Рука майора Громова [Михаил Матвеевич Бойков] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (69) »
Михаил Бойков Рука майора Громова
Часть первая
Глава 1 Необычайное предложение
Ключ заскрипел в замке и в щель приоткрывшейся двери тюремной камеры просунулась голова надзирателя. Мутными, оловянного цвета, глазами он пошарил по трем десяткам людей, стиснутых грязно-серыми стенами в плотную толпу, и спросил хриплым шепотом: — Кто на Хы?.. Вопрос был задан по всем правилам тюремной традиции, установленной еще в первые годы советской власти. Теорией предполагалось, что эта традиция должна способствовать сохранению конспирации в тюрьме, но на практике она быстро выродилась в нелепость. Разговаривая шепотом и вызывая из камер заключенных не по фамилиям, а по первым буквам их фамилий, надзиратели не могли скрыть от них никаких внутритюремных тайн. Кроме перестукивания по стенам, существовало достаточно и других средств связи между камерами и любое происшествие в тюрьме сразу становилось известным всем заключенным. В переполненной людьми камере нашелся только один обладатель фамилии, начинающейся с буквы Х. — Холмин! — крикнул он в ответ на вопрос надзирателя. — Ш-ш-ш! Говори ш-шепотом! — зашипел тот и, помедлив секунду, приказал: — Давай выходи! — Куда? На допрос? — спросил назвавшийся Холминым. Надзиратель ухмыльнулся. — А куда же еще? Не на танцульку… Давай! Холмин зябко поежился. Ему сразу стало холодно в камере, нагретой дыханием людей и испарениями их тел. Вечерний вызов на допрос ничего хорошего не предвещал. Очень часто ночные допросы сопровождались, так называемым «катаньем на конвейере», т. е. пытками. Ежась и вздрагивая, Холмин протискался к двери. Среди камерных сидельцев у него были друзья. Они провожали его на допрос сочувственными и ободряющими возгласами: — Держись, Александр! — Шура! Главное, — не раздражай следователя. — Скорого возращения обратно, дружище! Уже у самой двери его ухватил за рукав один из уголовников, содержащихся в камере вместе с политическими заключенными и зашептал торопливо и умоляюще: — Слушай, корешок! Может, ты там повстречаешь Дуську-буфетчицу, так передай ей чтоб с гепеушниками не путалась. Так и скажи, что Митька Свистун путаться с лягавыми воспрещает. Не то я на волю сорвусь и ее пером пришью.[1] Холмин пожал плечами. — Где же я ее встречу, твою Дуську? Ведь не в буфет закусывать иду. — Ну, может, где-нибудь случаем, — продолжал просить урка.[2] — Отскочь ты, шпана, — оборвал его надзиратель. — Правил внутреннего распорядка не знаешь? Всякая связь заключенных с волей запрещена. В карцер захотел? Урка, втянув голову в плечи, ужом вполз в гущу скученных арестантских тел. Тюремщик погрозил ему вслед кулаком и повернулся к Холмину. — Чего стал? Отдыхаешь? Давай выходи! Заключенный медлил. Итти на ночной допрос с очень возможным «конвейерным катаньем» никак не хотелось. Тогда тюремщик, схватив его цепкой узловатой лапой за руку выше локтя, с натугой рванул к себе, и заключенный был выдернут из камеры в коридор, как больной зуб клещами дантиста. Дальше повторилось то, что бывало с Александром Холминым уже неоднократно и надоело ему нестерпимо. Надзиратель темными и сырыми коридорами вывел его во двор тюрьмы и сдал двум конвоирам. Те быстро обыскали заключенного, посадили его в «воронок»[3] и заперли на ключ. Несколько минут автомобильной скачки по кочковатой дороге, и Холмин очутился по дворе городского отдела НКВД. С трех сторон высились хорошо знакомые Холмину серые четырехметровые стены, а прямо перед ним — не менее знакомое двухэтажное здание с решетчатыми окнами, из которых несколько было прикрыто деревянными козырьками. По ту сторону козырьков Холмину пришлось побывать несколько раз. Там, в специально оборудованных пыточных комнатах, его «катали на конвейере». Очень хорошо был знаком Холмину и кабинет следователя, к обитой толстым войлоком двери которого двое конвоиров подвели вызванного на допрос. Один из них нажал на кнопку звонка возле замочной скважины и, через несколько минут, дверь открылась: Конвоиры втолкнули Холмина в нее и он огляделся вокруг. С ночи его последнего допроса, около месяца тому назад, здесь почти ничего не изменилось. Тот же стол следователя с кожаным креслом и двумя стульями — справа и слева. Тот же стул для подследственных у двери, вделанный ножками в пол, и та же, истоптанная ногами до дыр, толстая ковровая дорожка. На столе высятся привычной зеленой стопкой папки со следственными «делами», а над ним — два традиционных портрета: ухмыляющегося в свою трубку Сталина и угрюмо насупившегося Ежова. Все, как обычно, на своих местах, все без изменений. Только на давно небеленых стенах да старом продавленном диване прибавилось несколько свежих пятен запекшейся крови. Видимо, за прошедший- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (69) »
Последние комментарии
17 часов 35 минут назад
19 часов 52 минут назад
1 день 10 часов назад
1 день 10 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 19 часов назад