Бледный Курильщик [Роберт Рик МакКаммон] (fb2) читать онлайн

Книга 442901 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

БЛЕДНЫЙ КУРИЛЬЩИК


Роберт МакКаммон
БЛЕДНЫЙ КУРИЛЬЩИК
(История из мира Мэтью Корбетта)

Глава первая


Когда свечные часы[1], покоившиеся на подсвечнике на полке горящего белокаменного камина, отмерили шесть, Кэтрин Герральд повернулась к Минкс Каттер и тихо произнесла:

— А вот и наш джентльмен.

Бледный мужчина с курительной трубкой в руке как раз вошел в таверну Салли Алмонд со стороны Нассо-стрит. Вслед за ним, будто его верные компаньоны, вплыли едва зримые завитки ноябрьского тумана, который в это время года окутывал все улицы, аллеи, переулки, тупики и здания Нью-Йорка. Прибытие этого человека ненадолго сбило, словно порывом ветра, мелодию «Странствующего принца Трои[2]», которую Салли как раз наигрывала на своей гитерне[3], попутно прогуливаясь меж столами трапезничающих. И, похоже, лишь две женщины, имевшие непосредственное отношение к агентству «Герральд», поняли, отчего пальцы Салли вдруг похолодели и отказались слушаться.

Однако Салли быстро возобновила мелодию, бросив говорящий взгляд на Кэтрин и Минкс и едва заметно кивнув в сторону их стола, за которым дамы сидели, попивая красное вино. После этого хозяйка таверны поспешила ретироваться во второй зал, и своенравный «принц Трои» послушно отправился вслед за ней.

— Хм, — только и выдохнула Минкс в ответ, сделав глоток вина. Голос ее оставался легким и непринужденным, словно только что вошедший мужчина совершенно ее не заботил. Взор ее, однако, говорил об обратном: острый, как лезвия клинков, которые она всегда носила с собой, этот взгляд резко метнулся к пришельцу, скользнув поверх ободка ее бокала.

Кэтрин заметила, что несколько завсегдатаев также обратили внимание на этого человека. Казалось, все они, как один, вздрогнули и поморщились, прежде чем вернуться к своим трапезам.

Следующий комментарий Минкс, произнесенный столь же тихо и непринужденно, подвел итог:

— Джентльмен? Больше похож на ходячего мертвеца.

— В самом деле, — согласилась Кэтрин.

Они проследили взглядом за тем, как он убрал курительную трубку и повесил свое утепленное длинное теплое черное пальто и черную треуголку на один из настенных крюков. Им показалось занимательным, что перчатки и костюм бледного мужчины тоже были черными. Черным было все — за исключением жилета цвета серой воды, той, что плескалась в местной осенней гавани. От взглядов Кэтрин и Минкс не укрылось и то, что правая рука этого человека в некотором роде была повреждена — пока он вешал пальто на крюк, пальцы ее не сгибались и не разгибались, как положено. Волосы же его были седыми и коротко стрижеными. Кое-где среди этой экспансивной проседи виднелись намеки на то, что в юности его шевелюра щеголяла пышностью и каштановым цветом. Впрочем, судить в целом о его возрасте было довольно трудно. Камин и лампы достаточно освещали комнату, и в этом свете лицо мужчины казалось изможденным, а глубокие борозды морщин бескомпромиссно пересекали его лоб и впалые щеки, словно кожа его с возрастом пошла трещинами и готовилась вот-вот извергнуть лавину плоти и костей наружу.

Он осмотрел комнату своими маленькими глубоко посаженными темными глазами, в которых красными угольками заплясало отражение пламени ламп и камина. На несколько мгновений взгляд его замер на столе, за которым сидели Кэтрин и Минкс. Не заинтересовавшись, он прошествовал к освещенному свечами столику в углу комнаты прямо напротив них и устроился. Они заметили, что он предусмотрительно повернул кресло так, чтобы видеть входную дверь. Для удобства бледный курильщик снял перчатку — но лишь с левой руки, не с правой. Своей зловещего вида правой рукой он извлек из кармана пиджака на время убранную туда трубку, а вслед за ней завернутый в бумагу табак. Он тщательно утрамбовывал его, готовясь закурить, не сводя при этом пристального взгляда с двери. В это время к его столику подошла Эммалина Халетт — девушка сильно нервничала, как отметили женщины из «Герральд» — и спросила, что он желает отведать на ужин. Он что-то ответил, но ни Кэтрин, ни Минкс не сумели расслышать, что именно. Эммалина поспешила на кухню, а бледный курильщик тем временем поджег свою трубку от настольной свечи, после чего вновь откинулся на спинку стула, уставившись на дверь. Его губы плотно сжимали трубку, и сизый дым клубился вокруг его бледного потрескавшегося лица.

— Давай дадим ему еще несколько минут, — предложила Кэтрин, провернув бокал меж ладонями. — Кстати сказать, если бы ты уставилась на него еще более яростно, он мог бы поджечь эту трубку от трения воздуха.

И в самом деле, под пурпурной кепкой, из-под которой выбивались кудряшки светлых волос, выражение лица Минкс Каттер было не менее устрашающим и суровым, чем у Хадсона Грейтхауза, готовящегося броситься в драку. Кэтрин невольно задумывалась над тем, что Минкс и Хадсон — который на данный момент отправился в Англию вместе с Берри Григсби, чтобы найти странствующего принца по имени Мэтью Корбетт — были сделаны из одного теста. Те же боевые флаги, развивающиеся над неприступными крепостями их душ; одинаковые монстры, охраняющие рвы; всегда запертые от врагов ворота. И Минкс Каттер была едва ли не единственным человеком — кроме, разве что, самой Кэтрин — кто счел бы это за комплимент.

Минкс отвлеклась от бледного курильщика и нарочито беззаботно перевела взгляд на поленья, горящие в камине. При этом Кэтрин чувствовала, что боковым зрением ее подопечная все еще изучает этого таинственного мужчину, скрытого сгустками дыма. Именно поэтому она и дала ей возможность работать в агентстве: если Минкс во что-то вцеплялась, она держалась за это мертвой хваткой и не отпускала, пока оставался хоть один зуб, еще способный впиваться в цель. Впрочем, сомнительно, что в мире могла сложиться ситуация, при которой у Минкс Каттер остался бы всего один зуб — у нее наготове всегда имелся набор острых металлических клыков, благодаря им она могла не беспокоиться за свою безопасность. Минкс была настолько опытной в обращении с любым холодным оружием, что запросто могла бы вырезать свои инициалы на ангельской арфе, равно как и на заднице самого дьявола.

Кэтрин вовсе не удивляло, что Профессор Фэлл счел Минкс столь полезной для своей криминальной империи. Единственный вопрос Кэтрин о Минкс носил философский характер: не заставит ли ее жизнь решателя проблем — и законопослушной гражданки — рано или поздно поднять свой боевой флаг против всего, что агентство «Герральд» считает святым, и не вернется ли она вновь к жизни в адском пламени преступности?

Что ж… время покажет.

Кэтрин сделала последний глоток вина, отставила бокал в сторону и сказала:

— Пора.

Они поднялись из-за стола и направились к бледному курильщику. Он не замечал их, пока они не приблизились к нему почти вплотную — настолько его внимание было сосредоточено на том, чтобы наблюдать за дверью сквозь густую завесу дыма. Лицо мужчины обратилось к ним так, словно его, подобно флюгеру, повернул резкий порыв ветра. В глазах его вновь заплясали красные искорки пламени, и он убрал трубку изо рта рукой без перчатки.

— Прошу прощения, — заговорила мадам Герральд, одарив его чарующей улыбкой. А улыбка эта и впрямь до сих пор вызывала очарование — в пятьдесят один год, быть может, даже сильнее, чем в тридцать один. — Можем ли мы присесть к вам на минутку?

— Нет. — Голос его прозвучал так, словно где-то рядом перекатилась бочка с гравием.

— Спасибо, — звонко отозвалась Минкс, уже опускаясь на стул напротив него.

Кэтрин села справа от мужчины.

— Всего минута. Больше нам не нужно.

— А в чем дело? Кто вы такие? — Теперь в его голосе послышалась паническая нотка.

— Задавать вопросы тут будем мы, — отчеканила Минкс.

— Ах! — неопределенно вздохнула Кэтрин, сохранив на лице обворожительную улыбку. Она с трудом поборола желание положить на плечо Минкс руку, дабы успокоить ее. Это представилось ей равносильным тому, чтобы положить руку в капкан для животных. — У нас есть небольшое дело, которое мы хотели бы обсудить с вами, сэр.

— Но у меня — с вами дел нет, мадам. А теперь, если вы любезно удалите отсюда свои…

Он оборвался на полуслове, потому что Минкс извлекла из своего темно-фиолетового жакета хищный изогнутый клинок и демонстративно стала изучать его восхищенным взглядом, словно любуясь лучшим на свете любовником.

— Всего минуту, — повторила Кэтрин с заметным нажимом, продолжая дружественно улыбаться и источать обаяние.

В то утро в офис агентства «Герральд» в доме номер семь по Стоун-стрит, пришла седовласая, но энергичная и очень трудолюбивая Салли Алмонд и, заняв стул прямо напротив стола Кэтрин, сообщила:

— У меня проблема с одним мужчиной.

— В этом вас поймут все женщины, — ответила ей Кэтрин с тенью улыбки, бросив быстрый взгляд на Минкс, которая заинтересованно подняла глаза и оторвалась от отчета по недавнему делу об убийстве Мун Мэйден[4]. Сидя за соседним столом, Минкс крепко сжала занесенное над бумагой перо, намереваясь закончить начатую строчку, однако все ее внимание моментально было приковано к проблеме, с которой пришла владелица лучшего в Нью-Йорке кулинарного заведения, носившего ее имя.

— Продолжайте, — попросила Кэтрин, вернув холодный взгляд своих серых глаз на утреннюю посетительницу.

— Хотела бы я, — вздохнула Салли, — найти в этой ситуации хоть крупицу юмора, но когда проблема начинает мешать бизнесу, я не в состоянии этого сделать. Дело в том, что у меня есть один постоянный клиент, который… скажем так… довольно необычен. И его присутствие — это настоящее грозовое облако, из которого рано или поздно начнут извергаться гром и молнии, я в этом уверена. Это заставляет других клиентов… ну… нервничать. Несколько человек уже прямо сказали мне об этом. И некоторые из них — а все они были завсегдатаями — больше ко мне не приходят. Даже мои служащие… они пугаются, стоит ему войти в зал. А он все продолжает приходить. Каждый день в шесть часов. И остается до девяти. Он следует этому ритуалу в течение последних десяти ночей, за исключением субботы, конечно же.

— Вы знаете этого человека? — спросила Кэтрин.

— Первый раз я увидела его ровно десять ночей назад. — Салли бросила быстрый взгляд на Минкс, которая со скрипом придвинула свой стул поближе, а затем снова посмотрела на мадам Герральд. — Он заказывает рыбу или курицу с горохом или картофелем. Затем кофе и бисквит. При этом курит свою трубку почти непрерывно. Заказывает еще кофе. Платит, как только ему предъявляют счет, и даже немного оставляет девочкам, проблема не в этом. Я просто замечаю, что он всегда сидит лицом к двери и будто бы кого-то ждет.

— Но он при этом всегда один? — поинтересовалась Минкс. Ее любопытство разгорелось с невообразимой силой в ответ на эту ситуацию и полностью отвлекло ее от дела Мун Мэйден, которое — как ни крути — уже было пережитком прошлого.

— Всегда один. И если б только вы увидели его, то поняли бы, почему. Он ведет себя… как могильщик. Так его описала Эммалина в первую ночь. Софи говорит, что он чем-то похож на палача. В любом случае, лично для меня он выглядит, как сама Смерть за работой.

По комнате вдруг разнесся стук. И он был настолько громким, что Салли невольно подпрыгнула на своем стуле.

— Святые угодники! — воскликнула она, широко распахнув глаза. — Что это было?

— Один из призраков, — спокойно ответила Кэтрин. — Впрочем, они оба не любят слово на букву «С». Но не берите это в голову. Лучше продолжайте, ваш рассказ меня очень сильно заинтересовал.

Нас, — поправила Минкс, и Кэтрин кивнула в знак согласия. Ей пришло в голову, что Минкс окажется весьма полезной, если придется вступить в перепалку.

Салли понадобилось некоторое время, чтобы продолжить. Она нахмурилась в ответ на выходку духа, оскорбленного ее словом и выказавшего свое возмущение во внешний мир. Наконец, она откашлялась и продолжила:

— Ну… этот человек, он… бледный… курильщик. Так я его называю, потому что он… все время курит и выглядит так, будто в жизни не видел солнца. В любом случае… я искренне опасаюсь за свой бизнес, если он продолжит приходить. Но, как я уже сказала, он исправно платит, и у меня просто нет веской причины попросить его больше не посещать мою таверну. Однако то, как он влияет на моих девочек и на других посетителей, является самой настоящей проблемой.

— Позвольте резюмировать, — сказала Кэтрин. — Этот человек — хороший клиент. Никогда не отказывается платить за еду и напитки, и я даже рискну предположить, что он пребывает в молчаливом созерцании, не вступая ни с кем в конфликты. Он не создает неприятностей и выказывает благодарность вашему делу, всегда поощряя подавальщиц монеткой. Поэтому его единственным грехом, по-видимому, является тот факт, что он наделен весьма… флегматичной природой. Под эту характеристику подходит множество людей в этом городе, и вы никому из них не отказываете в посещении вашего заведения.

— Да, все так, — последовал ответ. — Просто этот человек… он… другой. Он несет в себе что-то. Что-то… я даже не знаю, как это назвать. — Она призадумалась, и вскоре все же решила, что знает: — Что-то ужасное! — заключила она.

— И это нечто — то самое, что чувствуют другие ваши клиенты и что наносит вред вашему делу, — уточнила Минкс.

— Верно. Я даже могу уточнить еще: все дело в его правой руке.

— О? — Брови Кэтрин удивленно приподнялись. — А что с ней не так?

— Он никогда не снимает с нее черную перчатку. Всегда прячет ее. Я наблюдала за ним, пока он курил свою трубку, ел свой ужин или пил, и могу точно сказать, что с этой рукой что-то не так. Что-то заставляет его держать ее скрытой.

— И он не может… ею пользоваться?

— По крайней мере, не полностью, — поправила Салли. — У него на ней не гнутся три пальца.

Кэтрин провела минуту в раздумьях, невольно сгибая и разгибая собственные пальцы.

— Итак, — сказала она, наконец, — получается, что этот бледный курильщик, как вы его называете, приносит вам неудобства своим поведением могильщика и тем, что у него искалеченная правая рука? Простите, но я боюсь, это не повод отказывать ему в посещении вашей таверны вне зависимости от того, что думают другие клиенты.

— Я понимаю вашу позицию, я сама в начале ее придерживалась. Тем не менее, от него исходит… ужасное ощущение. И сразу возникает предчувствие… ну… что грядет что-то недоброе. Я никак не могу от этого избавиться. И мои девочки не могут. И другие завсегдатаи. Извините, я знаю, что вся эта речь звучит неубедительно, но он попросту бросает тень на мое заведение…

— Дело не в этом, — покачала головой Кэтрин. — А в том, что я не представляю, что вы хотите, чтобы мы сделали.

— Заплатите ему, — ответила Салли без колебаний. — Я предложу ему десять фунтов, чтобы он проводил свое время в другом месте. — Когда Кэтрин и Минкс не ответили, Салли подалась вперед. — Мне неловко самой подходить к нему с этим предложением, поэтому для выполнения подобной работы я и нанимаю вас. Я прошу вас дать ему мои десять фунтов, чтобы он больше не приходил в мою таверну.

— А если он возьмет деньги и вернется, что тогда?

— Я попрошу, чтобы он подписал юридический документ… придется, правда, составить соответствующий. Но я уже связалась с моим адвокатом Дэвидом Ларримором.

— Понятно, — вздохнула Кэтрин. — И вы бы хотели, чтобы мы засвидетельствовали, как он возьмет деньги и подпишет документ? Когда?

— Подойдите к нему этой же ночью, если возможно. Сквайр Ларримор уверил меня, что документ будет готов и доставлен мне к вечеру.

— Так много денег и так много хлопот, чтобы просто выставить кого-то за дверь, — фыркнула Минкс.

— Я сожалею о том, что приходится это делать. Но вы сами все поймете, как только увидите его.

— Хорошо, — сказала Кэтрин, склонив голову. — Мы сделаем то, что вам нужно. Однако — помимо основной задачи — меня не меньше интересует то, кого же он с таким усердием и терпением ожидает. Кто должен войти в вашу дверь?..


***

Так две женщины из агентства «Герральд» оказались за столом джентльмена, который их не приглашал, в то время как в камине потрескивал огонь, а аккорды песни Салли Алмонд звонко доносились из соседнего зала. Другие клиенты продолжали есть и пить, пока за окном клубился ноябрьский туман.

Затянувшееся молчание прервала Кэтрин:

— Мое имя…

— Я знаю, кто вы, — перебил человек. — Откуда-то… — его глаза сузились, будто он припоминал, — о, да. Из Лондона, но… это было лет десять назад, как минимум. — Он кивнул, будто решил, что воспоминания его точны. — Да. Кэтрин Герральд, не так ли? Вдова Ричарда?

Кэтрин почувствовала, как по ее спине внезапно пробежал холодок. Откуда этот человек мог знать ее? В равной степени она была поражена и тем, что он упомянул ее любимого, но давно почившего мужа Ричарда, создателя агентства по решению проблем. В 1694 году Ричард Герральд был жестоко убит приспешниками Профессора Фэлла.

— Да, — ответила она, и голос ее прозвучал немного натянуто и заметно медленнее обычного. — Я вдова Ричарда.

— Ах! — Пламя вновь опустилось в трубку, и из нее почти сразу повалил дым. — У меня хорошая память. Моя жена никогда не беспокоилась, что я забуду день рождения или годовщину. Я помню, как встретился с вами и Ричардом на праздничном ужине у судьи… — Он вдруг замолчал, черты его лица резко обострились, когда открылась входная дверь. Казалось, все его тело задрожало от предвкушения.

Сначала в помещение проникли усики тумана. Они ненавязчиво сопроводили молодого Ефрема Оуэлса, знаменитого нью-йоркского портного и его невесту Опал. Они держались близко друг к другу и пребывали в приподнятом настроении, немного ежась от осеннего холода.

Бледный курильщик неотрывно проследил за тем, как Эммалина Халетт поприветствовала счастливую пару и сопроводила ее в другой зал. И вдруг в потрескавшемся зеркале его лица Кэтрин разглядела острое, поистине безумное выражение. Мужчина яростно затянулся трубкой и… как ни в чем не бывало продолжил с того самого места, на котором замолчал:

— … На праздничном ужине у судьи Арчера, который проходил в таверне «Белый Рыцарь» для только что принесших присягу констеблей, — сказал мужчина. — Сколько лет назад это было? Десять? Может, двенадцать. Я едва перемолвился парой слов с вами и Ричардом. Моя жена Лора положительно отзывалась о вашей красоте, одежде и осанке. Возможно, поэтому я так хорошо запомнил ту нашу встречу.

— Я помню тот ужин, — сказала Кэтрин. — Ричард и я были там по приглашению судьи Арчера, который имел смутное представление о нашем общем деле. За нас тогда замолвил слово начальник полиции.

— Джейкоб Мэк. Да, очень хороший человек. Я работал с ним вплоть до самого его выхода на пенсию.

Кэтрин почувствовала, что мир вокруг нее начинает неистово вращаться. Она взглянула на Минкс и в этот же момент ощутила себя ребенком, ищущим помощи у старшего.

— Как вас зовут? — спросила Минкс, продолжая вести дело на свой прямолинейный манер. — И что вы делаете в Нью-Йорке?

— Мое имя Джон Кент. Я прибыл сюда из Лондона десять дней назад. Вот мое… приглашение, если можно так выразиться, однако… — Он вновь замолчал и выдохнул струйку дыма, напоминавшую голубую ящерицу, медленно выползающую из трещины пещеры. — Однако это приглашение — не по столь приятному поводу, как тогда, в «Белом Рыцаре». Но все же, это тоже знаменательный случай и отличная возможность.

Кэтрин заставила себя собраться с мыслями.

— Вы служите констеблем в Лондоне?

— Я был им. Столкнулся с некоторыми трудностями, которые положили конец моим надеждам на повышение.

Он ссылается на свою искалеченную руку? — подумала Кэтрин.

— Простите за столь неуместные вопросы, мистер Кент, но, поймите, я — все еще профессионал в области поиска ответов. Так по чьему приглашению вы в Нью-Йорке?

Джон Кент некоторое время не отвечал. Он продолжал курить трубку, а его бледное лицо, похожее на лицо могильщика, было обращено куда-то мимо двух женщин. Глаза его снова смотрели на дверь, выходящую на Нассо-стрит.

Наконец, он убрал трубку изо рта, и его маленькие блестящие темные глаза — отчего-то полные боли — нашли взгляд Кэтрин и пронзительно на нее посмотрели.

— Если хотите знать, — тихо начал он, — то я здесь по приглашению одного из самых страшных и коварных убийц, которым когда-либо случалось бродить по улицам Лондона.


Глава вторая


— Ваш ужин, сэр. — Эммалина подошла к столу как раз в тот момент, когда Джон Кент закончил произносить свое громкое заявление. Она поставила перед ним осторожно снятое с подноса блюдо с жареной курицей, горошком, жареным картофелем и маринованной свеклой, а также салфетку и столовые приборы. — Ваш кофе и бисквиты будут чуть позже, — добавила она, и обе женщины заметили, что Эммалина упорно избегает смотреть прямо на гостя. Затем, повернувшись к Кэтрин и Минкс, она поинтересовалась: — А вам, леди, что-нибудь принести?

— Принесите им по бокалу красного вина. — Джон Кент отложил трубку и взял в левую руку нож и вилку. — Именно его они пили за своим столом. Вы же не против?

— Да, спасибо, это подойдет, — сказала Кэтрин, но Минкс попросила кружку крепкого яблочного эля, который стал весьма популярен среди молодых и предприимчивых членов общества в последнее время.

Джон Кент сложил пальцы левой руки так, чтобы было можно одновременно держать нож и вилку под определенными углами, а потом принялся резать и есть. Это были выверенные и, казалось бы, ничем не примечательные жесты, но и Кэтрин, и Минкс подумали, что прошло много времени и много обедов, прежде чем Кент научился так умело управляться со столовыми приборами. Они молча наблюдали, как он ел, используя только одну руку, хотя со стороны было очевидно, что большая часть его внимания все еще была сосредоточена на двери.

Далее он как-то умудрился взять салфетку и промокнуть ею рот, при этом не выпустив из руки нож и вилку. После одного из таких фокусов он снова заговорил:

— Агентство «Герральд». Я понятия не имел, что вы работаете и здесь, в колониях. Насколько я помню, вы с Ричардом всегда брались решать проблемы лишь тех, кто платит. И у меня нет сомнений, что сейчас вы действуете по поручению владелицы этого заведения. Я прекрасно сознаю, что я собой представляю и какое беспокойство вызывает мое присутствие у всех этих счастливых, глупых людей. Мне искренне жаль, но я ничего не могу с этим поделать. — Он наколол на вилку кусочек цыпленка, но так и не донес его до рта. — Я говорю «глупых», потому что они не знают, кто ходит среди них. А я здесь жду, когда он явит себя. И я верю, что, в конце концов, он это сделает. — Мистер Кент выдал кривоватую и довольно-таки жуткую улыбку. — Он слишком азартен, чтобы сопротивляться соблазну. — Кусок курицы отправился ему в рот под аккомпанемент довольно громкого лязга зубов.

— Мисс Каттер и я, — сказала Кэтрин, — были бы рады услышать начало этой истории.

— Неужели? — Улыбка мужчины стала еще более зловещей. — А хватит ли у вас на это духу? — Он поднял руку в перчатке. — Я потерял часть себя, мадам. На этой руке у меня осталась лишь пара пальцев. Для того чтобы перчатка имела правильную форму, она заполнена имитацией пальцев, вырезанных из дерева. Это человек, которого я жду, поработал надо мной своими кусачками. Мне очень повезло, что он не смог закончить работу, как он сделал это с тринадцатью другими жертвами в период с 1695 по 1696 годы. Вы должны знать, о ком я говорю, об этом на протяжении двух лет писали и в «Глоуб», и в «Булавке Лорда Паффери».

Глаза Кэтрин потемнели. Она кивнула.

— Да, я это помню.

— Просветите же и меня, — настаивала Минкс. — Семь лет назад у меня были более важные дела, чем следить за новостями.

— Мы, констебли, прозвали его «Щелкунчиком», — сказал Джон Кент, чьи глаза подернулись дымкой воспоминаний. — «Булавка» же дала ему прозвище «Билли Резак». Это имя стало популярным. Он убил шестерых женщин, четверых мужчин и троих детей, младшему из которых было восемь лет… — дверь открылась, и Кент снова застыл, как охотничья собака, готовая к прыжку. Вошел старший кузнец Марко Росс, переодетый в чистое после дня, проведенного в кузнице, и прибывший на вечернюю трапезу. Заметив, что на него смотрят две женщины и бледнолицый мужчина, он кивнул им в знак приветствия и занял столик в другом конце зала, подальше от них. Джон Кент задержал на нем взгляд на несколько секунд дольше обычного, но выражение его лица все же смягчилось, и стало понятно, к какому выводу он пришел: Росс ему не интересен. — Восемь лет, — повторил он, словно его никто не прерывал. — Я уверен, вы помните его методы. — Он взглянул на Кэтрин.

— Помню. — Для Минкс она пояснила: — Он отрезал пальцы у своих жертв после того, как перерезал им глотки. Жертвами были в основном люди с улиц: пьяницы, цыгане, нищие, проститутки и бездомные мальчишки. — Она мельком взглянула на затянутую в перчатку руку Кента. — И, кажется, констебль?

— Так и есть. Я никогда не видел его лица. На нем был серый капюшон с прорезями для глаз. Но, видите ли, я стал неким исключением. Он захотел помучить меня перед смертью. — Мистер Кент проглотил еще несколько кусочков, прежде чем снова заговорить: — Я часто думал, видела ли моя жена его лицо до того, как он перерезал ей горло. И что он сделал с ее пальцами. Я буквально вижу, как он бежит по переулкам со своей маленькой окровавленной сумкой. — Он посмотрел на Кэтрин и Минкс со спокойным выражением сдержанного всеобъемлющего ужаса, который он никогда не забудет. В этот момент его лицо действительно походило на вход в потрескавшийся гранитный склеп. — Лондон — город переулков, — сокрушенно выдал он. — И его жители настолько привыкли к насилию, что вид восьмилетнего мальчика с отрубленными пальцами и почти отделенной от тела головой вызывает у них лишь вздох понимания того, что зло пришло. И вид моей Лоры, лежащей на грязных камнях… вызывал примерно то же. — Агония его вымученной улыбки была остра, как кинжал Минкс. — Хм, — вздохнул он, глянув чуть вправо, когда Эммалина подошла с подносом, — вот и ваши напитки, леди.

Когда Эммалина снова удалилась, Минкс спросила:

— Что вы имели в виду, когда сказали, что у вас есть приглашение?

— Только это. Письмо, что мне пришло, было датировано августом. Мне прислали его из этого города. И подписано оно просто «Р».

— Письмо от Резака? Зачем?

— В нем он сообщает мне, — кивнул Джон Кент, объясняя, — что время от времени посещает эту таверну и, что если я захочу продолжить нашу игру, то найду его здесь какой-нибудь ночью, и мы сможем закончить наше дело. Поэтому я здесь, и поэтому я жду его за этим столом, где я могу видеть всех, кто входит.

— Но на нем был капюшон, — изумилась Кэтрин. — Как вы его узнаете?

— Как я уже говорил, у меня хорошая память. Да и на наблюдательность мне грех жаловаться. Я узнаю его по осанке… по походке… голосу. Он знает, что я здесь. Скорее всего, он наблюдает за мной из какого-нибудь темного закоулка улицы. Видите ли, частью приглашения было указание поместить объявление в газету вашего города по поводу моего приезда. Я должен был написать, что мистер Кент желает встретиться с джентльменом, хорошо ему знакомым, но незнакомым остальным. Я выполнил это указание. И теперь я жду.

Кэтрин промолчала. Она сделала глоток вина и подумала, что в бледном курильщике неуловимо присутствует нечто безумное. Или отчаянное. Или сопряженное с желанием смерти. Вполне вероятно, что в нем намешано всего этого в разных пропорциях.

— Так что, как вы понимаете, — продолжил Джон Кент, и его голос сопроводило очередное облако дыма, — Билли Резак живет в этом городе. Я бы рискнул предположить, что он здесь уже несколько лет. Вы могли видеть его сегодня, когда прогуливались. То есть… он хорошо известен здешним жителям… но, как мне было велено написать в своем объявлении… остается им незнакомым.

— Допустим, — сказала Кэтрин, которой показалось, что она почувствовала еще более глубокий холод, исходящий от этого склепа. — Но как он смог отказаться от своего… хобби… если он так в нем искусен? Исходя из моего опыта, чудовища с такой извращенной натурой просто так не останавливаются… а у нас не было случаев убийств с отрубленными пальцами.

— Сомневаюсь, что он полностью сдался. О, нет. Вокруг ведь много маленьких деревень, не так ли? Много ферм в глуши? В таких местах люди могут просто исчезнуть, и это спишут на нападение диких животных или индейцев. К тому же, отсюда до Бостона и Филадельфии ежедневно ходят пакетботы[5], которые с одинаковым успехом могут перевозить как честных торговцев, так и убийцу. Нет, я сомневаюсь, что он оставил свое призвание. Возможно, сейчас это случается крайне редко, только в голубую Луну, и он не совершает ничего подобного здесь, в Нью-Йорке, но он наверняка находит, где позабавиться… где унять свой голод. Это происходит где-то поблизости, уверяю вас.

— Хм. — Кэтрин чуть наклонила голову. — Полагаю, как у констебля, у вас есть предположения касательно его личности?

— Он, конечно же, игрок. Почти наверняка любит азартные игры и карты. Кроме того, я думаю, что ему нравятся низшие пороки. Скорее всего, он живет один и довольно часто навещает шлюх. Я уже заходил к мадам Блоссом, чтобы расспросить ее о постоянных клиентах, но меня быстро оттуда выгнала довольно крупная негритянка, которой, казалось, понравилась идея проломить мне голову.

— Мадам Блоссом — благоразумная деловая женщина, — возвестила Кэтрин. — Список ее клиентов не подлежит разглашению. Что касается азартных игр, то половина мужчин города носит рубашки, которые принадлежат другой его половине.

— Я хочу знать, — заговорила Минкс, — как все это произошло. Я имею в виду… как он схватил вас и вашу жену, и как вы сбежали. Как вам удалось напасть на его след. Всю историю.

Покончив с едой, Джон Кент некоторое время молчал. Отодвинув тарелку, он снова набил трубку и прикоснулся к ней пламенем свечи. Сквозь клубы голубого дыма его взгляд блуждал между Кэтрин и Минкс. Наконец, он заговорил:

— Раз вы так хотите, то представьте…


***

— … улицы района Лаймхаус[6] ночью с лампами, горящими местами тускло, местами ярко в зависимости от того, за что было уплачено. Это был мой район, и моя ответственность. Ах, Лаймхаус! Доки, узкие переулки, местные морские предприятия, люди и ситуации, которые возникали у них из-за морской торговли. Одно время Лаймхаус был болотом — полагаю, вам это известно, мадам Герральд. Неудивительно, что по ночам из призрачной трясины выползали какие-то твари и ходили по Лаймхаусу в облике людей. Конечно, случившееся не стало для меня сюрпризом, учитывая все то, что я видел во время своих обходов служа констеблем, но я никак не мог игнорировать хитрость этой конкретной рептилии.

Все началось с убийства обычного пьяницы — человека, хорошо известного в округе и считавшегося местным оборванцем, танцующим на улице за несколько пенсов. Его нашли спящим в переулке, только его сон сопровождался перерезанным горлом, а пальцы его рук, которые с такой готовностью держали чарки с ликером, купленным для него щедрыми идиотами, были отрезаны. Был составлен рапорт, тело увезли на телеге — скорее всего, сбросили в реку, — и жизнь в Лаймхаусе потекла своим чередом.

Простите, у меня трубка погасла. Мне так нравится моя трубка. Момент. — Сие недоразумение было быстро исправлено, и рассказ продолжился:

— Итак, прошло две недели. Следующим, через три улицы от первого убийства, был найден пожилой уличный музыкант. Снова перерезанное горло и снова отрезанные пальцы. В тот момент я почувствовал, что к моему затылку прикоснулся холодный коготь. Схема убийств… Я тогда еще подумал, что это кто-то, кто убивает с большой скрытностью и с большой… радостью, по-другому и не скажешь. И этот человек выбрал мир Лаймхауса, чтобы в нем выступить. Мир быстрых приходов и уходов, безликих встреч, теней, ищущих другие тени в тавернах и переулках… изменчивый мир… мир экипажей, приезжающих и уезжающих, и отчаявшихся женщин, согласных на все ради пары монет. Все это было моим миром для патрулирования. Мой народ — каким бы он ни был — нужно было защищать. Ну, я хоть и не был единственным констеблем в Лаймхаусе, но эти убийства происходили на моей территории. Как я уже сказал, это входило в сферу моей ответственности, и поскольку я планировал продолжать оставаться констеблем насколько это возможно, я был полон решимости действовать соответственно. Однако все, что я мог сделать в тот момент — это опросить местных жителей, но это ни к чему не привело.

Прошел месяц, затем другой. Потом нашли маленького уличного мальчишку восьми лет от роду. Убит. Приметы те же. После этого я объявил в тавернах награду в пять фунтов за любую достоверную информацию. Стали поступать бессвязные сообщения, но ни одной настоящей зацепки. У меня было искушение обратиться за помощью в ваше агентство, мадам Герральд, но мне было трудно выделить даже те пять фунтов, а моя Лора занимала скромную канцелярскую должность в компании, производившей морские канаты. Я просто не был в состоянии заплатить ваш обычный гонорар — по слухам, я знал, насколько он высок.

— Что-нибудь можно было устроить, — отозвалась Кэтрин.

— Возможно, но время для этого прошло. Мое объявление о награде не осталось без ответа. Следующая жертва, молодая цыганка, которая бродила по докам, предсказывая судьбу, была найдена убитой так же, но с отличием. Во рту у нее торчала игральная карта. Пятерка треф. Пятерка, понимаете? С этого началась наша маленькая игра, потому что я понял, что убийца наблюдает за мной. Возможно, он находился в одной из таверн, где я сделал свое заявление, и видел, что я задаю вопросы. Я знал, что принял это дело близко к сердцу… а, возможно, это был кто-то, с кем я беседовал, потому что я обошел все магазины и конторы.

Затем я нанял четверых мальчишек, чтобы они следили за улицами и докладывали мне обо всем, что находили подозрительным или неуместным в своих районах. Не прошло и недели, как один из этих молодых джентльменов был убит. Убийца засунул ему в рот еще одну игральную карту после того, как перерезал ему горло и отрезал пальцы. Это был туз треф. После этого «Глоуб» и «Булавка» узнали о преступлениях, и меня допросили их агенты. История появилась в печати — так родился «Билли Резак».

— Пятерка треф и Туз треф, — обобщила Кэтрин. — У вас были соображения, почему карты именно этой масти?

— Те же самые, что, вероятно, сейчас в голове у вас. Что это было важно, и что он меня дразнил. Я предположил, что таким образом Билли Резак намекал мне, что является членом какого-то игорного клуба. А как вы, должно быть, знаете в Лондоне их превеликое множество. Итак, я начал посещать подобные заведения, но что мне было там искать? Какой внешний признак мог выдать существо такой звериной природы? Был ли какой-то смысл в его манере убивать? Мои размышления сводились к тому, что есть «раздача» карт, и что человеческие пальцы держат эти самые карты в процессе игры. Ну, я не знал, какой знак искать, но все же посетил все игорные клубы в Лаймхаусе и в соседних районах… и не обнаружил ничего, кроме ощущения, что за мной наблюдают… играют со мной… вовлекают в игру со смертельными последствиями.

Из-за статей в «Глоуб» и «Булавке» в Лаймхаус были назначены еще два констебля. Их присутствие заставило Билли Резака исчезнуть на несколько месяцев. Его следующая жертва — еще один уличный мальчишка — появилась всего через несколько дней после того, как с дежурства ушли дополнительные констебли. Для меня было очевидно, что он жил в Лаймхаусе и держал руку на пульсе. Как я уже говорил, возможно, это был кто-то, с кем я беседовал ранее. Возможно, трактирщик или местный торговец, знавший все обстоятельства и подробности. Но кто же он такой, я понятия не имел, пока его двенадцатая жертва не подсказала мне кое-что.

Меня вызвали на место происшествия в один переулок. Убийцу в разгар работы прервал нищий, который остановился, чтобы справить малую нужду в подворотне. Он убежал, отрезав только шесть пальцев. При свете лампы мы переместили тело проститутки, и я заметил блеск маленького предмета, который находился под ее левым плечом. Это была серебряная пуговица с манжеты. Та, что, я слышал, называется запонкой. Я предположил, что покойная в агонии дернула убийцу за рукав, и пуговица оторвалась. На этой находке — которая, к слову сказать, выглядела совершенно новой — был выгравирован трехмачтовый корабль. Диковина была очень красивой и, несомненно, была изготовлена опытным серебряных дел мастером. От себя могу добавить, что такая экстравагантная вещица была в Лаймхаусе такой же редкостью, как пресловутая свинья с крыльями. То есть, ее никогда не видели среди толпы обычных докеров, матросов и торговцев. Ну, а у меня, появилась реальная зацепка, и, наконец, след.

— Серебряных дел мастера, — догадалась Кэтрин.

— Именно так. Следующие два дня я ходил по местным умельцам с запонкой в руке. Мне не везло вплоть до полудня второго дня, когда я посетил серебряника в Вестминстере, за много миль от Лаймхауса. Этот джентльмен узнал в пуговице свою работу, и после того, как я представился констеблем, он сообщил, что пуговица была изготовлена по заказу молодого человека по имени Дэйви Гленнон, сына Мидаса Гленнона, чье дело я хорошо знал, поскольку он владел фирмой, поставлявшей смолу корабелам Лаймхауса. Поэтому я посетил усадьбу Гленнонов, и после некоторого недопонимания со стороны дворецкого у входа, меня, наконец, сопроводили к Дэйви, который только что вернулся с полуденной прогулки по своему замечательному парку.

Молодой Гленнон держался так, как и следовало ожидать от бездельника, чей отец сколотил состояние и планировал, что его сын начнет заниматься делами только после его смерти. Короче говоря, и сноб, и осел. Но был ли он убийцей? Это был худощавый молодой человек лет двадцати пяти. С маленькими руками. Судя по первому впечатлению, он не был способен приложить достаточно сил, чтобы сломать кости пальцев, даже с помощью подходящих кусачек. Нет, я понял, что он точно не моя добыча… и все же, должна была быть какая-то связь. Когда я объяснил ему, зачем пришел, и показал пуговицу, он вспомнил, что несколько месяцев назад играл в клубе «Гринхоллс» в Лаймхаусе — одном из многих клубов, которые он посещал еженедельно и в которых проигрывал значительную часть отцовских денег, — и в какой-то момент, оставшись без денег, поставил на кон серебряные пуговицы. И быстро их проиграл. Кому, спросил я.

Он заявил, что не знает имени этого человека, но несколько раз видел его в «Гринхоллс». Я попросил описать его, и он сказал, что это был высокий элегантный мужчина с крепкими руками. Хорошо одетый. По его мнению, ему было около сорока пяти лет. В глазах его блестел хитрый ум. Мужчина был молчалив и сдержан, а также оказался очень азартным игроком.

Я почувствовал всем своим существом, сердцем и душой — хоть это оказался более пожилой и утонченный человек, чем я подозревал, — что это точно был Билли Резак!

Следующим моим вопросом к Дэйви Гленнону стало: когда будет следующее собрание в «Гринхоллс»? В пятницу вечером, сказал он. Я спросил, не сможет ли он пойти туда со мной и указать на человека, который выиграл серебряные пуговицы, если этот человек, конечно, будет там присутствовать.

Он хотел знать, что ему за это будет, поскольку убийства в Лаймхаусе его не интересовали. Я сказал, что, если этот человек действительно окажется Билли Резаком, я позабочусь о том, чтобы Дэйви был признан героем Лондона как в «Глоуб», так и в «Булавке», и тогда он сможет получить от города какую-нибудь награду — медаль или деньги. Конечно, «Булавка» была способна возвысить его имя до небывалых высот, и Мидас не имел бы к этому никакого отношения. Как я и предполагал, мысль о том, чтобы возвыситься над именем отца, привела его в восторг — так я заручился его согласием.

Можете себе представить мое разочарование, во время встречи в «Гринхоллс» он не увидел за игорным столом того самого человека? Мы оставались на месте до трех часов ночи, тогда была брошена последняя карта и последняя игральная кость. Билли Резак так и не появился.

Самое обидное… он был где-то там. Кажется, он видел, как мы с Дэйви Гленноном встретились у входа в здание. В тот момент он хорошо знал меня по внешнему виду, потому что, я уверен, следил за мной. Он знал, что у меня есть серебряная пуговица. Он точно знал, почему я был там с молодым Гленноном. Он знал, что я приближаюсь к нему. Он знал.

Все это… побудило его ударить меня побольнее, в самое сердце. Возможно, потому, что я прервал его игорный вечер. Возможно, потому, что он почувствовал угрозу своей удаче. Возможно, потому… что он просто не хотел, чтобы я победил.

— Ваша жена? — рискнула спросить Кэтрин.

— Жертва номер тринадцать. Простите… моя трубка.

Да. Это была она. Моя Лора. Как он уговорил ее зайти в тот переулок, когда она возвращалась домой с работы в «Брикстоне», ума не приложу! Это была не пустынная улица, и еще не совсем стемнело. Как? Это мучило меня. Может, он просто окликнул ее, сказав, что у него есть новости от меня? Его лицо было скрыто в тени, или она его видела? Мог ли он просто сказать: «Идите сюда! С Джоном случился несчастный случай!» — и в тот момент она забыла об осторожности, хотя я ее предупреждал? Что ее туда потянуло? И почему я не встретил ее и не проводил до дома, ведь мы жили всего в нескольких кварталах от брикстонской фабрики канатов? Я же делал это в прошлом. Почему не в тот день? Потому что в тот день — в следующую пятницу после моей предыдущей вылазки — я снова наблюдал за дверью клуба «Гринхоллс» вместе с молодым Гленноном, ожидая прибытия игроков. Как убийца, должно быть, и предвидел.

Игра. Вот чем все это было для него, дамы. Просто игра.

— А потом? — спросила Кэтрин, когда Джон Кент погрузился в раздумья и снова принялся раскуривать трубку. — Что было дальше?

— Ах. Дальше. Дальше было… то, что, я уверен, он планировал сделать со мной с самого начала, ибо я слишком близко подобрался к нему. Он чувствовал это. А еще… я мешал ему посещать «Гринхоллс», и, думаю, это усилило его желание прикончить меня. Я все время был настороже — знал, что он наблюдает за моими действиями и ждет удобного случая.

Прошел месяц. Потом еще один. Каждую пятницу вечером я дежурил у «Гринхоллс», хотя молодой Гленнон уже покинул меня. Я рассчитывал, что смогу узнать этого человека по описанию и видел четверых, которые могли бы подойти. Но в глубине души я знал, что Билли Резак не предстанет передо мной так легко, и четверо мужчин, которых я выделил, хоть и не были ангелами, но все они жили далеко за пределами Лаймхауса, а один — так и вовсе был очень приличным членом парламента. Я был твердо уверен, что Резак живет в Лаймхаусе, по-другому и быть не могло, просто потому, что он знал обо мне и знал то, что я опрашивал местных.

Я всегда был начеку, когда делал обход. Когда же я возвращался в свой домик на Нерроу-стрит, тот, что в тени высоких мачт, я порядком снижал бдительность. Это случилось как раз перед петушиным криком утром четырнадцатого октября 1696 года. Я отпер дверь и вошел в дом, держа перед собой лампу. Усталость буквально валила меня с ног, и, возможно, поэтому я был вял и телом, и разумом. В любом случае, я учуял его прежде, чем он ударил меня сзади. От него исходил запах лекарств… нет… не то… запах хищного зверя. Наверное, у него пот выступил от предвкушения.

Я очнулся в полумраке собственной кухни, где мы с Лорой так часто ужинали. Моя лампа констебля все еще горела и стояла на полке. Я был привязан веревками к кухонному столу за талию и бедра. Мои руки были раскинуты в стороны и привязаны за запястья, так что ладони оказались полностью открыты. Кусок ткани торчал у меня изо рта. Я не мог закричать. Странно, однако, на чем останавливаются мысли в такой момент. Помню, я страшно разозлился, потому что почувствовал холодный сквозняк из разбитого окна, того, что в дальнем углу комнаты, и подумал, сколько же будет стоить отремонтировать его до наступления зимы.

Ну, в тот момент я на самом деле наполовину обезумел.

И вдруг… он предстал передо мною, вышагивая из стороны в сторону в конусе света.

Я смог немного приподнять голову и получше его рассмотреть. В его правой руке что-то поблескивало. Одет он был весьма изысканно: в серый костюм, рубашку с оборками и черный галстук. Я подумал: да… это и есть убийца! Он был весь из себя такой денди — вот почему ему удавалось заманивать своих жертв в переулки, и вот почему он носил серебряные запонки. Даже в его манере ходьбы, в этих плавных движениях и легкой поступи, было нечто аристократичное. Возможно, когда-то он был спортсменом. Видите ли, я продолжал изучать его, рассматривать, но в то же время у меня в голове звенела мысль, что игра подходила к концу, и я проиграл.

Но такова уж человеческая натура, дамы, и я продолжал цепляться за надежду, что как-нибудь выберусь оттуда. Пот градом катился у меня по лицу, а сердце колотилось, как угорелое, но какая-то часть меня оставалась спокойной. Бдительный. Эта часть думала о том, как бы, в буквальном смысле, изменить ход игры, отнять ведущую роль у этого монстра, и отомстить ему не только за мою жену, но и за всех моих умерщвленных подопечных.

Он склонился надо мной.

Как я уже сказал, на нем был серый капюшон с прорезями для глаз. Он провел кончиками своих металлических кусачек по моим щекам. Помню, в тот момент я подумал о том, как они сияют чистотой, хотя столько повидали.

Джон, — сказал он, и я никогда не забуду шелковистый тембр его голоса, как будто со мной говорил сам смертельный холод, — вот и конец. — Он щелкнул кусачками у меня перед глазами. — С какой руки нам начать?

Я пытался сопротивляться, пытался опрокинуть стол, но он ударил меня в грудь, и из меня вышел весь воздух. Когда он подошел к моей правой руке, я сжал ее в кулак. Он снова ударил меня со всей силы, и я почувствовал, как кусачки сомкнулись на моем пальце.

Как описать ту боль? Разница состояла в том, что другие жертвы были мертвы или уже умирали, когда он с ними это проделывал. Разве за это можно быть благодарным? Я услышал скрежет лезвий о кость, и то, как она хрустнула… а потом мою руку обдало леденящим холодом, и холод этот распространился по всей руке до самого плеча.

Убийца действовал быстро, я бы даже сказал, очень быстро для Билли Резака. Второй палец исчез прежде, чем я ощутил лезвия… и, как бы то ни было, в тот момент Господь милосердный притупил мои чувства, и блаженный сон сменил кошмар наяву.

Билли Резак, должно быть, почувствовал, что сознание покинуло меня, потому что далее он с помощью своих кусачек сорвал большую часть плоти с моего следующего пальца, прежде чем, наконец, добрался до кости. Все мое тело содрогнулось. Я намочил штаны. Не очень прилично упоминать об этом, но это правда. Потом я услышал, как он ахнул-то ли от удовольствия, то ли от еще более низменного экстаза, — и отнял палец. Как я и сказал… зверь.

Кусачки сомкнулись на моем большом пальце. Я до сих пор чувствую тот их укус, особенно очень часто в момент пробуждения.

Но тут раздался стук в заднюю дверь, меньше чем в пяти футах от того места, где Резак измывался надо мной.

— Джон? — позвала Дорин. — Джон, ты…

Я услышал ее крик и понял, что она заглянула в комнату через разбитое окно. Конечно, она увидела, что происходит, и снова закричала. Большой палец, хотя и сильно порезанный, остался цел. Кажется, я видел, как убийца поднял нож, чтобы пронзить им мое сердце, но Дорин закричала еще раз, и он отказался от попытки убийства, чтобы успеть сбежать через парадный вход. Я слышал крики. Кто-то еще увидел его на улице. Потом я потерял сознание.

Так уж вышло, что Дорин приходила ко мне каждые несколько дней, чтобы приготовить мне поесть, зная, во сколько я обычно прихожу домой. Она была — и все еще является — доброй вдовой немного старше меня, с которой я познакомился в церкви. В какой-то степени, она так же страдала от одиночества, как и я. Ее визиты не были регулярными, поэтому, если Резак и следил за моим домом, он, скорее всего, не видел, что она ко мне ходит. Благодаря этому, моя рука и моя жизнь были спасены.

После случившегося судья Арчер лично приказал, чтобы Лаймхаус наводнила армия офицеров, которым было вверено разыскать это чудовище. Мало того, что у «Гринхоллс» была организована засада, и Дэйви Гленнона заставляли каждую пятницу вечером ходить туда с констеблем, выдававшим себя за обычного игрока, так еще были собраны досье на всех, кто когда-либо бросал кости или сдавал карты в этом заведении. Судья Арчер — хороший человек — послал художника к молодому Гленнону, чтобы тот нарисовал портрет Билли Резака по его описанию… но, понимаете, к тому времени память его потускнела, и он не смог ответить на самые простые вопросы. Была ли челюсть большой или маленькой? Острые скулы или полные щеки? Высокий лоб или низкий? Цвет глаз? Цвет волос? Ну, темноволосый и темноглазый — вот и все, что от него смогли добиться. Не так уж и много.

И, как и следовало ожидать, Билли Резак исчез. Больше не было убийств с отрезанными пальцами. Я рассудил, что он переехал из Лаймхауса в какой-нибудь другой город Англии, в какое-нибудь местечко со множеством окрестных деревушек, где он мог бы начать все сначала, если бы захотел. На этом история и закончилась, пока я не получил письмо из Нью-Йорка.

Как я мог на него не ответить? Знать, что он здесь… знать, на что он способен. Просто знать… Я не мог закрыть на это глаза. Понимаете?

Кэтрин ответила после минуты раздумий.

— Я понимаю то, что этот человек может никогда не открыться вам, поскольку заставил вас пересечь Атлантику. Вы говорите, он игрок. Допустим. Я думаю, он уже считает себя победителем, просто дав вам знать, что он все еще где-то «здесь», поблизости. Поэтому я очень сомневаюсь, что он когда-нибудь войдет в эту дверь, за которой вы так страстно наблюдаете.

— Не согласен, — качнул головой бледный курильщик, выпустив в ее сторону облако дыма. — Он покажется, и я буду его ждать.


Глава третья


Кэтрин и Минкс остались за столом с Джоном Кентом, заказав еще бокал вина и еще одну кружку эля. Время шло под аккомпанемент гитерны Салли Алмонд. Вскоре унесли последнюю тарелку, и зал покинул последний клиент. Поленья в камине дотлевали, превратившись в красные угли.

Когда Салли подошла к столу — Кэтрин предположила, что она пришла узнать, как продвигается вечер — ее немой вопрос был встречен одним словом, изреченным мадам Герральд:

— Позже.

Снаружи, на Нассо-стрит все еще стелился густой туман. Он медленно проплывал по улице, словно рыщущий бесплотный дух, завитками обвивавшийся вокруг крыш и дымоходов.

Мистер Кент рассказал, что снял комнату в пансионате Мэри Беловер через дорогу с окнами, выходящими на таверну Салли Алмонд. Таким образом он мог наблюдать за этим заведением и днем. Он также сказал, что определенно вернется сюда и следующим вечером, чтобы отужинать здесь снова. Затем он пожелал им спокойной ночи и отправился в путь. Вскоре его одинокую фигуру поглотил туман.


***

Минкс шла с Кэтрин по Нассо-стрит в сторону Док-Хауз-Инн, где располагались покои мадам Герральд. Пусть час был уже поздним, но далеко не все жители города разошлись по домам — для многих ночь продолжалась. Пожалуй, молодой Нью-Йорк стремился стать таким же неусыпным, как и Лондон. Самые непоседливые его жители не покидали таверн — даже самых дешевых — до предрассветного часа, когда крайняя стадия опьянения совпадала с последним делением свечных часов.

За стеклами домов горели свечи, мимо проезжали редкие экипажи, то тут, то там раздавались крики, откуда-то доносился лай собак, случайные голоса заходились в спорах и поднимались до невообразимых высот, чтобы вскоре умолкнуть снова. Музыка, смех, звуки скрипки — все это, как в калейдоскопе, сменяло друг друга. Город неустанно трудился над тем, чтобы быть городом.

Кэтрин поплотнее запахнула воротник своего черного бархатного пальто, потому что слишком отчетливо представила себе, как Джону Кенту отрубают пальцы. Этот образ никак не желал покидать ее воображение.

— Мне кажется, — обратилась она к Минкс, пока они продолжали двигаться на юг, — что единственный способ решить проблему Салли Алмонд — это решить проблему Джона Кента. Мы должны выяснить все о личности мистера Резака. Что ты об этом думаешь?

— Нет никаких доказательств того, что этот человек и в самом деле здесь, — ответила Минкс. — Да, письмо было отправлено из Нью-Йорка. Но это не значит, что он здесь живет. Он запросто мог прибыть сюда на пакетботе из Филадельфии или из Бостона. Он может быть где угодно.

— Разумеется. Все это может быть частью игры, которой он, похоже, наслаждается. И все же… большинство аспектов его действий говорит о безумии. Этот человек — это существо — скорее всего, желает закончить начатое. Довести до финала. Фактически, он может быть вынужден закончить его, даже после стольких лет. Как по-твоему, в этом есть смысл?

— Разве что, в самом бессмысленном смысле, — усмехнулась Минкс.

— Да, — отозвалась Кэтрин. — Что ж, посмотрим, как пойдут дела.

— И каков же наш следующий шаг?

— Завтра я нанесу визит Полли Блоссом и расспрошу ее о клиентах. Возможно, кто-то из них проявляет… гм… особый интерес к рукам и пальцам. — Кэтрин одарила Минкс взглядом, говорящим о сомнительном удовольствии подобных забав. — Хоть наше существо, возможно, и не режет в открытую, но не исключено, что оно не прочь поразвлечься подобным способом. А ты, как я полагаю, знаешь почти все местные игорные дома?

Минкс пожала плечами.

— Я даже частенько в них выигрывала.

— И это хорошо. Ты могла бы посетить некоторые из них завтра вечером и поискать… — Кэтрин задумчиво помедлила, — человека, который носит пуговицы на манжетах. Возможно, его привычки в одежде переплыли через океан вместе с ним. В любом случае это станет хорошим началом поисков.

Минкс поднялась вместе с Кэтрин по ступеням Док-Хауз-Инн и пожелала ей доброй ночи. Она дождалась, пока Кэтрин скроется за дверью, и лишь после этого повернулась. Ее собственная обитель — комната над каретником[7], примыкающая к конюшне Тобиаса Вайнкупа — располагалась в четверти мили отсюда к северу от Бродвея.

Она неспешно направилась на север, раздумывая нам тем, чтобы посетить одну из наиболее оживленных таверн или игорных клубов нынче же вечером, так как для нее ночь была порой возможностей. Ложиться спать до двух часов ночи она считала бессмысленной тратой времени.

Она повернула на восток, направившись в сторону сурового — но, для нее, более захватывающего — района, полного таверн, который привлекал бездельников, впервые испачкавших свои ботинки грязью этого острова задолго до того, как все эти здания были построены. Это были ее люди.

Минкс миновала квартал, и тут вдруг услышала мужской голос. Совсем близко:

Подойдите.

Минкс замерла, став в пол-оборота и слегка оглянувшись.

Он стоял там, окутанный туманом. На нем было утепленное черное пальто из фирнота[8] и темная треуголка, надвинутая на лицо так, что черт было не разглядеть. Впрочем, Минкс и без треуголки ничего не рассмотрела бы: ближайшим источником света был желтый светильник на верхнем этаже склада, где кто-то сейчас работал допоздна или же что-то крал.

— Подойдите, — повторил мужчина.

— Сам подходи, — ответила Минкс. Рука ее скользнула к ножу, спрятанному под пальто. Он отступил, и туман тут же поглотил его.

Минкс вытащила нож. Она не боялась. Ножи множество раз спасали ее шкуру, и она прекрасно знала, как с их помощью спустить шкуры с других. Нет, она не боялась, однако волнение все же ощущала. Хотя волнение было не совсем то, напряжение — вот более подходящее слово. И все же внешне Минкс оставалась сосредоточенной и спокойной — такова была ее природа. Она жалела, что сейчас за ее спиной не стена. Здесь, на открытой улице, она была уязвима сразу с нескольких сторон, напасть могли откуда угодно. Ее сердце забилось чаще — не от страха, но от волнующего ощущения опасности. Это чувство очистило ее разум от остатков крепкого яблочного эля, который мог бы замедлить ее реакцию. Теперь она была готова.

Минкс развернулась и направилась в свою любимую таверну — «Петушиный Эль». Там можно было раздобыть крепкий напиток, надышаться табачным дымом, наслушаться брани, достойной мгновенной Божьей кары, и провести время в компании самых отвязных грубиянов Нью-Йорка. Это был ее тип заведения.

Ей померещилось, или это действительно было какое-то движение? Там, справа, в тумане? Определенно, было. Минкс поняла, что за ней следят. Она продолжила путь, но чувства ее обострились. Ее колкий взгляд осматривал окрестности, а рука крепко сжимала рукоять ножа, сделанную из слоновой кости.

Совершенно неожиданно прямо перед ней из тумана вынырнул силуэт. Он все еще был наполовину скрыт мраком ночи, но стоят достаточно близко, чтобы напасть.

Минкс снова остановилась и тихо произнесла:

— Ты мне путь преградил.

— Послушайте меня, мисс Каттер, — ответил он. — У меня нет желания конфликтовать с вами или с мадам Герральд. Эта игра — только для Джона Кента. Мой совет вам и вашей нанимательнице: не вмешивайтесь. Я понятно изъясняюсь?

Голос. Гладкий и шелковистый. Смертельный холод, так, кажется, сказал о нем Джон Кент. Но разве он производил такое впечатление? Пожалуй, нет. Не на нее.

Минкс догадалась, что он следил за ними с Кэтрин с того самого момента, как они покинули таверну Салли Алмонд. Он наблюдал за тем местом, как и Джон Кент.

— Мне понятно другое: я знаю, что ты такое, — ответила Минкс. — Знаю, кто ты. Очень скоро мы разоблачим тебя. Твое время на исходе.

— Ах! — усмехнулся он и выждал довольно долгую паузу. — Да. Время на исходе. Благодарю, что так ясно дали мне это понять. А сейчас вы ведь извините меня, не так ли? — Он вдруг начал отступать.

Минкс не видела смысла в продолжении расспросов, как не видела она его и в развязывании ночной поножовщины. Перспектива вести бой в таком густом тумане вовсе ее не прельщала. Если она была права, у этого человека имелось при себе холодное оружие, и он, очевидно, прекрасно знал, как им пользоваться.

— Доброй ночи, мистер Резак, — пожелала она, но обнаружила, что говорит уже с пустотой.


***

Как раз в тот момент, когда Минкс расположилась за угловым столиком в «Петушином Эле» с кружкой горячего пряного напитка, а ее лезвие демонстративно вонзилось в столешницу, дабы шокировать остальных посетителей, Джон Кент проснулся в своей постели в пансионате Мэри Беловер.

Некоторое время он лежал в темноте, размышляя, что же могло его разбудить. Ему были хорошо знакомы сны о Лоре — о счастливом времени, проведенном ими вместе и об ужасном ощущении, будто он стоит рядом с ней в момент ее смерти, но в то же время не в силах пошевелить даже пальцем, чтобы помочь ей. О, он хорошо знал эти сны, поэтому отлично понимал, что этой ночью его пробудило что-то другое.

В следующий миг он услышал это: небольшой камушек ударился о стекло его окна. За ним последовал другой, пока Джон Кент лежал, борясь с сомнениями в том, на самом ли деле он бодрствует или все еще спит.

Наконец, он поднялся с кровати, подошел к окну, отдернул штору и выглянул наружу.

Туман все еще стелился густым полотном, но по мере того как Джон вглядывался во мрак из окна на верхнем этаже, он начал различать чью-то фигуру, стоявшую на мостовой.

Воображение?

Он подумал, что оно и впрямь разыгралось, пока еще один маленький камушек не врезался в оконное стекло и не отозвался почти музыкальным звоном. Все еще напрягая зрение, мужчина заметил, как фигура подняла руку и изобразила жест, который можно было трактовать единственным образом:

Выходи играть!

Джон Кент отошел от окна. Он затратил мгновение, чтобы ударить по кремню и поджечь трутницу, после чего зажег лампу, имевшуюся в комнате — все эти манипуляции он проделал своей здоровой рукой с впечатляющей быстротой. Стоя в чадящем желтом свете фонаря, мужчина быстро оделся; в качестве последнего штриха он приставил накладные деревянные протезы к правой руке — с единственным здоровым пальцем и искалеченным большим — и надел поверх них перчатку.

Затем он взял пистолет из своей дорожной сумки и, усевшись на кровать, принялся подготавливать его к единственному выстрелу, используя свинцовую дробь, кремень и черный порох из кожаного порохового рожка.

Он не спешил. Он знал, кто вызывает его на улицу, и знал, что время пришло. Его сердце едва билось, но на лице, так похожем на лицо палача, выступила испарина. Во рту пересохло. Момент настал, и он должен был убедиться, что Билли Резак снова не избежит правосудия.

Он поднялся, накинул на плечи длинное черное пальто, обмотал горло темно-зеленым шерстяным шарфом, надел треуголку и убрал пистолет за пояс бриджей с левой стороны. Затем он еще раз выглянул в окно. Фигуры не было видно… но Билли Резак был там! О, да, он ждал его где-то там, и финал их игры неумолимо приближался.

Джон Кент глубоко вздохнул и вышел из комнаты. Спустившись по винтовой лестнице, он окунулся в темную ночь. Некоторое время спустя — примерно, около сорока минут — единственный пистолетный выстрел донесся до слуха нескольких жителей, которые обитали возле заброшенных речных голландских доков, недалеко от Западного округа. Это привело лишь к тому, что несколько фермеров поднялись со своих кроватей и выглянули в окна, но ничего примечательного не увидели. Затем — поскольку большинство людей в городе Нью-Йорке хотели заниматься только своими делами и не вмешиваться в чужие — они вернулись в свои постели и вновь погрузились в сон.


Глава четвертая


— Вот, — сказала Кэтрин Герральд, — его трубка. В настоящее время наша проблема заключается в одном вопросе: где сам курильщик?

Черная трубка Джона Кента действительно лежала на комоде рядом с пачкой табака. Минкс Каттер пересекла комнату, пожелав осмотреть лежавшие на кровати вещи: мешочек со свинцовой дробью, коробочку с кремнями и кожаный рожок.

— Есть еще один вопрос, — сказала она. — Вот инструменты и принадлежности, но где само оружие?

— Вы думаете, с мистером Кентом что-то случилось? — спросила Мэри Беловер держа лампу с тремя свечами, освещавшую комнату. Это была худощавая дама с длинными седыми волосами, острым носом и удивительной способностью использовать сей хоботок, чтобы вынюхивать дела почти всех жителей города, хотя в целом она была миролюбива и дружелюбна. — Когда он уходил вчера поздно вечером, я чуть не спросила его, куда он направляется… но придержала язык и теперь жалею об этом.

Кэтрин кивнула, молча рассматривая инструменты, используемые для зарядки пистолета. Когда Джон Кент не появился в шесть часов у Салли Алмонд, Кэтрин и Минкс заволновались. Когда же пробило восемь, они поняли, что что-то определенно не так, и пришли к мнению, что уже на час как опоздали со своими подозрениями. Под моросящим дождем они пересекли Нассо-стрит и, войдя в пансионат мадам Беловер, услышали рассказ о том, что хозяйка вечером заметила, как кто-то спускается по лестнице — восьмая ступенька сверху всегда издает скрип, от которого у нее мурашки бегут по спине, но ни один плотник в городе, казалось, не может укротить этого зверя. Выглянув из своей двери, она увидела, как мистер Кент уходит. О, она точно уверена, что это был он, потому что знала всех своих постояльцев и могла похвастаться наблюдательностью, а на нем было то милое пальто из фирнота, и еще она заметила ту странную перчатку, которая всегда была на его руке…

— Да, спасибо, Мэри, — прервала ее Кэтрин. — Можно взглянуть на его комнату?

— У мистера Кента неприятности? — спросила Мэри, пока двое решателей проблем осматривали его жилище. — Он был таким тихим и одиноким, но казался порядочным человеком.

Кэтрин подошла к окну, отдернула занавеску и посмотрела вниз, на мокрую мостовую, по которой как раз катила повозка с грузом бочек, направляясь на юг, к докам.

— Мэри? — обратилась она. — Кто-нибудь еще спрашивал о мистере Кенте? Хоть кто-нибудь?

— Нет.

— Кто-нибудь из тех, с кем вы встречались по вопросам бизнеса, спрашивал, как идут ваши дела?

— Многие так делают. Так уж заведено.

— Конечно. Но кто-нибудь из этих людей спрашивал, проживает ли у вас постоялец, который в той или иной степени был бы странным? Просто так, на всякий случай?

— Ну, я так сразу не могу… — Мэри замолчала и стала постукивать указательным пальцем по своему удлиненному подбородку. — Секунду. Это случилось некоторое время назад… да, это было на прошлой неделе. Я зашла в пекарню миссис Кеннеди… помню, это было рано утром. Затем… туда вошел мужчина и заказал дюжину бисквитов, пожелал мне доброго утра и спросил… но это еще ничего не значит!

Кэтрин смотрела, как капли дождя медленно стекают по стеклу.

— И все же, Мэри, это имело место быть. Продолжайте, расскажите все, что помните. И о ком конкретно мы говорим, кому понадобилась эта дюжина бисквитов?

Мэри назвала имя.

Кэтрин осталась стоять у окна, в этом положении лишь половина ее лица была освещена лампой хозяйки пансионата.

— Остальное, пожалуйста.

— Все было так, как вы и сказали. Мы разговорились — просто поболтали ни о чем… знаете ли, так бывает — и он задал именно этот вопрос… или что-то наподобие, с юмором. Он сказал, что из-за своей профессии видит все слабости людей и уверен, что мы с ним разделяем взгляды на человеческую природу. Конечно, я была польщена этим, он казался таким искренним. У меня создалось впечатление, что он меня понимает.

— Конечно, — ответила Кэтрин с легкой улыбкой.

— Так вот… дайте вспомнить поточнее… он спросил, не живет ли у меня кто-нибудь, кого я могла бы назвать странным, так я рассказала ему о руке мистера Кента в перчатке. Это была невинная тема, просто чтобы скоротать время. Какое отношение ко всему этому имеет тот мужчина?

Заговорила Минкс:

— Вы сказали этому джентльмену, какую комнату занимает Джон Кент?

— Нет, не прямо. Но я помню, как он сказал — и все это было сделано в шутливой манере, вы понимаете — что если бы у этого человека было окно, выходящее на Нассо, то он бы остерегался ходить под ним, на случай, если особенность выбрасывания судна на улицу также была частью странной природы моего жильца. Я сказала, что мистер Кент на самом деле живет с той стороны здания, но сообщила ему, чтобы он не боялся, что ситуация с судном находится под строгим контролем и что мистер Кент кажется очень цивилизованным человеком. — Мэри нахмурилась и перевела взгляд с Кэтрин на Минкс и обратно. — Что плохого в шутливом разговоре? Кроме того, он очень помог мне, дал дельный совет, как облегчить боль в коленях, от которой я иногда страдаю.

— Рада это слышать, Мэри, — сказала Кэтрин, отворачиваясь от окна. Она улыбнулась мадам Беловер. — В вашем разговоре не было ничего плохого. Пожалуйста, забудьте, что я спрашивала. — Она еще раз демонстративно оглядела комнату, но их расследование здесь было закончено. — Спасибо, что впустили нас с Минкс. Что касается мистера Кента, то он попросил нас оказать ему небольшую услугу, пока он здесь. Уверена, он где-нибудь объявится. А что касается нас… поскольку мы с Минкс работаем на мистера Кента в пределах своей компетенции, то, пожалуйста, держите при себе, что мы расспрашивали о нем. Это никого не касается. Хорошо?

— Конечно. Но ждать ли мне мистера Кента в ближайшие пару дней? Похоже, он оставил здесь все свои вещи и одежду. Даже оставил свою трубку! Это загадка, не так ли?

— Действительно, — последовал тихий ответ. — Но она, я думаю, будет разгадана очень скоро.

— И кстати, — добавила мадам Беловер, — позвольте поинтересоваться, скоро ли вернется мистер Грейтхауз?

— На это можно лишь надеяться. Но могу вас заверить, что если деньги на пансионат, которые Хадсон оставил вам, иссякнут до его прибытия, я доплачу еще.

— Ах, превосходно! Не подумайте ничего такого, мне просто интересно.

Уже на улице, когда они шли на юг по Нассо-стрит, Кэтрин сказала Минкс:

— А это умно. Ему нужно было только узнать наверняка, что Джон Кент снял комнату с окном на улицу. Тогда ему оставалось только пронаблюдать, какое окно осветится фонарем, как только мистер Кент уйдет от Салли Алмонд. Выходит, Билли Резак выманил его прошлой ночью, и мистер Кент взял с собой заряженный пистолет. Что именно было использовано в качестве приманки, неизвестно, но так как мистер Кент не вернулся, я сомневаюсь, что мы снова увидим нашего бледного курильщика живым. Если только он не лежит где-нибудь раненый, и в этой игре оба игрока оказались выведены из строя. Но я вынуждена признать, исходя из всей истории этого дела, более вероятно, что победителем все же вышел убийца.

— Получается, — мрачно сказала Минкс, — Билли Резак все же одержал верх в этой игре.

Кэтрин остановилась и пристально посмотрела на Минкс, зубы у нее были стиснуты, а в глазах блестели красные угольки.

— Возможно, он и выиграл у Джона Кента, — процедила она, — но теперь в эту игру вовлечены мы… и у нас он пока не выиграл. А теперь давай уйдем с этой мороси, выпьем по чашечке кофе и решим, что делать дальше.

В новом кафе, которое открылось всего две недели назад на Уолл-стрит, Кэтрин и Минкс с удовольствием пили из чашек темный эликсир и наслаждались теплом камина, выстроенного из коричневого кирпича. За столиками сидело довольно много посетителей, большинство из которых были знакомы обеим женщинам, но две работницы агентства «Герральд» целиком погрузились в насущное дело.

— Имя этого джентльмена, — сказала Кэтрин, — было сообщено мне сегодня днем Полли Блоссом. Я решила не упоминать об этом раньше, пока у меня не будет дополнительной информации, но сейчас я расскажу, как было дело.

Она отправилась в розовый дом на Петтикоут-Лейн, где жила Полли Блоссом и где был ее «сад». Сюда джентльмены отваживались прогуливаться и днем, и ночью — в основном ночью, если только кто-то не был пьян или не был возбужден настолько, что мог вызвать панику в обществе, — и тратили деньги на девиц. Все ее «цветы» не были ни особенно красивы, ни молоды, но их опыт имел свои неоспоримые достоинства.

Расположившись в опрятной, благоухающей гостиной вместе с высокой, ширококостной, светловолосой и жизнерадостной Полли, Кэтрин объяснила, что ей нужно, в то время как несколько девушек украдкой их подслушивали.

— Имена клиентов, — начала она за чашкой ромашкового чая, — которые, скажем так, как-то по-особенному относятся к пальцам и рукам.

Полли замерла с чашкой у рта, ее ясные голубые глаза удивленно расширились.

— Прошу прощения?

— Сексуальный интерес к пальцам и рукам, — пояснила Кэтрин, — возможно, странный или даже нелепый. Я считаю, это что-то, что определенно запомнится одной из ваших девушек.

Полли отхлебнула чай и изящно поставила розовую чашку на блюдце.

— Мадам Герральд, не сочтите меня грубой, но это самая странная просьба, которую я слышала за весь прошедший месяц.

— Может быть и странная, но все же это верная линия расследования. Я не могу рассказать вам, зачем мне эта информация. Но вам известно о моей работе и репутации. Кроме того, как я понимаю, у вас были весьма приятные отношения с Мэтью Корбеттом.

— О, милый Мэтью! Я молюсь, чтобы Хадсон Грейтхауз уже нашел его!

— Как и все мы. Но я хочу добавить, что если бы Мэтью был здесь, он сидел бы сейчас рядом со мной, задавая этот вопрос вместо меня. Вы должны знать, что это касается текущего, очень важного дела, которое мы с Минкс Каттер…

— Той самой Минкс! — перебила ее Полли, засмеявшись и сверкнув глазами. — Вот это да!

Кэтрин удержалась от вопроса, что это значит, и продолжила:

— … Мы с Минкс расследуем. Поэтому жизненно необходимо, чтобы я получила эту информацию… если, конечно, она у вас имеется.

Полли задумалась, сделав очередной глоток чая. Она улучила момент и сказала молодой темноволосой девушке, что если та не уберется в своей комнате, то скоро будет жить на улице. Во время этой тирады Кэтрин услышала в ее голосе суровость строгого надсмотрщика, что явно было профессиональной необходимостью. Для Кэтрин должность мадам Блоссом была сродни пастуху кошек.

Когда молодая проститутка удалилась, Полли наклонилась к Кэтрин и тихо сказала:

— Назвать имена моих клиентов означало бы разрушить мой бизнес. Доверие в моем деле — это все. Если станет известно, что я выдаю имена, не только четверть мужчин этого города будут высечены их женами, но и пароходы разбогатеют, доставляя тех же самых мужчин в Филадельфию и Бостон.

— Я и не знала, что в тех городах есть подобные развлечения.

Полли коротко и резко рассмеялась.

— Боже мой! В каком мире вы, должно быть, живете! Будь прокляты квакеры и пуритане, когда дело доходит до денег и потребностей плоти. Где есть желания и деньги… хм, будут заведения, подобные этому, а также оборванцы на улицах, делающие то, что они должны делать, чтобы выжить. Но вы ведь и так все это знаете, вы же не дура.

— Надеюсь, что нет, — отозвалась Кэтрин с приветливой улыбкой. — Теперь… к моему вопросу. У вас есть хоть один такой клиент? Я думаю, он может быть вашим частым гостем.

— У нас есть несколько таких, с, так скажем, диковинными вкусами. Но я не судья, и здесь никто никого не осуждает.

— Замечательная философия. И снова я настаиваю на ответе. Особый интерес — возможно даже одержимость — к рукам и пальцам. Ну же, назовите имя.

Глаза Полли сузились.

— Ну что ж. Может, у меня есть такая информация, а может, и нет. Сколько вы готовы за нее заплатить?

Кэтрин и так знала, что дело дойдет до кошелька. После небольших торгов они сошлись на шести фунтах — почти вполовину меньше тех десяти, что просила хозяйка борделя.

Полли назвала имя.

— Он не женат, — добавила она, — так что, если это выйдет наружу, по крайней мере, его не высмеет и не опозорит разъяренная женщина. Но это же не выйдет наружу, не так ли?

— Нет, конечно. Расскажите поподробнее, пожалуйста, в чем именно его интерес?

— Кажется, — полушепотом сообщила Кэтрин Минкс, когда они сидели за столом с чашками кофе, — наш джентльмен любит использовать свои пальцы и даже всю руку — обе руки — в сексуальных актах, которые, я думаю, могли бы напугать самого Дьявола. Может быть, я старомодна, а может быть, и стара, но я воспитана определенным образом. Подобные вещи… ну, они оказались настолько экстремальны, что пугали молодую проститутку, которую он любил посещать. Она ушла несколько месяцев назад, уехала куда-то на север. — Сильный дождь барабанил по крыше и шипел в камине. — В дополнение к этой довольно грязной истории, — сказала Кэтрин с таким видом, словно откусила горький лимон, — наш джентльмен заплатил девушке, чтобы она оказала ему такую же услугу.

Внезапный смех Минкс был таким громким, что Кэтрин испугалась, как бы другие посетители не подумали, что у нее случился припадок. От неожиданности чашки у полдюжины посетителей полетели на пол.

— Простите, — сказала Минкс, когда смогла говорить. Она вытерла с глаз слезы веселья. — Я только представила себе все это.

— Мои фантазии о таких извращениях не заканчиваются бурным весельем. — Кэтрин допила свой кофе и, задумавшись, уставилась в пустую чашку. — Черт, — пробормотала она, наконец. — Может, я действительно стара.

После долгой паузы, заполненной размышлениями на эту тему, она выпрямилась и продолжила:

— Твоя задача на завтра — обойти всех владельцев конюшен. Начни с Тобиаса Вайнкупа. Разузнай, есть ли у нашего джентльмена привычка брать напрокат лошадь и гулять несколько дней. Возможно, они захотят узнать, зачем это тебе. Скажи, что это официальное дело. Я дам тебе несколько фунтов, чтобы ты наверняка получила ответы, так как деньги — самое лучшее средство по развязыванию языков. Кроме того, я хотела бы знать, является ли наш джентльмен постоянным посетителем какого-либо игорного клуба. Можешь и это разведать?

— Конечно. Их всего четыре. Я могу попросить Реджи это выяснить.

Кэтрин кивнула. Реджи — Кэтрин не знала его фамилии и не спрашивала о ней — был связным Минкс в неблагополучных кварталах города. Как она заручилась доверием и помощью человека, который, очевидно, был наполовину вором, наполовину бродягой, а наполовину Мистером, у которого повсюду имелись глаза и уши, было исключительным делом самой Минкс. Надо признать, что наем решателя проблем с особыми талантами мисс Каттер имел определенные веские преимущества.

— Если твой Реджи узнает, что наш джентльмен является членом всех четырех клубов, — подвела итог Кэтрин, — и мы убедимся, что он имеет обыкновение совершать путешествия в течение нескольких дней, то, может быть, настало время нам нанести визит этому самому человеку. И это будет решающий шаг. Что ж, поживем — увидим.


***

Было уже начало пятого утра, когда Минкс улеглась в постель. Некоторое время спустя ее разбудил не стук дождя по крыше, а запах горящего табака.

Она села и увидела в дальнем углу комнаты слабое свечение.

Прямо у нее на глазах оно немного усилилось. В его слегка пульсирующем свете она увидела размытое изображение бледного лица мужчины, вокруг которого клубился дым. Оно не обладало ни формой, ни обликом, просто дымящаяся трубка и дымовая завеса в углу. Мираж продержался несколько секунд, а потом исчез.

Девушка уставилась в темноту.

— Мы его поймаем, — сообщила она призраку, если там вообще что-то было. Потому что ей пришло в голову, что ее встреча с Билли Резаком в тумане ускорила темп игры и заставила убийцу выманить Джона Кента на улицу, увести его туда, где игра могла бы однозначно закончиться в пользу Резака.

Твое время на исходе, — сказала она человеку в тумане.

Да, — ответил он. — Время на исходе. Благодарю, что так ясно дали мне это понять. А сейчас вы ведь извините меня, не так ли?

И вместо того, чтобы прямо там, на месте, разобраться со сложившейся ситуацией, Минкс отправилась в таверну выпить, в то время как Билли Резак пошел к пансионату Мэри Беловер. Если Джон Кент действительно умер, была его смерть быстрой или медленной? Как бы там ни было, Минкс чувствовала себя виноватой в том, что пришпорила Резака. Она должна была хотя бы последовать за ним… надо было что-то сделать… что угодно… и этой ночью Джон Кент, возможно, был бы жив.

— Мы его поймаем, — уверенно повторила она.

Минкс откинулась на подушку, но не успела она снова заснуть, как дождь прекратился, и на горизонте забрезжил рассвет.


Глава пятая


Вышло так, что наутро через несколько дней после обсуждения стратегии Кэтрин и Минкс подошли к небольшому хорошо сохранившемуся белокаменному дому с зелеными ставнями, где Уильям-стрит начинала изгибаться и уходить вверх, к большим поместьям на Голден-Хилл.

Погода была переменчивой: в одно мгновение ярко светило солнце, а уже в следующую минуту небо застилали густые дождевые облака. Кэтрин и Минкс поднялись по четырем ступенькам к входной двери и отметили, что дверной молоточек был выполнен в форме небольшой медной руки. Кэтрин постучала, и они замерли в ожидании. Ветер кружил вокруг них, дергая их за полы пальто и грозясь сорвать с них шляпки.

Никакого ответа не последовало. Кэтрин вновь воспользовалась медной рукой — на этот раз более настойчиво. Наконец, из-за двери донесся мужской голос:

— Я никого сегодня не принимаю!

— Наше дело не терпит отлагательств, — сказала Кэтрин. — Мы не можем ждать.

— Кто вы?

Она представила себя и Минкс, хотя догадывалась, что он уже и так знал, кого принесло к его двери этим утром.

— Мне нездоровится. Если вы больны, пожалуйста, обратитесь в Государственную Больницу.

— Да, мы понимаем, что вы не совсем здоровы, — сказала Кэтрин. — Мы уже побывали в больнице.

Их визит закончился тем, что один из двух новых врачей, прибывших в течение последних нескольких месяцев, поведал им о джентльмене, который несколько дней назад прислал посыльного с сообщением, что заболел и собирается взять короткий отпуск. И Кэтрин, и Минкс прекрасно знали, что это время совпадает с тем утром, когда Джона Кента выманили из его комнаты.

— Пожалуйста, уходите, — простонал мужчина. Губы Минкс сжались в тонкую линию. Голос говорившего был слабым, но звучавшие в нем нотки не просто так казались ей знакомыми: именно их она слышала тогда, ночью, в тумане.

— Мы не уйдем, — ответила Кэтрин. — Откройте дверь, доктор. Или вместо доктора Куэйла Полливера мне стоит обращаться к вам, как к Билли Резаку?

Наступила тишина. Затем:

— Что за бессмыслицу вы несете, женщина? — На этом моменте голос мужчины взлетел почти до фальцета.

— Мне кажется, победитель любой игры находит удовлетворение в созерцании лиц своих поверженных врагов. Итак, я вновь прошу вас: откройте дверь.

Они ждали. Пронизывающие порывы ветра продолжали трепать их одежду.

В следующее мгновение они услышали щелчок задвижки.

Дверь открылась.

— Говорите, в чем дело, и уходите, — резко бросил доктор.

Они прошли мимо него в со вкусом обставленную гостиную. Дверь за посетительницами закрылась и снова была заперта.

— Ах! — воскликнула Кэтрин. — Минкс, ты тоже чувствуешь запах лекарств?

— Я лечу здесь пациентов, — буркнул Полливер. — С чего бы этому запаху не присутствовать?

— Конечно-конечно, вполне резонно. В любой больнице или кабинете врача будет подобный запах. Я полагаю, это одно из тех средств, что намертво впитываются в одежду.

Минкс знала, к чему клонит Кэтрин. Когда мистер Кент вспоминал нападение Билли Резака, он сказал, что от него исходил запах лекарств… нет… не то… запах хищного зверя. Наверное, у него пот выступил от предвкушения.

Однако в своем первом предположении Джон Кент оказался прав. Это действительно был запах лекарств, пропитавший одежду убийцы.

— Я предложил бы вам снять ваши пальто и шляпки, — сказал доктор, — но надеюсь, что вы не задержитесь надолго. Я едва встал с постели.

И впрямь, он был одет в сине-желтый домашний халат длиной до лодыжек. Лицо его было серым, а под глазами пролегли глубокие темные круги. Тем не менее, он обладал высокой и статной фигурой. Это был мужчина лет пятидесяти с широкими плечами и благородным красивым профилем.Волосы у него были темно-каштановыми, и лишь чуб легонько припорошила седина. В желтом свете лампы гостиной была видна испарина, блестевшая на его лице.

Кэтрин улыбнулась.

— Я полагаю, сейчас именно тот случай, когда врач вынужден лечить себя сам? Минкс, этот запах такой сильный, потому что доктор Полливер лечит себя от… должно быть, от огнестрельной раны? Это ведь Джон Кент стрелял в вас? Рана, похоже, не смертельная. Мягкие ткани — на ноге или, возможно, в боку. Но она, несомненно, доставляет вам много боли. И вам, разумеется, не хотелось бы, чтобы ее увидели другие врачи.

Полливер хрипло рассмеялся, хотя его темно-карие глаза не выказывали ни намека на веселье.

— Вы лишились рассудка? Кто такой Джон Кент?

— Вопрос, который я хотела бы задать вам, звучит иначе: где сейчас Джон Кент? И будет ли когда-либо найдено его тело?

— По вам плачет бедлам[9], мадам.

Теперь настала очередь Кэтрин смеяться. Она прошла мимо Минкс, разглядывая различные предметы в гостиной. Помещение изобиловало восхитительными изделиями из керамики, на стенах висело несколько достойных написанных маслом картин и… на самом видном месте стояла скелетообразная рука, соединенная воедино проволокой — на маленьком постаменте под стеклянным куполом.

— Вы действительно доктор? — спросила она.

— Разумеется. Вас не было здесь в то время, но вы должны знать, что именно я выхаживал Мэтью Корбетта, когда он имел несчастье попасть в тот пожар. Хотя все случившееся тогда было немного странным, но могу вас заверить, что до сих пор я был весьма успешен в своей профессии.

— В какой профессии, сэр? Врачевателя или убийцы?

— У нее всегда так плохо с головой? — обратился Полливер к Минкс.

— Мы знаем, кто ты, — ответила Минкс. Она подошла к нему ближе, и, в конце концов, между ними осталось всего лишь несколько футов. Полливер сделал шаг назад, но остановился, поскольку даже этот один-единственный шаг заставил его вздрогнуть от боли и поморщиться. Минкс меж тем продолжала: — Мы знаем о поездках, которые ты предпринимал. Четыре или пять дней каждые два-три месяца. Ты явно предпочитаешь в своих делах стабильность. Нам все известно.

Полливер уставился на Минкс. Она видела, как меняется выражение его глаз. Что-то в его лице как будто обострилось. Глаза, казалось, впали, а кости начали торчать, словно маленькие лезвия,жаждущие прорезать себе путь наружу. Он приподнял небритый подбородок, и улыбка расползлась по устрашающему разрезу его рта.

Это длилось в течение одного удара сердца, а затем исчезло.

— Я лечу пациентов, — тихо пробормотал он. — Во многих городах и поселениях, не только здесь. Помимо этого я еще помогаю и другим докторам из других городов. Я очень востребован. Моя специальность…

— Отрезать пальцы? — перебила Кэтрин.

— Хирургия, — ответил он. Лицо его ничего не выражало. — А теперь я ослаблен своим плохим состоянием. На меня весьма сильно влияет погода… только и всего. А теперь прошу извинить: я должен вернуться в постель, а вам обеим пора покинуть мой дом. — Он прошел мимо Минкс и направился к двери. Обе женщины заметили, что он прижимает руку к левому боку.

— Ваша проститутка у мадам Блоссом, — заговорила Кэтрин, так и не сдвинувшись с места. — Ее звали Миранда, верно? Какие игры! Расскажите, какое удовольствие вы получаете от этого?

Полливер замер, потянувшись к задвижке. Он обернулся к Кэтрин и взглянул на нее со слабой улыбкой, но в глазах его читалась неприкрытая угроза.

— Мне хотелось бы знать, — спокойно продолжила Кэтрин, — что побудило человека, получившего такое образование и умеющего лечить людей, — она помедлила, — стать Билли Резаком. — Костяшки ее пальцев постучали по стеклянному куполу, под которым экспонировалась скелетообразная рука. — Быть таким целеустремленным в этом своем увлечении, я бы даже сказала, одержимым. Убивать несчастных столь изощренным способом, а их пальцы присваивать как некий трофей, оставляя искалеченные конечности в виде визитной карточки. Это и есть то, что вами движет? Могу ли я позволить себе фамильярность и называть вас Билли? — Она приблизилась к нему на шаг, не дожидаясь ответа, который и не требовался вовсе. — Что-то в вашем прошлом, я полагаю, сильно на вас повлияло. Случай, который заставил вас желать одновременно врачевать и уничтожать жизни. Некоторые специалисты… думаю, они могли бы назвать это изломом личности. Искаженное воспоминание о руке матери или отца? Возможно, толчком послужила рука священника? Рука проститутки, когда вы были ребенком? Поднятая на вас рука в ярости, которую вы никогда не сможете ни забыть, ни простить? Или вы просто родились таким — двуликим? И, правда, что эти две части вас уживаются в одном теле, а разум ваш настолько искусен, что преуспевает как в исцелении, так и в жажде убийства? Так каков ответ, Билли? Прежде чем мы уйдем, я должна знать.

— Ха! — только и выдавил доктор. Этот возглас прозвучал, как задушенный смешок висельника. Он переводил взгляд с одной женщины на другую, и если бы ненависть обладала физической силой, они обе были бы уже изорваны ею в клочья.

— Вы ничего не знаете, — прошептал он. — Поверженные враги? Как же! Это решенная участь вас всех. Как и его. Было чрезвычайно глупо с его стороны приехать сюда, на мою территорию. Там — он почти сцапал меня. Я знал, это было лишь вопросом времени. Но здесь — совсем другая игра. О, его глупость стоила ему жизни! И его высокомерие… он думал, что может просто заявиться сюда и убить меня. Нет-нет, этого никогда не будет.

— Вот он, — обратилась Кэтрин к Минкс. — Посмотри на него. Тебя от этого зрелища может стошнить, когда выберемся наружу. — Она приподняла стеклянный купол и провела пальцами по костям скелетообразной руки. — Джон Кент совершил ошибку, пытаясь разыскать вас в низах, в то время как ему нужно было смотреть выше. Он никогда не подумал бы, что Билли Резак — доктор. Полагаю, вы также были врачом в районе Лаймхаус?

— В Шадуэлле[10].

— Что располагается аккурат рядом с Лаймхаусом, не так ли? Поэтому у вас были пациенты, которые жили в Лаймхаусе и могли рассказать вам все, что вы хотели знать. О, это очаровательный способ добывать информацию.

— Наша беседа окончена, — отрезал он.

— Я сомневаюсь, что состояние вашего здоровья позволит попросту вышвырнуть нас отсюда. И, полагаю, вы также не станете привлекать констебля, чтобы избавиться от нашего присутствия. — Кэтрин одарила его улыбкой, в которой читалась опасность. Она вернула стеклянный купол на место. — Наше дело против вас не будет закрыто, — заверила она, — пока вы не предстанете перед судом. По моему личному мнению, вас следует казнить, как бешеного уличного пса. Но, полагаю, придется обойтись публичным повешением.

— Какие жестокие мечты! — ответил Полливер с издевательской улыбкой. Миг спустя она наполнилась злобой. — Вы не убийца, мадам Герральд. А еще… вы никак не можете связать меня с Джоном Кентом. Как вы уже поняли, игра окончена. В моем случае петля для повешения навсегда останется лежать в ящике. Разве я не прав? У вас есть доказательства? Любые, кроме очень смелых домыслов. Ведь без них ни один суд в этом городе — и в этих колониях — не потратит и секунды на рассмотрение моего дела.

Ни Кэтрин, ни Минкс не проронили ни слова.

— Полагаю, ответ — нет. — Полливер, наконец, открыл дверь и отворил ее настежь навстречу ветру. — Убирайтесь, — приказал он.

Кэтрин еще какое-то время стояла без движения, а затем жестом попросила Минкс следовать за ней. Когда они проходили мимо Полливера, доктор сказал:

— Боюсь, что в будущем я не смогу оказывать медицинские услуги кому-либо из вас, так как вы обо мне не лучшего мнения. Но эти новые молодые врачи чрезвычайно эффективны, так что будьте уверены, ваше здоровье вне опасности. — Он рассмеялся. — Подумать только! Обвинить доктора, вроде меня, в том, что он — сумасшедший убийца! Какая нелепость!

После этого он шумно захлопнул дверь за их спинами.


Глава шестая


Ноябрь превратился в декабрь, а декабрь — в январь.

С надеждой ожидая возвращения Хадсона Грейтхауза с Мэтью и Берри Григсби, Кэтрин и Минкс меж тем не испытывали недостатка в проблемах, с которыми к ним спешили встревоженные, а иногда и напуганные клиенты. Был случай с демоническим скрипачом; странное происшествие с двуглавым псом; спасение похищенного ребенка Шунмаахеров от речных пиратов капитана Баллама — и это только некоторые из дел. Среди всей этой кутерьмы особо запомнилась смертельная схватка с капитаном Балламом, которая убедила Кэтрин, что женщина с ножом управляется гораздо лучше, чем мужчина.

Время шло, минул и январь.

В последнюю неделю месяца пакетбот «Джордж Ходел» причалил к Филадельфийской пристани, завершив свое путешествие из Нью-Йорка через юг. Среди пассажиров, сошедших на берег под порывами падающего снега, был высокий элегантный мужчина в длинном коричневом пальто с темным меховым воротником. Голову его украшала черная треуголка с желтой лентой. Весь его багаж состоял из кожаной сумки — судя по внешнему виду, хорошо сшитой и дорогой.

В своих крепких сапогах из телячьей кожи он прошагал по шумному району гавани и в нескольких кварталах от нее снял комнату в отеле, который носил название «Герб Бэнкрофтов». Немного отдохнув в своем просторном номере, он привел себя в порядок: побрился и принял горячую ванну внизу, в одной из керамических ванн, предназначенных для привилегированных жильцов. Затем он переоделся в свежую одежду, надел пальто, треуголку, сапоги и яркий белый галстук. В конце всех этих тщательных приготовлений из дорогой сумки были извлечены: нож с крючковатым лезвием, пара недавно заточенных кусачек и маленький кожаный мешочек. Все эти принадлежности обрели место в потайных карманах пальто, после чего постоялец покинул свою комнату.

Всякий, кто пристально вгляделся бы в его лицо, увидел, что мужчина очень возбужден, потому что прошло слишком много времени, и внутренняя тяга в нем неуклонно росла.

Но никто не обратил на него внимание.

В то время как падал снег, пока жители Филадельфии спешили мимо него по своим делам, пока повозки и экипажи, запряженные лошадьми, носились взад и вперед по длинным прямым улицам, он остановился в таверне под названием «Серая Лошадь», чтобы насладиться ранним ужином, поскольку сумерки еще не наступили. В этом довольно приличном заведении словоохотливое обслуживание — работавший за стойкой парень за пару звонких монет рассказал все, что необходимо — отправило его на юг, по пути туда он бодро и решительно шагал по снегу.

Желанная цель уже маячила на горизонте, и он решительно к ней двигался.

Это была довольно долгая прогулка, так как в этом квакерском городе развлечения, которые он искал, располагались в районе, носящем прозвище «Район дурных ветров». Но его цель, так или иначе, была там, и он тоже должен был быть там. Так диктовала внутренняя тяга.

На юге город терял лоск. Статные дома сменялись покосившимися, даже бледное небо и падающий снег казались запятнанными. Когда он добрался до района теснившихся лачуг, кособоких крыш, разбитых окон и безликих фигур, жавшихся вокруг открытых костров или украдкой перебегающих из переулка в переулок, солнце начало клониться к закату.

Несмотря на сильную тягу, путешественник решил выпить еще и в темном помещении «Мшистого Дуба» насладился чашкой сидра, некоторое время понаблюдав за игрой в кости. Его так и подмывало присоединиться к игрокам, потому что он любил подобные игры и обычно был в них удачлив, но сумерки сгущались, а ему еще предстояла долгая прогулка до «Герба Бэнкрофтов» и вторая горячая ванна, чтобы смыть всю эту грязь.

Еще одна порция вопросов бармену и еще несколько монет отправили его на юго-запад, где стояли грубые лачуги, утопающие во мраке. На пути туда ему стали попадаться женщины и мужчины, слонявшиеся без дела — те, кто, как он предполагал, уже имели пестрые послужные списки в качестве рабов по удовлетворению самых низших человеческих потребностей. Некоторые из них свистели ему и всячески привлекали к себе внимание. Но он не сбавил шаг, снег падал ему на треуголку, на плечи и хрустел под сапогами.

Тяга. Теперь она стала практически выносимой. Но скоро она исчезнет.

Через квартал от себя к юго-западу, почти на самом краю города, он увидел стройную женскую фигуру в том, что можно было бы только с натяжкой назвать пальто — вещь до невозможного была рваной и грязной. Образ дополняла растянутая печальная шерстяная шапка. В сгущающихся сумерках он приблизился к девушке и, когда она посмотрела на него, увидел, что она не так уж и непривлекательна: лицо ее было рябым, а бровь рассечена шрамом. На вид ей было лет четырнадцать.

Идеально.

— У меня есть деньги, — сказал он.

Она отрешенно смотрела на него, на ее лице не мелькнуло ни единой эмоции: видимо, она каким-то образом научилась их притуплять.

— Вон тот переулок, — указал он и одарил ее своей лучшей улыбкой. — Пойдем, я тебя согрею.

Она безропотно последовала за ним. Он же, как истинный джентльмен, остановился, чтобы пропустить ее вперед.

— Не здесь, — мягко подтолкнул он, — иди до конца переулка. Ветра там будет меньше. — Его правая рука потянулась к карману, но время еще не пришло. Лучше, пока она в его власти, позволить ей сделать свое дело.

Она молча двинулась вглубь переулка.

— Беги, милочка, — сказал кто-то.

Испуганные голосом, мужчина и девушка посмотрели в сторону выхода из переулка. Фигура, стоявшая там, была одета в темно-зеленое пальто и треуголку того же цвета, но лицо ее было скрыто и меркнущим светом дня, и падающим снегом.

— Беги, — повторила женщина. — Это мое дело.

Девушка не побежала, она просто проковыляла мимо Минкс Каттер и ушла.

Теперь Минкс обратилась к Полливеру:

— Ну, так что, хочешь трахнуться?

— Кто… черт возьми, ты такая?

Минкс подошла ближе. Обе ее руки в поисках тепла были погружены в меховую муфту.

— Я вот с удовольствием тебя трахну, — выдала она.

— Мы что, знакомы… — тут он узнал ее и издал короткий вздох, похожий на предсмертный хрип.

— Ты был прав, — сказала Минкс, подходя еще ближе. Она улыбалась. Снежинки не тая падали на ее светлые брови. — Мадам Герральд не убийца. Но я да.

И прежде, чем крючковатый клинок успел вынырнуть из кармана его пальто, из муфты выскользнула правая рука Минкс со своим собственным крючковатым ужасом. Нож по широкой дуге одним плавным движением прошелся по горлу Полливера. Минкс ловко отступила, когда из разорванного горла вырвался багровый поток. В одно мгновение галстук доктора почернел.

Тяга внутри Билли Резака резко ослабла вкупе с криком боли и брызгами мочи в дорогие, хорошо сшитые бриджи.

Он отшатнулся, ища путь к бегству даже когда его мир начал окрашиваться в темно-красный цвет. Ноги принесли его к стене. Повернувшись, он наткнулся на другую стену. Руки самопроизвольно взлетели в поисках опоры и схватились за грязные кирпичи, но они не смогли его удержать.

Он упал на колени. Минкс вытерла клинок о его левое плечо, ее лицо разило холодом, как и наступающая ночь.

Затем он упал на живот, несколько раз дернулся и умер в заснеженной грязи.

Минкс подождала немного, пока не убедилась, что с ним покончено, а потом перевернула тело на спину.

Она заплатила осведомителю в конторе, где пакетботы регистрировали своих пассажиров. В этом была своя выгода: чтобы кто-то следил за регистрационной книгой и постоянно проверял наличие имени Куэйла Полливера, сколько бы времени это ни заняло. Она заплатила также за то, чтобы подняться с ним на один борт в ночь перед отплытием, предусмотрительно захватив с собой запас еды. На всем протяжении плавания она оставалась в безопасности своей каюты — чтобы никто и никогда не узнал, что она вообще куда-то ездила.

Кэтрин Герральд не знала и никогда не узнает. Так будет лучше.

Осторожно ступая между растекавшейся лужей крови, Минкс распахнула пальто мертвеца и нашла лезвие, кусачки и мешочек со шнуровкой, в котором он, очевидно, собирался унести свои окровавленные сокровища для дальнейшего развлечения. Все это она оставила на тех же местах. Из своего пальто она достала свиток пергамента, перевязанный красной лентой. На нем она заранее написала большими буквами: «Я БИЛЛИ РЕЗАК».

Она хранила сию бумагу с конца ноября.

Сейчас же она поместила это заявление в карман его пальто. Кто-то может прийти и ограбить труп — скорее всего, так и будет, — но это может оказаться кто-то, кто узнает это имя и сообщит о случившемся властям. В конце концов, она была уверена, что даже здесь полно людей, которые недавно приехали из Лондона и регулярно читали «Булавку Лорда Паффери».

Кто-нибудь узнает, а если нет… то и ничего страшного.

Ее задача была выполнена.

Дело закрыто, — подумала она.

Когда она поднялась над своей законченной работой, не померещилась ли ей размытая фигура, стоявшая там, где мрак переулка сливался с тусклой синевой света? Действительно ли она видела слабый отблеск пламени и клубы дыма, поднимающиеся вверх сквозь снегопад?

Нет, конечно, нет.

Во всяком случае, там уже ничего не было.

Справедливость восторжествовала. Минкс чувствовала это нутром. И она знала это сердцем.

Отвернувшись, она покинула переулок, отправляясь в долгую прогулку в центр Филадельфии. По пути ей на глаза попался «Мшистый Дуб», и она подумала, что это заведение выглядит весьма интригующим. Ее мучила жажда, потому что она слишком долго дожидалась появления на улице своей цели. Может быть, в этот холодный вечер стоит побаловать себя горячим напитком? Да, это хорошая идея.

Как раз то, что ей сейчас нужно. Это как раз по ее части.

1

Свечные часы — один из видов часов, представляющих собой свечу, изготовленную из специальных сортов дерева, растертого в порошок. Дерево смешивали с благовониями и из получившегося теста выкатывали палочки различной формы (чаще всего спирали), что обеспечивало равномерность горения. На свечные часы наносились специальные риски, и пламя, доходя до них, указывало время.

(обратно)

2

«The Wandering Prince of Troy» — известная средневековая баллада об отношениях Энея (мифического основателя Рима) и Дидоны, королевы Карфагена.

(обратно)

3

Гитерна (гитерн) — струнный щипковый инструмент, предок современной гитары, распространенный в Европе периода позднего средневековья.

(обратно)

4

Игра слов. Мун Мэйден – говорящее имя, дословно обозначающее «Лунная Дева».

(обратно)

5

Пакетбот — старинное судно, которое применяли для перевозки почты морским путем.

(обратно)

6

Лаймхаус — район на востоке Лондона.

(обратно)

7

Каретник — постройка для карет, лошадей, сопутствующих приспособлений и нужд. Как правило, деревянное, реже каменное, отдельно стоящее одноэтажное здание. В состав включались экипажный сарай, конюшня с несколькими стойлами, крытый дворик, где могли располагаться комнаты, а также отдельные навозные ямы и ледник.

(обратно)

8

Фирнот — толстая, мягкая шерстяная ткань с «подкопченной» поверхностью.

(обратно)

9

Бедлам — изначально госпиталь святой Марии Вифлеемской в Лондоне. Позже это название стало нарицательным, им называли все первые психиатрические лечебницы.

(обратно)

10

Шадуэлл — район на востоке Лондона.

(обратно)

Оглавление

  • БЛЕДНЫЙ КУРИЛЬЩИК
  • Глава первая
  • Глава вторая
  • Глава третья
  • Глава четвертая
  • Глава пятая
  • Глава шестая
  • *** Примечания ***