Простые смертные (СИ) [Джина Шэй Pippilotta] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

руки не шевелились. А еще рядом были глаза — непонятного цвета, полные удивления, беспомощности и вины.

Он вздрогнул и открыл глаза. Он понял, что именно так умирал, но — не умер, потому что его кто-то спас. И этот кто-то, наверное, и укрыл его здесь, в темной комнате… для того, чтобы его не увидели с улицы. Это значило, что он не просто почти покойник, а покойник, которого нельзя показывать никому. Пусть его лучше считают мертвым, только лучше — для кого?

Как мог, изо всех сил, он напрягся, превозмогая боль и слабость во всем теле, стараясь не думать ни о чем, только о цели — сесть, спустить ноги, осмотреться и убежать. Чутье спорило само с собой, что опаснее и безрассуднее — бежать или остаться здесь, а что-то совсем древнее в нем, какое-то первобытное, звериное, не умеющее думать начало, орало, что каждая секунда промедления грозит неминуемой гибелью.

Он сидел на кровати, не решаясь вытереть текущий по лбу пот, боясь отпустить колени и упасть снова, и усиленно затыкал надрывающееся воплем звериное начало. Его спасли, а это значит — ему уже не желают смерти. Просто надо было понять, кто и зачем его спас.

Он понял, что не сможет встать на ноги — тело слишком ослабело от лежания и слишком устало от непредусмотрительно сделанных упражнений. Но он мог поворачивать корпус, главное было — не отпускать колени и сдерживать стоны.

Он привык к темноте. Слева он разглядел какую-то бутыль на длинной палке, от которой отходил то ли провод, то ли шланг. У стены — стол, на котором стояло множество бутылочек поменьше, котел, что-то, смахивающее на жаровню или просто горелку. Напротив кровати — темная, неразличимая почти дверь без ручки. Справа — окно, занавешенное черными шторами. Стул совсем рядом с кроватью, и все. В комнате темные стены, только потолок традиционно белый или просто светлый. И никакой видимой лампы. Какое-то царство всепоглощающей тьмы, комната ожидания перед адом.

Он почувствовал, что если не ляжет сейчас сам, то упадет без сознания, и это его испугало. Там, по ту сторону, жили какие-то странные призраки, встреча с которыми не была долгожданной. Там был затхлый шкаф, свет, в который невозможно было попасть, и черт его знает, что еще, столь же непонятное и ужасающее. Ему показалось, что в его жизни хватало дерьма и кошмаров, чтобы сейчас добавлять к ним кошмары во сне.

Подушка была мокрой от пота, и тут ему пришла в голову новая мысль.

Ни жажды, ни голода, ни желания опорожниться — вообще ничего. Он стал прикидывать, сколько прошло времени с тех пор, как он мог сделать одно, другое или третье в последний раз, и по всему выходило, что времени прошло предостаточно. Он не умер тогда, в этом светлом тоннеле, что бы его появление в его жизни ни вызвало, но не умер и от истощения или от обезвоживания. Он не в состоянии нормально двигаться, почти не может говорить, не может даже позвать на помощь своего похитителя или спасителя. Но раз он жив — кто-то поддерживал в нем жизнь.

Он долго лежал, отдыхал, осмысливал то, что вспомнил, но никаких ответов не нашел. Даже имя не приходило на память, но ведь должны же его были как-то называть? Человек может быть без памяти, но без имени — никогда.

А что если он попал в этот мир из другого мира?

Он не знал, возможно ли это в принципе и существуют ли вообще какие-то другие миры. И если все-таки существуют, то почему у него не осталось ни памяти о прежнем существовании, ни знаний о новом.

— Кто… я… такой… — просипел он. Боль приходила только тогда, когда он слишком напрягал горло, как и сейчас, но теперь она его отрезвила. Ему нужен был кто-то рядом, сейчас же, без промедления.

Он протянул руку и толкнул палку с бутылью. Палка не поддалась, и он попытался еще раз. Конструкция покачнулась, но опять устояла, и он, рассвирепев, толкнул ее изо всей силы. Палка глухо упала, бутылка разбилась, но недостаточно громко, чтобы привлечь чье-то внимание. Если тот, кто запер его здесь, был снаружи, то, конечно же, ничего не услышал. Он стал медленно двигать правую ногу к краю кровати, чтобы опрокинуть стул. Кровь застучала в ушах, пришлось дышать чаще и глубже, боль в шее начала откручивать голову.

И в этот момент открылась дверь.

Он так и замер с высунутой из-под одеяла ногой, точнее, просто обмер от страха против собственной воли, на всякий случай даже перестав дышать, но не сводил взгляд с темной фигуры в дверном проеме.

За этой фигурой тоже было темно. Но рассмотреть того, кто стоял в дверях, он мог. Сложно определимый рост, но скорее средний. Человек одет в балахон, но скорее женщина, чем мужчина. Волосы… то ли собраны, то ли спрятаны. Человек протянул руку к стене, что-то щелкнуло, и кровать залил неяркий белый свет.

Он зажмурился.

— Я так рада, что вы очнулись, мой дорогой.

Он осторожно, насколько мог, вдохнул и медленно выдохнул. Голос был ему незнаком. Он открыл глаза и закрыл их снова. Свет разгорался, смотреть после полной тьмы было невозможно, и сразу выступили слезы.