Но вот грянула революция. К ее приходу поэт, как уже говорилось, не был подготовлен. Его состояние, видимо, походило на растерянность перед событиями, следствием чего явилось желание до поры до времени остаться в стороне от общественной борьбы, замкнуться в мире искусства и природы. Не случайно в полемических строках поэмы «На опушке», написанной между февралем и октябрем 1917 года, говорится:

Что же оставляет себе поэт в мире, уже стоящем на пороге Октября? Какие ценности, какую исходную позицию для творчества?

Однако значение этих литературных деклараций не сводится к стремлению отгородиться от живой современности. Говоря об опытах молодого Рыльского, следует указать на одну примечательную особенность их, которая сохранилась и на последующих этапах литературного пути поэта и которая в значительной мере определила его облик как художника. Уже в ранних стихах Рыльского обращает на себя внимание обилие литературных отражений, реминисценций шедевров мирового искусства. Его творческое вдохновение загоралось от общения с литературными памятниками прошлого. Сошлемся хотя бы на эти стихи:

Героев повести Тургенева «Вешние воды» Рыльский как бы заново воскрешает в своем стихотворении, но дает им новое, лирическое бытие, то есть переводит ситуацию этого произведения в свой духовный мир. Надо ли доказывать, что термины «подражание», «заимствование» здесь неуместны? Перед читателем не мертвое и не сухое «отражение», а интенсивное лирическое переживание уже созданных художественных ценностей, переживание, которое из материалов этих ценностей — сюжетов, образов, мотивов, картин — созидает нечто новое.

Понятно, что для писателя с такими художественными устремлениями непосредственное отражение современной действительности представлялось задачей чрезвычайно сложной и трудной. Тем более велика заслуга поэта, что он в результате напряженной работы сумел развить в себе способность находить замечательные материалы и краски для своей поэзии в гуще новой жизни, рожденной Октябрем.

Следующая книга стихов «Синяя даль», вышедшая в 1922 году, свидетельствовала о том, как упорно держится старое в новом. Разрыв поэзии Рыльского с революционной действительностью и здесь был ощутимым. За окнами гремели выстрелы, шла гражданская война, лилась кровь. Рабочие и крестьяне, идя в бой с угнетателями, пели песни, сложенные поэтами революционного народа, а Рыльский все еще пребывал в камерном мире искусства. Уже его соратники по оружию — Тычина, Сосюра, Эллан — пели о красных звездах, о гигантском плуге, перепахивающем землю, об очистительном ветре революции, о том, как идет красная зима с лозунгом «вперед, за власть Советов», а Рыльский все еще уходил в романтическую «синюю даль» или обращался к далекой античности. В «Синей дали» наиболее отчетливо проявился так называемый «неоклассицизм» поэта.

В те времена политические страсти проникли во все сферы жизни, тогда все переводилось на язык политики. Даже цвет: синяя даль и красная зима^[5] — это были два символа, противоположные и в эстетическом и в политическом отношении. Вот почему Рыльский со своим аполитизмом и «неоклассицизмом» легко мог быть причислен к враждебному лагерю. Подобная позиция в известной мере устраивала и украинских буржуазных националистов; недаром эти «парнасцы», вчерашние символисты и эстеты, а в первые послеоктябрьские годы «внутренние эмигранты» — хотели видеть Рыльского «своим». Но они ошиблись.

Литературная ситуация на Украине в 20-е годы была крайне сложной, напряженной и противоречивой. В 1922–1923 годах здесь появилось несколько литературных организаций, таких, как «Гарт» («Закал», пролетарские писатели),