Августовская жара [Уильям Ф Харви] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
У. Ф. Харви Августовская жара
Мне казалось, что то был один из самых замечательных дней в моей жизни, и поскольку те события все еще свежи в моей памяти, я бы хотел как можно точнее отобразить их на бумаге. Для начала позвольте представиться — меня зовут Джеймс Клэренс Уизенкрофт. Мне сорок лет, здоровье у меня прекрасное, и я даже не припоминаю, когда в последний раз болел. По профессии я художник, хотя и не особенно преуспевающий, однако то, что приносят мне мои черно-белые работы, вполне удовлетворяет все необходимые потребности. Моя единственная родственница — сестра — скончалась пять лет назад, так что я веду вполне самостоятельный и независимый образ жизни. В это утро я позавтракал в девять часов, после чего стал просматривать утреннюю газету и, попыхивая трубкой, надеялся отыскать в ней какой-нибудь достойный моего карандаша сюжет. Несмотря на распахнутые окна и двери, в комнате стояла невыносимая духота, и мне неожиданно пришла в голову мысль, что самое прохладное и удобное место поблизости сейчас — это дальний уголок городского бассейна. Однако тут меня посетила идея. Я начал рисовать, да так увлекся, что совершенно забыл про обед и оторвался от листа бумаги, лишь когда часы на Сен-Джуд пробили четыре раза. Я был уверен в том, что для столь поспешной работы результат оказался очень удачным — эскиз действительно получился прекрасный. На нем был изображен преступник в тот самый момент, когда судья несколько секунд назад огласил ему приговор. Человек на скамье подсудимых был очень крупный, попросту невероятно толстый. Жир слоями свисал у него из-под подбородка, слоями лежал на громадной, хотя и коротковатой шее. Он был чисто выбрит (точнее сказать, несколько дней назад он был чисто выбрит) и почти лыс. Он стоял перед скамьей подсудимых и короткими, неуклюжими пальцами сжимал край барьера; взгляд его был устремлен в пространство прямо перед собой. При взгляде на выражение его лица складывалось впечатление, что он испытывает не столько ужас, сколько полнейшее потрясение, абсолютный упадок сил. Казалось, в этом человеке не было ничего прочного и способного удерживать всю эту гору мяса. Я скрутил эскиз в трубочку и, сам не зная зачем, сунул его в карман. Затем с редким ощущением счастья, которое обычно наступает одновременно с осознанием качественно выполненного дела, я вышел из дому. Кажется, я намеревался позвонить в Трентон, потому что припоминаю, как шел по Литтон-стрит, а на углу с Гилкрайстроуд, где велись работы по прокладке новой трамвайной линии, свернул направо. Далее в моей памяти остались весьма смутные воспоминания относительно того, как я шел. Единственное, что я хорошо запомнил, это нестерпимый жар едва ли не осязаемыми всем телом волнами исходил от пыльного асфальтового тротуара. Я с негодованием ждал, когда же из тяжелых, медного цвета облаков, низко зависших над западной частью города, хлынет обещанный дождь. Так я прошагал, наверное, миль пять или шесть, пока меня из этих бесплодных мечтаний не вывел какой-то мальчуган, спросивший, который час. Было без двадцати минут семь. Ответив ему, я наконец начал что-то соображать относительно того, где нахожусь. Я обнаружил, что стою перед воротами, за которыми простирался двор, окруженный полоской иссохшей земли с произраставшими на ней пурпурными левкоями и багровой геранью. Над входом была укреплена табличка с надписью:ЧАРЛЬЗ АТКИНСОН. СКУЛЬПТОР-МОНУМЕНТАЛИСТ. РАБОТЫ ПО АНГЛИЙСКОМУ И ИТАЛЬЯНСКОМУ МРАМОРУИз самого сада доносились веселый свист, шум ударов молотка и холодные звуки соприкасавшейся с камнем стали. Поддавшись неожиданному импульсу, я вошел. Спиной ко мне сидел мужчина, усердно трудившийся над глыбой причудливо исполосованного прожилками мрамора. Заслышав мои шаги, он обернулся, и я остановился как вкопанный. Это был тот самый человек, которого я нарисовал и чей портрет сейчас лежал в моем кармане. Он сидел, громадный, слоноподобный, и по его голому черепу стекал пот, который он утирал красным шелковым платком. И хотя это было то же самое лицо, выражение его сейчас виделось мне совершенно иным. Он с улыбкой поприветствовал меня как старого друга и пожал мне руку. Я извинился за вторжение. — Снаружи так печет, что кажется, будто все вокруг светится, — проговорил я, — Ваше место представляется мне оазисом во всей этой дикости. — Не знаю, как в оазисе, — ответил он, — но действительно жарко, чертовски жарко. Садитесь, сэр! Он указал на край надгробия, над которым работал, и я присел. — Красивый камень вам удалось раздобыть, — сказал я. Он покачал головой, — Отчасти так оно и есть, снаружи поверхность такая, что лучше трудно и вообразить. Но сзади довольно большая трещина, хотя вы, видимо, ее не заметили. Из такого куска мрамора никогда ничего путного не получится. Сейчас, в такую жару, конечно, ничего не
Последние комментарии
42 минут 2 секунд назад
3 часов 29 секунд назад
4 часов 50 минут назад
10 часов 35 минут назад
10 часов 41 минут назад
10 часов 44 минут назад