Сказочники (СИ) [Капитан Ли] (fb2) читать постранично, страница - 3

А затем всё рушится – буквально в одно мгновение. Может, в несколько. Куинни слышит мысли Ньюта ещё до того, как осознаёт, что он всё понял. Она пытается смеяться, но выходит слишком наиграно; а во рту – привкус лакрицы, под ногтями разлагается сахарная пудра. Она криво улыбается и ей кажется, что Ньюту видно застрявшую у неё между зубов косточку изюма.

Может, ему правда видно. Он снимает заклинание, несмотря на все её мольбы и пререкания – потому что он считает, что так правильно. Может, так действительно правильно – у него в голове ворох мыслей о том, что нельзя вот так подчинять себе людей, что у Якоба тоже есть своя точка зрения и право голоса. Он, конечно, прав – но больше так продолжаться не может.

Им нужно что-то делать, потому что впереди – темнота, грозящая поглотить с головой, переварить и выплюнуть побитым и никому не нужным. А Ньют смотрит на неё, как на сумасшедшую, будто не понимая, чем ей грозит нынешнее положение вещей. Будто бы не понимая, что ради общего блага нужно идти на какие-то жертвы. Нужен кто-то, кто возьмёт ситуацию в свои руки. Почему она не может этим человеком стать?

Ньют этих истин не понимает. Якоб тоже. Куинни стоит под дождём, разрываемая этим «сумасшедшая!», летящим со всех сторон, и не понимает – почему же никто из них не хочет осознать. Ничего не бывает просто так. Может, дело в том, что каждый день для неё – борьба с ворохом мыслей, чужих и своих. Может, им легче дышать.

Может, никто из них не боится, потому что худшее, что случится с Якобом – он просто забудет. Худшее, что будет с ней… о таком лучше не думать – особенно, когда по щекам течёт размазанная тушь.

— Если я трус, то ты…

Сумасшедшая.

У Куинни по щекам течёт расплавленная лакрица.

И спрятаться негде. Она пытается вспомнить детство, хоть что-то тёплое. Например, мамин голос, читающий волшебные сказки. Сказки, в которых нет такого страха, в которых нет злых волшебников с напудренной бородой, в которой у каждой проблемы есть успешное решение.

Тина сейчас в Париже. Тина – последний оплот, последняя, к кому можно обратиться. И до Тины – миллиарды километров. Куинни страшно, потому что ей снова приходится делать шаг в пустоту – только теперь не под руку с Якобом. Не под руку с сестрой. В страшном одиночестве.

Магглы рассказывают сказки о том, что Париж – город любви. Может, в чём-то они и правы. Да и не только магглы – волшебники поддерживают это. Тина пишет о том, как прекрасен этот город; здесь ей удаётся отпустить тяготящие мысли, сосредоточиться в работе и потеряться. Здесь легче дышать.

Легче жить.

Легче любить.

Куинни закрывает глаза и пытается слушать стрекочущие на французском потоки мыслей. Вернее, не слушать. Уйти от них подальше. Выдержать путь до министерства, чтобы найти Тину, чтобы найти хоть какое-то утешение – а дурацкая Франция пахнет круассанами и багетами на всю улицу. Внутри Куинни плавится лакрица, и она захлёбывается в ней, – но всё ещё пытается улыбаться.

Мысли выпадают из головы и катятся по полу, закатываются под стол, путаются у людей под ногами. Куиини пытается собрать их, но только падает на колени. Поиски Тины заводят в тупик, она даже написать ей не может – а в Министерстве о ней ни слухом ни духом. Куинни пытается собрать раскиданные по полу вещи, забывая о спрятанной в кармане пальто палочке; ей вдруг кажется, что даже магия здесь не поможет.

У неё из рук всё валится, и ей не собрать это даже магией – что уж тут говорить про трясущиеся пальцы.

Куинни кажется, что она принимает слишком много решений. Но, тем не менее, отступать нельзя – можно только идти вперёд, надеясь, что в темноте она наткнётся хоть на что-нибудь. Потому что сейчас ей не за кого схватиться.

Париж давит на неё чужими мыслями, закрывает небо тучами, не давая пробиться ни единому лучу – кажется, будто бы все здания начали рушиться, осыпаться прямо ей на голову. Бесконечный поток неозвученных слов стучит по голове, по сознанию, как тысячи маленьких камешков – и даже голоса Ньюта и Якоба, которые, кажется, ей всё же чудятся, не помогают вырваться из этого облака.

И всё вокруг гремит, шумит, сливается, и Куинни не может от этого избавиться. Избавиться от мыслей вообще сложно – чьими бы они ни были. От своих не сбежать – они галдят в голове наперебой с чужими. Чужие же не желают затыкаться, вливаясь в сознание нефильтруемым потоком. Куинни умеет их слушать, она тренировалась с детства, но сейчас…

Сейчас её сознание рушится вместе с Парижем. И никто не в силах это остановить. Куинни захлёбывается лакрицей.

И тут происходит чудо.

***

…Куинни не может читать её мысли. Это непривычно. Это страшно. И Куинни не нравится эта квартира – она какая-то слишком вычурная, торжественная и холодная,