День казни [Юсиф Самедоглы] (fb2) читать постранично

Самедоглы Юсиф День казни

Юсиф Самедоглу

День казни

Перевод с азербайджанского Греты Каграмановой.

Моим дочерям - Мехрибан и Умай

- Куда путь держишь, брат.

- На вечный покой, сестра...

(Из сновидений больного)

...Пришла беда - отворяй ворота...

В небе редкие звезды, сероватый свет их то затухает, вроде как собираясь погаснуть, а то вдруг ярко просияет во все небо.

Безветренно, но в кроне двуствольного граба время от времени слышится тревожный шелест, напоминающий шум прибоя, он наводит на мысль о близости моря.

Но это не море, это ветер просыпается в Пещере Дедов и потягивается на своем ложе; он выползает и влачится по земле, он готовится к нападению, и вот-вот, собравшись с силами, заполнив горы и реки гулом и ревом, ринется на людей.

"Э-эй, твари двуногие, да пресечется род ваш навеки!"

В шелесте раскидистой кроны уже слышится проклятье ветра, который еще только проснулся и там, далеко-далеко, может быть, на другом конце света, готовится к яростному налету.

Люди устали от ветра, а ветер от людей.

На откосе горы в редколесье стоял, навострив уши, старый, матерый волк. Он учуял своим облезлым носом странный запах, сложный запах железа и крови, его томило дурное предчувствие, он понимал, что сегодня лучше не соваться в ущелье, где эти непостижимые двуногие разбили свой лагерь, и его волчье сердце замирало в тревоге и страхе.

Старый волк слушал, как там били молотом по наковальне, подковывали боевых коней, и в этих звуках железа об железо было грозное предостережение.

И медведь, и лиса, и шакал, даже птица крылатая - все убрались отсюда подальше, потому что ветер, вобрав в себя весь гнев земли и неба, собирался обрушить его на двуногих тварей.

"Иду! - слышалось в шелесте кроны. - Иду, чтобы понять, с чего так взбесились эти двуногие дьяволы, одетые в железо и с медными от многомесячной грязи лицами? Иду спросить с них за ненависть в их бессонных глазах, за злобную хулу, что с бешеной слюной изрыгают их запекшиеся рты, иду понять, чего они хотят от злосчастного мира, эти двуногие твари, что собрались сейчас вокруг походных костров и жадно едят полусырое мясо, размазывая по лицу кровь и жир?

Иду узнать, когда же они, наконец, насытятся кровью, эти бескрылые нетопыри, бегущие света божьего и изнуряющие себя в кровавых играх до того, что не имеют сил предать земле своих павших товарищей и не чувствуют смрада их разлагающихся возле самого лагеря тел...?"

Но до прихода ветра еще есть время. Путь у ветра долгий, впереди у него и горы, и ущелья, и реки.

Волк стоял, поджав куцый хвост и навострив уши, растерянно оглядывался вокруг и прислушивался к дальним шорохам ветра; от запаха крови у него затрепетали ноздри, но что-то было в этом запахе такое, отчего у голодного зверя напрочь пропал аппетит. Даже голова закружилась у него от этого странного запаха. Волк еще раз огляделся и увидел в густой, уже тронутой осенней ржавчиной траве целое скопище жуков-бомбардиров - они копошились вокруг скорпионьего трупа.

Волку захотелось вспомнить что-нибудь вкусное... как трепыхался вот тут, в траве, раненный в грудь турач... всего семь восходов тому назад... с каким наслаждением, как спокойно он раздирал и ел эту птичку-невеличку, без опаски, в полное свое удовольствие работая челюстями. Семь ночей тому назад, когда одетые в железо двуногие твари расположились, тут лагерем, из леса ушли все звери, и опасаться было некого. Сейчас, в этом лесу, уже горевшем красноватым осенним золотом, хозяином был один старый волк, и если бы не беспокойные шорохи в далекой Пещере Дедов, - волк то и дело со страхом поглядывал на высокую крону двуствольного граба, - если бы не звон и скрежет из лагеря, то волк посидел бы тут под деревом, помечтал, погрезил, и, может быть, как знать, всевышний сжалился бы над ним и послал бы ему еще разок турача. Много ли волку надо? Покоя да набитого хоть раз в неделю брюха. Когда в брюхе пусто, то и душе нет покоя.

Двуногие - те в этом смысле счастливее волков, они от голода сказками спасаются. Самый искусный сказочник у них - государь, худой, гнилозубый мужчина со скорпионьей злобой в запавших глазах, он выходит к своим голодным сарбазам в узорном, подбитом соболями златотканом халате и говорит им сладостные и волшебные слова.

Потерпите, говорит он, потерпите еще немного. Мы голодны, но над нами бог, дело наше правое и богу угодное, вот одолеем последний рубеж - и еды будет сколько душе угодно, наедитесь до отвала, хоть до потери сознания и мужского своего достоинства. Я дам вам вдоволь мяса, дам одежд златотканых, юных красавиц мира швырну к вашим ногам!..

И вот чудо - как наслушаются голодные сарбазы этих слов, так и рады, и про голод, и про холод забыли, соберутся все скопом, окружат своего государя и вопят что есть мочи: "Слава! Слава! Слава!"

А потом разойдутся по своим шатрам, станут на колени и молят Незримого: "Всевышний, отними моей жизни и прибавь моему государю! Отними и прибавь!"

Волк снова посмотрел на радостную суету