Открытка [Антон В. Шутов] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Антон Шутов ОТКРЫТКА

Яковлевой В. А., доброму наставнику

Я получил открытку на следующий день после праздника. Еле углядел в щели почтового ящика белизну конверта, звякнул в подъездной гулкой тишине ключами. Потом уже торопливо мял тонкую бумагу, разрывал конверт, еле взглянув на обратный адрес. Поздравление с днём рождения прислала моя Нина Васильевна.

Пока я возился, закрывая ящик, перед глазами промелькнуло её лицо, тёмные морщины от краешков век, добрая улыбка и словно в этой же подъездной тишине я услышал знакомый голос.

Эх, моя Нина Васильевна похожа на пожилую учительницу, бабушку и добрую волшебницу одновременно. Это я вчера устроил дома с друзьями праздник, а она на другом конце города лежала перед телевизором, переносила ангину. У стариков всегда даже мелкая простуда проходит будто бы под увеличительным стеклом. А тут ангина. И больше всего эта женщина печётся, чтобы я не заходил к ней во время болезни. «Чего смотреть на меня больную, хватать заразу, — говорит. — Дай оклематься одной, не хочу остаться в твоей памяти с носовым платком в руках».

Из конверта приветливо выглянул глянец открытки. Фиолетовый лепесток нарисованного ириса изогнулся, лизнул надорванный краешек бумаги. Открытку же, когда берёшь, сразу переворачиваешь, или открываешь и начинаешь читать содержимое, а только потом обращаешь внимание на рисунок, оформление и замысел художника. Тут то я и остановился перед самой подъездной дверью. Не было на развороте никакого поздравления, чистый и белый картон, только и всего. Я внимательно пригляделся к белизне бумаги, приблизил открытку к глазам, распахнул дверь, чтобы было побольше света, но так ничего и не увидел. В сердце неприятно ёкнуло, будто бы это чистое послание было каким-то непонятным знаком, укором, что я забыл о Нине Васильевне.

Только когда я уже совершенно огорчённый перевернул открытку, чтобы взглянуть на фиолетовые ирисы, на душе отлегло. Там то и был текст.

Дорогой мой А.

В этот день, когда ты становишься уже совсем взрослым, пусть твоя светлая жизнь вдруг сама собой найдёт таинственный фарватер, указывающий путь к счастью. И приготовься вести за собой по невидимой тропинке тех, кто рядом.

Нина В. Николай Г.
Так ничего и не понимая, я ещё раз перевернул открытку. Место на развороте, предназначающееся для текста действительно пустовало. Ещё раз вернулся к поздравлению, перечитал текст. Нина Васильевна писала нежно голубой ручкой, по подчерку была заметна слабость руки, строчки чуть плыли в сторону. Теперь в сердце поселился отчётливый страх, холод и ощущение тревоги. Понемногу сложилась следующая картина: Нина Василльевна дрожащей обессилевшей рукой еле сжимает ручку, подносит к глазам открытку, а потом наугад, изнурённая болезнью, почти вслепую пишет эти самые слова.

Меня передёрнуло, сердце застучало. Я рванулся к дворовой скамейке под высоким тополем, а потом сидел минут пять, нервно выбивая кончиками пальцев ритм по коленям. Беспомощно я огляделся по сторонам, будто кто-то из прохожих мог мне помочь, подойти, успокоить.

Всё оказалось намного хуже. Эта её болезнь — вовсе не ангина. Нина Васильевна писала из последних сил, может быть даже находясь при смерти. Она же не может быть вечной, сейчас она умирает там далеко, боится мне об этом как-то намекнуть, скрывает, даже написала открытку, чтобы я ничего не мог подумать такого.

Николай Г. — это Николай Григорьевич, её муж. Хороший весёлый дядька, всё моё детство мучал меня вопросом, когда же наконец я женюсь. Так всегда бывает с детьми, наверное. В тупиковом состоянии я сидел в кресле перед хитро усмехающимся Николаем Григорьевичем, сопел и не знал, что ответить. А потом привык.

Нина Васильевна всегда подписывает открытки, которые дарит мне, от себя и от лица мужа.

У них нет ни детей ни внуков, родственников очень мало. Может быть это и сыграло роль в нашем знакомстве. Нина Васильевна когда-то подошла во дворе к белобрысому четырёхлетнему мальчугану и заговорила с ребёнком. Потом было ещё несколько случайных встреч. Потом белобрысый помогал нести до четвёртого этажа корзину с яблоками, потом стал захаживать в гости. Пятнадцать лет пролетело с тех пор. Мальчишка считал её своей второй бабушкой, они вместе обсуждали фильмы, ходили на каток, гуляли по городу. Знакомые Нины Васильевны случайно попадавшиеся навстречу, склонялись над ребёнком, улыбались, а потом тихонько спрашивали: «Внук?». Нина Васильевна кивала: «Внук».

Вопросы про то, о чём нельзя было спрашивать. Проказы и хулиганство. Слёзы и хохот. Переходный возраст. Ссоры и обиды. Путешествия и приключения. Долгие беседы и музыка. Книги и рисунки. Стопка грамм-пластинок и чаепитие прямо на балконе. Целых пятнадцать лет.

Растерявшийся, я сидел на скамейке и сжимал в руке конверт с открыткой. Пальцы стали влажными. Внутри теперь всё дрожало. Надо