Поселок Веритюткино [Владимир Николаевич Бровкин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
Бровкин Владимир ПОСЕЛОК ВЕРИТЮТКИНО
Иван Николаевич Фруктов копал ямку в огороде. Прокопал Иван Николаевич землю на одну лопату, затем на вторую, а на третью только землю ткнул, уже глинка пошла, как лопата скрипнула, как ровно железо какое внизу лежало, и уперлась во что-то твердое. — Что такое? Клад, что ли, какой? — усмехнулся себе Иван Николаевич и стал незнакомый предмет осторожно обкапывать. Обкопал, вывернул. Глядь, а это камень. Приличный так себе размером. И не простой сам по себе камень, а этакий оплавленный, с фиолетовым оттенком, местами прожилки белые. И похож чем-то на шлак, с некоторым таким стекловидным налетом. Вроде бы не металл. И весом-то не очень тяжелый. Но лопатой ударишь — звук металлический. Долгий такой звук — дин…н…н. — А может, мы с дедом Левыкиным тогда совсем и не то искали, мелькнула у Ивана Николаевича радостная догадка. — Может, у нас тут и на самом деле угля-то и нет. А вот руда, к примеру, урановая или еще какая, кто знает, что этот камень обозначает, есть. А что, может же быть? Всяко же бывает. Думаешь-то одно, а оно хлесть: другое вышло. И находке прямо-таки обрадовался. С азартом стал дальше ямку рыть. В глубину, уже чуть ли не в рост, одна голова из ямки торчит. Уж и копать стало неудобно — пришлось пошире взять, чтобы можно было с лопатой развернуться. — Да ты, дед, никак колодец затеялся рыть? Это куда же ты такую пропасть вырыл? — заглянула в ямку жена его, бабка Анисья. — Не много ли? — Не, не много! — высунувшись из ямы, с судорожной радостью отвечал ей Иван Николаевич. — Я тут, ты только глянь, что откопал. — Золото, что ль? — съязвила бабка. — Да не золото, а кое-что поинтересней. Вот, гляди. Камень. — Ну и что? Экая невидаль — камень. — Глупая. Это редкостный камень. Бабка еще раз недоверчиво покосилась на камень. В камнях она понимала мало, а потому больше ничего не сказала, повернулась и пошла к своим делам. А Иван Николаевич снова рыть ударился. И вырыл ямку, впору хоть для нового омшаника. Только, как на грех, больше ничего не попалось. — Конечно, для большого дела такой камень маловат, — решил Иван Николаевич. — Ну да что есть. Как говорится другой раз — мал золотник, да дорог. Больше десяти килограммов в нем, конечно, никак не будет. Да не беда. Может так случиться, что от него, дай бог, вся округа в скором времени перевернется. Оно и с этим камнем может хорошее дело выйти. Главное, чтобы он в хорошие руки попал. Вылез Иван Николаевич из ямки, пошел звать деда Левыкина: — Вишь, что выкопал. Как считаешь, камень ценный или нет? — А что? — говорит дед Левыкин, — Камень не простой. С первого взгляда видно. Точно! Не иначе как ценная руда. И добавляет: — Нужно камень этот в Москву. — Да вот я и думаю, — отвечает Иван Николаевич. Кинул Иван Николаевич все дела в сторону и, не мешкая, стал ящик фанерный ладить под посылку для камня. Ящик, значит, сладил, вечером тут же, долго не думая, письмо написал, вместе с камнем в ящик положил и крышку аккуратно гвоздиками забил. На крышке вывел химическим карандашом печатно:Ценная 15 руб. Кому: г. Москва. Министерство геологии. От кого: Коломяжинская область. Сарапятский район. Моторинский с/с. пос. Веритюткино. Фруктов Иван Николаевич.Утром, не откладывая дело в долгий ящик, сел на мотоцикл (а у Иван Николаевича — «Урал» с люлькой) и с посылкой помчался в Моторино: своей-то почты в поселке нет — вся почта на Веритюткино через Моторино идет. Привез на почту. А у самого в голове теперь только одна думка (второпях не успел взвесить посылку безменом); как бы лишнего весу в посылке не было. А то еще не примут. Это ведь не муку в город дочерям посылать — чуть лишнего, взял да отсыпал. Это все-таки камень. Но волновался преждевременно зря: положил посылку на весы, глянул нет, все в норме, потянула на 9.800. Ну и добро. И подает посылку с камнем приемщице. Приемщица глянула на посылку, да и говорит: — Кому, дед, посылка-то? — Как кому? Читай, здесь написано. — Чьей личности? Министерство-то не человек. Министерство-то, оно большое. Личность же надо, укалывать. — Пиши — министру. — Ну и на посылке нужно дописать, — Давай допишу. Дописал. — Что еще? — Да все. — Ну и добро. Деньги заплатил и домой поехал. Стал ответ после того ждать. Скажем вкратце про Ивана Николаевича Фруктова. Иван Николаевич пенсионер — сегодня ему 75 лет, в прошлом комбайнером работал. Живет в Веритюткино со дня его основания — уже сорок с лишним лет. Мужик же сам он по себе — самостоятельный, на работу жадный. И цепкий до всего. Потому и живет крепко. Не то, что некоторые. Все у него на месте, при деле. Дом у него добрый, кирпичный — таких в поселке только два: у него да у Василия Нечаева. Скотины у него полный двор. А еще у него пасека добрая. Одним словом, в хозяйстве полный порядок. Ко всему же он еще человек смекалистый. А смекалистый потому, что чует что к чему за версту. Другой еще потянуться да почесаться не успеет, а Иван Николаевич уже давно обмозговал и сделал дело. И все так потому, что знает Иван Николаевич простую диалектику — спать меньше надо. Но в одном деле Иван Николаевич дал маху — сел крепко и основательно в своем Веритюткино, думал, что будет поселок нерушимо веками стоять. Но тут, что называется, подвел его кругозор, не так, выходит, диалектику понимал. Он ее, жизнь-то, в одном старался не упустить, а она с другой стороны лихо со спины прокралась. Подошло время, стал народ с поселков бежать. С Веритюткино — тоже. Как колхозы слили, так и начал. Кто в соседнее Моторино, кто в район, а большинство помешались городом. Сначала потихоньку да помаленьку. Народ уезжает, а Иван Николаевич хитро хмыкает Да еще пуще в строительство вокруг своего дома ударяется: знаем, мол, мы это поветрие, это бывает — ну навроде бы как понос нападет, нет тогда никому никакого сидения, всем тогда бежать куда-то надо. Куда? Неважно куда. Лишь бы бежать. И бывает временами такое состояние, что невтерпеж. Но потом поветрие проходит, и все возвращаются в свое привычное состояние. «Так и здесь, — думал Иван Николаевич, — покатаются, а потом все и вернутся. Тот же вон Пальчик сколько раз с поселка уезжал, столько же раз и возвращался, уж в районе и места такого нет, где бы он не жил. Все ищет, где лучше». И там он жил, и там он жил, и везде, как послушаешь, так золотые горы, Веритюткино же — последняя на свете дыра, но как ни хватись — Пальчик тут уже как тут, снова в Веритюткино припожаловал. Раньше, правда, над тем Пальчиком только потешались. А раз ездит человек и на месте не сидит, то понятное дело, живет, как нарочно — ни кола, ни двора и по принципу абы день прожить. Думает так Иван Николаевич да посмеивается. Однако тут же и забота берет его и на раздумья такие наводит: шутка шуткой, а уезжает с поселка постепенно народ. А почему? Ну молодняк — это понятно, почему уезжает. (А у него у самого дочери в выученье как в город уехали да так там и остались.) А куда пожилой народ бежит, глаза закатил? — Куда? Чем здесь-то ни жизнь? Жить вон хорошо стали. Все есть. А природа в Веритюткино — такой по всей округе больше нигде не сыскать. Думает: — Ну вот, к примеру, меня взять. Ну с какой такой радости мне, Ивану Николаевичу Фруктову, взять да лететь без оглядки куда глаза глядят? От какого такого лиха? Да никуда я не поеду! Так решил. Но потом стал жалеть, что решил так. Поветрие — это когда уехал один, другой, третий. Но не больше. А когда уехал из поселка десяток да другой, да не Пальчики, а мужики все при уме — какое же это поветрие? И понял тут тогда Иван Николаевич, что не поветрие это вышло. Народ-то вовсю разъезжаться удумал, раз о возвращении и речи никакой не заходит: сокращается на виду население в поселке, и заметно сокращается. Тут-то и Иван Николаевич засобирался. А как? Чтобы впросак не попасть. Тем более, в тот момент и дом еще можно было как-то продать покупатели пока находились. И уже твердо надумал тоже вослед за всеми уехать из поселка в город, но тут вышел случай, который все его планы переменил. Вскорости в здешние места понаехали топографы-геодезисты со своими треногами да полосатыми рейками. Понаехали да стали по полям-логам лазить да вымерять. Вперед-то их тут днем с огнем не видывали. У любопытных людей вопрос сразу возник — а для чего все это? И первым этот вопрос стал выяснять Иван Николаевич. Он как-то к ним, к ихней палаточке подошел полюбопытствовать. (А они стояли таборком возле поскотины.) Подошел, спрашивает: — Чей-то вы, ребята, у нас все размеряете, ровно город какой тут строить собрались? А те посмеиваются: — Да точно, скоро у вас здесь, прямо рядом с поселком город строить начнем! Ну а Иван Николаевич это дело сразу и приметил: — Видишь ли, город собираются строить. Надо будет дело это порасспросить как следует. Ну и с начальством ихним через то се знакомство завел. Знакомство завел, в гости пригласил: в самом ведь деле интересно узнать, правда это или нет, что город возле Веритюткина собрались строить? А если правда, то что за город. Начальник у них, Игнатом Игнатьевичем его величать, фамилией Федятко, так с виду невзрачный мужичок, но по наречию очень умный человек. Пригласил Иван Николаевич его к себе домой, a тот рассказывать, только знай отгребай. — Вся, — говорит, — геодезия и картография — гвоздь всякому и любому делу. И начал это дело разжевывать вдоль и поперек. А Иван Николаевичу что эта геодезия с картографией, ему больше всего интересно про строительство города узнать. Ведь в самом деле идея любопытная. Может, тогда и собираться никуда не стоит, коли город сам сюда придет. Чего же от одного города в другой город бежать. Вот он ему такой вопросик и задает. — Город-то? Будет! — говорил тот. — То точно! Будет! Размерим вот, и все начнется. Когда? Ну вот с силенками соберемся и двинем. Завтра, конечно, не обещаю, но годков через десять, а может, и ранее, начнем действие. Да! Можно бы и завтра, лично я не против, ну да сам понимай, дело ведь это такое: государственный бюджет, он не резиновый. Тут тоже своя диалектика. Как, понимаешь? — Как не понимаю, понимаю, — согласно мотал голо вой Иван Николаевич, — враз ничего не делается. — Вот-вот. Вот Братскую ГЭС сделаем. И все силы тогда к вам кинем. Объявим комсомольско-молодежную стройку — и, разлюбезный мой, получайте город. А как иначе? Молодым везде у нас дорога, молодым везде у нас почет. — А большой будет город? — Город-то? Ну не то чтобы большой, но порядочный. А как — все будет: тут тебе и трамвай, и театр, и рестораны. Одним словом, будет все, как и полагается. — Ну а, позволительно спросить, чем же город будет основываться? Завод ли здесь какой намечено возвести, или тут какое ископаемое в недрах земли обнаружено: к примеру, там нефть, руда, уголь ли? Что еще может?.. — А уголь тут будет добываться. Вот тут через годок другой геологи приедут, разведку сделают и будет вам уголь. Много вам будет угля. А как же, у вас тут под ногами столько угля — век греби, конца не будет. Да! Точно! Вот и думает Иван Николаевич: «Чего мне ехать. Вот человек ученый, знает, что говорит. Конечно, если поселок пойдет под запустение — дело это плохое. Тут тогда мешкать совсем бы не надо. Но, с другой стороны, раз тут свой город будет, тогда и голову мне нечего ломать. И нечего, голову задрав, лететь незнамши куда. Я же не Пальчик, в конце концов. А что не скоро его будут делать, так мне ведь не к спеху. Мне ведь балкон городской ни к чему. Мне в своем доме неплохо. Мне лишь бы крайним не оказаться. А что уголь будут добывать, так это прями кстати. Все с топкой будет меньше канители. На станцию уже не надо будет ехать — уголь-то дома. Красота». И решил никуда не ехать. И деда Левыкина тоже убедил. Тот все к дочери на алма-атинские яблоки метил. Но все что-то сомневался: то ли яблоки не поспели еще, то ли дочь не ахти как звала. Иван Николаевич про все ему подробно рассказал, так, мол, и так, а потом и говорит: — Ну вот тебя взять. И попрешься ты бог знает куда, а у самих не сегодня завтра город за огородами строить начнут. Тот и согласился: — Не поеду ни в какую Алма-Ату. Да там, по правде сказать, не шибко-то меня и ждут. Зять-то не ахти надежный. — Ну вот, так бы сразу и говорил. А то — там в Алма-Ате така жизнь, таки яблоки… И правда, через два года геологи приехали в Веритюткино с машиной бурильной. Поставили ее посреди улицы, стали бурить. Иван Николаевич уже возле них. — Что, ребята, уголь ищем? — понимающе спрашивает. — Уголь, отец, уголь! — те ему весело отвечают. — А посмотреть бы нельзя, что за уголь. — Да почему нельзя. Да пожалуйста. Приносят ему кусок угля. Он то беспокойство имел — а вдруг уголь неподходящий, чего доброго бурый. Нет, смотрит — обыкновенный нормальный уголь. «Ну и порядок, раз так», — думает. Попутно же стоит и на машину ихнюю внимательно смотрит, очень уж интересно ему, как она устроена. Смотрит и кое-что в уме уже прибрасывает: — Хороша машинка. Вот бы такую в хозяйство. А что? — очень бы даже пригодилась. И уже так себе прикидывает: «А нельзя ли к ребяткам подмылиться, так, чтобы они мне возле дома колонку бы пробили». И вроде как бы между прочим начинает в разговоре клинья к тем подбивать. Дескать, а нельзя ли бы?.. И подмигивает: — Уж если что, так я в долгу, ребятки, не останусь. Как? — Да это мы запросто. Нам это дело раз плюнуть. Но на другой день что-то отказываться стали. Говорят, времени нет, буров нужных нет, ну и еще чего-то там. Он к ним и так и сяк. Они: «Нет!» Ну и правда, тут они вскоре быстренько и смотались. Но ведь Иван Николаевич не напрасно возле машины ихней терся. Он у них весь принцип действия высмотрел зато. Принцип действия высмотрел да и кое-что из инвентаря у них подшиб. Они уехали, а он, недолго думая, сам себе бурильную машинку изладил. А что ему — он на все руки мастер. Изладил и пробил возле дома колонку. Воду в дом провел. Чем тебе не город. Потом соседу своему, деду Левыкину, тоже колонку пробил. Ну и еще кое-кому, кто желание имел. Вот с той поры и ждет обнадеженный Иван Николаевич, когда в Веритюткиио откроется строительство города. Однако десять лет прошло — все тихо. Двенадцать минуло — тоже самое. Нет про строительство никаких слухов. Тут Ивана Николаевича стало уже беспокойство брать. Да и как не возьмет. Поселок за эти годы подсократился больше чем наполовину. «Надо как-то в это дело внести ясность», — думает Иван Николаевич. Садится и пишет письмо в районную газету «Степной маяк». Так, мол, и так, пишет вам бывший комбайнер, бывший передовик, а ныне пенсионер Иван Николаевич Фруктов по такому касательному делу. Не могли бы вы, как люди знающие, осветить вопрос и перспективу строительства на месте нашего поселка города Веритютинска по добыче угольных богатств, что лежат несметно под землей. Мне один инженер это дело грамотно еще 12 лет объяснял, но дело пока с места не сдвинулось. Не могли бы вы хотя бы вкратце осветить вопрос о замедлении строительства и о том, как стоят перспективы на будущее. В районной газете сотрудники народ веселый, над Ивана Николаевича письмом посмеялись от души, но ответ дали солидный и быстрый. Мол, уважаемый Иван Николаевич. Мы совершенно не в курсе дела по такому вопросу… Короче, не знаем. — Да чего же они там тогда знают? Поди, сидят да штаны протирают, ругнулся Иван Николаевич, показывая ответ деду Левыкину. — Это точно, — поддакнул тот. — Ничего они не знают. Надо выше писать. Сел Иван Николаевич новое письмо писать, на этот раз в «Родной край», в Коломяжинск. Написал, отправил. Оттуда письмо пришло не скоро. В нем сообщалось:
«Уважаемый Иван Николаевич! На ваш вопрос относительно строительства города Веритютинска сообщаем, что согласно народнохозяйственных планов такого строительства в ближайшей пятилетке не предусмотрено. Что же касается вопроса о предполагаемых запасах угля в вашей местности, то таких там, согласно данных областного геологического управления, нет».Вот так и ответили. Не больше, не меньше. А внизу под всем, уважительный вензель. — Путаники они! — заругался снова Иван Николаевич. — Путаники, да и только. Был, а тут вдруг нет. Да я же этот уголь своими глазами видел. Куда же он мог пропасть? А никуда он не пропадал. Они просто нужную бумажку потеряли. Потеряли — потому и не знают, что отписать. Ведь правда, Николай Егорович? Дед Левыкин головой согласно кивает: — Да, да! А Иван Николаевич дальше: — Мы, — говорит, — этот уголь тогда сами найдем и носом их ткнем. Вот ведь дела пошли: пока сам не возьмешься, никто не почешется. Вот они на пару с дедом Левыкиным и взялись. Смастерили телегу, машинку бурильную, какой Иван Николаевич воду бурил, на ту телегу установили, запрягли в телегу Гнедко да и стали по округе разъезжать, землю сверлить, уголь искать. Поездили, поездили — все извертели. Уже и места нигде несверленого не осталось, а угля-то как не было, так и нет. Хоть бы один маленький кусочек нарочно попался. Иван Николаевич и думает: или уголь шибко глубоки под землей лежит, или его геологи надули — взяли кусок угля с дороги подняли да ему показали. Такое может быть. Но ведь Федятко-геодезист про то же самое рассказывал. Сговориться-то они никак не могли. Тут уж скорей всего то, что уголь глубже залегает и они его своей сверлилкой просто не могут достать. Хотели было глубже бурить. Не получается. Техника не та. Решили всю эту затею прекратить. Да и не стариковское это дело. Телегу поставил Иван Николаевич за двор, и она там и по сей день у него стоит. И поставили они было на всем этом деле крест. Но тут возьми да попадись этот самый камень. Иван Николаевич духом воспрял. Дед Левыкин — тоже. Иван Николаевич Левыкину деду и говорит: — Теперь-то уж дело выйдет непременно Вот и ждут с нетерпением ответ из Москвы. Иван Николаевич каждый день у почтальонки выспрашивает: — Там мне ничего нет? А через два месяца, раз, вместо письма-то подруливает к Иван Николаевичову дому легковушка. А Иван Николаевич как раз забор ладил. Выскочил из машины парень, к деду: — Вы Иван Николаевич Фруктов? — Я. А в чем дело? — А я прибыл к вам из Академии наук. Пс поводу вашей посылки. — А почему из Академии наук? Я посылку посылал министру геологии. — А они ее нам передали. Ваша ценная находка больше нас касается. — Так ведь это руда. — Нет, это не руда, а очень редкий метеорит. — Так, значит, точно не руда? — Нет, нет. Но это в десять раз ценней всякой руды. Где вы его нашли? Вы мне не покажете? — Отчего же не покажу. Покажу. За двором в огороде. Завел, стал показывать. Рассказывать стал. Тот из машины приборы всякие понавытаскивал. Наушники на голову надел — стал ходить по тому месту, землю прослушивать. Два дня ходил — все землю слушал. Но тоже ничьего больше не нашел. Метеорит ищет и деду все про него рассказывает. Парень грамотный заслушаешься. Иван Николаевичу интересно. А как же? Человек не откуда-нибудь, из Москвы приехал, из Академии наук. — Ну а как насчет строительства в нашей местности города? — любопытствует Иван Николаевич. — Там у вас в Москве на этот счет ничего не известно? — А вот этого я не знаю, — простодушно сознался парень. — Чего не знаю, того не знаю. Я, — говорит. — специалист узкий, я специалист только по метеоритам. Побыл парень у Ивана Николаевича два дня, сердечно его за все поблагодарил и уехал. А деда Левыкина в ту пору дома не было. Ездил с зубами в районную больницу. Приехал, когда парень уже отъезжать собрался. Приехал, тут как тут, шею через ограду вытянул: — А че, Миколаич, с Москвы, значит, депутат прибыл, да? — Не депутат, а ученый. — Насчет камня? — Насчет камня. — Так что теперь решили, скоро у нас город начнут строить аль нет? Камень-то хоть ценный оказался? — Ценный, ценный! — Я ж говорил! — Да вот ценный, да только не тот. — Как не тот? — А вот так не тот. Не руда это, а метеор. С неба он упал. — Ах вон оно что! Ну а насчет города так ничего и не сказал? — Нет, ничего не сказал. Дед Левыкин тяжело вздохнул: — Так выходит, что дело, того, откладывается? — Да выходит, что так. С той поры Веритюткино еще больше поубавилось. Теперь осталось-то в нем всего два десятка дворов. Кто помоложе, те уже все с поселка поубежали. А осталось в Веритюткино доживать теперь век одно старье. И дед Левыкин, глядя на всех, тоже не утерпел и тоже за это время успел к дочери в Алма-Ату перебраться. А Иван Николаевич и по сей день живет в Веритюткино. И уезжать никуда не собирается. Дочери, правда, зовут к себе. Но он не едет. Говорит: — Всех не догонишь. А я уж здесь век со своей бабкой доживу. Да и то прав. А помирать еще и не собирается. Шустрый еще, бегает, суетится вовсю. Баню себе двухэтажную строит. И если кто к нему заезжает в гости — то всем Иван Николаевич показывает почетную грамоту, что прислали ему из Москвы, из Академии наук. Она висит у него в позолоченной рамочке на кухне в переднем углу.
Последние комментарии
4 часов 13 минут назад
6 часов 47 минут назад
7 часов 15 минут назад
7 часов 22 минут назад
1 час 38 минут назад
10 часов 25 минут назад