Колокола [Юрий Маркович Нагибин] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Юрий Нагибин Колокола
Спектакль-концерт в двух частях
Скупо и условно оформлена сцена. Одна часть (допустим, справа — станок в виде концертного помоста) — это рахманиновская часть — в I акте обставлена под московскую квартиру на Страстном бульваре. Левая часть представляет собой крыльцо — вход на дачу в Ивановке (в I акте будем называть Ивановка). Дорога к нему выстраивается снизу вверх по оркестровой яме и, уходя в глубину, сливается с общим фоном. Фон боковых кулис, падуг и задника — чистый, золотисто-голубой. Все строится с позиций рахманиновских поэтических представлений.Пролог
Тихо, как бы издалека, затем все громче звучат естественные колокола. Все звонче, все речистей будят память о детстве и юности. По оркестровой дорожке проходит местный поп, поднимается и уходит в глубину; обернувшись к предполагаемой церкви, крестится и проходит в кулису. Колокола незаметно сливаются со звуками рахманиновских «Колоколов» (1-я часть — безмятежная юность, надежды, мечтания). Свет постепенно гаснет, тихо звучит музыка, и в воцарившейся тишине четко звучит голос ведущего: «„Ивановка — старинное имение, принадлежащее моей жене. Я считаю его своим родным, так как живу здесь 23 года. Именно здесь давно, когда я был еще совсем молод, мне хорошо работалось…“ — так писал в письме Мариэтте Шагинян композитор Сергей Васильевич Рахманинов». Все стихает. Издалека слышится романс «В молчаньи ночи тайной».АКТ ПЕРВЫЙ
У РАХМАНИНОВЫХ
(московская квартира на Страстном бульваре)
Обстановка условная. За роялем Рахманинов в пальто, шея повязана шарфом. Он сильно болен, исхудал, постарел. Звучит его романс «В молчаньи ночи тайной». Кончил играть и с кем-то воображаемым заговорил. Рахманинов. Вот и все! Голос. Ну и «струмент» у тебя. Как из пивнушки. Рахм. Где же мне взять другой? Все, что осталось от моего золотого лета; этот романс, запах сирени и непроходящая тоска… Голос. Не так уж мало! Ты блестяще окончил консерваторию. Твоя дипломная опера «Алеко» поставлена в Большом театре… Рахм. Где прошла два раза!.. Голос. И в Киеве… Рахм. У меня провалилось все: фортепьянный концерт просто не заметили, а Первая симфония?.. Голос. Ее провалил Глазунов. Рахм. Мне светило солнце, я был молод, влюблен, полон сил и веры… я видел себя опорой несчастной матери и непутевого отца… Не вышло ни черта! Моя любимая стала женой друга детства, моя музыка замолчала, я ноль, забытый эпигон Чайковского. Моя любимая и ее сестры купили мне в складчину теплое пальто — я имел низость принять его. Я так намерз, что у меня не гнулись пальцы, а я ведь живу уроками. Голос. Зачем же ты ушел от Сатиных? Рахм. Сколько можно паразитировать на чужой доброте? Чувствуешь себя последним подлецом. Голос. Ты плохо выглядишь! Рахм. Мне что-то неможется! И потом… кругом эти марширующие люди — они нас ненавидят! Голос. Кто?.. Рабочие?.. А за что им нас любить? Рахм. Это страшно!.. Голос. Это еще не страшно, но будет страшно, можете не сомневаться. Революции редко бывают бескровными. Страшно не нам с вами лично, вы музыкант, я — исключенный студент, но очень многим из нашего окружения! Рахм. Вы будто радуетесь! Голос. Конечно! За Россию радуюсь — просыпается народ. Рахм. Вон вы куда хватили! Голос. А что вы думаете?.. Сами же предсказали!.. Заиграл рояль, и голос запел «Весенние воды» на слова Тютчева. Картина весеннего половодья, призыв к борьбе, к подъему общественного сознания. Поет:ИВАНОВКА
У крыльца дачи Рахманиновых. Из глубины, по дорожке приближаются два человека: Иван — крестьянский мужик с вожжами через плечо (видно, конюхом работает), и верная служанка Наташи Сатиной — Марина. Иван. (после паузы). Значит, уезжаешь? Марина. Уезжаю, Ваня! Иван. С приказчиком али с кем из господ? Марина. Дурень ты! Да будь у меня кто, стала бы я с тобой возиться? Кой от тебя толк — грубости одни. Иван. Так что же возишься? Марина. Ладно реветь-то! Дай сопли утру! (Достает платок.) Иван (отстраняет). Иди ты! Зачем едешь-то? Марина. Мое место при них, сам знаешь! Иван. Здеся, что ли, жить нельзя?.. Неужто не надоело им задницы подтирать? Марина. Ну и грубило ты, Ванчёк! За что их ненавидишь? Господа хорошие. Иван. Хороших господ не бывает! Да будь они хоть из сахара, ты же нашенская. На дьявола тебе город сдался? Марина. А мне что, тут сидеть да на тебя пялиться? От горшка два вершка, а какой филозов! Гарсон Макабр! Иван. Не выражайся, Марья, слышь! Вожжами попотчую! Марина. Ох, испужал! Марина уходит в дом. Иван следует за ней.У РАХМАНИНОВЫХ
У постели больного — Наташа Сатина. Звучит романс «В молчаньи ночи тайной» на слова Фета. Картина весенней ночи, страстное упоение любовью и горестная исповедь. (Романс посвящен юной Вере Скалон.) На чистом закатном фоне, при золотых лучах, то появляются, то исчезают кусты белой сирени. Юная, лет 15, девочка — первая любовь Рахманинова — Верочка Скалон, вся в белом, с веткой белой сирени в руках, движется через сцену в глубине, нюхает сирень и, вбирая в рот ветку, как бы пьет из нее нектар. (Все это в воображении разгоряченного мозга больного Рахманинова.) Молодой мужской голос исполняет романс «В молчаньи ночи тайной». Внезапно романс сменяется бурными звуками «Весна идет» Рахманинова. Четко звучат уже знакомые слова недавно спетой песни: «Весна идет, весна идет! Мы молодой весны гонцы!» Голос. Сами предсказали… «Мы молодой весны гонцы»… Наташа Сатина подходит к больному, поправляет одеяло, трогает его лоб, взбивает подушку… Голос. Революции редко бывают бескровными!.. Рахм. Это страшно!!! Наташа прикладывает ухо к сердцу Рахманинова и, когда он затих, возвращается на место. В наступившей тишине все еще звучат слова песни «Весна идет!». Огромная пауза. Входит Марина, садится рядом с Натальей Александровной… Марина. Так и не проснулся? Наташа. Раз-другой открыл глаза… Худо ему, Марина, так худо!.. Я опасаюсь за его рассудок!.. Марина. Доктор сказал — самое худшее позади!.. Наташа. Дай-то Бог!.. Ты посиди пока… я скоро вернусь… Марина. Идите, не беспокойтесь!.. Наташа. Ну, я пойду. Уходит. Марина (подходит к иконе, становится на колени и шепчет). Господи, пошли исцеление Сергею Васильевичу!.. Господи!.. Яви свою милость, прогони болезнь!.. Рахманинов громко застонал, Марина подошла к больному. Марина. Проснулись, Сергей Васильевич? Рахм. Любимая, я знал, что ты придешь!.. Я так истосковался! Рахманинов привлекает Марину к себе, обнимает, бессвязно что-то бормочет… Марина. Сергей Васильевич, миленький, да что с вами? Рахманинов затихает на плече у Марины… В воображении Рахманинова звучит Элегическое трио ре-минор, 1-я часть (горечь невозвратимой утраты). Очаровательный, поэтический пейзаж вечернего заката внезапно оборачивается бурей… гроза, молния, ливень. Вспышки молний освещают разгневанное лицо Ивана.В ВООБРАЖЕНИИ БОЛЬНОГО
Рахманинов приподнимается, тяжело дышит, внимает угрозам Ивана. В ночи освещены только двое: Иван и Рахманинов. Иван. Ты вор, барин… Враг ты мне на всю жизнь!.. (Молния.)… Чтоб была Марина у меня, понял?.. Вы окрутили ее хуже колючей проволоки… (Молния.) Хочешь цел остаться — пришлешь Марину сюда!.. И не кашляй! (Молния.) Залезай в свою коляску и трогай!.. Я тебя и в городе достану!.. (Молния.) Видение Ивана исчезает, и в бреду больного эпизод сменяется Царскими вратами с ивановским попиком, церковь сменяется сиреневой рощей с девочкой в белом, и так 2–3 раза — более убыстрение и расплывчато. Марина укладывает больного на диван и, смочив полотенце, повязывает ему голову. На заднем фоне снова спокойный, поэтический пейзаж. Тихо входит Наташа. Пауза. Марина. Все бредит во сне… Уступив дежурство Наташе, Марина одевается и уходит. Звучит Элегическое трио, часть 3-я. Наташа устраивается в кресле и дремлет… Тихо звучит музыка. Ночь… В воображении Рахманинова его любовь — Верочка Скалон — в свадебном наряде проходит мимо больного с веткой белой сирени в руках… Рахманинов приподнимается, смотрит вслед уходящей Верочке… Встревоженная Наташа встает, подходит к больному. Наташа. Проснулись, Сергей Васильевич? Рахманинов долго смотрит на незнакомую обстановку… Рахм. Наташа… Почему вы здесь? Наташа. Сергей Васильевич, а где же мне быть? Неужели вы совсем ничего не помните? Рахм. Как же я сюда попал? Наташа. Мы встревожились, что от вас ни слуха, ни духа, помчались в номера, но вы нас не узнали и называли погибшими… И мы решили вас забрать… Вы оказались настоящим джентльменом, — находясь почти без сознания, сами оделись, спустились по лестнице и сели в сани. И лишь когда пришел доктор Остроухов, позволили себе окончательно расстаться с действительностью. Рахм. Боже мой! И сколько же я провалялся? Наташа. Почти три недели!.. Остроухов прекрасный врач, он говорил вчера, что ждет кризиса!.. Рахм. Так что же это было? Наташа. Сон, Сергей Васильевич!.. Рахм. Сон?.. Тогда это похоже на сон Ратмира. Тихо звучит Элегическое трио.ИВАНОВКА
По оркестровой дорожке идет Марина. У входа в дачу ее встречает Иван. Долго стоят, глядя друг на друга, и молчат. Никто не решается заговорить первым. Марина. Ну, здравствуй, что ли!.. Больно гордый стал или говорить разучился? Иван. Мы по-французски не обучены. А вы, бают, теперь только с мусью вращаетесь?.. Марина. Совсем обалдел! И не грубиянствуй, моншер, не то по рылу огребешь! Иван. Ах, Марина! Марина! (Обнимает ее.) Марина. Непутевый ты мой! Да погоди, платье помнешь. Марина уходит в дом, Иван следует за ней. Звучит Элегическое трио или Первая сюита, 4-я часть (светлый праздник, картины русской колокольной стихии).У РАХМАНИНОВЫХ
Рахманинов за роялем проигрывает 4-ю часть Первой сюиты, и кажется, никогда еще музыка не доставляла ему такого наслаждения. Незаметно вошла Наташа с веточкой мимозы. Долго стояла и слушала. Увидев наконец Наташу, Рахманинов от смущения сыграл «собачий вальс». Наташа. Браво, Сережа! Рахм. Не смейтесь! Мне было видение, что я отлучен от музыки… за все мои грехи. Наташа. За ваши грехи вы и не того заслуживаете! Рахм. Помилуйте! Какие у меня грехи? Перед кем? Наташа. Перед самим собой! Смотрите, до чего вы себя довели… Вы — великий музыкант! Рахм. О, продолжайте в таком же духе! Антон Рубинштейн говорил, что творцу необходимы три вещи: похвала, похвала и еще раз похвала! Наташа. Мы будем вас хвалить, хвалить, хвалить!.. Пока вы не уверитесь, что лучше вас нет, не было и не будет! Но я пришла сообщить о важном решении: вас увозят в Ивановку. Рахм. Наташа, если бы вы знали, как я люблю землю… Это у меня с детства. Люблю копаться в ней, люблю все, что на ней растет. Люблю жатву, молотьбу, стерню на убранных полях. Моя мечта — разбогатеть и приобрести землю, жевать домашний хлеб, пить свое молоко. Ей-богу, в душе я вовсе не музыкант, а земледелец. Едва слышно звучит музыка из Первой сюиты. Наташа. Я и не знала, что ваши мечты так материальны! Рахм. Тут другое: маленьким мальчиком я остался бездомным… Я все время скитался… Какие-то родственники, профессор Зверев, ваш дом, Скалоны, Крейцеры, холостяцкие квартиры друзей, номера в гостинице «Америка», — вечно без своего угла. Я хочу взять реванш за маленького бродягу, за нищего студента… Я хочу, чтобы у моих детей был дом на прочной русской земле. Все зыбко, сменяются царства, идеи, нравы, а земля лежит в своих пределах, и лишь это твердо в нашем неверном мире. (Пауза.) Три недели… Без сознания?.. Боже мой! Как я вам надоел… Наташа. Вам нужен свежий воздух и абсолютный покой! Сирень, правда, еще не распустилась, но в свой срок вы осушите бокал сиреневого вина. Рахм. Я поеду! Но с одним условием. Мне нелегко его назвать… Все эти годы возле меня был надежный, верный друг. И до того деликатный, что я позволял себе забывать о нем… Но если б не этот друг, я бы пропал. Я понял силу дружбы; но самое странное, я вдруг увидел, что мой друг женщина, прекрасная женщина. Я смогу жить, если вы, Наташа, будете всегда со мною. Короче говоря, я делаю вам предложение! Наташа. Оно принято! Если бы сами не сказали, я бы взяла вас за руку и потащила в церковь… Я полюбила вас двенадцатилетней девочкой… Я вымучила вас у Судьбы… Наташа резко поднялась и, не выдержав порыва счастья, чтобы не разрыдаться, вышла из комнаты… Рахманинов подошел к роялю и заиграл свой недавно сочиненный романс «Сирень».ИВАНОВКА
Из дома выходит одетая в поход Марина с саквояжем и зонтиком в руках. За нею следует Иван. Иван. Хватит чужой жизнью жить. Годы-то уходят. Марина. Не могу, Ваня. Твоя правда, а не могу!.. Такая уж во мне кровь. Умом понимаю, а сердце не пускает. Ну как они там без меня будут? Не могу их бросить, хоть убей! Иван. Пожалела овца волков!.. Ничего!.. Скоро за все ответят! Народ устал терпеть. Уже недолго ждать… Мужики уже начали бунтовать! В Липовке двор господский сожгли. Коли держаться друг за дружку, да с умом — можно всю губернию поднять!!! Мы такой кострище устроим!.. За все ответят!.. Уже недолго ждать!.. Марина. Очнись! Чего ты городишь! Аж зубами заскрипел! Ну и злой ты, Иван. Иван. Будешь злым! Да плюнь ты на их подачки! Что мы, не проживем? Я для тебя горы сверну! Наше время идет! Землю возьмем, сами себе хозяевами будем! Марина. Нет, Ваня! С милым, как говорится, и в шалаше рай, а бросить их не могу! Иван. Свою жизнь единственную — кобыле под хвост?! Марина. Кобылу, Ваня, оставь себе. А я возле красоты живу. Сергей Васильевич, коль хочешь знать, гений великий! Марина уходит вниз по оркестровой дорожке. Иван смотрит вслед уходящей Марине. Иван.У РАХМАНИНОВЫХ
Рахманинов у рояля. Входит Наташа. Рахманинов играет «Сирень». Пауза. Наташа. Что это? Рахм. Новый романс. Давай споем вместе! Наташа. Я же не знаю слов. Рахм. Прекрасно знаешь. Это «Сирень» Бекетовой. Наташа. Это твой лучший романс. Рахм. Ты твердо усвоила заповедь Антона Рубинштейна. Наташа. Я говорю серьезно. Так же серьезно, как ты написал это о Верочке. Рахм. Что? Наташа. Конечно, о ней. Рахм. Я не знал этого… Наташа. Верю! Сирень соединила вас! Рахм. Откуда ты это знаешь? Я никому не говорил. Поют:ИВАНОВКА
Громко звучит этюд ми-бемоль-мажор № 7 (ярмарочная сцена, упоение жизнью, расцветающей природой) — образ русского народа. Все сливается с колокольным перезвоном. В нарядных, ярмарочных костюмах кружатся, вертятся люди, проплывают в танцевальных парах (в старорусском стиле Тамбовщины). На крылечке дома любуются праздничной сценой Рахманиновы, идут в глубину и сливаются с танцующими. Ударяя в бубен, на передний план выходят Иван и Марина. Иван вытанцовывает невероятные коленца и каким-то не своим, противным голосом поет явно не в сельской глуши подслушанные песни. Иван.У РАХМАНИНОВЫХ
За роялем Рахманинов. Возле стола хлопочет по хозяйству Марина. Входит невзрачный на вид человек в шубейке с вытертым котиковым воротником и такой же шапке, перепоясанный армейским ремнем. Черняк. Товарищ Рахманинов, на дежурство! Рахманинов не отвечает. Марина. Сейчас придет! Рахманинов надевает пальто, шарф, барашковую шапку. Рахм. Товарищ Марина, у нас нет военного ремня? А то у меня вид недостаточно революционный. Марина. Откуда же ему взяться? Рахм. Может, у товарища Ивана найдется лишний? Будете писать — узнайте! И передайте товарищу Рахманиновой, что я вернусь через два часа. Марина. Перчатки взяли? Рахманинов надевает перчатки и варежки. Черняк. Дисциплинка хромает, товарищ Рахманинов! Рахм. Надеюсь, под вашим руководством, товарищ Черняк, она перестанет хромать. (Уходит.) Черняк (на ходу). Я еще сделаю из вас человека! Темнота.ИВАНОВКА
У крыльца дачи Рахманиновых. Над крыльцом лозунг «Дадим металл родной стране!». Из господского дома мужики несут вазы, кресла, свернутые ковры, разную утварь. По оркестровой дорожке поднимается Иван в сопровождении местного активиста — пожилого мужика с винтовкой. Останавливаются на крыльце. Иван заглядывает в стоящий на крыльце ящик, из которого торчат куски железа. Иван. Одно ржавое железо! Неужели больше ничего никто не принес? Актив. Баба Дуня ложку принесла… хорошую! (Достает из кармана ложку.) Алюминиевая! (Прячет ложку в карман.) Иван. Сдурел? Государство расхищать? Сдай немедленно! Актив. (бросает ложку в ящик) Уже бросил! Не скули! Больно нужно! Иван. Тебе не нужно, а государству нужно. Его все обманывают и грабят. Ты на ложку позарился, другой зерно утаит, третий станок с завода утащит. А что останется? Актив. Ты останешься… на тебя никто не польстится! Иван. Дура! Мне нешто чего надо? Я одним воздухом советским проживу. Актив. Это верно! Ты человек воздушный! Как душа из тела не выпорхнет? Из глубины выходит группа пожилых людей: бабы, мужики. Во главе местный поп. Активист схватился за оружие. Иван. Спрячь оружие! Осилим недоумков в словесной пре! Группа останавливается. Вперед выходит поп, поднимает крест. Поп. Отступись, Иван, от своей богохульной затеи. Не то падут на тебя проклятия людей и Божья кара. Иван. И того и энтого мы не боимся! Это ты боись, благочинный, — народ мутить не положено! Поп. Народ сам меня привел. Мы против властей не бунтуем. А твоим, Иван, злодействам и глумлению над Божьим храмом противостанем. Иван. Попробуйте! Я уже немало таких противостояльщиков успокоил. Поп. Покажи постановление, чтобы колокола снимать! Иван. Газеты надо читать, поп, а не один Псалтырь. Баба. Больно грамотный стал. Иван. Точно! И тебе, баба Паня, советую! Сползла бы с печи да послушала умные речи лектора! Мужик. Не дадим колокола срывать!!! Иван. Ты, Силыч, не шуми! Лучше пойди да перепрячь хлебушко, какой от государства утаил. Мы твой тайничок знаем! Мужик. Небось комса донесла? Иван. Не оскорблять смену! Заткни хлебало! Мужик. Сам заткнись! Развонялся! Баба. Народ от тебя устамши! Иван. Э нет! Ты не путай! Настоящий народ в поле! Он с вами не пошел! А здесь собрались одни пузатые да Богом обиженные! Мужик. Да чего с ним говорить. Не дозволим колокола трогать, и баста! Иван. За мной! (Скомандовал Иван и с вооружившимся активистом, прорвав цепь, кинулся в сторону церкви. Толпа ринулась следом.) Свет гаснет, тихо звучит «Варшавянка».У РАХМАНИНОВЫХ
По хозяйству хлопочет Марина. Входит Наталья Александровна. Наташа. Я думала, у тебя тут теплее. Марина. Откуда теплу взяться? Готовлю на двух полешках! Садятся, пьют чай. Молчат. Тихо звучит «Варшавянка». Марина. Сергей Васильевич, поди, совсем замерз! Наташа. Зря он шубу заложил! Марина. Мне бы, дуре, подменить его! Входит Рахманинов. Сгорбившись, стуча нога об ногу, держа руки за пазухой, дрожа и не двигаясь с места, стоит вконец закоченевший человек. Наталья Александровна и Марина помогают ему раздеться. Рахманинов садится за стол и обнимает горячий чайник. Большая пауза. Наташа. Без происшествий? Рахм. Так точно! Впрочем, я видел Ивана! Марина. Где? Рахм. Возле нашего дома. Он проехал на грузовике. Вид самый боевой: выправка, патроны крест-накрест! Марина. Вот неугомонный. И сюда принесло! Рахм. Ваш жених — человек слова: обещал «достать» меня в Москве и достал. Марина. Да не бойтесь, Сергей Васильевич… Он больше шумит! Марина наливает чай и уходит. Наташа (заметила что-то неладное в глазах Рахманинова). Что с тобой? Неужели тебя так расстроила встреча с Иваном? Рахм. Не больше, чем все остальное! Я просто не могу забыть, как он в Ивановке выбрасывал мой рояль из окна. Но дело не только в Иване. (Пауза.) Наташа. Что-нибудь серьезное? Рахм. Наташа!.. Я нищий! На имение Ивановку я потратил почти все, что за свою жизнь заработал. И ее больше нет!.. Жалкие гроши, оставшиеся в банке, не выдают на руки, да их не хватит и на полгода. Гастролей нет и не будет! Артистическая жизнь кончилась — всерьез и надолго. (Пауза.) Я нищий музыкант. Я работал как пахарь, как сапожник, как фабричный, как каторжник, а меня приравняли к банкирам, ростовщикам, спекулянтам. Отобрано все. На очереди квартира! Товарищ Черняк уже говорил об уплотнении — хорошее новое слово «уплотнение»! Большая пауза. Наташа. Ну, дальше? Рахм. Я получил приглашение из Швеции. Условия сносные. А там, глядишь, подвернется что-нибудь другое. Наташа (после паузы). Что-нибудь другое. А ты не боишься, что гастроли затянутся? Рахм. Не вынуждай меня к тому, что я все равно не могу сказать. Разве Родину бросают? Сейчас мы должны жить только сегодняшним днем. Мне надо зарабатывать… (Пауза.) Наташа. Значит, мы уезжаем? Рахм. На гастроли! Не вечно же будет ночь над Россией… Вернутся и свет, и музыка. А всеобщий Иван отложит винтовку, которая слишком легко стреляет… Затемнение. С одуряющей силой звучит 2-я часть Второй симфонии, картина вьюги, метели. По верхней дорожке проходит закутанная в шубу и платок Марина, дежурившая вместо Рахманинова, за нею плетется Черняк.У РАХМАНИНОВЫХ
В комнате ощущение беспорядка в связи с отъездом хозяев. Входит Марина, раздевается. Услышав окрик, вышла, вернулась с Иваном. Иван останавливается в стороне, осматривается. Марина. Явился, не запылился! Чего встал, проходи! Сколько в Москве, а весточки не подал. Иван. Да мы контриков добивали. По суткам не спамши. А ты почем знаешь, что я в Москве? Марина. Как не знать, когда ты на грузовике мимо нашего дома катаешься! Иван. Верно, мать честная! Проезжали мы тут. Чего же не откликнулась? Марина. Это Сергей Васильевич тебя видел. Он дежурил… Иван. А я его не признал. Куда все подевались? Марина. А ты нешто к ним в гости пожаловал?.. Уехали! На гастроли! Иван. Это куда же? Марина. В Швецию. Иван. К буржуям? Бежали, значит. Как крысы с тонущего корабля. Марина. Ладно врать-то. Не на сходке. Иван. Опять ты за них заступаешься? Марина. Поехал человек с концертами. Что ему тут с голоду умирать? Иван. Как народ, так и он… Чем он лучше? Марина. Он — Рахманинов. Таких, как мы, тринадцать на дюжину, а таких, как он… Иван. И одного нет! Марина. Выматывай! А то дежурного позову. Иван. Валяй! Он у меня сразу назад в мамку запросится! Марина. Эх, грубило! Ладно, герой, жрать хочешь? Иван. Люблю тебя, Марья! Всю жизнь по тебе тоскую! А все из-за этих… Заели они твой век. Марина. Опять за свое. Картошек сварить? Иван. И поджарить можно, я сальце принес. (Достал сверток, отдал Марине.) Теперь ты вольная птица! Так что собирайся и — айда! Марина. Это куда же? Иван. Домой! В Ивановку. Посылают меня на родину, революцию доделывать. Марина. А я-то зачем? Иван. Хорошее дело! Жена должна жить при муже. Мы завтра окрутимся и на вокзал. Марина. Никуда не поеду. Мое место здесь! Иван. Чего тебе тут делать! Мышей сторожить? Марина. Не мышей, а имущество. Квартиру. Только отвернись — мигом все растащат! Иван. Может, хватит, Марина? Ну, служила людям — ладно, но нельзя же барахлу служить. Нельзя жизнью жертвовать из-за ложек, поварешек. Неужто я тебе дешевле, чем их шмотки? Марина. Не в шмотках дело. В доме. Должен быть дом, чтоб люди вернулись. Иван. О себе хоть немножко подумай!.. И обо мне. Стареем мы! Сейчас еще можно семью заложить, а дальше что? Марина. Богом тебе клянусь, как вернутся, я приеду к тебе, где б ни был ты! Иван. Господи! Две любви были у меня за всю жизнь: ты и революция. А я только революции нужен, с ней и останусь. Думал, вдвоем поедем, но к тебе разве достучишься? Марина. Ты давно достучался, Ваня! Считай, что я поехала с тобой. Только другим поездом… А сейчас не томись понапрасну. Я постирушку затеяла, давай грязное белье, и самого тебя помою. Растерявшийся было Иван осмелел, снимает с себя доспехи — кожаную куртку, пулеметные ленты, кирзовые сапоги… Звучит финальная музыка — этюд № 4 (образ дороги, несущейся сказочной тройки-птицы).ЗАНАВЕС
Конец I актаАКТ ВТОРОЙ
Справа — место действия Рахманиновых (его квартира, и сцена, и номера в гостинице, и т. д.). Слева — все, что касается российских сцен (вход в подмосковную квартиру, сцены отступления Красной Армии и, наконец, сцена под Сталинградом). Звучит этюд № 4 (образ дороги — сказочной тройки-птицы). Ведущий (на фоне музыки). Началась изнурительная, выматывающая работа, не оставляющая времени для творчества. Любитель налаженного, прочного быта лишился точки прикрепления к земной тверди. Его дом был на колесах, как у цыгана, хотя кибитка имела вид комфортабельного пульмановского вагона и тащил ее мощный локомотив, а не заморенная лошаденка. Лос-Анджелес, Атланта, Филадельфия, Бостон, Чикаго. Приехали, отыграли концерты и снова в путь. В безостановочной гонке минуло десятилетие. Недолгий отдых Рахманиновы проводили в Швейцарии. Этюд № 4 затихает, звучит 3-я часть Элегического трио (образ душевного смятения, отчаяния).У РАХМАНИНОВЫХ
Вид на берег озера. За чайным столом Рахманинов и Наталья Александровна. Рахм. Кажется, я нашел, что нужно. Прекрасный вид, кругом вода. Правда, говорят, место дождливое. А разве в Ивановке не шли все время дожди? Наташа. Я вижу, тебя не перестало тянуть к земле? Рахм. (пропуская мимо ушей). Наш дом будет называться Сенар — Се-ргей, На-таша, Ра-хманиновы. Наташа. Ты верил, что успех придет к тебе так быстро? Рахм. Успех? Ты хочешь сказать — деньги? Ведь им я нужен только как пианист. Рахманинов-композитор их мало интересует. Боже мой, я совсем ничего не пишу… За несколько лет я не создал ни одного оригинального сочинения. Я как изгнанник, лишившись музыкальных корней, традиций, родной почвы, потерял желание творить… потерял самого себя. Наташа. Музыка придет, Сергей, это период акклиматизации. Рахм. Откуда она возьмется? Из вони бензозаправочных, ритмов джаза, размашистых объятий и ледяного холода?.. Прости, Наташа, из меня выветрились остатки хорошего воспитания. Может, это тоже издержки акклиматизации? Когда она пройдет? Наташа. Пройдет… Если не станет ностальгией. Рахм. Это исключается! Ивановки больше не существует! Наташа. Ты ошибаешься! Ивановка есть, только это уже другая Ивановка. Рахм. Нашей Ивановкой станет Сенар! Наташа. Не обольщайся, мой друг. Никакое место на свете не станет для тебя Ивановкой. Рахм. Как у Бунина:У ПОДЪЕЗДА ДОМА РАХМАНИНОВЫХ В МОСКВЕ
Та же надпись на доме: «Страстной бульвар», и над ней красный флаг. По оркестровой дорожке к подъезду подходит пожилой в картузе и кожанке человек — Иван. Позвонил, вышел домоуправляющий в очках — Черняк. Черняк. Вам кого? Иван. Сам знаю кого. Черняк. Но я тоже хотел бы знать, как председатель домкома, как лицо, которому доверены ключи. Иван. Какие тебе ключи доверены? Мне Марину Петровну! Черняк. От квартиры. Марина Петровна, уезжая, оставила мне ключи и просила доглядеть. Иван. Куда она уехала, мать твою! Ее не сдвинешь с ихнего барахла! Черняк. Марина Петровна уехала в Швейцарию. Иван. А далеко это? Черняк. За углом. Сперва по Большой Дмитровке, затем на Варшавское шоссе, не больше трех с половиной тысяч километров. Иван. Твое фамилие Черняк, точно? Ты меня не помнишь, часом? Я к Марине приходил как ихний муж. Черняк. Не знал, что Марина Петровна замужем. Иван. Я с Тамбовщины. Мы вообще гражданским браком! По-революционному! Вот мой партбилет! Черняк посмотрел и проникся доверием. Иван. Слушай, товарищ Черняк, пусти меня в квартиру, может, я письмо какое найду с адресом. Черняк. Зайдем. Перекусим, плеснем на сердце? Иван. Спасибо. Я, по правде, с самой Ивановки не жрамши! Черняк и за ним Иван уходят в дом.У РАХМАНИНОВЫХ (в Швейцарии)
Утопая в креслах, сидят Рахманинов, Наталья Александровна, Федор Шаляпин. В стороне, приводя себя в порядок после долгого пути, сидит Марина. Рахм. И памятник Пушкину стоит? Марина. Куда же ему деться? Все на своем месте, Сергей Васильевич! Шаляпин. А Василий Блаженный? Марина. Розовеет в лучах солнца… Шаляпин. А Минин и Пожарский? Марина. За Пожарского не скажу, а Минин точно на месте!.. Шаляпин. А Большой театр? А Ново-Московская? Марина. Это что? Шаляпин. Ресторан. За Москворецким мостом. Любимый ресторан Петра Ильича Чайковского… Кислыми щами накормишь? Марина. А как же, Федор Иванович! Квашеной капусты целый бочонок привезла. И грибов сушеных. И кулебяка будет, и пироги с рыбой, визигой, ливером… Шаляпин. А песни будут? Марина. Все, что пожелаете! Шаляпин. А что у вас поют? Марина. Да всякое. И революционное, и про Красную Армию, и про любовь. Шаляпин. Спой! Марина (поет).У ПОДЪЕЗДА ДОМА РАХМАНИНОВЫХ В МОСКВЕ
Продолжают звучать все те же «Колокола» (1-я часть). Из подъезда выходит Иван с письмом в руках, за ним Черняк. Иван. Трудно сейчас в деревне, товарищ Черняк, исключительно трудно. Кулачье и вообще заможние… скрывают хлеб! Но ничего, мы им хребет перебьем. (Подает конверт.) Черняк, можешь ты это прочесть? Черняк. Конечно, могу. Тут по-немецки… Она в Швейцарии, как я вам и сказал. У меня есть переписанный адрес. Зайдем, я перепишу и по-русски, и по-немецки. Заодно чебурахнем по второй! Пошли! Где наша не пропадала! Черняк и Иван снова уходят в дом.У РАХМАНИНОВЫХ
В комнате двое: Рахманинов и Шаляпин. Шаляпин. Все у вас вкуснотища, но щей таких не едал и сам Манилов. Рахм. Так и есть… Щи готовила Марина. Шаляпин. Это какая-то чудо-девка. Весь день только о ней слышу. Растревожила меня ваша Марина. Вот уж поистине лик России. Да… «Есть женщины в русских селеньях!..» Глядишь на нее и чувствуешь: вот она, жизнь! А тут все ненастоящее, все из папье-маше: люди, дома, мебель, жареный гусь, мысли, чувства и главное — хлеб. Я с ума схожу по русскому хлебу. Рахм. Ты же получал хлеб изРиги… Шаляпин. Бросил! Приходит черствым! Вот куплю землицы и буду свой хлебушко жевать. Баню построю, настоящую, русскую, с липовыми полками, с мятным веником. Не может русский человек без бани, никакие ванны и бассейны ее не заменят: снаружи чисто, а внутри — копоть. Баня, парильня тебя изнутри моет, весь нагар снимает… Да что говорить — только душу бередить. Взять бы сейчас да на тройке с бубенцами и цыганами! К «Яру» или на «Черную речку». А помнишь — знаменитый хор Соколовского? (Декламирует.)У ПОДЪЕЗДА МОСКОВСКОЙ КВАРТИРЫ РАХМАНИНОВЫХ
Уже навеселе выходят из подъезда Иван, за ним заметно захмелевший тов. Черняк. Иван достал из кожанки аккуратно свернутый листок из альбома. Иван. Послушай, Черняк, стихи и, если дерьмо, скажи честно:У РАХМАНИНОВЫХ
Марина у стола; убирает посуду, читает письмо и утирает слезы. Входит Наталья Александровна. Марина прячет письмо. За роялем Рахманинов пишет музыку. Звучит русская песня «Белолицы». Наташа. Что с тобой, Марина? Марина. Да все Иван! Худо ему! (Марина протянула письмо Н. А.) Наташа (читает стихи).МАЛЕНЬКОЕ, ПОЧТИ ПУСТОЕ КАФЕ
За столиком Сергей Васильевич и Наталья Александровна пьют кофе. Наташа. Господи, как в раю побывали! Рахм. Стихия! Когда слушаешь его, рождается вера в человека, в его духовные и творческие силы, способность противостоять злу и стать равным тому, что он есть… Шаляпин был и остался величайшим чудом моей жизни. А ведь я видел чудо Чайковского, чудо Антона Рубинштейна, чудо Толстого, чудо Чехова… Но это, как бы сказать, постижимые чудеса, а Федор — непостижимое! Он — стихия! И это при глубочайшей вокальной культуре. Как дико, что я учил его музыкальной грамоте. Дружбу с Шаляпиным считаю одним из самых сильных, глубоких и тонких художественных переживаний всей моей жизни! Наташа. Как он плохо выглядит! Обрюзг, вылезли волосы… Бедный Федя! Надо пойти к нему! Голос газетчика (два раза). Немецкие войска в Австрии! Рахм. Только не сегодня. Ему нужно отдохнуть! Наташа. Завтра я уезжаю в Сенар. Но тебе стоит задержаться и проведать друга. Пробегает газетчик. Рахм. Звучит зловеще. Наташа. Я не хочу быть Кассандрой. Господи, дай мне ошибиться! Рахманинов покупает газету, разворачивает, читает. На странице портрет Гитлера. Газетчик (три раза). Немецкие войска в Австрии! Двухсоттысячная армия пересекла австрийскую границу! Рахм. А все-таки мы жили в век Шаляпина, а не в ваш век, ефрейтор Шикльгрубер! Голос Шаляпина еще некоторое время продолжает звучать, затихает, и наступает полная тишина.КВАРТИРА ШАЛЯПИНА В ПАРИЖЕ
Шаляпин в атласном распахнутом халате, худой и обрюзгший, полулежит на диване и слушает пластинку в своем исполнении. Романс «Давно ль, мой друг» на слова Полонского или «Судьбу». Незаметно входит Рахманинов, слушает; Шаляпин замечает Рахманинова. Шаляпин. А-а, Сережа, я тебя ждал!.. Чего вчера не пришел? Рахм. Думал, ты устал. Шаляпин. Я, милый, не вчера устал. Я от всей жизни устал. От болезни устал. Ничего, скоро отдохну!.. Рахм. Будет тебе! Как ты вчера пел! Шаляпин. Это уже не я пел. Господь Бог дал мне проститься с голосом. Вчера было чудо, Сергей, но не мной сотворенное. Рахм. Ты это серьезно? Шаляпин. Как на духу. Ты ведь давно меня не слышал. Я потерял многие ноты… играл под Шаляпина, выпрашивал аплодисменты. Стыдно вспомнить. Хорошо, что это кончилось. Все кончилось. Кругом одно дерьмо. Каши сварить не умеют. А ведь мне ничего другого нельзя! (Большая пауза.) Ладно, поговорим о другом. Европа сошла с ума. Не сегодня завтра грянет война. Ты это понимаешь? Рахм. Допускаю. Шаляпин. Уезжай! Возвращайся в Америку. Послезавтра будет уже поздно! Немцы возьмут Париж! Они возьмут все! Они выиграют все сражения, кроме последнего. Их разгромят, но это обойдется в миллионы жизней. Я хочу, чтобы ты уцелел. Когда кончится война, я хочу, чтобы ты вернулся в Россию, упал мордой в траву и отплакался за нас двоих! Обещай, Сережа! Тогда я умру спокойно! Рахм. Обещаю! Если сам выживу!.. Шаляпин. Запрещаю тебе присутствовать на моих похоронах. Я очень гадок, а буду еще гаже. Прощай! Лизать не будем! Я очень тебя любил! Рахм. А я — тебя! Шаляпин. Знаю! Помни, ты дал слово умирающему! Рахм. Я ухожу, Федя. Шаляпин. Нет, это я ухожу. Уже в дверях Рахманинов услышал тихое пение Шаляпина:У РАХМАНИНОВЫХ
Рахманинов у рояля пишет ноты. Входит Наталья Александровна. Наташа. Звонил Стоковский. Напомнил о репетиции. Детским движением Рахманинов прячет свою писанину. Наташа. Так мы прятали любовные письма, которые писали мальчишкам из соседней гимназии. Рахм. Значит, ты мне уже тогда изменяла? Наташа. Я искупила свою разгульную молодость. Почему скрываешь от меня свою работу? Рахм. От неуверенности в себе! Я разучился выражать себя напрямую; а здесь — признание в любви без посредника. Страшно! Наташа. Я не спрашиваю, кому это признание. Оцени мою сдержанность! Рахм. Ты сама знаешь. Тихо я говорю о любви к тебе, громко — к России. Наташа. Значит, это что-то монументальное? Рахм. «Симфонические танцы». Наташа. Вот тебе раз! Почему не симфония? Рахм. С симфониями у меня тяжелый счет. Партитуру первой — сжег. О второй писали, что она выжата из проплаканного носового платка. Третью обвинили в отсталости и эпигонстве. Может быть, «Симфонические танцы» окажутся счастливее… Наташа. Ты доволен? Музыка затихает. Рахм. Я забыл это чувство. Звонок. Наташа вышла. Вошел немолодой солидный человек. Журналист (называя себя). Джонсон. Я веду музыкальную колонку в «Нью-Йорк тайме». Насколько мне известно из ваших скупых ответов моим коллегам, вы объясняете свое долгое молчание утратой Родины? Рахм. Да, когда оторваны корни, соки не поступают! Журн. А разве Америка не стала для вас второй Родиной? Рахм. Я благодарен Америке за приют, но второй Родины не бывает, как и второй матери. Приемная мать никогда не станет той, что дала тебе жизнь. Я русский композитор — и моя Родина наложила отпечаток на мой характер. Моя музыка — это плод моего характера, и поэтому это русская музыка. Журн. А как же мистер Стравинский? Он плодовит! Рахм. Возможно! Для атональной музыки не нужна мать Родина. Но своей популярностью мистер Стравинский обязан тем, что создал в России: «Жар-птица», «Петрушка» и «Свадебка». Журн. Вас обвиняют в огульном отрицании атональной музыки. Рахм. Просто она мне ничего не говорит. Это музыка без сердца. Я не верю, что она выйдет когда-нибудь за пределы университетских кругов. Отсталость! Возможно! Что ж, я принимаю этот упрек. Журн. Несколько слов о вашем новом произведении? Рахм. Мне думается, я сказал в нем, что хотел. Журн. А корни? Или это бескорневое растение? Рахм. Корни проросли из моего обострившегося чувства России. Из страха за нее. Журн. Но похоже, ей ничто не грозит. Мистер Сталин ловко увильнул от войны. Рахм. Не уверен! У меня другое предчувствие! Свет гаснет. С диким воем проносятся немецкие самолеты. Рахманинов прикрыл глаза, поднял руки к ушам. В зловещей тишине Рахманинову слышатся вещие слова Федора Шаляпина: «Они выиграют все сражения, кроме последнего… Их разгромят, но это обойдется в миллионы человеческих жизней!» Видение исчезает… Перед Рахманиновым — удивленное лицо корреспондента. Журн. Что с вами? Вы как будто заглянули в ад! Рахм. Похоже на то… Журн. Не буду назойлив. Мне нужно несколько конкретных слов. Наши читатели так мало понимают в музыке, как и посетители концертов. Итак — движение музыки? Рахм. Пастушьи наигрыши и мелодия простой русской песни в первой части, через вальс теней во второй к данс-макабр — пляске смерти в третьей. Журн. Не слишком оптимистично. А вывод? Рахм. Вечен человек, вечна музыка… Больше я ничего не могу сказать! Журналист раскланивается и уходит. Входит расстроенная Наталья Александровна. Рахм. Что с тобой? Наташа. Гитлер напал на Советский Союз. Наступила пауза. Не сказав ни слова, Рахманинов медленно удаляется. Наташа. Сережа! (Ответа нет.) Сережа, нельзя же так! (Молчание.) Сережа, хоть откликнись! (Ответа не последовало.) Свет медленно гаснет. Полная тишина. Наталья Александровна включает радио, устраивается калачиком в кресле. «Коминтерновская волна» передает русский перевод речи Черчилля. Голос по радио. Опасность, угрожающая России, — это опасность, грозящая Англии, Соединенным Штатам; точно так же, как дело каждого русского, сражающегося за свой очаг и дом, — это дело свободных людей и свободных народов во всех уголках земного шара!.. Из кабинета Рахманинова зазвучала мощная трагическая музыка — Четвертый концерт. Он насыщен борьбой светлого начала с темными силами. Ведущий (на фоне музыки). Сводки Советского Информбюро говорили о тяжелых боях и отходе на новые — заранее подготовленные позиции. Складывалась удручающая картина тотального отступления. Рахманинов как бы сам брел вместе с солдатами горькими дорогами отступлений, пил молоко и воду из рук деревенских женщин. Тянуло дымом от спаленных дотлевающих деревень. Горела Россия… Рахманинов понимал: фашистов задерживают человечьей плотью против железа. Было мучительно думать об этом, но он верил, что Русь выстоит и на этот раз. А между тем война уходила все дальше и дальше в глубь России. На заднем фоне — черные тучи, на которых едва заметно вырисовывается фашистская свастика. Тучи медленно заволакивают чистое золотисто-голубое небо. Красные знамена исчезают, уступая место черным тучам и дыму. По заднему плану движутся едва различимые тени танка и самолета. Музыка кончается. Свет гаснет.У РАХМАНИНОВЫХ
Рахманинов у карты Советского Союза. Прикрепляет флажок к линии, ведущей к Сталинграду. Входит импресарио — видный, вальяжный человек. Импр. Прошу извинить мое внезапное вторжение. Я растерян!.. Ваше требование так неожиданно, так, простите, неразумно и не соответствует нашей деловой серьезности!.. Рахм. Мое требование категорично! Отныне все сборы от концертов будут поступать в фонд помощи Красной Армии. И я хочу, чтобы об этом было объявлено в газетах, афишах и программках. Иначе отказываюсь играть! Импр. Это невозможно. Вы не представляете, какую неустойку… Рахм. Я уже подсчитал! Уплачу! Найду другую контору! И буду играть для Красной Армии! Импр. Послушайте, мистер Рахманинов, ваш благородный жест не поймут. Скажут, что вы заискиваете перед большевиками. Рахм. А разве большевистская Россия не союзница Америки в этой войне? Импр. О Господи!.. Но интересы разные. Америка воюет, как бы не воюя. Обыватель знает о Пёрл-Харборе… Но он думает, что Сталинград где-то в Африке. Рахм. Я более высокого мнения о ваших соотечественниках. Думаю, что за истекший год они разобрались в географии и поняли, что Волга куда ближе к Потомаку или Гудзону, чем их учили в школе. Импр. Влиятельные круги Америки не хотят помогать России. Они препятствуют всякой помощи. Зачем артисту марать руки в этой грязи? Рахм. Я надеюсь сохранить руки чистыми. И при этом поломать гнусное невмешательство. Я обращаюсь к обыкновенным людям, которые любят музыку, а значит, имеют сердце. Импр. Вы не представляете, какой вой поднимется в эмигрантских кругах. Рахм. Я уверен, что рано или поздно, но они одумаются. Импр. Вы сломаете себе шею, одумайтесь! Одумайтесь, мистер Рахманинов! Не подрубайте сук, на котором сидите. Политика не для вас! Рахм. В России решается: быть или не быть человечеству. Импр. Не надо великих слов. Вы же не считаете нас фашистами? Мы просто деловые люди, любим музыку, любим вас и не хотим потерять наше многолетнее и взаимовыгодное сотрудничество. Рахм. И мне не хочется терять!. Одним словом — мое требование категорично! Импр. Довольно! Хотите сломать себе шею? На здоровье! Будет не просто провал, будет катастрофа! Гаснет свет. Звучит Прелюдия ре-минор.ЗЕМЛЯНКА
Возле печурки небритые, истомленные бойцы. Среди них — укрытый одеялом Иван. Его одежда сушится над печуркой. На простреленном щите надпись: «Здесь встали насмерть гвардейцы Родимцева». Тихо звучит Прелюдия ре-минор. Иван. Спасибо тебе! Затонул бы я, если бы не ты… Боец. Не стоит, папаша! Иван. Очень даже стоит… Закурить не найдется? Мой табачок малость отсырел. (Ему дают махорку, он закручивает козью ножку.) Сколько раз я тонул, и горел, и взрывался, и пулей меня брали, и штыком, а я все живой. Солдат. Может, и вовсе не помрешь? Иван. Может, и так! Но до главного дела — точно не помру. Солдат. А какое оно — главное дело? Иван. Ясно какое. Чтоб его назад погнали. Тогда можно и в бессрочный отпуск. Входит лейтенант. Лейтенант. Что же нам с тобой делать, отец? Отсюда не выбраться, разве что водой. Иван. А я сушей уйду. Вместе с вами. На запад. Я солдат двух войн: мировой и гражданской. «Георгия» имею. Небось и тут сгожусь. Буду у вас «сыном полка». Лейтенант. Скорей уж «дедом полка». Иван. Винтарь лишний найдется? Лейтенант. Лишнего оружия у нас хоть отбавляй. С боеприпасами хуже. Иван. Хороший солдат даром зарядов не тратит! Вбегает дежурный с криком «Фрицы!». Все бойцы кинулись по своим местам. Иван впервые воевал, закутанный в одеяло. Затемнение.У РАХМАНИНОВЫХ
Сцена в концертном зале в Нью-Йорке. Рахманинов в безукоризненном фраке, стройный, подтянутый, сидит за роялем. Звучит Прелюдия ре-минор. Прозвучал последний аккорд. Рахманинов с усилием поднялся, сделал шаг вперед, наклонил голову и схватился за поясницу. Мертвая тишина. Спустя несколько секунд раздался голос из зала: «Браво, Рахманинов!» За ним раздался еще один: «Брависсимо, великий Рахманинов! Слава!!!» Последовала буря аплодисментов. Ведущий (перекрывая овацию). По залу раздавались голоса лучших людей века, среди них: Леопольд Стоковский, Артур Рубинштейн, Томас Манн, Ремарк, Бруно Вальтер, Орманди, Крейслер, Бруно Франк, Стравинский, Теодор Драйзер, Добужинский, Яша Хейфиц, Генрих Манн! К ногам Рахманинова упал букет белой сирени. Аплодисменты стали затихать. К Рахманинову подбежал журналист. Журн. Спасибо, мистер Рахманинов. Вы настоящий человек! Рахм. Вы можете дать мое заявление в вашей газете? Пишите. Весь сбор от моих концертов пойдет в фонд Красной Армии. Я призываю всех честных американцев, своих соотечественников, живущих в Америке, всех людей доброй воли оказать посильную помощь воинам Красной Армии, отстаивающим Сталинград. Журн. Ну и характер! Больше ничего не будет? Рахм. Все остальное не важно! Журналист выходит. Вбегает Наталья Александровна. Наташа. Сережа, какой триумф! Рахманинов вручает ей букет сирени. Рахм. Фея Сирени — это Федюшин — генеральный консул Советского Союза. Наташа. Сережа, почему ты схватился за поясницу? Рахм. В самом деле? Я и не заметил! Темнота.БЛИНДАЖ
Усталые, потные, грязные, многие забинтованные бойцы ужинали. 1-й солдат. Сколько я этого горохового пирея сожрал… На всю жизнь музыки хватит. 2-й солдат (с забинтованной головой). Ты, видать, долго жить собрался? 1-й солдат. До самой смерти! Лейтенант. Не раскупоривайтесь, ребята, и чтоб оружие под рукой. Он скоро опять пойдет! 2-й солдат. Когда он угомонится, дьявол! 1-й солдат. Когда мы его угомоним. 2-й солдат. Покрутите, товарищ лейтенант, может, чего поймаете!.. Лейтенант крутит трофейный радиоприемник. Шум, свист эфирных звуков… И вдруг тихий женский голос:На сталинградской половине из дыма и огня возникают, постепенно увеличиваясь, проволочные заграждения, надолбы, жерла пушек и прочие препятствия. Вдалеке они — в проекции. Между этими препятствиями снуют солдаты. Конец эпизода — музыка обрывается. Полная тишина.
Последние комментарии
2 часов 7 минут назад
2 часов 45 минут назад
1 день 16 часов назад
1 день 18 часов назад
2 дней 9 часов назад
2 дней 9 часов назад