Голубой воздушный компрессор [Стивен Кинг] (fb2) читать постранично, страница - 2

чувствовал себя словно вор, ворующий, ради написания повести, образ, который он мог создать из нее, даруя в ответ только собственную юную привлекательность и моральное удовлетворение.

* * *

Меня зовут Стивен Кинг, и Вы простите, пожалуйста, мое вторжение в ваши мысли - я надеюсь, Вы мне простите. Я утверждаю, что рисунки на экране предположения между читателем и автором возможны, потому что я - автор; и так как это - моя история, я могу выделывать любые чертовы штучки, в чем я и преуспеваю - но это может отпугнуть читателя, что не допустимо. Правило одно для всех писателей заключается в том, что рассказчик не стоит олова жестянщика, и несравним даже с запахом пердежа слушателя. Оставим это, если сможем. Я вторгаюсь по той же самой причине, по которой Папа Римский причащается: мы оба должны делать это.

Вы должны знать, что Джералд Нейтлай так никогда и не был привлечен к ответственности; его преступление не было раскрыто. Но он все равно заплатил. После написания четырех огромных, запутанных, но недооцененных романов, он сдулся, как будто бы ему отрубили голову, как на статуэтке гильотины из слоновой кости, купленной им в Коулуне.

Я придумал его во время восьмичасовой учебной скуки, во время лекции по английской литературе, которую читал Карл Ф. Террелл в университете штата Мэн. Доктор Террелл говорил об Эдгаре А. По, и я подумал:

гильотина из слоновой кости, Коулун

тень извращенной женщины, похожей на свинью

какой-то большой дом

Голубой воздушный компрессор появился позже. Очень важно, чтобы читатель был осведомлен об этих фактах.

* * *

Он действительно показал ей фрагмент написанного. Не главную часть, историю он писал о ней, а фрагменты повествования, спинной хребет романа, который зрел в его уме в течение года, четыре части. Она была проницательным критиком, и сильно увлекалась примечаниями, которые она делала своим черным фломастером. Поскольку она иногда заглядывала к нему, когда он на некоторое время уходил в деревню, он прятал роман в кладовке.

Сентябрь перешел в прохладный октябрь, и роман был завершен, переслан по почте другу, который вернул его со своими замечаниями (ни о чем), и предложениями переписать кое-что. Он чувствовал, что все было хорошо, но не совсем правильно. Кое-что он упустил. Основной сюжет был размытым и не четким. Он начал подумывать о том, чтобы дать прочитать ей весь роман для внесения правок, отбрасывал эту идеею, вновь раздумывал над этим. В конце концов, история была про неё; он никогда не сомневался, что она сможет указать ему правильное направление.

Его отношение к ней стало чересчур нездоровым; его очаровывала ее огромная, животная масса, и то, как она, медленно, словно черепаха пересекала пространство между своим домом и его.

* * *

изображение: “гигантский призрак парит над песком, не отбрасывая тени, трость зажата в одной из искривленных рук, ноги одетые в огромные парусиновые туфли, переступают, словно поршни насоса, осуществляющие грубый помол пшеницы, лицо как использованное фарфоровое блюдо, обрюзгший пехотинец времен первой мировой, груди как два вытянутых холма, хоть изучай географию страны по сетке кровеносных сосудов”

* * *

ее пронзительным, пресным голосом; но, в то же самое время, он ненавидел ее, не мог выдерживать ее взгляда. Он стал чувствовать себя словно молодой человек в «Сердце-обличителе» Эдгара А. По. Он чувствовал, что мог бы стоять в двери ее спальни в течение бесконечной ночи, направляя луч света в ее спящие глаза, готовый наброситься и разорвать ее в один момент, если они откроются.

Желание показать ей эту историю зудело в нем невыносимо. Он решил, что в первый день декабря он сделает это. Принятие решения не исцелило его зуд, как это было в романе, но действительно оставило его с чувством сильного наслаждения. Было справедливо, что так и должно все произойти - омега, которая вполне согласовывалась с его альфой. А это и была омега; он должен был освободить дом до пятого декабря. В тот день он вернулся из туристического агентства Stowe в Портленде, где забронировал билет до Дальнего Востока. Он сделал это почти экспромтом: решение уехать и решение показывать свою рукопись миссис Литон пришли в один момент, словно им управляла рука свыше.

* * *

По правде говоря, он был управляем; моей невидимой рукой.

* * *

День был пасмурным и морозным, перспектива снежных осадков так и сквозила в его дыхании. Дюны, казалось, тоже предвещали зиму, в тот момент, когда Джералд пересекал расстояние между домом с невероятным наклоном блестящей крыши и своим низким каменным домиком. Море, угрюмое и серое, омывало береговую гальку. Чайки плавали на небольших волнах, как буи.

Он поднялся на вершину последней дюны и уже знал, что его ожидают – ее трость, с белой рукоятью у