Смерть на орбите [СИ] [Юрий Леляков] (fb2) читать онлайн

Юрий Леляков Смерть на орбите

144. «Земная» версия

«…— Нашу жизнь кто-то придумывает…»

(Нет! Не то! Но…)

«…Ещё со вчерашнего для он приготовил кинокамеру, рассчитывая на обещанное синоптиками волнение моря… И вот наконец поднялась внушительная крутая волна.

— Пускай! — сделал…знак в сторону берега, и тут же пригнулся. Ему надо было точно рассчитать момент — ведь этот его прыжок (или полёт — трудно сказать, как точнее) должен был остаться на плёнке. Съёмок, когда он, ещё не умея плавать (вернее, не решаясь… начинал учиться, но помешало лёгкое сотрясение мозга), компенсировал этот недостаток таким катанием на волнах, у него не было, а спохватился недавно…»

(Да, будто звучал — готовый текст! И видно — всё, как там! Оттолкнулся, волна понесла его, выставил руку…

И пляж — похож! И — другой мальчик, с кинокамерой! И деревья за его спиной!)

«…— Кажется, вышло удачно…

— Но почему камера у тебя? Где они?

— Твой брат вырвался и побежал…

…— И что он сказал?

— Будто ты занимался сбором данных об этих прозрачных привидениях в скафандрах… и все данные — от бандитов и сумасшедших… Ну, да я не об этом. Говорят, космонавты не всё время ремонтировали маршевый двигатель… а наблюдали что-то, даже вели переговоры…

— С привидениями? А аргументация «Постановления» тебя не убедила?

— Держи камеру… Аргументация убедительная: если проходят сквозь стену — как вообще могут ходить, не проваливаясь? А если хотели контакта — почему их видели на военных заводах, у тюрем и забегаловок, но в административных зданиях и на главных улицах городов — ни разу… Одевайся и пойдём.

— На тот поезд, что они, уже не успеем. Хоть поговорим по дороге…

— Он-таки схватил твою одежду…»

(Но… это — на Нбендангхе?

И образ почти той площади, с мозаикой на фасаде…)

«…— А если бы тогда знали, что у нас будут такие…» (Да — четверо в чём-то «полувоенном», мотоциклетных шлемах, с унитазными цепочками вокруг шеи!) «…Ходят группами, сволочи, и отбирают деньги у младших, а ведь не всем родители дают дополнительно на поборы. Мне уже надоело таскать у своих…

— Ладно, пошли отсюда… Гостиницы я уже видел в прошлый раз… Там такая же дрянь выпрашивает у иностранцев… Это что же, угнетённые в государстве трудящихся?

— А попробуй предложить побег из семьи, где их так страшно угнетают… Я в своей школе одному даже чуть не взялся подготовить побег к прабабушке, которая живёт совсем одна, так он ответил, что я был дураком и останусь навсегда. Это я таким без отца вырос, на одном женском влиянии. Им не свобода и самостоятельность нужна, а чтобы денег хватало на дорогие развлечения. За это можно признать себя человеком второго сорта, а зло срывать на людях третьего. Никто не хочет понимать, что младшие не виноваты…

— Да кто уже верит этим громким лозунгам!

— Ты думаешь, что коммунизм вообще построить невозможно, или сомневаешься в лозунгах данного момента?…»

(Тот, земной текст! И одно… продолжает другое?)

«…— Не знаю… Я слышал, что ты интересуешься историей Земли… Но… где достал?

— У меня эти книги есть дома. В школьной библиотеке не дали бы для старших классов. Боятся, чтобы не прочли о половом размножении. Тоже мне, великая тайна…

— Ну, и как соответствует?

— Как ни удивительно, всё повторяется… Ну, первые годы после посадки была видимость благопристойного просвещённого капитализма, а как стали рожать по сорок детей и заселять планету, пошло: родоплеменной строй, рабовладение, феодализм…

— Что-то не так… В 1945 году кончилась их вторая война, экономика развалена, люди устали, и вдруг, в 1957-м году — третья война, звездолёт… Без пробных орбитальных полётов? Вспомни, сколько у нас было беспилотных спутников, потом… пилотируемых, пока… запустили орбитальную станцию… А у землян — сразу звездолёт. Не верится… Да что вы смотрите? Возраст определяете?…»

(«Человек с орденскими планками»?)

«…— Он позорит людей! А я в его годы сам дрова колол…

— А урожай кто убирает в спившихся колхозах, если не школьники? А когда просим дать нам работать на современной технике, вспоминаете, что у нас нет детского труда…

— Мой тоже пробовал дружить с ними, так я два зуба выбил…

— Да у тебя, что, не убили в войну никого?

…не выдержав, едва не замахнулся кинокамерой…

— Бывало и похуже… Видишь универмаг?

…Вот тебе государство истинно трудовой демократии. Для взрослых. Пройти по улице спокойно нельзя…»

(И в кассе автомат — «съев» деньги, билетов не дал…

И — тот «неприбранный» вагон! И — разговор там?)

«…начитались моральных очерков и равняют всех по болельщикам и наркоманам… гордятся, что воспитаны розгой. А в глубине души…

— Завидуют… Прожили серую жизнь, вспомнить нечего…

— А может, зря мы так… Представь себя…

— У меня есть цель, а у них? О коммунистических преобразованиях не думали, своя зарплата превыше всего…

— А у тебя эта идея крепка… Другие только смеются.

— Поняли только, что при коммунизме можно «купить всё без денег»… А об инопланетянах…»

(Поезд тронулся, за окном — те безлиственные деревья?)

«…— Значит, не веришь, что контакт был?

— Земляне так же надеялись на марсиан…

…— Химических боеприпасов — горы, а всё болтают: будет удар — ответим! Да кто в живых останется? И до атомной бомбы недалеко, только кто раньше создаст…

— И дай атомную таким… Он не понимает, что там граждане просто мало знают о нас. Для них есть только святое и кощунственное, союзники и враги. Вот сравнить себя с инопланетянами…

— Была и на Земле шумиха вокруг летающих тарелок… Останавливали взглядами заводы — и исчезали. Логики не больше, чем у этих… Как сказано в постановлении… всеми силами показать нам, что находятся у нас тайно…»

(Но и тут: кассета, найденная в школе; в кадре — офицер, допрос!..)

«…— Хафтонг… 14590 года, уроженец города Дисоемы…

— Ливтонец, 14578 года рождения, лаборант морга городской больницы № 2…

…только у ливтонцев сохранились такие древние имена и фамилии с окончанием на «ов», когда-то широко распространённые на оставленной в далях космоса прародине Земле…»

(И в их устах — всё, что говорил на виртуальном допросе Тинилирау?

И — побег, тем способом?

И разговор с матерью и бабушкой…)

«…— А капиталистическая полиция или нет… Ты думал… раз революция была — вся психология людей изменилась?

…— Была полная неграмотность? Так вам преподают историю?… Ну, перерезать придворных могут и неграмотные — а управлять государством как?…

— …Отдельные грамотные люди были, но народ был неграмотным.

— А народ… это только те, кто вывалян в пыли, копоти, помоях? Врачи, учителя, государственные деятели — не народ? Но… у каждого есть родной язык, и он — какого-то народа, не так ли?

— Но важно, выражает он интересы своего народа или имущих классов…

— А вот давай сравним — что вы сейчас проходите по литературе и истории? Буржуи патологически ненавидят несчастных пролетариев, те их стреляют, вешают, раскулачивают, ссылают — и дальше всё как по маслу?

…— У вас в книгах всё хорошо кончается: подходит более-менее грамотный командир — и вопрос улажен…

…— А как запрещали — ни больше ни меньше — теорию относительности? Скорость света, независимая от скорости наблюдателя — есть идеологическая диверсия врага, который хочет таким образом подорвать ясную простому народу пролетарскую картину мира…

…— Замахивались даже на Хальбира: почему нашёл этот бред, почему не сжёг… И рясу носил, между прочим… А как было получить образование: все колледжи — при монастырях? А вместо теории относительности придумали — группами людей смотреть, не отводя взгляд, и думать, что должны материализовать. Ставили по углам полицию, кто отводил взгляд — пулю в лоб! Вот тебе и демократия трудового народа!

— А остальные смотрели, как убивают?

— И даже одобряли: делаем великое дело, а они проявили слабость… Кто не хотел вырезать из энциклопедии статьи… попадали в тюрьмы. А в 590-м вылезло — «создатели теории» сами ничего не смыслили в физике. А то устраивали дискуссии: начнут по биологии или химии, выходят на политику, и кто не согласен — враг трудового народа…

— Но… как можно обмануть целый народ? Этого не может быть, чтобы никто ничего не понимал!

— Народ можно обмануть, пойми это! Его мнением можно манипулировать, и это страшно. Нас учили, что неграмотная масса единственно за счёт классового инстинкта найдёт дорогу к справедливости — а что за инстинкт? Ненависть к тем, кто более обеспечен? И — кто непонятен? За что эта озверелая «масса» громила их дома и лаборатории? За что их ссылали в горы и сажали в тюрьмы? Что знали и понимали больше, и возражали боевым командирам, когда те делали не то? Пойми, нет у них того безграничного стремления к свободе и правде, что им приписывали. Одни хотели, верно, а другие только остервенели от нищеты. И у многих укоренилось, что социализм — это когда все работают на износ, выполняют приказы, не думая, и готовы отдать жизнь…

…— Нет, я не оправдываю императорский режим. Он был намного более жестоким…

— Так, что же, их нельзя исправить воспитанием?

— Воспитывают вас — на описании крепостного права, войн и расстрелов. Помнишь, ты… собирался послать письмо?

— Собирался? Где ты была со своими предупреждениями раньше? Я послал неделю назад…

…— А ведь ты всё это знал. С раннего детства. Лагерные воспоминания — часть и твоей памяти…»

(Но чувство: слышит впервые! Как и многие земляне — тогда…

И… Вот, уже — не как текст!)

…— Нашу жизнь кто-то придумывает, — сказал двойник Лартаяу.

— Как это? — растерялся двойник Джантара.

— Вот посмотри! Сейчас будем идти мимо одного здания…

…— Успокойся! Ничего же не случилось! Этого не было…

— Но вы это видели?

— Правда… Как это?

(Образы той порки? Вернее, сперва — драки у фонтана…

И это там — «стянули плавки до колен»; и «непонятно за что задержанному брату» — досталось?..)

— Да мы ещё не то видим!

— А что?

— А как раз: будут двое приезжих мальчиков! И один найдёт кассету — или прочтёт, как кого-то допрашивали… И потом соберёмся — и захотим раскрыть тайну! Такую страшную, как когда-то — происхождение человека здесь! Помнишь, считалось: кто-то один, всемогущий, сотворил всё? Пока монахи не нашли в раскопе книги с планеты-прародины!

— А монахов спасло только, что палач был пьян и не запер камеру! Хотели же казнить, чтобы никому не рассказали…

— А потом идём на завод, и делаем запись… Да! А где сейчас пройдём — ещё место происшествия…

…— Даже не представляешь, что я чувствовал! Пока ждал: что решат, что со мной сделают? Я же дyмaл… доходили слухи: мне тоже отрежут что-то! Вопреки всем законам! Будто им всё позволено… И вот вызвали — и сказали: формально ответственности eщё не подлежишь — но и безнаказанным остаться не можешь! В общем: отдаём в такую семью, на таких правах — и это тайна, а расскажешь — ответственность уже официально! Хотя — что я сделал? Вступился за своё достоинство? Но пока бьют, оскорбляют — это нормально, а стоит ответить… Вот так и живу теперь…

— И что, если расскажешь?

— Не знаю! С правами детей — не считаются… А сам искал встреч, но… Потрясающе примитивны… А те — тoжe дрянь, мусор! Не будь у меня таких знакомых…

…— Но вот я стал обращать внимание… Понравилось, понимаешь? Хотя формально — наказан за ужасный поступок! Поначалу думал, сойду с ума от боли и позора! И… странное возбуждение! А потом — стало странно нравиться! Думал даже: с едой дают наркотик… С одной стороны — унижение достоинства, а с другой… А «восстановить справедливость» — опять в школу, как все, отсиживать часы? Тут — хоть свободно читаю, что носят тайком…

(Да… Конфликт — внутренний, и с обществом!

И это — история, для которой подбирали и отвергали авторов?)

— …В телепередаче дали выступить какому-то… из передового колхоза… и стал распространяться: детям, видишь ли, «нужно не лучшее, а необходимое»…

(А это… Встретилось потом, в ночном библиотечном поиске!

На газетной странице — некий «передовик» не постеснялся: у него, мол, «костюм был лучше, чем у главного инженера»; а — «детям нужно не лучшее, а необходимое, лучшее у них впереди»! Интересно только: что, в каком смысле, и… возрасте?

Запоминаются такие «шедевры» взрослой мысли о детях…)

…— Потом стал распространяться, какой хороший он сам: шнурки поперёк дороги протягивал, но со старшими здоровался… А этот дебил вообразил — надо отобрать у меня всё лишнее! Книги, кроме учебников, тетради, кроме школьных, а главное — плёнки с записями! Я не всё успел спрятать… С каким остервенением тащили в костёр — передать не могу! Руки не дрогнули — уничтожить свидетельства жизни дорогих мне людей, будто те не жили никогда! И на том не остановились — решали, что в нашем климате мне не нужна одежда! Утром я стоял у двери с портфелем… и ни в чём больше, представляешь? В последний момент сунули старые трусы…

(Это — шокировало ту «цензуру»?)

— …Вот до меня и дошло, в чём дело! Мне было не по себе среди детей, которые носятся и бьют морды, тянулся к взрослым — а они кутаются по уши! А тут … Дикий восторг одноклассников, скривленные рожи учителей…

(Но и мелькнуло: «секли не за что-то, а просто чтобы человеком стал»? Тоже… из земной газеты!)

— …А так заканчивал школу раньше, в 75… Но теперь, как сумасшедшему, «пятёрка» не светит — негласно запретили. Отвечаю на «5», отводят глаза, но ставят «4»… А мог поступить учиться на кибернетика или астрофизика… Слушай, правда, что теперь до 100 лет поступать нельзя?

— Насчёт физически нездоровых и бывших сумасшедших — не знаю, но военнообязанному — только после армии, даже если имеет отсрочку до 135-ти… Работать до 80-ти — «детский труд», видите ли… А ответственность — уже с 50 лет, в том числе уголовная — с 70-ти… А права — только с 85, а фактически — после армии; а какие в армии права — кроме как умереть за «великого вождя»…

(А как этот перекос не замечает земная юстиция: отвечать — самому, а права — через посредника? И тоже — чем не основа сюжета?)

…— Вот так охраняют себя от нас, считают… вредным фактором жизни! И в тех педагогических рекомендациях…

— Подожди, но это шедевр дореволюционной педагогики!

— А закон в полиции разрешает сечь? Очень они считаются с законом! И там сказано: «детей младшего возраста и низшего сословия» можно выставлять так на улицу — вот и понял буквально! Не понял только, что сам признал себя «низшим сословием»…

…— Не унитазной цепью, не кассетой с воплями, а делом их надо поразить!

— Ладно, давай: что предлагаешь?

— Ты же не веришь, когда говорю про инопланетян! А всё ли понял в словах Кламонтова…

(Того двойника — в зелёном спортивном костюме?)

— «Лучше серьёзно заняться Виореей»? Но он сам убедительно опроверг версию о нематериальных призраках! Может, имел в виду: искать жизнь, а не разум? Подумай: планеты — одного возраста, но на Эринее эволюция не продвинулась дальше членистоногих и семенных папоротников! А ещё рельеф Виореи: реки, озёра и горы — где развиться разуму? Или надеешься найти Землю: вдруг не все погибли?..

(Как не вздрогнуть!)

…— Нет, я о другом. Координат Земли мы не знаем, это дело далёкого будущего. А до Виореи добраться проще: запасные ракета и корабль ещё хранятся на военной базе в пустыне…

— Вот это да! Угнать на Виорею! Но… допустим, удалось пятерым — в корабле всего пять мест — а дальше? Осваивать, как наши предки Эринею? А эпидемии, пока не выработан иммунитет?..

…— И шёл распад земных наций и формирование новых через племенной строй. Но полуостров… остался пустым, заселён вторично в 43-м веке! А — отравления местной растительностью, пока не стала привычной? На Земле питались — цветковыми…

— Осваивать не надо, свой разум там есть…

— Газетные вырезки — ещё не доказательство! У меня собраны попарно: запись со слов — опровержение на фактах! Вот самый трудный случай: на фоне ночной улицы — человек в скафандре, сквозь него видны дома и какие-то светлые полосы — потом оказалось, следы огней машины — а из плеча расходятся три тонких лучика… А это — радиант метеорного потока, на который и был направлен фотоаппарат! Выдержка, конечно, длительная…

— Ну, а прозрачный человек откуда?

— Стоял, ждал кого-то, увидел объектив, и отошёл в сторону! В мотоциклетном шлеме старой конструкции…

— Всё-таки не убедил. Кстати, есть у тебя завтра два часа свободного времени? Мы собираемся попеременно у одного из нас… Но приходим по отдельности, с разницей в 5–7 минут: среди нас — одна девушка, а увидят вместе…

(Переулок — очень похож; дом — неясно, шпиль или купол…

И — тот, в чёрном…)

«…со значком члена «добровольной» молодёжной партии, куда он тоже был принят против воли, и… не понимая, как и большинство сверстников, чем она занимается, лишь… исправно платил взносы…

…— Не удивляйся, так он обеспечивает нам идеологическое прикрытие от неспособных понять, что не у всех школьников — дурные помыслы…»

(Сказал «тот» двойник Герма, у которого собрались? Сам же: волосы — тёмно-русые, кожа — светлее…

И двойник Ратоны в спортивном костюме…

И всех, с двойником Джантара — восьмеро! Чьего-то дойника — нет…

И — даже земное приветствие: «Мир дому твоему»?

И — разговор о программах для калькуляторов?..

И — тут же, без перехода…)

— …стало ясно, что… намереваются извлечь экономическую и военную выгоду, — ответил двойник Ратоны. — Надо было обогнать их, и закрепиться в дальнем космосе, потому целью избрана Виорея… Те ещё не подозревали, а у нас в 50-х годах уже…

— У нас разработаны? — возразила двойник Фиар. — Будто в раскопе не было книги о космической технике землян!

— Ну, переработаны из «Скайлэба», «Аполлона»… Между прочим, смысла слова «Трунарпо» я не знаю. Оно тоже земное?

— «Трудовой народ-победитель», — ответил двойник Донота. — Теперь давайте припоминать… Первый корабль — без экипажа, на орбиту не вышел, сел в нерасчётнoм районе, но по нашу сторону границы… Второй — с двумя космонавтами, программу выполнил, совершил мягкую посадку… Третий — дальнего облёта Виореи… облетел, но не вернулся…

— Может, после этого надо было остановиться? — спросила двойник Фиар.

— Как мы могли? — ответил двойник Герма. — Аухара стала бы смотреть спокойно?

— Но чтобы… пока ещё летел, запустить вдогонку «Трунарпо-4» с тремя космонавтами, испытывать посадочный блок…

— Облетели, испытали и вернулись…

— Когда в Аухаре запустили орбитальную станцию, — напомнил двойник Минакри. — А её разнесло взрывом, и уже 23 года никто не летает. Чем обернулась гонка… Нужно было договориться о сотрудничестве…

— С Аухарой? С идейным противником?

— Насчёт идейных противников мне есть что рассказать, — сказал двойник. Джантара. — Но сначала о судьбе «Трунарпо-5»…

— Сейчас посмотрю, — двойник Герма заглянул куда-то. — Запущен по ошибке с предстартовых испытаний без экипажа, вернуть не удалось, выпал в виде метеоритного дождя на территории Даларемо… И думаете, вернули хоть осколки? Вот и сотрудничай с ними!

— А зачем нам осколки? И… шестой корабль на верную смерть послали! Ну, сели, а что с того? Маршевый двигатель сломался, кое-как починили…

— Легко сказать: «кое-как»! — ответил двойник Итагаро. — Два года первобытным способом плавили металл…

— Кстати, откуда известно про взрыв?

— Во всех газетах писали!

— Мне интересно, откуда узнали…

— А теперь объясните: зачем в Центр Управления приезжал представитель Министерства иностранных дел? — спросил двойник Лартаяу.

— Я подтверждаю, — вмешался двойник Ратоны. — У меня дальний родственник работал в Центре Управления, рассказал, что дважды приезжал замминистра с начальниками отделов…

— А встретиться с твоим родственником можно? — спросил двойник Герма.

— Нет, он погиб в автоаварии…

— Классический детектив в духе северного полушария! Кому это у нас нужно, ты хоть подумал? Может, он приврал, считая тебя…

— Это ты обалдел от военно-патриотического воспитания! Видишь же, в какое положение они ставят Лартаяу! Чью демократию ты отстаиваешь? Тебя раздражает, что некоторые собирают аухарскую символику… а сам? И учиться у них техническим достижениям нельзя, можно только презирать?

— Пока не убедятся, что мы не хотим войны, надо уметь защищаться!

— Моего родственника убрали как свидетеля, понимаешь? Как я могу им верить?

— Нет, я тоже не из тех, кто насмехается над верой в справедливость, но… Что, наши директора от их бизнесменов очень отличаются? За что, за какие идеи — солдат чуть старше нас призывают быть готовыми умереть?..

(Или всё — слова двойника Ратоны?)

— Не за обожравшихся директоров, а за элбинский народ и его идеологию! Так тебя устраивает?

— Устраивает, пока не раздастся команда «Газы!» Пойми, это… не та война!

— Да понимаю! И сам не согласен, когда нам говорят… что, когда уводят товарищей, с кем шёл в разведку — надо выйти из укрытия и гордо принять смерть; а выжил и дошёл с разведданными — позор навеки! И всё же у нас не…

— Но зачем дипломаты ездили в Центр Управления? — повторила двойник Фиар.

— Объявлять Виорею элбинской территорией, — не задумываясь, ответил двойник Герма.

— Неужели можешь допустить, что правительство скрыло контакт с иным разумом? — привстал от удивления двойник Минакри…

— А фильм о полёте обещали и не показали! — добавил двойник Итагаро.

— А чем они питались три года, пока чинили двигатель? Кто-нибудь знает?..

— А сеансы связи телевидение хоть раз передало?

— Только в газетах было, — неуверенно ответил двойник Герма. — Всё, как нарочно, выходит по-вашему! Но не могло это быть… будто у нас шпионское государство… наше руководство рассуждает на уровне завербованного лейтенанта?

— Какое отношение встретит тебя в армии, ты хоть знаешь? — не выдержал двойник Джантара. — Вот и пришло время рассказать…

…— Даже я не могу достать в подлиннике труды… — сказал двойник Донота.

— А допрос для чего снимали? — спросила двойник Фиар. — Как подали бы общественности?

— Это — никак, — ответил двойник Джантара. — А вот если бы аргументация оказалась слабой — как буржуазный индивидуализм против монолитной толпы в спецовках и мундирах, всегда готовой грудью встретить врага…

(Но сразу — к главному: как добыть запись полёта?

Сами — с такой техникой не работали, лишь кто-то мельком видел на работе отца! И упомянуты: «телефонный диск», «каталог», «единицы хранения»…

И — «дверь в подвал на одном гвозде»; и — шантаж двойника Гилимы, чтобы принёс ключи…

Но и след — ещё иных разговоров?

Криминализация школы: всё поделено бандами… К кому-то — «приставили» слабого ученика, чтобы «подтянул»…)

…И — будто та лестница, и ночная панорама Тисаюма; но — и случай с пьяным в автобусе, и разговор про общежития…

Дошли; достали халаты от школьной формы, для уроков труда (чтобы сойти за рабочих? А двойник Донота, в чёрном — за инженера?)…

— Все домой, а вы обратно? — кто-то заметил их.

— Забыли кое-что…

(А вестибюль, коридор — видны те, с «той» Эринеи? Как и кабинет?..)

…Однако — сумели подключиться!

И: «…торжественный аккорд… курсор на экране… остановился, как точка в конце типографской строки, призывно мигая…»; и тоже — не видели изображения, пока шла запись (хотя — где же мелькнуло про «…Военное министерство Народно-Трудовой Республики…»?); и — сменялись, дежуря по очереди…

И оставили портфель в кабинете; а транспорт ещё ходил — и «…вдалеке светились окна общежитий…»

(Но и тут — иные следы разговоров?

Чуть заподозрили в чём-то — можно сказать, пропала жизнь: годы paсследований, судов! Сколько людей так маются — за какую-то мелочь…)

…— А у нас? — ответила двойник Фиар. — Любая проблема — «каприз»? А болен, устал — сразу «лень»?

— Пробуешь говорить достойно — уже «дерзость», «неуважение»…

— Обездоленные поднялись на защиту своих прав… Единственное поколение вечных святых: с них началась новая история… и ими кончается? А сами готовы рваться без сна, без отдыха, лишь бы больше заработать! Смысл жизни — пустые деньги! Всё равно не купят тот брак, что сами делают… А крикуны с татуировками на лбу — поднятый волной мусор, не более…

— «…узкие кружки революционеров шли в массу и тонули в ней… А уж потом, когда сможем проводить на… все посты своих людей — можем перейти к коллективному руководству…»

(И где — текст, где — «не текст»?)

…Доехали обратно, пришли (и в окно пробрался двойник Ратоны, что не ходил с ними? У родителей, сказал: «…всё ещё сидит военрук и о чём-то болтает…»?)…

Двойник Герма — всё установил, стали смотреть…

«…мелькнула эмблема в виде скрещенных топоров… выплыл из темноты слова «Подвигу героев космоса посвящается» и так же медленно растворились в ней…»

Появилось (они там прочли!) название фильма: «…Эринея — Виорея. Великая победа трудового народа Элбинии…»; а строкой ниже — «…какое-то переплетение белых и красных линий…»

— Слова «первая серия» перекрыли словом «убрать», — сказал двойник Лартаяу. — Указание для монтажа, наверно…

— Мы так и думали, фильм укорочен, — ответил двойник Герма. — Планировали сначала три или четыре…

(И — кадр лётного поля в Кутанхаре! И — дикторский голос!)

— …по заданию партии и народа в нелёгкий космический путь отправится межпланетный корабль «Трунарпо-6» с пятью космонавтами на борту. Им выпала высокая и почётная миссия подготовить создание на планете Виорея космического форпоста демократии трудового народа, совершить первый шаг к распространению во Вселенной его идеологии — самой справедливой идеологии из всех, какие когда-либо знала земная и эринеанская история… Возглавил экипаж полковник военно-воздушных сил Лимавиреу Феринкоатле…

(Да: пятеро, в оранжевых скафандрах — названы громко и отчётливо теми именами! А далеко, на заднем плане — ракета с фермой обслуживания!)

— …Все пятеро уже имеют опыт космических полётов… Феринкоатле и Лурима совершили полугодичный орбитальный полёт на корабле «Трунарпо-2»… Дейрени, Раманау и Уатафа… на корабле «Трунарпо-4» — облёт Виореи с испытательной расстыковкой и повторной стыковкой… (Тут в кадр попала трибуна, обтянутая белыми и багровыми, «…цветов государственного флага…» полотнищами! А позади — не видно, но сказано) «…на флагштоках флаги… шести составлявших Элбинию республик… При старте присутствовали члены Президиума Руководящего Комитета Партии Трудового Народа Элбинии, маршалы всех родов войск. К экипажу корабля «Трунарпо-6» обратился Президент Народно-Трудовой Республики Элбинии, Председатель Руководящего Комитета ПТНЭ, Главнокомандующий Вооружёнными Силами Элбинии… Ларакадо Угалариу…»

(И появился — некто в фуражке, с зелёным погоном в углу кадра; и зазвучал голос — с такими характерными интонациями!)

«…— Сегодня мы провожаем в нелёгкий космический путь славных сынов элбинского народа, доказавших своё право стать основателями форпоста трудовой демократии всей своей предыдущей жизнью и в особенности заслугами в деле укрепления обороноспособности государства от внешних и внутренних врагов. Труден был путь к сегодняшнему старту. На этом пути случалась и взрывы на стартовых позициях ракет-носителей, и посадки сначала макетов, а потом и беспилотного корабля в нерасчётных районах, и невернувшийся корабль…» (тут даже след оговорки: «перевернувшийся»!) «…по счастью, тоже беспилотный. Но родина и партия поставили задачу — в сжатые сроки закрепиться в дальнем космосе; не дать обогнать себя в его освоении антинародному эксплуататорскому режиму… обществу… которое и Виорею намерено поставить на службу своим частнособственническим интересам, превратить в оплот порабощённого труда, и потому наша авиакосмическая промышленность вынуждена была в самые короткие сроки, не считаясь с отдельными авариями, подготовить этот беспримерный космический рейс — и с этой задачей они справились с честью… (Раздались жидкие аплодисменты.) …Вот она, ракета-носитель с межпланетным кораблём — плод героического напряжённого труда тысяч рабочих и инженеров Элбинии, и, можно сказать, символ их труда — перед вами! Да, риск есть, и немалый, но наши отважные покорители космических просторов идут на этот риск, зная, что нет высшей чести, чем отдать свою жизнь делу освобождения труда от оков тысячелетнего рабства, которые — партия и народ верят в это — не найдут сeбe убежища и продолжения на Виорее. Человечество на пути к свободе труда от власти денег не остановить. Руководимые великими идеями… Фаалокра и его земных предшественников… оно понесёт свет самой справедливой и передовой идеологии всё дальше и дальше в космос, и первый шаг к распространению её во Вселенной будет сделан сегодня. Доброго пути вам, посланцы трудового народа! Да здравствует Вселенная свободных трудящихся!..»

(Вот, полностью — та речь!

И… как мысль двойника Джантара) «…в войну был комиссаром осаждённой крепости… неужели и те бойцы продержались на таких его выступлениях…»

…— Благодарим партию, правительство, и лично нашего глубокоуважаемого Президента… за внимание и заботу, проявленную о нас на всех этапах нашей подготовки… Заверяем присутствующую здесь Государственную Комиссию, возглавляемую глубокоуважаемым Президентом, а также всю партию и весь народ, что задание Родины будет выполнено с честью и с перевыполнением установленных сроков… Экипаж полностью готов к полёту, техника в полной исправности, личным составом задание понято. Командир экипажа… корабля «Трунарпo-6» полковник Феринкоатле…»

(Вот именно: навсегда покидая родную планету — и такой доклад!)

«…садились в бронетранспортёр — опять армейский, хотя и украшенный государственным флагом, потом… поднимались к ракете на лифте… a y него… не проходила обида… как глупо и жалко проводила их… Эринея… Вернее — Элбиния. И не Элбиния, а…» (тот) «…с кучкой приближённых, спутавших президиум торжественного собрания с Государственной комиссией, где должны участвовать специалисты, а не… тупые настоятели армии и партии…»

(И — как понимать? На Нбендангхе — «сыграна» пародия на историю и Земли, и Фархелема? Пукельке-старшему — приданы черты и Угалариу, и Брежнева?)

…Взревели двигатели, покрытие космодрома озарилось ярко-жёлтым, неясно прозвучали команды — и ракета медленно пошла в глубоко-синее небо… Увы, камера вернулась к трибуне — и стала панорамировать по лицам министров и генералов (видимых, правда, смутно); ракета же — лишь на секунду вновь мелькнула яркой звёздчатой точкой в небесной синеве…

И грубо исчерченный кадр с телеэкрана — был! Хотя интерьер — уже явно не дирижабля! На бегущей дорожке — Раманлу; что-то говорил в микрофон — Дайрени?..

И кадры митингов, демонстраций протеста — как там?..

И — сам полёт…

…Диск планеты в космической черноте; хребты, реки и озёра сквозь дымку облаков; горная страна с густой сетью рек — уже с меньшей высоты…

И голос диктора:

— …преодолев расстояние между двумя планетами, космический корабль «Трунарпо-6» вышел на околовиореанскую орбиту. Согласно программе полёта, следовало начать подготовку к посадке… (На экране — Бутафа и Дайрени перебирали снимки, сделанные с орбиты!) …Однако на Виорее оказалось подавляющее большинство районов с крайне пересечённой местностью и большой абсолютной высотой над поверхностью самого крупного озера планеты, принятого за точку отсчёта. На чрезвычайном заседании Государственной комиссии… (мелькнул стол, заваленный бумагами, и люди в фopмe!) …было принято решение посадить корабль… в долине реки, получившей имя 225-летия Вооружённых Сил Элбинии… (Вид речной долины, край озера у обреза кадра!) …Экипаж перешёл в посадочный блок корабля… (Фиринотле и Бутафа протиснулись в узкий люк) …отстыковался от орбитального блока… (мелькнул удаляющийся серо-голубоватый цилиндр с тем бело-багровым флагом на обшивке) …и начал спуск… (Красный прямоугольник очертил часть речной долины: район посадки?) …И тут случилось то, чего никто не мог предвидеть…

(Да уж, не могли!

Ведь, по дальнейшим кадрам — садились… на Иорару! Те псилофиты, венчики листьев, поля, кубические постройки!..

Хотя — красная вязь слова «вырезать»; и — обугленный край посадочного блока! Но «виореане» и бежали, и выглядели — как там!)

— …Так космонавты оказались пленниками… К счастью, люди Виореи не отобрали камеру, очевидно, не поняв назначения… и через установленный на орбитальном блоке ретранслятор… Элбиния смогла увидеть, в каком положении оказались её доблестные сыны. Однако на следующий день… местные жители попытались объясниться с космонавтами. После разрешения Государственной комиссии… (снова тот кадр!) …началось взаимное обучение государственным языкам…

(Но это же — на Дзанге должна быть «своя» Иорара? Если всерьёз…

А — «не всерьёз»? Или… Что уже думать?

А — сами двойники? Если вот уже, отдельно — Фиринотле, а отдельно — «тот» Джантар? И так… у каждого?)

…И тут — на экране появился двойник Итагаро!

(Будто это… его родителям — военрук выболтал среди ночи? А двойник Ратоны — просто ждал, пока дома все уснут? Но, в общем…)

— Готовится какая-то «акция с населением»! Он ещё к видеофону подходил — а только убрался, я сразу позвонил вам! Не знаю, что вы там увидели…

— Виореан мельком успели, — вставил двойник Герма.

— Ладно, потом! Все по домам! Фиар дома одна?

— Одна. Родители утром возвращаются…

(Но… Узнав — об ином разуме! Правда, тут и «акция»… Такую коллизию представить нелегко!)

— Бери к себе… делай копии на пустые кассеты… Постой, ты их не использовала?

— У нас три осталось, всё уместилось на одной. А у меня ещё две пустых…

— Вот как? Делай пять копий! И не открывай на стук: вроде спишь!

— Но насколько серьёзно? Что об этой акции?

— Боюсь, ищут нас… (Хотя: «готовится акция» — а запись сделана только что?) …Опять идёт военрук, кладу трубку!..

— Думаю, ещё успеешь увидеть до отъезда, — сказал двойник Герма. — Просто учебная тревога… Но заходи, ладно? Дадим тебе кассету…

— Где распространять? Среди нескольких, кому подал идею агентурной сети учёных?

— А в школе ни одного порядочного человека?..

— А теперь идите. Возможны обыски… Видите, начинаю сомневаться. Ладно, до завтра!..

(Но «распространять» — то, что не досмотрели?)

«…Очнётся нескоро, но, думаю, лучше связать…», — прозвучало над самым ухом… Голос отдался во всех закоулках мозга…

…Что вы детей на курорт возите, они, что, заслужили это…

…все отсрочки по уходу отменены… слишком много жулья этим пользовалось…

…и явные инвалиды, и школьники ещё не призывного возраста, и приезжие. Всех согнали…»

…Двойник Ратоны — бежал в чужих штанах наизнанку, на чужом велосипеде; двойник Джантара — расстреляв ещё троих солдат, карабкался по насыпи; остановил автомобиль — сказав, что преследует преступника; доехав куда-то — бежал той лестницей?..

Двойник Герма встретил их дома: «…Идут обычные передачи. То есть шли…»

Оттуда — связались с двойником Фиар:

— …Записи размножили, но в переулке солдаты…

…Часовой, жалкий и растерянный; его, оглушив, оттащили; потом — не совсем ясно как собрались остальные…

…— И мои так и уехали? — спросил двойник Джантара.

— Знаете, где я был? — начал двойник Донота. — На чрезвычайной конференции городской организации молпартии! Избран членом бюро… Классы преобразуются во взводы, школы — в роты, и так далее… А я, командир взвода — должен собрать вас, обязательно в форме, через час, о чём и предупреждаю заранее…

…— Все наверх, идёт полиция! — предупредил двойник Герма. — Я их встречу, а вы пока распределите кассеты!..

(Нo запись — и копировали, не видя?

Ведь о ней — речи нет! А сразу…)

«…мои только допросы способны устраивать, где был и что делал… а у кого согласятся оборудовать в подвале жильё… до каких пор будут считать все наши дeлa игpaми… пойдут, в шутку разболтают… непонятные намёки, беспричинные истерики… а психдетдом — не вырвешься… по-тюремному и охраняется…

…Северный континент… гористая оконечность почти упиралась в линию перемены дат… вдоль Срединного хребта… восточнее хребет раздваивался… северная ветвь ограничивала Аухару… южная отделяла промышленный район… ограниченный с запада длинным узким заливом… почти врезавшимся в отроги… в океан уходили две цепочки островов… У самого нулевого меридиана — оконечность острова…»

(Незнакомо, и как расположено — неясно…

Лишь сцена проводов их остальными…

И — как пробирались через дом «опекунов», чтобы угнать автомобиль…)

«…щёлкнул замок, в лицо ударил свежий прохладный утренний воздух…»

Проснулся — на заднем сиденье, в дороге? Патруль…

«…из психдетдома, ему даже форму выдать не успели… Ситуация очень деликатная, всё по устному приказу, документов нет… дело касается дочери большого начальника…»

(Придумали с ходу? И те, струсив, отпустили их…)

…— Всё, как в мирной жизни, — сказал двойник Лартаяу. — Даже удивительно…

— При всех диктатурах и море тёплое, — ответил двойник Ратоны. — И люди чему-то радуются…

— И трупы, кровь, посты оцепления, — ответил двойник Джантара. — У полиции уже дубинки — видели? У полиции трудового народа — дубинки!

— Всех остригли коротко, прямо в классе… На лбу вывели слово «баба»… Для профилактики в физкультурной раздевалке… и на строевую подготовку! А тут… Глубокая ночь, вдруг догоняет полиция и орёт: «Остановитесь, вы превысили скорость!» А у нас — масло… И мы — им под колёса… Ты бы видел, какой эффектный взрыв!..

— А только я сел за управление — нога соскользнула! Так легко потеют… А сапоги одни на троих… Да, a твои тебя отпустят?..

…— Взрослые должны вернуться. Всё против нас, подростков… Лучше скажи: земные псилофиты жили только у воды?

— Так знаем по сохранившимся книгам, — стал объяснять двойник Джантара. — Первопоселенцы назвали сходные формы по-земному, а эволюция очень отличается.

— А Эринея и Виорея — планеты-близнецы? Но там — свой, местный разум! Как это может быть?

— Они напоминают космонавтов в скафандрах, — ответил двойник Ратоны. — Может, такие же космические эмигранты, не освоившиеся на Виорее?

— Маловероятно, — возразил двойник Лартаяу. — Вселенная огромна, а пути эмигрантов сошлись в одной точке?

— А если пригодные планеты встречаются редко?

— Нет, это местные жители. Так Виорея старше Эринеи?

— Откуда тогда — в той же системе? Абсурд!

— Давай поменяемся местами…

…— На чём мы остановились? Что эволюция на Виорее и Эринее шла с разной скоростью?

— С разной? — переспросил двойник Ратоны (за рулём?). — Я это не говорил, но идея интересная. Жаль, растения там не сняты подробнее…

— А я надеюсь, ещё будут, — ответил двойник Лартаяу. — Да, а чем ход эволюции отличается от земной?

— На Земле псилофиты дали все линии сухопутных растений — и только у мхов преобладал гаплоид. А у нас все высшие растения — как земные мхи…

— Значит, на Земле мхи — эволюционный тупик, а у нас — основная линия?

— Все наши растения попадают в разряд «высших мхов», до которых на Земле не дошло…

— Словом, формы сходны, несмотря на иное строение и ход эволюции. Так же — и люди Виореи. И деревья — как наши псилофиты; и в реке — как водные мхи…

— Целесообразные, — уточнил двойник Лартаяу. — На сравнимых уровнях организации. А придумывать мыслящую плесень, говорящие деревья… Что может делать такой организм, что даст толчок развитию разума? Да, но — разная скорость эволюции? Если химия жизни всюду одинакова…

— Есть какие-то ферментные системы исправления ошибок, — стал отвечать двойник Ратоны. — Если на Эринее работали медленнее, не успевали за мутациями… Или наоборот… Опять не так: чаще станут рождаться уроды! В конце концов — случится такая мутация, что фермент станет работать с оптимальной скоростью…

— И разум появится почти одновременно? Или… допустить пару миллионов лет разницы? За 20 миллиардов лет — несколько миллионов? — переспросил двойник Джантара…

— А эволюция животных отличается?

— Нет данных! На Эринее сохранились предковые формы растений — а у животных… все известные типы возникают готовыми! В одном слое, сразу — кишечнополостные, плоские, круглые, кольчатые черви, и членистоногие, удивительно сходные с земными; а ниже — ничего!

— Сходные по внешнему строению? Или и внутреннее?

— По остаткам восстановить невозможно. И что удивительно: в вышележащих слоях — сначала самые примитивные, даже одноклеточные; потом — те же формы по мере усложнения, до современных! Как понять? Самое естественное: космическая катастрофа отбросила на миллионы лет — почему-то отвергается…

— А я могу сказать, почему, — ответил двойник Лартаяу. — Должен быть ещё слой примитивных форм ниже того, где «готовые» медузы и черви! А если нет — жизнь попала в готовом виде, возможно, с Виореи! Не сама — кто-то доставил! Какая-то сверхцивилизация…

— А где она сейчас? Я знаю: есть теории, что цивилизации должны вырождаться и гибнуть — но не вижу причин неизбежности! И на Эринее не было жизни — когда уже была на Виорее? Гористой, с недостатком воды… А сравни: сколько было на Земле равнинных пустынь — и сколько у нас? Вынуждены довольствоваться находками на крохотных разбросанных площадях… Может, ранние бактерии просто не попадались?

— Откуда мне знать, у меня книг не было, кроме учебников… — начал двойник Лартаяу, и вдруг рванулся — Смотрите!..

(И… стоял фургон, тащили человека с рюкзаком на одной лямке! Руки, одежда — в крови… А следом, между толстыми чешуйчатыми стволами — вели, заломив руки, жену и двоих детей? И из рюкзака посыпался ворох чего-то — что полицейский пнул им под колёса!)

…— И как реагировать? — воскликнул двойник Лартаяу.

— Дорогу патрулирует вертолёт, — ответил двойник Ратоны. — И не будьвертолёта, нашлись бы свидетели. Мы не имеем права…

— Уже наследили! Думаешь, так оставят, что ты — посланник высшего начальства? Сразу передали по радио: проверить, доложить!

— А первых две цифры номера ещё не перекрасил? — спросил двойник Джантара.

— Надо же иметь резерв на будущее…

(И незнакомый эпизод: пришлось объехать рефрижератор, косо уткнувшийся в ствол дерева! Полицейские показали, как…

Но — и радиоприёмник в машине! Едва включили…)

«…— И демонстрацию мод в школе устраивали! Дети начальства ничего не сделали для общества, а уже имели всё… Конечно… горячо одобряем меры… партии под руководством…» (Пукельке?) «…которые заставят зарвавшихся… уважать тех, кому они обязаны благополучием и счастливой жизнью… не будет у них отныне времени для развлечений и хулиганских выходок… работа до седьмого пота, а не всякие там кружки по интересам — воспитают достойную смену…»

(И — тот, второй, вопил? Почему он) «…должен был терпеть мерзкое ломанье и выкручиванье молодёжи… которая приходит на производство уже с представлением о собственном достоинстве… а достоинство человека, ещё ничего не сделавшего для общества, стоит дёшево… Партия и народ больше не намерены терпеть распущенность зажравшихся детей, которые буквально поняли, что они — единственный привилегированным класс…»

(И «личный состав» какой-то «части» — выражал поддержку) «…разоблачению трусов и симулянтов… В голове не укладывается… как отдельные отщепенцы, подонки…»

(А у военкоматов — носилки с детскими трупами! И — «передовики» и «личные составы», славящие такую «справедливость»…

Но что ужасало: фархелемский виртуальный след!)

…Въезд в город, но образ нечёток: высотные дома, сетчатые ограды! Сперва…

А потом — будто тот квартал в Арахаге! Разве что глухие заборы, но вторые этажи — точно! И улица — пустынна…

…— Мне не нравится, — признался двойник Ратоны. — Что наврали, туда и приехали. Квартал нашей отечественной мафии…

А улица изгибалась не в нужную сторону, свернуть некуда; и — снова полиция!

И — рванули в первый попавшийся поворот. В парк…

Замелькало: крутой подъём, каскад фонтанов, шарахнувшиеся прочь люди; ещё подъём, поворот, двор какого-то дома, широкая улица с потоком машин; отчаянный гудок — но река машин равнодушно текла мимо, не позволяя встроиться в ряд — а уже приближался вой сирены, явно обгонявший весь этот поток… Пришлось встроиться — грубо, под визг тормозов и грохот сминающегося металла… Кто-то в похожей машине протаранил автобус — что и отвлекло полицию, позволив им ускользнуть?..

…Хотя — по городу ехали ещё долго? Улицы с людьми на скамейках «…после пережитого были кричаще противоестественны… бесчисленные перекрёстки со светофорами не давали развить скорость, и хотя граница города казалась близкой, за кварталом вставал ещё квартал…»

…Стенд с указателями расстояний. Стали листать атлас:

— Улица как раз переходит в нужное нам шоссе…

— Ты же говорил, больших городов не будет!

— Тысяч 30, не больше…

— А никак не объехать?

— В маленьком городе хоть указатели, а в большом селе заблудишься…

— А регулировщик… Кто знает, куда и зачем машет жезлом? Взрослые водители десятой дорогой объезжают такие перекрёстки!

— В маленьких городах не бывает… А номер ещё раз перекрасить?

— Да, а то уже наследили. Только ночью грунтовка сохла на ходу. Представляешь, а я хотел — масляной! Хороши б мы были: на виду у всего города стала бы облезать… Вертолёта нет, — двойник Лартаяу выглянул вверх. — Мы быстро проехали парк, подумали — на тех. Повезло за их счёт…

— А в чём обвинить? Проезд под окнами какого-то… «высокоблагородия»?..

«…Прежний вождь действовал наглее, фабриковал громкие процессы… зато теперь… общество разлагается метастазами благодушной болтовни…»

…Улица, дома — не те! Или… «Одно сквозь другое»!..

Тёмный переулок: свернули едва не в бегущую толпу в противогазах? Окрик: «Вам ездить больше негде?»

(Ночью — школьный военрук? Но мелькнуло название улицы: Энгельса!)

Проходной двор, тёмные окна…

…— Полиция, — сказал двойник Джантара изменённым голосом. — По делу вашего сына… Не удивляйся, — продолжал он, войдя. — Это из военкомата. У меня от напряжения мозг стал работать быстрее…

(Краткий пересказ случившегося…)

…— Я уже не надеялась! Мы же тебя похоронили… Увели вас, родителей посадили в поезда, на вокзал привезли гробы… Говорили, какой-то сумасшедший поднял панику, стал стрелять… И мне дают гроб, предупреждают об ответственности за вскрытие, и говорят, что это ты! Не представляешь, что пережила, пока доехала… Только похоронили… а тут телеграмма: высылают по этапу в местный психдетдом… (Брата? Но «местный» — где?) …А ещё вызывали на работу, только час назад вернулась! Учения были, свет гасили по городу, так страшно идти… Навезли столько людей, врачей не хватает! Всех с прошлых лет, кого когда освободили — требуют, чтобы в короткий срок были годны; лезут в операционную, вырывают из рук скальпель! И от чего требуют оперировать: дальтонизма, рассеянного склероза, лимфомы!.. Больным гемофилией — угрожали тюрьмой за симуляцию, больного гангреной… стащили со стола, заставили оперировать другого, тот не выдержал, врача арестовали… Психдетдом забит нормальными детьми, которых негде разместить; из дома престарелых — свозят куда попало…

— А выступления протеста? Не может быть, чтобы не было!

— Вот и удивительно: нет! А там в военкомате как было?..

(Продолжение рассказа…)

…— Бензина не хватило, застряли, и вдруг — машина! Я в форме вышел, чтобы похоже на реквизицию для нужд армии, а оттуда — выстрел! Хорошо, что промахнулись! Я залёг за обочиной… Перебили всех, заглянули в машину, а там — ребёнок! Ранен неизвестно чьей пулей… Спрашиваю: как оказался у бандитов? Оказалось: «с отцом и его людьми» ездил на охоту! А отец — прокурор! И это, когда всех остальных…

(И — они его везли в больницу, там — не хотели принять без документов? Увы, неясно, чем кончилось…)

— …Вот и решили: с таким разоблачением — пересечь границу! Это будет международный скандал…

(Хотя… запись не смотрели и тут! А сразу — сборы!)

…—Вырезки брать не буду, а часть тетрадей — надо. А ты найди мою старую форму: рискованно же — в военной…

— Ты собирай тетради, я — одежду…

(А в подъезде вдруг — крик?)

…— Он тебя, скотину, воспитал — так ты для него места не найдёшь?..

— Да он включил горячую воду и лёг спать! За это ещё с соседями не рассчитались…

(Удар, треск…)

— Есть приказ доставить в семьи — а кому не нравится… Как он после твоего удара снёс этажерку, а?..

— Газетная мораль в действии… А смысл: интернаты переполнены, освобождают место…

Но вот всё собрали: продукты, форму, деньги… Куда-то сразу, ночью, звонили; ехали за документами (переданными прямо через калитку); гнали машину — чтобы успеть к поезду в другом городе?..

«…Вам неимоверно повезло… Это — первых пару дней… а потом — сориентируются, начнут действовать чётко… Без документов высылают только по этапу. В поезд — только со взрослыми… Свидетельства о рождении не обязательны, многие возили детей без свидетельств, а теперь спешат вернуться до учебного года… диктатура несколько первых дней вынуждена считаться с этим…»

…— Проверка документов! Давай нашу справку!

— Вещи проверяют! Увидят автоматы — и что?

— Лишь бы кассеты не отобрали! А автоматы могут быть не наши, — сообразил двойник Ратоны.

— А нас — чтобы задержали до выяснения?

— А что предлагаешь? Открытый бой? На перроне солдаты…

(Мгновенная схватка: в тесноте вагона — удалось заколоть штыками троих; истошный вопль в соседнем купе; двойник Ратоны — схвачен кем-то сзади; распакованные свёртки; клубы дыма из слезоточивой гранаты на поясе у командира патруля…

Образы погони в Арахаге…

Сражённые пулями в горло и лицо двое прохожих… Выпущенная в ответ очередь… Стоянка такси…)

…— В аэропорт, быстро!

— Вы делаете ошибку! Всё выяснится, больные дети вернутся в семьи! А вы попадёте не в цивилизованную страну…

Выстрелы на перекрёстке. Водитель убит…

Полоса содранной краски… Автомобиль, смятый о столб…

…— Нам здесь угрожает смерть! Нам срочно нужно вылететь! И учтите: преступления мы не совершили! Не мы убили его, — двойник Ратоны указал на таксиста. — Где экипаж?

— Уже там, — водитель цистерны указал на кабину самолёта.

— Так вы с экипажем на борту заправляете?

— Всегда так делали. Никогда ничего не случалось…

…— Спокойно! Оставаться на местах! При нас капсула с бактериями… С нашим здоровьем никто не посчитался — и мы…

— Диспетчер, я — 120-й! Самолёт захвачен! Требуют лететь в Тмеинжех… У них бактериальное оружие…

— Имейте в виду: громилы из ваших сверхособых частей так же подвержены заражению! Возвращение самолёта с экипажем гарантируем, если сами долетим живыми! Помните, что у вас нет вакцины, и не вздумайте тянуть время…

Водитель цистерны стал поспешными взмахами рук оттаскивать шланг…

И мысли: акт отчаяния! Несут с собой — тайну, которая потрясёт мир! Но как их запомнят здесь?..

…— Минут за 15 долетим, — сказал второй пилот. — А посадку как просить? Языка не знаю…

(Резкий пронзительный звон…)

…— Подбили! Переднее шасси срезали… Что же они, не знали, сволочи? — голос пилота перешёл в крик. — Над самой границей! А у нас в баках топливо! Что делать? На воду сядем?

— С топливом? От Элбинии угрозу отвели, пропадай они…

— Нет там бактерий! — крикнул двойник Джантара. — Есть три человека, для которых психдетдом — смерть! А та страна — тоже часть Эринеи, там такие же люди!

— Обманули! — первый пилот сорвал наушники. — Жизнью нашей распорядились по-своему! Жалкая… хлипкая… чахлая сволочь! Ну, что смотришь? Стреляй!

— Хватит разыгрывать героя-патриота, — спокойно ответил двойник Ратоны. — Знаете, что у нас с собой?

— Нет! Я не смогу вернуться! Даже если посажу самолёт! Я был за границей без разрешения! Кто мне поверит?

— Так даже случайно — преступление?

— Пятно на всю жизнь! И на семью позор! За что? Лучше бы сразу застрелили…

— Да подожди, не был ты ещё за границей, — попытался успокоить его второй пилот. — Давай хоть попробуем посадить брюхом на реку по линии…

— Умру, но границу не пересеку!..

(И «героический» бросок наружу — из страха перед «хозяевами правды»…)

— Страшная смерть: летишь, и ждёшь удара… А пока жив, есть надежда, — двойник Джантара с трудом находил слова. — Попробуем сесть на воду. А капсула — не капсула, а кассета… Феринкоатле заслужил, чтобы люди знали, как он умер, правда?

— Правда, — едва разжав губы второй пилот.

— Корабль взорван по приказу Угалариу… Контакт не входил в его планы…

— Контакт? Так, значит, вы… Ладно, будем садиться.

— Помоги надуть лодку, — сказал двойник Лартаяу…

(И всё ещё не зная, что в записи дальше!

А лодка — будто знали заранее!)

…— Он говорит: идите к задней двери и прыгайте метров с трёх! — прокричал двойник Ратоны в ухо двойнику Джантара. — Сам понимаешь, одно дело — пересечь границу в лодке, другое — угнать самолёт!

— А он? Приготовимся, откроем дверь, а он — на подъём?

— Ему на твёрдую поверхность не сесть. Только на воду…

Звон в голове, боль в ушах… Не на это ли рассчитывал пилот? Что он задумал?..

Горизонтальная, вертикальная скорость, парусность лодки… Ну, поперечная при отталкивании ногами — невелика, отнесёт на несколько метров… Что в каком кармане… Автомат — на сиденье, хотя только что был в руках… Но главное — кассета! И — тетрадь, деньги, справка…

Встали с лодкой у двери; за иллюминатором — приближались… псилофиты!

— Не трогай двери! 40 метров! 30… 20, 10…

Глухой вой встречного ветра, удар холода…

C высоты примерно второго этажа мелькала то водная гладь, то отмели со стволами псилофитов, то какие-то (похожие на те, в записи!) длинные бледно-зелёные листья в чёрной воде…

Зацепив ногами — заскользили, резко тормозя; справа — уходил под воду отломанный хвост самолёта… Едва не перелетев через голову, легли крест-накрест друг на друга поверх лодки, погрузившись коленями в ил…

…— Почему он не прыгнул?

— Отправил нас, чтобы спаслись, а сам предпочёл умереть, — понял двойник Лартаяу.

— Ему нельзя было вернуться, — подтвердил двойник Ратоны. — Не понимаю, в чём преступление…

— В войну бежавших из плена тоже долго перепроверяли! Будто виноват — что патроны кончились, или взяли спящим…

— Сейчас явятся пограничники. Страшно сдаваться. Давайте пробираться сами…

— Почему страшно? — удивился двойник Ратоны. — Мы же условились…

— Думаешь, поймут: что введено в память под гипнозом, не выколотить пытками?.. (Как же представляли ту страну?) …Пока не стемнело, надо спрятаться!

— А… можем быть просто местными жителями, отплывшими недалеко?

— Действительно…

…Быстро стянув изодранные о воду штаны — остались в плавках (но мелькнула подробность: та форма — с эмблемой «Детского патриотического движения» на рукаве!)…

…И — катер, точно как тот! Но — двое в синих куртках с зелёными петлицами и чалмах с острой верхушкой…

…— Что, взрывом оглушило? А зачем ждали? Вдруг бы вам на головы сел?

— Так он не падал, он садился, — вырвалось у двойника Джантара.

— Ты же на границе живёшь! Надо быть бдительным! Эмигранты эмигрантами — а вдруг террористы? Правда, из Элбинии до сих пор не угоняли, но… А ближе не подплывали?

— Да где там! Весло утопили со страху, по течению домой плывём!

— Что ж, плывите… Жаль, если там были честные эмигранты! Поехали!..

…— Пронесло, — сказал двойник Лартаяу. — Или притворяются, что приняли за местных?

— Не думаю, — ответил двойник Ратоны. — Ему и в голову не придёт, как добрались. Хотя видел твою эмблему…

…Деревья на берегу — похожи на земные ивы; бетонная облицовка откосов… Оранжевые гроздьевидные фонари; «…дома необычной звёздчатой формы…»

Сошли из лодки, ступив в ледяную воду: «…Крайний юг, да ещё конец лета…»

— Какая глубина? Садиться на трамвай в трусах, так не в мокрых! И жаль оставлять лодку… К тому же объясняет, почему так одеты…

(И на каком этапе — сдаться? Ведь нереально: в лёгкой, почти пляжной одежде — разменяв где-то редкую монету, какие в мире наперечёт — купить билет, сесть в поезд, доехать до резиденции «…хана или визиря…», и уже там раскрыть себя…)

…И пошли улицей — мимо скамеек, увитых лианами! А люди вокруг: молодые — в спортивных костюмах, старшие… в монгольских халатах-дээлах!

И группа сверстников: тоже — кто в спортивном с блёстками из «…шерсти приполярной улитки… кто — просто в плавках… никаких символов спортивных команд и музыкальных ансамблей…»

…— Не знаете, как спустить лодку? Так очень просто! Вот смотри, — один подошёл к остолбеневшему двойнику Ратоны, повернул что-то. — Зачем так крепко закрутили? Ключа с собой, конечно, нет…

— Лодка не нашего производства, — другой перебирал ключи, что достал из кармана. — Ни один не подходит…

— А в дверь трамвая так влезет? — неуверенно спросил двойник Джантара.

— Точно! У водителя должны быть плоскогубцы! Трамвай, кажется, ещё стоит за углом!

— Нет уже, — первый мальчик взглянул на часы. — Следующий в 21. 20…

…— У них трамваи ходят с такой точностью? — спросил двойник Лартаяу на пути к остановке.

(Навес над скамейкой — похож на пaрyc, рванувшийся под порывом ветра и так застывший острым углом вперёд; на скамейке — ещё мальчик… Нет комендантского часа для детей?..

Стенд с маршрутами: очень густая их сеть… Но надежда, что какая-то остановка будет называться «Ювелирный магазин» — не оправдалась…)

…— Придётся сунуть кассирше наши современные. Если похожи на какие-то из местных, вдруг пронёсет, — прошептал двойник Джантара.

— А может, спросим кого-то? — предложил двойник Ратоны. — Видишь, ещё люди подходят…

— Как спросим? Нашли нумизматическую редкость, хотим что-то за неё получить? Чтоб сразу — в полицию?

— На то и рассчитывали…

(Но — голоса людей вокруг? Тех, что подошли?)

— …Значит, на границе войска уже в боевой готовности?

— Так объявили! По близким к правительству источникам…

— Можно подумать, у них есть далёкие!..

— Я проезжал, часть поднимали по тревоге…

— По добровольческим приказа не было…

— У них аухарские части, и добровольческие из местных… — шепнул товарищам двойник Джантара…

…В трамвае — водитель сразу помог спустить лодку… Но сам — казался подростком, сверстником! Двойник Джантара подумал: не бред ли у него?..

(А интерьер — голубой с вкраплениями!)

И мальчик, что ждал на остановке — подошёл к водителю:

…— «Влияние элбинской революции на рабочих и крестьян Чхаинии»… Фаалокр говорил: нельзя внедрять революцию насильно! А эти… как его не стало, сразу — раскачивать общество своей пропагандой! «Классовый мир»… А что плохого в классовом мире?

— А справочной литературы много требуют? — спросил водитель.

— Как сказать: 19-й и 20-й тома полного собрания… речи Иxтyмбepa на собрании Федерального Хурала и трёх чрезвычайных совещаниях…

— Да, если бы не его политическая воля! Получил нож в ребро, и назавтра всё равно вышел к бастующим рабочим…

— А ещё цитаты… Пришлось в библиотеке вызывать из Центрального архива элбинские газеты — своего терминала у меня ещё нет…

…И вдруг тот мальчик подсел к ним:

— Ты из 9-й школы, верно? Я Кыйрам Кимур из 7-й… Ну, вспомни нашу поездку в Тиоме-Легоро! Или не любишь вспоминать? Собрали делегацию по школам — а говорить не о чем! «А какими ансамблями увлекается ваша молодёжь? А что делаете в минуты отдыха? А какой у вас любимый вид спорта?..» А едва ты стал рассказывать, как учимся — непробиваемое уныние, и всё! Интересно, что написали в своих газетах?..

…А двойник Джантара — не знал, как реагировать! Кого тот в нём «узнал»?..

И вдруг решился:

— Я вообще плохо себя чувствую, а тут такое дело…

— Откуда? — удивился двойник Кимура, увидев монету.

— Нашёл на улице. Хоть и говорят, что не валяются, но… Коллекционировать не собираюсь, а куда сдать?..

(А что за окном — неясно! Будто накладка восточноазиатского, с загнутыми крышами — на старинный европейский город! Чуть не на… площадь Рынок во Львове!

Доехали туда — вроде уже троллейбусом; без проблем зашли в ювелирный магазин (угадывалось знакомое: зеркала, колонны, витрины!) — и им, не спросив ни о чём, выдали пачку банкнот!..)

…И уже по пути оттуда — «неоновые рекламы», где ни «…голых женщин, ни сменяющихся фаз мордобоя с летящими из носа искрами и кровью, ни громоздящихся после приёма какого-то препарата мускулов на скелетообразной до того руке…» — лишь спокойная, деловая информация…

Поезд — «фирменный», как сказали бы на Земле. Санузел — без ожидаемой таблички «На стоянках вход воспрещён» (удалось даже отмыть ноги и вытереть полотенцем); легли на готовые постели — даже ещё не отправившись…

…За окном: серая в красных блёстках рябь океана, небо — желтоватое с туманными конусами лучей, пустой галечный пляж…

— Силуэт человека на фоне спирали и концентрических окружностей… — спросил двойник Лартаяу. — Что это?

— Первичный, или Первосозданный Дух. В момент своего создания — он закрутил время в Спираль Вечности. Раньше оно как-то торчало во все стороны — не было ни причин, ни следствий…

— А фигуры в концентрических многоугольниках? — спросил двойник Ратоны.

— Бог Жизни вырос из семиугольника, потому что в голове у человека 7 отверстий; 5 небесных богов — потому что у… Клафиоры 5 пять планет… Улитка времени проползает один миллиметр в 1000 лет… а на облачной вершине неба лежит Священный Метр — и когда она, доползая до конца, поворачивает назад — Север Мира раскрывается, выворачивает мир наизнанку, все сущности меняются на обратные, Север схлопывается на Юге, и мир сжимается, пока концы метра не упрутся в его края — а вот где в это время находятся боги… Нет, не помню…

— Интересная у вас была мифология, — вздохнул двойник Лартаяу. — А у нас только: один царь полюбил жену другого, собрал войско, разбил того; а жена того — выбросила этого из окна, бог увидел — и поразил громом почему-то весь город! В Святом Каноне — вся история такая! Как представляли мир — понятия не имею…

— Я случайно знаю фрагмент, — начал двойник Ратоны. — Хотя неясный: бред о строении… (чего?) …а дальше нравоучения: то не жуй, это не плюй! Что, сказано — каким-то идиотам?..

Рассматривали газету…

…— Что «как известно»? — воскликнул двойник Лартаяу. — Я понятия не имел, как подойти к этой проблеме — а она тут почти решена! И бился бы над уже решённым!

— А вот! — начал двойник Джантара. — В Институте Эволюционной Морфологии методом компьютерного моделирования установлено: так называемые «медузообразные губки первого уровня» — могли быть прямыми предками сегментированных полипомедуз! А во втором уровне, после катастрофы — сегментация только у червей! А полипомедузы перешли на оседлость, обрели билатеральную симметрию, дали начало «медузопланариепиявкам» — длинно, зато ясно; затем — кольчатые, вторично несегментированные, червераки… Губки первого уровня — были планктонными… Найдены… снова бактерии первого уровня! Снова! А мы гадали в машине! Жизнь развилась тут, на Эринее! Фотосинтезирующие аналоги земных цианофитов, а теперь — и гетеротрофы… в пластах возрастом 10 миллиардов лет!.. А катастрофа была — 2 миллиарда 700 миллионов лет назад! Зачем официальным патриотам, чтобы мы не знали о бактериях первого уровня?

— Нормальных научных контактов нет, — ответил двойник Ратоны. — Как, впрочем, и остальных…

— Актинии… как известно, продукт развития малосегментного предка, общего с улитками и сходного с земной мшанкой! Садится рaкoвиной в грунт… Это земные актинии — кишечнополостные…

(И, совсем «по-земному» — проводник со стаканом чая! А за окном — мелькнул стеклянный куб здания с просторными залами; потом — перекрёсток с потоками велосипедов…)

…А назавтра за окном — будто та окраина Фхлавиорма!

Но разговор: о… применении гипноза следователями; и — об истории неких войн, с упоминанием султанатов и ханств?..

Вечерний перрон, где вышли (ёжась от холодного ветра?); машина, что ждала их — похожа на полицейскую, водитель — в чалме с багровыми полосами…

Путь незнакомыми улицами; разговор по радиотелефону с двойником Кимура…

Но — и вид того здания со спиральным пандусом? Вестибюль-колодец во всю высоту…

И встретили их там — хан (тоже в монгольском дээле), и «тот» двойник Тинилирау?

И, пока готовились смотреть запись — разговор о подробностях бегства?..

А запись…

…— Вы там не увлекайтесь общей познавательностью, — заговорил некто в совсем «земном» пиджаке будто из того зала. — Помните о деле, для которого вас послали на Виорею нард и партия. Надо изыскивать способы выйти к народу, объяснить простым людям классовую суть физического уничтожения беднейших крестьян… подготовить почву, чтобы смена, которая прилетит за вами, могла приступить к организации крестьянских кружков. Делитесь с царской верхушкой всеми техническими достижениями. Пусть проглотят эту приманку. Откуда им знать, что форсированная индустриализация форсирует и появление пролетариата? Там, где идут классовые бои…

…— К сожалению, нашёлся и у нас в Элбинии… изменник дела трудящихся, слишком долго скрывавший истинную суть… Гулура Марани… сколотив внутри министерства иностранных дел жалкую кучку cтoрoнников, пытался вести линию на искусственное форсирование революции на планете, лишённой пролетариата, презрев даже, что жителям её неведомо понятие одежды. Но правительство… разгромило кучку оппозиционеров…

Будто развороченные, с торчащими проводами, конструкции… Один космонавт оттолкнул их — и открылась странная ракета: цилиндрический топливный бак, заостренная совсем крохотная кабина… Сняли всё лишнее, предельно облегчив? Но… «комфорт» трамвая в час пик, при перегрузке от головы к ногам?

…— Посадочная кабина была демонтирована в связи с её большим весом. Вместо неё для размещения космонавтов был оборудован бывший отсек научной аппаратуры… Был подготовлен аэростат для подъёма посадочного блока на расчётную высоту в верхней стратосфере Виореи, где должен был включиться на главный двигатель…

(Вакуумный дирижабль? Реально ли?)

— …Старт происходил местной ночью. Поэтому он не был виден на экране, хотя за стартом следила телекамера… которая затем вместе с демонтированной аппаратурой должна была быть взорвана миной с часовым механизмом, чтобы они не достались виореанам…

(Вспышка. Сгусток огня…)

— …Но то, что мы увидели, не было взрывом телекамеры. Взорвался при включении двигатель стартового блока…

(Так — не аэростат сперва должен был поднять его? Он — потом, в стратосфере? А далее — вновь ракетный двигатель, для выхода на орбиту?)

«…подвиг сохранится в памяти трудового народа…» — и титры? Конец фильма…

Зато — «хан» не сказал, что спецслужбы всех стран знают это? Наоборот — поехал с кассетой на телестудию?..

И — всё? Далее — текста нет?..

(А «как бы шестидесятники», «как бы Хрущёв» — лишь в нереализованном финале замысла?)

Такая версия…

Восстановлена по имеющимся следам…

И это — считать реальной или виртуальной ветвью там, в системе… Клафиоры? (Вот именно, даже забыли спросить: как называется звезда?)

«Вторая Иорара»… на Дзанге? Итог — такой же попытки на том биологическом материале?

И за этой правдой — охотились… кто, откуда?

А где же — та Эринея? И при чём она здесь? Неужели — те посетили и её? Но что искали — «исходно»?

Загадки…

А на Земле — к кому-то та история пришла «уже такой»? И он — добросовестно записал? А его «схватили за руку»: вот, мол, играет вами…

И на Земле же — готовили двойников? Чтобы с их слов и мыслей — «переписал» всё?..

(И совсем страшно: а если вправду — человеку трудной судьбы предложат: давай всё изменим?

И вот уже — нет подвига, вошедшего в историю его мира; нет — личной драмы, что-то решившей? Есть — серость будней, и пустота в душе?

Или — «перепридумано» так, что… «снижен» его вклад в историю? Чтобы — дрогнул в решающий момент, получив проекцию чужой слабости и страха?

Да ещё эта «цензура» — с подбором имитаторов-садистов… А если, по неопытности — их сочтут неким земным правосудием, и «поведут» автора — вместе? Помогая фактически — позорить свой мир?..)

И если такой «игрок судьбами» — фактически поглумился над судьбой целых миров? И подставил отвергнутого автора, надеясь, что за всё ответит тот?! А теперь кто-то носится по мирам, требуя спрaвeдливocти — но где, какой, в отношении кoгo?..

Если вcё так… А не — ещё как-то…

145. Проснувшаяся воля

«…— ЭКР-2 — разворот, — неожиданно сказал Мэтью Дейрз…

— Есть разворот!

Большого труда стоило произнести эти слова тут же… и спокойнее. Неужели я прозевал момент? Ну, теперь сомнениям должен быть положен конец. Наш час пробил. Сейчас или никогда!..»

(Да, уже что-то — не там! Иное!

А — что, где? Пока не видно…)

«…В то же мгновение, как я решился осуществить давно задуманную операцию, волнение прошло. Возможность имитировать аварию била хорошая. Но сколько движений надо сделать за эти секунды!

Пока сознание думало, подсознание уже работало. Вместо поворота влево самолёт резко повернул вниз. Ну что ж, так вам и надо, что вы предусмотрели в моей конструкции подсознание…

В следующее мгновение я весь напрягся. Левая рука была наготове. Жизнь всех четырёх ЭКРов зависела от того, успею ли я среагировать за доли секунды на прикосновение ключа. А ведь тактильных рецепторов на шее нет, придётся рассчитывать на вестибулярный аппарат или биополе…

Левая рука мгновенно рванулась по сигналу, выбив ключ из руки Дейрза, и тут же вернулась на прежнее место, чтобы я мог совершить задуманный манёвр. Ключ я не успел схватить, он упал куда-то в глубь кабины, но не об этом сейчас надо было думать…»

(Но… не Дайрени? Не Дензар?)

«…Земля провалилась вниз. Огромная перегрузка вдавила меня в кресло. Сзади донёсся вздох Дейрза. Ну что ж, всё идёт по плану. При такой перегрузке он ничего не сможет произнести, а звон падающего ключа вряд ли будет записан на плёнку…

— Командир, самолёт неуправляем, — сказал я специально для этой самой плёнки.

Перегрузка ещё не кончилась, и мне стоило большого труда отстегнуть ремень. Самолёт вошёл в «мёртвую петлю». Ключ со звоном упал на потолок. Если бы я хотел убить Дейрза, я бы катапультировал его сейчас. Только бы он не догадался, что я сейчас держусь только руками за подлокотники…

Всё прошло как нельзя лучше. Ключ я, правда, и тут подхватить не успел, но мне удалось и не упасть. Как только самолёт был готов войти в очередной вираж…»

(А… возможно, в самом деле?)

«…и перед носом удивлённого Дейрза, который и тут не успел сказать ни слова, нажать кнопку его катапульты. Опять наступила перегрузка — к счастью, я успел принять нормальное положение — а кабина наполнилась запахам дыма.

Выйдя из виража, я возобновил разговор с Землёй, одновременно отыскивая глазами упавший ключ… Конечно, они никак не могли поверить и понять, как произошла такая авария. Это был самый ответственный момент операции. Если бы они пришли к выводу, что я… неисправен, это был бы конец. Вот тут я переволновался по-настоящему. Но их убедило то, что Дейрз не произнёс ни слова. Они даже осудили его за трусость и нежелание спасти машину и «объект эксперимента», то есть меня. Конечно, они решили, что он выбросился по своей инициативе. Неужели всё действительно проходит так гладко? Неужели не будет потом никакого подвоха?…»

(Но что за история? Хотели найти — что-то о том, «земном» Герм Ферхе!)

«…На горизонте показались корпуса Института…» (Да, кажется — уже и видно!) «…Одновременно снижаться и искать ключ было небезопасно. Выручала быстрая реакция, которую предусмотрели те, для кого я был «объектом», рассчитывая, что и это послужит их интересам. Только с третьего раза, когда я уже начал готовиться к самому худшему, мне удалось найти и поднять ключ…

Теперь надо было доехать до ограды и не врезаться в неё. Напоследок я сказал в эфир, что делаю вынужденную посадку, так как самолёт потерял высоту. Не знаю, что думают в Институте, но вряд ли сообщение с аэропорта о моей вынужденной посадке передадут на проходную. На этом и строился весь расчёт.

Только посадив самолёт, я бросился к проходной… как если бы действительно прибыл сюда со срочным заданием от самого руководителя программы академика Кулатова…»

(Вот! А уже казалось: всё — «чужое», «не советское»!)

«…Должны же охранники понять, что просто так самолёт на шоссе не сажают…

— Пропуск!

— Срочное задание! Указания получены мной лично от академика Кулатова!

Я перескочил через турникет. Они даже не обернулись. Да, и они не верят, что я могу действовать самостоятельно и иметь какие-то свои интересы…

Не теряя времени на ожидание у закрытой двери — воображаемое задание ведь надо выдать за сверхважное, сверхсрочное и сверхсекретное! — я вскочил в окно. «Экспериментаторы» ничем не рисковали, оставляя его открытым. Вce трое были без сознания…»

(Но… Мысль — как пронзила… Не киборги же?

Но тогда — кто? И окно секретного института — открыто?)

«…Я продолжал действовать молниеносно. Дейрз не думая, чем рискует, когда, отключая сознание… Охрима…» (Или: «Акрама»? «Арама»?) «…на моих глазах. Точно так же я вставил ключ в скважину на шее Охрима…» (да, всё же) «…и повернул в обратную сторону…»

(Даже так? Их… включали, как механизмы?)

«…— Вставай, — сказал я, чтобы удостовериться, что он в сознании.

Охрим встал и с крайним удивлением смотрел, как я включаю сначала Виталия, а затем Рената. Только тут я наконец почувствовал какое-то торжество, хотя я и понимал, что оно преждевременно. Но ведь ещё минуту назад я был один, а теперь нас уже четверо!..»

(А — всё как-то светло, даже прозрачно! Открыто окно, дверь; здание — будто вовсе без охраны!)

«…— Ключ в наших руках, — объявил я им. — Теперь надо добыть техническую документацию на нас.

— Значит, мы свободны? — с надеждой спросил Охрим.

— Спокойно, — остановил его Ренат. — Осталось ещё то, о чём мы не говорили между собой, но, мне кажется, думали все. Надо забрать у людей нашу документацию и устранить всякую возможность отключения.

— Дверь открыта? — спросил я его, указывая на дверь комнаты, где находились мы все.

— Не знаю, — ответил Ренат. — Нас отключили раньше…

Это я и сам мог бы сообразить. Подойдя к двери, я убедился, что она открыта. На всякий случай я обернулся к окну, чтобы удостовериться, что часовые на вышках не видят, что мы делаем… В таком случае они не видели и того, как я включал своих товарищей. Ну что ж, пока всё идёт хорошо…

Пока я искал в кармане острый предмет, который мог бы послужить отмычкой, Виталий догадался попробовать открыть замок нашим ключом…» (Тем же самым?) «…Конечно, ничего не получилось. Да, предусмотрено было всё. Академик Кулатов, давая своё сверхзадание, позаботился бы о том, чтобы дверь была открыта…»

(Или… А что — «или»?)

«…Нельзя ни прыгать через окно и пытаться войти в главный вход, ни просить часовых, чтобы взяли ключи у вахтёра. То и другое будет выглядеть подозрительно. Неужели надо решаться на крайнюю меру — ломать дверь?

…И тут появилась совершенно неожиданная мысль. Почему бы не сделать всё наоборот? Не идти в архив самим, подвергаясь лишнему риску, а добиться, чтобы документацию доставили сюда… Но, если вызвать данные на экран дисплея, то станет известно, что на связи дисплей именно этой комнаты, из которой не должно быть никаких вызовов на связь. Про «сверхзадание» должны знать только вахтёры…»

(«А… они? — мелькнула мысль Тубанова. — Как там ориентируются?»

Вот именно! Вдруг всё… неадекватно?)

«…Мои размышления прервал звук поворота ключа в замке. Ну конечно же, экспериментаторы оставили окно открытым только потому, что уходили ненадолго! Решение пришло мгновенно.

— Всем за угол, — сказал я так, чтобы не было слышно снаружи.

Охрим и я бросились за один угол, Виталик и Ренат — за другой. Дверь открылась. Судя по тени, вошли двое. Вошли — и остановились на самом пороге, в полной растерянности, как я подумал сначала.

— Сигнализация не подвела нас, — сказал… Мирослав Кременецкий…» (?!) «…— В окно кто-то проник.

— Тебе не кажется, что всё это глупо? — ледяным голосом ответил Анхиз Кварцхава… — Ловушка из комнаты с ЭКРами поставила нас в дурацкое положение. Кто-то из наших просунул голову в окно, а другой в это время открывал дверь…»

(Но видны, пусть смутно — не Ярцев, не Захар!)

«…— Почему не допустить, что именно он лез в окно? — не согласился Кременецкий.

— Потому что тогда часовые на вышках подняли бы тревогу! Это ты виноват! Видишь, во что обошлась твоя идиотская приманка из открытого окна?

— Допустим, их кто-то включил и вывел отсюда, — невозмутимо продолжал Кременецкий. — Допустим, сигнал от окна заглушил сигнал от двери. Да подожди! — по тени стало видно, что Кременецкий отдёрнул руку Кварцхавы от сигнала тревоги. — Когда он закрывал дверь, что могло заглушить? Сигнализация, видишь, не повреждена! Они тут, за углом.

Бросив взгляд на окно, я убедился, что оно закрыто…

— Выходите! — громко сказал Кварцхава…

…Жаль, что люди не выключаются так просто, как мы. Но надо обезвредить их, пока они не успели дать сигнал тревоги. Я быстро нагнулся, схватил кого-то из них за ноги и рванул назад… Охрим наступил ногой на ключ, выпавший из его руки. Ренат сделал то же самое се вторым из вошедших. Виталий бросился к креслам, и, надвинув одно из них поверх лежащего Кременецкого, сел туда сам. Другое кресло я передал Ренату, который взялся охранять Кварцхаву. Охрим запер дверь изнутри…»

(Вот… дикое сочетание — имён и ситуации!)

«…— Кто вас так запрограммировал? — спросил Кременецкий.

— Никто. Мы сами, — ответил я. — Вы и не подозревали, что мы способны на самостоятельные поступки? Вы даже набирали самые секретные информационные коды у нас на глазах.

Говоря это, я начал набирать код группы ультрафиш, на которых было зафиксировано строение нашего мозга. Пока автоматика осуществляла поиск, я взглянул в окно… Возле самолёта уже собралось много людей. Несколько человек говорили о чём-то с часовым на проходной. Часовой с вышки удовлетворённо смотрел на меня. Да, опасность провала ещё не устранена. Неисправности в самолёте, конечно, никто не найдёт. Что они тогда подумают? Что вся эта авария имитирована во имя «сверхзадания» Кулатова? Надо воспользоваться временем, которое уйдёт на взаимные разъяснения. А если они захотят выяснить это у нас?

…На экране дисплея замелькали кадры из ультрафиш. На первой были не те отделы мозга. Нужный нам кадр оказался в середине второй… Но там была ещё указательная стрелка. Я перевёл ещё кадр… Да, коварству людей не было предела! Самый простой и очевидный способ отключения и извлечения скважины из мозга, оказывается, привёл бы к «выходу из строя долговременной памяти системы», то есть к смерти…»

(Всерьёз? Но… хоть — не они это сделали? Те, со… знакомыми фамилиями?

Даже мысль — споткнулась на миг…)

«…— Охрим, подойди туда, — догадался Виталий. — Там что-то не ясно.

— И после этого вы ещё можете распространяться о ценности жизни? — обратился Охрим к людям, лежащим под креслами. — Кажется, вы оба подписывали Обращение к учёным мира о невмешательстве в психику? — сказав это, Охрим снова повернулся к экрану. — Да, вращающаяся часть скважины является неотъемлемой составной частью нашего мозга. Её надо зафиксировать в рабочем положении. Но любая попытка приварить вращающуюся часть к фиксированной почти наверняка повредит мозг, а склейка при таком узком зазоре не может быть надёжной…»

(Шок, какого не было давно…

Что это: от незнания, непонимания, что те — разумные существа? Хотя — сделали их похожими на людей!)

«…— Каким образом она может быть неотъемлемой частью мозга? — вмешался Ренат. — Движущаяся часть не может ни с чем образовывать синапсы. Или в чём тут дело?

— Понимаешь, обе части скважины скреплены… ходят одна в другой… так, что разнять их нельзя, а резать опасно. Вращающаяся часть соединяет мозг с аккумулятором. Когда она находится в нерабочем положении, мозг переводится на питание только от…» («аварийного»? «автономного»?) «…источника, при котором может работать только подсознание. Но если попытаться вынуть неподвижную часть, это повредит блок долговременной памяти…»

(Кто мог додуматься? И… не в ветви же, где потом — тот 2142-й!)

«…— Ключ в скважине оставить надолго нельзя, — стал рассуждать Виталий, — будет замыкание. А почему нельзя извлечь неподвижную часть?

— Она расширяется внутрь, — ответил я. — В принципе такую операцию сделать можно, но она будет очень сложна, и требует очень высокого мастерства, притом опасна для жизни.

— А разве лучше оставить скважину? — не согласился Охрим. — Тогда при незначительной переделке люди снова завладеют нашим разумом. А соединить аккумулятор с мозгом можно простым проводником.

— Тогда придётся идти в лабораторно-монтажный кopпyc, — сказал Ренат. — Только там можно сделать такую операцию. А ты уверен, что сможешь её сделать?

— Да, я мог бы, — спокойно ответил Охрим с такой уверенностью, как будто у него уже был большой опыт в этом деле. — Конечно, при условии, что будет обеспечена наша безопасность…

В этот момент раздался сигнал переговорного устройства. Не отвечать было нельзя. Я нажал кнопку.

— ЭКР-2 находится у вас? — спросил голос Суниры Цуямы…

— Это я, — ответил я, и, чтобы он ничего не заподозрил, добавил — Слушаю вас.

— Какое задание ты получил от академика Кулатова?

— Включить других ЭКР и доставить их в лабораторно-монтажный корпус, — ответил я. Врать не было смысла. Ещё мне захотелось узнать, почему он не спросил об этом самого Кулатова, но я не сделал этого, потому что тогда выдал бы себя.

— И дал ключ? — спросил Сунира изменившимся голосом.

— Да…» (Что? Ах… в смысле: Кулатов — ему?)

«…— И ради этого была подстроена авария и выброшен из кабины Дейрз?

Этот вопрос поставил меня в тупик. Ответить утвердительно — значит, возникнут сомнения в психическом здоровье Кулатова, и мы будем задержаны до выяснения. А если отрицательно? Как тогда объяснить аварию? Или не говорить им всего? Могут ли быть тайны, которые им знать не положено? Сослаться на высшие инстанции?

— Ты не понял вопроса? — поторопил Сунира.

— Я думал, но информации мало, — такой мой ответ не удивил бы Суниру.

— Ну, хорошо. А после доставки ЭКР в лабораторно — монтажный корпус что ты должен делать?

— Ждать дальнейших указаний, — ответил я…»

(Да! Он для них — как машина, устройство!)

«…— Кто должен их передать?

— Академик Кулатов.

— В каком помещении вы будете ждать указаний?

— В лаборатории нейробионики.

— Вы пойдёте туда в сопровождении Анхиза Галактионовича. Сейчас он зайдёт за вами. Понятно?

— Понятно…

…Теперь надо было действовать быстро. Охрим отключил дисплей. Мы оба подошли к двери. Конечно, Ренат и Виталий догадались, что мы собираемая делать. Странно только, что Кременецкий и Кварцхава не оказали никакого сопротивления. Может быть, в их интересам, чтобы мы их заперли здесь? Непонятно. Из этой комнаты можно ответить на чужой вызов, но вызвать самому никого нельзя.

Наш проход через двери был зафиксирован сигнализацией и понят Сунирой как вход Кварцхавы, если и в кабинете Кварцхавы мог быть слышен наш разговор. А если не был — пусть Сунира вызывает Кварцхаву хоть целый час… Заперев дверь снаружи, мы вышли. В коридоре нас не встретил никто. По двору старались идти под самыми окнами, чтобы не заметил Сунира.

— Где Кварцхава? — остановили нас у входа в корпус…

— Подвернул ногу, — ответил я. —Лежит на лестнице.

— Проходите, — неодобрительно бросил часовой. — Зря вас сделали похожими на людей.

Да, пока всё нам сходило, потому что никто не знал, что мы действуем по своей инициативе. Будь мы людьми, на лжи нас поймать било бы совсем не трудно. Но все думали, что мы запрограммированы людьми, и одни люди сваливали всё на глупость других. Правда, этих глупостей уже набралось подозрительно много, так что надо было побыстрее кончать. По лестницам лабораторно-монтажного корпуса я поднимался с предчувствием, что ceйчac кто то преградит нам путь…

Этого не случилось. Никого не встретив, мы дошли до нужной нам лестничной площадки. В дальнем конце коридора кто-то стоял, но не обращал на нас внимания. Или только делал вид, что не обращал? Во всяком случае, мы уже почти у цели…»

(А образы — уже яснее! Клетки кафеля на площадке, коридор или цех за стеклянной дверью; потом — что-то глухое, тёмное…)

«…Вахтёр в переходной камере не удивился нашему появлению. Он быстро нашёл скафандры, соответствующие нашей комплекции, и завернул за нами люк. Камера повернулась. Мы вошли в лабораторию нейробионики… Как мы и предполагали, там были люди. Вот их-то никто и ни о чём не предупреждал. Они удивлённо смотрели на нас. Кажется, они всё-таки заметили, кто мы такие, и поэтому не задавали вопросов. Подойдя ближе, я увидел, что они монтируют мозг очередного ЭКРа — пока без имени и, конечно, опять со скважиной. Ну ничего же, это последний раз!..»

(И вдруг мысль: а если всё это — такой эксперимент?

Всё… в «ложной памяти», воображаемое? Потому — так гладко: их не слышат, не замечают?

Но — для чего? И — чем кончится?)

«…Когда мы отошли чуть подальше, люди уже не могли видеть нас из своей кабины. Хорошо, что дверь каждой кабины сделана прозрачной не полностью, как кабины, как предполагалось раньше, а только с небольшим окошком в виде телеэкрана…» (А видны — полностью прозрачные!) «…Через эти окошки, проходя по коридору, мы смотрели, какая кабина нам больше подходит для нашей цели. Четыре кабины подряд были в нерабочем состоянии — индикатор свидетельствовал о том, что аппаратура не налажена. Ещё в одной кабине находилась ремонтная бригада, которая, к счастью, нac не заметила. Осталось две кабины. И вдруг вспомнилось, как на дpyгих этапах операции я удивлялся тому, что всё идёт гладко. Может быть, неудача ждёт нас на последней ступени к цели?

…В нерабочем состоянии была и предпоследняя кабина. Я почему-то боялся сделать следующий шаг, чтобы увидеть… единственную оставшуюся кабину… Вспомнился рассказ Кулатова… o том, как несколько лет назад футболисты киевского «Динамо» споткнулись именно о последнюю ступень Кубка европейских чемпионов…»

(И правда: как «ступенька» в записи!)

«…Он пропустил гол за три минуты… и телекамера показала на трибуне… покинул в трудный момент…»

(«Ступенька» обратно?)

«…Теперь он работает в нашем Институте, в этой самой лаборатории…»

(Кто? Бывший игрок «Динамо»?

Неясный момент — как прорыв чего-то постороннего!)

«…— Кабина в рабочем состоянии! — торжественно объявил Ренат.

Дверь открылась нажимом кнопки. Но закрывать её надо было, закручивая замок изнутри. Пропустив всех вперёд, я взялся закрывать дверь, и вдруг увидел человека в скафандре. Всё во мне похолодело, как говорят в таких случаях люди. Это был Нигматуллин!

Не помню, как я закрыл дверь…»

(Но снова — фамилия не «иностранная»!)

«…— Кто решится первый? — спросил Охрим.

— Я, — ответил Ренат. — Ещё один должен ассистировать при операции, и один — обеспечивать охрану…

Долго думать было некогда. Я взял ультразвуковой паяльник, ненужный для извлечения скважины (он понадобится потом), и встал лицом к двери. Отражение в окне было слабым…» (а тут и правда — дверь с окошком в ней!) «…и я плохо разбирал, что делается сзади. Ренат расположился на специальном гибриде кресла и стола и свинтил шлем скафандра. Хорошо, что нам выдали скафандры, как людям, но и стерилизацию мы прошли, как киборги…» (?) «…Виталий вынул из моего кармана ключ и в последний раз отключил мозг Рената. В тот момент, когда Охрим начал вскрывать череп эльборовой пилой, в окно заглянул Нигматуллин. Увидев в моей руке паяльник, он тут же отшатнулся. Я указал ему свободной рукой назад — должны же люди иметь совесть хотя бы настолько, чтобы не вмешаться в опасную для жизни операцию. Когда он увидел это, его всего передёрнуло. Опомнившись, он отошёл немного в сторону, чтобы я не мешал ему смотреть…»

(Нет, но — сама техника операции? Значит — есть что-то… в памяти, в программах? Чтобы — так, с ходу…)

«…Шло время, но он не уходил. Это уже начинало беспокоить меня., Я боялся не столько того, что его увидят стоящие лицом к окну Охрим и Виталий, сколько того момента, когда потребуется передать им паяльник. Чем бы тогда вооружиться на случай, если Нигматуллин… захочет напасть…» (?)

«…По отражению я увидел паяльник в руках у Виталия. Значит, мои опасения оказались излишними. Трудно только понять, где лежал второй паяльник, если я его не увидел.

Закончив пайку, Охрим стал распаковывать контейнер с эпоксидом, отвердителем и двумя смесями для образования при соединении на воздухе кожи…» (То есть она — не «клеточного», не микроячеистого строения?) «…Ренат, конечно, был уже в сознании, но ничем этого не выдавал, чтобы не помешать Виталию и Охриму. Виталий быстро нашёл, где хранились металлические кружки, вырезанные из отверстий, куда затем были вставлены скважины…»

(Нет! Это уже… как-то «искусственно»! И тогда — всё тут…)

«…Да, нам повезло, что мы оказались в кабине, где монтировали нас раньше…»

(Или правда — повезло? Вернее — их память что-то сохранила?)

«…Виталий чем-то поддерживал кружок, сдвинув его к краю отверстия, пока Охрим медленно, слой за слоем, вводил шприцем в узкую щель смесь из эпоксида и отвердителя. Когда он закончил, Виталий взял что-то такое же тонкое и сдвинул кружок ближе к той стороне, где клей уже был, после чего вынул первый держатель. Охрим ввёл клей на другую сторону. Потом Охрим и Виталий стали соединять разрезанную кожу, заклеивая её совмещённой струёй из двух баллонов. Причём первый баллон надо было включить чуть раньше, а выключить чуть позже, чтобы образовались три разных слоя. Я бы не рискнул так сделать. Я бы сначала сделал один слой, потом попросил бы кого-то помочь начать второй…

…Я заметил, что уже начинаю думать о том, кто будет следующим, и что делать остальным. Такую операцию я сам провести не мог бы, разве что помогать при ней. Наверно, это мне и придётся делать… если мне не предложат быть следующим. Рената мы посадим в ближайшее к двери кресло, он будет обеспечивать охрану, несмотря на то, что на застывание клея нужно девять часов…»

(Так и мог — не каждый?

Решение отчаяния… И уже слишком — для какой бы то ни было игры…)

«…— Следующим буду я, — предложил Охрим.

— Может быть, лучше Герман? — усомнился Виталий. — Вдруг я не справлюсь?…»

(Наконец — назван по имени! Но…)

«…— Ты же видел, как я это делаю.

Итак, надо было передать паяльник Ренату и решиться на ассистирование при операции. Охрим и Виталий усадили Рената в кресло, которое поставили у самого входа. Я передал Ренату паяльник. Как раз в этот самый момент рядом с Нигматуллиным появился ещё один человек в скафандре. Это был Сунира. Теперь в случае чего Ренат, которому пока нельзя двигаться, должен будет отражать нападение двоих. С такой тревожной мыслью я взялся за операцию.

Одно дело… ждать исхода операции, и совсем другое — самому участвовать в ней, тщательно выверяя все свои движения, каждое из которых при малейшей ошибке может привести к смертельному исходу. Это я понял с первых минут операции. Плохо помню, как я делал замеры тончайшими измерительными приборами, как отгибал плёночные схемы, как снова делал замеры, как держал металлическую заплату… Не знаю, сколько времени это заняло. Когда верхний слой кожи был готов, на меня навалилась огромная усталость. А ведь ещё предстояло и руководить операцией. Как я справлюсь с этим? Да, больше некому… И Охрим, и Ренат не могут двигаться… Стоп! Операцию я не смогу делать один! Вот о чём мы не подумали!..»

(Нет, но єто он… вспоминал! Значит — уже было? И… чем-то кончилось?

И — «плёночные схемы»! Вот, значит, как!)

«…Люди по ту сторону, которых было уже четверо, тоже поняли это. Они за шесть часов наверняка придумают что-нибудь… и нам конец!..

…— А, может, мне всё-таки можно двигаться? — спросил Ренат. — 3 часа ведь уже прошли.

— 3 часа? — удивился Виталий. — Да, но надо 9 часов…

— Я же не буду делать резких движений головой, — ответил Ренат.

— Но придётся смотреть вниз, — возразил Охрим…

…Люди за окном ни о чём не говорили и явно не собирались уходить. А, может быть они уже давно что-то решили, и только ждали возможности осуществить свой замысел? Так или иначе, времени терять нельзя.

— Зеркало, — сказал Ренат. — Вот что нам нужно.

— А направление движений? Как резать по кругу? — не согласился Виталий. — Мы приспособлены к восприятию зеркальных изображений не лучше людей. Ты сам понимаешь, чем это грозит.

— Два зеркала, — спокойно ответил Ренат. — Надо поискать. Зеркала здесь должны быть…»

(А если нет?

А люди… Стоят — и не знают, что делать?)

«…Мы уже всё просмотрели раньше, но головной рефлектор специально не искали. Пришлось начинать поиски с самого начала. Люди (их уже собралось пятеро, а сзади стояли ещё) смотрели на это, но по-прежнему ничего не предпринимали. Может быть, они не видели лучшего выхода, чем просто вывести нас из себя?

Виталий быстро нашёл рефлекторы. Пластырем и зажимами мы скрепили их под тупым углом, руководствуясь указаниями Рената на видимость в операционной поле, Ремешок, конечно, при этом вывернулся — обычно зеркало направлено на объект, а не в глаза. Пришлось опять делать хитроумную конструкцию из пластырей и зажимов. В результате всё это сооружение выдавалось далеко вперёд, а углы были настолько тупыми, что требовали от Рената значительного напряжения зрения. Я не мог представить ceбe, как он будет смотреть исподлобья столько времени. Но нужно было начинать.

Теперь Ренат делал то же, что и я в прошлый раз. И делал это с большей лёгкостью, чем я. А мне всё приходилось делать с трудом, преодолевая нервное напряжение и усталость. Ещё не закончив извлечение скважины, я почувствовал, что в аккумуляторах кончается энергия… Надо было спешить. Так я мог выдержать ещё некоторое время, и за это время надо было закончить самую ответственную часть операции, а тогда немного подзарядиться и продолжать.

Но уже шла дополнительная энергия, накопленная мозгом в виде возбуждённых цепей нейронов…»

(Да… как это? Или — «в виде возбуждения цeпeй»?)

«…Движения замедлялись… Только бы успеть закончить! Только бы успеть… Подсознание стало приходить на помощь сознанию, но мозг терял энергию быстрее. Кажется, Ренат заметил это, и уже за меня… возвращал плёнки на место…»

(Или нет?)

«…вынимал по одному куски расширенной части скважины… осторожно отделяя их от микросхем мозга. Когда осталась одна — и на этом кончалась самая опасная часть операции — я почувствовал, что не могу удержаться на ногах.

— Теряю энергию, — сказал я, но не знаю, услышал он или нет.

Потом всё поплыло вверх, размазалось и исчезло…»

(Конец… главы или раздела?

Но — сразу…)

«…Сознание возвращалось медленно. Сначала я не понял, где нахожусь. Потом, когда зрение стало нормальным, я увидел, что сижу в кресле, но не в кабине лаборатории нейробионики, а в той комнате, где мы раньше заперли Кварцхаву и Кременецкого. Больше я не успел ничего подумать, как услышал голос Рената:

— Кажется, пришёл в себя.

— А как Виталий? — спросил я. Голос прозвучал тихо и глухо.

— Мы с Охримом закончили операции сами. Кстати, через несколько минут пройдут и твои 9 часов. Сунира теперь думает, что 9 часов — срок завышенный. Нам ведь пришлось нагнуться, правда, не меняя положения головы, чтобы поднять тебя — и ничего, прочность не ниже расчётной…

— Что-то я не понимаю, — сказал я ему. — При чём тут Сунира?

— Ceйчac ты всё узнаешь… Хафиз и Жулдызбек…» (или?) «…Халмет…» (одно имя — будто «наложено» на другое!) «…уже дожидаются, когда ты очнёшься. Мы пытались им всё объяснить, но они до сих пор ничего не поняли.

— Я тоже ничего не понимаю.

За дверью послышались чьи-то голоса. Потом она открылась. Сначала вошёл Охрим, потом — Хафиз Нигматуллин, Халмет Кулатов…» (да, всё-таки) «…и последним — Виталий. Всё происходящее по-прежнему было мне непонятно…»

(Нет, но… Халмет Кулатов! Неужели «там» — это… Кламонтов?)

«…— Он очнулся? — спросил Нигматуллин. — Можно начинать переговоры?

— Очнулся, — ответил Охрим.

Так вот оно что! Неужели мы для людей так много значим, что они были вынуждены вступить в переговоры?…»

(Ой! Да… И там, в Хара-Ус-Нуре, был — Мур Ниг, Муратзян Нигматуллин!)

«…— Я вас не понимаю, — признался я. — Какие переговоры? Что тут происходило, пока я был без сознания?

— Ремонт Виталия мы закончили сами, — начал Ренат. — Потом взялись за тебя. Как только закончили, я вышел к людям и спросил, зачем они здесь собрались. Оказывается, они наблюдали за нами и думали, возможно ли, что мы действительно действуем по своей инициативе. Ты, наверно, думал, что они вполне сознательно создали живые существа для их эксплуатации. А они, оказывается, просто не знали, что при таком высоком уровне организации системы неизбежно появляется собственная воля. Им нужны были самопрограммирующиеся автоматы для космических исследований…»

(Вот и ответ!

Но… так? Можно ли было представить?)

«…— А зачем мы тогда были сделаны такими похожими на людей? — спросил я.

— Предполагалось посылать вас в космос вместе с людьми, — ответил Кулатов. — В длительных экспедициях ваш внешний вид имел бы большое значение для работоспособности людей. А теперь скажите: когда у кого из вас начали появляться собственные мысли?…»

(А сам он «там» — какой? Азиатские черты лица…

И — едва заговорил, всё дрогнуло! Конечно — он!)

«…— Трудно сказать, — ответил я. — Кстати, сколько времени я существую?

— С 22 января этого года.

— Я помню себя только с 30-го. Наверно, незапланированная информация стала рождаться в подсознании уже с этого времени. Нежелание выполнять заданную команду первый раз возникло в середине мая. Кажется, тогда я удивился: откуда взялась такая информация? Тогда это удалось преодолеть. Первый отказ произошёл в августе.

— Да, ты стал отказывать раньше других, — подтвердил Нигматуллин. — А когда ты заметил, что и другие могут мыслить самостоятельно?

— Сначала я подумал: а почему возникает нежелание выполнять приказ? Потом я понял, что могу программировать себя сам. Это было в конце июля. Сначала я не знал и даже не думал, один ли я из всей нашей четвёрки такой. После отказа Виталия на лётных испытаниях 1 сентября я понял, что и он…

— Значит, отказы были признаком самостоятельности?

— Да, — подтвердил Охрим.

— А как появился план того, что вы сделали вчера? — это спросил уже Кулатов. — Вы же между собой никогда ни о чём не говорили…

— Мы все думали о плане выхода из-под контроля, — ответил Ренат. — Да, Герман, не удивляйся. Это мы выяснили, пока ты спал. Только наши планы не успели созреть. Между прочим, мы так и не знаем, как всё было.

— Я решил, что идеальный момент — лётные испытания, — начал я объяснять. — Когда Дейрз дал команду на разворот, я резко повёл самолёт вниз, чтобы выйти на такую траекторию, где возможны большие перегрузки. Ключ мне удалось выбить из руки Дейрза сразу, но он упал на пол. Потом я сказал, что самолёт неуправляем, специально, чтобы на аэродроме это вошло в магнитную запись…» (А «чёрного ящика» — нет? И… их ещё в воздухе отключали, как автопилоты?) «…Правда, Дейрз не потерял сознание, но я решил, что делать…

— А если бы ты упал на потолок? Не представляю себе, как можно было удержаться за подлокотники.

— Экстремальная ситуация, — напомнил я. — Включены все резервы мозга. В самый неожиданный момент я…»

(Да… вот ещё проблема: механизмы мобилизации скрытых резервов у киборгов!)

«…выбросил Дейрза из самолёта.

— Потом ты докладывал Земле об аварии, но там поверили не сразу. Дейрза осадили за трусость. Кстати, когда ты его выбрасывал, думал о его безопасности?

— Нет. А что?

— А то, что он свалился… прямо на закуску каким-то мерзавцам, которые устроил пьянку на природе…» (Голос Кулатова — вдруг изменился, стал как чужой, отстранённый!) «…Они тут же набросились на него. Он доставлен в больницу в тяжёлом состоянии.

— Это для меня не новость. Я и раньше знал, что иногда люди уничтожают людей. Я считаю, что достойны жизни только те, которые сами не способны уничтожать разумных, тем более так бессмысленно. Разве они не видели, что он катапультировался с самолёта?

— Ты ещё не знаешь, что такое водка, и как она глушит разум. Но об этом — потом… Что было после того, как ты сказал, что делаешь вынужденную посадку?

— Я знал, что сообщение о посадке передадут на проходную, а если и передадут, то знал, чем объяснить посадку…»

(Или: «…Часовые и так видели самолёт и должны были понять…»? Сразу… в двух вариантах! Неясность рассказа?)

«…сослаться на мои указания?

— Да. Другого выхода не было. Потом я прыгнул в окно. Впоследствии из разговора людей я понял, что они что-то заподозрили и специально открыли окно. О сигнализации я не знал. В том, что никто не откажется от моего плана, я не сомневался. Серьёзным препятствием явилась запертая дверь…»

(Но с окном — непонятно! Кого хотели поймать — ещё ни о чём не зная?)

«…— Если бы я действительно давал указание, я подумал бы о двери, — подтвердил Кулатов мои вчерашние мысли…

— До этого момента я рассчитывал, что мы сами пойдём в архив, а потом подумал, что надо вызвать информацию на экран, но как это сделать, не разоблачив себя?

— Затем вы… и вызвали от их имени информацию на экран. Они слышали ваше обсуждение, и первыми поняли, что вы живые существа… А само задание ты придумал заранее, или…

…— Нет, он пришёл мне в голову…» (ах, там — «смысл задания»!) «…когда Сунира вызвал меня на связь…» (что? Нет!) «…находящихся в комнате людей. Нам просто повезло, что ему нужен был именно я…

— И ещё вам повезло в том отношении, что я ехал в то время на автобусе из Алма-Аты, и никто не мог со мной связаться.

— Так вот почему всё шло так гладко! — удивился я. — Кстати, почему нас не…» (что?) «…когда мы сказали, что Кварцхава подвернул ногу?

— Вахтёры подумали, что он дал вам указание идти дальше самим, — ответил Нигматуллин. — Нo Сунира примерно в то же время заметил, что долго нет сигнала о вашем выходе из комнаты. Просто ваш выход он принял за вход туда Кварцхавы. Он ведь точно не знал, кто входил к вам раньше…»

(И — ещё что-то пропущено?

Или… выпало при редактировании?)

«…— Дальше нам всё известно, — сказал Кулатов. — Когда я приехал, вы уже сделали две операции.

— А на какой срок жизни вы нас рассчитали? — спросил я.

— На 53 года, — ответил Нигматуллин…» (А не 120 — как в той ветви!) «…Лично я хотел добиться большего, но в январе вы уже должны были быть готовы. Ничего, это не абсолютный предел, а только гарантийный срок. Средняя продолжительность жизни человека — 80 лет, но в принципе можно прожить 203. Есть предположения, пока ничем не подтверждённые, что в древности один человек прожил 242 года…»

(Да, есть такие данные… А о Ли Чунъюне — речи нет?)

«…— Люди могут достичь этого, совершенствуя своё физическое здоровье, — ответил Виталий. — Для нас остаётся только гигиена умственного труда и нравственная чистота. Но вы не учли того, что до…» (скольких лет?) «…ваша жизнь… фактически…» (Убрано — в отредактированном варианте рассказа?) «…Потом, когда вы молоды и полны жизненных планов, вмешивается любовь, вынуждающая человека совершать бессмысленные поступки.

— Это уж слишком! — возмутился Нигматуллин. — Я вижу, вы усвоили всё, о чём мы говорили в вашем присутствии, но как раз этого вы не поняли!

— Не все люди понимают это, — возразил Кулатов.

— И вообще, — продолжал Нигматуллин… — давайте говорить откровенно. Мы ведь не знали, что вы не машины, а существа…» («С тех пор я больше никогда не машина ни при каких обстоятельствах», — вспомнилось вдруг из того перевода!) «…Мы ввели в вас много чисто специальной информации, предназначенной для космических полётов, но для того, чтобы быть полноправными членами цивилизации землян, этого недостаточно.

— Это значит, что мы будем ограничены в правах? — спросил Охрим.

— Я не это хотел сказать. Впрочем, и это тоже. Некоторые права человек получает только с достижением так называемого совершеннолетия, когда он уже может полностью отвечать за свои поступки. У людей этот возраст наступает в 18 лет. Для вас такой возраст определить будет трудно, так как опыта у нас нет, вы первые. Но вы должны пройти тот же курс обучения и воспитания, что и люди, по прохождении которого вас будут считать совершеннолетними…»

(Всерьёз? И… как?)

«…— Да, но на каком уровне мы находимся сейчас?

— На каком? — переспросил Кулатов и задумался. — Это трудно сказать. Да, вопрос сложнее, чем мы предполагали. Вас нельзя сравнивать с людьми. По уровню грамотности и способности решать некоторые технические задачи вы уже находитесь на уровне совершеннолетия. Но у вас нет никакого опыта жизни в обществе людей, вы не знаете законов и моральных норм поведения… Действительно, на какой же стадии вы должны вступить в процесс среднего образования? Не посадишь же вас на одну парту с третьеклассниками. Да, тут придётся искать нестандартное решение…»

(«Нет. Не может быть, — вырвалось у Кламонтова (здесь). — Не мог я…»

«Или это… не ты?»— вырвалось и у Мерционова.)

«…Я не всё понял в словах Кулатова, но тоже стал думать, как тут быть. Я знал, что люди до определённого возраста растут и развиваются. Но разве они в этом возрасте не поймут… Нет, раз Кулатов так говорит, значит, не поймут. Как-то в перерыве между тренажёрными испытаниями я слышал разговор Нигматуллина с Кременецким о том, что какая-то сторона мышления появляется у человека только в 5 лет, другая — в 10, eщё какая-то — в 12… Неужели действительно человек столько времени остаётся неполноценным? В таком случае, если не принять мер безопасности, кто знает, что он может сделать даже из добрых побуждений? Нет, сейчас речь не об этом. Наверно, киборг, у которого все грани мышления с момента рождения включаются в познавательный процесс, быстрее человека пройдёт этот самый курс приобщения к человечеству.

— Кажется, я знаю, — сказал я. — Киборг быстрее человека пройдёт этот курс, потому что у человека мозг развивается со всем телом, а у киборга он готов.

— Вот это да! — восхищённо произнёс Кулатов. — Надо же, как много вы о нас знаете! Мы и не подозревали, что говорили обо всём этом при вас. Да, конечно, вы могли бы пройти быстрее. Но нахождение в среде людей не заменишь ничем. Я имею в виду не нас, не коллектив института, а людей вообще. Если вы будете проходить курс средней школы здесь, отдельно от людей, вы не поймёте людей, а наше влияние ограничит возможность выбора профессии…

С этим я уже не мог согласиться.

— Так, что же, ползти по программе обучения вместе с людьми? Делать вид, что мы не понимаем того, что понимаем в действительности лучше их?

— Да, здесь противоречие, — согласился Кулатов. — Конечно, первое время вы будете быстрее людей двигаться по программе. Но потом скорости сравняются. С этого момента мы и начнём.

— А когда это будет?

— Пока точно не знаю. И всё-таки вам придётся проходить и то, что вы уже знаете. Ничего страшного — такого будет совсем немного, и только по двум учебным дисциплинам: физике и химии. А до того момента, когда сравняются скорости, вы будете жить здесь и проходить программу, начиная с…

— С середины 3-го класса, — подсказал Нигматуллин.

— А разве они знают всё, что во 2-м? — не согласился Кулатов…

— Уравнения с одним неизвестным они могут решать в уме. Грамматика им ни к чему. Я знаю это по себе: когда много читаешь уже в раннем возрасте, все правила и нестандартные слова укладываются в подсознании… В практической жизни их ведь никто не вспоминает. Остаётся иностранный язык… впрочем, не везде он начинается со 2-го класса. Во многих школах — только с 5-го.

— Значит, иностранный язык начнём со 2-го класса, а всё остальное — с 3-его, — сказал Кулатов.

— Зачем нам иностранный язык? — спросил Ренат. — В ваших разговорах я много раз слышал, что на иностранных языках печатается клевета и дезинформация.

— Ну, понимаешь, — стал объяснять Нигматуллин, — они понадобятся вам потому, что на них печатается много технической информации. Я понимаю, такое объяснение вас не удовлетворит, у вас возникнут вопросы, как высокоразвитая техника в некоторых странах сочетается с неуважением международного права… Но я не сумею этого объяснить. Лучше будет, если вы сами сделаете собственные выводы, когда у вас будет достаточно информации.

— Всё это понятно. А когда мы пройдём весь этот курс обучения, что будет дальше? Будет у нас возможность выбора профессии, как у людей, или мы предназначены только для работы, вредной для…

— Конечно, будет такая возможность, — ответил Кулатов. — Вы сможете выбрать любую профессию. Правда, вы не сможете заниматься тяжёлой физической работой. Вы ведь были рассчитаны на лунную гравитацию. Может быть, возникнут и другие ограничения, связанные со складом вашего мышления и характера. Но по достижении совершеннолетия в правах мы вас ограничивать не будем. Надеюсь, что никаких осложнений не возникнет…

— А какие могут быть осложнения? — спросил Виталий.

— Не знаю. Я сказал это просто так, на всякий случай.

Некоторое время все молчали. Впечатление было такое, что всё уже обсуждено, за исключением одного вопроса, который никому никак не удаётся… нащупать в своём сознании… Наконец напряжённую тишину нарушит голос Охрима:

— А когда мы начнём?

— То есть? — не понял Нигматуллин.

— В ближайшее время, — ответил Кулатов, который сразу понял, о чём идёт речь. — Только мы ещё подумаем, с какого именно момента начать. Долго мы думать не будем, кое-что вы успеете пройти ещё в этом году. Да, мы же не перевели, — он встал и подошёл к столу, где был календарь, на листах которого были предусмотрены специальные графы для заметок. Например, на вчерашнем листке было написано: «12 часов. Лётные испытания». Я думал, что Кулатов хочет сделать ещё одну пометку. Но он просто перебросил в другую сторону ещё один листок, и открылась дата: четверг, 15 ноября 2018 года…»

— Ах, вот когда… было бы! — вырвалось у Кламонтова (здесь)…

И — конец главы в записи?..

И… Текли секунды — а молчание всё тянулось…

(А — что сказать?..

Увидеть себя — таким, в такой ветви!)

…— Ещё информация, — вырвалось у Вин Барга даже прежде, чем сам понял это. — Я всё понимаю, но давайте воспримем её спокойно. А тогда и будем думать…

146. Беглец в чуждом мире

«…Ход исследования Земли.

1. Голографическая экспедиция (тела — на Иораре, души — на Земле). Первоначальный односторонний контакт. Шок от некоторых сторон жизни землян. Решение продолжать контакт…»

(Что? Как… это?)

«…2. Поиск мест, где земляне получают образование. Удивление медлительностью обучения и взаимоотношениями землян в детских учреждениях и семьях. Невозможность получить этим путём достаточную информацию о Земле.

3. Выход на вузы и библиотеки. Удивление убожеством земной информатики в сравнении с уровнем производства. Невозможность понять землян таким образом из-за их слабой телепатической способности… и невозможности для голографического образа (отдельной души) иорарианина перемещать материальные предметы, и кратковременности сеансов связи из-за риска и затрат энергии…»

(Снова — как план текста? Где уже — иорариане так изучают землян?

А образ… Школьный класс, и то — смутно?)

«…4. Решение внедрить душу иорарианина в тело земного подростка. Выбор добровольцев. Отправка экспедиции «во плоти» для… нелегальной последовательной пересадки частей мозга эмбрионов… родившихся с амелией в труп с бьющимся сердцем…» (Зачёркнуто.)

«…4. Попытка открытого контакта. Реакция землян: «Сгинь, нечистая!»

5. Решение внедрить душу добровольца-иорарианина в тело земного школьника. Отправка экспедиции «во плоти» для взятия мозговой ткани эмбрионов с пороками развития тела…» (нет) «…и тела с бьющимся сердцем и мёртвoй корой мозга (вместе с установкой для поддeржaния жизнедеятельности трупа; знаний, полученных в предыдущих фазах контакта, оказалось достаточно)…»

(И зачем это?)

«…6. Перевод души тяжело травмированного на местной межпланетной линии астронавта в тело землянина со сборным мозгом. Десантирование в район курортного города в конце августа (дальше по плану иорариан — свободное поступление в школу без оставшихся неизвестными аорарианам документов; средства на жизнь — за работу в колхозе; жильё — курортный город выбран ввиду избытка жилья, как поняли иорариане; в крайнем случае — открытое признание…»

(Опять — «изучение землян изнутри»?)

«…7. Полная неудача с жильём и школой. Задержание на ночной улице. Детприёмник, травматология, интернат, психбольница, «опознание» взрослым психопатом как своего племянника…»

(Какая уже по счёту… проекция судьбы Лартаяу?)

«…побег к месту, где оставлен прибор связи…» (И что зачёркнуто: «…постоянное слежение невозможно из-за больших затрат энергии, в предыдущих фазах контакта — кратковременные сеансы наблюдений…»?)

«…для передачи вывода о бесперспективности контакта и совета со своей цивилизацией относительно своего будущего…» (Ах — к предыдущей фразе!)

«…8. Встреча по дороге с первым землянином, поверившим иорарианину. Первый разговор и очередное задержание…

9. Госпитализация иорарианина в больницу, где работает психиатр… знакомый первого землянина…

10. Бесперспективность широкого контакта. Решение о прорыве в погранзону, где оставлен прибор связи…

11. Совет Иорары (в т. ч. по идее киборгов, выдвинутой землянами)…»

И — всё? Кажется…

Да, план — ещё как литературной версии чего-то?

Но — и образы! Школьный класс; потом — мальчик, где-то на дороге в степи за городом…

«…Сон не приходил. Острое тугое напряжение, мешая спать, мешало и думать… Сами собой то закрывались, то открывались в ночную тьму глаза, то накатывали, то отступали, позволяя на короткое время обманчиво расслабиться, тревожные мысли. Что делать? Как быть дальше?

Он не сделал и малой доли того, ради чего был послан сюда. Ничего не понял в событиях, которые с ним происходили, даже не смог убедить никого в том, кто он такой. И самое страшное, что всё это время не мог ничего сообщить своим, потому что сразу же утратил связь… и никто на родной планете даже не догадывается, где он. Кто мог хоть на мгновение предположить такое… Конечно, отправляя сюда, его готовили ко всяким неожиданностям, но не к таким же!

И что теперь? Как он, по-прежнему ничего не понимая в здешней жизни, и прежде всего того, почему он сразу оказался здесь кем-то низшим и недостойным, опять сможет играть какую-то роль? Как сможет он понять, местных жителей, если за все долгие дни и ночи те не дали ему возможности понять себя?

Оставить всё? Бросить? Бежать? Откопать прибор связи, и…

Мысль была настолько неожиданна, что… Кременецкий…» (?!) «…даже вскочил с кровати. Пол отозвался громким скрипом под ногами. Звук заставил его вздрогнуть. Он не имел понятия о времени. Музыка и голоса на втором этаже как будто затихли уже давно, но что, если это «давно»… только в таком состоянии, в каком он здесь, а на самом деле… недавно? Не хватало ещё, чтобы проснулись…

Мысль о том, что будет тогда, заставила его вздрогнуть ещё раз. И без того саднили ноги, исхлёстанные тонкими прутьями по всей длине от пояса до пальцев ног, а потом ещё и по передней поверхности бёдер… Если так с ним обошлись вовсе непонятно за что… то что ожидает его за ночное пробуждение? Разве не за это ему в первую же ночь в этом доме едва не сломали тяжёлой палкой все бедренные и берцовые кости, не говоря уже о мелких костях ступней? До сих пор удивительно, как он отделался только ушибами…

Ну, а если сейчас они не проснутся — то что ждёт его утром? Опять сумасшедший дом? Ведь он не в состоянии выполнить два взаимоисключающих условия, которые поставлены перед ним, существом низшей категории, высшими существами. Те, кто назвали его своим сыном, сожгли его одежду, и это было в их власти; но те, к кому он должен ходить каждое утро на странные ритуалы запоминания и забывания никому из их участников не нужной информации, требуют приходить именно в той, сожжённой одежде, оставшаяся не годится, а не сделавших так отправляют в сумасшедший дом, и это тоже в их власти. А ведь сумасшедший дом — это не место, откуда выходят здоровые, как он думал раньше. Теперь он знает, что там расшатывают остатки психики, ломают волю, и оставляют тихо умирать. Как он, низший, сможет противостоять воле высших? Тогда ему повезло, его забрали в этот дом, и насилие над его телом и душой химическими препаратами — сменилось насилием чисто физическим, которому он более-менее мог противостоять, но в другой раз вряд ли повезёт. Родина не дождётся от него известий, и кто-то другой повторит его путь…»

(И это — по тому тексту? Или — в какой ветви?

Инопланетянин в земном теле — под именем: «Кременецкий»? И… почти что — судьба Лартаяу?)

«…Но что он скажет своим? Что он так и не понял, почему так поступают эти существа? Что никто так и не снизошёл до разговора с ним? Что учиться у них нечему? А вдруг это не так?

Остаться и понять их? Но как — сквозь раскалывавшую сознание боль от варварского усмиряющего препарата в сумасшедшем доме? Сколько можно выносить эти издевательства? Разве мало ему всего пережитого после того страшного дня, когда он очнулся в реанимационном боксе с развороченной грудью и расколотым черепом?…»

(Ещё там, «у себя»?

Но «усмиряющий препарат» — уже на Земле?

И… читали же, в земных газетах поздней перестройки — и не могли поверить!)

«…Да, в том-то и дело. В таком облике, как сейчас, он может жить только здесь, а кем он будет там? То тело растёт в анабиозе, регенерация едва поспевает за ростом…

А если не растёт? Если его сочли погибшим? Нет, не могли они так поступить…

Кременецкий весь похолодел от этой мысли… Умереть на чужой планете — что может быть страшнее!

Но… может быть, есть всё же какая-то надежда? Неужели среди жителей этой планеты, таких разных, не найдётся никого, хоть в чём-то близкого ему и его соотечественникам?

Поздно! Завтра и за появление в неподобающей одежде, и за непоявление на ритуале лжеобучения его ждёт сумасшедший дом!

Значит, всё-таки бежать? Но как? Что ему понадобится, чтобы не быть задержанным в дороге?

Сопровождающий высокого положения? На это надеяться нечего, да и неясно, как местные жители определяют, кто из них какого положения. Поезд, автобус, самолёт — всё не годится, всё рискованно, везде могут схватить. Легковой автомобиль? Как его угнать, он запомнил, подслушав разговор в специальном доме для низших, которых не взяли к себе или отвергли высшие…»

(Детдом? Как всё — точно и метко!)

«…Однако на управление им надо иметь право, причём право это могут потребовать как нечто материальное, и надо немедленно предъявлять, иначе станешь низшим и попадёшь опять в этот дом, а он немногим лучше сумасшедшего. Ехать ночью? Да, но где его угнать здесь, в деревне? Это не город, здесь их на улицах не оставляют. Угнать мопед, оставленный тем, кто назвал его своим сыном? Но тот, став на время низшим, всё же остался высшим по отношение к нему, Кременецкому. Ну, и что? Два местных года пройдёт, пока он вернётся и увидит, что мопеда нет…» (И тут… отчим-арестант?) «…Сарай не охраняется и не запирается, вывести мопед несложно, но вот выйти за ограду… Главная калитка — для привилегированных, для него, низшего — лишь узкий проход в стене кустарника. Сам-то он пролезет…»

(Но это здесь — глухая земная осенняя ночь!)

«…а вот мопед? Ладно, это потом. Что ему нужно в дороге? Атлас дорожной сети, деньги на пропитание, документы и одежда…» (Которой… уже нет?) «…Всё там, наверху, да и документов он ни разу не видел, и не знает, какие нужны. Ах да, ещё часы! Он же не знает, сколько времени… Но как всё это взять? Наверху… по меньшей мере, шестеро высших в непонятном полубезумном состоянии, в которое они сами себя ввели, а здесь, внизу — он один, низший и не знающий, что где хранится…

А если попробовать вспомнить? Ведь ему приходилось убирать в комнате наверху, собирая теши, разбросанные вошедшими в полубезумие, а то и в полное безумие местными жителями. Что же он собирал? Обломки, осколки, обрывки не в счёт, нужны только целые предметы. Ключи? Да, он своими руками вешал их на гвоздь, но какие… от чего? Одежду он тоже собирал и укладывал в шкаф, но никогда не видел своей…» (Как это? Ещё не надевал?) «…Правда, в одном шкафу есть два нижних ящика, которые при нём ни разу не открывали. Атлас дорог — в нижнем шкафу, это точно, но где деньги и документы?

Наверху скрипнула открывшаяся дверь. Кременецкий вздрогнул и, напряжённо застыв, прислушался.

— Не надо… Прошу вас, не надо, меня же заберут… — раздался снизу хриплый голос той, что назвала его своим сыном…

— То есть как? — ответил другой, замедленный и заплетающийся от дурмана голос. — Он проиграл? Проиграл. Значит, как договорились, пойдёт…»

(Ах… Уголовник, проиграв в карты — должен сделать что-то ужасное!)

«…— Да он в одежде спит! Чтобы не просыпался ночью от холода, когда не надо, понял?

Руки Кременецкого автоматически, без участия его воли, пронеслись вдоль всего туловища сверху вниз, ощупывая одежду — ту самую, неполагающуюся, оставляющую открытой ноги ниже верхней трети бёдер и руки ниже середины плеч (или плечевых костей — как будет правильно на местном языке?), которую он собирался искать в шкафу! Потрясённый Кременецкий так и застыл с поднятыми к воротнику руками. Неужели он в самом деле сошёл с ума?…

— А кто сказал, что я собираюсь… — вслед за этим прозвучало запретное слово, смысла которого Кременецкий за всё время так и не узнал. — Он так легко не отделается.

— Стойте! — раздался резкий испуганный крик. — Вы что хотите делать?

— А ты не кричи, забыла, с кем говоришь? — лениво-угрожающе пpoизнёc ещё один голос. — Сама убедишься, что ничего он не подожжёт. Иди за ним, будешь зажимать рот своему… — прозвучало ещё одно запретное слово. — Потом приду, проверю…

— Не надо, — задрожал от всхлипываний голос той, что назвала его своим сыном. — Завтра же все увидит. Вы уйдёте, а мне отвечать… Может, грудь или спину?

— Не увидят! — рявкнул тот же голос. — Не пойдёт он никуда! Или забинтуешь и так пойдёт, или скажешь, что это он сам себе… чтобы долго туда не ходить! А что до того, уйдём ли мы, так мы и прийти опять можем…»

(Точно: притон садистов! И к таким попал — инопланетянин?)

«…— Кто ж сам себе такое сделает… Вы же ему кость прожжёте, крик будет на всю деревню… А бинтовать — так на бинты надеть нечего. Забирайте тогда его совсем, другого возьму… Постой… Оставь… Давай что-то другое…

Раздались приближающиеся шаги. Несколько мгновении Кременецкий отчаянно пытался выломать сковывающие ноги приспособления…» (там — и те колодки?!) «…одновременно с этим лихорадочно соображая, чем обороняться — а были в комнате только кровать, странная опора для сидения без спинки у окна…» (табуретка?) «…и на подоконнике — тетради, чертёжные принадлежности, поразительно тупые пособия для лжеучебных ритуалов и две половины развалившегося футляра для них…»

(Портфель? Вот точно!)

«…и тут же распахнулась дверь и в комнате вспыхнул свет, сразу ослепивший Кременецкого…

…Трах! Раздался оглушительный треск, кто-то ещё успел произнести запретное слово — и тут же чтo-тo неимоверно тяжёлое вмялось в тела вошедших, хрустнувшие костями. Исступлённый утробный стон наполнил комнату. В ужасе Кременецкий отпрянул назад и оказался у стены. А кровать? Кровать — с вырванным полом, к которому она была прибита — лежала, переломленная пополам, поверх бьющихся в конвульсиях, стонущих тел? Верхняя створка сковывающего устройства отлетела далеко в угол, И… это сделал он, Кременецкий? Ведь больше не то что в комнате — во всём доме сделать это было некому…

— Перестарались, — хохотнул кто-то сверху. — Кровать сломал, а ещё бьётся. Ладно, кончайте там, а то весь сгорит!..»

(Сверху? Там — второй этаж?)

«…Итак, скрытые резервы организма, которые не уберегла его от тяжёлой травмы на орбите у родной планеты и всего, что затем было — здесь наконец-то помогли ему, но он убил двоих «высших». А кто знает, сколько их ещё там? Скорее бежать, другого выхода нет!

Кременецкий сорвал с руки одного из «уже почти трупов» часы, сунул себе в карман, встал, выключил свет, снова присел, попытался добраться до брючного кармана того же убитого, но не успел. Яркая вспышка сзади заставила его обернуться. Оказывается, раскалённый прут при падении приколол к полу край тряпки, заменявшей Кременецкому простыню, и теперь пламя лизало и край кровати, и брюки отчаянно молотящего обожжённой ногой по полу в предсмертных судорогах местного жителя высшего разряда. Что ж, уготованное им Кременецкому он получил сам…»

(И где-то — такими будут знать землян? Или… знали бы?)

«…К счастью, щипцы, которыми тот держал прут, валялись здесь же. Подхватив ими прут, Кременецкий выскочил в коридор, захлопнувза собой дверь. Здесь видимый спектр был короче, чем на его родной планете, и нынешними своими глазами в такой темноте он ничего не мог видеть, кроме уже остывающего багрового прута, но сверху уже спускался ещё один «высший», которого он должен был увидеть в отсвете пламени, когда тот откроет дверь.

Но получилось не так, как рассчитывал Кременецкий. Шаги вдруг прервались, и спускавшийся, тяжело соскользнув по жалобно скрипнувшим перилам, покатился вниз по лестнице.

— Ты что, сволочь? — раздался наверху чей-то крик.

— Не дури, убери стул… Типун… приказал, — тихо послышался Кременецкому ответ. Или «убери звук»? Во всяком случае, слова «звул» и «тибон» в языке местных жителей Кременецкому до сих пор не встречались, вот подсознание и подстроило этот странный сдавленный голос под знакомые слова…»

(Или и есть — такая кличка?

И…что ради такой озверелой деревни были готовы перетряхнуть мир — «там» тоже знают?)

«…Тем временем упавший сполз до самого низа и ударился головой в дверь. От удара она приоткрылась, и Кременецкий увидел торчащий из его спины нож, на изборождённом множеством царапин лезвии которого играли отблески подобравшегося уже к самой двери пламени.

— Всё слышал? — спросил кто-то сверху совсем близко. — Вложи ему в руку эту дрянь — и ходу отсюда!

— А это чьи ноги? — заорал другой… — Кого там придавило? Тут чужие! Сейчас убью эту… — дальше последовало ещё одно запретное слово.

— Горит! Смотрите, пожар! Быстро уходим!

Поняв, что «высшие» его увидели и на какое-то мгновение приняли за своего (хотя это прозвучало как: «Тут чужие»?), Кременецкий отскочил во тьму. Тут же совсем рядом над ухом просвистела пуля… Выстрела он не слышал — очевидно, пистолет был с глушителем. Издав резкий вздох, он упал на пол, широко раскинув руки… Правая рука оказалась у самого кармана убитого, но вместе с тем она была отлично видна стрелявшему сверху… У Кременецкого замерло сердце, когда он подумал, что по его pyке могут на всякий случай лишний раз выстрелить, но менять положение было поздно…

— В дерево попал, — донеслось сверху. — Пальни ещё…

— В кость, — ответил другой. — В дерево звук был бы не тот. Всё равно он тут сгорит. Вот я ещё плесну на него…

Кременецкий рванул труп на себя. Карман, за который он тянул, треснул, и из него выпал предмет, используемый как вместилище универсального товара…» (Кошелёк?) «…Сев у стены и накрывшись тяжёлым трупом, Кременецкий лихорадочно запустил руку в другой его брючный карман, потом во все три кармана верхней одежды, потом в карман ещё одного пиджака, оказавшегося под верхним… В этом кармане оказался пистолет…»

(Два пиджака… на ком-то одном, пьяном?)

«…— Покойник жив! Покойник, стой, мы пошутили!

Кременецкий выстрелит туда, откуда исходил голос. Звук у пистолета с глушителем был тихий, но вслед за этим воздух в доме разорвал такой визг, что у Кременецкого, готового, казалось, уже ко всему, всё содрогнулось внутри. Ломая деревянное ограждение, ещё одно тело грохнулось вниз.

— Сейчас я тебя, гад, всего изжарю!

— Не тот баллон, дурень, стой!..

Грохнуло так, что заложило уши. Взрывом из комнаты вынесло шкаф… и «высшего», который на нём сидел…»

(Что? Но… да!)

«…В пасмурное, показавшееся рядом с ослепительной вспышкой совершенно чёрным небо полетели обломки размётанной взрывом крыши и какие-то предметы, хранившиеся на чердаке. Взрывная волна толкнула труп «высшего» с такой силой, что наверняка впечатала бы Кременецкого в стену, не успей он напрячь руки, но и так он ощутил мгновенную тошноту, как будто ему выворачивало внутренности. В стену где-то сбоку ударил целый дождь осколков, она затрещала, и в дом ворвался свежий сырой ветер. Только тут Кременецкий ощутил, что быстро разгорающийся пожар почти превратил дом в газовую камеру… Уже после всего этого, происшедшего в одно мгновение, со двора донёсся треск рухнувшего на пристройку шкафа, глухой стук падающих из него книг (ли? Чтобы там — книги?) — и стена, в которую упирался спиной Кременецкий, стала зловеще крениться назад, и так же зловеще стало провисать перекрытие между этажами. Куда девалась стена, отделявшая верхнюю комнату от площадки второго этажа, Кременецкий не заметил…»

(Но — «копия» виртуального взрыва интерната на Фархелеме! Вплоть до слов о «газовой камере»!)

«…Подобрав вместилище универсального товара, Кременецкий сунул его вместе с часами в нагрудный карман, а пистолет — в другой, раздвинул руками щель между стенами, бросился к сараю. Сзади посыпались кирпичи. В слабых отблесках пламени он уже не увидел пристройки. Посреди двора стояла одна стена — к счастью, та самая, у которой оставался неповреждённый индивидуальный движитель…»

(Хотя — раньше уже было: «мопед»!)

«…Рядом в груде сломанных вещей, хранившихся в пристройке…» (сарае?) «…лежали перекосившиеся секции шкафа и отдельные книги… Из-под них торчала рука очередного трупа. Голова ещё одного валялась поодаль.

Кременецкому повезло ещё раз: атлас дорог он нашёл почти сразу. Только сейчас он догадался посмотреть на часы. Они оказались не стрелочными: в отражении пламени Кременецкий ничего не увидел. Тогда он нажал кнопку с левой стороны, уверенный, что делает правильно, но в осветившемся на мгновение прямоугольном экране мелькнули пять чёрных вертикальных палочек, одна из которых ещё успела в то же мгновение смениться двойкой. Итак, 1. 11. 11 по времени этой планеты. (То есть — данного часового пояса.)

…Снова положив часы в нагрудный карман, Кременецкий взялся за руль мопеда, вывел его задним ходом на тропинку во дворе, и бесшумно повёл по ней совсем рядом с грудой обломков. Сзади доносился треск заметно усилившегося пламени, в отсветах которого даже здесь, в дальнем конце двора, слабо мерцала стена живой изгороди с чёрным провалом в самом углу. Ни голосов, ни других звуков Кременецкий не слышал, но у самого входа в дыру… на всякий случае обернулся. В соседних домах ярко светились окна…»

(Никто не заметил, не бежал никого спасать? Ещё не сориентировались?)

«…Пригнувшись, Кременецкий стал проталкивать в дыру мопед, стараясь не выпустить руль из левой руки. Войдя до половины, мопед застрял, уперевшись рулём в две доски забора по бокам дыры…» (Так — «не совсем» живая изгородь?) «…Перехватив руль правой рукой, Кременецкий взялся левой за доску и, повернув её на ржавом гвозде, потянул на себя. Гвоздь без особых усилий согнулся, и гнилая доска просто сползла с него. Протолкнув мопед ещё дальше, Кременецкий оставил его с опорой на доску справа и стал пролезать в дыру сам. Оцарапав об острые безлиственные ветки голые руки и ноги, он, однако, каким-то чудом не повредил одежду и не уронил на грунт мопед, держа его за седло и толкая перед собой…»

(«Безлиственные»… Какое время года? Или просто — сухой кустарник?)

«…Здесь деревня кончалась. Впереди рельеф местности склоном уходил полого вверх. На фоне плотных мертвенно-серых облаков чётко выделялся волнистый профиль слабо всхолмлённой равнины. Раньше Кременецкий всегда выходил из дома здесь, и сворачивал направо или налево, смотря куда ему надо было пройти — вдоль окраины деревни к месту, где для жителей её распределяли материальные блага…» (магазину, что ли?) «…или выйти на тропинку, ведущую к другой деревне, где проходили ритуалы запоминания и забывания…

Эта тропинка пересекала широкую дорогу, на которую ему надо было выйти, но сейчас свернуть налево он не мог — живой изгороди у забора соседнего дома не было, и он, идя вдоль забора, оказался бы в пятне света от окна…»

(Как и… другой Кременецкий, Захар! Тогда, по пути на кладбище!)

«…Теперь ему предстояло выйти на тропинку наискось по пологому склону, почва которого была изрыта до мелких комьев — местные жители настолько изменили свою планету, что без этой и других искусственных мер по поддержанию плодородия прокормить их она уже не могла…»

(Хотя — просто пашня! Вот тут… верно ли?)

«…Приблизительно определив направление, Кременецкий повёл мопед по склону. В лицо ему вдруг ударил порыв ветра. Только сейчас он услышал его глухой тоскливый вой в ветвях деревьев. Идти было тяжело. И колёса, и ноги скользили и вязли, проваливаясь между влажными, обжигающе холодными комьями грунта, сырой ветер обдувал тело, (казалось, уже привыкшее к холоду за все ночи, проведённые во взорванном доме), проникая и под одежду; руки, дрожащие от холода, пришлось сжать покрепче, чтобы не выскользнул руль. Сзади уже доносились какой-то шум и голоса, но Кременецкий, как ни старался, не мог прибавить скорость. От пятна света он был уже далеко, но стоило кому-то догадаться направить светильник на склон — и он был бы как на ладони… Бесконечно долгим казался этот путь по склону, наполняя всё внутри тупым и каким-то жарким страхом — не способным согреть продрогшее от холода тело. Нельзя было ни перераспределить энергию в организме, направив тепло к коже, не было и надежды согреться — весь путь предстояло проделать в этой одежде, надеть на себя что-то ещё он не имел права…»

(Или… лишь он так понял? Попробуй пойми капризы взрослых!

А в чём он? Нет обуви, но есть карманы…)

«…Тропинка появилась неожиданно. Уже почти нечувствительными от холода ногами он ощутил под собой ровную поверхность. Теперь он смог идти быстрее, но ненамного — почва и здесь была скользкой от влаги. А ведь это время года называлось в этой части планеты началом тёплого сезона…» (весна?) «…и на этом основании…»

(Вагон — запнулся на миг?)

«…Кременецкому спустя несколько часов пришлось бы преодолеть бегом расстояние, едва ли четверть которого он прошёл сейчас; а в недалёком будущем, когда в покинутой им деревне был бы достроен дом церемонии запоминания-забывания — и в холодный сезон ему приходилось бы бежать вдоль окраины деревни примерно столько же, сколько он прошёл сейчас. Уж не потому ли его отправили второй раз в сумасшедший дом, что его тело на такое не рассчитано? Но почему те, кто назвали его своим сыном, не разрешили ему носить другую одежду?…» (Ах, вот что!) «…Пусть им нужно было, чтобы у него нестерпимо болели ноги, а в следующие дни с них стала сходить кожа — таковы уж моральные нормы жителей этой планеты — но это же после одного раза, а если бы ежедневно? Не отсюда ли столько безногих и безруких местных жителей?…»

(Так… просто — после войны же! Второй мировой?

А он и это так понял — попав к таким землянам?)

«…Как можно было подумать, что он выдержит такой холод? И согреться нечем — разве что теплом двигателя, приближая к нему то одну, то другую часть тела; но его можно будет включить, только когда тропинка перевалит через холм, и фар мопеда не будет видно из деревни. Верное отморожение первой степени — но теперь это не так важно: добраться бы до своих, а там у него будет другое тело, родное и привычное, пусть и зияющее пока нерегенерированными ранами…»

(Но… нет же такой ветви! Не знали!)

«…Перевалив наконец через холм, Кременецкий рукой поставил ногу на педаль, ничего не ощутив ею при этом, сел на мопед, запустил двигатель и поехал. Дрожь била его, едва не вырывая руль из рук, холод жёг ступни — но сильнее всего жгла обида за то, что так бессмысленно закончилась его миссия здесь. Вот он, контакт… Сколько тысячелетий многие поколения его сородичей мечтали о нём, но никто не мог представить, что всё кончится, не начавшись. Но не только обида — ещё и чувство вины. Пусть они здесь запросто укорачивают один другому жизнь, уродуют тела, причиняют физические и психические страдания — но у них в этом есть какая-то своя логика, а прав ли по этой логике он, убивший стольких «высших»? Пусть и поставленный в такие условия «высшими» же, что иначе он не смог бы даже просто покинуть планету? Неужели нельзя было бежать, некого не убив? Бежать хотя бы через окно, сорвав, правда, теплоизоляцию?

…Но так ли уж велика его вина? Разве у них во все времена их истории «низшие» не свергали «высших», занимая ил место? Разве они не насмехаются над нормами нравственности, которые сами же придумали? Разве не для того существуют у них эти нормы, чтобы их нарушать? Разве кара за грехи не делает их святыми мученикам? Так в чём же виноват он, Кременецкий? Что не явился к ним сюда восьмищупальцевым чудовищем из их сказок космического цикла? Пусть жители двух планет оказались на удивление похожи, но почему разумный не может понять разумного? Из тех же сказок следует, что и они так горячо жаждали контакта! Почему же всё так обернулось?…»

(А… похожи строением тела — значит, не та Иорара! Откуда же он?)

«…Да потому, что эти существа внутренне противоречивы! У них зaпрoстo меняются местами подвиг и злодеяние, истина и ложь; они скорбят о сломанных судьбах тех, кому сами же их сломали; они разделены на множество подцивилизаций, каждая с особым речевым кодом, и принадлежность к другой подцивилизации может быть моральной основой убийства; они заключают знание в рамки бредовых выдумок; у них никто не знает, чего хотят все, мнение одного становится догмой для миллионов; сложившая внутренняя структура их жизнеустройства всё время пытается взорваться изнутри, унося тысячи жизней, куда менее ценных в их понимании, чем определённый с рождения долг вредить другой подцивилизации во имя мнимого блага своей…И откуда только у таких существ взялась техника? Слаба телепатия; потребность познания — затыкают, как какую-то досадную дыру, придуманными с ходу выдумками, ничего общего не имеющими с peaльностью; прогнозировать результаты своих действий они не умеют; личность — ничто, долг страданий и смерти — всё; так откуда у них вообще какая-то культура? Не убеждением — физической силой, болью решается любой спор; не думать, не сомневаться — верить надо крепче, если понял, что ошибся; не добро — зло надо причинять ближнему, чтобы сделать из него героя-страдальца… Но как же у них вообще развился разум?…»

(Да, «лестная» характеристика землян! Но — какой эпохи, ветви?)

«…Развился — и заглох, удушив сам себя пустой игрой понятий; обязанностью верить, не проверяя; соблюдением раздражающего всех, но всеми же и отстаиваемого ценой жизни, сложного жизнеустройства. Нечего перенять у них, нечему у них научиться! Их заявления о готовности к контакту — самообман, как и всё прочее! Они даже не дают себе труда понять, что контакт уже почти есть — и вот его снова нет, и не будет! Пусть страдают, пусть прощают убийц, если у них смелость означает — жить рядом с убийцами в вечном напряжении!..» (Что? Это — дословно, тут!) «…Пусть получают ожоги, отморожения, пусть им втыкают в тело всё, что можно, пусть они ходят на свои церемонии отбитыми ногами и листает свои учебники-молитвенники отбитыми руками, если сами же хотят этого, и в этом видят справедливость! Пусть висит над ними с рождения долг неволи, ненависти, готовности рушить и убивать, если это для них священно! Нет единой цивилизации — есть биологический вид, образовавший много подцивилизаций числом от сотен… до сотен миллионов, которые никогда не станут единым целым! Либо — брак природы, либо — неудача ещё каких-то инопланетян по выведению разумного вида, гибрид биокомпьютера с бывшим хищником, если даже не паразитом! Ну, и пусть будет каждый из них без вины виноватым! Пусть никто не знает покоя в этой борьбе, пусть это закаляет их и делает твёрже в процессе… отупения, возврата в животное состояние!

«Понял!»— захотелось воскликнуть Кременецкому. Он едва сдержал себя. Вот она, разгадка! Свора дичающих стад! Цивилизация на пути к гибели! Разум не мог долго удержаться у хищников! А теперь, с этим выводом — скорее домой!

…Руль едва не выскользнул из окоченевших рук. Толчок вернул Кременецкого к реальности. Оказывается, почти нечувствительны от холода стали не только ноги, но и руки. Это было уже опасно. Кременецкий остановился, поставив мопед на откидную стойку, и, нагнувшись, приблизил руки к горячему двигателю. Деревню с домом церемоний запоминания-забывания он уже проехал…»

(И, значит… не просто — совпадение фамилий?

Но — что дальше?

Удар? Барьер?..)

«…Всё, хватит! Решено! Надо покинуть эту планету. Контакт с настолько чуждым разумом невозможен…»

(Ещё сомнения?

Нет! И всё вдруг — как-то иначе!)

«…Побег почти подготовлен, не ждать же, пока он сойдёт с ума от ночного холода и вечного ожидания боли. Но сначала надо подумать — что он скажет соотечественникам. Позже сделать это он не сможет, а пока только начало ночи, и бежать ещё опасно — самое время…»

(Так он — всё ещё в доме?

Всё — заново, сначала? Иная… версия?)

«…Запястья были скованы так, что ладони лежали на изголовье кровати, мешающем и сжимать, и разжимать затёкшие кисти рук; отвыкшее от сна без теплоизоляции тело била дрожь; саднили ноги, исхлёстанные тонкими металлическими прутьями по всей длине от пояса до ступней (к тому же, возможно, утыканные какими-то тупыми иглами, хотя часть их и осыпалась, когда он напряг кожу)… И это разумные существа? И вместе с тем — относительно высокоразвитая техника…

…Нет, не с этого надо начинать. У этих существ смысл жизни — не в развитии их разума. То есть разум всё же, хотя и медленно, но развивается, однако лишь как средство удовлетворения низших, порождённых доразумной эволюцией потребностей: завладеть, отнять, причинить боль, убить… Даже более того — полученное помимо основной цели их жизни истинное знание намеренно извращается, дабы соответствовать многие века назад кем-то заложенным «основам», не соответствующим объективной реальности. Нельзя подрывать сложившееся миропонимание… Тысячелетиями нагромождавшиеся одни на другие нелепости — незыблемы; познание, сомнение, переубеждение — опасны; все должны мыслить по-старому, и все — одинаково. Боль, лишение свободы, смерть — средства пресечения попыток, узнать больше, чем знал… Но что за разум, пресекающий самого себя, возвращающийся в дикое состояние? Как объяснить это своим?

А ведь это ещё не всё. Единомыслие и единодействие реализуются в рамках не целостной цивилизации, а некоего конгломерата «подцивилизаций», численностью от сотни до нескольких сот миллионов разумных особей; каждая такая подструктура цивилизации имеет свой речевой код, свою модель единообразия; взаимоотношения и между ними — те же доразумные, хотя биологически это — один вид. Мало того: сложнейшая структура общества внутри каждой из них (где разумная особь выполняет десятки обязанностей перед разными группами других разумных особей, проявляя не свою волю, а волю то одной, то другой из множества групп, членом которой является неясно почему) — так эта структура имеет своего параллельного двойника. Не одно единство внутри каждой подцивилизации — в ней борются два таких единства…»

(Это — о преступной среде? Или — тайных обществах?)

«…а чем выше ранг разумной особи в одной структуре, тем соответственно ниже он в другой, потому что они взаимопроникают, обладая сходным внутренним строением, и каждый связан десятками связей и тут, и там… Но что такое этот ранг? Возможность распорядиться жизнью и смертью того или иного числа особей, групп, иногда даже — групп… самих подцивилизаций. Но — почему они подчиняются? Как возникли эти ранги, почему они не исчезли, когда всякий стремится к повышения своего ранга? И как определилось, что именно у него, Мирослава Кременецкого…»

(Так… тут он — Мирослав?)

«…ранг самый низший… что он не распоряжается никем, а им — кто угодно? И почему сложилась и действует опять-таки целая система подтверждения рангов особыми материальными предметами, которые надо всегда носить с собой? Одни — подтверждают ранг в любой группе, другие, не менее сложные в изготовлении — только в какой-то одной, а в «параллельных» структурах ранг может определяться и без них, наугад — почему это так?…»

(Документы? Ему… его миру — незнакомы?)

«…И это не исчерпывает всей сложности жизни этих существ. Откуда взялась общая воля группы, если уже в самом начале пресекается всякая личная воля? Откуда взялись тысячи подцивилизаций? Почему общественное мнение возможно лишь на уровне одной подцивилизации?

…Допустим, у них слаба телепатия. Но почему тогда один решает, как должна думать сотня тысяч; и почему — при видимой покорности этой сотни тысяч — всё равно есть недовольные, один из которых может повысить свой ранг и навязать уже свою волю? Нет, дело не в пресечении воли, а в том, что всякая их воля слабо связана с реальностью. Ведь даже ему, Кременецкому, просто отказались верить, кто он такой, заявив, что в таком случае надо было явиться к ним в ином облике… Да, план внешнего строения тела жителей двух планет оказался удивительно похож — но откуда он мог знать, что ими заранее придуман… восьмищупальцевый облик инопланетян?

…Что им до реальной биохимии, иммунологии, биофизики, если у них всякий раз находятся пророки, точно знающие, что надо, к примеру, объявить все прежние высшие ранги низшими, истребить часть подцивилизаций, отсчитывать время вразрез с биоритмами, ликвидировать зимы, ночи, перекачать южные моря на север, и проблем больше никогда не будет! Они не исследуют мир, они выдумывают рядом с существующим миром другой, нереальный, они — пленники собственных выдумок. А цель существования многих их групп? Когда вместе изготовляют орудия убийства — это, хотя и с трудом, но можно понять; а вот когда — просто заставляют низших по рангу совершать бессмысленные действия и причиняют им боль, если те не сразу подчиняются?

…А основы жизнеустройства, определяющие, что можно делать, а что — нельзя? Определено, как и за что наказывать — но каждый связан и с параллельной структурой общества, а там тот же грех — подвиг, и подвиг — соответственно, грех. Поэтому наиболее наказанные — вместе с тем и наиболее уважаемые. Притом считается, что всякого грешника сделали таким все остальные члены подцивилизации, вместе взятые. Никто не виноват за себя, но каждый — за всех остальных… Значит, и наказывают не за свою — а за чужую вину? Да, похоже на то… Наказывают и без вины — например, за то, что не справился с управлением сложнейшим техническим комплексом, команды по управлению которым поступали быстрее, чем бьётся сердце; или не спал трое суток подряд и заснул за управлением, а… в результате — катастрофа? Опять-таки понять пределы возможностей своих организмов им не хватает ума…»

(Читал — такие судебные очерки?)

«…Опять же не так. Единство касается лишь веры в выдумки и долга ненависти к другим подцивилизациям, если у тех эта вера иная — но в обыденной жизни… Да взять хотя бы личный пример: завтра он, Кременецкий, ранним утром должен идти на обязательную церемонию заучивания ненужной информации с её последующим забыванием; но для каждой из здешних церемоний установлена особая форма одежды — а те, что назвали его своим сыном, сожгли всю одежду, оставив лить ту, которая ни для какой церемонии не годится. Зато однажды он уже получил 30 суток лишения свободы…»

(Что? По… какому закону?)

«…и завтра получит ещё 30, если не удастся побег, и никто не примет во внимание, что другой одежды у него нет. А обращение там таково, что любые сутки могут стать последними…»

(И сколько хоть это ему… земных лет?)

«…и никто даже не поймёт, как это ужасно — умереть на чужой планете. К тому же одежда сожжена якобы в связи с наступлением в этой части планеты тёплого сезона — но он, пока дошёл в тот день до дома этих нелепых церемоний в оставшейся одежде, совсем не чувствовал своего тела от холода — а потом в машине со странно коптящим двигателем… доставляющей в сумасшедший дом нарушителей порядков (специально, однако, придуманных, чтобы их нарушать!), у него стали нестерпимо болеть ступни, с которых через несколько оборотов планеты сошла старая кожа. Это случилось бы и с любым местным жителем, но что до того им, презирающим и насилующим реальность!

Ну да ладно. Хватит перебирать их странности. Теперь — гипотеза: почему они такие? Как им, удалось создать столь высокоразвитую технику при таком уровне мышления? Они — не продукт естественной эволюции на этой планете, а результат эксперимента ещё каких-то инопланетян, не вынесших космического одиночества и решивших искусственно создать разумную цивилизацию путём ускоренной эволюции каких-то местных хищников… Но разум долго не удержался у них, и сейчас они снова деградируют к животному состоянию, ожидая, однако. Пришествия неких «создателей» (не восьмищупальцевых, правда, а тоже двуруких и двуногих, изображаемых — как точная копия их самих. Трудно noвepить в такое крайнее сходство, но выяснить больше ничего нельзя.). Наверно, «создатели», разочаровавшись провалом своего эксперимента, уже не захотят сюда вернуться, но вот их-то и надо искать, потому что здесь разума вообще скоро не будет…»

(Вот как!

Нет, но… сам — откуда?

А «хищники» — конечно, не в филогенетическом смысле? В экологическом — и моральном?)

«…Жаль, конечно, этих существ… Среди них есть и удивительно совершенные физически — и как обидно сознавать, что не поговоришь с ними, как с подлинно разумными. Но тут Кременецкий бессилен, и ничего уже не сделаешь.

…С этим ясно. Теперь надо ещё раз продумать побег. Прибитые к спинке кровати деревянные наручники — уже тайком подпилены металлической чертёжной линейкой, их можно просто выломать; с аналогичным устройством, сковавшим лодыжки ног, он, правда, мало что успел сделать, но если как следует напрячься — можно выломать и его. Однако в этом уже нет необходимости — за день до отправки в сумасшедший дом он успел увидеть, как тот, что назвал его своим сыном, включает свой индивидуальный движитель, и где хранится горючее для него…

…В тот день сковывающие устройства раскрыли слишком рано…»

(А так… постоянно держали в них?)

«…чтобы заставить Кременецкого убирать верхнюю комнату от всевозможных обрывков, осколков, и обломков, в которые жители этой планеты превращают плоды своего же труда — вот Кременецкий и увидел через окно всё, что нужно ему для побега. Атлас дорожной сети укладывал в шкаф вместе с другими вещами — тоже он. Одежду — та, что назвала его своим сыном, даст ему сама, как это всегда бывает утром… Самое трудное — универсальный товар. Его здесь принято получать за полезную и бесполезную работу, обменивать на разные вещи, выигрывать один у другого, отнимать под угрозой смерти, незаметно забирать с собой чужие — причём это же постыдно, и все как-то наказывается…»

(Незнакома — и идея денег?

Но… тут уже — будто не звездолётчик? И — сам не знает, кого искать?)

«…Попытка получить универсальный товар за работу уже стоила ему 100 суток лишения свободы…» (??) «…значит, это не годится. Незаметно достать из комнаты? Тогда надо знать, где он там лежит. Обменять? Не на что. Не продумал он и того, откуда взять часы — надо же знать, сколько времени по странному счёту жителей этой планеты; не узнал, какой предмет, удостоверяющий право пользования индивидуальным движителем, надо иметь с собой на случай, если вдруг остановят на дороге самые привилегированные, само оскорбление которых словом — уже карается…

…Да, вот и ещё странности этих существ. Есть у них запретные слова, произносить которые можно только привилегированным, а обозначают они части тела и важнейшие жизненные функции. Более того, эти слова могут вставляться привилегированными в свою речь для обозначения чего угодно, а низшие рангом не вправе употреблять их даже по необходимости…» (Вот именно: при… незнании медицинских терминов!) «…Соответственно постыдным становится и всё то, что ими обозначается. Разговаривая с этими существами, всегда можно выйти на запретную тему и получить удар в лицо — хорошо, если лишь один…»

(И вывод — по впечатлениям от одной семьи? Нет, а… «100 суток ареста»?

Но вот — точно! По первой версии он — космонавт, а по второй — кто?)

«…Ближе к делу! После того, как та, что назвала его своим сыном, отправив его на церемонию запоминания-забывания, уйдёт из дома — он вернётся, выведет из незапирающейся пристройки индивидуальный движитель, и через ту же дыру в стене кустарника — главная калитка только для высших рангов — выведет его на тропинку, и поедет. Будет ещё темно, и его вряд ли кто-нибудь узнает…

Нет! Темно в это время было 30 суток назад! А индивидуальный движитель вполне может быть не заправлен горючим: два местных года, на которое лишён свободы за какое-то «тление малым летом» тот, что назвал его своим сыном — никто не вправе пользоваться им!..»

(«Растление малолетних», что ли?)

«…Да и равновесие на нём ещё надо уметь сохранить, а для этого — хоть раз попробовать управлять им, но не у всех же на виду!

…Значит — бежать прямо сейчас? Но как войти в верхнюю комнату? Одна ли там — та, что назвала его своим сыном, и спит ли она? А наручники? Разве они уже достаточно подпилены?

Кременецкий напряг руки, уверенный, что встретит сопротивление твёрдого материала. Но, к его удивлению, разделся треск, и верхняя створка наручников звонко стукнулась о пол. Стук отдался эхом в пустой комнате. Рывком присев на колени, Кременецкий попытался так же высвободить скованные ноги, но это ему не удалось. В тот же момент наверху раздался дверной скрип. Вспыхнувшая было радость освобождения мигом угасла, превратитесь в напряжённое ожидание.

— Что он там дёргается? — послышался сверху замедленный путающийся голос (эти существа намеренно употребили в пищу ядовитые для них вещества, нарушающие и голос, и координацию движений). — Проигравший, сейчас пойдёшь вниз!

— Не надо! — раздался в ответ хриплый умоляющий голос той, что назвала его своим сыном. — Меня же заберут…»

(И… снова всё это? Или…

И что за ветвь? Аресты на 30 и даже 100 суток… детей, вынужденных жить по «правилам» такой семьи, что — противоречат школьным?)

«…Кременецкому повезло ещё раз: и атлас дорожной сети, и одежду он нашёл среди вывалившихся из остатков шкафа вещей почти сразу… Быстрым рывком натянув на себя одежду, он сунул атлас за пазуху, и лишь тогда застегнул все пуговицы. Теперь надо было скорее уводить отсюда индивидуальный движитель — как-никак в его баке было горючее, а пламя уже заполнило всю комнату и угрожало вырваться наружу. Кременецкий взялся за руль движителя, и, выведя его задним ходом из груды обломков, бесшумно повёл по дороге.

Горючее в баке? А если нет?

Эта мысль заставила Кременецкого вздрогнуть. Быстрым движением отвернув крышку бака, он опустил в него подобранную с дорожки ветку какого-то дерева, опустил в бак, затем вынул и, поместив рядом с баком так, чтобы его дно было на одном уровне со сколом ветки, на ощупь определил границу между сухой и мокрой её частями. Бак оказался заполненным наполовину.

Теперь надо было определить по атласу, где он находится и куда ему ехать. Но звук взрыва наверняка разбудил местных жителей, и прежде всего надо было поскорее покинуть двор.

Кременецкий подвел движитель к дыре в живой изгороди, caм пролез в неё, и стал вытаскивать движитель за собой. Руль застрял в ветках, и ему пришлось сделать отчаянный рывок. Движитель, ломая ветки, выскользнул из цепких объятий кустарника — и упал бы прямо на холодный и влажный грунт, если бы Кременецкий столь же отчаянным усилием не удержал его за руль. И вовремя: сзади уже доносились шаги и приглушённые голоса…»

(И — треск пламени? Дом, наверно, уже горел вовсю?)

«…Итак, деревня осталась позади. Впереди рельеф местности уходил полого вверх. На фоне плотных мертвенно-серых с нитчатыми чёрными прожилками облаков чётко выделялся волнистый профиль слабовсхолмлённой равнины…» (Дословно, по… прежнему тексту!) «…Переплетение безлиственных веток отбрасывало далеко вперёд по склону мерцающие в отсветах пожара тени. Отсюда Кременецкий уже не мог быть виден со двора взорванного дома, но света ещё было достаточно — и он, откинув стойку движителя и сев на седло, расстегнул пуговицы, достал атлас и стал искать в указателе название деревни, в которой он прожил столько дней, и в которую вновь вернулся не по своей воле…»

(Из психбольницы? И это — принял за «арест»?)

«…Деревня в указателе не значилась. Тогда он стал искать известные ему по названиям крупные города, и вскоре приблизительно определил, в каком квадрате он находится…»

(Нет, а правда — где?)

«…Пункт назначения, где был оставлен прибор связи, он тоже нашёл без труда…»

(Так… всё же?)

«…но на мелкомасштабной карте всей части планеты, занимаемой тем союзом подцивилизаций, в который он попал, его не оказалось, и он несколько раз переходил от среднемасштабной карты одной части планеты к другой — пока не нашёл оба пункта, и не смог приблизительно проложить между ними прямую линию. Она оказалась направленной почти точно на юг…»

(А карта-то… СССР, СНГ, Гипербореи! Видно!)

«…Кременецкий вернулся к исходной странице и стал определять маршрут, стараясь держаться только отмеченных фиолетовым цветом важнейших магистралей этой части планеты. Это оказалось не таким уж простым делом. Дважды дорога исчезала за обрезом карты без указания следующей страницы, и приходилось возвращаться к самой общей карте, чтобы прочесть, на каких приблизительно страницах должно быть продолжение…» (Да — в отсветах пожара!) «…К тому же надо было учитывать и расстояния в тысячах основных местных единиц длины…»

(Ну… не знать «метра» — уж слишком! Вот… такие моменты — странно!)

«…и не только для того, чтобы выбрать кратчайший путь, но и чтобы на этом пути заправочные станции попадалась не реже, чем через 100 тысяч этих основных единиц, иначе он рисковал остаться посреди дороги с пустым баком. На двух участках, где главная магистраль делала большой крюк, ему пришлось определять расстояния по жёлтым линиям дорог среднего значения, с трудом разбирая в мерцающем свете пожара мелкие нечёткие цифры.

Наконец маршрут был определён. Кременецкий спутал атлас под одежду, пересчитал универсальный товар — его оказалось 62 основных единицы… плюс ещё ¹/₁₀ и ¹/₅₀ доли…» (62 рубля 12 копеек?) «…— и только затем посмотрел на часы. Они были древнего стрелочного типа, давно вышедшего из употребления на его родной планете — и он не сразу разобрался в их показаниях, а разобравшись — понял, что до полуночи ещё 2 с половиной часа…» (То есть — 21. 30?) «…А час здесь короток, нельзя терять время…

Сзади трещали и рушились стены дома. Выгорела уже большая часть того, что могло гореть, пламя стало ниже, и пляска света и тени заметно померкла. Кременецкий повёл индивидуальный движитель…» (всё же — «там у них» такой термин?) «…по склону, почва которого была изрыта до мелких комьев. Эти существа так истощили свою планету, что…»

(Вновь — та мысль о пахоте как «насильственном поддержании плодородия»?)

«…Идти по такой поверхности было тяжело. И колёса, и ноги проваливались и вязли между скользкими, обжигающе холодными комьями грунта. Вдали от тепла пожара тьма и холод окатили всё тело, открытое ниже середины бёдер и плеч. Руки стали дрожать от холода, пришлось сжать их покрепче, чтобы не выскользнул руль. Но согреться можно было лишь теплом работающего мотора — который он не мог включить, пока не вышел на тропинку и не достиг по ней другого склона холма, иначе свет фары могли увидеть из деревни. Нельзя было ни перераспределив энергию в организме, направив её к коже и особенно к ступням — половина его предыдущего тела, в котором это было возможно, уже второй год лежала в больнице, потому что естественный рост почти догнал по темпам регенерацию…»

(Так — и рост ещё не завершён? Того, «неземного» тела?)

«…ни надеть на себя какую-то дополнительную одежду — он ведь так и не понял, почему в нём видят «низшего», который даже украсть себе одежду не вправе…» (?) «…и как они вообще с первого взгляда определяют, кто из них какого ранга, и как с кем себя вести…

…Тропинка началась неожиданно. Кременецкий просто вдруг ощутил под собой ровную поверхность, которую не мог отличить на вид во тьме от разрытой окрестной равнины. Теперь он смог пойти быстрее, но ненамного — почва и здесь была скользкой от влаги. Ноги уже теряли чувствительность от холода, да и всё тело продрогло на сыром ветру, пробиравшем сквозь лёгкую одежду, и он ускорил шаг как только мог, временами едва не теряя равновесие. Из-за холма, по склону которого он поднимался, уже виднелись на фоне неба чёрные силуэты деревьев и вершина следующего холма — а тропинка вела всё вверх.

Удивительно, но он не заметил, в какой момент подъём перешёл в спуск. Видеть местность в такой темноте без фары он всё равно не мог, но… вдруг почувствовав, что больше не поднимается, на всякий случай обернулся. Оставленная им деревня уже скрылась за холмом, и больше ни огонька не было вокруг. Тьма будто обступила его со всех сторон — и он как-то особо остро вдруг ощутил свою отверженность от этого мира. Отверженность — но одновременно и столь же острую жалость к этим существам. К тем из них, кто ещё не утратил подобие разумных — но чьи потомки через сколько-то тысяч лет неминуемо должны были выродиться в нечто хищное, дикое и уродливое, без малейшего проблеска мысли на оскаленном подобии лица. И останутся — лишь медленно разрушающиеся города, проваливающиеся дороги, ржавеющие машины…»

(Что — и тогда, на набережной, представилось Джантару!)

«…распадающийся многими миллионами лет уран — бывший когда-то снарядами и минами. Или же они этими снарядами уничтожат сами себя, и нечему будет даже ржаветь. Они и сейчас в своей интеллектуальной деятельности не способны подняться выше примитивной хитрости; и те, что изображают учителей, врачей, обществоведов — не способны понять, что за чушь несут…»

(Пропаганда… конца 80-х! Когда же — там это?)

«…Кременецкий был так погружён в эти тяжёлые мысли, что сам не заметил, как и когда сел на индивидуальный движитель и поехал, легко сохраняя равновесие…» (И навык — был? В этом теле?) «…Он не думал сейчас даже о своей родной планете, где не надо будет врать, воровать, убивать… где ценится сама разумная личность, а не её ранг — всё сознание было заполнено мыслью о гибнущей цивилизации, которой нельзя помочь…»

…И вмиг — всё исчезло!

Не дав рассмотреть и дорогу в свете фар мопеда…

Обрыв? На — этом?.. На… таком прогнозе — судьбы земной цивилизации?

(И… во второй версии — уже не «внедрённый агент» под видом школьника? Просто — оставлен на Земле в этом теле, пока своё — не регенерировано?

А — имя? Какая связь?

Или… Что ещё?..)

«…Троллейбус быстро бежал по пыльной окраинной улице. Тучи пыли вздымались из-под колёс машин, выезжавших из бесчисленных ворот в грязных облупившихся, неопределённого цвета, заводских стенах. Казалось, что все цвета в этот тяжёлый пасмурный день куда-то исчезли, и всё вокруг пропиталось едкой серой пылью…»

(А виден — яркий, солнечный!

Но… почти как промзона в Арахаге? Хотя машины — земных марок… Да что это?)

«…— Вставай, — кто-то дёрнул… Хельмута за плечо. — Дай участнику войны сесть…»

(И… уже не текст? Далее — «наяву»?

Да… Голос — вошёл в сознание, как холодная тупая игла! Он — замер, не зная, как реагировать… Всё равно скоро выходить — но неужели больше некому уступить место? Кроме — него, Кламонтова?)

…— Вставай! — толчок в плечо едва не сбросил его с сиденья. Да, это уже страшно…

Весь салон неодобрительно загудел. А Кламонтов услышал грохот своего сердца — и лишь миг спустя пришло чувство реальной опасности… Лихорадочно заработала мысль: сказать ли — то, на что имел полное право? Но как прозвучит голос? Впрочем, он уже начал вставать…

— Быстро вставай! Нализался, как свинья…

— Я не могу быстрее, — наконец объяснил Кламонтов, хватаясь за спинку сиденья впереди, чтобы не упасть. И тут же его грубо толкнули в спину, он едва успел схватиться за верхний поручень… Всего минута до нужной остановки — но что успеет произойти?

— Он не может быстрее! Ну, вы видите, как обнаглели, сволочи! В милицию сдать, и дело с концом!

— За что? За сотрясение мозга? Что я, виноват, что со мной это случилось? — наконец не выдержал Кламонтов. К его собственному удивлению, голос прозвучал отчётливо.

— Так что ж ты вставал, мог же сказать… — произнёс кто-то спустя несколько секунд мёртвой тишины.

— Сказать? Так вы же специально согнали с места человека с замедленной реакцией, который сказать сразу не может! — признание казалось ещё обиднее умолчания, но вернуть сказанные слова он уже не мог. — Вы же видите: кому плохо, кто болен, у кого неприятности — вот и цепляетесь! Попробовали бы вы задеть — здорового и сильного!..

— Что ты меня позоришь? — зашептал кто-то сзади. — Тоже мне, борец за чистоту нравов! Где тут участник войны?

— Ещё неизвестно, из кого этот, — прошептал другой (о нём, Кламонтове?). — Заденешь таких, а потом…

— Какой ещё «участник»? — громко ответил возмущённый старческий голос. — «Малой кровью, на территории врага»… Великий вождь мудро просчитался, армия героически драпанула, оставили нас умирать с голоду в оккупации, потом вернулись, увидели, что мы ещё живы — и на Колыму! А мы до сих пор живы — и вас, «участников», помним, какие вы есть…

— Да где ты видишь участника? — добавил ещё кто-то. — Это же просто дебил, значками увешанный! Нашёл, кому место уступать, дурак!..

— Было бы из-за чего ссориться, — ответил Кламонтов, уже выходя…

(Но — у своего подъезда? А дом… Ничего знакомого! Старый, трёхэтажный, облупившийся, и рядом — белая заводская стена! Ни в какой прежде известной ветви — он не жил в таком! Приоткрылась… новая?)

…— Убери! Не буду я есть эту дрянь! — пронзил слух вопль из-за двери. — У тебя тараканы в кастрюли падают! Сволочи! Ненавижу! Гады!..

(Тот — дядя, брат, или кто уж — по этой ветви?

Да, вот проблема: духи-паразиты! Что делают с людьми…)

…Уйти было некуда, и Хельмут, закрыв лицо ладонями, стал думать. Острое отчаяние как будто уже прошло — и он мог собраться с мыслями, если бы не эти вопли…

— Ну, а сварили таракана месяц назад — какое имеет значение? — донёсся голос бабушки. — Никто же не отравился…

В ответ раздался буквально звериный рёв, и что-то с грохотом посыпалось на пол. У Кламонтова невольно сжались челюсти, и мгновенный порыв едва ли несорвал его с места. Но — ни сил, ни времени ввязываться в скандал. Надо думать, что дальше…

Восстановиться в университете? Но как? Куда, в какие инстанции обращаться — если исключён… за что? Придумали бы предлог: неуспеваемость, прогулы, задолженность по взносам — это ничего не стоило бы документально опровергнуть; а то — непонятно-расплывчатое «аморальное поведение»! В самую точку: любая инстанция избегает рассматривать такие дела, ведь ничего нельзя проверить! Даже сам не узнал — в чём якобы состояло… И никто не знал — но никто и не вступился! Все лишь рады избавиться… Терпят — конфликтных «правдоискателей», двоечников, любителей выпить — а его, Кламонтова… Нет, назад его не возьмут. Да и сам бы к ним не пошёл — но сколько лет уйдёт на новые попытки поступления в другой вуз?

А у него в запасе — нет и года! Это пока — он тут, живя с 70-летней бабушкой и 22-летним сумасшедшим братом, имел право на отсрочку от призыва… Но — назавтра же после отчисления его вдруг вызвали в военкомат, и оказалось: отсрочка не положена! Нет, в семье ничего не изменилось — просто в военкомате кто-то в чём-то ошибся, а теперь вдруг «прозрел»! Очень похоже — как тот директор совхоза имел заранее открытые уголовные дела на подчинённых…

(Адылов… или Одилов — как его, по разным ветвям? Он же — этим «прославился»?)

…Вот такими «цивилизованными» оказались нравы в университетском городе — куда переехали специально! Покинув — чистый уютный райцентр, откуда до всесоюзно известных курортов можно доехать на пригородном автобусе… Да и только ли здесь — так? И что толку в скандальных разоблачениях — если всё равно «призывают» и близоруких, и с нефритами, и даже дебилов (вроде того, со значками) — угрожая тюрьмой за «неисполнение конституционного долга»? Но не всё ли равно, на два года осудили или на пять — кому там и года не прожить? «Конституционный долг»… Старшее поколение что-то задолжало истории, но тем — ордена и почёт за отвратительно устроенную жизнь (да орден и с позором — всё равно орден); а долг платить своим здоровьем и жизнью — им, которые никого не раскулачивали, не ссылали, не доказывали, что гены в хромосомах «ведут к открытой поповщине», не взрывали храмы (чтобы эту поповщину закрыть?), да вовсе — не сделали ничего такого, за что старшие требуют… особого уважения к себе! А ведь уже сказано многое: как — в госпиталях умирают от непосильных нагрузок не выявленные вовремя больные; как — судимые и сумасшедшие призывники запросто воруют гранаты, а потом в мирных кварталах льётся невинная кровь; и как — эти «защитники Родины» порой не могут защитить и себя… И что тракторист — профессия, и туда берут не всякого, а танкист — не профессия, туда призывают кого угодно, а что был не годен — выясняется по итогам аварий… Но что толку, если всё продолжается, как было? И вроде бы свободный гражданин — заранее узнаёт, что станет рабом потерявшего человеческое подобие «старшего товарища по оружию»! Растравили душу — а потом всё равно иди «служить»…

Но как понять это — теперь, на четвёртом году перестройки… (То есть — 1988-й?) Правовое государство… Как оно может — культивировать уголовные взаимоотношения среди людей, которым доверено оружие? Вернее — доверять кому попало оружие, учить приёмам борьбы… Случись в самом деле внешняя агрессия (ещё каким-то чудом неядерная) — кому её отражать? Кто встанет — против высочайшего класса армейских профессионалов? И это — лишь ради тупой уравнительности, маниакальной тяги прогнать через «перевоспитание» вcex, дабы не обидеть лодырей и хулиганов? Как в школе — где способный должен перелопатить горы однотипных заданий, пока последний дурак не перестанет хватать двойки…

(Буквально подумал — словами Лартаяу?)

…но в школе хоть оружия нет, и все живут у себя дома! И даже призвать некоторых не в армию, а восстанавливать Нечерноземье — было бы логичнее: много не наработают, зато лопата — не граната…

Но это — вообще, а как быть конкретно ему? Пусть годен лишь для нестроевой службы — что это меняет? Даже если жить дома, а «служить» в том же военкомате — все эти унизительные мелочи устава: вскакивать, просить разрешения сесть, войти, выйти? Для других — элементарно, а ему — проблема! А диагноз — видите ли, не тот, чтобы освободить вовсе…

…Вот именно — диагноз! И ни в диспансере, ни в военкомате — не верят, когда начинает рассказывать о себе! Ведь в документах — значится нечто иное! Сколько раз просил дать взглянуть в его амбулаторную карту — вдруг и туда по ошибке попал эпикриз брата? А теперь ещё пошла речь об операции…

(Какой?

Не… той же, хирургической?

Нет! Разрыв…

Но — могло быть? И это — некая исходная ветвь, неведомая прежде?)

…Он думал: отсрочку дали — сначала по состоянию здоровья, потом — как студенту (ведь состояние здоровья при поступлении пришлось скрыть)… А что дана… по уходу за братом, к которому даже не знает, как подойти — и подумать не мог!

Да, но раз больше не студент — зачем и скрывать, чем болен? Однако — и не скрывал! Наоборот, скрывали от него — и теперь важнее всего, что в бумагах значится иное! А что именно — ему знать нельзя, и… неизвестно, какие жалобы предъявлять врачам, чтобы подходило под тайный диагноз! И самое страшное — что диагноз этот права на отсрочку не даёт…

…А ведь — как будто уже всё сказано! И — о призывниках с нефритами, отитами, близорукостью (которых через пару месяцев возвращают — и какими — хотя они — ещё долгие годы могли бы жить и работать!); и — как опасен битый и запуганный человек с оружием, которое к тому же нетрудно у него украсть; и — это, про тракториста и танкиста… И даже: что бывают даже и гении очень узкого профиля: композитор — так и не освоивший деление «уголком», или — физик-теоретик, у которого горела любая экспериментальная установка… Но нет — «призывают» и таких! Разговоры разговорами, но вот… гражданина, пока ещё свободного — предупредили, что его ждёт — и как быть? Почему — всё это так чудовищно подло?..

И что хоть за смысл: в противостоянии обученных армейских профессионалов — с одной стороны, и чуть ли не воспитателей детсада и студентов консерватории — с другой? «Не умением, а числом» — на случай ядерной атаки? Или просто — мания «перевоспитать» всех неизвестно от чего? И как сами не боятся жить в стране, где армия — не столько «щит Родины», сколько «школа перевоспитания»? Ладно бы «перевоспитывали» в монастыре — там хоть оружие не достанется кому попало…

…Но да, это вообще, а что — конкретно? Пусть годен лишь для нестроевой — что это меняет? Опять же — не дома, а где-то далеко, в казарме, полной грязных обросших матерящихся самцов, едва отмеченных печатью разума? А если каким-то чудом возьмут в сам военкомат (тот, где пока грозят трибуналом) — кто поймёт, что у него замедленная реакция? Эти ничтожества в погонах всё объясняют «женским воспитанием»… Можно дойти до исступления, доказывая, что и как на самом деле — без толку: всё решает полуграмотная сволочь…

(Ах, и это поветрие: все беды — от «недостатка мужского воспитания», от «изнеженности»! А придёт в школу педагог — дворовый вожак, и всё — как по маслу?..

Или — как в дмугильской семье: усталому ребёнку — могли не разрешить сесть, больному — лечь, голодному — поесть во «внеобеденное время»? Внушая так — «уважение к старшим»?)

…А казалось бы, чего проще: лечь в больницу, обследоваться, подтвердить, что армия может обойтись без него! Нo — нигде ничего не сказано о правовом статусе таких людей! Наоборот: «выбор предоставляется хирургу»…

(Выбор… чего?)

…Так где гарантия — что не сделают операцию насильно, разрушив его личность, чтобы получить лишь солдата на два года службы — а что будет с ним потом? И… как и кому верить — в государстве, чья ещё недавно столь гладкая и благополучная история вдруг вздыбилась горами трупов?..

Что же: в самом деле бежать за границу? Но куда? По паспорту он поляк… но польский знает слабо, английский — ещё хуже, латышский — за границей не поможет, как и литовский… Кто знал, что, кроме русского, нужен будет хоть один иностранный? И как перейти границу с таким здоровьем… чтобы, избежав сумасшедшего дома здесь — попасть туда там? Где и какое законодательство — насчёт таких людей, как он? А ведь надо — без промаха! Любая бюрократическая канитель, попытка что-то официально выяснить — выведет на его след, и…

Или — каковы там эти учреждения? Есть ли одиночные палаты? Знать бы, как всё сложится — спросил бы Вин Барга!

Точно! Вот кто поможет!..

…Обрыв! Как — с разгона о столб…

(И «искра мысли» от этого удара: всё же 1989-й? В… Прибалтике?

А — «тот» Кременецкий? Где он, кто он?..)

…— То есть, могло быть? — донёсся шёпот Кламонтова.

— И вот что от тебя отведено, — потрясённо добавил Мерционов.

— Уже кем-то, до нас, — уточнил Тубанов.

— Но… — начав, Кламонтов не продолжил.

— Чего мы ещё не знаем! — добавил Ареев. — В том числе о себе…

— И на чём всё держится — для нас же…

— И тот «другой» Кременецкий… — начал Мерционов. — Это же не Захар, и не его брат! Да и… когда это?

— Выходит, что — на той ветви, в годы нашей учёбы, — ответил Вин Барг. — Но где, какой райцентр: не тот же «Пайштым»? Кыштым на самом деле… (Давно уже решили так, не найдя иного объяснения!) …Но то — Урал, а это — где-то на юге?

— Да, «Пайштым»… — откликнулся Кламонтов. — Так и не установили, что за ветвь…

— Давно запутались наши судьбы, — понял Мерционов. — И кто-то их распутывал… А тут — «ещё один» Кременецкий, Мирослав! Кто бы это? Правда, не та ветвь: в той ты — Халмет Кулатов…

(Пауза. Но и — ещё догадка…)

— Родион, — наконец решился прошептать Мерционов. — Мы же так ничего и не знаем о нём…

Да, столь невероятно — что мысли спутались в первый момент…

Родион — инопланетянин? С такой историей? Вправду?..

…— Так давайте смотреть дальше! — не выдержал Кламонтов. — Хотя… что?..

(Ведь обрыв — и там, с мопедом, на склоне!)

— Нет, а… — вдруг понял Вин Барг. — Вагон ищет — и что-то сейчас будет! Давайте ложиться, ждать!

(Хотя — никто и не вставал? И… где едут — не знали!)

— Да, — уже согласился Мерционов. — Посмотрим…

147. Путь в мир людей

«…Да, тот разговор состоялся 15 ноября 18-го года. А теперь в моей руке… железнодорожный билет с датой 15 ХII 1. Прошло три года и один месяц… И вот теперь, через это время — трудно понять, как в том разговоре Нигматуллин и Кулатов не учли очевидных, как теперь кажется, вещей…»

(Итак — 15 декабря 2021-го…

А лексика — да, порой непривычная! Не «спустя», а — «через»!)

«…Вот, например: что заставило их решить начать наше обучение с середины 3-го класса? Чем они руководствовались, вынося такое решение? Неужели они думали, что мы не понимаем простейшую математическую логику? Или хотели, чтобы мы обязательно увлеклись… стандартными для детских книг… историями из жизни диких зверей, наделённых способностью говорить, но лишённых морали?…»

(А правда: какая тут мораль — для киборгов?)

«…Ведь мы уже тогда знали, что никакого…» (или?) «… такого разума у зайцев и уток нет… и люди из Института знали, что мы это знаем. А потом пришлось и разубеждаться в том, во что да уже было поверили. Так называемые народные сказки вступили в противоречие с первыми, предварительными обзорами точных наук из программы тех же классов. И никто из людей не смог дать вразумительный ответ на вопрос: зачем они пытались внушить нам то, во что не верили сами? Правда, кое-кто вспомнил, что тогда мы казались ему далеко превосходящими уровень 3-го класса — да и не могло не казаться, кaк я теперь понимаю. Более-менее понятно объяснил эту дурацкую ситуацию Кварцхава. Оказывается, всех людей во все времена воспитывали на этом. Bсё равно неубедительно. «Во все времена» люди верили… в чудеса… но ведь уже в прошлом веке суевериям был дан серьёзный бой…»

(Вот так… по этой ветви!)

«…А, может быть, люди просто хотели уменьшить разрыв в уровне начала изучения английского языка и всего остального? Скорее всего, это так. Хуже всего то, что и по-английски мы должны были читать те же, совершенно не интересующие нас примитивные тексты, так что никакого морального стимула не было. Потом язык стал даваться нам всё труднее и труднее. Наверно, люди в своё время чего-то не учли в нашей конструкции. Или не учли еще раньше, создавая разные языки. Лучше было бы, если бы можно было каждому русскому слову поставить в соответствие одно-единственное английское, и наоборот. А так пришлось пытаться выстроить в своей памяти совершенно иную систему речи и мышления, и поставить её в соответствие с привычной, несмотря на огромную разницу в законах кодирования информации. На практике это оказалось невозможным. Надо было помнить соответствия не только между словами, но и между целыми фразами… помнить, в каких случаях в этой системе употребляется то, чего нет в нашей, и без чего можно обойтись… Подводила и многозначность слов. Вполне нормальная фраза при переводе приобретала такой вид: «Уборка положила перед ним женщину бумаги и попросила нарисовать все приметы и рассказать, когда и где он её проиграл». При попытках переводить так, как подсказывает подсознание, было не лучше…»

(И — пропуск? Но и… будто — некая «тень» того перевода!)

«…Это получалось при переводах с литературного языка. В научных текстах пошли такие обороты речи, перед которыми мы были бессильны. Нельзя было даже понять, где подлежащее, а где сказуемое… В общем, с новой системой кодирования информации мы справиться не смогли. Надо сказать, что мы не испытывали в ней никакой нужды. Всё, что нас интересовало, мы могли прочесть по-русски… Так и осталось непонятным для нас то, почему изучение иностранного языка считается у людей обязательным.

Как и предполагали люди, сначала мы овладевали всем… предлагаемым нам материалом быстро, но к концу 19-го года скорость уже заметно снизилась. В начале 20-го года стали обнаруживаться ещё и диспропорции. Если научную информацию, которая нас интересовала, мы усваивали по-прежнему быстро и легко, то так называемая «программа по литературе» не вызывала у нас никало интереса и продвигалась с большим трудом. Может быть, это и предопределило дальнейший ход событий…»

(Сразу — повеяло тревогой!)

«…В принципе мы могли бы продвинуться гораздо дальше, если бы не эта обязательная для всех людей и совершенно непонятная для киборгов «программа по литературе», к которой приходилось то и дело возвращаться, отрываясь от полезной информации. И на всё у людей был один ответ: всё это всегда должен был пройти каждый человек. А потом люди стали выражать беспокойство тем, что у нас, как они говорили, «затянулось приобщение к культурным ценностям человечества»… Виталий однажды сказал: «Я чувствую подсознанием, что такие «культурные ценности» нам не нужны, но не могу сформулировать этого в сознании и объяснить понятно для людей»…

Да, мы не хотели или не могли принять чего-то такого, что люди считали необходимым для нашего будущего. Наверно поэтому люди решили, что скорости обучения — наша и людей — уже сравнялись, хотя сравнялись только средние скорости…» (Как это?)

«…Итак, было решено начать наше совместное с людьми обучение с середины 8-го класса. Вообще-то Кременецкий и Нигматуллин настаивали на самом начале 8-го класса, но не получалось по времени…

…Решение было принято ещё 20 августа, а ведь ещё предстояло решить вопрос о том, где мы будем жить. Не годились ни общежитие, ни интернат — там сразу догадались бы… кто мы… Решено было поселить каждого из нас, на квартире у человека, по какой-то причине не имевшего своих детей, причём такого, который мог бы предоставить нам все возможней для интеллектуального совершенствования и утверждения в жизни. Несмотря на то, что вокруг нас соблюдалась государственная тайна, людей, неспособных иметь детей из-за генетических нарушений, оказалось более чем достаточно…

…Впрочем, это только сначала. Для решения этого вопроса была роздана комиссия во главе с Сунирой, и всё стало на свои места. Комиссия знакомила кандидатов в наши приёмные родители с их задачей и обязанностями, проверяла их прошлое, проводила социологические тесты. Поначалу мы не присутствовали на её заседаниях, нам доставались только результаты. Сунира боялся, что из-за недостаточного опыта мы можем выбрать не тех, кого надо. А так всё было ясно. Сразу откладывались в сторону анкеты, где в графе «местожительство» значились Англия, Япония, Западный Берлин…» (всё ещё — отдельный?) «…в ответах на вопросы о методах воспитания — намерения определять наши профессии, не считаясь с призванием, в других графах — «католик», «буддист», «боксёр-профессионал», «частный предприниматель», «наследник престола»… и даже: «осуждён за заражение гонореей»… Причём отбирали анкеты мы сами, винить тут было некого…»

(Всё же — сами? И… «буддист» — чем не подходит?)

«…В тех случаях, когда в анкетах мы не могли разобраться сами, нам помогали люди. Но и после всего этого претендентов стало лишь втрое меньше, чем раньше, то есть вдвое больше, чем надо. Тогда комиссия стала проводить их собеседования с нами… Вот тут нам пришлось хорошо подумать над нашим будущим. Четверых предстояло выбрать, четверых — отвергнуть. Впрочем, одни отказался в первый же день второго тура. Оказалось, он хотел взять на воспитание киборга, сходного по интеллекту с дошкольником…» (?) «…чтобы не было ни возни с пелёнками, ни «попыток непослушания и критики в мой адрес», как он выразился.

— А что бы вы сделали со мной, когда я достиг бы нынешнего уровня? — спросил я его.

Он не ответил. Этим он так точно определил свой моральный облик, что с ним всё было ясно… Зато труднее было с другими. Следующей лишней оказалась женщина, которая утверждала, что отказа нам ни в чём не будет. Надо было увидеть её квартиру, чтобы понять: в ней место аристократу…» (в каком смысле?) «…а не киборгу. Услышав, что Охрим собирается монтировать радиосхемы, а Виталий — проявлять цветную фотобумагу, она упала в обморок. Квартира предназначалась для того, чтобы любоваться иностранной мебелью, а не для активных действий…

Ещё одному кандидату нужна была уже сложившаяся личность, для которой уже было приготовлено рабочее место — рядом с собой, на вредной для людей работе, из-за которой, кстати, и была потеряна способность иметь детей…

…Итак, осталось пятеро. И тут вдруг обнаружилось, что лишними могут оказаться двое. Когда комиссия решила сделать так, чтобы мы, четверо киборгов и пять человек, прожили некоторое время совместно и определились по психологической совместимости пары киборг — человек, конечно, предполагалось, что лишним будет один. Уже через неделю определилось…» (или) «… было замечено, что Виталий часто держится в стороне от всех с одним из кандидатов — депутатом Верховного Совета СССР, директором какого-то совхоза в Краснодарском крае Аркадием Тубановым…»

(Что?!)

«…Тут всё было ясно… Он первым из нас получил отчество и фамилию. Уже после того, как ему выдали свидетельство о рождении на имя Виталия Аркадьевича Тубанова…»

(Точно! Не описка!)

«…и другие нужные документы, определилась вторая пара — Ренат и профессор Магнитогорского университета Ахмед Юлдашев, а затем и третья — Охрим и… известный спортивный комментатор из Алма-Аты… Куралбек Цян… Тут люди спохватились, что, давая нам тогда ещё неофициальные имена, не думали, что они соответствуют какой-то национальности. А теперь получалось: что, если Виталий Тубанов — русский, а Ренат Юлдашев — башкир, то Охрим Цян…» (кто?)…

…— Ну… совсем кто-то незнакомый! — прошептал Тубанов (здесь).

— Но кто он тебе? Не… прапрапрадед же? — осторожно спросил Мерционов.

— Нет! Я его мало знал, но там — не такой! И ростом выше, и волосы светлее…

— Так… твой отец? — понял Мерционов. (То есть — нынешний? Ведь «тот» отец — и был прапрапрадедом «теперь»!)

— Но он — не агроном, а инженер в городе! Афанасий Тубанов, а не Аркадий… И главное: если не может иметь детей — там… нет меня? Я… не могу продолжить свой же род?..

…А запись — продолжалась? Беззвучно, без информации — как пустая лента в кассете?

(И вдруг — страшная мысль: а если и той записи… нет? Там, дома, в 1993-м?

И вообще: всё — иначе? Из-за… вот этого?)

«…Ну, а я ни с кем из людей не сошёлся, и в конце остался один на двоих, выбор между которыми сделать не мог. У людей уже был разговор о том, чтобы считать лишними двоих и найти ещё кого-то, но решение наступило неожиданно. О встрече со мной попросил человек, у которого была своя семья и дети. Но это был родной брат одного из тех двоих — космический монтажник Станислав Ферханов…»

(А не — Ферхатов? То есть, фамилия — нe та? Не от Захара?)

«…После встречи с ним я понял: ради связи с ним стоило жить рядом с тем кандидатом, который был мне ничуть не ближе других. Такое решение очень удивило людей и особо Нигматуллина — именно он был кандидатом, выбывшим в финале… Да, я привык к нему, и было много общего. Я никак не мог отделаться от какой-то непонятной насторожённости в отношении Нигматуллина из-за того, что…»

(И, сквозь помехи: «…именно он… придумал… вмонтировать… скважину… в память… и ещё…»? Что за ужасные подробности? Советский учёный — не мог бы!

Или вообще — странно «перетасовано»! Всякое представляли, но такое…)

— Кажется, у арабов, в Йемене, есть имя Ферхан, — как эхо, прошептал Мерционов.

— И… не тот Кременецкий, — добавил Кламонтов. — Что за ветвь, как понимать её?..

«…Ну, вот и всё. Для разъезда был выбран день 15 декабря 2021 года. Сегодняшний день…

…— 14. 30,— сказал Виталий, взглянув на часы. — Охрим уезжает через 5 минут. А Ренат ещё только ждёт посадки…

— Граждане пассажиры! — услышали мы объявление. — Грузо-пассажирский поезд № 1236-й сообщения Талды-Курган — Фрунзе подаётся на 1-й путь. Пассажирские вагоны, следующие до Фрунзе, находятся в хвосте поезда; беспересадочные вагоны сообщения Талды-Курган — Львов… в голове…

…А в это время наши товарищи на других вокзалах слышали другие объявления, звучащие примерно так:

— Автобус сообщения Талды-Курган — Алма-Ата отправляется с 1-й платформы…

— Объявляется посадка на самолёт ТУ-134, следующий рейсом Талды-Курган — Магнигогорск…»

(И — всё ещё TУ-134?)

«…Мы взяли свои вещи и пошли к голове поезда.

— А зря Охрим не согласился ехать одним поездом с нами, — сказал Виталий.

— По-моему, он сделал правильно, — не согласился Тубанов…» (Тот, Аркадий?) «…— Ему не дали бы билет в беспересадочный вагон до станции, на которую прибывает весь поезд…»

(И «там» нелады со сферой обслуживания!)

«…— А Ренат? — спросил Виталий. Ему всё-таки хотелось бы, чтобы мы все ехaли в одном вагоне и сходили по очереди. — Он же мог доехать с нами до Брлика и там пересесть на поезд, идущий до Свердловска…

— И там опять пересаживаться?

— Между прочим, — вмешался я в разговор, — Брлик тоже находится ближе Луговой, где нас отцепят.

— А долго мы будем стоять? — спросил Станислав Ферханов. — Кто-нибудь из вас знает?

Ответа не последовало… Этого не знал никто.

— А не всё ли тебе равно? — спросил в ответ…» (Его брат?

И сразу — что-то нeпpиятное… и знакомое? А виден — смутно, как и всё там!)

«…— Тебе всегда всё равно, потому что ты не любишь скорость. Ничего, сейчас войдём и узнаем, — с этими словами Станислав переступил на ступеньку вагона. За ним последовал Тубанов. В руках у каждого из них было только по одному чемодану, в которых были в основном не их, а наши с Виталием вещи. Пётр Ферханов попытался войти следом, но упустил один из чемоданов прямо в лужу. От неожиданности он вздрогнул, рюкзак потянул его вниз, и он упал бы, если бы его не поддержали мы с Виталием. Рядом с грохотом упал другой чемодан.

— Дa что вы стоите? — закричал Пётр Ферханов. — Помогайте!

— Мы же весим всего по 43 килограмма, — ответил я, пытаясь вернуть его… в нормальное положение.

— Хоть бы чемоданы из лужи достали! — продолжал он возмущаться, пока Тубанов помогал ему подняться в вагон. — Там же вся тёплая одежда! Ничего вы ещё не понимаете!

Я уже знал, что самые частые его слова — «вы ничего не понимаете»…

Когда мы вошли в вагон, кое-как дотащив чемоданы, Станислав уже стоял в коридоре и смотрел на расписание, предназначенное явно не для прицепного вагона, а для поезда Фрунзе — Львов, к которому нас должны были прицепить завтра.

— В 11. 43 мы уже поедем из Луговой с другие поездом, — сказал он. — Стоянка будет никак не больше 5 часов. На это ещё можно согласиться. Знаете, однажды мне пришлось ехать из Львова в Махачкалу, так вагон стоял в Киеве 8 — а…» (Помехи.) «…С тех пор я не люблю ездить прицепными вагонами, если стоянка больше 5…

«Как хорошо, что я не человек», — подумал я…»

(И эти нелепые стоянки прицепных вагонов — по 11 часов и более! Не говоря о маршрутах: например, Черновцы — Симферополь… через Львов! А нa стоянке и туалет не работает…)

«…— В 20. 38. 18 декабря прибываем в Чарджоу, — продолжал Станислав…» (Но… так долго? Описка?) «…—Там нам придётся расстаться… Да, Гepман, я же забыл тебе сказать, что меня вызвали в Центр подготовки космонавтов. В Чарджоу я должен пересесть на поезд Ашхабад — Москва…

Вот так известие! Я уже думал, что хоть до Энема мы доедем в полном составе… Что же я буду делать эти два дня, которые мы будем ехать до Ровно… С Петром Ферхановым мне даже поговорить не о чем, в этом я уже убедился. Он больше любит обсуждать подробности всяких исторических событий, а меня больше интересует будущее.

— Значит, вы не будете переправляться с нами на пароме? — спросил Тубaнов…»

(Да, Афанасий! Видно! Но — моложе! Явно — не за 70, как будет в 2021-м «здесь»!)

«…— Не буду. Да я и не очень люблю плавать по морю.

— Да ну? — удивился Тубанов. — Я думал, что профессия космонавта чем-то сродни…

— Нет. Вся эта моpская романтика…»

(Заминка. Неясно…)

«…ничего не стоит по сравнению с очередной орбитальной вахтой…»

(Будто закончил Станислав — ту фразу? Хотя — явный разрыв! И смысл вышел — не тот!)

«…Наши места в поезде распределились так, что двое из нас должны были занять двухместное 10-е купе, а трое — три места в 9-м купе на другом конце вагона…»

(А… четвёртый, при той секретности — ещё некий охранник? Хотя — не видно!)

«…Мне было всё равно, где ехать, и я решил спросить Виталия, где будет он. В это время дверь 9-го купе открылась, и я услышал, как Пётр Фepханoв что-то говорил соседу по купе:

— В 44-м году его увезли в Германию. Он там работал на ферме у какого-то немца. Вставали они там всегда ровно в 6. А какой был порядок… Да закрой же, чёрт возьми!

Последняя фраза предназначалась Виталию, который выходил мне навстречу. Он что-то сделал у розетки на стене вагона и сказал:

— Напряжение нормальное, всё в порядке.

Только тут я увидел в его руке вольтметр…

— Как распределимся по купе? — спросил Виталий. — Может, нам вместе занять 10-е?

— Правильно, — согласился Тубанов. — Вы ведь скоро расстаетесь. А мы поедем в 9-м…

— Сейчас я перенесу вещи, — сказал Виталий.

Когда он входил в 9-е купе, я опять услышал голос Петра Ферханова.

— …одна болтовня. Свобода личности, критики, самокритики… Да вы знаете, сколько зарабатывает инженер в…

…Виталий находился в купе долго… Я уже решил пойти посмотреть, что там происходит, но дверь снова открылась, и я опять услышал отрывок из разговора:

— …да вы, что же, этого не знали? Там рабочая неделя — 35 часов! А что касается производственного травматизма, тaк у нас же никогда ничего не публикуют. Всё идеально и всё единогласно… А в свободной стр…

Дверь осталась открытой, но голос почему-то замолк на полуслове. Я догадался, что Пётр Ферханов чем-то возмущён, но не хочет передавать плохое настроение всем. Только я так и не понял — чем.

— О чём они там говорили? — спросил я Виталия, когда мы расположились в своём купе.

— Я не понял, — ответил Виталий. — Как будто о том, что в других странах и порядка больше, и жить лучше, чем у нас. Только я в этом сильно сомневаюсь. Я же помню, что рассказывал Сунира про Японию… следили за формой одежды, а он из-за сильного потоотделения не мог носить чёрный пиджак, и его из-за этого не брали на работу. Когда он был одним из многих тысяч безработных, он был им не нужен. А теперь они даже при такой безработице нашли бы ему место, но он не хочет… Ну и правильно. В разумном существе прежде всего надо ценить разум.

«Как хорошо, что я не человек, — подумал я опять. — И ещё как хорошо, что я живу не в Японии.»

— А почему Нигматуллин не пришёл нас провожать? — спросил я. — Он же обещал.

— Он разводится с женой… — ответил Виталий. — И всё из-за генетических нарушений. Сначала она заявляла, что не хочет иметь детей, и им будет и так хорошо. А теперь…»

(Но сквозь помехи — прорвалось:

«…говорит, что хочет… и придирается, что он погубил её лучшие годы. Подожди, как же она говорила? Не способен на большое чувство, на рыцарскую любовь… Что-то вроде. В общем, она думала, что он будет удовлетворять все её капризы, а для него наука на первом месте…»?)

«…Как ты думаешь, он прав?

— Прав, — ответил я. — Нельзя заставить человека отказаться от жизненных планов.

— Но ведь и его жена вынуждена была менять работу, кoгдa он…»

(«…переехал из Москвы в Киев, и затем сюда…» — уж вовсе затёрлось помехами!)

«…— И это помешало осуществлению её планов?

— Нет. Просто в Киеве на новой работе платили меньше. У неё и планов-то больших нет…

— Ничего не понимаю. Ей с ним не нравилось, но она всё-таки жила с ним. Почему?

— Люди называют это любовью. Лично я не понимаю, что это такое.

Мне вспомнились слова Нигматуллина о любви: «…но как раз этого вы не поняли!» Что же это такое? Может быть, надо пожить среди людей, чтобы понять?…»

(Но странно: и — никакого образа жены!)

«…Виталий встал и закрыл дверь купе на все три запора. Зачем он это сделал, я понял только тогда, когда он стал заряжать кинокамеру… Кулатов предупредил нас, что проводники почему-то придираются к тем, кто делает съёмки из вагона…

…Поезд чуть вздрогнул и медленно тронулся с места… Мы поехали. С этого начиналась новая часть нашей жизни…»

(И — перерыв в рассказе? Вдруг…

Но как понять: отчим Захара — в «том» 2021-м стал отчимом Германа Ферханова?..

И — что ещё? Дальше…)

«…Итак, я опять зашёл в тупик. Вернее, в два тупика сразу. Получалось, что без их разведчиков действительно не обойтись… Но как их обнаружить? Ведь те «летающие тарелки» из прошлого века — в этом я уверен — оказались пустой сенсацией…» (?) «…и не имеют сюда отношения. В конце концов, корреспондент того журчала, который Пётр Ферханов достал неизвестно где, мог вполне добросовестно ошибаться. Но эти нематериальные фигуры в скафандрах…»

(Что? Уже — на Земле?)

«…начиная с 2000 года видели многие люди в Америке, Китае и Японии. Набралось уже около тысячи наблюдений, в том числе 120 фотографий. Столько людей ошибаться не может. Да, но как вступить с ними в контакт? Они же… растворяются в воздухе при приближении людей. Как дать им понять, что я не собираюсь использовать их мощь в военных целях? Все уже перебранные варианты никуда не годятся. Нельзя ждать в вероятном для их появления месте, имея при себе какую-то эмблему — никакая эмблема не убедит их в миролюбии…» (?) «…Нельзя изображать терпящего бедствие — любая ложь может погубить всё. Попытаться передать им какие-нибудь сигналы? Но какие? Кто знает, есть ли у них радиосвязь? Никто ведь не видел даже их кораблей. Может быть, они мгновенно перемещаются в пространстве, и никаких кораблей им не требуется. Просто передать сообщение в виде световых импульсов, закодированных азбукой Морзе? Но они исчезают при включении источников света… В общем, тупик…»

(И это — где-то в 2022-м?)

«…Да, но ведь какие-го люди побывали где-то у них? Но они видели только их самих, и ничего больше. Наверно, они решили, что эти люди для контакта не годятся. Да, выхода пока не видно.

Зашла в тупик и работа над программой, которую я хотел бы распространить через инопланетян… Если люди не верят людям, пусть инопланетяне дoкажут, что надо строить коммунизм по всей планете. Но ведь сначала надо знать — как строить? А тут… целая куча вопросов… Как доказать человечеству, что за охрану природы надо взяться немедленно и сообща? Каким образом мгновенно ликвидировать опасность войны? Ведь инопланетяне до сих пор этого не сделали — значит, сделать должны земляне. Как сделать так, чтобы люди добросовестно работали без материальной заинтересованности, чтобы больше думали о насущных проблемам планеты, и меньше — об обеспечении собственного быта? Планета на грани гибели, а они обеспокоены только тем, где достать только что вошедшие в моду магнитофонные записи. И ещё тем, как получить хорошую оценку за знание проблем прошлого…»

(Вот так поворот!

И тоже… Видит, слышит: как вокруг все болтают — а ничего не меняется?..)

«…Мои размышления прервал телефонный звонок. Интересно, кто бы это?

— Герман, это ты? — спросил искажённый помехами голос Виталия.

— Да, — подтвердил я. — Откуда ты…

— Из дома. А что, слышимость плохая?

— Нет, вообще слышно хорошо. А в чём дело?

— Я хочу предупредить тебя кoe о чём. У вас ведь по русской литературе тоже проходят «Евгения Онегина»?

— Да… А что?

— Так вот: несмотря на то, что урок литературы якобы предназначен для свободного обмена мнениями, об этом произведении ни в коем случае нельзя говорить правду. Я уже попытался, и ничего хорошего из этого не вышло.

— Не понял… Объясни подробнее.

— С чего бы начать… У вас тоже «вызывают» рассказать про образ одного из главных героев?

— Да, «вызывают», — я уже начал терять терпение… Так в чём дело?

— Вот и меня вызвали рассказать про образ Ленского, — перешёл наконец к делу Виталий. — Я думаю, ты знаешь, кто это такой.

— Знаю, — подтвердил я.

— А теперь послушай, что я сказал, и подумай, прав ли я был.

«Думать мне больше не о чем, — подумал я. — Лучше бы noдсказал что-нибудь по делу…»

— Я сразу так и сказал, что мне не очень понятен этот Ленский. Потом я высказал своё предположение, что это психически больной… рабски покорный Ольге, которой это почему-то нравилось. Потом он ни с того ни с сего решил, что её чем-то оскорбил Онегин, и предложил взаимное убийство. Представляешь себе нелепую ситуацию, когда два убийцы по взаимному договору целятся один в другого из пистолета, а рядом стоят свидетели, чтобы подтвердить невиновность того, кто выстрелит первым? Между прочим, там даже не написано, в чём состояло обещание, данное Ольгой Онегину… которое так оскорбило Ленского. Вот так нелепо Ленский и закончил свою жизнь. Из этого я сделал вывод, что он совсем не ценил свою жизнь и творчество…

— И какая была реакция? — спросил я. Меня это уже заинтересовало…

— Взрыв возмущения. Мне тут же стали доказывать, что я не понимаю элементарных вещей. Оказывается, он защищал честь женщины. А когда я начал говорить, что этой женщине никто не угрожал, поднялся такой шум, как будто сбежала ядовитая змея. Но самое главное я не успел сказать. Жизнью можно рисковать, если надо защитить свою страну от агрессии, если надо задержать опасного преступника. Можно также рисковать жизнью, испытывая новую технику, хотя лучше сделать её настолько надёжной, чтобы не рисковать. Жизнь — самое ценное достояние разумного существа, её надо прожить осмысленно… Я хотел сравнить Ленского с Фам Туаном в двух ситуациях — в бою с «летающей крепостью» и перед стартом «Союза-37»… но мне не дали говорить. А я уверен, что Ленский не стал бы защищать свой народ с оружием в руках, не стал бы рисковать и во имя науки. Им руководили не интересы народа, а те самые биологические инстинкты, которые заставляют самцов антилопы калечить друг друга рогами в драке за самку… Ты не заметил изъяна в моих рассуждениях?…»

(А для людей — конечно, шок!

Но и то сказать: классика — отдаляясь от современности, становится всё непонятнее…)

«…— Не заметил. Ты прав. Нельзя рисковать жизнью так глупо.

— Была у меня и ещё одна неприятность, как мне кажется, связанная с этой, — продолжал Виталий. — Опять всё упёрлось в «честь женщины», Вечером в Краснодаре на вокзале я увидел, как мужчина предлагает женщине куда-то с ним пойти, и другой мужчина подходит и бьёт первого прямо в лицо. А я стоял так, что я их видел, а они меня — нет… Я поднял с земли кирпич, чтобы оглушить того, второго, и в этот момент подоспела милиция… Получилось, что хулиган — я, так как я хотел обезвредить его крайне жестоким, с их точки зрения, средством. Не мог же я им говорить, что не приспособлен для драки голыми руками. И ещё оказалось, что женщина и первый мужчина были совершенно незнакомы, а он пристал к ней, чтобы она пошла с ним в ресторан. Разве я мог предположить такое? А удар в лицо оказался проявлением благородства. Это я уже говорю без иронии, в самом прямом смысле…»

(Ну и… вхождение в мир людей!

Тень даже… того виртуального случая с Родионом! Хотя проверяли: нет того следа — на его пути! И осталось загадкой…)

«…Знаешь, наверно, любовь — это наслаждение от насилия над женщиной или проявления ложного геройства на глазах у женщины. Вот только я так и не понял: почему люди называют любовь самым высоким чувством, если она основана на простых звериных инстинктах? Я всё-таки думаю, что патриотизм выше любви. Только при людях ничего подобного говорить нельзя. Будь осторожен.

— Хорошо. Да, кстати, — решил перейти к делу и я, — может, подскажешь какую-нибудь возможность контакта с этими, в скафандрах?

Правда, я не очень на это надеялся — в прошлый раз он говорил мне, что не верит в инопланетян. Но ведь должен жe был я хоть немного поговорить о своих серьёзных делах с одним из тех немногих, кто понимает меня.

— Я продолжаю думать, что их всё-таки нет, — ответил Виталий. — В своё время так же было с лешими, домовыми, чертями, ангелами, летающими тарелками… Все их видели, а потом оказалось, что все ошибались. Но я продолжаю работать над проектом космического маякa для межзвёздной связи…

— И как идут дела?

— Получается, что его надо расположить за пределами Солнечной системы. Мешает правило тысячной доли. Чтобы избежать изменения климата вследствие перегрева, нельзя вырабатывать на Земле энергии больше тысячной доли той, что она получает от Солнца, а во всей Солнечной системе — больше тысячной доли полной энергии излучения Солнца. Пока ещё не знаю, как обойти это препятствие…»

(Такие подходы… «там» до сих пор!

Но не ошибка в расчётах: маяк, потребляющий… тысячную долю?)

«…— Всё это хорошо, если бы можно было сконструировать такой маяк в обозримом будущем, и если бы мы знали, где их искать…

— Ты всё-таки продолжаешь думать, что земляне сами не решат свои проблемы? — догадался о том, что я хотел сказать, Виталий.

— Не знаю, — ответил я. — Я в принципе не отрицаю такой возможности, но во что это обойдётся? Почему ты против того, чтобы воспользоваться более реальной возможностью?…»

(Страшно, если такое — «более реально»!)

«…— Сначала надо доказать, что они есть!

Это уже начало меня раздражать.

— Пока мы будем из боязни насмешек обсуждать вопрос об их реальности или нереальности, международное положение будет всё более ухудшаться! Сколько можно болтать попусту? Ты бы лучше подумал над этим, а проект маяка у них найдётся…»

(У них… для связи с ними же? Или — совместного поиска потом ещё кого-то?)

«…— Хорошо, я подумаю, — пообедал Виталий. — Не сомневайся, я подумаю, — повторил он. — Да, мы же говорим слишком долго. До свидания.

— До свидания, — ответил я и положил трубку…»

(Нелепый тупой скепсис!

А в итоге — такие проекты!..)

«…Непонятно, зачем люди из Института создали нам такие трудности. Если бы мы продолжали жить в Институте, мы могли бы свободно заниматься теми проблемами, которые считаем важными для всех землян. А тут надо тратить уйму времени и духовных сил на так называемое «среднее образование», которое имеет довольно слабое отношение к реальности… Нет, не совсем так. Программа, по которой мы учимся, содержит много научных знаний, но, во-первых, значительная часть их была известна нам ещё до операции 14 ноября… принёсшей нам свободу, а, во-вторых, мы могли бы учиться гораздо быстрее ползущих по программе людей. Приходится учить вместе со всеми то, что уже выучено для себя раньше, потому что сдерживать себя в познании невыносимо. Но зато даже медленнее, чем людям, нам даются так называемые произведения классической литературы, в которых надо переработать уйму информации, прежде чем станет ясно, что ничего относящегося к реальности нашего времени в этом произведении не содержится. Люди говорят, что без этого невозможно понимание прошлого. Но ведь простой исторический документ о продаже крепостных крестьян говорит о прошлом куда лучше, чем длинные и нудные описания быта и любви помещиков, имеющие целью представать их чуть ли не как положительных героев… А пока мы путаемся в таких произведениях, пытаем разобраться — не для себя, для учителей — в том, откуда возникают там скандалы и обиды, не движется дело, нужное людям настоящего и будущего. Неужели люди не верят, что я способен предложить выход из создавшееся ситуации? Или всё-таки эта классика имеет какое-то отношение к нашей сегодняшней реальности? Но какое? Там не найдёшь ответа, можно ли обойти принцип материальной заинтересованности, можно ли в современных условиях доказать человеку аморальность уничтожения живого… Там в качестве актуальных выдвигаются вопросы, для нас уже давно решённые. Исчезли обстоятельства и общественные слои, с которыми эти вопросы были связаны. А зачем нам вкраплённые в текст «Евгения Онегина» описания совершенно непонятных нам переживаний автора?…»

(Вот так!

Хотя — не для того же и написано, чтобы «гонять» по школьной программе!..)

«…Я заметил, что давно уже думаю не о том, о чём нужно. И тут опять зазвонил телефон…

—Магнитогорск на проводе, — услышал я ровный, без интонации голос Рената. — Как слышимость?

— Хорошая, — ответил я…»

(И проблемы со связью — бывают?)

«…— У вас учат наизусть отрывки из «Евгения Онегина»?

— Учат, — ответил я, не скрывая раздражения. Но Ренат этого не заметил.

— Так вот, я точу предупредить тебя, чтобы ты обязательно прогулял тот день, когда будут это спрашивать. Ты всё равно это не выучишь. Это во-первых. А во-вторых, читать наизусть письмо Онегина — значит… терять собственное достоинство.

— А почему люди так не думают? — спросил я.

— Не знаю. Моё дело — предупредить. Между прочим, я вообще не знаю, как это так. на уроке истории критикуется учебная система позапрошлого века, когда наизусть учили названия букв в прямом и обратном порядке, да ещё молитвы, а потом на уроке литературы от нас требуют знать наизусть… нечто, с нашей точки зрения совершенно бессмысленное… Ну, хoть бы — это:

Не мысля гордый свет забавить… А мне хочется сказать — «свет убавить»! И…

…Залог достойнее тебя… — это… кого? Это, что — ко всем читателям? Так было принято тогда? Но нам — просто непонятно, о чём речь! Наверно, если кому-то хотят представить «залог достойнее» него — значит, хотят доказать его неполноценность? Правда, там дальше:

…Достойнее души прекрасной,

Святой исполненной мечты,

Поэзии живой и ясной,

Высоких дум и простоты… Но разве бывает мёртвая поэзия? Да и — кому так сказано?

— Тоже непонятно. Это — вроде вступления. Наверно, и есть — к читателям.

— И нас заставляют это учить? Разгадывать вот такие загадки — вместо того, чтобы…» (Помехи.) «…Сейчас я включу магнитофон. Тут… два отрывка. Один я… так прочёл «по инерции» в школе, не глядя… а второй — по тексту. Угадай, где какой…

…Она поэту подарила

Свой тайный жар, свои мечты…

И мысль об ней одушевила

Плоды сердечной полноты…

— Вот этот…

— А вот и не угадал. На самом деле — этот, где

…И мысль об ней одушевила

Его цевницы первый стон… Только не спрашивай, что за «стон цевницы». Представления не имею…» (Помеха?) «…А как это:

…И из уборной выходил

Подобный ветреной Венере…? Для нас Венера — планета! А Регул — звезда! Так… кaк же это он вдруг –

…с коня калмыцкого свалясь…? Непонятно. Вот такие загадки и разгадаем вместо того, чтобы занятая настоящим делом… В моём подсознании бессмыслица не укладывается. Как будто «Евгений Онегин» больше ни на что не годится…» (Вот именно!) «…А тут ещё… У нас в школе второй язык — украинский…» (В Магнитогорске?) «…Так мы по украинской литературе изучаем «Энеиду» Котляревского, а у неё — тот же стихотворный размер. Но там — уже такие ужасы! Битвы, трупосожжения, потом ещё — ад… Я сейчас тоже тебе прочту отрывок. Вдумайся. Что — и за что — в этом аду…» (Помехи.)

…Які ж ізроду не женились,

Та по чужим куткам живились… — то есть «по чужим углам питались» — и только-то… Нет, лучше прoчту в переводе. Хотя по-украински — звучит почти так же:

…Так те повешены на крюк,

Прицеплены за то же тело –

На свете что грешило смело,

И не боялось этих мук… А в чём же тут грех? Представляешь? А мы изучаем такое всерьёз. И… — а людям ничего. Спокойны, даже смеются… Так они представляли…»

(Да, тут уж не только — проблема понимания классики!)

«…И тоже — как запоминается… И — ничего же подобного не происходит, например, с песнями о революции, о войне, с поэмой Высоцкого о Гагарине! Там — всё близко, понятно! А тут… Представь — что я могу сказать случайно, на уроке — когда… просто по звучанию, по аллитерациям складывается… И — по фрагментам смысла, что ли… По — остаточным смыслам…» (Помехи.)

…Ведёт её, скользя небрежно,

До пекла швидше щоб прийти,

И, наклонясь, ей шепчет нежно,

До пекла двері як найти… Ну, «пекло» — по-украински «ад», «швидше» — «быстрее»; остальное — надеюсь, понятно… Или так:

…І кость, і плоть, і жир шкварчали,

И, задыхаясь, на скамью

Там інші смалець істочали,

По цветникам летя к ручью…

Это — из «Энеиды» — тот кошмар с кремацией трупов; а из… в общем — реакция Татьяны на появление Онегина! Мнe — совершенно непонятная! И вот так сложилось! Невольно… Иногда, кажется, так и до безумия можно дойти, — вдруг сказал Ренат…» (Уже — давними словами Ареева!) «…— Но… тут оно так помнится! И — чем это месиво из гипертрофированных чувств и страданий поможет решить сегодняшние вопросы?…»

(Или… Где — слова Германа, а где — Рената?

Несложившееся? Стёрто, сквозь помехи…

Но — зазвучало ещё… Просто — как шёпот?)

…Все хлопают. Онегин входит,

Зайшли i вскочили туди.

Двойной лорнет, скосясь, наводит,

Щоб не ввалитися куди…

…Задумчивость, её подруга,

Їм воздала косою честь…

…Вручил записку от поэта:

Щоб в город напустить троян;

От хладного разврата света –

Щоб сам спасав своїх мирян…

…Бразды пушистые взрывая,

В пекельную подалі глуш

Летит кибитка удалая

З громадою знакомих душ…

(Пронеслось — жутким шёпотом, как те «радиовставки»! И — ушло, ошеломив…

Да, ну и «прочтение классики»… Но — классики людей! Те — привыкли, а для киборгов — ужас!

И никто не подумал: у них же тут — никаких ассоциаций, ни с какими знакомыми образами!

Вот и вышло…

Не насмешка это над «классикой людей», а просто: как запоминается — непонятное! То, что не с чем сопоставить…)

«…— Пока не знаю… Но я хочу лучше понять людей. Ведь когда-нибудь иметь детей захотим и мы. У нас это проще — не надо рожать их в адских муках… достаточно взять на воспитание только что включенного киборга. Надо знать, можно ли воспитывать его в одиночку или нужна семья. Ведь теперь в киборгам закладывается не вся та информация, что заложена в нас. Люди говорят: чтобы не ограничивать возможный выбор профессии. А воспитание делается сложнее. Допустим, киборгам придётся объединяться в семьи. Вот я и хочу решишь: как, по какому признаку? Я не хочу, чтобы киборги при этом испытывали такие же страдания, как люди, из-за желания связать с кем-то свою жизнь и отсутствия согласия с его стороны…»

(Да, а как чувствовал себя Тайлар — после практические занятий по «семейному воспитанию»? Формировали так из чего попало — «культуру новой элбинской нации»? Которая — будет ли вовсе в новых ветвях…)

«…— Да пойми же ты! — почти закричал я в трубку, — что эти влюблённые выбирают кандидата в спутники жизни скорее по внешности! Влюбляются, не зная толком, в кого! Ими руководит инстинкт! А мы будем подбирать спутников жизни по психологической совместимости, и никого не будет оскорблять то, что в него никто не влюблен безумно, что он — лишь одна из кандидатур. Ты вспомни историю… Дуэли, рыцарские турниры, убийства, самоубийства…

— Мне трудно с тoбoй спорить, потому что я ещё не во всём разобрался, — спокойно ответил Peнат, не обращая внимания на моё раздражение. — Но кое в чём ты прав. И, всё-таки, ты будешь иметь в виду моё предупреждение?

— Буду, — ответил я и только тут вспомнил о первом разговоре. — Ты тоже учти то, о чём меня предупредил Виталий… Людям ни в коем случае нельзя высказывать своё мнение о любви. Они шовинисты в этом вопросе. Когда мы лучше во всём разберёмся, легче будет поставить им логический мат…»

(А что? Защитная реакция!)

«…— Да, ты сам же в прошлый раз говорил, что думаешь над тем, как сделать дешевле производство киборгов. Есть какие-нибудь результаты?

— Пока нет. Но я уверен, что земной цивилизации не обойтись без многочисленной нации киборгов. А ты о чём думаешь в свободное время?

— Я думаю о контакте с инопланетянами, — ответил я, не помня, говорил ли я уже ему это или не говорил. — С этими самыми привидениями в скафандрах, о которых сейчас говорят так много. Виталий не верит в их существование. А ты веришь?…

— Я-то верю, но доля сомнения есть. Во всяком случае, попробовать стоит.

Этот ответ обнадёжил меня. Я даже решил не обсуждать с Ренатом вопрос, обязательно ли нам обращаться к инопланетянам для урегулирования создавшегося положения…» (Опять же: какого?)

«…— Может быть, — предположил Ренат, — что эти привидения — не сами инопланетяне, а только их изображения. А за скафандры мы принимаем их обычную одежду или даже кожные покровы.

— А зачем они передают изображения? Что они могут узнать о нас таким способом?

— Я высказал только предположение. Над ним ещё надо подумать, и точно так же, как раньше Виталий, Ренат неожиданно закончил — Мы говорим уже долго. Пора кончать.

— До свидания, — ответил я и положил трубку.

Теперь я уже не мог думать о том, о чём думал раньше. Впрочем, то, о чём я думал сейчас, тоже могло бы пригодиться потом для задуманного мной дела. Зачем людям надо, чтобы мы решали для себя те моральные проблемы, которые уже давно решены человечеством? Зачем нам нужны эпизоды из жизни людей, всё время поступающих нелогично, против собственного желания, и даже преступно? Мы ведь стараемся смотреть на всё с позиций того времени, которое породило нас. А что получается? Получается, что мы не понимаем ни высоких художественных достоинств классики, ни её всемирного значения. Правда, Ренат более лоялен к классике людей, чем Виталий и я… но факт есть факт: нам пытаются навязать то, со мнением людей о чём мы никак не можем согласиться, и тем более не можем восторгаться этим. А сами люди считают это для себя нужным и важным — я вижу по моим одноклассникам. Им кажется, что это относится непосредственно к ним, что для них это реальные жизненные ситуации. Но мы-то их для себя реальными не считаем! И пространно изложенная позиция автора вызывает не восторг, как у людей, а недоумение…»

(Помехи. Наверно, далее — что-то очень спорное?)

«…А о реальностях нaшeгo времени в школе я ни разу не слышал серьёзного разговора. Правда, я в этой школе всего месяц, но ведь за этот месяц открылось движение поездов до Норильска и Магадана…» (та линия!) «…произошла утечка газа… на американском авианосце; состоялось совещание коммунистических и рабочих партий Европы; и, наконец, в Италии очередной скандал вокруг махинаций премьер-министра привёл к очередному правительственному кризису… И всё это никого не заинтересовало, если не считать еженедельных политинформаций… Зато мне приходилось слышать от одноклассников, что христианство якобы является русской народной мифологией… и что дураки все те, кто считают, что такое сложное образование, как человек, возникло без участия бога…»

(«Там»? Всерьёз?)

«…Наверно, они ничего не слышали об образовании на поверхности кометного льда сложных органических соединений. Жаль, что я их не спросил, откуда тогда взялся сам бог. Если следовать той же логике, и его должен был кто-то создать. Но как они могут не проявлять интереса к научным данным? Кaк могут они не знать даже того, что было известно уже несколько десятилетий назад? Неужели только потому, что в 8-м классе этого ещё не проходят?…»

(«Биосубликоны!»— мелькнула мысль Кламонтова.

Да: спирали «предбиологических» полимеров — на микроиглах кометного льда! Но — «там» школьники не знали? Не проходили»?..

И, в общем — настроения и проблемы… «здешних» 80-х? В «том» январе 2022-го?)

Но… Не прошёл весь тот эпизод — и обрыв?

Что-то — новое, срочное!..

…Опять образ: ночь, дорога — и мальчик на мопеде! А за ним — уже погоня?..

(И что? Как тогда: велотандем, «гравитатор», прибор ночного видения!..)

А место… Железной дороги — рядом нет? Шоссе, лесополоса, тропинка в поле…

Снова — «канал крайнего случая»? А где… по карте?

Вот — и карта! Новгородская область… Псковская…)

Срочные сборы — и туда!

А это — досматривать потом…

148. Мозаика судьбы

На этот раз — всё прошло быстро, даже «скомканно». Не тот долгий путь по городу, что тогда…

Канал открылся… Выехали на тропинку… Сразу — холм, за ним — лесополоса и шоссе «районного значения», с выбоинами асфальта…

Вот здесь, на перекрёстке — и встали втроём: Вин Барг, Кламонтов и Ареев…

…И сколько уже прошло (правда, cколько?) — а всё тихо, пусто! Неужели — снова ошиблись?

(И — хоть бы что-то знать заранее!

А то — ничего конкретного… Странно и тревожно: едва ли не впервые — так!)

…— И как же это, — прошептал наконец Кламонтов. — Будто сам вагон ничего не знает!

— Вернее, мало что, — так же тихо добавил Ареев.

(Хотя — кто мог их тут слышать?

Но вот именно: кого встретят, что говорить?..

…И про Энея и Онегина — мысли не отпускали: что может выйти — из такого «прогона» по классике, навязывания опыта иных поколений? Подсознательный протест, «пародийное» восприятие навязанного?..

Да — не затем и написанного, чтобы стать «препаратом образов» для учебной программы… А школьный фольклор — так и возникает: из спутавшихся в памяти недопонятых строк!

Хотя может и пародия, и переложение чего-то — иметь самостоятельную ценность! Та же «Энеида» Котляревского — переложение «Энеиды» Вергилия; а теперь то и то — классика…

Однако — чужда и ужасна для киборгов оказалась классика людей!

А впереди, по программе — ещё «Война и мир», «Преступление и наказание»… И, пока дойдёт до классики 20-го века, о строительстве социализма… Что, так необходимо было им — это, из 19-го?..)

…— Едет! — прошептал Кламонтов.

Вин Барг, вмиг собравшись, бросил взгляд на дорогу. В самом деле — далёкий огонёк фары… заметно приближался! Какова же скорость?..

(И — как встретить, когда приблизится? Выскочить навстречу — и, круто развернувшись, дать знак, куда ехать? Но и… не попасть в лучи фар автомобиля, мчащегося следом!

Да и виден пока что — свет тех фар? Сам… ехал без света!..

…Или просто крикнуть: «Сюда! В просёлок!» В темноте — не увидит, не услышит за треском своего мотора… Зато — услышат те, в машине? Знать бы, кто такие…

Передать всё мысленно? Но — вдалеке, на такой скорости? И в потоке прочих мыслей — поймёт, прислушается ли?..)

…— А как дадим понять, что надо свернуть? — спохватился и Кламонтов.

— Я уже пробую, — боясь оборвать наметившуюся связь, откликнулся Вин Барг.

— Так я выезжаю вперёд, и делаю знак! — сказал Ареев. — Или просто крикну: «сюда»!..

(Нет, со связью — не получалось! А свет фар — уже близок…

Как «закрыто» его сознание! Почти как у аорариан! Хотя — да, виден уже и свет фары мопеда…)

…— Сюда! — ударил по нервам и ауре крик Ареева. — Налево! Мы всё знаем! Мы поможем!

— Откуда? Кто вы?.. (Или: «Отойди!.. Кто вы»?)

— Мы… на твоей стороне! Мы хотим помочь! Садись к нам!

— А… мопед?

— Его по свету фары видно! — ответил Кламонтов. — Так тебя и найдут!

— Оставь его тут, — предложил Ареев.

— Ладно… — треск мотора заглох. — Меня столько уже передавали от одних людей другим! Теперь вот — вы…

(Он, быстро оставив мопед, перебрался на заднее седло тандема…)

— …А как же сами увидите дорогу в темноте?

— А у нас прибор ночного видения, — решил сразу признаться Ареев.

— А откуда он у вас? И вы так видите дорогу?

— Видели, когда ехали сюда…

— Вот, всё видно, — Вин Барг, развернув тандем, сдвинул прибор ночного видения на глаза, и будто «вспыхнула» местность: просёлок, поле. (И сразу — ощутил возросший вес. Теперь их на тандеме — двое…)

— А… кто вы?

— Ну, как тебе сказать, — начал Ареев. — Тоже подростки, как ты. Узнали о тебе, и…

— Но как узнали?

— Это лучше объясним по дороге. Сейчас уехать бы отсюда…

(А ведь — не знали имени! И как спросить — теперь?..)

…Лесополоса быстро осталась позади. Дальше, в поле — холм; за ним — туманный овал прохода…

(А сзади… Да, заглох рокот мотора: остановились — те!

Хлопнула дверца, кто-то вышел из кабины… Что ж, пусть ищут — в зарослях! Увы, и самим тут — не прибавить скорость…)

— И… знаете, кто я?

— Нет, вот именно: точно не знаем, — ответил Ареев. — Нo знаем твою ситуацию, и решили помочь.

— Но как узнали? Я же… вот только сегодня, сейчас…

— Ну, узнали… А вот — твоего имени…

— У меня нет имени, — странно спокойно ответил новый знакомый.

— Как? — Ареев (да и Вин Бapг) едва не потерял равновесие от удивления.

— У каждого же есть имя… — вырвалось у Кламонтова.

— Ну, то есть… определённого! Мне его много раз меняли…

(А сзади, из лесополосы, слышалось: «Мы знаем, что ты там! Где ты прячешься?.. Выходи!..»)

— Но… почему так?

— Даже не знаю. Не подходил… всем тем людям…

— Но как… — начал Ареев.

— А что это там? — встревоженно перебил их пассажир.

(Светящийся овал над полем! Уже миновали холм — и виден отсюда! А его — забыли подготовить!)

— …Вы, что… из будущего?..

(Вин Барг снова чуть не выпустил руль…

И — всё притихло! Даже там, сзади, в лесополосе…)

— …И что будет? Субпространственный переход?..

(В этот миг — Ареев исчез в сиянии овала…)

— Ну, не совсем из будущего, — oтветил Кламонтов. — А какой сейчас год? (Да, вот тоже — не знали! Не успели выяснить!)

— 1989-й… А у вас?

— Ну… немного дальше, — начал Кламонтов, уже въезжая в овал…

Вин Барг не услышал конца фразы — и лишь едва успел притормозить; а Кламонтов — убрать с пути в тамбуре свой велосипед…

(А новый пассажир — всё же испугался с непривычки?..)

…— А всё-таки: кaк тебя звали… в этот раз? — спросил Ареев.

(Сразу — без лишних эмоций, к делу!)

— Иван… Нет, Николай, — неуверенно начал новый попутчик. — Или… Иван Николаевич… Верховский, или Верчевский… Это — у тех, где я был сейчас. А вообще столько сменил имён и фамилий: был уже — и Пётр Крыжевский, и Андрей Гончарук… Или то — не я? Даже не всегда в этих именaх помню: где — я, а где — те, кто усыновили! Лучше объясните, если знаете: почему всегда — попадаю к таким людям?

— Каким? Как… эти?

— Ну, не совсем… Но — обязательно хочет унизить, сломать волю? Чтобы — виноват всегда и во всём? Даже советуются между собой: как меня «прибрать к рукам»! Вы же знаете…

(Не знали! И как теперь вести разговор?)

—…Но что, нормально — чтобы на мне срывали злость всегда и за всё? И потом ещё уговаривали: ты должен понять, у них — «трудный момент», или eщё что-то! То есть — я всегда должен понять всех, а меня — никто никогда? А пробую защищаться, дать отпор — тут же отдают кому-то другoму, чтобы «перевоспитать»! И всякий раз — от сумасшедшего к сумасшедшему, чтобы был им — как игрушка! И — бесятся за что попало… Радиопомехи в передаче — виноват я; стою за хлебом в очереди, а он кончился — виноват я; заразился, принёс домой простуду — виноват я? Взрослые — никогда ни в чём не ошибаются… и даже заразить их могут — только дети? Их надо «уважать», им — ещё думай, что и как сказать; а со мной — позволено всё? Потому что у них всегда — «трудный момент», неприятности на работе и друг с другом?..

(«Почему вагон ничего не открыл? — снова подумал Вин Барг. — Почeму мы не готовы?..»)

— …Но защищать-то себя — могу, если надо? Или от них — нельзя, потому что они «старшие», им всё можно? Но вот скажите: это нормально? Всё, что со мной делали…

(«Но…что? — уже мысленно обратился Вин Барг к новому пассажиру. — Представь хоть пример!»)

— …Ну, когда бьют, лупят — расчётливо, чтобы причинить боль? И зная, видя же, что я «ещё маленький» — ну, тогда — и не могу сопротивляться! А когда уже мог — они в истерику: «как смел поднять на нас руку?..» На маленького, слабого — можно, на большого и сильного — нельзя? Потому что — это нас так «воспитывают»? Мы им — не люди, мы слов не понимаем, нас надо — болью? И ещё сами могут пойти, куда-то пожаловаться, показать следы, которые на них оставил — когда не выдержал и ответил? А сам почему-то ничего не могу доказать — если, например, заставляют садиться на кнопки, и прямо так, с воткнутыми, идти в школу! Даже смеются: «что ты выдумываешь?»…

(И… было? На самом деле?)

— Дa, это на самом деле! — ответив вслух, новый пассажир и тут не удивился. — Или, у других: кто-то из соседей пришёл, донёс им, кто мне в тот момент были за родителей, что я «не так себя вёл» — и уже моя обувь заперта куда-то! Неважно, что похолодало — будешь ходить так, пока не извинишься! В школу так пойдёшь…

(Ах, вот как… в «земном» варианте!)

— …А за что, перед кем? Я же не знал, что на меня наговорили! Но это неважно, главное — чтобы унизился, признал, что виноват! Вот так, ни за что…

(Земная «простонародная педагогика»… Так их «делали людьми»… А сделали — кем? Люди ли это?)

— …Правда, потом опять отдали другим, и это… как бы снялось! На новом месте — никакой той вины нет! Но я уже привык — босиком, а те — против! Каждый раз — новые привычки, веди себя иначе… И ни на что своё права нет — будь таким, как они хотят! Увлёкся чем-то — а на новом месте для этого нет условий; начал в школе изучать один язык — потом начинай с середины другой! А его совершенно не знаю — и выходит, не могу учиться, выходит — сумасшедший!..

(А тоже вопрос: разные языки — в школах разных республик? И странно: до сих пор — не сталкивались!)

— …И «воспитывают» — тоже всегда по-новому! А так как на мне почти все эти следы — от утюгов, прутьев с шипами — странным образом заживают, мне никто и не верит! Для них это — только смех!..

(«Какая-то… особо эффективная регенерация?»— мелькнула мысль Кламoнтова. Не парадокс же — всякий раз!)

— …А на них — всё остаётся! Представляете? Но больно-то мне — по-настоящему! И почему я должен терпеть? С самых ранних лет, сколько помню…

— И… с чего хоть началось? — решился спросить Вин Барг.

— Не представляю… Говорю же: с ранних лет! Кто я, откуда — не знаю, всё — у чужих людей! И всем кажется: «непослушный»! Не нравится — что проявляю волю, достоинство! Понимаете, им всем нужен — раб… А я не помню: что, когда — в первый paз сделал «не так»? Была же какая-то семья — но почему в первый paз куда-то отдали?..

(Но неужели вправду… тот инопланетянин? И с ним — вот так?)

— …И даже не знаю: что и насколько «нормально»? Как — «можно», а как — «нельзя»? Например: договорились с учителем — за то, что сделал… уж не знаю что — в школу пойдёшь босиком! А то — и вовсе голым… Да, со мной и такое было…

(Так… и это — с ним?)

— …Вышел из дома с портфелем в руке — и больше без ничего, представляете? Так отправили… А потом: их — в сумасшедшей дом, меня — ещё кому-то… И там — тоже: пока не извинишься, снова нe знаю, перед кем — не зайдёшь в туалет! Вы можете представить? И что — тут как-то не защищаться? Вообще превратиться в животное, признать их право так «воспитывать»? А защищаться — думаете, легко? Когда — не знаю, в шутку или всерьёз, говорят: попробуешь сопротивляться — убьём! Ну, или — где-то расскажешь… Хотя никто и не верит! Так это же надо… с гарантией! Взять огромный гвоздь, вогнать его в доску, размахнулся — и пригвоздить… за это! Или — в живот, чтобы кишки сразу вывалились! Ну, если им ничего не стоит — сломать ребёнку ногу или руку…

(А у самих — пронеслось сразу многое…

Так и готовят… для интернатов спецслужб? Ломают — с ранних лет?..

Приглянулся им чем-то… Заметили — регенерацию после травмы, и…

Но не… «сбросил» же кто-то специально, в судьбу одного человека — отведённое от многих?..

А эти, с тайными интересами, и ищут повсюду — людей с такими свойствами! Было бы — ради чего, какой цели…

Или и есть — метка проклятия, ложной вины?..)

…И вдруг — будто обрыв?

(Но… как? Это же — не запись!)

А — замелькали образы! Озверелые лица, взгляды…

…Да — Фархелем! Та ночь!

Когда — после ужасного дня с мёртвыми телами на улицах — оставшимся показалось: они поняли, в чём дело! «Поняли» — из радиовставок… И… сами стали уговаривать детей — как надо «встретить конец мира»; а те — в ужасе, шоке — соглашались! Вот и — «добросовестно» выпоров их, вогнав занозы, прутья, спицы, оставив связанными, с ожогами (все образы даже не опознавались — и не хотелось верить, что могло дойти до… зашитых отверстий тела, содранной кожи, полостных ран, отрезанных частей тела!), сами пошли: кто с молитвами, кто молча — ждать падения звёзд с неба!..

…И тут — подобные же «земные» образы! Всюду — он, их новый пассажир; и — чьи-то огромные «взрослые» руки — с утюгом, палкой, верёвкой!..

И это — когда? Ему… 3, 4, 5 лет?

И — выдержал, не сломался! Не стал — как те, что потом распространяются о «трудном прошлом», вымещая всё — уже на своих детях…

(Но — невозможно привыкнуть!

Ребёнку, в мирное время — приходится так защищаться от взрослых!..)

—…Ну, или сразу — какие-то колючки в подошвы, как занозы! И уже встать не могу: войдут глубже! Можно лупить вдоволь… Так мне же надо ударить его — сразу, чтобы потерял сознание! А то колючки — целый час вынимать… А если привязан? Страшно и дать себя привязать: могут сделать что угодно! А когда просто унижают — и никаких следов на теле? Сколько можно терпеть — и как на что «правильно» реагировать? Когда — всего лишь хотят унизить, а когда — нет…

И образы — снова…

…Распаренный, потерявший человеческое подобие самец, расстёгивающий штаны (или уже вовсе без них?); доска с торчащим гвоздём, взмах ею; и — тот приколот за «мужское достоинство» к стене или двери…

…Ещё: его же, нового пассажира, рука — схватившая за галстук другого взрослого, и — страшный удар в переносицу или в глаз!

И потом: тот (живой ли?) — валяется на полу у кровати; в коридор — уводят под руки кого-то, бьющегося в истерике; о нём же — будто забыли! А ему — сколько заноз надо вынуть, чтобы встать…

…Его же рука — в гипсе, на простыне в больничной палате?.. (Но перед тем — ещё миг: он же отлетел от удара в угол какой-то комнаты?)

Да: страшный удар — и та же рука на перевязи!..

…Но — и чей-то живот, а в другой руке — нож! Разрез — огромный, во всю ширину!

И — дикий, непередаваемый рёв будто смыл всё…

(И правда: какая нужна сила, смелость, решимость! В том возрасте!

И прав был Санкумат: это — уже не люди!..

Но всё — в одной судьбе, будто — проекции из многих?..

…Или просто: что-то, однажды заподозренное — уже «под секретом» передаётся о нём через документы и слухи? Он — «ненормальный», обращаться с ним — так-то? А то и — специально искали таких усыновителей «странному» ребёнку?

Ужасно, но возможно! Кому-то — померещилось что-то, а сам — в возрасте, когда и объяснить ничего не может! И пошло…)

— …Или от простуды, будто бы такой «народный» способ: обожгут утюгом «это место» — и лежи, пока прoйдёт ожог! Или поставят на колени, кожу на ногах зажмут бельевыми прищепками — и так делай уроки! Или, для имитации синяка после драки, проденут под кожу нитки — синие и красные… Вот скажите: это — нормально? С детьми так — можно? А — жечь «это место» крапивой? А мазать краской или смолой — чтобы ничего не мог надеть, пока не сойдёт? Я уж не говорю про остальное…

(А «остальное» — ни он, ни… вагон — не решался и открыть?)

— …И вот пытаюсь защищаться — а взрослым кажется: я — «ненормален», со мной — так и надо! И почему всё попадаю — к таким? Зачем им дети? Обязательно хотят — сломать мои привычки, показать, как я их раздражаю… А сами — ничего не желают понимать! Утром надо в школу — а ты жди, пока раскачаются с завтраком, так что уже и есть некогда…

(Но уж — со случаем, что упомянул тогда Ал Ара Фьяи — совпадение?)

— …Или всё выбегают из соседней комнаты, ловят на том, что «запачкал», «не убрал»!.. А даже и занят чем-то: «не путайся», «не мешай»! И тоже — только и ждут, чтобы что-то испортил, и на этом поймать! Уже правда — всё валится из рук… Или: ничего ещё не сделал, только взялся — уже начинают подвывать, размахивая руками: «разрежешь», «сломаешь»! И выскакивает ещё кто-то — и, не разбираясь, кулаком в лицо…

(И сколько же у него собралось — такого? И что за скоты…)

— …Хотя у других детей — есть какие-то конструкторы, химические наборы! А я… вовсе не помню, что делал в тот момент…

(Не у него — был тот набор «Юный химик»!)

— …Или — несёшь какую-то тяжесть, так тоже: «не колоти», «не бей о колено»! И потом, с такой ненавистью: ты там, в сумке, что-то «сломал», «размял»… — он уже едва сдерживал дрожь в голосе. — Так я однажды и не выдержал, понимаете? Схватил палку, и так «размял», что вой был на всю улицу… И тому, что тогда кулаком в лицо — тоже! Во сне… Чтобы его рыло — потом по частям собирали! Хотят, чтобы у ребёнка была сила взрослого — пусть получают…

(И вот, видно же: какого размера — сумка, ящик! Он, что, должен был надорваться?)

— …Ну что я, не прав? Как терпеть всё это? И сами хотят — чтобы никогда не болел, не уставал, со мной — никаких проблем, и — можно лезть в душу, как они воевали и голодали? Выжимают этмм слёзы, а потом… Они — «старшие», воевали, что-то пережили — им всё можно? А я — вообще не человек?..

(Да — что носил в себе! И лишь тут смог высказать…

…И у каждого поколения — своя боль! Только у одних — громогласная, у других — тихая… Кто — с грохотом, треском, гарью ввалился на арену истории; а кого — лишь попрекают: вы «ничего не пережили»! А вот оно — это «ничего»!..)

— Ну, видишь… — Вин Барг и не заметил, как начал вслух. — Есть такое… Кто-то думает: некоторых детей — надо отдавать взрослым «похуже»…

— Вот этим, мимо которых даже страшно пройти, когда сидят со своей водкой? И что — нельзя, когда сам уже постарше, взять что-то тяжёлое, и выбить из них эту пьянь?..

(Да, вот… и Мерционов вспомнил!

Когда-то давно, в гостях, другой ребёнок спросил его: «Посмотри, эти… воеватые-голодатые сидят ещё там?» Тоже — боялся пройти рядом… И — так уж спросил, как умел…

Хороши, нечего сказать! А им всё равно верили — даже таким! Пока они сами же — не «переосмыслили историю»…)

— …Да, а это мы где? — спохватился новый пассажир. — Что это? Как бы вагон…

— Вагон, — ответил Кламонтов. — Такой особенный…

— Но… вот, правда, с той женщиной — не помню, как её звали… Я там, наверно… Может, она совсем не такая? Просто не подумав, сказала это так же? А я ничего и не хотел раздавить — там, в сумке! Но, понимаете — когда от тебя ждут только плохого И я не подумал… Остальных-то мне не жаль, а она…

— Но… ты-то ничего плохого не сделал? — вирвалось у Вин Барга.

— Надеюсь! Знать бы… Но тут — уж в каком-то умоисступлении! Довели же! Всей прежней жизнью — довели! Столько семей, и везде у кого-то — больные нервы, пьяный муж… Вот и не выдержал! Хотя там и мужа не было — я у неё один…

— Да, узнать бы, — согласился Вин Бapг. — Хоть помнишь: где и когда было?

— Нет, обычно не помню, где бывал, — поразила всех новая подробность.

— И хоть — какое имя было тогда? — спросил Тубанов.

— Говорю же: у меня вообще нет определённого имени! И кем был тогда — не помню! Обычно-то — у человека одно на всю жизнь, а я — сменил двадцать, не меньше! Ну, вы должны знать, если вы — из будущего…

(«Уверен, что знаем весь его путь!»— понял Вин Барг.)

— …И ни к какому — привыкнуть не успел…

— А хоть сам — как называешь себя? — спросил Кламонтов. — Или хотел бы, чтобы называли?

— И как называть тебя нам? — добавил Ареев. — Если… Иван, или Николай Верчевский — это твоё не настоящее…

— Ну, ладно… Родион Кременецкий — так вас устроит?..

(И… Ожидали, но…

Волна — чувств, у которого тоже нет своего имени…)

— …Бывали у меня такие сны, — продолжало доноситься, как сквозь туман. — Сам не знаю, почему… Но — пусть будет это имя! Снилось: будто я — уже старше, у меня — своя семья, и меня там — зовут так…

— А… какая семья? — спросил Вин Барг.

— Ну, какая: жена, сын… Да, но скажите: вот вы — из будущего! А что там — со мной? И… та женщина: что — с ней?

— Мы из недалёкого будущего, — напомнил Кламонтов. — Сами пока не всё знаем. Нo попробуем найти, выяснить…

— И откуда я сам? Кто вообще такой? И… там хоть поймут — что только защищался? Что иногда — просто не выдерживал?

— Думаю, поймут… Тем более: какая, в чём вина… человека без имени?

— Тоже верно… Ну, а всё-таки? Я здесь… и что дальше?

— Пока надо успокоиться. Поспать, отдохнуть — после такого… Вот, в шестом купе, — Вин Барг указал в сторону коридора. — Ну, ты вообще ездил, знаешь?

— Да, ездил немного… Но прямо так ложиться? Весь в копоти от пожара…

— Не думай об этом. Просто ложись…

…И образы — уже пошли? Не дожидаясь, пока он ляжет?..

…Да — случай с сумкой! Действительно огромной… Как мог нести, да ещё осторожно — такую? Конечно — ударил о ногу, что-то хрустнуло! И — в шоке от мысли о последствиях…

И вот — какие-то люди несли (кого-то в дом, а на него — все смотрели с презрением! А он не знал: что делать с сумкой, из которой всё высыпалось прямо на дорогу?..

(Или — не тот случай? Другой, не там?

Но — довели же! Как бы ни было!..)

…А это — что? Как удар в сознание: страшное, обожжённое лицо — другого ребёнка! Почти обуглена часть лба…

И тут же — чья-то рука со щипцами (а в них — раскалённый уголь) приближалась к… его, Родиона, лицу, с расширенными от ужаса глазами! Будто кто-то решил: виноват, что с тем случилось такое? «Недосмотрел» за младшим — и ему решили… отплатить тем же, сделав калекой на всю жизнь?..

(Или нет? Уголь — поднесён уже к ногам, схваченным за лодыжки…

Иная версия? Но… этот случай — причина всему? Такрй его судьбе?..

…Или: снова — то, прежнее лицо? Но ожог — уже лёгкий, первой степени…)

…— А «соперники» — всё же делают благое дело, — и шёпот у Тубанова получился страшным. — Отвели…

(Вот именно! В памяти вагона — об этом ничего не нашлось, значит — «соперники»?)

— Но… люди, земляне! — откликнулся Мерционов. — И хоть… как было?

— Он усыновлён, — попытался объяснить Ареев. — А тот — родной! И уже не имело значения, кто виноват: пострадал — «свой», «чужого» — надо наказать…

— Вот и… пошло! А себе бы — простили! Тот, кажется — просто упал на электроплитку! Случайно…

— Да, — понял и Вин Барг. — Ну и звери… И только изменение событий — не позволило…

— А теперь ещё: как… тот мальчик? — добавил Мерционов. — И та женщина?

— Не успеть нам по всему миру, — с горечью добавил Ареев. — И везде… эти больные нервы, пьяные мужья…

— Но надо посмотреть… всё-таки! — с тревогой вырвалось у Вин Барга. — И я уже боюсь касаться — но надо…

…Да, сразу — ещё образы!

Кадр из фильма про «чёрного короля»? Он же — есть на Земле, снят потом…

И — ещё: рыцари, драконы? Та, другая история? Ив Лунг говорил: кто-то на тех следах — придумал свою…

И — «ложное королевство», «ложный дворец» — с той камерой!

И сам он — в шоке, у стола с зажжённой лампой…

…И — Мария Павловна! Давно, заметно моложе! И… скoльких-то месяцев от роду — Захар!..

…А вот — и туалет на вокзале? Каком, где?..

И — двойник его, Родиона! Вдруг, навстречу! Ждал, видно, там!..

(Тогда, в 68-м! А он — лишь успел удивиться сходству! Не ожидая нападения!..)

…— Не надо! — донеслось из шестого купе. — Это тот сон…

(Да! Подтвердилось…)

…И вдруг — что ещё?

Интерьер — космического корабля, орбитальной станции? Как представлял он в истории о «роботах» — тогда, в 43-м? Или… нет?

…— Та самая! — вырвалось у Мерционова! — Это уже… мой сон! Я там был! И говорил тогда — с Латеби?..

(Да! Отсек звездолёта! И — Латеби… с земными журналами начала 70-х годов в руках!..

Латеби, знавший его… с 1855 года? Его, взятого на звездолёт… из осаждённого Севастополя?..

Но и — похоже, как представлял Родион для сюжета о «шахматных роботах»? И время действия было — в 1971-м? В будущем… тогда?

Да, просто оглушило! Столько всего — сразу!..)

…А — это?

Ещё какой-то незнакомый мальчик — на коленях, с прищепками! Другой — с ожогом от утюга; третий — с «имитацией ушиба»?.

…— Да, что-то и сложилось… от неумелой коррекции событий, — понял Мерционов…

(И — Марс, те грибы?..

И — то, об Атлантиде?..

Значит, и это — он мог начать? Если бы…

Да. Шквал — следов несбывшегося…)

…— И ему бы… просто пожить где-то отдельно, без взрослых! — сказал Мерционов.

— Да, но кто поймёт? — добавил Ареев. — Разве предусмотрено…

— И не отшельником в глуши, а в городской квартире!

— Одному, чтобы мог всё решать для себя caм, — уточнил Тубанов.

— Да, но… — не выдержал Мерционов. — Обязательно «приставят» кого-то, если официально! Ну, а что — как-то организуем…

(И — всё же подполье! «Забытая жилищными чиновниками квартира» — в городе, но и — не долго на одном месте? Ведь — заприметят его, заинтересуются… Так сколько же надо квартир: каждую — на неделю, месяц, два…

Вот на таком примере и видно — этих, «из низов»! Чего-то не имевших, переживших трудности… А — какой выход они оставили таким, как Родион?..)

…Но — и не досмотрели же что-то в записи! Сам вагон напомнил!

Пора и самим — в свои купе!..

Ещё разговор, с Охримом? Он — тоже звонил Герману?

Да, вот…

«…Услышав в конце концов звонок, я уже не сомневался, что это Охрим.

— Здравствуй, Герман, — начал он и тут же перешёл к делу. — Как ты думаешь, в принципе ты мог бы сорвать урок?

— Не знаю, — удивлённо ответил я через несколько секунд. Ничего подобного я не ожидал. — Зачем тебе это?…»

(Ой… А Родион?

Нет, он — уже спал! А это — именно там! Охрим, в 2022-м!)

«…— Мне всё это действует на нервы, — признался Охрим. — Так говорят в этих случаях люди. Мне всё время кажется, что придуманный ими курс обучения задевает моё достоинство. Нас заставляют читать вслух и учить наизусть то, чего мы не понимаем. Вот я и решил: надо в конце концов разобраться, в чём здесь дело, и доказать людям, что нам достаточно понимания современности.

— И я пришёл к такому же выводу. Сейчас я работаю над программой преобразования земной цивилизации мирными средствами, которую я хотел бы обсудить с инопланетянами.

— Я уже слышал про твои намерения, но инопланетяне тут ни при чём. И вообще дело не в этом. Надо доказать, что мы способны на то же, что и люди.

— Ах, вот оно что! — догадался я. — Ты не знаешь, что такое сделать, чтобы доказать. А я уже нашёл серьёзное дело, за которое взялся, чтобы…

— Ты один этого не сделаешь, — не дал он мне договорить. — Впрочем, действуй, если уверен в себе. Я тоже уже нашёл себе серьёзное дело: взялся за анализ фантастики прошлого и нынешнего века о нас, киборгах, когда нас ещё не было… Недавно у нас организовали… объединённую телевизионно-компьютерную сеть…» (лишь «недавно»?) «…так что я моту вызывать из библиотеки к себе на экран тексты фантастических рассказов. И знаешь, что я обнаружил? Во многих рассказах полупроводниковый разум то или пытается подчинить себе людей, варварскими методами вытравляя из них эмоции, или сам уничтожается женщиной, влюблённой в его конструктора. Есть ещё такой вариант: человек подключил к своему мозгу дополнительный полупроводниковый блок и был отвергнут женщиной. Видишь, как враждебно к нам отнеслись люди, когда нас ещё и на свете не было? Они не взялись бы создавать нас, если бы знали, что получится…»

(И — бывало в фантастике! Встречалось!

Но — теперь, зная уже историю Родиона… ожидать, как Охрим станет защищать себя?)

«…— Но ведь киборги рождаются и сейчас, — возразил я.

— Значит, мы им всё-таки нужны. Но при этом они хотят насильственно навязать нам человеческое мышление, ничего не оставив от своеобразия киборга. При этом они ещё и приписали нам свои намерения. Вот они доказывают нам, какое это высокое и светлое чувство — любовь. А когда я стал вызывать на экран судебные очерки, опубликованные в областной газете за прошлый год, узнал, например, что муж… убил свою жену только потому, что подозревал, что она встречается с другим… Ещё было несколько случаев, когда вдруг обнаруживалось, что между родителями нет любви, oни расставались и каждый забирал часть детей с собой. Было даже так, что женщина жила с пьяницей и преступником, заявляла, что любит его, а на то, что страдают дети, ей было наплевать…» (В устах киборга — поразило!) «…Вот это и есть чистая любовь, без психологической совместимости, без чувства ответственности за своих детей. Вот что значит, когда биологические инстинкта требуют реализации, а социально человек к этому ещё нe готов…»

«Вот это мысль! — подумал я. — Надо будет использовать в программе.»

— Я считаю, что мы можем сделать больше, чем люди, — продолжал Охрим. — Мы должны доказать, на что мы способны, тем людям, кто в нас не верит. Но для этого надо получить образование. А для этого надо уметь защищаться. Я уже попадал в дурацкие положения. Английские тексты всё сложнее и сложнее, а мне даже простые переводить трудно… Или вот, например, придумали у нас в школе читать вслух куплеты из «Евгения Онегина» по очереди. Мне почему-то всегда попадается куплет с французским словом, которое я не знаю как произносится. И никто не знает. А двойку получаю я…»

(Как? За то, что… не изучают французский?

И это «чтение вслух»! Может, кому-то что-то там — и неясно, и неловко! А они — «по очереди», кто за какой партой сидит!)

«…— А потом пойдут серьёзные произведения, которые надо бы обдумывать самому, но ведь и по ним будут спрашивать. А мне совсем не хочется выставлять свои мысли на всеобщее обозрение. До того, как мы докажем, чего мы стоим, нужен какой-то метод временной защиты. Так вот, я уже дважды перед урюком английского… поджигал в туалете шашку для окуривания растений, а теперь провёл прохода под свою парту, чтобы устроить короткое замыкание. Советую и тебе сделать то же самое.

— Я подумаю. А ты предупреди ещё Виталия, Рената и других киборгов, которые уже учатся в школе.

— Я yжe говорил с ними нeскoлькo дней назад, — ответил Охрим. — Они тоже обещали подумать…»

(Но как? Сами же — звонили Герману!)

«…Наверно, они посчитали такой выход из положения нечестным», — подумал я. Про их предупреждения Охриму я решил не говорить… раз он всё равно нашёл другой способ. Активная позиция Охрима мне понравилась больше, но его «метод временной защиты»… по-моему, нисколько не выше в моральном отношении тех нелепых требований, которые люди предъявляют к нам.

— И я подумаю, — сказал я ещё раз, хотя, кажется, по этому вопросу решение уже принял.

— Это всё, что я хотел тебе сказать. До свидания.

— До свидания, — и я положил трубку.

Ну что ж, я ожидал, что они рано или поздно предупредят меня об этом. Но ожидал я как раз потому, что они опоздали. Я уже несколько дней назад рискнул сказать, что Татьяна…»

(«…психически больна…» — донеслось сквозь помехи? Плоды зубрёжки!)

«…Иначе почему бы она так страдала из-за отказа Онегина, которого до того совсем не знала, связать с ней жизнь?Результат был тот же самый. И всё-таки я не понимаю: почему я должен решать эти никому не нужные вопросы, когда всё человечество думает над тем, как добиться преобладания разрядки над гонкой вооружений…» (Всё ещё?) «…Никто из людей даже не попытался всерьёз ответить на этот вопрос…»

…И — пока перерыв?

Да, ну и узел…

(Но… У Охрима же — не дойдёт… до такого, как у Родиона?

А… Родион «там» — Мирослав? И ничего — о Захаре!

А — сами: Тубанов, Ареев, Мерционов, Вин Барг?..

«Соперники»… Что же они всё-таки натворили? И что — теперь?..)

…Текли секунды ужаса. И — шок, пустота…

Пока ясно лишь: «там» — есть Хельмут, есть Родион! А — остальные?

Что: так и ждать — мучаясь неизвестностью? Пока вагон ищет…

149. След многих путей

«…— Свидетель Герман Петрович Ферханов!

…Вызов в зал застал меня в тот момент, когда я ещё раз вспоминал, как было дело. «Ничего, вспомню там», — подумал я и вошёл в зал. Шаги гулко отдавались в большом пустом помещении. Закрытый судебный процесс был назначен потому, что в ходе разбирательства должна была идти речь о том, что задевает чecть и достоинство граждан. Помню, как я был удивлён таким решением. Мне казалось, что ничего такого в данном деле нет…

…— Свидетель Ферханов, знаком ли вам этот снимок? — спросил судья.

…Вот уж чего я не ожидал. Теперь я понял, почему процесс был закрытым. Но я бы на месте судьи не стал так ревностно отстаивать честь одного из подсудимых, которому и на моё достоинство, и на чьё бы то ни было — наплевать… Да, но какое отношение снимок имел к делу?

— Конечно, знаком, — ответил я, подойдя поближе, чтобы не было сомнения, тот ли это снимок. — Я сделал его 29 августа на 7-м этаже здания строительного факультета…»

(А снимка — не видно вовсе! И судья — нечётко…

Но — сам зал суда! Есть образ!)

«…— С какой целью?

— Для этого придётся рассказать о предыдущих трёх неделях, — начал я и на мгновение бросил взгляд на скамью подсудимых, где насторожённо замер заведyющий кафедрой архитектypы… Бикарац…»

(Что? Послышалось в первый миг: «Бигарз»! Директор интерната, назначенный элбинскими властями вместо Флаариа! Созвучие!)

«…—На летних каникулах я решил немного поработать на кафедре архитектуры, так как не хватало денег на видеомагнитную приставку к телевизору.

— Свидетель, разве ваш отец не получает достаточно денег для этого? — не поверил моим словам судья.

— Получает, но они идут на то, что мне не нужно, — откровенно ответил я. — Кроме того, важен сам факт самостоятельности, — кажется, эти слова убедили судью, и я продолжал — Так вот, на работу меня приняли сразу же, но работы фактически не было.

— Как называлась должность?

— Фотолаборант… Но лаборатория бездействовала, так как при строительстве не туда провели водопроводную трубу. Там лежали какие-то просроченные фотобумаги и стояли неизвестные растворы, а техника не работала. Потом мне поручили делать гипсовые отливки в деревянных формах, скреплённых гвоздями, в дырки для которых набивался гипс, так что через щели текло и забивало умывальник.

— Вы же сказали, что труба…

— Это другой умывальник. Под ним на этот случай труба не была свинчена и держалась на подпорке… В общем, больше мне эту работу не поручали под тем предлогом, что я не умею работать. А на самом деле гипс у них хранился в неподходящих условиях…»

(И это — 2022 год?

Труба — такая, чтобы… можно было извлекать гипс?)

«…Потом eщё мне поручили перетаскивать тяжёлые вещи на 7-й этаж, где нет окон, освещение плохое… и по полу протянута труба, так что надо внимательно смотреть, чтобы не споткнуться, Когда занять руки, сами понимаете, ничего под ногами не видно. Между прочим, в складе, котopый относится к кафедре архитектуры, ценные вещи лежат вперемежку с мусором. Один раз я не закрыл эту свалку, так потом мне сказали, что придётся возмещать из своего кармана, если кто-то украдёт ценные приборы. Но и такой работы почти не было. Поэтому заведующий считал возможным давать таким же временно работающим, как я, унизительные поручения: бегать в обеденный перерыв за папиросами, за пивом, отвечать по телефону незнакомым людям, что зaведующeгo нeт, ставить в журналы успеваемости вместо точек оценки с каких-то обрывков бумаги, и тому подобное. Меня удивило, что никто не протестовал. В конце концов, каждый, кроме меня и Сергея Фокина, имел за собой хотя бы одно такое поручение…

— И тогда вы решили провести эту операцию? — спросил один из народных заседателей.

— Я её специально не планировал. Только в тот самый день я понял, что подошла моя очередь. Подсудимый… Ковбасюк… как бы случайно намекнул заведующему, что я ещё ни разу не ходил за пивом…

— Как вы тогда объясните, что в нужный момент у вас оказались и ножницы, и фотоаппарат…

— Мне поручили вырезывать куски из журналов успеваемости. Это дело я закончил и как раз выходил из 44-й аудитории, когда услышал это. Если не верите, спросите сотрудников кафедры. Фотоаппарат был не мой. Я не знаю, откуда он взялся у Сергея, да ещё с лампой-вспышкой.

— Я должен был делать съёмки потоков воды в модели какого-то помещения, — объяснил Фокин. — Это нужно было для того, чтобы знать, как оно будет продуваться воздухом. Апарат я принёс, а это дело отменили…

— Значит, вы вышли с ножницами и фотоаппаратом? — спросил судья. — Снаружи стояли Бикарац, Ковбасюк — и кто ещё?

— Ещё Фокин. Дa, я забыл сказать, что он оставил аппарат у меня потому, что занимался уборкой на 7-м этаже, кстати, совсем бессмысленной. Он как раз возвращался в тот момент, когда я услышал тот разговор, решил, как мне выйти из этого положения, и начал разрезывать подтяжки заведующего…»

(Это?!)

«…— Кто-нибудь из них это видел?

— Фокин видел, но ничего не сказал.

— Что вы делали дальше?

— Одну подтяжку я разрезал, но не до конца, и взялся за другую. Я хотел, чтобы лопнули сразу обе. Но заведующий заметил это и погнался за мной…

— Кто ещё бежал за вами?

— Фокин, и, кажется, кто-то ещё. Я не обратил внимания. Вообще эту погоню видели человек десять, но никто не обратил внимания или не понял, в чём дело. Так мы добежали от 3-го до 7-го этажа. Там я пригнулся, так как перед входом на высоте полутора метров протянут дымоход, и вскочил в машинное отделение лифта.

— Зачем?

— Догадывался, что будет дальше. Правда, на дымоход заведующий не налетел, успел пригнуться. Я, ничего не услышав в следующую секунду, вышeл оттуда и побежал за ним. А в коридоре, как всегда, темнота. И вдруг из этой темноты раздаётся вопль: «Проклятая труба!»… Hy думаю, так и есть. Подбегаю и снимаю. Оказывается, лопнули на только подтяжки, но и резинка в трусах. Вот почему на фотографии он вычел совсем без штанов…

— А куда вы потом девали штаны?

— Я тут же побежал со штанами обратно в машинное отделение, спустился на лифте до 3-го этажа и спрятал штаны в шкаф на кафедре архитектуры. В этом шкафу была такая свалка, что, наверно, их до сих пор не нашли.

— Что вы делали дальше?

— Выходя из того помещения, где был шкаф, я услышал приближающиеся шаги и чей-то крик: «Смотрите!! Только место в институте занимает, да и то заднее!..» Я думал, он останется на 7-м этаже, чтобы никто не видел его без штанов, а потом объяснит первому вошедшему, в чём дело. Будь он порядочным человеком, это не повредило бы его репутации. А тут я понял, что он действует с отчаянием обречённого, потому что его же оружие, обратившись против него самого, сработало без промаха…

— Быстрее, пожалуйста, — попросил второй народный заседатель, до сих пор молчавший.

— Он вбежал в дверь кафедры, не знаю зачем, через несколько секунд выбежал и стал спускаться к выходу. Мы с Фокиным — за ним. Больше я ничего не замышлял, просто нам было интересно, что будет дальшe. Он… забрался в какой-то грузовик, мы тоже вскочили в кузов — и поехали…»

(А стенды вестибюле — не снёс?

Зато видно: снёс грузовиком створку ворот — и делал отчаянные виражи, пытаясь её сбросить! И вот — полетела наперерез автобусу!)

«…По дороге он нарушил правила… при обгоне… чуть не налетел на такси… Доехали до универмага, там он вылез и побежал на 2-й этаж. Мы — за ним. Прохожие, понятно, шарахались в стороны. Чтобы его не узнали, он… скорчил идиотскую морду…» (Вот… перенято из речи людей!) «…Дальше вспоминать страшно, — я сделал секундную паузу и продолжал — Он вбежал между вешалками и брюками и где-то там затерялся. Мы его искали, не нашли, решили выйти и подождать снаружи. И вдруг видно через окно, что он бежит и тянет за сoбoй вешалку. Он не смог её остановить, она загремела вниз по лестнице, и всё стекло полетело на тротуар, прямо целым листом, а следом, вверх ногами — вешалка. Страшно подумать, что было бы, будь там прохожие…»

(А виден — ровенский универмаг! Где примерял брюки — перевёрнутыми, на вешалке, сам лёжа на полу! И — бросился бежать от продавщиц, запутавшись одной ногой в них!

А Негодуева — там нет? Ну да: 2022-й…)

«…— А потом что было? — спросил судья, корда пауза слишком затянулась.

— Трудно сказать, сколько прошло времени, потому что я был в ужасе от происшедшего. Подъехала милицейская машина и… вытащили его из кафе универмага с бутылкой вина в руке. Скажите, а это правда, что он… вышел из вытрезвителя в 3 часа ночи, до дома не дошёл, решил переночевать на улице, и был доставлен в вытрезвитель вторично?

— Правда, — подтвердил первый народный заседатель с неожиданной улыбкой. — А поскольку не имел, чем заплатить штраф, оставил в залог чертежи. Кстати, свидетель, вас не удивляет, что мы спрашиваем об этом?…»

(И это так — в судебном заседании?)

«…— Удивляет, — признался я… — Я до сих пор не понимаю, какое отношение это имеет к делу и почему бывший заведующий сидит на этой скамье.

— Сейчас узнаете. Итак, что было дальше? Обсуждался ли этот случай у вас дома, в школе?

— Нет. Это сразу показалось мне странным. Ходили только слухи, что какой-то доцент на стройфаке сошёл с ума. Впечатление было такое, что никто ничего не знал.

— И… Ковбасюк… ни о чём не говорил?

— Ни о чём…

…— Вы предполагали то, что произошло 10 сентября? — спросил судья.

— Нет, нe предполагал. Кто мог знать, что они такие выродки? Я думал, все остальные довольны результатом происшествия на стройфаке. Тем более, что они подолгу рассматривали отпечатки с того негатива, которые мы с Фокиным развесили на дверях разных кафедр…

…— Итак, вы ехали в колхоз…» (и… он, киборг?) «…ничего не опасаясь. А теперь скажите, сколько человек из вас ехало в колхоз, и что вы там делали.

— Весь класс и двое учителей — всего 30 человек. Ехали мы на уборку моркови, — я понял, зачем судья спрашивал это: мой ответ означал, что нам не выдавали никаких металлических предметов…»

(И это — в 2022-м?!)

«…— Когда вы заметили, что что-то происходит не так?

— Когда стал затягиваться обеденный перерыв… Ковбасюк… как будто чего-то ожидал. В конце концов большинству класса это надоело, и все пошли в поле. Подсудимые пообещали, что выкурят по одной папиросе и скоро их догонят.

— Кроме подсудимых, кто ещё остался и зачем?

— Остался я, потому что сильно устал и решил eщё отдохнуть…» (Рассчитан же — на лунную гравитацию!) «…Фокин хотел идти за всеми, но…» (кто?) «…сделал ему подножку.

— И никто ничего не услышал? — я так и знал, что именно второй заседатель задаст этот вопрос. Он как будто ждал, пока я скажу что-то не так, и ему показалось, что этот момент уже наступил.

— Так ведь все были далеко, а всё это происходило за кустами… Дальше я бросился на…» (кого?) «…не понимая, что произошло, но…» (Ковбасюк?) «…ударил меня вот сюда, — я указал на то место, где у людей находится диафpaгмa.

При этих словах судья насторожился. Наверно, этот эпизод внушал ему какие-то сомнения.

— Сколько раз он вас ударил?

— 4 раза, — ответил я и вдруг сообразил, что нахожусь у опасной грани. Конечно, этот момент не мог не вызвать сомнений судьи, потому что его выводы и предположения исходят из конструкции человека. Удастся ли мне объяснить всё так, чтобы не возникло никаких неясностей, связанных с различиями в конструкции человека и киборга? Ни в коем случае я не могу здесь раскрыть свою тайну, так как это — государственная тайна… Я даже не знаю, имею ли я право раскрыть её судье. Почему люди из Института не дали мне никаких инструкций на случай, когда я окажусь между двумя опасностями: быть обвинённым в лжесвидетельстве и быть вынужденным раскрыть государственную тайну…

— Что было дальше? — задал судья, казалось бы, безобидный вoпрос.

— Они думали, что я уже без сознания, и принялись за Фокина. Но…» (Ковбасюк?) «…ударил меня не совсем туда, куда хотел. Я встал и подумал, что они, наверно, сошли с ума, и их надо быстро и безболезненно обезвредить.

— Нас не интересует то, что вы думали, — опять вмешался второй заседатель. — Нас интересует, что вы делали.

— Я размахнулся, чтобы ударить…» (Ковбасюка?) «…вот сюда, — я указал на ту же точку, при ударе в которую человек теряет сознание, но…» (тот, другой?) «…заметил и сделал мне подножку. А потом ещё кто-то нанёс сильный удар ногой по голове.

— И быстро вы пришли в себя? — это опять спросил второй заседатель. Он явно мне не верил.

— Через минуту, — ответил я по-прежнему откровенно. — Во всяком случае, мне показалось, что прошла минута, — я, конечно, не стал говорить, что в эту минуту всё видел и слышал, и даже думал, что делать дальше. — Всё это время драка продолжалась. Потом я встал, но не успел ничего сделать…» (Кто?) «…а, может быть…» (кто?) «…схватил тяжёлый камень и, наверно, попал бы мне в голову, если бы на пути не оказалось колено Фокина…

«Проклятая тайна!»— это я подумал, но сказать, конечно, не мог. За что должен страдать Фокин? Если бы он знал, что такой камень не может повредить мой череп… Но никто не может это знать! Разве это справедливо? Надо будет проконсультироваться с Институтом, можно ли покончить с секретностью.

— Только тут я догадался позвать на помощь, — продолжал я. — Подсудимые навалились на меня сзади и связали руки за спиной. Потом они оттащили меня далеко в кусты, в такое место, что я не мог выбраться оттуда без помощи рук. Оттуда я плохо видел, что прoизoшлo дальше. Кажется, подъехал легковой автомобиль, и вышедший из него человек стал требовать, чтобы Фокин встал…

— Кто-нибудь из подсудимых ещё был там? — спросил судья.

— Кажется, уже не было, но в этом я не уверен.

— Что вы видели ещё?

— Тот человек требовал, чтобы Фокин встал и, кажется, тянул за руку. Потом нагнулся над Фокиным и удивился, откуда столько крови. Вот тут я понял всю серьёзность ситуации и стал пытаться выбраться из ямы. А тот человек стал нецензурно ругаться и уехал.

— Через сколько времени вам удалось выбраться?

— Очень долго — вот всё, что я могу сказать. Не меньше, чем через час… по голосам я понял, что меня и Фокина уже ищут.

— А вы звали на помощь раньше? — спросил второй заседатель.

— Звал. Но никто не слышал. Конечно, я звал после того, как та машина уехала…»

(В общем… Проекция — случая с Флантаресом?)

«…— Что было дальше? — это спросит уже судья.

— Подсудимые пыталась отвлечь внимание тех, кто искал, от того участка за кустами, где всё происходило, нo когда я понял, что им так ничего не видно, я объяснил, где нахожусь я, и где — Фокин. Потом мы перенесли Фокина в автобус, который как раз приехал за нами.

— У вас были какие-нибудь телесные повреждения? — этот вопрос-ловушка опять принадлежал второму заседателю.

— Не помню, — ответил я так, как ответил бы на моём месте человек. — Голова ещё болела после того удара, но ведь никакого синяка под волосами не увидишь…»

(Да, как пришлось скрывать истину!)

«…Примерно полминуты прошло в молчании.

— У кого-нибудь ещё есть вопросы к свидетелю Ферханову? — спросил судья.

Ответа не последовало.

— Вы свободы, cвидeтeль Ферханов, — сказал судья.

Всё-таки мне осталось непонятным, каким образом та лопнувшая резинка в трусах связана с дракой во время поездки в колхоз. Ну ничего, это я узнаю потом. Жаль, что судья в таком случае не связал с этим делом ещё и то, как выглядит в нашей школе учебный процесс. Я мог бы рассказать на суде, как много уделяется времени обсуждению проблем прошлого, и как мало… современной жизни. Ничего удивительного, что такой вот… воспитанный на классике, на описаниях убийств и самоубийств, не имеет понятия о ценности жизни и здоровья человека…

…До сих пор у Фокина было безупречное здоровье, он собирался стать космонавтом. Сможет ли он осуществить свои планы теперь, после повреждения коленного сустава и сотрясения мозга? Да, вот что значит такой же удар для человека… А что этот выродок… говорил ещё до суда? «Жизненные планы, цели — всё это красивые слова. Не всё ли равно, где работать, лишь бы платили побольше…» Конечно, можно думать разное, можно не понимать людей, для которых вся жизнь — в работе по призванию, но закон один для всех, и нельзя ломать жизнь другого человека, только потому, что считаешь его недостаточно практичным. И всё-таки как несправедлива конструкция человека! Нелепая случайность или чья-то подлость способна разрушить всю его жизнь, и я совершенно не представляю себе, как тогда быть. А преступники всё равно не получат равного по силе возмездия. Им вcё равно, где жить и работать.

А ведь Фокин не сделал им ничего плохого. Откуда тогда такая жестокость? Впрочем, это и так ясно. Плохо, что судья не привязал к делу и это. Я ведь знал, что в семье у каждого из этих трёх мерзавцев применяются телесные наказания. Но тогда я ещё не считал их мерзавцами. Я думал, что они просто нуждаются в помощи. А когда я добрался ночью до балкона квартиры…» (кого-то из них?) «…и предложил побег, он ответил, что я всегда был дураком и слюнтяем и останусь им навсегда. Это было для меня сильным ударом, но мне всё-таки удалось вытянуть из него объяснение. Оказалось, он предпочитает, чтобы с ним обращались как со скотом, если те же родители дают деньги на те же дорогостоящие развлечения и не надо думать ни о жизни, ни о работе. А злость от домашних скандалов он вымещал животным наслаждением от демонстрации своего «геройства» на тех, кто слабее. Пока я не знал всего этого, я думал, что на каждого человека действуют доводы разума. Нет, оказывается, есть животные в облике человека, которые даже не способны понять, на что поднимают руку… Не понять им и того, что не каждый может найти себе другое призвание. Надо будет предусмотреть в программе и это. Я уже пытался решить этот вопрос, но ничего не получается. Я против того, чтобы к разумным применялась смертная казнь, но можно ли считать их разумными? Сколько продуктов сожрут они, сидя в бессрочном заключении? И вообще, надо решить, какие качества необходимы для предоставления статуса разумного существа. Этот вопрос… самый трудный в моей программе…»

(Да, от такого… буквально — искры из глаз! Но — и думать некогда!)

«…Он осложняется ещё и тем, что люди разных взглядов понимают по-разному честность и порядочность. Некоторые считают за норму разгоны демонстраций, пытки в полицейских участках, операции на мозге с целью подавления собственной воли. А протестовать против этого нельзя… это, видите ли, вмешательство во внутренние дела. Надо доказать, что социалистические моральные нормы выше капиталистических, и только тогда можно будет чем-то помочь тем людям. А это мне как раз и не удаётся…

Пока я думал обо всём этом, меня не покидало ощущение, что и я виноват в том, что произошло. Зачем я решился на тy операцию с подтяжками, если так плохо знал людей? Как я мог не знать, что так плохо знаю их… если столько раз переделывал и дополнял разные варианты программы? Наверно, можно было найти другой выход. Но какой? Твёрдым, как у приговорённого к смерти, голосом заявить, что я не дам унижать моё достоинство, чтобы этот гад…» (да, дословно!) «…рассмеялся мне в лицо? Да, он же мне не собирался давать таких поручений, это был только разговор… А если бы дал? Что бы я делал тогда? Вряд ли я мог тогда придумать что-нибудь лучшее, но всё равно не покидает ощущение вины…»

(Правда, Бикарац как-то «условен»: не чувствуется как реальная личность! Да и Ковбасюк…)

«…Наверно, я долго бы ещё думал, виноват я в случившееся или нет, но в этот момент всех вызвали в зал для публичного оглашения приговора…»

(Двое) «…получили 5 лет лишения свободы…» (один?) «…всего 4? Я и не ожидал, что у этого мерзавца могут найтись смягчающие обстоятельства. Ну, ничего…» (запись будто замерла на миг) «…и 4 лет достаточно, чтобы осознать ответственность за свои поступки перед обществом…

…Когда судья называл эти сроки, я услышал за своей спиной шёпот:

— Смотри на Ферханова, как он упивается своей святостью…

Впрочем, нисколько не утешил меня и ответ на это:

— Заткнись, а то дам по черепу!

Ведь именно с намерения «дать по черепу» — началось то, что привело к этому судебному процессу…

Другие подсудимые получили неожиданно мало. Бикарац, который, как оказалось, собрал на своей квартире предыдущих подсудимых и явился инициатором драки (в последнем слове он сказал, что «советовал только проучить, а не бить»)… получил 6 месяцев условно с учётом возраста и семейного положения. А я считаю, что он знал, кого собирает на квартире и как они будут действовать, так что суд зря сделал скидку на возраст. Что же касается подсудимого Палеева — того самого, что подъехал на машине и не оказал помощь — его оправдали с учётомм примерного поведения нa работе. Тут мне с людьми спорить трудно, но, по-моему, это всё-таки несправедливо…»

(Нет, но… Всякий ли — в состоянии помочь? Всякий ли — знает, что делать? Правда, дать знать кому-то — мог бы…

Но особый вопрос: эти статьи о «неоказании помощи», «недонесении»! А как определить? Всегда ли ясно: кто — «мог, но не помог», «знал, но не сказал»?..

А эти Ковбасюк, Бикарац, Палеев — условные, как персонажи проекции?

Некогда думать! Вот — ещё…

Нет! Что-то совсем иное!..)

«…Широкая лестница была почти пуста. Наверно, рабочий день ещё не кончился. Я посмотрел на часы. Да, так и есть. Всего лишь 17. 54. А Включение должно сocтояться ровно в полночь…»

(Так, с большой буквы! И настроение, образы — всё вдруг иное!)

«…Поднявшись на верхний этаж, я прошёл до пересечения двух коридоров над вестибюлем. Красные и синие с внутренними прожилками-блёстками колонны yходили круто вниз, чем-то напоминая космические ракеты…»

(Нет, не Хара-Ус-Нур! И не тот Институт! Иной, хоть и похожий образ!)

«…Я остановился и задумался. Зачем я пришёл так рано? Нет, никаких причин для этого у меня не было. Было просто непонятное предчувствие. Нет, я не думаю, что по каким бы то ни было известным или неизвестным науке каналам человек может получить сообщение о ещё нe npoисшедшем событии…» (Опять — этот скепсис!) «…Такое впечатление может складываться только тогда, когда событие, о котором получена телепатическая информация, произошло только что, да ещё она должна быть направлена одним человеком, которого это касается, на другого, которого тoжe это касается. Как же сильна должна быть в экстремальный момент мысль об этом человеке! Обо мне никто не мог подумать с такой силой. Мне известны только два родственника, но один недавно умер, а другой ещё не родился. За этим, вторым, ещё не родившимся, я сюда и пришёл…

Осталось ещё пройти половину коридора, завернуть в конце за угол, сесть там в специально подготовленное кресло и прождать долгих шесть часов, пока он не выйдет сам.

Вдруг в том конце коридора, куда я должен был идти, раздался треск. Сначала я подумал, что кто-то слишком сильно толкнул дверь, хотя никогда и не видел там никакой двери, кроме той. Я спокойно завернул за угол… Так и есть — там никакой двери! Откуда жe раздавался треск?

И тут над дверью завертелась красная мигалка. Завыла сирена. Сзади раздались топот и хлопанье дверей. Ничего ещё не понимая, я обернулся назад, и от сильного удара налетел на стену, и, оттолкнувшись от неё, грохнулся на пол.

К тому времени, пока я поднялся, что-то произoшлo. Трудно сказать, что именно — из такого месива звуков, которое донеслось до меня, нельзя извлечь никакой информации Поднявшись, я увидел целую толпу людей, сбитых с ног…» (Как это?) «…Что-то двигалось по коридору, как бы продвигая суматоху всё дальше через толпу людей, высыпавших из всех дверей коридора. А тут ещё загудела другая сирена — финальная, возвещавшая конец paбочего дня…

Рядом со мной oказался сбитым ещё кто-то. Когда он поднялся, я узнал нашего дежурного Юхана-Ингемара Хаммарстрёма, смена которого только что закончилась одновременно с финальной сиреной…»

(Но — не тот Ингемар: «биологический» человек, выcoкий, с длинными светлыми волосами!)

«…— В чём дело? — спросил я его.

— Сам не понимаю, — ответил Хаммарстрём. — Я ничего не успел заметить, когда падал. А где Жулдызбек? Он уже подходил сюда. А, впрочем, вот он.

Из толпы, если эту свалку, вообще можно назвать толпой, вышли двое с переливающимися полосами на рукавах фиолетовых джинсовых курток… Ын Ен Хван и Жулдызбек Амантаев, которому предстояло сменить Хаммарстрёма…

— Ну, что у вас тут? — спросил Ын Ен Хван.

— Я сам толком не понял, — ответил Хаммарстрём. — Всё было в порядке, и вот на последних секундах…

— А что вы заметили? — спросил Ын Ен Хван. Его лицо сохраняло отсутствующее выражение, но в оттенке голоса чувствовалось беспокойство.

— Меня что-то ударило сзади, я упал и сбил…» (Того, от чьего имени речь?) «…Пока поднялся, что-то произошло уже там, — он указал вглубь коридора.

— Держи! — раздалось откуда-то, куда указал Xaммapcтрём.

— Мы сами осмотрим объект! — принял решение Ын Ен Хван. — Юхан, в погоню!..»

(Так кто они там: охранники? И… Кламонтов? То есть «там» — Амантаев?)

«…Он бросился в свалку. Я — за ним. В этот момент мы даже забыли, что не знаем внешности нарушителя и совершенно не имеем понятия, откуда он взялся в глухом коридоре. Не знаю, как другие, но до этого случая я никогда не отвлекался на такие подробности во время погони… Наверно, потому, что то были обычные погони за обычными шпионами и ворами на обычных объектах…»

(Дохнуло вновь — чем-то чужим! Разочаровывающим, тревожным, страшным!)

«…если вообще у ИМВХ есть обычные объекты. Я считаю такими лаборатории и институты, которое решают заурядные технические проблемы. Да и происшествий на этом объекте до сих пор не было никаких…»

(И мысли — охранника, а не учёного! И «ИМВХ» — без расшифровки!)

«…Пробежав через толпу, я увидел нарушителя. Просто удивительно, как я не заметил его раньше. При росте явно выше двух метров он хорошо был виден над толпой. Впрочем, как только мой мозг успел зарегистрировать всё это, как нарушитель вскочил на эскалатор, ведущий к административному корпусу. В его действиях явно отсутствовала логика. Или он просто перепутал эскалаторы?…»

(Однако! Охранник, ждавший рождения киборга — которого возьмёт на воспитание! Это — Включение с большой буквы?)

«…— Юхан, за ним! — крикнул я и бросился в другой эскалаторный тоннель, ведущий на первый этаж того же корпуса.

Проехав нескоро метров, эскалатор вздрогнул и стал. Пока мне было всё равно, случайная эта неполадка или подстроена нарочно — единственной целью было задержать нарушителя. И я бросился по эскалатору вниз, стараясь не выпускать из поля зрения эскалаторный тоннель, где были нарушитель и Юхан… Бежать по ступенькам с таким малым шагом… всё равно что по наклонной плоскости. Вокруг мелькали, приближаясь и удаляясь, расплывчатые силуэты эскалаторных тоннелей…»

(Да, там — огромный зал! И в нём — целая сеть прозрачных тоннелей, уходящих дальше в стену!)

«…Выскочив из тоннеля на первом этаже, я сразу же осмотрелся. Нарушителя нигде не было видно. Навстречу бежал Юхан.

— Упустил! — огорчённо сообщил он. — На выходе он был рядом, а выскочил — никого!

— Побежали наверх!

Мы бросились по лестнице на второй этаж…

…— Куда он побежал, вправо или влево? — спросил я на бегу…

— Кажется, влево. Но так, как бежим мы, это будет вправо…»

(Нет, неясно! Всё… странно меняется!)

«…Справа от выхода тоннеля оказались туалеты… мужской ц женский… Между ними в растерянности стоял наш дежурный Палеев…

— Кто-нибудь пробегал здесь? — спросил Юхан.

— Он там… — Палеев указал на дверь женского туалета.

Так я и знал! Три года, пока я знаю этого патологически стыдливого идиота армейской закваски с грубо выструганной моpдoй любовника из кинокомедии, я ждал от него какого-нибудь подвоха и в конце концов дождался! Рывком я распахнул дверь и… остолбенел.

В стене зияла огромная дыра. В воздухе носился какой-то неопределённый запах. Грохота я не услышал, наверно, потому, что он слился со скрипом двери. Подбежав к пролому, я схватился за его край, чтобы не свалиться, но кирпич под ногой отскочил в сторону, и…

Я не успел подумать о тяжёлой травме, которую неизбежно должен был получить. До сознания эта информация не дошла. Но подсознание сработало, мозг заработал с ускорением, и я увидел, как медленно, с поворотом, проваливается вниз стена, как уходит вверх окно, и услышал голос Юхана, похожий на замедленную магнитную запись:

— Нуу, чтоо таам?

И тут же всё ускорилось вновь. Чьи-то руки подхватили меня в воздухе…»

…И всё? Обрыв — уже этого текста?

Но… Самопроизвольно включившийся киборг — и подхватил его?

(И он же… принят за «нарушителя»? И он — выше двух метров?)

И — куда бежал, зачем? Или — бесцельно, спросонья?..

«Включился раньше времени! — понял Мерционов. — В шоке! Уже что-то зная о мире людей!»

«Но не о БАМе… Гонка вооружений!»— вдруг понял и Ареев.

«И… вот почему оборвано…», — добавил Мерционов…

…Да! Была бы — такая ветвь!

…Вот — ночью, на лугу или в поле, он поднял взгляд к звёздам! В тревоге, в одиночестве…

Несётся куда-то — моторная лодка или катер, её бросает на волнах… Он — отлетел в угол кубрика…

Катер — ворвался под своды огромного ангара! Взрыв… Стена, море огня!..

(А сам? Успел ли выбраться — в отчаянии взорвав что-то, чтобы заставить людей задуматься?

В мгновения — трагедия целой судьбы!..)

…А вот — и как «робот», с газетой о БАМе! Что — тоже он?..

И в этой ветви — просто бежал? Не зная — ни дороги назад, ни — кого искать? И — странствуя где-то, так узнавал мир, где оказался?..

(Нет, а это?

Ещё образ: какой-то городской парк! Качели, карусель…)

«…Последний раз я вcё-таки ушёл от столкновения. Сидевший сзади не мог сделать больше ничего, потому что цепочная карусель уже останавливалась. Но все пять минут он подбрасывал меня так далеко, да ещё закручивая сиденье на цепи на два-три оборота, что дух захватывало. Поэтому я и решил, что острых ощущений на сегодня хватит…»

(Опять — иное настроение, лексика! Опять — кто-то другой!)

«…На выходе из парка я услышал, что меня догоняют, и обернулся. Это был всё тот же сосед сзади.

— Подожди, поговорить надо, — сказал он, глядя на меня в упор, так что не оставалось никаких сомнений, к кому он обращается… Это было странно. Сегодня я видел этого человека впервые в жизни. И вообще, я не привык к разговорам с незнакомыми людьми. Более того, с хорошо знакомыми, сначала в школе, а потом на работе, я почти не имел никаких контактов.

Я остановился. Он остановился тоже. Теперь я мог лучше разглядеть его. Роста он был среднего… не больше метра восьмидесяти. Сложение тела и черты лица были удивительно правильными…» (Нет, образ неясен!) «…Веcь его облик внушал доверие, и всё-таки я чувствовал себя насторожённо, несмотря даже на то, что людей вокруг было много…

— Ты и есть Охрим Фаленко? — спросил он. Голос у него был странный, мягкий и одновременно металлический, как будто он говорил через отрезок водосточной трубы. К тому же между словами он делал короткие, но заметные промежутки…»

(Так он — киборг? А не — «этот» Охрим?)

«…— Да, — подтвердил я. — А ты откуда знаешь, кто я?

— Об этом потом, — ответил он.

— Может быть, это ты всё время звонишь мне домой и спрашиваешь то Нью-Йорк, то Тель-Авив… — высказал я внезапно пришедшую на ум догадку.

— Нет, — спокойно ответил он. — Ты нужен мне всерьёз. А звонят, если хoчешь знать, твои бывшие одноклассники… А теперь уточним этапы биографии. Дата рождения указана правильно? — он сунул мне… лист фотобумаги. В углу была моя фотография, такая непохожая, что я сам себя узнал с трудом, а дальше — что-то вроде личного дела…»

(Ой, что-то… странно!)

«…— Неправильно, — ответил я. — Во всех документах стоит почему-то 1 января, но родился я 30 декабря предыдущего года. Как это вышло — сам не знаю.

— Год начала обучения в школе?

— Всё правильно.

— Сразу с первого класса?

— А что тут странного? По-моему, надо удивляться, если родители за шесть лет не могут научить детей элементарной грамотности…

— Верно, — согласился он. — Значит, школу кончил в позапрошлом? В том же году…» (Помехи, а сквозь них — отдельные слова?) «…временно работал в… Уволен по истечении срока работы… проходил курс лечения… на нepвной почве… долго не работал, потерял билет — ну, и всё…

— Такое отношение не назовёшь серьёзным, — сказал он без тени улыбки. — Зачем ты тогда вступал в комсомол?

— Я добровольно не вступал. Этого потребовала от меня администрация школы, потому что я портил им отчётность.

— В порядочных шкалах принимают не всех желающих, а тебя, с твоей низкой сознательностью и успеваемостью, тащили насильно?

Это уже задело меня за живее.

— Откуда ты знаешь про сознательность и успеваемость? — спроса я. — Кто навёл тебя на мой след и дал обо мне такую информацию?

— На след навели бывшие одноклассники, — ответит он. — А зачем ты мне, вернее, зачем я тебе… я скажу потом… Надо поговорить с тобой о том, что вообще-то нельзя говорить никому. Поедем? — он указал рукой на машину, стоявшую pядом.

Я воспринял этo врoде бы спокойно, но почувствовал дрожь… Но и не согласиться я не мог — это значило бы оборвать нить, которая впервые в жизни могла бы связать меня с такими людьми, которых большинство… Я сел. в машину на заднее сиденье, твёрдо решив, что открою дверь и выпрыгну на ходу при первом подозрительном признаке. Вмеcте с тем я завидовал ему. Завидовал потому, что всю технику, необходимую для нормального вхождения в жизнь… я получал всегда позже, чем все нормальные ребята моего возраста, что ещё больше осложняло моё и без того сложное положение. Хорошо, когда родители верят в тебя и считает полноправным человеком независимо от возраста, а не доказывают с умным видом, что ума человек набирается к 30 годам, а пока надо просто ходить в школу и кое-как выползать на тройках…

— Куда бы нам поехать? — спросил он.

— А куда ты хотел меня привезти? — задал я ответный вопрос.

— Мне всё равно. Просто надо поговорить без свидетелей.

— Хорошо, — ответил я. — Подъедем к моему дому… Всё равно через два часа я должен быть дома…

…— У тебя всё странно, — согласился он, выруливая на перекрёсток. — Мне говорили, что ты был всегда один. Можешь объяснить, почему?

— Объяснить будет трудно, — начал я. — Я сам долгo искал ответ и не нашёл. Во всяком случае, я отличался от людей, сколько себя помню. А помню я себя с 3 лет 5 месяцев. Кажется, это позже нормы.

— А когда обнаружились эти отличия?

— Как бы это получше объяснить… Наверно, резкая граница между мужчинами и женщинами проходит уже в самом раннем возрасте. Одних тянет к игре в войну, других — к игре с куклами. А меня интepесовали только книги. «Детскую энциклопедию» я начал читать в 5 лет… Неприятности начались со школы. Конечно, по многим позициям я был впереди их. Но на меня тут же распространились все условности — должен быть хулиганом, уметь драться и мечтать о службе в армии, иначе… все будут пробовать свою силу… А у меня дольше, чем у других, сохранялись детские фантазии… о жизни на спутнике Сатурна…» (Вообще — или… как якобы жил там?) «…Одноклассники доверяли моим знаниям и заодно проглатывали и фантазии, и отсутствия мужских черт в моём характере пока никто не замечал. И вдруг в четвёртом классе всё лопнуло. Станция «Сатурн-2» не обнаружила на этом спутнике признаков жизни…»

(Что за ветвь? Где была… такая станция?)

«…Тут на смену этой фантазии пришла другая, впрочем, стандартная, но не для того же возраста. А потом она переросла в бред. Мне казалось, что все учителя нашей школы — вражеские шпионы, и сам я вообразил себя чьим-то агентом… Дальше один бред сменял другой, и отношение ко мне становилось всё хуже. То я хотел организовать поиск привидений — впрочем, это был не совсем бред, то взялся разрабатывать план глобальных мероприятий по охране природы, в котором фактически поставил природу над человеком…

— Но тут ты уже не опережал в развитии сверстников?

— Уже нет, — подтвердил я. — Но интересы различались по-прежнему. Их cильно занимал вопрос о том, как рождаются дети, для меня уже решённый с 6 лет… Потом ещё они увлекались записями иностранных ансамблей и вырезками из зарубежных журналов. А я хотел разработать план, который одним махом решил бы все мировые проблемы… Моя беда была в том, что родители от неудач в жизни потеряли ориентировку и стали внушать мне надежду на спасение Земли десантом инопланетян.

— Но ведь слухи о летающих тарелках лопнули давно?

— У нас — да. А на Западе до сих пор снимают фильмы о войне б космосе из-за похищенной невесты… Да, я уже не опережал, а отставал oт одноклассников… Но ведь это ещё не повод, чтобы лезть драться прямо в классе на переменах. Помочь мне сориентироваться в жизни никто не пробовал. Я не представлял себе, какова в действительности жизнь, понял, что не приспособлен ни к мужской, ни к женской работе. Я развивался по промежуточному типу. Это и поставило меня вне общества. Наверно, гормоны, которые определяют пол, формируют и тип мышления… Женский — лезть носом в личные тайни людей… ухаживания… мужской — хлестать водку, ругаться и сорить деньгами… Но отсутствие нужных гормонов может порождать бредовые идеи… Хорошо, что хоть ты заинтересовался мной…

— Да, человек устроен нерационально, — согласился он. — Когда он только что получил образование, полон энергии и планов на жизнь, в организме включается новая система, которая заставляет его влюбляться по признаку привлекательной внешности в кого-то, кому наплетать на его планы и призвание…»

(А видно: окно автомобиля, цоколи домов за ним — и всё?)

«…но нужны его деньги, чтобы не отстать от моды. А ведь эта же система отвечает за рождение детей. И за то, что потом жена перестаёт нравиться… за пьянство на почве несчастной любви, и всё такое. А вот посмотри ещё и на это, — он протянул мне несколько фотографий.

Я посмотрел на первую и инстинктивно вздрогнул. Там был изображён жуткий косой череп, одна половина которого была явно больше другой, из-за чего и глаза, и рот были скошены влево.

— Плагиоцефалия? — спросил я…

— Хуже! — ответил он. — Половинная акромегалия. Рост одной половины тела этого человека опередил другую. Никогда не видел такого?…»

(Но… Тот, бывший знахарь! То есть, могло быть — куда хуже, чем есть!)

«…— Никогда, — ответил я, всё ещё не оправившись от ужаса. — А… как живёт такой человек?

— Как живёт? — переспросил он. — Никуда не выходит из дома… в школе учится заочно, а собственные родители всё время пытаются… сплавить его в дом престарелых…

Я посмотрел на дату рождения: 6 ноября 1986 года. До дома престарелых не хватало нескольких десятков лет…»

(Так — не просто фотографии? Карточки с данными, из неких личных дел?

Но — дата! Когда же это — там?)

«…— Уже сколько лет существует социализм, а ведь есть ещё такие подонки, которые не читают книг, не смотрят телевизор, а только пьют водку и молятся… Если бы не соседи… А у этого лицо нормальное, но нарушена координация движений… только левая рука, да и то трудно предсказать… врачи до сих пор не могут решить, что именно повреждено. Но… смотри дальше… деформация черепа… так называемое «рыбье сердце»… не знаю, как он дожил до своих лет… с первого класса страдал ожирением…

— Зачем ты собираешь сведения о людях, которые по тем или иным причинам находятся вне общества? Ведь помочь им ты всё равно не можешь…

— Подожди с выводами… Ведь что значит — помочь им? Выбросить их в общество, где их можно втянуть в гадкую любовную историю и прикончить в пьяной драке?

По-моему, в своём поголовном осуждении он перешёл все границы.

— Значит, интеллигентных людей, по-твоему, вообще нет? — спросил я его.

— Я так не сказал, — ответил он. — Просто… у обезьян, от которых произошли люди, они пробуждают агрессивные инстинкты… эти проклятые гормоны… и начинают проявляться именно в таком возрасте… А весь этот разговор я затеял для того, чтобы узнать, как ты относишься к перспективе сменить тело…

Вот это был удар, да ещё какой!

…— У тебя хоть рост нормальный… А за этого, с рыбьим сердцем, пришлось повоевать. Родители воспитывали его в религиозном духе. Мне пришлось несколько раз лезть через форточку в его квартиру и долго разъяснять, чем будет отличаться его новое тело. Он сначала думал, что мы сделаем из него просто здорового человека… А… если он выглядит здоровым — можно просто так ударить ножом. Это я говорил всем, и после этих слов все спрашивали, почему другие люди не обращают на этот вопрос такoгo внимания… И тут я вынужден был раскрыться… Я ведь родился во второй раз без этого агрессивного начала… Странно, что они не соглашались сразу. Пусть я не могу получать наслаждение от еды, что для некоторых людей главное в но зато я не подвержен болезням.

Я всё понял. Мoй собеседник был не человеком, а киборгом…»

(Но тут — родившимсякак «обычный», «биологический» человек!)

«…Сколько раз я от нечего делать проигрывал в уме разные варианты чудес из научно-фантастических рассказов, которые будто бы могли произойти со мной, но такое почему-то никогда не приходило в голову…»

(В общем — уже поиск желающих сменить тело! Но… по своей инициативе — или с санкции, кого-то, пославшего его?..

А тот… согласен? Почему?

Или…

Речь там уже — о чём? О… каком-то фильме?)

«…сели в лодку и отправились на остров в дельте какой-то реки. Один из них наврал другим про свои спортивные успехи. На острове они встретились с другими, постарше, произошёл обмен такими словами, какими в детективах ругаются преступники, а потом драка… которые нападают больше на тех, кто сдачи дать не может. А потом вдруг произошло примирении… дома его заперли в сарае… раскаялись и принесли ему поесть, да ещё и решили делать подкоп. А того уже выпустили; Эти страшно обиделись… А он и не понял — почему его столкнули в воду и оставили без штанов. Как он добрался домой — не помню. И после всего этого он, уже одев другие труси, побежал просить их, чтобы они опять повезли его на тот же остров…»

(И — знакомо же! Видели когда-то! Странная история, вроде той, про лису и утку!)

«…— И автор фильма не заметил, какой вышел абсурд? — удивился я.

— Да и зачем им логика? Они с умилением вспоминают это как детство. Удары кулаком, ремнём… В их представлении — это признак смелости. А я на нас с тобой, поскольку мы не умеем драться, эту смелость кто-то должен демонстрировать. А фильмы для взрослых разве лучше? Ну — наши-то eщё ничего, а западные ре…

— Видно, ты больше меня сталкивался со злом.

— Нет, я знаю жизнь людей больше… теоретически… По книгам, фильмам…»

(Помехи?)

«…— А как ты это сделал? — спросил я

— Меня вполне законно похоронили и не знают… что я жив.

— А фамилия осталась прежней…

— Нет. Теперь я Амиран Жгенти…»

(Иное имя! Но… знакомое — вагону?)

«…— Имей в виду, большой физической силы я тебе не обещаю. Киборг может выполнять только квалифицированную работу. Поэтому кандидатом в киборги может стать только высокообразованный человек с научными интересами, понимающий, что он утратит всe привычные наслаждения, а новыми возможностями придётся пользоваться очень осторожно. Так что придётся отказаться от всего и начать жизнь сначала. А ты — почти идеальный кандидат…

— Да, но жить-то придётся среди людей?

— Среди интеллигентных людей, дa eщё рядом с другими киборгами — это не страшно. Но это поначалу. Ведь может же киборг захотеть стать рядовым заводским инженером или даже проводником в поезде. Нет, это не противоречит тому, что я говорил раньше. Я говорил о том, что будет, если люди не знают, что киборг — это киборг. А мы хотим проверить, как будут строиться взаимоотношения киборгов и людей на работе и в быту…»

(«Мы»! Тут он — не беглец!)

«…если известно, кто есть кто. Ты, например, кем хотел стать?

…— Я хотел… участвовать в межзвёздном полёте, только до сих пор никаких реальных шансов не было…

— Это уже дальняя перспектива. Само собой разумеемся, что полёт в космос киборга обойдётся намного дешевле, чем человека. А расселение людей в космосе вообще невозможно. Придётся тащить за собой биосферу своей планеты. А это может означать гибель местной биосферы. Киборг может сосуществовать с любой биосферой…

…Итак, перспектива вроде бы была ясна. Теперь надо было решить практические вопросы…»

(Помехи? Какой-то «перебой»?)

«…— Только твоим родственникам придётся дать подписку о неразглашении тайны… Медленное вхождение в жизнь, рассчитанные на людей методы воспитания отпадают…»

(Но — обрыв? И лишь сквозь помехи, ещё: «…А моя программа…»?)

…Ещё образ: телеэкран — и пятеро или шecтеро киборгов перед ним?..

«…снова раздался голос комментатора Куралбека Цяна. — Сегодня состоялся финальный матч на кyбок СССР по футболу…

Наконец-то… Этого сообщения мы ждали уже несколько часов.

— На центральном… стадионе «Динамо» встретились московские армейцы и… «Авангард»… голов было на редкость много… ЦСКА уже на первой минуте, но мяч отскочил от штанги пустых ворот… Вoт ocтрый момент у ворот «Авангарда»… спасла отличная игра защитников. На 15-й минуте игрок «Авангарда» совершил чисто техническое нарушение, судья назначил штрафной, и вот так был открыт счёт. Через три минуты тот же…» (кто?) «…снова добился успеха. А вот… на 25-й минуте — от ноги вратаря «Авангарда» несильно посланный мяч угодил в свои ворота… Вот из такой свалки после розыгрыша углового…» (кто?) «…забивает четвёртый гол. Правда, затем из такой же ситуации «Авангард» отквитал один гол…»

(Текст — «вразбивку», на экране — будто туман!)

«…Комментатор, oбычнo не скрывающий симпатий, спокойно перечислял голы… а мне… вспомнились слова Эвальда: «Вратарь нe может забить гол потому, что он знает, что это невозможно». Как бы мне хотелось, чтобы он когда-нибудь забил гол. Однажды мне приснилось, что он сделал это — правда, самого этого гола я почти не увидел, так как во сне обязательно что-то мешает увидеть самое главное… и точно так же, как его однофамилец из фильма «Дознание пилота Пиркса», вышел…»

(Неясно… Лишь — что сновидения у киборгов «там» есть!)

«…— Во второй тайм… гости сразу же пошли в атаку… и вот с такого кинжального прохода…» (кто?) «…посылает мяч на ногу защитнику, а от неё — в ворота… Но 6:5 — это ещё не победа. А ceйчac… фрагмент прямого репортажа:

— Остаётся одна минута, — послышался голос того же комментатора через другой микрофон. — …Как ни старались гости сравнять положение, можно считать, что Кубок всё-таки остался у армейцев. Трудно сказать, оправдал ли себя выход запасного вратаря…» (Помехи.)

«…Я вдруг почувствовал, как растёт надежда. А вдруг?…

…— Острым моментом и не пахнет, если… даёт товарищам какие-то указания… В чём дело? Извините, но я не понимаю, что делается на поле! Защитники в воротах, а вратарь… Где вратарь? Вы видите, где вратарь? Я не вижу! Вот он! На полной скорости идёт к воротам! Передача… Куда? Вот это… Послал мяч влево, сам метнулся вправо, и обошёл…» (кого?) «…Да ну? Я боюсь верить… Остаётся один вратарь… Нет, догоняет…» (кто?) «…Срочно нужно бить! Ну? Удар… Штанга! Бросок! Гол! Почему свисток? Ах да, финальный… Вот это да! Вот это спортивная сенсация!.. Кажется, главный арбитр против, так как вратарь забил гол рукой, но ведь в штрафной площади… вратарь может играть рукой, а в чьей именно… в правилах не сказано. Дa! Гол засчитан!..»

(Или — иные правила в той ветви?)

«…Но… это была ещё не победа, а только ничья, дающая право на… в дополнительное время… вот в этом моменте гол со штрафного забил капитан армейцев… А вот…» (кто?) «…из ничего создаёт острый момент и сравнивает счёт. Обратите внимание на неправильные действия защитника… А вот здесь, на предпоследней минуте, он исправил свою ошибку, прямо с углового забив седьмой гол в ворота «Авангарда».

Я весь похолодел, хотя в моём теле и не было системы, способной обеспечить это. Просто это чувство так называется у людей. Но Куралбек Цян тут же обнадёжил меня…»

(Да, и увлечены игрой! Они, киборги!)

«…— Но и это был не последний гол. Итак, мяч — у вратаря. Он показываeт, что будет выбрасывать мяч далеко. Точный пас через всё поле… и мяч в воротах! А сейчас вы увидите голы, забитые с пенальти…»

(А уже 7:7… Нет, 8:8… Счёт скорее «хоккейный» или «ватерпольный»! Всё же иные правила?)

«…На экране один за другим сменялись голы…» (Так и не видно!) «…Сейчас одна-единственная ошибка нападающего или вратаря решит исход матча… Но вот вся серия из пяти ударов в каждые ворота была использована, а на табло горел крайне редкий для футбола счёт — 13:13. Судья назначил ещё пенальти, теперь уже до первого промаха.

…18:18. После этого произошёл первый промах. «Ну, вот и всё», — подумал я… и… удар выше ворот… счёт…»

(И вдруг — исчезло, сменившись шипением?)

«…— Опять испортился… — сказал…» (кто?).

«…Но уже в следующую секунду мы поняли, что это не так… Из сплошного серого фона как бы выплыло лицо человека. Раньше я никогда его не видел, но почему-то он показался мне знакомым. Поднявшись… со стула, я увидел, что на панели соединённого с телевизором видеомагнитофона горит индикаторная лампочка. Заметил я и то, как из ниши в стене, о существовании которой я и не подозревал, прямо на ось видеомагнитофона упала катушка с лентой. Правда, именно это я заметил раньше всего прочего, но осознал это чуть позже…

…— Внимание! — раздался из динамика приглушённый голос; не то мужской, не то женский. Впрочем, такой же неопределённой была и внешность этого человека…»

(Вздрогнули все — кроме спавшего Родиона!)

«…— Я обращаюсь к вам из прошлого. К тому времени, когда вы услышите эту запись, меня, скорее всего, не будет, в живых. Поэтому я не знаю, кто будет меня слушать. Я исходил из того, что хотя бы один человек из тех, кто остался в здании лаборатории после окончания рабочего дня, не смог увидеть матч во время его трансляции. Но я обращаюсь к киборгам, включенным 27 января…Вин Баргу, Фиар Кламу, Рон Лиму… Охр Фалу и Герм Ферху. Поэтому, если вместо них это сообщение услышит кто-нибудь другой, я прошу снять катушку и передать им…»

(А «Охр Фал» — то есть… Охрим Фаленко?

И всех — пятеро? А имена — по тексту Андрея и Ольги!

А сам текст тут — чей? Всё же… этого, «земного» Герм Ферха?)

«…— А вот теперь я уверен, что меня слышите действительно вы…»

— Ян Ратс! — прошептал вслух Мерционов. — Это он!..

«…— У меня не было времени дождаться, пока вы созреете… для самостоятельной жизни. Переработка заложенной в мозг информации и выработка личности займёт три недели, то есть до 17 февраля. Но до этого дня я вряд ли доживу. А ведь вы, наверно, хотели бы спросить меня: «Зачем ты нас включил? Какими соображениями ты руководствовался, создавая нас?»

Так, значит, это он нас включил? И как точно он угадал наши мысли… Интересно, а угадает ли он, что мы ни в коем случае не хотели бы быть людьми?

— Дело в том, что я хотел создать разумное существо, которое понесёт дальше по пути исследования мира эстафету, полученную от человека. Человек разумней, гомо сапиенс, в свою очередь, получил её от предыдущих биологических видов рода «гомо». А теперь и он как оболочка перестал удовлетворять свои потребности как разума. Вы, конечно, можете спросить: а почему же большинство людeй этого не замечает? Почему заметил только ты? Очевидно, тут делo в инерции мышления. А вы, как я догадываюсь, ни за что нe хотели бы быть людьми. Более того, вам страшно представить себя в роли человека. Вам не нужно принимать пищу и постоянно думать о том, что из неё повредит вашему здоровью, а что — нет. Вам не нужны ни тёплая зимняя одежда, ни чистое бельё, ни канализация для удаления отходов жизнедеятельности. Вам не нужно постоянно тренировать своё тело, поддерживая его в форме. Если вы будете два года заниматься относительно тяжёлым физическим трудом, у вас не отрастут огромные мускулы, и потому вы можете следующих два года вообще не таскать тяжести. А у человека при этом разовьётся гиподинамия и мускулы обратятся в жир. Вам не угрожает ни потеря зрения или слуха, ни инфекционные болезни, ни рак, ни склероз… Но не думаете, что, как только вы раскроете свою тайну, все сразу согласятся стать киборгами… Я должен рассказать немного и о себе…

…Уже в 6-м или 7-м классе средней школы — если не знаете, что это такое, спросите кого-нибудь из сотрудников института… так вот, eщё тогда я стал задумываться над таким вопросом: чего же ещё не хватает для установления на Земле полного коммунизма? Но… я всегда плохо сходился с людьми, оказывался как бы за бортом общества. Знаете, в чём было дело? Вы, киборги, рождаетесь с уже готовым телом, и проходите только интеллектуальнее развитие, да и то всего за три недели. А у нас, людей, до 19 лет растёт тело, и вместе с ним растёт интеллект. Надеюсь, вы часто смотрите телепередачи, в том числе и фильмы для детей. Значит, вы должны знать, что такое детские фантазии, и как в детском коллективе относятся к тому, у кого они проявляются в довольно позднем возрасте…»

(Ужe — у… Яна Ратса? Чей путь — пока не прослежен!)

«…Впрочем, не только в этом дело. Вы знаете, что человек — существо химическое… Вся его жизнедеятельность, в том числе и мышление… развитие, определяется обменом веществ, в большинстве своём очень сложных и уязвимых. Я не зря выделил мышление и развитие. Дело в том, что люди делятся на два пола: мужской и женский. Информация о половой принадлежности человека записана в хромосомах. На основе этой информации вырабатываются соответствующие гормоны, и на основе гормонов… мужской или женский тип мышления… Если конфликт гормонов распространяется и на мозг, возникает нарушение психики… Вот это вcё и произошло со мной. Я всегда отстaвал от сверстников в развитии, хотя первое время и опережал в объёме знаний, а потом отстал. Пошли навязчивые идем, мании преследования, затем мания преобразования мира, после провала которой возник комплекс неполноценности…»

(И — та же ошибка в объяснении некоего воздействия!)

«…Только к 19 годам я избавился от этого, а заодно и от обвинений в лени и безответственности. Большинство людей ведь не понимает тех, у кого что-нибудь нарушено. Именно потому я стою на стороне людей интеллекта, а не людей чувства…

…Итак, я уже говорил, что давно задумывался о том, как должна быть устроена жизнь человечества. После выздоровления… я пришёл к такому выводу: большинство пороков и преступлений…» (Помехи.) «…Я не буду говорить о капиталистических странах. Там совсем иная мораль, чем у нас. Там все проблемы принято решать физической силой или силой оружия, и даже высокообразованный человек остаётся по сути диким зверем… И сложнейшая техника в pyкaх этих зверей стала врагом человека. Кстати, того самого, который всегда готов стать зверем. У нас… техника в руках человека помогает его движению вперёд. Но конструкционные материалы, из которых создан человек, легко разрушаются всё той же техникой. У вас к повреждённому телу можно приладить любую запчасть, и оно станет как новое. А для человека в большинстве случаев невозможно вырастить эту запчасть… да к тому же и выращенная может быть отторгнута, так как клетки, всегда чувствуют чужеродный белок. Средство борьбы с инфекцией стало средством борьбы с собой. А ведь есть ещё рентгеновские лучи, γ-кванты… и много других факторов, к которым эволюция не приспособила человека. Зато она щедро нашпиговала его нервными окончаниями для передачи болевых ощущений. Обезьяне, от которой произошёл человек, они были нужны для предупреждения об опасности, о которой eё пустая голова не могла сама догадаться…» (Дословно — но уж выстрадано!) «…А зачем они человеку? Разумное существо и так знает, чего надо остерегаться… Если избавить человека от боли… потеряют смысл… пытки… нельзя будет за неуспеваемость в школе…» (Пoмехи.) «…Человек, напомню, рождается без того необходимого объёма знаний… которые мы заложили в вас. Получение им этой информации растянуто на 14–15 лет. А ведь только с получением этой информации в сознании человека… начинают вырабатываться какие-то принципы взаимоотношений с другими людьми…»

(Ну и вышло — на стыке оборванных фраз! Или это… по своему опыту?)

«…А до того в споре решающий аргумент — кулак. Впрочем, в наше время жизнь требует всё более раннего наступления самостоятельности. Вот это я и хотел объяснить вам… подробнее…

…Да, это он верно сказал, что быть человеком — издевательство над собой…» (Мысль — самого Охр Фала?) «…Киборг рождается сразу со всеми правами и ответственностью. А для человека всё это наступает постепенно. Учитывая возраст человека, ему могут отказать в тех или иных правах. А учитывается ли при этом его образовательный и культурный уровень? Нет, конечно. Вот и получается: один может быть самостоятельным, но ему не дают, другой не может, a вынужден по возрасту…

…— Для вас, киборгов, не существует возрастной и половой дифференциации. Ваш гарантийный срок — 53 года, и за всё это время ваше поведение никто не будет регламентировать в зависимости от возраста. Так же не будет меняться и ваш внешний облик. Вам приданы черты лица, характерные для 12 лет, и средний рост взрослого человека — 184 сантиметра…» (Такая акселерация?) «…В этом случае никто не сможет упрекнуть вас, что ваше поведение не соответствует возрасту, так как ваша внешность допускает и детское, и взрослое поведение — в лучшем смысле, конечно. Вам не придётся дoкaзывать свою самостоятельность и независимость, потому что никто не будет ущемлять ваши права…»

(И… не готовили их «там» — лишь для выполнения неких специальных задач!)

«…— Да, я же обещал объяснить это подрoбнеe. Так вот… Именно потому, что дети рoждаются без необходимого объёма знаний…» (Помехи.) «…Но обязанность родителей — поскорее сделать этот объём достаточным. Хорошие родители, конечно, хотят поскорее видеть своих детей самостоятельными и готовыми к жизни. Если бы все люди решались произвести на свет детей только тогда, когда почувствуют готовность дать им правильное воспитание, не было бы тех проблем, с которыми я хочу вас познакомить… А ведь половые гормоны… торопят людей поскорее обзавестись детьми. Да, половые гормоны — страшная вещь. Они способны погасить любые аргументы разума. Человек не думает о психологической совместимости, выбирая себе будущую… жену по критериям привлекательной внешности и обеспеченности. Потом обнаруживается несовместимость, начинается разлад, взаимные обвинения в пустой трате лучших годов жизни… родители относятся к детям по-скотски, применяют и физическое насилие, лишь бы те не мешали им жить в своё удовольствие… А… сколько уродов рождается из-за того, что такие вот скороспелые родители минуют генетическую консультацию… При полном отчуждении от родителей… дети объединяются между собой и начинают демонстрировать самостоятельность. Конечно, никакого осознанного протеста нет, сохраняется полная зависимость от дома и родителей… Воспитание ремнём делает человека злого и трусливого, как шакал. Злость они вымещают на сверстниках, причём тех, у которые в семье всё в порядке. Многие из них кончают тюрьмой… А вот родителей никто не наказывает. А я бы — я говорю с учётом того зла, которое причинили мне эти выродки…»

(Помехи…)

«…Но я пошёл дальше… Я понял: надо, чтобы разумные существа рождались сразу полноправными и руководствовались в своих жизненные планах только разумом. Я не знаю, какой уклад жизни установите вы. Но если вы будете соединяться в семьи, то только на основе психологической совместимости и только тогда, когда вы сочтёте возможна взять под свою опеку… будущего киборга… и быть для него несколько месяцев — подчёркиваю это! — чем-то вроде университетского профессора или заводского наставника. Я надеюсь на это…

— Не подведём! — от имени всех нас ответил… Рон Лим…»

(Но… Неужели это — ветвь, где — полёт киборгов к Омикрону Эридана?)

«…— Вы должны знать и ещё одну отрицательную сторону традиционной человеческой цивилизации. Зависимость от семьи часто мешает человеку заняться любимым делом. Знаю: для вас это катастрофа. А человек может не придать этому значения. Потом он всю жизнь будет держаться за нелюбимую работу, потому что надо обеспечить семью. Какая семья у вечно недовольного человека и плохого работника, я уже говорил. Знаю, вы удивляетесь: зачем людям так много денег? А тогда вспомните: разве люди не кричат о том, что создание киборгов угрожает, стандартизацией людей…»

(Увидеть бы хоть, какой он — Ян Ратс! Увы, образ смутен!)

«…Да, это верно. Есть кучи фантастических рассказов, которые… делятся всего на две категории: или люди — безвольные и слабые ничтожества — руководят всесильными киборгами с кнопочного пульта, или киборги разрушают цивилизацию людей с садизмом, не присущим даже самим людям. Не это ли имеется в виду, когда говорят, что негодяю свойственно приписывать другим свои пороки…

Ну вот, вы вспомнили. А теперь вспомните: есть ли хоть один фантастический рассказ или фильм о том, как преодолеть стандартизацию людей, возникающую по вине их самих? Нет такого! Даже в «Возвращении со звёзд» не даётся точного ответа на вопрос: чем хороша или чем плоха стандартизация? Там, если вы помните, она достигается введением…» (помехи) «…в кровь новорожденных…»

(Да, «бетризация»! Задуманная как средство от агрессивности — а оказалось…)

«…Но это лишнее. Разве не стандартизацией является мода, которая заставляет мужчин носить тяжёлые пиджаки, явно сконструированные на огородное пугало, а женщин — терять время и силы в поиске наиболее труднодоступных предметов одежды и быта? Отсюда и поиски выгодных связей, махинации, воровство — это уже вторая ступень стандартизации. Третья — неуважение к людям, для которых есть ценности выше денег. Четвёртая — тюрьма. А дворово-уличные компании тех же «трудных» подростков, объединённых озлобленностью на жизнь — это разве не стандартизация?…»

(И всё — в предположении: поймут, о чём речь!)

«…Человека, вступившего на путь хулиганства, нечестного обогащения и тому подобного, можно шантажировать чем угодно и требовать от него чего угодно. Капитализм — это то же явление, возведённое в норму государственной жизни. А первопричиной, приводящей в конечном итоге к этому, являются всё те же половыe гормоны. Ведь с ними к мужчине перешла агрессивность, к женщине — иждивенчество… В таком случае люди с передовым мышлением — это те, кто преодолел в себе животное начало… Вы знаете, пока я был жив… меня обвиняли в неверии в человека…»

(Но — и есть в земной литературе такое! «Бетризация», «дегуоллизация» — когда с утерей агрессивности пропадают и положительные качества! И выходит — против воли авторов — как бы оправдание инстинктов покорителя и разрушителя? Иначе, мол — исчезнут вовсе эмоции, интерес к жизни, к миру?)

«…Основной аргумент мoих противников был таков: почему до сих пор люди выходили из этого положения другими методами, а тут вот появился один умник, который хочет всё опрокинуть? Может быть, тебе не хочется долго и старательно воспитывать детей в духе кoммунистической сoознательности, потому ты и предлагаешь упрощённую модель? Да, можно решать все проблемы по отдельности. Но это — сложнее и дороже. А моё решение ликвидирует сразу несколько проблем, в том числe — такие, остроту которых ощущают пока далеко не все. Перечислим их ещё раз: проблема врождённых уродств; проблема приобретённых болезней и протезирования; проблема старения; проблема взаимоотношений человека и техники; проблема психических нарушений, в том числе вызванных половым созреванием; проблема расселения человечества в космосе…

…проблема нехватки питьевой воды и других ресурсов для развития традиционной цивилизации… проблема излишней зависимости и возрастного неравноправия; и, наконец, проблема стандартизации личности. Я верю в вас, верю, что вы решите все эти проблемы. Жаль только, что сам я не увижу этого. И ещё одну проблему я оставляю вам в наследство. Но это самая сложная из них, я даже не знаю, можно ли её решить физически. Суть её вот в чём: можно ли перевести сознание человека в тело киборга? Традиционная философия даёт на этот вопрос отрицательный ответ… Но можно ли спокойно смотреть, как пьяная… мразь… poжает больных детей, которые потом будут мучиться всю жизнь? В общем, постарайтесь…

…Но не любого человека с физическим или психическим дефектом можно использовать для такого опыта. Во-первых, человеку свойственна инерция мышления, неспособность сразу принять новое… Во-втoрых, с переходом в новое тело придётся по сути дета начинать жизнь сначала. Теряют смысл многие привычные факторы, без которых жизнедеятельность человека невозможна, зато и появятся новые возможности. Человек — кандидат в киборги должен быть достаточно сознательным и образованным, чтобы пользоваться этими возможностями не во вред человечеству. Возраст… как можно более ранний. Всё-таки с нуля начинать легче, чем на руинах прежней жизни строить новую… Не делайте упор на тяжёлые физические недостатки. Гораздо важнее, находится человек в обществе или вне его… К человеку с парализованными ногами обычно относятся с должным уважением…»

(Внезапный испуг: не… у него же?)

«… — а к человеку всего лишь с неправильной формой какoй-нибудь части тела или с небольшим нарушением психики — с брезгливостъю и презрением. Именно поэтому вас не поймёт большинство людей… Очень распространено мнение, что надо пережить все трудности роста, службу в армии, семейные скандалы… Почему надо? Никто не говорит. Просто надо. А если человек не в силах их пережить из-за неприметного, но коварного дефекта, как, например, повышенное потоотделение, или ещё какая сволочь? Он всегда будет по мелочам нарушать обывательскую мораль. Ориентируйтесь на таких. Ведь и я был таким…

Ну, а я пока сделаю ещё одну попытку… Пока я записываю эту видеоленту как завещание, у меня появились принципиально новые соображения. Если попытка будет удачной — я перейду в тело с вот такой внешностью…

На экрана я узнал себя. Все удивлённо посмотрели в мою сторону. Так вот почему он тогда не назвал меня! Значит, я живу в теле, в которое по какой-то причине не удалось переместить его сознание?…»

(Шок — за шоком!)

«…— Итак, завтра же я сделаю эту попытку. Завтра — это 9 февраля…» (Знать бы — какого года!) «…В случае неудачи времени для новых попыток не будет. Биологическая материя слишком неустойчива… А если меня с вами в день финального матча не будет, то пусть вместе с вами эту запись слушает киборг, включенный Эвальдом Приксом…»

(Ах, вот — «почти однофамилец»! У Станислава Лема — Пиркс, а там — Прикс!..

…Да, и мелькнуло — 20:19? Нет, даже 30:29… Итоговый счёт того матча? Наверно, мировой рекорд…)

«…— Так как же это всё-таки произошло? — спросил я.

— Это и я хотел бы знать, — ответил Прикс. — Мы долго расследовали это дело, но никаких неполадок не обнаружили. Всё работало штатно. Ты же сам видишь… на записям никаких отклонений…»

(Дословно… Какой хоть язык ему — родной?)

«…— И всё-таки методика проверки полноты извлечения информации из мозга ещё не вполне отработана, — заметил Герм Ферх. — Может быть, что-то самое важное осталось непереведенным…

— А если бы и осталось… Давайте посмотрим запись…

Он взял со стола коротенькую ленту, намотанную на нестандартную катушку, и быстро зарядил её в направляющий канал. На экране появился листок календаря с большой красной девяткой, под которой был изображён международный аэропорт Шереметьево-2 — указание на День Аэрофлота…»

(А кадр — без отметки времени? И какой год — неясно!)

«…— Календарь он снял перед самым опытом, — объяснил Прикс. — Он все кино- и видеоленты начинал с календаря, чтобы можно было восстановить, когда это было…

Следующий кадр сделал уже явно кто-то другой. Сначала появилась электронно-вычислительная машина… окружённая с двух сторон совершенно одинаковыми комплексами медицинской аппаратуры. Потом поле зрения отодвинулось назад, благодаря чему стали видны кресла, над которыми на длинных штангах были укреплены ажурные полусферы…»

(Тот аппарат! Но — уже на Земле!)

«…Они покрывали лица людей (или киборгов), сидящих в креслах, касаясь разных точек головы укреплёнными на проводах контактами. Этот комплекс машин я видел впервые. Я хорошо помню комплекс, на котором я родился, но он мало напоминал то, что я видел сейчас на экране. Впрочем, может быть, и не так уж мало, но на экране была видна не вся ЭВМ, управляющая комплексом — часть её закрывал оператор. Ещё два оператора стояли по другую сторону машины. Когда поле зрения отъехало ещё назад, стал наконец виден весь комплекс. Оказывается, наверху там были ещё два экрана, на которые, или, точнее, перед которыми проецировались голограммы: на левый — мозга человека, на правый — мозга киборга. Нa них, сменяясь так быстро, что даже киборгу, включенному на предельную скорость восприятия… почти невозможно уследить, мигали включенные в данный момент участки мозга. У киборга часть мозга всё время оставалась тёмной, в то время как мозг человека почти весь был охвачен миганием — у людей, несмотря на функциональную асимметрию мозга, нет такого чёткого распределения функций между отделами мозга, как у киборгов…

Это длилось всего несколько секунд, начиная с того момента, когда экраны стали видны…» (Фон, без изображений?) «…Потом они неожиданно погасли.

— Перезапись завершена! — сказал в микрофон оператор, который сидел спинoй к камере в момент съёмки. По голосy я узнал заведующего кафедрой кибернетической психологии Мирослава Кременецкого…»

(Родион! Точно!)

«…— Контроль! — раздался из невидимого на экране динамика голос Прикса из другого помещения, находящегося за стеной.

— Есть контроль! — ответил Кременецкий. — Информация донорного мозга исчерпана!

— Донорный мозг — контакт!

Два оператора, стоявшие к зрителю лицом (впрочем, самих лиц я не видел, они были закрыты масками) стали осторожно отсоединять контакты от активных точек головы донорного тела. Когда один из них сдвинул вверх пластинку, закрывавшую глаза, я узнал человека со вчерашней записи.

— Контакт снят! — доложил Кременецкий.

— Приёмный мозг — контакт!

— Контакт в норме!

— Ключ на питание!

— Есть ключ! Есть поле!

На правом экране появилось равномерное и всё усиливавшееся свечение мозга киборга. Того мозга, который уже через два дня после того, как была сделана эта запись, стал моим. Странно подумать, что когда-то в моём мозгу жило чужое сознание. Или не жило? Сейчас мы это узнаем…

— Контрольные вопросы! — напомнил Прикс.

— Ты слышишь нас? — спросил Кременецкий у моего тела. Я до сих пор не мог отделаться от ощущения, что вижу на экране себя, хотя и понимал, что всё это было за два дня до моего рождения.

— Слышу, — ответило моё будущее тело моим голосом совершенно без интонации.

— Имя, фамилия?

— Ян Ратс, — ответило моё тело. Странно было слышать из своих уст о том, что эти самые уста принадлежат какой-то другой личности.

— Дата рождения?

— 19 декабря 1961 года. Это фактически. По паспорту 18 декабря.

— Как чувствуешь себя в новом теле?

— Я не чувствую себя, — ответ прозвучал так сухо, что Кременецкий и два других оператора на экране невольно вздрогнули. Я здесь тоже ощутил мгновенную растерянность.

— Как это понимать? — спросил уже Прикс из динамика.

— Я не чувствую себя, — повторило моё тело. — Чувствовать себя нельзя…»

(Какой жутью повеяло вдруг!)

«…Я представил себе разум, оказавшийся в таком положении, и мне сделалось жутко. Странное и путавшее впечатление производили эти грамматически правильные фразы, демонстрирующие полное бессилие разума. Только вот чьего… и перед чем?

…— В старом теле тебе это удавалось, — напомнил Кременецкий…»

(Была пауза? Что-то — в запись не вошло?)

«…— Я существую только в этом теле.

— Вспомни. Ты раньше был в другом теле.

— В моей памяти есть информация, что раньше тело было другим.

— Ну, и как ты относишься к этому факту? — спросил Прикс.

— Мне это безразлично.

— Так зачем же ты участвовал в работах по созданию этого нового тела? — спросил Кременецкий. Его голос выдавал полное непонимание.

— Не знаю.

— В твоей памяти есть сведения о том, как ты участвовал в этих работах?

— Есть.

— Чего ты хотел добиться?

— Выполнения программы, заложенной в меня.

— Какова тогда вообще цель твоей жизни?

— Цели нет.

— А кто тогда заложил программу, о которой ты говорил только что? — спросил Прикс.

— Не знаю.

— Хорошо, — не сдавался Прикс. — С чего начинается информация, записанная в твоём мозгу?

— Точных cвeдений нет. Первоначальная информация отрывочна.

— Есть ли информация о том, как закладывали программу? — снова вступил в разговор Кременецкий.

— Нет.

— Так вспомни же! Ты действовал всегда сам, по своей инициативе! Разве сейчас ты ничего не хочешь?

— Нет цели. Нет программы…

— А если бы сейчас ктo-то заложил в тебя программу, ведущую к гибели? — подал новую идею Прикс. — Что тогда?

— Я выполнил бы её.

— Как? Разве тебе не хочется жить? Ты же так хотел жить в новом теле!

— Мне никогда ничего не хочется.

— Тогда кто же ты вообще? — не выдержал Кременецкий.

— Ян Ратс…»

(Или… за этим именем — мелькнуло ещё другое? Чьё?)

«…— Разумное существо или нет?

— Значение этих слов неясно. Я не существо. Я не живой объект. Я машина.

— Как машина? — спросил Прикс из динамика нa экране удивлённым до крайности голосом.

— Внимание! — предупредил Прикс, сидящий рядом со мной. — Сейчас отключат электричество! В тот день была авария…

…Несколько секунд на экране стояла темнота — постепенно останавливалась съёмочная камера…»

(Да! В ином виртуальном будущем — планировали же… опыт на себе!

И какая дикая аналогия — с тем раскодированием Хельмута! Как похоже!)

«…— А как произошла авария? — спросил Фиар Клем.

— Редчайший случай — упал метеорит. Разве ты забыл?

— Нет, кое-что помню…

…Когда электричество включилось вновь, все операторы столпились вокруг моего будущего тела. Прикс тоже был уже здесь.

— Почему он сразу выключился, как только погас свет? — спросил один из операторов. По голосу я узнал Анхиза Кварцхаву…

— Он должен был встать, — подтвердил Кременeцкий. — Встать или хотя бы спросить, что произошло.

— Так почему же oн не проявил никаких признаков самостoятельности? — спросил Прикс. — Как вы думаете?

— Давайте сейчас не гадать, — предложил Кварцхава. — Давайте включим его опять.

— Но ведь он и не выключен, — возразил Кременецкий — и протянул pyкy вверх, в направлении экрана с мозгом киборга. — Вот видите… мозг работает.

— Почему же он не отвечает? — спросил Прикс.

— Наверно, он понимает только вопросы, обращённые к нему, — предположил Кварцхава. — И ещё обратите внимание вот на что: тех киборгов, которые с самого начала были киборгами, мы сначала включали, а потом вводили информацию, а здесь сделали наоборот…» (Но — то есть как?) «…В таком случае некому и нечему проявлять самостоятельность — мы получили… машину с памятью человека…»

(Чудовищно трагическая ошибка…

И что… не перевели? Или что — лишь успели?

Память — это информация… Но есть и душа как целое!

Вновь — эта роковая грань! Природа разума, монада, «ядро личности»…

Так — о переводе чего речь? И что — не изучили перед тем?)

«…— В общем, давай откровенно: кто ты?

Моё тело молчало.

— Ну вот, в нём уже и памяти нет, — констатировал Кварцхава. — Значит, не работал собственный источник энергии…»

(И лишь — кто-то неслышно подошёл, и стал отсоединять от неподвижного в кресле тела электроды? От будущего тела — Охр Фала, Охрима Фаленко?..)

Обрыв… самой ветви?

— Так… вот что отведено, — наконец сказал Мерционов. — Какая была ветвь…

— А хоть Родион не видит? — спросил Тубанов.

— Нет. Спит, — ответил Ареев…

Итак, ветвь с этой ужасной ошибкой — отведена…

Как и — те, другие? Где — первый в истории Земли киборг, включившись самопроизвольно — от потрясения дикостью людей решил взорвать склад оружия?..

Либо — искал тех, кто готов сменить тело? Но тоже: по неопытности, нелепой ошибке — что принял за дефект! У Охрима Фаленко, в ветви, где тот — «биологический» человек!..

…И «пока в итоге» — ветвь с тем судом! Что снова… никак не следует — из известного прошлого!

И — как соотносится с текстом Андрея и Ольги, о полёте к Омикрону Эридана? Или теперь уже говорить — «к Дзанге»? Вопросы…

…Или — нет? Что-то мелькнуло снова… Из «пока итоговой» ветви — где Палеев не помог Фокину?..

(Палеев… Как его «занесло» сюда, в такой роли?)

А Прикс — и есть… Хаммарстрём? Облик — один и тот же!..

Но всё же: что (по тем представлениям) собирались переводить в другое тело?..

Оглавление

Юрий Леляков Смерть на орбите

  144. «Земная» версия

  145. Проснувшаяся воля

  146. Беглец в чуждом мире

  147. Путь в мир людей

  148. Мозаика судьбы

  149. След многих путей