Следуй за солнцем (СИ) [Katunf Lavatein] (fb2) читать онлайн

========== 1. Робер. Ричард ==========

Комментарий к 1. Робер. Ричард

Royal Republic - Here I Come

Ещё ничего не произошло, а Робер уже устал.

Сказать, что это стало его привычным состоянием — значит не сказать ничего, но в этот раз у Эпинэ было оправдание. Его, можно сказать, с мясом вырвали с предыдущего места работы, где было хорошо. Посредственно, но хорошо. После подавления юношеских максималистских порывов и поисков работы своей мечты Робер немного успокоился и осел там, куда его занесло: в провинциальной школе, преподавателем основ безопасности у старшеклассников. А что такого? Крыша над головой есть, деньги на пропитание — и подавно, он был холост и на дам не тратился, не говоря уже о семье. Семья могла бы быть, но не сложилось… Моральное удовлетворение работа приносит, и ещё какое: всяко лучше преподавать практические предметы, нежели загонять, например, какую-нибудь теорию стихосложения, которая никак тебе не поможет в случае пожара. Лично Робер ничего не имел против науки и искусства, но свой предмет уважал куда больше.

Поэтому его там и любили ученики, да и директор отпускать никуда не хотел… Но кто же отказывается от предложения, которое исходит напрямую от ректора ОГУ?

— Ты уже пришёл? — раздался из телефонной трубки голос кузины. Такой тихий, что даже кнопки громкости не срабатывали. — Как увидишь лестницу, сворачивай налево.

— Почему? Я не могу воспользоваться главным входом? — устало спросил Робер. Сейчас хорошо если восемь утра, кто вообще его увидит?

— Можешь, просто я жду тебя в соседнем корпусе… Извини, так получилось.

Извинив Катарину за что-то, что он с трудом мог назвать виной, Эпинэ прошёл налево, как было велено. ОГУ выглядел, самое малое, величественно. Широкие колонны подпирают расписные своды, двери одним своим видом требуют обращения «врата», ступени могли уместить целую демонстрацию — и это он назвал какой-то «лестницей»? Впечатлившись как следует, Робер продолжил путь. Корпус гуманитарных наук, где его ждала кузина, выглядел куда скромнее, но всё же не как его бывшая школа. Веяло чем-то старым, историческим… Эпинэ сразу представил, как выглядит это невзрачное зданьице поздним вечером. Сидят студенты на ступеньках и травят байки, запивая дешёвым кофе из автомата. Да, в восемнадцать лет многого не надо!

— Робер! — А вот и кузина. Ни свет ни заря, Катари уже на рабочем месте. Робер слишком давно её не видел, чтобы сказать, рано это или поздно для неё, но, видимо, Катарина была исполнительным работником… что не мешало ей оставаться той же беззащитной девочкой из далёкого детства.

— Здравствуй, — осторожно обняв хрупкую женщину, Эпинэ отстранился и сразу задал самый важный вопрос: — Почему так рано?

— Прости, ты не выспался, — это было утверждением, а не вопросом: достаточно посмотреть на его лицо.

— Нет-нет, я всегда так выгляжу…

— Врун! Ничего, наши коллеги научат тебя отдыхать, — Катарина безмятежно улыбалась и нежно теребила косу, но сказано это было таким тоном, что Робер разом прекратил сомневаться в своих будущих коллегах. — Рано, потому что я хотела познакомить тебя с самыми важными людьми нашего университета… они все очень заинтересованы в тебе, Робер. Даже господин ректор…

«Даже?» Разве не господин ректор пригласил его сюда?

— В том числе господин ректор, — исправилась Катари. — Но мне очень жаль, Робер… Председатель отдела кадров ещё не пришёл, а господин проректор только что ушёл…

— Весёлый проректор, — пробормотал Эпинэ, глядя на часы: без трёх минут восемь. — Ладно, главное, отведи меня к Матильде. Она-то уж точно скоро подойдёт.

— Конечно! — повеселев, кузина взяла его под руку и повела внутрь. Здание как здание, пункт охраны, коридоры, запах безудержной юности… и кофе. Плохого, дешёвого кофе. То, что нужно. — Она тебя ждала, госпожа Алати… то есть, Матильда… мы подружились не так давно. Кто бы мог подумать, что мир так тесен! Ты давно её знаешь?

— Да, в каком-то смысле. Я вызвал в школу родителей какого-то шалопая, а пришла она как родственница, даже не прямая — больше некому было. Вот и разговорились… так я, к слову, познакомился с внуком Матильды…

— И он здесь тоже учится, — при упоминании Альдо Катарина как-то странно поджала губы. — Магистратура, серьёзный профиль, а всё не успокоится… ну, тебе лучше знать…

— Пожалуй.

Робер умолчал, что отчасти его позвали из-за Альдо. То есть, конечно же, на первом месте была вакансия преподавателя безопасности жизнедеятельности, но он точно знал, по какой причине ходатайствовала Матильда. Таких учителишек, думал Робер, десятки, если не сотни, ничем он таким не выделяется — разве что пара конкурсов на муниципальном уровне принесла школе кубки победы, но то школе, а не Роберу.

Матильду беспокоило что-то, связанное с Альдо. Прямо она говорить не пожелала, сославшись на то, что он сам увидит и поймёт. Честно говоря, Эпинэ чувствовал себя как двойной агент или шпион на задании, когда заходил на собеседование и успешно с него выходил. Главное, не забыть, что он здесь ещё и за этим. Или не забыть, что он здесь в первую очередь работает? Время покажет.

***

Ожидая Матильду в её рабочем кабинете, Робер чуть не заснул. Почему-то этаж деканата наводил на него тоску. Когда они знакомились, Эпинэ ещё не знал, что эта потрясающая женщина является деканом словесного факультета ОГУ, но, впрочем, это придавало ей некоторый шарм. Чего врать, Матильда роскошна и без своего деканства! Осталось только её дождаться…

— Робер, твою кавалерию! — рявкнули ему в ухо. Эпинэ подскочил в кресле и продрал глаза. — Ты вообще знаешь, что такое «спать по ночам»?

— Признаюсь, иногда забываю… — Он не мог удержаться от улыбки при виде старой подруги, даже если она откровенно отчитывала за какую-то оплошность. — Рад тебя видеть. Или теперь «вас»?

— Как хочешь, — отмахнулась Матильда, протягивая ему стаканчик с кофе. — Привыкай, теперь каждый день это дерьмо будешь пить.

Робер и не возражал: вкус кофе из автомата напоминал ему собственное студенчество.

— Меня по жизни окружают невыспавшиеся мужчины, — ворчала госпожа декан, она же просто «деканша», деловито отдёргивая шторы, включая рабочий компьютер и устраиваясь в кресле, которое чертовски ей шло, почему-то отметил Робер. — Сначала — ой, да я ещё поработаю, а с утра всё — туши свет, сливай воду… Угробите себя все…

— Да ладно, так уж и угробим, — примирительно сказал Робер. — Адриан тоже ночами работает?

— Достал, — восхищенно фыркнула Матильда. Что ни говори, а своего мужа она любила: после их громкого развода с предыдущим неудачным избранником, насколько знал Робер, стало намного легче жить… — Ну, готов к ошеломительным новостям?

— Погоди, пожалуйста, — Эпинэ помассировал виски — другого жеста, чтобы расслабиться и сосредоточиться на нужной мысли, он пока не знал. — Катари… кузина моя… настаивала, чтобы я встретился с начальством. Со всеми по очереди.

— Ну, председателя отдела кадров ты уже видел на собеседовании — это Дорак. Кстати, бери на заметку: Квентин — единственный в этом богоспасаемом учреждении человек, у которого можно попить хорошего кофе и не травануться. Но, правда, хороший кофе нужно заслужить, — она отпила из стаканчика и красноречиво поморщилась. — А кто тебе ещё нужен? В деканате чуть что, дуй ко мне. Ты никому конкретно не подчиняешься, Робер: основы безопасности — предмет общий.

— Она что-то про ректора говорила. Или проректора, — они посмеялись над случайным каламбуром.

— Проректор сам тебя найдёт, если понадобишься, — хмыкнула Матильда. — Думаю, он обязательно выкроит времечко между насилием над своими историками и кормёжкой кота. А к ректору зачем?

— Утвердить меня должен… и документы все у него. На подпись.

— Тогда подождём, к десяти он точно явится. Что бы там про нынешнего Оллара ни говорили, на работе он хотя бы присутствует.

Слухов Робер знал немало, но все они друг другу противоречили — оставалось убедиться собственными глазами. Матильда дождалась, пока он допьёт кофе, быстро решила какие-то дела с подошедшим секретарём и завела разговор об Альдо.

***

Wait… I don’t feel like waiting, I don’t feel like waiting hesitating anymore… Музыка гремела в наушниках под стать настроению. Начало осени выдалось тёплым, и Ричард без зазрения совести гнал велосипед вниз по склону, а потом — снова вверх, стремительно приближаясь к центру города. ОГУ! Он, Ричард Окделл, поступил в ОГУ! Главный университет города O. и гордость всей страны! Эта мысль сама по себе настолько кружила голову, что Дик иногда сбивался с темпа и пару раз чуть не влетел в машину, но ничто не могло затмить его радости. Первокурсник мчался вперёд, в новую жизнь, почти не отягощенный прошлым. Почти.

Если бы не матушка со своими нотациями… если бы не отец, годами ранее позорно уволенный из этого университета… если бы не минимальный проходной балл, который он едва-едва наскрёб…

Нет, не думать об этом. Всё прекрасно и замечательно. Say… Don’t wanna hear you saying, you don’t want me anymore… Но темп Ричард всё-таки сбавил.

«Не думай о матушкиных наставлениях, ты, дурик бровастый! — зазвенел в голове голос Айри. Почему сестра всю жизнь звала его не иначе как бровастым дуриком, Дик не знал и знать не желал. Сама такая. — Ты теперь можешь целыми днями вне дома зависать, так радуйся, идиот! Она тебе больше ничего не сделает…»

От поддержки Айрис стало немного лучше, хотя она и выражала свою сестринскую любовь странными способами. Иногда — через ногти и зубы. Впрочем, бедную сестру можно понять, ей-то с матушкой ещё куковать и куковать… А Дик — свободен! Дик — студент!

Он свернул в свой любимый переулок: Ричард часто гулял по городу один, чтобы как можно позже вернуться домой. Улочка уже проснулась, открылись кафе, заработали магазины, распахнулись окна невысоких домов — в центре чтили старину и не строили совсем уж высоких зданий, не считая ОГУ, конечно же. Проезжая мимо кафе-мороженого «Марианна», Дик невольно притормозил. Сколько воспоминаний, сердце приятно сжалось… здесь ли сама Марианна? Купить ли ему мороженое на обратной дороге? Конечно, купить, ведь он теперь студент — грех такое не отметить!

Take… Go ahead and take me, take my picture, make me richer, rock’n’roll…

Выезжая на шоссе, с которого уже была видна главная башня университета, Ричард зачем-то застрял у ювелирного магазина — неожиданно подумал о подарках для сестёр. Это чуть не обернулось катастрофой, потому что он зазевался и очнулся в последний момент, услышав неприлично близко рокочущий мотоцикл. Дик запаниковал и чуть не потерял управление, перед глазами пронеслось всё — матушка, сёстры, острые ногти Айрис, друг детства Наль, соседские собаки, фигура отца на пороге, «я потерял работу», матушка, Наль… Он уцелел настоящим чудом: мотоциклист лихо, пожалуй, чересчур лихо взял влево, и Ричард врезался только в забор и только колесом. А мог бы — головой, и не в забор, а под чужие колёса.

«Пронесло», — только успел подумать Ричард, слезая с велосипеда и оценивая ущерб. Ноги не гнулись от страха, какой позор…

— Осторожнее надо, юноша, — с весёлым укором сказали ему. Дик обернулся: видимо, не желая бросать первокурсника-неудачника на обочине, мотоциклист отъехал совсем недалеко, наблюдая за ним с расстояния метра или двух.

Хотя откуда ему знать, что Ричард — первокурсник? Вот насчёт второго не поспоришь.

— Простите, — пробормотал Дик и тут же вспыльчиво добавил: — Вы тоже могли бы поосторожнее ехать!

— Да, я много чего могу, — он усмехнулся и снял шлем, и Ричард ненадолго завис, уставившись на красивое, пусть и смеющееся над ним, лицо в обрамлении длинных чёрных волос. Айри бы продала душу прямо здесь и сейчас, окажись она на месте Дика. — Кто там больше пострадал, вы или велосипед? Судиться будем? Когда?

— Нет, всё в порядке, — растерялся Дик. — Корпус немного оцарапан, но это вроде так было…

— Не сомневаюсь, что было. Вы всегда так увлечённо рассматриваете ювелирку?

— Вовсе нет! — почему-то снова вспылил он. — Я вообще не о ювелирном думал!

— На этой улице, — заявил мотоциклист, — можно рассматривать только ювелирку или кафе-мороженое. К слову, загляните как-нибудь в «Марианну», у них с этой недели новое меню и восхитительный щербет. Хорошего дня, юноша, не считайте ворон на проезжей части…

Он унёсся прежде, чем Ричард успел что-либо добавить. Чёрный мотоцикл с характерным рокотом скрылся за поворотом, куда уходило шоссе. Щербет так щербет… Почему-то Дику захотелось догнать этого человека и доказать ему, что он, Дик, завсегдатай «Марианны» и все вкусы уже перепробовал. Вместо этого он, тщательно следя за границами велосипедной дорожки, заспешил в универ. Опаздывать в первый учебный день — дурной тон, даже если ты попал в аварию и, в общем, мог склеить ласты.

========== 2. Ричард ==========

Ричард всё-таки опоздал, и это бесило. Сильнее бесило только то, что старосту курса выбирали как раз в тот промежуток, когда он опаздывал… Валентина Придда Дик видел впервые в жизни и уже люто ненавидел. Судя по взгляду, которым одарил опоздавшего новоявленный староста, чувство оказалось взаимным.

Так что на приветственной речи старшекурсников Дик сидел где-то сзади, ничего не видя и не слыша, зато в весёлой компании: немного одинаковые братья Катершванцы, которых, кажется, никто больше не различал, кроме них самих; Арно Савиньяк, которому явно не сиделось на скучном собрании; дальше Ричард не то чтобы не запомнил, просто взгрустнул. Конечно, это же лучший универ города и страны, а ты чего хотел? Тут такие фамилии на одном ряду сидят, что можно разом утратить веру в человечество. Один Колиньяр чего стоит. Да уж, кто попало в ОГУ не учится…

И Ричард тоже не «кто попало», ведь он прошёл! Взбодрившись, он подключился к перешёптыванию на задних рядах, потеряв всякую надежду разобрать происходящее на сцене.

А на сцене что-то действительно происходило. Вступительную речь господина ректора проспали все — может быть, он и хороший ректор, но говорить Фердинанд Оллар явно не умел. Там запнётся, тут заикнётся, хотя вещи-то произносит правильные: дорогим студентам… наше напутствие… будьте активны и любознательны… вы всегда можете положиться на своих учителей… и старших товарищей… Наверное, речь писал не он, подумал Ричард. Слишком уж велико расхождение между словами и их произносящим.

Опыт старшекурсников был интересен, но Арно рассказывал какую-то городскую сплетню, и Дик предпочёл второе — тем более, на заднем ряду все слушали Арно, не хотелось становиться белой вороной в первый же день. «Не считайте ворон на проезжей части, юноша…» Вспомнилось же… Старшие братья Савиньяка работали в полиции, и поэтому он знал кучу интересных историй. Надо обязательно подружиться, будет что рассказать сестрёнкам! Хотя матушке не понравится… ну, матушке ничего не нравится, что ж ему, не жить теперь?!

— …основ языкознания и прикладной лингвистики, госпоже Катарине Ариго! — Ричард прослушал начало, но теперь никакой однокашник, будь он хоть трижды Савиньяком, не мог его отвлечь. Потому что на сцену вышла такая красавица, что у Ричарда перехватило дыхание — раз и навсегда. Она не была такой яркой и сногсшибательной, как Марианна, но в этой хрупкой фигурке, напоминающей беззащитной цветок, будто бы сосредоточилось всё изящество, вся грация, доступная женщине! А как она скромна… и нежна… Как и все, Дик не слышал ни слова, пока Катарине не принесли микрофон, но он был заворожён одним лишь движением её губ.

— Не смотреть на учительница такой глазами, друг Ричард, — поддел его один из Катершванцев, но Дик не слышал. Дик вообще ничего не видел и не слышал, кроме неё. Так сильно его сердце колотилось разве что во время утренней аварии. Хоть бы из груди не вылетело! Пригодится ещё… ведь он будет предлагать своё сердце этой женщине.

Всё, Ричард уже решил. Это любовь с первого взгляда. Даже если госпожа Ариго не ведёт никаких дисциплин на его курсе, Дик найдёт выход! Он запишется на элективы! Он… он всё сделает ради неё.

— Безнадёжно, — хмыкнул Арно. — Мы его потеряли…

— Как опрометчиво, она ведь ещё не произнесла ни слова, — жёстко откомментировал Придд. Дик ухом не повёл, но запомнил.

— Благодарю вас, — произнесла лучшая в мире женщина, принимая микрофон. К слову, учитель, протянувший его, показался до безумия знакомым… — Теперь лучше слышно?.. Благодарю!.. Завершить нашу торжественную часть хотелось бы не новым, но от этого не менее важным напутствием: будьте смелыми, — негромко, но ласково и, несомненно, с большой любовью ко всем студентам говорила она. — Будьте смелыми, будьте разумными… это — ваше время, ваша молодость… Будьте! — Ричард аплодировал громче всех. Когда овации улеглись, Катарина со слабой улыбкой продолжила: — От имени присутствующего здесь ректора, Фердинанда Оллара… от имени отсутствующего здесь первого проректора, Рокэ Алвы… от имени каждого нашего декана, профессора и старшего преподавателя… Будьте студентами, достойными государственного университета нашего города O.! Удачи!..

***

Ричарду безумно хотелось кинуться к сцене — к Ней, но его удержало сначала нежелание показаться грубым, потом Придд, а потом тот факт, что его уже вынесло общим потоком в коридор, и до сцены было как до Луны. Более того, у Дика было дело, о котором он едва не забыл. Старый друг семьи и лично отца, дядюшка Август, как его называли Дик и Айри, работал здесь в деканате и просил его заглянуть на пару минут. Ричард прекрасно знал «пару минут» Августа Штанцлера, поэтому сначала уточнил у Арно, действительно ли у них есть свободные полчаса. Полчаса были, был даже час — время отводилось для перекуса. Что ж, с ребятами Дик уже познакомился, можно уделить время хорошему человеку! В последний раз повертев головой в поисках прекрасной Катарины, Ричард набрал номер дядюшки Августа, чтобы лишний раз не плутать в стенах универа — а ОГУ был не только величав, но и велик.

В соседнем корпусе, где располагался деканат, отдел кадров и какие-то аудитории, было неприлично тихо по сравнению с основным зданием. Здесь занимались старшекурсники, у них-то уже не было никаких приветственных речей… и где-то здесь был Штанцлер. Несколько раз позорно ошибившись дверью, Дик наконец нашёл нужное помещение и попал прямиком в объятия дядюшки Августа.

— Как я рад тебя видеть, Дикон! — воскликнул Август, хлопая его по плечам. — А вымахал-то как… я не видел тебя с тех пор… — Он сразу помрачнел, и Ричард — вслед за ним. Ясно, речь снова об отце. Дядюшка попытался улыбнуться: — Ладно, не будем об этом сразу… садись, бери булочку. Ты ведь пропускаешь обед из-за меня…

— Это не страшно, дядюшка Август! — заверил его Ричард и не соврал. — Я бы всё равно нашёл время для вас.

— Это ты сейчас так говоришь, — грустно и как-то по-старчески усмехнулся Штанцлер, усаживаясь за стол напротив Дика. — Но запомни, впредь не стоит тратить время, отведённое тебе молодостью, на старика вроде меня. Тихо! Не перебивай, старик есть старик. Итак, поздравляю тебя с поступлением, Дикон — наконец-то лично.

— Фпафыбо больфое, — отозвался Ричард. — Ам… вы не расстроились, что я выбрал точные науки?

— Конечно, нет! Ты волен заниматься тем, к чему лежит душа, Дикон. Это тоже запомни на будущее. — Август задумчиво хрустнул пальцами, затем спросил, оттягивая разговор: — Ты, кажется, опоздал в главный корпус. Что-то случилось дома?

— Нет, всё в порядке. Матушка даже не задержала… это я в аварию попал, — охотно сообщил Ричард и сразу же об этом пожалел.

— В аварию?! Как это вышло?

— Не волнуйтесь так, дядюшка Август, всё хорошо! В итоге я просто немного задел забор… там человек на мотоцикле был…

— Вот как, — непонятно почему прищурился Штанцлер. — И что же, тебе ничего не было за твою беспечность?

— Да нет, — почему-то Дику стало обидно, и он добавил: — Это я виноват, смотрю куда-то не туда, а он мне помощь предложил… и никаких претензий…

— Ладно, главное, что ты цел, — Август отвернулся к окну. — Я буду говорить неприятные вещи, Дикон, но кто-то должен их говорить. В нашем университете происходит масса несправедливых вещей. Я слишком стар, чтобы им как-то помешать… Но учти, всё, всё здесь находится в руках людей молодых, энергичных и влиятельных… дело не только в том, что кто попало сюда не поступает. Здесь кто попало и не работает… И Эгмонт был не «кто попало», но его подставили, вышвырнули, как ненужную вещь. Он был уволен ни за что…

Ричард сцепил пальцы под столом, стараясь держать лицо. Сколько раз он это слышал — каждый раз становилось больно и обидно. Матушка проводила нравоучительные и душеспасительные беседы об отце со скорбным, но жёстким лицом, уверенная в том, что вдолбит в своих детей одно: папу-выгнали-несправедливо-папа-не-виноват, никого не слушайте, никому не верьте, его подставили, и так далее, и так далее…

Но денег не было, новую работу отец не находил, матушка и Айрис продавали своё рукоделие, а Ричард два года разъезжал по городу помощником почтальона. Но сочувствующих отцу коллег, как рассчитывала матушка, в гостях не появлялось. Но лучше не становилось.

В отличие от серьёзной и сдержанной матушки, Август каждый раз переживал всё заново. Он был очень близок с Эгмонтом, поэтому принял половину удара, если не больше, на себя. И каково ему теперь! Отца уже давно здесь нет, а Август остаётся, с теми же людьми, которые оклеветали отца… с теми же людьми, из-за которых в их семье всё пошло не так.

— Я это слышал, дядюшка Август, — деревянным голосом сказал Дик. — Давайте не будем… трогать старые раны.

— Не будем, а придётся, — глубоко вздохнул Штанцлер. — Не только в учительском составе свои тайны, Дикон. Среди студентов тоже поднимает голову… что-то большое и опасное, как дракон. Думаю, в этом ты разберёшься лучше меня. Я не прошу тебя ни во что не ввязываться, ты сам знаешь, что проблемы чреваты отчислением — а ты и так едва прошёл, извини за прямоту. Но я бы хотел, чтобы ты знал, кому твоя семья обязана…

— Ректору, — не выдержал Ричард. — Увольняет же ректор? Я всё понимаю, дядюшка Ав…

— Ничего ректор не делает, — оборвал его Штанцлер. — Прости, но это так. Им вертят, как хотят, всесильные помощники и заместители. Добрый Оллар… он не хотел расставаться с твоим отцом, но его убедили, и довольно жёстко, что выбора нет. Дослушай меня, Ричард Окделл. Человек, стоявший за несправедливым увольнением твоего отца — первый проректор Рокэ Алва. Я не всевластен, не всевластен и господин ректор. Я ничего не смогу поделать, если тебе понадобится помощь. Просто будь осторожен. Надеюсь, что с председателем отдела кадров тебя судьба не сведёт…

— Конечно, — пробормотал Дик и не удержался: — Да какое ему до меня-то дело? Да кому угодно! Я же не отец, я просто студент, и я намерен хорошо учиться…

— Я повторяю, Дикон, — Август поджал губы и через силу продолжал, — Эгмонт был человеком слова и человеком дела, он отлично знал свой предмет, и его любили студенты. Ни одной причины, чтобы выгнать его взашей со всеми последствиями. Но что-то всё-таки крылось в деле несчастного господина Окделла, что…

— Я понял! — слышать, как отца клеймят несчастным, Дику было невыносимо. Так же невыносимо, как и то, что Штанцлер неосознанно употребляет прошедшее время. Да, это так, счастье отец потерял, но не жизнь и не честь. Его дело было правое. — Я всё понял, дядюшка Август, и буду очень осторожен, как вы и просили. Перерыв кончается…

— Конечно, не смею тебя задерживать. — Проводив его взглядом до двери, Штанцлер окликнул: — Дикон!

— Да?

— Будь внимательнее… на шоссе.

— Хорошо, дядюшка Август.

К чему это он? Непонятно… даже не дал про госпожу Ариго спросить. Выйдя из кабинета и потоптавшись на этаже деканата, Ричард вроде бы нашёл лестницу, но его перехватили. Какой-то блондин, красавчик-старшекурсник, судя по всему… с ослепительной улыбкой и интригующим, но в то же время открытым взглядом.

— Ты Окделл, правильно? Можешь не отвечать, знаю, что Окделл. У меня дельце буквально на пять минут…

========== 3. Робер. Ричард ==========

Голова у Робера решительно шла кругом — а это только первый день. Как ни странно, в толпе студентов-первокурсников он выхватил несколько знакомых лиц, в том числе Дика Окделла. Всё-таки хорошо, что у ребят из провинциальной школы, в какой работал Эпинэ, есть возможность поступить в ОГУ! Дальше — сложнее, но первый шаг был сделан, и Робер искренне порадовался за своих бывших — и нынешних — учеников.

Он не пытался держаться Катарины или Матильды, нужно было заводить знакомства самому. Робера уже позвал на чай, а точнее — на кофе, Квентин Дорак: что ему было нужно, новый преподаватель не знал, но собирался узнать. Пока что он разбирался в расписании, которое помогла найти Матильда.

— Ты вот здесь, — ткнула она пальцем в обведённую маркером клеточку. — И, чёрт возьми, Робер, не спускай глаз с нашего засранца Альдо, я тебя умоляю.

— Я понял, — пробормотал Робер. — Но ты правда решила, что он хочет поднять бунт?

— Да он прямо об этом говорит! Уже столько раз в ректорат вызывали, и всё выкручивается, подлёныш… ух, не будь моим внуком, прибила бы.

А может, и так прибьёшь, невольно усмехнулся Робер.

— Но я не понимаю, Матильда… студенческие митинги — дело привычное. Что в этом такого? Побузит и перестанет.

— Робер, я его дольше знаю. Перестанет — это да, но бузить будет так, что мало не покажется. Ты об этом ещё услышишь, и не раз, — подбирая слова, она заговорила медленнее, — просто знай, что не надо нашему треклятому универу ни бунтов, ни митингов. Никаких не надо. И хорошо, если Альдо на этом остановится: нашему оболтусу есть, кого ненавидеть.

Так никакому не надо митингов… Эпинэ удержался от комментария. ОГУ был слишком крут и популярен для того, чтобы в нём ничего не происходило. Но почему именно сейчас? И почему именно Альдо, раздери его лобстер на сотню маленьких альдёнышей?! Да, с другом надо повидаться лично, и как можно скорее.

Они лениво обсуждали грядущую работу: Матильда вводила Робера в курс дела, Робер слушал и запоминал, иногда срывался в воспоминания о школе, но обратно не просился — не при Матильде же. Возможно, дело не только в Альдо. Эта мысль не отпускала сознание Эпинэ. Раз что-то затевается… самое время втянуть Робера. Нет, вряд ли Матильда руководствовалась этим. Женщина просто хочет уберечь внука, или вправить ему мозги, или и то, и другое вместе. В её искренности Робер не сомневался. Но теперь он был уверен, что все кругом недоговаривают. Не забыть: спросить Катари.

— Ав! — неожиданно возвестили с порога. Увидев посреди деканата здорового породистого волкодава, Робер чуть не поседел на месте. Пёс прошёлся по кабинету, деловито, радостно, и начал обнюхивать Эпинэ.

— Да это Готти, — спокойно сказала Матильда. — Собачка нашего литератора, бабника и щёголя. Готти, это свой человек, не лобызай ты его персты разнесчастные!

Роберу очень хотелось сказать что-то вроде «нихрена себе собачка», но он не стал выражаться при женщине. Всё равно эта женщина любого заткнёт за пояс по части изысканных ругательств. Тем временем Готти продолжал инспектировать Робера, недовольно поморщил нос, но всё равно пристроился у его правой ноги, продолжая разглядывать снизу вверх.

— Ещё котик-убийца есть, но вы так или иначе встретитесь.

— В смысле убийца?!

— Кличка у него такая. Одна из, — усмехнулась Матильда. — Как тебе церемония? Катарина пыталась… эм… завлечь аудиторию.

— И у неё вышло, — настаивал Эпинэ. — Видела, как первокурсники рты раскрыли?..

— Дык она пищала, как мышь, то и раскрыли… ладно-ладно, не обижаю я нашу подругу… Знаешь что, иди-ка домой пораньше и выспись. Завтра работать и говорить с Альдо, всё равно он тебя отыщет. По запаху, как Готти.

— Не сомневаюсь, — почему-то вздохнул Робер. Да, выспаться как следует ему и вправду не помешает, но получится ли? Столько нового в один день… — До завтра, Матильда.

Готти важно проводил его в коридор и гавкнул ещё раз — вестимо, на прощание. Робер невольно пересчитал всех, кто должен его «обязательно отыскать», и ему стало жутко.

— Готти, это ты там лаешь? — требовательно спросили из-за двери с табличкой кафедры словесного факультета. — Иди ко мне, хватит концерты устраивать!

Волкодав бодро почесал, куда позвали. Не став следовать за ним, Эпинэ покинул здание, щурясь на закатное солнце. Что ж, утомительно, но весело. Может, он не будет так сильно скучать по тихой и спокойной школе?..

***

«Припарковавшись» около кафе-мороженого, Ричард немного постоял снаружи, пытаясь отдышаться. Он только сейчас понял, как вымотался за день. После нескольких занудных мероприятий они с ребятами куда-то пошли — сначала в парк, потом к реке, потом обратно в универ, чтобы спросить старшекурсников про посвящение в студенты… за всеми этими событиями он совершенно забыл об Альдо.

Магистрант-историк показался ему то ли сумасшедшим, то ли… новым кумиром. Если, конечно, Дик правильно понял, чего от него хотели. Главное он уловил — этот Альдо тоже недоволен увольнением его, Ричарда, отца, и предлагает поучаствовать в чём-то против ректора и проректора… Дик обещал подумать и благополучно забыл. И пока не съест лучшее мороженое в «Марианне» — не вспомнит.

Внутри было приятно и прохладно, как всегда. Проведя день то в толпе, то на солнце, Ричард был счастлив оказаться в такой обстановке. Великолепная Марианна помахала ему рукой из-за стойки — мол, садись за свой столик, Дикон, я сейчас подойду. Дик бы и сам подошёл, но она любила обслуживать клиентов сама… тем более, была уже занята с кем-то ещё. Ричард еле успел поймать стремительно летящую к полу челюсть. Снова он! И мотоциклетный шлем на незанятом столике… Как тесен мир!

— Больше они не появлялись, — щебетала Марианна, подперев щёку рукой. — А вы думали, придут?

— С них станется. Что ж, не буду вас задерживать, это становится неприличным, — Ричард подскочил, как ужаленный, когда его утренний знакомый… поцеловал руку Марианны! И как он сам-то не догадался?! Только поздно уже…

— Да ладно вам, задерживать, — звонко засмеялась Марианна. — У меня всегда открыто, вы знаете… Дикон, ты какое будешь?

Дик не знал, какое у него было лицо, когда их взгляды пересеклись. Что поделать, неприлично красивый мотоциклист всё равно прошёл бы мимо него, да и обернулся слишком резко… Он прищурился, узнавая Ричарда, и неожиданно широко улыбнулся:

— Блистательная Марианна, этому молодому человеку — ваш щербет. За мой счёт.

— Очаровательно, — обрадовалась Марианна. — Люблю, когда вы в хорошем настроении… жизнь лучше становится!

— Вы не поверите — я тоже это люблю. Хорошего вечера, господа, — он вышел раньше, чем Дик успел очухаться. В смысле — за счёт? А как же он расплачиваться будет?! Не зная, что делать, Ричард пересел поближе к Марианне.

— Как твой первый день? Рассказывай! — потребовала она сразу же, протягивая Дику новое вкуснейшее мороженое с фирменной резной ложечкой. — Сгораю от нетерпения!

Дик послушно рассказал всё, что мог, репетируя перед встречей с матушкой и сёстрами. Айрис он расскажет и про Альдо, и про Катарину…. Нет, про великолепную госпожу Ариго он никому не обмолвится, никому. Да и глупо это, запоздало решил Дик: она ещё не знает о его существовании… в Средние века такое бы прокатило, но не сейчас. Нужно быть ближе.

— А матушка как, здорова? — участливо спросила Марианна. Ричард кивнул и добавил пару дежурных фраз.

Вот и вся история его знакомства с Марианной и её мороженым — как на ладони. Два или три года назад, когда он начал подрабатывать, Дик забрёл на эту улицу совершенно случайно — нёс какое-то письмо и заблудился. Заблудился так, что не понимал, где находится, испугался, что ушёл в другой город… стыдно вспоминать, но он даже заплакал от отчаяния. Что ж, это было одно из первых поручений, и Ричард ужасно боялся его провалить. К счастью, ревел он не при Марианне, просто зашёл в кафе с красными, как у кролика, глазами. Людей было не очень много, и так вышло, что он рассказал доброй привлекательной женщине всё. Про то, как уволили отца, как у них дома стало нечего кушать, а сёстры перестали покупать новые красивые платья. Про то, как неприятно стала вести себя матушка — тогда он ещё боялся это признавать, но всё-таки признал. Про то, как Ричард ненавидит главный университет города O., и он туда никогда, никогда в жизни не поступит.

Марианна изменила его жизнь, а точнее — дала необходимый толчок, чтобы эта жизнь изменилась. Она успокоила Дика и накормила его мороженым, нежно поцеловала в лоб… есть ли у неё дети? А муж? Тогда Дик решил, что влюбился… так и было, до сегодняшнего дня. Марианна стала его утешением, как, наверное, нелюбящие женатые мужчины находят утешение в куртизанках. И ещё она дала понять, что Дик ненавидит не себя, не отца и не матушку, и даже не университет. Он ненавидит то, что так получилось. Возможно, судьбу. Возможно, жизнь.

«Но ведь жизнь и судьба — в наших руках, верно?»

Верно. Это было верно.

Ричард с признательностью посмотрел на Марианну. Она болтала о милых сестрёнках Дика, просила привести в гости — давно не заходили…

— Приведу. Обязательно. — И он не удержался: — Я же теперь учусь неподалёку…

— Как не щегольнуть, — засмеялась Марианна. — Ладно, доедай, а то я тебе мешаю. Пойду поработаю над новым меню…

— Подождите, я сразу заплачу, и…

— Ты чего, Дикон? За тебя же заплатил господин проректор, — напомнила, улыбаясь, прекрасная женщина. — Или ты ему не веришь?

— Нет, я…

Ричард вытаращил глаза и всё-таки выронил ложку.

— Кто?!

========== 4. Марсель. Квентин ==========

Сегодня Марсель был великолепен. Впрочем, как и всегда.

С чего начинается настоящее, неподдельное, искреннее великолепие? Правильно, с хорошего настроения! Ну кто, скажите вы, будет блистать на публике, будучи мёртвым изнутри? Правильно, почти никто. Или какие-нибудь личности, с которыми Валме знакомства не водил. Не став вдаваться в жизнь отдельно взятых субкультур, Марсель просто взял и проснулся довольным жизнью, что для «совы» было сродни настоящему подвигу, а потом привёл себя в порядок и порадовался ещё больше. Осталось немного поработать — и весь мир ляжет у его ног.

Ладно, приврал, может, и не весь. Как минимум должны лечь три… нет, четыре аспиранточки, а потом посмотрим. Марсель перевёл глаза из зеркала в расписание. Общая отечественная литература для… для кого? Это же, прости-господи, с факультета точных наук! И как он будет подавать им тонкую поэзию? Ладно, общий курс — так общий, навязали так навязали, проколоться сейчас нельзя. Но удовольствие от жизни как-то притухло, что ли.

Готти, предатель, остался ночевать в деканате. Можно подумать, ему там дом родной. Рокэ — тоже предатель, заявил, что пить с ним не будет, пока не закончит очень-супер-мега-важную речь для ректора. Конечно, сам Фердинанд эту речь даже не начнёт… Но всё-таки, было обидно. Марсель столкнулся с осознанием, что его все бросили, пожал плечами и пошёл на работу. Одиночество не мешает быть великолепным.

На тёплой сентябрьской улице было хорошо, но в здание самого замечательного универа тянуло магнитом всех, даже если идти не хотелось. Марсель уже давно решил, что в целом его, ОГУ, популярность вполне оправдана. Себя он скромно приписал к тем преподавателям, благодаря заслугам которых уровень образования в ОГУ действительно высок. А остальное сделала история, традиции, выгодное географическое положение и некоторое количество финансовых скандалов вокруг фамилии Оллар.

— Доброе утро, Готти, — вот кто первым выходит его встречать! Не аспиранточки, не начальство, а верный пёс. — Хорошо спал? Я тоже… один. Как перст. Все меня бросили…

— Не может быть, — не удержалась проходившая мимо Матильда Алати. С этой дамой лучше держать язык за зубами — ответит же. — Чтобы Валме, да один?! Кошмар!

— Вот и я говорю! — уцепился за сочувствие, как за спасательный круг, одинокий Валме. — Куда катится этот мир?

Продолжать разговор, состоящий сплошь из риторических высказываний, госпожа декан не стала и скрылась на лестнице. Учтиво поздоровавшись с рыжей-прерыжей студенточкой, безнадёжно влюблённой в какого-то однокорытника, Марсель прошёлся по своей кафедре, захватил необходимые материалы и отправился в аудиторию. Время покорять новое поколение головокружительной поэзией. Но первая лекция, увы, вводная.

***

Вводная или водная? А без разницы. Марсель терпеть не мог гнать пургу с преподавательской кафедры, но выбора не оставалось. Надо же с чего-то начинать учебный год. И каждый предмет начинается именно с общей водной-вводной пурги.

— Нервные какие-то первокурсники, — безмятежно сказал Валме кому-то, кто зашёл с ним в лифт. — Вы так не думаете?

— Какие именно, господин Валме? — уточнил собеседник. Точно, это ж Эпинэ!

— Да любые. Вы уже кому-нибудь читали или пока, гм, осваиваетесь?

— Читал, — Эпинэ потёр пальцами виски, хотя усталым пока не выглядел. — Но, правда, на втором курсе. И на экономике. Они ещё не нервные…

— Да уж, эти не нервные, — брякнул Марсель. Надо было спросить что-то светское, а он, как обычно, каламбурил в голове всякое водное-вводное и никак не мог остановиться. Ладно, будем надеяться, что Эпинэ не обиделся на оборванный разговор.

Начинался опасный коридор. В самом конце, как гвоздь программы, располагался кабинет ректора, по бокам — какие-то совещательные комнатушки, куда вызывали либо на ковёр, либо поговорить. Тоже на ковре, естественно. А справа и слева соответственно — комнаты господ первого проректора и председателя отдела кадров. Наверное, так они и подружились — бегали друг к другу в гости. Или просто через открытые двери кричали? Нет, как-то несолидно, причём для обоих.

«Без стука не входить», — напоминали таблички всю дорогу. — «Приём посторонних лиц строго по записи». Ну да, ну да, ректор вообще принимает один раз в неделю — два часа после обеда в какой-нибудь четверг. Марсель толкнул дверь и вошёл, с порога заявив:

— Я с тобой не разговариваю, предатель!

— Какая жалость, — отреагировал Рокэ, не отвлекаясь от дела. Что он там писал аж на трёх листах, Марселю знать не хотелось. — Дверь закрой.

Валме просьбо-приказ выполнил и уселся в кресло. Чёрный кот с пугающими лиловыми глазами лениво и строго посмотрел на него. Так умел только Рокэ — сразу ясно, чей котик. Марсель протянул руку и получил в ответ роскошный вид на оскаленные зубы.

— Моро не хочет со мной общаться, — вздохнул Марсель. — Ну, ладно. Кофе будешь?

— Не сейчас. Помнишь свои стихи про ветреную особу, которая забывала все свои обещания? — Валме кивнул. — Так вот это ты.

— Технически это ты со мной разговариваешь, а не я с тобой, так что всё нормально.

Рокэ не стал отвечать на его, безусловно, логичное заявление, только потянулся и очень, очень заразительно зевнул. Вслед зевнули Моро и Марсель — удержаться невозможно.

— Всё-таки не идёт тебе твоё имя, Морячок, — обратился к коту Марсель. — Я б по-другому назвал.

— А тебя не спрашивали… Должны были назвать Моряком, отзывается на Моряка, никаких проблем.

— Должны были. Но не назвали. Как странно иногда поворачивается жизнь!

— Ну, в этом-то ничего странного нет… — Алва одним эргономичным жестом сгрёб со стола все нужные бумаги и пошёл к выходу, свободной рукой сдёргивая с вешалки пальто. — Покорми Моро, раз пришёл.

— Я-то покормлю, но это не значит, что он поест, — услужливо ответил Марсель. — Хорошего дня, ваша светлость господин проректор.

***

Квентин прислушался к шагам и голосам снаружи. Валме пришёл после первой пары, значит, скорее всего, он заставит Рокэ посмотреть на часы и вернуться на свет божий, а заодно зайти к Дораку. Самое время заварить кофе. Неспешно работая над напитком, председатель отдела кадров напевал себе под нос какую-то старую, всеми забытую песенку. Настроение было хорошим, запах кофе — манящим. Что бы там ни говорили врачи, это определённо напиток богов.

Успеет он поговорить с Алвой о деле или нет, от Квентина не зависело, поэтому он не беспокоился и не готовил речь. Ничего не зависело даже от грядущего интервью с ректоратом ОГУ, которое покажут по всей стране. Казалось бы, мероприятие важное, но к нему Фердинанда готовили давно и упорно, и весь преподавательский состав уже был вышколен, словно какая-нибудь армейская часть. Если кто-то придерётся, тогда посмотрим, а раньше времени переживать нечего.

Причины любого недуга следует искать сначала внутри, а уже потом — снаружи. То же касается университета, во всяком случае, в его нынешнем состоянии…

— Войдите, — отозвался председатель на лаконичный стук в дверь. — Рокэ, вы так характерно стучите…

— В отличие от того же Валме, я хотя бы стучу, —отозвался первый проректор ОГУ уже из любимого кресла. — Ваша речь, она же — речь господина ректора. Править будете?

— Нет, не вижу в этом смысла. Вам с корицей?

— Без.

— И я так думаю, — пробормотал Квентин. — В последнее время приправы меня раздражают. Они сбивают с толку и уводят от дела.

— Если это метафора, приберегите её для литераторов. И кофе приберегите тоже, Квентин.

— Очень трогательное беспокойство, но без этой чашки я не смогу с вами разговаривать, — Дорак занял место за столом и, расставив чашки, взялся за первый лист. Как всегда, безупречный слог, каждая пауза на своём месте. — Да, думаю, от этого совещания даже если что-то и рухнет, то не смертельно. Как вы находите наших новых коллег?

— К их радости, я пока никого не нашёл, — отозвался Алва. — Но за Эпинэ ручаются госпожа Алати и госпожа Ариго.

— Вам этого достаточно?

— Мне достаточно того, что Эпинэ признал пёс Валме.

— Где-то тут я должен укорить вас за беспечность… — пригубив полчашечки своего кофе, Квентин дочитал речь до конца и удовлетворённо улыбнулся. — Блестяще, впрочем, это вы и сами знаете. Вернёмся к Эпинэ. Нужно прощупать почву и определить, насколько легко он поддаётся чужому влиянию и сколькими знакомыми уже обзавёлся. Не думаю, что сам по себе он будет опасен…

— Сами по себе в этом университете опасны разве что Готти или вы. И то на одного найдётся Валме, а на второго — кофе.

— Или Ракан, — напомнил Квентин, игнорируя намёки на кофеин. — К слову, сыну Окделла каким-то чудом удалось пройти, — председатель сделал паузу на ответ, но Рокэ не счёл нужным что-то добавлять, только пожал плечами. Конечно, он и сам отлично знает, кому что удалось — все списки и большая часть документов проходили через руки администрации, и если за остальных коллег Дорак поручиться не мог, то насчёт Алвы был уверен: документы не просто проходили, а были внимательно прочитаны и приняты к сведению. — Я правильно понимаю, вы уже решили, что с ним делать? Мальчику дома неслабо промыли мозги.

— Я должен что-то делать? Кем бы ни был юный Окделл, он всего лишь один из студентов и даже не историк. — Рокэ одним глотком прикончил чашечку, на которую уже нацелился Квентин. — Пока он ничего не натворил, мы и не пересечёмся.

— Вы уже, — вежливо сообщил Дорак. Проректор вскинул бровь.

— Дайте угадаю, я чуть не сбил его на шоссе?

— И кто знает, чем бы это обернулось, если бы сбили… Я не ждал от вас иного ответа, Рокэ, но не все ниточки в наших с вами руках. Вернусь к Ракану. Это становится болезненным вопросом, и мне сообщили, что он уже пару раз беседовал с Окделлом. О чём, мои осведомители не разобрали, но сам факт — разговор состоялся. У парня как будто едет крыша, если Ракан ещё не выкинул из головы идею о митинге, Окделл, помня об отце, может схлопотать эту заразу. Или какую другую…

— Как поэтично, — заметил Алва, — мы говорим о студенческих волнениях, как о грядущей мировой революции. Было бы более реалистично, не оставайся в центре событий два-три человека из нескольких тысяч…

— Не будьте легкомысленным. Упускать их из виду нельзя, особенно сейчас.

— Вот вы и не упускайте, — уходя, Рокэ отобрал у него кофейник.

— Я всё понимаю, — окликнул председатель, — но не заставляйте меня страдать от жажды.

— Пейте воду, Квентин, — любезно отозвался Рокэ и закрыл дверь.

***

Марсель скептически посмотрел на господина первого проректора. Ушёл с бумагами, вернулся с кофейником, одно пальто уцелело. Лепота!

— Пригодится, — объяснил Рокэ. — Покормил?

— Покормил. — Марсель для пущей убедительности ткнул пальцем в ту сторону, где стояла мисочка Моро: она была с тщанием вылизана и теперь блестела. — Неужели я дожил до того дня, когда твой кот ест из моих рук?! Жизнь прожита не зря! Погоди, ты ходил к Дораку, чтобы стащить его кофейник?

— К сожалению, мне пришлось стащить ещё и кофе, — поморщился проректор, оставляя на столе похищенную ёмкость и снова собираясь уходить.

— Ты бережёшь сердечко Дорака больше, чем сам Дорак, — заявил Валме.

— Кто-то должен.

— Неубедительно… Кстати, ты же теперь свободен? Как насчёт часиков шести… — Марсель осёкся, поняв, что разговаривает с закрытой дверью. — А попрощаться?! Господин проректор, ваши манеры просто отвратительны. — С подлокотника кресла на него недовольно глянул Моро, и пришлось объяснить: — Я должен отправить сувенир на родину, для папеньки. Гневить моего папеньку — последнее дело, и твой хозяин пообещал отвести меня в фарфоровую лавку. Один не пойду… Теперь понятно? — Кот медленно прикрыл глаза и повернул голову к окну, с прищуром наблюдая за стаей птиц. Валме протяжно вздохнул: с собаками было куда легче разговаривать, они хоть слушают…

========== 5. Робер. Ричард ==========

Комментарий к 5. Робер. Ричард

Royal Republic - Follow the Sun

Альдо перманентно не попадался ему на глаза, зато сам Робер постоянно попадался Валме — литератор с собакой работал непосредственно с Матильдой, поэтому они то сталкивались в коридорах, то пересекались в лифтах гуманитарного корпуса. Пришлось смириться, хотя Марсель ему откровенно не нравился, наверное, взаимно. Вот и в этот раз, бродя по коридору после третьей и последней на сегодня пары, Робер буквально попался: сначала Готти, потом — его великолепному хозяину.

— Ав, — очаровательно потряс ушами Готти. Почесав пса, Эпинэ подумал, что надо бы завести какую-нибудь зверушку. В одиночку такого здоровяка он не потянет, а вот какого-нибудь маленького грызуна — почему нет?

— У него на вас нюх, Эпинэ, — поздоровался Валме, выруливая из-за угла в щегольской рубашке, которая, надо признать, сидела на нём хорошо. — Или вы тут бродите непростительно часто.

— Брожу, — не стал спорить Робер. — Вы, случайно, не знаете, что сейчас у магистров-историков и первого курса математиков? К сожалению, я не помню конкретной специализации…

— Историки, только не знаю, какие, сейчас страдают: у них семинар с господином проректором, — тут же ответил Марсель. — Как представитель подвида гуманитариев… кхм… насчёт факультетов точных наук ничего вам сказать не могу. Божечки, Эпинэ, вы что, по всем корпусам так бродите?!

— А если и по всем? — почему-то обиделся Робер.

— Нельзя расхаживать по приличному заведению с таким лицом! — решительно заявил Валме, схватил его под локоть и куда-то потащил. Готти подталкивал сзади, деваться некуда. — Скажите, вы сегодня вечером свободны? Меня, кажется, опять кинули…

— Возлюбленная? — вежливо уточнил Робер.

— Хуже, — прыснул литератор. — Так свободны или да?

— Вы не оставляете мне выбора, господин Валме.

— Вот тогда мы куда-нибудь сходим, выпьем и избавимся заодно от этих ужасающих «господинов», — спорить с ним было невозможно. — А кого, кстати, ищете? Я могу чем-нибудь помочь?

Почему-то Роберу пришло в голову спросить об одной женщине, которую он ищет уже несколько лет, но он застеснялся и сказал правду:

— Альдо Ракана или Ди… Ричарда Окделла.

Марсель присвистнул:

— Милая компания. То есть, как преподавателю мне с ними не по пути, но наслышан. Посещаемость первого товарища в последнее время скачет, как сердечко влюблённой девицы, а Окделла я даже видел. В последний раз он ошивался этажом выше у госпожи Ариго.

— Что ему надо от кузины? — недопонял Эпинэ. — Что ж, вот и узнаю, спасибо вам за…

— Вы родственники? — обрадовался Валме. — Какая прелесть! Тьфу, прицепилось… Очень рад. Работать в дружеской обстановке — что может быть лучше? Так я зайду за вами часам к шести. Хорошего дня, Эпинэ.

У Робера всё ещё шла кругом голова от стремительных распоряжений Валме насчёт его вечера, когда он поднялся к кабинету Катарины. Там никого не было, ни снаружи, ни внутри, кроме самой кузины: она проверяла чьи-то работы, опустив голову, и испуганно вздрогнула, когда Робер вошёл.

— Прости, — извинился он. — Я ненадолго.

— Да, это кстати, — как-то вымученно улыбнулась кузина, — мне ещё работать и работать… Ты с утра отучил, а мне сейчас, через полчаса… впрочем, ладно, ты что-то хотел?

Странно, никакого Окделла она не видела, разве что Эгмонта четыре года назад. Валме ошибся или Окделл не дошёл? Зато Роберу удалось перехватить копию расписания, и Дик нашёлся очень быстро. Первым узнав учителя, он кинулся навстречу из студенческой толпы, радостно улыбаясь.

— Робер, я очень рад, что вы здесь!.. — Переходить на «ты» Ричард отказывался, наверное, Робер на его месте тоже предпочёл бы этого не делать, но ему самому почему-то было неловко. В конце концов, он всего лишь молодой учитель, с которым они общались и вне школы. — Только я долго не могу, профессор Райнштайнер не опаздывает…

— Я недолго и не задержу, просто хотел поздравить, немного запоздало… То, что ты теперь студент ОГУ, даже символично.

— Ага, — пробормотал Дик, уткнувшись взглядом в свои ботинки. Наверное, не надо было напоминать ему об отце, и без того неугомонная Мирабелла… Оказалось, дело уже в другом: — Робер, вы не знаете, по какому принципу выбирают руководителя для… научной работы?

— Ты уже об этом задумался? — восхитился Робер. — Далеко пойдёшь! Типичный студент спросил бы накануне защиты…

— Может быть, — а парень все еще смущается, дело не в работе. — Так не знаете?

— Мне пока сказали лишь одно: меня это не касается. Сначала испытательный срок и прочее и прочее, а потом уже можно об этом думать.

— Жаль, я бы у вас написал, — искренне сказал Дик. — Нам объяснили, что преподаватель может быть с абсолютно любой кафедры, так как работа общая и…

— Это я знаю, а у тебя мало времени, — поторопил Эпинэ.

— Точно… может, вы знаете… — помявшись еще немного, он выпалил: — Может, вы попросите госпожу Ариго за меня? То есть, я сам, конечно же, поговорю с ней, я слышал, что она берёт самых разных студентов и… и что она ваша кузина, так что, может быть…

Что сразило Робера больше, очевидная мания Дика на Катарину или тот факт, что об их родстве тут весь институт знает, он понять не успел. Группа Ричарда потянулась в кабинет, нужно было спешить.

— Хорошо, я о тебе упомяну. В конце концов, ты не хулиган какой-нибудь и учишься прилично… — только и успел сказать Робер.

Стоит ли? Хотя Катари — умница, она сама разберётся, что к чему, и поймёт, что делать. Как ни крути, а учить кузину жизни может, пожалуй, Матильда, но уж точно не он…

***

Дома было тяжело. Когда Ричард думал, что, став студентом, он избавится хотя бы от ощущения матушкиной безграничной власти, он сильно ошибался: теперь возвращаться стало ещё труднее, чем раньше. И ведь была у него мысль отправиться в другой город, жить в общаге и возвращаться домой разве что на каникулы! Но Дик слишком любил O., во время подработки он хорошо узнал родной город, обрёл много новых знакомых и не мог заставить себя расстаться с этим местом. Тем более, поступив в ОГУ, он доказал, что может, и ни за какие коврижки не уйдёт, если только не будет отчислен. Жаль только, что матушка воспринимает это иначе…

Ветхий домик на окраине — вот во что превратилась бывшая когда-то шикарной усадьба. Оставив велосипед во дворе, Дик прошёл к главному входу и увидел в окне Айрис. Сестра сидела на подоконнике, как всегда, в условленное время. Жестами, знакомыми с детства, она дала понять, что Мирабелла сейчас на кухне. Кивнув с благодарностью, Ричард толкнул дверь. Матушка не услышит, как он приходил, а потом он просто спустится на общий ужин и что-нибудь соврёт.

Соврёт… Дик никогда не думал, что будет врать матери. Помня реакцию дядюшки Августа на аварию и выражение лица Робера, когда он проболтался о госпоже Ариго, Ричард решил, что будет крайне осторожен, но пока не выходило даже это. Матушке не нравилось всё: с кем он общается, как он себя ведёт, что он изучает, куда он поступил, как это он до сих пор не выбрал научного руководителя… К чему придраться, Мирабелла Окделл найдёт всегда.

— Всем привет… — шепнул Дик, проходя мимо целой батареи матушкиных кошек. Те посмотрели ему вслед с одинаковой неприязнью. Закрывшись в своей комнате, Ричард упал на кровать лицом к потолку и шумно выдохнул. Ну почему, почему даже здесь стало противно?!

Неважно, как он будет учиться, универ всё больше походил на единственную отдушину. Нужно заняться чем-нибудь общественным, может, записаться в волонтёры. Тогда он будет проводить дома ещё меньше времени…

Эта мысль невольно вернула его к Альдо. Дик припомнил, что ему наговорил старшекурсник. Если он не соврал, конечно, хотя Альдо выглядит таким честным… Этот парень был учеником отца и заодно помогал ему разрабатывать программу, за которую Эгмонта в конечном счёте и оставили без работы. Ричард бы не поверил, если бы ему не предъявили черновики. Это сильно запутывало дело, и он попросил у Альдо время на раздумья. Идея отца была не нова, он всего лишь хотел убрать из учебной программы совершенно лишние для тех или иных специальностей предметы — на гуманитарном факультете было слишком много «воды», преподаваемой ради престижа и чьих-то денег, заменить непонятную научную работу первокурсников на более специализированное исследование для второкурсников и старше… И так далее и тому подобное. Абсолютно понятные и здравые идеи, думал Ричард, отец всего лишь хотел сделать жизнь студентов лучше, а его за это убрали.

Что-то не состыковывалось.

За увольнением отца, каковое из-за его хорошей репутации превратилось в долгую и тяжёлую операцию, стояли умные люди, и они не могли не понимать, что Эгмонт хотел как лучше. Более того, соберись они с силами, Эгмонт бы СДЕЛАЛ, как лучше, и все прекрасно это знали, не могли не знать! Либо всё было вновь завязано на чьих-то деньгах, либо Ричард терялся в догадках, что ещё могло произойти. Было бы ещё, у кого спросить…

Он прислушался. Этажом ниже говорила по телефону матушка. Дик отпихнул ногой стопку учебников и воткнул наушники, лишь бы не слышать… нет, нехорошо так думать, это же его мама, в конце концов… Он просто послушает музыку, только и всего. Don’t you think it’s time you moved on… Your time has come and your time is gone. Ещё раз… Альдо может опубликовать программу отца, чтобы её увидели все студенты. Альдо сделает это. В принципе, Дик ему не очень нужен, но он, Ричард Окделл, был бы восхитительным козырем в этом плане.

Выглядело идеально. Наверняка, увидев возможность идеальной учёбы без дурацких лишних предметов и без мозолящей всем глаза неопределённой научной работы, за ними, то есть, за Альдо, потянутся очень многие. И отец был бы рад, то есть, будет рад — они ему обязательно расскажут. Но что-то мешало, что-то… не страх и не совесть… что же это было?

***

Матушка разжимала губы только для того, чтобы есть, пить и ругать Айрис. Вечером — ругать Дика, а утром — окликать кошек на завтрак. Всё остальное время эти губы напоминали тонкую дрожащую полосочку, так плотно они были сжаты. Того и гляди, полоска порвётся, и…

— Ты уже нашёл себе научного руководителя? — обронила Мирабелла, сидя за столом с идеально ровной спиной и разрезая ножом тушёную рыбу. — Или тебя кто-то выбрал?

— Пока нет, матушка, — как можно ровнее и спокойнее ответил Ричард, ненавидя рыбу. Рыбу, рыбу, не мать, он любит мать, она его родила и воспитала, никаких посторонних мыслей, а рыба отвратительна, особенно тушёная. — Я встретил Робе… господина Эпинэ, он преподавал в нашей школе раньше. Он считает, ещё рано об этом думать.

Некоторое время матушка молчала, видимо, сопоставляя в голове всё, что она знала, слышала и видела об Эпинэ.

— Всё равно не затягивай, — велела она.

— Да, матушка.

Хоть бы обошлось! Хоть бы ужасный разговор за ужасной рыбой на этом закончился! Из последних сил Дик уткнулся в тарелку. Его уже мутило от подобной еды… вот получит стипендию, вот заработает на волонтерной работе… На почту он возвращаться не готов, вовсе нет, накатался по городу за три-то с лишним года.

Громко и отчаянно тикали часы: им тоже хотелось выбраться, да некуда — стрелки бьются о стекло и там же остаются, а солнечный свет в кухню Окделлов не проникал с того дня, когда Эгмонт вернулся из университета в последний раз. Нашёл ли он работу на этот раз? Отец разъезжал по городу в поисках нового места, но что-то всё время не складывалось, и в итоге он отправился дальше, за пределы О., так как поклялся — что бы ни случилось, а семью он прокормит. Какие-то деньги приходили, но они таяли так быстро…

Ричард с ужасом обнаружил, что рыбы ещё половина тарелки. Они уже давно не голодали, да и голодали совсем недолго — от силы месяц, когда было совсем туго, но не доедать при Мирабелле было никак нельзя. Сестрёнки покорно едят, ему ещё никогда не было так жалко девочек… Господи, почему, ну почему?!

— Ты повидал Августа?

— Я рассказывал, — едва не огрызнулся Ричард, — что мы с ним виделись в первый день учёбы.

— Прошло уже достаточно времени, Ричард. Ты должен уделять больше внимания человеку, который до последнего защищал отца.

Ты должен, тебе стоит… и почему она делает упор именно на этом? Дядюшка Август уже даже не друг семьи, не хороший человек, не почтенный учитель, а просто — тот, кто до последнего защищал отца. Матушка говорила прямо, что ей не нравится, где учится Дик, но это уже перебор по отношению к самому Штанцлеру!

— И кстати, — совершенно не кстати добавила Мирабелла, — я ещё не созванивалась с отцом по поводу твоего обучения. Ему вряд ли понравится, где…

— Почему? — не выдержал Ричард. За столом стало тихо, до мурашек тихо, только часы продолжали упрямо и глупо тикать. — Почему ему не понравится? Отец работал там много лет, он должен любить…

— Отец, — звенящим голосом перебила матушка, — любил своих студентов, любил свою работу, но не то, что с ней сделали. Люди украшают место, а иногда и портят его. Коллеги твоего отца поступили предательски… Эгмонт был…

Дик выронил вилку, и она звякнула, а матушка не заметила. И так каждый раз, стоит заговорить об Эгмонте. Айри выскочила из-за стола: только ей можно было так делать, ссылаясь на астму, хотя, Дик был уверен, сейчас сестрёнке стало нехорошо по-настоящему. Он и сам бы с радостью убежал и прилёг, вместо матери и рыбы…

— Все они, все, — завывала, вернее, наговаривала матушка — это из-за тишины вокруг и идиотских часов её голос напоминал вой ветра в глухую полночь. — Все оставили его. Первый проректор и этот старый председатель отдела кадров играют всеми вами, как марионетками, и никто ничего не чувствует. А кто почувствовал — того в университете не стало!.. Они против свободы слова, свободы мысли, против свободы вообще… Не такого мира хотел твой отец!.. Ужасный человек проректор…

Ричард опустил голову. Смотреть в тарелку и есть рыбу. Есть рыбу. Смотреть в тарелку. Не слушать матушку, даже если она попросит пересказать — гадать не надо, всё ясно без лишних слов…

Матушка говорила, Дик слушал, противостоять ей он всё ещё не научился. Через какое-то время вернулась Айрис, она дышала тяжело. Как странно: Мирабелла минут десять говорит об ужасном проректоре, а перед глазами Ричарда — смеющийся человек, который купил ему мороженое…

Часы тикали, матушка говорила. Дик представил, что тушёная рыба — это щербет, и набросился на последний остывший кусок.

========== 6. Ричард ==========

Поздняя осень давила на плечи дождями, облетающие листья прилипали к колёсам велосипеда, брызги луж пачкали одежду, а ещё у Ричарда Окделла рухнул мир. Сегодня был последний день, когда они могли попроситься к преподавателям на исследовательскую работу, и по совместительству тот же день, когда госпожа Ариго собиралась ответить Роберу. У Дика было плохое предчувствие с самого утра, но ни матушкины занудные наставления, ни настороженное личико Айрис, ни кошки, ни прохожие, ничто так не тяготило его, как приоткрытая дверь в кабинет Катарины. Он знал, что там Робер, и это успокаивало и раздражало одновременно, но больше всё-таки первое: ведь Дик ещё не оставался с Ней лицом к лицу… У них даже иностранного языка ещё не было, только со следующего полугодия, и Ричард волновался, как никогда.

И не зря. Ему отказали.

— Поймите меня, дорогой Ричард, — лучшая женщина в мире грустно и виновато теребила косу, сидя за столом, и Дик простил бы её всё на свете, только Катарина просила не прощения, а понимания. — Моё здоровье не позволяет брать больше троих студентов… очень, очень жаль, что так вышло, ведь вы хотели именно ко мне — не знаю, чем заслужила… Но проблема не в этом. Ради тех ребят, кому я пообещала ещё в прошлом году… знаю, что вы думаете — у старших преимущество…

— Вовсе нет, — выдавил Ричард, не в силах наблюдать, как она волнуется.

— Спасибо, — устало улыбнулась Катарина. — Проблема, я повторюсь… ведь вы с Робером были так уверены, что даже не подыскали запасной вариант?

— К сожалению… — Это было так: Дик бы отправился к профессору Райнштайнеру или к господину Литенкетте, но самые классные преподы с кафедры точных наук, естественно, были заняты в первую очередь. Остальных он знал плохо и, если честно, не очень хотел, а Роберу пока нельзя. — Госпожа Алати тоже взяла своих выпускников…

— Мы не можем оставить вас без руководителя, — решилась Катарина. У Ричарда кольнуло сердце: она так заботится о нём! Как о студенте, но всё же… — Конечно, срок вышел и вы опоздали, но это моя вина, поэтому…

— Максимум — моя, — наконец вмешался Робер. — Или Дикона.

— Дикон? — повторила лучшая женщина, и Ричард чуть не умер на месте. — Это ваше прозвище? Какое оно замечательное…

— Спасибо, — он почему-то охрип. — Отец прочитал, что это… устаревшее сокращение от моего имени. С тех пор… я Дикон.

Она больше не произносила этого вслух, но, Ричард надеялся, хотя бы раз повторила про себя. Когда они с Робером вышли, он едва не рухнул на ближайший диван в коридоре кафедры, но всё же удержался.

— Не падай духом, — неправильно истолковал его эмоции Эпинэ и похлопал по плечу. — Кузина что-нибудь придумает. Ты действительно так сильно к ней хотел?

— Да, — ограничился Дик. — Знаете, спасибо большое за помощь, лучше так, чем вообще не попытаться… я пойду? Пара уже началась…

Он дождался, пока Робер уедет на лифте, потом отошёл за угол и сел на подоконник. Ричард почти дошёл до лестницы, почти. Почему-то было невыносимо сейчас, после этого провала, идти на лекцию. Лекция — не семинар, он спишет у Арно… если Арно здесь, конечно же… У Валентина Заразы-Старосты Придда была в запасе куча историй о прогульщиках, которые, как наркоманы, один раз попробовали и оторваться не могут. Бред, думал Ричард, но всё равно боялся. Может, не стоит? Может, заставить себя и…

Дик представил, как его расспрашивают о руководителе. Ну как ты, выбрал? А кого? А почему нет? Ха, как говорит физрук… тебя выгонят взашей!.. Как твоего отца… Такие разговоры Ричард уже слышал, и не раз, но хоть не от своих друзей. Ребята тактично молчали, но вот остальной универ, особенно старшие… те, кто помнит здесь Эгмонта.

Нет, это свыше его сил. Ричард повертел головой в поисках укрытия. А прогульщики вообще прячутся? Ему стало даже стыдно — не знать, как прогулять и куда потом деваться! Но раз уж встал на эту дорожку, надо идти до конца. Ещё минут пятнадцать он посидит здесь, в сквозном коридоре, никуда конкретно не ведущем, а потом выйдет на улицу и поедет… прямо под дождём! И плевать, если он простудится!

— Ричард, это вы? — окликнули его через двадцать минут на лестнице. Дик вздрогнул и обернулся: Катарина! Она! Чувство стыда заставило его щёки загореться, они полыхали почти до боли. Но госпожа Ариго не спросила, что он здесь делает. — Слава богу, нашла… думала, придётся все корпуса обойти… у вас найдётся минутка? Я, кажется, знаю, что делать…

***

Поднимаясь по лестнице в главном корпусе, Ричард думал, что он ошибся. Хуже быть не может? Ха, нет уж, вот теперь всё действительно плохо. И не вывернешься, и не обвинишь никого — кругом виноват сам. Скатился до среднего балла у требовательного профессора Райнштайнера, пропустил своё счастье в лице научного руководителя Катарины, записался в прогульщики и пропустил уже несколько пар подряд, и то потому, что страдал. А теперь стоит напротив кабинета первого проректора и не имеет понятия, что он должен говорить.

Что может сказать сын уволенного ни за что преподавателя первому проректору? Что может сказать едва не разбившийся на дороге мальчишка своему спасителю? Что может сказать Ричард Окделл Рокэ Алве?

Обратной дороги нет. Дик сначала постучал, а потом подумал.

— Войдите.

Ричард протиснулся внутрь. На него не обрушилось матушкино проклятие, не выскочил из-за угла оскорблённый отец, не наехал мотоцикл: на него просто взглянул кот. Первым, что увидел Ричард, был этот красавец с лиловыми глазами, карауливший тумбочку у входа, и он явно требовал внимания.

— Нет, вот этого лучше не делать, — предупредил проректор, видя, что рука Дика сама тянется погладить кота. — Моро свободен от социальных предрассудков, он цапнет вас вне зависимости от того, как ваша фамилия.

— Окделл, — обречённо пробормотал Ричард. — Госпожа Ариго должна была вам сказать…

— И она сказала. Крайне исполнительная женщина, — Алва кивком указал ему на кресло, и Ричард сел, вернее — провалился: это тебе не студенческая скамья. — Возьмите список тем, выберите, какая на вас смотрит, и по возможности не отвлекайте меня.

Дик покивал, прочитал от силы темы полторы, дальше — никак. Он рассматривал тумбочку, пялился на кота, в конце концов исподлобья уставился на Рокэ. Помимо пары знаменательных встреч в самом начале учёбы, они больше не виделись, считай, вообще. Во втором полугодии, возможно, им введут общую историю, и тогда юные математики столкнутся с проректором лицом к лицу, а возможно — и не введут, кто ж его знает, этот университет. Алва над чем-то работал, ноутбук тихонечко жужжал, тонкие красивые пальцы летали над клавиатурой…

— Выбрали? — а вот это было внезапно.

— Давно, — ощетинился Ричард, сам того не заметив. — Первую.

— Так и думал, что вы будете витать в облаках, так что первая — самая лёгкая. Распишитесь, — Дик получил в руки заветную бумагу, которая подтверждала, что он, Ричард Окделл, посеял своё счастье и пишет научную работу не под покровительством Катарины Ариго. — И не делайте такое лицо, будто вам подсунули отраву, юноша. Если бы госпожа Ариго не отправилась меня уговаривать, жертвуя собственным временем и здоровьем, вы бы так и оставались неприкаянным студентом-сиротой. Прошу прощения, не намекал на вашего отца.

— Отец не умер и не сбежал, — теперь Ричард окончательно разозлился. — Он…

— Называйте, как хотите, но он вас сейчас не воспитывает, — пожал плечами проректор, и Дик понял, что всей душой его ненавидит. Матушка — другое дело, её любить тяжело, но отец! — Первую версию пришлёте через две недели. Черновик, заметки, что угодно, но ваши мысли на тему. Если хотите высказаться по поводу вашего родителя, лучше сделайте это сейчас.

Ричард перебирал в памяти всё, что слышал от матушки, отца, Августа, Альдо и пытался вспомнить, в какой момент эти пронзительные синие глаза казались ему добрыми.

— Только вопросы, — выговорил Дик. — Это правда, что отец был хорошим преподавателем?

— Да, его любили студенты и он знал своё дело.

— Это правда, что он разработал программу, которая… которая могла бы сделать лучше?

— Кому сделать? — уточнил Алва.

— Студентам же…

— Возможно. Идеи вашего родителя были несколько утопичны, но студенческая среда определённо восприняла бы их на ура. Не буду спрашивать, откуда вы её знаете, хотя должен…

— Я не помню, дома говорил, наверное, — соврал Ричард. — И… ну… мне всю жизнь говорили, что он был уволен несправедливо…

— Основываясь на том, что мы с вами выяснили только что, Эгмонт Окделл действительно был уволен несправедливо, — равнодушно сказал проректор, откинувшись на спинку кресла и ненадолго прикрыв ладонями глаза. — Полагаю, теперь вы тверды в своём мнении относительно меня. Что-нибудь ещё?

— За что? — вырвалось у Ричарда прежде, чем он успел что-либо обдумать. — Ладно, может быть, я не знаю всего и… и задаю не те вопросы, но… Может быть, в каком-то смысле отец и был лишним здесь, для вас или для господина Дорака, вряд ли для господина ректора Оллара… Но дома! Матушка и без того была не сахар, с тех пор как он потерял работу, всё стало только хуже!.. Они не разговаривали очень долго, а потом матушка звонила в универ… ситет, и чего только ни делала… Нам было стыдно, но она хотела как лучше, она хотела! И денег совсем не осталось, у папы ничего не выходило. Я работал… я… я понимаю, что в пятнадцать лет не так уж рано, а уж в военные годы…

— У нас не военные годы, — произнёс Алва. Он смотрел куда-то в сторону, возможно, на кота.

— Это было ужасно, — не мог остановиться Дик, его трясло. — Они все… все эти люди на почте… смеялись надо мной, я ничего не умел. В школе откуда-то узнали про отца, все издевались и… я был один… Ездил по городу, терялся и плакал, ронял чужие письма. И всё равно матушка куда-то прятала половину этих денег, может, они и по сей день у нас лежат… А за что сёстры?! Им ведь с ней…

Он очнулся и замолчал, придя в ужас от сказанного, вернее, от факта сказанного. У Ричарда не хватало духу сказать прямо — «во всём этом виноваты ВЫ», а обходный монолог выглядел как дурацкая жалоба на жизнь какого-нибудь неудачника. Но ведь он не неудачник… больше не… ведь так?

— Извините, — пробормотал Дик, глядя в пол. — Я… я всё сделаю. Через две недели.

— Закончили? Полегчало? — осведомился Рокэ. Дик вздрогнул: кажется, он не злится! — Трудно отрицать, что ваши тридцать три несчастья произошли без моего участия. Я и не отрицаю. Признаться, не знал, что у Эгмонта Окделла есть сын, но это дела не меняет.

Ричард только кивнул. Конечно, не меняет. Так и увольняют хороших людей, ни за что…

— Но этот сын, — продолжил проректор, — благодаря своей тяжкой работе вырос в упрямого и целеустремлённого юношу, который к началу учёбы уже имеет за плечами опыт работы и прекрасно знает родной город. Он же, к слову, доказал, что может не только поступить в самый престижный вуз этого города, но и учиться в нём, несмотря на напоминание об отце и давление со стороны матери. Вы действительно так недовольны своей жизнью, упрямый юноша?

Что-то упало, и Дик едва не подскочил, так неожиданно ворвался этот звук; оказалось, это Моро спрыгнул с тумбочки, и мягкие кошачьи лапы коснулись пола, а потом кот неодобрительно на них посмотрел и отправился в коридор.

— В-вы действительно так думаете? — единственное, что он смог произнести.

— Я думаю, что мы засиделись и пора проследовать за Моро. Вам — на пару, мне — к председателю Дораку, — давая понять, что время и правда вышло, Алва поднялся и опустил крышку ноутбука. Стало ещё тише. — Кстати, не работай вы на почте, не встретили бы Марианну. Потрясающая женщина, не знать её — в каком-то смысле грех. Собирайтесь, Ричард, я закрываю кабинет.

========== 7. Марсель. Робер ==========

Продрав глаза, Марсель попытался определить, какой на дворе год, и не определил. А потому что не надо встречать новый, не запомнив, какой был по счёту старый! Валме тяжело вздохнул и наугад протянул руку вправо. Стена. А влево у нас что? Влево Готти. Что ж, две хорошие новости: он в помещении, и волкодав вместе с ним. Остальное подождёт.

Марсель сосредоточился на вышеупомянутом помещении и понял, что он не у себя и не у Рокэ. И, кажется, не на работе, но это уже неточно. Утешала третья хорошая новость, вытекающая как следствие из предыдущих: Рокэ точно где-то здесь, потому что, судя по невыносимо трещавшей голове, вчера литератор пытался его перепить.

— Как обычно, безуспешно, — пожаловался Марсель волкодаву, будучи не в восторге от собственного голоса и ещё больше — не в состоянии молчать. Волкодав ответил — поднял ухо, прям как Алва — бровь. С кем поведёшься… — Сейчас он придёт, и я увижу нечто отвратительное. Знаешь, что? Отвратительную бодрость.

Ещё через пару часиков, как он определил про себя, Валме таки поднялся, дождался, пока вселенная прекратит выписывать кульбиты, и отправился на поиски ответов, Рокэ и чего-нибудь попить. А квартирка-то — ничего себе… Ого-го. У кого они отмечали новый год на этот раз? Кто у нас такой богатый? Непонятно. Из всех коллег, не считая дам, к которым он не ходил или ходил, но не за этим, Марсель не был только у новенького Эпинэ, с которым они уже давно на «ты».

Всё нашлось в одном месте: ответы, водичка, омерзительно бодрый проректор и даже Эпинэ. Сначала, правда, Марсель не догадался, что это за холмик под одеялом, а потом холмик пошевелился и простонал:

— Доброе утро, Валме.

— Я же говорил, он будет спать до последнего, — жизнерадостно поделился Рокэ. Пожалуй, на самом деле жизнерадостности в нём было как обычно, но сейчас Марселю всё казалось слишком громким, особенно Алва, в первую очередь он.

— Ты опять… выиграл. Извините, что спрашиваю, мы немного где? Я как-то запамятовал за нашим педсоветом.

— У меня, но не совсем, — обозначил из-под одеяла Робер и продолжать не стал.

— Фактически это дом госпожи Ариго, — ответил за него Рокэ. Валме только поморщился, отодвинувшись: вот когда хочется поболтать, из господина проректора и слова не вытянешь, а теперь ему приспичило! Как всегда… — Кузина Робера отправилась праздновать к другим дражайшим родственникам и оставила своим коллегам целый полигон.

— Я так понимаю, без коктейля Молотова не обошлось, — не выдержал Марсель: желание каламбурить всё, что движется, успешно боролось с похмельем. — Начинаю припоминать. Слушай, а где мы животных бросили? Готти вроде со мной был…

Они поозирались в поисках Моро. Как ни странно, кот был тут как тут: сидя на возвышении, кажется, на шкафу, он смотрел на трёх людей сверху вниз, и прищуренные лиловые глаза выражали такое количество презрения, на которое способны, пожалуй, только коты.

— Морячок — умница, — пробормотал Валме. — Он знает, что мы были заняты не богоугодным делом.

— Не ругайся при мне, — потребовал Рокэ. Из-под одеяла раздалось удивленное мычание Робера.

— Это норма, — успокоил его Марсель. — Наш проректор — Дионис и богохульник, каждый раз, когда я говорю «божечки» или «батюшки святы», он творит чудеса мимики и делает такое лицо, что волей-неволей становишься немного атеистом. Поначалу меня это очень умиляло.

— А сейчас? — возмутился проректор-богохульник.

— И сейчас, — снисходительно сказал Марсель. — Будь добр, передай мне вот эту чашу святой воды.

***

Робер заставил себя встать к обеду, хотя это было непросто. Он бы с радостью пролежал здесь, под одеялом, до самого вечера, но нужно было проводить гостей. Поэтому с утра Эпинэ каким-то чудом сумел вывести из дома большую часть коллег, которые ехали по домам: за ними не требовалось приглядывать, потому что за всеми сразу приглядывал бдительный Райнштайнер, а другие группы нуждались в указателях, как пройти к двери. Робер помнил, что он искренне переживал за Валме: литератор начал год с восхитительных рифм и рифмовал всю ночь, и это не могло не сказаться на его утреннем состоянии. Но Рокэ убедил его, что ничего страшного не случится и можно спать дальше, и так прошло ещё несколько часов…

Наверное, сейчас ушли даже они. Робер смутно помнил какую-то болтовню над ухом, вспоминались древние греки, но на этом всё. К своему удивлению, добравшись до кухни, он обнаружил там сразу четверых: Марсель сосредоточенно просматривал фотографии, как будто искал что-то конкретное, Готти играл со шторами, Рокэ чесал кота. Раньше Эпинэ и представить себе не мог, что окажется в одном помещении с этими двумя (или четырьмя?) в такой идиллической обстановке.

— Доброе утро в третий раз, — повернувшись к нему, поздоровался проректор. — Вы не против, что мы ещё не ушли?

— Вовсе нет, — мотнул головой Робер и тут же пожалел об этом. — Но с этим надо что-то делать…

— Делайте, вино в холодильнике. Правда, лучшее уничтожили вчера… Марсель, как это было?

— «Это было», — повторил Валме и душераздирающе зевнул. — Сам-то помнишь небось… Я помню, что я был в ударе. Это точно.

— Эрвин сказал, — припомнил Эпинэ, — ты сочинял что-то на заказ.

— Фи, — скривился литератор. — Я убиваю своего поэтического гения.

— В таком случае, он бессмертный, — усмехнулся Рокэ. — Потому что мы баловались до самого утра. Если помнишь, ты заставлял меня перекладывать это на музыку, причем немедленно…

— И когда, по-твоему, наступило утро?!

— Когда упал Робер.

— Хорошо звучит, — задумался Валме, уставившись в потолок. — «Когда упал Робер…» Рокэ, ты не поэт?

— Немного.

— Кому воды? — не в тему спросил упавший Робер. — Ещё осталось немного салата.

***

Марсель справился: он не вывихнул челюсть, пока зевал. Январское солнце село, на кухне включили свет — черт возьми, да они так и не ушли с этой несчастной кухни! Пару раз пришлось вставать, но недалеко, до холодильника или до шкафчика с посудой: выгулять Готти вызвался Рокэ, и сейчас они оба самозабвенно бултыхались в снегу, как представлял себе это Валме. Посмотреть хотелось безумно, но шевелиться — вообще нет.

— Любимая стадия похмелья, — поделился он с Эпинэ, — когда уже не хочется умереть, но ещё не хочется повторить. Такая, знаешь, леность по всему телу.

— Да уж, леность… — зевнул Робер. Выглядел он тоже получше, чем с утра. — Прости, не хочу показаться негостеприимным, да и не мой этом дом, просто интересно: вы чего-то ждёте?

— Рокэ говорит, что я слишком долго спал, но это не аргумент. Не верь этому человеку, я знаю его несколько лет и ни разу не видел, чтобы он спал вообще, — может, Валме и приврал, но сейчас он этого не помнил. — Вообще уже поздно куда-то идти… Да и, кстати, ты обещал закончить свой рассказ.

— Какой ещё рассказ? — с опаской спросил Робер. Как и ожидалось, он забыл самое важное.

— Про любовь всей твоей жизни, лапушка ж ты забывчивая, — посочувствовал Марсель. — Помнишь, нет?

— Я рассказывал? — взвыл Эпинэ. — Раздери меня лобстер…

— Да, — любезно поддакнул Валме. — И кстати, тебе говорили, что ты очень странно ругаешься? Я-то не против, но это может повредить воспитательной работе. Студенты и всё такое. — И тут же задал более насущный риторический вопрос: — Интересно, из них кто-нибудь нас перепил в эту ночь?..

Робер не ответил, видимо, расстроенный своей внезапной болтливостью. Марсель потыкал вилкой остатки салата, снова зевнул, провёл ладонью по волосам. Они вели себя как-то странно, эти волосы: наполовину завились, хотя Валме не просил. На подоконнике над батареей грелся Моро, через какое-то время он приподнял голову и прищурился в коридор — предвещал возвращение блудного хозяина.

Переборов собственное тело, Марсель вышел навстречу. Рокэ и Готти выглядели примерно одинаково — оба в снегу и неприлично довольные.

— Когда ты решишь покинуть этот мир, завещай мне свою собаку, — с порога сказал Рокэ. — Думаю, никто из нас не будет против.

— Ты сейчас мне смерти пожелал, что ли?! — возмутился Валме. Готти даже не вякнул, только преданно вильнул хвостиком и посмотрел на Рокэ. — А больше тебе ничего не завещать? У меня из интересного есть коллекционное издание Лорки.

— Я тебя удивлю, наверное, но Лорки у меня хватает дома в оригинале.

Когда они вернулись на кухню в полном составе, Робер, вероятно, всё вспомнил — так решил Валме по его прояснившемуся взгляду. Не-хозяин-дома внимательно на них посмотрел и предложил ещё вина.

— Я так понимаю, вы пока не уходите, — добавил он. — Уже поздновато, я даже позволю себе вас никуда не отпустить…

— Ой, да куда ж мы денемся, — решил за всех Марсель и бережно опустил себя за стол, к вину. — Меня смущает только то, что я здесь один со всеми на «ты». Вы, случайно, в эту бурную ночь на брудершафт не пили?

Эпинэ это предположение заставило понервничать, и Марсель прекрасно его понимал — господину проректору выкал даже Квентин Дорак.

— Нет, — успокоил страждущих Рокэ. — Мы перешли на «Ро».

— Что?!

— Односторонне. Я вас так назвал, и вам понравилось.

— Ну, ладно, — немного нервно усмехнулся Робер. — А то я уже запереживал… Признаться, Рокэ, о вас ходит много пугающих слухов, но всё оказалось не так страшно…

— Вы уверены? — вскинул бровь Алва. — Может, всё-таки страшно?

— Не слушайте его, этот человек любит вино, мотоциклы и котиков, — встрял Марсель, выдвигая в центр стола тарелку с нарезкой, которую они почему-то не заметили вчера. — Так что насчёт душераздирающей истории, Ро? Мне тоже понравилось, извините.

— Всеголишь… Ладно, как хотите, — Марсель был уверен, что коллега теперь стесняется не самой истории, а своей новой уютной клички. — Я раньше и жил, и работал на окраине, в обычной школе. Как-то раз вывозил школьников центр посмотреть, и встретил её прямо на улице. Не буду затруднять вас пересказом разговора, я-то помню каждое слово, но… В общем, мы как будто знали друг друга всю жизнь, а затем обоим надо было бежать. Так бежать, похоже, что никто не догадался спросить контактные данные, — невесело усмехнулся рассказчик. — Глупость, достойная вчерашних школьников. А она, знаете… очень красивая, конечно. Не той хрупкой красотой, на которую только любуются, а живой, настоящей. Смеётся звонко… И как будто знает всех в городе, насколько я помню по разговору. Очень яркая женщина.

Валме представил, как это было, и быстренько дорисовал прекрасной даме соответствующую внешность. Да, куртуазного романа из этой парочки не выйдет, но сейчас же постмодернизм!

— Как видите, ничего особенного, — закончил Эпинэ. Одновременно с его речью кончилась нарезка, в основном из-за того, что добрую половину Марсель пихал под стол для Готти. — Не знаю, почему это так заинтересовало Валме, но…

— Почему же — ничего особенного? Мило, — откликнулся на своё имя Марсель. — И грустно. Немного. Может, то, что ты не помнишь её имени, облегчает боль… Ох, нет, я что-нибудь об этом напишу.

— «Это было печально»? — поинтересовался Рокэ. Марсель не успел даже обидеться, потому что первый проректор заявил: — Ваша история, Ро, кое о чём мне напомнила, поэтому завтра мы продолжим разговор… Если выберемся из дома, конечно же.

— А зачем для этого выбираться из дома? — Валме не понимал, к чему он клонит.

— Поесть мороженое.

Марсель переглянулся с Робером, потом вопросительно посмотрел на Готти и на Моро — никто не подсказал. Рокэ улыбался.

========== 8. Ричард. Марсель ==========

Снег стучался в окно, опоздавший Йоганн — в дверь, Арно — в плечо Дику, который не заметил, как задремал. Это было удивительно: Роберу не всегда удавалось совладать с группой на семинарах, увлекая студентов в не очень увлекательные сами по себе основы безопасности, но лекции он читал интересно, и вот, именно на лекции, Ричард заснул. Может, потому, что какой-то нехороший человек поставил её первой парой в понедельник, а может, из-за ночи, которую он не спал. Дик так расстроился после телефонного разговора с отцом, что отрубился часам к пяти…

— Собственно, как показали ваши последние тесты, — весело говорил Эпинэ, прохаживаясь перед доской, — в случае пожара в университете выживет только Валентин.

— И те, кого Зараза посчитает нужным вытащить, — проворчал Арно. Дик неуверенно хихикнул: он немного отстал от жизни в группе, гоняясь за элективами у Катарины Ариго, поэтому не знал, шутит Савиньяк или они всё-таки подружились со старостой. Отстал — не то слово, даже не поучаствовал в разборках, которые устроил Эстебан то ли в октябре, то ли в ноябре! Может, это-то как раз к лучшему?

А всё-таки Роберу идёт университет, очень странно и немного сонно подумал Ричард. Или это они оба изменились и выросли? В школе он не особо обращал внимания на учителя, пока они не познакомились поближе из-за печального положения дома у Дика.

Робер заговорил о каком-то старом пожаре, ребята увлечённо слушали, Ричард спал. Перед глазами мелькали телефонная трубка, лицо госпожи Ариго, матушкины коты, а потом он неожиданно вспомнил, какой сегодня день недели — то есть, не вспомнил, а заново осознал. Понедельник означал не только новый круг страданий и лекцию Эпинэ. Этот понедельник означал проверку теоретической части научной работы у первого проректора.

Дик тихонечко заскулил. Нет, всё бы хорошо, но он был твёрдо уверен в том, что написал несусветную чушь.

— Спишь на ходу, — беззлобно поддел его Робер после лекции. — Или что-нибудь случилось?

— Пока нет, но вот-вот, — максимально пространно объяснил Ричард. Собирался он медленно из-за недосыпа, и старый друг решил, что это сигнал к разговору:

— Тяжело тебе, наверное, Дикон… Всю жизнь выслушивать от матушки, что проректор Алва — ось зла, и так угодить с научной работой…

— Да всё нормально, — почти не соврал Ричард: прямо сейчас его волновало не злодейское амплуа Рокэ, а то, что он скажет о его пятнадцати страницах невероятной лабуды. — Я, эм… пытаюсь сосредоточиться на учёбе. А вы сегодня такой весёлый, что-то случилось?

— Да! — воссиял Робер, и Дик понял, что попал. — По-моему, я никогда тебе не рассказывал, а если и рассказывал — то только при Матильде… О том, как влюбился по уши в одну даму, так и не узнав, как её зовут…

— Я помню, — неожиданно для них обоих вскинул голову Ричард. — Неужели нашлась?!

— Нашлась, и даже ближе, чем я думал… Признаться, самому бы мне и в голову не пришло искать её там, — и Дик выслушал головокружительную историю о своей старой знакомой Марианне, о том, как она открыла кафе, взаимно похоронила надежду когда-нибудь снова увидеть Робера, а потом они оба познакомились с господином проректором, и этот господин проректор, доброй души человек, буквально за ручку привёл Робера к его любви. Неизвестно, какой пункт этой истории оказался самым сильным, но Ричард окончательно проснулся.

В голове ещё прокручивались кусочки разговора, когда Дик полз к центральной лестнице главного корпуса, чтобы подняться к проректору. Роберу так повезло… И Марианне! Интересно, они поженятся? Ричард искренне радовался за обоих, но не мог избавиться от грустного чувства, что вряд ли ему когда-нибудь удастся испытать такое же счастье с госпожой Ариго.

— Окделл, смотри, куда идёшь, — он дёрнулся на голос Придда за секунду до того, как врезался в старшекурсника. Старшекурсник хмыкнул и обошёл, а Придд, к сожалению, никуда не делся. — Я только что от своего научного руководителя, — зачем-то поделился он. — В этом году проверку обещают ужесточить, и, кажется, они уже это сделали. Предзащита…

— Я понял, — максимально вежливо огрызнулся Ричард. — И я очень спешу.

— Конечно, — интонацию этого «конечно» ему истолковать не удалось — Валентину тоже не хотелось разговаривать, хотя зачем-то он это начал? Таща себя по ступенькам вверх, Дик вспомнил, что как-то раз слышал краем уха от Арно: Заразе хотелось писать работу, неважно, какую, под руководством первого проректора, поскольку несколько лет назад его брат Джастин защищал у Алвы то ли подобное исследование, то ли и вовсе диплом. Подробности забылись, а суть осталась — Ричард по ошибке, по собственной глупости и по странной прихоти судьбы занял его место…

Впрочем, может, Придд бы и передумал, знай он, как это непросто. Мысленно попрощавшись с матушкой, сестрой, кошками и госпожой Ариго, Дик постучался и вошёл.

— Я, конечно, слышал, что верующие студенты перед экзаменом со мной пьют святую воду, — задумчиво сказал Рокэ, глядя на него, — но вы выглядите немного отвратительно. Присаживайтесь.

— А вы будете у нас что-нибудь читать? — брякнул Ричард, оттягивая время и падая в кресло напротив стола. Только по шевельнувшейся тени он заметил Моро — кот неподвижно восседал на подоконнике, сливаясь с тёмной шторой и, вполне вероятно, по-кошачьи ненавидя Дика.

— Не в этом году. Впрочем, в этом же году я не планировал никого брать, а вышло наоборот… Так что, вы готовы работать или попросите отсрочку?

— Какая отсрочка? — опешил Ричард. — Сегодня же последний день, то есть, первый, но все остальные…

— Просто предложил. Это был ваш последний шанс, Ричард, — проректор потянулся и прошёл к окну, зачем-то отдёрнул штору, вернулся и пролистал теоретическую часть, над которой Дик честно просидел с крестом и температурой около недели. — Вы когда-нибудь бывали на Ниагаре?

— На Ниагаре? — упавшим голосом переспросил Дик. Воистину, понять этого человека невозможно. — Нет…

— Странно. Поразительное место. Если долго слушать воду, начинаешь разбирать в ней какой-то мотив… В основном я бы отнёс это к морю, с волнами проще договориться, но и у водопада есть своя мелодия, — Ричард слушал, представлял и держал в голове, что это всё неспроста. — Вы любите шум дождя?

— Очень, — не соврал он.

— Отлично, теперь представьте тот же звук, усиленный многократно, и добавьте фоном вашу любимую песню. Примерно такое впечатление могло бы сложиться у вас от водопада, — заключил Рокэ и добавил: — Литры воды, льющейся непонятно откуда, и слабо просвечивающая за ними мысль. Ричард, это ваша теоретическая часть. Прямо сейчас вы садитесь на моё место, берёте тряпку, энциклопедию и вытираете воду. Досуха не обязательно. Ваши последние слова?

— Можно я перед этим схожу за кофе? — обречённо попросил Ричард.

Ближайшие автоматы были внизу, столовая — в соседнем корпусе, путешествие грозило затянуться надолго. Скользнув взглядом по настенным полкам, Рокэ словно из ниоткуда вытащил кофейник.

— Только осторожно, — предупредил проректор. — Эта вещь принадлежит господину Дораку.

***

Марсель не собирался ничего подслушивать, боже упаси, но куда деваться, если заговорщики встали прямо у него под дверью?! Ладно, заговорщики — громко сказано, это всего лишь великолепная госпожа Матильда с её безбашенным внуком, но неужели нельзя было отойти в сторонку? Если Валме в кабинете, дверь всегда приоткрыта. И сейчас она именно что приоткрыта. Весь мир сговорился против его желания поработать, кошмар…

А поработать было над чем. Шекспир сам себя не проанализирует, а проанализированный филологами-второкурсниками Шекспир каждый год то ли забавил Марселя, то ли приводил в священный ужас. Образ Гамлета, например, колебался между романтической тряпкой и мужественным расхитителем гробниц. Валме преданно любил литературу, но не то, как её трактовали другие. Что поделать — работа…

— Твою кавалерию, — воскликнули за дверью. — Ну и дрянь.

«Вот и я так думаю, дорогая Матильда», — подумал Марсель. Они с деканшей взаимно друг друга недолюбливали, но эта женщина всегда говорила очень умные вещи. Как сейчас, например, и Валме не шутил.

Нужно заняться Шекспиром, раз уж ленишься встать и захлопнуть дверь. Трагически вздохнув, Марсель вчитался в чью-то пламенную речь. Студентка ссылалась на один из сонетов великого автора, один из тех, которые Валме любил сильнее прочих и в оригинале знал наизусть. Как-то раз они болтали о литературе с Рокэ (практически единственный собеседник, который не только был в состоянии о литературе болтать, но и читал её лично) и поспорили, кто прочитает сонет наизусть. Чтобы было справедливо, начинали хором. Марсель был в своих силах уверен и довёл дело до конца, Рокэ то ли забыл, то ли не знал с самого начала и в какой-то момент переключился и дочитал то же самое стихотворение в переводе на испанский. Алва остался очень доволен собой, Валме не понял ни слова, но вечер был хороший.

— Ты же сама знаешь, бабуш, — продолжалась драма под дверью. Ракан, что ли? Кто ещё может назвать грозную госпожу Алати по-домашнему милым и нелепым «бабуш»? — По-другому никак. Господин Окделл…

«Опять?!» — за последние педсоветов двадцать Марселю ужасно надоела эта фамилия, да ещё и Рокэ утром сказал, что сегодня будет выжимать из Окделла-младшего нормальную теорию.

— Альдо, не дури! — рявкнула Матильда, и литератор снова оценил по десятибалльной шкале, насколько он с ней согласен. Шкала выдала одиннадцать. — Конечно, бабка тебе не указ, да и Робер ничего не скажет, потому что не догадается, но это — перебор. Твори, что хочешь, в пределах разумного, и не пытайся переть на себе весь мир — мир как-нибудь без тебя справится…

— Не понимаю тебя, честное слово! Ты же тоже его не любишь…

«О ком это они? — задумался Марсель, уже отбросив работу и заинтересованно подслушивая. — При всём уважении, эта женщина кого угодно может загонять, включая своего благоверного Адриана…»

— Разве что потому, что уже замужем, — фыркнула госпожа Алати. — Нет, Альдо. Просто нет. На чём ты помешался больше — на идеальном универе или на разнесчастном Окделле?

— А в чём разница? — спрашивал Ракан. — Они друг друга олицетворяют. И если Эгмонта здесь уже нет и не будет, то сделать то, что он задумал, я смогу. Не один, за мной пойдут многие, если не все. Честное слово, бабушка! Ты знаешь, о чём речь! Что в этом плохого? Если два каких-то бюрократа возомнили, что им всё по плечу…

«Два каких-то бюрократа» навели Марселя на мысль о Дораке и Алве, разве что потому, что больше в этом богоспасаемом универе бюрократить было некому — и нечего.

— …тебя не касается, — выдохнула Матильда. — Третий вариант: помешался на себе. С чего ты решил, что знаешь абсолютно всё? Так же, как когда-то давно решил твой обожаемый Эгмонт!

«Ну, хватит», — решил Марсель и отправился к двери. Готти приподнял уши, но не проснулся — счастливый мальчик. Судя по звукам и движению теней, раздосадованный непониманием бабушки Ракан от души стукнул кулаком по стене. По его, Марселя Валме, стене! Это был конец.

— И если ты не блефуешь, я сама к нему подойду и… — Матильда осеклась, Альдо застыл в позе каменного изваяния, и Марсель понял, что он снова великолепен. На пороге своего кабинета и с максимально грозным выражением лица. Так эффектно появляется разве что Рокэ! Дело за малым — сказать что-нибудь такое…

— По голове себе постучите, — ослепительно улыбнулся Валме. — Хорошего дня, господа.

========== 9. Квентин. Робер ==========

Комментарий к 9. Квентин. Робер

Royal Republic - Any Given Sunday

Квентин ненавидел кофе из автомата. Это чувство было равносильно тому, что испытывает привыкший к листовому чаю человек, который вынужден пить чай из пакетика, и, наверное, в несколько раз сильнее. Только вот выбора у председателя отдела кадров не осталось: он всё надеялся, что Рокэ вернёт кофейник и покупать новый не придётся, а Рокэ не возвращал. Дорак догадывался, что слухи о бесчеловечном коварстве Алвы основаны не на пустом месте, но чтобы настолько…

Сначала пришёл Моро: кот окинул Квентина презрительно-подозрительным взглядом и забрался на своё любимое место — подоконник. Документам пришлось потесниться, впрочем, коты умеют вмещать себя куда угодно. Рокэ явился минуты через три.

— Мне начинать сочувствовать юному Окделлу? — осведомился Дорак, по привычке протягивая руку к кофейнику, которого не было. — Или вам?

— Почему же, юноша старается. Хотя «из этого положения втекает» мне понравилось…

— Обычно выводы всё-таки вытекают. У этих Окделлов всё не как у людей, — Квентин даже не пытался пошутить, без кофе ему было грустно. — Рокэ, верните мне кофейник. Я, конечно, нашёл выход, но я скучаю по нему.

— Зато вы стали потреблять вполовину меньше кофе, — не без удовольствия отметил Алва. — Может, чаю?

— Побери вас чёрт, — тоскливо сказал Квентин, — вместе с вашим чаем. Ближе к делу: нам предстоят тяжёлые полгода. Вы готовы к тому, что нас всё-таки накроют?

— Не готов, потому что нас не накроют. Будьте реалистом, Квентин.

— Прозвучало как «оптимистом», но неужели вы так уверены в Олларе?

— Господин ректор не имеет отношения к моей уверенности, хотя, конечно, и на него положиться можно, — заговорил Рокэ, с какой-то издевательской медлительностью разливая по чашкам чай. — После Эгмонта Окделла мы уже ни на что не можем повлиять, остаётся только держаться на плаву и иногда топить балласты…

— А если шторм? — невольно подхватил метафору Квентин.

— Тогда и посмотрим. — Моро элегантно спрыгнул с подоконника, через пару шагов по кабинету запрыгнул на колени первому проректору и заурчал, как маленький трактор. Когда Дорак в первый раз это увидел, то чуть не позволил себе умилиться, а сейчас привык, что котик-убийца ластится исключительно к хозяину с таким же прозвищем. Зато от всей души. Механически почёсывая Моро за ухом, Рокэ продолжал: — У высшего руководства остаётся полгода на то, чтобы разобраться с долгами университета и тем самым успокоить министерство образования. Господина ректора мы с вами направляем верно, остаётся только не совершать ошибок.

— Немного иронично, но то, что мы с вами называем ошибками, большая часть студенчества восприняла бы на ура. Я бы и сам не отказался от корректировок в программе, но не на своём посту… и не в нашей ситуации, — Дорак вздохнул и с неприязнью глотнул чай. — Полгода — небольшой срок, но в то же время просто бесконечный. А если объявится новый благородный товарищ а-ля Эгмонт? И если он будет так же в себе уверен?

— Таких ещё поискать, — Рокэ смотрел на кота и гладил кота, но мыслями, кажется, всё ещё был в кабинете. Во всяком случае, говорил по делу. — Вряд ли это произойдёт, Квентин. Всем преподавателям доходчиво объяснили, что эти полгода мы должны сидеть тихо и не вершить великую революцию. Поэтому мы и пишем эти несуразные исследования и ведём водопадные… прошу прощения, откровенно никчемушные предметы.

— А вы? — прямо спросил Дорак. — Рокэ, я просто по-дружески хочу напомнить, что роль исполнителя взяли на себя вы, и если — или когда — нам помешают, если это произойдёт до того, как ОГУ покончит с долгами, вопросы будут задавать вам.

— Пусть спрашивают, я отвечу. Даже если вытащить на свет всё, что происходило в этих стенах, это выглядит как профессиональное недопонимание собственно Эгмонта и меня. По факту, это и был чисто профессиональный конфликт.

— Только Эгмонт думал о студентах, а вы — об Олларе.

— Мы оба думали о студентах, только Эгмонт хотел утопии, а я… — Квентин едва не зааплодировал: в самый щекотливый момент разговора Алва всё-таки отвлёкся на кота. — В чём дело, Морячок?

— Эгмонт хотел сделать хорошо всем и каждому, более того, он искренне в это верил. Но вы оказались дальновиднее, а ещё вы были более осведомлены о финансовой ситуации нашего университета, и борьба за хорошие условия для студентов обернулась борьбой за само их обучение. Если бы мы всерьёз заявили, что отказываемся от традиционной программы, ОГУ был бы разогнан ещё три года назад. Такое количество оставшихся без альма матер молодых людей было бы абсолютно некуда девать. Убрав одного преподавателя, вы спасли всех студентов, Рокэ.

— Разве что от голодной смерти, — рассеянно отозвался Алва, расчёсывая шерсть на загривке Моро. Дорак с трудом не закатил глаза: помогло только понимание, что на самом деле его слушают, а так бы он не сдержался. Нет, определённо, по части неожиданностей он определённо превзойдёт отца, если не уже…

Квентин невольно вернулся в тот год, день и час, когда они с тогда ещё не первым проректором решали, что делать с Окделлом и его привлекательной, но жутко несвоевременной программой. Эгмонт был благороден, честен и очень упрям, а университет надо было спасать. Они не нашли иного выхода, кроме как избавиться от невинного, но крайне опасного человека, который всего лишь не знал нескольких скользких моментов.

— Оллар сам этого не сделает. Оллара нужно подтолкнуть, — говорил тогда Квентин. — Я могу попробовать, но у нас всего одна попытка.

— Тогда это буду я, — равнодушно предложил Рокэ.

— Вы понимаете, — уточнил Дорак, — что этим возьмёте на себя ответственность не только за увольнение Окделла, но и за всю последующую за этим реакцию? Вас могут возненавидеть…

— Только теперь? У меня накопилось достаточное количество недоброжелателей, их даже можно понять. Да и кто я такой, чтобы лишать людей удовольствия кого-нибудь поненавидеть?

Всё было так, как предполагал председатель, бывший тогда заместителем председателя, только хуже. Их с Алвой, конечно, и раньше обходили десятой дорогой: одного — боязливые учащиеся, другого — опасливые сотрудники. Раздражение и разочарование настроившихся на относительную свободу студентов — это одно, а кривотолки в преподавательском составе — совсем другое. До этого Квентин как-то игнорировал существование Августа Штанцлера, но теперь он стал настоящей головной болью как источник кривотолков дополнительных и упрямый мститель за Эгмонта.

Председатель вернулся в настоящее. В настоящее, в котором ОГУ переживал кульминацию трагедии своего существования, за окном валил снег, а первый проректор Рокэ Алва играл с котом и делал вид, что его это совершенно не задевает.

— Кофе бы… — протянул Квентин.

— Не дождётесь, — мурлыкнул Рокэ под стать своему питомцу. — Думаете застать меня врасплох?

— Нет. Вы разговариваете не со мной, а с котом.

— И он напомнил мне, что пора делать прививку, — Моро мяукнул — Квентин слышал его голос разве что пару раз, посему удивился. — Да, он редко подаёт голос, но это всего лишь подтверждает, что я прав.

— Ну, езжайте на прививку, — вздохнул Дорак. — Я так понимаю, пока кот не будет в порядке, работать вы не планируете.

— Это всего лишь профилактика, так что вы зря переживаете за моё настроение, Квентин. Отвезти Моро в ветклинику может кто угодно. Сейчас я разберусь с этим и вернусь, и мы займёмся очередной научной конференцией…

***

У Робера на руках были водительские права, машина первого проректора и недоверчивый чёрный кот. Когда-то давно, ещё осенью, Марсель вводил его в курс дела и рассказывал, что Моро, он же Моряк, Морячок и Морушка, людей не любит и ласкать его не надо. Что ж, не надо — так не будем, всё равно едем по делу, решил Эпинэ и запустил двигатель. Моро был по всем правилам пристёгнут и прицеплен к специальному сиденью, и он явно не планировал удирать или вести себя нехорошо.

Это неудивительно: перед тем как окончательно доверить кота Роберу, Рокэ проговорил с ним минут пять. Естественно, с котом: Эпинэ получил лишь пару лаконичных инструкций, куда ехать и что говорить. Робер на всякий случай записал и украдкой себя ущипнул: объясняя Моро, что происходит и с кем он уезжает, Алва проявил чудеса разговорчивости, и только необходимость вернуться к Дораку вынудила этих двоих расстаться. Робер почувствовал себя разлучником и последней сволочью, но как-то справился и уехал.

— Можно я включу радио? — чувствуя себя до безумия глупо, спросил Робер у кота. Моро повёл ушами и отвернулся к окну. — Гм, спасибо…

On any given Sunday

When your world is cold and grey

And you’re too tired to stand

I’ll be there to lend a hand…

По иронии судьбы, эта же песня играла пару недель назад, когда они встретились с Марианной в её кафе. Робер улыбнулся и сделал чуть-чуть погромче, не отвлекаясь от дороги и поглядывая на кота.

If you don’t know what to say

Just say the word «I stay»,

If you don’t wanna talk at all

I’m the answer when you call…

Сладкое мороженое, холодный январский вечер, мокрый снег, удивлённое и счастливое любимое лицо, песня, песня, песня… Робер не заметил, когда ушли Марсель и Рокэ, но был до чёртиков им благодарен. За то, что выслушали, за то, что привели, за то, что вовремя оставили. Рокэ знал Марианну несколько лет, и он уж точно догадался бы сразу, о ком идёт речь, но почему Валме заставил повторить рассказ? Тоже знал или просто чувствовал? С него станется, это же Валме… Так или иначе, теперь Эпинэ не сомневался, что ему повезло с коллегами. И, может быть, даже друзьями. Да, литератор казался ему легкомысленным и вредным щеголем, а проректор — коварным и нелюдимым ночным кошмаром всех студентов, но ведь всё не так, совсем не так!

Hold me closer

Cause you and me ain’t going nowhere,

Make me over tonight…

Когда заиграл припев, они вальсировали по закрытому кафе-мороженому, неприлично громко смеялись и почти плакали от счастья. Марианна не вышла замуж, хотя могла. Робер не нашёл её, хотя мог… Раздери его сотня крабов, как же близко он был!

On any given Sunday

I give my heart to you babe,

On any given Sunday…

Машина стояла на светофоре, ещё один поворот — и останется проехать по прямой минут пятнадцать. Заревое шоссе поворачивало на окраине города, и там же находилась ветклиника. Моро сидел спокойно, как будто дремал. Робер подумал о том, как он любит этого кота, эту машину, эту песню, эту жизнь. Подумал — и рассмеялся, как какой-нибудь радостный школьник, потому что он был счастлив. If you need somebody, If you need someone… Let me be that body, Let me be that one…

На шоссе они были одни, но Эпинэ не стал набирать скорость — разбираться на скользкой дороге ему не хотелось, тем более, в чужой машине и с чужим котом. К сожалению, с единственного возможного поворота вырулил какой-то безумец на легковушке — уже темнело, и номеров Робер не разглядел, понял только, что лучше притормозить и пропустить дурака, чем пытаться его обогнать. Моро открыл глаза, и они лиловыми огоньками полыхали в поле зрения Робера. Машина тормозила непростительно медленно… что-то с тормозом? Нет, пожалуйста, не надо… Послышался визг шин — чужих, заглохло радио, зашумели помехи… On any given Sunday, on any gi… ven Sun… day…

Перед глазами вспыхнули чужие фары, и Робер всем телом почувствовал сотрясший машину толчок.

«Нет…» — Hold me closer and wake me up when it’s over… On any given Sunday, any given Sunday… — «Нет же!»

Какое-то время он слышал только собственное хриплое дыхание и рекламу на радио, скрежет повреждённой двери и визг уезжающей прочь по шоссе машины. По зеркалу заднего вида стекал таявший снег, по лбу Робера — кровь из ссадины. Было тихо, тихо, тихо… Пожалуйста…

Что-то зашуршало, и Моро вопросительно мяукнул. Цел!

— Слава богу… — прошептал Эпинэ, морщась от боли в боку и осторожно разворачиваясь к коту. — Давай выберемся отсюда.

========== 10. Робер. Ричард ==========

Робер сидел на обочине, задумчиво смотрел на побитую дверцу и бампер машины и успокаивал Моро. Если быть точнее, это Моро успокаивал Робера тем, что позволял себя чесать: к аварии кот остался совершенно равнодушен. Они бы не сидели здесь на морозе в ожидании не пойми чего, если бы не ждали, пока перезвонит проректор. С одной стороны, Эпинэ было неловко отвлекать его от дел, а с другой — выбора нет…

— Вы звонили? — осведомился Алва через какое-то время. — В чём дело?

Можно было соврать, можно было ошибиться номером, можно было как-то подготовить человека к новостям. Ничего из этого Эпинэ не удалось.

— Рокэ, я разбил вашу машину, — на выдохе сообщил Робер. Повисла пауза. — Моро в порядке.

— С этого надо было начинать, — отчитал его проректор. — Вы, я так понимаю, тоже целы.

— Относительно машины, да… Мне, наверное, стоит позвонить в службу…

— Моя машина — я и позвоню. Где вы примерно находитесь?

Робер описал урбанистический пейзаж, хотя было темно и плохо видно, а ещё мешал снег. Хоть бы один указатель! Так нет — окраина…

— Есть поблизости какое-нибудь кафе? Что угодно?

— Киоск, — мрачно сказал Эпинэ. — Кажется, закрытый. Потрясающе…

— Тогда ждите, — крайне неопределённо велел Алва и бросил трубку. Оставалось только положиться на него и ждать, хотя чего, Робер не представлял.

Для январского вечера было даже тепло, но снег усиливался, а воздух мало-помалу, но холодал. Моро решил прогуляться по тротуару, не отходя далеко от нервного Эпинэ — кажется, Рокэ велел ему не отходить… ну, или кот сам догадался… Робер выпрямился и заскрежетал зубами: он, как минимум, ушиб бок. Ребра поломал вряд ли, но шевелиться не очень приятно.

Мимо проехали два грузовика, не обращая на него внимания. Да, тут и не разберёшь, произошла авария или просто водителю приспичило выгулять котика. Пронеслась машина скорой помощи — тоже не за ним. Какой-то псих на мотоцикле промчался со скоростью молнии, потом лихо завернул и… ах да, и как же он не догадался?

— Не отчаивайтесь, Ро, жизнь на этом не кончилась, — поприветствовал Рокэ, снимая шлем. — Встать можете?

— Более-менее, — экономя силы, отозвался Робер и с помощью проректора поднялся. Оказалось даже терпимо.

— Хорошо. Наденьте, не хватало вам разбить еще и голову, — Рокэ протянул ему шлем и отошёл осмотреть машину. Эпинэ так сосредоточился на спасении Моро, что даже не глянул, что там насчёт ущерба.

Прибытие эвакуатора и прочие перипетии с машиной Робер практически проспал, хотя это было сложно с учётом холода и не сильной, но раздражающей боли. У него что-то спросили, он что-то ответил, но никаких показаний Эпинэ дать не мог — даже не разглядел номеров, хотя какие номера, он и цвет машины не смог бы назвать — темно… И всё равно нужно куда-то отсюда ехать. Труднее всего было пристегнуть корзиночку Моро, но они с этим справились. Пристраиваясь сзади и застёгивая шлем, Робер не знал, как бы так вежливо попросить Рокэ не гнать со скоростью ветра. Если они саданутся по дороге в ветклинику, это будет очень злая ирония. Вопреки его ожиданиям, Рокэ развернул мотоцикл по направлению к центру и ехал не быстрее, чем если бы вёз беременную женщину.

— А как же прививка? — только спросил Робер.

— Это всего лишь профилактика, а вы не в порядке. — Вцепившись в проректора-мотоциклиста, Робер не видел его лица, но почему-то был уверен, что Алва несколько не в духе. Несколько… чёрт возьми, да он, похоже, просто в бешенстве.

— Простите, я должен был быть осторожнее…

— Ро! — Робер замолчал на полуслове. — Вы извиняетесь за то, что уцелели сами и вовремя вытащили моего кота. Это чересчур.

Если бы не холодеющий с каждым поворотом зимний ветер, Эпинэ бы сравнил со льдом голос Алвы, но это было излишне. Более того, злились всё-таки не на него, и это радовало, хотя Роберу всё равно стало страшно. Немного. Самую малость…

— И за то, — через какое-то время добавил Рокэ, уже спокойнее, — что пострадали за меня. Интересно, что в голове у того, кто это затеял — подрезать на пустом шоссе человека с котом.

Точно! Машина-то Алвы! Роберу стало интересно, и этот интерес почти справился с холодом и мешающей жить болью в боку.

— Вы догадываетесь, кто? — спросил он в плечо проректора.

— Нет. Очевидно лишь то, что поохотиться им захотелось на меня. Вычислить, куда, кто и зачем едет, проще простого.

Может, он врал, а может — нет, Эпинэ было всё равно — Моро в норме, ответственность с плеч упала, зато на них навалилась усталость, боль и запоздалый стресс. Интересно, куда они едут? Спрашивать уже нет сил. В голове шумело от мыслей и невнятной приевшейся музыки; судя по звукам извне, фарам и неоновым огням, они вернулись в оживлённую часть города. О. не спал, но пробки уже растворялись, или это ему кажется, что машин почти нет — снег идёт…

— Почти приехали, — сообщил Рокэ. Робер только прикрыл глаза, забыв, что его не видят. Куда приехали? Уже всё равно… Что-то коснулось его замёрзшей и обветренной ладони, как будто мягкая лапка Моро, а потом они остановились, и снег прекратился.

***

Ричард решал тринадцатое ненавистное уравнение, когда пришло сообщение от Альдо. Погрузившись в намотавшиеся ему на шею долги по учёбе, Дик напрочь забыл о старшекурснике-революционере. Теперь он вспомнил всё и сразу: Альдо сообщал, что завтра будет «проба пера», потому что «момент удачный, и никто не помешает». Почему-то Ричарда передёрнуло от этой формулировки. Что там задумал Альдо? Или, не дай бог, что он уже осуществил?

Отвечать он не стал — ничего даже в голову не приходило. Больше всего Ричарду хотелось упасть на кровать, врубить на полную катушку любимую группу и заснуть, но вместо этого он сидел над задачами, шмыгал носом, и всё это — в полной тишине. Наушники сломались, как назло, а матушка музыку терпеть не может, если это не Бетховен и не Бах. Отец хоть разрешал, но когда это было — отец…

Хорошую новость о том, что Эгмонт устроился на стабильную работу в соседнем городе N. и успешно там преподаёт, Дик как-то не воспринял. Три года назад его бы это сделало счастливым, два — вежливо обрадовало, один — взбесило, а сейчас становилось всё равно. Он боялся этого чувства едва ли не сильнее, чем того, что не мог искренне любить матушку, но ничего изменить уже не мог.

А иногда даже задумывался, стоит ли что-нибудь менять?

Теперь ему позвонили. Дик подумал, не сбросить ли, но это оказался Робер.

— Слушаю вас, — пробормотал Ричард, ещё раз шмыгнув носом.

— Привет, Дикон. Не отвлекаю?

— Не очень…

— Ты простудился, что ли? Выздоравливай… — помолчав немного, Робер спросил прямо: — Ты, случайно, Альдо не встречал?

— Нет, — насторожился Ричард. — А что?

— Ничего, проверяю, где он, Матильда попросила, — лгать Эпинэ не умел вообще. Видно, думал, что умел. — Вы вроде подружиться успели за те полгода.

— Не особо, но, может, мы с ним ещё пересечёмся, — Дик не знал, в курсе ли Робер готовящегося митинга — наверняка в курсе, хотя его-то как раз и могли обвести вокруг пальца. Впрочем, нет, Матильда бы сказала прямо. — Кажется, он что-то планирует, как я понял…

— А можешь поподробнее?

— Не уверен! — признался Ричард. — Я правда не знаю, могу ли вам сказать, Робер… Но не стал бы Альдо совершать что-то криминальное.

Этот смех Ричарду не понравился от слова «совсем».

— Что ж, ладно, спасибо за помощь, — натянуто бодро сказал учитель. — Валентину я уже сказал, ну раз так, и тебе скажу, завтра у нас семинара не будет — на следующей неделе нагоним…

— Хорошо, спасибо… У вас всё в порядке?

— Конечно, Дикон. Не беспокойся. — Верить или нет? Странный голос у Робера… — И всё-таки… Он не вёл себя странно? Может, болен или расстроен?

Это Придд-то? Ричард не сразу сообразил, что учителя интересует все еще Альдо и только Альдо.

— Не могу вам сказать, правда, мы не так тесно знакомы. — Хотелось бы, а может, уже не стоит? Зависит от того, что у Альдо в голове…

— Действительно, что я тебя расспрашиваю, извини. Так, погодой навеяло… И, — помявшись, добавил Робер, — будь осторожен, что ли.

Ещё минут пятнадцать Дик пытался сосредоточиться на математике, но не смог. За окном окончательно стемнело, стекло залепил мокрый снег, его немного знобило, ничего не было понятно — ни в уроках, ни в словах Робера, ни в затеях Альдо. Хоть бы кто-нибудь объяснил, что происходит…

========== 11. Квентин. Ричард ==========

Иногда Квентину казалось, что у него в жизни два главных вопроса: как спасти университет и где добыть хороший кофе. Конечно, дома или в кафе он пил в своё удовольствие, но на работе, где Дорак проводил большую часть своего времени, ему перекрыли все возможные пути. Как-то так вышло, что ни у кого не оставалось то зёрен, то молока, то турка потерялась, то чашки кончились.

Вот и сейчас не повезло: Валме пришёл с пустыми руками. Зато с собакой.

— Кофе нет и не будет, — с порога заявил литератор. — Если вы хотели меня видеть за этим, господин председатель, можете посылать обратно.

— Не только, но жаль, — скрипнул зубами Квентин. — Это вас Рокэ научил?

— Чему? — он прикинулся дурачком. — Не понимаю вас.

Дорак покачал головой и пригласил его садиться. В общем, никаких конкретных дел к Валме у него не было, разве что вопросы личного интереса… Жаль, он не успел придумать, чем прикрыть своё любопытство — Марсель прилетел слишком быстро, как будто у него было окно в расписании.

— Я не к вам спешил, — будто прочитав его мысли, объяснился Валме, тряхнув светлой головой. — Думал по дороге зайти к господину великому и ужасному, а его нет. Ещё или уже?

— Не знаю, — признался Дорак. — Такое ощущение, что «ещё», потому что вчера вечером он уехал. Что ж, подождём.

— Подождём, — легко согласился Марсель.

Насколько он притворяется, зачем и почему? Квентин не сомневался в том, что на самом деле этот Валме не просто весёлая булочка, как охарактеризовал его кто-то из преподавателей с кафедры спорта и здоровья. Во-первых, свои дисциплины, относящиеся к литературе как древней, так и современной, Марсель Валме знал отлично, что уже снимало его с позиции потенциального дурачка. Во-вторых, он мог сколько угодно дурачиться и подрывать репутацию кафедры своими шуточками, но это определённо была маска. Этот вывод Квентин сделал по Рокэ: не стал бы господин проректор водиться с кем-то столь поверхностным и простым, за кого пытался выдать себя Валме.

Неповерхностный и непростой Валме вежливо поскрёб за ухом пса. Надо было что-то сказать.

— Преданная у вас собака, — зашёл издалека Дорак. — Готти, правильно?

— Ав, — подтвердил волкодав.

— Есть такое, — тут же заболтал Марсель. — Готти, конечно, меня очень любит и всё такое, но я знаю — если что-нибудь случится, он немного погрустит и убежит жить к Рокэ. К слову, они уже это планируют, вы знаете?

— Покушение на вас или просто переезд?

— Не знаю, может, одновременно, — хохотнул литератор. — Нет, парочка-то хоть куда… они друг друга обожают… Как-то раз мы пили — ну, Готти не пил, конечно же, — так знаете, что этот восхитительный человек мне сказал? Что я гот.

— Надо же, — едва не растерялся Дорак.

— Вот и я удивился. А знаете, почему? Цитирую: «Валме, у тебя такая ГОТТИЧЕСКАЯ собака…» Ох, вы не представляете, как я рж… смеялся, господин председатель. Правда, каждый раз, когда я напоминаю об этом, Рокэ говорит, что такого не было… А свидетелей нет, — радостно закончил Марсель. — Какая, как говорится, жалость.

— Действительно! — Квентин успокоился — кажется, всё в порядке, он действительно не против поболтать об Алве. — Какие-нибудь ещё увлекательные истории? Иногда я пытаюсь понять, как такие разные люди, как вы… да хотя бы и познакомились.

— Самозабвенно, — улыбнулся Валме и замолчал.

«Так… и где я просчитался?»

— Если вы прощупываете почву, господин председатель, — учтиво сказал литератор, — то я на вас обиделся и тем более не принесу вам кофейку. Что вы там хотите выяснить? Не думаю, что Рокэ будет в восторге…

«Вот дела! — с неподдельным восхищением подумал Квентин. — Булочка булочкой, спасибо Юлиане за термин, а внутри оказалась не с кремом, а с каким-нибудь перцем чили…»

— Вы мне, наверное, не поверите, — честно сказал он, — да и я сам бы себе не поверил, но это правда. Мы старые друзья с отцом Рокэ, и я просто по-старчески интересуюсь…

— Нет, — вздохнул Марсель. — Не верю.

— Как хотите, — не сдавался Дорак. — Моя совесть чиста, в предыдущем предложении я уж точно не соврал. А беспокоиться вам не о чем в любом случае: что в наших рабочих интригах, что в жизни, я на стороне Рокэ, и я абсолютно безопасен — он даже отобрал у меня последний кофейник…

Может, ему бы и удалось разговорить Валме, но обсуждаемый проректор появился в коридоре, показавшись в проёме двери, сначала зашёл к себе, а потом, постучав, к ним. Квентин ждал шуточек про кофе, но не дождался — Рокэ вообще ничего не сказал, только поздоровался с Готти, когда пёс радостно поднял голову.

— Вы можете меня выставить, если что, — предложил Марсель, тоже не очень спокойно перенося их молчание. Рокэ покачал головой. — А что случилось-то?

Теперь Дорак не сомневался, что что-то действительно произошло. Он уже много лет ни с кем не выпивал и отчасти поэтому не заставал Алву в состоянии повышенной разговорчивости, но молчать проректор тоже умел, причём по-разному. Сейчас молчание выходило напряжённым, а синий взгляд ничего хорошего не предвещал вовсе.

— В принципе, всё нормально, — очень издалека начал Рокэ после ещё пары минут молчания. Он сосредоточенно разливал чай на троих, хотя чай не хотел никто. — Эпинэ жить будет.

— Что за..? — не сдержался литератор. — Прошу прощения, господин Дорак… Что с ним случилось?

— Авария, — коротко ответил Рокэ. — Эпинэ ушибся, но несильно, Моро цел, машина — моя.

— Значит, — выдохнул Квентин, — несильно ушибиться должны были вы.

— Возможно.

Чай горчил на языке, но Дорак выпил, не поморщившись — то ли потому, что так же пили все, то ли просто нужно было запить новости. «Возможно», сказал Алва, но Квентин почему-то не сомневался, что так оно и было. Оставим один процент на дурацкое совпадение.

— И где сейчас наш лапушка? — поинтересовался Марсель, и председатель искренне обрадовался тому, что светлая голова Валме одним своим присутствием делает ситуацию чуточку ярче. — Мы поедем его утешать?

— Он сейчас у Марианны, так что наши утешения будут явно лишними, — отозвался Рокэ, прикрыв глаза. — Как я и сказал в самом начале, в принципе, всё нормально. Нам с вами не стоит зацикливаться на…

— Ав! — возмутился Готти, вскакивая на лапы. Все опешили. Перебивать господина проректора?

— Кто идёт, Готти? — догадался Валме и привстал. В следующий миг послышался топот, и на пороге кабинета вырос студент:

— Господин Дорак… господин проректор… там на крыльце…

***

Ричард поверил Альдо Ракану только в тот момент, когда увидел Альдо Ракана в деле. Не лично, конечно, но Дик знал — это его инициатива. Что ж, его предупредили, он всё знал… всё знал — и ничего не сделал, ни для одной стороны. Опоздавший и приболевший Ричард влетел во двор университета в тот самый момент, когда на крыльце главного корпуса собрались людис плакатами. Совсем немного, максимум двадцать человек студентов, но настроены они были решительно.

— Иди-ка сюда, — Дика схватили за воротник и куда-то утащили, и он не успел испугаться, а потом разглядел госпожу Матильду. — И стой тихо, не отсвечивай. Тебя ещё не хватало.

Ричард сразу понял, почему: на плакатах мелькало в основном имя его отца. «Верните Эгмонта Окделла!», «Долой Рокэ Алву!», «Долой Квентина Дорака!», «Верните справедливость!» и всё в таком же духе.

— Понял? Молодец, — Матильда сжала его плечо и, отведя ещё немного в сторону, сообщила: — Твой белобрысый однокашник побежал за подмогой, но если ты куда-то прыгнешь — пеняй на себя.

— Я понял, что не стоит, — сдавленным голосом — то ли от простуды, то ли от осознания всего — отозвался Ричард. — В конце концов, мной воспользуются…

— Скорей всего. Чёртов Альдо… чума на мою седую голову!

Значит, она тоже в курсе, что без Альдо тут не обошлось. Конечно… Наверняка всё знает и Робер, только его здесь не видно. Дик стоял в стороне у забора, накрывшись капюшоном, придерживая больное горло и слушая, как ругается госпожа Алати, а мыслями застрял на крыльце, в плакатах. Дик не мог понять, почему ему жгуче обидно не за отца.

Неизвестно откуда прибежал запыхавшийся Арно:

— Госпожа Алати, идут…

— Умница! — его потрепали по голове, и Матильда отправилась куда-то ещё, наказав: — За этим присмотри.

«Этот» кивнул одногруппнику, здороваясь, и прохрипел:

— Что происходит?

— Полная …, — то ли гневно, то ли радостно поделился Савиньяк. — Я бы остался посмотреть, а не за Дораком побежал, но тут с одной стороны великолепная деканша напирает, сбегай, мол, да приведи, а с другой — Зараза…

— А Придду-то что?

— Да он, волонтер недоделанный, пошёл беспорядки улаживать с Райнштайнером, — рассказал Арно, — и попросил, чтобы я «поставил в известность господина проректора». Делать мне больше нечего, еще и за Алвой бегать, сам появится, но они там вместе были… Валме ещё… Зараза бы обиделся, а это, знаешь, не лучший опыт…

Ричард знал. Перемыть косточки Валентину они не успели: на крыльце сначала стало очень шумно, а затем — очень тихо. Бунтовщики неловко посторонились, пропуская председателя Дорака и проректора Алву. Все, кто собрался во дворе, невольно попятились, а кучка бунтарей без лидера — умолкли все до одного, но упрямо стояли со своими лозунгами, чего-то ожидая. Ничего не происходило с полминуты, все остолбенели; Рокэ нашёл плакат со своим именем и улыбнулся одними губами, а студент, этот плакат державший, мелко задрожал и покраснел до корней волос, однако выстоял, как выстояли все остальные.

— Всё, как вы говорили, Квентин, — беспечно оборачиваясь к Дораку, сказал проректор, как будто они продолжали начатый полчаса назад разговор наверху в кабинете, а не здесь. Дорак кивнул — немое согласие на что-то было получено. Рокэ вернулся к молча митингующей группе: — Времени у нас мало, молодые люди. Вы всё сказали, что хотели?

— Верните Эгмонта Окделла! — выкрикнул самый смелый, стоявший дальше остальных, практически в тени. Его вяло поддержали.

— Нет, — сказал Алва. — Что-нибудь ещё?

Категоричность и хладнокровие первого проректора явно поставили их в тупик. В зрительской толпе, если кто-то и сопереживал неудачным бунтарям, то молча. Всех кругом переполняли сдерживаемые эмоции, а Дику казалось, что его с мясом вырвали из этого места и оставили только глаза, чтобы смотреть.

— Будьте добры, юноша, ваш студенческий, — вежливо попросил проректор стоявшего ближе всех студента, только эта вежливость прозвучала как выстрел. — Мы с господином председателем хотели бы вспомнить, с кем имеем дело…

Как только в руках у Алвы оказалась тонкая картонная книжечка, он, не глядя, разорвал её на две части, и студенческий с хрустом развалился. Изнутри вывалилась оторвавшаяся фотография. Никто не дышал.

— От имени господина ректора Оллара, вы исключены из ОГУ, — равнодушно сообщил проректор. — Ко всем остальным просьба отдать студенческие билеты добровольно. Документы — документами, но обложки ещё пригодятся.

========== 12. Ричард ==========

Ричард сидел на первом этаже главного корпуса и пил обжигающе горячий кофе из автомата. Вкуса он почти не чувствовал, но горлу было хорошо, хотя кто-то говорил ему, что при простуде надо пить тёплое, а не горячее. Вокруг суетились возбуждённые однокашники и старшекурсники, кто-то всё время упоминал Альдо, кто-то — Эгмонта Окделла, про Алву говорили шёпотом, а Ричард слушал это всё и хотел домой. Почему отцу вздумалось стать символом свободы?! Почему ему, а не кому-то другому? Дик был готов простить ему всё, включая отсутствие дома четвёртый год, но не то, что теперь он был вынужден ходить по собственному универу с опущенной головой, чтобы не смотреть никому в глаза. Конечно, он мог присоединиться к Альдо и «продолжить дело отца», мог взбунтоваться и…

Взбунтоваться и вылететь из университета, в который с таким трудом поступил? Дик не был готов на это пойти даже ради отца. Его в очередной раз напугала эта мысль, но, кажется, уже не так сильно, как поначалу.

Срочно нужно было посоветоваться с умным человеком, который хорошо знал отца. Ноги сами принесли Ричарда в соседний корпус на этаж дядюшки Августа. Он не успел остановиться, поскольку Штанцлер как раз подходил к своему кабинету и сразу же его засёк.

— Дикон! — воскликнул друг семьи и всплеснул руками. — Выглядишь неважно, заходи…

У Ричарда появилось нехорошее предчувствие, но отказывать дядюшке Августу он ещё не научился. Зайдя внутрь и покорно приняв литр горячего чая с ромашкой, он принялся слушать, пообещав себе обдумывать каждое слово Штанцлера. Не то чтобы Ричард ему больше не верил — поводов не было, но после полугода с лишним высшего образования он научился смотреть на вещи под разными углами. Даже на те вещи, которые с детства считаешь твёрдыми и незыблемыми.

— Эгмонт бы такого не хотел, — начал вздыхать Штанцлер, сцепив пальцы в замок и встревоженно глядя на Дика. — Он бы никогда не пожертвовал студентами, слышишь, Дикон? Никогда. Ни ради настоящей свободы, ни ради лживой… В последнее время я много думал о том, о чём мечтал твой отец. Это кажется всем утопией, но никто ведь даже не попытался! Людьми двигают лишь деньги, деньги и собственная власть…

Ричард кивнул, придумывая, как бы заставить его продолжить. Он поймал себя на том, что впервые слушает об отце без эмоций, просто воспринимает информацию и пытается обдумать её сам. А ещё к этому явно примешалась поднимающаяся температура, если ему не показалось…

— Впрочем, ты сам всё видел, — покачал головой дядюшка Август. — Быстро и безжалостно. Они даже не выслушали их требований — ни Дорак, ни Алва. У нас нет свободы слова, Дикон, нет и никогда не было.

«У нас мало времени», сказал Рокэ. Ричард вовремя прикусил язык и слушал дальше.

— Я не только не всевластен, благодаря Дораку я постепенно скатываюсь всё ближе к увольнению, но кое-что всё-таки могу, — твёрдо сказал Штанцлер. — Да, срок давно вышел, но я всё ещё предлагаю тебе свою помощь, Дикон. Я могу поговорить с Катариной, и, конечно, если она всё ещё не передумала, подыскать тебе другого руководителя…

— Нет, — сказал Дик. Дядюшка Август удивлённо моргнул. — То есть… спасибо, не надо, дядюшка Август. Уже поздно.

— Признайся, только честно — Алва сильно над тобой издевается? Я слышал такое, да что слышал — видел…

Ричард не нашёлся с ответом, поскольку опешил от формулировки. Он тоже много чего слышал, даже дома — особенно дома, но первый проректор правил его отвратительно нелогичные тексты, объяснял, как правильно, учил готовиться к выступлению и не нервничать у доски, поил кофе и кормил мороженым. При мысли о мороженом горло кольнуло, и Дик вернулся в реальность. К сожалению, Штанцлер истолковал его молчание строго наоборот:

— Я так и думал. Бедный ребёнок… Наивно было полагать, что, избавившись от отца, этот человек пощадит сына.

И об отце они тоже говорили. Ричард всё ещё не понимал всего, но Рокэ просто не сказал… просто не стал говорить, почему всё-таки Эгмонт… надо спросить его как следует, найти правильную постановку вопроса, ведь не может же такого быть!

— Что изменилось, Дикон? — донёсся до него голос Штанцлера. — Ты больше не хочешь под начальство госпожи Ариго? Мне показалось, она тебе нравится.

— Да, — каркнул Ричард, забыв о горле, — она мне нравится. Дядюшка Август, она отказала мне лично, свидетель — Робер Эпинэ. Я не стану проситься ещё раз, тем более, у госпожи Ариго так много студентов…

— Я просто хочу помочь тебе. Мирабелла…

— А я хочу, — не мог остановиться Дик, — решать сам! Сам, понимаете? Когда я закончил школу и поступил сюда, я… я думал, что вы все оставите меня в покое, матушка, вы, да даже отец, хотя он не говорил со мной три года… Может, вы все и правы, может, отец был лучшим человеком во всём универе, а господин проректор действительно… не знаю, так ужасен… Но я этого не видел, дядюшка Август, ни того, ни другого… Я выбрал тему, и я пишу по ней работу, пишу уже больше месяца. Я хочу закончить её и выступить с ней… И я хочу доказать себе, что смогу это.

Он закашлялся, не специально, но обрадовался этому — можно было не заканчивать сорвавшуюся с языка речь. Ну, теперь всё, запоздало подумал Ричард. Нет у тебя больше друга семьи дядюшки Августа. Он обязательно расскажет матушке, и у тебя не будет ещё и матушки. Ты высказался так, как не высказывался никогда, и теперь у тебя вообще никого не будет.

— Что ж, я понял, — грустно, до боли в сердце грустно сказал дядюшка Август. — Я знал, что рано или поздно это произойдёт, Дикон… ты вырос… не так, как хотелось бы мне или Эгмонту, но это не наша вина.

Ричарду безумно хотелось остановить его, перебить, извиниться, свалить всё на температуру и сказать, что он больше никогда так не будет, но это означало возвращение к слепой погоне за отцом, которая не завершится успехом, к матушкиным кошкам и матушкиной рыбе.

Больше Штанцлер ничего не сказал, хотя Дик прождал минут пятнадцать, мучительных пятнадцать минут. Он встал и неловко попрощался, в ответ печально улыбнулись. Дик вышел и закрыл за собой дверь.

***

Он опять прогулял, но все знали, что Ричард болен, поэтому можно не беспокоиться. Профессор Райнштайнер слышал, как он разговаривает, и даже посоветовал сегодня на пары не ходить. Что ж, он и не пойдёт, но не домой же после всего этого… С радостью и удивлением Дик обнаружил, что ему не так уж плохо. Можно даже попробовать поесть мороженое… нет-нет, это мы забежали вперёд, никакого мороженого. Но горло уже не болит и голова не раскалывается. Что же это такое, приятные последствия неприятного разговора?

Ричард вышел во двор, слепил снежок, бросил в забор и рассмеялся. Правда, хотелось плакать, но не на улице же — слёзы всё равно застынут…

Кутаясь в красно-чёрный вязаный шарф, Дик выбрел с территории универа на заснеженный тротуар. На Рокэ он наткнулся не сразу, только свернув за угол: первый проректор стоял возле мотоцикла и собирал волосы в хвост, задумчиво глядя на небо, а потом — на Ричарда.

— Опять прогуливаете? Почему вы всё время прогуливаете в моём обществе, Ричард? — голос Алвы звучал весело, пожалуй, слишком весело для всего, что произошло сегодня. — Это в корне неправильно, в конце концов, пока я проректор.

— Меня отпустил профессор Райнштайнер, — почти не гундося, доложился Дик. — Хотя я бы всё равно прогулял… всё так запуталось…

— Что же у вас запуталось на этот раз? Надеюсь, не язык, а то получится как с «втекающими выводами».

— Нет, всё остальное, — Ричарду и хотелось бы вывалить всё, но он в кои-то веки постеснялся, да и после разговора со Штанцлером болтать не хотелось. — А вы куда?

— Куда-нибудь, — ответил Алва. — Хотите со мной?

Дик хотел. Больше всего он хотел сесть и уехать — никогда не получилось, но он всегда этого хотел… Он поймал шлем и улыбку, улыбнулся в ответ, а потом они сделали это — сели и уехали.

***

Ветер ещё свистел в ушах, и Ричард потряс головой, пытаясь от этого избавиться. Он изъездил весь город, когда работал помощником почтальона, но этого места не находил никогда.

— Мы же ещё в О.? — на всякий случай спросил он. — Я такого не помню…

— Почти никто не знает, но это в черте города, — отозвался Рокэ, спускаясь к берегу заледеневшего озера. — Возможно, об этом месте вспоминают летом, когда замечают, как блестит вода…

— Проклятое оно, что ли?

— Это ещё что за городские легенды? Просто находится в таком тупике, куда ни одна людная дорога не ведёт.

— И здесь никто не живёт, — пробормотал Дик, оглядываясь по сторонам. Озеро небольшое, взглядом охватить можно, но чтобы его обойти, явно потребуется не меньше часа. Лёд прятал подводное царство, снег лежал неровными горстями то тут, то там.

— Идите сюда.

Ричард подошёл к кромке воды и присел рядом с проректором; Рокэ расчистил поверхность от снега и провёл узкой ладонью по бирюзово-белому льду, покрытому неповторимым узором трещинок. Ричард коснулся холодного озера и почему-то представил себе, что озеро — это он, и он покрывается льдом и трещит… Но потом выходит солнце, оно становится теплее и теплее, и Дик, следуя за солнцем, тает и возвращается в норму. Что за мысль и откуда она взялась? Неважно… Трещинки можно было прочитать по-разному, если смотреть справа налево — похоже на оленя, снизу вверх — на кабана, расчистить снег ещё на пару сантиметров — получается ворон.

— Эт-то завораживает, — стуча зубами, признался Ричард. Руки заледенели — надо было брать перчатки…

— Летом здесь красивее, хотя и так неплохо, — признал Алва. — Ну что, вы распутались в своей жизни? Пора греться.

— Угу, — пробормотал Дик. Было холодно, но не настолько, чтобы мечтать о матушкином облепиховом чае. — Постойте, это там не Третья Цветочная улица?

— Она самая, — улыбнулся Рокэ, проследив за его взглядом. — Двадцать третий дом, если я не ошибаюсь. А говорите, не были…

— Просто там была одна девушка, которая очень любила писать письма подруге с другого конца города, — вспомнил Ричард, негнущимися пальцами застёгивая шлем. Не получилось. — Она, ну… одна из них была парализована и не могла ходить, а у второй не всегда получалось выбраться в гости, и я тоже возил… довольно часто. Вот этот дом, третий слева, на котором сугроб в виде собаки… это там.

Из-за холода и снега мотоцикл заводился дольше, чем обычно, что дало Дику лишние минуты три на возню со шлемом. В итоге он только замёрз ещё больше и не мог совладать с дурацкой застёжкой. Хотелось выть и плакать, но проректор таки сжалился и, заставив его задрать подбородок и не шевелиться, застегнул всё сам.

— Что вы как маленький, Ричард… — Рокэ как будто обращался к мотоциклу, не желавшему заводиться побыстрее. — Неужели ваша пресвятая матушка не заставляет брать с собой перчатки? У Эгмонта всегда были, даже летом.

— Я забыл, — пробубнил Дик, садясь сзади и цепляясь за Алву изо всех сил, потому что знал — сейчас рванёт. Рвануло небыстро. — А мы выедем?.. Снега тут полно…

— Выедем. Сюда же как-то въехали… Это покрытие и не с такими сугробами справлялось, а нас ждёт всего лишь ледяная дорога. Куда теперь?

Пока до Ричарда доходило, что Рокэ спрашивает его, куда ехать, они выбрались на шоссе. Тряхнув головой, он ляпнул первое, что пришло в голову:

— В «Марианну»?

— Не надо в Марианну, там ваш Робер.

— Тогда в библиотеку, — взгрустнул Ричард. — Может, я там распутаюсь…

— Взрослые люди в таких ситуациях иногда позволяют себе напиться, — заметил Рокэ, когда они остановились на перекрёстке с вышеупомянутой Цветочной. — Книги могут быть бесконечно хороши, но в них находятся не только ответы, но и отягчающие обстоятельства. Зачем вам лишние страдания?

— Я не пью, — слишком быстро ответил Дик.

— Ясно, не пробовали.

— П-просто здоровье… — Ричард махнул рукой: — Не пробовал…

— Это упущение, Ричард. А знаете… — мотоцикл не резко, но и не плавно сменил курс. — Вам будет полезно. Наверняка однокурсники уже не раз любезно звали вас выпить и потанцевать. Второе я вам не предлагаю, но свои пределы в первом надо знать, иначе запутаетесь так, что захотите вернуться к своим сегодняшним проблемам. — Ричард слабо запротестовал, и Рокэ безапелляционно заявил: — Никаких возражений! Мы едем учиться пить. Приказ первого проректора.

========== 13. Ричард. Квентин ==========

Комментарий к 13. Ричард. Квентин

Royal Republic - When I See You Dance With Another

На улице Ричард сориентировался быстрее, чем в подъезде. Он не знал, чего ожидал от квартиры первого проректора, вернее, вчера-то он не ожидал даже приглашения, а сегодня вываливался из небольшого домика в несколько квартир в Сапфировом переулке и опаздывал на пару. Если придираться к словам, приглашения как такового Дик не получал — его поставили перед фактом и привезли… Матушке было сказано, что он отрабатывает пропущенные занятия у Робера. Робер, будучи у Марианны, протестовать не мог.

Так или иначе, проснулся Дик с на удивление незначительной головной болью и желанием выпить всю воду в доме, хоть из матушкиной вазы. Матушкиной вазы не оказалось, разве что бутылка питьевой и записка с восхитительно изящным и столь же восхитительно издевательским почерком, которая любезно объясняла, как выбраться из квартиры на свет божий и куда потом отнести ключи. Ричарда секунды на полторы смутил тот факт, что Рокэ вот так вот оставил его у себя дома и куда-то ушёл: как-то его воспитали, что это нехорошо и опасно, но потом сообразил — в квартире настолько пусто, что и красть, если бы он захотел украсть, нечего, и хулиганить неприлично. Здесь были вещи и была мебель, но абсолютно ничего личного. Даже Моро живёт в универе…

До ОГУ недалеко, можно даже добежать пешком. Откопав в кармане наушники и врубив музыку погромче, Ричард вздохнул и побежал. When I see you dance with another, I can’t bring myself not to bother, when I see you dance with another… Бодрит, но бежать стоило побыстрее. Бежать и смотреть на светофоры — улицы он, слава богу, все знал.

«Приспичило же поучить меня жизни, — то ли возмущался, то ли радовался Дик, проносясь мимо «Марианны». — Да ему просто самому выпить хотелось, а рядом никого с филфака не было…» — Так или иначе, и проректор, и его подопечный расслабились после дня, выдавшегося отвратительным для обоих, причём второй под руководством первого делал это впервые. Ричард не мог сказать, понравилось ли ему, дома-то до совершеннолетия не жди… И после, как выяснилось, тоже… Но зато теперь есть опыт, как снисходительно заметил Алва, отбирая у него бокал. Тогда Дик обиделся, а сейчас подумал, что вот там-то предел и был. Где-то там, в пустой, но весёлой комнате, у которой стены всплывали к потолку…

Дик едва не поскользнулся на льду, и его поймал за локоть Робер:

— Тоже опаздываешь? — преподаватель Эпинэ шёл со стороны кафе-мороженого и определённо сиял. — Давай поспешим, только осторожнее… Что у тебя сейчас?

— Всеобщая история с профессором Вейзелем, — тут же ответил Ричард и осторожно спросил: — Робер, у вас всё в порядке?

— В полном, — заверил его Эпинэ, а потом сообразил: — А, ты про тогда… Ушибся немного на дороге, с кем не бывает. Дикон, что ты делаешь после занятий? Марианна была бы рада тебя видеть…

Ричард заверил его, что тоже будет рад видеть Марианну, быстро бросил куртку в гардеробе и побежал по лестнице наверх. В отличие от других гуманитарных предметов, историю им читали в главном корпусе. Кто-то из ребят заметил, что им это не пригодится и можно историю пропускать, но Дик твёрдо решил, что больше прогуливать не будет. Тем более, что у него уже ничего не болит!

Заболит оно, как же, после вчерашнего-то…

— Прошу прощения, профессор Вейзель, я опоздал, — на одном дыхании выпалил Дик, влетая в аудиторию и по привычке опуская голову. Почему-то при виде историка им всем хотелось почтительно опускать головы, а потом — вытягиваться по струнке.

— Курт вас не простит, — лениво ответили с кафедры. Ричард чуть не врезался лбом в дверной косяк. — Я, впрочем, тоже подумаю…

Теперь понятно. А ведь он так и знал, что не надо пропускать историю. В аудитории сидели все свои, то ли сочувствующе, то ли злорадно глядя на опоздуна, а на столе, как вишенка на торте, восседал первый проректор. Рокэ помахал какими-то распечатками, указывая ему на свободное место:

— История вообще наука злопамятная… Проходите, не стесняйтесь, Ричард. — Пришлось идти мимо учительской кафедры. Дику очень хотелось эффектно бросить Рокэ его ключи, но люди же смотрят. Прямо над ухом прошелестел довольный голос Алвы: — Раз уж я взялся учить тебя жизни, дополнительный урок: соглашаясь пить с подозрительными личностями, подумай, что запланировал на завтрашнее утро.

Ричард довольно быстро возненавидел его обратно.

— Что происходит? — шёпотом спросил он у Арно, присаживаясь с краю длинной парты и немного потеснив Альберто с другой стороны.

— Вейзель куда-то смотался, — дал исчерпывающий ответ Савиньяк, — и нам привалило веселье. Посмотри на Заразу, так и светится.

Действительно, Придд был счастлив. Тут Ричард припомнил, что проректор обещал ничего у них не вести в этом году — да эта замена и вправду была неожиданной. Хотя… И не брать студентов в этом году… Странный год, странные совпадения, ничего не ясно.

— Специально для опоздавшей стороны в лице юного Окделла, — тем временем говорил Алва. Дик вспыхнул, опять оказавшись в центре внимания. — Ничто не вечно под луной, включая меня: профессор Вейзель вернётся через пару дней и наведёт порядок в своих владениях. Кто из вас, молодые люди, староста?

— Звёздный час Заразы, — пробубнил Арно. Валентин тем временем отчитывался, что они проходили с профессором Вейзелем. Выглядел он как обычно, но, если прислушаться, некоторые нотки благоговения в голосе присутствуют…

— Что ж, как и ожидалось, строго по программе, — учитывая, что слово «программа» вызывало в стенах ОГУ либо болезненную гримасу, либо митинг, эти слова первого проректора прозвучали как минимум издевательски. — Прелестно. Мне не придётся нарушать хронологию событий, чтобы поговорить с вами о войне…

Дик припомнил, что Рокэ числится специалистом по военной истории, и невольно улыбнулся. Пока у него было время для библиотек, Ричард бегал туда чаще, чем в кафе-мороженое, и часами просиживал над старыми книгами, изучая, как, куда и почему передвигались такие-то полки, откуда и по какой схеме выплывал такой-то флот, запоминал цитаты великих стратегов… Если бы не тяга к цифрам, он бы определённо занялся этим.

Если кто-то из присутствующих и вспоминал вчерашний неудавшийся митинг с пока неизведанными последствиями, то делал это тайно: восторженные комментарии старшекурсников, которым в своё время читал Алва, оправдывали себя. Лекция об англо-испанском противостоянии конца шестнадцатого века, может быть, сама по себе не была такой захватывающей, но уж про ораторские таланты Рокэ студенты знали не понаслышке, а тут ещё и специализация! Если бы Дик слушал это впервые, ему бы определённо вскружило голову, но история «побеждённой непобедимой» Армады и пиратов Елизаветы была ему родной ещё со средней школы — тогда юноше в руки попала первая книга на эту тему.

Только вот к предложению назвать наизусть все корабли Армады Дик оказался не готов.

— Вы серьёзно?! — воскликнул он. Остальные тоже недоумевали, Арно присвистнул.

— Я же никого не заставляю, — по-кошачьи мурлыкнул проректор. — Но, если на небесах что-то есть, оно подсказывает мне, что вы можете перечислить хотя бы десять.

А почему бы и нет? На глазах ошарашенных однокурсников (и отдельно ошеломлённого Придда) Ричард принял вызов и, загибая пальцы, стал вспоминать названия кораблей Кастильской армады. Почему именно Кастильской — чёрт знает, но по ходу своего не очень блистательного, но всё же выступления Дик понял, что к чему. В основном благодаря хитрющей ухмылке Алвы.

Вчера вечером, когда Ричарду уже пора было завязывать с экспериментами, ему пришло в голову объявить себя потрясающим знатоком испанского флота. Так Дик познал на собственной шкуре, почему матушка свято убеждена во вреде алкоголя: заявлять такое военному историку-испанцу — двойное самоубийство.

Интересно, это месть или шанс исправиться? Ричард не заметил, как перечислил штук двенадцать названий, и на ум просились ещё несколько.

***

Квентин хмуро смотрел на свежую прессу. Многое шло не по плану: например, отвести внимание от ОГУ примерным поведением студентов не удалось, скорее уж, они его только привлекли. Какие-то репортеры вчера таки проходили мимо, и, естественно, раздули из мухи слона. В их исполнении бунтующих было человек на сто больше, чем на самом деле, Рокэ рвал студенческие десятками, а Дорак гневно кричал. Он, Дорак, не только не кричал гневно, он вообще не произнёс ни слова, а вот Алве за студенческий придётся ответить…

Или не придётся? Ведь, с другой стороны, всё идёт не так уж плохо. Проректор всего лишь поддерживает свою подчёркнуто отвратительную репутацию, перетягивая весь огонь на себя, а пока пресса и студенчество заняты тем, что убеждённо ненавидят Алву, Дорак вместе с ректором и своим кабинетом вытаскивают университет за уши из долговой ямы. Если бы не предыдущий ректор, не было бы у них сейчас проблем с министерством образования… Если бы новым ректором был не Оллар, а кто-нибудь другой, они бы не затянули решение проблемы и не болтались бы сейчас на самой грани. Они слишком поздно спохватились, Фердинанд успел замечательно ничего не сделать, и вот — пожалуйста…

Кто-нибудь другой, повторил про себя Квентин и усмехнулся. «Кто-нибудь», откликающийся на Рокэ, на предложение заменить Оллара на себя вежливо намекнул, что разобьёт об его голову кофейник. Не в таких, конечно, выражениях, но всё же.

Потягивая кофе из автомата и с ужасом привыкая к нему, председатель отложил газеты, журналы и прочие источники неприятной информации и прикрыл глаза. Как ни странно, ещё не всё потеряно. Во всяком случае, для ОГУ, но не для отдельных людей. Исключённые студенты — те были исключены немедленно и всё ещё законно, только вот такой всплеск активности не могло проигнорировать министерство… Альдо Ракан куда-то подевался, как будто залёг на дно, хотя уж кому, а ему Дорак не доверял никогда… Неожиданно пострадавший в аварии Эпинэ тоже наводит на размышления.

Неважно. Сначала — кофе, пусть и дерьмовый. А потом он лично поспрашивает у своих «шпионов», что сегодня криминального произошло в богоспасаемом университете.

***

Рокэ одной рукой подписывал приказы об отчислении, другой — чесал кота, и при этом пел. Если бы Квентин не знал его достаточно долго, это душераздирающее зрелище вызвало бы у председателя смешанные чувства. Но Дорак, к счастью или к сожалению, давно привык к милой манере Алвы одновременно чинить зло и ласкать котиков, делая и то, и другое вполне заслуженно, поэтому он просто сидел в кресле для посетителей и задумчиво смотрел на свой кофейник. А ведь он, кофейник, всё ещё здесь, в кабинете первого проректора ОГУ, через пару метров от его, Квентина, кабинета. Почему бы не взять и не забрать?

— Даже не думайте, Квентин, — пропел проректор. — Колиньяра тоже лишаем головы?

— Лишаем, — рассеянно кивнул Квентин. — Рокэ, вы садист. И я не про студентов, бог с ними, со студентами.

— Вы так их невзлюбили, что посылаете им в помощь целое ничего?

Богохульнические шутки председатель традиционно игнорировал.

— Вы, я погляжу, в отличном настроении для объекта всеобщей ненависти.

— Потому что надо уметь вовремя снимать стресс, — объяснил проректор. — Всё, Колиньяра больше нет. Какая жалость… Это он держал очаровательный плакатик с требованием, чтобы нас с вами побрал чёрт?

— Если немного перефразировать, то да. Мне сказали, — сменил тему Дорак, — что Курта не будет ещё день-два. Слишком уж часто Юлиане вздумалось рожать…

— Поверьте мне, Квентин — чаще, чем любая другая женщина, она точно не сможет!

— Рокэ, вы выиграли в лотерею? — не выдержал председатель. — Что случилось? Всё плохо! Или необходимость заменять Вейзеля вас окрылила?

— Возможно, это действительно связано, — протянул проректор, отталкивая готовые бумаги и прикрывая глаза ладонями. — Мы с первокурсниками замечательно повоевали. Нелюбимый вами юный Окделл так и вовсе блистал… Интерес к испанской истории греет мне душу.

— Главное, чтобы это был не юный Окделл, — в тон ему перебил Квентин. — Вы же помните, что мальчик слишком вспыльчив и легко ведётся на… всякое? Я давно не видел его у Штанцлера, но это ничего не значит.

— Вы очень трогательно о нём беспокоитесь, — заметил Рокэ. — Что-то новое обнаружили или всё ещё переживаете за наследие Эгмонта?

— Ничего… Но если бы госпожа Алати вовремя не схватила мальчика во время вчерашних представлений, им бы воспользовались, и очень жестоко. Жаль, конечно, что он не может сменить фамилию.

— Юноша достаточно привязан к отцу, чтобы этого не делать.

— Вы не находите, что привязанность к тому, кто оставил дом и семью, вещь несколько непрочная? — Рокэ не ответил, и Квентину оставалось только гадать, что он об этом думает. Оставив надежды забрать кофейник, он вздохнул и поднялся, направляясь к выходу. — У вас здесь уютнее, чем дома, я уже говорил?

— Говорили. — Рокэ проследил за его взглядом, окидывающим кабинет. — И я продолжаю настаивать, что главное украшение этого помещения — Моро.

Чёрный кот повёл ушами и довольно зажмурился.

========== 14. Марсель ==========

Марсель снова застрял в книжном магазине. Это произошло против его воли: противный февральский вечер, у очередной подруги — то ли Лизы, то ли Марии — разболелась голова, Рокэ всё ещё не отвёл его за фарфором для папеньки и, видимо, не отведёт никогда, а вечер убить надо. Литератор прошёлся по Багряному проспекту в поисках нужной лавки, но без Алвы было скучно бить фарфор, поэтому он совершенно случайно оказался на любимой Цветочной улице в тихоньком, но огромном книжном.

Он часто слышал в свой адрес, что ну не может такой повеса часами застревать в подобных местах. Ещё бы, мол, в библиотеку отправился. Валме и сам бы по себе не сказал, что книголюб, но его тяга к стихосложению и написанию трогательных писем женщинам привела к… собственно, к его нынешней профессии.

От размышлений о своем призвании и копания в очередной книжной полке Марселя отвлек телефонный звонок — хорошо, что беззвучный, было бы совсем неприлично. С недовольным ворчанием поставив на место томик французской поэзии, он глянул на неизвестный номер. Это ещё что? Явно не прекрасная дама. Уж на что, а на прекрасных дам у Валме было чутьё даже через неживой вибрирующий мобильник.

— Вот и подождёте, сударь, — пробормотал он, игнорируя чей-то зов.

Долго игнорировать не удавалось: звонили вежливо и настырно, как-то даже угрожающе, всё ещё звонили. На удачу, рядом как раз расположилась толстенная телефонная книга, а звонили из города — значит, найдутся. Воодушевившись и почувствовав тягу к шпионажу, Марсель полистал неприятные на ощупь страницы и номер нашёл.

— Как бы высказался наш друг Робер, — пробормотал Валме, — раздери меня лобстер. И в краба затолкай.

— Какого краба? — полюбопытствовала сотрудница магазина. Марсель вздохнул и отказался от помощи. Она была очень миленькой, но не сегодня. Или до тех пор, пока он не решит, какую эмоцию стоит изобразить, когда тебе звонит Алваро Алва.

Может, сделать вид, что он вообще не знает такой фамилии? Нет, с ними не прокатит… Удивляться тому, что у ни разу им не виденного живьём родителя Рокэ есть номер и какое-то намерение в отношении Марселя, тоже было глупо.

Наверное, подумал Марсель, для начала надо ответить. А дальше — хоть потоп.

— Я слушаю? — с опаской сказал он, всё ещё надеясь, что на том конце ошиблись номером.

— Быстро же вы нашли меня в телефонной книге, Валме, — довольно дружелюбно и с мягким южным акцентом ответили ему.

— А я-то думал, к чему мне утром на ногу Сервантес свалился! — перешёл в наступление Марсель, помня, что это — лучшая защита. От всяких подозрительных испанцев. — И всё-таки, дон Алваро… э… вы что, узнали об аварии?

— Узнали, — слишком напоминая своего сына, отозвался Алваро. И таинственно умолк.

— Боитесь, что ваш сын пострадал? Если что, он пока целый, — подсказал литератор.

— Я своих детей знаю, Валме. Скорее уж подстроил.

Марсель запомнил, а потом услышал:

— Отчасти об этом я и хотел бы с вами побеседовать. Как вы видите по номеру, сейчас я в О., а точнее — в аэропорту и скоро улетаю домой, но вы сегодня вечером должны быть свободны.

Интересно, это осведомлённость или завуалированный приказ? Но свободен он действительно был, поэтому не отказался подъехать. К чему это всё… Непонятно. Избавившись от первичного испуга, заинтригованный Марсель отправился к выходу, но вовремя заметил канцелярский отдел. А точнее, то, что бросилось в глаза с полочки с блокнотами.

Обычный блокнотик на спиральке, ничего особенного, бумага могла быть получше, но Валме купился на обложку: котик держал в лапах гитару.

На глазах несколько удивлённой продавщицы средних лет Марсель оплатил и любовно спрятал вещь в карман, предвкушая, как будет её вручать и кому.

***

Ох уж эти южане — они даже стареют красиво. Немного завидуя, причем завидуя сильно заранее, Марсель сидел напротив Алвы-старшего в кафешке в аэропорту и думал, как же его сюда занесло. Впрочем, заносить начало в тот день, когда ему на голову свалился Рокэ, так что жаловаться не пристало.

— Авария была подстроена, — как ни в чём не бывало, заговорил пожилой испанец, глядя на Валме с до неприличия знакомой усмешкой. — У меня на руках точные сведения и недвусмысленные намёки, что подобное может повториться.

— Надеюсь, Рокэ вы об этом уже сказали, — Марсель не успел поймать себя за язык — язык начал выдавать циничные фразочки раньше, чем он испугался этой возможности.

— Мы не виделись, — без особых сожалений сказал Алваро, — и вообще я приезжал не за этим. Вам не кажется, Валме, что вас он послушает с большей вероятностью?

— Во-первых, «Рокэ» и «послушает» — это как-то из разряда фантастики, при всём уважении! Во-вторых, я вам не Квентин Дорак и никакими шпионскими штучками не владею, чтобы такое знать…

— Просто предупредите его, что могут пострадать ещё люди, — пожал плечами собеседник. — И не нервничайте.

— Я спокоен, — Марсель вежливо улыбнулся, как на педсовете, а потом подумал, что ему это всё не нравится. Почему-то больше всего литератора не устраивал сам факт разговора. У него с папенькой тоже недвусмысленные отношения, но раз уж приехал, почему бы не повидаться с сыном?! Рокэ, конечно, не изображает вселенскую скорбь и образец одиночества и вообще терпеть не может, когда его жалеют, но почему-то Марселю стало обидно.

— Вас очень трогательно беспокоят наши отношения, — без всяких проблем прочитал его мысли Алваро. — Зря.

— Уж понял, что зря, — буркнул Валме. — Хоть бы сувенирчик с родины привезли.

— Я привёз супруге, думаю, она передаст быстрее, если пожелает. Какое же у вас бывает говорящее лицо, Валме! Да, моя жена проживает в О., если можно назвать проживанием постоянное содержание в медицинской клинике.

— Всё серьёзно?

— Нет, ничего опасного, только нет возможности уехать — нужен постоянный уход.

Алваро замолчал, наблюдая за его лицом из-под приопущенных век; Марсель пытался держать свою «говорящую» физиономию в узде, но и так было ясно, что о матери Рокэ он вообще слышит впервые, не говоря уж о том, что она здесь и болеет.

— Вы приехали, чтобы повидаться с дамой сердца и вывалить на меня эту увлекательную информацию? — поинтересовался Марсель. — К сведению принял, хотя, может, и не стоило…

— Было интересно, насколько мой сын с вами откровенен. Вижу, он себе не изменяет.

Валме всё ещё обижался на Алваро больше, чем на Рокэ. Нет, они, конечно, дружат, но дела семейные — они на то и семейные, чтобы ничего не знать. Просто теперь у него появилась чётко оформленная догадка, почему неподражаемый проректор всё ещё в О. — и почему вообще здесь оказался. Немного сентиментально, но чёрт возьми, почему нет?

— Если я правильно проследил за вашей мыслью, вы подошли к моменту своего прибытия в О.

— По логике, это должно быть прибытие Рокэ.

— Я знаю, что эти события совпадают, — усмехнулся Алваро. — Никакого подтекста, как сказал бы наш общий друг Дорак: мне просто интересно, как так получилось с вами двумя?

— Как так получилось? — повторил Марсель. Помнится, не так давно и Квентин Дорак пытался выяснить у него эту страшную тайну. Язык развязался, и его было не остановить: — Так же, как происходят другие чудеса в нашей жизни, дон Алваро. Не повстречай я вашего сына, сидел бы в своей провинции и торговал папенькиными сырами, носа не высовывая во внешний мир, читал бы одно и то же и любил бы одних и тех же женщин. Мне не понравился О., когда я приехал по делам, настроение отвратительное, дождь идёт, ни одного приличного заведения не знаю, и тут сваливается ваш потрясающий наследник… Я имею в виду, он реально на меня упал, ну, знаете, такой подарок небес в лице отпетого богохульника, иронично, не правда ли? — Даже если собеседник не уловил смеси метафоры и правды, Валме нёсся дальше: — Ну и пошло-поехало, жизнь стала неожиданно интересной — от такой капризной дамы, как жизнь, я уже и не ждал подобного сюрприза. Университет нуждался в работниках, а мы — в работе, теперь я понимаю, почему эта работа должна была быть максимально оседлой и безопасной… А если вас интересует что-то более конкретное, то мы с Рокэ шатаемся по городу, мучаем студентов, читаем классику и почти не развратничаем.

Марсель прогнал получившийся монолог про себя и довольно усмехнулся. Всё-таки постоянное присутствие рядом первого проректора научило его не болтать лишнего.

— «Безопасная» работа мне понравилась, — улыбнулся Алваро. — Действительно, что может быть тише и спокойнее, чем учительская стезя, только некоторые умудряются попасть в неприятности даже из такого положения.

— Вы же воспитывали, — не удержался и съёрничал Валме. — Прошу прощения.

— Тут не поспоришь, не извиняйтесь. Как поживает Моро?

— Котик в порядке, но почему бы вам не спросить об этом Рокэ?

— Очень тронут, — совершенно не трогательным голосом произнёс Алваро, — вашим беспокойством за наши отношения, но они не достигли той точки, где я мог бы сентиментально расспрашивать сына о коте, и никогда не достигнут. Впрочем, всё самое важное мы уже прояснили — спасибо, что согласились донести моё предупреждение, Валме. Я полагаю, что о некоторых вещах стоит сообщать при личной встрече. Что-то ещё будет происходить, и вам тоже следует быть осторожным. Как скоро Дорак планирует разобраться с задолженностями вашего университета?

— Полгода, — обронил литератор, чувствуя себя оскорблённым за всё сущее, даже за Моро.

— Долго… Что ж, будьте здоровы. Главное я сказал, остальное за вами, — и, уходя, самый неожиданный собеседник Марселя за всю его жизнь положил ему руку на плечо и попрощался по-испански. Что в очередной раз подтверждало, что язык пора учить…

Добираясь домой на такси и пытаясь по вечно тёмному небу определить, сколько времени он проторчал в аэропорту, Марсель вспоминал папеньку. Папенька пишет грозные письма и ждёт фарфор, умудряется воспитывать его даже на расстоянии, как и остальных своих наследников, а ещё всё обещает женить его на какой-то нежной француженке. Папенька вообще как ящик с двойным дном, но он — близкий человек, как ты ни крути!

«Или это у них семейное, — неожиданно злобно подумал Валме, — замуроваться в ледяную стену от окружающих и вот так вот убийственно улыбаться изнутри?!»

Впрочем, не стоило судить поверхностно. Подумав, что Рокэ, в отличие от своего родителя, сумел произвести на него впечатление лапушки, Марсель подумал и позвонил:

— У меня для тебя подарок, господин блистательный проректор.

— Надеюсь, не от отца, — ответил Рокэ, давая понять, что всё прекрасно знает. На заднем плане слышались какие-то голоса, явно не университетские, но теперь Валме повсюду будет мерещиться больница.

— Нет, твой батюшка — сам по себе подарок, — буркнул Марсель.

— Судя по голосу, он тебя не повеселил. Жаль. Впрочем, со мной тоже не прокатило…

— Твои братики все такие же?!

— О нет, это крайне разнообразная компания, — усмехнулись с того конца провода. — Дай угадаю, отец прознал о здешнем криминале?

— Ещё как прознал.Предупреждает, что могут пострадать другие люди, — максимально точно припомнил Марсель, подзабыв, что едет в такси с чужим водителем. — Что будешь делать?

— Что обычно. Удивляет, правда, самонадеянная мысль отца, что я не замечу этого сам… Перезвоню.

Марсель даже вдохнуть не успел, как раздались гудки. Привычное дело. Привалившись уставшей от информации головой к стеклу, Валме подумал, что ему не хочется ввязываться в какое-то грязное университетское дело и думать о родственниках. Ему хочется завалиться на диван с бокалом хорошего красного вина, погладить Готти и почитать Сервантеса. А ещё — вручить Рокэ блокнотик.

========== 15. Ричард. Квентин ==========

Где-то к началу весны Дика отпустило, и только тогда он заметил, как скован был всё это время. Не совсем сам, конечно — на мысль натолкнули комментарии однокурсников и взрослых, мол, ты так изменился, Дикон, как будто воскрес… Ричард не мог припомнить, чтобы он умирал, хотя как ещё можно назвать его прежнее состояние, как не маленькой смертью? Он наслушался матушки, дядюшки Августа и сочувствующих семье соседей и загнал себя в тупик — тупик ожидания отца, тупик попыток любить матушку искренне, со всеми её срывами и причудами, тупик чужого мнения…

Айрис сказала проще и короче: «Наконец-то Дикон перестал крыситься». Что ж, можно ограничиться и этим.

— Опять ворон считаешь? — нагнал его Арно. Ричард отвлёкся от размышлений и обнаружил, что они бегут пятый круг вокруг главного корпуса ОГУ. С потеплением в городе начались новые испытания на физкультуре, от которой ни один факультет не в состоянии избавить ленивого студента: если осенью и зимой физрук Арамона по прозвищу Свин устраивал им волейбольные битвы не на жизнь, а на смерть, сам при этом не умея играть от слова «вообще», то с начала марта он загонял их на улице, в основном заставляя нарезать концентрические круги.

— Считаю, — признался Дик, подстраиваясь под скорость однокашника. — Арно, ты не помнишь, что говорил Берто насчёт весеннего праздника?..

— А, второе посвящение? Ну ты как всегда, — хмыкнул Савиньяк. — Сегодня, Дик. Добро пожаловать в реальность!

— Сегодня?!

От удивления он даже ускорился, пронесшись мимо шокированного Свина с секундомером, который за всеми внимательно следил. Первокурсники запланировали какую-то восхитительно масштабную попойку дома у Альберто. Что ж, некоторые вещи не меняются: ударившись в учёбу, исправление оценок и собственные душевные страдания, Ричард напрочь об этом забыл.

Ветер дул в спину, волосы прилипали к лицу, начинался шестой круг ада — кто же первый придумал эту шутку? Явно не Арамона, хотя ему бы понравилось. Или не очень. Сегодня вечером, значит, нужно быть вместе со всеми. Избавившись от собственных ожиданий насчёт отца и семьи, Дик как-то незаметно избавился от страха, что ожидают другие от него — это сильно упростило общение с однокурсниками, и он даже, осмелев, познакомился с какой-то скромной девочкой с другого факультета. Очень похожей на госпожу Ариго…

Он же может себе позволить развлечься? В конце концов, студент! А в каком состоянии пресловутая научная работа, которую надо будет защищать через пару месяцев? Дик приуныл, а потом вспомнил, что вчера или позавчера вечером поймал вдохновение за хвост и расписал аж половину практической части со всеми примерами, доводами и ссылками, какие были нужны. Осталось только показать проректору и не умереть от страха. Странное дело, в начале года Дик боялся Алву, а теперь — того, что Алва может сказать о его научных шедеврах. Впрочем, по ходу работы претензий становилось всё меньше и меньше…

— Плюсы такой физкультуры, — шепнул Арно, снова его нагоняя, — особенно с утра. Смотри…

Вывернув из-за угла, первокурсники неслись прямиком мимо крыльца, чтобы пробежать рядом с Арамоной и услышать, сколько им ещё мучиться, а заодно получить галочку напротив своей фамилии. По времени заканчивалась первая пара, и многие преподаватели и администраторы как раз шли на работу.

— Погоди, а что в этом хорошего? — не понял Ричард. — Мы же сейчас всех снесём.

— Можешь «снести» госпожу Ариго, — и неугомонный белобрысый однокурсник с победной ухмылочкой пнул его вперёд.

Остановиться вправду было трудно — по инерции Дик должен был впечататься со всей силы в Катарину, чего бы ему очень не хотелось. Вернее, хотелось бы, но в других обстоятельствах. Либо быстро поздороваться и обойти, потому что иначе он и впрямь её уронит… Испугавшись, что так оно и будет, Ричард начал ещё шагов за пять:

— Доброе утро, госпожа Ариго!

Лучшая преподавательница вздрогнула, потом неуверенно улыбнулась и помахала ему рукой. От этого милого жеста у Дика сердце заколотилось быстрее и из спины будто выросли крылья, проблема лишь в одном — он всё ещё бежал. Будь ты проклят, Арно, успел подумать Дик, гигантским прыжком преодолевая расстояние в три ступеньки, чтобы оказаться на безопасном расстоянии от госпожи Ариго.

Только вот за тремя ступеньками оказалась пустота.

— Дикон! — завопил проклятый однокурсник, видимо, осознав, что шутка затянулась. Ричард очень хотел сказать ему, что всё нормально, но он уже летел. Хрясь! Это что, падение? Как-то не похоже… Его всё-таки поймали. Распахнув глаза, Дик обнаружил себя висящим на вовремя протянутой руке первого проректора.

— Боже мой! — с другой стороны к ним бежала Катарина, да и вообще на крыльце образовалась толпа. Вот зачем его черти понесли прыгать по крыльцу?! — Я так перепугалась… Рокэ, вы так вовремя!

— Совпадение, — улыбнувшись Катарине, Рокэ стряхнул с руки Ричарда. Ричард чудом не растерялся в этой компании и, оказавшись на ногах, извинился перед обоими.

— Это всё Арно, — буркнул Дик, когда успокоенная преподавательница отошла к Штанцлеру. — Можно я с ним подерусь?

— Почему ты у меня спрашиваешь? — вздохнул проректор. Похоже, он опять работал ночью, потому что шёл против потока из здания универа и вообще выглядел сонным. — Главное, не со Штанцлером.

— А причём тут дядюшка…

— Смотрит твой дядюшка. Сейчас сожрёт, — лаконично объяснил Рокэ. — Так что вы хотели, Окделл?

Ричард сориентировался и спросил по поводу работы. Не придерётся же дядюшка Август к тому, что он говорит с проректором по делу! Да и вообще, почему это его должно волновать мнение друга семьи? Он же даже не родственник! Что-то укором кольнуло его в сердце, но Дик сумел, не запнувшись, договорить, что хотел. Тем более, что Штанцлер решительно направлялся прямо к ним.

«А ведь мы с ним больше не разговаривали», — затосковал Ричард. Это была не ссора, а как будто последняя точка в долгом диалоге — когда он заявил, что хочет решать всё сам, а дядюшка Август печально улыбнулся. Иногда… да что иногда, постоянно Дик возвращался мыслями к этому разговору и думал, что бы было, если бы он согласился посреди года перевестись под начало госпожи Ариго. Это было страшно, но ничего хорошего Ричарду в голову не приходило.

— Прошу прощения, не хотел вас прерывать, — холодно сказал Штанцлер, останавливаясь за ступеньку до них. — Рокэ, вас ищет ректор.

— Я только что от него, — с вежливой раздражённостью отозвался Алва. — Хотите сказать, за три минуты что-то изменилось, Август?

Дядюшка Август немного вытянулся и посерел, Дик хорошо знал это лицо, но сказано было только:

— Я знаю, что он отправил вас по делам, но к нам пришли из министерства. Господа желают видеть в том числе председателя Дорака и вас.

Ричард не понял, что в этом плохого, однако ему показалось, что атмосфера разговора похолодела ещё градусов на десять.

— Не вижу смысла огорчать господ из министерства, — пожал плечами Рокэ. — Скажите, что я скоро подойду, а бумаги будут доставлены вовремя.

— Вы не можете разорваться надвое, — почему-то Дику послышалось удовольствие в голосе дядюшки Августа, и его это сильно расстроило. Вместо ответа проректор подозвал Арамону — физрук недовольно топтался чуть поодаль всё это время и забавил Дика. Было ясно, что ему не нравится бездельничающий студент, пусть и полетавший с лестницы на глазах у целого педсовета, но подойти к Алве он попросту боялся.

— Да, вы, Арнольд. Отпустите со второй пары Окделла и Салину, они отправятся по делам государственной важности, — что за дела, Дик не успел понять, только получил в руки увесистый конверт с бумагами и комментарий: — Берите Альберто и езжайте на Багряный проспект, дом десять. Там ничего страшного нет, нужно только довезти отчёты.

— Сделаем! — просиял Дик и побежал искать Берто. Так он не только избавится от неприятных переговоров со Штанцлером, но и узнает у Альберто про вечеринку лично, а заодно сделает важное дело. Кто ещё, как не Ричард Окделл, знает самую короткую дорогу к нужному дому? Осталось только нагнать товарища и взять велосипед…

***

Квентин окинул взглядом собравшееся заседание. Ничего хорошего их явно не ждало. Ректор сидел за своим столом и боялся: Фердинанд мял в руках какой-то карандаш, словно Катарина — платочек. Единственными, кто сохранял относительное спокойствие, были Матильда и Валме: заявившись со своей общей кафедры, они заняли места чуть поодаль, причем Матильда была настроена воинственно, а Валме выглядел скорее заинтригованным. Хотя в последнее время Квентин узнавал его получше и склонялся к мысли, что литератор как минимум насторожен происходящим.

— Мы все умрём? — шёпотом поинтересовался Эпинэ. Ещё один образец спокойствия и выдержки.

— Не думаю, — в тон ему отозвался Квентин. — Ещё рано.

— Спасибо, утешили…

Должен же кто-то что-то делать… Чёрт возьми, где Рокэ?! Штанцлера за смертью посылай! Интересно, чем думал Фердинанд, когда посылал именно Штанцлера? Не то чтобы Квентин сильно переживал за Алву — переживай за такого, как же, но сочетание было одно из худших. Август спит и видит, как под знаменем Эгмонта изгоняет первого проректора раз и навсегда. Собственно, он и пытался — распускал слухи, не зная лишь о том, что эти слухи выгодны и полезны для спасения университета.

Но не рановато ли пришёл час расправы? Кто знает. Господа из министерства своим видом не говорили ровным счётом ни о чём, так что Квентин сидел за столом недалеко от ректора, считал минуты и хотел кофе.

Войдя наконец в длинный конференц-зал при кабинете ректора, Рокэ и Штанцлер демонстративно уселись друг напротив друга. Под суровым взглядом Квентина ректор подал голос:

— Что вы хотели, господа? Почему сейчас приехали? Мы вас слушаем…

Неплохо, но всё равно не то. Если бы они знали, что будет, хотя бы велели Фердинанду говорить чётко и уверенно! Он же может, Дорак это знал, но сделанного не воротишь, начало положено.

Первые несколько минут беседы Квентин не верил своим ушам. Это начиналось как обычная проверка, головомойка преподавательского состава, но никак не Судный день, которого они все так опасались. Но зачем тогда позвали всех, кого могли собрать? Председатель осмотрел зал повнимательнее. Все деканы и заведующие кафедрами, несколько рядовых преподавателей, высшая администрация. Значит, сейчас ударят…

— Сроки поджимают, — медово улыбнулся доселе молчавший чиновник и посмотрел прямо на Фердинанда. — Государственный университет нашего славного города О. ещё не выплатил прошлогодний долг.

Вопроса как такового не было, но он повис в воздухе. Готовясь выступить самому, если потребуется, Квентин считал до десяти.

— Мы об этом помним, — проронил Фердинанд за всех присутствующих. И тоже замолчал. Что ж, а неплохо! Нет вопроса — нет ответа.

— Когда? — ласково спросил похожий на лиса товарищ. — Нас интересует дата. Мы справедливо полагаем, дорогие друзья, что вы уже готовы. Или в стенах славного университета не удалось достичь единства во мнениях? К сожалению, финансы — они как песок…

Квентин внимательно слушал мерзкую и противную, но тем не менее восхитительную речь, насыщенную метафорами, «славными» и «милыми» эпитетами и ещё более пугающей правдой. Если вкратце, человек-лис изливал перед всеми историю о том, как предыдущий ректор с той же фамилией задолжал — нужно было доплатить за новые корпуса, рекламу и вообще возросший престиж ОГУ, всё это не обошлось без поддержки — в том числе материальной — министерства; о том, как новоявленный ректор Оллар, двойной наследник предыдущего, откладывал и откладывал уплату, превращая её в долг; о том, как университет «замечательно себя ведёт», но тем не менее… Где-то здесь Лис вздохнул и трагично сложил руки на коленях. Молчит, ждёт. Скотина…

Что Дорака восхитило, так это то, как чиновник умудрился подать их драматическую историю. Вышло, что никто конкретно не виноват, что так получилось, но отвечать будете все вы, да, вы, господа преподаватели и администраторы, и не надо опускать глаза. На такую двухслойную речь Фердинанд ответит вряд ли.

— Как вы заметили сами, — вступил Квентин, — ведём мы себя неплохо. Всю информацию о финансовом состоянии университета вы можете узнать у нашего казначея, — сидевший неподалёку от Штанцлера Манрик кивнул рыжей головой. Тоже держится, молодец.

— Но не стоит пренебрегать, — запел Лис, — вашими благодетелями. Вы прекрасно знаете, мои дорогие друзья, что не кто иной, как мой коллега господин Колиньяр просил об отсрочке нашей с вами расплаты.

Повисла пауза, за которую Квентин успел отметить «наших», «моих» и «дорогих» и прочие присыпки в речи лисоватого господина, а также вызвать в памяти физиономию отца одного из студентов. Одного из, чёрт его побери, недавно выпертых студентов.

«Вот нам и воздастся… здесь и сейчас».

Правда была на стороне администрации — нарушение общественного порядка карается исключением. У министра, или кто он там, помощник, тоже была лазейка — учитывая что-нибудь (будь то заслуги за общественно полезную ерунду, какие можно наскрести у любого студента), администрации следовало ограничиться предупреждением, особенно если не было прецедентов. Вот и посмотрим, кто кого. Главное — чтобы Лис и его прихвостни не копнули глубже, разглагольствовать об Эгмонте Квентин не хотел, хоть и был готов.

Лис вежливо молчал, пытливо вглядываясь в лицо ректора. Дорак подавил вздох: Фердинанд, может, и читал доклады и отчёты, а может — не читал. В последний раз Дорак не стоял у него над душой, а зря. Может статься, что господин ректор вообще не в курсе, под чьими приказами об отчислении ставил подпись. Стоят закорючки Квентина и Алвы — значит, всё под контролем.

Доконтролировались… Молчание затяжное, нехорошее. Квентин собрался отвечать.

— Ну давайте, заканчивайте уже, — потребовал Рокэ и демонстративно зевнул. Председатель чуть повернул голову: Алва развалился в кресле, хотя все остальные были предельно напряжены и как-то сжаты, разглядывал потолок и никоим образом не планировал подыгрывать общественным нервам. — Эстебан Колиньяр, почтенный наследник не менее почтенного, как его там…

Квентин уже не сомневался, что лисоподобный товарищ может посоперничать с любым из них, но его коллеги оказались не такими стойкими и повелись на простейший трюк. Один из них побагровел и вякнул:

— Вам следовало бы отзываться более почтительно о том, кто прикрывает ваши… спины! Почему университет не ограничился предупреждением?

Рокэ соизволил оторваться от потолка и медленно перевёл взгляд на разоравшегося чиновника. Тот мигом сменил цвет лица с алого на пастельно-серый и стал смотреть на край стола. Конечно, нашёл, с кем играть в гляделки…

— Давайте сопоставим наши данные, господа, — предложил проректор. Дорак знал, что чем учтивее он разговаривает с какими-нибудь нежелательными гостями, тем быстрее эти гости вылетят за дверь. А Алва сегодня не выспался, значит, лететь будут красиво… — Вы сошли с небес и постучались в наши двери, чтобы проверить, действительно ли достоин ОГУ вашего покровительства, без сомнения, столь необходимого. — Вот вертит! Как на бумаге, только вслух, даже не задумываясь над словами. — Университет, знаете ли, такое заведение, которое даёт молодым людям образование, некоторым — жильё, по истечении нескольких лет самым удачливым перепадает и работа. Где говорится о том, что в обязанности упомянутого заведения входит откровенное покрывательство чьих-то родственников, будь то сам господин мэр или, гм, Бог?

А говорится это в неписаных законах, подумал Квентин, внимательно следя за реакцией окружающих. Как преподаватель Рокэ терпеть не мог богатых бездарей, поэтому Дорак то и дело уговаривал его не исключать хотя бы парочку из них, иначе, опять же, денег не будет ещё и от платников. К счастью, Алва это понимал лучше казначея, и потому ограничивался издевательствами над всякими наследниками мэров.

Штанцлера не прочтёшь, Манрик слушает внимательно, ректор тихонечко дрожит, но на Алву смотрит с такой надеждой, что её хватило бы на всех остальных присутствующих. Кого ещё отсюда видно… Видно платочек в руках Катарины, уже изорванный на лоскутки. Вот кто нервничает, казалось бы, дама безгрешна, как лютик. Матильда явно согласна с проректором куда больше, чем пытается показать, Эпинэ — один сплошной нерв, Валме пытается держать лицо, но очевидно, что от всех выходок Рокэ он в восторге.

А беседа продолжалась, и чем дальше в лес, тем больше она напоминала поединок опытных дуэлянтов. Лисоватый взывал к человеколюбию и здравомыслию, то и дело укалывая напоминаниями о деньгах, Рокэ пересказывал наизусть нормативно-правовые документы, регламентирующие поведение студентов, что им должно делать, а что — не должно, Квентин не находил погрешностей ни у одного, ни у другого. Но знал, что погрешность быть должна. И она дала о себе знать:

— Раз вы так великолепно знаете устав, любезный мой господин проректор, — снова разулыбался лисоподобный чинуша, — то наверняка помните и о том, что любой, даже самый безнадёжный ученик имеет право на предупреждение. Поскольку все сведения о студенческих недовольствах проходят через мои руки, я знаю, что эта ошибка — первая, совершённая юным Эстебаном. Более того, он не мог быть организатором нашего маленького беспорядка.

Маленький беспорядок обернулся вот этим вот жутким заседанием. А Лис наверняка в курсе того, как Рокэ без суда и следствия подрал студбилет на лоскуты. Дорак задним числом задумался, заметил ли Алва, чей документ взялся уничтожить, и вспомнил ли вовремя, сколько грехов числится за студентом? Оказалось, что да.

— Я, конечно, польщён вашей похвалой, — максимально непольщённо и даже сухо отозвался Алва, — но и вы должны понимать, что далеко не вся информация в ваших руках. Напомните господам присутствующим, что по нашему уставу считается нарушением общественного порядка.

Лис без запинки, под стать своему сопернику, перечислил всё, от драки на территории с последствиями до экстремистских призывов. Квентин никак не мог припомнить чего-то криминального, к чему приложил лапу злополучный Колиньяр. Черт возьми, первокурсник! Не путает ли Рокэ его с Раканом? Дорак отбросил сомнения — сомневаться в первом проректоре было последним делом, но всё-таки его грызло то, что он знает не всё. Далеко не всё. А вот Алва — знает, но откуда?

— Отлично, — улыбнулся Рокэ. — Господин Райнштайнер, как представитель факультета точных наук, вы не могли бы зачитать докладную от семнадцатого октября прошлого года?

— С удовольствием, господин проректор, — церемонно отозвался немец и поразил Дорака в самое сердце. Чем? А подробным докладом о студенческой потасовке, случившейся в столовой ранним октябрьским утром. Теперь Квентин понимал, почему он не в курсе и почему не в курсе ректор: дело было сущей мелочью, никто бы и не заметил…

Но деканом Колиньяра оказался не какой-нибудь раздолбай, а крайне исполнительный и честный профессор Райнштайнер: даже зная, что никому до мелких драчек дела нет, он скрупулезно записал всё, что выяснил, и вручил в руки проректору. А проректор Алва, в свою очередь, не стал беспокоить господина ректора такой ерундой… Стоп! Не сходится. Какое дело Рокэ до юных математиков? И с чего бы Райнштайнеру ему это рассказывать? Квентин уже убедился, что и докладная существует, и драка на самом деле была, но что-то не вязалось.

Совершенно неожиданно вступил Фердинанд:

— Видите, господа, — тихо, но уже без дрожи в голосе сказал ректор. — Благодаря осведомлённости нашего… первого проректора… вы можете убедиться, что предупреждением бы не обошлось. По документам всё верно… Если вы ещё желаете говорить о долгах, пожалуйста, господин Манрик…

— Я к вашим услугам, — рыжий казначей сделал замечательную вещь: он встал, и по инерции начали вставать другие. Лису и его компании оставалось только повторить.

Поднялась какая-то ленивая суета, и Квентин едва не упустил Рокэ — проректор фактически удирал, хоть и небыстро, и Дорак в последнюю секунду сцапал его за локоть.

— Одну минуту, Рокэ… Я помню, что обещал отпустить вас спать…

— Искренне рад, что ваша память способна на такое, — полуобернувшись, Алва выжидательно смотрел на него. — Вам что-то не понравилось, Квентин? Я даже ничего не порвал.

— Откуда вы знаете об этой драке? — не стал тратить время Дорак. — Математики, ещё и первокурсники, никогда вас не интересовали. Откуда про этого Колиньяра… Вы не можете читать все докладные, хоть разорвитесь, ну не можете!

— Не могу, а оно и не надо, — неожиданно усмехнулся Рокэ. — Скажите спасибо вашему нелюбимому Ричарду Окделлу. Мой подопечный очень любит не к месту делиться студенческими впечатлениями… Теперь всё?

========== 16. Ричард. Робер ==========

Комментарий к 16. Ричард. Робер

Royal Republic - Weekend-man

I’m not a hippie, I just get stoned, take me back and do it slow… Дик не успел понять, когда музыка в доме Берто переключилась на его родной плейлист, сплошь набитый одной и той же группой. Только вдохнув полной грудью прохладный воздух мартовского вечера, он понял, что уже на улице, а музыка гремит в наушниках. Сделав пару шагов вправо, по направлению к велосипеду, Ричард понял, что это плохая идея. Дорога как-то странно накренилась, и он успел только схватиться за ближайшее дерево. Polish the rockets, sound the alarm — time to get this party on! О да, вечеринка была хороша, так хороша, что теперь он не знает, как пойдёт домой. В таком-то виде — да к матушке?! Боже упаси!

Мирабелла съест его живьем, в этом Дик не сомневался. Смелость улетучилась, а ведь только что он был готов спорить с Приддом на кофейный автомат! А днём так вообще — герой: они с Альберто всё-таки не пару прогуляли, а отвезли важные документы милой даме из министерства образования. Проректор был очень доволен… наверное, по нему не поймёшь.

Сделав ещё несколько шагов к транспорту, Ричард понял две вещи: первая — лучше ему пойти пешком, вторая — Валентину он явно проспорил. Или кому-то другому, если не старосте, потому что вспоминалась сцена небольшой дружеской потасовки. Было так весело, было бы веселее всего на свете, не довлей над ним постоянное напоминание о матушке. Всё-таки Дик мог бесконечно взрослеть и обретать независимость, но вернуться домой в позднее время в таком виде — увольте.

Passed out in London

Awoke in Dubai…

Вот это про него. Дик обнаружил, что ему смешно. Что ж, если что, Айрис предупреждена, куда он идёт — если что, сестра соврёт матушке! Уж кто-то, а Айри никогда не боялась Мирабеллу, в отличие от него. Стыдоба… Ладно, с домом, считай, разобрались, а идти-то куда? Если он вернётся к Берто, то остановиться уже не сможет — ни пить, ни танцевать, ни спорить на какие-то невообразимые вещи.

Оставив велосипед у дома Салины, Ричард сориентировался — мастерство не пропьёшь — и пошёл по ночному городу, куда глаза глядят, но не в сторону дома. В голове прояснялось, пока он шагал.

Дик с умным видом рассуждал о розливе вина и о видах пробок, угадывал страну производства по этикетке, и это всё — на трезвую голову. Хозяин был доволен, как сытый кот, и даже Валентин как будто зауважал его — ну, это ненадолго.

— А я знаю, мне тоже рассказывали, — заявил Арно, однако не отобрал у него лавры, только спросил не без восхищения: — Что, тоже отец учил? Меня-то папа с братьями однажды как затащат на кухню, как начнут «наставлять на будущее»! Всё, ребята, теперь у нас два профессионала… Ну так что, Дикон?

— Да, меня тоже научил отец, — быстро ответил Ричард. — Так что, кто разливает? Давай ты, Арно…

Свернув с проспекта в переулок, Дик не пожалел об этом: время позднее, людей совсем мало, никто не мешает улыбаться во весь рот и тихо напевать. Он уже не шатался и шагал уверенно, просто в голове было весело и легко, а сердце расцветало хрупким необъяснимым счастьем. Может, матушка права, что студенческие пьянки отвратительны и не смешны. Может, дядюшка Август прав, что ему со своей фамилией в этом универе грозят одни страдания. А может, они оба перестанут ставить себя на его место? Дикон — это Дикон, ему хорошо и весело, и он не будет уходить, ни за что!

— По кругу, по кругу, — подсказывал Паоло, когда они с Альберто уже не могли кичиться знаниями, а только смеялись на пару и доказывали друг другу какую-то ерунду. — Та-ак, этих двоих обойдем, им хватит уже… Хватит! — назидательно повторил он. — Не вы тут самые умные, мы с Заразой тоже знаем!

Арно подавился то ли вином, то ли смехом, услышав кличку старосты из чужих уст. Бесценным было выражение лица Валентина, который вежливо дождался, пока все перестанут хохотать, и переспросил:

— Ребята, прошло полгода и даже больше… Теперь-то кто-нибудь мне скажет, почему «Зараза»?

Воспоминания, ещё совсем свежие, распирали его изнутри. Дику хотелось поделиться с кем-нибудь, как же это — вечеринки с друзьями-однокурсниками — на самом деле весело. Наверняка первой услышит Айрис, дома больше некому — Эдит и Дейдри ещё слишком маленькие для таких откровений, да и вряд ли они поймут, о матушке даже подумать смешно (когда не страшно). Рассказал бы отцу, да отца под рукой нет… И, как бы ни было больно, он почти не имеет отношения к нынешнему Дику.

После болезненных воспоминаний ему окончательно полегчало, и тут Ричард одумался. Хорош, ничего не скажешь — время к полуночи, а он шатается по переулкам! Вместе со здравым смыслом на него накатил страх. Хорошо, если тут безопасно, а вдруг нет? Перед глазами промелькнули сводки новостей, которые каждое утро читает матушка. Нет, не очень безопасно.

Вот теперь бы на велосипед, но он оставил транспорт у Берто… Нужно у кого-то переночевать. Дик решил всё-таки вернуться: а что, он проветрился и протрезвел, может, даже выпьет ещё немного или поможет вымыть посуду. Он сделал несколько шагов по направлению к большой улице, и тут в свете фонаря промелькнули какие-то тени, совершенно ему не понравившиеся.

Возможно, потому что они двигались к нему.

Ричард присмотрелся и понял, что там, за углом, два или три человека, прижались к стене здания и ждут, пока он выйдет. Кто-то шептался, кто-то цыкнул — все замолчали. Дику почему-то не было страшно, он даже приготовился драться, а потом вспомнил об Айрис. О младших, о матушке, о матушкиных котах… Если он тут свалится, найдут ли хотя бы к утру? И вообще, кто эти люди? Давно они за ним шли — или это ошибка, перепутали с кем-нибудь?

Решившись, он вытащил мобильник и, понизив яркость экрана, лихорадочно пролистал контакты. Выбор невелик, чего тут думать? Как раз открылся раздел на букву «Р».

— Я уже вас жду, — нарочито громко заговорил он, не дав собеседнику и слова вставить. — Да, в Вишневом переулке… Если мы, конечно, тут все поместимся, тогда можно будет говорить о сделке.

Что за бред? Какая сделка? Дик нёс несусветную чушь, но суть была ясна: придут люди, людей будет много, и они посерьёзнее каких-то непонятных мутных личностей за углом. Кажется, сработало — они уходят! Значит, либо не за ним, либо дилетанты и не поняли, что их обманул вчерашний ребёнок…

— Получилось! — на радостях поделился Ричард. — Спасибо, извините за беспокойство, вы мне очень помогли… Собственно, я мог и номер не набирать, но мало ли…

— Что происходит, Дикон? — насторожился Робер. — И ты вообще где? Не похоже, чтобы дома.

— Я шёл с нашей вечеринки, — начал Дик и запнулся. — Робер, а можно к вам? Пожалуйста…

— Знаешь, лучше стой, где стоишь, а я подъеду. И отправимся к Марианне, ладно? Я ей обещал… Подожди, не сбрасывай. Мирабелла знает?

— Айри должна была сказать…

— Убедись, пожалуйста, что она сказала. Я не хочу опять оказаться крайним, — пробормотал Эпинэ и отключился.

***

В уютном кафе-мороженом Дика неожиданно развезло: попав в тепло и начав рассказывать Роберу и Марианне о своих приключениях, он почувствовал, что если сейчас же не приляжет, что-то пойдёт не так. Старшие товарищи с сочувствием переглянулись и отнесли его наверх, в мансарду — любимое место Дика во всём кафе, не считая «своего» столика. Несколько раз ему доводилось там отдыхать, но на всю ночь он, наверное, не оставался ни разу.

А с утра голова всё-таки трещала, и не так слабо, как в первый раз. Ричард расстроился: что же пошло не так? Он следил и за собой, и за другими, и не понижал градус, а всё равно хочется кого-нибудь убить. Ворона за окном каркает слишком громко, подушка слишком жёсткая, стена слишком высокая, то дует, то жарко… Внизу шаги — как будто топот великана, а ведь Марианна ходит всегда на цыпочках, когда в мансарде кто-то спит…

— …свои подвиги, Дикон. — Когда он в следующий раз открыл глаза, умереть не хотелось, хотелось только воды. Робер протянул стакан, и Дик тут же выпил добрых две трети. — Мне повторить?

— Простите, Робер, — он невольно втянул голову в плечи. Было стыдно. — Наверное, вы меня презираете…

— Чего-чего? — рассмеялся Эпинэ. — Я, вообще-то, говорил, что ты взрослеешь! И радуешься жизни. А то ходил полгода, как пришибленный, от каждого куста шарахался. Отпустило?

— Отпустило, — неуверенно повторил Ричард и улыбнулся. — Я вас вчера ночью не сильно отвлек?

Пришлось рассказывать о том, как ему померещились люди в переулке. Робер выслушал на удивление серьезно и как будто задумался о чем-то своем.

— Ты их не разглядел?

— Нет, — Дик удивился, но не смог припомнить никакого криминала. — А что, вы что-то заподозрили? Но у Берто мы вели себя тихо…

— Да нет, всё в порядке, — бодро ответил Робер и поднялся со стула, задернув шторы поплотнее. — Тебе лучше ещё поспать. Выходной же сегодня?

— Конечно, — пробормотал Дик, заворачиваясь в одеяло, и договорил уже сам с собой: — На этот раз я посмотрел на календарь…

***

Робер уже привык натыкаться на первого проректора в самых неожиданных местах, да и он отлично знал, что Рокэ часто бывает у Марианны, но все равно позволил себе удивиться. Они сидели внизу за столиком, Марианна работала над новым меню, слушала и кивала, Рокэ что-то говорил, протирая запыленный шлем, и Робер на секундочку почувствовал себя лишним.

— Через раз, — покачала головой любимая женщина, вычеркивая какое-то блюдо из списка. — Но мне тоже не нравится эта периодичность.

— Хоть кто-то хорошо работает. Жаль, что не на благо общества. Не топчитесь в стороне, Ро, у вас на это помещение прав всяко больше, чем у меня…

— Не буду даже спрашивать, о чем это вы, — вздохнул Эпинэ и пододвинул третий стул. — Кому-нибудь помочь?

— Рисуешь ты не очень, дорогой, — беззлобно поддела Марианна. — Дизайн меню оставь на меня, пожалуйста.

— Если у вас есть идеи, как угомонить Штанцлера, милости прошу, — предложил Рокэ. Робер тут же вспомнил внезапный педсовет с чиновниками из министерства — и как из головы вылетело?

— Рокэ, что с нами дальше-то будет?

— Да ничего, — Алва выглядел удивленным. — До конца учебного года господин ректор разберётся с долгами, не без помощи Дорака, но всё же. Остальное на мне, а вы работайте, как работали.

— Вы опять будете живым щитом? — вздохнул Робер. — Мило, конечно, но не стоит…

— Не надо делать из меня альтруиста, Ро, — поморщился проректор. — Так вы договоритесь до того, что я в бога верю. Кто-то должен отводить глаза, по мнению Дорака и по моему личному мнению, кандидатура хоть куда. А господам из министерства следует поменьше задирать нос…

— А что со Штанцлером? — решил сменить тему Эпинэ. Он не был уверен, сможет ли правильно выразить свои мысли по предыдущему вопросу, и решил подождать — или поболтать сначала с Валме. — Вы друг друга взаимно не переносите, это понятно, а с чего это пошло? С Эгмонта?

— Эгмонту пора становиться официальным символом университета, о нём скоро начнут говорить даже кофейники. Кстати, Марианна, не хотел вас отвлекать…

— Сейчас сделаю кофе, — ослепительно улыбнулась хозяйка и вышла из-за стола. — Заодно Дикону отнесу, если он уже в состоянии.

— Ребёнок не хотел домой, — доложился Робер, отвечая на вскинутые брови собеседника. — И попросился ко мне. Ну, я имею удовольствие знать госпожу Мирабеллу, поэтому…

— Удовольствие? В таком случае, вы мазохист, — Алва заразительно рассмеялся. — Ладно, Штанцлер, раз он вас так интересует. Не зная, что мы с Дораком осознанно переключали скандальное внимание с ректора на меня, он поначалу нам очень помогал. Ваш покорный слуга Штанцлер обладает на редкость длинным языком, за другие части тела не ручаюсь.

— Вы про слухи?

— И не только. Слухи — понятное дело, этим орудием владеет каждый уважающий себя администратор — какой угодно конторы. С этим господином слухи вышли на новый уровень: он как будто свято верит в то, что говорит, и может вывихнуть мозги собеседника наизнанку.

— Такое ощущение, что вы про Дикона, ей-богу.

— В том числе, но я столкнулся с этим еще раньше. Спасибо, Марианна, лучше вашего кофе — только у Квентина Дорака, — похвалил проректор. — Про Джастина Придда вы, наверное, слышали?

— Матильда говорила, — прищурился Робер. — Но он же вас обожает, разве нет?

— Не сразу. Сему достойному молодому человеку приспичило попасть под мое крыло в тот самый год, когда Штанцлера укусила какая-то муха и он решил, что он психолог. К счастью, Джастин не поверил ему полностью и вздумал рассказать мне… массу интересных вещей. Таким образом, я выяснил, что я не просто неверующий, а сатанист, беспробудный пьяница, потомок мафиози, извращенец и что-то там ещё, — Рокэ умудрился произнести это таким довольным тоном, что Эпинэ расхохотался, едва не пролив на себя кофе. — А дальше, Ро, самое интересное. Неподражаемый Август Штанцлер убедил Джастина — и хорошо, что только Джастина, — что я — неудавшийся суицидник, который денно и нощно мечтает о смерти. И поэтому — именно поэтому! — я всё время пью. Как вам картинка?

— Омерзительно, — восхитился Робер и понял, что сам себе напоминает Валме. — И что было дальше?

— Дальше я пытался не засмеяться, выслушивая это от Джастина. Юный Придд очень обиделся, потому что решил, что я смеюсь над ним. Кое-как разобрались, конечно, но с тех пор стало понятно, как и зачем действует Штанцлер.

— Думаю, больше он не на руку вашему плану…

— Дорак тоже так думает. Мне уже всё равно, но его бесконечное влияние на впечатлительных студентов несколько раздражает.

— Дикон осмелился с ним поругаться, — припомнил Робер. Ему хотелось много что спросить, начиная с судьбы универа и заканчивая уточнением, что за «уже» имел в виду Рокэ, но тут ему позвонили, и позвонили страшно — на экране значилось имя матушки Дика. — Ох… помянешь черта…

Он отошёл, собрался с силами и выслушал высокопарное приветствие Мирабеллы.

— Я знаю, что Ричард у вас, — сочла нужным напомнить она. — Объясняться мой сын будет со мной, так что не переживайте по поводу этого звонка. Ричард ещё спит?

— Да, — на всякий случай сказал Робер. — Что-то важное?

— Важнее некуда, — сухо сообщила Мирабелла. — У нас дома сегодня будет праздник, потому что приехал Эгмонт. Будьте так добры, скажите об этом Ричарду. И пусть он отменит все свои планы и приведёт себя в порядок, перед тем как приехать.

Эпинэ какое-то время подбрасывал телефон в руке, думая, как лучше сказать об этом Дикону. Ещё не так давно он был бы уверен, что мальчик обрадуется возвращению отца, и обрадуется искренне, но теперь… Ричард только справился, только привык к самому себе и к этой, черт возьми, жизни! Ему наверняка будет тяжело держаться дома.

— Бедный ребёнок, — решив запить проблемы кофе, Робер вернулся за столик и одним махом прикончил вторую чашку. — Спасибо, Марианна… Только что распробовал нормальную взрослую жизнь, а тут то хулиганы в переулках, то отец на голову свалился.

— Какие хулиганы? — прищурился Рокэ, как будто второе его не интересовало вовсе.

— Ошиблись, наверное, да и Дикон их не узнал… Я думал, вы об Эгмонте спросите.

— Чего о нём спрашивать, виделись… Доброе утро, юноша.

Обернувшись, Робер увидел растрёпанного и сонного, но уже похожего на человека Ричарда. По очереди поздоровавшись со всеми, он неуверенно сел третьим за столик и залпом выпил кофе.

— Ну что, побил свой рекорд или ещё нет? — поинтересовался Алва у Дикона. Роберу оставалось только гадать, но эти двое, кажется, друг друга поняли.

— Пока нет, — помотал головой Ричард и тут же просиял: — Помните, как вы мне про виноград рассказывали? Я вчера всех за пояс заткнул, даже Паоло!

— Издержки воспитательного процесса, — усмехнулся Рокэ. — Вот почему у тебя про алкоголь в голове осело, а про оформление титульного листа через второе ухо вылетело?

Эпинэ не хотелось прерывать этот милый разговор, но Марианна некстати спросила, как дела у Мирабеллы. Пришлось рассказать про звонок немного раньше, чем он рассчитывал. Все шло, как предугадывал Робер: Дикон не обрадовался, только занервничал и сразу потерял аппетит.

— Потерпи пару вечеров, а потом вернёшься к уже привычной жизни, — попытался приободрить его Робер. — В конце концов, у вас же хорошие отношения… были.

— Были, — повторил Дик. — Вот именно. Слушайте, а может, я останусь? Я уже так делал, я помогал Марианне разносить мороженое, и…

— Нет, это чересчур, — вмешался проректор. — Независимость от семьи — это, конечно, приятно и весело, но лучше не игнорировать своих родственников, пока они живые. Так что, Ричард, вы сейчас же собираетесь и едете к отцу.

Робер подумал, что бы он сам посоветовал, не будь здесь Рокэ. Наверное, закончил бы тем же — отправил Дика к Эгмонту, но не так резко и решительно. Обиженный в лучших чувствах Дикон поплёлся собираться, Эпинэ хотел было продолжить разговор, но Рокэ тоже уходил.

— А вы куда так рано? Девять утра…

— Вы не поверите, но иногда мне тоже надо спать, — в подтверждение своих слов Алва зевнул и потянулся, по ходу захватив со столика начищенный до блеска мотоциклетный шлем. — В последний раз такая радость приключилась со мной два с половиной дня назад, так что хотелось бы восполнить потери… Если вам скучно, помогите Марианне с меню или выгуляйте Валме.

========== 17. Марсель. Робер ==========

В Сапфировый переулок его привёл Готти. Волкодав радостно залаял и бросился к припаркованному у дома мотоциклу Рокэ. И что с ним, фанатиком, делать? Марсель не собирался идти к Рокэ — обычно это заканчивается приключениями на пятую точку, а утро субботы — не лучшее время для экспериментов, но ему и самому хотелось заглянуть, а тут Готти — такой великолепный предлог. Интересно, Рокэ хоть дома? Вот и проверим. Напевая под нос очередную глупую песенку с радио, Марсель поднялся на нужный этаж и вежливо позвонил. Вежливо, громко, раза четыре подряд. Либо Алвы здесь нет, либо пора прятаться от него в бункер.

Дверь открылась, и на пороге предстал заспанный хозяин. Валме одновременно восхитило и взбесило то, что Рокэ умудряется выглядеть великолепно в любой ситуации, хоть пьяным, хоть выдранным из постели, хоть вчера на педсовете.

— Что? — коротко осведомился господин проректор, глядя на него из-под сброшенных на лицо прядей. — Ты умираешь? Моро потерялся?

— Нет и нет.

— А что это тогда за визит вежливости? Я спал.

— Так и думал, что надо было предупредить, — вдохновлённо соврал Марсель. — Будь добр, подвинься, всё равно Готти уже внутри, а я без него не уйду.

Деваться было некуда. Оказавшись в квартире, которую Марсель называл исключительно «коробкой», он сразу прошествовал к холодильнику и шкафчику с едой.

— Я тут позавтракаю? Или по твоим биологическим часам время ужина?

Ответа не последовало — убедившись, что гостя ему не выпереть, Алва бросился на диван и закрылся от него подушкой. Весьма красноречиво.

— Ну, я тихонечко, — добавил Марсель и быстренько соорудил целую стопку бутербродов. Он опасался, что из безалкогольных напитков будет только вода из-под крана, но нашёл воду в бутылке и даже немного кофейных зёрен.

Он мог шуметь, сколько угодно — проректор явно спал мёртвым сном, не реагируя даже на поползновения Готти в сторону его ноги. Пройдясь по «коробке», Валме выудил сполки не раз читанного Лопе де Вега. Издание было двойное: в оригинале и в переводе, так что он в очередной раз сделал попытку поучить испанский. Семнадцатый век, конечно, не двадцать первый, но так хотя бы интересно.

Через пару часов он добрался до «Собаки на сене», в то же время закончились бутерброды, заснул Готти и проснулся Рокэ. Прочистив горло, литератор с выражением зачёл:

— «Будь он кузен, будь он знакомый, пока мужчина не влюблен, свободно к даме входит он, и запросто и на приемы. Но стоит лишь ему влюбиться, он реже посещает дом. Он… Он даже говорит с трудом. Он робок, он всего боится».

— «El perro del hortelano», — зевнул проректор, переворачиваясь на спину и утыкаясь в довольную мордочку Готти. — Ты когда в оригинале прочитаешь?

— Я обещал — я прочитаю, — уклонился от ответа Валме. — Обещал же?

— Обещал. Два года назад, Марсель.

— Три, — довольно поправил он. — Может, даже с хвостиком. Вот с таким вот хвостиком, как у Готти. Я бы предложил тебе завтрак в постель, но, боюсь, Готти поймёт превратно, а ещё я слопал всё, что было, извини.

— Un tonto hambriento…

— Рокэ, я же тебя просил, можно без этой тарабарщины… Ты ещё не пугал нашего брата Робера?

— На новый год — наверняка, — задумался Рокэ, почёсывая Готти за ухом и явно не собираясь никуда идти. — Но никто из нас этого не помнит.

Теперь надо было вручить блокнотик и плавно перейти к вопросу дня, но Марселю очень не хотелось думать о покушениях. Сказанное в аэропорту Алваро, узнанное об аварии с Эпинэ и полученное на педсовете впечатление от этой жизни заставили его немного понервничать. И как принято начинать серьёзные разговоры? Вот что значит — давно не общался с папенькой. С места в карьер спрашивать или как-то заходить? Да Рокэ его раскусит на первом же слоге, если уже не догадался.

— Так вот, подарок, — очнулся Марсель и полез в карман. Котик с гитарой в лапах был на месте, то есть, на обложке блокнота. — Держи! Это ты.

— Какая прелесть, — господин проректор уставился на обложку, пока её придирчиво обнюхивал Готти. — Знаешь, увидь это Штанцлер, у него бы случился инфаркт.

— Конечно, — подхватил Валме, — ты же извращенец и сатанист! А я тут со своими котиками. Кошмар! Может, покажем Штанцлеру? Он и окочурится.

— Боюсь, эта милая вещь подпортит мою репутацию злодея, и тогда окочурится Дорак, — возразил Рокэ. — Но спасибо, буду носить у сердца, или как тебе больше нравится?

— Мне больше нравится, чтобы на тебя никто не покушался, — ляпнул Марсель, а потом подумал. — Ой. Не так я хотел это сказать, ну уж как есть…

— Ты сказал, как только заявился на порог моей квартиры. Весьма красноречиво, — Валме ожидал, что он хотя бы сядет, но чёрта с два — Алва собирался обсуждать покушения лежа с псом под боком, и возразить ему на это было нечего. Просто нечего!

— Но это не ерунда, — возмутился Марсель, хотя никто ещё не обвинил его в ерунде. — Я понимаю, что Роберу повезло, а больше тебя никто не трогал, хотя… твой великолепный батюшка намекал на других людей. Что за банда на тебя ополчилась, Рокэ?

— Всё проще некуда. Банда — незабвенный революционер Альдо Ракан и те, кто уцелел рядом с ним, отец не намекал, а говорил достаточно прямо. Они оживились прошлой ночью, потому что в город вернулся Эгмонт Окделл… хотя в этом я не уверен, — признал проректор.

— А что ночью? Я ещё не в курсе?

— Юного Окделла носило по городу и унесло в соседний квартал. А там, насколько я понял, ошивались подозрительные личности. Лучше спроси Робера, меня там не было…

— Либо это была подстава для тебя, либо для людей, которые тебя окружают.

— Первое. Никто не знал, что в моей машине будет Эпинэ, и караулить Ричарда здесь, когда у него есть свой дом, тоже немного глупо.

Валме хотелось заявить — «это тебе хочется, чтобы было первое», но доказательств у него не было.

— И ты уверен, что это всё ещё Ракан? Я понимаю, что он у нас от природы пришибленный, не в обиду его великолепной бабушке…

— Мне кажется, это всё ещё Ракан, но уже не Эгмонт, — выдал Рокэ. — Утопическая программа для университета и преподавательские баталии — это всё уже поросло мхом, а его и его верных вассалов личная неприязнь ко мне, скорее, расцвела.

— Ты так уверен, что этот пацан, — не удержался Марсель, наслушавшись Матильду, — способен поднять в городе криминал вплоть до аварии и драки в переулке?

— Драки не было, не забегай вперед. Почему нет? Госпожа Алати и Робер сходятся во мнении, что ему не сидится на одном месте. Со вторым мы немного поговорили и пришли к неутешительному выводу, что у господина Ракана не всё в порядке с головой. Правда, это только предположение, но иных объяснений Эпинэ пока не нашёл… А великолепная Марианна успешно держит меня в курсе, что происходит на тёмной стороне О.

— М-м, у тебя такие уютные отношения с мороженщицей, — фыркнул литератор. — Извини, вырвалось…

— Только не говори Эпинэ, у него мир рухнет, — посоветовал Рокэ. — Если ещё сам не догадался… Так вот, мы с Марианной почти уверены, что Ракану удалось ввязаться во что-то тёмное и наверняка неприятное. Он не смог выбраться сам и довольно ловко обернул ситуацию в свою пользу. Недаром его бабушка беспокоится о преступниках…

— И всё это — чтобы сковырнуть тебя с поста? Ради бога, Рокэ, стань уже ректором, все уймутся.

— Даже ради чёрта не стану. И прекрати играть в Дорака, иначе я тебя побью, — видимо, лицо у Валме сложилось недоверчивое, поскольку он кинул в него подушку. — Приближается конец года, к этому моменту господин ректор оплатит долги ОГУ, с нас слезет министерство, и можно будет не гнобить студентов дурацкими работами не по специальности. Но проблема в том, что никакой Ракан не знает, насколько хрупок под нами лёд. Если хоть кто-нибудь из-подо льда высунет нос, срок расплаты с министерством и с городом станет только ближе…

— И тогда универу хана, а вы с Дораком играете в плохих следователей и вытаскиваете нас за уши из дерьма? — уточнил Марсель.

— Я говорил про лёд, но как тебе угодно.

— Почему не исключить Ракана? Колиньяра ж этого выперли, и ничего. Я могу подогнать что-нибудь обвинительное, его на всеобщей литературе раз пять уже не было.

— Мы собирались. Но он держится у многих преподавателей на хорошем счету, а после этой пародии на вооружённое восстание каждое отчисление будет вызывать бурю эмоций. Не ту, которая нам была нужна, чтобы отвлечь внимание от господина ректора.

— А другую, которая сведёт в могилу всех и сразу, — закончил Марсель. — Потому что вместо одного скандала будет два, пресса надавит посильнее и вытащит на свет все грехи ОГУ, и головы лишат нас всех и сразу.

— Собственно, да. — Нежно отпихнув Готти, проректор соизволил сесть и потянуться, после чего отправился варить кофе. — Ты успокоился?

— Я наоборот, — вежливо ответил Валме. — То есть, я догадывался, что всё плохо, но не думал, что так… опасно. Чёрт возьми, Рокэ, во что мы вляпались в этом спокойном городке?

— В жизнь, — философски заметил Алва. — Не драматизируй, ты становишься похож на студента в разгар сессии. Скоро всё уляжется, а потом…

— А потом?

— Тебе кофе с корицей?

Больше всего Марселю хотелось запустить в него корицей за эту недосказанность, но он только вздохнул и протянул склянку.

***

Вечером в субботу Робер переживал, причём переживал за всех и сразу. За Дикона с его родителями, который только написал, что всё в порядке — но будь всё в порядке, он бы позвонил и болтал часа четыре. За Марианну, у которой не ладилось с меню. За Матильду, за Альдо, за Матильду с Альдо; за то, что он очень давно не видел Альдо, и это было отвратительно с его стороны; за Рокэ, в конце концов, хотя ему бы это явно не понравилось. Решив не сходить с ума от непонятных предчувствий, Эпинэ просто позвонил всем по очереди. Альдо был чем-то жутко занят и, кажется, не хотел с ним разговаривать, Матильда и Ричард не отвечали, и только Алва оказался неожиданно свободен, предложил ему выпить и заодно свою компанию.

— Я ещё собирался позвонить Валме, — признался Робер, открывая кафе, прикрытое по случаю отъезда хозяйки. — Он к нам не присоединится?

— Не сегодня. Но я предложил, — Рокэ без вопросов завернул на кухню и сам нашёл бутылки. — Так что там ваши предчувствия?

— Не то чтобы предчувствия, — запнулся Эпинэ. — Скорее… такое ощущение, что что-то пошло не так и катится, а я не могу поймать.

— А надо ли ловить? — спросил Рокэ. — Ваше здоровье…

Через полчаса он уже убедился, что не хочет ловить какие-то предчувствия, а хочет на воздух и желательно с закрытыми глазами. Сказывалось не столько выпитое вино, сколько навалившаяся, непонятно откуда взявшаяся усталость.

— Наверняка вы знаете, что у Марианны есть чудесный балкон, — говорил Рокэ, вытаскивая его из кресла и ведя куда-то влево и вверх. Робер знал, Робер прекрасно знал этот балкон, на нём они с Марианной пели и целовались, а ещё пили вино и любовались городом; интересно, что на балконе делал Рокэ? — Пойдёмте, сейчас самое время…

— Для чего? — сумел выговорить Робер. Счёт шёл уже не на бокалы, а, пожалуй, на бутылки, и Эпинэ не осмелился бы посчитать, сколько в нём сейчас вина. Наверное, господин проректор либо был очень сильным, либо очень жаждал показать ему балкон. Скорее всего — и то и другое. Потому что вытащить Робера из уютного кресла и заставить сделать несколько шагов по лестнице в нынешнем состоянии… Впрочем, для Алвы это расстояние — ничто, Алва не пьянеет вообще, судя по слухам коллег и комментариям Валме, который лично пытался его перепить.

— Полюбоваться закатом, конечно же. Давайте, Ро, ещё немного…

«Ещё немного» — это были те два шага, необходимые ему для того, чтобы упасть в очередное кресло. Робер перешагнул порог и упал, просто рухнул в пластиковый стул, какие даются в дешёвых отелях, с видом на город О. Рокэ не соврал: закат стоил того. Алые и рыжеватые краски крупными мазками ложились на черепичные крыши, тут и там торчали домики с трубами разного размера и разной ширины, вид на университет не открывался, но были другие высотки — далеко, очень далеко. Солнечные лучи жарили лицо, а блики плясали по векам, мешая сосредоточиться, впрочем, зачем сосредотачиваться — они же не на работе, в конце концов! Поэтому Робер позволил себе вытянуться в кресле, вернее, в стуле, положив ноги на низкие балконные перила, и утонуть в бесстыдно-рыжем, бесконечно оранжевом закате. У него не было выбора — солнце поглощало, заставляло следовать за собой.

— Нам надо следовать за солнцем, Ро, — подтверждая его мысли, раздался голос Рокэ. Первый проректор, несмотря ни на что, подливал: он утянул с кухни бутылку и бокалы, как же донёс вместе с самим Робером?! — Оно всегда право…

— Солнце?

— Да.

Казалось бы, глупо переспросил, но Алва всё равно ответил. Можно продолжать:

— Почему? Солнце закатывается каждый вечер, оно падает во мглу… — на уме у Эпинэ вертелись сотни и тысячи неповторимых метафор про солнце, достойных самого Марселя Валме. Рокэ покачал головой, или ему показалось, что так шевельнулась тень.

— Закатывается, ну и что? Каждое утро, с рассветом, оно просыпается вновь. Восстаёт из мглы, как вы сами и сказали. Солнце возвращается, какой бы непроглядной ни казалась эта тьма… Вам не кажется, что нам стоит у него учиться?

Робер задумался, насколько мог. Восставать из мглы — это хорошо. Это важно, это надо уметь. Что имел в виду Алва? Он действительно имел что-то в виду или просто так сказал? Робер скосил глаза. Рокэ был рядом, в каком-нибудь полуметре, в точно таком же дурацком дешёвом стуле, как и у него, сидел и жмурился на закатном солнце; это солнце рисовало на нём солнечные блики, делало жизнь ярче и теплее… Проректор улыбался. Ничего хорошего не случилось уже давно, во всяком случае, это хорошее прошло мимо Эпинэ, а он улыбается, и хоть бы хны…

— Люди — странные существа, — пробормотал Робер, подумав, что пить больше не стоит, и всё равно протянув руку за бокалом. Вино слегка горчило, может, от дурных мыслей? — Не знаю, к чему я это…

— Продолжайте, Ро — сказанное на закате всегда к месту…

— На закате или под красное? — неожиданно глупо для самого себя хихикнул Эпинэ, но мир от этого не рухнул, и он продолжал: — Так о чем я… Валме каждый день словно светится, а в последнее время какой-то нервный… Рокэ, успокойте меня, с ним все в порядке?

— Откуда же мне знать? — пожал плечами Алва, пригубив вино с таким видом, будто оно действительно на него никак не влияло. Хотел бы Робер похвалиться такой же устойчивостью, но его самого вело уже трижды, если не четырежды, хоть бы было, чем закусить. — Люди — существа слишком странные. Многогранные, если позволите так выразиться. Люди не схемы, чтобы повторять друг друга и чтобы следовать чужим идеалам и правилам…

— Представьте себе Валме в виде схемы, — не удержался Эпинэ. Рокэ только рассмеялся: нет, он всё-таки пьян, хотя и не заметно сразу… — А вы, Рокэ? Вы тоже не схема?

— Я… — он как будто задумался и, ни секунды не сомневаясь, налил себе ещё. — Прямо сейчас я лежу на солнце и разговариваю с вами. А выводы из этого, Ро, могут быть какие угодно…

Они сидели на жарком, жгучем, неповторимом закате и пили вино, разговаривали о жизни и о смерти, смеялись и пили ещё, а солнце никак не хотело засыпать — оно горело алой дугой над родным или ставшим родным городом и было вечно, вечно, вечно…

========== 18. Квентин. Марсель ==========

— Я не заместитель и даже не друг великолепной Матильды, так что будьте откровенны с первого раза, — с порога заявил ему Валме. Квентин только повёл плечами: уж сегодня-то правда точно на его стороне.

— Не подозревайте меня в том, чего я ещё не совершил. Мне нужен был любой человек со словесной кафедры.

Дорак, как минимум, не солгал: ему предстояло разобрать немаленькую стопку отчётов, а некоторые — подкорректировать. Разумеется, в рамках своих полномочий, чтобы сгладить острые углы и лишить будущих читателей впечатления, что ОГУ трещит по швам.

ОГУ, конечно, трещит, но сладкоголосым чинушам об этом знать не обязательно.

— Хотите, чтобы я документы подделывал? — оживился литератор и плюхнулся в кресло. — Готти, иди погуляй…

— Подредактировал, — поправил Квентин, глядя вслед затрусившему в коридор волкодаву. — Я бы справился сам, причем с великим удовольствием, но в этот раз с нас запросили в два раза больше обычного.

— С радостью избавлю ваши бумаги от ереси, господин председатель. Нет ничего приятнее, чем баловаться со словами, — практически пропел Марсель, просматривая первый попавшийся текст. — Хотите убрать всё, что касается всяких раканов и окделлов? Боже ж ты мой, когда Окделл выветрится из этих стен…

— Никогда. Хотя его сын сумел изменить моё мнение о себе, — признал Квентин. — Я не ожидал от него таких определённых решений. Эгмонту хотелось лавировать между своим понятием чести, работой, студентами и великой целью реформатора, а ребёнок взял и послал к лешему нашего друга Штанцлера.

— Поверьте мне, это вряд ли была стопроцентная инициатива ребёнка, — пробормотал Валме, якобы полностью погрузившись в работу. Квентин был уверен, что он слушает внимательнее, чем на педсовете.

— Догадываюсь, но определённость всегда хороша, и неважно, откуда она взялась. Меньше сомнений — меньше проблем… Да, Валме, я бы хотел вас попросить свести на нет все упоминания ректора. На него любят ссылаться в выводах, но лучше оставить от Оллара только его подпись.

— Вы его совсем разлюбили? Бедняга ректор.

— Не в этом дело. Ему всё-таки не удалось произвести должное впечатление на господ чиновников… К сожалению, ректор олицетворяет университет, сколько бы людей ни действовало за него за кадром. Теперь они уверены, что подловят нас не столько на долгах, сколько на каком-нибудь давно забытом тёмном деле. У ОГУ самого по себе долгая история, ещё до Фердинанда.

— Я, конечно, могу, но это разве не традиционная модель таких отчётов? Дифирамбы ректору, краткий пересказ незабвенных достижений, каждый месяц новых, снова дифирамбы ректору.

— Дифирамбы, — улыбнулся Дорак, — можно сократить. За счёт научной работы, например. Приближается защита этого ужасного монстра, я прав?

— Да уж не лев, — благодушно отшутился Валме. — Чем ближе к делу, тем бледнее студенты. Несчастная молодёжь поняла, во что вляпалась, в последний момент.

— В пространное сочинение общего характера, которое придётся раскладывать по полочкам перед комиссией.

— Именно.

Кто бы в министерстве ни придумал эту научную работу, она была кошмарна. Квентин помнил, что раньше в ОГУ принимали по результатам вступительных экзаменов и какого-то расплывчатого эссе — то ли по классической литературе, но с обязательной отсылкой к современным реалиям, то ли по социальной тематике. Он и сам что-то такое писал, но когда это было! Сейчас вступительные испытания упростили, но дикую работу навязали на годы вперёд. Через пару недель первый курс выдохнет свободно, ровно настолько, чтобы надышаться, а потом им любезно напомнят о многочисленных работах по специальности…

— Был бы другой ректор, они бы перед нами на коленях стояли, — неожиданно для самого себя буркнул председатель, переворачивая увесистую папку с отчётом о работе факультета точных наук. Райнштайнер перестарался, впрочем, его тексты почти никогда не нуждались в правке.

— Вы долго держались, любезный Квентин, — похвалил Валме, на глазах Дорака превращаясь в вежливый кусочек льда. — Если вы так завуалированно пытались выяснить, где Рокэ, то он всего лишь на лекции.

— Вы меня восхищаете и пугаете одновременно. Но признайте, что наш общий друг был бы лучшим ректором, и я имею в виду не в сравнении с Фердинандом, а вообще. Фактически, Рокэ и так ректор… Вы знаете, зачем нужна нумерация проректоров?

— А, ещё какие-то есть? — хмыкнул Валме. — Извините, упустил.

— Вот именно. Одну должность — ректора — распылили на нескольких человек, те, в свою очередь, ещё на нескольких, и получилась огромная бюрократическая брюхастая тварь, — Квентин не помнил точно, про какую страну он читал такой вкусный эпитет, но не стал отвлекаться. — Первый проректор на то и первый, чтобы оправдывать свой порядковый номер. Наш оправдывает. Но я не могу понять, почему Рокэ согласился стать объектом притяжения всех скандалов и вытащить университет из капкана и при этом не соглашается принять это скромное повышение. Ничего не изменится.

— И в то же время изменится всё, — Дорак выждал с минуту, но Марсель продолжать не стал.

— Вы в чём-то правы. Если бы тогда, лет пять назад, я знал, что так будет…

— Вот ТОГДА бы и действовали, — ослепительно улыбнулся Валме. Квентин продолжал наслаждаться его перевоплощением, в то же время порадовавшись, что их разделяет стол. — Давайте будем откровенны, дорогой Квентин — момент упущен, и остаётся лишь делать то, что вы уже напридумывали. Если Рокэ каким-то чудом, в которое он, к слову, не верит, согласится стать ректором сейчас, это ничего не изменит.

— Иногда непредсказуемые ходы спасают игру, — не сдавался Дорак. — Поверьте, мне тоже не хочется его заставлять…

— Заставлять? Святые кошечки, — воскликнул Марсель, — я передам ему это слово, хоть посмеётся…

— Валме, вы же любите это место?

— Место, работу или занудных коллег? Конечно, обожаю. У меня, знаете ли, нет в привычках делать то, чего я не люблю. Раз я до сих пор здесь…

— Значит, мы с вами защищаем одно и то же — свой университет. Только я никак не могу понять, откуда взялась пропасть между нашими мыслями.

Квентин понимал, но ему хотелось, во-первых, это подтвердить, а во-вторых — в последний раз попытать счастья. Да, метаться было поздно, да, согласно их совместному плану Рокэ блистательно исполнял роль серого кардинала и плохого следователя, и ещё неизвестно, сколько времени он играл, а сколько — действовал по собственному разумению. Но если вдруг что-то сорвётся с деньгами, вытащить их из бюрократического омута сможет только очень сильная рука, а ректором Фердинанду по-любому больше не быть.

— Пропасть, говорите? — Марсель собрал в охапку оставшиеся бумаги и, как ни в чём не бывало, встал с кресла. — Вы ради своих затей жертвуете проректором, а я на это не готов. Хорошего дня и вечера, господин председатель, а готовые отчёты я пришлю часа через полтора.

***

«Старый кофейник решил короновать тебя через меня», написал Марсель и пихнул телефон в угол стола. Свой стол всяко лучше, чем стол Дорака, а ещё на кафедре есть кофе. И чёрт его дёрнул соглашаться на дополнительную работу?! Впрочем, он Квентину не соврал: работа эта оставалось привлекательной и милой сердцу — подумаешь, учить других складывать буквы или переставлять эти буквы самому… А ведь можно так поставить, что между строк родится два, а то и три дополнительных смысла. Но на эту роскошь требовалось время, а времени у Валме оставалось мало, так что он отложил несвоевременные мысли на полочку и занялся изъятием ректора из отчётов. Какая нелепость — они вынуждены убирать из официальных бумаг главное представительное лицо…

«Я понимаю, что вы оба влюблены в меня, как первокурсницы в Ракана, но эти встречи фанатов лучше прекратить», пришёл язвительный ответ. Марсель хмыкнул и подумал, что шутки шутками, а Дораку доверять нельзя. С него станется в последний момент выкинуть что-нибудь такое, что поломает планы каждой стороны и оставит в выигрыше… да никого не оставит, и выбора тоже. И придётся Рокэ стать ректором. Хотя кого он обманывает, подумал Валме, Рокэ скорее выцапает обратно Эгмонта, чем займёт роскошное ректорское кресло.

— Вас Готти потерял, — сообщила Матильда, заглядывая на кафедру. В кои-то веки Марсель был рад видеть своего декана — не хотелось думать о всяком противном. Как же он ошибался!

— Готти, ко мне. Вас тоже приглашаю, великолепная Матильда, если хотите…

— Спасибо, что пригласили меня на мою кафедру, вы как всегда очаровательны, — злоязыкая дама в долгу не осталась, но она всяко приятнее Дорака! — Бумажки сами разгребёте?

— Уже заканчиваю…

Матильда сидела в своём кресле, задумчиво играя с псом, Готти весело ловил мячик и приносил обратно, а Марсель постепенно догадывался, что от одного неприятного разговора случайно укатился во второй.

— Вы прекрасно слышали наш с внуком разговор зимой, — хрипловато и без вступления начала деканша. — Если помните, речь шла о наёмных ублюдках, с которыми связался Альдо.

— Самое интересное я прослушал, — вежливо ответствовал Валме. — Что за ублюдки?

— Наёмные, твою кавалерию, — огрызнулась Матильда. — У вас всё в одно ухо влетает, а в другое вылетает? Хорошо, что я сразу к Алве пошла…

— У меня даже не влетает, дорогая Матильда. Значит, Рокэ в курсе, — он вспомнил недавний разговор с великим и ужасным и понял, что единственный остался в дураках. — Обидно, знаете ли! А как это было?

— Это было, как вы выражаетесь, печально. Сдаётся мне, что Альдо не нужен был Эгмонт и не нужны сейчас все эти бунтари-молокососы, — разговорилась женщина, а Валме слушал. — Внимание ему надо, причем королевское! Тьфу ты, недоглядела… и Робер недоглядел, куда нам за ним — вбил себе в голову, что самый лучший, а оно оказалось не так.

— Была у меня мысль, что наша звезда Эгмонт уже давно стала предлогом, — соврал Марсель, поскольку эту мысль он стащил у Рокэ. — И чего же дальше?

— Дальше встретились два несчастья, — невесело усмехнулась Матильда. — Одному не пойми чего надо, но чтобы круче него — только варёное яйцо. Другое хлебом не корми, дай набиться на скандал, причём такой, чтоб всем универом ненавидели. Узнаёте?

— Узнаю, — с нежностью подтвердил литератор.

— Вот и они друг друга зачем-то узнали, — деканша покачала головой и раздражённо заметила: — Универ этот треклятый идёт ко дну, денег нет, надежды нет, студентам врать уже нечего — всё переврали, что могли, а у меня у внука крыша съехала. Да так, что обратно уже не прикрутишь.

— Прикрутить что угодно можно, лишь бы руки из плеч росли, — высказался Марсель и вовремя поймал себя за язык: о предположении своих друзей, что Ракан мог помешаться в прямом смысле, его бабушке говорить не стоит. — А что, совсем безнадёжно? Говорите, наёмные ублюдки?

— Да что вы прицепились к этим ублюдкам? Точно я не знаю, не разобралась ещё, но Альдо задался целью досадить вашему Алве… как следует.

— Я вас утешу или расстрою, если скажу, что выходит у него не очень?

— Обяжете, — нашлась Матильда. — А лучше будет, если он попадётся с поличным… Грех такое бабке говорить, но других вариантов нет. Я-то могу считать, что Альдо просто забавляется и злится на препода, который его неоднократно — и за дело — заваливал. Я бы так и считала, не знай его получше… Закусил удила — и всё, пиши пропало.

— Думаю, доказательства наберутся. Городок-то у нас небольшой, хоть и престижный, — пробормотал Валме, перебирая в памяти узнанное недавно о связях Марианны. — Только время ваш внучок выбрал неподходящее…

— Знаю, — с досадой отозвалась деканша. — Универу сейчас скандальный арест свихнувшегося студента нахрен не нужен, Альдо ничего не знает и знать не хочет, но чувствует, что руки у него развязаны. Давайте попробуем раз в жизни выйти на компромисс, Валме. Меня беспокоит внук, вас — Алва, они друг друга пытаются сожрать. Мы с вами мало что можем, но если…

Телефон задрожал, как пугливая красотка, и отвлёк Марселя от «но если». У Рокэ, что ли, чутьё на разговоры, которые прямо или косвенно касаются его? Когда-то давно они договорились выжидать шесть гудков, если дело не срочное. Гудки соответствовали истеричным подпрыгиваниям, то есть, вибрациям мобильника. Валме сосчитал три и понадеялся, что на этом дело кончится. Не кончилось.

— Пока не поздно, — закончила Матильда. — А вы правы, Валме. В ухо и не влетает.

— Простите, я весь ваш! — Марсель не сводил глаз с телефона. Четыре, пять.

— Я замужем, и на этот раз счастливо. Вы на звонок ответите или будете ждать у моря погоды?

— Очень рад за вас с Адрианом… — Нет, ждать он не будет. И Рокэ не будет, если дело не срочное. Шесть, семь, восемь. — Простите, Матильда, я вернусь…

Он выскочил в коридор и убедился, что рядом не бродят никакие штанцлеры. Глянул на часы: пара кончилась полчаса назад, время позднее, в универе одни выпускники, а куда собирался пойти проректор? Впрочем, если бы он сам знал, куда идёт, жизнь была бы проще.

— «В аду горят не души, а тела», — продекламировал Алва после девятого гудка. — «Не мы, а наши грешные дела. Я омочил и сунул руку в пламя: вода сгорела, а рука цела». Омар Хайям, которого ты мне в нетрезвом состоянии усиленно рекомендовал. Ты доволен?

— Рокэ, я тебя убью. — Марсель сосчитал до десяти и максимально ласково повторил угрозу, после чего уточнил: — Ты либо сам в состоянии, либо нарываешься, я натравлю на тебя Готти, это что за шуточки?

— Это не шуточки, а великий поэт, — он издевается, нет, он точно издевается. — Впрочем, сгорела не только вода и не только у Хайяма. Вслед за метафорической жидкостью последовала моя квартира, к сожалению, вполне реальная.

— Куда? — только переспросил Валме.

— В пламень, — снисходительно повторил проректор. — Неугасимый. Хотя нет, кто-то уже вызвал пожарных.

— У тебя пожар, — перевёл на человеческий Марсель. — В доме! Вот дерьмо. А ты-то где?

— Любуюсь на это зрелище с улицы… Вынужден признать, что я собирался туда заехать и попробовать выспаться, но на первом этаже корпуса столкнулся с Окделлом, которому было что-то очень надо… Тогда хотелось Окделла побить, а вот теперь я думаю, — будничным тоном рассказывал Рокэ. — Милая задержка.

— Беру свои слова обратно, ребёнок пригодился, — пытаясь не разбить какую-нибудь университетскую реликвию, ответил Марсель, меряя шагами коридор. — Соседи целы?

— Да, их не было дома. Должен был быть я, но увы.

— Я понимаю, что тебе до лампочки полыхающая квартира, но что-то всё-таки не так, раз ты звонишь? Моро в универе…

— Моро в универе. А твоего подарка больше нет, потому что он остался там. Соболезную…

Марсель с трудом вспомнил о дурацком блокноте и сосчитал на этот раз до пятнадцати. Припомнил строгого папеньку, строгого папеньку Рокэ, строгую Матильду и сделал всё, что мог, чтобы не наорать на своего неповторимого друга за его шутливое настроение. Хорошее настроение, только Алва в основном шутит, когда закрываются универы и горят квартиры. Когда он решил, что всё-таки наорёт, Рокэ наконец сменил тон:

— Моро в универе, и ты, надеюсь, тоже. Оставайся там и никуда не ходи, даже через дорогу. Лучше всего — поговори с госпожой Алати о её чудесном внуке, если вы ещё не пересеклись на кафедре, и запоминай как следует, а не как обычно.

— В процессе, — выдохнул литератор. — Главная новость на данный момент — ты ему не нравишься. Очень.

— Я заметил, — отозвался Рокэ. Если бы интонация была осязаема, телефон бы покрылся коркой льда.

Марсель представил, как такой же коркой покрывается неугомонный Ракан, желательно навсегда, и блаженно улыбнулся.

========== 19. Ричард. Робер ==========

Комментарий к 19. Ричард. Робер

Royal Republic - Getting Along

Дик в третий раз переслушивал Getting Along, потому что напрочь забыл убрать музыку с повтора. Старый дряхлый магнитофончик ютился на краю стола и играл совсем тихо, но всё-таки играл! Стоило дождаться отца, чтобы он уговорил матушку снять хоть какие-то из её диких ограничений. Девчонки восприняли всё буквально, и у них музыка гремит на полную катушку, Ричард почему-то не поверил в такое счастье — может, потому что раньше тоже думал, что «это навсегда»?

Да и тихая музыка не так отвлекает от занятий. Взъерошив отросшие волосы и с головой зарывшись в учёбу, Дик ткнулся носом в очередное подчёркивание красной ручкой. Аккуратная прямая линия, подводит только ошибку и ничего больше — это профессору Райнштайнеру не нравится его доказательство… Исправлено, смотрим дальше. Огромный путаный текст — историческое эссе. Истории у них больше не будет, общие предметы подходят к концу, но профессор Вейзель постарался и отметил такие мелкие огрехи, каких бы кто другой и не заметил. Жирный красный маркер, чтобы было видно. Да уж, такое не заметишь… Чем ближе конец весны и учебного года, тем больше всплывает долгов, «хвостов» и недоделок, и если бы Ричард не видел, как загибаются остальные, то решил бы, что он неудачник. Но гремучая смесь его осенней замкнутости, упрямства и стремления всем на свете всё доказать привела к удивительным результатам — Дик оказался почти без «хвостов»! Он и не предполагал, что в общем рейтинге успеваемости будет аж четвёртым с курса, но это удалось!

Единственная новость, которая вызвала искреннюю улыбку у отца — его четвёртое место… Впрочем, стоит сделать оговорку — единственная новость из всех, что он приносил из универа. Школы девочек (Айрис училась отдельно от Эдит и Дейдри) Эгмонту нравились, о них можно было болтать, сколько угодно, но стоило Ричарду заикнуться о своем факультете — за столом повисала гробовая тишина и немая укоризна. Он знал, он был уверен, что это всё равно из-за матушки, но отец так и не научился ей перечить…

— Ричард. — В дверь стучала Мирабелла, и он быстренько приглушил магнитофон. — Не засиживайся допоздна, к тебе скребутся кошки.

— Да, матушка.

Вот так всегда — никаких тебе «не перетрудись», это всего лишь кошки мешают спать остальным. Дёрнув плечами, Дик перебрался со скрипучего кресла на относительно здоровую кровать, захватив с собой тетради три-четыре, и вместо настольной лампы включил фонарик. Конечно, кошек не обманешь, но и бросать работу он пока не собирается. Всего одиннадцать! Режим дома, как в казарме… Вот у Арно иногда вообще не ложатся…

Очередной завершённый реферат. Тут никаких пометок, просто скупое «хорошо» в конце. Это Арамона заставил его расписывать историю гольфа — дополнительно, в наказание за какой-то прогул. Господи, кто из наших не прогуливал Арамону? Даже его старшая дочка, с которой Дик познакомился у Альберто, и та говорит, что это простительно. Характер у физрука тот ещё, тяжелее, пожалуй, колонн на первом этаже универа.

А это у нас что… Ричарду пришлось уткнуться лицом в подушку, чтобы не хохотать на весь дом. В этот раз Алва раздобыл зелёные маркеры с блёсточками… Дело было не в том, что блёсточки импонировали первому проректору, просто однажды кто-то заметил на педсовете, что делать пометки нужно исключительно красной ручкой с тонким пером. Как сказал по секрету Робер, которому сказал Валме, в тот же день Рокэ выкинул все красные ручки и больше никогда ими не обзаводился, а магистранты исторического факультета буквально засияли всеми цветами радуги.

Было бы веселее, не подчёркивай зелёный маркер больше половины. Дик вздохнул и углубился в собственные ошибки. Ещё осенью Алва предупредил, что будет его гонять, как оруженосца на уроке фехтования. Что ж, господин проректор слово держит — после каждой масштабной проверки Дику хотелось выброситься в окно, а ещё лучше — предварительно сжечь все свои научные изыскания. Обиднее всего было то, что все придирки возникали по делу, а когда он исправлял дотошно каждую запятую, работа выглядела великолепно.

Большинство пометок очень лаконичны: «доказательства?», «предвзятое отношение», «ссылка?», «фактическая ошибка», но попадаются и весёлые. Однажды Ричард чуть не схлопотал сердечный приступ, когда увидел, что радостной оранжевой ручкой исписаны две трети листа. Там оказалась история из жизни в тему работы, «вынужденно размещённая здесь, потому что мне некогда рассказывать её при встрече». Сегодня он обнаружил безумно правдоподобный рисунок клеща на полях: Дик сломал голову, пытаясь понять, при чем здесь клещ, а потом нашёл опечатку — текстовый редактор съел «тематический ключ» и превратил его в насекомое.

«Нельзя было просто подчеркнуть слово?» — задумался Ричард, и тут под дверью начала орать первая кошка. Началось…

— Тихо, не шуми, блохастая, — цыкнул он, приоткрывая дверь. Кошка радостно нырнула внутрь, но Дик не успел расстроиться, потому что на пороге стоял ещё и отец. — Пап, ты не спишь?

— Как и ты, — приветливо улыбнулся Эгмонт и потрепал его по плечу, но как-то неловко. — Если не очень отвлекаю, всё-таки студент…

— Нет, что ты, заходи… — Дик покосился на кровать, где развалились всевозможные бумаги. Реферат для Арамоны очень удачно прикрыл генеральную редакцию научной работы: наверняка отцу знаком почерк Рокэ. — В кресле удобно, только оно скрипит.

— Я помню, — как и на многие вещи в этом доме, на кресло отец посмотрел ностальгически. Оно и впрямь скрипнуло на весь этаж. — Много долгов накопилось к концу года, Дикон?

— Нет, — не скрывая гордости, похвастался он. — Так вышло. Я и сам не думал, что окажусь в первой пятёрке успевающих…

— Ты этого заслуживаешь. Ты всегда был трудолюбивым ребёнком, — Эгмонт вспоминал прошлое и гладил кошку, Ричард был рад, что он здесь, но как же отец стал выбиваться из интерьера его комнаты… — Но неусидчивым.

— Ну пап…

— Очень, — подмигнул тот. — Пока не увлёкся старыми войнами. Для всего остального приходилось заставлять… Но я рад, что ты взялся за ум, Дикон. Нужна только твёрдая рука, чтобы направить твою энергию, и чтобы ты в этой руке не сомневался. Тогда ты достигнешь очень многого, а потом сможешь справляться и сам.

Ричард многозначительно что-то промычал. Рука-то была, и не только рука, а целиковый господин проректор.

— Да знаю я, — неожиданно благодушно перебил его мысли Эгмонт. — Август ещё в ноябре наябедничал. Жаль, конечно, что ты угодил к Алве, но выглядишь нормально…

— А как я должен выглядеть? — растерялся Дик.

— А что, наш проректор встал на путь истинный? — сухо переспросил отец. — Насколько я помню, студенты бегали не к нему, а от него.

— Конечно, если ничего не делать целый год, а потом припереться на экзамен — убежишь, — неожиданно для себя буркнул Ричард. — Это справедливо…

Он только потом понял, что заявил Эгмонту Окделлу о справедливости Рокэ Алвы, но решил, что речь-то о другом, значит — прокатит. Отец о чём-то думал, гладя уже двух кошек — набежали, надо было дверь закрыть!

— Я, конечно, не историк, но ваша невыносимая годовая научная работа на общую тему при мне была, — вспоминал Эгмонт. — Ты уже знаешь, как проходит защита? — Ричард кивнул, хотя он старался не думать об этом кошмаре вплоть до самого Судного дня. — Твой научный руководитель придрался к моему студенту… из-за сущей ерунды, сейчас уже и не вспомнить. Ребёнок не был готов, я тоже, но мы попытались доказать свою правоту, и не только мы — комиссия участвовала в споре. Как ты можешь догадаться, Алву мы не переспорили, он чуть ли не в одиночку доказал, что неправы мы.

— И что дальше?

— А что… Студенту, конечно, балл понизили. Никто бы не заметил эту ошибку, она была не столь значительна, но она была, и все это признали. Я так и не узнал, за что он так накинулся, — поджал губы отец, — мы пришли к выводу, что студент на плохом счету у Дорака и ректората, а кто исполняет волю Дорака и ректората, все прекрасно знают. У нас там всё так делалось, Дикон… кто-то угоден, кто-то — нет, и это деление не всегда совпадает с реальными заслугами.

Ричард вспомнил Альдо с его ненавистью и вспомнил Робера, который рассказал о том, как Альдо упрямо и навязчиво игнорирует учёбу. Не все предметы, конечно, ведь ему надо держаться на плаву, чтобы не вылететь. Но Дик разочаровался всерьёз, когда понял, что магистрант нарвался из-за собственных прогулов и промахов — да, Рокэ третировал его на всех экзаменах и защитах, но это было потом, а сначала Альдо демонстративно гулял и дерзил преподавателям. К концу года Ричард уже не сомневался, что проректор Алва ничего не делает просто так, даже если его решение или поведение выглядит странно, у каждого действия есть причина. Вопрос лишь в том, кто может до этих причин докопаться.

Дик посмотрел на родного отца. Он не может повторить это вслух. Эгмонт не Штанцлер, он не станет устраивать истерику из-за того, что Ричард примется оправдывать Рокэ… Но всё равно будет невесело.

— Я запомню, пап, — только сказал он.

— Не подумай, что я пришёл повторять тебе проповеди Августа, — усмехнулся Эгмонт, уходя. — Напротив, хотел сказать, что если ты удержишься на хорошем счету у Алвы, то многого добьёшься. Впрочем, это ты знаешь и сам…

Вот именно! Ричард снова прикусил язык, потом закрылась дверь. И вроде бы отец и дядюшка Август признавали его правоту в конце концов, но делали это таким тоном, что становилось ясно — они просто сдались и не пытаются его переубедить.

И не переубедят. Пусть Дик ещё не разгадал загадку, почему был уволен отец, со всех сторон хороший человек, он уже знает, что ответ не всегда лежит на поверхности. С новыми силами Ричард погрузился в работу, не заметив, как наступила глубокая ночь.

***

Робер поднялся в мансарду и включил свет. Марианна ещё не вернулась из ванной комнаты, и он присел с краю кровати, подбрасывая в руках телефон и думая, что дурные предчувствия себя оправдали, ох как оправдали. Матильда сказала, что умывает руки, Альдо больше не слушает никого. Эпинэ и хотелось бы подбодрить её, но он понял — вот теперь поздно, вот теперь не спасёт ни бабушка, ни старый неудавшийся друг. А почему неудавшийся? А потому что надо было с первого же дня взять дело в свои руки, а не становиться эгоистом и не игнорировать проблему, сидящую на самом носу. Робер попытался подсчитать на пальцах, сколько раз за почти год они хотя бы болтали с Альдо. Руки хватило…

— О чём задумался? — любимая женщина устроилась в постели и обняла его со спины, уютно положив подбородок на плечо. — Насколько я знаю, сегодня ничего дурного не случилось.

— Всё-то ты в городе знаешь, — усмехнулся Робер. Когда он узнал, что работа Марианны не ограничивается милым кафе-мороженым, чуть не поседел — однако удержался. — А думаю я, что виноват…

— Перед кем же?

— Перед Альдо. Перед всеми, кого он подбивал на бунт — теперь они отчислены… И что ещё будет? Он же неугомонный. Надо было не тянуть, — разошёлся Эпинэ, — надо было сразу же понять, что у него на уме и как давно. Тоже мне, друг…

— Ты ему не нянька и не бабушка, — возразила Марианна. — Ты — Робер, и у тебя есть свои дела… Чем плохо, что ты сменил работу и переехал ближе к центру?

— Я сделал это по просьбе Матильды, чтобы быть рядом с этим оболтусом. В итоге я оказался только дальше, — с горечью осознал он.

— Ро-бер, — пропела она. — Ты сменил работу и место жительства, учишь новых ребят, нашёл себе хороших друзей, нашёл меня. Хватит жить за других, поживи для себя. Об Альдо я слышу… получаю информацию давно.Единственный, кто мог бы сбить с него спесь, остановить в бесчинствах или хотя бы отчислить — это Рокэ, но он не стал, и причины есть. Твоё вмешательство ничего бы не изменило.

— Почему? Вот почему Рокэ не уберёт его? Столькие полетели, а Альдо…

— А Альдо не абы кто, Робер. Бывший муж Матильды, Анэсти Ракан, не чужой человек в известном тебе министерстве образования, — вздохнула Марианна. — Ты понимаешь, что это последнее, на что обратил бы внимание Рокэ, но он слишком чётко видит ситуацию, в которой оказался ОГУ. Университету нельзя не только светиться в новостях со своими непорядками и отчислениями — ему нельзя даже шевельнуться, пока Оллар не вернёт деньги…

— Скоро вернёт, — повторил Робер не раз слышанное в учительских кабинетах. — Я забыл… Или не интересовался. Видишь, я даже не знаю, что происходит в жизни у моих друзей!

— Не мне, конечно, судить, — прекрасная женщина лукаво улыбнулась, — но твои друзья — это всё-таки не Альдо.

— И мой лучший друг — это ты, — обернувшись, он обнял её крепче, чем когда-либо кого-либо обнимал. Губы встретились, руки сплелись, казалось бы, ночь обещает быть прекрасной, но тут зазвонил телефон. — Что за чёрт… Марианна, кто бы это ни был, я убью его на месте.

— Не надо крови, — прошептала она, смеясь. — И ничто не мешает мне говорить, обнимая тебя… Слушаю.

Это оказался один из информаторов — дама средних лет, заходившая по вторникам и четвергам поесть мороженое, Робер узнал её по голосу. Ухо Марианны было рядом с ним, и он слышал то же, что она. На Заревом шоссе — пьяная драка, на Цветочной кому-то стало плохо, в Сапфировом переулке — пожар, никто не пострадал, на окраине сегодня…

«Сапфировый переулок», — повторил Эпинэ.

Вот тебе и предчувствия.

Марианна тоже поджала губы, слушая свою подругу, и только кивнула, когда он сам потянулся к мобильнику. Всё так тихо, катастрофы явно не произошло, но он должен убедиться. Роберу никогда ничего не мерещилось просто так… Значит, дело и впрямь не в Альдо…

Он засомневался, прилично ли звонить Алве за полночь, а потом махнул рукой.

— Полагаю, вы посмотрели новости, Ро, — заявил ему Рокэ через полминуты. Судя по голосу, ему и вправду было до лампочки, полночь там или час. — Очень трогательный звонок, но я удивительным образом жив.

— Да уж, удивительным надо быть во всём, — немного растерянно отозвался Робер. — Вы в порядке? Вы хотя бы где? Если что, мы кафе откроем…

— Вы правда решили, что мне в этом городе негде переночевать?

— О, нет. Извините, — он ожидал услышать на заднем плане хихиканье какой-нибудь смущённой дамы, но там не захихикали, а откровенно заржали, и не дама, а Марсель. — Да, я мог бы догадаться. Передавайте привет.

— Можно не передавать? Он тут откровенно перепил, — пожаловался первый проректор. — Это уже не «бокальчик за выживание», это… чёрт возьми, Марсель… — Робер заинтересованно слушал шум и грохот. — Вот на новый год ты так же выглядел, запомни…

— Хочу к вам, — пробормотал Эпинэ.

— Клянусь вам, Ро, когда меня в следующий раз попытаются убить — обязательно позову! — неизвестно, как там выглядит Валме, но и выживший был явно подшофе.

— Сейчас пошучу, — объявил Марсель. Робер прислушался, Алва обречённо вздохнул. — Рокэ, ты просто огонь…

Подавившись собственным смехом и едва не стукнувшись лбом о шкаф, Робер подумал, что насчёт друзей Марианна точно была права. С этими двумя не пропадёшь… Если, конечно, предварительно не сгоришь.

========== 20. Робер. Марсель ==========

В гуманитарном корпусе ОГУ царила непривычная оживлённость. Робер часто здесь бывал, гостя на словесной кафедре и поддерживая светские беседы со Штанцлером (как ни крути, с составителем расписания в деканате лучше не ругаться), поэтому ему было, с чем сравнивать. Вместо того, чтобы лениво ползать из кабинета в кабинет и гонять чаи, рассуждая о великой поэзии, бледные филологи носились, как молекулы. Приближалась защита квалификационных работ по специализации у старших курсов и нашумевшей «общей научной работы» — у первых, и, казалось, только Эпинэ мог позволить себе посидеть спокойно лишние пять минут.

— Твою ж дивизию! О, Робер, — окликнула Матильда, и ему потребовалась лишняя секунда, чтобы понять — дивизию не его, а кого-то в коридоре. — Если тебе заняться нечем, отсканируй вон ту стопку бумаги… Мне для отчета надо…

— А что там? — поинтересовался Робер, глядя на огромную бумажную кипу перед на столе Матильды.

— Бред какой-нибудь, — беззлобно огрызнулась деканша. — В последнее время мы только бред и пишем. Счастливчик ты, не обязан присутствовать на этих тайных вечерях, прости, Господи…

Не обязан, но будет. Пообещав Матильде разобраться со всеми бумажками, какие он тут найдёт, Эпинэ занялся делом в своём темпе, лишь изредка поглядывая на часы. Да, хорошо преподавать основы безопасности — все сдали и забыли, а теперь носятся по специальности. Когда Робер разрешил студентам прогулять последнюю пару в библиотеке, чтобы закончить свои дела, они едва не принялись его качать. Если бы не воспоминания о собственном студенчестве, он бы не понял даже причины восторга, однако голова-то помнит…

И они так же носились по этажам в поисках научника, и так же прятались от того же научника, и просто нервничали, обгрызая ногти, ногти соседей и штукатурку на стене. Теперь Роберу всё это казалось ужасно глупым и смешным.

— Ав! — завилял хвостом Готти. Как ни странно, хозяин за ним не явился.

— И тебе всего хорошего, — засмеялся Эпинэ, почёсывая волкодава за ухом. Готти довольно рявкнул, как успешно заведённый моторчик, и положил морду ему на колени. — Где человека потерял?

— Ав.

— Так и думал…

Прошёл почти год, а Робер так и не решился завести зверушку. Ему было безумно интересно, как Марсель и Рокэ разговаривают со своими питомцами и ещё и понимают, о чём шла речь. Или они просто над ним шутят? Да нет, вряд ли…

— Я посмотрю, кто-то в прекрасном настроении, — не без зависти сказал Марсель, заявляясь через часик после своего пса и картинно падая в кресло Матильды. — Да простит меня госпожа деканша, дальше не дойду…

— Ничего, скоро всё закончится, — примирительно сказал Эпинэ. Он привык к тому, что это его все успокаивают, но в дни универской суеты всё наоборот, да и надо же как-то возвращать долги. Валме усмехнулся, но как-то невесело:

— Да-да, смотря в каком смысле…

— Что-то опять случилось?

— В этом мире каждую секунду что-то случается, — туманно ответил литератор и развёл руками: — Кто-то умер, кто-то родился, кто-то научился ходить, кто-то посадил голос… кто-то свихнулся, кто-то и так родился Алвой… мало ли…

— Ав, — поднял голову Готти.

— Нет, милый, погорелец от нас съехал. Я не потерплю в своей квартире этого жаворонка, он мешает мне спать и видеть сны.

— Всё ещё не верится, — пробормотал Робер, чувствуя, как хорошее настроение утекает сквозь пальцы. — Вы правда считаете, что Альдо мог устроить поджог? И аварию, и…

— Этого никто не говорил, — возмутился Марсель, по литературной привычке придравшись к словам. Робер знал, что сам Валме мог бесконечно устать, но язык у него не уставал никогда — вот и продолжал вещать: — Если сопоставить всё, что мы знаем от великолепной деканши, прекрасной Марианны и тебя, получается, что твой Ракан вообще жертва…

— Жертва?!

— Ну да. Собственного золотого характера, — ехидно завершил фразу литератор. — Не имею желания копаться в его светлой голове в поисках мотива преступления, этим стоило заняться тебе… Но в криминальную банду он сначала вляпался, а уже потом начал использовать их в своих целях. И то Матильда считает, что не по своей воле.

— А ты так не считаешь? — понадеялся Эпинэ. — Мне не нравится версия насчёт его здоровья.

— Я воздержусь. Он твой друг, этот Ракан, а в пожаре безнадёжно сгинул мой блокнотик. Такое не прощают, Робер!

Робер сильно сомневался, что Валме не шутит, но ему было не до канцелярии.

— Если бы я был внимательнее, ничего бы не случилось, — покаялся он, продолжая чесать Готти свободной рукой. Это успокаивало. — Вернее, не совсем ничего… Но не надо было запускать его. Кстати, я недавно встречался с Эгмонтом, он вообще не в курсе…

— Не в курсе чего именно? Полагаю, что всего, — Марсель зевнул и жестом переманил Готти к себе. — Ты ж моя лапушка… Это не тебе, Ро.

— Спасибо, догадался.

— Бедолага Эгмонт уже сто лет в обед не имеет никакого отношения ни к универу, ни к твоему Ракану, ни даже к собственному сыну, — пожал плечами Валме. — Только он умудрился стать символом свободы, ну, как голубь какой-нибудь. Или голубь у нас мира? Неважно, ещё какой-нибудь нежной птички, на которую теперь ссылаются все, кому не лень.

Робер не мешал ему перебирать летучую живность, немного обидевшись за Эгмонта. Он же не виноват, что по стечению обстоятельств потерял работу и был вынужден даже покинуть дом… Эпинэ знал его не очень близко, но знал, и был уверен: наверняка старшего Окделла вынудила уехать либо настоящая нужда, либо Мирабелла. Второе бездоказательно, но как реалистично! Робер так и видел, как грозная матушка Дика пеняет мужу за то, сё, пятое да десятое, и в итоге он просто уезжает.

Но ведь вернулся. Да, поздно, да, к холодному очагу… А ведь человека и вправду жаль. Интересно, приехал бы Эгмонт обратно в О., не оставайся здесь его семья? Город хранит слишком много воспоминаний, и не все они приятны.

— Марсель, когда защищают диплом магистры-историки? — поднял голову Эпинэ. — На этой неделе?

— Да, вроде бы. Хочешь полюбоваться на Третью мировую? — ослепительно улыбнулся Валме. — Я тоже. Думаю, нас пропустят.

Устало кивнув, Робер ненадолго прикрыл глаза руками, а потом услышал чужое хихиканье.

— Ничего-ничего… — фыркал литератор. — Сначала вы у него привычки тырите, потом — фразочки, вот так оно и происходит…

***

Выпускающихся историков было совсем мало, комиссии — и того меньше. В кабинете стояла духота, по лавкам переползали прибывающие магистры и преподаватели, шуршали бумаги, жужжали компьютеры, и среди всего этого ленивого хаоса определённо не доставало Рокэ. Если бы Марсель не был вынужден любоваться сзади на макушку Ракана и выслушивать вздохи Робера по макушке Ракана, он бы и не вспомнил, что первый проректор должен здесь присутствовать.

— Профессор Вейзель, вы что-то потеряли? — вежливо спросил Марсель. Декан остановился на пороге и хмуро взглянул на него:

— Вы знаете, что. Будьте так любезны, Валме…

— Буду любезен. Обожаю быть любезным, — Марсель набрал номер и выждал несколько напрягающих слух гудков, после чего по ту сторону провода звякнуло, брякнуло и по-женски хихикнуло. — Так, душа моя, это что за звукоряд?

— Какие-то проблемы? — невозмутимо отозвался Рокэ. Правда, хихиканье притихло. — Дай угадаю, меня ищет Курт?

— Не то слово. С собаками ищет. Чем ты так очаровательно звенишь?

— Ложкой для мороженого, если этот факт как-то изменит твою жизнь.

— Рокэ, ты… — Марселя разрывало между «невыносим» и «великолепен», и он покосился на Вейзеля в поисках поддержки. Вейзель испытывал к господину проректору отеческие чувства, и Валме всё ждал, когда декан по-отечески схватится за ремень. — Ладно, с профессором договоритесь сами, но ты там надолго, э, занят?

— А когда меня ждут?

— Десять минут назад, прелестно, не правда ли?

— Значит, я буду через час, — заявил Алва. — Или через полтора.

— Слушай, ты, Бандерас… — литератор чуть не задохнулся от возмущения, когда трубку таки повесили, даже не дослушав. Ничего необычного, но возмущает же!

— Так что? — осведомился Вейзель. Марсель почувствовал прилив дружеских чувств и решил, что должен во что бы то ни стало упасти первого проректора от клеветы.

— Да он мороженку лопает, — брякнул Валме прежде, чем поймал себя за язык. — Ой… Я фигурально! — И, пока его самого не приплели к следствию, деловито сказал: — Что ж, я думаю, вы там можете начинать… да, Робер?

***

Рокэ заявился в тот момент, когда все уже расслабились и перестали его ждать. Более того, пришествие Алвы удивительным образом совпало с выступлением Альдо Ракана. Марсель восхитился, Робер застонал, Вейзель как будто помолился, но правда ли и за кого — Валме не расслышал.

— Прошу простить, я немного задержался, — нахально сообщил проректор полтора часа спустя, как всё началось, и занял скромное местечко с краю. — Продолжайте, молодой человек… У нас, в конце концов, время есть, спешить некуда, одним словом — не горит.

Марсель, чтобы не заржать в голос, ткнул локтем Эпинэ. Тот опять превратился в нерв и не среагировал. Интересно, что будет? Рокэ издевается уже с порога… Марсель посмотрел на Ракана. Ему нечасто доводилось испытывать это удовольствие, во многом потому, что блондинчик не пренебрегал прогулами и не чтил литературу. Что ж, магистр-историк-революционер-неудачник выглядел так, будто его заставили сожрать лимон, причем не один.

— Да, продолжайте. — Научника Ракана, то бишь Вейзеля, не сбить с толку даже пушечным залпом. Или сбить, но так умеет только Рокэ. В этот раз декан, видимо, подготовился к неожиданностям — и наверняка знал заранее, что его подопечному будет несладко.

— Как вы мне говорили, господин проректор, — огрызнулся Альдо, — опоздание — признак неуважения…

— Я всего лишь довожу дело до конца, теперь мы можем не уважать друг друга взаимно и на полном основании, — заверил его Алва. — Но, признаться, это было горячо. Обычно на таких мероприятиях кусаются с другой стороны кафедры…

— Вот именно, — тихо простонал Робер. — Почему они оба завелись, как в последний раз?!

Про последний раз Марселю не понравилось, но от разных дурацких мыслей отвлекала драма на кафедре. У самого литератора были некоторые проблемы с исторической наукой, если конкретно — Валме знал ровно столько, сколько полагалось вокруг того или иного писателя. Остальное наводило на него тоску зелёную, только если рассказывал не Рокэ. Не то чтобы исторические баталии менялись в зависимости от рассказчика, но не слушать Рокэ было страшно, да и говорил он поинтереснее любого учебника. И всё равно этой базы Марселю не хватало, чтобы понять, какие такие тонкости освещает выпускная работа Альдо. Что-то там про католиков с протестантами… Фи.

А вот фон не укрылся от любопытного взора Валме. Ещё бы, ведь с цепи сорвались все: Ракан то и дело огрызался с кафедры, но чем больше он огрызался, тем чаще он ошибался впоследствии, что только наводило на размышления о его психике. Вейзель непреклонно наставлял его на путь истинный, несмотря на то, что шансы априори на нуле — даже не разбираясь в вопросе, Марсель сам начал вылавливать огрехи и понимать, что Ракану, мягко говоря, конец. Может, что-то изменилось бы, не раздражай его Алва намеренно и специально, но не присутствовать первый проректор не мог, а раз он здесь, то все должны быть готовы защищаться… Нет, они определённо сведут друг друга в могилу, и если свихнувшийся магистрант выбрал непосильные методы и несколько раз облажался, то господин проректор мастерски выводил его из себя, не прибегая ни к какому криминалу.

— Давайте лучше перейдём к следующему вопросу, — попросила какая-то сердобольная женщина, с которой Марсель пару раз болтал на педсоветах.

— Давайте, пока не вспыхнула ссора, — охотно согласился Рокэ. Если что-то и вспыхнуло, так это физиономия Ракана. — И коса не нашла на камень. К сожалению, других пословиц про трагические аварии я не помню.

Очень в духе Алвы — не говоря прямо ничего, припомнить всё. Как филолог, Валме в очередной раз восхитился, как великий и ужасный умело пользуется собственной речью. Вот это оружие, никаких пистолетов не надо! Наверняка Альдо уловил каждый намёк, судя по его глазам…

— Вот сейчас вы придираетесь просто так, — в какой-то момент выдал Ракан. К сожалению, Марсель прослушал, из-за чего сыр-бор, но среди преподавателей никто не возмущался.

— Полегче на поворотах, молодой человек, — блеснул зубами Алва, — иначе наедете на кого-нибудь…

Неизвестно, в какой момент начался этот перегиб, но останавливать было нужно обоих. Или бежать, а дальше будь что будет. Рокэ всё ещё комментировал по делу, Альдо всё ещё реагировал слишком остро, выглядело это как последний бой перед… перед чем? Чего они вообще тянут?

Судя по тычку в локоть, полученному от Робера, его тоже волновал этот вопрос. Марсель только пожал плечами — без понятия. Как бы так ненавязчиво намекнуть Рокэ — Ракану безнадежно, — чтобы не зарывался? Особенно с последней парты?.. Но беспокойство оказалось излишним.

— Впрочем, вы правы, — голос Рокэ изменился так же резко, как он сам недавно парировал каждое оправдание магистранта. Как будто раскалённую сталь в кузнице без предупреждения опустили в воду, и она зашипела. — Огонь маслом заливать — лишь огня прибавлять, как напоминает нам мудрая пословица, так что переходите ко второй части…

Робер что-то пробормотал себе под нос, как будто обращаясь к Альдо, и тот действительно сделал чудо, а именно — максимально вежливо оскалился и продолжил говорить, обращаясь в основном к декану. Вот так и надо было с самого начала, если он хотел что-то спасти, подумал про себя Марсель. Конечно, не отвлекаться на Рокэ невозможно, но если постараться… Хотя нет, тут без шансов.

Защита, которую Марсель почти полностью прохлопал, подходила к концу, и после этого явно был нужен перерыв. Ведь ещё следующих будут вызывать… Ну, на это он не подписывался. Внизу, на кафедре, что-то происходило, но Валме решил заняться более насущным делом — нервным Эпинэ.

— Ну, он бы всё равно накосячил, — попытался утешить Марсель.

— Я знаю, — отозвался Робер, глядя куда-то мимо Альдо. — Если честно… да, наверное, оно к лучшему. И мы должны отвечать за свои поступки. Но мне всё равно его жалко, Валме… понимаешь?

— Понимаю, — сам удивился, а ведь, похоже, и впрямь понимает. — Очень даже. Мы не знаем всего, но ты, кстати, ещё можешь узнать.

— Тебе не интересно?

— Не очень, — признался Валме. — Я, видимо, с этой работой становлюсь злопамятным. Ты видишь сбившегося с пути пацана, а я не могу отделаться от мысли, что этот пацан чуть не угробил моего лучшего друга.

Робер какое-то время загадочно улыбался, потом и вовсе засмеялся, пока до Марселя не дошло:

— То есть, — с достоинством сказал он, поднимаясь, — его светлость господина первого проректора.

И стремительно смылся в коридор. А что, всё равно потом расскажут, чем дело кончилось! Если, конечно, кто-нибудь останется в живых после вынесения итоговой оценки…

========== 21. Ричард ==========

А ведь Ричард был почти уверен, что его неудачи кончились где-то в середине зимы. Максимум — в раннем марте. Жизнь была хороша и прекрасна, как выяснилось, совсем недолго: Судный день, он же — защита научной работы, начинался просто отвратительно. Сначала Дик проспал, опоздал на завтрак, чем разозлил матушку, и даже отцовское понимание его не спасло. Затем долго не мог причесаться так, чтобы не выглядеть побитым воробьём, от гнева и мандража стали дрожать пальцы, и застегивание рубашки превратилось в продолжительную пытку. Наконец со всем справившись, Ричард вылетел на улицу в полной боевой готовности, а именно — в новеньком костюме, купленном едва ли не для этого самого дня, и загадал: если он встретит знакомого в хорошем настроении, то удача всё-таки повернётся к нему лицом.

— Доброе утро, Дикон, — сказал на перекрёстке Робер, и Дик понял, что ему хана. Голос Эпинэ был слишком далёк от понятия хорошего настроения. — Следует пожелать тебе удачи сегодня…

— Так пожелайте! — то ли взвыл, то ли огрызнулся Ричард. — Пожалуйста! Вы похожи на дурную примету, Робер…

— Прости, — на его месте Дик тоже не знал бы, что ответить на такое странное сравнение. — Я под впечатлением от защиты у историков, а ещё зачем-то поговорил с Альдо… В общем, не обращай внимания, ты всё сделаешь как надо. Весь год же готовился.

Дик кивнул, постепенно успокаиваясь. Да, он готовился, а вот про что забыл — про то забыл. В последний раз, когда Робер упоминал при нём Альдо, речь шла уже не о митингах, а о чём-то другом, но Ричард не слушал от слова «вообще». Потом магистрант как будто убедился, что Дик ему не помощник, о чём не преминул сообщить: было немного обидно, но он уже решил, что не хочет участвовать ни в каких подобных затеях. Роберу наверняка тяжелее в разы, он и знает больше, и дольше знаком с Альдо.

— Я как сдам, обязательно вас расспрошу, — пылко пообещал Дик, чувствуя какое-то подобие вины. По дороге стало теплее, и он снял пиджак, деловито неся его на сгибе локтя (во всяком случае, иногда Рокэ ходил по универу так, и Дик надеялся повторить хотя бы образ). — И помогу, чем смогу, вот.

— О, нет, — неожиданно рассмеялся Робер, потрепав его по голове. — Ни в коем случае ни о чем не спрашивай, я тебя очень прошу. Не надо этого знать…

— Но я должен был быть внимательнее! Просто первый курс такой тяжёлый, вы же понимаете…

— Понимаю. И это я должен был быть внимательнее, — с незнакомой ему взрослой горечью вздохнул Эпинэ. — Сосредоточься на своей жизни, Дикон. Сейчас это будет правильнее всего.

На полпути он его покинул, завернув перед работой к Марианне, и Ричард сообразил, что учитель шёл от Альдо и его бабушки — вот и грустный такой, раз разговаривали всю ночь напролёт. Что ж, это и вправду важно, но не сегодня, только не сегодня! Этим утром даже матушка не испортила его настроения, как будто прочувствовав момент. Эгмонт сказал, что искренне жалеет о невозможности поддержать сына лично, а Дик подумал, что будь отец в аудитории, он бы совершенно растерялся. Впрочем, и так и так растеряется… Нет, надо настроиться на победу. И только на победу!

А удача по-прежнему сидела к нему спиной. Это Ричард понял, когда мимо него пронеслась машина, колёса которой устроили из маленькой лужи воистину огромных масштабов фонтан. Дик застыл на светофоре, а потом медленно-медленно опустил глаза. Сложенный пополам пиджак и открытая миру рубашка оказались заляпаны грязноватыми брызгами воды.

Почему он не надел пиджак обратно?! Это бы защитило рубашку, а так оба предмета верхней одежды безнадёжно испорчены! Ладно, всё поправимо, но не в это утро, только не в это утро. Как будто во сне, Ричард перешёл дорогу и шагнул на территорию универа, ни с кем не здороваясь — время замедлилось, и он думал только о том, что это самое дурное предзнаменование, какое только можно было придумать. С чего он вообще взял, что справится? Защита — жуть и кошмар, в комиссии одни звери, да его научный руководитель — сам по себе зверь номер один, с чего он взял, что Алва поможет?! Он же всех валит, и только… А если там будет ректор? А если госпожа Ариго? А ведь будут!

Внутренняя истерика нарастала, Ричард пулей пронёсся по лестнице ещё не очень людного главного корпуса, чтобы никто не успел его разглядеть, и ещё раз осмотрел урон. Пятна расширились и потемнели. На пиджаке даже заметнее, чем на рубашке, он точно не сможет его надеть. Но чем тогда закрыть этот ужас?! Чёрт бы побрал того водителя, ту лужу, то утро! Чёрт бы побрал этот универ и эту жизнь…

Находясь в промежуточном состоянии между «сдаться и зарыдать» и «ненавидеть всё живое», Дик бессмысленно подёргал за ручку двери, даже не постучав. В этот момент погас последний луч надежды — у первого проректора вообще закрыто. Закрыто, проклятье! Почему Рокэ нет, когда он так нужен?! Ричарду хотелось выть и скрестись под дверью, только бы проректор что-нибудь придумал, он же всё время что-то придумывает, ну пожалуйста…

Не в силах больше страдать в одиночку, Дик наплевал на приличия и просто позвонил, продолжая топтаться у двери кабинета. У председателя Дорака было приоткрыто, но там Ричарду делать точно нечего.

— В чём дело?

— Где вы? — похоже, перебив Рокэ, прохрипел Ричард. — Тут… тут нет…

— Без паники, юноша, вы не при смерти, — слава богу, Алва проигнорировал его нахальство. — Я всего лишь на третьем этаже. Если нужен кабинет, возьмите ключи у Дорака.

— Н-нет, я вас подожду… — Надо было хоть как-то объясниться, и Дик честно сказал: — Всё очень плохо. Очень!

— Слышу, — протянул проректор. — И даже ощущаю. Ваши мурашки передаются через ни в чём не виноватый мобильник.

На заднем плане слышались знакомые преподавательские голоса. Похоже, Ричарда угораздило вмешаться в какое-то совещание. Рокэ сказал, что поднимется не раньше, чем через полчаса, и Дик с обречённым видом попросил ключи у господина Дорака. Тот был занят какой-то работой за ноутбуком и не очень-то на него глядел. Вставить в замочную скважину, провернуть, толкнуть от себя дверь; отдёрнуть шторы, плюхнуться в кресло и заламывать руки, потому что, чёрт возьми, к изначальной панике прибавился ещё и провальный внешний вид. Запасной рубашки у него нет, пиджака — тем более, никто из близких друзей в размере с ним не совпадает, поедешь домой — либо опоздаешь обратно, либо случится ещё какая-то неприятность.

Как это бывает в минуты полного отчаяния, Ричард перебрал в голове всё самое ужасное, что с ним когда-либо случалось. Уже через три минуты он был уверен, что работу завалит, у доски будет мямлить, на вопросы комиссии ответить не сможет, тему выбрал неправильную, в универ поступил по ошибке, прыгнул выше головы и вообще находится не на своём месте. На четвёртой минуте Дик пришёл к выводу, что отец и дядюшка Август были правы, Алве плевать на проблемы своего подопечного и вообще он опоздает или не придёт, а на пятой минуте Алва взял и пришёл.

— Очень хотелось уйти с педсовета, — сообщил проректор, появляясь на пороге кабинета и скептически оглядывая Ричарда. — Какой ужас.

— Я знаю, надо переодеться, ничего нет, — практически простонал Дик.

— Я про твоё лицо, — усмехнулся Рокэ. — С такой физиономией только на эшафот.

А разве это не эшафот? Ричард вздохнул.

— Сними ты уже этот несчастный пиджак и не нервничай, — посоветовал проректор, задумчиво изучая содержимое одного из шкафов. — От трагических вздохов, достойных самой госпожи Мирабеллы Окделл, одежда чище не станет.

— Но мне всё равно нечего… — Дик осёкся, глядя, как Рокэ извлекает на свет что-то очень похожее на его пиджак и критически осматривает, как какой-нибудь музейный экспонат. — И разве же это не эшафот? Всё…

— Дикон, — синие глаза остановились на нём, взгляд был серьёзен, спокоен и отчего-то очень тяжёл. — Ты же не собираешься завалить свою работу?

— Конечно, нет… — Как же, он не мог ответить иначе, но где уверенность? Ричард моргнул и как будто пришёл в себя. Он готовился едва ли не полгода, и он, чёрт подери, готов, а его руководитель — сам проректор Алва! Чего он вообще вздумал бояться?! Это пусть другие трясутся от ужаса, а Дик не подведёт ни себя, ни Рокэ! — Нет, господин проректор!

— Уже лучше… — Даже если Алву позабавила эта резкая перемена настроения, он явно больше думал о пиджаке. — Иди сюда. И брось уже эту тряпку…

Размер немного не тот, конечно, но главное — пятен на рубашке почти не видно! И пиджак очень удачно попадал в цвет его брюк, а если и отличался на пару тонов — уже без разницы. А лёгкий-то какой… Ричард не удержался и крутанулся пару раз, разглядывая себя со всех сторон.

— Спасибо большое… Это же ваш?

— Один из. Очень удачно забытый в кабинете, — глядя, как он вертится, Алва даже рассмеялся: — И всего-то? Стоило так паниковать из-за одежды.

— Зато я вас с педсовета вытащил, — радостно парировал Дик, которому море было по колено.

— Вытащил он… — Схватив его за плечо, чтобы перестал крутиться, Рокэ с точностью ювелира поправлял воротник рубашки. Ричард вздрогнул от неожиданности. — Впрочем, мне там всё равно делать нечего.

— Почему? — глупо переспросил Дик.

Рокэ не ответил, только глянул мельком, заканчивая выправлять воротник на Ричарде. Ричард поймал себя на том, что не ждёт ответа, а просто смотрит на первого проректора и не чувствует ничего похожего на ненависть, раздражение или обиду. Скорее уж воодушевление, радость, благодарность и что-то ещё, что сформулировать было трудно. Как же ошибался дядюшка Август, как же ошибался отец! Они даже не удосужились узнать Алву поближе! Да, это трудно, сложно, непонятно, и Рокэ определённо не хочет, чтобы его кто-то узнавал с другой стороны, но ведь он на самом деле такой классный…

— Не за что, — будничным голосом произнёс проректор и неожиданно растрепал его волосы. — Даже не думай о поражении, Дикон. Такие мысли — приговор самому себе.

— Да, — Ричард подумал, что озвучивать свои идеи всё-таки не стоит, и, кивнув, горячо пообещал: — Я не буду!

***

Ричард выступал ближе к концу, во второй половине уж точно, но порядковый номер не имел значения. Ничто не имело значения, потому что он послушал остальных и неожиданно успокоился — вот уж чего не ожидал! Конечно, Придд был безупречен, но остальные и ошибались, и позволяли себе пропускать слова или путаться в выводах, а комиссия вела себя вовсе не так страшно, как им обещали. Научникам выступающих не особенно дозволялось вмешиваться, но за ними оставляли право последнего вопроса. Дик слышал, что многие просто договаривались, что спрашивать и что отвечать, чтобы не испортить общее впечатление. Многие, да не все… Он не имел понятия, что может спросить Алва. Что угодно.

Поэтому, выйдя перед всеми и начав говорить, Ричард не переживал — Ричард наслаждался. Пришло время пожинать плоды тяжкой работы! В голове всё улеглось по полочкам, на все вопросы он отвечал быстро и правильно, а ещё — слава богу! — не заикался. В какой-то момент Дику пришла в голову мысль, что это пиджак придаёт ему уверенности, и он едва не хихикнул посреди собственной же речи.

Аргументация, доказательства, плавный переход… Если в аудитории заговорили — помолчи, не пытайся перекричать, умолкнут сами. Спокойно и не спеша, нигде не горит, спешить совершенно незачем. Не сверкать зубами направо и налево, сдержанно улыбаться, траурная физиономия на защите ещё никого не украшала… Представь, что это поединок, и от твоей выдержки зависит твоя жизнь. Главное — ясно и чётко представлять, что происходит, и хорошо знать собственную работу. Ты её писал, и ты отвечаешь за каждую букву.

Дик писал, и Дик отвечал. В какой-то момент он осмелился задержать взгляд то на одном, то на другом лице, и голова закружилась от восторга и от гордости за самого себя. Здесь не все преподаватели, но есть знакомые, и как же они на него смотрят! Они видят не сына Эгмонта, не запуганного первокурсника, они видят самостоятельного студента, способного и очень серьёзного. Улыбается даже дядюшка Август в дальнем уголке — значит, всё хорошо, лучше всех! Одногруппники смотрят со смесью зависти и восхищения, преподаватели — с удовлетворением и радостью, и Дик не нашёл никого, кто бы наблюдал за ним с такой отдалённой теплотой, как бесценная госпожа Ариго. Она даже не нервничала, перестала теребить в руках свой любимый платок. А ещё они все то и дело косились на первого проректора, прекрасно помня, под чьим руководством готовился Ричард.

Правда, Алва на него не смотрел вообще, но Дик не был уверен, смог бы выдержать его взгляд на протяжении всего доклада. Рокэ глядел куда-то в угол, склонив голову к плечу — значит, слушал, и иногда негромко щёлкал ручкой. Казалось, он не замечает всех этих восхищённых взглядов, а стоило! Ричард не сомневался, что заслуга господина проректора в том, как он отменно держится сейчас, очень и очень велика. Как минимум равна тем усилиям, которые сам Дик вложил в написание работы.

— Блестяще, — сказал профессор Райнштайнер, и Ричард еле удержался от широченной улыбки во весь рот, хотя щёки загорелись сразу же. Похвала от декана — это нечто! — Лично я не вижу недочётов в работе господина Окделла, — правильно, первое слово за деканом, потом все остальные. Его похвалили и другие деканы, и Матильда, и профессор Вейзель, на чьи вопросы Ричард старательно отвечал. Никогда ещё он не чувствовал себя так здорово, как сейчас. — …дополнительных вопросов нет. Господин проректор, есть ли у вас как у куратора какие-то замечания?

— Да, есть, — рассеянно отозвался Алва, всё ещё глядя в никуда. Ричард напрягся. Конечно, он не избранный и наверняка не лучший подопечный Рокэ, но всё-таки так хотелось избежать коварного вопроса! И вообще проректор странно себя ведёт, но это как раз ничего не значит. — Мне стоило задать этот вопрос с самого начала… Можно сказать, с первой встречи.

Теперь напряглись все. Дику стало страшно: стоило учесть, что при всей своей классности господин проректор любит и умеет выкидывать что-нибудь эдакое в последний момент. И что за намёки на первую встречу? Когда Ричард первый раз стучался в кабинет и расспрашивал про отца? Когда они столкнулись в кафе-мороженом?

— Скажите мне вот что, Ричард, — теперь Алва смотрел прямо на него, и Ричарду показалось, что кроме его дрожащих рук и синих глаз напротив ничего не существует. — Разве безопасно ехать на велосипеде по загруженному шоссе в наушниках?

В аудитории оторопели. Дик пару секунд ошалело молчал, перед глазами застыл сентябрь, велосипед, мотоцикл, почти авария, гремящая в наушниках любимая группа.

— Нет, — выговорил он в тишине. — Небезопасно…

— Воистину, — Рокэ наконец-то улыбнулся, и в поле зрения Дика постепенно вернулся остальной мир. — Господа, если у вас больше нет претензий к Ричарду Окделлу, я не вижу причин ставить ему оценку ниже «отлично».

Комментарий к 21. Ричард

Дикон сдал и я сдам #помогите

========== 22. Робер. Марсель ==========

В конференц-зале главного корпуса набилось народу, как автомобилей в пробке на Заревом шоссе, и Робер вышел, не чувствуя себя нужным там, внутри. Голова всё ещё гудела от шума множества голосов, а перед глазами застыл и никак не хотел уходить образ Альдо у доски. Куда подевался тот солнечный парень, с которым они познакомились столько лет назад, ещё в провинции? Что с ним стало? И почему он, Робер, пропустил этот момент?

Заниматься самобичеванием можно было бесконечно, но, кажется, всё кончилось. Успевший досадить всем магистрант заканчивает обучение, совсем скоро его здесь не будет. Эпинэ хотелось верить, что на этом Альдо угомонится и со своими «неофициальными знакомыми», как называла их Марианна, однако в этом стоило убедиться самому. Сделав несколько шагов к лестнице, Робер заметил, что в рекреации у окна стояла группа преподавателей и деканов, видимо, тоже не вместившихся в совещательный кабинет. Компания, правда, подобралась престранная… К чему бы это?

— Господин Эпинэ, — церемонно окликнул его Райнштайнер, — не желаете присоединиться? Мы обсуждаем финансы и вспоминаем господ чиновников.

— Кости им перемываем, вот что, — перевела на человеческий Матильда. Что она здесь забыла? Роберу хотелось бы поговорить об Альдо хоть с кем-то, кто его не ненавидит, поэтому он остался и подошёл. — По-моему, эти ваши чинуши яйца выеденного не стоят, а мы тут заседание устроили.

— Любой человеческий поступок заслуживает внимания, госпожа Матильда, — пожал плечами Рокэ. Он сидел на подоконнике как будто в стороне, но было ясно, что на самом деле — в центре. Странная компания и странные слова!

— С каких это пор ты проповедуешь гуманизм? — хмыкнул Марсель, не расставшийся с собакой даже на импровизированном совещании. — Кстати, что там ваши математики, Ойген?

Робер ещё раз выслушал сокращённое повествование о защите первокурсников и искренне порадовался за Дикона, но всё равно ситуация не давала ему покоя. Зачем здесь, например, кузина? Катари снова держалась Матильды и с неподдельной теплотой слушала о победах молодых студентов. А зачем Райнштайнер? Вейзель тоже не очень к месту… Хотя стоп. Все присутствующие, включая него, рядовые преподаватели или деканы с самых разных факультетов, общая цель в виде обсуждения финансов вполне объяснима. Если пересмотреть эту ситуацию, выделяется не кто-нибудь из учителей, а проректор Алва. А проректор Алва просто так не выделяется…

«Я становлюсь параноиком, — вздохнул Эпинэ. — Просто компания людей собралась поговорить, а я ищу двойные смыслы…»

— …с вашей женой, профессор, — щебетала кузина, обращаясь к Вейзелю. — Такая большая и дружная семья!

— Очень рад, что вы так думаете, — отозвался историк, о чьих тёплых чувствах к жене все были прекрасно осведомлены. — И я бы с радостью вас покинул и отправился домой, если бы не предмет разговора.

— А что о нём разговаривать? Никто из нас не Дорак и не Манрик, — подсказал Алва. — Так что задерживаться на работе из-за нашей скромной компании в каком-то смысле, гм, грешно.

По-прежнему не вмешиваясь в непонятную беседу, Робер проводил взглядом Вейзеля. Он уходит, потому что любит проводить время с семьёй или потому что является деканом Альдо? А может, перестать загоняться и искать подвох?

— Восхитительная преданность семейству, — вежливо поддержал беседу Валме. Робер скосил глаза на Готти и окончательно сошёл с ума. Если питомец и вправду отражает настроение хозяина, то неподвижный хвост и прижатые уши пса ничего хорошего не сулили. Интересно, Марселю тоже просто кажется или он в курсе, что здесь происходит на самом деле?

— Это заслуживает уважения, — заметил Райнштайнер. — И внимания тоже, как вы заметили, господин проректор.

— Внимание, в отличие от уважения, можно истолковать не просто по-другому, а даже превратно, — как-то монотонно отозвался проректор, не глядя на собеседника. — Если под вторым обычно подразумевается положительное отношение к человеку или к его действиям, то первая категория весьма и весьма размыта.

Что за лекция по психологии? Кто не так давно жаловался на психолога-Штанцлера, не Алва ли? Роберу хотелось махнуть на это рукой и уйти, но ему всё ещё нужна Матильда.

— Вы имеете в виду повышенное внимание к чему-либо? — педантично уточнил Ойген. Проклятье, если Рокэ хочет вывести разговор на что-то конкретное, то собеседника он выбрал более чем правильно. И свидетелей! Никто не пропустит ни слова…

— В том числе. Или даже в первую очередь. Господа чиновники очень напоминают мне одну вещь, к сожалению, не могу вспомнить, какую именно… — Врёшь, не уйдёшь! Всё ты помнишь, хотелось сказать Роберу, но язык будто замёрз. Почему он всё ещё здесь, надо забрать Матильду и уходить… — Слишком уж они зациклены на идее собственного превосходства. Можно даже сказать, избранности.

— Иногда должность портит человека, — как ни в чем не бывало, поддерживал беседу математик. — Вы правы, мне тоже показалось, что некоторым из них не помешало бы чуть меньше возносить себя. Но это ещё не болезнь.

— Болезнь? — вскинул брови проректор. — Надо же, чего не знал…

— С удовольствием расскажу, если только дамы не возражают, — убедившись, что Катарина в случае чего упадёт в обморок не на пол, а на руки Матильде, Райнштайнер поделился знаниями: — Речь всего лишь о мегаломании, так в науке называют манию величия. Всё так и начинается: повышенное внимание к своей персоне, требование того же от других, какие-то навязчивые идеи, акцентуация характера.

— И всё это — симптомы? — ужаснулась кузина, привычно побледнев.

— К сожалению. В этом трудность психиатрии — признаю, мне было бы трудно отличить самовлюблённого и честолюбивого человека от душевнобольного, особенно на начальной стадии.

— Спасибо, Ойген, теперь я вспомнил, — кивнул проректор. — Если бы можно было знать наверняка… впрочем, не стоит об этом.

— Пожалуйста, продолжайте, — попросила Катарина.

— Дамы всё ещё не возражают? Всё-таки речь о психических расстройствах, не самая приятная вещь, чтобы обсуждать её после обеда, — убедившись, что Катари проявляет чудеса храбрости, Рокэ перевёл взгляд на Матильду, и тут Робер всё понял.

— Не возражают, — тихо сказала Матильда. Этот голос и побелевшие губы только подтвердили жуткую догадку Эпинэ.

— Как хотите, — пожал плечами Алва. — Профессор Райнштайнер чертовски прав насчёт трудностей. Порой такие вещи игнорируют и запускают, и в какой-то момент становится поздно… Скажем, человек убеждён в верности и непогрешимости своих идей, стремится донести их до общества, нуждается в слушателях. Где пролегает граница между обычной самоуверенностью и маниакальной идеей? К несчастью, известный мне пример не даёт ответа.

— Вы с таким сталкивались? — ахнула кузина. Робер гадал, как пугающаяся каждого куста Катари слушает про всяких шизофреников, а потом понял — дело либо в рассказчике, либо в проявлявшемся ещё с детства сочувствии кузины ко всем и каждому. Конечно, выросши, она стала разборчивее и вполне способна отличить лжеца от наглеца, но мимо несчастных психически больных пройти сможет вряд ли. Не смогла.

— Однажды на родине, давно это было, — Рокэ мог, умел и любилрассказывать интересно, но прямо сейчас он как будто читал вслух сухой учебник, и это Эпинэ не нравилось. — Один товарищ чуть ли не революцию поднял, стремясь доказать всем, что он считает во всем мире правым себя и только себя. Что ж, дело замяли, но через несколько лет этот же человек всплыл в психиатрической лечебнице — оказалось, запустили болезнь.

— Это ужасно, — искренне воскликнула Катари. — Если только время может открыть правду… Как же мы можем знать?..

— Да это же Ракан, — неожиданно пробормотал Валме.

Вот и всё. Робер хотел и не мог смотреть на Матильду. А ещё он хотел и не мог перевести разговор в другое русло, когда слово уже сказано.

— Что ты? — лениво возразил ему Рокэ. — Конечно, крайне назойливый молодой человек, но, думаю, в нём говорит характер.

«Вся проблема в том, что вы так не думаете, — прикусил язык Робер. — И, проклятье, что теперь думаю я сам?»

— А если нет? — вот зачем здесь была кузина! Катари впечатлилась наверняка выдуманной историей Алвы и научно обоснованными доводами Райнштайнера и была готова на всё. — Боже мой, это было бы ужасно!.. Матильда, что вы думаете?

Матильда покачала головой, не сказав ни слова. Она смотрела на Рокэ, и Робер едва не встал между ними, чтобы разорвать эту цепочку совершенно оправданной ненависти. Альдо мог быть распоследним дураком, но он же её родной внук!

— Хочется верить, что ваши выводы опрометчивы, — вмешался Райнштайнер. — Госпожа Алати, не было ли среди предков вашего внука кого-нибудь…

— Как же ваш бывший муж! — воскликнула Катарина, вцепившись хрупкими пальчиками в носовой платок. — Помните, вы мне говорили, Матильда! Он ведь… разве не…

— Придурок он, только и всего, — огрызнулась Матильда.

Как так — говорила? Зачем ей лишний раз вспоминать Анэсти? Робер с горечью припомнил, как ещё в начале года эти две дамы каким-то чудом подружились. И к чему это привело? Точнее, к чему это приведёт теперь, в эти напряжённые полчаса? Катари хотела как лучше, она всегда хочет как лучше.

— Я теперь припоминаю, что слышала о лечении таких… таких проблем, — продолжала творить добро кузина. — И кто-то из моих… знакомых лечился у психолога, и это было совсем не страшно! Дорогая Матильда, не поймите меня превратно… Но если есть такая опасность, может, стоит попробовать обратиться за помощью? Я преподавала у Альдо, он… ваш внук и вправду несколько несдержан…

Конечно. Теперь он и несдержан, и честолюбив, и это всё ещё чистая правда, но поданная под таким углом, что и Катари, и даже Райнштайнер в любой момент могут вызвать врача. Робер не выдержал:

— По-моему, мы все перегибаем палку. Альдо просто зарвался, но он больше не будет здесь учиться, предлагаю оставить его в покое.

— И ты тоже не понял, Робер! — взволновалась Катарина. — Сейчас оставим в покое, а что дальше? Вдруг… вдруг ему станет хуже, в смысле… натворит что-нибудь ещё…

— Определитесь, — сквозь сжатые зубы сказала Матильда.

— Я помогу вам, — искренне желая всего хорошего, кузина схватила её за руки. — И помогу бедному Альдо! Хотите, прямо сейчас позвоню знакомой? Она знает, у кого просить помощи…

От ответа зависело всё. Робер не сомневался, что Матильда будет защищать внука до последнего, но пока он вспоминал, что она сказала ему в прошлый раз, до слуха донёсся негромкий ответ:

— Звоните, Катарина.

— Почему?! — Эпинэ схватил её за локоть, глядя в глаза. — Ты же не думаешь, что он вправду помешался? Это бред…

— Да, по науке это называется именно бредом, — серьёзно подтвердил Райнштайнер и отправился вместе с Катариной звонить. Они все серьёзны или это Робер сошёл с ума? Толпа растворялась, а он всё ещё пытается достучаться до Матильды.

— Да помолчи ты, — рявкнула она, вырывая руку. — Самой тошно!

— Тогда почему? Скажи, и я отстану!

Ему не сказали. Робер не дождался прямых объяснений — в коридоре остались только они и первый проректор. Соскочив с подоконника, Рокэ подошёл к Матильде, и Эпинэ отдал бы всё на свете, чтобы тут кого-нибудь не было — кого-нибудь из них двоих или его самого.

— Ответьте на вопрос Робера, Алва, — хрипло попросила женщина, сжимая руки в кулаки. — Объявить парня сумасшедшим… Вы прямо-таки оправдываете все слухи о своей подлости.

— Я, как и госпожа Ариго, умудрился обзавестись самыми разными приятелями, — начал Алва издалека. Ледяные синие глаза с прищуром глядели на Матильду, а голос оставлял желать лучшего, во всяком случае, для Альдо. — Один интересный человек работает в полиции. Так вот, он проконсультировал меня по этому вопросу… Всего, что натворил ваш внук за последние полгода, хватит на небольшой тюремный срок. Доказательства и свидетели очень легко всплывут наружу. А того, чего он сделать не успел, но по глупости поставил в известность других людей — на срок побольше. Какое из двух зол вы предпочитаете?

Робер смутно припоминал короткий разговор с Валме. Он сам, кажется, тогда сказал, что за свои поступки надо отвечать. И это всё ещё было так, но, чёрт возьми, Альдо в тюрьме или Альдо в психушке?

— Я поняла, что вы имеете в виду, — процедила Матильда в лицо первому проректору. — Но благодарности от меня не ждите.

— Если бы я ждал благодарности, давным-давно сменил бы работу, — он улыбнулся одними губами и повернулся на каблуках. — Теперь до свидания.

***

Готти лопал пломбир и весело вилял хвостом. Зрелище умиляло, но легче не становилось. Оставив самого счастливого в мире пса, Марсель перебрался за барную стойку: выпивки для клиентов у Марианны не было, выпивка была для друзей, остающихся после закрытия. Поэтому он попросил ещё кофейку и без энтузиазма потыкал ложечкой шарик мороженого.

— И что же у вас случилось? — спросила прекрасная женщина, ставя перед ним чашку. Если бы Валме узнал Марианну чуть раньше Робера, очень может быть, что он бы сейчас занимал место Эпинэ в мансарде. — Я не люблю, когда друзья моих друзей грустят.

— Да уж, друзья вообще существа непредсказуемые, — буркнул литератор и тут же перестроился на привычную волну: — А что мне за это будет? За рассказ? Вы же информацией промышляете помимо мороженки, дорогая Марианна?

— Не настолько, — очаровательно улыбнулась она. — Я и вправду переживаю, могли бы заметить! Что-то на работе?

А почему бы и не рассказать? Больше некому, правда некому. Ни Робер, ни Матильда, ни тем более Рокэ не поймут его правильно, если вообще дослушают. Марсель уточнил:

— С какого момента вы не в курсе насчёт Ракана?

— В последний раз я слушала про его защиту, больше пока не знаю ничего.

И он рассказал обо всём, чему стал невольным свидетелем сегодня. Марианна слушала и иногда кивала, поджав губы и глядя в сторону: Валме не мог понять, одобряет она или нет.

— Самое обидное, что это я первый ляпнул про Ракана, — вздохнул и наконец покаялся Марсель. — Не подумайте, что мне присущи такие угрызения совести — вы отлично знаете, что её у меня не больше, чем у великого и ужасного проректора. Но как же это всё было противно! Как обычно, ляпнул, что на уме, и пожалуйста…

— Давайте разбираться по порядку, — решительно сказала Марианна, и Марсель снова позавидовал Роберу. Такая женщина! — Начнём с вашего участия. Подумайте как следует, Марсель — вы хорошо знаете Рокэ Алву. Если он собирался привести разговор к Ракану, значит, разговор бы в любом случае пришёл к Ракану, с вашим участием или без него.

— Пожалуй, — охотно согласился Валме. — Спасибо, вы сняли с моих плеч во-от такую гору. Хотя послевкусие всё равно не очень…

Он прекрасно знал, с кем и с чем имеет дело, не раз присутствовал при разгромных скандалах с глупыми студентами и каждый раз получал искреннее удовольствие от того, как неподражаемый проректор самыми разными способами ставит на место зарвавшихся дурачков. А чего стоят педсоветы? Вот уж где разгуляй, душа! И всех этих жертв обстоятельств Марсель сам бы с радостью послал куда подальше. Ракан не исключение. Но тошно всё равно было. Почему же?

— Я понял, — неожиданно осознал он. — Несостыковочка…

— В чём же?

— Возможно, мне только кажется, но это был перебор, — пожал плечами Марсель, наконец берясь за остывающий кофе. — Не сходится всё, что этот блондинчик сделал, с тем, что получил. Уж лучше бы полиции сдали, вот уж где парень получит подробную лекцию о собственных мозгах.

Марианна довольно долго смотрела на него, словно решая что-то внутри себя, а потом вздохнула и вытащила из-под стола небольшую папку с бумагами, исписанными её симпатичным почерком.

— Сейчас вы передумаете, Марсель. Альдо Ракан — плохой революционер и лидер. Из всего, что он планировал, исполнители сделали лишь малую часть. Но замысел — уже преступление, тем более… смотрите сами.

Размах мысли впечатлял, а ещё — правда походил на бред сумасшедшего. Ещё немного, и можно было бы подумать, что Ракан собирается свергнуть мэра или напялить на себя корону. Не совсем понятно только, что за покушения — расписаны только даты и места. Марсель узнал аварию на Заревом шоссе и две мини-трагедии в Сапфировом переулке: пожар, устроенный дилетантами, и дешёвых хулиганов, нарвавшихся на Окделла.

— Да, неслабо…

— Это могло поставить на уши весь город и привлечь лишних людей, — пробормотала Марианна, сосредоточенно перелистывая страницы. — Совсем не то, чего хотелось бы Рокэ…

Конечно, кому понравится криминальный разгром в этом тихом уютном местечке. Особенно если где-то здесь лечится родная матушка. Валме подозревал, что Марианна и об этом знает, и уж у неё-то точно свои источники.

— Марсель, где вы были двенадцатого февраля? — неожиданно спросила она.

— А я помню? Хотя стойте… — литератор не смог подавить нервный смех. Двенадцатого февраля он зависал в книжном магазине и откровенно скучал, а потом оказался в аэропорту города О. в компании Алваро. — Да ладно, Марианна, ну уж нет.

А он, дурак, поверил, что это дружеская встреча! Знакомство с родителями, твою кавалерию, как сказала бы Матильда… Можно было догадаться и не быть наивным.

— Я не знаю, где вы были, — покачала головой великолепная женщина, — но главное, что не дома. Вас поджидали, Марсель… и не только там.

— Меня? Каковы поклонники, — в голове не укладывалось, но удивляться будем потом, сейчас будем слушать Марианну и пить кофе.

— Сейчас, забыла, — она слегка наморщила лоб. — Простите, точно не скажу, но то ли ювелирный магазин, то ли сувенирный… У хозяина руки не так чисты, как кажется, он заодно с нашими неофициальными друзьями. И на вас у него тоже была наводка.

— Фарфоровая лавка? — воскликнул Марсель. — Да что за… Вы, должно быть, шутите!

— Не шучу, — серьёзно сказала Марианна, — но было бы неплохо, если так. Я знаю, что вы думаете, Рокэ действительно иногда делает жестокие вещи — или кажущиеся таковыми. Но просто так он не делает ничего.

Звякнул колокольчик на двери, Марианна сказочно улыбнулась и отправилась к клиентам. Готти требовательно вякнул под столом, желая ещё мороженого, но хватит с него, пожалуй, на сегодня. Почёсывая разочарованного пса за ухом, Марсель пытался как-то жить с этой увлекательной информацией. Хорошая новость: он был прав, когда спорил с Алвой, покушения или их попытки рассчитывались не на одного проректора. Плохая новость: всё остальное.

И почему, чёрт его дери, нельзя просто взять и сказать?! Почему бы не предупредить прямо, не городить легенду? Улыбаться и не договаривать фразы, потому что это весело и красиво, а потом говорить о другом, имея в виду и вовсе третье… Тоже мне…

— Побью когда-нибудь, — пробормотал Марсель. — Не тебя, Готти, кумира твоего двуногого. Его же кавалерию…

Папенька ждёт фарфор с осени, а у Рокэ никак не находится свободного вечера, чтобы уважить чужого родителя. Надо же, какая неожиданность! И давно он об этом знает? Может, соседка Марселя по дому — тоже предполагаемая убийца, просто это неважно?

Ладно, подраться с Алвой можно и потом — всё равно не получится. Но разговор с Марианной и последовавшие за ним мысли навели Марселя на другую мысль, которую немедленно требовалось проверить. Оставив деньги на столике, он подозвал Готти и отправился обратно в универ.

========== 23. Ричард ==========

Надо было видеть лицо отца, когда Дик влетел домой в пиджаке Рокэ Алвы. Единственное, что спасло студента от жестокой расправы — матушка в ОГУ не захаживала и поэтому просто не могла понять, на что злиться. Судя же по Эгмонту, его как будто увольняли в этом самом пиджаке. Правда, отец только вежливо улыбнулся и намекнул, что Ричард что-то забыл — наверное, может быть, — кому-нибудь вернуть… Что ж, его умением держать себя в руках Дик восхищался всегда. Но как можно было забыть чужой пиджак…

Солнце уже садилось, когда он запрыгивал на велосипед и катил обратно в универ. Как ни странно, ни ворчание на они-же-все-одинаковые мужские пиджаки, ни неопределённый взгляд отца, ни сам факт очередного косяка настроение Ричарду не портили. Осталось только сдать экзамены, и он свободен месяца на два! Но так ли нужна эта свобода? Опять куковать дома, выползая в библиотеку и на рынок, с матушкой и сёстрами? И отцом… Нет, лучше Дик пойдёт работать. К Марианне, ну конечно же!

— Через три часа у Салины, и не отпирайся, — заявил ему Арно, когда они столкнулись на перекрёстке. Никаких тебе «куда едешь» и «что случилось», Дика это только устраивало.

— Опять отмечаем?

— Да что ты за тормоз такой, — по-дружески — ну, хотелось верить — поддел Савиньяк. — На этот раз хоть есть, что отметить!

И одногруппник весело усвистел в сторону полицейского отделения. Ричарду в свое время понадобился лишний месяц, чтобы запомнить — там работают старшие братья Арно, и не задавать дурацких вопросов. Хотя маршрут младшего Савиньяка после учебы, несомненно, впечатлял.

Здравый смысл подсказывал, что лучше позвонить и уточнить, где Алва, но Дик сегодня уже раззвонился, хватит… Да и лучше лишний раз заглянуть в ставший таким родным универ, чем мотаться по городу. Едва не врезавшись на пороге в господина Валме — филолог тоже куда-то спешил, — Ричард поднялся по лестнице в главном корпусе и разочаровался. Закрыто — опять!

Он был бы рад скромно оставить одолженное на кресле и, может быть, записку, но внутрь-то как попадёшь? Дик сделал два шага в сторону кабинета председателя Дорака и замер. Голоса, неловко как-то… Но подслушивать — ещё хуже!

Хуже, конечно, что вы там сказали про дядюшку Августа?

— Половину взяток мы запросто докажем, — говорил Квентин Дорак. — А от второй половины он уже не отопрётся, даже если и не брал. Нет, не настолько… Однако мне хотелось бы сделать подарок новому ректору.

Судя по тому, что вместо ответа были паузы, беседа велась по телефону. Ричард понятия не имел, с кем, но застыл на месте, как громом поражённый. Дядюшка Август? Взятки?! Это его удивило и расстроило, а то, что Дорак занимается приписками — нет. В отличие от господина проректора, гордо подумал Ричард, этот человек честно не играет.

И что за новый ректор? Он снова что-то проспал? Наверное, господин Оллар уже всем надоел.

— Да, угадали, — усмешка председателя показалась ему холодной и одновременно доброй, как если бы он говорил со старым другом. — Но ещё ничего не сделано, сами понимаете. Только решено… Да уж, это будет непросто.

А про Штанцлера уже позабыли, даже обидно. Знает ли он, что вот-вот будет с позором убран из университета? Цепочку мыслей Ричарда продолжил сам Дорак:

— Вслед за Эгмонтом — может быть, сойдёт за отмазку для общественности. На самом деле, вреда от этого Штанцлера в разы больше, чем было от старшего Окделла. Тот хотя бы не знал, к чему приведут его идеи, а господин Штанцлер даже меня своими подлыми трюками поражает в самое сердце…

«Даже» Дорака, что ж, Дорак хотя бы это понимает… Ричард хотел уже отлипнуть от двери и уйти куда-нибудь подальше отсюда, но тут-то и свершилось то, чего он не ждал уже с конца осени — правда об отце. Дик почти не дышал и слушал сокращённую для собеседника Дорака историю о том, как Эгмонт едва не загубил университет, который так мечтал спасти. Конечно, в исполнении председателя кадров вышло не так романтично, но чёрт возьми, это было похоже на правду! Всё понемногу вставало на свои места. Но почему, почему никто не объяснил отцу, что нужно подождать?

Ричард представил себе такую сцену и сразу понял, что это невозможно. Кто бы говорил с отцом? Рокэ Алва, Квентин Дорак? Ну не ректор же! И что, Эгмонт бы послушал этих двоих? Вряд ли… Ричард на всю жизнь запомнил отца как человека, который свято верит в свои идеи и ни за что от них не отступится. На сердце всё равно было тяжело от осознания, что всё могло бы быть иначе…

Забыв про Штанцлера, про пиджак, про всё на свете, Дик побрёл по лестнице вниз. Что сделано, то сделано, копаться в чужих мотивах четырёхлетней давности — себе дороже, но хорошее настроение всё-таки его покинуло. В таких ситуациях взрослые люди позволяют себе напиться, прямая цитата незабвенного господина проректора… Что ж, это снова «такая ситуация»? Похоже, и даже очень.

И как ему теперь с этим жить? Упав на диван в широком душном холле, Ричард чуть не прикрыл глаза ладонями, в последний момент отдёрнув руки. Он был готов к выбору в стиле «либо отец, либо Алва», но оба были по-своему правы и неправы. Оба, однако университет до сих пор живёт благодаря одному…

Благое намерение или жестокий поступок? Что делать, если первое привело бы к катастрофе, а второе жертвой одного человека спасло тысячи? И как теперь смотреть в глаза… да кому угодно! Нет, он поедет к Берто прямо сейчас и напьётся так, что мало не покажется.

— Весь в отца. Эгмонт тоже как задумается, так не достучишься, — вежливо сказали ему слева. Ричард подскочил и обернулся, чтобы увидеть Робера.

— Вы давно здесь сидите?!

— С самого начала, — пожал плечами Эпинэ. — Думал, ты видишь…

— Простите, — густо покраснев, Дик пожаловался: — Я не могу найти господина проректора… А вы что здесь делаете, Робер?

— Видимо, то же, что и ты, — невесело усмехнулся учитель и приподнял стаканчик с кофе: — Думаю, чем лучше запить эту жизнь. Впрочем, даже если её запить, она продолжается.

— Что-то с Альдо?

В кои-то веки Ричард угадал, но легче от этого не стало.

— Скажи, — Робер то ли думал на ходу, то ли медленно подбирал слова, — ты же не успел с ним тесно подружиться? Ничего никому не обещал, не подписывал?

— Нет, — расспрос показался ему странным, ну и ладно, Эпинэ наверняка знает, что говорит.

— Тогда забудь и не переспрашивай… Знаю, звучит жестоко, но лучше не надо. Живи, Дикон, — Робер снова поднял стаканчик и усмехнулся, на этот раз почти искренне, и Дику стало его жаль. Почему-то, хотя он толком ничего не понял.

— Живу, — на всякий случай пробормотал он. — Так вы проректора Алву не видели?

Эпинэ покачал головой и залпом допил свой кофе. Автоматически захотелось взять и себе, и Ричард перебрался к ближайшему автомату.

— Что-то все его ищут, — неожиданно заметил Робер, щурясь от проникшего через окно огненного луча. — И никто найти не может… Ладно, не буду нагружать тебя своей паранойей.

— Да вы не нагружаете, — заверил Ричард, а потом что-то щёлкнуло — сначала монетки в автомате, потом сам механизм, затем воспоминание. Одно. Другое. Третье.

— А вы будете у нас что-нибудь читать? — брякнул Ричард, оттягивая время и падая в кресло напротив стола. Только по шевельнувшейся тени он заметил Моро — кот неподвижно восседал на подоконнике, сливаясь с тёмной шторой и, вполне вероятно, по-кошачьи ненавидя Дика.

— Не в этом году. Впрочем, в этом же году я не планировал никого брать, а вышло наоборот…

Почему?

— Зато я вас с педсовета вытащил, — радостно парировал Дик, которому море было по колено.

— Вытащил он… — Схватив его за плечо, чтобы перестал крутиться, Рокэ с точностью ювелира поправлял воротник рубашки. Ричард вздрогнул от неожиданности. — Впрочем, мне там всё равно делать нечего.

— Почему? — глупо переспросил Дик.

Рокэ не ответил, только глянул мельком, заканчивая выправлять воротник…

Забыв про кофе, Ричард неосознанно коснулся воротника. Раз, два, три, чей-то намёк, чья-то сплетня. Почему он не ответил? Вопрос дурацкий или что-то ещё? И что за повторы с «этим годом»?

А что говорил Дорак? Кофе давно был готов, но Дик смотрел куда-то сквозь стаканчик. Он слушал про отца и всё равно запомнил ненужные, как тогда казалось, сведения про университетский долг, финансовую яму и про то, как председатель с проректором поочерёдно вытаскивают ОГУ обратно… Речь шла о том, что всё закончится буквально со дня на день, если уже не закончилось, и всё будет хорошо.

Всё будет хорошо, но почему он решил, что Алва останется?

— Дикон, кофе, — напомнил Робер.

— Да, спасибо…

Стаканчик горячий, пальцы обожжёшь и не заметишь. Дик поставил кофе на жёсткий подлокотник дивана. Воображение разыгралось или правда всё сходится?! Теперь в голову лезло вообще всё, от старых комментариев Штанцлера, что у первого проректора здесь свои цели, не имеющие отношения к какой-то там учёбе, до собственных микронаблюдений, которые теперь выросли в глазах Дика до размеров главного корпуса.

Неужели он и вправду с самого начала планировал уйти? Не может быть…

Осенью Ричард и представить не мог, что будет жалеть об этом, но теперь ОГУ не мог быть ОГУ без Рокэ Алвы. Без беспощадных прогонов по всему тексту работы, пока она не станет идеальной, без уютного кабинета с чёрным котом, без шуток про кофейник Дорака и комментариев на полях зелёной ручкой.

И не только ОГУ. Дик думал о мороженом, о мотоцикле, о внезапной поездке к озеру, «приказ первого проректора — мы едем учиться пить…» Армада, Ниагара, красное чилийское…

— Дикон, всё в порядке?

Хоть бы он ошибался. Ричард не может всё это потерять, просто не может!

— Да, — выдавил он, глядя на остывающий кофе и совершенно не желая его пить. — Я надеюсь… Хотите кофе, Робер? Я выйду на улицу…

========== 24. Марсель. Квентин ==========

Ребёнок Окделл мог бесконечно умнеть и проявлять себя с лучшей стороны, но он не догадался искать проректора через Моро. Более опытный Марсель отправился на поиски кота. Солнце садилось, а жизнь в универе прямо-таки кипела, отродясь такого не было — Валме как-то привык, что все спешат уйти пораньше. Но у кого защита, у кого сессия, у кого Алва потерялся, а вот и Моро — чёрный хвост лениво мелькнул на лестнице… И куда собрался? Может, приведёт, к кому надо?

По дороге литератор столкнулся со всеми, с кем только можно — сначала с растрёпанным (что внешне, что морально) Окделлом, затем с донельзя задумчивым Эпинэ, потом с Матильдой. Великолепная деканша держалась хорошо, но поболтать не вышло. Даже не пытаясь попробовать другие методы поиска, Марсель заинтригованно брёл по корпусам за Моро, и кот, ни минутки не сомневаясь, приволок его к Дораку.

— А, это вы, — как-то слишком дружелюбно поздоровался председатель.

— Кто, если не я? — процитировал Марсель потерявшегося проректора. Если Рокэ всё ещё проректор, а то слишком уж физиономия у Квентина подозрительная, обычно он себе такого не позволяет.

— Окделл, например. Караулил у меня под дверью…

— Если вы разглашали тайны государственной важности, у ребёнка крыша поедет, — предположил Марсель и угадал. — Вот так вы про батюшку и рассказали, я правильно понимаю? Ну и ладно, ключики не одолжите?

Ключики Дорак одолжил. Напевая какую-то песенку с радио, Валме вскрыл кабинет первого проректора, впустил Моро (или это Моро его впустил?) и, резко перестав петь, деловито отправился потрошить содержимое стола. Укоризненный взгляд кота впился в Марселя, как иголка.

— Ну, что? Я только убедиться, — поговорив с котом, Валме оставил столешницу и выдвинул первый попавшийся ящик, который не был заперт. Резко стало не до Моро и его немого укора, потому что Марсель таки нашёл то, чего в глубине души надеялся не увидеть.

Кто разбрасывается ценными бумагами по незапертым ящикам? С другой стороны, никому бы и в голову не пришло шарить по столу Рокэ.

А ведь можно было догадаться пораньше, думал Марсель, плюхаясь в проректорское кресло и вертя в руках бумагу. Заявление на имя действующего ректора ОГУ господина Фердинанда Оллара… Слишком уж всё удачно складывалось. Слишком удачно, но Рокэ скорее придумает что-нибудь ещё, чтобы не занимать почти свободное кресло Оллара. Уйдёт раньше, например. О добровольном уходе со всех занимаемых должностей… Твою, как говорится, кавалерию, он в самом деле собрался отсюда драпать! Что изменится? Не так уж много. Жизнь Марселя Валме, например. Ну уж нет, Марсель против такого распоряжения собственной жизнью. Дата не проставлена, подписей пока нет, но это ничего не значит. Доцент, кандидат исторических наук, первый проректор ОГУ…

— Доцент тебя через проректора, Рокэ Алва, — пробормотал Валме. — Это невесело.

И что ему теперь делать с этой проклятущей бумажкой? Конечно, если Алва упрётся рогом, то без проблем напишет ещё одну, но упереться мы не дадим. Рога обломаем, а не дадим. Сжечь? Слопать? Порвать и в окошко выкинуть? А может, раз в жизни прокатит вариант «поговорить по-человечески»? Кто тут филолог, в конце концов — он что, слова не подберёт?

Одно дело — найти бумажку вовремя, другое — сделать что-то большее. Марсель так и не выбрал, каким способом расправиться со злополучной заявой, а когда скрипнула дверь, он обнаружил себя стремительно прячущим бумажку обратно в стол. Что ж, глаза боятся — а руки делают, вот только делают не то!

— Твою дивизию! — тут уже не дивизию, а целую армию. — Тебе вот обязательно красться по универу, как нашкодивший любовник?

— Ты только что от госпожи Матильды? — вскинул бровь нашкодивший любовник, как ни в чём не бывало начёсывая загривок Моро. — Что это за сравнения?

— Да вот в голову пришло, — болтал Марсель, нагло развалившись в кресле. Впрочем, когда это Рокэ останавливали такие мелочи, он просто уселся на стол. — А ещё на тебя всё-таки подали в розыск, ищут все кому не лень, ты что, телефон выключил?

— Действительно, — Алва кивком указал ему на край стола — а и правда, мобильник тут валялся и явно не дышал. Вот это крутые меры. Валме всё больше склонялся к мысли, что он полез вскрывать чужие ящики удивительно вовремя. Милый разговор застопорился, потому что Рокэ созерцал кота (их умение разговаривать молча выглядело как сцена из мистического фильма), а Марсель не собирался освобождать уютное кресло и взвешивал всякие радости жизни на внутренних весах. Та чаша, где лежали вперемешку новая жизнь, весёлый город, испанские песенки и приключения на пятую точку, явно перевешивала.

Ну, а ты о чём думаешь? Валме взглянул исподлобья на всё-ещё-проректора. Как обычно, попробуй догадайся. Рокэ выглядит спокойным и даже безмятежным, но когда он действительно соответствует своему настроению, знают только Моро или Сатана. А может, с порога догадался, что Марсель откопал бумажку, и ждёт?..

— Куда? — возмутился Марсель, когда Алва спрыгнул со стола прямо посередине его мысли.

— К господину ректору, — время вышло, надо было думать быстрее. На глазах не успевшего решиться литератора Рокэ обогнул стол, изящно отпихнул его кресло и без сомнений вытащил на свет какую-то сложенную бумажку. Какую-то, тоже мне…

— Зачем? — осведомился Марсель, выскакивая из кресла и всё ещё продумывая вариант с поеданием бумаги.

— Дело есть. Хочешь со мной?

Вот именно, что с тобой, только не так и не туда. Так ничего и не сделав, Валме поплёлся следом, коридор был неприлично жарким под конец дня, Моро свернул куда-то к окну, вот бы его хозяин тоже передумал. Но нет, Рокэ уверенно и прямо направлялся к ректорскому кабинету с ничего не выражающим лицом. Книги читать проще, чем людей, подумал Марсель и мысленно себя отчитал. Ещё бы — когда не надо, неугомонный язык работает без остановки, теперь-то что не так?!

«Я знаю, что там написано». Нет, уж очень на блеф похоже. «Не вздумай этого делать!» У нас что, мелодраматический фильм? «Если немедленно не объяснитесь, господин проректор, я лично надеру вам задницу». Сойдёт для сельской местности… Проклятье, почему это так тяжело сказать?

Время замедлило свой ход, Рокэ даже не подумал. Коридор сужался, а ректорская дверь становилась всё ближе и ближе.

— Подожди, — услышал свой голос Валме. А дальше? Кто дальше-то скажет, Шекспир, что ли? И не сошлёшься на великого писателя, не поможет он тебе.

Протянуть руку, сцапать за рукав, и пусть делает, что хочет. Неодобрительно покосившись на его манипуляции, Алва повёл плечами, но всё-таки остановился, и пока Марсель набирал в лёгкие воздух для пламенной речи, блистательный проректор сложил бумажный самолётик из собственного заявления об уходе, полюбовался им, остался доволен и запустил куда-то влево и вверх. Валме ошалело проследил за полётом самолётика, который завершился в мусорном ведре слева от ректорского кабинета.

— И что это было? — чуточку осипнув от удивления, вопросил Марсель.

— Выбирал, куда «это» полетит, — снизошёл до ответа Рокэ. — Полагаю, это место — самое подходящее. Но к господину ректору я всё равно зайду, так что будь добр, отцепи конечность…

Наплевав на приличия, субординацию и присутствие за дверями разных учёных личностей, Марсель издал ликующий вопль и сделал то, чего не делал с брудершафта — бросился обниматься с Алвой.

***

Воистину, сегодня какой-то сумасшедший день. Квентин несколько раз подряд убедился, что по университету бродят призраки, которые сидят под дверью, стоят под дверью и орут под дверью, но внутрь не заходят. То, что Окделл узнал про своего отца, даже полезно, да и без разницы уже — буквально полчаса назад, когда этажами ниже разыгрывалась драма с Альдо Раканом, председатель Дорак торжественно избавил университет от последней задолженности. Конечно, вместе с ректором и казначеем, но говорить пришлось ему. Вот лицо было у чиновника-лисички! Хотя надо признать, испытание позором он выдержал достойно, даже не потерял из речи «милых» и «драгоценных».

Остался лишь маленький штрих — поговорить с Олларом. Спешить некуда, у студентов ещё сессия, и обрадовать их новым ректором лучше не сейчас. Что и как он скажет Алве, Дорак знал уже давно, дело за малым — сказать.

По такому случаю можно и кофе. Квентин открыл потайной ящичек стола и без удовольствия обнаружил пустоту. Что ж, если новый ректор будет так же старательно работать, как лишает его кофеина, универ прямо-таки расцветёт.

По внутреннему радио передали просьбу собраться в ректорском конференц-зале, том самом, где обычно происходили министерские головомойки и милые домашние чаепития. Квентин хмуро взглянул на часы: уходить пора, но официально рабочий день ещё не кончился. И кто, скажите, ставит совещания на пятнадцать минут до конца? Конечно, они и дольше сидели, и до темноты, и до утра, но что же это за недоразумение? Видимо, Фердинанд опять что-то придумал, с ним бывает, ну ничего, скоро это пройдёт. Раз и навсегда для ОГУ. Рассеянно поправив воротник, Квентин вышел из кабинета, поздоровался в коридоре с Моро и одним из первых прибыл в пункт назначения.

— Вы не радуетесь жизни? Что случилось? — осведомился председатель, присаживаясь напротив Марселя. Валме занял местечко чуть поодаль от собирающихся деканов и выглядел, мягко говоря, невесело. Если бы не собственные радостные предчувствия, Дорак бы даже пожалел солнце всея ОГУ.

— Пока ничего. А вы, я вижу, своего добиваетесь, — пожал плечами Марсель. Он непривычно хмуро косился на Оллара, и Квентин подумал, что неплохо было бы отозвать пока-ещё-ректора в сторонку и предупредить его… ещё раз. Конечно, Дорак не раз говорил с Фердинандом прямо и конкретно, но вдруг забыл? С этого станется. А невесёлый Валме прямо бередит душу, как будто догадался, что сейчас произойдёт.

Ладно, в кои-то веки Фердинанд проявил инициативу в нужное время и в нужном месте. Явно решил объявить о замене ректора, пока Рокэ не успел уйти после защиты и прочих рабоче-студенческих перипетий. Что ж, можно и так, можно и сейчас — когда, если не сегодня? И солнце такое хорошее, радует глаз…

— Кто не здесь, тот, наверное, уже ушёл, — предположил Вейзель, и Квентин был склонен с ним согласиться. — Что произошло, господин ректор?

— Важная новость, — объявил Фердинанд. Ну надо же, мы сегодня в голосе. Были бы мы в голосе четыре года назад! — Господа, я прошу вас слушать внимательно, это действительно важно… Вы знаете, и я знаю, что куда лучшим ректором был бы другой человек, но не я…

Начало положено, а он угадал. Оллар и вправду решился, и даже сам — Квентин сегодня к нему не заходил, не считая совместного мытарства с чинушами и Манриком. Верно, надо напоследок оставить что-то хорошее.

За длинным столом поднялся шум, многие сочли своим долгом Фердинанда оговорить — даже если он не годился как ректор, как человек мало кому мешал жить, да и неприлично это — просто взять и согласиться. Дорак поддакивал, когда на него смотрели, а сам не сводил глаз с будущего гвоздя программы. Рокэ занимал своё место по правую руку от Оллара и не участвовал во всеобщих утешениях бывшего ректора. Сидел молча, скрестив руки на груди и глядя в одну точку, даже жалко человека. Алва никогда никому не проигрывал, а тут такое… И ведь знал всё с самого начала, но кто виноват, что лучше него ректора не найти? Ничего, поупирается и привыкнет, в конце концов, все мы к чему-то привыкаем.

— И я даже рад передать свои полномочия, — почти весело говорил Фердинанд, — тому, кого вы все столь хорошо знаете. Возможно, он не согласится сразу, но выбора нет…

Умница, господин Оллар! Ещё бы, согласился он сразу… Ничего, Рокэ один, а их много, тем более, он уже не успеет ничего предпринять. Потому и не вмешивается. Стараясь не сталкиваться раньше времени с нечитаемым синим взглядом, Квентин слушал Оллара.

— С радостью предлагаю свою должность нашему председателю кадров, господину Дораку, — ошарашил всех Фердинанд и даже не заикнулся. — Любезный Квентин, вы на протяжении долгих лет поддерживаете жизнь в нашем университете, даже когда она готова погаснуть…

Алва! Чтобы не заорать в голос, председатель сжал кулаки под столом, а на лицо усилием воли натянул улыбочку. Вот чья это восхитительная речь. «Любезный Квентин», гаснущая жизнь… Кто-нибудь вообще поверит, что это Фердинанд берёт из головы?!

И ещё раз Алва. Ему же не послышалось? Может, всё-таки послышалось? Самое время помянуть Матильду с её кавалерией…

— Не буду лгать вам, друзья, — продолжал рассказывать ошарашенному залу бывший ректор. — Я бы не догадался и уж тем более не решился созвать вас всех сегодня… Но первый проректор Алва очень мне помог, подсказав, как можно выйти из этой ситуации…

Вот тебе и успел. Вот тебе и всемогущий председатель! Дорак улыбался и слушал о своём назначении, игнорируя направленные на него взгляды, и думал, как же он восхитительно промахнулся. Было опрометчиво полагать, что ему удастся обыграть Рокэ, вот и дополагался!

Грустный Валме? Сдавшийся Алва? Бред собачий! Актёры бродячего театра! Квентин с ужасом осознал, что два чудом спевшихся обормота всё это время пытаются не заржать.

Марсель сдался первым и потихонечку пополз под стол, трясясь от сдерживаемого хохота и прячась за Эпинэ.

— Конечно, Квентин, — Матильда опомнилась первой, и зря, — кто, если не вы?

— Кандидатуры лучше не найти, — убедительно припечатал Райнштайнер.

— Вы справитесь лучше всех! — воскликнула Катарина.

И так далее, и так далее… Коллеги — подлые предатели. Как будто вы не знаете, кто лучше! Но отрицать, что они с Алвой не поделили полномочия пополам, просто глупо. А если не один, то другой.

— Это немного неожиданно, — максимально ровно сказал Дорак, когда подлые коллеги наконец затихли. — Но, думаю, вы не оставили мне выбора. Ни вы, Фердинанд, ни проректор Алва…

— Выбор, дорогой Квентин, есть всегда, — подал голос несостоявшийся ректор, и будь Квентин проклят, если Рокэ над ним не издевался. — Можно покориться судьбе и сделать то, чего от вас хотят, можно гордо хлопнуть дверью и уйти, но всегда стоит поискать третий вариант…

Ах ты, стратег, скотина и сын своего отца! Дораку безумно хотелось посмотреть ему в глаза и что-нибудь из этого сказать вслух, но тут его принялись поздравлять, и поздравляли довольно долго. Формальности, договорённости, руки, руки, руки, столько рук за один вечер он в своей жизни не пожимал.

Свободный угол… Туда! Вырвавшись из общества коллег, Квентин хмуро встал у окна, делая вид, что перечитывает заявление Фердинанда. Вот ведь влип…

— За что боролся, на то и напоролся, — невесть откуда появился Валме, сияющий, как новенькая монетка. Маску страдальца как корова языком слизнула. — Это я вам как представитель филфака говорю!

— Валме, вы — настоящий подлец и далеко пойдёте, — нашёлся Квентин. — Вот что я уже давно хочу вам сказать.

— Спасибо, — расплылся в улыбочке Марсель. — С кем поведёшься… Извините, на пословицы пробило!

— Не то слово! — в сердцах воскликнул Дорак. — Вы, конечно, молодые и весёлые, а у меня больное сердце… Нашли ректора!

— Не лучшее время давить на жалость, — Рокэ, сама учтивость, его кавалерию, где-то раздобыл стакан воды и появился за своим идейным последователем. Квентин постарался вложить в свой взгляд как можно больше немого укора. Рокэ как никогда напоминал удачно нашалившего школьника. Раньше Дорака это умиляло, сейчас — нет. Дружески взяв его за локоть, Алва шепнул: — Сердце будет работать ещё очень долго. А вы думали, дорогой Квентин, я просто так отбираю у вас кофейники?

========== 25. Робер. Ричард ==========

Комментарий к 25. Робер. Ричард

Royal Republic - Getting Along

Royal Republic - Here I Come

Солнце уходило, оставляя после себя неисчерпаемую духоту. Ослабив ворот рубашки, Робер остановился на крыльце главного корпуса, щурясь на небо. Рыжие краски стирались приближающимся вечером, как ошибка — ластиком. Ну и день… Или правильнее сказать «ну и год»? И девяти месяцев не прошло, как Эпинэ шагнул на это самое крыльцо, не зная, что его ждёт.

События последних нескольких часов бешеным кольцом крутились в голове, выдавая разглядеть получше то защиту Дикона, то смену ректора, то белые губы и сжатые кулаки Матильды, то ленивый закатный луч, расползшийся по холлу первого этажа. Надо было догнать коллег, столпившихся на перекрёстке, но Робер устал и хотел только к Марианне. Или чего-нибудь такого, спокойного, не требующего лишних переживаний… Недолго думая, Эпинэ вернулся в здание. Там было прохладно и почти пусто.

— Я ненадолго, — извинился Робер, присаживаясь на край дивана. Моро ничего не ответил, оно и понятно — хватит разговаривать с котом. Тем более с чужим, который тебе ничего не должен. Чёрный красавец тщательно вылизывал лапу, и никакие роберы не могли ему в этом помешать. — А всё-таки хорошо, наверное, жить в универе. Хотя тебе, может, всё равно…

— Заведите уже своего кота, Ро, — заявил проректор, усаживаясь на подлокотник. Увидев Алву, кот временно прекратил свои занятия, перебрался под бок к хозяину и уже там взялся за другую лапу.

— Вы ревнуете? — не удержался Эпинэ.

— Опять мне приписывают то, чего я не делал и даже не собирался, — вздохнул Рокэ, полностью сосредоточенный на почёсывании ушек Моро. — Это всего лишь совет: заведите кота.

— Я хотел завести какую-нибудь зверушку, — признался Робер, вспоминая, что он думает об этом уже не первый месяц. — Насмотрелся на вас с Валме…

— Будем откровенны, не лучший пример для подражания…

— Надеюсь, это ты про себя! — провозгласил Валме, спрыгивая с лестницы. — А о чём речь? Мы едем развлекаться?

— Кажется, теперь да, — услышал свой ответ Робер и удивился. — Если никто не против…

— Пока против. Я бы хотел убедиться, что вы не собираетесь напиваться и защищать права своего друга-революционера, — глядя в глаза Алве, Робер подумал, что это была не лучшая идея, но посмотрел — смотри. Конечно, как другу, ему стоило бы сказать хотя бы пару слов об Альдо. Но каких слов — и как чьему другу?

Закончив умываться, Моро лаконично ткнулся лбом в ладонь Рокэ, выражая кошачью признательность, спрыгнул с дивана и был таков — чёрная тень скрылась в коридоре, у неё были свои дела. Робер поймал себя на том, что следит за длинным вытянутым хвостом.

— Напиваться я буду в любом случае, — пожал плечами он. — А рассуждать — о животных, если никто не против.

— Тогда составляем маршрут, — кажется, Марселю было вообще не до чьих-то душевных страданий. — Предлагаю начать с того милого заведения на углу Цветочной и…

— Атвоя фарфоровая лавка? — вспомнил Робер. — Кажется, самое время.

— Ты же хотел напиться! Тем более, — Валме закатил глаза, — боюсь, там может быть опасно. Жаль только, что мы не знали об этом раньше.

— Чей-то маршрут явно начался в кафе-мороженом, — ухмыльнулся Рокэ, разглядывая тени на стене. Робер не понял, о чём они вообще, но, впрочем, это было привычно.

— А ты думал, я ничего не узнаю? — возмутился Марсель, нависая над их диванчиком наподобие грозовой тучи. Правда, грозовая туча из жизнерадостного филолога была такая себе. — Я всё знаю!

— Ничего ты не знаешь. Это я знаю, что ты не знаешь, но при этом я не знаю, чего не знаю я, — увлёкся Алва, — а если ты что-то там знаешь, это не значит, что…

— Зоомагазин, — сказал Робер. Все замолчали и посмотрели на него. — Прошу прощения. Давайте заедем в зоомагазин…

Зоомагазин так зоомагазин, день долгий, а вечер только начинается. Эти двое самозабвенно ругались, хотя вряд ли «ругались» — подходящее слово: Марсель что-то доказывал, при этом его пробивало на смех в самый неподходящий момент, Рокэ лениво отмахивался, Робер ничего не понимал и постепенно переключался на своё. Вот так вот вышло, что друг, ради которого он сюда пришёл в первый раз, сейчас где-то не на своём месте и, возможно, даже родной бабушки рядом с ним нет, а он не чувствует по этому поводу никаких угрызений совести и просто наслаждается жизнью — как отрезало, силы нервничать и переживать уже кончились. Жизнью, вечером, работой, солнцем, угасающим оранжевым небом, которое на следующее утро воссияет вновь…

— Хомячок, — прорезался через сумбурные размышления голос Марселя.

— А я говорю — хорёк, — возразил ему Рокэ.

— Да сам ты хорёк! Хомяк, и точка!

— Крыса, — подключился Эпинэ, оказавшись на ступенях между ними. — Если я в кои-то веки правильно вас понял, мы едем за крысой.

***

Ричард уже почти сдался, когда двор главного корпуса осчастливили своим присутствием сначала все преподаватели, а потом ещё трое. Шествие бурно обсуждало назначение нового ректора и не преминуло поделиться радостью с задержавшимися во дворе студентами. Задержавшиеся студенты радости вняли, а Дик задумался — Дорак в невольно подслушанном разговоре явно не рассчитывал на такую должность, он как будто не о себе говорил. Или о себе, но очень и очень странно. Списав всё остальное на странности председателя, а ныне — ректора Дорака, Ричард заторопился к Рокэ, на ходу снимая наконец пиджак. Синий взгляд насмешливо за ним проследил — нет, проректор явно не собирался куда-то уходить, так не уходят…

— Надеюсь, вам не пришло в голову заявиться в таком виде домой. У Эгмонта неплохая память на лица, людей и своё увольнение, — оторвавшись от сопровождения в лице весёлого Валме и рассуждавшего о крысах Робера, сказал Алва. Немного притормозив, Дик почувствовал, как лицо то ли каменеет, то ли полыхает. Он уставился куда-то под ноги, а там, наверху, господин проректор наверняка вскинул бровь: — Серьёзно? Это смело, Дикон, я почти завидую.

— Ну не шутите так, пожалуйста, — пробормотал Ричард. — А… это…

— Что? — поторопил его Алва, привычным жестом перекидывая пиджак через согнутую руку. — Кстати, если ты не передумал носить цветы, конфеты и собственную персону госпоже Ариго, я ещё не успел никого взять на следующий год.

— Госпожа Ариго тут ни при чём! — на всякий случай вдохновенно соврал Ричард. А может, и вправду уже ни при чём? Не может быть, ведь он был так влюблён…

— Госпожа Ариго тут ни при чём, а Эпинэ сбрил усы, придумай что-нибудь правдоподобное, — поморщился Рокэ. — Мы больше полугода учились врать правдоподобно…

— Значит, мало, — брякнул Дик, совершенно не успев понять, откуда у него взялась такая смелость. — Ещё бы… — Показалось, или на него сейчас взглянули с явным ободрением?! Эх, только он научился достойно отвечать проректору, как вернулся Робер:

— Я больше не могу с ним спорить, — устало поделился он. — Лысый хвост или волосатый?

— Ричард, лысый или волосатый? — с видом знатока Алва перенаправил вопрос ему. И это ещё хорошо, что Дик успел расслышать про крыс! Поэтому он не моргнул глазом и оттарабанил:

— Умеренно волосатый.

Подозрительно одинаково хмыкнув, преподаватели пошли своей дорогой, обойдя довольного собой и жизнью Ричарда; кто-то из них взъерошил ему волосы. Обернувшись, Дик увидел только удаляющиеся тени.

И ему бы уже пора… Спохватившись, Ричард кинулся к своему велосипеду. Берто уже наверняка всех собрал, и как можно было опять забыть о вечеринке?! Зато можно не напиваться грустно! Можно напиваться радостно… И никто ему ничего не скажет, потому что Дикон — студент.

Музыка в наушниках включилась прямо в середине песни. Why get less if you could get more… Действительно, зачем? Зачем довольствоваться меньшим, если ты достоин большего? Ричард вспомнил, как ещё осенью больше всего на свете мечтал провалиться сквозь землю и оказаться в другом месте, где-нибудь, где попроще и поудобнее… Ну уж нет, Окделлы не сдаются. В самом деле, зачем ему уходить? Вредных преподов, страшных председателей и сложных предметов хватает везде, а в ОГУ как будто стало хорошо. И даже если ОГУ проживёт и без Ричарда Окделла, Ричард Окделл уже не был так уверен, найдёт ли он своё место где-нибудь ещё. В самом деле, зачем ему уходить? Подхалимов, бюрократов и богатых дураков хватает везде, а в ОГУ как будто стало хорошо, если вообще верить в «хорошо». И даже если ОГУ проживёт без него…

Чёрт! Он чуть не врезался в кого-то. Тихонько выругавшись и громко извинившись, Дик не с первого раза сорвал с себя наушники и неуклюже затолкал их в карман. А ведь сказали тебе, не делай так… Что ж, он точно не соврал Рокэ — ещё учиться и учиться. Жизни в том числе. А доехать можно и без музыки, всё равно она играет в голове.

Here I come, here I come now

Here I come, here I come now…