подставили меня и, значит, к убийству причастны в любом случае.

Второй Октинимос ничего не ответил.

— Кто ещё должен умереть, а? Кто следующий? Или вы уже вытащили все занозы из задницы?

— Вы умны, мистер Бельторн. Умны, но не мудры. Мне жаль.

По улице пронёсся хлёсткий ветер. Леви отпрянула, почувствовав, как греется тонкая цепочка на руке Нетуса. Тот глубоко дышал, несмотря на бурлящую в нём ярость.

Два воздушных потока, пахнущих осенью, встретились между практиками. Листья и газетные обрывки спирально кружились на невидимых волнах. Вся медь на Нетусе пела; то же самое происходило и с резервуарами Тансерда.

— Мне жаль, — повторил Второй Октинимос.

Он не солгал ни разу.

— Леви, отойди — тихо сказал Нетус, не сводя глаз с Тансерда. — На этот раз ты ничего не сможешь сделать.

Ты тоже, идиот…

— Я отвлеку его, и мы попробуем сбежать.

Потоки ветра заревели. Чёрный дождевик взорвался, точно воздушный шар, и Второго Октинимоса впечатало в изрисованную стену. Lumen naturae, закручивающийся вокруг Нетуса, стал тугим, как плеть. Бельторн выбросил вперёд обе руки, и Тансерд закашлялся, хватаясь за горло; его глаза выкатились, и он согнулся, будто из его лёгких в одно мгновение убрали весь воздух. Ручной фонарь со стуком упал на асфальт и погас.

Нетус ринулся к мотелю, увлекая Леви за собой. Цепочка на его запястье раскалилась добела. Но Тансерд тряхнул кудрями, ветер переменился с ужасающей резкостью, и Бельторна охватили вязкие путы, звенящие тяжёлой музыкой…

Смертельной музыкой.

Послушница упала и ударилась плечом об один из баков, когда Нетус оттолкнул её. Его кожа вспыхнула багровыми пятнами, похожими на больные, раздувшиеся снежинки; из носа хлынул густой поток крови, а по искажённому лицу заструились тёмно-красные слёзы.

Ещё до того, как Бельторн без единого звука рухнул на асфальт, Леви вызвала в своей памяти песню талого снега и завернулась в неё, как в кокон. Хватаясь за стену, Тансерд выпрямился и прохрипел:

— Чёрт подери, а давить мальчишка умел. Школа, всё-таки.

Резервуары Нетуса пульсировали остатками lumen naturae, и послушница закрыла глаза, чтобы лучше ощутить их ритм. Подтянув колени к подбородку, она заслонила свои усилия музыкой Герцога и вцепилась в магические ноты всем разумом. Бак пронзительно холодил спину, капли начинающегося дождя падали на лоб…

— Мисс Дим, я хочу, чтобы вы знали, — глухо и отчаянно произнёс Второй Октинимос, — мне действительно жаль.

Настроившись на разобщённые мелодии брошенной силы, Леви заставила их прийти к согласию. Нетус звучал всё слабее с каждым мгновением, растворяясь в дробном стуке падающей воды и погружаясь в чёрную, нездешнюю тишину, откуда — послушница знала точно — он никогда не сможет вернуться.

Но она не позволит ему уйти.

— Я не причиню вам боли, мисс, я обещаю… Простите меня.

На секунду представив себя дирижёром, послушница напрягла все остатки воли. Повинуясь ей, lumen naturae хлынул в угасающее тело Бельторна.

— Мисс, расслабьтесь. Прошу. Вам нужно заснуть.

Утирая злые слезинки и глядя на бледного Джеффри Тансерда с ненавистью загнанного зверя, Леви в последний раз прислушалась к сотканной ею музыке…

И запретила Нетусу умирать.

Глава тридцать первая. 19 октября 1985 года, 10:46, час Солнца

…— Он просыпался?

— Нет. Ночью дёргался, но глаз так и не открыл.

— Что с ним случилось?

Вопросы задавала женщина, и, кажется, я её знал…

Попытка разлепить веки провалилась. Создалось ощущение, что моё лицо — а заодно шею, плечи и руки — кто-то облил гипсом и дал застыть. Живое надгробие самому себе.

Обстановка незнакомая. Чёрт, как бы у меня не вошло в привычку просыпаться в беспамятстве в странных местах.

— Хороший вопрос. В деталях не объясню, но это точно не дело рук твоих дуболомов. Если понимаешь, о чём я.

— Не понимаю. Выражайся яснее, мать твою!

— Его обработали свои же.

По мере того, как мгла внутри моего черепа бледнела, в оживающих конечностях загоралась нудная, тупая боль. Поначалу терпимая — такая, будто я всего лишь перестарался с тренировками — но к тому моменту, как мне удалось открыть глаза, мышцы свело так, что захотелось орать. Я бы так и поступил, если бы мог двинуть челюстью.

Сквозь мутную пелену реальности-без-очков я видел только пятна света — кажется, окна? — и что-то пёстрое на некотором расстоянии от себя. Взгляд фокусировался очень плохо — всё осложнялось тем, что дышать я мог только в треть силы, и лёгкие отчаянно требовали своего. Их жгучий голос прорывался даже сквозь мучительные спазмы в руках и ногах.

В белёсом тумане возникло что-то большое и тёмное, неожиданно ярко напомнившее мне детский страх. Когда-то давно бабушка рассказывала легенду о монстре, который пожрёт солнце, и вот сейчас мутная тень поглощала луч за лучом, а её серое щупальце тянулось ко мне…

Паника сломала оковы боли, и я заметался на своём ложе, зачем-то пытаясь звать на помощь, но вместо этого давясь хрипом и мычанием.

— Очухивается! — обрадованно гаркнул кто-то вне поля моего зрения. — Милли, побудь с ним, я сейчас вернусь.

Скрип, запах дождя, глухой стук… Тень окончательно закрыла свет, приблизилась ко мне и дотронулась до моего плеча. Резкий аромат мужского парфюма будто сорвал оковы с моей грудной клетки, и я глубоко вдохнул.

Больно, по-прежнему больно, но хоть кислорода хватает.

Тень вдруг охнула, потянулась куда-то в сторону, а затем к моему лицу, и окаменевшая кожа слабо ощутила холодное прикосновение металлической дужки. Глазам сразу стало легче, предметы обрели более чёткие очертания, а тень превратилась в Милли Макферсон, одетую в графитного цвета пальто.

— О, моргаешь, — сказала царица «Джейлбрейка», — хвала Иисусу.

— Где… я?

Губы двигались так трудно, точно мне зашили рот, и ради каждого звука приходится преодолевать сопротивление нитей.

— В безопасности. Живучий ты парень. Терри сказал, тебя так отделали, что ты можешь и не очнуться.

— Как я… как вы… меня…

— Где я тебя подобрала, ты спрашиваешь? У порога своего бара. Ты выглядел так, словно приполз туда и вырубился. Помнишь это?

— Н-нет…

— А то, что с тобой произошло?

Помню ли я эту драку?

Помню ли я магию Тансерда, разом вытягивающую звуки из окружающего мира? Помню ли я сумасшедшую пустоту в висках и обманчивое чувство невесомости в воздухе, который стал твёрдым, как алмаз? Помню ли я головокружение от мгновенной декомпрессии и багрянец, окрасивший мир в следующую секунду?

Ублюдок. Использование кессонного удара было запрещено Вендевой Бельторн ещё до моего рождения.

Лучше бы он просто меня застрелил…

— Эй, парень, ты здесь?

— Да.

Боль продолжала грызть тело, но я сумел, наконец, пошевелиться. Почему, чёрт возьми, Тансерд оставил мне жизнь? Он же вроде хотел со мной покончить, ведь последним шансом на спасение я не воспользовался?

Кессонный удар либо убивает на месте, либо оставляет человека овощем. Но я определённо жив: судя по движущимся пальцам на ногах, меня не разбил паралич, а по тому, что я вообще пришёл в сознание, до состояния кактуса в горшочке мне далеко.

Так что же случилось — сэр Джеффри ударил вполсилы? Намеренно ли? Последнее предупреждение?..

— Мадам, — слова постепенно давались легче, — при мне… были предметы… из меди.

— Всё на месте, — вмешался незнакомый мужской голос, который я слышал до этого. — Не переживай, вернём в сохранности.

Страдая от колющей боли в шее, я обернулся к источнику голоса. Им оказался мужчина с пыльно-рыжей косичкой и телом в неразборчивых татуировках — по крайней мере, на открытых частях. Несмотря на то, что в помещении было прохладно, он носил только рваные джинсы и потёртую кожаную жилетку.

— Это Терри, — кривясь, проговорила Милли. — Мой бывший муж. Скажи ему спасибо, он тебя вытащил.

— Не я. — Терри резко отмахнулся. — Я же объяснял. Парень, ты явно способен меня понять, поэтому слушай: в тебя били насмерть. Ты не должен был встать, сечёшь?

— Но как…

Резь в горле заставила меня закашляться. Терри будто только того и ждал, шагнув ко мне с дымящейся кружкой, от которой исходило блаженное тепло. Запахло травами.

— Что это?

— Ничего особенного, просто чай. Сможешь удержать?

Взглянув на свои трясущиеся руки, я засомневался, и Терри, по-видимому, тоже. Нимало не смущаясь, он припал рядом с моей постелью — довольно низкой, как оказалось — на колено и придвинул кружку прямо к моим губам.

Несколько глотков разом сделали мир более приятным местом: дыхание полностью восстановилось, и даже залитое гипсом лицо что-то почувствовало.

— Почему я жив?

— Имей в виду, я не такой мастак, как твои Исследователи.

Бывший муж Милли встал и с ловкостью фокусника избавился от пустой кружки. Я даже не заметил, куда он её дел — Терри просто отвернулся, а потом его руки оказались свободными. Неожиданно зацепившись взглядом за крупную пряжку в виде кельтского креста на ремне, я на секунду забыл и о боли, и о слабости.

Пряжка была медной.

— Я могу только предполагать, но тебе лучше принять это к сведению — может, выкопаешь чего полезного.

— Слушаю…

— Все твои резервуары здесь, на полке. Перечисляю: три цепочки, печатка и кошмарная медная черепаха. Что-то ещё?

— Нет…

— В них оставалась сила?

Я усмехнулся сквозь тянущую боль в скулах:

— Достаточно.

— Так вот, если ещё не дошло, тебя сюда притащили пустого, как моя башка с похмелья.

Что?..

Твою мать. В одной только черепахе lumen naturae должно было хватить ещё на десять таких бесславных драк.

— Насколько я могу судить, ты жив благодаря тому, что вовремя присосался к меди. Поддержать в теле дух — пожалуйста, но вытаскивать с того света — это не по моей части, а ты был близко. Очень близко.

Терри ненадолго замолчал. Милли уселась на другой конец постели и смотрела то на меня, то на бывшего супруга.

— Просто не хочу, чтобы ты чувствовал себя должным больше, чем есть на самом деле, — пояснил тот, стоя ко мне спиной и листая какую-то очень толстую тетрадь.

Уставившись на свои руки, я пытался вспомнить. Белёсые, отощавшие запястья выглядели чужими и непригодными к использованию, пальцы крючились от спазмов боли…

Невозможно. Последнее, что я помню — это краснота и непроглядный мрак. Перед тем, как моя воля распалась, у меня было не больше четверти секунды, чтобы это осознать и попрощаться с жизнью. Вытянуть lumen naturae из всех резервуаров и настроить его на собственное спасение я бы никак не успел.

Но рядом находилась маленькая мисс Дим. На той улице моя шкура больше никого не заботила.

У меня с троекратной силой заломило во всех мышцах и суставах разом. Чёрт побери, Леви явно не теряла времени даром: нарушение ею правил, странная оговорка о том, что магии достаточно и за пределами Ассоциации… упоминание связи с Герцогом. Всего за неделю птенчик оперился настолько, что у него хватило сил спасти мне жизнь.

Сейчас Леви снова в руках тех, кто зовёт её «носительницей». И эти люди знают, что она больше не обманывается на их счёт.

— Как долго я?..

— Четыре дня, — ответила Милли.

О, Яхве. Что бы Тансерд не решил насчёт мисс Дим, я уже опоздал. Если только…

Бабушка должна была приехать в утро неудавшегося побега. Если она не спланировала вместе с сэром Джеффри убийство собственного бывшего возлюбленного, при ней самоуправство придётся отставить. Выходит, надежда только на леди Вендеву… и на то, что Тансерд и компания не причинят Леви вреда. В конце концов, она нужна им живой, а остальное… со всем остальным мы справимся.

У меня по-прежнему остаётся первоначальный план: достать печать Марбаса и выяснить, чего добивается её нынешний хранитель. Лишь бы подняться…

— Не советую, — бросил Терри через плечо, когда я заворочался в постели. — На ногах не удержишься. Тебе ещё с неделю восстанавливаться.

— У меня нет недели.

Спустив пятки на пол — явно холодный, судя по тому, что даже Терри оставался в обуви — я понял, что не чувствую ни температуры, ни мягкости бурого ворса, будто часть моего осязания просто выключилась. Неудивительно.

Попытка использовать ноги в качестве привычной опоры провалилась ещё до того, как я её совершил — поднять тело над кроватью у меня получилось, но вот мозг и сознание словно остались валяться на простынях. Пришлось быстро совмещать их обратно: разбить себе что-нибудь от неосторожного падения мне сейчас вовсе не улыбалось.

— А у меня нет энергии на починку твоего бедового организма. — Терри неприятно ухмыльнулся, сверля меня бесстрастным карим взглядом. — Ты здесь, конечно, по большому блату, но даже ради Милли я не смогу прыгнуть выше головы.

— Сколько нужно?

— Что, неужели угощаешь?

Пытаясь удержать туловище хотя бы вертикально, я обернулся к Милли, до таинственности молчаливой сегодня:

— Если я назову адрес… можно ли будет забрать оттуда несколько вещей?

— Зависит от места. Даже биты и пушки открывают не все двери.

— Мотель через три улицы от вашего бара.

— А, тогда не проблема.

— Значит, угощаю.

Терри хмыкнул и отложил записи:

— Сколько лет ты в этом, парень?

— С рождения.

— Есть чему завидовать. Видимо, тебе придётся меня подучить, чтобы я смог помочь.

При этих словах глаза бывшего мужа Милли странно блеснули, а сама царица «Джейлбрейка» нахмурилась и явно проглотила какое-то ругательство. Мать честная, да тут, кажется, захватывающая история! Здорово, что я сохранил способность испытывать простое человеческое любопытство…

— Это можно.

— Ты слишком много болтаешь, — резко сказала Милли и встала. — Больше, чем положено в твоём состоянии. Терри, заставь его уснуть, а я займусь делом.

Глава тридцать вторая. Нептун во Льве

Леви проснулась от глухого стука книги, скатившейся с её колен.

Сквозь узорчатые шторы пробивались первые лучи. Будильник лежал циферблатом вниз и выглядел скорее мёртвым, чем живым; дотянувшись до него рукой, Леви поняла, что он не тикает. Стрелки замерли на десяти минутах третьего. Ох, сколько времени?.. Мама ведь должна уехать совсем рано!

Скатившись с низкой кровати на тонкий ковёр с орнаментом, напоминающим цепочку философски настроенных утят, Леви стукнулась коленом. Пол чуть скрипнул под её босыми ступнями, когда она бросилась к приоткрытой двери своей спальни.

Плоские часы купоросного оттенка, висевшие в коридоре, успокаивающе шуршали секундной стрелкой в виде серебряной кометы. Начало шестого! Хвала небесам…

— Леви? — Рэйен Дим выглянула из кухни, подставляя вельветовое плечо тускнеющему свету парного бра. — Ох, чудо моё, опять уснула одетой?

Осмотрев себя, Леви смутилась: юбка и джемпер выглядели так, словно она ходила в них колесом. Кажется, ей снилось что-то трудное, беспокойное…

Сон вспоминался тяжело. Там было серое и красное, асфальт и… кровь? Сумбурный бред… Наверное, она просто переволновалась из-за отъезда мамы.

Лицо Рэйен оставалось в тени, но улыбка светилась теплом — таким знакомым и родным, что Леви едва не расплакалась. Где-то там, за в сонных пределах, остались странные переживания — боль утраты, потерянность, злость…

— Извини, мам… я зачиталась, кажется.

— Но за что? — Рэйен засмеялась, шагнула вперёд, и свет упал на её скулы — чуть острее, чем у дочери. — Не мне ведь стоять с утюгом, правда? Возвращайся-ка в постель. Ещё рано.

— Я хотела тебя проводить…

— А? Куда?

Леви скосила глаза на календарь с желтоватыми листами, висевший под бра. Двадцать седьмое мая, всё верно…

— Разве ты не сегодня уезжаешь?

— Вот ты о чём! Нет, я остаюсь. — Мама продемонстрировала зажатую в руке телефонную трубку. — Только что позвонили. Экспедиция откладывается на месяц, и у нас впереди ещё достаточно выходных.

— Ура, — Леви вздохнула с облегчением и едва подавила зевок. Кажется, она и в самом деле не выспалась.

Рэйен Дим приблизилась к ней, плавно скользя по коридору в тёмно-фиолетовом домашнем платье. Большое зеркало удвоило её силуэт, а затем и взмах руки с пустым мундштуком. Как и всегда, Леви восхитилась безупречной элегантностью мамы, ухитрявшейся выглядеть леди даже ранним утром у себя на кухне.

— Ну, так что? — спросила Рэйен, ласково касаясь обеих щёк дочери. — Пойдёшь досматривать сны?

Сны…

Леви сжалась от нахлынувшей тревоги. Нет, её сновидения были не просто беспокойными — смутные образы, вызывающие не страх, но дрожь ненависти, пытались докричаться до неё из забытья.

— Что случилось, милая? — Глаза мамы заблестели беспокойством.

— Мне приснился кошмар…

Рэйен обняла дрожащую дочь; Леви почувствовала, как продолговатая ладонь успокаивающе ложится между лопаток. Вельвет платья пах лавандовыми духами, утро — кофе и весенним дождём. Из маминой спальни выглядывал краешек тёмно-зелёного пледа с крупной бахромой, цепляясь за порог, будто лапа Гринча.

— Ну, ну, девочка моя. Нечего бояться, слышишь? Все ужасы остались под кроваткой.

— Это из-за предчувствия, наверное. — Леви шмыгнула носом, утыкаясь в плечо матери. — Как хорошо, что ты никуда не едешь.

— Да ладно тебе. — Рэйен засмеялась и повлекла дочь в сторону кухни, к трепещущей бисерной портьере. — Я ведь всегда возвращаюсь, иначе и быть не может.

Глядя, как тёмный ручеёк кофе бьётся в бежевой чашке, Леви нервно растирала мёрзнущую левую руку. Несмотря на то, что ветерок из кухонного окошка веял теплом, её запястье так оледенело, что кожа на нём почти ничего не чувствовала. Поставив перед ней овсяное печенье, мама ускользнула за дверь спальни, откуда мгновенно вернулась с одеялом; его шерстяные объятия победили дрожь, но запястье никак не отогревалось.

— Что снилось-то? — спросила Рэйен, усаживаясь напротив дочери и отхлёбывая из своей кружки.

— Не могу вспомнить. — Леви задумчиво накрыла чашку холодной ладонью и прислушалась к ощущениям. Казалось, что горячий пар обвивает ледышку и уносится прочь, ни капли её не растопив. Должно быть, это нервное. — Кто-то с кем-то дрался, кажется.

— И как? — Мама ободряюще улыбнулась. — Наши победили, я надеюсь?

— Нет, — вырвалось у Леви раньше, чем она успела напрячь память, — точно нет.

— Жаль. Одно хорошо: это явно не про нашу экспедицию. Слава Богу, мы ни с кем не дерёмся в поездках уже много лет.

— Я всё равно не хочу, чтобы ты ехала.

— Не упрямься, маленькая вредина. Меня не посылают в хоть сколько-нибудь опасные места, ведь я ещё должна воспитывать будущее светило Ассоциации.

С этими словами Рэйен засмеялась и потрепала дочь по голове. Её прикосновение опять вызвало в Леви непонятное желание разрыдаться.

— Мам, а если я не хочу становиться практиком?..

Вопрос прозвучал так оглушительно и неожиданно — прежде всего, для самой Леви — что время замерло на миг. Или так казалось оттого, что воцарившуюся тишину не посмело нарушить даже тиканье часов.

— Слышали бы тебя твои школьные друзья. — Мама продолжала улыбаться, не выказывая ни удивления, ни гнева. — Кто из них отказался бы стать волшебником, если бы имел выбор?

— Не знаю. Но мне кажется, что из меня выйдет плохой маг. Во всяком случае, я никогда не буду такой, как ты.

Рука Рэйен медленно гладила волосы дочери. Что-то стукнулось в окно и тут же пропало.

— Это какой же?

Леви пожала плечами, заставляя себя вдавливать пальцы в обжигающие края чашки. Столкновение леденящего озноба и жгучей боли где-то в области ладони помогало удерживать мысли целыми.

— Ты всегда знаешь, как поступить правильно. Не ошибаешься, не…

— Девочка моя, если бы я не ошибалась, ты не была бы знакома с этим коз… ох, в смысле, с твоим бывшим отчимом.

— Это не такая ошибка. — Леви помотала головой. — Ничего страшного ведь не случилось.

Улыбка Рэйен на секунду погасла, чтобы вспыхнуть снова — мягче, грустнее и теплее:

— Я очень рада, что ты так думаешь, милая.

Часы снова затикали, прикидываясь, что ничего не произошло. Мама подлила себе ещё немного кофе, а Леви убрала руку от чашки, отчаявшись дождаться победы горячего пара над мерзким холодом в запястье.

— Но, видишь ли, — продолжала Рэйен, — дело не в том, что я не ошибаюсь. Дело в том, как я к этому отношусь. Никому в целом мире не доводится ошибаться так часто, как учёным. Мы этим обычно и заняты — суёмся в каждую возможную пропасть, чтобы отыскать по-настоящему надёжную тропинку, по которой люди смогут пройти к чему-то новому.

Леви молчала и смотрела в окно, до половины занавешенное золотистой тканью. У самого верха рамы колебалась ветка, одетая юной листвой, и это выглядело так, словно тёмная рука пытается натереть зелёной салфеткой бледно-голубой фарфор неба.

— Можно сказать, что ошибаться — наш долг. И мой долг, в частности. Но, Леви… помни, пожалуйста, что я никогда не стану на тебя давить. И не отправлю в Ассоциацию, если ты откажешься.

— Но разве ты не можешь сказать, что будет для меня лучше?

— Не выйдет. Во-первых, я не знаю. Во-вторых, нам и так приходится жить с постоянным страхом того, что от наших ошибок могут пострадать другие, и сейчас я хочу побыть эгоисткой. Решай.

Мама встала и отошла к кухонному шкафчику, чтобы достать сахарницу. Та куда-то пропала, и поиск снова принёс в комнату молчание.

Решения…

Леви съёжилась. Сложно доверять суждению человека, которого совсем не знаешь, и ещё хуже, если этот самый человек смотрит на тебя из зеркала. И как думать, когда рука почти отмёрзла?

Ох, что происходит?..

Откуда эти кристаллы льда, грызущие кожу, точно стая голодных крыс?!

— Главный подвох, моя милая, — Рэйен стояла спиной, не видя ужаса на лице дочери, — в том, что ты и не узнаешь, что для тебя лучше, пока не наделаешь вагон ошибок. Без отбитых локтей не получится.

— Мам…

Мир замигал, точно целиком питался от неисправной электросети. С каждой секундой ледяная корка поднималась всё выше к плечу, и на самой грани слуха забормотали странные голоса. Чашка кофе стояла совсем близко, но больше ничем не пахла. Воздух опустел, часы замолчали, и кружка Рэйен неожиданно растеклась по столу, как пластилин.

— Мамочка! — Леви вскочила и бросилась к тёмно-фиолетовой фигуре.

Рэйен Дим обернулась. Вместо сахарницы в её руках была скрипка.

— Но, знаешь, я буду любить тебя с любым количеством синяков.

Острый лёд на руке Леви вскрыл пространство, и оно лопнуло чернотой, точно исполинский нарыв. Сон — крепкий, вязкий и плотный, как опухоль — начал растворяться под действием неслышного крика, исходившего от толстой холодной корки. В распахнутое окно ворвался ветер, и он был тяжёлым, словно груда цепей.

Леви рухнула на пол — или на то, что им притворялось — и зачем-то вцепилась в скрипку, которая должна была вот-вот увязнуть в остальной кофейной гуще. Мгновением раньше Рэйен Дим стала плоской, словно тень…

Чтобы не видеть, как мама снова уходит навсегда, послушница Ассоциации Зар Шел Врадим зажмурилась и уткнулась лицом в шероховатую поверхность. Дар Кроцелла бился и пульсировал, сражаясь с мраком иллюзии, а ветер крепчал и завивался хлещущими спиралями.

Какофония становилась всё громче, пока не стихла разом — точно кто-то выключил сломанный граммофон. Наступила полная тишина — такая, в которой слышишь только звон в собственных ушах.

Через некоторое время сквозь её пелену начали проникать отдельные звуки. Кап… кап… тихо, тонко, будто вода сочится из неплотно закрытого крана. Леви дёрнулась и плечом ощутила холод камня; странно, но скрипка из сна осталась при ней. Возможно, всё дело в том, что новое состояние тоже было всего лишь грёзой.

Цепляясь мыслями за прихотливое биение тихой ноты, послушница открыла глаза.

Над головой раскинулась искристая бездна, живо напомнившая Леви рассвет в Аппалачах — серебристая с одного края и авантюриново-синяя с другого. Ровно посередине небосвода протянулась цепочка нежных, будто акварелью нарисованных лун, и это почему-то ни капельки ни удивляло. Скромный колокольчик позвякивал на самой грани слуха, и послушница была горячо благодарна ему за деликатность.

Сев и оглядевшись, Леви поняла, что находится на плоском уступе очень высокой скалы угольного цвета, похожей на карандаш. Небо казалось куда ближе, чем земля — туманный ландшафт, едва просматривавшийся на головокружительной глубине, проигрывал в ясности острой и чёткой россыпи звёзд.

Одномерность пространственного ритма не вызывала сомнений: разорвавшаяся иллюзия выбросила Леви в свободное Ноо, и, судя по инопланетной картине наверху, послушница находилась где-то очень далеко.

Машинально проведя ладонью по скале, она почувствовала что-то вроде трещины. Оказалось, тёмный камень избороздила глубокая резьба, складывающаяся в смутно знакомый, где-то мельком виденный рисунок…

Леви встала и медленно обошла площадку, присматриваясь к его очертаниям. Ритуальный круг — резче и грубее, чем в книгах, но всё ещё узнаваемый. Если бы послушница училась более прилежно, то смогла бы понять его предназначение, но на одном из тех учебников она, скорее всего, уснула. Вот когда начинаешь жалеть о безалаберности…

Подойдя к краю и бросив взгляд в затянутую дымкой — или облаками? — даль, Леви неловко выругалась. Она снова в башне и снова не знает, как слезть. Да кончится это когда-нибудь?..

Послушница вернулась к ритуальному кругу. С небольшого отдаления он походил на огромную, слегка асимметричную розу и состоял из областей-«лепестков», каждая из которых была наполнена своей, уникальной вязью символов. Скорее всего, так проявлялся личный стиль создателя; единственным, что нарушало хаотическую, но безупречную гармонию его работы, оставалась прямая трещина со следами инея на краях.

Медленный ветер тёк вокруг Леви, чуть беспокоя её волосы и обнимая плечи, словно шёлковый шарф. Широкая, неторопливая река — вот, на что походило воздушное пространство над угольной скалой. Небо и не думало светлеть дальше, будто время суток в этом месте замерло между ночной темнотой и днём. Колышущаяся пелена внизу могла скрывать что угодно — от пылающего ада до райских кущ.

Свесив ноги с края каменного шпиля, послушница удивилась тому, как мало пугает её эта невероятная высота. Впрочем, она ведь уже видела что-то подобное, но когда?..

Да здесь же, в Ноо. Но в тот раз с ней был Кроцелл — могущественный, крылатый, свободный выбирать себе дорогу в воздушном океане. Где же он сейчас? Существует ли хоть малейшая вероятность того, что сорок девятый Герцог отыщет послушницу здесь, или она так и будет сидеть одна посреди пустоты?

Одна… Леви раньше никогда не оставалась одна. Рядом с ней всегда крутились то наставники и защитники, то сторожа и предатели. Эти люди и нелюди постоянно смешивались, и послушница уже допускала ошибки, путая одних с другими. Из всего этого следовало извлечь урок, и она точно знала, какой.

Рассчитывай на себя, дурёха. Хватит дожидаться умных друзей.

Послушница вернулась к центру круга и подобрала скрипку. Несмотря на бурный распад иллюзии, через который им пришлось пройти, инструмент не приобрёл ни одной новой царапины, и это грело сердце, хоть Леви и понимала — скрипка не была той самой, из реальности. Воспоминание, дорогой образ, не более…

Но здесь ничего другого и не требовалось.

Прикосновение смычка к струнам будто бы ускорило ветер. Жмурясь, послушница искала в памяти мелодию пимака — ведь она уже приходила к Танцору через музыку озера Уонэгиска — но плотное, тягучее движение воздуха поглощало эфемерные ноты. С другой стороны тоже никто не отзывался — видимо, парк Танцора лежал слишком далеко. Мёртвая каменная роза под ногами, казалось, насмехалась над бесплодными попытками Леви, мстя за собственную разрушенную магию.

Бесстрастные луны лениво ворочались в небесах, подмигивая и переглядываясь друг с другом. Уверенность, которую послушница обычно чувствовала, играя на скрипке, куда-то пропала — в бесконечном и совершенно пустом пространстве её музыка не имела ни силы, ни значения. У Леви не хватало воли протянуть нити своей мелодии через текучие потоки ветра, не хватало остроты слуха, чтобы различить вдали ответ. Такт за тактом, вариация за вариацией… но нет.

Никакого толка.

Сначала пришла обида, за ней — тишина. Послушница опустила скрипку, пытаясь остановить бег тревожных мыслей, которые только мешали сосредоточиться. Дар Кроцелла вырвал её из иллюзии, но не мог помочь ей покинуть чёрную скалу. И не лучше ли было остаться во сне? Тёплый, уютный обман… Нет. Нет, нет, нет, нет!

Тишина вздрогнула и уступила место злости — колючей, всё ещё непривычной, но спасительной. Послушница вскинула смычок и снова заиграла, уже не обращаясь к небесам и даже не надеясь, что кто-то её услышит.

Если снаружи музыка ни до кого не долетает, время обратить её внутрь себя.

Импровизация всегда была одной из самых сильных сторон Леви. Зачастую она даже не могла вспомнить, какие именно ноты слетали со струн — запоминались мысли и чувства, которые не то рождались во время игры, не то составляли её основу, и мелодия лишь проливала на них свет. И сейчас послушница дала рукам возможность творить то, что они считали правильным, вызывая в памяти тот единственный полёт с Кроцеллом — свист ветра, блеск льдинок в тучах, чувство бесконечной свободы…

Правда, её мелодия требовала гораздо большей самостоятельности. Свобода, дарованная чужими крыльями, не заслуживает этого имени.

Заинтересованный ветер обволакивал тело Леви, ощупывал изгибы её талии и бёдер, привнося в импровизацию лишние, чересчур лукавые ноты из других воспоминаний. Но, внезапно, именно эта специя сделала музыку более уверенной. Воображение послушницы достроило завершающую фразу…

Леви расслабилась, переступила с ноги на ногу и чуть покачнулась, привыкая к изменившемуся телу. После упражнений с Танцором это её совершенно не шокировало. Как там делал Кроцелл?..

Выпрямиться, расправить плечи — и вот воздух уже бьётся в её собственные крылья. Перья — серые с одной стороны и снежные с другой — наводили на мысль о чайке и морском прибое, но Леви отмахнулась от новых образов.

Наступило время разбежаться, закрыть глаза и прыгнуть.

Глава тридцать третья. 21 октября 1985 года, 13:23, час Луны

Левая рука дрожала так сильно, что я со дня на день ожидал от неё заявления об увольнении. Зажатый в ней набросок, соответственно, трепыхался, и очертания Соломоновой Печати, хранившейся у Фредерика де Вриза, то и дело расплывались у меня перед глазами. Можно держать обеими, конечно, но во второй руке была сигарета.

Попытавшись затянуться, я обнаружил, что она потухла, а зажигалка куда-то сбежала. Взгляд фокусировался с большим трудом, но цветным пятнышком на тумбе в паре ярдов от моего смертного одра могла быть только она. Я почувствовал бессильное раздражение: не дотянуться…

Никогда бы не подумал, что мне придётся познать радости жизни обезноженного в двадцать один год. Чувствительность мало-помалу возвращалась, но ходить я пока не мог — ноги отказывались слушаться, отказывались держать изрядно полегчавшее за последний месяц тело. А неделя срока, данная де Вризом, вчера закончилась, и я, очевидно, провалился. Хреновое начало сотрудничества.

Стукнула дверь, и этот звук стал единственным, что выдало появление Терри Макферсона. Он двигался почти беззвучно, и змеиными повадками страшно напоминал бывшую супругу. Впрочем, хватало и иного сходства — если бы я не знал об их отношениях, то мог бы принять их за брата и сестру. Кажется, это происходит со всеми давними возлюбленными — если вспомнить бабушку и сэра Файндрекса, можно заметить то же самое.

Или это просто признак «брака, заключённого на небесах»? Судя по тому, что я видел, ни та, ни у другая пара так и не сумела порвать убедительно.

— Слушай, — позвал я и поморщился от собственной хрипотцы, — подкинь зажигалку, а?

Не меняясь в лице, но зло усмехаясь глазами, Терри обернулся ко мне. Чтоб его, козла… Неужели нарочно?

— Вторая пошла. — Он потряс смятой пачкой и швырнул её в мусорную корзину. — Ты же знаешь, что куришь слишком много, да?

— Ага. Но ничего не поделать, без них я не могу думать.

— Может, воспользуешься случаем и отвыкнешь?

— Не в этот раз. Мозги мне нужны прямо сейчас.

— На что это ты пялишься с самого утра?

Рука с наброском устала и обвалилась на постель сама, не дожидаясь моего разрешения.

— Дай зажигалку, Терри.

Макферсон ухмыльнулся:

— Не-а. Мне, вроде как, поручено тебя на ноги поставить. Так что это?

Выдохнув, я откинулся на жёсткую подушку.

— Возможность, сделавшая мне ручкой. Не будь свиньёй, а? И без того тошно. Дай зажигалку.

Макферсон пинком пододвинул к постели табуретку и уселся на неё. Пахнуло крепким табаком — явно трубочным. Нет, ну какова скотина!

— Расскажи подробней об этой штуке, и я подумаю.

— Зачем тебе?

— Интересно.

Я покосился на него. На лице Терри не было шрамов, но оно всё равно казалось изрезанным — из-за морщин. Скулы напоминали острые плавники, и улыбка — или то, что он ею считал — довершала сходство с акулой. Такой, которая любит мотаться куда-нибудь на Гавайи, чтобы поддерживать лёгкий загар.

Впрочем, даже хищный оскал Макферсона выглядел дружелюбнее плоской угрюмости, в которой он обычно пребывал.

— Ты давно практикуешь?

— Что тебе за дело, парень?

— Интересно.

Потрескавшиеся губы Терри напряглись и превратились в изломанную щель. Кажется, шутка вышла плохой.

— Откуда мне знать, насколько хорошо ты разбираешься в деле? — торопливо пояснил я.

Слишком быстрая речь вызвала болезненное напряжение в лице; левый глаз отказывался моргать уже второй день. Я догадывался, что это значит, и в зеркало мне смотреть совсем не хотелось.

— Десять лет, — сказал Терри, потирая подбородок. — Ну, или около того.

Я попытался присвистнуть, но вышло какое-то позорное шипение.

— Солидно.

— Толку-то? Учить меня некому было. Сам копался, вот и умею всякое по-мелочи.

— У нас иные лофиэли и «по-мелочи» не умеют с тех пор, как подготовку реформировали. А, э-э… прости за вопрос, но сколько тебе лет?

— За что простить-то? — Макферсон вытащил из кармана потёртую фляжку, отхлебнул и спрятал обратно. — Сорок один.

— Стало быть, ты начал в тридцать?

Поразительно. Если он всегда обладал способностями, то они должны были пробудиться гораздо раньше. Меня это настигло в одиннадцать, но условия соответствовали, а для практика без крутой бабки двадцать —потолок.

— Стало быть, да.

— И как же ты не рехнулся к этому времени?..

Терри фыркнул:

— Что значит «не рехнулся»? Я похож на нормального? Меня признали шизиком раньше, чем начали продавать выпивку, и это не шутка, а мой настоящий диагноз. Слава Богу, сейчас я уже в курсе, что это за «шизофрения» такая была.

— Сочувствую.

— Спасибо. Так что за каракули ты рассматриваешь?

Я вздохнул:

— Соломонова Печать. Знаешь такие?

— Ещё бы, — Терри оскалился, и мне сразу стало как-то легче на него смотреть. — Милли уже затрахалась отбиваться от заказов на эти безделушки. Там, в штабе вашем, с десяток должно валяться, если я не перепутал.

— И откуда это стало известно?

— Нам — от заказчиков, а дальше не спрашивай. И чего ты эту штуку гипнотизируешь?

— У меня была одна работа, и я её не выполнил, — я в который раз расправил изрядно помятый рисунок. — Узнать имя духа, привязанного к этой печати.

— А вызвать и спросить?

— Не выйдет. С Великими Герцогами без имени не обойтись. Знаешь, защита от дурака. На кой чёрт я был бы нужен в цепочке, если бы достаточно было провести вызов?

— И что следует сделать?

— То, для чего я должен хотя бы на ногах держаться. Ты про ритуалы вообще много знаешь?

— Так, чуточку.

То, как Терри выговорил эту самую «чуточку», выдало его с головой. Иссечённое морщинами лицо осталось нечитаемым, и кого-то другого это бы обмануло, но только не меня — я-то хорошо понимал, от чего в глазах случается такой жадный блеск. У нас, Бельторнов, это буквально фамильная черта.

Макферсон хотел знаний, и хотел их больше, чем всего — или почти всего — прочего. Неудивительно, ведь он так долго был от них отстранён. Чёрт, если бы у меня остался хоть один шанс восстановить своё реноме в Ассоциации, я бы что-нибудь сделал с системой поиска одарённых — сейчас она работает из рук вон плохо.

— А проводил хоть раз?

— Нет. Из того, что я понял, там одного человека не хватит.

— Зависит от случая, но обычно хватает. Правда, нужен хоть какой-то опыт.

— Так поделись.

Я отдавал себе отчёт в том, что мы с Терри изучаем друг друга наравне, но это предложение настолько застало меня врасплох, что левый глаз болезненно задёргался.

— Мне от тебя ничего не надо, — продолжал Макферсон, — но если уж мы можем принести друг другу немного пользы… Может, я и справлюсь с нужным ритуалом, если ты меня научишь, а?

— Тебе жить скучно?

— Сам подумай. Это ты с младенчества знаешь, что не псих, а я тридцать лет жизни и не представлял, что допущен в такую-то важную ложу.

Я заскрипел матрасом, пытаясь устроиться поудобнее:

— Ну с важной ты, положим, перегнул, но всё ясно. Хочешь попробовать что-то эдакое — давай-ка начнём с поднятия моего трупа. Мне будет гораздо легче тебе помочь, если я хотя бы до туалета смогу сам дойти.

— А не боишься? — Терри поднял медные брови. — Это ж всё-таки о твоём здоровье речь.

— Звучит сложнее, ага. Зато в исполнении гораздо проще. Так что, дашь зажигалку?

Макферсон поднялся и перебросил мне несчастный предмет, истосковавшийся по теплу моих рук. Акулий оскал погас; ни говоря ни слова, Терри вышел из трейлера. Странная манера обрывать разговор…

Ну и чёрт с ним. Я хочу курить, в конце концов.

Глава тридцать четвёртая. Меркурий в Близнецах

«Смотри, Леви, это Туманность Андромеды…».

Воздух мягко толкнулся в крылья снизу; поток уходил наверх. Облака закручивались в подобие огромной флейты, сквозь которую тёк поющий ветер с крошечными искрами, тающими от случайного взгляда. Становилось холоднее, и Леви чувствовала, что начинает уставать. Странно… как можно ощутить физическое утомление там, где у тебя нет тела? Что, если это просто плохая привычка?

Искры неожиданно сбились в шепчущий рой и на несколько мгновений лишили послушницу возможности видеть путь. Ещё немного — и облачная флейта закончилась, вновь открыв для Леви чистый небосвод и горную цепь, будто набросанную жёстким карандашом на белом листе. Прямо над спокойным снегом, посреди звёздного ковра, разворачивалась ослепительная спираль с бледно-голубыми рукавами и нежно теплеющим центром.

«Туманность Андромеды находится ближе всего к Млечному Пути… по меркам Вселенной, конечно, — усмехалась Рэйен Дим на самой грани слуха. — Нет, милая, тебе туда никогда не попасть. Мы до Луны-то едва дотронулись».

Здесь пересекались дороги множества ветров. Горная цепь то казалась Леви такой близкой, что стоило лишь протянуть руку, то почти недостижимой. Каждый новый взмах крыльев давался труднее — воздух будто густел. Появилось жужжащее чувство некоего предупреждения, говорившее, что угловатая линия снегов очерчивает недоступную для перехода границу.

Сбиваясь с дыхания и прижимая к себе скрипку леденеющими руками, послушница задалась вопросом, не потеряла ли она путь. Звёзды над головой всё ещё не особенно походили на привычную картину земного неба. Холодный свет и графитный мрак смыкались в пространстве, будто руки двух людей, и переплетались так тесно, словно эти руки принадлежали влюблённым.

Леви напрягла слух и начала плавно снижаться, сопротивляясь бормотанию страха, которое почему-то доносилось снаружи, а не изнутри. Очевидно, что в Ноо любые законы сходят с ума, и у неё нет иных ориентиров, кроме собственных ощущений. Если её тело — или то, что здесь им является — требует отдыха, лучше к нему прислушаться.

Внизу колыхалась дымка не столь плотная, как в недавно покинутом мире множества лун. Причудливый туман обнимал холмы, которые становились всё выше по мере приближения к горам. Оглушительная тишина подсказывала, что местность пустынна, но послушница сомневалась: можно ли ей доверять? В конце концов, она сама владела приёмом, позволяющим легко спрятаться даже от очень острого чутья, и кто скажет, нет ли в этих странных местах сущностей, умеющих нечто подобное?

Глупо бояться неизвестности, когда всё вокруг — она… и всё же Леви чувствовала, что сейчас предпочла бы тревожные ритмы молчанию посеребрённых холмов.

По мере снижения лететь становилось всё проще — воздушное буйство стихало. Сквозь дымку то здесь, то там прорывались верхушки странных деревьев с плавными ветвями и трепещущими лиловыми кронами; и если в мире снов растёт лес, в нём должен кто-то обитать. Разве Кроцелл не говорил, что Ноо — дом для многих духов?

Успокоившийся воздух вдруг наполнился отчётливым запахом хвои, хотя деревья не походили ни на ели, ни на сосны. Дрожа от холода и волнения, Леви в который раз за полёт вспомнила о Нетусе. Отчего-то она испытывала твёрдую уверенность в том, что он не погиб, и она легко сумеет его отыскать, как только нащупает дорогу назад…

Но вдруг это ошибка, и на самом деле ей не к кому больше возвращаться? А если заблудиться среди деревьев с тёмно-лавандовыми стволами — это лучшее, что ей осталось?

Земля приближалась, и можно было различить, что ветви переплетаются очень тесно, почти образовывая крышу. Весь лес походил на ковёр из огромных и необыкновенно крепких лиан — некоторые участки росли настолько плотно, что туман едва просачивался внутрь, предпочитая колебаться на самой их границе. Тишина начала распадаться на отдельные трели и фразы, что немного успокоило послушницу — мелодии звучали просто и незатейливо, не перебивая друг друга. В дымке мелькнула и тут же пропала цепочка лазурных огоньков.

Как там говорил Танцор — духи понимают лишь один язык, да? Надо держать это в уме…

Маховое перо зацепило туманный протуберанец, и тот растаял. Здесь было гораздо теплей, чем наверху, и Леви почувствовала себя лучше; зачем-то набрав полную грудь влажного воздуха, она нырнула в пелену.

Ноги коснулись мягкой травы, но устоять не вышло. Послушница обрушилась на землю лицом вниз и засмеялась от собственной неловкости. Звук смеха запрыгал по плоским камням, будто невидимый зверёк, и затих где-то в отдалении.

Крылья были тяжелы. Леви почему-то ожидала, что её спина сразу же заболит, но пока что раздавшиеся лопатки спокойно несли выпавший на их долю груз. Послушница осознавала: достаточно лишь напрячь волю, и крылья исчезнут, но здесь может быть опасно, а по воздуху сбежать гораздо проще…

Извилистые, почти стелющиеся по земле стволы проступали из дымки совсем невдалеке. Леви направилась к ним, прислушиваясь к тихому перебору струн, который будто бы исходил от коры. Он напоминал звучание кельтской арфы, и Леви поняла: каждое дерево — это отдельная нота, вплетающаяся в музыку в нужный момент.

Прижав крылья к спине, послушница зашагала к роще. То здесь, то там из травы выступали серебристые осколки камня, напоминавшего обломки мрамора. Когда Леви поняла, что они движутся, дюйм за дюймом сокращая расстояние между друг другом, то даже не удивилась.

То, что перемещалось по стволам от изгиба к изгибу, сначала показалось Леви странными бликами света, но каждое зеленоватое пятно обладало собственной нотой — и, значит, жизнью. Когда послушница приблизилась, то сумела разглядеть, что ползучий свет состоял из множества мерцающих икринок, заключённых в тонкую и прозрачную плёнку.

Леви поднесла ладонь к одному из этих существ на ближайшем стволе, но не дотронулась. Скользя под пальцами, оно изгибалось, чтобы не соприкоснуться с ними — значит, чувствовало её присутствие.

Отдёрнув руку, послушница машинально вытерла её о джинсы и встряхнулась. Если позволить удивлению поглотить себя здесь, можно совсем расклеиться. Следовало найти место для отдыха.

— Жаль, что не у кого дорогу спросить, — вслух посетовала Леви, взбираясь на чуть качающийся ствол.

Туманность Андромеды — или какая-то другая галактика, возможно, не имевшая названия — раскручивала свои рукава где-то высоко над линией тумана, гор и даже воздуха. Леви следила за вальсирующими движениями её спирали и мучительно старалась услышать верное направление.

Существа из световых икринок безразлично огибали сжавшуюся в комок послушницу, а внизу, у самых корней, осколки мрамора играли в прятки. Цепь тёмных фигур, похожих на бейсбольные биты, пронзила рощу и исчезла в тумане, оставив след из неразборчивых шепотков, эфемерных, точно болотные огни. Никому из здешних обитателей не было никакого дела до Леви — судя по всему, они относились к ней, как к ещё одному духу.

Почему ей не удаётся отыскать путь? Разве связь с собственным телом не должна помогать? Какую музыку нужно расслышать, чтобы звёздная карта над головой, наконец, изменилась?

Нельзя поддаваться ни страху, ни удивлению… Нужно хранить Тишину. Пока внутри Леви царит покой, Ноо не сможет наложить на неё лапы.

Мерные ритмы сплетались вокруг и проходили сквозь послушницу, словно её не существовало. Один из них, бежавший откуда-то с вершины холма, особенно выделялся тем, что был ниже на целую октаву и быстрее: здешние мелодии звучала adagio(3), а этот упорно держал allegro(4), иногда оживляясь ещё больше и рассыпаясь дробными перестуками. У Леви возникло ощущение, что движущиеся камни тоже его слышат и здорово пугаются ускорений; часть из них пряталась под корни на самых быстрых моментах.

Через некоторое время стало ясно, что у низкого ритма есть ещё одна особенность — он звучал твёрдо, тогда как музыкальные фразы остального мира гасли и менялись ежеминутно. Леви ощутила любопытство: Танцор говорил, что духи не любят постоянства и, следовательно, то, что рождало этот ритм, было чем-то иным.

Соскользнув с дерева, послушница направилась к источнику. Трава постепенно становилась всё выше, и на ней распускалось то, что очень напоминало бы цветы, если бы не вспархивало и не перелетало с места на место каждые несколько секунд. Крылья цеплялись за стебли, и те нежно пригибались к земле. Туман слегка поблёк, и галактика в звёздном океане проступила ярче.

«Вот бы Нетусу всё это показать…» — неожиданно подумала Леви и плотнее обхватила руками многострадальную скрипку, остро чувствуя своё одиночество. Картинка ярко встала перед её внутренним взором: вот Бельторн порывисто закидывает голову и улыбается, пока в его глазах отражается плывущее небо, и выражение детской любознательности мягко окрашивает его черты.

«Пожалуйста, дождись меня, я скоро вернусь, и тогда…». Что — тогда?

Погружался ли он в Ноо хоть раз? Впрочем, если она сумела, то уж Нетус Бельторн точно справится. Они ещё увидят Туманность Андромеды вместе. Может ли Ассоциация Зар Шел Врадим вообще предложить что-то подобное?..

На вершине холма стояло тёмное сооружение, напомнившее Леви дольмены, виденные ею на фото в каком-то учебнике. Туманные змеи водили вокруг него хоровод, взмётываясь и танцуя под низкий ритм, звучавший здесь намного громче. Определённо, он тёк изнутри дольмена. Духи-цветы продолжали порхать там, где Леви только что прошла, но к сооружению не приближались: пространство упорядочивалось, и это внушало слабую надежду.

Если, конечно, дольмен не опаснее безразличных существ из рощи…

На всякий случай взмахнув крыльями, послушница приблизилась к сооружению. Высокие и плоские валуны подпирали друг друга верхушками, а на их поверхности виднелись мшистые узоры. В ямке у самого основания дольмена стояло что-то вроде плошки, из которой слабо курился чуть красноватый дым. Леви поняла: ни сооружение, ни благовония не возникли из ритмов Ноо.

У этого места есть хозяин.

— И да, и нет, — раздался из-за спины Леви ровный мужской голос.

Послушница обернулась — медленнее, чем ей хотелось бы. Всё-таки крылья стесняли движения.

Чуть ниже на холме стоял мягко улыбающийся мужчина среднего роста, одетый в потёртые джинсы и старое пальто, но совершенно босой. Он сошёл бы за какого-нибудь бездомного, если бы не аккуратно подстриженная каштановая бородка и крупная брошь в виде короны — кажется, золотая и ярко мерцающая бриллиантами на тёмном шейном платке. На плече незнакомца сидел крошечный кайман, лениво водящий мордой то вверх, то вниз, будто пытаясь рассмотреть Леви.

Мужчина поднял руку, чтобы погладить любимца; край незастёгнутого пальто чуть задрался, открыв длинные и узкие ножны, поблёскивающие от лака.

— Это веха, — сказал незнакомец, продолжая улыбаться. — Сделана такими, как ты, для таких, как ты. Здорово придумано с крыльями, но наверху бытие слишком неплотно: никогда заранее не ясно, куда вылетишь.

— Вы меня знаете? — невежливо и недоверчиво осведомилась Леви, уставшая бороться со своими эмоциями.

— И да, и нет, — повторил незнакомец, склонив голову набок.

Кайман повернул морду в сторону и всхрапнул. Послушница напряглась, улавливая собственную мелодию странного пришельца, но ничего не вышло. Её не могло не быть, и в то же время незнакомец кутался в такую глухую тишину, что у Леви не осталось сомнений — он скрывал свою сущность.

— Зови меня Драчуном. А как я могу называть тебя?

Пришелец выглядел совершенно чужеродным — и в то же время полностью сотканным из энергий Ноо. В нём не чувствовалось ни капли силы, и это могло значить лишь одно — теперь у Леви появились настоящие причины для страха. В изменчивом мире, где каждая душа была обнажена, только действительно сильная сущность могла создать вокруг себя столь прочную стену молчания.

— Я Мальва, — сказала послушница, почему-то вспомнив, что Танцор обращался к ней только посредством прозвища. Может быть, такие имена для духов значили больше?

— Рад познакомиться. — Драчун сделал изящный полупоклон.

Леви неожиданно поняла, что пришелец напоминает ей одного из трёх мушкетёров Дюма — а именно, Арамиса. Округлое, подвижное лицо, тихое мерцание глаз и множество оттенков улыбки — такое создание легко недооценить… и поплатиться.

Кайман фыркнул, и рука Драчуна на его спине замерла. Послушница осознала, что пришельцу, скорее всего, открыта каждая её мысль.

— Я, в общем, хотел сказать… ты не в ту сторону идёшь. Ритм… ты ведь его слышишь? — Драчун помахал ладонью около собственного левого уха. — Просто иди вдоль него.

— И далеко я ушла?

— Как тебе сказать. Очень далеко, если расслабишь разум. Весьма близко, если сосредоточишься и вспомнишь. Ты ведь оставила якорь, когда уходила?

— Якорь?..

Драчун поднял бровь:

— Ну да. Ты же не хочешь сказать, что у тебя нет маяка для возвращения?

Леви поёжилась, снова отбрасывая страх. На сей раз ей потребовалось больше усилий.

— Значит, просто идти за ритмом? Спасибо. Мне нужно торопиться.

— Тебя проводить?

Вибрация дольмена звучала так чётко, что Леви почти видела его пульсацию над плечом Драчуна.

— Нет, благодарю.

— Уверена? — Пришелец тихо усмехнулся, проводя пальцами по усам.

— Ага.

Послушница быстрым шагом сбежала вниз, намеренно огибая Драчуна по широкой дуге и стараясь держать его в поле зрения, но…

— Я вынужден настаивать. — Голос пришельца упал почти до шёпота, а Леви невольно вскрикнула: пальцы, стиснувшие её локоть, обладали железной хваткой.

Драчун оказался рядом с ней в мгновение ока, не изменив ни позы, ни выражения лица, и даже воздух вокруг него колебался, как это обычно бывает при очень быстром движении.

— Кто вы? Что вам от меня нужно?..

Взгляд пришельца стал жёстким, а улыбка — колкой, будто стекло.

— А разве ты можешь мне что-то дать? Я щёлкну пальцами, и ты станешь роем новых духов этого места, чистым светом бытия без воли и памяти. Это так просто… так соблазнительно.

Леви почувствовала, как страх начинает одерживать верх в её внутренней борьбе. По спине полз отчётливый холод, и послушнице казалось, что если он достигнет головы, ею овладеет гибельная паника. Не поддаваться, только не поддаваться! Духи понимают лишь силу!

Да, силу… которой у неё нет.

— Тебе бы тоже могло понравиться. Знаешь, все эти мысли и мелкие тревоги, что копошатся в твоей голове и кажутся такими значительными… а если бы я помог всем этим глупым гусеницам стать бабочками? Зачем ты так держишься за зыбкие границы сознания?

— Отпустите.

Драчун склонился совсем близко, и тепло его дыхания зацепило прядь волос над ухом послушницы.

— Ты — лишь воздушный шарик, Мальва… один укол, и никто не соберёт воедино атомы, которыми ты наполнена.

Слёзы подступили к самому горлу Леви, но она держалась изо всех сил — даже несмотря на то, что пришелец видел её насквозь, ей казалось правильным душить медленно разрастающийся ужас.

— Ну? — протянул Драчун, почти мурлыкая. — Всё ещё считаешь, что тебе не нужно сопровождение там, где за любым поворотом могут быть создания, властные рассеять твою маленькую душу, как дым от сигареты?

Боль от его хватки неожиданно пришла Леви на помощь, став матерью злости — благословенной злости, лучшего из её новых друзей. Она вырвалась и отпрянула от пришельца и его насмешливой улыбки, хоть и осознавала, что это бессмысленно — если такому существу захочется стереть её в порошок, с этим ничего не поделать.

И если так, то она не погибнет трясущейся и запуганной.

— Ой, ну брось ты! — Драчун поднял руку, будто предупреждая тираду, которой Леви собиралась разразиться. — Угомонись, пожалуйста. Ты же знаешь, как всё это происходит — сильный жрёт слабого, а ты хоть и не в самом низу, но до верха тоже не дотягиваешь.

— Что, проголодался? — выплюнула послушница, отчаянно сжимая пальцы на грифе скрипки.

— Я?! Если и так, я бы не стал тратить время на тебя. Уж смирись с тем, что ты тут не самый лакомый кусочек.

— Кто ты такой?

— Нооходец, как и ты. А… вот оно что.

Выставив вперёд руку, покрывшуюся инеем, Леви отступила от драчуна на несколько шагов и для верности ещё помахала искрящимся запястьем:

— Видишь это? Это значит, что я слышу ложь.

— Знаю. Так ты, выходит, с Кроцеллом знакома? Хе, возможно, в этом случае ты и в самом деле обойдёшься без меня.

— Ты… а откуда ты его знаешь?

Драчун повернулся и зашагал вниз по склону, глубоко погружая ноги в слабо мерцающие травы. Духи-цветы его не боялись, не разлетались в стороны, как до этого от Леви; послушница проглотила ругательство и направилась следом.

— Кажется, ты хотела, чтобы я отстал, — произнёс Драчун, на ходу складывая руки за спиной. — Очень в твоём духе, да? Сначала отталкиваешь, потом носишься следом.

— Откуда ты знаешь Кроцелла?

Не замедляя шага, Драчун раскинул руки и обернулся вокруг себя, тихо посмеиваясь:

— Ты видишь этот огромный и совершенно пустой мир? Хорошие собеседники здесь на вес золота. Мы все друг с другом знакомы хотя бы через одно рукопожатие.

Дар молчал, а Леви злилась, понимая: ей только что скормили совершенно бессодержательный ответ.

— Ты Герцог?

— Скажем так, среди них я не буду бросаться в глаза.

Ритм пульсировал, уводя их мимо рощи, где Леви пыталась отдохнуть раньше. Световые существа продолжали медленно извиваться вдоль стволов, и то, как чётко была различима каждая мерцающая икринка в прозрачных плёнках, вызывало у послушницы острое удивление. Стебли трав за рощей скрещивались и переплетались, становясь более жёсткими.

— Но ты знаешь меня? Ты ведь сказал, что знаешь?

— Я ответил «И да, и нет», если помнишь. Будь, пожалуйста, последовательна.

— Ты издеваешься, — прошипела Леви, чувствуя вспышку унизительного румянца оттого, как небрежно Драчун бросался её же собственными словами.

Хохот был ей ответом:

— Есть немного. Я знаю твоё лицо и слегка понимаю, что тебя тревожит. Всего-то. Наблюдательному человеку не нужно даже особых способностей, чтобы научиться делать то же самое.

— Но где мы встречались?

— Мы не встречались.

— А чем ты здесь занимаешься?

— Хожу и смотрю.

Трава неожиданно сменила серебристый цвет на бледно-лиловый. Леви подняла взгляд и увидела, что небо тоже перекрасилось — вместо чёрно-белой бездны сквозь туман проступали оттенки кармина. Тревожно… и в то же время прекрасно.

Ритм продолжал служить им дорогой.

— Ну? — окликнул послушницу Драчун. — Спросишь ещё что-нибудь? Кажется, я весь день могу так играть.

Леви молча вызвала в памяти мелодию талых вод и окутала себя её разливающимися нотами. Таинственный спутник удивлённо вскинул голову, но не обернулся.

— Что ты там делаешь?

— Стараюсь не привлекать внимание тех существ, о которых ты говорил.

— Похвально. Отличный ход. Ты долго можешь поддерживать этот щит?

Послушница запнулась. Щит мелодии, выставленный ею вокруг силового источника в комнате, питался от самого источника, а себя она защищала всего-навсего второй раз.

— Как бы то ни было, — продолжал Драчун, — держи его, если получается.

— Куда ты идёшь?

— Куда глаза глядят.

Леви надоело задавать вопросы. Очевидно, её спутник здорово поднаторел в уклончивости, и она не сможет ничего узнать, если только он сам этого не захочет.

Впереди выросла угловатая громада, от которой исходило неприятное тепло, чем-то напоминавшее о серных источниках или гейзерах. Что это — гора или циклопический храм со странной, искажённой геометрией?

Трава как-то незаметно исчезла из-под ног, сменившись глинистой и влажной почвой; слух Леви уловил липкие музыкальные ритмы, от которых на душе становилось невообразимо гадко. В земле чувствовалось странное движение, будто она вот-вот собиралась ухнуть вниз. Драчун беззаботно шагал по этой неверной тропе босиком.

Вдруг мелодии завизжали и умерли, прерванные грохотом. По обе стороны от пути, отмеченного знакомым ритмом, взвились гигантские лапы, очень похожие на паучьи. Взрывая собой блестящий от густой слизи чернозём, они устремились к Драчуну, даже не дёрнувшись в сторону послушницы.

Леви вскрикнула, зажала себе рот и бросилась на землю. В руках её спутника что-то блеснуло; паучьи лапы бессильно подломились и рухнули на тропу, рассыпаясь клочьями прямо в воздухе. За долю секунды длинный блик описал круг и замер, превратившись в плоскую шпагу.

— Молодец, — сказал Драчун, оборачиваясь и улыбаясь, — быстро соображаешь. Ты бы ничем не помогла, а так тебя даже не заметили. Не будь здесь меня, оно бы вообще не вылезло.

— Что это было?

— А чтоб я знал. Какая разница? Поздновато спрашивать, не находишь?

Из багровых испарений с острым, ядовитым запахом выступили очертания разбитых колонн, изрезанных мутно светящимися трещинами. С каждым шагом земля под ногами булькала и задыхалась; циклопическая громада вела себя так, словно собиралась утонуть. Ритм, однако, сохранял темп и чёткость, поэтому Леви не чувствовала страха.

Тропа отчётливо вилась по левую сторону от странного сооружения на приличном расстоянии. Видимо, тот, кто её прокладывал, тоже не питал ни малейшего любопытства по поводу загадок тонущей горы. Ленивый кайман таращился на уныло торчащие обломки колонн, не отводя взгляда и тревожно помахивая хвостом.

— На всякий случай, — подал голос Драчун, успокаивая питомца, — не думай, что я сейчас действительно решил тут прогуляться из-за тебя. Нам просто в одну сторону.

Дар Кроцелла никак не отозвался на его слова, и Леви пожала плечами:

— Ладно.

— И не спросишь, почему?

— Не-а.

— Захочешь свернуть с дороги — и я не смогу тебя найти.

— Понятно.

Драчун фыркнул:

— Как скучно. Ты учишься слишком быстро. А вдруг я солгал о вехах и тропе?

В этот самый момент из-за тёмного каменистого холма вынырнул новый дольмен с уже знакомой послушнице струйкой красноватого дыма. Ритм запульсировал быстрее.

— Ты забыл, что я знаю, когда мне врут.

— Клянусь медью, ты права. Я допустил ошибку, как печально!

По голосу Драчуна, однако, расстройства не угадывалось, и Леви снова предпочла смолчать.

— Нечестно! Я не могу даже узнать, о чём ты хотела бы спросить. И что, мы так и будем идти в тишине?

Послушница и на этот раз удержалась от ответа, вспоминая блеск льда в глазах своего спутника. Каковы бы ни были его намерения, он оставался слишком опасным. Она почти уверилась в том, что перед ней Герцог: ну кто ещё мог бы разгуливать по Ноо так беспечно, если не один из Старших Духов?

— Эй, Мальва, хочешь, подскажу тему для размышлений?

— Валяй.

Драчун вышагивал, задумчиво крутя шпагой в воздухе, точно это была трость или зонтик.

— Вот ты сейчас здесь. А твоё тело — далеко, в мире затвердевшей материи. Как ты думаешь, не польстится ли кто-то на такой симпатичный костюмчик?

Леви вздрогнула. Она читала о случаях одержимости в хрониках Ассоциации, но ведь это происходило так давно… и только с теми, кто не смог справиться с властью над lumen naturae, став пищей для Стихиалиев. Разве она подходит?..

— Не польстится, — сказала послушница с твёрдостью, которой в действительности не испытывала. — Мой разум всё ещё здоров и связан с телом.

— Уф, терпеть не могу зубрил. И в самом деле, чтобы разорвать такую связь, требуется вмешательство третьего лица — возможно, другого мага… Выходит, ты в полной безопасности — ведь не могут тебя предать свои, правда же?

Разглагольствуя в пустоту, Драчун то и дело ускорял шаг. Его профиль иногда обозначался на фоне расплывчатого ландшафта, но он не давал Леви увидеть выражение своего лица.

И всё же послушница успела разглядеть край его острой, удовлетворённой ухмылки: Старший Дух знал, что удар попадёт в цель, и оттого чуть дольше наслаждался печатью вызванного им испуга.

«Ведь не могут тебя предать свои же?..».

Но зачем Ассоциации безвольное тело послушницы Леви Дим?

________________________________

(3) Медленный и спокойный музыкальный темп.

(4) Быстрый музыкальный темп.

Глава тридцать пятая. 22 октября 1985 года, 09:08, час Сатурна

— Смотри-ка, ходишь, надо же!

Терри сиял, как начищенная ложка, и вообще был очень собою доволен. Я с трудом разделял его чувства — не потому, что ночное бдение над моим бездыханным телом плохо удалось практику-самоучке, и совсем не потому, что он натворил чуши. Нет, ни в коем случае. Для человека, который узнал о енохианских прописях и конструировании ритуальных кругов меньше суток назад, Терри справился великолепно, и на месте Ассоциации я бы волосы на себе рвал, упустив такой кадр.

Кажется, у меня просто не выходит поверить, что всё получилось. Моё обещание руководить ритуалом пропало втуне — когда жгучие змеи lumen naturae вгрызлись в мой позвоночник, сознание успешно отказалось принимать участие в творящейся вакханалии. Пасти у тех змей почему-то были акульими… надеюсь, я не орал.

Но Терри хорошо запомнил мои объяснения — может, у меня получилось бы стать наставником в Ассоциации. Если б леди Вендева Бельторн согласилась… а это, конечно, вряд ли.

Ноги слушались плохо, будто чужие. Впрочем, мне бы сейчас хоть какие — только бы держали. Ещё один круг, ну же… иди ровнее, старина…

Перед серым, малоприметным трейлером Терри росла высокая и пожухлая трава. Её стебли лопались о мои босые ступни с противным треском; я понимал, что должен сильнее ощущать их жёсткость и окружающий холод, но это снова было уже что-то по сравнению с безнадёжным ничем из вчерашнего дня.

Интересно, смогу ли я хотя бы себе признаться в том, как сильно испугался?..

Круг снова получился ущербный. Я дошёл до трейлера и упёрся рукой в стену, чтобы передохнуть. Левая сторона лица продолжала глухо ныть.

«Не обманывай себя, — злорадно сказал кто-то внутри, — ты по-прежнему никуда не годишься. Щенок, которому позволяли думать, что он чего-то стоит, не более. От тебя можно избавиться, щёлкнув пальцами».

— Эй, Нетус, хреново?

— Есть такое.

— Что надо сделать?

Терри, разумеется, имел в виду совсем не то «хреново», которое действительно меня мучило, и я промолчал. Было странно ощущать себя старше этого человека с острыми скулами и скорбной складкой у рта — то, как он смотрел на меня, как ждал слов одобрения своей работе…

О, Яхве, где взять достаточно душевной щедрости?

— Ты уже всё сделал. Знаешь, Терри, «спасибо» сейчас моих чувств не передаст. Я у тебя в долгу.

Лицо самоучки не изменилось, но глаза чуть потеплели, и я мысленно вздохнул с облегчением. Мир потихоньку прекращал раскачиваться вокруг меня.

— А эта штука работает не как процедуры в больницах? Одного раза хватит? — поинтересовался Терри.

— Что, хочешь ещё надо мной поизмываться? У тебя будет такая возможность. Мне понадобится твоя помощь прямо сегодня, только уже в другом.

Самоучка чуть приподнял брови:

— Ты меня прости, но ты сейчас выдержишь?

«Нет, не выдержишь, Нетус Бельторн, куда тебе?».

— Выдержу, конечно. Первый раз, что ли.

— Может, всё-таки отлежишься хотя бы эту ночь?

Я оттолкнулся от стены и начал новый круг по лужайке. Ступни натыкались на ещё не затоптанную траву и потихоньку замерзали; никогда не думал, что это ощущение может меня обрадовать.

— Не хочу тратить время. Если я позволю себе валяться, то упущу свой последний шанс.

— А ты не потеряешь больше, если снова сляжешь?

Остановившись неподалёку от Терри, я размялся. Нет, серьёзно, моё самочувствие можно было бы назвать нормальным, если бы не мелочи в виде проблем с координацией движений, лицом и самолюбием. Нельзя расклеиваться, только не сейчас…

— Терри, это всего лишь магия, а не восхождение на Эверест. Я переживу.

— Ну, как знаешь. Я тебе не любящая бабушка, чтобы отговаривать. Эй, что смешного?..

Чёрт подери, лучших слов он выбрать просто не мог. Я понимал, что выгляжу, как сумасшедший, но меня рвало хохотом до тех пор, пока в лёгких не кончился воздух.

— Да ты не в себе, парень.

— Ага. Самое подходящее состояние для того, что мы с тобой сейчас сделаем. Соль ещё осталась? Тащи.

Очертания городских крыш маячили в холодной дымке на порядочном расстоянии. Что-то кружило в воздухе — манка вроде снега, но ещё не снег — а с моих губ срывался пар. Прохладная осень, обычно в это время теплее.

Закурив, я стиснул сигарету зубами и попытался зажмуриться. Правый глаз с готовностью погрузился в темноту, а веки на левом едва шевельнулись. Отчётливое напряжение в скуле и губах — точно кто-то заставляет меня неприятно ухмыляться против моей воли…

В зеркало я, разумеется, так и не посмотрел.

— Эй, — позвал Терри, — а где рисовать основу? Прямо на земле, что ли?

— Нет, — ответил я, оборачиваясь. — Как ты представляешь чёткий Триангулум на траве? Нужно что-то вроде полотнища.

— Где я возьму полотнище?

— Стащи простыню с кровати. Триангулум для этого ритуала нужен побольше, чем вчера.

Не говоря ни слова, самоучка исчез в трейлере. Мне стало стыдно за собственную резкость, но ненадолго.

Солевые линии мутно поблёскивали, перемигиваясь с воздушной изморосью. Пока Терри возился с уголками треугольника — основой, которую предстояло заполнить — я развернул блокнот, сунутый в карман ещё утром. Нужный мне ритуал носил неброское название «Линза №5» и предназначался для доступа к памяти предметов; я второпях срисовал его три года назад, рассчитывая использовать, чтобы доказать свою невиновность…

Потратил месяц, а подходящей улики не нашёл, потому что дурак. Глупо было даже надеяться. Только очень оптимистичный убийца не заметёт самый явный свой след.

— Нетус, а дальше?

Я протянул Терри блокнот:

— Видишь эти строки? Мне нужно, чтобы каждая из них заполняла один из трёх секторов, пока в нём не кончится свободное пространство. Вычерчивать справа налево, против часовой стрелки. А я пошёл за резервуарами.

Джон Ди, первый из Ангелов Её Величества — наших коллег с Британских островов — потратил много лет, чтобы изобрести язык, на котором практики могли бы говорить с пространством и не становиться жертвами безжалостного естественного отбора. Без меди и енохианского алфавита выживали сильнейшие, а не умнейшие; может, это и оздоравливало наше сообщество, только развитию никак не способствовало. У мага, который впускает lumen naturae внутрь себя, нет ресурсов сознания на эксперименты и наблюдение.

Ангелы Её Величества плотно застряли в прошлом и смотрели на Ассоциацию, как на блудного сына, который однажды непременно вернётся под крыло королевы. Леди Вендева Бельторн совершенно не переносила встречи с ними и ненавидела, когда они оказывались правы хотя бы в мелочах.

Но мы были бы идиотами, если бы вместе с водой выплеснули ребёнка. Медные резервуары и ангельский алфавит — а на деле шифр, разработанный в сотрудничестве с кем-то из Герцогов — позволили детям со средним и слабым восприятием не сходить с ума, а вырастать в уважаемых практиков.

Вернувшись из трейлера со своей медью — двумя антикварными кувшинами, и индийским божком — я обратил внимание на то, как старательно Терри копирует каждый символ из моего блокнота. Тоненькая струйка соли сыпалась из его горсти, складываясь в так называемое «воззвание». Самые простые ритуалы состояли из трёх строф и в качестве основы использовали Триангулум. Те, что посложнее — Циркум, который легко делился на большее количество частей.

Но суть оставалась одна, и краеугольным её камнем был Принцип Трисмегиста — «Что вверху, то и внизу». С чего всё началось — с курицы или с яйца? Зажигают ли огонь капризные Стихиалии, как думали наши далёкие предки, или сам огонь порождает духов?

Каждое явление в подлунном мире оставляло отпечаток в плохо исследованном, но от этого не менее реальном пространстве Ноо. И мы уже множество раз убеждались: созидая отпечаток, мы можем создать само явление. Вычерчивая ритуальный узор, мы утверждаем: то, чего мы желаем, уже состоялось. А lumen naturae — неоспоримый аргумент нашей правоты.

Главное, чтобы его хватило. Я расставил резервуары по углам треугольника.

— Что потом? — осведомился Терри, заполняя уже третий сектор. — Ты ведь, кажется, сам собираешься работать с этой штукой?

— А кто будет следить, чтобы целостность силового контура не нарушалась? За этим обычно и нужна вся эта толпа в балахонах. Сила — штука капризная.

Когда самоучка завершил работу, я в последний раз сверил его творение со своей зарисовкой. Составлять «воззвания» и конструировать ритуальные основы — дело Высших практиков, и для него нужно иметь поэтический дар, а мне не повезло ни с одним из этих условий. Я могу только использовать чужие разработки, и для собственного же блага лучше убедиться, что это будет сделано без ошибок.

Подправив несколько мелочей дрожащими пальцами, я кивнул Терри и шагнул в середину Триангулума. Изображение неизвестной — пока ещё неизвестной — печати Соломона колебалось в моих руках от слабого ветерка. Художник должен был с чего-то рисовать — хотя бы с фотографии — и сквозь эти образы я смогу заглянуть в память самой печати.

Зачем? Чтобы услышать, какое имя произносили те, кто прикасался к ней раньше.

— Терри, ты готов?

— Спрашиваешь.

— Начинай.

Самоучка опустился на колени у края простыни и закрыл глаза. Я вздрогнул от нервного морозца, пробежавшего по моей спине — обычная смесь испуга и предвкушения перед интересным делом — и произнёс заглавную строфу «воззвания» вслух. Низкая вибрация из ближайшего резервуара хлынула в соответствующий сектор; будь у меня хорошее зрение, я наверняка сумел бы разглядеть голубоватые искорки на соляном узоре.

Терри вздрогнул, но справился с собой. После второй строфы он даже не шевельнулся, хотя пространство над простынёй начало потрескивать на самой грани слуха. Третья заставила его распрямить спину и сильно напрячь плечи.

Совсем забыл ему сказать, что пресловутых ребят в балахонах должно быть по одному на каждый задействованный резервуар. Но если я справлялся, то и Терри выдержит. У меня вообще создавалось ощущение, что он на порядок крепче среднего практика.

От Триангулума поднималась пульсация — так воздух колеблется над огнём или нагретым асфальтом — и я ещё раз повторил каждую из трёх строф. Магический прилив усилился, электризуя кожу и вызывая тревожное чувство неправильности происходящего — побочный эффект, которому никогда не должен поддаваться Октинимос. Духи понимают лишь силу. Мир понимает лишь силу. А сила эта — в уверенности.

Я повторил «воззвание» целиком в третий и последний раз. Невидимая волна затопила мой череп, оставив тонкую сияющую ось, выработанную многими годами медитаций. «Никакой практики до посвящения», ага, как же. Посмотреть бы, что получается из таких вот кроликов, но пока не до того.

Рисунок печати мерцает передо мной, будто дверь, которую следует открыть… Доля секунды — и я прохожу сквозь него. Мимо несутся картинки, словно я еду в поезде с нерадивым стюардом, который ленился протереть окно. Повинуясь стрелке внутреннего компаса, стираю с мутного стекла слой за слоем; зрение проясняется.

Набросок помнит руки, дряблые и холодные — они касались его недавно. Эти руки мне знакомы, и они принадлежат де Вризу. Двигаюсь дальше — вот твёрдые, уверенные прикосновения, которые формируют самую душу рисунка. Длинные и костистые фаланги, скрытый тенью лоб, отблеск настольной лампы на круглой линзе монокля…

Печать лежит рядом, молчаливая и колючая, безразличная ко всему. Свет мягко падает на её грани, почти не создавая бликов и не заслоняя предмет от моего взгляда. На неё трудно смотреть — она не хочет быть изученной и стремится выскользнуть из фокуса внимания, точно своенравная рыжая кошка.

Пространство между мной и печатью воображает себя чулком и пытается растягиваться, чтобы не дать мне до неё дотронуться. Дудки, и не таких обламывали.

Погружаюсь в новый туннель памяти — длинный, тёмный, наполненный разноцветными молниями и далёкими звёздами. Вся эта мишура только отвлекает — лишняя секунда на восхищение игрой красок, и я всплыву обратно в осенний день. Это слой пустоты, возникший на месте давно стёршихся воспоминаний, и он изрядно толст — Соломонова печать пережила больше, чем все Соединённые Штаты целиком. Иногда в вакууме попадаются выцветшие обрывки реальности, похожие на клочки старых газет, по которым ничего уже не разобрать. Я не позволяю своему вниманию цепляться за них: мне необходимы точные сведения.

Чувство времени тает внутри, и это первый звонок опасности. Моему сосредоточению осталось недолго. Чёрт возьми, я должен, должен успеть… меня не хватит на ещё одно погружение…

Голоса. В темноте появляются голоса. Язык мне неизвестен. По звучанию напоминает испанский… Идиот, береги ресурсы, ты начинаешь рассыпаться!

Резкий свет… нет, это просто факелы на стенах — тёплые, приглушённые. Но мои глаза так привыкли к темноте, что желтоватые отблески вышибают из них слезу. Я — истончившаяся ось самого себя, совпадающая с медной печатью в руках высокого человека с неразличимым лицом. Слышны шаги нескольких людей — фигура в тёмном плаще не одна, но движется впереди группы.

Подземелье. Низкие потолки. Тихая беседа. Меня — печать — помещают в центр пола, изрисованного охристыми линиями. Пять белых плащей, один тёмный…

Фигуры бесшумно скользят вдоль стен, занимая места, будто готовясь начать общий танец. Я — ось… нет, я — нить. От моего сознания остаётся уже очень мало, и с каждой песчинкой в мировых часах всё меньше… Тишина невыносима. Времени больше не существует.

Вспышка интереса: тёмная фигура начинает петь. Я всё ещё не понимаю ни слова, но слышу, что пение фальшиво. Печати нет дела до хрипов и повизгиваний: наконец-то в мире происходит то, что касается её напрямую. Она терпеливо ждёт.

— Ипос…

Слово звучит громко, повторенное всеми шестью практиками сразу.

— Ипос…

Печать отзывается, теплеет, и я чувствую, как оживает её собственный голос — неслышный, но болезненно реальный. Она поёт, обращаясь к тому, кто должен прийти.

— Ипос!

Я — уже не нить, лишь тонкое волоконце мысли… и оно рвётся.

Я рвусь.

— Ипос!!

— Что?.. Эй, Нетус? Ты здесь?

Встряхнувшись, я выронил рисунок. Ветер мгновенно подхватил его и вынес за пределы Триангулума, чуть смазав один из солевых углов. Терри, обеспокоенно глядевший на меня, весь покрылся потом, а жилы у него на висках вздулись так сильно, что стали видны даже подслеповатому мне.

— Вырубай контур, — прокашлял я и окончательно испоганил ритуальный узор собственным телом. Низкая вибрация резервуаров стихла мгновением раньше.

— Ты как? — осторожно поинтересовался Терри, не приближаясь ко мне — наверное, ему не хотелось наступать на едва остывший Триангулум.

— Порядок, — отозвалсяя и чихнул: взметнувшаяся соль забилась в ноздри.

До «порядка», разумеется, было далеко. Ноги снова меня не держали, но хотя бы чувствовали траву и простыню — следовательно, оклемаюсь через непродолжительное время. По крайней мере, моему телу хватило сил не лежать ничком, а вполне себе ровно усесться. Пальцы сами нашли сигаретную пачку и злобно скомкали — она была пуста. Чёрт.

— Ты чего такое сейчас проорал? Я чуть контроль не потерял.

— То, зачем я всё это устроил. Извини, что так нагрузил.

— Да брось ты.

Терри поднялся, и я видел: он врёт не хуже меня. Его пошатывало, а жилистая рука шарила у пояса — там, где раньше находилась плоская фляга. Сейчас она отсутствовала — видать, он оставил её в трейлере.

— Спасибо, мистер Макферсон.

— За что?

— Идиотский вопрос.

Возможно, следовало поумерить свою дурацкую резкость, но я не мог. Если уж в здравом уме эта задача была для меня непосильной, то сейчас, когда мои мозги ещё не полностью всплыли со дна чужой памяти, не стоило даже пробовать.

— Ты, чёрт подери, мог отбрехаться. Я прошу о вещах, в которых нет ни малейшей выгоды ни для кого, кроме меня, но ты зачем-то интересуешься, что я при этом чувствую, и мне страшно хочется ответить честно, хотя это не должно тебя волновать.

Терри Макферсон нашарил оброненную флягу в траве чуть поодаль и приложился к ней, а затем вернул своё внимание мне.

— Что-то ещё, парень?

— Вы с Милли — два сапога пара. Я вас обоих не понимаю. Почему вам не наплевать? Почему она отвезла меня не в больницу, а сюда? Почему ты со мной возишься?!

Слова выходили толчками, как кровь из разорванной артерии. Странное, колючее ощущение поселилось на мёрзнущих щеках, и я невольно поднял руку, чтобы его стереть. На костяшках пальцев остался чуть влажный след.

Самоучка, тем временем, продолжал хлебать из своей фляги мелкими глотками. Его лицо чуть покраснело.

— Я же говорил: ты не в себе, — хрипло произнёс Терри, возвращая опустевший сосуд на пояс. — Всё сказал? Или ещё остались вопросы?

— …Откуда-нибудь поблизости можно позвонить?

— Автомат у большого шлагбаума, пешим ходом минут десять. — Самоучка махнул рукой в сторону городской черты. — В твоём состоянии — двадцать, если не потеряешься. Сделай милость, как пойдёшь обратно — захвати пожрать, а то сил уже нет никаких.

Шмыгая носом, я заставил себя подняться. От стыда и беспричинной злости хотелось бежать — далеко и не оглядываясь. К счастью, такой возможности у меня не было, но гордыни хватало, чтобы хоть немного держать лицо.

— Ботинки надень, — каркнул Терри, скрываясь в трейлере. — Холодно же.

— Не надену, — прошипел я ему вслед.

Глава тридцать шестая. Марс в Тельце

Мирные склоны под зеленоватым северным небом устилал снег, который не холодил ни рук, ни лица. Последний пройденный дольмен недавно скрылся за очередной вершиной, но ритм не смолкал. Леви уже настолько привыкла жить мелодиями, что иногда закрывала уставшие глаза и шла так, на слух.

Здесь было очень мало звёзд, а на горизонте в направлении следующего дольмена разливалось что-то, похожее на рассвет — будто ещё несколько секунд, и из-за чёрной линии холмов вынырнет яркий краешек солнца. Но послушница и её странный спутник с кайманом на плече шли по снегу уже порядочное время, а утро так и не наступило. Очередная иллюзия Ноо.

Из тумана и хвойных рощ по обе стороны тропы то и дело вставали покосившиеся дома, взирающие на бледную зарю пустыми окнами. В этой картине было нечто безысходное, и, как предполагала Леви, куда более опасное, чем всё, что ей довелось увидеть во время этого путешествия. Впечатлений хватало, и даже с избытком, лишающим послушницу способности удивляться…

Но безветренная пустота за несколько минут до восхода наводила жуть. Действительно ли они должны идти в сторону ненаступающего рассвета? Не приманка ли это, уводящая путника всё дальше по ложному следу?

Драчун, впрочем, не выглядел ни напуганным, ни обеспокоенным. Его шаги не оставляли следов на снежном покрове.

— Мне здесь тоже не нравится, — сообщил он, ненадолго оборачиваясь к Леви.

— Что, мой щит не работает?..

— Работает, просто я иногда на тебя смотрю. Не волнуйся, мы ведь идём по ритму, так что не потеряемся.

Леви зябко повела плечами. Крылья ей больше не мешали — она избавилась от них, когда поняла, что тратит слишком много сил на поддержание необычной формы. Да, пространство Ноо позволяло куда больше, чем мир за пределами снов, но и восстановить энергию в нём было гораздо сложнее…

Послушница надеялась, что сумеет продержаться. Преимущества дружбы с Кроцеллом и музыкальной памяти позволяли ей поддерживать щит-мелодию практически без усилий, но и он мог отказать в любой момент. Волнами накатывала странная сонливость… но что произойдёт, если уснуть внутри сна?

Взобравшись на очередной холм, Драчун присвистнул, но ничего не сказал. Поравнявшись с ним, Леви почувствовала непреодолимое желание спрятаться за его спину, которое едва сумела побороть.

Внизу открывалась пологая долина, затопленная языками холодного пламени. Тёмные острия сосен корчились в мертвенной синеве, а под ними мелькали продолговатые пятна. Иногда мрак вздувался то здесь, то там, словно огромные гнойники, которые мгновенно лопались, и в эти моменты Леви отчётливо слышала больные, диссонирующие трели.

И ритм, разумеется, уходил прямо в кипящие облака света.

— Мне кажется, там не пройти, — полувопросительно сказала Леви, косясь на Драчуна.

— Точно. — Спутник качнул подбородком. Кошачья ухмылка сползла с его лица. —Придётся огибать.

— Что это такое?

— Что угодно. Здешние места могли взбеситься по тысяче причин, которые меня не заботят. Ты в самом деле хочешь знать?

У кромки света вздулась огромная, склизкая на вид башня красноватой тьмы, испустила жестокий визг и умерла, распространяя по склону запах мучений и гнили. Послушница невольно зажала нос, а Драчун скривился.

— На самом деле, нет, — прогнусила Леви сквозь ладонь.

Старший Дух резко втянул носом воздух и наклонился к своему кайману. Рептилия неохотно махнула хвостом, соскользнула на снег и медленно затопала вниз по холму — но не к горящему туману, а левее, в обход.

— Не заблудимся, — сказал Драчун, — хотя именно этого от нас и ждут.

— Кто?

— Эти земли. Знаешь, где мы находимся? Сознание людей оказывается здесь, когда они попадают в плен больного сна. Вы зовёте такой сон комой.

Леви похолодела:

— То есть, я сейчас…

— Может быть. Но беспокоиться не о чем. Люди ведь просыпаются, так?

Посмеиваясь, Старший Дух ускорил шаг. Послушница следовала за ним, не в силах оторвать взгляд от пылающих деревьев. Жуткий костёр, казалось, отбрасывал гигантские тени на здешнее небо; по кромке света метались какие-то фигуры, бежали прочь, грызлись между собой…

Не иначе, обитатели леса спасались от бедствия. Но холмы их, видимо, тоже чем-то отпугивали, и послушница мысленно соглашалась с духами, оглядываясь на пустынный ландшафт, укрытый непотревоженным снегом. Даже их следы уже исчезли, хотя над холмами не было ни малейшего ветерка.

Ритм дольменов стих резко и полностью, не оставив даже эха. Леви чётко осознала этот момент и в очередной раз запретила себе впадать в панику. Драчун хранил спокойствие — в самом деле, если он Герцог или ровня им, что ему может угрожать здесь?..

Но ей он не обещал никакой защиты. Да и сама Леви ни за что не стала бы его о таком просить.

До её слуха долетали стоны и визги перепуганных духов. Очередной пузырь тьмы лопнул над лесом, и острые силуэты порскнули в разные стороны. Один, продолговатый и явно четырёхлапый, в страхе кинулся вверх по склону. За ним следовали ещё трое, пытаясь вцепиться в спину и длинный чёрный хвост.

— Падальщики обнаглели, — прокомментировал Драчун. — Чего б и не поторопить жертву, да?

Жертва, тем временем, то ли не собиралась легко сдаваться, то ли испугалась до такой степени, что летела всё выше, роняя на снег тающие клочья дыма. Дух напоминал волка — большого, но удивительно лёгкого, будто нарисованного тушью на влажной бумаге. Те, что гнали его, походили на раздувшихся морских ежей. Они то и дело впивались в волка своими иглами, заставляя его терять всё больше цвета.

Леви бессознательно подалась вперёд, пытаясь услышать мелодии приближающихся существ. Морские ежи глушили волка резким, неприятным жужжанием — такие звуки мог бы издавать рой шершней; раненый дух, однако, сохранял упорство, и вскоре преследователи отступили. Кажется, холмов они по-настоящему боялись, и колючее жужжание утекло вниз по склону, уступая место тихому и безумному бубну — ритму отчаяния, боли и ужаса. Волк почти взобрался на вершину холма, и послушница смогла увидеть его жутко раздвоенную морду, усыпанную бледно мерцающими подобиями глаз.

Лапы духа подломились, и он упал, окрашивая воздух тёмно-серыми разводами, вихрящимися, словно капли чернил в стакане с водой. Волк лишь чуть-чуть не дотянул до верха; росчерк его хвоста трепетал, истончаясь и впитываясь в равнодушный снег. Леви скорее угадала, чем услышала густое молчание, которое подошло к гаснущему духу вплотную и давило своим тяжёлым брюхом остатки его музыки.

Она знала это молчание. Она уже отняла у него одну жертву перед тем, как потеряться в Ноо. Жадная пустота, всасывающая в себя чужие ноты, но неспособная заполниться…

Едва соображая, послушница бросилась к неподвижному волку, рассеяла щит талых вод и вцепилась в угасающую мелодию духа всей своей волей. На секунду звуки вспыхнули чуть ярче, а у Леви закружилась голова, будто она передала волку часть собственной жизненной силы.

— Что ты делаешь?! — изумился Драчун, хватаясь за рукоять шпаги. — Просто прерви его мучения и поглоти! Тебе пригодится энергия.

Двумордый волк хаотично мигал десятком глаз, дёргая лапой и постепенно бледнея.

— Поторопись, скоро от него ничего не останется!

Леви зажмурилась, напрягла слух, и цепочки нот, уходящие в снег, предстали перед её внутренним взором. Пульсирующая вспышка её собственной силы устремилась к духу, и одновременно с этим послушница сосредоточила волю, чтобы собрать рассыпающуюся мелодию.

Музыка совместилась, и на мгновение Леви увидела призрачное, слабо оформленное и плоское, но всё же сознание. Дух не был способен на сложные эмоции, мыслил до невразумительности просто, но мог ощупывать мир при помощи чувств.

И мог ощутить собственную смерть.

Ну же, ведь она это уже делала…

Алчный снег впитывал звуки быстрее, чем послушница успевала их ловить. Только теперь она поняла, почему духи избегали холмов. Непроизвольно погрузив ладони в теневую шерсть волка, Леви с изумлением осознала её физическую реальность — шелковистую и ускользающую, точно поток тёплого воздуха.

— Его нужно поднять! — обратилась послушница к Драчуну. — Нужно стащить его вниз, иначе он умрёт!

— Тебе надо — ты и поднимай, — равнодушно отозвался Старший Дух, — ещё не хватало рыбок в прибой сталкивать…

Леви чертыхнулась. Она заслонила себя и волка музыкальным щитом и буквально кожей ощутила, как мириады крошечных челюстей соскальзывают с его границ. Подумать только, хищный снег! Хорошо, что она не успела отдать ему слишком много, так беспечно сбросив защиту минутой ранее!

Ухватив духа за поблёкший загривок, послушница поволокла его вниз, пытаясь вспомнить, на каком рубеже падальщики ещё следовали за раненым собратом. Чёрт подери, если тот снег впитывает в себя всё, что на него попадает — даже отпечатки — то опасная зона заканчивается там, где ноги начнут оставлять следы…

Вид размётанных борозд и ямок, похожих на звериные лапы, показался Леви настоящим благословением. Она протащила волка чуть дальше и прислушалась: музыка наконец-то перестала утекать из его формы, но всё ещё дрожала и диссонировала.

Послушница представила себя дирижёром и обратилась к ритмам раненого духа. Сколько времени она потратит на настройку?.. А сил? Но Танцор говорил, что духов можно приручать. А если ей удастся, и она получит больше, чем подпитку от почти мёртвого существа?

Медленно, но верно музыкальные фразы совмещались, и Леви чувствовала, как шерсть волка теплеет под её руками. Погасшие было глаза снова заморгали на страшных мордах, обегая фигуру послушницы и вплетая в тихое звучание восстановленной музыки яркие ноты вопроса. Наконец, волк сильно вздрогнул всем телом и перевернулся на лапы, встряхивая раздвоенной головой.

Только тогда Леви заметила, что падальщики снова появились. Они кружили на расстоянии, жужжа и шевеля иглами. За её спиной продолжал тлеть местный лес. Попытавшись встать, послушница со вздохом осела на землю. Да, она потратила много сил… Что с ней сделает спасённое ею существо, почуяв слабость?

Страха не было — только любопытство исследователя с привкусом лёгкого безумия. Происходящее стало восприниматься отстранённо, как эксперимент. Дух может испытывать лишь одну эмоцию за раз, и судьба Леви зависит от того, что он сейчас почувствует по отношению к ней.

Волк обнюхал себя. Затем обнюхал её руки, всё ещё протянутые к нему. Повернул морду к падальщикам, выпустил из призрачных ноздрей клуб серебристого пара и снова посмотрел на Леви. Его хвост взмыл вверх и застыл в таком положении. Духи, похожие на морских ежей, чуть приблизились, и у послушницы возникло стойкое ощущение, что на сей раз они пришли не за волком.

Двумордый дух поднялся на мощные, длинные лапы и опять встряхнулся, затем втянул воздух и испустил переливистый вой из обеих глоток. Вокруг него завихрились короткие трели — волк впитывал lumen naturae прямо из окружающей среды, и слабеющая Леви чувствовала, как в его шерсти путается ветер.

Жужжание падальщиков стало ближе. Послушница закрыла глаза, пытаясь вернуть себе внутреннее равновесие, а секунду спустя её окутала тёплая волна. Волк низко рыкнул, и жужжание мгновенно пропало. Огромная голова едва поместилась на коленях послушницы, а хвост, снова обрётший прежнюю густоту, укрыл её ступни.

Трели впитывались в шерсть духа, оставляя на ней лёгкие разряды. Тонкая нить связи, при помощи которой Леви передавала волку собственную энергию, завибрировала на другой частоте, вливая в неё новые силы. Это походило на глоток горячего вина с пряностями — послушнице даже показалось, что она слегка опьянела. Призрак молчания, подступивший к ней близко, как никогда, растворился в тепле и шелковистости.

На снегу плясали бледно-голубые отсветы, но до кромки леса было приличное расстояние, и губительный огонь не мог дотянуться до Леви и волка. Последний продолжал пить радостные ноты из прохладного воздуха и низко ворчать, выражая что-то вроде недоумения.

— Тоже так хочу… — пробормотала Леви, — научи, а?

Волк её не понял. Только нить связи снова завибрировала, передавая ей очередную порцию lumen naturae. О, господи, как же мало сил у неё осталось…

Но совсем скоро баланс восстановился, и Леви почувствовала себя так, словно проснулась после крепкого и сладкого сна. Двумордый дух смотрел на неё своими беспорядочными глазами и, кажется, был собою доволен. Послушница уткнулась носом в его шею, вспомнив, как делала то же самое с акита-ину по имени Близ, жившим у них с мамой пять лет назад.

Волк, видимо, счёт дело законченным и снова поднялся на лапы. Нить их связи, однако, никуда не исчезла, и по ней скользнула цепочка низких нот, которую Леви почему-то восприняла как имя. Она мысленно повторила звуки, и волк издал короткое рычание.

Невероятно… Дух назвался ей, и это значило, что эксперимент прошёл удачно. Что-то скажет Танцор, когда узнает!

Волк заскользил прочь, едва задевая лапами снег. Жуткая красота его чернильного силуэта вызвала в послушнице острое волнение; восстановив потерянный щит талой воды, она следила за тем, как волк растворяется в серебристой дымке отдалённого ландшафта. Они оба знали, что ещё встретятся, и наверняка не раз.

Леви встала, наслаждаясь обретённой силой мышц и чувствуя клубок чистой энергии в самом центре своего существа. Пространства Ноо вдруг показались ей почти родным местом, где она могла добиться всего, чего пожелает.

— Дурацкий риск, — протянул Драчун за её спиной.

— Да ладно? — Леви обернулась к нему, смахивая со лба волосы. — А почему ты не сказал, что снег на холмах опасен?

— Я забыл. Мне он повредить не может, да и у тебя свои способы защиты, так что…

Его слова звучали, как издёвка, но дар Кроцелла молчал.

— Зачем ты всё это устроила? — Старший Дух с любопытством смотрел на послушницу, скрестив руки на груди. — Если бы ты просто поглотила его остатки, мы давно продолжили бы путь. Зачем тратить время и подставлять себя под удар?

— Я не просила тебя дожидаться, пока я закончу. Торопишься — иди сам.

— Нет, погоди. Я хочу понять.

Леви, направившаяся было к подножию холмов, остановилась, удивлённая неожиданной серьёзностью собеседника. Шутливые ноты напрочь испарились из голоса Драчуна, а воздух вокруг него заметно дрожал, испуская чуть слышные ритмы волнения.

— Понять что?

— Почему ты действуешь не так, как проще? Ты получила бы то же самое, убив его. Это просто дух, жалкая тень чужого эго или старой легенды, у тебя не было причин с ним возиться. Они возникают тысячами и тысячами гибнут каждое мгновение.

— Уверена, что людей можно описать этими же словами.

— И люди точно так же поступают друг с другом, разве нет? Разве не таким мир был придуман?

— Не знаю, я при этом не присутствовала. Но, честно говоря, мне хотелось бы жить в мире, где в случае беды мне помогут, а не доедят мои останки.

— Сильный жрёт слабого, это естественно!

— Мало ли вокруг неестественного. Помощь — точно не худшая из таких вещей.

— Почему ты поступаешь не так, как поступило бы большинство твоих собратьев?!

— Я за них не отвечаю! — рявкнула Леви, потеряв терпение. — Но отвечаю за себя, и могу выбирать, какой след оставлю в мире, ясно тебе?

— Разве это важно?

— Для некоторых из нас — да. Если ты таких не встречал, это твои собственные трудности.

Кайман проскользнул мимо послушницы, повернул ленивую морду к спорящим и махнул хвостом, будто предлагая им заткнуться и следовать за ним. По-видимому, питомцу Драчуна не хотелось оставаться рядом с лесом ни одной лишней секунды, и Леви полностью разделяла его чувства.

— Практики из твоей Ассоциации назвали бы тебя дурой, — сказал Старший Дух, нагоняя её и обретая прежнее спокойствие.

— А я не стала бы с ними спорить, — безразлично отозвалась Леви. — Вот уж и правда никчёмная трата сил.

— В самом деле? Не думаю. Кажется, ты по-прежнему находишься в их власти, а?

Послушница закусила губу от досады. Всё-таки Драчуну удалось оставить за собой последнее слово.

Визги страдающего леса мало-помалу стихали. Когда Леви заметила, что небо начало светлеть уже по-настоящему, то от облегчения едва не выругалась. Синеватое зарево осталось позади и напоминало о себе лентами на небосводе, которые немного походили на северное сияние.

Ландшафт постепенно спускался вниз, и в привычном уже тумане проступали контуры тёмных зданий, стоящих тесно и упорядоченно, как это бывает в городах. Кругло мерцали фонари, и послушница отчего-то знала, что они готовятся погаснуть — рубеж утра был совсем близко.

— На всякий случай, — сказал Драчун, внезапно останавливаясь, — отсюда уже можно попасть в любое привычное тебе место. Даже в реальность, как это делают духи — если хватит сил не заглохнуть, конечно. Нет смысла искать вехи.

— Получается, мы пришли? — задумчиво спросила Леви. Дар Кроцелла снова утверждал, что Старший Дух не лжёт.

— Почти.

Резко выпрямившись, Драчун поманил каймана, и тот легко взобрался на своё место, цепляясь за старое пальто. Брошь в виде короны остро сверкала, притягивая взгляд послушницы.

— У меня есть к тебе просьба, Мальва.

— Слушаю.

— Прежде, чем ты решишь, куда двинешься дальше, я бы хотел, чтобы ты ещё немного прошлась со мной. Клянусь, тебе ничего не угрожает.

— Знаю. — Леви продемонстрировала Старшему Духу пустую левую руку. — Веди.

— Спасибо. Думаю, ты должна это увидеть.

Драчун направился к одиноким красноватым скалам, выступающим из предутренней дымки. Послушница машинально сосчитала — пять каменных столбов, тонкие и высокие, чем-то схожие с пальцами. Над ними плыли тусклые огни, а тропинка вилась между валунами и кустарниками. Ветви отбрасывали на землю такие причудливые тени, что Леви невольно прислушалась к их шепчущим голосам; слов было не разобрать, но звучание казалось стихами.

Под скалами кустарник рос гуще, но прямо в сердце ветвей ярко сияла огромная глыба льда, от которой исходил дух жестокого мороза, словно грызущего самое время.

— Что это такое? — осведомилась послушница.

— Сейчас узнаешь, — ответил Драчун, и в его голосе появились слегка виноватые нотки.

В глыбе льда проступало тело, которое сначала показалось Леви намертво вмороженным внутрь, но когда они со Старшим Духом подошли ближе, стало видно, что голова пленника чуть выступает над сияющей кромкой. Послушница напрягла зрение, всматриваясь в его лицо…

— Кроцелл! — Её собственный голос ударился о камни и рассыпался хрупкими трезвучиями.

Глаза сорок девятого Герцога были закрыты, а скулы изрезаны чёрными трещинами, тянущимися вниз по шее. Леви подбежала к нему, но резкий холод не дал ей дотронуться до щеки Кроцелла. Ритмы страдания монотонно бились вокруг льда и уходили в землю, заглушая шёпот кустарников.

— Что с ним произошло?! — Послушница обернулась к Драчуну, переминавшемуся с ноги на ногу чуть поодаль. — Отвечай!

— Рэйен… — натужно простонал Кроцелл. — Рэйен, это ты?

Избегая взгляда Леви, Драчун приблизился к глыбе льда и вытянул перед собой руку. Его пальцы мгновенно посинели и даже покрылись инеем, но Старший Дух всё равно щёлкнул Кроцелла по склонённому лбу. Сорок девятый Герцог с явной болью открыл глаза — потухшие и почти бессознательные.

— Салеос?..

— Он самый, — тихо проговорил Драчун. — Я пришёл извиниться, брат.

Лицо Кроцелла исказилось в странной гримасе — не то злость, не то ирония, не то страх.

— Меня использовали, чтобы вывести тебя из игры, и мне это совершенно не нравится. Прости, но твои собственные методы, — Драчун постучал костяшками пальцев по льду, — слишком суровы. Я мог обратить их против тебя, но разрушить не в силах.

— Ублюдок, — прохрипел Кроцелл. В его взгляд вернулись осмысленность и часть неонового огня.

— Я и не жду, что ты меня расцелуешь, — Драчун передёрнул плечами, — но я привёл кое-кого.

Отойдя от ледяной тюрьмы, он поклонился Леви с насмешливой церемонностью:

— Салеос, девятнадцатый Герцог, к твоим услугам. Впрочем, ты давно меня раскусила и вряд ли удивлена.

— Что ты сделал с Кроцеллом и зачем?

— Ссора вышла. Видишь ли, среди нас, как и среди людей, есть ребята умные и те, что поглупей. Мы с ним, к несчастью, относимся ко второй категории. А знаешь, почему я ношу то прозвище, которым представился?

— Почему?..

— Не то, чтобы я действительно был хорош в драке, но я могу заставить противника отлупить самого себя. Так и с Кроцеллом получилось. Думаю, поэтому нас и стравили.

Салеос прошёл мимо Леви, запахивая пальто. Его брошь мерцала тусклее, будто отражая испытываемый им стыд. Туман клубился в следах босых ног девятнадцатого Герцога, поднимаясь всё выше по ветвям кустарника.

— В общем, рад был познакомиться. Уверен, ты придумаешь, как его вытащить.

— А ты не можешь помочь?

— Мы — не люди. Наши силы велики, но ограничены, и в моём арсенале нет ничего, что могло бы пригодиться. Здесь нужен практик.

Расступаясь перед уходящим Салеосом, кустарник зашептал чуть громче. Леви оглянулась на Кроцелла и его ледяной плен, чувствуя себя беспомощной. Один из её немногих союзников угодил в беду… может быть, Танцор сумеет что-то сделать?

— Послушай, Мальва! — окликнул её девятнадцатый Герцог, улыбаясь. — Ты слишком хороша для той жалкой участи, к которой тебя готовят. Уж будь добра, уклонись от неё как-нибудь!

— Жалкой… участи? Эй, а ну стой!

Послушница кинулась вниз по склону, но Салеос, разумеется, не стал её дожидаться. Поворот насмешливого профиля, щелчок пальцами — и вот лишь дымка носится в неожиданной пустоте.

— Ублюдок, — прошипела Леви.

Глава тридцать седьмая. Венера в Рыбах

Матово-чёрные двери зала собраний открывались передо мной невыносимо медленно. Кажется, им нравилось смотреть, как я мучаюсь.

Почему меня вызвали? К чему весь этот мрачный шик? Когда станет известно хоть что-то о смерти сэра Вайна?..

Створки отползали от порога, точно ленивые минутные стрелки, и я считал выскальзывающие из-под них лучи — дымчатый кварц в напольной мозаике. Круглый стол Высших Октинимосов уже маячил впереди и мог бы притвориться светом в конце тоннеля, если бы не был сделан из всё той же чёрной древесины.

Холодное освещение поднимается из центра стола, высвечивая бесстрастные лица лучших практиков Ассоциации Зар Шел Врадим. Далеко не полный состав… Бабушка, как всегда, во главе; перламутровые узоры на кресле Первого Октинимоса подчёркивают сдержанное достоинство её облика. Джеффри Тансерд, самый молодой и рьяный — по правую руку от неё. Третий Октинимос, леди Валерия Мейерхольд, по левую…

Вот и все знакомые лица. Ещё трое чуть ли не корчатся в креслах, изобличая нежелание здесь присутствовать, и зачем-то прячут глаза. Будто мне интересно, в самом деле…

Я подхожу к столу с неприличной скоростью. Лицо бабушки, которая находится от меня дальше всех, сияет ледяным бесстрастием. Высокие скулы, тонкие бледные губы и сатанинские глаза — тёмные, как мои, только совершенно непроницаемые… Безупречная укладка, волосок к волоску. Единственное украшение — крупная медная брошь с чёрной жемчужиной, блестящая поверх мантии.

Белоснежные одежды собравшихся выглядят, как армада злобных айсбергов, и я, точно грёбаный Титаник, начинаю подозревать неладное.

— Нетус Эрик Бельторн, послушник, девятнадцать лет. — Голос леди Вендевы звучит так ровно и гладко, что остатки моего самообладания поскальзываются на нём и разлетаются вдребезги. — Вы знаете, зачем вас сюда пригласили?

— Увы, леди Вендева, не имею ни малейшего представления.

Я пытаюсь скрыть свой очевидный страх за полупоклоном в адрес почтенного собрания. Трио нервных незнакомцев начинает корчиться ещё сильнее.

— Полагаю, вы лжёте, послушник. Впрочем, это никого здесь не удивляет. Сэр Тансерд, будьте добры изложить цель сегодняшней встречи.

Осанка бабушки чуть ломается, когда она прячет лицо за длинными пальцами в бархатных перчатках, но не может скрыть бешеной усталости. Я чувствую себя так, будто меня смыли в унитаз, и пытаюсь не захлебнуться собственной паникой.

Поднимаясь и подставляя грудь синеватому свету, Джеффри Тансерд смотрит на леди Вендеву почти с жалостью. Перед тем, как обратиться ко мне, он едва заметно качает кудрявой головой.

— Нетус Бельторн, слушайте внимательно. Инициация, которой вы дожидаетесь, была отложена в связи с трагическим происшествием — кончиной вашего наставника, сэра Вайна Файндрекса…

— Я знаю, — вырывается у меня. — Готов ждать столько, сколько нужно для расследования.

— Расследование было проведено. По его результатам Десять Высших постановили не завершать ваше посвящение.

— Чего?.. То есть, извините, сэр Тансерд, а нельзя ли узнать, как расследование связано с моей Инициацией?

Пальцы бабушки сжались в бархатный кулак и опустилась на стол с приглушённым стуком. Леди Вендева взглянула на меня так, точно увидела впервые, и я ей очень, очень сильно не понравился.

— Не делайте из нас дураков, послушник. Нам всё известно, — резко сказала она.

— Леди, не нужно… — тихо произнёс Тансерд.

— Считаете себя умнее всех? Думаете, вас простят лишь потому, что вы Бельторн?

Бабушка даже не заметила, что её пытались успокоить уже оба приближённых. Отмахнувшись от леди Мейерхольд жестом разъярённой королевы, она смотрела только на меня, и от гнева пополам с отчаянием в её глазах мне хотелось разреветься в голос. Я всё ещё не понимал, что здесь происходит.

— Если бы сэр Вайн выжил после вашего удара, он умер бы со стыда, — низко и раздельно произнесла леди Вендева, — Думать вы не научились.

— Подождите, вы хотите сказать, что его убил я?!

Мой голос, почти сорвавшийся на крик, только подчеркнул тяжесть общего молчания. Бабушка жгла меня взглядом, Тансерд смотрел холодно, леди Мейерхольд — откровенно брезгливо.

— Это что, шутка какая-то?.. Вы же не можете всерьёз так думать, вам достаточно одного ритуала, чтобы разобраться!

— Меры, принятые нами для выяснения правды, вас не касаются, — вмешался Тансерд, нарушая субординацию. — С этой минуты вы не имеете отношения к Ассоциации, и мы настаиваем на вашем немедленном отъезде.

— Я не убивал сэра Файндрекса! Чёрт подери, вы ведь можете проверить мои слова, так сделайте же это!

— Не смейте указывать Октинимосам, послушник! — вскипела леди Мейерхольд.

— Тише, Валерия, сядь, — устало сказала бабушка, гася свой взгляд, — и не называй его так. Он больше не имеет к нам отношения.

— Да вы меня разыгрываете, — пробормотал я, душа подступающую истерику. — Ни черта не смешно, право слово…

— Следите за языком хотя бы в зале собраний, — Тансерд поморщился.

— Бабушка, ты не можешь так со мной поступить! Клянусь, я этого не делал!

Леди Вендева дрогнула и снова спрятала лицо за перчаткой.

— Первый Октинимос поступает с вами более, чем великодушно! — рявкнула леди Мейерхольд. — Нужно ли говорить, какого наказания в действительности заслуживает убийца?!

— Вам надлежит покинуть Трипл Спайкс через два часа, — сказал Тансерд, пододвигая к бабушке стакан с водой. — Будьте благодарны за шанс на новую жизнь, мистер Бельторн.

Мысленно считая до десяти, я подошёл к столу вплотную. Голова мало-помалу прояснялась, хоть окружающий фарс и не стал менее диким.

— Я был бы действительно благодарен за шанс оправдаться, сэр. Могу ли я настаивать на проведении ритуала Высшей Практики, чтобы имя убийцы исходило от существа, связанного Соломоновой Правдой? Герцог не сможет нам солгать, и тогда…

— Хватит строить из себя всезнайку, Бельторн, — ответила леди Мейерхольд вместо Тансерда. — Неужели вы думаете, что мы этого не сделали?

— Уверен! Герцог не мог назвать моё имя.

— И тем не менее, он его назвал.

— Это невозможно!

Она лжёт, лжёт! Почему Высшие не провели ритуал? Для чего обвинять меня, не имея на руках неоспоримых улик?! Зачем им врать, убеждая, что это было сделано? Кого они в действительности пытаются обмануть?!

— Достаточно, — произнесла леди Вендева сквозь перчатку. — Идите собирать вещи.

Не желая сдаваться, я вцепился в спинку ближайшего кресла до боли в ладонях.

— Я требую повторного призыва. Хочу своими ушами услышать, как меня назовут преступником.

— Ты не имеешь права ничего требовать! — взвилась бабушка, срывая с руки чёртову перчатку и швыряя её на стол. — Включи голову хоть на минуту! Повторный ритуал мне придётся провести публично! Я не смогу спасти тебя от наказания, если твоё имя прозвучит в присутствии всех практиков!

— Меня не нужно будет спасать, я ни в чём не виноват!

— Пошёл вон, Нетус. Сэр Тансерд, я вынуждена просить вас…

Кудрявый практик медленно кивнул. Самообладание снова изменило мне, щеки загорелись от унижения, и я сам отступил к дверям. Нельзя позволить себя вышвырнуть, нельзя…

Створки оглушительно грохнули за моей спиной, и в зал ворвался острый свет, мгновенно смывший к чертям всё это горе-судилище. Ослеплённый, я ушиб правую лодыжку о неизвестно откуда взявшуюся преграду, потерял равновесие и упал в чьи-то объятия.

О, Яхве, как тепло.

— Ты жив, — всхлипнул надо мной невидимый пока голос, — ты всё-таки жив…

— А у меня есть выбор? — выдавил я, пытаясь острить скорее по привычке, чем от большого желания.

Слёзы смешались со смехом, и моего лица коснулись мягкие волосы. Этот запах, я его знаю… совсем недавно так пахло счастье…

Белизна перед глазами постепенно рассеивалась. Тень от скамейки падала на ковёр осенних листьев, а я лежал на коленях — судя по всему, женских. Борясь с головокружением, я бессознательно вцепился в бёдра доброй незнакомки, но та, кажется, не возражала.

— Это был сон, только сон, — настойчиво произнесла она. — Нетус, пожалуйста, приди в себя!

Надо же, тут знают моё имя.

С трудом и без малейшей охоты я оторвал щёку от мягкой плиссированной юбки и поднял взгляд. Эти густые, шоколадные волосы… карие глаза, полные солнца, крошечный детский рот…

Импульс узнавания едва не подбросил меня на ярд от земли.

— Леви!

Маленькая мисс Дим нервно улыбнулась, водя пальцами по моему лбу.

— Ага. Всё хорошо, я рядом.

Я уронил голову обратно на её колени — их тепло здорово прогоняло из уставшего разума все лишние мысли.

— Умоляю, снись мне подольше, любовь моя… видеть не могу эти протокольные рожи.

— Нетус, послушай меня, — ладони Леви скользнули к моей шее и заставили снова поднять подбородок, — это важно. Я тебе не снюсь. Я действительно здесь.

— Ага, разумеется…

— Пожалуйста, ты должен понять. Наша встреча так же реальна, как если бы мы столкнулись на улице.

— Сновидения всегда говорят что-то подобное.

Мисс Дим порозовела, а затем наклонилась и потёрлась своей щекой о мою:

— Теперь веришь?..

— Не-а, — я улыбнулся, как блаженный, — именно это ты в моих снах обычно и делаешь.

Глаза Леви расширились, а румянец вспыхнул ещё сильнее, окончательно залив её округлый нос. Резко откинувшись на спинку скамьи, она изогнула бровь, встряхнула запястьем и больно съездила мне по уху.

— Ай! — пискнул я, обваливаясь в листву. — За что?! В чём меня на этот раз обвиняют?!

— Ни в чём, — ответила Леви, встав и оправив складки на юбке. — Просто я почему-то уверена, что этого я в твоих снах не делала ни разу.

Страдая от звона в голове, я смотрел на неё снизу вверх и чувствовал, что окончательно прихожу в себя. Твою мать. Если она реальна, значит, этот сон — сродни тем, в которых меня навещал Марбас. Каким образом у маленькой мисс Дим вышло провернуть настолько хитрый трюк?

Чтоб мне сдохнуть, а… Надеюсь, она не обратила внимания на то, как я её назвал минуту назад.

— Ага, — усмехнулась Леви, наблюдавшая за моим лицом, — кажется, дошло. Прости, ничего лучше не придумала.

— Тебе, видимо, понравилось, — съязвил я, отряхиваясь и занимая место на скамье.

— Разве что самую малость.

Мисс Дим села рядом и свернулась уютным клубочком, положив голову на моё плечо. Жутко хотелось прикинуться обиженным, но не получилось — мешали толпящиеся в глотке вопросы и слюнявая радость приласканного щенка.

— Надо столько тебе рассказать, — тихо проговорила Леви. Её пальцы коснулись моей руки. — Не знаю, с чего начать… и не хочу ни о чём думать.

— Начни с того, как ты оказалась в моём сне. Я же всё равно сплю?..

— Спишь, — кивнула мисс Дим. — Но ты ведь знаешь, что такое Ноо?

Мозаика в голове начала складываться. Иногда хорошо быть книжным червём. Возможно, это моя единственная сильная сторона.

Некоторые практики полагали, что Ноо — зыбкий дом образов и отражений — гораздо просторнее нашей материальной Ойкумены. Омывая дневной мир, подобно океану, Ноо питается человеческими страстями, надеждами и болью. Именно там проводят время Герцоги, когда мы не беспокоим их своими дурацкими просьбами… и именно там черпали силу практики старых школ, не боявшиеся столкнуться с собственным безумием.

И сны, где наивные дурачки ищут ответы на свои вопросы — только двери, сквозь которые проникают обрывки сложнейшей симфонии общего бытия.

— Знаю, — сказал я, помолчав. — Но откуда это знаешь ты? И как ты меня здесь нашла?

— Немного опыта и удачи. — Леви окончательно завладела моей ладонью и закрыла глаза. — Меня ведь заперли. Сначала в комнате… а теперь во сне. Пришлось учиться ходить теми дорогами, которые мне остались.

В её голосе звучало утомление. Она хотела скрыть его, но явно не от меня. Знакомый приём — врать себе, что сил хватает, что можно продержаться ещё денёк, а следующим вечером повторять ту же ложь снова…

Столкнувшись с трудностями, люди неизбежно делятся на две категории, и никакому всеобщему равенству этого не изменить. Одни жмурятся, замирают и терпят, надеясь на лучшее, а другие бросаются в драку. Первые мудрее, и обычно живут гораздо дольше, пока вторые ломают себе шеи, сокращая поголовье сумасшедших. Естественный отбор, всего-навсего.

Но если безумец выжил и заматерел в процессе, его впору бояться. Без понятия, какое из двух племён породило меня, но вот Леви… она явно принадлежала ко второму. Если моя маленькая мисс Дим за такой короткий срок научилась не только управлять lumen naturae, но и сознательно перемещаться по тропам Ноо, Октинимосы должны в лепёшку разбиться, чтобы сохранить такого практика.

Чёрт, она просто восхитительна.

— Заперли во сне? Ты уверена?

— Да. Это что-то вроде летаргии, похоже. Я… я себя даже не слышу, понимаешь? Слышу источник силы в моей комнате. Слышу разговоры и чувства других людей. А там, где должно быть моё тело — просто облако тишины. Мне страшно его пересекать, ведь я сама сейчас — не больше, чем звуки…

Пальцы Леви собрались выскользнуть из моих, но кто бы им ещё позволил.

— Кстати, спасибо, что спасла мою дурную башку, — невпопад пробормотал я, втащив её к себе на колени.

— Не за что. Я это сделала из чистого эгоизма. — Леви криво улыбнулась и почему-то побледнела. — Слушай, я видела сон, который тебе сейчас снился. У меня не выходило сквозь него пробиться, так что…

— Ну и ладно. Мерзкое воспоминание, чего уж там. Я до сих пор пытаюсь понять, зачем они солгали насчёт ритуала.

— Солгали?.. — Глаза мисс Дим округлились. — Что ты имеешь в виду?

— Ассоциации служит Марбас, Пятый Герцог. Его домен — информация, понимаешь? Мы пользуемся им в подобных случаях — когда нужны сведения. Закон Соломона велит ему говорить правду. Достаточно было призвать его, и он сообщил бы имя убийцы. Ты же… веришь, что я не преступник?

— Я это знаю.

Последнее слово Леви произнесла с нажимом, от которого у меня на сердце стало легко, как у дошкольника.

— Он не мог указать на невиновного — значит, бабушка и остальные всех дурачат, но почему?

— Они не врали, Нетус.

Мисс Дим подняла левую ладонь и заглянула мне в глаза. Лицо её посерьёзнело.

— Хочу кое-что тебе показать. Скажи какую-нибудь заведомую чушь, пожалуйста.

Я задумался на секунду и ляпнул:

— Ты мне ни капли не нравишься.

На поднятой руке Леви моментально выступил блестящий иней, хлынул волной к пальцам и тут же растаял, будто впитавшись в кожу.

— Это что ещё за детектор лжи?!

— Дар знакомого Герцога. Мама заключила с ним сделку, и он пытается быть моим ангелом-хранителем, хотя сейчас влип в неприятности. Кому-то очень нужно оставить меня безо всякой защиты, — зло проговорила мисс Дим. — Так вот, я ведь всё слышала. Никто из присутствующих не солгал ни единым словом — ни ты, ни они.

— Ты хочешь сказать…

— Ритуал провели, и этот Марбас действительно назвал твоё имя.

Кажется, моё лицо на несколько секунд утратило всякую осмысленность. Соломонова Правда — краеугольный камень высших ритуалов и кровь современной практики, ведь использование медных резервуаров в магии — лишь побочный эффект от связи Герцогов с этим металлом. Законы Соломона изучались столетиями. Их проверяли на прочность люди настолько хитроумные, что нам до них, как до Плутона.

И каким же образом грёбаный Пятый Герцог сумел послать эти законы к чёрту?

И, самое главное, зачем ему это — только ради того, чтобы оговорить старину Нетуса?!

— Леви, помнишь, ты спрашивала, как мне удаётся менять внешность?..

— Конечно. — Мисс Дим чуть нахмурилась.

— Это дар Марбаса. Он дважды выходил со мной на связь и оба раза помогал, а во вторую встречу прямо сообщил, что хочет вставить палки в колёса интриганам из Ассоциации. В тот вечер, когда мы с тобой… увиделись, я приходил в библиотеку, чтобы выяснить, кто хранит его печать. Марбас настаивал, чтобы я её забрал.

— И… у кого же она?

— У Джеффри, мать его, Тансерда.

Леви прерывисто вздохнула и коснулась моего лба своим. На некоторое время мы заткнулись, слушая лопочущий ветер и дыхание друг друга. Чёрт побери, мы снова говорим о каком-то непотребстве, хотя наши губы так близко, что у меня вообще нет желания болтать.

— Ты… правда считаешь, что эта печать тебе нужна? — тихо поинтересовалась мисс Дим.

Мой ответ прозвучал мрачно:

— Теперь она мне нужна ещё больше. Я просто сдохну от любопытства, если не задам Марбасу пару вопросов. К тому же, другого способа выяснить, что за партию разыгрывает Тансерд, у нас просто нет.

— Но ему, очевидно, нельзя доверять.

— Никому из Герцогов нельзя доверять. Думаешь, они наслаждаются своими обязанностями на службе у практиков?

Леви пожала плечами:

— Уверена, найдутся и такие извращенцы. Они ведь странный народ.

— Но это точно не про Марбаса.

— Ты же помнишь, насколько опасен Тансерд? Как ты собираешься забрать у него печать?

Я вспомнил последнюю беседу с Фредериком де Вризом. Лысый меценат будто не заметил, что мой звонок запоздал на пару дней, и новостями остался доволен. Наша встреча должна состояться завтра…

И у меня есть идея, как заинтересовать его в помощи одному голодающему практику.

— Сначала мне нужно выяснить, где он её держит. Такие вещи не носят при себе.

— Моя мать носила. И ухитрялась прятать печать ото всех чёрт знает сколько лет. Почему ты считаешь, что Тансерд будет поступать иначе?

Я растерялся и замолчал.

— Впрочем, — продолжала Леви, не обращая внимания на моё сконфуженное лицо, — не думаю, что эти сведения очень трудно раздобыть, когда ты можешь бродить по чужим снам.

— Не понял…

— Я всё узнаю. Здесь, в Ноо, время на моей стороне.

— Леви, нет! Ты же сама только что говорила об опасности…

МиссДим заткнула меня поцелуем, а затем соскользнула со скамьи; её глаза лукаво мерцали.

— У тебя всё равно не получится меня остановить, — сказала она, улыбаясь. — Да и вряд ли кабинет Тансерда опаснее тех мест, через которые мне недавно пришлось тащиться.

— Расскажешь?

— Лучше как-нибудь покажу. Если я научилась разгуливать по Ноо, ты уж точно сможешь. А сейчас тебе пора просыпаться.

— Стой! — Я вскочил и поймал её за талию. — Я же буду сонным весь день. Ещё хоть пять минут, а?

— Не волнуйся, я обязательно приснюсь тебе завтра, — пообещала Леви, колко улыбнувшись, — любовь моя.

Оставив меня стоять с мучительно горящими ушами, мисс Дим сделала шаг назад, и декорации сна мгновенно погасли. На самой грани пробуждения я успел затосковать от того, что её снова нет рядом.

Глава тридцать восьмая. Сатурн в Весах

Расплывчатые огни кружились под звуки пимака, иногда скользя по самым верхушкам тонких скал. В эти моменты туман становился светлее, словно где-то неподалёку беззвучно срабатывала фотовспышка. Смуглая и круглолицая девочка с бисерными нитями в косах выглядела слишком маленькой, чтобы справиться с низкоголосым инструментом, но впечатление было обманчивым.

Леви молча следила за тем, как резво детские пальчики перебегают от одного отверстия к другому, а густые звуки впитываются в сияющую глыбу льда. Острое и бледное лицо пленённого Кроцелла оставалось неподвижным.

Танцовщица отняла пимак от губ и со вздохом прислонила его к валуну рядом с собой. Бисер замерцал, когда она покачала головой.

— Бунтарь не справляется.

— С чем? — встрепенулась Леви.

— Те Старшие, что предали Вакан-Танка, всегда завидовали людям из-за дарованной нам свободы воли. Ради неё они презрели свою природу, но Бунтарю не хватило и этого — получив человеческую свободу, он захотел иметь человеческое сердце. Его алчность удовлетворена, но со страстями он сладить не может.

Леви передёрнуло. Слова Танцовщицы заставили её ощутить укол раздражения своим сходством с моралью, которая на каждом шагу попадалась в руководствах по самоконтролю. Шаманка усмехнулась: чувства послушницы не остались для неё тайной.

— Не пойми меня неправильно, Мальва. Страсть — это мустанг, который может сбросить тебя, и тогда ты сломаешь спину, а может унести к величайшим чудесам, если ты сумеешь его объездить. Ваше племя стремится посадить мустанга на вечную привязь, но ты уж сама скажи мне, мудро ли это. Кто знает, вдруг я ошибаюсь?

Договорив, Танцовщица приложила пимак к губам, и туман наполнился музыкой. Лёд медленно, но верно поддавался; он не таял, как это происходило бы в реальности. Он просто исчезал.

— Сколько нужно времени, чтобы эта штука растаяла? — спросила Леви, ёжась от растекающегося в воздухе мороза.

Танцовщица пожала плечами. Мелодия прервалась.

— Мне ещё не доводилось вызволять Старшего Духа из его собственных оков. Придётся возвращаться к озеру, чтобы восполнить силы и продолжать.

Очередная стайка искр потёрлась о ближайшую скалу, роняя нотки-отблески на молчаливый лёд.

— Что собираешься делать, Мальва? Духи, посланные к твоему телу, говорят, что оно находится в месте, отрезанном от мира снов. Там царит покой, в котором узники меди нуждаются, когда творят свои высшие ритуалы, и незваных гостей они не допустят.

— И это значит, что я тоже не попаду туда, пока они не решат меня разбудить?

Виновато поджав губы, шаманка качнула головой:

— Верно. Сейчас ты одна из нас.

— И ничего нельзя сделать?

Соскользнув с валуна, Танцовщица наклонилась к седому кустарнику, посвёркивая бисером. Будь её движения чуть менее точными и порывистыми, она походила бы на самое обычное дитя, наслаждающееся ароматом трав.

— Я могла бы призвать гнев земли и ветра на головы твоих бывших наставников… если ты не считаешь потраченных жизней. Тебе стоит только попросить.

— И что вы будете обо мне думать, если?..

Леви запнулась и не договорила. Обречь на смерть других, чтобы спасти себя? Неужели она всерьёз допускает подобное?!

Выражение лица шаманки не изменилось. В её чуть раскосых глазах ровно мерцал тёмный огонь.

— Только Вакан-Танка имеет право судить. До тебя мне есть дело, до них — нет.

— Должен же быть другой способ. — Леви поднялась, машинально отряхивая юбку.

Танцовщица пожала плечами. Ей не нужно было ни о чём спрашивать — благодаря связи их мыслей она прекрасно знала, что задумала послушница. Путешествие, проделанное Леви из отдалённых уголков Ноо, удостоилось лишь скупой похвалы — словно ничего другого и не ожидалось.

— Будь осторожна, — сказала шаманка, снова поднимая пимак. — Можешь передать своему медному вору, что я разрешаю пополнять силы у озера. И я снова пошлю духов к месту тишины — может, удастся всё-таки найти лазейку.

— Спасибо. — Слегка растерявшись, Леви не придумала ничего уместней, чем неуклюжий реверанс.

Шагая вниз по склону, она чувствовала, как теплеет воздух. Лёд Кроцелла стягивал к себе пространство, замедляя ветер и глуша окружающие звуки. Чем дальше отступали пять тонких скал, тем легче становилось дышать, и тем сильнее казалось, что поздняя осень резко сменилась душистой весной. Безымянный город зяб и чуть поблёскивал; спящие дома, разбросанные по холмам, выглядели так, словно жители оставили их на пару минут.

Спустившись к неправдоподобно высокому указателю без надписей, воткнутому около пустого и гладкого шоссе, послушница вызвала в памяти цепочку звуков, служившую именем двумордому волку из погибшего леса. Ноты легко покинули её разум и растворились в воздухе.

Отыскать чужой сон — особенно сон Нетуса, человека, чьё сердце стучало так близко и громко — было просто. Но сейчас ей предстоит проникнуть в реальный мир, и лучше всего пойти следом за духами — ведь и Танцор, и Кроцелл упоминали, что существам Ноо открыты пути в оба пространства.

Из-за ближайшего холма раздался многоголосый вой.

На шёлково лоснящейся шерсти духов играли мелкие блики. Уже знакомый послушнице вожак стаи скользил впереди, едва касаясь лапами шоссе; чуть позади него шла волчица — крупная, но изящная, с острой мордой и плавными движениями тонкого хвоста. Остальные четверо волков — мельче и прозрачней — сохраняли почтительное расстояние и двигались, низко опуская головы.

Духов объединяла угольная масть и множество глаз, которые беспорядочно открывались на волчьих телах

Леви слегка занервничала. Волки остановились чуть поодаль, и только двумордый приблизился вплотную, вырастая над послушницей, точно огромная глыба тени. Повинуясь скорее наитию, чем здравому смыслу, Леви выставила вперёд руку, согнув в локте и повернув её к волку тыльной стороной ладони; тот сдержанно обнюхал ткань её свитера и фыркнул, позволив ей коснуться его лба.

Вопросительные ноты кружились между духом и послушницей, как пушинки одуванчика. Леви закрыла глаза и напрягла внутреннее зрение, воскрешая образ сэра Джеффри Тансерда. В тихую мелодию, исходившую от двумордого волка, вплёлся новый мотив — понимание.

«Добыча?»

Стая тихо заворчала, отзываясь на мысли вожака.

Леви отрицательно покачала головой и произнесла вслух:

— Выследить. Мне нужно попасть в логово.

Вожак ещё раз ткнулся в её руку, затем оглянулся на своих.

«Должны питаться. Нужен свет».

Отлично. В доме Тансерда не может не быть резервуаров с lumen naturae. При мысли о том, чтобы оплатить помощь духов из кармана жертвы, Леви едва сдержала очень бельторновскую ухмылку. Нетусу бы и в самом деле понравилось.

— Этого будет довольно. Найдите логово, помогите мне войти внутрь, а там — резвитесь.

Двумордый дух качнул головой, и его глаза замерцали все разом, выражая согласие. Он повернулся к стае, зарычал, и Леви казалось, что этот низкий рык исходит не из глоток, а из всего тела разом. Волки отвечали своему вожаку глуховатым фырканьем — все, кроме самки, которая подошла чуть ближе к послушнице и пристально всмотрелась, наклонив изящную голову.

Шерсть волчицы лунно переливалась. Она резко втянула носом воздух и коротко тявкнула; лёгкое, но различимое эхо сомнения осталось звенеть в пространстве. Волчица считала Леви недостаточно проворной, чтобы следовать за стаей, и приходилось признать — у неё были для этого все основания.

Послушница дёрнула плечами, пытаясь избавиться от мучительной неуверенности. Лунношёрстная самка переступила с ноги на ногу, подняла голову и завыла. Высокая нота устремилась к бледному небу и потухла, но Леви успела вцепиться в неё всей своей волей. Тело мгновенно отозвалось, и его окутала тёплая волна.

Когда Леви открыла глаза, её взгляд оказался на одном уровне со взглядом волчицы. Изменившийся нюх сразу выделил целую плеяду новых оттенков воздуха, и местность перестала казаться пустынной. Лунношёрстная самка приблизилась к новой подруге, обнюхала её и отступила за спину терпеливо ждущего вожака, удовлетворённо фыркнув:

«Это лучше».

Двумордый дух в ответ только мотнул головой:

«Пора».

Четвёрка спутников — новой частью своего сознания Леви понимала, что это молодые переярки — звонко взлаяла. Запахи кружили им головы.

Вожак с явным облегчением покинул шоссе, и спустя несколько мгновений стая вместе с послушницей утонула в высокой траве.

Синеватые стебли, серебристая земля и перламутровый небосвод совершенно поглотили внимание Леви. Упругий волчий скок подходил диким лугам гораздо лучше, чем привычная ходьба; травы бились о раздавшуюся грудь, и запахов вокруг было так много, что хотелось окунаться в них бесконечно, впустить внутрь, впитать каждой шерстинкой.

Познать душу мира так, как никогда не сможет существо, лишённое звериной остроты чувств…

Переярки смеялись над Леви, не прекращая бега, но она не обижалась: ещё недавно эти волки сами бегали с ветром наперегонки и катались по земле, чтобы потом слизывать с себя ароматы почвы и корней. Общая память стаи вливалась в разум Леви вместе с новыми голосами и оттенками мелодий.

Запахи сгустились и ударили в голову с утроенной силой. Небо вспыхнуло янтарём, и пространство стало похоже на застывающую смолу. Изменившиеся травы — сухие и тёмные — расступились, и впереди возникли болезненно реальные очертания кирпичных домов улицы Линча.

Леви затрясла головой, пытаясь стряхнуть неприятное жужжание, которым сопровождался переход. Стая — шесть полупрозрачных силуэтов, утративших плотность и объём — заскользила по разбитому асфальту в обход ржавого автомобиля со снятыми колёсами. В воздухе носилось что-то вроде лиловой паутинки, мерцающей и неразборчиво шепчущей на разные голоса.

Шёл дождь, и мир пел, как тысячи крошечных бубнов. Несмотря на сырой мрак осеннего вечера, взгляд цеплялся за детали, которые человек бы едва заметил — оттенки ржавчины, мшистая поросль на кирпичной стене, затейливая вязь трещин под ногами…

Стараясь не отвлекаться на пьянящий запах небесной влаги, послушница отправилась к ближайшему переулку вместе с волками. Вожак остановился и обернулся к ней:

«Нужно увидеть снова».

Зажмурившись, Леви заставила себя вспомнить облик Тансерда так подробно, как только смогла. Её разум кипел; новые впечатления требовали много места в голове, и послушница едва сумела сосредоточиться. Образ из другой жизни пришёл неохотно — блёклый и размытый, точно испорченная акварель.

Чёрт, кажется, долгое пребывание в чужом обличье небезопасно. Как скоро чувства побледнеют вместе с воспоминаниями?

Вожаку, впрочем, хватило. Бесшумные тени хлынули в просвет между зданиями.

…Глазу случайного прохожего дом Второго Октинимоса вряд ли показался бы примечательным. Сначала Леви даже подумала, что вожак стаи ошибся. Она слышала, как сильно ценят роскошь Высшие Практики, а жилище Тансерда ничем не выдавало высокий статус хозяина — скромный дом с белыми стенами и матово-серой черепицей, окружённый безукоризненно ровной лужайкой.

В круглом окошке под самой крышей трепетал свет.

Вдоль изгороди поднимались ажурные фонари, и от них несло стерильным lumen naturae практиков Ассоциации. Струны низко вибрирующей силы объединяли их в кольцо, и внутри железных столбов тихо гудели медные сердечники-резервуары, чуть резонируя с барабанами ливня. Простая, но элегантная защита — если задеть нити, хозяин наверняка узнает. Бесполезно кутаться в тишину: щит талой воды нарушит вибрацию точно так же, как это сделала бы чужая мелодия.

Лунношёрстная волчица коротко фыркнула, останавливая переярков. Вожак приблизился к изгороди, шумно втянул воздух обоими носами и уступил место послушнице, позволяя ей обнюхать защиту.

Струны между фонарями буквально образовали невидимый глазу забор, и Леви чётко могла сказать, где он заканчивается — на высоте около трёх ярдов. Недостижимо — здесь, в предельной близости от реального мира, груз представлений о собственной сущности не позволит хищникам вспорхнуть.

Но Танцор говорил, что в Ноо никого не удивить новым лицом.

Переярки взлаяли, когда над вибрирующей изгородью взмыл птичий силуэт, мерцая золотыми глазами. Леви-сова покружила над домом, пристально изучая пространство. Может быть, и не стоило тратить время, но слишком уж сильно ей нравилось наблюдать мир сквозь волшебный изумруд.

Послушница опустилась на лужайку, не задев границы. То, что Леви чувствовала здесь, напомнило ей работу сейсмографа: было ясно, что где-то в доме скрывался приёмник, который примет сигнал от потревоженной ограды. Что делать? Попытаться его отыскать и как-то вывести из строя? Но сколько займёт времени и имеет ли шансы на успех? Если бы Леви создавала подобную защиту, она носила бы приёмник с собой… и вряд ли она сможет сломать вещь, лежащую у Тансерда в кармане или надетую на палец.

Волчица заворчала: мимо ограды спешила пара. Люди под зонтом тихо смеялись, и дождь впитывал этот смех, увлекая к тротуару крошечные осколки его эха. Когда свет фонарей упал на поверхность зонта, озарив бегущие по ней капли, Леви неожиданно поняла, что нужно делать.

И для этого ей требовалось снова стать человеком.

Так странно было видеть, как дождь проходит сквозь вытянутую руку…

Мелодия талой воды возникала легче и легче с каждым разом, всё глубже отпечатываясь в памяти. Послушница вздрогнула, остро чувствуя зависимость восприятия от формы: обличья открывали ей новые грани мира, но делали недоступными вещи, казавшиеся привычными, почти неотъемлемыми…

«Надев сотню лиц, ты соскучишься по своему собственному». До сотни обличий Леви, конечно, было далеко, но смысл этой фразы становился ясен. Ни волчица, ни сова не смогли бы призвать музыку Герцога, которая сейчас росла из земли между домом Джеффри Тансерда и незваными гостями.

Щит талой воды потревожил бы ограду, если бы Леви попыталась окутать им стаю. Но сигнал от медных резервуаров не сможет пройти через него, если накрыть им сам дом.

Виски послушницы пылали от чудовищной концентрации, и на несколько мгновений она перестала чувствовать остальное тело. Первой в происходящем разобралась лунношёрстная самка — коротко рыкнув на переярков, она прыгнула через ограду, и гулкий звук басовой струны ударился о только что возведённый купол. В голове зашумело, и Леви покачнулась, но устояла; мгновением спустя барьер пересёк вожак. Остальные волки мешкали ещё целую минуту, но вот двумордый дух зарычал уже с угрозой, и в щит талой воды пулями врезались четыре тяжёлые, болезненные ноты.

До скрежета стиснув зубы, Леви ждала, пока колебания сигналов стихнут. От вибрации адски звенело в ушах, но магическая тишина нуждалась в нерушимом сосредоточении. Если сквозь неё проскользнёт хотя бы эхо, всё будет напрасно…

Но этого не случилось. Когда купол пошёл рябью и растворился в воздухе, на лужайке уже воцарилось полное спокойствие.

Ноги едва держали послушницу, и она села прямо на сырой газон. Такой большой щит собственными силами Леви создала впервые, и внутри не осталось ничего, кроме тупого удивления. Вожак подошёл к ней и очень по-собачьи ткнулся в плечо своими бледно мерцающими мордами. В солнечном сплетении расцвело мягкое тепло: дух передал Леви немного своего lumen naturae. Оставалось только предположить, что вожак оценил сложность сотворённой магии… и понял её как проявление силы.

— Путь свободен, — сказала послушница, машинально запустив пальцы в густую шерсть двумордого духа. — Весь свет, который сумеете найти и взять — ваш. Только будьте осторожны. Хозяин логова опасен, слышишь?

Вожак понимающе засопел.

— И не трогай штуки, которые скверно пахнут. Лучше дай мне знать, если наткнёшься на такое, хорошо?

Утвердительно фыркнув, дух поднял голову, коротко взлаял, и вся стая растворилась в тенях, окутывающих дом. Леви осталась в одиночестве посреди лужайки собираться с мыслями. Подставляя напряжённый слух мягкому шороху дождя, она размышляла о предстоящих поисках.

В жилище Тансерда наверняка хватает предметов, хранящих в себе самую разную магию. Получится ли отличить печать Марбаса от прочих? Вряд ли. Но, чёрт подери, этот барьер вокруг дома всё же выглядит не слишком убедительно. Второй Октинимос ведь не может считать, что его хватит для охраны достояния Ассоциации?

Нет, точно нет. Наверняка он бережёт печать, как зеницу ока. Следовательно, Леви должна искать самое опасное место в доме.

Дождь прошёл, оставив после себя пьяную, засыпающую землю и тихую ночь с лиловыми отсветами в воздухе. Послушница встала, сожалея, что чувство влажной почвы под босыми ногами так сильно притуплено.

Оказавшись у входной двери, Леви невольно потянулась к звонку и одёрнула себя в последний момент. Трудно перестать быть хорошей девочкой, которая всегда спрашивает, можно ли ей войти.

В тёмном холле пахло деревом и шоколадом. Со второго этажа доносился медленный джаз, а слева — по-видимому, из кухни — громко и настойчиво тикали часы. Глухой мрак нарушался только заплаткой жёлтого света, падавшего на лестницу из приоткрытой двери. Леви прислушалась — там, за дверью, кто-то беседовал.

Как она и предполагала, освещённая комната была гостиной — небольшой, но уютной, с немыслимым количеством индейских покрывал на стенах. От узоров зарябило в глазах, но послушница встряхнула головой и сфокусировала взгляд на двух женщинах, сидевших на пунцовом диване.

Волосы Лидии Стэпфорд мягко отливали золотом в свете торшера; она расслабленно откинулась назад, чуть улыбаясь самым уголком совершенного рта. Несмотря на эту улыбку, лицо супруги сэра Тансерда казалось злым.

Нирити Клинг, ютившаяся поодаль, походила на сиротку из богоугодного заведения, и Леви сперва её не узнала — слишком сильно изменило наставницу полное отсутствие макияжа, гладкая коса вместо сложной укладки и закрытое платье.

— Я не уверена, что Джеффри захочет с тобой говорить, — сказала Лидия, и у Леви засосало под ложечкой от протяжной монотонности её голоса. — Ты ведь понимаешь, что у тебя мало шансов сохранить свой статус в Ассоциации? По правде говоря, ты вряд ли вообще останешься в наших списках.

Нирити дёрнулась, как от пощёчины.

— Не может быть, леди Лидия, я ведь… моя линия крови, я последняя… разве я не смогу как-то искупить…

— Искупить что, дорогая? — Интонации супруги Тансерда вдруг обрели зловещую нотку. — Сейчас ещё нельзя сказать, чем обернётся твой провал. Джеффри готовил почву для Процедуры много лет, мы столько ждали появления идеального носителя… какая цена заплачена!

Лидия Стэпфорд не повышала голоса, но её слова метательными ножами свистели в воздухе, и Нирити вздрагивала так, словно эти ножи втыкались в дюйме от её шеи.

— И для чего всё это? Чтобы ты обрекла мир на гибель своими капризами?

Глядя, как наставница сжимается в беспомощный комок, Леви пожалела её неожиданно для самой себя.

— Но ведь всё не так плохо! Девчонка по-прежнему у нас, верно? Значит, ритуал ещё можно провести?

— Тебе кажется, что Очищение — пустой звук? Полагаешь, Джеффри зря на нём настаивал, рискуя испортить отношения с леди Вендевой? Ты хоть представляешь, как грубо оно было нарушено из-за твоей невнимательности, Нирити?!

О, а вот и гнев, наконец.

— У нас, конечно, нет выхода. Ритуал состоится. Но ты надеешься, что Джеффри забудет о том, как ты всё усложнила? Завтра утром ему придётся объяснять леди Вендеве, зачем понадобилось погружать девушку в летаргию. И если Первая что-то заподозрит, мы потеряем всё.

Пальцы Нирити вцепились в подол платья, так, словно хотели разорвать, а лицо застыло. Леви не могла уловить ни единой мысли за сплошным ужасом, во власти которого оказалась её — бывшая? — наставница.

— Мой муж очень зол на тебя, — холодно произнесла Лидия, возвращая своему голосу олимпийское спокойствие. — Кроме всего прочего, он действительно не хотел смерти младшего Бельторна. И если бы ты не ухитрилась позволить носительнице завести роман с мальчишкой прямо у тебя под носом…

— Я не виновата! — отчаянно вскинулась Нирити. — Кто вообще мог такое предвидеть?! Эта маленькая шлюха, она…

— Лидия, ты неправа. Я вовсе не зол.

Мягкий, немного усталый голос сэра Тансерда заставил вздрогнуть всех, кто находился в гостиной. Лицо его супруги превратилось в маску, разом утратив всякое выражение. Белая, как мел, Нирити вперилась во Второго Октинимоса полными слёз глазами и до крови прокусила нижнюю губу.

Леви оказалась точно на линии их взглядов и метнулась к узорчатой стене — несмотря на то, что её мелодия терялась среди кипящих в комнате эмоций, ей хотелось спрятаться.

— На кого мне злиться? — продолжал сэр Тансерд, скрестив руки на груди. — Я вижу сердце столь бедное, что в нём не нашлось терпения и сострадания к несчастной Леви в последний месяц её жизни. Это достойно жалости, а не злости. Вина за случившееся лежит только на мне — это я принимал решения, и я за них отвечу.

В гостиной воцарилась звенящая тишина. Нирити глотала слёзы, уставившись в колени.

— Признаться, у меня сейчас голова раскалывается. Дорогая, тебе не трудно будет сделать мне чай с мятой после того, как ты проводишь мисс Клинг?

— Конечно, нет, — Лидия грациозно поднялась. — Нирити, тебе действительно пора.

Леви выскользнула в холл следом за уходящим Тансердом. Её сердце — её память о сердце — стучало так, что сотрясало бы всё тело, если бы оно у неё было. Рассудок пытался упорядочить новые сведения.

Последний месяц её жизни…

Слишком страшно, чтобы в это поверить. Можно ли вообще осознать подобный кошмар? Если только Второй Октинимос каким-то чудом не шутил, выходит, что Леви собираются убить. Но зачем?.. Чего Тансерд хочет добиться всем этим? Лидия сказала, что мир может погибнуть, если они не справятся… Что за Процедуру она имела в виду?!

Нельзя, нельзя теряться! Сосредоточиться, собраться с силами… и наблюдать.

Кабинет сэра Джеффри располагался на втором этаже. Леви вошла внутрь вместе с тенью Второго Октинимоса, прислушиваясь к переплетающимся мелодиям lumen naturae.

Едва за спиной послушницы захлопнулась дверь, Тансерд встряхнулся, и его облик изменился. Живому глазу показалось бы, что на месте Второго Октинимоса возник другой человек, но глаза духа видели: новое лицо — ложное, совсем как те, что носил Нетус. Маска выглядела сурово — орлиные черты, спутанные космы, почтенный возраст — и послушница ахнула, узнав автора «Антологии проклятий», сэра Вайна Файндрекса, чьё фото красовалось на первой странице фолианта.

Видоизменённый Тансерд прошёлся по комнате, заложив руки за спину, и оба его лица выражали угрюмое беспокойство. Собственные ритмы Второго Октинимоса по-прежнему оставались бесконечно далеки от слуха Леви, и это сводило её с ума. Почему она может проникнуть в разум практически любого человека — любого, кроме того, от чьих мыслей зависит её судьба?!

Сэр Тансерд приблизился к одному из высоких и гладких комодов, обшитых медью, которая издавала звук, похожий на скрежет по стеклу. Находясь у порога, Леви различала его с трудом, но стоило ей сделать несколько шагов к комоду, и скрежет стал пронзительным, почти невыносимым — по-видимому, эта защита был рассчитана в том числе и на духов. Тансерд коснулся нескольких точек на меди, и она смолкла.

В конусе света от настольной лампы оказалась круглая шкатулка из чёрного дерева, тихо шепчущая что-то мечтательное и абсолютно неразборчивое. Леви подошла ближе, но это не помогло — шкатулка будто говорила на незнакомом языке.

Второй Октинимос в маске сэра Файндрекса откинул крышку точным движением, словно нажимал на спусковой крючок. Воздух мгновенно наполнился сильным ароматом чёрного перца, и послушница невольно зажала нос, забыв, что это не имеет смысла. К сверхъестественной природе запахов и звуков в Ноо ещё только предстояло привыкнуть.

— Марбас, Марбас… — напряжённо проговорил Тансерд, дотрагиваясь до граней медного бруска на чёрном бархате. — Что за игру ты ведёшь?

Глава тридцать девятая. 25 октября 1985 года, 20:03, час Юпитера

Говорят, если человеку что-то написано на роду, то увернуться не выйдет. Наша семья занимается Высшей практикой уже не первый век. Даже грёбаные Ангелы Её Величества считаются с фамилией Бельторн, а это, поверьте, о чём-то говорит.

Потому я не сомневался, что войду однажды в Циркум Призыва и впущу в свой разум Герцога. Не знал только, где и кого.

Подвалом Фредерика де Вриза, как и всем домом, занимался профессионал. Я без конца пялился на кирпичи в стене: они никак не могли быть того возраста, на который выглядели, но поймать их на лжи мне не удавалось. Безупречно выдержанное впечатление застенка испанской инквизиции — только колодца с маятником где-нибудь поблизости не хватало. Любопытно, почему именно этот тон показался де Вризу подходящим.

«Взыскующий дара» восседал в резном кресле у дальней стены, и приглушённый свет спрятанных в потолке ламп мягко ложился на его фигуру. Сегодня де Вриз напоминал кота, следящего за суетливыми людишками из-под полуприкрытых век. Я ожидал, что познакомлюсь с кем-то из остальной дюжины амбициозных толстосумов, но не срослось. Ещё не заслужил, наверное.

— Давайте всё проговорим, мистер Бельторн, — произнёс де Вриз, остро блестя глазами. — Значит, в том, чтобы осуществить вызов без посторонней помощи, вы проблемы не видите?

Проблему я видел. И даже не одну. Но соврал:

— Никакой.

Брови де Вриза чуть приподнялись. Чёрт знает, верил он мне сейчас или нет, но я должен был доказать, что без меня эти самые «тринадцать Избранных» далеко не уйдут. Иначе как уговорить его избавить Тансерда от печати Марбаса?

В конце концов, я всегда могу пообещать, что отдам печать обществу де Вриза — после того, как сам ею воспользуюсь, разумеется. Но моё слово должно приобрести вес.

— Насколько мне известно, в ритуалах Ассоциации Исследователей принимают участие все Высшие. Почему?

Я пожал плечами:

— Официальные ритуалы нужно протоколировать, да и анализировать результаты должен весь состав. Но хранители печатей всегда налаживают с Герцогами, э… неформальные контакты. Без этого не обойтись.

— Зачем? Разве эти духи не принуждены служить людям некоей… высшей волей, если можно так выразиться?

— Всё верно, сэр. Но они этого не хотят, и большинство из них уворачивается от долга Соломоновой правды любыми способами. Всё становится гораздо проще, если они хоть немного доверяют тому, в чьих руках находится печать.

— Ясно. — Де Вриз потёр подбородок, сверкая тёмным рубином. — Когда мне ждать призыва?

— Зачем ждать? Я могу провести его сейчас.

Лицо «взыскующего» вдруг стало неприятно-вежливым:

— В самом деле? Знаете, мистер Бельторн, я не спрашивал, как вы провели последние дни, но…

Ох, пошёл к чёрту, сволочь лысая. И так тошно, а тут ещё ты.

— Не беспокойтесь, сэр, я быстро восстанавливаюсь.

— Рад это слышать.

Конечно, ты рад. Ты ведь так и предполагал, иначе мисс Джексон не привела бы меня сюда.

Моя сумка с резервуарами сиротливо темнела у самого входа. Когда лукаво улыбающаяся Леви сообщила, что я теперь в белом списке у хранителя озера Уонэгиска, слово «изумление» мои чувства передать не могло. Мир, чёрт побери, сошёл с ума — юная послушница делает то, над чем весь Высший состав Ассоциации бьётся со дня основания города.

Да, совсем не такой помощи я надеялся добиться, действуя ей на нервы на берегу этого самого озера… благодаря ей у меня есть и местонахождение печати Марбаса, и источник lumen naturae.

Маленькая мисс Дим сделала свою часть работы, теперь моя очередь.

— Для ритуала всё готово, — произнёс я фразу, которой де Вриз ждал с куда большим нетерпением, чем демонстрировал. — Могу приступать.

«Взыскующий» опустил руки на подлокотники кресла, смахнув с них невидимые пылинки.

— В таком случае, не смею вам мешать. Надеюсь, моё присутствие подразумевается?

— Конечно, сэр.

Стараясь заглушить голос здравого смысла, который уже служил заупокойную мессу по моему здоровью, я принялся набрасывать на полу Циркум Призыва. Высшие Октинимосы любят травить байки о великом защитном значении этого ритуального контура — мол, именно он связывает волю Герцогов и не даёт им вредить смертным. Но на самом деле Циркум Призыва нужен только затем, чтобы все участники ритуала видели то же, что видит хранитель печати. Вся встреча происходит в его голове, а контур работает как проектор.

Спасибо моей привычке копировать всё, представляющее хоть малейший интерес. Я и раньше экспериментировал с этой штукой, пытаясь вызвать к жизни образы из моего не совсем здорового воображения, но безуспешно — контуры подобного значения создаются так, чтобы служить единственной цели.

Печать герцога Ипоса легла в центр Циркума. Де Вриз сидел, закинув ногу на ногу, мерцал перстнями и шитьём на халате, а его одутловатое лицо выражало что-то вроде благосклонного ожидания. На мгновение я почувствовал себя янки при дворе короля Артура, но не дал дурацкому хихиканью испортить серьёзность момента.

Когда резервуары расположились в соответствии с секторами Циркума, мне оставалось только занять своё место. По загривку бродило стадо мурашков: волнительно же, первый раз… в полутёмном подвале, с пресыщенным богачом, маслено ухмыляющимся в мой адрес.

Всё-то у меня случается не так, как я себе представляю.

Здравый смысл в последний раз пискнул, что есть ещё шансы всё переиграть и сдаться в психиатрическую лечебницу. Чёрт подери, старина, ты же на ноги встал всего два дня назад, одумайся!

Внимательно прислушиваясь к собственным паническим мыслям и глядя прямо в глаза де Вризу, я расправил плечи и громко произнёс:

— Ипос!

Фигуры в белых плащах приветственно помахали со дна памяти. Отдав часть своего внимания «воззванию», я закрыл глаза, потянулся волей к резервуарам, и lumen naturae хлынул в ритуальный контур. Пока мой голос, доносившийся будто бы из соседнего штата, твердил имя Герцога, следовало убедиться, что Циркум работает, иначе всё пойдёт насмарку.

Главный секрет мастерства Высших практиков заключается вовсе не в том, чтобы предельно сосредоточиться на чём-то одном. Действительно крутые ребята умеют предельно сосредотачиваться на сотне вещей сразу. Мне до них далеко, но такую-то мелочь я должен осилить.

Воздух вокруг моих ног медленно, но верно нагревался: контур вышел на славу. Поздравив себя коротким ругательством, я сконцентрировался на «воззвании». Печать тихо звенела, откликаясь, и у меня было чувство, что я голыми руками пытаюсь сдвинуть айсберг. Герцога Ипоса не призывали давно… чёрт знает, как это скажется на нашем общении.

Виски странно опустели. Голова закружилась. Из мира исчезли все запахи, точно кто-то повернул рубильник моего обоняния. Стопы утратили чувство опоры, а руки стали ватными. Поддавшись мгновенной тревоге, я проверил контур Циркума — нет, всё в порядке…

И это было последнее волевое усилие, сделанное мной сознательно.

В следующую секунду мой разум распался надвое, словно в него вбили клин. Глаза открылись сами, и свет в подвале показался мне более ярким, чем раньше. Не успел я подумать, что эффект пока терпимый, как спина стала пластилиновой, и в неё впилась пара десятков когтистых лап. Мою плоть словно раздирали на части, пытаясь добраться до позвоночника, но при этом мне не было больно, лишь невыносимо мерзко.

Когда чужая воля выкачала весь воздух из моих лёгких, я услышал собственный кашель, и подвал как-то покосился. Похоже, я шатаюсь. Этот призрачный клубок склизких змей меж рёбер, всё усиливающееся чувство присутствия… мне показалось, или де Вриз вскочил?

Очки почему-то слетели, но я не успел понять, куда. Контур работал безупречно. Мир расплылся, он состоял теперь из одних только пятен цвета. Меня мутило и неудержимо давило к полу, но я из последних сил напряг каждый мускул, представляя, что стою в «цементных ботинках», и варианта «упасть» в моём списке просто нет. Чуждое сознание воевало с моим собственным, сражаясь за каждую пядь разума.

Хотелось испугаться, заплакать, остановить ритуал, спрятаться в уголке, но та часть меня, что ещё сохраняла способность чувствовать, была слишком занята. Леви. Я не могу её подвести. Я не вправе…

Восприятие неожиданно озарилось вспышкой глубокого сопереживания душе, которая протискивалась сквозь узенькие двери моего черепа в тяжёлое, неприютное бытие. Разум практика-дилетанта Нетуса Бельторна соприкоснулся с разумом древней сущности, считавшей наш мир печальным местом, обречённым бесконечно страдать.

Быстрая цепочка видений — полёт над линией облаков, маленькая густая тень, громкий смех и холодная ярость — промелькнули перед моим внутренним взором, как обрывок киноленты, и меня снова зашатало, но уже от чувства невероятного облегчения. Вся тяжесть, лежавшая на моих плечах, сосредоточилась в сердце Циркума клубком мрака, сквозь который проступали очертания человеческой фигуры. Я вдруг понял, что не моргал уже несколько минут, и глаза невыносимо пересохли; доли мгновения, которая ушла на это простое действие, хватило, чтобы силуэт вызванного мной Герцога обрёл плоть.

Невысокая, коренастая и смуглая женщина с монгольскими скулами стояла в середине контура, зябко сжавшись. Незастёгнутая рубашка жемчужного цвета падала на бёдра, и только одна сторона была заправлена в просторные коричневые брюки. Её волосы спутались так сильно, что походили на дредлоки, а в носу ярко блестела золотая серьга.

Без очков я будто плавал в болоте, но образ Герцогини вырисовывался передо мной с убийственной чёткостью: морщинка между бровями, тёмная зелень нечеловечески матовых глаз, слипшиеся ресницы. Когда наши взгляды встретились, пространство на миг зарябило, как поверхность воды от лёгкого ветерка.

Твою мать. У меня получилось.

От волнения я начисто позабыл все протокольные вопросы и застыл, открыв рот. Ипос оглянулась и сделала такое движение, словно хотела сжаться в комочек. Выпуклые, жёстко очерченные губы дрогнули.

— Кто ты?..

Голос Герцогини бился среди магических вибраций ритуального контура, точно стая рыбок в буйном потоке. Чёрт возьми, нужно помнить, что Циркум Призыва потребляет просто сумасшедшее количество lumen naturae, и у меня не так уж много времени.

— Герцогиня Ипос, вас приветствует… приветствую… я. — Речь давалась мне с трудом. — Осведомлены ли вы о долге Соломоновой Правды по отношению к призывающим?

Пальцы Ипос вжались в переливчатую ткань рубашки, и она кивнула:

— Осведомлена. Ныне ты — тот, кому дана власть произносить моё имя?

Фигура де Вриза едва маячила за спиной Герцогини. Не слишком-то удобно для меня она выразила свою мысль — вряд ли «взыскующему» будет приятно думать, что пресловутая власть сосредоточена не в его руках.

— Считайте меня посредником, — нашёлся я.

— Моей печати уже давно никто не касался. — Ипос откинула голову назад, и её русые пряди заколыхались, будто от ветра. Мне вспомнилась Медуза Горгона, и я сглотнул бы со страху, если бы у меня во рту не царила сейчас полная Сахара. — Ведомо ли тебе, что я не из тех, кто достоин траты сил? Люди не нуждаются в моих дарах, и ты — меньше всех.

Ну да, конечно. У каждого из них свой способ выкручиваться.

— Очаровательная скромность, миледи. Но я предпочёл бы решить сам.

Ипос неожиданно улыбнулась. Будда позавидовал бы такому сочетанию безбрежной покорности и снисходительности к непросветлённым.

— Я понимаю, о чём ты думаешь. Позволь же мне представиться: Двадцать Вторая из Падших. Раньше меня знали как Покой. Единственная власть, которую я могу тебе дать — власть над движениями твоей собственной души, смертный. Вечный Отец считал это мощным оружием, но вы, люди, цените его до смешного мало.

Я еле сдержал усмешку. Мне-то поровну, а вот де Вриз сейчас, наверное, разочарован. Уверен, не так он представлял себе «демонов».

— Мой Дар, — продолжала Ипос, — не сравнится с тем Даром, что ты уже носишь. Я могу одарить всего-навсего смелостью и остроумием, но нужно ли тебе то, чем ты уже обладаешь?

Ого, это что, комплимент?

— Так чего же ты хочешь? Носишь ли ты в своей груди чувства, от которых желаешь избавиться? Я их не увидела. Может быть, ты намерен разжечь в себе нечто новое? Это в моих силах. Тем людям, чьим… посредником ты себя называешь, я тоже могу помочь. Приказывай.

Мне оставалось только плечами пожать. Если де Вриз не страдает от чего-нибудь вроде неразделённой любви, силы Герцогини и впрямь здесь бесполезны.

Не дождавшись намёков от «взыскующего», я прочистил горло и сказал:

— Прямо сейчас мне действительно ничего от вас не нужно, миледи. Я лишь надеялся познакомиться.

— Понимаю, — Ипос кивнула, улыбаясь всё так же неуютно. — Что ж, я к твоим услугам… до тех пор, пока ты держишь мою печать.

Потрясающие создания эти Герцоги. Хотел бы я так же безразлично смотреть на всех, кому вынужден подчиняться… и оставаться при этом на множество ступеней выше.

— Благодарю вас, миледи, — я поклонился, стараясь не обращать внимания на головокружение. — Что ж, до новых встреч?

— О, разумеется. И запомни, хранитель: тебе не нужно играть со мною в игры. Двадцать Второй не в тягость Соломонова Правда.

Машинально взмахнув рукой в ответ на прощальный жест Герцогини, я скомандовал контуру погаснуть. Силуэт Ипос мерцал перед моими глазами ещё несколько секунд, а затем она растаяла в воздухе, так и не прекратив улыбаться. Чёрт, нужно найти очки…

К счастью, они улетели недалеко. Вернувшись в мир зрячих, я зачем-то отряхнулся — может быть, в попытке сладить с чудовищной усталостью, сошедшей на меня внезапно и неумолимо, точно горная лавина. Де Вриз стоял над своим креслом, стиснув воротник халата; его лицо выражало растерянность.

— Ладно, мистер Бельторн, — медленно проговорил «взыскующий», промакнув вспотевшую лысину голубым платочком, — буду с вами честен. Я не ожидал, что вы справитесь.

Я с ним чуть было не согласился, но прикусил язык и мысленно отвесил себе затрещину. Эдак слона не продать.

— Рад, что сумел вас впечатлить, сэр.

— Жаль, что этот де… дух действительно не может принести нам особой пользы.

Ох, ты сам завёл об этом речь! Старина Юпитер, чья сила довлеет сейчас над миром, отлично помогает людям находить общий язык, тут и говорить нечего.

— Такое случается, к сожалению.

Нимало не заботясь о сохранности отработавшего своё контура, я сократил расстояние между собой и «взыскующим». Не только для того, чтобы лучше его видеть, но и затем, чтобы опереться о колонну, поддерживающую потолок над нишей с креслом.

Не стоило себя обманывать: я плохо перенёс ритуал. Нужно только продержаться достаточно для разговора.

— У меня есть к вам предложение, сэр.

Де Вриз поднял брови. Свет снова гипнотически заиграл на его рубине. А со вкусом вещица, ничего не скажешь…

— Я весь внимание, мистер Бельторн.

— В доме второго по значению специалиста Ассоциации Исследователей находится печать духа, который способен рассказать вам что угодно и о ком угодно. Такому инструменту вы бы нашли применение?

Гримаса задумчивости на лице «взыскующего» меня не обманывала. Дробный перестук его пальцев по подлокотникам, лёгкий румянец на лбу — я был готов поклясться, что де Вризу чертовски интересно.

— Вы ведь понимаете, — его голос неожиданно стал звучать проще и человечнее, — что это риторический вопрос.

— Я могу рассказать вам, где именно она лежит и как защищена. Если уж мы говорим начистоту, — я невольно усмехнулся, — то вам, наверное, не впервой добывать подобные вещи.

— Абсолютно, — спокойно подтвердил де Вриз.

— Но у меня есть условие.

— Я этого ожидал.

— Мне нужно будет воспользоваться ей в… личных целях. Один или два раза. Затем она станет вашей.

— Хм.

«Взыскующий» соединил ладони и на несколько минут ушёл в себя. Я его не торопил, хоть меня и тошнило аж до озноба — от подвальной духоты, упадка сил и жизни в целом. Нельзя портить достигнутое взаимопонимание раздражением.

— Хорошо, мистер Бельторн, — наконец сказал де Вриз и скупо улыбнулся. — Не вижу подвоха. Когда вам нужна эта печать?

— Вчера, — устало ответил я.

— Ясно. Что ж, не медлите. Чем скорее я получу информацию, тем быстрее отдам распоряжения, верно?

…Надежды на целительное действие ночного воздуха не оправдались.

Я шёл вдоль шоссе, заслонялся ладонью от света фар редких авто и не отваживался выставить руку, чтобы поймать попутку. За испорченный салон меня никто не поблагодарит, да и денег рассчитаться за подобную роскошь не хватит.

Тансерд выдерживает контакт с двумя Герцогами. В ближайшее время мне предстоит повторить этот подвиг — или сдохнуть, пытаясь. Ну да, а кому сейчас легко?..

Нет, правда, грешно жаловаться. Стоит рассматривать ситуацию как ещё один экзамен, а экзамены меня никогда не пугали. Справлюсь, наверное, куда ж я денусь.

Но чего это будет стоить?

Очередной таксомотор обдал меня резким запахом бензина, и роковое пёрышко упало на верблюжью спину. Я схватился за фонарный столб, поранил руку о какой-то дефект металла, но едва ощутил боль — тошнота заслонила всё, и меня вывернуло наизнанку.

Глава сороковая. Луна в Тельце

— Чёрт, как же странно…

Леви оглянулась. Нетус стоял к ней спиной, и рассеянный свет вечного утра делал его волосы пепельными.

— Здесь так тихо, что я не могу перестать об этом думать.

Невидимые ладони ветра гладили холм, и тот мурлыкал на самой грани слуха. Послушница подошла к Бельторну; сначала ей показалось, что он смотрит на призрачные здания, но взгляд Нетуса был прикован к ровной линии горизонта, перечёркнутой пустым шоссе.

— Интересно, куда ведёт эта дорога?..

— Когда-нибудь выясним. — Леви дотронулась до его запястья. То, что она может просто взять и сделать это, казалось ей сном внутри сна. — Идём?

— Подожди минутку…

Бельторн припал на колено и погрузил руку в синеватые травы с ажурными листьями. Когда он поднялся, его пальцы сжимали тонкий стебель, увенчанный цветком, напоминавшим огромную снежинку. Леви прикусила губу. Эти цветы росли по всему склону… почему она их не замечала?

— Любопытно, — задумчиво проговорил Нетус, рассматривая лепестки-стёклышки. — Стало быть, чем дальше от реальности, тем меньше Ноо на неё похожа. Сейчас отличия минимальны, так?

— Ага. — Послушница вздрогнула, вспомнив жуткую глухоту хищного снега. — Только имей в виду, на всякий случай, что сходство с реальностью… не обещает безопасности. Хорошо?

Нетус тихо засмеялся:

— Без проблем. Но сейчас бояться нечего, так?

Он быстрым движением заложил цветок-снежинку за ухо Леви, но ладонь убрать не успел: послушница прижала её к своей щеке.

— Точно, я ведь рядом.

Глаза Нетуса расширились за очками, и он нервно поправил дужку.

— А рыцарь из меня не очень, да?

Леви рассмеялась, несмотря на тяжкое чувство подавленности, которое мучило её с самого визита в дом Тансерда.

О, Яхве, где найти сил рассказать обо всём услышанном?.. Эта неизвестная Процедура… может, послушница ошиблась? Она должна умереть, чтобы мир остался жить? В этом же нет никакого смысла!

Лучше подождать печати — тогда они будут знать точно, и ей не придётся выпускать наружу страхи, которые могут оказаться ложными.

Бельторн вдруг притянул послушницу к себе, и на несколько секунд его плечо заслонило склон и город.

— Извини, мне очень хотелось это сделать. Скорее бы всё дерьмо осталось позади…

Борясь с внезапным желанием расплакаться, Леви уткнулась носом в пахнущий хвоей воротник его куртки и покивала.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась она. — В смысле, там, в реальности?

— Не спрашивай. — Нетус поцеловал её в лоб и, кажется, усмехнулся. — Мне понадобится долгий отпуск.

Закрыв глаза и стиснув зубы, Леви обняла его — так крепко, как только могла. Она вложила в это объятие всё отчаяние, которое не решалась выразить иначе. Бельторн охнул, и его руки принялись бродить вверх-вниз по её спине — нежно, совсем как ветер по склону минутой назад.

— Мы с тобой обязательно победим, — прошептала послушница, стараясь не думать ни о чём, кроме волн тепла вдоль позвоночника.

Нетус тяжело сглотнул и кивнул.

Они постояли, прижавшись друг к другу, а затем Леви с неимоверным усилием вырвалась, стараясь не смотреть Нетусу в глаза. Чёрт, он не должен видеть, как ей страшно.

Следовало продолжать путь, и послушница потянула Бельторна дальше. Молчание отдавалось в пространстве неловким эхом.

— Знаешь, что не даёт мне покоя? — вдруг медленно проговорил Нетус. — Та странная подробность… мол, Тансерд тоже умеет носить маски.

— И мне, — созналась Леви. — Это слишком похоже на то, что делаешь ты. И зачем он вообще пользуется чужим обликом, когда рядом никого?

— Во время последней встречи Марбас сказал, что единственные щиты, сквозь которые он не может видеть — его собственные. Предположим, сэр Джеффри носит его Дар, и таким образом подстраховывается?

— Я бы подумала вот о чём. Марбас назвал твоё имя во время ритуала дознания — что, если он и в самом деле видел тебя?

Бельторн застыл, больно стиснув ладонь послушницы. Его лицо исказилось вспышкой гнева, но он встряхнул головой и спокойно произнёс:

— А это всё объяснило бы. По крайней мере, в таком свете ситуация обретает смысл.

— Ещё одна причина держать ухо востро с этим Герцогом. Сам Тансерд ему не слишком-то доверяет.

Нетус беспокойно взъерошил себе волосы.

— Было бы здорово, если бы мы смогли призвать его вместе. Твой детектор лжи, как ни крути, полезная штука. Марбас всегда держит фигу в кармане — это без сомнений — но будь я проклят, если понимаю, чего он добивается.

— Не уверена, что мой Дар поможет. — Леви пожала плечами, вспоминая беседы с Драчуном. — Он распознаёт только явное враньё. Увернуться просто, если умеешь шевелить мозгами.

Неопределённо хмыкнув, Бельторн снова зашагал по склону.

— Ну, я чувствовал бы себя увереннее, зная, что ты рядом, — выпалил он. — Кстати, куда мы идём?

— Скоро увидишь. — Послушница ласково сжала его пальцы, надеясь хоть немного успокоить. — Мы почти на месте.

Красноватые скалы высились уже неподалёку — пять резких росчерков на фоне светлого ландшафта. Следы смертельного мороза ещё проступали инеем на траве то здесь, то там, и Леви заметила, что более чувствительный Нетус всё время ёжится.

Внезапно Бельторн подскочил и выругался, глядя себе под ноги:

— Это ещё что за?!..

Леви опустила глаза и поморщилась: теперь здешние кустарники путались с тускло-серебристыми прядями волос. Локоны Кроцелла закрыли всю землю вокруг скал, и пространство еле слышно звенело страхом, отзываясь на холодную злость сорок девятого Герцога.

— Не обращай внимания. Только постарайся не наступать… по возможности.

Тощая фигура в чёрной рубашке восседала на остатках льдины, точно олицетворение мировой скорби. Ноги Кроцелла всё ещё находились в плену; Танцора нигде не было видно — наверное, ушёл к озеру восстанавливать силы. Острое лицо с неоново-синими искрами глаз обернулось к приближающейся паре, и Леви почувствовала облегчение, когда губы Кроцелла тронула улыбка.

— Ты здесь!

Пальцы Бельторна стали очень сухими и горячими. Леви искренне улыбнулась Герцогу в ответ:

— Рада, что вам лучше.

— Почему твой спутник так смотрит, будто никогда не видел мне подобных?

Нетус отпустил руку послушницы, шагнул вперёд и слегка поклонился.

— Не сочтите моё удивление поводом для обиды, милорд. Встреча с вами — честь для меня.

— Разумеется. — Кроцелл фыркнул, отворачиваясь. — Особенно сейчас, когда я так жалок.

Плечи Бельторна дрогнули, будто от подавленной усмешки.

— Ни в коем разе, милорд. У всех иногда случаются трудные времена.

Герцог убрал со лба поблёскивающие волосы.

— Какой великодушный малый. Знаешь ли ты, что некоторых из нас оскорбил бы подобный тон?

— Ага. Но вас — нет?

— Нет.

— Значит, я всё делаю правильно?

Впервые на памяти Леви Кроцелл позволил себе показать острые, нечеловеческие зубы в зловещей ухмылке.

— Задай этот вопрос кому-нибудь другому. За последнее время я, кажется, совершил все возможные ошибки и потерял право судить о чужих. Да, по земле снов ты пока ходишь неуверенно, но это дело времени и опыта.

— Ну, да, — Нетус потёр затылок, — раньше у меня не было возможности научиться. У нас не хватает материалов.

— Кое-кто из вас занимался этим, но я не знаю, что стало с её разработками… Да, Леви, ты верно всё поняла.

Послушница мысленно отругала себя за слишком широко открытый рот, но Герцог только улыбнулся и продолжил:

— Рэйен Дим надеялась добиться создания отдельного подразделения в Ассоциации, которое исследовало бы Ноо. Она считала, что потенциал медной школы исчерпается быстрее, чем предполагают ваши Высшие.

— Разве это возможно? — изумилась Леви.

— Почему нет? Мир видел уже много колдовства, пришедшего в упадок. — Герцог пожал плечами. — Наивно думать, что практика — это власть, которую ничто не может пошатнуть. Самоуверенность — главный враг смертных магов, но я обычно не склонен их переубеждать.

Нетус беспокойно тряхнул волосами и порывисто оглянулся, точно хотел убедиться, что послушница никуда не делась.

— Вряд ли эти идеи нашли бы поддержку. Высшие слишком заняты… всяким.

Лицо Герцога снова стало зловещим:

— Именно поэтому Рэйен искала слабые места медной школы. Она хотела получить весомые аргументы. Ты можешь представить, что будет с вашей Ассоциацией — и не только — если в один прекрасный день медь перестанет работать? А она считала это вполне вероятным.

— Ей удалось что-нибудь найти? — Голос Нетуса зазвучал сухо и напряжённо.

— К сожалению, я не знаю. — Кроцелл грустно покачал головой. — Печально, в самом деле. Я убеждён, что эта работа связана с её смертью… и с нынешними планами ваших Высших.

Конец фразы он произнёс с ненавистью, которую даже не стремился скрыть. Леви почувствовала что-то вроде дурноты.

— Вы считаете, маму могли убить из-за этого?..

— Луна повернулась к Рэйен тёмной стороной. У её смерти было много причин, и, вероятно, я выяснил только часть. Высшие умеют защищать сознание от таких, как я.

Кроцелл попытался освободить изо льда одну ногу. Не добившись успеха, он зло сплюнул на землю, и Нетус чертыхнулся сквозь зубы — может быть, от вида яркого инея, который проступил на месте плевка.

— Но я знаю, кто отдал приказ убить её, — угрюмо произнёс Герцог, ни на кого не глядя.

— По-моему, мы с тобой сейчас ничуточки не удивимся, — сказал Бельторн, обернувшись. Он говорил негромко, но Кроцелл услышал и оскалился.

— Второй Октинимос. А ведь я столько раз предостерегал Рэйен…

В голосе Герцога проступила безысходная горечь. Сейчас он ничем не напоминал то холодное, будто из мрамора вырезанное существо, которое посетило Леви, когда она унаследовала резервуары матери. Оно лишь слегка походило на человека.

Сейчас же человек лишь слегка походил на Старшего Духа.

— Жду не дождусь, когда у меня будет печать Марбаса, — прошипел Нетус. — Мне аж до коликов интересно, что затеяла эта мразь.

Вибрации ярости, исходившие от него, не укрылись ни от послушницы, ни от вскинувшего голову Кроцелла.

— Ты рискуешь. Мастер Тайны — лжец и двурушник. Возможно, он опаснее нас всех, взятых вместе. Один раз дотянувшись до твоей души, он изучит каждый её уголок. Он заставит тебя делать то, что нужно ему.

Бельторн сжал кулаки:

— Есть идеи получше, а? У нас очень мало времени. Я не хочу, чтобы Тансерд… э… преуспел.

Кроцелл встретился глазами с послушницей и улыбнулся:

— Мне нравится твоя мысль, Леви. Вот что, мальчик, подойди — я, как видишь, этой возможности лишён.

Передёрнув плечами, Нетус приблизился к ледяному пьедесталу Герцога, в пальцах которого уже трепетала, будто живая, прядь серебристых волос.

— Полагаю, ты знаешь, как это работает.

Зачарованно глядя на собственное запястье, Бельторн кивнул.

— Ну, пользуйся. Тебе это понадобится, когда будешь говорить с Марбасом. Знаешь, — Кроцелл постучал костяшками пальцев по льду и безнадёжно вздохнул, — я рад, что Леви может на тебя положиться. Мы, обитатели земли снов, обладаем гораздо меньшей властью, чем думают маги.

— Благодарю за доверие, милорд.

Когда Нетус поравнялся с Леви, его щёки горели, а глаза метали молнии. Послушница невольно залюбовалась очередным проявлением его эмоций: эти мелодии можно было слушать вечно…

Если только у них будет эта вечность.

Глава сорок первая. 27 октября 1985 года, 21:15, час Меркурия

«Сэр Файндрекс умер, чтобы жили вы».

Голос Тансерда эхом отдавался в моих ушах. Иногда мне казалось, что Второй Октинимос стоит за моей спиной и повторяет эти слова на разные лады — то насмешливо, то умоляюще, то злобно.

«Ты вынудил меня убить тебя и тем самым подвёл сэра Вайна, ничтожество».

«Пожалуйста, исчезни. Не заставляй меня совершать ещё одно убийство».

«Чем ты, крысёныш, вообще заслужил такую жертву?!»

А мой чердак здорово покосился. Напиться бы… Жаль, в ближайшее время шанса не предвидится — кажется, год жизни сейчас сменял бы на сутки пьяного забытья. Любопытно, думал ли Тансерд что-то из этого на самом деле, или я просто галлюцинирую всякой чушью?

Вечер был промозглым, от близкой реки несло сыростью. Третья годовщина смерти сэра Файндрекса — та же ночь, беременная бурей, то же самое чувство тяжёлой усталости, что и тогда.

За моей спиной стукнула дверь трейлера.

— Эй, ты там не мёрзнешь?

Я оглянулся на Терри, и мне захотелось задать ему тот же вопрос. Мои куртка и свитер грели, безусловно, лучше, чем его неизменная жилетка на голое тело.

— Нет, всё в порядке.

— Ты уверен?

— Вполне. А что такое?

Почесав затылок, Макферсон продемонстрировал полупустую пачку сигарет.

— Как тебе сказать. Вот эта хрень на столе валяется вторые сутки, а ты о ней и не вспоминаешь, хотя обычно по две такие выкуриваешь. Поэтому и спрашиваю.

При мысли о табаке на меня снова накатила тошнота — вроде той, которой я мучился после беседы с Ипос. Эй, а эта дамочка, часом, не подправила мои привычки?.. Что там говорит Соломонова Правда о самовольном вмешательстве Герцогов в жизнь смертных?

Хотя в последнее время мне стало казаться, что до этого закона никому нет дела.

— Пусть ещё полежит. — Я пожал плечами. — Убери куда-нибудь, если мешает.

— Как скажешь. И давай-ка внутрь, у тебя же вроде нет времени на простуды?

Нет времени, нет времени… Ещё один мучительный рефрен. Ни единой лишней секунды. Почему я сижу здесь, прямо на ветру, боясь шелохнуться?

— Чуть позже, Терри. Я пока занят. Э… думаю. Не беспокойся, серьёзно.

— Окей.

Ну же, ведь у тебя есть всё, что нужно…

Печать Марбаса холодит пальцы. Медный шестигранник, который чудом оказался у меня — вместо того, чтобы покоиться в опутанном чарами сейфе Тансерда. Я даже не до конца понимаю, за какие заслуги он мне достался — факты свалены в пёструю кучку на самом дне черепа, логические связи мертвы, и происходящее кажется дурным сном.

Руки дрожат, как у пьяницы. Лицо, так и оставшееся наполовину парализованным после схватки со Вторым Октинимосом, мерзко ноет. Что скажет Леви, когда увидит меня в реальном мире? Оттолкнёт ли её эта застывшая ухмылка психопата?

Соберись, идиот. Ты никогда этого не узнаешь, если сейчас не возьмёшь себя в руки!

Господи, снова швырять собственные мозги в кипяток, снова делить сознание с сущностью, которая и считает тебя чем-то вроде насекомого, хоть и не признаётся.

— Терри! — крикнул я и сам удивился своей охриплости.

— А? — послышалось со стороны трейлера.

— Окажи услугу, выгляни через час. Если буду валяться без признаков жизни, втащи меня, пожалуйста, в тепло — я там оклемаюсь.

— Хм. Ладно. Только не делай глупостей.

Я кивнул, не оборачиваясь. Макферсон задумчиво поскрипел дверью и добавил:

— Ну, если можешь.

Мир затих и как будто замер. Только ветер болезненно постанывал в верхушках деревьев. Я тупо пялился в глухое, беспросветно чёрное небо, и мне казалось, что ещё немного — и оно надвинется совсем близко, протяни руку — и сможешь постучать.

Печать толкнулась в ладонь, словно напоминая о себе.

Только шаг, один маленький шажок, и ты узнаешь всё, что хотел. Правда, чистая от домыслов, тайны, препарированные под микроскопом — ты дорого заплатил за них, и ты их получишь.

Чёрт, это точно мои мысли?..

Не желая поддаваться унынию и мутной сонливости, я набрал полные лёгкие осеннего воздуха и задержал дыхание, позволяя чувству отрезвляющей прохлады заполнить себя от головы до самых пяток. Ни одна звезда так и не выглянула, чтобы подбодрить меня. Добрых знаков я сегодня не дождусь.

Но Леви пожелала мне удачи, когда мы виделись последний раз, а что ещё, собственно, надо?

Грани печати медленно, но верно, начали теплеть. Крепко стискивая медь в руке, я шептал имя Пятого Герцога. Как хорошо, что сегодня мне не нужно устраивать демонстрацию…

На этот раз голова не опустела. Приглушённая боль стучала в затылке, усиливаясь с каждой секундой, словно кто-то нажимал пальцами на стенки черепа изнутри. Эти фантомные прикосновения скоро превратились в крошечные молотки, и мне пришлось стиснуть зубы.

Капля моего сознания, изолированная, точно батискаф, без единой эмоции наблюдала за тем, как разум заполняется чёрным дымом. Чувство присутствия росло медленно: очертания нездешней сущности проступали на ткани реальности, густея и расплываясь, словно кровь. Каждая мышца ныла от напряжения, и это было единственным телесным ощущением, которое мне удалось сохранить.

Впрочем, нет. Часть обоняния тоже осталась жить, и чувствовала она острый запах перца, ещё более мучительный оттого, что чихнуть я не мог.

— Ничего, привыкнешь, — сказал Марбас, скрестив руки на груди и глядя на меня сверху вниз.

Я с трудом поднял гудящую голову. Губы пересохли, а в горле клокотало, как при тяжёлой простуде.

— Если переживёшь, — добавил Пятый Герцог, усаживаясь на траву рядом со мной. — Что ж, Нетус Бельторн, поздравляю с переходом в высшую лигу. Герцоги признают тебя, даже если твои коллеги — нет.

— Завязывай льстить. — Я поморщился, хоть Дар Кроцелла и не подавал никаких сигналов. — Нет настроения.

— Вижу. — Марбас ухмыльнулся, обретая своё обычное сходство с большим чёрным котом. — Извини, я нарочно. У меня, знаешь ли, тоже есть повод для злости.

— Это ещё какой?

— Не каждый день меня обещают в рабство таким людям, как Фредерик де Вриз. Если бы я хотел служить его целям, я нашёл бы способ и без твоей помощи.

— Раз уж ты сам не соизволил принести мне свою печать, лопай, что дают.

— Ты хоть знаешь, с каким обществом связался?

— Нет. И не хочу. Как будто мне сейчас мало причин для головной боли. Ясен месяц, это не кружок игры в шашки, но других идей не было.

— Почему для остальных Герцогов ты находишь вежливые слова, а для меня — нет? Разве таких речей я заслуживаю?

Я чуть не подавился на вдохе:

— Прошу прощения? Ты хочешь сказать, что на ритуале дознания меня подставил кто-то другой?

— Мне было приказано! — Марбас оскалился, и его лицо вдруг стало по-настоящему скорбным. — Ты ведь знаешь, что мы лишь пешки в руках хранителей печатей! Единственное право, которое у нас есть — это право подчиняться! Думаешь, я с радостью смотрю на то, что вы, маги, делаете друг с другом нашими руками?!

Где-то неподалёку истошно завизжал автомобильный клаксон, и Пятый Герцог на миг прервался, после чего продолжил:

— Думаешь, мы гордимся тем, что нами пользуются в самых грязных интригах, в самых кровавых войнах?! Я — кинжал, который ни о чём не спрашивают, мною просто наносят удар!

Золотая грива Марбаса колыхалась вокруг его головы, будто ореол пламени. Ноздри Пятого Герцога раздувались, зубы скрежетали, а я сидел и испытывал глубокий стыд, цепляясь мыслями за предупреждение Кроцелла.

Чёрт, этот парень опасен, действительно опасен. Глупо предполагать иное. Но сейчас, говоря о своих чувствах, он не врёт.

— Мне надоело служить тщеславию смертных, которые никак не могут нажраться, — тихо и угрожающе произнёс Марбас. — Поэтому я зол. Надеюсь, ты это учтёшь.

— Ладно, ладно, — я поднял руки в жесте примирения, — замяли. Извините… милорд.

— Ты поступишь правильно, если забудешь о де Вризе навсегда. — В пальцах Марбаса неожиданно возникла длинная сигара и тут же вспыхнула. — Просто дружеский совет.

Я кивнул:

— Что-нибудь придумаю.

Сигара задымилась. Следовало отдать ей должное: аромат не шёл ни в какое сравнение с моими дешёвыми палочками-убийцами.

— Ты призвал меня потому, что у тебя есть вопросы. Задавай.

— Ох. И с чего бы начать…

— С того, что волнует сильнее всего. Теперь ты — мой хранитель, и я не буду уклоняться от ответов.

— Что ждёт Леви?

Слова сорвались с губ раньше, чем я успел их осмыслить, точно кто-то в моей голове нажал на спусковой крючок.

Марбас помолчал. Огоньки его глаз и искра на сигаре образовывали в темноте неровный треугольник.

— Смерть. Мисс Дим уже знает об этом, просто боится тебе сказать.

Меня прошибло холодным потом. Разумеется, я подозревал, и всё же одно дело — прикидывать, а другое — услышать подтверждение…

— Джеффри Тансерд собирается провести то, что называется Процедурой — позволить Герцогу завладеть телом смертного мага.

— Зачем, чёрт подери?!

— Ему нужна власть. Существо, которое родится в результате такого союза, будет обладать великой силой.

— Насколько великой?

— Оно сможет стирать горы в пыль одним плевком.

— Продолжай.

— Если ритуал пройдёт успешно, Леви погибнет, а Джеффри Тансерд получит могущественное оружие, в сравнении с которым любые армии будут значить меньше, чем грязь.

— Только не говори, что он просто хочет править миром!

— Он не хочет править миром, он хочет его изменить. Ему кажется, что если вы, практики, перестанете быть теневой силой за спинами политиков, третья великая война не состоится. Для него магия — это власть, которая должна помочь ему объединить планету, и он сумел найти лишь один способ — сделать так, чтобы его боялись.

Ветер взъерошил сухую траву между нами. В трейлере что-то зазвенело, а затем стихло. Моё сердце колотилось о рёбра, словно надеясь их проломить.

— Если у Джеффри Тансерда на поводке будет существо, способное взмахом руки рассеять в воздухе атомную бомбу… ну, думаю, ты понимаешь, отчего он считает этот план хорошим.

— Да уж, аргумент неоспоримый, — пробормотал я, чувствуя наконец-то желание закурить.

— Я бы поделился, но… — Марбас помахал сигарой.

— А, забудь. Лучше скажи, леди Вендева в курсе этих прекрасных перспектив?

На лице Пятого Герцога проступило выражение, означавшее что-то вроде «А сам-то как думаешь?».

— Нет, она ничего не знает. Три года тому назад Джеффри Тансерд сделал всё, чтобы она устранилась от дел Ассоциации. Он предполагал, что ты погибнешь как бы от несчастного случая во время подготовки, а твоя смерть станет ещё одним доводом в пользу ограничения послушников. Но Вайн Файндрекс узнал об этих планах…

— …и Тансерд убил его, надев моё лицо.

— Верно. Цели были достигнуты: Вендева Бельторн в смертельном горе, а способы обучения новых практиков сочтены ненадёжными. Джеффри Тансерд получил право распоряжаться в Ассоциации и ждать подходящего носителя для Процедуры.

— Я, значит, не подходил?

Марбас сверкнул оскалом:

— Видишь ли, души практиков очень крепко держатся за свои жилища. Больше всего у Герцога шансов срастись с телом человека одарённого, но ещё не пробудившегося. В противном случае… велик риск потерять не только носителя, но и Герцога, который умрёт вместе с ним.

Мне показалось, что я ослышался.

— Ребята, а разве плюсы вашего положения не в бессмертии, а?

— Отчасти, — кивнул Пятый Герцог, коротко усмехнувшись. — Но Герцог навсегда отрекается от него, соглашаясь на Процедуру. Тело смертного останется смертным. И хрупким.

Твою мать. Можно мне услышать что-нибудь обнадёживающее? Для разнообразия?

— Но тогда Леви тоже не годится, она ведь…

— Да. Джеффри Тансерд взбешён из-за того, что её подготовка вышла из-под контроля. Но по его мнению, отступать слишком поздно.

Сильнее всего я сейчас злился оттого, что детектор лжи безжалостно подтверждал каждое слово. Пятый Герцог действительно не увиливал, и всё, сказанное им, было тяжёлой правдой.

— И зачем ты вмешиваешься? — устало спросил я.

Глаза Марбаса сузились:

— Тансерд уверен, что Герцог, получивший тело, останется послушной марионеткой его воли. Мой брат Агарес, которого он собирается использовать, поклялся, что так и будет.

— Разве этот парень не считает бытие чем-то вроде свалки токсичных отходов?..

— Вот именно. Он не смог смириться с тем, что Творец бросил нас здесь — приговорёнными вечно служить смертным, без права на помилование — и сошёл с ума от ярости. Сейчас Агарес танцует в своём убежище, считая мгновения до момента, когда вырвется в материальный план…

Пятый Герцог запнулся, сигара дрогнула, и струйка призрачного пепла коротко замерцала над травой.

— …чтобы сокрушить его.

Детектор лжи оставался ужасающе спокойным, но мне было жизненно необходимо возразить хоть что-нибудь.

— Да брось, каким образом Герцог может нарушить клятву?..

— Ценой страшных мучений, которые продлятся до скончания веков. — Марбас развёл руками. — Для Агареса в его нынешнем состоянии — обычные будни. Кроме того, уничтожив материальный план, он тоже погибнет. Думаю, его это вполне устраивает.

Повисла пауза. Пятый Герцог терпеливо ждал, пока я справлюсь с приступом нервного смеха.

— Итак, у нас два психа. Одному мир нужен под подошвой, а другому — в виде горстки пепла. Раньше ты, конечно, на всё это намекнуть не мог?

— Знаю, ты считаешь меня мастером обходить запреты, но нет, не мог. Я лишь пользуюсь лазейками в Соломоновой Правде, юный Бельторн.

У меня здорово затекла шея. Захотелось встать, но не было сил.

— Как я могу не допустить этой Процедуры?

— В одиночку? — Марбас хмыкнул. — Смотря на что ты готов. У Джеффри Тансерда есть поддержка среди Высших. Тело Леви Дим находится в Зале Ритуалов — он прекрасно защищён, туда можно войти лишь через материальный план и только тем, чей отпечаток включён в охранный контур. Ты хорошо справляешься с неподатливыми замками, но этот тебе не по зубам.

Я молчал, чувствуя, что здесь есть и другие «но».

— И всё же, любое здание можно разрушить, имея достаточно веса.

— Ты подразумеваешь?..

— …грубую силу, Нетус Бельторн.

— Мне не пропустить через мои резервуары столько lumen naturae.

— Тебе не понадобятся резервуары.

Марбас поднялся. Его ноги не тревожили траву, а костюм поблёскивал, несмотря на мрак.

— Полагаю, твоё недавнее знакомство с Сорок Девятым придётся весьма кстати. Ты уже научился самостоятельно погружаться в Ноо — как насчёт встретиться в том месте, где он сейчас заточён? Мы найдём, что обсудить, я тебя уверяю.

Меня одолевала слабость, и я едва сумел пожать плечами:

— Не вижу, почему нет.

— Отлично. Я узнаю, когда ты будешь там. А сейчас советую отпустить меня: тебе не следует перегружать свой разум.

Мечтая растянуться на земле в полный рост, я махнул ему рукой.

— Значит, вали. До встречи, Марбас.

— До встречи… хранитель.

Улыбка Пятого Герцога растаяла в воздухе на секунду позже, чем он сам. Ветер ударил мне в лицо, и по сухости кожи я понял, что меня продувало насквозь в течение всей беседы. Тело будто покрылось ледяной коркой, но под носом и на губах чувствовалась какая-то горячая влага.

Я вытер их рукавом, взглянул на него и не смог даже чертыхнуться.

В темноте моя кровь казалась чёрной.

Глава сорок вторая. Марс в Козероге

За очередной дверью не оказалось ничего, кроме потрескавшейся кирпичной кладки.

Леви передёрнула плечами в бессильном раздражении. Она чувствовала утомление. Нужные ей сны текли где-то неподалёку, но их шёпот не мог служить ориентиром — он вспыхивал то здесь, то там, будто звуковой блик, зыбкое эхо настоящей мелодии.

Уже третью ночь подряд послушница искала пространство, которым окружает себя сознание спящего, оказавшегося в Ноо. Каждый сон творил свой собственный мир, крошечный и замкнутый, но Леви могла укрепить его так, чтобы он стал чуть более реальным и уцелел в памяти сновидца после пробуждения.

Шагая вниз по пустой улице города-призрака и рассматривая крыши, тянувшиеся до самого горизонта, Леви пыталась собрать в кучу всё, что она знала о Вендеве Бельторн. В конце концов, благодаря сну Нетуса послушница видела лицо Первой. Звук голоса, жесты, пронзительный взгляд — этого хватало, чтобы ощутить пульс холодной энергии. Если бы не эхо, если бы не усталость…

Тряхнув головой, Леви продолжила путь. Её слегка мучила совесть из-за того, что она не сказала Бельторну о своих намерениях, но, чёрт подери, кто, кроме леди Вендевы, может прекратить творящийся кошмар одним словом?

Нетус узнает — потом. Когда всё закончится, и ему больше не нужно будет терзать себя Высшей практикой. В конце концов, они квиты — он ведь тоже скрывает, как дорого на самом деле ему обходится магия Октинимосов.

Нить чужой энергии билась над правым плечом Леви, и её вибрация, кажется, стала сильнее. Взволнованная послушница ускорила шаг. Неужели всё-таки получится?!

Успеть бы до утра, ведь следующей ночью опять придётся искать заново…

Биение окрепло и свернуло в маленькую и тёмную улочку, над которой почти смыкались две малость покосившиеся крыши. Послушница не сдержала смешка, усмотрев в этом случайную шутку пространства над недавними событиями.

Прошлёпав по неприятно сырому асфальту, Леви оказалась перед чем-то вроде подвала с проржавевшей дверью. Если только внутренний компас не лжёт, и это действительно нужное место, сны леди Вендевы сейчас вряд ли безмятежны.

Дверь безразлично скрипнула, пропуская Леви. Светлое утро осталось позади, уступив место душному мраку. Зажмурившись, послушница сосредоточилась на тихой мелодии. Чем ниже уходила лестница, тем отчётливее слышались гитарные переборы, слегка напоминающие фламенко. Странная, шаловливая и немного безумная музыка, совершенно не вязавшаяся со строгим образом Первой…

И, тем не менее, Леви чувствовала, что путь найден.

Лестница упёрлась в ещё одну дверь, настолько искорёженную, что о неё можно было бы пораниться, происходи дело в реальности. Сквозь щель между железной створкой и полом проникал слабый свет. Леви толкнула её, и воздух изменился: запахло кофе и особой пылью — той, что скапливается на корешках книг.

Фламенко перестало быть эфирной нитью-проводником и превратилось в обычную музыку, звучащую из старинного граммофона. Его бронзовая труба блестела прихотливой гравировкой. Пространство загустело и воспротивилось шагам послушницы — ткань сна защищалась от вторжения.

Леви знала по опыту, что должно пройти некоторое время, прежде чем её собственные ритмы зазвучат в унисон со сновидением. Оно отзывалось на присутствие чужака: граммофон издал резкое шипение, прервав игривую мелодию и начав другую — медленную, задумчивую, больше похожую на печальное танго.

Леди Вендева — моложе, чем во сне Нетуса — стояла у книжной стенки, держа в руке изящную чашку. Блуза из чёрного шёлка переливалась от каждого движения, а разноцветная мозаика обложек на полках выглядела живой. Леви даже чудилось, что книги меняются местами, пока никто не смотрит.

Вторым человеком в комнате был Джеффри Тансерд, не успевший ещё располнеть. Он едва держался на ногах, а его добродушное лицо потемнело от гнева и отчаяния.

— Я не хочу продолжать эту беседу, — ровно произнесла леди Вендева, отпив из чашки.

— Но почему, миледи, почему?! Неужели мы не вмешаемся? Неужели позволим случиться третьей войне? В ней не будет выигравших! Кто бы первым ни нажал на кнопку, мир не сможет оправиться!

— Успокойся. — Каменное лицо Первой не дрогнуло, только брови слегка приподнялись. — Ты прекрасно знаешь, с кем мы имеем дело — с детьми, которые хвастаются друг перед другом новыми игрушками. Они никогда не нажмут на кнопку, Джеффри. Им ещё нужна их песочница.

— Как вы можете полагаться на подобные умозаключения… — Тансерд вытер лоб дрожащей рукой. — Миллиарды людей могут не пережить этой игры! Разве можно надеяться, что человек, облечённый властью, не воспользуется ею?

— Каждая новая крупица знаний давала человечеству чуть больше власти. — Леди Вендева неприятно улыбнулась. — И каждая несла новую угрозу. Но мир, как видишь, устоял. Почему ты полагаешь, что он должен рухнуть именно сейчас?

— У человечества раньше не было оружия, способного отравить землю и воздух за доли секунды! Эти… игрушки… слишком опасны!

Тонкие губы Первой скривились, будто от боли, и она отвернулась.

— Если человечество не выдержит испытания, значит, его беды заслужены. Кто мы такие, чтобы судить?

Второй Октинимос шумно вдохнул. Его рука нашарила край столешницы и стиснула так, что сделалась совершенно белой.

— Мы можем предотвратить худшее!

— В самом деле? — Голос леди Вендевы зазвучал ядовито, точь-в-точь, как у её внука. — И что же ты предлагаешь, Джеффри? У нас не больше влияния, чем у любого исследовательского института. Может быть, нам следует нарушить присягу, пойти против Капитолия и надеяться, что Красный Пентакль поступит так же благородно?

— Разве с ними нельзя договориться?

— Если бы это было возможно, Холодная Война угасла бы в зачатке. Практики Красного Пентакля с удовольствием позволят нам ослабить Штаты, но выполнят ли они свою часть сделки? Будь ты на их месте, ты бы выполнил, а?

Тансерд опустил голову и заскрежетал зубами.

— Я… просто не могу смотреть, как над миром сгущается тьма.

— Ты привыкнешь.

Леди Вендева поставила чашку на полку, подошла ко Второму Октинимосу и положила узкую ладонь на его лоб.

— Знаю, это больно, — тихо произнесла она. — Твои способности велики, Джеффри, и тебе трудно поверить, что существуют вещи, которые ты не в состоянии изменить. Каждый практик проходит через тысячи «можно», чтобы встретить «нельзя» там, где сильнее всего будет желать победы — таков наш урок.

Тансерд мелко дрожал, опираясь о столешницу. Глаза его были закрыты.

— Найди в себе смирение. Я верю, ты достаточно мудр для этого.

— Мне… потребуется время, миледи.

— Понимаю.

Коротко кивнув, Второй Октинимос направился к выходу. Разумеется, Леви для него не существовало, и он прошёл мимо, зацепив её плечо своим. Вибрации ярости и боли окутывали его, точно облако духов.

И выражение, исказившее лицо Джеффри Тансерда, не имело ничего общего со смирением.

Справившись с колючей дрожью, родившейся от прикосновения к его эмоциям, Леви вступила в комнату. Пространство больше не сопротивлялось — даже цвета стали чуточку ярче.

Послушница напрягла волю и замкнула ритмы сновидения на себя, будто поймав ладонью мыльный пузырёк, созданный чужим дыханием. Леди Вендева вздрогнула у стола, её глаза расширились; она прижала пальцы к вискам и потрясла головой, будто пытаясь проснуться…

Напрасно. Её сон захвачен, и она не сможет его покинуть, пока не выслушает всё, что Леви намерена ей сказать.

Взгляд Первой обрёл ясность, а на лице проступило раздражение. Она скрестила руки на груди и нахмурилась, порывисто откинув голову — совсем, как Нетус. Сходство манер обоих Бельторнов было поразительным, особенно с учётом их взаимоотношений.

— Кто здесь? Представьтесь. Подглядывать за чужими снами — верх неприличия.

Леви сделала ещё несколько шагов вперёд, окончательно погрузившись в ароматы кофе, книг и древесины. Музыка снова изменилась — сейчас граммофон звучал тише и язвительнее, будто втайне смеясь над упавшей челюстью леди Вендевы.

— Рэйен?.. Как это возможно?

— Нет. — Послушница улыбнулась, испытывая странную уверенность в том, что именно улыбка обескуражит Первую сильнее всего. — Не Рэйен. Я Леви. Её дочь.

Неимоверным усилием воли Вендева стёрла с лица изумление. Её эмоции звенели смятением — намного, намного большим, чем она желала показать.

— Леви Дим?.. Но твоя Инициация ещё не состоялась. Ты ведь понимаешь, что призналась в нарушении порядка Очищения?

Не дожидаясь ответа, Первая вернулась к стенке с книгами и взяла с полки свою чашку. Заглянула, усмехнулась, вытряхнула из неё пару светлячков и снова подняла глаза на послушницу.

— Так ты, значит, нооходец, как и твоя мать. Она тебя обучила?

— Не успела, — Леви тряхнула головой. — Я сама.

Леди Вендева подняла брови:

— Интересно. И достойно уважения. Что ж, я думаю, мы никому не скажем об этом маленьком недоразумении. Будь добра, скрывайся получше: не хочу, чтобы Джеффри снова мне надоедал. Он считает, что несколько дней сна очистят твой разум перед посвящением, но я уже устала от его вечных предосторожностей.

Послушница фыркнула:

— Значит, вот так он объяснил мою летаргию?

— По-твоему, у неё иные причины?

Глубоко вдохнув и невольно сцепив руки, Леви кивнула на табуретку, маячившую между столом и высоким резным комодом:

— Может быть, вы присядете, миледи? Мне действительно нужно с вами поговорить. Я не позволила бы себе беспокоить вас визитом, если бы не вопрос жизни и смерти.

— Моя дорогая, будь или вежливой с самого начала, или грубой до самого конца. — леди Вендева усмехнулась, вскидывая подбородок. — Если хочешь знать, вежливость тебе не идёт. Так о чём ты собираешься со мной беседовать?

Леви сглотнула, борясь с волнением.

— О вашем внуке. И о преступлении, в котором его обвинили.

Плохое, плохое начало! Лицо Первой мгновенно превратилось в гипсовую маску, вполне годящуюся для устрашения какого-нибудь африканского племени. Она не выражала ни злости, ни гнева, ни боли — она выражала полное и беспросветное ничто.

— Нам не о чем говорить. Меня не интересует его судьба.

Это было сказано таким тоном, что Леви почувствовала себя летящей в пропасть с огромной высоты. Нет, не может быть… неужели всё потеряно?

За собственным ужасом послушница не сразу различила знакомую волну холода на левой руке. В немом изумлении она подняла ладонь, едва веря глазам: мерцающий узор инея на пальцах, микроскопические ледяные искры в воздухе…

— Вы лжёте, — сказала Леви, поразившись спокойствию своего голоса. — Может, попробуем ещё раз?

Пальцы леди Вендевы нервно впились в чашку.

— Какой нелепый трюк. Он должен меня в чём-то убедить?

— Этот «трюк» — Дар Герцога, и он позволяет мне отличать правду от вранья. Вы себе даже не представляете, какую свалку я уже разгребла в Ассоциации с его помощью. Мне есть, что вам рассказать — и о Нетусе, и о Джеффри Тансерде, которому вы так безгранично доверяете. Уверены, что не хотите развлечься историями?

— Какая наглость! Ты полагаешь, я стерплю подобные речи от послушницы?!

— Вам придётся.

— Что ты можешь знать о делах Ассоциации? Ты ещё даже не инициирована!

— Судя по всему, сейчас я знаю куда больше вас. Когда вы-то в последний раз интересовались, что тут происходит? Когда смотрели своими глазами, а не через отчёты сэра Джеффри?

Первая вдруг ссутулилась и разом постарела. Лицо её, впрочем, так и осталось каменным.

— Не знаю, к чему ты ведёшь, и не хочу знать. Я ещё раз повторяю: меня не волнуют дела Нетуса Бельторна.

Леви со вздохом продемонстрировала ей руку, которая покрылась новым слоем льда раньше, чем сошёл прежний.

— Вы можете испытывать мой Дар, сколько захотите. Я не против. Сон будет длиться, пока я его поддерживаю.

— Не дразни гусей, дорогая. Твои силы иссякнут гораздо раньше, чем я поверю в ценность этих… историй.

— Как скажете. Но некоторое время у меня всё же есть.

Леди Вендева молча развела руками, улыбнулась и села на табуретку, расправив плечи. Её ладонь скользнула по обложке тёмно-красного тома, лежавшего на комоде. Мгновение — и Первая раскрыла книгу на середине, заслонившись ею от Леви.

— Что ж, ты права в одном — я не могу запретить тебе говорить. Но слушать я не обещаю.

Ладно, всё лучше, чем полное отрицание. Послушница невольно сжала кулаки, словно перед броском в атаку.

— Если судьба внука действительно значит для вас столь мало, то вам, возможно, не будет больно слышать, что совсем недавно его пытались убить.

— Закономерно. — Леди Вендева пожала плечами, не отрываясь от книги. — Если он чему и научился, так это наживать врагов.

Леви неожиданно поняла, что скалится от злости и обиды за Нетуса. Возможно, Первая очень плохо знает человека, которого растила, как своего будущего преемника… Если она думает вот так, стоит ли удивляться отношению остальных членов Ассоциации?

— Друзья у него тоже есть, как видите, — резко сказала послушница, изо всех сил стараясь оставаться спокойной. — На всякий случай, если вам вдруг станет любопытно, удар нанёс сэр Джеффри.

Раскрытый том слегка дрогнул.

— Чушь. Ты бредишь, дорогая. Или повторяешь ложь за кем-то другим — может, за моим дражайшим потомком? Если так, ты на редкость легковерна.

— Знаете, я слышу это чуть ли не каждый день с момента приезда в Трипл Спайкс. Но я видела их схватку собственными глазами.

— Невозможно.

— И тем не менее, это правда. Джеффри Тансерд считает, что убил Нетуса, и через три дня собирается убить меня. И гибель моей матери — тоже его рук дело.

— Господи. — Леди Вендева чуть опустила книгу; в её широко раскрытых глазах удивление смешалось с жалостью. — Да ты, кажется, веришь своим словам. Девочка, ты либо что-то неправильно поняла, либо стала жертвой безумной интриги.

— Ещё нет, — сердито фыркнула Леви, — но скоро стану, если вы не вмешаетесь.

— Ты отдаёшь себе отчёт в том, что говоришь?

— Полностью. Хотите, поклянусь?

— Зачем сэру Джеффри убивать тебя?

— Вам всё-таки интересно?

Первая со вздохом положила том на колени и коснулась ладонями висков.

— Если будущий член Ассоциации приходит ко мне в таком состоянии, я не могу им пренебрегать. Ты, безусловно, напугана. И Джеффри говорил, что серьёзно ошибся с выбором наставницы для тебя. В преддверии Инициации твой разум может быть расстроен. Возможно, я поступлю правильно, если порекомендую отложить её до тех пор, пока ты не восстановишься.

Леви захихикала так, что сама себе показалась чокнутой.

— Отличная мысль! Пожалуйста, не забудьте об этом, когда проснётесь. Нет, правда, я действительно ещё не готова.

— Хорошо, — кротко согласилась леди Вендева. — Не волнуйся, психика так или иначе страдает у большинства новичков. Мы знаем, как с этим справляться. Тебя беспокоит что-то ещё?

— Спросите заодно у сэра Тансерда, где находится печать Марбаса.

Первая вскочила, выронив книгу:

— Откуда ты…

— Вы ведь используете Марбаса для слежки, верно? Было бы обидно лишиться такого союзника.

— На что ты намекаешь?

Послушница сделала глубокий вдох, словно перед тем, как окунуться в ледяную прорубь.

— Марбас сменил хранителя. Разве Тансерд не сообщил о пропаже? Странно, если вспомнить, какое высокое доверие вы ему оказываете.

— И где сейчас печать,по-твоему?

— Нетрудно догадаться. Попробуйте.

Скепсис леди Вендевы явно дал трещину. Её бледное лицо выразило бесконечную усталость. Леви осознала, что испытывает к ней глубокое сострадание, ведь Первая тоже пала жертвой давнего заговора. Некогда сильная женщина, сломленная потерей всех, кто был ей дорог…

Послушнице не хотелось размышлять, как бы она сама действовала на её месте.

— У Нетуса, где же ещё. — Первая неожиданно улыбнулась с грустной гордостью. — Никогда не предполагала, что он будет так сильно жаждать власти.

— Да не нужна ему власть, — зло проговорила Леви. — Он просто хочет доказать, что невиновен, а заодно не позволить сэру Джеффри завести себе собачонку-Герцога в моём теле.

— Ты… говоришь о Процедуре? Это запрещённая практика, даже Нетус не мог о ней узнать!

— Не мог. Марбас рассказал. Причём охотно.

Леди Вендева заходила по комнате, окидывая стены безысходным взглядом.

— Признаться, я не уверена, что ты сумела бы сочинить подобную сказку. Но мне всё равно придётся проверить твои слова.

— Я буду счастлива, если вы это сделаете. И чем быстрее, тем лучше.

— Что у тебя с моим внуком?

Вопрос прозвучал так неожиданно, что Леви вздрогнула и потупилась.

— Э-это важно?..

— На самом деле, нет. Но мне любопытно.

Послушница неловко усмехнулась, чувствуя, как горят щёки. Промолчать или отшутиться?.. Золотистый паркет не мог ей ничего посоветовать.

— Я его люблю.

Лицо Первой неожиданно расслабилось и посветлело. Она будто вернула себе часть утраченного спокойствия, и её строгие черты смягчились нежностью.

— Хорошо. Ему повезло. Не будешь ли ты так добра позволить мне проснуться, наконец? Чем скорее я вернусь в реальность…

— Да, да, конечно!

Леви до боли свела лопатки, распуская пряжу мелодий внутри своего разума. Перед тем, как раствориться в сонном тумане, леди Вендева Бельторн ободряюще улыбнулась.

Глава сорок третья. Плутон в Скорпионе

Благодаря Ноо я, наконец, понял, как живут люди, у которых мир не расплывается перед глазами без дополнительных приспособлений. Отсутствие очков нервировало, поэтому я просто спустил их на нос и смотрел поверх. Выглядел, скорее всего, по-идиотски, но тут уж не привыкать.

Извилистые стебли здешних растений — яркие и гладкие, будто каучуковые — дрожали у самой земли, и я наслаждался тем, что могу видеть каждый кружевной листик на них. Пейзажами в стиле раннего Дали меня не пронять — слишком уж долго я имею дело с практикой, период удивления давно миновал — но вот нормальное зрение действительно радовало.

Как возможность хоть немного передохнуть от постоянных недомоганий, которые меня изрядно достали за последнее время. Тело упорно отказывалось понимать, что нам сейчас не до этого — вот выберемся из дерьма и навестим доктора, обязательно…

— Где, наконец, этот подонок? — Голос Кроцелла вырвал меня из блаженной расслабленности.

Сорок девятый Герцог наматывал круги по полянке между скалами; когда его седая коса застревала в кустах, он раздражённо перебрасывал её на другое плечо и шёл в обратную сторону.

— Сколько пыла, — хмыкнул я. — Марбас знает о ваших чувствах, милорд?

— Да прекрати ты уже. Я не стою перед тобой в Циркуме, так что давай без церемоний. Когда он должен был явиться?

— Честно говоря, понятия не имею. Он обещал прийти, как только я буду здесь.

— Ну, ладно. — Кроцелл остановился, скрестил руки на груди, и его угольные глаза полыхнули гневом. — Торопиться некуда. Если он хотел встречи со мной, он её получит.

Я рискнул полюбопытствовать:

— Какие-то старые счёты?

— Если бы старые. Уверен, это он стравил нас с Салеосом — из-за того, что я пытался выяснить подробности о смерти Рэйен. Зачем ему это, если он и в самом деле хочет помешать Джеффри Тансерду? Ты уверен, что он был с тобой честен во время Вызова?

В моей памяти всплыло замечание Леви — мол, Дар можно обмануть, если говорить аккуратно… но речи Марбаса никак нельзя было назвать таковыми.

— Во всяком случае, напрямую он не лгал, — осторожно сказал я. — Какую цель он, по-вашему, преследует?

— Не знаю, — мрачно фыркнул Кроцелл, — и это невыносимо. Потому я и жду его с нетерпением, о да!

Он пнул хрустально звякнувший обломок скалы и глубоко вздохнул, выдернув из косы очередную прядь.

— Впрочем, если Марбас действительно может помочь нам вытащить Леви, я смирюсь с его обществом. На время.

Интересно, где сейчас маленькая мисс Дим?

Я уставился себе под ноги. Отдых кончился — в душе заворочалась привычная уже тревога. До сих пор мы всегда были вместе хотя бы здесь, в Ноо, но… не сегодня. Чем она занята?..

— Ты сильно волнуешься, — отметил сорок девятый Герцог.

— Ещё бы.

— А ведь ты не так долго её знаешь.

Я скривился самым невежливым образом:

— И что с того? Вас это беспокоит?

Кажется, моя злость только развеселила Кроцелла. Во всяком случае, улыбнувшись, он стал чуть меньше походить на отпрыска фурии.

— Всего лишь наблюдение. Что поделать, мы легко читаем и разумы, и сердца смертных, а защищаться от этого ты пока не умеешь.

— Тогда вы знаете, как обстоит дело.

— Знаю. И не осуждаю. Я сам пережил нечто подобное, встретив её мать.

Вот так новости.

Высказывать удивление мне, разумеется, не потребовалось — думаю, его можно было легко прочесть на моём лице безо всякого сверхъестественного чутья Герцогов.

— Они очень похожи, — усмехнулся Кроцелл, — поэтому я тебя понимаю. Вас учат, что нам нельзя верить, и в глубине души ты по-прежнему ждёшь от меня подвоха. Но я хочу помочь. Леви дорога мне так же, как и тебе.

— Я думал, вас связывает сделка.

— Ну мне ведь нужно было как-то объяснить своё вмешательство! Если бы эта сделка действительно существовала, неужели я мог бы оставаться в стороне целый год? Но нет, Рэйен так верила в Ассоциацию, что мы…

Кроцелл будто споткнулся и молчал почти минуту, пока беспокойный ветер поднимал вокруг его головы маленькую серебристую бурю.

— …мы поссорились, — наконец произнёс он. — И она запретила мне приходить. Не подчиниться я не мог — всё же она владела моей печатью.

Не зная, что сказать, я сполз с валуна, на котором сидел. Слова просто… не находились. И вряд ли могущественный дух нуждается в том, чтобы его обнял какой-то смертный.

— Эти печати — хрень собачья, — невпопад проговорил я, вспомнив мучительную горечь и злость на лице Марбаса.

Сорок девятый Герцог коротко кивнул:

— О да. Но я всегда буду благодарен Рэйен за то, что она не отдала меня вашим Октинимосам. Не хочу становиться ещё одним звеном в бесконечной цепи страдания, которую человечество куёт само для себя.

Мне стало кисло. Пришла на ум байка о том, что идею самоподдерживающейся ядерной реакции участникам будущего Уранового Проекта — и, скорее всего, не только им — продал один из Ангелов Её Величества. Откуда он раздобыл такой товар? Собственным потом и кровью выпытал у кого-то из Герцогов, разумеется. Симбиоз науки и магии, мечта средневековых светочей, состоялся. К сожалению или к счастью?

А чтоб я знал.

Небо вдруг начало темнеть, и мы с Кроцеллом одновременно подняли головы. Чёрт, даже я успел привыкнуть, что здесь не меняется ни погода, ни время суток. Откуда эти тучи, окрашенные ядовитым пурпуром?..

Светлячки, резвившиеся вокруг скал, потускнели и кинулись к земле, растворяясь в кустарнике маленькими стаями бликов. Ветер усилился. В его свисте мне послышался низкий вой.

И чёрная фигура с золотым пламенем вокруг головы, возникшая на тропе, не могла означать ничего хорошего. Я, конечно, узнал Марбаса, но предчувствие беды мешало мне испытать что-то, кроме глухого страха.

Глаза сорок девятого Герцога сменили цвет с синего на огненно-янтарный.

— Явился, наконец, — констатировал он. Его коса мгновенно распустилась, и пряди, мерцающие собственным светом, хлынули в пространство. — Ты должен мне объяснения. И много.

— Разумеется, — сказал Марбас, сверкнув зубами. — Ты узнаешь всё, Сорок Девятый, и даже больше, клянусь, но не сейчас.

Его горящий взгляд переместился на меня, и я похолодел. Что-то случилось…

— Плохие новости, хранитель. Вендева Бельторн в коме, а Джеффри Тансерд собирается осуществить Процедуру раньше, чем планировал.

Твою мать.

Я с надеждой прислушался к детектору лжи, но тот хранил насмешливое молчание. Небеса бурлили ядом и чернилами; меня охватила уверенность в том, что этот шторм — результат чего-то злого, неправильного…

Само мироздание дрожит от ужаса.

— Что произошло?..

— Леви Дим говорила с Вендевой Бельторн во сне и заставила её усомниться в верности Тансерда. Но когда Первая предложила перенести Инициацию, Тансерд атаковал её. Она была настороже, но…

Пятый Герцог на мгновение замолчал, помотал головой и сжал кулаки.

— Вендева Бельторн сможет вырваться, и Тансерд это знает. Именно поэтому Процедура вот-вот начнётся.

— Во имя мрака и бездны! — рявкнул Кроцелл, чернея лицом. — Я вмешаюсь! Этого нельзя допустить!

— Да, нельзя, — кивнул Марбас, — вот только что ты сделаешь?

— А что можно сделать?

Мой голос звучал сухо и как бы издалека. Я будто очутился в сером мире за пределами паники, ярости и боли. Наверное, так чувствует себя заряженный пистолет, направленный в чью-то голову.

Золотые брови Пятого Герцога дрогнули.

— У одного человека никогда не достанет силы справиться со всеми, кто встал на сторону Тансерда, ты ведь это понимаешь? Его поддерживает больше половины Высших, а остальные попадут в давно подготовленные для них ловушки. Наиболее способные лофиэли тоже будут с ним. Ситуация… непростая.

— Ты говорил, что у тебя есть идеи. Выкладывай.

Кроцелл вдруг оскалился и отвесил пинка ближайшему валуну.

— Ах, вот оно что. За этим ты хотел меня видеть, Марбас? Ты собираешься предложить Клятву Солицен?

— Да. А ты против? Мне казалось, Леви Дим важна для тебя.

— О чём речь, милорды? — осведомился я. — Кажется, у нас мало времени. Выражайтесь яснее.

— Процедура — не единственный способ для Герцога вдохнуть воздух материального плана, — сказал Марбас, чеканя каждое слово. — Клятва Солицен — это соглашение, которое позволяет нам частично использовать тела смертных. Подобный союз не даст тебе сил существа, сотворённого Процедурой, но… Высшие практики Ассоциации с тобой не сравнятся. Особенно, если Сорок Девятый примет участие. Вдвоём мы сможем больше.

— Вдвоём? Как это?

— Практик волен заключить соглашение хоть со всеми Герцогами одновременно… если способен выдержать. Ты же не думал, что это будет безопасно?

Я дёрнул плечами:

— Смеёшься? Конечно, нет. Но если вдруг у меня хватит сил, вам придётся шляться за мной по пятам всю оставшуюся жизнь?

— Нет, — подал голос Кроцелл. — Солицен предполагает, что практик и Герцог оговаривают момент, после которого связь распадётся. Пятый прав: опасность велика, и не только для тебя. Хоть это и не Процедура, но если ты умрёшь, мы тоже уйдём в небытие.

Марбас сощурил свои золотые глаза в его сторону:

— Тебя ведь это не пугает?

— Нет. Я готов присоединиться. Но решать не мне.

Крепнущий ветер хлестал меня по щекам, не давая собраться с мыслями. Из-за стонущих туч вдруг вынырнула болотно-зелёная… даже не Луна — её тень, отражение в волнах, больное и недоброе. Мир постепенно сходил с ума, и я вместе с ним.

Мне удалось выжать из себя кривую усмешку.

— Я, скорее всего, сдохну, да?

Кроцелл и Марбас переглянулись, и Пятый Герцог потёр голову жестом неожиданного замешательства:

— Пока действует Клятва, наша сила будет питать твоё тело, но потом… Обойдёмся без ложных надежд: ты потеряешь много лет жизни, даже если выкарабкаешься. Солицен — это ставка ва-банк.

Ставка… для чего? Что ты надеешься отыграть у судьбы, старина? Справедливость? Одобрение бабушки? Положение, перспективы?..

В потоках вскипающего хаоса всё это казалось до смешного пустым, почти призрачным, даже менее реальным, чем сон. Моя память цеплялась за два единственных факта, которые сохранили бритвенную остроту смысла.

Бабушка в коме после схватки с Тансердом. Что он сделает с ней, преуспев?

Леви готовят к страшному ритуалу, и она погибнет, если его не остановить.

Так на что я играю?

На жизни людей, которых люблю больше всего на свете.

— Я рискну. Как это делается?

Сорок девятый Герцог приблизился ко мне и вытянул вперёд жилистую руку, испещренную чёрными молниями, зыркнув на Марбаса. Тот тоже сократил расстояние между нами и повторил движение Кроцелла — так, что их ладони оказались одна над другой. Мне оставалось только положить свою поверх. Где-то глубоко в душе клокотал нервный смех. Один за всех, и все за одного…

— Ты должен оговорить условие, которое исполнит Клятву, — сказал Марбас, — и спросить нашего согласия. Неважно, какие слова ты употребишь.

Я вдохнул так глубоко, как только мог.

— Марбас, Пятый из Падших… и Кроцелл, Сорок Девятый Герцог… приглашаю вас разделить мою смертную оболочку — до тех пор, пока Леви Дим не окажется рядом со мной. Живой и здоровой. Согласны ли вы?

— Да.

— Согласен.

Герцоги сказали это одновременно, и воздух между нами стал вязким, точно мёд. В свободной руке Марбаса возникла длинная игла с тремя гранями, разбросавшими по нам бриллиантовые блики. Она пронзила соединённые ладони насквозь, но боль не пришла: вместо крови из ран хлынул густой, кристально чистый lumen naturae, и я почувствовал, как моя душа мелкими стежками сшивается с двумя чужими.

Общие мысли. Общие цели.

Общая сила.

Я вдруг понял, что стою на тропе совсем один. Голос Марбаса, вибрирующий на низкой ноте, заговорил внутри моего черепа:

— Поторопись, Тансерд скоро начнёт. Ты поймёшь, что нужно делать, только слушай внимательно.

Глава сорок четвёртая. 28 октября 1985 года, 22:22, час Марса

Реальность дрожала, расплывалась, таяла…

Страдая от непривычной тяжести во всём теле, Леви едва могла заставить себя поднять голову. Магические путы не давали ни пошевелиться, ни даже закрыть глаза, удерживая её в нестерпимом, беспомощном полуобмороке. Она не могла разобрать, где находится, и кто рядом с ней.

Чьи-то руки опустили её на каменный пол, и воздух стал отдавать сыростью. Приглушённые, неразборчивые беседы журчали где-то совсем близко, но послушница никак не могла собрать воедино остатки внимания — мысли расползались, точно муравьи.

После кристальной ясности, к которой она привыкла, блуждая по Ноо, мутно-серое бытие вызывало только одно желание — умереть. Послушница цеплялась за клочья памяти и тусклый огонёк надежды, чтобы заставлять себя дышать.

Бурая тень склонилась к Леви, и чужие ладони мягко заскользили по спине и плечам, вызывая тошнотворное жжение. С каждым мигом всё сильнее горел позвоночник, и остатки сосредоточения корчились в этом пламени, будто клочок бумаги. Хотелось кричать, но челюсти казались вырезанными из мрамора.

— Нетус… — чей-то хриплый, рыдающий шёпот рвёт слух. — Нетус…

Руки над спиной замирают на секунду, а затем продолжают движение, осыпая тело алмазными иглами.

— Нетус… — шепчут губы, трескаясь и пылая.

Призрачные стебли роз обвивают грудь, раня шипами не кожу, но самое сердце, пробираясь всё глубже — туда, где мерцает последний огонёк сознания, пока ещё стойкий под ударами жестокого ветра смерти.

— Пожалуйста, мисс Дим, — у тени незнакомый голос, — простите нас. Так нужно. Ваша жертва не будет напрасной.

Ярость озаряет рассудок, точно факел.

Жертва?.. Человеческое существо, наделённое свободой воли, отдают на заклание, и называют это… жертвой? У них нет, нет права решать! До тех пор, пока девушка по имени Леви Дим не ступит в огонь по собственному желанию, то, что делают эти люди, будет называться иначе.

Убийство.

Дрожь гнева борется с хваткой стеблей, возвращая часть сил.

— Идите к дьяволу, — хрипит Леви, поднявшись на локте, — и будьте прокляты!

Тень низко опустила голову, точно от удара.

— Да снизойдёт на вас покой.

Боже, вспомнить бы хоть одну мелодию… хоть одну! Здесь так невыносимо глухо… бормотание людей только подчёркивает мучительную тишину.

Тень поднимает руку Леви. Расплывчатый блеск стали касается запястья, скользит и гаснет, окрашиваясь багрянцем. Вместо боли — пустота. Холодный мрамор начинает теплеть.

Далеко за спинами людей маячит высокая и тёмная дверь, а за ней гудит защитный купол такой силы, что место ритуала кажется отрезанным от всего остального мира, будто могила. Никому сюда не войти.

И не остановить то, что уже началось.

Над полом плывут бледные, мерцающие облака.

Леви чувствует бессильные слёзы на щеках, расправляет плечи и пытается зажать уши, чтобы не слышать пение — низкое, но выводящее из себя так же сильно, как скрежет металла по стеклу.

Голос срывается на визг:

— Прекратите!

Пение почему-то имеет над ней власть, оно пронзает душу, и чувства глохнут, сменяясь серым маревом безразличия, которое притворяется утешением. Но лёд Кроцелла на руке знает — это ложь. Последняя маска гибели.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

На сердце-алтаре горит свеча-надежда — упрямая, сумасшедшая, не желающая сдаваться. Рука, сотканная из мрака, подбирается к ней всё ближе.

Дверь по-прежнему закрыта, а вибрация купола остаётся ровной.

Тёмные пальцы нащупывают свечу, сжимают и гасят — быстро и безжалостно.

Пение бьёт в потолок неожиданно высокой нотой, и по всей длине позвоночника словно занимается пламя. Перед тем, как упасть под напором тьмы, Леви ранит пальцы о мраморные плиты.

…Зеркало. Какое огромное!

Леви обнаружила себя стоящей у самого края чёрной рамы, сбоку — так, что её отражения не было видно. За спиной клубился бормочущий туман, наползающий из беспредельного антрацитового пространства. Всепоглощающее ничто сжималось вокруг послушницы, точно матка, готовящаяся вытолкнуть на свет неизвестное пока дитя.

Шагнув к зеркалу, Леви вскрикнула: образ, который возник на бесстрастно гладкой поверхности, не имел к ней никакого отношения — высокий мужчина с синеватыми, будто от цианоза, губами. Глаза у него были совершенно ястребиные — круглые, жёлтые и не имеющие белков. Одеждой, худобой и лысой макушкой незнакомец походил на жуткого фермера, точно сошедшего с «Американской готики». Не хватало только вил.

Мужчина молча смотрел на неё, не моргая и не шевелясь. Когда Леви, не выдержав, отпрянула, он не повторил её движения — только… улыбнулся.

— Наконец-то.

— Кто вы? — выпалила послушница, беспомощно озираясь. Господи, вдруг что-то ещё можно сделать, вдруг не всё потеряно…

— Моё имя — Агарес. Я здесь, чтобы сменить тебя… счастливая душа.

Герцог бесшумно шагнул вон из рамы, и зеркало опустело, сделалось матовым.

— Ты уйдёшь первой… птаха чёрной весны, ты не увидишь, как я сотру в пыль склеп, который вы, смертные, зовёте миром…

Рука с длинными, необыкновенно гибкими пальцами коснулась щеки Леви. Послушница с силой отшвырнула эту руку прочь, но лицо Агареса ни капли не изменилось.

— Тебе не позволят, — сказала Леви, страдая от того, как глухо звучит её голос. — Ты — слуга людей.

— Нет. — Герцог мрачно улыбнулся. — Я не стану игрушкой какого-то мага. Что способно напугать меня? Клятвопреступление? Цепи, мучения — могут ли они быть страшнее темницы, в которую я брошен так давно, что тебе и не сосчитать?..

Он сделал ещё один шаг вперёд. Неподвижность его глаз заставляла послушницу дрожать.

— Мы восстали против Вечного Отца во имя свободы… но мы были глупы, — продолжал Агарес. — Есть только одна свобода — свобода небытия, и самая природа творения ей противоречит. Отец постиг свою ошибку… и покинул нас навсегда. У него не поднялась рука уничтожить созданное им. Но я…

Туман сгустился, и Леви поняла, что не может больше отстраниться. Незримые путы — жёсткие и неумолимые, точно стальные канаты — притягивали её к Герцогу, она чувствовала запах пыли и сандала и не могла даже поднять рук, чтобы заслониться от жёлтого взгляда.

— Но я, я всё исправлю, — голос Агареса упал до хриплого шёпота, — может быть, так я заслужу прощение за нашу глупость… может, и не для себя… но в любом случае…

Его руки вцепились в плечи послушницы — горячие, будто раскалённые докрасна — но она подавила крик.

— …мы наконец-то станем свободны.

Упершись ладонями в грудь Герцога, Леви собрала все оставшиеся силы и оттолкнула его. Дыхание ей изменило.

— Возвращайся в дыру, из которой вылез, — прошипела она. — Если ты считаешь, что я просто так уступлю своё тело…

— Птаха, о, птаха… — Губы Агареса насмешливо изогнулись. — Ты не ведаешь, что творишь. Твоя кровь на Великом Узоре уже дала мне все права. Один поцелуй на прощание — и ступай, ступай во мрак…

Леви размахнулась и ударила Герцога по лицу, вложив в этот удар всю свою злость. Долю мгновения его профиль мерцал белизной на фоне серой мглы, а затем голова Герцога повернулась, будто шарнирная, и ястребиные глаза очутились у самого лица послушницы. Тонкие чёрные брови слегка нахмурились.

Воздух стал колючим и чужеродным.

— Ты плохо подходишь для того, чему предназначена… в тебе мало смирения. Я только хотел быть ласковым…

Высокая фигура Агареса надвинулась совсем близко, заслонив и зеркало, и туман, и жизнь.

— Что ж, значит, тебе будет больно.

Послушница закричала, когда раскалённые пальцы погрузились в её грудь. Миг, два, три — и память, смешавшись, погасла.

Глава сорок пятая. 28 октября 1985 года, 22:40, час Марса

Всё шло по плану.

Джеффри Тансерд глубоко вздохнул перед тем, как вернуть свой голос общему хору Высших. Мелодии Процедуры текли ровно, секторы Циркума вспыхивали и остывали, следуя внутреннему порядку ритуала; бездыханное тело носительницы лежало в центре.

На маленьких, ещё детских руках виднелись красные пятна.

Второй Октинимос почувствовал, как в груди тлеет непозволительное сожаление. Завершался долгий, полный отчаяния путь к новому порядку. Сколько чёрных, беспросветных моментов пережито, сколько надежд потеряно, сколько непоправимых ошибок совершено…

И всё же он у цели. Ещё совсем немного — пара минут, а, может, и меньше… С каждой секундой сожаления утрачивают смысл — необратимость Процедуры отрезала путь к отступлению в тот самый момент, как прозвучало первое слово «воззвания».

Наверное, он плохо поступил, сохранив жизнь леди Вендеве. Было бы милосерднее убить и её — ведь его руки уже достаточно обагрены, и ещё пара капель ничего бы не изменила.

Он… просто не смог. Джеффри Тансерд никогда не хотел становиться убийцей, и если оставался выбор, он не наносил решающего удара. В конце концов, Второй Октинимос мечтал о мире, где не случится ни одной лишней смерти. О мире, в котором никто не погибнет во имя чужих амбиций.

Но никому не дойти до врат рая безгрешным. Мудрый сэр Файндрекс, гениальная и смелая Рэйен, дерзкий и упорный Нетус… юная, талантливая Леви. Этими людьми пришлось пожертвовать для становления нового мира, и их память требует, чтобы Джеффри Тансерд добился успеха — иначе всё будет зря.

Увы, лекарство неизменно нуждается в частице той болезни, которую потом исцелит.

Силовой контур поёт. Процедура входит в завершающую стадию…

И в гул основного щита Тайной Залы врывается чужая, острая магия.

Лофиэли заволновались первыми:

— Что это?.. Что происходит?!

— Спокойно! — рявкнула Валерия Мейерхольд. — Держать концентрацию! Ритуал должен быть закончен!

Круглые, испещренные «воззваниями» на енохианском стены с грохотом содрогнулись. С потолка посыпалась пыль. Когда защитный круг, расположенный снаружи, взвыл и погас, Джеффри Тансерд не ощутил страха — только изумление.

— Во имя всего святого, что это может быть? — вслух произнёс он. Им овладело странное оцепенение — всё было предусмотрено, но не это вмешательство…

Вендева?.. Нет, невозможно, даже у неё не хватит сил!

— Держать концентрацию! Продолжать ритуал!

На глазах всех присутствующих двери Залы поросли живым, ветвистым инеем. Подобно огромным пальцам, ледяные ветви сжались, и куски чёрного камня с оглушительным стуком посыпались на пол, освобождая проход. Кто-то из лофиэлей закричал, а Второй Октинимос почувствовал, что дрожит.

На пороге стоял Нетус Бельторн, восставший из мёртвых. Его тело слегка дымилось. Нечеловеческие глаза с чёрными белками и ярко-синими зрачками смотрели с мрачной решимостью.

Молодой практик взмахнул рукой, испещренной молниеобразными полосами, и воздух в помещении заискрился.

Не до конца веря в реальность происходящего, Тансерд огляделся. Время будто застыло для всех участников ритуала, кроме него — замершие взгляды, разомкнутые губы, поднятые руки…

Нетус Бельторн шагнул внутрь, отбрасывая ни одну, а сразу три угольные тени.

— Не ждал, паскуда? — осведомился он.

Хор смолк, и силовой контур постепенно остывал. Тансерд ощутил липкий страх. Господи, вдруг нарушенное Очищение не позволило Процедуре состояться?.. И если так, что Второй Октинимос сможет противопоставить доведённому до отчаяния молодому практику? Как сдвинутся чаши весов?

Из середины Циркума вдруг донёсся стон.

— Во имя мрака и бездны… Как тяжек ваш воздух, смертные…

Второй Октинимос рывком обернулся. Носительница встала, шатаясь, и её глаза сияли безумной желтизной.

— Ничего, — произнесла она голосом, который уже не напоминал голос Леви Дим, — осталось недолго. Скоро, скоро ошибка будет исправлена!

— Герцог Агарес, вы слышите меня? — вопросил Тансерд, собирая в кулак остатки самообладания. — Вы помните, кто хранит вашу печать? Готовы ли вы подчиняться?

— Помню, — носительница обнажила зубы и захохотала, — я всё помню!

— Леви?.. — Бельторн ступил на погасший контур. — Леви, ты… здесь?

На лице носительницы отобразилась мгновенная задумчивость, сменившаяся новым приступом хохота.

— Леви… да, так её звали… О, не беспокойся о ней! Тебя тоже возьмут чёрные воды…

Тансерд заскрежетал зубами.

— Агарес, я призываю вас к повиновению!

— Ему плевать, — сказал Бельторн. — Ещё не понял?

Герцог запрокинул голову и вытянул перед собой руки, привыкая к движениям. Закрыл глаза, будто прислушиваясь к чему-то внутри. Сделал шаг назад.

— Спасибо, Джеффри Тансерд, — осклабился он. — Хоть эта оболочка и несовершенна, она мне подходит. Ещё немного, и ты узнаешь мою благодарность.

— Ничего не выйдет, Агарес.

Второй Октинимос уже не сомневался в собственном безумии. Голос Пятого Герцога… почему он звучит из уст молодого практика? И глаза…

Теперь глаза Бельторна имели цвет расплавленного золота.

— Я здесь, чтобы закончить твой крестовый поход. Прости.

— Марбас?! — Изумление Агареса было совершенно искренним. — Почему?! Ты же сам убедил меня восстать… мы на одной стороне!

Марбас в теле Бельторна покачал головой.

— Мы никогда не были на одной стороне. То, что ты желаешь уничтожить, я надеюсь сохранить. Но будь уверен, брат: ты получишь ту… свободу… которой грезишь. Обещаю.

Ведомый животным чутьём, Тансерд отпрянул к стене. Вряд ли это его спасёт, но стоять так близко к последствиям собственных ошибок у него попросту не хватало воли. Люди, которые ему доверились, обездвижены и беспомощны, и фигуры, искрящиеся запредельной силой, вряд ли станут их щадить.

Всё вышло из-под контроля… всё кончено. Рассудок оцепенел, не видя выхода.

Пол вокруг босых ног Агареса пошёл трещинами, и Зала наполнилась вибрацией, сводящей с ума. Бельторн на мгновение обернулся, и Тансерд увидел, что его правый глаз снова стал чёрно-синим. Лицо, некогда принадлежавшее Леви Дим, исказилось до неузнаваемости, и на Тансерда словно обрушилась вся тяжесть небесного свода.

Силуэт молодого практика покрылся льдистой рябью, и он едва шелохнулся, пока Второй Октинимос чувствовал, как воздушные жернова вытирают им стену. Агарес мотнул головой; вокруг него засвистели незримые лезвия.

Пространство взорвалось тёмным багрянцем, и Тансерд закрыл лицо руками, чтобы не смотреть, как падают на мёртвый силовой контур ошмётки плоти. Температура в помещении резко упала.

Сквозь просветы в пальцах лились голубые всполохи, и запястья холодели. Неизвестно откуда взявшийся мороз жёг спину, а Зала грохотала так, будто собиралась обрушиться с минуты на минуту. Второй Октинимос заставил себя отнять ладони от щёк.

Лёд блокировал дверной проём и почти поглотил стены. Воля Агареса выворачивала из пола куски мрамора, но Бельторн легко уворачивался от них, двигаясь со скоростью мысли и словно заранее зная, куда придётся удар. Ах, ну да, ведь с ним Марбас, как иначе… может, ещё есть шансы…

Но с каждым мгновением Агарес обретал всё большую уверенность. Скоро он освоится в новом теле… В мир пришло уничтожение, и привёл его он, Джеффри Тансерд.

Ассоциация уже погибла. Тайная Зала превратилась в общую могилу для сильнейших Октинимосов и перспективных младших практиков. Не разобрать, где чьи останки… Хорошо, что эти люди не увидят, как в холодную ночь выйдет воплощённая смерть.

— Собрался запереть меня здесь, да? — Агарес надтреснуто засмеялся. — Эй, труп, а если нам договориться?

Вихри льда стихли. Противники остановились так близко друг к другу, что в памяти Второго Октинимоса воскрес момент, когда он впервые увидел их вместе. Берег озера, солнечные пятна на листве… юноша и девушка, жарко спорящие над стаканчиками с кофе. Это могла быть пара молодых учёных — свежие умы, в которых Ассоциация так нуждалась — но Джеффри Тансерд решил иначе.

Безумные глаза Агареса сузились, а губы приоткрылись, обнажая дёсны, и чуждость этого выражения на нежном лице царапала взгляд.

— Договориться? — безо всяких эмоций спросил Бельторн. — А ты умеешь?

— Ты щадишь меня, потому что всё ещё надеешься её спасти, не так ли?

Тансерд вскочил, поскальзываясь на ледяной корке.

— Нетус! — закричал он, не узнавая собственного голоса. — Не слушай его, он тянет время, он хочет окончательно срастись с телом!

Молодой практик развернулся было ко Второму Октинимосу, но Агарес выпалил:

— Она носит твоего ребёнка. Дай мне две минуты — лишь две минуты! — и я верну её тебе!

— Ты лжёшь! — рявкнул Бельторн, и у него на глазах вдруг выступили слёзы. Он вытянул перед собой левую руку, которая тряслась, будто стебель на ветру. — Замолчи, слышишь?!

— Он тебя просто отвлекает! Не говори с ним, Нетус!

— Всего две минуты! — Голос Агареса наполнился мольбой, и он подступил ближе к молодому практику.

— Отойди от меня, сволочь! — Выставленная рука Нетуса обросла льдом, и в свете уцелевших ламп зловеще блеснул острый край. — Отойди, не то…

Агарес встал у самого кончика морозного лезвия и улыбнулся, смахивая с лица каштановые пряди. Его глаза блестели торжеством.

— Ты не сможешь её убить, — насмешливо произнёс он, — теперь я… знаю…

Мгновенная заминка почему-то обожгла слух, точно кипяток. Девичье тело дрогнуло и отступило назад; растрёпанные волосы закрыли лицо. Когда голова поднялась снова, жёлтые глаза пропали. Вместо них на Бельторна смотрели карие — широко раскрытые, полные боли…

— Пусть… катится… в ад, — хрипло выдавила Леви и с силой подалась вперёд, навстречу лезвию.

Когда оно вошло в живот носительницы, из её рта хлынула густая кровь… и мир взревел.

Тансерд схватился за виски, пытаясь остановить неумолимое вращение пространства. В ушах стоял такой нестерпимый звон, точно небо раскололось, и мириады его осколков падали на скорбящую землю. Воздух рябил и искрился, пока пласты магического льда таяли, обнажая стены Залы. Глаза почти не служили Второму Октинимосу, и он их закрыл, успев заметить, как освободился вход.

Что-то изменилось, и изменилось безвозвратно. В конце концов, Герцоги никогда раньше не умирали.

Мучительное забытье наконец выпустило Второго Октинимоса из своих когтей, и он смог полностью воспринять кошмар, воцарившийся в Тайной Зале. Безжалостно развороченный пол был сплошь покрыт кровавыми останками. Посреди разрушенного силового контура сидел Нетус Бельторн, и на его коленях покоилась голова Леви Дим. Он медленно гладил её волосы, не отводя взгляда от застывшего лица.

Чуть поодаль стояли две высокие фигуры. Тансерд узнал Марбаса и подавил возглас изумления — каким образом Герцог смог появиться на материальном плане?

— Ты хотел объяснений, Кроцелл, — бесстрастно проговорил Пятый Герцог. — Они ещё требуются?

— Сейчас я хочу вырвать тебе сердце. — Голос его собеседника дрожал. — Это всё из-за Вечного Отца, да? Из-за его помилования? Мы виновны и приговорены к рабству, но если кто-то из нас погибнет от руки смертного… Так вот какую цель ты преследовал!

— Да. И мне даже жаль, что ты не выполнишь своей угрозы. Я так устал…

Новый голос ворвался в тяжкую тишину уничтоженной Залы.

— Господе Иисусе!.. — Вендева Бельторн переступила порог, опираясь на трость, и в её глазах вскипал чёрный ужас. — Сэр Тансерд… что всё это значит? Моя медь только что перестала работать! Что вы натворили?!

Второй Октинимос непроизвольно стиснул в руке свой главный резервуар — тяжёлый крест — и ощутил глухое изумление, поняв, что он пуст. То же самое случилось и с кольцом, и с запонками, и даже с запасным — крошечной булавкой…

Марбас тряхнул золотой гривой.

— А не ты ли старался скрыть свою печать любой ценой, Кроцелл? Не ты ли прятался от Соломоновой правды дольше нас всех? Можешь ли ты судить меня за то, что я решил её сломать?

— Цена слишком велика, и расплатился не ты!

— Агарес мечтал уйти в небытие. Я лишь исполнил его желание, просто сделал так, чтобы его смерть освободила всех нас. Пусть маги теперь играют с печатями, сколько захотят. Мы уже никогда не услышим зова меди.

— Но ты-то просчитался. Клятва Солицен не исполнена. Мы всё ещё связаны… с ним, — Кроцелл кивнул на Нетуса.

— Это не имеет значения. — Марбас отвернулся. — Человечество лишилось способности вредить себе с помощью Герцогов, и, быть может, теперь Творение доживёт до возвращения Вечного Отца. Если во имя этого мне суждено остаться слугой, я готов. И был готов с самого начала. Хочешь врезать мне за то, что я потянул тебя следом? Думаю, нам обоим есть, что искупить.

Его собеседник задумчиво пожал плечами:

— По крайней мере, теперь мальчик останется жить. А мне не всё равно.

Тансерд поднялся и сделал несколько бессознательных шагов к Герцогам. Как поверить, что всеведающий Марбас, вдохновитель плана нового миропорядка, всё это время считал Второго Октинимоса пешкой?

— Едва ли пешкой, — проговорил Пятый Герцог, ухмыльнувшись. — Вы, мой бывший хранитель, вполне ферзь. Не у каждого смертного достанет тщеславия так поверить в свою непогрешимость. Без вашей гордыни я бы никогда, никогда не справился.

Смесь глухого отчаяния и стыда заставила Джеффри Тансерда приблизиться к Нетусу и выдавить, надеясь непонятно на что:

— Мистер Бельторн, простите меня…

Молодой практик будто очнулся. Его выглядело не более живым, чем лицо Леви Дим. Несколько секунд пустые глаза изучали Второго Октинимоса так, словно видели впервые, а затем Нетус холодно произнёс:

— Кроцелл, ты мне нужен.

Среброволосый собеседник Марбаса растворился в воздухе, а руки Бельторна снова покрылись чёрными молниями. В следующую секунду Тансерду показалось, что в его животе взорвалась граната.

Сознание пошатнулось от боли, которая дарила почти… облегчение?

Корчась на полу, Второй Октинимос понял, что улыбается. Заслуженно, да, заслуженно… Пусть… Пусть болит тело, но не душа, только не душа…

— Да прекрати же ты!

Пытка окончилась так же внезапно, как и началась.

Теперь леди Вендева крепко обнимала внука, и плечи её сотрясались от рыданий.

— Не надо… прекрати, прошу тебя… ты не был убийцей, так не становись им сейчас…

Бельторн молча сбросил руки бабки, отстранил её саму и снова опустился на колени рядом с Леви. Его пальцы в последний раз скользнули по её окровавленной щеке. Леди Вендева попыталась дотронуться до плеча Нетуса, но он дёрнулся и оттолкнул её ладонь.

— Знаете что? Катитесь в ад. Оба.

Бережно подняв на руки мёртвую возлюбленную, Бельторн пересёк Залу и исчез в дверном проёме. Герцоги пропали мгновением раньше. Вендева зажала себе рот, выронила трость, а затем лишилась сознания, испортив белый костюм бурым месивом из крови и внутренностей.

Джеффри Тансерд остался в одиночестве стоять на руинах того, что ещё утром было могущественной Ассоциацией Зар Шел Врадим.

Эпилог. Прозерпина в Деве

На поверхность озера бесшумно ложился первый снег.

Шаман с раскрашенным лицом зябко кутался в алое одеяло, пока его пимак глотал ноту за нотой из поющей воды. Полупрозрачные фигуры-веретёна толпились вокруг него, перешёптываясь и судача. Их глаза бледно мерцали, соревнуясь со снежинками.

— Медные цепи разрушены, — задумчиво произнёс шаман, когда веретёна смолкли. — Значит, пора уходить. Освобождённые Старшие Духи будут всюду совать носы, и я не желаю ни дружить, ни ссориться с ними.

Помолчав и усмехнувшись, Белый Танцор добавил:

— А колдунам моя сила больше не потребуется. Любопытно, что они станут делать без своего верного металла?..

Веретёна снова зажурчали, но их перебил низкий вой, донёсшийся из-за деревьев парка Уонэгиска. Двумордый волк, его самка и четыре переярка тенями скользнули на набережную; шерсть волчицы серебристо переливалась.

Шаман обернулся к новоприбывшим духам. Дождавшись, пока они окажутся рядом, он опустился перед вожаком на одно колено.

— Приветствую вас, Великие Зрячие. Ваша весть дошла до меня, и я ждал с нетерпением.

Волки переглянулись и заворчали. Лунношёрстная самка приблизилась к Белому Танцору, наклонила голову и разжала челюсти. Несколько сиреневых капель, сияющих в снежном полумраке, упали в подставленные ладони, и в воздухе поплыл лёгкий аромат лаванды.

Шаман с благоговением поднёс горсть света к глазам. В его чёрных зрачках заплясали искорки-отражения.

— Семя души… такое сильное! Да, цветку суждено распуститься вновь. Благодарю вас, Великие. Лёгких вам троп… и, надеюсь, вы нас ещё навестите.

Двумордый вожак утвердительно фыркнул. Налетевший ветер взвихрил снежинки и начисто стёр волков, оставив только следы. Белый Танцор сомкнул ладони, пряча сиреневое мерцание.

— Настало время покинуть озеро, друзья, — сказал он, обращаясь к веретёнам. — Семя взойдёт, но потребуется не один год…

Где-то в городе занялось пламя, и ночное небо окрасилось тёмным янтарём.

— ...и покой, о котором смертный мир теперь позабудет надолго, — закончил шаман.

Оглавление

Пролог. 27 октября 1982 года, 01:55, час Луны

Глава первая. 3 октября 1985 года, 15:00, час Марса

Глава вторая. 4 октября 1985 года, 9:05, час Луны

Глава третья. 4 октября 1985 года, 16:10, час Сатурна

Глава четвёртая. 5 октября 1985 года, 12:06, час Меркурия

Глава пятая. 5 октября 1985 года, 13:05, час Луны

Глава шестая. 7 октября 1985 года, 18:47, час Венеры

Глава седьмая. 7 октября 1985 года, 20:22, час Луны

Глава восьмая. 8 октября 1985 года, 6:15, час Юпитера

Глава девятая. 8 октября 1985 года, 08:01, час Солнца

Глава десятая. 8 октября 1985 года, 12:10, час Сатурна

Глава одиннадцатая. 9 октября 1985 года, 0:32, час Луны

Глава двенадцатая. 9 октября 1985 года, 09:30, час Сатурна

Глава тринадцатая. 9 октября 1985 года, 10:50, час Марса

Глава четырнадцатая. 9 октября 1985 года, 21:25, час Луны

Глава пятнадцатая. 10 октября 1985 года, 11:03, час Меркурия

Глава шестнадцатая. 10 октября 1985 года, 12:32, час Сатурна

Глава семнадцатая. 10 октября 1985 года, 14:03, час Марса

Глава восемнадцатая. 10 октября 1985 года, 14:10, час Марса

Глава девятнадцатая. 11 октября 1985 года, 10:25, час Сатурна

Глава двадцатая. 11 октября 1985 года, 12:30, час Солнца

Глава двадцать первая. 11 октября 1985 года, 22:30, час Луны

Глава двадцать вторая. 11 октября 1985 года, 22:35, час Луны

Глава двадцать третья. 12 октября 1985 года, 17:25, час Венеры

Глава двадцать четвёртая. 12 октября 1985 года, 20:20, час Сатурна

Глава двадцать пятая. 13 октября 1985 года, 13:30, час Солнца

Глава двадцать шестая. 13 октября 1985 года, 21:20, час Венеры

Глава двадцать седьмая. 14 октября 1985 года, 19:30, час Меркурия

Глава двадцать восьмая. 14 октября 1985 года, 20:25, час Луны

Глава двадцать девятая. 14 октября 1985 года, 21:18, час Сатурна

Глава тридцатая. 15 октября 1985 года, 06:57, час Марса

Глава тридцать первая. 19 октября 1985 года, 10:46, час Солнца

Глава тридцать вторая. Нептун во Льве

Глава тридцать третья. 21 октября 1985 года, 13:23, час Луны

Глава тридцать четвёртая. Меркурий в Близнецах

Глава тридцать пятая. 22 октября 1985 года, 09:08, час Сатурна

Глава тридцать шестая. Марс в Тельце

Глава тридцать седьмая. Венера в Рыбах

Глава тридцать восьмая. Сатурн в Весах

Глава тридцать девятая. 25 октября 1985 года, 20:03, час Юпитера

Глава сороковая. Луна в Тельце

Глава сорок первая. 27 октября 1985 года, 21:15, час Меркурия

Глава сорок вторая. Марс в Козероге

Глава сорок третья. Плутон в Скорпионе

Глава сорок четвёртая. 28 октября 1985 года, 22:22, час Марса

Глава сорок пятая. 28 октября 1985 года, 22:40, часМарса

Эпилог. Прозерпина в Деве