От сессии до сессии (СИ) [Katunf Lavatein] (fb2) читать онлайн

========== 1. ==========

Яблоку негде упасть, говорите? Да любое уважающее себя яблоко не стало бы даже заглядывать сюда, не то что падать. С многоступенчатой аудитории на Максима Сергеевича смотрели не сто пар глаз, а сотни две, а то и, не дай бог, две с половиной. Глаза — студенческие, голодные, злые. Слегка недоумевающие и откровенно негодующие. Счастливчики, успевшие сесть за парты, опасаются за свою жизнь не хуже оказавшегося в самом пекле преподавателя, обитатели ступенек явно наслаждаются жизнью, первые ряды принесли себе стульев и диванов из коридора и тоже неплохо устроились, но их всех объединяло одно — какая-то неправильная первая пара.

Гомон в зале поутих, и студенческие взгляды сошлись на Максиме Сергеевиче. Молчание затягивалось.

— О, не расстраивайтесь, — произнёс Максим Сергеевич первые слова в микрофон. — Я тоже по утрам не очень люблю человечество.

Смех напряжение снял, но ненамного. Ещё бы голод так снимало! Не одни студенты тут голодные, между прочим. Иначе бы преподавательская мысль не начиналась с… яблок.

— Судя по вашему количеству, — осторожно продолжил он, — произошла ошибка. На каком уровне — не знаю, так что драться за справедливость пойдём вместе. Хорошо?

— Хорошо, Максим Сергеевич, — проскандировали знакомые лингвисты и социологи. Хранили молчание хмурые исторические физиономии и ещё какие-то неопределённые лица, чью специальность ничто не выдавало.

— Вот и договорились. Теперь попробуем разобраться с нуля. Кто-нибудь из историков, что у вас должно быть по расписанию?

— Мечников, — поведали историки дружным хором.

— Это, конечно, многое объясняет, — соврал Максим Сергеевич. — А поконкретнее?

— Лекция по новейшей истории России, — один из начинающих Ключевских всё-таки снизошёл до распространённого объяснения. — Мечникова Александра Дмитриевича. Аудитория шестьсот шестьдесят шестая, сами понимаете…

— Более чем.

— У философов тоже новейшая история, — педантично прогундосил очкарик с первой парты. Судя по боевым трещинам на стёклах его очков, гундосил товарищ часто и неудачно.

— Спасибо, философы, — Максим Сергеевич постарался быть толерантным. — Теперь мои, прошу прощения за фамильярность. У нас с вами что?

— У нас с вами вы, — облокотившись на парту, поведала Карина. — Я несколько раз расписание перепроверила, Максим Сергеевич. Теория коммуникации, первая пара, та же сатанинская аудитория. То есть, эта самая.

— Что ж, не знаю, как мы, но аудитория свой титул отработала неплохо, — признал преподаватель. — Теперь два главных вопроса. Первый — есть ли вам, историки и философы, куда идти? — Разношёрстная аудитория покачала головами. — Второй — согласны ли вы лишние полтора часа коммуницировать вместе с нами?

Историки и философы коммуницировать не отказались. Максим Сергеевич подавил страдальческий вздох и включил презентацию. С одной стороны, ему было без разницы, кому читать, лишь бы аудитория была благодарная и не кидалась яблоками. С другой, его цели несколько выходили за рамки чтения лекции, а искать нелюдей в такой толпе как-то неудобно.

И где же, простите, господин Мечников? Инициалы у него прекрасные, под стать номеру аудитории, так где же загулял товарищ историк? Максим Сергеевич не был уверен, что они знакомы, но не отказался бы от приветственного рукопожатия кулаком по лицу.

— В таком случае мы начнём, а если заявится ваш адский преподаватель, что-нибудь придумаем, — заверил Максим Сергеевич радостно заржавшую аудиторию. Видимо, с кличкой он угадал. — И тема у нас с вами удачная — коммуникативные неудачи.

— А что такое коммуникативная неудача? — поинтересовалось неопределённое лицо со ступенек, держа наизготовку ручку и тетрадь.

— Это то, что произойдёт, когда я встречусь либо с господином Мечниковым, либо со Станиславом Павловичем. Можете не записывать. А вот схему, пожалуйста, зарисуйте…

Дольше двух минут давать нельзя. Механически подшучивая над собственными слайдами, чтобы не терять внимание аудитории, Максим Сергеевич быстро и внимательно осматривал дальние ряды, слегка прищурив левый глаз. Выспавшиеся и не очень, голодные и тайком жующие, слушающие и погрязшие в телефонах, пишущие быстро и не пишущие вообще — но все люди. Ни ведьм, ни вурдалаков, ни тварей болотных, ни каких-нибудь ещё тварей, хотя издалека он не решался судить о моральных качествах незнакомых студентов — может, и есть парочка тварей, кто же их разберёт.

Главную тварь сего заведения, несомненно, звали Станислав Павлович, но его-то здесь и нет. Составитель расписания и наиболее ненавистный университету сотрудник учебного отдела рискует своей шкурой, как никогда.

Через полчасика Максим Сергеевич решил, что больше никогда не будет выезжать на работу, не позавтракав. Лекция, конечно, отнимает силы, но это нормально. А вот лекция, совмещённая с поиском — это, простите, настоящая коммуникативная неудача. На то, чтобы просмотреть человека насквозь, требуется больше энергии, чем на чтение материала, пусть и с шутками. Тут этих человек-то набралось немерено, и каждого надо разглядеть!

В итоге, ему хотелось есть, спать и убивать. Максим Сергеевич представил, как убивает и ест Стаса, и плотоядно хмыкнул про себя. Жизнь налаживалась, а вот тот парень, который жрёт бутерброд на третьем ряду сверху, сейчас получит леща… Убрал, молодец какой. Убрал и испуганно таращится на дверь. Что же там такое пришло? Неужели Стас?

— Прошу прощения, я опоздал, — героически выговорил студент, глядя на забитую аудиторию. Он настолько ошалел, что даже счёл необходимым поздороваться.

— Это-то не страшно. Вы по дороге Станислава Павловича не встречали? — воспользовался случаем Максим Сергеевич.

— Я стараюсь этого человека не встречать, — ответил студент и сразу понравился Максиму Сергеевичу. — Но если хотите…

— Не хочу и вам не советую. Ни встречать, ни хотеть встречать. Проходите и присаживайтесь, как бы иронично сие ни звучало, — он перелистнул слайд и в очередной раз прогнал голодную мысль о яблоках. Может, отпустить пораньше? Нет, плохая идея. Это же студенты: их отпустишь — и они пойдут. А если такое пойдёт по коридору одновременно, универ, того и гляди, развалится, как давеча Советский Союз.

Он и так-то разваливается: не далее чем вчера Максим Сергеевич приметил лестничные перила, перемотанные скотчем у надкусанного временем основания. Вот тебе и передовые технологии! В аудиториях интерактивные доски будущего, а лестница держится на скотче, добром слове и десятикратном «Отче наш». И то молиться лучше шёпотом, чтобы не издавать шум и не трясти воздух.

Надо отдать должное этому Мечникову — он всё-таки пришёл. За десять минут до конца пары и с явной неохотой, но пришёл. Сомнений в том, кто это, у Максима Сергеевича не возникало никаких: это мог быть только прожжённый жизнью и опытом препод-историк.

— Взвейтесь кострами, синие ночи, — с порога возвестил прожжённый жизнью. — А я-то думал, уже ничто в этой жизни меня не удивит.

— Это вы задержались или пораньше пришли? — вежливо осведомился Максим Сергеевич, поддержанный сдавленным смехом студентов. Препод-историк, выглядевший как рокер из семидесятых и смотревший примерно так же, задумчиво почесал щетину, разглядывая оппонента. — Одну минуту, давайте я оставлю благодарным слушателям очередную скучную табличку, а мы пока разберёмся.

— Она не скучная, — отозвались благодарные слушатели, и это было так приятно, что Максим Сергеевич не удержался и побаловал их очередной шуткой. Во всяком случае, если это «выйдем, поговорим» по адресу к Мечникову не стало его последней шуткой в этой жизни.

Заняв уголочек с краю кафедры, перепутанные учотделом преподаватели воззрились друг на друга. Максим Сергеевич ждал, не собираясь оправдываться за кашу в голове у Стаса.

— Кто ошибся-то? — буркнул Мечников. Невыспавшийся препод и голодный, хороши переговорщики.

— Станислав Павлович, — не стал тянуть Максим Сергеевич. — Кто же ещё? У нас с вами расписания отличаются, при этом они совпали аж у четырёх потоков.

— Ну, по Стасу-то давно исправительное учреждение плачет, — небрежно отмахнулся историк. — Значит, пойдём после обеда, поговорим с врагом народа. А вы как, простите, эти четыре потока удержали?

— Шутки шучу, с аудиторией разговариваю. И никакого колдовства, — сегодня он и вправду обошёлся без магии, но на первых порах приходилось злоупотреблять гипнозом.

— Да ты стахановец, — одобрительно перешёл на «ты» Мечников. — После пар угощаю чем-нибудь. Косяк, конечно, Стаса, но я тоже проспал.

Грех отказываться от такого предложения, и Максим Сергеевич грешить не стал. Сообщив многоплановой аудитории, что виноват во всём учебный отдел и его Сата… простите, дорогие студенты, конечно же, Станислав Павлович, преподаватели по частям освободили аудиторию от радостно гудящих студентов и выдохнули.

На выдохе произошли две вещи: во-первых, упало яблоко. У кого, откуда и каким образом, Максим Сергеевич не заметил, но насторожился. Во-вторых, от входной двери повеяло чем-то холодноватым и солёным на запах… Нелюдь!

Но как же он его пропустил? Стараясь не привлекать лишнего внимания, Максим Сергеевич обернулся к двери. Толпа на толпе сидит и толпой погоняет. Эта тварь неплохо спряталась.

Не просмотрел он только двоих — опоздавшего студента и Мечникова…

— Что вы тут за Ходынку устроили?! — проорал Мечников с кафедры. — Это универ, подарков не дают!

Ощущение близкого нелюдя пропало, остался только голод. Оставив Станислава Павловича на растерзание кровожадному историку, Максим Сергеевич с чистой совестью отправился завтракать.

***

Столешница крякнула, хрустнула, но выдержала испытание с честью. Стас прекрасно понимал, что если мечниковский кулак ещё раз хряпнется на его рабочий стол, всё будет очень плохо. Что для стола, что для его хозяина.

— И что это такое? — любезно прорычал историк, глядя на него из-под отросшей чёлки. Рокерские патлы Мечникова — достояние исторической кафедры, но это не повод так угрожающе ими колыхать. Стас глубоко вздохнул, сосчитал до десяти и мужественно ответил:

— Не имею чести знать.

— Конечно, не ты её имеешь, — согласился Мечников. — В этой жизни всегда так — либо ты, либо тебя.

Бой был бы неравным. Здоровый патлатый историк, малость двинутый на сталинизме, и щуплый угловатый Станислав Павлович, которого от сурового бытия спасают разве что немытые очки.

— Я ошибся, — признал Стас, нащупывая под столом электрошокер. Да не было там никакого шокера, но надежда умирает последней. — С каждым случается.

— С тобой случается подозрительно часто.

— Мы с вами договоримся, — увильнул сотрудник деканата. — Кто ещё пострадал, помимо студентов?

— Товарищ социолог, — Мечников наморщил лоб, видимо, пытаясь различить социологов между собой. — А, то есть, ты даже не понял, кого с кем перепутал? Я-ясно…

Стас перебрал про себя лекторов-социологов и немного успокоился. Они по большей части мирные. Если действовать методом исключения, из всех действующих преподавателей удержать на полтора часа внезапно увеличившееся количество студентов под силу только Барсову.

— Наверное, это был Максим Сергеевич, — подытожил Стас. — Он не так давно у нас работает, но уже справля…

— Хоть кто-то в этом богоспасаемом универе справля! — воскликнул Мечников и наконец отошёл от стола, перестав пугать. То есть, не перестав, но теперь хотя бы можно было вынуть позвоночник из спинки кресла. — Ладно, давай сюда свои бумажки… Барсов?

— Барсов…

— Ну вот и хорошо. В следующий раз, — судя по мечтательному взгляду историка, сейчас скажет что-нибудь про Гулаг. — В следующий раз легко не отделаешься.

Мечников ушёл, хлопнув дверью и уже из коридора напевая Kiss. Он был бы самым страшным злом для Станислава Павловича, если бы не начальство… Однако под начальством подразумевался далеко не ректор и даже не декан. Отперев ящичек стола и вытащив оттуда треснутое зеркало, которое ничего не отражало, Стас забубнил заклинание призыва. В кабинете стало прохладно, и любой вошедший ощутил бы на языке слабоватый привкус соли.

========== 2. ==========

Кара зевнула, потянулась и случайно свалилась с подлокотника на диван. Да, изящество и грация — наше всё, особенно после четвёртой пары. Зато диваны на кафедре какие удобные! Ради этого уже стоит писать курсовую. Приходишь к преподавателю поработать и наслаждаешься великолепной мебелью в учительских кабинетах — лепота!

— Здравствуйте, Максим Сергеевич, — поздоровалась Кара, глядя на дверь с дивана. Всё было вверх ногами, ну и ладно. — Я сейчас встану, честно.

— Вы только при декане так не делайте, — посоветовал Максим Сергеевич и пробрался к столу. Каре повезло не только с диванами на кафедре, но и с научным руководителем. — Давайте сегодня побыстрее освободимся, если вы не возражаете…

— Давайте, — не стала спорить Кара и пристроилась к столу с другой стороны, вытаскивая флэшку. — Может, наконец-то допишу реферат по истории…

— У вас тоже неподражаемый Мечников?

— Пока нет, но в следующем семестре может свалиться. Вы с ним не подрались? — участливо спросила Кара.

— Нет. Вероятно, он увидел меня и испугался, — иронично улыбнулся Максим Сергеевич, и Кара, как и любая женщина, так или иначе причастная к социологическому факультету, моментально улетела с очаровательных ямочек на преподавательских щеках. Барсов вообще состоял из очаровательных деталей, которые все вместе представляли очень даже симпатичного мужчину, и почти не валил на экзаменах — чем не идеал? — Кстати, пока мы не приступили к страданиям… Вы не знакомы с тем парнем, который опоздал?

— Ой, нет, — нахмурилась Кара. — Там столько людей набилось, я даже своих-то не узнавала. А что, нужен очень?

— Так, на пару минут, — уклончиво ответил социолог и сцепил в замок длинные пальцы. — Спасибо, Карина, допрос с пристрастием окончен. Что насчёт вашей теоретической части?

***

Мечников обнаружился на месте, а именно — в уютной кофейне в уголке торгового центра. Сидел себе, пил капучино и никого не трогал, возможно, потому, что был в наушниках. Максим Сергеевич подавил неуместный смех — как-то не вязался образ историка с подобными тихими заведениями, но чем чёрт не шутит.

— Извините, задержался, — пристроившись напротив, Максим Сергеевич заказал у миловидной официантки самый сытный бутерброд, который только имелся в кофейне, и какой-то чай наугад. — Курсовики и всё такое…

— Есть такое, — неуместным эхом отозвался Мечников, потом тряхнул патлами и вернулся в реальность: — Ах да, я плачу, так что ты это…

— Больше я в себя не запихну, не беспокойтесь, — вежливо успокоил оппонента Максим Сергеевич. Оппонент довольно хмыкнул. — Стас ещё живой?

— На удивление. Мне было лень с ним развлекаться. Хотя, надеюсь, он хотя бы наложил в штаны…

Началось стандартное перемывание косточек Стаса. С кем бы Максим Сергеевич ни обедал, все коллеги рано или поздно скатывались в эту тему, и вытащить их обратно было просто невозможно. А всё почему? Станислав Павлович — протеже декана, и этим всё сказано. Закончив исторический факультет нашего богоспасаемого универа, Станислав Павлович работу не нашёл, во всяком случае — приличную, поэтому и устроился на самую высокооплачиваемую из неприличных: в деканат, составителем расписания. С тех пор Стаса проклинали все курсы, все потоки, от бакалавров до магистрантов, все преподаватели и все студенты…

Пожалуй, единственная нечистая сила, которая Стаса не трогала — это гардеробщица, но гардеробщица, подумал Максим Сергеевич, это и вовсе разговор отдельный.

— А я ему как-то раз пригрозил Гулагом, — вдохновенно делился Мечников. В принципе, в тихой кофейне за чашечкой кофе он казался не таким уж страшным. Неуместным — это факт, но не страшным. — А он мне в ответ — ну товарищ Сталин…

— Меч стальной, — пробормотал Максим Сергеевич и получил в ответ довольный хмык.

— Он самый… Это одно из моих любимых студенческих прозвищ. Ну, после Люцифера Дмитриевича.

— Люцифера?

— А. Д. Мечников, — похвастался А. Д. Мечников. — Хотя это ты и так заметил.

— Заметил. Может, меня тоже как-нибудь называют?

— Вообще я о тебе раньше не слышал, — признался историк, покачивая уже пустой чашечкой. — Но теперь могу предположить, что этот «Барсик»…

— Ах вот как, — улыбнулся Максим Сергеевич. — Если что, у Барсика пояс по карате.

— Понял, — скопировал его улыбку Мечников. — Никаких барсиков.

Некоторое время они помолчали, дожёвывая бутерброды и думая о своём. Максим Сергеевич хотел было сосредоточиться на разговоре, но разговора-то и не было! Поэтому он использовал паузу, как мог: ещё раз внимательно просмотрел Мечникова. Нет… не он. Даже прищурившись, даже сосредоточившись и отключившись от бренного мира, Максим Сергеевич не разглядел в нём ничего опасного.

Конечно, историк был грозой всея студенчества, и от суровой расправы спасали только его собственные преподавательские шутки. Пожалуй, Мечников совмещал в себе все университетские перлы и анекдоты разной степени бородатости, хотя бы сегодня утром: «я опоздал, потому что не хотел приходить», ну и так далее.

— Александр Дмитриевич…

— Саша.

— Саша, — покорился судьбе Максим Сергеевич. — Спасибо за обед и всё такое, но ты что-то ещё хотел?

Попал! В самое яблочко. Тьфу, опять эти яблоки… Максим Сергеевич невольно улыбнулся, проследив за направлением нервной морщинки на лбу собеседника. Прости, Мечников, мы не только нелюдей насквозь видим. Простых людей тоже. Очень полезно, между прочим — особенно если ты препод-социолог.

— Допустим, — буркнул историк. Кажется, он был недоволен, что его раскусили. — Собирался оставить это на десерт.

— Тебе пироженку заказать для лучшей концентрации? — вскинул брови Максим Сергеевич. — Я могу.

— Я уже понял, что ты не барсик, — вежливо огрызнулся Мечников. — Да так… Наблюдения. Сегодня на ту нашу пару… никто не опоздал?

— Опоздал один, — пришлось отвечать спокойно, хотя Максиму Сергеевичу показалось, что его облили ведром ледяной воды. — Ты имеешь в виду, опоздал на пять минут или весьма?

— Весьма.

— Было дело…

— Описать его можешь?

— Конечно, нет. Иначе бы ты о нём не спрашивал.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза, прощупывая почву. И если Максим Сергеевич был уверен, что беседует не с нелюдем, Мечников — вряд ли. Но как ему докажешь? Если ты сам — не человек толком?

— Он приходит всегда в одно и то же время, — спокойно продолжал рассказывать Мечников. Вся загвоздка была в том, что обычно он говорил НЕ спокойно. Максим Сергеевич не без настороженности следил за подозрительно омертвевшим взглядом. — Беда в том, что этот парень погиб три года назад в автокатастрофе. Его все как бы видят, но игнорируют. Как будто никого и не было.

— Почему ты об этом рассказываешь? — прямо спросил Максим Сергеевич. Когда обычные люди перешагивают границу миров, с ними лучше не церемониться — хуже будет.

— Потому что ты на него среагировал, когда все выходили из кабинета, — историк вернулся к своей обычной манере повествования, а именно — к снисходительно-насмешливой. — В противном случае я бы сейчас был похож на психа.

— Кем он был, рассказать можешь?

— То есть то, что он мёртвый, тебя не отпугивает? — нахмурился Мечников. — У меня тоже вопрос, Барсик…

— Вопросы здесь задаю я, — ещё шире улыбнулся Максим Сергеевич, и это в очередной раз сработало.

— Тудыть тебя в СССР, — хмыкнул Мечников, скрестив руки на груди. — Ну ладно… Могу… Это был один из студентов, курсе на третьем он тогда учился. К сожалению, я его смерть видел. Автокатастрофа это была, и ничего больше. Ехали неудачно… Недалеко от универа, потому и видел — меня с ними не было. Хотя звали, отказался. Сейчас бы со студентами бухать.

— Почему бы и нет?

— Так-то да, но… не хотелось в тот раз. Может, предчувствие какое, — помрачнел (казалось бы, куда ему мрачнеть!) историк. — Ну да хрен бы с ним. Я это всё к чему: я его вижу, ты его видишь, в смысле — обращаешь внимание. Значит, я не двинулся?

Максим Сергеевич некоторое время подумал. В его привычках было говорить людям правду, пусть и в смягчённой форме.

— Башню у тебя сорвало, Саша, — вежливо сообщил Максим Сергеевич. — Со всей дури сорвало.

— …, — кратко и метко отозвался Мечников, воздев очи горе. — Ну за что?!

— За то, что ты видел момент смерти, — пояснил Максим Сергеевич, гоняя по столу пустую чашку из-под кофе. Жутко хотелось стащить что-нибудь со стола — и в коллекцию найденных вещей, но от этой старой привычки он всё же удержался. — Остальным свидетелям он, может, не являлся. Не знаю. Не обижайся, но, возможно, ты из всех свидетелей самый впечатлительный.

Не говорить же ему, что иной мир выбирает наугад! «Впечатлительный» — это оскорбительно, но не опасно. Что опасно — то уже правда, а правду не всегда можно себе позволить.

— А ты? — в лоб спросил Мечников.

Максим Сергеевич прищурился, скорее по привычке, чем по делу. В этот раз не отвертеться, он уже выложил все карты на стол. Что ж, один человек из преподавательского состава — это не катастрофично, тем более, выбора нет.

— Я в этом разбираюсь, — уклончиво ответил он. Правда — правдой, но всему своё время.

— Это я понял, — не сдавал позиции Мечников. — Ты на чьей стороне? Может, ты тоже выходец с того света, м? Откуда мне знать?

— Меня видят все, я состою на учёте, я с тобой разговариваю и ты при желании можешь меня потрогать, — вот вам все доступные контраргументы, Александр Дмитриевич. — Более того, я так же, как и ты, терпеть не могу Стаса. Это ли не сближает?

— Аргумент, — вздохнул историк. — Ладно… Допустим. И что ты собираешься с этим мертвяком делать? Исправительные работы для мигрантов с того света?

— Не всё так просто. То, что он появился, ничего ровным счётом не значит для него — и для тебя тоже, раз на то пошло.

— В каком смысле?

— В прямом… Появление таких полупризраков означает лишь то, что рядом есть кто-то ещё сильнее них, — вздохнул Максим Сергеевич. — И вот этот кто-то — опасен. А сами мёртвые — нет. Он даже никому не вредит, согласен? Согласен.

— А этому кому-то, — подозрительно прищурился Мечников, — что надо?

— Поживём — увидим, — пожал плечами Максим Сергеевич и откинулся на спинку кресла, рассеянно сминая в руке чек. За этим он и устроился на работу в конкретный универ, но… Вот уж чего Максим Сергеевич явно не планировал, так это находить себе союзников.

Сам по себе Максим Сергеевич был достаточно сильным магом, чтобы справиться в одиночку. Для обычных же людей обратная сторона мира была опасной, так что новоиспечённый преподаватель социологии ни с кем особо не сближался, поддерживая с большинством одинаково тёплые отношения на расстоянии вытянутой руки. Не считая Стаса — тут и отношения скорее холодные, и не руки, а ноги, и не просто ноги, а по лицу… Но тут — другая ситуация. Всё было бы гораздо проще, если бы Мечников никого не видел.

Но Мечников увидел, и не кого-то, а мертвеца. Явно постороннее лицо в высшем учебном заведении, как услужливо подсказывала логика им обоим.

По всем писаным и неписаным правилам волшебник, узнавший о проблеме простого человека от лица простого человека, должен его защищать, однако Максим Сергеевич не мог представить себе, как он закрывает грудью Александра Дмитриевича. Не помянутый всуе, но от этого никуда не девшийся историк исподлобья посмотрел на волшебника — его явно возмущало полное непонимание происходящего, но дураком Мечников не был и действовал осторожно.

Во всяком случае, его до сих пор не сожрали вурдалаки.

— И не буду я тебе помогать, — совершенно неправильно истолковал паузу Мечников. — Просто держу в курсе дела.

— Очень жаль, — улыбнулся Максим Сергеевич, жаждая хряпнуть его чашечкой по темечку, — я ж без твоей помощи просто пропаду.

Тут историк выдал совершенно неожиданную вещь:

— Я тебе всё равно не очень верю, Барсов, — сообщил он, подавшись вперёд. Не будь Максиму Сергеевичу немного весело, он бы испугался, конечно. — Ты доказал мне всё, кроме своей непричастности, потому что, как ни крути, ты в этом мистическом дерьме разбираешься, а это пока говорит не в твою пользу. Если хоть один студент пострадает, пеняй на себя.

***

Пока её подруга Яночка носилась реактивной ракетой по стеллажам и примерочным, буквально натянув на себя весь торговый центр по частям, Кара смертельно задолбалась. На самом деле, устала она после первой же примерки платья: стоит отметить, что Кара, приходя домой, еле-еле снимала с себя ботинки и сидела до вечера, занимаясь чем угодно, но уж никак не переодеваясь. И её ничуть не смущало спать голышом, если пижама лежала в шкафу — боже упаси, ужасалась Кара, шкаф же ещё открывать надо.

Вот навалить на себя три с половиной проекта по психологии ей было не влом, а переодеть носки — увольте. С тяжёлым вздохом Кара доплелась до кафе, в котором обещала подождать Яночку, и увидела потрясшую её воображение сцену — Мечников угрожает Барсову!

А, нет… уже всё. Не обратив внимания на обалдевшую студентку на пороге заведения, Мечников вышел. Похоже, историк был немножко зол… И, как всегда, пугал, хотя студенты с истфака говорили, будто бы за габаритами, патлами, голосом и невыносимым характером он был лапушкой.

Может быть, нервно хихикнула Кара и побежала к своему научному руководителю.

— Добрый вечер, Карина, — как ни в чём не бывало, сказал Максим Сергеевич, да он даже бровью не повёл. — Представляете, Александр Дмитриевич оказался таким добрым человеком.

— Да я вижу, — пробормотала Кара, плюхаясь на стул. Не успела она рта раскрыть, как преподаватель заказал ещё кофе, и девушка только тяжело вздохнула — на Барсова часто находила блажь покормить голодных студентов, а долги он принимал только хорошими оценками. — Это выглядело так, словно он вас побить собрался!

— Да, он так и выглядит, но драться станет вряд ли, — безмятежно отозвался социолог, поправляя пиджак, и Кара снова бессовестно залипла на его пальцы. — Я вам рассказывал, что у меня пояс по карате?

— Не помню такого.

— Рассказывал, — Максим Сергеевич вздохнул, — только мне, как всегда, никто не поверил!

========== 3. ==========

Геннадий Прянишников опоздал на две с половиной секунды, и это выбило его из душевного равновесия.

Предыдущее предложение имеет смысл в глазах читателя лишь в том случае, если у Геннадия изначально имелось это самое душевное равновесие. Поскольку чужая душа — потёмки, этого мы не знаем, следовательно, в каком состоянии был сегодня утром Геннадий Прянишников, большой вопрос. Не сказать чтобы важный — вселенной как-то до лампочки на настроение Геннадия Прянишникова, но попробуйте убедите в этом его самого! Нарвётесь на многостраничную отповедь, так что, пожалуй, рисковать мы не будем.

Так или иначе, Геннадий опоздал, и это событие, само по себе незначимое, повлекло за собой цепочку других событий, как это всегда бывает в жизни.

Геннадий — тот самый гундосый очкарик с философского факультета, которого заметил на лекции Максим Сергеевич. Как ни странно, очки ему били вовсе не злые одногруппники: одногруппники Геннадия были сущими клонами его самого. Другое дело, что юный философ постоянно спотыкался и падал на улице, пока брёл до универа и молчаливо дискутировал сам с собой о судьбах человечества. Вот и сегодня, поскользнувшись, Геннадий врезался носом в фонарный столб — это его и задержало.

— Простите, — автоматически сказал Геннадий, не обращая внимания на то, что говорит со столбом.

— Смотри, куда идёшь, мудрила, — ответили ему.

Только через два с половиной шага Геннадий понял, что что-то не так, и медленно, боязливо обернулся. Никого не было — только столб.

Какое-то время юный философ молча ждал, настороженно и пытливо изучая столб в поисках ответов, но ответы не соизволили явиться, и тогда Геннадий списал всё на недосып и отправился дальше.

Когда Геннадий после пар шёл обратно, он обратил внимание на то, что никакого столба — ни фонарного, ни иного — тут не стояло вовсе…

***

Максим Сергеевич никогда не любил лифты. В юношестве они его максимум забавляли, а сейчас он со вздохом напоминал себе, что в лифт может зайти кто угодно. Например, Станислав Павлович. По счастью, в этот раз ему повезло, и в лифте социолог прокатился с опаздывающим на пару студентом-историком: фамилия студента-историка была Григорьев, а звали его Михан, и опаздывал он, похоже, к Мечникову.

— К Люциферу Дмитриевичу? — вежливо уточнил Максим Сергеевич.

— Именно, — отозвался Михан, явно не заметив подвоха. — А вы на свою пару опаздываете, Максим Сергеич?

— К сожалению, ни на чью. Михаил, вы проехали последний этаж с аудиториями…

— Мы будем заниматься в учительской, — студент немного скис. — Этот пидо… Стас… Павлович опять аудитории напутал.

Максим Сергеевич промолчал, изо всех сил прикусив губу. Пидостас Павлович — это гениально.

Так или иначе, ему тоже было нужно в учительскую, а там уже творилось светопреставление. Пару вёл Мечников, и вёл неподражаемо — сразу понятно, почему его любят и боятся одновременно, таких преподов поискать. Михан застрял на пороге, и Максиму Сергеевичу ничего не оставалось, кроме как застрять вместе с ним.

— Опоздуны делают что? — вопросил Мечников, сидя, сгорбившись, на столе.

— В этом семестре — не знаю, — буркнул Михан.

— Сочиняют хокку, — хмыкнул препод. — Вы тоже давайте, Барсик Сергеевич…

— Люцифер Дмитрич,

Берега попутали.

Я вам не Барсик, — парировал Максим Сергеевич, поведя плечом, и учительская, набитая студентами, взорвалась молодецким студенческим же ржачем. Впрочем, к ним присоединился и Люцифер Дмитриевич.

Пока Михан напрягал мозги, сочиняя достойное хокку, Максим Сергеевич пробрался в глубину учительской. Помещение это чего только не видало, но сегодня оно видало следующее: по центру, за круглым столом, уместилась группа историков-старшекурсников, на столе у окна взгромоздился Мечников — стула там лишнего не нашлось, а подоконник слишком узкий, но Максим Сергеевич был уверен, что он всегда сидит только так. На преподавательском столе-стуле дымился стаканчик с кофе. Разваливающиеся, трещащие по швам шкафы обрамляли это действо с трёх сторон, с четвёртой, буквально в уголке, оставалось место для одного человека — туда и направился Максим Сергеевич.

Только потом он заметил, что было ещё одно, уже занятое место: обычно там сидел декан лингвистов, с заумным видом вещая, как его заколебала сова из Дуолинго. За это его прозвали совой: за что боролся… Но нет, сегодня там была дама, и весьма рыжая дама. Кажется, она преподавала английскую фонетику и грамматику, по настроению. У дамы наверняка была куча дел, но она, побросав всё на свете, с ухмылочкой наблюдала за занятием истории.

— Станислав Палыч,

Ты, конченый засранец,

Плати головой, — пытал счастья Михан.

— А поинтереснее? — поморщился Мечников, внаглую отхлёбывая кофеёк. — О, про меня давай.

— Про вас уже было, — из-за стола улыбнулся староста. Максим Сергеевич отсалютовал в ответ.

— Ну тогда-а… — судя по всему, это было любимой фишкой Мечникова: запрокинув взгляд в небеса, аки пророк, мучительно тянуть время с воистину сатанинской улыбкой, пока студенты стремительно седеют. — Тогда про правителя, которого мы сейчас проходим. Нет, лучше возьми назад, а то ты ведь правда сочинишь.

Интересно, он пару вести будет или нет? Скорее всего, будет, такие преподы вечно заканчивают делом, даже если шутили добрых полчаса. Максим Сергеевич не смог прослушать хокку о Хрущёве, потому что зазвонил телефон — аккурат на том столе, за которым он сидел.

Рыжая дама кивнула на трещавшую трубку, пришлось брать.

— Добрый день, — Максим Сергеевич назвал университет, едва не прибавив к этому «богоданный» и «диспетчерская слушает». — Нет, это не приёмная комиссия.

— А какая? — подозрительно осведомились из трубки.

— Родная, — брякнул Максим Сергеевич. В трубке радостно заржали, а потом разговор прекратился.

Сделав вид, что всё прошло замечательно, социолог отвернулся от обалдевше-заинтересованной рыжей дамы. Он тут не связистом нанимался, чего вы хотели?

Пара наконец-то началась: Мечников слушал и тут же весьма едко комментировал заданные на дом эссе. Единственный, кто не получил придирок, был староста — но старосту упрекнули в том, что он слишком умный и с ним скучно. К счастью, Илья легко к этому относился, иначе бы не дотянул старостой до четвёртого курса. Запамятовав, зачем он вообще сюда пришёл, Максим Сергеевич по привычке просмотрел тесную учительскую и замер — тут сидел нелюдь. Прямо тут!

Для невинного наблюдения, чтоб не оборачиваться, пришлось воспользоваться зеркалом, закопанным в чьих бумажках. Особенно ему понравились: записка от декана лингвистов — декану филологов (с не очень вежливой просьбой прекратить вые… выде… выгибать пальцы), заявление на перевод с испанского на итальянский («Я больше их не перепутаю, честное слово! С уважением, Петров…»), заявление о добровольном уходе с филфака («Не поминайте зарубежным филологом. Без уважения, Иванова…») и так далее в том же духе. Так вот, зеркало. Оно отражало историков, и нет, там не было того парня, который умер. Да и Мечников явно не видел никого подозрительного. Но тогда…

Прищурившись, Максим Сергеевич взглянул на рыжую даму. Та, облокотившись на спинку своего стула, задорно подмигнула и показала язычок.

Это в смысле?

— Нам выйти? — приподнял брови Мечников, болтая ногами. С его габаритами это было весело. Когда крупные — ни разу не толстые, именно крупные — люди болтают ногами, сидя на хлипком столе, весело всем, кроме стола.

— Я бы не отказался, — пожал плечами Максим Сергеевич. — Но идти вам некуда…

— Продолжайте занятие, — улыбнулась рыжая дама. У неё оказался соблазнительный низкий голос — что ж, самое то для ведьмы! Может, подать какой-нибудь знак Мечникову, чтобы он не выделывался? А то ведь получит латынью в глаз. Впрочем, его проблемы.

Телефон зазвонил снова. Смирившись с тем, что сегодня он диспетчер, Максим Сергеевич взял трубку.

— Меня зовут Ирина. Ирина Арсеньевна, — заговорила трубка голосом рыжей дамы. Она держала рот на замке, но пальцами в воздухе набирала… на клавиатуре, которой не было! Максим Сергеевич не удержался от улыбки, давно он такого баловства не видел. — Фамилия — Окунь, вы могли ржать надо мной в расписании.

— Мог, но не ржал, — отстоял свою честь социолог. — Оцените силу воли.

— Оценила, — Ирина Окунь улыбнулась, всё ещё молча — ну, для всех остальных она молчала. — А вы, наверное, Максим Сергеевич Барсов.

— Надеюсь, это всё, что вы обо мне знаете.

— Вы волшебник, — возмутилась Ирина Окунь. — Вот теперь всё.

— Спасибо, — рассеянно сказал Максим Сергеевич. — Вы не могли бы перезвонить после занятия?

Ирина Арсеньевна Окунь, может, и обиделась, но виду не подала. А баловаться пора прекращать, и так люди смотрят.

Что ж, ведьма… Рыжая, как морковка, с низким грудным голосом и лёгкими движениями, хотя несколько полновата — да, определённо современная ведьма. Ещё и латынь знает отменно, он слышал. Интересно, давно она тут и зачем? Максим Сергеевич слушал вполуха, что метёт Михан Григорьев и как над ним сначала шутит, а потом, видимо, сдавшись, ржёт Мечников. Ирина Окунь… Животные фамилии, да ещё в таком чистом виде, тоже указывают на не совсем земное происхождение. Сам таков, вот и она такова.

Зазвонили в третий раз. Максим Сергеевич задумался, а не разозлиться ли ему.

— Добрый день, — сказали в трубке.

— Недобрый, — вежливо отозвался социолог. — Вы что-то хотели спросить?

— Да, — не спасовал собеседник. — Мм, видите ли, я ищу одного молодого человека. Он сегодня на улице в меня врезался и немного повредил. В очках такой, противный. Не знаете?

Максим Сергеевич сразу вспомнил того философа с первой парты. Конечно, они все одинаковые, эти философы, но…

— Вы будете выяснять отношения? Тогда не знаю. И вообще, сюда обычно звонят по вопросам приёмной комиссии.

— Не знает он! — разбушевались в трубке. — Тоже мне, диспетчер! Мне три тысячи лет, проявите уважение!

Сколько-сколько? Вот тебе раз…

— Не кладите трубку, — попросил Максим Сергеевич и откопал на столе расписание. Философы, курс, поток, группа… — К первой паре шёл молодой человек?

— Именно, — обрадовался трёхтысячелетний собеседник. — Накажите его как следует.

— А может, вас? — негромко спросил социолог и заодно заметил краем глаза, как напряглись плечи ведьмы Ирины Окунь. — Незарегистрированное появление оборотня в данном районе, впрочем, как и в любом другом районе не обратной стороны, карается неписаным, но от того не менее неприятным законом.

— Чего-чего?! — завопил собеседник, но он явно занервничал. — Я не оборотень, я… я столб! Я правда столб!

— Вы не столб, вы именно оборотень. Вы стали столбом, чтобы получить боль и энергию студента. А теперь хотите получить его целиком. Понимаете, о чём я говорю? Отправляйтесь-ка домой, на обратную сторону…

— Чтоб ты мизинцем об тумбочку ударился, волшебник хренов! — заорали в трубке перед тем, как отключиться.

— Хорошее проклятие, и методы интересные, — пробормотал Максим Сергеевич.

И, чтобы проклятие не подействовало, добровольно шарахнул ногой об тумбочку. Чары развеялись прямо в воздухе.

Ирина Окунь явно собиралась его дождаться, Мечников задерживал студентов, всё было как обычно… За исключением того, что это уже второй за два дня момент, который категорически не нравится Максиму Сергеевичу как волшебнику. Что ж, с ведьмой можно и союз заключить, если только она не старше него на тысячу лет: волшебство волшебством, но когда тебе сороковник, а даме — столько же, но на тысячу больше, это несколько неловкая ситуация.

Таким образом Максим Сергеевич Барсов сегодня спас жизнь, пятую точку и астральную оболочку Геннадия Прянишникова, и ни один, ни другой об этом не узнали.

========== 4. ==========

И всё-таки лифт!

Переговорить с ведьмой было нужно позарез — прикинув, с каким завидным упорством разноранговая нечисть рвётся в университет, Максим Сергеевич решил, что раз она вся такая рыжая да загадочная, вот пусть и поможет. Ирина Окунь не возражала явно: потянувшись за ним из учительской, не отстала ни разу. Вот бы пообщаться без посторонних глаз! Но невозможность этого Максим Сергеевич понял ещё в самом начале работы в универе. Хочешь говорить конфиденциально — хоть в метро, только не здесь.

Действительно, стоило им войти в лифт, следом внутрь завалился Мечников.

— Не хотел вам мешать, — историк умудрился сделать свой низкий голос ещё ниже, — но Родина зовёт.

— Куда же она тебя зовёт, Саша? — поинтересовался Максим Сергеевич, несколько раздосадованный его появлением. — В столовую пожрать?

Гримаса Мечникова выражала такое явственное «да», что возразить ему было нечего.

Ладно, при нём говорить можно. Мечников, может, и взъерепенился тогда, в кафе, но сейчас явно об этом подзабыл. Ведьма ничего не знала, поэтому разочарованно вздохнула.

— Вы можете не сдерживаться в выражениях, Ирина Арсеньевна. Я ручаюсь…

Договорить ему не дали — дверцу лифта придержали ногой, и внутрь ввалились Михан Григорьев со своим старостой. Михан шарахнулся от Мечникова в сторону рыжей преподавательницы, Илья самоотверженно прилип к историку, хотя выбора у него не было — в лифте становилось теснее и теснее.

— В самом деле, — пропела Ирина Арсеньевна. — А теперь? Кто-нибудь, нажмите «вниз».

Нажали «вниз», лифт тронулся вверх. Несколько лет назад Максим Сергеевич был свято убеждён, что это — умело наложенная порча. Сейчас-то он знал, что этот универ — сам по себе какого-то рода порча, всё у них не так…

Верхний вестибюль явил их взору библиотечный этаж. Из окон лился мягкий свет, ровные шкафчики с книгами вели в основной читальный зал, а на пороге лифта застыла несколько ошарашенная Кара с охапкой книг.

— Проходите, не стесняйтесь, — со вздохом сказал волшебник. Почему-то больше никто не разделял егоэнтузиазма.

— А оно не сломается? — боязливо делая шаг внутрь, спросила Кара. — Может, я подожду?

— Сломается! — нестройным хором возмутились Ирина Арсеньевна, парни-историки и голодный Мечников. Неожиданно из читального зала повеяло могильным холодом, и оттуда же проорали так, что из окон едва не вылетели стёкла:

— НЕЛЬЗЯ КРИЧАТЬ В БИБЛИОТЕКЕ!!!

Это выглядело жутковато, поэтому Илья, наплевав на опасность поломки лифта, схватил Кару и затащил её внутрь. Лифт снова куда-то покатился. Дышать становилось труднее: Михан всё ещё жался подальше от Мечникова, Илья с Кариной как прилипли друг к другу по чистой случайности, так и не отлипали, а Ирину Арсеньевну явно не смущало, насколько близко она находится к Максиму Сергеевичу.

— Сейчас как застрянем, — хмыкнул Мечников. На него зашипели. — Чего уставились, как на врага народа? От моих слов ничего не изменится, либо застрянем, либо нет.

Лифт встал и как-то странно накренился; двери не открылись.

— Ядрёна вошь, — пробормотал Мечников. — Ну, ладно…

Снаружи по лифту ударила чья-то нога. Двери распахнулись, и внутрь вкатился Станислав Павлович. Ситуация становилась настолько критической, что Максиму Сергеевичу стало смешно. Ведьма настороженно прикусила губу — Стаса она явно недолюбливала, студенты тоже едва не заржали в голос.

— Если мы из-за вас застрянем, — прогундосил Стас, свирепо оглядывая всех и каждого, — убью! Набились тут! Лестница для кого?!

Явно не для Станислава Павловича, который вызывал лифт со второго этажа на первый. Оставалось совсем чуть-чуть, и тут, разумеется, всё сломалось.

После нескольких мучительных морганий выключилась единственная работавшая лампа, и лифт погрузился во мглу.

— Я смотрел порно-фильм, который начинался так же, — осмелев, доложил Михан.

— Темнота — друг молодёжи, — а это Ирина Арсеньевна. Похоже, её всё устраивало.

— Выпустите меня немедленно! — заорал Стас куда-то в стену. — Я опаздываю на встречу с деканом!

— Не рыпайся, обед, — нежно пробасил Мечников, и составитель расписания удивительно быстро заткнулся.

Все помолчали, нервно топчась с одной чужой ноги на другую. Наконец Кара посветила вокруг с помощью телефона, случайно залепив Михану в глаз искусственным лучом, и они нашли кнопку вызова помощи.

— Быстрее будет заговорить двери лифта, — еле слышно прошелестела ведьма. — Что скажете, Максим Сергеевич?

— Не вздумайте ворожить при студентах, — ещё тише ответил социолог. — Вы что, первый век работаете?

Ему на ногу наступили внушительных размером каблуком. Значит, она моложе, какая прелесть…

— Здесь тоже неплохо, — попыталась приободрить всех Кара. — Скоро нас спасут, а пока можно… э…

— Поиграть в слова, — так же безнадёжно попытался спасти ситуацию Илья.

— Отличная идея!

— Плохая идея, — отрезал Михан. — Преподы…ватели… обладают большим словарным запасом. Это нечестно.

— Хватит на меня наступать, Григорьев, — взъерошился задавленный у дверей Станислав Павлович. — Я вам не грабли!

— А кто же вы? — поддержала беседу Ирина Арсеньевна.

После этих слов стало ещё темнее, хотя, казалось бы, куда там «ещё»! Повеяло прохладой и потянуло солью, и, помимо этих признаков присутствия нелюдя, ведьма со всей силы вцепилась в Максима Сергеевича. На её пальцах было столько колец, что волшебник приготовился лишиться запястья, когда они выйдут из лифта.

Но кто? И чувствуют ли это обычные люди? Не должны…

Лифт как следует тряхнуло. Студенты с преподавателями вперемешку издали солидарный перепуганный визг.

— Я — смиренный слуга Владыки, — раздался чужой голос, не принадлежавший никому из присутствующих. Мурашки пробежали по коже людей и по стенкам лифта. — В отличие от вас, ничтожные вши на кожном покрове вселенной! Я — тот, кто проведёт Владыку в мир чувств и ощущений, в осязаемый мир… Владыка уже на пороге. Трепещите, жалкие букашки.

Названные букашками пару раз честно встрепетнули, но не более того. Спустя пару секунд пропали все неземные ощущения, а чуть позже заверещал Стас:

— Что за баловство?! Кому эта дурость в голову пришла? Отчислю!

— Но вы не можете отчислить студента, Станислав Павлович, — напомнила Кара, и Максим Сергеевич в очередной раз подумал, что у его подопечной есть голова на плечах.

На этой напряжённой ноте, пока никто не сообразил, что произошло, со стороны дверей послышался жуткий лязг и скрежет. Первое, что увидели заточённые жертвы поломки — заспанную рожу вахтёра.

— И нечего так орать, — назидательно сказал он, подняв палец, и отошёл в сторону, выпуская их на волю.

Максим Сергеевич из самого дальнего угла пронаблюдал за тем, как вели себя остальные: Михан Григорьев настороженно озирался, но в то же время боролся со смехом, Станислав Павлович яростной пулей выскочил из лифта и грозно затопал прочь, Илья с Кариной с момента захода в лифт смотрели только друг на друга.

А вот Ирина Арсеньевна и уже не такой голодный Мечников внимательно смотрели на него.

— Дырку просмотрите, — предупредил Максим Сергеевич, непринуждённо двигаясь в сторону столовой. Коллеги так же непринуждённо конвоировали его с двух сторон. — В чём дело?

— Это что было? — в лоб спросил Мечников. — Только не говори, что лифт заколдованный. Это кто-то из них…

— Александр Дмитриевич! — изумлённо прогудела Ирина Арсеньевна. — Вы тоже нечисть?!

— Я мылся! — оскорблённый в лучших чувствах историк, казалось, был готов напасть на женщину.

— Не отнекивайтесь! Вы оборотень? Вурдалак? А может, чародей под прикрытием? — ведьма тоже была готова подраться, но сначала — выяснить правду.

— Вы не могли бы орать потише? — мирно предложил Максим Сергеевич. Эти двое явно ничего не восприняли, продолжая переругиваться по обе стороны от него. Что ж, иногда приходится принимать очень крутые меры; не став дожидаться, пока ведьма с историком разболтают универу всё, о чём болтать не положено, волшебник рявкнул: — ЗАТКНИТЕСЬ ОБА!

Эффект был неподражаемый: услышав от Максима Сергеевича что-то громче шелеста травы, они так обалдели, что молчали вплоть до конца обеда.

***

Вечером в учительской им несказанно повезло: декан лингвистов ушёл на дуэль с деканом филологов, декан философов, похожий на постаревшего и помудревшего Геннадия Прянишникова, храпел в кресле, и больше никого. Поэтому заговорщики уселись на диван, стол и краешек кресла соответственно и тяжело замолчали.

— Весьма содержательно молчим, — заметил через какое-то время Максим Сергеевич, пристроившийся на краю кресла, — но, может, начнём наконец?

— Начнём что? — буркнул Мечников со своего стола, дохлёстывая кофе скорее по привычке, чем по необходимости. — Объяснять госпоже рыбе, что я не заколдованная тумбочка?

— Это я вижу, — судя по голосу, развалившаяся на диване Ирина Арсеньевна смертельно обиделась на «рыбу».

— Вот и замечательно, — разрешил конфликт Максим Сергеевич. — Ладно, раз вы не хотите… Помимо оборотней и полупризраков, где-то неподалёку ошивается проводник. Обычно проводником называют простого человека, не имеющего отношения к обратной стороне и случайно или под действием угрозы подписавшего контракт с сильным нелюдем.

— Через проводника обычно говорит тот, кто его околдовал, — нахмурилась Ирина Арсеньевна, накручивая на палец рыжую прядь. — А этот словно говорил сам за себя.

— Давайте ещё прямее: это звучало как ответ Стаса на заданный вопрос, — поморщился Мечников. — И нам всем, конечно, хочется, чтобы колорадским жуком оказался именно Стас.

— Ты правильно сказал «хочется», — задумчиво отозвался Максим Сергеевич. — На Стаса указывает абсолютно всё, включая его поведение и наши ожидания, однако…

— Следить придётся за всеми, — вздохнула ведьма и тут же дёрнулась под неожиданно враждебным взглядом Мечникова. — Что ещё?

— Если вы думаете, что Григорьев и Калинин…

— Я ничего не думаю! — вскинула руки Ирина Арсеньевна. — И что вы так взъелись? Максиму Сергеевичу тоже не хочется подозревать в чём-то свою студентку…

— Не хочется, — но тут дело в другом — Карина вряд ли беззаботно подвергнется чьему-либо влиянию, такой уж у неё характер, а вот историков он не знал. — Значит, так, коллеги. Присматриваем за всеми, кто был сегодня в лифте, за Стасом — как обычно пристально. Саша, мёртвых больше не было?

— Было, — буркнул историк. — Как обычно.

— Ирина Арсеньевна, подозрительных телефонных звонков?

— Звонила одна знакомая ведьма, но это мне. А ещё… — Она прикусила губу. — На станции сегодня утром почуяла пару оборотней. Не разглядела, каюсь, но шли они в направлении нашего универа.

Оба в надежде воззрились на Максима Сергеевича, как будто он обещал им гениальный план по спасению мира. Максим Сергеевич сделал вид, что погружён в размышления, хотя в голове вертелось только одно — дождаться выходного и разобраться в одиночку… Увы, до выходного могла произойти ещё масса вещей, и эта масса ему ох как не нравилась.

Декан философов всхрапнул, дёрнулся и распахнул глаза.

— Где я?

— На бренной земле, Борис Борисович, — брякнул волшебник раньше, чем подумал.

— Кто я?

— Вы Борис Борисович, — помогла ведьма.

— Зачем я существую?

— Зажигаете свет в головах юных и неразумных, — подсказал Мечников.

Борис Борисович успокоился, счастливо вздохнул, зажмурился и через полминуты уже сопел, сливаясь со своим потёртым креслом, будто хамелеон.

— Здесь небезопасно разговаривать, — поджала губы Ирина Арсеньевна. — Нам нужно встретиться недалеко от университета, но так, чтобы никто не слышал.

— Я снимаю квартиру в этом районе, — поделился сокровенным Максим Сергеевич, заранее жалея. — Завтра после пар можем отправиться туда и что-нибудь придумать. Уверяю вас, нас сможет подслушать только моя кошка.

Выходили из здания универа уже затемно. Ирина Арсеньевна вдохновенно доказывала Мечникову, что она действительно родственница Мерлину, возможно, поэтому она не заметила стайку грустных привидений, вьющихся у крыльца.

— Идите домой, — посоветовал Максим Сергеевич, лёгким движением руки развеивая несанкционированный митинг с того света.

— Здесь скоро начнётся, — прошептало последнее привидение перед тем, как исчезнуть. — Лучше бы ты остался там, где…

— Максим Сергеевич!

— Барсов, твою…

— До свидания, — особо настырный призрак был развеян невежливым пинком. Максиму Сергеевичу не очень-то хотелось дослушивать, где ему надлежало остаться.

Из окошка диспетчерской на троих уходящих преподавателей, прищурившись, смотрели чьи-то нечеловеческие глаза…

========== 5. ==========

После пяти честно отработанных пар Максим Сергеевич задержался на кафедре, пытаясь одновременно договориться с деканом и с Кариной. Декан требовал присутствия на какой-то конференции, причём немедленно, Карина хотела отпроситься от посиделок с курсовой. Понимая, что ситуация безвыходная, Максим Сергеевич взвесил все «за» и «против», представил, что с ним сделают спевшиеся Окунь с Мечниковым хотя бы за масенькое опоздание, усмехнулся и тихонечко колданул.

Ситуация резко изменилась.

— Барсов! — прогремел декан социологов, глядя на него снизу вверх. — Ни в коем случае не смей соваться на конференцию! Мы справимся без тебя! Ясно?!

— Понял, Олег Рудольфович.

— И чтоб ноги твоей там не было! И других конечностей, — пригрозил напоследок Олег Рудольфович, хлопнув дверью. Тут встрепенулась Кара:

— Максим Сергеевич, пожалуйста, давайте позанимаемся сегодня! Очень хочется.

— Нет-нет, никак не могу, — с чистой совестью откликнулся Максим Сергеевич. — Идите-ка лучше на своё свида… домой, Карина.

Студент — он и под чарами студент, пусть даже добросовестный. Кара не стала ломать систему, быстро собрала вещи и растворилась за дверью, и социолог искренне надеялся, что в следующий раз увидит её со старостой историков.

Университет потихонечку засыпал, к шести вечера в нём традиционно оставались исключительно должники, заработавшиеся преподы и стукнутые активисты. Сегодня активисты репетировали какой-то танец прямо на лестнице, и Максиму Сергеевичу показалось, что в этом универе социальная активность ценится чуточку больше академической. Впрочем, не его проблемы — а жаль, как было бы хорошо заняться простыми человеческими проблемами, а не каким-то там загадочным Владыкой!

По дороге вниз (на лифте он вряд ли ещё поедет) Максим Сергеевич столкнулся с юным философом Геннадием Прянишниковым: Геннадий искал своего декана, вечно спящего Бориса Борисовича, чтобы узнать у него что-нибудь о бренном бытии.

На следующем пролёте буквально врезался в Стаса. Станислав Павлович шарахнулся в сторону, как от огня, заворчал что-то наверняка оскорбительное и убежал. Как-то он всё больше напоминает крысу — усики эти, очочки как узкие глазки, ещё и картавит… Картавые крысы, это уже за гранью… Максим Сергеевич понадеялся, что Стас — оборотень, причём незаконный. Было бы очень мило с его, Стаса, стороны!

На втором этаже, когда оставалось совсем чуть-чуть до выхода, он оказался свидетелем очередной дуэли между деканом лингвистов по прозвищу Сова и деканом филологов — Любовью Серафимовной. Ругались громко и на латыни, но, кажется, никого не призывали. Волшебнику почудился косой взгляд Любови Серафимовны, а потом он вспомнил, что она, в общем-то, всегда косила. Чего только не увидишь.

— Ты что, через Северный полюс добирался? — недовольно поприветствовал Мечников. Он уже стоял у выхода в пальто и из-за этого самого грузного пальто казался ещё больше. — У меня кофе почти закончился.

— Зато я успела поймать ещё двух оборотней, — похвасталась Ирина Окунь, тряхнув огненно-рыжей гривой. — Показать?

— Сейчас я вам дома такое покажу, всех своих оборотней забудете, — сказал Максим Сергеевич. Лица коллег вытянулись до состояния эллипса.

И он показал. Вернее, достопримечательность показала себя сама.

Тыкнув магнитным ключом, куда положено, и потянув тяжёлую дверь, Максим Сергеевич вошёл первым, чтобы принять огонь на себя.

— Добрый вечер, баба Маша.

Консьержка издала радостный возглас и проснулась.

— Добрый вечер, добрый вечер! — из каморки донеслось весёлое кряхтение, шторки на маленьком окошке раздвинулись, и миру явилась баба Маша — консьержка и хранительница подъезда номер пять. Это была милейшая на вид бабушка из Воронежской области, по вся дни выряженная в юбки и платья в крупный цветочек. Очень часто обитатели подъезда, заходя внутрь, сначала видели ноги, затем — самый крупный цветочек на бабе Маше, согнувшейся за мытьём полов, а потом уж саму консьержку — целиком, так сказать, не получалось, разве что по частям. Но главная опасность была не в этом.

Баба Маша окинула любезным взором Максима Сергеевича, ничего не сказала и переключилась на вошедших за ним коллег. Мягкое, воистину цветочное выражение лица её посуровело, превратившись в самый твёрдый воронежский кирпич.

— Это что же это такое деется? — вкрадчиво спросила баба Маша, свесив из окошка бюст и немного своего любопытства. — Шпиёны?

Мечников с ведьмой словно дар речи потеряли. И это было бы очень смешно, если б не страшно.

— Кто такие будете и откуда? — начала допрос с пристрастием баба Маша.

— Я Андрей, — сказал, как отрезал, Александр Мечников.

— А я Лизонька, — прошелестела Ирина Окунь, держась за локоть внезапного Андрея.

— Мы коллеги…

— …меня, — закончил фразу Максим Сергеевич, не желая слышать, как баба Маша исковеркает его имя на ласковый манер. — Пропустите? Нам бы ко мне, по работе.

Консьержка сощурилась, как хищная пантера перед прыжком, хотя от пантеры у неё были разве что размеры.

— А с чегой-та я вам верить должна, деточки-ребяточки? — всё тем же елейным тоном полюбопытствовала она. — А вдруг вы чего своруити, а?

— Не своруем, — мужественно прошептал Мечников.

— Честное пионерское, — пискнула Ирина Арсеньевна.

— А…

Баба Маша что-то увлечённо спрашивала о женихах «Лизоньки» и нестриженых патлах «Андрея». Пока те отбивались, Максим Сергеевич в сотый раз тщетно попытался её заколдовать, но ничего не вышло — воронежские бабушки московскому колдовству не поддавались вообще.

Может, в универ её, гардеробщицей? И никаких Стасиков. Сожрёт в первую же перемену, и дело с концом.

— Баба Маша, — вмешался Максим Сергеевич, когда почувствовал, что коллеги сейчас отойдут в мир иной, — я кошку не покормил, знаете.

— Ох ты ж батюшки святы! — всплеснула руками цветочная консьержка. — Негоже это, кошечку-то не кормить, Булочку-то бедную голодом морить! Ну, поспешите, поспешите…

Наконец пикнула вторая дверь, которую и охраняла баба Маша, и досмотр был пройден. В лифте коллеги хранили трагическое молчание.

— Всё, можете говорить, — улыбнулся Максим Сергеевич, исподтишка наслаждаясь видом ошарашенных коллег, которые ещё делали вид, что они круче. — У неё тут нет шпионов.

— А ты уверен? — Мечников посмотрел на него исподлобья, затем обшарил лифт. — Мало ли… Тараканы воронежские…

— Она в каком колене колдунья? — прошептала оскорблённая в лучших чувствах Ирина Окунь. — Я… Я ничего не смогла сделать…

— Я тоже, — утешил её волшебник. — И, поверьте мне, все знакомые мне московские колдуны — тоже.

***

В квартире у Максима Сергеевича можно было сломать ногу, руку и ключицу, причём не только чёрту, а и простому смертному тоже. Стоило сделать шаг внутрь, как ты оказывался перед выбором, в какую гору хлама предпочтительнее врезаться: что помягче или что поменьше. В тесном коридорчике высились, толкаясь, целые стада коробок, ящиков, сундучков и шкатулок, и каждый был набит битком. Дальше было полегче, но это только для тех, кто выжил в коридоре.

— Осторожнее, на кошку не наступите, — как ни в чём не бывало напутствовал Максим Сергеевич, интуитивно передвигаясь по собственной квартире. Мечников с ведьмой переглянулись со смесью отчаяния и сочувствия. Отступать некуда — позади баба Маша…

Таким образом Мечников первым нащупал выключатель. Зажегся свет, и им удалось найти кошку. Маленький чёрный баточник хлеба открыл глаза, и гости сообразили, что это и есть кошка. Она восседала на верху коробочного королевства и откровенно презирала вошедших незнакомцев.

— Кис-кис, — перестраховалась Ирина Арсеньевна. Кошка подарила ей взгляд, полный отвращения, и уставилась в пространство.

— А я думал, ведьм кошки любят, — не удержался от колкости Мечников.

— Было бы странно, заведи волшебник такого ранга обычную кошку, — пробормотала Ирина Окунь, совершенно не заметив сарказма. Какого «такого» ранга Максим Сергеевич, историк переспросить не успел, потому что они добрались до кухни.

Там было почище и поуютней: столик, прижавшийся к стене, несколько разноразмерных шкафов и полочек с печеньем и прочими радостями жизни, весело бурлящий чайник, старая газовая плита. На фоне райского уголка — Максим Сергеевич, рассеянно откупоривавший бутылку вина и думающий о чём-то своём.

— Таки пить будем посреди рабочей недели? — вскинул брови Мечников.

— Саша, ты готов говорить о мистическом на трезвую голову? — скопировал его мимику Максим Сергеевич. Оставалось только поднять белый флаг.

Но говорить о мистическом не спешили. Ирина Арсеньевна с внезапным интересом дорывалась расспрашивать хозяина о квартире. Квартира оказалась съёмной, но под угрозой битых бокалов волшебник признался, что коридорный хлам принадлежит ему. Обсудили студентов, деканат и бабу Машу, посплетничали о декане филфака, и только после этого неохотно приступили к делу.

— Не советую меня спаивать, — пригрозил Мечников, тряхнув бутылкой. — Я всё равно заставлю вас повторить разговор…

— Если бы Максим Сергеевич был против, тебя бы тут не было, — тряхнула локонами ведьма.

— Я против вас обоих, — вежливо отбился Максим Сергеевич, — но деваться некуда. Осторожно, кошка под столом.

— Как зовут-то это чудо? — решился Мечников, когда кошка залезла на подоконник и повернулась к нему задницей.

— Булка. Булочка, покажись гостям во всей красе, — социолог протянул руку и почесал кошку за ушами, та заурчала и действительно сложилась в форму хлебного батона. Гости вежливо ахнули, и Булка осталась довольна — теперь она смотрела на них более благосклонно, то есть, менее презрительно. — И всё-таки давайте к делу. С историками всё понятно, за Кариной присматриваю я, а вам, Ирина Арсеньевна, достаётся самое противное, уж простите.

— Меня такие мужчинки не интересуют, — презрительно фыркнула ведьма, но стала рассуждать вслух: — Как вообще можно следить за Стасом? Он же, как крыса, туда-сюда, туда-сюда.

— Проще простого, — возразил Мечников, воинственно потряхивая бокал. Максим Сергеевич обратил внимание, что историк практически не пьёт, а только делает вид. А вот Ирина Арсеньевна хорошенько хряпнула под разговоры. — Для встречи со студентами нужна пара, если они не ваши студенты — замена, тут хрен справишься без повода, разве что другого препода траванёшь. А к этому пидорасу в любой момент подходишь, неужели у вас, Ирина Арсеньевна, к нему претензий нет?

— Е-есть, — протянула Ирина Арсеньевна. — Давеча он мне поставил первую пару и пятую, а между ними — здоровое окно… И всё это время я должна была куковать в универе! Представляете? — обернулась она почему-то к Максиму Сергеевичу.

— Ещё как, — ответил Максим Сергеевич. — У меня была первая и шестая, так что я бы попросил…

— Если у кого-нибудь из наблюдаемых поедет крыша, куда бить? — спросил в лоб серьёзно настроенный Мечников.

— Смотря у кого поедет. Студентов же ты бить не будешь.

— Не буду, но куда бить Стаса?

— Стаса бить, — невозмутимо отозвался Максим Сергеевич, и гости радостно заржали. Булка зажмурилась, думая о своём. — Я вас всё-таки немного расстрою, хорошо? Проводник, кем бы он ни был, ещё не призвал того, кого он должен призвать. Поэтому внутри и вокруг университета — куча мелких неприятностей, и все они приманивают одну большую.

— Жопу?

— Неприятность, Саша.

Ирина Арсеньевна снова хихикнула. Максим Сергеевич прищурился: последние несколько бокалов ей наливал не он.

— И в итоге, — с трудом повернув к нему тяжелеющую голову, поинтересовалась ведьма, — мы препри… предприд… нимаем что?

— Ой, у кого-то заплетык языкается, — передразнил Мечников и, пока никто не успел обидеться, схватил кошку с подоконника. — Смотри, какая прелесть.

— Киса! — обрадовалась в зюзю пьяная Ирина Арсеньевна, сграбастала офигевшую Булку и, шатаясь, убежала с ней играть. Из коридора послышались звуки ожесточённой борьбы.

Максим Сергеевич задумчиво посмотрел им вслед.

— Она тебе не простит.

— Ирина?

— Булка.

Мечников выглядел смущённым.

— И всё-таки, споить ведьму — это надо уметь, — признал волшебник. — Она тебе настолько не нравится?

— Нравится, — уже совершенно трезвым голосом возразил Мечников. — Но я ей не доверяю. Пока.

— Если подумать, я тоже доверия пока не заслужил.

— А ты не думай, — любезно посоветовал историк. — Так вот, продолжаем разговор. Если мы успеем вычислить шпиёна до того, как грянет жопа, ты с ним эпически дерёшься и всё хорошо. Если мы не успеем, то грянет жопа. Я правильно понимаю?

— На удивление правильно, — немного приврал Максим Сергеевич, которого смутил момент с эпической дракой. — А Ирине Арсеньевне ты не доверяешь, потому что она была в лифте?

— Во-первых, да. Во-вторых, бабы, которые так долго живут, наверняка те ещё сучки, — мрачно сказал Мечников. Возразить ему было нечего, и Максим Сергеевич возражать не стал. — Скажи… если эта дрянь вселяется в кого-то из студентов… ну, неважно, когда она вселяется — это больно?

— По большей части нет, — осторожно ответил волшебник, внимательно следя за собеседником. — Но эта же дрянь может заставить проводника причинить себе боль. Она может что угодно, если тебя это утешит.

— Не утешит!

— Обращайся.

— Ну ты понял, что лучше бы никто из них не пострадал, — отвёл глаза Мечников, усиленно разглядывая ветхую микроволновку.

— Конечно.

Надо было сказать, что всё будет хорошо, но обычно именно после таких слов всё летит по кетчупу. Интересно, весёлая студенческая братия хоть подозревает, что их страшный и страшно любимый историк с сатанинским прозвищем беспокоится о них больше, чем все родители, вместе взятые?

На кухню пришла Булка, запрыгнула на колени Максиму Сергеевичу и лаконично мявкнула.

— Заснула? Как мило с её стороны, — вздохнул социолог. — Что? Баба Маша? Баба Маша подумает страшные вещи, если Ирина Арсеньевна выйдет отсюда только утром. Нет, лучше пусть спит, бабу Машу мы переживём…

Мечников вытаращил глаза. Кто из них всех спятил, было неясно: кто угодно, но не Булка. И не вульгарно храпящая за стеной Ирина Арсеньевна.

========== 6. ==========

Охранник на вахте слушал Ольгу Бузову и покачивал головой в такт. Где он там нашёл такт, Кара не знала, но ей хотелось убиться лбом об стену. Почему охранники, стоматологи и водители маршруток слушают такое, что хочется свернуть в трубочку не только уши себе, но и шею — окружающим?

Надо спросить у философов, наверняка они знают. Всё-то они знают.

Сидя около гардероба и попивая кофе из автомата, Кара наблюдала за тем, как из универа потихоньку отбывают преподаватели. Максим Сергеевич её отпустил и сам довольно быстро убежал, причём в компании вездесущего Мечникова с истфака и лингвиста Окуня, который оказался рыжей дамой весьма сексапильной наружности. У Кары Ирина Арсеньевна не вела, поэтому Кара была убеждена, что «И. А. Окунь» — это Игорь Алексеевич.

С любопытством проследив за этой компанией, Кара стала смотреть дальше, благо её спутник задерживался — а точнее, она сама освободилась слишком рано. Вот спускаются философы… Они все ходят группками, кроме самого рассеянного Геннадия Прянишникова, но Геннадия Прянишникова обычно подбирает декан. Вот лингвисты — весёлые раздолбаи, которые по-русски общаются только в туалете на третьем этаже. Декан лингвистов зол, наверное, снова поцапался с деканом филфака!

Филологи — это вообще отдельная песня, но о них Каре думать не хотелось. Мимо проплыла, вернее, царственно пронесла себя Любовь Серафимовна — декан филфака — и косо посмотрела на студентку. Кара с вызовом вскинула голову: а что вы мне, мол, сделаете, я социолог!

Время шло, Бузову сменил Билан. Каре захотелось умереть, и тут…

— Наши желания иногда сбываются, — прошелестело у неё над самым ухом.

— Идите нахрен, пожалуйста, — пробормотала Кара.

— Грубо! — заверещала пожарная сигнализация, и тут-то Кара поняла, что это был всего лишь Станислав Павлович. — Я вообще не с вами разговаривал!

— Извините, — убийственным тоном сказала она и отвернулась. Похожий на злобного крыса составитель расписания застегнулся, заворчал и вылетел за дверь, едва не сбив на пороге Калину. Ну наконец-то!

Илья Калинин, он же староста историков, виновато улыбнулся и остановился напротив:

— Я, конечно, извиняюсь, но это ты рано пришла!

— Я рано пришла, — с достоинством отозвалась Кара, не вставая с места. — А ты опять курил.

— Курил, да… И ещё бы покурил, но там преподы как повалили, — поделился Илья, плюхаясь рядом.

— Тебе нельзя курить при Мечникове?

— Нет, я с ним сегодня курил два раза, но твой курсовик меня настораживает больше…

— Чего? — возмутилась Кара и пнула его ногой. — Ты мне сейчас разонравишься, Калин! За Барсова и двор…

— Да я не говорю, что он мне не нравится, — попытался защититься Илья, — просто курить при нём было бы неловко! Такой, знаешь… святой, что ли…

Ага, святой. Кара тоже так думала, пока не увидела, как Максим Сергеевич распинает Стаса. Стас был морально растоптан в мелкое крошево, при этом Барсов ангельски улыбался, сцепив пальцы в замочек, и можно было подумать, что они обсуждают погоду.

Перемыли косточки преподам и, конечно, Станиславу Павловичу, и побрели в буфет. Сам буфет, ясен пень, не работал, но студенты исправно питались в автомате. Там можно было при должной удаче набрать себе полноценный ужин, чем ребята и занялись — сэндвичи, холодный чай и мармеладка, стоящая как целое состояние. По студенческим, конечно, меркам.

Вообще-то, это было свидание. Об этом знали: охранник, гардеробщица, Мечников, Барсов, почему-то Геннадий Прянишников, но уж никак не эти двое. Для свидания Кара с Калиной были слишком неромантичны: то есть, оба совершенно спокойно признавали, что нравятся друг другу с первого взгляда, вот тебе искра, буря, безумие, вот тебе номер телефона, и всякое такое. Но то, что должно было быть свиданием, больше походило на деловую встречу с параллельным перекусом.

— Как же они меня достали! — распалялся Калина, воинственно размахивая остатком сэндвича.

— Кто, преподы? — участливо спросила Кара, едва не пролив холодный чай: банки она открывала, мягко говоря, хреново.

— Нет, эти-то как раз наоборот, — староста историков мотнул головой и поправил очки. — К четвёртому курсу понимаешь, что преподы — единственная отрада в этом чёртовом универе. Особенно годные преподы, ну, ты понимаешь. А вот одногруппники…

— Чего они?

— Бесят. Одному надо задницу прикрыть, потому что он побежал за сигаретами в киоск и торчал у киоска полторы пары, другому — потому что он забыл домаху для Мечникова, а в таком случае можно вообще не приходить, третьего надо разбудить в семь вечера, чтобы он начал писать эссе — как сели мне на шею на первом курсе, так и не слезают, — в сердцах ответил замученный староста. Кара выронила бутерброд. Она всё-таки влюбилась. — А твои как?

— Зло, — пробормотала Кара, пытаясь сосредоточиться на своих, ставших неожиданно такими далёкими. А карие с рыжеватыми огоньками глаза за стёклами очков — близкими. — Знаешь, они весь семестр ничего не делают, а потом та-ак удивляются, что баллов нет! И начинается — Кара, дай то, Кара, дай сё… А я им — а кару небесную не хотите?

Калина почувствовал то же самое, но о том, что это — то же самое, он знать не мог. Второкурсница с социологии, кажется, была его потерянной родственной душой.

Они так бы и сидели друг напротив друга, ругая безответственных одногруппников, если бы охранник не начал выключать свет и выгонять народ из помещения. Выйдя на улицу, новоявленная парочка остановилась напротив пылающего неоном торгового центра, что был строго напротив универа.

— Кара, — Калина взял её за руку, — фонари прекрасны сегодня.

— Какие нахрен фонари, — пробормотала Кара.

— Мы в мегаполисе, забудь о звёздах, — деловито рассудил Илья. — Так вот…

— Да, фонари прекрасны, — не стала спорить она.

— А знаешь, кто ещё прекраснее?

Сердце Кары забилось в десять раз быстрее.

— Кто?..

— Мечников, — прошептал Илья.

Спустя полторы секунды староста получил ощутимый пинок под коленку.

— А я сказала, Барсов! — хрустнув костяшками пальцев, объявила Кара…

***

Они встретились в учительской, делая вид, что не знакомы. Максим Сергеевич выслушивал жалобы декана — Олег Рудольфович сокрушался, что он пропустил вчерашнюю конференцию, и гадал, кто же в этом виноват. Мечников пил кофе, сидя на подоконнике, и ленился идти на свою пару. Ирина Арсеньевна полулежала в кресле, мучаясь жестоким похмельем, и стонала в ухо своему декану: Сова (имени его никто не помнил, спасибо Дуолинго) никак не мог понять, что ну не пойдёт Ирочка сегодня на работу, и то, что она уже пришла, не значит, что Ирочка здесь — Ирочка не здесь, оставьте её в покое… Ещё присутствовали деканы философского и филологического факультетов: Борис Борисович, неожиданно бодрый, пытался объяснить какую-то мудрёную концепцию Любови Серафимовне. А Любовь смотрела на него с ненавистью, не оставляя бедняге ни веры, ни надежды.

Постепенно преподаватели разбредались по своим местам обитания — кафедрам и прочим Марианским впадинам университета, и можно было быстро поговорить.

— Ирина Арсеньевна, пожалуйста, следите за Стасом, — напомнил Максим Сергеевич.

— Я всё помню, — печально сказала ведьма, глядя на него больше тёмными кругами под глазами, чем самими глазами. — Я прицепила на него магического жучка.

— Отлично! — восхитился Мечников. — И что он делает, следит за каждым шагом?

— Нет. Он жужжит, — ещё тише отозвалась Ирина Арсеньевна. — Мужчины, я вас очень прошу — уйдите…

Мужчины послушно ушли. Мечников хотел было свалить в библиотеку, но Максим Сергеевич сграбастал его за локоть и потащил в аудиторию.

— За что?

— За то, что я не буду больше вести за тебя пары.

— Да, точно, я ж хотел посмотреть на Калинина, — припомнил историк, почёсывая щетину и неохотно плетясь на нужный этаж. — Если они всё-таки встречаются, я могу считать себя свахой?

— «Ты»? — закатил глаза Максим Сергеевич. — А кто первый заметил…

— Хорошо-хорошо, ты тоже, Барсик… Убери когти…

На подходе к аудитории, убедившись, что Мечников уже не слиняет, Максим Сергеевич почти ушёл, но тут же остановился — мощнейшая волна негативной энергии с каким-то арктическим холодом едва не сшибла его с ног. Повернувшись на каблуках, он осторожно заглянул в кабинет. Помимо привычного мертвеца, сидевшего на задней парте и никому не мешавшего…

Чёрт возьми.

Оконные стёкла были залеплены плотным серовато-синим ватманом, который колебался и дрожал. Присмотревшись, Максим Сергеевич понял, что это не ватман, а очень густая полоса серо-синих жуков.

На обратной стороне так выглядели мёртвые светлячки, которые уже однажды указали путь и выполнили своё предназначение. Они прекращали излучать мягкое золотистое свечение и приносить всякую пользу. Но что они забыли здесь? И почему в таком количестве?

Мечников захлопнул дверь, вдохновенно вещая про Горбачёва, и Максим Сергеевич ушёл. Другие окна были целы. Аудитории — тоже. Мёртвых светлячков никто не видел.

— Что это вы здесь ходите? — подозрительно спросил Станислав Павлович. Социолог опустил глаза и наткнулся на знакомую крысиную мордочку в очках. — У вас разве не пара, Барсов?

— А откуда я знаю? — вежливо улыбнулся Максим Сергеевич, тихонько ненавидя Стаса. Вот тебе и дуэль в коридоре. — Вы же его по десять раз на дню меняете.

— Не десять, — выпятил губу Стас. — Максимум девять.

— Это, конечно, очаровательно, но всё же многовато. Попробуйте сократить количество изменений до восьми, если вас не затруднит.

— Хватит издевательств! Вы просто отлыниваете от работы! — вскипел Стас, всё больше напоминая маленький дурацкий чайник. Максим Сергеевич со спокойным любопытством ждал продолжения. Единственный, кто, по сути, может его так отчитывать — это декан Олег Рудольфович, но даже Олег Рудольфович немножко опасался — чувствовал, что ли, что не надо.

И тут такое маленькое усатое недоразумение…

Станислав Павлович распинался, Максим Сергеевич не слушал. А ведь вылитый проводник, все признаки налицо. Может, он сам и есть зло, но очень умело прикидывается. Вот бы сейчас вломить с ноги, задумался Максим Сергеевич, а потом вспомнил, что он тут скромный преподаватель-социолог.

В памяти всплыли слова Мечникова об «эпической драке». Хм…

— Очки в глотку затолкаю… — пробормотал Максим Сергеевич.

— Что-что?

— Очень на вас рассчитываю! — повторил он громче. — Теперь можно идти? Вы умудрились загородить проход.

***

Сначала Мечников решил, что староста в экстазе от прошедшего свидания, но к концу пары ему порядком надоело поведение Калины. Он ни разу не ответил, не осадил одногруппников и даже не поправил очки. Сидел себе, задумчиво пялился в окно и явно ни сном, ни духом о новом политическом мышлении.

— Кто к следующей паре не донесёт конспекты — выгоню из комсомола, — рассеянно напомнил историк, слезая со стола.

— Так точно, товарищ Александр Дмитриевич! — оттарабанили студенты и даже не получили за это леща. Вышли все, кроме мертвеца и Калинина: мертвец улыбнулся блёклой улыбкой и исчез, Калинин не сдвинулся с места.

Обнаружив на задней парте тетрадочку, Мечников едва не заржал в голос: даже призрак сдал конспекты, а Михан Григорьев — нет.

— В чём дело, Ильич? — поинтересовался Мечников, останавливаясь напротив первой парты. Староста наконец соизволил поднять голову, и лучше бы он этого не делал. В очках Ильи Калинина отражались мёртвые светлячки, но на окне Мечников их не видел. — Илья?

— Сегодня удача не на вашей стороне, — чужим голосом сказал Калина, не открывая рта. — Я завладел телом студента, и его жизнь — в моих руках…

Этого Мечников и опасался, правда, не так скоро. С тех пор, как эта мистическая чушь оказалась вполне себе реальной — во всяком случае, реальнее, чем его премия… Вот тебе и раз.

— Почему ты не боишься, человек? — чужой голос показался ему заинтересованным, хотя староста вещал с каменным лицом. — Тебе же всё это чуждо и непонятно.

— Бояться, невидимая мразь, надо тебе, — пообещал историк и хрустнул суставами. — Как только наша колдовская банда вытряхнет тебя наружу, получишь леща от меня лично.

Прежде чем вселенское зло расхохоталось внутри Ильи, распахнулась дверь, и в почти пустую аудиторию ворвались волшебник и ведьма. Ну, ладно, не ворвались: Ирина Арсеньевна вползла, держась обеими руками за голову, и села в низенькое кресло, а Максим Сергеевич просто вошёл. Вслед за ними прибежала Кара, но её никто не заметил.

— Поздно, — заявило что-то внутри Калины. — Вы меня не поймаете! У меня есть сообщники…

— У тебя нет сообщников. Станислав Павлович заперт снаружи у себя в кабинете, все неотражающие зеркала я забрал ещё вчера. Михаил Григорьев совершенно случайно застрял в лифте. Карина Северянина…

— Максим Сергеевич!

— …получит от меня щелбан, — пробормотал социолог. — Так или иначе, большинство подозреваемых никуда не денется.

— И что? — напряглось неведомое зло, всё ещё говоря устами Ильи. — Дальше-то что, ваше колдовское величество? Проводник, отдавший душу добровольно, ещё может существовать, но тот, в кого вселились против его воли, обречён!

Карина ахнула, прижав ладони к губам. Она подалась было вперёд, но Ирина Арсеньевна усилием воли придержала её за руку. Именно что воли — шевелиться ведьма могла с трудом. Да, красное полусухое — это вам не эликсир молодости.

— Так выселим, — спокойно ответил Максим Сергеевич. — Девушки, пожалуйста, откройте окно. Саша, сними настенные часы и дай мне. И приготовьтесь выйти на улицу.

— Что ты затеял? — хором спросили девушки, Саша и невидимый дьявол, но зашевелились. Кроме последнего, конечно.

— Я знаю, что у тебя есть только один выход, — скрежетало зло. Илья, казалось бы, ничего не чувствовал, и это утешало. Но врезать ему не удавалось пока никак. — Да-да, волшебник, только один… И ты им не воспользуешься!

— Есть второй выход: воспользоваться первым выходом, — отозвался Максим Сергеевич. Мечников не понял ни черта, но, к его радости, ведьма тоже. Никому не видимые светлячки вылетели в открытую форточку; социолог взял снятые со стенки часы размером с телевизор в учительской и кивнул всем в сторону двери.

Этой странной процессией они вышли наружу. На крыльце универа все вытаращились на них.

— Максим Сергеевич, может, невидимость? — взмолилась ведьма, держась за плечо Кары. — У меня сил нет, ну пожалуйста!

— Саша, придержи Илью, — проигнорировал её Максим Сергеевич. — Спасибо.

Все, включая обалдевшее зло и ничего не понимавших студентов на крыльце, уставились на то, что он делает. Волшебник опустился на колени напротив ступенек и установил туда часы, из которых предварительно вынул батарейки. Потом пару раз щёлкнул пальцами по корпусу часов, и время остановилось.

Вся улица вокруг жила дальше в своём темпе, но университет оказался погружён в небытие, словно муха, застывшая в янтарной капле — никто не двигался ине дышал.

— Они живы? — выдавила Кара.

— Конечно, живы. Им ничего не грозит, пока нас не будет, — утешил её Максим Сергеевич, поднимаясь и как ни в чём не бывало отряхивая колени.

— А куда мы собираемся? — подала голос Ирина Арсеньевна.

— Нет! — испугалось зло внутри Ильи. Парень внезапно начал вырываться, но Мечников садистски ухмыльнулся и сжал его в тиски. — Ты не можешь пойти… тебе нельзя!

— «Мы», Ирина Арсеньевна, никуда не собираемся. Вы трое ждёте меня здесь, — Максим Сергеевич подошёл к Илье. — А его я заберу. Верну в целости и сохранности, так что не переживайте.

Никто не шелохнулся, и блестящий план Максима Сергеевича полетел к чертям.

— Я смогу провести вас обратно, если что-то пойдёт не так, — выступила вперёд Ирина Арсеньевна. Кажется, ей полегчало, и она наконец сообразила, что к чему.

— Я отвечаю за своих учеников, — просто сказал Мечников. — И, тем более, я его держу. Извини, конечно, но он тебе челюсть проломит на раз-два…

— Я с вами, — ничего не придумала Кара, а потом выдала: — Если бы было совсем нельзя, вы бы оставили меня внутри!

Максим Сергеевич вздохнул. Было видно, что его всё это совершенно не устраивает, но деваться-то некуда.

— А куда хоть? — робко спросила Кара. Волшебник поймал её взгляд и мягко улыбнулся:

— На обратную сторону.

Никто не захотел узнавать, чему обратна эта сторона.

— Пожалуйста, останьтесь здесь, — Максим Сергеевич заговорил тише, — вы можете не вернуться.

— А ведь весело начиналось, — пробормотал Мечников. — Ну да ладно… Мы не можем НЕ вернуться, потому что кто-то должен вздёрнуть Стаса.

— Вы долго будете лясы точить?! — заорала дьявольская дрянь внутри Ильи. Парень задёргался, и Мечников получил локтем в глаз, что его, правда, не шибко тронуло. — Тоже мне, устроили тут! Сопли развели, слюни размазали, слёзы пролили, ушную серу… тьфу, не из той оперы… Короче, актёры бродячего театра! Мне вас всех проклясть на веки вечные — как два пальца об асфальт! Ещё одна минута этого слащавого прощания, и я…

— Завались! — хором проорали Мечников, Ирина Арсеньевна и Кара.

— Да уж, вы и там не пропадёте, — пробормотал Максим Сергеевич. — Пойдёмте…

И он сделал первый шаг, потом второй, потом третий; тонкая фигура волшебника прошла сквозь время, зыбким коконом окутавшее неподвижный университет, и оказалась внутри. Стоило остальным ступить следом, как они обнаружили, что мир вокруг — неподвижный, серовато-синий, холодный и почему-то отдающий привкусом соли.

========== 7. ==========

— Максим Сергеевич…

— Да, Карина?

— Почему на обратной стороне автомат работает, а на нашей — нет?

Волшебник тихонько вздохнул. Тащить с собой такое количество людей было большой ошибкой, но эти простые смертные несколько оборзели и не оставили ему выбора. Ему и самому было сюда нельзя, поэтому пришлось воспользоваться жутко сложным заклинанием и войти лишь в малую часть обратной стороны — если так можно выразиться, в обратный универ.

Однако спутники всё усложняли одним своим присутствием. Слава богу, это ненадолго.

— Где? — лаконично спросила Ирина Арсеньевна, засучив рукава.

— Зачем далеко ходить? — пожал плечами Максим Сергеевич. — Саша, выпускай…

— Вы уверены? — ворчливо поинтересовался историк, явно не горя желанием «выпускать» Илью. — Оно не убежит?

— Убежит, но нам того и надо.

— А если…

— Заткнулись все, — улыбнулся волшебник, — а то оставлю здесь до сессии.

Надо же, сработало!

Они так и остановились посреди главного университетского холла, ставшего пустым, холодным и синевато-серым. Илья выглядел почти как обычно, во всяком случае, он уже не напоминал одержимого, как пять минут назад. Освободившись от цепкой хватки Мечникова, студент повертел головой, посмотрел по сторонам, потом кинематографично рухнул на колени и завыл.

Максим Сергеевич почувствовал, как отнимается рука — Кара вцепилась в его локоть, и правильно сделала, бедной девочке вообще здесь не место. И почему все такие упрямые?.. Ведьма со своей стороны загородила Мечникова, и тот явно обиделся, но возражать не стал. Максим Сергеевич не сомневался, что возражать или качать права ему было просто лень.

— Ему не больно? — шёпотом спросила Кара.

— Нет, не бойтесь. Вот тому, что сейчас вылезет наружу — очень надеюсь, что да.

Наружу вылезла только тень. Вернее, она незаметно отделилась от отброшенной на пол тени Ильи и поползла по полу, по стене, по потолку… Максим Сергеевич быстро обернулся, но зацепить не успел — только увидеть, что у существа имеются два здоровенных рога.

— Догнать? — надо же, на обратной стороне Ирина Арсеньевна очень даже лихо соображает. И в окружающей зыбкой синеве её волосы так и пылают — единственное яркое пятно.

— Подождите, не сейчас…

Надо было сейчас и ни минутой позже, но оставить Илью они не могли. Парень пришёл в себя на коленях посреди синего-синего универа и явно решил, что свихнулся.

— Куда… Что я такое выпил? — растерянно спросил он у плиточного пола.

— Ничего незаконного, я надеюсь, — буркнул Мечников, присаживаясь рядом. — Ну чё, Ильич, коммунизм?

— Александр Дмитрич, вы мне снитесь?

— Делать мне больше нечего, придурок, — ответил заботливый учитель.

— Я так и подумал…

К идиллической сцене воскрешения присоединилась Кара. Ирина Арсеньевна грозно сверкнула глазами:

— Мы его упустим! Вы как хотите, а я пошла наверх…

Максим Сергеевич позволил ей сделать три шага к лестнице, потом тихонько щёлкнул пальцами, и ведьма оказалась неподвижной — а точнее, её ступни, буквально приросшие к полу.

— Нет, вы не пошли.

— Ты ошибаешься! — рыжая копна ведьмы наэлектризовалась, в воздухе вспыхивали маленькие молнии. — Это такой шанс!..

— Ирина Арсеньевна, вернитесь на землю грешную. Мы пришли сюда спасти Илью, Илью мы спасли, в одиночку никто не действует, — негромко сказал волшебник.

Несколько секунд она боролась с собственным гневом, явно готовая разнести всё, до чего дотянется рука. Затем молнии исчезли со звуком лопающихся пузырьков, Ирина Арсеньевна процедила сквозь зубы:

— Как скажете, Максим Сергеевич.

— Вы закончили дебаты? — осведомился Мечников, без особого энтузиазма поворачиваясь к двум ругающимся магам. — Можем идти? Я так понимаю, скоро нас отсюда попросят…

— Правильно понимаешь. Идёмте на улицу…

— А почему всё синее? — пробормотал Илья. Ему никто ничего не объяснил, только дали пару подзатыльников. — И где люди?

— Это не совсем синий, — Максим Сергеевич вовремя догадался, что если не ответить хотя бы на один вопрос, спутники на нервной почве его сожрут. — Изначально это был цвет сумерек, как символ переходного времени суток, но человеческому глазу и воображению доступно не так много цветов. Людей здесь нет, вы правы… Зато есть множество других существ, которым нам лучше не попадаться на глаза.

И они уже появились — краем глаза волшебник засёк несколько привидений. Церемониться дальше не имело смысла: Максим Сергеевич пинком распахнул дверь, успел коснуться брошенных на крыльце часов до того, как их со спины коснулись ледяные пальцы призраков, и они вернулись обратно.

***

Их отпаивали горячим кофе за сорок рублей, усадив на уютные диванчики на кафедре социологии. Кара была так возбуждена, что говорила и спрашивала за двоих, но в основном её накрыло жестокое разочарование:

— Я думала, сейчас ка-ак начнётся! Ну, по закону жанра и всякое такое! А мы быстренько дали Калине пинка и ушли…

— Подзатыльника, — педантично поправил Илья, не особенно участвуя в разговоре.

— Как скажешь… А подраться?

— С кем, с тенью? — поинтересовался Мечников. Он выпросил разрешения сесть на стол и выглядел вполне довольным жизнью. — Ты ж сама видела, что драться было не с кем. Да и не за тем пришли…

— А если оно вернётся? — Кара с головой ударилась в мистику. — Максим Сергеевич, вы же его грохнете?

— Вы как-то все странно меня представляете, — подал голос социолог, меланхолично сидя в кресле. — Особенно вы, Карина, и Люцифер Дмитриевич…

Кара вздохнула и продолжила уничтожать свой кофе — сегодня автомат расстарался и сделал особенно вкусно. Ирина Арсеньевна, кстати, на всех обиделась и ушла, а жаль — с ней можно было бы договориться, как женщине с женщиной…

— Оно не вернётся, — неожиданно продолжил Максим Сергеевич, и все подпрыгнули. — Потому что оно не уходило. То, что мы ищем, засело в этом универе и будет тихонько ждать… Но вселяться в разных людей — дело непростое, поэтому оно обретёт ту форму, в какой существовало до того, как напасть на Илью.

— Я даже не заметил, — расстроенно сказал Калина, а потом выпалил: — Вы же знаете, что Стас… Станислав Павлович…

— Что Станислав Павлович гнида, мы знаем, — перебил Мечников. — Остальное вас не касается.

— Тебя тоже, Саша, — улыбнулся Максим Сергеевич и увернулся от скоростного мечниковского кулака.

— Последнее, что я помню, это Станислав Павлович, — разговорился Илья, размахивая пустым стаканчиком. — Он подошёл ко мне и сказал кому-то за моей спиной — «берите этого, собьёт их с толку…»

— Поздравляю! — воскликнул Мечников. — Поздравляю Станислава Павловича! Впервые в жизни у него получилось сделать что-то хорошо, и это не расписание.

— И он нам весьма помог, — пробормотал Максим Сергеевич, думая, что его никто не слушает, но только его все и слушали. — Теперь мы точно знаем главного проводника… и остаётся только…

— Убить Стаса?

— Выпотрошить Стаса?

— Допросить Стаса?

— Ждать, — расстроил социолог. — И ни в коем случае не потрошить Стаса.

Мечников надулся:

— Я думал, ты его тоже не любишь.

— Не люблю. Просто таких стасов надо не потрошить, а сжигать заживо на костре, — очаровательно улыбнулся Максим Сергеевич. Кара вздохнула — ох эти глаза, ох эти руки, ох эти ямочки на щеках, ох эти кровожадные замыслы любимого препода! Ради этого стоит получать высшее образование!

***

Только узрев бабу Машу сзади, Мечников сообразил, что свернул куда-то не туда. А вернее, он по привычке свернул за Барсовым и оказался у него в подъезде. Судя по всему, социолог был погружён в думы ещё более глубокие, потому что при виде бабы Маши сам шарахнулся на полшага назад.

— Сочувствую, — пробормотал Мечников. — Я бы тут с катушек слетел.

Баба Маша наконец повернулась лицом и отбросила швабру.

— Гости дорогие! Андрюша!

— Здравствуйте, — вежливо оскалился «Андрюша».

— Добрый вечер, баб Маш, — обречённо поздоровался Максим Сергеевич. — Пропустите?

— А чего б не пропустить? Лизочка вас уже третий час дожидается! Я её пустила, — похвалилась консьержка. — И вдобавок холодец дала.

У мужчин возникли вопросы: Максим Сергеевич спросил, к чему вдобавок и что такое припёрла самозваная Лизочка, кроме себя, а Мечникову стало интересно, с чесночком или нет. Баба Маша подтвердила, что с чесночком, и поторопила их наверх, открывая заветную вторую дверь в подъезд.

— Я думал, она обиделась, — поделился соображениями Мечников, рассматривая художественную каллиграфию на стенах лифта. — Ох уж эти бабы…

— Хуже Сатаны, — пробормотал волшебник, уставившись в одну точку. — Слушай, а вы не хотите внезапно укатить на свидание и оставить меня в покое?

— С кем на свидание, с этой психованной рыжей ведьмой, которая не умеет пить? Конечно, хочу, но она пришла к тебе, так что разбирайся.

— Предатель, — протянул Максим Сергеевич, открывая дверь в квартиру.

Ирина Арсеньевна ждала. Она сидела на стуле посреди кухни, любуясь накрытым столом, и всячески демонстрировала дружелюбие.

— А я знала, что вы придёте вместе, — сообщила она, тряхнув рыжей гривой. — Потому что я вас заколдовала.

— И долго я буду за ним ходить? — исподлобья уставившись на ведьму, взъелся Мечников. — Я так-то не по этой части…

Максим Сергеевич закатил глаза, и Мечников ощутил что-то вроде подзатыльника, но магического. Желание таскаться за волшебником в его подъезды пропало, а звёздочки перед глазами появились.

— Спасибо. Сразу не мог?

— Я устал, — возвестил Барсов и устроился за столом, с видом святого мученика разворачивая купленный ведьмой салатик. — Так что, будьте добры, господа, покормите кошку и заткнитесь.

Заткнуться господа не пожелали — попросту не умели, да и слишком эмоциональный выдался день, но покормить кошку — это святое. Булка уже была тут как тут: приняв любимую форму чёрного батончика, она сидела на подоконнике и разглядывала этих странных двуногих. Мечников ожидал, что она кинется с выпущенными когтями на нарушителей спокойствия своего хозяина, но Булка, к его удивлению, прошла мимо Барсова, ничего не сказав, и с укоризной во взгляде долбанула его по ноге железобетонным хвостом.

— Знаю, — устало произнёс Максим Сергеевич, тыкая вилкой неподатливый огурец. — Так было нужно…

Булка обиженно мявкнула и пошла за заслуженной едой. Борясь за симпатии барсовской кошки, Ирина Арсеньевна и Мечников насыпали ей столько корма, что бедной Булке не слопать и за неделю, но она мужественно справлялась, стоически уплетая ужин за обе щеки.

— Жаль, конечно, что мы не смогли убить двух зайцев одним разом, — нараспев забормотала Ирина Арсеньевна, усаживаясь за стол напротив волшебника. — Но это не беда… Я сознаю, раскаиваюсь и больше так не буду… А что касается студентов…

Мечников был уверен, что это загадочный ведьминский гипноз, потому что его едва не сшибло с удобного стула дичайшим по силе желанием спать. Но Ирина Арсеньевна вовремя наступила ему на ногу, и желание спать проиграло желанию громко выругаться матом.

— Ирина Арсеньевна, — в том же тоне отозвался Барсов, подперев щёку рукой и так же загадочно глядя на рыжую ведьму. — Я не знаю, зачем вы пытаетесь меня усыпить, если я и так планирую это сделать.

— Усыпиться?

— Самоусыпиться.

— Филфак вас возненавидит, — хмыкнул Мечников, потирая пострадавшую лапу.

— Ну-у, я хотела помочь, — смутилась Ирина Арсеньевна, и на её по вся дни бессовестной физиономии это выглядело почти мило. Максим Сергеевич равнодушно пожал плечами и через какое-то время честно заснул, прижавшись к стене. Под присмотром Булки ведьма с историком раздобыли старый плед и аккуратно накрыли им хозяина квартиры, благоговейно умиляясь.

— И всё-таки, зачем? — Мечникову пришлось вызвать в памяти самые печальные и скорбные воспоминания, чтобы понизить голос, потому что он этого физически не умел.

— Я не совсем соврала. Проход на обратную сторону — это сильная магия, но в то же время не требует особенных усилий, — вполголоса заговорила Ирина Арсеньевна, сгребая под себя оставшиеся недоеденные салатики. — А то, что вы видели сегодня — это… ну, представьте себе, что есть огромное здание. Войти в главную дверь и оказаться внутри — просто. Но пробраться в одну из сотен потайных, причём так, чтобы никто снаружи не заметил подвоха, — в несколько раз сложнее. И я не думала… — ведьма пожала плечами, почему-то покосившись на смиренно кушавшую Булку. — Я не думала, что такое вообще возможно. Но через остановку времени и места… Вы же заметили, что снаружи никто не двигался?

— Да вообще окаменели.

— Вот и я о чём! Это не невозможно, но я думала, что цена высока! — теперь Мечникову приходилось пинать её под столом, чтобы дамочка не повышала голос. Уйти в соседнюю комнату они так и не догадались. — А он просто… просто спит!

— Зато задолбался, как грузчик после смены, — пожал плечами историк.

— Ты не понимаешь! — возмутилась Ирина Арсеньевна. — Я, конечно, поняла, что Максим Сергеевич… То есть, я ни фига не поняла, но это не отменяет того факта, что Максим Сергеевич…

— Что Максим Сергеевич дрыхнет, а ты разоралась, — терпение лопнуло, и он таки вытолкал эмоциональный элемент за дверь. В конце концов, нельзя же так бессовестно мешать двум хозяевам квартиры есть и спать!

Раздвигать диван они откровенно побоялись, а других предметов, на которые можно сесть, лечь или хотя бы подышать, в комнате не нашлось. Хлама здесь было в разы больше, чем в коридоре. На кой чёрт Барсову старые маятники, неработающие часы, коробки, газеты трёхлетней давности, банки, склянки и прочие гаджеты, Мечников даже узнавать не хотел. Судя по круглым глазам Ирины Арсеньевны, этот барсовский бзик не имел отношения к магии…

— Я просто хотела сказать, — зевнула ведьма, аккуратно плюхаясь на неразобранный диван, — что Максим Сергеевич — очень сильный маг… Ты вообще, кстати, понимаешь, что происходит? Человек, как-никак…

— Самое ужасное, что я правда вас понимаю, — проворчал Мечников, пристраиваясь рядом и запрокидывая голову на подушку. — Слушай, по законам жанра у нас с тобой должен быть бурный секс на чужом диване.

Ирина Арсеньевна согласилась, что всё идёт по плану, и через полминуты они самозабвенно храпели, в неудобной позе полусидя на захламленном диване…

========== 8. ==========

Шли дни и даже недели. Ничего магического не происходило, Илью больше никто не пытался сожрать, а Станислав Павлович косячил, как в последний раз.

В понедельник он перепутал две аудитории и поместил семинар по социологии в лекционную аудиторию, а лекцию по философии — в маленькую, семинарскую. Естественно, во втором случае никто не влез.

— Борис Борисович, разберитесь, пожалуйста, — попросила Кара за однокурсников. Однокурсники застряли в дверях и помочь ей не могли.

— А зачем? — удивился Борис Борисович, и мохнатые брови философа от удивления выползли за пределы лба. Ну, почти. — Мы как раз проходим фатализм. Так, значит, решено судьбой…

— Так решено не судьбой, а Станиславом Павловичем, — раздался знакомый голос, и Кара с радостью увидела Максима Сергеевича среди чуточку расступившихся однокурсников. — Борис Борисович, давайте просто поменяемся кабинетами, не дожидаясь этого изверга.

Борис Борисович колебался. То ли он пытался понять, одно ли лицо судьба, изверг и Станислав Павлович, то ли решал, вправе ли Максим Сергеевич так распоряжаться аспектами бытия. Наконец пришёл к выводу, что вправе, и величаво посторонился.

— Прошу… Если вы думаете, что материя вселенной от этого не поколеблется…

— Я ей поколеблюсь, — обнадёжил Максим Сергеевич, одновременно разруливая студенческую пробку в дверях. — Мало не покажется.

После этого неразрешимая ситуация разрешилась, студенты были успешно размещены в подобающих кабинетах, а Максим Сергеевич обрёл уважение Бориса Борисовича, что ему было нужно, как собаке — пятая нога.

Во вторник Станислав Павлович едва не довёл до ручки Геннадия Прянишникова — вечно пребывающий за кадром, но от того не менее живой человек, Геннадий пострадал от опечатки в приказе. К отчислению приговорили Антона Сергиенко, но напечатали Геннадия Прянишникова.

На отчаянный вопрос юного философа, какой частью тела нужно было печатать, чтобы так промахнуться, не смог ответить даже Борис Борисович.

А что было в гуманитарном корпусе в среду, Максим Сергеевич не знал, поскольку ехал к чёрту на рога — в другой корпус, обитель биологов и физкультурников.

— Простите, Станислав Павлович, за бестактность, — накануне допрашивал социолог, назойливо возникая в тех местах, куда собрался пойти составитель расписания, — но как вы себе это представляете? Я должен за десять минут переместиться из одного корпуса в другой и после этого ещё и прочитать лекцию?

Когда Стас был доведён до белого каления (эмоциональный критерий, качественно отличающийся от приведённой выше «ручки»), он в сердцах перечеркнул расписание и заявил:

— Как хотите, Барсов, как хотите! Кверху… ногами! Я переставил вас на третью пару, теперь у вас будет пятьдесят минут на дорогу, довольны?

— Туда ехать два часа! — сорвался Максим Сергеевич. — Я вам что, волшебник?!

Проходящий мимо Мечников заржал так, что пролил кофе, и больше Максим Сергеевич об этом не шутил. У него вообще складывалось впечатление, что шутить доведётся на собственных похоронах, так как добраться до нужного корпуса в нужное время было нереально.

Связавшись с директором института, или деканом факультета, или руководителем учебного процесса… короче, с человеком, который мог устроить ему головомойку на законных основаниях, волшебник несколько успокоился: директоро-декано-руководитель по фамилии Стразов оказался очень милым человеком и не только убедил его, что можно не спешить, но и официально разрешил опоздать — дескать, всё равно все опоздают, вы не один такой. Максим Сергеевич с облегчением поблагодарил господина Стразова и принялся за самое сложное: попытался доехать.

Об отдалённом корпусе богоданного университета ходили анекдоты, такие бородатые, что, казалось, их сочинили ещё до того, как этот корпус был построен. Непримечательное здание находилось в труднодоступном месте, что порождало массу неприличных ассоциаций не только у пошлых студентов, но и у преподавателей, вне зависимости от степени испорченности оных. Корпус находился между лесом и промышленной зоной, ближайшая станция метро была в пятидесяти минутах пешком, и ходили туда только автобусы.

Всё было бы замечательно, если б Максим Сергеевич не ненавидел автобусы.

С самого детства он был любителем подземного транспорта: поезда сами по себе — это, конечно, здорово, но почему-то метро впечатляло волшебника в разы сильнее. Следовательно, все московские места, где метро не было, внушали ему разные опасения. Что касается транспорта наземного, Максим Сергеевич обычно обходил его десятой дорогой и шёл пешком — до любимого метро. Но не сорок же минут, когда ты опаздываешь! Меланхолично покачиваясь в вагоне, Максим Сергеевич в красках представлял себе автобус. Выходило жутко.

Даже слишком.

«Не колдовать, не колдовать, не колдовать», — напоминал он себе, бродя вдоль и поперёк перекрёстка. Автобусных остановок было целое море, чтоб не сказать океан, а нужную он так и не нашёл. Единственное, что удерживало Максима Сергеевича от использования двух противозаконных приёмов — поколдовать или позвонить Стразову — нечто среднее между профессиональным упрямством, не менее профессиональной гордостью и пониманием, что рано или поздно он всё равно найдёт.

И он нашёл — за углом третьего из пяти торговых центров, в тени навеса, напротив магазина восточных сладостей, откуда орала не шибко восточная попса, приютилась остановочка. И все автобусы на ней были нужными.

Дальнейший квест ему помогла выиграть удача. Максим Сергеевич понятия не имел, где должен остановиться долгожданный автобус, а остановки здесь не объявляли и не подписывали. Где хочешь — там и выходи! Максим Сергеевич хотел домой, но увы, увы… Зато в салоне совсем близко к нему стояли две студентки, которые обладали такими длинными языками, что рассказали ему всё. То есть, не ему — девушки просто говорили друг с другом, но весь автобус знал, студентки какого вуза тут едут, сколько сегодня пар, где им выйти, как они заблудились в первый день учёбы, какой красавчик Петрухин и какой засранец Вишневский-Бабочкин.

— Нет бы наоборот! — в сердцах воскликнула одна из девушек. — Я, конечно, понимаю, что фамилия не показатель, но сменить фамилию не на Вишневскую-Бабочкину, а на Петрухину…

Максим Сергеевич от души с ней согласился, хотя ему не грозила ни смена фамилии, ни замужество. Зато, как показала перекличка полчаса спустя, грозил собственно Петрухин.

Но до корпуса Максим Сергеевич добрался едва ли не с комфортом: болтливые девушки вышли на нужной остановке, сами проплутали через три двора короткой дорогой и буквально вывели его к зданию университета. Потом они остановились покурить, и Максим Сергеевич вошёл внутрь с таким видом, словно ездит сюда каждое утро и всё прекрасно знает.

И никакой магии!

— Здравствуйте, Максим Сергеевич, — удивительно, но господин Стразов собственной персоной вышел навстречу. Оказывается, они ровесники, а со спины так и вовсе не отличить, но подбородок у улыбающегося декано-директора был совершенно квадратным. — Удивительно, вы приехали даже раньше… Ещё удивительнее, вы выглядите довольным, я впервые такое вижу! Может, у нас поработаете, а? Шучу…

— Почему бы и нет, — улыбнулся Максим Сергеевич, пожимая протянутую руку, — дорогу-то я в конце концов нашёл.

***

После головокружительных приключений с чужими корпусами было бы логично как можно скорее отправиться домой, но сначала его задержал Стразов — обсудить что-то насчёт учебного процесса, который, честно говоря, никак не касался Максима Сергеевича, а потом настигла СМСка от Ирина Арсеньевны. Сначала ведьма сообщала, что в универе творится чёрт знает что, всё сейчас развалится и рухнет, и Максим Сергеевич уже подумывал ускориться, но вдогонку пришло следующее: «Это Т9. Всё спокойно, извините. Я хотела написать, что приглашаю вас на ужин».

Волшебник начинал догадываться, как Стас сделал «опечатку» в двух совершенно разных фамилиях.

От ужина с ведьмой отказываться не грех: отказываться от ужина с ведьмой опасно для жизни. Зная способности Ирины Арсеньевны, Максим Сергеевич ответил, что придёт обязательно, а потом вспомнил о Булке — но Булка всегда была существом самостоятельным, она знает, где лежит корм и как смахнуть его на пол лапой.

Интересно, какой это ужин — а-ля свидание или она захватит с собой весь шабаш? Максим Сергеевич гадал-гадал и в итоге чуть не умер от смеха, увидев на пороге ресторана Мечникова.

— Выжил в жопе мира и веселишься? — спросил историк, мрачнее тучи. — Поздравляю.

Заняв столик, предварительно указанный Ириной Арсеньевной, они немного подождали, немного выпили. Максим Сергеевич чувствовал себя спокойно и расслабленно и уже собирался рассказать про физкультурников и Стразова, но Мечников заявил:

— Всё-таки не придёт, ведьма. Во всех смыслах. Тебя ничего не смущает?

— Нет, а должно?

— Баба, приглашающая пожрать двух мужиков, причём за свой счёт, — терпеливо разъяснил Мечников. — Барсик, ты меня поражаешь. Конечно, она не явится, ей что-то надо сделать без нас… и не дай Сталин, это «что-то» разнесёт по кирпичикам универ…

— Вообще-то по магическим законам взрослая ведьма…

— …и эти кирпичики тебе потом придётся разгребать…

— …имеет полное право и возможность…

— Полчаса прошло, не придёт она, — рявкнул историк и отобрал у него бокал. Максим Сергеевич обиделся, но ему даже допить не дали. — Короче, платим пополам и идём искать эту рыжую психушку, пока она Стасу глаз на зад не натянула.

— Не натянет, — не очень убедительно возразил Максим Сергеевич, — у него же ещё очки…

Пробормотав что-то о пьяных волшебниках, Мечников ускорил шаг и злобно затопал в сторону остановки. Снова автобусной, до универа, но отнюдь не пьяного волшебника это насторожило. Он ведь и вправду почти не успел выпить, а ведёт себя, мягко говоря, по-идиотски.

— Стразов, — пробормотал Максим Сергеевич.

— Ты свихнулся на этом своём квадратном дядьке? — участливо спросил Мечников. — А можно я не буду слушать?

— Да нет же, он гипнотизёр! То-то он так расстилался, ни один декан физкультурников в здравом уме так делать не станет… Получается, он с кем-то заодно, — уже гораздо трезвее рассуждал социолог, после мечниковского пинка понизив голос в автобусе. — И ему было надо, чтобы я чего-то не заметил, а чего я не заметил…

— Иру… Арсеньевну ты не заметил.

— Ты прав… только, Саша… — Максим Сергеевич неожиданно всё понял. — Она нас не кинула, она в беде. И СМСка эта была поддельная. То есть, первая — настоящая, а вторая — поддельная. И почему я не подумал об этом? Я что, совсем идиот?

— Я не так давно тебя знаю, но в принципе… — протянул Мечников. После этого весь автобус убедился, что пояс по карате у социолога Барсова — не выдумка, а очень даже есть.

***

Когда они добрались до универа, уже стемнело. Гипноз, с самого утра умело накладываемый декано-директором Стразовым, слетел, и Максим Сергеевич обнаружил, что несколько злится. На кого? Да на всех, и на себя в первую очередь, но как же он раньше не заметил?

— Да ладно тебе, в этом корпусе только херня и происходит, — Мечников попытался изобразить отпущение грехов, но у него не вышло.

— А почему? — проворчал социолог, размашистыми шагами пересекая холл первого этажа. — И почему они так далеко находятся и их никто не может найти? Он там засел, этот Стразов, и заколдовал целое здание! Хорошо, если не весь район… И пытался заколдовать меня! А знаешь, с кем он в сговоре?

— Знал бы — не выслушивал бы твоих страданий, а занялся бы делом…

— Цыц, Саша… С тем, кого мы ловим. И скорее всего, это кто-то из деканов.

— Нашего корпуса? — Максим Сергеевич скосил глаза и убедился, что Мечников действительно настроен «заняться» виновником мистических светопреставлений.

— Да, здесь же всё и происходит. Но деканов у нас не так много, и все они, признайся, немного ку-ку. Это должен быть кто-то столь могущественный…

Договорить ему не удалось: выйдя из лифта, преподаватели наткнулись на Ирину Арсеньевну. Та выглядела вполне себе целой, только уставшей, измотанной донельзя.

— Извините ещё разик, — криво улыбнулась ведьма. — Тут было совещание, и я правда подумала, что универ сейчас разнесут.

— Если ты пошутила, разнесу я, — пригрозил Мечников.

— И да, и нет… Они были злые и ругались, но… — Ведьма понизила голос: — Возможно, вы уже догадались, что кто-то из деканов…

Всё резко встало на свои места. Собрание деканов было блестящей возможностью вычислить, кто из них стоит за всеми тёмными делами последнего семестра. Прежде чем остальные придумали план, Максим Сергеевич свернул в коридор. Дверь приоткрыта, и если он успеет…

— Стоять! — шикнула Ирина Арсеньевна и вцепилась в его рукав. — Максим Сергеевич, я три часа торчала под этой дверью и не разглядела ничего, как ни ворожила…

— Ирина Арсеньевна, ворожить и не надо. Только глядеть.

Эх, а было время, когда он просматривал каждого студента в лекционном зале! Это казалось таким далёким и забытым, а теперь нужно сделать то же самое, только с группой деканов.

— Будьте осторожны, умоляю.

— Да-да…

Но они не успели. Дверь открылась, и деканы группками повалили наружу, ненавидя друг друга и мироздание — как всегда после рабочих совещаний. Остановившись чуть поодаль, раздосадованные преподаватели смотрели друг на друга, а Максим Сергеевич смотрел на деканов, слегка прищурив один глаз. Олег Рудольфович размахивает пустой кофейной кружкой, Борис Борисович хлопает глазами, как после долгого сна, Сова ругается с Любовью Серафимовной, Любовь Серафимовна ругается с Совой… Как же всё-таки зовут декана лингвистов? И почему он не спросил у Мечникова про декана историков? Теперь и не разберёшь, кто из них историк.

Шансов, что зачинщик мистических мероприятий ослабит бдительность именно сейчас, было мало, но Максим Сергеевич надеялся: в основном на совещание, потому что такие вещи выматывают посильнее каких-то там колдовских ритуалов. Деканы столпились у лифта, деваться им было некуда, и вот…

Оно было огромным, куда выше, чем в человеческой форме. У него на голове росли витиеватые рога, и их кончики дымились… Оно обернулось, и видение рассеялось, оставив после себя лишь неприятный солёный привкус.

— Два придурка! Стоят они! — не выдержала Ирина Арсеньевна, толкая их за дверь. Это оказалась подсобка, причём тесноватая. — Фух, кажется, не заметили…

Через три минуты преподаватели выскочили обратно, и не из-за того, что лифт ушёл, а из-за того, что с потолка посыпались университетские пауки-старожилы. Мечников и Ирина Арсеньевна пытливо вглядывались в лицо волшебника, пытаясь понять, да или нет.

— Плохая новость, — нарушил тишину Максим Сергеевич, — я его нашёл. Хорошая новость… плохих новостей больше нет.

========== 9. ==========

По лицу Кары сразу было видно — скоро сессия. Ещё позавчера девушка усердно изображала спокойствие и равнодушие, так что она легко смогла обмануть маму, папу, брата, соседку по лестничной клетке и одногруппников. Но не своего научного руководителя.

Они столкнулись в очереди в столовой: Каре, набившей поднос булочками и ещё раз булочками, было неловко видеть краем глаза одинокую тарелочку салата, ютившуюся на подносе Максима Сергеевича.

— Карина, у вас всё хорошо? — вежливо спросил преподаватель, видимо, глядя куда-то в глубину её души.

— Конечно, — убедительно кивнула Кара.

— Тогда как вам второй вопрос?

— Социология коммуникации. Массовая коммуникация, — забубнила Кара.

— Нет-нет… — Максим Сергеевич показал ей на плакат, недавно прикреплённый на стену столовой. Там красовалось: «Руки помыл? А если найду?». — Я хотел уточнить, может, вы знаете, что там грозятся найти — руки, мыло, может быть, умывальник…

— А может, нарушителя, — предположила смущённая Кара.

— А может, надо меньше над учебниками сидеть, — парировал Максим Сергеевич. — Я-то вам всё равно автомат поставлю.

— Вдруг нет!

— Карина, — проникновенно сказал преподаватель, — я поставлю. Теперь лучше?

— Ещё нет…

Кара знала, что пожалеет об этом ещё раньше, чем сделает, но терять было нечего — раз уж обещан автомат. Быстро переложив одну из своих булочек на барсовский поднос, она ринулась к кассе, благо подошла очередь.

— Вот теперь да! — выпалила Кара и смылась со своим оплаченным подносом еды как можно дальше. На втором курсе так не делают! Минимум — в конце третьего, но метаться было поздно.

Раз ей в голову не прилетела булка, значит, всё было хорошо. Или просто приемлемо. Разве что Максиму Сергеевичу придётся доплатить за неё…

Так или иначе, через пять минут Кара забыла как о научном руководителе, так и о булочках. Добывать место в столовой она отправила свою подругу Яночку, и это было, мягко говоря, не лучшей идеей.

Столовая в университетском корпусе предназначалась исключительно для элиты: если прийти туда заранее — места уже заняты, если прийти под конец перерыва — ещё не освобождены, а во время пары вы рискуете получить укоризненный взгляд работницы столовой, но никак не еду. Нормальные студенты игнорировали подобные намёки и всё-таки выбивали себе пропитание как в учебное, так и во внеучебное время, но Кара была паранормальным студентом — она не прогуливала. Поэтому каждый раз дралась за хлеб насущный в самый разгар обеденного перерыва.

Что касается Яночки, это было самое рассеянное в мире существо, настолько же рассеянное, насколько мечтательное и симпатичное. Мы имели удовольствие пересечься с Яночкой в торговом центре, и как же давно это было — наверняка Яночку уже никто не помнит. А зря, забудешь такое. Кара скептически вскинула брови: подруга сидела за столиком в самом центре зала в окружении не очень-то знакомых молодых людей.

— Кара, — томно и радостно повела рукой Яночка, — мы здесь! Я заняла.

— Я просила тебя занять место, а не снять мужиков, — прошипела Кара, но на место плюхнулась. Студенты оказались смутно знакомыми.

По левую руку от Яночки сидел Михан Григорьев. Историк так старался понравиться фееобразной Яночке, что, казалось, на нём даже веснушки горели ярче. Михан ничего не ел и не пил, нависнув над своей тарелкой, полной риса и котлеты (котлеты было ощутимо больше риса), и любовался Яночкой.

По правую руку от неё же расположился Геннадий Прянишников. Они с Карой были весьма поверхностно, но всё-таки знакомы. Философ выглядел как обычно, то есть, поправлял очки и занудно молчал, однако ел, в отличие от Михана, спокойно поздоровавшись с Карой.

О ужас, какие запутанные отношения! Михан смотрит на Яночку, Яночка, к вящему удивлению Кары, не сводит глаз с Геннадия, а Геннадий вглядывается в бытие.

— Какая странная компания, — натянуто улыбнулась Кара, тыкая вилкой мимо тарелки. — Ян, ты чем думал вообще?

Она специально назвала подругу Яном, чтобы разбавить слащавую атмосферу за столом, но не дёрнулся вообще никто.

— Я решила, что тебе без разницы, где жрать, — нежно повела плечиками Яночка.

Теперь Кара всё поняла. Если бы Яночке нравился Михан, она бы ни за что при нём не сказала «жрать» — это привилегия Кары, которая откровенно клала плитку на стили речи, особенно устной. А Геннадий всё равно не слушает…

Надо бы помочь подруге отвадить ухажёра, но тут к ним присоединился ещё и Илья. Увидев Калину, Кара сначала обрадовалась, потом передумала — он, конечно, солнышко, но вряд ли поможет Яночке, уж скорее Михану.

Впрочем, Михан активных действий пока не предпринимал — только пожирал глазами. А его возлюбленная аккуратно и изящно пожирала сэндвич, не забывая косить на философа.

— Что за Санта-Барбара? — шепнул Калина, присаживаясь рядом.

— Не знаю, — ещё тише буркнула Кара. — Но мне не нравится.

— Кажется, о сессии думаем только мы с тобой.

— От сессии до сессии… — на ум пришла старая добрая поговорка. Как же она заканчивалась? Ах да: — Живут студенты весело…

— Действительно. А в конце декабря начинается аврал, — вздохнул Калина и собрался было поесть, но ему не дали.

Геннадий Прянишников отложил вилку, та негромко звякнула, но все почему-то вздрогнули.

— Вы удивитесь, — загнусавил философ, строго окидывая каждого из присутствующих взглядом, — но я должен это сказать. Внимательно наблюдая за нашим корпусом в этом семестре, я обнаружил пренеприятнейшую вещь. Я не буду тратить время на объяснение того, что и так очевидно, а именно — существования иных оболочек реальности, которые нашему глазу недоступны. Все собравшиеся за этим столом уже сталкивались с нечистью в том или ином виде.

Собравшиеся промолчали, и Геннадий продолжал:

— Я потратил несколько ночей на размышления и пришёл к выводу, что однажды столкнулся на улице с существом, прямо или косвенно принадлежащим к другому миру. Илья и Карина, вы явно подверглись прямому воздействию этой неведомой силы, и не надо ничего отрицать — никто не придал значения тому, что вы, Максим Сергеевич, Александр Дмитриевич и Ирина Арсеньевна делали осенью на крыльце университета, но я придал. И сделал выводы. Яна, ты…

— Да? — хлопнула ресницами Яночка.

— Ты последние два месяца была в отношениях с мёртвым историком, — безжалостно сказал Геннадий. — Я проверил все списки и журналы, какие смог найти, и нашёл в сети некоторые записи касательно прошлого Александра Дмитриевича. Так вот, тот старшекурсник, с которым ты встречалась, давно умер, и только из-за тебя он до сих пор появляется на учёбе. Из-за тебя или из-за чего-то ещё.

Яночка вежливо ахнула. Кажется, её эта новость не шибко впечатлила.

— Допустим, — железным голосом сказал Илья. Кара покосилась на него: Калина внимательно слушал философа и, кажется, не собирался ничего отрицать. — Допустим, Геннадий. Но что насчёт Михана? Он-то тут при чём?

Четверо переглянулись и посмотрели на пятого. Михан осоловело моргнул и выдал:

— А я просто… мимо проходил.

— Михаил несколько раз пересекался с тем призраком, о котором я говорил ранее, — пояснил Геннадий. — Но, поскольку он лишён некоторых моральных и умственных качеств, не счёл нужным обратить внимание на некоторые странности…

— Слушай, Пряник, — разозлился Михан, — можно попроще?

— Ты дебил, — кратко перевёл Калина. — Геннадий, мы не будем ничего отрицать, а ты, будь добр, скажи… к чему это всё было и какой вывод?

Прежде, чем Геннадий снова открыл рот, вступила Кара:

— Тихо! Я догадываюсь, что сейчас будет. Философская революция… Да, мы с Ильёй сначала просто помалкивали, а потом помалкивали с разрешения, но… Это не касается нас, ребята. Это действительно страшно, и не надо лезть на обратную сторону из-за того, что мы обо всём догадались.

— Сама-то не болтай, — шикнул Калина. — Она имела в виду…

— У этой оболочки реальности есть название! — восхитился Геннадий, и это была первая человеческая эмоция, которую он выказал за всё время разговора. — Позвольте, я запишу.

— Не позволяю, — повысил голос Илья, — не пиши ни строчки, ты… Пряник. Ты молодец, что провёл такоеисследование, даже немного завидно — мы с Карой предпочли сделать вид, что ничего не происходит. Но…

— Неужели вы не хотите избавить альма матер от зла? — вскинул брови философ.

— Ты зачтёшь траурным голосом Ницше и всё сразу станет хорошо? — ласково осведомился Калина, но у него от злости очки запотели. Кара восхитилась, правда, молча. — Нет, Гена, так не пойдёт. И не только Гена, это всех касается! Мы ничего не делаем и…

— И упускаем шанс улучшить свою карму, — ввернул Геннадий. Пока все гадали, при чём здесь карма, он спешно заговорил: — Я понимаю, что ты имеешь в виду, но послушайте же, у меня есть идея!

Михан завыл:

— Я смотрел один фильм ужасов, который начинался так же…

— Говори, — подбодрила Яночка. Она явно ничего не поняла, но Геннадий всё ещё интересовал влюбчивую студентку.

— Перечисленные преподаватели, все с разных кафедр, не без причин спевшиеся в последние полгода… Они точно что-то задумали, я всё чаще вижу их вместе в самых неподходящих местах… Да, я вижу многое, — добавил философ, поняв, что все скептически уставились на его очки в трещинах. — Не отвлекайтесь. Грядёт какая-то развязка, какой финал, это концепция любых взаимосвязанных цепочек…

— Пряник, я тебя щас укушу…

— Тише, Михаил, надкусить философскую материю доступно далеко не каждому. Так вот, им может понадобиться наша помощь как студентов! Кто лучше знает, где можно спрятаться в этом здании? Те, кто прогуливает пары. Кто лучше знает, как обмануть охранника и проскользнуть без студбилета? Только студенты!

— Кому сдавать сессию? Только студентам! — саркастически воскликнул Калина, и философ затих. Экзамены грозили всем, в том числе ему.

Кара переводила взгляд с одного на другого, не забывая об остальных. В уме Геннадия решались сложные философские задачи, Калина откровенно злился и пытался держать под контролем весь стол, Михану было до лампочки — но даже он насторожился. Яночка, прикрыв глаза, смотрела на Кару. То ли осуждающе, то ли заинтригованно, не разберёшь.

Неожиданно Михан родил мысль, которая пришлась всем по душе.

— А Станислав Павлович… может быть в этом замешан?

— А что? — хором спросили Кара и Илья, припоминая случай в лифте.

— Да стукнуть его хочу, — признался Михан, — только и всего. А повода нет.

— Санмитрич и без повода не возражал бы, — хмыкнул Калина.

— Неужели я не вдохновил вас на решительные действия? — расстроился Геннадий. — Я точно знаю, что как минимум двое из нас пострадали от существ инородного происхождения, это Илья и я… Остальные в этом как минимум заинтересованы!

— Постой-постой… Ты вроде не дурак, — медленно заговорила Кара, — и не стал бы лезть на рожон без причины. Признавайся, Гена… Что и где ты нашёл?

Философ торжествующе улыбнулся:

— Я знал, что у тебя есть голова на плечах, Карина! Не «что», а «кого». И я в любом случае намерен сказать об этом преподавателям, но я решил, что вы, как заинтересованные лица…

Заинтересованные лица дружно велели «показывай», и Геннадий Прянишников, словно Иван Сусанин, повёл их из столовой в спортивный зал, находящийся на цокольном этаже.

Выражаясь на упрощённом студенческом — в бункер.

***

Максим Сергеевич мог бы видеть со своего места в столовой весь процесс студенческого сговора, но он был смертельно занят — пытался съесть каринину булочку.

— Барсик, ты меня поражаешь, — протянул Мечников, уничтожая вторую тарелку картошки. — Эта маленькая булочка явно сильнее тебя.

— Иди ты, Саша…

— Не пойду никуда, пока ты не доешь, то есть, просижу тут до конца света.

— Кончай издеваться, — Максим Сергеевич страдальчески вздохнул и откусил ещё один кусочек. Маленький. — Вот за что? Что я ей сделал? И как ты можешь столько есть?!

— Не переходи на личности, — хмыкнул сытый, а потому добродушный историк. — Ты просто выглядишь, как заключённый в концлагере. В хорошем костюме, но заключённый. Меня не удивляет, что сердобольная студентка не удержалась… Удивляет, что она была одна такая.

— Остальные спрашивали разрешения. Карина решила, что это лишнее, и стратегически это было верное решение.

В этот момент социолог поднял голову от тарелки и мог бы увидеть процессию воинственных студентов, отправившихся туда, куда не следовало; но вид загородил пышный бюст явившейся из ниоткуда Ирины Арсеньевны.

— Мужчины, я вам морсик принесла, — обрадовала она.

— Чего это ты такая радостная? — нахмурился Мечников, морсик, однако, принимая — сначала в руки, потом внутрь. — Готовишься валить студентов на сессии?

— Нет, просто настроение хорошее…

— Хорошее настроение у ведьмы — это плохо, — вздохнул Максим Сергеевич, страдая над едой. — Как пить дать, случится какая-нибудь дрянь.

Дрянь уже случалась этажом ниже, но столовая приглушала не только запахи, но и прочие доступные человеческому организму ощущения, и никто ничего не заметил.

— Может, Стас что-то намутил? Вы смотрели расписание? — встрепенулась ведьма и полезла в сумочку за планшетом.

— Не смотри эту гадость, — поморщился историк, — аппетит испортишь.

— У меня аппетит есть всегда! — гордо сообщила Ирина Арсеньевна. Максим Сергеевич тихо застонал. — Но всё-таки вы правы. Перепады настроения у таких, как я, являются чем-то вроде предчувствия. Проблема лишь в одном: никогда не понятно, чего именно ждать! Даже не определишь, кто-то родился или умер!

— Кто-то умер от переедания, — сказал Мечников, и его больно пнули под столом. — Ай, Барсик… не очень-то по-каратистски…

— Зато достаточно по-садистски. Так, — волшебник одним решительным махом прикончил булочку, и все молча восхитились. — Так. Владыку мы нашли, хотя к этому существу очень трудно подобраться. Предчувствиям Ирины Арсеньевны я верю, так что за оставшуюся часть перемены нам надо понять, что к чему, и, возможно, даже действовать. Скоро сессия, а это значит, что времени в обрез…

— Потому что во время экзаменов мы будем заняты? — предположил Мечников.

— Потому что во время экзаменов, — ответил Максим Сергеевич, — вурдалаков, оборотней и прочих тварей в универе будет в три раза больше обычного, и все они — союзники нашего главного врага.

За соседним столом какой-то студент воскликнул:

— Михална — такая тварь! Ну просто ведьма! Сорок билетов по три пункта в каждом, да пошла она к лешему…

— И леших, — беспечно добавил волшебник, поднимаясь из-за стола. — Я же говорил.

***

Во всех нормальных универах спортивный зал располагался в более-менее приличных местах. Кто-то занимался на пятом этаже, кто-то — на первом, кто-то — на цокольном, но приличном цокольном, который было не отличить от первого или пятого — там даже окна были! Правда, почти под потолком… В главном же корпусе нашего богоспасаемого университета не нашлось места для занятий спортом: откровенно говоря, историки, лингвисты, филологи и философы его и не искали. Но было надо. Для галочки.

И когда «сверху» пришло требование сделать, наконец, спортивный зал, обитатели гуманитарного корпуса поднатужились и раскопали бункер.

Спускаться туда было надо по лестнице, холодной, как смерть, и такой же нежеланной для любого пышущего здоровьем и молодостью студента. Перила заросли паутиной, а на стенах издавала предсмертные хрипы штукатурка, пол был покрыт старой плиткой неопределённой цветовой гаммы; затем предлагалось свернуть налево. Раздевалки, буквально выдолбленные в стене, по температуре могли посоревноваться с айсбергом, а по общей атмосфере — с гробом. Сам спортивный зал выглядел более-менее прилично, если не знать, что он находится в подземелье, и игнорировать вздохи неизвестного происхождения, доносившиеся с разных сторон в самый неожиданный момент. На самом деле, вздыхали привидения, но эта мысль пришла в голову ребятам только сейчас, после знакомства с реальной нечистью.

В общем, гуманитарии спорт не любят.

— Что-то я не чувствую тяги к здоровому образу жизни, — признался Михан, выглядывая из-за плеча Ильи. — И я не в том смысле, что не хочу тут играть в волейбол. А в том, что это надо обмыть.

— Что именно? Ты что, тут ни разу не был? — буркнул Калина, расстроенный тем, что они всё-таки куда-то попёрлись. А могли бы, между прочим, к зачёту готовиться.

Кара ткнула его в бок и молча показала на центр зала. Яночка вздрогнула, Геннадий Прянишников как-то странно пошевелился — оказалось, взял её за руку.

В центре зала тоже пошевелилось. Пошевелилось, закряхтело… Стало ещё холоднее, на губах появился странный привкус. Что же это за существо? И почему оно так странно двигается?

— Кто здесь? — храбро выкрикнула Кара.

— Ну я, — хрипло ответили ей.

— А поконкретнее? — поправил очки Геннадий.

— Физрук ваш, — буркнуло существо и распрямило спину. — Половицы чиню, блин. А вы чего припёрлись? Пара у нас, что ли?

Калина рассмеялся, Михан выдохнул, Кара с Яночкой набросились на Геннадия. Философ отбивался, как мог: дескать, ему показалось, что это какое-то неземное чудовище. Впрочем, Геннадия поймите и простите: ты можешь быть гением и отличником, но ходить на физкультуру в университете — это определённо какое-то извращение, и даже Геннадий таким не страдал.

— Заблудились, что ли? — добродушно усмехнулся усатый дядька средних лет. Он и впрямь возился с испорченным полом. — Бывает, сюда кто только не забредает…

Кара открыла рот, чтобы поблагодарить хорошего человека, но что-то пошло не так. Препод как-то странно замер, глядя за её спину, а потом дёрнулся, словно ему поставили подножку, и рухнул на пол. Студенты взвизгнули в разных тональностях, а по полу пронеслась такая волна леденящего ветра, что многие не устояли на ногах.

Физрук не шевелился, а оторванная половица валялась рядом. Кара с трудом села, опершись о стену: остальные пытались понять, что происходит, и непроизвольно жались друг к другу.

Они оказались в непонятной, но определённо жуткой ситуации, ещё и в бункере, куда никто не пойдёт искать… Что могло быть хуже!

— Доигрались, юные следопыты? — холодно спросили из коридора. — Вы зашли слишком далеко. Не стойте на моём пути.

Кара, дрожа, подняла голову. Лиц остальных она не видела, но надеялась, что все в порядке; в полутьме бункера её руку нашла рука Калины, и стало немного легче. Совсем чуть-чуть, потому что перед ними предстал человек, виновный во всех мистических бедах университета за последние полгода.

Максим Сергеевич знает? Пожалуйста, скажите, что уже знает и скоро придёт! Потому что такая сила, ещё и тёмная, в руках одного из деканов — это очень, очень плохо…

— Скоро сюда придёт мой проводник, — голос чужой, потусторонний, высокомерный, хотя если вспомнить как следует — этот человек всегда говорил в таком тоне. — Придётся ему присмотреть за вами, непослушные дети, пока я завершаю свои дела.

— Почему? — не выдержала Кара, хотя ей было смертельно страшно. — Здесь столько странных людей, столько преподавателей, у которых есть мотивы отомстить всему универу… Философы, их вообще никто не любит, а у историков свои наклонности… Почему именно вы?!

— Всё просто, коллега, — страшно улыбнулась Любовь Серафимовна и поправила прядь, выбившуюся из-за левого изогнутого рога, который слегка дымился. — Потому что филфак — элита общества. И скоро вы все усвоите эту истину раз и навсегда.

========== 10. ==========

Филологи восстали.

Кара никогда бы не подумала, что этот забитый факультет способен породить такое зло, но он всё же породил — других идей, почему у Любови Серафимовны растут воистину сатанинские рога, у неё не было. Она ожидала подставы от кого угодно: от родных социологов, переборщивших с теорией коммуникации, от историков, решивших захватить мир, от философов, идущих на всё, чтобы найти истину. Пожалуй, вне подозрения были разве что японисты — они были заняты тем, что учили иероглифы, и не могли продать душу Дьяволу по причине нехватки времени. А вот прочие лингвисты — вполне! Они же зубрят латынь…

Любовь Серафимовна подошла ближе, кинула презрительный взгляд на бездыханного физрука и шевельнула пальцами. Тело преподавателя оказалось на скамье, кажется, он не пострадал, но Каре всё равно было жутко. Декан филфака напоминала ей павлина: маленькая голова, коротко стриженые волосы, а хвост распустит — и сразу ясно, кто здесь элита… Огромные очки и тонкие пальцы в кольцах только подчёркивали самомнение Любови Серафимовны.

И, конечно, рога. Точно! Именно эту тень она видела на обратной стороне!

— Вы все мне мешаете, — холодно сказала женщина, — и будете наказаны. Я сотру память всем студентам, кроме своих, и отныне в этом корпусе будет только филология…

— Зачем? — пискнула Яночка, прижимаясь к мужественно молчавшему Геннадию, чьи очки покрылись инеем. — Если в универе останутся одни филологи, вы станете не элитой, а просто… просто обществом! Ведь элита — выделяется, а из кого будете выделяться вы?

— Молчать, — шикнула Любовь Серафимовна. — Для начала нам надо поглотить все гуманитарные специальности, чтобы никто, слышите, никто и никогда больше не шутил свои дурацкие шутки про филфак! И ни один паршивый лингвист не скажет, что у него больше абитуриентов…

— Почему вы выбрали Станислава Павловича? — на удивление тихо спросил Михан. — Он же с истфака…

— Станислав Павлович страдал, — с удовольствием ответила Любовь Серафимовна, прохаживаясь по бункеру перед замершими и замороженными студентами. Где-то наверху, наверное, уже начинались пары, и Каре и остальным ещё никогда так не хотелось поучиться. — Он так старается каждый день: составляет расписание для вас, состыковывает часы и аудитории так, чтобы было как можно меньше конфликтов, загружает расписание в электронном виде, чтобы каждый мог его скачать… А вы, неблагодарные людишки! Что ему даёте вы? Ничего! Любой хоть раз, да жаловался на плохое расписание, просто потому что ему не хотелось ехать к первой паре… А что может с этим сделать Станислав Павлович? Ничего! Он делал всё, что мог, но не получал взамен ни крупицы добра… И когда появилась я, он был готов на всё. Он продал душу совершенно добровольно и теперь помогает мне, потому что знает: я отомщу за него так же, как мщу за своих подопечных.

Она прислушалась к звукам извне, прищурилась, но продолжила говорить:

— Зайдите в любую социальную сеть, обратитесь к любому гуманитарию. Что он вам скажет? Филфак — ничто, филфак — бред душевнобольного. Ни рыба, ни мясо: ни лингвистика, ни литературоведение. Так-то вы все его представляете! Никому из вас, жалкие смертные, не понять уникального синтеза этих наук! И этот синтез есть филфак. Только мы смотрим сразу в две стороны… — Так вот почему она косоглазит, подумала Кара и едва не рассмеялась в голос. — Только мы видим истину! — Вот тут икнул Геннадий Прянишников. — Все шутят, что после филфака работать можно лишь в Макдональдсе. Знаете, кто на самом деле работает в Макдональдсе?

Студенты испуганно вытаращили глаза. Несмотря на весь ужас ситуации, каждый боялся услышать про свой факультет. Любовь Серафимовна оскалилась:

— Неудачники работают в Макдональдсе. Там место всем вам, но никак не элите гуманитарного факультета. И не только гуманитарного! Как только я расправлюсь с вами, я пойду дальше. Следующий на очереди — спортивный факультет… Эдуард Иванович Стразов, их декан, гипнотизёр высшего уровня, потомственный колдун. Он держит в страхе всё Новокосино! Он на моей стороне. Все спортсмены подчиняются Стразову, а Стразов постепенно заколдовывает их, подчиняет своей, а значит — моей воле… Они уже начали читать книги. В спортивном корпусе появилась библиотека. Это значит, что я на правильном пути — на правильном пути сам филфак.

Любовь Серафимовна посмотрела на них левым глазом сверху вниз — правый обшаривал глубины спортзала.

— Вы слишком далеко зашли, и вас уже не обратить. Что ж, остаётся лишь один выход — уничтожить… бесследно. Это станет символом бесславной кончины ваших факультетов.

— Философия будет жить вечно! — неожиданно звонко выкрикнул Геннадий Прянишников и бросился с кулаками на Любовь Серафимовну.

— Стой, дурачок! — завопила Кара, но было поздно. Философа отбросило к стене, и он рухнул на маты.

Историки даром времени не теряли: пока Любовь Серафимовна отвлеклась на Геннадия, Илья с Миханом переглянулись и метнулись к кабинету физрука, где находилась масса полезных вещей. Они успели добежать до гимнастических палок, которыми можно было с успехом отколошматить декана филфака, не будь у неё демонических рогов… Не вышло: парни повторили судьбу Геннадия.

— Из-за пола щадить не буду, — предупредила, шипя, Любовь Серафимовна, нависая над сжавшимися в два комочка Яночку и Кару.

— Тогда я тоже! — грудным голосом возвестила с порога Ирина Арсеньевна Окунь. Кара радостно выдохнула: они были спасены!

***

Максим Сергеевич видел, как ведьма борется с деканом филфака, Мечников отеческими оплеухами приводит в чувство развалившихся на матах студентов, а девушки благоразумно отходят по стеночке. Все такие молодцы, может, обойдётся без него? Было бы просто замечательно…

— Я знал, что вы начнёте действовать перед сессией, Барсов, — раздался голос за его плечом. Обернувшись, волшебник увидел Стаса. Составитель расписания был, как всегда, противным и злобным, но сейчас ещё и опасным: чем ближе Владыка к проводнику, тем более неконтролируемым для собственного сознания становится проводник.

— «Перед сессией», Станислав Павлович, понятие растяжимое. В студенческой жизни, — усмехнулся волшебник, — есть два периода: до сессии и после сессии. Причём они часто смешиваются, казалось бы, вроде только что сдал, а вот — снова сдавать…

— Не философствуйте, вы не Геннадий, — одёрнул его Стас. — И даже не пытайтесь что-то сделать со мной! Я на эти ваши штучки не куплюсь! Я под защитой. И вообще, смотрели бы лучше за студентами…

— Вы бы помолчали… Яна, Карина, вы в порядке?

— Да, — почему-то шёпотом сказала Кара, держа за руку подругу и выбираясь в более-менее безопасный коридор напротив спортзала. — Максим Сергеевич, пожалуйста, не обижайте Станислава Павловича! Он не хотел, она его использовала!

— Посмотрим.

Максим Сергеевич даже не стал предлагать им бегство: девочки явно не оставят безумную компанию, но и задерживаться в спортзале им опасно. Что ж, терять почти нечего… Почти. Максим Сергеевич закатал рукава и парой изящных жестов обездвижил Стаса, заставив того осесть на пол. Пока составитель расписания бессильно ругался, волшебник велел:

— Девушки, у меня для вас задание — присматривайте за этим… униженным и оскорблённым и ни в коем случае не суйтесь в зал. Если расколдуется — кричите мне, но он не должен. Ваших возлюбленных мы вернём в целости и сохранности.

Студентки кивнули и сели караулить Стаса: им было, что друг другу сказать. Максим Сергеевич вздохнул и перешагнул через порог спортивного зала.

Картина неутешительная: Геннадий, Илья и Михан не могли прийти в себя от простой оплеухи, ведь удар, заставивший их лишиться сознания, был вовсе не таким простым. А от битвы Любови Серафимовны и Ирины Арсеньевны осыпалась штукатурка и летали разные предметы, так что бессознательным парням могло прийтись худо. Мечников оттащил их на самый дальний мат, соорудил из гимнастических ковриков подобие защитной стены, а сам сидел рядом и тормошил физрука, который тоже никак не хотел просыпаться.

Максим Сергеевич видел, как историк игнорирует сыпавшиеся со всех сторон предметы и обломки и, следовательно, возникающие от них синяки, и упрямо прикрывает студентов и физрука. Мрачная решимость простого человека, который просто попал не в свой мир…

— Сделай что-нибудь! — проорал Мечников, поймав его взгляд. — Какого… ты просто стоишь и… Барсов!

— Я делаю, — откликнулся Максим Сергеевич. — Ещё одну минуту…

Этого должно хватить. Раньше он просто не сможет сдвинуться с места. Волшебник ещё раз проверил, кто где находится: девушки караулят Стаса, парни и бесчувственный физрук под присмотром Мечникова, Ирина Арсеньевна дерётся из последних сил. Они договорились ещё по пути, кто выигрывает время, а кто действует по-настоящему, но Максиму Сергеевичу всё равно хотелось, чтобы никто больше не страдал. Увы, это противоречило не только плану: поменяйся они местами, и Любовь Серафимовна сразу заметила бы подвох.

Рыжие волосы ведьмы липли к лицу, дыхание сбилось, она ворожила, как могла: декана филфака атаковали простые и смешанные молнии, иллюзии, галлюцинации, подключились даже спавшие в спортзале привидения — их вовремя привлекла на свою сторону Ирина Арсеньевна. По виску Мечникова стекала кровь, и он её даже не смахивал, отбиваясь гимнастической палкой от летящих в их сторону обломков шведской стенки. Любовь Серафимовна успевала шаг за шагом, заговор за заговором ослаблять Ирину Арсеньевну и метать всё, что подвернётся под руку, в сторону беззащитных людей.

Они не были бы беззащитными, если бы…

Тридцать секунд, двадцать, десять…

Сработало!

На стене напротив входа замерцал постепенно расширяющийся синеватый круг. Это был не совсем синий — цвет сумерек, символ переходного времени суток. Рукотворный портал на обратную сторону. Единственный шанс победить Любовь Серафимовну и спасти университет.

— Вы это сделали! — радостно вскрикнула Ирина Арсеньевна, и тут же её ноги подкосились: отвлёкшись на портал, она пропустила атаку и оказалась стреножена какими-то скользкими подземными щупальцами. Неприятно, но не смертельно, а главное — теперь она не сдвинется с места до конца мистерии, поэтому Максим Сергеевич спокойно вошёл в зал.

Любовь Серафимовна прищурилась сильнее, чем раньше, и склонила голову к левому плечу. Рога на голове декана филфака заалели и задымились.

— Что ты творишь, волшебник, — прошипела она. — Я не уйду из этого мира добровольно!

— Этого я и не жду, — улыбнулся Максим Сергеевич и положил предварительно снятый пиджак на скамейку. — Мы вместе прогуляемся, хорошо? Я и вы, и больше никого.

— Этого, — ощерилась она, — не жду уже я!

Вспыхнуло и бабахнуло, не будь Максим Сергеевич магом, его бы отбросило к стене — так же, как всех остальных несколькими минутами ранее. Любовь Серафимовна уже поняла, с кем связалась, и начала колдовать сложнее: в ход шли не штукатурка с баскетбольными мячами, а настоящие чары, чары порчи и чары призыва. Максим Сергеевич парировал с лёгкостью, делая вид, что ему это безумно тяжело даётся; главное, чтобы повелась только декан филфака, а не все остальные… Хотя чего прикидываться? Он только что своими руками распахнул двери на обратную сторону, а это не шутки!

Нужно было как можно скорее вытолкнуть рогатую женщину туда, тогда он сможет драться в полную силу. Говоря начистоту, ТОЛЬКО тогда. Максим Сергеевич убедился, что всем хватило мозгов не подходить ближе, и замахнулся левой рукой, правой прикрывая сердце — место, куда обычно целят такие твари, как Любовь Серафимовна. Легонько рассечь воздух и…

— Не так просто! — прорычала оказавшаяся Владыкой. Уже летя спиной в мерцающий портал, она выбросила руку, и из пола вырвалось очередное щупальце из преисподней. Максим Сергеевич не успел его перехватить, параллельно защищаясь от порчи с потолка, и краем глаза увидел, как щупальце схватило за ногу Геннадия Прянишникова и потащило его за собой. Мечников поймал Геннадия, но не остановил…

— Чёрт возьми!

Одарив его напоследок торжествующим взглядом, Любовь Серафимовна скрылась в портале. Забрав с собой этих двоих… Чёрт взял!

Повисла тишина.

— Максим Сергеевич!

Он обернулся. Ирина Арсеньевна наконец расправилась с щупальцами, сжёгши их дотла, и кинулась к нему, но остановилась, будто напоровшись на невидимый столб, когда посмотрела в лицо.

— Ирина Арсеньевна, — ровным голосом сказал волшебник, — я рад, что вы снова в строю. Вам под силу привести в чувство оставшихся студентов и преподавателя. Пожалуйста, займитесь этим, пока мы не вернёмся.

— Максим Сергеевич, — повторила ведьма. Губы у неё дрогнули. — Вы же понимаете…

— Удачи, Ирина.

Он шагнул в мерцающий синеватый круг, услышав за спиной только сочувственный всхлип.

***

Эта обратная сторона сильно отличалась от того, что он видел осенью. Сориентировавшись в пространстве, Мечников вскочил на ноги и первым делом отодрал от Геннадия ослабевшее зловредное щупальце. Парнишка был без сознания, и, наверное, слава богу! Он не вспомнит этого кошмара…

Жуткая бабища с рогами тоже здесь, значит, Калинин с Григорьевым в безопасности. В относительной безопасности. Что-то подсказывало Мечникову, что он мог и не рвать жопу за философа, но поступить иначе тоже было нельзя. А теперь…

Это была их родная станция метро, та, на которой находился корпус универа, но какая-то неправильная. Мечников с Геннадием оказались на рельсах, но вели эти рельсы не в туннель, а почему-то сразу на улицу. На платформе было пусто, только из-за ближайшей колонны раздавалось сосредоточенное сопение, кряхтение и шипение. Всё вокруг — серовато-синее с редкими лиловыми проблесками, холодное и насквозь пропахшее солью. Далёкий гул поездов, которые явно едут не сюда, а отсюда, и тишина — полумёртвая тишина.

Мечников подхватил философа за талию и перебросил его руку через свою шею: очнётся — будет держаться, не очнётся — не будет падать. Осталось понять, как отсюда выйти, но злополучного круга-портала было не видать.

— Вы целы?

Историк резко обернулся: откуда взялся Максим Сергеевич, было непонятно, но он взялся! Барсов спрашивал их, а смотрел на платформу, и стало ясно, что сейчас прольётся чья-то кровь.

— Да. Остальные?

— В безопасности… К сожалению, я не могу вернуть вас раньше определённого времени, — быстро говорил волшебник, мелкими шагами подбираясь к платформе. — К тому же, надо одолеть эту дрянь. Пожалуйста, не уходи далеко отсюда.

— Может, нам как раз отойти? — переспросил Мечников. — Тут, конечно, везде жутко, но вы же будете драться…

— Я понимаю, — с досадой пробормотал Барсов, — дело не в этом… Вам обоим нельзя здесь находиться. Мне тоже, но я отобьюсь.

— От чего ещё?!

Силуэт Любови Серафимовны появился на краю платформы, и Максим Сергеевич одним красивым жестом подтвердил свой пояс по карате: Мечников рухнул на рельсы раньше, чем выругался матом. Вместе с ним рухнул Геннадий. Отсюда ничего не было видно, и, когда он наконец сел, чтобы хоть как-то видеть платформу, драка уже началась.

Мечников за свою жизнь посмотрел достаточно фэнтезийных боевиков, но не представлял, что на самом деле эффекты — всего лишь эффекты. Ни Любовь Серафимовна, ни Максим Сергеевич не кидались красивыми световыми вспышками и практически не раскрывали рта: рогатая женщина шипела и притоптывала ногами, волшебник ограничивался мелкими и зачастую незаметными движениями рук, но было очевидно, что каждый из этих жестов причиняет противнику боль. Они кружили по платформе, и вот оно, единственное совпадение с фильмами, которое засёк историк — скорость. Барсов двигался быстрее человека, но не быстрее какого-нибудь гепарда, а вот Любовь Серафимовна металась и вертелась так, что становилось ясно — у неё тут, на обратной стороне, какие-то свои источники силы.

К тому же, женщина немного изменила форму. Ей больше не нужно было придерживаться человеческого облика, поэтому бывшая декан филфака увеличилась в размерах, и больше всего раздались кисти рук, ступни ног и почему-то подбородок. Рога дымились, возможно, она ими тоже пользовалась, как источником силы… Вот уж когда Барсику не помешал бы настоящий хвост!

Несмотря на отсутствие красочных заклинательных воплей и световых мечей, напряжение росло. Мечников почувствовал, как волосы на затылке встали дыбом, да чего уж — на руках тоже. Эти двое разогнались не на шутку. Обидно, когда не понимаешь, кто побеждает! Лучше Барсов… Конечно, лучше Барсов, но как понять, кто впереди?

— Я нужна людям! — неожиданно заявило рогатое чудище. Её голос гулким эхом разлетелся по станции. — Я нужна людям, пока людям нужно мстить! Гнев, зависть, обида… Это всё — мои эмоции, это эмоции моих людей…

Волшебник не стал тратить энергию на разговоры и промолчал, рубанув воздух ладонью левой руки и одновременно очертив овал правой. От комбинации этих жестов Любовь Серафимовну тряхнуло, но не прибило, а жаль.

— Конечно, филологи — всего лишь жалкое прикрытие, как и университет… Но я так долго жила в этом теле! Каждый, кто задумывался, когда я пришла к ним работать и почему они не встречали меня раньше, тут же обо всём забывал! Я сама поверила в свои слова… И была готова осуществить эту цель. Я нашла сообщников…

Барсов увернулся от чего-то невидимого, но за его спиной взорвалась стена — не огнём и дымом, а маленьким ледяным вихрем и десятками обломков. Он по-прежнему молчал, да и что на такое скажешь?

Мечников не знал, насколько волшебнику требуется помощь и требуется ли вообще, но баба задолбала. Мягко говоря. Да и почему он должен тут куковать на рельсах, охраняя бездыханного философа, и даже не чесаться? Честь универа, между прочим, и всякое такое.

Проблема в том, что у него даже камушка под рукой не было — ничего не швырнёшь в рогатую тварь. Не себя же и не Геннадия. Осмотревшись, Мечников нашёл под шпалами какую-то штуковину, но она выглядела слишком стрёмной для бросания — и не брать же в руки всё, что попало, на обратной стороне! Оставалось одно… Запустив руку в карман, историк не нашёл там ничего, кроме собственного мобильника.

Ну и хрен бы с ним.

Когда Любовь Серафимовна сложилась в какую-то совсем уж нечеловеческую фигуру, явно сосредотачиваясь для трудного заклятия, Мечников привстал на рельсах и со всей силы саданул в неё дорогим телефоном. Попал не в рога, а в висок, и это было хорошо — кажется, получилось сбить её с толку! От внезапной боли, тем более, такой бытовой и немагической, рогатина явно растерялась.

Помогло ли это выиграть Максиму Сергеевичу или нет, Мечников не знал, но заклинание, прилетевшее во «Владыку», оказалось сильным. Достаточно сильным, чтобы она легла на пол и скорчилась. Барсов снова изобразил руками что-то красивое, подошёл поближе к рогатой даме, потом резко отпрыгнул и через пару секунд оказался рядом на рельсах.

— Ложись!

Они очень вовремя плюхнулись вниз, поскольку на платформе раздался взрыв. Опять же, ледяной и с острыми осколками, но без дыма и без огня.

Мечников отполз от Геннадия, которого прикрывал спиной, и огляделся: от платформы не осталось вообще ни черта! Уцелели только рельсы, рельсы и они трое.

— Всё, сдохла, — устало сообщил Барсов, сидя справа и прижавшись спиной к покрывшейся инеем стене. Рубашка была разодрана, а руки — изрезаны, хотя казалось, что заклинания не наносят им никакого вреда. — Больше никаких… филологов…

— А ты-то сам не сдохнешь? — буркнул Мечников.

— Нет… Уж точно не от этого…

Звучало ни фига не обнадеживающе, но он говорил с таким трудом, что Мечников отстал. Можно было попробовать привести в порядок философа, однако… пусть ничего не видит и не знает. Пусть думает, что торчал со всеми там, в зале, когда придёт в себя. Волшебник с ведьмой так красочно описывали, что им всем нельзя на обратную сторону, совсем-совсем нельзя, что пусть Геннадий лучше спит!

— Я помог или помешал? — не удержался историк.

— Помог… Хотя сильно рисковал. Если бы я не успел, — Барсов поморщился, — мы бы взорвались все.

— Угу… А обратно как пойдём? Не, ты не торопись, мне просто интересно…

— Да я всё жду, что нас просто выгонят, — равнодушно поделился волшебник, и Мечников чуть не поперхнулся воздухом. — Меня точно выгонят, да и вас заодно… попросят…

— Ладно, подождём, мне не лень. Слушай, — Мечникову было неудобно его расспрашивать в таком-то состоянии, но молчать здесь было ещё неуютней. — Почему ты всё время говоришь, что выгонят? Не только ты, Ира тоже и все эти нелюди… Ты же вроде как местный должен быть.

— Был местный. Стал не местный, — коротко ответил Максим Сергеевич, без особого интереса рассматривая свои окровавленные руки. — Я нарушил закон обратной стороны и был изгнан. Мне нельзя сюда возвращаться, а ещё больше мне нельзя приводить сюда людей.

— Ты уже два раза… — историк осекся. — А за это что-то будет?

— Не знаю. Смотря кто меня найдёт. В тот раз были призраки, когда мы уходили из универа… Но они ничего не могли сделать, кроме предупреждения. Что сейчас будет — не знаю… Так, вставай.

Что-то изменилось, но что, Мечников пока не заметил. Он послушно встал, ворча, и поднял Геннадия, перекинув через плечо. Барсов тоже поднялся, опираясь на стену, и посмотрел куда-то назад, в темноту, в глубь туннеля — с одной стороны был туннель, с другой — нет.

Из темноты к ним потянулись синевато-лиловые светлячки.

— Не касайся их ни в коем случае, — велел волшебник и медленно, но решительно двинулся вперёд, не отлипая от стены. — Уйдём как можно дальше, потом попробую открыть портал.

— А что будет?

— Лучше не узнавай. Это души мёртвых… так они выглядят на обратной стороне.

Хождение по рельсам оказалось пыткой. Во-первых, это просто неудобно, во-вторых — да всё остальное, чёрт возьми! Геннадий неожиданно стал тяжёлым, у Барсова вскоре кончилась стена, и он пошёл ещё медленнее, просто потому что быстро идти не мог. А эти проклятые светлячки, чем бы они ни были, всё плыли за ними… Лучше бы гнались! Казалось, что они идут медленно, а мёртвые души тянутся ещё медленнее, но почему-то приближаются. От этого на душе становилось совсем паршиво, и ещё историку всё время чудилось, что светлячки вот-вот коснутся его шеи.

Рельсы обрывались, открывая им дорогу в синевато-серое никуда. Но на самом краю виднелась чья-то фигура.

Почти прозрачная, светящаяся женщина средних лет… Неужели привидение? Здесь всё может быть, отрешённо подумал Мечников.

— Не трогайте живых, — высоким голосом сказала женщина-призрак, вытягивая вперёд ладошку. Светлячки отступили, хотя не исчезли совсем. Надо было поблагодарить, но голос подвёл, да и Мечников прекрасно чувствовал, что они с бездыханным Геннадием тут чужие.

Женщина будто и не видела «чужих», она смотрела только на Барсова. Максим Сергеевич тоже на неё смотрел, и у него ещё никогда не было столь горькой улыбки на лице. И улыбкой не назовёшь…

— Ты снова здесь, — прошептала женщина-призрак, подходя ближе. — Тебе стоило оставить Рог Сатаны и исчезнуть.

— Она бы… — Голос волшебника неожиданно надломился. — Прости. Она бы вернулась.

— Ты привёл людей. Снова.

— Я уведу их отсюда.

Женщина горестно покачала головой, она улыбалась сквозь выступившие на глазах слёзы.

— Столько лет прошло, я надеялась, что ты не повторишь своих ошибок… Ему бы не понравилось, ты же знаешь.

— Ему бы не понравилось, — эхом отозвался Барсов, его рука дёрнулась, будто он хотел обнять призрака, но тут же передумал. — Ты нашла свою букву?

— Нашла! Я теперь Странница, — она улыбнулась веселее. — Но это последнее, что я тебе скажу. Вам пора уходить… Я открою портал, но не знаю, куда он приведёт. Ваш мир такой большой.

— Только бы не на рельсы, — деланно улыбнулся волшебник. — Пожалуйста, ты нам очень поможешь.

Женщина-призрак сотворила такой же мерцающий синеватый круг прямо в воздухе. Больше они ничего друг другу не сказали, разве что посмотрели в последний раз. Перехватив покрепче многострадального студента, Мечников шагнул в круг одновременно с Барсовым, и спустя полсекунды они оказались в холле первого этажа родного университета.

— Пифагоровы штаны! — воскликнул Борис Борисович. И как так надо было выйти, чтобы сразу напороться на декана философов?! — Геннадий!

— Борис Борисович! — а вот и второе чудо: от голоса своего декана парень сразу очнулся. Очнулся, сполз с плеча Мечникова, поправил очки и быстро проговорил: — Простите-пожалуйста-мы-очень-спешим. Нам надо…

— В спортивный зал? Нет, господа, — Борис Борисович скорбно покачал головой, — он обвалился. Всех успели вывести, там были Пал Палыч и Ирина Арсеньевна, они вытащили четверых студентов и Станислава Павловича. А потом всё рухнуло. Судя по вашему виду, вы пытались их искать?

— Конечно! — ухватился за объяснение Мечников. — Так оно и было.

— А что с Любовью Серафимовной? — осторожно спросил Геннадий.

Декан нахмурил брови:

— С кем, с кем? Кто это такая?

Максим Сергеевич улыбнулся, и Мечников понял, что без него тут явно не обошлось. И когда успел?

— Однако, Борис Борисович, вы совершенно правы — мы искали их, — подал голос социолог. — Куда идти-то?

— А, да в медкабинет, давайте-ка я вас провожу…

— Давайте-ка не надо, — буркнул Мечников. — То есть, ничего с вашим Геннадием не случится.

Как-то отделавшись от Бориса Борисовича, они приползли в медицинский кабинет. Илья с Миханом встрепенулись и отвлеклись от замазывания своих синяков какой-то мазью, Кара с Яночкой едва не заплакали от облегчения, Ирина Арсеньевна села на койке и издала торжествующий клич:

— Я так и знала! Ура! Хотя и выглядите вы соответственно…

На соседней койке зашевелился Станислав Павлович, которого, вероятно, в какой-то момент вырубило. Физрука Мечников не нашёл, но тот, похоже, выполнил свою миссию в сюжете этого дня и жизнерадостно убежал.

— Помните, что она сказала? — цыкнула на всех Кара раньше, чем Стас открыл глаза. — Он был заколдован! Не шумите!

Заинтригованные преподаватели и студенты подошли, подползли и подсели ближе. Станислав Павлович нащупал очки, осмотрелся, внимательно поглядел на каждого. Да, он явно стал другим человеком.

— Что произошло? — каким-то слишком нормальным голосом для Стаса спросил Стас.

— Спортзал обвалился. Бункер же, — радостно сказал Михан.

— А зачем меня понесло в спортзал?

— Проверить что-то хотели, я не знаю…

Стас беспомощно посмотрел на них на всех. Люди, несколько лет страдавшие от его работы, умилились и заулыбались. Спасён! Будет нормальным человеком.

— А почему… — медленно заговорил Стас. Потом он сощурился, наморщился и заверещал: — А почему вы все не на паре, а? Чего это вы все здесь прохлаждаетесь? Я для кого расписание составляю?!

Что с ним произошло дальше, Мечников не знал — в сердцах выругавшись, он вышел и хлопнул дверью…

========== 11. ==========

Студенты перешли с дешёвого кофе на глицин — самый яркий признак наступавшей сессии. Преподаватели традиционно разбились на два лагеря — те, кто внезапно озверел, и те, кто неожиданно выказал любовь к ближнему, младшему и задолжавшему. Были также исключения: Мечников, зверь всегда, и Барсов, обещавший выказывать тёплые чувства с самого начала. И ни один не солгал!

Хотя барсовские должники считали иначе, и поддерживали их только мечниковские отличники вроде Калины.

— Ты не понимаешь, — уверял Илья стенающего перед зачётом Михана, — всё очень просто. Он не будет обгладывать твои кости, если ты в течение семестра напишешь пятьдесят эссе, сделаешь десять презентаций и ни разу не пропустишь пару. Ничего сверхъестественного!

— Ильич, я тебе сейчас кулаком пропишу, — пригрозил Михан, не выполнивший и трети «не сверхъестественных» требований Мечникова. — И что же, вот это всё сделаешь по одному предмету — и нормально будет?

— Совершенно нормально, — сказал Илья, поправляя мешки под глазами, чтобы лучше видеть собеседника. — Никаких проблем.

— Что это у тебя, пятая кружка кофе за полчаса?

— Нет, — ответил Калина, а потом передумал: — Да.

Ещё немного, и что-нибудь наверняка произошло бы между трупом-отличником и живым должником, но все вероятности перечеркнуло появление девушек: Кара искала Илью, вероятно, чтобы отобрать у него пресловутую пятую кружку и влить в себя, а Яночка искала Геннадия Прянишникова, который вечно был не там, где его ожидали увидеть. Например, на философской кафедре не нашёлся…

— Ни слова! — первым делом рубанул Михан. — Я не хочу слушать, какую сотню билетов из пятидесяти доступных выучили эти ботаники!

— Пятидесяти одного, — с нажимом поправила Кара.

— Уже есть билеты? — удивлённо моргнула Яночка, и Михан влюбился снова.

С приближением сессии всем было не до мистики. Каждые полгода — одно и то же: отличники и хорошисты страдают, вливают в себя тоннамиуспокоительное и спиртное (в зависимости от курса обучения) и заводят привычную шарманку о том, как они, разумеется, завалят. В то же время люди, в действительности подверженные долгам и пересдачам, весело и задорно обсуждают, где будут работать после сессионного провала и в какой коробке жить, а потом почему-то не вылетают. И как тут думать о призраках, бродящих по богоспасаемому университету, о порталах в ныне покойном спортивном зале, о страшных чудовищах будто из другого мира, коими, как выяснилось, кишмя кишел преподавательский состав?

Поэтому неудивительно, что, когда мимо галдящих в коридоре студентов прошёл настоящий вурдалак, они и глазом не повели. Разве что кто-то спросил:

— Эй, ты, видимо, не первый курс? Прошлогодние конспекты не продашь по истории права? За шоколадку.

— Нет, — растерялся вурдалак. На него тут же перестали обращать внимание. Постояв ещё немного, вурдалак пожал плечами и удалился прочь в смешанных вурдалачьих чувствах.

В преподавательских рядах тоже не всё было гладко. Герои и героини, спасая мир в рамках одного универа, почти не накосячили, но одну проблему всё-таки нажили собственной глупостью: декан филфака была повержена, память о ней — старательно изъята, а нового руководителя они найти не догадались. Вернее, догадались, но задним умом, который, как известно, не шибко-то ум.

Станислав Павлович, оставшийся без Владыки практически такой же гнидой, каковой являлся всю дорогу, сразу почуял, кто виноват в отсутствии декана. Поэтому некоторые бумажно-бессмысленные обязанности Любови Серафимовны, которые не требовали знания основ филологии, каким-то чудом кочевали с плеч Барсова на плечи Мечникова, а оттуда — на ручки Ирины Арсеньевны.

И как догадался? Непонятно.

— Олег Рудольфович, — не выдержал Максим Сергеевич, обращаясь к своему декану. — Может, вы ему скажете, а? Я бы ещё понял, если б обязанности декана между собой поделили деканы. А ещё лучше было бы сделать деканом какого-нибудь преподавателя с факультета филологии. Да о чём я говорю, это же единственный логичный выход! Почему отдуваемся мы?!

— Знаешь, Барсов, — протянул декан социологов, глядя на него снизу вверх, — не знаю, почему, но мне тоже в последнее время очень хочется накрячить вас троих. Не понимаю, за что именно, но хочется!

Максим Сергеевич больше не возникал, а ещё пообещал себе колдовать пореже. Что-то простые люди всё-таки чуют… И лучше б они опасность так чуяли, предатели беззащитные!

Сегодня была как раз его очередь возиться с заявлениями чужих студентов, и волшебник с самого утра торчал на своей кафедре, одним ухом слушая сдающих зачёт досрочников, а всем остальным телом сосредоточившись на бумажках.

— Зачёт, свободен, — осчастливил Максим Сергеевич очередного досрочника. Парень прямо взлетел: ему пора было уматывать домой в Якутск, а не на кафедрах просиживать, вот пусть и летит отсюда. — В очереди ещё остался кто-нибудь?

— Никого, Максим Сергеевич!

— Какая радость… Всё, идите.

У кого-то радость, у кого-то… И почему он с этим должен сидеть? Было немножечко обидно, учитывая, что они с коллегами спасли не один университетский корпус от всепоглощающей власти филологов. Видимо, все до сих пор считают филфак бедным и беззащитным… Ладно, ладно, прячем обиду в карман и работаем дальше — о заслугах магического мира миру людскому лучше не знать.

Хлопнула дверь.

— Олег Рудольфович, вы передумали?

— Разуй очи, Барсик. Я что в длину, что в ширину — минимум два твоих Рудольфовича, а то и два с половиной.

Максим Сергеевич поднял голову от бумажек и трагически взглянул на Мечникова. Тот ухмыльнулся:

— Понимаю, но сегодня очередь твоя.

— Саша, если ты пришёл мешать, то сейчас отправишься обратно. Боюсь, недобровольно.

— Обратно — это за дверь или к чёртовой бабушке?

— Обратно — это туда, где ты родился, в самый точный пункт назначения, где тебя не спасёт даже чёртова бабушка.

— Эк ты загнул, так и сказал бы — в…

— Мальчики! — на кафедру социологии бабочкой влетела ещё и Ирина Арсеньевна, пресекши чистый мат в изысканной перепалке. — На меня сейчас в коридоре зомби нарвался! Я попыталась его заколдовать, а он среагировал, как человек… Еле спасла обратно, батюшки святы!

— Потому что это не зомби, — объяснил Максим Сергеевич, — а Петров со второго курса правоведов.

— А вампирша в женском туалете? — расстроилась ведьма. — Её тоже не надо было топить?

Мужчины подскочили одновременно:

— Кого ты там утопила?!

— Бледная такая, с алой помадой, рокерша? — уточнил Мечников. Ирина Арсеньевна кивнула, губы у неё дрожали. — Дура! Это же Настя!.. И не кровь она пьёт, а энергетик! Едрить твою… Ира, иди, вытаскивай обратно мою студентку… Я в женский туалет со своего выпуска не заходил и не пойду.

Ирина Арсеньевна умчалась. Некоторые время преподаватели подавленно молчали, не зная даже, как над ней пошутить.

— А что ты делал в женском туалете? — рассеянно спросил Максим Сергеевич.

— Целовался с однокурсницами, — так же рассеянно откликнулся Мечников. — Ты так не делал?

— Нет. Они за мной пытались пробраться в мужской… Но боялись, поэтому ждали снаружи.

Мечников мужественно решил завидовать молча, в отместку потягивая кофе на рабочем столе Максима Сергеевича. Максим Сергеевич просто подвинулся в другой угол стола, и месть не удалась.

Вестей от накосячившей колдуньи не было, зато на кафедру заявился Илья, искавший Мечникова. Оказалось, историки донесли, куда он пошёл. Вместе с Калиной внутрь завалились Михан, Кара и Яночка, зачем — непонятно, но они снова собрались! Максим Сергеевич насторожился, но виду не подал. Главное — не намекать, может, сами забудут? Сессия всё-таки.

— Вы б ещё Прянишникова припёрли, — хмыкнул Мечников и разнёс в пух и прах его великолепный план.

— Не надо, — запротестовал волшебник и пошутил что-то про философов. Все засмеялись, но на самом деле он уже заставил Геннадия забыть всё лишнее, что тот видел — от говорящего столба до схватки с деканом филологов. На всякий случай стёр из подсознания философа и путешествие на обратную сторону: то, что он был в отключке, вовсе не значит, что в отключке была память тела и астральной оболочки.

Что ж, теперь придётся разбираться с остальными. С другой стороны, можно в Мечникова ничем не кидаться — он напомнил, пусть и неосознанно, о том, что ещё один закон нарушать не стоит. И Максим Сергеевич приготовился не нарушать.

— Хорошо, что вы все зашли, хотя я не понимаю, зачем.

— Я хотел спросить Александра Дмитрича…

— Кого? А… Александр Дмитриевич освободится чуть позже. — Мечников как-то странно покосился, ну нет, не может же он быть таким проницательным! Не похож. — Ребята, на носу сессия… у кого-то на носу, у кого-то уже в другом месте, — пока они дружно ржали, Максим Сергеевич неторопливо разложил на столе канцелярские скрепки. О его привычке таскать, собирать, раскладывать и снова куда-то таскать самое разное барахло знали все, кому не лень, значит, подозрений такой ход не вызовет. — Я бы хотел, чтобы вы забыли обо всём, чего изначально не должны были знать, и подумали о более важных вещах. Например, вы, Михаил.

— Я? — встрепенулся историк. — Здесь.

— Вижу, что здесь. А могли бы быть в библиотеке и умные книжки читать, — Максим Сергеевич прижал пальцем ближайшую скрепочку и смахнул со стола в открытый ящик. Михан поморгал и ничего не заметил. — Вы очень умный молодой человек, просто семья внушила вам обратное. И не надо учиться плохо им назло, попробуйте поучиться для себя.

— Откуда вы знаете? — шмыгнул носом студент. — Ма с па, правда, не так мягко выражаются…

— Слышал. Совершенно случайно. Можете идти… Вас тоже касается, Илья, — вторая скрепочка полетела в ящик, и староста дёрнулся. — Не убивайтесь так сильно по учёбе, вы универ-то почти закончили. Лучше посмотрите пару-тройку романтических фильмов и устройте нормальное свидание, чтоб нам с Кариной за вас не краснеть. То есть, только Карине.

Третья скрепка символизировала память Яночки:

— Не бойтесь встречаться не с теми, кто симпатично выглядит, а с теми, кто по-настоящему заинтересовал вас своим умом. Неужели вы думаете, Яна, что Геннадий откажет вам только потому, что вы не с философского? Вовсе нет. Идите и попробуйте… — Яночка честно поддалась магии и пошла, осталась Кара, с лёгким недоумением глядевшая на своих товарищей. Максим Сергеевич помолчал. Это было трудно, труднее некуда, любимая ученица за время мистических приключений стала ему ещё ближе, да и он ей, наверное, тоже. Будет обидно всё это потерять. — Карина, вы тоже… будьте проще. Будьте проще и берегите здоровье. Вас никто не съест за невыполненное домашнее задание, никто не изобьёт за заваленный зачёт. Я вам больше скажу — если вы вылетите из универа, вы, может быть, переживёте несколько неприятных разговоров с родными, но это не катастрофа и не смерть.

— Максим Сергеевич, я никому не скажу, — пообещала бледная Кара. — Только не отнимайте… память.

— Я знаю, что вы не скажете. — Волшебник выдержал её взгляд и смахнул скрепку со стола. — И это будет гнести вас до конца жизни, потому что такая у вас натура.

— Что именно? — Кара нахмурилась и поморгала, пытаясь вспомнить, о чём они только что говорили.

— То, как вы себя на учёбе загоняете, что ж ещё? Идите, Карина. До свидания.

Наверное, его за это когда-нибудь накажут, но Максим Сергеевич не мог просто отобрать у нескольких студентов кусок жизни из-за того, что они помогали ловить нечисть. Зато теперь у них в головах будут не отвратительные провалы, а то, что он им попытался туда вложить.

На столе осталась одна нетронутая скрепочка. Пятая.

— Ты не думай, что я такой дуб, — вежливо пробасил Мечников. Что ж, никто не говорил, что это будет легко.

— Я никогда не ассоциировал тебя с деревьями, Саша, — значит, испытание на скорость. Увы, когда Максим Сергеевич коснулся скрепочки, его пальцы моментально хрустнули под тяжеленной мечниковской ладонью. Волшебник выругался отнюдь не в своём характере.

— Фига ты умеешь… Я запомню. Так вот, Барсик, — разглагольствовал историк. — Очень трогательно прошло, я чуть не разрыдался, но со мной такое не прокатит. Во-первых, я отказываюсь забывать всю произошедшую дичь, даже если по каким-то местным законам тебе за это дадут леща.

— Спасибо, ты очень мил, — проскрипел зубами Максим Сергеевич.

— Не за что, — одарил его оскалом Мечников, — сам виноват. Во-вторых, я знать не знаю, что ты скажешь МНЕ перед тем, как шарахнуть со стола скрепку.

— Я бы ничего не сказал, — признался волшебник и, выдернув руку, посмотрел ему в глаза. — Вообще ничего. И ты бы ещё долго гадал, что забыл на социологической кафедре. Ну не делай такое лицо, ты что, мне не доверяешь?

— Доверяю, — стоически выговорил Мечников, правда, с такой рожей, будто съел лимон. — Но сказал же, не хочу. Это студенты с нашей точки зрения недееспособные, и вообще — они не замешаны, но я-то замешан. И у меня ещё остались вопросы.

— Какие же?

— Два. Первый — что всё-таки произошло на обратной стороне и почему тебя изгнали. Во всех подробностях.

— Тебе не нужно это знать, — Максим Сергеевич отвернулся.

— Тебе нужно об этом рассказать, — неожиданно не садистским голосом ответил Мечников. — А второй… где носит эту проклятую ведьму?!

***

Студентка Настя всплыла в ближайшем пруду. Как — непонятно, но Ирина Арсеньевна мрачно вылавливала её заколдованными водорослями и думала, что теперь делать и как оправдываться. Настя, конечно, выжила — она была под действием энергетика. Но ситуация, мягко говоря, не смешная.

— Помочь тебе, девица-красавица? — лукаво спросили откуда-то снизу. Ирина Арсеньевна опустила глаза и едва не закричала: рядом с ней, на берегу пруда с дрейфующей студенткой, стояла баба Маша! — Да не смотри на меня так, окаянная, подсолнушек ты мой! Али думала, что я к вашим радостям да гадостям отношения никакого не имею?

— Думала, — сдавленно ответила ведьма. — Баб Маш… то есть… как мне к вам обращаться? Как вы вообще… Вы нас обманывали!

— А вот и неправда это, деточка, — подмигнула консьержка и одним взмахом пухлой руки перенесла студентку на берег. Вторым взмахом — привела в приличный вид, третьим — подарила подсолнух Ирине Арсеньевне. — Держи, золотце. Всё просто, как кроссворд за пятнадцать рублей. Никто б из вас, ребятушки, не заподозрил бы, что я колдунья. Ну вот ты сама-то на чём порешила?

— Не обнаружила следов магии, — пробормотала Ирина Арсеньевна.

Баба Маша улыбнулась во все свои оставшиеся зубы. Для того, чтобы следов магии не было вообще, нужна ТАКАЯ магия, что Ирине Арсеньевне и в страшном сне не снилось.

— Значит, Максим Сергеевич меня обманывал, — решила она. — Он-то наверняка знает про вас правду!

— Ой, да когда эти мужики дальше своего носа-то видели, подсолнушек ты мой? — добродушно заметила баба Маша. — Да и дел у нашего кудесника поболе будет, куда ему за мной подглядывать… Это уж я за ним… приглядываю. Потому его и не наказали до сих пор.

— Вы знаете и это!

— И ты узнаешь, — баба Маша склонила голову к плечу, будто прислушиваясь к чему-то далёкому. — Давай-ка, деточка, шуруй на работу — друзья твои как раз о посиделках договариваются. А уж Настеньку Симонову я сама доставлю, не сумлевайся!

Подходя к университету, Ирина Арсеньевна никак не могла вспомнить — кто же помог ей достать девочку из… откуда? Какую девочку? Кто помог ей найти дорогу от пруда? И откуда у неё в руках подсолнух?! Ладно, это уже неважно, а вот за прогул собственного зачёта её декан по головке не погладит. Слегка колданув, чтобы не тянуться за помадой на самое дно сумочки, Ирина Арсеньевна легко взбежала по лестнице и скрылась в недрах университета.

На улице напротив сильнейшая воронежская колдунья баба Маша, лукаво улыбаясь, смотрела ей вслед.