Бузинные ягоды и заклинание по уплотнению воздуха (СИ) [Taisia] (fb2) читать онлайн

========== Часть 1 ==========

Грейвс не видит ничего необычного в Тине Голдштейн. Тонкая, немного сутулая фигурка часто мелькает перед взглядом в людных коридорах Ильверморни. Таких полно, они снуют туда-сюда, четко говорят, так, что можно разобрать почти каждое слово, и приманивают взгляд. Юноша считает это нормальным, ничего не значащим, самым обыкновенным из того, что только может быть. Потому, когда его взгляд задерживается на коротко остриженных темных волосах, он никогда не спускается ниже, к ее глазам, зная, что там прочитает. Персиваль не видит в ней ничего особенного, ведь Тина Голдштейн совершенно по-глупому смешивается с тем облаком девиц, что кидают ему в след тоскливые, облизывающие взгляды. А потому, он даже не хочет знать, что написано в ее глазах, уже понемногу дрожащим тонким кистям, считывая суть происходящего.

В конце концов, не зря же он оказался на факультете Рогатого Змея*, где ум ценится превыше всего. Так что Персиваль, нисколько (почти) не сомневаясь в собственных суждениях, сделал выводы.

Его сокурсницы как-то обсуждали тему тех самых глаз, припоминая, у кого в школе все-таки самые выразительные глаза. Мало кто счёл привлекательным бузинный цвет глаз Голдштейн. Они пару раз холодно заметили о постоянной отрешенности ее взгляда, а после только поежились, пожимая узкими (но не настолько как у неё) плечами и принимаясь обсуждать следующую пару глаз.

Несколько раз за завтраком Персивалю кажется, что та самая темнота ядовитых ягод глаз Порпентины устремляется прямиком ему в лицо, но стоит ему только поднять взгляд, посмотреть на ее место (откуда-то он точно знал, что она всегда садится за предпоследний стол слева, почти у самого края), то Голдштейн обязательно сидела уткнувшись лицом в книжку или же с самым отрешенным видом ковыряла серебряной вилкой в тарелке под неодобрительным взглядом сестры. Стоило ему так прямо посмотреть на неё, пройтись взглядом по худощавой фигурке, как по шее бежал мелкий табун мурашек, пальцы холодели, а самому Персивалю становилось невыносимо жарко.

Словно при отравлении.

Он снова опускает взгляд на учебник по трансфигурации, нарочито пристально вчитываясь в каждое слово, стараясь отвлечься от самого не необычного в его жизни. Хочется зажать уши ладонями, когда он слышит ее тихий смех, невероятно отвлекающий. Он снова поднимает голову, напарывается точно на темную макушку головы, повернутую в сторону большого окна, у которого он сидит. По-прежнему изучает темные пряди, как на них ложится свет, как они колышутся в такт движению ее головы, но не смотрит в глаза. Спускается взглядом сразу к чуть вздёрнутому носу, тонкой верхней губе и полной нижней, искусанной привычкой, острому выточенному подбородку. Снова поднимается к волосам и упирается взглядом в противоположную стену, не отрывая взгляда от часов, что размеренно и громко тикают на каждом повороте стрелки.

Обед заканчивается, и Персиваль вместе с парой друзей устремляется в класс, не забыв напоследок мазнуть взглядом по открытой книге на столе (извечно присутствующей в его жизни) Голдштейн. Девчонка читает о защитных заклинаниях, (рядом лежит тонкая бумажная закладка с нарисованным золотым снитчем, но юноша этого предпочитает не замечать) не понимая, что если ее глаза взаправду цвета бузинных ягод, то и защита никакая ей не нужна. Ведь все поголовно тонут в ядовитом соке ее глаз, погружаясь в него и задыхаясь, и в конечном итоге умирая.

Грейвс читал в книге не магов о растениях, что такая смерть зовётся сердечной недостаточностью. Грейвс не хочет быстро сгинуть, а потому не смотрит ей в глаза, снова цепляясь взглядом за тонкие пряди темных волос.

***

Тина уже, наверное, в пятый раз ловит взволнованный вздох младшей сестры. Они сидят в библиотеке: одна готовится к зельеварению, вторая к зоологии, мирно погруженные в свои учебники.

Куинни взмахивает длинными ресницами, скашивая взгляд на Тину и замечая, что та совершенно не озабочена зачетом по магическим существам. Она задумчиво водит заточенным грифелем карандаша по листу тетради, что-то мелко вырисовывая. Куинни замечает в очертаниях метлу. Вздыхает, улавливая кромку мыслей сестры, которые заняты совсем не тем, чем надо.

– У тебя завтра не только пробы в команду, но ещё и зачёт. Стоило бы подготовиться. – Куинни ловит растерянный взгляд сестры, слишком нравоучительно хмурит брови, словно это не она младшая сестра, а Тина.

Сестра неловко улыбается, растягивая губы, покусанные из-за нервов, в улыбке. Вот-вот и кожа лопнет, а из раны тонкой струйкой побежит кровь по бледному подбородку, подобно скоротечным мыслям, что сменяются одна за другой в ее голове.

– Прости, совершенно не могу сосредоточиться, ведь если все таки пройду, то подготовка к первой игре будет длиться всего-то меньше недели. – Голдштейн грустно думает, что с такими сроками наверняка никого из новичков в команду брать не собираются. Слишком уж будет велик риск проигрыша. Тем более матч, как известно, состоится между факультетами Вампус (где, собственно, и училась Порпентина с сестрой) и Пакваджи. Второй факультет всегда славился агрессивными, чересчур пренебрегающими правилами игроками. Поэтому вряд ли кто-то станет рисковать, так ещё и такой девчонкой как она.

Но яркое предвкушение быстрого полёта, холодного осеннего ветра, бьющего в лицо, раскрывается в груди подобно цветку. И девушка не меняет своего решения пойти попробоваться в команду, лишь ещё сильнее ждёт заветного момента.

Куинни шепчет немного взволнованное, но одобрительное «ладно уж» и возвращается к учебнику под тихий, счастливый смешок сестры. Библиотека снова погружается в тишину, мало у кого занятия уже закончились, только если первые и чуть постарше курсы, но они больше предпочитают проводить время в общих гостиных, весело споря и пробуя что-то новое из сладостей. Потому, когда обе сестры слышат кроткий стук закрываемой двери, почти сразу отрывают головы от учебников, ожидая, когда из-за поворота книжных полок кто-то появится.

Тина замирает, чувствуя как легкий сквозняк проходится по щиколоткам, колышет ткань брюк, и снова вспоминает чувство полёта. Будь она парнем, все было бы проще. И говорить о квиддиче она могла бы не стесняясь неодобрительных взглядов и возгласов, а уж как хотелось бы вызваться в учебной дуэли прямехонько в партнеры Броундсу, который в их потоке был одним из лучших. Тина готова была поспорить, что ей все таки удалось бы его одолеть, ведь самомнение, разросшееся в нем словно опухоль, перекрывало все ходы магии, и она, как лучшая среди девочек, вполне смогла бы одержать над ним победу. Но ей то и дело приходилось слышать и видеть упреки, адресованные именно ей слишком четко по осе координат кабинета. Будь она парнем, ничего из этого не было бы. Не было бы и застывшего в груди дыхания, когда взгляд напарывается на высокую фигуру Персиваля Грейвса, который ненадолго заостряет на ней взгляд. Будь она парнем, ничего из этого не было бы, не было бы усиленно стучащего в висках сердца, не было бы судорожного вздоха и разочарования от того, что он смотрит только поверх головы.

Он почти сразу же проходит мимо, углубляясь в ровные ряды книжных шкафов, тихо шурша на последок мантией. Она темным вихрем размывается за его широкими плечами, приманивая взгляд старшей Голдштейн. Она разочарованно опускает взгляд, а вместе с ним и плечи, когда он скрывается из ее поля зрения. Старается лишний раз не смотреть на сестру, зная, что та всё прекрасно знает. В голове тихо гудит от чужого присутствия. Тина думает о том, что пора бы наконец научиться выставлять метальные щиты, не стоит Куинни столько всего знать. Да и простые внутренние щиты на Персиваля Грейвса было бы неплохо поставить.

***

У Тины в волнении потеют ладони, когда она выходит на поле, сжимая в одной руке плотное древко метлы. Форма для занятий приятно облегает тело, и если бы не нервно-взвинченное состояние, то Голдштейн наверняка бы насладилась ощущениями того, как мягкая кожа приятно натягивается при каждом ее движении.

В ту же секунду, что она встаёт с насиженного места на лавке, хочется вернуться. Туда, где из десяти желающих попасть в команду осталась всего пара человек. И никого, из уже выходивших, пока что не пропускали.

Девушка машинально чуть дергает головой, так, будто на глаза упала непослушная прядь, но верхние волосы предусмотрительно завязаны в косички, чтобы не растрепаться и не мешать. Смеющиеся взгляды команды устремляются на неё, и повалиться сквозь землю хочется ещё сильнее. С волнением на неё, кажется, смотрит лишь один Робин, ее сокурсник, и просто хороший друг, который до последнего не хотел верить в то, что Тина придет. Да и о том, что такая идея вообще есть в ее голове, юноша узнал случайно, услышав разговор Порпентины с сестрой. Он мягко улыбается, встречая ее взгляд и пытаясь обнадёжить в том, что все будет хорошо. Это придаёт Тине уверенности, заставляет спину выпрямиться тугой дугой, так, чтоб не разогнуть, а кулаки решительно сжаться. Она снова вспоминает, что в команде из-за ушедших выпускников не хватает двух человек, и раз на лавке осталось сидеть всего ничего, то и у неё вполне может быть шанс попасть в команду.

– Порпентина Голдштейн? – она кивает гундосо-голосой профессору Мордроус, ожидая, когда та, нахохлившись над листом, поставит галочку в графе напротив ее имени. – Что ж, полетайте.

И Тина быстро вскакивает на метлу, словно только за этим сюда и пришла, чувствуя, как в кончиках пальцев покалывает электрический ток, и как в предвкушение бьется сердце. Получая ещё один одобрительный кивок, девушка буквально срывается с места, ловя лицом прохладные порывы осеннего ветра. Куинни не раз наблюдала за тем, как сестра летает, в основном после занятий, когда поле не занято тренировками, но она совершенно честно кивала и говорила, что получается отлично. А сама Тина словно переставала думать во время полёта, отбрасывая все повседневные заботы об учебе, о сестре, о чертовом старшекурснике Персивале Грейвсе. Конечно, она была младше него всего на два года, но сам факт того, что она, как последняя дура, влюбилась в старшекурсника, абсолютно выбивал из колеи. Так что Тине оставалось только садиться за учебу, насильно вчитываясь в новые заклинания, или же хватать метлу, плащ и идти на поле.

И даже нервный настрой, ставший набирать обороты в ее груди, как только она увидела команду, начал спадать. Ведь совсем не важно, возьмут ее или нет, она всё равно сможет летать как раньше, только разве что не за мячом. Но и это не проблема, потому она, легко пригнувшись к метле и сливаясь с порывами ветра, полетела быстрее. Кажется, так летают ведьмы в книгах не магов. Легко и быстро, так, что воздух свистит за ушами, а глаза слезятся от холодного ветра, что на скорости бьет в лицо.

Когда Тина, немного увлёкшись полетом, спускается на землю, то ни грамма прежнего нервоза в ней нет. Она стоит, гордо распрямив спину и чуть сжав похолодевшие от ветра пальцы, ожидая, когда команда перестанет совещаться.

Вперёд выступает высокий юноша, смахивая с глаз разметавшиеся рыжие волосы и улыбаясь. Командир, понимает Тина, чуть сильнее прежнего расправляя плечи.

– Тренировка послезавтра, сразу после полудня.

И Порпентина Голдштейн готова захлебнуться в счастье, что душит ее набежавшими слезами и радостью, сдавившей горло.

***

– Чем тебе так приглянулась метла, если ты уже научилась трансгрессировать? Странные вы, девчонки… – Робин, по совместительству загонщик мяча в команде, вопросительно поднимает брови, действительно не понимая любви Голдштейн к мётлам. Большинство сокурсниц стараются как можно чаще приводить в порядок причёски, заплетая в них цветы, а Голдштейн зачем-то рвётся в небо. Конечно, он не отметал того факта, что на Вампус попадает мало девушек, но все же Голдштейн разительно отличалась даже от той малой половины слабого пола.

– Не знаю, они просто мне нравятся. – и улыбается, пожимая острыми плечами и перескакивая с одной ступеньки на другую в счастливом танце. Подозрительно щурит бузинные глаза, поворачиваясь к юноше передом, который по-прежнему поднимается следом. – Вот почему ты выбрал квиддич?

ЖОна, смело повернувшись, вышагивает спиной вперёд, не боясь запнуться в собственных ногах, и внимательно наблюдает за потупившимся над вопросом Робином. У него все ещё влажные после тренировки волосы, а за спиной маячит плащ команды ярким красным полотном. Тина решила снять плащ, не хватало ещё раньше времени навести слухов о ее участии в команде, а вместо верхней части костюма нацепила просторный серый свитер.

– Ну, это красивый спорт и мне всегда, с самого детства, хотелось им заниматься. – парень говорит негромко, но достаточно уверенно, а когда поднимает голову, то непонятно округляет глаза, адресуя этот взгляд Тине, и она быстро, но от того очень неловко пошатываясь, перескакивает на другую ступеньку, переставая пятиться спиной. И почти сразу же утыкается носом в темный узкий галстук и застегнутую на все пуговицы рубашку.

Вполне логично, думает Тина, ведь ещё через пару тройку ступеней находится поворот. Она неловко переступает с ноги на ногу, поднимать взгляд со стыда совершенно не хочется, а скулы начинают предательски явно алеть.

– Все в порядке? – интересуются у неё, и Голдштейн, для того, кто не хотел смотреть, слишком быстро вздергивает голову вверх, проходясь взглядом по точеной линии подбородка, аккуратным губам и носу, и заканчивая такими знакомыми глазами, которые снова смотрят будто поверх неё.

Тина быстро бормочет извинения, отходя в сторону под

смеющийся взгляд Робина, которого неловкая для Тины ситуация веселит как-то слишком сильно.

– А вот ты со своей везучестью могла бы выбрать и другой вид спорта.

Тина неловко смеётся, сжимая губы в тонкую полоску, старательно возвращаясь мыслями к предстоящей через пару дней игре. Ведь если она снова начнёт думать о Персивале Грейвсе с поразительной частотой, как прежде, то все полетит к чертям.

***

Голдштейн задыхается в душной раздевалке, где уже собралась вся команда и сейчас всей небольшой толпой ждет указаний. Робин стоит позади неё, быстро кладёт ладонь на ее тонкое, обтянутое красной тканью плаща, плечо и легонько сжимает, будто чувствует сковавшее грудь волнение.

Тина - ловец. Когда это объявляют, она уверена, Робин кривит губы в улыбке. Нет, говорит сама себе Голдштейн, она не оплошает на первом же матче. Сегодняшний матч предстоял с факультетом Пакваджи, отважными сердцами и по совместительству прирожденными лекарями. Их команда не раз получала репутацию самых несдержанных правилами, они, без зазрения совести и несмотря на все запреты, умудрялись калечить как себя, так и команду соперника к концу матча. Так что, даже только это стоило переживаний. Но спокойный голос командира команды вселял уверенность в свои силы, и Тина, выходя под звуки с трибун на поле, смогла наконец спокойно вздохнуть.

Куинни в этот раз заплела ее передние пряди в два пучка, что непривычно забавно торчали на голове девушки. Она, проходясь рукой по голове, с легким недовольством это отметила, натягивая капюшон плаща на голову.

Когда на поле вынесли мячи в старом, но по молодому крепком сундучке, Голдштейн приготовились. Одна из сестёр сжала крепче в руках метлу, перемахивая через неё одной ногой, подобно своим сотоварищам по команде, высказывая готовность к игре, а вторая затаила дыхание на одной из трибун для факультета Вампуса. Куинни с самого утра била мелкая дрожь при мысли о предстоящем матче, она все никак не могла поверить, что все это случилось, что ее Тина, слишком худая и слабая, сейчас на поле почти самая низкорослая фигурка среди обеих команд, стоит готовая к матчу.

Обеих оглушает пронзительный свист, а сразу после него трибуны взрываются одобрительными криками, и игроки срываются с места.

Все мигом подлетают, отрываясь от земли, тут же занимая позиции и начиная игру.

Тина держится чуть поодаль, стараясь уследить за золотым мячиком, что неконтролируемым потоком скачет по полю, появляясь то тут, то там. Квоффл быстро перемещается по рукам охотников, которые такими же быстрыми молниями перемещаются по полю. Тина впервые теряется. Во всеобщем шуме и суете ей кажется, что вот-вот, и она свалится с метлы, что она совершенно беспомощна и помочь команде ну никак не сможет. Пока перед взглядом отчетливо не встаёт золотистый мячик, красуясь и засвечивая блестящие бока.

Метла уносит ее вперёд прямо за ним, то почти опасно близко к земле, то к зрительским трибунам, у которых Голдштейн почти не успевает тормозить, чтобы вписаться в поворот. Весь мир сужается до четкой картинки с золотым мячиком и маячащей на заднем плане фигуре ловца другой команды, но Тина по-прежнему впереди. Метла легко слушается ее, накрениваясь то вправо, то влево, но когда она снова вылетает на поле с сорванным ветром капюшоном, снитч слишком быстро подныривает под ткань, обтягивающую трибуну, и Голдштейн стопорится. Краска отчетливо выступила на ее щеках, а пара мелких прядок все же выскочили из прически. Она с разочарованием обводит взглядом поле, пытаясь выловить взглядом золотой мячик, но он, как назло, пропал.

Счёт объявляется слишком тихо, думает Тина, не могла она пропустить так много, гоняясь за снитчем меж трибун, но цифры настойчиво сверкают на табло, и Вампус проигрывает уже на пятьдесят очков.

Внутри девушку разрывает от бездействия, нельзя же так, мячик слишком маленький, чтоб ловец постоянно за ним таскался, упустить его слишком легко. Собственное бессилие бьет по ней, как загонщик бьет по мячу, отражая удар прямиком в ее сторону.

Тина думает о том, что не успевает полностью отклониться, когда перед ней возникает защитник, поднимая биту и проходясь ею вскользь по бладжеру, который по-прежнему летит прямо на неё. Она прижимается к метле настолько быстро и близко, как только может, но всем существом чувствует не сильный, но настойчивый удар в руку и то, как бладжер цепляется за слетевший капюшон, путаясь в ткани и срывая плащ с легких заклепок на плечах, а Тину с метлы.

Ей везёт, что она крепко сжимает древко, везёт, что ладони почти не влажные, и что ее не пробивает страх. Хочется только на секунду закрыть глаза, спокойно вздохнуть, но этого ей никто позволить не может. Тина замечает краем глаза, как на трибунах местами взволнованно вскакивает народ, как профессора достают из тяжелых складок одежд палочки, готовые к тому, чтобы поймать ее в воздухе.

Тина думает, что обычно в таких ситуациях игроки отпускают метлу и мешком костей летят на землю, у которой их обязательно ловит заклинание преподавателей. Их быстро уводят с поля, не намереваясь выпускать обратно, ведь кто знает, что он там мог себе повредить. Голдштейн не хочет уходить, она до скрежета сжимает зубы, чувствуя себя беспомощной. Будь у неё под ногами хоть малая твердость, она могла бы оттолкнуться и притянуть к себе метлу, запрыгивая на неё, но, кажется, никто кроме неё об этом не думает.

Со стороны слышится четкий выкрик-приказ командира команды: «прыгай».

Ей совсем этого не хочется. Слово бьет по вискам не хуже бладжера, с силой отлетающего от бит. На глазах вот-вот выступят слезы, и Тина пытается сосредоточиться на чём-то, цепляясь взглядом за светло коричневую кожу собственных сапог. Пока не чувствует что-то ещё.

Отрывая взгляд от носок сапог, Тина слишком явно чувствует чужой взгляд на себе. Он легко проходится по ее лицу, останавливаясь на глазах, ожидая, когда она его отыщет. Порпентине удаётся это почти сразу, сложно пропустить мимо спокойный взгляд из толпы взволнованных и ожидающих. Да и сам владелец этого взгляда всегда притягивал к себе, маня в свои сети. Тина мимолетно думает о том, что может быть хуже. Если бы она была не магом, то наверняка бы потом долгое время проплакала в подушку от позора и неловкости перед парнем, который нравится. Но почему-то девушка не чувствует в себе отголосков чего-то такого, вместо этого она решительно смотрит ему в глаза, стараясь передать свою немую мольбу. Аккуратно ведёт правой ногой, тянет вниз носком и качает ей, показывая, что нужно. И Грейвс, кажется, понимает.

Голдштейн замечает, как тихо его губы начинают шептать нужное заклинание, как тонкий кончик палочки показывается из-под темной мантии. И когда она точно так же аккуратно ведёт ногой, то чувствует, как воздух уплотнился, словно набитая перьями подушка, но этого должно быть достаточно.

Она снова смотрит на Персиваля, перекатывая на языке его имя как тихую молитву о том, чтобы у неё все получилось. Тянется всем телом вниз, быстро притягивая метлу за собой на легкую временную опору. Долей секунд хватает Тине, чтоб отпружинить ногами от воздуха и приземлиться прямехонько на древко метлы, крепко ухватившись за неё руками.

По виску скатывается одна единственная капля пота, а взгляд цепляется за красное пятно плаща, что лежит на земле. Кажется только сейчас Тина понимает насколько высоко она застряла, как далеко зелёная трава, и каким страшным должно было выйти падение. Она поднимает взгляд, мимолётом оглядывая профессоров, которые немного растерянно переглядываются, пожимая плечами, а после переводит взгляд на Грейвса. Он сидит на своём месте, по-прежнему спокойно смотря прямо на неё, так, что сердце заходится в ускоренном ритме, а краска проступает на скулах. А потом на его постоянно спокойном, сосредоточенном лице появляется усмешка, по-настоящему мальчишеская усмешка-улыбка, кажется, даже счастливая, и гордая тем, что все вышло. Видя ее, Тину и саму распирает от счастья, и она улыбается в ответ.

Наверняка она бы так и осталась висеть в воздухе, если бы мимо, почти у земли, не промчался ловец другой команды, а перед ним не блеснула золотая вспышка. Девушка, не думая, срывается вниз, чувствуя невероятную уверенность и привычно любимый ветер в волосах. Они, на пару с молодым парнишкой, ныряют под лесницы, петляют в балках под трибунами и вылетают на поле. Кожа костюма скрипит, когда Тина сильнее сжимает бёдра, прижимаясь к метле, чтобы хоть немного увеличить скорость полёта.

Снитч резко устремляется вверх, и Тина без сомнений летит прямо за ним, пролетая мимо охотников, что передают друг другу квоффл, пролетая кольца. Кажется, что облака вот-вот коснутся мягкими перьями ее лица, но девушка прекрасно знает, что это всего лишь обман зрения, а по правилам школы настолько высоко улетать нельзя. Значит, и мяч скоро должен будет развернуться.

Когда ветер становится яростнее и холоднее, снитч покорно складывает крылья и падает. Просто подчиняется гравитации, устремляясь на землю, но так и не достигает ее, схваченный тонкими замерзшими пальцами.

Когда она снова снижается, игра в самом разгаре, но стоит вскинуть руку с золотой вспышкой вверх, как судья громогласно объявляет счёт.

– Порпентина Голдштейн поймала снитч, счёт Вампусов становится 230, и это ничья! – трибуны все равно взрываются смехом, и даже команда рада, что спустя долгое время кто-то надрал задницы Пакваджи. Пусть и в ничью.

Тина тоже почти рада, совсем не вовремя озноб пробирает ее, и сил хватает на натянутую улыбку действительно счастливым сокомандникам, спуск на землю и поход в раздевалку.

***

Персиваль готов ругаться самыми похабными ругательствами потому, что после матча перед взглядом только и встаёт, что бузинный взгляд Порпентины Голдштейн. Ее от природы бледное как мел лицо, тонкие кисти, сжимающие грубое древко, и, кажется, совсем хилое тельце, обтянутое кожей и прочными пластинами. Но стоит ему нашептать заклинание, как она, демонстрируя выносливость и силу, кажется, такую чуждую для ее тела, подтягиваясь, прыгает на метлу. Эта картинка встаёт перед глазами каждый раз, стоит Персивалю смежить веки. Словно кто-то без его ведома там ее нарисовал в самых ярких и насыщенных цветах, что даже если захочешь, взгляд не оторвёшь.

Он слышит Уорена, что стоит рядом, и что-то говорит о защите от темных искусств, но мыслями совсем не тут. Мыслями он снова и снова добровольно натыкается на ее темный взгляд, который буквально вспарывает ему кожу, от которого просто невозможно оторваться. С тихой усмешкой думает о том, что Порпентина Голдштейн действительно ядовитая взглядом.

– Чего ты улыбаешься, Персиваль? – Уорен озабоченно трёт переносицу. – Ты то, конечно, все сдашь и даже не моргнёшь, а мне как запомнить то непомерно длинное заклинание? – На последней части друг чуть ли не взвывает, вызывая ещё более открытую улыбку у Грейвса.

Уорен всегда преувеличивал и преуменьшал там, где не надо. Ведь по своему мастерству владения магией, он был почти на одном уровне с Грейвсом, но все равно перед каждым зачётом так убивался, а после скороговоркой перед учителем выдавал сложное заклинание и всё, на удивление его же самого, получалось хорошо.

Это всегда забавляло не по годам серьезного и сосредоточенного Грейвза. Он поддел пальцем туго стянутый на шее галстук, снова вспоминая сочные ягодные глаза.

– Ловко же Голдштейн сегодня на метлу вскочила… – Уорен качает головой, дивясь воспоминаниям и как-то слишком сильно выпучивая глаза. Грейвс замечает наигранность его удивления ещё до того, как он легко смеётся и хлопает его по плечу. – Я видел, как ты прятал палочку, а потом следил за ней на поле. От меня не укрыться, Грейвс. – он заговорчески хихикает, словно не он только что был озабочен сдачей зачета.

Смотря в зеленые глаза друга, Персиваль видит в них дружескую поддержку, смешанную со смешинками, и какую-то самую малую толику понимания. Да и улыбается он со знанием дела, растягивая полные губы и одновременно смахивая разметавшиеся по лбу горчичные пряди волос. Уорен легко, словно делает так каждый день, закидывает руку на плечо другу и, со знанием дела и знанием самого Персиваля, выдаёт:

– Потом расскажешь.

А Грейвс и сам не понимает, что происходит, знает лишь то, что все-таки поделится с другом, и будет тогда совершено точно знать, что сказать. А пока, только отвечая на улыбку смешком, тянет задорное «Идиот» и посмеивается вместе с другом.

***

– Мне совершенно не удаётся его поймать… –Тина садится за библиотечный стол напротив сестры, чьи золотистые кучеряшки туго подпрыгивают вместе с поднятой головой Куинни. Она легко хихикает, и Порпентине невольно кажется, что у неё так точно никогда не выйдет. Ее смех наверняка со стороны похож на карканье полудохлой вороны, не то что легкий и задорный смех сестры.

– Вовсе нет, – Куинни со знанием дела качает головой, отвечая сразу на обе фразы сестры. — Быть может, это он не хочет быть пойманным…

Видя замешательство на лице Тины, блондинка смеётся, заражая улыбкой и сестру, которая, кажется, успокоившись, открывает пухлую тетрадь и принимается писать что-то из такой же пухлой книги.

Тине действительно не удавалось застать Грейвса нигде. Раньше это казалось более простым, она то встречала его в коридоре, то во внутреннем саду, то в библиотеке, роще, большом зале, а теперь он куда-то делся. Вместо этого ранее безразличные взгляды стали по восхищенному ободряющими, словно она не сыграла в квиддич, а стала колдуньей года. Это смущало и нервировало одновременно, а больше всего волшебницу злил тот факт, что за обилием белозубых улыбок и взглядов она совсем не видела его. Не видела темных глаз, цвета ночного неба, в которые смотреть хочется вечность, так долго, что можно провалиться и разглядеть мелкие вкрапления звёзд. Его фигуру она замечала только мельком: то это вычурно прямая спина (с идеальной осанкой Персиваля Грейвза было совсем легко отличить в толпе), или его темные волосы, переливающиеся благородным каштаном при солнечном свете.

Чертового (совсем нет) Грейвса стало невыносимо мало в ее жизни, и самое что ни на есть ужасное в этом то, что Тина ничего не могла с этим поделать. Все идеи о том, как можно остаться с ним наедине и поблагодарить, рушились на глазах, заставляя Голдштейн сжимать в отчаянии кулаки и мысленно приближаться к самому неблагоприятному из планов.

– Не думаю, что это хорошая идея… – как бы между прочим замечает Куинни, устало вздыхая, предчувствуя неприятности. – Но ты уже все решила.

Младшая Голдштейн совершенно не злится. Ей не привыкать к сестре, у которой вдохновлённость какой-то идеей чередуется с чуйкой на неприятности. Она помнит так ясно тот момент, когда ее фигурка соскользнула с метлы, повиснув в воздухе, что кончики пальцев начинает покалывать, а слезы наплывать на глаза. Конечно, Куинни знала, что падение не будет смертельным, но сам факт того, само осознание ситуации, в которую вляпалась Тина, выбивал из под ног почву.

Куинни тогда, после матча, расцеловала обессиленную сестру в обе щеки и тут же повела в общую спальню, где, посадив на постель, просто напросто обняла, так как должно это делать сёстрам. И это дало всё, все эмоции, тонкой веревкой стягивающие горло обеих сестёр, спали бессильными нитями к ногам.

Потому сейчас, видя восторженно вдохновленное лицо сестры, Куинни может только согласиться с тем, что это не самая ужасная неприятность, в которую может вляпаться Тина.

***

Весь план Тины был, мягко говоря, непродуманным. Единственное, что она точно знала, это то, что Грейвс был старостой факультета Рогатого Змея, а как известно, все старосты понедельно совершают обход замка вечером. На прошлой неделе дежурила Морис Линдерстраудж, и ее писклявые крики было слышно даже в спальнях со всеми запертыми окнами и дверьми. И по логике, вслед за факультетом Птица-Гром шёл факультет Рогатого змея, где и учился Персиваль.

Тина благоразумно, как решила она, выбрала днём для вылазки среду, и сейчас тихо шла по темному коридору, вспоминая время. Она вышла примерно за пятнадцать минут до комендантского часа, и сейчас не могла сосчитать, сколько времени она уже бродит по коридорам. Совсем не вовремя думает о том, что если она ошиблась, и эта неделя отдана на дежурства другого факультета, то у неё будут проблемы. Не маленькие. Наверняка декан назначит ей выговор, даже несмотря на то, что сама недавно восхищалась прошедшей игрой. А потом будут письма тёте, и разочарованные письма в ответ. Тина этого не хотела. При мыслях о таком исходе в груди что-то неприятно скреблось и тянуло.

Тина как раз прошла галерею картин, давно спящих, и оказалась у окон, что были распахнуты, пропуская ночную прохладу в коридор, и тогда же она услышала шаги. Тихие, не от того, что человек крался, а просто из-за особенности походки, но от того не менее четкие, они звоном отражались в ее голове. Быть может, это вовсе не Грейвс, а вообще учитель, и ее поведут к директору прямо сейчас, не выясняя обстоятельств. Ладони похолодели, Тина сделала пару шагов вперёд, отходя от окна и скрываясь в тени у поворота.

Словно услышав ее, шаги замедлились и, когда из-за поворота показался Персиваль Грейвз собственной персоной, Тина все равно испуганно пискнула, лишний раз выдавая себя. Она почти сразу же зажала рот ладонью, но взгляд Персиваля уже отыскал, и он блекло осветил ее люмосом.

Девушка невольно заметила, как на мгновение прикрылись его глаза, и губы снова сложились в ту усмешку, но спустя пару секунд перед ней стоял привычно строгий не по годам Персиваль Грейвс. Он устало выдохнул, оглядывая коридор и после делая пару смелых широких шагов навстречу ей. Он встал так близко, что Тина невольно почувствовала запах его парфюма, а носки их ботинок, кажется, вот-вот соприкоснутся. Она где-то читала, что так встают люди, которые хотят поцеловаться, в какой-то любовной книжке не магов. Щёки предательски заалели.

– Что ты тут делаешь? – юноша прошёлся по ней взглядом от кончиков ботинок до широкого красного свитера, но шагу назад не сделал, кажется, оставшись довольным расстоянием.

– Искала тебя… – Тина набирает в легкие воздух, замечая, как одновременно с ее грудью поднимаются брови Персиваля… – Да нет же, я хотела поблагодарить за то, что произошло на поле. Я бы не справилась. Но мне все никак не удавалось тебя, где бы то ни было, застать, потому…

– Потому ты решила погулять по ночному замку? – его тон кажется Тине рассерженным, она ёжится под его пристальным взглядом. — Голдштейн, ты не думала, что можешь в ночной темени нарваться на какого-нибудь извращенца?

Тина не думает, просто отвечает на автомате.

– Ты, кажется, единственный, кого я могла повстречать. – она сразу тупит взгляд в пол, краснея сильнее прежнего. – Извини, то есть, ты не извращенец, староста ведь и…

Тина приходит в себя, переставая бормотать, после того, как над самым ухом слышит его тихий смех. Он легкий и красивый, совсем как Персиваль, и ей тут же хочется растянуть губы в ответной улыбке.

– Ладно. – его взгляд снова проходится по коридору, натыкается на открытое окно. А потом он тянет к ней руки, легко прикасаясь к узким острым плечам, мягко растирая. – Тебе не холодно?

Тина качает головой из стороны в сторону, чувствует, как пряди холодными нитями ложатся на плечи и шею, от чего по коже бегут мурашки. Тина, повинуясь движению его руки, отступает от стены, позволяя ей сместиться ровно за изгиб талии. Он говорит что-то о том, что проводит ее до башни их факультета, и первый делает шаг вперёд, казалось бы, не замечая скованности, что внезапно завладела всем телом девушки.

Единственное, что чувствует Тина, это тёплая ладонь, мягко касающаяся ее со спины и чуть прижимающая ближе. Просто из соображений, что в одном свитере наверняка холодно. Они как-то слишком быстро пересекают тот путь, на которой у Тины ушло больше половины часа. Разочарование давит на обоих сверху, и, останавливаясь напротив дремлющего потрета, Тина неловко поворачивается к юноше. Он стоит слишком прямо, развернув широкие плечи и пристально разглядывая окружающую остановку. Словно ему это может понадобиться, словно он сюда вернётся.

– Быть может, я позвала бы тебя выпить чаю, но время совсем позднее. – Тина снова чувствует, как шеки наливаются кровью, когда он устремляет свой внимательный взгляд на неё. Неловко кусает нижнюю губу, смакуя резковатый привкус боли. Совсем не вовремя замечает, что Персиваль смотрит прямиком на её губы, от чего дыхание застревает в горле.

Юноша немного робко тянет к ней руку, и Тина удерживает себя из последних сил, чтобы не задрожать. Он касается тёплыми пальцами ее шеи, переходя на линию плеч и откидывая непослушные пряди волос назад. Порпентине кажется, что он вот-вот почувствует бешенный стук ее сердца, которое готово выпрыгнуть из груди. Персиваль убирает руку, заглядывая ей в глаза. Вот и все, думается Тине, все снова вернётся на прежние обороты.

– Я запомнил дорогу. – говорит он, и Тина улыбается, тихо смеясь наклоняет голову, смотря на носки его ботинок. Он опять стоит слишком близко, но ни его, ни ее это вовсе не смущает. Снова.

– Тогда приходи. – Тина старается улыбнуться так мягко и одновременно лучисто, насколько вообще это возможно. Она растягивает губы, кажется, до треска тонкой кожицы, не уверенная, что это не похоже на гримасу. Но Грейвс улыбается в ответ, и от этого в животе вспархивают те самые бабочки, о которых упорно пишут в людских книжках.

И Тина почему-то уверена, совершенно точно уверена, что он придет.

Комментарий к

Изначально это планировалось как маленький драббл, наполненный влюбленностью Тины и безразличием Персиваля……..

Буду рада отзывам и критике, спасибо, что читаете!)))

========== Часть 2 ==========

– Тебе обязательно стоит сходить с нами в следующий раз! – Тина мягко улыбается на восторженный восклик сестры и поддакивания одногруппниц. Общая гостиная ее курса, обычно пустая, сейчас слишком набита народом. Все восторженно смеются, да и весь воздух буквально пронизан нотками веселья, которые старшей Голдштейн почему-то совсем не удаётся уловить. Да и было бы желание.

Сбоку раздаётся слишком чёткое во всеобщем галдеже «да, Пригород хорошо устроили», и Тина не может не поморщиться, слыша это совсем людское название. Ей совсем не ясно, как всегда горделивые маги могли опуститься до подобного, конечно, все школы волшебства хотят чем-то походить на Хогвартс. Но Тина совсем не хотела, чтобы воздушные коридоры Ильверморни пропитывались английским безразличием и холодностью. Не хотела этого Пригорода на подобии Хогсмида, не хотела чертовых приезжих, которые намеревались пожаловать к ним с визитом из Хогвартса уже через пару недель. И декан не уставая об этом напоминала, как бы невзначай намекая, что опростоволоситься совсем нельзя. Только не перед Хогвартсом. Такие намеки только и порождали желание сделать что-то из ряда вон выходящее, чтобы вести разлетелись по газетенкам ярким названием. Но, кажется, Тина чувствовала такое одна, ведь один за другим студенты проникались взволнованностью профессоров. Каждый старался как мог, держал ровно спину и до потемнения в глазах зубрил особо сложные формулы, будто недельное помешательство могло поднять рейтинг школы до небес. Старшая Голдштейн даже и не старалась, она брезгливо воротила нос от таких показушников, надеясь, что после того, как Хогвартские зазнайки уедут, всё снова вернётся на ряды свои.

Потому, когда студентов обрадовали новостью об открытии «Пригородка», Тина точно не разделяла всеобщей радости. Зато Куинни почти сразу начала строить планы на различные магазинчики, четко выставляя в приоритетах поход в магазин парфюмерии и покупку новых румян. Городок, по большей части, был развлекательный, так что старшую сестру в нем мало что могло заинтересовать. Нет, она, конечно же, умела веселиться и проводить свободное время, но мельтешить в толпе первокурсников, снующих туда сюда за новыми сладостями, совсем не хотелось.

– Если не будет тренировки… — бормочет Голдштейн, опуская голову ниже к учебнику и сильнее натягивая тонкие рукава мантии.

– Я видела команду по квиддичу в одном из пабов, и я прекрасно знаю, что Робин тебя звал с ними. – Куинни воинственно складывает тонкие ручонки под грудью, ожидая оправданий сестры, но Тина молчит, задумчиво уткнувшись взглядом в книгу. – Тебе нужно развеяться, все больше напоминаешь мне ЕГО. – Им не нужно пояснять, кого. Обе Голдштейн прекрасно знают, кто занимает большую часть мыслей Тины, похоже, сам того не ведая.

Но слова сестры заставляют ее вздрогнуть, качнуть головой и тихо пробормотать почти под самый нос, но она прекрасно знает, что Куинни ее расслышит:

«Я подумаю над предложением Робина»

Ходить вместе с сестрой по магазинам косметики совсем не хочется. Уж лучше пропустить пару кружек сливочного пива, а после, в легком опьянении, пообещать, что больше она в Пригородок не явится.

Так и поступит, решает Тина, поднимая ясный взгляд на сестру и читая в ответном, что младшая постарается предотвратить подобный исход.

***

Выходные близятся слишком быстро, и Тина чувствует, как под рёбрами зарождается нервозность. Она скручивается в животе противным червяком и оживает при каждом мимолетном упоминании о приближающемся походе в Пригородок. Может, всё-таки не идти?

Скользящий удар приходится прямо на скулу, и Тина не успевает уклониться от летящей ладони Брендона. Один из защитников, по наставлению командира, взялся потренировать ее после того случая на поле. Командир был убеждён, что все дело в замедленной реакции и недостаточной физической подготовке. Тина не спорила, в конце концов и навыки рукопашного боя потом ей могут пригодиться.

От удара выступающая косточка скулы неприятно горит, и Голдштейн онемевшими пальцами неловко ощупывает лицо. Следа не останется, слишком уж легкий был выпад, но он слишком резко выдергивает девушку из раздумий, заставляя ту слепо промаргиваться. Брекс, неожиданно испуганный, стоит прямо напротив неё, с волнением вглядываясь в лицо.

– Давай на сегодня все, Тина?– юноша разминает широкие плечи, устало трёт шею, уставившись в пол. – Тебе бы не помешало развеяться, слишком уж голова забита…– он оценивающе окидывает ее взглядом, после добавляя. –… даже для девчонки.

Докатилась, думает Тина. Теперь уже не только сестра на пару с Робином говорят ей о загруженности, но и сокомандники. Может, действительно стоит развеяться? Было бы легче, знай старшая Голдштейн, от чего ей нужно развеяться и какие мысли в голове лишние. Они, как назло, все время крутятся одним потоком, порой выделяя, что чересчур редкие, из-за испортившейся погоды, тренировки отнюдь не помогают.

– Мне бы на метлу…– мямлит Тина, не думая, что Брендон все слышит. Он задумчиво хмурит темные брови, длинные ресницы тут же отбрасывают тень на щёки, и Тина готова поспорить, что она точно не выглядит настолько очаровательно, думая о чём-то. Брендон же бил рекорды, сражая девушек со всех факультетов наповал и зарабатывая репутацию ярого сердцееда.

– Я подумаю, что с этим можно сделать на выходных, так что, может, на следующей неделе?– Он вопросительно смотрит на неё ожидая ответа, и Тина быстро кивает, боясь, что он передумает. Да, ее в команде принимали и даже немного уважали, но все же, когда вспоминали, что она всё-таки девушка, в отличие от них, то неожиданно становились вычурно правильными.

Порпентину это бесило. До зубовного скрежета выводил сам факт того, что она, только из-за пола и наставлений декана, пропустила тренировку в особо дождливый день. Кто-то слишком не вовремя вспомнил, что она девушка и, когда Тинауже почти настигла зеленой кромки поля, командир команды, сочувственно качая головой, преградил дорогу. Хотелось кричать и ругаться совсем неподобающе девушке, но Тина молча проглотила недовольство, прибавляя его к тому урагану, что бушевал внутри неё сгустком мыслей и эмоций. Она переживёт. Как всегда переживала.

Так что сейчас, то, что Брендон не ставил на первое место ее половую принадлежность, Голдштейн уже радовало. Она устало провела ладонью по волосам, которые непослушными прядями спадали на лицо. Куинни сегодня была по максимуму загружена, так что даже если бы захотела, то не смогла бы заплести сестре два привычных для полёта пучка. А сама Тина чересчур торопилась поскорее развить ловкость и реакцию, чтобы сокомандники наконец поняли, что и ее можно брать с собой на морозный воздух тренироваться.

Они на пару с Брендоном прошли в раздевалку, где Голдштейн только захватила свитер и, попрощавшись, ушла. Это точно не была та тренировка, после которой хочется сразу же скинуть одежду и постоять под душем. Нет, решила Тина, под душем она сможет постоять и у себя, так что в раздевалке, помимо разочарования, ее ничто не держало.

***

Коридоры Ильверморни всегда казались девушке чем-то воздушным, легким, словно тонкие изящные птичьи пёрышки. Высокие своды, украшенные тонкой резьбой, большие окна в пол, небесно голубые витражи, что отбрасывали затейливые тени на каменные полы. Все в школе было словно выточено из камня искусной рукой мастера, который трудился над этим точно не один год. И хоть весь замок был выполнен достаточно легко, он не был чересчур женственным. Сохранялась какая-то та неуловимая и мужская часть, как внушительные башни или какая-то некая брутальность вырезок и постаментов.

В том, что школа предназначена не только для девочек, Тина с лихвой смогла лишний раз убедиться, идя бок о бок с сестрой к Пригороду. Они шли средь слишком плотной, по мнению Голдштейн старшей, толпы. Это Порпентине не нравилось. Она плотнее куталась в короткий мех воротника чёрного плаща, недовольно морща нос при любом громком восклицании или выкрике. Толпа была действительно большой. Или это она слишком не любила сборища.

Но все, видимо кроме неё, окрылённые непонятно чем, спешили в Пригород, радостно улыбаясь и сверкая глазами. Куинни шла рядом, подобно им улыбаясь так широко, что щеки вот вот и треснут от надрыва. Она весело о чём-то щебетала с Зои, сокурсницей, что шла рядом такая же веселая.

Бред.

Все это было полнейшим бредом и безрассудством. Найдись у неё занятие, Тина обязательно бы нашла слова, чтобы уговорить сестру не идти вместе с ними. Но та, как и всегда, настояла, и Голдштейн старшая просто не могла ей отказать.

Где-то сбоку маячил Робин, то и дело выпаливая шуточки, провоцируя взрывы смеха то с одной, то с другой стороны. Когда он подошел к ней сзади, кладя широкие ладони на слишком узкие плечи, Тина была к этому не готова. Дёрнувшись от неожиданности вперемешку с протестом, она оглянулась, напарываясь на смеющийся взгляд.

– Что, Голдштейн, за румянами?– он ловко подхватил под локти обеих сестёр, обращаясь в основном к Куинни, которая начала заливисто рассказывать о приглянувшемся ей магазинчике. Порой Тине казалось, что и Робин был легилиментом, как иначе объяснить его вечные попадания в «цель» случайно кинутых фраз или замечаний.

Он, вежливо дослушав россказни младшей Голдштейн, перевёл взгляд «я-все-знаю» на Тину, заговорчески улыбаясь и чуть ли не подмигивая. И девушка не могла точно решить, что хуже, засесть в косметических магазинах с сестрой или же положиться на Робина. Она не была точно уверена, что сокомандники, да и сам Робин, будут говорить о чём-то интересном. Да и оставлять сестру не хотелось.

Помогло то, что Тина была уверена, что Куинни точно весь день будет с Зои. Та всецело разделяла пристрастия младшей сестры к красоте и так же часто, как и Куинни, была инициатором бьюти-экспериментов. Так что за сестру Тина почти не переживала, зная, где, если что, сможет ее найти. Примерно зная.

– Куинни, мы командой планировали засесть в трёх мётлах…– на названии юноша сморщил нос, вызвав улыбку на лице Тины. Не ей одной не нравилось заимствование у Хогвартса, а такое явное и подавно. – Ты не будешь против, если я украду у тебя сестру?– он приобнял Тину за плечи, ярко улыбаясь и демонстрируя (или пытаясь) только чистые намерения.

– Ее туда пропустят?– Зои совсем невежливо вмешалась, задирая длинный нос, одновременно смахивая со лба курчавую прядь темных волос.

Тина почувствовала, как Робин напрягся всем телом. Как жевалки пришли в движение на его скулах перед тем, как губы снова расплылись в улыбке, вежливой, не более.

– Не такая уж Голдштейн и мелкая, да и мало кто спрашивает документы, так что да…

– Раз так, то, конечно, идите…– кучеряшки Куинни задорно подпрыгнули, когда она пожала округлыми плечиками. –Тина, ты знаешь, мы сегодня не долго, возвращайся сразу в замок.

Казалось, Робин только и ждал разрешения младшей Голдштейн, чтоб почти сразу же увести старшую сестру прочь. Он, со знанием дела, быстро выпустил ту из захвата и, легко улыбнувшись, пошёл по улице, умело уворачиваясь от снующих туда-сюда младшекурсников.

– Я знал Зои когда-то… – начал издалека Робин, задумчиво мазнув взглядом по Тине.

– Она бы меня живьём съела в этих магазинах. Не понимаю, как они с Куинни смогли так… – Тина видит вывеску забегаловки, пробегается взглядом по стеклянному окну во всю стену и слишком резко натыкается на очень и очень знакомый разворот плеч и аккуратно постриженные темные пряди. Запинка выходит случайно, но вместе со словами и сама Тина останавливается, чуть путаясь в ногах, но оставаясь на месте.– сдружиться…

Робин в замешательстве наблюдает за внезапно разнервничавшийся подругой, так же смотрит на забегаловку в ту же сторону, что и Тина. Смешок вырывается сам собой, парень не может ничего поделать, слишком уж Голдштейн рядом с Грейвсом забавная.

– А вообще, Зои неплохая… –скороговоркой говорит девушка, как только однокурсник переводит на неё смеющийся взгляд.

– Да ладно тебе, не станешь же ты носиться отовсюду, куда он придет. Да и нас действительно ждёт команда. – Робин предлагает ей локоть, и Тина цепляется за его руку как за спасательный круг, мигом проглатывая сказанные парнем слова и стараясь успокоиться.

Ведь действительно. Это он никак не отреагировал на ее приглашение. Он вёл себя непонятно, то часто мелькая перед глазами, то пропадая вовсе. Куинни не раз говорила, что Тина слишком заморочилась по этому поводу, но черт. Разве могла она не заморочиться насчёт Персиваля Грейвса, который теперь вот сидит собственной персоной прямо в том самом кафе, куда вёл ее Робин.

Двери распахиваются перед ними, и в нос сразу же ударяют пряные запахи глинтвейна и каких-то сладких булочек. Немного тянет сливочным пивом, но запах совсем не режет нос, как в людских заведениях. Тина оглядывает помещение, не без облегчения отмечая, что команда сидит не впритык со столом, где расположился Персиваль с парой человек.

Когда они подходят к команде, за столом парни над чём-то смеются, но это не кидается в глаза. Тина замечает это сразу, ведь за столом царит тихое, спокойное веселье, не то что на улице, где оно взрывается хохотом то тут, то там, невероятно нервируя. Это ее радует.

Робин умостряется рядом с ней, протягивая высокий стакан, наполненный апельсиновым соком. Тина старается не думать о том, что он появился буквально из ниоткуда.

– Ну и ну, Голдштейн, я то думал, Робин так решил от нас свалить к подружке. – Брендон подмигивает, усмехаясь и вызывая легкий смех у Тины. – А, оказалось, ты действительно пришла. – Тина, оглядываясь, невольно отмечает, что она единственная, из сидящих за столом, не парень. Только сейчас это даже ее не нервирует, находиться с ребятами за столом приятно и расслабляюще.

– Она отличница, а не зануда. – с умным видом вставляет Робин свою монету, качая перед собой длинным пальцем, как бы говоря «но,но,но».

– Почти одно и то же, умник, это тонкая грань, которую переступить легко. – с таким же умным видом отвечает ему Брендон, кажется, совершенно не смущенный тем фактом, что ведёт себя подстать тому, кто на курс его младше.

Они быстро прекращают этот спор, смеясь и плавно переходя в другую тему. Тина рада, что за столом парни не обсуждаю ноги вон той красотки или же что-то подобное. Разговоры идут о учёбе, выходных, каникулах, плавно перетекая то туда, то сюда. Она, подобно парням, делится планами и улыбается. Смеётся над шутками, подтрунивает и просто хорошо проводит время. Спокойствие накрывает ее мягкой волной, и Тина готова поклясться, что сейчас, как никогда, чувствует себя частью команды. А не вон той девчонкой, что влезла в чуждый девочкам спорт. Она замолкает подобно остальным, внимательно слушая одну из историй, что прозвучала сегодня за столом.

Пока по коже не бегут мелкие мурашки, будто от ощущения чьего-то взгляда, направленного прямо на неё. Она, не думая, поворачивает голову вправо, сначала смотря на Робина, который что-то увлечённо начинает рассказывать, не переставая жестикулировать, а потом буквально напарываясь на темный взгляд Персиваля Грейвса. Он смотрит на неё, совершенно не скрываясь и не стесняясь собственной заинтересованности, пристально изучает, будто стараясь запомнить, старательно вывести чернильной ручкой каждую деталь увиденного. Только от одного его взгляда у Тины снова перехватывает дыхание, путается где-то в легких так и оставаясь там, под рёбрами, рядом с живо бьющимся в припадке сердцем. Рядом с ним так же сидит его друг, что-то рассказывая. По степени увлеченности повествованиям, он мог бы смело посоревноваться с Робином, который по прежнему где-то над ухом что-то говорит.

Темные пряди Персиваля отливают благородным каштаном в свете ламп и фонарей, что горят на улице ровными рядами. Это приводит девушку в чувство, как будто встряхнув за плечи и напомнив о том, что сидит она тут уже достаточно долго. Или же время пролетело слишком быстро. Тина не отметает тот факт, что в Пригород она с сестрой пошла значительно позже остальной массы, пусть когда они шли и собралось скопление народу. Но, все равно, шли они достаточно поздно.

Тина нехотя отрывает глаза от Персиваля напоследок, встретившись с ним взглядом, а после поворачивается к Робину. Он сидит, расслабленно откинувшись на стуле, и слушает теперь кого-то другого.

– Робин… – вопреки ее ожиданиям, он поворачивается, сразу заслышав ее тихий писк. – Я, наверное, пойду, ты не против? –Тине действительно неловко. Не хочется перебивать говорившего, будто от этого нарушится вся атмосфера по-настоящему прекрасного вечера. Но Оливер замолкает, и тоже смотрит на неё подобно Робину… и другим членам команды.

– Хорошо, что пришла, Тина. – с мягкой улыбкой заключает Брендон. Он точно не улыбается так своим вечным подружкам, разве что друзьям, и этот факт невероятно радует Голдштейн.

– Я провожу тебя.

Робин норовит снять со спинки кресла пальто, но Голдштейн его мягко останавливает. – Не нужно.

– Да брось, ты со своей удачливостью заблудишься в паре сосен. – Робин смеётся, вместе с ним команда, но Тону это совсем не задевает. Вызывает ответную улыбку, но совсем не обиду.

– Нет, мне лишь нужно дойти до замка, брось, его и отсюда видно. – пальто приятно греет шею, и вместе с счастьем Тина чувствует обволакивающий уют.

Она выходит из кафе быстро, не задерживаясь в прощаниях и дверях, слишком резко выходя на холодный осенний воздух. Кончик носа мелко колет от холода, и Тина, на пару шагов отойдя от порога, останавливается, глубоко вздыхая и поднимая голову повыше. Если бы не густые облака, можно было бы разглядеть первые, самые яркие звёзды. Да к черту их, решает Тина, закрывая глаза на пару секунд и полностью обращаясь в слух.

За спиной тонким колокольчиком звенит дверь, оповещая о том, что кто-то спешно, судя по быстрым шагам, вышел вслед за ней.

– Робин, я же сказала… – Тина осекается на полуслове, давясь мягкостью собственного тона и упираясь взглядом в темное пальто, совсем не такое как у Робина, а после встречаясь взглядом с Персивалем. Он легко улыбается на сказанные ей слова, так же глубоко вздыхает, и в галантном жесте протягивает ей руку.

– Привет. – Тина осоловело оглядывает его, не замечая протянутой руки. Почему-то такое развитие событий она предугадать совсем не могла, твёрдо решив, что пойдёт в замок одна.

– Привет. – голос у Персиваля чуть хриплый, но по прежнему ласкающий слух. Вечно идеально лежащие пряди волос чуть растрепались, тонкими прядями спадая на его бледный лоб. – Позволишь тебя проводить?

И у Тины в один момент весь воздух пропадает из легких, и грудина кажется невозможно пустой и одновременно заполненной чём-то совершенно прекрасным.

– Твой друг не будет против? – она в неверии склоняет голову на бок, оголяя тонкую шею, на которой жилкой мерно бьется пульс. Теперь воздух пропадает у Персиваля, он пристально следит за тёмными прядками, что одна за другой спадают к подбородку, все больше оголяя тонкую кожу. Которую, кажется, только тронешь, сожмёшь чуть подрагивающими пальцами, и появятся синяки. Мир юноши сужается до покалывания в пальцах и созерцания тонкой девичьей шеи одномоментно, слишком резко, словно погружение под воду.

Водоворот бузинных глаз, в котором он скрывается без промедления, поблескивает неверием и скрытой радостью. Персиваль, кажется, вовсе не против потонуть.

– Он в порядке. – лаконично и коротко, совсем не сочетается с его протянутыми руками к ее воротнику и вопрошающим взглядом. Когда Тина почти незаметно кивает и замирает на месте, не дыша, Грейвс аккуратно, словно она коллекционная кукла, которую повредить совсем нельзя, касается ее воротника. Задевает большими пальцами шею, приятным мазком, длившемся дольше нужного, согревает кожу. Плотно затягивая воротник, скрепляет его мелкой пуговицей где-то чуть ниже подбородка, скрывая тонкую шею в плотном тёплом мехе воротника.

– Мне все время кажется, что ты мёрзнешь. – неожиданно тихо говорит он, чуть опуская голову, но так и не убирая ладоней с ее плеч, мягко сжимая.

Тина впервые делает вдох, и он получается слишком громким, кричащим «я не дышала все это время» Персивалю прямо в лицо. Хочется сказать ему, что мерзнут только одинокие, те, у кого огонь погас внутри от недостатка любви. Но Тина молчит, проглотив слова, боясь, что может нарушить щепетильный момент.

Когда она цепляется за его руку, неосознанно сжимая ее чуть сильнее нужного, то оба молча идут в сторону замка. Спокойствие, вперемешку с чём-то ещё, царит в головах у обоих, и молчание вовсе не кажется тягостным. Персивалю кажется, что он всем своим существом чувствует тонкие пальцы, сжимающие его руку, хочется снова перехватить тонкую девичью фигурку за узкую талию, прижимая ближе. Ощутить, как темные пряди щекочут щеку и шею, почувствовать тонкий запах духов, совсем ненавязчивый и от того такой волнующий.

– Как успехи в квиддиче? –Вопрос вырывается прежде, чем юноша успевает подумать, рационально ли его задавать. Тина коротко, будто по привычке, вжимает голову в плечи, но быстро приходит в норму, поднимая на него немного смущенный взгляд.

Взгляд Грейвса невольно, будто так и должно быть, находит ее губы, отрываясь от бузинных глаз. Он сам не замечает, как пристально следит за ее мимикой, ловя буквально каждое изменение. Как щеки покрываются румянцем, как тонкие облачка пара вырываются из приоткрытых, по-сладкому бледно-алых, губ.

– Мне не всегда дозволено быть на тренировках. – отвечает она, и по нахмуренным бровям Персиваль видит, что не стоило тревожить эту тему.

– Прости, Тина, не стоило… – но она быстро его обрывает, усиленно мотая головой из стороны в сторону.

– Нет, все отлично, просто… – она отводит взгляд в сторону, решая, стоит ли продолжать начатое. –…ох, все эти предрассудки о том, как и кто должен себя вести меня невероятно нервируют. Из-за холода меня не брали на тренировки, ссылаясь, что я девчонка, заболею ещё и это… –Тина теряется, глотая воздух и пробегаясь взглядом по его лицу, словно ища чего-то.

И она безумно рада тому, что находит. Толика понимания и поддержка сквозят в глазах Персиваля, а его слова это подтверждают:

– Несправедливо. – он вздыхает, явно не заканчивая на этом, подбирает слова, чтобы не разозлить и так разгоряченную темой девушку. – Тина, не стоит принимать заботу о тебе как предрассудки, они разительно отличаются. Думаю, твои сокомандники просто хотят тебя уберечь.

Ей хочется колко сказать «меня не нужно никому беречь», но слова комом застревают в горле, когда она снова ловит его взгляд. Темные глаза Персиваля Грейвса всегда казались ей непреодолимо чёрными, словно ночная тьма, но сейчас, с такого близкого расстояния, Тина видит тонкие ниточки ярко-золотых всполохов, что тянутся от зрачка и до самого края радужки. Они светятся не хуже солнца, согревая ее изнутри неподдельной заботой, в которую Тине хочется завернуться целиком и полностью. И Грейвс ей это позволяет сполна, мягко улыбаясь и доказывая одним только взглядом, что Персиваль Грейвс, вопреки слухам, не сухарь и не ледышка. Как привыкли говорить о нем девушки буквально со всех курсов, которым он не уделил желанного внимания. Тина в его внимании купается, оно почти ощутимо обволакивает ее мягким теплом, от которого сердце в подреберье заходится усиленным ритмом.

Она бормочет тихое «спасибо», понимая, что оно и в малой степени не описывает тот ураган чувств, что бушует внутри. Сметая все на своём пути, ярко сверкая именем, одновременно острым и таким сладким на языке, «Персиваль».

Когда они снова доходят до дверей ее гостиной, юноша останавливается. Он по старому пристально оглядывает все вокруг, словно в прошлый раз просто забыл дорогу и потому не приходил.

Порпентина не может удержаться, чтобы не смотреть на него. Взгляд против воли останавливается, изучая на аккуратных кистях рук, темном пальто, темном воротнике наверняка мягкого свитера, который выглядывает из-за не высокого воротника пальто. Понимание того, что просто неприлично так смотреть нисколечко не мешает, только подбадривает.

Запретный плод всегда оказывался сладок.

Спустя какое-то время, Персиваль тихо и немного хрипло, словно так же, как и она, боится нарушить их непонятную идиллию, говорит:

– До встречи? – Он вопросительно поднимает брови, мысленно надеясь получить отказ на такое раннее прощание. Но внешне юноша сохраняет спокойствие, снова следя за тем, как мягко Тина прикусывает нижнюю губу.

– Конечно. – как-то слишком растерянно говорит она, перед тем как сделать малюсенький шаг вперёд. Настолько близко, что ряды пуговиц ее пальто касаются мягкой ткани его, тихим шорохом. Настолько близко, что Тине хватает пары секунд, чтобы быстро встать на носочки и мазнуть губами по его щеке.

Настолько близко, что от ощущения чужого тепла у обоих кружится голова, а при соприкосновении кончики пальцев леденеют, подрагивая. Тина отстраняется быстро, настолько, что Персиваль даже не успел бы перехватить ее за талию, оставляя подле себя. Она ловко отскакивает, ярко улыбаясь, и Грейвс почти не жалеет, что не успел ее задержать.

– Хорошего вечера.

Грейвс эхом повторяет ее слова, слишком внутренне взволнованный, чтобы скрыть мягкую улыбку сковавшую губы. Её улыбающееся лицо, со смеющимися счастливыми глазами-ягодами, встаёт яркой картинкой в голове. Которую, пытайся-не пытайся, уже не выкинуть.

Да и было бы желание.

Комментарий к

Нежданно негаданно я чувствую, что мне сложно остановиться)))

========== Часть 3 ==========

Алый грейпфрутовый сок, мягкой горечью оставаясь во рту, пощипывал тонкую царапину на губе. Тина неприятно поморщилась, стирая каплю с нижней губы и после снова откусывая от дольки. Напротив неё, замерев, в розовой пижаме с фиолетовыми птицами вышитыми на воротнике, сидела Куини. Она, подперев ладонью подбородок, пристально наблюдала за сестрой, ожидая, когда с той спадёт её странное настроение.

Но Тина, кажется, вовсе ее не замечала, продолжая очищать спелые фрукты и с не меньшим энтузиазмом их есть. Когда Голдштейн старшая замерла с пальцем во рту, слизывая с него сок, то будто бы впервые увидела серьезно-заинтересованную собой сестру напротив. Она с тихим чмоканьем вытащила палец, поморщившись от звука, и снова подняла взгляд на легилиментку:

– Что? – может, стоило это сделать повежливее или для начала поинтересоваться о том, как у Куини дела, но Тина почему-то начинала раздражаться. Уже как полчаса сестра сидит напротив неё, гипнотизируя взглядом словно змея, в надежде, что та скажет что-нибудь сама.

– И ты ничего не скажешь? – Куини вспыхнула, хмуря тонкие брови и выпучивая глаза. Конечно, она и так все знала, легилименция ее не подводила, но то, что сестра, придя в гостиную, первым делом заинтересовалась фруктами, а не рассказом, выбивало Куини из колеи.

Ей бы хватило даже короткого «Привет, как ты? А я вот со счастливой одури поцеловала Персиваля Грейвса». И пусть не по-настоящему, все равно, что всего лишь в щеку. Сам факт этого действа ошарашивал. И Тина должна была что-то сказать, так гласило все на свете: статьи по психологии в тетушкиных журналах, любовные романы, и даже просто логика. Вместо этого она увлеченней думала об апельсинах и грейпфрутах, чем о случившемся, так что у младшей Голдштейн не раз мысль выскакивала из рук.

– Ты и так все прочитала, мне добавить нечего. – Тина потянулась за апельсином, хватая ладонью, слишком маленькой и бледной, фрукт с самой бугристой кожурой.

Куини продолжала пристально на неё смотреть.

Постоянство.

Девушка изучающе провела ладонями по твёрдой кожуре, думая с какого боку подступиться к фрукту. И, решив, что надо идти на таран, сдавила его с обоих боков. Кожица посередине промялась, а пара ярких капель брызнула в воздух.

– С тобой точно что-то не так, взять даже это… – не выдержав молчания, Куини обвела взглядом стол, пытаясь достучаться до сестры. Всем своим видом демонстрируя крайнюю ошарашенность происходящим, стараясь придать взгляду ощущение ужаса. Но, судя по тому, что Тина даже не шелохнулась, выходило плохо. Из рук вон плохо.

– Что тут непонятного, кожура справа, фрукты слева. – Тина резко пожала плечами, слишком дёргано для того спокойствия, которое она демонстративно из себя лепила. Да даже мотылькам, налипшим на окно, и то было понятно, о чем спрашивает ее сестра.

– Ты же даже не любишь цитрусы…

– У тебя были на них планы? – Куини отрицательно мотнула головой. Корзинку с фруктами прислал какой-то Джордж, ссылаясь на то, что младшая Голдштейн уж очень ему нравится. – Вот видишь…

– Это странно, и не отрицай, сначала вы идёте в кафе, там встречаете Персиваля и компанию, а потом он ведёт тебя до комнат, ты целуешь его и все! – Куини взмахивает тонкими руками, как бы показывая масштаб действа. Не была бы она волшебницей, наверняка пошла бы в дирижеры, с усмешкой решает Тина. – И ты даже не нервничаешь после этого, только молчишь и жуёшь!

Тина задумчиво наклоняет голову влево, медленно пережевывая дольку фрукта. Да, Куини права, но разве может она говорить о том, чего сама не понимает. Мало того что не понимает, так и желания распутывать клубок непоняток в своей голове попросту нет. Так что, решает Тина, молчание о волнующей нутро теме сейчас будет лучшим ответом.

– Когда все уладится… – Порпентина старательно тянет слова, видя, как сестра заводится с каждой сказанной ею буквой все больше и больше. –… я расскажу тебе.

Куини напротив неё обреченно вздыхает, снова подпирая одной ладонью аккуратный подбородок, а вторую протягивая сестре.

– Дай…– тихо требует она, и Тина, мягко повинуясь, протягивает сестре очищенный фрукт.

***

В среду, в назначенное Брендоном время Тина спешила к раздевалке. На улице моросил дождь, а судя по звукам, доносившимся с конца коридора, вся команда уже была в сборе. Тина вздохнула, не решаясь отворить створчатые двери, боясь по прежнему получить отказ. Почему-то именно сегодня ей казалось, что командир команды снова ее отстранит. Как всегда бывает, когда сильно на что-то надеешься.

Голдштейн задержала дыхание, цепляясь за кованую ручку двери. В голову пришло совсем неуместное и забавное сравнение ситуаций, ведь, даже целуя Персиваля Грейвса, она так не дрожала и не боялась, как сейчас. «Соберись» мысленно проговорила она и резко налегла на двери, распахивая их настолько, чтоб можно было быстро втиснуться в комнату.

Кожаные штаны ее формы легко скрипнули. Зимнего обмундирования, как приняла Тина, выдавать пока не собирались. Все ребята, как и она, стояли в легком обмундировании, светя плотно затянутыми в неприлично узкие брюки бёдрами. Смотря на это, Тина со странным сожалением поняла, что её, в отличие от стаек девчонок, это мало волнует. И она наверняка не разделила бы их радости при виде парней в узких штанах с должным фейерверком чувств. Собственные интересы, вновь идущие врозь с интересами сокурсниц, неплохо так щипали надоедливыми мыслями. Но стоило Тине обратить взгляд на команду, на их лучащиеся теплом и приветствием лица, как это отступило. Просто прошло, как если промыть ссадину под проточной водой, щипание уходит, уступая место оглушенному спокойствию.

– Голдштейн. – парни заулыбались, словно она принесла им по кружке сливочного пива, что вселило малую толику надежды. Что-то в груди приятно потеплело, когда Тина задрала голову, чтобы посмотреть в глаза Уэсли, капитана. Он был одним из самых высоких парней в команде, но, в отличие от остальных, ему превосходно удавалось сплачивать команду и координировать ее действия одинаково хорошо. Так что даже по его статной высокорослой фигуре можно было догадаться, какую позицию он занимает. Уэсли растянул бледные губы в улыбке, проходясь рукой по совсем недавно остриженному короткому ежику темных волос.

– Брендон попросил меня, сказал, что ты готова. – Тина быстро закивала, не сдерживая волнения, распиравшего её воздушным шаром изнутри. Уэсли вздохнул, прищуривая на ней взгляд, а после потянулся к кожаной сумке, лежащей на одной из лавок. Он длинными пальцами выудил оттуда две маленькие склянки, по видимому, рассчитанные как раз на одно применение. – Это…– он поднял первый пузырёк. – …бодроперцовая настойка, ее выпьешь на ночь, чтоб уж точно не заболеть, а это…– он поднял другой пузырёк. –…согревающая настойка.

Тина, сосредоточенно кивнув, взяла обе склянки, откупоривая затычку у второй и поднося к губам. На ее удивление, она не пахла как одно из лекарств, которыми ее потчевала тетя, когда она простудилась на каникулах. От настойки приятно веяло пряностями и чём-то ещё неуловимо сладким.

– Нам выдали их в лазарете, по распоряжению директора. – Брендон влез вперёд, всматриваясь в лицо девушки после того, как она выпила, очевидно, ожидая какой-то реакции. – Только Тина, она не даёт замерзнуть, как воздушный пузырь задохнуться, но и распахиваться совсем нельзя.

Голдштейн старшая поморщилась.

– Я не идиотка, Брендон. – она мягко улыбнулась юноше, цепляясь взглядом за Робина, который держал в руках их метлы. Снова повернулась к командиру, протягивая пустую склянку. –Спасибо.

– Тогда пора на поле. – парни оживлённо загалдели, по всей видимости, тоже радуясь возвращению Тины в их ряды.

***

Тренировка была изнуряющей, этого Тина не могла не признать. К концу занятия, не используй она на себе «Тергео», наверняка, подстать парням, была бы такой же плохо пахнущей. Настойка, которую дал ей Уэсли, хорошо защищала от холода, временами очень и очень кстати, когда ветер усиливался на высоте или приходилось останавливаться на передышку.

Дождь продолжал лить с неба нескончаемым потоком, а тучи, нависшие серыми разводами над замком, все никак не разносило по округе ветром. Хотя, быть может, они и сменялись друг другом, одна тёмная туча за другой, ведь даже на горизонте небо не светлело в предзакатном часе.

Как только тренировка закончилась, Тина по привычке не стала задерживаться в раздевалке, предпочитая ей свою комнату. Часы в коридоре, звонко тикая, показывали седьмой час вечера, и Голдштейн прибавила в шаге. Ей предстояло зайти в библиотеку и найти книгу по растениям лечебного класса. Дело было не срочным, доклад нужно было сдать профессору Ильгдрассум через неделю, но и делать все в последний момент Тине совершенно не хотелось.

Так что она, звонко цокая набойками на тренировочных сапогах, шла к библиотеке. Волосы были влажными и спутавшимися, а от каждодневной аккуратной прически не осталось и следа. Но доставать палочку и произносить высушивающее заклинание Порпентине отчаянно не хотелось, потому она, не сбиваясь с темпа, шла вперёд.

Библиотекарь без лишних вопросов пропустил студентку внутрь, завидев фамилию в списке часто посещаемых. Он также любезно подсказал ряд и полку, на которой должна была стоять нужная Тине книга, на последок бросив вежливое «не задерживайтесь».

Столы в библиотеке уже пустовали, и девушка спокойно, легким прогулочным шагом направилась вдоль стеллажей. Куинни наверняка сейчас чем-то занята с Зои и приставать к ней с расспросами не станет, а что нужно прочтёт в голове. Тем более ничего нового она не узнает.

И все же сестра продолжала доказывать ей, что такое отношение к своей же жизни потом ей может аукнуться. Ведь нужно быть осведомленной и всезнающей в сфере того, что касается именно тебя. Тина бы с ней согласилась, если бы до этого не решила в это не лезть. Пусть само катится, (в пропасть) думала Тина, замечая высокую статную фигуру Персиваля в коридорах или в большом зале. Но это не уменьшало неприятного тянущего чувства в груди, которое с каждым днём разрасталось все сильнее. Пока что девушке удавалось успешно его игнорировать, стараясь меньше поднимать голову в местах скопления народа, чтобы ненароком не наткнуться на Грейвса или не встретиться с ним взглядом, который, по словам Куинни и Робина, да и по собственным ощущениям, Персиваль не стесняясь направлял на неё. Это было сложно, а может слишком легко, Тина не знала. Разбираться совершенно не хотелось, ведь стоит ей в это полезть, так чуйка на неприятности непременно сработает, и вся ситуация наверняка обернётся катастрофой.

Тина понуро вздохнула, не глядя заворачивая за нужный ей поворот и сразу утыкаясь взглядом в нужный стеллаж. Взгляд сосредоточенно забегал по корешкам книг, выискивая нужный томик. Она точно видела его пару недель назад, но тогда решила, что время ещё будет, и не взяла его. И сейчас ее взгляд упорно выискивал на полке ту книгу, которой не было. Кто-то забрал ее, и от этого Тина разочарованно сжала зубы, давя взыгравшее в груди разочарование вперемешку с раздражением.

– Голдштейн, даже не поздороваешься? – тихий смешок раздался из-за спины, заставляя девушку в испуге подскочить, разворачиваясь в сторону читального стола.

За ним сидело двое. Уорен, тот, кто ее и окликнул. Он ей нравился, ещё в прошлом году юноша помог ей в изучении одного водного заклинания, которое Тине упорно не давалось. Сделал он это так незатейливо и быстро, что Голдштейн оставалось только ошарашено его благодарить. Парень был хорошим, любил пошутить и чём-то походил на Робина, что вызывало у девушки теплую улыбку. Вторым сидящим за столом был Персиваль. Он сидел расслаблено, откинувшись на спинку стула, держа в руках темную книгу открытой где-то на середине. Перед Уореном же лежали высокие стопки каких-то бумаг, которые тот, по-видимому, сортировал.

– Привет. – Тина осоловело перевела взгляд снова на Грейвса. К такой скорой и почти уединенной встрече она не готовилась. От слова совсем. Потому сейчас стояла слишком ошеломлённая тем, что допустила всю эту ситуацию. Посмотри она за стол сразу, как пришла, могла бы так же быстро уйти, так и не обмениваясь любезностями с Грейвсом и его другом.

– Ты после тренировки? – Уорен пригладил топорщащиеся горчичные пряди волос на голове, с интересом ее разглядывая. Когда она быстро кивнула, он убежденно покачал головой своим мыслям, явно не намереваясь посвящать в них никого. – Оно и видно. – юноша непонятно из-за чего засмеялся, переводя взгляд на друга и находя во всей ситуации что-то забавное.

– Если ты хочешь посмеяться, найди кого-нибудь другого. – Тина сама не поняла, как нервозность и неверие начали переобразовываться в злость и раздражение. Стоило завидеть смеющийся над собой взгляд Уорена, как слова вырвались из ее рта, направленные на корню перерубить веселье. Взгляд цепляется за обложку книги, что застыла в руках Персиваля: «Лекарственные растения. Подклассы и особенности» гласит название, ярко выведенное золотисто-медными буквами. Книгу ей сегодня не получить, думает Тина. Она резко оборачивается обратно к полке, машинально тянет руку к первой попавшейся книжке и разворачивается.

Она быстро отходит от стеллажа, направляясь к выходу. Усталость валится на ее плечи тяжелым грузом, и места на сожаления за грубый ответ даже не остаётся. Тина непонятно ведёт носом, будто пытаясь прогнать эту пелену, и слышит за спиной отчетливые шаги. Они снова торопливые и отдаленно похожие на тот перестук ботинок, что она слышала совсем недавно в Пригороде. Воспоминания заставляют кожу покрыться мелкими мурашками, а взгляд на момент застилает не просто мутная пелена, а события того вечера, пока сзади не раздаётся оклик.

– Тина, подожди минуту. – этот голос, он пробирает ее до костей, порождая в груди два желания: бежать без оглядки и покорно замереть. Решив, что бегать от него будет по меньшей мере глупо, Голдштейн, неуклюже покачиваясь, развернулась на плоских подошвах сапог.

Персиваль стоит прямо перед ней, выдыхает через рот, запустил руку в волосы, пропуская блестящие в свете ламп пряди сквозь пальцы, и посмотрел на неё. Тина снова разглядела те самые золотые ниточки, пролегающие от расширившихся зрачков его глаз. Они снова стояли так близко, что, казалось, протяни руку, и ладонь тут же уткнётся в мягкую ткань темной водолазки, что сидела на юноше словно вторая кожа. С губ сорвался вздох.

– Тина, он не хотел тебя ничем обидеть…– Грейвс неловко смотрит на неё, и Тина с удивлением понимает, что он действительно переживает. Пусть не так сильно как сестра, но хотя бы малая толика переживания все же есть. И осознание этого жжется в груди, согревая все внутри.

– Ладно… хорошо… мне, наверное, не стоило…– бормочет Тина, пока Грейвс не перебивает ее, совершенно бесцеремонно и по хозяйски завладевая ситуацией.

– Ты занята завтра? – он окидывает ее взглядом, чуть задерживаясь на открытой шее. Взгляд снова вперивается в тонкую звонко бьющуюся жилку, протяни руку и ощутишь ее удары, созвучные с собственным сердцем.

Девушка мотает головой из стороны в сторону, тонкие, темные от влаги пряди липнут к ее щекам.

– Не будешь против, если я зайду? – Тина снова мотнула головой, по-видимому, слишком ошарашенная, чтобы что-то ответить более менее вразумительное.

Персиваль же напротив с каждой секундой расслаблялся все больше и больше. Явно чувствуя себя в своей тарелке, он оглянулся на поворот, за которым должен был сидеть Уорен и, не заметив никого, снова протянул руку к ее лицу. Аккуратным движением отвёл темные пряди волос в сторону, пристально вглядываясь в глаза. Тина занервничала. Что-то внутри неё, полное ужаса, вопило о том, что она должна поскорее утащить отсюда ноги и другие конечности. А что-то, совершенно ей не властное, удерживало на месте, прошибало легким током, начиная прямо с того места, у которого Грейвс задержал ладонь. Может, ей стоило что-то сказать? Тина не знала, мысли, как назло, путались, не желая выстраиваться в логическую цепочку.

Пока за стеллажом не раздался приглушённый, но отрезвляющийся от странного наваждения, голос Уорена:

– Если библиотекарь застанет вас обжимающимися, то так и читательского билета* лишиться недалёко. – юноша, судя по слишком громкому шороху комкаемой бумаги, все ещё разгребал свои стопки, даже не думая выглядывать и как-то нарушать их уединение.

Тина с Персивалем синхронно перевели взгляд со стеллажей, за которыми снова воцарилось молчание, друг на друга. А после, в одно время, Тина прыснула смехом, тихим, но от этого не менее звонким и настоящим, а Грейвс искренне улыбнулся, демонстрируя маленькую ямочку на правой щеке. Совершенно завораживающую.

– Приходи. – поборов веселье, проговорила Тина, срываясь с места, ведь, задержишь она хоть ещё на пару минут, опасения Уорена вполне могли стать не такими уж и беспочвенными. Она лопатками чувствовала сосредоточенный, до чёртиков серьезный взгляд на себе. От осознания такого малозначительного факта улыбка снова вырисовывалась на лице девушки.

А в мыслях все ещё творился сущий кавардак, но, кажется, теперь это не было ее главной проблемой.

***

Порпентина была обескуражена. В голове, уже по обыкновению забитой мыслями, была сущая пустота, а нагретый фарфор чашки не уставал напоминать о себе, обжигая пальцы. Тина с тихим шипением отставила чай в сторону, снова косясь на Персиваля, который мирно и спокойно попивал кипяток. Просто пил, маленькими глоточками, пристально изучая обстановку, не пременяя переводить взгляд на неё.

Тина с сожалением думает, что все таки стоило выпросить у Куинни ее слишком девчачий журнал с яркими картинками и актуальными темами. Как-то раз старшая Голдштейн углядела на одном развороте яркий заголовок: «10 тем для разговора с парнем». Она тогда только посмеялась, поражаясь глупости и бездарности этого текста, который, впрочем, и читать не стала. Зато сейчас не отказалась бы пробежаться по нему взглядом, ведь тишина, пусть и довольно уютная, ее немного напрягала, в отличие от Грейвса. Его, кажется, не напрягало ничего. Ни то, что в гостиную в любую минуту мог кто-то зайти, ни покрасневшие щеки Тины, с которых румянец так и не думал сходить. Ни то, что время было позднее, откуда-то он будто бы знал, что Тина засиживается в гостиной Вампус на добрые полночи, зачитываясь книгами.

Тина серьезно задумалась над тем, что её окружают легилименты. Книга о выставлении ментальных щитов встала в ее списке прямехонько за книгой по лечебным растениям.

Камин отбрасывал мягкие тени на лицо Персиваля, и девушка, впервые за вечер, сосредоточилась на чём-то одном. Следя за тем, как мягкие блики от огня отражаются на его красивом лице, чувствуя уют и тепло от компании и совершенно отпуская чувство смущения. Было что-то завораживающее в том, как малиновые блики от языков пламени ложились на его острые скулы, отражаясь теплом в глазах. Направленных на неё одну.

Голдштейн откинулась на подушках, спортивный костюм на ней приятно растянулся, нисколечко не сковывая в движениях. Грейвс же, предусмотрительно, ещё у входа освободился от тяжелой мантии, так рьяно сбрасывая ее с плеч, будто она была первым предметом его ненависти. Он остался в темном свитере, и Тина была готова поспорить, что тот невероятно мягкий, если уткнуться в него носом или приложиться щекой к сильному плечу юноши. Но что-то внутри упорно не позволяло развивать эту мысль.

Конечно, ничем плохим это бы не кончилось. Сестра бы ее поддержала, но сама Тина подобную несдержанность не раз осуждала и была уверена, что поступи она так, то у неё неприятно скребло бы где-то под ложечкой.

– Я принёс тебе кое-что. – юноша быстро поднялся с места, подбирая с кресла мантию и садясь на одну сторону дивана справа от Тины. Его коленка легко соприкоснулась с ее, так и оставаясь, но это, вопреки ожиданиям, не казалось девушке загранично неприличным. В конце концов, подумала Тина, понятия о личном пространстве между ними вроде как не существовало. Потому она, не чувствуя ожидаемого скрежета под ложечкой, осталась на месте, наблюдая за тем, как Персиваль что-то извлекает из плотных складок мантии.

Тёмная обложка и золотисто-медные буквы стали для Тины неожиданностью, но она так и не протянула рук, чтобы забрать книгу. Вместо этого вопросительно уставилась на спокойного Грейвса (боже, он что, никогда не переживает?).

– Я заметил твой взгляд в библиотеке, а когда ты уходила, то взяла книгу для первых курсов. – это было чрезвычайно наблюдательно, подметила Тина с толикой зависти. Школа юных сыщиков явно плакала по Персивалю Грейвсу, рассудила она с кривой усмешкой на губах и протянула обе руки к книге.

Секунда, и толстый томик уже приятно тяжелит ее ладони. Мелкие шероховатости обложки чувствуются так остро, словно в один миг все чувства резко ударили в усиление. Тина пристально вглядывается в тонкие страницы, замечая на середине меж листов трещину. Наверняка забыл вытащить свой листок, думает Голдштейн, медленно открывая книгу. Если он забыл что-то важное, то, вероятно, будет рад возвращению.

Но, вопреки ожидаемому конспекту или каких-то записей, ее взгляд натыкается на плотную шероховатую бумагу, отрезанную достаточно узкой полоской. Она совершенно пуста, если не брать в расчёт тонкий водянистый акварельный рисунок. В мягких очертаниях Тина подмечает темную метлу, красный плащ и темную копну коротких волос, с запозданием понимая, что назакладке изображена она сама. Рука сама тянется к листку, тонкие пальцы находят изображение, проводя по рисунку, словно не веря. Дыхание застревает у Тины в груди, когда она поднимает полный неверия и радости взгляд на юношу. Он сидит все так же рядом, спокойно наблюдая за её реакцией и мягко улыбаясь. – Спасибо! – вырывается слишком восторженно и ярко, настолько, что Персиваль без труда поймёт, что за эмоции её одолевают. И черт с ними, думает Тина, вытаскивая закладку и перекладывая её на первые страницы.

Девушка поднимает взгляд на юношу и легко улыбается, искренне сверкая глазами и алыми щеками.

– Так хорошо.

Слова срываются с губ едва слышным шепотом, словно для того, чтобы не нарушить то, что воцарилось между ними. Отчего-то Тина совершенно точно уверена, что Грейвс ее расслышал. Если бы не расслышал, тогда не перевёл бы резко взгляд на неё с огня и не кивнул, сдержанно соглашаясь со сказанным. Ведь все действительно было хорошо.

Её взгляд снова застывает на его лице, ловя мягкую улыбку и непонятный взгляд. Огонь по прежнему отбрасывает мягкие блики, ласково очерчивая точеный подбородок, тонкие, но красивые губы, острый нос, отражаясь рыжими всполохами в глазах. Тина замерла, не зная, что сказать, и стоит ли вообще что-либо говорить. Когда заговорил Персиваль, она мягко улыбнулась, смотря куда-то перед собой, но не переставая пристально слушать.

– Староста девочек совсем недавно перебралась жить обратно в башню своего факультета, она была с Птицы-Гром. Кажется, они действительно все настолько неразлучны, что плохо переносят одиночество. – юноша ненадолго замолчал, так же пристально наблюдая за огнём, будто пытаясь прочесть в нем ответ на интересующий его вопрос. – У вас неплохая гостиная, но сюда в любой момент может кто-то зайти, поэтому, если хочешь, можешь приходить ко мне.

Тина переводит на него удивлённый взгляд, снова напарываясь на абсолютную невозмутимость. Вопреки ее ожиданиям, Грейвс продолжил говорить, не обращая внимания на ее замешательство: – Раз уж мы решили, что нам хорошо проводить время вместе. – как появление добавляет он. – Ну, так что?

Он смотрит на неё слишком открыто, слишком пристально, слишком волнующе. Тина ёжится под взглядом, боясь ошибиться или ляпнуть что-то совсем не в тему и этим безбожно спугнуть момент.

– Если мы устанем друг от друга? – ее голос хриплый, будто мела проглотила, но юношу это нисколько не волнует. Он уже привык слышать её голос в коридорах, в библиотеке, в большом зале, в собственных воспоминаниях. Настолько привык и проникся её постоянно меняющимися интонациями, что лишь ставит пометку напротив этого воспоминания, мол, запомнить.

– Уверен, мы это поймём. – Персиваль обезоруживающе улыбается, склоняя голову набок, снова демонстрируя наимилейшую ямочку и красивую линию скулы.

– Хорошо. – Голдштейн кажется, что согласилась она не на вечерние посиделки, а на что-то гораздо масштабное, не иначе. Отчего тогда сердце так усиленно стучит в подреберье, а что-то внутри ликует и радуется.

Они сидят ещё где-то минут двадцать, тихо переговариваясь о всяких мелочах, совершенно не имеющих значение. Когда Грейвс поднимается с дивана, Тина быстро вскакивает следом, наблюдая за тем, как он подхватывает темную мантию с золотисто-зеленоватой нашивкой Рогатого змея.

Проводит его к двери у которой оба, как по щелчку пальцев, замирают. Он замирает первый, а Тина, повинуясь порыву, тоже останавливается, поворачиваясь к нему лицом. Персиваль снова стоит близко, слишком близко по меркам этикета и достаточно близко по их личным меркам, которым нашлось место в их внутренних сводах правил.

Его рука ложится ей на плечо, мягко сжимая, поднимаясь вверх к шее, касаясь ее легким, но обжигающим движением. Тина почти не стесняется, пристально наблюдает за тем, как Персиваль прослеживает тот путь, что проделывает ладонью, взглядом, останавливаясь на щеке. Ловкие пальцы отводят темные пряди за ухо, снова возвращаясь, но на этот раз чуть смещаясь вперёд, прямо под острый подбородок. Он поддевает его так легко, что Голдштейн даже не думает противиться, поднимает голову, встречаясь с ясным взглядом напротив.

Сердце замирает в груди, отбивая свой ритм гулко, но слишком редко. Его силы даже не хватает на то, чтобы щеки снова приобрели такой привычный в присутствии Персиваля алый цвет. К Мерлину его, думает Тина, повинуясь первобытному инстинкту. Тянется ближе, старается сократить расстояние, замечая в его глазах то же рвение.

– Тина, Тина…– он прислоняется своим лбом к ее, по прежнему удерживая подбородок, не давая ей закончить начатое.

И когда девушка, так же, как и он, застыв, решает, что это все, вторая его рука поднимается к ее шее. Не сильно, но крепко обхватывает сзади, направляя, а те самые тонкие, но невероятно красивые губы касаются ее собственных в поцелуе.

Персиваль целует ее мягко, получая робкие неумелые движения ее губ в ответ. Только после появляется едва уловимый напор, нисколечко не мешающий, наоборот кажется такой родной и присущий Грейвсу. Тина чувствует, как тонет и взлетает одновременно, как грудина сжимается, а руки, ей вовсе не подвластные, цепляются за широкие плечи. Персиваль целует её именно так, как должно, так как в воображении многих видится первый поцелуй. Совершенно незабываемый. Он сминает ее губы в последний раз, отстраняясь, но так и не отпуская рук.

– Доброй ночи. – говорят они одинаково тихо, хриплым шепотом, пытаясь перебороть отдышку и непонятный спазм, скрутивший горло.

Тина опускает взгляд на воротник его чёрного свитера. Губы приятно покалывает и она облизывает нижнюю, только после замечая резкий сосредоточенный взгляд Персиваля на ней. И все кажется таким верным в один момент, словно и не было тех неловкостей, табу, выстроенных в голове, и запутанного клубка мыслей.

Весь мир у обоих сужается до счастливых глаз напротив, отражающих в свете камина одинаково расширившиеся зрачки и яркий восторг. Тина переводит взгляд на огонь, цепляется руками за все ещё удерживающие ее ладони, словно пытаясь отсрочить момент, когда его широкая спина скроется за дверью-портретом. А когда снова смотрит в глаза юноши, то ловит в них зеркально-тонкое, такое хрупкое, как и ее, отражение собственного чувства влюбленности.