Волки большого города (СИ) [Мэй] (fb2) читать онлайн

========== 0. ==========

— Выпей еще шампанского.

Он мотает головой, взгляд уже мутный. Она почти мурлычет, впихивая ему в руки бокал:

— Давай, маленький волк, еще чуть-чуть. Иначе ты слишком скучный и мешаешь нам с твоим братом. А у меня на него большие планы.

Она уверена, что он либо не услышит, либо не поймет, что она говорит. На вечеринке хоть и скучновато, но шумно. Он снова мотает головой, кутаясь в рубашку в красную клетку. Она болтает пузырьками в бокале и ногой в туфлях на высоком каблуке.

— Кейт, какого черта?

Ричард появляется из ниоткуда. Гибкий, сильный, в темной одежде сплошь с неровными краями и ремешками. Он задает вопрос ей, но тут же присаживается рядом с братом на корточки, с беспокойством заглядывает ему в лицо:

— Эй, Джек, ты меня слышишь?

Тот кивает, но молчит. Не поднимаясь, Ричард кидает на Кейт быстрый взгляд, который удивляет ее яростью:

— Ему нельзя пить!

Кейт понимает, что это не ограждение младшего брата от алкоголя, не навязчивая забота — Джек выглядит так, будто ему действительно плохо. Запоздало Кейт думает, что он, возможно, отказывался не просто так.

— Голова кружится, — бормочет Джек.

— Всё нормально. Пошли, отвезу тебя домой.

Ричард поднимается на ноги, помогает брату встать.

— Извини, я не знала, — теряется Кейт.

Они уже не обращают внимания. Джек опирается на брата, а тот ведет его к выходу, осторожно поддерживая и нашептывая что-то на ухо.

Ричард сидит на балконе пожарной лестницы и смотрит на сияющий огнями город. Длинный рукав кофты скрывает ладонь, так что видны только кончики пальцев и зажатая в них сигарета.

Ему нравится сидеть вот так, видеть темный переулок и кусок шумной улицы, расцвеченной огнями. Впитывать ночь и запахи дешевого китайского ресторанчика за углом. Джек иногда с удовольствием уплетает оттуда лапшу, а Ричард проветривает комнаты, потому что запах кажется слишком резким.

Его обоняние куда острее человеческого — хотя не сравнится с тем, что проявляется в волчьей форме.

Где-то ниже по улице заходится в лае собака, и Ричард невольно морщится. Собак он не любит, а те справедливо видят в нем угрозу и тихонько рычат, пусть и не подходят ближе. Оборотней они чуют прекрасно.

Ричард выпускает в воздух горький сигаретный дым и слышит, как к окну подходит Джек. Выбирается на лестницу и усаживается рядом с братом, кладет голову ему на плечо.

Насколько Джек панически не любит чужие прикосновения, настолько же ему необходимо касаться брата и вообще членов семьи.

Он растрепанный, еще сонный и почти горячий после теплого одеяла.

— Извини, я согласился всего на один бокал. Думал, ничего страшного не случится.

— Это шампанское. Действует быстрее.

— Извини…

— Я просто испугался.

Алкоголь действует на Джека слишком сильно, Ричард помнит прошлый раз, когда пришлось вызывать скорую. Хорошо хоть, когда они в облике людей, физиология не отличается от человеческой. Только никакого ускоренного исцеления, как обещают сериалы и книги.

— Надо извиниться перед Кейт, — говорит Ричард. — Она же не знала. А мы так быстро сбежали.

Джек перехватывает сигарету Ричарда, делает затяжку, не поднимая головы. Ричард натягивает рукава на кончики пальцев.

— Она тебя не любит, — в голосе Джека грусть. — Просто ей нравится, что ты будущий вожак.

— Ей придется долго ждать. Если отец окончательно не пошлет меня к черту.

— Ты всё равно сильнее остальных в стае, даже если бы не был его сыном, — говорит Джек. И в этом нет восхищения или лести. Только факт. — Просто вы с ним расходитесь во взглядах.

Их отец — легенда среди волков. Мощный матерый вожак, которому принадлежит ночной город и лес за автострадами. Среди людей он стал успешным бизнесменом, но ему всегда сложно двигаться вперед.

Ричард же считает, что жить можно, только развиваясь. И оборотням в том числе.

Они не сошлись настолько, что Ричард ушел из дома, громко хлопнув дверью. Младший брат помялся на пороге, но последовал за ним. Сейчас с отцом у них шаткое перемирие, но Ричард всё равно не позвал бы его в гости.

Наверняка отец пришел бы в ужас, если увидел тесную квартирку, в которой живут его сыновья.

— Мне работу надо найти, — говорит Джек. — Не сидеть же у тебя на шее. Буду надеяться, что с нового места не выгонят так быстро.

— Ты не виноват, если духи приходят не вовремя.

— Я виноват, если не могу приспособиться к жизни с людьми и по их правилам.

Джек делает еще затяжку и выпрямляется, чтобы потушить окурок и кинуть в стоящую между металлических прутьев пепельницу.

То, что делает его уникальным среди волков, мешает у людей.

Стая гордится, что именно у них впервые за долгое время родился настоящий шаман. Тот, кто умеет говорить с духами и спускаться в их мир, видеть ответы в воскуриваемых благовониях и лечить.

Только Ричард знает, насколько брату сложно с этим. Его дар не приходит по расписанию, он всегда с ним, в каждом вздохе.

Поверх темной футболки на Джеке рубашка в красную клетку. Он кутается в нее и жмется к брату. Снова кладет голову ему на плечо. От него пахнет дымом.

— Отец хочет, чтобы ты повел следующий Большой гон, — говорит Джек.

Ричард косится на него с удивлением:

— Когда это он сказал?

— Вчера. Позвонил. Ты работал.

— Почему не рассказал?

— Ждал подходящего момента. И не был уверен, что тебе понравится.

Ричард легонько пожимает плечами. На Большом гоне стаю обычно ведет вожак, и, если отец хочет, чтобы место занял Ричард, именно он повел волков, когда они будут бежать по лесу… Ричард готов к этому.

Он готов вести, хотя и не стремится.

Джек с трудом сдерживает зевок и приподнимает голову:

— Пойдем спать, Дик.

— Иди. Я скоро.

— Ой, да ладно! Опять здесь вырубишься, а к рассвету задубеешь, отогревай тебя потом! Или… хочешь пойти в лес? Как вчера.

Ричард удивляется. Он вернулся в свою комнату задолго до первых лучей солнца и не думал, что брат заметил.

— Откуда знаешь?

Джек хихикает:

— У тебя в волосах веточка запуталась. И ты пах болотом и мхом.

Он уткнулся носом в шею брата.

— Пойдем, Дик!

А потом начинает щекотать, и Ричард смеется, падая на металл балкона, цепляется за пожарную лестницу в попытках ответить тем же брату, который тихонько ворчит, как играющий щенок.

Ричард просыпается неожиданно.

Он знает — ощущает, — что стоит середина ночи, непроглядные часы глубокого мрака. Зверь внутри него всегда откликается на это время.

Сегодня напоминают о себе старые шрамы. Ноющей тупой болью, из-за которой невозможно снова уснуть. Ричард ворочается в постели, пока не сдается. Встает, натягивает джинсы и накидывает рубашку, но тут же с шипением бросает ее.

Шрамы на спине, их не стоит тревожить.

Иногда они болят, не так уж часто, так что Ричард готов смириться с одной-двумя бессонными ночами в месяц. Шрамы от темной магии никогда не заживают до конца.

Дверь в комнату брата закрыта, и Ричард старается ступать тихо, как лесной хищник на подстилке из перегнивших листьев. На кухне делает чай. Осторожно садится на стул, стараясь не касаться его спинки.

Джек приходит спустя десять минут. То ли разбуженный звуками, то ли духами, то ли просто почувствовавший что-то. У него в руках металлическая баночка без этикеток. Джек отчаянно зевает, сонный, еще более встрепанный. Ворчит:

— Чего не разбудил? Поворачивайся.

Ричард молча подставляет спину, и Джек раскрывает баночку. Из нее пахуче доносятся ягоды и густая зелень. Пальцы Джека осторожно касаются шрамов.

Ричард вздрагивает и закусывает губу от боли, но вскоре расслабляется, когда мазь действует.

Он знает, многие в стае считают, младший брат живет с ним, потому что Джек неприспособлен к жизни. Но Ричард знает правду: это он сам не может без брата, без того, чтобы тот успокаивал боль от темных ритуалов — ту, что на коже, и ту, что гораздо глубже.

Говорят, их отец был рад сыновьям. Он считал, что уж один из них точно станет могучим воином, таким же грозным, как он сам. А в итоге оба волчонка слишком тесно переплелись с корнями деревьев и листвой, что шелестела в неоновом свете города.

Колдун и шаман.

========== 1. ==========

Ричард любит лес.

Не то чтобы сильнее города, они просто слишком разные. Оборотни селятся в тех городах, рядом с которыми есть густые леса — как здесь. Хотя от тату-салона, где работает Ричард, до опушки пришлось шагать около часа быстрым шагом, это как раз хорошая разминка.

Ричард стоит перед лесом и глубоко вдыхает. Его ноздри раздуваются, он ощущает запах влажной листвы, прошлогодних перегнивших орехов. Ему кажется, почти слышит шорох зайцев, что уходят подальше от человеческого жилья, но всё равно снуют между деревьями.

Пока сложно их слушать.

На поляне собираются волки и в человеческом обличье неплохо так гомонят.

Кто-то обменивается новостями, кто-то приветствует знакомых, с которыми давно не виделся. Вездесущая Ана носится между группками, заботливо предлагает чай в большом термосе нежно-фиолетового цвета.

Алкоголь перед встречами стаи запрещен. После — что угодно. Но не до.

Ричард замечает парочку сыновей Рика. Близнецы, им зимой исполнилось четырнадцать, так что теперь они не волчата, а молодые волки, которые могут бежать наравне с остальными. Это их первый Большой гон. От них исходит запах волнения.

Сам Рик уже отвел Джека в сторону и что-то обсуждает. Он жестикулирует, как и всегда. Джек кивает, смотря на землю. Наверняка визитки, с которыми Джек обещал помочь.

Вскоре они станут волками, которые несутся по лесу во время Большого гона. Но пока они еще люди, обсуждающие бизнес, семью и насущные проблемы.

Ричард переминается с ноги на ногу, но начинать еще рано.

Сзади его подхватывают тонкие руки в кожаной куртке, и Ричард ощущает аромат Кейт, цветы, смешанные с землистым запахом табака — ее духи и ее сигареты.

Он разворачивает и целует девушку, держа ее лицо в ладонях. Кейт улыбается при поцелуе, она возбуждена и с восторгом предвкушает Гон.

Они познакомились, когда Кейт пришла в «Чернильного дракона» и долго выбирала новую татуировку, которую ей и набил Ричард. Ее тело он узнал раньше, чем ее саму. Тонкая девушка, от которой исходил четкий животный запах оборотня.

Она носит массивные украшения и кресты на шее. Белые майки на черное белье или кружевные топы с шелковыми лентами на запястьях. Выбирает темные помады и красит ногти в черный.

У нее татуировка химеры с распахнутыми крыльями на нижней части живота и сменяющиеся фазы луны, уходящие вверх на ребра.

Она не может найти общий язык с Джеком и говорит, что он просто ревнует брата. Ричард знает, что это отчасти правда. А еще знает, что брат волнуется за него самого. И абсолютно прав: Кейт его не любит.

Джек, как и многие волки, полагает, что пара — это на всю жизнь. Ричард хорошо помнит, что жизнь недолговечна, поэтому если сейчас есть Кейт — почему бы и нет?

Ему достаточно того, что с ней спокойно.

Хотя саму Кейт спокойной не считают. Она зашла в салон год назад, чуть позже Ричард привел ее в стаю. Странница. Кочевавшая из города в город по нейтральным территориям, она не рассказывала, откуда ушла или к чему стремилась. Но захотела остаться со стаей.

Ричарду этого достаточно.

Отстранившись, Кейт проводит пальцем по губам Ричарда, сверху вниз, улыбается так, будто она пьяна. Но, как и другие волки, ни капли алкоголя не пробовала.

Кейт, как и стая, пьяна ветром, запахом леса и ощущением близкой свободы.

— Пора, молодой волк, — шепчет она.

Ричард кидает быстрый взгляд на отца. Тот стоит в стороне, беседует. Они с Ричардом перекинулись едва ли десятком слов, сразу утянутые в разные стороны.

Бенедикт в строгом костюме, но даже в нем он больше похож не на современного бизнесмена, а на рыцаря с древних полотен. Тяжелый взгляд, массивная фигура, которую не унаследовал ни один из сыновей.

Такие оборотни вели крестоносцев в арабские земли. И даже верили, что отправляются не грабить, а освобождать Гроб Господень.

Бенедикт хмур, собран и ни тени улыбки на его губах. Стоящая с ним под руку Морвена кажется воздушным полупрозрачным духом. Невысокая, хрупкая, со светлыми волосами, переплетенными нитками хрустальных бус. Ее глаза белые и невидящие.

Она держит под руку мужа, и, смотря на хрупкую фигурку, вряд ли у кого-то могут быть сомнения, в кого пошли дети. Только у всех у них темные волосы и глаза.

Бенедикт перехватывает взгляд Ричарда и кивает. Он тоже считает, можно начинать.

Стая в сборе. Почти три десятка оборотней.

Пока — людей.

Ричард поднимает руку и ждет, пока гомон голосов стихнет, пока все будут в нетерпении и тишине смотреть на него.

Он опускает руку. Это сигнал.

Ричард первым стягивает кофту и ежится от прохладного ветерка. Поляна выбрана еще давно и неизменна, потому что она близка к лесу и достаточно далека от дороги. Их никто не видит.

Молча, почти торжественно, собравшиеся раздеваются. У них иное отношение к наготе — по крайней мере к той, которая перед превращением.

Ричард аккуратно складывает одежду на рюкзаке, чтобы не промокла. Ему холодно, обнаженное тело покрывается мурашками.

Но он уже впускает силу леса.

Его тело меняется. Оборотни умеют управлять этим, считается, чем быстрее ты научился обращаться, тем лучше. Это больно каждый раз: вместе с ощущением лунной магии меняются кости, строение скелета. Ричард опускается на землю одновременно с тем, как руки обращаются в лапы.

Шерсть согревает. Лапы привычно пружинят по земле. Луна освещает опушку.

Кейт отходит в сторону: она может встречаться с тем, кто ведет Большой гон, но место рядом с ним ей не принадлежит. В стае четкая иерархия, и все ей подчиняются. Сразу за Ричардом и чуть позади встают отец и мать, мощный волк и слепая волчица. С другой стороны — Джек.

Не все были согласны, чтобы место рядом с Ричардом занял Джек. Многие считали его слишком слабым для этого, но Ричард на них только рыкнул: кому не нравилось, мог с ним поспорить.

Джек всегда бежит рядом с Ричардом, не важно, ведет тот Гон или нет.

Не оглядываясь, Ричард движется вперед. И знает, что сейчас за ним устремляется вся стая.

Между стволами деревьев. В лунном свете, который обнимает их шкуры, бугрящиеся под шерстью мышцы. Они бегут вперед, ведомые запахами и звуками леса.

Вспугнанная белка скачет вверх по дереву. Ствол поскрипывает, скоро старая осина рухнет во влажный лесной перегной.

Лес дышит и живет. Вместе с ночью. Вместе с волками.

Темп нарастает, когда Ричард припускает быстрее. Он ощущает восторг, распирающий грудь. Когда кажется, что это не позволит сделать еще один вдох, Ричард открывает пасть и позволяет счастливому, оглушительному вою взлететь к луне. Его голос подхватывает стая.

Люди, что живут на окраине города, думают, это воют собаки. Некоторые, может, снова начнут наводить панику, рассказывая о стае бродячих псов.

Они удаляются от города. Веточки и пружинистая земля под ногами. Они движутся вперед, строго на своей территории. Их стая — одна из самых больших в городе. Их территория обширнее, чем у кого-либо.

Уши Ричарда поворачиваются и улавливают звук быстрее, чем понимает сознание. Сдавленный стон. Это Джек. И Ричард не столько видит, сколько ощущает брата: звуками, запахом. Шаг Джека сбивается, он сворачивает в сторону, отделяясь от стаи.

С ним что-то не так.

Ричард должен вести стаю, но останавливается. И под недовольное рычание отца тоже устремляется в сторону. Ричарду плевать на отца — тот в состоянии сам довести Большой гон до конца. Брат волнует больше.

Ричард рысцой идет по его следу, догадываясь, что происходит. Он знает, в такие моменты Джек хочет забиться куда-нибудь поглубже, хотя лучше этого не делать.

Только не прячься, Джек. Не прячься.

Ричард находит его между покрытых мхом корней старого дерева. Джек лежит на боку, выделяясь светлой шерстью на прошлогодней листве. Его лапы судорожно подергиваются, из пасти вырывается едва слышный скулеж.

Ричард знает, что Джеку не больно. И знает, что не может помочь — просто быть рядом и проследить, пока приступ не закончится.

Он ложится рядом, кладет морду на плечо брата. Прикрывает глаза. Он слышит, как в стороне стая продолжает Большой гон. Чувствует волчьи запахи и перегнившие грибы по другую сторону дерева. Ощущает короткие судороги брата, которые уже затихают.

Он ждет еще некоторое время. Поднимает морду и ложится рядом. Так, чтобы их тела плотно соприкасались. Он знает, Джеку это сейчас нужно. Ричард ждет, пока не чувствует, что брат окончательно расслабился. Тогда поднимается и тычется в его шею носом, заставляет Джека неохотно повернуться. Вылизывает морду, пока Джек не начинает добродушно ворчать.

Снова тычет, теперь в плечо. Джек поднимается, и оба брата двигаются по лесу. Не за стаей, а обратно, к поляне, откуда начали. Джек наверняка еще ощущает слабость, так что Ричард не торопится.

В первый раз подобный приступ случился сразу после возвращения Джека из колледжа, когда тот не смог там учиться. Ричард тогда перепугался больше брата и паниковал, пока тот сидел, обхватив себя руками, а его потряхивало. Он говорил что-то невнятное про духов, и тогда Ричард увидел страх даже на лице обычно непоколебимого отца.

В стае есть свой медик. Старый волк, который даже в Гоне не участвует, заявляя, что слишком стар. Желание Франклина уважают, хотя все знают, что он даст фору многим молодым.

Его жена принимала роды всех детей вожака, и к нему пришли Джек и Ричард. Франклин внимательно осмотрел Джека, которого до сих пор называл волчонком, и спокойно сказал, что беспокоиться не о чем.

Он говорил, произошедшее в колледже больше всего походит на нервный срыв.

А короткие приступы — на легкую форму эпилепсии.

Но Джек — шаман, поэтому всё не совсем так. Люди таскают с собой духов, и когда их слишком много вокруг, Джеку сложно.

Приступы не были опасными, повторялись довольно редко и не угрожали, Джеку просто лучше было не оставаться одному. Но обычно он ощущал приближение за пару дней да и просто так они не возникали — всё равно до них были какие-то нервные потрясения.

Они возвращаются к человеческому облику на поляне. Короткая вспышка боли, и звуки становятся тише, запахи не так интенсивны. Ричард ненавидит этот момент: как будто глохнешь и слепнешь на миг.

Он моргает, привыкая к человеческому зрению и восприятию. Ежится и начинает одеваться.

— Я не знаю, почему это произошло, — тускло говорит Джек. — Ничего заранее не ощущал.

— Ты же пил недавно. Наверняка спровоцировало.

— О… точно же.

Ричард почти слышит не высказанное «вот я дурак», поэтому успевает сказать раньше:

— Ты не виноват.

Его голос твердый и уверенный. Ему важнее, что это обычный приступ, с которым они давно научились справляться. Ничего серьезного или нового. Джек шнурует кроссовки и вскидывает голову. В его голосе слышится тоскливое рычание:

— Ты должен был стаю вести. А из-за меня всё бросил.

Ричард пожимает плечами:

— Стаю может вести отец. Они не остались без вожака.

— А если он так проверял тебя? И ты провалил испытание… из-за меня. И что подумают остальные?

— Что брат для меня важнее, чем очередной Гон, — грубовато говорит Ричард. — Если они готовы были тебя бросить, это их проблемы.

— Дик, ты не можешь вечно со мной нянчиться.

— Джек… ты куда сильнее, чем думаешь. Я это знаю. Все знают. Кроме тебя.

Джек старательно завязывает шнурки, возится куда дольше, чем стоит. Ричард прищуривается и сбивает брата с ног, пока тот не ожидает. Они уже обратились в людей, но всё равно ведут себя как волчата, возятся в траве, пока Джек пытается вырваться, а Ричард не дает. Будь они волками, еще бы и покусывали друг другу уши, но людям это делать не очень-то удобно.

Со смехом Джек всё-таки кладет брата на лопатки, и спину Ричарда прошивает боль.

— Ой, — Джек отпускает брата, заметив его перекошенное лицо. — Шрамы, да?

Ричард садится на землю, ведет плечами.

— Ага. Наверное, из-за трансформаций снова о себе напомнили.

Он смотрит на лицо брата и внезапно хихикает. Джек хмурится:

— Что?

— Да оба мы с тобой поломанные.

— Тебе это не помешает стать вожаком.

— А тебе — шаманом.

Джек молчит. Обхватывает руками колени и смотрит на лес. Ричард сидит рядом, начинает мерзнуть, но идти за курткой лениво. Приваливается к теплому боку брата, тот только хмыкает.

— Помнишь Эви? — неожиданно спрашивает Джек.

Девушка из стаи, она умерла около месяца назад: попала в аварию.

— Да, — мрачнеет Ричард.

— Это не было несчастным случаем. Мне Рик сказал, отец скажет об этом после Гона. Это Мортоны.

Другая стая города, которая вечно борется за территорию.

— У них появились новые лидеры и сильные колдуны, — говорит Джек. — Думаю, поэтому отец захотел, чтобы ты сегодня провел Большой гон. Посмотреть, насколько ты готов к очередной борьбе за территорию. Тем более… у Мортонов зуб на тебя. С прошлого раза.

Ричард вздыхает и ощущает тоску. Похоже, короткий привычный приступ скоро станет меньшей из их проблем.

— Ты лучше меня, Джек, — говорит он.

— Гм?

— Ты бы не стал мстить.

— Со мной не делали того, что с тобой.

Ричард остается ждать стаю.

Джек идет прогуляться, чтобы потом вернуться домой. Он не хочет встречаться с остальными волками.

Он шагает по дороге, что вьется вдоль леса, еще чувствует запах перегнивших листьев. Кажется, краем уха слышит даже стаю, вернувшуюся на поляну. Наверняка сейчас будут обсуждать Мортонов.

Всё это напоминает Джеку о том, что произошло два года назад.

Тогда Ричард исчез. Сначала Джек не волновался. Он знал, что вечером брат собирался на какую-то вечеринку, а Джек тогда слишком устал на новой работе и пораньше лег спать.

Утром Ричарда не было, а его кровать стояла нетронутой. Телефон не отвечал. И тогда Джек начал волноваться, Ричард никогда не исчезал, не предупреждая. На работу он тоже не пришел, и вечером Джек уже был у родителей.

Отец хмурился и сухо сказал, может, Ричард «опять показывает характер». Джек в тот момент уже был близок к панике, огрызнулся резко и явно так, что даже отец поверил.

Тогда подняли всю стаю, и волноваться начали уже все. Особенно когда выяснили, что в последний раз Ричарда видели и правда на вечеринке, только ушел он не сам, его увел Дин Мортон. И Ричард выглядел так, будто пьян.

Джек не сомневался, брата опоили и похитили.

Тем более, Мортоны тогда уже вели с ними борьбу за территорию. Среди стай оборотней это обычное дело, но некоторые переходят границы.

Мортоны не отрицали. Посмеялись «наконец-то вы поняли». Пообещали вернуть Ричарда за уступки территории.

Кажется, Джек тогда в первый и последний раз в жизни кричал на отца. Говорил, что из-за его мягкости в делах с Мортонами дошло до такого. Отец молчал и не одергивал сына.

Он действительно пошел на уступки, и Ричарда вернули. Он просто постучал в дверь их квартиры и вернулся. Худой, с синяками, ссадинами, но без особых повреждений.

Он проспал почти сутки, а потом отказался говорить. Буквально. Ричард ходил на работу, но, как знал Джек, ничем там особо не занимался. Надолго отправлялся на прогулки в одиночестве. Не сказал ни слова ни родителям, ни кому-либо еще из стаи.

Он говорил только с Джеком. Не больше, чем необходимо, но хотя бы говорил.

Однажды родители снова пришли, Джек впустил их и тихонько зашел в комнату брата.

— Дик, они просто хотят увидеть тебя.

— Не надо. Пожалуйста…

Джек тихо закрыл дверь и, вздохнув, сказал родителям, что лучше в другой раз. Отец явно хотел вспылить, но мать мягко положила руку ему на локоть и кивнула.

Джек видел, что брату плохо, но понятия не имел, как помочь.

Пока вечером его телефон не зазвонил номером девушки-менеджера из салона, где работал Ричард:

— Ты же Джек, да? Брат Ричарда? Он говорил о тебе. И номер у него на быстром наборе. Он… не очень в форме. Я боюсь отпускать его одного. Мог бы приехать?

Ричард и правда выглядел абсолютно потерянным. Как будто что-то напомнило ему о произошедшем — или он просто не мог больше держать это внутри себя. Он вцепился в брата и не отпускал всю дорогу домой. А там Джек сделал чай, и они долго сидели в его комнате, прижавшись друг к другу, прислонившись спинами к кровати. И Ричард наконец-то говорил.

Он рассказывал, что его не просто заперли, а держали на цепи, как пса. Он нервно касался шеи, где не до конца зажил след. Джек и предположить не мог, что это от реального ошейника.

Оказывается, оборотня можно насильно держать в волчьей форме. Для этого только надо периодически причинять ему боль, тогда организм остается зверем.

Электрошокер с успехом справлялся.

Оборотни могут долго оставаться волками, но здесь это было сравнимо с неудобной позой. Которую снова и снова заставляли принимать.

Ричарду не давали спать. Будили снова и снова всё тем же шокером, стоило только задремать.

Его держали в маленьком помещении без окон. Ричард понятия не имел, какой сейчас день и сколько времени прошло.

Всем его миром стала постоянная боль и звон цепи. Он даже не замечал, как острые штыри строгого ошейника царапали шею и стирали на ней шерсть. Ричард метался и терялся в происходящем. Когда ему стало настолько плохо, что он начал бросаться на стены, цепь просто сделали покороче.

Когда его привезли к квартире, он долго не мог понять, где находится. А увидев Джека, решил, что это галлюцинации.

— Зачем… зачем они это делали?

— Чтобы отец был более сговорчивым. Ему посылали кадры. Он просто не показывал их тебе.

После той ночи Ричард начал приходить в себя и напоминать себя прежнего. Однажды он пришел к Джеку и серьезно спросил:

— Я хочу отомстить. Ты поможешь?

Джек кивнул без вопросов.

Той ночью он заклинал духов, чтобы они помогли и сдерживали магию Ричарда. А тот сжигал нужные травы, вычерчивал знаки на полу и вызывал древние таинственные силы, которые спят во мраке у корней.

У Ричарда хватало воли и умений их направлять. И магия испепелила вожака Мортонов и его сыновей. Убила их, превратив мозги в кашу.

Откатилась в самого Ричарда, разворотив его спину ужасными ранами. Когда всё закончилось, Ричард был едва жив.

Джек не успел испугаться. Ни в этот день, ни в последующие, когда удерживал мечущегося от жара брата в постели на животе, заклинал духов и лечил его.

Пока Джек ухаживал за братом, его успели выгнать с работы за прогулы, а в их тесной квартирке побывала, кажется, вся стая.

Они любили Ричарда. Называли юным волком и считали, с опытом и возрастом он станет хорошим вожаком. Не только сильным, но и умным.

После той магии они стали уважать его еще больше: подобные силы мало кому доступны. Действия Ричарда одобряли, а оставшиеся Мортоны затаились. Территории вернулись к стае.

Сам Ричард едва не умер тогда. А раны на спине хоть и затянулись, но навсегда остались шрамами — физическим проявлением той магии.

Джек возвращается домой глубокой ночью.

Он боится, что означает возвращение стаи Мортонов для них вообще и для Ричарда в частности. Они не забыли, как тот магией уничтожил главных из них.

Что ж, а Джек не забыл, как они мучили его брата.

И духи одобрительно встряхиваются вокруг него, готовые слушать шамана.

Джек замирает на пороге: слышит голоса. Один определенно принадлежит брату, который давно вернулся с Гона, а вот второй незнаком.

Они сидят на кухне. Ричард напряжен, руки скрестил перед собой. Его собеседник кажется расслабленным: светловолосый мужчина в темной рубашке, на вид ему чуть больше тридцати, правую бровь рассекает старый шрам. Он едва заметно улыбается и, похолодев, Джек узнает эту улыбку.

Она напоминает мать.

Джек встает позади Ричарда, кладет руку ему на плечо. Смотрит на незнакомца и надеется, в его голосе будет слышен волчий рык:

— Ты кто?

Незнакомец вскидывает брови:

— Меня зовут Генри. Мне тут уже рассказали, что я мертв… но слухи о моей смерти явно преувеличены.

Он улыбается и добавляет:

— Братишка.

========== 2. ==========

Джек устал.

Настолько, что все силы уходят исключительно на то, чтобы держаться на ногах.

Ричард это знает.

Он снимает с брата рубашку, пропахшую лесом и Большим гоном. Мягко заставляет Джека поднять руки и тянет его футболку со следами пота и дымных благовоний.

Взгляд Джека мутный, совсем вымотанный. Он расстегивает джинсы и почти падает на кровать. Отчаянно трет глаза, и Ричард опускается на корточки, сам стаскивает с брата джинсы.

— Ложись спать.

— А ты? — Джек явно всеми силами пытается хоть что-то соображать.

— Скоро приду.

Джек плюхается в постель и сворачивается клубочком, кажется, почти сразу засыпает. Ричард осторожно накрывает его одеялом и возвращается на кухню.

Генри сидит на кухне, и в первый момент Ричард видит его поникшие плечи, опущенную голову. Но стоит войти, Генри тут же выпрямляется, не желая показывать усталость.

Ричард помнит старшего брата, хотя и смутно.

Джек тогда был маленьким, а Ричарду уже исполнилось семь, когда Генри исчез. Сам Ричард не помнит, что тогда думал… но в памяти остался отчетливый образ отца, который говорит, что старшего брата больше нет. Что тот умер.

Это поразило маленького Ричарда.

Генри был старше на двенадцать лет, колоссальная разница, которая лежала между ними пропастью. Но старший брат оставался чем-то таким же постоянным, как отец или мать. Когда он исчез — «умер» — Ричард впервые осознал, что вот так пропасть может любой.

Кажется, он тогда несколько месяцев отказывался спать без Джека рядом и таскал его за собой. Джек воспринимал это с любопытством. Именно тогда они с братом стали близки, а дальше эта близость продолжалась по мере взросления.

Ричард думал, он должен защищать и оберегать его. Сделать то, чего не смог их общий старший брат.

А теперь Генри сидит на их кухне и не очень-то похож на мертвеца. Хотя в его смерти даже не приходилось сомневаться: об этом знала вся стая.

Так говорил отец.

Генри не стал ходить вокруг да около, сразу сказав, что к нему привязался какой-то сильный дух, который медленно убивает, и ему нужна помощь шамана.

— И ты решил вспомнить о нас? Шаманы-оборотни есть, обратись к любому.

— Я обращался. Там, где я живу. Он ничего не смог. А я слышал, что Джек — сильный шаман, куда сильнее многих. И у нас общая кровь, это поможет.

Ричард хотел отказать. Если дух убивает Генри — ну и пусть! С чего это он вспомнил о братьях, только когда понадобилась помощь?

Рука Джека лежала на плече Ричарда и мягко стиснула.

— Я помогу, — негромко сказал Джек.

Он вряд ли воспринимал Генри как брата. Скорее, того, кто пришел к шаману за помощью. И тот не может отказать, иначе духи отвернутся.

Хотя Ричард лучше многих знает, что Джека не пугают угрозы. Он просто не представляет, как это, отказать кому-то в помощи.

— Понадобятся еще ритуалы, — говорит Ричард, устало садясь на стул. Большой гон и шаманский бубен утомили. — За один раз даже Джек не может избавиться от такого духа.

— Я пока останусь в городе. Спасибо. Он… сильно устал?

Ричард пожимает плечами. Ему кажется, вопрос бессмысленный. Они ведь втроем были в комнате Джека, пока он воскуривал травы и тихонько бил в маленький бубен из оленьей кожи. Когда-то ему самому пришлось уехать подальше и загнать оленя в волчьем обличье. Ричард притащил вороньи перья.

Они болтались в такт ритмичным ударам, пока в сладковатом дыму, что щипал нос, Джек покачивался, слушая духов.

Потом, много позже, он открыл глаза и потряс головой, прогоняя наваждение. Устало опустился на пол около кровати. Ричард присел рядом с ним и натолкнулся на почти испуганный взгляд:

— Дик, это проклятье! Духа наслали проклятьем. Оно было для старшего сына.

Ричард понял сразу же. И думал об этом, пока попросил Генри подождать на кухне, а сам уложил вымотанного Джека спать.

Думает и теперь, хотя не говорит об этом вслух.

Вряд ли те, кто насылал проклятье, в курсе, что самый старший сын вовсе не мертв. Генри попался случайно. На самом деле дух должен был привязаться к Ричарду.

И он готов поспорить, это Мортоны.

Генри снова опускает плечи, и Ричард думает, что ему сейчас тридцать шесть. Наверняка у него есть жена… может, дети? Племянник или племянница Ричарда и Джека.

Он хочет узнать, что же произошло, почему все считают Генри мертвым. Но вслух говорит другое:

— Я всегда завидовал твоим волосам.

Генри вскидывает голову и смотрит с изумлением.

— Они светлые, — улыбается Ричард. — У меня и Джека темные, а у тебя такие, как у мамы. В детстве мне казалось, это страшно круто!

Сейчас Генри не кажется таким лощеным, как в те первые полчаса, когда Ричард пустил его в квартиру. Теперь рукава рубашки небрежно закатаны, а светлые волосы растрепаны, как будто в них запутался шаманский дым.

— Давно в городе?

Генри качает головой:

— Только с поезда. Хотел сразу увидеться с вами и понять, сможете ли помочь.

— К чему спешка?

— Тот дух… давно высасывает мои силы. Я не знал, сколько продержусь. И сможет ли помочь Джек.

— А я-то думал, так хотел увидеть братьев, — Ричард не может удержаться от едкости. — Я вырос с мыслью, что ты мертв.

— Я не знал.

— О том, что живой?

Генри неопределенно пожимает плечами. Сейчас он кажется моложе, чем сначала. Не таким уверенным. Ричард подается вперед:

— Родители знают? Что ты жив. Ты уже ходил к ним?

Генри смотрит в упор и взгляд у него такой же тяжелый, как у отца:

— Знают. Когда-то именно отец меня выгнал, а я заявил, что никогда не вернусь. Как видишь, до этого момента сдерживал слово.

— А мы-то при чем в ваших ссорах? Почему ты нам ни разу не дал знать, что жив?

— А вам был нужен пропавший старший брат?

Нет. Ричард хорошо осознает, что нет, между ними большая разница в возрасте, наверняка и во многом другом. Но внутри всё равно почти детская обида, что Генри решил исчезнуть из их жизней.

И удивление. Отец всегда говорил, что Генри мертв. Насколько же они поссорились?

Сегодня после Большого гона отец был зол и высказал Ричарду, что нельзя бросать стаю ради одного волка. Ричард огрызнулся, что этот волк — его брат, и ему было плохо, а стая могла обойтись, вожак у нее был.

— И ты явно не хочешь понимать, что значит быть вожаком.

Отец тогда развернулся и ушел, только это и спасло их от ссоры. Ричард знал, что часть стаи на стороне отца — но другая считала, что он прав. Если они не будут заботиться о каждом волке, какая же из них стая?

И теперь Ричард думает, интересно, а от него отец тоже сможет так легко отказаться? Заявить всем, что он мертв?

Или Генри намеренно чего-то не договаривает. А может, и просто пытается ненавязчиво настроить против отца. Ричард прекрасно понимает, что не стоит доверять волку, который внезапно появляется семнадцать лет спустя.

Но запах не врал. И кровь во время ритуала. Это и правда Генри, их родной брат.

— Уже поздно, — говорит он. — Где тут ближайшая гостиница?

Он выглядит усталым. Ричард вспоминает Джека: тот не одобрит, если сейчас он выставит Генри прочь.

— Можешь остаться, — вздыхает Ричард. — У нас всего две комнаты, займи мою. После таких сильных ритуалов Джек всё равно не любит спать один. Когда он сочтет нужным, повторим, избавимся от твоего духа. И надеюсь, больше тебя не увидим.

Генри смотрит долго и внимательно. Ричард спокойно выдерживает, и Генри вынужден первым отвести глаза. Он кивает.

Еще темно, когда Ричард открывает глаза.

Комната Джека почти в два раза больше, чем у него самого — чтобы удобнее было проводить ритуалы. Да и гости чаще бывают именно здесь. Ричард сразу предложил такое разделение, едва они въехали. Джек сначала смущался, потом согласился.

Большую кровать купили позже. После сильных ритуалов Джека, после исчезновения Ричарда. Когда оказалось, что время от времени каждый из них не может быть один. А на полу не очень здорово.

Джек крепко спит, отвернувшись к стене, Ричард тихонько ворочается, стараясь не разбудить.

Он не сразу понимает, что его накрывает паника. Точнее, вовсе не накрывает — совсем наоборот, будто распахивается изнутри. Оставляет бездну, в которую он падает. Это никак не проявляется внешне, он не дрожит, его не потряхивает. Он даже научился держать себя в руках и не поскуливать позорно. Но ощущение, будто он падает всё глубже, а сердце вот-вот остановится.

Липкий ужас, у которого нет видимой причины.

Уходит бесконечное количество времени, чтобы заставить себя встать с постели. Тихо, чтобы не разбудить брата, Ричард идет на кухню. Он хочет выпить чаю или хотя бы воды, но руки кажутся такими слабыми, что вряд ли что удержат.

Он садится на стул, потом сползает вниз. Пол более надежный, более устойчивый. Ричарду кажется, он задыхается, воздуха слишком мало. Страх расползается внутри, и тем больше, чем ярче разгорается рассвет за окном.

После похищения Ричард не видел кошмаров ночью. Он видел их наяву.

Среди оборотней находятся свои врачи, и Ричард не считал, что ему это не нужно. Он исправно ходил к доктору с дипломом психотерапевта из другой стаи, но не он на самом деле помогал.

Ричард обходил стороной ярко освещенные помещения, потому что они напоминали ту комнату, где его держали. А без окон не мог находиться даже сейчас — ему пошли навстречу, и у него у единственного в салоне в рабочем кабинете имелось большое окно.

Однажды в магазине Ричард впал в ступор, растерялся и не мог ответить продавцу — его голос напоминал одного из тех, кто мучил. Тогда инициативу перехватил бывший рядом Джек. Он еще и бутылку воды прихватил, которой отпаивал потом Ричарда, когда вывел из магазина.

Джек вообще ненавязчиво был рядом, и Ричард прекрасно понимает, благодаря кому он сейчас может вести себя адекватно.

— И своей силе воли, — хмыкает обычно Джек.

Хуже всего было недавно. Когда Ричард почти забыл, когда даже шрамы долгое время не напоминали о себе. Они уже встречались с Кейт, и та повела его и Джека на какую-то вечеринку своих друзей. Тоже оборотни, но нейтральные, не принадлежавшие ни одной стае.

Джек куда-то запропастился, а оборотни достали ошейник. Они были пьяны и считали это забавным, примеряли друг на дружку и потрясали цепью.

Ричард плохо помнит тот вечер. Только этот металлический звук лязгающей цепи.

Он забился куда-то в одной из комнат, и тогда тоже ощущал эту дикую, выжигающую изнутри панику. Кейт перепугалась, она не была в курсе истории, но позвала Джека.

Тот появляется и сейчас. Видимо, всё-таки разбуженный: садится на пол рядом с Ричардом и мягко касается его:

— Ты здесь, Дик, здесь.

Не в выжженной болью комнате, где у тебя нет права даже уснуть.

Ричард приподнимается, чтобы уткнуться в грудь Джека — тот успел надеть футболку, зная, что Ричарду важно за нее цепляться, и под тканью ощущается размеренное биение сердца.

— Дыши, Дик.

Иногда Ричарда накрывает, хотя давно такого не бывало. Видимо, устал после Большого гона, еще появление Генри и Мортонов… но даже давно, когда Ричард впервые в панике задыхался, Джек ничуть нерастерялся. Он также тихонько гладил брата по спине и напоминал делать не короткие судорожные вздохи, а размеренно дышать.

Джек не знает, но и тогда, и сейчас Ричард слушает именно его дыхание, сосредотачивается на нем и сам успокаивается.

Паника еще выжигает изнутри, но негромкий шелестящий голос Джека постепенно ее прогоняет. Такими интонациями он заклинает духов — и демоны внутри Ричарда откликаются.

— Лучше, Дик?

— Угу.

— Пойдем обратно?

— Угу.

Под одеялом тепло и уютно — в той комнате одеял не было. Здесь Ричард ощущает себя в безопасности.

— Ты сможешь уснуть, Дик?

— Да. Спасибо.

Джек еще уставший после ритуалов и быстро засыпает, уткнувшись носом в плечо Ричарда. Тот еще долго лежит в мутном свете утра, но спокойный запах брата и его размеренное дыхание наконец-то полностью прогоняют панику, оставляя только тяжелую голову — и наконец-то сон.

Утром Ричард просыпается поздно. Джек уже встал, и с кухни слышны голоса: он и забыл, что у них остался Генри.

Тот сидит на стуле с чашкой кофе и косится на Джека, а он поправляет что-то на плите и наливает кофе для Ричарда. Ставит перед ним как раз в тот момент, когда Ричард плюхается на стул.

Джек не уходит. Встает позади него, кладет подбородок на макушку Ричарда — а руки не на плечи, а к шее, как будто обхватывает горло.

Со стороны это наверняка кажется странным, а может, и угрожающим. Но Ричард прекрасно понимает, что брат наоборот, его успокаивает.

На тебе нет ошейника, раздирающего кожу. Только теплые ладони брата, еще пахнущие сыром.

— Я позвоню тебе, Генри, — говорит Джек. И твердости у волчонка сейчас не меньше, чем у его отца. — Когда можно будет проводить второй ритуал. А сейчас тебе лучше уйти.

========== 3. ==========

Проходят сутки, и Джек подумывает, что завтра можно попробовать вторую часть ритуала. Всё это время они Генри не видели, и даже Ричард, кажется, не очень стремится к встрече.

Джек сидит за кухонным столом с большой упаковкой чипсов. Брать их приходится исключительно левой рукой, потому что правой Джек на листе бумаги набрасывает геометрический узор.

Ричард встает позже. Джек слышит, как брат шебуршит в комнате, потом в ванной. Наконец, заходит на кухню, вытирая капли воды с лица. Джек предпочитает бриться каждый день, а Ричард часто оставляет легкую небритость. Говорит, что так больше нравится девушкам. Джек только закатывает глаза.

Ричард еще не надел кофту, так что видна чернильная татуировка ворона на правом плече, переходящая на грудь.

Невысокий, гибкий и тонкий, он походит на поджарого хищника, готового выслеживать и загонять добычу. Темноволосый и темноглазый. Выше Джека на полголовы и старше на три года.

— Чипсы? — возмущается Ричард. — Вот уверен, это твой завтрак. С утра пораньше фигню ешь.

Он перехватывает пачку и закидывает в шкафчик на верхнюю полку.

— Зануда, — ворчит Джек.

Фыркнув, Ричард уходит, и Джек может видеть уродливые шрамы на его спине. Оставив набросок, Джек достает сковородку, чтобы приготовить нехитрую яичницу. Оба брата не любят ранние завтраки, так что Ричард обычно ест на работе. А Джек сегодня встал достаточно рано, чтобы уже проголодаться.

— Дик, на тебя яичницу рассчитывать? — всё-таки уточняет Джек.

— Неа, — раздается голос Ричарда из комнаты. — Но кофе я буду!

— Кто бы сомневался, — ворчит Джек себе под нос.

Кофе всегда варит он. Причем ритуал настолько устоялся, что если Джек по какой-то причине не успевает, то Ричард даже не пытается сам и пьет растворимый. На который Джек всегда морщит нос.

Ричард возвращается в уже привычной черной кофте, художественно подранной по низу, с какими-то ремешками и цепочками. Усаживается за стол в ту же позу, в какой недавно сидел сам Джек, подогнув ногу под себя. Смотрит на набросок:

— Это для Рика?

— Ага, — Джек смущается и отворачивается к сковородке, хотя ни яичница, ни кофе его участия не требуют. — Ну, он визитки хотел…

— Да, я помню.

Рик держит большое кафе ближе к центру, на нейтральной территории, и там любят собираться не только люди, но и оборотни из разных стай. Заходят даже одиночки.

— Классно выходит, — искренне говорит Ричард.

Джек знает, что брату правда нравится. Оборачивается и пожимает плечами, привалившись к плите:

— Потом на компьютер перенесу и закончу сегодня. Хотя бы первый вариант. Раз всё равно пока не работаю…

— Я уже говорил, Джек. Не обязательно идти продавать книги в очередной магазин. Или что ты там еще себе решил. Ты можешь продолжать заниматься дизайном. Это твое.

— Однажды заказы от стаи иссякнут.

Ричард пожимает плечами и, скрестив руки на груди, откидывается на стуле.

— И что? Они посоветуют друзьям. Так и происходит, — голос Ричард неожиданно смягчается. — Тебе не обязательно заканчивать колледж, чтобы делать то, что тебе нравится.

— Легко тебе говорить. Ты-то закончил.

Джек знает, что он несправедлив. Знает, что в голосе прорезается обида, но она не имеет отношения к брату.

Обида на себя. Что не смог. Оказался слишком слабым.

Джек тогда был в восторге. О! Поступил туда же, где только отучился брат, куда сам хотел и стремился. Но если Ричард не очень представлял, чем заниматься, то Джек был уверен, что его ждет дизайн. Он был в восторге!

И старался не замечать, что с первого же дня ему было плохо. Слишком много людей вокруг, они все яркие, сводящие с ума. От обилия запахов тошнило, и Джек не мог есть.

Но хуже всего были духи. Джек и раньше ощущал их, даже подростком он с успехом выполнял обязанности шамана. Но в колледже духи превратились в постоянный шум в голове, который сводил с ума. В липкий туман, от которого Джек никак не мог отмыться. Несколько раз ловил себя на том, что начинал бормотать что-то, обращаясь к духам.

Потом его совсем накрыло. Он смутно помнил, как его трясло, а он не мог встать с пола, рыдал и рыдал. Не мог остановиться. А вокруг шелестели духи, и чужие запахи забивались в нос.

Зато Джек хорошо помнил, как он ждал в медицинском крыле, успокоившийся, но абсолютно вымотанный. И пришел Ричард. Собранный, серьезный, он заявил, что они едут домой. У него в руках уже был рюкзак с вещами брата, так что Джек не протестовал. Вяло поплелся следом.

Между ним и старшим братом всего три года, и внешне они оставались очень похожи, так что некоторые даже думали, они двойняшки. Но в тот момент Джек лучше многих видел разницу. В Ричарде ощущалась внутренняя сила, он действительно был прирожденным лидером, который готов брать ответственность и вести за собой.

Джек ощущал себя маленьким, нескладным и разбитым. А главное, Ричард с легкостью ориентировался в окружающем мире и спорил даже с отцом. А Джек не смог и в колледже учиться.

— Просто это не твое, — сказал Ричард, когда они сели в такси.

Джек боялся, несмотря на свои слова, Ричард посчитает его слабаком, поэтому свернулся тогда у дверцы, боясь встречаться взглядом с братом. Но тот сам придвинулся и обнял, по-звериному ткнувшись носом в шею. Джек тогда расслабился и понял, что брат всегда на его стороне — и он правда не считает Джека слабым. Просто другим.

Джек ставит перед Ричардом кофе, а сам садится напротив, чтобы позавтракать. За прошедшие три года много чего произошло, но Джеку кажется, он так и не смог найти свое место.

Хотя Ричард думает иначе. Говорит, что Джек просто не может смириться и понять, что его место — ну, оно другое. Не такое, как у других. Или у самого Ричарда.

Он тянется к банке с джемом и зачерпывает его ложкой.

— Можно вообще не работать, — хмыкает Ричард. — Будем питаться тем, что тебе приносят за шаманство.

— Шаман не берет деньги.

— Но не отказывается от подарков.

Джек знает, что духи — это призвание, от которого он никогда не сможет отмахнуться. Поэтому, когда к нему пришла Ана из стаи и попросила помочь, он не стал отказываться.

Они с Ричардом тогда только начали жить отдельно. Квартира поражала теснотой после просторного родительского дома, но ни один из них ни о чем не жалел. Ричард много работал, у него были клиенты со сложными и дорогими заказами. Он как раз предупредил, что будет только к ночи, когда пришла Ана.

— Я помню, стая хотела, чтобы ты стал шаманом после учебы… но ты всё равно сейчас не в колледже. Помоги мне.

Джек подумал, что духи давно скребутся, а брата всё равно нет дома, почему бы не помочь?

Он разжигал пахучие травы и бил в бубен — делал то, чему не научат ни в одном колледже. То, что отзывалось многими поколениями волков, бурлило вместе с дымом и искрами от травяной свечи.

Духи танцевали со звуками бубна.

Джек просил их помочь Ане, выправить больное колено, из-за которого, как она боялась, она не сможет принимать участие в Гонах.

Она до сих пор бегала не так далеко за спиной вожака.

Тогда же она принесла какие-то коробки и смущенно топталась на пороге на следующий день:

— Знаю, шаманы не могут брать деньги… но колено совсем не болит! Ты так помог! Вот. Я знаю, вы только переехали, тут немного вещей, которые пригодятся. Это подарок! Ты не можешь отказаться.

С тех пор стая частенько приходила к своему шаману. Они рассказывали о нем другим, и порой на пороге появлялись обычные люди.

Джек никому не отказывал. Шаман не может этого сделать. Да ему и нравилось — он только отправлял сообщение Ричарду. Тот просил предупреждать, чтобы не явиться посреди ритуала. Джека это совсем не напрягало, но Ричард говорил, что не хочет мешать, и лучше задержится на полчаса.

Потом эти люди и волки приносили подарки. И даже Джек не мог не признать, что и правда, они более чем щедры.

Ричард тянется к пузырьку с таблетками, который стоит чуть дальше на столе. Рассеянно вертит его в руках, потом кидает в ящичек. Джек знает, что брат достал снотворное этой ночью, наверняка побоявшись, что снова не сможет нормально спать.

Оно было нужно, когда Ричард вернулся. После Мортонов он никак не мог нормально засыпать, ему всё время казалось, что стоит начать погружаться в сон, и снова будет больно. Он мучился несколько дней, пока Джек не узнал о том психотерапевте из другой стаи. Ричард до сих пор к нему ходит, хоть и не так часто.

Ричард пожимает плечами:

— Оно на всякий случай, ты знаешь. Но сегодня не мог уснуть…

Джек рассеянно кивает. И говорит то, о чем думает, но что вообще-то не собирался озвучивать:

— Тогда, после Мортонов… я следил, сколько таблеток пьешь. Боялся… ну, боялся, что выпьешь слишком много.

Ричард хмурится, а потом его брови взлетают вверх:

— Джек, я бы никогда не сделал ничего подобного.

— Может, ты и не хотел. Но вдруг… вдруг тебе стало бы так больно, что ты просто не захотел просыпаться.

Ричард кажется растерянным, и Джек жалеет, что вообще рассказал о своих страхах. Они глупые и необоснованные. Просто из-за вновь поднявших головы Мортонов Джек вспоминает о тех днях.

Резко поднявшись, Ричард одним плавным движением огибает стол и прижимает Джека к себе. Тот даже опомнится не успевает, а брат уже треплет его по макушке:

— Джек, я бы никогда не стал.

Он отстраняется и залпом допивает кофе. Хлопает кружкой по столу:

— Не забудь, что вечером встреча у Рика. Я очень прошу не игнорировать, как в прошлый раз.

Кейт нравится быть волчицей.

Не извиняться за свою дикость.

Включать тяжелый рок в наушниках, оставлять следы на земле в зверином облике и показывать средний палец в человеческом. А когда ей всё надоедает, просто запихивает вещи в рюкзак и идет вдоль дороги, выставив руку с оттопыренным пальцем.

Она легко меняет города, работу и любовников.

С тех пор как Кейт ушла из своей стаи, она нигде подолгу не остается, предпочитая не вступать в конфликты с другими, просто оставаясь на нейтральной территории. Она и здесь-то осталась случайно.

Из-за Ричарда.

Когда они познакомились, стояло жаркое лето. В тату-салоне лениво работал кондиционер, и Кейт первым делом стянула тонкую майку, оставшись в белье: татуировку ей набивали на рёбрах. Ричард лишь скользнул по фигуре Кейт взглядом, так что она почти оскорбилась. Предыдущая татуировка у нее окончилась бурным сексом — может, потому что в тот момент она встречалась с парнем.

Когда всё закончилось, Кейт вышла из комнаты, увязшей в звуках Мэнсона и аромате вейпа — она удивлялась, как Ричард хоть что-то видел в пару. Как потом узнала, он таким способом бросал курить. Как узнала еще позже — не очень удачно.

Ричард остановил ее на выходе и предложил выпить кофе. Подмигнул:

— Интересно, когда заходят новые волки.

Когда они начали встречаться, стояла прохладная осень.

Кейт уже знала, что стая Ричарда — одна из самых мощных в городе, а он сам не просто старший сын вожака, а однажды займет его место. Кейт это нравилось. Она считала, раз она сама вне иерархии стай и не может стать вожаком, почему бы не спать с будущим главой? Но он почему-то никак не поддавался.

Они застряли в лифте.

Ехали в офис к отцу Ричарда, он хотел ввести ее в стаю, раз уж она пока здесь. Лифт застрял надолго, так что они уселись прямо на пол. Ричард жаловался, что хочет курить и травил истории из жизни стаи. Кейт не отставала и рассказывала о путешествиях автостопом и как это, когда вся твоя жизнь умещается в один рюкзак.

Тогда Ричард наклонился к ней, и Кейт могла видеть его такие темные, почти черные глаза. От него пахло табаком и лесом. Он тихо спросил:

— От чего ты бежишь?

А ей впервые за долгое время не захотелось отшучиваться или увиливать. Она честно ответила, когда его ладонь уже обхватила ее голову:

— От себя.

Он поцеловал ее тогда. Представил отцу как свою девушку и никогда не пытался играть в психолога, выясняя о прошлом Кейт. Полагал, она сама расскажет, если это будет важно. Если захочет.

Когда стая Мортонов объявляет очередную войну за делёжку территории, стоит хрупкая талая весна. В кафе Рика на нейтральной территории специальный вип-зал, в который сегодня набилась десятка два волков из стаи. В основном, молодёжь: они пьют, общаются и, конечно же, строят грандиозные планы против Мортонов.

Шустрая официантка приносит им еду и выпивку. В зале кирпичная кладка, увитая искусственным плющом, неудобные кожаные диваны и в тон им черные столы. Кто-то уже умудрился разлить сок, кто-то другой вытереть, а третий перекрикивал разговоры, заявляя, что стол липкий и надо мыть.

Одна дверь выходит в общий зал кафе, сейчас закрытая. Другая — прямо на улицу. Когда влетает запоздавшая волчица, стряхивая с себя капли дождя, пару секунд видна оживленная, затопленная вечерним светом улица, полная шума.

Кейт нравится атмосфера стаи. Ей приятно сидеть, откинувшись на неудобном диване, и потягивать почти безалкогольный коктейль. Прищурившись, наблюдать из-под ресниц за молодыми волками и волчицами. И Ричардом, который среди них-то точно давно лидер.

У Кейт на руках кольца в виде рун, на ней вдумчиво продранные колготки и короткое черное платье. Ричард мог бы казаться хрупким, но на самом деле в его поджарой фигуре чувствуется сила, выносливость, под небрежной кофтой и бледной кожей крепкие мускулы.

Хотя Кейт прекрасно знает: волчьи вожаки не только самые сильные, но и самые умные. Это — залог выживания стаи. Особенно в современном мире.

Нынешний вожак хорош и силен, но он не понимает того, что видит Ричард: оборотни тоже должны меняться, подстраиваться под ритмичный мир вокруг. Оставлять те обычаи, что нужны, и легко приобретать новые привычки.

Бенедикт не понимает.

Ричард оживлен, он подходит то к одной, то к другой группке. Излучает спокойную уверенность, открыто улыбается, и остальные волки виляли бы хвостами, если они у них были в облике людей.

Ричард предпочитает темную одежду, ремешки и дырки, джинсы и высокие ботинки, которые плотно охватывают голень. Как-то раз Кейт удивилась, неужели у него нет мотоцикла? Ну, хоть думал об этом? Многие волки предпочитают такой транспорт.

Ричард покачал головой:

— Джек его не любит.

Очень удивился, когда Кейт не поняла, неужели это единственная причина? Для Ричарда этого и правда было достаточно.

Джек разительно отличается от брата. Он на такие сборища почти не ходит, но сегодня тоже здесь. Пьет исключительно чай и предпочитает сидеть в стороне, больше наблюдая и общаясь с теми, кто сам подходит.

Джек раздражает Кейт.

Не сам по себе. Она даже понимает, почему остальная стая считает его милым — и почему гордится. Истинные шаманы появляются среди оборотней слишком редко в последнее время. Не в каждой большой стае есть! Колдунам тоже требуются природные способности, но они могут и заняться чем-то другим. А могут и обучиться — хотя Кейт понятия не имеет, кто обучал Ричарда, в стае его наставника явно нет.

Шаманству обучиться нельзя. Просто в какой-то момент духи начинают откликаться и приходить к тебе. Еще люди называли это шаманской болезнью — нельзя отмахнуться, нельзя просто взять и не обучаться. Это призвание, которое выбирает тебя, а не ты его. Преследует духами, галлюцинациями, заставляет делать нелепые вещи.

Пока не начнешь становление шаманом.

Пока не признаешь этого.

Пока духи тебя не заставят.

Кейт приходилось видеть волка, который не хотел становиться шаманом — в одном небольшом городке, где она была проездом. Ей рассказали, что тот мальчик много лет провел в психушке, а теперь не очень способен отличать дни друг от друга. Его кормили с ложечки и уговаривали не кричать.

Видела Кейт и старых шаманов, в их длинные седые волосы были вплетены перья, а мозолистые пальцы, отбивающие ритм на бубнах, походили на корни деревьев. Один из таких наверняка проводил посвящение Джека. Хотя сам он не походит ни на одного из тех старых волков. Нелюдимый, не умеющий общаться, жмущийся в углу, но совсем не похожий на сильного шамана, как о нем рассказывают. Он панически шарахается от чужих прикосновений и вообще, кажется, опасается толпы.

Кейт раздражает, что он постоянно так или иначе находится рядом с Ричардом. Старая Констанс улыбалась уголками губ, отчего вокруг рта разбегались морщинки, и говорила, что мальчики — настоящие волчата. Они всегда были дружны, особенно после смерти их старшего брата и потом, когда Ричард начал учиться колдовству, а Джек стал шаманом.

— Они всегда помогали друг другу. Тогда и… позже. Когда уже отдельно жили.

Стая ценит родственные чувства. Кейт это бесит. Ее раздражает, что Ричард не остается у нее на ночь и ненавязчиво выпроваживает ее саму — вряд ли даже Джек на этом настаивает, Ричард сам так решает. И он цепляется за брата не меньше, чем тот за него. Это Кейт понимает прекрасно.

Только не может придумать, как же это изменить и завладеть всем вниманием Ричарда.

Алкоголь оказался плохой идеей, всё-таки причинять вред Джеку Кейт и правда не хочет. Ее просто раздражает привязанность братьев и то, что Джек постоянно маячит рядом с Ричардом и… невольно мешает им.

— Линн пропала!

Кейт знает опоздавшую женщину. Короткие черные волосы, около сорока лет. Ее дочка еще не доросла до Большого гона, но через год-другой побежит с другими волками. Женщину зовут Ана и сейчас она кажется взволнованной.

Ричард быстро берет происходящее в свои руки. Усаживает Ану на диван в центре комнаты, попутно стянув с нее плащ, задает конкретные вопросы:

— Что значит пропала?

— Я приглядывала за девочкой в последнее время. Она… ну, сильно переживала смерть Эви.

Та самая девушка, которая не так давно погибла. То ли случайность, то ли первая жертва Мортонов. Эви было чуть больше двадцати, и они с Линн действительно дружили. Вместе гоняли на байках, громко смеялись и звали Кейт с собой. Они одни из первых приняли ее в стае.

Ана имеет привычку присматривать за всеми. У нее трое или четверо собственных волчат, Кейт точно не помнит. Зато знает, что в стае она вторая волчица после слепой Морвены. Тоже кажется хрупкой на первый взгляд, но с несгибаемой волей. Хотя если Морвена близка к духам, пусть и не шаманка, Ана куда ближе к обычным волкам.

— Когда ты видела ее в последний раз? — терпеливо спрашивает Ричард.

— Вчера. Мы договорились встретиться и прийти сюда вместе. Ее не было. Я не могу найти!

— Дома?

— Никого.

— Телефон?

— Даже не соединяется.

— След?

— Обрывается у ее квартиры. Дождь смывает. О, Дик, ты же знаешь Линн! Она не могла так просто исчезнуть. Вдруг это снова Мортоны? Вдруг ей нужна помощь?

Диком Ричарда называют немногие. На самом деле, он всегда спокойно одергивает и нравится ему только от брата. Но сейчас молчит и хмурится. Оглядывается на остальных — не для поиска поддержки, а молчаливо спрашивая варианты.

Волки будто подбираются, переглядываются и тихонько ворчат. Кто-то даже рычит. Они готовы действовать и защищать своих, но не понимают, что предпринять.

— Я могу найти ее.

Все оборачиваются в сторону Джека, но тот против обыкновения не сжимается от внимания. Его плечи расправлены, а нахмуренные брови показывают удивительное фамильное сходство братьев.

— Я могу найти ее. Спрошу у духов. Им дождь не мешает.

— Сейчас? — уточняет Ричард. — У нас здесь ни бубна, ни трав… совсем ничего.

— Я смогу.

Действия братьев удивительно слаженные. Кейт еще ни разу не видела, как Джек шаманит, но они проделывают всё так, будто занимаются чем-то подобным каждый день. Ричард отдает короткие распоряжения: никого не пускать к ним в комнату, найти карту, выключить фоновую музыку.

Со столов исчезают остатки еды. Находится карта. У дверей на всякий случай встают волки. Ричард кладет рядом с картой телефон, на котором начинает ритмично бить ненавязчивая музыка.

Джек больше не кажется потерянным мальчишкой. Он садится на диван перед картой, скрестив ноги. Прикрывает глаза, пока свет в комнате приглушают. Отсветы от мобильника скользят по клеткам на его рубашке.

Джек — шаман, которому нужно войти в транс и пообщаться с духами. И комната кафе, за стенами которого дороги полнятся пробками мегаполиса, становится уютной пещерой для таинств, которые стары так же, как сами волки.

Их предки когда-то делали то же самое. Задолго до первых городов.

Джек тихонько и молча покачивается. Он кажется сосредоточенным и чуточку потусторонним. Таким же отстраненным, как и всегда, но если в обычной жизни это кирпичик, выпавший из стены, то теперь Кейт видит всю стену. И кирпич идеально подходит.

Воздух в комнате будто густой. В Кейт нет ни малейшего дара шаманства, даже талантов к колдовству, она не может видеть или ощущать духов. Но ей кажется, они наверняка окутывают Джека, будто ручные змеи. Переливаются вокруг его запястий, тела. Приложив невидимые руки к уху, нашептывают свои тайны.

— Дик, — говорит Джек, не открывая глаз. Его голос глухой, вплетается в звучащий барабан. — Принеси в жертву дым.

Кейт понятия не имеет, что это значит, но Ричард вопросов не задает. Садится по другую сторону стола, прямо на пол, напротив брата. Достает сигарету и закуривает. Может, это не терпкий землистый табак, но братья явно умеют использовать то, что есть. Огонек сигареты тлеет, а дым Ричард выпускает в сторону Джека.

Кейт видит, как белесые клубы вьются вовсе не так, как должны. Духи принимают жертву и отзываются на зов своего шамана. Извивают клубы дыма над картой, а потом он падает и густится вокруг точки на карте.

— Можно не спешить, — Джек открывает глаза. — Духи говорят, с ней всё в порядке. Она грустит и потеряла счет времени. Ана, съезди к ней, куда указали духи. Остальные останутся здесь.

Кейт с удивлением смотрит на Джека: она привыкла к подобным интонациям у Ричарда, но от Джека их слышать странно. Он как будто находится в своей стихии, делает то, что умеет лучше всего и ничуть не смущается.

Он тоже сын вожака.

Волки начинают суетиться. Кто-то включает свет, другие уже требуют еды. Ричард убирает телефон и кивает Ане: она действительно единственная устремляется прочь. Дым над картой рассеивается.

Джек уползает обратно в уголок дивана, он трет глаза и кажется уставшим. Ричард что-то вполголоса спрашивает у брата, но Кейт не может расслышать. Джек отмахивается и возвращается к недопитому чаю.

Ричард оборачивается к волкам. Они рады, что с Линн всё в порядке, но предвкушение бурлит в их крови, они хотят действий.

Ричард обсуждает с ними, он не может усидеть на месте — хотя бросает короткие взгляды на брата, будто проверяя, как он. Джек допил чай, он сворачивается клубочком в углу дивана и просто спит. Ему не мешают чужие голоса, а кто-то из стаи накрывает потрепанным синим пледом. Похоже, уставший шаман здесь не в новинку.

Ричард широко улыбается:

— Так давайте устроим небольшую Травлю.

Волки улыбаются, переступают с ноги на ногу и радостно ворчат. Кейт слышала о подобном, иногда еще это называют Малым гоном: отыскать одного или несколько представителей стаи, с которой идет война, сначала преследовать на машинах, мотоциклах, отогнать к лесу… а дальше уже волками.

Демонстрация силы, выплескивание ярости молодых. До стычек дело не доходит, смысл именно в гоне, а не в причинении реального вреда. Территории волков давно делятся в закрытых кабинетах вожаков, но, когда стаи соблюдают традиции и ритуалы, это становится увлекательным действом.

— Вожак не будет против?

— Нет, — коротко говорит Ричард. — Я поговорю с ним.

Они еще некоторое время обсуждают, волки возбуждены и взволнованы. Звонит Ана сказать, что всё в порядке и ровно так, как сказали духи. Ричард обнимает Кейт и целует в висок. В его голосе перекатывается рычание:

— Ты пойдешь с нами? На Малый гон?

— Если можно.

— Конечно.

Он предлагает подвезти Кейт до дома и тихонько трогает брата за плечо. Джек просыпается, озирается и трет глаза. Кивает на слова Ричарда, которых Кейт снова не слышит — но интонации мягкие, теплые.

Джек первым двигается к выходу, Ричард за его спиной, на полшага позади.

Кейт тоже поднимается и задумывается, что она даже не слышала о шаманах, которые так могут: без бубна, без подручных средств, вот так лихо связываться с духами. Тем всегда требовались средства для связи.

Даже не слышала.

========== 4. ==========

— Нет.

Голос Ричарда твердый, никаких сомнений. Он видит, как хмурится в ответ Джек, но не собирается отступать.

Они сидят на кухне их маленькой квартирки, до встречи со стаей и вылазки за Мортонами есть время. Ричард как раз размышляет о Генри, и о том, что внезапно появившийся братец явно не жаждет с ними общаться.

Терпеливо ждет, когда его позовут на повторный ритуал. Ему нужно только это. Или он оставляет за братьями сделать первый шаг. Но Ричард не уверен, что ему это надо, а Джеку, кажется, всё равно.

Зато сейчас Джека волнует то, что пытается сказать он сам.

— Дик, послушай…

— Я слушаю, — спокойно отвечает Ричард. — Ты видел что-то конкретное? Духи сказали?

— Нет. Но…

— Тогда к чему этот разговор?

Джек опускает глаза на чашку, которую стискивает в ладонях. Как будто чувствует себя виноватым, что не видит четче. Но тут же снова упрямо вскидывает голову:

— Дик!

— Прости, Джек, я не буду отменять Гон только из-за твоих плохих предчувствий.

Ричард ощущает себя почти предателем: брат пришел к нему, хмурясь и говоря, что лучше всё отменить. Что у него плохое предчувствие. Но Ричард вынужден твердо отказывать.

— Дик, прошу тебя…

— Нет.

— Ты вообще не слушаешь! Как отец.

Джек знает, что брата заденет это сравнение, Ричард по лицу видит, что знает. Стукнув кружкой о стол, Джек резко поднимается и уходит в свою комнату. Дверь хлопает чуть громче, чем положено.

Вздохнув, Ричард трет виски. Кофе почему-то становится совершенно безвкусным. Наверное, стоило говорить помягче, объяснить, а не просто отрицать. Но даже после Ричард не понимает, как стоило вести разговор.

Он доверяет предчувствиям брата, но, если нет четкой причины, просто не может сказать стае, что всё отменяется. Они хотят Малый гон, они жаждут ответить Мортонам, показать свою силу. И лучше так, иначе, если энергия начнет переливаться через край, может перерасти в болезненные стычки на улицах.

Ричарду не хочется навещать потом в больнице задир-близнецов, сыновей Рика. Или чего похуже. Пока смерть Эви только подозревают на счету Мортонов.

Ричард знает, что Джек просто беспокоится. И за стаю, и за брата.

Но всё отменять не вариант. Какие бы плохие предчувствия ни мучили шамана.

Оставшееся время Джек так и не выходит из комнаты, так что Ричард сам тихонько стучит:

— Пора ехать.

Джек выходит молча и за всю дорогу не произносит ни слова. Устраивается в такси подальше и смотрит в окно, лишь бы не говорить с братом. Ричард вздыхает, но тоже молчит. В конце концов, если Джек решил дуться, ну и ладно!

Собственной машины у них нет. Отец когда-то подарил Ричарду старенькую, когда сыну исполнилось шестнадцать. Ричард вдрызг раздолбал ее год спустя: устраивали с другими волками что-то вроде гонок. Сами не пострадали, но чинить машину было бесполезно.

— Не умеешь водить, зарабатывай на машину сам, — заявил отец.

Ричард пожал плечами: вообще-то машины он не любил, а попробовав, понял, что точно не жаждет водить. Ему куда больше нравилось ходить пешком — а лучше бежать в облике волка. Вот это он по-настоящему любил! Со всем остальным прекрасно справляется метро и такси.

А Джек и прав-то никогда не получал. Говорил, что с его духами и приступами только за руль и садиться.

Они приезжают в кафе Рика точно вовремя. К неприметному входу в тот самый отдельный вип-зал, который всегда остается за волками. Из него можно попасть в основное помещение кафе — ну, или зайти с другой стороны улицы.

Перед входом стоит несколько волков из стаи, они возбужденно беседуют, кто-то курит. Ричард бегло пересчитывает взглядом машины, припаркованные рядом: еще парочки точно не хватает. Ричард помнит всех, кто скинул ему утром сообщение, что будет.

Он ныряет внутрь, здоровается с теми, кто в зале. Краем глаза замечает, как Джек отходит в сторону, так что между ними почти весь зал. Ричард злится, но старается загнать эмоции поглубже. Это становится проще, когда появляется Кейт.

Она вся — гибкость и сила натянутой тетивы лука. Даже волосы, обычно распущенные, сейчас собраны, чтобы не мешали.

— Поедешь со мной, — говорит Ричард ей на ухо, обнимая за талию.

Своей машины у братьев нет, но Ричард позаботился об этом заранее: подогнал к кафе автомобиль отца накануне, после разговора с ним. Всё прошло куда проще, чем рассчитывал Ричард: может, потому что отец торопился по делам, так что их диалог свёлся к паре реплик и выданным ключам.

Бенедикт не был против Малого гона. Наоборот, кивнул:

— Выпустите пар.

Ричард хотел поговорить о Генри, но решил, что это не лучший момент: отец уходил, у матери болела голова. К тому же, Ричард хорошо знает родителей: с наскока они не расскажут, что же случилось такого, что Генри когда-то ушел.

Может, стоит попытаться поговорить с Генри. Когда Ричарда не будет так раздражать сама мысль об этом.

Они выдвигаются спустя сорок минут. Линн указывает на след Мортонов, который она взяла раньше днем. Ричард усаживается в машину и заводит ее. С удивлением смотрит на Кейт, когда она устраивается рядом: обычно тут сидит брат.

— Джек сказал, что останется, — говорит Кейт, почти извиняясь. — Подстрахует с базы, как он выразился. Всё в порядке? Или ты поговоришь с ним?

— Нет. Поехали.

Ричард ценит, что Кейт проницательна. Но еще больше ценит, что она не пытается лезть в душу и не допытывает ответы, когда Ричард не хочет их давать.

Может, он и не слишком далеко ушел от отца — тот никогда не станет так просто говорить о Генри, Ричард тоже предпочитает умалчивать почти обо всем.

Он не разбирается в машинах, но у отца что-то мощное и скоростное. Стая разделяется, держит связь через общий голосовой чат на телефоне. Сидящая рядом Кейт дополнительно координирует. Их машина долго петляет по городским улицам, пока Кейт в возбуждении не тычет пальцем:

— Вон! Я их вижу!

Их цель — всего одна машина Мортонов. Они преследуют ее, оттесняют к нужному месту — куда остальная стая ведет других.

Они подгадывают нужное время: после рабочего дня большинство Мортонов едет по домам. Те быстро понимают, что происходит, и принимают правила древней игры.

Погоня увязает в городских светофорах и лучах закатного солнца, которые отражают стекла офисных зданий. Мортоны знают, что от них не отстанут, поэтому сами постепенно сворачивают к границе города. К лесу.

В общем чате улюлюканье и радостное возбуждение. Периодически слышится спокойный голос Джека: он сообщает, что почти всех оттеснили к лесу.

Мортоны, за которыми ехал Ричард, наконец останавливаются, когда редеют дома.

— Что теперь? — в нетерпении спрашивает Кейт.

— Дадим время превратиться в волков и отойти.

На руках Ричарда кожаные браслеты с металлом, на пальцах массивные перстни. Он не торопясь снимает их и кладет на панель. Краем глаза следит, как в машине Мортонов открываются двери, и оттуда выскальзывает пара человек. Они отходят к деревьям, на ходу раздеваясь.

Ричард дает им время.

Задерживается на простом перстне, который когда-то подарил Джек. Голос брата не слышен в общем гомоне, но ему и нечего сказать: почти вся стая около леса.

— Пора, — кивает Ричард.

Они оставляют одежду ближе к деревьям. Ветерок холодит человеческую кожу, но, когда ее заменяет шерсть, становится намного приятнее. Короткая боль изменяющихся костей и мышц. Дурманящий аромат листьев, деревьев, вплетающиеся запахи мелких зверьков.

Четкий след Мортонов.

Стая рассредоточена вдоль кромки леса, и Ричард поднимает голову, издает задиристый вой, и стая откликается ему на разные голоса. Они устремляются вперед.

Говорят, когда-то целью Большого гона была охота. Стая преследовала животное, обычно оленя. Почти ритуальное действие, которое объединяло и напоминало о животных корнях. Те стаи, что переселились в большие города, поддерживали традиции, хотя никаких оленей так близко к неону и магистралям нет. Так что Большой гон стал просто ритуалом.

Малый же остался неизменным. Загнать противника, показать ему свою силу, напомнить, кто здесь главный. И если Мортоны считают, что могут исподтишка вредить, похищать, убивать ради территории… что ж, стоит напомнить, кто главный в городе.

Лес открывает свои объятия волкам.

Следы Мортонов вьются среди деревьев, смешиваются с запахом влажной коры и желудей, спрятанных у земли.

Ричард и Кейт сливаются с другими волками, и в итоге вся стая гонит кучку Мортонов.

Они могут догнать их, даже ввязаться в драку, но Ричард не доводит до этого. И сбавляет темп, когда они делают круг. Дает Мортонам время снова рассредоточиться и уйти. Дело сделано, силу показали.

Они обращаются в людей под деревьями. Кто-то ворчит, что не стали догонять, но ворчит беззлобно. Другие возбужденно обсуждают Гон. Третьи посмеиваются над Мортонами. Стая тоже готова рассредоточиться, когда Ана внезапно касается плеча молодого вожака:

— Ричард…

Она показывает взглядом в сторону: рядом с машиной Ричарда припаркована новая, и около нее стоит женщина, небрежно присев на капот.

Ричард мгновенно ее узнает: Скайлер Мортон. В строгом черном пальто, со светлыми волосами чуть ниже ушей. Она не снимает перчаток, смотрит насмешливо.

Подобравшись, как при встрече с равным себе хищником, Ричард осторожно подходит ближе, не потрудившись одеться. Многие полагают, волкам неуютно в облике людей, еще и обнаженными, но Ричард не ощущает неудобств, только прохладу. Наоборот, пусть Скайлер чувствует себя неуютно: ее сюда никто не звал.

— Я подожду, пока ты оденешься, — насмешливо говорит она. — А ты вырос.

— Ты тоже.

— Когда ты меня видел в последний раз, Ричард? Кажется, в колледже? Было забавно учиться в одно время с тобой.

— Потом ты уехала.

— А ты потом убил мою семью.

Отец Скайлер и ее старшие братья. Они были теми, кто пленил Ричарда, кто издевался над ним. И кому он отомстил колдовством, ударил со всей силы.

Ричарду нечего возразить. Он убил их. Эта правда произнесена так просто, что Ричарду впервые становится не по себе. Джек всегда говорит, что брат был прав, что Мортоны первые перешли черту, и можно было ответить соответствующе.

Джек всегда делал поступки Ричарда в его собственных глазах правильными. Остальная стая, даже отец, никогда не говорили, что Ричард был неправ.

Но сейчас он смотрит в глаза Скайлер, и ему в голову вновь приходит то, о чем он первым делом подумал, когда очнулся после ритуалов и откатов: он убил их.

Убил.

И рядом нет Джека, который мог бы положить руку на плечо и сделать окружающий мир снова правильным.

Ричард ежится под взглядом Скайлер, а она холодно бросает:

— Оденься. Нам есть о чем поговорить.

Пока Ричард натягивает драные джинсы и кофту с неровным краем, он успевает сложить в голове факты: они не знают, кто сейчас руководит Мортонами, но похоже, это Скайлер. Единственная дочь бывшего вожака. Ее не тронуло колдовство Ричарда, потому что он не направлял на нее. Она не принимала участия в похищении и пытках.

Пока Ричард шнурует высокие ботинки, он успевает о многом подумать. Выпрямившись, отдает короткие распоряжения тем из стаи, кто еще топчется рядом: он поговорит со Скайлер, а остальные пусть пока не уходят. Мало ли, что решат устроить Мортоны.

Волки кивают. Растворяются в сумерках тенями воинов Ричарда.

— Жди в машине, — кидает Ричард Кейт.

Подходит к Скайлер, которая так и не сменила позу. С нарочито скучающим видом она смотрит что-то в телефоне, ее светлые волосы особенно отчетливо выделяются в полумраке, подсвеченные экраном.

Захлопнув чехол телефона, она чуть приподнимает брови:

— Долго ты.

— Не дольше тебя. Ты ждала несколько лет, чтобы возглавить стаю? Мы не знали, кто теперь вожак Мортонов.

— В стае были разногласия. И я далеко не сразу поняла, что хочу этого.

— Стать вожаком?

— Отомстить вашей стае.

Ричард хмыкает:

— Захватом нашей территории?

— Конечно. Это сферы влияния в мире людей. Это власть в городе и над более мелкими стаями. Они слушают вас, потому что вы главные. Мы захватим вашу территорию, и город станет нашим.

— И свои амбициозные планы ты хочешь прикрыть идеей мести?

— Одно другому не мешает.

То, каким тоном Скайлер произносит последнюю фразу, заставляет Ричарда напрячься. Он считает, что хватит ходить вокруг да около. Они — волки, они не строят интриг, они берут то, что могут взять.

— Ты хочешь отомстить мне, — говорит Ричард. — Потому что я убил твоих родных. При чем тут стая?

— Ты ее будущий вожак.

— Не смей трогать мою стаю.

— А что сделаешь? — Скайлер склоняет голову набок. — Снова воспользуешься колдовством и убьешь меня? Если на этот раз откат не убьет тебя самого. Теперь в нашей стае есть и колдун, и шаман, так что просто, как в прошлый раз, не выйдет. Мой отец и братья были недальновидны.

Насколько помнит Ричард, они не одобряли подобных вещей. И то, что у них не было своего шамана, сделали своей идеологией. В то же отрицание Мортонами пошло и колдовство, так что противопоставить Ричарду им и правда было нечего.

Так вот почему Скайлер не высовывалась ни в стае, ни в борьбе до сих пор. Собирала силы.

— Кстати, о шаманах, — Скайлер улыбается. — Передай привет брату. Увы, не смогла увидеться с ним лично, раз уж с тобой болтала.

Слова звучат невинно, но Ричард быстро понимает их истинный смысл: пока Скайлер не могла, кто-то с Джеком увиделся. Невольно Ричард подается вперед, в егогорле зарождается угрожающее рычание:

— Только. Тронь. Моего. Брата.

Скайлер не кажется впечатленной. Улыбается хищно:

— Ты-то моих тронул.

Ричард разворачивается и печатает шаг к водительскому месту в машине. Он должен как можно быстрее вернуться к Джеку. В спину ему ударяются насмешливые слова:

— Это всего лишь алкоголь. Но в следующий раз его может быть больше.

Ричард резко распахивает дверцу машины, сходу включает зажигание.

— Что…

Кейт хочет его коснуться, но отшатывается под рычанием:

— Звони Джеку!

Кейт без лишних вопросов набирает нужный номер, но качает головой: не отвечает. Связывается с остальными, но стая ждала тут же, никто из них не рядом с кафе.

Ричард гонит по ночным улицам, не думая, сколько потом придет штрафов. Внутри него скребутся слова Скайлер об алкоголе.

Ричард хорошо помнит первую вечеринку, на которую они пошли с Джеком. После того, как съехали из дома, а брат не смог учиться в колледже. Пригласили какие-то друзья из стаи, хотя на вечеринке были не только волки.

— Надо напиться! — заявил тогда Ричард.

Джек смущенно признался, что никогда не пил. Ну так, пару глотков… боялся из-за духов. В тот вечер Ричард хлопнул брата по плечу и заявил, что научит его пить.

Ричард прекрасно понимал, что для того, кто не особо пробовал алкоголь, Джеку точно не стоит много. Но одобрительно подмигнул, когда увидел брата с бутылкой пива.

А потом Ричарда нашла перепуганная девушка с неоновыми лентами в волосах:

— Твой брат! Ему очень плохо!

Джек лежал в одной из пустых комнат квартиры и выглядел так, будто успел выпить пару бутылок водки. Залпом. И сверху еще пива хлопнуть. Джек не узнавал брата, ничего не соображал, его рвало, а он был не в состоянии даже сесть на постели.

Ричард перепугался. Он знал, что брат не мог столько выпить, а значит, что-то было категорически не так. Он не стал паниковать, а просто вызвал скорую.

Сидя в больнице, Ричард тоже боялся. Смотрел на сцепленные пальцы, на тот самый подаренный Джеком перстень и отстраненно слушал, как ругался отец. Понимал, тот тоже боится, поэтому и срывается на Ричарде, но от этого проще не было.

— Пожалуйста, хватит, — сдавленно попросил Ричард, не поднимая головы. Он не мог больше это слушать.

Как ни странно, отец замолчал. А сидящая рядом мать накрыла руки Ричарда своей ладонью. Она всегда была немного отстраненной, вся в себе, любви к мужу и стае. Ричард ощущал, что они, дети, для нее всегда вторичны… но всё-таки обоих сыновей она любила.

Как потом оказалось, в организме Джека то ли какого-то фермента не хватало, то ли что-то вроде того. Ричард не очень вникал в детали и понимал их. Организм брата не мог перерабатывать алкоголь, и это грозило сильным отравлением даже от небольшого количества.

Джек с тех пор не пил — не больше пары глотков. Ричард на всякий случай изучил, что делать при отравлениях, и когда еще нормально и можно справиться самим, а когда стоит паниковать.

И сейчас, пока гонит через ночной город, Ричард понимает, что его брата достаточно всего лишь напоить. Подмешать в апельсиновый сок, который он так любит и обычно пьет у Рика в кафе.

Остановившись, Ричард даже не думает о парковке. Распахнув дверцу, бросает машину и выскакивает на освещенный фонарями и вывеской асфальт. Врывается в вип-зал кафе.

На столе раскрытый ноутбук, уже погасший, телефон и несколько пустых стаканов. Джек лежит на одном из диванов, свернувшись клубочком, он кажется спящим. Ричард садится рядом и начинает теребить его за плечо. Слишком сильно, конечно, но это не волнует.

Джек не просыпается.

— Нет, нет, нет, Джек! Давай же!

Умом Ричард понимает, что ну не могли ему подмешать уж слишком много, но эмоциям эти мысли никак не помогают. И когда Джек тихонько шевелиться и с негромким стоном открывает глаза, Ричард не сдерживает вздоха облегчения.

— Дик, — слабый голос Джека. — Черт… кажется, я вырубился… что за… голова кружится.

— Всё в порядке, — приговаривает Ричард, больше для себя, чем для брата. — Всё в порядке.

Сейчас Джек не отстраняется, наоборот, привычно и доверчиво льнет к брату, как будто тот может исправить всё на свете. Утыкается лбом в его плечо. Ричард бережно обнимает Джека, но взгляд остается твердым.

Если Скайлер и Мортоны хотят войну, они ее получат.

========== 5. ==========

Когда Джек принюхивается, то невольно щурится, чтобы лучше прочувствовать запах. Догадывается, что, когда он человек, это наверняка выглядит по-идиотски. Но сейчас на пожарной лестнице у их квартиры только сам Джек, так что некому его видеть.

Спрятав ладони, чтобы не мерзли, он плотнее запахивает шерстяную клетчатую рубашку и принюхивается. Чуть поворачивает голову, чтобы прислушаться — увы, человеческое ухо не двигается и слышит не так хорошо, как волчье.

Где-то ниже по улице ругаются. Кричит ребенок, который не хочет идти домой. Но голоса заглушают автомобили, двинувшиеся после светофора на дороге.

Машина, на которой приехали братья, стоит с другой стороны дома. Ричард кинул ее небрежно, и Джек заметил, что отец будет ждать, когда Ричард ее вернет.

— Завтра.

Джек знает, что Ричард просто боится оставлять брата. Кажется, он испугался куда больше самого Джека.

Ричард скоро приходит. С одеялом, которое передает Джеку: знает, что тот будет мерзнуть, но лениться пойти в квартиру. Джек принимает с благодарностью, заворачивается в половину теплого пледа и делится второй с братом.

— Лапша с кальмарами, — заявляет Джек. — Чувствуешь запах? Купим завтра пару коробок в том ресторанчике.

— Ага.

— Ты хочешь яичную или пшеничную?

— Гм. Всё равно.

— Нет уж, Дик, давай, выбирай! Я от тебя не отстану.

— Хорошо, — Ричард слабо улыбается. — Пшеничную. Но если я эту гадость есть не смогу…

— …мне больше достанется, — подхватывает Джек и пихает брата в бок.

Джек помнит, когда Ричард вернулся из плена, для него долгое время не существовало никакого «завтра». И до сих пор, когда он волнуется, то перестает задумываться о следующем дне, в его картине мире только сегодня, этот миг и всё. Никакого будущего, ведь оно, возможно, не наступит.

Поэтому Джек строит планы. Пусть даже о дурацкой еде из китайской забегаловки ниже по улице.

Ричард заворачивается в одеяло, так что теперь торчит только его темноволосая голова. Они сидят, тесно прижавшись, делясь теплом, и Джек чувствует, что брат дрожит — не от холода. Но спрашивает:

— С тобой точно всё в порядке?

— В полном, — заверяет Джек. — Алкоголя было немного. Просто чтобы я вырубился. Это угроза, но причинять вред никто не хотел.

Джек говорит твердо, хотя ему неприятно вспоминать, что этим вечером он оказался самой легкой добычей из всей стаи. Когда пришел в себя, испуг на лице Ричарда быстро сменился яростью. Он начал выяснять, кто приносил сок, у кого был доступ… Джек знал, что это бессмысленно: кафе Рика на нейтральной территории, здесь постоянно снуют разные оборотни и люди, кухня одна.

Сам Рик тоже был в ярости и перетряс всё кафе. Остальная стая в этот момент набилась в вип-зал, и Джек не знал, куда деться от их навязчивой заботы. Он понимал, волки волнуются и за него, и из-за того, что тронули кого-то из стаи, но сам Джек хотел забиться в самый дальний угол. Поэтому, когда вернулся Ричард, почти вцепился в брата, прося уехать скорее домой.

Здесь тихо. А на пожарной лестнице так вообще только Джек и огромный город, которому плевать на волчонка. Джека это более чем устраивает. Навязчивого внимания ему хватает от духов.

— Я ее убью, — глухо говорит Ричард. — Скайлер Мортон.

— Не вздумай. Именно этого она и добивается. Выбесить тебя.

— Думаешь, поэтому пришла ко мне, а не к отцу?

— Конечно, Дик. Показать, что к тебе у нее личные счеты.

Ричард молчит немного, потом говорит:

— Я позвонил отцу. Скайлер назначила ему встречу. Завтра. В кабинете офиса, конечно, а не в лесу после Гона.

— Конечно, — хмыкает Джек. — Там два вожака будут обсуждать официальную часть войны.

— Думаешь, ею не обойдется?

— Скайлер явно это показала.

Джек молчит, хотя ему многое хочется сказать. Но он не уверен, что сейчас подходящее время напоминать о том, что в прошлый раз Мортоны тоже вели нечестную игру. Похищать и пытать сына вожака — такое не одобрял никто из волков.

Может, Скайлер и говорит, что была ни при чем. Ее и не тронуло колдовство Ричарда. Может, сам Ричард так думает.

Джек этому не верит. Если Скайлер не пытала сама, это не значит, что была не в курсе. И сейчас она ведет себя не очень дипломатично. Джек ловит себя на мысли, что ненавидит ее почти так же, как тех, кто пытал Ричарда.

Она не могла не знать.

Джек не хочет напоминать брату о том, что было. Поэтому только теснее прижимается, чувствуя доносимый ветром запах китайской еды — и запах мха и влажных листьев, который всегда приносит Ричард из леса.

— Извини, — тихо говорит Джек. — Я не должен был вести себя, как обиженный волчонок. Ты как будущий вожак не можешь отменять всё из-за моих предчувствий. Есть обязанности перед стаей.

— Но ты был прав. Просто опасность угрожала не мне или стае, а тебе. И если бы я послушал…

— Нет, Дик. Она бы подловила нас в другой момент, вот и всё.

Ричард хмыкает что-то, что может звучать как согласие. Может быть, в другой момент всё было бы жестче, а сейчас и правда не так плохо. Голова у Джека еще кружится, но он знает, что это ерунда.

Его беспокоит другое. Как немного плывет мир вокруг — Джек прекрасно знает, что это означает.

— Дик… ты можешь остаться со мной ночью?

Он ощущает, как напрягается Ричард. Говорит:

— Конечно. Что…

— Приступ.

На этот раз никаких неожиданностей, Джек, как и всегда, чувствует его приближение. Ему не будет больно, да и не то чтобы нужна нянька, но в такие моменты лучше, чтобы рядом кто-то был — на всякий случай.

Они еще долго сидят на пожарной лестнице, которую облюбовали с первого дня, как въехали в квартиру. Ричард наконец-то расслабляется и говорит о работе, о Кейт, о том, что завтра придет Генри, и надо бы отогнать машину к отцу.

Джек зарывается в мягкий плед и почти дремлет на плече брата.

И там, на границе между сном и явью он ухватывает четкое ощущение. Его приносит шепот, что бьется в уши. На этот раз не предчувствие, а четкие слова, которые несут духи. Они заполняют собой мир вокруг и на какой-то миг заглушают слова брата, даже стук собственного сердца.

Джек вздрагивает и резко выпрямляется. Плед падает с одного плеча, с другой стороны резко замолчавший Ричард: он прекрасно знает, когда с братом говорят духи, он перестает быть сонным волчонком. Становится шаманом, которого стоит слушать.

Волки хорошо знают две вещи: не спорь с шаманом и повинуйся вожаку.

— Дик! — Джек и сам слышит, что голос у него встревоженный, хотя он хотел бы быть спокойным и мудрым. — Это духи, они предупреждают. Нам надо поставить защиту.

Они уже делали это, вплетали заклинания и помощь духов в стены, в кровати, в кухонный стол. Но это было давно — и братья непростительно забыли, что теперь у Мортонов есть свой колдун и шаман. А значит, стоит защититься от подобного воздействия.

Они могли забыть. Духи не забывали ничего.

— Сейчас?

— Да. Давай внутрь, начинай.

Шаман использует природный талант, чтобы общаться с духами. Просить их, приказывать. Колдун использует то, чему научился и тратит собственную энергию и силы. При небольшом колдовстве просто устает, при сильном может огрести нехилый откат. Как Ричард, когда использовал слишком мощные силы, чтобы отомстить.

Сейчас подобного не требуется. Только действовать быстро и слаженно.

Джек не помнит момент, когда Ричард решил, что ему нужно изучать колдовство. В его представлении брат всегда был связан с чем-то таким. Джек помнит, как ему было лет двенадцать-тринадцать, когда он слушал наставления старого шамана из другого племени, а Ричард каждый день после школы пропадал у наставника-колдуна.

Джек помнит, когда вернулся однажды домой, а дверь в комнату брата оказалась приоткрыта: Ричард сидел на кровати, баюкая левую руку и тихонько скулил — он думал, его никто не услышит.

Оказалось, то ли колдовство пошло не так, то ли это было первым откатом, но вся ладонь Ричарда оказалась обожженной. Джек старательно намазывал ее пахнущей ягодами мазью, похожей на ту, которой сейчас обрабатывал шрамы брата на спине.

Тогда Джек удивился, почему наставник отпустил Ричарда домой, ничего не сделав с его рукой. Ричард сквозь сжатые от боли зубы ответил:

— Сказал, у меня брат шаман, сами справимся.

Джек удивился. И разозлился на наставника Ричарда. Потом уже понял, что тот не был черствым, просто хотел, чтобы они научились работать вместе. Позже это не раз помогало. В том числе в тот момент, когда Ричард убил колдовством Мортонов, а потом сам чуть не умер, и Джек лечил брата долгими мутными днями.

Сейчас им не требуется ничего такого. Ричард достает толстые свечи из жира, с вкраплениями трав и нарисованными символами — делал их сам, хотя Джек не знает деталей. Может, в полнолуние, растапливая жир на костре на самой темной поляне леса. А может, и на кухне, в кастрюльке, под песни Мэнсона.

Свечи чадят и приятно пахнут горьковатой травой. Джек садится, скрестив ноги. У него в руках бубен, он тихонько бьет, напевая мелодию без слов и прося духов помочь.

Основное делает Ричард. У него травы и кристаллы, заклинания шепотом и ритуальный кинжал.

Джек протягивает руку и даже не вздрагивает, когда лезвие укалывает палец. Несколько капель в глиняную миску, куда Ричард добавляет и свою кровь. Вплетает в нее заклинания, смешивая с толчеными травами, водой и чем-то еще.

Джек не вытирает палец, он продолжает тихонько бить в бубен, оставляя на коже кровавые разводы — его собственная жертва духам, символическая связь с ними.

Колдовство брата Джек ощущает не очень хорошо. Он сам больше по духам, по их тонким прикосновениям к коже, будто крылья ночных мотыльков. Но даже Джек чувствует, как Ричард взывает к силам природы, как вплетает в них собственную энергию.

Ему откликается и привычный для волков лес, и город, который теперь раскидывается вокруг.

Колдовство Ричарда соединяет их воедино. Сплетает собственной энергией оборотня, будто пучок трав, перевязанный бечевкой. И он поджигает их, чтобы в дыму его брат мог видеть духов.

Обмакнув два пальца в вязкую жижу в миске, Ричард прямо на полу начинает рисовать защитные символы, в которых Джек совершенно не разбирается. Размашистые знаки, которые защитят не только братьев, но и стаю.

Джек сбивается с ритма. Он опускает бубен, зная, что дальше Ричард справится сам. За спиной его брата лес и город, волки и люди. А он — остриё этой силы.

Ричард прикладывает испачканные пальцы к полу, но вместо нового символа поднимает глаза на брата:

— Джек? Что такое?

— Продолжай, Дик. Тебе надо закончить.

Он наверняка видит, как Джека начинает потряхивать, хотя тот пытается не показывать, что его тело прошивают первые судороги приступа.

— Продолжай, Дик! — почти рычит Джек. И добавляет куда мягче: — Я здесь, всё в порядке. Доведи дело до конца.

Ричард наконец кивает и продолжает вырисовывать защитные символы. Кашицы в его миске уже не так много. От Джека больше ничего не требуется, поэтому он забирается на кровать и прикрывает глаза. Ощущает, как начинают подрагивать руки и ноги. Это не больно, просто… раздражает. Напоминает, какой Джек слабый. Что в некоторые моменты он даже телом своим не владеет.

Сила в комнате постепенно опадает, плывет запах погасших свечей. Джек чувствует, как прогибается кровать, и Ричард устраивается позади брата, бережно обнимает.

В волчьем обличье всегда проще, но сегодня не до того. Джек ощущает удовлетворение от проделанной работы, безопасность от близости брата. Когда приступ сходит на нет, Джек в изнеможении засыпает.

В запахе полыни и — чуточку — крови.

Ричард почти не спит ночью.

Слушает размеренное дыхание Джека, но сам уснуть не может. Ему всё время кажется, что сейчас опять что-то произойдет. Нельзя расслабляться. Стоит закрыть глаза, и вновь ощущаешь хватку ошейника с шипами и боль, которая не позволяет уснуть.

Ричард знает, что в реальности всё спокойно. А после колдовства Мортонам будет не так-то просто воздействовать. Но всё равно ворочается.

Джек вздыхает во сне, и Ричард наконец-то встает — иначе своим ворочаньем точно разбудит брата. Идет на кухню. Долго крутит в руках снотворное, но в итоге не пьет. Тогда он будет спать, как убитый, но так просто не услышит, если Джеку понадобится помощь.

В итоге Ричард до рассвета сидит с блокнотом, зарисовывая эскизы будущих татуировок и просто какие-то карандашные наброски, которым не придает значения. Когда светает ставит кофе.

Ричард не знает, который час, когда слышит звонок в дверь. Почти тут же вспоминает, что должен прийти Генри. Ричард о нем совершенно забыл, хотя стоило отменить встречу.

— А Джек где? — спрашивает Генри, когда проходит в квартиру.

— Спит. Вчера был сложный вечер, вторую часть ритуала насчет твоего проклятия придется отложить.

— О… хорошо.

Генри явно теряется, хотя не пытается настаивать на своем, когда младший брат распоряжается. Ричарду почти стыдно — почти. Он предлагает Генри кофе, и тот не отказывается.

— Выглядишь погано, — усмехается Ричард.

— Я не спал.

Генри и правда кажется бледным, с темными кругами под глазами. Ричард впервые ловит себя на мысли, что Генри похож не только на отца или мать, как хотелось видеть с самого начала, но и на Джека. Может, и на самого Ричарда, тому сложно судить.

Они сняли основную часть проклятия, но оно еще работает и подтачивает силы Генри. Он проводит по светлым, как у матери, волосам, но движение точно такое же, как у Джека. Достает из кармана какой-то камушек и кладет на стол.

Ричард не трогает, но рассматривает. Это не камень, а стеклянный кулон в виде звезды — такие штуки делает Микки из стаи, выдувает в гараже. У Джека таких стекляшек целый ящик, часть из них использует и он, и сам Ричард, когда надо сделать простенький амулет.

— Джек дал, — поясняет Генри. — Сказал, на всякий случай. Для защиты.

— Когда он треснул?

— Сегодня ночью.

Ричард хмурится, рассматривая широкую трещину прямо по центру. От нее россыпь мелких, будто морщинки на стекле.

Ричард не успевает ничего сказать, на кухню заходит Джек. То ли сам проснулся, то ли — скорее всего — его разбудили голоса. Он выглядит сонным, встрепанным, кутается во вчерашнюю клетчатую рубашку. На щеке у Джека отпечаталась складка от подушки.

Он трет глаза, скрывает зевок и совершенно не удивляется Генри. Ричард ставит еще кофе.

Джек усаживается между братьями, одна нога на стуле, так что он кладет голову на колено. Подхватывает треснувшую стекляшку.

— О, смотрите, духи вовремя предупредили. Мортоны прощупывали. Интересно, на этот раз всех или тоже «старшего из братьев»? Кто знает, что ты в городе, Генри? А кто вообще знает, что ты жив?

Джек относится к Генри просто как к еще одному волку, и это бесит Ричарда, который не может отмахнуться от того, что вернулся их отнюдь не мертвый брат. Но сейчас Джек умудряется не только вести себя так, будто сидящий потерянный брат — само собой разумеется. Он быстро поясняет, что значит разбитый амулет и припечатывает вопросами, которые правда важны.

— Никто, — Генри опускает глаза. — Я приходил только к вам.

Джек едва заметно щурится, и Ричард прекрасно знает, что это значит: Джек не доверяет Генри.

— Отец знает, что ты жив, — говорит Джек. — Ты сам так сказал. Но ты не говорил ему, что вернулся?

— Нет.

— Почему ушел?

Даже Ричард удивляется такому напору. Генри тоже с удивлением вскидывает голову и смотрит на Джека — но не обманывается ни его встрепанным видом, ни отпечатком подушки на щеке. Взгляд Джека такой же, каким бывает у отца.

— Если Мортоны объявили войну, я хочу четко знать, на чьей ты стороне, — негромко говорит Джек. — Почему ушел?

На этот раз Генри не теряется и тоже смотрит твердо. Настолько жестко, что Ричард замечает, как едва заметно ежится Джек, как сжимаются его ладони на чашке. Ричард встает позади брата, чтобы тот ощущал его, и тоже смотрит на Генри.

— Я влюбился, — отвечает он.

— За это от сыновей не отказываются, — усмехается Джек.

— Она не нравилась отцу. Потому что… она была человеком. Я рассказал ей об оборотнях, а она разозлилась. Заявила, если я хочу быть с ней, то стоит отказаться от привычек задирать лапу.

Ричард слышал о смешанных парах. Чаще всего оборотни предпочитали искать спутников среди себе подобных, но случалось всякое. И отец правда высказывался об обычных женщинах довольно резко. «Им никогда не понять волков. Они все хотят сделать из хищников комнатных собачонок».

— И что было потом? — спрашивает Джек.

— Мне пришлось выбирать. Отец этот выбор не одобрил. Настолько, что послал меня к черту и заявил, что если я не хочу быть оборотнем, то для него я хуже, чем умер.

— И ты не возвращался все эти годы. Зачем явился сейчас?

— Проклятье…

— Нет. На самом деле. Ты мог пойти к другому шаману.

Генри злится. Он явно не привык к таким допросам, но на нем еще висит проклятье… и явно что-то еще, ради чего он готов терпеть и отвечать по возможности правдиво.

— У нас родился сын. Он подрос. Он… умеет обращаться. Ему нужна стая, я не хочу, чтобы он был волком-одиночкой.

— А что твоя жена?

— Она еще не знает.

Джек хмыкает. Проблемы Генри с женой и ее отношением к оборотням их не касаются, а вот существование племянника Ричарда удивляет. Он бы хотел его увидеть.

— Поехали к отцу, — говорит Джек.

Глаза Генри невольно округляются:

— Зачем?

— Ты же хочешь узнать о стае? Обратись к вожаку. А мы машину вернем.

Генри нечего возразить. Он может только допить кофе да скрыться в ванной. Ричард косится на Джека, хочет спросить, с чего тот такой настойчивый.

А еще Ричард замечает, что брат ни слова не сказал о второй части ритуала по снятию проклятия. И понимает, что это не только из-за усталости: просто пока что Джек не хочет заканчивать. Пока есть чем воздействовать на Генри. И такое от помогающего шамана Джека удивляет.

— Я знаю, что ты не спал, — серьезно говорит Джек. — Хочу быть уверен, что Генри нас не предаст. Больше Мортоны ни тебя на цепь не посадят, ни кого-то еще.

Ричард рассеянно кивает. Вспоминает, как испугался вчера за Джека — а тот наверняка так же боится за него самого. Особенно после того, как видел Ричарда после похищения, знает, на что способны Мортоны.

Это Джек мажет его ноющие шрамы и успокаивает, когда Ричард задыхается в панике. Глупо было думать, что он не думает об этом — или не готов что-то делать, чтобы история не повторилась.

Джек зевает и теперь он похож на себя прежнего. Трет глаза:

— Только, Дик, можешь ехать помедленнее? Я бы в машине еще поспал…

========== 6. ==========

Джек ненавидит ругань.

Иногда Ричарду кажется, брату физически больно слушать чужие крики и взаимные упреки. Поэтому в гостиной родителей Джек жмется к стене, пока отец и Генри высказывают друг другу всё, что накопилось за эти годы. Мать сидит молча, стискивая чашку чая и не пытаясь вклиниться в разговор.

По началу она была именно той, кто сразу узнал сына. Повернула свои слепые от рождения глаза в сторону топтавшегося на пороге:

— Генри?

Она гладила его плечи, изучала тонкими длинными пальцами лицо, а Генри, казалось, был смущен. Отец тоже выглядел ошарашенным — первую пару минут. Их разговор с сыном казался удивленным, но теплым.

Ричард тогда поверил, что всё будет хорошо.

И упустил момент, когда отец и Генри перешли к взаимным упрекам. Теперь Ричард видит, что эти двое потрясающе похожи — может, именно это когда-то не дало им прийти к соглашению.

Джек жмется к стене, но никто не слышит, кроме Ричарда, шепота:

— Да прекратите…

Джек выскальзывает наружу. Ричард еще какое-то время сидит в гостиной, но потом понимает, что в этом нет смысла. Мать не вмешивается, а от ругани этих двоих устает даже Ричард.

Он подхватывает теплую клетчатую рубашку, которую забыл Джек, и выходит.

Дом родителей совсем не похож на маленькую квартирку братьев. Он стоит в пригороде, и сразу за аккуратным крашеным забором начинается лес. Ричард может ощутить его запах, ветви и намокший от дождя мох.

Он и Джек выросли в этом доме. Большой, двухэтажный, всегда с ароматом свежесрезанных цветов, которые так любит мать. Полный света и массивной мебели, которая всегда вызывала ощущение надежности, но раздражала Ричарда старомодностью.

Он знает, что наверху еще остались их комнаты. У Ричарда в темных тонах, с нарисованным во всю стену демоном, а у Джека пропахла какими-то травами, с собранным из кусочков самолетом под потолком. У Ричарда никогда не хватало терпения на такую кропотливую работу.

В детстве они были двумя волчатами — это сближало. Как и осознание Ричарда, что любой может исчезнуть, как Генри. Но это не меняло того, что они ссорились, как любые мальчишки и братья.

Джек всегда был обидчивым, а Ричард — непримиримым.

В коридоре Ричард видит, что внешняя дверь осталась раскрытой, а через стекло внутренней виден Джек. Он сидит на ступеньках, спиной к дому, обхватив себя руками. Наверняка мерзнет, но не хочет возвращаться в дом за чем-то теплым.

Ричард накидывает куртку и выходит на крыльцо. Протягивает брату рубашку, и тот с благодарностью кивает. Накидывает ее на футболку. Помедлив, Ричард садится рядом.

Он помнит похожий день. Джеку тогда было лет двенадцать, он возвращался от друзей, но, раскрыв одну дверь, передумал и уселся на крыльцо. Ричард случайно его заметил, когда с прихваченным с кухни сэндвичем возвращался к себе.

Он тогда удивился, чего Джек не заходит. И самую чуточку, наверное, забеспокоился.

Подхватив сэндвич и оставив тарелку на тумбочке в коридоре, Ричард тихонько вышел на крыльцо. Тогда стоял вечер, уже зажигались теплые огоньки фонарей в сумерках. Джек даже не пошевелился, когда брат точно так же уселся рядом.

— Ты чего тут торчишь? — спросил Ричард, откусывая сэндвич. — Холодно же.

— Боюсь идти домой.

— Чего это?

— Вдруг и вы меня выгоните.

Ричард поперхнулся сэндвичем и с удивлением посмотрел на брата. Но тот оставался серьезен: смотрел, не отрываясь, на носки своих стоптанных кроссовок.

— Почему? — только и спросил Ричард.

— Потому что я слышу голоса. Ребята сказали, я псих. Они не хотят общаться с психом. А я даже не понял, что тех голосов и нет…

Джек покосился на брата почти с вызовом, как будто ожидал, что тот сейчас рассмеется или правда прогонит.

— Придурок, — вместо этого хмыкнул Ричард. И протянул Джеку свой сэндвич.

К счастью, их мать всегда была близка к миру духов. Она не умела с ними общаться, не была шаманкой, но объяснила, что Джек вовсе не псих.

— Всё совсем наоборот, — мягко сказала она в тот вечер.

Джек тогда только начал слышать духов, и мать смогла его убедить, что это нормально. А потом именно она связалась с каким-то другом своего отца. Сам дедушка тоже был шаманом, но умер еще до рождения Джека, даже Ричард его совсем не помнил. Его друг приехал и несколько лет обучал Джека. Он оказался сильным шаманом — и упорным.

Сейчас Джек не выглядит потерянным, как в тот раз. Просто сидит, подперев голову руками, смотрит на лес за забором. Едва заметно пахнет краской, кажется, от соседей.

— Не думал, что так выйдет — вздыхает Джек. — Почему нельзя нормально поговорить?

— Это ты так можешь. А они нет. Семнадцать лет прошло! Генри его еще и внуком огорошил.

— Да, — улыбается Джек. — Оба так себе ведут диалог.

— Пусть пообщаются. Надо еще стае рассказать о Генри. Особенно если он правда хочет, чтобы его волчонок хоть иногда бегал с нами.

— Волкам тяжело без своих.

Ричард рассеянно кивает. Ему рассказывала об этом Кейт: вне стаи ты свободен — но одинок. Не связан ни с кем, можешь общаться с такими же нейтральными… но чаще всего они всё равно собирались группами. Потому что пусть сейчас волки не охотятся и выживать не требуется, но они всё равно слишком социальны.

Быть именно с себе подобными. Кто понимает, что такое обращаться и бежать в густом подлеске при свете Луны.

— Дик. Ты можешь… не ходить сегодня на работу?

Ричард смотрит на Джека с удивлением. Хмурится:

— Снова предчувствие?

— Не совсем… на этот раз духи волнуются и предупреждают. Мы провели ритуал, они и твое колдовство защитят. Но ты мог бы сегодня не ходить? Только сегодня.

У Ричарда нет срочных клиентов, и он понимает, что сейчас Джек говорит не только как брат, но и как шаман. Верх глупости не доверять шаману. Поэтому Ричард кивает и думает, что стоит позвонить в тату-салон и предупредить.

— Отец сейчас на переговоры со Скайлер Мортон, — говорит Ричард. — Я только с ним съезжу и обратно, сюда.

— Хорошо. Хочешь узнать, что она скажет?

— Отец сам попросил.

Джек легко кивает. И настает очередь Ричарда просить:

— Только Джек, ты можешь тоже остаться здесь? В прошлый раз плохое предчувствие касалось тебя самого. И не ходи пока один.

— И не пей всякую муть, — рассмеялся Джек, беззастенчиво передразнивая Ричарда. — Да ладно тебе, пока Мортоны творят дичь, я точно буду везде ходить со своей бутылочкой. Или страдать от жажды.

Он становится серьезным и пожимает плечами:

— Я вас тут подожду, тебя и отца. Мама давно просила заехать в гости, наверняка придумает нам с Генри дело. Либо опять будем цветы пересаживать, либо ягоды толочь. Но я попробую его вовлечь. Может, он еще что расскажет.

Ричард не говорит, что это если Генри вообще останется, а не хлопнет сейчас дверью, вконец разругавшись с отцом. Джек явно больший оптимист, чем сам Ричард.

— Когда тебе к доктору Эриксону? — спрашивает Джек. — Ты не пропустил последний раз?

— Не до того было. Мортоны… и вообще.

— Сходи. Ты же не для того платишь психотерапевту, чтобы пропускать визиты.

— Не нуди!

Ричард пихает брата в бок, а тот хихикает и пытается увернуться. Отросшие волосы падают на лицо, и Джек с раздражением убирает их за ухо, где они всё равно не желают держаться.

Они слегка вьются, и Ричард знает, что сам Джек это ненавидит. Зато девушки находят крайне милым. «У твоего брата такие очаровательные кудряшки!» Как ни странно, с девушками у Джека никогда проблем не было. Он не особо любил вечеринки и не знал, что там делать, но уж если выбирался, то к концу вечера какая-нибудь девица обязательно сидела рядом с ним. Джек терялся в компаниях, но один на один диалоги вел неплохо — хотя сам считал, что совершенно не умеет общаться.

Волки вообще спокойно относятся к сексу. И Джек тоже не видит в этом проблемы, как и Ричард. Только и встречаться с девушками повторно не жаждет. Просто пожимает плечами «это не та».

Ричард не знает, сознательно или нет, но Джек наверняка хочет чего-то такого, что есть у родителей. Как у многих волков, одна пара и на всю жизнь. Ричард полагает, что это может быть не так уж хорошо: он любит мать, но у нее есть существенный недостаток — на первом месте всегда отец. В детстве это злило. Потом Ричард привык. К тому же, с матерью всегда лучше находил общий язык Джек, а Ричард — с отцом.

Пока они не поссорились.

Джек снова подпирает рукой голову и смотрит за забор. Ричард готов поспорить, что знает, о чем думает брат, но тот и сам озвучивает:

— Побегать бы…

Ричард любит быть волком. Ему нравятся четыре лапы, стая и бьющие в ноздри запахи леса. Но Джек, кажется, рожден больше не в доме, а в лесу. Он не сбегает туда, как Ричард, когда становится тоскливо. Джек живет лесом, всегда оставаясь одновременно и волком, и человеком.

— Давай вечером, — предлагает Ричард. Он даже поводит плечами, ему тоже хочется обратиться. — Только один не вздумай.

— Ага, Мортоны под кустом будут ждать? — возмущается Джек, но в итоге кивает. — Ладно-ладно, никуда я без тебя не пойду.

Он молчит некоторое время, потом всё-таки добавляет:

— Только побыстрее возвращайтесь.

Ричард с удовольствием устраивается на месте пассажира, предоставляя отцу вести машину.

Бенедикт зол. Хотя внешне остается спокойным матерым волком, но Ричард хорошо знает отца. Разговор с Генри явно вывел его из себя. Они даже поехали не сразу, а уж чтобы Бенедикт опаздывал — это надо действительно постараться.

Видимо, хотел успокоиться перед встречей со Скайлер.

Что там решили с Генри, Ричард спрашивать не стал. Достаточно того, что тот пока остался с матерью и Джеком. В брата Ричард верит, тот сумеет навести мосты между всеми.

— Он вам говорил? — спрашивает внезапно отец, выводя машину на дорогу. — О том, что у него ребенок-оборотень.

Ричард хочет невинно спросить что-то в духе «о твоем внуке и нашем племяннике»? но знает, что это выведет отца еще больше из себя, поэтому пожимает плечами:

— Сегодня утром. Когда Джек насел.

— Он умеет быть настойчивым. Когда захочет.

Ричард бросает на отца удивленный взгляд: это наиболее близкое к одобрению, что вообще можно услышать от Бенедикта.

Сейчас он кажется на своем месте за рулем мощной машины. В отглаженном деловом костюме, который сидит так, будто стоит месячную зарплату Ричарда. Скорее всего, так и есть. На запястье золотятся часы, а между бровей морщинка.

И всё равно Бенедикт словно рыцарь, солидная глыба, которая сметет всех на своем пути и даже глазом не моргнет. Рядом с отцом Ричард всегда ощущает себя мальчишкой.

— Приглядывай за Джонатаном.

Ричард возится с ремнем безопасности, который как-то неудобно впивается, но от неожиданных слов отца застывает. С удивлением смотрит на него, но Бенедикт и бровью не ведет, будто сосредоточившись на дороге.

Ричард не знает, что его удивляет больше: то, что отец называет Джека настоящим именем, или что просит приглядывать?

Джек терпеть не может полное имя, которое записано в документах — хотя чуть меньше, чем кудряшки. Сначала он сам предпочитал сокращать до Джона, а потом пошел в школу, где кто-то рассказал, что Джон — это то же самое, что и Джек.

С тех пор Джек стал исключительно Джеком и не признает ничего другого.

— Хорошо, — осторожно говорит Ричард. — Мы и так приглядываем друг за другом.

«Ты немного опоздал», хочет сказать Ричард, но снова благоразумно сдерживается.

— Шаманы могут не только говорить с духами, — продолжает Бенедикт. — Они умеют уходить в другие миры, миры духов. Я видел однажды шамана, который не смог отыскать дорогу назад.

Ричард ежится. Конечно, Джек тоже так умеет, пару раз он погружался в транс, когда требовалось решить что-то особенно сложное. Ричард видел это. И догадывается, что, когда сам он едва выжил после колдовства, Джек тоже погружался в транс, чтобы отыскать в мире духов особо сильного, который сможет помочь.

Ричард не уверен, что понимает, как это всё работает.

Но если с Джеком говорить легко, просто принимать заботу и отдавать ее самому, то с отцом кажется неуместным и неуютным. Ричард скрещивает руки на груди:

— С чего такие темы?

— Потому что мы едем на встречу с Мортонами. Они объявили войну. В прошлый раз пострадал ты. Теперь они хотят и отомстить тебе. Джек уже оказался под ударом.

Вряд ли отец хочет намекнуть на что-то такое, но Ричарду кажется, он говорит о том, что это вина Ричарда. А может, он и сам так думает, поэтому начинает злиться.

— Как думаешь, что хочет обсудить Скайлер? — спрашивает Ричард. Он правда хочет знать и это более привычная тема.

Отец молчит недолго, потом начинает говорить.

Его фирма занимается строительством, и они уже давно вышли за пределы своей территории. Скорее всего, Мортоны захотят часть акций — так будет выглядеть в мире людей. В мире волков они будут выгрызать эти акции.

Когда-то борьба между стаями шла за территорию, на которой можно охотиться. Теперь она переместилась в большие города, она проходит в бизнесе… и всё еще выгрызается с плотью и кровью при Луне.

Ричард вспоминает, как когда-то ссорился с отцом на эту тему. Утверждал, что можно отходить от традиций, оборотням в современном мире не нужен бизнес, который зависит от территории. Им нужна свобода, движение вперед.

Бенедикт не соглашался. И заковывал стаю в рамки и условности, которые брали начало в прошлом. Ричард считал, что он не прав, открыто говорил об этом, а потом хлопнул дверью.

Дорога петляет через лес, мимо проносятся редкие машины. Бенедикт хочет объехать город, чтобы не стоять на светофорах, и въехать в него прямо около офиса.

— Я не знаю, что за шаман у Мортонов, — говорит отец. — Но знаю, кто колдун. И хочу, чтобы ты тоже знал заранее.

— Ммм?

— Кевин Стаффорд.

Ричард смотрит вперед, на дорогу, и не может поверить в то, что услышал. Кевин Стаффорд. Его наставник, который когда-то учил колдовству.

Отец всегда надеялся, из сыновей вырастут воины. И к увлечению Ричарда колдовством относился снисходительно, считая простой блажью. Это мать нашла Кевина, одного из нейтральных волков в городе, мощного колдуна. Он хорошо обучал, и Ричард до сих пор считает его одним из мощнейших.

— Почему он с ними? Перестал быть нейтральным?

— Сможешь сам спросить, — сухо отвечает Бенедикт. — Скорее всего, его просто купили.

— Не всех и не всё можно купить.

— Ты удивишься, Ричард. И раз уж так… я хотел поговорить о твоей подруге. Кейт.

Ричарду кажется, ему не по себе из-за новостей о Кевине. Но в следующий миг он понимает, что дело в другом. По телу, словно щекоткой, прокатывается ощущение от колдовства. Оно подрагивает на кончиках пальцев, пахнет сладковатым дымом.

Ричард понимает, это та защита, обряд которой они с Джеком проводили накануне. Кто-то пытается воздействовать, и она срабатывает.

— Ричард?

— Что-то не так, — Ричард трет плечи, пытаясь понять, что происходит. — Останови машину.

Ему нужна спокойная точка в пространстве, чтобы направить собственную силу и понять, что творится.

Но вместо плавного торможения, машину резко заносит, и Ричард в последний момент понимает, что воздействовали вовсе не на него, а на весь автомобиль. Просто его и Джека обряд защищает его самого.

Ричард не помнит ни удар, ни тьмы потом. Только боль в ребрах да какие-то мутные видения.

Первое его осознанное воспоминание — он сидит в машине скорой помощи, ноги касаются асфальта, вокруг распахнутые створки, а позади пахнущее лекарствами нутро. Вокруг суета, чьи-то громкие голоса. Отблески цветных сирен, которые сейчас молчат.

Рядом с ним врач, она обращается к нему, мягко прося залезть в машину и поехать в больницу.

— Со мной всё в порядке, — упрямо говорит Ричард. Рёбра болят, и он трет их рукой.

— Возможен перелом, сотрясение… вас надо осмотреть.

— Мой отец…

— Его уже увезли, мне очень жаль. Вам повезло. Пожалуйста…

— Где мой брат? А мать знает?

— Мы позвонили вашим родственникам.

— Я хочу дождаться брата.

Ричард упрямится, хотя сам не уверен, что кто-то приедет сюда, а не в больницу. Голова кружится, и Ричарду кажется, он совсем перестает понимать, что происходит, теряет точку опоры. А шрамы на спине саднят.

— Дик!..

Джек врывается в эту реальность маленьким взбудораженным ураганом. Первым делом, едва ли не раньше голоса, ощущается его запах: терпкие травы, земля и лес, неизменный мшистый лес.

Джек хватает Ричарда за плечи, снова зовет по имени. Наконец-то Ричард поднимает голову ифокусирует взгляд на брате. Лицо Джека кажется бледным и перепуганным.

— Отец… — говорит Ричард.

— Но ты в порядке, Дик. В порядке.

Джеку нравятся прикосновения родных, и Ричард давно это запомнил. Но сейчас ему самому нужно немного чужого тепла. Поэтому Ричард прикрывает глаза и утыкается в футболку брата, когда тот обнимает, притягивая к себе. Снова шепчет «ты в порядке».

Ричард слышит, как Джек решительно заявляет врачу:

— Я поеду с ним.

========== 7. ==========

Джек не хочет возвращаться в дом.

Он сидит на ступеньках крыльца, сжимая в руках чашку с чаем. Специально сыпанул побольше мяты, чтобы её аромат перебил, но всё равно ощущение, что руки пахнут больничными лекарствами.

Больницы Джек ненавидит.

Еще более поганая мысль, что Ричард еще остался там. Как и отец.

Когда раздался звонок, они занимались с матерью цветами, освобождали от земли тонкие корешки, чтобы пересадить в новые горшки. Руки матери и Джека были в земле, так что они не могли взять трубку, и ответил Генри.

Джек знал, что-то случилось. Духи волновались, беспокоились, но Джек до последнего надеялся, что это совпадение. Но когда лицо Генри изменилось, стало понятно, что надежды не сбудутся.

— Они попали в аварию.

Джек настоял на том, чтобы поехать к месту, а не сразу в больницу. Совсем недалеко от дома. Генри остался с матерью на дороге, а Джек сразу увидел Ричарда.

Тот, кажется, не до конца понял, что произошло. Но не отпускал Джека всю дорогу до больницы.

Как оказалось, Ричард отделался многочисленными ушибами, но на всякий случай его оставили в больнице до конца дня и на ночь. Отцу повезло меньше: Джек не очень разбирался в медицинских терминах, понял только, что тот сильно пострадал — только к вечеру врачи сказали, что он в очень тяжелом состоянии, но его жизни ничего не угрожает.

Врач не стал говорить этого матери, но отвел Джека в сторону.

— Вашему отцу повезло. Врачи, которые везли его с места аварии, не думали, что он дотянет до больницы.

Джек не стал говорить, что это помощь духов и ритуала, которые они с Ричардом провели накануне.

Весь день Джек провел в больнице, успокаивая мать. Она явно испугалась, хотя старалась держаться прямо, слепыми глазами уставившись в пустоту. Только вздрагивала каждый раз, когда подходили врачи.

Беспокоясь о ней, Джек не успевал волноваться сам. И его это устраивало.

Но теперь он сидит в одиночестве на крыльце, и чай остывает в руках. Вокруг сгустилась ночь, и сегодня тишина пригорода кажется особенно зловещей. Джек предпочел бы привычный шум, который можно поймать даже нечутким человеческим ухом на пожарной лестнице ночью. Но возвращаться в квартиру без Ричарда не хочется.

Джек вообще предпочел бы остаться в больнице, как и мать. Но она мягко коснулась лица сына после того, как попросила поехать домой:

— Выспись, Джек. Ты понадобишься Ричарду завтра.

Она предложила Генри пожить пока у них в доме и попросила Джека всё ему показать. Сначала это даже сработало: в такси Джек писал в общую беседу стаи, договариваясь об утренней встрече, они хотели всё знать. Потом показывал Генри его комнату, искал постельное белье и еще какие-то мелочи. Генри казался слегка ошалелым, как и в больнице.

Но когда он уехал в гостиницу за вещами, Джек не смог оставаться один в пустом доме. Тот слишком огромный.

Когда Ричард уехал, он предложил Джеку пойти с ним. Тот согласился. И хорошо помнит смущение Ричарда, когда тот показал квартиру, в которой собирался жить.

— Она маленькая, — говорил он, — понимаю, после родительского дома вообще ни о чем, но я не хочу брать деньги отца, и это всё, на что мне хватило… еще счета оплачивать…

Джек так и не понял, что такого в квартире, и почему Ричард оправдывался. А уж когда сказал «пойму, если ты вернешься к родителям», Джек только фыркнул. Он сам только устраивался работать, так что денег у них и правда было совсем мало. Но они быстро приспособились, а Джек так и вообще никогда не понимал любви к роскоши. Зачем это всё?

Главное у них уже есть: лес, они сами, возможность обращаться в волков. У Джека еще и духи.

Он не знает, сколько так сидит. Подмерзает, но только кутается в теплую рубашку. Кончики пальцев той руки, что держат чашку, холодные, как и нос. Вторую Джек спрятал подмышку.

Ставит не тронутый остывший чай на ступеньку рядом. Обхватывает колени и прячет лицо.

Они с Ричардом собирались побегать волками. В это время они бы как раз скидывали одежду, весело пихая друг друга локтями, а потом углубились в лес. Чтобы вернуться… может, к себе в квартиру, а может, и сюда. Мать приготовила бы пирог, отец опять поворчал о бизнесе, Генри наверняка бы не знал, куда себя деть и как вести.

Теперь отец и Ричард в больнице, мать осталась там, а Джек не представляет, как он вообще сможет уснуть.

Он не знает, сколько так сидит, но поднимает голову, когда слышит подъезжающую машину. За его спиной горит свет, человеческое зрение не такое острое, как у волка, но он видит, как Генри выходит из такси с небольшой сумкой.

Он топчется перед Джеком, как будто не знает, что сказать, и Джек не пытается ему помочь. Думает, что и отец, и Ричард не стали бы так стоять, а позвали в дом, сказали, что делать.

Они бы и не бросили.

Джек вообще не помнит Генри, так что для него это чужой волк, и почему-то надо принять, что это его брат, его семья.

Нет, зло думает Джек. Его семья сейчас вся в больнице.

— Твой чай остыл, — невпопад говорит Генри. Его голос похож на голос Ричарда.

Но это не он.

Джек поднимается на замерзших ногах. Рубашка поверх футболки давно перестала греть. Молча берет чашку и проходит в дом, Генри следует за ним. Но не поднимается по лестнице наверх, в свою комнату. Мнется:

— Джек, если хочешь поговорить…

— Нет.

Генри — чужой. Волки долги привыкают к чужакам, прежде чем пустить в стаю. Джек готов помогать как шаман тем, кому это требуется, но это не значит, что он обязан сразу же принимать «брата». У него уже есть старший брат, и этого достаточно.

Ричарда всегда было достаточно.

Джек только спрашивает:

— Послушай… как его зовут? Твоего сына.

Генри останавливается на нижних ступеньках лестницы, и его лицо озаряет легкая полуулыбка:

— Коди. Ему будет двенадцать.

Генри медлит, и Джек надеется, он не начнет показывать фото. Потом Джек с любопытством посмотрит, но только не сегодня. Генри, видимо, тоже это понимает, поэтому только кивает и наконец-то поднимается.

Джек не хочет спать в своей старой комнате. Он устраивается в гостиной внизу. Притаскивает на диван плед и пару подушек. Оставляет только приглушенный свет лампы на столе.

Он хочет позвонить матери, но передумывает. Спать тоже нет желания, и спасает Кейт, которая пишет сообщения. Она хотела приехать днем в больницу, но Джек предупредил, что не стоит. Он и сам толком не успел поговорить с Ричардом. Как пояснили врачи, сначала был шок, а потом его долго осматривали, в итоге вкололи каких-то успокоительных, так что он уснул.

Хорошо, думает Джек. Значит, и ночь Ричард проспит. Не будет мучиться от паники или шрамов.

Кейт вскоре уходит спать, Джек тоже начинает дремать. Но до утра так и не может уснуть. Только ворочается на диване, вздрагивает от липких мутных снов, едва стоит задремать.

Джек встает с рассветом. Разбитый и совершенно не выспавшийся. Долго принимает душ, потом решает приготовить завтрак, но вспоминает, что последние пару лет всегда готовил и на Ричарда или хотя бы уточнял, будет ли он.

Конечно, бывали дни, когда Ричард не ночевал дома, и он или сам Джек куда-то уезжали, но это было другое. Сейчас Джек остро понимает, что они могли остаться с матерью вдвоем. И месили бы грязь на кладбище.

Джек долго сидит за столом на кухне, не шевелясь. Пока не спускается Генри. Он понятия не имеет, где теперь даже кофе: когда-то это был и его дом, но теперь он тут чужой и не пытается сойти за своего.

Джек всё показывает и коротко роняет:

— Поедешь со мной.

— В больницу? — уточняет Генри. — Конечно.

— Нет. До больницы мы встретимся со стаей.

Лицо Генри вытягивается в удивлении, но Джек не настроен обсуждать.

Стая взбудоражена и обеспокоена.

Они собираются в привычном вип-зале кафе Рика, и сегодня тут не протолкнуться: кажется, пришли все. Ана с сочувствующим видом порывается обнять Джека, но он шарахается в сторону. Многие косятся на Генри, но даже если кто-то узнал его, то виду не подает.

Джек ощущает себя не в своей тарелке. Все взгляды прикованы к нему, и ему сразу хочется скрыться от них, спрятаться подальше. Он вспоминает Ричарда и набирает в грудь побольше воздуха:

— Они попали в аварию. Ричарда выписывают сегодня, я еду за ним сразу после этой встречи. Он в порядке. Отец… хуже. Он выживет, но пока останется в больнице.

По стае прокатывается рокот. Они любят и уважают как вожака, так и Ричарда, которого называют «молодым волком».

Стаей всегда управляет не только самый сильный волк, но и самый умный. Тот, за кем идут. Кто способен принимать решения и брать ответственность. Когда-то именно вожак определял, когда и как пройдет охота, кто пойдет, а кто останется, где стоит охранять границы.

Оборотни давно не охотятся, но всё равно именно вожак принимает самые трудные и важные решения. Без него стая теряется.

Джек понимает, что руки у него немного дрожат и сцепляет их вместе, натянув рукава клетчатой рубашки. Он терпеть не может вот такие выступления. И знает, какую реакцию вызовут следующие слова:

— Это было колдовство. Авария устроена колдовством. Оно было направлено на отца. Если бы мы с Ричардом не провели ритуал, отец точно был бы мертв.

Никто не спрашивает подтверждения. Если шаман говорит, что виновато колдовство, значит, это действительно так. А Джек хорошо помнит ощущение и шепоты от духов на месте аварии. И Ричард успел сказать, что это не отец не справился с управлением, а колдовство направили, чтобы его уничтожить.

Ричард был центром защиты, и атака была не на него, поэтому он почти не пострадал. Ритуал защищал и отца, но не так сильно… и колдовство явно было слишком мощным.

Стая рычит и волнуется. Кто-то предлагает прямо сейчас явиться к Мортонам и отомстить за вожака. Этого Джек и боялся: Мортоны наверняка с удовольствием готовы ответить на прямую атаку. Не зря же так провоцировали! А Джек — шаман, но не вожак, он не может утихомирить стаю, не может управлять. Но напоминает:

— Пока отец не сможет заниматься делами, вожаком будет Ричард. И вы должны дождаться его!

Это звучит жалко, но Джек с облегчением видит, что работает. Стая слишком привыкла к иерархии. Они подождут того, кого признали не столько по праву рождения, сколько из-за его личных качеств.

К тому же, у Джека есть еще кое-что, способное занять стаю на ближайшее время.

— Это Генри. Мой старший брат. Он жив и расскажет вам свою историю.

Генри бросает на него яростный взгляд, он не ожидал такой подставы. Но Джеку его не жалко.

Он только решает пока не говорить, что проклятье было направлено не на Генри, а на «старшего брата». Это должен был быть Ричард, из него дух выпивал бы силы и толкал к необдуманным действиям. Что бы тогда сделал Ричард? Генри вот приехал спустя семнадцать лет.

Пока стая возбужденно голосит вокруг Генри, он сбивается, пытаясь рассказать — не то, из-за чего уехал, а почему вернулся, просто о проклятье и о том, что у него есть сын-волк. Джек ускользает к дивану у стены, забирается на него с ногами и смотрит время на телефоне: ехать в больницу еще рано, пока закрыто. Но волков так много, они все говорят, Джеку хочется оказаться как можно дальше от этой комнаты.

Кейт садится рядом, ее Генри не очень волнует. Джек старается отодвинуться еще дальше, ему кажется, Кейт слишком близко.

— Я поеду с тобой в больницу.

— Нет.

Он не хочет, чтобы это звучало грубо, но по в момент разозлившейся Кейт понимает, что так и было.

— Джек, ты что, не хочешь, чтобы я увиделась с Ричардом?

— Нет… я… черт, я имел в виду, что не надо сейчас. Позвони позже днем и приезжай.

Джек еще не знает, будут они в доме родителей или уедут к себе. Но сидеть среди толпы тяжело, видеть разозлившуюся Кейт тоже, хотя Джек отлично понимает, что она тоже просто боится.

Он не знает, что и как сказать, поэтому просто уходит.

Приезжает в больницу раньше, находит сначала врача, потом и мать, уговаривает ее поехать домой поспать. Она мягко улыбается и гладит сына по голове.

Джек волнуется перед встречей с Ричардом, но тот выглядит почти так же, как и всегда. Только более бледный, уставший. Его лицо как будто озаряется, когда он видит Джека и мать.

Джек обнимает брата, ему важно почувствовать его, ощутить, что тот живой и в порядке. Пусть сейчас от Ричарда несет больницей и лекарствами, и он слабо усмехается:

— Аккуратнее, Джек, рёбра болят.

Джек ослабляет хватку, но Ричард и сам мягко его обнимает.

Как никогда, Джеку тесно в человеческом теле. Он бы хотел сейчас вилять хвостом, урчать как щенок, и покусывать брата за ухо.

А еще он думает, что Мортоны заплатят за то, что сделали.

========== 8. ==========

Джек любит карамельный кофе. Настолько сладкий, что, когда Ричард однажды попробовал, чуть не выплюнул обратно.

— Как ты вообще можешь это пить!

Джек пьет с удовольствием. Он не любит шоколад и сладости, но карамельный кофе — о да. Так что мать до сих пор покупает сироп и ставит на верхнюю полку, для сына, когда он приезжает.

Джек сидит с большой кружкой на диване, подогнув под себя одну ногу и пристроив на коленях ноутбук. Свой старенький, его вполне достаточно, чтобы, почти не задумываясь, полистать дизайн-проекты для вдохновения. Гостиную наполняет густой запах кофе с приторными нотками карамели.

Генри входит в комнату и топчется на пороге. Джек смотрит на него поверх монитора, ждет, когда Генри сам скажет, чего хочет.

— Это которая чашка кофе за сегодня?

— Не знаю. Не считал.

— А Ричард где?

Джек молча кивает в сторону прохода в другую комнату. Генри идет туда, и Джек снова утыкается в ноутбук, но на самом деле, листает проекты абсолютно бездумно. Он пьет сладкий кофе и прислушивается к негромким голосам. Не пытается различить слов, просто интонации.

Разговор заканчивается быстро.

Генри кажется обескураженным, когда возвращается. Джек смотрит на него, отпивая кофе.

— Я поеду в больницу, — говорит Генри. — Ты же присмотришь за Ричардом?

— Конечно, что за вопрос. Попробуй привезти маму домой. Она упрямая, но ей нет смысла торчать в больнице.

Генри кивает и уходит. Вздохнув, Джек ставит чашку с остатками кофе на столик, захлопывает ноутбук и откидывает голову на спинку дивана. Пялится на светлый потолок и думает, что в комнате забавно смешивается запах свежести от каких-то чистящих средств и запах цветов. Наверное, стоит сменить воду у букета, маме явно не до того.

А на кухне на таком же потолке еще должно остаться пятно. Маленьким Джеку однажды стало очень скучно завтракать, и он пытался запульнуть кашей в потолок. Пару раз вышло неплохо. Пока не пришел отец и не надавал ему по ушам — фигурально выражаясь. Хотя Джек помнит, что в тот момент ему очень хотелось быть волчонком, чтобы поджать хвост и прижать уши к голове.

Джек прикрывает глаза.

Сознание забавно плывет из-за большого количества кофеина, но Джек знает, что тот ему не особо навредит. А спать днем у него не выйдет точно так же, как не вышло ночью.

Ричард в соседней комнате. Он не стал спрашивать, когда Джек назвал таксисту адрес родительского дома. Не возражал, что они приехали сюда. Не спрашивал, когда они поедут к себе домой.

Джек хотел рассказать, что просто хотел дождаться маму, не оставлять тут Генри одного и провести с ним вечером вторую часть ритуала, чтобы окончательно снять проклятье. Джек планировал рассказать, но слова застревали в горле тихим жалобным рычанием, когда взгляд натыкался на потерянного Ричарда.

Он был здоров, как сказали врачи. Синяки да ушибы. Но его взгляд походил на тот взгляд, который был у Ричарда, когда он вернулся из плена Мортонов.

Джек не знает, как подступиться, боясь сделать хуже.

Так что он даже рад, когда приезжает Кейт. Она позвонила Ричарду, он не был против.

Кейт с любопытством, смешанным с удивлением, оглядывается в доме родителей. Ричард, конечно же, водил ее к себе домой, в маленькую квартирку, где при попутном ветре пахнет китайской едой из забегаловки за углом, а при открытых окнах даже ночью слышны гудки машин.

Этот дом больше, тише, он дышит основательностью и спокойствием пригорода. Никакой мебели, купленной на распродаже, никаких валяющихся на стульях рубашек. Здесь не услышишь «да где эта чашка», всё аккуратно и на своих местах.

Отчасти это всегда было необходимостью: Морвена от рождения слепа, для нее важно, чтобы вещи оставались на одних и тех же местах. Джек никогда не воспринимал мать неполноценной: она легко передвигалась по дому, а на улице почти незаметно опиралась на одного из сыновей или мужа.

Отец всегда был строгим, требовательным, как к себе, так и к другим. Не делая скидку даже на возраст: от маленьких сыновей он всегда требовал много. Но все новые идеи, любую гибкость воспринимал в штыки — так они и поссорились с Ричардом. Отцу не нравилась его работа, татуировки, мысль о том, что стая может не замыкаться сама в себе.

Хотя Джек подозревает, Ричард ушел жить отдельно просто из-за того, что устал от постоянной требовательности отца. Из-за этого за ним последовал и Джек. Чтобы иметь возможность дышать полной грудью, не оглядываться на чужое мнение и раскидывать вещи по пусть маленькой, но своей квартире.

Джек с удивлением понимает, что в аккуратном родительском доме и Кейт выглядит как будто неуместно. Ее кожаные браслеты на руках, тонкие косички в прическе и темный макияж подходили маленькой квартирке с выходом на пожарную лестницу.

Подходили Ричарду.

Их разговор Джек не слушает. Он уходит в комнату, чтобы собрать предметы для ритуала с Генри. Под кроватью еще лежит обувная коробка с мелочами: Джек вытряхивает из нее камушки с необработанными гранями и высохшие травы. Свечи пыльные, так что Джек моет их в ванной и высушивает. Надеется, что они всё-таки будут гореть.

Шаману нужны свечи, но отец их не любит, так что не держит, а матери они тем более были не нужны.

Со связкой свечей Джек возвращается в гостиную и находит тут Кейт. Она стоит, как будто ожидая его, теребит сначала один из многочисленных браслетов, потом вертит серебряное кольцо почти на всю фалангу пальца.

— Джек… я волнуюсь за Ричарда.

Джек кивает. Он тоже.

— Поговори с ним. Вы близки, и я знаю, если кто и может ему помочь, так это ты.

Джек удивлен. Он не ожидал от Кейт таких слов, откровенного признания, что она, по сути, ничего не может, зато он способен. Впервые Джек думает, что, возможно, Кейт и сама не понимала, насколько для нее важен Ричард. Не понимала, пока это не стало важным. Пока больницы и угрозы Мортонов не стали дышать в загривок. Пока она сама не увидела потерянный взгляд Ричарда.

И тогда оказалось, что ей плевать на то, что она недолюбливала Джека — если он может помочь Ричарду.

Джек кивает:

— Конечно.

— Напишешь мне или позвонишь, если что?

— Конечно.

Телефон в кармане Кейт звонит, она оставляет в покое кольцо на пальце и смотрит на экран. Хмурится:

— В стае творится черт-те что. Они взбудоражены, готовы идти мстить Мортонам. Микки уже влез в какую-то драку с их стаей. Сломал руку.

Микки — один из сыновей Рика, ему всего четырнадцать. Джек — неожиданно для самого себя — просит:

— Поговори со стаей. Скажи, чтобы ничего не делали без Ричарда. А ему нужно время.

— Скажу, что это неуважение к раненому вожаку и его сыну, — хмыкнула Кейт. — Они от такого вечно хвост поджимают.

Кейт не хочет показывать, но Джеку кажется, что она переживает и за стаю, которая теперь стала ее домом. Временным ли? Или Кейт всё-таки остановит свой собственный бег? Ричард может давать ощущение дома, Джек это точно знает.

Джек находит Ричарда в маленькой задней комнате, где пахнет землей. Она еще осталась на центральном столе, где Джек, Генри и мама пересаживали растения, когда им позвонили и сообщили об аварии. Несколько брошенных горшков тут же.

По стенам многочисленные растения, маленькая и любимая мамой оранжерея. Для того, чтобы видеть и чувствовать ее, ей не нужно зрение. А многие травы, которые она выращивает, потом с удовольствием берет старый волк Франклин. Как он любит говорить, медицинское образование научило его, что иногда полезны и травы. Ричард в такие моменты всегда со смехом добавлял «о да, травка вылечит что угодно!»

Сейчас Ричард стоит у большого окна, которое обвивают лозы ползучего растения. Сквозь мутное стекло смотрит во двор. Его пальцы в тяжелых металлических кольцах отбивают нестройный ритм на деревянном столе.

Джек не любит чужие прикосновения, но ему почти физически необходимо касаться семьи. Может, это пошло от матери, от ее осторожных касаний кончиками пальцев, которыми она всегда проводила по лицу или рукам. Джек настолько к ним привык, что ему самому они требовались.

И сейчас он тоже хочет обнять Ричарда, просто почувствовать, что тот жив и в порядке. Но Джек осмеливается только подойти и робко положить подбородок на плечо брату. Он бы хотел сейчас быть волком, чтобы ткнуться носом, и это сказало бы больше любых слов.

Джек тоже смотрит во двор. На оставшиеся с их детства качели, чуть кривоватые, но любимые. У них никогда не было сада — зачем, если мать его не видит? Зато двор всегда в распоряжении детей.

Ричард стоит молча, только его пальцы замирают, больше не отстукивая ритм.

Джек внезапно думает: почему бы и нет?

— Пойдем! — говорит он. — Обратимся и побегаем. Чего тут сидеть!

Ричард косится на него:

— Давай в другой раз.

И Джек использует запрещенный прием:

— Ты мне обещал! Хочешь не выполнить обещание?

Этого Ричард никогда не хочет, поэтому вздыхает и вяло идет за Джеком во двор. Он первым стягивает кофту, и Джек замирает при виде ушибов и особенно темного синяка, который пересекает правую половину груди брата.

След от ремня безопасности, понимает Джек.

Он сам скидывает клетчатую рубашку, стягивает футболку и ежится от пронизывающего ветерка. Ричард терпеливо ждет его, пока Джек справляется с ремнем на джинсах и начинает обращение.

Ломающиеся кости, мышцы — это больно каждый раз. Но боль быстротечна, а потом накатывают новые ощущения. Изменившегося тела, иного строения и окружающего мира, у которого будто выкрутили ручку громкости и яркости.

Это всегда пьянит. Как постоянна боль от превращения, так же постоянно для Джека оглушающее счастье от изменений. Он первым устремляется к неприметному куску забора, который сделан как будто для собак, с дверцей. На самом деле, для волков, чтобы те сразу нырнули в начинающийся за домом лес.

Ричард идет за ним. Крупнее, сильнее, но на этот раз Ричард следует за Джеком, а тот ведет его тропками по палым листьям, которые видны только волкам.

Мир вокруг такой огромный, но он принадлежит им. Лес обнимает их шкуры, ластится к шерсти опадающими листьями, щекочет прутиками, приветствует запахами ягод и орехов, нашептывает шебуршанием белок и переговорами птиц в высоких ветвях.

У леса много детей. Он любит их всех. Волки отвечают взаимностью.

Мягкие лапы Джека неслышно касаются лесной подстилки, он выбирает направление, руководствуясь только чутьем, инстинктом, ощущением единения с миром вокруг. В какой-то момент Ричард наконец перестает бежать сзади, пристраивается рядом. Выждав удобный момент, Джек сбивает его с ног, валяет в траве, покусывая за ухо и виляя хвостом.

Ричард наконец-то отвечает.

Они возвращаются во двор через пару часов, довольные и усталые. По-собачьи отряхиваются, прежде чем обратиться в людей. Забор достаточно высокий, чтобы скрыть их от любых любопытных взглядов.

Джек отфыркивается и залезает в джинсы и футболку, накидывает сверху рубашку. Улыбаясь, Ричард вытаскивает из его спутанных волос мелкий листочек. Говорит:

— Спасибо.

Джек усаживается на детские качели. Теперь они маловаты, но он умудряется втиснуться. Он слегка покачивается, цепляясь за цепочки.

— Я так испугался за тебя, Дик. За отца тоже, но ты…и боялся за тебя сегодня.

Ричард прислоняется к металлическим перекладинам рядом:

— У меня было ощущение, как тогда… после Мортонов. Как будто я уже не принадлежу самому себе. Как будто мной распоряжается кто-то другой.

— Ты же знаешь, это не так, — мягко говорит Джек. — И стая ждет тебя. Ты им нужен, пока отец не может вести. Мортоны ведь на это и рассчитывали. Начать в стае хаос, причинить боль тебе…

— Почему же я выжил? Я ведь был в той машине с отцом.

Вот что мучает Ричарда. Джек понял это по интонации, по тому, как Ричард начинает смотреть куда-то в сторону.

— Мы сделали ритуал. Он защищал всю стаю. Почему защитил меня, но не отца?

— Ритуалы не всесильны, — тихо говорит Джек. — Здесь колдовство направили на отца, они не рассчитывали, что в машине окажется еще кто-то. Наш ритуал защищал всех. Просто их остриё оказалось сильнее нашего щита.

Джек немного молчит, надеясь, что эта мысль всё-таки достигнет сознания Ричарда. Добавляет:

— Ты же понимаешь, не будь нашего ритуала, отец уже был бы мертв. И кто знает, насколько бы задело тебя.

Ричард рассеянно кивает и опускает голову:

— Отец рассказал, кто их колдун. Мой бывший наставник.

— О!

— Мортоны заплатили, он пошел колдовать. Он хотел убить отца этим заклинанием.

— Теперь мы хотя бы знаем, что за колдун нам противостоит. И я собираюсь выяснить, кто их шаман.

Это фраза имеет точно такой эффект, как ожидает Джек: с удовольствием он видит, как Ричард удивляется и смотрит на брата. Вопросительно и заинтересованно.

— Вечером я проведу вторую часть ритуала для Генри. Сниму с него проклятье… а у духа выясню, кто его послал. Кто шаман Мортонов.

— Это не опасно для тебя?

— Это опасно для Генри, если не снимем проклятья. Ну, и будем знать, кто там, сможем выстроить щиты получше. Больше никто не пострадает.

Ричард кивает и кладет руку на плечо брата. Джек опускает голову, ковыряет носком кроссовка землю и просит почти застенчиво:

— Дик, ты же побудешь рядом во время ритуала?

В гостиной горят свечи. Столько подсвечников не нашлось, поэтому Джек лихо приткнул их к разорванным коробкам из-под пиццы. Ее аромат еще витает в гостиной, напоминая о том, как никому из братьев не захотелось готовить.

Ричард заказал пиццу, а Джек позвал Генри. Тот явно не понимал, как вести себя с братьями, но Джек справедливо решил, что раз уж он вернулся, то стоит попытаться наладить контакт. Тем более, когда Ричард рядом слабо улыбался, Джек вообще становился добрым.

Ему было хорошо и хотелось, чтобы хорошо стало всем вокруг.

Отец еще не пришел в себя, но врачи сказали, что он будет в порядке, повреждения оказались серьезными, но не настолько, как казалось сначала. «Он быстро идет на поправку». Генри привез мать домой и даже уговорил ее поспать, чем тут же заслужил уважение Джека.

Тонкие мамины пальцы прошлись подушечками по их лицам, пока слепые глаза невидяще смотрели перед собой. Она потребовала и Ричарда, словно чтобы убедиться, что он здесь и с ним всё в порядке. А когда коснулась его лица, пригладила волосы, то улыбнулась:

— Не думала, что все трое моих сыновей снова будут передо мной и вместе.

Джек знает, пусть его отец — опытный вожак, который ведет за собой, но именно мать всегда стоит за его плечом и шепчет о том, что сила в объединенной и сплоченной стае.

Джек не думает о том, чего ж тогда говорили, что Генри мертв… он просто зовет его ужинать вместе с ними и фырчит, когда Генри неловко улыбается, видя, как Джек вытаскивает из текучего сыра оливки — он их терпеть не может. Ричард в этот момент просто смеется и подгребает оливки к себе.

Теперь везде свечи и полумрак. А еще Джек точно знает, что духи. Они здесь, готовые откликнуться своему шаману. И Джек не заставляет их ждать.

Он бы предпочел свой основной бубен, но тот остался в квартире, а ехать сейчас Джек не хочет. Завтра они проведают с Ричардом отца, а потом вернутся к себе. Но сегодня квартира пуста, Джек не хочет видеть ее такой.

Он берет старенький бубен, с которым учился, пока не сделал свой собственный. Джеку плевать, что будет задавать ритм, духи тоже откликнутся.

Духи откликаются.

Призванные шаманом, они вьются вокруг его рук, рассказывают свои истории, устремляются к Генри, чтобы снять последние нити проклятья.

— Идите, — шепчет им Джек. — Верните духа-проклятье в Нижний мир. Но сначала пусть скажет, кто его послал.

Духи общаются образами. Духи танцуют под звуки барабана в неоновом свете мегаполисов. Им плевать, как выглядит сейчас мир людей. Им плевать, во что одеты шаманы, которые их призывают, живут ли они в лесу, среди узловатых корней, или в светлых гостиных, пахнущих стиральным порошком с ароматом лаванды.

Духи и шаманы едины.

Последние нити проклятья опадают, давая Генри вдохнуть полной грудью. Покорный воле шамана, дух показывает образ того, кто его послал.

Джек не улавливает тот момент, когда его мышцы сковывает. Когда тело перестает подчиняться, а бубен выпадает из рук. Не из-за духов, они тут ни при чем. Просто Джек умудряется пропустить момент очередного приступа.

Он не очень понимает, что происходит, кажется, кто-то зовет его по имени. Джека потряхивают судороги, они так часты в последнее время, что совершенно изматывают — но в них нет ничего необычного, если вспомнить, что их провоцирует стресс. Вся жизнь Джека сейчас стресс.

— Тихо, Джек, тихо… я рядом.

Слова не имеют смысла, Джек еще не до конца отпустил призрачный зыбкий мир духов. Он опадает, сменяется реальностью, постепенно возвращаются сознание и осознание. Только короткие судороги еще треплют руки.

— Это я виноват, да? Это из-за проклятья? Черт…

— Ты здесь ни при чем. Такое бывает с Джеком. Это нормально.

Спокойный привычный голос проникает в сознание, Джек понимает, что он лежит на диване, его голова на коленях у Ричарда. Тот мягко гладит его по волосам, что-то приговаривая с урчащими нотками.

Джек хочет встать, но рука Ричарда мягко не дает этого сделать:

— Всё хорошо, но тебе надо нормально отдохнуть. Давай-ка. Всё остальное подождет.

Но оно не подождет. Джек хмурится, не пытаясь подняться. Он и правда очень устал, дико хочется спать, но до этого — сказать то важное, что показали духи.

Он знает, почему Скайлер Мортон исчезала из города, почему ее не было, когда ее родственники мучили Ричарда.

Она была занята. Она училась — не здесь, где-то в другом месте.

— Дик, подожди, — хрипло говорит Джек. — Ты должен знать… Скайлер сама шаман. Она сама шаман Мортонов.

========== 9. ==========

На удивление, Ричард умудряется выспаться.

Сначала он не понимает, почему его взгляд утыкается в потрепанные постеры музыкальных групп, пышногрудых красоток и каких-то игр. Потом пытается осознать, что делает в своей старой детской комнате. Наконец, мир встает на свое место, Ричард скатывается с узкой и короткой, почти впритык, кровати.

Душ освежает и бодрит.

Джек спит на том же диване в гостиной, почти с головой завернувшись в одеяло. Его дыхание спокойное и ровное, и Ричард старается ступать как можно тише, чтобы ненароком не разбудить брата. Пусть наконец-то выспится.

На кухне только мама, Генри еще нет — что неудивительно.

Вчера Ричард понял, что Джек настолько вымотался, что никуда из гостиной не пойдет. Тогда принес туда одеяло и мягкую подушку. А когда наконец-то убедился, что Джек устроен, увидел Генри: тот держал две чашки с дымящимся чаем и явно хотел поболтать.

Иногда Генри напоминал Ричарду Джека, когда не был уверен, уместен ли он, правильно ли что-то делает. И когда решительно на чем-то настаивал, вроде разговора. А может, последнее у них всех от отца.

В итоге Ричард и Генри до поздней ночи сидели на крыльце. Они выпили несколько чашек чая и выкурили полпачки сигарет. Генри хотел узнать о Ричарде и Джеке. Как они жили, чем занимались, что наполняло их дни. Он спрашивал и о родителях, но осторожнее и аккуратнее.

Генри тоже рассказывал. О небольшой конторе, которую он организовал, занимается программами или чем-то вроде того. О жене, с которой, конечно, бывали и ссоры, но вообще-то они много лет счастливы в браке. О двенадцатилетнем Коди, которому тесно в человеческом теле.

— Он чем-то похож на Джека, — ухмыляется Генри.

— В двенадцать Джек не был таким милым. Уж поверь тому, у кого он воровал машинку на пульте управления!

— О, они найдут общий язык с Коди!

— Но ты же понимаешь, что вам придется сюда переехать?

— Конечно. Мой бизнес довольно мобилен.

— А жена…

— Она не против. Она не любит оборотней, не хочет сама иметь с ними ничего общего, но любит сына и понимает, что сейчас, подростком, он не может быть только человеком. Ему это нужно. Чтобы понять, кто он такой.

В интонациях Генри что-то такое неуловимое, что Ричард прищуривается:

— Не всё так просто, да?

Генри отворачивается, но в голосе его решимость:

— Если она будет упрямиться, я перееду сюда вдвоем с сыном. Коди нужна стая, нужны те, кто покажут ему, кто такие волки.

Ричард понимает, что Генри мудрее, чем их родители. Может, он сам не понимает, насколько скучает по шерсти и хвосту, по ночным прогулкам и клыкам, но точно не хочет загонять в рамки сына. Ставить его перед выбором, который когда-то возник у него самого.

Они говорили до того момента, пока небо на востоке не посветлело, так что Ричард удивлен, что выспался. Он усаживается за стол напротив матери и берет один из тостов на тарелке. Тот еще теплый.

Мать ведет головой, как волчица, будто хочет даже в человеческом теле учуять запах. На самом деле, так оно и есть, без зрения она развила другие чувства.

— Доброе утро, Ричард.

Он мямлит в ответ с набитым ртом.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше. Чем вчера, — честно отвечает Ричард. Ребра еще болят от неловких движений, так что он старается двигаться плавно и неторопливо, пусть это непривычно.

— Поедешь сегодня к отцу?

Ричард с трудом удерживается, чтобы не ответить что-то резкое. Он искренне не понимает, какой смысл сидеть рядом с отцом, который еще не пришел в себя. Сидеть, когда нужно заняться делами и стаей. Когда сам Ричард предпочел бы еще отдохнуть, и чтобы Джек помазал чертовы саднящие рёбра своей волшебной мазью.

В другой раз Ричард, наверное, вспылил бы. Но сейчас не видит смысла, мажет второй тост джемом и устало отвечает:

— Вечером или утром с Джеком съездим. Ты бы тоже отдохнула.

Мать молчит, и Ричард вздыхает:

— Хотя бы пусть Генри с тобой поедет. Он не даст тебе проторчать в больнице до завтра.

Раньше Ричарда это бесило, сейчас он просто мысленно махнул рукой. Принимает как есть: для матери отец всегда был и будет центром мира, ее собственной точкой отсчета, сначала он, потом всё остальное. Даже дети оставались на втором месте. Сначала муж.

Ричард этого не понимает.

Иногда он боится, не стал ли таким центром для Джека, но потом тот куда-то уезжает, что-то такое делает, и Ричард понимает, что вовсе нет. Просто пока Джек держится рядом, принимая, что Ричард лучше ориентируется в окружающем мире, а сам Джек ориентируется на старшего брата. Но остается рядом больше ради самого Ричарда — сначала он опасался жить один (пусть никогда не признавал), а потом, после Мортонов, опасался всего.

— Спасибо, Ричард. — Мать проворно наливает чай и ставит сначала одну кружку на стол, потом вторую, себе. — Джек вчера провел ритуал?

— Да, всё в порядке. С Генри снято проклятье, и мы знаем, кто шаман Мортонов. У меня есть план.

— Хорошо. Приглядывай за Джеком.

— Да за нами обоими уже давно не надо приглядывать.

— Ошибаешься, Ричард, опасности будут всегда.

Мать грустно улыбается, в мягком свете утра, с распущенными волосами, она сама похожа на призрака, будто сошедшего из какого-то мистического фильма, полного тумана.

В детстве Ричард не понимал и осознал гораздо позже: мать всегда больше внимания уделяла Джеку. Не потому, что как-то разделяла сыновей и кого-то любила больше. Просто она всегда качала головой и с той же грустной улыбкой говорила, что Джек близок миру духов, как и она сама. Но она их не слышала, а Джек стал шаманом. И в свое время ему очень помогло, что мать прекрасно понимала, что такое шаманская болезнь, отправила его учиться и не уставала повторять, что это дар, а не проклятье. Иначе бы, наверное, Джек куда хуже себя воспринимал.

Он во многом похож на мать. В поворотах головы, в движениях. Хотя если она остается будто создание воздуха, Джек — более привычным, земным. В клетчатой рубашке и с поджатой ногой, с запахом леса и трав.

Сегодня Ричард надеется, что он в чем-то похож на отца. Иначе заниматься делами будет трудно.

В компанию Ричард звонит из такси, по пути на общий сбор стаи. Альберт, старый друг и заместитель отца, заверяет, что всё в порядке, дела дождутся. Ричард помнит, как был еще маленьким и сидел на руках у «дяди Альберта» с восторгом пытаясь незаметно потрогать его бороду — он такую никогда не видел. Обычный человек, у него цепкая деловая хватка, и отец полагается на нем в делах.

Ричард мог облегченно вздохнуть, поговорить с Альбертом еще какое-то время, заверить, что с отцом всё будет в порядке. Почувствовать себя пусть и серьезным, но мальчишкой в разговоре со взрослым. С кем-то, кто берет на себя ответственность и справится с этими делами лучше.

Потом приходит сообщение от Джека: сердится, что его не разбудили. Ричард улыбается и пишет, чтобы тот приезжал к Рику, когда сможет.

Ричард не успевает подумать, а такси уже мягко тормозит у двери кафе, где стоит пара оборотней из стаи, они пьют колу и разговаривают.

Ричард в последний раз глубоко вздыхает. Сжимает и разжимает кулаки, пока тяжелые перстни впиваются в пальцы. Это будет пара очень длинных дней, но всё получится.

Из машины Ричард выходит решительно. Широко шагает, коротким кивком указывая оборотням заходить. Ремешки на штанах чуть звякают вместе с дверью, неровные рукава кофты скрывают часть ладоней.

В вип-зале кафе почти вся стая: кто-то отпросился с работы, у кого-то обеденный перерыв. Ричард знал об этом, поэтому с утра и разослал сообщение с просьбой именно об этом времени. Он будет краток.

Но сначала приходится пережить объятия Аны и еще парочки оборотней, но они сразу отпускают, когда Ричард невольно шипит от боли. Кто-то его приветствует, другие радуются возвращению и спрашивают, как отец.

Ричард расправляет плечи и коротко призывает к молчанию. Это больше похоже на рычание, а не слова, утробный звук, который напоминает, кто пока что будет вожаком.

Ричард говорит коротко, отрывисто, по делу. Об аварии и об отце, о том, что они с Джеком провели ритуал защиты, но каждому стоит быть осторожным. Приказывает не нарываться, и сам чувствует, как в этот момент в его голосе холодная сталь.

Вожак — это не только сила, но и ум.

Ричард рассказывает о плане и о том, что он собирается делать с Мортонами. Стая коротко кивает, никто не возражает. Они все готовы выполнять его приказы.

Большая часть уходит после короткой встречи, им надо возвращаться к работе. Рик хлопает Ричарда по плечу и усмехается:

— Молодой волк дорос до вожака.

— Временного, — улыбается Ричард.

Он садится на диван, на котором еще так недавно — казалось бы! — нашел отравленного алкоголем Джека. Брата пока нет, Ричард достает телефон, чтобы уточнить следующие встречи на сегодня.Рядом присаживается Кейт, как будто аккуратно.

— Ты сегодня настоящий вожак.

Ричард приподнимает бровь:

— Разве не этого ты всегда хотела? Быть женщиной вожака.

— Я так думала.

Кейт опускает голову, как будто рассматривает браслеты. Пряди волос падают ей на лицо и на ключицы, которые видны в глубоком вырезе майки.

— Я испугалась за тебя. За стаю, что с ней будет, случись что с вожаком и с тобой. Испугалась и вчера, когда увидела тебя. Хорошо, если Джек смог помочь.

— Вы с ним похожи.

Кейт поднимает голову и смотрит с удивлением. Она вряд ли видит что-то общее между собой и Джеком.

— Вы оба дикие, — охотно поясняет Ричард. — Мой брат жил бы в лесу и спал в траве. Ему и с людьми общаться… не удобно, проще по-волчьи. Ты тоже дикая. Бежишь вперед, как будто хочешь найти свое место. Больше волчица, нежели человек.

Кейт нервно усмехается:

— Зато у меня ничего общего с духами.

— Но ты многое видела, можешь рассказать об этом. Многое знаешь. Куда больше, чем сама думаешь.

— Моя прежняя стая так не считала.

— Почему ты ушла от них?

Ричард надеется, его голос звучит достаточно мягко. Он не хочет быть навязчивым, но сейчас должен понимать всё до конца. Отец не зря говорил, что они совсем не знают Кейт, а сейчас это может быть важно.

Кейт криво улыбается:

— У меня нет каких-то тайн или особых историй, если ты об этом. Просто не сложились отношения со стаей, они все были теми еще занудами, которые предпочитали быть больше людьми, а не оборотнями. Высшие баллы в колледжах, бизнес к двадцати и трое детей к двадцати пяти. Я была не такой и ушла.

— Но осталась здесь.

Кейт пожимает плечами:

— Мне нравится ваша стая. Нравишься ты. И план… твой отец будет не в восторге.

— Зато поймет, что можно идти моим путем, когда всё получится.

— Какой самоуверенный юный вожак!

— Временный. Но я не собираюсь просто ждать.

Кейт кивает и придвигается ближе. Сморит вопросительно, будто не знает, что сам Ричард этого хочет и позволит. Он кивает, не выпускает телефон, но другой рукой обнимает Кейт, притягивает к себе. От ее волос пахнет горьковатыми травами.

Ричарду это нравится. Он верит Кейт и надеется, что хотя бы пока она останется рядом. Его дикая волчица. Пальцы Кейт тихонько гладят его ладонь, она сама говорит:

— Может, ты прав, и в чем-то мы с Джеком точно похожи. Может, для меня, как и для него, на самом деле дом — это ты.

— Раздевайся.

Ричард удивленно смотрит на Джека, но тот раздражается от непонимания братом элементарных вещей.

— Кофту свою снимай. Или так и будешь на встречах кривиться от боли?

Джек уже достает из рюкзака знакомую баночку с мазью, и Ричард стаскивает кофту, хотя на заднем сидении машины делать это не очень удобно. Джек просил дождаться его, прежде чем ехать на встречу, и теперь Ричард хорошо понимает, зачем.

— Заехал домой и забрал, — говорит Джек.

Салон наполняет запах ягод и зелени. Джек берет немного мази и аккуратно втирает в пересекающий грудь Ричарда след от ремня безопасности. Пальцы прохладные, движения быстрые и привычные, а лицо у Джека сосредоточенное.

В такие моменты он не столько брат, сколько шаман. Готовый шептать заговоры и призывать духов — или просто заживлять раны.

В таком качестве он идет с Ричардом и на следующие встречи. Как напоминание о том, что их стая сильна, что в ней за спиной вожака стоит настоящий шаман. Что их связывают не контракты, они волки одной стаи и братья.

Когда-то Мортоны посадили Ричарда на цепь.

Когда-то в его шею впивались шипы, ему не давали спать, хотя бы садиться удобно. Ему причиняли боль, заставляя оставаться оборотнем. Еще бы немного, и Ричард сошел с ума от пыток. И он отомстил. Жестоко, спуская колдовство, которое чуть не убило его самого.

Джек не одобрял и не порицал его действий, понимая, что руководит братом. Но в этот раз именно Джек первым и получил рикошет мести от Мортонов. Напомнил Ричарду, что есть не только он один, к которому может вернуться откат. И действия Ричарда теперь затрагивают всех.

И отец… Мортоны ни перед чем не остановятся, они пойдут до конца — как и когда-то. Но теперь Ричард не мстительный колдун, который хочет воздать должное надевшим ошейник. Теперь он молодой волк, который пока должен побыть вождем. Он ответственен не только за себя, но и за стаю, за брата и Кейт, которые тоже часть этой стаи.

Ричард хочет действовать не колдовством.

Всю вторую половину дня он встречается с другими стаями города. Где-то с ним говорят чопорные волчицы, которые кривят губы, где-то матерые волки, изрезанные шрамами. Один соглашается встретиться только на сто двадцатом этаже небоскрёба, в его офисе из стекла и трелей телефонных звонков. Другой — на лавочке парка.

Всем Ричард говорит одно и то же. Твердо рассказывает о том, как ведут себя Мортоны. Предлагает поддержать.

Волки издавна грызутся за территорию, это нормально. Но сажать на цепь и пытать — ненормально. Убивать вожака колдовством, не в открытом бою — ненормально.

Поддержите нас, говорит Ричард. Поддержите, иначе можете стать следующими на пути Мортонов. Иначе покажете, что считаете это нормальным. Вы готовы, что на ваших детей наденут ошейники? Готовы хоронить отцов только из-за того, что кто-то ударил их колдовством из-за спины.

Волки предпочитают открытые бои, силу и ум. Они поджимают губы на решительные слова Ричарда. Они косятся на молчаливого Джека рядом с ним: эта стая сильная, они бы не стали просить поддержки только чтобы прикрыть свои спины.

Ричард хочет не просто уничтожить Мортонов. Он хочет, чтобы сам их подход осуждался остальными волками. Чтобы это развалило стаю, и волки бросили Скайлер Мортон.

И это — самая изощренная месть, какая только может быть для вожака.

Хотя Ричард прекрасно понимает, что и с самой Скайлер придется что-то делать. С ее личными счетами.

Они заканчивают глубоко за полночь, но все волки соглашаются с позицией Ричарда. Нельзя позволять пытать других волков и убивать из-за спины. Только одна старая волчица говорит, усмехаясь:

— Ты же сам делал то же самое. Убивал колдовством.

— И жалею, что ответил тогда именно так. Это не выход, это хождение по кругу. Я хочу, чтобы было иначе.

Только в такси, которое везет их домой, наконец-то домой в маленькую квартирку с выходом на пожарную лестницу, Ричард позволяет себе выдохнуть и съехать на сиденье пониже.

— Как же я устал! — он прикрывает рот ладонью, отчаянно зевая. Ушибы снова начинают побаливать, и он думает, надо попросить Джека на ночь снова намазать.

Тот ухмыляется рядом:

— Отец будет недоволен.

Когда-то именно из-за этого они поссорились: Ричард считал, порядки надо менять, отец полагал, что стаи в большом городе редко пересекаются друг с другом, и это нормально. Никто не мешает друг другу.

Но никто и не помогает.

Поэтому никого особо не волновало, когда Ричарда пытали. Личные разборки стай, пусть даже переходят рамки — но эти дела ведь не касаются других. Никого не волновало, когда Ричард убил колдовством. Он же ответил, так же жестоко.

Не волновало бы и сейчас, но Ричард полагает, настало время изменений. И теперь каждое действие волнует всех.

— Я разбужу тебя, как приедем, — негромко говорит Джек, и это снова голос больше шамана, нежели брата.

Хотя Ричард не привык их различать. Он прикрывает глаза.

========== 10. ==========

Генри жалеет, что когда-то уехал.

Теперь он осмеливается признаться в этом сам себе. Став старше, мудрее, он на многое посмотрел иначе. Став отцом, в конце концов. Ему тоже сложно смотреть на то, как Коди совершает ошибки, о которых потом обязательно пожалеет. С ужасом думает, что все подростковые прелести переходного возраста его сыну еще предстоят.

Генри тоже когда-то был в возрасте непокорности, огрызался, не принимал полутонов и считал каждую новую любовь последней. И ради любви, как настоящий романтический герой, был готов на всё.

Он влюбился в светлые локоны Лизет, в ее смех и в то, как восхитительно она пахла полевыми цветами. Они встречались два года — целая вечность, когда тебе нет и двадцати. Он рассказал ей об оборотнях.

Она пришла в ужас. Воспитанная в строгой католической семье, Лизет не была яро верующей, ее хватало только носить простой крестик на шее да пореже ругаться. Но она заявила, что эта часть Генри — порождение дьявола. Ему стоит отказаться от этого, чтобы спасти свою бессмертную душу. И остаться с Лизет.

Именно она поставила условие: либо она, либо оборотни. Генри был влюблен. Генри был готов на всё.

И теперь понимает отца, который пришел в ужас, когда сын заявил о своем решении, гордо задирая нос и показывая уверенность, которой он не ощущал.

Они тогда страшно поругались. Настолько, что отец заявил, если сейчас Генри уйдет и откажется от своей сущности оборотня, он ему больше не сын. Он будет мертв как сын и может больше не возвращаться.

Генри громко хлопнул дверью, уходя.

Сначала всё шло неплохо. Они с Лизет переехали в другой город, быстро нашли работу, чтобы оплачивать счета. Они любили друг друга, и Генри не жалел. По правде говоря, он всегда ощущал себя больше человеком, нежели оборотнем. И не считал такой трагедией отказаться от шерсти и дурацкого беганья по лесу. Не понимал, с чего отец так ужасался, причем искренне.

Первым начало исчезать обоняние. В какой-то момент Генри понял, что оно стало менее острым, видимо, таким же обычным, как у всех людей. Лизет больше не пахла полевыми цветами, только дешевым мылом из супермаркета.

Потом не таким острым стало зрение. Постепенно исчезло и ощущение чего-то, чему Генри толком не мог подобрать названия. Связь с первозданной землей, которая была здесь задолго до бетонных коробок. Песнь леса, которую он еще слышал иногда в грохочущих по улице машинах.

Генри работал, и дела шли в гору. Появился Коди, ребенок долгожданный и любимый, с такой же мягкой линией рта, как у Лизет, и темным взглядом, как у Генри. Они переехали в квартиру побольше, и теперь Лизет снова пахла луговыми травами — на полочке в ванной стоял ее дорогой парфюмированный гель для душа.

Только это были не те травы. Слишком химический запах, вовсе не похожий на тот, что чуял Генри раньше. И порой долгими ночами Генри не мог уснуть. Он оставлял жену в постели, проверял подросшего сына, а потом долго сидел у окна, смотря в ночь. Когда зажигались первые огни в окнах домов, когда город начинал жить, а его сердце отчетливо биться… Генри больше не слышал этот ритм. Он угадывал его кончиками пальцев.

Он жмурился и признавал, что отчаянно тоскует. По упругой подстилке из листьев под лапами, по запахам ночного леса. По родителям и маленьким братьям, которые вряд ли его помнят. Ричард родился, когда Генри уже начал бунтовать, а позже новорожденным третьим братом больше интересовался Ричард. Он с трудом складывал слова в предложения, но с любопытством заглядывал в кроватку и заявлял, что будет помогать «маленькому братику».

Между ними была разница всего в несколько лет. Между ними и Генри — пропасть. Он знал, что мать давно хотела еще детей, но никак не получалось. Он полагал, что теперь у них есть два прекрасных сына, а не «дефективный» Генри.

Много лет спустя он понял, что в нем говорил подростковый максимализм. Родители любили его. У них не было его контактов, а отец всегда оставался упрям… но, наверное, если бы Генри вернулся, они бы его приняли.

Он не стал проверять. Он считал, что принял решение давным-давно. Так что под утро сбрасывал наваждение, шел в душ и возвращался к семье.

Пока Коди не стал болеть. Жаловаться на слабость и боль во всем теле. Лизет перепугалась, водила его по врачам, но всё без толку. Пока Генри сам не понял, в чем дело.

Он знал, что от союза двух оборотней всегда рождаются оборотни. Но от союза с человеком — далеко не всегда. В детстве Коди он наблюдал за сыном, но никаких признаков не видел.

Генри объяснил всё Коди. Научил, как мог. И на всю жизнь запомнит восторг в глазах сына, когда тот обратился в волчонка и прыгал по квартире, а потом вернулся в человеческий облик.

— Папа! Папа! Это был… ууух!

Тем хуже потом было замечать пустоту в его взгляде. Ту самую тоску, которая мучила и самого Генри. О да, конечно, он ездил с сыном в лес, пытался услышать, как хрустят ветки под его лапами. Но отмахивался от зова леса, потому что считал, что для него самого так будет хуже.

Коди тоже тосковал. Волки — социальные существа. Им нужна стая.

Генри говорил об этом с Лизет, но с возрастом она стала только религиознее, сжимала губы и говорила, что она попробует ради сына, но оборотни — бесовские создания. И Генри всё отчетливее понимал: если она не позволит сыну влиться в стаю, Генри просто заберет его и уедет.

Он любил жену, не меньше, чем раньше. Но не готов был жертвовать сыном ради этой любви.

Сначала он попробовал осторожно навести справки в их городе. Узнал об оборотнях. Но войти в стаю было сложно, а местные не хотели новичков. Он разузнал о своей семье, о тех, кто когда-то ею был.

Это оказалось просто, их стая была довольно известна: отец-бизнесмен, слепая мать, молодой волк, которого пророчат в будущие лидеры, и его брат-шаман, который теперь звался Джеком.

О нем и вспомнил Генри, когда сначала у него из носа хлынула кровь прямо на важном собрании, потом он упал в обморок в ванной. С утра едва мог подняться с постели и пошел к знакомому местному шаману. Тот покачал головой и шепеляво сообщил, что это проклятье. Он может облегчить, но не снять, его сил не хватит.

Генри всё равно собирался набраться храбрости и вернуться в родной дом. Теперь у него был повод, хотя бы для него самого. А местный старик знал адрес того «мощного молодого шамана».

Теперь Генри жалеет, что не приехал раньше. Жалеет, что у него храбрости и решительности гораздо меньше, чем у его выросших братьев.

Генри сидит на неудобном пластиковом стульчике и сквозь распахнутую дверь палаты смотрит за братьями и матерью у кровати отца. Тот еще не пришел в себя, но врачи говорят, что уже сегодня. Мать слепо смотрит прямо перед собой, как будто точно на Генри. Ее хрупкие ладони сжимают руку мужа.

Как Генри мог забыть, что эта мягкая линия рта не только у Лизет, но и у его матери? Она же перешла к Джеку. Он стоит рядом с матерью, в неизменной красной клетчатой рубашке поверх футболки, его темные волосы чуть вьются, и Джек неуловимо напоминает мать.

Ричард сидит спиной, Генри не может его видеть. Но и так знает, что тот пошел в отца — куда больше, чем наверняка когда-либо признает сам. Куда больше, чем когда-либо походил Генри.

Сейчас он отчетливо понимает, что если Ричард — будущий вожак, Джек — шаман, то сам Генри будто бы фигура за мутным стеклом, даже не оборотень толком. Тот, кто не обращался вот уже семнадцать лет. Кто забыл, как это делается, но не мог позволить сыну жить с такой же тоской.

Ричард поднимается порывистым движением и выходит из палаты. Его губы плотно сжаты, мыслями он явно далеко отсюда. На его пальцах поблескивают перстни, взгляд твердый, на темной одежде ремешки и неровные края.

Он кидает один короткий взгляд на Генри:

— Идем с нами.

Это не предложение, это приказ вожака. Генри семнадцать лет не слышал подобных интонаций, но ни с чем их не спутает. Джек следует за братом, и Генри кидает последний взгляд на мать, она явно собирается остаться.

Они едут за город. Туда, где дорога сворачивает к лесу, где уже собралась вся стая. Генри выбирается из машины и с удивлением оглядывает собравшихся. Он помнит, как Джек оставил его рассказывать, кто он, и надеется, что сейчас не придется проделывать что-то в том же духе.

Ричард молча снимает перстни с рук, поворачивается к Генри:

— Мы идем говорить с Мортонами. На поляне в лесу. Я хочу, чтобы ты пошел с нами.

Генри кивает и только после этого понимает, что именно сказал Ричард. На поляне в лесу… они побегут туда оборотнями.

Генри хочет возразить, что подождет здесь, но Ричард уже отворачивается, первым стягивает кофту, не смущаясь новых лиловых синяков и старых шрамов на спине. Остальные оборотни тоже раздеваются.

Генри следует их примеру, в панике думая, как же теперь отказаться. Это невозможно. Они зовут его с собой — они зовут в стаю. И Генри пойдет, потому что это значит, что и Коди будет в стае. А еще это значит, что он сам может вернуться. По-настоящему вернуться.

Только что, если не получится? Он не делал этого столько лет!

— Слушай лес, — коротко говорит Ричард.

Он начинает обращаться, и Генри ничего не остается, кроме как торопливо скинуть белье и закрыть глаза. Слушать лес.

К его удивлению, он почти сразу ощущает ту тоску, что сворачивалась внутри — теперь ее заменяет радость от близости леса. Кровь Генри бежит по венам так же, как соки дерева в стволах. Его дыхание — листья в кронах на ветру. Его желания, его тело — это корни и рыхлая земля.

Оборотни — дети леса.

Даже если ты много лет назад ушел от родителей, они всегда примут тебя обратно, стоит только прийти.

Тело ломается, искривляется, Генри не может сдержать стон, который сменяется рыком из волчьей пасти. Он и забыл, как это больно! Но когда земли касаются лапы, когда ветерок обдувает шерсть, Генри понимает, что оно всё стоило того.

Ричард тычется носом в его шею, оставляет свой запах. Разворачивается и бежит в лес. Справа и чуть позади него Джек, следом вся остальная стая. У Генри пока нет места в иерархии, поэтому он пристраивается одним из последних. Но не жалеет, слишком поглощенный ощущениями.

Они ошеломляют, поглощают, почти сбивают с ног, но скорее подгоняют сзади. Корни и листья, ягоды и папоротники, мелкие мошки и животные покрупнее. Генри чует их всех, ощущает, видит.

Он так увлечен, что почти не замечает момента, когда Ричард выводит стаю на поляну. Волки лениво укладываются под деревьями, ждут чего-то. Ричард обращается в человека, вычерчивает в земле посреди поляны какие-то знаки, нашептывает слова. Потом садится на землю, скрестив ноги. Стая располагается полукругом позади него, только один волк устраивается рядом, привалившись к боку Ричард. Тот кладет руку на лобастую голову, почесывает. Это Джек.

Земля так приятна под шкурой и мехом, Генри раскидывает лапы, искренне наслаждается. Не замечает, как с другой стороны поляны показываются несколько человек в окружении волков.

Скайлер Мортон молода, красива и насмешлива. Обнаженная, как и ее спутник, значит, пришли в облике волков. Рядом с ней мужчина, высокий, поджарый, на теле несколько шрамов, как и на лице. Он кажется возраста отца.

Видимо, тот колдун, о котором говорил Ричард. Кевин Стаффорд.

— Зачем ты это делаешь? — Ричард обращается именно к нему. — Ты был моим наставником…

Он пожимает плечами и отвечает спокойно:

— Это всего лишь работа, малыш. Мне хорошо заплатили.

— Здравствуй, Ричард, — Скайлер улыбается и смотрит на него сверху вниз. — Мы ждем кого-то еще?

— Ждем.

Она пожимает плечами и устраивается напротив него:

— У меня есть всё время мира. Потому что нет семьи, к которой я могла бы вернуться. Благодаря тебе.

— Ты ведь была бы с ними. Если бы не уехала учиться, ты бы тоже пытала меня.

Скайлер вскидывает брови. Кажется, она не готова к упоминанию учебы. Пожимает плечами:

— Не вижу ничего плохого в том, чтобы надеть ошейник на неразумного пса.

— А тебе самой он бы понравился? А пытки?

— Мы пришли поговорить обо мне?

Ричард качает головой и молчит. Джек рядом с ним шевелиться и превращается в человека, садится чуть позади, не касаясь.

В это время приходят еще волки. Показываются с разных сторон поляны, садятся во тьме среди деревьев и просто смотрят.

— Вожаки других стай прибыли, — спокойно говорит Ричард. — Нам не нравится, что ты творишь, Скайлер. Мы постановили сместить тебя как вожака стаи.

— Да пожалуйста, — она пожимает хрупкими плечами, как будто ее это не касается. — Может, ты и хочешь власти, но моя цель другая. Или, может, ты даже благодарен мне, что я помогла избавиться от отца? Теперь ты здесь, на его месте, творишь, что хочешь.

Генри видит, что плечи Ричарда напрягаются. На спине становятся лучше видны уродливые рубцы шрамов. Джек незаметно поднимает руку и кончиками пальцев касается спины Ричарда. Тот расслабляется.

— Ты будешь изгнана из города, Скайлер.

— Нет, Ричард. Волки — это право сильного. А я тут сильнее всех!

Видимо, она отдает неуловимый приказ, потому что мужчина рядом с ней вскидывает руку и шепчет слова. Земля перед Ричардом взрывается, именно там, где он чертил знаки, видимо, защитные.

Кевин Стаффорд не выглядит разочарованным. Наоборот, кивает удовлетворенно:

— Не зря учил. Только не забывай, что я знаю все твои приемы.

Генри не очень понимает, чего они хотят. Вожаки других стай уже рычат угрожающе, просто не хотят ввязываться в схватку колдунов. Но стоит им закончить, волки не дадут Скайлер что-то сделать.

Кевин делает короткие пассы, несколько слов — и на его лице появляется удивление. Ричард всё так же сидит на земле, скрестив ноги. Он спокоен. Джек за его спиной стоит на коленях, положив руки на плечи брата.

Генри внезапно понимает: то, что может показаться братской поддержкой, на самом деле объединение колдовства и духов.

Такому Кевин вряд ли учил.

Братья знали, что их ждет. Они подготовились.

Скайлер хищно улыбается, кладет руку на локоть Кевина. Генри помнит, что она шаманка… но что могут мстящая шаманка и купленный колдун? Они не росли вместе, не оттачивали способность вот так соединять силу.

Они не братья и не стоят друг за друга.

Ричард разводит руки в стороны, а потом резко хлопает, отрывисто выкрикивая одно слово. Кевин даже среагировать не успевает, просто валиться в траву. Генри принюхивается: жив, просто оглушен.

Волки рычат и подбираются ближе. Стая Ричарда тоже как будто встряхивается. Шерсть на загривках стоит дыбом, волчьи брюха прижимаются к земле. Стая Скайлер рычит в ответ, но не так уверенно. Кто из них пришел по своей воле, а кто — потому что так положено?

— Ты не права, — негромко говорит Ричард. — Волки — это право стаи.

Кажется, еще пара мгновений, и она будет повержена. Но внезапно Скайлер закрывает глаза, и Генри ощущает, как что-то меняется. Джек тоже встает. Он разводит руки в стороны и смотрит в упор на Скайлер.

Становится трудно дышать, даже свет как будто меркнет. Духи шелестят вокруг, схлестываются друг с другом. Слушают шепоты своих шаманов, чтобы ответить и подчиниться.

Посреди лесной поляны. Недалеко от городских огней.

Духи скручиваются тугими узлами, проникают под кожу и несутся по артериям вместе с кровью. Когда Генри кажется, что он больше не выдержит, всё внезапно отступает.

Он видит, как Скайлер падает на землю рядом со своим колдуном. Видит Ричарда уже на ногах и Джека рядом с ним.

На миг Генри берет гордость: его младшие братья! Один из них станет настоящим вожаком, а другой — уже мощный шаман.

Потом Генри замечает ужас на лице Джека. Он достаточно близко к братьям, чтобы расслышать слова Джека:

— Черт, Дик, она в Нижний мир сбежала!

— И… что это значит?

— Она там потеряется. Нельзя ее бросать.

— Джек! Не вздумай!

Но тот не слушает. Закрывает глаза, что-то шепчет, усаживаясь на землю. Ричард едва успевает подхватить брата, когда тот ложится и затихает.

Генри знает, Нижний мир — это царство духов. Туда могут путешествовать шаманы и главное, потом найти дорогу назад. Это искаженный мир, действующий по своим законам. Шаманы пытались его описать, но в итоге говорили, что «мир, где оживают древние мифы».

Генри не знает, у какой птицы Грома сейчас Джек ищет Скайлер. От каких духов отмахивается.

Волки вокруг начинают шевелиться. Другие вожаки занялись стаей Скайлер, кто-то человеком связывает еще бесчувственного Кевина. Скайлер кладут рядом с Джеком, и Ричард не отходит от него. Его стая рядом, в их тявканье слышно беспокойство.

Они волнуются за своего шамана.

Кто-то обращается в человека, Генри тоже. Он еще успеет потоптать лапами траву, а сейчас его заботит бледный напуганный Ричард и ровно дышащий, но не приходящий в себя Джек.

— Он там потерялся, — Ричард с отчаяньем смотрит на Генри. — Звуки бубна показывают шаманам, где земля, а он туда так пошел! Придурок.

— Позови его.

— Что?

— Ричард, если кто и может позвать Джека, так это ты.

Он не понимает, потом хмурится и придвигается к Джеку. Кладет ладони ему на грудь, наклоняется и внезапно начинает напевать мелодию без слов. С удивлением Генри узнает песню, которую пела ему мать в детстве. И его братьям, видимо, тоже.

Сначала ничего не происходит, но Ричард настойчиво продолжает. Пока веки Джека не приподнимаются. Он смотрит на Ричарда.

— Ох, придурошный ты брат! — Ричард порывисто обнимает Джека. — Не делай так больше.

— Дик, я не смог… она отвернулась от меня, ушла глубже… я не смог…

— Ты сделал всё, что мог, Джек. Не думай об этом.

Тело Скайлер лежит на земле. Ее грудь не вздымается от дыхания.

Раннее утро выдается мутным, облачным. Или так кажется Джеку, потому что он еще не ложился спать.

Он сидит на пожарной лестнице с большой чашкой крепкого кофе. Пьет его маленькими глотками и прислушивается к просыпающемуся городу. Где-то недалеко кричат подростки и сложно сказать, они радуются выходному дню или, наоборот, чем-то недовольны. Из ресторанчика за углом одуряюще пахнет, и Джек втягивает носом воздух, пытается распознать запах. Что-то острое, сильно переперченное.

Через окно на лестницу вылезает Ричард. Сонный, взъерошенный. Он не надел рубашку, так что на бледной коже выделяется уже побледневший след от ремня. Ричард ругается вполголоса из-за утренней прохлады и ныряет обратно в комнату. Достает кофту, натягивает ее и садится рядом с Джеком.

— Хочешь кофе? — предлагает Джек.

— Ой, нет, у тебя слишком сладкий. Ты вообще не ложился?

— Доделывал проект.

Джек скрывает зевок ладонью.

— Еще визитки, — уточняет Ричард.

— Брошюры.

— Вот видишь! Я же говорил, это так и работает. Делаешь одному, за ним приходит второй, третий. У тебя получается.

— Ага, а потом они идут ко мне как к шаману, и на сон времени остается очень мало!

Правда, Джек рад, что всё именно так. Ему нравится его жизнь. Он косится на окно:

— Кейт еще там?

— Ага, спит.

— Если она продолжит оставаться на ночь, мне лучше подыскать собственную квартирку.

— Только где-нибудь неподалеку.

— Конечно, иначе вы оба без меня пропадете!

Джек отпивает приторный кофе и думает о том, что отца выписывают из больницы, и надо бы съездить к ним с матерью. О том, что Генри уехал, но обещал вернуться с Коди через неделю-другую, когда закончит дела и уладит со школой. Интересно, Джек понравится племяннику? Может, он тоже будет любить лес так же, как сам Джек.

Только одна мысль так или иначе возвращается в голову Джека и наполняет его печалью.

Он не смог помочь Скайлер. Он не хотел, чтобы они умирала, только не так. Но она сама соскользнула в мир духов, в Нижний мир, когда поняла, что Джек намного сильнее нее. Она не ответила на его зов, она предпочла остаться. Ричард говорит, это ее решение. В такие моменты он тоже становится слегка печальным. Говорит, может, Скайлер просто не к кому было возвращаться.

Джеку кажется, что это он, как шаман, не смог кому-то помочь.

Как ни странно, успокаивают слова отца. В больнице, когда Джек остался с ним наедине, после рассказа о Скайлер, отец задумчиво сказал:

— Вы стали совсем взрослыми. Ричард может вести стаю и… может, мне пора прислушаться к нему. К новому пути. А тебе стоит прислушаться ко мне. У тебя еще будут неудачи, они неизбежны. Постарайся как шаман помочь тем, кому можешь. И не жалей о тех, кто этого не захотел. Пока жалеешь, многое упускаешь.

Джек думает, что он прав. Так что делает большой глоток кофе, но глаза всё равно слипаются. Снова зевая и уже не пытаясь этого скрыть, Джек кладет голову на плечо брата:

— Дик.

— Ммм?

— А мне татуировку сделаешь? Что-нибудь шаманское.